ских мелодрам.
     Весь 1808 год армия гибла в  Финляндии,  и в зиму  1809 года оставаться
там не решилась. Но и отступать было нельзя, - только вперед!
     Путь  в Швецию лежал через море. Оно замерзло  чуть не до  дна, так что
разведка сходила через Ботнический залив, аки посуху. Если б только пурга не
мешала!
     Шведы  испугались, втянулись в  переговоры, к  осени  заключили  мир  и
уступили нам эту противную ледяную Финляндию насовсем.
     Летом  1809  года  активизировалась  война  с  Турцией.  До  этого  она
протекала  вязко,  как  дунайские  волны,  которые  нам  никак  не удавалось
преодолеть. В 1811 году главкомом  южного направления стал Кутузов, и туркам
досталось по первое число нового 1812 года. Турецкая армия была  окружена  и
сложила  оружие.  Турки  запросили  мира и получили  его.  России нужен  был
геополитический баланс, ибо уже открывался новый том "Войны и мира".
     Ситуация до  боли в затылке  напоминала, вернее, -- предваряла  расклад
Молотова-Риббентропа. Наполеоновские  войска  стояли  в  Польше  на  границе
России.  Точнее,  Наполеон  стоял  посреди   бывшей  Польши,  на  территории
отошедшей   к  Пруссии,  и  грозил  землям,  захваченным  Россией.   Поляки,
естественно, чуть ли  не поголовно встали под  его знамена. "Особенно хороши
были  польские уланы", - вздыхал Историк.  -  "Французы  уверяли  императора
Александра  в  дружбе,  а  сами  усиленно  готовились  к  войне".  На  Висле
собирались резервы, туда  "из Франции  (совсем,  как в  1941  году --  С.К.)
приходили  все новые  и  новые  полки". Склады  набивались продовольствием и
боеприпасами.
     Громадная армия "дванадесяти языков" (двенадцати народов)  топталась на
левом берегу  Вислы.  С правого  берега на  них поплевывал  и матерился наш,
Тринадцатый  народ.  Поэтому  именно в ночь с  12-го на  13-е  июня  казачьи
разъезды засекли  понтонную переправу этой международной толпы и без оглядки
на начальство открыли по ней ружейный огонь.
     Немедленно последовал приказ по  армии императора Александра: "Не нужно
напоминать вождям, полководцам и воинам нашим о их долге и  храбрости. В них
издревле  течет громкая победами  кровь славян.  Воины!  Вы  защищаете веру,
отечество, свободу! Я с вами. На зачинающего Бог!".
     Несмотря на очевидную  неизбежность столкновения и конкретные донесения
разведки, наша  армия не  вполне была  готова  к войне. Одна ее половина под
командой  генерала  Барклая  де-Толли  находилась  в Вильне;  другая --  под
командой  князя  Багратиона  стояла  у  Волковыска. Теперь эти  армии шли на
соединение, наперерез французской колонне.
     Корпус казаков атамана Платова партизанскими наскоками сбивал французов
с темпа. Попутно сжигались  все поселения.  Французам негде было  со  вкусом
переночевать.
     Особенно страдали польские  уланы, казаки почему-то назойливо досаждали
им.  Так  что,  постепенно  уланский  полк  графа  Турно  был  перебит почти
полностью. Но  наше соединение-отступление  продолжалось, Барклай сошелся  с
Багратионом  только   за  Витебском,  польские  приобретения   России   были
оставлены, польские уланы полегли будто бы не зря.
     В июле в объединенную русскую армию получил назначение новый главком --
М.И. Кутузов. Его  авторитет был  теперь беспрекословен, опыт турецкой войны
безошибочен,  и даже  Аустерлицкое  поражение  он  предсказал  объективно  и
нелицеприятно.  Кутузов  определил единственной стратегической целью оборону
Москвы. Остальные  территории его не интересовали. В те годы армия агрессора
еще  не могла быстро и плотно обеспечить оккупационный  режим,  так что  все
военные  кампании  напоминали   собачью   свадьбу,  свалку  вокруг  главного
армейского скопления.
     Ставка  Кутузова находилась  в  Бородине, вот он с места и не двинулся.
Наши  войска  отходили  к передовому укреплению у  Бородина -- Шевардинскому
редуту.  Собралось ровно 103  тысячи человек, меньше, гораздо меньше, чем на
Куликовом поле! Но и французов  подходило только  130 тысяч, - не охти какая
орда. Зато вооружение с обеих сторон имелось самое убийственное.
     "25 августа, в жаркий августовский (так у Историка, - хорошо хоть не "в
жаркий январский" - С.К.) день,  в лагерь русских войск привезли чудотворную
икону Смоленской Божией Матери"...
     Вы  помните, верующие мои, -  это та самая Матерь, которая навесила нам
на   шею  Годунова.  Столь  же  успешно   сработала  она   и  на  этот  раз.
"Торжественная  молитвенная тишина стояла на громадном поле  подле Бородина.
Всюду  земля  была  изрыта.  Тянулись длинные  рвы  окопов,  насыпи,  стояли
плетеные туры батарей. Медные пушки сверкали  на  солнце.  Солдаты надели на
себя чистые рубахи: все готовились к смерти...".
     Все  войско  не  могло  подойти  под  благословение, поэтому  благодать
отпускали  с  доставкой  на  дом  -  священники отдельным  взводом  обходили
позиции: ""Святый Боже, святый Крепкий, святый Бессмертный, помилуй нас!"  -
слышались голоса певчих...".
     Наконец   все    улеглись.   Уснули   утомленные   боями   25   августа
заградотрядовские казаки, но не спали "деды" из гвардии и салаги, попавшие в
полк по зову чести.
     - Скажи-ка, дядя, ведь не даром?.., -- волнуется новобранец.
     - Не даром,  не  даром...  Спи пацан, -  перебивает его  дядя и  чистит
кивер, весь избитый.
     "Спать...  Спать... нужно набраться силы для завтрашняго подвига...", -
черным эктрасенсом завывает наш Историк над батальным простором.
     И подвиг состоялся. 26 августа 1812 года произошла величайшая битва тех
времен и тех триннадцати народов - Бородинское сражение.
     Лишь "первые лучи солнца показались над покрытой туманом  землею",  как
стопушечная французская батарея  плюнула дымом  и  напомнила отдыхающим, что
пора вставать.
     Свалка  началась  неимоверная.  Укрепления захватывались  французами  и
отбивались русскими обратно. Картинки локальных  схваток  мелькали, как окна
курьерского  поезда.  Поэтому конные курьеры не успевали донести  императору
Александру (вот он - в  седле возвышается) и императору Наполеону  Бонапарту
(а этот - на горке, на барабане восседает) правдивую информацию.
     Общая  диспозиция  получалась такая: русские принимали гостей  на своем
поле (Бородинском), им и стены помогали ("Ребята, не Москва ль за нами?"), а
французы атаковали в гостях. То  есть, по уставу они должны были нести втрое
большие  потери.  Но им  наш Устав образца 1972 года был  не в указ. Поэтому
потери сторон образовались адекватные.  Остервенение, наведенное  Смоленской
богоматерью,  не стихало, и  "среди  мертвых тел,  между раненых и  стонущих
своих товарищей дрались солдаты. Гнулись и ломались штыки, в щепы обращались
приклады, не хватало патронов, зарядов, пороха. Едкий пороховой  дым туманом
застилал поле, и в этом  тумане  дрались последним  смертным  боем  солдаты.
Дрались за Москву!"...
     У нас всегда так получается. Мы до последнего человека, "смертным боем"
деремся за эту  Москву, а потом оказывается, что кто-то уцелел по тылам, что
кровь наша пролита не бесследно,  что "через час -  на  ней  цветы  и трава,
через  два она  снова жива" и снова готова пролиться, - вы  догадались, - за
Москву! Такой вот круговорот питательной жидкости в развращенной природе...
     После полудня  Наполеон  выстроил  всю свою  армию, чтобы обрушиться на
поредевшие русские полки, прочесать мелким гребнем Бородинское поле, "добить
живых" чужих, собрать раненых своих.
     Наши тоже "готовились принять врага как следует": складывали укрепления
из мертвых тел, "собирали патроны, чистили ружья, банили раскаленные пушки".
     Все  и  пошло  бы, "как  следует",  -  с  последней смертной  схваткой,
протокольным оформлением  победы по признаку  "занятого  поля боя",  но  все
испортили дикари. Наполеон обнаружил у себя за спиной шайку атамана Платова.
Оказалось, всю  Бородинскую  битву  славный атаман провел  в  наполеоновских
тылах. Там  он разогнал  резервный  батальон  и налетел,  нет!  -  буквально
напоролся на "громадный обоз великой армии"...
     Надо  ли продолжать вслед  за Историком? Стоит  ли застенчивому  автору
опять подставляться под казачьи  пики,  под кавалерийский вопль литературных
патриотов, под залпы национальных батарей? Стоит! Позади Москва!..
     "К  сожалению,  казаки  не исполнили  всего,  что  могли  они  сделать,
проникнувши в тыл францусской позиции. Бедные и оборванные, потерявшие почти
все свое обмундирование за время отступления, они, попавши в обоз, увлеклись
грабежом.  Вместо того, чтобы ударить на резервные полки, захватывать с тыла
батареи, они,  не  слушая  начальников,  рассыпались  по повозкам, рылись  в
сундуках, хватали мундиры, патроны, хлеб, кули с овсом. Как саранча нападает
на хлебное  поле, так напали  казаки на францусский обоз. Забывши о том, что
идет  жестокий бой  и  решается  участь  всей войны, голодные  донцы  делили
добычу, вьючили материи, набивали сумы продовольствием  и вещами...". Ну,  а
уж  про  винные  запасы предусмотрительных французов  Историк  упомянуть  не
решился...
     Картину этого  группового свинства  можно было  бы украсить  включением
звука: "Коко  Шаннель! Диор! Карден! Вдова Клико!", -  услышали  бы мы из-за
кадра, но Коко Шаннель тогда еще не родилась, а мадам Клико не овдовела...
     Однако    стратегическое   значение   мародерства    оказалось    более
существенным, чем несостоявшийся тыловой удар.
     "Встревоженный Наполеон при  первых  выстрелах  в тылу  послал туда всю
свою конницу.  И она  появилась перед обозами тогда, когда казаки не  успели
еще  устроиться, -  и  потому  казаки  живо  рассыпались  в  лаву  и  начали
отходить",  то  есть,  брызнули  в  кушири,  теряя  ворованные  панталоны  и
судорожно запихивая в подсумки импортные предметы непонятного назначения.
     "Набег казаков в тыл Наполеона  мог бы сломить  его силы и даровать нам
полную  победу. Но этому помешала  некоторая  жадность казаков". Зато  и  от
полного поражения галантерейная атака нас спасла.
     Наполеоновцы целый  час гоняли крыс по тылам, и  за это время защитники
главной  нашей огневой  позиции -  батареи  Раевского получили подкрепление.
Французская армия напоролась на кинжальную шрапнель и 4 часа купалась  в ней
вполне  самоотверженно.  Тут  рука бойца  колоть  устала,  и  обе  армии, не
сговариваясь, завалились отдыхать.
     Собственно поле  боя осталось за нами, вернее,  - под  нами. На  другой
день французы наших на нем не обнаружили, но и боя никакого уже не было. Так
что, формально Бородинскую битву мы выиграли. По очкам.
     Недельный марш-бросок Кутузова под стены первопрестольной закончился  2
сентября в  Филях.  Сейчас это -- конец метро, а  тогда Фили были отдаленной
деревушкой  с  Кремлем   на  горизонте.   Тут   состоялся  известный  совет.
Возобладало мнение великого Кутузова, что нечего из-за  Москвы копья ломать,
пусть Наполеон ею подавится, а  мы пока армию в сельской местности подкормим
и подлатаем.
     Тем  временем  храбрый  Платов летел  на  Дон  -- поховать барахлишко и
объявить  поголовную   мобилизацию  казаков   против   "антихриста   в  лице
Бонапарта"!
     - "Родную дочь свою отдам замуж  за того казачишку, который возьмет мне
в плен Наполеона! - повторял  рассерженный  и разобиженный донской  атаман".
Видя партизанские трофеи, казаки охотно ополчились все.
     Знай это Наполеон, драпал бы он до хаты. Но не ведал гордый завоеватель
полумира, на что он руку поднимал.
     3 сентября последние русские полки ушли по Рязанской дороге, и Наполеон
вступил  в  Москву. "Долго стоял он на Воробьевых горах и, скрестивши  руки,
любовался Москвой. Горели на  солнце купола и кресты сорока сороков церквей,
красиво  высился Кремль, вся Москва, окутанная  зеленью полей,  играла перед
ним в лучах утренняго солнца".
     - Так вот ты какой, священный город! -- будто бы сказал Наполеон.
     Обычно  в таких случаях отцы поверженных столиц выносили ему "ключи  от
города", от всех его лабазов, бань, картинных галерей, предъявляли складскую
и  бухгалтерскую  документацию.  Так  было  в  Вене,  Берлине,   в  столицах
итальянских королевств. Хотелось такого и тут.
     Но  не  вышло.  Документации никакой сроду не бывало, ключи имелись, но
лабазы опустели, народ очень шустро разбежался из Москвы с вещами.
     Пришлось  Наполеону  заходить  в  Москву на цыпочках. Отсюда он  послал
императору Александру предложение о мире.
     -  "Я  не  положу  оружие,  доколь ни единого неприятельского воина  не
останется в царстве моем! -- гордо отвечал непобежденный наш государь.
     От этой зажигательной речи Москва и впрямь начала гореть. "Таинственные
люди  поджигали ее  со  всех сторон", так  что,  проверить наличие складских
остатков стало  совсем  невозможно. На пожар списали  все.  Французы  ловили
поджигателей,  расстреливали  на  месте,  но  везде не поспевали.  "На место
расстрелянных являлись новые, и Москва продолжала гореть"...
     Пожар  Московский -- это наша национальная  игра с татарских времен, но
Наполеон русских исторических книг, - в том числе  и этой, - естественно, не
читал.
     В среде оккупантов возникли легкая голодуха и тяжелое состояние духа. С
окрестностей еды  собрать не  удавалось, везде рыскали донские стаи Платова.
Они тоже не находили обещанной мануфактуры и были очень жестоки.
     Стоял   конец  сентября.   Москва   догорала,  становилось  холодно   и
небезопасно в эпидемическом отношении. Разведка доносила о русских лагерях в
Тарутине, о маневрах, об удовлетворительном снабжении в новой русской армии.
Метеорологи  сообщали  невероятные вещи  о  многолетних  наблюдениях  зимних
московских  температур.  И Наполеон  решил  отступать.  Дергать  из дурацкой
страны до холодов.
     Пока собрались,  пока  построились -- уже октябрь, и холодно жутко.  То
минус один, то минус пять!  Начали победный марш  на  родину. Тут же  следом
увязались  провожающие  из  Тарутинского  лагеря.  Кутузов  лично возглавлял
проводы.  Неподалеку  подвернулся  "авангард"  Мюрата.  Это  он  раньше  был
авангардом,  когда  сюда  шли.  А теперь авангардисты  заночевали  в  хвосте
беглецов  и сбоку на 60 верст. Проснулись французы поздно, - многие прямо на
том свете. Это была первая настоящая победа русского оружия в наполеоновских
войнах.
     Далее вывод войск у Наполеона пошел резвее. Казаки покусывали за пятки,
мороз крепчал, жрать было нечего.
     13  октября,  рано  утром,  всего  через 40  дней после взятия  Москвы,
Наполеон с генералами Раппом и Коленкуром поехал осмотреть  место вчерашнего
сражения  под Малоярославцем. У  деревни Городни они увидели  "выходящую  из
леса стройную  колонну. Люди ехали, равняясь  в отделениях, начальники  были
впереди частей". "Наши", - подумал Наполеон  и не угадал. Вдруг его спутники
заметили, что встречные "выстраивают фронт, размыкаются по полю.  Показались
зловещия пики.
     - Государь! Это казаки! - в испуге воскликнул Коленкур".
     - Не может быть, - цедил Наполеон, наблюдая, как на него несется лавина
платовских "зятьев"...
     Мария  Матвеевна  Платова была  сногсшибательной  красавицей,  так  что
шансов у императора, -- не на Машу, конечно, а ноги унести, -- не оставалось
никаких.  Тем не менее, генерал  Рапп схватил под уздцы  лошадь  Наполеона и
насильно поволок его восвояси.
     Казаки все равно  поймали бы корсиканца,  но  снова сбоку  обозначилось
что-то типа  обоза, и они рванули туда. Но это  был  артиллерийский арсенал.
Захватили 40 пушек, и настроение испортилось. Не удалось казакам подержать в
руках  ни  страшненького  Бонапарта,  ни  красавицу  Машу.  Ну  и  ладно! --
группового захвата императора, равно как и  группового  брака  обет  атамана
Платова не предусматривал...
     С первых  дней  ноября морозы  ударили  уже по-русски,  повалил снег. У
отступающих   начались    насморки,   острые    респираторные   заболевания,
обморожения,  обледенения.   По  утрам   наши  находили  целые  скульптурные
композиции: "N-ский взвод NN-ского гвардейского полка у костра на  привале".
Фигурки отдыхающих французов выглядели так натурально..., да собственно, они
натуральными  и были. Только костер их погас еще с вечера, и  привал их стал
вечным...
     Партизаны Дениса Давыдова --  люди не  столь  сентиментальные,  как ваш
покорный слуга, - нападали на обмороженную, инвалидную колонну и  рубили  ее
без сочувствия. "Пленных уже не считали и не брали. От них отбирали оружие и
предоставляли им идти, куда глаза глядят. Они все равно погибали". А куда их
было брать? Никаких особистов при русской армии  тогда не числилось, никаких
крысиных служб по части военнопленных и трофейного имущества не наблюдалось.
Трофеи приходовались на месте.
     7  ноября остатки Наполеоновской армии добрались до Орши. Из 150 тысяч,
выступивших   из   Москвы,  сюда  дошло  менее  30  тысяч  нетрудоспособных,
оборванных, больных, не вполне нормальных существ.
     12 ноября Наполеон начал переправляться  через Березину, переморозил  и
перетопил еще прорву народу.
     "23  ноября  Наполеон  оставил армию и под именем Коленкура в  почтовой
карете уехал в Париж".
     От Смоленска и Орши началась почти Европа, и французы пошли резво, наши
не успевали их нагонять.
     Маршал Ней, прикрывавший отступление, пытался обороняться в  Ковно, где
хранились кое-какие запасы и  отдыхали "союзные" немецкие войска. Но немцы в
этой войне  успели побывать и нашими союзниками,  так что у них было из чего
выбирать. Они "при приближении русских войск перепились и разбежались".
     Французы перешли  Неман, а их передовые преследователи,  казаки Платова
опять наткнулись на огромный обоз, оставленный на нашем берегу...
     К армии прибыл император Александр и приказал войскам переходить Неман,
преследовать французов за границей.
     В феврале 1813 года генерал  Чернышев сколотил отряд из  шести казачьих
полков, шести эскадронов  гусар  летучих и  драгун  и напал на  Берлин. Наша
конница ворвалась  в  город,  пронеслась  по  улицам,  нагнала  на французов
страху, и... выскочила вон.
     К  осени  1813  года  Наполеон собрал под Лейпцигом громадную  армию, -
снова 130000 человек. Здесь случилась  так  называемая "Битва  народов". Это
были   те  же  народы,  что  и  под  Бородином,  только  они  распределились
по-другому. За нас теперь было 280000 их представителей.
     "Утром 4  октября союзные русско-немецкие войска атаковали  французов".
Наполеон отбил все атаки и бросил в бой бронированный клин из 100 эскадронов
тяжелой панцирной  кавалерии.  Эта  кавалерия прорвала  все  ряды  восточных
союзников и вылетела как раз к свитской группе императора Александра. Тут бы
ему и кранты, да слава богу, под  удар подставились  лейб-казаки  полковника
Ивана Ефремова.
     - "Коли его в пузо, да под мышки!", - на ходу  объяснял  Ефремов методы
борьбы с "танками" противника.  Возникла обширная свалка. Тут в нее влезли и
другие желающие "спасти государя".
     Возбужденные катавасией, наши благополучно били французов 5 и 6 октября
и погнали их от Лейпцига то рысью, то галопом.
     "Имея впереди себя самого государя императора, армия наша бодро и смело
подвигалась к столице Францусской земли - городу Парижу"...
     Вот оно! Вот  логово мирового коварства, вот развратные  соблазны,  вот
непостижимые  тайны  "францусской"  любви!  Вот  оно  --  исполнение  тайных
мечтаний,  щекотавших  наше обоняние тонким перышком дорюриковского  ковыля!
Париж!  (Далее  следует  читать под  пение Эдит  Пиаф,  Мирей  Матье  и  Джо
Дассена)...
     "Вечером  13 марта 1814 года государь  император остановился на  ночлег
недалеко от  Парижа,  в местечке Фер Шампенуаз". Не успели  лечь,  как опять
жизнь венценосца оказалась под угрозой. Союзники его покойного отца никак не
остывали в запоздалой мстительности.
     И снова  - полковник Ефремов на лихом коне, опять драка.  Царь  спасен,
Ефремов -- ранен штыком в голову...
     Когда  в  1993  году  мы  пытались опознать  и  разложить  на  4  кучки
подобранные  в свалке  соборной усыпальницы кости Ефремова, Платова, Василия
Орлова-Денисова (свояка фон-Палена) и атамана Бакланова (обидчика чеченцев в
1-й  кавказской войне),  то череп Ивана Ефремова с дыркой в височной области
стал ключом к успешным исследованиям...
     4 февраля  1814 года Платов подошел к сильно укрепленному Намюру, начал
осаду  и  сразу предпринял  ночной штурм. Город  сдался,  обманутый  ложными
ночными  кострами.  Французы,  видите  ли, по  кострам  насчитали  несметное
количество пехоты, которой у Платова отродясь не водилось.
     18 марта  случилось  последнее  сражение,  "к  утру  19  марта  русские
овладели всеми валами  и рвами Парижа,  и в 10 часов утра государь император
Александр I вместе с королем прусским вступил в завоеванный город".
     Тут   наступил  мир,  братание  с  англичанами,   народные  гуляния  по
Монмартру, беглый курс познания, чего раньше не знали, да и по домам!
     Наполеон остался без портфеля и убыл на средиземноморский остров Эльба.
Можно было начинать мирную жизнь при полных авторитетах.
     Авторитеты   эти   съехались  в   Вене,   чтобы   поделить-таки  Европу
по-честному. Дележке мешало дурацкое единогласное обещание, данное вслух, --
восстановить все порушенные  монархии в прежних священных границах. То есть,
как бы воссоздать бывший европейский СССР после десятка  лет республиканской
вольницы.  Идея  нелепая и  неосуществимая. К  тому  же, каждому  авторитету
хотелось урвать побольше из завоеванного.
     Русский царь объявил, что не покинет милую Польшу, хоть дерись.
     Немцы прусские с ним тайно согласились в обмен на Саксонию.
     Ангичане решили прикарманить Мальту.
     Австрийскому  императору  стало  тоскливо.  Он настоял  на  включении в
венские  репетиции  пострадавшей  стороны. Из  Франции  мгновенно  подскочил
Талейран --  бывший  наполеоновский,  а ныне королевский министр иностранных
дел. Этот гений устной речи за пять минут запутал все переговоры, доказал на
пальцах,  что  нужно восстановить все границы, Польшу воссоздать вне России,
Францию --  с  Мальтой, Германские  и Итальянские  королевства -- в пределах
Священной Римской Империи со столицей в гостеприимной Вене.
     Переговорщики только рты разинули. Наш Александр -- главный  победитель
-- нервно поправил парадный меч.
     Англичане и австрияки  со страху перед донским казачеством  и калмыцким
чудачеством сразу заключили тайный сговор в трех экземплярах: воевать против
России. Запахло крупной войной.
     Но  тут выручил  Наполеон. Он  высадился в  курортной средиземноморской
зоне 1  марта 1815 года и через три недели  уже командовал сменой портретов,
перин и простыней в своем парижском дворце. Среди перин и был  найден третий
экземпляр  позорной  сепаратной грамоты о  союзе Англии,  Франции  и Австрии
против России.  Наполеон не  отказал  себе в удовольствии послать крамольный
документ  в Вену "брату Александру". Австрийский  канцлер Меттерних был чуть
не  в морду бит взбешенным русским героем. Однако, честной компании стало не
до  восточных единоборств.  Империя Бонапарта стремительно возрождалась. Тут
уж по-быстрому подписали мирный договор с разделом Европы, и Россия получила
Польшу  почти  целиком.  Пришлось  только  кусок  западноукраинской  Галиции
уступить Австрии.
     И  навалились  на  Бонапарта. Произошла  успешная  битва при  Ватерлоо,
Наполеона загнали  в атлантическую пустыню -  на  остров св.  Елены  и стали
медленно  травить  мышьяком.  Оккупационные  войска  союзников  вернулись  с
бельгийских  и  прочих баз  в Париж, восстановили  гнилую  фишку  --  короля
Людовика XVIII, и составили Священный союз, чтобы больше не допускать Европу
до  республиканского позора. Наш Александр играл тут главную роль.  В общем,
союз нерушимый монархий свободных сполотила навеки великая Русь.
     Европа оцепенела.
     А в  России, наоборот, смиренной стойки во фрунт не  наблюдалось. Народ
дрожал  мелкой  послевоенной  лихорадкой.  Оно  и  понятно, мужиков  побили,
развратили,  растащили.  Добра  и денег угробили  немеряно. Опять  подорвали
корень народный, никак не укоренявшийся и ранее.
     А  самое  страшное,  -  случилось  то,  что  у  нас  всегда  бывает  от
победоносных войн - полная шиза в национальной элите. В чем она состоит? Вот
в чем.
     Помещики  начинают судорожно эксплуатировать крепостных, восстанавливая
довоенные  удобства  и  удовольствия.  Высшие  военные  надуваются  римскими
триумфаторами, щеголяют  в лавровых венках по художественным студиям, желают
победоносно маршировать далее.
     Высшие чиновники остаются без  конвоя, ибо государь поднялся на ступень
выше  в  направлении  божественных  небес  и  унимать  их  от  воровства  не
удосуживается.
     И,   наконец,  основная   точка   идиотической  фиксации   --   призрак
поверженного  Парижа,  встает в завистливой  генетической  памяти, бродит по
российской Европе. Солдаты, вернувшиеся из галантерейного  похода,  бунтуют;
по  Волге  в 18 году  бурлит и  горит. Но еще  каверзней приходится мыслящей
части  демобилизованных  оккупантов.  Эти  сыны  отчизны, вспоенные не столь
березовым молоком родины-матери, сколько  бульварными  романами и будуарными
фимиамами -- все  парижской мануфактуры  -- теперь  живьем  ощутили  дыхание
буржуазной заразы, настоловались в кафе, нагулялись по  монмартрам и прочая,
и  прочая  и  прочая.  От  таких порочных примеров русский  человек дуреет и
начинает  чудить.  Казачий  атаман  Платов,  например,  судорожно  строит на
каменистом безводном холме новую донскую столицу по версалеподобным чертежам
Де  Волана.  А  просвещенные  пестели  штабные  и  гарнизонные  ударяются  в
массонские ложи с прицелом на конституцию, республику, далее -- везде.
     Появляются   крамольные,  но   не   истерические,   типа   радищевского
"Путешествия",   а   строгие  и   скучноватые   статистические  исследования
Арсентьева,  Куницына и  прочих, которые  наглядно показывают  хозяйственную
несостоятельность крепостного права, убогость экономической системы России.
     Просвещенные гвардейские  дембеля, воротясь в свои деревни, стали плохо
спать.  После шампанского их еженощно  навещал  призрак  французского короля
Филиппа  Красивого,  который  еще во  времена нашего татарского ига  отменил
сельское   рабство   в  своих  владениях.  О  том,  что  он  также  сжег  за
экономическое  самоуправство  целую  ватагу  вот таких  же  демобилизованных
тамплиеров, почему-то не вспоминалось.
     Царь этих мечтаний вовремя не  пресек. А  тут  еще  свежеприсоединенная
Польша, сохранившая  Конституцию, торчала  в  теле России  заразной  щепкой.
Александр  на  открытии польского Сейма в 1818 году из вежливости брякнул  о
"возможности  распространения  конституционного  устройства на  все  страны,
провидением  моему попечению вверенные".  Многие поняли это правильно: "было
бы сказано...", но немногие разгорячились всерьез.
     Спустить пар по-тихому  победитель не сообразил, и на правительственную
поверхность  снова всплыл Аракчеев. Должен  же  был кто-то  вонзить стальные
челюсти в размякшую Россию, пока  великий государь предается мечтательности,
перемежаемой укоризнами больной совести?
     Последовали указы:
     - о запрещении крестьянам "отыскивать вольность" (1815);
     - о праве помещиков ссылать крепостных без суда в Сибирь (1822);
     - о монополии дворян на владение крепостными (1823).
     Ну, и  в армии  начался беспредел. Стали создавать  военные  поселения,
чтобы и солдаты были как бы крепостными. Армия гладиаторов имени московского
Спартака...
     Конституции  стало хотеться  еще  сильнее.  Но мы бы не решились ничего
предосудительного предпринять,  не тамплиеры же мы, не франки развратные! Но
судьба русская  сама  подтолкнула нас,  разговорчивых  да  нерешительных, на
крестный  путь.  Или Империя  наша  почувствовала,  что необходима ей  смена
крови?...
     Что  может  подвигнуть  русских  на  решительные  действия?  Вот  такой
примерно список причин:
     1. Полный житейский беспредел.  Чтобы нас прямо жрали  с детьми живьем,
по-татаро-княжески.
     2.  Что-нибудь  космическое.  Комета,  дождь из  лягушат,  три  луны на
небосводе.
     3.  Лишение  привилегий, типа  московской  прописки  (см. главу  "Казнь
Стрелецкая"); принудительное насаждение медных и бумажных денег.
     4. Или рождественская  какая-нибудь  ситуация, вроде  похода  на Индию,
явления патриарха Никона московским бомжам, прихода  доброго, истинного царя
Лжедмитрия и проч.
     Вот, примерно по четвертой  схеме у  нас  в этот раз и пошло. Правда, с
модификациями и доливом изо всех приведенных выше пунктов.
     Беспредел, как обычно, был налицо.
     Привилегии  шатались и рушились.  Того и гляди, могли отменить заветный
постулат  Петра  III  о  вольности дворянства.  Космическая  ситуация  также
сгустилась к Рождеству 1825 года.
        Рождественская Сказочка

     Римский Император Тиберий  на закате  дней  своих удалился на  Капри  и
успешно  предавался  развратному отдыху, - так  нам пишет Светоний.  Империя
болталась без руля, в  провинциях завелось вольнодумие, объявились учителя и
пророки.  В честь одного из  них мы до сих пор под  Новый год покупаем елку.
Так что, самоволка Тиберия дорого обходится человечеству...
     Этот  единственный  в  истории  случай  добровольного отказа  от высшей
власти,  -  не ясно, бывший  ли на  самом деле, - с  тех пор  будоражит  умы
самодержцев. Он опасно щекочет им нервы,  оставляя некую лазейку для отхода:
"Ужо уйду в скиты!" -- а вам, смерды, достанется первый встречный, вот, хоть
Симеон Бекбулатович!
     Но  пугать земство опричниной да  скитом,  это одно, а на деле сойти  с
трона,  -  это нет. Это  верх декаданса. Такого не  может  быть. Империя  не
дозволяет, - мы с вами точно знаем из опыта веков.
     Но  наша  Империя  к 1825  году уже  была  совсем  нездорова.  Я думаю,
доконал-таки   ее  поверженный  Париж.   И  возник  сюрреальный  сюжет  типа
Новгородского переполоха...
     В   сентябре  1825  года  государь  Александр  Павлович  Благословенный
выезжает с семьей  в Таганрог. Он намеревается зимовать на юге ради здоровья
супруги.  Тут ему  не  сидится, он  едет  в Новочеркасск  к  казакам,  потом
посещает  Крым,  где будто  бы присматривает  себе  некое  пристанище,  куда
намеревается по-тибериевски "переселиться навсегда". По дороге из Крыма царю
становится  дурно,  и  он  умирает   в  Таганроге  19  ноября  при  туманных
обстоятельствах.  Все  Рождество тело  находится в  соборе  Александровского
монастыря, потом начинает двухмесячное путешествие  в Питер через Харьков --
Курск -  Орел  -- Тулу  -  Москву.  13  марта  1826  года  его  погребают  в
Петропавловском соборе.
     За  время  этого  последнего путешествия происходят  памятные  события,
которые  нам  с  вами  известны гораздо  лучше  обстоятельств  смерти  царя.
Случается  Восстание Декабристов.О  нем нам  многократно  рассказывали  наши
учителя, поэтому буду краток.
     "Народ"  в  лице  просвещенного  дворянства желает конституции.  Тайные
кружки придумывают, да  никак придумать не  могут, как им  этой конституцией
заняться.  Тут Россия остается без царя. Средний  брат  Константин  "народу"
годится. Он  вполне пропитался  соответствующим духом в Варшаве, кружась меж
конституцией  и  проституцией. Но Константин  в первое  не верит,  а  второе
утратить  не  решается. И  якобы  ОТКАЗЫВАЕТСЯ!!!  от трона. Он,  понимаете,
давным  давно  составил  тайный  документ об отречении  (только не показывал
никому), женился  на случайной  паненке и  грешит помаленьку назло династии.
Царское семейство в шоке.  Семейный  позор  скрывают  от  прессы и  читающей
публики.  Поэтому  27  ноября  1825 года,  как  только  скорбный фельдъегерь
поспевает в  Питер,  народ (в кавычках и без кавычек)  приводится к  присяге
Константину.  Новый  император  Константин  I налицо!  Лицо  это  быстренько
штампуется  на  новой   монете   и  выставляется   на  портретах   во   всех
продовольственных  витринах. Народ и "народ" пускают конституционные слюнки.
Константин, тем не менее  не  воцаряется, но и медлит с  отречением,  держит
паузу -- ждет оглашения завещания...
     Нам  с  вами  ясно,  как  день, что  Константин  блефует.  Он  пытается
разыгрывать  годуновскую схему.  Основания для  этого есть.  Грешным браком,
длинным  и вольным  языком, нецарственной развязностью  Константин отодвинул
себя от престола примерно на годуновское расстояние (как, например, нынешний
английский принц  Чарльз). Теперь ему нужно, чтобы его троекратно попросили,
повалялись всенародно, поупрашивали в завещаниях и церковных посланиях.
     "Братья играют короной в волан", - острят бородинские  ветераны в своих
тайно-анекдотных  обществах.  Ясно  и  драгунскому  коню,  что  поломавшись,
Константин согласится. Подходит черед действовать младшему брату Николаю...
     Младшие  братья  в русской сказочной  тройке, как известно,  на  первый
взгляд дураковаты. Вот "народ" Николая и не  хочет. Но в семье-то Константин
уже пропасованРодичи разговаривают с Николаем почтительно, так  чего ждать?!
Николай делает сильный ход -- забирает себе нашу бесхозную Империю, надевает
Шапку, назначает  повторное голосование -- "переприсягу" на  14 декабря 1825
года. Чтобы успеть к Рождеству...
     Мы  понимаем   состояние   народа.   Вот   так   бы   нас,  единогласно
проголосовавших за товарища П..., нет, возьмем абстрактнее -- за товарища А,
теперь пригласили бы  через две недельки прийти и переголосовать за товарища
Б! Мы приходим? Да. На Сенатскую площадь...
     Итак, придворная канцелярия народным  мнением  не интересуется, Николай
принимает  нечаянную  радость,  Конституция, бывшая  у  "народа" в  кармане,
оборачивается обыкновенным кукишем. В ответ офицеры  выводят Московский полк
на  Сенатскую  площадь, зарубив его  командира  барона Фредерикса.  Намечено
шугануть мелкотравчатого Николая, запретить сенаторам "переприсягать". Некий
Каховский  по подначке Рылеева должен еще и прирезать  (пристрелить)  нового
царя  где-нибудь  в дворцовом коридоре.  Но  Каховский в смертники  пока  не
захотел.
     Короче,  к 11 часам утра полк становится в каре у памятника Петру. Петр
неодобрительно взирает  на  это  построение.  Не  укладывается  в его медной
голове  Манифест  декабристов  о  свержении   династии,  о   республиканском
правлении, о свободе бульварной прессы...
     Тут на площадь при полном параде выскочил на коне герой войны 1812 года
генерал  Милорадович,  личный  друг  Константина.  Он объявил,  что  присяга
Николаю,  братцы,  -  правильнаяВот  об  этом  и  на  моей  сабле  в  личной
дарственной надписи  Константина  значится. Служивые сразу  засомневались  в
своих вождях.  Кому  им  было верить -- боевому  командиру  и  соратнику или
пестелям штабным? Запахло жареным.
     Тогда главари восстания "громким голосом" гонят Милорадовича с площади.
Он  не едет, и Каховский разряжает-таки свой пистолет, припасенный для царя.
"Опасность,  нависшая  над  восставшими,  была  устранена!",  -  радостно  и
преждевременно  охает  наш  Историк  --  к  этому  времени  уже  кандидат  в
действительные члены Политбюро ЦК КПСС.
     На площадь подходят морячки из флотского экипажа, лейб-гренадеры, всего
собирается  3000  солдат  и  30 офицеров. Но  главного действующего лица  --
избранного  демократическим голосованием  во  всех партъячейках  "диктатора"
Сергея Трубецкого -- нету! Он мучается интеллигентскими  раздумьями у себя в
канцелярии  Главного  штаба. Собственно, страдать было о  чем. Выходило, что
нужно объявлять штурм Зимнего. Страшно, аж жуть!
     Тем  временем, на площади началась вялая перестрелка, потом, к сумеркам
(в  3  часа дня перед  Рождеством в  Питере  уже темнеет),  царская  сторона
ударила картечью. Декабристы побежали по невскому льду, вслед полетели ядра.
     На площади осталось 80 трупов.
     На Юге дернулись было члены Южного общества, но их переловили. Поднятый
ими Черниговский полк также побывал под картечью.
     Царь лично вел  следствие. Не возглавлял  обширную комиссию, а именно в
одиночку  под  охраной  своего генерал-адъютанта  Левашова допрашивал врагов
престола.
     Под  следствие  попало 600  человек.  Головную  пятерку "поставили  вне
разрядов", то есть на  этих злодеев и статьи подходящей не  было,  и  хотели
сначала  их четвертовать, - просто посечь топором на  мелкие части. Но потом
устыдились  Европы,   побрезговали  гильотиной  и  решили  обойтись  обычной
веревкой. С  первого раза на рассвете 13 июля 1826 года три из  пяти веревок
оборвались. Пришлось ждать открытия магазинов (!), чтобы купить новые! Кино!
Впрочем, в кино эта посудо-хозяйственная суета не попала.
     Большое количество народу оказалось во глубине сибирских руд.
     Николай  укрепился  на   троне,   конституцию  понимать  отказался,   с
бунтовщиками был жесток, и т.д. и т.п. -  стихи  Пушкина  и музыка к  фильму
"Звезда пленительного счастья". Ну, это мы немножко вперед заскочили...
     Проходит  странное  Рождество 1825 года, случается Новый  1826  год,  в
Питер привозят  и стремительно хоронят  Александра.  Когда  гроб на короткое
время устанавливают в Петропавловском  соборе, его вскрывает комиссия  из  4
близких покойному  человек,  в  которую  не  допускают  даже родственников и
представителей духовенства...
     Это  --  совершенный  нонсенс.  По  тем  временам  не  пустить  попа  к
православному телу -- все равно, что не пустить председателя ВЧК на расстрел
нашкодившего коммуниста...
     Народ в подозрении складывает сказку, что "Государь Александр I не умер
в Таганроге в 1825 году, а стал сибирским отшельником и долгие годы прожил в
покаянии под именем старца Федора Козьмича"...
     Ну  что   тут  скажешь?   Имперская   теория   наша  такого  исхода  не
предусматривает. Это -- как  кипение воды при 90 угловых  градусах. Да и уши
торчат изо всей этой истории -- отчество "Козьмич". Небось, произвел на свет
причудливого  старца  писатель  Козьма  Прутков, которого  самого,  как  нам
доподлинно известно, тоже на свете не было...
     Развеять легенду по нынешним временам не  просто, а очень просто. Берем
пробу из-под петропавловской плиты и сличаем генетический  код таинственного
покойника  с кодами  его потомков.  Благо, они у  нас имеются  в  избытке, -
компьютеры и реторты  еще  не остыли от многодетного  семейства правнучатого
племянника  Александра Благословенного -- Николая Кровавого. Так что  анализ
крови нам обеспечен...
     Тут православная братия набычивается против гробокопательства.  А мы ей
врезаем   аргументом   про   спектральный   анализ    Туринской   Плащаницы,
сохранившейся  со времен Тиберия и  служившей оберткой покойному Христу. Вот
показал же анализ, что липовая эта обертка...
     Так что, вся надежда теперь на науку. Будем ждать...
        Николай I Павлович "Палкин"

     Вот  главный   мотив  возникшей  тридцатилетней  николаевской  эпохи  в
изложении  Историка:  "Николай  с   детства  любил  военную  службу.  Будучи
наследником,  он  отбывал  обязанности  унтер-офицера  и  младшего  офицера,
отлично знал службу и уставы. Он лично проверял полки. Наблюдал за обучением
кадетов,  требовал от офицеров точного исполнения  долга. Русские солдаты  в
его время  были  стойки и непобедимы,  честны  и исправны.  Молодым  безусым
рекрутом  приходил солдат  в полк  из  деревни и седым  стариком возвращался
домой"...  Такие  таланты  армии  и  ее  императора  следовало  применить  в
походе...
     И  походов  было  много.  "С 1801  года  велась непрестанная  война  на
Кавказе. В 1826 году началась война с Персией, а в 1828 году с Турцией".
     Николай  объявил   войну  Турции   14  апреля  1828   года.  8  октября
турецко-египетские  корабли были  уничтожены  объединенной эскадрой  России,
Англии  и  Франции  под Наварином.  "Великие  европейские  державы  наказали
турецкого султана за те  обиды, которые испытывали богомольцы,  ходившие  ко
гробу  Господню.  Султан,  взбешенный этим,  приказал всем  своим  подданным
готовиться к  войне с Россиею"... Тут обратим внимание, что наказывали турок
за  гроб Господень три великие державы, а  отдуваться пришлось одной России,
да к тому же, французы и англичане еще и помогали туркам исподтишка.
     Наши двинулись в Турцию пятью армейскими корпусами. Три  корпуса шли на
Дунай, один на Кавказ, один - на кораблях через Черное море.
     В конце мая 3-й корпус подошел к Дунаю возле Браилова.  Сюда  же прибыл
император,  и  все  вместе преодолели Дунай. За Дунаем война  пошла  большей
частью под крепостями. Осаждали и брали постепенно Варну, Силистрию, Шумлу.
     На  Кавказе наши  увязли в россыпи мелких горных крепостей, зато здесь,
на  Балканах  уже стояли под  Константинополем.  Готовились щиты  на  ворота
прибивать.  Все командование,  вся  армия, а пуще них, - государь-император,
давились, по  моим расчетам,  сентиментальной слезой. Ведь еще их дед-прадед
Иван  Грозный клялся  освободить Царь-град. Баба Катерина  намеревалась. Все
внучки и жучки дворняжьи  божились лечь за православие. Все кошкины-романовы
порывались. И  вот,  пожалуйста,  осталось маленькое,  мышиное усилие, чтобы
выдрать  репчатый  купол  Софии Константинопольской из грязных  лап. "Турции
грозил полный разгром!"...
     Ну?..
     Ну!..
     Пауза...
     Отступил бы Олег?
     У него бы Турция до сих пор валютному фонду наши долги выплачивала.
     Отступил бы Грозный?
     У него  турки  всенародно  варились  бы в котлах и жарились на  кострах
вокруг Черного моря для смягчения курортного климата.
     Отступил бы Петр? -- Нечего даже спрашивать!
     Но  император  Николай  "великодушно  возвратил почти все  завоевания в
Турции  и  только на  Кавказе  к  нам  отошел богатый край с  городами Поти,
Анапою, Лхалцыхом и Ахалкалаки. Турецкий султан потерял свое могущество, и с
этой войны Турция начала слабеть и падать"...
     Как бы не так, господин Историк, как бы не так!
     80 тысяч русских погибло на этой войне только от болезней, а от  пуль и
ядер  -- немеряно!  И  для  чего?  Чтобы  Государь  курорты  и  винные места
приобрел, да великодушие выказал?
     Слабина  не  прощается.  Не  забиваешь  ты,  забивают  тебе.  На  табло
вспыхивает известие, "поразившее  всю русскую  столицу: 17 ноября в Варшаве,
главном  городе  царства  Польскаго,  вспыхнуло  восстание.  Поляки  убивали
генералов,  офицеров   и  солдат,  покушались  и  на  жизнь  родного   брата
государева, цесаревича Константина Павловича, бывшаго наместником государя в
Царстве Польском". Чем-то сей конституционалист полякам не полюбился...
     Против  130000  жолнержей  генерала  Хлопицкого  завернули  отступающую
из-под Константинополя оскорбленную армию генерала  Дибича. К ней добавились
полки из Петербурга, и всего собралось до 190000 человек.
     25 августа началась бомбардировка Варшавы. Мятежники сдались на  третий
день -- не стоило и гвардию из питерских кабаков выковыривать.
     Тут православный государь заметил,  что "Палестина, где  провел  земную
жизнь  Спаситель,  где Он учил и где  Он  для спасения  мира принял крестную
смерть, находится на земле, принадлежащей туркам"! -- вот ужас-то!
     А там "по  приказу турецкаго султана, обиженнаго на императора  Николая
за  тот разгром, который  сделали наши войска в  Турции в 1828  году,  турки
начали притеснять и обижать православных христиан", сволочи. А мы их жалели!
     Союзники наши  бывшие  - Англия  и  Франция -- завидовали  "успехам  на
Кавказе и в Сибири, где русское государство  подходило к Восточному океану",
и начали  подбивать турецкого  султана против  России, обещали  ему  помощь.
Война началась в 1853 году - опять на Дунае и в Закавказье. Наши наседали на
подножие Арарата, хотелось  им,  если уж не гроб Господень, то хоть пристань
Ноя  на  вершине святой горы  завоевать. В конце-концов на  Кавказе  удалось
нахватать  много  всякой всячины,  но удовольствие  от этого  было испорчено
Крымской войной.
     В  этот раз началось с того, что 18 ноября 1853  наш черноморский  флот
уничтожил в Синопской бухте все турецкие корабли. Тогда за Турцию вступились
англичане, французы и итальянцы. Просвещенная Европа отправила свои пароходы
и войска во все русские моря.
     14 мая 1854 года эти пароходы разрушили  Керчь, вошли в Азовское море и
22 мая приблизились к Таганрогу. Впереди шло восемнадцать паровиков, за ними
- еще 50 парусников и плавучих батарей. Явились парламентеры с ультиматумом:
уходите миром, мы зайдем, снесем тут все к чертовой бабушке,  гражданских не
тронем. "Наши ответили соответственно". Видимо матом.
     Началась  непрерывная бомбардировка города, десант высадился и  пошел в
атаку на крутую гору у церкви св. Константина. Ну, этих 300 человек сбросили
штыками в залив. Эскадра отошла на горизонт.
     12 июля в  мелководной  луже Азовского  моря поднялась буря.  Англичане
убрались на черноморские глубины.
     2 сентября 1854 года союзная англо-французская  эскадра начала  высадку
войск у маленькой деревушки Евпатория, и к 6 сентября на Крымском берегу уже
загорало 30000 французов с 68 пушками,  22000 англичан с 54 орудиями  и 7000
турок с 12 орудиями. У нас для этих туристов набиралось только 36000 человек
обслуживающего  персонала  да 84  орудия. 8 сентября  на берегах реки  Альмы
произошло тяжелое  сражение.  Англичане  и  французы, вооруженные  нарезными
ружьями,  били издали, а наши  гладкоствольные тульские до них не  добивали.
Пришлось  нам отступать до самого Севастополя и сесть в осаде. 8 же сентября
русские  моряки утопили свои суда в горле Севастопольского залива. Парусники
все равно не могли сражаться с пароходами.
     Вся  корабельная  артиллерия  была  расставлена по  склонам.  Агрессоры
готовились к штурму ровно  месяц. б октября началась  тяжкая бомбардировка и
встречная перестрелка. Жертвы  на  позициях  множились с пугающей скоростью.
Ночью Европа выходила на берег из пенного прибоя и шла в штыки. По утрам обе
стороны  занимались  развозкой  трупов тележными вереницами. В этих хлопотах
наступила и прошла  теплая  зима. 27  марта  1855  года  в  очередной раз, в
отличие  от погибших  в этой  войне, воскрес Христос.  Праздновали  прямо  в
окопах.  Сюда  же  пришли  гражданские  дети  и  женщины  в  белых  платьях.
Бомбардировка, однако, не прекращалась. Десяток невинно убиенных отправились
к виновнику торжества. Прошла весна, настало лето. Штурмовка русских позиций
продолжалась, принося  ежедневный урожай по  нескольку тысяч трупов с  обеих
сторон.
     28 июня французский  снайпер по отблеску на  золотых эполетах  выследил
адмирала Нахимова и прострелил ему голову.
     С  24  августа бомбардировка  Севастополя  стала  непрерывной. То есть,
артиллеристы  сменяли друг друга, а пушки работали без перерывов. "По одному
Малахову  кургану действовало  110 больших  орудий. Гул  и рев  пушек  ни на
минуту не прерывался. Смерть  была всюду". Наши  стояли крепко, к тому  же в
окопах   распространялась   сплетня,   что   император   дарует  победителям
освобождение от крепостного рабства. Имело смысл воевать храбро.
     "27 августа в ужасном кровопролитном штурме союзники овладели Малаховым
курганом". С его потерей Севастополь уж никак нельзя  было удержать, но наши
не сдавались, вопреки всем  правилам.  "Они зажгли все, что можно, разрушили
батареи,  взорвали пороховые погреба и уцелевшие суда, а  сами переправились
на  северную  сторону"  залива.  И  30  августа  Севастополь пал.  Союзники,
потерявшие  73000  человек,  замерли  в  Севастополе до конца войны,  но  их
мобильные группы беспокоили русских по всему полуострову.
     12 февраля 1856  в  Питер пришло  известие о  разгроме наших войск  под
Евпаторией.  От  этого  поражения  император  Николай  I Павлович слег  и 18
февраля 1856 года скончался. Есть, конечно, обширный мемуар о  том, что царь
винил себя за крымскую неудачу, склонял  лейб-медика  Мандта дать ему яду, в
гробу   лежал   в   трехцветных  сине-зелено-фиолетовых  пятнах,  разлагался
стремительно, бальзамирования не принимал.
     В  строевом   народе   сохранилась  кличка  Николая  -  "Палкин"  -  за
приверженность телесным наказаниям, а просвещенная  братия в  лице  Фридриха
Энгельса  заклеймила царя обвинениями в армейской непригодности. Дескать, он
кроме барабанного боя ничего не понимал,  не развился в командном  отношении
выше  унтер-офицерского  чина. Ну, это, конечно, товарищу Энгельсу, большому
знатоку русской армии, виднее!
     А вот чего действительно Империя  не может  простить  Николаю,  так это
пассивного созерцания крамольной эпидемии. У какого настоящего царя-генерала
так расплодились  бы пушкины, лермонтовы,  гоголи и  щедрины, непроспавшиеся
герцены и прочие?..
     На престол вступил  сын  покойного -  Александр II Николаевич --  "Царь
Освободитель". Ему и пришлось разгребать всенародную кучу-малу.
     Сразу  же,  18-го  марта  1856  года был  заключен  мир  по  крымским и
кавказским делам.
        Часть 11. Гибель Империи (1862 - 1918)

        Главная Ошибка

     Кто-то  из  претендентов в Императоры толково  заметил,  что  захватить
власть важно, а удержать ее -  архиважно. По-нашему это звучит  так:  трудно
построить  Империю,  но  еще труднее --  не дать ей развалиться. А для этого
нужно неусыпно работать  вокруг главного вопроса: "НУ, А  ДАЛЬШЕ-ТО ЧТО?". И
работать нужно  сразу с двух  сторон.  Первое -- задавать этот вопрос себе и
своим  подручным.  Второе,  --  а  это  как  раз и  упускают  из  виду  юные
Императоры, --  не  позволять любознательным подданным  задавать этот вопрос
тебе.
     Но человек так устроен, что задавать вопросы -- это  его  любимое дело.
Это -- гораздо проще, чем просто работать, пахать, сеять, косить и молотить,
а лишь потом печь пироги. Задать вопрос -- лишь чуть-чуть пошевелить воздух,
а результат можно получить нешуточный.
     - Что делать?
     - А вон под тем деревом, мужик, копай на три аршина и найдешь серебряну
гривну, и сразу -- в лавку за пирогами! И водки прихвати.
     Так  что,  отучать  людей  от  любопытства,  да  еще  на Руси  --  дело
бесполезное. Ну, значит, нужно смириться  с осквернением нашего благородного
вопроса подлыми, капустными устами. И отвечать -- соответственно эпохе.
     Поначалу  годился  ответ  "Подрастешь  --  узнаешь!",   потом  пришлось
покрикивать  "Не  ваше собачье  дело!".  Ну,  а  дальше-то  что?  Нельзя  же
бесконечно  отбиваться  и  отгавкиваться  от  ходоков  и  челобитчиков.  Ну,
запретили под страхом  порки и смерти соваться лично к государю с  жалобными
грамотами, но вопросы-то остались, ушли в  самиздат. Поэтому умные люди всех
времен  следили,  чтобы  главный  вопрос у народа  не оставался безответным.
Писец и Историк старались вовсю.
     Долго  принимались объяснения о грядущем царстве божьем. Многие верили.
Хорошо складывалось:
     греши -- кайся,
     трудись -- терпи,
     надрывайся -- болей,
     унижайся -- подыхай.
     Ну, а дальше-то что?
     А дальше -- царство небесное!
     Сплошные  удовольствия  -- без греха, труда  и унижений.  Расслабленная
игра  на  арфе по самоучителю,  ленивое  перепархивание с облака на  облако,
небесный нектар о сорока градусах,  периодические инспекции грешной Земли --
оторваться с некрещеными утопленницами в майскую ночь.
     Потом в этой  благодати усомнились  --  прямых  свидетелей  счастливого
небытия не  нашлось,  а теоретикам  как-то  опасно  стало верить. Количество
скептиков на сотню лопухов перевалило критическую отметку. Возник неприятный
исторический промежуток -- Главный Вопрос стал частенько  зависать в воздухе
или  срезаться нигилистическими  репликами:  "Современная  наука, милостивые
государи,  не  дает  объективных оснований  предполагать наличие  астральной
субстанции", -  или  проще:  "Бога  нет,  истинный  крест!", "Библия ваша  -
бре-ехня!".
     Пришлось  теологическую известь в  имперской кладке подкрепить цементом
земного,  мирового  господства.  Кстати и  земля  наша  разрасталась. Удачно
присоединялись  к матушке  Москве ханства и улусы, призывным криком  кричали
из-за Дарданелл насилуемые  болгарки и гречанки,  а  русские  мужики как раз
осваивали чукотские и сахалинские края. Руки наши просторно  вытягивались от
Москвы до самых  до окраин, с южных гор  до северных морей,  и обратно -- до
границы  с  Турцией  или Пакистаном. И все дороги вели в Рим, - наш, Третий,
московский...
     Но  вот, ровно через  тысячу  лет после пришествия  Рюрика случились на
Руси две новые утраты:
     1. Народ потерял ярмо крепостного рабства.
     2. Имперской идее собирания земель был нанесен тяжкий  удар,  -- Россия
отдала туземцам Аляску, наш плацдарм на берегу Нового Света. Отдала задарма.
     Народ растерялся без конвоя. Разбегаться было страшно, ходить строем --
глупо. Хозяева заскучали без  рабов. И  все вместе поняли: нет пути к новому
свету, к царству божьему на земле  и на небе, нет  дорог  в  Третий Рим, нет
воли рабам бедным и рабам богатым.
     И  тогда  из  сумрачных  канцелярий   середины  19   века   выползла  и
распространилась  по  Руси  смертельная  болезнь,  поразившая   нашу  родную
Империю. Эта болезнь -- вялый, дурацкий набор ответов на великий вопрос:
     Ну, а дальше-то что?
     А ничего.
     А как-нибудь.
     Лишь бы нам было одинаково хорошо, а вам - одинаково плохо.
     Лишь бы вы нас не беспокоили.
     Лишь бы не было войны!
     Еще  кинулись новые люди всех конфессий сочинять  новые религии и новые
ответы на Главный  Вопрос, но было уже поздно. Никто ничего путного написать
не мог.  И  продлилась  агония великого  государства на полтора  века --  на
полтора вздоха в тысячелетней одышке.
     Так в чем же причина?
     Сдается мне,  - в  резком несоответствии  русского  характера,  русских
темпов,  русской национальной  этики,  русских  традиций  и  опыта  --  тому
беспределу, который завертелся за пределами нашей страны.
     "Изменился характер производственных отношений и производительных сил",
- закаркали марксы, бакунины, кропоткины.
     Буйным цветом зацвела Первая  научно-техническая  революция. Аэропланы,
дирижабли,  радио, титаники  в четверть  версты  длиной,  морзе  и  эдисоны,
эйнштейны и люмьеры  зарябили со  скоростью 16  кадров в секунду,  - русские
успевали  только щуриться  и  широко раскрывать  рот: "Это  наш Попов  радио
изобрел, а не ваш Маркони!".
     Блаженная  русская  дурь,  припудренная  имитацией собственной  научной
деятельности, отдельные успехи во сне  -- типа таблицы Менделеева, - все это
не  давало вам, господа самодержцы наши,  повода  для  беспокойства.  Но  за
что-то  же вас стали убивать?! Чего ж вы  не выпытали причин нелюбви  у этих
кибальчишей, прежде чем их повесить? Нет, не потянули системного анализа при
царском дворе. Поехали, куда вывезет...
        Александр II Освободитель

     "Едва  закончилась Крымская война,  как Государь принялся за  целый ряд
перемен   в   своем  государстве.  Освобождены  были  русские  крестьяне  от
крепостной  зависимости,   введена   была  всеобщая   воинская   повинность,
заменившая прежние рекрутские наборы, учрежден суд присяжных, устроено почти
по  всей   России   земство,  всюду  строились  учебныя  заведения,   широко
насаждалось просвещение по России", - назидал Историк.
     Но  наступившая перестройка  и ожидаемая за нею  благодать прельщали не
всех.  Ситуация  уже  шла  по  кругу. Опять Польша  --  Кавказ  - Балканы --
Константинополь - милость к  павшим -- предательство  союзников. Только царя
звали по-другому, а так, - все то же. И жертвы те же.
     "Зимою  1862  года   в  Польше  опять  было  неспокойно.  Поляки  стали
собираться в шайки, повсюду  появились отряды  крестьян, вооруженных косами,
везде раздавалась польская песня, призывавшая поляков  убивать русских". Под
это  людоедское пение  в ночь с 11 на 12-е января  1863 года по  всей Польше
вспыхнуло  восстание. На  этот раз у  поляков  войск  не  было,  поэтому они
действовали  мелкими  незаконными  вооруженными   формированиями  и  убивали
русских повсеместно, как в песне поется.  Душить паньство опять пришли полки
с Дона: "Лейб-гвардии Казачий Его  Величества",  "Лейб-Атаманский Наследника
Цесаревича" и прочие  - всего 26 полков при 18 орудиях против одной народной
песни...
     Историк наш  тоже не прозой  озвучивал казачьи наскоки, -  в его  песне
звучала  жесткая оценка международного  терроризма: "Их шайки были  мелки, и
убивали они больше из-за угла, а не в честном бою"... То есть, если приходят
какие-то люди и  казнят  твоих соотечественников, палят дома  и проч., но на
основе "международного права", так ты должен помалкивать.  Или уж петь славу
московскую, танцевать с выходом и хлеб-солью.
     Донской герой Бакланов раздавил поляков.  Был  он  мужчиной гигантского
роста и непомерного веса. Коня ему подбирали индивидуально. Так что,  Польша
его  не  выдержала.  К  ноябрю месяцу  мятеж затих. "Бакланов с казаками  не
только усмирил бунтовщиков, но заставил  жителей уважать русских начальников
и преклониться перед могущественным и справедливым русским Царем"...
     Хотелось  распространить благодать и далее. Объект мозолил глаза вот уж
400 лет, со времен кровавого штурма Константинополя турками.
     Христианские народы - болгары, сербы, румыны,  черногорцы и македонские
греки  --  почти  все (кроме  румын) происходили из общих наших  первобытных
ковылей,  "и говорили  на  языке,  похожем на русский. Они  -  как бы родные
братья  русскаго  народа".  Так  что  туркам  за  эти  400 лет  нельзя  было
бдительности  терять  ни  на  миг. Я вообще удивляюсь, как они  до  сих  пор
ухитряются  спать  ночами, имея Константинополь  внутри  и нас,  беспокойных
сбоку.
     В 1876 году братья наши славяне "возмутились против турок".
     "Турки  жестоко   подавляли  это  возмущение.  Они  убивали  не  только
сражавшихся, но и их  жен и детей. Они бросали  младенцев на  сабли; они  на
медленном огне  жгли болгар.  В  лесах находили  тела несчастных  болгарских
мучеников,  привязанных к  стволам  деревьев  и  под ногами  их  разведенные
костры". Ну, и уши, небось, на сувениры резали.
     В   Европе  на   басурманство  ужасались  с  вежливой  улыбочкой,  наши
интербригадовцы  лезли на  помощь болгарам, черногорцам и сербам, - кто ради
удали, кто от тюрьмы, кто под всеобщим гипнозом и наркозом.
     "Но более  всего  волновался,  глубже всего  чувствовал в своем  сердце
обиду, наносимую всему православному миру турками, наш Царь-Освободитель. Он
снял  узы  крепостной  зависимости с  миллионов русских  крестьян, и  теперь
настал час ему вместе с русским народом  и казаками освободить и родных  нам
славян...". Вот такНеловко Историк фимиамы курит! У него получается, что наш
любимый  император,  весь наш  царствующий  дом  только  пять лет -- как  не
людоеды! А до того  они были такими  же  сволочами  по  отношению  к  своему
народу,  как проклятые турки -- к несчастным славянам? Полегче надо  с пером
обращаться, сударь!
     Заикнувшись  туркам, что неплохо  бы  им  свалить с Балкан, но не найдя
понимания, Александр II "с оружием в  руках вступился за славян" и 12 апреля
1877 года обявил войну. Война  опять должна была вестись на  два фронта - на
Дунае  и  на  Кавказе. Дунайской  армией  командовал  великий  князь Николай
Николаевич, кавказскими войсками великий же брат его - Михаил Николаевич.
     В ночь с 14 на 15 июня форсировали Дунай. "Началась война нового типа".
Часть  русских  войск  была вооружена винтовками Крика, а  гвардия и большая
часть кавалерии  имели  однозарядные  ружья  Бердана.  "У  турок  тоже  были
прекрасные  винтовки,  бившия  на  полторы  версты" и  магазинные ружья. Эту
мировую   новинку   турки,  конечно,  не  сами  смастерили,   это   французы
христианствующие подгадили нам в очередной раз.
     "Защитнаго цвета тогда ни мы, ни турки  не  знали. В белых рубахах  и в
кепи с  холщовыми назатыльниками  шли  полки Царя Белаго, и, как маков цвет,
алела своими красными фесками турецкая армия. И мы, и  турки открыто глядели
смерти  в глаза, сходились  для штыкового  удара  и  мужественно  дрались  в
окопах".
     Среди этой  показательной возни красных  и  белых освободителям удалось
дойти до Балкан. 18 июня был составлен отряд из стрелковой бригады, 6 дружин
болгар, 3 драгунских полков, 5 донских  полков и 5  батарей. Отряд этот  под
командой генерал-адютанта Гурко овладел вершинами и перевалами.
     Остальные войска  тоже шли к Балканам. У дороги лежал небольшой городок
Плевна. Он не был укреплен и донская сотня есаула Афанасьева заходила в него
посмотреть,  нет ли чего подходящего. Зашла и ушла,  донеся,  что неприятеля
нет. После казаков 27  июня  в  Плевну  тихо зашел небольшой турецкий отряд.
Наши это проигнорировали.  В  итоге  7  июля  Плевна уже была занята  армией
Осман-паши в 30000 человек. Возникла смертельная  угроза тылу и флангу. Наши
штурмы  Плевны  8  и 18 июля  не  удались.  Тогда  из  России  были выписаны
подкрепления, и гвардия тронулась из Петербурга.
     6  августа турки  всей  массой навалились на наших  на перевале  у горы
Шипка...
     Читатели моего поколения помнят это место. Не по турпоездкам в братскую
Болгарию, конечно, а по картинке на пачке сигарет "Шипка"...
     Два полка, Брянский и Орловский,  пять  болгарских  дружин и 29 орудий,
всего  около  5000  человек  отбивались  здесь   против  30-тысячной   армии
Сулейман-паши.
     "Три дня оборонялись брянцы и орловцы. Люди  падали не только от пуль и
от  ран, но и от  утомления. Ни воды, ни пищи они не  имели  все  это время,
артиллерийские  снаряды  были на исходе, оставалась одна  картечь.  Патронов
было мало. Сулейман окружил Шипку со  всех сторон. Во многих местах  солдаты
уже не  отвечали  на  турецкий огонь,  равнодушно лежа  за  камнями...".  11
августа бой начался с восходом солнца  и шел без перерыва на обед до 6 часов
вечера. "Свист пуль слился в непрерывающийся вой, и уже никто  не обращал на
них  внимания. Наступали последние  минуты Шипки. И вдруг со стороны Габрова
показалась   какая-то   странная  конница.  Казаки  не   казаки,  а   что-то
небывалое... Это были донцы полка No 23 полковника Бакланова".
     Здравый  рассудок не мог выдержать дикого вида  габровских шутников,  а
брянцы и орловцы, напротив, воспряли духом и поднялись в штыки. Ошеломленная
армия Сулеймана отошла с перевала.
     Началось  знаменитое Шипкинское  сидение. Сидеть приходилось,  пока  не
взята  Плевна. "30 августа начался  страшный, кровопролитный  штурм  Плевны.
Наша  пехота  оказывала чудеса храбрости.  Скобелев впереди густых  пехотных
цепей, верхом на  белом коне, врывался  в турецкие редуты. Со  времен взятия
Суворовым Измаила  русские  войска не выказывали еще такой храбрости,  такой
решимости победить или умереть".
     Решимость умереть не  осталась без  внимания и в  канцелярии св. Петра:
14000 русскоязычных душ столпилось у ее врат. Оставшиеся на земле приступили
к осаде Плевны.
     Осман-паше  приходилось  туго.  Нечего было  есть. В  сырой  и туманный
осенний день  28  ноября  он пошел на прорыв за  едой. Не пробился и попал в
плен с  45000 своих  турок.  Теперь нашим можно  было наступать. И время для
этого оказалось подходящее. Зима. Мороз. Хоть и Балканы.
     "Без полушубков и валенок, без теплой одежды, в рваных шинелях шли наши
полки  по  ледяным  кручам  Балканских  гор,  мерзли  во  время  метелей  на
каменистых пустынях  и  без  стонов и жалоб совершали тяжелый переход".  Еще
25000 турок попали в окружение и сдались без боя на  Шипке. А ведь и правда,
лучше  мороз,  чем бой. Говорят,  смерть от замерзания -- самая  спокойная и
умиротворяющая смерть на свете...
     8  января 1878  года русские заняли  без  боя  Адрианополь, и в феврале
опять стояли под стенами Константинополя у Сан-Стефано.
     Ну, что тут поделаешь? -- какая-то расслабленность смертельная, анемия,
непонятно,  раз  за  разом  накрывает  православных  у  последней  черты. Не
захочешь, да  подумаешь, что Аллах с  Магометом покрепче наших Отца  и  Сына
выходят...
     Александр II отступил. Его "англичане попросили за турок"!
     19 февраля 1878 года, в годовщину отмены крепостного права царь даровал
свободу болгарам. Себе оставил  только клочок земли у  Дуная,  да на Кавказе
города Карс и Батум.
     "Убивать   надо   таких   толстовцев!"  --   выпалит   через   50   лет
турецко-подданный Остап-Сулейман Бендер...
     Вот и стали Александра убивать.
        Еврейский Вопрос

     Я просто  вынужден обратиться  к этому  вопросу,  -  по долгу  совести.
Обойти его, замолчать,  - все равно, что увильнуть от описания личной  жизни
Ивана Грозного и Екатерины Великой.
     Россия -- большая, просторная страна, поэтому и Еврейский Вопрос  у нас
не один. Их у нас сразу три.
     1. Первый Еврейский Вопрос уникален. Его нет  ни в одной другой стране.
Я сомневаюясь даже, есть он в самом Израиле или на Брайтон-Бич.
     Вопрос этот многолик. Это не один, а целый легион вопросов.
     Задают его сами евреи, -  исключительно  на  ароматизированном  русском
языке. Звучит он, например, так:
     - Шо ж вы не бережете ваше сердце для инфаркта?
     Или:
     - Зачем вы так волнуетесь, дама? -- это ж <i>МОИ</i> цены!
     Оставим это очаровательное поле и пойдем далее.
     2.  Вторым Еврейским Вопросом озабочены все гуманитарии нашей  планеты.
Их  справедливо  волнуют   случаи  дискриминации   граждан   древней  нации.
Формулируется это примерно так:
     - А не ущемляются  ли в вашей стране права человека по еврейской линии?
Не запрещаете ли вы  своим евреям посещать  синагогу или ездить куда попало?
Не препятствуете ли вы им занимать академические посты, играть на скрипках и
шахматах?
     Этот второй вопрос собственно и считается в мире Еврейским Вопросом. Но
нам он не интересен  из-за его избитости, банальности и -- на мой взгляд  --
утраченной актуальности.
     3. Настоящий,  Третий  Еврейский Вопрос так же, как  и Первый,  имеется
только  в России. Задают его  в основном "русские" --  "русским".  Звучит он
примерно так:
     - Что за дела? -- Куда ни плюнь, - везде одни евреи!
     Возможны модификации:
     -  В  СССР  --  0,68%  населения -- евреи.  Но что-то непропорционально
большое количество этих граждан занимает видные посты,  особенно  в  науке и
искусстве!..
     Все эти страдания и  сомнения  происходят в основном от Шестого чувства
титульной  нации  (см.главу "Предки наши"),  но  есть  в этом  деле и  некое
рациональное зерно. Давайте его рассмотрим спокойно и без обид.
     Дело, кажется, вот в чем.
     Евреи, гонимые по всему  миру в  течение тысячелетий, стали очень легки
на подъем.
     Наблюдая  разные города и страны, нравы и ухватки,  евреи  стали  очень
гибки, инициативны и любознательны.
     Поэтому,  как   где  чего,  так   они  сразу  туда  с   любопытством  и
предприимчивостью  влазят. Обычно у них на новом поприще проявляются таланты
международного уровня.
     Создается впечатление, что для  еврея главное -- не задача и результат,
а процесс, возможность извлечь максимальный эффект в единицу времени. Вектор
этот поворачивается туда, где выше  и глубже, а не так,  чтобы лучше. И путь
по глубинам и высотам вечен, как путь Вечного Жида. Аминь!
     Так  что,  почти всегда в центре любых перемен и потрясений,  сенсаций,
открытий, свершений и достижений можно найти подходящего еврея. Подходящего,
чтобы  списать  на  него неудачу  дерзкого предприятия,  вину,  вообще любую
неприятность, отсутствие воды, гемофилию христианских младенцев.
     В России  с середины  19  века  сложилась  очень  интересная  ситуация.
Огромный, тысячелетний  монстр  монархической государственности дал глубокую
трещину. Многим  показалось,  что  завалить его можно  толчком  под глиняные
коленки.  То-то был бы треск,  то-то случился бы эффект в  единое мгновение!
Смерть, как захотелось поставить эксперимент, сыграть со стоеросовой страной
в жучка.
     Разумеется,  среди  экспериментаторов  сразу были замечены  чернявые да
кучерявые наши сограждане с некоренным выражением лица.
     Поймем это правильно,  запомним, не будем  впадать в  экстаз, побережем
наши сердца для  инфаркта.  Впереди -- самые  крутые, самые  кривые  120 лет
нашей Истории.
        Я пришел дать вам волю!.. А вы?..

     Александр Второй получил  Россию  в небывалом состоянии. Раньше  свежие
цари обнаруживали  вокруг  себя разворованное хозяйство,  недостачу коронных
бриллиантов, послевоенную голодуху, пожарища и пепелища, дворцовые заговоры,
подозрительные  тени  по  углам.  Но  царедворцы сбегались в  хоровод вокруг
нового  батьки,   толкались,   боролись,  шумели,  верноподданно  убивались.
Соответственно и жизнь настраивалась.  Выискивались,  казнились  и ссылались
заговорщики, сжигались колдуны,  клеймились государевы  воры.  Затевалась  и
выигрывалась выгодная война, трофеи наполняли казну, снова было что жаловать
и  разворовывать. А  главное, народ приходил  в  чувство. В чувство любви  к
государю. Ну, и в наше Чувство, конечно. Чувство переключало внимание масс с
милых  казенных  шалостей  на  нестерпимое  соседское  благополучие.  Страна
благоденствовала.
     Теперь  вдруг получилось не так. Александр увидел  у себя под скипетром
возбужденное,  озабоченное  какое-то крестьянство,  мещанство и  дворянство.
Озабоченность  эта  происходила  от  многолетнего, навязчивого  зомбирования
доверчивых россиян наглыми порнографами...
     Тут не выдерживает Историк:
     -  Какие  порнографы?  Это  у  вас  Герцен с  Добролюбовым  порнографы?
Революционная сознательность масс  по-вашему -  озабоченность? Народ изнемог
под крепостническим гнетом! "Ширились выступления против непосильной барщины
и оброка"!..
     Спорить с Историком бесполезно, а спокойным читателям могу объяснить.
     В истории России случались периоды гораздо  более тяжких испытаний, чем
первая  половина 19 века.  Ели людей  буквально поедом.  Грабили дочиста без
барщин и оброков, просто за так.  А  потом строили в ряды, гнали подыхать во
славу  грабителя.  И  ничего! А  тут раскачало и  понесло.  Просто,  обычная
нехватка питания и удовольствий в те годы трагически совпала  с многоголосой
разъяснительной  работой,  -  кто  виноват  да  что делать. Порнографическая
аналогия здесь очень подходит.  Иногда  журнал  в витрине может окончательно
прорвать плотину юного страдальца.
     Так  что, самодержавие наше  в  середине 19  века как раз  и  проиграло
идеологическую,  информационную   войну.  Кружки  по   интересам   множились
бесстыдно.  Писать  и читать  научились, кто ни попадя. Пачками размножались
маниловские фантазии. Все они сводились к одному: "Я ЗНАЮ, КТО ВИНОВАТ И ЧТО
ДЕЛАТЬ!".  За  кадром  просвечивала мысль:  "БРАТЦЫ!  ДА ВОЗЬМИТЕ Ж  МЕНЯ  В
ИМПЕРАТОРЫ!"...
     Историк осудил дилетантизм  такого подхода, примитивизм  мировоззрения,
отметил бесполезность  траты народных  денег на мое образование.  Пусть даже
техническое.
     Писец выждал, когда Историк убудет восвояси,  и вежливо спросил, а знаю
ли я сам, кто виноват? Или, хотя бы, что делать?
     -  Мы сами  и  виноваты, брат. - ответил  я. - И делать  нам нужно было
самих  себя.  Не  врать, не  воровать, не  сквалыжничать,  не  предавать, не
ублюдствовать  во  всенародном  масштабе.  Герцены  нам нужны были тыщу  лет
назад. А сейчас от них одно только пустое самоистязание...
     Так или иначе, вопль  новых властителей душ наших перекрыл православную
колокольную канонаду. Царская  дворня занервничала,  понесла проекты  отмены
рабства.  Все это страшное дело  обсуждалось в глубокой тайне. Потом  с 1857
года  к  раздумьям подключились  губернские  мыслители. Дворянские  собрания
фантазировали весь 1858 год, слухи о  манне небесной  будоражили обывателей,
"луч   света  в  темном  царстве"  производил  решительную  сексуальную  ...
извините, - социальную  Революцию. Мужающий  глаз  народный теперь взирал на
эту  особу совсем с другими  намерениями,  чем намедни. Теперь он  ее  хотел
алчно.
     Соответственно  и число  изнасилований  старой государственной  системы
множилось.  За  дискуссионный год русский  мужик более  полтыщи раз  рвал на
груди рубаху. В сотне случаев охлаждать его пришлось предупредительной, а то
и окончательной стрельбой.
     Закон  назрел.  Назначили   редакционную  комиссию.   Стали  оттачивать
формулировки, чтобы никто не выглядел  виноватым, а наоборот, все друг друга
возлюбили на законных  основаниях. 1859 год  прошел  в приятной литературной
работе.  Но  осенью,  когда  комиссия уж  собралась было представить  проект
государю,  ее чуть  не  смыла волна провинциальных прожектеров. Оказывается,
кисы воробьяниновы в своих дворянских собраниях тоже  строчили самозабвенно.
Теперь  каждый  норовил  поднести  плоды  своего  усердия пред  светлы  очи.
Александр шуганул писак из столицы, поэтому волнения усилились еще.
     Через  год,  в январе 1861  года  "Положение о крестьянах,  вышедших из
крепостной зависимости" наконец  попало  в  Госсовет, прошло все  положенные
чтения, преодолело  придирки, поправки, и было утверждено царем  19 февраля.
Итак, полумертвый  наш народ  стал свободен, как Мартин Лютер Кинг. "Наконец
свободен"... Нет, не так: "На конец свободен"...
     До конца же года сочиняли инструктивные  документы, рассылали рескрипты
по губерниям,  то есть готовились внедрять новую,  свободную  жизнь  в  тело
наивной крепостной страны. Дело  продвигалось ни шатко, ни валко, так что мы
с полным правом можем считать 1861 год последним годом крестьянского рабства
на Руси. А  без него, со следующего 1862 года уж и началась настоящая Гибель
Империи.
     Борцы  за права  чернокожего  населения подумали,  что  могут  и  вовсе
одолеть.   Естественно,  стали  они   писать  вдесятеро   больше   и   гуще.
Разноголосица  стояла несусветная.  Толку  от  нее  было мало. Поэтому евреи
наши,  например, в  писаниях  этих не  преуспевали. Они  решили идти  другим
путем. Чтобы покороче, побыстрее, и с шампанским выхлопом.
     Европа  всегда  служила   примером  неожиданных   манер.  Там  как  раз
развернулась волна анархизма.  Было очень  заманчиво  покончить  не с данной
конкретной властью  -  гнилой  и порочной.  А  с  властью  вообще. В мировом
масштабе.
     Раньше в Европе  равальяки-растиньяки резали своих королей из-под полы.
Теперь пробиться сквозь толпу мушкетеров  стало трудно, и пришлось стрелять.
Но и стрельба без  оптики, разрывных пуль, автоматического  взвода удавалась
редко.  С  досады  хотелось  прямо рвать  угнетателей  на части, с каретами,
охраной, лошадьми и прохожими.
     Альфред Нобель уже рассуждал о  формуле твердого взрывчатого вещества -
динамита, но  нашим  ребятам  бомбометателям  дожидаться  его открытия  было
некогда.  Стали  работать  подручными средствами.  Вот  как  устроена  бомба
анархическая  обыкновенная,   исправно   служившая   социальному   прогрессу
несколько десятков лет. Здесь этот рецепт публикуется без опаски, ибо сейчас
его ингредиенты  по  убойной силе существенно  уступают  продуктам  питания,
имеющимся в открытой продаже.
     Сначала в тайной  химической лаборатории прикормленный студент-троечник
варит  нам  гремучий  студень  -  пироксилин.  Это  такая  дрянь  на  основе
нитроглицерина  и желатина.  Нитроглицерин -  текучая жидкость - взрывается,
когда  пожелает.  Жертвы среди химиков намного превосходят потери  врага.  А
если нитроглицерин  замесить на желатине и превратить в холодец, то его даже
ножом   можно  резать   и  вилкой   накладывать  в  соответствующую  посуду.
Европейские химики  делали пироксилин превосходного качества  -  однородный,
прозрачный,  золотистый,  -  так  бы  и  ел!  Наши  питерские  и  московские
второгодники гнали мутную гущу, она взрывалась неохотно, но и стоила дешево.
     Студень  наталкивается  в жестяные  банки,  типа консервных,  и  теперь
встает   проблема,   как  его   подорвать.  Обычно  используется  химический
взрыватель,   потому   что   крепостной  химик  ничего   другого  придумать,
естественно,  не может. Имеются разные, довольно сложные системы.  Например,
подбираются  два вещества, которые при соединении воспламеняются и нагревают
пистон  с гремучей  ртутью  от  ружейного  патрона.  Происходит  микровзрыв,
"холодец" детонирует, получается большой "бух".
     Теперь  нужно  изготовить   такое  устройство,   чтобы   две  запальные
субстанции сливались в экстазе под ногами или под каретой самовластительного
злодея,  а не в  руках  добролюбца.  Из  стеклянной  трубки  над  спиртовкой
вытягиваем длинную тонкостенную сосульку,  в нее запаиваем первую безобидную
жидкость  - серную  кислоту. Один  конец  сосульки  жестко  крепится  внутри
оболочки   бомбы.    На   второй   прикрепляется   свинцовый   грузик.   Для
супер-надежности две трубки монтируются крест на  крест - чтобы  срабатывало
при  ударном усилии  по  любой  оси  координат.  Все это  окружается  вторым
запальным компонентом - смесью  сахара и бертолетовой соли, снабжается дозой
гремучей ртути и обкладывается собственно пироксилином. По крайней мере, так
описывает   роковое  устройство   один   из  наших  Историков,   -   знатный
бомбист-теоретик Борис Савинков.
     Итак,  банка закрыта,  бомба завернута  в подарочную  бумагу,  украшена
лентой, дополнена открыткой с пупсиками: "Саше от Бори". Данайский дар готов
к  употреблению. Продукт это скоропортящийся,  хранению не подлежит, - может
рвануть,  не   поймешь   от  чего.   Снаряжай  бомбу  непосредственно  перед
использованием. Если останешься жив при зарядке, аккуратно, без толчков неси
ее к месту подвига...
     И вот ты долго ждешь царскую  карету  на  морозе. Дрожать нельзя  ни от
страха,  ни от холода, - может рванутьНаконец появляется ненавистный экипаж.
Ты  мягкими, кошачьими прыжками бросаешься  наперерез.  Плавно замахиваешься
своим "тортом"  и мечешь  его  под  лошадь, -  чтобы рвануло под каретой. По
идее, при  ударе  о мостовую  инерция  свинцового  грузика ломает сосульку в
недрах  бомбы. Бинарная смесь вспыхивает,  гремучая ртуть  стреляет  елочной
хлопушкой,  студень  детонирует  и   взрывается.   Два-три  его   килограмма
производят  разрушения,  как 100-200  граммов  нынешнего  ТНТ  с  армейского
склада. Мерседес-600 со средненькой броней только  тряхнет  и поцарапает,  а
деревянное чудо на резных колесах  разносит  в щепкиЦель достигнута! Le  Roi
est mort!
     Но чу!..
     - Vive  le  Roi! - Это  неблагодарные народные  массы уже славят нового
самодержца. Ты пока  еще контужен, поэтому до  тебя легко доходит, что ты не
сверг царя! Ты его обновил! Развеять эту  нелепицу чтением  Бакунина  ты  не
успеваешь,  ибо тебе, контуженному, зачитывают  совсем уж  бредовую  бумагу.
Дескать, ты  не  герой, а  злодей,  и  следует тебя повесить.  И  что  самое
странное, действительно вешают!
     Первой ласточкой  на  виселицу  новой, пореформенной  России  вспорхнул
московский студент Дима Каракозов. Совершенно неудачно пытался он застрелить
царя-освободителя 4 апреля 1866 года.
     Власть  злобно ощетинилась,  взялась  за плеть,  крестьянские  волнения
съежились на 10 лет!
     Теоретики   народной,  холщовой  революции  презрительно  надулись   на
следующее  десятилетие. Оно  прошло  для них в  хаотичном  брожении. Царская
власть  своей,  бархатной  революции   тоже  не  производила.  Следует  лишь
отметить, что в 1874 году был отменен рекрутский набор и разработана система
поголовной воинской повинности на короткий срок. Так мгновенно  наши военные
отреагировали  на  прусский  феномен.   В   1870  году  Пруссия   из  ничего
мобилизовала крупную и резкую армию и буквально разорвала Францию.
     Да! И  еще, синхронно с  парижским позором, родился наш дорогой  Ильич!
Обозрев военную  реформу с рубежа веков, он отметил, что "всеобщей" воинской
повинности  у  нас  не  вышло.  Титулованные  и  чиновные  блатняки  успешно
отмазывали своих  детишек  от  армейской тягомотины. Или уж  пристраивали  в
генштаб. Так что разбег армейской реформы,  наивно ожидаемой у нас  на днях,
не такой уж и короткий.
     Семидесятые годы пестрят сотнями фамилий вождей и теоретиков, десятками
названий их кружков и  "союзов".  Разномасть  и разноголосица,  естественно,
размывали  любую  сколько-нибудь  определенную  мысль.  Каждый  считал  себя
пророком. В сумме  получались  судорожные колебания вокруг  нуля. Физический
результат имели только  террористы. Action directe, -  действие без базара -
привлекало все больше  народу,  не  склонного к чтению вслух. В январе  1878
года  капитанская дочка  Вера Засулич  ранит  из  неуклюжего  пятиствольного
пистолетика питерского градоначальника генерала Трепова. В феврале в Ростове
убивают  "шпиона"  Никонова,  одновременно   покушаются  на  зама  киевского
прокурора  Котляревского. В  мае там же убивают  жандарма барона Гейкинга. 4
августа  в  Питере  Кравчинский  кинжалом  (!)  "поражает"  шефа   жандармов
Мезенцова. В  феврале 1879 года в  Харькове  дама  убивает губернатора князя
Кропоткина. Повсюду уничтожают полицейских провокаторов, казнят  собственных
товарищей, поддавшихся на перевербовку.
     Эффективность   террора   сделала  "бумажных"   революционеров   просто
идиотами. Девушки перестали в них влюбляться.
     2 апреля 1879 года бывший "деревенщик" А. Соловьев, перебежавший в стан
террористов,   неудачно  покушается  на  царя.  Повешен.   Опыт   Соловьева,
разрядившего "в молоко"  весь барабан, соединился с  беспорядочной стрельбой
Засулич и Каракозова и убедил нас окончательно: бомба лучше пистолета.
     С  этой мыслью  формируется первая  партия, дающая  весомый  итог.  Сын
крепостного Андрей Желябов, разругавшись на обломках народнического движения
с  "чистым"  теоретиком Плехановым, создает боевую  группу - "исполнительный
комитет".  Сами   понимаете,  что  "исполнять"  комитетчики   собираются  не
классическую музыку, а приговоры. Вокруг  комитета еще будто бы  формируется
партия "Народная воля", но это - просто  ширма для отвода глаз "теоретиков".
Комитетчики  называют ее членов "несплоченными". Быстро и жестко планируется
террор. 26 августа 1879 года Исполком выносит царю смертный приговор. Тут бы
его  и  опубликовать,  чтобы  все  оформить  революционно-бюрократически, но
вскоре полиция случайно обнаруживает  типографию "Народной воли". Становится
ясно: пора от слов - печатных и непечатных - переходить к делу. Исполнять.
     Разрабатывается  план  на  50  персон. Эти  50  героев  чертят  царские
маршруты,  выведывают  дворцовые   распорядки,  вынюхивают  ароматы  царских
кухонь. Все рассчитывается до мелочей и срабатывает идеально.  19 ноября под
Москвой царский  поезд  летит под  откос, жертв  имеется в избытке.  Но  вот
досада! Царя в поезде нету. Он чуть раньше проехал.
     Но наши  не  унимаются.  Стапан  Халтурин  уверяет  братву,  что  может
взорвать весь Зимний дворец к чертовой матери. Это он, конечно, врет. Зимний
завалить, - нужно от одной до трех тонн нобелевского динамита.
     Но Халтурину радостно верят. Он устраивается краснодеревщиком в Зимний.
Эрмитажи починять. Его никто не проверяет до пятого колена, не ощупывает при
входе. В своей мастерской, как раз под царской столовой Степан устанавливает
необходимый  и достаточный зарядик  и 5 февраля  1880 года в разгар застолья
приводит его в  действие.  И что бы вы думали? Правильно! Государь император
жив! Теперь он опоздал к столу.
     Приговор  исполнить  пока не  удалось, но  резонанс в  обществе  возник
небывалый.  Героизм  терроризма  сиял  столь  великолепно,  что  девушки  из
благородных семейств, студентки и курсистки, мещанки и белошвейки, горничные
крестьянки  и уличные  проститутки  просто  окончательно  млели  на  любого,
подозреваемого в  терроре. Многим захотелось в террор, именно по Фрейду. Для
баб.
     От  многолюдия  новоявленных  кандидатов  исполкомовцы   растерялись  и
задумались.  Чи   рвать  бомбы  далее,  чи  заняться-таки   агитацией  среди
неожиданных  масс. Целый год гуртовали фанатов  по всей Руси, от  Питера  до
Кавказа и Варшавы. Канцелярская  революционность чуть не засосала,  но среди
вдохновенных новичков  оказалось  немало  офицеров,  которые  решительно  не
желали развозить листовочные нюни.
     Стрелять и рвать!
     Коренным   исполкомовцам  было  уже   неудобно  волынить.   Возобновили
подготовку к исполнению  "приговора". Народу, правда,  оставалось только  20
человек против прошлогодних 50. Куда-то эти романтики рассосались.
     27  февраля 1881 года  сработала  наконец  и царская охранка.  Желябова
арестовали по подозрению. Правильно подозревали, потому что через два дня, 1
марта  тройка  экзекуторов,  посланная  его  постельной соучастницей  Софьей
Перовской, подловила-таки царскую карету на Екатерининском канале.
     Первую бомбу  тов. Русаков метнул  без  упреждения, она взорвалась  под
задней осью.  Царь  невредимо  вышел  наружу. Видимо  в шоке  он стал ходить
вокруг да около, разговаривать с  охраной, раненым  Русаковым,  сам с собой.
Очередной  собеседник  -  Гриневицкий  махнул под ноги царю своим  свертком.
Александру  раскрошило нижнюю  часть  тела,  он  умер через  час во  дворце.
Погибли также сам Гриневицкий, случайный мальчик, охранники, кони...
     Правительство приняло решительные  меры, армия поднялась по тревоге,  и
стало  ясно, что надежды на  восстание народных масс или  хотя бы на уличные
волнения - бред сивой кобылы, убитой бомбой террориста.
     Никто не шелохнулся. Александра даже  пожалели. Народ  сочинил  былину,
что  хорошего   царя-освободителя  угробили   плохие   помещики-крепостники.
Дескать, батюшка хотел в придачу к свободе еще и землицы нам поддать.
     "Народная  воля" от  такого народного  безволия прямо поперхнулась. Был
написан и отправлен новому царю  Александру III  идиотический ультиматум. Ты
давай-ка  прекращай  преследовать   инакомыслящих,  даруй  нам  политические
свободы,  собирай   всенародный  съезд  для  "пересмотра  существующих  форм
государственной  и общественной  жизни", а мы перестанем бомбить и  направим
свои   химические   таланты   на  "улучшение  орудий   труда".  Кибальчич  -
химик-подрывник - так прямо и заявил на сенатском суде, что это деспотизм не
дает  ему  заниматься  мирной  химизацией страны  и  освоением  космического
пространства.  Сейчас  бы  за такие  слова  покарали  Кибальчича  институтом
гэбэшной психиатрии им. Сербского. А тогда - просто повесили скоропалительно
с Желябовым, Перовской и другими.
     От такого ужаса  революционеры-теоретики отдышались только в ближнем  и
дальнем зарубежье. Кто в Минске, а кто в Париже.
        Александр III Миротворец

     Александр   Александрович,   огромный,   бородатый,   лысый   мужичара,
добродетельный отец шести детей, воцарился на крови убиенного отца и на пике
новой, невиданной  проблемы --  Революции. То есть,  пика  Революции еще  не
было, а пик проблемы -- был. И можно было эту проблему просчитать  и решить.
Если, конечно не отдаваться с таким азартом охоте и русской бане.
     К  политической  работе  Александр  был  не  готов,  -  его  с  детства
тренировали в военные. Короноваться  должен  был  его  старший брат. Но брат
скончался в 1865 году,  Александр стал наследником  престола и, казалось бы,
имел время  переподготовиться. Но  16  лет промелькнули незаметно, армейская
закваска не  испарилась, а наоборот закисла еще круче. Ибо подлинное военное
"образование"   необратимо  удаляет   из   человеческого   организма   некие
гуманитарные начала, равно как удаление аппендицита или кастрация.
     Даже  придворный биограф и поклонник  Александра  С.Ю. Витте отмечал  в
виде комплимента  царю,  что  он "был...  ниже  среднего ума,  ниже  средних
способностей и ниже среднего образования". То  есть, близок  к народу в духе
наступившей эпохи.
     Так  что,  мы сразу  можем  спрогнозировать  ход  13-летнего  правления
Александра.  Застой, переменная облачность,  температура  в болоте -  от  28
градусов смирновской  винной -  до 40  градусов менделеевской московской,  -
самый    благоприятный    климат   для    размножения    амебы,    ифузории,
головастиков-очкариков. Хорошо, хоть  кроме размножения,  пишущая и думающая
часть общества пока ничего существенного не сотворила.
     Аналогичную активность развили и правительственные сферы. Они пребывали
в  сумбурном  законотворчестве,  привычной  интриге,  рассуждениях  о  вреде
украинского языка,  борьбе с пережитками феодализма в  азиатских, калмыцких,
сибирских  и  прочих украинах,  улусах,  провинциях.  Постепенно  улучшалось
положение земства и дворянства, но  непосредственно народу никаких  пряников
не доставалось.  Однако,  власть  не проявляла  и  своих главных,  командных
свойств.  Соответственно  и   капитализм  в  России  стал  развиваться  хоть
сколько-нибудь сносными темпами.  За это в годовщину воцарения, 1 марта 1887
года Александру  напомнили, за  чей счет он правит, пытались  отозвать его с
должности  за   невыполнение  требований   избирателей.   Шайка  радикальных
народовольцев,  в  числе  которых  мы  узнаем  Александра Ульянова (в  наших
книжках он, естественно, числится вождем заговора), пыталась повторить успех
шестилетней давности. Сорвалось. Шлиссельбург. Виселица.
     Благое  царствование продолжалось на радость кинематографистам, однако,
длилось  не  очень долго,  царь неожиданно умер,  и глава  у нас  получилась
какая-то куцая, бесславная.
     Хорошо,  хоть  на  престол  взошел  молодой  (26  лет), симпатичный  (с
припухлыми от  выпивки глазами)  Николай Александрович. Его правление, слава
Бахусу, не даст нам скучать!
        Николай II Кровавый

     Жил  был у бабушки серенький козлик.  Был он <i>совсем</i> серенький, то есть,
никаких  высоких  достоинств,  кроме знания нескольких ненужных для русского
обихода языков, за  ним не числилось.  Поэтому напали  на козлика  совсем уж
серые волки. Эта хищная сволочь, не понимавшая как следует даже собственного
языка, разорвала козлика  и его  семерых  (Историк  считает,  что десятерых,
Писец, -- что многие миллионы)  козлят. И остались от козлика только рога да
копыта. По ним и было произведено генетическое опознание останков...
     Юные девы преклонных годов справедливо обижаются на меня за эти хамские
слова и кощунственные аналогии. Поверьте, друзья  мои, мне и  самому  как-то
неловко их писать. Но что-то  носит пальцы по  клавишам. И я уверен, что это
не  "пархатый талмудический  ангел"  дергает за десять веревочек, не  черный
человек в котелке,  протертом золочеными  рожками, подсыпает  возбудительный
порошок в мой бокал, и не толстый дядька с мешком золотых юбилейных долларов
шуршит старым "паркером" в бумажке с моей фамилией. А  сдается  мне, что это
оскорбленное достоинство  наших  безвременно  погубленных  соотечественников
невесомым  язвительным облаком струится из пор земли и перехватывает дыхание
взволнованного   автора.  Так  что,   тут   не   до   этикета.   Слишком  уж
ответственность велика.
     Ну, посудите сами. Вот,  повезло  тебе родиться в чистой семье немецкой
бабушки и  русского  царя.  Вот, кормят  тебя заморским мороженым, неведомым
сельской  детворе, позволяют кататься на велосипеде и щелкать фотоаппаратом.
И в доме на  Неве и многих других домах есть у тебя  <i>своя комната</i>. И вот, ты
подрастаешь и узнаешь, что так хорошо и сыто живут не все, что вполне так не
живет вообще  никто. И ты спрашиваешь прямо  или  сбоку, за  что  тебе такое
удовольствие. И  тебе объясняют,  что  ты  --  будущий  царь,  что  тебе так
"свезло",  как  на  самом деле  везти  не может, то есть, тебе  и не повезло
вовсе, а избран  ты Богом.  Вот  откуда  этот  земной  рай,  манна небесная,
фрейлины в облачных одеяниях и нектар всех задушевных сортов и градусов...
     Эх, Коля! - неправду рассказала тебе твоя немецкая бабушка! Наглую ложь
сочинили и  поднесли тебе  учителя посторонних  языков и наук.  Ничего тебе,
брат, не свезло. Наоборот,  ты, как  говорится, попал! Ибо возложил  на тебя
господь  не  шапочку кошачьего  меха,  не погоны золоченые,  не  голубенькую
ленточку имени распятого апостола,  а навалили неподъемную ответственность и
заботу, впрягли тебя  в арбу, которую не потянуть и  крепостному быку. Хотят
тебя, козленочка погубити. Ну, хотеть,  может, и не хотят,  но  губят. И  не
находится рядом с тобой никого умного и честного, кто прямо сказал бы:
     - Эх, парень,  не по тебе  эта шапка. Не вытащишь ты страну, не спасешь
этот безумный народ, а только сам погибнешь.
     И не  приходят в  твой розовый  сон  святые, хромые,  мудрые, горбатые,
грозные и  великие  русские  мужики, не  декламируют вслух статьи  Имперской
Теории. А снятся тебе глупые, распутные балерины, и мужик тебе является тоже
Распутный.
     И  нету  рядом  строгого  учителя,  который  объяснил бы  тебе  простую
арифметическую  задачу  об ответственности. Приходится мне,  век  спустя, ее
объяснять в нескольких вариантах.
     Вариант 1.</i> Вот, допустим, ты женился. Ну, допустим.
     И  вдруг  у  тебя  появляются  дети. Пять.  И ты, как  любой нормальный
человек, их любишь. И должен ты  теперь их растить, кормить, поить, обувать,
одевать, учить,  лечить  и мирить. И ты  болеешь за них  сердцем в прямом  и
переносном смысле, гнешь спину, выковыриваешь из жилистой отечественной нивы
скудную  копейку. И,  наконец,  обнаруживаешь, что жизнь твоя прошла.  Слава
богу!  И тебе - слава, ибо ты честно  выполнил свой долг, не зря  положил на
семейный алтарь свою грыжу и свой инфаркт.
     Вариант  2.</i>  Теперь, допустим,  ты  --  начальник,  бригадир,  командир
вверенного  тебе подразделения.  Ого-го!  Оказывается, при  той же получке у
тебя в сто раз больше забот, хлопот, нервных случайностей. Ты должен всю эту
черную сотню накормить,  одеть, обуть, обучить как закаляется сталь, вывести
в  пургу  на безымянную  высоту,  и поголовно  угробить  за  Родину с полным
удовольствием.  А потом  еще успеть  до  собственного  отпевания проследить,
чтобы всем бывшим бойцам оформили бесполезные награды.  За  это и тебя, отец
родной, запишут на общую скрижаль золотом во первых строках.
     Вариант  3.</i> Строим дальше.  Теперь у тебя целая  территория в несколько
европ, целая армия  малых, роющих великий канал, и все тебя называют  отцом.
Ты чисто инстинктивно  пытаешься их всех любить, кормить,  одевать, обувать,
девок им  запускать в  бараки из соседней  зоны.  Но  обнаруживаешь,  что не
тянешь. Сердце у тебя останавливается раньше времени. Тогда ты раскладываешь
эту непосильную  любовь  и  заботу  на беспечных  заместителей и толстокожих
исполнителей и замыкаешься в чтении классической литературы.
     Вот так,  примерно  с  ротного уровня иссякает в  человеке  возможность
реальной групповой  любви и  начинается пошлое массовое обслуживание. И  чем
больше  размножается  стадо   спасаемых,  тем  страшнее,   ответственнее   и
неблагодарнее становится личная  жизнь. И если человек не  сбрасывает лямку,
не уходит в отставку или скит, то превращается в сторожевую овчарку, гуртует
население,  строит  его  в ряды, выбирает пастбища, повседневно  и  всенощно
руководит  шайкой подпасков.  То есть,  - созидает Империю.  О личной жизни,
мороженом, прогулках он теперь может вспоминать лишь во сне. А то, что будет
у него под видом личной жизни, отдыха и досуга, -- это только эрзац, плоская
вырезная картинка...
     При таком  разъяснении нормальный  ученик сразу говорит:  "Фигушки!", -
прощается   с  рыдающей  матерью-царицей,  принимает  фамилию  бывшей  жены,
покупает на Сухаревке поддельный  паспорт и уезжает на родину бабушки играть
на биллиарде.
     Но  нормальных людей  мало. А самонадеянных и  самовлюбленных сереньких
козликов - много. И  вероятность обретения одного из них  в качестве  нашего
государя при династическом  престолонаследии  очень велика! Но  хуже  ли это
обретения Волка? Для Империи хуже. Нам -- по барабану.
     Николай Александрович Романов родился 6  мая (старого стиля) 1868 года.
Он  оказался  старшим  сыном  в  семье  Александра  III, когда тот  был  еще
наследником,  а  не  царем.  Все  его матери-праматери вплоть  до  блаженной
Евдокии Лопухиной были немками, а праотцы  - до Петра Великого  -- продуктом
этих  немок. Так что, Николай на полном праве готовился стать русским царем.
То есть, сам он не готовился, - ему такое и в голову не приходило, а учителя
его готовили, как умели.
     Жизнь   этого  формально-последнего   императора   описана   объемно  и
замечательно.  Наш Историк извел  ведра чернил и цистерны слез, и  стала эта
запечатленная жизнь бесценным материалом  для многолетнего  сериала, который
--  я  уверен!  --  в  ближайшем  будущем  поставят  наши  кинематографисты.
Согласитесь,  в обиходе  дома Романовых при Николае для кино есть  все --  и
куча  детей, озабоченных проблемами секса и социализма, и неизлечимо больной
наследник, и мощная  мистическая  подоплека -- от проклятий царевича Алексея
Петровича  и  сожженного  протопопа  Аввакума -- до  благословений  Серафима
Саровского  и  Григория Распутина.  Да еще -  родство  со всеми королевскими
домами Европы,  собственная бескрайняя династия. Ну, и сам Николай, конечно,
-  находка  для  экрана.   Яркий  набор  личных  пороков  дополняется  диким
педерастическим,   алкогольным   окружением,  политические   интриги  бурлят
непрестанно, корабли взрываются, поезда сходят с рельс, анархисты и эсэры не
дают  карасю скучать. Все  это - благодатный  художественный фон  последнего
царствования.
     Говорят, в целом Николай человек-то был неплохой, но что нам за дело до
хороших человеков? -- их у нас вон сколько угроблено!
     Поэтому остановимся только на свойствах царя в понятиях нашей Теории.
     Императором Николай был ничтожным...
     - Не то!
     Но человеком был незлым...
     - Тоже не то.
     Так чего ж мы от него хотим?
     - Ничего мы не хотим, нам поздно хотеть, мы созерцаем.
     И вот что  нам  видится. Николай Александрович  Романов  был  человеком
уникальным! Уникальность его состоит в удивительном раскладе личных качеств,
достоинств  и недостатков, политической ситуации, реальностей  раннего 20-го
века,   кадрового  состава  имперской   верхушки  и   божественного   набора
случайностей, грянувших в России.
     Был бы  Николай больным, дебилом, догнивающим  сифилитиком, как  многие
его  коронованные предшественники, - это было  бы полбеды. Рядом нашелся  бы
Годунов,  Нарышкин,  папа-Филарет,  сестра-Соня.  Они  бы  вывели  имперский
корабль на чистую воду.
     Был бы Николай истериком, шизофреником, садистом-милитаристом, резал бы
неустанно свое  окружение, - все равно в  этом окружении  всплывали бы новые
люди; любимые  женщины  ласково  поправляли  бы  потные  волосы  и  вытирали
эпилептическую пену, старая мама склоняла бы к миролюбию и покаянию.
     Был  бы Николай самостоятельным, сильным, карьерным человеком,  - гонял
бы своих слуг по Империи и миру, сам бы рисковал, и сам бы выигрывал.
     Но Коля наш ни  кем не был.  Был он <i>никем</i> - дееспособным только  с виду
малым, и это мешало работать его окружению.
     Но и обуздать окружение он не мог.
     Не мог не прислушаться к совету.
     Не мог и принять совета.
     Не мог защитить сильного и смелого.
     Не мог укротить наглого и глупого.
     В итоге -- он ничего не смог, и покатился по  наклонной русской горке в
адский  котел 20  века,  на страницы сентиментальных  книжек, в  киношные  и
телевизионные ахи и охи.
     Перечислим  скороговоркой  события  последнего  (де-юре)  царствования,
однако  к  несчастью  нашему  не  прикончившего де-факто  кривую  Российскую
Империю.
     1896. Коронационные  торжества  в  Москве.  Попытка раздачи праздничной
халявы на Ходынском  поле  18  мая. Смертельная давка  алчных россиян.  1300
трупов. Несметное число калек.
     1904  -  1905.  Дурацкая война с  Японией, которую  вполне  можно  было
избежать   или  повести   по-другому.   Страшные   жертвы,   гибель  Первого
тихоокеанского флота на месте, Второго -- на марше под Цусимой.
     9  января 1905 года. Царь  пугается объявленной всенародной  депутации,
смывается  в Царское  Село,  люди,  приведенные  развязным  попом  Григорием
Гапоном, гибнут под пулями.
     Далее следует год Первой русской революции и капитулянтский Манифест 17
октября о  демократических  свободах.  Соответственно  -  Дума  со  всеми ее
прелестями, Столыпин  и убийство Столыпина, Распутин и убийство Распутина. И
"пошел брат на  брата" -  "кузен"  Вильгельм  II - Император  Германии  - на
нашего Николая Всероссийского. А потом все кончилось: отречение, -  еще пара
переворотов, - красный террор.
     В общем, Николай ничего не смог поделать против надвигавшейся  на него,
на весь дом Романовых, на всех нас смертельной Революции.
        О, Революция! Любовь моя...

     Вы  думаете  этот  заголовок  написал  кровью  на заборе не  дорезанный
кулаками юный пионер? Нет.
     А!   Это   комсомолец-доброволец   спасся   из   горящего   стратостата
"Комсомольская правда" затяжным стремительным домкратом? Нет? Нет.
     Ну,  понятно! Это  седой коммунист-большевик, увернувшись от чисток без
права переписки  с этим  светом,  одолев  все  концлагеря  -  свои и  чужие,
промахнувшись мимо трех инфарктов, роняет сентиментальную слезу о героически
загубленной юности? Нет???
     Нет, государи мои, - не судьба вам угадывать с трех раз в этой книге.
     Это - я!
     Я - прилежный октябренок первоспутниковой эры;
     я  - чистосердечный пионер, не ведавший о кулацких генах - лучшем,  что
есть во мне;
     я - скептичный комсомолец, увлеченно изучающий внешкольные произведения
классиков марксизма-ленинизма с позиций критического цинизма;
     я  - антипартийный  прослоечный  интеллигент и  паленый  провинциальный
диссидент оруэлловского 1984 года,
     я пою эту нерифмованную песнь великой моей Революции!..
     Ошалели?
     Объясняю.
     Слово  Революция - одно из  нескольких  священных созвучий, встретивших
меня на пороге старого коричневого дома на Турбинной в первом моем году.
     Было  совсем немного  четко определенных хороших  и плохих понятий,  за
которые  или  против которых можно было  и хотелось отдать жизнь.  Вот  этот
короткий  словарик  юного  идиота-натуралиста в редакции  1957-1958 г.г.  (в
порядке убывания значимости):
     Хорошие понятия:
     Революция, Ленин, Сталин,
     Партия, Комсомол,
     Мир, Коммунизм,
     Красный галстук, Горн, Барабан, и над всем этим -
     Красное Знамя и Красная Звезда.

     Плохие понятия:
     Фашист, Гитлер, немец, "немецкий крест" (свастика),
     шпион, американец, атомная бомба,
     капиталист, фабрикант, помещик, царь, белогвардеец, кулак,
     Эсэр, меньшевик, кадет,
     Бог, церковь, библия, поп...
     Это  то,  что  вспомнилось  навскидку, а  значит  -  отсеяно  временем,
выдержанно, коньячно-верно.
     Спорить с  этой  системой понятий не  приходилось  -  свои  же дворовые
пацаны тут же набили бы морду - в перерыве между сеансами "Огненных верст" и
"Школы мужества".
     Потом наступили смутные времена. Мы научились читать...
     Шок - это слабо сказаноСудите сами.
     Вот - Пушкин, - это не  Ленин, конечно, но в первую  сотню резвых  явно
входит.
     Мюнхаузен, хоть и барон, но социально близкий, брехливый  такой же, как
и все мы.
     И вдруг, как ядром по лбу:
     Пушкин -