овавую войну с Мехмедом вторым. Венецианскую республику оставили без помощи ее союзники, и ей ничего не оставалось, как заключить мир, уступив туркам ряд крепостей и уплатив колоссальную контрибуцию с обязательством вносить ежегодную дань. Кто знает, весьма возможно, что Иисус, святой голубь и его супруга покоились бы теперь в одном музее мифологии с прочими древними божествами? Конечно, такая гипотеза несколько парадоксальна; надо полагать, что Сикст четвертый не собирался уступать султану духовной и светской власти, находившейся в руках преемников апостола. Речь, очевидно, шла только о территориях... Как бы то ни было, но эксперимент не получился - папа выставил слишком большие требования. Султан Мехмед торговался, и переговоры в конце концов сорвались. ТРЕЗВЫЕ МЫСЛИ. Вынужденный отказаться от крупной аферы, папа постарался вознаградить себя целым рядом мелких операций, и в результате набежала довольно круглая сумма. Самым удачным предприятием была организация публичных домов, поставленных под высокое покровительство первосвященника. Дома эти специально предназначались для знати и духовенства, персонал подбирался с величайшей тщательностью. Ежегодный доход от лупанариев приносил папе двадцать тысяч дукатов. Достоверность этих цифр подтверждается историком Корнелием Агриппой, который по этому поводу сообщает любопытные вещи. "Прелаты апостольской курии, - говорит он, - также имели некоторые права на часть доходов в этих домах. Дело это считалось настолько обыденным, что мне часто приходилось слышать, как епископы, подсчитывая доходы, говорили: "Два бенефиция дают мне три тысячи дукатов в год, один приход приносит пятьсот, монастырь - триста, а пять шлюх в лупанариях папы мне приносят двести пятьдесят". Не желая подменять факты догадками, мы не станем утверждать, что организация аристократических лупанариев была доходной статьей для Сикста четвертого. Возможно, что разрешение на организацию лупанариев кардиналу Санта Лючиа дано было Сикстом бесплатно, в виде вознаграждения за какие-нибудь заслуги. Как бы то ни было, но самый факт этот бесспорен и заслуживает того, чтобы о нем упомянуть. Отметим также, что по каким-то причинам Сикст четвертый разрешил кардиналу Лючиа и всем членам его семьи предаваться содомии в течение трех самых жарких месяцев в году. Некоторые церковные авторы осмелились заявлять, что Сикст четвертый покровительствовал наукам и искусствам. Это утверждение совершенно несостоятельно. Поводом для него послужила покупка известного количества драгоценных манускриптов, продававшихся за бесценок греческими беженцами. Обогащая этими сочинениями библиотеку Ватикана, святой отец просто, что называется, пользовался случаем. В действительности он относился к писателям и художникам с оскорбительным равнодушием и даже жестокостью. Бейль сообщает по этому поводу характерную деталь. "Несчастный Теодор из Газы всю свою жизнь провел над переводом "Зоологии" Аристотеля. Он представил папе один экземпляр, богато разукрашенный золотом и драгоценными камнями. Сикст принял книгу и поинтересовался, сколько стоил переплет. Когда автор сообщил цифру, папа приказал уплатить за переплет, не прибавив к этой сумме ни единого гроша. Теодор из Газы бросил в Тибр деньги святого отца и уморил себя голодом". Да разве у его святейшества было время интересоваться писателями, Аристотелем и его переводами, когда надо было все время думать о деньгах и, как говорил позднее Данте, "обогащать своих медвежат", раздавать своим мнимым племянникам или сыновьям ленные владения, подыскивать им невест, расширяя вместе с тем собственные владения?! Сиксту нужны были деньги, чтобы осуществить проект, который он давно вынашивал; кроме того, он не забыл о своевольных флорентинцах, осмелившихся повесить Сальвиати. Благодаря своим коммерческим операциям папа сколотил необходимую сумму, чтобы организовать войско, и, поставив во главе его своих сыновей, объявил войну не только Флоренции, которую он предназначал своему сыну Джеромо Риарио, но и Венецианской республике, мечтая превратить ее в герцогство для одного из своих племянников. Достопочтенный первосвященник! Сначала папское войско одержало несколько побед, но в самый последний момент, когда оставалось сделать еще несколько усилий, чтобы овладеть Венецией и Флоренцией, главный нерв войны был поражен. В папской казне не оказалось денег! Разумеется, солдаты сражались не из любви к богу и его представителям; они объявили, что бросят оружие, если им не заплатят. Захваченный врасплох, святой отец ничего лучшего не придумал, как ввести новый налог для войны с турками. Это было уже слишком - как ни отупели люди, но эта булла вызвала всеобщее возмущение. Папские сборщики вернулись в Рим с таким жалким уловом, что Сикст оказался не в состоянии удержать свои войска. После трех лет грабежей, пожаров и убийств пришлось запросить мира. Когда папа окончательно понял, что ему не удастся подарить герцогство своему любимому Джеромо Риарио, он с горя заболел и умер. После смерти Сикста римский народ сжег дворцы его племянников Риарио и делла Ровере; гнев и ненависть были столь велики, что не пощадили даже деревьев в великолепных садах этих царственных сынков. Толпа сожгла замок, который первосвященник воздвиг для себя на деньги паломников, разгромила склады с провиантом святого отца и раздала продукты беднякам. А когда порядок в городе был восстановлен, кардиналы могли спокойно приступить к выборам нового папы, чтобы заменить усопшего негодяя другим. ИЗБИРАТЕЛЬНЫЙ КАВАРДАК. Избрание преемника Сикста четвертого - блестящий образец той коррупции, которая царила в святой коллегии. В первый же вечер, когда собрался конклав, кардинал святого Марка получил шестнадцать голосов. Ему не хватило трех, чтобы завоевать кубок, то есть тиару. Тогда его коллега - кардинал святого Петра - предложил ему добыть три голоса в обмен на дворец упомянутого кардинала, находившийся вблизи замка святого Ангела. Кардинал святого Марка нашел, что его коллега хватил через край, и предложил ему выбрать из его владений нечто менее ценное. Но кардинал святого Петра не уступал и требовал только дворец. Сделка не состоялась, и оскорбленный кардинал стал разрабатывать с вице-канцлером план, как наказать упрямого кардинала святого Марка. Посреди ночи они разбудили всех прелатов и убеждали их отдать голоса Чибо, кардиналу Мельфскому. Они предложили кардиналу Савелли за его голос замок и должность легата в Болонье, кардиналу Колонна - замок и должность легата в папской церкви, а кроме того, ренту в двадцать пять тысяч дукатов и другие привилегии, которые давали бы еще семь тысяч дукатов. С кардиналом Орсини они сошлись на замке и титуле хранителя казны святого престола. Кардиналу Мартинузино обещали замок и епископию в Авиньоне. Сыну короля Арагонского отдали в полную собственность город Понтекорво; кардинала Пармского ублажили тем, что предоставили ему дворец святого Лаврентия со всеми его доходами. Миланского кардинала обещали посвятить в сан архиепископа в Латеране и дать должность легата в Авиньоне. Наконец самого себя кардинал святого Петра вознаграждал огромным доменом с пятью примыкающими к нему поместьями и званием генералиссимуса армии святого престола. Кардинал Мельфский получил большинство голосов и был избран под именем Иннокентия восьмого. Его коллега из храма святого Марка понял козни, направленные против него, и попытался оспаривать правильность выборов. Он осыпал оскорблениями членов священной коллегии, ссылаясь на недопустимость такого быстрого изменения в голосовании: ведь накануне он получил большинство голосов, а на следующий день за него был подан один голос - и тот его собственный! Кардиналы только посмеивались. Они заявили, что за ночь святой дух успел просветить их, и под смех и шутки всего благочестивого собрания избрание Иннокентия было утверждено. УБИЙСТВО ПО ДОВЕРЕННОСТИ. Иннокентий восьмой к моменту своего восшествия на папский престол имел шестнадцать незаконнорожденных детей. По примеру своих предшественников, едва расположившись в Ватикане, он тут же позаботился о том, чтобы обеспечить свое потомство бенефициями, епископствами и княжествами. Он попытался даже захватить часть Неаполитанского королевства для своего сына Франциска, но король Фердинанд помешал этому сначала дипломатическими мерами, а потом и с помощью оружия. Святой же отец высокомерно заявил послам, что их государь подчиняется небесному властителю, которого он, его святейшество, представляет на земле. Война потребовала от папы крупных средств. Он пустил в ход все приемы, которыми пользовались его предшественники. У него хватило даже наглости пустить пыль в глаза, объявив пресловутый поход против турок, который столько раз уже служил прикрытием для удовлетворения алчности пап. Стремясь сосредоточить все силы на борьбе с неаполитанским королем, который был грозным противником, Иннокентий решил сначала покончить с неким сеньором Буколини, который, засев в городе Озимо, вблизи важного пункта Анконы, совершал набеги на папские владения. Ходили слухи, что Буколини был связан с султаном Баязидом, которому он обещал покорить Италию, если тот высадит десять тысяч турок на побережье Романьи. Иннокентий попытался силой захватить Буколини. Он направил к Озимо двенадцать тысяч конников и восемь тысяч пехотинцев. Однако гарнизон города храбро отразил все удары папской армии. Тогда святой отец написал кардиналу Джулиани, командовавшему его кавалерией, что если невозможно победить врага, то надо его купить. Буколини имел неосторожность согласиться на это предложение и, уступив Озимо за семь тысяч золотых экю, распустил своих солдат. Спустя два дня после прибытия Буколини в Милан его нашли задушенным в спальне: ночью какая-то проститутка задушила сеньора, чтобы возместить его святейшеству расход в семь тысяч экю. ОХОТА НА ЧЕЛОВЕКА. Иннокентий восьмой не мучился угрызениями совести, убив человека, который стоял у него на пути. Впрочем, правильнее будет сказать, что он вообще не искал никаких мотивировок для оправдания своих преступлений. Послания, с которыми Иннокентий обращался к легатам, чтобы подстегнуть их более рьяно преследовать еретиков, - это памятники его хладнокровной жестокости. Вот как описывает историк Перрен крестовый поход против вальденсов: "Альберт, архидиакон Кремонский, посланный Иннокентием восьмым во Францию для истребления вальденсов, получил от короля разрешение действовать против них без всяких судебных проволочек, пользуясь помощью королевского лейтенанта Жака Лапаля и советника Жана Рабо. Трое этих негодяев, легат, королевский лейтенант и советник, обрушились на долину Луары во главе банды свирепых наемников, чтобы истребить ее обитателей. Однако они никого не нашли там. При их приближении несчастные еретики, захватив своих детей, скрылись в горах, окружающих плодородную долину, испещренную многочисленными пещерами. Тогда архидиакон и его помощники организовали настоящую охоту на людей. Они обращались с людьми как с лисицами. Каждый раз, когда они обнаруживали пещеру, в которой укрылись несчастные, они закладывали вход соломой или хворостом и поджигали их. Люди в пещерах задыхались от дыма, а если они пытались выбраться, то натыкались на копья солдат, которые толкали их обратно в огонь. Расправа вызвала такой ужас, что большинство людей, умудрившихся скрыться от папских палачей, кончали жизнь самоубийством: несчастные убивали друг друга или бросались в пропасть, лишь бы не быть сожженными живьем. Если у палачей не было под руками топлива, они замуровывали вход пещеры или закладывали его огромными камнями. После отъезда легата в горах произвели раскопки, в пещерах было обнаружено более восьмисот детских трупов: дети задохлись от дыма в своих колыбелях или на руках матерей, либо погибли от голода. Палачи папы добросовестно выполняли свою миссию: из шести тысяч вальденсов, населявших эту плодородную долину, осталось шестьсот человек, оплакивающих смерть своих братьев. Все добро этих несчастных разделили между собой Жак Лапаль, архидиакон Кремонский и Жан Рабо. Кроме того, легат получил от папы звание епископа в награду за свою энергию и беспощадность". ПОСЛЕДНИЕ ЗВЕРСТВА ИННОКЕНТИЯ ВОСЬМОГО. После смерти султана Мехмеда второго двое его сыновей, Баязид и Зизим, начали между собой борьбу из-за трона, во время которой пролилось много крови. Побежденный Зизим бежал в Египет, чтобы спастись от мести брата, оттуда перебрался во Францию и, наконец, отправился в Италию искать покровительства святого отца, надеясь, что там он обретет безопасность скорее, чем в королевстве Карла восьмого. Он явился в Рим в то время, когда Иннокентий, исчерпав все ресурсы, был вынужден отказаться от своих планов насчет Неаполитанского королевства и заключить мир с Фердинандом. Появление турецкого принца окрылило папу: он сразу сообразил, какую выгоду может ему принести раздор двух братьев. Когда на публичном приеме церемониймейстер предложил Зизиму поцеловать туфлю папы, мусульманин пришел в негодование и поклялся бородой Магомета, что никогда не прикоснется к этой образине. Переводчик благоразумно не перевел слов Зизима, ограничившись заявлением, что Зизим просит освободить его от целования туфли. В иной обстановке Иннокентий, конечно, разделался бы с упрямым принцем, но Зизим был ему необходим. Поэтому он стал заверять его в своей дружбе и даже торжественно поклялся завоевать ему константинопольский трон. Прежде всего папа, как гостеприимный хозяин, прибегнув к шантажу, выудил у Баязида крупную сумму, угрожая поднять восстание на Востоке в пользу Зизима. Кроме того, он принудил Баязида подписать договор, по которому Блистательная Порта обязывалась поставлять папе солдат всякий раз, когда он этого потребует. Это дало возможность его святейшеству возобновить борьбу с Фердинандом. Однако этим не исчерпывались все выгоды от истории с турецким принцем. Как мы уже видели, крестовый поход против турок не раз служил предшественникам Иннокентия восьмого поводом к обиранию европейских народов. Весьма возможно, что римская курия собиралась организовать против султана экспедицию при содействии его брата, который в качестве претендента охотно возглавил бы это предприятие и у которого в Турции, вероятно, было еще много сторонников. Святой отец не мог не воспользоваться такой ситуацией, но он, разумеется, не ограничился сбором налогов для войны с турками; в голове у него созрел более хитроумный план. С одной стороны, он разослал по всем дворам Европы легатов, чтобы они известили о созыве собора, на котором будет провозглашен новый крестовый поход. С другой стороны, он вел энергичные переговоры с султаном, торгуясь насчет цены за мир. Иннокентий, как видим, погнался сразу за двумя зайцами и, вопреки народной пословице, поймал сразу обоих. На соборе, куда все королевства, провинции, а также более или менее значительные города прислали своих депутатов, было решено, что все христиане обязаны взять на себя издержки войны с неверными и папа уполномочен налагать подати, производить сборы, продавать индульгенции, разрешительные грамоты и привилегии в такой мере, в какой он сочтет это необходимым во имя крестового похода. Иннокентий не преминул максимально использовать данное ему право. Он собрал во Франции, Германии, Испании, Венгрии, Богемии, Польше и Англии такую обильную жатву, что пришлось приделать к апостольскому хранилищу несколько пристроек для размещения золота и серебра, доставленных сборщиками. В то же время переговоры на Востоке тоже увенчались успехом. Султан Баязид, опасаясь угроз Иннокентия, согласился уплатить ему ту сумму, которую он требовал. Больше того, он прислал папе и его кардиналам богатейшие подарки из драгоценных камней, сопроводив их тридцатью красивыми черкешенками в придачу. Дары вызвали энтузиазм при дворе папы - многие даже объявляли, что перейдут в мусульманство. Разумеется, это была лишь шутка: вовсе незачем было принимать магометанство, для того чтобы содержать у себя гарем. Помимо этого роскошного подарка Баязид прислал еще сто шестьдесят тысяч экю золотом на содержание Зизима и его свиты. Успех плана его святейшества превзошел все ожидания! Спустя несколько дней после прибытия в Рим турецких послов к Иннокентию явилась новая делегация. Ее прислал калиф Египта, который обещал папе четыреста тысяч дукатов, передачу Иерусалима в полную собственность христиан и содействие во всех завоевательных предприятиях папы на Востоке в обмен на Зизима. Послы не скрыли от Иннокентия своих намерений: египетский калиф задумал поставить Зизима во главе своих войск и низложить Баязида, к которому питал непримиримую вражду. Иннокентий принял предложение: не в обычаях папы отказываться от денег, за что бы они ни предлагались. Это решение было явным вероломством по отношению к Баязиду, но папа считал ниже своего достоинства считаться с такими пустяками. К тому же разве он не обещал помощь Зизиму? Что ж, теперь его святейшество выполнит свое обещание - неважно, что с помощью другого. И он дал слово послам при первой возможности отправить Зизима в Каир. Переговоры велись в полной тайне; но не успели послы калифа покинуть Рим, как турецкому послу стало известно, что папа собирается освободить Зизима, несмотря на все дары, полученные им от султана. Каким образом турецкий посол узнал о переговорах с калифом? Летопись об этом не сообщает, но можно полагать, что ловкий деляга-папа сам известил посла о предложении, полученном им из Каира. Турецкий посол предложил папе шестьсот тысяч экю золотом за то, чтобы отравить Зизима. Первосвященник согласился. Он получил шестьсот тысяч экю и дал свое высочайшее разрешение, но потребовал, чтобы его поставили в известность, как этот план будет осуществлен. Посол, не подозревая подвоха, уведомил папу, что на следующий день офицер из охраны его дворца, Кристофор Макрен, вольет яд в графин с водой, который стоит на столе принца. Историк Райнальд, которому мы обязаны этими сведениями, сообщает: "Иннокентий одобрил этот план, и посол в тот же день передал яд убийце. Но святой отец, который приобретал огромную сумму в этой игре, не имел никакого желания лишаться своего пленника. В тот же вечер Кристофор Макрен был арестован папской стражей и отдан на пытку. Он признался и был приговорен к четвертованию раскаленными клещами. После казни его изуродованные члены были прибиты к воротам города". "Это вопиющее вероломство и мошенничество, - добавляет Райнальд, - расторгнуло все переговоры, и на следующий день посол отплыл в Константинополь, разглашая повсюду, что святой отец - наглый жулик". Иннокентий не слишком заботился, что о нем думает или говорит султан, он только посмеивался: он получил огромные суммы - единственное, что для него имело значение, - все остальное его мало интересовало. Папа продолжал еще некоторое время шантажировать и вымогать деньги, распространяя слухи, что представители Баязида уехали взбешенными, потому что он отказался подписать с ними мир. Эти слухи, подхваченные его сателлитами, давали возможность увеличить сбор податей. Последняя мошенническая афера первосвященника не только не обесславила его, но принесла ему еще пользу. Апогей бурных успехов папы пришелся на конец его жизни. Перед кончиной он испытал еще большое удовлетворение, заставив наконец короля неаполитанского отречься от тех владений, которые святой отец с такой неистовой страстью хотел передать своему сыну. Он умер вскоре после этого события от апоплексического удара. По словам историков Инфессуры и других, его врач, пытаясь пробудить в нем жизненные силы, прибегнул к преступному средству - впустил в жилы умирающего кровь трех мальчиков. Папа знал об убийстве этих мальчиков, и согласился на это. Что ж, мы считаем, что он был вполне способен на такой поступок! АЛЕКСАНДР ШЕСТОЙ. Борджиа!.. Имя, которое стало синонимом всех пороков. А между тем немногим известны все злодеяния этого сущего дьявола на земле. Мать его, урожденная Иоанна Борджиа (родословную которой некоторые историки вели от арагонских королей), супруга некого Готфрида Лензоло, находилась в длительной связи со своим братом Альфонсо Борджиа, восседавшим на троне апостолов под именем Каликста третьего. Родриго явился плодом их преступной связи; этот факт был настолько очевиден, что Готфрид Лензоло развелся с женой, отказался признать ребенка, и, таким образом, Родриго унаследовал имя матери и своего фактического отца. Уже в раннем возрасте он отличался недюжинными способностями и необузданностью нрава. Изучив юриспруденцию, он в короткий срок снискал себе репутацию на редкость красноречивого адвоката, специализировавшегося на темных и грязных делах. Очень скоро он стал тяготиться своей профессией, обязывающей его обуздывать себя, и в один прекрасный день променял тогу адвоката на военный мундир. Теперь уже ничто не мешало ему дать волю своим низменным инстинктам. В те времена у него была связь с одной испанкой; эта вдова, на редкость хороша собой, была, правда, намного старше его и имела двух дочерей. Соблазнив мать, Родриго растлил ее детей, привив им любовь к чувственным наслаждениям. Когда мать умерла, он заточил старшую дочь в монастырь, сохранив для себя младшую, более красивую. Она родила ему пятерых детей, из которых в живых остались Франческо, Цезарь, Лукреция и Джифрид. В течение семи лет слава о веселой и распутной жизни Родриго гремела по всей Испании, и это немало способствовало тому, что его отец и дядя Альфонсо Борджиа был избран папой. Достопочтенный первосвященник горячо любил юношу. Как только его увенчали тиарой, он сразу вызвал Родриго к себе; по его настоянию молодой человек сбросил мундир и надел сутану. Естественно, что с помощью высокого покровителя Родриго Борджиа быстро сделал церковную карьеру. Уже через несколько лет он получил сан архиепископа Валенсии. После его прибытия в Рим папа пожало вал ему бенефиций, что давало двенадцать тысяч экю годового дохода. Эта сумма вместе с тридцатью тысячами дукатов ренты от родовых поместий позволила Родриго вести жизнь знатного вельможи. Считая, что соблюдение внешних приличий необходимо для завершения его честолюбивых замыслов, Родриго не взял с собой свою возлюбленную в Рим, а поселил в Венеции, время от времени навещая ее там. Получив архиепископство в Валенсии, Родриго был освобожден от непосредственного управления своей епархией. Каликст третий неотлучно держал его при себе, ибо любовь, которую папа питал к своему незаконному сыну, отнюдь не была только отцовской. Тем не менее внешняя строгость поведения и лицемерная маска благочестия очень быстро создали Родриго репутацию святого человека. Лишь очень немногие догадывались о подлинном характере связи его со святым отцом. Вскоре папа назначил Родриго вице-канцлером церкви и кардиналом-диаконом святого Николая с пенсией в двадцать восемь тысяч золотых экю. С этого момента все помыслы Родриго были направлены к одной лишь цели: проложить себе путь к апостольскому трону. Он стал вести образ жизни подлинного отшельника, как сообщает Морис Лашатр: на людях появлялся всегда скрестив руки на груди, со взором, потупленным ниц, говорил проникновенно и важно, усердно посещал церкви, больницы, богоугодные заведения, раздавал щедро милостыню, объявил, что имущество свое завещает беднякам. Он проявлял глубокое презрение к богатству, ревностную любовь к религии и нравственности. И римский народ, хотя его столетиями обманывали священнослужители, и на этот раз позволил одурачить себя. Родриго прозвали Соломоном за мудрость, Иовом - за терпимость и Моисеем - за верность закону божьему. Продолжая неутомимо трудиться на своем посту, Родриго Борджиа никогда не пропускал заседаний святой коллегии, усердно завоевывая симпатии своих коллег и выказывая необычайное смирение и благожелательность к людям - те качества, которые у него как раз полностью отсутствовали. В меру важный и в то же время простой, серьезный и шутливый, он привлек на свою сторону многих кардиналов, послов и итальянских сеньоров, толпившихся возле престола святого отца. Умея удивительно ловко скрывать свои страсти под маской полного бесстрастия, он упорно и продуманно шел к осуществлению заветной цели. Дурача таким образом доверчивых людей, он в то же время вел переписку со своей возлюбленной и в письмах сам раскрывал мотивы, побудившие его разыгрывать описанную выше комедию: "Роза, возлюбленная моя, следуй моему примеру: живи целомудренно в ожидании того дня, когда у меня появится возможность снова слиться с тобой в бесконечном блаженстве. Пусть ничьи уста не осквернят твоих прелестей, и ни одна рука не дерзнет сорвать покров с тела, которое принадлежит мне одному. Еще немного терпения - и тот, кто слывет моим дядюшкой, оставит мне в наследство трон святого Петра. Все придет со временем и своим чередом. А пока прояви величайшую заботу о воспитании наших детей, ибо им предстоит управлять народами и королями..." Однако Родриго просчитался! Он переусердствовал и пылкостью религиозных чувств лишь повредил себе. Добродетель в ту эпоху не являлась лучшим средством для завоевания апостольского трона. Ему стало ясно, что он заблуждался, когда тиара, которой он так добивался, досталась сначала Пию второму, затем Павлу второму, Сиксту четвертому и Иннокентию восьмому, а уж их никак нельзя было назвать отшельниками. Когда папой провозгласили Сикста четвертого, Родриго, убедившись, что трудился впустую, купил звание легата Арагонии и Кастилии и отправился в Испанию, где его разнузданные оргии приняли такие размеры, что Генрих Слабый был вынужден изгнать его. Родриго возвратился тогда в Рим. Терять ему уже было нечего, и он поселил Розу и ее пятерых детей во дворце, расположенном в отдаленном квартале. Роза приобрела титул графини Кастильской (таково было имя интенданта дворца, который вступил с ней в фиктивный брак). Под предлогом визитов к своему другу кардинал Борджиа каждый вечер навещал свою возлюбленную, проводя ночи напролет в оргиях, которые он устраивал с Розой, с дочерью Лукрецией и сыновьями Франческо и Цезарем. После смерти Иннокентия восьмого он уже не стал бесплодно заигрывать с кардиналами, а просто купил их голоса. Средство самое надежное, чтобы ключи святого Петра снова не уплыли из-под его носа! Кардинал Орсини продал ему свой голос за замки Монтичелли и Сариани; кардинала Сфорца он назначил вице-канцлером римской церкви. Кардинал Колонна потребовал за свой голос аббатство святого Бенедикта, со всеми его владениями. Кардинал святого Ангела получил епископство в Порто, а также замок и погреба, полные вина. Получивший кардинальскую шапку венецианский монах, у которого тряслась голова, продал свой голос за пять тысяч дукатов золотом и за обещание, что Лукреция Борджиа проведет с ним ночь. Купив всю священную коллегию, Родриго был провозглашен папой под именем Александра шестого. "Итак, - вскричал он, когда имя вице-канцлера римской церкви Борджиа было вынуто из избирательного ящика, - итак, я - папа! Наместник святого Петра!" "Да, ваше святейшество, - ответил ему Сфорца, - вы избраны первосвященником по всем церковным канонам, и мы надеемся, что избрание ваше даст отдых церкви на радость всему христианскому миру, ибо вы избраны святым духом, как самый достойный из наших братьев". Однако, когда новоиспеченный папа облекся в священные ризы и, не скрывая торжества, возложил на голову долгожданную тиару, кардинал Медичи не удержался и шепнул на ухо сидевшему рядом с ним члену конклава: "Мы попали в пасть волка, он сожрет всех нас, если мы не найдем средства избавиться от него". Восшествие Александра шестого на папский престол пришлось по вкусу далеко не всем европейским королям. Некоторые монархи Испании отнеслись недоверчиво к новому папе, ибо Борджиа достаточно прославился там своими подвигами. Наконец Борджиа дал полную волю своим природным инстинктам и страстям и смело стал афишировать свои позорные связи. Этот алчный человек не останавливался ни перед каким преступлением, стремясь обогатить своих детей. Бенедиктинский монах, современник Борджиа, утверждает, что при Александре шестом. Рим превратился в бойню. Все его интересы и стремления сводились к тому, чтобы сделать своих детей могущественными людьми. Первенца, Франческо, он провозгласил герцогом Кандии; второму сыну, Цезарю, он подарил архиепископство в Валенсии. Но все эти назначения были лишь частью того обширного плана, который вынашивал Александр шестой. Он хотел, чтобы его дети стали повелителями Неаполя, Венеции, Флоренции, господствовали над всей Италией и ее провинциями. Он мечтал о победах, о крупных завоеваниях; именно это и побудило его принять имя Александра - в честь величайшего завоевателя древних времен. В то время Италия была раздроблена на множество мелких государств. Отдельные княжества вели между собой смертельную борьбу. Борджиа решил использовать междоусобные раздоры и постепенно прибрать к рукам мелких и крупных властителей, а из их земель и замков создать княжества для своих детей. Прежде всего ему удалось одержать победу над Венецианской республикой, которая не нашла поддержки у мелких тиранов полуострова, завидовавших ей. Затем он с необычайной, чисто макиавеллиевской ловкостью, прибегая к тайным убийствам и открытым военным действиям, сокрушил могущество властителей богатейших провинций. Чтобы обеспечить поддержку своей завоевательной политике, Александр шестой попытался заключить ряд соглашений. Пользуясь тем, что французский король Карл восьмой собирался напасть на Неаполитанское королевство, он предложил союз Фердинанду с условием, что тот отдаст свою внучку в жены младшему сыну папы вместе с владениями в Неаполитанском королевстве. Предложение папы было отвергнуто в оскорбительной для него форме. Тогда Александр начал переговоры с герцогом Миланским, рассчитывая объединиться с Францией против короля Неаполя. Но к этому времени скончался старый Фердинанд, а его сын Альфонс Калабрийский, предпочитая иметь папу союзником, согласился выдать свою дочь за молодого Джифрида Борджиа. Договор между папой и королем двух Сицилий был торжественно подписан в Риме. Свадьбу организовали с невероятной пышностью. Альфонс отдавал молодым супругам княжество Сквилатти и графство Кариати и обязался выплачивать Франческо Борджиа пенсию в пять тысяч дукатов. Что касается его высокопреосвященства, то он получил в подарок на мелкие расходы десять тысяч дукатов, в которых он в то время сильно нуждался. Дело в том, что церковная казна была пуста: оргии папы поглотили все золото. Александр шестой прибегнул к старому способу, который столь часто применялся его предшественниками: он провозгласил крестовый поход против мусульман. "Необходимо, - говорил он, - совершить последние усилия, чтобы вырвать из рук магометан гробницу Иисуса Христа". По всему христианскому миру рассеялись монахи с призывом жертвовать на святое дело. Даяния потекли в папские ларцы. Много еще оставалось идиотов, желавших принять участие в походе; много людей еще верило, что от грехов можно откупиться деньгами. Когда папа решил, что дойная корова дала все, что могла, он преспокойно положил себе в карман золото благочестивых верующих и вместо крестового похода заключил союз с султаном Баязидом. Но это мошенничество блекнет перед новым преступлением папы. Это было время, когда Христофор Колумб открыл Америку. Испанцы и португальцы хлынули в Новый Свет. Богатство казалось столь соблазнительным, что два народа, недавно дружественные, не замедлили вступить в ожесточенную драку из-за новых владений. Короли Португалии и Испании были католиками, и они обратились к папе с просьбой рассудить их. Александр шестой за соответствующее вознаграждение, разумеется, согласился взять на себя роль посредника. Он определил, кто из королей какой частью Нового Света будет владеть, и опубликовал буллу, в которой требовал обращения в католичество всех жителей новооткрытых стран. На основании этой буллы миссионеры нагрянули в Америку и стали грабить и убивать несчастных индейцев. Именно благодаря буллам Борджиа открытие нового континента сопровождалось жестоким избиением миллионов туземцев. Тем временем Борджиа выдал свою дочь Лукрецию за Иоанна Сфорца. А так как она еще раньше была обручена с одним арагонским дворянином, то папа освободил дочь от данного ею обета. По случаю этого брака, пишет Инфессура, были устроены торжественные празднества, вполне достойные Лукреции. Вечером его святейшество кардинал Цезарь, его брат Франческо, куртизанки и благородные дамы присутствовали на пиру, во время которого, к удовольствию присутствующих, актеры изображали непристойные сцены. Утром Александр шестой лично отвел молодых супругов в свадебную комнату, посреди которой возвышалось роскошное ложе без балдахина. Здесь, по словам летописца, происходили такие возмутительные вещи, которые невозможно передать. Святой отец исполнял у ложа своей дочери функции матроны. Лукреция, эта Мессалина, которая уже в ранней юности была участницей вакханалий отца и братьев, разыгрывала девственницу, что делало всю комедию еще больше непристойной, и в конце концов брак был завершен в присутствии всей семьи первосвященника. Папа согласился на брак своей дочери, ибо в ту пору его захватила новая страсть. Он влюбился в девушку, которую звали Джулия Фарнезе, сестра некого Александра Фарнезе, обвинявшегося в подлоге. Борджиа простил ему его преступление; более того, Джулия Фарнезе добыла брату сан кардинала и тем самым подготовила почву для того, чтобы в недалеком будущем он вступил на папский престол. Медовый месяц Лукреции длился лишь неделю. Она третировала мужа, предпочитая общество отца и его утонченные пиршества, и осталась в Ватикане, наотрез отказавшись последовать за сеньором Сфорца в его владения. "Она не покидала комнат святого отца", - сообщает Иоганн Бурхард, епископ Читта ди Кастелло, неизменный свидетель достойной жизни Александра шестого. Он был папским церемониймейстером и с наивной добросовестностью час за часом записывал все, что происходило в папском дворце. Именно епископу Бурхарду мы обязаны многочисленными разоблачениями "подвигов" Александра. Александр не только не протестовал против желания дочери остаться в Ватикане, но и разрешил помогать ему в управлении церковью; она вскрывала папские депеши, созывала священную коллегию. Очень часто сразу же после пиршества она председательствовала на совещании святой коллегии в одежде гетеры, с открытой грудью, едва прикрытая прозрачным муслином. В таком виде она, развлекаясь, задавала щекотливые вопросы при обсуждении самых непристойных дел. Присутствие кардиналов не мешало ей быть нежной с папой или принимать его ласки, так что даже привыкший ко многому епископ Бурхард, описывая происходящее, восклицает: "Позор! Ужас!" В его дневнике мы находим следующий эпизод: "Сегодня его святейшество, чтобы развлечь госпожу Лукрецию, велел вывести на малый двор папского дворца несколько кобыл и молодых огненных жеребцов. С отчаянным взвизгиванием и ржанием табун молодых лошадей рассыпался по двору; гогоча и кусая друг друга, жеребцы преследовали и покрывали кобыл под аплодисменты госпожи Лукреции и святого отца, которые любовались этим зрелищем из окна спальни. После этого отец и дочь удалились во внутренние покои, где и пребывали целый час". Бурхард не комментировал этот эпизод, и мы последуем его примеру. Перейдем к договору, заключенному между папой и султаном - между главами христианского и мусульманского мира. Султан Баязид пребывал в постоянной тревоге, после того как узнал, что египетский калиф предложил папе Иннокентию восьмому уплатить выкуп за его брата Зизима. Баязид боялся, что однажды Зизим встанет во главе египтян и низложит его с трона. В течение нескольких лет он выплачивал Риму крупные суммы за содержание Зизима. Но потом ему пришла в голову мысль возобновить переговоры насчет отравления принца Зизима, которые велись при Иннокентии восьмом и были прекращены по известным читателю причинам. В своем послании папе он писал: "По сей день, монсеньор, я аккуратно выплачивал вашему святейшеству сорок тысяч дукатов ежегодно за содержание моего брата Зизима. Однако, когда до меня дошли сведения, что ваш предшественник Иннокентий восьмой одновременно, получая от меня значительные суммы для охраны честолюбивого принца, договорился с египетским калифом и принял от него деньги за освобождение Зизима, у меня возникли опасения, что ваш преемник позволит соблазнить себя, снабдив моего брата войском, и поможет ему выступить против меня. Ваши послы отлично поняли причину моих тревог и дали мне совет обратиться к вашему святейшеству с просьбой, чтобы вы успокоили мой встревоженный дух и устранили причину моего беспокойства. Они также заверили меня, что вы отнесетесь к моему предложению с благосклонным вниманием. Я обязуюсь выплатить 300 тысяч дукатов, присовокупив к этой сумме несколько городов и, кроме того, тунику Иисуса Христа, если ваше святейшество пожелает убрать султана Зизима из этого мира тем способом, какой будет угодно выбрать вашему святейшеству. Тогда Зизим избавился бы от огорчений земной жизни и его душа перенеслась бы в более счастливый мир. Это будет услугой, оказанной самому пленнику, ибо по закону Магомета он должен предпочесть смерть рабству, так же как и вы, достопочтенный повелитель, не совершите никакого преступления против вашей религии, ибо христианам приказано истреблять еретиков и неверных..." Можно себе представить, в какое отличное расположение духа пришел святой отец! Туника Иисуса Христа несколько его позабавила, но мысль пересчитать дукаты несказанно обрадовала. Конечно, он не отказался от святой туники; именно эта реликвия продавалась и перепродавалась неоднократно, пока ее в конце концов не приобрела Аржантейльская церковь; если даже считать ее подлинной, то, как мы видим, она себя полностью окупила. Предложение Баязида было особенно приятно папе: он знал, что французский король Карл восьмой - такой же враг его, как и султана - не скрывал своего намерения посадить Зизима на оттоманский трон. Александру следовало торопиться. Карл восьмой уже выступил в поход против Италии во главе грозного войска и в короткий срок овладел крупными городами. Папа именем Христа торжественно запретил ему продвигаться дальше. Но Карл восьмой, отлично зная цену папской святости, не обращал внимания на анафемы и, покорив Ломбардию, подошел к папским владениям. Мы знаем, как ведут себя те храбрецы, которые грозят издалека. Александр сдал на хранение свою посуду и тиары в замок святого Ангела, приказал оседлать лошадей и обратился в бегство. Французская армия без потерь взяла Рим, и Карл восьмой заявил папе, что он склонен созвать собор для низложения Александра шестого, как прелюбодея, кровосмесителя, вора и убийцу. Папа стал более уступчив и от имени Иисуса Христа разрешил французскому королю завладеть королевством обеих Сицилий. Карл мог бы обойтись и без благословения папы, но в ту эпоху нельзя было заполучить титул короля завоеванных земель без высочайшего одобрения наместника святого Петра. Однако Карл не довольствовался одним благословением и поставил жесткие условия наместнику святого Петра: Александр уступал Франции четыре города: Витербо, Чивита-Веккия, Террачино и Сполетто. Цезарь Борджиа оставался по договору у Карла восьмого в качестве заложника; принца Зизима передавали королю. Александр шестой поклялся на святом евангелии выполнить все, что от него потребовал Карл. Цезарь Борджиа тоже поклялся на распятии остаться в лагере Карла восьмого, пока тот не утвердится на неаполитанском троне. Что касается Зизима, то его в полном здравии отвезли во Францию. Карл восьмой и его войско покинули Рим и направились в Неаполитанское королевство. Не успела, однако, армия Карла восьмого выйти за пределы папских владений, как Цезарь Борджиа нарушил клятву и совершил побег. Одновременно несчастный Зизим скончался в страшных конвульсиях, по словам Бурхарда, "от таких вещей", которые не годились для его желудка. Перед тем как его выдали Карлу восьмому, он был отравлен ядом, который оказывал свое действие лишь через несколько дней. Таким образом папа сразу выполнил оба противоречащих друг другу обещания: он отдал Зизима королю и вместе с тем избавил Баязида от конкурента. Спустя некоторое время Карл восьмой завоевал обе Сицилии. Но против него образовалась коалиция в составе Венецианской республики, миланского герцога, короля английского и курфюрста Максимилиана. И Карл поспешил во Францию охранять собственные владения. Проходя на обратном пути через папскую территорию, король надеялся наказать Борджиа, но последний, разумеется, поспешил скрыться и вернулся в Рим лишь тогда, когда Карл восьмой окончательно покинул Италию. Когда опасность возвращения Карла миновала, Александр решил сам осуществить то, о чем честолюбиво мечтал его противник. Папа обвинил в измене итальянских сеньоров, чьи владения Карл завоевал. Он пригласил их на совещание, но обсуждение кончилось тем, что некоторых из них тут же на месте закололи кинжалом, а тех. кто спасся бегством, умертвили чуть позже; имущество их перешло к дому Борджиа. Лишь одни Орсини избежали западни и мужественно сражались против папы. Цезарь Борджиа, полусолдат, полукардинал, нагрянул на Романью, чтобы покорить вассалов Орсини, и учинил там столько расправ, что доведенное до отчаяния население с позором прогнало его. Тогда Александр изменил тактику и заключил союз с королями Кастилии и Португалии, которые во главе своих войск вошли в Неаполь, чтобы восстановить там власть короля Фердинанда, которого Карл восьмой лишил короны. Взбаламутив воду, Александр принялся удить рыбку и, как истинный виртуоз в таких делах, добился передачи своему сыну Франческо княжества Беневентского вместе с тремястами тысячами золотых экю. Франческо недолго пользовался своими титулами и привилегиями. Прибыв в Рим, чтобы получить инвеституру из рук святейшего отца, он устроил пышные празднества, окружив себя таким блеском, что вызвал зависть своего брата Цезаря. Кроме того, Лукреция весьма опрометчиво оказывала благосклонность Франческо, не обращая внимания на младшего брата. Цезарь, считая, что природа ошиблась, создав Франческо раньше его, решил исправить ошибку и стать первенцем Александра шестого и его наследником. Однажды около полуночи после ужина у своей матери Франческо - новый князь Беневентский - подвергся нападению. Четыре человека в масках нанесли ему девять ран, и его труп с перерезанным горлом был брошен в Тибр. Весть об исчезновении герцога быстро распространилась по Риму. На следующий день Цезарь Борджиа выехал в Неаполь. Этот внезапный отъезд был достаточно выразительным подтверждением его причастности к преступлению. "Тем не менее, - рассказывает Бурхард, - встревоженный папа еще питал какие-то надежды увидеть своего Франческо и отправил нас разыскивать его по всем лупанариям Рима". Спустя несколько дней римские лодочники выловили труп герцога Беневентского. Александр продолжал верить, что его первенца зарезали враги дома Борджиа; не зная, кого подозревать, он отправил на пытку многих знатных нотаблей Рима, выбранных наугад, и не прекращал арестов и пыток до тех пор, пока не убедился, что преступление совершил его возлюбленный сын. "Тогда, - пишет Бурхард, - он осушил слезы и, запершись в своих покоях, утешался в объятиях Лукреции, тоже повинной в убийстве". Спустя некоторое время Цезарь, полагая, что Рим уже забыл о гибели Франческо, вернулся из Неаполя и предстал как ни в чем не бывало перед светлейшим взором отца. Папа поцеловал его и обнял сына в присутствии всех членов консистории; вняв его просьбам, он освободил его от церковных обетов, предоставив ему выбрать себе карьеру, соответствующую его вкусам и духу. Более того, по повелению святого отца Цезарь Борджиа унаследовал титул, княжество и все привилегии старшего брата; словом, Цезарь сбросил опротивевшую ему кардинальскую шапку, сменив ее на меч, и стал гонфалоньером папского престола. В знак примирения с отцом Цезарь устроил охоту. Огромную свиту, состоявшую из придворных фаворитов, светских дам, куртизанок, шутов, плясунов и танцовщиц, сопровождали пятьсот всадников и шестьсот пехотинцев. "Четыре дня, - пишет Томази, - они провели в лесах Остии, свободно предаваясь порывам плоти; пиры сменялись пирами, и там царило такое распутство, какое в состоянии придумать лишь самое извращенное воображение. Вернувшись в Рим, они превратили его в притон, в святилище гнусностей. Невозможно перечислить все грабежи, убийства и преступления, которые совершались ежедневно при дворе папы. Человеческой жизни не хватило бы описать все подробности". Кардиналы проявляли полную покорность Александру и рукоплескали всем подвигам святого отца и его детей. Они распластывались перед Цезарем, как только он появлялся в консистории, ибо отлично знали, что он совершает преступления не только для того, чтобы избавиться от врагов своего дома, но и для того, чтобы завладеть их наследством. "Он с лихорадочной алчностью обирал и живых и мертвых, - пишет Бурхард. - Величайшим наслаждением для него было лицезрение человеческой крови. Так же, как некогда император Коммод, он жаждал все новых и новых убийств, чтобы удовлетворить свою тигриную породу. Однажды он приказал оградить площадь святого Петра, согнав за ограду военнопленных - мужчин, женщин, детей. Сидя верхом на породистом скакуне, вооруженный, он носился по площади, усеивая ее трупами, в то время как святой отец и Лукреция любовались этим зрелищем с балкона..." Но даже эти подробности не самые чудовищные из тех, о которых нам сообщает капеллан. Мы уже упоминали, что Александр шестой заключил союз с королями Кастилии и Португалии. Интересы этих двух монархов совпадали во всем, если не считать, что Фердинанд Кастильский, как ближайший родственник, добивался португальской короны. У короля Португалии была дочь, которую он поместил в монастырь. Когда наследница португальского короля подросла, монастырская жизнь показалась ей не столь уж приятной. Осознав свою ошибку, она пожелала вернуться в мир и тайно обратилась к Александру за помощью. Папа милостиво принял ее объяснения вместе с дарами, освободил от монашеских обетов и разрешил вступить в брак с принцем королевской крови. Это не входило в расчеты Фердинанда Кастильского: замужество принцессы лишало его надежд на португальскую корону, и он направил послание папе, упрекая его в вероломстве. Александр, у которого было немало оснований заботиться о Фердинанде, прикинулся удивленным. Португальской принцессе разрешили покинуть монастырь и расстаться с клобуком? Может ли это быть? Это просто невероятно! Если же это так, то в том повинен кардинал-канцлер, ведающий делами подобного рода. Что же касается самого папы, то его даже не поставили в известность. Он поклялся самим господом богом, что ничего не знал об этом. Для пущей убедительности папа посадил в тюрьму кардинала, секретаря папской канцелярии, обвиняя его в подлоге: он, дескать, послал разрешительную грамоту принцессе, воспользовавшись его, папы, именем. Несчастного посадили в каменный мешок почти голым, оставив при нем деревянное распятие, бочонок с водой, светильник и предупредив, что пищу он будет получать только два раза в неделю. По истечении двух месяцев, считая, что воля кардинала достаточно ослаблена, папа подослал к нему одного из своих сбиров, чтобы тот убедил несчастного принять вину папы на себя. Если тот откажется - пригрозить пожизненным заключением. А если согласится - папа обещает ему не только свободу, но и возвращение всех его должностей. Кардинал, которому не оставалось никакого пути для спасения, подписал заявление в присутствии свидетелей. Получив желанную подпись, пресвятейший отец немедленно созвал консисторию и приговорил несчастного архиепископа к виселице за подлог. Опасаясь неприятного сюрприза в день казни, Александр приказал отравить архиепископа, а затем распустил слух, что преступник сам отравился, чтобы избежать позора. Что касается имущества кардинала, то оно было конфисковано его святейшеством. Добавим, что этот чудовищный обман не убедил Фердинанда Кастильского, так как преступления Борджиа были известны всей Европе. Он уполномочил своего посла в Риме присоединиться к другим правителям, пославшим свои предостережения папе-предателю. Во время одной аудиенции послы разных католических государств, заявив Александру шестому, что его действия наносят большой ущерб религии, предложили ему соблюдать сдержанность и положить конец злодеяниям. Само собой разумеется, что Александр вознегодовал, услышав подобные речи, и даже грозил послам выбросить их в окно. Он не стеснялся в выборе выражений и по адресу королей: "Эти деспоты осмеливаются упрекать наместника святого Петра и ставят мне в вину какие-то убийства и грабежи, в то время как сами отказывают целые королевства своим детям и убивают миллионы людей в своих кровавых драках! Подите прочь, жалкие сателлиты, и передайте пославшим вас, что мне еще многое надо совершить, чтобы сравняться с ними в их преступлениях?" Вот уж цинизм, дальше которого идти некуда! По поводу этого не лишенного юмора высказывания папы Савонарола, проповедник и реформатор, иронически заметил: "Что должны думать народы о своих тиранах, если Александр считает короля более омерзительным, чем он сам?" Эти смелые слова дорого обошлись тому, кто их произнес. Савонарола был арестован во Флоренции, доставлен в трибунал инквизиции и сожжен 23 мая 1498 года. В день казни мужественного проповедника Александр шестой устроил в Риме празднество в ознаменование рождения сына от Джулии Фарнезе. По этому случаю папа приказал поместить в одной базилике, выбранной для церемонии крещения, великолепный портрет Розы Ваноццо, которому должны были поклоняться вместо иконы пречистой девы. Затем он расторгнул брак Лукреции и Иоанна Сфорца, обвинив его в бесплодии, и выдал свою дочь замуж за юного Альфонса, герцога Бисалья, побочного сына короля обеих Сицилий Альфонса Арагонского. Этот союз укреплял влияние папы в Италии. Между тем Карл восьмой умер, и французская корона перешла к представителю Орлеанского дома - Людовику двенадцатому. Новый король мечтал заменить надоевшую ему жену Жанну новой супругой - Анной Бретонской. Александр продал ему разрешение на развод и вступление во вторичный брак. Воспользовавшись случаем. Цезарь направился в Париж с буллами святого отца, надеясь на встречу с Фридрихом - неаполитанским королем, который в это время находился во Франции. Цезарь рассчитывал добиться руки неаполитанской принцессы. Фридрих принял его благожелательно, но дочь его высокомерно отказалась выйти замуж за незаконного сына священника. Можно себе представить, как велика была ярость этого деспота. Людовик двенадцатый, не желая портить отношения с Ватиканом, постарался загладить обиду, нанесенную Цезарю в его королевстве: он пожаловал ему титул герцога Валентского, обвенчал с дочерью короля наваррского и в придачу предоставил в его распоряжение шесть тысяч пехотинцев и две тысячи лошадей. Возвратившись в Италию, Цезарь Борджиа возобновил истребительную войну против мелких княжеств Романьи. Покорив Романью, Цезарь прибыл в Рим, чтобы совершить новые преступления, которые он задумал вместе со своим отцом. Заключив союз с французским королем, Цезарь мечтал втравить Людовика двенадцатого в войну против Неаполитанского королевства: он жаждал отомстить за оскорбление, нанесенное ему дочерью Фридриха, и, воспользовавшись междоусобицами, подчинить себе мелкие княжества Италии. Однако все они были связаны с разными монархами полуострова, в том числе с герцогом Бисалья, вторым мужем Лукреции. Что же делать? Надо избавиться от Бисалья, черт возьми! Цезарь и его пресвятейший отец решили во время празднества по случаю юбилея, на который прибудет Лукреция с мужем, умертвить герцога. И вот летней ночью, когда герцог поднимался по ступенькам папского дворца, он был опасно ранен наемными убийцами. Они нанесли ему пять ран кинжалом, а затем убежали, уверенные, что он мертв. Но герцогу удалось добраться до внутренних покоев и позвать на помощь. Его святейшество, узнав о происшедшем, распорядился вызвать врачей. "Врачи, - замечает Бурхард, - не усомнившись в искреннем горе папы, приложили все усилия и спасли раненого. Но однажды ночью, когда он уже поправлялся, несколько людей в масках задушили лежавшего в постели молодого герцога". При каждом удобном случае Александр вмешивался в матримониальные дела правителей. Ему удалось дорого продать санкцию на развод королю Венгерскому, а также королю Португалии; последний даже удвоил сумму, чтобы получить разрешение жениться на своей близкой родственнице. (А в наши дни духовенство поднимает крик против развода, ссылаясь на святость брака!) Кроме того, святому отцу пришла мысль разыграть очередной водевиль с крестовым походом. Снова наивные верующие наполнили папские сундуки золотом и серебром, предназначенным для отвоевания Иерусалима и гроба господня. Летописцы сообщают, что одна Венецианская республика дала папе семьсот девяносто девять фунтов золотом. Эти грандиозные суммы пошли на устройство празднеств его святейшества и на завоевательные походы Цезаря. Не прошло и четырех лет, как брат Лукреции подчинил себе ряд больших и мелких владений. Крупных магнатов покоренных городов удавили или повесили по приказу Цезаря Борджиа. В то же время святой отец с помощью своего знаменитого яда отправлял в иной мир родителей или родственников замученных жертв. Самое верное средство, чтобы никто не потребовал возврата захваченных владений. Цезарь мечтал провозгласить себя государем. Его святейшество отправился со своими придворными, возлюбленными и любовницами посетить земли, завоеванные Цезарем. Повсюду на пути он щедро раздавал подарки, устраивал праздники для одурманенного религией народа, всячески стараясь вызвать энтузиазм. На острове Эльба папа устроил народные празднества, распорядившись прислать красивых поселянок, чтобы они исполнили местные танцы в его дворце. Вернувшись в Рим и, по словам одного историка, "очистив свой желудок от меланхолии", Александр вместе с Цезарем занялся обсуждением вопроса относительно торжественного коронования Цезаря королем Умбрии и Романьи. Необходимы были крупные денежные средства и военные силы, для того чтобы заставить другие государства признать этот акт. Кроме того, его святейшество хотел устроить судьбу своих остальных детей, а уж потом целиком заняться великими делами возлюбленного сына, которым он восхищался. Он отдал своей дочери Лукреции Сполетто, а сыну Родриго, которого родила ему его дочь, - Сермону; герцогство Непи он отдал одному из своих сыновей - Иоанну Борджиа. Наконец, он освятил третий брак Лукреции с Альфонсо д'Эсте, наследником герцога феррарского. Свадьба Лукреции состоялась в 1501 г. "Всего только восемь лет прошло, как Лукреция вышла замуж за Иоанна Сфорца, своего первого мужа, - невозмутимо рассказывает Бурхард. - Свадьбу отпраздновали с такой пышностью, какой не знала даже языческая древность. На ужине присутствовали все кардиналы и высшие придворные священники, причем каждый из них имел у себя по бокам двух благородных блудниц, вся одежда которых состояла из прозрачных муслиновых накидок и цветочных гирлянд. После ужина пятьдесят блудниц исполнили танцы, описать которые не позволяет приличие, - сначала одни, а потом с кардиналами. Наконец по сигналу Лукреции накидки были сброшены, и танцы продолжались под рукоплескания святого отца. Затем перешли к другим забавам. Его святейшество подал знак, в пиршественном зале были симметрично расставлены в двенадцать рядов огромные серебряные канделябры с зажженными свечами. Лукреция, папа и гости кидали жареные каштаны, и блудницы подбирали их, бегая совершенно голые, ползали, смеялись и падали. Более ловкие получали от его святейшества в награду шелковые ткани и драгоценности. Наконец папа подал знак к состязанию, и начался невообразимый разгул. Описать его и вовсе невозможно: гости проделывали с женщинами все, что им заблагорассудится. Лукреция восседала с папой на высокой эстраде, держа в руках приз, предназначенный самому пылкому и неутомимому любовнику". Что после этого можно сказать о церковной нравственности! Следует иметь в виду, что все эти омерзительные факты не являются вымыслом, это не роман, а бесстрастная история. Очень многое из подобного рода деятельности Александра шестого мы вынуждены опустить... Вполне понятно, что для удовлетворения чудовищных страстей ему всегда нужны были деньги, и для достижения этой цели все средства были хороши. Он не только дурачил наивных христиан крестовыми походами или юбилеями, не только обагрял руки кровью ограбленных им богачей, он прибегал и к другим отвратительным средствам. Весьма поучителен перечень разрешительных грамот Александра шестого. Чтобы показать, до чего способно докатиться папство, претендующее на абсолютную власть над людьми, и раскрыть сущность этого религиозного деспотизма, считающего себя непогрешимым, мы приведем образец этих грамот. Папа Борджиа, глава римской церкви, позволил себе именем божественного провидения утвердить акт содомии отца с собственным сыном. Этим презренным отцом был кардинал Мендоза, архиепископ Валенсии, попросивший у его святейшества разрешение взять в любовники одного из своих побочных сыновей - Заннета. "Следует быть добрым государем, - добавил цинично Александр, - поэтому мы не можем отказать нашим подданным в том, что мы столько раз позволяем самим себе". Наступил такой момент, когда даже изобретательная фантазия Борджиа оказалась исчерпанной. Не осталось больше рыцарей и баронов, которых можно было бы умертвить, никто не просил разрешительных грамот. Было также ясно, что никто не попадется больше на удочку фантастического крестового похода. Тогда Александр шестой задумал отравить своих кардиналов, чтобы унаследовать их богатства, и заменить их новой священной коллегией, целиком образованной из его ставленников. Скажем несколько слов о знаменитом яде Борджиа. Для того, чтобы не затягивать нашего повествования, мы обошли молчанием бесчисленные отравления простых римских граждан, единственное преступление которых заключалось в том, что они были богаты. Надо отдать справедливость Борджиа - он довел способ убийства до совершенства. Благодаря своим специальным знаниям в этой области и содействию преданных ему химиков ему удалось создать целый арсенал чрезвычайно тонких ядов. Александр, Цезарь, Лукреция действовали сами или через своих сбиров. Достаточно было сбирам, прогуливаясь по улицам и площадям, уколоть иголкой указанных им прохожих, чтобы последние падали замертво. В резервуаре иглы находился яд, капля которого могла сразить здорового быка. Излюбленным у этого семейства был яд, лишенный запаха и цвета; получая одну каплю этого яда раз в неделю, пациент умирал постепенно, в какие угодно установленные сроки. Именно на это и рассчитывал отравитель, чтобы замести свои следы. Яд сохранял свое действие, будучи подмешан в кофе или в шоколад, но в вине он утрачивал силу, и потому папа расстался с ним. Когда открыли Новый Свет, Александр шестой приказал миссионерам доставить из Америки различные ядовитые травы, из которых его химики выработали многочисленные виды страшных ядов. Цезарь Борджиа наловчился разрезать отравленным ножом персик так, что сам, съедая одну его половину, оставался невредим, а приглашенный к обеду гость, которому доставалась другая половина, погибал. Знаменитое вино Борджиа имело то свойство, что действие его сказывалось лишь через несколько лет: у человека выпадали зубы, волосы, сходила кожа, и он умирал после долгой и мучительной агонии. У Лукреции был ключ, с виду самый обыкновенный, с помощью которого она отправляла на тот свет любовников, когда хотела от них избавиться. Рукоятка этого ключа заканчивалась неприметным острием, которое она натирала ядом. Обычно она давала какое-либо поручение и вручала ключ к замку, который туго открывался. Галантный любовник, крепко сжимая ключ в руке, слегка царапал себе кожу и через сутки умирал. У Цезаря, в свою очередь, был не менее любопытный перстень. Гладкий с внешней стороны, он состоял из двух львиных когтей, сделанных из острой стали. Эти когти находились на внутренней стороне и вонзались в тело во время рукопожатия под нажимом среднего пальца. Они были покрыты глубокими желобками; вероятно, эти желобки выпускали яд. Где-нибудь в толпе, на балу например, Цезарь, скрытый под маской, схватывал руку человека, которого он решил отправить на тот свет, вонзал глубоко "львиные когти" и тут же ронял роковой перстень. Разве можно было в толпе масок найти преступника? И даже когда способ был разгадан, кто посмел бы обвинить сына первосвященника? Ключ Лукреции и перстень Цезаря долго были в ходу и после их смерти: у преступников оказалось много учеников и последователей. Борджиа в тех случаях, когда им необходимо было моментально избавиться от врага, прибегали к помощи кинжала или же к быстродействующим ядам. Именно такой яд и решил применить Александр шестой, когда он задумал расправиться с кардиналами. Его злодейский план должен был осуществиться на торжественной обедне. Заманить к себе на обед церковных иерархов было делом нелегким. Прелаты, разумеется, отнеслись с большим недоверием к трапезе. И папа понял, что большинство из них найдет удобный предлог и отклонит его приглашение, если он пригласит их в свой дворец. Тогда он попросил кардинала Корнето уступить ему на один день дворец для устройства пира. Замысел папы имел успех: кардиналы приняли приглашение. В назначенный день утром Александр послал своего дворецкого во дворец Корнето наблюдать за сервировкой, вручив ему две бутылки вина. Он распорядился принять все меры предосторожности, спрятать их в надежном месте и подавать безошибочно только тем, на кого он укажет. Ни один из кардиналов не преминул явиться на пир, и его святейшество, прибыв во дворец с сыном, мог сразу подсчитать, какую прибыль он получит с этого обеда. Дело происходило в августе, и жара была томительная. Александр и Цезарь пришли на пиршество пешком и, жалуясь на усталость, попросили прохладительного напитка. Дворецкий на минуту вышел, и один из слуг бросился выполнять просьбу его святейшества. Александр, как обычно, выпил свой кубок залпом. Цезарь разбавил вино водой. Опорожнив бокалы, они почти мгновенно ощутили сильную боль в желудке. Слуга, которому ничего не было известно, подал им графин, припрятанный дворецким. У святого отца начались страшные конвульсии. Его пришлось тут же перенести во дворец, где он и скончался ночью; врачи были даже бессильны облегчить его страдания. Это произошло 18 августа 1503 г. Цезарь находился между жизнью и смертью, но яд, разбавленный водой, потерял свою силу, и крепкий организм сумел победить его. Цезарь остался жив, проболев десять месяцев. Несмотря на жестокие страдания, он все же не терял самообладания: по его приказу гонцы непрерывно сообщали ему о состоянии агонизирующего Александра шестого. Узнав о его кончине, он приказал начальнику своей стражи запереть ворота Ватикана и с кинжалом в руке заставил кардинала-казначея выдать ему ключи от апостольской казны. На следующий день, едва весть о смерти папы распространилась по городу, в Риме вспыхнуло ликование. Народ стал толпами стекаться к собору святого Петра. Римляне хотели взглянуть на останки того человека, который в течение одиннадцати лет держал в подчинении и страхе могучих сеньоров. Вся базилика святого Петра, где покоился Александр, была запружена народом. "Страшное зрелище представлял собой, - сообщает Рафаэль Волатеран, - черный, обезображенный, вздутый труп, распространявший вокруг себя отвратительный смрад; темная слизь покрыла его губы и ноздри, рот был широко раскрыт, и язык, распухший от яда, свисал почти до подбородка. Не нашлось ни одного фанатика, который осмелился бы приложиться к руке или ноге покойного, как это обычно бывает". К шести часам вечера в церкви стоял столь невыносимый смрад, что кардиналы были вынуждены дать распоряжение о погребении папы, хотя по обычаю того времени перед погребением следовало служить заупокойные обедни в течение десяти дней. Ни один священник, ни один кардинал, никто из офицеров стражи не согласился присутствовать при церемонии погребения. Труп был предоставлен на усмотрение гробовщиков и крючников. Отбросив в сторону папскую тиару, они кое-как пинками втиснули распухший от яда труп в гроб, который был слишком короток и слишком узок. Потом гроб Александра шестого опустили в склеп, находившийся под главным алтарем слева. После смерти своего отца Цезарь Борджиа распорядился перенести себя в замок святого Ангела. Он приказал стрелять из пушек в монастырь Минервы, где члены священной коллегии, окружив себя баррикадами, собрались на совещание. Родственники ограбленных князей восстали против Цезаря и силой оружия вернули себе свои владения. В конце концов после долгих увещеваний со стороны кардиналов Цезарь согласился удалиться в свое владение - в герцогство Романью, куда уже возвращались родственники прежних феодальных владык. Он вел там довольно жалкое существование, а потом поступил на службу к наваррскому королю и был убит в 1513 г. Лукреция же никогда не возвращалась в Рим. Она дожила до преклонного возраста, покровительствуя церкви и поощряя художников писать картины на религиозные темы. Любовником ее в последний период жизни был кардинал, который жил при дворе ее мужа Альфонсо д'Эсте. Возможно, что и ее когда-нибудь канонизируют. Вот как охарактеризовал Цезаря Борджиа Поль Сен-Виктор: "Историку следует как можно хладнокровнее подойти к нему. Разве натуралист приходит в ужас, изучая дикого зверя? Именно таким зверем был Цезарь Борджиа, герцог Валентский, существо, рожденное для зла, столь же чуждое идеям человеческой морали, как житель другой планеты чужд физическим законам нашей земли. Великие преступники, повергшие в ужас мир жестокостью своих злодеяний, пусть недолго, но все же порою испытывали угрызения совести. Бывали минуты в их жизни, когда их охватывала душевная тревога, и они с ужасом оглядывались назад. В молодости Нерон еще сохраняет человеческий облик; Иоанн Грозный, убив сына, запирается в Кремле и предается самоистязанию. Сыну Александра шестого неведомы какие-либо сомнения, он искренне считает, что стоит над законами. Страсти его не знали пределов, жестокость его была безгранична. Он жил, как тигр в джунглях. В нем все от тигра напор, сила, гибкость, страшная грация, молниеносность прыжков и движений; подобно тигру, он раб своих хищных инстинктов. Кровь была его стихией, в которой он чувствовал себя точно рыба в воде". Вспомним также, что Макиавелли, современник Борджиа, рассуждая о тирании в своей книге "О государе", - воспевает тирана-виртуоза, взяв в качестве примера Цезаря Борджиа. Такова история Александра шестого. Церковники никогда не отступались от него, поскольку несут тяжелую ответственность как соучастники его преступлений. Впрочем, они не только не отрекаются, но кипят негодованием, когда кто-нибудь упомянет о злодеяниях этого тирана. Я уверен, что любой мракобес ответит историку, осмелившемуся описать подвиги Александра Борджиа и его сына: "Пусть правда, что каждый из них перебил и ограбил множество могущественных вельмож в Италии. Но Борджиа действовал в интересах святого престола, стараясь расширить владения апостола Петра, и мы благодарны ему. Он жил в ту эпоху, когда поборники цивилизации вынуждены были идти на крайние меры. И потому, если Борджиа и совершал преступления, мы все же ставим его в первый ряд среди покровителей Возрождения. И какое значение имеют его поступки, раз он перед смертью успел исповедоваться в своих грехах и получить полное отпущение, чтобы вознестись на небо и воссесть по правую руку небесного отца? Таинство веры не подлежит обсуждению: религия учит, что всякий человек, попросивший прощения у бога, получает отпущение. Он после причастия так же чист, как только что крещенный младенец. Такова наша вера! Проклятие тому, кто считает это учение преступным. Было бы неплохо, если бы на земле появился такой Борджиа, который своими благословленными ядами истребил бы все племя вольнодумцев: нет греха на том, кто трудится для торжества церкви, а цель оправдывает средства". Будем же счастливы, что мы живем в эпоху, когда церковники не в силах осуществить свои угрозы. Иезуиты, палачи инквизиции и все борджиа в мире прокляты честными людьми. ЮЛИЙ ВТОРОЙ. Необузданные страсти соперников вокруг опустевшего престола апостолов привели к тому, что посох первосвященника достался кардиналу Пикколомини, человеку, безукоризненно честному. Водворившись в Ватикане, он сразу же заявил о своем намерении изменить церковные нравы, главным образом нравы римской курии. Тогда кардиналы решили как можно скорее исправить свою ошибку. В тот день, когда папа Пий третий (так звали эту белую ворону) открыто заявил о своем намерении, его угостили зельем, которое тут же возымело свое действие. После обеда у святого отца начались резкие боли в желудке, и, несмотря на помощь врачей, Пий третий, восседавший три недели на троне апостолов, скончался в страшных мучениях. Сразу же после похорон кардиналы собрались на конклав. Пять конкурентов долго и упорно домогались тиары, пока не вмешался шестой разбойник - Джулиано делла Ровере, кардинал святого Петра. Возложив на голову тиару, он громогласно объявил, что не даст никому права оспаривать ее, ибо скупил все голоса. Его аргумент произвел впечатление на прелатов, и они провозгласили Джулиано папой под именем Юлия второго. Юность нового папы протекала весьма бурно. Джулиано сам хвастался своими подвигами. Он долго плавал по морям, но не в поисках рыбы, а как обыкновенный пират, грабил торговые суда, похищал девушек и продавал их в рабство. Жестокий, мстительный, высокомерный Джулиано вызывал всеобщую ненависть римлян. Его избрание восприняли как народное бедствие. Он отлично знал о чувствах, которые внушал окружающим, но ему было глубоко безразлично, вызывает он симпатию или отвращение. Власть была в его руках - это все, что ему было нужно. Вначале он не прибегал к методам Александра шестого, не убивал представителей знати, а пытался дипломатическим путем перетянуть их на свою сторону. С этой целью он выдал свою дочь Фелицию за одного из Орсини, а другую, которую ему родила его сестра, обвенчал с Антонием Колонна. В отношении мелких итальянских княжеств он вел себя иначе: он потребовал от Бентевиоли отдать Болонью и, когда они отказались, отлучил их от церкви и не только разрешил подданным завладеть их имуществом и землями, но и пообещал полное отпущение грехов тем, кто истребит большинство членов этого дома. Кроме того, Юлий потребовал вернуть города и замки тем сеньорам, которые вновь овладели своими конфискованными землями после смерти бандита Александра шестого. Могущественные князья и сеньоры отказались выполнить его требования. Решительнее всех возражала Венецианская республика, заявлявшая, что не отдаст папе ни одной пяди своих земель, не заплатит ни одного медяка в виде подати или налога, под каким бы предлогом они ни взимались. Заносчивый папа пригрозил, что низведет Венецию до положения рыбацкой деревни. Понимая, что армия его недостаточно сильна, для того чтобы без посторонней помощи наложить узду на честолюбие венецианцев, он обратился за помощью к европейским монархам. Он предал отлучению дожа Лоредано, Совет десяти и весь народ Венеции, разрешил захватить их корабли, имущество и забирать или продавать - как кому заблагорассудится - женщин и детей. В булле, содержавшей отлучение, он потребовал от Венеции прислать ему в назначенный день ключи от нескольких городов. Вместо того чтобы подчиниться, Совет десяти принял энергичные меры против публикации папской буллы на территории Венеции. Взбешенный папа направил легатов к своим союзникам, требуя ускорить военные действия, и стал готовиться к войне. Несмотря на свой преклонный возраст, надев каску и латы, он сам возглавил войска. Одержав ряд легких побед, он захватил Перуджу и Болонью, с триумфом вступил в эти города, предав жителей мечу и огню. Превосходный метод представителя той религии, которая призвана проповедовать мир! "После одержанных побед, - рассказывает историограф Людовика двенадцатого, - святой отец, бряцая доспехами и считая себя по меньшей мере Тамерланом, решил напасть и на остальных повелителей Европы. Семидесятилетний хвастун, которому военные подвиги были так же к лицу, как танцы монахам, объявил войну французам". В борьбе против слабоумного Людовика двенадцатого он, соблюдая церковные традиции, без стеснения прибегнул к предательству. Он отправил в Геную (уроженцем которой был) своих эмиссаров, чтобы подстрекнуть генуэзцев к восстанию, пообещав им поддержку от имени папы. Генуэзцы, доверившись его слову, подняли мятеж и прогнали французских офицеров. Но Людовик двенадцатый без труда подавил восстание. Тогда Юлий второй, вопреки данному слову, не только не пришел на помощь генуэзцам, а, напротив, со всем рвением помог королю расправиться с мятежниками. Так первосвященники держат свое слово, если оно не приносит им прибыли. Мы не будем останавливаться на интригах воинственного папы, вынуждавшего Венецианскую республику уступить апостольскому престолу города, которые она отказалась отдать. Он натравил императора Максимилиана против французского короля, убедив его, что Людовик двенадцатый стремится поработить Италию, а затем предложил свое посредничество в их ссоре. В результате его козней был подписан договор о создании лиги против Венецианской республики, причем ему удалось склонить на свою сторону ряд княжеств, с помощью которых он рассчитывал раздавить Венецию. В результате Венеция оказалась окруженной одновременно с трех сторон - Францией, Германией, испанскими и папскими войсками, впереди которых попрежнему гарцевал на коне ЮЛИЙ ВТОРОЙ. Осуществив свои замыслы - оставив Венеции лишь незначительную часть ее владений, - Юлий второй внезапно изменил свою политику, обвинил своих союзников в расправе с Венецией, разорвал узы, связывающие его с лигой, и приказал Людовику двенадцатый возвратиться во Францию. Глупый монарх поспешил повиноваться его приказу. До самой смерти Юлий второй вел непрерывные войны. Вступив в союз с Фердинандом Католиком, он долго боролся против Людовика двенадцатого, который в конце концов отказался быть марионеткой в руках римской курии. Затем, когда французы были изгнаны из Италии, он объявил поход против Испании, вступив в союз со швейцарцами, которые сколотили тридцатитысячную армию. Договор был подписан, но, к счастью для народов, воинственный честолюбец Юлий второй скончался. Его сразила дурная болезнь, которая уже несколько лет держала его на краю могилы. Тело его давно было покрыто страшными язвами, что не мешало ему иметь любовниц и любовников. Их борьба за счастье быть фаворитом папы нередко приводила к смертельному исходу. Например, кардинал Павии, льстивший себя надеждой оказаться главным фаворитом, в один прекрасный день был публично обвинен герцогом Урбино, племянником его святейшества, в том, что пытался продать Болонью французам. "Ложь, - ответил кардинал Павии, - клеветник хочет лишить меня милости святого отца". Кардинал Павии действительно занимал положение главного фаворита в гареме Юлия второго и весьма гордился этим. Герцог Урбино, взбешенный тем, что его намерения разоблачены, поклялся отомстить кардиналу Павии. На следующий день, встретив ехавшего верхом кардинала, он на глазах свиты проломил ему голову шпагой. Избавившись от соперника, герцог надеялся занять его место в сердце святого отца. Но расчет не оправдался. Обезумевший от скорби Юлий второй не переставал оплакивать утрату своего любимца, и герцогу Урбино пришлось на некоторое время скрыться. Мы могли бы привести бесконечное число примеров злодеяний Юлия второго: многие писатели того времени, историки, поэты-сатирики мужественно разоблачали в своих произведениях преступные деяния этого изверга, прославившегося неумолимой жестокостью и сверхчеловеческой разнузданностью. Этот отец всех христиан обходился со своими детьми как настоящий палач: захватывая какой-либо город, он с величайшим удовольствием уничтожал не только его защитников, но и вообще всех жителей обоего пола, не принимавших участия в борьбе. Ему доставляло неизъяснимое наслаждение зрелище пожаров, насилий и избиений. Во время войны Юлия второго с Людовиком двенадцатым римляне осмелились добиваться свободы: они начали изгонять из города своих угнетателей - церковников. Узнав об этом, Юлий во главе огромного отряда, состоявшего из испанцев, поспешил усмирить мятежников. Он перебил около пятнадцати тысяч граждан и, возможно, перебил бы больше, если бы военные действия не вынудили его прекратить это занятие. Как известно, война с Людовиком кончилась поражением французов, армия короля вынуждена была капитулировать. Но, вопреки договору о капитуляции, большинство солдат было заколото или повешено по распоряжению Юлия. Высокомерие его было безгранично. Даже при самых тяжелых неудачах он больше всего заботился о своей славе. Микеланджело он заказал свою статую для Болоньи и поручил соорудить себе гробницу в Риме. Вскоре после смерти папы была опубликована сатира, где приводился разговор Юлия с апостолом Петром. Небесный ключник, прежде чем пропустить папу в рай, перечислял его преступления. Список получился длинный. Святой Петр обвинял его в кровосмесительной связи с сестрой и дочерью, в содомии с побочными сыновьями, племянниками, кардиналами. Он называл его клятвопреступником, предателем, пьяницей, вором, убийцей, отравителем и, наконец, объявлял ему, что врата рая заперты для тех, кто заражен болезнью, которая в ту эпоху называлась неаполитанской болезнью. БОЛЕЗНЬ, НИСПОСЛАННАЯ ПРОВИДЕНИЕМ. Смерть Юлия второго вызвала у римлян не меньший восторг, чем смерть Александра шестого. Они слишком долго страдали от папской тирании и теперь попытались освободиться от церковного ига. Прежде чем кардиналы успели собраться на конклав, в Риме вспыхнуло восстание. Восставшие направили свой гнев против церквей, монастырей и начали их грабить, не щадя ни монахов, ни священников. Но кто может упрекнуть народ, восставший против своих тиранов? К несчастью, граждане отдали руководство движением в руки аристократов. Сановники и князья немедленно воспользовались мятежом и захватили власть в свои руки. В результате борьбы двух партий - партии дома герцога Урбино и Колонна - Рим превратился в арену жестокой гражданской войны. Кровь потекла потоком, трупы загромождали улицы, множество замечательных дворцов погибло в пламени. Но вскоре воодушевление сменилось тревогой: восставшие поняли, что они лишь орудие в руках честолюбивых сеньоров, которые ведут истребительную войну во имя своих корыстных целей. Тщетно сеньоры пытались зажечь их сердца - народ остался глух к их призывам, ибо понимал: надо быть безумцем, чтобы верить обещаниям знати и духовенства. Когда спокойствие было восстановлено, кардиналы вышли из своих крепостей и собрались на конклав. Энергичнее всех оказался кардинал Джованни Медичи, сын Лоренцо Великолепного. Хотя шансов у него было меньше, чем у остальных, глупейший случай (который верующие, вероятно, сочли божественным знаком) изменил настроение коллегии и дал возможность Медичи получить большинство голосов. Вот что сообщает историк Варилас о случившемся: "Не прошло и трех месяцев после того, как кардинал Медичи обосновался в своем дворце во Флоренции, когда пришла весть о внезапной кончине Юлия второго. Кардинал тотчас принял решение бороться за тиару и отправился в путь. В ту пору его очень мучила дурная болезнь, которую он получил от папы, чьим фаворитом он был. Нарывы мешали ему ходить, ездить верхом, и ему пришлось совершить путешествие в носилках, которые были прикреплены к двум мулам, передвигавшимся шагом. Таким образом он попал в святой город, когда останки Юлия были погребены и конклав уже приступил к выборам. Джованни Медичи приказал открыть ворота Ватикана и занял место среди других кардиналов. Члены святой коллегии, молодые и старые, энергично отстаивали своих кандидатов. Все понимали, что борьба будет ожесточенной и выборы затянутся надолго. Неожиданный инцидент изменил направление умов и положил конец разногласиям. Несмотря на жестокие страдания, которые испытывал измученный недугом Медичи, он развил бурную деятельность, добывая себе голоса. От резких движений нарывы его прорвались, и невероятное зловоние распространилось в помещении, сделав пребывание в конклаве невыносимым. Старые кардиналы, испугавшись, что воздух пагубно отразится на их здоровье, обратились за советом к врачам. Врачи ответили, что кардинал проживет не больше месяца, конец его близок, так что-де потерпите! Приговор врачей потряс весь конклав; раздоры тотчас прекратились, и кардиналы единодушно возложили тиару на тридцатисемилетнего Джованни Медичи, провозгласив его первосвященником под именем Льва десятого". Прошло немного времени, и прелаты, уверенные, что они голосовали за умирающего, убедились, что врачи столь же непогрешимы, как и папы. С каждым днем состояние больного заметно улучшалось, и святой отец, предвкушая будущее, мог только радоваться болезни, благодаря которой он взошел на престол апостолов. Разочарованные кардиналы считали выздоровевшего папу предателем, но понемногу досада их улеглась, ибо они отлично знали, что жизнь первосвященника зависит от многих случайностей, нередко имевших место в истории святого престола. ЛЕВ ДЕСЯТЫЙ НА ПРОДЫРЯВЛЕННОМ КРЕСЛЕ. Как только силы Льва десятого окрепли, он с роскошью и великолепием отпраздновал церемонию своего избрания. 11 апреля святой отец, облаченный в одежды, усыпанные бриллиантами и рубинами, увенчанный ослепительной тиарой из драгоценных камней, направился в Латеранский храм. Его сопровождала многочисленная пышная свита; по мнению современных историков, коронация даже самых могущественных императоров никогда не сопровождалась такими почестями. Римское духовенство, знать, магистры, монашество всех орденов, отряды ремесленников, войска в полном блеске своих доспехов составляли официальный кортеж, окруженный огромной жадной до зрелищ толпой. На всем пути молодые девушки и дети, одетые в белое, осыпали кортеж цветами и лаврами. Лев десятый восседал на чистокровном арабском скакуне, покрытом богатой попоной, окруженный кардиналами и ближайшими родственниками, среди которых особенно выделялся командор Медичи в золоченом шлеме, закованный в латы. Не успел кортеж подъехать к базилике, как пришло известие о кончине архиепископа Флоренции. Папа, прочитав депешу, обратился с довольным видом к командору. "Милый кузен, рад сообщить вам, - сказал он, специально повысив голос, чтобы его слова услыхала вся свита, - завтра вы покинете ваш пост командора и займете место только что скончавшегося прелата". Возгласы удивления прошли по рядам папской свиты. Солдафон, которому папа собирался подарить (и подарил через несколько дней) сан архиепископа, ни разу не совал своего носа в требник, а всю жизнь занимался грабежами, насилием, убийством. Это, конечно, дало ему опыт, чтобы успешно проявить себя на новом поприще. Посвящение папы совершалось по установленному обычаем церемониалу, но когда наступил момент проверки перед народом - coram populo - мужского пола папы, произошел непредвиденный инцидент. Его святейшество, полураздетый, восседал на продырявленном стуле, повернувшись спиной к присутствующим; молодой священнослужитель, на которого возложили процедуру исследования, торжественными, медленными шагами направился к папе. Этот неопытный отрок не представлял себе, как жестоко расправляется Венера со своими неосторожными служителями. Взволнованный важностью возложенной на него миссии, сложив руки на груди и благоговейно склонив голову, юноша смиренно приблизился к священной особе. Затем, подняв взор, он застыл на месте, подобно Моисею, когда пред ним предстал господь бог. Но не священный страх сковал юношу. Крик ужаса вырвался из его груди, и он, насколько позволяла ему сутана, ринулся в конец зала, повторяя с омерзением: "Нет, не могу, не могу!" Между тем Лев десятый, восседавший в кресле, очутился в крайне глупом положении. Наконец он не выдержал и поднялся. Инцидент удалось замять: другой диакон облачил папу в священные ризы, кардинал возложил на его чело тиару, и святой отец, благословив народ, вернулся в Ватикан, где его ждал лукуллов пир, обошедшийся в сумму свыше ста тысяч экю золотом. В нем также принимали участие римские женщины, славившиеся красотой и не очень большой строгостью поведения. На следующий день первосвященник, вспомнив об унижении, которому он подвергся на продырявленном стуле, и не желая, вероятно, подвергать своего преемника подобному испытанию, аннулировал декретом эту церемонию исследования. Собственно говоря, эта церемония была бесполезна: почти все, кто занимал апостольский трон, дали неопровержимые доказательства своего пола. ВЕЛИКИЙ ЛИЦЕМЕР. С восшествием Льва десятого на престол в римской курии произошли довольно существенные изменения. Не то, чтобы Лев десятый был менее распутен, чем его предшественники, но его распутство носило утонченный характер и было облечено в более эстетические формы. Правление его отмечено пышностью и блеском и сопровождалось всеми безумствами, какие жажда развлечений может внушить правителю, преданному только наслаждениям. Он окружил себя красивейшими женщинами, учеными, артистами, художниками. Что касается религии, то он над ней откровенно подшучивал, публично заявляя, что религия - институт, предназначенный для того, чтобы держать народ в узде, но она отнюдь не должна связывать богатых и власть имущих. Склонный к насмешке, он вдохновенно издевался над простаками, с почтением относившимися к ритуалам богослужения. Лютер утверждает в своих сочинениях, что Лев десятый отрицал бессмертие души и даже как-то, выслушав спор двух искусных богословов, обсуждавших этот коренной вопрос христианства, высказал следующее замечание: "Соображения, приведенные вами в пользу утвердительного ответа, кажутся мне глубоко продуманными, но я предпочитаю отрицательный ответ, потому что он побуждает нас с большим вниманием относиться к нашему телу и сильнее дорожить сегодняшним днем". В то же время, будучи лицемером, как все священники, и отлично понимая, какую выгоду приносит лживый вздор, который стоит за церковными догмами, Лев десятый издал декрет, предписывавший всем философам, преподававшим в университетах, "вести борьбу с учениями, уклоняющимися от вероучения церкви и утверждающими, что душа так же смертна, как и тело, и мир вечен". При этом папе необычайно расцвели науки, искусство и литература. Рафаэль, Микеланджело, Корреджо, Ариосто и другие придали эпохе небывалый блеск. Не следует, правда, преувеличивать роль Льва десятого. Все эти знаменитые люди прославились еще до того, как он вступил на престол; на его же долю выпало счастье быть современником великих людей. Он сумел использовать их многообразные таланты для собственной славы - в этом его единственная заслуга. Многие факты свидетельствуют в то же время о том, что сам Лев десятый был человеком недалеким и ограниченным. Взять хотя бы его декрет, направленный против свободы печати. Декрет указывал на тяжелые для религии последствия, которые повлекли за собой книгопечатание и жажда просвещения, внезапно овладевшая умами. Далее папа ограничивал свободу писателей следующими пунктами. Все труды, предназначенные к опубликованию, проходили предварительную цензуру: ни одна книга не могла быть напечатана, не получив одобрения папского викария, или "хозяина святого дворца". Таким образом, плоды человеческой мысли - философские, литературные произведения - были отданы на суд невежд, знакомых только с книгами священного писания; невежество этих господ ни с чем не сравнимо, и им-то вменялось в обязанность запрещать и проклинать все, что хоть как-то противоречило нелепейшим басням, на которых держалась религия. Непослушному художнику или писателю грозило отлучение. "Отлучение? Экая глупость, - возразит читатель. - Не так уж оно страшно". Однако не улыбайтесь презрительно, а дочитайте до конца. "Виновные, - гласит декрет, - будут отлучены как еретики". А мы знаем, что отлучение еретиков от церкви означало сожжение их заживо. Вот как Лев десятый покровительствовал наукам и искусствам! Папа, которого прославляли за щедрость по отношению к художникам, кроме того, тратил огромные суммы на развлечения. Женщины стоили ему очень дорого: помимо обычных преподношений он устраивал в их честь пышные празднества. Он содержал в Ватиканском дворце шутов, комедиантов, танцовщиц, музыкантов, осыпая их благодеяниями; чтобы развлекать папу, кроме спектаклей всякого рода устраивались скачки лошадей или буйволов. Страстный охотник, он обставлял охоту со всей роскошью и изысканностью церковника. Если охота была удачной, он щедро награждал всех, кто находился возле него. При неудаче несчастный, попавший ему под горячую руку, рисковал не только свободой, но и жизнью. Такое веселое времяпрепровождение пагубно отразилось на делах римской церкви. К тому времени, когда был созван Латеранский собор, папская казна была опустошена. Обрушившись жестокой буллой на книгопечатание, Лев десятый на этом же соборе опубликовал буллу в пользу ростовщичества. Разумеется, его благосклонность к этому ремеслу не была бескорыстна. В ту эпоху церковь сама являлась крупнейшим ростовщиком, и булла облегчала ей финансовые операции; увеличивая проценты в пользу ростовщиков, этот указ требовал вносить половину процентов в папскую казну. Лев десятый спекулировал на бедности и нужде своих подданных. Он заставлял бедняков оплачивать его роскошь, вынуждая их обращаться к услугам ростовщиков. ТРАГЕДИЯ ПОСЛЕ ВОДЕВИЛЯ. На последнем заседании Латеранского собора Лев десятый потребовал, чтобы кардиналы проголосовали за чрезвычайную десятину, которая предназначена на войну с турками. Просто невозможно понять, как старое, уже давно использованное средство могло принести успех: сколько раз уже верующие жертвовали деньги на фантастические походы, и их даже не ставили в известность, на что эти деньги были израсходованы. Послав своих сборщиков, Лев десятый правильно рассчитал, что глупость и легковерие христиан неистощимы. Это происходило в то время, когда Франциск первый, одержав крупную победу над швейцарцами, союзниками святого престола, прибыл в Болонью для переговоров об условиях мира с папой. Тщеславный Лев десятый, желая поразить французского короля, расточал деньги, собранные его агентами. Пиры сменялись пирами. В свите короля было множество прелестных дам, составлявших, так сказать, его походный гарем. Лев десятый, как ценитель прекрасного пола, открыто ухаживал за красивыми француженками, и возлюбленные монарха не смели отказывать богатому, расточительному и гостеприимному хозяину. К тому же, как добрые христианки, они добросовестно выполняли свой долг перед религией: принадлежать наместнику господа - разве это не то же самое, что и самому господу? Беспечный первосвященник не скрывал своих галантных похождений. Франциск первый знал о них, но вовсе не испытывал досады, а, напротив, считал себя польщенным, и его уважение к главе христианского мира возросло еще больше. Скоро, однако, Льву десятому наскучили его легкие победы, вернее, любовь его сосредоточилась на одной, и это чувство приняло характер подлинной страсти. Мария Годен, покорившая сердце ветреного первосвященника, была наделена небывалой красотой; перед ее очарованием трудно было устоять. Она блестяще использовала любовь первосвященника и дорого обошлась папской казне. Возвратившись с Франциском во Францию, эта христианка увезла с собой больше денег, чем отряды неверных. А перед отъездом первосвященник преподнес ей на память кольцо баснословной цены, так называемый "Бриллиант Марии Годен". Как видите, папа распорядился собранными со всей Европы деньгами так же, как и его предшественники. После отъезда короля у Льва десятого почти ничего не оставалось из того, что принесла ему его авантюра. Опасаясь вновь увидеть свою казну пустой, он, не колеблясь, решил забрать у своих кардиналов не только драгоценности, но и дворцы и поместья. Кардиналам пришлось подчиниться - против силы не пойдешь. Но они были глубоко оскорблены: тому, кто сам привык грабить, особенно унизительно оказаться в положении ограбленного. Трое из них: Альфонсо Петруччи и два ею брата, у которых папа отнял Сиену, организовали покушение на Льва десятого, остальные кардиналы охотно примкнули к заговору. Было решено подкупить папского хирурга, чтобы тот отравил Льва десятого. Неизвестно, по каким причинам, но папа переменил врача. Испуганные кардиналы отказались от участия в заговоре, а некоторые из них для большей безопасности даже покинули Рим. Спустя некоторое время Петруччи, убедившись, что папа ни о чем не подозревал, решил сам покончить с ним и заколоть его кинжалом. Он имел неосторожность раскрыть свои планы некоторым коллегам. Каким-то образом папу и теперь заблаговременно предупредили. Письма Петруччи, в которых излагались планы жестокой мести, были перехвачены. Несмотря на то что остальные кардиналы не принимали на этот раз участия в заговоре и давно в страхе покинули Рим, Лев десятый решил расправиться и с ними. Он написал дружеское письмо и отправил грамоту, гарантировавшую неприкосновенность, если кардиналы вернутся в Рим. Большинство из них имело глупость поверить его словам. Тотчас по приезде они были арестованы. Некоторых из них задушили вместе с Петруччи, других отравили. ЯРМАРКА ИНДУЛЬГЕНЦИЙ. Жестокость, деспотизм и распутство Льва десятого довольно скоро вызвали сильное недовольство. Оно начало обнаруживаться не только в Италии, но и во всей Франции, Испании, Англии, Германии, Швейцарии. Видя рост оппозиции, папа не нашел ничего другого, как удариться в еще большую роскошь, стремясь затмить всех остальных повелителей Европы. "Ах, вот оно что, - говорил он, - они про меня говорят, что я кичливый тиран, деспот; искусство для меня лишь орудие моего тщеславия. Прекрасно. Так я обещаю вам, если господь продлит мне жизнь, мы прославимся на весь мир великолепием наших празднеств, нашими пирами, которые по обилию и роскоши затмят все, что было до сих пор". Но для этого нужны были деньги, много денег. Не мог же папа ежедневно продавать красные шапки и убивать новых кардиналов - дело кончилось бы тем, что никто не захотел бы вступать на это поприще! Тогда Лев извлек на свет божий старую таксу преступлений, составленную некогда Иоанном двадцать вторым, которая уже давно покрылась пылью в папских архивах. Он изменил в ней несколько пунктов, прибавил новые и, приказав отпечатать в огромном количестве экземпляров, распространил по всей Европе. Папа извещал христиан о том, что за деньги дает отпущение грехов, даже таких, как насилие, прелюбодеяние, кровосмешение, содомия, скотоложество, убийство и т. п. Затем его святейшество провозгласил новый поход против турок. Но это было уже слишком! И папские сборщики вернулись изо всех стран с пустыми руками. Чтобы изыскать средства, Лев десятый принял чрезвычайные меры, тем более что на него стали наседать кредиторы. По традиции он прибегнул к продаже индульгенций. Дело было очень искусно организовано с коммерческой точки зрения. В каждой провинции в церквах и монастырях назначили особых агентов для торговли милостями Христа. Там продавались индульгенции в любом количестве для живых и мертвых. Кроме того. Лев десятый мобилизовал целые полчища доминиканцев, которые обходили города и села и навязывали населению грамоты, содержащие отпущение грехов. Вот текст одной из них. Мы воспроизводим ее по подлинным документам. "Да простит вас господь наш Иисус Христос, принявший смерть на кресте за грехи ваши. Я властью Иисуса Христа, блаженных апостолов святого Петра и святого Павла и властью нашего святого отца освобождаю вас от всех церковных нарушений, совершенных вами; от всех грехов, проступков, излишеств, как бывших, так и будущих, как бы они ни были велики. Да будете вы причастны к святым подвигам воинствующей церкви нашей. Я приобщаю вас к святым таинствам, к чистоте невинности, равной чистоте крещеного новорожденного; и да будут врата ада закрыты для вас и врата райского блаженства откроются вам после вашей смерти. Аминь". Эту формулу можно назвать попросту идиотской, но она не столь непристойна, как формула одного торговца индульгенциями, промышлявшего в Саксонии. Мы имеем в виду знаменитого Иоанна Тецеля. Для того чтобы привлечь покупателей, этот шарлатан, приводя длинный список грехов, заканчивал следующими словами: "Да, братья мои, его святейшество облек меня большой властью, по одному голосу моему врата небес отворяются даже перед такими грешниками, которые испытывали вожделение к святой деве, чтобы оплодотворить ее". Покупатели толпами стекались отовсюду к Иоанну Тецелю. Он продавал им отпущение грехов по разным ценам, в зависимости от их категорий. Некоторые из этих индульгенций, называвшиеся "личными", давали их владельцу право выкупить девяносто девять раз в году преступления десяти человек по своему выбору. Он продавал также право на освобождение из чистилища душ, коли