OCR: Константин Соколов
"ХОЖДЕНИЕ ЗА ТРИ МОРЯ" АФАНАСИЯ НИКИТИНА
В год 6983 (1475) <...>. В том же году получил записи Афанасия,
купца тверского, был он в Индии четыре года, а пишет, что отправился в путь
с Василием Папиным. Я же расспрашивал, когда Василий Папин послан был с
кречетами послом от великого князя, и сказали мне -- за год до казанского
похода вернулся он из Орды, а погиб под Казанью, стрелой простреленный,
когда князь Юрий на Казань ходил. В записях же не нашел, в каком году
Афанасий пошел или в каком году вернулся из Индии и умер, а говорят, что
умер, до Смоленска не дойдя. А записи он своей рукой писал, и те тетради с
его записями привезли купцы в Москву Василию Мамыреву, дьяку великого князя.
___________
За молитву святых отцов наших, господи Иисусе Христе, сыне божий,
помилуй меня, раба своего грешного Афанасия Никитина сына.
Записал я здесь про свое грешное хождение за три моря: первое море --
Дербентское, дарья Хвалисская, второе море -- Индийское, дарья
Гундустанская, третье море -- Черное, дарья Стамбульская.
Пошел я от Спаса святого златоверхого с его милостью, от государя
своего великого князя Михаила Борисовича Тверского, от владыки Геннадия
Тверского и от Бориса Захарьича.
Поплыл я вниз Волгою. И пришел в монастырь калязинский к святой Троице
живоначальной и святым мученикам Борису и Глебу. И у игумена Макария и
святой братии получил благословение. Из Калязина плыл до Углича, и из Углича
отпустили меня без препятствий. И, отплыв из Углича, приехал в Кострому и
пришел к князю Александру с другой грамотой великого князя. И отпустили меня
без препятствий. И в Плес приехал без препятствий.
И приехал я в Нижний Новгород к Михаилу Киселеву, наместнику, и к
пошленнику Ивану Сараеву, и отпустили они меня без препятствий. А Василий
Папин, однако, город уже проехал, и я в Нижнем Новгороде две недели ждал
Хасан-бека, посла ширваншаха татарского. А ехал он с кречетами от великого
князя Ивана, и кречетов у него было девяносто. Поплыл я с ними вниз по
Волге. Казань прошли без препятствий, не видали никого, и Орду, и Услан, и
Сарай, и Берекезан проплыли и вошли в Бузан. И тут встретили нас три
татарина неверных да ложную весть нам передали: "Султан Касим подстерегает
купцов на Бузане, а с ним три тысячи татар". Посол ширваншаха Хасан-бек дал
им по кафтану-однорядке и по штуке полотна, чтобы провели нас мимо
Астрахани. А они, неверные татары, по однорядке-то взяли, да в Астрахань
царю весть подали. А я с товарищами свое судно покинул, перешел на
посольское судно.
Плывем мы мимо Астрахани, а месяц светит, и царь нас увидел, и татары
нам кричали: "Качма -- не бегите!" А мы этого ничего не слыхали и бежим себе
под парусом. За грехи наши послал царь за нами всех своих людей. Настигли
они нас на Богуне и начали в нас стрелять. У нас застрелили человека, и мы у
них двух татар застрелили. А меньшее наше судно у еза застряло, и они его
тут же взяли да разграбили, а моя вся поклажа была на том судне.
Дошли мы до моря на большом судне, да стало оно на мели в устье Волги,
и тут они нас настигли и велели судно тянуть вверх по реке до еза. И судно
наше большое тут пограбили и четыре человека русских в плен взяли, а нас
отпустили голыми головами за море, а назад, вверх по реке, не пропустили,
чтобы вести не подали.
И пошли мы, заплакав, на двух судах в Дербент: в одном судне посол
Хасан-бек, да тезики, да нас, русских, десять человек; а в другом судне --
шесть москвичей, да шесть тверичей, да коровы, да корм наш. И поднялась на
море буря, и судно меньшее разбило о берег. И тут стоит городок Тарки, и
вышли люди на берег, да пришли кайтаки и всех взяли в плен.
И пришли мы в Дербент, и Василий благополучно туда пришел, а мы
ограблены. И я бил челом Василию Папину и послу ширваншаха Хасан-беку, с
которым мы пришли -- чтоб похлопотал о людях, которых кайтаки под Тарками
захватили. И Хасан-бек ездил на гору к Булат-беку просить. И Булат-бек
послал скорохода к ширваншаху передать: "Господин! Судно русское разбилось
под Тарками, и кайтаки, придя, людей в плен взяли, а товар их разграбили".
И ширваншах посла тотчас послал к шурину своему, князю кайтаков
Халил-беку: "Судно мое разбилось под Тарками, и твои люди, придя, людей с
него захватили, а товар их разграбили; и ты, меня ради, людей ко мне пришли
и товар их собери, потому что те люди посланы ко мне. А что тебе от меня
нужно будет, и ты ко мне присылай, и я тебе, брату своему, ни в чем перечить
не стану. А те люди ко мне шли, и ты, меня ради, отпусти их ко мне без
препятствий". И Халил-бек всех людей отпустил в Дербент тотчас без
препятствий, а из Дербента отослали их к ширваншаху в ставку его -- койтул.
Поехали мы к ширваншаху в ставку его и били ему челом, чтоб нас
пожаловал, чем дойти до Руси. И не дал он нам ничего: дескать, много нас. И
разошлись мы, заплакав, кто куда: у кого-что осталось на Руси, тот пошел на
Русь, а кто был должен, тот пошел куда глаза глядят. А иные остались в
Шемахе, иные же пошли в Баку работать.
А я пошел в Дербент, а из Дербента в Баку, где огонь горит неугасимый;
а из Баку пошел за море -- в Чапакур.
И прожил я в Чапакуре шесть месяцев, да в Сари жил месяц, в
Мазандаранской земле. А оттуда пошел к Амолю и жил тут месяц. А оттуда пошел
к Демавенду, а из Демавенда -- к Рею. Тут убили шаха Хусейна, из детей Али,
внуков Мухаммеда, и пало на убийц проклятие Мухаммеда -- семьдесят городов
разрушилось.
Из Рея пошел я к Кашану и жил тут месяц, а из Кашана -- к Наину, а из
Наина к Иезду и тут жил месяц. А из Йезда пошел к Сирджану, а из Сирджана --
к Тарому, домашний скот здесь кормят финиками, по четыре алтына продают
батман фиников. А из Тарома пошел к Лару, а из Лара -- к Бендеру -- то
пристань Ормузская. И тут море Индийское, по-персидски дарья Гундустанская;
до Ормуза-града отсюда четыре мили идти.
А Ормуз -- на острове, и море наступает на него всякий день по два
раза. Тут провел я первую Пасху, а пришел в Ормуз за четыре недели до Пасхи.
И потому я города не все назвал, что много еще городов больших. Велик
солнечный жар в Ормузе, человека сожжет. В Ормузе был я месяц, а из Ормуза
после Пасхи в день Радуницы пошел я в таве с конями за море Индийское.
И шли мы морем до Маската десять дней, а от Маската до Дега четыре дня,
а от Дега до Гуджарата, а от Гуджарата до Камбея. Тут родится краска да лак.
От Камбея поплыли к Чаулу, а из Чаула вышли в седьмую неделю после Пасхи, а
морем шли шесть недель в таве до Чаула.
И тут Индийская страна, и люди ходят нагие, а голова не покрыта, а
груди голы, а волосы в одну косу заплетены, все ходят брюхаты, а дети
родятся каждый год, а детей у них много. И мужчины, и женщины все нагие да
все черные. Куда я ни иду, за мной людей много -- дивятся белому человеку. У
тамошнего князя -- фата на голове, а другая на бедрах, а у бояр тамошних --
фата через плечо, а другая на бедрах, а княгини ходят -- фата через плечо
перекинута, другая фата на бедрах. А у слуг княжеских и боярских одна фата
на бедрах обернута, да щит, да меч в руках, иные с дротиками, другие с
кинжалами, а иные с саблями, а другие с луками и стрелами; да все наги, да
босы, да крепки, а волосы не бреют. А женщины ходят -- голова не покрыта, а
груди голы, а мальчики и девочки нагие ходят до семи лет, срам не прикрыт.
Из Чаула пошли посуху, шли до Пали восемь дней, до Индийских гор. А от
Пали шли десять дней до Умри, то город индийский. А от Умри семь дней пути
до Джуннара.
Правит тут индийский хан -- Асад-хан джуннарский, а служит он
мелик-ат-туджару. Войска ему дано от мелик-ат-туджара, говорят, семьдесят
тысяч. А у мелик-ат-туджара под началом двести тысяч войска, и воюет он с
кафарами двадцать лет: и они его не раз побеждали, и он их много раз
побеждал. Ездит же Асад-хан на людях. А слонов у него много, и коней у него
много добрых, и воинов, хорасанцев, у него много. А коней привозят из
Хорасанской земли, иных из Арабской земли, иных из Туркменской земли, иных
из Чаготайской земли, а привозят их все морем в тавах -- индийских кораблях.
И я, грешный, привез жеребца в Индийскую землю, и дошел с ним до
Джуннара, с божьей помощью, здоровым, и стал он мне во сто рублей. Зима у
них началась с Троицына дня. Зимовал я в Джуннаре, жил тут два месяца.
Каждый день и ночь -- целых четыре месяца -- всюду вода да грязь. В эти дни
пашут у них и сеют пшеницу, да рис, да горох, да все съестное. Вино у них
делают из больших орехов, кози гундустанские называются, а брагу -- из
татны. Коней тут кормят горохом, да варят кхичри с сахаром да с маслом, да
кормят ими коней, а с утра дают шешни. В Индийской земле кони не водятся, в
их земле родятся быки да буйволы -- на них ездят и товар и иное возят, все
делают.
Джуннар-град стоит на скале каменной, не укреплен ничем, богом
огражден. И пути на ту гору день, ходят по одному человеку: дорога узка,
двоим пройти нельзя.
В Индийской земле купцов поселяют на подворьях. Варят гостям хозяйки, и
постель стелют хозяйки, и спят с гостями. (Если имеешь с ней тесную связь,
давай два жителя, если не имеешь тесной связи, даешь один житель. Много тут
жен по правилу временного брака, и тогда тесная связь даром); а любят белых
людей.
Зимой у них простые люди ходят -- фата на бедрах, другая на плечах, а
третья на голове; а князья да бояре надевают тогда на себя порты, да
сорочку, да кафтан, да фата на плечах, другой фатой себя опояшет, а третьей
фатой голову обернет. (О боже, боже великий, господь истинный, бог
великодушный, бог милосердный!)
И в том Джуннаре хан отобрал у меня жеребца, когда узнал, что я не
бесерменин, а русин. И он сказал: "И жеребца верну, и тысячу золотых
впридачу дам, только перейди в веру нашу -- в Мухаммеддини. А не перейдешь в
веру нашу, в Мухаммеддини, и жеребца возьму, и тысячу золотых с твоей головы
возьму". И срок назначил -- четыре дня, на Спасов день, на Успенский пост.
Да господь бог сжалился на свой честной праздник, не оставил меня, грешного,
милостью своей, не дал погибнуть в Джуннаре среди неверных. Накануне Спасова
дня приехал казначей Мухаммед, хорасанец, и я бил ему челом, чтобы он за
меня хлопотал. И он ездил в город к Асад-хану и просил обо мне, чтобы меня в
их веру не обращали, да и жеребца моего взял у хана обратно. Таково господне
чудо на Спасов день. А так, братья русские христиане, захочет кто идти в
Индийскую землю -- оставь веру свою на Руси, да, призвав Мухаммеда, иди в
Гундустанскую землю.
Солгали мне псы бесермены, говорили, что много нашего товара, а для
нашей земли нет ничего: все товар белый для бесерменской земли, перец да
краска, то дешево. Те, кто возят волов за море, те пошлин не платят. А нам
провезти товар без пошлины не дадут. А пошлин много, и на море разбойников
много. Разбойничают кафары, не христиане они и не бесермены: молятся
каменным болванам и ни Христа, ни Мухаммеда не знают.
А из Джуннара вышли на Успенье и пошли к Бидару, главному их городу.
Шли до Бидара месяц, а от Бидара до Кулонгири -- пять дней и от Кулонгири до
Гулбарги пять дней. Между этими большими городами много других городов,
всякий день проходили по три города, а иной день по четыре города: сколько
ковов -- столько и городов. От Чаула до Джуннара двадцать ковов, а от
Джуннара до Бидара сорок ковов, от Бидара же до Кулонгири девять ковов, и от
Бидара до Гулбарги девять ковов.
В Бидаре на торгу продают коней, камку, шелк и всякий иной товар да
рабов черных, а другого товара тут нет. Товар все гундустанский, а из
съестного только овощи, а для Русской земли товара нет. А здесь люди все
черные, все злодеи, а женки все гулящие, да колдуны, да тати, да обман, да
яд, господ ядом морят.
В Индийской земле княжат все хорасанцы, и бояре все хорасанцы. А
гундустанцы все пешие и ходят перед хорасанцами, которые на конях; а
остальные все пешие, ходят быстро, все наги да босы, в руке щит, в другой --
меч, а иные с большими прямыми луками да со стрелами. Бой ведут все больше
на слонах. Впереди идут пешие воины, за ними -- хорасанцы в доспехах на
конях, сами в доспехах и кони. Слонам к голове и бивням привязывают большие
кованые мечи, по кентарю весом, да облачают слонов в доспехи булатные, да на
слонах сделаны башенки, и в тех башенках по двенадцать человек в доспехах,
да все с пушками, да со стрелами.
Есть тут одно место -- Аланд, где шейх Алаеддин (святой, лежит и
ярмарка). Раз в год на ту ярмарку съезжается торговать вся страна Индийская,
торгуют тут десять дней; от Бидара двенадцать ковов. Приводят сюда коней --
до двадцати тысяч коней -- продавать да всякий товар привозят. В
Гундустанской земле эта ярмарка лучшая, всякий товар продают и покупают в
дни памяти шейха Алаеддина, а по-нашему на Покров святой богородицы. А еще
есть в том Аланде птица гукук, летает ночью, кричит: "кук-кук"; а на чьем
доме сядет, там человек умрет, а захочет кто ее убить, она на того огонь изо
рта пускает. Мамоны ходят ночью да хватают кур, а живут они на холмах или
среди скал. А обезьяны, те живут в лесу. Есть у них князь обезьяний, ходит с
ратью своей. Если кто обезьян обидит, они жалуются своему князю, и он
посылает на обидчика свою рать и они, к городу придя, дома разрушают и людей
убивают. А рать обезьянья, сказывают, очень велика, и язык у них свой.
Детенышей родится у них много, и если который из них родится ни в мать, ни в
отца, таких бросают на дорогах. Иные гундустанцы подбирают их да учат всяким
ремеслам; а если продают, то ночью, чтобы они дорогу назад не могли найти, а
иных учат (людей забавлять).
Весна у них началась с Покрова святой богородицы. А празднуют память
шейха Алаеддина и начало весны через две недели после Покрова; восемь дней
длится праздник. А весна у них длится три месяца, и лето три месяца, и зима
три месяца, и осень три месяца.
Бидар -- стольный город Гундустана бесерменского. Город большой, и
людей в нем очень много. Султан молод, двадцати лет -- бояре правят, а
княжат хорасанцы и воюют все хорасанцы.
Живет здесь боярин-хорасанец, мелик-ат-туджар, так у него двести тысяч
своей рати, а у Мелик-хана сто тысяч, а у Фарат-хана двадцать тысяч, и у
многих ханов по десять тысяч войска. А с султаном выходит триста тысяч
войска его.
Земля многолюдна, да сельские люди очень бедны, а бояре власть большую
имеют и очень богаты. Носят бояр на носилках серебряных, впереди коней ведут
в золотой сбруе, до двадцати коней ведут, а за ними триста всадников, да
пеших пятьсот воинов, да десять трубачей, да с барабанами десять человек, да
дударей десять.
А когда султан выезжает на прогулку с матерью да с женою, то за ним
всадников десять тысяч следует да пеших пятьдесят тысяч, а слонов выводят
двести и все в золоченых доспехах, и перед ним -- трубачей сто человек, да
плясунов сто человек, да ведут триста коней верховых в золотой сбруе, да сто
обезьян, да сто наложниц, гаурыки называются.
Во дворец султана ведет семь ворот, а в воротах сидят по сто стражей да
по сто писцов-кафаров. Одни записывают, кто во дворец идет, другие -- кто
выходит. А чужестранцев во дворец не пускают. А дворец султана очень красив,
по стенам резьба да золото, последний камень -- и тот в резьбе да золотом
расписан очень красиво. Да во дворце у султана сосуды разные.
По ночам город Бидар охраняет тысяча стражей под начальством куттавала,
на конях и в доспехах, да в руках у каждого по факелу.
Продал я своего жеребца в Бидаре. Издержал на него шестьдесят восемь
футунов, кормил его год. В Бидаре по улицам змеи ползают, длиной по две
сажени. Вернулся я в Бидар из Кулонгири на Филиппов пост, а жеребца своего
продал на Рождество.
И жил я здесь, в Бидаре, до Великого поста и со многими индусами
познакомился. Открыл им веру свою, сказал, что не бесерменин я, а (веры
Иисусовой) христианин, и имя мое Афанасий, а бесерменское имя -- ходжа Юсуф
Хорасани. И индусы не стали от меня ничего скрывать, ни о еде своей, ни о
торговле, ни о молитвах, ни о иных вещах, и жен своих не стали в доме
скрывать. Расспрашивал я их о вере, и они говорили мне: веруем в Адама, а
буты, говорят, и есть Адам и весь род его. А всех вер в Индии восемьдесят и
четыре веры, и все веруют в бута. А разных вер люди друг с другом не пьют,
не едят, не женятся. Иные из них баранину, да кур, да рыбу, да яйца едят, но
говядины никто не ест.
Пробыл я в Бидаре четыре месяца и сговорился с индусами пойти в Парват,
где у них бутхана -- то их Иерусалим, то же, что для бесермен Мекка. Шел я с
индусами до бутханы месяц. И у той бутханы ярмарка, пять дней длится. Велика
бутхана, с пол-Твери, каменная, да вырезаны в камне деяния бута. Двенадцать
венцов вырезано вкруг бутханы -- как бут чудеса совершал, как являлся в
разных образах: первый -- в образе человека, второй -- человек, но с хоботом
слоновым, третий человек, а лик обезьяний, четвертый -- наполовину человек
наполовину лютый зверь, являлся все с хвостом. А вырезан на камне, а хвост с
сажень, через него переброшен.
На праздник бута съезжается к той бутхане вся страна Индийская. Да у
бутханы бреются старые и молодые, женщины и девочки. А сбривают на себе все
волосы, бреют и бороды, и головы. И идут к бутхане. С каждой головы берут по
две шешкени для бута, а с коней -- по четыре футы. А съезжается к бутхане
всего людей (двадцать тысяч лакхов, а бывает время и сто тысяч лакхов).
В бутхане же бут вырезан из камня черного, огромный, да хвост его через
него перекинут, а руку правую поднял высоко и простер, как Юстиниан, царь
цареградский, а в левой руке у бута копье. На нем не надето ничего, только
бедра повязкой обернуты, а лик обезьяний. А иные буты совсем нагие, ничего
на них не надето (срам не прикрыт), и жены бутовы нагими вырезаны, со срамом
и с детьми. А перед бутом -- бык огромный, из черного камня вырезан и весь
позолочен. И целуют его в копыто, и сыплют на него цветы. И на бута сыплют
цветы.
Индусы же не едят никакого мяса, ни говядины, ни баранины, ни курятины,
ни рыбы, ни свинины, хотя свиней у них очень много. Едят же днем два раза, а
ночью не едят, и ни вина, ни сыты не пьют. А с бесерменами не пьют, не едят.
А еда у них плохая. И друг с другом не пьют, не едят, даже с женой. А едят
они рис, да кхичри с маслом, да травы разные едят, да варят их с маслом да с
молоком, а едят все правой рукой, а левою не берут ничего. Ножа и ложки не
знают. А в пути, чтобы кашу варить, каждый носит котелок. А от бесермен
отворачиваются: не посмотрел бы кто из них в котелок или на кушанье. А если
посмотрит бесерменин, -- ту еду не едят. Потому едят, накрывшись платком,
чтобы никто не видел.
А молятся они на восток, как русские. Обе руки подымут высоко да кладут
на темя, да ложатся ниц на землю, весь вытянется на земле -- то их поклоны.
А есть садятся -- руки обмывают, да ноги, да и рот полощут. Бутханы же их
без дверей, обращены на восток, и буты стоят лицом на восток. А кто у них
умрет, тех сжигают да пепел сыплют в реку. А когда дитя родится, принимает
муж, и имя сыну дает отец, а мать -- дочери. Добронравия у них нет, и стыда
не знают. А когда придет кто или уходит, кланяется по-монашески, обеими
руками земли касается, и все молча.
В Парват, к своему буту, ездят на Великий пост. Тут их Иерусалим; что
для бесермен Мекка, для русских -- Иерусалим, то для индусов Парват. И
съезжаются все нагие, только повязка на бедрах, и женщины все нагие, только
фата на бедрах, а другие все в фатах, да на шее жемчугу много, да яхонтов,
да на руках браслеты и перстни золотые. (Ей-богу!) А внутрь, к бутхане, едут
на быках, рога у каждого быка окованы медью, да на шее триста колокольцев и
копыта медью подкованы. И быков они называют ачче.
Индусы быка называют отцом, а корову -- матерью. На помете их пекут
хлеб и кушанья варят, а той золой знаки на лице, на лбу и по всему телу
делают. В воскресенье и в понедельник едят они один раз на дню. В Индии же
(гулящих женщин много, и потому они дешевые: если имеешь с ней тесную связь,
дай два жителя; хочешь свои деньги на ветер пустить -- дай шесть жителей.
Так в сих местах заведено. А рабыни-наложницы дешевы: 4 фуны -- хороша, 6
фун -- хороша и черна, черная-пречерная амьчюкь маленькая, хороша).
Из Парвата приехал я в Бидар за пятнадцать дней до бесерменского улу
байрама. А когда Пасха, праздник воскресения Христова, не знаю; по приметам
гадаю -- наступает Пасха раньше бесерменского байрама на девять или десять
дней. А со мной нет ничего, ни одной книги; книги взял с собой на Руси, да
когда меня пограбили, пропали книги, и не соблюсти мне обрядов веры
христианской. Праздников христианских -- ни Пасхи, ни Рождества Христова --
не соблюдаю, по средам и пятницам не пощусь. И живя среди иноверных (молю я
бога, пусть он сохранит меня: "Господи боже, боже истинный, ты бог, бог
великий, бог милосердный, бог милостивый, всемилостивейший и
всемилосерднейший ты, господи боже). Бог един, то царь славы, творец неба и
земли".
А иду я на Русь (с думой: погибла вера моя, постился я бесерменским
постом). Месяц март прошел, начал я пост с бесерменами в воскресенье,
постился месяц, ни мяса не ел, ничего скоромного, никакой еды бесерменской
не принимал, а ел хлеб да воду два раза на дню (с женщиной не ложился я). И
молился я Христу вседержителю, кто сотворил небо и землю, а иного бога
именем не призывал. (Господи боже, бог милостивый, бог милосердный, бог
господь, бог великий), бог царь славы (бог зиждитель, бог всемилостивейший,
-- это все ты, о господи).
От Ормуза морем идти до Калхата десять дней, а от Калхата до Дега шесть
дней и от Дега до Маската шесть дней, а от Маската до Гуджарата десять дней,
от Гуджарата до Камбея четыре дня, а от Камбея до Чаула двенадцать дней, и
от Чаула до Дабхола шесть дней. Дабхол же в Индостане пристань последняя
бесерменская. А от Дабхола до Кожикоде двадцать пять дней пути, а от
Кожикоде до Цейлона пятнадцать дней, а от Цейлона до Шабата месяц идти, а от
Шабата до Пегу двадцать дней, а от Пегу до Южного Китая месяц идти -- морем
весь тот путь. А от Южного Китая до Северного идти сухим путем шесть
месяцев, а морем четыре дня идти. (Да устроит мне господь крышу над
головой.)
Ормуз -- пристань большая, со всего света люди тут бывают, всякий товар
тут есть; что в целом свете родится, то в Ормузе все есть. Пошлина же
большая: ей всякого товара десятую часть берут.
Камбей -- пристань всего Индийского моря. Делают тут на продажу алачи
да пестряди, да киндяки, да делают тут краску синюю, да родится тут лак, да
сердолик, да соль. Дабхол -- тоже пристань весьма большая, привозят сюда
коней из Египта, из Аравии, из Хорасана, из Туркестана, из Бен-дер-Ормуза;
отсюда ходят сухим путем до Бидара и до Гул-барги месяц.
И Кожикоде -- пристань всего Индийского моря. Пройти мимо нее не дай
бог никакому судну: кто ее пропустит, тот дальше по морю благополучно не
пройдет. А родится там перец, да имбирь, да цветы муската, да орех
мускатный, да каланфур --корица, да гвоздика, коренья пряные, да адряк, да
всякого коренья родится там много. И все тут дешево. (А рабы и рабыни
многочисленны, хорошие и черные.)
А Цейлон -- пристань немалая на Индийском море, и там на горе высокой
лежит праотец Адам. А около горы добывают драгоценные камни: рубины, да
фатисы, да агаты, да бинчаи, да хрусталь, да сумбаду. Слоны там родятся, и
цену им по росту дают, а гвоздику на вес продают. А Шабатская пристань на
Индийском море весьма большая. Хорасанцам платят там жалованье по тенке на
день, и большому и малому. А женится хорасанец, ему князь шабатский дает
тысячу тенек на жертву да жалованья каждый месяц по пятьдесят тенек дает. В
Шабате родится шелк, да сандал, да жемчуг, -- и все дешево.
А Пегу тоже пристань немалая. Живут там индийские дервиши, а родятся
там драгоценные камни: маник, да яхонт, да кирпук, и продают те камни
дервиши. Китайская же пристань весьма велика. Делают там фарфор и продают
его на вес, дешево. А жены их со своими мужьями спят днем, а ночью ходят к
приезжим чужестранцам да спят с ними, и дают они чужестранцам деньги на
содержание, да приносят с собой кушанья сладкие, да вино сладкое, да кормят
и поят купцов, чтобы их любили, а любят купцов, людей белых, потому что люди
их страны очень черны. А зачнет жена от купца дитя, то купцу деньги на
содержание муж дает. А родится дитя белое, тогда купцу платят триста тенек,
а черное дитя родится, тогда купцу ничего не платят, а что пил да ел, то
(даром по их обычаю).
Шабат же от Бидара в трех месяцах пути; а от Дабхола до Шабата -- два
месяца морем идти, а до Южного Китая от Бидара четыре месяца морем идти,
делают там фарфор, да все дешево. А до Цейлона идти морем два месяца, а до
Кожикоде месяц идти.
В Шабате же родится шелк, да инчи -- жемчуг скатный, да сандал; слонам
цену по росту дают. На Цейлоне родятся аммоны, да рубины, да фатисы, да
хрусталь, да агаты. В Кожикоде родится перец, да мускатный орех, да
гвоздика, да плод фуфал, да цветы муската. В Гуджарате родится краска да
лак, а в Камбее -- сердолик.
В Райчуре же родятся алмазы (старой копи и новой копи). Алмаз продают
по пять рублей почка, а очень хорошего -- по десять рублей. Почка алмаза
новой копи (по пять кени, черного -- по четыре -- шесть кени, а белого
алмаза -- одна тенка). Алмазы родятся в горе каменной, и платят за локоть
той горы каменной: новой копи -- по две тысячи фунтов золотых, а старой копи
-- по десять тысяч фунтов. А землей той владеет Мелик-хан, султану служит. А
от Бидара тридцать ковов.
А что жиды говорят, что жители Шабата их веры, то неправда: они не
жиды, не бесермены, не христиане, иная у них вера, индийская, ни с иудеями,
ни с бесерменами не пьют, не едят и мяса никакого не едят. Все в Шабате
дешево. Родится там шелк да сахар, и все очень дешево. По лесу у них мамоны
ходят да обезьяны, да по дорогам на людей нападают, так что из-за мамонов да
обезьян у них ночью по дорогам ездить не смеют.
От Шабата посуху десять месяцев идти, а морем -- четыре месяца
<нрзб.> У оленей домашних режут пупки -- в них мускус родится, а дикие
олени пупки роняют по полю и по лесу, но запах они теряют, да и мускус тот
не свежий бывает.
Месяца мая в первый день отметил я Пасху в Индостане, в Бидаре
бесерменском, а бесермены праздновали байрам в середине месяца; а поститься
я начал месяца апреля в первый день. О благоверные христиане русские! Кто по
многим землям плавает, тот во многие беды попадает и веру христианскую
теряет. Я же, рабище божий Афанасий, исстрадался по вере христианской. Уже
прошло четыре Великих поста и четыре Пасхи прошли, а я, грешный, не знаю,
когда Пасха или пост, ни Рождества Христова не соблюдаю, ни других
праздников, ни среды, ни пятницы не соблюдаю: книг у меня нет. Когда меня
пограбили, книги у меня взяли. И я от многих бед пошел в Индию, потому что
на Русь мне идти было не с чем, не осталось у меня никакого товара. Первую
Пасху праздновал я в Каине, а другую Пасху в Чапакуре в Мазандаранской
земле, третью Пасху -- в Ормузе, четвертую Пасху в Индии, среди бесермен, в
Бидаре, и тут много печалился по вере христианской.
Бссерменин же Мелик сильно понуждал меня принять веру бесерменскую. Я
же ему сказал: "Господин! Ты молитву (совершаешь и я также молитву совершаю.
Ты молитву пять раз совершаешь, я -- три раза. Я -- чужестранец, а ты --
здешний)". Он же мне говорит: "Истинно видно, что ты не бесерменин, но и
христианских обычаев не соблюдаешь". И я сильно задумался, и сказал себе:
"Горе мне, окаянному, с пути истинного сбился и не знаю уже, по какому пути
пойду. Господи, боже вседержитель, творец неба и земли! Не отврати лица от
рабища твоего, ибо в скорби пребываю. Господи! Призри меня и помилуй меня,
ибо я создание твое; не дай, господи, свернуть мне с пути истинного, наставь
меня, господи, на путь правый, ибо в нужде не был я добродетелен перед
тобой, господи боже мой, все дни свои во зле прожил. Господь мой (бог
покровитель, ты, боже, господи милостивый, господь милосердный, милостивый и
милосердный. Хвала богу). Уже прошло четыре Пасхи, как я в бесерменской
земле, а христианства я не оставил. Далее бог ведает, что будет. Господи
боже мой, на тебя уповал, спаси меня, господи боже мой".
В Бидаре Великом, в бесерменской Индии, в Великую ночь на Великий день
смотрел я, как Плеяды и Орион в зорю вошли, а Большая Медведица головою
стояла на восток.
На байрам бесерменский совершил султан торжественный выезд: с ним
двадцать везиров великих выехало да триста слонов, наряженных в булатные
доспехи, с башенками, да и башенки окованы. В башенках по шесть человек в
доспехах с пушками и пищалями, а на больших слонах по двенадцать человек. И
на каждом слоне по два знамени больших, а к бивням привязаны большие мечи
весом по кентарю, а на шее -- огромные железные гири. А между ушей сидит
человек в доспехах с большим железным крюком -- им слона направляет. Да
тысяча коней верховых в золотой сбруе, да сто верблюдов с барабанами, да
трубачей триста, да плясунов триста, да триста наложниц. На султане кафтан
весь яхонтами унизан, да шапка-шишак с огромным алмазом, да саадак золотой с
яхонтами, да три сабли на нем все в золоте, да седло золотое, да сбруя
золотая, все в золоте. Перед ним кафир бежит вприпрыжку, теремцом поводит, а
за ним пеших много. Позади идет злой слон, весь в камку наряжен, людей
отгоняет, большая железная цепь у него в хоботе, отгоняет ею коней и людей,
чтоб к султану не подступали близко.
А брат султана сидит на золотых носилках, над ним балдахин бархатный, а
маковка -- золотая с яхонтами, и несут его двадцать человек.
А махдум сидит на золотых же носилках, а балдахин над ним шелковый с
золотой маковкой, и везут его четыре коня в золотой сбруе. Да около него
людей великое множество, да перед ним певцы идут и плясунов много; и все с
обнаженными мечами да саблями, со щитами, дротиками да копьями, с прямыми
луками большими. И кони все в доспехах, с саадаками. А остальные люди нагие
все, только повязка на бедрах, срам прикрыт.
В Бидаре луна полная стоит три дня. В Бидаре сладкого овоща нет. В
Индостане большой жары нет. Очень жарко в Ормузе и на Бахрейне, где жемчуг
родится, да в Джидде, да в Баку, да в Египте, да в Аравии, да в Ларе. А в
Хорасанской земле жарко, да не так. Очень жарко в Чаготае. В Ширазе, да в
Йезде, да в Кашане жарко, но там ветер бывает. А в Гиляне очень душно и
парит сильно, да в Шамахе парит сильно; в Багдаде жарко, да в Хумсе и в
Дамаске жарко, а в Халебе не так жарко.
В Сивасской округе и в Грузинской земле всего в изобилии. И Турецкая
земля всем обильна. И Молдавская земля обильна, и дешево там все съестное.
Да и Подольская земля всем обильна. А Русь (бог да сохранит! Боже, сохрани
ее! Господи, храни ее! На этом свете нет страны, подобной ей, хотя эмиры
Русской земли несправедливы. Да устроится Русская земля и да будет в ней
справедливость! Боже, боже, боже, боже!). Господи, боже мой! На тебя уповал,
спаси меня, господи! Пути не знаю -- куда идти мне из Индостана: на Ормуз
пойти -- из Ормуза на Хорасан пути нет, и на Чаготай пути нет, ни в Багдад
пути нет, ни на Бахрейн пути нет, ни на Йезд пути нет, ни в Аравию пути нет.
Повсюду усобица князей повыбивала. Мирзу Джехан-шаха убил Узун Хасан-бек, а
султана Абу-Саида отравили, Узун Хасан-бек Шираз подчинил, да та земля его
не признала, а Мухаммед Ядигар к нему не едет: опасается. А иного пути нет.
На Мекку пойти -- значит принять веру бесерменскую. Потому, веры ради,
христиане и не ходят в Мекку: там в бесерменскую веру обращают. А в
Индостане жить -- значит издержаться совсем, потому что тут у них все
дорого: один я человек, а на харч по два с половиной алтына в день идет,
хотя ни вина я не пивал, ни сыты. Мелик-ат-туджар взял два города индийских,
что разбойничали на Индийском море. Семь князей захватил да казну их взял:
вьюк яхонтов, вьюк алмазов, да рубинов, да дорогих товаров сто вьюков, а
иных товаров его рать без числа взяла. Под городом стоял он два года, и рати
с ним было двести тысяч, да сто слонов, да триста верблюдов.
В Бидар мелик-ат-туджар вернулся со своею ратью на курбан байрам, а
по-нашему -- на Петров день. И султан послал десять везиров встретить его за
десять ковов, а в кове -- десять верст, и с каждым везиром послал по десять
тысяч своей рати да по десять слонов в доспехах,
У мелик-ат-туджара садится за трапезу каждый день по пятьсот человек. С
ним вместе за трапезу садятся три везира, и с каждым везиром по пятьдесят
человек, да еще сто его бояр ближних. На конюшне у мелик-ат-туджара две
тысячи коней да тысячу коней оседланными день и ночь держат наготове, да сто
слонов на конюшне. И каждую ночь дворец его охраняют сто человек в доспехах,
да двадцать трубачей, да десять человек с барабанами, да десять бубнов
больших -- бьют в каждый по два человека.
Низам-ал-мульк, Мелик-хан да Фатхулла-хан взяли три города больших. А
рати с ними было сто тысяч человек да пятьдесят слонов. И захватили они
яхонтов без числа, да других драгоценных камней множество. И все те камни,
да яхонты, да алмазы скупили от имени мелик-ат-туджара, и он запретил
мастерам продавать их купцам, что пришли в Бидар на Успенье.
Султан выезжает на прогулку в четверг и во вторник, и с ним выезжают
три везира. Брат султана совершает выезд в понедельник с матерью да с
сестрой. И женок две тысячи выезжает на конях да на носилках золоченых, да
перед ними ведут сто верховых коней в золотых доспехах. Да пеших множество,
да два везира и десять везирыней, да пятьдесят слонов в суконных попонах. А
на слонах сидит по четыре человека нагих, только повязка на бедрах. И пешие
женки наги, носят они за ними воду -- пить и умываться, но один у другого
воды не пьет.
Мелик-ат-туджар со своей ратью выступил из города Бидара против индусов
в день памяти шейха Алаеддина, а по-нашему -- на Покров святой богородицы, и
рати с ним вышло пятьдесят тысяч, да султан послал своей рати пятьдесят
тысяч, да пошли с ними три везира и с ними еще тридцать тысяч воинов. И
пошли с ними сто слонов в доспехах и с башенками, а на каждом слоне по
четыре человека с пищалями. Мелик-ат-туджар пошел завоевывать Виджаянагар --
великое княжество индийские.
А у князя виджаянагарского триста слонов да сто тысяч рати, а коней у
него -- пятьдесят тысяч.
Султан выступил из города Бидара на восьмой месяц после Пасхи. С ним
выехало двадцать шесть везиров -- двадцать бесерменских везиров и шесть
везиров индийских. Выступили с султаном двора его рати сто тысяч конных
людей, двести тысяч пеших, триста слонов в доспехах и с башенками да сто
лютых зверей на двойных цепях.
А с братом султана вышло двора его сто тысяч конных, да сто тысяч
пеших, да сто слонов в доспехах.
А с Мал-ханом вышло двора его двадцать тысяч конных, шестьдесят тысяч
пеших, да двадцать слонов в доспехах. А с Бедер-ханом и его братом вышло
тридцать тысяч конных, да пеших сто тысяч, да двадцать пять слонов, в
доспехах и с башенками. А с Сул-ханом вышло двора его десять тысяч конных,
да двадцать тысяч пеших, да десять слонов с башенками. А с Везир-ханом вышло
пятнадцать тысяч конных людей, да тридцать тысяч пеших, да пятнадцать слонов
в доспехах. А с Кутувал-ханом вышло двора его пятнадцать тысяч конных, да
сорок тысяч пеших, да десять слонов. А с каждым везиром вышло по десять
тысяч, а с некоторыми и по пятнадцать тысяч конных, а пеших -- по двадцать
тысяч.
С князем виджаянагарским вышло рати его сорок тысяч конных, а пеших сто
тысяч да сорок слонов, в доспехи наряженных, и на них по четыре человека с
пищалями.
А с султаном вышло двадцать шесть везиров, и с каждым везиром по десять
тысяч конной рати, да пеших по двадцать тысяч, а с иным везиром по
пятнадцать тысяч конных людей и по тридцать тысяч пеших. А великих индийских
везиров четыре, а с ними вышло конной рати сорок тысяч да сто тысяч пеших. И
разгневался султан на индусов, что мало людей с ними вышло, и прибавил еще
пеших двадцать тысяч, да две тысячи конных, да двадцать слонов. Такова сила
султана индийского, бесерменского. (Мухаммедова вера годится.) А раст дени
худо донот -- а правую веру бог ведает. А правая вера -- единого бога знать
и имя его во всяком месте чистом в чистоте призывать.
На пятую Пасху решился я на Русь идти. Вышел из Бидара за месяц до
бесерменского улу байрама (по вере Мухаммеда, посланника божья). А когда
Пасха, воскресение Христово, -- не знаю, постился с бесерменами в их пост, с
ними и разговелся, а Пасху отметил в Гулбарге, от Бидара в десяти ковах.
Султан пришел в Гулбаргу с мелик-ат-туджаром и с ратью своей на
пятнадцатый день после улу байрама. Война им не удалась -- один город взяли
индийский, а людей много у них погибло и казны много поистратили.
А индийский великий князь могуществен и рати у него много. Крепость его
на горе, и стольный город его Виджаянагар очень велик. Три рва у города, да
река через него течет. По одну сторону города густые джунгли, а с другой
стороны долина подходит -- удивительное место, для всего пригодные. Та
сторона не проходима -- путь через город идет; ни с какой стороны город не
взять: гора там огромная да чащоба злая, колючая. Стояла рать под городом
месяц, и люди гибли от жажды, и очень много людей поумирало от голода да от
жажды. Смотрели на воду, да не подойти к ней.
Ходжа мелик-ат-туджар взял другой город индийский, силой взял, день и
ночь бился с городом, двадцать дней рать ни пила, ни ела, под городом с
пушками стояла. И рати его погибло пять тысяч лучших воинов. А взял город --
вырезали двадцать тысяч мужского полу и женского, а двадцать тысяч -- и
взрослых, и малых -- в плен взяли. Продавали пленных по десять тенек за
голову, а иных и по пять, а детей -- по две тенки. Казны же совсем не взяли.
И стольного города он не взял.
Из Гулбарги пошел я в Каллур. В Каллуре родится сердолик, и тут его
обрабатывают, и отсюда по всему свету развозят. В Каллуре триста алмазников
живут (оружье украшают). Пробыл я тут пять месяцев и пошел оттуда в
Коилконду. Там базар очень большой. А оттуда пошел в Гулбаргу, а из Гулбарги
к Аланду. А от Аланда пошел в Амендрие, а из Амендрие -- к Нарясу, а из
Наряса -- в Сури, а из Сури пошел к Дабхолу -- пристани моря Индийского.
Большой город Дабхол -- съезжаются сюда и с Индийского и с Эфиопского
поморья. Тут я, окаянный Афанасий, рабище бога вышнего, творца неба и земли,
призадумался о вере христианской, и о Христовом крещении, о постах, святыми
отцами устроенных, о заповедях апостольских и устремился мыслию на Русь
пойти. Взошел в таву и сговорился о плате корабельной -- со своей головы до
Ормуза-града два золотых дал. Отплыл я на корабле из Дабхола-града на
бесерменский пост, за три месяца до Пасхи.
Плыл я в таве по морю целый месяц, не видя ничего. А на другой месяц
увидел горы Эфиопские, и все люди вскричали: "Олло перводигер, олло конъкар,
бизим баши мудна насинь больмышьти", а по-русски это значит: "Боже, господи,
боже, боже вышний, царь небесный, здесь нам судил ты погибнуть!"
В той земле Эфиопской были мы пять дней. Божией милостью зла не
случилось. Много роздали рису, да перцу, да хлеба эфиопам. И они судна не
пограбили.
А оттуда шли двенадцать дней до Маската. В Маскате встретил я шестую
Пасху. До Ормуза плыл девять дней, да в Ормузе был двадцать дней. А из
Ормуза пошел в Лар, и в Ларе был три дня. От Лара до Шираза шел двенадцать
дней, а в Ширазе был семь дней. Из Шираза пошел в Эберку, пятнадцать дней
шел, и в Эберку был десять дней. Из Эберку до Йезда шел девять дней, и в
Йезде был восемь дней. А из Йезда пошел в Исфахан, пять дней шел, и в
Исфахане был шесть дней. А из Исфахана пошел в Кашан, да в Кашане был пять
дней. А из Кашана пошел в Кум, а из Кума -- в Савэ. А из Савэ пошел в
Сольтание, а из Сольтание шел до Тебриза, а из Тебриза пошел в ставку Узун
Хасан-бека. В ставке его был десять дней, потому что пути никуда не было.
Узун Хасан-бек на турецкого султана послал двора своего сорок тысяч рати.
Они Сивас взяли. А Токат взяли да пожгли, и Амасию взяли, да много сел
пограбили, и пошли войной на караманского правителя.
А из ставки Узун Хасан-бека пошел я в Эрзинджан, а из Эрзинджана пошел
в Трабзон.
В Трабзон же пришел на Покров святой богородицы и приснодевы Марии и
был в Трабзоне пять дней. Пришел на корабль и сговорился о плате -- со своей
головы золотой дать до Кафы, а на харч взял я золотой в долг -- в Кафе
отдать.
И в том Трабзоне субаши и паша много зла мне причинили. Добро мое все
велели принести к себе в крепость, на гору, да обыскали все. И что было
мелочи хорошей -- все выграбили. А искали грамоты, потому что шел я из
ставки Узун Хасан-бека.
Божией милостью дошел я до третьего моря -- Черного, что по-персидски
дарья Стамбульская. С попутным ветром шли морем десять дней и дошли до Боны,
и тут встретил нас сильный ветер северный и погнал корабль назад к Трабзону.
Из-за ветра сильного, встречного стояли мы пятнадцать дней в Платане. Из
Платаны выходили в море дважды, но ветер дул нам навстречу злой, не давал по
морю идти. (Боже истинный, боже покровитель!) Кроме него -- иного бога не
знаю.
Море перешли, да занесло нас к Балаклаве, и оттуда пошли в Гурзуф, и
стояли мы там пять дней. Божиею милостью пришел я в Кафу за девять дней до
Филиппова поста. (Бог творец!)
Милостию божией прошел я три моря. (Остальное бог знает, бог
покровитель ведает.) Аминь! (Во имя господа милостивого, милосердного.
Господь велик, боже благой, господи благой. Иисус дух божий, мир тебе. Бог
велик. Нет бога, кроме господа. Господь промыслитель. Хвала господу,
благодарение богу всепобеждающему. Во имя бога милостивого, милосердного. Он
бог, кроме которого нет бога, знающий все тайное и явное. Он милостивый,
милосердный. Он не имеет себе подобных. Нет бога, кроме господа. Он царь,
святость, мир, хранитель, оценивающий добро и зло, всемогущий, исцеляющий,
возвеличивающий, творец, создатель, изобразитель, он разрешитель грехов,
каратель, разрешающий все затруднения, питающий, победоносный, всеведущий,
карающий, исправляющий, сохраняющий, возвышающий, прощающий, низвергающий,
всеслышащий, всевидящий, правый, справедливый, благий.)