оты, входил в жизнь людей. Конечно, Ашока мало вникал в тонкости буддийской философии, и, конечно, его мысль была далека от мироотрицающей философии Гаутамы Будды. Ашока говорил, что его цель - сделать благословенной жизнь людей в этом мире. И оказалось, что буддизм содержит в себе мощный этический потенциал, который помог Ашоке, пользуясь буддийскими идеями, создать прекрасное правление, может быть, одно из лучший правлений, которые когда-либо знал древний мир. Но постепенно, уже после смерти Ашоки, буддизм начинает переживать большие трудности. При Ашоке был созван один из первых буддийских соборов. Монахи решали, какие книги должны считаться каноническими; формируются трипитака, или "три корзины" - три основные священные части буддийского канона. Буддизм создает архитектуру, живопись, пластику Индии. Основная часть известных нам произведений зодчества, ваяния, живописи в Индии этого времени - буддийские ступы, то есть храмы. Эти храмы великолепны, они включают в себя уже такие далекие от буддизма мотивы как прославление природы, красоты мира. Храм Аджанта содержит в себе фрески, которые могут быть названы гимнами посюсторонней жизни, то есть духовный опыт буддизма не сохраняет мироотрицающего, устремленного в запредельность нирваны духа. А потом, уже в начале средних веков, складывается иное миросозерцание, которое включает в себя все духовные соки старинных сект, школ, направлений, которое собирает под одной крышей утонченную пантеистическую философию, популярные народные суеверия, верования разноязычных племен, населяющих индийский субконтинент, - и все это образует огромный конгломерат, который мы сегодня называем индуизмом. В отличие от буддизма индуизм не стал мировой религией. Буддизм пошел проповедовать миру: в Индокитай, Шри-Ланку и далее - в III в. мы находим буддийских миссионеров в Александрии. А в самой Индии разрастается эта местная, "туземная" религия. Индуистом нельзя стать. Стать можно христианином, буддистом, мусульманином, а индуистом можно только родиться. И когда появляются доморощенные индуисты в Москве или в Лондоне, они должны понимать, что все это несерьезно. На самом деле, строгая система индуизма допускает только людей, родившихся в данной конкретной касте. Об этом, кстати, очень интересный для нашего времени роман Рабиндраната Тагора - об индийском патриоте, националисте, молодом деятеле по имени Гора (роман так и называется "Гора".) Он действует в конце прошлого века и старается развивать национальные начала, он радеет за возрождение культуры матери-Индии. И все это было прекрасно до того времени, когда он, интеллигент, решил принести жертву на алтарь, как делали его предки. И тогда его мать и отец со смущением говорят ему, что он не имеет права это делать, ибо на самом деле он ирландец: что во время мятежа его родители погибли, а они его приютили. И этот патриот Индии понял, что он в ней чужой. Роман, правда, кончается оптимистически, потому что Гора становится защитником и радетелем Индии, но уже на каком-то новом уровне, его миросозерцание расширяется. Он индус, пусть не по крови, но по духу. Но все-таки индуизм - я говорю не просто о культуре, а о религии - замыкается в рамках (пусть и довольно обширных) тех народов, что населяют эту большую страну. Чем же характерен индуизм? Он характерен отказом от отказа. Во всяком постижении необходим элемент отказа (это относится и к науке). Должно быть что-то такое, над чем человеку необходимо подняться. Полная всеядность и полное всеприятие мешают продвижению. Индуизм же пошел по пути безграничного впитывания всего. Все традиции, какие только были, оказались соединенными в его храмах. И древние обряды, связанные с сексом, плодородием, и утонченные философские концепции, которые развивал в раннем средневековье Шанкара - все это каким-то образом объединяется индуизмом. Индуисты гордятся тем, что принимают в себя все. Но, как вы сами знаете, иногда все - это почти ничего. И мы лучше понимаем Будду, который отвергал касты, библейских пророков, которые отвергали идолопоклонство, мусульман, которые также стоят за единство Бога, чем индуизм. Это не терпимость, а всеприятие, приводящее к аморфности, утрате всяких границ. Кстати, отсюда сохранение в индуизме довольно мрачных аспектов древних религий. Мрачный аспект почитания черной Богини-Матери - Кали, которая требует чуть ли не кровавых человеческих жертв, мрачный аспект в образе Шивы, бога разрушения. Шиваизм иногда выглядит (конечно, с нашей, европейской точки зрения) почти демонопочитанием. Почему? Потому что здесь воздается почитание богу, который наделяется атрибутами бури, тьмы, зла и разрушения. Но в это же время в Индии развивается система, о которой вы все много слышали. Это йога. Слово йога очень старинное, даже происхождение его неясно. Чаще всего его производят от йудж, что значит "прилагать усилие, упражняться". У нас есть все основания полагать, что еще в доарийской Индии, то есть в III тысячелетии до Р. Х. йогическая практика уже существовала у туземных дравидийских племен. По крайней мере, в Мохенджо Даро можно найти печати с изображением фигур в позе лотоса. Йога практиковалась почти во всех индийских школах: и в школе джайнистов, и у буддистов. С йогической практикой, конечно, были тесно связаны брахманизм и кришнаизм. Великий кришнаитско-индуистский памятник "Махабхарата" содержит множество йогических текстов. Но есть классический текст йоги, довольно краткий в отличие от гигантской по объему Махабхараты. Этот текст называется "Йога-сутра", то есть йогические изречения. Согласно преданию, "Йога-сутра" была создана в эпоху эллинизма, во II в. неким мудрецом, по некоторым сведениям - филологом и философом, Патанджали. Это очень скупые, краткие афоризмы. Они существуют в русском переводе: они были приложены к книге Свами Вивеканды "Раджа-йога", которая вышла у нас до революции, в 1902 г., с его комментарием, и потом, уже в советское время, эти сутры несколько раз переводились и издавались. Для несведущего они кажутся малопонятными, и поэтому давно уже стали предметом комментирования. Но в кратких изречениях Патанджали закодировал целую сумму практических приемов, для того чтобы человек познал свое внутреннее я. Патанджали исходит из системы Санкхья, которая рассматривает божественное начало как отделенное от человеческого. Вот в этом и вся загвоздка. Это не пантеизм, который мы находим в Упанишадах, а некий дуализм: человек обладает духом, и все мировое целое обладает духом, но нет той глубочайшей связи между нашим я и космическим атманом, которую мы находим в брахманизме. В чем же цель классической йоги? Очистить человеческое я от всего наносного и преходящего. Когда человек хочет идти по этому пути, начинается движение по ступеням. Первые ступени - это очищение этическое, нравственное. Здесь много общего со всеми религиозными учениями. Человек, который не освободился от эгоцентризма, от алчности и т. д., не сможет подниматься ввысь. Постепенно освобождая себя от чувственности, от желания владеть чем-то, от гнева, от радости, от печали - от всего, - человек движется к овладению своим эмоциональным и физическим миром, то есть всем психофизическим комплексом. Этому помогает система асан. Асаны - особые положения тела, способствующие развитию тех жизненных, энергетических узлов, которые находятся внутри человеческого организма и сосредоточены, главным образом, вдоль позвоночного столба. Центром этого энергетического целого является сгусток силы, который называется в йоге кундалини. Это как сжатая пружина: если человек начинает беспокоить кундалини, эту своего рода змею, он рискует погубить себя, потому что может вырваться огромная неуправляемая энергия. Задача занимающихся йогой - научиться контролировать (только с помощью учителя, а не по книге; тот, кто занимается по книге, никогда не сможет этому научиться) не только дыхание, положение тела, гибкость его членов, но также и главный энергетический узел своего биологического существа. Бесспорно, практика показала, что это вещь достижимая, что йоги безусловно могут духовно контролировать психофизический мир, - сейчас никто из серьезных исследователей в этом не сомневается. Контроль доходит до власти, которую дух приобретает над рядом органов, не подчиняющихся волевым устремлениям. Мы знаем, что мышцы руки подчиняются волевому приказу, а мышцы сердца - нет. У нас множество мышц, которые подчиняются только подсознанию. Йогическая практика дает возможность управлять и этим, отсюда возможность остановки сердца и включения его снова - то, что раньше казалось невероятным. Значит, доходя до этой черты, мы можем сказать: да, хотя йог отказывается от всех жизненных радостей, страстей и всего того, что привлекает обыкновенного человека, - он как бы переходит за черту обычного человеческого состояния и достигает состояния бесстрастия, - он делает это ради очень важной цели: дух его становится настоящим господином тела и психофизического целого - континуума. Знаменитый религиовед нашего времени Мирча Элиаде (он родом из Румынии, но работал в основном в Америке) путешествовал в Гималаях и много раз беседовал с теми подвижниками, которые занимались йогой годами. Он находил таких, которые могли в течение дня сделать всего несколько вдохов и выдохов: а вдохнув, они могли очень долго не выдыхать, и наоборот; они питались, кажется, одной горсточкой риса в день. Но, конечно, такая ущербная жизнь очевидно все-таки ведется ради чего-то. И вот тут мы подходим к самой существенной стороне йогического восхождения. В чем оно заключается? Пока это физическое упражнение - это может быть полезно; пока достигается свобода духа - это даже прекрасно. Правда, это все уже почти вне жизни, потому что идеал человечества не может состоять в том, чтобы люди дышали тридцать раз в день и питались горсточкой риса, - трудно себе вообразить такое человечество. Но что же дальше? Дальше начинается восхождение йога, и это восхождение - не к Богу. Напрасно в популярной теософской литературе мы часто читаем, что вот это и есть созерцание единого, созерцание божественного. Ничего этого нет, поскольку в системе санкхьи нет Создателя, человек не тождественен Божеству. Это не созерцание в брахманизме, когда человек познает свое единство с божественным Я. Ничего подобного в классической йоге нет. В конце концов йог становится совершенно независимым - от мира, от бытия, от богов, от непостижимого Высшего Разума, который, в конце концов, не имеет к нему никакого отношения. Он парит в холодном, но счастливом блаженстве над миром, над собой, над Богом. Что обретает человек в этих упражнениях? Он обретает не Бога, не истину, а только себя. Идет работа негативного плана. Человек очищается от власти страстей: сначала от власти греха, потом от власти плоти, потом от человеческого и, наконец, вообще от бытия. И он становится свободным, но свободным вообще от всего. Таким образом, древнее чаяние освобождения, которое было и в буддизме, и в брахманизме, здесь превращается в побег человека и от человечности, и от божественного - от всего. Происходит не только развоплощение человека, но и полная его дегуманизация. Элементы этого мы находим у греков: у них есть понятие атараксии - безмятежности, отсутствия страстей. Когда мы движемся далее на Запад, мы сталкиваемся с целым рядом замечательных учений эллинистической эпохи. Прежде всего они не метафизические, а практические. В это время появляются Эпикур, Пиррон, Диоген. Имя Эпикура для нас связано с представлением о веселом малом, который любит жить в свое удовольствие - эпикурейце. Но это неправильно. Сам Эпикур - великая личность. Он призывал к освобождению от всего, к чему мы стремимся, так как ничто не дает нам полного удовлетворения на земле. А следовательно, высшее наслаждение - это отказ от всяческих наслаждений, спокойствие, невозмутимость духа. Это лекарство от всех страхов и тревог он называл так (был такой коротенький стишок): "Будь спокоен, над всем поднимись, от всего откажись". Это напоминает буддийское представление о том, что страдание в мире есть, что источник страдания найден и можно преодолеть его, освободившись от жажды жизни. Другой путь ищут Диоген и философы-киники. Их девиз: вернемся к природе. И киники начинают жить так, как многие молодые люди нашего времени - ходят с длинными волосами, в рваной одежде, ночуют где попало, отбрасывают все условности человеческого общества. Это от них пошел такой девиз: что естественно, то непостыдно. Поэтому они не стеснялись публично справлять свои естественные нужды, говорили, что надо жить свободно. Сам основатель кинизма, Диоген, был большим чудаком и, как известно, жил в огромном глиняном кувшине и был очень доволен (конечно, в условиях средиземноморского климата такое возможно). Диоген любил днем разгуливать с фонарем и, когда его спрашивали, что он ищет, он отвечал: я ищу человека днем с огнем - намек на то, что не так-то легко найти человека среди людей. И, как рассказывает предание, Александр Македонский, зная об этом мудром человеке, который отбрасывал все условности, навестил его. Диоген так поразил Александра своей свободой и раскованностью, что тот сказал: "Я царь, мне подчиняются многие народы. Чего ты хочешь? Я могу выполнить любое твое желание". А старик выглянул из своей бочки и сказал: "Я тут греюсь на солнышке. Вот если б ты немножко посторонился, чтобы оно на меня падало, это было бы мое самое большое пожелание". И, видя эту неприхотливость обитателя горшка, Александр сказал: "Если бы я не был Александром, я бы хотел быть Диогеном". Ему ничего не было надо, все было его. Вот такие пути искала греческая мысль - искала эксцентрично, искала парадоксально, но ведь это были живые люди. Пиррон был основателем скептицизма. Он тоже жил в эллинистическую эпоху. Скептицизм утверждал, что человек ничего не может познать: за что бы человек ни взялся, все как бы сгорает, все остается для него тайной. И, наконец, самым влиятельным учением был стоицизм. Основатель стоицизма Зенон был финикийским купцом. Зенон прибыл в Афины, мечтая там поучиться, и остался в городе. Когда у него сложилось собственное представление о жизни, о задачах человека, он стал руководителем школы, расположенной в Стоа Пойкиле - расписном портике (отсюда название стоицизм). Стоицизм удивительно напоминает буддизм или брахманизм: в основе мира лежит некая таинственная огненная субстанция; время от времени она созидает Вселенную; потом Вселенная опять погружается в этот таинственный мир. Все то, что происходит в мире, разумно и неизменно. Природа человеческого бытия также неизменна. Правда, считали стоики, его можно улучшить. Пытаясь несколько улучшить структуру человеческого общества, они опирались на Платона, на его горький опыт. Стоики создали теорию космополиса - мирового государства, где права у всех людей были бы одинаковы. Впоследствии, в эпоху Римской империи, в Риме было немало стоиков - Эпиктет, Марк Аврелий, Сенека. Стоическое учение о человеческих правах совпадало с юридическими нормами Римской империи. Если человек получил римское гражданство, то всюду - в Риме, в Британии и в Африке - он пользовался одинаковыми правами. Например, его не могли посадить без суда и следствия, - а ведь это не всегда соблюдалось даже в ХХ в. Стоицизм пережил несколько этапов. Это очень интересное учение, не столько само по себе, сколько благодаря личности его создателя. Самое драгоценное в стоицизме - это мудрость жизни, которую разрабатывали блестящие философы-стоики. Это, например, Посидоний, от текстов которого сохранились только отрывки, Сенека, приближенный императора Нерона, живший в I в. по Р. Х., - от него сохранились трагедии и замечательные письма, и, конечно, Марк Аврелий, чья книга "Наедине с собой" - шедевр стоической мудрости (она у нас сравнительно недавно была переведена еще раз; я всем советую прочитать эту книгу, потому что в ней много жизненной мудрости, независимо от стоического мировоззрения). Двинемся дальше. Продвигаясь по берегам Средиземного моря, мы попадаем в довольно пестрый мир. На юге, в Африке, создается мощная культура финикийцев. Когда-то, спасаясь от преследования ассирийцев, они туда переселились и создали свой "Новгород" - Карт-хадаш, по-финикийски, или Карфаген. Там развивается своеобразная африканская цивилизация, которая в конце концов во II в. до Р. Х. будет разрушена Римом. Постепенно греческие божества начинают завоевывать все Средиземноморье. В 204 или 205 г. до Р. Х. римляне принимают пантеон греческих богов, и туда приплывает восточная богиня Кибела, Богиня-Мать. Раньше у римлян не было статуй (если и были, то этрусские); они предпочитали богов в виде фетишей - например, почитали бога войны Марса в образе копья. Это была цивилизация совсем не изобразительного типа. И вот теперь у них появляются греческие изваяния. И когда эллинистическая цивилизация стала завоевывать берега Средиземноморья, она натолкнулась на Иерусалим. В это время римляне еще не завладели Передней Азией, и там правил Антиох Епифан, сирийский царь, большой грекофил. Сам он был по происхождению грек и считал себя воплощением Зевса. Это был странный человек, очень оригинальная эксцентричная личность: он, по-видимому, действительно верил в некую свою божественность. Понимая, что необходимо каким-то образом унифицировать верования, как теперь говорят, вверенной ему державы, он повсюду распространял эллинистические религию и обычаи. И пока дело касалось только обычаев, среди иудеев, подчиненных сирийскому монарху, было много грекофилов, любителей всего греческого. Греческие спортивные состязания, греческий дизайн, греческое просвещение, наконец, греческая наука и литература - все это увлекало молодежь и создало целую пар-тию, которая стремилась как-то соединить собственные народные традиции с модными западными веяниями. Но мирное течение эллинизации было прервано около 170 г. до Р. Х. Антиох пытался укрепить свои позиции на Востоке и двинулся в Египет - через Израиль. Но в Египте его встретил римский консул со своими войсками и сказал, что здесь ему придется остановиться. Когда Антиох, необычайно раздосадованный, понял, что наткнулся на стену, и сказал, что ему нужна неделя на размышление, то римлянин, как всегда немногословный, взял меч, начертил вокруг Антиоха круг и сказал: "Думай здесь" (то есть не выходя из этого круга). Пришлось думать. И думать было о чем: надо было сниматься и уходить обратно. Весьма раздосадованный, раздраженный и, в общем, опозоренный, Антиох, конечно, не решался вступить в конфликт с Римской державой, которая поставила на колени Карфаген. Он вернулся в Иерусалим. И тут он увидел, что нет его портретов на улицах города, нет изображений богов, которым поклоняются во всей его империи. Он стал выяснять, в чем дело. Ему ответили, что здесь не признают портретов, даже царских, и не признают никаких богов, кроме Единого Бога, Творца и Создателя неба и земли. Антиох отреагировал на это очень резко, сказав, что он Зевс для всех своих народов и не позволит, чтобы кем-то его правила нарушались. Я не буду входить в подробности этой религиозно-политической борьбы. Она кончилась репрессиями. Иерусалим был практически захвачен заново, в храме был сооружен алтарь Зевсу, экземпляры Библии отыскивались и немедленно уничтожались; всех, кто соблюдал обычаи древней израильской веры, библейской веры, казнили без разбора, невзирая на возраст и пол, причем, как скупо пишет летописец, матерей вешали вместе с детьми. Начались жесточайшие преследования. В истории цивилизаций это было одно из первых преследований на религиозной почве. Сначала народ был просто в страхе и значительная часть людей бежала из города, рассеявшись в пустыне. Но потом, придя в себя, под руководством священника Маттафии люди собрали отряды и начали вооруженную борьбу. Во главе этих отрядов стал сын Маттафии Иуда Маккавей. Маккавей значит "молот". Он и его братья скоро превратили свои отряды в настоящую армию, и за несколько лет (в 60 гг. II в.) они оттеснили войска Антиоха по всему Израилю, потом выкинули оставшихся из Иерусалима и в конце концов провозгласили независимость страны. Эта война, которая происходила в середине II в. до Р. Х. (она подробно описана в 1 и 2 Маккавейских книгах Библии) имеет для нас немаловажное значение. потому что в этот момент была поставлена на карту судьба религии Откровения. Тогда появились мученики (о них говорится в этих книгах). В Русской Православной Церкви есть праздник, который называется Первый спас; в этот же день вспоминаются мученики Маккавейские. К тому времени библейское Откровение содержало уже писания пророков, которые говорили о приходе в мир Избавителя, и законодательные книги, носившие имя Моисея. Теперь к ним прибавились назидательные книги Иова, Песни Песней, Экклесиаста - все это создавалось в эллинистическую эпоху или время, близкое к ней. В это время появляется великая книга пророка Даниила - манифест религиозной свободы. В сказаниях этой книги повествуется о людях, которых заставляли поклоняться идолам, но они не поклонились. Очень драматичный момент, когда царь Навуходоносор ставит гигантского идола и все народы падают перед ним, и только Даниил и его друзья отказываются; и их наказывают, бросают в огненную печь, где ангелы спасают их, посылая им воду и воздух. Потом царь приказывает, чтобы никто не молился своему богу, а молился только ему. Это, конечно, намек на Антиоха Епифана. Но Даниил продолжает молиться каждое утро Богу; его бросают в ров со львами, но он остается невредимым. И в конце книги дается апокалиптическая таинственная картина мира. В ней впервые открывается во всей полноте библейская философия истории. Мир не статичен, говорит пророк, мир движется и развивается. Он движется по направлению к полному торжеству Божественных замыслов, к тому, что древние пророки могли бы назвать Малхут, Царство Божие. Но в то же время, параллельно Царству Божию, раскрывает свою силу и его антипод, его антагонисты - царства демонические, царства мира сего. Они представлены в книге Даниила как чудовищные существа, монстры, драконы, у которых уродливо перемешаны все черты - орлов, барсов, медведей. Они появляются из моря, которое символизирует собой демоническую богоборческую стихию. В любом древнем соборе вы найдете эти четыре царства зверя - всегда на картине Страшного суда. Во Владимире, в Успенском соборе есть такие фрески работы преп. Андрея Рублева. Но когда эти чудовища начинают царствовать и торжествовать, пророк видит, как по облакам (это символ небесных сил) идет Некто, подобный Сыну Человеческому. Он идет навстречу Царству Божию, создает это новое царство. Что значит Сын Человеческий? Это просто человек. Этим драконам и монстрам, этим, как говорил Даниил Андреев, "уицраорам", демонам великодержавной государственности противостоит человек. Он олицетворяет Царство Бога на земле. Заметьте, что эти два понятия - "Царство Божие" и "Сын Человеческий" - станут краеугольными в Евангелии. Когда Христос начнет свою проповедь, Он скажет о том, что наступило Царство Божие. И Себя Он будет называть Сыном Человеческим. Но как готовиться к этому царству? Как встретить его? Люди ищут пути... Одни, фарисеи, стараются соблюдать все правила, которые сохранила традиция, они, как наши традиционалисты, старообрядцы, считают, что ничего из того, что дошло до нас от отцов, не должно быть изменено, все скрупулезно сохраняется. Другие, подобно нашим протестантам, говорят: не надо нам народных преданий, обычаев, надо сохранить, главным образом, то, что написано в наиболее древних частях Писания, в законе Моисеевом; это саддукеи. Иные говорят: приблизим Царство Божие своими силами, не будем просто созерцателями; это ревнители - зилоты. Они поднимают меч и всегда готовы поторопить историю. И, наконец, была еще одна группа, которая называла себя ессеи, то есть, по-гречески, благочестивые. Они говорили точно так же, как многие у нас сейчас: мир все равно погибнет; Бог, когда явится на земле, уничтожит все это грешное нечестивое племя. Выход один - уйти из этого мира, спрятаться от него, проклясть его, потому что живут в нем только "сыны тьмы", а мы будем "сынами света". Мы - истинный Израиль. Евреи, язычники - все негодяи; все погибнут, когда явится Избавитель, потому что Он сокрушит голову змея, а этот змей олицетворяет весь человеческий род. Вожди движения покидают Иерусалим и другие города, где они были, и скрываются в уединенных безводных пустынях на берегах Мертвого моря. Это происходит примерно за 120-140 лет до Р. Х. Возглавляет их человек, имени которого мы не знаем и о котором мы узнали лишь недавно - в середине нашего столетия. Последователи именовали его уважительно: Учитель праведности, или Праведный учитель. Они поселяются около Мертвого моря и стараются порвать по возможности все связи с окружающей жизнью. Это замкнутый полумонашеский орден. Они говорят: мы те самые, о ком предсказывал пророк, - голос вопиющего в пустыне. А надо вам сказать, что за пять с лишним веков до Р. Х. один из библейских пророков предвидел, что Бог придет на землю, чтобы помочь человеческому роду двигаться дальше. Он писал так: "голос глашатая кричит в пустыне (или, по-церковнославянски, "глас вопиющего в пустыне"): приготовьте путь Господу, выровняйте холмы и долины поднимите". Ессеи, жившие у берегов Мертвого моря, толковали Писание и говорили: это мы - тот голос глашатая, и мы - те избранники, мы - истинный народ Божий среди всех, который и будет спасен. С нами заключит Бог тот Новый Завет (Брит Хадаша), который Он обещал древним пророкам. И вот перед вами сейчас панорама всего мира. Высокая наука, высокое искусство, Евклид, Архимед, инженерное искусство, философия, биология, Аристотель, военное искусство римлян, строгое римское право, буддийское стремление к спасению. На рубеже новой эры среди буддистов возникает верование, что скоро должен явиться новый Будда - Майтрейя, победитель, он откроет нечто новое. В индуизме возникает поверие о том, что явится новое воплощение бога Вишну - Калки, который грядет на белом коне. В Иране среди приверженцев зороастрийского культа также говорят о пришествии избавителя - Саошианта. Весь мир в напряженном ожидании. Какой избрать ему путь? Или быть холодным, не радующимся и не страдающим, отрешенным от мира, или бежавшим от мира в монастырь, как ессеи, или ушедшим в себя и очистившимся от всего, как йоги, или почитающим природу, как индуисты или киники, или погруженным в изучение природы, как Евклид, Архимед и Аристотель? Где найти путь? Что явится путеводной звездой? Я бы сказал, что эта ситуация очень напоминает наше время, потому что мир, хотя и движется вперед, повторяет прошлые этапы. Эту мысль можно развивать долго, я не буду сейчас на ней останавливаться. Когда должен был родиться Христос, многие уповали и на власть царя-бога. По повелению Августа в его честь были устроены священные игры. Люди воспевали императора и славили вечное царство властителя, который взял на себя то, чего люди не смогли понести. Во всем многообразии человеческих поисков мы должны уважать и любить вот эту открытость человека тайне. Пусть было много ошибок, зигзагов, но в каждом из этих этапов был свой важный элемент, своя цель, своя находка. Потому что та великая гора, на которой потом воздвигнется Крест, подобна любой горе: в ней есть пояса с различными формами растительности, она объединяет в себе очень многое. Потому что, когда зазвучали на галилейских холмах слова Иисуса Назарянина о покаянии и близости Царства Божия - это было ответом на все загадки, над которыми ломали головы философы, на все те тайны, к которым стремились мистики, на все те проблемы, которые мучили государственных людей, толпу и мудрецов. Это был переломный момент. Ибо до сих пор человечество только задавало вопрос. А дальше должен был прийти ответ. И этот ответ заключался в слове, в коротком арамейском слове бесора, по-гречески эвангелион, - Радостная Весть, которую возвестил Сын Человеческий и Сын Божий. ХРИСТИАНСТВО Итак, мы с вами идем к завершению нашего путешествия по эпохам, по кругам миросозерцаний, и мы подошли к вершине, к тому самому сверкающему горному леднику, в котором отражается солнце, которое называется христианством. Конечно, христианство бросило вызов многим философским и религиозным системам. Но одновременно оно ответило на чаяния большинства из них. И самое сильное в христианской духовности - это именно не отрицание, а утверждение, охват и полнота. Если буддизм был пронизан страстным стремлением к избавлению от зла, стремлением к спасению - Будда говорил, что как воды морские пропитаны солью, так его учение, дхарма, проникнуто идеей спасения, - то эта жажда спасения, обетование спасения присущи и христианству, Новому Завету. Если в исламе есть абсолютная преданность человека Богу, который является суверенным властелином космоса и человеческой судьбы, то это же самое мы находим и в христианстве. Если в китайском миросозерцании небо - тянь - является неким ориентиром для человека в жизненных вещах, даже в мелочах, то и это есть в христианстве. Если брахманизм и индуизм современный говорят о многообразных проявлениях Божественного, то и это есть в христианстве. Если, наконец, пантеизм утверждает, что Бог во всем, что Он, как некая таинственная сила, пронизывает каждую каплю, каждый атом мироздания, то христианство и с этим согласно, хотя оно не ограничивает воздействие Бога только этим пантеис-ти--че-ским всеприсутствием. Но мы бы ошиблись с вами, если бы считали, что христианство явилось как некая эклектика, которая просто собрала в себе все элементы предшествующих верований. В нем проявилась колоссальная сила чего-то нового, и это новое было не столько в доктрине, сколько в прорыве иной жизни в эту нашу обыденную жизнь. Великие учители человечества - авторы Упанишад, Лао-цзы, Конфуций, Будда, Магомет, Сократ, Платон и другие - воспринимали истину как вершину горы, на которую они поднимаются с величайшим трудом. И это справедливо. Потому что истина - это не та вещь, что легко дается в руки. Она действительно похожа на высокую гору, куда надо восходить тяжело дыша, карабкаясь по уступам, порой оглядываясь назад, на пройденный путь, и чувствуя, что впереди еще крутой подъем. Я никогда не забуду замечательных слов об истине, которые сказал простой гималайский горец Тенцинг, шерп по национальности, участник первого восхождения на Эверест вместе с англичанином Э. Хиллари. Он говорил, что к горам надо приближаться с благоговением. Так же и к Богу. Действительно, горы требуют особого настроя душевного, чтобы понять их величие и красоту. Истина закрывается от тех людей, которые идут к ней без благоговения, без готовно-сти идти вперед, несмотря на опасности, пропасти и расселины. Восхождение - такова история человечества. Вы легко мне возразите: а сколько было ступеней, ведущих вниз? Да, конечно, конечно, - и, на первый взгляд, ступеней, ведущих вниз, больше; людей, которые падали и катились вниз, в бездну, больше. Но для нас важно, что человек все-таки поднимался на эти надоблачные вершины. И он тем и велик, человек, что способен был подняться туда, как говорил Пушкин, "в соседство Бога", в горы умственных и духовных созерцаний. Человек имеет две родины, два отечества: одно отечество - это наша земля и та точка земли, где ты родился и вырос. А второе отечество - это тот сокровенный мир Духа, который око не может видеть и ухо не может услышать, но которому мы принадлежим по природе своей. Мы - дети земли и в то же время гости в этом мире. Человек в своих религиозных исканиях бесконечно больше осуществляет свою высшую природу, чем когда он воюет, пашет, сеет, строит. И термиты строят, и муравьи сеют (есть у них такие виды), и обезьяны воюют по-своему, правда, не так ожесточенно, как люди. Но никто из живых существ, кроме человека, никогда не задумывался над смыслом бытия, никогда не поднимался выше природных, физических потребностей. Ни одно живое существо, кроме человека, не способно пойти на риск и даже на смертельный риск во имя истины, во имя того, что нельзя взять в руки. И тысячи мучеников всех времен и народов являют собой уникальный феномен в истории всей нашей Солнечной системы. Но когда мы обращаемся к Евангелию, мы попадаем в иной мир - не в тот мир, который дает нам картину волнующих поисков, порыва к небу; мы оказываемся перед тайной ответа. Двадцать пять лет принц Сиддхартха Гаутама, будущий Будда, проводил в аскетических усилиях, чтобы достигнуть созерцания. Так трудились - умственно, духовно и психофизически - йоги, философы, подвижники. Но Иисус Христос приходит из простой деревни, где он вел жизнь рядового человека. В Нем все было готово. Он никуда не поднимался, Он, наоборот, спускался к людям. Каждый великий мудрец сознавал свое неведение. Сократ говорил: "Я знаю, что я ничего не знаю". Величайшие святые всех времен и народов ощущали себя грешниками гораздо более остро, чем мы с вами, потому что они были ближе к свету, и им было каждое пятно на жизни и совести виднее, чем в нашей серой жизни. У Христа нет сознания греховности. И у него нет сознания того, что Он чего-то достиг, - Он приходит к людям, неся им то, что в Нем Самом есть изначала, от природы. Я должен сразу обратить ваше внимание на то, что Иисус Христос не начал проповедовать христианство как некую концепцию. То, что Он возвестил людям, Он назвал бесора, по-гречески эвангелион, что значит "радостная весть", "радостное известие". В чем же заключалось это радостное известие? Человек имеет право не доверять мирозданию, человек имеет право чувствовать себя в чужом и враждебном мире. Такие современные писатели, как Альбер Камю, Жан Поль Сартр и другие, часто говорили о страшной абсурдности бытия. Нас обступает нечто грозное, бесчеловечное, бессмысленное, абсурдное, и доверять ему невозможно. Холодный, мертвый или мертвящий мир. Правда, я здесь оговорюсь: эти писатели, романисты, драматурги, философы, которые выступали с позиции атеистического мировоззрения - у Сартра и Камю это атеистический экзистенциализм, - как-то не заметили одной вещи: когда они говорят, что мир абсурден, то есть бессмыслен, они это знают только потому, что в человеке заложено противоположное понятие - понятие смысла. Тот, кто не знает, что такое смысл, не чувствует, никогда не поймет, что такое абсурд; он никогда не возмутится против абсурда, никогда не восстанет против него: он будет в нем жить, как рыба в воде. И именно то, что человек восстает против абсурда, против бессмыслицы бытия, и говорит в пользу того, что этот смысл существует. Древнее библейское провозвестие говорит нам о том, что мы можем совершить внутренний переворот и сказать бытию "да", довериться тому, что кажется страшным и грозным. И тогда через хаос, через абсурдность, через чудовищность жизни, как солнце через тучи, глянет око Божие - Бога, который имеет личность, и личность, отображенную в каждой человеческой личности. И контакт с Ним возможен - как союз между подобными сущест-вами. Весь фокус человечества - это удивительная его аналогия с Тем, Кто создал мир. Когда-то Чарлз Дарвин говорил, что, хотя он воспринимает мир, так сказать, механически, как процесс, все же, задумываясь над его сложностью, он никогда не мог понять: неужели слепая случайность могла все это породить и не следует ли нам за всем этим видеть некий разум, в чем-то аналогичный нашему? Можно к этому добавить: не просто аналогичный, но безмерно превосходящий наш разум. И в ветхозаветной библейской религии, о которой мы с вами уже говорили, возникло это понятие о вере-доверии; не вере как некоем теоретическом убеждении, философском или религиозном, а вере как акте прорыва через мертвящую абсурдную действительность, когда человек говорит Богу: "Да, я принимаю и внимаю". Так возникает древний Завет между Богом и человеком, древний союз. Но, конечно, союз между примитивным человеком, древним человеком и Божественным не мог быть окончательным и совершенным: это было воспитание человеческого рода, детство человеческого рода, потом юность. И в VII в. до Р. Х. пророк Иеремия сказал: "Так говорит Господь: Я заключу с народом Новый Завет" (брит хадаша - новый завет, новый союз), который будет не такой, как старый, как прежний. Он будет начертан в сердцах. И вот - ночью совершается жертва. Через семьсот лет после пророка Иеремии в маленькой комнате собираются двенадцать человек. Совершается жертва. Обычно жертва совершалась с употреблением крови. Кровь была символом жизни, а жизнь принадлежит только Богу. И члены собравшегося общества были окропляемы кровью жертвенного животного. Так было издавна у всех народов, вплоть до глубоко первобытных времен, до палеолита. И Моисей, когда заключал Завет народа с Богом, окропил всех кровью жертвенного агнца. В эту ночь, о которой я говорю, ночь, которая произошла весной 30 года I столетия нашей эры, Иисус Назарянин в окружении Двенадцати совершает обряд - воспоминание о свободе, которую Бог дарует. И крови здесь нет, а есть чаша с вином и хлеб. И Он разламывает этот хлеб, раздает всем и говорит: "Это Мое Тело" - как жертвенный агнец за людей. И Он обносит чашей учеников и говорит: "Это Моя Кровь, которую я проливаю за вас, это Новый Завет в Моей Крови". Таким образом, в этой священной трапезе Бог и человек соединяются уже не в реальной физической крови, но в символической крови земли, ибо виноградный сок, вино - это есть кровь земли, а хлеб - это есть плоть земли, это природа, которая нас кормит, это Бог, Который отдает Себя людям в жертву. И вот Иисус Назарянин совершает эту жертву. И с того мгновения, с той священной ночи Чаша не перестает возноситься, и совершается Евхаристия. Во всех направлениях христианства, во всех Церквах и даже сектах, - всюду этот знак присутствует. Иногда говорят, что Христос возвестил новую мораль. Он сказал: "Заповедь новую даю вам, да любите друг друга, как Я возлюбил вас". И раньше существовала заповедь о любви, и слова "люби ближнего своего как самого себя" принадлежат Моисею. А Христос придал ей совершенно особое звучание - "как Я возлюбил вас", потому что ради любви к человечеству Он остался с нами на грязной, кровавой и грешной земле - только чтобы быть с нами рядом. То есть Его любовь стала любовью самоотдающей, и поэтому Он говорит: "Кто хочет за Мной идти, тот пусть отвергнется себя" - то есть своей самости; не своей личности, отнюдь: личность - святое, - а своего ложного самоутверждения, самости. "Пусть каждый, - говорит Он, - отдаст себя, возьмет свой крест (то есть свое служение в страдании и в радости) и тогда за Мной идет". Христос призывает человека к осуществлению Божественного идеала. Только близорукие люди могут воображать, что христианство уже было, что оно состоялось - в тринадцатом ли веке, в четвертом ли веке или еще когда-то. Оно сделало лишь первые, я бы сказал, робкие шаги в истории человеческого рода. Многие слова Христа для нас до сих пор непостижимы - потому что мы еще неандертальцы духа и нравственности, потому что евангельская стрела нацелена в вечность, потому что история христианства только начинается, и то, что было раньше, то, что мы сейчас называем историей христианства, - это наполовину неумелые и неудачные попытки реализовать его. Вы скажете: ну а как же - у нас были такие великие мастера, как неведомые иконописцы, как Андрей Рублев! Да, конечно, были великие святые. Но это были предтечи. Они шли на фоне черного моря грязи, крови и слез. Очевидно, это главное, что хотел (а, может, и не хотел, да невольно так получилось) показать Тарковский в фильме "Андрей Рублев". Вы подумайте, на каком фоне создалось это нежнейшее, феерическое Божественное видение Троицы! То, что изображено в этом фильме, было правдой: войны, пытки, предательства, насилие, пожары, гибель. На этом фоне человек, не просвещенный Богом, мог создавать только "Капричос", какие создавал Гойя. А Рублев создал Божественное видение. Значит, он черпал это не из действительности, которая была вокруг него, а из духовного мира. Христианство - не новая этика, а новая жизнь. Новая жизнь, которая приводит человека в непосредственное соприкосновение с Богом. Это есть новый союз, Новый Завет. И в чем же тут тайна? Как понять это? Почему, как магнитом, человечество притягивает к личности Иисуса Христа, хотя Он пришел в мир уничиженный, и не было в Нем ни таинственности индийских мудрецов, ни поэтической экзотики восточной философии? Все, что Он говорил, было просто, ясно, и даже примеры в Его притчах были взяты из обыденной жизни. Это тайна, которую Он раскрывает в коротких словах, мы их слышим в Евангелии от Иоанна. Филипп говорит: "Покажи нам Отца, Отца всяческих". Тот, Кого греки называли Архэ, Первоначало, - где Он? И Иисус отвечает - как не отвечал ни один философ на земле: "Столько времени Я с вами, и ты не знаешь Меня, Филипп? Видевший Меня видел Отца". Такие слова Он говорил не раз, и многие люди поворачивались к Нему спиной и в негодовании уходили. Потому что это был всегда вызов. Надо было понять особую тайну. Никогда прямо Христос не формулировал эту тайну, он только спрашивал людей: "За кого Меня принимают? За пророка, за воскресшего Иоанна Крестителя? А вы?" - "Ты - Помазанник, Царь, Мессия, Сын Бога живого". Здесь какой-то опыт внутренний должен открыться. И Он это спрашивает до сих пор, спрашивает каждого, потому что это говорит Бог человеческими устами. Иисус Христос - это человеческий Лик Бесконечного, Неизъяснимого, Необъятного, Неисповедимого, Безымянного, и прав был Лао-цзы, когда говорил, что имя, которое мы произносим, не есть вечное имя. Да, - Безымянного и Непостижимого. А тут Он становится не только называемым, но даже называемым по имени, даже называемым человеческим именем. Тот, Кто несет вместе с нами тяготы жизни - вот в этом центр и ось христианства. Когда мы от Евангелия переходим к Деяниям и Посланиям, мы должны обратить внимание на вторую личность Нового Завета. Как говорил один французский ученый, Новый Завет состоит из двух биографий: Иисуса Христа и Его последователя Савла Тарсянина - апостола Павла. Разумеется, любой из вас, переходя от Евангелия к Посланиям Павла, будто бы падает с неба на землю. Хотя Павел во многом превосходил евангелистов. Это был человек огромного таланта, духовной мощи, образования. Этот человек создавал личностные произведения. Его Послания - это написанные кровью сердца вещи. Но сравнить их с Евангелиями все равно трудно. Потому что Евангелия отражают не столько литературный дар апостолов-евангелистов, сколько тот Образец, который они видели перед собой. И если апостол Павел перед нами - это только человек, то Христос есть Откровение Божие. Но чем важен для нас апостол Павел, почему Церковь поставила его рядом с Христом в Новом Завете? Почему большая часть Посланий - четырнадцать - написана от его имени? Почему в Деяниях апостольских его биография занимает львиную долю? В том-то и дело, что апостол Павел, очевидно, никогда не видел лица Иисусова во время Его земной жизни. (Хотя есть исторические гипотезы, что они могли пересекаться в Иерусалиме: сам Павел родился в первые годы нашей эры в Малой Азии, но в Иерусалиме учился и тогда мог видеть Иисуса. Но все-таки достоверно будет считать, что он Его не видел никогда.) Я думаю, что это-то и привлекает Церковь к личности апостола - ибо мы тоже не видели Его лица. Но Христос явился Павлу с такой внутренней достоверностью, которая значительно превосходит любое внешнее соприкосновение. Внешне Христа видели и Его враги, и книжники, и фарисеи, и Пилат, но это не спасло их. А Павел тоже был врагом, но Христос его остановил на дороге в Дамаск и призвал стать апостолом. Это событие изменило не только его судьбу, но судьбу всей ранней Церкви, потому что Павел стал одним из тех, кто понес Евангелие из Сирии и Палестины по широкому миру. Его называли апостолом народов, или апостолом язычников. Воспитанный в иудействе, Павел прекрасно знал ту истину, что с Богом слиться невозможно, и человек Востока, который думает, что, переживая экстаз, уже слился с Абсолютом, - находится в заблуждении. Он лишь прикасается к этому. Ибо в недрах Божества кипит вечный огонь, который все растворяет в себе. Между Творцом и тварью лежит бездна - как бездна между абсолютным и условным: ее нельзя перепрыгнуть ни логически, ни бытийственно. Но есть мост, который перекинут над этой бездной. И почувствовал этот мост сам Павел, потому что он увидел Христа и внутренне с Ним соединился, бесконечной любовью был к Нему прикован - так, что ему казалось, что он носит раны Христовы на себе, что он с Ним вместе на кресте умирал и с Ним воскрес. Он так и говорит: "Уже не я живу, но живет во мне Христос. Вместе с Ним я умер, и вместе с Ним я восстаю к жизни". Если с Богом нельзя слиться, то с Богочеловеком можно, ибо Он принадлежит одновременно двум мирам - нашему и запредельному. И на этом построен весь путь христианских мистиков от Павла до сегодняшнего дня - путь к Отцу только через Сына. "Аз есмь дверь", - говорит Христос. - Я есть дверь, врата в небо. Повторяя различные молитвы, христианские подвижники могут быть уподоблены восточным, индийским, которые повторяют разные мантры. Здесь есть сходство и параллель, но одна из главных молитв христианского подвижничества называется "Иисусовой молитвой", в ней постоянно повторяется Имя Родившегося, Жившего на земле, Распятого и Воскресшего. И эта христоцентричность главной христианской молитвы радикально отличает ее от всех остальных медитаций и мантр, потому что здесь происходит встреча - не просто концентрация мысли, не просто сосредоточение, не просто погружение в некий океан или бездну духовности, а встреча личности с Лицом Иисуса Христа, Который стоит над миром и в мире. Мне вспоминается стихотворение в прозе, написанное Тургеневым: когда он стоял в деревенском храме и вдруг почувствовал, что Христос стоит рядом. Повернувшись, он увидел обычного человека. И потом, когда отвернулся, он опять почувствовал, что Он здесь. Это правда, так оно и есть. И Церковь Христова потому и существует и развивается, что Он стоит внутри нее. Заметьте, что Он не оставил христианству ни одной строчки, написанной им, как Платон, который оставил нам свои диалоги; Он не оставил нам скрижалей, на которых начертан Закон, как Моисей оставил скрижали; Он не продиктовал Корана, как Магомет; Он не образовал ордена, как сделал Гаутама Будда. Но Он сказал нам: "Я с вами остаюсь во все дни до скончания века". Когда ученики почувствовали, что они расстаются с Ним, Он произнес слова вещие и вечные: "Я не оставлю вас сиротами, но приду к вам". И это продолжается, и происходит сегодня. Весь глубочайший опыт христианства только на этом строится, все остальное - как бы поверхностные слои. Во всем остальном христианство может становиться похожим на прочие религии. Религии в мире есть часть культуры. Они вырастают вместе с порывом человеческого духа к вечности, к непреходящим ценностям. Здесь же поток идет свыше, с неба. И поэтому один из теологов нашего столетия имел право сказать: "Христианство - это не одна из религий, а это кризис всех религий". Оно поднимается над всем, потому что, как говорит нам апостол Павел, "никто не спасается делами Закона, а только верою во Иисуса Христа". В заключение я должен эту ключевую фразу вам объяснить. Что такое "дела Закона"? Это система религиозных обрядов, правил. Нужны ли они? Да, нужны. Как воспитательное средство, они создаются людьми - иногда по великим прозрениям, иногда просто в силу традиции, иногда по заблуждениям; иногда эти законы идут от Откровения Божия, как в Ветхом Завете. Но создаются они для определенной фазы умственного и духовного развития. А что значит - спастись? Это значит соединить свою эфемерную, временную жизнь с бессмертием и Богом - вот что такое спасение. Приобщение к Божественной жизни. Жажда этого приобщения живет в нас, в каждом человеке, она спрятана, скрыта, мы можем ее куда-то затолкать внутрь, но она все равно есть в человеке. Так вот, апостол говорит, что Закон свят. Ветхозаветный закон свят и благ, и Бог дал его, но приобщиться к жизни Божественной можно только через веру во Иисуса Христа. Опять-таки, что значит вера во Иисуса Христа? Вера в то, что жил такой человек на земле? Это не вера, а знание. Современники помнили, что Он жил. Евангелисты оставили нам достоверные свидетельства. Историк сегодняшний вам скажет, что да, такой был. Попытки разных пропагандистов утверждать, что Христос - это миф, давно разрушены. Только в нашей стране, как в заповеднике всяких чудес, сохранилась эта концепция. Что же это означает - в Него верить? Вера в то, что Он пришел из других миров? Это тоже правда, но это все-таки теория. И здесь мы должны вспомнить о той вере, которая декларирована в Ветхом Завете: доверие к бытию. Когда Авраам сказал Богу "да" - вернее, не сказал, а молча повиновался Его призыву, - вот тогда и родилась вера. На древнееврейском "вера" звучит как эмуна, от слова "верность". "Вера" - очень близкое понятие к понятию "верность". Бог верен своему обещанию, человек верен Богу; слабый, грешный, но все-таки он верен Богу. Но Богу какому? Сокровенному, грозному как мироздание, порой далекому от человека, как океан. Но Христос через Себя открывает иной Лик Бога. Он называет Его не иначе как Отец. Иисус Христос почти никогда не произносит слово "Бог", Он всегда называет Его "Отец". И в Своей земной жизни Он употреблял для этого такое слово, нежное и ласковое, которое дети употребляли на Востоке, обращаясь к отцу, - авва. Это непереводимо, но это так. Христос открывает Бога как нашего Небесного Отца, тем самым создает братьев и сестер, ибо братья и сестры возможны, лишь когда у них есть общий отец. И вот общий духовный Отец - это Бог, а открытость сердца к вести Иисуса Христа - это и есть тайна Евангелия. Потому что любой из вас отлично знает, насколько человек запутан, слаб, сколько в нем всевозможных комплексов и грехов свили свои гнезда. Но есть сила, которую Христос оставил на земле, которая дается нам даром, она так и называется: благодать (по-русски "благодать" - благо, которое дается даром, не зарабатывается, а - даром). Да, мы должны прилагать усилия, да, мы должны бороться с грехом, да, мы должны стремиться к самосовершенствованию, но помня, что сами себя за волосы мы вытащить не сможем, это работа только лишь подготовительная. Здесь коренное отличие христианства от йоги, которая думает, что человек может добраться до Бога и вломиться к Нему по собственному желанию. Христианство же говорит: ты можешь себя усовершенствовать, но до Бога добраться невозможно - пока Он Сам к тебе не придет. И вот благодать превосходит Закон. Закон - первая стадия религии. Это как у ребенка: вот это нельзя, это можно, какие-то правила, какие-то нормы. Нужно это? Да, конечно. Но потом приходит благодать - через внутренний опыт встречи с Богом. Это как любовь, это как ликование, это как победа, как музыка сфер! Благодать - это новая жизнь. И апостол Павел говорит: "Вот спорят между собой люди. Одни - сторонники сохранения старинных, ветхозаветных обрядов, другие - против этого. А ведь ни то, ни другое не важно, важно только новое творение и вера, действующая любовью". Вот это подлинное христианство, все остальное на нем - историческая оболочка, рама, антураж, то, что связано с культурой. Я вам говорю о самой сущности Христовой веры. Бесконечная ценность человеческой личности; победа света над смертью и тлением; Новый Завет, который возрастает, как дерево из маленького желудя, Новый Завет, который сквашивает историю, как закваска тесто. И уже сегодня Царство Божие тайно является среди людей. Когда вы творите доброе, когда вы любите, когда вы созерцаете красоту, когда вы чувствуете полноту жизни - Царство Божие уже коснулось вас. Оно не только в далеком будущем, оно не только в футурологическом созерцании, оно существует здесь и теперь. Так учит нас Иисус Христос. Царство придет, но оно уже пришло. Суд над миром будет, но он уже начался. "Ныне суд миру сему", - говорит Христос. Ныне, то есть тогда, когда Он впервые провозгласил Евангелие. А суд заключается в том, - сказал Христос, - что "Свет пришел в мир, но люди более возлюбили тьму". Этот суд начался во время Его проповеди в Галилее, в Иерусалиме, на Голгофе, в Римской империи, в средневековой Европе и России - и сегодня, в XX веке, и в XXV веке, и во всей истории человечества суд будет продолжаться. Это христианская история, это история, в которой мир идет рядом с Сыном Человеческим. И если мы снова зададим себе вопрос: в чем же заключается сущность христианства, мы должны будем ответить: это - Богочеловечество, соединение ограниченного и временного человеческого духа с бесконечным Божественным; это - освящение плоти. Ибо с того момента, когда Сын Человеческий принял наши немощи и наши болезни, наши радости и страдания, наше созидание, нашу любовь, наш труд, принял нашу судьбу человеческую, - с тех пор природа, мир, все, в чем Он находился, в чем Он родился как человек и Богочеловек, не отброшено, не унижено, а возведено на новую ступень, освящено. Христианство есть освящение мира, победа над злом, над тьмой. Она началась в ночь Воскресения, и она продолжается, пока стоит мир. Лекция была прочитана в Московском Доме техники на Волхонке накануне гибели 8 сентября 1990 года