одного  брата
Глеба. Отец  Глеба вооружился и  выгнал  Ростислава  из  Тмутаракани; вернул
Глеба.  Пошел   отдыхать.  Тут  Ростислав  снова  выгнал  Глеба  и  засел  в
Тмутаракани крепко. И совсем он стал напоминать Мстислава. И жутковато стало
от  такого соседства битым грекам в Корсуни-Херсоне-Херсонесе. Заслали они к
Ростиславу своего  котопана  (это чин такой):  или  убей  Ростислава, или не
командовать тебе нами.  Котопан оказался ловким  агентом. Втерся в дружбу  к
Ростиславу.  Погостил  у него. Сделал ему много добра. Потом стал прощаться.
Закатили буйный пир. Встал  котопан: давай, князь, выпьем вина по-братски из
одной чаши.  Выпил  Котопан половину братины, протянул чашу Ростиславу. Пока
протягивал,  окунул  в  вино  конец  пальца.  Под  ногтем  у   него  был  яд
замедленного  действия.  Вернулся котопан в  Корсунь, доложил: во столько-то
часов, во столько-то минут, такого-то  числа  помрет Ростислав Владимирович,
горе-то какое! Сначала заказчики  не поверили в такую  точность. А  потом  -
гляди-ка   -  и  правда!  Им   бы  радоваться,  а   они  по-иудейски  забили
котопана-героя камнями насмерть. Историк утверждает, что корсунцы испугались
мести русских. Да кто бы узнал? Испугались грешники такого начальника иметь!
Это  ж теперь и не заснешь спокойно. Вот тебе и Хер-сон! Но есть версия, что
котопан был двойным агентом - сработал на Ярославичей...
     Только сделали  это  семейное  дело, как  возникло  новое -  из Полоцка
надвинулся страшный Всеслав, обделенный родственник Рогнеды, которому сговор
и дележ всех этих Рюриковичей и Ярославичей был ничем не свят. В гробу он их
видал. Хотел видеть...
     Всеслав был  рожден колдовским, искусственным способом - от волхованья.
Поэтому и действовал прямо, грубо и цинично. Сначала он проверил силу своего
колдовства на Новгороде. В 1063  году Волхов в течение 5 дней тек в обратную
сторону, -  новгородцы испугались до обморока. Чудо было приписано Всеславу,
поэтому он легко взял  Новгород в 1066 году, ограбил  церкви, снял колокола.
Ярославичи  в  дикие морозы  выгнали народ на войну, взяли Минск, выжгли его
дотла.  Вырубили по завету  святой  Ольги всех  мужчин  призывного возраста.
Детей и женщин раздали солдатам. Столкнулись с войском Всеслава. В страшной,
кровавой мясорубке русские одолели русских  (или, если угодно, - белорусов).
Всеслав бежал. Ему  написали "опасную грамоту":  не  опасайся,  приезжай  на
переговоры.  Восставший  из  ада  поверил,  как  последний  дурак.  Даже  не
посмотрел в  хрустальный  шар,  не  покатал  наливное  яблочко  по  золотому
блюдечку. Поехал. Был схвачен, - но вот милосердные времена! - не  зарублен,
а посажен в тюрьму на веки.
     Мы-то с вами понимаем,  что  не  милосердие двигало крещеными братьями:
боялись серые, как бы смерть  Всеслава не была  столь же страшной, как и его
рождение.  Мало ли  что  могло произойти на  эшафоте! Ты  ему  честно рубишь
голову,  а у него, например, из  горла  вылетает аспид крылатый  и ну косить
честной народ, не дай бог, начиная с князей! Опасно! Лучше пусть сидит.
     Вздохнули свободно. А зря.
     Не иначе, как Всеслав наколдовал в темнице, но  взошла кровавая звезда,
неизвестная  киевским астрономам.  И  к тому  же солнце стало,  как Луна. Не
успели   испуганные  князья  рассмотреть  затмение  через  копченые  осколки
венецианских  бутылок,  как  прибежали  визжащие от ужаса  монахи и  простые
граждане,  а   следом  приволокли  к  княжескому  крыльцу  рыбацкую  сеть  с
выловленным в реке Сетомле страшным уродом, также неизвестным науке. На лице
его торчали  "срамные уды", пришлось его по-быстрому бросить обратно в воду,
чтобы не смущать  девиц.  "Тятя,  тятя,  наши  сети притащили  мертвеца!", -
дергали Изяслава за штаны малолетние Рюриковичи, успевшие все-таки осмотреть
членоликого "детища". Надо было готовиться к худшему.
     И худшее настало  в том же 1068 году. Пришли из Дикого Поля новые дикие
люди - половцы.  Они изгнали, рассеяли, подчинили печенегов  и  хазар. Стали
жест-ко нападать на Русь. Три брата Ярославича  выехали на них, подбоченясь.
Не как Три Богатыря, а с приличным войском. И были биты,  и побежали в Киев.
Простой народ  стал проситься  в ополчение. Струсившие князья  отнекивались,
бормотали  что-то  о  ненападении.  Народ  стал бунтовать на  княжом  дворе.
Изяслав пытался нас  успокаивать из окошка.  Пошли разговоры, что неплохо бы
князя  сменить.  Кто-то,  небось, резонно указывал, что  вообще  пора  гнать
Рюриковичей в  шею. Первыми поняли  опасность дружинники-особисты: послал бы
ты, князь, кого-нибудь заколоть Всеслава, а  то во время бунта тюрьмы обычно
разбиваются и всех зэков выпускают на волю. Но  проблема состояла в том, что
в камере Всеслава не было  дверей. Они были то ли  заложены, то ли заклепаны
насмерть - еду  колдуну  подавали в окошко. Был вариант подманить Всеслава к
кормушке чем-нибудь вкусненьким  и, перекрестясь, бить его копьем, но тут уж
ведьмак смотрел  в  оба. Убить  его  не  удалось. Первая  русская  революция
победила. Восставшие разграбили казну - взяли "бесчисленное множество золота
и серебра"...
     Здесь  следует оговориться. В наших  сказках, былинах и летописях слова
"бесчисленное", "несметное" и  т. п.  означают  не буквально  огромные  горы
серебра, золота, мануфактуры, а только то, что никто из  участников  событий
не умел  сосчитать, и даже  навскидку "смекнуть",  сколько же награбили? Был
такой случай.  Захватили  русские  в плен  "бесчисленные"  толпы  печенегов.
Пригнали в Киев. Оказалось их всего-то двадцать сороков. О чем это  говорит?
Это говорит о том, что ты, брат наш Писец,  по полю бранному на ретивом коне
не скакивал и чумазых  печенежек через седло не кидывал. А сидел себе тихо в
Киеве, как бы за инвентаризацией  княжих кладовых. А когда пригнали пленных,
так ты тут как тут!
     - Этих, значит, пять сороков - сюда, тех семь сороков - туда, барахла -
"немеряно",  так  валите его  в  кладовые...  Не рыться  же  тебе в  грязных
тряпках!
     Итак, Всеслава  "поставили на княжом дворе", и стал он править. Изяслав
сбежал, - правильно! - в Польшу.
     Из Чернигова вышел Святослав и с 3 000 наших разгромил 12 000 половцев.
Конечно, Изяслав в Польше сразу стал  храбрым. Набрал поляков, пошел сгонять
волхва со стола  отцова и дедова. Оказался Всеслав  меж двух огней: с запада
Изя  и поляки,  с  востока  Святослав  и  Всеволод  с  нашими. Пришлось  ему
сматываться  по-своему.  Коснулся   он  копьем  золотого  стола   княжеского
(сглазить хотел киевское богатство), обернулся серым волком и побежал к себе
в Полоцкие колдовские чащи.
     Честные  братья   стали  просить  Изяслава  не  губить  Руси  поляками.
Большинство  поляков с  дороги  отправили  обратно,  самых наглых  разослали
кормиться по провинции, чтобы  они мучили  нас, а столицу  не беспокоили. На
местах их стали тихо резать по обычному женскому делу, и они убрались домой.
Изяслав послал сына Мстислава с  дороги  вперед  казнить сообщников колдуна.
Наловили  первых  попавшихся киевлян, семьдесят  убили на месте,  сколько-то
еще, не  считая, ослепили - выкололи ножами глаза. Это была такая смягченная
мера наказания: а  вдруг ослепленный выживет и станет народным певцом? Такие
случаи   бывали,  но  в  основном,   ослепленные   умирали   за  отсутствием
медикаментов и перевязочного материала.
     Народ  встретил  Изяслава  фальшивыми овациями.  Как  любой  нормальный
руководитель,  Изяслав  первым делом  вернул  себе  контроль  над  доходами:
перевел киевский базар с Подола на гору, поближе к  терему.  Опять крутанули
колесо:  выгнали  из  Полоцка в финские  дебри  Всеслава, обернувшегося было
человеком, посадили княжить там Мстислава-окулиста. Но место было проклятое,
нежилое. Помер Мстислав скоропостижно. Всеслав вернулся  с дикими  финнами и
вожанами.  Напал  на  Новгород. Славного города  нашего  не осилил, был бит,
вожан вырезали всех. Всеслава милосердно и суеверно отпустили "ради Христа".
Нашли к кому Христа приплетать!
     Всеслава любили мистически,  завороженно: он напоминал нам старую Русь,
страну-берендеевку. Сошлись к  нему богатыри. Очистили Полоцк. Изяслав начал
переговоры, но они были безрезультатны: о  чем можно было  договариваться  с
продажным Изяславом?
     Братья   тоже  на  него  обозлились  за   геноцид  и  коварство.  Вдруг
выяснилось, что святой Антоний, основатель Киево-печерской Лавры, был другом
Всеслава! То  ли Всеслав не такой уж волк  поганый, то  ли  Антоний не столь
свят.  Решил Изяслав  посадить  Антония  в  темную.  Тот  бежал  волком  или
покровительством Богоматери  в Чернигов и укрылся  у  Святослава, победителя
половцев. По всем статьям, за исключением статей завещания Ярослава Мудрого,
моральное право править  Русью было у Святослава (если нам вообще признавать
за кем-либо такое право, тем более за Рюриковичами). Поэтому Шестое  Чувство
восстало, и Святослав без боя спугнул брата из Киева. Тот успел прихватить с
собой казну, пошел нанимать поляков. Те золото взяли, а Изю выкинули вон. Он
стал ездить  по Европе  то к германскому императору Генриху  IV,  то  к папе
римскому  Григорию  VII.  Везде  давал деньги.  Все деньги брали, но  помощь
ограничивали  грозными  посольствами  в  Киев.  Святослав  посмеивался.  Так
продолжалось,  пока  Святослав  не  умер в  1076  году,  промотавши  остатки
золотого запаса (не зря Всеслав колдовал  над золотым столом!). И  потом так
же продолжалось  при Всеволоде. Но Изяслав пришел с поляками, Всеволод отдал
Киев, сел в Чернигове. Полякам за работу достались Червенские города...
     Вам не надоело? Дальше  будет хуже, потому что князей расплодилось, как
собак, и  все хотели урвать кусок от нашей земли. К  тому  же у них завелась
дурная привычка ходить  жениться  и замуж  за  границу. Полчища семибатюшных
племянников всех мастей и оттенков,  чурающихся славянского родства, ползали
по  нашим землям с чужими  войсками.  Нанимали поляков или половцев, обещая,
что после "победы" тем будет отдано на разграбление  или во владение то-то и
то-то. С русскими нашими предками и домашним скотом.
     Вы   не   забыли,  конечно,  что   все  это   совершалось   при  божьем
покровительстве  или  попустительстве.  Что  князья  наши  несытые поминутно
крестились, лживо целовали крест, отстаивали всякие всенощные  и заутренние,
слушали литургии и чинно шествовали в крестных ходах. Молились беспрестанно,
чтобы бог  дал им побольше награбить, дал им  русских  вырезать, растерзать,
утопить  в крови.  И бог  милостиво  давал.  Не  забывали  перекреститься  и
помянуть   Богородицу,  вытирая   ножи  и  распихивая  из-под  ног  визжащих
ослепленных.  Так  что  православие победно  шествовало  по  нашей  стране и
набирало силу. Грешны были люди, значит и нужны, очень нужны  были им церкви
и служители культа, отпускающие  грехи. А человеку негрешному зачем каяться?
Если и согрешил перед собственной совестью, так вон небо - говори напрямую.
     Можно  было  бы и  пропустить  без  ущерба для общей картины  несколько
десятилетий  и  поколений  князей,  но  нет-нет да  и  промелькнет между  их
славными хождениями друг на друга интересный сюжет.
     Вот у  Всеволода  Ярославича  подрос сын  Владимир Мономах,  это  после
которого  потом  останется  первая  корона   Российской  Империи  -   "Шапка
Мономаха".  Он сразу  полез  в  драку. Стал жечь окрестности Полоцка, - было
хорошим тоном покушаться на великого колдуна Всеслава...
     А то  погиб  в  лесах Глеб,  которого Ростислав гонял  из  Тмутаракани.
Погиб, небось, от  несчастного  случая  на болоте. Потому  что в бою  князья
гибли крайне  редко: больше подставляли нас. Накрошат русских  с той и с той
стороны,  а   сами  потом   поцелуются,  помирятся  да  поделятся  и  поедут
накапливать свежее Чувство. А мы  с черной  вестью побредем, порубленные, по
своим местам.
     Эта книга  не  вмещает пересказа,  какие  племянники какого дядю гоняли
ради захвата его волости, какой брат какого брата одолевал. Непомерен список
погибших  бояр  да дворян. Бессчетны  потери  народные.  Их Писец  ленится и
упоминать.   Иногда  только  чиркнет   вскользь:  этих  "перемогли"  да  тех
"прогнали". А  что за каждым пешим марш-броском  мужицких полков,  за каждой
беглой  стычкой  холопов,  за  каждым  "братским" побоищем стоят  немые лики
невинно  убиенных светлых  предков наших, что сотни тысяч и миллионы молодых
ребят,  не   ставших   нашими  праотцами,   положены  ради  кривой  усмешки,
ублюдочного  наследства, паволок  для дворцовых  шлюх,  это опустил  грешный
писатель. Неудобно омрачать радость князя. Неловко усугублять его мимолетную
печаль...
     Но вот  в  одной  из  битв  3  октября 1078  года  случайный  вражеский
кавалерист  прорвался к  княжескому  шатру и убил копьем Изяслава. "Сделался
великий вопль в Киеве,  так что не слышно было  пения  молитв".  Вы  верите?
Верите, что киевляне,  ежедневно встречавшие на Подоле телеги с изрубленными
детьми, братьями и  отцами своими, извопившиеся  по  погибшим  и уходящим на
верную  погибель,  вдруг завопили  о старом разбойнике,  который многократно
предавал их на  поругание полякам? Я не верю, потому  что знаю, кто  записал
этот репортаж с похорон. Я вижу, как обступили моего дружка  со всех  сторон
сынки, внуки и племяннички Изяслава и давай подталкивать.
     - Пиши,  что  папа  святого  Антония не  преследовал - это все покойный
"ослепительный" Мстислав, пиши, что папа  был  добр и  с  братьями вражды не
затевал, да помяни слезы наши горькие, смерд!
     Кто помянул бы наши слезы! Нет для них места, нет емкости...
     Всеволод засел в Киеве после брата, а на всю чертову дюжину племянников
наплевал. Братская вражда разрослась и перешла опасный предел: стали гибнуть
князья! Всеволод подстроил убийство Романа Святославича и  продажу в рабство
его брата Олега. Наемным убийцей был зарублен Ярополк Изяславич, не сумевший
наследовать отцу.
     Наконец, в 1093 году  умер и Всеволод.  За два года до смерти  было ему
двойное предзнаменование. Во время охоты на клич князя с неба вдруг свалился
"превелик змий; ужасошася вси людье". Еще бы людям не "ужасошиться"!  Следом
за этим "земля стукну", так  что слышали  все. Землетрясение и вовсе было  в
новинку в наших  плоских  краях! Как  тут было  Всеволоду  не умереть? Опять
дежурный наш  Писец писал конфузливо, что этот князь был "измлада боголюбив,
любил правду,  был милостив к нищим, но особенно любил монахов..." Еще бы их
не  любить!  Как  заслужишь  красивый  некролог?  Но  кроме  некрологов  уже
появились экономические комментарии, и там прямо проскочило, что боголюбивый
князь  обездолил сентиментальных  киевлян:  "земля  их  оскудела  от рати  и
продаж" (налогов).
        Кровные братья

     Владимир  Мономах,  любимый  в   народе,   уступил   престол   киевский
двоюродному брату Святополку, у которого будто бы было больше прав. Хотя мог
этого и не делать, но тогда пролилась бы русская кровь. Мономах всегда, даже
с  половцами, пытался  начинать  дело  с переговоров,  а  заканчивать миром.
Положительный  его пример не действовал,  и год  за годом разгоралась вражда
между  двоюродными  братьями,  внуками Ярослава. Тут надо было  объединяться
против половцев,  а  они  придирались друг  к  другу по  пустякам.  На  этом
грязно-кровавом фоне Владимир все время оставался удивительно незапятнанным.
Вот что делает правильное воспитание!
     Доброта всегда выходит боком: погибли  родной брат и сын Владимира.  Но
он все равно пытался уговаривать двоюродного брата  Олега: "Посмотри,  брат,
на отцов  наших: много  ли  взяли с собой, кроме того, что сделали  для души
своей?". Владимир  в своей переписке  использовал высокий поэтический  слог.
Как это должно было действовать на впечатлительные умы его современников!
     Силой  слова и  оружия  Владимиру удалось в 1097 году  усадить  за стол
переговоров   Давыда  Игоревича,  Василька  Ростиславича,  Давыда   и  Олега
Святославичей, Святополка  Киевского.  Князья  кое-как  уговорились оставить
наделы, - у кого  что есть и кому что  завещал Всеволод, - поцеловали крест,
поцеловали  друг друга и до поры разъехались.  Обещание не трогать племенных
наделов нарушало старое правило совместного владения землей.
     Мономах честно, до  мелочей  соблюдал  все  договоренности, и это  было
подозрительно. Стали перешептываться при дворах его  братьев. Стали поминать
убитых: "кровь взывает к отмщению!" и т. д. Больше всех от клеветы пострадал
Василек.  Он  во  всем  бескорыстно   поддерживал  Мономаха,  согласился  на
третьестепенный надел - Требовль. Естественно,  все думали, что он замышляет
передел: Мономаха в  Киев, себе  - Владимир Волынский. Больше  всех клеветал
один  из  Давыдов  -  Игоревич. Он подбил  Святополка  на  преступление. Они
заманили Василька  в Киев  ко двору. Тот был  предупрежден, но понадеялся на
крестное целование. Василька заковали.
     Здесь разыгралось первое  в истории Руси  публичное судилище над врагом
народа. Были созваны бояре, дворяне и даже представители трудящихся, которые
стали, конечно,  единогласно  орать: "смерть!". Попы сгоряча  кинулись  было
заступаться, но  потом, по  обыкновению,  пошли помолиться.  Князь  киевский
колебался. Тогда Давыд Игоревич стал пугать его  последующими притязаниями и
местью Василька и уговорил на смягченное наказание. Историк и Писец приводят
дикое  описание ослепления Василька: как  его вывезли  за город, как  точили
нож,  как  он в ужасе и  крике  отбивался от палачей,  как закатали  князя в
ковер, как  придавили его досками и переломали ему ребра, как мясник изрезал
ему все лицо и вырезал наконец оба глаза. Повезли Василька в беспамятстве во
Владимир к Давыду  Игоревичу. Везли 6 дней, по дороге он совершенно пришел в
себя: видно не  задели никаких  вен, артерий  и т. п. Давыд Игоревич посадил
слепого "брата" под стражу из 30 человек при двух офицерах-отроках.
     Теперь  надо  было  ждать  возобновления  боевых действий. Ошеломленный
Мономах  по-прежнему начал с приглашения на переговоры: "Приезжайте, братья,
исправим зло,  какое  случилось  теперь  в  Русской  земле".  Олег  и  Давыд
Святославичи  плакали от огорчения,  собрали большое войско, пошли на Давыда
Игоревича к Владимиру. Заодно  нажали на Святополка: ты что  натворил, зачем
бросил нож между нами?Святополк трусливо отнекивался: я не я, это все Давыд,
он все мне донес на словах, и как было не поверить и не ослепить брата? Да и
ослепил его не я...  - и прочий  нелогичный бред. Оправдания приняты не были
за  идиотизмом,  да  и  хотелось  повоевать.  Братья  стали готовить  ночное
форсирование Днепра, Святополк собирался  бежать, а киевлян бросить. Его  не
отпустили,  собрали  крупную  делегацию  из священников,  почетных  граждан,
вдовствующей великой княгини. Пошли переговоры. Принудили Святополка идти на
Давыда Игоревича, раз виноват - он.
     Тем временем  во Владимире Давыд пригласил к себе Писца Василия,  чтобы
воспользоваться высоким авторитетом российского журналиста. "В одну  ночь, -
записал Вася, - прислал за мной князь Давыд:  "Иди  в темницу к  Васильку  и
пусть он  пошлет  своего человека и остановит наступление братьев. Я ему  за
это дам любой из своих городов".
     Василий провел  переговоры.  Несколько  раз, как челнок, бегал в  яму и
обратно  в терем.  Слепой советовался с ним, каялся  в намерениях  воевать с
поляками и половцами, в общем, доверился, как адвокату. Это пошло на пользу,
--  Василий вставил всю эту  жуткую историю в "Повесть Временных Лет", когда
ему  через  20  лет доверили  переписать  ее  в  четвертый  раз... В  целом,
переговоры  зашли  в   тупик,  но  война  не  начиналась,  и  Давыд,  будучи
законченной  сволочью,  пошел забрать имения Василька - бесхозный  Требовль.
Его не остановила даже Пасха. Давыда встретил брат Василька Володарь. Сильно
испугал. Давыд все опять стал валить на Святополка и выдал слепого брату.
     Тут начинаются подвиги Василька. Слепой князь садится на зрячего коня и
говорит ему: "Даешь, Савраска, врага  нашего!".  При этом формальным поводом
для  войны  служит  не  месть  за  ослепление,  а  воровской захват  Давыдом
кое-каких земель. Василек пошел на Всеволож,  осадил и взял его. Давыд успел
бежать. Всеволож был  сожжен, жители и военные вырублены начисто. Неповинные
опять ответили жизнью за одного негодяя.  Затем осадили Давыда во Владимире.
Была  послана делегация с  требованием выдачи - не Давыда!  - а исполнителей
приговора над Васильком.  Но палачи  успели  разбежаться.  Пришлось  Давыду,
спасая шкуру, ловить их по городам и весям.  Поймали двоих из трех. Картинно
повесили  карателей  -  тех,  кто  "только  исполнял  приказ", затем  дружно
расстреливали их тела из луков. Наш Вася-Писец,  возгордившись своей ролью в
этом деле,  позволил себе авторитетное  мнение: "Не  стоило  Васильку мстить
самому, пусть бы это сделал Бог!".
     Тут осмелел Святополк, пошел добивать Давыда.  Последний нанял поляков.
Поляки набрали денег с  двух сторон, наобещали  всем  помощь, и принялись не
спеша   пропивать  авансы.  Пришлось  Давыду   бежать  из  Владимира.  Опять
поцеловавши крест со Святополком.
     Святополк разохотился  и решил ограбить  слепого  Василька:  зачем  ему
целый город? Он  ни улиц, ни домов  не видит. Но слепому терять было нечего.
Он  выехал на  битву во главе войска  и поднял крест,  который  целовал  ему
Святополк.  "Ты что, отнял у меня глаза, хочешь  отнять и душу?", - страшным
голосом крикнул Василек. Писец сразу  застрочил  в  походный блокнот, нельзя
было  упускать  такой  величественной  картины:  "Многие благочестивые  люди
увидели,  как над  головой  Василька в  небе  засиял крест!". Стали  биться,
рубились страшно. Святополк,  увидев, что дело нешуточное, бежал, хлеща  под
собой  бедное  животное.   Братья,   Василек  и  Володарь,   не   стали  его
преследовать: "Довольно нам своей  земли!". Но скот коварный не успокоился и
поехал нанимать  венгров. Те  пришли с  двумя епископами,  - тогда церковные
чины возглавляли  католические полки,  -  чтобы огнем и мечом распространять
самую гуманную веру в мире. К полю битвы стали сбираться стервятники: Давыд,
недовольный наделом, теперь  присоединялся к ослепленному "брату". По дороге
Давыд  прихватил  из степи половцев хана Боняка. Боняк по-своему  убедился в
беспроигрышности мероприятия:  выехал ночью в поле  и завыл  по-волчьи,  ему
откликнулись целые стаи волков, выла вся степь. Верняк, - решил Боняк, - раз
волки собираются на падаль, то порубаем  венгров, сто  пудов! В общем, Боняк
взял руководство потехой на себя. Расставил войска, окружил венгров, "сбил в
мяч", погнал, перетопил в  степных речках. Рубил  их двое  суток непрерывно,
убил одного епископа  и бояр  без счета,  чтоб  неповадно было лезть  в нашу
языческую степь со своим католическим рылом.
     Потом враждующие  племянники разбежались кто  куда. Осадили друг друга,
бились  мелкими группами.  В осаде  погиб сын Святополка  Мстислав. Он хотел
подглядеть за осаждающими через  дырочку  от сучка в деревянном  забрале  на
бойнице.  Стрела  как раз в  эту дырочку и попала. Око за око!  -  все,  как
завещал прапрадедушка Ярослав Мудрый...
     Дальше  пошла  обычная  суета. Путята пошел со  Святошей  ко Владимиру,
стали рубить дружину Давыда. Давыд побежал к Боняку и осадил с ним Святошу в
Луцке. Взял Луцк и Владимир. Все.  Пока  успокоились. Племянника Мстислава в
благодарность за подмогу Давыд снарядил  пиратствовать на море - "перенимать
купцов". Это был 1100 год.
     Возник новый виток мирной дипломатии. Собрались  на съезд. Стали судить
Давыда. Смысл суда  был не в нравственной  оценке ослепления брата, а как бы
мирно выгнать  Давыда  из богатого Владимира. Скинулись  по несколько  сотен
гривен,  добавили несколько захолустных городков,  отдали  все это Давыду  и
спровадили  его,  всенародно  порицая.  Хотели  все-таки  ограбить  слепого,
приглашали  его  к  себе:  мы  тебя, Вася, кормить  будемНо  драный волк  не
поддался во второй раз.  Тогда захотели идти его воевать. Но тут  уж Мономах
вмешался и устыдил всю съезжую сволочь.
     Настали мирные временаИ  - о, ужас! Оказалось, жив еще великий полоцкий
маг и чародей Всеслав! Никому он  ничего плохого по старости не делал, разве
что колдовал помаленьку, губил  урожай  да девок  портил  заочно. Но  князья
задрожали. Стали  совещаться, как да  что. Но Всеслав и в этот раз увернулся
серым волком  -  безнаказанно умер  в 1101  году.  Никто в это, конечно,  не
верил,  пока семеро сыновей  Всеслава не  задрались  за полоцкое наследство.
Тогда все облегченно вздохнули.
     Природа проводила  великого волхва с почестями. 29  января 1102 года на
три дня встала "аки пожарная заря" со всех четырех сторон, и было светло три
ночи, 5 февраля  случилось "знамение в луне", 7 февраля -  в солнце:  солнце
огородилось  тремя  дугами, еще  несколько  дуг было  повернуто "хребтами" к
солнцу. Русские усердно молились.
     Потянулось  тягостное  десятилетие  борьбы  с  неугомонными  половцами.
Мономах  неустанно  отвлекал  братьев от  междоусобицы геройскими  призывами
постоять  за Русь.  Тем  было неудобно  отказываться,  и  они все время были
заняты полезным делом. Писец так радовался, что даже увидел несколько раз во
время боя,  как из-за спины Мономаха играючи  поражал половецкие толпы Ангел
Светлый.
     - Светлый, как это вино? - подливали мы Писцу белое болгарское.
     -  Светлее!  -  уверенно  икал  он  и  продолжал   описывать  нам  свои
астрономические наблюдения: в 1104 году солнце стояло в круге, посреди круга
- крест! За кругом, по бокам - еще по одному солнцу, а сверху  -  дуга рогом
на север!
     - Да ты, брат, пьян был, вот у тебя и троилось! - подкалывали мы Писца.
     -  Да как  же пьян, когда три  ночи подряд 4, 5  и 6  февраля  такое же
знамение было в луне!
     Но что-то - и не только на небесах - предвещало неспокойные времена. 11
февраля (опять февраль!) 1110  года  встал от земли до неба  огненный столп.
Ударила  невиданной  силы молния, осветила  всю  землю.  Дуплетом скончались
обидчики Василька - Давыд (1112)  и Святополк (1113). Освобождение киевского
престола ознаменовалось солнечным затмением. В страхе зарыдала вся  дружина,
оплакивая доброго князя.  Народ  молчал,  - тут уж Писец выдержал марку,  не
стал  врать,  -  будто бы опасаясь  наших  с  Историком  упреков. Как  потом
выяснилось,  причина  честности  была в другом:  вороватый Святополк,  узнав
однажды, что соль на рынке сильно подорожала, ограбил Печерский монастырь  и
продал  его соляные запасы - "святую" соль  - втридорога. Тут же этот смелый
коммерческий ход попал в проповедь игумена Иоанна. Стали имя князя полоскать
на  всех  углах.  Князь рассердился, посадил попа на нары, но опять отступил
под  давлением  Мономаха.  Редакторы  от  церкви  зорко наблюдали за Писцом,
строго пресекали его красноречие по отношению к противному усопшему.
     Однако, одно  доброе  дело  замолчать не удалось.  В предсмертном, 1113
году, заботясь о душе, великий князь киевский Святополк II Изяславич заказал
скромному  монашку  Киево-Печерского  монастыря   написать  один  интересный
документ. Монаха  звали  Нестор, а документ назывался длинно,  примерно так:
"BOT ПОВЕСТИ МИНУВШИХ  ЛЕТ, ОТКУДА ПОШЛА  РУССКАЯ ЗЕМЛЯ,  KTO  B КИЕВЕ  СТАЛ
ПЕРВЫМ  КНЯЖИТИ  И  KAK РУССКАЯ  ЗЕМЛЯ  СТАЛА  БЫТЬ" или  более привычно  --
"Повесть Временных Лет". Одно это отпускает все грехи сквалыжного князя...
     После  смерти  Святополка  славный  витязь  Мономах  опять  завел  свою
волынку: не пойду  в Киев, не хочу  кровопролития.  Пришлось  нам брать дела
государственные  в  свои  руки.  Народ  пожег  Святополковых  прихвостней  и
пригласил Мономаха, тонко играя на его  человеколюбии: "А не придешь, князь,
то  знай, что много зла сделается: ограбят  уже  не один  Путятин  двор  или
сотских и жидов, но пойдут на княгиню Святополкову, на бояр, на монастыри, и
тогда  ты,  князь, дашь  Богу  ответ,  если  монастыри  разграбят...".  Всех
перечисленных Мономаху было жалко, и он пришел княжить в Киеве.
        Владимир Мономах

     Великий князь Киевский Всеволод назвал сына Владимиром  в честь  своего
деда  -  Красного  Солнца.   Имя  предполагало,  что   новорожденный,  когда
подрастет, будет  "владеть миром".  Церковь при крещении  дала  младенцу имя
Василий, что, опять  же,  означает  "повелитель".  Мать, греческая  царевна,
довершила  картину  третьим,  греческим   именем   "Мономах"  -  самодержец,
единовластитель.  То  есть,  ей  хотелось,  чтобы  Владимир владел  миром  в
одиночку,  а  Василий -  повелевал  без всяких  советчиков  и  подсказчиков.
Мономах стал воином. Он  все время находился на  границе - в боях.  Спал  на
сырой  земле, совершил 83 большие путешествия, с голыми руками ходил на тура
-  брал  быка за рога.  При  этом сохранял  непонятную  душевную мягкость по
отношению к последней ерунде - российскому народу.  От Владимира Мономаха мы
впервые услышали наставление не  как лучше  ограбить племянников, не  что  и
почем продать, а как надо беречь русских людей - нас!
     "Не  давайте отрокам  обижать народ ни  в селах, ни  на поле,  чтоб вас
потом не кляли. Куда пойдете, где  станете,  накормите бедняка; больше всего
чтите гостя...: гость по всем  землям прославляет человека либо добрым, либо
злым", - слеза умиления падала с седых ресниц Писца на седое гусиное перо...
     Мономах был настоящим богатырем:  диких  коней  в пущах  вязал  живыми,
олень  его бодал, вепрь  оторвал ему перевязь с  мечом, медведь кусал,  волк
сваливал вместе с  лошадью (вот волки были!).  Мономах после  охоты или  боя
диктовал  Писцу: "Не  бегал я  для сохранения живота своего, не щадил головы
своей. Дети! Не бойтесь ни рати, ни зверя, делайте  мужское дело!". Конечно,
можно  заподозрить  Мономаха  в  мемуарных  преувеличениях.  Он  и грек  был
наполовину, и царского рода  по матери, и поэтому  очень  нравился грамотной
церковной верхушке, - в летописях Мономаха нет-нет да и называли  Царем!  Но
Мономах ни разу  не был замечен  в подлости. Ни разу  не  нарушил  крестного
целования. Состояние  журналистики было  уже  таково,  что  правда частенько
показывалась на  свет божий в трудах нашего  Писца и его собратьев. А иногда
подлость и не скрывали, - как ее скрыть от современников, когда всем она уже
известна?  Тогда придворные лизоблюды  начинали диктовать всякие оправдания,
придумывать высшие интересы  страны, так что наш Писец только покряхтывал. А
о Мономахе ничего такого не записано - чист, как стеклышко!
     И вот Мономах стал князем Киевским.
     Начал  он с финансов: собрал  братьев, уговорил ограничить  проценты по
кредиту. "Жиды с позволения Святополка пользовались неумеренными ростами, за
что  и  встал  на  них народ".  Урезонив  еврейскую  банковскую  верхушку  и
прекратив черносотенные погромы, Владимир  установил гражданский мир. Против
миротворца  воевать  как-то  не тянуло,  и  Мономах  правил  спокойно. Были,
конечно, дела  семейные.  Повадился Ярослав  Владимирский  бить жену, внучку
Мономаха, пришлось  идти в поход, брать в осаду и  на испуг. Но  все это без
пролития крови, - дико по тем временам!
     Повадки внучатого зятя так и подталкивали к войне - он приводил на Русь
то поляков, то венгров. Приходилось садиться в  седло. Но  настоящей войны и
большой крови не было. Ярослав погиб бесславно, - его убили ночью  на дороге
копьем в спину бывшие союзники, поляки.
     Мономах  спокойно  умер  в Киеве  в 1125 году,  после  12  лет честного
правления. Писец, успевший трижды за эти  годы -- в 1116, 1118 и  1119 годах
-- переписать, дополнить  и  подредактировать "Повесть Временных  Лет",  дал
волю  перу и чувствам:  "Он просветил Русскую  землю, как  солнце, слава его
прошла по всем странам,  особенно  же был  он страшен поганым... Духовенство
плакало по нем как по святом и добром князе;.. весь народ плакал по нем, как
плачут дети по отце или по матери!".
     Слова вроде бы знакомые, но на этот раз им верится.
        "Тяжела ты, шапка Мономаха!"

     После Мономаха  осталось пятеро  сыновей:  Мстислав, Ярополк, Вячеслав,
Георгий (Юрий Долгорукий) и Андрей.
     Мстислав сел в Киеве  и правил шесть лет,  в точности повторяя политику
отца. Народ  подумал, что  племя Мономаха -  все  такое. Братья расселись по
городам.
     Однако  по  Руси у них  было немало  и  троюродных  братьев - таких  же
потомков Красного Солнца и Ярослава Мудрого. После смерти Мстислава начались
дикие  усобицы. Ольговичи,  Святославичи  Черниговские,  дети  Мономаха,  их
собственные дети - все сплелись в большой клубок смертельной борьбы за землю
Русскую.  Столетняя  гражданская  война  совершенно   смешала  умы  россиян.
Братоубийство снова вошло в привычку, стало  правилом игры.  Целые поколения
вырастали   под  бабушкины  сказки  о  страшных   ростовчанах,  новгородцах,
киевлянах и  черниговцах. Волки  стали  исчезать  из детских  пугалок,  Змеи
Горынычи  и Соловьи  Разбойники  вывелись  вовсе.  Даже  половцы были не так
страшны, как русские князья.
     Кстати,  половцы  оказались  не  глупы.  Они  резко  изменили  тактику:
перестали нападать  на русские земли. Да и  чего  им  было  рисковать, когда
каждый день сами русские князья нанимали их грабить и жечь соседние уделы за
деньги, за контрибуции, за долю в добыче! На половцев только иногда нападали
в отместку за соучастие в набегах.
     Это было трудное и противное для нашего  Писца время, нудный период для
дотошного Историка. Волей-неволей им приходилось терпеливо описывать все эти
походы своих на  своих. Писец набирал в долбленую  чернильницу темный настой
чернильного  орешка,  набирал  полную  грудь  сумрачного   воздуха  и,  щуря
близорукие   глаза,    писал:   "...встала    усобица   меж    Святославичей
Черниговских...;   ...присоединили  Полоцк   к  волостям   Мономаховичей...;
...началась борьба  дядей  с  племянниками...;  ...изгнали  из  Киева  Игоря
Ольговича...;  ...Изяслав  Мстиславич  Мономашич княжит в Киеве...;  ...союз
Святослава Ольговича с Юрием Владимировичем...",  - и так далее, бесконечной
скорописью,  без  надежды,  без  выхода,  без  просвета - длинный,  кровавый
монолог.  Был бы  наш  Писец  волен, так  бросил  бы это тягостное  занятие,
оборвал  бы  на полуфразе  хронику  убийственного  ослепления "и  немедленно
выпил"...
     Ничего  в  эти  годы  не  происходило  такого,  что  заставило  бы  нас
проникнуться торжественным или настороженным вниманием - типа крещения Руси,
взятия  Царьграда, пришествия  Пречистой Девы  на худой  конец. Мы-то с вами
знаем, что  это  было последнее  столетие  перед  татарским  нашествием. Нам
понятна бессмысленность всех  княжеских  усилий. Мы даже не спрашиваем, чего
это народ  терпел  и  "белых" и  "красных"  и  "черных",  чего  он не  резал
сиятельных, чего не уходил в  "зеленые" - в родные леса и ковыли? Потому что
и это тоже было бы уже бессмысленно...
     От дурных  предзнаменований,  зачастивших на Русь,  пересыхало в горле,
даже у коней  противно дрожали колени: в 1141 году вдруг  встали с земли  до
неба уже три огненных столпа, три солнца засверкали на их вершинах, какая-то
чужая, острая дуга лунообразно сияла над этой немыслимой композицией...
     Два пустяковых,  но  примечательных  события  произошли в это  воистину
смутное время. Пустяковыми они были по  своей сути, по  своей мелочности  на
фоне  большой  резни.  Примечательными  они  стали по  воле, художественному
замыслу  Писца и Историка. События  эти  -  основание Москвы  и поход  Игоря
Святославича на половцев.
     Городков  типа  Москвы,  обнесенных  деревянным забором  из заостренных
бревен, на Руси  было не сосчитать сколько сороков. А у этого поселения даже
названия  не  было.  О нем  и не вспоминали  отдельно от  названия реки,  на
которой он  стоял. Князь Георгий  Владимирович  Мономашич  (Юрий Долгорукий)
пригласил в  1147  году  своего брата  Андрея на военный  совет  к себе  "на
Москву".  Поскольку посыльный наверняка сам и показывал дорогу, то в грамоте
не  указывалось,  на каком  изгибе  и  берегу Москва-реки  находится  ставка
Долгорукого.  Неизвестно  также,  сколько лет  существовала крепость до 1147
года, что в ней было, кроме острога, складов и казарм. Тем не менее, Историк
тщательно выделяет первое упоминание о будущей столице нашей Родины. Как же,
как же! Империя пойдет отсюда, отсюда "станет быть" и "есть будет". И "есть"
она будет не только  в прямом  смысле  столичного бытия,  но  и в переносном
смысле повседневного  поедания  Руси  великой, несытого косяка на  остальные
страны света  Божьего и окраин безбожных, непрестанных потуг  стать  Третьим
Римом, столицей всемирного пролетариата.
     С рождением тебя, матушка Москва! Приятного аппетита!
     Второе  событие по причине внутренних российских дел  мы тоже чуть было
не проехали. Да  Историк ему почти  и не  уделяет  внимания, здесь  он четко
выдерживает исторические масштабы  и  пропорции. Какой еще  Игорь, когда тут
вокруг идет дележ земель  и денег? Когда с севера наседают немцы и почему-то
называют  нас  безбожниками?  Когда  татарское  иго на  носу!  А  эти дураки
дерутся, вместо того чтобы загодя  объединяться  и начинать, в конце концов,
строить  Империю!  Так  бы  и  канул Игорь Святославич в Лету,  кабы не  два
обстоятельства. Первое  мы уже упоминали: смертельно  скучно было Писцу, зря
погибал его литературный талант, отточенный сотнями томов придворной ерунды.
Хотелось  Писцу создать что-нибудь достойное посмертной  литературной славы.
Вот и взял он простенький сюжет из окружающей жизни.
     Почему  не  написал  Писец  "Слова  о полку Мономахове"? Или "Слова  об
убиении Андрея  Боголюбского"? Или любого другого  Слова  о знатных людях  и
больших делах того времени.  Почему остановился  он на глупой,  мальчишеской
выходке  третьестепенного  князька? А  потому, что и правда  - это  глупость
была,  и был это порыв души,  поход не только за пленными  и барахлом, не за
городами братьев и дядьев, а за Славой Богатырской!
     Весной 1184 года Святослав Киевский разгромил половцев, набрал пленных,
военных машин (!),  поймал даже одного басурманина, который  стрелял  "живым
огнем" (небось, это был китаец, испытатель первого  огнестрельного оружия на
простодушных  русских).  Игорь  из-за  гололеда  не  смог  присоединиться  к
триумфу. Вот и собрал он через год свое войско и  кликнул "братьев" постоять
за  землю  Русскую.  Хотя  стоять ни  к  чему  было. И  затмение  же  солнца
случилось! А значит, надо было  Игорю возвращаться восвояси.  Но он пошел на
вольный  Дон,  напал на половецкие становища. Что  вышло из этого, мы знаем.
Вышла  прекрасная поэма! Если бы Писец  так же одухотворенно  относился  и к
остальным событиям, какая бы у нас была История!
     Вторая половина двенадцатого и первые два десятилетия тринадцатого века
прошли в непрерывной междоусобной борьбе. Желание единовластия, стремление к
овладению всей землей губило страну. Имя  "Мономах", которое  юная греческая
царевна  дала своему сыну,  из славной фамилии превратилось в  проклятие для
всей   Руси.  Мономашичи  рвали  к   себе  каждый  лоскут  земли,  резали  и
перемалывали каждую краюшку. И перетерли бы Россию в пыль, кабы не татары...
     Опускаются руки. Не на чем остановить внимание  в этой, почти столетней
катавасии. Но попытаемся.
     Вот заметен стал непоправимый раскол Руси. Совсем  погрязло в  войнах и
порочных связях с королевствами Восточной Европы старое Киевское  княжество.
Пройдет немного времени, и оно только по названию останется Русью, а на деле
станет придатком Польши  и Великого  княжества  Литовского. Центр Российской
государственности    переместится    в    привычные    места:    в    чащобы
владимиро-суздальские, в дорогое наше Подмосковье.
     Юрий  Долгорукий,  с   большим  трудом  овладевший  Киевом,  еще  успел
скончаться  на престоле  святого Владимира.  10  мая 1157 года  князь крепко
выпил у  какого-то Петрилы,  так что  к  вечеру полностью  отрубился. Утром,
вместо обычной похмельной тягости, Юрия охватило глубокое беспамятство. Пять
дней медики сражались  за  его жизнь. Но ни  рассол, ни заговоры не помогли.
Князь  умер  без покаяния, и пришлось Писцу описывать  неприятные события во
время  похорон  16  мая. Киевляне взбунтовались против покойного, стали жечь
дворы его суздальских дружинников, перебили их  по всем киев-ским  городам и
весям.
     Небо  еще  раз попыталось запугать  или усовестить россиян: в 1161 году
опять  было показано "знамение  в  луне, страшно и  дивно".  Луна по  пути с
востока до запада меняла свои обличья: сначала уменьшалась и темнела,  потом
стала кровавой, потом окрасилась пополам в два цвета - желтый  и зеленый. На
половинках ясно видны были фигурки двух воинов, которые "секушеся мечема". У
одного  из  головы  уже текла  кровь,  другой  проливал  молоко. Даже  такое
подробное кино не унимало наших предков. Ведь ясно же было показано, мужики,
что  воин  на желтой половинке - это монгол, на зеленой -  наш  военный.  Не
поняли!
     Теперь вражда встала не  между отдельными  князьями, желавшими ухватить
кусок на  скаку,  а между  Севером и  Югом. Это был  уже прогресс имперского
строительства.  Повоевали еще 11  лет, отвлекаясь  только, чтобы  поцеловать
крест, да  тут  же  и  плюнуть  в пол. Сын  Долгорукого  Андрей  Боголюбский
(столичку свою за худостью Москвы держал он в селе Боголюбове) собрал-таки в
1168 году всех северных князей и впервые в русской  истории  взял  Киев  при
всеобщем героическом сопротивлении  киевлян,  без  боярского  предательства,
отдававшего Киев  захватчикам  в прошлые разы. Что сделали "дети"  с матерью
городов русских? Взяли ее "на  щит":  два дня грабили  город и жителей, жгли
церкви (вот вам и "Боголюбский"!), жен отнимали у мужей, разлучали с детьми,
всех уводили  в плен, разрешили половцам подбирать объедки пира победителей.
Половцы  подожгли  Печерскую  лавру.  В  довершение  надругательства  Андрей
побрезговал даже садиться на киевский трон, оставил  наместником сына, а тот
передал "мать" какому-то мелкому князьку, родство  которого объяснить - язык
заплетается, а сам поехал к себе, на милый Север.
     -  С  великою  честью  и  славою,  -  записал  было  Писец,   но  потом
перекрестился и исправил, - с проклятиями великими!
     Гордый завоеватель и подлый поругатель был поражен так же подло. Андрей
отправил на  заслуженный отдых старых отцовых бояр, а  себя окружил молодыми
реформаторами.  Набирал  их  без разбору. Раздал должности  родне  жены.  Но
спрашивать с  бестолковых  прихлебателей  стал по всей  строгости.  Пришлось
какого-то  троюродного  деверя  и  казнить.  Переполох   среди  новоявленных
чиновников возник  страшный.  Каждый стал примерять себя к  лобному месту, -
мурашки по коже! Составился интернациональный заговор: уцелевшие родичи жены
Яким и Петр, да поднятый из грязи почти в  министры экономики азиатский бомж
по кличке  Анбал, да вездесущий Ефрем Моисеевич решили  "промыслить об  этом
князе!". Заодно  и оттереть  от кормушки нового  фаворита  Прокопия. 29 июня
1174 года ночью заговорщики с 20 подручными подошли к  Андреевой спальне. Но
тут необъяснимый ужас напал на них у дверей. Толкаясь и падая, бежали они по
закоулкам  терема  -  в  правильном  направлении.  Оказавшись в  подполье  и
обнаружив, что это  винный  погреб, выпили по  привычке за здоровье князя  и
теперь  уж спокойно пошли  наверх. "Пити -  веселие  Руси", гулко  поучал их
сквозь тьму веков святой Владимир...
     Далее  повторилась сцена из  популярной  сказки "Волк и семеро козлят".
Только волков было два десятка, а козлят двое - князь и мальчик-слуга.
     - Князь, это я, Прокопий... - стал стучаться в дверь спальни Яким.
     - Нет, это не Прокопий, голос не его, - согласились князь и мальчик.
     Тогда уж волки позорные стали ломать дверь.
     Князь  вскочил и  потянулся  за  чудотворным мечом. Этот  меч  когда-то
принадлежал святому Борису.  Борису, как  мы помним, он не помог,  а  Андрея
выручал  исправно.  Но меча не оказалось. Анбал  тут  прибирал намедни и меч
спрятал.  Но Андрей и без  меча был силен. Он сбил ударом кулака  первого из
ворвавшихся,  а остальные в  потемках прикололи упавшего копьями. В описание
дальнейшего кровопролития Писец внес лирическую, нравоучительную ноту. Будто
бы,  пока два десятка  убийц  со всех  сторон секли Андрея  саблями и кололи
копьями,  он произнес им целую увещевательную речь  со ссылками на Бориса  и
Глеба, описанием адских мук их убийц, провозглашением проклятия всенародного
во  веки веков. Аминь! Тут  Андрей наконец упал. Бандиты подобрали  своего и
пошли по  номерам, как  бы спать. Но Андрей поднялся  и стал стонать,  потом
вышел во двор. Пришлось  одному из убийц собирать остальных и божиться, что,
истинный крест, видел князя живогоОбыскали весь  терем, еле-еле нашли князя,
привалившегося к столбу под крыльцом. Убили.
     Убили и Прокопия. Честно поделили казну, нагрузили свои доли на коней и
развезли по домам. Хотели  разбегаться кто куда,  да  не понадобилось. Народ
поднялся весь!  Но не мстить  и карать, а тоже  пограбить маленько.  Грабили
все,  что  имело  хоть  какую-то ценность  или  полезность в  хозяйстве.  Из
деревень  в  города  суздальские,  Владимир, Боголюбов двинулись  за добычей
крестьянские подводы. Тело князя валялось шесть дней в огороде...
     Здесь Писец снова прибег к плагиату и в назидание потомкам скатал сцену
погребения князя  у  евангелистов.  Боголюбский у него  стал как бы Христос,
Анбал  -- Пилат, а  какой-то Кузьма Киевлянин блестяще исполнил  роль Иосифа
Аримафейского. Писец  художественно передал длинные уговоры Кузьмой  Анбала:
"Теперь  ты, жид,  в  бархате стоишь, а пришел  к нам в лохмотьях", - и  так
далее.  Тело  князя было предназначено  на съедение собакам, но  совестливый
Анбал на "жида" не обиделся,  разрешил завернуть князя в ковер и  положить в
церкви. Потом, когда во всех городах грабежи сошли на  нет, тело  отнесли во
Владимир и  похоронили  в  церкви, в каменном гробу. Все  это сопровождалось
почти  рифмованными  причитаниями  и воплями. За христианской  моралью  было
Писцу не до хэппи-энда, и о наказании убийц он  умолчал. Может, и дал им бог
спокойно и в достатке пожить до седин?
     Память   сердца  понуждала  россиян   к  братоубийству.   Возня  вокруг
Владимирского  престола  переросла  в  многоходовую  партию  между Ростовом,
Суздалем, Владимиром, Ярославлем, Рязанью и проч. Кровь лилась рекой. В 1203
году снова  последовало небесное  предупреждение:  в пять  часов ночи  вдруг
"потекло" небо, звезды стали  срываться  со своих мест и небо стало пустым и
черным, землю и дома заметал снег...
        Алеет Восток

     Китайцы первыми изобрели бумагу, стали на ней писать, что попало. Среди
прочего описывали  и быт беспокойных монгольских племен за Великой Китайской
Стеной.  Эти  племена  занимали большие пространства,  и проехать  мимо  них
никакому путнику  не удавалось. А путники  охотно  стремились в таинственный
Китай. И за  проезд приходилось им рассказывать на ночь монгольским ханам  и
ханшам  сказки  из   европейской  жизни.   Привирали  лукавые   клинобородые
рассказчики крепко. И  решили доверчивые  монголы  поменять  ориентацию. Чем
биться  лбом о Китайскую Стену,  легче  было двинуть  к  Последнему морю,  к
соблазнительному городу Парижу. Да взять по пути город Киев, где наблюдатели
отмечали большое количество церковных  куполов и колоколов, по виду  и звуку
целиком вылитых из золота!
     Весной 1224 года  послал известный нам Чингисхан двух своих полководцев
Джебе и Субута (Субедея) на запад. Они проскочили между Уральскими  горами и
Каспийским  морем и  навалились  на  половцев.  Изнеженные  южно-российскими
делами  половцы  во  главе  со своим полурусским  князем  Юрием Кончаковичем
выехали  биться,  да где там!  Это было не то, что папа Кончак имел с полком
Игоревым. Это было страшно, дико, мощно, организованно. Как у самих половцев
во времена Изяслава Киевского.
     В  Киев и побежали  прятаться.  Отдали  здесь всю  скотину,  верблюдов,
ткани,  словом,  все  имущество - только спасите!  Озадаченные  южные князья
неспешно сели совещаться.  Победило мнение, что надо татар перенять подальше
от  Киева, чтобы не разводили  здесь антисанитарии. Татары  прислали послов.
Дескать,  мы  первые не  начинаем.  Пришли  на  ваших  холопов  и  конюхов -
половцев. А  вы в наши дела не встревайте. Князья  не успокоились. Татарские
послы были не по-европейски убиты. Войско  вышло к Днепру. Второе  татарское
посольство  выражало возмущение и заявляло  о ненападении. Это был, конечно,
блеф,  но  в  юридическом плане они  были правы, - русские  напали  на татар
первыми</i>!
     Посольство  было  отпущено,  Мстислав  Удалой с 1000 человек форсировал
Днепр, легко разгромил передовой отряд татар, перебил их всех, воеводу отдал
на   казнь   половцам.  Тут  уж  все   переправились  через   Днепр.  Царило
шапкозакидательское настроение.  Опять  напали  на  передовой  отряд.  Опять
разбили его. Семь дней гнались за татарами почти  до  самого  Дона - до реки
Калки. Опять разбили какой-то татарский отряд. Сели лагерем.
     Здесь из  черепа павшей лошади выползло знакомое нам  русское  Чувство.
Оно снова смертельно  ужалило князя -  Мстислава Удалого Киевского. Не любил
Удалой  другого Мстислава - Галицкого.  Жалко ему было делиться с остальными
князьями  славой   молодецкой,   досадно   было   пускать  их  на   страницы
какого-нибудь нового "Слова о  полку...".  Воистину, в  Начале было Слово. У
древней Руси оно было в самом конце...
     Удалой  тайно  вооружил свои полки и  сделал  вылазку. У многих  других
оружие осталось на телегах. Утром  16  июня  1224 года  началась  битва.  От
дурного  командования  произошла катастрофа: ненадежные половцы, которых  за
малой  ценностью,  как  обычно,  выставили  вперед,  как  всегда  первыми  и
побежали.  В  ужасе потоптали  они  русские полки и станы. Татарам  осталось
только довершить дело.  Случилось  почти полное окружение,  страшная  резня.
Писец наш записал,  - как  видно  с  чужих  слов, - что  такого поражения не
бывало от начала Русской земли. Три дня ловили русских по степи, последних с
Удалым  Мстиславом  взяли, как водится, предательством.  Какой-то  Плоскиня,
бывший союзник, уговорил наших сдаваться.
     - Ничего не будет, - уверял он. Сдались...
     И  правда,  татары рубить  князей не стали, а наоборот,  "пригласили на
обед":  положили князей  под  дощатый  настил и  сели сверху  пировать. Пока
поели, князья все умерли. Много знатных людей погибло в бегстве. Здесь пал и
последний  русский  витязь Алеша  (Александр)  Попович,  перенесенный  потом
вольным  художником на 250  лет  назад, в отряд  Трех Богатырей. Теперь  нам
понятно, о чем так грустит Попович на картине Васнецова...
        Часть 3. Иго (1224 - 1380)

        Кара

     После Калки татары схлынули на целых 12 лет. Они занялись приведением в
порядок своего  хозяйства  по смерти  в  1227  году  Чингисхана. При  дележе
наследства  контроль  над  территорией  западнее Урала,  то  есть  над  всей
Европой, достался внуку покойного Чингиза, Батыю. Наши князья снова бездарно
потратили  отпущенное на мобилизацию  время.  Уж  за  12-то  лет  можно было
смирить гордыню и собрать, да что там! -  вырастить  боеспособную  армию! Но
они   спокойно   дрались   между  собой,   наблюдая,  как  татары  поглощают
юго-восточные  пространства.  В  1236 году  огромное  трехсоттысячное войско
Батыя  напало на волжскую Болгарию. Татары  сожгли  <i>всю</i> землю, пленили  <i>всех</i>
мастеров, убили всех</i> прочих жителей, не успевших убежать в леса. В 1237 году
татары  подошли  к  Рязани  и  потребовали десятины  со всего. То  есть, они
соглашались  ограничиться  спокойным,  ласковым налогом в 10%. Князьям  было
жаль денег, да и  Чувство играло, не переставая. Они ответили татарам гордо,
но объединяться  не  пожелали.  Татары сожгли Рязань 21 декабря. Убили  ВСЕХ
жителей. Убили князя! Убили его жену! Это было уж совсем не по правилам. Так
никогда не поступали ни половцы, ни печенеги. Но это было честно.
     Дальше татары  взяли Коломну, Москву и везде при сопротивлении в первую
очередь беспощадно убивали князей, воевод, детей княжеских. Пошли к столице,
Владимиру.
     Великий князь Юрий оставил  сыновей  обороняться.  Сам  сначала  просто
сбежал, потом стал ездить по селам и собирать ополчение. 3 февраля 1238 года
татары подошли к Владимиру и  после коротких ультимативных переговоров стали
строить  инженерные  осадные сооружения.  Между делом  сходили к  Суздалю  и
сожгли его.
     Во Владимире царила  паника. Князь Всеволод Юрьевич и владыка Митрофан,
осмотревши татарские стенобитные машины, впали в уныние и объявили, что дело
дрянь. 7 февраля татары  легко взяли и запалили  "новый город" -  окраины  и
предместья. Князья и кто  "получше" кинулись  прятаться в  "старом" городе -
центральной крепости. Жуть  вошла в мозг  и кровь князя  и его подручных. Им
так  хотелось  жить!  И жизнь у  них  задавалась  такая  складная,  сытая  и
интересная.  И вот  те  на!  Убивают  всех,  кто  сопротивляется.  Но  и  не
сопротивляться же нельзя, приходилось обороняться, хоть для виду.  Ведь  для
этого, - для  организации  сопротивления, для  создания государства и армии,
для личного героизма и самопожертвования мы и приглашали Рюриковичей на Русь
в далеком 862 году! Для того мы и кормили и холили князей, для того и давали
мы им себя казнить и утруждать, чтобы теперь они полегли вместе с  нами и во
главе  нас  за  землю  Русскую,  за детей  и жен наших. Ошиблись  мы. И были
наказаны. История  не  шутка.  Гнилой  оказалась  веревочка,  сплетенная  из
княжеских  судеб,  изо всех  этих  Изяславов и  Всеволодов,  Юриев и Игорей.
Удавиться  в ней  легко, а страну  вытащить  из  кровавого  болота никак  не
получается...
     Трясущийся князь Всеволод  вышел к Батыю с  дарами  и мольбой о пощаде.
Батый его понял и велел удавить. Спокойно смотрел из седла,  как тугая петля
из конского волоса скручивает, рвет молодую белую кожу.
     Дело оказалось совсем не шуточным. Великая княгиня с дочерью, снохами и
внуками,  другие  княгини  со множеством бояр,  владыка  Митрофан, оробевшие
выйти на смерть с простым народом,  в ужасе забились на полати  Богородичной
церкви.  То  ли  вспомнили  они наконец  о  Боге,  то  ли  каменная  церковь
представлялась им надежным убежищем. Татары разбили двери, ограбили церковь.
На полати не полезли, завалили церковь хворостом и всех сожгли...
     По-человечески жаль этих людей. Жаль их детей, девочек и мальчиков, еще
не разобравшихся в жизни. Жаль князей и офицеров, жаль бояр.
     По-граждански  не  жаль  их. Гражданская  совесть  не  имеет  право  на
жалость. Они ели и пили. Они одевались и согревались. Они развлекались, пока
мы  голодали, мерзли и трудились.  Они забыли трудиться, не соизволили унять
свои  застолья, кровавые игрища  и  блуд.  Они очень неохотно выполняли свой
первый  долг  -  долг  государственного  устройства.  Они  совсем не  хотели
исполнить своего последнего долга  - умереть <i>за  нас</i> и вместе с нами,  а  не
после нас...
     Татары  поняли русских.  Они убедились, что воевать по-настоящему здесь
не  с  кем.  Они  разделились на  несколько  отрядов и за  февраль  взяли 14
городов. 4  марта в жестокой сече  было разгромлено основное войско русских.
Князь Юрий погиб. Далее продолжился скорбный список  городов, взятых  сходу.
Татары  запнулись только на Козельске. Козельский  князь Василий, совсем еще
мальчишка, поднял  жителей от мала до велика,  и они  умерли все,  уничтожив
4000 (сто сороков!) отборных татарских всадников, а пехотинцев -  без счета.
Батый расстроился  и отступил из русских земель в половецкие степи. Здесь он
с  досады уничтожил  армию  хана Котяна,  который  увел  последние 40  тысяч
половцев  на  постоянное жительство в Венгрию.  А  слово "Козельск" стало  в
татарском языке самым страшным ругательством в списке коротких трехбуквенных
и  пятибуквенных слов,  которыми татары навеки  обогатили  великий и могучий
русский язык...
     В  следующем, 1239 году, Батый снова  пошел  на  Северную  Русь, ему не
давало покоя видение малолетнего князя Васи  в  проломе  козельской стены, -
вот  ведь тоже  какие  бывают  русские!  Но  никакого сопротивления  хан  не
встретил:  жители по природной привычке бросали города и прятались  в лесах.
Батый потерял интерес и повернул  на юг. Здесь города тоже падали  и горели,
как  картонные.  Какой-то  князь  еще  собрался  было  на  помощь брату  под
Чернигов, но данные разведки его так испугали, что он бросил  брата и убежал
в  Венгрию,  вслед   за   половцами.   Чернигов  сгорел.  Писец,   опаленный
монастырским пожаром,  записал, однако, что жив есмь, и  епископ тоже жив, а
татары священников уважают, лишь бы оружия в руки  не брали. Так им никакого
оружия, кроме слова божьего да гусиного пера, и не полагается.
     Однажды  ранним утром  хан Менгу, племянник  Батыя, подъехал к Днепру и
смотрел из седла через  реку на великий город  Киев. Что  думал этот дикарь,
наблюдая  золото  куполов  и ослепительную  известь  каменных  стен?  Татары
никогда, ни до, ни после нашествия, не жили в городах. Они не  разбирались в
архитектуре, им было тесно и неуютно в домах и лабиринтах  улиц.  Из городов
они  брали только деньги, украшения,  коней и рабов.  Менгу  предложил князю
Михаилу  сдаться на почетных условиях. Князь в татарские почести не поверил,
убил послов, бросил киевлян, бежал в гостеприимную Венгрию.
     Далее  разыгралась  трагикомедия всероссийского  масштаба.  Итак,  Киев
пуст. Вернее, люди в нем  есть,  лавки  набиты товарами, закрома  -  хлебом,
"полно  алмазов пламенных  в лабазах каменных",  а князя нет.  Татары  пасут
лошадей  Пржевальского на том  берегу и заигрывают через  речку  с киевскими
девками  новыми,  матерными  словами.  Тянется  длинная  театральная  пауза.
Зрители нервничают: так долго оставаться не может...
     Что предполагает цивилизованный наблюдатель? Ну, например, вот что.
     Князь Михаил в Венгрии собирает христианские полки на  татар... Ошибка.
Князь  Михаил в  Венгрии пытается подкатиться  к королевской дочке со  своим
сыном-женихом.
     Вариант  второй.  Князь  Ярослав на  киевской  стороне  Днепра собирает
ополчение:   вставай,  страна   огромная!..  Снова   облом.  Князь   Ярослав
захватывает  в плен жену беглого Михаила и  его  бояр,  рвет к  себе  мелкие
городки.
     Попытка третья. Князь Даниил Галицкий собирает  князей и ополчает их на
оборону  Киева.  Нет.  Князь  Даниил Галицкий  вышибает  из  Киева какого-то
Ростислава Мстиславича, легким чертом  вскочившего на опустевший престол, но
и сам туда не садится, бежит из столицы, поручая оборону тысяцкому Димитрию.
     В общем, тут с трех раз  не  угадать. Татары - под Киевом, их нрав  уже
известен, а князья  переписываются о пустяковых обидах. Наконец и цена Киева
в  их  разборках  упала  ниже бабьей гривны.  Михаил  вернулся из  Венгрии и
Польши, получил от "братьев"  Киев, но из-за татар  в столицу не пошел, стал
побираться по чужим уделам и волостям.
     Вялая складывалась игра, но все-таки татарам хотелось Киева.
     Батый окружил Киев  в декабре 1240 года. Он на него не с неба свалился,
а спокойно перешел  Днепр по льду.  Никто  не  стоял  насмерть  на  Киевском
берегу, никто не  уничтожал татарские  плацдармы, никто не мчался по русским
волостям, сзывая подмогу. Никто не кричал криком при европейских дворах: что
ж вы, толстые, сидите! - это ж те самые агаряне и  есть, про них же написано
в ваших и наших библиях, выходите на бойНо  тиха была украинская ночь, чуден
ледяной Днепр при зимней погоде.
     Батый "остолпил" Киев: окружил  его инженерными  сооружениями -  рвами,
частоколами,  заборами,  чтобы даже редкая  птица не  упорхнула  на середину
Днепра. Батый поставил пороки (стенобитные машины) у Лядских ворот и бил ими
день и ночь, пока стены не рухнули...
     Не подумайте плохого: "лядские"  - по-нашему  значит польские, от слова
"лях".  А  если бы  ворота назывались Польскими, это  означало бы,  что  они
обращены в сторону Поля - заднепровской степи.
     Вопреки ожиданиям,  киевляне взошли на обломки стен и бились  насмерть.
Вот какие бывают русскиеЕще  бы:  князя-то  над  ними  не было,  приходилось
надеяться только на себя. Герой киевской обороны тысяцкий Димитрий был ранен
и захвачен в плен, киевляне отброшены  к  центру  города. На  следующее утро
изумленные   татары  увидели   перед  собой  прочный  деревянный   частокол,
построенный за  ночь.  Он был  сожжен,  и защитники,  цепляясь за  последнюю
надежду,  забрались  на  каменные  церкви. Но  и бог  не  помог, церкви  под
тяжестью распались в прах. 6 декабря Батый овладел Киевом. Раненого Димитрия
он пощадил за отвагу и стал возить с собой.
     Блудные  Рюриковичи,  узнав в  своих  тихих поместьях о падении  Киева,
ударились врассыпную: Даниил - в Венгрию, Михаил - в Польшу.
     Батый   с   удовольствием   захватывал  города  и  веси,  отступая   от
несговорчивых  крепостей.  Димитрий,  видя  разорение  родной  земли,  сумел
перевести  стрелки на  сытую Европу.  Темными  украинскими  ночами  стал  он
рассказывать хану о чудесах военной техники немецкой, о несметных сокровищах
городов венгерских, о достоинствах баб "лядских". Батый купился на уговоры и
весной 1241 года перешел Карпаты. Дипломатические усилия Императора Фридриха
Второго   по   объединению  германских   сил  успеха   не  имели,  и  татары
последовательно  громили  мелкие  отряды  и  брали   чистенькие  европейские
городки. В принципе, Батыю была открыта  дорога хоть да самого Парижу, но он
пресытился   победами,  томился   огромным   обозом,  тяготился  непривычным
ланд-шафтом. Тут  его дважды  больно  ударили  чешские  рыцари:  Ярослав  из
Штернберга  и  сам  король  Вячеслав.  Именно  на их  счет  следует записать
спасение Европы. Они  умели  храбро  нападать  и стойко  обороняться. Именно
Вячеслав  объединил  несколько  австрийских  и немецких  князей и  преградил
большим войском путь Батыю. Батый повернул восвояси. То есть к нам.
     Здесь уже не было никакого сопротивления, никаких партизанских отрядов.
Здесь была любимая степь! Здесь можно было обживаться, создавать на обширных
пространствах Великую Империю, которую так и не создали за 400 лет варяжские
князья.
        Наши новые начальники

     Татары пришли  к нам не  военным отрядом и не поповским посольством, не
армией и  не  колонией. Они пришли  к  нам  ВСЕ!  Не вся  монгольская нация,
конечно, но все племя Батыя и все  племена его командиров. Они пришли  не на
время, как большинство варяжских  дружинников Рюрика, они пришли сюда навеки
поселиться.  Поэтому они ничего не оставили  "дома", в Поднебесной  империи,
они все забрали с собой: и юрты, и кибитки, наполненные имуществом, женами и
детьми, и  стада овец  до последнего  ягненка, и  всех  верблюдов и коней, и
хозяйственные мелочи до иголки. А больше у них ничего и не было.
     Татары  разительно отличались  от наших  домашних  азиатов  - половцев,
хазар, "лиц  кавказской национальности". Однако  Писец почему-то  не оставил
более или  менее подробного их описания.  На наши  укоризненные расспросы он
только мелко  вздрагивал, обратив затуманенный взор  на  детали пола. Видно,
жутко  и тошно ему  тогда приходилось,  страшной кровавой  пеленой застилало
глаза, холодело  обнаженное  сердце поэта:  убьют-не  убьют?  А может  быть,
просто татары съели всех гусей...
     Пришлось Историку собирать фрагменты татарского портрета по заграничным
архивам  и  библиотекам. Он  обнаружил  в импортных  описаниях  татар  много
хорошего и много плохого.
     Итак,  татары  были  удивительной  внешности:   широко   расставленные,
маленькие раскосые глаза,  приплюснутый  нос, малый  рост.  Почти не заметна
была растительность  на  бороде,  отсутствовали и рога  на  голове,  вопреки
уверениям многих очевидцев.
     Жен  татарин имел столько, сколько мог  содержать. Невесты покупались у
родителей очень за дорого. Женились татары на любых женских существах, кроме
матери,  дочери  и  сестры от родной матери. Законными признавались дети  от
всех жен  без  разбору.  Но  наследник  назначался  один - младший сын самой
знатной жены. Тут тебе и улучшение породы и  продление рода: старшие сыновья
раньше гибли в боях и походах.
     Главное богатство татарина - скот.
     Бог  татарина  един, всесилен и вездесущ. Но ему  не молятся  и его  не
славят!  Жертвы приносятся  его  "ангелам" -  языческим идолам.  Вот  вам  и
монотеизм на  службе  государства  без  заимствования чужих  богов!  Татарин
боготворит своих  умерших ханов, солнце, луну, воду и землю. Считает  грехом
дотронуться  бичом до  стрелы,  ножом до  огня  (понимает,  что сталь  может
отпуститься, потерять  закалку),  переломить кость костью, пролить  питье на
землю. Молнию  татарин  считает  драконом,  оплодотворяющим  женщин: чем еще
объяснить  татарскую многочисленность в грозовых  степях?  татары  правильно
понимают санитарные свойства  огня: пленных князей  проводят к хану меж двух
костров, чтобы отец народов не подхватил иностранную заразу.
     Татарин свято чтит своих  начальников. Других таких послушных подданных
ни у кого не было, нет и уже не будет.
     Татарин почти  никогда не бранится. Известные  нам слова -  всего  лишь
цензурные элементы  его  речи.  Вообще,  бранные  слова  употребляют  только
татарки, проклиная нелегкую женскую долю.
     Татары не дерутся никогда!
     И, -  о,  ужас!  -  татары  не  воруют!!! Не  знают замков, не запирают
кибиток.
     Татары  очень  общительны  между собой,  самоотверженно  помогают  друг
другу.
     Татары воздержанны: когда не удается поесть, - поют и веселятся!
     Татарские женщины воистину целомудренны! - божится монах-путешественник
Иоанн Плано-Карпини. Скучно...
     - Что вы, сударь, приуныли? - заботливо тронул меня Историк.
     - Вспомнил молодость. Все это я уже читал. В нашей парикмахерской висел
плакат с  призывом соблюдать  все эти  татарские  добродетели.  Он назывался
"Моральный кодекс строителя коммунизма" - грустно отшутился я...
     Но были  у  замечательного  татарского  народа и  неприятные  для чужих
качества и привычки.
     Татарин непомерно горд  с чужими. Приезжает  к хану с докладом  великий
князь  Ярослав,  а  татары  ходят  мимо,   поплевывают.  Ни   тебе  в  ножки
поклониться,  ни "чего  изволите, государь?",  ни  ласкового привета великой
княгине с пожеланием молнии под подол. Слугами и наблюдателями приставляли к
порфироносным ходокам все какую-то мелочь пузатую.
     С чужими татарин  из благовоспитанного пуританина превращался в несытую
сволочь: легко раздражался, впадал в гнев, становился лжив, коварен, страшно
жаден, мелочен, скуп и свиреп. Убить человека ему легко, - он всю жизнь овец
резал. Так что чужие были татарами очень недовольны,  но помалкивали. Было у
татар  и   еще   одно   противное   свойство,  не  извиняемое   национальной
обособленностью.  Очень уж  они были неопрятны.  Вечно  татарин болтался  по
стоянке  оплеванный,  обделанный  какой-то,  немытый-нечесаный,  гигиены  не
понимал, за всякими нуждами далеко от юрты не отлучался.
     Закон  татарский,   написанный  Чингисханом,  был  строг:  высшая  мера
назначалась за 14 видов гражданских преступлений. Вот самые тяжкие из них.
     1. Супружеская измена.
     2. Воровство.
     3. Убийство человека.
     4. Убийство животного не по обычаю.
     Великий Чингиз оставил и четкий военный кодекс. Татары строго следовали
ему, и строительство их Империи шло успешно.
     Итак,  что же нужно для всемирно-исторической победы? А вот что. Нужно,
чтобы  войско было организовано строго, по  десятичной системе, еще не очень
широко  применяемой  в  Европе.  Воины объединялись в  десятки. Десятки  - в
сотни. Сотни -  в тысячи. Дальше  считать  было  затруднительно,  не хватало
татарам монастырского  образования,  и  все соединения  с десяти  тысяч  они
называли "тьмою" (Помните? - "Эх, ма! Была бы денег тьма!").
     Еще  нужно было, чтобы каждый  воин помнил  свой долг, знал свое место,
забыл понятие "пощада" и по отношению к врагу и по  отношению к себе самому.
Воин  должен  иметь  лук,  колчан  стрел,  штурмовой  топор  и  веревки  для
перетаскивания техники. Состоятельный воин обязан за  свой  счет вооружиться
саблей,  добыть  шлем,  броню  себе  и  коню.  За  неповиновение,  трусость,
слабость, любое непослушание, оплошность  в  бою  наказание  только  одно  -
смерть. Если с поля боя бежало не все войско, а отдельные воины или десятки,
они  умерщвлялись. Если один или несколько татар бились храбро, а их десяток
прохлаждался, халтурщиков после боя казнили.  Если  один  попадал в плен,  а
остальные девять его не освобождали, им тоже было не жить.
     Стратегия  и  тактика  татар  совершенны. Впереди  войска  всегда  идет
разведка  -  "караул"  (тоже  вот татарское  слово). Разведка не  опустошает
местности,   не  отягощается  трофеями,  а  только  уничтожает  живую   силу
противника.  При  тяжкой  стычке  сразу  отступает,  заманывает  неприятеля.
Большое  войско  ведет зачистку  территории - уничтожает все. Вожди не имеют
права  идти в бой. Они сидят  в седле  на  возвышенности и  по-наполеоновски
наблюдают битву. Жены и дети здесь же, чтобы вождю некуда было бежать.  Реки
татары форсируют на  специальных плавсредствах  -  надувных кожаных  мешках.
Мешок  привязывается к  хвосту коня, конь плывет,  татарин сидит  верхом  на
мешке.   Писец   рассказывал,  что   зрелище  татарской   переправы   лишало
православных  дара речи. Вперед татары всегда выставляют  отряды  малоценных
покоренных народов, как мы в свое время  выставляли половцев  или печенегов.
При  осадах используются самые современные  стенобитные машины.  Тела убитых
врагов быстренько  перетапливаются на  жир. Этот  жир забрасывается на крыши
осажденного города, следом летят зажигалки с греческим огнем. Все горит!
     Татары  активно использовали и дипломатию:  она  резко снижала  потери,
повышала  качество пленных. Так  бы  все  лучшие  люди  погибли при осаде, а
татарам достались только никчемушние князья да бояре. А так, они уговаривали
всех сдаваться. Затем сдавшихся выводили  в поле, строили, считали, вызывали
умельцев,  мастеров,  художников и ученых.  С  почестями отводили  их в свой
лагерь. Затем  по  надобности разбирали  сильных  мужиков,  женщин и  детей.
Остальных поголовно уничтожали.
     - А как же мы?! - кричали избиваемые князья да бояре.
     - А никак, - отвечал татарский начальник, - вас оставлять не велено. Ни
в коем случае!
     Надо отметить, что  все эти действия  татары предпринимали не по  злобе
или жестокости,  не из садизма или вселенской ненависти, не по  озарению  от
ангела войны Сульдэ, а  по уставу! Все это было раз и навсегда им предписано
Чингисханом.
     Но  вот стихали бои.  Мир  заключался только  с теми народами,  которые
полностью, безоговорочно капитулировали. Условия, также завещанные Чингизом,
были простыми.
     1. Перепись населения нового государства, вступающего в союз нерушимый.
     2.  Каждый десятый молодой  человек  шел  в  рабство  и  услужение  при
татарской ставке  для  пополнение  людских  ресурсов. Остальные  становились
налогоплательщиками и гражданами Империи.
     3. Ставка налога - 10% с имущества, прибыли, всякой добычи.  Сейчас это
у  нас  называется "подоходный налог",  только  ставки у  нас  все еще  хуже
татарских. Тут мы с отменой Ига поторопились.
     4.  Войско субъекта  татарской федерации выступает  в поход  по первому
требованию.
     5. Руководитель региона по первому вызову летит на ковер  к хану "шизым
соколом". Не забывает  при  этом подарки хану,  ханшам,  всем номенклатурным
работникам ставки.
     6. Хан заслушивает  доклад руководителя и, если что не так, казнит  его
без базара.
     7.  На всякий  случай  хан держит  детей  губернатора  в  своей  ставке
заложниками   и   постепенно   обучает   их   правильному   государственному
руководству.
     8. Представители  хана, баскаки,  живут  комиссарами  в  присоединенных
странах и помогают князьям княжить.
     Закон  татарский в своих секретных статьях предписывал на всякий случай
уважать  все  вероисповедания,  служителей всех  культов, все относящееся  к
духовной  жизни.  Поэтому  в семье  хана были  последователи многих религий.
Непослушные чада часто назло папе то совершали обрезание, то капризничали за
столом: "Свинину я не  ем,  вина не  пью,  а руки - мою...". А то заказывали
пленным ювелирам нательные кресты.
     Служители культов освобождались от любых налогов!
     Вот на  такие  нечеловеческие  условия  согласилась пораженная  Русь  и
потащила татарское Иго через два с половиной века.
        И мы подумали, что все изменилось...

     Схлынула волна второго татарского похода, и князья стали снова править.
Старший из оставшихся Рюриковичей, Ярослав Всеволодович, пришел во Владимир,
мы  его  привычно приняли,  даже  обрадовались. Он за несколько  субботников
очистил  церкви и улицы от трупов  и  ... занялся милым делом - расстановкой
мебели. Стал рассаживать родичей  по волостям: Святослава - в Суздаль, Ивана
- в Стародуб, Бориса - в Ростов, Глеба - на Бело-озеро.
     Все  выглядело   по-старому,  но  печенью  князь  чуял,  что  все   его
великокняжеские  выходы  и  подъезды  теперь  не более, чем  дурная  игра  в
погорелом  провинциальном  театрике  при  поредевшей публике.  Где-то в зале
сидит режиссер, который  вот-вот  может включить свет,  сказать "не верю!" и
отправить актеров пасти  табуны.  Понял Ярослав, что сами  Рюриковичи больше
Россией не правят. Что надо ему поспешить к царю татарскому, упасть в ножки,
задарить  весь гарем  побрякушками и вымолить, выпросить у  свирепого азиата
еще несколько лет сладкой власти над этим покорным русским народом.
     Получилось.
     Батый согласился оставить Ярослава "великим"  князем и ханским  слугой.
По  новой  службе  пришлось  Ярославу  послать  к Батыю  еще  один  наряд  с
подарками,  выслать  на  просмотр всю  свою  семью и многих  бояр.  Сына  он
отправил и  дальше, в Поднебесную  - центральную  Орду. Там  рассердились на
второстепенность   посла.  Пришлось  Ярославу   самому   ползти   через  всю
оккупированную Азию.  Наступила  дикая  маета.  Однако дома князь  мог снова
надуваться, пить, есть и  командовать. Удовольствия компенсировали унижения.
Цель оправдывала средства.
     Стал  Ярослав  петрушкой  при  царе.  Из  Орды  не  вылазил. Ханша  его
пригрела, поила и кормила из  немытых рук.  Потом  он  надоел  ей, и она его
отравила, - aqua Tofana - семидневный  убойный напиток из  Италии. А  может,
обычный прокисший кумыс.  Князь посинел и  стал для бесед  не годен. Историк
пытался защитить  честь покойного  и будто бы отыскал  свидетельства оговора
князя своими же братьями.
     На  освободившийся  русский  стол  ханша  хотела посадить  молоденького
симпатичного Александра Ярославича.  По русским законам ему этого не светило
- были у него старшие родственники. Но ханша гнула свое: приезжай, Саша,  ко
мне, будем тысяче-одной-ночью заниматься, и станешь ты у меня великим князем
всея Руси, Владимирским,  Суздальским, Рязанским, да и Киевским. А заслужишь
- так и моим личным табунщиком. Но Саша пока что к ханше не поехал...
     Татары правильно строили Империю.  Они не стали долго и нудно обсуждать
конституции,  уставы,  вырабатывать  единообразные  формы   государственного
устройства для новых колоний. Они хотели только  повиновения и дани. Будь ты
хоть  вселенским  царством  или  католическим  королевством,  назовись  хоть
православной  советской республикой или анархическим аморальным Гуляй-Полем,
- это дело  твое. Но вот,  - наступает срок, вот она - сумма, вот мой  меч -
твоя голова с плеч! Четко, не хлопотно, результативно.
     Тут к Писцу как очевидцу следуют вопросы.
     А что ж мы, люди русские, так и не поняли,  что  Рюриковичи - банкроты?
Что держать их дальше глупо и противно?
     Что  контракт 862 года ни  в одном пункте они не  выполнили, а теперь и
свои правила с треском провалили?
     Что  раз над нами теперь  хан  (или  "царь",  как  его льстиво,  даже в
переписке  между собой стали  называть князья), то зачем  нам эта  скрипучая
битая  мебель? Не пора ли нам проводить  слуг  народа восвояси -  на Рижское
взморье или на  четыре стороны без выходного пособия, а самим разбираться  с
ханом?
     Помолчал Писец. А потом сказал умное слово:
     - Да сами-то  мы,  государи, только  приглашать  умеем, а  провожать  и
разбираться так пока и не научились...
        На Рижском взморье

     А в  это время  с  другого  боку  падшей  России - на  Рижском взморье,
происходили перемены. Туда  пришли крестоносцы. Эти крепкие,  тренированные,
идейные парни  провели  свою  молодость  в  жарких  странах.  Они  воевали в
Палестине. Они то захватывали,  то теряли Иерусалим и Гроб Господень.  Потом
фронт освобождения  Палестины их оттуда вышиб окончательно.  И вот вернулись
ветераны домой...
     У всех,  кто приходит с войны, обостряется чувство  справедливости. Они
всем существом  презирают мафиозную  возню тыловых крыс: "Я был  батальонный
разведчик,  а  он  -  писаришка  штабной...". Таких честных  и справедливых,
опаленных  и  вооруженных  в  приличном  обществе  держать  опасно.  Поэтому
крестоносцев на родине, в микроскопических германских княжествах и латинских
королевствах, приняли прохладно.  Рыцари  по-прежнему держались друг  друга,
сохраняли свои  ветеранские организации  - ордена, исправно платили  взносы,
поддерживали боеспособность. Но было им скучно.
     Тут  подвернулась  оказия.  Польский  король  Конрад  Мазовецкий  очень
страдал от набегов северных соседей -  пруссов. Они приходили из  Прибалтики
незванно  и вымогали  деньги и  предметы обихода. Однажды произошел досадный
случай.  Пруссы пришли требовать одежды - сильно обносились, собирая янтарь.
А у Конрада, как назло, ничего не было. Пришлось ему под страхом смерти идти
на хитрость. Созвал он бал. Паны и пани пришли в мехах. Верхнюю одежду сдали
в гардероб.  Гардеробщиком был - вы  догадались!  -  прусский товарищ.  Пока
протанцевали мазурку,  раздевалка опустела... Конрад выжил, но опозорился на
всю Речь Посполиту. Чтобы  оградить соотечественников и смыть пятно,  Конрад
обратился к Императору  своей Священной Римской Империи с вопросом: а нет ли
кого, кто согласился бы поохранять северные границы католических владений от
язычников? Правда, с деньгами сейчас...
     - Да есть, есть! -  не  дослушал Император. -  Вот  безработные ребята,
прошли воду Средиземного моря, слышали  пение Иерихонских медных труб,  да и
огонь им не в новинку... Тут Император замялся, потому что кое-где по Европе
излишне благородным крестоносцам уже  собирались шить  дела и жечь бойцов на
кострах целыми отрядами.
     Все  удовлетворенно  перекрестились,   и  крестоносцы  быстро  заселили
полупустую  Прибалтику,  построили Ригу, другие  замки,  стали  не  торопясь
разбираться   в   соседях.  А  соседями  среди  прочих   оказались  и   наши
новгородцы...
     В Новгороде с 1236 года княжил  молодой Александр Ярославич. Он успешно
отбивал наскоки шведов, всяких лесных народов. Владимиру  и Киеву было не до
него, а татары по  болотам до Новгорода не дошли. Была возможность  спокойно
пожить и  красиво  повоевать.  А  что главное на войне? На  войне главное не
оружие и не войско, не  стратегия и  не тактика, и даже не маневры. На войне
главное - правильно и красочно описать победу</i>!
     Тут наш  Писец  очнулся от татарского морока  и радостно  захихикал. Ни
один князь до Александра, вообще почти никто из великих и малых, не придавал
такого  значения  работе  журналиста.  Мы  с   Историком   стали   регулярно
выслушивать лирические рулады, которые сочинил наш Писец в шатре Александра.
Мы прочли среди его строк и прямое признание, что Писец непрерывно был возим
в обозе князя, что князь его  регулярно приглашал, слушал записанное и лично
указывал, где чего подправить, что как подать, что обойти, о чем умолчать.
     Эх, не  смог  Александр возить с собой и кормить с ложечки <i>всех</i> братьев
Писца! И они о нем написали! - волосы дыбом встают. Но об этом чуть позже.
     А сначала  все шло неплохо. 15 июля 1239 года Александр победил в устье
Невы  шведского  ярла Биргера. Биргер  шел по  команде  Римского Папы, чтобы
правильно крестить Русь, а Александр его разбил. Вернее, сам Александр сидел
в седле на пригорке  и присматривал за  битвой, а шведов громила  команда из
шести богатырей (не перевелись-таки на Руси богатыри!).
     Сначала Гаврила  Олексич погнал Биргера обратно на корабли и хотел даже
заехать верхом по трапу, но был сбит в воду, вылез на берег и убил воеводу и
епископа шведов.
     Потом  Сбыслав  Якунович  с одним  топором,  в  одиночку раз  за  разом
врубался в толпу изумленных варягов.
     Яков  Полочанин с мечом тоже  один  кидался на шведские  отряды,  шведы
просто цепенели от такой идиотской тактики.
     Четвертый герой, новгородец  Миша, добрался  до шведских кораблей и три
из них "погубил". Миша рвал борта лодей руками! - уверял Писец.
     Даже  отрок княжеский  Савва, почти пацан, не усидел, прорвался к шатру
Биргера  и  подрубил центральный  столб.  Шатер  с  треском завалился, шведы
обезумели.
     Шестой - слуга Ратмир, тоже в одиночку прорубился через шведский строй,
накрошил пехотинцев в капусту, но был убит, видимо, нечаянно.
     Шведы в панике бежали за моря.
     Наши потеряли всего 20 человек.
     Все эти эпизоды  князь Александр <i>лично</i> продиктовал  Писцу. На основании
вышеизложенного он велел приписать себе новый титул - "Невский".
     Был еще один эпизод, достойный пера. Еще перед боем пришел к Александру
старец Пелгусий, известный своей  набожностью и  миссионерской деятельностью
среди язычников. Казенной работой старца было присматривать  за морем, чтобы
шведы не пробрались к берегам нашей родины. Шведов старец проспал, зато  при
этом было ему такое сновидение. Будто бы идет по морю корабль. На носу стоят
святые  Борис  и Глеб, -  как-то старцу сразу стали известны  их имена!  - и
говорят они друг другу:
     - А что, поможем князю Александру, брат Глеб?
     - А почему бы и не помочь, брат Борис!
     Князь Пелгусия выслушал, но велел идти с миром и никому таких рассказов
не  рассказывать.  И  в  летопись  абзац  о  божественной поддержке  Невский
диктовать  не  стал. А к нам  эта повесть  обиженного Пелгусия  дошла  через
какого-то  левого писателя. Скромность князя объясняется просто: не хотелось
ему сомнительной мистикой умалять историческое значение <i>своей</i> победы.
     А  значение  это  воистину велико было. И  не  потому,  что  с  треском
разгромили  горстку  шведов, и  не потому,  что  наглумились  над ними силой
богатырской.  А потому, что мелкая эта победа  для  матери нашей, заступницы
слабосильной,  церкви  православной,  очень велика  былаСлабо  было  разбить
монгольскую орду, отразить басурман,  обратить нехристей  в православие, так
вот  нашлась  заслуга  -  отбились  от  потешной  попытки   братьев-христиан
заставить нас креститься направо, а не налево...
     Победа,  почетное звание, народное признание  вскружили голову  удальцу
Невскому. Разругался он с Новгородцами и выехал вон.
        Как стать святым

     Одним из самых любимых фильмов нашего детства был  "Александр Невский".
Мы  смотрели его много  раз,  и  каждый  раз  после  просмотра  наш  поселок
превращался  в  поле  боя.  Все  пацаны вооружались  деревянными  мечами,  и
начиналась азартная рубка. На самых  слабых и  безответных напяливали старые
ведра - шлемы немецких рыцарей. Сейчас,  вспоминая  это,  я понимаю, что нам
всем навесили ржавые ведра на головы или, если угодно, лапшу на уши. Сделали
это добрые дяди из Госкино и Священного Синода.
     У  советских  киношников  цель  была наивной и  благородной: затевалась
очередная война  с немцами, и  надо было заняться чем-то полезным в пыльной,
но неопасной  ташкентской  эвакуации. Вот  и сняли поучительный фильм, какие
немцы  кругом  плохие,  какие  они  рогатые, как они кидают  в  огонь  наших
младенцев. И, наоборот, какие русские хорошие, сильные и смелые, какой князь
у них красивый и благородный, как он простой сеткой ловит  рыбку, - ну прямо
святой апостол Андрей. Отсюда бесповоротно  получалось, что немцев мы просто
порвем на части, перетопим,  как  щенят, а все наше  благородное  вольется в
единый  рыбацко-пролетарский  котел.   Хорошо  было  снято,  своевременно  и
простительно. Историю, правда, поковеркали изрядно, а так ничего. С  тех пор
в учебниках  писали: Ледовое  побоище было на Чудском озере, немцев порубали
видимо-невидимо,   рыцари   все   провалились   под    лед,   победа   имела
большое-пребольшое  историческое  значение.  И  даже  на  ордене  Александра
Невского,  за  неимением портрета святого, изобразили народного артиста СССР
Николая Черкасова в бороде и  шлеме. А все потому, что Невский Писца с собой
возил, а живописца возить не догадался.
     У  церкви  мотивы  восхваления  и  канонизации  Александра  были  более
приземленными: опять отбита атака  католиков,  опять патриархи и митрополиты
московские сидят на  Руси и  никому не подчиняются. Кроме Бога. Но с Богом у
них свои дела.
     А вот как было на самом деле.
     Немцев  после новгородской  отставки Александра привел на  Русь обычный
русский  предатель,  князь  Ярослав  Владимирович.  Немцы  осадили  Псков  и
договорились  с жителями. Те  отдали своих детей в заложники. (Сразу успокою
милых  читательниц: с детьми ничего страшного, кроме беглого  изучения основ
немецкого языка, не случилось).  Править стал  немецкий  наместник  Твердило
Иванович, тоже, конечно, из полицаев.  Немцы за-хватили окрестные  волости и
стали планировать  их  переустройство. Несогласные с новым порядком бежали в
Новгород.
     Пришлось   новгородцам  ценой   уступок  и  унижений  выпрашивать  себе
Александра обратно в вожди. Великий князь Ярослав предлагал им другого сына,
Андрея, но новгородцы, наслушавшись и начитавшись произведений нашего Писца,
соглашались  только на Невского.  Им  это потом  икнется, будут они  на него
жалобы  писать,  но сейчас,  в  1241  году, - ровно  за 700  лет  до  щелчка
мосфильмовской  хлопушки  с его именем, - Невский вернулся постоять  за веру
православную. Сначала  он  разогнал немцев из волостей, пленных  отпускал  с
миром, своих предателей вешал. Нужно было брать Псков, но тут,  как на грех,
пришлось  отлучиться   в  Орду.  Батый  осмотрел  Александра.  Писец  быстро
записывал слова  хана, будто бы понимая по татаро-монгольски: "Нет подобного
этому князю!".
     Весной  1242  года по возвращении из Орды вдохновленный Александр сходу
вышиб немцев  из  Пскова  и  разобрался  с  ними  по-татарски,  без  гнилого
европейского либерализма:  шесть  пленных  рыцарей были замучены  до смерти.
Далее Невский <i>сам</i> вторгся на немецкую территорию, но его передовой отряд был
разбит.
     Александр остановился  на  льду Псковского озера,  в 20  верстах  южнее
Чудского. Лед 5  апреля "был еще крепок".  Дальше все  было, как в кино, - и
немцы,  наступающие "свиньей", и лютая сеча,  и обходной маневр русских. Лед
был покрыт кровью, но не треснул нигде, и  русские гнали немцев до берега. В
фильме этот эпизод изменили, потому что пленка была черно-белая, и разливать
по льду красную гуашь смысла не имело.
     Итоги битвы в военном плане были смехотворны: убито только  500 немцев,
да 50 рыцарей попали  в плен. Кровью лед окропили в основном местные жители,
чудь  и вожане,  будущие  эстонцы и  латыши, уже тогда поддержавшие  немцев.
Псков встречал победителя  крестным  ходом. Писец порхал  трофейным немецким
пером:  "О псковичи!  Если  забудете это и отступите от рода великого  князя
Александра Ярославича, то похожи будете  на жидов, которых господь напитал в
пустыне, а они  забыли все благодеяния  его". Тут мы видим, что талант Писца
расцвел: гиперболы и сравнения  так и льются на терпеливые страницы. Вот уже
Невский досрочно вышел в "великие" князья, вот уж и с Христом сопоставлен! И
вот откуда пошла невинная привычка всех подряд называть жидами.
     Александр срочно отъехал  проводить  отца в Орду, поэтому  обошлось без
казней: немцы прислали письменные  извинения, отпустили заложников, получили
назад   всех   пленных.  Все  тихо,  мирно,   культурно  -   на  смертельное
противостояние  с  "гнилой  фашистской  нечистью"  не  тянет.  Конфликт  был
исчерпан.
     Но события развивались стремительно. В этот раз - на юге.
     Ярослав был отравлен. Права на престол должны были перейти к его  брату
Святославу, и все Ярославичи оставались не при делах. Сжигаемый ядом Ярослав
понимал это и успел  прохрипеть Писцу завещание: главенство в роде переходит
не к  брату,  не к  старшему  сыну Александру, а к  среднему  -  Андрею. Он,
дескать, и  более умен, и рассудителен,  и образован. И  просто  милее отцу.
Окрыленный Андрей и уязвленный Александр срочно  поехали к хану. Дорога была
дальняя. Пока добирались, Святослав уселся править, но младший брат  ходоков
Михаил  Хоробрит,  князь  московский, согнал  дядю с трона  и  объявил  себя
великим  князем. Сразу стал хозяйничать и воевать, но нечаянно погиб в бою с
литовцами. Это все осталось за кадром, и тяжба за престол продолжилась.
     Оказалось,  что  наряду  с Ярославичами, великое княжество  непрочь был
получить черниговский князь Михаил. Он успешно добрался до Орды в 1249 году.
Батыю этот вариант годился. Быть может,  он даже  собирался вернуть  столицу
Руси на Юг, в более понятное и приятное Дикое  Поле.  Этой страшной  напасти
Андрей и Александр  даже испугаться не успели,  - она пришла вместе с вестью
доброй. Князь Михаил Черниговский не выдержал татарского этикета, загордился
пройти  к юрте  Батыя  меж двух костров, побрезговал кумысом, не  поклонился
скульптурным  предкам царя.  Моментально был сбит на колени - руки за спину;
один джигит рванул его за волосы вперед, второй - за  воротник назад, третий
взвизгнул кривой кавалерийской  саблей, и привет.  Со  святыми упокой. Лежит
теперь святой Михаил Черниговский, татарам не  поклонившийся, великим князем
не  ставший,  на главном великокняжеском кладбище  -  в Архангельском соборе
Московского Кремля, как войдешь, налево.
     В  Орде  Андрей  предъявил  завещание  великого  князя  Ярослава и  был
утвержден в должности. В традиционных правах Святослава и Александра татарам
разбираться было  недосуг.  Святослав  в  пустой  след ездил в  Орду, но зря
потратился  на подарки  и  с досады через несколько лет  умер. Был еще  один
старший  дядя, но  и тут  татарам  было все равно.  Ярославичи дарили лучше,
кланялись  ниже, улыбались  шире. Меж собой они  в Орде  чуть не  подрались,
Невский  хотел задвинуть младшего  брата, но Батый  принял-таки  во внимание
волю Ярослава.  Александр  при  дележке  получил  Киев  и  Новгород,  бывшие
главные, а теперь скандальные и бросовые города.
     Потянулись годы, неприятные для Невского. Андрей спокойно правил Русью,
Александр изнывал в Новгороде.
     В  1250  году  случилась  новая беда: Андрей женился на  дочери Даниила
Галицкого, единственного  сильного южнорусского князя. Сообразил-таки Андрей
геополитический интерес БатыяАлександр легко мог лишиться Киева, до которого
так и не собрался доехать с официальным визитом. К тому же, как известно, от
княжеских свадеб с неотвратимостью летней молнии происходят княжата - алчные
наследники тронов  и  корон.  Надежда  на  всероссийскую  власть уплывала  с
волховской волной. Нужно было что-то делать.
     Тут  как раз разболелся  покоритель  Руси Батый. Ответственным  за Русь
стал его  сын  Сартак, который по  молодости завещания  Ярослава не  помнил.
Можно было играть. Невский рванул на Дон в новую ставку Сартака и стал нести
на  брата  околесицу:  Андрей  и  благороден   и  храбр,  но  вот,  изволите
рассмотреть,  ваше  высочество,  к  управлению государством  неудобен. Он  и
молодежь слушает, и охотой увлекается чрезмерно, и конторские дела запустил.
     -  А от этого, сами понимаете, падает собираемость  налогов, и далее, -
правильно,  пресветлый хан! -  снижается  ваша татарская  десятина.  -  Нет,
процент остается тот же. Вал уменьшается. Ну, ек манат, по-вашему.
     -  Как, ек  манат? -  допер Сартак. Так  что  ж ты, холоп, молчишь,  не
доносишь об измене?
     - Так вот, извольте слушать, не молчу, доношу...
     Сартак  принял  полный  комплект  стандартных решений:  Сашку-Каина - в
великие князья, на Андрея  - карательный отряд хана Неврюя. Все, что надо, -
пожечь, Андрея на аркане - сюда. А хоть и на месте удавить!
     Андрей осмелился  собрать на татар и  вероломного брата войско, но  был
разбит и бежал в Швецию. Александр наблюдал, как татары жгут бывшие владения
брата и уводят в плен толпу русских, его подданных. Цель была достигнута, но
хотелось  соблюсти  и  приличия.  Невский  вызвал  брата  из  Швеции,  ловко
умилостивил хана, посадил Андрея княжить в Суздале.
     Три  года прошли в  приятной, канонической возне. Ходили друг  на друга
походами, воевали  то с Тверью,  то  с Новгородом, судились и  рядились. Все
было прекрасно, знакомо с детства по устным преданиям и рукописным собраниям
сочинений нашего  Писца.  Легко было воображать себя  то Красным Солнцем, то
Мономахом,  то Ярославом  Мудрым. Играй,  да про татар  не  забывай  - плати
вовремя! Платили.
     В   1255   году   дважды   осиротела  русская   земля.  Скончался   наш
надежа-государь -  хан  Батый.  А следом  за  ним  и его  верный друг, сын и
соратник - Сартак.  Править стал  брат  Батыя,  Берге. Стал мести по-новому,
наводить  порядок, подтягивать разболтавшуюся упряжь.  В  1257 году  грянула
вторая всероссийская  перепись  населения, другого мелкого и крупного скота.
Понаехали татарские  счетчики, пересчитали нас,  разбили на десятки и сотни,
тысячи  и  так  далее, назначили  начальников,  обложили налогами. Опять  не
тронули  попов. Раввинов еврейских на этот раз  поверстали, как простых. Это
змея антисемитизма доползла уже и до Сарая (так забавно для нашего нынешнего
уха  называлась  столица  Золотой   Орды).  Новый,  а  вернее,   старый,  но
доведенный,  наконец, до реализации, порядок был  принят  без  бунта.  Почти
всеми. Только не  взятые татарами новгородцы  опять  загордились:  не  будем
платить, не любим, чтобы  нас считали; от этого снижается  урожай, у коров и
баб пропадает молоко.  Пришлось  Александру вызывать карателей, вести их  на
Новгород  меж болот. Новгородцы откупились крупными взятками, татары уехали.
Александр оказался в дураках.  Тем более, что смуту новгородскую  возглавлял
его  собственный  сын, Василий. Невский  погнался  за  сыном,  - нужно  было
отшлепать малыша.  Выгнал  Василия из Новгорода и Пскова, сослал в  Суздаль.
Советников его казнил. Новгородцы бунтовали всю зиму, убили посадника Мишу -
славного богатыря, героя Невской битвы.
     Сильные и  гордые легче всех попадаются  на подвох. Александр прислал к
новгородцам провокатора: "Уже  полки татарские  в Низовой земле". Намек был,
что надо вам  платить  десятину. Новгородцы испугались и согласились.  Зимой
Невский  лично  привел  в Новгород татарских мытарей  с женами  и  детьми на
постоянную  работу  и жительство. Но  новгородцы  бунтовали,  многие  хотели
смерти в бою, и пришлось князю татар защищать. Татары уже  решили бежать  из
страшного города,  но  Невский и  сторонники смирения  уговорили новгородцев
"дать число" - вытерпеть перепись. Татар догнали и вернули уже из-за  ворот.
Перепись  прошла успешно; непривычно  и  стыдно стало  новгородцам. Новгород
оставили в покое. Но бунты продолжались.  Собирали веча,  выгоняли татарских
чиновников, били,  а то  и  убивали  предателей, принявших  татарскую веру и
угнетавших нас пуще  татар. Невский решительно усмирял сограждан. Его именем
стали пугать детей,  сетовал  Историк.  Но  финансовые  результаты правления
Невского оставались скудными.
     Татары злились. Дела у них не шли. Северные провинции Империи настроить
не успели, а южные уже трещали по швам: начались стычки с персами. Александр
в четвертый  раз поехал  в  Орду,  пытался там сгладить  недовольство, дарил
подарки, обещал,  упрашивал.  Но  был он уже неугоден  и списан  со  счетов.
Поэтому и погиб Невский не в бою, не  под крестом и великокняжеским походным
знаменем, а в дорожных санях, по пути из Орды, после  унизительных разборок.
Ходили слухи, что татары отравили князя испытанным средством.
     Смерть Невского наступила 14 ноября 1263 года. Осиротевший Писец вложил
весь  свой  талант,  все  писательское  искусство,  весь поэтический  дар  в
описание  заслуг  князя, в  записи  о  его  достоинствах,  в  авторизованные
переводы  иностранных  отзывов  о святом  Александре. Даже  сцена объявления
россиянам его смерти построена  по законам вселенского эпоса.  Вот  соборная
площадь во Владимире. Она забита горожанами, уже почуявшими дурную весть. На
ступеньках собора  появляется первосвященник -  митрополит Кирилл: "Дети мои
милые! - возглашает он к народу. - Знайте, что зашло солнце земли русской!".
Не успел митрополит расшифровать иносказание, как массовка дружно завопила в
ответ: "Уже погибаем!".
     Покровительство   литературным   талантам   никогда  не   остается  без
вознаграждения.  Трудами  нашего  Писца  великий  князь Александр  Ярославич
Невский вошел в историю как храбрый воин, заступник русских людей, славный и
честный, подобный Ахиллесу и прочая, и прочая. Церковь причислила его к лику
святых.  Его  иконы  висят  в храмах по сей день.  По  заслугам  и  честь. А
впрочем, был Невский не более грешен, алчен и  подл, чем святые Владимир или
Ольга. Так отчего ж и ему не попасть в святцы?

        Будни ига

     Иго - это что-то вроде хомута или ярма, но только для быков. По крайней
мере, мне известно лишь одно неметафорическое, редкое в  современном русском
языке словосочетание - "воловье иго". В  переносном  смысле также используют
единственный вариант - "татаро-монгольское иго".  Слова "хомут" и "ярмо" еще
применяют для  описания  прелестей семейной или  колхозной жизни, а "иго"  -
нет. Слишком страшным оно нам кажется.
     К сожалению, "просвещенные" князья наши, в  отличие от "диких" татар не
вели  учета  вверенного  им населения.  А  то  бы мы  сейчас  быстро оценили
динамику  рождаемости и смертности и  определили,  от  чего  легче  тратился
русский народ:  от татарских набегов и переписи населения  или  от  "мирной"
жизни под десницей великокняжеской.
     Трагедия  двух  столетий  татарского  господства  состояла не только  в
злодействах оккупантов, которые и появлялись-то у  нас  от случая  к случаю.
Беда   произошла   от  добавления  татарского  гнета  к  нашему  родному   -
российскому, княжескому. Татары увеличили тяготы народные на 10 процентов.
     Наше  нынешнее восприятие татарского ига замутнено  слишком  правильным
воспитанием последних десятилетий. Нас учили  так: вот  на Родину обрушилась
беда - немцы  громят Киев, французы форсируют Неман,  англичане бомбардируют
Севастополь. Что происходит в ответ? Весь наш советско-российский народ,  от
генералиссимуса  и  фельдмаршала  до последнего  крепостного колхозника,  от
помещичьей дочери до юного пионера, поднимается на борьбу. Генералиссимус не
спит  ночами,  фельдмаршал лично  не слазит с  седла,  крепостное  население
строится в ряды, идет  в ополчение  и  в партизаны.  Девицы переодеваются  в
гусар. Пионеры ходят  в  разведку. Поэтому и война называется Отечественной.
Поэтому  и   победа   объявляется   всенародной.   Крепостных   освобождают,
колхозников благодарят, покойным пионерам ставят памятники.  С девиц снимают
военную одежду.
     Татарский  период  нашей  истории  никак  не  вписывается  в  привычную
школьную  схему. Где  всеобщая  мобилизация? Нету.  Где партизанские отряды,
пускающие под  откос  верблюжьи караваны  оккупантов? Не замечены. Где  сами
оккупанты? Известно где - в Сарае.
     Значит,  не  нужно темными  краснодонскими  ночами  пробираться  сквозь
комендантский  час, расклеивать  антитатарские  листовки,  жечь Москву назло
проклятому вражьему гарнизону. Можно спокойно собрать всех своих обкомовских
братьев-князей.  Попить  мед-пиво,   послушать  Баяна-разведчика,  прикинуть
стратегию, тактику,  ресурсы. Наметить четкий план мобилизации. Даже маневры
провести под видом зимних олимпийских игр или  Ледового побоища. Нет. Ничего
этого не делается  150 лет!  А потом делается и получается. И еще 100 лет не
делается. Значит, можем, если захотим. А не делаем, - значит, не больно-то и
нужно.
     Народу это  татарское Иго было  ненамного тягостней  обычной жизни:  10
процентов роли  не играют,  зато  князья под присмотром, уже  не  так сильно
озоруют, походов  на  Царьград  не затевают, обходятся  ближними немцами  да
литвой. Усобица внутрироссийская уже не столь кровопролитна.
     Самим князьям  Иго позорно,  но  и  вольно.  Любое дело  в  Орде  можно
оформить за взятки,  без оглядки на законы Ярослава Мудрого,  на наставления
Мономаха, на тень Рюрика. А позору и раньше хватало.
     Церковь тоже не надела рубища,  не  пошла в пещеры  и  скиты, не  стала
самосжигаться. А  что?  Льгота по  налогам,  досель  небывалая  и  отсель не
будущая, отчетности  - никакой,  в Орде - почет и уважение,  теоретическая и
методическая, а  то и военная  басурманская  поддержка в  спорах с окаянными
братьями во Христе.
     Так и стали жить не тужить.
     Андрей  собрался было  в Орду  - восстанавливаться  после Александра  в
должности,  да  за  зиму  разболелся   и  весной  1264  года  умер.  Младший
брат-наследник  Ярослав Ярославич  успешно побывал  в  Сарае и  стал великим
князем.  Он   сменил   чиновников  Невского  на   своих,  занялся   рутинным
руководством  (война с немцами, война с литвой, тяжбы с магистром, спокойное
созерцание  стычек  псковитян  и  новгородцев  с  ливонским  Орденом,  вызов
татарских  карателей против  Новгорода). Скука.  Летом  жара, мухи,  болота.
Зимой холодно, отопление  дровяное, дым  ест глаза. От такой жизни скончался
Ярослав через  8 лет, в  1272  году.  В истории болезни  его Писцом записана
знакомая  причина: занемог на обратном  пути  из Орды.  Слыхали, слыхали  мы
такое. Aqua Tofana, кумыс...
     С 1266  года в Орде  уже  не  было Берге.  Новый хан  принял ислам. Все
смешалось  в доме  Батыя.  Хоть  еще  раз пересчитали русских в  1275  году,
править,  однако, не успевали. "Минуло  первое, самое жестокое двадцатилетие
татарского ига", - резюмировал Историк.
     Как? Всего 20 лет? А мы-то думали 250!
     Снова князь у нас - из дома Рюрика - Василий Ярославич. Снова борьба за
новгородское княжение. А без Новгорода на Руси и вовсе уныло: ни тебе окна в
Европу, ни тебе с  немцами подраться. Такой жизни выдалось Василию  4 года -
один  нынешний демократический  срок. Скончался  он в 1276 году.  Совершенно
случайно старшим в роду оказался сын Невского, Дмитрий.
     Опять  Историк заскучал.  Хотел  было  заняться  рассмотрением  дел  на
Юго-Западе, в  Киеве. Думал,  хоть там  что-нибудь  произойдет поучительное,
полезное национальному стержню, народной нравственности. Ан нет. Ни ветерка,
ни  ряби  по  днепровской