Константин Прохоров. Тайна предопределения
---------------------------------------------------------------
© Copyright
Email: cap2@list.ru
Изд: Titel-Verlag, 2003 (Германия)
Date: 14 Nov 2004
---------------------------------------------------------------
ИСТОРИЧЕСКИЙ ОБЗОР
"Счастливы камни, из которых сложены
жертвенники, потому что их чтят, а
сотоварищи их попираются ногами".
Протарх
"Подобно тому как ясно, что дурно - убивать
и отвратительно - прелюбодействовать, так
ясно и то, что придавать значение року -
дурно и недозволительно".
Иоанн Златоуст
Вопрос о примирении предопределения с человеческой свободой уже древним
представлялся замк'ом, ключ от которого давно потерян. Проблема эта была
осознана человеком очень рано, и потому наш исторический обзор начинается
едва ли не с самых древних известных письменных источников. Отмечено, что
большинство языков мира имеют слова, выражающие понятия "предопределение"
или "судьба". [18, с.84]. И в каждом языке они удивительным образом
уживаются со словами "свобода", "воля", "произволение".
ПОЭМЫ ГОМЕРА
Все, что нам известно о происхождении "Илиады" и "Одиссеи", как и о
личности самого Гомера, оставляет в себе значительную степень сомнения.
Обычно считается, что великие поэмы были написаны в VIII в. до Р.Х. [91,
с.27].
Идея судьбы, неумолимого рока выражена уже у Гомера удивительно ярко.
Естественно было бы предположить, что в столь древних произведениях будет
фигурировать едва ли не одно только слово moira (судьба). Однако и в
"Илиаде", и в "Одиссее" сразу же, словно ниоткуда появляется целая россыпь
слов, непосредственно связанных с данной концепцией. Вообще, древнегреческий
язык чрезвычайно богат такого рода лексикой: идею судьбы могут выражать не
менее двух десятков различных слов. [166, p.786].
Илиада, VI, 487-488: в данном отрывке два различных слова - aisa и
moira - переводятся как "судьба". В классическом переводе Н. Гнедича это
звучит так:
Против судьбы человек меня не пошлет к Аидесу;
Но судьбы, как я мню, не избег ни один земнородный...
[26, с.136].
Даже боги-олимпийцы бессильны у греков перед судьбой:
Все мы оставили небо, желая присутствовать сами
В брани, да он от троян ничего не претерпит сегодня;
После претерпит он все, что ему непреклонная Участь (Aisa)
С первого дня, как рождался от матери, выпряла с нитью.
(Илиада, ХХ, 125-128).
Богини судьбы Мойры (у римлян - Парки) прядут нить человеческой жизни,
и никто не властен повлиять на однажды определенный ими для человека финал:
...Такую, знать, долю суровая Парка (Moira)
Выпряла нашему сыну, как я несчастливца родила.
(Илиада, XXIV, 209-210).
Вот еще несколько примеров употребления синонимов "судьбы" в "Илиаде":
Роком (aisimon) тебе не назначено быть побежденным рекою...
(ХХI, 291).
Слишком я знаю и сам, что судьбой (moros) суждено мне
погибнуть... (ХIX, 421).
Но не ему, Одиссею почтенному, сужено (morsimon) было...
(V, 674).
Нам обоим предназначено (peprotai) землю одну окровавить...
(ХVIII, 329).
Смертного мужа, издревле уже обреченного (pepromenon)
року... (ХVI, 441).
...Рок (keres) увлекал их на черную смерть. (II, 834).
Вера в судьбу у греков была необыкновенно сильной, она оказала огромное
влияние на всю их религиозно-философскую мысль. Зевс-громовержец, царь богов
и глава Олимпа, не властен над жребием, определением судьбы для героев:
Зевс распростер, промыслитель, весы золотые, на них он
Бросил два жребия Смерти, в сон погружающей долгий...
(ХХII, 209-210).
И когда одна из чаш весов (жребий одного из героев) склонялась к земле,
это означало смерть в предстоящем поединке. И сам Зевс мог быть уже только
зрителем происходящего. Эта знаменитая сцена керостасии (ker - смерть,
судьба) в "Илиаде" имеет аналогии и в других древних языческих источниках,
например, взвешивание сердца умершего в египетской "Книге мертвых", что
свидетельствует о связи "божественных весов" с идеей судьбы у древних.
Все значительные события у стен Трои происходят по велению рока.
Временами, впрочем, предопределения исходят как будто и от Зевса: он
определил смерть для Патрокла и Гектора, падение самой Трои (ХV, 64-71).
Патрокл однажды едва не завоевал Трою, но путь ему преградил бог
Аполлон и открыл будущее:
Храбрый Патрокл, отступи! Не тебе предназначено свыше
Град крепкодушных троян копием разорить...
(ХVI, 707-708).
Слепая вера в судьбу приводит человека к потере чувства ответственности
за свои поступки. Это очевидно из слов Агамемнона, которые он произнес в
момент примирения с Ахиллом:
...Часто винили меня, но не я, о ахейцы, виновен;
Зевс Эгиох, и Судьба, и бродящая в мраках Эриннис:
Боги мой ум на совете наполнили мрачною смутой
В день злополучный, как я у Пелида похитил награду.
(XIX, 86-89).
"Одиссея" также открывает нам немало предопределенных событий.
Например, ослепив огромного циклопа Полифема, Одиссей услышал его исповедь:
Горе! Пророчество древнее ныне сбылось надо мною...
...что рука Одиссеева зренье мое уничтожит.
Я же все думал, что явится муж благовидный, высокий...
(перевод В. Жуковского; IX, 507-514) [27, с.120].
Одиссей просит у Зевса доброго знамения перед отмщением женихам
Пенелопы, и получает его в первых словах, которые он слышит в этот день:
служанка, моловшая муку, желает немедленной смерти женихам... (ХХ, 100-117).
Но, справедливости ради, нужно сказать, что и уже у Гомера появляются
первые проблески альтернативного учения: если еще речь идет не о свободе
воли в полном смысле слова, то, по крайней мере, - о вариантности некоторых
событий. В той же "Одиссее" мы читаем неоднозначное пророчество Тиресия:
Одиссей со своими спутниками достигнет родины, если они не тронут быков
Гелиоса, в противном случае, претерпев много бедствий, он вернется один (ХI,
102-115).
Подобные строки мы находим и в "Илиаде". Вот что говорит Ахилл о своей
судьбе:
Жребий двоякий меня ведет к гробовому пределу:
Если останусь я здесь, перед градом троянским сражаться, -
Нет возвращения мне, но слава моя не погибнет.
Если же в дом возвращусь я, в любезную землю родную,
Слава моя погибнет, но будет мой век долголетен...
(IX, 411-415).
Когда Ахилл, наконец, вступил в битву с троянцами, его натиск был столь
силен, что даже Зевс испугался, как бы он, вопреки судьбе, не захватил
самостоятельно Трою (ХХ, 30).
Таким образом, уже в ранней греческой литературе мы находим вполне
оформившиеся представления о строгой зависимости поступков человека от его
судьбы. Лексические возможности для передачи этой мысли поразительны. Такое
положение дел невольно наводит на печальные размышления, как мало мы знаем о
догомеровой духовной жизни греков. Истоки представлений о судьбе, явленные
нам в "Илиаде" и "Одиссее", нужно, вероятно, искать в крито-микенской
культуре (III-II тыс. до Р.Х.). Через микенцев же на греческую мифологию,
возможно, повлияли фаталистические верования древних египтян, вавилонян и
хеттов. [28, с.50,62].
Исследователи не раз отмечали связь между верой в судьбу и магией у
древних народов. Неспособность человека повлиять на ход многих событий
создавала благоприятную почву для гадания и предсказания будущего, которое
представлялось уже чем-то определенным. Необходимость и неизбежность смены
дня и ночи, времен года, рождения и смерти подсознательно побуждали людей к
признанию судьбы, которая у древних авторов могла выступать и как безличная
фатальная сила, подчиняющая себе и богов (что бывало чаще), и как
персонифицированное божество, могущее иногда и изменить свое предопределение
(реже).
Происхождение концепции судьбы нередко связывают и с древнейшей
практикой метания жребия, когда что-либо (земля, добыча) делилось не на
равные части, а по жребию, т.е. согласно чему-то неподвластному человеку и
стоящему над ним. И в результате один получал б'ольшую или лучшую часть, а
другой - меньшую или худшую. Так понятие "судьба" приравнивается к
смысловому значению слов "доля" и "жребий". Даже самые могущественные
греческие боги - Зевс, Посейдон и Аид - поделили сферы своего влияния
(землю, море и царство мертвых) по жребию, решение которого никто не
оспаривал:
...Натрое все делено, и досталося каждому царство:
Жребий бросившим нам, в обладание вечное пало
Мне волношумное море, Аиду подземные мраки,
Зевсу досталось меж туч и эфира пространное небо;
Общею всем остается земля и Олимп многохолмный.
("Илиада", XV, 189-193).
Одновременно с возникновением учения о всевластии судьбы мы наблюдаем и
зарождение учения о свободе выбора человека. В "Одиссее" Зевс обращается к
собранию богов:
Странно, как смертные люди за все нас, богов, обвиняют!
Зло от нас, утверждают они; но не сами ли часто
Гибель, судьбе вопреки (huper moron), на себя навлекают
безумством? (I, 32-34).
2.2. ГРЕЧЕСКИЕ МИФЫ
Ко времени Гесиода (VIII-VII вв. до Р.Х.) безликая мойра Гомера
превращается уже в персонифицированных трех сестер, у каждой из которых свое
имя и функция. Лахесис (Дающая жребий) вынимает, не глядя, жребий для
человека; Клото (Пряха) прядет нить настоящей жизни; Атропос (Неизменная)
осуществляет неотвратимое будущее. [166, p.787; 96, с.360].
Мойры не держали в секрете свои определения в отношении будущего людей.
В этом, собственно, и заключается весь ужас и драматизм греческих мифов.
Кому-то, обычно оракулу, открываются обстоятельства или причины грядущей
смерти героя. Оракул объявляет об этом, затем следуют тщетные попытки
обмануть судьбу, и все заканчивается именно так, как было предопределено и
предсказано.
Царю Аргоса Акрисию было предречено, что он погибнет от руки будущего
сына своей дочери Данаи. Акрисий построил целый подземный дворец, где скрыл
от глаз людей Данаю. Но Зевс в виде золотого дождя просочился в подземелье и
стал мужем пленницы. Так родился Персей. Акрисий бросил дочь с ребенком в
деревянном ящике в море, но они чудесным образом были спасены. Прошли годы,
Персей стал великим героем и совершил много подвигов. Однажды Персей устроил
спортивные состязания. Множество зрителей наблюдали за ними. Персей метнул
высоко в небо бронзовый диск, который, падая, и убил Акрисия. [57,
с.106-115].
Подобная семейная трагедия произошла и с Эномаем, которому предсказали
смерть от мужа собственной дочери. Долго препятствовал Эномай замужеству
Гипподамии, но в итоге все равно погиб от хитрости Пелопса. [57, с.121-123].
Нечто еще более драматичное предопределено было Парису. Он был сыном
троянского царя Приама и Гекубы. После того как стало известно пророчество,
что их сын станет виновником гибели Трои, Парис был брошен в лесу на горе
Ида, но не погиб, а вырос в семье пастуха. Спустя годы, пророчество
неумолимо исполняется: Парис похищает Елену, увозит ее в Трою и тем самым
становится причиной начала жестокой Троянской войны...
Но нет ничего ужасней судьбы многострадального Эдипа. Сын фиванского
царя Лая и Иокасты, по предсказанию дельфийского оракула, невольно убивает
отца и становится супругом родной матери, не в силах изменить веления рока.
Эдип погибает, хотя всегда почитал богов. Это еще одно неоспоримое
свидетельство того, что Судьба могущественнее олимпийцев.
В заключение драмы Софокла "Царь Эдип" Корифей произносит следующие
неутешительные слова:
О сыны земли фиванской! Вот, глядите - вот Эдип,
Он, загадки разгадавший, он, прославленнейший царь; -
Кто судьбе его из граждан не завидовал тогда?
А теперь он в бездну горя ввергнут тою же судьбой.
Жди же, смертный, в каждой жизни завершающего дня...
[100, с.58].
Кажется уже, что в этих древних мифах идея судьбы доведена до
немыслимой крайности и что здесь не может быть и речи о проявлении
какой-либо свободы или независимости от злого рока. Причем, сказанное
относится не только к людям, но и к богам, чье могущество часто оказывается
весьма ограничено. В трагедии Эсхила "Прикованный Прометей" старшая Океанида
спрашивает Прометея:
- Кто ж у руля стоит Необходимости?
- Три Мойры, Эвмениды с долгой памятью.
- Так значит, Зевс им уступает силою?
- Что суждено, не избежит и Зевс того. [126, с.249,250].
У Еврипида в трагедии "Геракл" Тезей восклицает:
Как... смеешь ты, ничтожный смертный,
Невыносимой называть судьбу,
Которой боги подчиняются?
Могучий же Геракл лишь сетует: ...Не думал,
Что мне придется плакать, но судьбе
Теперь, как раб, я повинуюсь. [38, с.401,403].
Римляне заимствовали греческую концепцию судьбы и даже в некотором
смысле усилили ее. Так, Вергилий в "Энеиде" описывает, по сути, одну лишь
действующую силу - рок, с которой традиционные боги Олимпа вступают даже в
определенное логическое противоречие. У Энея еще более пассивное отношение к
жизни и ходу истории, чем у героев Гомера. Эта идея сознательного подчинения
судьбе, воспетая стоиками, становится почти официальной философией Римской
империи. [105, с.365,366]. "Рок побеждает, сестра! - говорит Турн перед
поединком с Энеем. - Теперь нельзя уже медлить! Бог нас зовет и злая судьба
- так пойдем же за ними". [19, XII, 676,677]. Единоборство героев до
мельчайших деталей сходно с рассказом Гомера:
Сам Юпитер меж тем, уравняв между чашами стрелку,
Взял весы и на них возложил противников судьбы:
Кто из двоих обречен, чья склонится к гибели чаша...
[19, XII,725-727].
Но все же диалектика жизни, так или иначе, требует и в данном случае
некой своей противоположности. И хотя в греческих мифах неизбежность судьбы
- печальное правило, и в них есть место для некоторых исключений.
Богини судьбы Мойры однажды открыли Зевсу тайну, что будущий сын его
первой супруги, богини мудрости Метис станет повелителем над всем миром и
свергнет его с престола Олимпа. Зевс испугался, но сумел избежать грозной
судьбы: он проглотил Метис, после чего из его головы родилась богиня
Афина-Паллада. [96, с.351].
И в другой раз судьба уготовила Зевсу быть свергнутым его будущим
сыном. Тайну эту знал только прикованный к скале титан Прометей, который
грозил Зевсу, что тот не избегнет своей участи. Действуя силою и уговорами,
Зевс, наконец, выведал, что такой жребий вынули Мойры для сына морской
богини Фетиды, которую он уже намеревался взять себе в жены. Жребий
заключался в том, что кто бы ни был мужем Фетиды, у нее родится сын, который
победит отца. Узнав это, Зевс благоразумно отдал Фетиду в жены герою Пелею.
[57, с.97-100].
Однако это был все-таки Зевс, самый могущественный и коварный из богов.
Геракл же, хотя и был сыном Зевса, но - от смертной Алкмены. Он умер, как и
всякий человек, и лишь после смерти был принят в сонм олимпийских богов.
Вместе с тем и Гераклу удалось однажды провести судьбу. У его друга Адмета
умерла жена, прекрасная Алкестида. Некогда Мойры определили, что сам Адмет
избежит ранней смерти, если кто-нибудь согласится умереть за него. Все
жители города, даже больные и старцы, отказались сойти преждевременно в
мрачное царство Аида. И тогда Алкестида согласилась принять смерть за
Адмета. Узнав об этом, Геракл сразился с крылатым богом смерти Танатом,
одолел его, и вернул Алкестиду из царства теней.
Никто из смертных не мог вернуться из Аида, однажды вошед туда. Но,
вопреки судьбе (или, напротив, благодаря ее благосклонности?), это делали
Геракл, Орфей и Одиссей. Орфей спускался туда, чтобы попытаться вернуть свою
любимую супругу Эвридику. Как известно, он не был столь успешен, как Геракл,
но все же, по крайней мере, сам остался жив. Хитроумный Одиссей достиг
царства мертвых, чтобы узнать свою судьбу от тени прорицателя Тиресия. И ему
это благополучно удалось. Отсюда мы можем осторожно заключить, что даже в
греческих мифах, чье повествование перенасыщено примерами действия
неумолимого рока, иногда присутствует и едва уловимый элемент человеческой
свободы.
АНТИЧНАЯ ФИЛОСОФИЯ
2.3.1. ВВЕДЕНИЕ
От Гераклита (VI-V вв. до Р.Х.) до Плотина (III в. по Р.Х.) многие
греческие и римские философы высказывались о богах и о судьбе, необходимом и
случайном, свободном выборе и свободе как таковой. Несмотря на обилие
замечательных идей, с которыми выступили эти "мудрейшие из мудрых", без
Божьего откровения и Святого Писания все их заключения носили характер
неуверенности и предположения. Символическим вступлением к настоящей части
обзора могут послужить слова Протагора из его введения к книге "О богах" (V
в. до Р.Х.): "О богах я не умею сказать, существуют ли они или нет и каковы
они по виду. Ведь много препятствий для знаний - неясность дела и краткость
человеческой жизни"...
2.3.2. СОЛОН, ГЕРАКЛИТ И АТОМИСТЫ
В ранней греческой философии (до Сократа) прослеживается та же
склонность к отрицанию свободы человека, что и в греческих мифах. Среди
прочих древних авторов, Геродот и Плутарх сообщают замечательные сведения о
Солоне (VII-VI вв. до Р.Х.). Особенно для нас любопытна легендарная встреча
Солона с Крезом, защищая историчность которой, Плутарх писал: "Это предание,
как известно, засвидетельствовано столькими лицами и, что еще важнее, так
соответствует характеру Солона, что я не решаюсь отвергнуть его". [86, т.1,
с.183].
Итак, Солон, по просьбе лидийского царя Креза, приехал к нему в Сарды.
Крез, богатейший человек своего времени, постарался произвести впечатление
на непритязательного грека, однако ему это не удалось. На вопрос царя, знает
ли Солон более счастливых людей, чем Крез, гость с готовностью перечислил
имена нескольких греков, достойных граждан, умерших славной смертью. Крез,
почитая себя любимцем богов, вознегодовал. Солон же пояснил, что
благополучие человека ненадежно и счастье изменчиво, кто знает, что судьба
пошлет ему завтра. А потому блаженным человеком может быть назван лишь уже
умерший доблестный муж, но никак не еще живущий. Спустя некоторое время Крез
в битве с Киром потерял свое царство и все богатство, а его самого возвели
на костер для сожжения. И тогда он вспомнил слова мудрого грека и трижды
воскликнул: "О Солон!" Победитель Кир заинтересовался столь необычным
поведением приговоренного к смерти и, после объяснения ему причины оного,
помиловал Креза, ибо и сам ощутил страх перед судьбой и зыбкость своего
сегодняшнего счастья. [23, I,32,86; 86, т.1, с.183-186].
Очень поучительно сопоставление версий Геродота и Плутарха о данном
событии, поскольку у первого знаменитого автора повсюду в его "Истории"
присутствуют непререкаемые оракулы, а второй - серьезный защитник свободы
человека.
Теперь отметим важное отличие в подходах к проблеме в греческих мифах и
в формирующейся философии. Если для мифов характерен фатализм, то для
философии - детерминизм. Кратко определим суть этих учений.
Фатализм предполагает, что события в жизни человека и общества
определяются судьбой. Что бы люди ни предпринимали против предписанного ей,
осуществление определенных событий в будущем неизбежно. Другими словами,
человеку заранее открывается конечный результат, причем предшествующие этому
причины совершенно не важны и даже могут быть многовариантными (когда некто
пытается судьбы избежать).
Детерминизм же учит, что всякие события происходят согласно с
естественными законами, в соответствии с причинно-следственными связями.
Детерминизм не оставляет места никакой вариантности или случайности; это
строгая обусловленность событий предшествующими причинами. Как отметил один
автор, на судьбу человек может, по крайней мере, сетовать и роптать, и хотя
бы таким образом проявлять свою свободу; абсолютный детерминизм же
выставляет дело так, что даже сами сетования и ропот были неизбежны в силу
причинной необходимости...
Гераклит, как мы уже упомянули, был первым среди философов,
употребившим слово "судьба". Он предвосхитил некоторые идеи стоиков: все
происходящее в мире - только следствия определений судьбы, сутью которой
является Логос, наполняющий собой вселенную. [166, p.789]. Гераклит также
остался навсегда в памяти человечества благодаря своей метафизике, которую в
Новое время использовал Гегель для создания диалектического метода. Гераклит
учил, что крайности, или противоположности, постоянно переходят друг в
друга. Гармония возникает только от соединения этих противоположностей:
добро невозможно без зла, без болезни мы не ценим здоровье, сытость
удовлетворяет только после испытанного чувства голода, отдых приятен после
тяжелого труда и т.п. Следуя Гераклиту, о теме нашего исследования можно
было бы сказать так: учение о предопределении позволяет лучше оценить и
понять свободу человека, а учение о свободе воли показывает его
ограниченность и недостаточность, требуя его дополнения доктриной
предопределения...
Основатели атомизма, Левкипп (V в. до Р.Х.) и Демокрит (V-IV вв. до
Р.Х.), были строгими детерминистами. Они открыли, что все в мире состоит из
атомов, которые находятся в постоянном движении. Даже душа и ум человека,
согласно атомистам, - суть собрание неких гладких и сферических атомов. В
мире Левкиппа и Демокрита нет места случайностям и свободе, над всем
господствует природная необходимость. "Ни одна вещь не возникает
беспричинно, но все возникает на каком-нибудь основании и в силу
необходимости", - эти слова приписываются Левкиппу. Демокрит также отрицал
возможность случайных событий. Атомисты, тяготея к материализму, старались
объяснить мир без Первопричины и его конечной цели. [91, с.78]. Этакий
холодный и безрадостный космос, где атом стукается об атом лишь строго по
предшествующим механическим причинам.
2.3.3. СОКРАТ, ПЛАТОН, АРИСТОТЕЛЬ
Сократ (V в. до Р.Х.) был первым гением, который принес с собой понятие
свободы в греческую философию. До него все философы-натуралисты разрешали в
основном проблему, что есть природа. Сократ осмысливает вопрос, кто есть
человек. Найденный ответ наполнен уже почти христианским смыслом: сущность
человека - это его душа (разум и нравственное поведение личности). Сократ
открывает, что человек при любых обстоятельствах внутренне может оставаться
свободным. Свобода, по Сократу, - это egkrateia, или самообладание,
господство над физическими инстинктами. Подобно тому как Бог ни в чем не
нуждается, свободный человек Сократа стремится к тому же, его физические
потребности минимальны.
Проблему зла Сократ связывает с разумом, а не с волей. Эта его идея
становится общепринятой в античной философии и будет оспорена только уже в
христианскую эпоху. Человек поступает дурно вследствие незнания или
непонимания того, что есть благо. Поэтому добродетель отождествляется со
знанием, а зло - с невежеством. [92, т.1, с.65-68]. Кстати, подобную мысль
можно встретить и в Библии, например, в Притчах: "Помысл глупости - грех"
(Прит. 24.9).
Сократ верил в Бога как в высший разум, который поддерживает и
направляет мир. Возможно, Бог напрaвлял и самого Сократа через его
знаменитый to daimonion. Платон в "Апологии Сократа" приводит слова учителя
об этом феномене: "...Мне бывает какое-то чудесное божественное знамение...
Началось у меня это с детства: вдруг - какой-то голос, который всякий раз
отклоняет меня от того, что я бываю намерен делать, а склонять к чему-нибудь
никогда не склоняет". [84, т.1, с.85]. Голос сей был чем-то очень важным в
жизни Сократа. Не случайно его ученик Платон столь часто упоминает об этом в
своих диалогах ("Феаг", "Евтидем", "Алкивиад I", "Федр", "Теэтет").
Любопытно отметить, что даже таинственный голос не нарушает учения Сократа о
внутренней свободе человека. В ситуациях выбора голос предостерегал Сократа,
отнюдь не заставляя делать то, что "необходимо".
Платон (V-IV вв. до Р.Х.) также признает, что человек обладает свободой
выбора. В 10-й книге "Государства", в мифической истории об Эре, он
рассказывает о загробном существовании душ людей. При этом Платон
предпринимает, возможно, первую в истории философии попытку примирить
противоречивые учения о судьбе и свободе. В этом мифе у Платона души умерших
людей сами определяют будущее существование, тем самым реализуя свою свободу
выбора. Платон отмечает, впрочем, что каждая душа в основном выбирает то,
что соответствовало ее привычкам прошлой жизни. Этим саркастическим
замечанием он, вероятно, подчеркивает, что человеческая свобода не
абсолютна. Выбрав свое будущее (жизнь человека, занимающего любое
общественное положение, от царя до нищего, или вообще - жизнь животного),
души подходят к Мойрам, невозмутимо закрепляющим их выбор, который после
этого уже нельзя изменить. Затем души пьют воду из реки забвения и, ничего
не помня о прошлом, рождаются в новой, выбранной ими жизни. [84, т.3, с.
413-420]. Таким образом, по Платону, несмотря на полновластие Мойры
(судьбы), человек сам делает ключевой выбор, и этот выбор - так или иначе
свободен. Платон продолжает здесь линию Сократа и намекает, что только
подлинное знание, любовь к мудрости (философия) делают выбор человека
правильным и наилучшим.
Это то, что Платон говорит в конце своего "Государства". Сами же
принципы, на которых основывается его "идеальное общество" предполагают
государство ужасающей несвободы, и я, конечно, никому не желал бы жить в
придуманной Платоном утопии. Впрочем, это вопрос уже не философии, а
политики.
Аристотель (IV в. до Р.Х.) - третий великий философ античности,
поддержавший идею свободы человека и направление Сократа о тождественности
добродетели и знания. В интерпретации Аристотеля это учение выглядит
следующим образом. Если бы человек обладал одним только совершенным разумом
(nous), то он всегда поступал бы наилучшим образом, сообразуясь с тем, что
есть благо, или добродетель. В таком случае, действия его, впрочем, были бы
обусловлены знанием этого блага. Но поскольку человек имеет несовершенную
мятежную душу, он часто делает выбор неверный, следуя страсти, а не разуму.
В этом несовершенстве природы человека и коренится его свобода, которая едва
ли, по Аристотелю, является чем-то положительным. [118, т.2, с.520].
В "Метафизике" VI,3 Аристотель разграничил события "необходимые" и
"привходящие" (случайные). Он пишет, что науки о случайном нет. В то же
время это реальный фактор нашей жизни, часто в основе осуществления
необходимого лежат случайные события. [10, т.1].
В "Никомаховой этике", кн. III Аристотель говорит о произвольных и
непроизвольных поступках. Источник произвольного он признает в самом
человеке. Другими словами, люди способны делать сознательный выбор
(proairesis), без этого не может существовать добродетели. [10, т.4].
Размышляя о психологических нюансах сознательного выбора, Аристотель, по
мнению некоторых комментаторов, приближается к христианскому пониманию
термина "свобода воли". [92, т.1, с.158].
С другой стороны, бог Аристотеля - ничего не творит и сосредоточен
только на самом себе, ничуть не заботясь о мире. Тут не может быть и речи о
каком-либо предопределении. Бог, по Аристотелю, есть "неподвижный двигатель"
(to kinoun akieton), Первопричина движения всего сущего, но не более того.
Таковы, в самом кратком изложении, мысли трех величайших философов
Древней Греции о свободе и необходимости. К V-IV вв. до Р.Х. очевиден
значительный прогресс в разработке проблемы, особенно если сравнивать с
греческой мифологией.
2.3.4. КИНИКИ, ЭПИКУРЕЙЦЫ, СТОИКИ
Кинизм был основан Антисфеном, но больше известен его ученик Диоген (IV
в. до Р.Х.), благодаря которому, собственно, это учение и стало заметным
явлением в философии. Диоген прославился своим экстравагантным поведением.
Несмотря на знатное происхождение, он жил подаянием и домом ему служила
бочка. Диоген сам себя сравнивал с собакой (kuon), и, вероятно, отсюда
произошло наименование этой философской школы. Киники в вопросе свободы
превзошли всех своих великих предшественников. В ее утверждении они не знали
меры. Свобода человека, по их мнению, не должна ограничиваться ни
государством, ни браком, ни даже рамками приличия. Такая свобода (anaideia),
по сути, была разрушительной стихией, и только обаяние самой личности
Диогена удерживает многих от однозначно негативной оценки кинизма.
Диоген по-своему стремился к добродетели и нашел ее в безразличии и
освобождении от страха перед всем тем, что посылает судьба, будь то некие
блага или невзгоды. Эта концепция получила свое продолжение и развитие у
стоиков. Ярким примером ее применения на практике является легендарная
встреча Диогена и Александра. Великий полководец спросил, не желает ли
философ какой-нибудь милости. Диоген, в это время нежившийся под лучами
солнца, попросил только: "Не заслоняй мне свет".
Эпикур (IV-III вв. до Р.Х.) основал новую школу, которая внесла
значительный вклад в эллинистическую мысль. Он был почти материалистом,
поддерживал атомизм Левкиппа и Демокрита, но выступал против их
детерминизма. Эпикур допускал существование богов, однако считал, что они не
вмешиваются в дела людей, а только блаженствуют в неком "межмировом
пространстве".
Эпикур также прославился своей натурфилософской доктриной об
"отклонении атомов", которая обосновывала присутствие случайности в мире и
свободы человека. Цицерон (I в. до Р.Х.) в трактате "О природе богов" так
описывает это учение: "Он (Эпикур) усмотрел, что если атомы, увлекаемые
своей тяжестью, несутся все только в одном направлении вниз, то в нашей
власти ничего не остается, поскольку движение атомов определенно и
необходимо. И Эпикур изобрел способ, каким образом избежать этой
необходимости, способ, который, очевидно, ускользнул от внимания Демокрита.
Эпикур говорит, что атом, который вследствие своего веса и тяжести несется
прямо вниз, чуть-чуть при этом отклоняется в сторону... И в высказываниях
типа "Или будет жив завтра Эпикур, или не будет жив"... он совсем отверг
необходимость положения "или да, или нет"". [120, с.82]. О том же можно
прочесть и у Лукреция в его поэтическом трактате "О природе вещей":
...Как и откуда, скажи, появилась свободная воля,
Что позволяет идти, куда каждого манит желанье,
И допускает менять направленье не в месте известном
И не в положенный срок, а согласно ума побужденью ?
[66, II, 257-260].
...Чтоб ум не по внутренней только
Необходимости все совершал и чтоб вынужден не был
Только сносить и терпеть и пред ней побежденный склоняться,
Легкое служит к тому первичных начал отклоненье,
И не в положенный срок и на месте дотоль неизвестном.
[II, 289-293].
Согласно Эпикуру, атомы, из которых состоит душа человека,
непредсказуемы в своем движении, и потому человек обладает настоящей
свободой выбора и решения. [96, с.660]. Однако Эпикур совсем не учил другой
стороне вопроса: о судьбе, предопределении или воле богов в отношении мира.
Поэтому и его позиция не может считаться удовлетворительной.
Стоицизм был, несомненно, еще более значительным философским течением
античности, чем эпикурейство. Основанный Зеноном (IV-III вв. до Р.Х.),
стоицизм на протяжении веков дал многих выдающихся мыслителей, последним из
которых стал император Марк Аврелий (II в. по Р.Х.).
Хотя стоики много говорили о судьбе (heimarmene), они были в
действительности детерминистами, а не фаталистами. Все, что происходит во
вселенной, или во "внешней" жизни человека, строго обусловлено
предшествующими причинами. Случайность невозможна, и человеку не дано ничего
сделать вопреки своей судьбе, или предначертанному провидением (pronoia).
Однажды Зенон, по сообщению Диогена Лаэртского, порол своего раба за кражу.
Раб отличался философским складом ума и, ссылаясь на учение хозяина, сказал
в свое оправдание: "Мне суждено было украсть!" На что Зенон назидательно
ответил: "И суждено было быть битым". [32, с.255].
Великий римский стоик Сенека (I в. по Р.Х.) писал: "Закон судьбы
совершает свое право... ничья мольба его не трогает, ни страдания не сломят
его, ни милость. Он идет своим невозвратным путем, предначертанное вытекает
из судьбы. Подобно тому как вода быстрых потоков не бежит вспять и не
медлит, ибо следующие воды стремят более ранние, так повинуется цепь событий
вечному вращению судьбы, а первый ее закон - соблюдать решение". [9, ч.1,
с.506].
Однако во "внутренней" жизни человек может быть свободен. Осознание
неотвратимости судьбы - важное условие этой внутренней свободы, именно здесь
берет начало знаменитая невозмутимость стоиков и их постоянная готовность к
смерти. [30, с.165]. Чтобы доказать серьезность нравственной свободы,
стоицизм часто ссылается на возможность добровольного оставления этой жизни
(exagoge). В таком шаге стоики видели до конца последовательное отношение к
окружающему миру, ибо мужественный и мудрый человек не должен выделять свое
существование из ряда прочих безразличных ему вещей. Самоубийством окончили
жизнь Зенон, Клеанф, Эратосфен, Антипатр и многие другие стоики. [119,
с.190].
Добродетель является истинным благом, и она принимается или не
принимается нашей внутренней свободой. Здесь необходимость не властна, но
она проявляется во всем всесилии после принятого человеком решения. Желать
добродетели - значит, свободно совпадать с божественной природой, Логосом.
Желать дурного - значит, вскоре подчиниться Логосу поневоле. Клеанф
сравнивал восстающих против существующего миропорядка людей с привязанной к
движущейся телеге собакой... Сенека высказал эту мысль более афористично:
"Судьба согласных с ней ведет, а несогласных - тащит". [92, т.1, с.195].
Цицерон в трактате "О судьбе" приводит характерную цитату из книги
стоика Хрисиппа: "Если есть движение без причины, то не всякое высказывание,
что диалектики называют axioma, будет либо истинным, либо ложным. Ибо то,
что не имеет действующих причин, то не будет ни истинным, ни ложным. Но
всякое высказывание или истинно, или ложно. Следовательно, нет движения без
причины. А если это так, то все, что происходит, происходит по
предшествующим причинам. А если это так, то все производится судьбой. И,
стало быть, доказано, что все, что происходит, происходит в силу судьбы".
[120, с.306]. Вместе с тем, стоики, в ущерб логичности общей направленности
своих взглядов, всегда отстаивали независимость духа человека от внешних
факторов. Скажем, кому-то выносится смертный приговор. Человек бессилен тут
что-либо изменить, потому что это "внешняя жизнь", или сфера влияния судьбы,
но в его власти - побороть малодушие и выразить презрение к смерти, как это
сделал Сократ.
Сохранившаяся короткая молитва Клеанфа хорошо отражает эти две стороны
проблемы:
Веди меня, о Зевс, и ты веди, Судьба!
Веди меня вперед.
На что бы ты меня не обрекла,
Веди меня вперед.
Бесстрашно я иду, - и пусть
Я отстаю, неверием и страхом омрачен -
Все ж должен я идти. [91, с.249].
Поздние римские стоики были в некоторых вопросах довольно близки к
христианской этике. Скажем, Сенека развивал учение о греховности человека и
говорил уже о моральном акте как о волении (voluntas), а не интеллектуальном
действии. Эпиктет учил любви к врагам, обосновывая это тем, что внешнее зло
не является по-настоящему опасным. Только то зло, которое человек может
причинить себе сам, в своей душе, оно - опасно. Но и поздние стоики делали
акцент на абсолютной неизбежности судьбы. По Эпиктету, все люди на земле -
актеры в спектакле Провидения, и мы должны сыграть свои роли, какими бы
незначительными они порой ни были, со всем старанием. Эпиктет допускал
словосочетание "свободный человек", но только в следующем контексте: "...Не
следует желать зря всего того, что только придет в голову... Свободный
человек должен выучиться хотеть и соглашаться со всем тем, что с ним
случается... по воле Того, Кто управляет всем миром". Ему вторит Марк
Аврелий: "Предайся добровольно Клото... Люби только то, что случается с
тобой и предопределено тебе. Ибо что могло бы более соответствовать тебе?"
("Размышления" IV,34; VII,57).
С приближением христианской эпохи все больше мыслителей высказывалось в
поддержку свободы человека. И все же это были только отдельные голоса среди
плотных масс язычников, державшихся старой веры. Поэтому античная мысль и по
сей день прочно ассоциируется со словами "рок", "фатум".
2.3.5. ЦИЦЕРОН, ПЛОТИН И ИХ ВРЕМЯ
Столь разные мыслители, как Цицерон и Плотин, соединены здесь вместе
только по той простой причине, что в вопросе свободы и необходимости они
искали "золотой середины". Для языческой философии это было достаточно
редким явлением.
В I в. до Р.Х., когда жил Цицерон, позиции как стоицизма, так и
эпикурейства были еще весьма крепки. Это было время стоика Посидония, о
котором отзываются как об одном из самых великих и универсальных умов
Греции, и время эпикурейца Лукреция Кара, замечательного поэта. Цицерон
вошел в историю прежде всего как великий оратор и создатель латинской
изящной словесности. Но и его философские труды довольно значимы, хотя бы
потому, что они ознакомили латинский мир с лучшими образцами греческой
философии. Не обошел Цицерон и спора о свободе между стоиками и
эпикурейцами. В своей книге "О судьбе" он полемизирует с обеими сторонами.
Цицерон - против абсолютной случайности в мире, которую предполагает учение
об "отклонении атомов" Эпикура. Но он - против и абсолютного детерминизма
стоиков. "Я признаю, - пишет Цицерон, - что не от нас зависит родиться с
острым умом или тупым, сильным или слабым. Но тот, кто из этого сделает
вывод, что не в нашей воле даже сидеть или гулять, тот не видит, что за чем
следует". Продолжая развивать эту тему, Цицерон советует стоикам различать
причины подлинные и мнимые: "...Под причинами следует понимать не все то,
что чему-то предшествовало, но что и предшествовало, и совершило то, чему
было причиной. Например, то, что я вышел на поле, не было причиной того, что
я стал играть в мяч. И не Гекуба была причиной гибели троянцев, из-за того,
что она родила Александра... Ведь [если рассуждать, как стоики], то можно
сказать, что путник, так как был хорошо одет, был причиной того, что
разбойник его ограбил". [120, с.302,311].
Плотин жил в III в. по Р.Х. В это время христианство быстро
распространялось и набирало силу, но было еще гонимо. Плотин создал
собственную философскую школу, когда до конца эпохи языческой философии
оставалось два-три столетия. Продолжив линию Платона, мысль Плотина оставила
физический мир и сосредоточилась на мистическом соединении с божественным. В
своих "Эннеадах" великий философ часто приближается к христианскому взгляду
на Бога и человека, так что многим читателям-христианам казалось, что
Плотину достаточно только изменить терминологию, чтобы войти в лоно Церкви.
Плотин выступил в защиту свободы воли от жесткого детерминизма, к
которому он относил и популярную в его время астрологию. Не отвергая
последнюю полностью, он пытался ограничить сферу ее действия и согласовать с
человеческой свободой. Плотин обосновывал самопроизвольность действий
человека наличием в нем особой внутренней энергии, которую он называл
добродетелью и которую ставил несравненно выше уровня влечений и страстей.
Не забывая и о мире необходимости, выдерживая равновесие, Плотин писал в
"Эннеадах" VI,8: "...Свободно в нас, собственно, только некое невещественное
начало, на которое сводится и наша свобода, и сама властная над собою воля,
насколько она сосредоточена в себе самой, потому что, как только она желает
и требует чего-либо, что вне ее, тотчас же вступает в силу необходимость".
[85, с.328,329].
В период эллинизма и в начале эпохи христианства античная философия
практически разработала современное понятие "свободная воля" и подарила его
христианскому богословию, как бы давая "научное обоснование" тому, что
христиане восприняли от Самого Господа и апостолов. То был бесценный дар,
ибо, как мы увидим из трудов ранних отцов Церкви, христианство с самого
момента своего возникновения резко воспротивилось языческому учению о
судьбе, противопоставив ему благодатный союз воли Божьей и свободной воли
человека.
А весь языческий мир еще молил о милостях из рога изобилия Тюхе или
крутил колесо Фортуны... Это имя - богиня случая Tuche (у римлян - Fortuna)
- в эпоху эллинизма постепенно вытесняет из античного мировосприятия древнюю
Мойру. Переменчивость счастья, превратности судьбы объясняются капризами
Тюхе. "Божество всегда ревниво старается примешивать к блестящим и великим
дарам судьбы некоторую частицу невзгод", - пишет Плутарх. [86, т.2, с.318].
Еще Еврипид обращал внимание на молодое божество Тюхе:
Владычица-Судьба (Tuche)! Ты столько смертных
И в бездну горя свергшая и вновь
Поднявшая на счастия вершину! [105, с.147].
У Менандра Тюхе уже сформировалась в своем классическом образе: она "не
пользуется законами", "не поступает разумно", "безрассудна", "не надежна" и
т.п., оставаясь, однако, главной вершительницей всего в мире. [61, с.204].
2.4. ДРЕВНИЙ ВОСТОК
Восточная религиозно-философская мысль также не смогла обойти вечного и
общечеловеческого вопроса о необходимости и свободе. В индуизме и буддизме
мы находим, с одной стороны, в понятии кармы - своеобразное, по-восточному
окрашенное учение о предопределении (человеку, помимо его воли, надлежит
совершить длинный путь перерождений), а с другой стороны, - и зачатки учения
о свободе воли (человек интеллектуальными и волевыми усилиями способен стать
на путь спасения и избежать новых перерождений, неотвратимых для других
людей).
2.4.1. ИНДУИЗМ И БУДДИЗМ
На санскрите идея судьбы может быть выражена многообразно следующими
словами:
kala - "время". Время направляет события, и человек не властен над
этим.
vidhi - "установление", "повеление". Нечто решенное, то, что уже
невозможно отменить.
daiva - "судьба", "божественная сила (воля)". Возможно, это самое
близкое слово к европейскому понятию судьбы.
adrsta - "невидимое". Духовное воздействие на человека его прошлых дел,
совершенных в предшествующих жизнях.
karma - "действие", "жребий". Совокупность добрых и злых дел человека,
влияющих непосредственным образом на форму будущего существования. [153,
p.790].
Из-за краткости нашего обзора мы остановимся только на последнем, самом
важном термине. Учение о карме предполагает не радостное известие о том, что
за гробом жизнь не кончается, а довольно мрачное сообщение о вечном
наказании человека посредством блуждания его души из тела в тело (сансара)
за однажды совершенное зло. "Карма дел, - писал Б. Вышеславцев, - есть... не
что иное, как онтологическая память, память бытия, но не память сознания.
Действие сохраняется в сделанном, а сделанное определяет дальнейшие действия
и претерпевания. Карма есть соединение обусловленности и свободы, которое
дает "судьбу"". [22, с.107]. Наличие в мире зла, страданий, болезней,
социального неравенства объясняется кармой. Бессмысленно с этим бороться,
существующий миропорядок невозможно изменить... Отсюда - характерные для
индуизма фатализм и пессимизм.
Человек может поступать произвольно, но ему не дано изменить своей
кармы. Каждое дело, доброе или злое, влечет за собой необратимые
последствия. В "Махабхарате" XIII,1 находится поразительная история о
ребенке, смертельно ужаленном змеей. Кто виноват в его смерти? Змея,
пойманная охотником, сказала, что она невиновна, так как ее послал бог
смерти, она же была только орудием в его руках. Вскоре выяснилось, что и
последний не несет ответственности за эту трагедию, а в действительности
ребенка убил Кала ("Время"). Наконец, появляется Кала и раскрывает тайну,
что никто не виновен в данной смерти. Это результат кармы, т.е. причина
смерти ребенка - в его собственных действиях в прошлых перевоплощениях.
Узнав тайну, мать погибшего ребенка в благоговении отпускает змею. Ибо никто
не в состоянии изменить закон кармы, даже божество, подобно тому как
греческие боги часто оказывались бессильны перед судьбой.
Путь знания, осознание бессмысленности материального бытия - начало
спасения в индуизме и буддизме. В священных книгах индуизма этот процесс
напоминает деперсонализацию личности спасаемого: никакие эмоции, ни
положительные, ни отрицательные, не волнуют его сознания, он холоден и
спокоен по отношению ко всему земному... И в результате человек достигает
освобождения (мокша), сливаясь с некой Абсолютной Реальностью.
"Мундака-упанишада" III 2,8 говорит об этом: "Как реки текут и исчезают в
море, теряя имя и образ, так знающий, освободившись от имени и образа,
восходит к божественному пуруше, выше высокого". [109, с.185]. Так человек
может вырваться из круговорота перерождений, вопреки карме, если он направит
свою интеллектуальную свободу и волю на прекращение любой деятельности,
откажется от своей индивидуальности. [115, с.16].
В этом смысле Будда также признавал свободу воли. [153, p.791].
Спасение - в осознании и избрании человеком небытия, вечного покоя нирваны.
Н. Лосский пишет об этом учении буддизма: "Когда в потоке сознания живого
существа появляется дарма чистой "мудрости", "прозрения" (праджня), именно
постижение бессмысленности бытия, с этого момента спасение данного живого
существа обеспечено: оно может, правда, еще пережить колебания и падения...
но рано или поздно оно наверное достигнет Нирваны..." [65, с.44].
В совершенно отличной от западной религиозной и культурной среде мы
находим все те же философские вопросы и проблемы. Чтобы еще более укрепиться
в этой мысли, несколько более детально рассмотрим "индийское евангелие" -
Бхагавад-Гиту.
2.4.2. БХАГАВАД-ГИТА
В этом необыкновенном произведении находят много общего с Новым
Заветом. Мы выделим их основные сходства и различия и посмотрим, что нового
в сравнении с традиционными древнеиндийскими системами нам откроется о
предопределении и свободе.
Датировка Бхагавад-Гиты весьма условна - V-III вв. до Р.Х. Это часть
эпоса "Махабхарата", одного из древнейших письменных памятников
человечества. Бог Кришна в человеческом теле становится возничим своего
друга Арджуны на поле боя. Две армии - сыновей Дхритараштры и Пандавов -
замерли напротив друг друга. И в это время между Кришной и Арджуной
происходит их странный и фантастический разговор.
Кришна объявляет себя всемогущим богом (Бг. 9.8). Он также всеведущ
(7.26) и вездесущ, даже когда воплощается в тело человека (9.11). Вот одно
из самых сильных заявлений Кришны: "Я начало, конец и середина творений... Я
- семя, порождающее все существующее. Ничто сущее - движущееся и неподвижное
- не может существовать без Меня" (10.32,39). [17, с.516,522].
В противоположность старому учению брахманизма, Кришна подчеркивает
свою личностность (7.24; 12.2). Если принять Бхагавад-Гиту за вершину
индуизма, то тогда можно сказать, что эта религия развивалась от безличного
Брахмана через Параматму (сверхдушу, присутствующую в сердце каждого
человека) к личностному Кришне. Древним путем спасения в индуизме, путем
очень длинным и трудным, был отказ от деятельности и освобождение от чувств
и эмоций. Кришна провозглашает кратчайший путь спасения - служение ему
(3.4-7; 5.2,6). В результате: "человек, занятый преданным служением Господу,
освобождается даже в этой жизни от кармических последствий, как хороших, так
и плохих..." (2.50,51; 4.9). Это уже новый шаг, даже в сравнении с
буддизмом, в понимании всей важности свободного выбора человека.
Бхагавад-Гита обсуждает вопрос, который хорошо знаком нам со страниц
Нового Завета: "...Что же принуждает человека поступать греховно, даже
помимо его воли, как будто его влечет какая-то сила?" (3.36). Кришна
говорит, что эта сила - вожделение, которое можно победить с помощью
"зрелого духовного разума" (3.43). И этот путь открыт для всех, даже для
людей самых низших сословий (9.32) и самых больших грешников (4.36).
Верующий в Кришну освобождается от всех грехов: "На том, кто выполняет свои
обязанности без привязанности, отдавая плоды Всевышнему Господу, не
сказываются последствия греховных поступков. Он подобен листу лотоса,
который не смачивается водой". (5.10; 10.3).
Нечто похожее на христианское учение о благодати открывается и в
Бхагавад-Гите (18.56; 2.64; 18.58,62). Между Кришной и его последователем
возможны дружеские отношения, и такой человек уже может быть уверен в своем
спасении (9.29-31). Множество параллелей с Новым Заветом побудило А. Меня
назвать Кришну прообразом Иисуса Христа на Востоке. [74, с.78].
Однако на этом схожесть Бхагавад-Гиты и Евангелия, собственно, и
заканчивается, теперь следует упомянуть об их серьезных отличиях.
Во-первых, многобожие. Хотя Кришна и выступает как главное божество, он
не отвергает ни других богов, ни другие языческие культы: "Те, кто
поклоняются полубогам, родятся среди полубогов; те, кто поклоняются предкам,
отправятся к предкам; те, кто поклоняются привидениям и духам, родятся среди
этих существ; а те, кто поклоняются Мне, будут жить со Мной" (9.25).
Характерно, что Бхагавад-Гита не привела к монотеизму в Индии. Кришна так и
остался лишь одним из многих богов индуизма.
Во-вторых, учение о реинкарнации. Эта доктрина чужда Новому Завету, но
является одной из важнейших в Бхагавад-Гите: "Точно так же, как душа
переселяется из детского тела в юношеское и из него в старческое, так и при
смерти она переходит в другое тело" (2.13). Пользуясь индуистсткой
терминологией, можно сказать, что Господь Иисус Христос Своей смертью на
Голгофе снял с человечества "кармический долг" (неизбежное наказание - путем
новых перевоплощений - за совершенное в прошлом зло). Библейские истории,
например, Иова и слепорожденного человека (Ин. 9.1-7) показывают, что
страдания на земле не обязательно являются наказанием за грехи прошлого.
И в-третьих, следование за Кришной предполагает в большей степени
умственные усилия ("сознание"), чем веру. Невежество, незнание - главная
причина, почему люди не получают спасения: "Я никогда не являюсь перед теми,
кто глупы и невежественны" (7.25). Согласно же Новому Завету, сколько-нибудь
серьезная опора на разум и знание - ложный путь (1 Кор. 1.27), главное -
вера (Евр. 11). Для настоящего христианина, несомненно, подобные "минусы" не
могут не перевесить "плюсы" Бхагавад-Гиты.
Желая показать духовную схожесть философских проблем Востока и Запада,
мы, однако, несколько отклонились от нашей центральной темы. Посмотрим
теперь, чему учит Бхагавад-Гита в отношении предопределения и свободы воли.
В начале книги Кришна призывает Арджуну участвовать в сражении. Это не
легко для последнего, так как в войске противника находится много близких
ему людей. Арджуна раздумывает, и у него, несомненно, есть выбор (2.33). Вот
еще одно аналогичное место: "...Всевышний Господь не отвечает за чьи-либо
греховные или праведные поступки" (5.15). Эти слова индийские учители
толкуют в пользу свободы воли человека, как традицию, идущую еще из
Упанишад. [17, с.280, 281].
Но есть в Бхагавад-Гите ужасная сцена "преображения" Кришны, когда он
открывает Арджуне свою "вселенскую форму". Среди прочего тот видит
следующее: "Все сыновья Дхритараштры и цари, сражающиеся на их стороне, а
также Бхишма, Дрона, Карна и наши главные воины устремляются в Твои
устрашающие зевы. И я вижу, как головы некоторых, застревая между Твоими
зубами, сокрушаются ими" (11.26,27). Сначала Кришна призвал Арджуну пролить
кровь врагов, а затем показал ему такую, отнюдь не евангельскую картину. Это
был как бы некий "видеоряд" предопределенных событий: все воины противника
погибнут, падут и многие со стороны Арджуны, сам же он выйдет из битвы
победителем.
В Бг. 11.32 Кришна выступает в образе уже известного нам всепожирающего
Времени (Кала). Он объявляет, что все противники Арджуны предопределены к
гибели. Далее следуют еще более откровенные признания: "Итак, встань и
приготовься сражаться и завоевать славу. Победи своих врагов и наслаждайся
процветающим царством. По Моему замыслу все они уже погибли; ты же, о
Савьясачи, можешь быть лишь Моим орудием в этом сражении. Дрона, Бхишма,
Джаядратха, Карна и другие великие воины уже уничтожены Мной. Поэтому убей
их и не тревожься. Просто сражайся, и ты уничтожишь в битве своих врагов"
(11.33,34).
Вновь, как и во всех развитых религиозно-философских системах, мы видим
две непримиримые противоположности, которые, тем не менее, всегда
необъяснимым образом вполне уживаются друг с другом. Арджуна обладает
свободой выбора в начале разговора с Кришной; затем, во время открытия ему
"вселенской формы" собеседника, он уже несвободен, а предопределен к
неизбежному сражению; и уже в самом конце книги, обобщая все сказанное,
Кришна вновь говорит ему: "Итак, Я открыл тебе самое сокровенное из всего
знания. Хорошо обдумай это, а потом поступай, как пожелаешь" (18.63). И, на
основании уже проанализированного материала, мы чувствуем, что это не
банальное противоречие.
2.4.3. ДРУГИЕ ВОСТОЧНЫЕ РЕЛИГИИ
Из всего многообразия элементов восточных религий, связанных с
концепцией судьбы, мы выборочно и кратко упомянем еще только египетскую
богиню Гатор, вавилонского бога Мардука, астрологию, конфуцианство и принцип
дао.
В Древнем Египте понятие "судьба" в основном воспринималось лишь как
форма природной необходимости. [143, p.772]. C этой идеей были связаны
несколько божеств, из которых Гатор, возможно, наиболее близка к личностной
судьбе. Она почиталась и как богиня неба и как богиня царства мертвых. Гатор
встречала умерших и делала невозможным их возвращение к жизни. Существовали
и другие божества под именем Гатор, которые являлись во время рождения
человека и предопределяли его судьбу. [43, т.1, с.132].
Верховный вавилонский бог Мардук для своих почитателей являлся владыкой
неба и земли. В своем невыразимом могуществе, он определял судьбы людей и
других богов. "Он указывает путь звездам небесным, и все боги, как овцы,
пасутся им", - сказано в одном из гимнов в честь Мардука. [43, т.2, с.190].
"Судьба" у вавилонян выражалась словом simtu и понималась (до начала
греческого влияния) только как воля богов. [155, p.778-780]. Вавилоняне
первыми изобрели способ "научного" определения судьбы. Их астральная религия
стала родоначальницей астрологии. Небесные светила получили имена богов, и
расположение звезд на небе было связано с событиями на земле и жизнями
людей. "Халдейские теории" широко распространились в Греции в эпоху
эллинизма, а затем и в Риме. Вера в неизбежную судьбу в то время явилась как
бы теоретическим обоснованием для астрологических предсказаний будущего.
Даже многие из лучших античных философов верили в астрологию. Впрочем, столь
же давно была высказана и первая ее серьезная критика. Греческому философу
Карнеаду (II в. до Р.Х.) первоначально принадлежат известные аргументы о
различной судьбе близнецов (хотя рождены они были при одном и том же
расположении звезд) и одинаковой кончине людей, погибших в результате
кораблекрушения (хотя все они пришли в этот мир под разными звездами). [96,
с.57,58].
Древнее китайское слово ming означает судьбу, нечто высказанное или
определенное. Конфуций (VI-V вв. до Р.Х.) и сам искренне верил в судьбу,
"предначертания небес", и создал свой идеал совершенного человека, который
всякий раз смиренно ждет небесного знака и, лишь осознав свое предназначение
свыше, действует. В книге "Беседы и суждения" ("Луньюй") Конфуций нередко
затрагивает эту тему: "Кто не признает судьбы, тот не может считаться
благородным мужем". Источник "Мо-цзы" приводит такие слова учителя: "Все
первоначально предопределено судьбой, и тут ничего нельзя ни убавить, ни
прибавить. Бедность и богатство, награда и наказание, счастье и несчастье
имеют свой корень, создать который сила человеческой мудрости не может". [9,
ч.1, с.191,192]. В то же время для конфуцианства, как и китайского мышления
в целом, характерно признание значительной внутренней свободы человека. Как
гласит одна старая китайская поговорка о смерти, "если Небеса решили забрать
мое тело, я могу ответить на это спокойствием сердца". [176, p.783-785].
Дао (китайск. - Бог, путь, смысл) - термин китайской философии,
определяющий "всеединое", был впервые употреблен философом Лао-цзы (VI в. до
Р.Х.). Дао - это некий закон природы, управляющий всем миром и человеком, в
частности. Дао невозможно определить, это всеобъемлющий принцип вселенной,
которому нужно следовать, чтобы достичь мудрости и успеха в жизни. Кто
выступает против дао, тот обречен на несчастья и смерть. Подлинная мудрость
- это знание, что в мире невозможно ничего изменить, поэтому нужно следовать
дао или не делать совсем ничего, доверившись естественному порядку и
гармонии дао.
В трактате "Гуань-Цзы" (IV в. до Р.Х.) приводятся такие попытки
определения:
"Дао - это то, что создает жизнь человека, а не порождение человека...
Дао - это основа всех вещей".
"Оно неизменно сопутствует нашей жизни. Форм его мы не видим, звука его
мы не слышим, но [все вещи], опираясь на него, достигают совершенства. Это и
называется дао".
"Наблюдая за всем, что происходит во вселенной, [нужно] изучить свое
внутреннее состояние, тогда ясным становится образ [дао] и будет познана
деятельность внутреннего мира". [35, с.17, 52,39].
Учению дао, несомненно, присуща концепция предопределения, или
природной необходимости. Но это не исключает внутренней свободы человека.
Положение здесь, по-видимому, аналогичное с учением стоиков (если только
позволительно проводить параллель между столь разными культурами и
философскими системами): человек может быть свободен, если только он
следует, или просто не сопротивляется, принципу дао.
Обзор восточных представлений о судьбе и свободе человека и попытка
сравнения их с западными учениями приблизительно того же времени показывают
независимость духовного пути каждой из сторон и внешние отличия друг от
друга и, одновременно, все же несомненную их внутреннюю близость. Эта
близость, или сходство, выражается, прежде всего, в более частом обращении
людей к понятию судьбы по сравнению со свободой воли, но в то же время - и в
постоянном присутствии последней. Сходство также в том, что, увы, никому не
удалось отыскать всеобъемлющего решения данной проблемы, хотя каждое учение,
бесспорно, принесло с собой нечто новое и замечательное.
2.5. ИУДАИЗМ
Еврейская религиозная философия всегда балансировала между крайностями
предопределения и абсолютной свободы человека. Иудаизм не разделяет
христианского учения о благодати, а настаивает на необходимости творить
добрые дела, чтобы "заслужить" спасение в очах Господа. Вместе с тем, идея
единого Бога, Творца всего сущего и Вседержителя, без Которого ничто не
происходит в мире, впервые ясно открывается именно в иудаизме.
2.5.1. ВЗГЛЯД НА ТАНАХ
Танах ("Тора" - Пятикнижие, "Невиим" - Пророки, "Кетувим" - Писания),
или Ветхий Завет, по мнению иудеев, однозначно говорит о моральной
ответственности человека за свои поступки. Повсюду, где в Писании звучит
тема "необходимости", она тут же уравновешивается темой "ответственности".
[163, p.342].
Фарисеи, основываясь на Быт. 6.5; 8.21, признавали врожденную
склонность человека к греху, но учили, что ее можно преодолеть усилиями воли
и служением Господу. [37, с.879]. Обилие мест в Книгах пророков о
предопределении побудило фарисеев занять промежуточную позицию между
саддукеями (не верившими в судьбу [110, II 8,14]) и ессеями (верившими в
полную предопределенность жизни людей [111, XIII 5,9]). Вот что об этом
пишет Иосиф Флавий: "По их (фарисеев) мнению, все совершающееся происходит
под влиянием судьбы. Впрочем, они нисколько не отнимают у человека свободы
его воли, но признают, что по предначертанию Божию происходит смешение Его
желания с желанием человека, идти ли ему по пути добродетели или злобы".
[111, XVIII 1,3].
Иудейские учители всегда обращали внимание на "памятную" книгу, которая
пишется у Бога, и "книгу живых" (Мал. 3.16; Пс. 138.16; 68.29). Это
понималось как всеведение и всемогущество Господа, и что человеку рано или
поздно придется отвечать за то, как он использовал свою свободу на земле.
Тема полновластия Бога и, одновременно, нравственной ответственности
человека выводилась также из 1 Цар. 2.3-9; Иер. 32.19. [170, p.313].
Раввинистическая теология отстаивает абсолютное могущество Божие. Бог,
а не человек определяет все в жизни. Бог делает то, что желает, и никто не
может Ему воспрепятствовать ни в каком Его решении. По Своей суверенной воле
Бог избрал Израиль, чтобы тот стал Его народом. [162, p.79,80]. От людей,
разумеется, не зависят и естественные природные события, - Бог установил
физические законы и обычно не нарушает их, - но все же нравственный выбор
всегда остается за человеком (Вт. 30.15-20). Таким образом, раввины
достаточно четко различали мир физический, который детерминирован, и мир
духовный, в котором для человека всегда остается свобода послушания или
непослушания Богу. [141, p.500]. Учители Торы, говоря об этической стороне
жизни людей и исполнении ими воли Божьей, обращали внимание не только на
формальное соблюдение заповедей, но и на дарованную свыше возможность
свободного инстинктивного ответа человеческой души на любовь Господа. [151,
p.138,139]. Именно возможность (вероятность) и каких-либо внешних событий, а
не собственно предопределенность их, больше занимала раввинов, например, на
основании следующего текста Торы: "...Сделай перила около кровли твоей,
чтобы не навести тебе крови на дом твой, когда кто-нибудь упадет с него"
(Вт. 22.8).
Самое же главное, что необходимо отметить, - вера, на основании Танаха,
во всесилие единого Бога неба и земли и в свободную волю человека, еще
задолго до Рождества Христова противостояла языческим суевериям о судьбе
всех развитых окружавших иудеев народов! Христианская Церковь впоследствии,
сделав акцент на благодати Божьей, в целом поддержалa это учение иудаизма.
2.5.2. АПОКРИФЫ И ПСЕВДОЭПИГРАФЫ
Из неканонической древнееврейской литературы рассмотрим ряд примеров,
относящихся к теме и представляющихся нам наиболее интересными.
В книге Товита, предположительно написанной в Палестине около 200 г. до
Р.Х. на арамейском языке, сказано: "...Ни один народ не властен в успехе
начинаний, но Сам Господь ниспосылает все благое и, кого хочет, уничижает по
Своей воле" (4.19).
Еще один характерный пример в отношении всеведения и предопределения
Божия мы находим в книге Премудрости Иисуса сына Сирахова, написанной,
вероятно, во II в. до Р.Х. [172, p.1076]. Бен-Сира учит своих читателей: "И
все люди из праха, и Адам был создан из земли; но, по всеведению Своему,
Господь положил различие между ними и назначил им разные пути. Одних из них
благословил и возвысил, других освятил и приблизил к Себе, а иных проклял и
унизил и сдвинул с места их. Как глина у горшечника в руке его, и все судьбы
ее в его произволе, так люди - в руке Сотворившего их, и Он воздает им по
суду Своему. Как напротив зла - добро, и напротив смерти - жизнь, так
напротив благочестивого - грешник. Так смотри и на все дела Всевышнего: их
по два, одно напротив другого" (33.10-14).
Начиная с мысли о Божьем всеведении и предопределении, Бен-Сира
приходит к выводу о заключенных в Господних деяниях противоположностях. И
потому, хотим мы того или нет, но всемогущий Бог создал нас существами
свободными, о чем и пишет Бен-Сира в другом месте: "Он от начала сотворил
человека и оставил его в руке произволения его. Если хочешь, соблюдешь
заповеди и сохранишь благоугодную верность. Он предложил тебе огонь и воду:
на что хочешь, прострешь руку твою. Пред человеком жизнь и смерть, и чего он
пожелает, то и дастся ему... Никому не заповедал Он поступать нечестиво и
никому не дал позволения грешить" (15.14-17,20).
В книге Иудифь читаем следущие сильные слова: "...Что помыслил Ты, то и
совершилось; что определил, то и явилось и сказало: вот я. Ибо все пути Твои
готовы, и суд Твой Тобою предвиден" (9.5,6).
Практически в любом древнееврейском источнике мы можем найти параллели
цитированного выше. Прекрасны, скажем, стихи о Промысле Божьем, включающем в
себя свободные действия людей, в книге Премудрости Соломона 14.1-5; 19.1-5 и
т.д.
То же самое можно сказать и о псевдоэпиграфах, т.е. древнееврейских
религиозных книгах с указанием на заведомо ложное авторство. Мы ограничимся
Псалмами (I в. до Р.Х.) и Одами (I-II вв. по Р.Х.) Соломона, поскольку
располагаем их хорошим новым переводом на русский язык, выполненным Б.
Херсонским (нумерация стихов дается по английскому изданию).
Вот некоторые из этих образцов иудейского религиозного мышления
межзаветного периода.
Псалом 3.9-11: "Грешный, оступаясь, проклинает свою жизнь, и рожденье
свое, и муки матери своей, он добавляет грех ко греху в течение жизни своей.
И если он упадет, то так упадет, что вовек не восстать ему. Погибель
грешного - навсегда..." [87, с.26; 173, p.655].
Если сказанное условно назвать "предопределением к погибели", то
"предопределение к спасению" открывается в псалме 13.10,11: "...Господь
пощадит верного Своего, и изгладит ошибки его наказанием. Ибо жизнь
праведника - навсегда..."
И рядом - о свободной воле, псалом 9.4: "...Сотворить и право и
ошибочно - в трудах наших рук".
Такой же вечный "дуализм", ничуть не пугаясь противоречий, наполняет и
Оды Соломона, в которых часто чувствуется уже христианское влияние.
Ода 3.3: "Разве узнал бы я, как Господа возлюбить, если бы Он не любил
меня?"
И здесь, и дальше - благодать Божия. Но это благодать, желающая
ответной и свободной любви.
Ода 4.13: "Ты одарял свободно, отнять и вновь одарить - на все воля
Твоя!"
Ода 5.3: "Вольно принял я благодать Твою, в ней - жизнь моя".
И в заключение - еще один пример непостижимого переплетения всемогущей
и спасающей воли Бога со свободной волей человека.
Ода 10.2,3: "По воле Его во мне обитает вечная жизнь Его, соизволяя мне
возглашать мира Его плоды, преображать жизни тех, кто возжелал прибегнуть к
Нему, чтобы благим пленением плениться - ради свободы".
Тайна. Чудо. Зам'ок, ключ от которого потерян. Ключ, которого не
существовало вовсе...
2.5.3. ТАЛМУД И ДРУГИЕ ИСТОЧНИКИ
В ортодоксальном иудаизме не было никаких серьезных дискуссий о
предопределении, хотя в Талмуде встречаются порой довольно категорические
утверждения: "Ни один человек не повредит палец, пока это не будет
предписано ему свыше". [144, p.129]. Еще со времен рабби Акибы (I-II вв. по
Р.Х.) установился незыблемый принцип (Абот 3.15): "Все предусмотрено, но все
же существует полная свобода и самоопределение". [37, с.879]. Абот 3.20
говорит об ответственности людей за пользование Божьими благами на земле,
предлагая такое любопытное сравнение: "Все отдано под обеспечение и сеть
закинута на всех живущих: лавка открыта, лавочник дает в долг, а книга
открыта и рука записывает..." [75, с.12]. Это довольно точная картина,
показывающая мировоззрение иудея, который верит, что Бог, создав человека,
затем больше наблюдает за ним, чем вмешивается в его жизнь, и спасения нужно
добиваться самому, напрягая волю и делая добро другим людям (Аб. Зар. 5б).
Более библейский вариант этой позиции формулируется так: сама жизнь человека
предопределяется Богом, но в нравственном выборе он свободен (Сифра, к Лев.
26.16). [37, с.879].
Тексты Кумранской общины, одной из иудейских сект, предположительно
ессеев (описанных Иосифом Флавием), относящиеся ко II в. до Р.Х. - I в. по
Р.Х., впервые явно показали, что и часть иудеев была склонна к жесткому
учению о предопределении.
Процитируем несколько характерных фрагментов.
"Благодарственные гимны" Х,5-7: "...Я - прах и пыль! Что я задумаю,
если Ты не захотел, и что я помыслю без Твоего изволения? Кем удержусь, если
Ты не поддержишь меня, и как запнусь, если Ты не замыслил (этого) для меня?
Что скажу, если Ты не откроешь мой рот, и как отвечу, если Ты не вразумил
меня?" [102, с.210].
Полная беспомощность человека, который не имеет даже внутренней свободы
и каких-либо собственных мыслей, открывается нам в ряде кумранских текстов.
В следующем отрывке чувствуется связь с некоторыми словами пророка Исайи и
как бы предвосхищение темы ап. Павла в Рим. 9.
"Устав общины" XI,17-22: "Ты научил всякому знанию, и все сбывшееся
было по Твоей воле. Нет другого, помимо Тебя, чтобы возразить на Твой совет
и чтоб уразуметь весь Твой священный замысел... И рожденный женщиной чем
сочтется (возразит) перед лицом Твоим?.. он - пустой сосуд, отщипнутая
глина, и к праху его устремление (возвращение). И что ответит глина и
созданное рукой? И какой совет поймет?"
Наконец, ясно высказанная (задолго до Августина) концепция двойного
предопределения.
"Благодарственные гимны" Х,15-19: "...От утробы (матери) Ты направил
его к желанному назначению, дабы блюсти себя в Твоем Завете... на вечное
спасение и мир навеки и неоскудно... А нечестивых сотворил Ты для
<...> и от утробы посвятил Ты их дню убиения, ибо шли по дороге
недоброй... и не желали ничего, что Ты заповедал, но предпочли то, что Ты
ненавидишь... Ты их предназначил, чтобы сотворить великий суд над ними..."
Последняя цитата, впрочем, показывает, что даже Кумранской общине
невозможно было вполне обойтись без допущения небольшой свободы человека.
Хотя бы только для того, чтобы "не желать" заповеданного или "предпочесть"
ненавистное Богу. Об этом же косвенно свидетельствует и увещательный тон
ряда фрагментов того же "Устава общины" или "Дамасского документа".
Откуда все же у иудеев появилась в столь крайнем виде доктрина
предопределения? Одни ученые полагают, что она могла быть заимствована у
греков. Другие считают, что это, возможно, было их собственным оригинальным
учением, толчком к которому послужило чрезмерное ударение на отдельные
тексты Ветхого Завета. [101, с.286]. Нам представляется, что идея
абсолютного предопределения (особенно "двойного"), не оставляющая места
свободе воли людей, - это, несомненно, языческое, а никак не библейское
учение.
Филон Александрийский (I в. до Р.Х. - I в. по Р.Х.), известный философ,
пытавшийся согласовать основные элементы греческой философии с иудейской
верой и оказавший заметное влияние на формирование раннего христианского
богословия, в вопросе свободы воли отказывался следовать доктрине стоиков,
перед которыми преклонялся. Филон считал свободу человека частью
божественного плана, сферой, в которой Господь не действует принуждением.
[170, p.150].
После Филона примерно тысячу лет этот вопрос больше не беспокоил
иудейских мыслителей, и только под влиянием средневекового исламского
богословия, тяготевшего к жесткому предопределению, иудаизм вновь
подтверждает свою прежнюю позицию.
Бахья ибн-Пакуда (XI в.) осторожно признает, что анализ нашей внешней
жизни говорит в пользу предопределения. Однако анализ внутренней жизни,
такие понятия как нравственность и воздаяние явно противятся человеческой
несвободе. Иуда Галеви (XI-XII вв.), как и европейские схоласты, разграничил
Первопричину всего сущего (Бога) и причины вторичные (непосредственные
причины событий), к которым отнес и волю человека. Бог - первая и главная
причина свободы воли, Он знает, какой выбор сделает человек, но
непосредственная причина действия - наша воля. Авраам ибн-Эзра (XII в.)
считал, что Божие всеведение не влияет на частное, второстепенное в жизни
людей, но лишь - на общее и главное. Так он обосновывал присутствие и
необходимости (когда человек участвует во всемирном плане Бога), и свободы
действий (повседневная жизнь человека). [37, с.880].
Окончательное слово в ортодоксальном иудаизме по настоящей проблеме
было сказано Моисеем Бен Маймоном (Маймонидом) в конце XII века. Само имя
Маймонида ассоциируется у иудеев с чистотой веры, и не случайно на его
надгробном камне благодарные последователи сделали надпись: "От Моисея до
Моисея не было подобного Моисею". [170, p.272]. Маймонид фактически только
закрепил то, что уже было накоплено до него: всемогущий Бог создал человека
нравственно свободной личностью. О крайностях учения о предопределении
Маймонид сказал: "Эта теория, несомненно, ошибочна, противна разуму и
здравому смыслу, и, приписывая несправедливость Богу (да будет она далека от
Него!), подрывает фундаментальные принципы религии... Если бы человек
понуждался действовать согласно велениям предопределения, тогда предписания
и запреты Закона утратили бы силу и Закон был бы совершенно ложным, так как
у человека не было бы свободы выбора в том, что он делает". [89, с.206,207].
Подводя итог сказанному о позиции еврейской религиозной философии,
можно констатировать, что она, с одной стороны, была довольно статичной и не
стремящейся к углублению и более серьезному осмыслению проблемы, а, с другой
стороны, памятуя об ее исключительно ветхозаветном основании, - достаточно
близкой к библейской гармонии. Новый Завет открыл человечеству учение о
Божьей благодати, неизвестное евреям. В свете полного библейского
откровения, человеческая сторона спасения у иудеев, как и в целом их оценка
свободы воли, оказалась преувеличенной. Однако от времени образования
Израильского народа до начала христианской эпохи именно иудеи, и только они
(когда удерживались от идолопоклонства), не признавали языческого культа
судьбы, но верили в святую Божию волю.
2.6. ОТЦЫ ЦЕРКВИ
Как мы отметили, к концу эпохи древней философии все больше античных
мыслителей склонялось к признанию свободы человека. Среди них были такие
выдающиеся личности как Цицерон, Плутарх, Александр Афродисийский, Плотин и
др. Уже ранние отцы Церкви (до Августина) ясно определили христианское
учение в отношении свободы воли. Когда Церковь вела борьбу с гностицизмом,
то боролась и с греческой верой в судьбу, которую многие гностики
утверждали. Учение о благодати устраняло крайности в понимании свободы
человека. По словам В. Соловьева, в христианстве "необходимость перестает
быть неволей, а свобода перестает быть произволом". [118, т.2, с.521].
2.6.1. РАННИЕ ОТЦЫ ЦЕРКВИ
С одной стороны, о ранних отцах можно свысока сказать (как это делают
некоторые "высокоученые" теологи), что их богословие плохо развито. Но с
другой стороны, нельзя не признать, что это было чистое христианское учение,
только что воспринятое от Христа и апостолов, не замутненное еще
сколько-нибудь значительно человеческими мудрствованиями.
Первые отцы использовали в основном новозаветную терминологию:
предузнание, предопределение, призвание, оправдание, прославление (Рим.
8.29,30), свобода (Гал. 2.4), воля (2 Пет. 1.21) и т.д. Иоанн Златоуст в
своих "Беседах на Послание к Римлянам", суммируя мнения ранних отцов,
говорит о предопределении, основанном на предузнании Богом людей, не
лишающем последних свободы: "...Спасение званных совершено не одним
призванием, но и предуведением, призвание же не было вынужденное и
насильственное. Итак, все были призваны, но не все послушались". [45,
с.679]. Однако уже тогда христианами употреблялся один важный термин,
заимствованный из греческой философии. Это слово Провидение (pronoia),
получившее переосмысление в Церкви. Хотя pronoia встречается и в Новом
Завете, например, в Рим. 13.14, здесь это слово означает "заботу" или
"попечение" человека о чем-либо и не связывается напрямую с Богом и Его
Провидением. (В Ветхом Завете, в Иов. 38.2; 42.3, в русской Синодальной
Библии поставлено слово "Провидение", однако правомерность такого перевода
сомнительна). Провидение греков правило миром, но не интересовалось
отдельным человеком. Напротив, христианское Провидение - личностно. [92,
т.2, с.12]. Любопытно отметить, что концепция личностного Провидения ясно
представлена не только в Новом Завете (Мф. 6.25-34), но и уже в Ветхом (Пс.
103). То, что не было открыто грекам, было давно известно иудеям. Это вновь
подчеркивает особое положение в мире избранного Богом народа.
Уже самые ранние христианские произведения I-II вв. говорят о "двух
путях" и свободе человека избрать из них любой ("Дидахе", гл.1; "Послание
Варнавы", гл. XVII-XX; "Пастырь" Ерма, кн.2, VI,1-2). Свобода воли - это
аксиома для Иустина (Апология I,10,28), Татиана ("Речь против эллинов",
гл.7), Иринея ("Против ересей" III,23). [90]. Тертуллиан в труде "Против
Маркиона" говорит, что свобода проявляется в человеке как образ и подобие
Божии и что она может быть доказана самим существованием закона, который
Господь дал людям. [167, II,5].
Климент Александрийский и Ориген отстаивали свободу воли как
общепринятое христианское учение. Например, Ориген, приступая к изложению
своих мыслей в известном труде "О началах", отделил те догматы веры, которые
в готовом виде приняты от апостолов Христа и не подлежат сомнению, от прочих
духовных вопросов, о которых "апостолы только сказали, что они есть, но -
как или почему, умолчали, конечно, с той целью, чтобы могли иметь упражнение
и показать таким образом плоды своего ума наиболее ревностные и любящие
мудрость из числа преемников". Так вот, Ориген свободу воли отнес к первой
категории, или несомненным истинам: "В церковном учении определено и то, что
всякая разумная душа обладает свободою решения и воли... Мы не подлежим
принудительной необходимости делать добро или зло вопреки своему желанию".
[80, с.36,37].
Вместе с другими упомянутыми ранними свидетельствами, последнее
утверждение Оригена, на наш взгляд, доказывает исторический факт, что
доктрина о свободной воле не являлась "богословием" Церкви ("чтобы могли
иметь упражнение и показать... плоды своего ума наиболее ревностные"), а
была ясно переданным учением Христа и апостолов, в котором никто в Церкви до
Августина не дерзал усомниться. При этом не забудем, что Христова Церковь
появилась и развивалась в языческой Римской империи, где вера в
неотвратимость рока (а, стало быть, и в эфемерность человеческой свободы)
была признаваема подавляющим большинством населения. Вот почему христианство
уже со дня своего основания столь резко выступило против мойр и парок,
фортуны и астрологии.
Первоначально Церковь представляла собой маленькую группу людей в
океане язычников, особенно когда она окончательно отделилась от иудаизма.
Чтобы не раствориться в этом океане, Церковь должна была быть достаточно
категоричной в суждениях: истинные или ложные учения исповедуются
приходящими в нее людьми. Для времени Оригена не признавать свободу воли
было однозначно ересью. [80, с.172,173]. А Дионисий Ареопагит еще в V в.
писал: "...Поскольку Провидению не свойственно насиловать природу, то,
(полагаю), мы не станем принимать во внимание нелепое мнение толпы (выделено
мной - К. П.), утверждающей, будто Провидение и против воли должно вести нас
к нравственному совершенству". [33, с.58].
Иоанн Златоуст написал даже специальную книгу "О судьбе и Провидении",
в которой решительно отстаивал свободу воли против язычников: "Бог сказал:
"если хотите" и "если не хотите", делая нас господами добродетели и порока и
полагая это в зависимость от нашего образа мыслей. А что говорит тот, т.е.
диавол? То, что избежать определенного судьбою невозможно, хотим мы того,
или не хотим... Судьба говорит: если мы не желаем, а нам будет дано, то во
всяком случае спасаемся". [44, с.804,805]. То, что критикует здесь Златоуст
как языческие представления о судьбе, почему-то в немалой степени схоже с
будущей позицией Августина (последних лет его жизни), а также - с позицией,
в далеком будущем, ряда лидеров Реформации... Но об этом более подробно мы
скажем в последующих главах.
Что же представляло собой учение Церкви о благодати и свободе в период
непосредственно перед Августиновой "революцией"? Было ли это учение
пелагианским? Для ответа на поставленный вопрос достаточно упомянуть о
трудах Григория Нисского и Ефрема Сирина, замечательных богословов,
творивших во второй половине IV века.
Григорий Нисский учит, что человеческая жизнь обусловлена бесчисленными
естественными и природными причинами, а также причинами, связанными с
индивидуальностью человека - его наследственностью, характером,
темпераментом и проч. Но тем не менее личность человека не растворяется
полностью в этом мире необходимости, а, вопреки ему, с Божьей помощью,
обретает способность свободно себя определять. В вопросе спасения благодать
Господа и воля человека действуют совместно: "Как благодать Божия не может
обитать в душах, уклоняющихся от своего спасения, так и человеческая
добродетель сама по себе недостаточна, чтобы возвысить до совершенства души,
чуждые благодати... Праведность дел и благодать Святого Духа, соединяясь
вместе, наполняют блаженной жизнью душу, в которой они отождествляются". Это
и есть простое евангельское учение, бесконечно далекое как от пелагианской
ереси, так и от "двойного предопределения" Августина. Согласно Григорию
Нисскому, благодать не является наградой за заслуги человека, но она также
не является непосредственной причиной нашего ответа "да" или "нет" Богу.
Благодать не заставляет обратиться, но только призывает к этому. В целом
Григорий Нисский считал жизненный путь человека соединением предначертаний
Господа и свободы воли. [62, с.225; 63, с.298; 112, с.164].
И Ефрем Сирин не идеализировал свободного произволения человека:
"...Дивлюсь свободной воле нашей. Она... имеет возможность побеждать, - и
любит уступать над собою победу; хотя свободна, однако же сама отдается в
рабство, как невольница, и своею рукою пишет согласие на свое
невольничество". [39, т.5, с.184]. Ефрем Сирин, как и другие отцы и учители
Церкви, считал, что во время грехопадения свобода воли у человека была
серьезно повреждена, но не исчезла полностью. [112, с.231]. Это положение он
обосновывал следующим образом: человек, задающийся вопросом, существует ли
свободная воля, самим этим вопросом свободу утверждает, т.к. задавать
вопросы способно только существо свободное, "немой" спрашивать ни о чем не
может... [39, т.5, с.32,33]. В отношении же воли Божьей Ефрем Сирин учил,
что она бывает как бы трех видов: "Все от Бога, - и благое, и скорбное, и
недостойное; но одно - по благоволению, другое - по домостроительству,
третье - по попущению. И по благоволению, - когда живем добродетельно, ибо
угодно Богу, чтобы проводили мы жизнь безгрешную, жили добродетельно и
благочестиво. По домостроительству, - когда, впадая в ошибки и погрешения,
бываем вразумляемы; по попущению же, - когда и вразумляемые не обращаемся".
[39, т.3, с.395].
Таковым, простым и взвешенным, было учение ранних христиан, веривших в
свободную волю - в противовес язычникам, и в благодать Божию - в
противоположность иудеям.
2.6.2. АВГУСТИН
У Августина (354-430 гг.) в работах разных лет можно найти различные
подходы к проблеме. Но общая тенденция, особенно в поздних трудах, - отказ
человеку в подлинной свободе и провозглашение абсолютного предопределения.
До своего обращения в христианство Августин около десяти лет был
последователем манихейства. Эта религия, как обычное языческое верование,
отрицала свободу человека. Вдобавок манихейство испытало на себе
значительное влияние гностических идей, для которых была характерна вера в
судьбу. [143, p.773]. "Ранний" Августин (вскоре после своего обращения) в
дискуссии против манихейцев отстаивал свободу воли. [131, p.74 ff.]. А
"поздний" Августин, противостоя пелагианам, практически сводил ее на нет.
Если к этому добавить различные его "переходные" точки зрения на проблему,
то станет понятной причина ссылок на Августина в этом запутанном вопросе как
сторонников, так и противников свободы воли.
Здесь необходимо сделать важную оговорку. Начиная с Августина (со
времени написания его поздних трудов), термин "свободная воля" в западном
христианстве часто употребляется в узком смысле. Традиционное понимание
свободы воли (широкий смысл): Богом данная возможность человеку
самостоятельно, без какого-либо принуждения извне определять свою жизнь и
поступки, включая свободный ответ Богу на Его призыв. Поздний Августин же
вводит в христианское богословие узкий смысл термина: возможность выбора у
неверующих людей лишь между плохим и еще худшим, принципиальная
неспособность ответить согласием на Божие приглашение к спасению. То есть
свободная воля у грешника существует, но она всегда тяготеет к греху и не в
состоянии сделать действительно свободный выбор (в широком смысле понятия).
Для пояснения данного утверждения, которое является, несомненно, библейским,
Августин придумывает ряд аналогий, из которых мы остановимся лишь на одной,
на наш взгляд, самой сильной, и к которой мы затем еще не раз будем
возвращаться. Представьте две чаши весов, являющих нам баланс добра и зла в
человеке. В нормальном состоянии такие весы должны помочь взвесить этические
аргументы за и против тех или иных поступков. Но каков будет результат
подобного взвешивания, если на чашу зла уже изначально поставлены несколько
тяжелых гирь? Очевидно, что эти весы всегда и неизбежно будут склоняться в
сторону зла. Подобным образом, говорит Августин, в результате греховности
всего человечества, люди самостоятельно неспособны реализовать свою
свободную волю в сторону Бога и добра. [71, с.378]. Однако исходя из этого,
Августин делает сомнительный вывод, что Господь, ничуть не считаясь со Своим
падшим творением, одних людей поднимает и спасает благодатью, а других
отправляет в ад, поскольку без Его благодати они не были способны ни на что
доброе.
В своем самом значительном произведении "О граде Божьем" (413-426 гг.)
Августин пишет: "...Мы нисколько не находим себя вынужденными ни отвергать
свободу воли, допустив предведение Божие, ни отрицать (что нечестиво) в Боге
предведение будущего, допустив свободу воли. Мы принимаем и то, и другое".
[3, V,10]. И подобных цитат из различных его книг можно привести множество.
Например, Августин вновь утверждает свободу человека - "О граде Божьем"
XXII,1; говорит об ответственности грешника за свои грехи - "О благодати и
свободном произволении", гл.3 (426-427 гг.); и даже о том, что благодать
Бога может быть "сотворящей" вместе со свободной волей человека, когда
производится доброе дело (там же, гл.33). [130, p.444,458].
С другой стороны, Августин, не очень заботясь о согласовании своих
учений, а оставив это хлопотное дело потомкам, стал первым богословом
Церкви, открыто провозгласившим "двойное предопределение". Одних людей Бог
"предопределил к вечной жизни, как милосерднейший даятель благодати, в то
время как других Он предопределил к вечной смерти, как праведнейший судия,
не только по причине грехов, которые они добавили в потакании своей
собственной воле, но также из-за их первородного греха, даже если, как в
случае с младенцами, они к нему не добавили ничего". ("О душе и ее начале"
IV,16) (419 г.). [132, р.544].
Но прежде чем мы обсудим эту мрачную доктрину Августина, необходимо
вспомнить, что его побудило отойти от центристской позиции ранней Церкви. В
начале V в. монах Пелагий стал распространять среди христиан в Риме свои
еретические идеи. Его некоторые сохранившиеся произведения, например,
"Послание к Деметриаде" (414 г.), дают достаточно ясное представление о том,
что мы сегодня называем пелагианством. Вот несколько выдержек из названного
послания.
"...Рассудим о благе, присущем самой нашей природе... Существует,
повторяю, у нас в мыслях некая природная святость..."
"Мы оберегаем... от несправедливого мнения, будто из-за порочности
своей природы мы влечемся к злу..." [83, с.598,599,604].
Если Церковь во главе с Августином учила о тяготении человека к пороку
как следствии первородного греха, то Пелагий считал, что человеческая
природа - добра, подчеркивая неповрежденность ее грехопадением. Далее он
принижал значение благодати Божьей в деле спасения.
"...Даже те, которые закоснели в грехе и почти подавили добро, присущее
их природе, могут восстановить его своим покаянием... изменив образ жизни по
своей воле..."
"Если мы будем преданы Богу, исполняя волю Его так, что заслужим Божью
благодать, то с помощью Святого Духа легче воспротивиться нам духу
нечистому". [83, с.617,629].
Разумеется, в таком контексте учение о свободе воли было неприемлемым.
По Пелагию, благодать Бога являлась чем-то желательным и вспомогательным, но
отнюдь не главным в нашем спасении. Церковь начала борьбу с ересиархом: с
жесткой критикой и осуждением выступили Августин, Иероним, Иоанн Кассиан и
др. В то время это было уже нечто более серьезное, чем споры с еретиками
периода римских гонений на Церковь. Уже целое столетие христианство
развивалось в направлении "государственной религии", все дальше отходя от
евангельской простоты и святости. В 392 г. Константинопольским эдиктом
язычество было запрещено, но еще раньше, в 380-381 гг., император Феодосий I
объявил христианство единственной религией в Римской империи. В конце IV в.
языческие храмы уже разрушались, а сами язычники - жестоко преследовались.
Церковь торжествовала окончательную победу и не сумела справиться с
искушением отомстить своим бывшим гонителям. [54, с.98].
В такой обстановке, в начале V в., учение Пелагия о независимости
свободной воли как от первородного греха, так и от благодати показалось
Августину более опасной ересью, чем старая вера народа в судьбу. Официально
он по-прежнему выступал против последней (например, "О граде Божьем" V,1),
но на практике, не сумев победить, своим учением об абсолютном
предопределении, на наш взгляд, в значительной степени возродил языческие
суеверия о неумолимом роке, только "освятив" их христианской терминологией.
Надо ли говорить, что многим людям, в те годы поневоле вошедшим в Церковь,
это новое "христианское" учение показалось знакомым и пришлось по душе? Так
Августин, защищая свободу Бога, оставил без свободы человека, тем самым
лишая смысла величественный план искупления; не дав ни малейшего шанса на
спасение, он объявил б'ольшую часть человечества предопределенной Богом к
аду, включая детей и младенцев, умерших некрещеными. [130, p.439].
Другими словами, в полемике с Пелагием Августин сам перешел очевидную
грань, за которой осталось Евангелие. Обладая большим и заслуженным
авторитетом в Церкви, он создал прецедент, и с тех пор, ссылаясь на его
учение о предопределении, языческая Мойра продолжала занимать умы многих
христиан. В этом смысле Августин недалеко ушел от своего юношеского
следования манихейству. Однако в ту эпоху язычество еще было слишком хорошо
известно, и многие проницательные люди в Церкви обвинили Августина в
фатализме. [154, p.370]. Когда все же сторонники последнего взяли верх,
возникло "полупелагианство", которое на какое-то время объединило христиан,
признававших истинной в этом вопросе веру ранней Церкви, или сотворчество
благодати и свободной воли человека в деле его спасения.
В одном из последних своих трактатов, "О предопределении святых"
(428-429 гг.), Августин, размышляя над тем, что означает: "кто-то хочет" или
"не хочет" верить в Бога, - пришел к пессимистическому заключению в
отношении свободы воли. Он пишет: "...И вот первые, поскольку они хотели,
уверовали; вторые же, поскольку не хотели, не уверовали. Таким образом,
милость и наказание были проявлены в самих их произволениях... Милость, по
которой Он полностью освобождает, и истина, по которой праведно судит, равно
непостижимы". [130, p.503,504]. Та же мысль в другой поздней книге Августина
выражается еще более откровенно: "...Действует Бог в сердцах человеков,
склоняя воления их, куда бы ни пожелал Он - к доброму ли, ради милосердия
Своего, к злому ли, ради заслуг их, - по суду Своему, иногда явному, а
иногда тайному, всегда, однако же, правому". [4, с.554].
Так Августин посеял семя, которое стало семенем раздора для Христовой
Церкви. До сих пор, помимо всех деноминаций, христианство, по большому
счету, делится на два противоположных лагеря: сторонников и противников
абсолютного предопределения. Пелагий был объявлен еретиком и, после
публичного осуждения его учения в 418 г. и 431 г., почти забыт. Но "реакция"
Августина на идеи Пелагия продолжала жить. Все люди - грешники, и все
одинаково заслуживают вечной погибели. Спасенные - спасены исключительно
благодатью Божьей, по Его ничем не обусловленной воле. Неспасенные - не
вправе роптать, так как они заслужили своей греховностью смерть. Идущие в ад
некрещеные младенцы - это вопрос, вызывающий ненужные эмоции, а потому о нем
не следует много говорить.
И вот эта доктрина была объявлена в V в. составной частью христианской
веры. Непредвзятые исследователи видят в ней несомненную связь с учением
стоиков. [70, с.199]. К чести Церкви, следует сказать, что она никогда
вполне не приняла данный взгляд Августина. Все отцы и учители Церкви
говорили только о предопределении Богом людей к спасению, но никак - к
вечному осуждению. [145, p.943]. Восточное христианство сразу же и навсегда
поддержало учение о синергии благодати и человеческой свободы, в несколько
искаженном виде в то время представленное в "полупелагианстве". Запад
какое-то время официально держался линии Августина, но уже в начале
следующего столетия отказался от веры в "двойное предопределение" и стал так
же близок к осуждаемому ранее полупелагианству. [136, p.138]. Когда же Лютер
и Кальвин в XVI веке возродили во всей целостности это жесткое учение,
католическая Церковь окончательно от него отказалась. Да и сами протестанты
практически сразу разделились во мнениях по этому принципиальному вопросу.
2.6.3. ИОАНН КАССИАН
Иоанн Кассиан, один из основателей монашества, в V в. по Р.Х., когда в
Церкви возникли разногласия из-за столкновения позиций Августина и Пелагия,
возглавил сторонников "третьего мнения" (так называемых "массилийцев", или
"полупелагиан"). Кассиан в учении Августина увидел угрозу христианской
морали, ибо абсолютное предопределение представляло бессмысленными
какие-либо нравственные желания или действия людей. Первородный грех, по
Кассиану, повредил свободную волю, но не уничтожил ее полностью. Человека
влечет к греху, но он, с помощью Божьей благодати, может сам противостоять
ему и совершать добрые дела. Благодать дается всем людям, но принимают ее не
все, почему одни спасаются, а другие идут в погибель. Предопределение, вслед
за Иоанном Златоустом, учеником которого был Кассиан, объясняется
исключительно предведением Господа, откликнется человек на Его благодать или
нет. [118, т.1, с.695; т.2, с.363].
В своей книге "О божественной благодати и свободном произволении, как
производителях духовной жизни" Иоанн Кассиан писал: "Бог многоразличными и
непостижимыми способами устрояет спасение наше: в желающих и ищущих спасения
Он усиливает желание, а в не имеющих желания возбуждает оное; помогает
исполнению спасительных желаний наших... всюду производит все - возбуждая,
содействуя и утверждая, - но без нарушения данной Им же свободы". [34,
с.129,130].
И Пелагий, и Августин духовные понятия "благодать" и "свобода" пытались
обсуждать почти исключительно на рационалистической основе. Иоанн Кассиан,
апеллировавший к духу Евангелия, в таком положении не был услышан
противоборствующими сторонами. Его "надспорная" позиция была названа
недоброжелателями "полупелагианской" и осуждена Западной Церковью. [62,
с.225,226]. Полупелагианство - название явно неверное, т.к. сторонники
"третьего взгляда" тяготели не к ересиарху Пелагию, а к апостольской вере, и
их понимание проблемы, в своей сущности, было близко к Писанию. Несомненной
же ошибкой Кассиана и его последователей было утверждение, что "начало веры"
проистекает исключительно из свободной воли человека, и лишь затем ему
даруется Божья благодать.
2.7. ИСЛАМ
В раннем средневековье языческие представления о судьбе вновь ожили и
получили свое развитие в исламе. Предопределение к вечной погибели
"неверных" выражено в Коране очень сильно. Но, в отличие от Библии
(прискорбно, когда последней приписывают примитивный греко-арабский
фатализм), такая концепция звучит вполне естественно в общем контексте этой
суровой книги мусульман. Предопределение к вечному блаженству "правоверных",
в свою очередь, вело к небывалому фанатизму и религиозным войнам.
2.7.1. УЧЕНИЕ КОРАНА
Согласно исламскому вероучению, Коран - книга откровений, полученных
пророком Мухаммадом от Аллаха в 610-632 гг. В сравнении с Танахом и Новым
Заветом, Коран провозглашается последним и самым совершенным словом Бога. В
нем мы находим множество мест, объявляющих абсолютную и суверенную волю
Аллаха (кисмет) в отношении жизни и спасения людей. Текстов о свободе
человека меньше, они выглядят значительно скромнее и в основном выводятся из
повелительного наклонения глаголов. Ниже - выборочно несколько цитат о
предопределении (перевод академика И. Крачковского).
Сура 9.51: "Не постигнет нас никогда ничто, кроме того, что начертал
нам Аллах. Он - наш покровитель!" [56, с.166].
Сура 6.59: "...Лис