Эсфирь Коблер. Истоки европеизма --------------------------------------------------------------- © Copyright Эсфирь Коблер, 1999 Email: hudiev@truesystem.ru Date: 18 Jul 2000 Москва, 1999 --------------------------------------------------------------- ЭССЕ Автор благодарит всех, кто помогал в издании этой книги. АГАМЕМНОН Европа цезарей, церквей, республик, костров инквизиции, печей Освенцима, войн и революций, Европа духовных подвигов христианства, Возрождения, исследований духа, великой музыки, вселенской философии своим рождением обязана подвигу, жизни и смерти одного человека, чью память она недостаточно чтит: Агамемнону. Гибель Трои, зарождение Европы, построение Рима - были зачаты, как и Ахилл, в день свадьбы Пелея и Фетиды. Богиня раздора, Ирида, бросила на стол яблоко с одним лишь словом: "Прекраснейшей". В этом слове и всем, что с ним связано, заложены основные принципы европеизма: аналитичность, эстетизм, фатальность и жестко обуслов-ленное развитие событий, которое изобличает наличие Высшей Силы, давшей начало Европе в Греции и Риме. Парис, вынужденный рассудить трех богинь, отдал яблоко прекраснейшей - Афродите. Он думал и действовал как пастух, как истинный плебей, мечтая не о царстве, а о телесной, физической любви. Так же поступал он и в дальнейшем, став внезапно сыном царя Приама. Он украл прекрасную Елену, не рассуждая о попрании гостеприимства, черной неблагодарности и не думая о последствиях. Он был лишь необ-ходимым звеном, орудием в руках Фатума, который правит историей. Главными действующими лицами в начале европейской истории стали Агамемнон и Ахилл. Зарождение Ахилла совпало с зарождением раздора, гибель Ахилла совпала с концом раздора. Ахилл - движущая сила "Илиады", он ограничен историей Греции, самых прекрасных и траги-ческих ее минут, жизнь Ахилла мы знаем от зачатия до героической смерти. В этой жизни много горя и потерь и самое страшное - Ахилл знает свою судьбу. Его жизнь - исполнение Рока. Но Агамемнон, с его мятущимся, властным, сладострастным характером, с его прозорливым умом, с его блистательным мужеством не только на поле брани, но и перед лицом неумолимого рока, принадле-жит истории Европы. Его судьба на тысячелетия больше его жизни. Он определил историческоесуществование Европы. История жизни самого Агамемнона очерчена одним человеком - Эгисфом. Эгисф захватил Микены и убил отца Агамемнона и Менелая - Атрея. Дети были обречены на вечное странствие, но Спартанский царь Тиндарей вернул им престол, взяв Микены и изгнав Эгисфа. И ненависть Эгисфа к Агамемнону воз-растала по мере славы и подвигов героя. Он дождался Часа. Эгисф пришел к Клитемнестре, когда она поклялась убить мужа. Клитемнестра была первой добычей Агамемнона. Юный царь возвратился в Микены и пошел войной на союзника Эгисфа - царя Писы Тантала, убил его и младенца-сына, а его жену, Клитемнестру, взял себе в жены. Она роди-ла Агамемнону трех детей - Ифигению и близнецов Электру и Ореста. Дети примирили ее с Агамемноном, но смерть Ифигении вновь посеяла ненависть. Клитемнестра и Эгисф соединились в ненависти к Агамем-нону. В этом сила их любви. Десять лет Троянской войны они живут вместе и вместе идут на преступление. Кажется, сами боги покрови-тельствуют им. Смерть Агамемнона неизбежна как судьба. Ничтожество убивает героя - это сила Рока. Жизнь Агамемнона мы видим только в одном цельном моменте, но весь этот момент подчинен главной мысли - разрушению Трои. С трагической неуклонностью Агамемнон осуществляет свою идею. Он выпол-нял волю Провидения, он должен был положить начало истории Европы. Он не боялся ничего, шел навстречу Судьбе и сумел выполнить задачу, которую перед ним поставил Бог. Агамемнон, а не Менелай, возглавляет поход против Трои, на не-го падает основная ответственность, ответственность не только на поле битвы, но и моральная. Боги Греции не помогают ему, они его не любят. Он - деятель Высшего Разума, Фатума, который движет историей, определяя ее на тысячелетия вперед. Агамемнон избран, и он единственный, кто мог выполнить эту миссию. В поле Судьбы греческие боги не входят, они против Агамемнона. Агамемнон всегда во вражде с ними. Выигрывает войну Судьба, а не Агамемнон, но он выражает волю Судьбы и должен погибнуть. Боги Греции мстят ему как делателю Судьбы. Он желал черноокую Хрисеиду, которую готов был предпочесть Клитемнестре, но Феб и Ахилл отнимают ее, тем самым определив судьбу са-мого Ахилла, Агамемнона, Трои. Агамемнона обвиняют в сластолюбии, а между тем он, верховный вождь, царь ахеян, имел право на военную добычу больше, чем любой герой. Он жаждал после битвы ввести в свой дом другую жену. Он знал, что Клитемнестра ненавидит его, и он с ра-достью бросил ее и новорожденных близнецов, уйдя на войну. Гибель Трои и объединение греков были его заветной мечтой. Могучая, бога-тая, азиатская Троя могла очень быстро сокрушить маленькие гречес-кие города, за которыми еще не стояла Европа; Азия погло-тила бы Грецию. Но какое дело Клитемнестре до истории! По мнению Клитемнестры, Агамемнон слишком рьяно взялся за дела своего брата Менелая и ее сестры, прекрасной Елены, которую она с детства нена-видела, потому что та всегда затмевала ее. Судьба навсегда разводит ее и Агамемнона. У него не должно быть семьи, любви, привязанности. Он одинок. Поход начинается в Авлиде. Долго в паруса греков дул противный ветер, они не могли отплыть. Начались болезни и мор. Солдаты роп-тали. Тогда прорицатель Калхас объявил, что попутного ветра не бу-дет до тех пор, пока не принесут в жертву богине Артемиде юную дочь Агамемнона - Ифигению. Как ни жаждал Агамемнон войны, но и он был потрясен. Почему именно он должен заплатить жизнью дочери за то, чтобы Троя была разрушена? Менелай уговаривает Агамемнона пожертвовать дочерью, подчиниться воле богини Артемиды. Для греков - это война за восстановление чести Менелая, но Агамемнон не мстит. Его цель иная: Греция, а не Троя должна стать в центре цивилизации; Европа, а не Азия. Троя могущественна , прекрасна, богата; но мелкие греческие полисы, не очень богатые и не очень цивилизованные, сплотились волей Агамем-нона и одержали победу над Троей. За эту победу всем расплачивается Агамемнон. Агамемнон вызывает Клитемнестру вместе с Ифигенией якобы для свадьбы с Ахиллом перед началом великого похода. Но не смог выдер-жать - послал другого гонца, чтобы сообщить Клитемнестре истинную причину, но Менелай - Менелай! - перехватывает гонца и упрекает Агамемнона в том, что он предает общее дело! Менелай не платит, не жертвует, выходит победителем, и, получив прекрасную Елену, забы-вается Историей. Агамемнон - в своих переживаниях и страстях, жертвах и ненависти - драматичная, сложная фигура, это психология человека XX века. Он как бы создал тип на века, он не только создатель Евро-пейской истории, но и предтеча будущей драматической психологии ев-ропейца. Клитемнестра приезжает и узнает, что ей предстоит. Ее муж, ко-торого она давно ненавидит, призвал на смерть собственную дочь. Ей, преданной всеми, не у кого просить защиты. Только Ахилл, чью юность и благородство она заметила, может помочь ей и она, гордая Клитемнестра, на коленях умоляет его спасти дочь, ту, которую назвали его невестой и которая в других обстоятельствах была бы ею. Ахилл. Его юность. Его возможность и еще неудовлетворенность чувств. Он не политик, не провидец. Он трагический человек. Он стал бы поэтом, если бы не был воином. Слезы матери, ее отчаяние, молчаливое смирение Ифигении трогают его, и он хочет защитить их, видя несправедливость того, что должно произойти. Он не понимает Агамемнона, чье сердце разрывается при мысли о дочери. Не понимает, что Агамемнону нечего сказать войскам, которые ждут от него жертвы, и что он не может восстать против Предназначения. Он, Ахилл, защитит Ифигению, даже если придется сражаться про-тив всего войска. Но сама Ифигения решила принести себя в жертву. Что прочла она в глазах отца? Или она знала о его мечтах - ведь она любимая старшая дочь. Или, может быть, она, как дочь своего отца, чувствует Предназначение и идет на смерть, понимая, что спасает дело Греции. Ифигения смело шагает под жертвенный нож, идет сквозь строй смолк-нувшего войска. Плачет Агамемнон; до безумия потрясена Клитемнестра; нож как будто входит в сердце Ахилла; потрясены воины. Все ждут чуда, и, хотя чуда не происходит, это ожидание в веках переходит в уверенность, что чудо было. В поэзии Ифигения продолжает жить после смерти. Подул попутный ветер. Теперь Агамемнон - признанный вождь. Он ведет свои войска. Но отныне он навсегда одинок. Смерть Ифигении принесла ему полную власть над войском, но как человек он стал для всех чужим. Девять лет шла осада Трои. Агамемнон был неутомимым вождем. Он с неизменным постоянством отстаивает интересы Менелая, сильной рукой руководит войском. Но чтобы девять лет удерживать воинов, нужно иметь цель более высокую, чем прекрасная Елена. Девять лет борьбы с Троей не увенчались успехом. Но греки, стоявшие под Троей, чувствовали, что если уйдут, то погубят Грецию и изменят лик буду-щей Европы. Греки остались. Их держал мощною рукой Агамемнон и вдох-новлял возмужавший за эти годы Ахилл. Ахилл состоялся как личность на войне. Он не имел дома в детстве и не успел обрести семью. Вся поэзия ранней юности прошла у него под знаком войны, но он сумел сохранить поэтическое видение жизни и благородство души. Он умеллюбить, он был преданным другом и непобедимым воином. В нем много нежности. Смерть Ифигении - его первая ступень к возмужанию. Если раньше он, юный воин, беспрекословно подчинялся вождю ахеян, то теперь, предводитель своего войска и великий герой, хотя и подчиня-ется воинской дисциплине, но не любит Агамемнона, считая его без-душным и жестоким. Ахиллу, как и Агамемнону, предназначена истори-ческая миссия, но он ее не знает, он, юный герой, хочет жить, лю-бить и быть любимым. Нравы древних людей достаточно грубы. Ахилл, захватив Фивы, убивает семерых братьев Андромахи, жены Гектора, но он не оставляет непогребенным тело ее отца, Эстиона, не совершает надругательства над трупом побежденного. Так же благороден он и с Приамом, выдавая ему труп ненавистного Гектора. Можно ли требовать большей добро-ты от человека, знавшего только войну? Боги дали ему жизнь только на краткий миг сражения. Душа же его добра и сострадательна. Чело-век, еще одетый в шкуру льва и прикрывающийся бронзовым щитом, зачастую говорит столь человеческие слова, будто он прошел долгий путь цивилизации. Он закален в войне: он заслуженно один из вели-чайших героев, предводитель воинов, и он не любит Агамемнона и не боится его. Единственная его слабость - он не знает Высшую Волю и поэтому бессилен перед Агамемноном и должен погибнуть. Но Ахилл знает свою слабость и выбор Судьбы. В этом его трагизм и благородство, поэтому великий Ахилл, обладающий даром Силы, так трогательно чело-вечен. Начало трагедии зародилось в захваченных Ахиллом Фивах. Стянулся один из узлов, который привел к гибели Трои и началу Ев-ропы. Там попали в плен две прекрасные женщины: Хрисеида, дочь жреца Хриса, которую отдали Агамемнону, и Брисеида, отданная герою Ахиллу. "Илиада" начинается с трагедии Хрисеиды. Г┼Г°Г?Г Хрис умоляет вернуть дочь в отчий дом, но Агамемнон непреклонен. Эта женщина - его добыча.Он владеет ею по праву силь-ного и по праву вождя. Такое право для него естественно. Он не со-бирается отдавать то, что ему принадлежит. Тогда опечаленный Хрис просит заступничества у Апполона и бог, внемля его горю, насылает мор на войско греков. И, странно, платить самым дорогим для себя снова должен Агамемнон. Это рок. За осуществление идеи он должен заплатить всем, что есть у него. Ведь недаром он говорит в Совете, что Хрисеида ничуть не хуже Клитемнестры, и не рабыней, а женой хотел он ввести ее в свой дом. Он знает Клитемнестру, знает, что ее ненависть после смерти Ифигении такова, что жить им вместе на одной земле невозможно. Речь только о том, кто опередит события и кто пер-вым нанесет удар. Хрисеида ему мила "и красотою, и девственностью, кротким нравом, умом". "Но соглашаюсь, ее возвращаю, коль требует польза", - с горечью говорит Агамемнон. Он видит и чувствует, что непомерные жертвы, принесенные ради общей пользы, не только не воз-буждают сочувствия, но, наоборот, вызывают ненависть к нему. И он переполнен гневом. Особенно после смерти Ифигении его ненавидит Ахилл, и он, может быть, единственный, не боится гнева Агамемнона. Ахилл чувствует себя истинным героем битвы, а роль вождя Агамемнона покрыта для него мраком Истории. И именно на Ахилла направляет разгневанный Агамемнон ответный удар: "Но к тебе я приду, и из кущи твоей Брисеиду сам увлекуя..." - восклицает он в гневе. Брисеида дорога Ахиллу. У него нет никого. Эта женщина стала для него всем. Тут, на поле брани, которое и есть его жизнь, она дала ему любовь и сотворила дом. И он, человек, горькой судьбы,лишается своего последнего утешения. Ахилл вынужден уступить, но в гневе клянется, что не вступит в бит-ву, даже если троянцы оттеснят ахеян к кораблям. Оба лишились возможности счастья и тем самым оба обрекли себя на гибель,но должны жить до тех пор, пока не исполнят свое Предназначение. Поскольку Агамемнон - вождь и деятель, то именно он движет войсками, побуждая их к войне. Когда он обходит свою рать, то для всех областей, для каждого вождя, героя и воина находит он пламен-ное слово, зажигая на битву. Так происходит потому, что гибель Трои - истинно его дело. Он уверен, что только гибель Трои станет триумфом будущей Греции и сделает ее спокойной и свободной. За де-вять лет войны ему удалось объединить войска самых разных греческих областей, создать единую армию и единый народ. Но это - на войне. Кто знает, останься Агамемнон жив, может быть, он задолго до Александра Македонского создал бы единую Грецию, и этот прекрасный мир не погиб бы от взаимной вражды. Агамемнон умеет повелевать, он и внешне необычен. Обращаясь к прекрасной Елене, Приам спрашивает, глядя на Агамемнона: "Кто сей, пред ратью ахейскою, муж и великий и мощный? Выше его головой меж ахеями есть и другие, но столь прекрасного очи мои не видали, ни столь почтенного: мужу-царю он подобен!" И Елена отвечает, что это ее деверь, Агамемнон. Елена и Агамемнон неразрывны в истории. Ее положение трагично, и она сама это осознает, но в ходе истории она ничего изменить не может. Она держится с глубоким трагическим достоинством и даже жители Трои, гибнущие из-за нее, не могут ее осуждать. Она - лишь повод, толчок для начала истории, что смутно чувствуется всеми и ею самой. Она, подчиняясь внутреннему чувству, духовно играет свою роль. Таким образом, в начале европейской исто-рии лежит красота и дух. Начало эстетическое и духовное. И прекрас-ная Елена их олицетворение. Если Агамемнон - деятель истории, то Елена - ее символ. Агамемнон свое предназначение исполнил под Троей. А потом на его пути встала Клитемнестра. Она не обладала красотой, благород-ством и тем чувством судьбы, которым владела ее сестра, Елена, но против Клитемнестры Агамемнон бессилен. Он слишком виновен перед ней. Агамемнон знал предопределение, но исполнить его он мог вместе с Ахиллом и, убедившись в этом, склонился перед Ахиллом. Без Ахилла греки отступают и могут проиграть. Ахилл же, если будет воевать, то погибнет, не будет воевать - станет свидетелем гибели греков. Агамем-нон выступает на Совете. Он не противоречит Нестору, когда тот обли-чает его вспыльчивость и несправедливость. Он почти тих, он смирился. "Старец, не ложно мои прегрешения ты обличаешь. Так, погрешил, не могу отказаться я! Стоит народа Смертный единый, которого Зевс от сердца возлюбит. Так он сего, возлюбив, превознес, а данаев унизил. Но как уже погрешил, обуявшего сердца послушав, Сам я загладить хочу и несметные выдать награды". Агамемнон готов отдать все, что он захватил в этой войне, готов пожертвовать половиной своего царства, отдать Ахиллу свою дочь, вер-нуть ему Брисеиду: все-все отдаст он, только бы Ахилл вернулся к войскам. Все понимают размер новой жертвы Агамемнона: он отдает са-мого себя. Предназначение безжалостно. Агамемнон уже осознал это. Он знает, что нет и не будет ему радости на земле. Он лишь орудие, выполняющее миссию Провидения. Судьба ему отказала и в любви, и в семейном счастье, и в наслаждении победой после долгих лет войны. Агамемнон не знает, что он - лишь толчок к созданию Европы, а зна-чит, исторически незабвенен. Он только чувствует, что время и задача взяли его за горло и требуют все новых и новых жертв. И он смирился. Но не смирился Ахилл. у него, кроме силы и права силы, есть момент этический: его, Ахилла, душа имеет и чувство сострадания, и любви, и даже поэтическое чувство. Агамемнон всегда выступает с позиции силы. исследование этой проблемы великолепно проведено Симоной Вайль. Агрессивность естественна в человеке, агрессивность против самого себя, человека, смягчается только духовностью. Комплекс силы не исчезает в цивилизации. Но в Агамемноне и Ахилле, несмотря на естественную агрессивность первоначального человека, много человеческой доброты. Они люди страдающие, а не только люди силы, они не белокурые бестии на белом коне, потому что они знают Высшую над ними силу - силу Судьбы и богов и это, при всем приори-тете личной силы в дохристианское время, - заставляет их смириться и очеловечиться. Очень человечен отказ оскорбленного Ахилла от примирения с Агамемноном, его желание отъехать на родину. Это не гнев, а печаль, печаль человеческая. Но поражены и оскорблены посланцы Агамемнона. Молча встречают это известие греческие вожди. Агамемнон принимает ответ Ахилла. Но ничто не может сдержать его. Он вступает в бой. Бой идет свирепый, и Агамемнон не щадит себя. Он идет в бой, зная, что ничто, кроме храбрости, не спасет его. Боги на стороне Ахилла, Зевс на стороне Гектора. Агамемнон идет в бой вопреки воле богов, ведомый знанием Судьбы. Он надеется победить. Когда его войска отступают к кораблям, он испытывает настоящее от-чаяние. И его чувства понятны. Читая "Илиаду" на протяжении тысяче-летий, человечество черпает из ее богатства столько мыслей и чувств, что поистине "Илиада" - одна из составляющих нашего духовного кос-моса. Сколько глубоко духовных вещей остаются достоянием специалис-тов, а Агамемнон и Ахилл бессмертны. Не чувствуем ли мы с ними пря-мое родство? В наших генах,возможно, заложены те временные ощущения, которые напрямую связывают нас с прошлым и будущим. Время характеризуется тем, что оно есть особый вид движения, но движения абстрактного, ощущаемого только тогда, когда происходит какой-то ряд событий. Время в разных пространствах и разных катего-риях скорости движется по-разному именно потому, что оно абстрактно, а предметы, события конкретны. Время, существуя в поле абстракции, может сжиматься, раздви-гаться, стабилизироваться, распадаться. Событийный ряд его упорядо-чивает, но не создает. Поэтому в определенной событийно-временной точке можно реально почувствовать "другие времена". Энергетическое поле вещи - события существует всегда и является конкретным наполни-телем времени. В минуты отказа от христианства Европа вновь откатывается к первоисточнику своей ментальности - к Троянской войне. Ощущение правоты силы и первооснов культуры, не обогащенные христианским сознанием, но лишенные первобытных интуитивных чувств добра и судьбы, приводили Европу к катастрофе имморализма. Отсрочка, данная Трое перед ее падением, могла поставить на чашу весов будущее появление Европы. Но этого не допустит Бог, этому не позволит осуществиться Агамемнон, не сможет противиться судьбе Ахилл. После сокрушительного поражения Нестор иронизирует над воп-росом Ахилла, пославшего Патрокла узнать о судьбе греков: "Что же герой Ахиллес беспокоится так о данаях, Медью враждебной в бою пораженных? Не знает ли все он Горе, постигшее воинство наше!" Не выдерживает Патрокл такого упрека и в доспехах своего друга Ахиллеса, на его колеснице, вступает в бой. Бешено теснит он троянцев. Но судьба - это судьба. Патрокл должен погибнуть от руки Гектора и погибает, пораженный Гектором и Апполоном. Свершилось. Гибель Патрокла - начало погибели Трои. Закончились изнуряющие 9 лет борьбы, теперь время спрессовано до предела и раскручивается как сжатая пружина. Узнав о гибели друга, Ахилл погружается в отчаяние, раскаивается в своей гордыне, и ничто не радует его: "О, да погибнет вражда от богов и от смертных, и с нею Гнев ненавистный, который и мудрых в неистовство вводит. Он в зарождении сладостней тихо струящегось меда, Скоро в груди человека, как пламенный дым, возрастет! Гневом таким преисполнил меня властелин Агамемнон. От этого гнева погиб Патрокл: . . . Зевс-громовержец все мнеисполнил.
. . .
Но какая в том радость, когда потерял я Патрокла . . ." Теперь единственное его желание - отомстить, хотя он знает предсказание - после смерти Гектора должен погибнуть он сам, Ахилл, но это не останавливает его. Перед решающей битвой Ахилл примиряется с Агамемноном,верхов-ный вождь торжественно обещает отдать и все, что обещал Ахиллу ранее, и прекрасную Брисеиду, из-за которой разгорелась вражда. Но что с того Ахиллу, когда погиб его лучший друг! "0! Почто Артемида сей девы стрелой не пронзила В день, как ее между пленниц избрал я, Лирнесс разоривши: Сколько ахейских героев земли не глодало б зубами, Пав под руками враждебных, когда я упорствовал в гневе!" Только теперь, когда боль утраты коснулась его, Ахилл понял всю бессмысленность и несправедливость своей обиды и вражды. Трагедия его и Агамемнона в том, что их судьбы переплетены, подчи-нены более других воле Рока. Исполнив свое предназначение, они оба должны погибнуть. Агамемнон знает, во имя чего он разрушает Трою. Ахилл должен разрушить ее. Елена - повод для гибели Трои. Брисеида - повод вражды между Ахиллом и Агамемноном. Но эта вражда - знамение судьбы, которая напоминает, что победа - не радость. Победа - это тоже кровь и гибель. Победа убивает победителей. Она, победа, есть лишь знак того, что исполнилась Высшая воля, судьба, но платят за это обе стороны. Гомер показал в первую очередь не трагедию побежденных, а трагическую судьбу победителей. Исполнив волю рока, истории, Высших сил, победитель погибает, деградирует, пускается в неизвестное плавание. Словом, либо он конченный человек, либо должен переродиться и родиться заново. Это роковые моменты истории, когда на земле сгущается судьба и правит Бог; оттого под Троей сражались не только люди, но происхо-дит и битва богов. Ведь Судьба - это течение времени в том или ином направлении, и какой вектор будет избран, так и пойдет история. И боги хотят испытать Судьбу, но она неумолима. Агамемнон, зная Судьбу, неукоснительно исполняет ее веление, все более и более отре-каясь от себя. Боги Гомера слишком самолюбивы, чтобы быть смиренными. Человек, несущий бремя Судьбы, морально выше их. Боги Греции бессмертны, и оттого им присущ имморализм. Человек смертен, но одухотворен знанием Судьбы, поисками истины и страданием. Этим он близок к Богу, которого несет в своей душе, еще не зная Его. Потому всякая попытка обоснования сверхчеловека отдаляет нас от Бога. Сражение Ахилла с Гектором, смерть Гектора, потрясающий душу раз-говор Ахилла и Приама - не врагов, а двух несчастных людей, поте-рявших самое дорогое, что у них было, - все это преддверие гибели Трои. В самый момент гибели Трои мы не знаем, что делает Агамемнон. Он командует взятием Трои и дворца Приама, но убийство и грабеж богатейшего города Азии - не его дело. Все дары от получит от воинов, лучшие рабыни достанутся ему: он - верховный вождь. Наверное, он смотрел на пылающий город, не испытвая ни радос-ти, ни злобы. Исполнилось то, к чему он шел всю жизнь, за что сра-жался 10 лет. Погиб город, который угрожал всей Греции. Вместе с потомками уцелевшего Энея Греция создаст Европу. Агамемнон исполнил веление Судьбы и был опустошен, ведь дальше - забвение. Судьба бла-годарит по-своему. Ее благодарность не в том, что она меняется, а в том, что приоткрывает свой лик. Герой Аякс был так разгорячен бит-вой, что ворвался в храм Афины-Паллады и грубо схватил вещую Кассандру, когда она искала защиты у статуи Афины. Аякс разбил ста-тую. Кассандра подчинилась грубой силе, но предсказала Аяксу его смерть. Испуганный Аякс не знал, что делать ему с вещей Кассандрой. Он, как и все, не поверил предсказанию, но испугался. И тогда, как дань вождю, он отдал Кассандру Агамемнону. Рабыня Кассандра и вели-кий вождь, победитель Трои, встретились как равные. Ночью, когда затих стан греков и прекратился пожар Трои, Агамемнон позвал к себе Кассандру. Молча смотрели друг на друга два человека с высохшими глазами, два человека, знающие Правду. Ей - не верит никто, он - сам никогда не скажет, что знает о силе Рока. Кассандра впервые увидела перед собой человека, не боящегося Судьбы, и она рассказала ему все: что будет с Троей, что будет с Грецией и как он, Агамемнон, встре-тит свою смерть. Этот сильный, честолюбивый, страстный человек при-мет все как должное. О, да! Он единственный из греков, кто задер-жится в Троаде, чтобы принести жертвы и умилостивить свою судьбу, которой теперь правит Афина, но разве боги прощают тех, кто правил ими, вступив в сговор с Судьбой? Никогда! Агамемнон это знает. Знает и Кассандра. Поэтому на корабле, плывущем в Грецию, в Микены, их видели всегда вместе. Впрочем, они мало времени проводили на палубе. Они уходили в глубь корабля, чтобы быть вдвоем. Их тела были сухи, как и их глаза. Им не о чем было говорить, потому что они знали все. Эти последние предсмертные поцелуи сжигали оставшуюся им жизнь. Прибытие Агамемнона в Микены было пышным. Воины украшены вен-ками; за ними шли бесчисленные рабы и везли огромные богатства во дворец, где царя ждала Клитемнестра. Сам Агамемнон ехал на колесни-це, покрытой цветами, благоухающими цветами родной Греции. Этот запах был последним земным ощущением, глаза его уже глядели в царство Аида. Рядом с ним сидела измученная Кассандра, они держались за руки как дети, готовые войти в горящий дом. Увидев их, Клитемнестра переполнилась злобой. Может быть угрызения совести или опасение мести удерживали бы ее. Но, увидев Агамемнона с рабыней Кассандрой, сидящих рядом в колеснице: рука в руке, такие похожие, такие отреченные от мира, такие всеведущие, - она поняла, что должна их убить вместе. Два чело-века, переполненные Судьбой. Перед ними отступает все: война, дети, семейный очаг, власть. Эти двое, знающие веление Судьбы, есть тайна. Ни боги, ни люди не могут жить рядом с ними. Они должны по-гибнуть. Агамемнон опережает время. Взгляд вперед, на пять тысяч лет - это равно бессмертию. Такой временной разрыв не прощают боги. Они подчиняются Судьбе, но мстят Агамемнону, ее делателю, посылая бесславную смерть. По пурпурной ткани поднялся к себе во дворец Агамемнон, неотступно за ним шла Кассандра. Вдруг из дворца раздался ужасный крик Агамемнона и женский стон. С окровавленными руками вышла к народу Клитемнестра, с окровавленной секирой в руках. Тремя ударами секи-ры разбила она голову великого героя и потом зарубила Кассандру. Клитемнестра,ставорудиембогов,свершилато, что не моглисделать 10 лет войны с Троей. Так погиб Агамемнон, повелитель и исполнитель Судьбы, и нашла свою смерть Кассандра, предсказаниям которой никто не верил. 2. РАЗГОВОРЫ С БОГОМ Он (Бог) непостигается умом, а познается жизнью. Лев Толстой Жизнь человеческая принадлежит Богу, но свою судьбу человек создает сам. Смерть человека принадлежит Богу, и никто не имеет права выбирать ее вопреки воле Божьей. На заре цивилизации мысль и чувство, страдание и неизвестность заставили человека мучительно вглядеться и в собственную жизнь, и в собственную смерть. Величественные ритуалы, пирамиды, поклонение - все во имя смерти, ибо там, в небытии - незнание, тайна высшего закона бытия. Изначально лишь одно знание: плоть и душа едины только здесь, на земле, но никто на земле не узнает, в чем радость или страдание души там, за доступным нам рубежом. Изгнанные из Рая, мы узнали как страдают душа и плоть, пребывая на земле. Вкусив от Древа познания, мы познали и смерть, и страдание. За тысячи лет су-ществования поколений и поколений нет человека на земле, который не воскликнул бы вместе с библейским Иовом: "На что дан страдальцу свет, и жизнь, огорченным душою...". Осознание смертности уравнива-ет всех. Знание, являющееся тривиальным, создает всю мировую куль-туру, становится ключом к расшифровке всех культурологических задач. "Книга Иова" актуальна именно сейчас в решении вопросов бытия и небытия, проблем взаимоотношения Бога и человека. НедаромГете, первый человек нового времени, обра-тился именно к "Книге Иова". В "Книге Иова" человек говорит с Богом без посредников. Это крик души человека вообще, потому что в раннем иудаизме еще не разработана до конца проблема бессмертия души, проблема, которой потом будет уделяться основное внимание в позднемиудаизме и христианстве. Слова Иова особенно трагичны оттого, что у него нет ощущения вечности,и в то же время так человечны:ведь он перед Богом свидетельствует о страданиях людей. Каждый из нас - страдалец Иов. Рожденные на страдание, мы умираем, страдая. Путь, указанный Иовом, путь познания Бога, - единственная дорога к радости. "Человек рождается на страдание, как искры, чтобы устремиться вверх". За что? Почему? Вопрос, заданный Иовом, есть вопрос всего человечества: почему на земле мы так стра-даем, почему равно страдает праведный и неправедный, почему непра-ведный имеет право на дела злые, а праведный несет бремя забот и невзгод, и даже мысль греховная не должна касаться его? На протяжении веков ответа нет, но есть смерть. Бог подводит нас к этой черте, не раскрывая - что за ней. Иов же дал нам главный ответ: в вопрошании Бога - есть познавание Бога. Познает Бога Истинного не тот, кто его восхваляет. а тот, кто страдает, ибо страдание формирует душу, а душа есть вместилище Бога. Душа больше знает о Боге, чем ум, пытающийся Его узнать. Понять Бога, или что есть Бог, невозможно, но можно почувствовать присутствие Его в душе своей. Чувствование Бога есть величайшая радость и величайшее страдание. Путь Иова - путь человека от "иметь" к "быть". "Гордый чело-век", Иов, имеющий все, что только может пожелать человек, - не только в "быте", но и в духе, - таким предстает перед нами Иов в начале книги. Богатство его приумножается, детьми Бог благословил дом Иова; стада его плодятся, земля плодоносит. Все дается Иову в знак праведности его, ибо чист он душой, и чтит Бога всем сердцем, и исполняет заповеди нелицемерно. Только праведные правы; они обращаются к Богу с постоянным вопрошанием: что есть человек - частица Духа или вместилище зла? Ничто не нужно Богу,только душа человеческая, отрешившаяся от всего земного, Ему интересна. Праведный, во дни благоденствия славящий Бога, будет ли славить Его во дни страдания, останется ли на пути любви или пойдет по пути зла? - вот что интересует Бога. Отбирая все земное, радующее бытие человека, даже плоть его, ставя на грань небытия, Бог вопрошает - что есть человек? И ответ, данный Иовом, есть спасение человечества. Иов, погружаясь в бездну несчастий и страданий, не мечтает о прош-лом, не вспоминает о будущем, а начинает разговоры с Богом. Ему есть что сказать Богу, ибо он говорит о человеке. Его слова - крик растерзанного сердца, но они полнылюбви и печали. Речи же друзей его, славящих Бога, лишь гимны, не прошедшие через душу. Даже искренняя вера - не вера, если она не выстрадана. В конце книги Иова есть такие строки: И было после того, как Господь сказал Элифазу: горит гнев Мой на тебя И на двух друзей твоих за то, что Вы говорили о Мне не так верно Как раб Мой Иов. Как же так? Друзья Иова славили Бога и дела Его, а Иов вопрошал Бога в сомнении и печали? Суть, наверное, в том, что Бог есть Любовь и Справедливость, и читает сердце наше, а не слушает лице-мерные слова наши. Посмотрим, как человек открывает Бога и как открывает Богу свое сердце. С чем пришли друзья к Иову? С сочувствием. А душа их состра-дает? Если бы они открыли душу свою бедам его, то Бог не уп-рекал бы их;они говорят о Боге, о праведности, но страдания Иова ви-дят, а не чувствуют, и именно за это гневается на них Бог. В такую минуту они не забывают о своей праведности перед Богом, не забывают себя и, хотя их слова умственно верны, они не спасают душу от лицемерия, пусть и неосознанного. Вот слова Элифаза: Если попытаться сказать тебе, не тяжело ли тебе будет? Но кто может удержаться от слов? Вот ты наставлял многих, И слабым рукам придавал силы. Оступившегося поднимали твои слова, И подгибающиеся колени ты укреплял. А теперь пришло на тебя - и ты изнемог, Коснулось тебя и ты пришел в ужас. В этих словах - попытка придать мужество отчаявшемуся и отвра-тить от возможности богохульства; славя Бога и дела Его, они пыта-ются укрепить Иова. Но не слова нужны человеку в наивысший момент страданий, а плач души вместе с его душою, не осмысление, а любовь. Тема дружественности и дружбы встает как проблема драмы человечес-кой. Удивителен психологизм книги: не слова, а интонация выдает истинные чувства друзей. Они говорят от ума, но ум наш лукавит. В разуме и в словах наших мы часто не знаем - что правдаа что ложь; мы выбираем логическую версию для себя, успокаивая свое надсознание и подсознание. Сердце не может лгать, оно всегда чувст-вует правду. Праведен только тот, кто всегда и во всем слушает совесть. Но праведность на земле - тяжелая ноша. С первых строк "Книги Иова" мы узнаем главное - он праведен перед людьми и перед Богом, и именно праведность является источни-ком его бед с точки зрения провиденциальной. Приходит час испыта-ния: все отнято у него, даже плоть гниет и отмирает. В одиночестве и нищете сидит он на пепелище дома, разодрав одежду и посыпав го-лову пеплом. Плач его и стенание сменяется вечным вопросом к Богу: "За что?". С точки зрения Божественного начала такого вопроса не существует, с точки зрения человека именно с этого вопроса начина-ются разговоры с Богом. Человек сокрушенный вопрошает Бога, ища Бога и себя в Нем. "Человек, рожденный женой, краток днями и пресыщен скорбью". Человек смертен и этим трагичен; почему же Бог допускает, чтобы беды преследовали человека в короткий миг его тварного бытия? В этом вопросе "человек современный", усомнившийся в Боге, пересмотревший понятие о Боге или вовсе лишившийся Бога, по трагичности приближается к Иову, но не имеет мужества как Иов вопрошать о смысле бытия. Особая трагичность человека в наше время - без Христа - в том, что нет надежды на вечную жизнь души, нет надежды на восстание из праха до конца времен. Крик души человека разрывает сердце: И человек даже не встанет. До скончания небес не пробудятся, И не воспрянут от сна своего. И сну нет срока. Кажется, что смысл бытийности и внебытийности теряется.За500 лет до рождества Христова жизнь человека - так же как в наш век безверия - бесконечно тра-гична по сути своей. Но там, в Иудее, тогда, две с половиной тысячи лет назад, шел интенсивный поиск Бога, определенного евреями как Единый вездесущий, всепроникающий и так далее еще пять тысяч лет назад. Вера иудеев в Бога Единого была несокрушима, несмотря ни на какие беды и страдания души, и оттого Бог вступает в разговор с человеком. Иов, потрясенный близостью к Богу, отвечает Яхве: Теперь я узнал, что Ты все можешь, И невыполнимого замысла для Тебя нет. Ты сказал: "Кто этот, без знания омрачающий замысел?" Потому и говорил я, что не понимал, О вещах непостижимых, что я не знал. Слушай же, и я буду говорить, Буду спрашивать Тебя, а Ты объясняй мне. Иов получает ответ, потому что верует даже будучи стертым в прах, живя на грани возможностей человеческих. Теперь здесь, в Европе,мы утеряли Бога и не слышим Его ответа. На вечное вопрошание, обращенное к Богу - зачем, за что? - только Бог, вошедший в душу, может дать ответ. Но как услышать ответ на вопрошание? Готова ли душа к этому? Способны ли мы еще услышать ответ? Боль, поразившая душу, приближает ее к Богу. Таков парадокс:не зная истины - познаем Его через боль и горе. Человек сокрушенный говорит: "Рука Его вынуждает из меня стоны о, если бы я знал, как найти Его...". Вот крик человека, жаждущего истины и справедливости, поддержки и понимания; только в Духе Всевышнем и в душе своей находит он опору. "Книга Иова" - потрясающий документ, оправдыва-ющий человека перед Богом. Слова страдальца Иова - тончайший психологический рас-сказ о человеке, который до сих пор важен нам и, по-видимому, ну-жен Божественному началу как одно из доказательств необходимости тварного духа, каким является человек. Быть праведником легко, когда Бог радуется вместе с тобой - так Сатана искушает самого Бога; но если Бог отворачивается от тебя и ты один на один с бедой? Выдержит ли человек это искушение? У нас одна жизнь, одно сердце, одна душа, и она болит, когда ей при-чиняют боль. За что платит человек жизнью, плотью, горем, болью?"Ужасы Бога ополчились против меня". Если все зло мира обрушивается на человека, мы ждем поддержки ближних, любимых и любящих и . . .не находим. "Человек хорош в радости, а в горе кому он нужен?" - говорит Иов. Казалось, Иов полу-чил поддержку ближних, но сколько лицемерия в их словах. Жена, самый близкий человек - все беды Иова обрушились и на нее - советует Иову: "Прокляни Бога!" Значение такого проклятия заключа-ется в том, что Бог навсегда отвернется от человека, и не будет ему спасения, и погибнет он и телом и душой. Проклясть Бога - означает позвать смерть и перейти к сатане. Вот совет ближнего! Никогда Иов не последует ему, не потому, что боится смерти, а потому, что боится отпадения от Бога. Бог - высшая радость его, несмотря на ужас бытия. А в то же время он так страдает, что зовет смерть и говорит о ней, как об успокоении: "Там беззаконные перестают наводить Страх, и там отдыхают истощившиеся в силах. Там узники вместе наслаждаются покоем, и не слышат криков наставника. Малый и великий там равны, и раб свободен от господина своего". Ибо здесь на земле: "Нет мне мира, нет покоя, нет отрады: постигло несчастие". Смерть есть избавление от бед, смерть - успокоение отчаявше-гося, освобождение от страдания, но разрешить ее себе человек не может. Сердце Иова разрывается, но он должен жить, жить среди лю-дей. От "Книги Иова" до наших дней человек строит множество иллюзий по поводу своей соразмерности с кем-то, сопереживания и сопонимания людей: от человека к человеку. История культуры человечест-ва - это попытка найти Человека и Человека. Потому что нет тяжелее испытания для людей, чем одиночество. Может ли че-ловек, существо думающее, чувствующее, одухотворенное, соединиться душою со-переживания, со-ития, со-знания с другим человеком? Может ли донести самого себя другим: ближним, дальним, сейчас и через века, детям и потомкам? Через эту жажду соития приходит чело-век к искусству; оставляет себя вечности, попирает смерть. Прекрасное - есть мир, который творит человек, - хотя не все Прекрасное есть творение человеческое, - на этом стоит Античность, Возрождение, гуманизм. Миры, сотворенные человеком, есть время, преодоленное человеком. Если искусство (в широком смысле) есть новый, человеком сотворенный мир и преодоление времени и смерти, то оно как ничто другое связывает нас с Творцом. В искусстве живо только то, что одухотворено, то, в чем есть Дух. Творчество как духовный акт абсолютно человечно, но одухотворен-ность - то, что дано человеку Богом. Божественная одухотворенность, переходя от Бога через человека в произведение искусства, делает его бессмертным, но если этого нет, то нет и бессмертного произве-дения. Сколь ни совершенны формы - без Духа они мертвы. "Книга Иова" как произведение искусства уникальна тем, что она впервые показывает, что попытка обратиться от человека к человеку - не-состоятельна. Через две с половиной тысячи лет, в XX веке н.э., мы вновь поняли, что "человек и человек" - это формула одиночества, неприкаянности, непонимания, потому что нет чего-то связующего. Недаром Иов отвечает с горечью на речи друзей своих: Доколе вы будете мучить душу мою И сокрушать меня речами? Все искусство модернизма, особенно литература и философия экзистенциализма, начиная с Кьеркегора, раскрывает как беспредельно одинок человек, лишившийся Бога. Объективно человек всегда одинок в высочайшие моменты бытия - рождения и смерти. Здесь никто дру-гой не может участвовать, но если в течение жизни человек утерял Бога, и Бога в душе нет, то зачем жизнь перед лицом такой бездны одиночества? Субъективно это выражено в сне Раскольникова на каторге: ему снилось, что все люди поражены неки-ми трихинами. Болезнь заключается в том, что люди перестают пони-мать друг друга. Каждый кричит, что именно он знает истину, и не слышат друг друга. Это болезнь нашего времени, болезнь нетерпи-мости и абсолютного одиночества, незнания Высшей Истины, о которой Лев Толстой говорил, что "только там, где есть Бог, там есть Добро, Красота и Правда", ибо Бог во всех своих проявлениях есть Любовь, есть объединение единичных истин. Поэтому состоятельна только связующая триада: "Человек - Бог - человек", - причем в этой триаде не может отсутствовать ни одно звено, иначе рухнет самая устойчивая модель Мироздания - треугольник, и человек погибнет в пучине собственного одинокого "Я". Выстраивая линию "человек - человек", мы в конце кон-цов лишаемся духа и приходим к одиночеству, войнам и гибели. Современное искусство, начиная с Достоевского и Ницше, показало нам страшную опасность - попытку вместо Бога поставить сверхчеловека. Сверхчеловек не нуждается в Боге. Он устанавливает свои законы, отсутствующие в мироздании: "Убивайте, убивайте, убивайте! Я беру на себя ваши грехи" (Герман Геринг). "Сверхчеловек" лишен понятия о человеке, ибо он лишен Духа, как будто не было тысячелетий ра-боты Духа над плотью, как будто плоть устала от напряженней духовной работы. Кроме того, обычному человеку, то есть тому, кто обла-дает Духом Божьим, сверхчеловек предназначил роль раба. Добиться этого он может только силой. В таком деле ему, кроме орудий циви-лизации в виде автоматов и танков, помогают и заменяющие Дух поня-тия: нация, каста, партия, класс. Несостоятельно и другое убеждение: нет ничего, кроме Бога. В этом случае мы приходим к инквизиции и крайнему экстремизму ис-ламского фундаментализма, ибо тогда жизнь человека - не высочай-шее таинство, не высочайшее воплощение Духа, а ничто, нечто, не имеющее цены и ценности. Будем благодарны Достоевскому, Кьеркегору, Камю, Сартру, Фрейду, Фромму, Ясперсу, показавшим ужас того, к чему мы пришли. Выявив истинную цену, которую мы заплатили, отка-зываясь от Духа и самих себя, дойдя до краха самоуничтожения, надо попытаться вернуться к великой триаде: Человек - Бог - человек. Полная ее расшифровка, наверное, невозможна. Конец Света еще не наступил, и понять замысел Божий до конца нам не дано. Дано априори две вещи: вечное движение к Истине и полная свобода в выборе между Добром и Злом. Мы не можем дать определение: что есть Бог. Повторим слова Владимира Соловьева - Бога нельзя познать, Бога можно почувствовать в своей душе. Это тоже тройст-венная формула, выраженная другими словами. Можно попытаться найти какие-то определения божественного начала, которые в ходу со времен Авраама до современных научных изысканий. Бог есть бесконечное, всеобъемлющее, во все времена сущее, из себя творящее, все собой одухотворяющее, всезнающее, во времени и пространстве бесконечное, любящее и созидающее начало. ОтБогалюбовь, созидание и гармония. От другого начала - зло, раз-рушение, хаос. И совершенный Бог созидает человека. Зачем? Какая сила любви, нам недоступная, требует сотворить сущее, огра-ниченное, как и все во вселенной, во времени и в форме, но имеющее то, чего нет во всей вселенной - Частицу Духа. Разве без человека вселенная не была бы полна? Может быть, через человека Бог тоже познает что-то, хотя бы самоощущение сотворенного существа. Тогда каждый из нас есть драгоценность в сущном мире. Теология говорит, что в каждом человеке отражен лик Божий. Причиняя друг другу боль, сея смерть, мы создаем зло, и чем больше мы творим зло, тем больше оно обрушивается на нас, отодвигая от Бога. Свобода в выборе между Добром и злом есть главный дар Бога в человеческой жизни, и самое тяжелое бремя. Иов тем и потрясает, что перед лицом абсолютного зла абсолютно свободно выбирает Добро. За две с половиной тысячи лет плоть, кажется, устала от поиска Добра. Достоевский устами Ивана Карамазова говорит о том, что человек слаб. В "Легенде о великом инквизиторе" высказана фи-лософская идея, которая в голову не пришла бы древнему иудею или античному греку. Идея XХ именно столетия: "Нет заботы беспре-рывнее и мучительнее для человека, как, оставшись свободным, сыскать поскорее того, перед кем преклониться". Мы только сейчас начинаем понимать, что человек не оставлен Богом, а автономен, свободен. Самое страшное в том, что человек боится свободы, он и зло-то творит по большей части длдя того, чтобы заглушить чувство свободы; он постоянно совершает бегство от свободы и отдает ее - самый святой дар Бога - любому конкретному физическому лицу, лишь бы не чувствовать гнета свободы, ибо свобода не есть индивидуальный произвол личности, не считающейся ни с чем, а жизнь по совести. Перефразируя Канта,можно сказать, что свобода - это совесть внутри нас, сверенная с Богом. Отказавшись от Бога, мы отказываемся и от свободы. Парадокс заключается в том, что без Бога нет свободы. На наших глазах происходит сокрушительное падение духовности, предсказанное в Апокалипсисе. А счет за все происходящее предъявляется Богу. И Достоевский показал почему: земля переполнилась страданиями. Приходится констатировать диагноз: нравственная старость человечества. Отсюда и казуистика взаимоотношений с Богом. Современный человек (Иван Карамазов) может и веровать в Бога; но так сострадать человеческим мукам, что мира Божьего не принимать. ". . . И если страдания детей пошли на пополнение той суммы страданий, которая необходима была для покупки истины; то я ут-верждаю заранее, что вся истина не стоит такой цены. Не хочу я наконец, чтобы мать обнималась с мучителем, растерзавшим ее сына псами! Не смеет она прощать ему! Если хочет, пусть простит за себя, пусть простит мучителю материнское безмерное страдание свое; но страдания своего ребенка она не имеет права простить, не смеет простить их ему!А если так, если они не смеют простить, где же гармония? Есть ли во всем мире существо, которое могло бы и имело право простить? Не хочу гармонии, из-за любви к человечеству не хочу. Я хочу оставаться лучше со страданиями неотомщенными. Лучше уж я останусь при неотомщенном страдании моем и неутоленном него-довании моем, хотя бы я был и неправ. Да и слишком дорого оценили гармонию, не по карману нашему вовсе столько платить за вход. А потому свой билет на вход спешу возвратить обратно. И если только я честный человек,то обязан возвратить его как можно заранее. Это и делаю. Не Бога я не принимаю, Алеша, я только билет ему почтительнейше возвращаю".1 Драма в том, что вместе с Иваном мы все готовы "билетик" Богу вернуть. За две с половиной тысячи лет чаша страданий человеческих переполнилась настолько, что объяснить и оправдать прошлые и настоящие страдания человека будущей вечной гармонией - невозможно, через край пере-лилось. Человек устал верить, и потому всей душой чувствуем - Апокалипсис близко . Парадоксальность заложена во всех взаимоот-ношениях человека и Бога. Трагедия бытия в том, что человеку дана возможность услы-шать ответ Бога только в момент предсмертной боли. Тому, кого Бог отметил, Он дает вторую жизнь. Иов рассказал нам о своих страда-ниях, потому что выжил. Неважно, что он говорит о Боге, неважно, что Бог говорит ему; важно, что говорит Иов о человеке, что Бог даровал Иову вторую жизнь в благоденствии - в этом заключается от-вет Бога. Иов праведен и, пройдя страдания, был услышан. А миллиарды страдальцев сошли с лица земли, не рассказав нам, что испы-тали они и что ответил им Бог. Бог услышал Иова - и в этом был залог пришествия Христа. Высшая нравственность воплотилась в том, что говорил Иов о человеке,и Высшее Начало преисполнилось состраданием к человеку, поэтому повторим тривиальную истину: главное сокровище человека - мудрость его. Иов, прокаженный, в язвах и ранах, сидящий в рубище на пепе-лище дома своего, оплакивающий смерть детей ипотерю богатства, говорит: А мудрость - где она обретается, И где оно, разума место? Не знает человек дороги к ней, И не находится она на земле живых. . . . Бог один знает дорогу к ней, И Он лишь ведает место ее. . . . "Вот страх Господень - это и есть мудрость, И удаление от зла - разум". Если бы человечество поверило этим словам, почувствовало ра-дость от осознания Истины, то не появилась бы формула зла: "уби-вайте, убивайте, убивайте - я беру на себя ваши грехи". Сверхчело-век - вне Бога, вне человека. Удаление от зла - разум. Но человек не услышал Бога, потому и не знает - зачем страдание. Если мудрость приходит через страдания, то все страдания человеческие можно понять и объяснить. Вопрос Ивана Карамазова страшнее: страдания детей зачем нужны Богу, страдания матерей их, несущих двойную боль - и за себя и за ребенка, - чем оправданы? Иван Карамазов говорит от имени самых невинных: там, в бесконеч-ности и вечности, они свидетельствуют перед Богом, а здесь на земле, кто в ответе за их страдания? Неужели смысл их страдания в том, чтобы Бог именно их услышал? Иван Карамазов бросает Богу самый страшный ответ человека - не хочу, чтобы в конце времен, когда все воскреснут, восстанут и поймут друг друга, не хочу, чтобы мать прощала убийцу своего сына. Бог простит, убиенный, если может, простит, а мать не должна простить. С человеческой точки зрения гораздо справедливее погрузиться в вечную тьму, превратить-ся в прах, смешаться с пылью вселенской, чем простить то, что простить невозможно. Карамазовский вопрос весьма актуален, но его можно поставить по другому: нужно ли было человека создавать свободным, чтобы на вершине цивилизации в самой образованной стране мира совершенно свободно "по совести" поощрялась смерть трех миллионов детей? Три миллиона еврейских детей, умерших в гетто от голода и побоев, сложенные штабелями скелетики, сожженные в одной яме; поезда детей в Дахау, Освенциме, Треблинке, где малышей раздевали, аккуратно отбирая платьица, кос-тюмчики, ботинки, стригли и вели в газовые камеры. Что услышал Бог в их криках за пять минут до смерти? Какой ответ Он даст челове-честву? И вместе со страданиями всех детей, о которых говорит Иван, неискупленными страданиями, что за мир сотворится? Понадобилось пятьсот лет, чтобы праведный Иов, засвидетельствовав-ший о человечестве, вызвал сострадание Всевышнего и воплощение Его на родине Иова, в Иудее, в образе правоверного еврея Иисуса, ко-торый провозгласил одну крамольную по тем временамистину: все человечество достой-но сострадания и спасения. Воплощение Христа было предвозвещено возвращением Иова к новой жизни и зафиксировано в Библии рас-сказом Иова о падении и возрождении человека с Божьей помощью. Но из трех миллионов маленьких страдальцев не спасся ни один, ни один не рассказал нам, что ему ответил Бог, и дух их, соприкос-нувшись с Вечным Бытием, что засвидетельствовал о человечестве? Богу все равно, к какой расе вы принадлежите, к какому народу, к какой конфессии. Бесконечное Всеобъемлющее Начало ждет от человечества общего подвига духа - приятия Добра. Судьба еврейства свидетельствует об ином, ибо, вечно гонимые, они неуклонно исполняли избранничество Божье. Недаром Адольф Гитлер говорил: "Чтобы убить совесть, нужно убить хотя бы одного еврея". Тот, кто уверен в избранничестве своего народа, готов ли заплатить за разговоры с Богом тремя миллионами хладнокровно сожженных детей? Избранность состоит только в том, чтобы пять тысяч лет нести миру идею Единого Бога. Выполнив свою миссию, пережив холокост, евреи вернулись на землю обетованную, как и было предсказано. Перед предыдущими поколениями у нас есть одно преимущество: мы можем воочию узреть ответ Бога на крик тех миллионов убитых, погубленных душ, на предсмертное вопрошание малышей, погибших не только в лагерях, но и под бомбежками, при обстрелах и пожарах во всех странах мира, гибнущих и сейчас, не сотнями, не тысячами, а миллионами. Мы видим перед собой реальное воплощение Апокалипсиса, когда технотронная цивилизация вот-вот погубит сама себя.Спасение измученного человечества, стоящего, как Иов, на пепелище своего дома, потерявшего в немыслимых жертвах, принесенных "прогрессу" в ходе войн и экологических катастроф огромную часть населения земли, больного и измученного эпидемиями и болезнями - спасение его, - как пишет Хайдеггер, - в умении вопрошать. "Чем ближе мы подходим к опасности, тем ярче начинают светить-ся пути к спасительному, тем более вопрошающими мы становимся. Ибо вопрошание есть благочестие мысли" (Хайдеггер). Иов - прообраз, символ современного человека, не знающего Истины, но перед смертельной опасностью, затронувшей все его бытие, вновь вопрошающего: "Что есть Истина?" И в этом вопрошании человек обретет спасение. "Книга Иова" - книга о пути к спасению челове-чества. Ибо вопрошание Бога - есть высшая форма Бытия. 1 Ф.М.Достоевский "Братья Карамазовы"
2 3
"ГАМЛЕТ" ИЛИОПРАВДАНИЕДОБРА
Мы привыкли говорить о драматизме человеческого существования, однако само появление человека, история как таковая, является драмой вселенского масштаба. История, воспринятая как драма, дает нам понять, что первыми и главнейшими вопросами, которые встали перед осознавшим себя человечеством, были вопросы нравст-венные, вечные вопросы отношения человека к человеку, человека ко всей вселенной, и, наконец, человека к Богу. В разные времена эти вопросы то отходят на второй план, то выступают вперед и заставляют вновь и вновь искать ответы, которые заведомо не могут быть даны раз и навсегда. Если рассматривать историю с точки зрения проблем бытия, то можно говорить о некоем нравственном времени, которое не идет поступательно, а как бы делает виток по спирали, постоянно возвращая человечество к вечным вопросам, чтобы оно пыталось приблизиться к истине, изначально заложенной в систему развития человека во вселенной. На спирали нравственного времени совпадают исторически весьма отдаленные эпохи. Приходится согласиться со словами Эриха Фромма о том, что наше время во многом совпадает с эпохой рефор-мации, когда пошатнувшаяся история заставила людей пересматривать сложившиеся представления и догмы. Волею провиденья и исторической судьбы на пороге XXI века мы оказались современниками Шекспира. Эпоха глобальных потрясений и мировых войн дала нам ощутить, что рухнуло то нравственное самосознание, которое называлось европейским или христианским, и которое должно быть переосмыслено, чтобы выявить источник нового ощущения нравственной силы христианства. В "Гамлета" мы всматриваемся как в зеркало, показывающее наше нравственное будущее. Действие трагедии о Гамлете проходит под знаком события, начинающего историю человечества, и эта общечеловеческая трагедия - фон для жизни и смерти человека, протестующего против первоубийства. Две темы все время повторяются в "Гамлете": тема Каина, первоубийцы, убийцы брата, первого нарушившего мировую гармонию, первого подчинившегося злу, и тема человека, сопротивляющегося злу, жертвующего собой во имя спасения мироздания. Искушение зла одержало победу над Клавдием, как и над первоубийцей. "Спустя несколько времени, Каин принес от плодов земли дар Господу. И Авель также принес от первородного стада своего и от тука их. И призрел Господь на Авеля и на дар его. А на Каина и на дар его не призрел. Каин сильно огорчился, и поникло лицо его. И сказал Господь Каину: почему ты огорчился? И отчего поникло лицо твое? Если делаешь доброе, то не поднимаешь ли лица? А если не делаешь доброго, то у дверей грех лежит; он влечет тебя к себе, но ты господствуй над ним. И сказал Каин Авелю, брату своему. И когда они были в поле, восстал Каин на Авеля, брата своего и убил его. И сказал Господь Каину: где Авель, брат твой? Он сказал: разве я сторож брату моему? И сказал: что ты сделал? голос крови брата твоего вопиет ко Мне от земли. И ныне проклят ты от земли, которая отверзла уста свои принять кровь брата твоего от руки твоей".
(Бытие, глава 4)
Всякий, восставший на брата своего, проливает кровь, но ни одна капля крови не пропадает бесследно. Упав на землю, кровь как бы перерождает ее, земля каменеет, ибо ее покидает благосло-вение Господне. "Когда ты будешь возделывать землю, она не станет более давать силы своей для тебя..."
(Бытие, глава 4)
Почти по Библии, кровь короля Гамлета взывает к отмщению. Отныне любое дело, задуманное Клавдием, любое начинание терпит крах; любое дело требует новой крови. "Голос крови брата твоего вопиет ко мне от земли..." . Ненастной холодной ночью призрак короля Гамлета является принцу, чтобы поведать тайну своей кончины: . . .Когда я спал в саду В свое послеобеденное время, В мой уголок прокрался дядя твой С проклятым соком белены во фляге И влил в притвор моих ушей настой, Чье действие в таком раздоре с кровью, Что мигом обегает, словно ртуть, Все внутренние переходы тела, Створаживая кровь, как молоко, С которым каплю уксуса смешали. Так было и со мной. Сплошной лишай Покрыл мгновенно пакостной и гнойной Коростой, как у Лазаря, кругом Всю кожу мне. Так был рукою брата я во сне Лишен короны, жизни, королевы... О ужас, ужас, ужас! ... Прощай, прощай и помни обо мне!
(пер. Б.Пастернака)
А вот другой перевод: И в миг один рукою брата Я был лишен супруги и венца, и жизни, Погиб во тьме греха, без покаянья! О ужас, ужас, ужас! Позабудь природы голос, Избавь позора честь мою и трон! Страшись вознесть на матерь руку, Оставь ее терзаньям горести и скорби - Отмсти убийце...2 Король убит во сне без причастия и покаяния, и оттого душа его обречена на муки. Он не только лишен жизни и всех благ земных, которые принадлежали ему по праву рождения и благородству души, но и в потустороннем мире нет для него успокоения. Убийца дважды убил - и душу и тело. Гамлет спешит на похороны отца, а попадает на свадьбу матери. Он теряет не только отца, но и мать. Ужас и отчаяние, поселившиеся в его душе, подсказывают ему правду. . . .Дядя мой! О ты, души моей предчувствие, сбылось! Предчувствие души, предчувствие страшной тайны переходит в знание правды, потрясает душу и переворачивает ее, превращает печаль в гнев, страдание - в самоотречение и самопожертвование. С этой минуты начинается противостояние двух основных начал бытия - добра и зла, Гамлета и Клавдия. Их поступки полны загадок, психологических тайн, и все же превалирующее тяготение к тому или иному началу диктует их поступки, фатально определяя жизнь и судьбу одного и другого. Нам, зрителям и читателям Шекспира, известны все сюжетные перипетии, разгаданы все тайные пружины действий и событий. За несколько столетий "Гамлет" стал фактом духовной жизни мира, одной изсоставляющих, формирующих ноосферу. Но внутри пространства трагедии все происходит впервые. Преступая все законы божеские и человеческие, один человек предательски убивает другого, брат убивает брата, и, совратив его вдову, становится ее мужем, хозяином страны, властелином на троне. К такому убийству нужна тщательная подготовка: найти средст-во, а главное, весомые мотивы оправдания. Средство найдено, не оставляющее следов преступления. Но мотивы? Брат короля обладает достаточной властью, но не абсолютной. И это мучительно. Возникает то, что можно назвать комплексом Брута. Близость к власти вызывает жажду всевластия, уверенность, что именно ты достоин благ властелина и сможешь руководить народом куда лучше нынешнего пастыря. Захватив власть, Клавдий начинает ее реализовать поспешно и жестко. Клавдий должен утвердиться как король, чтобы не было сомнения в истинности его власти. Перемена власти, тем более кровавая, - это изменение мира ранее существовавшего, а главное - смена нравственных ориентиров. Король умер, но никто не кричит: "Да здравствует король!" Народ безмолвствует, и его безмолвие означает, что интуиция народа подсказывает ему незаконность новой власти, это безмолвие - приговор. (Вспомним "Бориса Годунова"). Хотя Клавдий предприни-мает энергичные шаги с первых дней своего правления, но они безнадежны, и он, чувствуя бессилие, подавлен и удручен; он готов к борьбе со всем светом, но не может бороться с собой. Теперь, когда Клавдий - король, любой его жест меняет мир, за малейшим вздохом следит государство. На троне каждый день необходимо доказывать, что ты - король. Усмиренные прежним королем распри вспыхивают вновь: . . .смелый Фортинбрас, Не уважая силы нашей, может быть, Помыслив, что кончина брата, короля, Дает ему права быть дерзким Прислал посольство к нам, и смеет Обратно требовать отца наследство, Приобретенное войны законом... Король готовится к войне, король вершит чужие судьбы, но нравственный потенциал, заложенный в его деяниях, отрицателен и тем самым является разрушительным для всех его начинаний. Яд безнравственности проникает почти во всех людей, с которыми он соприкасается. Король - точка отсчета для своих подданных. Человеческий конформизм, соприкасаясь с безнравственной властью, приходит к полному имморализму, к потере нравственных ориентиров. Сам Клавдий, не обладая истинным величием души, надеялся, что трон подарит ему величие, но остался коварным шутом на троне. То, что не дает Бог, не может дать власть земная. Изначально Клавдий как бы ненаказуем. Он охраняется силами зла. Он знает, что у него есть дело, которое он должен воплотить - убить короля; тем самым он достигает желанной цели: короны, власти, королевы, - и никогда не отказывается от них. Вообще, тема "дела", своего пути, - огромна. Кто исполняет свое дело - неуязвим, - неважно на какой путь он вступил - добра или зла, - но важно, что он верно угадал свое предназначение. Путь добра сложен и связан с высшими мирами тонкой интуицией и упорным трудом души. Путь зла проще - он дает немедленный результат. Его можно остановить, только сознательно разрушив либо человека, несущего зло, либо путь, который он создал. Тогда возникает масса препятствий или верная гибель того, кто хочет противостоять злу. Силы зла напрямую связаны с нашим миром. Силы добра исходят от Бога. Бог, явленный во всем, но скрытый завесой бесконечности от мира, предоставляет свободу выбора своему прекрасному творе-нию - человеку. Клавдий выбрал зло. Свободный в своем выборе Гамлет становится на пути зла. "Времен порвалась нить, И я рожден, чтоб их соединить" Ценой его жизни соединяется не только время, но и путь человека к добру, к Богу. Восстанавливается то нравственное время, которое и составляет медленное движение человека к истине. Тот, кто становится на пути зла, обречен на гибель и сознательно приносит себя в жертву. Без этой жертвы - от Сократа, Иисуса Христа до Гамлета - не было бы пути к добру. Камень человеческой жизни, лежащий в фундаменте нормального существования людей и вынутый Клавдием, обрушил целое здание, и нужен титанический труд, чтобы заполнить возникшую пустоту. Если бы не было противостояния Гамлета, то, быть может, возник бы новый мир, замешанный на крови, отринувший совесть и Бога. Это мир катастрофичный, в конце концов пожирающий себя, втянувший в беду всю страну и народ, предчувствовавший недоброе при воцарении Клавдия. (Марцелло: "Я бедствия Отечества предвижу"). Поддавшийся соблазну зла, пошедший на преступление Клавдий прерывает все связи с Богом. Желая молиться, он не может произ-нести слова молитвы, ибо знает, что все, сказанное им Богу - пустой звук. Нет цели во имя которой можно пролить кровь, нет оправдания убившему. Король: Злодейства пар кровавый, Страшного злодейства, Достиг небес. Ужасно преступленье, Мной совершенное . . . первоначальный грех . . . Злодейство Каина . . . Убийство брата! Я не могу молиться,хоть порывы Раскаянья терзают душу мне - Вина моя раскаянья превыше . . . Вина выше раскаяния. Душа болит, но ум и воля не подчиняются ей. Преступление начинается с зависти. Потом приходит искренняя уверенность, что он более достоин и трона, и королевы, чем соперник; потом совершается само преступление, может быть, по мысли преступника, ради "восстановления справедливости", как о том бредово мечтал Раскольников. Таким образом свершается судьба, и отречение от преступления есть отречение от собственной жизни. Вот почему злая воля и злой ум не подчиняются душе. . . .Какими же словами Молиться тут? "Прости убийство мне?" Нет, так нельзя. Я не вернул добычи. При мне все то, зачем я убивал: Моя корона, край и королева. За что прощать того, кто тверд в грехе?
(Пер. Б.Пастернака)
Гамлет все время тревожит душу Клавдия. Безумные речи Гамлетабередят его совесть, они - он чувствует это - угрожают ему. Король и властелин Клавдий больше всего боится не потерять власть, а боится той правды, которую предчувствует, осознает душа Гамлета. Правда страшна Клавдию, она грозит ему гибелью. Клавдий: Нет! Это не любовь, и то, что говорил он, Как ни было нескладно - не безумство! В душе его таится что-то, и его печаль Скрывает гибель . . . Для Клавдия нет ничего страшнее, чем тайна и печаль гамлетовой души. Кровавыми руками можно создать власть, но нельзя создать мир. Кто близко подпускает к себе зло, тот гибнет, не только физически, но в первую очередь нравственно, отравляя все вокруг себя. Гибельна сама любовь Клавдия. Королеву убивает Клавдий в первую очередь, сначала развратив, потом убив. Королева - одиниз мотивов убийства, но она идет за убийцей, подчиняется ему, его лести, его соблазну. Тень: Волшебством разума и лестью как Умел прельстить мою супругу, королеву . . . . . .Она поверглась в пропасти разврата. Но Тень завещает Гамлету: Страшись поднять на матерь руку, Оставь ее терзаньям горести и скорби - Отмсти убийце . . . Эта любовь, которая даже после смерти защищает и оберегает предавшую душу, эта любовь была забыта так быстро, так легко. Месяца не прошло, а подвенечное платье сменило траур. Гамлет: . . .Провиденье Такого брака не могло благословить! Быть худу, быть бедам . . . Гамлет пытается вернуть себе мать, открыть ей глаза, вновь вознести на те вершины благородства духа, на которые возносил ее первый брак и которые она утратила в бреду второго замужества. Гамлет пытается добиться покаяния, то есть того главного, что может спасти заблудшую душу, заставить вглядеться в себя. Гамлет: . . . Цвет любви Ты облила смертельным ядом; клятву, Пред алтарем тобою данную супругу, Ты в клятву игрока преобратила; Ты погубила веру в душу человека; Ты посмеялась святости закона, И небо от твоих злодейств горит; Да, видишь ли, как все печально и уныло, Как будто наступает страшный суд! Королева: Ах! Что такое? Говори! Что хочешь Ты высказать в безумном исступлении? Гамлет: А вот они, вот два портрета - посмотри: Какое здесь величие, краса и сила, И мужество и ум - таков орел, Когда с вершины гор полет свой к небу Направит - совершенство Божьего созданья - Он был твой муж! - Но, посмотри еще - Ты видишь ли траву гнилую, зелье, Сгубившее великого - взгляни, гляди . . . Или слепая ты была, когда В болото смрадное разврата пала? Говори: слепая ты была? Не поминай мне о любви: в твои лета Любовь уму послушною бывает! Где ж был твой ум? Где был рассудок? Королева: Мой сын! Ты очи обратил мне внутрь души, И я увидела ее а таких кровавых, В таких смертельных язвах - нет спасенья! Стыд после слов Гамлета разбередил душу Гертруды. По словам Владимира Соловьева - стыд, одно из основных качеств совести, показатель наличия Божьего дара добра в человеке. Если человеку смертельно стыдно за какой-либо поступок, то значит он готов раскаяться, готов любой ценой искупить свой стыд, вплоть до смерти; стыд подсказывает путь к покаянию. Раскаянье еще не покаяние. Покаяние - это действие против самого себя, своего греха. Гамлет подсказывает Гертруде путь к покаянию. . . .Не оскверняй себя Прикосновеньем дяди! И если ты не добродетельна - притворствуй, Притворись, что добродетель любишь! Грех Гертруды тройной: скоропалительный брак, брак с прямым родственником мужа, брак по страсти, разрушивший всякие понятия о добродетели, и невольный грех, но от того не менее страшный, - брак с убийцей мужа. Взглянув в глаза правды, она ужаснулась. Покаяние - крайняя степень стыда, когда душа осознает весь ужас своего поступка, всю гнусность его и, осознав, пытается искупить грех. Молитва покаяния есть просьба о прощении Богом, но это не само покаяние, это только осознание вины перед Богом и перед своей совестью. Недаром в иудаизме в Судный день Бог прощает чело-веку грехи перед Ним, но не может простить грех человека перед человеком. Вину человека перед человеком может простить только человек. Искупление - покаяние истинное - это поступок, дающий возможность исправить грех, либо, если это невозможно, - публичное признание вины. Никто не осознавал это так глубоко как русские писатели, русская литература. Раскольников кается на площади, как Соня велела, - ведь другого пути нет для спасения; Иван Карамазов пытается покаяться на суде; Нехлюдов своим поступком хочет исправить грех. Русская литература с безмерным презрением отвергла стремление погрешить и покаяться, лбом об пол в церкви постучав, ибо это не покаяние перед Богом и человеком, а попытка задобрить свою совесть. Пошлость души, выраженная таким подходом, приспособленность к любым требованиям времени, наиболее ярко выражена в Розенкранце и Гильденстерне. Существует экологическая ниша нравственности. Подлинно нравственно то, что выверено Богом и совестью, остальное же есть не нравственность, а приспособленность к порядкам более или менее большой группы. Розенкранц и Гильденстерн подчинены всей душой порядкам государственнымиещеуже - придворным. Это их нравственная ниша, на большее они не способны. Такие понятия как дружба и любовь для них пустой звук. Относящееся к области чувств, облагороженное духовным умом, - это от Бога, ничего общего не имеющее с областью установок той или иной группы. Неглас-ная или гласная групповая мораль, подчиняя себе членов своего сообщества, накладывает на них свои оковы. Королева (встречая Розенкранца и Гильденстерна): Он часто вспоминал вас, господа. Я больше никого не знаю в мире, Кому б он был так предан. Это ближайшие друзья, друзья детства, кому любовь и дружба. Однако для них важнее всего приказ короля. "В королевской воле приказы отдавать, а не просить". Приказ короля - нравственный критерий. Подчинение своей воли и мысли какой-либо силе, кроме Бога, - образец тоталитарного сознания. Тоталитарное сознание не нуждается в Боге, оно отдает свою совесть, свою честь и духовный суд на откуп вышестоящей человечес-кой силе или общепризнанным в группе правилам. Моей совести, моей прямой связи с Богом нет. Я свои нравственные решения передаю другому. Бог для такой души не существует. Бог для них - общеобязательная формальность. Тоталитарное сознание одинаково спокойно относится и к формализации понятия Бог, и к полному атеизму, а еще лучше - языческие начала (Гитлер и Сталин были, как известно, очень мистичны), ибо тут подчинение касте и роду обязательны и это позволяет ориентироваться не на заповеди Божьи, а на установку группы. Розенкранц и Гильденстерн предают спокойно и расчетливо, подчиняясь воле короля, и в сжатом времени трагедии расплачивают-ся жизнью за предательство, ибо у трагедии нет времени, рассчитанного на жизнь; жизнь - драма, трагедия -это смерть. Гамлет противостоит той кровавой безнравственности, которая, как чума, охватывает страну, когда Клавдий утвердил имморализм на троне. Главное чувство Гамлета после встречи с Тенью - гнев и стремление к мести. Стремление, но и сомнение, и раздумье. S (22:57 Tue 8/12/1998) Но почему же не мгновенная месть, не безудержный гнев, а размышление об убийстве, а вглядывание в убийцу? Как часто, особенно романтики, упрекали Гамлета в безволии и нерешительности. И как странно, что только теперь мы можем понять все величие этой необыкновенной души. Самое естественное в человеке - это колеба-ния перед тем как вынести приговор живой душе. Человек один на один с Богом решает важные вопросы бытия, и при решении этих проблем между Богом и человеческой совестью не должно быть посредника. Вся тяжесть за сотворение добра или зла ложится лично на человека. Нет ничего более высокого и ценного в мире, чем человеческая жизнь. Пока человек жив, есть надежда на то, что он повернет свою душу к добру. Каждая душа в мире - самоценна. Она занимает место в мироздании. Отсутствие какой-либо души в мире, смерть души, при невыполненной на земле работе, искусственное уничтоже-ние души - трагедия для мира, катастрофа, потому что душа человека соединяет в себе множество миров. В ней, как в фокусе, Бог сосредоточил весь космос, разные миры и разные аспекты существования добра и зла, познания и неведения, нравственности и бездуховности. Изымая из мира живых одну-единственную душу, преступник как бы рассыпает стройную картину мироздания. Бог создал мир. Еще Филон Александрийский писал, что прямой необходимости сотворения у Того, Кто есть Все - нет. Мир тварный сотворяется только от любви, потому что все хочет быть воплощенным, но воплощается только потому, что Бог - это любовь. Все сотворе-ние - добро, все разрушение - зло. Нет более страшного разрушения, чем отъятие жизни, и нет страшнее преступления, чем отъятие жизни человеческой. Сотворив такое зло, Клавдий вызывает обвал сотворенного мира. Мир вообще хрупок. Если из обихода человека изымается любовь - он деградирует и гибнет, еслиуходитБог - уходят все нравственные критерии, теряются все подлинные связи человека с миром, их место в той или иной степени занимает сугу-бо тварный мир, который либо легко наталкивается на ошибки, либо вовсе подсказывает путь ко злу. Соотношение человека с Богом проходит через несколько точек: любовь, во всех ее проявлениях, в первую очередь духовная любовь ко всему живому; совесть, или то, что философы называют искрой Божьей в человеке; и, наконец, смерть и бессмертие. Все три грани выявляются у Шекспира как неотъемлемые части человеческого бытия. Вот почему для Гамлета отомстить и убить - почти непосильная работа. Он не ищет оправдания своей нерешительности, он презира-ет себя за нее, он ненавидит Клавдия, и все же сомневается, имеет ли право. Гамлет сомневается в правдивости своего знания. Ведь весть об убийстве он получил от тени, от того, кто в другой жизни, в другом мире, и неизвестно, правда ли это или смущение человека потусторонней силой. Только в конце приходит уверенность, но и уверенность еще не действие. Гамлет не смеет мстить до того предела, когда зло само выходит наружу, уничтожает все вокруг, придя в мир в обли-чии Клавдия, подчинив себе и уничтожив его личность. В момент всеобщей погибели поднимается на убийцу рука Гамлета. Собственно, он уже не мстит, он останавливает зло, которое, обретя челове-ческую плоть, грозит разрушить весь мир. Образ человека, начавше-го преступление во имя определенной цели и идеи, вынужденного логикой событий уничтожать все вокруг, - прообраз нашего времени. Тень короля Гамлета есть кровь, воззвавшая от земли. Принц Гамлет вынужден нести бремя добра, которое к нему воззвало. Он с тревогой наблюдает, как сжимается круг, как стягивается петля на его шее. Онобъявляет себя сумасшедшим и под этим покровом приглядывается к убийце, пытаясь уяснить степень его виновности, степень раскаяния или готовность к новому злодеянию. Каиново преступление - фон, накоторомразыгрываетсядрама жизни - драма духа, одиночества; трагедия попранной жизни, преда-тельства самых близких людей, отказ от любви и мучительный поиск истины. Каин - предтеча, предсказание искаженного убийствами мира. Там, где убийство, предательство, там рушится мир, погребая под собой все новые и новые жертвы. Для человека моральная точка отсче-та всегда была главным критерием и отличием от всего сущего. Напрямую связывает человека с Богом только его попытка осознания добра и зла. Бессмертие не нужно человеку, если он не может распознать добро и зло. В смутные времена эти понятия смешиваются, становятся как бы неразличимыми или уходят на второй план, лишая человеческое существование основного смысла бытия. Добро требует от человека большого внутреннего напряжения, верного чувства правды, тонкой интуиции. Познать от Древа Добра и Зла, осознать - что есть добро и что есть зло. Когда в душе человека происходит смешение, неразличение, непонимание противо-полагающих основных нравственных начал мира, то начинается деформация души, приятие формального взаимоотношения существования в рамках неких групповых законов, часто противоположных законам Божьим. Мораль группы позволяет и даже требует иногда идти на подлость и предательство, забыть законы правды и добра. Вглядываясь в историю последних десятилетий, мы обнаруживаем неизменное действие этого закона. Во всех тоталитарных режимах присутствует добровольный отказ человека от личностных начал: свободы, познания добра и зла, совести, - ради выживания в определенной группе, ради приспособле-ния к существованию в любой имморальной среде. Вопрос Свободы и добровольного отказа от нее - огромная тема. От Платона до современных философовона неизменно является краеугольным камнем в рассмотрении проблемы человека. Гамлет - единственная фигура драмы, противостоящая морали группы, не принимающая ее, поскольку он до конца - личность, он истинно свободен. Но свобода - тяжкое бремя. Абсолютная самостоя-тельность решения - вот причина его колебаний. Вслед за Св.Фомой мы должны вместе с Гамлетом воскликнуть: "Доколе сам не увижу - не поверю!" Будучи абсолютно свободным, Гамлет абсолютно одинок. В обыденной жизни человек не бывает так одинок. Предательство друзей, любовь, отступившая перед требованием группы, поддавшаяся соблазну зла мать, гнетущая душу тайна, внутренняя обязанность соединить порвавшуюся связь времен, траге-дия одиночества, осмысление законов мироздания - вот постоянный труд души Гамлета, тяжелая, гибельная ноша. Его душа разрывается от горя, но ум холоден и трезв, иначе безумие нахлынет и беспощад-но пожрет. В жизни, как ни отталкивай это от себя, всегда существует промысл Божий; если камень, стоящий во главе угла, вынуть, лави-на нарастает по мере развития движения, и если что-то ее остановит, то это что-то меняет форму и очертание. Первый вынутый камень - смерть короля Гамлета, которая изменила существование не только семьи, но и целого государства, сместила нравственные ориентиры. Затем смерть Полония. Убийство невольное не менее страшно. За ним следует безумие и смерть Офелии, попытка мести и гибель Лаэрта - тоже лавина, уничтожившая в один миг высокородную и богатую семью; близость к трону - это и близость к кровавым играм трона. Но в этой кровавой смертельной схватке выявляется величие и трагичность духа. Судьба поставила Гамлета перед выбором: убить человека, отмстив убийце отца, или умереть от рук убийцы - короля, а может быть самому свести счеты с жизнью. Перед язычником такой выбор не стоит - месть и только месть, единственно, может успокоить душу. Но душа Гамлета прожила полторы тысячи лет христианства, и ему легче умереть самому, чем лишитьжизни другое существо, пусть и заслуживающее смерти. Его измученный разум отвергает грех самоубийства, но его растер-занная душа предпочитает собственную смерть убийству человека. В своем глубоком одиночестве он размышляет не о том, как убить преступника, а о том, почемуон сам не может и не имеет права лишить себя жизни. Быть или не быть - таков вопрос; что лучше Что благородней для души: сносить ли Удары стрел враждующей фортуны, Или восстать противу моря бедствий, И их окончить? Умереть - уснуть - Не боле; сном всегдашним прекратить Все скорби сердца, тысяча мучений, Наследье праха - вот конец достойный Желаний жарких! Умереть - уснуть!
(Пер. Вронченко)
Соотношение жизни как соединение праха и духа лежит в основе видения смерти. Смерть - только сон, из которого нет возврата. Для праха, для страждущей плоти, изболевшейся под ударами судьбы, смерть - желанный выход. Плоть без духа не одушевлена, она не знает страдания, не ведает ни добра ни зла, ей все равно, в какой форме существовать, во что переходить по мере истлевания и физического перевоплощения. Гамлет: "И почему благородному праху Александра Македонского не быть замазкой какой-нибудь хижины?"
. . .
"У этого черепа был язык, и он также певал! Как бросил его этот негодяй, будто череп Каина, первого убийцы! А может быть, этот череп, который так легко швыряют теперь, - составлял голову великого политика, или человека, который думал править целым миром - не правда ли?" Без духа плотью управляют только физические и химические законы, но преобразованная духом плоть, становится чем-то иным, большим, чем все, существующее во вселенной,ибо дух - частица Бога. Если человек нашел свой путь, душа, как ни трагично ее земное существование, соприкасается с бесконечностью. Но ненайденный или собственной рукой прерванный путь несет беду душе. И оттого сопротивление самоубийству так сильно. А то, кто снес бы униженья века, Позор гоненья, выходки глупца, Отринутую страсть, молчанье права, Надменность власть имущих и судьбу Больших заслуг перед судом ничтожеств, Когда так просто сводит все концы Удар кинжала?
(Пер. Б. Пастернака)
Человек должен жить, чтобы за свою жизнь четко осознать добро и зло и выбрать между ними путь. По Библии первое сознательное действие человека - плод, сорванный с Древа познания. Под влиянием Библии и проповедей Иисуса Христа европейское сознание формировалось хотя и медленно, тысячелетиями, как сознание человека познающего и сомневающегося. Добро и Зло позна-ются каждым человеком лично, индивидуально. Здесь не может быть посредника между Богом и человеком. Человек обязан сомневаться в любом указании со стороны, если дело касается его совести, его личного выбора между добром и злом. Гамлет -наиболее яркий представитель европейского сомневающегося сознания, оттого его судьба - источник вечного размышления для нас. Но Гамлет - не символ и не схема. Он живой человек, полный боли и страстей. Он проклинает свое сомнение, но не может отбросить его. Как все против меня восстало За медленное мщенье! . . .Что ты, человек, Когда ты только означаешь дни Сном и обедом? Зверь - не больше ты! Да, Он, создавший нас с таким умом, что мы Прошедшее и будущее видим - Он не для того Нас одарил божественным умом, Чтоб погубили мы его бесплодно, И если робкое сомненье медлит делом, И гибнет в нерешительной тревоге - Три четверти здесь трусости постыдной И только четверть мудрости святой. Гамлет был прав в своих сомнениях. Как только он развязывает узел, смерть настигает всех, причастных тайне и трагедии. Самая невинная из жертв - Офелия. Это образ загадочный. Казалось бы полная добродетель должна привести к схематизации, но Офелия столь живая душа, столь любима Шекспиром, что ее драматическое воплощение на сцене - одна из величайших работ любой актрисы. Над ее гробом начинается развязка драмы, ее смерть как бы разрыва-ет сети, переплетавшие добро и зло. Здесь Гамлет сталкивается с Лаэртом, своим зеркальным отражением. Но это зеркало спешащее. Его горе сходно с горем Гамлета, но он не стремится к истине, узнать - что произошло; горе затопило его, страсть взяла верх над справедливостью, он мстит за смерть отца и сестры. В последний миг перед смертью Лаэрт осознает, что истинный его враг - король, что тот, злоумышленник и убийца, не имеет права жить и оставаться на троне, все, к чему он прикоснулся, гибнет, как от ядовитого дуновения. Лаэрт, не зная правды, почувствовал перед смертью, в миг последнего прозрения, в коварном плане короля методы заурядного убийцы, сгубившего и его, Лаэрта, и Гамлета, и Королеву; и потому кричит перед гибелью: Я гибну сам за подлость и не встану. Нет королевы. Больше не могу. . . Всему король, король всему виной!
(Пер. Б.Пастернака)
В предсмертный миг истина приоткрывается ему. Ибо то, что он решил в спешке мести - убийство Гамлета - не есть истина, а лишь прискорбное продолжение цепи зла. За несколько минут гибнут все уцелевшие участники трагедии - король, Гертруда, Лаэрт. И Гамлет перед смертью просит Горацио: . . . все кончено, Гораций. Ты жив. Расскажешь правду обо мне Непосвященным.
(Пер. Б.Пастернака)
Горацио не резонер. Он тот, кто должен рассказать правду, потому что никто не знает ее . Клевета и домыслы могут разрушить самый светлый образ. Умерев, человек беззащитен, кто-то должен оправдать его на земле. Перед смертью все равны, но даже смерть не может уравнять людей. И после смерти человек не стоит по ту сторону Добра и Зла. Можно стать по ту сторону зла и как бы растянуть еще на шаг все возможные его проявления. (Скажем, до ГУЛАГа и печей Освенцима человечество не могло себе представить столь масштабное проявление зла. Недаром в философии появилось новое понятие - "мир после Освенцима"). Но нельзя стать по ту сторону Добра. Добро, в наивысшем смысле, - это Абсолют, и мы можем только маленькими шагами приближаться к Нему в своих духовных исканиях. Уходя из земного бытия,душа возвращается к первоисточнику, чьей малейшей частицей она является, и, принося свой земной опыт добра и зла, приобщается к той части блаженства или мук мироздания, к которым она стремилась в жизни. Но эта черта, за которую нам не дано заглянуть. Дальнейшее - молчанье.
2
Перевод Н. Полевого. С-Петербург, изд. Суворина, 1889. Все переводы, кроме оговоренных, даны по этому изданию
3 4
ЗВЕЗДА ВИФЛЕЕМА
Холодная зима выдалась в тот год в Иудее, кое-где даже выпал снег, но большей частью было сухо, и ночью ясно и чисто светили звезды. Особенно одна - большая, голубая - много ночей вставала рано на западе и заходила поздно на востоке, что смущало и волновало людей. В те дни Великий Август повелел провести перепись. Эта перепись была первою в правление Квириния Сирией, и евреи боялись, что римляне еще больше поработят их. Израилем правил друг Августа - царь Ирод. Он объединил Самарию, Иудею и Израиль, и называемая Иудеей земля считалась государством под покрови-тельством Рима. Ирод Великий, прозванный в народе кровавым, - хитрый, расчетливый и жестокий, - отстоял подобие независимости. Август ему доверял. Ирод был бы полновластным диктатором, если бы его власть не зависела от силы римлян. Сластолюбивый и наглый Ирод пребывал в роскоши, но настороже. Народ Израиля, измученный кровавыми играми "друга кесаря", ненавидел царя, жил в ожидании Мессии и слушал своих пророков, ибо сказано в Библии: "Ты возлюбил правду и возненавидел беззаконие, посему помазал тебя Бог, Боже, Бог твой елеем радости более соучастни-ков твоих". Беззаконие творилось во всем мире, по всей земле, но народ Израиля, веривший в Единого Бога, ждал, что Бог придет освободить его. Народ, не желая терпеть притеснения, слушал пророков, которых любил и чтил; поэтому Ирод боялся пророков. То и дело появлялись слухи о новых проповедниках. Обстановка В Израиле настораживала Рим. Ирод понимал, что с его смертью римляне полностью овладеют страной. Он хотел усмирить свой непокорный народ, надеясь, что о тихих и робких римляне не вспомнят, но проклятые евреи всегда лезли на рожон. Ирод сдерживал страсти и был жесток с теми, кто не понимал, что нарушение существующего порядка вещей уничтожит Израиль. Особенно волновал его прекрасный Иерусалим. Здесь стояли римские легионы, и малейшее волнение могло стать поводом для военных действий. Нет, он искоренит немногих фанатиков, но не допустит римской резни. Конечно, евреи известны своей непокорностью. Их уводили в рабство - они бежали и возвращались на Землю обетованную, обогащенные чужой культурой, но всегда со своим Единым Богом. Все варвары - от Вавилона до Рима - признают когда-нибудь вместо кучки идолов Всемогущего Единого Духа Святого, но, чтобы это произошло, евреи должны сохранить свое Царство и свою веру, а народ, если он недоволен, надо держать железной рукой. Чтобы избавить власть от Храма, первосвященников и пророков, Ирод начал строительство новой столицы в подражание городам Греции и Рима. Пусть священники и фанатики безумствуют в Иерусалиме, он, Ирод, будет жить среди утонченной роскоши, к которой привык во дворце Августа. Город этот так и не стал столицей: после смерти Ирода Рим раздробил Иудею на небольшие провинции и римляне выбрали детище Ирода для себя - он был им близок по духу. И тогда возопил народ: "Горе городу крови, весь он полон обмана и грабежа. Не прекращается в нем злодейст-во, слышны хлопанье бича и грохот колесницы, несутся всадники и множество пронзенных, груды тел, и нет конца трупам и споты-каются они о трупы". В те дни, когда была объявлена перепись, пошли все записываться, каждый в свой город. Пошел также и плотник Иосиф из Галилеи из города Назарета в Иудею, в Вифлеем, город Давидов, так как он был из рода Давида. Толпы народа тащились по мокрым дорогам под непрерывным дождем, иногда сменявшимся мокрым снегом. И столь странной и тяжелой была погода для Иудеи, что многие болели и умирали. Иосиф шел со своей женой Марией, которая была беременна. Народу в городе собралось так много, что мест для постояльцев не хватало. Когда пришло Марии время рожать, легла она в хлеву, а Иосиф помогал ей. Под блеянье овец, под теплым боком коров родила она сына, первенца своего, спеленала его и положила в ясли, и окружали их овцы и козы, и вол, и было Ему тепло. А когда вернулись пастухи со своим стадом из ночной стражи, то рассказывали людям необычные вещи. Будто ночью явился им Ангел и сказал, что "нынче родился спаситель, который естьМессия Господь и лежит Он спеленутый в яслях". Множество собравшегося народа пошло в хлев при постоялом дворе и увидели там Иосифа и Марию и младенца с ними. И Мария чувствовала, что сын ее необычен, душа была полна счастья и печали. Весть о рождении Мессии разнеслась по всему Израилю. Никто не знал точно, что произошло, но рассказывали друг другу небылицы - о необыкновенной звезде, восемь дней сияющей над Вифлеемом, о чудесах, неожиданно происходящих по всей земле, о близком конце света, о спасении Израиля, и, конечно, о падении ненавистного Рима. Народ бурлил. Слухи дошли до царя Ирода и очень встревожили его. Донесения шпионов не говорили ни о чем определенном. Тогда царь, а он был суеверен как истый римлянин, призвал к себе волхвов, которых он задержал во дворце, и потребовал от них ответа. Это были жрецы высшего посвящения из Индии, Египта и Персии. Они ведали, что произошло. Зная, какая опасность исходит от Ирода, волхвы ответили: - Да, в Вифлееме родился Спаситель, но там ли Он, и кто Он, мы не знаем. - Идите и найдите Его, чтобы мне поклониться, - сказал царь лицемерно. Он задумал убить Младенца и родителей Его. Волхвы ушли, и шли за звездой и видели, что Ослята3 сопровождают ее, и пришли в Вифлеем тогда, когда Иосиф и Мария, совершив обряд обрезания, собирались в город свой Назарет. Волхвы поклонились Младенцу и сказали: - Бегите скорее в Египет, ибо царь Ирод ищет душу Младенца. Мы принесли Ему дары. Они помогут вам прожить в дороге и в Египте, там мы найдем Вас. И отошли другой дорогой из Вифлеема. В ту же ночь Иосиф взял семью свою и бежал в Египет . Ирод пришел в ярость, узнав, что его обманули. Но он понял - произошло необычное событие, если кто-то осмелился ослушаться его, друга Августа; кто-то изменил свою жизнь, но тем самым изменил и его, Ирода, жизнь, и судьбу Израиля. Дальше он боялся думать. Ирод послал войска в Вифлеем - истре-бить всех младенцев в городе от двух лет и ниже. Евреи не годились на такую работу. Он приказал выступить римской когорте. Воины врывались в дома, хватали детей, разрубали их на месте, младенцам разбивали головы о стены домов. Если родители сопро-тивлялись, их убивали вместе с детьми. Кровь лилась рекой. Плач и вой стояли над городом. Резня немного утихомирила Ирода. Но Вифлеем он ненавидел до самой смерти. Иосиф с семьею отправился в Египет и жил там двенадцать лет, до смерти царя Ирода. В Египте волхвы разыскали Иосифа и семью его и учили Первенца, и посвящали его, потому что по истечении времени Он должен был осознать, кто Он. страсти господни начинаются с рождения, более того, с замысла зачатия бессмертного в смертном. само стремление абсолютного и бесконечного в конечное и ограниченное, само осознание необходимости такового во имя спасения живых существ - глубоко нравственный и возвышающий человечество акт, но трагичный для абсолюта. оба естества бога - божественное и человеческое - находятся в этот момент, в миг рождения, в гармоническом сочетании - христос - без разделения и без смешения. произошло то, чего не было с момента изгнания человека из рая. человечество соприкоснулось с божеством, его замыслом и надеждой. в час изгнания из рая решался вопрос о человеческой свободе. само сказание - символ трагичности пути человеческого самоосозна-ния. пребывая в раю, человек, как это ни парадоксально, не был свободен. он зависел от бога,получая несметные блага и имея в запасе бессмертие.но,не будучи абсолютом, он не имел возможности развития. бессмертие без знания;покой,но не сопричастность космосу; бессмертие,но не бесконечность. такой путь для богоподобного существа невозможен. грехопадение меняло поведение человека в мире, его место в нем: из бессмертного робота, обеспеченного системой жизнедеятельности, человек превращался в свободную личность, медленно бредущую сквозь века, путем приближения к богу. это и есть история. путь кровав и сложен: обретение пути, осознание его необходимости,нахождение верной дороги - задача, поставленная богом перед челове-чеством и отдельным человеком. трагическая история человечества томуподтверждение. самое страшное испытание для человека - обретение свободы.рай - несвобода - счастли-вая несвобода; нет ответственности за избранный путь - он избран за тебя, нет проблем совести, ибо рай предполагает высшую совесть вне тебя. все "проклятые вопросы" решаются вне тебя, вне твоейличной индивидуальности и совести. к богу можно прийти только путем свободы, осознавая себя как свободную, стремящуюся к самосовершенствованию личность. вся теология, в особенности христианская, утверждает понятие греха человека перед богом. человек, ослушавшийся бога, совершил грехопадение, и с тех пор, по словам кьеркегора, чувство вины - основное чувство человека. чувство вины - этическое чувство, определяющее, что есть добро, а что есть зло; мучительное чувство, заставляющее стре-миться к искуплению. всеобъемлющий и вездесущий предопределил грехопадение, предоставив самое главное, что абсолют может передать от себя человеку - свободу. человечество виновно и греховно в том, что любыми путями, вплоть до убийства и самоуничтожения, стремится вновь попасть в "рай". первая, истинная вина - убийство авеля. каин захотел быть лучшим перед богом, достойным "рая". не великое стремление к духу и познанию, а отречение от свободы и стремление к незнанию -вот великий грех и вина человека. нет ничего проще, чем вернуть человека в "рай", но тогда это существо не будет человеком. поэтому так трагичны все попытки устроить рай на земле. все, кто оказывался в эпицентре устроительства, постепенно теряли качества и черты человека. нам придется смириться и осознать - путь к богу может быть осуществлен только как индиви-дуальная дорога каждого, как свободный выбор. однако если человек одинок в своей свободе, индивидуален, то не здесь ли пути к индивидуализму, к ницшеанству, к сверхчеловеку? ницше гениально уловил это стремление в нас. христиане начинали, по словамв.соловьева, с аскетизма, а пришли к ницшеанству. во избежание трагедии взаимоотношения между личностями должны развиваться по совести, ибо совесть - единственный луч души человеческой, непосредственно связующий ее с