Йен Бенкс. Осиная фабрика --------------------------------------------------------------- © Copyright Йен Бенкс © Copyright Виктория Доронина (vadoronina(a)yahoo.com), перевод Date: 28 Nov 2003 --------------------------------------------------------------- Перевела Виктория Доронина: vadoronina@yahoo.com 1: Жертвенные Столбы 1 В день, когда я услышал, что мой брат сбежал, я обходил Жертвенные Столбы.. К тому времени я уже знал, что-то должно было случиться; мне сказала Фабрика. На северном конце острова, около поваленных остатков верфи, там, где ручка ржавой лебедки скрипит на восточном ветру, на дальней стороне последней дюны у меня было два Столба. К одному из них была прикреплена голова крысы и две стрекозы, к другому - чайка и две мыши. Я прибивал мышиную голову на место, когда птицы, крича, взлетели в вечерний воздух и стали кружиться над тропинкой через дюны, там, где она проходила около гнезд. Я убедился, что голова хорошо держится, а потом взобрался на верхушку дюны, чтобы посмотреть в бинокль. Диггс, полицейский из города, с опущенной головой ехал по тропинке на велосипеде, сильно нажимая на педали, а колеса проваливались сквозь песчаную поверхность почвы. Он сошел с велосипеда на мосту, оставив его прислоненным к подвесным канатам, и прошел к середине качающегося моста, к калитке. Я видел, как он нажал на кнопку переговорного устройства. Диггс постоял, оглядывая тихие дюны и успокаивающихся птиц. Меня он не видел, потому что я хорошо спрятался. Потом отец, наверное, ответил на звонок в доме, потому что Диггс слегка наклонился к мембране около кнопки, затем открыл калитку, перешел мост, вступил на остров и прошел к дому. Когда он исчез за дюнами, я немного посидел, почесывая лобок, а ветер играл моими волосами, и птицы возвращались в свои гнезда. Я снял катапульту с ремня, выбрал полуторасантиметровый кусок железа, тщательно прицелился и отправил его по дуге над рекой, телефонными столбами и маленьким подвесным мостом на Большую Землю. Железо ударило знак "Вход запрещен - частная собственность" со звуком на пределе слышимости, и я улыбнулся. Это был хороший знак. Фабрика не сообщила деталей (она редко это делает), но у меня было ощущение, словно то, о чем она предупреждала, было важным, и я подозревал, что оно будет плохим, но я предусмотрительно понял намек и поверил мои столбы, сейчас я знал, что моя рука по-прежнему тверда; я по-прежнему контролировал ситуацию. Я решил не идти домой сразу. Отцу не понравилось бы, если бы я там был одновременно с Диггсом, и в любом случае мне нужно было проверить пару Столбов до захода солнца. Я прыгнул и соскользнул по склону дюны в ее тень, потом обернулся посмотреть на эти маленькие головы и тела, охраняющие северный край острова. Они выглядели отлично на высохшей коре искривленных веток. Черные ленты, прикрепленные к ветвям, развевал ветерок, они махали мне. Я решил: завтра на всякий случай попрошу Фабрику о дополнительной информации. Если мне повезет, отец что-нибудь мне расскажет и, может быть, это даже окажется правдой. 2 Когда наступили сумерки, и стали появляться звезды, я оставил мешок с головами и телами в Бункере. Птицы рассказали мне, что Диггс ушел несколько минут назад, поэтому я быстро побежал к дому, все огни которого как обычно горели впереди. Отец встретил меня на кухне: - Диггс был здесь. Думаю, ты об этом знаешь. Он подставил конец короткой толстой сигары, которую он докурил, под кран, включил на секунду холодную воду, подождал пока коричневый окурок зашипел и умер, потом выбросил промокший остаток в мусорное ведро. Я положил мешок на большой стол и сел, пожав плечами. Отец зажег газовую плиту под кастрюлей с супом, посмотрел под крышку в нагревающуюся смесь и повернулся посмотреть на меня. В комнате на высоте плеча плавал слой серо-голубого дыма, и в нем была большая волна, вероятно, это я поднял ее, когда прошел через двойные двери веранды. Волна медленно поднималась между нами, а отец пристально смотрел на меня. Я занервничал, посмотрел вниз, играя с рукояткой катапульты. Я подумал, что отец выглядит озабоченным, но он был хорошим актером и возможно это было как раз то, в чем он хотел меня убедить, поэтому в глубине души я ему не поверил. - Думаю, мне лучше тебе рассказать, - сказал он, но опять отвернулся, взял деревянную ложку и стал помешивать суп. Я ждал. - Это Эрик. И тогда я понял, что случилось. Он мог бы ничего больше не говорить. Из сказанного им, можно было бы сделать вывод, будто мой сводный брат умер или заболел, или что-то случилось с ним, но я знал - это было нечто, что сделал Эрик, и только одно действие Эрика могло заставить моего отца выглядеть озабоченным. Мой брат сбежал. Но вслух я ничего не сказал. - Эрик убежал из госпиталя. Вот зачем Диггс приезжал. Они думают, он направится сюда. Сними эти штуки со стола, я же тебе уже сто раз говорил, - он попробовал суп, стоя спиной ко мне. Я подождал, пока он стал поворачиваться и тогда снял катапульту, бинокль и лопатку со стола. Тем же ровным тоном отец продолжил. - Ну, я не думаю, что ему удастся забраться так далеко. Скорее всего, они поймают его через день-другой. Я просто поставить тебя в известность. На случай, если кто-то узнает об этом и станет трепаться. Достань тарелку. Я подошел к шкафу и достал тарелку, потом опять сел, подогнув одну ногу под себя. Отец продолжал мешать суп, запах которого я чувствовал через дым от сигары. Я чувствовал радость - поднимающуюся, пузырящуюся волну. Эрик возвращается домой, это хорошо-плохо. Я знал, он сможет это сделать. Я даже не собирался спрашивать об этом Фабрику, он доберется. Интересно, сколько времени ему понадобится, и придется ли Диггсу ходить по городу, крича: сумасшедший парень, который поджигал собак, снова на свободе, запирайте ваших псов! Отец налил суп в мою тарелку. Я подул на нее. Я подумал о Жертвенных Столбах. Они были системой раннего предупреждения и отпугивания - два в одном, наполненные силой вещи, обращенные наружу, охраняющие. Эти тотемы были моим предупредительным выстрелом, любой, попавший на остров после того, как он их видел, должен знать что ожидать. Но оказалось, что вместо сжатого угрожающего кулака они будут приветливой открытой ладонью. Для Эрика. - Я вижу, ты опять помыл руки, - с иронией сказал отец, когда я начал есть горячий суп. Он достал бутылку виски из бара и налил себе в стакан. Второй стакан, предположительно констебля, он поставил в раковину. Он сел около дальнего конца стола. Мой отец высокий и стройный, хотя слегка сутулится. У него тонкое, как у женщины, лицо и темные глаза. Он хромает с тех пор, как я его помню. Его левая нога почти не сгибается; выходя из дома, он обычно он берет с собой палку. Иногда, во влажные дни он вынужден использовать палку и в доме, и тогда я слышу как он стучит в не застеленных коврами комнатах и коридорах дома; монотонный звук, перемещающийся с место на место. Только на кухне палка затихает, каменный пол заставляет ее замолчать. Палка - это символ безопасности Фабрики. Замкнутая в неподвижности, нога моего отца предоставила мне убежище в теплом пространстве чердака, среди ненужных вещей и мусора наверху дома, там, где движется пыль, солнечный свет падает косыми лучами и там, где затаилась Фабрика - молчаливая, живая и неподвижная. Отец не может вскарабкаться по узкой лестнице с верхнего этажа дома, да даже если бы и мог, то он был бы неспособен перейти с лестницы на чердак, для этого нужно изогнуться из-за трубы камина. Поэтому чердак принадлежит мне. Я полагаю, моему отцу около сорока пяти, хотя иногда он выглядит гораздо старше, а иногда я думаю, он может быть немного младше. Он не скажет мне свой настоящий возраст, поэтому по моей оценке ему сорок пять, если судить по его внешнему виду. - Какая высота стола? - внезапно спросил он, только я собрался пойти к хлебнице за куском хлеба вытереть мою тарелку. Я обернулся и посмотрел на него, не понимая, почему он задал такой простой вопрос: - Тридцать дюймов, - сказал я и взял корку из хлебницы. - Не правильно, - сказал он с довольной улыбкой. - Два фута и шесть дюймов <В футе двенадцать дюймов. - Здесь и далее прим. переводчика>. Я нахмурился и потряс головой, вытер коричневый ободок супа с тарелки. Было время, когда я по-настоящему боялся таких идиотских вопросов, но теперь я знал высоту, ширину, длину, площадь и объем почти любой части дома и всего, что в нем находится и научился не обращать внимание на одержимость отца. Иногда становится стыдно, например, когда у нас гости, даже если они наши родственники и должны знать, чего можно ожидать. Представляю их, сидящих скорее всего в столовой и думающих о том, собирается ли отец дать им хоть чего-нибудь поесть или он ограничится импровизированной лекцией о раке прямой кишки или глистах, а тут отец подсаживается к кому-нибудь, оглядывается по сторонам, чтобы убедиться во всеобщем внимании, а потом заговорщитским театральным шепотом говорит: - Видите эту дверь? Она восемьдесят пять дюймов по диагонали, - потом он подмигивает и уходит или отодвигается на свое место с невозмутимым видом. С тех пор как я себя помню, в доме всегда было полно самоклеющихся кусочков белой бумаги, покрытых аккуратными надписями черной шариковой ручкой. Прикрепленные к ножкам стульев, краям ковриков, дну кувшинов, антеннам радио, дверям шкафов, изголовьям кроватей, экранам телевизоров, ручкам кастрюль и сковородок, они сообщают цифру, соответствующую части объекта, к которому прикреплены. Даже к листьям растений прикреплены бумажки, подписанные карандашом. Однажды, когда я был еще маленьким, я обошел весь дом, обрывая стикеры; я получил ремнем и два дня был под арестом в своей комнате. Позже отец решил, что мне для формирования характера было бы полезным знать все эти цифры и потому мне пришлось часами сидеть над Книгой Измерений (огромной штукой с отдельными листами, на которых информация с маленьких стикеров была аккуратно сгруппирована соответственно комнате и категории объекта) или ходить по дому с блокнотом и делать собственные записи. Все это было дополнительно к обычным урокам по математике, истории и так далее, которые поводил со мной отец. Это не оставляло времени на игры, и я сильно не любил учить все эти цифры. В то время была Война, кажется, между Мидиями и Мертвыми Мухами, и пока я сидел в библиотеке, уставясь в книгу и пытаясь держать глаза открытыми, запоминая чертовски глупую Имперскую систему измерений, холодный ветер нес мои армии мух над половиной острова, а море сначала затапливало раковины мидий, а затем покрывало их песком. К счастью, отец утомился от своего грандиозного плана и удовлетворился внезапными вопросами относительно вместимости в пинтах подставки для зонтов или общей площади в акрах всех висящих в доме занавесок. - Я больше не буду отвечать на твои вопросы, - сказал ему я, относя тарелку в раковину. - Нам давно нужно было перейти на Метрическую систему. Отец хмыкнул и осушил свой стакан: - Гектары и тому подобная чушь. Ни в коем случае. Основано на величине земного шара. Ты и сам знаешь, какой это все нонсенс. Я вздохнул и взял яблоко из миски на подоконнике. Отец однажды убедил меня в том, что земля имеет форму ленты Мебиуса, а не шара. Он по-прежнему настаивает на своей убежденности и с большой помпой отправляет рукопись в лондонское издательство, пытаясь заставить их опубликовать книгу с подробным изложением своих взглядов, но я знаю, что он опять развлекается и получает удовольствие от своего ошеломленного неверия и справедливого гнева, когда рукопись возвращают. Это происходит в среднем раз в три месяца, и сомневаюсь, что жизнь доставляла бы ему столько удовольствия без такого рода ритуала. В любом случае, это одни из его аргументов против перевода его глупых измерений в метрическую систему, хотя на самом деле он просто ленится. - Что ты делал сегодня? - он уставился на меня, перекатывая стакан по деревянной крышке стола. Я пожал плечами: - Гулял по острову и все такое. - Опять строил дамбы? - Он презрительно улыбнулся. - Нет, - уверенно сказал я. - Не сегодня. - Надеюсь, ты не убил никаких божьих тварей. Я снова пожал плечами. Конечно, я убил кое-что. Черт возьми, а как иначе я добуду тела и головы для Столбов и Бункера, если я не буду убивать? Естественных смертей явно недостаточно. Хотя объяснить это другим людям довольно сложно. - Иногда я думаю, ты, а не Эрик, должен быть заперт в госпитале, - он смотрел на меня из-под своих темных бровей. Когда-то подобный разговор мог бы испугать меня, но не сейчас. Мне почти семнадцать, я уже не ребенок. Здесь, в Шотландии, я достаточно взрослый, чтобы жениться без согласия моих родителей, я уже целый год как могу это сделать. В женитьбе не было бы никакого смысла, признаю, но главное - принцип. Кроме того, я не Эрик; я - это я и я здесь и все тут. Я не беспокою людей и им лучше не беспокоить меня, если они понимают свою выгоду. Я не дарю людям горящих собак и не пугаю местных детишек пригоршнями опарышей и ртом, полным червей. Люди в городе могут сказать: - О, у него слегка не все дома, - но это просто шутка (и иногда они даже не крутят пальцем у виска); я не против. Я приспособился жить со своей травмой и научился жить без других людей, меня их треп не колышет. Но, кажется, отец хотел меня задеть, обычно он не говорит ничего подобного. Должно быть, новости об Эрике потрясли его. Думаю, он так же как и я знал, что Эрик доберется до острова и волновался о том, что могло случиться. Я его не виню и не сомневаюсь, что он волновался и обо мне. Я символизирую преступление, и если Эрик вернется и взбаламутит округу, Правда О Франке может выплыть наружу. Я не зарегистрирован. У меня нет Свидетельства о Рождении, номера Национальной Медицинской Страховки, ничего, подтверждающего что я жив или когда-нибудь существовал. Я знаю - это преступление, и отец тоже это знает и я думаю, иногда он жалеет о решении, принятом около семнадцати лет назад, в дни увлечения хиппи и анархизмом или чем там еще. Не то, чтобы я от этого пострадал. Мне это нравилось и никто не может сказать, что я необразован. Вероятно, я знаю об обычных школьных предметах больше, чем большинство людей моего возраста. Я могу жаловаться на некоторую часть информации, которую сообщил мне отец. С тех пор, как я могу сходить в Портнейл и проверить все в библиотеке, отец вынужден говорить со мной начистоту, но когда я был младше, он обманывал меня раз за разом, отвечая на мои честные, хотя и наивные вопросы всякую ерунду. Несколько лет я верил, словно Портал - один из трех мушкетеров, Миньет - персонаж в "Гамлете", Чихуахуа - город в Китае и ирландцы для производства Гиннеса утаптывают торф. Сейчас я могу достать до самых высоких полок домашней библиотеке или сходить в Портнейл и проверить сказанное моим отцом, поэтому он вынужден говорить мне правду. Думаю, его это страшно раздражает, но ничего не поделаешь. Можете считать это прогрессом. Но я образованный человек. И хотя он не мог не тренировать свое незрелое чувство юмора, выставляя меня дураком, отец не мог бы терпеть сына, которым он не мог бы гордиться; мое тело невозможно улучшить, оставался только разум. Отсюда все уроки для меня. Мой отец образован и он передал мне многое из того, что знал, плюс он изучил предметы, которые не знал досконально, чтобы учить меня. Мой отец - кандидат химических наук. Или биохимических, я не уверен. Он знает достаточно о медицине - и вероятно у него до сих пор есть знакомые доктора - поэтому я смог получить все необходимые прививки в нужное время, не смотря на мое не-существование с точки зрения Национальной Медицинской Службы. Я думаю, отец работал в университете после получения диплома, и он наверное что-то изобрел; он иногда намекает, что получает какие-то деньги за патент или нечто в этом роде, но я подозреваю, старый хиппи живет на сохранившиеся деньги семьи Колдхейм. Как я выяснил, наша семья жила в этой части Шотландии по меньшей мере двести лет, и когда-то нам принадлежало здесь много земли. Все, что теперь осталось - остров, это совсем мало и даже не совсем остров во время низкого прилива. Единственный другой остаток нашего прошлого - название популярного в Портнейле места, грязного паба "Под Гербом Колдхеймов", куда я иногда хожу, хотя еще и не имею права, послушать местных парней, пытающихся быть панк-группами. Там я встретил единственного человека, которого могу назвать своим другом - Джими-карлика, которому я разрешаю сидеть у себя на плечах, чтобы он мог увидеть музыкантов. - Ну, я не думаю, что ему удастся забраться так далеко. Они поймают его через день-другой, - сказал опять отец после продолжительного озабоченного молчания. Он поднялся сполоснуть стакан. Я напевал про себя, я всегда так делаю, когда хочу улыбнуться или засмеяться, но думаю, что лучше этого не делать. Отец посмотрел на меня: - Я иду в кабинет. Не забудь замкнуть дверь, а? - О'кей, - кивнул я. - Спокойной ночи. Отец ушел с кухни. Я сидел и смотрел на мою лопатку, Стальной Удар. Маленькие кусочки земли приклеились к ней и я их счистил. Кабинет. Одно из моих немногих неосуществленных желаний - попасть в кабинет старика. Винный погреб я по крайней мере видел и изредка там бывал, я знаю все комнаты первого и второго этажа; чердак - мои владения и дом Осиной Фабрики; но кабинет - единственная комната второго этажа, которую я не знаю, я даже не видел, что там внутри. Он хранит там химреактивы, и я думаю, он занимается там какими-то экспериментами, но как выглядит комната, и чем конкретно он там занимается, я БМП. Все, что просочилось оттуда - странные запахи и тап-тап палки моего отца. Я погладил длинную ручку лопатки, размышляя, есть ли у палки отца имя. Я сомневаюсь. Он не придает им такого значения, как я. Я знаю, они важны. Думаю, в кабинете есть какая-то тайна. Он намекал на нее несколько раз, очень неопределенно, но достаточно для привлечения моего внимания, чтобы заставить меня спросить, чтобы знать - я хочу спросить. Естественно, я не спрашиваю, потому как я никакого стоящего ответа не получу. Если он и ответит, сказанное будет полной не правдой, ведь секрет не будет больше секретом, если он скажет правду, а он, как и я знает, что по мере того, как я взрослею, он нуждается в любых зацепках; я больше не ребенок. Только подобные кусочки фальшивой силы позволяют ему думать, словно он до сих пор полностью контролирует кажущееся ему правильными взаимоотношения между отцом и сыном. На самом деле это просто жалкие потуги, но с помощью его игр и секретов, и обидных замечаний он пытается сохранить свою безопасность. Я откинулся на спинку стула и потянулся. Я люблю запах кухни. Еда и грязь на наших ботинках и иногда небольшая примесь запаха карбида, доносящийся из винного погреба, вызывают у меня хорошее, теплое, восхитительное чувство, когда я думаю о них. Когда идет дождь, и наша одежда промокла, пахнет по-другому. Зимой большая черная плита излучает тепло, насыщенное запахом плавника и торфа, и все парит, и дождь стучит в стекло. Тогда есть приятное чувство замкнутого пространства, уюта, подобное большому коту с завернутым вокруг себя хвостом. Иногда мне хочется, чтобы у нас был кот. У меня была только голова, и ту унесли чайки. Я пошел в туалет, посрать. Я не хотел писать, днем я писал на Столбы, насыщая их своим запахом и силой. Я сидел там и думал об Эрике, с которым случилась такая неприятная штука. Бедный искалеченный кретин. Я думал, я часто думал, как бы я справился. Но это не случилось со мной. Я остался здесь, а Эрик уехал и это случилось где-то в другом месте и это все. Я - это я, и здесь - это здесь. Я был настороже и пытался услышать моего отца. Возможно, он уже спит. Он часто спит в кабинете, а не в большой комнате на втором этаже, где находится и моя спальня. Может быть, его комната вызывает у него слишком много неприятных (или приятных) воспоминаний. В любом случае, я не слышал храпа. Ненавижу то, что я вынужден все время сидеть на унитазе. С моей неудачной травмой я должен это делать, как будто я чертова женщина и я ненавижу это. Иногда я становлюсь к писсуару в "Под Гербом Колдхеймов", но большая часть сделанного стекает по моим рукам и ногам. Я напрягся. Плюх. Вода плеснулась и задела задницу, и именно в это время зазвонил телефон. - Вот дерьмо, - сказал я и засмеялся. Я быстро вытер задницу, дернул штаны вверх, дернул цепочку вниз и заковылял по коридору, застегиваясь. Я вбежал по широкой лестнице на площадку между первым и вторым этажом, к телефону. Я постоянно тереблю отца, требуя поставить еще аппараты, но он говорит, будто нам для этого недостаточно часто звонят. Я добежал до телефона до того, как звонивший положил трубку. Отец не пришел. - Алло, - сказал я. Звонили из автомата. - Скрав-аак! - вскрикнул голос на другом конце провода. Я отодвинул трубку от уха и посмотрел на нее, нахмурившись. Еле слышные крики прорывались из нее. Когда они прекратились, я опять приложил трубку к уху: - Портнейл, 531, - холодно сказал я. - Франк! Франк! Это я. Я! Алло! Алло! - Это эхо на линии или ты все повторяешь дважды? - сказал я. Я узнал голос Эрика. - И то, и другое! Хи-хи-хи-хи! - Алло, Эрик. Ты где? - Здесь! Ты где? - Здесь. - Если мы оба здесь, зачем мы возимся с телефоном? - Скажи мне, где ты, пока у тебя деньги не кончились. - Но если ты здесь, ты должен знать. Разве ты не знаешь, где находишься? - Он начал хихикать. Я спокойно сказал: - Прекрати дурачком прикидываться. - Я не прикидываюсь дурачком. Я не говорю тебе, где я, ты скажешь Энгусу, он передаст полиции, и они вернут меня в чертов госпиталь. - Не вспоминай черта к ночи. Ты же знаешь, я это не люблю. И конечно же я ничего не скажу Энгусу. Скажи мне, где ты. Я хочу знать. - Что тебе черти, у тебя же полно талисманов. Я тебе скажу, где я, если ты скажешь свое счастливое число. - Мое счастливое число - е. - Это - не число. Это буква. - Это - число. Трансцендентное число: 2, 718... - Ты мухлюешь. Я имел в виду натуральное число. - Нужно было быть более точным, - сказал я и вздохнул, услышав как зазвучал предупредительный гудок и Эрик наконец бросил еще денег. - Хочешь, я тебе перезвоню? - Хе-хе. Ты видно от меня так просто не отстанешь. Как ты? - Хорошо. А ты как? - Как дурачок, - сказал он сердито. Я улыбнулся: - Слушай, я думаю, ты собираешься вернуться сюда. Если да, пожалуйста, не надо поджигать собак или делать что-нибудь подобное, хорошо? - О чем это ты? Это я. Эрик! Я не поджигаю собак, - он начал кричать. - Я не поджигаю ваших дерьмовых собак. Ты что обо мне думаешь? Не смей обвинять меня в поджоге чертовых собак, ты, маленький ублюдок! Ублюдок! - Хорошо, Эрик, извини, извини! - сказал я так быстро как мог. - Я просто хочу, чтобы ты был в порядке, будь осторожен. Не делай ничего, что может отпугнуть людей...Люди бывают страшно чувствительными... - Ну... - услышал я. Я слушал его дыхание, потом его голос изменился. - Да, я возвращаюсь домой. Ненадолго, узнать как вы там. Вы же там только вдвоем, ты и старик? - Да, только я и старик. Я тебя жду. - Хорошо, - потом была пауза. - Почему вы никогда меня не навещаете? - Я...Мне казалось, отец был у тебя на Рождество. - Разве? Ну...а почему ты никогда не приезжаешь? - его голос звучал жалобно. Я перенес вес тела на другую ногу, посмотрел вокруг и вверх по лестнице, ожидая увидеть моего отца, перегнувшегося через перила или его тень на площадке сверху, если он спрятался и подслушивает мои телефонные разговоры. - Я не люблю надолго уезжать с острова, Эрик. Извини, но у меня в желудке появляется ужасное чувство, как будто там очень большой узел. Я просто не могу уехать так далеко, придется где-то ночевать или... Я просто не могу. Я хочу видеть тебя, но ты так далеко. - Я приближаюсь, - его голос снова звучал уверенно. - Отлично. Как далеко ты сейчас? - Я не скажу. - Я же сказал тебе свое счастливое число. - Я тебя обманул, я не собираюсь тебе говорить, где я. - Это не... - Собираюсь положить трубку. - Ты не хочешь поговорить с папой? - Пока нет. Я поговорю с ним позже, когда буду намного ближе. Все, ухожу. До свидания. - До свидания. Ты там...поаккуратней. - О чем мне волноваться? Все будет в порядке. Что со мной может случиться? - Просто не делай ничего, что раздражает людей. Ты знаешь...то есть они могут рассердиться. Особенно из-за домашних животных. То есть я не... - Что? Что? Что там о домашних животных? - крикнул он. - Ничего! Я просто сказал... - Ты, дерьмо! - заорал он. - Ты опять обвиняешь меня в поджоге собак! И наверное я засовываю червей и опарышей детям в рот и писаю на них? - взвизгнул он. - Ну, - осторожно начал я, сгибая и разгибая телефонный провод, - если ты об этом упомянул... - Ублюдок! Ублюдок! Ты - дерьмо! Я тебя убью! Ты..., - его голос затих, и я опять должен был отодвинуть трубку от уха - он начал бить трубкой автомата по стенам телефонной будки. Звуки громких ударов наложилась на спокойные гудки: у него закончились деньги. Я положил трубку на аппарат. Я посмотрел вверх, но отца по-прежнему не было. Прокравшись по лестнице, я всунул голову между прутьями и посмотрел вниз, но площадка была пуста. Я вздохнул и присел на лестнице. У меня было чувство, что я не очень хорошо смог пообщаться с Эриком по телефону. Я не очень легко общаюсь с людьми и хотя Эрик - мой брат, я не видел его больше двух лет, с тех пор как он сошел с ума. Я поднялся и пошел на кухню, закрыть входную дверь и забрать мои инструменты. Потом я пошел в ванную. Я решил посмотреть телевизор в моей комнате или послушать радио и пойти рано спать, чтобы подняться сразу после рассвета и поймать осу для Фабрики. 3 Я лежал на кровати, слушал Джона Пила по радио и шум ветра около дома и шуршание моря, накатывающегося на пляж. Под моей кроватью самодельное пиво пахло дрожжами. Я опять подумал о жертвенных столбах; на этот раз более подробно, представляя каждый по очереди, вспоминая их расположение и компоненты, мысленно видя места, на которые они смотрят своими слепыми глазами, перелистывая картинки, как охранник, меняющий изображения с камер на экране монитора. Я ничего не пропустил, все было в порядке. Мои мертвые часовые, продолжения меня, которые подчинились мне после простой, но окончательной капитуляции смерти, не чувствовали ничего угрожающего мне или острову. Я открыл глаза и опять включил лампу около кровати. Посмотрел на себя в зеркале над туалетным столиком на другом конце комнаты. Я лежал на покрывале голый, не считая трусов. Я слишком толстый. Это не очень страшно и не моя вина, но в любом случае я не выгляжу так, как хотелось бы. Кругленький - это я. Сильный и ловкий, но все равно слишком полный. Я хочу выглядеть темным и угрожающим, я должен так выглядеть, я мог бы так выглядеть, если бы со мной не случилось маленькое происшествие. Если вы посмотрите на меня, вы никогда не подумаете, что я убил трех человека. Это не честно. Я опять выключил свет. Комната была абсолютно темной, даже свет звезд не был виден, пока мои глаза приспосабливались. Может быть, я попрошу радио со светящимся электронным табло, показывающим время, хотя я очень люблю мой старый бронзовый будильник. Однажды я привязал по осе на ударную поверхность каждого колокольчика цвета меди там, где молоточек ударяет их утром. Я всегда просыпаюсь до сигнала будильника, чтобы увидеть. 2: Парк змеи 1 Я взял уголек, который был останками осы и положил его в спичечный коробок, обернутый старой фотографией Эрика с отцом. На фото отец держал фотографию своей первой жены, матери Эрика и она была единственная, кто улыбался. Отец таращился в объектив и выглядел грустным. Маленький Эрик смотрел в сторону и ковырялся в носу со скучающим видом. Утро было холодным и свежим. Я видел дымку над лесами у подножия гор и туман над Северным морем. Я быстро бежал по мокрому песку, где он был тверд, издавая звук самолета и держа бинокль и мешок плотно прижатыми к бокам. Когда я поравнялся с Бункером, я плавно повернул от моря, замедляясь по мере перехода к мягкому белому песку верхнего края пляжа. Пробегая мимо, я проверил мусор, выброшенный на берег волнами, но среди него не было ничего, что выглядело бы интересно, ничего, что стоило бы подобрать, просто старая медуза, пурпурная масса с четырьмя бледными кольцами внутри. Я немного изменил курс, чтобы пролететь над ней, гудя "Трррррфффау!" и толкнул медузу ногой, взметнув вокруг себя грязный фонтан песка и желе. "Пучррт!" - раздался звук взрыва. Я повернул опять и направился к Бункеру. Столбы были в хорошем состоянии. Мешок с телами и головам не понадобился. Я побывал около их всех, работая все утро, и закопал мертвую осу в ее бумажном гробу не между двумя самыми важными столбами, как я сначала собирался, но под тропинкой, на острове около моста. Когда я там был, я залез по канатам, поддерживающим мост, на верхушку башни со стороны большой земли и посмотрел вокруг. Я видел верхушку дома и окно чердака. Еще я видел шпиль Шотландской церкви в Портнейле и дым, поднимающийся из труб в городке. Я достал ножик из левого нагрудного кармана и осторожно надрезал палец. Я размазал красную жидкость по верхушке главного столба, который проходит от одного до второго вертикального столба башни, потом вытер мою ранку антисептической тканью из одного из моих мешков. После этого я слез вниз и поднял снаряд, которым вчера ударил знак. Первая миссис Колдхейм, Мэри, мать Эрика, умерла в нашем доме, рожая его. Голова Эрика была слишком большая, у Мэри открылось кровотечение, и она до смерти истекла кровью на супружеском ложе в 1960-м. Эрик страдал от сильных головных болей всю жизнь, и я склонен приписывать его мигрень способу его прихода в мир. Вся история головных болей и его мертвой матери, думаю, сильно повлияла на то Что Случилось С Эриком. Бедная несчастная душа, он просто был в не правильном месте в не правильное время и случилось нечто очень невероятное, что по чистой случайности значило больше для него, чем для кого бы то ни было еще. Но этим вы рискуете, когда покидаете остров. Если рассудить, Эрик тоже убил кого-то. Я думал, я единственный убийца в семье, но старик Эрик опередил меня, убив свою маму даже до того, как задышал. Конечно, непредумышленно, но не всегда умысел есть самое главное. Фабрика сказала что-то об огне. Я продолжал думать о том, что бы это значило на самом деле. Очевидная интерпретация была в том, что Эрик собирался поджечь несколько собак, но я слишком хорошо знал Фабрику, чтобы считать это определенным, я подозревал большее. 2 Я немного жалел, что Эрик возвращается. Я думал скоро, приблизительно через неделю, устроить Войну, но с вероятным появлением Эрика я решил этого не делать. У меня не было хорошей Войны уже несколько месяцев, последняя была Обычные Солдаты против Аэрозолей. По сценарию все 72 армии со всеми их танками и оружием, и грузовиками, и складами, и вертолетами, и лодками должны были объединиться против Вторжения Аэрозолей. Аэрозолей было почти невозможно остановить, и солдаты и их оружие были сожжены и плавились повсюду, пока один бравый солдат, который вцепился в летевший на базу Аэрозоль, вернулся обратно (после множества приключений) с донесением, что их база - это разделочная доска, прикрепленная под козырьком берега над заливом. Объединенная группа коммандос появилась там вовремя, разнесла базу на мелкие кусочки и в конце концов обрушила козырек на дымящиеся обломки. Хорошая война со всеми нужными ингредиентами и более впечатляющим концом, чем у большей части других (когда я пришел вечером домой, отец даже спросил для чего были взрывы и огонь), но она была слишком давно. Однако с Эриком поблизости я не думаю, что было бы хорошей идеей начать очередную войну только для того, чтобы бросить ее в середине и разбираться с реальным миром. Я решил отложить войну на некоторое время. Вместо этого, после того как я помазал несколько самых важных Столбов драгоценными веществами, я построил систему дамб. Когда я был младше, я мечтал о том, как спасу наш дом, построив дамбу. Например, трава, растущая на дюнах, загорится или самолет разобьется, и только я, отведя воду из дамб по каналу к дому, предотвращу возгорание кордита в винном погребе. Было время, когда моим главным моим желанием было заставить отца купить мне экскаватор, тогда бы я смог строить по-настоящему большие дамбы. Но сейчас мой подход к их строительству более изощренный, даже метафизический. Я понял: вы никогда не можете окончательно победить воду, в конце концов всегда победит она, просачиваясь и намачивая, и подтачивая, и переливаясь. Все, что вы можете сделать - построить нечто, что изменит ее направление или задержит ее ненадолго, убедить ее сделать нечто, чего она на самом деле не хочет. Удовольствие состоит в элегантности компромисса между тем, куда вода хочет двигаться (направляемая гравитацией и средой, над которой она движется) и тем, что вы хотите сделать с ней. На самом деле, я считаю, в жизни мало удовольствий сравнимых со строительством дамб. Дайте мне хороший широкий пляж с умеренным уклоном, не слишком забросанный водорослями и среднего размера ручей, и я буду счастлив целый день. Когда солнце поднялось высоко, я снял жакет и положил его вместе с моими мешками и биноклем. Стальной Удар надкусывал и резал, и копал, строя огромную трехуровневую дамбу, главная секция которой сдерживала воду Северного моря на протяжении восьмидесяти шагов, немного не дотягивая до рекорда для выбранного мною места. Я использовал свой обычный кусок металла для отвода лишней воды, я прятал его в дюнах недалеко от лучшего места для строительства дамб; piece de resistance был акведук, выложенный старым черным пластиковым мешком для мусора, найденным в плавнике. Акведук отвел лишнюю воду над тремя секциями канала, который я прорезал в дамбе неподалеку. За дамбой я построил маленькую деревню с дорогами, мостом над остатками ручейка и церковью. Взорвать хорошую большую дамбу или просто допустить, чтобы вода перелилась через нее, удовлетворяет почти также как планирование и строительство. Как обычно, я использовал маленькие ракушки для обозначения людей в городке. И как обычно ни одна из ракушек не перенесла потоп после прорыва дамбы, они все утонули, что означает - все умерли. К тому времени я очень проголодался, мои руки устали и мои ладони покраснели от ручки лопаты и от копания в песке. Я посмотрел на первый поток бегущей к морю воды, грязной и замусоренной, потом повернулся и пошел домой. 3 - Ты вчера разговаривал вечером по телефону? - спросил отец. Я покачал головой: - Нет. Мы сидели на кухне и заканчивали ленч, я ел тушеное мясо, отец - коричневый рис и салат из морской капусты. Он был одет в свой Городской Костюм: коричневые туфли, коричневый твидовый костюм-тройка, и на столе лежала его коричневая шляпа. Я проверил свои часы и увидел, это был четверг. Для отца было очень необычным пойти куда-нибудь в четверг, в Портнейл или уехать дальше. Я не собирался спрашивать его, куда он собрался, он бы только соврал. Когда раньше я спрашивал его, куда он едет, он отвечал: "В Фук", который по его словам был небольшим городком к северу от Инвернесса <Город в Шотландии>. Чтобы узнать правду потребовались годы и множество странных взглядов на меня в Портнейле. - Сегодня я еду в город, - сказал он мне между салатом и рисом. Я кивнул, и он продолжил. - Буду обратно поздно. Возможно, он шел в Портнейл напиться в гостиницу или в Инвернесс, где он часто бывает по делам, относительно которых он напускает туману, но я подозреваю, они как-то связаны с Эриком. - Хорошо, - сказал я. - Я возьму ключ, ты можешь замкнуться, когда захочешь. - Он со звоном положил нож и вилку на пустую тарелку и вытер рот коричневой салфеткой, сделанной из переработанной макулатуры. - Только не запирай засовы, хорошо? - Хорошо, - сказал я. - Ты приготовишь себе чего-нибудь поесть? Я кивнул опять, не поднимая головы от еды. - И ты помоешь посуду? - я кивнул опять. - Я не думаю, что Диггс приедет опять, но если да, я хочу, чтобы ты ему не попадался. - Не беспокойся, - сказал я ему и вздохнул. - Тогда я поехал. Я посмотрел вверх как раз вовремя, чтобы увидеть, как он надел свою шляпу на голову и посмотрел вокруг кухни, хлопая по карманам. Он опять посмотрел на меня и кивнул. Я сказал: - Пока. - Да, - сказал он. - Пока. - До свидания. - Да. - Он повернулся, потом снова повернулся, опять посмотрел вокруг комнаты и пошел к двери, по пути взяв свою палку из угла около стиральной машины. Я слышал, как хлопнула наружная дверь, потом была тишина. Я вздохнул. Я подождал минуту и потом поднялся, оставив почти чистую тарелку, и прошел через дом на веранду, где я мог видеть тропинку, ведущую через дюны к мосту. Отец шел по ней с опущенной головой, нетерпеливо переставляя палку, быстро двигаясь в стиле чего-то вроде озабоченного марша. Я видел, как он ударил палкой полевые цветы на обочине тропки. Я взбежал по лестнице, задержавшись у окна на площадке посмотреть, как отец исчезает за дюной перед мостом, дошел до двери кабинета и быстро повернул ручку. Дверь не поддалась, она не сдвинулась и на миллиметр. Однажды он забудет, я уверен, но не сегодня. После того, как я закончил есть и помыл посуду, я пошел в мою комнату, проверил пиво и взял мое духовое ружье. Я убедился, что у меня достаточно пулек в карманах жакета, потом направился на Кроличью Землю - участок на большой земле между рукавом залива и городской помойкой. Я не люблю применять ружье, оно для меня слишком аккуратно действует. Катапульта - это Внутренняя вещь, требующая слияния тебя и ее в единое целое. Если ты плохо себя чувствуешь, ты промахнешься, если ты знаешь, что делаешь что-то не то, ты тоже промахнешься. Если ты стреляешь не с бедра, стрельба - Внешнее действие, ты направляешь ружье, целишься и все, если конечно видимость нормальная и не дует сильный ветер. Как только ты взвел курок, вся сила уже здесь, ждет освобождения нажатием пальца. Катапульта живет с тобой до последнего мгновения, она напряжена в твоих руках, дышит с тобой, движется с тобой, готова прыгнуть, готова запеть и дернуться и оставить тебя в драматической позе, а ты ждешь, пока темная дуга мяча с сочным ударом найдет в своем полете цель. Но охотясь на кроликов, особенно на маленьких ублюдков с Земли, тебе понадобиться все, что ты можешь достать. Один выстрел и они разбегаются по своим норам. Ружье тоже достаточно громкое, чтобы распугать их, но этот спокойный хирургический инструмент увеличивает шанс убить с первого раза. Насколько я знаю, ни один из моих несчастных родственников не умер от ружья. Колдхеймы и их спутники жизни ушли в мир иной множеством странных способов, но мне ничего не известно о ружье, которое пресекло бы земной путь одного из них. Я подошел к концу моста, где официально моя территория кончается и постоял там несколько минут, думая, чувствуя, и слушая и нюхая. Кажется, все было в порядке. Кроме тех, кого убил я (они были все приблизительно одного возраста, когда я их прикончил), я знаю по крайней мере трех из нашей семьи, ушедших к тому, что они воображали своим Создателем, необычными путями. Левитикус Колдхейм, старший брат моего отца эмигрировал в Южную Африку и купил там в 1954 ферму. Левитикус, человек, умственные способности которого были такой крупнокалиберной глупости, что она вероятно была бы улучшена наступлением старческого маразма, уехал из Шотландии поскольку консерваторы не отменили социалистические реформы предшествующего лейбористского правительства: железные дороги национализированы, рабочий класс размножается как мухи, государственное здравоохранение препятствует естественной смерти от болезней, государственные шахты... невозможно терпеть. Я читал письма, которые он писал моему отцу. Левитикус был счастлив в другой стране, хотя вокруг было много черных. Однажды Левитикус проходил мимо полицейского управления в Йоханнесбурге, и шел по тротуару после похода за покупками, когда сумасшедший черный прыгнул с крыши и сорвал все свои ногти по пути вниз. Он упал и смертельно ударил моего невинного и несчастного дядю, последними словами которого были: "Боже, эти сволочи научились летать...". Неясная струйка дыма поднялась впереди меня с городской свалки. Я не собирался забираться сегодня так далеко, но я слышал бульдозер, который разравнивал, крутясь и толкая, мусор. Я давно не был на свалке, и было как раз время посмотреть, что выбросили добрые люди Портнейла. Я достал там старые аэрозоли для последней Войны, не говоря уже о нескольких важных частях Осиной фабрики, включая само Лицо. Мой дядя по материнской линии Асвольд Трэплей эмигрировал в Америку в конце Второй Мировой войны. Он бросил хорошую работу в страховой компании из-за женщины и оказался, в конце концов, сломанный и брошенный, на стоянке караванов на окраине Форта Ворс, где решил покончить с собой. Он открыл краны на газовой плите и обогревателе, но не зажег их, а сел ждать конца. Нервничая по понятной причине и без сомнения будучи отвлечен безвременным отбытием своей любимой и тем, которое он планировал для себя, он без задней мысли решил успокоиться привычным способом и зажег "Мальборо". Крича, он выскочил из пылающих остатков фургона, с головы до ног объятый пламенем. Он хотел умереть без боли, а не сгореть заживо. Поэтому он прыгнул головой вперед в сорокагалонную <Приблизительно 180 литров> бочку из-под нефти, полную дождевой воды, которая стояла в конце площадки. Втиснувшись внутрь бочки, он утонул, жалко болтая своими маленькими ножками и глотая, и изгибаясь, и пытаясь ухватиться руками, чтобы достать себя оттуда. За двадцать метров от поросших травой холмов, смотрящих на Кроличью Землю, я переключился на Молчаливый Бег, скрытно передвигаясь через траву и камыш, заботясь, чтобы ничто из моей поклажи не звякнуло. Я надеялся поймать маленьких вредителей рано утром, но если бы пришлось, я был готов ждать до захода солнца. Я тихо полз вверх по склону, трава скользила под грудью и животом. Мои ноги напрягались, проталкивая мое тело вверх и вперед. Естественно, я был с подветренной стороны, да и ветер был достаточно сильный, чтобы заглушить небольшие звуки. Я не видел кроликов-часовых на холме. Я остановился в приблизительно двух метрах от гребня и тихо взвел ружье, проверив пулю из смеси стали с нейлоном, а потом положил ее в ружье и сложил его. Я закрыл глаза и подумал о пойманной, сжатой пружине и маленькой пульке, сидящей на дне блестящей трубки ствола. Потом я прополз на вершину холма. Сначала я думал, что мне придется ждать. Земли в вечернем свете казались пустыми, только трава колыхалась под ветром. Я видел норы, маленькие кучки и россыпи помета и я видел кусты дрока на дальнем склоне, на котором было большинство нор, где кроличьи тропы шли как неровные туннели через кусты, но самих животных не было и следа. На этих тропах, идущих сквозь дрок, местные мальчишки устанавливали ловушки. Но я нашел проволочные петли, увидев, как они это делали, сорвал петли или поставил их под травой на тропинках, которые использовали мальчишки, приходившие проверить ловушки. Уж не знаю, попал ли кто-нибудь из них в свою собственную ловушку, но мне нравиться думать, что они спотыкались и падали головой вперед. В любом случае, они или их смена больше не ставят ловушек; полагаю, мода прошла, и сейчас они рисуют краской лозунги на стенах, нюхают клей или пытаются с кем-нибудь переспать. Животные редко удивляют меня, но было что-то в сидящем кролике-самце, которого я заметил, что остановило меня на секунду. Должно быть, он все время был там, сидящий неподвижно и уставившийся прямо на меня с дальнего конца ровной площадки Земель, но сначала я его не заметил. Когда же я его заметил, эта неподвижность остановила и меня на секунду. Не двинув ни одним мускулом, я мысленно очистил сознание и решил, что голова большого самца пригодится для Столба. Кролик выглядел чучелом, он не сделал ни одного движения, и я точно видел, что он уставился на меня, его глазки не мигали, его носик не нюхал, его уши не двигались. В ответ я уставился на него и очень медленно перенес ружье, двигая его сначала немного в одну сторону, потом в другую, чтобы это выглядело как будто что-то качалось ветром в траве. Перенести ружье в нужную позицию и повернуть мою голову заняло около минуты, но животное не сдвинулось и на миллиметр. В четыре раза больше, когда его большая усатая голова была аккуратно рассечена прицелом на четыре части, он выглядел еще более впечатляюще и был так же неподвижен. Я нахмурился и поднял голову, внезапно подумав, может он и в самом деле чучело, возможно, кто-то решил посмеяться надо мной. Городские мальчишки? Отец? Не Эрик же? Я сделал глупость, я дернул головой слишком резко, и кролик метнулся вверх по склону. В тот же момент я опустил голову и поднял ружье, даже не подумав. Времени вернуться в правильную позицию, вдохнуть и мягко нажать курок не было, это было вверх и бах, мое тело несбаласировано, обе руки на ружье, я упал вперед, переворачиваясь, чтобы уберечь ружье от песка. Когда я посмотрел вверх, прижимая к себе ружье и хватая ртом воздух, моя спина вдавлена в песок, кролика я не увидел. Я переломил ружье и ударил себя по коленям. "Дерьмо!" - сказал я себе. Но кролика был не в норе. Он даже не был около склона, где расположены норы. Он мчался по ровной земле большими скачками, направляясь прямо ко мне и трясясь в воздухе при каждом прыжке. Он несся ко мне как пуля, голова дрожала, губы раздвинуты, зубы длинные и желтые - самые большие из тех, какие я когда-нибудь видел у кролика, живого или мертвого. Его глаза были похожи на свернувшихся змей. Капли красного сочились из его левой задней ноги после каждого атакующего прыжка, он был почти рядом, а я сидел и смотрел. Времени перезаряжать не было. Когда я начал реагировать, времени что-нибудь сделать, кроме как реагировать на уровне инстинкта, уже не было. Мои руки оставили ружье, повисшее над коленями и двинулись к катапульте, которая всегда висела на поясе, рукоятка между ним и веревкой. Но даже мои болты быстрого реагирования нельзя было достать вовремя, кролик добрался до меня через секунду, нацелившись на горло. Я поймал кролика катапультой. Толстая черная трубка из резины перегнулась в воздухе, я сдвинул руки и упал назад, пропуская кролика над головой, потом ударил его ногами и повернулся так, что я был на одном уровне с ним, лягающимся и вырывающимся с силой росомахи, распятым на песке с шеей, захваченной черной резиной. Его голова была повернута так, как будто он пытался достать мои пальцы своими резцами. Я зашипел на кролика сквозь стиснутые зубы и дернул резину туже, потом еще туже. Кролик бился, и плевался, и издавал высокий громкий звук, на который, по моему мнению, кролики не способны, и бил по земле ногами. Я был настолько выбит из колеи, что огляделся вокруг, чтобы убедиться - это не сигнал для армии зайчиков вроде этого добермана наступать на меня со спины и разорвать на кусочки. Чертово животное не собиралась умирать! Резина растягивалась и растягивалась, и не сжимала его горло достаточно плотно, а я не мог сдвинуть руки из-за боязни, что кролик откусит кусок пальца или мой нос. Та же мысль остановила меня от удара головой, я не собирался приближать свое лицо к этим зубам. Я не мог поднять колено и сломать ему спину, потому что я почти соскальзывал по склону, и я не мог бы закрепиться на такой поверхности одной ногой. С ума сойти! Тут не Африка! Это кролик, а не лев! Что, черт побери, происходит? Наконец он меня укусил, вывернув шею больше, чем я считал возможным, и поймав мой правый указательный палец на сгибе. Это была последняя капля. Я закричал и потянул изо всех сил, напрягая руки, и бросив себя назад и через голову, ударил колено о ружье, упавшее в песок. Я лежал на редкой траве под холмом и душил кролика, костяшки пальцев белые от напряжения, мотая его перед моим лицом, его шея зажата тонкой черной линией резиновой трубки, теперь завязанной узлом на черной струне. Он до сих пор трясся. Я не мог определить, были ли движения его тела его собственными или передавались от меня. Потом трубка порвалась. Кролик ударил в мою левую ладонь, а другой конец резины выстрелил в правое запястье, мои руки разлетелись в противоположные стороны, врезавшись в землю. Я лежал на спине, голова на песчаной земле, смотря на ту сторону, где тело кролика лежало на конце маленькой изогнутой черной линии, запутанное в ручке катапульты. Животное было неподвижно. Я посмотрело на небо, сжал кулак и вогнал его в землю. Посмотрел на кролика, поднялся и встал около него на колени. Он был мертв, когда я поднял его, голова вяло откинулась, шея была сломана. Левая задняя нога была покрыта слипшейся от крови шерстью, там, где моя пуля попала в нее. Кролик был большой, величиной с откормленного кота, это был самый большой кролик из тех, что я когда-нибудь видел. Очевидно, я оставил кроликов в покое слишком давно, иначе я бы знал о существовании подобного чудовища. Я сосал небольшой ручеек крови, сочившийся из моего пальца. Моя катапульта, моя гордость и радость, Черный Разрушитель, уничтожена кроликом! О, конечно же, я мог бы забыть все и достать новый кусок резины или попросить старого Камерона из мастерской найти мне что-нибудь, но я никогда не мог бы чувствовать себя по-прежнему. Каждый раз, когда я бы поднимал ее, чтобы нацелить на мишень - живую или нет - эта минута всплывет в подсознании. Черному Разрушителю пришел конец. Я сел на песок и быстро посмотрел вокруг. До сих пор ни одного другого кролика. Не удивительно. Нельзя было терять ни минуты. Из создавшейся ситуации был только один выход. Я поднялся на ноги, взял ружье, полузасыпанное песком, пошел к вершине холма, посмотрел вокруг, а потом решил рискнуть и оставить все как есть. Я обнял ружье и сорвался с места на Чрезвычайной Скорости, сбежав по тропинке на остров на максимуме, доверив удаче и адреналину, что я не поставлю ногу не правильно и не окажусь, хватая ртом воздух, в траве с множественным переломом бедренной кости. Я балансировал ружьем на крутых поворотах. Земля и трава были сухими, поэтому я не очень рисковал. Я срезал обычный путь и пробежал через дюну и по ее другой стороне, туда, где труба, проводящая воду и электричество в дом, появляется из-под земли и пересекает залив. Я перепрыгнул через железные прутья и приземлился обеими ногами на бетон, потом пробежал по узкой верхушке трубы и спрыгнул на остров. Дома я сразу пошел в свою комнату. Я оставил ружье, проверил Военный Мешок и надел ремешок от него на голову, быстро закрепив другой на поясе. Я опять запер комнату и пробежал трусцой до моста, восстанавливая дыхание. Когда я миновал узкую калитку на середине моста, я ускорился. На Кроличьих Землях все было так, как я оставил - кролик лежал задушенный в сломанной катапульте, песок был взбит и перемешан там, где я упал. Ветер по-прежнему шевелил траву и цветы, и вокруг не было животных, даже чайки еще не заметили труп. Я тут же начал работать. Сначала я достал двадцатисантиметровую бомбу для рытья траншей из Военного Мешка. Я разрезал анус кролика. Я проверил бомбу, особенно сухость белых кристаллов взрывчатой смеси, добавил соломину пластикового взрывателя и заряд взрывчатки вокруг дыры, пробитой в черной трубке, и заклеил все лентой. Я запихнул все внутрь еще теплого кролика и поставил его как бы сидящим на корточках и смотрящим на норы. Потом я взял несколько меньших бомб и поставил их внутри кроличьих нор, наступив на крыши туннелей так, что они провались внутрь и оставив на поверхности только соломинки взрывателей. Я наполнил пластиковые бутылки из-под растворителя и зажег зажигалку, оставил ее лежать на вершине обрыва, в котором было большинство нор, вернулся к первым обрушенным норам и зажег взрыватель своей одноразовой зажигалкой. Запах горящего пластика оставался в моем носу, и яркий отсвет горящей смеси плясал перед глазами, когда я торопился к следующей дыре, взглянув на часы. Я поставил восемь бомб и смог зажечь их все за сорок секунд. Я сидел на вершине склона над норами, а зажигалка Огнемета слабо горела в солнечном свете, когда, чуть больше чем через минуту, взорвался первый туннель. Я почувствовал это задницей и улыбнулся. Остальные норы скоро тоже взорвались, облако дыма от заряда вокруг каждой бомбы вырывалось из земли за секунду до основного взрыва. Разбросанная земля выстрелила на Кроличьи Земли, и звук взрывов прокатился по воздуху. Им я улыбнулся. Вообще-то шума было немного. Вы не смогли бы услышать ни звука, если бы были в доме. Почти вся энергия бомб ушла на выброс земли и воздуха в конце туннелей. Первые оглушенные кролики вышли наружу, у двоих из них шла из носа кровь, в остальном они казались неповрежденными, но шатались, почти падали. Я сжал пластиковую бутылку и выдавил струю бензина над фитилем зажигалки, которую я держал алюминиевым креплением от палатки в нескольких сантиметрах от горлышка. Бензин загорелся, когда пролетал над фитилем в маленькой стальной чашечке, зарычал в воздухе и со вспышкой упал вокруг и на кроликов. Они загорелись и побежали, шатаясь и падая. Я поискал вокруг еще кроликов, а первые два горели в центре Земель и, наконец, упали в траву, с негнущимися лапами, но дергаясь и потрескивая на ветру. Небольшой язычок пламени лизнул рот огнемета, я задул его. Появился другой, меньший кролик. Я задел его струей огня, и он метнулся за пределы поражения, направляясь к воде около холма, на котором сумасшедший самец атаковал меня. Я запустил руку в Военный мешок, вытащил воздушный пистолет, взвел его и выстрелил одним движением. Я промахнулся, и кролик утащил столбик дыма вокруг холма. Я достал еще три кролика огнеметом до того, как я его загасил. Последнее, что я сделал, это выстрелил пылающим потоком бензина на набитого самца, до сих пор сидящего мертвым и сочащимся кровью на переднем плане Земель. Пламя упало вокруг, и кролик исчез в катящемся оранжевом и завивающемся черном. Через несколько секунд загорелся взрыватель, и после приблизительно десяти секунд масса пламени выплеснулась вверх и наружу, выбросив что-то черное и дымящееся больше чем на двадцать метров в вечерний воздух и разбрасывая куски по Землям. Взрыв, намного больший, чем взрывы в норах и при отсутствии чего-нибудь, что могло бы его приглушить, треснул над дюнами как удар кнута, заставив уши зазвенеть, я даже подпрыгнул. Остатки самца, упали далеко позади меня. Я шел по градиенту горелого запаха до места, где они лежали. Большей частью это была голова и грязный кусок позвоночника и ребер, а также около половины кожи. Я стиснул зубы и поднял теплые останки, принес их на Земли и, размахнувшись, бросил их с вершины обрыва. Я стоял в косых солнечных лучах, теплых и желтых, в вони горящей плоти и травы на ветру, в дыму, поднимавшемся в воздух из нор и от трупов, сером и черном, в сладком запахе несгоревшего бензина, который шел от Огнемета, лежащего там, где я его оставил; я дышал глубоко. Остатками бензина я залил тело катапульты и пустую бутылку от Огнемета, лежавших на песке, и поджег их. Я сидел со скрещенными ногами недалеко от огня, уставившись на него с наветренной стороны, пока он догорел, и стали видны только остатки Черного Разрушителя, потом я взял его испачканный сажей скелет и закопал там, где он погиб, под холмом. У холма теперь будет имя - Холм Черного Разрушителя. Огонь везде погас, трава была слишком молодая и влажная, чтобы загореться. Но я не был бы озабочен и если бы она загорелась. Я подумал, не зажечь ли кусты дрока, но когда распускались цветы, они выглядели так весело, и живые кусты пахли лучше, чем горелые, поэтому я не стал. Я решил, что я устроил достаточно разрушений для одного дня. Катапульта была отомщена, кролик - или то, что он означал, его дух, наверное - опозоренный и разрушенный, получил жестокий урок, и я чувствовал себя хорошо. Если бы ружье было чистым и внутри прицела или где-нибудь в другом месте трудном для чистки не было песка, оно почти того бы стоило. Бюджет Обороны выдержит покупку новой катапульты завтра, просто арбалету придется подождать до следующей недели. С этим прекрасным чувством удовлетворенности внутри, я собрал Военный мешок и утомленно пошел домой, думая о случившемся, пытаясь вычислить, как и почему, понять какие выводы должны быть сделаны и какие знаки прочитаны во всем этом. По пути я прошел мимо кролика, которого считал убежавшим, он лежал недалеко от сверкающей чистой воды ручья, черный и перекошенный, зажатый в странную искаженную позу, его сухие глаза обвиняюще уставились на меня. Я спихнул его в воду. 4 Моего другого мертвого дядю со стороны матери Эрика звали Хармворс Стоув. Он был бизнесменом в Белфасте, он и его жена смотрели за Эриком в течение почти пяти лет, когда он был маленьким. В конце концов, Хармворс совершил самоубийство с помощью электрической дрели и сверла в четверть дюйма. Он вогнал сверло сквозь боковую кость черепа и, обнаружив что жив, поехал в ближайшую больницу, где позже умер. На самом деле, я думаю, что я немножко причастен к его смерти, она случилась меньше, чем через год после того, как Стоувы потеряли своего единственного ребенка, Эсмерельду. Они не знали - и никто не знал - она была одной из моих жертв. 5 Этой ночью я лежал в постели, ожидая возвращения моего отца и телефонного звонка, думая о случившемся. Может быть, большой самец не с Земель, а какое-нибудь дикое животное, которое пришло в норы извне, чтобы терроризировать местных и сделаться главным, но погибло, встретив превосходящее его существо, которое оно не могло понять. Как хотите, но это был Знак. Я был уверен в этом. Весь пугающий эпизод должен что-то значить. Моя автоматическая реакция может иметь общее с огнем, предсказанным Фабрикой, но глубоко внутри я знал, это было не все, ягодки ожидали впереди. Знак был во всем, не только в неожиданной ярости убитого мной кролика, но также и в моем гневном, почти необдуманном ответе и в судьбе невинных кроликов, принявших на себя тяжесть моего гнева. Это также значило: я должен оглянуться назад и смотреть вперед. Первый раз, когда я убил человека, это случилось из-за кроликов, встретивших огненную смерть, а их огненная смерть от Огнемета была практически такая же, как месть, обрушенная мной на норы. Всего слишком много, близкого и совершенного. События развивались быстрее и были хуже, чем я ожидал. Я был в опасности потерять контроль над ситуацией. Кроличьи Земли - теоретически счастливые охотничьи угодья - показали, как это может произойти. Тенденция всегда была от малого к большому, и Фабрика научила меня быть настороже и уважать тенденции. Свое первое убийство я совершил из-за того, что мой двоюродный брат Блис Колдхейм сделал с нашими с Эриком кроликами. Эрик первым изобрел Огнемет, и он лежал в том, что было велосипедным сараем (теперь это мой сарай). Наш двоюродный брат, приехавший со своими родителями провести с нами уик-энд, решил, что будет весело прокатиться на велике Эрика по мягкой грязи на южном конце острова. Так он и сделал, пока мы запускали бумажных змеев. Потом он вернулся и наполнил бензином Огнемет. Он сел с ним в саду, спрятанный от окон веранды (где сидели его родители и наш отец) бельем, раскачивающимся по ветру, он зажег огнемет и обрызгал пламенем две наши клетки, сжигая всех наших красавцев. Особенно был огорчен Эрик. Он плакал как девчонка. Я хотел убить Блиса прямо на месте, порки, которую он получил от своего отца, Джеймса - брата моего папы - было, по моему мнению, недостаточно за то, что он сделал с Эриком, моим братом. Эрик был безутешен, в отчаянии, ведь он сделал вещь, с помощью которой Блис уничтожил наших любимцев. Эрик всегда был немного сентиментальным, чувствительным, умным, до того отвратительного случая все были уверены: он пойдет далеко. В любом случае, это было начало Земель Черепа, участка большой, старой, частично засыпанной землей дюны за домом, куда отправлялись все наши домашние животные после своей смерти. Сгоревшие кролики начали традицию. Старый Сол упокоился там до них, но это была одноразовая акция. О том, что я собирался сделать с Блисом, я никому ничего не сказал, даже Эрику. Я был мудр в детстве, даже в нежном возрасте пяти лет, когда большинство детей вечно говорят своим друзьям и родителям, что их ненавидят и хотят, чтобы они умерли. Я молчал. Когда Блис приехал в следующем году, он был даже еще неприятней, чем раньше, потеряв свою левую ногу ниже колена в аварии на дороге (мальчик, с которым он играл в ''слабо'', погиб). Блис презирал свою инвалидность, ему тогда было десять, и он был очень активный. Он пробовал сделать вид, что противная розовая штука, которую он вынужден был пристегивать, не существует, что она не имеет с ним ничего общего. Он мог с трудом ездить на велосипеде и любил бороться, играть в футбол, обычно голкипером. Мне тогда только исполнилось шесть. И хотя Блис знал о каком-то маленьком случае, произошедшем со мной, когда я был совсем маленьким, я определенно казался ему более здоровым, чем был он сам. Он думал, это очень весело - помыкать мной и бороться со мной, и бить, и пинать меня. Я убедительно сыграл радость по поводу всех его грубых игр и, казалось, очень любил их с неделю, пока я думал о том, как бы разделаться с нашим двоюродным братом. Мой другой брат, родной брат Пол, был тогда еще жив. Он, Эрик и я должны были развлекать Блиса. Мы приложили все усилия, водили Блиса по нашим любимым местам, разрешали играть с нашими игрушками, играли с ним. Эрик и я время от времени должны были останавливать его: когда он хотел бросить маленького Пола в воду и посмотреть будет ли он держаться на поверхности или когда он хотел срубить дерево на железнодорожные пути, которые идут через Портнейл, но обычно мы ладили на удивление хорошо, хотя меня очень раздражало, когда я видел как Эрик, который был того же возраста, что и Блис, боится его. В один прекрасный день, очень жаркий и полный гнуса, когда с моря дул еле уловимым ветерок, мы все лежали на траве площадки к югу от дома. Пол и Блис заснули, и Эрик лежал с руками под шеей, осовело уставившись в яркую голубизну. Блис снял полую пластиковую ногу и оставил ее валяться в путанице ремешков и длинных стеблей травы. Я следил, как Эрик медленно заснул, его голова мягко склонилась в сторону, глаза закрылись. Я поднялся и пошел погулять, в конце концов оказавшись у Бункера. Он еще не имел значения, которое он приобрел в моей дальнейшей жизни, но место мне уже нравилось, и я чувствовал себя как дома в его прохладе и темноте. Это был старый бетонный блиндаж, построенный в конце последней войны для пушки, защищающей залив, и он торчал как большой бетонный зуб. Я вошел внутрь и нашел змею. Это была гадюка. Сначала я ее не видел, потому что был занят: просовывал старый трухлявый столб от изгороди сквозь амбразуру, представляя, что это пушка, и стрелял по воображаемым кораблям. Только после того, как я закончил это делать, и пошел в угол, где лежала куча ржавых банок и старых бутылок, я увидел там зигзагообразные полосы спящей змеи. Решение действовать пришло почти мгновенно. Я тихо вышел наружу и нашел кусок плавника, подходящий по форме, вернулся в Бункер, куском дерева поймал змею за шею и забросил ее в первую же найденную ржавую банку, у которой сохранилась крышка. Не думаю, что змея полностью проснулась, когда я поймал ее, я был осторожен и старался ее не трясти, когда бежал назад к месту, где мои братья и Блис лежали на траве. Эрик перекатился, и одна рука была под головой, а другая на глазах. Его рот был слегка открыт, и его грудь слегка двигалась. Пол лежал на солнце. Свернувшись в маленький комок, неподвижный Блис лежал на животе, руки под щекой, культя его левой ноги в цветах и траве высовывалась из шорт как чудовищная эрекция. Я подошел ближе, сжимая ржавую банку в своей тени. Безоконная задняя стена дома смотрела на нас сверху вниз с расстояния приблизительно пятидесяти метров. Белые простыни слабо покачивались в саду. Мое сердце дико билось, и я облизал губы. Я осторожно сел около Блиса, не дав моей тени упасть на его лицо. Я приложил одно ухо к банке и держал ее неподвижно. Я не слышал и не чувствовал движения змеи. Около поясницы, в его тени я взял искусственную ногу Блиса, гладкую и розовую. Я приставил ногу к банке и снял крышку. Затем я медленно перевернул банку и ногу так, что банка оказалась над ногой. Я потряс банку и почувствовал, как змея упала в ногу. Сначала ей это не понравилось. Она двигалась и билась о пластиковые стенки и край банки, пока я держал ее и потел, слушая гул насекомых и шорох травы, уставясь на Блиса, он лежал спокойно и молча, его темные волосы время от времени шевелил ветер. Мои руки дрожали, и пот заливал глаза. Змея перестала двигаться. Я продолжал держать ее, опять взглянув на дом. Потом я поворачивал ногу и банку до тех пор, пока нога лежала на траве позади Блиса под тем же углом, что и раньше. В последний момент я осторожно убрал банку. Ничего не случилось. Змея по-прежнему была внутри, я ее даже не видел. Я поднялся, дошел до ближайшей дюны, бросил банку высоко над ее вершиной, потом вернулся, лег туда, где сидел раньше, и закрыл глаза. Первым проснулся Эрик, потом я открыл глаза как бы заспанный, и мы разбудили Пола и нашего двоюродного брата. Блис избавил меня от заботы предложить поиграть в футбол, и сам сделал это. Эрик, Пол и я обозначали ворота, а Блис торопливо пристегивал свою ногу. 6 Никто ничего не заподозрил. С первых секунд, когда мои братья и я стояли ошеломленно, а Блис кричал и прыгал, и дергал свою ногу, и до слезного прощания родителей Блиса и снятием показаний Диггсом (заметка даже появилась в "Инвернесском Курьере", смерть была замечена из-за своей курьезности парой писак из желтой прессы), никто даже не предположил, что это могло бы быть чем-нибудь, кроме трагического и слегка странного случая. Только я знал больше. Я не сказал Эрику. Он был шокирован случившимся и искренне жалел Блиса и его родителей. Я только сказал: думаю, это был Божий суд, что Блис сначала потерял ногу, а потом ее замена стала орудием его падения. Все из-за кроликов. Эрик, который тогда проходил религиозную фазу - кажется, я ему немного подражал - думал, что это было ужасной мыслью, Бог не такой. Я сказал: тот, в которого я верю, такой. В любом случае, такова была причина названия того участка земли Парком Змеи. 7 Я лежал в постели, думая обо всем этом. Отец до сих пор не вернулся. Возможно, он собирался не ночевать дома, что совершенно необычно, даже пугающе. Возможно, он сбит кем-нибудь или умер от сердечного приступа. У меня всегда было и осталось до сих пор двойственное отношение к возможному несчастному случаю с моим отцом. Смерть всегда бодрит, заставляет тебя понять, насколько ты сам жив, насколько ты уязвим, но пока удачлив; смерть кого-нибудь близкого предоставляет хороший повод стать ненадолго немного сумасшедшим и делать штуки, которые в другой ситуации были бы непростительными. Какое удовольствие плохо себя вести и все равно получать кучу соболезнований! Но я бы скучал по нему и не знаю, как с юридической точки зрения я бы мог остаться здесь. Получил бы я все его деньги? Это было бы здорово, я смог бы сразу купить себе мотоцикл вместо того, чтобы ждать. Господи, я бы много чего мог бы сделать, я даже не знаю, с чего именно начать думать. Но это было бы большой переменой и я не знаю, готов ли я к ней. Я чувствовал, как соскальзываю в сон, я начал воображать и видеть всякие необычные штуки перед глазами: формы лабиринтов и расползающиеся пятна неизвестных цветов, затем фантастические здания и космические корабли, и оружие, и ландшафты. Я хотел бы лучше помнить мои сны... Через два года после того, как я прикончил Блиса, я убил моего младшего брата Пола, по иным и более важным причинам, чем те, по которым я избавился от Блиса; еще через год я сделала то же самое с моей двоюродной сестрой Эсмерельдой, более или менее из-за каприза. Вот мой счет до сего дня. Три. Я не убивал никого уже много лет и никогда не собираюсь этого делать. Это просто была стадия, через которую я проходил. 3: В Бункере 1 Мои главные враги - Женщины и Море. Я их ненавижу. Женщин потому что они слабые и глупые и живут в тени мужчины, и ничего с ними не сравнится, а Море потому, что оно всегда раздражает меня, разрушая построенное мной, смывая покинутое мной, очищая следы, которые я оставил. И я не уверен в невиновности Ветра. Море - нечто вроде мифологического врага, и в душе я приношу ему то, что можно назвать жертвами, немного боясь его, уважая его, как следует, но часто обращаясь с ним как с равным. Оно воздействует на мир, и я тоже, нас нужно бояться. Женщины...ну, если вам интересно мое мнение, женщины - существа неприятные. Я не люблю, когда они есть на острове, даже если это всего лишь миссис Клэмп, которая приходит по субботам убирать в доме и приносит продукты. Она очень древняя и беспола как бесполы очень старые и очень маленькие. Но она же была женщиной, и я презираю это по моим собственным причинам. Я проснулся следующим утром, думая о том, вернулся или нет отец. Не тратя времени на одевание, я пошел в его комнату. Я собирался дернуть дверь, но услышал его храп до того, как дотронулся до ручки двери и потому повернул и пошел в ванную. В ванной, после того, как я пописал, я начал ежедневный ритуал омовения. Сначала я принял душ. В течение двадцати четырех часов только во время душа я снимаю свои трусы. Я положил старую пару в мешок для грязного белья в шкафчике. Я тщательно помылся, начав с волос и закончив пальцами ног и ногтями. Иногда, когда я должен приготовить драгоценные вещества, такие как грязь из-под ногтей или пыль из пупка, я вынужден не принимать ванну или душ несколько дней, я ненавижу это, потому что я чувствую себя грязным, все чешется и единственная стоящая штука в таком воздержании - чувство после хорошего душа в конце. После душа и короткого растирания сначала полотенцем для лица и потом банным полотенцем я подстриг ногти. Потом я хорошо почистил зубы электрической зубной щеткой. Потом бритье. Я всегда использую пену для бритья и станки последней модели (последнее достижение на сегодняшний момент - плавающая головка с двойным лезвием), удаляя мягкие волоски, выросшие за вчерашний день и ночь, с умением и точностью. Подобно всем моим омовения, я бреюсь, соблюдая точный и предопределенный ритуал, я делаю бритвой то же самое количество движений равной длины в одной и той же последовательности каждое утро. Как всегда, я почувствовал пощипывание приливающей энергии, когда я внимательно разглядывал идеально выбритую поверхность моего лица. Я высморкался и вычистил нос, вымыл руки, почистил бритву, щипчики для ногтей, душ и раковину, сполоснул полотенце и причесал свои волосы. К счастью, прыщиков не было. Так что ничего больше делать не потребовалось, кроме заключительного мытья рук и чистых трусов. Я положил все мои приспособления для мытья, полотенца, бритву и так далее в точности там, где они должны лежать, вытер пар с зеркала ванного шкафчика и вернулся в свою комнату. Там я надел носки, в этот день полагались зеленые. Потом рубашку цвета хаки с карманами. Зимой у меня была бы под рубашкой майка и зеленый армейский свитер поверх нее, но не летом же. Затем последовали мои зеленые вельветовые штаны, коричневые ботинки "Кикерс", лейблы с них были сорваны, как и со всего, что я ношу, поскольку я отказываюсь быть ходячей рекламой. Мой военный жакет, нож, сумки, катапульту и другое снаряжение я взял с собой на кухню. Было еще рано, собирался дождь, о котором говорили во вчерашнем прогнозе погоды. Я слегка позавтракал и был готов. Я вышел в свежее влажное утро, двигаясь быстро, чтобы было тепло и чтобы успеть обойти остров до начала дождя. Холмы за городом были спрятаны облаками, ветер усиливался, на море поднималось волнение. Трава была мокрая от росы, капли склоняли бутоны цветов и цеплялись за мои Жертвенные Столбы, роса была как прозрачная кровь на съежившихся головах и маленьких высохших телах. Пара самолетов закричала над островом, на высоте сто метров быстро шли крыло к крылу два "Ягуара", они пересекли весь остров за время одного движения ресниц и полетели над морем. Я взглянул на них и пошел своим путем. Однажды, пару лет назад двое таких же заставили меня подпрыгнуть. Они шли на запрещенной небольшой высоте после учебной бомбежки над дальним краем залива и так внезапно заревели над островом, что я подпрыгнул во время тонкого маневра ловли банкой осы, сидевшей на старом пне около поломанного загона для овец. Оса укусила меня. В тот же день я пошел в город, купил пластиковую модель Ягуара, после обеда склеил ее и ритуально взорвал маленькой бомбой на крыше бункера. Через две недели в море недалеко от Нэрна упал Ягуар, хотя пилоту и удалось вовремя катапультировался. Мне бы хотелось думать, что это подействовала сила, но я подозреваю совпадение, высокоскоростные самолеты падают так часто, неудивительно, что символический и реальный взрывы случились в течение двух недель. Я сидел на земляном берегу над Мадди Крик <Грязный Залив> и ел яблоко. Я опирался на молодое дерево, которое саженцем было Убийцей. Сейчас оно выросло и стало намного выше меня, но когда я и оно были одного роста, я использовал его как неподвижную катапульту, охраняющую южные подходы к острову. Тогда, как и сейчас, оно смотрело над широким заливом и грязью цвета ствола старого ружья, из которой торчали обломки старой рыбацкой лодки. После Истории со Старым Солом я использовал катапульту для другой цели, и оно стало Убийцей, грозой хомяков, мышей и сусликов. Я помню, оно могло послать камень с кулак величиной через весь залив и больше, чем на двадцать метров в качающуюся почву Большой земли; однажды я попал в естественный ритм раскачиваний дерева и стрелял каждые две секунды. Я мог послать камни в любую точку внутри шестидесяти градусов, изменяя направление, в котором я дергал саженец назад и вниз. Я не попадал в грызунов каждые две секунды, они расходовались по несколько штук в неделю. Шесть месяцев я был лучшим покупателем зоомагазина в Портнейле, каждую субботу покупая пару грызунов, и приблизительно раз в месяц покупал коробку воланов в магазине игрушек. Сомневаюсь, что кто-то кроме меня использовал их вместе. Конечно же, у меня была причина делать все это, я мало что делаю без той или другой причины. Я искал череп Старого Сола. 2 Я бросил огрызок над заливом, он упал в грязь на дальней стороне с приятным плюхом. Я решил, что настало время как следует осмотреть Бункер и побежал трусцой по берегу в направлении старого блиндажа, огибая самую южную дюну острова, . Я остановился посмотреть на берег моря. Кажется, ничего интересного там не было, но я помнил вчерашний урок, когда я остановился понюхать воздух и казалось, все было в порядке, а через десять минут я боролся с кроликом-камикадзе, потому я протрусил по склону дюны и вдоль линии мусора, выброшенного морем. Там была бутылка. Третьестепенный враг, к тому же пустой. Я подошел к линии прибоя и выбросил бутылку. Она пропрыгала десять метров горлышком вверх. Прилив еще не закрыл гальку, я набрал полную горсть камешков и бросил их по дуге, целясь в бутылку. Она была достаточно близко для использования броска в таком стиле и камешки, которые я выбрал, были приблизительно одинакового размера, поэтому моя стрельба была очень точная: четыре удара легли так, что забрызгали бутылку и пятый разбил горлышко. Небольшая победа, решающая победа над бутылками произошла давно, сразу после того, как я научился бросать, когда я понял, что море - враг мне. Оно провоцировало меня время от времени, и я не мог позволить даже небольшое вторжение на мою территорию. Бутылка утонула, я вернулся в дюны, поднялся на вершину той, в которой полупогребен Бункер и посмотрел вокруг в бинокль. Побережье было пустынно. Я спустился в Бункер. Я давно уже починил стальную дверь, ослабив заржавевшие петли и выпрямив направляющие засова. Я вынул ключ от навесного замка и открыл дверь. Внутри был знакомый восковой, горелый запах. Я закрыл дверь и припер ее куском дерева, потом немного постоял, мои глаза приспосабливались к полумраку, а сознание ощущало пространство. Скоро я смог немного видеть в свете, просачивающемся сквозь мешковину, висящую на двух узких щелях - единственных окнах Бункера. Я снял свой заплечный мешок и бинокль и повесил их на гвозди, вбитые в слегка крошащийся бетон. Я взял банку со спичками и зажег свечи, они горели желтым пламенем, я опустился на колени, стиснув кулаки, и стал думать. Пять или шесть лет назад я нашел набор для изготовления свечей в шкафчике под лестницей, месяцами экспериментировал с цветами и консистенцией, пока не натолкнулся на мысль использовать воск как тюрьму для ос. Я посмотрел вверх и увидел головку осы, торчащую на вершине свечи на алтаре. Недавно зажженная свеча, цвета крови и толщиной с мое запястье, горела спокойным пламенем, которое подбиралось к головке в восковом кратере. Я видел как пламя, в сантиметре от покрытой воском головки осы, освободило антенны из воска и они распрямились на секунду, пока не сгорели. Когда с головки стаял воск, она начала дымиться, потом дым превратился огонь, тело осы обратилось во второе пламя внутри кратера, пламя дрожало и шипело, сжигая насекомое от головы вниз. Я зажег свечу, стоявшую внутри черепа Старого Сола. Этот костяной шар, дырявый и желтеющий, был причиной убийства всех маленьких животных, встретивших смерть в грязи на дальней стороне залива. Я видел, как дымное пламя колыхалось там, где когда-то был мозг собаки и закрыл глаза. Я опять увидел Кроличьи Земли и горящие тела, прыгающие и бегущие. Я опять увидел того кролика, который убежал с Земель и умер, немного не дотянув до ручья. Я увидел Черного Разрушителя и его смерть. Я подумал об Эрике и спросил себя, о чем предупреждала Фабрика. Я увидел самого себя, Франка Л. Колдхейма, я увидел себя, каким я мог бы быть: высокий мужчина, сильный и уверенный, идущий своим путем, компетентный и целеустремленный. Я закрыл глаза и глотнул, дыша глубоко. Мертвенный свет вырывался из глазниц Старого Сола. Свечи по двум сторонам алтаря мерцали на сквозняке вместе с пламенем в черепе. Я осмотрел Бункер. На меня сверху вниз таращились головы чаек, кроликов, ворон, мышей, сов, кротов и маленьких ящериц. Они сушились на коротких петлях из черного шнура, прикрепленных к струне, натянутой по стенам из угла в угол, и неясные тени медленно поворачивались на стене позади них. Выстроившись по периметру стен на пьедесталах из дерева или камня или на бутылках и банках - контрибуции моря, моя коллекция черепов смотрела на меня. Желтые кости черепов лошадей, собак, птиц, рыб и баранов смотрели в сторону Старого Сола, некоторые с открытыми клювами и челюстями, некоторые с закрытыми, выставленные зубы похожи на когти. Направо от кирпично-деревянно-бетонного алтаря, на котором стояли свечи и череп, были маленькие флаконы моих драгоценных жидкостей; налево поднимался высокий штабель прозрачных пластиковых ящичков, предназначенных для хранения шурупов, гаек, гвоздей и крючков. В каждом ящичке величиной немного больше спичечного коробка лежало тельце осы, прошедшей через Фабрику. Я потянулся за стоящей справа большой банкой. Сорвал тугую крышку ножом, маленькой ложечкой, которая была внутри банки, перенес немного белой смеси на круглую металлическую тарелку, которая стояла перед черепом старой собаки. Затем я взял маленького ящик с самым старым трупиком осы и перевернул его на белую кучку гранул. Я поставил на место закрытую банку и пластиковую коробочку и спичкой зажег маленький погребальный костер. Смесь сахара и гербицида шипела и пылала, яркий свет бил в лицо, облака дыма клубились вверху и вокруг моей головы, я не дышал, и мои глаза слезились. Через секунду вспышка закончилась, смесь и оса сплавились в один черный комок неровного пузырчатого мусора, остывающего от желтого яркого жара. Я закрыл глаза, чтобы проверить узоры, но там остался лишь отпечаток пламени, исчезая как отблеск на металлической плите. Я надеялся увидеть лицо Эрика или другой намек на грядущие события, но ничего не получилось. Я наклонился вперед, задул свечи с осами, потом дунул через глазницу и загасил свечу внутри черепа. Все еще ослепленный, я нащупал свой путь к выходу через темноту и дым. Я вышел, выпустив дым во влажный воздух; кольца голубого и серого поднялись от моей одежды, когда я стоял и глубоко дышал. Я ненадолго закрыл глаза, а потом пошел прибрать в Бункере. 3 Я закрыл дверь и замкнул ее. Вернулся домой на ленч и увидел своего отца, который рубил плавник на заднем дворе. - Доброе утро, - сказал он, вытирая лоб. Было не жарко, но влажно, и он был раздет до майки. - Привет, - сказал я. - Ну, как ты вчера? - Хорошо. - Я вернулся поздно. - Я уже спал. - Я так и подумал. Ты скоро захочешь есть. - Я могу приготовить сегодня ленч, если хочешь. - Нет, не нужно. Можешь рубить дрова, если ты не против. Я сделаю ленч на двоих. - Он положил топор и вытер руки о штаны, смотря на меня. - Все ли было спокойно вчера? - О, да, - я кивнул и остался стоять. - Ничего не случилось? - Ничего важного, - заверил его я, складывая мое снаряжение и снимая свитер. Я взял топор. - На самом деле было очень спокойно. - Хорошо, - сказал он, убежденный, и пошел в дом. Я замахнулся топором на куски плавника. 4 После ленча я направился в город на Щебне, моем велосипеде, взяв с собой немного денег. Я сказал своему отцу, что вернусь до ужина. На полпути к Портнейлу начался дождь, я остановился надеть плащ. Ехать было тяжело, но я добрался без происшествий. Город был серый и пустой в скучном дневном свете, по дороге на север мелькали машины, некоторые были с включенными фарами, которые делали все окружающее еще более тусклым. Сначала я пошел в магазин "Охота и рыбалка", взять американскую охотничью катапульту и пульки для духового ружья у старого Макензи. - Как ты сегодня, молодой человек? - Хорошо, а вы? - Ох, знаешь, неплохо, - сказал он, медленно качая седой головой, его пожелтевшие глаза и волосы выглядели болезненно в электрическом свете магазина. Мы всегда говорим друг другу одно и тоже. Иногда я задерживаюсь в магазине дольше, чем нужно, потому что люблю запах внутри. - И как здоровье твоего дяди? Я не видел его с...давно. - С ним все в порядке. - О, хорошо, хорошо, - сказал мистер Макензи, скосив глаза, как будто у него что-то болело и медленно кивая. Я тоже кивнул и посмотрел на свои часы. - Ну, мне пора, - сказал я и начал собираться, положил мою новую катапульту в рюкзак на спине и засунул пули, завернутые в коричневую бумагу в карманы моего армейского свитера. - Ох, ну иди, иди, если нужно, - сказал Макензи, кивая за стеклянной витриной и будто бы проверяя мушки, катушки с леской и утиные манки, которые были внутри. Он взял тряпку около кассового аппарата и начал медленно двигать ей по поверхности, только однажды подняв голову, когда я выходил из магазина, сказав: - До свидания. - Да, до свидания. В кафе "Вид на залив", которое определенно попало после того, как его так назвали, в ужасное точечное оседание почвы, потому что оно должно бы быть как минимум на этаж выше, чтобы из него можно было видеть воду, я выпил чашку кофе и сыграл в "Захватчиков из космоса". В кафе купили новый автомат, но после фунта-другого я осилил игру и выиграл космический корабль. Мне стало скучно и я сел со своей чашкой кофе. Я изучил плакаты на стенах кафе, чтобы узнать, не будет ли тут чего-то интересного в ближайшее время, но кроме Киноклуба ничего особенного не было. Следующим был показ: "Жестяного барабана", но эту книгу отец купил для меня несколько лет назад, это был один из немногочисленных подарков, которые он мне когда-то сделал, и поэтому я упорно избегаю читать ее, так же как и "Майру Брекенридж", другой из его редких подарков. Чаще всего отец дает мне деньги, когда я о них прошу, и разрешает купить все, что мне хочется. Не думаю, что я ему на самом деле интересен, с другой стороны, он ни в чем мне не отказывает. Насколько я знаю, у нас с ним что-то вроде негласного соглашения: я молчу о своем официальном не-существовании, за это я могу делать почти что угодно на острове и покупать почти что угодно в городе. Единственное, о чем мы недавно спорили, был мотоцикл, который как он сказал купит мне, когда я буду немного старше. Я сказал, было бы неплохо купить его в середине лета, тогда я смогу хорошо натренироваться до того, как дороги размокнут и станут скользкими, но он ответил, будто в середине лета здесь будет слишком много туристов, едущих через город и вокруг него. Думаю, он просто хочет отложить покупку, он может бояться моей увеличившийся независимости или просто он опасается, что я разобьюсь, как делают множество подростков, получивших мотоцикл. Я не знаю, я никогда точно не знал, какие у него чувства относительно меня. С другой стороны, я никогда точно не знал какие у меня чувства относительно его. Я надеялся увидеть в городе кого-нибудь знакомого, но единственные люди, которых я встретил, были старый Макензи в магазине "Охота и рыбалка" и миссис Стюарт в кафе, толстая, зевающая за своими ламинированными прилавками, она читала женский журнал. Не то, чтобы я знал много народу, Джеми - мой единственный настоящий друг, хотя благодаря нему я встретил нескольких людей примерно моего возраста, которых я считаю своими знакомыми. Я не ходил в школу и делал вид, словно не живу все время на острове, это значит, я не вырос вместе с кем-нибудь моего возраста (если не считать Эрика, но даже он давно уехал) и примерно во время, когда я собирался выйти в большой мир и узнать побольше народу, Эрик сошел с ума, и в городе стало немного неприятно. Матери говорили детям вести себя хорошо или придет Эрик Колдхейм и сделает с ними что-то ужасное, используя червей и опарышей. А как я и думал, история неизбежно стала такой, что Эрик подожжет неслухов, а не их собак и как вероятно было неизбежным, многие из них стали думать, это я был Эриком или я выкидываю те же штуки. Или может, их родители предположили о Блисе, Поле и Эсмерельде. Так или иначе, но дети убегали от меня или обзывали меня издалека. Поэтому я держался тихо и свел свои короткие визиты в город к минимуму. До сих пор иногда я ловлю на себе прежний оценивающий взгляд детей, подростков и взрослых и я знаю, что некоторые матери говорят своим детям вести себя хорошо или придет "Придет Франк", но меня это не беспокоит. Я могу это выдержать. Я сел на свой велосипед и вернулся домой, беспечно проносясь через лужи на дороге, и сделав Прыжок - там, где длинный склон дюны и потом короткий подъем на следующую, легко оторваться от земли - на скорости в хороших сорок километров в час, плюхнулся в грязь и почти попал в кусты дрока, и напоследок ушиб задницу. Но я добрался домой без происшествий. Я сказал моему отцу, все в порядке, и я приду к ужину примерно через час, потом пошел в сарай вытереть Щебень. После этого я сделал несколько бомб на замену использованных вчера и еще несколько лишних. Я включил старый электрокамин, не столько, чтобы согреться, сколько чтобы предотвратить впитывание влаги из воздуха высоко гигроскопической смесью. Чего бы мне действительно хотелось, так это не возиться с килограммовыми мешками сахара и банками с пестицидами из города и наполнением труб для электрической проводки, которые Джеми-карлик достает для меня на стройке в Портнейле, где он работает. Имея винный погреб, полный кордита, которого достаточно чтобы взорвать половину острова, это кажется немного глупым, но отец не разрешает и близко подойти к нему. Это его отец, Колин Колдхейм, достал кордит со свалки кораблей, которая раньше была на побережье. Один из его родственников работал там и нашел старый военный корабль, нагруженный взрывчаткой. Колин купил кордит и зажигал им огонь. Без взрывателя кордит очень хорошо зажигает огонь. Колин купил его столько, что кордита было бы достаточно на двести лет, если бы его сын продолжал использовать вещество, так что, вероятно, он собирался его продать. Как мне известно, отец применял его некоторое время, когда зажигал плиту, но уже давно этого не делает. Бог знает, сколько еще там осталось, я видел огромные штабеля и вязанки с клеймом Королевского Флота, но я не знаю как по-другому его достать, если не прорыть туннель от сарая и брать кордит из задней части, чтобы он выглядел нетронутым изнутри погреба. Отец проверяет погреб каждые две недели, нервно спускаясь с фонарем, считая штабеля и нюхая воздух, проверяя термометр и гигрометр. В винном погребе прохладно и хорошо, совсем не влажно, хотя я предполагаю, что он вырыт только чуть выше водного горизонта, отец, кажется, знает, что делает и он уверен: взрывчатка не станет нестабильной, но наверное он стал и остался нервным после Кольца Мин. (Снова виновен, это тоже была моя вина. Мое второе убийство, когда мне кажется некоторые родственники начали подозревать правду). Хотя если он настолько испуган, я не знаю, почему он просто не выбросит его. Но, по-моему, у него есть собственные маленькие предрассудки относительно кордита. Какая-то связь с прошлым, или с злобным демоном, который прячется у нас, символ зла нашей семьи, ждущий дня, когда он нас удивит. В любом случае, у меня нет доступа к кордиту, и я вынужден привозить из города метры черных металлических труб и потеть, и трудиться над ними, сгибая и разрезая, и сверля, и складывая, и снова сгибая, сражаясь с ними, пока скамья и сарай не начинают скрипеть от моих усилий. Полагаю, это мастерство, оно определенно требует некоторых навыков, но иногда мне становится скучно и только мысль о применении маленьких черных торпед заставляет меня продолжать переносить и сгибать. Я все убрал и помыл сарай после изготовления бомб, а потом пошел ужинать. 5 - Они его ищут, - вдруг сказал отец между ложками капусты с кусками сои. Его темные глаза мерцали передо мной как коптящие язычки пламени, потом он опять посмотрел вниз. Я попробовал пиво, которое я открыл. В новом бочонке домашнее пиво было на вкус лучше и сильнее, чем в предыдущем. - Эрика? - Да, Эрика. Они ищут его на пустошах. - На пустошах? - Они думают, он может быть на пустошах. - Да, это может объяснить, почему они его там ищут. - Точно, - кивнул отец. - Почему ты мычишь? Я прочистил горло и продолжал есть свои котлеты, сделав вид, что не расслышал. - Я подумал, - сказал он, потом ложкой положил зелено-коричневую смесь в свое лицо и долго жевал. Я ждал продолжения. Он медленно помахал своей ложкой и указал неопределенно вверх, потом сказал: - Так какая длина телефонного провода? - В спирали или вытянутого? - быстро сказал я, поставив стакан с пивом. Он хмыкнул и больше ничего не сказал, возвратившись к своей тарелке с едой, определенно удовлетворенный, если и не довольный. Я выпил. - Хочешь ли ты заказать чего-нибудь особенного в городе? - наконец спросил он и сполоснул рот "настоящим" апельсиновым соком. Я покачал головой, допил свое пиво. - Нет, все как обычно, - я передернул плечами. - Картофельное пюре в порошке и говяжьи котлеты, и сахар, и минспайсы <Традиционная сдоба с фаршем>, и кукурузные хлопья, и тому подобную ерунду. Он презрительно хмыкнул, хотя говорил он ровным тоном. Я кивнул: - Да, отлично. Ты знаешь, что я люблю. - Ты не питаешься нормально. Я должен был быть с тобой более строгим. Я ничего не сказал, но продолжал медленно есть. Я ощущал, как отец смотрел на меня с другого конца стола, перекатывая сок по кругу в его стакане и уставившись на мою голову, а я согнулся над тарелкой. Он покачал головой и поднялся из-за стола, взяв свою тарелку из раковины, чтобы ее помыть. - Ты собираешься сегодня вечером в город? - спросил он, открывая кран. - Нет, я собираюсь сегодня быть дома. Пойти завтра. - Надеюсь, ты не напьешься вдрызг, как в прошлый раз. Когда-нибудь тебя арестуют, и что мы тогда будем делать? - Он посмотрел на меня. - А? - Я не собираюсь напиваться вдрызг, - заверил его я. - Я просто выпью кружку-другую и буду общаться и все. - Ну, ты слишком шумный, когда ты возвращаешься для кого-то, кто просто общительный и все такое. - Он посмотрел на меня неодобрительно и сел. Я пожал плечами. Естественно, я напьюсь. Какой смысл пить, если не напиваться? Но я буду осторожен, я не хочу вызвать осложнения. - Ну, будь осторожен. Я всегда знаю, сколько ты выпил по твоему пуку. - Он издал звук, как будто имитирующий один из них. У моего отца есть решительная и непосредственная теория о связи между мозгом и кишками. Это одна из его идей, в которых он пытается заинтересовать людей, у него есть рукопись по этому вопросу ("Содержание пука"), которую он тоже периодически посылает в Лондон и которую они, конечно же, посылают обратно. Он утверждает, что по пуку он может сказать не только что люди ели или пили, но и также какие они люди и что они должны есть, нестабильны ли они эмоционально или огорчены, есть ли у них секреты, смеются ли они над тобой исподтишка или пытаются втереться в доверие и даже что они думают в момент, когда испускают газы (большей частью судя по звуку). Все это нонсенс. - Хм-м, - абсолютно не заинтересованно сказал я. - О, я могу, - сказал он, а я закончил есть и откинулся на спинку стула, вытирая рот тыльной стороной ладони, большей частью для того, чтобы его подразнить. Он продолжал кивать головой: - Я знаю, когда ты пил темное или лагер. Еще я унюхал Гиннесс. - Я не пью Гиннесс, - соврал я, тайно удивленный. - Я боюсь заработать пивное горло. Он явно пропустил шутку мимо ушей, потому что он тут же продолжил: - Это просто спускать деньги в унитаз. Не думай, что я буду финансировать твой алкоголизм. - О, это просто глупо, - сказал я и встал. - Ты знаешь, о чем я. Я видел мужиков получше тебя, которые думали, что они знают свою норму, они, в конце концов, оказались в канаве с бутылкой плодово-ягодного. Если последний выпад должен был ударить ниже пояса, он прошел мимо цели, фраза "мужики получше тебя" сделала свое уже давно. - Ну, это моя жизнь, не правда ли? - сказал я и, поставив мою тарелку в умывальник, ушел с кухни. Отец ничего не сказал. 6 В этот вечер я смотрел телевизор и занимался бумагами, поправляя карты, чтобы на них появился недавно названный Холм Черного Разрушителя, составил краткое описание того, что я сделал с кроликами и учел бомбы, которые я использовал и которые я недавно сделал. Я решил держать Поляроид в Военном Мешке, для такой карательной операции с небольшой степенью риска, как против кроликов он может более чем оправдать дополнительный вес и время, потраченное на его использование. Конечно, в случае серьезного приключения придется обойтись только Военным Мешком, и камера будет только помехой, но я пару лет не встречал реальной угрозы, с тех пор как большие мальчики запугивали меня в городе и нападали из засады по дороге домой. Я думал, что ситуация станет очень тяжелый, но они никогда не довели ее до той степени, до которой как я думал, могли. Я пригрозил им своим ножом, после того как они остановили меня на моем велосипеде, стали толкать и требовать денег. В тот раз они отступили, но через несколько дней они пробовали вторгнуться на остров. Я отбился от них кусками железа и камнями, они ответили выстрелами из духовых ружей, и ненадолго стало очень интересно, но потом пришла миссис Клэмп с письмами за неделю, пригрозила вызвать полицию и после того, как они ее обозвали, они ушли. Тогда я начал создавать систему тайных складов, запасая железяки, камни, болты и свинцовые грузила для сетей, закапывая их в пластиковых пакетах и коробках в стратегических точках острова. Еще я установил ловушки и проволоку, прикрепленную к стеклянным бутылкам в траве на дюнах над заливом, если кто-то попытается просочиться, они либо попадутся в ловушки, либо натянут проволоку, выдернув бутылку из дырки в песке и ударив ее о камень. Я ждал несколько следующих ночей, моя голова высовывалась из заднего окна чердака, слух напряжен, чтобы услышать звон бьющегося стекла или приглушенную ругань или более привычный сигнал - крики потревоженных и улетающих птиц, но больше ничего не случилось. Я просто некоторое время избегал городских мальчишек, приходя в Портнейл только с моим отцом или во время, когда я знал, что они в школе. Система складов существует до сих пор, я даже добавил пару бензиновых бомб к одному или двум секретным местам, там, где проходит вероятный маршрут нападающих, бутылки разобьются, но поволоку я снял и положил в сарай. Мой План Защиты, который содержит вещи вроде карт острова с обозначенными на них складами, вероятные пути атак, краткое изложение тактики, список оружия, которое у меня есть или я могу сделать, включая в последнюю категорию довольно много неприятных штук вроде натянутой проволоки или ловушек, установленных на расстоянии упавшего тела от скрытой разбитой бутылки, высовывающейся из травы; мины с электрическими детонаторами, сделанные из обычных бомб и гвоздиков; все зарытое в песок и несколько интересных, хотя и не правдоподобных секретных орудий вроде летающих тарелок с бритвами по краям. Я сейчас не хочу никого убивать, все перечисленное скорее для защиты, чем нападения, так я чувствую себя в большей безопасности. Скоро у меня будет достаточно денег для покупки по-настоящему мощного арбалета, и я очень жду этого момента, он компенсирует тот факт, что я не смог убедить моего отца купить ружье или мелкокалиберку, которые я смог бы иногда использовать. У меня есть катапульты и духовое ружье, и они могут быть смертельными при определенных условиях, но они не настолько дальнобойные, как мне хотелось бы. У бомб такой же недостаток. Они должны бы