Эдгар Берроуз. Тарзан неукротимый



     Литературно-художественное издание
     <b>Эдгар Райс Берроуз
     ТАРЗАН НЕУКРОТИМЫЙ
     ТАРЗАН УЖАСНЫЙ</b>
     Повести
     Перевод с английского
     Переводчики <i>В. Анисимов, И. Владимирова</i>
     Редактор <i>Г. Соркина</i>
     Сдано в набор 10.07.92. Подписано в печать 20.08.92. Формат 84Х 108/32.
Гарнитура Тип Таймс.  Высокая печать с ФПФ. 11, 0 печ. л. Тираж 500 000 экз.
Заказ 2188.
     Акционерное общество "Принтэст". Эстония,  Таллинн,  Пярнусское  шоссе,
10.
     Минский ордена Трудового Красного Знамени полиграфкомбинат  МППО им. Я.
Коласа. 220005, Минск, Красная, 23.
     © А/о "принтэст". 1992
     <b>ISBN 5-7985-0025-Х</b>
---------------------------------------------------------------
 OCR, Spellcheck: Максим Пономарев aka MacX
---------------------------------------------------------------


        I. РАЗБОЙ И УБИЙСТВО

     Начальник  особой экспедиции  Фриц  Шнайдер  с трудом  пробирался через
завалы деревьев и  темные проходы мрачного леса. По его голове струился пот,
стекая на массивную нижнюю челюсть  и бычий  загривок. Лейтенант-заместитель
ступал  следом, а  младший  лейтенант фон Госс  замыкал колонну.  Чернокожие
солдаты-аскари,  подражая  примеру  белых  офицеров,  штыками  и  прикладами
подгоняли носильщиков.
     Гауптман  Шнайдер  срывал   свою  прусскую  злобу   на   идущих   рядом
носильщиках, помятуя при этом  однако, что  на  плечах у них  оружие, а трое
белых одиноки  в сердце Африки. Перед Шнайдером шагала половина  отряда,  за
ним -- вторая, так  что опасности джунглей, грозившие командиру, сводились к
минимуму.
     Впереди колонны  брели два обнаженных негра, скованные цепью.  Это были
местные проводники, имевшие  неосторожность  поступить на службу германскому
культурному фронту.  Их  тела  покрывали  многочисленные  синяки  и ссадины,
свидетельствовавшие  о  том, что свет немецкой культуры  и цивилизации начал
проникать уже в самые глухие районы Африки. То же самое происходило и осенью
1914 года в Бельгии после драматического поражения в войне, когда победители
почувствовали себя полновластными хозяевами и вели себя ничуть не лучше, чем
в Восточной Африке.
     Как на грех проводники сбились с дороги. И хотя с их стороны в этом  не
было злого умысла, и подобные вещи частенько случаются с местными туземцами,
Фриц  Шнайдер,  узнав,  что  они  заблудились,  впал  в  бешенство.  Пытки и
страдания, на  которые он обрек  несчастных проводников, не  могли полностью
удовлетворить  его. Он  не  убил их  сразу  по двум причинам.  Во-первых,  в
глубине души  у него все  еще теплилась надежда, что проводники смогут найти
дорогу; во-вторых, пока они живы, можно было растянуть их страдания и пытки.
Ведь мучать слабого и беззащитного -- такое неописуемое наслаждение.
     Истерзанные жертвы  все  еще надеялись на спасительный шанс  и уверяли,
что  знают  дорогу,  продолжая  вести  отряд  по  глубокой  звериной  тропе,
протоптанной лапами диких обитателей джунглей. Здесь  проходил  слон Тантор,
спеша на водопой, здесь Буто-носорог, могучий и слепой в ярости, прокладывал
себе  путь,  в то  время как огромные  кошки  бесшумно  скользили  по ветвям
гигантских деревьев к полянам, где была лучшая охота.
     Вдруг перед глазами проводников, вышедших на опушку, открылась картина,
наполнившая  их  сердца  надеждой.  Фриц  Шнайдер  вздохнул  с  облегчением.
Кажется, дни безрезультатных скитаний по непроходимым джунглям закончились.
     Легкий  ветерок  пробегал  волнами  по  густой  траве,  зеленые  поляны
перемежались зарослями кустарника, вдали блестела река. Открывшаяся панорама
показалась   европейцу   райским   уголком.   Он   удовлетворенно   хмыкнул,
перебросился шуткой с лейтенантом и поднес к глазам полевой бинокль.
     Оставив  опушку  леса  за  спиной, они  добрались  до  центра  долины и
остановились на берегу реки.
     -- Да мы везунчики, -- сказал Шнайдер своим офицерам.
     Лейтенант Масторс,  смотревший  в бинокль  в том же  направлении, что и
гауптман, согласно кивнул.
     -- Да,  -- сказал он. -- Это английская ферма. Должно быть, Грейстоков,
ибо другой такой нет во  всей  Британской  Восточной Африке. Само Провидение
помогает нам, герр гауптман.
     -- Мы вышли на  этих свиней до  того,  как они  узнают,  что их  страна
находится с нами в состоянии войны, --  заметил Шнайдер. -- Так пусть же они
станут первыми, кто почувствует на себе железную руку Германии!
     --  Будем надеяться, что он дома, -- отозвался лейтенант.  -- Для  вас,
герр  гауптман,  будет  весьма кстати,  если  мы  прихватим  его  с  собой и
предъявим генералу Крафту в Найроби знаменитого Тарзана из племени обезьян в
качестве военнопленного.
     Шнайдер самодовольно улыбнулся и выпятил грудь.
     -- Вы  правы,  друг  мой. Это будет кстати для  нас обоих. Но нужно еще
много  пройти, чтобы  встретиться  с  генералом. Прежде чем он доберется  до
Момбаса, эти поганые английские свиньи и их поганая армия  могут изрядно нас
потрепать. Потребуется немало времени, чтобы достичь Индийского океана.
     Переговариваясь  таким  образом,  хорошо  вооруженная  воинская  группа
направилась  через  открытое пространство  к  ферме  Джона  Клейтона,  лорда
Грейстока.
     Каково же было их разочарование, когда они обнаружили,  что ни Тарзана,
ни   его  сына  не  оказалось  дома.  Леди  Джейн  понятия   не  имела,  что
Великобритания  и Германия  находятся  в  состоянии войны, а потому  приняла
офицеров радушно  и  гостеприимно,  приказав при  этом своему верному вазири
приготовить угощение для чернокожих солдат врага.


        x x x


     Далеко на востоке Тарзан  из племени обезьян продвигался  от  Найроби в
сторону своей  фермы.  В  Найроби  он  услышал о  начале мировой  войны, уже
полыхавшей в Европе. Узнав,  что  немецкие  войска  вторглись  на территорию
Британской  Восточной Африки,  он  заспешил домой,  дабы  переправить жену в
более  безопасное  место.  Его  сопровождал  отряд  чернокожих  воинов.  Для
человека-обезьяны   они  были  слишком  медлительны:  пройдя  школу  больших
обезьян,  Тарзан  привык  к  быстрым  сверхдальним  переходам  по  верхушкам
деревьев, что было не под силу никому из людей.
     Если  того  требовала  необходимость,  Тарзан легко  сбрасывал  с  себя
хрупкую  скорлупу  цивилизации, и  тогда  безупречный английский  джентльмен
превращался в обнаженного человека-обезьяну.
     "Жена в опасности!" -- эта мысль целиком овладела Тарзаном. Он не думал
о ней как о  леди Джейн Грейсток, а скорее  как о женщине, завоеванной силой
стальных мускулов, и эта сила должна была защищать и оберегать ее.
     Тарзан продвигался между стволами гигантских деревьев,  раскачиваясь на
лианах,  взлетая  высоко вверх и выбирая  наиболее удобный путь.  Лев  Нума,
лежавший после удачной  охоты, почуял запах своего извечного врага, заморгал
своими  желто-зелеными  глазами,  и  хвост его нервно  вздрогнул.  И  Тарзан
чувствовал  присутствие  Нумы  и  всех  других  животных,  мимо  которых  он
проносился,  стремительно  продвигаясь  на  запад.  Жизнь  в  цивилизованном
обществе  не  лишила  его  остроты  обоняния  и  слуха.  Он  улавливал  шум,
производимый маленьким Ману, или шелест кустарника, раздвигаемого Шитой, еще
до того,  как  звери обнаруживали его присутствие.  Но как бы ни  остры были
обоняние  и  слух  человека-обезьяны,  как  бы  ни  велика была скорость его
передвижения,  как  бы  ни крепки  были его  мускулы, он все же  был простым
смертным.
     Время  и  пространство ограничивали Тарзана,  и  никто так отчетливо не
понимал эту истину, как он сам.
     Его раздражало то, что  он не мог передвигаться со скоростью мысли, что
долгие утомительные мили предстоящего пути потребуют огромных усилий, прежде
чем он вырвется из лабиринта джунглей и окажется в месте назначения.
     Прошло несколько дней, хотя Тарзан спал всего по два-три часа в сутки и
охотился  попутно, не задерживаясь  в  пути.  Если антилопа Ваппи или  кабан
Хорта встречались ему по дороге и он был голоден, Тарзан останавливался лишь
затем, чтобы убить добычу и отрезать кусок мяса.
     Наконец его долгий путь  подошел к концу. Он преодолел непроходимый для
обычного человека участок леса, защищающий поместье с востока, и остановился
на краю  равнины. При первом  же  взгляде на свой дом  Тарзан невольно сузил
глаза, мышцы  его напряглись. Даже на  большом расстоянии было заметно,  что
там что-то случилось. Тонкая спираль дыма поднималась справа от бунгало, где
располагались подсобные  помещения.  Сейчас  там было  пусто,  и  над трубой
бунгало  не  клубился дым.  Тарзан  рванулся  вперед.  Сейчас  его  подгонял
инстинктивный  страх, ибо  как и другие  животные он  обладал так называемым
шестым  чувством.  Прежде чем  человек-обезьяна достиг бунгало, он  уже ясно
представлял, что там ждет его.
     Дом был  тих и  безмолвен. Догорающие головешки указывали на то  место,
где  еще  совсем  недавно  располагались  хозяйственные  постройки.  Исчезли
соломенные  хижины слуг. Поля и пастбища были  пустынны. Конюшни, коровники,
овчарни, -- все, что составляло ценность и гордость фермы, исчезло, будто их
никогда и не было. То тут, то там в воздух тяжело поднимались грифы, кружась
над трупами людей и  животных. С чувством, близким к ужасу, человек-обезьяна
заставил себя войти в дом. Первое,  что  он увидел,  вызвало  в нем  приступ
яростного гнева: на стене гостиной был распят Васимбо -- сын верного Мувиро.
Более года он являлся личным охранником  леди Джейн. Разбитая  мебель, бурые
лужи засохшей крови, кровавые  отпечатки рук на стенах и деревянных панелях,
--  все  это свидетельствовало о  чудовищной  битве,  разыгравшейся в  доме.
Поперек небольшого пианино  застыл труп  чернокожего  воина, перед дверью  в
комнату леди Джейн лежали мертвые тела трех  наиболее преданных  слуг. Дверь
была закрыта.
     Опустив  плечи,  молча,  стоял  Тарзан  перед   дверью,  глядя  на  нее
затуманенным  взором: страшно было даже подумать, какая тайна скрывается  за
ней. Медленно, словно в кошмарном сне, Тарзан двинулся к двери.  Он протянул
руку и  взялся за скобу.  Замерев  на какое-то время  в нерешительности,  он
вдруг выпрямился  во весь свой гигантский  рост,  развернул могучие плечи и,
высоко подняв  голову,  бесстрашно распахнул дверь.  Переступив через порог,
Тарзан  оглядел  комнату.  Ни  один  мускул на его мрачном  суровом лице  не
дрогнул, когда  он  приблизился к  кушетке, на  которой застыло  неподвижное
тело, лежащее лицом вниз. Неподвижное тело, еще совсем недавно полное жизни,
молодости, любви... Глаза человека-обезьяны  оставались сухими, но один  бог
знает, какие мысли проносились в этот миг в его полузверином мозгу.
     Долгое время стоял он перед  мертвым телом, погруженный в воспоминания,
затем наклонился и взял труп на руки. Повернув его лицом к себе,  он увидел,
сколь ужасна была эта  смерть.  Великое  горе, ужас и испепеляющая ненависть
потрясли его душу  до основания. Ему не нужны были материальные  улики вроде
сломанной  немецкой  винтовки  или  пропитанной  кровью  форменной  фуражки,
валявшейся на полу, чтобы понять, кто совершил это кошмарное преступление.
     Какое-то  время он еще  надеялся,  что обгоревший  до  черноты труп  не
является телом его  жены,  но когда он увидел  знакомые  кольца на  пальцах,
последний  слабый  лучик  надежды  потух.  В  скорбном молчании, с  чувством
глубокого  благоговения  Тарзан похоронил  ее среди  роз,  к  которым  Джейн
Клейтон   относилась  с   любовью  и  заботой.   Несчастное,  обгоревшее  до
неузнаваемости тело,  а  рядом с  ним --  тела нескольких чернокожих воинов,
отдавших жизнь, защищая любимую хозяйку.
     По другую сторону дома Тарзан обнаружил свежие могилы, в которых  нашел
окончательные  улики,  указывающие  на  истинных  преступников,  совершивших
чудовищное  злодеяние.  В  могилах  были  захоронены трупы  десяти  немецких
аскари, и по петлицам и  знакам различия Тарзан без особого труда установил,
к каким  воинским частям они принадлежат. Теперь белых командиров можно было
отыскать без хлопот.
     Вернувшись в розарий, Тарзан постоял среди цветов над могилой  погибшей
жены, опустив голову в последнем поклоне, а затем двинулся  в путь по следам
гауптмана Фрица Шнайдера и его кровавой банды.
     Тарзан  переживал горе  молча,  и  молчание лишь  усиливало  страдания.
Поначалу  великая  скорбь  вытеснила  все  другие  мысли и  чувства,  в  его
притупленном  мозгу стучала лишь  одна мысль:  она мертва, мертва, мертва!..
Словно тяжкий молот, эта фраза отдавалась в голове тупой пульсирующей болью.
Постепенно к чувству великой скорби присоединилось другое, не менее сильное,
и  такое реальное,  что казалось  спутником,  идущим  рядом с ним.  Это была
ненависть, принесшая некоторое облегчение и успокоение, ибо это была ВЕЛИКАЯ
НЕНАВИСТЬ,  воодушевившая  его.  Она  концентрировалась не только на убийцах
жены, но распространялась на всех немцев и все немецкое.
     Когда чувство ненависти наполнило его  душу, Тарзан остановился, поднял
лицо к  Горо-луне и проклял авторов чудовищного преступления,  лишивших  его
дома и семьи.
     Молча дал  он  клятву воевать с  ними  до конца,  до самой  смерти,  до
полного  их уничтожения. После взрыва чувств душа его несколько успокоилась,
поскольку  если раньше  будущее  казалось ему  беспросветным, то  теперь оно
наполнялось определенным смыслом: мщение делало его жизнь целенаправленной и
нужной.
     Охотничий нож отца висел на левом бедре Тарзана, колчан со стрелами был
переброшен  через плечо, с другого плеча свисало травяное лассо, из-за спины
торчало  тяжелое копье.  Медальон, украшенный бриллиантами,  с  фотографиями
родителей,  который  он всегда носил на  шее, пока не подарил  Джейн в  знак
любви  и преданности еще  до женитьбы,  отсутствовал. Джейн очень  ценила  и
берегла этот подарок,  но  на теле  убитой жены Тарзан медальона  не  нашел.
Кража самой ценной для него вещи дополняла ненависть Тарзана. Вернуть во что
бы то ни стало!
     К ночи Тарзан  почувствовал, что  после  длительного перехода даже  его
стальные  мускулы  требуют  отдыха.  Как  внешне,  так  и  внутренне  Тарзан
превратился в дикого зверя, а у животных время в  его протяженности не имеет
смысла. Для них существует только  "сейчас", а поскольку это "сейчас" длится
вечно,  границ времени  для  выполнения  той или  иной задачи практически не
существует. Этим-то человек-обезьяна и отличался от зверей леса, несмотря на
все его  трансформации -- он сознавал ограниченность своего времени; но, тем
не менее, с  животной  настойчивостью  и упорством двигался вперед. Посвятив
свою жизнь мести (это стало  его естественным состоянием), он все свое время
превратил  в преследование.  То,  что он до  сих пор не отдыхал, объяснялось
именно этим, и сам он усталости не чувствовал, его мозг  был занят мыслями о
своем  горе  и мести,  однако  тело требовало отдыха, и Тарзан  вынужден был
остановиться и сделать привал.
     Темные  тучи  бежали   по   небу,   изредка  приоткрывая   Горо-луну  и
предупреждая  о надвигающейся грозе. В глубине джунглей  тени  туч создавали
почти  осязаемую  густую  темноту,  которая для  вас  или для  меня  была бы
пугающей с ее загадочными звуками и  шорохами.  Временами наступала зловещая
тишина, заставлявшая животных настораживаться в предчувствии опасности, иной
раз мнимой, но  чаще вполне реальной. Тарзан шел,  не  испытывая страха,  но
стараясь все  время быть  начеку. Он вспрыгнул на свисающие ветви дерева, но
какое-то чувство подсказало ему, что на  пути затаился Нума, приготовившийся
к прыжку. Он слегка свернул в сторону, чтобы избежать ненужного столкновения
с Буто-носорогом, пробирающимся  навстречу. Когда, наконец,  он вскарабкался
на  дерево,  луна уже  скрылась  за тяжелыми  тучами,  а  поднявшийся  ветер
раскачивал  верхушки  деревьев  и  поглощал  звуки  джунглей.  Выше  и  выше
поднимался  Тарзан  к небольшой площадке,  устроенной им из  ветвей во время
своих предыдущих путешествий.
     Тьма сгустилась: все  небо  было  задернуто  толстым  слоем черных туч.
Вдруг человек-обезьяна остановился. Его чувствительные  ноздри  расширились,
затем он с быстротой молнии прыгнул  на ветви вверх  в темноту, ухватился за
одну из них, раскачался и устремился еще выше. Что заставило его предпринять
эти  действия? Вы  или я, наверняка, ничего  бы не заметили, но когда Тарзан
прыгнул вверх, даже мы смогли бы услышать  громкий рык, а когда на мгновение
выглянула луна,  мы увидели  бы некую  темную массу на платформе,  к которой
стремился Тарзан. Когда наши глаза привыкли бы к темноте, мы увидели бы, что
эта темная масса -- пантера Шита.
     В   ответ   на   кошачье  урчание,   низкое   и   столь   же  свирепое,
человек-обезьяна  издал  грозный  рык.  Он предупреждал,  что пантера заняла
логово, принадлежащее другому. Однако Шита не собиралась уступать и,  подняв
оскаленную морду, уставилась на бронзовотелого  Тармангани. Человек-обезьяна
медленно продвинулся вдоль ветки, пока не оказался прямо над пантерой.
     В  руке  Тарзан  сжимал  охотничий  нож своего  давно умершего отца  --
оружие,  давшее ему  превосходство  над  другими  обитателями  джунглей.  Он
надеялся,  что ему не придется пустить его в дело,  так как знал, что многие
конфликты   разрешаются  угрожающим  рычанием.  Подобный  прием  запугивания
противника хорош и в  джунглях  и  в других местах. Лишь когда дело касается
любви или пищи, животные нападают без раздумий.
     Тарзан прислонился к стволу дерева и навис над Шитой. Пантера-захватчик
села, и ее открытая пасть оказалась  в нескольких  футах  от  лица человека.
Тарзан ткнул ножом прямо в морду Шите.
     -- Я Тарзан  из племени обезьян,  и это мое логово. Уходи,  или  я убью
тебя!
     Хотя  он говорил на  языке больших обезьян,  вряд  ли  Шита поняла  его
слова, но сообразила, что безволосая обезьяна прогоняет ее с удобного места.
С быстротой молнии она откинулась назад и попыталась лапой достать обидчика.
Такой удар мог бы снести половину лица, но Тарзан  оказался проворнее. Тогда
рычащая пантера вскочила на все четыре лапы,  не собираясь  уступать удобную
платформу  неизвестному пришельцу. Тарзан достал свое тяжелое копье и ударил
острием в рычащую  морду.  Шита отбила копье лапой. Разъяренная кошка решила
броситься на  обидчика,  но  каждый  раз натыкалась на острое  копье. Тарзан
колол ее в самые уязвимые, болевые точки тела, и терпению Шиты пришел конец.
Она запрыгнула на ветку, где стоял Тарзан.
     Теперь они стояли лицом к лицу, и пантера уже предвкушала скорое мщение
и  сытный ужин  впридачу.  Безволосая обезьяна  с тонкими  лапками и слабыми
ножками  не  сможет  оказать  ей  серьезного  сопротивления.  Толстая  ветка
согнулась  под тяжестью двух тел.  Шита  осторожно поползла вперед,  Тарзан,
рыча, отступил немного назад.
     Ветер крепчал, началась буря,  гигантские деревья раскачивались,  вдруг
раздался  угрожающий  треск,  и  ветка,   на  которой   стояли   противники,
надломилась.
     Лунный свет  не пробивался  сквозь тучи, и лишь короткие вспышки молнии
освещали разыгравшуюся  драму.  Тарзан подался еще  немного  назад, но ветка
кончалась и отступать дальше было некуда. Пантера, обезумевшая от нанесенных
ран, забыла об  осторожности,  и Тарзан решил напасть на нее. Издав звериный
рык, слившийся с раскатами  грома, он бросился вперед. Шита защищалась одной
лапой, судорожно цепляясь за  ветку другой. Человек-обезьяна, увернувшись от
когтей, прыгнул  на спину разъяренного  зверя  и всадил  ей в бок свой  нож.
Взвыв от ненависти и боли, Шита обезумела.  Она попыталась сбросить обезьяну
со  своей спины, визжа и кидаясь  из стороны в сторону.  Через мгновение она
потеряла равновесие, и оба врага,  не разжимая смертельных объятий,  рухнули
на землю. Ни на секунду человек-обезьяна не выпускал кошку из  своей мертвой
хватки.
     Битва вступила в  решающую стадию, когда, согласно закона джунглей, она
могла  закончиться  лишь  с  гибелью одного  или обоих противников.  Шита --
кошка, поэтому она приземлилась  на все четыре лапы.  Человек-обезьяна своим
весом  прижал  ее к земле.  Длинное лезвие вновь впилось ей в  бок,  пантера
попыталась подняться,  но не смогла этого сделать. Тарзан  почувствовал, как
тугие мышцы пантеры вдруг обмякли. Шита была мертва.
     Поднявшись, человек-обезьяна поставил ногу  на тело поверженного врага,
поднял лицо к  громыхающему небу и  при вспышке молнии издал жуткий победный
клич  обезьяны-самца.  Избавившись  от  непрошенного  гостя  и отстояв  свою
территорию, он собрал кучу веток и листьев, устроился поудобнее  и, невзирая
на раскаты грома и вспышки молнии, моментально уснул.

        II. ПЕЩЕРА ЛЬВА

     Дождь  лил  в течение суток  не  переставая, и тропа,  по  которой  шел
Тарзан, оказалась размытой.  Было холодно и неуютно, но Тарзан-дикарь упрямо
продвигался по лабиринту  мокрых  джунглей. Дрожащая  среди  мокрых  листьев
обезьяна-ману  заворчала при его приближении,  но Тарзан не  обратил на  нее
внимания. Даже  львы  и пантеры пропускали рычащего  Тармангани,  не решаясь
встать у него на пути.
     На   следующий  день  выглянуло  солнце,  Тарзан  немного  согрелся,  и
настроение  его  улучшилось.  Однако  он  все  же  больше  напоминал  зверя,
настойчиво  и  упрямо  пробиравшегося  вперед  на  юг,  где  надеялся  снова
обнаружить следы немцев. Он находился сейчас в Германской Восточной Африке и
рассчитывал добраться до  гор западнее Килиманджаро. Он  хотел пересечь  их,
затем повернуть на восток и вдоль южной стороны горной цепи выйти к железной
дороге на Танга.  Учитывая  опыт, приобретенный среди людей, Тарзан полагал,
что немецкие войска  будут развивать наступление  именно в этом направлении.
Спустя два  дня, добравшись  до  южных  склонов  Килиманджаро, он  уже  ясно
различал грохот канонады, доносившийся с востока.
     Вторая  половина дня выдалась хмурой  и пасмурной.  Когда  он  проходил
через  узкое ущелье, несколько тяжелых капель дождя упали на его  обнаженные
плечи.   Тарзан  глухо   заворчал,  выражая  свое  недовольство  и  принялся
осматриваться в  поисках убежища, поскольку  изрядно  промок  и замерз.  Ему
хотелось поскорее добраться до места  боевых  действий, ибо он знал, что там
немцы сражаются против  англичан. На миг грудь его наполнилась гордостью при
мысли, что он англичанин, но затем он раздраженно тряхнул головой.
     --  Нет,  -- пробормотал он.  --  Тарзан --  обезьяна,  не  англичанин.
Англичане -- люди, а Тарзан -- Тармангани.
     Однако  он не смог скрыть от себя,  от своей скорби, от своей ненависти
ко всему человечеству,  что сердце  его все  же  смягчилось  при  мысли, что
англичане воюют против немцев!  Он сожалел,  что англичане относились к роду
человеческому,  а не являлись великими  белыми обезьянами, к  коим он сейчас
себя относил.
     -- Завтра, -- подумал он, -- я пойду дальше и отыщу проклятых бошей!
     Приняв решение, Тарзан начал искать убежище от непогоды.
     Вскоре он обнаружил низкое узкое отверстие, похожее на пещеру.
     Обнажив нож, он осторожно приблизился  к этому месту,  так как понимал,
что пещера могла служить  логовом какому-нибудь зверю. Перед входом валялось
множество камней  различных размеров,  и  Тарзан  подумал, что  если  пещера
свободна, можно  будет завалить  вход камнями  и обеспечить себе  безопасную
мирную ночь внутри убежища. Там он переждет бурю.
     Приблизившись  к  пещере, Тарзан опустился на  колени и  принюхался. Он
тихо зарычал, и верхняя губа поднялась, обнажив зубы, готовые к схватке.
     -- Нума, -- прошептал он, но решил, что останавливаться нельзя. Лев мог
отсутствовать, и пещеру можно было обследовать. Вход располагался так низко,
что человеку-обезьяне  пришлось  опуститься  на четвереньки. Перед тем,  как
сунуть  голову  в  отверстие, он осмотрелся,  принюхался,  не желая  попасть
впросак.  Отверстие открывало  вход  в туннель, дальний  конец которого  был
освещен дневным светом. В туннеле царил полумрак, и Тарзан разглядел,  что в
данный момент он никем не занят. Осторожно продвигаясь вперед, Тарзан дополз
до противоположного входа,  сознавая, что  может  случиться,  появись сейчас
Нума, но лев не  появился, и человек-обезьяна благополучно выбрался  наружу.
Туннель  пронизывал   скалистый  обрыв  и  заканчивался  небольшим  ущельем,
окруженным со всех  сторон отвесными склонами гор. Другого входа в ущелье не
было,  оно  тянулось примерно  на сто  футов в длину и футов на  пятьдесят в
ширину. Единственное большое дерево росло в центре, пучки жесткой травы были
разбросаны по дну ущелья. Вокруг виднелись  кости крупных животных,  а среди
них Тарзан заметил несколько человеческих черепов.
     -- Людоед! -- воскликнул человек-обезьяна. -- И, судя по всему, он  был
здесь  и  прошлой ночью. Ну ничего, Тарзан займет  логово льва, а Нума пусть
рычит и бесится снаружи.
     Тарзан  осмотрел  ущелье и  подошел к  дереву, довольный,  что  туннель
оказался  сухим  и  надежным  убежищем.  Он  повернулся,  чтобы вернуться  к
внешнему  входу  и заложить  его камнями,  как  вдруг его острый слух почуял
шорох,  доносившийся  из  туннеля. Через мгновение голова  огромного льва  с
роскошной  гривой  показалась  в  проеме.  Желто-зеленые  глаза,  не  мигая,
уперлись  в  неподвижную фигуру  Тармангани, из пасти  вырвался  глухой рык,
верхняя губа вздернулась, обнажая могучие клыки.
     -- Брат  Данго! --  крикнул Тарзан, рассердившись, что возвращение Нумы
случилось так некстати и  нарушило его планы относительно ночного отдыха. --
Я -- Тарзан из  племени обезьян, Повелитель джунглей! Сегодня я буду спать в
логове! Уходи!
     Но Нума не собирался уступать. Вместо этого он взревел и продвинулся на
несколько  шагов по направлению к Тарзану.  Человек-обезьяна поднял камень и
бросил его в рычащую морду.
     Поведение львов трудно предугадать: решительные действия в самом начале
схватки могли запросто  обратить многих  из них  в бегство,  и  Тарзану  это
нередко удавалось,  но лев-людоед  оказался противником  нешуточным.  Камень
попал в самую уязвимую часть  морды  Нумы -- в его нос, и это привело льва в
ярость. Задрав  хвост, Нума с угрожающим  ревом  бросился  на Тармангани  со
скоростью поезда-экспресса. В тот же миг Тарзан метнулся к дереву  и взлетел
вверх по стволу. Там, устроившись  среди листвы,  он принялся осыпать бранью
царя  зверей, кружившего вокруг дерева и яростно рычавшего. Дождь  усилился,
стало   еще   холоднее.  Тарзан  был  зол  и  рассержен,  но  только  острая
необходимость  могла заставить его  вступить  в  схватку  со львом. Риск был
слишком велик, и, прикинув, Тарзан решил, что не стоит вступать в неравную и
бесполезную дуэль ради удобного ночлега. Поэтому он остался на дереве.
     Дождь лил как из ведра,  а лев все  расхаживал внизу,  бросая временами
недобрый взгляд наверх. Тарзан  успел разглядеть отвесные скалы, окаймляющие
ущелье.  Они  для любого  альпиниста  были бы недоступны,  но только  не для
человека-обезьяны. Это  был  единственный путь к отступлению. Тарзан заметил
несколько  мест,  где  мог бы  зацепиться за шероховатости скалы.  Это  было
рискованно,  но давало  возможность  избежать  схватки с  Нумой.  Тот  же не
обращал внимания на  дождь, и, казалось,  не думает  покидать  своего поста.
Тарзан уже начал подумывать о том, что лучше вступить в схватку, чем мокнуть
под дождем или, воспользовавшись  ненадежным шансом, попробовать  уйти через
горы, как вдруг Нума круто повернулся и величественно зашагал по направлению
к туннелю, не оглядываясь назад. Как только лев скрылся в  отверстии, Тарзан
легко спрыгнул на землю и бросился по дну ущелья к противоположной скале. Но
в ту же секунду коварный Нума выскочил из туннеля  и бросился в погоню. Одно
неверное движение  грозило Тарзану неминуемой гибелью  в когтях разъяренного
льва, но с проворством кошки человек-обезьяна вскарабкался по скале футов на
тридцать, перевел дух и, устроившись поудобнее, посмотрел вниз. Лев совершал
гигантские  прыжки,  пытаясь  запрыгнуть  на  скалу  вслед  за  ускользающей
добычей.  Он  прыгал  вверх футов на  пятнадцать-двадцать,  но  падал  вниз,
побежденный   силой  земного   притяжения.  Тарзан  немного  понаблюдал   за
беснующимся  львом,  затем   медленно  и  осторожно  продолжил  восхождение.
Несколько раз он чуть было не сорвался, но  в конце  концов добрался до края
скалы.  Найдя  камень поувесистее, он  взглянул  вниз и запустил им  в Нуму.
Противоположный  склон был пологий, и Тарзан  был почти уже готов продолжить
свой  путь  в сторону все еще слышной  канонады, как вдруг неожиданная мысль
заставила  его остановиться.  На  устах  заиграла  улыбка. Повернувшись,  он
быстро зашагал назад к наружному входу в туннель Нумы. Приблизившись к нему,
он  прислушался,  затем  принялся собирать большие  валуны и заваливать  ими
вход. Он почти закончил работу, когда появился лев. Свирепый и злобный!
     Нума бил по камням лапами, царапал их когтями, сотрясая рычанием землю,
но  рычание  не испугало  Тарзана. С детских  лет  Тарзан  привык  к  звукам
джунглей,  и они  действовали  на него  так же, как  действует на городского
жителя  шум  проезжающего  за  окном  автомобиля,  поэтому  человек-обезьяна
работал  не спеша, пока вход полностью не был завален валунами.  Покончив  с
этим, Тарзан продолжил свой путь на восток.
     -- Людоед больше не будет есть людей, -- сказал он сам себе.
     В эту ночь Тарзану пришлось ночевать  под  нависшей скалой,  без особых
удобств. На следующее утро он  двинулся дальше, останавливаясь лишь  за тем,
чтобы утолить голод и жажду. После еды животные обычно ложатся, но Тарзан не
мог себе этого позволить: ничто  не могло помешать  исполнению его планов. В
этом  состояла  гигантская  разница  между  человеком-обезьяной и его дикими
собратьями.
     В течение всего дня стрельба то возникала, то затихала. Он заметил, что
ближе к рассвету  она почти  совсем прекратилась. К  полудню второго  дня он
нагнал отряд, двигавшийся  по  направлению к  фронту  и  напоминавший  банду
грабителей:  солдаты тащили за собой  коз  и коров, местные носильщики несли
зерно и другие продукты.
     Он заметил, что все туземцы-носильщики были скованы цепями, и что отряд
был  сформирован из  местных жителей,  одетых в немецкую  форму. Возглавляли
отряд  белые офицеры. Никто  не обнаружил  Тарзана,  хотя он находился среди
солдат в течение двух часов, изучая порядки,  принятые в  немецкой  армии, и
полагая, что эти знания пригодятся ему в дальнейших поисках убийц.
     Он рассмотрел  знаки различия на их мундирах  и  убедился,  что они  не
совпадали с теми,  которые он  снял с убитого солдата  в  бунгало;  затем он
прошел  вперед,  пользуясь густым  кустарником. Он набрел на  немцев,  но не
тронул  их,  потому  что  убийство немцев вообще  не было сейчас  его целью.
Прежде нужно отыскать  убийц его  жены  и  вазири.  А  после  того,  как акт
возмездия совершится, он  будет убивать всех немцев, встретившихся у него на
пути. Тарзан знал, что  таких  окажется немало,  ибо он начнет охотиться  за
ними    с    упорством     профессионального     охотника,     преследующего
животных-людоедов.
     По   мере   приближения   к  линии   фронта,  войска  становились   все
многочисленнее. Гудели грузовики, медленно тянулись воловьи упряжки обоза, а
навстречу по обочине брели раненые. Тарзан  пересек  железнодорожное полотно
недалеко  от  станции  и  заметил,  что  раненых  собирали  для  последующей
эвакуации в тыловой госпиталь, возможно, в Танга на побережье океана.
     Наступил вечер,  когда он  добрался  до  большого  лагеря, разбитого  у
подножья гор.  Приблизившись к  самой границе, Тарзан обнаружил,  что лагерь
охраняется  плохо.   Часовые  либо   отсутствовали,   либо  пренебрежительно
относились  к  своим  обязанностям,  поэтому  с  наступлением  темноты будет
нетрудно пробраться к палаткам, подслушать разговоры и найти следы убийц.
     Притаившись за палаткой, перед которой сидела горстка  солдат-туземцев,
Тарзан расслышал  несколько  фраз, произнесенных на  местном диалекте, сразу
приковавших его внимание.
     --  Вазири  дрались,  как  дьяволы,  но  мы  тоже не  лыком шиты,  всех
порешили; а когда мы всех  перебили, капитан вошел  и убил  женщину. Пока мы
сражались, он стоял  во дворе и только  орал  на нас.  Младший лейтенант фон
Госс похрабрее,  он стоял  около двери и тоже орал во все горло. Он приказал
приколотить гвоздями к стене раненого вазири и громко  смеялся, глядя на его
страдания. Мы все смеялись -- было очень смешно!
     Как  загнанный зверь,  угрюмый  и  беспощадный,  замер Тарзан в тени за
палаткой.  Какие  мысли рождались в его  воспаленном мозгу?  Кто знает... Ни
малейшие признаки  волнения не  исказили его  красивого лица. Холодные серые
глаза  выражали  лишь  напряженное  внимание.  Скоро  словоохотливый  солдат
поднялся, попрощался и ушел.
     Он миновал человека-обезьяну на расстоянии десяти футов и  направился в
конец лагеря. Тарзан последовал за ним и настиг его  в тени кустов. Бесшумно
бросился человек-обезьяна на спину солдата, свалил на землю, сжимая стальные
пальцы  у него  на горле.  Оттащив жертву  в кусты,  Тарзан ослабил хватку и
прошептал на местном диалекте:
     -- Ни звука!
     Полузадушенный  попытался  набрать в легкие воздуха, вращая выпученными
глазами в надежде рассмотреть того, в чьей власти он оказался,  беспомощный,
как ребенок. В  темноте  он увидел  склонившееся  над  ним  смуглое тело и с
ужасом вспомнил страшную силу  могучих  мускулов, сжимавших его  горло. Если
мысль  о сопротивлении и приходила ему в голову, он сразу же отбросил ее как
явно безнадежную. Он не предпринял ни малейшей попытки к бегству.
     -- Как имя  офицера, убившего женщину  в  бунгало,  где  вы  воевали  с
вазири? -- спросил Тарзан.
     -- Гауптман Шнайдер, -- ответил негр, с трудом справляясь с собственным
голосом.
     -- Где он? -- потребовал человек-обезьяна.
     --  Здесь.  Наверное,  в  штабе -- многие  офицеры пошли  туда получать
приказ.
     --  Веди меня  туда! -- скомандовал  Тарзан. --  Если меня обнаружат, я
убью тебя! Пошли!
     Негр  встал и  повел  его  в  обход  через  лагерь.  Несколько  раз они
вынуждены были  прятаться  от  проходивших  солдат,  наконец,  добрались  до
большого  стога  сена.  Отсюда  негр указал  на двухэтажное здание,  стоящее
отдельно вдали.
     -- Штаб, -- прошептал он. -- Дальше вам не пройти незамеченным,  вокруг
много солдат.
     Тарзан понял, что вдвоем с негром он не сможет продолжать свой путь. Он
повернулся,  посмотрел на  своего  проводника, как  бы  размышляя, что с ним
делать.
     -- Ты  помогал распинать Васимбо-вазири?  -- спросил  он тихим зловещим
шепотом.
     Негр задрожал, колени его подкосились.
     -- Он приказал нам сделать это! -- взмолился чернокожий.
     -- Кто? -- потребовал Тарзан.
     -- Младший лейтенант фон Госс, -- ответил солдат. -- Он тоже здесь.
     -- Я его найду! -- мрачно пообещал Тарзан и вновь обратился к пленному:
-- Значит, ты помогал распинать вазири, и пока тот страдал, ты смеялся?
     Негр  задрожал,  предчувствуя  в  этом вопросе свой  смертный приговор.
Тарзан без звука  схватил его  за шею, стальные  мускулы напряглись,  и тело
чернокожего  солдата, словно выброшенное  катапультой,  отлетело в  сторону.
Человек-обезьяна двинулся к штабу генерала Крафта.
     Единственный часовой преграждал путь Тарзану. Повелитель джунглей  полз
к  нему,  искусно  маскируясь, замирая, когда тот смотрел в его  сторону,  и
продолжая движение,  когда  часовой отворачивался. Когда солдат повернулся к
нему спиной, Тарзан вскочил и бросился на  него.  Все  произошло мгновенно и
бесшумно.
     Нижний этаж  здания был  освещен, верхний  -- погружен в темноту. Через
окно  Тарзан  разглядел  большой  зал.  Тут  было   много   офицеров,   одни
прохаживались  и разговаривали, другие  сидели над  картами, делая  какие-то
пометки. Окна  были открыты, и человек-обезьяна мог  слышать, о чем говорили
офицеры. В основном речь шла о немецких успехах в Африке и  о том, когда  же
германские войска в Европе войдут  в Париж.  Много говорилось  о Бельгии, ее
ругали, не стесняясь в выражениях.
     В маленькой  комнате,  двери которой выходили в зал,  за  столом  сидел
крупный  краснолицый  мужчина. Несколько  офицеров  стояли за  его спиной, а
перед  столом вытянулись  двое  подчиненных, с  которыми  генерал беседовал.
Разговаривая, генерал забавлялся со стоящей перед ним керосиновой лампой, то
придвигая ее к себе, то отодвигая.
     Вдруг раздался стук в дверь,  и в комнату вошел адъютант. Он козырнул и
доложил:
     -- Прибыла фрейлейн Кирчер, мой генерал!
     --  Просите,  --  приказал генерал, давая знак офицерам, стоящим  перед
ним, покинуть помещение. Фрейлейн столкнулась с  ними  в  дверях. Оставшиеся
офицеры при виде фрейлейн отдали честь, а она в ответ слегка склонила голову
в знак  приветствия  и улыбнулась.  Это была  очень красивая  девушка.  Даже
грубая замызганная  после длительного пребывания  в  седле одежда и засохшая
грязь  на  лице  не могли  скрыть  того факта,  что  она  очень молода,  лет
девятнадцати, не более. Фрейлейн подошла к столу, за  которым сидел  генерал
и, вынув из внутреннего кармана бумагу, протянула ее генералу.
     --  Садитесь, фрейлейн,  -- предложил  генерал. Офицер пододвинул стул.
Пока  генерал читал  бумагу,  никто не проронил ни слова. В это время Тарзан
изучал  офицеров в  комнате.  Он  решил, что  один из  них  вполне  мог быть
гауптманом  Шнайдером,   поскольку  двое  из  присутствующих  имели   звание
капитана. Девушка, как ему представлялось, была шпионкой и служила в  отделе
разведки. Ее красота  оставила Тарзана равнодушным. Она была немкой, и этого
вполне хватало, чтобы без сожаления свернуть  ей шею. Но  Тарзану  нужен был
гауптман Шнайдер. Наконец генерал отодвинул бумагу.
     -- Хорошо, -- сказал он девушке, затем приказал одному  из  адъютантов:
-- Пошлите за майором Шнайдером.
     "Майор Шнайдер?!" -- Тарзан почувствовал, как короткие волосы у него на
затылке  поднялись.  --  "Они  повысили  эту  скотину  в   звании.   Убийцу!
Несомненно, они повысили его в звании за это самое преступление!"
     Адъютант  вышел  из комнаты,  а остальные  начали  общий  разговор,  из
которого Тарзан понял, что немецкие войска в Африке значительно  превосходят
британские и что последние испытывают немалые затруднения.
     Человек-обезьяна  затаился в кустах, наблюдая за происходящим в комнате
и  оставаясь невидимым для  присутствующих. В то  же время  он был укрыт  от
случайных  взглядов тех,  кто мог бы подойти к посту. Часового он прикончил,
но  каждую  минуту  ждал  смену.  Появление  караула  означало   обнаружение
исчезновения часового, и Тарзан понимал, что за этим последуют немедленные и
тщательные поиски.
     Он  с  нетерпением  ожидал  появления  человека,  которого  так  упорно
разыскивал,  и,  наконец,  ожидание  было  вознаграждено.  В  комнату  вошел
адъютант, сопровождаемый офицером среднего  роста с лихо подкрученными вверх
кончиками  усов.  Вошедший  подошел  к  столу,  отдал честь  и  отрапортовал
генералу. Тот ответил на приветствие и повернулся к девушке.
     -- Фрейлейн Кирчер, позвольте представить -- майор Шнайдер!
     Тарзан  не  стал больше  слушать. Уперевшись  ладонями в подоконник, он
метнулся в самую гущу опешивших офицеров. Одним  прыжком он достиг маленькой
комнаты и,  схватив  керосиновую  лампу,  бросил  ее прямо  в  жирный  живот
генерала. Героически  пытаясь избежать кремации, генерал откинулся назад  и,
цепляясь  за стол, упал вместе  с ним. Все,  что стояло на столе,  оказалось
неплохим  горючим.  Двое  адъютантов  кинулись на  Тарзана. Человек-обезьяна
сгреб в охапку одного и швырнул его во второго.
     Девушка вскочила со стула и прижалась к  стене. Офицеры звали охрану на
помощь.  Но все внимание Тарзана  было сосредоточено лишь на одном человеке,
его он  ни  на  секунду не  упускал из виду. Освободившись  на мгновение  от
нападавших,  Тарзан схватил майора Шнайдера, перебросил  его  через  плечо и
выскочил из  окна  так быстро, что пораженные  и онемевшие  от неожиданности
немцы вряд ли сумели понять суть произошедшего.
     Бросив мимолетный взгляд,  Тарзан заметил, что  пост часового  все  еще
пустовал. Спустя мгновение человек-обезьяна  и его ноша  оказались  в густой
тени стога.
     Майор Шнайдер  не издал ни звука  по той простой причине, что его горло
было  сжато стальными пальцами.  Только  теперь Тарзан ослабил хватку и  дал
возможность пленнику вздохнуть.
     -- Если вы хотя бы пикнете, я задушу вас! -- предупредил его Тарзан.
     Соблюдая  все  меры  предосторожности,  не  торопясь,  человек-обезьяна
погнал пленника  прочь  из  лагеря. Наконец миновали последний  пост,  затем
пересекли  железнодорожное   полотно,  тут   Тарзан  почувствовал   себя   в
безопасности.  Немец  угрожал,  умолял,  задавал  вопросы,  но  единственным
ответом  был  очередной  укол  копья Тарзана.  Повелитель джунглей гнал  его
вперед,  как гнал бы борова, с той лишь разницей,  что к борову он относился
бы с большим сочувствием.
     До сих пор Тарзан  мало задумывался о  деталях  возмездия, сейчас же он
размышлял, как лучше  осуществить акт мщения. В одном он был уверен, -- дело
должно закончиться смертью. Как все  смелые  люди и храбрые животные, Тарзан
не  питал  склонности  к пыткам, но  этот  случай был  уникальным. Природный
инстинкт подсказывал действовать  по принципу  "глаз за глаз", но данная  им
клятва требовала большего.
     Да, этот  человек должен испытать такие  же  страдания, какие  испытала
Джейн Клейтон.  На  протяжении всего пути Тарзан молча подгонял обезумевшего
от страха гунна. Непонятное и пугающее молчание доводило его до исступления.
Если бы  он  заговорил!  Шнайдер  пытался разными  способами  заставить  его
говорить,  но результат был неизменным. Непререкаемое молчание и болезненные
уколы копьем... Все тело Шнайдера  болело, кровоточили многочисленные  раны;
он  безумно устал, спотыкался на каждом  шагу, часто  падал, но вынужден был
продвигаться вперед, подгоняемый ужасным копьем.
     Только утром Тарзан  принял решение. Казалось, оно пришло с неба.  Губы
его тронула улыбка, и он  принялся  искать место  для отдыха. Пленник должен
быть подготовлен к предстоящему испытанию.
     Перед  ними  блестела река, через  которую  Тарзан переправлялся совсем
недавно,  он  знал  берег  и  знал  места, где можно  было  утолить  жажду и
поохотиться. Предупредив немца жестом, что нужно  молчать, Тарзан погнал его
к реке.  На звериной тропе человек-обезьяна заметил оленей, возвращающихся с
водопоя. Он жестом приказал  Шнайдеру  спрятаться в кустах и,  пристроившись
рядом,  стал  выжидать.  Немец  наблюдал за молчаливым гигантом недоуменным,
испуганным  взглядом.  В  лучах  восходящего солнца он  мог  разглядеть  его
получше.  Страх и  растерянность сменились любопытством: кем был  этот белый
обнаженный  дикарь? Он слышал  его голос всего один раз, когда тот  требовал
молчания, и фраза эта была произнесена на отличном немецком языке...
     Он  наблюдал  за  ним,  как  завороженная  лягушка наблюдает  за змеей,
готовой проглотить ее.
     Животные  приближались  к  кустарнику, но  Тарзан  сохранял  абсолютное
спокойствие.  Впереди шел старый самец-вожак, за ним  молодой крупный олень.
Когда он поравнялся с Тарзаном, сидевшим в засаде, человек-обезьяна прыгнул.
Глаза  Шнайдера  расширились,  и крик ужаса  слетел  с его  губ. Олень  упал
замертво.
     Человек-обезьяна ел мясо сырым, однако разрешил немцу развести костер и
поджарить свой кусок.  После  еды они лежали до  полудня,  затем поднялись и
вновь двинулись в путь.
     Путешествие  измотало Шнайдера,  поскольку  он не знал о  его  конечной
цели.  Временами  он  падал к  ногам  Тарзана  и  умолял  о  милосердии,  но
молчаливый человек-обезьяна упрямо двигался вперед, подгоняя своего пленника
острием копья. К обеду третьего дня они достигли места назначения.
     После недолгого  подъема  они остановились на  краю  отвесной скалы,  и
Шнайдер заглянул в  узкое глубокое ущелье, в центре которого  росло одинокое
дерево, а по дну струился ручеек. Тарзан жестом указал ему вниз,  но немец в
ужасе отшатнулся. Человек-обезьяна грубо схватил его за плечо и подтолкнул к
краю пропасти.
     -- Спускайся! -- приказал он.
     Второй  раз за три дня  пути  Тарзан  нарушил  молчание. Возможно,  оно
вызвало  больший  страх  в  сердце боша, чем уколы копья.  Шнайдер  опасливо
глянул вниз и начал было спускаться, когда Тарзан крикнул:
     --  Я лорд Грейсток! Это мою  жену вы  убили в стране Вазири. Теперь ты
знаешь, почему я пришел за тобой! Спускайся!
     -- Я не  убивал  вашу жену. Пощадите!  Я не  убивал и  вообще ничего не
знаю!
     -- Спускайся! -- повторил Тарзан, поднимая  копье.  Он  знал,  что этот
человек лжет, и не удивлялся.  Человек, способный убить другого человека без
видимой причины, способен  и на ложь. Шнайдер умолял, но человек-обезьяна  в
ответ в очередной раз ткнул его острием копья. Шнайдер перегнулся через край
скалы  и начал спуск. Тарзан сопровождал немца, помогая ему преодолеть самые
опасные места,  чтобы тот спустился на дно ущелья  живым.  Наконец,  до цели
осталось несколько футов.
     -- Теперь тихо! -- предупредил человек-обезьяна и указал на отверстие в
скале. -- Там, в пещере, голодный лев! Если ты доберешься до дерева  раньше,
чем он обнаружит тебя, у тебя останется несколько дней порадоваться жизни, а
когда  ты ослабнешь  и  не  сможешь  удержаться  на  ветках,  Нума-людоед  в
последний раз пообедает.
     Он столкнул Шнайдера вниз и приказал:
     -- Беги!
     Немец дрожал от страха, но тем не менее что есть мочи кинулся к дереву.
Он почти добрался  до  цели, как вдруг  из пещеры  раздался свирепый рев,  и
слегка похудевший лев выскочил в  ущелье. До спасительного дерева оставалось
несколько ярдов, и Шнайдер из последних сил прибавил скорость. Лев настигал.
Тарзан наблюдал за этой погоней с мрачной  улыбкой на губах. Шнайдер выиграл
забег и через мгновение уже сидел на дереве.
     Тарзан вновь  забрался по скале наверх, и услышал снизу визг человека и
одновременно  рычание гигантской кошки.  Он обернулся. Шнайдер  распластался
вдоль ветки и орал, внизу под деревом расхаживал в ожидании Нума.
     Человек-обезьяна  поднял  лицо  к Куду-солнцу, и  из  его могучей груди
вырвался дикий крик победы обезьяны-самца.

        III. В РАСПОЛОЖЕНИИ НЕМЕЦКИХ ВОЙСК

     Тарзан не чувствовал себя полностью отомщенным. Оставались еще миллионы
немцев, но даже если бы Тарзан перебил их  всех, вряд ли это могло послужить
достаточной  компенсацией  за  великую потерю  и  нечеловеческие  страдания,
испытанные им.
     Нет, смерть миллионов  немцев все  равно не  воскресила бы его любимую.
Находясь в расположении германских войск в горах Наро, восточнее пограничной
линии между Германской и Британской Восточной Африкой, Тарзан видел и слышал
достаточно, чтобы сделать  вывод о том, что англичане несут большие  потери.
Вначале он не обращал внимания на это обстоятельство, поскольку после смерти
жены   оборвалась  последняя   ниточка,  связывавшая   его  с   человеческой
цивилизацией, и  теперь он  считал себя  в большей степени обезьяной, нежели
человеком.
     После  того, как Тарзан  свел  счеты  со Шнайдером,  он  кружил  вокруг
Килиманджаро и охотился  у ее  подножья, севернее  этой величественной горы.
Человек-обезьяна  испытывал  чувство  некоторой  неудовлетворенности,  когда
вспоминал Шнайдера, оставленного им один на  один с  Нумой, поджидающим  под
деревом свою будущую жертву. Он ясно представлял, что случится со  Шнайдером
в  конце концов. Интересно,  достанет ли у  капитана мужества  спуститься  к
маленькому ручейку за водой, когда Нума покинет ущелье и заберется в пещеру?
Тарзан  представлял себе  бешеную гонку к дереву, которая развернется, когда
лев бросится вслед убегающей жертве, ведь неуклюжий немец не сможет бесшумно
спуститься с  дерева,  не  привлекая  внимания Нумы.  Но даже  эти  картины,
рисуемые  воображением Тарзана,  временами  тускнели, и все чаще  и чаще  он
задумывался об  английских  солдатах, сражавшихся  против превосходящего  по
силам противника. Эта мысль  не давала  ему покоя, вероятно  потому, что  он
все-таки оставался  англичанином, хотя  и  решил навсегда расстаться с миром
людей.  В конце концов мысль о том, что немцы убивают  англичан,  в то время
как он беззаботно занимается охотой, сделалась невыносимой.
     Решение  было принято.  Он отправился в расположение немецких войск без
какого-нибудь  конкретного плана,  полагая,  однако,  что  на  месте  сможет
убивать немецких солдат и офицеров достаточно умело. Он хорошо знал, как это
делается. Путь  Тарзана  пролегал неподалеку  от  ущелья,  в котором томился
Шнайдер, и, подталкиваемый естественным любопытством,  он  заглянул вниз. На
дереве   никого   не  было.  Никаких  признаков  присутствия  льва  тоже  не
наблюдалось. Тарзан поднял с земли камень и бросил его в ущелье. Камень упал
рядом со входом в пещеру. Неожиданно появился лев, но как не похож он был на
того громадного лоснящегося  зверя, которого Тарзан  заманил в ловушку всего
две недели назад. Нума, истощенный и ослабевший, шел, слегка покачиваясь.
     -- Где немец? -- крикнул Тарзан. -- Сгодился ли он в пищу или  оказался
мешком костей, когда свалился с дерева?
     Нума в ответ зарычал.
     -- Ты  выглядишь голодным, -- продолжал человек-обезьяна. -- Ты  должно
быть здорово  изголодался, если  выщипал всю  траву вокруг  своего  логова и
ободрал кору на дереве. А может ты хочешь попробовать еще одного немца?
     С этими  словами Тарзан, улыбаясь, удалился. Спустя несколько  минут он
случайно набрел  на Бару-оленя, мирно  дремавшего под деревом, и,  поскольку
был голоден, быстро убил его и, присев на корточки возле своей добычи, начал
насыщаться. Обгладывая  кость,  Тарзан  своим  чутким  слухом  уловил  шорох
крадущихся шагов позади себя. Оглянувшись, он увидел Данго-гиену. С рычанием
человек-обезьяна схватил лежащую рядом ветку и швырнул ее в зверя.
     -- Пошла прочь, пожиратель падали! -- крикнул Тарзан.
     Но Данго была голодна и, будучи свирепой и сильной, лишь  огрызнулась и
принялась кружить вокруг, выжидая подходящего момента  для нападения. Тарзан
знал Данго,  пожалуй,  лучше, чем Данго  знала  самое себя. Человек-обезьяна
понимал, что зверь,  которого  голод сделал  отважным,  копит  мужество  для
атаки. Гиена,  видимо, уже  сталкивалась  с  человеком и поэтому относится к
нему более или менее безбоязненно. Тарзан  отстегнул  копье, положил рядом с
собой и продолжил трапезу, не спуская, однако, с гиены глаз.
     Он  не  испытывал  страха,  поскольку  привык  к  постоянным опасностям
окружающего  мира  и   воспринимал  их  как   естественный   элемент  своего
существования.
     Воспитанный  в джунглях,  он был  готов защищать  свою  добычу от любых
посягательств,  но   не   теряя  при   этом  благоразумия.  В   определенных
обстоятельствах  Тарзан  мог бросить  вызов  самому  Нуме,  однако  если  бы
пришлось спасаться бегством, человек-обезьяна  сделал  бы  это, не испытывая
никакого  чувства  стыда или унижения. Он был не только самым  храбрым среди
всех  зверей,  населяющих  джунгли,  но   и  самым  разумным   --  два  этих
обстоятельства и помогали ему выжить.
     Данго могла бы наброситься раньше, но угрожающее рычание, срывающееся с
губ человека-обезьяны, останавливало ее. Гиене доводилось нападать на женщин
и  детей из туземных племен  и наводить ужас  на их мужчин,  сидящих  вокруг
костров,  но она  никогда еще не встречала человека, издающего звуки, больше
напоминающие рев голодного Нумы, нежели испуганные голоса людей.
     Когда Тарзан завершил трапезу, он собрался было встать и швырнуть гиене
обглоданную  кость, но неожиданная  мысль остановила его. Он перебросил тушу
оленя  через  плечо  и  двинулся  в сторону ущелья.  Несколько  ярдов  Данго
следовала за ним по пятам, затем,  сообразив, что у  нее отняли  возможность
полакомиться свежатинкой, решила атаковать.
     В ту же секунду Тарзан почувствовал нависшую над ним опасность, смуглая
могучая рука  выдернула копье, и спустя  мгновение оно вонзилось в  загривок
Данго, прошив ее тело насквозь. Вытащив  копье,  Тарзан  взвалил обе туши на
плечи и продолжил свой путь.
     Нума лежал в тени одинокого дерева. При  оклике  человека-обезьяны  он,
пошатываясь, медленно встал  на ноги и, несмотря на то, что сильно  ослабел,
грозно зарычал при виде врага.
     --  Ешь, Нума!  --  крикнул  Тарзан.  --  Может  статься,  ты  мне  еще
понадобишься.
     При виде пищи лев оживился,  бросился к туше оленя и принялся рвать  ее
на части, заглатывая огромные куски мяса.
     На  следующий день Тарзан добрался до линий немецкой обороны. С вершины
горы, густо  заросшей лесом, он рассматривал левый фланг немецких войск. Его
наблюдательный  пункт  позволял   обозревать  общую  панораму  поля  боя,  а
изумительная  зоркость  давала  возможность  замечать детали,  не  доступные
взгляду простого  человека. Он обнаружил  хорошо  замаскированный  пулемет и
запомнил его местоположение, а также рассмотрел посты наблюдения, устроенные
на нейтральной полосе.
     До слуха Тарзана доносился грохот орудий и винтовочная стрельба, но его
внимание  привлек  одиночный   выстрел.   Это  мог  быть   только   снайпер.
Человек-обезьяна терпеливо ждал следующего выстрела, чтобы точно определить,
где  тот укрывается,  и, когда выстрел прозвучал,  Тарзан  начал  спускаться
вниз, осторожно, как пантера. Он не смотрел себе под ноги, но ни один камень
не сдвинулся, ни одна веточка не хрустнула, словно его ступни видели дорогу.
Пройдя сквозь  кустарник, он  заметил футах  в  пятнадцати  ниже  по  склону
выступ, на котором под  укрытием  из камней и  кустарника  затаился немецкий
солдат. По всей вероятности он был неплохим стрелком, поскольку располагался
позади немецких позиций  и стрелял  через головы своих. Его  мощная винтовка
была  снабжена   оптическим  прицелом,  с  помощью   бинокля   он  определял
местонахождение  своих  будущих  жертв.  В данный  момент  снайпер  как  раз
собирался воспользоваться им: то ли проверить результат последнего выстрела,
то  ли  обнаружить  новую   цель.   Тарзан  быстро  пробежал   взглядом   по
оборонительным  линиям  англичан.  Видимо, они  неплохо  просматривались  со
стороны  немцев. Зоркие  глаза  человека-обезьяны обнаружили немало отличных
целей для одинокой винтовки, спрятанной высоко над траншеями.
     Немец,   явно  удовлетворенный   наблюдениями,  отложил  бинокль,  взял
винтовку, прижал  приклад к плечу  и прицелился.  В  тот же миг смуглое тело
обрушилось на него сверху. Стрелок  не успел опомниться, как стальные пальцы
сомкнулись на его горле. После короткой схватки немец затих навсегда.
     Лежа  под  защитой камней  и кустарника, Тарзан смотрел на происходящее
внизу.  Траншеи  бошей  находились  совсем  близко, и он  видел, как по  ним
пробегали  солдаты  и  офицеры.  Прямо  перед  собой  Тарзан  заметил хорошо
замаскированный  пулемет,  который  вел косоприцельный огонь по  нейтральной
земле,  поражая  цепи  британцев  под  таким  углом,  что  его  трудно  было
обнаружить. Тарзан наблюдал,  лениво  поигрывая винтовкой  убитого снайпера.
Спустя  некоторое время  он принялся  изучать механизм  оружия.  Взглянув  в
сторону немецкой траншеи, он отрегулировал прицел, прижал винтовку к плечу и
навел ее  на  цель.  Тарзан был  отличным стрелком. Со  своими  друзьями  из
цивилизованного общества  он участвовал  в  сафари с оружием цивилизованного
мира, но поскольку он убивал животных только когда был голоден или в порядке
самозащиты,   то   развлекался,   стреляя   по   неодушевленным   предметам,
подбрасываемым в воздух, и таким образом научился отлично стрелять.
     Теперь его ожидало настоящее сафари.  Он улыбался,  плавно  нажимая  на
курок.  Раздался  выстрел, и немецкий пулеметчик завалился набок.  Через три
минуты  со  всем пулеметным  расчетом  было покончено.  Затем  настал  черед
офицера, выходившего из убежища и трех солдат, затаившихся в траншее. Тарзан
решил соблюдать некоторые меры предосторожности: рядом с убитыми нельзя было
оставлять  никого, кто  мог  бы рассказать,  каким  образом погибали немцы в
собственных окопах вдали от британских траншей.
     Поправив  прицел, он несколько раз выстрелил  по  дальнему пулемету. Не
торопясь,  Тарзан  уничтожил весь  пулеметный  расчет.  Теперь  молчали  два
пулемета. Он увидел,  как солдаты заметались по траншеям, и убрал нескольких
из них. К тому времени немцы поняли, что творится что-то неладное и какой-то
суперснайпер  занял  выгодную позицию  и  держит  под  прицелом этот  сектор
траншеи. Вначале  они попытались  обнаружить  его на нейтральной  полосе, но
когда офицер, смотревший в стереотрубу,  упал в траншею,  сраженный пулей  в
затылок, немцы сообразили, где  надо искать таинственного снайпера. Это было
непонятно и страшно. Враг находился  в  тылу.  Один  из солдат  поднял пулю,
пробившую   череп   офицера,   и  остолбенел:  пуля   была   явно  немецкого
происхождения.  Окружив  подножие  горы,  разведчики  начали  поиск  в  двух
направлениях. Все стереотрубы повернулись в сторону  горы, и десятки  зорких
глаз принялись выискивать противника.
     Им потребовалось немного  времени, чтобы обнаружить убежище снайпера, и
Тарзан увидел,  как  пулеметы  разворачиваются, беря его на  прицел.  Однако
прежде,  чем раздались очереди, один  пулеметный расчет был уничтожен. Но их
место заняли другие. Подгоняемые офицерами, они  были вынуждены  подчиниться
приказу. Через минуту застучали два  пулемета. Тарзан понял, что дело на сей
раз  проиграно.  Он дал  прощальный  выстрел, отбросил  винтовку  и  покинул
укрытие.
     В    течение   некоторого   времени   он   слышал    треск   пулеметов,
сконцентрировавших  огонь на  том  месте, которое он  только что  оставил, и
невольно улыбался, думая о том, сколько патронов немцы потратят впустую.
     "Они  дорого заплатили за  Васимбо-вазири, распятого на стене, и за его
друзей, -- думал Тарзан.  -- Но за  Джейн они  не расплатятся  никогда, даже
если погибнут все до единого!"
     После  наступления  темноты, глубокой  ночью,  он  обошел  фланги обеих
армий, миновал  наружную охрану и  оказался в расположении британских войск.
Ни один человек не заметил его передвижения.
     Штаб Второго Родезийского полка размещался в отдалении от  линии фронта
и  был  достаточно  замаскирован.  Разрешалось  даже  освещение.   Полковник
Кемпбелл сидел за  походным столом, изучая  разложенную  перед  ним  карту и
переговариваясь с офицерами.  Большое  дерево широко раскинуло над ними свои
ветви, а на земле, рядом со столом, горел небольшой костер. У немцев не было
самолетов-разведчиков, а наружное наблюдение  не  могло засечь  свет костра.
Разговор  шел о том,  что  сил  британских войск хватит  только  на оборону.
Предпринятые попытки наступления потерпели неудачу, поскольку немцы обладали
численным  превосходством. Полковника, кроме  того, очень беспокоили  хорошо
замаскированные  немецкие пулеметы,  и в  разговоре  с  офицерами  он  часто
обращался к этой теме.
     -- Сегодня днем их что-то задержало на некоторое время, -- доложил один
из  младших офицеров.  -- Я  вел  наблюдение и  никак  не мог понять причину
суеты, но,  сдается,  у  них возникла  какая-то  заварушка на левом  фланге.
Складывалось впечатление,  что  кто-то атаковал их с тыла. Я докладывал вам,
сэр, помните?  Этот  кто-то  задал  им такого  перцу, что вся линия  обороны
пришла в смятение. Ума не приложу, в чем тут дело.
     В  ветвях  дерева  вдруг послышалось легкое  шуршание,  и  в тот же миг
гибкое  смуглое  тело  оказалось  среди  них.  Руки  торопливо  рванулись  к
пистолетам, но  замерли  на полпути.  Сначала  они с удивлением разглядывали
почти   обнаженного   белого  человека,  затем  вопросительно  взглянули  на
полковника.
     -- Кто вы, черт побери? -- резко спросил офицер.
     -- Я -- Тарзан из племени обезьян! -- ответил пришелец.
     -- О, да это Грейсток! -- воскликнул майор  и шагнул вперед, протягивая
руку.
     -- Пресвик? -- узнал его Тарзан, и они обменялись рукопожатием.
     -- Сначала  я  не  узнал вас,  -- извинился майор.  -- Последний раз мы
встречались в Лондоне, но тогда вы  были одеты в вечерний костюм. И довольно
большого размера, не так ли?
     Тарзан в ответ улыбнулся и повернулся к полковнику.
     --  Я слышал ваш  разговор.  Я только что вернулся с  немецких позиций.
Возможно, я смогу помочь вам.
     Полковник  вопросительно  посмотрел  на  майора.   Пресвик  подошел   и
представил человека-обезьяну как лорда  Грейстока.  Тарзан кратко рассказал,
почему он преследует немцев.
     --  А  теперь  вы  пришли,  чтобы  присоединиться  к  нам?  --  спросил
полковник.
     Тарзан отрицательно покачал головой.
     --  Я  буду сражаться  своими способами, но могу  помочь вам.  В  любой
момент я проникну в расположение немецких войск.
     Кемпбелл улыбнулся и покачал головой.
     -- Это не так-то легко сделать, как вам кажется. На  прошлой  неделе  я
потерял двух хороших офицеров, а это были люди опытные, из отдела разведки.
     -- Разве это сложнее, чем проникнуть в  расположение британских  войск?
-- спросил Тарзан.
     Полковник собрался было  ответить, но  неожиданная мысль промелькнула у
него в голове.
     --  Кто  привел вас  сюда? -- спросил он. -- Кто провел вас  через наши
посты?
     -- Я только что вернулся из-за линии фронта, пересек расположение ваших
войск и прошел через весь лагерь, -- ответил Тарзан. -- Прикажите проверить,
заметил ли меня кто-нибудь.
     -- И все-таки, кто сопровождал вас? -- настаивал полковник.
     -- Я  шел  один,  -- повторил Тарзан. --  Когда вы,  люди  цивилизации,
попадаете  в  джунгли,  то  быстро погибаете.  Ману-обезьяна  --  мудрец  по
сравнению  с вами.  Вообще удивляюсь,  как вы  выживаете.  Вас  спасает ваша
численность и ваше вооружение. Будь у меня под началом несколько сот больших
слонов,  наделенных разумом, я  загнал  бы немцев  в  океан так  быстро, как
быстро они  смогли бы добежать до побережья. К счастью для людей, эти  немые
животные не в состоянии  объединиться. В  противном  случае  Африка стала бы
давно территорией, свободной от человека навсегда... Итак, чем я могу помочь
вам? Может быть, вы хотите узнать, где немцы прячут свои пулеметы?
     Полковник  согласно  кивнул.  Тарзан  склонился над  картой  и  отметил
местонахождение трех пулеметных гнезд, особо досаждавших англичанам.
     --  Вот здесь  их  слабое  место,  --  произнес человек-обезьяна, ткнув
пальцем в карту.  --  Оно защищается неграми,  и,  если вы согласны  немного
обождать, я кое-что придумаю. В  случае успеха вы сможете занять эту траншею
и обстреливать немцев продольным огнем из их собственных пулеметов.
     Полковник улыбнулся и пожал плечами.
     -- Выглядит очень просто, -- сказал он.
     --  Просто  для меня, --  ответил человек-обезьяна. -- Я могу  очистить
траншею без единого выстрела.  Я  вырос в джунглях! Я знаю народ Тармангани.
Ждите меня следующей ночью, -- и он повернулся, намереваясь уйти.
     --  Подождите!  -- воскликнул  полковник.  --  Я пошлю  офицера,  чтобы
провести вас до линии фронта.
     Тарзан улыбнулся, махнул рукой и ушел. Покидая штаб под открытым небом,
он  заметил  небольшую фигурку, одетую в  теплую офицерскую шинель. Воротник
был поднят, а  козырек  фуражки низко надвинут на глаза.  Отблеск костра  на
мгновение осветил черты незнакомца, и  Тарзану показалось, что он где-то его
видел. "Вероятно,  какой-нибудь офицер, знакомый по Лондону", -- подумал он,
и продолжил свой путь, оставаясь невидимым и для друзей, и для врагов.
     Почти всю  ночь провел  он в пути, а когда  за три часа до рассвета его
обостренное  обоняние подсказало, что где-то поблизости он сможет  найти то,
что искал, Тарзан взобрался на  высокое  дерево и устроился поудобнее, чтобы
поспать несколько часов.

        IV. КРОВАВОЕ ПИРШЕСТВО

     Солнце  уже  стояло  в зените,  когда Тарзан проснулся.  Он  потянулся,
провел   рукой   по  своим   густым  волосам  и  легко  спрыгнул  на  землю.
Человек-обезьяна сразу  определил  нужное направление  и  осторожно двинулся
вперед,  так   как  чутье  подсказывало,  что  намеченная  жертва  находится
неподалеку. Наконец сквозь густые  заросли он увидел Хорту-кабана  со  своим
стадом. Сняв лук и выбрав стрелу, Тарзан  оттянул тетиву,  целясь  в  самого
крупного. В зубах человек-обезьяна  сжимал еще одну стрелу, и как только  он
выпустил  первую,  за  ней  тут  же  последовала  вторая.  В  стаде  кабанов
моментально возникла паника, так как  они не могли понять,  откуда им грозит
опасность. Они бестолково метались  по  поляне, убивая  и калеча друг друга,
затем, визжа  от  ужаса,  бросились прочь. Тарзан  прикончил  тяжелораненных
зверей и принялся снимать шкуры с кабаньих туш. Работая сноровисто и быстро,
он  не  напевал  и не  насвистывал,  как это  обычно  делает  цивилизованный
человек, поглощенный  привычным занятием.  Вероятно,  в этом сказывалось его
раннее воспитание  в джунглях.  Звери леса были игривы  лишь до  наступления
зрелости,  потом они становились  угрюмыми  и  свирепыми. Жизнь  становилась
серьезным  делом,  особенно  в период  неурожайных  сезонов,  когда  каждому
приходилось  бороться  за   выживание.   Добывание  пищи   являлось  смыслом
существования многих  поколений обитателей джунглей, исключавших легкомыслие
и игривость.
     Поэтому ко всякой работе Тарзан относился с полной  серьезностью,  хотя
ему  и удалось  сохранить  чувство  юмора,  пусть  несколько мрачноватого  и
своеобразного,  но  вполне удовлетворявшего  человека-обезьяну. Кроме  того,
пение  и   свист   отвлекали   внимание,  а  Тарзан   обладал   способностью
концентрировать   каждое  из   своих   пяти  чувств  на  определенном   виде
деятельности. Сейчас его  глаза и пальцы были заняты снятием шкуры с шестой,
последней, туши, а чуткие ноздри и острый слух следили за окружающим  миром,
предупреждая  о  возможной  опасности.  Подул  слабый  ветерок,  и  обоняние
предупредило его о приближении львицы Сабор. Он представил ее себе так ясно,
будто видел собственными  глазами в  густой чаще. Вероятно, ее привлек запах
свежего мяса. По силе ветра Тарзан  определил,  что львица подкрадывается  к
нему с  тыла, но  находится пока на  значительном расстоянии, поэтому он  не
торопился. Громадное дерево раскинуло над ним свои низкие ветви. Тарзан даже
не повернул  голову,  но  напряг  слух,  стараясь не пропустить  момента  ее
появления.  Наконец, в кустах раздались шаги Сабор. Тарзан  аккуратно сложил
все  шесть шкур, взял одну из туш, и в  тот момент,  когда  в просвете между
деревьями появилась грозная морда, ловко взобрался на дерево со своей ношей.
Здесь он разложил шкуры на ветке, устроился  поудобнее и,  опершись на ствол
дерева, отрезал кусок мяса, чтобы утолить голод. Сабор осторожно вышла из-за
деревьев,  взглянула вверх  на человека-обезьяну  и  бросилась  к оставшимся
тушам.
     Тарзан смотрел  на  нее  и улыбался, вспоминая свой давнишний  спор  со
знаменитым  охотником на крупного зверя. Тот утверждал, что  царь зверей ест
только то, что сам убивает. Тарзан же не соглашался, так как знал наверняка,
что и Нума, и Сабор в определенных обстоятельствах не брезгуют даже падалью.
     Утолив  голод,  человек-обезьяна  повернулся  к  шкурам, все  они  были
большие и красивые. Вначале он  нарезал  несколько тонких  полосок шириной в
полдюйма, затем с помощью полосок сшил две шкуры вместе. В незашитом краю он
проделал  отверстия  на  расстоянии  трех-четырех дюймов  друг  от  друга  и
пропустил  сквозь них оставшуюся  полоску. Получился мешок с  затягивающейся
горловиной. Таким же образом он изготовил еще четыре мешка, поменьше.
     Закончив работу, Тарзан швырнул в Сабор  большой  сочный плод,  спрятал
остатки мяса  и двинулся в  юго-западном направлении,  пробираясь по средним
террасам деревьев. Он шел к ущелью, в котором томился лев Нума.
     Осторожно приблизившись к  краю отвесной  скалы, Тарзан огляделся. Нумы
нигде не было видно. Тарзан потянул носом воздух и напряг слух, но ничего не
почувствовал. Тем не менее,  Нума должен был  находиться в пещере. Хорошо бы
он спал: многое в плане Тарзана зависело от того, обнаружит его лев или нет.
     Человек-обезьяна медленно перевалился через край скалы и начал бесшумно
спускаться вниз. Он  часто  замирал,  обращая  свои глаза и уши  ко входу  в
пещеру, видневшемуся футах в ста, в конце ущелья. Спустившись на дно ущелья,
Тарзан полностью  осознал  всю  опасность  своего  положения.  Если  бы  лев
появился в эту минуту, Тарзан, прижатый  к  скале, не смог  бы взобраться по
ней,  потому что  для этого требовался разбег, по  крайней мере, в  двадцать
футов.
     Тарзан поправил тяжелые  мешки, еще раз осмотрелся и осторожно двинулся
по направлению к дереву. Когда он добрался до цели, то заметил, что голодный
лев  не только  содрал кору, но  добрался  до  древесины. Однако самого Нумы
нигде  не было видно. Подтянувшись, Тарзан забрался  на нижние ветки. Он уже
начал сомневаться,  находится  ли Нума  в пещере  вообще.  Может,  он  сумел
сдвинуть камни, которыми Тарзан  завалил внешний выход? А может, он умер? Но
это  было маловероятно,  так как человек-обезьяна  всего лишь несколько дней
назад притащил ему туши оленя и гиены.  Он не мог умереть и от жажды; воды в
ручье было достаточно.
     Тарзан решил спуститься и обследовать пещеру, но, поразмыслив, пришел к
выводу,  что гораздо  безопаснее  попытаться  выманить зверя из укрытия.  Он
издал низкое рычание. В ту же минуту в пещере послышалось движение, и вскоре
появился Нума, изможденный,  но  с горящими от бешенства глазами. Когда  лев
заметил  среди ветвей Тарзана, ярость  его усилилась. Это существо  являлось
причиной всех его бед и страданий, но, кроме того, годилось в пищу.
     Нума  предпринимал  отчаянные  попытки  добраться до  своего  обидчика,
дважды он подпрыгивал так высоко, что цеплялся  за нижние ветки, но оба раза
срывался и тяжело падал вниз. Рычание его было страшно, но Тарзан,  чувствуя
себя в безопасности,  лишь подсмеивался над ним, понимая, что лев понапрасну
тратит силы, и без того подорванные голодовкой.
     Наконец, человек-обезьяна встал, отвязал веревку, сложил ее аккуратно в
кольцо в левой руке, в правую взял петлю и  плотно прижался к стволу дерева.
Он принялся  дразнить  Нуму,  осыпая  его  бранью,  а  когда  доведенный  до
бешенства лев встал на задние лапы, чтобы передними достать обидчика, Тарзан
ловко набросил петлю ему на шею.
     Быстрым  движением  человек-обезьяна натянул веревку,  и  Нума  остался
стоять   на   задних   лапах,   беспомощно  перебирая  передними.   Медленно
передвигаясь,  Тарзан повернул  Нуму  так,  чтобы он  не смог  достать ствол
дерева  и  укрепил  веревку, оставив  льва в  подвешенном  состоянии.  Затем
человек-обезьяна сбросил вниз все пять мешков из свиной кожи и спрыгнул сам.
Нума с остервенением рвал травяную  веревку своими могучими  лапами. В любую
минуту он мог оборвать ее, поэтому Тарзану приходилось торопиться.
     Сначала  он набросил  большой мешок на  голову льва  и  затянул  ремень
вокруг шеи. Затем, изрядно попотев и едва  увернувшись  от острых как бритва
когтей  Нумы,  связал ему  все четыре лапы.  К этому  моменту  попытки  льва
вырваться  на волю почти  прекратились  --  он задыхался. Подобный  исход не
входил  в  планы  Тарзана,  поэтому он  вновь  взобрался на  дерево, отвязал
веревку и опустил льва на землю. Спрыгнув вниз,  Тарзан ослабил петлю на шее
зверя и острым ножом вырезал в мешке два  отверстия, чтобы  тот мог видеть и
дышать.
     Наконец, наступила очередь оставшихся  мешков. Тарзан надел по мешку на
каждую лапу льва и хорошенько закрепил их кожаными ремнями.
     Лев  не подавал  признаков жизни,  только  бока его ходили  ходуном  от
учащенного дыхания. Отдышавшись, Нума грозным рычанием выразил свой  протест
и ярость. Он рванулся в титаническом усилии, но так как степень выносливости
льва не пропорциональна его размерам  и силе, то скоро он устал  и безвольно
растянулся  под деревом.  Без  особого труда Тарзан закрепил  на шее хищника
кожаный  ошейник и привязал конец поводка к дереву. Затем быстрым  движением
разрезал веревки, стягивающие лапы Нумы, и отпрянул в сторону.  Лев вскочил,
на какой-то миг замер, потом принялся трясти лапами, чтобы сбросить странные
опорки, надетые на него человеком-обезьяной. Тарзан стоял с копьем наготове,
наблюдая за усилиями Нумы. Удержатся ли мешки? Или же весь его труд окажется
напрасным?
     Нума  буйствовал,  он  катался  по земле, рычал,  кусался и  царапался,
однако вскоре веревка, привязанная к дереву,  заставила  его  утихомириться.
Тарзан  подошел  и  легонько  постучал древком  копья  по  его голове.  Нума
повернулся, встал на дыбы и замахнулся правой лапой на человека-обезьяну, но
тут же был отброшен в сторону могучим ударом. Он вскочил и вновь  бросился в
атаку,  но  вновь оказался поверженным. После четвертой  безуспешной попытки
царь зверей понял, что  встретил своего хозяина. Он опустил голову и  поджал
хвост, а  когда Тарзан подошел,  попятился  назад, продолжая, тем  не менее,
рычать. Оставив  Нуму  около  дерева  на привязи, Тарзан вошел  в туннель  и
разобрал завал из камней. После этого он вернулся к дереву. Нума зарычал, но
человек-обезьяна ударом руки отбросил его в сторону, отвязал веревку и после
получаса упорной борьбы  загнал зверя  в туннель. Нума отказывался идти, но,
получив  несколько  уколов острием  копья, вынужден  был  двинуться  вперед.
Однако, когда  лев  высунул  голову  наружу,  он  почувствовал  долгожданную
свободу и изо всех сил рванулся на волю.
     Тарзан, находившийся в этот момент в туннеле, не ожидал такого поворота
и был  захвачен  врасплох. Несколько сот ярдов лев тащил за собой Тарзана по
каменистой почве, прежде  чем тому удалось остановить взбесившееся животное.
В ярости вскочил Тарзан  на ноги, горя желанием тут же наказать Нуму, но его
холодный  рассудок, всегда бравший верх над эмоциями и инстинктами, заставил
отбросить  эту мысль. Подгоняя льва острием копья, человек-обезьяна заставил
его двигаться вперед в нужном направлении. Так начался этот странный  поход,
который  остался в  ненаписанной истории джунглей. Итоги прошедшего дня были
удивительными:   от   открытого   бунта   вначале,   через  стадии  упорного
сопротивления  и неохотного повиновения лев  пришел к полному окончательному
послушанию.  Он устал, хотел пить и есть,  но Тарзан  не желая рисковать, не
снимал мешка с его  головы,  хотя и вырезал  в нем отверстие, чтобы Нума мог
утолить жажду. Вечером Тарзан привязал льва к дереву, прихватил еду для себя
и  расположился среди  ветвей над своим пленником,  чтобы поспать  несколько
часов.
     Ранним утром следующего дня  они продолжили  свой путь. Он проходил  по
предгорьям   Килиманджаро   в  восточном   направлении.  Животные  джунглей,
встречавшиеся  им  по дороге,  завидев  их, пускались  в паническое бегство.
Одного запаха следа  Нумы  было  достаточно, чтобы  вызвать в зверях желание
исчезнуть, когда же они видели странное  существо,  обладающее запахом Нумы,
но не  похожее ни на одно из известных им животных, к тому же сопровождаемое
гигантом Тармангани, даже самые мужественные из них не выдерживали.
     Львица  Сабор, почуяв на  расстоянии запах своего  вожака, смешанный  с
запахом  Тармангани и запахом Хорты-кабана, пустилась рысью через лес, чтобы
выяснить причину столь странного  явления.  И Тарзан, и  Нума чувствовали ее
приближение.  Она  бежала,  тревожно и  жалобно  скуля,  так  как  необычное
сочетание запахов вызывало в ней любопытство и страх.
     Тарзан приготовил копье, зная, что  ему,  возможно, придется отстаивать
свою  добычу,  Нума   остановился  и  повернул  свою  несуразную  голову  по
направлении  к  приближающейся  самке.  Он  издал  утробное рычание,  больше
похожее  на мурлыканье.  Тарзан собрался  было  кольнуть его  копьем, но тут
появилась Сабор в сопровождении четырех рослых львов.
     Тарзан замер. Он не знал, как поведут себя львы по отношению к Нуме, но
в любом случае не собирался оставлять своего питомца без защиты.
     Львица  была  молода  и грациозна, а  львы могучи  и красивы.  Особенно
выделялся один с роскошной черной гривой. Львица остановилась футах в ста от
Тарзана, а львы подошли чуть ближе. Тарзан не мог даже предположить, как они
поведут  себя,  а  Нума, стоя рядом,  молча наблюдал за  ними.  Львица  тихо
заурчала, и  в ту  же секунду  Нума издал низкий рык и  рванулся  в  сторону
красавца  с  черной  гривой,  таща  Тарзана  за  собой.   Противник,  увидев
приближающееся  чудовище с  несуразной  головой, тихо  взвизгнул  и бросился
наутек. За  ним помчались и львица Сабор, и  остальные кавалеры. Нума  хотел
продолжить погоню, но Тарзану удалось с трудом удержать его. С помощью копья
он  вновь  погнал  льва  в нужном направлении,  но  прошел час,  прежде  чем
животное успокоилось. Лев, в  сущности, проголодался, и этим объяснялось его
дурное  настроение,  к  Тарзану  же  он,  потрясенный  эффективными методами
дрессировки,  проникся глубоким  уважением  и  шагал рядом,  словно огромный
сенбернар.
     Уже  стемнело,  когда Тарзан  со львом приблизились  к  правому  флангу
британских войск. Привязав Нуму к дереву, Тарзан пошел дальше один.
     Миновав  посты и  сторожевые караулы, он незамеченным пробрался к штабу
полковника  Кемпбелла  и   явился  перед  изумленными  офицерами,  как  дух,
материализовавшийся  из воздуха. Офицеры,  наслушавшиеся за  последние сутки
немало легенд о приключениях Тарзана, горячо приветствовали его, а полковник
при этом задумчиво почесал затылок.
     -- Кто-то должен понести  суровое  наказание за это! -- произнес он. --
Какой смысл ставить часовых, если  человек может незаметно проникнуть в штаб
или на другой объект.
     Тарзан улыбнулся.
     -- Не вините их. Я же не человек. Я -- Тармангани, а  любой Мангани при
желании мог бы проникнуть в ваш лагерь. Вот если бы они были часовыми, тогда
никто не прошел бы мимо их поста.
     -- Кто такие  Мангани? -- поинтересовался полковник. -- Может  быть, мы
сумели бы завербовать кое-кого из них, за хорошую плату, разумеется?
     Тарзан отрицательно покачал головой.
     -- Это -- великие обезьяны, --  объяснил он. -- Они -- мои союзники, но
вряд ли вы сможете их использовать. Мангани  не  в состоянии сосредоточиться
на одной  мысли. Даже если бы я привел их сюда и объяснил, что такое "стоять
на  посту", они могли  бы подвести вас  в самую ответственную минуту: просто
убежали бы в лес в поисках какого-нибудь жучка или что-то в этом роде. У них
разум малолетних детей -- вот почему они остаются теми, кто они есть.
     -- Вы  называете их "Мангани", а себя "Тармангани" -- в чем разница? --
поинтересовался майор Пресвик.
     --  "Тар"  означает  "белый",  -- пояснил  Тарзан.  --  А  "Мангани" --
"великая обезьяна".  Мое имя, данное мне в племени  Керчака, переводится как
"белая кожа". Когда я был ребенком, моя кожа, думаю, выглядела очень светлой
по сравнению с  красивым черным мехом  моей приемной матери Калы, поэтому-то
меня и назвали Тарзаном. Вас  они тоже  называют  Тармангани, -- добавил он,
улыбнувшись.
     Кемпбелл тоже улыбнулся.
     --  Я ни в чем  не хотел  вас упрекнуть, Грейсток, и клянусь  Юпитером,
уметь превращаться в призрак -- отличное качество. Теперь вернемся  к вашему
плану.  Вы  по-прежнему  уверены,  что  сумеете  очистить от немцев  траншею
напротив наших позиций?
     -- Ее все еще удерживают Гомангани? -- спросил Тарзан.
     -- Кто такие Гомангани? -- задал встречный вопрос полковник. -- Если вы
имеете в виду туземные войска, то -- да, именно они находятся в окопах.
     --  "Гомангани"  -- это  "большие черные обезьяны", то есть  негры,  --
пояснил Тарзан.
     -- Что вы собираетесь  делать  и  чем мы можем  вам помочь?  -- спросил
Кемпбелл.
     Тарзан подошел к столу и ткнул пальцем в карту.
     --  Здесь у  них  расположен сторожевой  пост, -- сказал он. -- Туннель
соединяет  его  с траншеей. Дайте мне гранату, и,  когда на  посту раздастся
взрыв,  пусть ваши люди  не спеша переходят через нейтральную полосу. Вскоре
они услышат суматоху во вражеской траншее, но пусть не торопятся. Что бы там
ни делалось,  пусть  идут спокойно. Только предупредите ваших  людей,  что в
траншее могу оказаться  и  я,  а мне  бы не хотелось быть  застреленным  или
заколотым штыком.
     -- И это  все? --  с сомнением спросил Кемпбелл. --  Вы уверены, что  в
одиночку опустошите траншею?
     --  Не совсем  в одиночку, но опустошу, --  улыбнулся  Тарзан. -- Между
прочим, ваши люди смогут  пройти по туннелю от поста к траншее, если хотите.
Но не раньше, чем через полчаса после взрыва гранаты.
     Прихватив  ручную  гранату, Тарзан  повернулся  и  двинулся  в  сторону
фронта. Проходя  по  территории лагеря, он вновь вспомнил странного офицера,
чье лицо  на миг озарилось отблеском  костра. Это выглядело  невероятным, но
сейчас ему казалось, что загадочный офицер весьма напоминает фрейлейн Кирчер
--  немецкую шпионку, которую  он  видел в  штабе в  ту ночь,  когда похитил
германского майора.
     Миновав передовые посты  британских войск,  Тарзан  направился к  Нуме.
Заслышав шаги хозяина, лев встал и тихо заурчал. Человек-обезьяна улыбнулся:
урчание  скорее  напоминало скуление  голодной собаки,  нежели рычание  царя
зверей.
     -- Ничего, Нума,  потерпи,  --  пробормотал  Тарзан  на  языке  великих
обезьян. -- Скоро ты убьешь и наешься.
     Он  отвязал   льва,  и  вскоре  они  уже  продвигались  по  нейтральной
территории.  С  обеих  сторон раздавались  отдельные  винтовочные  выстрелы,
изредка вдалеке слышались разрывы снарядов. И  хотя все это  не представляло
реальной опасности, Нума нервничал, при каждом резком звуке припадал к земле
и жался к ногам Тармангани, как бы ища у него защиты.
     Осторожно два зверя двигались к сторожевому посту немцев. Тарзан сжимал
в одной  руке гранату,  полученную в штабе англичан, в другой  держал  конец
поводка.
     Наконец цель была  достигнута, зоркие глаза человека-обезьяны различили
голову  и  плечи  часового, стоящего на посту. Тарзан  прикинул  расстояние,
выдернул чеку, метнул гранату и упал на землю. Раздался сильный взрыв.  Нума
нервно  вздрогнул  и  попытался   убежать,  но  человек-обезьяна  сумел  его
удержать, а затем  вскочил на ноги  и бросился вперед, таща льва за собой. У
края поста он на мгновение задержался и заглянул  вниз.  В живых  никого  не
осталось, уцелел лишь пулемет, защищенный мешками с песком.
     Нельзя было терять ни минуты.  Часовые слышали взрыв и сразу поняли,  в
чем  дело,  поэтому в  любой момент в туннеле  можно было ожидать  появление
подкрепления. Нума не желал  прыгать в воронку, пропахшую порохом, но Тарзан
не мог  ждать  --  одним  толчком он сбросил льва вниз.  Перед  ними темнело
отверстие, ведущее в ход сообщения. Тарзан  втолкнул Нуму в туннель,  быстро
снял пулемет с бруствера и положил рядом с собой.  Затем он разрезал шнурки,
удерживающие мешки на передних лапах льва. Прежде чем тот сообразил, что его
страшные  когти свободны, Тарзан сдернул мешок  с  головы  льва и  перерезал
ошейник. Нума заупрямился, не желая идти вглубь туннеля, но Тарзан несколько
раз  уколол его  ножом, и ему  пришлось  подчиниться.  Освободив задние лапы
хищника,  Тарзан с трудом затолкал  его в ход сообщения и двинулся  следом с
пулеметом в руках.
     Вначале Нума шел  медленно и  осторожно, но вдруг испустил низкий рык и
рванулся  вперед. Тарзан понял, что лев почувствовал запах мяса. С пулеметом
в  руках  человек-обезьяна следовал  за львом,  ясно различая  его  рычание,
смешанное  с  криками  испуганных  людей.  Губы  Тарзана искривила  зловещая
усмешка.
     -- Они  убили моих вазири,  --  шептал он. -- Они распяли Васимбо, сына
Мувиро!
     Когда  Тарзан спрыгнул  в  траншею, она  была пуста.  За  поворотом ему
открылось  ужасающее  зрелище:  в  углу траншеи сбилось  в  кучу  с  десяток
обезумевших солдат, которых терзал своими страшными клыками  и  когтями Нума
-- живое воплощение свирепости и хищного голода. В попытке спастись от этого
страшного  чудовища,  с  детских  лет наполнявшего их  ужасом, люди  били  и
отталкивали друг друга, стремясь выскочить из траншеи через бруствер.
     Английские войска,  медленно продвигавшиеся по  нейтральной территории,
сначала столкнулись с перепуганными неграми, бегущими навстречу  с поднятыми
руками, затем  услышали крики, проклятия  и стоны, доносившиеся из  немецких
окопов.  Судя по всему,  там царил кромешный  ад;  единственное, что сбивало
англичан с толку, -- ясно различимое дикое рычание разъяренного льва.
     Когда  они достигли траншеи, то  те,  кто  двигался  по  левому флангу,
заметили  огромного льва,  перемахнувшего  через траверс  с  телом  вопящего
солдата и исчезнувшего  во  мраке  ночи.  Еще  дальше они  увидели  Тарзана,
поливающего продольным  огнем  из  пулемета немецкие  траншеи.  Внезапно  из
блиндажа  как  раз позади  человека-обезьяны  выскочил  немецкий офицер.  Он
поднял брошенную кем-то винтовку с  примкнутым штыком и начал подкрадываться
к Тарзану,  увлеченному  стрельбой и не  замечавшему, что  творится  вокруг.
Англичане   закричали,   предупреждая  об   опасности,  но  из-за  дальности
расстояния и  грохота  выстрелов их голоса не достигали слуха Тарзана. Немец
вскочил на  бруствер и поднял винтовку для  предательского удара в спину, но
вдруг  человек-обезьяна  с  быстротой  Ара-молнии  обернулся  и  прыгнул  на
противника. Это был дикий зверь, и рычание дикого зверя срывалось с его уст.
Именно  животный  инстинкт,  которым  обладают  многие  обитатели  джунглей,
подсказал Тарзану, что кто-то подкрадывается к нему из-за спины, а когда  он
обернулся, то  мгновенно узнал знаки различия на мундире  -- точно  такие же
носили убийцы его жены и верных вазири.
     Это  был  дикий  зверь,  чьи  зубы  впились  в плечо  гунна,  а  пальцы
сомкнулись  на его жирной  шее.  Вот  тут-то ребята из  второго Родезийского
полка  увидели такое,  что  навсегда  осталось у  них  в  памяти. Гигантский
человек-обезьяна  поднял тяжелого немца в воздух и принялся  трясти его, как
терьер трясет крысу или львица  Сабор  -- свою жертву. Они видели, как глаза
немца вылезли из орбит от страха, как в напрасном сопротивлении он упирается
руками в могучую грудь своего противника. Они  видели,  как Тарзан  внезапно
развернул офицера,  уперся  коленом ему  в спину, обхватил  его шею  рукой и
резко  рванул на себя. Немец рухнул на землю, неестественно выгибаясь назад,
и страшно крича, затем  что-то хрустнуло, и Тарзан отбросил в сторону мягкий
безжизненный труп, еще секунду назад бывший человеком.
     Крики одобрения замерли на губах солдат второго Родезийского полка, ибо
в  этот момент Тарзан поставил ногу  на  труп поверженного врага  и,  подняв
голову к небу, испустил леденящий душу победный клич обезьяны-самца.

        IV. ЗОЛОТОЙ МЕДАЛЬОН

     Ограниченный контингент  Британской  армии в  Восточной Африке,  понеся
существенные потери в боях с  превосходящими  силами противника,  постепенно
приходил  в себя. Немецкое наступление было приостановлено, и  теперь гунны,
отчаянно  сопротивляясь,  пятились  назад  вдоль  железной дороги  на Танга.
Прорыв  их  оборонительных линий был осуществлен  как  раз на  левом фланге,
когда  Тарзан  выпустил  льва-людоеда  на  суеверных  и  охваченных  страхом
солдат-аскари. Второй Родезийский полк немедленно занял покинутую  траншею и
кинжальным пулеметным  огнем по смежным траншеям противника отвлек  внимание
на себя, обеспечив тем самым  успех проведенной англичанами широкомасштабной
наступательной  операции,  в   результате   которой   удалось   восстановить
равновесие сил.
     Шли  дни, складываясь в  недели.  Немцы  отчаянно сражались, борясь  за
каждый  клочок безводной безжизненной пустыни.  Офицеры Второго Родезийского
полка,  бывшие свидетелями лютой  казни старшего лейтенанта фон Госса, более
не  встречали  Тарзана  из  племени обезьян, исчезнувшего  на  их  глазах  в
расположении немецких войск. Кое-кто поспешил объявить его погибшим.
     -- Да, -- согласился полковник. --  Но  уверен, что  в  плен  его взять
невозможно!
     Он был прав и не прав.
     Все  эти  недели  Тарзан был  занят определенной  работой.  Ему удалось
собрать  важные сведения о расположении  германских частей, методах  ведения
войны германским генштабом и прочих существенных вещах. Исходя из полученной
информации, Повелитель джунглей, конечно, мог бы, даже в одиночку, доставить
немецкой армии массу неудобств, но не это было его целью.
     Кроме  всеохватывающего  желания  мести, его  мучила мысль  о  немецком
шпионе, которого  он  хотел захватить  и доставить английскому командованию.
Да,  это была  шпионка  --  Тарзан  видел,  как  женщина  передавала  бумаги
немецкому  генералу... А позже видел ее в лагере британских войск...  Вывод?
Однозначен: она -- шпионка!!!
     Тарзан навещал немецкий штаб несколько дней кряду, надеясь уцепиться за
какую-нибудь  ниточку, ведущую к ней.  Где она  может находиться?  С  другой
стороны, он не терял времени даром, его искусные проделки приводили немцев в
смертельный  страх.  В этом  ему  помогали  обрывки разговоров,  которые  он
подслушивал, находясь в расположении немецких войск.
     Однажды ночью, затаившись в кустах  неподалеку  от штаба полка,  Тарзан
стал свидетелем беседы нескольких офицеров.  Один  из них рассказывал, о чем
говорят  туземные  солдаты в  связи  с их поражением  несколько  недель тому
назад,  когда в  траншее появился  лев-людоед, а с ним полуобнаженный  белый
гигант. Аскари считали, что это был демон джунглей.
     -- Вероятно, там орудовал тот же человек, что и в штабе, -- предположил
второй. -- Хотел бы я знать, почему он похитил именно майора Шнайдера? Он же
легко мог выкрасть самого генерала.
     -- У капитана Фрица Шнайдера есть  некоторые предположения, -- вмешался
третий. -- Неделю назад он сказал, что знает, почему похитили его брата. Это
была  ошибка,  основанная  на  их  внешнем  сходстве. Он утвердился в  своем
мнении, когда узнал о гибели фон Госса во время ночной атаки на  траншею, и,
вероятно, от рук того же самого человека. Фон Госс был в одной экспедиции со
Шнайдером.  В ту ночь, когда  похитили майора, еще  один участник экспедиции
был  найден со свернутой шеей, и Фриц  считает, что  этот дьявол охотился за
ним  и  членами его команды, но ошибся.  Краут рассказал  ему, что  когда он
представлял  майору  фрейлейн  Кирчер  и произнес его фамилию,  этот  дикарь
вскочил в окно и бросился на Шнайдера.
     Вдруг офицеры прервали разговор и прислушались.
     -- Что  бы  это могло быть? -- спросил один  из них. Они  посмотрели  в
сторону кустов,  откуда раздалось  приглушенное рычание. Это  рычал  Тарзан,
который понял, что, благодаря его ошибке,  виновник страшного преступления в
бунгало все еще жив, что убийца жены все еще не отомщен.
     В   течение   долгой  минуты  офицеры  стояли  в  напряженной   тишине,
всматриваясь  в  кусты,  из  которых  донесся зловещий  звук. Каждый из  них
моментально  вспомнил  случаи  таинственных  исчезновений  людей из  лагеря,
часовых  с отдаленных  постов,  солдат,  убитых  среди  белого  дня  тем  же
неведомым  существом. Офицеры  вспомнили  о следах,  оставленных  ногтями  и
пальцами гиганта на  шеях мертвецов,  об отпечатках  мощных  зубов  и  стали
быстро расходиться,  держа оружие наготове.  Один из офицеров заметил легкое
движение ветки  и выстрелил  без предупреждения, но Тарзана в  кустах уже не
было. Спустя десять минут он находился в той части  лагеря, где располагался
отряд  туземных войск под командованием Фрица Шнайдера. Солдаты-аскари спали
прямо на земле, для офицеров  же  были разбиты палатки. К ним-то и подползал
Тарзан.   Он   двигался   медленно  и   осторожно:   немцы  знали,   что  их
сверхъестественный  противник  проник  в лагерь,  чтобы  взять свою кровавую
ночную  дань,  и были начеку. Тем  не  менее, человек-обезьяна  благополучно
миновал посты и подкрался к па  латкам. Здесь он затаился и  прислушался. Из
палатки доносилось  спокойное  дыхание  спящего человека  -- только  одного.
Тарзана  это  устраивало.  Ножом  он  разрезал веревки  на  задней  стенке и
бесшумно вошел внутрь. Тарзан подошел к  спящему  человеку  и склонился  над
ним.  Конечно, он не  мог знать, был ли это  Шнайдер,  но намеревался узнать
это, причем немедленно. Тарзан тихонько тронул человека за плечо. Тот тяжело
повернулся и выругался низким гортанным голосом.
     -- Тихо! -- шепотом предупредил его Тарзан. -- Тихо, или я убью тебя!
     Немец  открыл  глаза. В  тусклом свете ночника он увидел мощную фигуру,
склонившуюся над ним.  Затем неизвестный гигант схватил его за плечо сильной
рукой, а другой слегка сдавил горло.
     -- Не  вздумай  кричать, -- приказал Тарзан. -- Отвечай  на мои вопросы
шепотом. Как твое имя?
     --  Люберг, -- ответил офицер. Он дрожал.  Сверхъестественное появление
полуобнаженного  гиганта   наполнило   его   страхом.   Он  тоже   припомнил
таинственные исчезновения и загадочные убийства. -- Что вам нужно?
     -- Где гауптман Фриц Шнайдер? Где его палатка?
     -- Капитана  здесь  нет,  --  сказал Люберг. -- Вчера он  отправился  в
Вильгельмсталь...
     --  Я не  буду убивать  тебя  сейчас,  -- произнес человек-обезьяна. --
Сначала  я проверю твои  слова, и если  окажется, что ты  солгал мне, смерть
твоя будет ужасна. Ты знаешь, как погиб майор Шнайдер?
     Люберг отрицательно покачал головой.
     -- А я  знаю, -- продолжал Тарзан, -- и, поверь мне, его смерть была не
лучшей даже для проклятого гунна.  А  теперь  повернись  лицом вниз и закрой
глаза. Не двигайся и не издавай никаких звуков.
     Люберг  в  точности исполнил приказ,  и,  как  только  он закрыл глаза,
Тарзан выскользнул из  палатки.  Через  час он уже  находился  за  пределами
лагеря, направляясь в сторону  небольшого городка Вильгельмсталь, служившего
летней резиденцией правительства Германской Восточной Африки.


        x x x

     Фрейлейн Берта Кирчер растерялась. Она была  оскорблена и рассержена --
потребовалось  немало  времени,  прежде  чем ей пришлось признать, что  она,
всегда  гордившаяся  своим знанием  джунглей, заблудилась  в этой  небольшой
части  страны  между  Пангани и  железной дорогой на Танга. Она  знала,  что
Вильгельмсталь  расположен  милях  в пятидесяти  на юго-восток,  но  в  силу
разного рода обстоятельств вдруг обнаружила,  что не может определить нужное
направление.
     Вначале  она шла  от  немецкого  штаба  по  дороге  с  ясно различимыми
указателями, уверенная в том,  что  легко доберется до  Вильгельмсталя. Чуть
позже она получила предупреждение, что сильный британский патруль движется к
железной дороге на Танга.
     Сойдя с  тропы, она оказалась в густом кустарнике,  и,  поскольку  небо
было плотно затянуто тучами, Берта Кирчер решила  воспользоваться  компасом.
Тут-то она и обнаружила, что  компаса нет. Однако,  полагаясь на свое знание
леса,  она  решила  продолжить  движение, чтобы  обойти британский патруль с
тыла.  Несколько  раз  Берта  Кирчер меняла  направление движения, и,  по ее
расчетам, она должна была уже  давно выйти на дорогу южнее Танга, однако лес
не кончался; и девушка начала испытывать настоящую тревогу.
     Ее лошадь прошла весь день без пищи и воды. Приближалась ночь, и  Берта
Кирчер  окончательно поняла, что заблудилась в дикой  и  бездорожной стране,
хорошо известной в основном обилием мух цеце и хищных животных. Ее сводило с
ума  сознание того, что  она  не  имеет никакого представления о направлении
своего  движения, и вполне вероятно она не приближается к  цели, а удаляется
от нее вглубь  мрачной и опасной страны Пангани. Однако останавливаться было
нельзя, нужно было идти вперед!
     Берта Кирчер не была трусихой, кем угодно, только не трусихой; но когда
вокруг нее стала сгущаться темнота, она не могла выбросить из головы мысли о
тех ужасах,  которые  подстерегают ее в  ночных  джунглях  до  тех пор, пока
восходящее солнце не  развеет  кромешный  мрак.  До  наступления темноты  ей
удалось отыскать среди густого кустарника  небольшую лужайку. В центре росло
несколько деревьев. Здесь Берта Кирчер решила устроить  ночевку.  Трава была
высокая и  густая. Девушка стреножила лошадь и устроила себе постель. Вокруг
деревьев она собрала много сухих сучьев для хорошего костра. Когда стемнело,
она  развела  огонь, достала из седельного вьюка еду и флягу  с водой. Берта
Кирчер позволила себе сделать  всего один глоток, экономя  живительную влагу
на экстренный  случай.  Сердце ее  наполнилось  жалостью  к  бедной  лошади,
которой  воды не досталось, и не мудрено -- ведь даже немецкие шпионки могут
иметь доброе сердце, а эта была очень молода и сентиментальна.
     Вокруг  стоял непроглядный мрак -- ни  луны, ни звезд, а свет от костра
лишь  подчеркивал  темноту, выхватывая из темени  небольшой пятачок травы да
пару  ближайших деревьев,  на  коре которых плясали отблески огня. Но уже  в
трех  шагах  от  пламени  не  было видно ни  зги. Ночь опустила  свой черный
занавес, за которым готовились к выходу будущие участники лесной драмы.
     Джунгли  дышали  зловещим спокойствием. Где-то  вдали  слышались слабые
отголоски  пушечной  пальбы,  но  в  какой  именно  стороне,  Берта   Кирчер
определить  не могла.  Она  лихорадочно напрягала  слух,  пока нервы  ее  не
оказались на  грани срыва, но так и не сумела установить направления звуков.
А ведь это было для нее  так важно,  поскольку тогда она знала  бы,  в какую
сторону ей идти утром.
     Утро! Доживет  ли она вообще до утра? Берта Кирчер тут же взяла себя  в
руки и расправила плечи. Прочь ненужные мысли,  до  добра  они не доведут...
Девушка перенесла  седло к костру и принялась рвать длинную траву,  тихонько
напевая бодрую мелодию. Затем  покрыла охапку травы одеялом, а сама укрылась
тяжелой шинелью, спасаясь от ночной прохлады и сырости.
     Берта  Кирчер  приготовилась  бодрствовать  всю  ночь  и  для  удобства
привалилась  спиной к  седлу.  Первый час  прошел  относительно  тихо.  Лишь
изредка  доносился   приглушенный  грохот  орудий  да  похрустывала   травой
проголодавшаяся  лошадь.  Вдруг в ночи  раздался  жуткий  рев льва.  Девушка
вскочила, подняла  с земли винтовку и, хотя зверь находился примерно в миле,
почувствовала, что вся дрожит.
     Жуткие  звуки повторялись снова и снова.  Зверь явно приближался. Знать
бы, откуда  он появится  и  появится ли вообще. Вряд ли он почуял ее запах с
такого расстояния, как  маловероятно  и  то, что лев  увидел  сквозь  густые
джунгли ее маленький костер.
     Следующий   час  девушка  провела,  сжавшись   в  комочек  и  неотрывно
вглядываясь в темноту, подступавшую к огню. За все это  время зверь не издал
ни звука, но ей казалось, что он  уже подкрался и вот-вот набросится на нее.
Берта Кирчер то и дело вскакивала,  с  ужасом оглядываясь по сторонам. Из-за
расшалившихся  нервов  ей  постоянно  мерещился шорох  крадущегося льва. Она
держала винтовку наготове и дрожала всем телом.
     Вдруг  лошадь вскинула  голову  и забеспокоилась. Девушка вскрикнула от
испуга.  Лошадь  приблизилась  к  хозяйке,  насколько  позволяла  привязь, и
завертелась с чутко поднятыми ушами. Ничего однако не последовало.
     Миновал  еще  час,  проведенный  в  тревожном  ожидании.  Лошадь  часто
поднимала  голову, подолгу всматриваясь в темноту. Девушка  время от времени
ворошила  золу и подбрасывала хворост, пока наконец не почувствовала, что ее
охватывает  дремота.  Все   тяжелей  становились   веки,  но  спать  она  не
осмеливалась.   Борясь  со   сном,  она  поднялась,  походила   взад-вперед,
подбросила дров  в  костер, подошла к лошади,  погладила животное по морде и
вернулась на свое место.
     Облокотившись на седло, она заставила  себя думать о завтрашних делах и
не заметила, как заснула. Когда же проснулась, то с радостью обнаружила, что
солнце стоит высоко, а  кошмарная ночь с ее выматывающими страхами  отошла в
прошлое.
     Берта Кирчер с трудом верила своему счастью. Хотя костер и погас, она и
лошадь были живы, а дикий  хищник исчез. А больше всего она радовалась тому,
что  ушли  тучи  и  сияло  солнце,  указывая дорогу  на восток.  Она  наспех
позавтракала,  запив  еду  глотком воды.  Затем оседлала лошадь,  вскочила в
седло  и   почувствовала   себя   в   безопасности,  словно   добралась   до
Вильгельмсталя.
     Оптимизм девушки заметно  поубавился бы, знай  она, что из-за кустов за
каждым ее движением наблюдает пара глаз.
     Девушка  со спокойной душой  поехала через поляну к кустам, не ведая  о
том, что там залег  страшный враг со сверкающими желтовато-зелеными глазами.
Длинный рыжевато-коричневый хвост его, вытянутый в трубу, нервно подрагивал,
огромные мягкие лапы приготовились  к мощному  прыжку.  И как  только лошадь
поравнялась с кустом, лев Нума прыгнул в воздух, повиснув на крупе коня. Тот
от страшного удара  рухнул  на бок,  а вместе  с ним  на  земле  оказалась и
девушка, которая  не успела вынуть ноги из стремян и левая нога ее оказалась
придавленной телом лошади.
     На глазах у потрясенной Берты Кирчер царь  зверей разинул могучую пасть
и вонзил клыки в загривок лошади. Через секунду огромные челюсти сомкнулись.
Затем  Нума встряхнул  свою  добычу. Девушка слышала хруст  позвонков, после
чего мускулы ее верного товарища расслабились, и конь испустил дух.
     Нума припал к  поверженной жертве. Через  несколько мгновений его глаза
остановились  на  девушке. Та оцепенела от ужаса. Она ощущала щекой  горячее
дыхание  зверя,  его тошнотворно-зловонный  запах. Так  они глядели  друг на
друга  несколько  секунд, показавшихся Берте  Кирчер вечностью, а затем Нума
грозно зарычал.
     Девушку   охватил  неизведанный  доселе   ужас.  Она   была  совершенно
беспомощна.  Правда,  у нее  на  бедре имелся пистолет, которым можно  убить
человека,  но сейчас в полуфуте  от нее находился могучий зверь, которого, в
лучшем  случае,  она лишь разъярит выстрелом.  И все  же  Берта  Кирчер была
преисполнена решимости дорого отдать свою жизнь,  ибо  понимала неминуемость
гибели. Помочь ей уже никто не сможет.
     Она  с  усилием  воли  отвела глаза от  гипнотического  взгляда  Нумы и
принялась беззвучно читать свою последнюю молитву. К помощи она  не взывала,
а лишь просила, чтобы смерть ее оказалась мгновенной и безболезненной.
     Поведение льва в критической ситуации не всегда  предсказуемо. Так и на
этот  раз.  Поглазев  и  порычав  на  девушку,  Нума  принялся  за  трапезу.
Удивленная фрейлейн Кирчер осторожно попыталась вытащить ногу из-под лошади,
однако безрезультатно. Она удвоила усилия, но тут Нума отвлекся от завтрака,
взглянул на нее и  зарычал.  Девушка замерла, надеясь,  что лев  насытится и
отойдет полежать. Впрочем, она не рассчитывала на то, что зверь оставит ее в
живых. Скорее всего, спрячет оста