адной Европе генералу Андерсу с просьбой похлопотать за украинцев перед англичанами. 8 мая к англичанам отправился еще один парламентер, и дивизия сдалась в плен. Шандрук послал меморандум английскому верховному командованию, разъясняя положение украинцев как народа и утверждая, что их нельзя считать советскими гражданами32. Сам Шандрук бежал в американскую оккупационную зону, в Баварию. Дивизия же в составе 10 тысяч человек находилась под контролем английского 5-го корпуса в районе Шпитталя на Драве, в том самом злосчастном городе, где Доманов и другие офицеры Казачьего стана провели ночь с 28 на 29 мая по пути в Юденбург. Офицерам и солдатам Шандрука повезло больше. Их не выдали советским представителям, а перевезли в мае в лагерь в Белларии (Италия). Отсюда они в октябре были переведены в другой лагерь по соседству, в Кесенатико, и пробыли там до мая 1947 года33. Советская разведка знала о существовании этой дивизии, в состав которой входили и советские, и польские граждане. В июле на Потсдамской конференции Сталин лично потребовал, чтобы их вернули в СССР, и Черчилль пообещал уделить этому делу самое пристальное внимание. На совещаниях с фельдмаршалом Александером 18 августа и в последующие дни советский представитель по делам репатриации генерал Базилов настаивал на репатриации этих "10 тысяч советских граждан" в соответствии с Ялтинским соглашением. Но английские военные власти провели тщательную проверку, и в ноябре мидовский чиновник написал, что в "Украинской дивизии советскими гражданами являются только 112 человек, остальные -- лица со спорным гражданством". Короче говоря, всем тем украинцам, кто добровольно не согласился на репатриацию, позволили остаться на Западе. Несмотря на опасность протестов со стороны британского конгресса тред-юнионов, большинство их летом 1947 года приехало в Англию и получило там работу. 293 Украинская дивизия была крупной добычей, ускользнувшей от советских властей. То же самое случилось и с белоэмигрантским "шуцкорпсом" из Сербии. Это было единственное сохранившееся целиком формирование старой русской императорской армии. Когда армия Врангеля в 1920 году эвакуировалась из Крыма, многие ее офицеры и рядовые нашли прибежище в Югославии. Король Александр разрешил им поселиться в стране, оказал материальную помощь, позволил сохранить некое подобие армии. Здесь была даже собственная военная школа, где готовили офицеров для будущего антибольшевистского войска: белоэмигранты надеялись, что новое поколение подхватит идею борьбы за освобождение России34. После оккупации Югославии Германией в 1941 году Тито развернул подготовку к захвату власти в стране. Его партизаны, среди прочего, постоянно нападали на русских эмигрантов, и им в целях самообороны пришлось в 1942 году создать военное формирование из пяти полков, под командованием генерала Стейфона. Немцы, признав это формирование, снабдили его оружием и немецкой формой. Командиром стал полковник Анатолий Рогожин, бывший офицер личной охраны императора, участник гражданской войны. Когда в начале 1945 года немецкий Юго-Восточный фронт стал трещать по швам, корпус с боями отступил на север и вошел в Австрию одновременно с 15-м Казачьим корпусом фон Паннвица. 12 мая 1945 года Рогожин со своим полком сдался англичанам. Пленных содержали в Клейн Санкт-Вейте, в том же районе, что и фон Паннвица. Через год все эти 4500 человек были освобождены и получили разрешение поселиться на Западе35. И Украинская дивизия Шандрука, и корпус полковника Рогожина в основном состояли из русских по происхождению, но англичане решили, что Ялтинское соглашение к ним не относится. Они были ограждены от советских притязаний, а позже их распустили и разрешили остаться в свободном мире. Но почему же Шандрука и Рогожина не выдали советским властям в Юденбурге, вместе с Домановым и фон Паннвицем? Ведь они были в одинаковом положении? Начнем с украинцев. Советы требовали их возвращения так же настойчиво, как и в других случаях. Более того, Сталин лично говорил об Украинской дивизии на совещании Большой тройки. В отличие от казаков Доманова, люди Шандрука до самой сдачи в плен яростно воевали против советских войск. Согласно условиям сдачи в плен, все военные формирования стран Оси должны были оставаться на месте и сдаваться в плен противостоящей им союзной армии; то есть, строго говоря, Шандрук должен был бы сдаться маршалу Толбухину. Наконец, Украинская дивизия, в отличие от казаков, формально являлась частью войск СС -- это обстоя- 294 тельство, казалось, должно было бы побудить Советы еще настойчивее требовать ее возвращения; и вряд ли англичане сопротивлялись бы такому требованию. Не менее странно, что "шуцкорпс" тоже был избавлен от угрозы насильственной репатриации. Узнав о выдаче своих друзей-белоэмигрантов в Юденбурге, полковник Рогожин испугался, что теперь очередь за ним36. И хотя большую часть его корпуса составляли старые эмигранты, рассчитывать на это не приходилось, так как этот статус не помог генералу Краснову и сотням других офицеров. Во время передачи казаков Советам никакой проверки ни в одном из полков, о которых мы рассказываем, не проводилось, так что никто не мог сколько-нибудь точно судить о соотношении советских граждан и лиц со спорным подданством. На самом деле среди украинцев был большой процент советских граждан -- по оценке члена дивизии Миколы Волынского, около 20 %. Деннис Хиллс, английский офицер, владевший русским и проводивший проверку, приводит значительно большую цифру -- свыше 50 %. Люди полковника Рогожина в основном были белоэмигрантами и детьми эмигрантов, но, конечно, и здесь было немало советских граждан: корпус имел мобилизационный пункт в Одессе во время ее оккупации румынами37. Еще до выдачи казаков десятитысячная Украинская дивизия была переведена из Австрии в безопасную Италию, а лагерь в Клейн Санкт-Вейте, выделенный приказом от 21 мая как не подлежащий репатриации, в это же самое время стал пристанищем для русских эмигрантов. Слухи о статусе рогожинского формирования, находившегося в Клейн Санкт-Вейте, дошли до Лиенца и лагерей 15-го Казачьего корпуса, и именно здесь полковник Вагнер советовал искать прибежище майору Островскому. Тот, правда, рассудил иначе; но многие пробрались сюда из Лиенца через горы, избежали судьбы своих товарищей38, спаслись, но так и не смогли понять, на каком основании англичане отобрали часть белоэмигрантов для репатриации, а другим разрешили остаться. Мы не знаем мотивов, которыми руководствовался 5-й корпус при отборе "русских" частей для репатриации. Но выбор был сделан, причем сделан поспешно. Что касается украинцев, то тут на решение англичан могло повлиять обращение Шандрука к генералу Андерсу. Многие украинцы были гражданами Польши, и вряд ли поляки, союзники Англии, сидели бы сложа руки и молча наблюдали за отправкой тысяч своих соотечественников в советское рабство. А что сказал бы Ватикан о принесении в жертву нескольких тысяч верных католиков? Сомнительно, чтобы реакция Ватикана дошла до ВКЭСС или штаба 5-го корпуса уже в начале мая, 295 но генерал Шандрук и в самом деле воззвал к Папе, и 5 июля Папа обратился к союзникам с протестом против насильственной репатриации украинцев39. У рогожинских белоэмигрантов никаких влиятельных друзей не было. Как ни удивительно, но похоже, что корпус был спасен стараниями одного-единственного англичанина. Полковник Рогожин, который мог бы рассказать всю историю с начала до конца, уже умер, однако один из его подчиненных описал мне их первую встречу с англичанами. В Австрии в месторасположение корпуса пришел отставной английский офицер, работавший для Красного Креста. Выяснив, кто эти люди и откуда они, он сказал, что служил в военной миссии при Белой армии и, как и они, считает их недавнюю борьбу против партизан Тито продолжением войны с большевизмом. Человек решительный и энергичный, он, преисполнившись готовности сделать все возможное ради старых боевых товарищей, отправился в полевой штаб. Какие аргументы пустил он в ход -- нам неизвестно, но ему удалось зарегистрировать корпус как состоящий целиком из белоэмигрантов и потому не подлежащий репатриации. Этим офицером был полковник Уолтон Линг, заместитель представителя Красного Креста по помощи гражданскому населению в Северной Италии, в 1919-20 годах служивший при британской военной миссии офицером связи с Деникиным и Врангелем40. Мы не располагаем документами, которые могли бы пролить свет на то, как и на каком уровне было принято решение относительно корпуса Рогожина. Мы знаем лишь, что уже 21 мая корпус был окончательно объявлен не подлежащим экстрадиции. Но то, что протесты одного-единственного офицера, выраженные достаточно энергично, могли в тех обстоятельствах спасти сотни и тысячи жизней, подтверждается многочисленными примерами. Вот что рассказывает писатель Брюс Маршалл, бывший в то время подполковником и служивший под началом полковника Логана Грея в Австрии: Однажды, в отсутствие полковника Грея, мне было приказано сообщить белоэмигрантам в наших лагерях, что им предстоит перевод в другие лагеря русских пленных. Затем мне надлежало погрузить их всех, в том числе женщин и детей, на грузовики, вывезти в советскую зону и передать советским представителям. Я заявил решительный протест, сказав, что это негуманный и не подобающий англичанину образ действий. Не знаю, в результате ли моего протеста (я видел, что старшему офицеру, отдававшему приказ, все это было столь же отвратительно, как и мне), но в ближайшие 48 часов приказ был отменен...41 296 Похоже, штаб 5-го корпуса умел балансировать на проволоке: когда кто-либо возражал против выдачи советским властям несоветских граждан, штаб поспешно отступал, и никаких дипломатических неприятностей не было. Случаи с украинской дивизией и "шуцкорпсом" убеждают: массовые проверки гражданства не просто были возможны -- они осуществлялись на практике. Поэтому спорить здесь не о чем: и в казачьих частях вполне можно было произвести проверку, с тем чтобы репатриировать только и исключительно советских граждан, как то предусматривалось Ялтинским соглашением. Вообще, всякий раз, когда английские офицеры посылали запросы относительно положения несоветских граждан, находящихся на их попечении, следовали инструкции по проведению проверки. Так были спасены в последнюю минуту майор Островский и его друзья. И вот как это произошло. 28 мая, перед переводом казаков в лагерь в Вейтенсфельде -- откуда их должны были отправить в Юденбург,-- казачий офицер Георгий Дружакин разговорился с командиром английского батальона майором Генри Говардом. Дружакин спросил англичанина, передадут ли их Советам. Майор, который и сам ничего не знал, ответил, что вряд ли. Позднее, уже в Вейтенсфельде, Дружакин упрекнул Говарда в обмане, но тот резко ответил, что он солдат и обязан подчиняться приказам. Дружакин спорить не стал, но попросил майора передать кое-что фельдмаршалу Александеру: -- Спросите его, действительно ли в приказе сказано, что мы, старые эмигранты, воевавшие против большевизма с самой революции, должны вернуться назад. Я понимаю, что советские граждане должны вернуться, но неужели действительно приказ касается нас, старых царских офицеров? Этот вопрос заставил майора Говарда призадуматься. Он долго размышлял над ним в ту ночь, а наутро поделился своими сомнениями с другими офицерами. На следующий день он присутствовал на конференции, устроенной бригадиром Ашером. Сам бригадир всячески старался найти предлог, чтобы избавить часть офицеров от насильственной репатриации, и внимательно выслушал Говарда, поднявшего этот вопрос. Еще раньше, после сдачи казаков в плен, майор послал своему отцу, бригадиру Чарлзу Говарду, "весьма мрачный отчет о здешних делах". В ответе сэр Чарлз, бывший тогда Парламентским приставом при палате общин, заметил, что никакое правительственное соглашение не может требовать насильственной репатриации русских, бежавших за границу до нынешней войны. Клайву Ашеру это утверждение показалось долгожданной лазейкой. В письменных приказах, выданных 6-й бронетанковой дивизии, весь 15-й Казачий кавалерийский корпус (в котором служили майор Островский и его друзья) опре- 297 делился как состоящий из одних советских граждан, но в следующем параграфе давалось определение советского гражданина как лица, проживавшего в СССР до 1939 или, по крайней мере, до 1930 года,-- а под это определение старые эмигранты никак не подпадали. Другой командир батальона, присутствовавший на этой конференции, отметил в своем военном дневнике: Поскольку у нас в приказе четко оговорено, что только советские граждане подлежат возвращению в СССР, но в то же время наши подопечные классифицируются как советские граждане, эти два приказа очевидным образом противоречат друг другу, так как 50 казаков, о которых шла речь, не были в Советском Союзе с 1920 года. Именно в это время майор Островский и 50 его офицеров отправлялись против своей воли в Юденбург. Грузовик с офицерами уже пристраивался в хвосте колонны, когда майор Говард примчался на своем джипе в лагерь. Пулей вылетев из машины, он побежал к полковнику Роузу Прайсу и объявил ему о новом повороте дела. Полковник, которому до крайности не нравилась поставленная перед ним задача, немедленно начал действовать. Все бросились к телефонам, транспорт был остановлен, на другом конце провода тоже возникло полное замешательство -- и наконец пришел ответ, что отсрочка разрешена. Проверка принесла ожидаемые результаты: группа из 50 человек оказалась в категории несоветских граждан -- среди них... был даже генерал42. Этот инцидент по-новому освещает не только события, имевшие место в районе 78-й дивизии, но и характер основных решений и намерений 5-го корпуса. Совершенно ясно, что устные приказы, которым бригадир Мессон придавал первостепенное значение, не дошли до бригадира Ашера, занимавшегося тем же, что и Мессон. Благодаря этому Ашеру удалось спасти 50 человек, строго придерживаясь письменных указаний. В этой связи стоит отметить, что офицерам 6-й бронетанковой дивизии было все равно, о каких русских идет речь -- красных или белых. Более всего они хотели спасти ни в чем неповинных людей43. Иначе обстояли дела в районе 78-й пехотной дивизии. 20 мая или накануне бригадиру Мессону сообщили, что согласно Ялтинскому соглашению, "все советские граждане... подлежат возвращению в СССР". 21 мая Мессону было передано точное определение "советского гражданина". По-видимому, оно было послано 298 в ответ на его запрос, поскольку текст гласил, что определение высылается из-за нескольких специфических случаев, донесения о которых поступили в штаб корпуса. Из другого источника мы узнаем, что "письмо 5-го корпуса 405/G от 21 мая вручено только 36-й бригаде"44. Вероятно, именно 36-я бригада Мессона запросила уточнения -- в ответ на "многочисленные петиции" казаков, упомянутые в рапорте бригадира. Но 29 мая, через 8 дней после того, как бригадир Мессон получил запрашиваемое им определение советского гражданства, в его штаб в Обердраубурге было доставлено следующее послание из штаба 8-го Аргильского полка в Лиенце: Вчера вместе с казачьими офицерами был вывезен Гермоген Родионов. Последние 15 лет он проживал в Париже и не является советским подданным. Он, по-видимому, учитель. Его семья живет во Франции, и в казачьем лагере он оказался по ошибке. Мы просим вашего совета. Очень вероятно, что в казачьем лагере находится целый ряд лиц, не являющихся советскими гражданами. Какие распоряжения есть насчет таких людей?45 Бригадир Мессон уже больше недели знал, "какие распоряжения есть насчет таких людей", но не удосужился передать информацию. Запрос о Родионове был получен в 4 часа дня 29 мая. В это время французский учитель уже находился в руках СМЕРШа в Юденбурге. На эту судьбу его обрекли устные приказы, "имеющие первостепенное значение". Противники проверки оперировали одним-единственным доводом: ее, де, трудно проводить. Но в отношении казачьих офицеров это совершенно не соответствовало действительности. Большинство их были старые эмигранты, и ничего не стоило провести среди них проверку, когда они были собраны вместе в Шпиттале 29--30 мая46. Тут возникает еще одно невыясненное обстоятельство. Сегодня генерал Мессон откровенно признается, что в районе его бригады никакой проверки не проводилось. По его словам, это было неосуществимо, да и к тому же -- он ведь получил устные приказы, в которых не имел права сомневаться. Однако вскоре после выдачи, 3 июля, штаб его бригады составил подробное описание операции, в котором было сказано следующее: В 36-й пехотной бригаде были приняты все возможные в данных условиях меры для того, чтобы несоветские граждане не оказались среди лиц, переданных советским властям. В статистику было включено неизвестное количество пере- 299 мещенных лиц, не являющихся советскими подданными... Отсутствие документов, а также скорость и секретность эвакуации исключали возможность исчерпывающей проверки, однако во время эвакуации были приняты меры по отделению лиц, явно принадлежащих к этой категории47. На самом деле ничего подобного не происходило. Проверка гражданства казаков началась только 4 июня, и тогда же полковник Малколм впервые услышал о том, что выдаче подлежат лишь советские граждане. После этого в пеггецком лагере была открыта канцелярия, где старые эмигранты могли зарегистрироваться, представив документы -- настоящие или фальшивые -- о том, что они не являются советскими подданными48. Затем казаков разделили: в Пеггеце остались зарегистрированные старые эмигранты, а ниже в долине устроили лагерь для новых эмигрантов49. Однако это мероприятие бригадный штаб провел лишь после того, как основной состав казаков был благополучно передан .Советам. В общем создается впечатление, что казаки в долине Дравы оказались в особой категории. Они являли собой наименее военное из всех русских формирований, содержащихся в Австрии, они единственные не воевали на Восточном фронте, среди них, как было известно, исключительно большой процент составляли не советские граждане -- и несмотря на все это они были выданы. На батальонном уровне офицеры 78-й дивизии вообще, не подозревали о разнице между "старыми" и "новыми" эмигрантами, а старшие офицеры, бывшие в курсе дела, получили приказы, которым были вынуждены подчиниться. 78-й пехотной дивизией командовал генерал-майор Роберт Арбетнот. Подполковник Г. И. Бредин, работавший тогда в штабе дивизии, отвечал за моральное состояние солдат. Ему по долгу службы пришлось принимать жалобы со всех сторон (в том числе и от его собственного батальона) по поводу предполагаемой репатриации казаков, и он, в свою очередь, сообщил Арбетноту, какое настроение царит в дивизии. Я полагаю, сэр, это будет очень трудная операция, и я не знаю, как поведут себя солдаты в случае сопротивления со сторо ны казаков. Я прекрасно все понимаю, -- ответил Арбетнот. -- По смотрим. Мне это тоже крайне не нравится, но, разумеется, все может пройти вполне гладко, и наши страхи окажутся напрасны. Больше генерал ничего не сказал, но позже Бредину стало известно, что после этого разговора Арбетнот направился прямо к командиру корпуса генерал-лейтенанту Китли и высказал резкие возражения против задачи, порученной его дивизии. Бригадир 300 К. И. Трайон-Вильсон, служивший тогда в штабе 5-го корпуса, помнит, как Арбетнот несколько раз являлся с протестами, причем выражался настолько резко, что генерал Китли в конце концов был вынужден строго приказать ему подчиниться. Арбетнот уступил и вернулся в штаб, решив, что по крайней мере операцию следует провести по возможности бескровно50. После главных выдач 1--2 июня тысячи казаков бежали, и англичане выслали в горы патруль для окружения беглецов. Отношение солдат к поставленной перед ними задаче во многом определялось личными качествами их командиров. Некоторые ограничились беспорядочными поисками, окружая тех казаков, которые буквально сами шли к ним в руки, другие же убивали или калечили тех, кого не могли поймать. Всего в июне было поймано 1356 казаков и кавказцев (общее число беглецов оценивается в 4100 человек)51. В порядке исключения штаб бригады позволил советским представителям,-- вероятно, сотрудникам СМЕРШа,-- контролировать поисковые операции. О таком советском представителе рассказывает капеллан Аргильского полка Кеннет Тайсон: Он был в военной форме, но, насколько я помню, без всяких знаков различия. Он настоятельно предлагал свои услуги в качестве переводчика, хотя по-английски говорил с запинками и обладал скудным запасом слов. Нельзя сказать, чтобы он проявлял навязчивость, но у солдат сложилось впечатление, что он прислан сюда следить за выполнением операции. Тайсон подчеркивает, что советский офицер был больше похож на чиновника, чем на офицера. Но "чиновники" такого рода имели оружие и стреляли по бежавшим казакам. Вероятно, это единственный случай, когда английским солдатам было приказано сотрудничать с работниками СМЕРШа в охоте за русскими беглецами52. В 6-й бронетанковой дивизии все было совсем иначе. Там генерал-майор Горацио Мюррей сам предупредил немецких офицеров корпуса фон Паннвица об ожидавшей их участи, явно рассчитывая, что они не замедлят скрыться. Получив приказы, он "не делал никаких попыток выяснить, как надлежит выполнять их". Ему казалось, "что чем они туманнее и расплывчатее, тем лучше". В районе, контролируемом дивизией Мюррея, побеги были самым обычным делом. "Я знаю, что мы потеряли множество русских,-- объяснил генерал.-- Охраны никакой не было". Но на просьбу советских допустить сотрудников СМЕРШа к участию в поисковых операциях он ответил категорическим отказом53. Невозможно точно сказать, сколько человек спаслось в результате, но цифра 301 эта, несомненно, приближается к нескольким тысячам и составляет большую часть казаков, находившихся под контролем дивизии54. Впрочем, такое разное отношение к делу двух командиров интересно не только в плане реальных последствий. Генерал Арбетнот протестовал против отданных ему приказов -- и подчинился им. Генерал Мюррей протеста не выразил, но сделал все, чтобы свести до минимума эффективность этих приказов. 78-я пехотная дивизия генерала Арбетнота приняла чрезвычайные меры предосторожности перед главными операциями, во время и после них, чтобы обеспечить выдачу казаков советским властям. Напротив, в районе 6-й бронетанковой дивизии приказы выполняли с прохладцей, то и дело их нарушая. Однако никто не попрекнул этим ни генерала Мюррея, ни бригадира Ашера. Не получили они и ничего похожего на устный приказ, отданный бригадиру Мессону и отменяющий проверку. Совсем наоборот. Едва в Вейтенфельде были обнаружены старые эмигранты, 5-й корпус начал проверку гражданства. Контраст окажется еще большим, если взглянуть на отношение англичан к казачьим командирам. Полковник Вагнер, второй по старшинству офицер Казачьего кавалерийского корпуса, бежал без всяких помех. Все данные говорят за то, что и генерал фон Паннвиц мог при желании скрыться. И, как мы убедились, возможность избежать репатриации была предоставлена не только немецким офицерам корпуса (все это не вызывало никаких протестов в штабе 5-го корпуса). Напротив, в 78-й дивизии были приняты чрезвычайные меры по предотвращению побегов старших командиров. В частности, генералы Краснов и Шкуро с самого начала находились на особом положении. Краснов дважды писал Александеру, своему боевому товарищу 1919 года, объясняя, что ждет его, Краснова, и казаков в случае выдачи Советам. Письма эти куда-то бесследно исчезли, а между тем старшие офицеры уверяли меня, что если бы все шло положенным чередом, они бы непременно были переданы адресату. Через несколько дней после вручения англичанам второго письма (знали об этом только сам Краснов и Доманов) казачьим офицерам было предложено явиться на "конференцию" к Александеру. Краснов и Доманов связали одно с другим -- и порадовались столь быстрому ответу. Если Британский генеральный штаб хотел устроить руководству казачьего войска западню, о более благоприятной возможности он не мог и мечтать. Англичанам было чрезвычайно важно заманить Краснова на "конференцию". Как вспоминает переводчик Бутлеров, майор Дэвис, сообщая Доманову о "конференции", добавил: "...Пожалуйста, не забудьте предупредить генерала Краснова: командующий [Александер] очень заинтересован встречей с ним"55. Около полудня 302 в гостиницу ген. Доманова явился английский генерал высокого роста и еще раз подтвердил приказ, данный майором Дэвисом, и добавил: "Пожалуйста, не забудьте передать мою просьбу и старику Краснову. Вас очень об этом прошу"56. Единственным высоким английским генералом в том районе был бригадир Мессон, но он категорически утверждает: Я не приезжал к Доманову и понятия не имею, кто мог там побывать 28 мая. Все мы носили тогда полевую форму, рубашки или свитера с минимальными знаками различия, так что иностранец вполне мог ошибиться в чине. Быть может, "генерал", о котором идет речь, на самом деле был штабным офицером или офицером разведки из дивизионного или корпусного штаба?57 Похоже, что генерал Краснов на протяжении всей этой тонкой операции оставался объектом особо пристального внимания. Его машина первой выехала из Лиенца. По прибытии в Шпитталь английский офицер, сверяя имена казачьих генералов и штаба по списку, специально поинтересовался, здесь ли генерал Краснов58. Его, впрочем, невозможно было ни с кем перепутать: возраст, ордена и уважение, оказываемое ему казаками, безошибочно выделяли его из общей массы. Полковнику Брайару передали последнюю петицию об отсрочке, написанную по-французски генералом Красновым, с просьбой отослать копии королю Георгу VI, архиепископу Кентерберийскому и в штаб-квартиру Международного Красного Креста. Полковник согласился и, несомненно, сделал это, однако никакого следа петиции в архивах нет: она наверняка не попала по назначению59. Советские коллеги не меньше англичан были заинтересованы в том, чтобы генерал Краснов без помех проделал путь к выдаче. И встречавший казаков полковник НКВД первым делом осведомился, "кто в этой группе генерал Краснов"60. Второй по популярности среди казаков фигурой был легендарный Андрей Шкуро. В отношении него тоже были приняты специальные меры предосторожности. За две ночи до "конференции" Шкуро ворвался в спальню генерала Соломахина и, чуть не плача, рассказал, что англичане хотят арестовать его и передать Советам. Действительно, на рассвете за ним явились английские солдаты и увезли его в джипе в Шпитталь, где его содержали под строгим арестом в помещении возле бараков. Когда на следующий день прибыли остальные казачьи офицеры, его не перевели к ним. Он оказался вместе с другими только 29 мая, при отъезде в Юденбург, где офицеры СМЕРШа встретили его с тем же вниманием, что и Краснова. 303 Чем можно объяснить такое отношение к Шкуро? В официальных английских документах сказано просто: Генерал Шкуро (из казачьего резервного полка) был послан в Шпитталь на два дня раньше, так как продвижение его полка закончено. Полк перешел под командование генерала Доманова. В рапорте имеется в виду переброска полка Шкуро 20 мая из Тамсвега в Лиенц61. Однако это объяснение представляется неубедительным. С какой стати нужно было поручать Доманову, под командованием которого и без того находилось уже около 25 тысяч человек, еще и функции командира резервного полка? Трудно поэтому не придти к выводу, что Шкуро, арестованный втайне от казаков62, для того и был арестован, чтобы не смог убежать. • Наверное, мы докопались бы до правды, если бы не таинственное исчезновение двух важных документов, о которых можно судить по краткой записи в военном журнале 36-й бригады: Примечание: описание казачьих сил в целом и участия генерала Шкуро в организации в частности см. в двух письмах, написанных им командиру 36-й пехотной бригады и переданных в 78-ю дивизию в досье "Письма 129 (G) 36-й пехотной бригады от 23-24 мая"63. Но в военных дневниках бригады этих писем нет -- они пропали. Генерал Мессон припоминает, что получал какое-то послание Шкуро, но подробности выветрились из его памяти. Из краткого описания можно понять, что Шкуро пространно объяснял в письме положение казаков и цели их борьбы. Он рассказывал также о себе, о сотрудничестве с англичанами в войне против большевиков в 1918-19 годах, за что король Георг V пожаловал ему орден Бани, и о том, что после победы коммунистов в 1919 году он постоянно живет за границей. Эти письма наверняка были доставлены генералу Арбетноту и, скорее всего, генералу Китли. Если бы они сохранились, у нас были бы неопровержимые доказательства того, что английское высшее командование в Австрии прекрасно знало о незаконности и моральной нечистоплотности выдачи Шкуро Советам. Генерал Китли впоследствии заявил, что если белоэмигрантов и выдавали Советам -- то лишь по ошибке, и присутствие в генеральских бумагах писем Шкуро безусловно противоречило бы этому утверждению. Похоже, что судьба Шкуро была решена на конференции штаба 5-го корпуса утром 21 мая, поскольку он единственный из каза- 304 ков назван в приказе как подлежащий репатриации. Поэтому, когда один кавказец-офицер в лагере в Шпиттале, в гражданскую войну являвшийся начальником Шкуро, раздобыл себе паспорт, удостоверяющий югославское гражданство64, полковник Брайар тотчас освободил его, не запрашивая никаких инструкций. Но тот же полковник категорически отказался освободить Шкуро, имевшего иностранный паспорт. Подводя итоги, можно сказать, что передача офицеров в Ли-енце вообще и Краснова со Шкуро, в частности, была не ошибкой, совершенной каким-нибудь заваленным работой штабным офицером в минуту стресса, но тщательно спланированной операцией. Меры предосторожности по изоляции казачьих офицеров от солдат были применены только к войскам Доманова, и поэтому объяснение, будто это было вызвано необходимостью предупредить организованное сопротивление, звучит просто отговоркой. На самом деле все эти особые меры принимались для того, чтобы обеспечить выдачу Советам царских генералов, которых так жаждали заполучить Меркулов и СМЕРШ. Приказ по корпусу от 24 мая гласил: В высшей степени важно, чтобы все офицеры и прежде всего старшие офицеры содержались под особым наблюдением, исключающим всякую возможность побега. Советские военные власти придают этому первостепенное значение... Следует отметить еще одно важное обстоятельство. 28 мая один казак в Шпиттале увидел в руках у английского солдата красивый кинжал и шашку, принадлежавшие Шкуро65. Забавное упоминание об этом оружии имеется в инструкциях штаба 78-й дивизии: Относительно шашки генерала Шкуро. Ее пока не следует передавать Советам. Подлежит хранению в 78-й дивизии в ожидании дальнейших инструкций... Шашки других офицеров подлежат передаче в соответствии с предыдущими инструкциями66. Вероятно, местом назначения шашки был тот же самый музей МВД, который стал пристанищем и для формы генерала Краснова67. Итак, мы пришли к выводу, что речь идет не об ошибке, а о тщательно разработанном плане. Но если это действительно так, то кто принимал решение? К сожалению, ответить на этот вопрос не просто. Чем выше мы поднимаемся по командной лестнице, тем скуднее становятся документы и свидетельства. Тем не менее ясно, что решение исходило из штаба 5-го корпуса, где все факты 305 были прекрасно известны. Мы уже отмечали, что послания Шку-ро были получены в штабе 78-й дивизии, -- однако мы не знаем, были ли они переданы в 5-й корпус и при каких обстоятельствах они пропали из архивов. В 5-м корпусе было принято решение поддержать ходатайства Рогожина и Шандрука, не выдавать Советам "шуцкорпс" и украинскую дивизию. Остается признать очевидное: в том же 5-м корпусе получили -- и отклонили -- аналогичные ходатайства генералов Краснова и Шкуро. Вскоре после выдачи казаков командующий 5-м корпусом генерал Чарлз Китли представил свою собственную версию событий. В июле работники английского Красного Креста в Австрии получили сообщение о том, что английская армия применяла силу при выдаче пленных, причем многих репатриированных Советы, вероятно, расстреляли сразу же после выдачи. Хуже того, в сообщении говорилось и о том, что среди переданных Советам были русские белоэмигранты, ранее жившие в Западной Европе. Все это находилось в таком вопиющем противоречии с принципами Красного Креста, что встал вопрос об отзыве персонала Красного Креста из британских войск в Австрии. Это было крайне неприятно. Красный Крест играл важную роль, и англичане не могли допустить публичного скандала, да еще на тему, явно неподходящую для ушей общественности. Генерал Китли лично договорился о встрече с леди Ли-мерик, заместителем председателя военной организации английского Красного Креста. Вот что она рассказывает: На мой вопрос, как обстоит дело с перемещенными русскими... он ответил, что были два инцидента, из-за которых и возникла вся история. Во-первых, несколько тысяч казаков были взяты в - плен (последние три с половиной года они воевали в рядах немецкой армии, носили немецкую форму и являлись военнопленными). С ними было около полутора тысяч русских мужчин, женщин, детей. Они представляли собой вооруженное формирование, разделенное на полки. Согласно ранее установленной линии, было решено вернуть этих людей в СССР. Очевидно, некоторые сопротивлялись, но, как утверждал генерал, дело обошлось двумя выстрелами и никто при этом не был ранен. Затем пленные были опрошены и согласились вернуться на советскую территорию со своими женами и детьми. Мужчины вернулись без какого бы то ни было нажима, женщины сначала протестовали по наущению священника, но затем последовали за ним в поезд. Английский офицер, сопровождавший их до советской территории, слышал, как представитель советских сил объяснял им, что теперь они подлежат перевоспитанию, чтобы стать хорошими советскими гражданами, что им придет- 306 ся как следует поработать, но наказывать их никоим образом не будут. Нет никаких доказательств того, что их расстреляли. Я спросила, известно ли ему, где жили воевавшие еще за царя казаки, о которых идет речь: в районах СССР, оккупированных немцами, или же они жили до войны в Центральной Европе. Он сказал, что не знает и выяснить это было при выдаче невозможно -- не исключено, что кто-нибудь из них и был белоэмигрантом, но никаких доказательств этого они не представили, и единственный непреложный факт -- это то, что они воевали в немецкой армии68. На основе этого разговора леди Лимерик написала благожелательный отчет для Красного Креста, и дело было закрыто69. С тех пор версия генерала Китли была принята за официальную. 14 мая 1952 года подполковник Освальд Стейн в письме в "Тайме" опровергает обвинения, выдвинутые другой влиятельной леди, графиней Атоль-ской. Стейн, занимавший в 1945 году ответственный пост в Союзной контрольной комиссии в Австрии, утверждает, что "в английской зоне Австрии единственными русскими, репатриированными против их воли, ...были граждане СССР". Он повторил это утверждение через два года в статье на ту же тему70. Приказал ли Китли собственной властью провести операцию, или он, в свою очередь, получил инструкции сверху? А если так, то насколько люди, отдававшие приказы, были осведомлены о присутствии в Лиенце белых генералов? Устный приказ игнорировать инструкции о проверке гражданства пленных бригадир Мессон получил, вероятно, к 26 мая. Следовательно, утверждение в рапорте Мессона от 3 июля, что проверка проведена, было сделано с целью ввести кого-то в заблуждение. Но кого? Есть серьезные основания полагать, что таким образом в неведении держали фельдмаршала Александера, которому 14 мая Китли писал: По совету Макмиллана, я сегодня предложил советскому генералу из штаба Толбухина немедленно передать Советам всех казаков. Я объяснил, что не в моей власти сделать это без вашего разрешения, но что мне хотелось бы знать точку зрения Толбухина, и, если она совпадает с моей, то я обращусь к вам с официальным запросом. Я не вижу смысла задерживать этот огромный контингент советских граждан, которые безусловно являются источником разногласий между нами и Советами71. Александер разрешения не дал. Через три дня, 17 мая, в телеграмме Объединенному комитету начальников штабов, он запросил инструкции относительно сдавшихся в плен казаков: 307 С целью ослабить скученность в южной Австрии нам срочно нужны инструкции относительно окончательного решения вопроса о судьбе... примерно 50 тысяч казаков, в том числе 11 тысяч женщин, детей, стариков. Они были частью немецких вооруженных сил и воевали против союзников... Немедленное возвращение их в страну их происхождения может оказаться губительно для их здоровья. Прошу как можно скорее сообщить решение относительно того, как с ними поступить72. Совершенно ясно, что Александер не знал, что делать: иначе почему бы он стал требовать инструкций по вопросу, который, по всей видимости, уже был решен кабинетом в сентябре?73 Срочность, о которой упоминает Александер, объяснялась в значительной степени необходимостью решить проблему размещения и содержания казаков. К тому же, их присутствие прямо за линией фронта могло бы осложнить ситуацию в случае возможного конфликта между английскими и югославскими войсками. Поэтому англичане развернули подготовку по переводу казаков под контроль 13-й армии США, в южную Германию74. Параллельно с рассмотрением этих планов и последующим отказом от них, миссия Объединенного комитета начальников штабов в Вашингтоне настаивала на решении вопроса на высшем уровне, отмечая в то же время, "что на казаков распространяется Ялтинское соглашение о репатриации советских граждан, попавших к нам в руки"75 18 мая Объединенный комитет начальников штабов обсудил запрос Александера. Но дебаты продолжались и в конце месяца76. J 29 мая начальник Британского генерального штаба фельдмаршал Алан Брук подтвердил, что Объединенный комитет начальников штабов высказался за возвращение казаков. Тем не менее, через два дня было заявлено, что "до сих пор не выработана согласованная линия по передаче соответствующим властям коллаборационистов и членов 1 полувоенных организаций союзной державы". Только 20 июня Объе- диненный комитет начальников штабов одобрил предлагаемую политику, но к этому времени операции уже были завершены77. Обсуждение вопроса не поспевало за событиями. В середине 1 мая в Граце было заключено соглашение с советским представите- лем о выдаче казаков, и Александер сообщил военному министер- 5 ству, что "вопрос о передаче СССР и Югославии их граждан г согласован"78. 23 мая штаб 5-го корпуса начал переговоры с совет- скими представителями, а 24 мая в Вольфсберге были определены \ маршруты и приемные пункты79. Что именно заставило Александера самостоятельно принять ре- ^ шение, о котором он же запрашивал Объединенный комитет началь- F ников штабов, неясно80. 17 мая он направил запрос, а всего через 3 308 несколько дней, не дожидаясь ответа, предложил 5-му корпусу приступить к выдаче казаков Советам. Почему? И зачем в таком случае вообще было направлять запрос? Главная документация по этому делу до сих пор засекречена, но имеющиеся у нас данные заставляют предположить, что Александер отложил бы выдачу, если бы имел четкий приказ об этом. Два месяца спустя он выражал серьезную озабоченность судьбой нескольких сотен беглых казаков, схваченных после главной выдачи в Лиенце. Число этих людей было невелико. Все они были взрослыми мужчинами, все они подверглись проверке, в ходе которой было неопровержимо установлено их советское гражданство, и, соответственно, они подпадали под приказ, в силу которого большинство казаков уже было отправлено на родину: Так что их дело, по сравнению с судьбой тех многих тысяч казаков, которые были выданы Советам в мае, выглядит пустяковым. И все же Александер писал в частном письме сэру Алану Бруку: До сих пор я отказывался применять силу при репатриации советских граждан, хотя полагаю, что вряд ли имею право занимать такую позицию. Тем не менее я буду продолжать следовать этой линии, пока мне не дадут приказа изменить ее. Я уже запрашивал инструкции по этому вопросу, но до сих пор не получил ответа. Надеюсь, вы согласны с моей позицией, в противном случае я рассчитываю, что вы дадите мне об этом знать. Тогда же -- 23 августа -- он написал в военное министерство, требуя, "несколько изменить Соглашение, с тем чтобы на данный период считать этих людей не имеющими гражданства. Дело это срочное"81. Примененная фельдмаршалом в августе тактика оттягивания оказалась настолько эффективной, что казаки, о которых идет речь, не были выданы советским властям до тех пор, пока Александер оставался на посту главнокомандующего. В мае, как показывает его запрос, он стремился спасти казаков, в том числе множество детей и женщин, а также тысячи старых эмигрантов, для невыдачи которых вовсе не требовалось "несколько изменить [Ялтинское] соглашение". В свете всех этих фактов невозможно представить себе, чтобы он не обратился к тактике затягивания раньше, если бы у него не было на то веских причин. Ведь даже 22 мая его штаб издал приказ, предусматривавший выдачу только тех советских граждан, "которые могут быть переданы Советам без применения силы", и давал четкую ссылку на принятое определение советского гражданства82. Сочувствуя делу Белой армии, генералы которой были сейчас его пленниками, награжденный в свое время 309 Юденичем орденом Святой Анны 3-ей степени83, чем он очень гордился, Александер, как свидетельствует его запрос от 17 мая, еще не получил точных инструкций. Инструкции, предвосхитившие решение Объединенного комитета начальников штабов, он, судя по всему, получил уже после отправки запроса. 20 мая этим делом заинтересовался Уинстон Черчилль, написавший заместителю секретаря Военного кабинета генералу Исмею: Что известно о численности русских, взятых в плен немцами и освобожденных нами? Можете ли вы отделить тех, кто просто работал на немцев, от тех, кто действительно воевал против нас? Могу ли я получить дальнейшие отчеты о 45 тысячах казаков, о которых говорит генерал Эйзенхауэр в своем донесении?.. Как они оказались в нынешнем своем положении? Воевали ли они против нас?84 Очевидно, что-то беспокоило премьер-министра, и его интересовал вопрос о степени вины тех русских, которые обвинялись в сотрудничестве с немцами. Через 10 недель, на конференции в Потсдаме, он еще более четко изложил свои сомнения. На подготовку информации, запрошенной Черчиллем, потребовалось какое-то время, и ответ Исмея был получен только 5 июня -- к этому моменту судьба большей части казаков уже решилась. Так что информация устарела. К тому же, намеренно или случайно, она была очень неточной. О казаках было сказано, что это "примитивные племена" с Кавказа, входящие в 15-й Кавалерийский корпус, отличившийся чудовищными жестокостями в Югославии. На самом деле, больше половины казаков были с До-мановым в Италии, так же, как и все кавказцы. Обвинения же в "грабежах и убийствах" были совершенно бездоказательны85. Однако все это тогда уже не имело значения: ответ пришел слишком поздно, и никакое решение Черчилля уже не в силах было изменить положение дел. А решение Черчилль принял. 26 мая Джеффри Мак-Дермот из МИДа писал полковнику К. Р. Прайсу, помощнику секретаря по военным делам в канцелярии Кабинета военного времени: Начальники штабов предложили МИДу в сотрудничестве с военным министерством изучить это дело как неотложное и посоветовать, какой ответ послать фельдмаршалу Александе-ру... Наша точка зрения относительно трех категорий, присутствие которых в южной Австрии беспокоит фельдмаршала, такова: А). Казаки. Мы согласны с миссией Объединенно- 310 го комитета, что казаки включены в Ялтинское соглашение о репатриации советских граждан, и соответственно считаем важным, чтобы те из них, кто является советскими гражданами, были переданы советским властям, как того требует наша генеральная линия. Если мы поступим с этими людьми иначе, это явится нарушением соглашения, что может рассматриваться как изменение политики в этом вопросе, которому советское правительство придает большое значение; и Советы могут усмотреть в таком поступке враждебные намерения. Это также может повлечь за собой нежелательные последствия для наших пленных, освобожденных Красной армией. Мы предлагаем фельдмаршалу Александеру договориться с маршалом Толбухиным о выдаче казаков через демаркационную линию временно оккупированной зоны. Поскольку такая договоренность уже была достигнута за несколько дней до того, это предложение может показаться несколько запоздалым. Через два дня, 28 мая, полковник Филлимор из военного министерства писал: Казаки. Несомненно, с ними следует обойтись в соответствии с Ялтинским соглашением... Телеграммы из 15-й армейской группы, где сказано, что 5-й корпус уже выдает своих казаков, несколько меняют положение в плане их перевода в ВКЭСС. По нашему мнению, следует сказать Александеру, что акция 5-го корпуса одобрена и все русские подлежат выдаче... но что мы должны поторопить маршала Толбухина с параллельной передачей англичан и американцев86. На первый взгляд, эти заявления могут показаться запоздалыми: решение о предлагаемых здесь мерах уже было принято, и операция должна была состояться буквально со дня на день. Правда, эти письма свидетельствуют о том, что ни МИД, ни военное министерство не посылали Александеру приказов к действию. Но с какой стати МИД выдвигал аргументы в пользу принятия политики, которая уже была в процессе осуществления? Этот вопрос я задал самому Джеффри Мак-Дермоту, и вот что он мне ответил: В то время я занимал довольно небольшой пост: меня только что назначили первым секретарем в Южном отделе, который, помимо других стран, занимался также и Австрией, но не был прямо связан с СССР. Я полагаю, что какое-то очень важное лицо, вроде самого Уинстона Черчилля, приказало фельдмаршалу Александеру -- возможно, что и устно -- 311 подготовить все для репатриации... и действовать в установленном порядке. Затем добросовестные канцелярии кабинета запросили у МИДа письменные подтверждения. Вы ведь представляете себе, как работает английское правительство. Для их архивов было достаточно даже письма от незначительного чиновника, вроде меня. Действительно, другое объяснение подыскать трудно. Зачем бы еще могло канцелярии кабинета понадобиться подтверждение МИДа? Ни МИД, ни военное министерство, ни Объединенный комитет начальников штабов не посылали Александеру никаких инструкций. Черчилль же, в принципе, считал, что "нужно избавиться от всех русских как можно скорее"87. Но какую позицию занимал он сейчас? В конце концов, речь шла о политике, придерживаться которой решено было год назад, и настойчивость Александера могла вызвать лишь недоумение. Никаких доказательств того, что Черчиллю было известно о присутствии в Австрии белоэмигрантов, нет; и. вряд ли он благословил бы ненужную выдачу тех, чье дело некогда так горячо поддерживал. Ведь это он заявил в 1921 году, что "ни один лояльный русский [белогвардеец] не может быть выслан в советскую Россию пр[оти]в своей воли"88. Причем тот факт, что из-за невзгод эмиграции беглецы могли изменить политическую ориентацию, не принимался в расчет. Черчилль удовлетворил ходатайство одного царского генерала, предоставив его сыну, которому грозила репатриация во Владивостоке, политическое убежище в Великобритании. В ответ на возражения британского чиновника, что молодой человек "весьма ненадежен и настроен анти-британски", Черчилль телеграфировал: "Мы дали обещание и не можем его нарушить"89. Но был еще один человек, сыгравший важную роль в судьбе казаков. Гарольд Макмиллан, в то время английский министр-резидент на Средиземноморском театре военных действий, находился в постоянном прямом контакте с премьер-министром. Главной обязанностью Макмиллана были доклады о политической ситуации90. 13 мая он прилетел в Клагенфурт для встречи с генералом Китли и оценки положения на месте. Именно он, как мы уже показали, потребовал от Китли скорейшей выдачи казаков советским властям. В мемуарах Гарольда Макмиллана есть краткое упоминание о проблеме казаков, которой ему пришлось заниматься во время этого визита: Среди сдавшихся в плен немцев было около 40 тысяч казаков и белоэмигрантов (курсив наш.-- Н. Т.) с женами и детьми. Разумеется, советское командование предъявило на них свои права, и нам пришлось выдать их Советам. К тому же, если бы мы отказались, что бы мы с ними делали? Но меня крайне 312 удручало, что другого выбора у нас не было. По крайней мере, мы получили взамен около 2 тысяч английских пленных и раненых, которые находились в том же районе в немецком плену91. Так что Макмиллан наверняка отличал старых эмигрантов от "новых"92. Первых он справедливо называл "белоэмигрантами". (Через десять с лишним лет горстка старых эмигрантов вышла из лагерей ГУЛага, и Хрущев разрешил им вернуться на Запад. 4 сентября 1958 года 15 бывших зэков, нищих больных людей, обратились к английскому премьер-министру с просьбой о небольшой денежной компенсации за все те страдания, что были им незаконно причинены. 27 октября они получили категорический отказ. Кстати, премьер-министром тогда был Гарольд Макмиллан, сыгравший 13 лет назад свою роль в деле отправки этих несчастных в лагеря.)93 В своих мемуарах Макмиллан упоминает о выдаче казаков чрезвычайно кратко. В дальнейшем он неизменно отказывался более подробно рассказать об этом. Другой свидетель, Тоби Лоу, ныне лорд Олдингтон, бывший бригадиром генштаба 5-го корпуса, присутствовал на конференции 21 мая и отдал в тот же день роковой приказ. Но на мой вопрос он ответил, что не может ничего припомнить о выдаче казаков. Через два года после выдачи в Лиенце член парламента Таф-тон Бимиш отправился в Австрию для поиска данных. Один русский, участник и очевидец событий, "передал ему подробное и точное описание трагедии, особо подчеркнув, что на смерть было послано большое число белоэмигрантов. 17 июля 1947 года Бимиш обратился в парламент с просьбой расследовать это крайне неприятное дело. И сотрудник МИДа Томас Браймлоу затребовал в военном министерстве полный отчет, добавив, однако, что по возможности нужно "предоставить майору Тафтону Бимишу наименее мрачную версию событий". Через несколько месяцев военные власти в Вене представили краткий отчет, не вдаваясь в обсуждение инцидентов, описанных майором Бимишем, и утверждая, что "в тот период делалось все возможное для отделения несоветских граждан от тех, кто подлежал репатриации". На основании этого отчета Томас Браймлоу подготовил ответ, в котором подчеркивалось, что при репатриации проводилась тщательная проверка. Из этого ответа создается впечатление, что само упоминание о возможности выдачи "старых" эмигрантов считалось опасным. Браймлоу старательно убрал упоминание о "несоветских гражданах", заменив их на "люди, которые не воевали за немцев". Очевидно, он решил, что такое определение дает меньше оснований для неприятного расследования94. ПРИМЕЧАНИЯ Архив военного министерства Великобритании, 32/11119, 230 А. Министерство обороны Великобритании, фонд ВМ. 3928/PW 1 [в дальней шем: ВМ 3928], 298 А. См.: Архив военного министерства Великобритании, 32/11119, 27 А. Там же, 103 А. Там же, 32/11137, 6 А. Там же, 51 А. Архив министерства иностранных дел Великобритании, 371/43382, 69; 371/47903,240. Архив военного министерства Великобритании, 32/11119, 153 А. Там же, 204/2877. Архив министерства иностранных дел Великобритании, 371/47895, 47896, 47901,47902,66344. A. Petrovsky. Unvergessener Verrat!-- Munchen, 1961, S. 104. "Peter Huxley- Blythe. The East Came West,-- Caldwell, Idaho, 1964, p. 206. Вячеслав Науменко. Великое предательство: выдача казаков в Лиенце и дру гих местах (1945-1947), т. 2.-- Нью-Йорк, 1970, с. 242, 246. "A. I. Romanov". Nights are Longest There: Smersh from the Inside.-- London, 1972, p. 154. Parliamentary Debates (Hansard) House of Lords Official Report -- London, 1976, CCCLX1X, coi. 314. Однако лорд Хенки в 1945 году не работал в Северном отделе, и все данные говорят за то, что МИД не принимал непосредственного участия в выдаче старых эмигрантов. См.: Nicholas Bethell. The Last Secret: Forcible Repatriation to Russia 1944-1947 -- London, 1974, p. 104. Josef Mackiewicz. Kontra.-- Paris, 1957, p. 185. Василь Иваныч. Стежками жития.-- Нью-Ульм, 1962, с. 294--295. См. также статистику в кн.: В. Нау менко, указ. соч., т. 1.-- Нью-Йорк, 1962, с. 143--147, 270--271. Там же, т. 2, с. 103. Там же, с. 104. Информация получена от майора У. Р. Дэвиса. См. также кн.: В. Науменко, указ. соч., т. 1, с. 231, 261. См.: Архив военного министерства Великобритании, 170/4461. Было отмече но также, что многие грузинские офицеры жили в Париже. Информация получена от генерал-майора П. Б. Джиллета, секретаря Глав ной канцелярии рыцарских орденов Орден Бани (Order of the Bath) -- одна из высших наград Англии, кавалер этого ордена получает личное дворян ское звание "рыцарь". В июне 1945 г. английское правительство награди ло Орденом Бани советских маршалов Г. К. Жукова и К. К. Рокоссовского (примеч. пер). 314 Robert Jackson. At War with the Bolsheviks: The Allied Intervention into Russia 1917-1920.-- London, 1972, p. 180. John Silverling. The Victors' Dilemma.-- London, L970, p. 277. Теоретически Шкуро командовал учебной частью 15-го казачьего кавалерий ского корпуса, хотя фактическим командиром в Доллерсхейме был, по сооб щению полковника Вагнера, подполковник Стабенов. У Шкуро, как уже гово рилось, не было постоянной должности. Командир дивизии "Галиция" генерал Шандрук вспоминает в своей книге, что 2 мая 1945 года встретил пьяного Шкуро в Фолькермаркте (Lt. Gen. Pavlo Shandruk. Arms of Valor.-- New York, 1959, p. 273). Архив военного министерства Великобритании, 170/4241. Термин "группа атамана" относится скорее всего не к Доманову и его штабу, который в доку ментах определяется как "штаб казачьей армии" (там же, 170/4988), а к особому парашютно-десантному подразделению, известному под этим назва нием (см.: В. Науменко, указ. соч., т. 1, с. 145). О резервных частях генерала Шкуро см.: Erich Kern. General von Pannwitz und seine Kosaken.-- Oldendorf, 1971, S. 161; Josef Mackiewicz, указ. соч., р. 147. Николас Бетелл. Последняя тайна.-- Лондон, [1978], с. 117. Архив военного министерства Великобритании, 170/4241. Там же, 170/4388. По сообщению полковника Алекса Малколма. 29 См.: Cyril Ray. Algiers to Austria: A History of Division in the Second World War,-- London, 1952. 30. Архив военного министерства Великобритании, 170/4183, 460, 487. Рассказ о такой операции в Анконе в середине мая 1945 года см. в кн.: В. Нау менко, указ. соч., т. 2, с. 202, а также с. 220--221. См.: Pavlo Shandruk, указ. соч., pp. 254--286. Историю украинской дивизии см. в кн.: David Littlejohn. The Patriotic Trai tors-- London, 1972, pp. 327--329, 332. Я опирался также на подробный отчет, предоставленный мне бывшим солдатом дивизии Миколой Волынским. О Потсдамской конференции и последующей истории дивизии и ее роспуска см.: Архив военного министерства Великобритании, 204/440; Архив мини стерства иностранных дел Великобритании, 371/9804, 47903, 57880; ВМ 3928. Генерал Врангель, в соответствии с его завещанием, "был похоронен в ма ленькой русской церкви в Белграде, который он считал последним прибежи щем Белого движения" (John Silverling, указ. соч., р. 359). История "шуцкорпса" во время Второй мировой войны рассказана в кн.: Д. П. Вертепов. Русский корпус на Балканах во время II великой войны. См. также кн.: Jurgen Thorwald. Wen sie verderben wollen: Bericht des grossen Verrats.-- Stuttgart, 1952, SS. 251--252; George Fischer. Soviet Opposition to Stalin.-- Harvard, 1952, p. 97; Josef Mackiewicz, указ. соч., р. 160; Vladimir Petrov. It Happens in Russia: Seven Years Forced Labour in the Sibirian Gold- fields .-- London, 1951, pp. 412--416, 427--428. По сообщению от 13 мая, в руках 5-го корпуса английской армии находилось "4433 белоэмигранта" 315 (Архив военного министерства Великобритании, 170/4243), и вполне вероятно, что имеется в виду именно "шуцкорпс", поскольку в тот момент других проверенных формирований белоэмигрантов в Австрии, по-видимому, не было. В августе, однако, как сказано в рапорте, в Клейн Санкт-Вейте находилось всего 2700 человек (см.: Архив министерства иностранных дел Великобритании, 371/47903, 184), то есть многие за прошедшие месяцы бежали (см. там же, 185). О последних часах корпуса перед сдачей в плен см. кн.: Ara Deljanic. Wolfsberg 375.-- San Francisco, 1975. См. также: Архив министерства иностранных дел Великобритании, 371/5789, 5--6; 371/56711. См.: В. Науменко, указ. соч., т. 2, с. 160. В Потсдаме советские представители вручили англичанам жалобу о том, что Рогожин возглавляет антисоветские силы в районе Клагенфурта [см.: Архив министерства иностранных дел Вели кобритании, 934/5 (42), 92]. См.: Vladimir Petrov, указ. соч., pp. 400--402. См.: В. Науменко, указ. соч., т. 1, с. 250, 253; т. 2, с. 157, 159, 160, 204, 338; Josef Mackiewicz, указ. соч., р. 166. Полная произвольность такой классифи кации демонстрируется на примере майора Островского, который как член 15-го кавалерийского корпуса был признан подлежащим репатриации, тогда как его брат, служивший в "шуцкорпсе", репатриации не подлежал. (См.: В. Науменко, указ. соч., т. 2, с. 160). См.: Pavlo Shandruk, указ. соч., р. 291; Foreign Relations of the United States. The Conference of Berlin, v. 1.-- Washington, 1960, p. 797. 22 мая Ватикан заявил аналогичный протест по поводу других беженцев (см. там же). По сообщению Олега Кравченко. Я благодарен племяннику полковника Лин- га, Кристоферу Лингу, за помощь в идентификации этого человека. В отчете полковника Хиллса в кн.: Peter Huxiey-Blythe, указ. соч., р. 97, полковник Хиллс, по-видимому, спутан с полковником Уолтоном Лингом. По сообщению Брюса Маршалла. События 28--29 мая воссозданы на основании бесед с бригадиром Ашером, полковниками Говардом и Р. Прайсом и майором Дружакиным, а также по документам Архива военного министерства Великобритании, 170/4982, 5026. Бригадир Дж. Л. Верни полагал, что первый же казачий генерал, встретив шийся в Австрии, был военным преступником. Тем не менее на конференции у бригадира Ашера он присоединился к большинству, которое возражало про тив транспортировки пленных навстречу возможной бессудной расправе. (Ру копись мемуаров генерала-майора Верни любезно предоставил мне его сын, майор Питер Верни.) Архив военного министерства Великобритании, 170/4396. Там же, 170/4988. Следует отметить, что в тот момент они находились вне контроля бригадира Мессона. Архив военного министерства Великобритании, 170/4461. См.: В. Науменко, указ. соч., т. 1, с. 238--240. Там же, т. 2, с. 56--57. 316 Информация получена от генерала-майора Бредина и бригадира Трайона-Виль- сона. О задаче, поставленной перед полком, см. в Архиве военного министер ства Великобритании, 170/5045. См. там же, 170/4461, 4396; В. Науменко, указ. соч., т. 1, с. 138, 240--241. См.: Архив военного министерства Великобритании, 170/4461; В. Науменко, указ. соч., т. 1, с. 208; там же, т. 2, с. 35--36. Выдержки из разговора с генералом Горацио Мюрреем. См. также его письмо в The Times, 7.12.1974. 1225 казаков были зарегистрированы в качестве конюхов и затем спасены (см. сообщения генерала Мюррея и бригадира Ашера; цифра "1225" приведе на в Архиве военного министерства Великобритании, 170/4982). Н. Бетелл говорит об исчезновении еще примерно 1700 человек (см.: Nicholas Bethell, указ. соч., р. 133). По оценке полковника Вагнера, у него было около 10 тысяч человек, из которых 4 тысячи 29--30 мая были отосланы в Юденбург (см.: Ар хив военного министерства Великобритании, 170/4982). В английском издании книги Н. Краснова (The Hidden Russia.-- New York, 1956, pp. 18--19) майор Дэвис почему-то назван "Стоуном". В. Науменко, указ. соч., т. 1, с. 141; см. там же, с. 139, 142; Josef Mackiewicz, указ. соч., р. 154. В 1958 году полковник Малколм вспоминал о присутствии в то время в диви зионном штабе в Лиенце офицеров разведки (см.: Peter Huxley-Blythe, указ. соч., р. 212). В. Науменко, указ. соч., т. 1, с. 175. Копии этого прошения или записи о его получении нет ни в Королевской библиотеке в Виндзоре (по сообщению библиотекаря сэра Роберта Макворс- Янга), ни в библиотеке лондонской резиденции архиепископа Кентерберий- ского, Ламбетского дворца (по сообщению библиотекаря И. Дж. Билла), ни в личных бумагах архиепископа Фишера (по сообщению настоятеля Вестмин стерского собора), ни в штаб-квартире Международного комитета Красного Креста (по сообщению П. Вибера, заведующего отделом документации). См.: Н. Краснов. Незабываемое, с. 41; В. Науменко, указ. соч., т. 2, с. 279. Рассказ о том, как Советы приняли Краснова и Шкуро, подтверждается также англий ским офицером, свидетелем событий (см.: Н. Бетелл, указ. соч., с. 149--150). См.: Архив военного министерства Великобритании, 170/4461. Т. Kubansky. A Memento for the Free World.-- Paterson, New Jersey, 1960, p. 42. Архив военного министерства Великобритании, 170/4461. См.: H. Краснов. Незабываемое, с. 34; В. Науменко, указ. соч., т. 1, с. 168, 169, 172; там же, т. 2, с. 104; Архив военного министерства Великобритании, 170/4461; Peter Kenez. Civil War in South Russia, 1918,-- Berkeley, 1971, p. 182; H. N. Williamson. Farewell to the Don.-- London, 1970, p. 20. См.: В. Науменко, указ. соч., т. 1, с. 169. Это оружие запечатлено на фотогра фии Шкуро (см. там же, т. 2, между с. 128--129). Архив военного министерства Великобритании, 170/4389. Всем казачьим и кавказским офицерам было приказано сдать шашки утром 27 мая (см.: В. Нау- 317 менко, указ. соч., т. 1, с. 122) Их хранили отдельно от остального офицерского имущества, а шашку Доманова передали в Юденбурге советским представителям (см.: Архив военного министерства Великобритании, 170/4388) Передававший ее английский офицер отметил, что советский офицер "был разочарован тем, что это -- боевое оружие, а не церемониальный предмет" (там же, 170/5025). Уцелел лишь прекрасный казачий кинжал генерала Краснова, подаренный ему когда-то императором Николаем II. Лидия Краснова после отъезда мужа "на конференцию" предложила кинжал майору Дэвису, но тот вежливо отказался. Разумеется, Шкуро и других офицеров сопровождал в их передвижениях по Австрии тщательно составленный список По прибытии в Юденбург он был вручен полковнику НКВД (см там же, 170/4993, 5025; В. Науменко, указ соч., т. 1, с. 180; там же, т. 2, с 301). Перед отправкой в Москву список был проверен в штабе СМЕРШа в Бадене (см "A. I Romanov", указ соч., р 154). Что же до причин, по которым советские власти так страстно жаждали запо лучить Краснова и Шкуро, то об этом мы знаем из уст самого Меркулова. Интервью датировано 18.7.1945, но леди Лимерик, просмотрев свои дневники, уверяет, что, хотя она и помнит о беседе с генералом Китли, в июле ее в Австрии не было. Очевидно, интервью состоялось в Англии, и в таком случае Китли прилетел сюда специально для того, чтобы ответить на обвинения Сел- би-Бигга См.: Архив министерства иностранных дел Великобритании, 371/51227 Unconditional Surrender in Austria.-- Journal of the Royal United Service In stitution, 1954, XCIX, p. 265 Архив военного министерства Великобритании, 170/4241.В Имперском воен ном музее (А 927/3) хранится документальный фильм о визите генерала Китли 12 мая 1945 года к советскому генералу в Вольфсберге. 72. ВМ 3928, 2 А, 31 А. 73 См. там же, 18 D. В это же время в Австрии были выданы советским властям другие взятые в плен русские, а в момент капитуляции немецких войск в Италии советское командование получило от англичан сообщение, что "выдача наличного состава армии Власова будет производиться так же, как до сих пор" (Архив военного министерства Великобритании, 204/1596) 74. См.: Документы канцелярии премьер-министра, 3/364, 741--742. 75. ВМ. 3928, 4 А Там же, 8 А, 15 А. Там же, 7 А, 24 А, 26 А, 40 А; Архив военного министерства Великобритании, 32/11119, 325 А, 326 А; ВМ. 3928, 37 А. Там же, 40 В; см. также 18 С, 19 А. 79 См : Архив военного министерства Великобритании, 170/4241. 80. Так считает Н. Бетелл (см.: H Бетелл, указ. соч , с. 108--109). Архив военного министерства Великобритании, 214/4183; 214/359. Там же, 170/4183, 487 83. См.: Nigel Nicholson. Alex -- London, 1973, pp. 47--66. 318 84 Документы канцелярии премьер-министра, 3/364, 750; W. S. Churchill. The Second World War, v. VI -- London, 1954, p. 647. См.: David Littlejohn, указ. соч., р. 365. У военного министерства в тот же день запросили информацию (см.:ВМ. 3928, 9 А--11 А). 85. См.: Документы канцелярии премьер-министра, 3/364, 748. 86 ВМ 3928, 18 А, 22 А. Документы канцелярии премьер-министра, 3/364, 254. Документы министерства колоний, 730/13. Я благодарен доктору Мартину Гилберту, который предоставил мне эту и следующую цитаты. 15 июля 1921 года (там же). Harold Macmillan. The Blast of War: 1939-1945 -- London, 1967, p. 609. Harold Macmillan Tides of Fortune: 1945-1955 -- London, 1969, p. 17. Англий ские пленные не "подлежали обмену": их выдача беспрепятственно осущест влялась уже несколько недель (см.: ВМ. 3928, 18 С, 19 А). См также: Архив военного министерства Великобритании, 32/11137, 62 С, 388 А Вряд ли Макмиллан, говоря о "White Russians", имел в виду белорусов, которых среди казаков не было. См также: Peter Huxley-Blythe, указ. соч., pp. 202--210; The Sunday Times, 26.2.1978 См.: Архив министерства иностранных дел Великобритании, 371/66344, 66347 Глава 12 КОНЕЦ ГЕНЕРАЛА ВЛАСОВА 28 января 1945 года в Берлине было официально объявлено, что русская армия под командованием генерала Власова более не является частью вермахта, но представляет собой независимое формирование, подчиняющееся правительству Комитета освобождения народов России (КОНР)1. До сих пор, как уже упоминалось в первой главе, власовская армия существовала только на бумаге, а ее "генерал" был, по сути, узником. Хотя в немецкой армии служило предположительно 800 тысяч русских, украинцев, прибалтийцев, кавказцев, татар и другие национальные "легионы", все это были раздробленные формирования, которыми командовали исключительно немцы, а генерал Власов не имел права отдать приказ даже взводу своих соотечественников. Ни Власов, ни его армия не пользовались популярностью у заправил рейха. Гитлера и Гиммлера не убедили доводы Власова о том, что "русского может побить только русский", они считали генерала и его "армию" всего лишь пропагандистской фикцией, полезной для усиления дезертирства из Красной армии. Розенбергу претила твердая решимость Власова восстановить единую национальную Россию, очищенную от большевизма (это противоречило его собственной политике дробления России на составные части). Из всех нацистских руководителей у одного лишь Геббельса хватило ума понять то, что он сформулировал 29 апреля 1943 года: "Если бы наша восточная политика была разумнее, мы наверняка бы достигли гораздо большего"2. Самым ярым врагом Власова был, вероятно, рейхсфюрер СС Гиммлер. Его приводила в ярость одна лишь мысль о том, что Германия будет чем-то обязана "недочеловеку"-славянину. Свои чувства Гиммлер выразил в речи 14 октября 1943 года в Бад-Шахене: Господин Власов начал выказывать чрезмерную гордость, присущую русским и славянам. Он заявляет, что Германия не может завоевать Россию, что Россия может быть завоевана только русскими. Осторожнее, господа: в этой сентенции 320 таится смертельная опасность... У германской армии может быть только одна молитва -- утром, днем и вечером: мы победили врага, мы, немецкая пехота, победили всех врагов в мире. И если вдруг появляется какой-то русский, дезертир, который позавчера, может, был подручным мясника, а вчера -- сталинским генералом, и читает нам лекции с чисто славянским высокомерием, утверждая, что Россия может быть завоевана только русскими, то я вам скажу, что уже по одной этой фразе видно, какая он свинья. Так думал Гиммлер в 1943 году. Но не прошло и года -- и он был вынужден согласиться на встречу с "господином генералом" Власовым и вежливо выслушивать в разговоре язвительные вопросы собеседника насчет нынешней военной ситуации "недочеловеков" и намеки на то, что он, Власов, до плена командовал армией, которая в 1941 году нанесла немцам серьезный урон. А в заключение беседы Гиммлер пообещал помочь Власову стать командиром действительно независимой русской армии. Впрочем, причину такой перемены в поведении рейхсфюрера СС понять нетрудно. За 11 месяцев, прошедших между его речью и встречей с Власовым, положение на фронтах существенно изменилось -- на западе союзники продв'инулись в восточную Францию и северную Италию, на востоке советские войска полностью освободили советскую территорию и неудержимо продвигались в Польшу и Румынию. Тут уж даже фанатичному приверженцу идеи германского расового превосходства приходилось признать, что дела обстоят не совсем так, как раньше, что полное военное поражение союзных стран становится все более отдаленной или даже -- если только он смел себе в том признаться -- недостижимой целью. Правда, оставалась еще на все лады рекламировавшаяся идея, что западные и восточные союзники вцепятся друг другу в горло и тем спасут Германию, но пока что никаких признаков такого поворота событий не наблюдалось. И одни лишь "остполитикер" (восточные политики), чьи взгляды деятели рейха высмеивали в 1943, предлагали внешне вполне реальную надежду на нарушение баланса сил одним ударом. Если Власов и его помощники выйдут на поле боя как независимая русская армия, действующая в союзе с Германией, война на Востоке может превратиться в русскую гражданскую войну, и это станет повторением 1917 года, причем Власов сыграет роль орудия немецкого генерального штаба, как в свое время -- Ленин. Тогда переворот, осуществленный при поддержке Германии, заставил Россию выйти из войны -- то же самое может удаться и теперь. Конечно, та Россия, которую намеревается восстановить Власов, могла бы обернуться для немецких амбиций ничуть 11--2491 321 не меньшей угрозой, чем сталинская. Но гений фюрера найдет выход из положения: например, поставит раздираемой междоусобной борьбой России такие условия, по сравнению с которыми Брестский мир покажется образцом великодушия. На протяжении многих месяцев отдельные группы в окружении Гиммлера пытались заинтересовать его различными аспектами "восточной политики". Но, наверное, именно события в июне-июле 1944 года -- высадка союзников в Нормандии и прорыв Красной армии в Польше, последовавший за начатым 20 июня наступлением, -- заставили Гиммлера вновь вспомнить о наглом "подручном мясника". Среди сотрудников Гиммлера выделялся молодой штандартенфюрер СС Гюнтер д'Алькэн, редактор еженедельника СС "Шварц-корпс", ответственный также за пропаганду на Восточном фронте и понимавший, как важно в этом деле играть на ненависти многих русских к их варварскому режиму. Весной 1944 года д'Алькэн познакомился со Штрик-Штрикфельдтом, прибалтийским немцем, служившим в немецкой армии и близким к Власову. Штрикфельдт уговаривал д'Алькэна использовать в обращениях к советским солдатам идеи русского освободительного движения. Его доводы показались штандартенфюреру убедительными, и он согласился начать такую пропагандистскую кампанию на Южном фронте. Успех операции под кодовым названием "Скорпион" превзошел все ожидания: приток дезертиров из Красной армии увеличился вдесятеро. Убедившись в правоте Штрикфельдта, д'Алькэн решился обратиться к руководству СС. Его красноречие -- вкупе с катастрофическим развитием дел на фронте -- принесло плоды, и Гиммлер дал согласие на встречу с человеком, которого за девять месяцев до того обзывал "свиньей"3. Встреча была назначена на вечер 20 июля4, но именно в этот день бомба, подложенная графом фон Штауффенбергом в Волчьем логове, едва не убила Гитлера, и встреча, разумеется, не состоялась. На другой день оберфюрер СС доктор Эрхард Крегер встретился с генералом СС Бергером для обсуждения вопросов, связанных с датскими "ваффен СС". В конце разговора Бергер сказал, что Гиммлер поручил ему прощупать Власова в предварительной беседе, а поскольку Бергер понятия не имел, чего от него хочет рейхсфюрер, он попросил оберфюрера присутствовать при разговоре с русским генералом (Крегер был родом из Прибалтики и говорил по-русски). Встреча состоялась через несколько дней. Власов произвел самое благоприятное впечатление на Бергера (который, кстати, уже однажды его "прощупывал")5. В телефонном разговоре с Гиммлером он рекомендовал предоставить Власову все возможности 322 для проведения в жизнь его программы, а доктора Крегера назначить офицером связи между власовским движением и командованием СС. Гиммлер согласился, и Крегер почти до самого конца выполнял роль единственного официального посредника между немецкими властями и командованием РОА. Вскоре Гиммлер заявил о своей готовности лично встретиться с Власовым. 16 сентября Власов приехал в полевую штаб-квартиру рейхсфюрера СС в Растенбурге, в Восточной Пруссии. На встрече присутствовали также Гюнтер д'Алькэн и генерал Бергер, переводчиком был доктор Крегер, который и поделился с автором своими воспоминаниями. Гиммлер был безукоризненно вежлив, извинился, что встречу пришлось отложить, и с явным уважением выслушал высокого, представительного "русского де Голля". Рассказы о том, чего он мог бы добиться, если бы ему предоставили свободу действий, так увлекли Гиммлера, что встреча продолжалась 6 часов. Когда разговор закончился, Власов торжествующе заявил Штрик-Штрикфельдту, что наконец-то они добились своего! Рейхсфюрер СС согласился предоставить русскому освободительному движению статус независимой организации с правом набирать армию из миллионов русских, находящихся в пределах Великого Рейха6. Гиммлер действительно отнесся к планам Власова с энтузиазмом. По словам доктора Крегера, руководитель СС сумел понять, что спасти Германию от катастрофы может только новая политика. Уповать на то, что вермахт сам, без посторонней помощи, справится с большевизмом, было уже немыслимо, и если Власов в состоянии выполнить свои обещания, следует непременно к нему обратиться, -- так рассуждал Гиммлер, да и Геббельс считал поддержку Власова реальной политикой для Германии. Тем не менее новая стратегия вызвала сопротивление мощных сил. Розенберг, усмотрев в ней прямой вызов своей политике раздела России между населяющими ее народами, потребовал у доктора Крегера объяснений. "Вам следует обратиться не ко мне, а к моему начальнику",-- сардонически ответил оберфюрер. "А кто ваш начальник?"-- спросил Розенберг, но, услышав зловещее имя Гиммлера, поспешил сменить тему разговора. Однако с фюрером -- пока еще всемогущим -- такой трюк бы не прошел. Хотя Гитлер с трудом согласился, наконец, укрепить трещавший по швам вермахт парой тысяч русских наемников, он вовсе не имел в виду создания настоящей армии, которая, на его взгляд, неизбежно стала бы пятой колонной. Поэтому намерения Гиммлера с самого начала тормозились реальной или потенциальной враждебностью Гитлера и его непосредственных советников, и он дал согласие лишь на создание армии, не превышающей трех дивизий, тогда как il* 323 Власов рассчитывал на десять. Но привередничать было бы неразумно, и Власов взялся за создание нового "правительства" и набор "армии". У него было немало сторонников в СС и вермахте: многие влиятельные немцы считали, что сделать ставку на русского генерала -- куда реальнее и надежнее, чем дожидаться разрекламированного секретного оружия. Крупнейшие нацистские деятели -- Гиммлер, Геббельс, Геринг и Риббентроп -- прощупывали Власова. Наконец, к различным "национальным комитетам", представляющим прибалтийцев, украинцев, грузин и другие меньшинства России и находящимся под покровительством Розенберга, обратились с призывом объединиться под эгидой нового руководства. Это руководство составили сам Власов, личность яркая и незаурядная, украинец Сергей Буняченко, отличавшийся своенравным и независимым характером, Малышкин и Трухин -- бывшие красноармейские офицеры, служившие в армии еще в царское время, и бывший командир советской гвардейской дивизии Владимир Боярский. Самой интересной фигурой среди них был, пожалуй, Георгий Жиленков. Беспризорник, осиротевший после большевистского переворота, он вырос в московских трущобах, в юности вступил в партию и дослужился до политрука. Попав в плен, он стал ярым приверженцем дела русского освобождения. Человек умный и изобретательный, он быстро выделился и во власовском движении выполнял функции неофициального "министра пропаганды"7. Сложные маневры, интриги и отсрочки изрядно подорвали веру руководителей РОА в успех своего дела. С приближением зимы 1944 победы союзников становились все убедительнее, и в поисках утешения лидеры движения все чаще обращались к водке. Наконец, 14 ноября 1944 года настал момент, который можно считать началом нового русского национального движения: был создан КОНР. Пятьсот делегатов, представлявших различные народы, населяющие Россию, собрались в Праге, в Градчанском дворце. Здесь, в Испанском зале, в 3 часа дня, под приветственные крики собравшихся был оглашен Манифест КОНР. Этот важный документ провозглашал целью Комитета "свержение сталинской тирании" и "создание новой свободной народной государственности". В Манифесте говорилось, что Комитет приветствует помощь Германии на условиях, не затрагивающих чести и независимости нашей родины. Эта помощь является сейчас единственной реальной возможностью организовать вооруженную борьбу против сталинской клики. Национал-социализм, его доктрины и вожди в документе даже не упоминались, не было здесь и ссылок на такие отвратительные принципы нацистской политики, как антисемитизм и агрессия. 324 1 Сообщения о Пражском манифесте вызвали широкий отклик среди русских, причем не только в Германии и России. В часе езды от центра Парижа находился лагерь Боригар, где собралось несколько тысяч русских, освобожденных союзниками во Франции. Один из его обитателей, молодой человек, отца которого в свое время арестовали и который был вынужден с малолетства работать, чтобы как-то прокормиться, вспоминает, как его товарищи встретили сообщение о Манифесте. Собравшись вокруг приемника, они с радостной надеждой ловили такие выражения, как "ликвидация принудительного труда", "ликвидация колхозов", "установление неприкосновенной частной трудовой собственности" -- и ведь все это говорилось по-русски!8 Правда, обитателям лагеря Боригара, несмотря на все эти надежды, вскоре предстояло возвращение в СССР. Но даже в лагерях ГУЛага, на Воркуте и в Камышлаге, бывшие власовцы с гордостью вспоминали идеалы, нашедшие выражение в Пражском манифесте. Николай Краснов пишет: Власовец, прошедший через огонь, воду и медные трубы наступлений и отступлений во время войны, лагеря смерти Гитлера, когда-то ликовавший в дни обнародования Пражского манифеста и подло выданный культурным и гуманным Западом, невольно чувствовал себя политической элитой... Он никогда не спустился бы до партийца, не угодившего начальству, не угадавшего "линии" и споткнувшегося на ровном паркете партии9. Но Манифест 14 ноября был обнародован в недобрый час: в конце 1944 года вероятность опрокинуть советский режим извне фактически равнялась нулю. Рассчитывать на мятеж в Красной армии с целью свержения партийной олигархии тоже не приходилось. В армии и народе царила в те дни атмосфера упоения военными успехами, многие верили, что победа повлечет за собой смягчение режима, и вряд ли эти соображения могли отступить перед обещанием свободы, исходившим из такого источника, как Власов,-- если вообще простые люди о нем хоть что-то слышали. Напротив, преступления немцев во время оккупации оставили неизгладимый след в русском сознании, и всякое движение, появившееся на таком фоне, неизбежно должно было казаться подозрительным и нечистым. Как бы то ни было, вопрос о том, чего могло бы достичь нестесненное русское освободительное движение, остается чисто академическим. Немецкие власти так и не прониклись доверием к Власову. За сутки до Пражской конференции Берлин ни с того ни с сего запретил министрам рейха и членам дипломатического кор- 325 пуса присутствовать на ней. 27 января 1945 года Гитлер лично разразился резкой обличительной речью против Власова, недобрым словом помянув мимоходом и казаков фон Паннвица. Правда, вождь, сходящий со сцены, жил уже в мире фантазий и не очень четко представлял себе, что происходит: на следующий день после этой речи было объявлено о суверенности "правительства" КОНР. Комитет считал первоочередным делом не иллюзорную независимость и даже не возможность вести пропаганду и издавать прокламации. Главным для него было право набирать войска. Несмотря на все препоны, чинимые немецким верховным командованием, зимой 1944-45 -- впервые после 1921 года -- стали создаваться целиком русские военные формирования, которые вступали в бой с Красной армией. Кроме того, на несколько коротких месяцев возникло миниатюрное свободное русское государство. Из Далема, пригорода пустеющего день ото дня Берлина, "правительство" КОНР переехало в Богемию, в Карлсбад, а "генеральный штаб" Власова перебрался в Хейберг. Отдел пропаганды и офицерская школа были переведены из Дабендорфа в замок Гис-хюбель в Судетах. КОНР вступил в переговоры с уже действующими русскими отрядами, и под конец войны казаки фон Паннвица, Доманова и сербский "шуцкорпс" Рогожина официально вошли в РОА. С украинцами дело обстояло хуже. Хотя на Пражской конференции присутствовали представители каких-то сил украинского движения, Галицийская дивизия генерала Шандрука сохранила свою независимость10. Все это, конечно, было весьма иллюзорно, и первейшей целью Власова являлось создание настоящей армии. В Мюнзингене (Вюртемберг) Буняченко стал командиром первой из трех дивизий, санкционированных осторожным Гиммлером. Ядро дивизии составили 5 тысяч человек, которыми ранее командовал прославившийся в Польше своей жестокостью Бронислав Каминский, и группировка из белогвардейской русской дивизии "Рутения", относившейся к "ваффен СС". К ним добавились военнопленные и "восточные рабочие". По соседству, в Хейберге, проводила набор и обучение 2-я дивизия под командованием генерала Зверева. Наконец, было создано авиационное формирование -- правда, пока без самолетов, -- под командованием Владимира Мальцева и общим руководством бывшего военно-воздушного атташе Германии в Москве генерала Ашенбреннера". Доктор Крегер, сопровождавший Мальцева и Ашенбреннера во время их визита к Герингу в Каринхолл, пишет о том, что все эти приготовления носили крайне туманный характер. Визит к Герингу был нужен для назначения Мальцева на должность генерала. (При всей "суверенности" РОА Власов не имел права про- 326 двигать офицеров выше звания полковника без одобрения немцев.) В разговоре Геринг признался, что англичан, французов и американцев он все же более или менее понимает, но ни он, ни его коллеги не в силах постичь истинный характер России и русских. Это признание второго человека в рейхе, сделанное буквально на исходе войны, произвело на Крегера весьма мрачное впечатление. К тому же беседа проходила под аккомпанемент легкой дрожи, время от времени сотрясавшей мебель и стекла в окнах. Это с западного берега Одера била артиллерия маршала Жукова. Но даже эти весьма ограниченные меры по созданию власов-ских дивизий по-прежнему тормозились страхами перед Гитлером. Буняченко и Зверев успешно проводили набор в дивизии, но оружие и амуницию они не получили, и не похоже было, что им удастся в скором времени участвовать в военных действиях. Наконец генерал Кестринг, инспектор Восточных армий, отвечавший за русское движение, решил, что единственный способ убедить верховное командование и Гиммлера в эффективности РОА -- это провести пробный бой. Буняченко воспринял эту идею в штыки, заявив, что не позволит своим формированиям участвовать в бою до окончания обучения и получения полного боекомплекта. Тогда из русских, находящихся в Штеттине (ныне Щецин), была набрана группа добровольцев под командованием двух белоэмигрантов, полковника Сахарова и графа Ламсдорфа, и они отважно атаковали укрепленный плацдарм в Нейловине, на Одере. С точки зрения Кестрин-га -- и, соответственно, Геринга -- еще более внушительным успехом боя было то, что к власовцам перешли сто красноармейцев. Каким же мог быть эффект этого эксперимента, если бы его провели в более широком масштабе! Конечно, с ним запоздали на три года, но все же -- разве не поразительно, что даже теперь, когда Германия доживала последние недели, антикоммунистические русские формирования в Померании и Югославии все еще привлекали значительные количества перебежчиков!12 Гиммлер был очень доволен этими результатами и выразил свое восхищение в телеграмме Власову. 23 февраля, в штаб-квартире Гиммлера, Гейнц Герре, старший немецкий офицер, ответственный за создание русской армии, получил согласие рейхсфюре-ра СС на развертывание РОА на Восточном фронте. Герре вернулся с победой, но упрямый Буняченко, дивизия которого должна была выполнить эту задачу, заявил, что он, как русский генерал, может принять такой приказ только от своего командующего. Доктор Крегер вспоминает Буняченко как храброго и способного солдата, но немцам было трудно сотрудничать с ним. В свое время он служил в штабе Тимошенко, в 1942 году попал в плен, жизненные 327 испытания сделали его закоренелым циником, а с приближением конца Германии он все чаще впадал в отчаяние, единственным спасением от которого становилась бутылка. Власов отдал приказ, и 1-я дивизия выступила. Вермахт не предоставил им никакого моторизованного транспорта, а бомбежки союзников вывели из строя железнодорожную линию между Ульмом и Нюрнбергом, так что первые 200 километров дивизия со всем снаряжением проделала пешком. По пути к ним присоединялись группы русских "восточных рабочих" и военнопленных, и когда 19 марта они достигли Нюрнберга, состав дивизии возрос примерно на три тысячи человек13. На время погрузки в поезда Буняченко устроил себе штаб-квартиру в соседней деревне, и здесь случился один довольно неприятный инцидент. Генерал Власов, как обычно в сопровождении доктора Кре-гера, явился осмотреть уходящие на фронт войска. Было 8 часов утра, и никто не доложил Буняченко о появлении генерала и оберфю-рера. Адъютант смущенно объяснил, что Буняченко не может принять их, так как мучается зубной болью. Когда же они стали настаивать, он попытался попросту загородить им путь, но Власов, человек недюжинной силы и почти двухметрового роста, отстранил его и вошел в комнату. За столом, уставленным бутылками и стаканами, сидели вдрызг пьяные генерал Буняченко и его начальник штаба, а также два младших офицера и парочка полуодетых девиц явно не военного вида. Поскольку Буняченко в это самое время должен был заниматься отправкой своей дивизии на фронт, Власов, естественно, пришел в ярость. К тому же он, видно, боялся, как бы доктор Крегер не доложил об этом Бергеру или Гиммлеру. По словам самого Креге-ра, после этого случая он не раз чувствовал на себе неприязненный взгляд Буняченко. Тем не менее все прошло по плану, и 26 марта последние отряды прибыли в учебный лагерь в Либерозе, к северу от Коттбу-са. Немецкий командующий группы армий "Висла" генерал Хейн-ричи с немалым удивлением встретил неожиданное подкрепление и поначалу не мог придумать ему подходящей задачи, но в конце концов решил пустить русским солдатам кровь в наступлении на плацдарм советских войск в Эрленгофе, к югу от Франкфурта-на-Одере. На эту позицию уже была предпринята неудавшаяся атака, после которой плацдарм еще дополнительно укрепили. Это была невероятно трудная задача, но Буняченко согласился на нее при условии, что ему будет обеспечена достаточная артиллерийская поддержка. Наступление началось в 5 часов утра 14 апреля и закончилось полным поражением: власовцы, не поддержанные, как было условлено, артиллерийским огнем, не говоря уж о помощи с воздуха, волнами бросались на хорошо укрепленные, обнесенные 328 проволокой советские позиции. После ожесточенного четырехчасового боя Буняченко приказал отступить. Вернувшись в Либерозе, дивизия занялась зализыванием ран, а Буняченко со штабом принялись решать, что делать дальше. Все понимали, что поражение немецкого союзника неизбежно, а воевать в тех условиях, которые им создали, -- бессмысленно. Власов и его старшие офицеры тоже пытались разобраться в критическом положении, в котором они оказались. Ясно было одно: уже само их пребывание в Германии неминуемо приведет РОА к катастрофе. Через несколько дней произойдет встреча американской и Красной армий, и даже если расчеты на долгожданный разрыв между союзниками оправдаются, РОА это ничего не даст -- столкнувшиеся глыбы сотрут ее в порошок. Слабая надежда маячила им только на юго-востоке: Красной армии еще предстояло продвигаться вверх по Дунаю и в Богемию, а национальные движения в Чехословакии, Венгрии и Югославии ожесточенно сопротивлялись советскому владычеству, кое-где даже шли бои, а в Греции английские войска подавили попытку коммунистов захватить власть в стране. В кругах КОНР было много разговоров о создании "третьей силы" из этих разрозненных, но заведомо антикоммунистических сил. Кроме того, имелись еще казаки. Фон Паннвиц, Доманов и Краснов согласились на включение своих частей в РОА. Доктор Крегер присутствовал на торжественном обеде в Берлине, где собрались представители казаков и КОНР. Он вспоминает, что, несмотря на неблагоприятную ситуацию, там царила атмосфера радостного энтузиазма и надежд. Как бы то ни было, последняя возможность выжить оставалась лишь на юге. Буняченко, с некоторым запозданием проявляя свой талант, начал свой необычный поход, который вполне справедливо сравнивали с походом Ксенофонта*. 1-я дивизия РОА продвинулась почти на 500 километров к югу. С левого фланга наступали советские войска, к тому же приходилось сопротивляться попыткам немецкой группы армий "Центр" заставить их вернуться на фронт. Фельдмаршал Шернер даже потребовал выдачи непокорного Буняченко и его немедленной казни, но в тех условиях это было вряд ли возможно, да и сам Шернер через несколько дней попал в плен к американцам, и Буняченко спокойно продолжал свой поход. Пройдя восточнее Дрездена, дивизия вступила в Чехословакию, и 29 апреля штаб-квартира 1-й дивизии РОА расположилась в деревне Козоеды, севернее Праги. Здесь, за Рудны- * Ксенофонт -- древнегреческий писатель, историк и стратег, один из руководителей отступления, после гибели Кира, 10 тысяч греческих наемников через Малую Азию к Черному морю. 49Q ми горами, Буняченко и 25 тысяч его людей могли немного передохнуть и подумать о дальнейших планах. В Чехии в то время действовали два русских формирования. 19 апреля, в связи с приближением американской 7-й армии, учебным лагерям РОА в Мюнзингене и Хейберге пришлось эвакуироваться. 2-я дивизия РОА под командованием Зверева вместе с авиакорпусом Мальцева и другими резервными формированиями (всего около 22 тысяч человек) вышли к Фюрстенфельдбруку, к западу от Мюнхена. Отсюда их поездом отправили в Лиенц, и они двинулись на север, чтобы сойтись у Праги. К 4 мая войска Зверева оказались на пути к Праге, между Бадвайсом и Страконицами. Ближайшими вражескими войсками была не Красная армия, находившаяся еще довольно далеко на востоке, в Словакии, а американская 3-я армия генерала Паттона, уже стоявшая на границах Чехии. В генеральном штабе РОА ничего не знали о секретном соглашении, по которому западные союзники уже уступили Советам всю Чехословакию, и власовцы полагали, что Чехия может перейти под контроль американцев. Положение на фронтах ухудшалось с каждым днем, мечты о соединении с казаками или антикоммунистическими югославами рассыпались в прах, и командирам стало понятно, что различные формирования РОА должны действовать самостоятельно -- пока вообще остается хоть какая-то свобода решений. Постепенно они пришли к выводу, что единственный выход -- это попробовать начать переговоры о сдаче в плен американцам при получении, как они надеялись, удовлетворительных гарантий. Первую попытку такого рода предпринял генерал Ашенбрен-нер, атташе немецких военно-воздушных сил при авиакорпусе Мальцева. В конце марта Ашенбреннер завязал в Праге знакомство с предприимчивым ученым Теодором Оберлендером, большим знатоком русских дел. Оберлендер в конце 20-х -- начале 30-х годов бывал в СССР в качестве профессора сельского хозяйства из Кенигсберга и даже, на подмосковной даче Радека, встречался с Бухариным, о способностях которого был самого высокого мнения. Ему не разрешили вывезти из страны заработанные деньги, и он потратил их на поездки в Грузию. Позже, при разработке плана "Барбаросса", абвер обратил внимание на этого человека, и он начал войну в украинском батальоне "Нахтигаль" ("Соловей"), которым командовали немцы, а затем, когда в 1942 году немецкие войска дошли до Кавказа, стал командиром антисоветского формирования горцев. В формировании поначалу было около 1100 кавказцев, набранных из военнопленных в немецких лагерях. Затем отряд увеличился до 1600 человек за счет перебежчиков из красноармейских частей, с которыми ему приходилось сражаться. 330 22 июня 1943 года, ровно через два года после вторжения в СССР, Оберлендер распространил в военных кругах меморандум о немецкой политике в России, где выражал свое возмущение слепотой немецких властей, которые бессмысленными жестокостями восстановили против себя людей, поначалу встречавших немцев как освободителей, и сформулировал и обосновал в десяти предложениях более гуманную и разумную политику, назвав ее "Союз или использование". Этот смелый шаг вызвал ярость в высших кругах: Кейтель отстранил Оберлендера от командования, а Гиммлер пытался и вовсе засадить его в концентрационный лагерь. Оберлендера спасло только вмешательство генерал-губернатора Праги Франка. В конце концов, после эвакуации армии из Дабендорфа в Судеты, он был назначен последним комендантом учебного заведения для офицеров РОА14. Оберлендер был в Праге, когда Ашенбреннер разыскал его и привез в Мариенбад для встречи с Мальцевым и другими офицерами авиакорпуса РОА, чрезвычайно обеспокоенными своим положением. В последовавшей беседе Оберлендер поддержал предложение сдаться американцам, считая это единственной возможностью избежать сдачи в плен Красной армии, что, разумеется, было для власовцев немыслимо. Узнав, что Оберлендер владеет английским, Ашенбреннер предложил ему выступить в качестве посредника в переговорах о сдаче корпуса, и тот согласился. Уезжая на другой день из Мариенбада, он вез с собой письмо Ашенбреннера, спрятанное в ботинке. Дело следовало держать в секрете не только из опасения, что доктор Крегер доложит о плане своим начальникам по СС, но и потому, что находившиеся на передовой части СС могли задержать Оберлендера и расправиться с "предателем". Вооруженный одним лишь пистолетом, Оберлендер перешел линию фронта и добрался до замка графа Кобургского. Через три дня, когда американские танки окружили деревню, он разыскал американского офицера, майора Штейна, и сдался ему в плен, объяснив, что должен повидать командира. Штейн передал эту просьбу по инстанции, и на следующий день, 24 апреля, Оберлендера привели в конференц-зал. Висевшие на стене оперативные карты были поспешно прикрыты. Немца допрашивали генерал Кеннеди и шесть полковников. Он объявил о своем намерении вести переговоры о сдаче в плен авиакорпуса Мальцева