семейные дела. Ирод не мог обратиться к нему за советом ни по одному государственному вопросу без того, чтобы не услышать надоевший припев: - Да, ваше величество, сделайте так-то и так-то, я думаю, это будет правильно. Но политика - это еще не все. Нельзя забывать о своей частной жизни, и тут я считаю необходимым сказать, что на вашем месте я бы давно уже выставил Иродиаду за порог и вернулся к старой жене. Это ваша святая обязанность, ваш первейший долг перед богом и перед отечеством. Ирод хмурил брови и молча уходил. А ночью, возлегая со своей Иродиадой, ему приходилось отдуваться. Если та, на свою беду, спрашивала: "Ну, что наш Креститель?" - он цедил сквозь бороду: "И не говори... В сущности, он не плохой человек, но этот его пунктик..." - "Значит, он опять завел свою старую песню насчет нашего брака?" - "И не говори..." - "Грязная скотина!" - заключала Иродиада, скрежеща зубами. Иродиада была женщиной нервной и впечатлительной. Бесконечно повторяющиеся нападки Иоанна довели ее до того, что при одной мысли о нем с ней делалась истерика. Кузен Иисуса наводил на нее ужас. Вначале она довольствовалась тем, что называла его просто: "Этот тип, который сует нос не в свои дела". Затем она перекрестила Крестителя в Старую перечницу. "Как поживает Старая перечница? Он еще не рассыпался, эта Старая перечница?" И наконец, он стал для нее Грязной скотиной. Грязная скотина - последняя стадия гнева цариц. После Грязной скотины остается только виселица. Тетрарх уже горько сожалел, что пересказывал своей благоверной все невыдержанные слова Крестителя. Из-за того, что он не сумел в свое время смягчить обличения Иоанна и придать им более удобоваримую форму, теперь ему приходилось защищать своего пленника от ярости Иродиады. А у той появилась навязчивая идея. "Этот проклятый Креститель не перестанет совать свой нос в наши дела, пока я его не отрублю!" - думала она день и ночь. Отрубить нос или отрубить голову - разница не столь уж велика. Иродиада не преминула этим воспользоваться. И вот как это произошло. Царь Ирод не справлял именин, потому что не имел святого имени: святцы в ту эпоху пока еще не придумали. Поэтому Ирод, следуя римскому обычаю, праздновал свой день рождения. В тот год он решил устроить празднество в Махере. По случаю дня рождения был устроен пир для вельмож, тысяченачальников и старейшин галилейских. Все, что мы знаем о богатстве Ирода, о его расточительной щедрости и великолепии его двора, позволяет думать, что праздник и пиршество были выше всяких похвал. Иродиада, прекрасно знавшая слабости своего супруга, взяла на себя увеселения. Она была далеко не глупа, эта Иродиада! Сам же Ирод Антипа занимался только пиршественным столом и оплачивал прочие расходы. Словно между прочим царица ему сказала: - В конце вечера я устрою балет. Именно этот балет и был придуманной ею ловушкой. Вы сейчас увидите, как ловко она все подстроила. Празднество шло по установленному порядку. Сначала гости отменно отобедали и хорошенько выпили. Затем, когда последние сосуды опустели, все перешли в голубую гостиную, где был заранее поставлен помост для танцовщиц. Ирод обожал сладострастные танцы, завезенные из Рима, а потому он поспешил занять место в первом ряду. Началась балетная программа. Танцовщицы, одна соблазнительнее другой, были выбраны из лучших учениц Терпсихоры. Но самой бесподобной среди них была, разумеется, Саломея, дочь Иродиады от первого брака. В искусстве задирать ноги ей не было равных! Очаровательное дитя исполнило свой номер под крики всеобщего одобрения. Букеты сыпались на сцену дождем. Ирод был в восторге. - Иродиадица, дева, радуйся! - восклицал он. - Какая грация! Какие антраша! Я еще не видел ничего подобного! Клянусь, за такое удовольствие я готов отдать прелестнице все, что она захочет, хоть половину царства! - Ловлю вас на слове, папочка! - сказала Саломея. - Я готов его подтвердить! - откликнулся Ирод Антипа. Саломея подбежала к матери и шепнула ей на ушко: - Мамочка, чего мне попросить? - Проси голову Крестителя, - ответила Иродиада. И вот милое создание возвращается к Ироду, строит ему глазки и щебечет с самой очаровательной гримаской: - Маленькая Саломея хочет головку Крестителя на красивеньком серебряном блюде, - вот! Такого подвоха Ирод не ожидал. Он даже подпрыгнул в своем кресле, а потом склонил голову на грудь, как человек, которому нужно хорошенько подумать. Однако придворные находили каприз Саломеи прелестным и повторяли хором: - Голову Крестителя! Голову Крестителя! Голову Крестителя! Для монарха нет ничего дороже данного слова, - разумеется, если он расположен его сдержать. Антипа вынужден был позвать палача, которого предусмотрительная Иродиада заранее пригласила на празднество. - Гарсон, - приказал царь, - подать мадемуазель Саломее голову Крестителя! - На серебряном блюде! - прибавила Саломея, желая, чтобы ее заказ был подан по всей форме. - И погорячее! Четверть часа спустя нежная дочь поднесла своей мамочке голову незадачливого предтечи на вышеупомянутом блюде. Если верить святому Иерониму, который, впрочем, не мог присутствовать на достопамятном пиру, поскольку родился лет триста спустя, Иродиада из женской мстительности тут же проткнула язык пророка булавкой. После этого Иоанн Креститель окончательно утратил вкус к жизни. Эту ночь и все последующие тетрарха мучили кошмары. Он все время видел во сне свою жертву. Креститель появлялся перед ним, возникая из самых неожиданных предметов, порою весьма интимных. Ироду казалось, что тот вылезает даже из его ночной тумбочки! Торжественный и бледный сын Захарии отовсюду протягивал к нему перст указующий и глубоким басом провозглашал: - Убийца! Убийца! Убийца! Мало того. Когда Ироду донесли о деяниях Иисуса, он в отчаянии пробормотал: - Я знаю, что это такое... Это Иоанн, которого я обезглавил. Теперь он воскрес, вышел из могилы и творит всяческие чудеса! (Смотри евангелия от Матфея, глава 14, стихи 1-12; от Марка, глава б, стихи 14-29; от Луки, глава 9, стихи 7-9.) Глава 40. СЕЛЕДКИ И БУЛКИ ЕШЬ-НЕ ХОЧУ! Он взял пять хлебов и две рыбы, воззрев на небо, благословил и преломил хлебы, и дал ученикам своим, чтобы они роздали им; и две рыбы разделил на всех. И ели все, и насытились. И набрали кусков хлеба и остатков от рыб двенадцать полных коробов. Было же евших хлебы около пяти тысяч мужей. Марк, глава 6, стихи 41 -44 Вернемся, однако, к нашим апостолам, которых миропомазанный разослал попарно с особыми поручениями во все концы Иудеи. Они узнали о печальной участи Иоанна Крестителя одними из первых и, не ожидая дальнейших указаний, поспешили вернуться к Иисусу. - Господи боже мой! Учитель! Нам рассказали такую страшную историю, что у нас волосы зашевелились! - Что еще за история? - Дело плохо. Похоже, твоего кузена Крестителя отправили к праотцам. Говорят, ему отрубили голову. - Я это знаю. Да свершится воля господня! - При чем здесь господь? Свершилась воля не господа, а мадам Иродиады, если мы что-нибудь понимаем! - Возможно. Но, поскольку ничто не свершается помимо предварительного соизволения божьего, мой кузен Иоанн был обезглавлен только потому, что так решил мой отец на небесах. - Твой небесный родитель не слишком любезен по отношению к своему племяннику. Чего это он на него взъелся? - Пути господни неисповедимы. Такое объяснение, конечно, не могло успокоить апостолов. Они спросили, не благоразумнее ли им куда-нибудь укрыться на время. - Погодите, - ответил Иисус, - Я должен взглянуть на часы моей судьбы. Затем, немного помолчав, изрек; - Нет, мой час еще не пришел. Надо сматываться! Святая братия поспешила к ближайшему порту, а оттуда переправилась на северный берег Тивериадского моря-озера. Наши путешественники высадились близ Вифсаиды, уже прославленной чудом с рекордным уловом. Эта деревня находилась на территории, которой управлял Филипп. Год тому назад она стала называться городом и даже была по указу тетрарха переименована. Чтобы сделать приятное дочери императора Августа, Филипп повелел отныне именовать Вифсаиду Юлией. Вокруг молодого города простирались пустынные равнины, ограниченные с востока холмами, такими же унылыми и голыми, как в наши дни. Именно здесь сын голубя рассчитывал найти укромное место и отсидеться в тиши. Увы, расчеты его не оправдались. Несмотря на то что великий исцелитель ретировался елико возможно скромнее, несколько рыбаков заметили удаляющийся парус его лодки и предупредили народ. Верующие толпой поспешили за ним вдоль берега, стараясь не выпускать парус из виду. Барка плыла медленно, разумеется, из-за неблагоприятного ветра, толпа обогнала ее, и, когда Иисус со своими апостолами сошел на берег, его тотчас окружило такое множество людей, какого он не видывал ни в Капернауме, ни в Наиме. Происходило это накануне праздника пасхи, паломники стекались отовсюду. Издалека прибывали целые караваны любопытных. Папаша Зеведей, прослышав о скором прибытии своих сыновей с Иисусом и компанией, буквально разрывался на части, подогревая энтузиазм земляков. - Вы его сами увидите, этого Иисуса! - уверял он всех встречных и поперечных. - Ох и силен же он, я вам доложу! Как-то раз погода была ну совсем не для рыбной ловли - уж я-то, старый волк, в этом кое-что смыслю, - а он с моими сыновьями наловил за утро два полных баркаса! Ей-богу, это было похоже на чудо. Да вы его только попросите, он вам сотворит чудес сколько пожелаете, хоть сотню, хоть тысячу? Благодаря такой подготовке жители Вифсаиды - Юлии оказали Иисусу самый радушный прием. - Равви! Учитель! Наставник! - взывала толпа на все голоса. - Сотвори нам чудо! Чудо! - Только не теперь, - ответил миропомазанный. - Чудесами не следует злоупотреблять. Как-нибудь в другой раз. - Пожалуйста! Будь добр! Чудо! Чудо! - Помилосердствуйте, я очень устал... - Ты от чудес не утомляешься! Чудо! Даешь чудо! - Но мне нужно хотя бы проветриться и побыть в одиночестве! - Тебе сотворить чудо - раз плюнуть! Чудо! Чудо! Иисус действительно плюнул с досады и, обходя орущую толпу, направился вместе с апостолами к ближайшим холмам. Однако упорные жители Вифсаиды и не менее упорные паломники потащились за ним. Иисус взошел на один холм, на другой, на третий - они следовали за ним по пятам, не отставая ни на шаг. Тогда вместо чуда он угостил их длиннейшей речью собственного сочинения. Он был так красноречив, что его слушатели совершенно забыли о том, ради чего они забрели так далеко в пустыню. К тому же речь его длилась бесконечно. Он говорил весь день, но никто и не подумал сбегать домой пообедать. Когда же ходячее Слово наконец закончило свое словоизлияние, ни разу даже не промочив горла стаканом подслащенной воды, - как видно, божественная глотка от проповедей не сохнет, - был уже вечер и солнце склонялось к горизонту. Только тогда ученики Христовы забеспокоились о здоровье многочисленных слушателей, и прежде всего об их желудках. - Хороши же мы! - переговаривались апостолы. - Кругом куда ни глянь - пустыня, эти добрые люди покинули свои очаги, чтобы послушать слово божье, а мы даже не знаем, чем их накормить. - Это не проблема! - заметил миропомазанный, - Купите хлеба и раздайте толпе. - Купить? Где, скажи на милость? И на какие шиши? В карманах у нас пусто, и вокруг ни одной булочной. Булочники почему-то не селятся в пустыне! - Пусть так. Однако мало вероятно, чтобы у всех этих паломников не нашлось в котомках хоть чего-нибудь съестного! Андрей вскарабкался на обломок скалы и обратился к толпе: - Уважаемые слушатели! Может быть, у кого-нибудь из вас найдется хоть корка хлеба? Ему ответил, выступив вперед, один маленький мальчик: - У меня есть пять булочек и две рыбки. - О, нам здорово повезло! - воскликнул Иисус. Затем Иисус приказал усадить всех собравшихся на землю группами по пятьдесят человек, что и было тотчас исполнено. После этого он взял пять маленьких хлебцев, переломил их и начал отдавать апостолам, которые в свою очередь передавали куски толпе. Точно так же он поступил и с двумя рыбами, очевидно копчеными селедками. И представьте, в руках великого исцелителя эти булочки и селедки умножались до бесконечности! Когда уже ничего не оставалось, что-то еще все-таки оставалось. Так он продолжал делить ничего и раздавать что-то, пока все собравшиеся не наелись до отвала и не начали кричать: - Довольно! Хватит! Достаточно! Тем не менее, желая доказать, что, несмотря на свой чудодейственный дар, он все-таки человек экономный, Иисус этим не удовлетворился и приказал собрать все, что осталось от булочек и копченых селедок. Его пожелание было исполнено. По окончании импровизированного пикника все объедки собрали; вышла целая дюжина здоровенных корзин, наполненных до самого верха. Затем паломники и жители Вифсаиды - Юлии отправились восвояси и к ночи добрались до города, к великому облегчению остальных его обитателей, которых уже не на шутку встревожила столь внезапная эмиграция. Разговоры об этом чуде долго еще не утихали по всей Галилее. Слов нет, чудо было высшего сорта! Собственно говоря, это было даже не одно чудо, а несколько, чего евангелисты, к сожалению, не заметили. Во-первых, уже то, что население целого города покидает свои очаги и отправляется послушать проповедь бог знает в какую даль, в пустыню, не позаботившись даже захватить с собой по бутерброду, - это само по себе чудесно! А во-вторых, представьте себе всех этих людей, которые не считают нужным запастись едой, но тем не менее волокут на себе двенадцать штук здоровенных корзин, - это ли не чудо? Такова в общих чертах история с умножением булочек и копченых селедок. Как видите, на самом деле она даже чудеснее, чем полагают христиане (смотри евангелия от Матфея, глава 14, стихи 13-21; от Марка, глава 6, стихи 30-44; от Луки, глава 9, стихи 10-17; от Иоанна, глава 6, стихи 1-15). Глава 41. ПРОГУЛКА ПЕШКОМ ПО ВОДАМ. И увидел их бедствующих в плавании; потому что ветер им был противный. Около же четвертой стражи ночи подошел к ним, идя по морю, и хотел миновать их. Они, увидев его идущего по морю, подумали, что это призрак, и вскричали. Ибо все видели его, и испугались. И тотчас заговорил с ними и сказал им: ободритесь, это я, не бойтесь. И вошел к ним в лодку; и ветер утих. И они чрезвычайно изумлялись в себе и дивились. Марк, глава 6, стихи 48-51 Полагаю, никто не удивится, узнав, что после этого массового чуда, совершенного перед глазами многотысячной толпы, жители Вифсаиды вознамерились захватить Иисуса и объявить его царем. Замысел был вполне логичен. Вифсаидяне совершенно резонно рассуждали, что, если у них будет такой могущественный вождь, он обеспечит им победу над любым врагом, начиная с римских легионеров, которые надоели иудеям хуже горькой редьки. Однако подобная перспектива отнюдь не улыбалась ходячему Слову. Сын голубя взлетел на импровизированную кафедру на холме, дабы излить оттуда потоки своего красноречия, а вовсе не для того, чтобы сделаться главнокомандующим повстанцев и ввязаться в сомнительное военное предприятие. Ибо час его еще не пришел, - формулировка прежняя. Когда ему сообщили о намерениях жителей Вифсаиды, Иисус решительно запротестовал. - Нет, нет и нет! - вскричал он, - Не нужна мне никакая корона! Оставьте меня в покое, я хочу исцелять своих немых и паралитиков, а прочее меня не интересует. Однако апостолы держались иного мнения. Они бредили славой и вполне разделяли воинственные устремления вифсаидян. Поэтому они попытались переубедить Иисуса. - Господи, - говорили апостолы, - если ты возглавишь восстание, которое давно уже назревает, победа наверняка останется за нами. Мы этим римлянам покажем где раки зимуют, вот увидишь! - Увижу, да только что? - огрызался миропомазанный. - Против нас будут не только римские легионы, а еще войска Ирода и солдаты синедриона! - Ну что с того? Ты же сын божий, какого черта тебе бояться? Одним своим словом ты повергнешь в прах всех наших противников, как бы ни были они многочисленны. - Вполне возможно, однако возглавлять восстание - это не входит в мои планы. - Но послушай, учитель... - Никаких "но"! Я сам знаю, что мне делать. Раз уж вы признали меня своим вожаком, извольте повиноваться! Слепое повиновение - первая добродетель христиан. А посему вы сейчас же погрузитесь на судно и отправитесь в Капернаум. И прошу без пререканий! Понурив головы, апостолы покорились. Когда их лодка была уже далеко, Иисус отослал по домам толпу, снова собравшуюся его послушать, и, воспользовавшись темнотой, удрал на гору. Наконец-то он остался один! Тем временем над долиною Иордана собирались тучи, и к ночи разразилась гроза. На Тивериадском море от ветра поднялось волнение, лодку апостолов начало заливать. Положение их было далеко не утешительным, тем более что миропомазанный чудотворец на сей раз отсутствовал. Апостолы проклинали свою судьбу. Они пытались бороться, но все было тщетно. Буря становилась все сильнее, волна все выше, барка потеряла управление и сбилась с курса. В четвертом часу ночи они все еще были на полпути от берега, и опасность становилась все реальнее. Внезапно апостолы увидели невдалеке человека, который преспокойно шествовал по водам. Можно было поклясться, что он прогуливается по твердой земле, так уверенно и невозмутимо шагал он с волны на волну. Его окружало яркое сияние - это был Иисус. По логике вещей, апостолы должны были обрадоваться, решив, что их учитель спешит к ним на помощь. Но нет! Вне себя от ужаса, они принялись вопить и кричать. - Перестаньте наконец надрываться, глупцы! - не выдержал миропомазанный. - Это я. - Нет, нет, это не он! - застонали апостолы. - Это призрак! - А я вам говорю, что это я. Первым решился ему поверить Симон-Петр. -Господи, - пролепетал он, - если это действительно ты, прикажи мне прийти к тебе по воде! - Иди, Петр, если тебе так хочется. - А ты гарантируешь, что я не утону? - Даю тебе честное слово. Петр тотчас перемахнул через борт лодки и осторожно направился к миропомазанному. В глубине души он все-таки опасался, как бы эта жидкая дорожка не сыграла с ним злой шутки. Но сначала все шло хорошо. Он топал по волнам, как по асфальту, только брызги летели! Но вдруг налетел шквал и - трах! Апостол пропорол неровную поверхность и начал погружаться. Когда вода дошла ему до колен, он всерьез забеспокоился за свою шкуру. - Учитель! Учитель! - завопил Петр не своим голосом. - Спаси меня, я тону! - Это тебе только кажется, - возразил Иисус, который ловко балансировал на гребне волны. - Смотри, видишь, как прочно я стою? - Да нет же, учитель, мне совсем не кажется. Может быть, для тебя, сына голубя, эта жидкость достаточно прочна, а для меня нет... Я ведь всего-навсего простой апостол... О господи, поспеши, а то уже доходит до пупка! Вытащи меня, бога ради, я тебя умоляю... Дурацкая шутка! Спаси, о господи! Иисус наконец сжалился над несчастным Петром, который бултыхался, как подбитая утка. Он протянул ему руку, извлек его на поверхность и дружески пожурил: - Если бы ты не усомнился во мне, старина, не пришлось бы тебе и купаться. Сам виноват, маловерный! Затем, поддерживая друг друга, они добрались до лодки. Едва Иисус переступил через борт, как тотчас ветер утих и они сразу очутились у самого места своего назначения (смотри евангелия от Матфея, глава 14, стихи 22-33; от Марка, глава 6, стихи 45-52; от Иоанна, глава 6, стихи 16- 21). На сей раз апостолы уже не сомневались. Они бросились на колени перед своим вожаком, который так ловко спас их от гибели, и сказали ему: - Ты не просто пророк, провалиться нам всем на этом месте! Поистине ты сын голубя, а значит, сын божий! Глава 42. ИЗГНАНИЕ И ВОЗВРАЩЕНИЕ В ГАЛИЛЕЮ. Иисус же сказал им: я есмь хлеб жизни; приходящий ко мне не будет алкать, и верующий в меня не будет жаждать никогда. Но я сказал вам, что вы и видели меня, и не веруете. Все, что дает мне отец, ко мне придет; и приходящего ко мне не изгоню вон. Ибо я сошел с небес не для того, чтобы творить волю мою, но волю пославшего меня отца. Иоанн, глава 6, стихи 35-38. Двадцать четыре часа спустя после этого происшествия миропомазанный уже проповедовал в капернаумской синагоге при великом стечении слушателей. Помимо местных жителей тут же были и вифсаидяне. Узнав, что барка с апостолами отплыла без Иисуса, они бросились его искать по горам и долинам, чтобы привести к нему своих больных. Нигде не обнаружив плотника-исцелителя, жители Вифсаиды были глубоко озадачены. Но ненадолго. Ни телеграфа, ни телефона в ту эпоху еще не существовало. И тем не менее, если верить евангелию, вифсаидяне в тот же день узнали, что сын голубя находится в Капернауме, и в тот же день успели туда прибыть. Итак, на следующее утро жители обоих городов, объединившись, упросили ходячее Слово облагодетельствовать их одной из тех бесконечных речей, тайна коих была ведома ему одному. Иисус, разумеется, не мог им отказать. Однако, когда после проповеди его начали просить, чтобы он повторил позавчерашнее чудо, то есть чудо с умножением булок и копченых селедок, миропомазанный уперся. Да так, что дело едва не кончилось плохо. - Будьте вы все неладны! - завопил он. - Изменитесь вы когда-нибудь или нет? Или вы снова проголодались, что пришли ко мне просить хлеба? Хорошо же, я вас накормлю, только не тем, чего вы просите. Я вас угощу самим собой, ибо я - хлеб жизни, сошедший с небес. Услышав это, надо признать, довольно рискованное предложение, присутствующие зароптали, несмотря на все свои симпатии к сладкоречивому плотнику. А тот, вместо того чтобы объяснить свою мысль, продолжал в прежнем тоне: - Да, да, пища, которую я вам предлагаю, - это плоть моя. Хотите отведать? - Нет! - дружно ответили сотни голосов. - Тем хуже для вас. Дважды повторять приглашение я не стану. Вы видели, как я воскрешал мертвецов. Так вот, если хотите, чтобы я вас воскресил после вашей смерти, вам придется есть мою плоть и пить мою кровь! Это людоедское угощение пришлось собравшимся явно не по вкусу. Они охотно закусили бы еще раз копчеными селедками с булкой, но бифштекс из ляжек оратора никого не соблазнил. - Это что, новая притча? - крикнул ему кто-то. - Надеюсь, ты говоришь иносказательно? - Вовсе нет! "Ибо плоть моя истинно есть пища, и кровь моя истинно есть питие. Ядущий мою плоть и пиющий мою кровь пребывает во мне, и я в нем... Ядущий меня жить будет мною" (Иоанн, глава 6, стихи 55-57). Это уж было слишком! Все собравшиеся искренне возмутились, в том числе и многочисленные сторонники Иисуса, которые добровольно следовали за ним, чтобы быть в числе его учеников. - Довольно! - послышались возгласы. - Долой! Это отвратительно! Он сошел с ума! Но, поскольку ни капернаумцы, ни вифсаидяне не желали ходячему Слову погибели, они удовлетворились тем, что оставили его наедине с его бредом и, отплевываясь, разошлись по домам. "С этого времени, - меланхолично замечает евангелист Иоанн, - многие из учеников его отошли от него, и уже не ходили с ним" (Иоанн, глава б, стих 66). Иисус остался с двенадцатью апостолами. - Ну, - сказал он, - может быть, вы тоже хотите уйти? - Нет уж! - ответил Симон-Камень. - Мы совсем позабыли ремесла, которые нас кормили, и привыкли жить вольно, так что мы остаемся. Правда, если ты сейчас угостишь нас бифштексом из своего филе, нас, конечно, стошнит, но со временем мы, наверное, попривыкнем. Ты нам показал уже столько чудес, что теперь нас ничто не удивит. Короче, мы в тебя верим. Если хочешь, можем поверить еще раз в символ нашей веры: ты воистину сын голубя, а стало быть, сын божий! - Спасибо! - сказал Иисус. - Благодарю вас, друзья. Вместе с дюжиной верных учеников он вышел из синагоги и двинулся по улицам Капернаума. Шокированные горожане смотрели им вслед и возмущенно переговаривались: - Хорошенькими же делами они занимаются, когда остаются одни! - Надо же! В наше время дойти до людоедства! - И как им только не противно?.. Вполне естественно, что этот случай немало навредил Христу. В конце концов он и сам понял, что ему необходимо на время скрыться с горизонта. Поэтому он вскоре покинул город, а затем вообще ушел из Иудеи. Через несколько дней Иисус был уже в городе Тире, в стране Ханаанской. Евангелие весьма сдержанно повествует о пребывании ходячего Слова среди язычников. Упоминается лишь о том, что Иисус оказал услугу одной женщине, правда, не без того, чтобы предварительно обругать ее последними словами, ибо сын голубя далеко не всегда был кроток, как голубь. Женщина та была язычница, родом сирофиникиянка, и просила изгнать беса из ее дочери - эпилептички. Сначала Иисус ответил ей хамством. - Мои чудеса не для собак! - сказал он. Несчастная мать проглотила оскорбление. - Правда твоя, господи, - согласилась она, - но и собаки подбирают крохи, упавшие со стола, - дай же мне хоть крошку твоих чудес! Иисус был настолько любезен, что перестал хамить и выдал просимую крошку чуда, хотя и скорчил при этом недовольную гримасу. "А женщина та была язычница, родом сирофиникиянка; и просила его, чтобы изгнал беса из ее дочери. Но Иисус сказал ей: дай прежде насытиться детям; ибо нехорошо взять хлеб у детей и бросить псам. Она же сказала ему в ответ: так, господи; но и псы под столом едят крохи у детей. И сказал ей: за это слово, пойди; бес вышел из твоей дочери" (Марк, глава 7, стихи 26-29). Через некоторое время к нему привели глухонемого. Если вы жаждете подробнее познакомиться с новым способом лечения, к которому на сей раз прибег Иисус, настоятельно советую прочесть седьмую главу Евангелия от Марка. Вкратце же произошло следующее: Иисус сунул пациенту пальцы в уши, плюнул ему в рот и крикнул: - Еффафа! К глухонемому тут же вернулся слух и дар речи. Несколько дней спустя Иисусу представился случай повторить чудо с умножением булочек и копченых селедок. Если бы жители Вифсаиды узнали, что он совершил для язычников то, в чем решительно отказал правоверным в Капернауме, они бы позеленели от зависти. Наш герой провел среди язычников в пределах Тирских и Сидонских шесть долгих месяцев. Все это время он буквально умирал от скуки. Он тосковал по Галилее и особенно часто вспоминал Магдалу, где остался его маленький гарем. Поэтому, когда он решил, что провел в изгнании достаточно времени, Иисус прежде всего поспешил в Магдалу. Святые дамочки встретили его с восторгом, - иначе и быть не могло. Он пропадал где-то целых полгода! Им его так не хватало! И за все время даже весточки не прислал, нехороший! Чтобы отпраздновать возвращение неблагодарного, собрались все набожные одалиски. Его осыпали нежными упреками, с него брали клятвы, что он никогда-никогда не будет больше так делать, и наконец, простив гадкого шалуна, вознаградили его за все шесть месяцев вынужденного поста. Именно в это время родился печально известный каламбур, который евангелие приписывает Христу. Однажды утром, беседуя со своими апостолами, он вдруг спросил: - Послушайте, вы рыщете повсюду и собираете всякие сплетни, - что люди говорят обо мне? - Сказать по совести, - отвечали апостолы, - никто не верит, что ты мессия. Мы расспрашивали каждого встречного. Одни говорят, что у тебя не все дома, другие принимают тебя за воскресшего пророка Иеремию - эти хотя бы признают за тобой кое-какие достоинства, - но большинство наших соотечественников считает тебя прожженным плутом или шутом. - Ну, а вы, что вы обо мне думаете? - Мы, равви, - ответил от имени всех Петр, - мы думаем, как прежде. Для нас ты сын голубя, и так мы провозглашаем тебя повсюду. - Прекрасно, друзья мои, я вами доволен. Особенно тобой, старина Петр. Молодец, что решился высказаться за всех, спасибо. Вообще, ты хороший парень, а потому слушай внимательно, что я тебе скажу. Тебя ведь зовут Петр, не правда ли? - Конечно! Ты же сам дал мне это имя вместо прежнего - Симон. - Так вот, раз ты Петр, то есть камень, на сем камне я создам мою церковь. - Прости, я не ослышался? - Я говорю, что построю на Петре, то есть на камне, который есть ты, мою церковь, и врата ада не одолеют ее (Матфей, глава 16, стих 18). - Врата ада? - Ну да, адские ворота. - Я что-то, не улавливаю... - А это и неважно. Кроме того, я вручу тебе связку ключей. Это будут ключи от царства небесного, того царства, что наверху, выше луны. И когда ты завяжешь узел на земле, завяжется и на небесах, а когда развяжешь, наверху тоже развяжется. - Премного благодарен! - сказал Симон-Камень. - Это для меня немалая честь. Постараюсь оправдать оказанное мне доверие. И. повернувшись к остальным апостолам, с торжеством прибавил, поглаживая бороду: - Слышали? Итак, решено: отныне я вице-президент нашего сообщества! (Смотри евангелия от Матфея, глава 15, стихи 21-39; глава 16 стихи 1-20; от Марка, глава 7, стихи 1-37; глава 8, стихи 1-30; а также от Иоанна, глава 6, стихи 22-72.) Глава 43. ПРОБНОЕ ВОЗНЕСЕНИЕ И БЕСЕДЫ НА ВОЗДУСЯХ. По прошествии дней шести, взял Иисус Петра, Иакова и Иоанна, брата его, и возвел их на гору высокую одних. И преобразился пред ними: и просияло лице его, как солнце, одежды же его сделались белыми, как свет. И вот, явились им Моисей и Илия, с ним беседующие. Матфей, глава 17, стихи 1-3 Неделей позже Иисус направился в холмистую местность на западном берегу Геннисаретского озера. К вечеру вместе с тремя апостолами - Симоном- Камнем, Иаковым Старшим и малышом Иоанном - он взошел на высокую гору, которая называлась Фавор. Добравшись до вершины, Иисус обратился к своим верным ученикам: - Я здесь помолюсь на сон грядущий. Вы тоже, если хотите, можете помолиться со мной. Затем он упал на колени, простер руки ввысь и начал бормотать молитву. После первой молитвы он перешел ко второй, к третьей, четвертой, пятой и так далее. Апостолы последовали его примеру. Они тоже стали на колени и тоже воздели руки к небесам, затянув "Отче наш". При этом они исподтишка перемигивались, словно хотели сказать: - Ну и гусь этот наш помазанный миром сын голубя! Ему хорошо: у него всегда на выбор две сущности - человеческая или божественная. Когда ему хочется, он устает, как все люди, а когда не хочется, вовсе не устает. Вот и сейчас он торчит с вытянутыми вверх руками целых полчаса: должно быть, включил свою божественную сущность. Так он может простоять еще три-четыре часа подряд и даже не шевельнуться... Но мы-то, черт возьми, из другого теста! У нас только одна сущность, человеческая, и через пять минут у нас просто отвалятся руки и ноги! И действительно, Иисус молился с таким необычайным рвением, что, казалось, вовсе не чувствовал утомления от неудобной позы. Что касается трех апостолов, то у них уже ломило колени и руки сами опускались. Наконец, не в силах более противиться усталости, они преспокойно улеглись прямо на голую землю, чтобы хоть немного вздремнуть. Вскоре все трое заснули крепким сном. И как раз тогда, когда они с редкостным единодушием похрапывали в унисон, на горе Фавор произошло нечто поистине удивительное. Иисус перестал бормотать молитвы, встал на ноги и медленно поднялся над землей, как воздушный шар. Нет, он поднялся совсем невысоко - всего на метр с небольшим от земли. Ведь это была только проба! Настоящее вознесение должно было состояться в более торжественной обстановке. Поэтому сейчас он неподвижно повис над самой землей, словно для того, чтобы доказать, что законы природы для него не существуют и плевать ему на всякое там земное притяжение. В то же время небеса разверзлись и оттуда спустились два пожилых господина. У одного на голове сияла пара светящихся рогов - то был Моисей. Другой съехал вниз на огненной колеснице, которая ныряла среди туч, как рыба в воде, - это был пророк Илия. Папаша Моисей повис рядом с Иисусом, Илия вылез из своего экипажа и таким же образом устроился с другой стороны. Все трое парили в метре от земной поверхности, словно подвешенные на незримых веревках. Зрелище было прелюбопытное! При этом они спокойно вели дружескую беседу. - Вы очень любезны, - начал Иисус, - что сошли меня навестить в такой поздний час. - Полно тебе! - ответил Моисей. - Это наша святая обязанность, которой мы слишком долго пренебрегали... Расскажи лучше, как твои земные дела. Все в порядке? Люди прислушиваются к твоему голосу? Души очищаются? - Гм, как тебе сказать... Кое-кто не слишком упорствует, но в общем отсев значительный. Все идет совсем не так гладко, как я рассчитывал. - Кому ты это говоришь? - вмешался пророк Илия. - Мне ли не знать моих соотечественников? Они же упрямы, как андалузские мулы! Я сам проповедовал им слово божье годы и годы, а толку что? После каждой моей проповеди они еще глубже погрязали в своих пороках. - Да и мне с ними повезло не больше, - признался Моисей. - Впрочем, справедливости ради надо сказать, что я, когда нужно, не стеснялся в средствах. Если мои древние евреи слишком брыкались, я их вразумлял огнем и мечом. Чтобы наставить упорствующий народ на путь истинный, нет ничего лучше хорошего массового избиения. - Нет, Моисей, - не согласился с ним Иисус, - твои законы все-таки слишком суровы, говорю тебе это как другу. Я предпочитаю не давить мух, а ловить их на мед. - О, если тебе это удастся, в добрый час! Но у меня уже есть опыт, поверь мне. Когда хочешь основать новую религию, нежничать не приходится, иначе все полетит вверх тормашками! - Вначале да, но зато потом... - Потом тебя начнут преследовать, вешать на тебя всех собак, смеяться над тобой и в конце концов тебя замучают. - Я это знаю, но зато какой триумф ожидает меня в будущем! - Ну, если тебе так хочется быть распятым, это уж твое дело, - проговорил Илия. - От души желаю повеселиться! Что же до меня, то я искренне благодарен твоему превосходнейшему отцу Саваофу за то, что он успел втащить меня живым на небеса, когда современники только собирались меня пристукнуть. С его стороны это было весьма, весьма любезно... В таком же духе наши подвешенные джентльмены мирно беседовали еще несколько минут. Их окружало ярчайшее сияние. Даже тела их казались прозрачными, так силен был излучаемый ими свет. Одежды Иисуса "сделались блистающими, весьма белыми, как снег, как на земле белильщик не может выбелить" (Марк, глава 9, стих 3). Это было прекрасное зрелище, поистине прекрасное! Сверкающее видение было так ослепительно, что даже наши апостолы наконец пробудились. Они вытаращили глаза, свет ослепил их, но они, по словам евангелия, все-таки услышали, как Илия и Моисей беседуют с Иисусом. "Явившись во славе, они говорили об исходе его, который ему надлежало совершить в Иерусалиме" (Лука, глава 9, стих 31). Однако столь великолепное зрелище, естественно, не могло продолжаться долго: ведь конец приходит всему! Даже опера кончается, когда последняя ария спета. Поэтому сияющее видение начало постепенно бледнеть, меркнуть, а потом и вовсе исчезло. Илия и Моисей растаяли, как тени волшебного фонаря. По мнению Петра, все кончилось слишком быстро. - Учитель! - сказал он. - До чего же здесь хорошо! Если не возражаешь, мы сейчас соорудим три шалаша: один для тебя, один для Моисея и один для Илии, - и сами тоже останемся на этой волшебной горе. - Что за вздор! - возмутился Иисус. - Три шалаша на шестерых? А где будете спать вы сами? - Как-нибудь разместимся. Ты возьмешь к себе малыша Иоанна, а мы с Иаковом Старшим устроимся один с Моисеем, другой с Илией, и все будут довольны. Он еще развивал свою мысль, как вдруг на них опустилось облако и ударил такой гром, что Петр едва не поперхнулся. Затем из облака загремел глас божий: - Сей есть сын мой возлюбленный, слушайте его! Голос настолько не походил на голубиное воркование, которого можно было бы ожидать, что апостолы не знали, что и ответить. Они растянулись на земле носами вниз, зажмурились и затихли, как нашкодившие коты. Лишь некоторое время спустя, видя, что небеса не собираются обрушиваться им на головы, наши храбрецы осмелились открыть глаза. Ощупав себя с головы до ног, они с облегчением убедились, что все вроде на месте. Иисус сидел неподалеку на обломке скалы. Он был один и смотрел на них довольно презрительно. - Ну и ну! - сказал он. - Насколько я понимаю, это называется не помнить себя от страха. Похоже, вы сами не знаете, живы вы или нет. Пересчитайте свои кости, все ли целы, да заодно перенумеруйте их: может быть, в следующий раз пригодится! Нет, честное слово, видал я ослов, но таких!.. Когда наконец я вобью вам в ваши тупые головы, что, пока я здесь, ничего с вами не случится?! С апостолов было вполне достаточно. Иаков Старший, выражая мнение своих коллег, намекнул, что пора бы возвратиться в город. Каждый из них старался себя убедить, что эта волшебная гора в конечном счете не так уж страшна, как им показалось. Иисус не стал их больше мучить: жестокость была не в его характере. Он согласился спуститься с горы и добраться до ближайшего города. Кстати, и горизонт начал проясняться. Когда забрезжил рассвет, они были уже внизу. По дороге Иисус растолковал своим ученикам, что это пробное вознесение и беседа с подвешенными пророками на воздусях состоялись специально для них, а потому они должны хранить все виденное и слышанное в глубочайшей тайне. - Никому не сказывайте о сем видении! - приказал сын голубя. Может быть, именно потому малыш Иоанн хранит об этом великолепном видении непроницаемое молчание? Он был единственным евангелистом, который видел этот спектакль, и он же единственный из четырех ничего об этом не пишет. Откройте евангелие, и вы найдете рассказ о чудесном видении: а) у святого Матфея (глава 17, стихи 1-13), хотя святого Матфея, как известно, на горе Фавор не было; б) у святого Марка (глава 9, стихи 1-12), которого тоже там не наблюдалось; в) у святого Луки (глава 9, стихи 28-36); святой Лука имеет к этой истории не больше отношения, чем два вышеупомянутых его коллеги. И только четвертый, святой Иоанн, молчит об этом как рыба. Итак, малыш Иоанн свято сохранил тайну пробного вознесения на горе Фавор. Но, простите, каким тогда образом о ней узнали три остальных евангелиста? Впрочем, еще раз простите, я совсем забыл: ведь они писали под диктовку голубя! Итак, посоветовав апостолам попридержать языки, Иисус затем объявил им, что воскреснет из мертвых. Здесь снова не мешает взять в руки евангелие. Апостолы не могли опомниться. - Как же он может воскреснуть из мертвых? - спрашивали они себя, - И куда делся Илия? Ведь книжники говорили, что Илия должен явиться прежде мессии и сначала все устроить! Значит, наш учитель вовсе не Христос? Если верить "священному писанию", эти вопросы весьма беспокоили Иисусовых учеников. Давайте, однако, внесем некоторую ясность. Одно из двух: видели апостолы чудеса Иисуса или не видели? Видели, не так ли? В таком случае почему же они сомневались? Если Иисус мог у них на глазах воскрешать других мертвецов, почему бы ему, всемогущему, не воскреснуть самому? Что касается меня, то, если, скажем, последний болван на моих глазах повиснет в воздухе без всякой веревки или каких-нибудь других приспособлений, если он по моей просьбе оживит мою бабушку, сказав ей "талифа куми", если он при мне исцелит глухонемого, сунув пальцы ему в уши и плюнув ему в рот, я, несмотря на весь свой скептицизм, даже болвана провозглашу богом и буду на него молиться. Когда я думаю об апостолах, перед глазами которых Иисус творил неисчислимые чудеса и которые все-таки время от времени сомневались, Христос ли он, я рассуждаю следующим образом. Рая нет, я в этом уверен, но если бы он был, я бы туда наверняка попал. Апостолы, которые время от времени сомневались в господе боге, хотя не имели на то никаких оснований, и даже наоборот, заняли там самые лучшие места и считаются святыми первого разряда. Я же не видел ни одного чуда, а потому, если я и не верю в бога, у меня есть смягчающие обстоятельства и вечный отец наш - надеюсь, в тот день, когда я перед ним предстану, он будет в хорошем настроении - вручит мне диплом святого хотя бы четвертого разряда. Большего мне не надо. "Блаженный Лео Таксиль" - ей-богу, это будет неплохо выглядеть в календаре святых! Но довольно об этом: мы и так уделили сомнениям апостолов слишком много места. Иисус тот долго не рассуждал. Он просто сказал им: - Может быть, вы думаете, что я не Христос? Вы себя спрашиваете, как я воскресну из мертвых? Пусть это вас не волнует! Говорят, Илия должен прийти раньше меня... Так вот знайте: он уж приходил, только никто не обратил на него внимания. Он скрывался в образе моего кузена Крестителя, - вот и все! А поскольку крестильщик с Иордана в действительности был не кто иной, как переодетый Илия, значит, я - всем мессиям мессия! Глава 44. ВЕРА ГОРАМИ ДВИЖЕТ. И запретил ему Иисус; и бес вышел из него; и отрок исцелился в тот час. Тогда ученики, приступив к Иисусу наедине, сказали: почему мы не могли изгнать его? Иисус же сказал им: по неверию вашему; ибо истинно говорю вам: если вы будете иметь веру с горчичное зерно и скажете горе сей: "перейди отсюда туда", и она перейдет; и ничего не будет невозможного для вас. Сей же род изгоняется только молитвою и постом. Матфей, глава 17, стихи 18-21 Беседуя таким образом, Иисус и трое апостолов добрались до городских предместий. Здесь они встретили остальных своих компаньонов, окруженных большой толпой. В отсутствие Иисуса его ученики вздумали исцелить глухонемого эпилептика. Они поверили обещанию своего учителя, что тоже смогут творить чудеса, и вот попытались это сделать, но у них почему-то ничего не выходило. Когда отец глухонемого пришел к Андрею, тот ему сказал: - Твой сын глухонемой и к тому же припадочный? Пустяки! Мы обладаем чудодейственной силой и вылечим ваше чадо в два счета... Глухонемой несколько раз вскрикнул и скорчился. Его схватили покрепче, и апостолы начали над ним колдовать, подражая словам и жестам Иисуса. Только с той небольшой разницей, что это не давало никаких результатов. Напрасно каждый из них по очереди плевал глухонемому в рот, напрасно тыкали они ему пальцами в уши, напрасно простирали над его головой руки и выкрикивали всякую тарабарщину. Провал был полный. Книжники, давно недолюбливавшие апостолов, смеялись над их тщетными потугами и торжествовали победу. Но, когда на сцене появился сын голубя, все сразу переменилось. - Ах, вот и учитель! - воскликнул Варфоломей, с которого пот катил градом. - Вовремя же он подоспел! - О чем это вы тут спорите? - спросил миропомазанный. Из толпы вышел отец глухонемого. - Равви! - сказал он. - Я привел к ним моего сына, который с детства страдает непонятной болезнью. Мало того, что он глух и нем, по временам его еще корчит в страшных судорогах, он катается по земле, скрежещет зубами, брызжет слюной и сохнет день ото дня. Ты сам понимаешь, все это неестественно; должно быть, в животе у него сидит дьявол, который и заставляет его выделывать такие акробатические номера. Я просил твоих учеников изгнать беса, но у них ничего не вышло. Однако ты, господи, ты не такой, как все люди, и я верю, что ты без труда покончишь с нечистым духом, терзающим моего сына. Окажи мне такую услугу, исцели его, умоляю тебя, ведь это мое единственное дитя! С этими словами он распростерся у ног Иисуса. Великий исцелитель был польщен. - Подведи сюда твоего сына! - приказал он. Ребенка подвели. Но едва он увидел Иисуса, как забился в падучей и, брызжа пеной, начал кататься по земле. - И часто его так забирает? - осведомился миропомазанный. - Очень часто. Он так измучился, что однажды бросился в воду, чтобы утопиться, а другой раз закатился в огонь... О господи, какое несчастье! Это явно дьявол толкает его на такие отчаянные поступки... Равви, равви, сжалься над ним, сжалься над нами!.. - Если ты веришь в меня, твой сын избавится от нечистого духа. От страха, что он вдруг окажется недостаточно верующим, отец глухонемого эпилептика даже расплакался. - Равви! - сказал он. - Честное слово, я сделаю все возможное, чтобы в тебя поверить. Но, если мне это не удастся, помоги мне ты избавиться от безверия! Тем временем толпа окружила миропомазанного со всех сторон. Он взглянул еще раз на катавшегося в судорогах мальчика и сказал: - Дух нечистый, глухой и немой, выйди из этого юноши и не возвращайся, я тебе приказываю! Дьявол яростно потряс тело одержимого и выскочил вон, как всегда, с громким криком. Мальчик повалился наземь. Пена на его губах мгновенно высохла, тело больше не дергалось, но он лежал неподвижно, как мертвый. - Вот так исцеление! - обрадованно завопили книжники. - Смотрите, мальчишка-то умер! Но тут Иисус взял мальчика за руку, приподнял его, и совершенно здоровый ребенок встал как ни в чем не бывало. Книжники готовы были сквозь землю провалиться. Толпа аплодировала и кричала "браво". Это был настоящий успех. Сын голубя, скромный, как лесная фиалка, поспешил укрыться от восторженных излияний публики в ближайшем доме. Апостолы последовали за ним, не смея смотреть друг другу в глаза и не зная, чем объяснить свое постыдное бессилие. Когда они остались со своим наставником одни, апостолы потребовали объяснения. - Что же это такое, в конце концов? - спросил один из них от имени всей дюжины. - Полгода назад ты отправил нас с важным заданием и дал нам способность творить чудеса. До сих пор мы этой способностью неплохо пользовались: благодаря нам несколько человек даже исцелилось. А сегодня, когда мы хотели повторить старый фокус, он вдруг не сработал! Почему? Скажи честно, ты что, отобрал у нас чудесную силу? И если да, то на каком основании? - Бедные мои барашки, - ответил Иисус, - Все обстоит гораздо проще. Дело в том, что у вас больше нет той веры, которую вы имели полгода назад. Истинно, истинно говорю вам: кто поверит в меня бесконечно, тот и силу будет иметь бесконечную. Каждый, кто имеет веру в мою божественность, может сказать горе: "Перейди отсюда туда!", и гора перейдет. Запомните: вера горами движет (смотри по этому поводу евангелия от Матфея, глава 17, стихи 14-20; от Марка, глава 9, стихи 13-29; от Луки, глава 9, стихи 37-43). Эти слова, приписываемые евангелием Иисусу и беспрестанно повторяемые всеми христианами, наводят меня на грустные размышления. Мне кажется, они свидетельствуют о том, что служители французской церкви - плохие патриоты. В 1870 году немецкая армия захватила Францию, ту самую Францию, которую богословы называют старшей дочерью католической церкви. Что же касается немцев, то, по словам тех же богословов, это еретики, обреченные гореть в аду. Теперь о вере. Прежде всего вера в господа бога нашего должна быть у священников; ибо если уж они не станут верить, то что спрашивать с нас, простых смертных! Так вот поскольку вера священников безгранична, они могли бы по своему желанию двигать даже горами. Попробуйте теперь себе представить, как славно могла бы Франция разделаться с немцами, если бы у французских священников была хоть капля патриотизма! По мере продвижения пруссаков в глубь Франции они могли бы нагромождать на их пути препятствие за препятствием. Противнику пришлось бы оставить всякую мысль о вторжении. По слову архиепископа парижского на пути врага встали бы непроходимые Гималаи, и пруссаки не перешли бы даже нашей границы. И если благодаря немецкому упрямству войска Вильгельма все-таки взобрались бы на склоны Гималайского хребта, перенесенного на Рейн, кардинал лионский мог бы тотчас скомандовать: - А теперь, хребет Гималайский, отправляйся на Северный полюс! Франция навсегда избавилась бы от немецких вояк, и Гарибальди не пришлось бы приходить к нам на помощь. Глава 45. КОГДА СЛОВА РАСХОДЯТСЯ С ДЕЛОМ. Горе миру от соблазнов: ибо надобно придти соблазнам; но горе тому человеку, через которого соблазн приходит. Если же рука твоя или нога твоя соблазняет тебя, отсеки их и брось от себя: лучше тебе войти в жизнь без руки или без ноги, нежели с двумя руками и с двумя ногами быть ввержену в огонь вечный. И если глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя: лучше тебе с одним глазом войти в жизнь, нежели с двумя глазами быть ввержену в геенну огненную. Матфей, глава 18, стихи 7-9. Мы уже знаем, что Иисус питал особую склонность к жителям Капернаума: его там всегда хорошо принимали до той памятной субботы, когда он вздумал излагать свои людоедские теории. Поэтому он решил вновь завоевать симпатии населения этого города. Сказано - сделано. И вот миропомазанный уже на пути в Капернаум. "За полгода отсутствия, - думал Иисус, - они должны были по мне хотя бы соскучиться". Но он глубоко заблуждался. С тех пор как сын голубя предложил капернаумцам отведать своих бифштексов, они утратили в него всякую веру. Вступление Иисуса в город на сей раз ничем не напоминало прежнего триумфа: жалкая кучка святых бродяг незаметно прошла через весь Капернаум под враждебными взглядами толпы. Только сборщики налогов увязались за ними, и один из них сказал Петру: - Вот что, приятель, ваш наставник до сих пор водил нас за нос. Как тебе известно, нам поручено собирать дидрахмы, то бишь по две драхмы, с каждого иудея ежегодно - это выкуп, который сыны Израиля платят Иегове за свои грехи. Дидрахмы платят все: бедные и богатые, - ибо они предназначаются на содержание храма Иерусалимского. Лишь ученые богословы освобождаются от этой дани. До сих пор мы принимали вашего вожака за доктора богословия, а потому никогда с него ничего не требовали. Но теперь-то мы знаем, с кем имеем дело: он такой же доктор богословия, как я или моя покойная бабушка. Он просто-напросто шарлатан с хорошо подвешенным языком, и больше ничего! Так что изволь ему сказать, чтобы он уплатил нам положенную дидрахму, или же полстатира, что одно и то же, пока его честно просят. А не захочет - пожалуйте в долговую яму, это у нас свободно! Полстатира были не ахти какая сумма - что-то около полутора франков или не больше четверти рубля. Но и этого Иисус уплатить не мог, потому что у него, как обычно, не было ни гроша. Если бы Магдалина была в Капернауме, он бы конечно отправился к ней и занял у нее требуемые полстатира. - Послушай, голубушка, - сказал бы он ей, - со мной стряслась беда! Эти скоты сборщики налогов требуют у меня дидрахму на том основании, что я не имею диплома доктора богословия. Будь добра, красавица, выручи, одолжи мне рублевку, уж я с тобой как-нибудь расплачусь! Не сейчас, конечно, сама понимаешь... И разумеется, Магдалина не отказала бы Иисусу, которому служила имением своим. Но, увы, Магдалины в Капернауме не было. Иисус только пожал плечами, когда Петр сообщил ему о требовании сборщиков налогов. - Ну что за люди! - сказал он. - Не понимают самых простых вещей. Ты сам подумай, старина Петр. Дидрахмы собирают на храм Иеговы, так? Так. А теперь скажи: как тебе кажется, цари земные с кого берут пошлины или подати? Со своих сыновей или с посторонних? - Что за глупость! Конечно, с посторонних, со своих подданных! - Так я же сын божий! Почему же я должен платить дань своему папаше? - Действительно чертовщина, - замялся Петр. - Конечно, с точки зрения логики рассуждаешь ты здорово, тут не подкопаешься, но, с другой стороны, боюсь, что эти проклятые сборщики от нас все равно не отстанут. Им рассуждения не нужны, им гони монету! А если не заплатишь, грозятся упрятать в клоповник. - В таком случае надо заплатить. Мой час еще не пришел. - Заплатить? Но чем? - Нет ли у нас здесь какого-нибудь приятеля, который одолжит нам эту маленькую сумму? - В Капернауме-то? После речи о твоем мясе и твоей крови капернаумцы стали не те. Теперь у них не выпросишь ни гроша даже под залог всего царства небесного! - М-да, положеньице... - А ты сотвори чудо, учитель! - Чудо, оно, конечно, можно, но чудесами не следует злоупотреблять... Впрочем, раз иного выхода нет, слушай меня хорошенько! Раздобудь где-нибудь удочку, леску и крючок. Потом ты отправишься на озеро удить рыбу. Первую рыбу, которая клюнет, постарайся не упустить. Открой ей рот и найдешь там статир, то есть четыре драхмы. Возьми этот статир и заплати дань за меня и за себя. Петр повиновался. Чудо совершилось, и дань была уплачена (Матфей, глава 17, стихи 23-27). В тот день Иисус пребывал в отличном расположении духа. Он беззлобно подшучивал над апостолами, которые никак не могли успокоиться: почему это на гору Фавор он взял только трех избранных, а не всех? Видя, что все они одинаково стремятся занять пост вице-президента святого общества, он им сказал: - Кто хочет быть первым, должен быть самым последним и слугою всем остальным. Общеизвестно, что папа римский считается главою христианской церкви, но я никогда не слышал, чтобы он осуществлял на практике этот завет Христа и чистил ботинки паломникам, которые стекаются на него посмотреть. Наоборот, паломники лижут ему туфлю! Потом Иисус взял к себе на колени ребенка, поцеловал его и объяснил апостолам, что они должны любить малышей, а главное - оберегать их невинность. - Если кто-нибудь соблазнит одного из таких карапузов, - сказал он, - то лучше бы ему мельничный жернов на шею и утонуть в глубине морской! Как видите, евангелие иногда влагает в уста Иисуса вполне разумные речи, - явно для того, чтобы уравновесить аморальные высказывания, о которых уже шла речь в предыдущих главах. К несчастью, секретари святого голубя - Матфей, Марк, Лука и Иоанн ни разу не показали нам, как Христос осуществлял свои немногие добрые советы на деле. С одной стороны, он проповедует честность и призывает апостолов оберегать детей, а с другой - сам путается с потаскушками, состоит у них на содержании и проявляет к малышу Иоанну такую нежность, что невольно призадумаешься. Очевидно, поэтому братья монахи не обращают внимания на слова Иисуса, предпочитая подражать его поступкам. Продолжая беседу, миропомазанный объявил апостолам, что каждый раз, когда их соберется по крайней мере трое, он будет среди них четвертым, хотя они его и не увидят. Осмелев, Петр спросил дорогого учителя, до каких пор следует прощать своим врагам и вообще должен ли быть предел терпению. - Фарисеи, - сказал Петр, - прощают одному и тому же человеку до трех раз. Если меня станут допекать, достаточно будет, если я прощу до семи раз? - Не до семи, - ответил Иисус, - а до седмижды семидесяти раз! Ну чем еще, как не этим заветом Христа, объяснить, что нет на земле никого мстительнее и нетерпимее служителей церкви Христовой! Попробуйте хоть раз задеть какого-нибудь священнослужителя - он вмиг настрочит на вас кляузу и, если вы его не умаслите, затаскает по судам, - за это я вам ручаюсь! И наконец, чтобы мысль его была совершенно ясна, Иисус рассказал апостолам очередную притчу. В некотором царстве, в некотором государстве жил-был царь. И вот как-то раз призвал он всех своих слуг и приказал отчитаться в делах. И нашелся среди слуг такой, Который задолжал царю десять тысяч талантов, то бишь десять тысяч фунтов серебра, - сколько это получается, сосчитайте сами. Этот слуга государев был губернатором богатой провинции, собирал для царя налоги, но, как видно, проигрался. По закону царь имел право конфисковать все имущество губернатора-растратчика и даже продать в рабство всю его семью: его самого, жену и детей. Но царь был добрейшим человеком. Он простил губернатора при условии, что тот будет вести себя поскромнее и потихоньку выплатит долг. Итак, губернатор спокойно ушел из дворца. Когда он уже сходил с последней ступеньки, на него едва не налетел один человечек, который был ему должен сто динариев, то есть много меньше одного таланта. - Ага, вот ты мне и попался! - закричал губернатор, бросаясь на несчастного. - Я тебя уже давно ищу! Отдавай сейчас же все, что мне должен, а не то я тебя придушу, как муху! И худого слова не говоря, он и в самом деле вцепился ему в горло. Бедняга начал его умолять, однако губернатор был непреклонен. Он самолично отвел своего должника в участок и приказал держать в долговой яме, пока тот не выплатит все сто динариев плюс проценты. Слух об этом дошел до царя. Он велел привести к нему губернатора и устроил ему хорошую головомойку. - Ах ты злодей! - кричал государь. - Я от тебя не требовал немедленной уплаты десяти тысяч талантов, паршивый растратчик, а ты не сжалился над бедняком, который тебе задолжал всего сто динариев! Ну хорошо же! И, разгневавшись, государь отдал его палачам, которые тут же повесили губернатора высоко и надежно. Такова была притча Иисусова. Апостолов она весьма заинтересовала и развлекла: подобные сказочки были вполне в их вкусе. До сих пор священники пережевывают эти притчи в своих проповедях в назидание верующим. Но, едва закончив поносить корыстолюбивого губернатора, засадившего в каталажку своего должника из-за каких-то несчастных ста динариев, тот же священник без стеснения разносит на все корки своего бедняка-прихожанина, не успевшего ему заплатить за крестины (смотри евангелия от Матфея, глава 18, стихи 1-35; от Марка, глава 9, стихи 32-49; от Луки, глава 9, стихи 46-50). Глава 46. ПРАЗДНИК КУЩЕЙ, ИЛИ, ВЕРНЕЕ, ШАЛАШЕЙ. Многие же из народа уверовали в него и говорили: когда придет Христос, неужели сотворит больше знамений, нежели сколько сей сотворил? Услышали фарисеи такие толки о нем в народе, и послали фарисеи и первосвященники служителей - схватить его. Иоанн, глава 7, стихи 31-32. События, описанные в трех предыдущих главах, происходили в то время, когда евреи обычно справляли свой национальный праздник, так называемый праздник скиний. Как правило, он отмечался осенью. Это празднество было учреждено в память о переходе древних евреев через пустыню. Продолжалось оно семь дней, и все эти семь дней иудеи жили в зеленых шалашах, как некогда их предки под сенью палаток. Если перевести буквально древнееврейское слово, которое служит для обозначения этого празднества, мы увидим, что его нужно было бы называть праздник палаток или праздник шалашей, а вовсе не праздник скиний или кущей, как говорят сегодня. В эти дни радость царила по всей стране. Люди покидали свои дома и строили рядом веселые шалаши из оливковых, сосновых, миртовых и пальмовых веток. Семь ночей спали они под зеленой сенью этих самодельных сооружений, заполнявших все площади, улицы, дворы и даже окрестности города. Целую неделю Иерусалим походил на шумящий лес, к великому удовольствию воров и грабителей, которые обходили опустевшие дома и тащили все, что им попадалось под руку. Но это была уже оборотная сторона медали, и никто не хотел о ней думать, так велика была всеобщая радость и ликование. Всюду слышались развеселые песенки, перекликавшиеся со звуками труб, гремевших с террас храма Иерусалимского. В знак веселья все ходили с пальмовыми листьями в руках или носили с собой ветку, усыпанную персиками, лимонами или еще какими-нибудь плодами, созревавшими в это время года. Радость иудеев была тем более велика, что праздник шалашей следовал непосредственно за великим днем очищения, или судным днем, и каждый чувствовал себя свободным и чистым от всех грехов, совершенных с предыдущей пасхи. Народ стекался в Иерусалим отовсюду. Когда наши герои вспомнили о приближении осеннего торжества, Иоанн, хорошенький мальчик, воскликнул: - Праздник шалашей? Вот будет здорово! Но миропомазанный тут же охладил пыл своего возлюбленного ученика. - Сокровище мое! - сказал он. - Нам в Иерусалиме показываться небезопасно. Приметы наши известны, и, если мы туда явимся, всем нам придется плохо. Затем к Иисусу явились его родственники, которые почему-то очутились в Капернауме, и тоже стали приглашать его на праздник. - Мы обязательно пойдем, - заявили они. - Почему бы тебе не отправиться вместе с нами? Если ты в самом деле великий пророк, как ты уверяешь, лучшей возможности проявить свои таланты тебе не сыскать. Все давно уже судачат, что ты почему-то шатаешься только по деревням да по захолустным городишкам. Покажись теперь в столице, всему народу, иначе твои враги тебя засмеют. В конце концов, если у тебя и вправду есть какие-то божественные способности, почему же ты прячешься? - Мой час еще не пришел, - ответил Иисус без всяких объяснений. - А вас я не держу, идите и веселитесь на здоровье. В глубине души Иисусу до смерти хотелось отправиться в Иерусалим. Он это тщательно скрывал только для того, чтобы обмануть остальных, ибо при случае миропомазанный не брезговал и ложью. Он давно уже решил не пропустить этого праздника шалашей, однако хотел, чтобы о его пребывании в священном городе не знал никто. Иисус опасался синедриона, фарисеев и книжников, которые могли под каким-нибудь предлогом натравить на него толпу. Процитируем евангелиста Иоанна: "Приближался праздник иудейский: поставление кущей. Тогда братья его сказали ему: Выйди отсюда и пойди в Иудею, чтоб и ученики твои видели дела, которые ты делаешь. Ибо никто не делает чего-либо втайне, и ищет сам быть известным. Если ты творишь такие дела, то яви себя миру. Ибо и братья его не веровали в него. На это Иисус сказал им: ...Вы пойдите на праздник сей, а я еще не пойду на сей праздник, потому что мое время еще не исполнилось. Сие сказав им, остался в Галилее. Но когда пришли братья его, тогда и он пришел на праздник, не явно, а как бы тайно" (Иоанн, глава 7, стихи 2-10). Итак, миропомазанный отделался от своей родни. Его братья двинулись к Иерусалиму по дороге вдоль Иордана, а он со своими апостолами направился туда же обходным путем, через Самарию. По словам евангелиста Луки, сын голубя пребывал в ужасном настроении. Празднество влекло его к себе неудержимо, и в то же время у него были самые мрачные предчувствия. Не удивительно, что он решил предварительно разведать, свободен ли путь, и, как говорит Лука, "послал вестников перед лицом своим". Если верить "священному писанию", путешествие это было не из веселых. Самаряне всегда завидовали столичным жителям и смотрели косо на праздных туристов, которые проходили через их края, направляясь ко граду Соломонову. Перед Иисусом и его учениками закрывались все двери. Им отказывали в помощи и в пище. В конце концов Иаков и Иоанн пришли в ярость. - Господи! - сказали они. - Ну и дрянь же здесь народец! Хочешь, мы скажем, чтобы огонь сошел с неба и истребил их, как бывало делал Илия? - Сейчас не время для таких шуток, - ответил Иисус. - Пойдем дальше! И они продолжали свой путь. По дороге им встретился книжник. Этот пройдоха наслушался о миропомазанном всяких сказок и решил, что если примкнуть к нему, то можно будет купаться в золоте и жить припеваючи. Но книжник явно переоценил преимущества апостольского образа жизни. Он не знал, что постоянное бродяжничество связано со всякими превратностями, что его ждут не только взлеты, но и падения и что лишь благодаря Магдалине и прочим дамочкам того же сорта ученики Христовы могли иногда обжираться, а большую часть времени вынуждены были класть зубы на полку. Как раз сейчас был именно такой период. Иисус объяснил книжнику ситуацию. - Друг мой, - сказал он, - ты явно попал пальцем в небо. Даже лисицы имеют норы, и птицы небесные - гнезда, а сын человеческий не имеет где преклонить голову. Перспектива последовать за такой компанией показалась книжнику не слишком соблазнительной, и он удалился. Наконец, после всяких досадных задержек, Иисус добрался до Иерусалима. Слух о нем опередил его. Разговоров шло много, мнения разделились. Некоторые пытались робко защищать сына голубя. - Он добрый человек, - говорили они. Другие - а их было большинство - возражали: - Чего уж тут доброго! Он обманывает народ! Первые дни праздника Иисус держался тише воды ниже травы. Но затем, не в силах более противиться непреодолимому желанию блеснуть своими богословскими познаниями, он явился в храм, сел в одном из самых скромных его приделов и начал излагать свои благоглупости. Сначала старейшины и народ были поражены такой смелостью. Они верили каждому его слову. Но потом, опомнившись, начали задавать миропомазанному каверзные вопросы. В частности, его спросили, по какому праву он берется толковать Библию, если сам ничему не учился. Иисус струхнул, однако, желая привлечь на свою сторону толпу, в свою очередь спросил первосвященников: - За что ищете убить меня? Воцарилось тягостное молчание. Все подумали, что самозванный богослов просто рехнулся. Наконец кто-то ему ответил: - Ты, милый, видно, не в себе. Уж не вселился ли в тебя нечистый, что ты болтаешь всякую чушь? Кто ищет тебя убить? Кому ты, собственно говоря, нужен? Но Иисуса уже несло. Не обращая внимания на нетактичные вопросы, он принялся рассказывать о своем чуде в купальне "Вифезда". Тема была благодатная, потому что слухи об этом происшествии ходили по всему городу. Иисус вовремя вспомнил об исцеленном паралитике. Симпатии толпы сразу перешли на сторону миропомазанного, и служители синедриона не осмелились его схватить, хотя руки у них так и чесались. Они удалились, но приказали храмовой страже арестовать Иисуса, как только он останется один, и упрятать его подальше. Однако выполнить этот приказ не удалось. Воины стражи смешались с толпой и поддались общему настроению. Они начали прислушиваться к словам сына голубя, и, поскольку тот понял, что дело может кончиться плохо, он стал разливаться таким соловьем и так льстил народу, что даже слуги синедриона развесили уши и упустили благоприятный момент. Когда они под вечер явились в синедрион с известием о неудаче, обозленные первосвященники набросились на них с бранью, спрашивая, почему Иисуса не схватили, когда толпа разошлась и когда его можно было убрать без шума. - Почему вы не привели его? - повторяли они. Капитан стражи что-то мямлил в свое оправдание: красноречие ходячего Слова произвело впечатление и на него. - Приказывать-то легко, - бормотал он. - А вы попробуйте это сделать! Что я мог? У этого парня язык подвешен как надо. Послушали бы вы его сами! Он нас просто околдовал... - Значит, и ты прельстился, как вся эта чернь? - раздраженно вопрошали члены синедриона. - Болваны! Олухи! Неужели кто-нибудь из начальников и фарисеев тоже в него уверовал? Ведь любой иудей, умей он читать хотя бы по слогам, не поверил бы его басням! Они хороши только для младенцев, не знающих из Библии ни единого слова. Ну что за проклятый народ, - сплошное невежество! Мы-то думали, что вы умнее... Капитан и воины стражи но знали, куда им деваться. Они дали слово, что в следующий раз постараются исполнить приказ синедриона и не станут слушать болтовню ходячего Слова. Один из членов верховного судилища - это был Никодим, который, как мы знаем, не мог обидеть и муху, - попытался было урезонить своих коллег. Он тоже не верил в божественное происхождение Иисуса, но и не желал миропомазанному зла, считая его безвредным тихим дурачком. Итак, Никодим рискнул за него заступиться. - Допустим, - сказал он, - что бредовые речи этого человека представляют собой какую-то опасность. Допустим! Однако будет ли одно это достаточным основанием для его ареста? Боюсь, что нет. По-моему, было бы лучше пригласить его сюда и выслушать. Пусть он сам расскажет о своих делах, и тогда мы решим, достойны ли они наказания. Нельзя, черт побери, осуждать человека, не дав ему высказаться! Но сам Никодим высказался явно некстати. Весь синедрион был настроен против Христа. И естественно, что Никодиму, вздумавшему взять на себя роль его адвоката, всыпали по первое число. - Ты что, сам из Галилеи, что ли? - кричали ему. - Или ты не знаешь писания? Возьми Библию и сам увидишь: из Галилеи не было еще ни одного пророка! Никодим прикусил язык. Он уже и сам был не рад, что из-за него поднялся такой шум. Впрочем, даже его робкое вмешательство сыграло свою роль, потому что совпало с неудачей стражи, и на время спасло Иисуса. Члены синедриона разошлись по домам, так и не приняв никакого решения (смотри евангелия от Матфея, глава 8, стихи 19-22; от Луки, глава 9, стихи 51-62; от Иоанна, глава 7, стихи 1-53). Глава 47. УКРАШАЙТЕ МУЖЕЙ РОГАМИ. СУДАРЫНИ: С ВАМИ БОГ! Тут книжники и фарисеи привели к нему женщину, взятую в прелюбодеянии, и, поставив ее посреди, сказали ему: учитель! эта женщина взята в прелюбодеянии... Иисус, восклонившись и не видя никого, кроме женщины, сказал ей: женщина! где твои обвинители? никто не осудил тебя? Она отвечала: никто, господи. Иисус сказал ей: и я не осуждаю тебя; иди и впредь не греши. Иоанн, глава 8, стихи 3, 4. 10, 11. Вечером того же дня Иисус из осторожности покинул Иерусалим. Он решил, что спокойнее будет переночевать на горе Елеонской. Погода была превосходная, и он безмятежно уснул под сенью деревьев. Но с рассветом миропомазанный снова явился в храм и снова приступил к своим поучениям, собрав вокруг себя огромную толпу. Члены синедриона не отказались от мысли избавиться от болтуна. Только на сей раз они решили сначала подорвать его авторитет в народе, дискредитировать его любым способом, а уж потом засадить в тюрьму. Они ломали себе голову, придумывая, на чем бы поймать изворотливого сына голубя, когда произошло одно событие, значительно облегчившее их задачу. Семь дней и семь ночей под сенью зеленых шалашей были немалым испытанием для добродетелей иерусалимских дам. Все веселились до упаду: смеялись, пели, дурачились, ходили друг к другу в гости. С наступлением сумерек нескромные гуляки заглядывали сквозь просветы между ветвей в уютные убежища, где раздевались хорошенькие еврейки. В ночной темноте немало повес ошибалось адресом, и порой застигнутые врасплох дамы предпочитали не поднимать шума, чтобы избежать скандальной огласки. К тому же всеобщая радость была так велика, что многое в те дни казалось извинительным. В эту развеселую неделю каждый старался отколоть номер позабористее, - главное было не попасться, а на остальное начхать! И вот как раз в ту ночь, когда Иисус ночевал, под оливами, одну даму застигли на месте преступления. Факт прелюбодеяния был налицо. Ее застали в объятиях юного повесы, и поза их не допускала никаких сомнений относительно того, чем они занимались. Разъяренный муж отлупил юнца, а неверную супругу отослал на суд синедриона, чтобы первосвященники вынесли ей приговор. В ту эпоху благодаря смягчающему влиянию римской культуры самое большее, что мог сделать муж-рогоносец, это торжественно отречься от своей изменницы жены. Старые добрые времена, когда за прелюбодеяние по закону Моисееву жен побивали камнями, ушли безвозвратно, и теперь оскорбленный муж мог только развестись с блудливой женой - и все. Рим навязал Иудее свой уголовный кодекс. Теперь только представители цезаря имели право казнить или миловать, и римские наместники никогда не приговаривали неверных жен к высшей мере наказания. Когда согрешившую супругу привели в синедрион, дабы муж мог ее отвергнуть по всем правилам закона, один старый судейский крючок вдруг воскликнул, потирая ладони: - Многоуважаемые коллеги, теперь Иисус попался! - Каким это образом? - удивились многоуважаемые коллеги. - А таким! Поскольку сия личность мнит себя знатоком Библии, мы с ним сыграем хорошую шутку. По закону Моисея жена, уличенная в прелюбодеянии, должна быть побита камнями. Пусть он и разберет данный случай. Если он скажет, что надо судить по закону Моисееву, он здорово подмочит свою репутацию добряка и никто уже не станет верить его речам о милосердии. Кроме того, этим он навлечет на себя гнев Пилата, римского губернатора. Если же наш болтун решит, что достаточно обыкновенного развода, мы разгласим повсюду, что он проповедует неуважение к библейским законам. И в том и в другом случае мы с вами внакладе не останемся, а он попадет впросак. Члены синедриона приняли это предложение с восторгом. Они спешно явились в тот придел храма, где обычно разглагольствовал Иисус, и застали его в окружении многочисленных слушателей. Ходячее Слово как раз изливалось по поводу "священного писания". Слуги синедриона притащили с собой и незадачливую супругу, не сумевшую скрыть своего пристрастия к юнцам. - Кто это? - спрашивали их. - Так, одна дамочка, наставлявшая мужу рога. Попалась с поличным... - А она, право, недурна! Бедная кошечка, я готов спорить, что муж у нее был какой-нибудь старый хрыч. - Мало ли что, все равно она не имела права так делать. Тем более, если он старик, - рога его не украсили! - Да полно вам, все это пустяки... - Пустяки? Ну нет! Она заслуживает примерного наказания. - Какого же? Скажи, если ты сам такой примерный! - А чего мне говорить? В законе Моисеевом все уже сказано. - Да ведь этот закон не применялся вот уже сотни лет! Подобные разноречивые чувства волновали толпу, пока слуги синедриона протискивались к Иисусу. Особенно возмущались мужья. Они горько сетовали, что с прелюбодейкой нельзя расправиться по суровому закону Моисея. Наконец служители синедриона вместе с неверной женой добрались до ходячего Слова. Состроив самые скорбные рожи, они заговорили с ним слащавыми голосами, указывая на проштрафившуюся супругу: - Учитель, вот жена, застигнутая в тот момент, когда она украшала своего супруга ветвистыми рогами. Моисей завещал нам побивать камнями прелюбодеек. Но мы в сомнении. Как по-твоему, что с нею делать? Иисус притворился, что не слышит обращенного к нему вопроса и ничего не видит. Вместо всякого ответа, он спокойно склонился к земле и начал пальцем рисовать узоры на грязном полу. Большее пренебрежение трудно было выразить! Он как бы хотел показать, что праздное выписывание в пыли бессмысленных букв и знаков для него в тысячу раз важнее, чем все вопросы ученых докторов синедриона. Тем временем наиболее ревнивые из мужей, услышав упоминание о законах Моисеевых, обозлились до глубины души. Прелюбодейка была им ненавистна, а потому, не откладывая дела в дальний ящик, они набрали на соседней стройке здоровенных булыжников и уже изготовились предать ее лютой смерти Фарисеи же и книжники сделали вид, что не понимают презрительного молчания Иисуса. Они продолжали настаивать и вопрошать, как поступить с изменницей, которая, видя зловещие приготовления к казни, чувствовала себя весьма скверно. Неумолимые мужья окружили ее со всех сторон, кое-кто уже замахивался камнями, - во всем этом не было ничего утешительного. Фарисеи и книжники не унимались. - Так что же скажешь? - спрашивали они. - Побить эту негодницу камнями или отступиться от законов Моисеевых? Ответь нам! В конце концов сын голубя вышел из терпения. Он выпрямился и сказал: - Пусть тот, кто никогда никому не наставлял рогов, первым бросит в нее камень! Мужчины переглянулись. Положение было действительно затруднительное. К стыду рода мужского, надо признаться, что многие его представители всегда готовы осудить неверность жен. Они сразу же ставят себя на место обманутого супруга и не находят для женщины, совершившей измену, никаких смягчающих обстоятельств. Но при этом они часто забывают одну маленькую деталь: супружеская измена, или адюльтер, невозможна без участия мужчины. Вина любовника их мало интересует, хотя она порою ничуть не меньше вины любовницы. Подобные господа с удовольствием наставляют рога ближним, но готовы придушить свою собственную супругу даже за то, что она обменялась записками со своим кузеном или молочным братом. Иисус знал, на чем сыграть. Он заставил ярых защитников супружеской верности взглянуть на вещи реально. Вы порицаете женщин, которые грешат, но вы, мужчины, забываете, что именно вы в трех случаях из четырех и вводите их в грех! Вот что означала его неожиданная фраза, оказавшая на книжников и фарисеев такое же действие, как если бы их окатили ушатом ледяной воды. Для большей ясности Иисус мог бы сказать: "Найдите любовника этой женщины и побейте каменьями их обоих, если таков библейский закон". Однако мы знаем, что сам Иисус наставлял рога и бедному Паппусу, мужу Магдалины, и богатому Хузе, супругу Иоанны, а потому относился к легкомысленным женам вполне снисходительно. Итак, ответ миропомазанного сразу охладил гнев ревнивых мужей. Руки у них опустились, как у книжников и фарисеев, а затем разжались пальцы, и камни, предназначенные для неверной жены, упали на землю. Смущенные неожиданным оборотом дела, они поспешили удалиться один за другим, сначала старые развратники, вопившие больше всех, а затем и молодые повесы, не уступавшие им в жестокосердии. "И остался один Иисус и женщина, стоящая посреди", - говорит евангелие. О чем же они беседовали? Надо полагать, незадачливая прелюбодейка призналась, что готова поставить плотнику-исцелителю самую большую свечу. - Если бы не вы, - должно быть, говорила она, - мне пришлось бы туго. Если бы вы знали, как я вам признательна за ваше великодушное вмешательство! - Мадам, мы хоть из плотницкой семьи и университетов разных не кончали, однако в обращении с прекрасным полом кое-что смыслим. - Я это заметила. Боже, как ловко вы их провели! - Я не люблю, когда со мной начинают хитрить. У меня самого хитрости не занимать стать. Они меня хотели посадить в лужу! Но разве могу я осудить хорошенькую женщину, повинную лишь в том, что она любит? Разве не я сказал: "Кто много любил, тому многое простится"? - Значит, вы мне советуете?.. - Я вам советую как-нибудь поладить с мужем и впредь постараться, чтобы его супружеской чести не было нанесено никакого урона. Вы же понимаете: если вас еще раз застукают, а меня здесь не будет, кто вас тогда защитит? - Да, вы правы. Но что, если мой супруг не захочет меня принять? - Не извольте беспокоиться. Если это случится, приходите ко мне: я дам вам рекомендательное письмо к моим верным поклонницам в Магдале и в Тивериаде, которые примут вас в круг моих святых женщин. Есть грехи куда более тяжкие, чем ваш. И самый тяжкий грех - это не веровать в меня. - Господи, я в тебя верю! - Спасибо. - Значит, я теперь прощена? - И еще как! Думай обо мне почаще, и я тоже буду помнить о тебе... Может быть, нам еще суждено встретиться: жизнь полна всяческих неожиданностей. - Господи, мыслями я буду отныне всегда с тобой. - Тем лучше. Тогда ты наверняка попадешь в рай. - А что это такое, рай? - Это место блаженства, где я дам радость и усладу каждому и каждой, кто меня любит. - В таком случае я хочу в рай. - Не спеши, не все сразу... Когда придет срок, я тебя приведу в рай, это я тебе обещаю, конечно, если ты возлюбишь меня превыше всего. - Клянусь тебе, господи!.. - Хорошо, хорошо, встань... Сюда идут. Смазливая грешница и в самом деле бросилась на колени перед таинственным незнакомцем, который спас ей жизнь, и уже была готова доказать, как сильно охватившее ее чувство. Но как раз в это время на ступенях храма появились апостолы, разыскивавшие своего учителя по всему Иерусалиму. Миропомазанный с театральными жестами помог неверной супруге встать и громко провозгласил: - Иди, и впредь не греши! После этого Иисус отправился в "сокровищницу", особую часть храма, предназначенную только для женщин. Слух о том, что он выступил в защиту супруги-прелюбодейки, опередил его, поэтому легко представить, с каким энтузиазмом встретили сына голубя благодарные дамы. Евангелие признает, что в сокровищнице Иисус мог говорить все, что ему взбредет в голову, и никто из служителей синедриона не осмеливался его арестовать, хотя книжники и фарисеи с ума сходили от злости (Иоанн, глава 8, стихи 1-20). Анекдотическая история с неверной женой расценивалась по-разному. Большинство комментаторов евангелия признает, что их смущает снисходительность Иисуса к женам, наставляющим рога своим мужьям. В течение долгого времени церковь вообще замалчивала эту историйку об адюльтере. Например, армянский монах Никон, живший в десятом веке, свидетельствует, что она была исключена из раннего перевода Нового завета на армянский язык, как несовместимая с религиозной моралью. Минь. Греческая патрология, том 1. Действительно, отыскать историю о неверной жене в рукописных древних евангелиях не так-то легко. Мы можем перечислить целый ряд подлинных манускриптов, откуда она была изъята: Александрийский список, Синайский список, Эфремский палимпсест, а также основные переводы евангелия, сделанные такими авторитетными отцами церкви, как Ориген, святой Кирилл, Тертуллиан, святой Киприан и святой Иоанн Златоуст. Все эти сокращения доказывают, что многие важные церковники были не слишком довольны своим богом, которого христианская легенда представляет как защитника неверных супруг. И только один святой Августин, которому было наплевать на то, что скажет его паства, и который охотно дарил свою благосклонность хорошеньким послушницам, сохранил вышеупомянутую историю во всех переводах евангелия, сделанных под его наблюдением. Глава 48. ЧУДЕСНЕ СВОЙСТВА СЛЮНЕЙ ГОСПОДНИХ. И, проходя, увидел человека, слепого от рождения. Ученики его спросили у него: равви! кто согрешил, он или родители его, что родился слепым? Иисус отвечал: не согрешил ни он, ни родители его, но это для того, чтобы на нем явились дела божии... Сказав это, он плюнул на землю, сделал брение из плюновения и помазал брением глаза слепому, и сказал ему: пойди, умойся в купальне Силоам, что значит: "посланный". Он пошел, и умылся, и пришел зрячим. Иоанн, глава 9, стихи 1-3, б, 7 Если бы Иисус действительно был так умен, как уверял, он бы удовлетворился своим успехом у женщин в сокровищнице. Но вместо этого миропомазанный вздумал приняться за массовое уловление душ, и это предприятие едва не обошлось ему слишком дорого. Еще бы немного, и его час, который еще не пришел, пробил бы раньше срока. Он разглагольствовал без умолку, словно разносчик на перекрестке, восхваляющий свой товар. Для этого он перебрался в самый обширный придел Иерусалимского храма. Опьяненный своими собственными речами, он объявил себя "светом мира", утверждая, что "только те, кто за ним последуют, не будут ходить во тьме". Кое-кто из слушателей начал смеяться. - Твои слова ничего не значат, - сказали ему. - Ты свидетельствуешь сам о себе, а потому свидетельство твое не истинно. Почему мы должны ему доверять? Вот если бы нашлись хотя бы два свидетеля, которые подтвердили бы то, что ты говоришь, тогда бы мы, возможно, тебе поверили. А иначе - никак! - Хорошо, - согласился Иисус (его было не так-то легко сбить с панталыку). - Так вот, я сам подтверждаю свои слова, - это вам одно свидетельство. Слушатели пожали плечами, Иисус продолжал: - Кроме того, мой отец, пославший меня, говорит то же самое, что и я, - это вам второе свидетельство. Итого два свидетельства в мою пользу, что и требовалось доказать. - Но где же он, твой отец? - спросили его. - А вот это уже не ваше дело. Я знаю, где он, - и точка. Вы должны верить мне на слово! Кто в меня поверит, познает истину, и истина сделает его свободным. Последние слова были встречены недовольным ропотом. Евреи в те времена находились под владычеством римлян и не любили, когда им об этом напоминали. - Послушай! - крикнул кто-то Иисусу. - Мы и так не рабы! Мы дети Авраама, значит, дети божьи, и не тебе нам рассказывать, что такое патриотизм! От таких выкриков миропомазанный потерял голову. Он пустился в бессвязные рассуждения без начала и без конца, доказывая, что он тоже от семени Авраамова и тоже сын божий, и под конец сморозил уже совершеннейшую глупость. - Я выше Авраама, который умер, - заявил он, - Авраам, отец ваш, рад был увидеть день моего появления на свет, он увидел меня и возрадовался. Толпа буквально взревела: - То есть как это? - Да он, видно, рехнулся! - Ну, знаете, это уж чересчур! - Да как же ты мог видеть Авраама, когда тебе самое большее тридцать лет? - Долой! Под холодный душ сумасшедшего! Связать его! Долой! Однако Иисус невозмутимо добавил: - Истинно, истинно говорю вам: прежде, нежели Авраам был зачат, я уже существовал! Это уже было чистейшим бредом. Решив, что Иисус над ними издевается, принимая их за последних кретинов, обозленные евреи дали волю своему гневу. Они бросились к кучам камней, привезенных для храма, - в ту пору Иерусалимский храм еще не был достроен - с твердым намерением предать нахального назаретянина камневанию, то есть до смерти забросать камнями. Однако Иисус никоим образом не желал допустить, чтобы его час пришел раньше времени. Поэтому он воспользовался сутолокой и всеобщим замешательством, выскочил из храма и дал тягу. Апостолы, не посмевшие стать на его защиту, помчались вслед за своим учителем. Когда они его наконец догнали, Иисус уже расспрашивал какого-то слепого попрошайку. Этот нищий с собакой сидел на тумбе близ уличного перекрестка; на шее у него висела дощечка примерно с такой надписью: "Добрые граждане, сжальтесь над несчастным слепым от рождения с разрешения начальства". - Интересный случай, - сказал миропомазанный, обращаясь к запыхавшимся ученикам. - Это вам не лжеслепой, каких теперь множество развелось повсюду, это серьезный, настоящий слепец. Он только что поведал мне о своих горестях. Души иудеев очерствели, они не замечают его страданий и не снисходят к его нищете. Дети смеются над ним, бросая в его чашку расплющенные брючные пуговицы, и конечно, когда он приходит с такой монетой к булочнику или в кабак, ему не дают ни вина, ни хлеба... Поистине этот несчастный достоин жалости! Подумать только: он не видит даже меня, светоча мира! - Господи, так за чем дело стало? - отозвался кто-то из апостолов. - Верни ему зрение, и все! - Видите ли, это не так просто. Он ведь слепой от рождения, так что о "верни" не может быть и речи. Ему надо дать то, чего он не имел. Вот если бы он ослеп от несчастного случая, все было бы много легче. Услышав подобные речи, слепец вообразил, что перед ним стоит знаменитый на всю Иудею врач, и стал умолять неизвестного окулиста об исцелении. Иисус плюнул на землю, затем нагнулся и замесил немного пыли на своих слюнях, чтобы получился катышек грязи. Этой слюнявой грязью он натер слепому глаза. Когда нищий был, по его мнению, достаточно вымазан и приобрел самый отталкивающий вид, Иисус ему приказал: - Пойди, умойся в Силоамской купели! Банное заведение "Силоам", что означает "Свыше ниспосланное", находилось в двух шагах. Слепец заковылял к нему с предельной для себя скоростью и бултыхнулся в бассейн вместе со своей собачкой. Как по-вашему: прозрел этот слепорожденный или нет? Ну конечно прозрел! Все окружающие прямо-таки остолбенели. Соседи, которые видели, как слепец еще утром просил милостыню на перекрестке, не верили своим глазам. - Неужели это тот самый нищий? - вопрошали они. - Да, тот самый. - Не может быть! - сомневались наиболее недоверчивые. - Это просто кто-то на него похожий. - В таком случае сходство между ними поразительное! - Должно быть, это его брат-близнец; среди близнецов бывают такие, что не отличишь. - Самое лучшее - спросить у него самого. Вокруг бывшего слепца собрались любопытные. - Простите, любезный, это действительно вы? Или вы - ваш брат? Бывший слепой ответил (по Евангелию от Иоанна): - Нет, это я. - Полно, милейший! Как же открылись у тебя глаза? Может быть, ты один из тех симулянтов, которые только притворяются слепыми? Таких встретишь на всех перекрестках! Значит, до сих пор ты нас дурачил? - Я вовсе не симулянт. Я слепой с самого детства. Да вы сами все это знаете! Сколько раз вы надо мной издевались... Да спросите хоть уличных мальчишек, - они меня прозвали Белоглазым и все время протягивали через улицу веревки... Что же, вы думаете, я шлепался на землю для собственного удовольствия? Клянусь вам, я был настоящим слепцом! А сегодня какой-то человек - его называли Иисус - замешал на чем-то грязи - уж не знаю на чем, только грязь была липкая, - намазал мне этой грязью глаза и велел пойти умыться в Силоамской купели. Я сделал, как он велел, и вот видите, что получилось. - Где же он, твой исцелитель? - Вот этого я не знаю. "А была суббота, когда Иисус сделал брение (смешал пыль со слюнями) и отверз ему (нищему) очи". Таким образом, миропомазанный снова нарушил предписания раввинов, запрещающие в священный день саббат применять какие бы то ни было лекарства, даже натирать слюной больные глаза. Маймонид. Саббат, 21; Лайтфут. Обычаи древних евреев. И это сразу же после того, как фарисеи и книжники хотели побить его камнями! Поистине никто еще не позволял себе так нагло издеваться над библейскими законами. Очевидцы нового чуда тотчас помчались в синедрион, сообщить обо всем первосвященникам. В день саббат синедрион почти никогда не собирался в полном составе, однако теперь, по случаю праздника шалашей, большинство его членов находилось в приделах храма: они там подсчитывали многочисленные приношения верующих. Узнав о случившемся, фарисеи из синедриона приказали привести к ним бывшего слепца. Тот был не на шутку огорчен, что у Иисуса могут быть из-за него неприятности, и явился в самом скверном расположении духа. - Господи, что им нужно? - ворчал он потихоньку. - И все из-за какой-то несчастной пары глаз, которые раньше не видели, а теперь видят... Что же мне было, не прозревать до завтра? - Дело не в тебе, - объяснили ему фарисеи. - Речь идет о твоем исцелителе. Он ведь, кажется, пользовался какой-то мазью? Значит, он ее изготовил? Значит, он работал в день саббат? - Но он не спросил с меня за свою работу ни гроша! - Это неважно. Отвечай: пользовался он каким-нибудь лекарством? Да или нет? - Хорошо лекарство!.. Если грязь, по-вашему, лекарство... - Вне всяких сомнений! - Ладно, раз так, я больше ничего не скажу, а то вы и моему пуделю что-нибудь припишете: он ведь тоже выкупался вместе со мной! Члены синедриона начали совещаться. - Иисус не может быть посланным от бога, - говорили одни. - Он не соблюдает запретов субботы, которые установлены Моисеем от имени бога. - Но если бы это было грехом, - возражали другие, - бог не позволил бы грешнику творить чудеса! Видя, что согласия им не добиться, фарисеи снова принялись за бывшего слепца. - Что ты скажешь о человеке, который вернул тебе зрение? - спросили они. - Вернул зрение? Я его не терял. - Неважно! Тебя спрашивают, что ты думаешь о том, кто отверз тебе очи? - Простите, прежде всего прошу мне не "тыкать". А что касается моего исцелителя, то, во-первых, это превосходнейший человек, а во вторых, это настоящий пророк. Теперь вы довольны? - Не ерепенься, дружище! - посоветовал бывшему слепцу один из старейшин синедриона. - Что-то ты слишком уж расхрабрился. Похоже, ты просто сообщник этого так называемого пророка. Большинство синедриона одобрительно загудело: - Вполне возможно! Очевидно! Как это мы сразу не догадались? Между тем недоверчивый старец продолжал: - Я предлагаю задержать этого подозрительного исцеленного для выяснения личности. Надо призвать его родителей. Послушаем, что они скажут, тогда и решим. Бывший слепец пожал плечами. - Перестаньте валять дурака! - сказал он. - Вы поступите куда умнее, если поверите мне на слово. Со всеми вашими расследованиями вы добьетесь только того, что чудо моего исцеления станет для всех очевидным. Если вам этого хочется - пожалуйста, но боюсь, вы сами потом пожалеете. Он объяснил, где проживают его родители, и четверо стражников отправились по указанному адресу. Час спустя они привели дряхлого старика и старуху, которые дрожали от радости, что их сын прозрел, но в то же время были до полусмерти перепуганы неожиданным вызовом в верховное судилище. Предстать пред лицо первосвященников - это вам не шутка! Бедные старики не знали, что и думать. Неужто их посадят в тюрьму из-за того, что их сын стал зрячим? - Подойдите ближе! - важно проговорил председатель синедриона. - Помилуйте! Помилосердствуйте, добрый господин! - заголосили старик и старуха, упав на колени. - Мы никому ничего дурного не сделали. Мы не виноваты, что наш сын прозрел. Простите его, он больше не будет! Только не казните нас! Их заставили встать, но старики долго еще не могли успокоиться. - Речь идет только о свидетельских показаниях, - продолжал председатель судилища. - Если вы скажете правду, мы вас не задержим. Итак, сообщите нам все, что вы знаете по этому делу, и ничего не бойтесь. Но только правду, чистую правду и ничего, кроме правды! - Правду, господин судья? Да мы скорее умрем, чем промолвим хоть одно лживое слово! Члены синедриона решили, что старикам можно верить: они не походили ни на книжников, ни на фарисеев, ни на первосвященников, значит, были людьми честными. - Итак, отвечайте: это действительно ваш сын? - спросил председатель. - Ну что вы спрашиваете! - ответила старуха. - Ведь я его мать! Я же его выносила, я же его родила, я же его вскармливала до полутора лет своей грудью, я же его... - Ладно, ладно, достаточно! Он действительно был слепым от рождения? - Увы, господин судья! - вмешался старик отец. - Он совсем ничего не видел, ну ни капельки! Это было такое несчастье... и для него, и для нас. И главное, неизвестно откуда такая напасть! Мой прадед был, правда, левшой, как и я, но слепых у нас в роду никогда не бывало. - Вы можете поклясться, что говорите правду? - Конечно! Клянемся! - хором ответили старики, - Всем самым святым!.. Библией! Прахом наших покойных предков! Жизнью! Нашей святой верой! - Достаточно! Еще один вопрос: каким образом ваш сын избавился от слепоты? - Ах, господин судья, мы это сами только что узнали от ваших солдат. Они сказали: "Ваш сын больше не слепой". Мы прямо закричали от радости! Но тут ваш капрал говорит: "За это его арестовали". Тогда мы так расстроились, что заплакали... Нашего сына арестовали... Какой позор для семьи! Наш сын спутался с преступниками... Кто бы мог подумать? Ах, мы умрем от горя! Господин судья, скажите, вы его выпустите? Он ни в чем не виноват, клянемся! Он ведь не знал, бедняжка, что ему нельзя прозревать!.. Члены синедриона тоже не знали, как им теперь выпутаться. Положение было затруднительным. Все говорило за то, что Иисус действительно сотворил чудо, а они как раз и не хотели признавать его ни за какие деньги. Обвинить двух честных наивных стариков в лжесвидетельстве было невозможно. Их отпустили с миром, но бывшего слепца судьи приказали задержать. - Ну полно, пошутили и хватит, - уговаривали его первосвященники. - Признайтесь, что вы с детства обманывали своих родных. Признайтесь, что вы дурачили всех до сегодняшней субботы! Вам ничего не будет, мы обещаем. Или просто возблагодарите бога за исцеление, только не говорите больше, что вас исцелил Иисус. Мы ведь знаем, что он грешник, а следовательно, не может творить чудеса. Но бывшему слепцу словно вожжа попала под хвост. - Грешник он или не грешник, это мне неизвестно, - ответил он. - Все, что я знаю, это что я был слеп, а теперь я вижу. Тогда первосвященники начали весь допрос сначала: - В конце концов, что он сделал? Как он отверз твои очи? - О господи, до чего же вы мне надоели, никакого терпения не хватает. Конечно, не ножом: глаза ведь не устрицы! О том, что он сделал, я вам все сказал, все объяснил и вы все слышали. Что вы ко мне еще пристаете, честное слово? Вы что собираетесь сделаться его учениками? - Этот хам над нами смеется! - зароптали первосвященники. "И стали его укорять", то есть поносить последними словами: - Ты сам его ученик, свинья недорезанная! А мы ученики Моисеевы, запомни, мерзавец! Моисея мы знали, с ним говорил сам бог, а откуда явился твой Иисус - неизвестно? - Это просто доказывает, что вы мало знаете, - возразил, осмелев, прозревший слепец. - Вы считаете себя средоточием знаний, однако не понимаете, что тот, кто открыл мне глаза, - истинный пророк. Я вот не изучал богословия, а сразу догадался, что это за человек! Услышав такое, первосвященники повскакали со своих мест от ярости. Какой-то нищий смеет возражать пастырям стада Авраамова! "Сказали ему в ответ: во грехах ты весь родился, и ты ли нас учишь? И выгнали его вон". Скатившись со ступеней храма, прозревший слепой едва не налетел на Иисуса, который его поджидал. Он сразу узнал своего исцелителя, хотя никогда его не видел: миропомазанный мазал ему глаза слюнявой грязью, когда слепец еще не прозрел. - О господи! - воскликнул прозревший. - Как я рад тебя видеть! - Веруешь ли ты в сына божьего? - спросил Иисус. - А кто он такой, чтобы мне в него веровать? Впрочем, мне все равно, я поверю, в кого ты скажешь. - В таком случае узнай: сын божий - это я. - Я так и думал... Ну конечно, в тебя-то я верю! И он вместе со своим пуделем простерся перед Иисусом. Члены синедриона, стоя на верхних ступенях храма, наблюдали всю эту сцену. Нетрудно представить, как они бесновались. Наконец кто-то из фарисеев не выдержал, спустился вниз и обратился к Иисусу: - Послушай-ка, исцелитель слепых, - сказал он. - Может быть, ты воображаешь, что у нас тоже нет глаз и мы ничего не видим? - Можете считать, что видите - ответил сын голубя. - Это ваше частное дело, и, как говорится, вам самим виднее! Затем, повернувшись к бывшему слепцу, ходячее Слово открыло шлюзы своего красноречия: - Тебя, друг мой, вышибли из храма. Меня тоже. Если эта неприятность тебя огорчает, утешься маленькой притчей, которую я тебе сейчас расскажу. Представь себе овчарню. В овчарне есть овцы, а чтобы пасти овец - пастыри. Что делает пастырь, когда приходит в овчарню за своими овцами? Он входит в дверь. И наоборот, когда в овчарню лезет вор, он лезет через окно, а не стучит в дверь, ибо знает заранее, что сторож ему не откроет. Но это еще не все! Когда пастырь ведет своих овец на пастбище, он идет впереди, а овцы за ним, потому ч