рьяно отстаивавшим примат принципа над целесообразностью. Исполняющий обязанности государственного секретаря, Грю долго и упорно заявлял, что подпись Соединенных Штатов под Женевской конвенцией 1929 года обязывает считать всех пленных, захваченных в немецкой форме, немецкими солдатами. США добились того же для своих солдат -- японцы, итальянцы, немцы, служившие в американской армии, считались американцами,-- поэтому, как доказывал Грю советскому поверенному в делах Николаю Новикову, американское правительство должно не менее скрупулезно, нежели немецкое, соблюдать свои обязательства, обусловленные международным правом. Однако к лету 1945 года в этой политике произошел резкий перелом. В течение зимы 1944-45 советские власти требовали возвращения небольшой группы власовцев, упорно сопротивлявшихся репатриации и с самого начала понявших, что они имеют право считаться немецкими военнопленными. Вообще из бывших советских граждан, отправленных с немецкими военнопленными в США вскоре после высадки в Нормандии, возвращаться в СССР не желали очень многие6, но большинство не сумело отстоять свои права, и около 4300 были отправлены во Владивосток. 118 человек заявили о том, что находятся под защитой Женевской конвенции7, и уже 5 мая Грю сообщил Новикову, что Соединенные Штаты обеспечат репатриацию всех советских граждан, за исключением этой группы8. 372 Три дня спустя война закончилась, а еще через четыре дня Грю написал письмо министру военно-морского флота Форресто-лу. Изложив историю этих 118 русских, попавших в особую категорию, и упомянув об упорном отказе Госдепартамента передать их советским властям, Грю продолжал: Я полагаю, что теперь, когда Германия безоговорочно капитулировала и все американские военнопленные в немецком плену освобождены, отпадает всякая опасность того, что немецкие власти предпримут какие бы то ни было меры против американских военнопленных. Поэтому я считаю, что было бы разумно передать эту группу из 118 человек советским властям с целью их последующей репатриации в СССР, а также выдать Советам любых других лиц аналогичного статуса, которые могут быть обнаружены под опекой Соединенных Штатов в будущем. Подробности обсуждения этой записки нам неизвестны, но 18 мая Государственный координационный комитет военно-морского флота одобрил предложение Грю и 23 мая известил об этом государственного секретаря9. Вот так, без долгих раздумий, Соединенные Штаты заявили о своей готовности совершить то, что сам Грю ранее назвал "нарушением самой сути Конвенции", в частности, следующего пункта: Военнопленные имеют право, чтобы с ними обращались, исходя из того, какая форма была на них в момент сдачи в плен, и пленившая их страна не должна без их согласия определять их гражданство или национальность иначе, как на основании их военной формы10. Столь резкое изменение американской позиции было вызвано весьма малодостойной логикой: раз Соединенные Штаты больше не используют преимуществ, предоставляемых им Конвенцией, они могут позволить себе отказать в этих преимуществах солдатам Германии. Во исполнение решения государственного секретаря, 118 русских, претендовавших на немецкое гражданство, и еще 36 человек, находившихся в том же положении, были собраны в обнесенном проволокой лагере в Форте Дике, штат Нью-Джерси". Здесь им сообщили, что 29 июня их посадят на пароход, идущий в СССР. Пленные, явно догадывающиеся, зачем их собрали вместе, и раньше были настроены довольно мрачно, но сообщение коменданта лагеря подполковника Г. М. Триша о 373 репатриации толкнуло их на отчаянные шаги. Они сразу же забаррикадировались в бараках и отказались выходить или впускать кого-либо. Триш, прибывший на место событий, потребовал, чтобы три командира -- получивших звание в немецкой армии -- вышли к нему для переговоров. Ответом было молчание. Вскоре из окна барака потянулся дым. Триш приказал забросать барак слезоточивыми гранатами, после чего оттуда посыпались люди, размахивающие доморощенным оружием -- ножами из столовых приборов, ножками от столов и стульев. Американские солдаты были захвачены врасплох. В суматохе пленные захватили и ранили трех солдат, оказавшихся впереди, но дальше стояли боевые отряды с карабинами и автоматами, и когда русские бросились вперед, прозвучала торопливая команда и раздался залп. Семеро пленных упали. После получасовой схватки американцы одолели оставшихся. Еще двое получили рваные раны, пытаясь подлезть под колючую проволоку, чтобы выбраться из лагеря. Солдаты ворвались в барак, в котором все еще стоял запах слезоточивого газа. Наверное, они выглядели довольно устрашающе в своих жутких противогазах, но в бараке их глазам предстало зрелище пострашнее. Три тела раскачивались на балках, еще пятнадцать петель ждали следующих жертв. На допросах выжившие показали, что немедленное применение полковником Тришем слезоточивого газа предупредило самоубийство всех 154 человек. Пленных под усиленной охраной вывели из лагеря и отвезли в порт. Этот инцидент получил широкое освещение в прессе12. 30 июня пленных привезли в порт на грузовиках -- в каждом по четыре пленных и по пять охранников. Раненых доставили в машинах скорой помощи, тоже под охраной. Вход в порт был заблокирован отрядом военной полиции из 80 человек с автоматами. В доке уже стояло транспортное судно американского флота "Мон-тичелло", бывший итальянский лайнер "Конте Гранде". Через 15 минут после прибытия пленных командир охраны, полковник Джон Ландерс, неожиданно получил новый приказ. Посадка на судно отменялась; пленным надлежало вернуться в бараки. В 3.30 150 русских в сопровождении 200 охранников двинулись назад, в Форт Дике. Почему вдруг изменились планы -- никто не объяснил, но ясно было, что дело пересматривается. По возвращении в лагерь были приняты чрезвычайные меры по предотвращению самоубийств. Пленных поселили в бараках, где ничего не было, кроме матрасов. У них отобрали все предметы и вещи, которые могли бы быть использованы в целях самоубийства13. 374 Весь этот инцидент был крайне неприятен для правительств СССР и США. Вооруженным охранникам в порту пришлось сдерживать толпу любопытствующих нью-йоркцев; газеты широко освещали факты -- первые публичные свидетельства того, что русские предпочитают смерть возвращению на родину; а генерал Голубев в заявлении от 3 июля обвинил Соединенные Штаты в том, что те силой препятствуют возвращению на родину людей, отчаянно рвущихся воссоединиться со своими соотечественниками. Его нимало не смутили возражения американцев, что сотрудникам советской военной миссии было разрешено посещать пленных и что только один из 154 поддался на угрозы и посулы и вызвался вернуться14. Группа русских в составе 151 человека ждала решения Госдепартамента. 11 июля Грю писал: "Мы рассматриваем возможность отправки этой группы в Германию, где они будут лишены статуса военнопленных и переданы советским властям"15. Разумеется, государственные мужи надеялись с помощью этой уловки избежать обвинений в нарушении Женевской конвенции, поскольку германской армии уже не существовало. Однако, опасаясь повторения огласки, которую могли бы вызвать эти поспешные меры, Грю счел нужным прежде всего установить, действительно ли все эти люди являются советскими гражданами, и распорядился провести дополнительную проверку16. Между тем 7 августа политический советник США в Италии Кирк сообщил государственному секретарю Джеймсу Ф. Бирнсу, сменившему 3 июля Стеттиниуса, что 118 пленных власовцев обратились к генералу Маршаллу и Международному Красному Кресту с просьбой о предоставлении им "во имя человечности" убежища. Кирк, встревоженный доказательствами того, что США в международных делах отказываются от своей традиционной гуманной роли, требовал задержать "выдачу до отправки сообщения в Госдепартамент и получения ответа". Однако его просьба не возымела действия. Бирнс ответил, что "в соответствии с обязательствами, принятыми в Ялте", все члены группы в Форт Дике, являющиеся советскими гражданами, подлежат репатриации17. Наконец, 31 августа, обреченная группа была отправлена в Германию и в условиях строжайшей секретности передана СМЕРШу. Последняя глава этой трагедии, как и операции в Лиенце и Обер-драубурге 30 мая -- 1 июня, оказалась скрытой от глаз общественности. Однако решимость, проявленная пленными 29 июня, потрясла Госдепартамент и несомненно повлияла на принятые летом 1945 года решения, касающиеся репатриации18. Но имелась группа людей, прекрасно информированных и о насильственной репатриации, и о методах ее осуществления: солдаты, которым выпало проводить репатриацию. Лиенц ужаснул 375 большинство участников операции, и сомнительно, чтобы их удалось заставить снова участвовать в таком деле. Как объяснял впоследствии автору начальник генштаба фельдмаршала Александера генерал Уильям Морган, сообщения о трагедии 1 июня привели в ужас даже главнокомандующего, и он твердо решил, насколько это в его власти, не допускать впредь подобных эпизодов. Недели через две Александер отправил в военное министерство шифрованную телеграмму: 55 советских граждан, в том числе 16 женщин и 11 детей, большинство из которых утверждает, что они являются по литическими беженцами, после проверки, проведенной в со ответствии с Ялтинскими соглашениями, отказываются доб ровольно вернуться в СССР. Советская миссия потребовала их выдачи. Для этого пона добится применение силы, в том числе наручников, и пере возка пленных под охраной, в запертых вагонах. Мы полагаем, что выдача этих лиц почти неминуемо при ведет к их гибели. Таких случаев, вероятно, много. Прошу как можно скорее прислать ваши распоряжения относительно этих лиц, так как местная советская миссия будет наверняка настаивать на их выдаче. Чиновники британского МИДа, подивившись тому, что сам фельдмаршал заинтересовался этим делом, разъяснили в ответе, что лица, о которых идет речь, подлежат репатриации в случае отсутствия возражений со стороны американцев. Томас Браймлоу считал, что при наличии в группе детей, родившихся за пределами СССР, может возникнуть вопрос о гражданстве, но во всем остальном "мы связаны Ялтинским соглашением, и я не думаю, что мы можем спасти их от их участи". Патрик Дин, напротив, полагал, что о проблеме с детьми "думать незачем", а единственным препятствием могут стать возражения американцев, если они проявят особую мягкость по отношению к "советским женщинам и детям, которые не являются собственно военнопленными". Впрочем, замечал он, вряд ли это может вылиться в постоянное препятствие. Браймлоу подытожил, что в случае необходимости следует применять силу (он считал нелишним попросить советскую миссию прислать вооруженную охрану "для необходимых мер предосторожности") и соблюдать соглашение с американцами, если это понадобится19. В это же самое время военное министерство запросило подробную информацию относительно этих русских, в частности, 376 о месте их пребывания. Александер ответил, что они были в немецких лагерях на юге Германии и в Австрии, а сейчас находятся в транзитном лагере в Риме (Чинечитта). В следующей телеграмме он подчеркивал, что вряд ли в Западной Европе осталось еще много советских граждан. Опасения Александера нашли отклик в военном министерстве. Генерал Гепп, заведующий отделом по делам военнопленных, считал маловероятным, чтобы американцы согласились на применение силы. (В тот день -- 2.7.1945 -- в "Тайме" появилось сообщение об отмене выхода в море "Монтичелло".) Гепп отмечал также, что, по мнению штаба союзных сил в Италии, будет трудно убедить английских солдат силой осуществлять посадку в поезда людей, "которые не хотят возвращаться в свою страну и которых по возвращении могут прикончить"20. Кстати, следует заметить, что 55 человек, о которых идет речь, были последними советскими обитателями транзитного лагеря для беженцев и перемещенных лиц, существовавшего уже довольно долгое время на территории бывшей киностудии Чинечитта, под Римом. Охранялся лагерь весьма небрежно. В ноябре 1944 года, например, здесь произошел случай, вызвавший праведный гнев советской миссии: сорок семь русских, подлежащих переводу в лагерь для советских граждан, отказались садиться в грузовики и сбежали. Той же ночью они пробрались назад в лагерь за своими пожитками, погрузились в семитонку, стоявшую внутри ограждения, и укатили прочь, своротив по дороге главные ворота21. Прибыв в мае 1945 года в лагерь, Деннис Хиллс, английский офицер, говоривший по-русски, обнаружил там всего около 100 перемещенных лиц, и комендант района вполне ясно дал понять Хиллсу, что проблема побегов его нимало не заботит -- обитатели лагеря могли свободно уходить и возвращаться. Многим предоставила кров Украинская католическая община в Риме (Руссикум). Хиллс нисколько не препятствовал исходу из лагеря, он даже сам ездил в центр Руссикума, где видел своих подопечных. Но другие пленные предпочли остаться в лагере, очевидно, рассчитывая на то, что при таком мягком режиме их не выдадут Советам. (Кстати, ни Хиллс, ни его полковник понятия не имели, что пленным угрожает такая опасность.) Еда же в лагере была лучше и обильнее, чем в Руссикуме. Вот так и образовалась группа из 55 человек, о которых говорил Александер в своей телеграмме. Тут возникла новая сложность. После выдачи домановских казаков в начале июня английские войска, стоявшие в долине Дравы, были посланы на прочесывание гор и розыск беглецов, скрывающихся на снежных вершинах. Многим удалось бежать, но других возвратили в Пеггец. В военном дневнике 36-й пехотной бригады объясняется, почему их не передали Советам: 377 При нормальном ходе дел эти казаки были бы вывезены в советскую оккупационную зону, но советские власти, вероятно, утолили свои аппетиты и больше не требовали их выдачи. Это означало, что на нашем попечении оказалось несколько сотен недовольных казаков22. Майор Дэвис в Пеггеце получил приказ провести проверку для отделения новых эмигрантов от старых. Задачу эту он выполнял спустя рукава, и при его попустительстве многие бежали, либо зарегистрировались по фальшивым документам как несоветские граждане. Тем не менее, бежавших из СССР после 1939 года в Пеггеце тоже было достаточно, а лагерь кишел информаторами и стукачами. Старостой лагеря был некий Шилихов, русский из Белграда, которому не доверяли ни казаки, ни Дэвис, и в конце 1945 года его заменили гораздо более симпатичным человеком, югославом Лакичем. Все советские граждане, чье подданство не вызывало сомнений, были переведены в лагерь в Дользахе, обнесенный проволокой. Здесь под строгой охраной содержалось около 500 советских граждан, прошедших проверку23. 8 июля фельдмаршал Александер телеграфировал в военное министерство: Мы сейчас содержим в Австрии 500 казаков. Они бежали во время выдачи казаков советским властям и не желают возвращаться в СССР. Советы настаивают на выдаче этой группы. Не исключено, что это потребует от нас применения силы. Прошу ваших инструкций по этому поводу. Военное министерство запросило МИД. Джон Голсуорси сказал, что телеграмма ничего не меняет. По его мнению, так же, как и по мнению Браймлоу и Патрика Дина, лучше всего было бы, чтобы военные обсудили вопрос о репатриации с Объединенным комитетом начальников штабов. Наконец, Браймлоу набросал проект письма для своего начальника Кристофера Уорнера, предлагая военному министерству попытаться убедить советскую военную миссию прислать вооруженный отряд для перевозки группы смутьянов. Чтобы заручиться согласием американцев, он рекомендовал проконсультироваться с Объединенным комитетом, но полученное в результате решение будет относиться лишь к казакам в Австрии, которые являются военнопленными, и не распространится на группу из 55 человек в Риме, поскольку женщин и детей, очевидно, нельзя считать военнопленными. Это послужит дополнительной причиной к тому, 378 чтобы сначала разобраться с небольшой группой в Риме, а уже затем -- с казаками. На совещании представителей армии и МИДа 31 июля четко выявилась разница в их подходе. Томас Браймлоу объяснил, что хотя "эта политика, отличаясь от традиционной политики правительства его королевского величества в отношении политических беженцев, вызывает некоторое замешательство", МИД тем не менее считает, что с военнопленными и перемещенными лицами "следует обращаться одинаково и передавать их советским властям независимо от их желаний". Генерал-майор А. В. Андерсон возразил на это, что, по его мнению, Ялтинскому соглашению предназначалась роль рабочего соглашения при репатриации освобожденных советских граждан, и оно было принято вовсе не для того, чтобы обеспечить насильственную репатриацию политических беженцев, которые не отвечают за действия стран Оси и не желают возвращаться в СССР. Это заявление Браймлоу оставил без ответа24. Но, несмотря на настойчивость МИДа, политика министерства постоянно наталкивалась на все новые препятствия. Сомнительно было, что удастся получить согласие американцев, необходимое для районов, находящихся под объединенным командованием. Все уже знали о задержке "Монтичелло" -- неизвестно было только, что это всего лишь тактический маневр Госдепартамента. Имелись также тревожные и загадочные сообщения об обструкции, устроенной американской армией. 29 июля британский МИД узнал о том, что генерал Пол Парен из американской 26-й пехотной дивизии, "отказавшись выдать военных в немецкой форме, считающихся военнопленными, действовал по инструкции высшего военного начальства",-- речь шла о "нескольких тысячах русских, служивших в вермахте"25. Но худшее было еще впереди. В Ялте руководители трех великих держав приняли стратегический план окончательной победы над нацистской Германией. Теперь, шесть месяцев спустя, эта задача была выполнена, и границы "большевистского обезьянника" (давнишние слова Черчилля) растянулись от туманных болот Припяти до неторопливой Эльбы, более чем на 1000 километров, в самом центре Европы. Советским руководителям оставалось лишь понять, как воспримут государственные мужи Запада новую Европу, возникшую на развалинах старой. 17 июля Трумэн, Черчилль и Сталин встретились в Потсдаме. Естествен- 379 но, в повестке дня был и вопрос о русских беженцах на Западе. К тому времени подавляющее большинство их уже было возвращено на родину, но с оставшимися дело обстояло еще сложнее, чем раньше. Даже те, кто поначалу принял варварство массовых репатриаций как должное, начинали понимать, что дело нечисто. Непредвиденный ужасный поворот событий в Лиенце, Одессе и других местах вызывал у одних отвращение, у других -- страх перед обнародованием. Что если бы истинные факты, связанные с насильственной репатриацией, стали достоянием широкой публики? Даже сегодня никто из причастных к решению о сотрудничестве со СМЕРШем и его проведению в жизнь не желает высказываться на эту тему. А если бы от них потребовали оправдать свои решения еще в 1945 году? На пленарном заседании Потсдамской конференции 22 июля Молотов заявил, что англичане держат в лагере в Чесенатико, под Равенной, не менее 10 тысяч советских граждан, причем они до сих пор составляют целую дивизию из 12 полков, с офицерами, назначенными немцами. Черчилль пообещал немедленно заняться расследованием этого сообщения, и фельдмаршал Александер отправил генералу Моргану в штаб союзных сил в Италии телеграмму с просьбой сообщить подробности. Ответ Моргана не заставил себя ждать, но эта история явно расстроила премьер-министра. На другой день его личный секретарь Лесли Роуен писал помощнику Идена Пирсону Диксону: Премьер-министр... выразил мнение, что наша нынешняя политика возвращения советских граждан, оказавшихся у нас, нуждается в некоторых изменениях. Он предложил вести следующую линию. Мы не требуем от советских властей возвращения оказавшихся у них англичан помимо их воли, они могут свободно выбирать, хотят они возвращаться в свою страну или нет. Из этого вытекает, что и с советскими гражданами, находящимися у нас, надо поступать таким же образом, то есть, мы не должны принуждать их к возвращению в СССР помимо их воли. Эта записка немедленно была передана для комментариев юрисконсульту МИДа Патрику Дину, и тот заметил, что точка зрения премьер-министра вызывает "серьезные возражения". Действительно, английский офицер Юматов видел, как 35 репатриантов расстреляли на одесской набережной, но предлагаемые изменения вряд ли приемлемы, хотя, может, и стоит попробовать избавить от репатриации несколько заведомо ни в чем неповинных русских. В заключение он писал: 380 Если, как представляется вероятным, премьер-министр выдвинул это предложение из-за заявления Молотова на пленарном заседании о 10 тысячах украинцев, находящихся в Италии, то следует заметить, что среди них много поляков, которые в любом случае не подлежат репатриации. Остальные, очевидно, представляют собой вооруженное формирование, воевавшее под немецким командованием, так что усердствовать в сочувствии к ним не стоит26. Сэр Александр Кадоган, постоянный заместитель министра, набросал для Диксона записку с настоятельной просьбой к премьер-министру отказаться от занятой позиции. В дело вновь были пущены знакомые аргументы: обещания Идена в Москве и Ялте, необходимость обеспечить скорейшее возвращение освобожденных английских военнопленных, невозможность эффективной проверки гражданства и т.д. В записке отмечалось, что практически все русские, о которых идет речь, "в большей или меньшей мере сотрудничали с немцами", а "многие из них -- крайне нежелательные лица", и вообще -- "непонятно, как мы можем отказаться от их выдачи, не вступив при этом в серьезный конфликт с советским правительством". Премьер-министр несколько дней молчал. Тем временем генерал Морган телеграфировал из Италии, что 10 тысяч "советских граждан", о которых говорил Молотов, на самом деле украинцы, в основном жители Польши, и проверкой их гражданства занимается советская военная миссия. Получив в Потсдаме это послание, фельдмаршал Александер высказал крайнее недовольство тем, что Молотов выдвинул безосновательную жалобу, не связавшись предварительно со штабом союзных сил в Италии. МИД в эти же дни послал Черчиллю записку, где кратко излагались соображения министерства насчет взаимодействия с Советами. Они сводились к следующим предложениям. Информацию генерала Моргана можно использовать для сведения счетов с Молотовым и главой советской репатриационной комиссии генералом Голиковым, допустившими явный дипломатический промах, но при этом не следует заходить слишком далеко: "было бы крайне опасно намекать советскому правительству, что мы считаем себя вправе оставить на Западе лиц, которые несомненно являются советскими гражданами, но не желают возвращаться в СССР". Вскоре от Черчилля пришел ответ: Большое спасибо за записку от 27 июля о возвращении советских граждан в СССР. Я согласен, что предпринимать в этом деле какие бы то ни было дальнейшие шаги не нужно27. 381 Тем временем недовольство военных на местах продолжало расти. Английские офицеры, охранявшие украинцев в Чесенатико, узнав о событиях в Австрии, "заявили властям, что украинцы должны избежать подобной участи"28. Комендант лагеря, капитан Том Корриндж, послал еще более резкий протест, и добавил: "Если приказ подлежит выполнению, пришлите заодно похоронную команду". Позже он узнал, что его рапорт был переслан в МИД -- очевидно, по инициативе какого-нибудь сотрудника штаба союзных сил в Италии29. Многое говорило за то, что на сей раз вряд ли удастся сохранить операцию по выдаче пленных в тайне. Интерес к делу выразили влиятельные лица. Например, генерал Андерс, командующий польскими войсками в Западной Европе, жаловался на то, что советская миссия в Италии пытается похитить польских граждан30. И похоже было, что многие из тех, кого стремились заполучить Советы, объявят себя польскими гражданами. Ватикан 5 июля обратился в Госдепартамент и английский МИД с просьбой не отправлять украинцев в СССР. Американцы в ответном письме объяснили, что репатриации подлежат только те, кто до 1939 года был советским гражданином. А британский МИД вообще "не хотел привлекать внимание к этому аспекту соглашения, противоречащему нашему традиционному отношению к политическим беженцам"; и потому сотрудник МИДа Джон Голсуорси считал, что на просьбу Ватикана лучше не отвечать31. Скорее всего, Черчилль просто боялся повторения кровавых событий в Лиенце -- только на сей раз об этом еще узнала бы и общественность. Но едва он получил заверения, что этого не произойдет, как сомнения покинули его32. Кроме того, советская делегация явно придавала большое значение этому вопросу; он еще несколько раз возникал в ходе конференции33, и в итоге политика насильственной репатриации, принятая союзниками, осталась по существу без изменений34. Советские притязания на граждан стран, оккупированных СССР в 1939-40 годах, не воспринимались союзниками всерьез. И американцы, и англичане ясно дали понять, что не собираются выдавать Советам поляков или прибалтийцев. Термин "советский гражданин" (которому в Ялтинском соглашении не было дано определения) с самого начала относился только к лицам, жившим в пределах границ СССР до 1939 года35. Тысячи или даже миллионы жителей Эстонии, Латвии, Литвы, Восточной Польши и Бессарабии подпали под определение "перемещенные лица". И советские власти настаивали на том, что они являются гражданами СССР, тогда как западные державы их таковыми не признавали. Месяцами, если не годами, эти люди жили в страхе, что их насильно 382 отправят в СССР, но, насколько известно, союзники никогда не рассматривали такую возможность. Это наверняка вызвало бы слишком громкое возмущение общественности. Советы были недовольны, однако смирились, и это наводит на мысль, что вряд ли они осмелились бы на решительные действия, если бы союзники оставили на Западе и тех, кто к тому времени еще не был репатриирован против своей воли. Одной из групп, не без оснований опасавшейся выдачи, были солдаты латвийского легиона ваффен СС. Из двух дивизий легиона одна, 19-я, закончила войну в окружении в "Курляндском мешке". Другая, 15-я, после ожесточенных боев на Восточном фронте была в августе 1944 года отозвана в Германию для переоснащения. Когда стало ясно, что падение Германии не за горами, дивизия двинулась на Запад и сдалась американцам. Пленных разместили в лагере с прочими частями СС. Во время июльской передислокации американских войск, проведенной с целью расширения западных границ советской оккупационной зоны, латышей перевезли в лагерь под Гамбургом. Ян Богарт, служивший во фламандской дивизии СС, вспоминает, что солдаты латвийского легиона отличались прекрасной дисциплиной. На перекличку они всегда выходили под руководством своих офицеров, строем, с приспущенным флагом и пением национального гимна. У них был сын полка -- мальчик лет пяти-шести, одетый в пригнанную по его крошечной фигурке форму СС. Богарт и его сотоварищи опасались, что "после включения района в советскую оккупационную зону латышей скопом передадут Советам"36. Латыши тоже боялись этого, но до поры до времени ничто не подтверждало эти страхи -- их даже на запад повезли, подальше от советской зоны. Группа примерно в 4 тысячи человек находилась в Восточной Фризии, на границе с Нидерландами. Солдату 15-й дивизии Джону Антоневичу хорошо запомнилось то трудное время. Несколько месяцев они жили в лагере на полном обеспечении англичан, но их будущее оставалось неясно. Генералу Драгуну из советской миссии в Париже, несомненно, было известно их местонахождение, и, наверное, он всячески добивался от англичан выдачи этих закоренелых антисоветчиков37. И можно представить себе, какие потребовались усилия, чтобы противостоять этим требованиям, тем более что дивизия действительно воевала против СССР, да еще к тому же входила в войска СС -- такая связь обычно порождала некоторые не всегда верные ассоциации. Солдаты были вынуждены довольствоваться слухами и догадками. Ничего не знали и английские отряды, охранявшие лагерь, и 383 служба Международной Комиссии помощи беженцам, доставлявшая еду. Однажды командир дивизии полковник Осис вернулся из английского штаба в необычайном возбуждении. Вскоре по лагерю разнеслось, что всем следует срочно "исчезнуть". "Каждый бежит особняком,-- объяснял полковник,-- иначе нас всех репатриируют". Обитатели лагеря разом взялись за дело. Через земляков из лагерей перемещенных лиц раздобыли гражданскую одежду и документы -- несомненно, липовые. Джон Антоневич ушел накануне нового 1946 года, а в первые дни января все население лагеря словно ветром сдуло. Большинство нашло приют в относительно безопасных лагерях для перемещенных лиц, расположенных по соседству. К июню 1946 года все латышские части, содержавшиеся в Германии и Бельгии, были освобождены из лагерей для военнопленных38. Видимо, британское военное командование, предупрежденное, скорее всего, о притязаниях Советов, само выбрало столь действенный способ решения потенциально обоюдоострой проблемы. Латыши спаслись. Другим прибалтийцам повезло значительно меньше. В конце 1945 года Энтони Шорланд Болл, капитан Лес-терширского полка, был отправлен в распоряжение военной администрации в Гревен, под Мюнстер, где была русская "деревня", находившаяся под контролем советских войск. В обязанности Шор-ланда Болла входила организация транспорта для доставки этих русских на родину. Обычно он обеспечивал около десяти грузовиков, а затем, когда все было готово, следил за их отправкой. Перед посадкой он должен был удостовериться, что все пассажиры действительно советские граждане. Проверка проводилась по следующим правилам: русских -- мужчин и женщин, молодых и старых, а также детей -- приводили под охраной к месту сбора, где сажали в грузовики, и Шорланд Болл по очереди подходил к каждому грузовику с экземпляром Ялтинского соглашения39 и картой СССР в руках. Показывая сидящим в грузовике карту, где были четко обозначены границы СССР до 1939 года, он объяснял через переводчика, что те, кто жил западнее этих границ, не обязаны возвращаться и, если не желают ехать, могут вылезти из грузовика. Эту работу капитан Болл выполнял с августа до декабря. Но ни разу никто из пленных не воспользовался случаем назвать себя несоветским гражданином, больше того, никто из них даже рта не раскрыл. Если учесть, что грузовики окружали советские солдаты с автоматами, вряд ли это покажется странным. Стоявшие тут же советские офицеры и вовсе держали пальцы на взведенных курках. Как вспоминает Шорланд Болл, пленные "не осмеливались говорить, советские войска внушали им ужас..." Даже переводчица, молодая латышка, тоже, казалось, была охвачена ужасом и 384 старалась ни на шаг не отходить от английского офицера40. Трудно удержаться от вывода, что таким образом советская военная миссия вывезла в СССР немалое число прибалтийцев и поляков. В конце лета 1945 года теоретическая сторона вопросов, связанных с насильственной репатриацией, была совершенно ясна, чего нельзя сказать про сторону практическую. Англичане без колебаний согласились на применение силы, американцы -- после некоторых колебаний -- заняли ту же позицию. Правда, в обеих армиях имелось значительное сопротивление этой линии, но если английский генерал, вроде Александера, мог просто игнорировать однозначные инструкции, то американские военные и политические деятели, казалось, были совершенно сбиты с толку противоречивой политикой своего правительства. Не далее как в декабре Александр Кирк, политический советник США в Италии, получил от Стеттиниуса категорическое заявление, что Соединенные Штаты решили возвращать всех советских граждан, "независимо от их желания"41. 7 августа Кирк обратился к новому государственному секретарю Бирнсу с просьбой подтвердить неизменность политики США в этом вопросе и получил положительный ответ42. Кирк, скорее всего, знал, что Госдепартаменту не нравится вся эта история, и он счел полезным еще раз поднять вопрос о применении штыков для возвращения людей в СССР, на смерть и муки. Впрочем, даже Кирку не было известно, что в это время разворачивалась операция, в ходе которой американским солдатам предстояло понять, чем именно занимались в Австрии их союзники англичане. В Баварии, в лагере в Кемптене, содержалось семьсот казаков и власовцев, и американским властям удалось составить довольно точные списки новых и старых эмигрантов. (Следует заметить, что, в отличие от англичан, американцы вообще не рассматривали возможность выдачи Советам лиц, вот уже более 20 лет живших за пределами СССР.) 22 июня был получен приказ перебросить новых эмигрантов в лагерь под Мюнхеном. Пленные запротестовали, и местные полицейские власти приказ отменили. В лагере установился было покой, хотя и относительный, но вскоре до пленных -- с опозданием в полтора месяца -- дошло известие о выдачах в Австрии. Эту сенсационную новость принес добравшийся до лагеря 16 июля кубанский казак43. 11 августа пленным сообщили, что на другой день все советские граждане будут возвращены в СССР. В списке репатриируемых было 410 человек, все они подверглись тщательной проверке. Многие бежали ночью -- американские охранники не слишком усердствовали при выполнении своих обязанностей. Остальные были готовы оказать 13--2491 385 сопротивление, и в лагере разыгрались события, очень похожие на те, что за десять недель до того произошли в долине реки Дравы. Ранним утром 12 августа в лагерную церковь, под которую приспособили спортивный зал, набилось полно народу, в том числе много старых эмигрантов, не подлежавших репатриации и пришедших просто из чувства солидарности с соотечественниками. Когда американские солдаты вошли в здание, чтобы вывести оттуда советских граждан, они увидели, что все сбились в кучу, плача и моля о пощаде. Американский майор, сообразив, что события принимают довольно неприятный оборот, приказал солдатам выйти (он не желал применять силу). Тогда начальство майора запустило в церковь отряд военной полиции под командованием полковника Ламберта. На повторное требование к подлежащим репатриации выйти из церкви и сесть в грузовики никто не отреагировал, и солдаты, оттеснив перепуганных пленных к стене, начали вклиниваться в толпу и выхватывать оттуда людей по отдельности. Особенно мрачный колорит придавало этой сцене то, что она происходила в церкви. Американцы прикладами избивали русских до потери сознания, алтарь был опрокинут, иконы разбиты, облачения священнослужителей порваны. Столпившиеся у дверей церкви офицеры НКВД с удовольствием наблюдали за энергичными действиями исполнительных американцев. В конце концов всех выволокли, а на поле боя остались лишь обломки церковной утвари, пятна крови, порванная одежда. На дворе пленных снова разделили на две группы: советских граждан посадили в грузовики, а старых эмигрантов собрали в соседнем здании школы. Но и тем, кто оказался в школе, никто не гарантировал безопасности. Когда один из них попытался бежать через окно, американцы открыли огонь44. Советских граждан отвезли на железнодорожную станцию и посадили в товарный поезд, который отошел в советскую зону только наутро, и за это время многие сумели бежать при попустительстве американской охраны. Советской границы достигло всего человек сорок. Для советских офицеров вид разоренной церкви и насилие над пленными были не в новинку. Такое видывали еще калмыцкие предки Ульянова-Ленина во времена татаро-монгольского ига, да и за последние четверть века всего этого в России было предостаточно. Но американских солдат увиденное потрясло неоправданным зверством. Известный американский врач-негр, доктор Вашингтон, на глазах у своих соотечественников, прислонившись к стене, плакал как ребенок45. Инцидент получил широкую и крайне негативную огласку среди американских военнослужащих, и 4 сентября Эйзенхауэр настоятельно потребовал пересмотра политики в области репатриации46. Глубокое беспокойство в связи с этим 386 делом в телеграмме государственному секретарю выразил политический советник США в Германии Роберт Мерфи. "Неужели Ялтинское соглашение обязывает нас возвращать этих русских с применением силы?"-- спрашивал он. Ответ, написанный от имени государственного секретаря Бирнса директором отдела по европейским делам Г. Фриманом Мэтьюсом, пришел через два дня. "Док" Мэтьюс был влиятельным членом делегации США в Ялте; и в Потсдаме Бирнс "целиком на него полагался"47. В несколько иносказательной манере Мэтьюс объяснял, что американская политика действительно предусматривает тесное сотрудничество с Советами в этом деле и что даже на территории США пришлось применить силу для подавления сопротивления пленных. Заключительная фраза этого послания очень напоминает уже знакомые нам рассуждения: Сообщаем вам конфиденциально, что департамент считает нужным завершить эти дела так, чтобы не дать советским властям предлога оттягивать возвращение американских военнопленных, захваченных японцами и находящихся сейчас в советской зоне оккупации, в частности в Маньчжурии48. В этом ответе отсутствовало требование применять силу во что бы то ни стало. США были готовы пойти навстречу Советам -- но до определенного предела. Какого именно -- зависело от обстоятельств. Тут все определялось чисто прагматическими соображениями. Британский МИД занимал принципиально иную позицию. Его чиновники тоже ссылались на то, что советские войска могут обнаружить в Маньчжурии несколько сотен английских военнопленных49, но главным их доводом было то, что данное Иденом в октябре 1944 года обещание следует выполнять до тех пор, пока последний подлежащий репатриации русский не будет выдан советским властям. Несмотря на возражения военного министерства, высказанные на совещании 31 июля генералом Андерсоном, МИД всячески подчеркивал, что эта позиция остается неизменной. В конце июля к власти в Англии пришло лейбористское правительство, и можно было надеяться, что это вызовет пересмотр политики Идена и в деле репатриации. Но новый министр иностранных дел Эрнест Бевин продолжал прежнюю линию, на которой решительно настаивали высшие чиновники министерства50. Так, в ответ на запрос генерала Андерсона относительно 55 русских штатских в Риме, Бевин, после совещания с сэром Александром Кадоганом, наложил на полях служебной записки краткую резолюцию: "Репатриировать"51. 13* 387 Через две недели, в беседе с советским послом Гусевым, Бе-вин заверил того, что никаких перемен в английской политике не предвидится52. Вооруженный указаниями своего министра, Кристофер Уорнер уведомил генерала Андерсона, что решение принято, закончив письмо конфиденциальным сообщением: Ввиду указаний министерства, мы полагаем, что вы не будете отсылать это дело на рассмотрение Объединенного комитета начальников штабов и сможете теперь заняться передачей этих людей53. Казалось, все утряслось. МИД дал распоряжение, солдаты должны подчиниться, 500 пленных в Дользахе и 55 в Чинечитта будут переданы НКВД; в ответ Советы несомненно пойдут на уступки. Но военные оказались твердым орешком, да и сам фельдмаршал Александер на сей раз проявил настойчивость. Пока Уорнер писал Андерсону, Александер в Италии провел совещание с советским уполномоченным по репатриации генералом-майором Ба-зиловым, который не успев прибыть из Москвы "с особой миссией", с места в карьер потребовал немедленной репатриации 10 тысяч "советских граждан", содержащихся в лагере Чесенатико. Александер возразил: в приказе четко оговорено, что лица, жившие вне границ СССР 1939 года, репатриации не подлежат. Более того, он заявил, что "в настоящее время не имеет полномочий заставить этих людей вернуться в СССР против их воли". В ответ на возражения Базилова Александер заметил, что "если поступит такой приказ, ему придется применить силу для обеспечения репатриации", и поэтому он немедленно обратится к своему начальству за соответствующими инструкциями. Кивнув, Базилов преспокойно выдвинул новое требование: о возвращении "30 тысяч советских граждан в Польском корпусе". Очевидно, речь шла о поляках, живших на территориях, аннексированных СССР. Александер ответил категорическим отказом: "Вы должны понять, что поляки наши союзники". Требования Базилова "в высшей степени удивили" фельдмаршала54, и сразу же после совещания он написал личное письмо начальнику имперского штаба сэру Аллану Бруку, объясняя, что не намерен уступать Советам в вопросах, хоть чуть-чуть выходящих за рамки соглашений, и, в частности, отказывается применять силу при репатриации советских граждан, пока у него нет четкого приказа55. В военное министерство он послал запрос об инструкциях и просьбу не заставлять его солдат репатриировать несчастных под дулом автомата56. Состояние дел в августе 1945 года не удовлетворяло ни одну из сторон. Советы, по обыкновению, выступали с обвинениями, 388 что англичане в Германии запугивают де советских граждан, мечтающих вернуться домой, и мешают их репатриации57. Британский МИД был недоволен, что его инструкции, не изменившиеся с момента Ялтинской конференции, постоянно нарушаются. А тут еще густым потоком пошли жалобы от тех, кого это дело касалось самым непосредственным образом, кто должен был проводить политику насильственной репатриации в жизнь. В Италии офицеры, охраняющие 10 тысяч украинцев в Чесенатико, заявили "решительный протест" против насильственной репатриации своих подопечных58. В Австрии этот протест был выражен еще более открыто. Вот что рассказывает об этом непосредственный участник событий, полковник Алекс Уилкинсон, ставший в июле 1945 года военным комендантом земли Штирия: В Штирии было несколько лагерей для перемещенных лиц, и мы должны были следить за ними. Один такой лагерь, в котором было около полутора тысяч человек, находился недалеко от Брюка-на-Муре. Однажды ко мне в Грац явились два офицера НКВД и сказали, что в соответствии с Ялтинским соглашением я должен посадить этих людей в поезд и отправить в Вену. Я ничего не слыхал о Ялтинском соглашении и ответил, что сделаю это только в том случае, если эти люди согласятся ехать. Тогда эти негодяи позвонили в Вену и примерно через час заявили мне, будто я обязан посадить перемещенных лиц в поезд. На это я дал им точно тот же ответ, что и раньше. Тогда они сказали, что хотели бы поговорить с этими людьми, и я согласился. Я сообщил перемещенным лицам о том, что происходит, и сказал, что встреча состоится завтра, в 10 часов. Эти мерзавцы из НКВД получили свое: встреча состоялась в назначенное время, но явилось на нее всего 15 человек. Офицеры вернулись в Грац очень недовольные и обвиняли во всем меня. Но им удалось вытянуть из меня только одно: если эти 15 человек, которые явились на собрание, хотят вернуться в СССР, я посмотрю, что тут можно сделать. Больше я о них ничего не слышал59. От союзных войск в Германии тоже сыпались протесты. Полковник Р. Б. Лонг отвечал за ту часть штаба 21-й группы армий, которая занималась составлением и выдачей инструкций по выполнению Ялтинского соглашения. До него постоянно доходили истории о русских, которые кончали с собой или бросались наперерез грузовикам, умоляя не отсылать их назад. Войска нередко отказывались применять силу для того, чтобы заставить сесть 389 в грузовики женщин и детей60. А офицеры часто звонили Лонгу с жалобами на работу, которую им приходится выполнять. Одним из таких офицеров был полковник Лоуренс Шэдвелл, который занимался рядом крупных лагерей для перемещенных лиц в районе Киля. Верующий христианин, полковник сразу отказался участвовать в репатриационных мероприятиях, требующих применения силы, и, как вообще бывало в таких случаях, ему и не пришлось этим заниматься. Львиная доля его времени уходила на войну с местными советскими офицерами связи, запугивавшими поляков и прочих несоветских граждан и похищавшими людей. На их счету было даже одно убийство. По подсказке канадца украинского происхождения, тоже служившего в военной администрации, Шэдвелл записал многих украинцев поляками. В его районе насильственных репатриаций не проводилось. Но в начале августа сюда прибыли три украинца из-под Фленсбурга и рассказали, что 500 пленных лагеря во Фленсбурге были окружены британскими войсками и сопровождавшими их советскими офицерами и силой посажены в грузовики. Один пленный был убит сотрудником НКВД "при попытке к бегству". Советские "помощники" вообще не церемонились и ни с чем не считались: за жестокое убийство поляка из Галиции военная администрация на той же неделе выдворила из британской зоны лейтенанта НКВД Окорокова61. Вполне возможно, что если не все, то хотя бы часть из 500 русских, выданных во Фленсбурге, были солдатами казачьего полка, плененного в этом районе в начале мая. Бывший английский капрал вспоминает, как к ним пришел сдаваться в плен казачий полковник. "Спросив, говорю ли я по-немецки, он сказал... что пришел сюда объявить о формальной сдаче своих сил". Он объяснил, что его люди -- беженцы от коммунизма, образовавшие полк при вермахте. "Их главной задачей было поставлять немцам лошадей. Они стояли в лагере в двух милях отсюда". Через несколько ночей капрал Фред Ральф сопровождал двух офицеров своего полка в казачий лагерь. Там им устроили незабываемый вечер с водкой, угощением и пением казачьего хора. В лагере, как они заметили, было много женщин и детей62. Рассказ о событиях во Фленсбурге привел украинцев в лагерях полковника Шэдвелла в ужас. Через несколько дней Шэдвел-лу удалось просмотреть донесения о фленсбургской репатриации, и хотя все это случилось за пределами его района, он понял, что надо что-то делать. Его канадский друг, которого Шэдвелл снабдил соответствующей информацией, отправился в Лондон и принялся ходить по инстанциям. Информация о событиях во Фленсбурге дошла до одного из помощников президента Трумэна, до графини Атольской, связанной с английским Красным Крестом, и МИДа63. 390 Попытаемся обобщить события августа 1945 года. Подавляющее большинство русских, репатриированных в мае, июне и июле, возвращалось на родину более или менее добровольно; во всяком случае, дело обошлось без серьезного применения силы. К августу число русских на Западе значительно сократилось, зато оставшиеся хотели во что бы то ни стало избежать репатриации. То ли потому, что вследствие уменьшения численности русских на переднем плане оказались именно те, кто сопротивлялся репатриации, то ли потому, что англо-американская военная администрация решительно взялась за это трудное дело, но в августе вопрос о применении силы к нежелавшим возвращаться приобрел первостепенное значение и вылился в крупномасштабные операции. Во всяком случае, только в августе в Германии начались операции, породившие отчаяние у пленных и вызвавшие возмущение многих причастных к этому делу англичан и американцев. Так, Джон Грей, квакер, работавший в гражданской комиссии по помощи населению и имевший дело с перемещенными лицами в районе Зальцгиттера, 4 августа отправил спешное послание министру иностранных дел. Он писал, что 3 августа военные власти получили приказ о немедленной выдаче всех советских граждан, и выражал самый решительный протест против бесчеловечности такой позиции. Поскольку многие пленные поклялись покончить с собой, но не возвращаться на родину, он заявлял, что "насильственная выдача этих людей противоречит либеральной английской традиции в отношении политических беженцев". Руководители МКПБ и Красного Креста были в ужасе, и Грей просил Бевина "изучить этот вопрос и найти более гуманное и христианское решение проблемы этих бездомных". Хотя в письме Грея речь шла только о советских гражданах, живших восточнее линии Керзона, "дипломатический" ответ МИДа, отправленный через семь недель, был составлен так, как если бы Грей писал о лицах со спорным гражданством, живших западнее этой линии. Такой подход давал возможность заявить, что эти люди вообще не подлежат репатриации, и тем самым перевести весь инцидент в разряд "недоразумений". Тем временем политическому советнику в Германии было приказано сообщить военным, что насильственная репатриация должна продолжаться64. В приказе от 30 августа излагались меры по предупреждению репатриации тех, кто не совсем подпадал под британское определение советского гражданина65. Однако гангстерская тактика сотрудников советской репатриационной комиссии вызывала такое возмущение английских офицеров и солдат, что они начали действовать вразрез с политической линией своего правительства. Раздавшиеся в августе протесты против применения силы привели 391 к существенному смягчению линии МИДа, хотя сама политика осталась неизменной66. В Италии советская миссия под руководством генерала Бази-лова настоятельно требовала возвращения советских граждан вообще и Украинской дивизии в частности. Желание вернуться высказала лишь незначительная часть украинцев, и фельдмаршал Александер решительно препятствовал всем стараниям Базилова выманить остальных. Когда Базилов проявил особую настойчивость в вопросе о возвращении группы из 400 детей, фельдмаршал резко заявил, что не потерпит такого безобразия, что готов вернуть тех, кто согласен репатриироваться, но "применять насилие ему не дозволено"67. 28 августа 1945 года начальник штаба Алек-сандера, генерал Морган, отправил в военное министерство прочувствованное послание от своего имени. Он писал: Применение силы приведет к тому, что эти люди будут под дулом автомата посажены в вагоны и заперты там, причем на некоторых, вероятно, придется надеть наручники... Такое обращение, вкупе с пониманием того, что эти несчастные скорее всего отправляются на верную смерть, находится в вопиющем противоречии с традициями демократии и правосудия, как мы их понимаем. Более того -- английские солдаты, понимая, какая судьба ждет этих людей, скорее всего, откажутся добровольно участвовать в мерах, необходимых для насильственной отправки пленных. Копия этого письма была отослана в МИД, где, разумеется, вызвала раздражение и недовольство чиновников. Они-то думали, что подтверждение Бевина о необходимости применения силы уже дошло до штаба союзных сил в Италии, а оно, оказывается, лежит себе в военном министерстве, сотрудники которого все еще занимаются разглагольствованиями по этому вопросу68. 1 сентября в Казерту пришла телеграмма МИДа с подтверждением, что принятая линия изменениям не подлежит. Сотрудник английского посольства в Москве Фрэнк Роберте подчеркивал, что Советы никогда не согласятся на смягчение, так что на данной стадии невозможны никакие альтернативы69. Дело, очевидно, было решено. Генерал Бломфилд из военного министерства писал: В связи с решением МИДа я полагаю, что нам остается лишь передать этих несчастных советским властям, используя при этом минимум насилия. Мне это не нравится, но выхода нет70. 392 Но армия не переставала чинить препятствия практическому осуществлению насильственной репатриации. Ведь, как заметил в аналогичном случае Уинстон Черчилль, всегда найдется "аппарат оттягивания". Первый выпад в этом поединке вновь сделал фельдмаршал Александер. "Полагая", что изложенные выше условия не относятся к Италии (хотя они были отправлены именно туда!), он вновь возразил против применения силы, особенно к женщинам и детям. Тут сыграло роль еще одно обстоятельство: фельдмаршала безмерно раздражали самочинные действия генерала Базилова71. Александер считал Базилова возмутителем спокойствия -- МИДу же, в свою очередь, страшно надоел сам фельдмаршал. Джон Гол-суорси считал "недопустимым", что четкое распоряжение министра иностранных дел больше месяца провалялось в военном министерстве. К тому же МИД уже заверил советского посла, что все в порядке, и эта непредвиденная задержка поставила мидовских служащих в дурацкое положение. Больше того -- на предстоящей встрече министров иностранных дел советская делегация могла бы поднять этот вопрос и одержать дипломатическую победу. Престиж Александера был настолько высок, что его протест вполне мог затянуть обструкцию, устроенную военным министерством; и это беспокоило Голсуорси, который, впрочем, нашел выход, предложив, чтобы советские власти предоставили "охранников" для черной работы. Менять политику министерства иностранных дел он считал делом слишком хлопотным. "Во всяком случае, мы давно уже решили, что не можем пытаться спасти русских от их правительства, сколь бы мы ни желали этого из чисто гуманных соображений"72. Для эффективного давления на Александера следовало заручиться поддержкой американцев. Ведь английский фельдмаршал был главнокомандующим союзных сил, и, строго говоря, всякий шаг на итальянском театре требовал объединенного решения обеих держав. МИД начал действовать. Бевин послал ноту Бирнсу (оба были в тот момент в Лондоне на встрече министров иностранных дел)73. Затем от британской миссии Объединенных штабов в Вашингтоне потребовали, чтобы она убедила начальников Объединенных штабов дать четкие инструкции. В ответ миссия сообщила, что американцы могут не согласиться с британским определением "советского гражданина"74, но в остальном все как будто в порядке. Лорд Галифакс сообщал из Вашингтона, что американцы, кажется, отказались от своих прежних возражений против насильственной репатриации; и Джон Голсуорси выразил надежду, что "фельдмаршал Александер наконец-то получит инструкции..."75 Дела понемногу продвигались, хотя и не так быстро, как хотелось бы англичанам. На записку Бевина Бирнс ответил, что кон- 393 сультируется с Госдепартаментом. Он послал телеграмму исполняющему обязанности государственного секретаря Дину Ачесону, в которой указал, что Бевин особенно жаждет вернуть советским властям 500 пленных казаков, и добавил: "Бевин указывает, что репатриация этой группы может потребовать применения силы. Я бы, конечно, не решился на это так сразу". В ответе Ачесон, подробно описав ситуацию, указывал, что все это дело сейчас попало на рассмотрение в Государственный координационный военно-морской комитет. Ачесон считал вполне возможным, что Ялтинское соглашение не предусматривает применения силы. С другой стороны, Комитет может решить, что такая интерпретация соглашения не распространяется на советских граждан, которые присоединились к вражеской армии и, следовательно, считаются изменниками и подлежат возвращению в свою страну как предатели, по отношению к которым может быть при необходимости применена сила. Другие категории советских граждан не будут репатриированы против их воли. 500 казаков попадали в категорию "предателей" и поэтому должны были вернуться в СССР -- особенно в связи с недавними американскими акциями в отношении пленных Форта Дике76. ' Бевин был недоволен этой задержкой: он надеялся в самом скором времени дать Молотову удовлетворительный ответ. Сотрудники МИДа то и дело торопили английское посольство в Вашингтоне, но лорд Галифакс лишь повторял, что решения пока нет. Американцы, вероятно, достаточно быстро уступили бы в отношении 500 "изменников", но не решались дать санкцию на применение силы против 55 штатских лиц. Для МИДа же это могло обернуться катастрофой, и он настаивал на том, что "среди штатских могут быть люди, поведение которых было ничуть не лучше -- если не хуже,-- чем поведение казаков". В данных обстоятельствах англичане считали вполне разумным принять на вооружение презумпцию виновности, но американцы, похоже, исходили из прямо противоположных рассуждений. Госдепартамент предвидел, что, если правительство Соединенных Штатов применит силу, чтобы заставить... [гражданских лиц] вернуться на родину помимо их желания, этот антигуманный акт и нарушение традиционной американской точки зрения на предоставление убежища вызовет резкую критику со стороны общественности и Конгресса77. 394 А поскольку все это оттягивание было результатом задержки военным министерством инструкций Александеру, то МИД полагал, что "армия вела себя, мягко выражаясь, недостойно"78. Между тем в английских оккупационных зонах Австрии и Германии можно было выдавать Советам кого угодно -- по крайней мере, согласия американцев на это не требовалось. Но даже и тут скромные надежды МИДа почему-то не оправдывались. Гром грянул 5 октября, когда Джон Голсуорси раскрыл утренний выпуск "Тайме" и в глаза ему бросилась небольшая заметка под названием "Они отказываются возвращаться в СССР". Первая же фраза неприятно поразила мидовского чиновника: По приказу генерала Эйзенхауэра, применение силы к русским гражданам, репатриируемым в СССР из американской оккупационной зоны Германии, приостановлено до специального приказа правительства Соединенных Штатов, оговаривающего участие американских войск в этом деле. В сообщении говорилось, что благодаря этому постановлению 26 400 советских граждан в лагерях для перемещенных лиц получат по крайней мере временную отсрочку. Автор заметки писал: Одного офицера спросили, верны ли слухи о солдатах, стрелявших поверх голов русских граждан или под ноги им, чтобы заставить сесть в поезда, идущие в СССР. Он ответил: "Возможно, что какое-то время некоторых из них заставляли садиться в поезда, но теперь все это в прошлом"79. Как и Александер, Эйзенхауэр давно уже испытывал отвращение к той недостойной солдата задаче, которая была ему поручена. 4 сентября он запросил Объединенный комитет начальников штабов насчет окончательного решения, а вслед за тем временно заморозил операции. Таким образом, он и Александер переложили бремя ответственности на Объединенный комитет и, в конечном итоге, на соответствующие правительства. На совещании в Берлине 29 октября представители британской военной администрации "отметили, что главнокомандующий не готов применить силу для репатриации советских граждан. Это решение не подлежит разглашению"80. Фельдмаршала Монтгомери часто изображают жестоким и бессердечным человеком, но, когда встал вопрос о русских беженцах, он отказался выполнять бесчеловечные приказы не менее решительно, чем его коллеги генералы Эйзенхауэр и Александер. Несомненно, на него оказала влияние акция Эйзенхауэра в американской зоне, но ясно, что он 395 и сам считал воину против военнопленных, штатских, женщин и детей -- занятием, недостойным солдата, и твердо решил не допускать этого хотя бы в подконтрольном ему районе. В МИДе своевольство Монтгомери вызвало негодование. Ни МИД, ни военное министерство не допускали никаких изменений в проводимой политике, считая, что служителям короны, будь они хоть семи пядей во лбу, не дано права самостоятельно принимать такие решения. Из министерства потоком хлынули служебные записки, составленные Браймлоу и Голсуорси, которые были "удивлены и встревожены" заявлением Монтгомери, "полностью противоречащим политике его величества", и указывали, что принятое решение вызывает крайнее беспокойство. Наше правительство ведет политику репатриации всех советских граждан... независимо от их желаний и с применением в случае необходимости силы. В такой ситуации жалоба советского генерала Соколовского, что англичане задерживают беженцев, получала основания, и это, вероятно, было самым скверным. В военное министерство была отослана сердитая нота с поручением расследовать дело и обеспечить проведение в дальнейшем верной линии81. Совершенно ясно, что в английских и американских войсках почти не было солдат, которые одобряли насильственную репатриацию. Как раз в это время в Нюрнберге начинался суд над немецкими генералами, обвиняемыми в преступлениях против человечности. Суд исходил из положения, что "действие подсудимого согласно приказам своего правительства или начальства не освобождает его от ответственности. Подлинной проверкой является не наличие приказа, а возможность нравственного выбора". Конечно, такой подход не был новым. Еще в средневековье солдаты знали, что нельзя дурно обращаться с военнопленными или женщинами и детьми. И за сто лет до первой Гаагской конвенции адмирал Сидней Смит ссылался на "священные права военнопленных"82. На конференции 29 октября, которая покончила с насильственной репатриацией в английской оккупационной зоне Германии, присутствовал генерал-майор Алек Бишоп. Он прекрасно помнит, как разнились между собой взгляды военных и дипломатов. Напряженность возникла между армией и членами военной администрации (в большинстве своем -- армейскими офицерами), с одной стороны, и гражданскими представителями МИДа, с другой, при обсуждении вопроса о насильственной репатриации. Представителям армии крайне не нравилась возложенная 396 на них задача репатриировать русских солдат или граждан любой другой национальности против их воли и с применением силы; и они открыто возмущались тем, что вынуждены проводить такие акции. Представители МИДа, которым, разумеется, не доводилось лично принимать участие в этой отвратительной операции, считали, что по политическим причинам следует и дальше продолжать ту же линию83. Несомненно, память не подводит Алека Бишопа. Эйзенхауэр и Монтгомери просто отказались осуществлять политику насильственной репатриации, а Александер привел тактические обоснования этого отказа. Американские генералы Беделл Смит и Пэтч поддержали Эйзенхауэра84, и ни в одном отчете мы не найдем упоминания о том, что хоть один представитель союзных армий высказался за применение силы. Как справедливо указывает генерал Бишоп, неприязнь к политике МИДа отнюдь не ограничивалась офицерами в генеральском чине. К октябрю 1945 года поток вьщач превратился в тоненькую струйку85. Полковник Дэвид Рук в то время командовал британским полком, дислоцированным в Зольтау, южнее Гамбурга. Перед одним из его батальонов была поставлена задача помогать советской группе связи в сборе советских граждан, вывезенных на принудительные работы, и расселении их в огромном лагере для перемещенных лиц в Мюнстере. В конце концов полковник Рук получил приказ посадить всех русских на грузовики для перевозки в советскую зону. Война кончилась полгода назад, солдаты всеми своими помыслами были уже дома, и полковник решил, что русские, наверное, тоже придут в восторг от перспективы возвращения. Как же он был поражен, обнаружив, что вся группа -- а в ней было больше тысячи мужчин, женщин и детей -- выслушала эту новость с отчаянием и ужасом. Многие стали молить о пощаде, а одна женщина, бросившись перед полковником на снег и обхватив его сапоги, умоляла не посылать ее назад. Ему все же удалось как-то посадить всех этих несчастных на грузовики. Сопротивления они не оказали, так что обошлось без насилия. Солдатам очень не нравилась поставленная перед ними задача. Полковник Рук, докладывая о выполнении задания бригадиру Обри Коуду, вежливо, но твердо выразил надежду, что ему больше не поручат подобной работы. Если же это все же случится -- то ему придется отказаться выполнять приказ, поставив под удар свою военную карьеру. Бригадир Коуд был немногословен, но по его лицу было видно, что он вполне понимает и разделяет взгляды своего подчиненного. Действительно, больше Рук репатриацией русских не занимался, но даже этот опыт оставил неизгладимый 397 след в его памяти. Сразу же после операции он спросил офицера СМЕРШа, что ждет этих людей. Ответ был исчерпывающе точен. Смершевец сказал, что, поскольку они работали на немцев, женщин и детей сошлют в Сибирь, а мужчин, скорее всего, расстреляют. Полковник многое повидал на своем веку, сражался в Нормандии и в Северной Германии, но ему почему-то особенно запомнились два эпизода: посещение, вскоре после освобождения союзными войсками, нацистского лагеря уничтожения Берген-Бельзен -- и насильственное возвращение русских Советам86. К сопротивлению внутри армии постепенно добавлялось политическое давление. Члены парламента, представители лейбористской и консервативной партий, задавали вопросы о политике насильственной репатриации вообще и ее возможном применении к украинцам87. Ввиду надвигающейся опасности МИДу оставалось лишь постараться отправить назад как можно больше русских. В частности, следовало быстренько организовать выдачу 55 штатских и 500 казаков, находившихся под опекой штаба союзных сил в Италии. Но для этого требовалось решение американцев, а они вовсе не торопились. Судя по полученной информации, Госдепартамент рассматривал этот вопрос с величайшей осторожностью, опасаясь протестов влиятельных кругов общественного мнения страны против преследования беженцев. Это уже имело место. Конгрессмен-республиканец Клейр Бут Люс 17 ноября выразила публичный протест против планируемой депортации трех русских юношей, не пожелавших идти "в тюрьму или на смертную казнь". Они содержались на острове Эллис-Айленд88. По этим причинам новость о том, что английские военные власти в Италии неожиданно провели репатриацию 55 штатских, явилась для МИДа приятным сюрпризом. Очевидно, кто-то уступил под непрекращающимся нажимом; и этот уже свершившийся факт мог ускорить решение американцев, так как они упорствовали именно в отношении репатриации этих штатских и вряд ли стали бы поднимать шум из-за "предателей"-казаков89. А пока что следовало дать инструкции командующим английскими оккупационными зонами в Германии и Австрии о возобновлении насильственной репатриации. Здесь согласия американцев не требовалось -- в отличие от Италии, где осуществлялось совместное командование. Военное министерство, под нажимом МИДа, сообщило фельдмаршалу Монтгомери, что в Германии невозможно отказаться от политики Ялты90. В то же самое время генерал Мак-Крири в Австрии получил инструкцию передать советским властям около 1300 советских граждан, находящихся в Австрии, а также 1500-1800 человек, которые, предположительно, были рассеяны по всей стране. В Австрии после крупной выдачи казаков 398 в начале лета других выдач не производилось, так как, находясь под командованием штаба союзных сил, Австрия подпадала под приказ Александера от 31 августа об отмене насильственной репатриации. Но сейчас страна была разделена на отдельные оккупационные зоны, и Мак-Крири мог действовать независимо от штаба в Италии. Мак-Крири немедленно по получении инструкций заявил резкий протест. Ему, как и Александеру, было не по душе разрешать войскам СМЕРШа действовать в английской зоне и использовать английские войска для запугивания женщин и детей. К тому же он утверждал, что у него недостаточно людей, чтобы выловить пребывавших в Австрии на свободе советских граждан, и поэтому попытки ускорить репатриацию могут только увеличить число побегов и вынудить беглецов к бандитизму. Так, совсем недавно, после визита советской репатриационной миссии, 400 человек бежали в горы. Джон Голсуорси счел эти аргументы "надуманными и путаными". Бевин в то время был в Москве на конференции, и Молотов мог призвать его к ответу. МИД поэтому лез вон из кожи, чтобы доказать, что в Австрии с репатриациями все в порядке. В Вену полетели три экземпляра Ялтинского соглашения. Их сопровождало письмо Томаса Браймлоу, в котором объяснялось, почему соглашение, ни словом не упоминающее о применении силы, тем не менее подразумевает насилие91. ПРИМЕЧАНИЯ Foreign Relations of the United States. Diplomatic Papers. The Conference of Berlin (The Potsdam Conference) 1945.-- Washington, 1960 (в дальнейшем: The Potsdam Conference), I, pp. 800--801. См. кн.: Malcolm Proudfoot. European Refugees.-- London, 1957, pp. 460--462. См. также: Julius Epstein. Forced Repatriation: Some Unanswered Questions.-- Russian Review, 1970, XXIX, pp. 209--210. Цит. по кн.: Julius Epstein. Operation Keelhaul: The Story of Forced Repatriation from 1944 to the Present.-- Old Greenwich, Connecticut, 1973, pp. 100--101. Foreign Relations of the United States. Diplomatic Papers 1945. Europe, V.-- Washington, 1967 (в дальнейшем: FRUS 1945), pp. 1097--1098. Архив министерства иностранных дел Великобритании, 371/47902, 26. Уже 8 июля американские военные власти предоставили русским свободу выбора (см. там же, 27--28). См.: Архив военного министерства Великобритании, 32/11137, 168А. Вероят но, русских пленных просветил какой-нибудь осведомленный немец (см. там же, 204/897, 145А). См. там же, 32/11119, 297 А--В. См.: FRUS 1945, pp. 1094--1095. 9. См. там же, pp. 1095--1096. 10. Там же, pp. 1069, 1084. 11 Русские пленные содержались в Форте Дике с октября [см.: Foreign Relations of the United States. Diplomatic Papers. 1944, IV,-- Washington, 1966 (в дальнейшем: FRUS 1944), p. 1260]. Среди них уже выделили группу "заявивших о советском гражданстве" (Архив военного министерства Великобритании, 204/897, 23А). Решение репатриировать 118 человек было принято Объединенным комитетом начальников штабов 8 июля (см.: FRUS 1945, р. 1103). См.: The New York Times, 30.6.1945; New York Herald Tribune, 30.6.1945; Архив министерства иностранных дел Великобритании, 371/47905, 52--55. The New York Times, 1.7.1945; New York Herald Tribune, 1.7.1945. Профессор Эпштейн утверждает, что пленные поднялись на борт "Монтичелло", но там вырвались из-под охраны и повредили судовой двигатель, так что судно не могло выйти в море. Однако скорее всего Эпштейн ошибается: такой инцидент имел место несколько раньше, в Сиэтле. И вполне возможно, что планы изменились по распоряжению Госдепартамента. Профессор Эпштейн упоминает о письме Грю к нему, которое "подтверждает тот факт, что Грю, исполнявший тогда обязанности государственного секретаря, отозвал судно с полпути, узнав о случаях самоубий ства среди репатриируемых" (Julius Epstein. Operation Keelhaul, p. 46). Профес сор Эпштейн отсылает читателя к "Приложению", где текст письма якобы приве ден полностью; однако на самом деле текст почему-то отсутствует. К сожалению, профессор вскоре умер, так что я не смог прояснить это недоразумение. 400 Голубев подчеркнул, что ничего другого и не приходится ждать от американ ских властей, злонамеренно, из чистейшего вероломства пытавшихся отра вить беззащитных пленных. Поразмыслив над этой загадочной фразой, амери канцы сообразили, что именно имел в виду советский генерал: однажды не сколько русских "проникли на склад и выпили большое количество метилового спирта". (См.: Архив министерства иностранных дел Великобритании, 371/41905,52--55.) FRUS 1945, pp. 1098--1099. См там же, pp. 1100--1102. См. там же, pp. 1103--1104. См.: Julius Epstein. Operation Keelhaul, p. 104 Подробнее об инцидентах в Форте ДиКс см.: Nicholas Bethell. The Last Secret: Forcible Repatriation to Russia, 1944-1947.--London, 1974, pp. 166--170. 19. См.: Архив министерства иностранных дел Великобритании, 371/47900, 266--272 Архив военного министерства Великобритании, 32/11119, 317А--321 А. См. там же, 204/2877. О лагере Чинечитта см.: C.R.S. Harris. Allied Adminis tration of Italy 1943-1945.-- London, 1957, pp. 170, 442. Архив военного министерства Великобритании, 170/4461. См.: Вячеслав Науменко. Великое предательство: выдача казаков в Лиенце и других местах (1945-1947), т.1.-- Нью-Йорк, 1962, стр. 240, 264; т.2.-- Нью- Йорк, 1970, с. 56--59. Я сверил рассказы казаков со сведениями майора Дэ- виса и капитана Дункана Макмиллана. Из записи в военном журнале Аргиль- ского полка следует, что выдача этих казаков должна была состояться 29 июня (см.: Архив военного министерства Великобритании, 170/4988). Веро ятно, операция была отложена по приказу Александера. См.: Архив министерства иностранных дел Великобритании, 371/47903, 12--16, 238--241, а также 371/47955. Там же, 371/47906. Там же, 934/5 (42), 79--84 В июне Черчилль затребовал и получил данные о количестве русских, взятых в плен и отправленных в СССР (см.: Документы канцелярии премьер-министра, 3.364, 746). Архив министерства иностранных дел Великобритании, 934/5 (42), 85--89, 97--102; Документы канцелярии премьер-министра, 3.364, 710--716; The Potsdam Conference, II, pp. 1162--1164. Письмо одного из этих офицеров было опубликовано в The Sunday Times от 13.1.1974. Информация любезно предоставлена Томом Корринджем. Украинская диви зия сначала охранялась 80-м полком под командованием полковника Р. Кем- пбелл-Престона, который рассказывал мне, что его ужаснули события в Лиен це и он убедил украинцев уничтожить все документы, свидетельствующие об их гражданстве. 11 июля 1945 года (см.: Архив военного министерства Великобритании, 204/440). 401 См.: The Potsdam Conference, I, pp. 797, 801; Архив министерства иностран ных дел Великобритании, 371/47902, 100--101. По этим причинам мне трудно согласиться с предположением Дона Кука, что "если бы Черчилль через три недели не ушел со своего поста, он в конце концов изменил бы ход этого ужасного дела" (On Revealing the "Last Secret".-- Encounter, 1975, XIV, p. 82). См.: Piers Dixon. Double Diploma: The Life of Sir Pierson Dixon, Don and Diplo mat.-- London, 1968, p. 174. Герберт Фейс, вероятно, ошибается в этом вопросе (см.: Herbert Feis. From Trust to Terror: The Onset of the Cold War, 1945-1950.-- New York, 1970, p. 57). См.: The Potsdam Conference, I, pp. 794--800; II, pp. 1165--1166; Архив мини стерства иностранных дел Великобритании, 934/5 (42), 90--96, 103--106. Сообщение Яна Богарта и Арниса Кексиса. Материалы Архива военного министерства Великобритании (32/11119, 328А) подтверждают, что Драгун знал об их местонахождении. Информация любезно предоставлена автору Антоневичем. Так вспоминает мой информатор. Но скорее всего в документе содержалось обычное определение советского гражданства, принятое у англичан. Информация любезно предоставлена автору Шорландом Боллом. См. главу 3. 42. См.: FRUS 1945, pp. 1103--1104. 43 В. Науменко, указ. соч., т. 1, с. 8. Со слов А. К. Лорда, бывшего в то время в Кемптене в качестве перемешен ного лица. Для описания инцидента в Кемптене я воспользовался подробным расска зом очевидицы событий, которой в ту пору было 17 лет. С этой женщиной беседовала Наталия Р. Лукьянова, передавшая затем запись ее рассказа Джеку Тейлору-младшему; я чрезвычайно признателен ему за предостав ленный экземпляр. См. также: Baseler Nachrichten, 2.10.1945; В. Наумен ко, указ. соч., т. 2, с. 378; Nicholas Bethell, указ. соч., pp. 171 --174. Меж дународная Комиссия помощи беженцам не должна была участвовать в насильственных репатриациях; но ее забота о том, чтобы все перемещен ные лица вернулись к себе домой, дополняемая деятельностью местных коммунистов, приводила к тому, что Комиссия невольно оказывала по мощь в операциях, весьма отдаленно связанных с гуманными целями бе женской организации. (См., в частности: Malcolm J. Proudfoot, указ. соч., pp. 292--293; Julius Epstein. Operation Keelhaul, pp. 93--94, 195; Peter Huxley-Blythe. The East Came West.-- Caldwell, Idaho, 1964, pp. 186--189) С этой деятельностью в конце концов покончил генерал Клей (см.: Pavlo Shandruk. Arms of Valor.-- New York, 1959, p. 313). См.: FRUS 1945, pp. 1106--1107. James F. Byrnes. Speaking Frankly.-- New York, 1947, p. 67. FRUS 1945, p. 1104--1105. Мерфи вспомнил этот инцидент, столкнувшись через несколько лет в Корее с аналогичной ситуацией. Однако у "корейского" 402 эпизода был счастливый конец (см.: Robert Murphy. Diplomat among Warriors.-- London, 1964, p. 437). 49 См.: Архив военного министерства Великобритании, 32/11681, 189А. См.: Архив министерства иностранных дел Великобритании, 371/47903, 235--237. Там же, 234. См.: Архив министерства иностранных дел Великобритании, 371/47904. Там же, 147--148. См.: Архив военного министерства Великобритании, 204/440. Там же, 214/63А. Там же, 204/440; 204/359; 31/11119, 324А. Там же, 327А. Все обвинения были опровергнуты в пространном рапорте, посланном в военное министерство генералом Темплером (см. там же, 328А). См.: The Sunday Tines, 13.1.1974. Сообщение полковника Алекса Уилкинсона. Планируемая выдача советских граждан была результатом соглашения, заключенного 13 августа в Леобене английскими и советскими офицерами (см.: Архив военного министерства Ве ликобритании, 170/4243). 9 мая 1975 года мне довелось присутствовать на обеде, во время которого я со всех сторон слышал подтверждения рассказу полковника Уилкинсона. Информация любезно предоставлена полковником Р Б Лонгом. Сомнения 21-й группы армий насчет применения Женевской конвенции были рассеяны Гол- суорси и Дином 13 и 15 августа (см.: Архив министерства иностранных дел Великобритании, 371/47903, 116). См. также: Malcolm J. Proudfoot, указ. соч., pp. 214--217. Для описания инцидента во Фленсбурге необходимо больше информации. Я не смог найти офицера по имени Уиллис, бывшего на месте событий (см.: Архив военного министерства Великобритании, 32/11119, 328А). Об убийстве поля ка Хребинки см. рапорт в Архиве министерства иностранных дел Великобри тании, 371/47906. Возможно, что упоминания о двух убийствах на самом деле относятся к одному и тому же инциденту. Сообщение Фреда Ральфа. Возможно, мужчины входили в формирование ук раинского полковника Терещенко "Свободные казаки" (см.: Pavlo Shandruk, указ. соч., р. 254). Информация любезно предоставлена подполковником Шэдвеллом и дополне на на основании имеющихся у него писем того периода. Архив министерства иностранных дел Великобритании, 371/47905, 167--172. Инструкции политическому советнику в Германии Кристоферу Стилу были отправлены 25 августа (см. там же, 47904). Рассказ очевидца о возражениях работников Красного Креста содержится в письме Элизабет Сюлливан, опуб ликованном в The Listener 9.3.1978, p. 308. См.: Malcolm J. Proudfoot, указ. соч., pp. 216--217. См. там же, pp. 217--218. Случай в Шлезвиг-Гольштейне был настолько во пиющим, что полковник Шэдвелл посчитал, что Бевин навсегда покончил с 403 насильственной репатриацией. Патетическое и трогательное обращение русских, которым угрожала насильственная репатриация, подшили к делу без всяких комментариев (см.: Архив министерства иностранных дел Великобритании, 371/47905, 30--31). Архив военного министерства Великобритании, 204/440. 30 августа Алексан- дер в телеграмме Объединенному комитету начальников штабов запрашивал инструкции о применении силы, выражая в то же время отвращение к прово димой политике (см.: Архив министерства иностранных дел Великобритании, 371/47904,196--198) 0 причинах этой задержки см. там же, 371/47906, 276. См. там же, 371/47904, 162--167, 190; 47905, 25. Архив военного министерства Великобритании, 32/11119, 326А. Лорд Бриджмен, предлагавший тактику оттягивания, к этому времени тоже уже ушел в отставку (см. там же, 325А). 31 августа 1945 года в редакционной статье The Manchester Guardian предлагалось вести политику, аналогичную той, которую в частном порядке отстаивало военное министерство: не применять насильственной репат риации, если не доказано участие в военных преступлениях. 71 См : Архив министерства иностранных дел Великобритании, 371/47905, 26--27; Архив военного министерства Великобритании, 204/440. 72. Архив министерства иностранных дел Великобритании, 371 /47903, 242; 47905, 23; 47906, 98, 110--112. Молотов просил в целях ускорения репатриации поднять этот вопрос на Лондонской конференции (см. там же, 90--97). Там же, 371/47906, 233, 240, 243, 248. Там же, 234, 237--239, 250, 260; 47904, 206--207. Там же, 371/47906, 232, 254--259; 47907, 56--60 Там же, 371/47906, 251; FRUS 1945, pp. 1106--1108. Архив министерства иностранных дел Великобритании, 371/47907, 62, 106--110, 125. Там же, 371/47906, 272--275, 279; 47907, 112. Там же, 98--99. 80. Там же, 371/47910, 15. 81 Там же, 371/47908, 242--243; 47910, 14--21. John Barrow The Life and Correspondence of Admiral Sir William Sydney Smith, G C.B., v. 1-- London, 1848, pp. 263--264; M.H. Keen. The Laws of War in the Later Middle Ages -- London, 1965, pp. 156--185. Письмо автору. Walter Bedell Smith. Moscow Mission 1946-1949.-- London, 1950, pp. 12--14; Julius Epstein, указ. соч., р. 50. Пэтч за шесть месяцев до этого с симпатией высказался о помощнике Власова Малышкине (см там же, р. 293). См.: Malcolm Proudfoot, указ. соч., р. 212. Информация любезно предоставлена полковником Дэвидом Б. Руком. См. так же: David Daniell. The Royal Hampshire Regiment.-- Aldershot, 1955, p. 265. Операция проводилась в ноябре или декабре 1945 года, то есть после эдикта Монтгомери. Так как к силе прибегать не пришлось, вероятно, считалось, что 404 операция не противоречит новым правилам. С другой стороны, она могла стать следствием нового, направленного военным министерством фельдмаршалу Монтгомери 11 декабря или около того, сообщения о политической линии британского правительства (см.: Архив министерства иностранных дел Великобритании, 371/47910, 13, 20) 87. Майор Ллойд (см. там же, 371/47907) и г-н Хайнд (см. там же, 371/47909, 104--106). Томас Браймлоу высмеял петицию украинцев, назвав ее "очень глупой" (там же, 371/47908, 290--291). Точно так же вывели его из терпения русские эмигранты, восхвалявшие позицию Эйзенхауэра (см. там же, 371/47907, 119--120). См. там же, 371/47908, 162--164; 47910, 117--118; New York Herald Tribune, 18.11.1945 См : Архив министерства иностранных дел Великобритании, 371/47908, 156; 47909, 42--44, 50 Насчет состава этой группы "пятидесяти пяти" имелись некоторые сомнения (см там же, 371/47910, 34) Там же, 13, 20. 91. Там же, 74--78, 81--82, 85--86. Глава 15 ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНЫЕ ОПЕРАЦИИ Маршал Жуков в своих мемуарах кратко излагает советскую версию операций по репатриации, описанных в этой книге. По его словам, западные союзники вели среди советских граждан агитацию против возвращения в СССР и в результате многие отказывались вернуться. Жуков лично выразил свое недовольство генералам Эйзенхауэру и Клею, которые пытались прикрыться "гуманными целями", но в конце концов уступили советскому нажиму и разрешили советским офицерам встретиться с "задержанными советскими людьми в американских лагерях. После откровенных бесед и разъяснений... многие, поняв свое заблуждение и фальшь пропаганды американских разведчиков, объявили о решении вернуться в Советский Союз и прибыли в советскую зону для отправки на Родину"1. Действительно, в этот последний период позиция американцев в вопросе репатриации коренным образом изменилась, и это заслуживает отдельного разговора. Осенью 1945 года Эйзенхауэр, ужаснувшись сообщениям о кровавых событиях в Кемптене, на свой страх и риск запретил применение силы при репатриации советских граждан в районах, находящихся под его командованием. Его целиком и полностью поддержали фельдмаршал Монтгомери в английской оккупационной зоне, американские генералы Клей, Беделл Смит, Пэтч и другие крупные офицеры. Политические советники, Мерфи в Германии и Кирк в Италии, тоже всячески стремились положить конец мероприятиям, противоречащим принципам, за которые воевали США. Несколько недель Вашингтон не реагировал на смелое решение Эйзенхауэра. Как вспоминает генерал Беделл Смит, летя из Германии домой в январе 1946 года, он имел все основания полагать, что Кемптен больше не повторится2. Генерал ошибался. Как раз в это время США наконец-то пришли к решению проблемы репатриации на правительственном уровне, что должно было повлечь за собой новую волну кровавых операций. Вопрос этот стоял на повестке дня с сентября, с того самого момента, когда государственный секретарь Бирнс, уступив нажи- 406 му Бевина, принял линию англичан. В конце концов, 21 декабря 1945 года Государственный координационный военно-морской комитет в Вашингтоне опубликовал декларацию, в которой говорилось, что хотя из Западной Германии репатриировано уже более 2034 тысяч советских граждан, там осталось еще около 20 тысяч. Далее перечислялись категории подлежащих обязательной репатриации, "независимо от желания и с применением силы, если это окажется необходимо": а) Взятые в плен в немецкой форме. б) Находившиеся в рядах советских вооруженных сил 22 ию ня 1941 года и после этой даты и не демобилизованные впо следствии. в) Обвиняемые советскими властями в добровольной помо щи врагу... при предоставлении убедительных доказательств с советской стороны. Переданный американским командующим в Германии и Австрии генералам Джозефу Т. Мак-Нарни и Марку В. Кларку, документ этот вошел в историю под названием Директива Мак-Нарни--Кларка3. Директива была принята с целью обеспечить возвращение предполагаемых предателей, с тем чтобы они получили заслуженное наказание, тогда как вопрос о других беженцах, не запятнавших себя сотрудничеством с врагом, должен был рассматриваться в соответствии с традиционной американской политикой. Этот, казалось бы, вполне разумный компромисс не устраивал, однако, ни советских представителей4, ни англичан. Как писал Томас Браймлоу накануне Рождества 1945 года, директива Соединенных Штатов -- "шаг в нужном направлении", но "мы считаем, что репатриированы должны быть все советские граждане, если понадобится -- то и с применением силы". Несколько недель спустя он жаловался, что американцы намерены "совершенно буквально трактовать выражение "в немецкой форме", а это означает, что принудительной репатриации в СССР подвергнется минимальное количество народу". Действительно, миссия Объединенных штабов в Вашингтоне подтвердила, что "в вопросе о насильственной репатриации советских граждан Соединенные Штаты руководствуются стремлением скорее сократить число репатриируемых, чем увеличить его". Принятое американцами постановление давало возможность остаться на Западе всяческим нежелательным, с точки зрения англичан, личностям. Письмо одного из таких людей Браймлоу штудировал в тот час, когда по всему Лондону звонили колокола, возвещая о рождении Христа. 407 Больница 64 Милан, Италия 1 декабря 1945 от Валентина Калкани Дорогой сэр, господин премьер-министр! Помогите мне, пожалуйста, в моем тяжелом положении. Я нахожусь под вашим правлением, то есть на территории, занятой англичанами в Италии, и лежу сейчас в английском госпитале со сломанной ногой и рукой после аварии на мотоцикле. Помогите мне, пожалуйста, господин премьер-министр, остаться после выздоровления здесь, потому что я русский, но не хочу возвращаться в СССР, так как я не согласен с коммунистической системой и мне больше нравится такая система, как, например, в Англии или Америке. Если окажется возможно найти для меня какой-нибудь уголок -- я ведь еще молодой, мне всего только 20 лет от роду, если можно принять меня в ряды вашей армии, я вам буду служить, как отцу родному. Если это невозможно, напишите мне об этом, пожалуйста. Прошу вас, как отца. На этом кончаю, до свидания. Господину Клементу Эттли, премьер-министру. Взяв ручку, Браймлоу написал на полях: "Вернуть в СССР"5. На сей раз все решилось очень просто, но бывали и трудности. Например, Госдепартамент воспротивился призыву английского посольства включить в число тех, к кому при репатриации может быть применена сила, всех советских граждан, без различия возраста, пола и биографии6. А это означало, что в зонах объединенного союзного контроля в Италии все еще нет согласованной линии. И здесь, и в английской оккупационной зоне Австрии английская политика могла проводиться независимо от американских правил, но в Италии вопрос о единой политике по-прежнему оставался открытым7. И дело было не только в том, что старшие американские офицеры, вроде Мак-Крири, не желали сотрудничать с англичанами. Полковник Алекс Уилкинсон, служивший в Штирии (Австрия), писал: Наш штаб в Вене поручил мне посетить совещание в Бруке, чтобы обеспечить отправку домой еще одной группы перемещенных лиц... Мне было поручено обеспечить поезда для перевозки перемещенных лиц на родину. Я на все поручения отвечал одинаково: выполню, если эти люди согласны ехать. Тогда мне предложили собрать их и посадить в поез- 408 да, независимо от их желания. На мой вопрос, как это сделать, мне ответили, что один-другой пулемет заставят русских вести себя как следует. "Пока я здесь, этого не будет!"-- ответил я. Я принял компромиссное решение: согласился на посадку перемещенных лиц в поезда только при условии, что поезда будут идти в западном, а не в восточном направлении, и добавил, что как только они выедут за пределы Штирии, я за них больше не отвечаю. Через две недели после этого -совещания я был снят с поста и отправлен в Англию -- в рапорте это решение объяснялось "недостатком инициативы" у меня... Не думаю, однако, чтобы из Штирии какие-либо перемещенные лица были отосланы "домой", во всяком случае, не во время моего пребывания там... Как ни странно, но именно американской Директиве Мак-Нарни--Кларка, с ее четкой классификацией репатриантов, суждено было вызвать кровопролитие куда более страшное, чем кем-птенский эпизод, заставивший Эйзенхауэра в октябре наложить односторонний запрет на репатриационные операции. С появлением Директивы, где говорилось о репатриации только определенной категории советских граждан, попадавшие в эту категорию не могли больше рассчитывать ни на какие отсрочки. Американские военные власти в Германии рекомендовали развернуть подготовку к широкомасштабной выдаче. На территории бывшего нацистского лагеря смерти Дахау, под Мюнхеном, находились несколько сот власовцев. Из них-то и решили американцы набрать первую группу репатриантов в соответствии с Директивой Мак-Нарни--Кларка. Пленные прослышали об этом решении, и когда 17 января их выстроили, чтобы везти на станцию, они наотрез отказались садиться в грузовики. Им стали угрожать оружием. Тогда они начали просить, чтобы их немедленно расстреляли, чем отдавать в лапы НКВД. Сконфуженные охранники вернули их в бараки. Было ясно, что для проведения операции необходимо массированное применение силы. Через два дня в лагерь прибыло ударное формирование из 500 американцев и поляков. Последовавшие за этим события живо описаны в рапорте, поданном Роберту Мерфи: В рамках соглашения с Советами, 19 января была предпринята попытка отправить со сборного пункта в Дахау 399 бывших русских солдат, взятых в плен в немецкой военной форме. Все эти люди отказались садиться в грузовики и просили, чтобы их пристрелили. В знак протеста они разделись и отказались выходить из бараков. Чтобы выгнать их оттуда, 409 пришлось прибегнуть к слезоточивому газу и применить силу. Те из них, кто еще внутри нанес себе ножевые раны, повалились на снег, истекая кровью. 9 человек повесились, один закололся, второй вскоре умер от ран, 20 человек все еще находятся в госпитале. Наконец, в поезд с американской охраной и в сопровождении советского офицера связи было посажено 368 человек. 6 человек бежало по дороге. Ряд лиц в группе заявили, что они не русские. После предварительной проверки местными военными властями об этом был уведомлен советский офицер связи, и в результате 11 человек были возвращены советскими представителями как не советские граждане. Затем в рапорте рассказывалось о страшных страданиях, на которые были обречены эти люди в плену, о том, что у них фактически не было другого выбора, как только надеть немецкую форму. Рапорт заканчивался словами: Случившееся произвело на всех очевидцев страшное впечатление. Американские офицеры и солдаты, от которых американское правительство потребовало проводить репатриацию этих русских, проявляют сильное недовольство... На этом примере видно, как по-разному относились к проблеме репатриации сотрудники английского МИДа и Госдепартамента. Мерфи послал этот рапорт государственному секретарю, приложив возмущенную записку, где, в частности, обращал внимание на то обстоятельство, к которому, судя по всему, совершенно хладнокровно отнесся его британский партнер в Италии Гарольд Мак-миллан: на выдачу советским властям несоветских граждан8. Сообщения в прессе об инциденте в Дахау вызвали протесты далеко не одних американцев. Генерал А. И. Деникин, армии которого в свое время едва не уничтожили народившийся большевистский режим, направил генералу Эйзенхауэру взволнованное письмо. Через три недели папа Пий XII выразил резкое осуждение Ялтинского соглашения, которое все еще оставалось секретным, и протест против "принудительной репатриации и отказа в предоставлении убежища"9. Но события развивались уже сами по себе, набирая инерционное ускорение. Когда нескольким полкам РОА под командованием генерала Меандрова удалось пересечь американскую линию фронта, они были интернированы в Ландау, в лагере с очень мягким режимом. Однако в сентябре 1945 года их перевели в охраняемый лагерь за колючей проволокой в Платтлинге, под Регенс- 410 бургом. В списке репатриантов они были следующими на очереди. После проверки было решено, что из трех тысяч человек, содержащихся в лагере, более половины подлежат насильственной репатриации. Операция проходила по той же схеме, что и в Дахау, только на этот раз были приняты исключительные меры по сокращению числа самоубийств. Но избежать сопротивления не удалось. Власовцы отказались садиться в грузовики и забаррикадировались в бараках. Американскому коменданту во избежание кровопролития пришлось сказать, что их скоро перевезут в новый лагерь, подальше от советской оккупационной зоны. Обмануть этих несчастных оказалось легче легкого. Они успокоились, и все пошло по-прежнему. Ранним утром 24 февраля один из пленных проснулся от негромкого лязга, доносившегося с другой стороны проволочной изгороди. Когда он вылез из барака, его глазам предстала страшная картина: к лагерю шла колонна американских танков. Охранники бесшумными тенями скользили к воротам; там им выдавали специальные резиновые дубинки. Притаившийся в предрассветном сумраке невольный наблюдатель быстро смекнул, к чему идет дело, и прополз под проволокой в соседний сектор, где содержались пленные других национальностей. Тем временем американские солдаты, разделившись на две колонны и хоронясь в тени, пробрались к баракам, беззвучно, как в немом фильме, прошли в двери и по двое стали у каждой койки. Их зловещие силуэты выхватывал из тьмы и вновь погружал в нее свет фонарей, которые снаружи раскачивал на столбах ночной ветер. Мертвая тишина то и дело нарушалась случайными звуками: кто-то тихонько вскрикнул со сна, скрипнул пол под ногами, но все это заглушалось мерным дыханием спящих. Вдруг тишину прорезал пронзительный свисток. Проснувшиеся с недоумением озирались по сторонам: они оказались в центре какой-то дикой какофонии. Американцы, с криками и ругательствами, размахивая дубинкам, набросились на пленных, подгоняя их на искаженном немецком -- "Мак шнель! Мак шнель!" Они гнали ничего не соображавших спросонья людей в одном нижнем белье к выходу из барака и дальше -- к лагерным воротам. На замешкавшихся обрушивался град ударов. У ворот стояла наготове колонна грузовиков с заведенными моторами. Пленных загнали в грузовики, машины моментально снялись с места, и уже через несколько часов репатриантов, погрузив в поезд, везли на восток, навстречу занимавшемуся рассвету10. Около чехословацкой границы поезд остановился посреди баварского леса, его поджидали солдаты в голубых фуражках. Американские и советские офицеры обменялись через переводчика несколькими фразами, и избитых и напуганных солдат 411 дивизии Меандрова высадили из поезда. Ошарашенные, они стояли, сбившись в кучки между лужами у самого полотна. Затем американские охранники, в молчании отводя взгляд, забрались в вагоны -- и отправились на том же поезде обратно. В Платтлинг они вернулись в явном замешательстве. Перед отбытием с места встречи в лесу многие заметили, что ближние деревья были буквально увешаны мертвыми телами. По возвращении охранников даже пленные эсэсовцы из соседнего сектора -- и те, выстроившись вдоль проволочного ограждения, осыпали американцев презрительной бранью. Сгоравшим со стыда солдатам оставалось только молча прятать глаза. Однако примененная в Платтлинге тактика оказалась вполне успешной. Благодаря