желавший выбраться из долины Дравы, множество народа все же пробралось в леса и отважилось на опасное путешествие через заснеженные горы49. Англичане не раз 252 пытались прочесать горы в поисках рассеянных там групп беглецов. Вот что говорится в рапорте 56-го Рисского полка: Сначала группы казаков и кавказцев были довольно многочисленны и не тратили сил на то, чтобы избегать патрулей. С течением времени, однако, их группы поредели и редко превышали 12 человек. Днем они находились на снежных вершинах, выставив часового, который в случае необходимости давал криком сигнал тревоги. По ночам они часто занимали летние фермы или разбивали бивак в лесу, в низине. Казаки и кавказцы явно предпочитали смерть выдаче, но, попав в руки солдат, не предпринимали попыток бежать и с готовностью подчинялись нашим приказам50. Кеннет Тайсон описал автору поисковую экспедицию 3 или 4 июня, в которой он участвовал. Поднявшись примерно на две-три тысячи футов, патруль набрел на группу человек в 50-60. Здесь были мужчины, женщины, дети. Без всякого сопротивления они повернули назад, в лагерь. Но бывало и так, что патрули открывали огонь и даже убивали беглецов. Англичане часто позволяли советским властям посылать для участия в таких операциях офицеров СМЕРШа51. В период 7--30 июня в горах были пойманы 1356 казаков и кавказцев, 934 были доставлены 15 июня на грузовиках в Юден-бург, но советские власти потребовали, чтобы их отвезли в Грац, куда они и прибыли на следующее утро. У некоторых солдат, охранявших эту группу, сложилось впечатление, что все эти пленные или часть их были расстреляны вскоре после прибытия52. В первую неделю июня тысячи русских отправились в путешествие без обратного билета из долины Дравы в Юденбург, в наглухо задраенных вагонах для перевозки скота. На конечной остановке этого 200-километрового пути один молодой английский солдат ежедневно наблюдал за процессией поездов, прибывающих в Юденбург. Двадцатипятилетний сапер Редж Грей из 192-й железнодорожной роты Королевских инженерных войск в конце мая 1945 года оказался в районе Клагенфурта и был назначен шофером к лейтенанту Сайксу. Однажды вечером он повез лейтенанта в офицерскую столовую-клуб за город. Сидя в джипе в ожидании, Редж Грей услышал отдаленное пение мужского хора. Изредка пение прерывалось оружейными залпами, и в темном небе, в той стороне, откуда оно доносилось, вспыхивали красные зарницы. На вопрос Грея шофер стоявшего рядом джипа объяснил, что там собрали 40 тысяч русских, которых отсылают назад в Россию. Выйдя из здания, лейтенант Сайке приказал шоферу заехать за ним в 4 часа утра. Путь их, вспоминает солдат, лежал на север, 253 в Юденбург: Сайке был назначен офицером связи при передаточном пункте, где репатриируемые переходили под советский контроль. Когда они подъехали к месту назначения, им приказали остановиться. По шоссе двигалась колонна грузовиков, головные машины уже въезжали на мост через Мур. В грузовиках сидели казачьи офицеры в немецких формах. Когда колонна въехала на мост, произошла небольшая заминка, и в машинах, ждущих своей очереди, пронесся слух, что какой-то казак погиб, прыгнув в реку. Наконец дорогу расчистили, и джип Грея проехал по мосту в советскую зону города. Их сразу же поразила перемена в атмосфере по ту сторону моста: в английской зоне царило веселое оживление и суматоха, здесь же даже дома выглядели угрюмыми, у людей был затравленный вид. Самый воздух, казалось, был пропитан страхом. На железнодорожной станции шестеро советских солдат играли на пустой платформе в карты. Через несколько минут к станции медленно подполз поезд. Окна вагонов были затянуты колючей проволокой, сквозь которую пленные просовывали руки, предлагая часы и другие ценные вещи. Охранников видно не было. Два советских солдата разом встали за 37-миллиметровую зенитку и начали угрожающе поворачивать барабан в сторону поезда. Вдоль вагонов зашагал советский офицер, ударяя по дверям железным тросом. Затем двери открыли, и пленные -- мужчины, женщины и дети -- высыпали из вагонов, щурясь на солнце. Они образовали огромную толпу. Все их пожитки сложили на открытой платформе, с собой им ничего взять не разрешили. Грей спросил стоявшего рядом переводчика, что будет с казаками. Тот пошел узнать и, вернувшись, ответил, что офицеров расстреляют, а остальных сошлют в Сибирь. Для Грея, не интересовавшегося политикой, эти слова мало что значили. По его собственному признанию, больше всего его занимало тогда, удастся ли поживиться чем-нибудь из оставшихся в поезде вещей казаков. В поезде он нашел трогательные узелки, в которых казаки везли самое ценное, что у них было, потертые чемоданы, одежду, одеяла, часы. Повсюду валялись сорванные с форм немецкие знаки различия, итальянские лиры, австрийские шиллинги. В одном углу он обнаружил старенькую зингеровскую швейную машинку -- старуха-казачка напрасно умоляла, чтобы ей позволили взять ее с собой. В другом месте он нашел пару обручальных колец -- он до сих пор хранит их. Грея неприятно поразило открытие, что для отправления естественных нужд в каждом вагоне, где ехало по 40 человек, было выставлено всего лишь по половинке распиленной бочки из-под бензина емкостью в 40 галлонов. Можно себе представить, что творилось в вагонах, где целый день ехали 254 мужчины, женщины и дети. По меньшей мере один из репатриируемых решил избежать предназначенной для него судьбы: в коридоре вагона лежало накрытое одеялом тело самоубийцы. Быстро миновав это мрачное место, Грей завершил обход поезда. Карманы его оттопыривались от австрийских и итальянских купюр, которые, разумеется, были уже ни к чему бывшим владельцам. Больше всего удивило молодого солдата то, что в купе охранника в каждом вагоне было по коробке с 50 пачками сигарет. Очевидно, англичане положили их сюда для пленных, до которых сигареты так и не дошли. Зато этот великодушный жест можно было соответствующим образом расписать в каком-нибудь рапорте. По платформе прогуливались три советских офицера в великолепных формах. Каждый раз, когда они проходили мимо стоящего на посту красноармейца, тот, вытянувшись в струнку, отдавал им честь. Английскому солдату такое усердие показалось несколько чрезмерным, но ведь он не знал, в какой страшной организации служили эти офицеры. Первые две недели июня Грей каждый день возил лейтенанта Сайкса с английской стороны на советскую -- к поездам, прибывавшим на станцию Юденбург. Процедура всегда была одна и та же: поезд медленно останавливался, пуская пары; охранников на нем не было, только железнодорожники, которым никогда не разрешалось спускаться на платформу. Советские солдаты отпирали двери и следили за выходящими пленными. Что с ними происходило дальше -- Грей не знает. Сам он был свидетелем лишь того, какая участь постигла вещи пленных. У казаков всегда отбирали все пожитки и складывали их рядом в кучу, которая постоянно росла и к концу второй недели достигла внушительных размеров. А когда ушел последний поезд, советские охранники облили кучу керосином и подожгли. Миссия Грея была закончена, и он вернулся к себе в часть. А бесконечные колонны понурых фигур начали длинное путешествие на восток, навстречу страшным испытаниям53. ПРИМЕЧАНИЯ См.: Вячеслав Науменко. Великое предательство: выдача казаков в Лиенце и других местах (1945 -1947), т. 1.-- Нью-Йорк, 1962, с. 156. См. там же, с. 181--183. Там же, с. 183--186. По возможности, я сверял воспоминания с информацией майора Дэвиса. Архив военного министерства Великобритании, 170/4461. См. В. Науменко, указ. соч., т. 1, с. 124, 147, 199; там же, т. 2 (Нью-Йорк, 1970), с. 60. См/ Josef Mackiewicz. Kontra.-- Paris, 1957, p. 188; В. Науменко, указ. соч., т. 1,с. 124. См. там же, с. 124--125. См. там же, с. 186; Josef Mackiewicz, указ. соч., с. 189. См.: Архив военного министерства Великобритании, 170/4461. См.: В. Науменко, указ. соч., т. 1, с. 106--107; т. 2, с. 171--173. См.: Архив военного министерства Великобритании, 170/4461. См. там же, 170/4993. Victor Kravchenko. I Chose Freedom.-- London, 1947, p. 405. Виктор Кравчен ко узнал об этом инциденте, когда работал в Москве, в СНК, в ведении кото рого находились такие заводы. См.: Архив военного министерства Великобритании, 170/4993, 4461. См.: David J. Dallin, Boris I. Nicolaevsky. Forced Labour in Soviet Russia.-- Lon don, 1948, p. 271. См.: В. Науменко, указ. соч., т. 2, с. 74--75. См. также трогательное описание прощания казака с верблюдом в кн.: Peter Huxley-Blythe. The East Came West.-- Caldwell, Idaho, 1964, pp. 71--72. См.: В. Науменко, указ. соч., т. 1, с. 190. См. там же, с. 259. 19 Die Kosakische Tragdie,-- National Zeitung, 30.5.1975, S. 6. Архив военного министерства Великобритании, 170/4461; В. Науменко, указ. соч., т. 1. с. 225--226. См : Архив военного министерства Великобритании, 170/4461; В. Науменко, указ соч., т. 1, с. 229. См. там же, с. 200--203. Утверждение лорда Н. Бетелла о том, что солдаты пытались столкнуть людей с моста (см.: Nicholas Bethell. The Last Secret: Forcible Repatriation to Russia 1944 -1947.-- London, 1974, p. 143), не соответствует дей ствительности. Капеллан Кеннет Тайсон рассказал мне, что видел, как солдаты Аргильского полка "пытались помешать казакам пересечь мост" и скрыться. В. Науменко, указ. соч., т. 1, с. 227--230. Там же, с. 209. Хотя доктор Пинчинг не помнит этого короткого разговора, все это, по его словам, вполне отвечало его тогдашним впечатлениям. Он 256 собственными глазами видел, как рыдал майор Лиск, мужественный и сильный человек. См. там же, т. 1, с. 205--206, 228--229; т. 2, с. 54. Архив военного министерства Великобритании, 170/4461. Там же, 170/4988. См.: National Zeitung, 6.6.1975. См.: В. Науменко, указ. соч., т. 2, с. 110--112. Эпизод с собакой см. там же, т. 1,с. 223. См. там же, т. 1, с. 134, 201, 233; т. 2, с. 54; National Zeitung, 30.5.1975. См.: В. Науменко, указ. соч., т. 1, с. 210. См. там же, с. 233. Хотя доктор Пинчинг помнит, что в Лиенце был "четырех- или пятиэтажный госпиталь", ни подтвердить, ни опровергнуть это сообщение он не в силах. Как сказано в одном из документов, 29 июня "военный врач в Нюйсдорфском госпитале сообщил командиру, что большинство находящихся там [казаков1 собирается покончить с собой" (Архив военного министерства Великобритании, 170/5018). В казацких источниках, где приведена фамилия семьи, говорится лишь о двух детях (см.: В. Науменко, указ. соч., т. 1, с. 233; т. 2, с. 111). См там же, т. 1, с. 234 См. там же, с. 210. Интервью в National Zeitung, 6.6.1975; а также в Kleine Zeitung.-- Klagenfurt, 29.5.1975. Есть свидетельства, что в то утро в самый разгар событий возму щенные австрийцы начали звонить в церковные колокола в Дельзахе и других местах (см : В Науменко, указ. соч., т. 1, с. 221). О самоубийствах см также: Edgar M. Wenzel So gingen die Kosaken durch die Hlle.-- Wien, 1976, SS. 19--20,26. См. также: A. Petrovsky. Unvergessener Verrat!-- Mttnchen, 1965, S. 287. См.: Архив военного министерства Великобритании, 170/4396. H. Бетелл, очевидно, невольно свел два эпизода в один (см. Nicholas Bethel!, указ. соч., р. 132). 40. "В Обердраубурге находятся тела восьми казаков, застреленных при попытке к бегству" (Архив военного министерства Великобритании, 170/4389). 41 В воспоминаниях казаков говорится о танкетках в Пеггеце (см. В. Науменко, указ. соч., т. I, с. 228). В действительности они были не там, а в Обердраубурге (см.: Архив военного министерства Великобритании, 170/4396). Два предупредительных залпа были даны тоже не в Пеггеце (как сообщает В. Науменко в указ. соч., т. 1, с 200, 225), а в Обердраубурге. 42. Отчет об операциях в районе Обердраубурга заимствован из военных дневников (см.: Архив военного министерства Великобритании, 170/5022, 5018, 4461). 43 В. Науменко, указ. соч., т. 1, с. 206--208. 44. Информация получена от майора Дж. У. Френча. 60 казачьих конюхов были оставлены в лагере для ухода за лошадьми, которые использовались английской армией на пересеченной местности тем летом (см.: В. Науменко, указ. соч., т. 2, с. 81--85). Историю этих лошадей см. в кн.: Lt.-Col. A. D. Malcolm. 257 History of the Argyll and Sutherland 8th Battalion 1939-47.-- London, 1947, pp. 252--258; Lt.-Col. G. I. Malcolm of Potalloch. Argyllshire Highlanders, 1860--1960.--Glasgow, 1960, pp. 116--117. См. также: В. Науменко, указ. соч., т. 1, с. 55--56. Архив военного министерства Великобритании, 170/4461. В том же досье в другом месте приведена значительно более высокая цифра -- "около 4100" См.: В. Науменко, указ. соч., т. 1, с. 191. См.: Архив военного министерства Великобритании, 170/4396, 4461. Рассказ о таком переходе см. в кн.: В. Науменко, указ. соч., т. 1, с. 201--203. Жена Николая Краснова, Лили, пряталась в горах и вернулась в Пеггец, услы шав о запоздалой амнистии для старых эмигрантов. Ее муж узнал об этом через несколько лет от казака, встреченного в Камышлаге, около Омска (см.: Николай Краснов. Незабываемое.-- Сан-Франциско, 1957, с. 230, 341). Татьяна Данилевич рассказала мне, что пересидела опасные дни в подвале какого-то дома в Лиенце. Архив военного министерства Великобритании, 170/4396. См. там же, 170/4461. См. там же. Информация получена от Дункана Макмиллана, оф'ицера конвоя. Я очень обязан Реджу Грею за рассказ о его личном опыте. См. также: Cheshire Observer, 2.11.1973. Глава 10 ПЯТНАДЦАТЫЙ КАЗАЧИЙ КАВАЛЕРИЙСКИЙ КОРПУС Направляясь 8 мая в Кечах присутствовать при сдаче в плен казаков генерала Доманова, бригадир Мессон наткнулся на арьергард процессии, больше напоминавшей кочевье народов, чем продвижение военного отряда. Тысячи человек, среди которых были женщины и дети, растянулись на 15-20 миль; они везли на телегах свои пожитки и разбивали биваки прямо у дороги. Встречались здесь и организованные группы конных, однако большинство было совершенно деморализовано после трудного перехода через перевал. В это же время, километрах в десяти восточнее, офицеры и солдаты 6-ой бронетанковой дивизии наблюдали зрелище не менее живописное, хотя и совсем иного плана. Около деревни Гриффен, между Фолкермарктом и Вольфсбергом, проходил последний парад 15-го казачьего кавалерийского корпуса. Впереди, во главе конного эскорта, ехал на коне командир, генерал Гельмут фон Пан-нвиц. Ветераны с саблями наголо, поблескивающими на солнце, смотрели прямо перед собой. Многие из них воевали еще в царской армии, и сейчас они гордо восседали в седлах, как когда-то на плацу перед императором. Потом, на белых конях, появились трубачи 1-й казачьей кавалерийской дивизии. Разом вскинув трубы, они заиграли марш. Тут же вперед, в парадном порядке, выступил 1 -й Донской кавалерийский полк, который на полном скаку, эскадрон за эскадроном, продефилировал перед своим генералом. За ними следовал 2-й Сибирский кавалерийский полк -- все в белых меховых шапках, с ружьями за спиной, с кривыми саблями и в традиционных черкесках. Почти все старшие офицеры корпуса были немцами из самых родовитых семейств Германии и Австрии. Вся эта залитая солнцем картина с заснеженными пиками на заднем плане воспринималась как последнее торжественное напоминание о своеобразной красе военного дела в домеханизированную эпоху. На такой высокой ноте завершили свой боевой путь последние армейские подразделения старой России. Британских офицеров -- а многие из них и сами были кавалеристами -- вид этой массы великолепных наездников, демонстрирующих безупречную выучку, тронул до глубины души1. 259 Однако при всей своей декоративности и живописности 15-й кавалерийский корпус представлял собой, в отличие от доманов-ских казаков, настоящее военное формирование. Как уже говорилось, в начале 1943 года, под прикрытием отступающей немецкой армии, многие жители казацких степей ушли от наступающих советских войск на запад и обосновались в Новогрудке, образовав Казачий стан. Поселение было не чем иным, как центром для беженцев, при котором имелись отряды самообороны. Но немецкое командование, памятуя о военной славе казаков, решило сформировать регулярные казачьи части для боев с Красной армией. Такие отряды, рассеянные среди частей вермахта на востоке, уже доказали свою боеспособность, и в марте 1943 года генерал фон Клейст приказал всем казакам призывного возраста собраться в приднепровском городе Херсоне. Тысячи казаков, жаждущих сражаться против большевиков, образовали три полка: два были набраны из кубанских казаков, один -- из донских. Командиром корпуса был назначен генерал-майор Гельмут фон Паннвиц, начавший военную карьеру в Первую мировую войну лейтенантом кавалерии, а затем служивший в кавалерийском добровольческом корпусе на вастоке. Уроженец Си-лезии, он свободно владел польским, но русского почти не знал, хотя со временем освоил его настолько, .что вполне мог объясниться2. Все, кому довелось знать генерала фон Паннвица -- будь то казаки, англичане или немцы, -- сходились на том, что он был великолепный солдат и достойный человек. Через месяц после мобилизации база дивизии была перемещена на Млаву, к северо-западу от Варшавы. Там фон Паннвиц приступил к обучению корпуса. Командирами в полки были поставлены немецкие кавалерийские офицеры, лично подобранные фон Паннвицом, опытные и компетентные, ценившие возможность служить в кавалерии. Сам фон Паннвиц всячески старался приноровиться к казакам. Он носил казачью форму, поощрял традиционные чины, форму и оружие. Церковные службы, служившиеся православными священниками, посещали все, а генерал (бывший, кстати, протестантом) являлся почетным членом общины. Понимая, что славная история казаков может способствовать поддержанию боевого духа в войсках, фон Паннвиц постоянно подчеркивал преемственную связь между своими частями и их предшественниками, на протяжении столетий верой и правдой служившими России и ее царям. Время от времени лагерь посещали легендарные герои гражданской войны -- генералы Краснов, Шкуро, Нау-менко. Их визиты обставлялись с величайшей торжественностью: оркестр играл гимн "Боже, царя храни" и другие старые мелодии, пел казачий хор. 260 Вопреки всем надеждам, казакам фон Паннвица не пришлось воевать на Восточном фронте. В тот период у Гитлера как раз появились опасения, что русские добровольцы -- народ ненадежный, могут перейти в Красную армию, и он распорядился использовать тысячи добровольцев, вызвавшихся воевать против коммунистов, в угольных шахтах. Этому крутому, губительному проекту высшее командование могло противопоставить лишь предложение о переводе всех добровольцев на запад, и 10 октября 1943 года Гитлер приказал перебросить с восточного театра военных действий все 600-800 тысяч русских, служивших в немецкой армии3. Корпус фон Паннвица к тому времени был уже в Югославии -- к вящему разочарованию солдат, которые хотели драться с большевиками. Но когда фон Паннвиц объяснил, что и здесь они тоже будут воевать против красных, казаки с жаром взялись за дело в горах Боснии и Герцеговины. Бесстрашные, виртуозные наездники, они пробирались в самые труднодоступные места и скоро стали грозой для отрядов Тито, привыкших иметь дело с неповоротливыми резервными частями вермахта. Казаки охраняли коммуникации, военные склады и населенные пункты, жители которых были лояльны по отношению к немцам; успешно вели в горах операции против партизан. Одним словом, казаки вполне освоились с жизнью в Югославии и примирились -- по крайней мере, до поры до времени -- с мыслью, что вместо своих собственных коммунистов им приходится иметь дело с югославскими. В первое время после прибытия в страну, зимой 1943-44, в корпусе было много случаев нарушения дисциплины. Казаки не раз выступали в роли насильников, имелись случаи жестокого обращения с местным населением, многие перебежали к партизанам Тито. Твердо решив покончить с этим, генерал фон Паннвиц стал усиленно зазывать к себе эмигрантов, которые могли бы быть и переводчиками, и посредниками между немецкими офицерами и казаками. В их числе был Георгий Николаевич Дружакин, эмигрировавший с окончанием гражданской войны во Францию и живший в Париже. Пройдя недолгий инструктаж в Берлине, который в те дни подвергался сильным бомбежкам, он прибыл в штаб полковника Константина Вагнера, командира 1-й казачьей кавалерийской дивизии. Дружакин свободно владел французским, немецким и русским, и Вагнер надеялся с его помощью установить более тесный контакт с солдатами. Первым делом полковник попросил Дружакина выяснить причины недовольства казаков и доложить о результатах непосредственно ему, невзирая на лица. Дружакин, служивший в 1918 году в армии генерала Краснова, быстро подружился с донскими казаками, своими земляками, и вскоре выяснил, что многие немецкие сержанты и унтер-офицеры грубы и 261 считают казаков дикарями. Конечно, это лишь отчасти объяснялось невежеством неотесанных вояк -- ведь им все уши прожужжали о превосходстве арийцев над низшей славянской расой! У каждого казака была припасена история о грубости унтер-офицеров, и когда один солдат, плача, рассказал, как его столкнули с лестницы, Дружакин тут же отправился к Вагнеру. Полковник действовал решительно и твердо. Он заявил всем младшим офицерам, что если еще раз услышит подобные жалобы, они будут переведены на Восточный фронт. Казаков заверили, что грубость и жестокости прекратятся, а Дружакин, получивший чин майора, стал присутствовать на всех разбирательствах в военном суде. Прошло совсем немного времени, и в корпусе восстановилась нормальная обстановка; а вскоре прекратилось и дезертирство. Более того, началось обратное движение. Перебежчики возвращались в свои отряды и с честью несли службу. Несмотря на трудное начало, корпус вскоре заслужил хорошую репутацию благодаря храбрости, мастерству и дисциплине солдат. Когда в 1944-45 годах границы рейха сократились, казаки стали участвовать в регулярных боях на передовой против югославских и болгарских дивизий. 25 декабря 1944 года, в Рождество по новому стилю, корпус впервые воевал с советскими частями: на реке Драве казаки выдержали бой со 133-й стрелковой дивизией, носящей, к вящему удовольствию казаков, имя Сталина. После жестокой схватки, которая часто переходила в рукопашную, 15-й корпус заставил врага отступить с большими потерями. Многие взятые в плен красноармейцы добровольно вступили в Казачий корпус4. Этот бой можно назвать последней битвой гражданской войны. С наступлением нового года немецкий Юго-Восточный фронт быстро откатился к границам Австрии. В начале мая командующий фронтом генерал фон Лер объявил своим войскам о капитуляции немецкой армии. Две дивизии Казачьего корпуса перешли через Драву в Австрию около Лавамунда, причем замыкающие отряды, отступая, вели бои с болгарскими силами, наседавшими сзади5. Генералу фон Пан-нвицу оставалось лишь добиваться почетных условий сдачи в плен англичанам -- единственной стороне, способной отнестись к ним справедливо и беспристрастно, как он полагал. Пока казаки отступали в Австрию с востока, англичане с максимальной скоростью продвигались вверх с юга, чтобы до встречи с советской армией захватить как можно больше территорий. 9 мая командующий 8-й армией генерал Ричард Мак-Крири находился на итало-австрийской границе. С севера он постоянно получал сообщения о боях между казаками и югославскими партизанами. Стремясь восстановить порядок без кровопролития, генерал 262 послал за офицером ССО, майором Чарлзом Вильерсом, который был давно связан с югославскими партизанами. Он только что отболел тифом -- и все же пустился в трехсоткилометровый путь через горы в сопровождении сына Тито, которому недавно ампутировали руку. Англичане выслали самолет на розыски, и их благополучно доставили в Италию. Понимая, что этот человек сможет воздействовать на югославов, Мак-Крири приказал ему ехать к партизанам. Укрепив на джипе кусок белого полотна, Вильерс двинулся на восток от Клагенфурта. Первыми, в чистом поле между Фол-кермарктом и Вольфсбергом, ему попались казаки. Он осведомился у конных часовых насчет "господина генерала", и те послали его в деревенский дом, где был устроен временный штаб. Здесь вокруг стола сидели генерал и несколько старших офицеров. Чарлз Вильерс от имени генерала Мак-Крири потребовал их сдачи. Фон Паннвиц ответил, что готов сдаться на определенных условиях, и главное из них -- обязательство англичан ни при каких обстоятельствах не передавать корпус большевикам. Майор Вильерс ответил, что ему даны точные инструкции не принимать никаких условий: Казачий корпус должен просто сдаться английской 8-й армии. Генерал, не видя иного выхода, согласился, и они договорились, что он приведет корпус в ближайшую английскую часть и казаки сдадут там оружие. В странной обстановке проходила эта беседа. С улицы доносилось звяканье уздечек, лошади стучали копытами о мостовую. Мимо низких окошек гарцевали конные эскадроны, а в крестьянском доме немецкие и русские офицеры в меховых шапках спорили с бесстрастным англичанином. Беседа несколько оживилась, когда генерал фон Паннвиц вдруг вспомнил, что встречался с Чарлзом Вильерсом в имении Бисмарка в Восточной Пруссии. Генерал стал уговаривать англичанина отобедать у них, но Вильерс вежливо отказался и уехал, договорившись, что казаки на следующий день сдадутся англичанам. Этот визит явно расстроил генерала фон Паннвица. Хотя майор Вильерс был истинным джентльменом, держался он официально и натянуто, а инструкции о том, что казаки не могут выдвигать никаких условий, внушали генералу смутные подозрения. Да и вообще -- что англичанам известно о казаках? Решив выяснить ситуацию, генерал выслал для установления контакта с англичанами старшего офицера штаба, полковника фон Рентельна, бывшего офицера русской императорской гвардии, участника похода армии генерала Юденича на Петроград в 1919 году. В этой кампании он познакомился с майором Гарольдом Александером, командовавшим антибольшевистским балтийским ландсвером. С тех пор 263 они поддерживали знакомство, изредка встречаясь в лондонском клубе. Фон Рентельн не сомневался, что, если бы ему удалось сейчас разыскать фельдмаршала Александера, он сумел бы объяснить англичанам специфическое положение казаков и предотвратить их выдачу Советам6. Полковник Эндрю Хорсбру-Портер из 27-го Лансерского полка, находившийся в те дни в Вольфсберге, вспоминает: Однажды в штаб прибыла кавалькада во главе с высоким, импозантным господином аристократической наружности, который на прекрасном английском заявил, что сдается. С ним был казачий эскорт. Я сразу почувствовал расположение к этому старомодному космополитическому генералу. Он сказал, что, насколько ему известно, нашей армией командует Александер, и добавил: "Если бы я повидался с Алексом, все было бы в порядке", -- или что-то вроде того. Русского офицера увезли на штабной машине в" штаб дивизии7. Но генерал фон Паннвиц не мог дожидаться исхода этой миссии. Наутро, 10 мая, он выехал к английским позициям и сразу за Фолкермарктом наткнулся на пост англичан. Его провели к майору Генри Говарду из 1-го Королевского пехотного корпуса. Говард был крайне заинтересован в скорейшей сдаче казаков; ему важно было поскорее сбыть их с рук. Югославские партизаны расставили посты, далеко продвинувшись на территорию Австрии, а майору было необходимо очистить дороги для наступления на Грац. Югославы требовали, чтобы казаки сдались им, но при этом не собирались приближаться к их позициям, пока у казаков было оружие: вот если бы англичане разоружили их, а уж затем передали югославам... Генри Говард понимал, что пока казаки остаются на своих позициях, его батальон не только не сможет продвигаться вперед, но еще того и гляди попадет в какую-нибудь бездарную трехстороннюю заварушку. Поэтому майор предложил фон Паннвицу привести корпус утром и отправил вместе с генералом капитана Джулиана Уотена. Они вместе отобедали, и за столом немецкий офицер говорил о том, как его заботит судьба лошадей. Все было очень по-джентльменски. На другое утро казачьи части начали складывать оружие прямо в поле около Фолкермаркта. Генерал фон Паннвиц и Чарлз Вильерс бесстрастно наблюдали за этой процедурой. Сдав оружие, все полки двинулись на запад, к месту, указанному командованием английского корпуса8. Партизаны Тито, узнав о разоружении казаков, осмелели и начали обстреливать их издалека и красть лошадей. Как лаконично поведал майор Говард, 264 пришлось использовать транспортеры для охраны бросившихся бежать казаков и пригрозить отрядам Тито, что если они не перестанут вести себя, как дети, мы пустим в ход танки. Разоруженные казаки проехали на запад, через Санкт-Вейт9. Для защиты от неугомонных "югов" майор Говард расставил по пути их следования танковые патрули. В течение трех дней бесконечный поток казаков шел через австрийские городки. На одном из таких постов, у пруда, где казаки поили своих лошадей, стоял лейтенант Гарри Моф. Легкая дымка пыли висела над зелеными лугами, по которым гнали 20 тысяч лошадей, и лейтенант сказал своим солдатам, что они присутствуют при неповторимом зрелище. Правда, им было суждено снова встретиться с казаками всего через три недели, и уже совсем при других обстоятельствах10. За Санкт-Вейтом Казачий корпус был разделен на две части, которым было приказано встать лагерем в разных местах. Генерал фон Паннвиц со штабом двинулись на север, к Альтхо-фену. С ним шли 3-й и 4-й Кубанские полки, 5-й Донской, 6-й Терский и 8-й (пеший) полк -- все они, кроме 4-го Кубанского, относились ко 2-й дивизии. Основная часть 1-ой дивизии, в составе 1-го Донского и 2-го Сибирского полков, под командой полковника Вагнера двинулась на запад и встала лагерем в полях около Фельдкирхена. Весь этот район находился под контролем английской 6-й танковой дивизии". Куратором дивизии Вагнера был назначен полковник Джеймс Хиллс. Оба полковника прекрасно сработались, и англичанин часто наведывался в лагерь и в маленький замок на краю леса, где жил Вагнер. На Хиллса произвели большое впечатление дисциплина казаков и жизнерадостное настроение, царившее в лагере12. Генерала фон Паннвица не оставляли мрачные раздумья о судьбе его солдат. На глазах у подчиненных он держался спокойно и уверенно. Полковнику Вагнеру он сказал, что, наверное, англичане отправят корпус на службу в Иран, но из его поступков в те дни и из рассказов англичан явствует, что ситуация казалась ему крайне тревожной. Миссия фон Рентельна провалилась; Алексан-дера ему повидать не удалось, и он вернулся в Альтхофен. Джереми Пембертон, служивший тогда при штабе 61-й бригады, входившей в состав 6-й танковой дивизии, вспоминает, как однажды вместе с фон Паннвицем и фон Рентельном инспектировал казачьи лагеря. Разговорившись, Пембертон и Рентельн обнаружили, что у них есть общий знакомый: граф Бенкендорф, сосед Пембертона по Саффолку. В этой дружеской беседе, которая велась по-французски, фон Рентельн ясно дал понять, что не питает никаких иллюзий насчет дальнейшей судьбы казаков13. 265 Фон Паннвиц частным порядком пытался спасти корпус от гибели. Эдуард Рентой, заместитель командира отдела ССО, в котором работал Чарлз Вильерс, присутствовал на совещании с генералом и его штабом в Клагенфурте. В запале стуча кулаком по столу, фон Паннвиц с жаром описывал боевые качества казаков и просил англичан взять корпус к себе на службу или передать его американцам. Рентой отправился звонить в штаб корпуса бригадному генералу Тоби Лоу, ныне лорду Олдингтону. Лоу подробно разъяснил, что они не вправе давать обещания такого рода и казакам придется сидеть в лагере до принятия решения. Так что, наверное, фон Паннвиц вернулся в Альтхофен с тяжелым сердцем. К тому же до него дошли весьма неприятные намеки, что немецким офицерам лучше всего улизнуть и тихонечко отсидеться в укромном месте14. Однако генерал не отказался от попыток связаться с английскими властями и объяснить им положение казаков. Несколько раз он просил майора Вильерса связать его с генералом Мак-Крири, посылал одного из своих штабных офицеров в штаб 5-го корпуса в Клагенфурте -- все напрасно15. Наверное, им постепенно овладевало отчаяние. Всего через несколько дней после того, как корпус расположился на новом месте, одно весьма авторитетное лицо намекнуло старшим офицерам корпуса, что их опасения не лишены оснований. Этим авторитетным лицом был командующий 6-й танковой дивизии генерал-майор Горацио Мюррей, чрезвычайно популярный и необычный офицер. Он терпеть не мог командиров, сводящих понятие служебного долга исключительно к передаче приказов вышестоящего начальства. "Зачем тогда вообще нужны генералы?"-- сказал он как-то по этому поводу. В середине мая Мюррей вызвал старших офицеров Казачьего корпуса в свой штаб в Клагенфурт и сообщил им по-немецки, что у него есть причины думать, что их могут отправить в СССР, а потому он советует им серьезно поразмыслить над ситуацией. Пока он не получил никаких инструкций, но -- имеющий уши да слышит. Этим выразительным намеком он закрыл совещание. Фон Паннвиц и его офицеры, бледные и растерянные, тут же уехали к себе. Мы можем лишь догадываться о чувствах фон Паннвица. С одной стороны, было бы безответственно сеять среди солдат панику и уныние. Всякие слухи такого рода наверняка подорвут дисциплину, к тому же ничего определенного генерал Мюррей не сказал. Казаки отчаянно цеплялись за надежду, что им удастся поразить воображение англичан отличной дисциплиной и хорошим поведением и это может сыграть свою роль при решении их судьбы. С другой стороны, если в лагерях начнется хаос и неразбериха, это послужит для англичан оправданием самых суровых мер. 266 Генерал Мюррей и его старшие офицеры относились к пленным с явной симпатией, так что имело полный смысл вести себя так, чтобы не потерять их расположения. Поэтому фон Паннвиц, вероятно, решил, что единственный разумный, хотя и недостаточный выход -- сохранять корпус и продолжать взывать к властям. Имелось и еще одно соображение. За два года между фон Паннвицем и его казаками возникли прочные узы взаимной симпатии, генерал чувствовал, что отвечает за них. Пока корпус не найдет прибежища где-нибудь в свободном мире, долг командира -- оставаться с солдатами и заботиться о них. Но он отвечал также и за немецких офицеров, добровольно пришедших в корпус. Он понимал, что, несмотря на все его призывы, англичане могут все же передать корпус Советам. И если казаков все-таки еще можно счесть предателями, то уж к немецким офицерам это определение никак не относится. Более того, в Женевской конвенции четко оговорено, что пленные, взятые в плен после окончания военных действий, должны быть немедленно переданы своей стране. Однако фон Паннвиц не исключал, что англичане сочтут немецких офицеров, разбросанных по разным полкам, составной частью корпуса и выдадут их. Вероятно, именно такого рода соображения и привели генерала к решению заменить немцев казачьими офицерами и создать "чисто немецкий полк или батальон", который состоял бы из одних немцев. Он предложил это англичанам 25 мая. Тем временем казаки и сами стали требовать, чтобы немецких офицеров заменили казаками; в некоторых отрядах даже начались волнения. Мотивы этого требования нам неизвестны; может быть, сказалось напряжение последних недель, или же казаки посчитали, что англичане благосклоннее отнесутся к ним, если будут считать их русским антисоветским войском, "третьей силой", а не наемниками под немецким командованием, немецкими пособниками. Но практический результат этих отчаянных планов был ничтожен и свелся к тому, что англичане получили разные списки казацкого и немецкого состава корпуса16. События, меж тем, не стояли на месте. Советские и английские офицеры встретились в Вольфсберге для уточнения планов по передаче всего Казачьего корпуса советским властям17. Дивизионные командиры получили последний приказ, оставалось лишь разработать отдельные детали операции. К концу мая корпус фон Паннвица находился на территории 5-го корпуса английской армии, под контролем трех разных групп: 6-й танковой дивизии, 46-й пехотной дивизии и 7-й танковой бригады18. 46-я пехотная дивизия, в ведении которой был генерал фон Паннвиц со штабом и основной состав корпуса, с 16 мая занима- 267 лась передачей русских военнопленных и рабочих в Юденбурге19. Теперь же ей предстояло подготовиться к внезапной выдаче Казачьего корпуса. Необходимым условием подготовки было соблюдение строжайшей тайны. Как отмечается в документах военного министерства, "если бы казаки узнали о плане выдачи, это привело бы к массовым побегам и самоубийствам"20. В приказе утверждалось -- лживо или, во всяком случае, необоснованно, что многие немецкие офицеры Казачьего корпуса повинны в военных преступлениях, разыскиваются советскими властями и, соответственно, подлежат выдаче Советам21. 26 мая фон Паннвицу сообщили, что он отстранен от командования корпусом. Вместе со 144 немецкими и 690 казачьими офицерами он был объявлен арестованным. Правда, многие офицеры сумели бежать22. Самого фон Паннвица перевели из здания его штаба в Альт-хофене севернее, в деревеньку Мюлен. Так начался его путь в Юденбург. Согласно казачьим источникам, английские офицеры предложили освободить фон Паннвица из-под стражи и.даже организовать ему побег. Но генерал отказался, заявив, что был с казаками в хорошие времена и не бросит их в плохие23. Это подтверждает и полковник Вагнер, которому удалось уцелеть. Он сообщил мне, что, получив предупреждение от англичан, немедленно позвонил фон Паннвицу и предложил ему бежать и присоединиться к югославским монархистам, четникам. Генерал ответил, что все его офицеры вольны поступать так, как считают нужным, он же не оставит казаков. Наверное, узы, связывавшие его с казаками, особенно укрепились после того, как 24 мая он был выбран походным атаманом -- ни один иностранец не удостаивался до тех пор такой чести. На этой церемонии присутствовали старшие английские офицеры, но вряд ли они оценили ее значение24. 28 мая генерал фон Паннвиц с группой немецких офицеров был передан в Юденбурге НКВД25. Здесь, на небезызвестном металлургическом заводе, он встретился с казачьими генералами Красновым, Шкуро, Домановым. Вместе с ними ort ехал до Бадена, потом их пути разошлись. Красновых отправили самолетом в Москву, фон Паннвиц остался в Австрии. Мы ничего не знаем о том, через что он прошел в застенках НКВД -- на Лубянке и в других местах; известно лишь, что он был повешен в 1947 году вместе с Красновым и Шкуро26. Таким образом, английское правительство, по сути дела, обрекло на бессудную расправу и смерть немецких офицеров, взятых в плен английскими войсками и являвшихся военнопленными. Основному составу корпуса предстояло повторить путь дома-новских казаков. Все приготовления были завершены к 25 мая27. Капитан Майкл Фрейер, в то время офицер разведки штаба 46-й 268 дивизии, хорошо помнит, как тщательно разрабатывались планы операции. Было собрано большое число трехтонок, в каждой -- по шоферу с напарником и по два охранника. Дорога, по которой предполагалось везти пленных, была освобождена, по всему маршруту расставили войска. Солдаты и оборудование набирались в пяти артиллерийских полках. Как и в случае с Домановым, англичане и здесь применили обманный маневр, сказали казакам, что их переводят в новые лагеря в Италии. Для казаков это была приятная новость, означавшая, что они отдаляются от советской зоны; и посадка в грузовики прошла без всяких осложнений. Примерно километров пятнадцать грузовики шли на юг, и на душе у казаков становилось все веселее. С каждой минутой они все дальше удалялись от своих врагов. Но вдруг головная машина колонны развернулась и с бешеной скоростью помчалась на север. Один за другим пролетали грузовики мимо стоящих на шоссе групп вооруженных английских солдат. Паника охватила казаков. На шоссе дождем посыпались часы, кольца, фотоаппараты. Кое-кто выпрыгнул из грузовиков (при такой скорости это означало верную смерть). По прибытии колонны в Юденбург многие казаки, спрыгивая из грузовиков, старались перевернуться в воздухе, чтобы, ударившись головой о землю, сломать себе шею. Рапорт об этом был подан в штаб дивизии28. 46-я пехотная дивизия провела еще одну операцию -- по возвращению отделившегося от корпуса полка казаков, не пожелавшего сдаваться англичанам. Это был 5-й Донской полк, единственный в корпусе, которым командовал русский -- полковник Иван Кононов, первый советский офицер, добровольно перешедший со своим полком к немцам. Не слишком разборчивый в вопросах морали и дисциплины, Кононов был, можно сказать, духовным сыном Шкуро. В его штабе имелся личный палач, здоровенный парень с золотыми серьгами, наполовину грек. По первому знаку Кононова этот детина с готовностью всаживал 9 граммов свинца во всякого, кто имел несчастье не угодить его командиру. Однако при сдаче корпуса англичанам Кононова в полку не было: его послали в качестве офицера связи к генералу Власову для переговоров об объединении различных антисоветских русских войск, действовавших в составе немецкой армии или параллельно с ней. В результате полковник избежал общей участи: сначала он отправился в Мюнхен, в американскую оккупационную зону, а затем эмигрировал в Австралию29. В отсутствие Кононова полком командовал подполковник Борисов. По неизвестным причинам, "бригада Кононова", как называли полк англичане, отказалась подчиняться генералу фон Пан-нвицу и его немецким офицерам и потребовала, чтобы англичане 269 считали ее отдельным полком. Встав лагерем около Клайн Санкт-Пауль, они творили буквально чудеса дисциплинированности и собранности, быть может, рассчитывая покорить сердца англичан30. Вечером 27 мая английский офицер сообщил подполковнику Борисову, что в 8 часов утра всех офицеров полка перевезут в специальный лагерь в северной Италии, откуда им впоследствии разрешат эмигрировать в Канаду. Офицеры подчинились приказу. Если у кого-то и возникали подозрения, маловеру тут же втолковывали, что англичане -- люди чести и никогда не допустят передачи пленных Советам... Казаков посадили в грузовики и отвезли в Юден-бург, где офицеру НКВД был вручен поименный список полка. Оказались они все на том же металлургическом заводе. Среди офицеров было множество эмигрантов, таких, как капитан Анатолий Петровский, покинувший Россию в 1920 году вместе с армией союзника Англии, генерала Врангеля. Он провел 11 лет в лагерях и вернулся на Запад в 1956 году совершенно больным человеком31. 30 мая оставшихся солдат, не подозревавших о судьбе офицеров, вывезли в горы, в обнесенный проволокой лагерь в Брюкле. Полковник Деннис Уоррел, командир батальона, которому была поручена охрана лагеря, ясно помнит прибытие примерно тридцати "красивых парней". В ту ночь, при свете двух мощных прожекторов, казаки, охваченные радостными предчувствиями свободной жизни, пели и плясали до утра. У них был прекрасный оркестр, и английские охранники быстро подхватили и начали насвистывать заразительные казацкие мелодии. Наутро всех отправили на север, в лагере остался только оркестр -- для увеселения отрядов, которым предстояло останавливаться в этом перевалочном пункте в ближайшие дни. От офицеров, сопровождавших конвои в Юден-бург, полковник Уоррел слышал все те же рассказы об офицерах и солдатах, кончавших с собой по дороге или сразу по прибытии на место. В числе самоубийц был и командир бригады32. В течение недели после 28 мая 46-я пехотная дивизия передала НКВД в Юденбурге 17 702 казака. Сюда входили также немецкие офицеры, 47 женщин, 5 детей и 7 священников (по меньшей мере один из них позже умер в Караганде)33. Аналогичная операция была проведена севернее, в районе, занятом отдельной 7-й танковой бригадой. В рапортах нет упоминаний о каких-либо инцидентах. В этом районе казаки находились на попечении бригадира К. К. Купера. Их лагерь был прекрасно организован по принципу самоуправления, там имелись школа, больница, оркестр. Так же, как и прочие английские командиры, бригадир Купер получил приказ о передаче казаков Советам, и его подопечным сказали, что они переезжают в новый лагерь в Италии. Все было устроено так, чтобы казаки до самого последнего момента не догадались об обмане: их повезли на юг, а потом кружной 270 дорогой свернули к Юденбургу. И лишь когда первые лучи солнца забрезжили над горами справа, пленные догадались, что их обманули, но было уже поздно: грузовики на полной скорости подъезжали к Юденбургу. Подавленные и потерянные, казаки покорно двинулись грустной чередой через мост. Эта операция вызвала отвращение у многих солдат 7-ой танковой бригады -- не только потому, что среди жертв были женщины и дети, но и потому, что этим английским солдатам еще раньше представилась редкая возможность узнать кое-что о природе коммунизма. Бригада воевала в Италии бок о бок со 2-м Польским корпусом, и солдаты наслушались от поляков таких основанных на личном опыте историй о жестокости и варварстве Красной армии, что не могли, подобно Сартру и О'Кейси, просто отмахнуться от них. А совсем недавно, когда бригада заняла район, где раньше стояли части Красной армии, солдаты смогли лично убедиться в варварстве своих союзников. Примеры вандализма попадались на каждом шагу: то, что оказалось невозможно разбить или поджечь, было загажено. Бесценные канделябры, подобранные в домах и замках, сбрасывались вниз и разбивались. Деревянные сиденья с унитазов были сняты: офицеры отправляли их на родину34. Судя по всему, не все казаки были переданы в Юденбурге. Один офицер, вероятно из 15-го Казачьего кавалерийского корпуса, рассказывал соседу по нарам в воркутинском лагере, как он и его товарищи, вызвавшиеся воевать за союзников на Востоке, были доставлены на советскую территорию самолетом незадолго до начала выдач в Юденбурге35. Оснований сомневаться в правдивости этого рассказа у нас нет, но трудно понять, чем была вызвана столь необычная процедура репатриации. К тому же, в доступных нам английских документах никаких упоминаний о подобной операции не обнаружено. Нам остается лишь описать выдачу казаков в районе, контролируемом 6-й танковой дивизией. Речь идет о части 1-й дивизии корпуса под командованием полковника Константина Вагнера. Утром 26 мая генерал-майор Горацио Мюррей, командир 6-й танковой дивизии, провел совещание по определению процедуры выдачи казаков. Совещание состоялось в замке, где находилась штаб-квартира бригадира Клайва Ашера, которому были поручены казаки. Генерал Мюррей не раз намекал своим офицерам, что не слишком огорчится, если казакам удастся бежать. Подобно своему прославленному тезке, адмиралу Горацио Нельсону, генерал знал, когда именно уместно поднести подзорную трубу к слепому глазу. Но теперь им были получены четкие приказы, и он должен был проследить за их выполнением. Не скрывая своего отвращения, генерал объяснил офицерам план операции. 271 Офицеры 6-й танковой дивизии реагировали на сообщение генерала совсем не так покорно, как их коллеги в 78-й дивизии. У многих инструкции вызвали нескрываемый протест. Полковник Робин Роуз Прайс из 3-го Уэльского гвардейского полка стал открыто возражать генералу и уступил только после длительной и бурной дискуссии. Мюррей, при всем отвращении к полученному заданию, все же не собирался откровенно игнорировать приказ. Кроме того, он считал, что те казаки, которые хотели бежать, вполне могли это сделать после его намека немецким офицерам о предстоящей выдаче. После совещания офицеры отправились в лагерь, чтобы разработать детальный план операции: для ее успешного проведения была необходима самая тщательная подготовка. Только в 6 часов вечера полковник Роуз Прайс вернулся в штаб своего батальона в Розегге -- чтобы отдать своим солдатам приказ "о выполнении самой неблагодарной задачи, какую только можно было придумать"36. Он был не единственным офицером в дивизии, которому предстоящая операция внушала отвращение. Пока полковник Прайс мрачно отдавал приказания своим солдатам, бригадир Ашер скакал на коне в Штирниц, к полковнику Константину Вагнеру. Он сообщил Вагнеру, что завтра казаков переводят в Вейтенсфельд, в лагерь за проволокой, и осведомился, сколько времени может занять такой переход. Вагнер ответил, что идти придется весь день -- с 5 утра до 8 вечера: дороги в горах узкие, 10 тысяч конных не могут двигаться по ним быстро. Ашер, кивнув, уехал, а через два часа прискакал назад -- проверить, как идут приготовления. Вагнер доложил о проделанной работе и затем, глядя бригадиру прямо в глаза, спросил: -- Господин генерал, я так понимаю, что лагерь за проволо кой -- это только первый шаг. Вторым будет выдача Советам, третьим -- Сибирь. Не так ли? Бригадир Ашер уклонился от прямого ответа: Мы ведь оба солдаты, полковник? Разумеется, господин генерал. В таком случае вы сами понимаете, что мы вынуждены подчиняться нашему политическому руководству. Вагнера навестил также симпатизировавший ему полковник Хиллс: Я помню, как он спросил меня, передадут ли их Советам. Я мог ответить лишь одно: я не вправе говорить об этом, но, конечно, такой вариант не исключен. Но он и сам явно догадывался, к чему идет дело. Я подарил ему двух форелей, пойманных в тот день в Гурке, и уехал37. 272 И Вагнер решил бежать. Он был убежден, что немецкие офицеры все равно ничем не смогут помочь казакам в сибирских лагерях, да к тому же, наверняка, немцев и казаков пошлют в разные ИТЛ. Старшим русским командиром в дивизии Вагнера был Владимир Островский. Вагнер все объяснил ему, рассказал о плане побега и посоветовал Островскому и другим казакам последовать его примеру. Затем, распрощавшись с Островским, он со своим денщиком-татарином двинулся в горы. Вспоминая читаные в детстве истории Карла Мая об индейцах, он пробирался через густые чащобы и по забитым камнями руслам горных рек. После долгого изнурительного пути они пробрались в спасительную Баварию, в американскую зону оккупации. В ту ночь мучительные сомнения и страхи не давали заснуть многим немцам, казакам и англичанам. Офицером связи между полковником Вагнером и штабом полковника Хиллса был молодой немец, граф фон Штольберг. В ночь на 27 мая, вспоминает Хиллс, он допоздна работал у себя в кабинете, когда адъютант объявил о приезде молодого Штольберга. Граф вошел в кабинет с седлом в руках и сказал: "Генерал, насколько я понимаю, нас завтра выдадут русским. Они перережут нам глотки, но я хочу перед смертью подарить вам это седло: я ведь знаю, как вы любите лошадей". И с этими словами он ушел. Позже Хиллс, к немалой своей радости, узнал, что Штольбер-гу удалось бежать38. Среди рядовых казаков, ничего не подозревавших о своей судьбе, по-прежнему царила полная безмятежность, установившаяся в лагерях после сдачи англичанам в начале месяца. Лейтенант Гарри Моф получил приказ со своим эскадроном явиться в казачий лагерь и подготовить казаков к завтрашнему дню. В ту ночь никто в лагере не сомкнул глаз. Неведомо откуда появилась выпивка, и веселье длилось до утра. Вокруг подвыпившего Гарри Мофа с пением и гиканьем гарцевали казаки, и англичанину захотелось тоже попытать счастья на казачьем коне. То-то было смеху, когда норовистая лошадь сбросила неуклюжего кокни! Празднество кончилось на рассвете. Бледный, с раскалывающейся головой, Моф построил казаков в ряд, и они двинулись по дороге39. Дорога усиленно охранялась, повсюду были расставлены отряды пехоты, транспортеры, патрульные машины. Один эскадрон был выслан в горы на розыски группы беглецов40. Местом назначения был большой, обнесенный проволокой лагерь в Вайтенс-фельде, подготовленный к приему казаков Уэльским гвардейским полком. Поскольку все немецкие офицеры исчезли, майор Остров- 273 ский оказался старшим по званию и по прибытии в лагерь явился к полковнику Роузу Прайсу. Разговор велся на причудливой смеси французского и немецкого, иногда приходилось обращаться за помощью к стоявшему поблизости офицеру-хорвату, уроженцу Америки. Полковник объяснил, что офицерам предстоит занять маленький сектор, а солдаты, под охраной, разместятся в большом. Островский спросил, что будет с ними дальше. Полковник ответил, что не знает; но хорват быстро сказал на своем родном языке, который Островский понимал, что всех казаков выдадут Советам. Островский попросил разрешения передать указания полковника казакам, которые еще были в пути, и поехал в штабной машине вдоль рядов конных казаков, сообщая страшную новость офицерам и советуя им бежать вместе с солдатами. Следуя этому призыву, казаки -- группами и поодиночке -- спешили скрыться за деревьями. Но дорога охранялась так усиленно, а колонна продвинулась уже так далеко, что остановить весь полк было невозможно. Вернувшись в лагерь, Островский с тяжелым сердцем следил за тем, как плотная колонна спешившихся казаков рассеивалась по лагерю в Вайтенсфельде. В ту ночь среди офицеров царило отчаяние. Все уже знали о завтрашней выдаче, хотя официально это никак не было подтверждено. Большинство офицеров не спали, хотя и не выходили из палаток, избегая пронзительно ярких прожекторов, направленных на лагерь. Когда зашла речь о побеге, все единодушно решили, что невозможно бросить рядовых казаков. В 6 часов утра появился английский сержант с дубинкой и приказал офицерам вставать, но они отказались подчиняться, пока им не сообщат об их судьбе. Сержант заявил, что ничего не знает, и привел майора, который тоже отговорился незнанием. Впрочем, майор Брюс Гофф нашел старшего офицера и, вернувшись к казакам, подтвердил их худшие опасения: они подлежат репатриации в СССР. (Такая откровенность вполне отвечала тактике генерала Мюррея, который наотрез отказался участвовать в обманном маневре, предпринятом другими английскими дивизиями.) Слова майора Гоффа вызвали взрыв возмущения. Казачьи офицеры кричали, что они сдались в плен англичанам, а не большевикам, растолковывали ничего не понимавшему майору, что в СССР их наверняка убьют, предварительно подвергнув мучительным пыткам, что лучше немедленная смерть сейчас, здесь, от руки англичан, чем выдача Советам. Пораженный этим неожиданным взрывом отчаяния, майор отправился к начальству за инструкциями и вернулся с группой старших офицеров во главе с полковником Роузом Прайсом. Островский узнал также полковника Джеймса Хиллса, сочувственно 274 поглядывающего на него. За колючей проволокой уже стояла наготове колонна грузовиков. Полковник Прайс объяснил, что получил приказ вернуть всех казаков в СССР -- и обязан этот приказ выполнить. Он тут же добавил, что маршал Сталин как будто пообещал амнистию всем, кто служил у немцев, и что самое разумное для казаков -- это мирно согласиться на выдачу советским властям и воспользоваться амнистией. Казачьи офицеры встретили это заявление криками недоверия. Многие из них жили в СССР и хорошо знали цену словам Сталина. Опять раздались требования немедленно расстрелять их на месте или, по меньшей мере, выдать каждому пистолет с одним патроном. Полковник, отрицательно покачав головой, предложил майору Островскому отдать приказ о посадке в грузовики, но майор категорически отказался и сказал своим офицерам, что не намерен выполнять приказы англичан и они вольны делать, что хотят. Тогда полковник Прайс отдал новый приказ: пусть те, кто готов подчиниться, отойдут вправо; те же, кто берет на себя смелость не выполнять приказы начальства -- встанут слева, и их немедленно расстреляют. Оказавшись перед таким выбором, казаки растерялись. Среди них находилась молодая женщина, вдова полкового врача. С ней случилась истерика. Судорожно вцепившись в свои пожитки, она залезла в ближайший грузовик и, рыдая, упала на пол. Большинство офицеров вместе с полковыми священниками тоже сели в грузовики, но человек 50, в том числе и Островский, остались. Есаул Буш подбежал к ним с криком: "Господа, поедем: лучше умереть от русской пули, чем от английской. Докажем большевикам, что казачьи офицеры умеют умирать!" Но его доводы не подействовали на офицеров, твердо решивших держаться до конца. Тех, кто добровольно сел в грузовики, провезли примерно с километр, но потом машины остановились и стали ждать. Еще с полдюжины грузовиков стояли наготове. Однако группа Островского не собиралась сдаваться. Офицеры простились друг с другом, находившийся среди них священник благословил каждого. По его совету они сели на землю: "расстрельная команда" Уэльского гвардейского полка уже стояла перед ними, и отец Федор Власен-ко справедливо заметил, что в сидящих на земле людей проще попасть. Минута шла за минутой, многие прощались с жизнью. Как писал позже один из казаков, автоматы направлены прямо на нас. Еще миг -- и прощай, жизнь! Переживания, связанные с приближением насильственной смерти, для меня были не новы, т. к. еще в 1918 году ЧЕКА семь раз выводила меня на расстрел. Как будто бы 275 подобное положение должно войти в привычку. На самом же деле было далеко не так: в каждом случае все повторялось с начала, каждый раз вся прошлая жизнь мгновенно пробегала перед глазами, каждый раз все окружающее отступало куда-то в сторону, делалось призрачным, как во сне. Казаки были бледны, но держались решительно; на лице майора Островского играла презрительная усмешка, священник утешал свою семнадцатилетнюю дочь Женю. Выждав еще немного, полковник Роуз Прайс понял, что казаков сломить не удалось. Он послал вестового сказать офицеру, командовавшему "расстрелом", чтобы солдаты опустили оружие, и снова повторил казакам приказ садиться в грузовики. Одновременно к проволочному ограждению подъехала бронированная машина и остановилась метрах в двадцати от казаков. Они не успели сообразить, что к чему, как из дула в башне машины хлестнула долгая струя жидкого пламени. Несколько секунд огонь пожирал участок пшеничного поля прямо перед машиной, во мгновение ока уничтожая все, способное гореть. Казаков опалило волной жара. Затем струя пламени иссякла, оставив черную полосу дымящейся выжженной земли. Казакам продемонстрировали действие самоходной огнеметной установки "Уосп" ("Оса"). Первоначальный напор огнеметной струи был столь мощным, что она едва не задела двух уэльских гвардейцев из охраны. Эта жуткая картина повергла в ужас даже самых бесстрашных казаков, а у двух девушек, находившихся с ними, началась настоящая истерика. С ротмистром Поповым, русским эмигрантом из Югославии, случился нервный припадок, с ужасным криком упав на землю, он бился в конвульсиях. Его тут же оттащили в ближайший грузовик. В этот момент полковник Прайс сказал казакам, что передумал: их не расстреляют, но свяжут -- если необходимо, то и с применением силы, -- и посадят р грузовики, хотят они того или нет. К казакам направилась группа солдат с дубинками, веревками и электрическими проводами в руках. Такой поворот событий привел майора Островского буквально в бешенство. Англичане только что получили неопровержимое свидетельство того, что казаки предпочитают смерть отправке в Советскую Россию, -- и все равно готовы их предать! Вскочив на ноги, он бросился к полковнику и вылил на него ушат ругательств на смеси всех доступных ему языков, обвиняя англичан в феноменальной наивности по части марксизма, в торгашеском подходе к жизни, в невыразимой гнусности иудиного греха, который они уже совершают, и в чисто британском лицемерии, когда рассуждения о демократии, чести и порядочности не мешают приносить молоху 276 коммунизма человеческие жертвы. Переводчик-хорват, запинаясь, переводил все это Прайсу. В самый разгар своей обвинительной речи Островский услышал, как один из казаков за его спиной закричал, что лучше уж добровольно сесть в грузовики, чем ехать связанными. В этом определенно был смысл: без веревок они смогут сбежать по дороге или, на худой конец, покончить с собой. Отдав полковнику честь, Островский неожиданно объявил, что они готовы подчиниться команде и сесть в грузовики, и, повернувшись к офицерам, отдал приказ о посадке, объяснив причины столь внезапной перемены. Казаки залезли в грузовики, а Островского куда-то повел майор Гофф. Куда именно -- никто не знал, и некоторые решили, что командира повели на расстрел за оскорбление английского полковника. Впрочем, мысли их были заняты совсем другим: грузовики вот-вот отойдут, следующая остановка -- после часа пути -- пункт выдачи Советам. Наверное, заплечных дел мастера из НКВД уже злорадно потирали руки в предвкушении их приезда. Казачий офицер по фамилии Сукало на ломаном немецком завел разговор с молодыми английскими охранниками в грузовике. Угостив их сигаретами, офицер коснулся темы о сталинском деспотизме. При упоминании имени генералиссимуса парни закричали: "Сталин -- гут". Но когда Сукало возразил, что совсем наоборот -- Сталин бандит, они снова заулыбались и закивали в знак согласия. Наконец Сукало прямо спросил солдат, как уйти от репатриации, на что те, без всяких колебаний, предложили побег: через несколько километров дорога круто пойдет в гору, машина замедлит ход -- вот тогда и надо прыгнуть и прятаться под деревьями. Конечно, им придется стрелять по беглецам, но охранники пообещали, что будут целиться выше голов. Похоже, в 6-й танковой дивизии все -- от старших офицеров до рядовых зеленых солдат -- относились к поставленной перед ними задаче с одинаковым отвращением. Колонна двинулась в путь. Сукало с замиранием сердца ждал подходящей минуты. Но, проехав километра два, машины вдруг остановились и с полчаса простояли на месте. Со своего места Сукало видел только следующий грузовик, на заднем фоне просматривались луга и проволока лагеря. Английские солдаты весело болтали -- для них такая остановка ничего не значила, это в казацких сердцах всякая неожиданность порождала новые надежды и страхи. Накануне ночью они написали письмо протеста против выдачи -- может быть, оно вдруг сработало? Или в дело вмешался фельдмаршал Александер со своей русской женой? А может, англичане просто ждут подкрепления, а тогда уж бежать и вовсе не удастся. Вдруг до них донеслись оживленные голоса. 277 Группа английских офицеров подошла к грузовику Сукало, и казак увидел улыбающееся лицо Островского, которого, как они считали, увели на расстрел. Но на самом деле, когда Островский согласился подчиниться приказу англичан, ему позволили ехать в Юденбург на его штабной машине. В сопровождении шофера-казака, денщика и своего верного терьера по кличке Карл Иванович, Островский сел в "фольксваген". Поскольку никто из английских солдат не понимал по-русски, майор мог свободно общаться со своими спутниками. Они единодушно решили при первой возможности свернуть в пропасть или реку: лучше покончить с собой сразу, чем ждать мучительной смерти от руки большевиков. Шофер начал было заводить мотор, но сцепление не работало, даже помощь дюжих гвардейцев не могла заставить машину сдвинуться с места. Стоявшие поблизости майор Гофф и полковник Прайс приказали солдатам сесть в грузовики общей колонны. Островского же майор Гофф взял в свой джип. Машина тронулась в путь. Островский, немного ободренный неожиданной задержкой, снова впал в уныние. Он думал о своей матери, живущей в Германии, и молился. Но тут вдруг за спиной послышался быстро приближавшийся треск мотоцикла. Майор Гофф приказал шоферу свернуть на обочину и подождать. Через секунду возле них остановился мотоцикл, с него спрыгнул английский солдат и, подбежав к джипу, что-то возбужденно сказал майору Гоффу. Тот внимательно выслушал, отдал приказ шоферу, и джип, сопровождаемый мотоциклистом, повернул назад. Островский ничего не понимал. Через несколько минут они снова были в лагере. У ворот стояла толпа возбужденно переговаривающихся англичан. Когда джип остановился под деревьями, английский офицер принес Островскому чай, печенье и сигареты, сказав, что нужно подкрепиться. В который раз за день Островский почувствовал, что настал его смертный час: наверное, сейчас его расстреляют. Тот же самый офицер, что нагнал их на мотоцикле, подойдя к нему с какими-то бумагами, попросил Островского подписать их. Казак решил, что это последняя формальность перед расстрелом, но английский офицер, улыбаясь, сказал ему: -- Вы спасены, вам нужно заполнить эту анкету. Пораженный Островский тут же осведомился о судьбе своих друзей, сидящих в грузовиках. Среди англичан опять поднялся шум, наконец, после оживленного обсуждения, к Островскому обратился старший офицер: -- Вы и все ваши друзья, белые русские и выехавшие за пределы Советского Союза до 1938 года, не подлежите выдаче, а потому пойдемте перепишем всех ваших друзей. 278 Только теперь Островский понял, что спасен. Выйдя из джипа, он вместе с группой английских офицеров направился к шоссе, на котором стояли грузовики. Подойдя к заднему грузовику, Островский многозначительно сказал выглядывавшим оттуда офицерам: -- Господа, вы все приехали из России тогда же, когда и я. Затем группа поочередно подошла к каждому из шести грузовиков. Везде задавались одни и те же вопросы и заполнялись одни и те же анкеты. Островский жестами и намеками давал понять офицерам, как именно им следует отвечать: все они эмигранты, бежавшие за границу задолго до войны, и потому не могут считаться предателями. Английский офицер, отвечавший за эту операцию и явно понимавший по-русски, посоветовал Островскому утихомириться, впрочем, одновременно намекнув, что вмешиваться не станет. Из-под брезента на втором грузовике выглядывал бледный несчастный бедняга Попов, не вынесший испытания огнеметом. Для него, бывшего царского офицера, служившего после революции во французском Иностранном легионе, это оказалось выше сил. Сошедшего с ума офицера отправили на санитарной машине в больницу. Опрос казаков был чистой формальностью. Островский без всяких помех продолжал намекать своим коллегам, как им следует отвечать, а английские офицеры, задававшие вопросы, явно не желали вдаваться в суть дела. Майор Георгий Дружакин до сих пор дословно помнит всю процедуру. Английский офицер, подойдя к нему, осведомился, где Дружакин жил до войны. Услышав в ответ "во Франции", он задал по-французски несколько вопросов насчет расположения улиц в районе площади Италии, где жил Дружакин. Удовлетворившись ответами майора, англичанин спросил, откуда приехали остальные казаки. Они все старые эмигранты, вроде меня. А вот эти молодые ребята? Они-то ведь не могли родиться до революции. Действительно, среди казачьих офицеров было немало молодых парней, бежавших из СССР, но Дружакин объяснил, что это дети эмигрантов, родившиеся в Югославии. По счастью, молодые люди за время пребывания в Югославии нахватались по сербскохорватски, так что сумели легко убедить офицера, проводившего опрос и с явной симпатией относившегося к казакам. В конце концов только трое -- верно, по глупости -- признали себя советскими гражданами, и их перевели в другой грузовик, где находились те, кто сел туда "добровольно". Офицер, занимавшийся опросом, свистнул в свисток (Дружакин на всю жизнь запомнил этот звук), и мотор грузовика взревел. Казаки, оставшиеся в грузовиках, подняли крик: они тоже старые 279 эмигранты, их тоже надо освободить. Но англичанин прокричал в ответ, что они добровольно сели в машины и должны ехать к месту назначения. Перед освобожденными офицерами на минуту мелькнули искаженные отчаянием лица товарищей, а затем машины скрылись за поворотом. Среди уехавших действительно было много старых эмигрантов. Путь их лежал в центр СМЕРШа в Граце, а оттуда -- в лагеря смерти в Кемеровской области, около сибирского города Томска. Группа из пятидесяти офицеров вернулась в лагерь в Вей-тенсфельде, обуреваемая различными чувствами. Тут были и радость неожиданного спасения, пришедшего буквально в последнюю минуту, и печаль об увезенных товарищах, и страхи, что и для них, быть может, опасность еще не миновала. Но англичане твердо заверили их, что теперь выдача Советам им не грозит. В тот вечер Дружакин, сняв фуражку, обнаружил, что совершенно лыс: от волнения у него выпали волосы. На другой день их отвезли на юг, в лагерь, где, к своему немалому удивлению, они обнаружили несколько тысяч русских эмигрантов. Полковник Рогожин рассказал приехавшим о полученных от англичан заверениях в том, что никто из лагеря Клейн Санкт-Бейт не будет выдан Советам. Действительно, через некоторое время всех обитателей лагеря освободили, и они нашли приют на Западе41. Между тем в Вейтенсфельде оставалось еще 4 тысячи казаков -- рядовых и младших офицеров. Т. М. X. Ричарде, капеллан Уэльского гвардейского полка, живо помнит свой визит к казакам. Многие пожилые казаки поразили его своим достоинством и осанкой. Некоторые -- вероятно, старые эмигранты,-- говорили по-английски. На другой день их "без всяких инцидентов" посадили в грузовики и довезли до железнодорожной станции Гурк, где они пересели на поезд. 30 мая в три часа дня все, за исключением нескольких конюхов, оставленных для присмотра за лошадьми, отбыли в Юденбург42. До самого города пленных сопровождали английские танки. Майору Уорру из 27-го Ланкастерского полка на пропускном пункте в Юденбурге офицер Красной армии (или НКВД) сказал, что всех казачьих офицеров расстреляют, а рядовых, если они будут работать, даже будут кормить43. Итоги операции 6-й танковой дивизии не слишком порадовали советских представителей. Все немецкие офицеры и множество казаков в результате намеков и предупреждений англичан бежали. Группу офицеров во главе с майором Островским вообще не выдали, а бригадир Ашер, в отличие от бригадира Мессона, наотрез отказался заниматься насильственной репатриацией женщин, и они были освобождены44. Обнаружив, что дневной улов намного ниже намеченной цифры, сотрудники НКВД в Юденбурге пришли 280 в ярость и послали жалобу генералу Мюррею. В тот же вечер генерал созвал совещание по этому вопросу и приказал 1-му батальону Стрелкового корпуса прочесать местность в поисках бежавших казаков. Майор Говард возразил: у него под началом всего 700 человек, а работать придется в лесистых труднопроходимых горах! Сколько же вам нужно народу? -- спросил генерал. Тысяч двадцать, -- ответил майор, повергнув генерала в растерянность. Ну что ж, постарайтесь сделать все возможное,-- бурк нул он. В конце концов люди майора Говарда нашли с десяток человек из нескольких тысяч сбежавших. Но ни Советы, ни генерал Мюррей не выразили по этому поводу никакого недовольства. Последний был даже вполне удовлетворен столь ничтожными результатами, а когда полковник Хиллс доложил бригадиру Ашеру о бежавших, тот "был очень доволен, что столько народу бежало", и сказал, что "не стоит на этот счет волноваться"45. Наш рассказ о судьбе относительно небольшой части казаков, находившихся под контролем 6-й танковой дивизии, затянулся, и некоторые читатели могут сказать, что спасение 50 казаков из 50 тысяч русских, переданных НКВД в Австрии, -- не такое уж крупное достижение. Но значение этого эпизода не ограничивается цифрами: история спасения Островского и его друзей доказывает возможность альтернативы политике Идена и МИДа. Если бы все английские офицеры отнеслись к выдачам так же, как офицеры 6-й танковой дивизии, -- большинство, если не все старые эмигранты избежали бы незаконной репатриации. ПРИМЕЧАНИЯ Erich Kern. General von Pannwitz und seine Kosaken. -- Oldendorf, 1971, S. 161. A. Petrovsky. Unvergessener Verrat! -- MUnchen, 1961, SS. 145--146, 243--244. См.: Erich Kern, указ. соч., SS. 20--21. H. Бетелл ошибается, считая, что фон Паннвиц был родом из прибалтийских немцев и свободно говорил по-русски (см.: Nicholas Bethell. The Last Secret: Forcible Repatriation to Russia 1944-1947.-- London, 1974, p. 77). Gerald Reitlinger. The House Built on Sand.-- London, 1960, pp. 343--347. См.: Erich Kern, указ. соч., SS. 126--128. Об истории Казачьего корпуса см. также: Col. С. Wagner. Zur Geschichte des XV Kosaken-Kavallerie-Korps.-- Deutsches Soldatenjahrbuch 1972, Mflnchen, 1972, SS. 117--127. См.: Erich Kern, указ. соч., SS. 159--161. См.: Вячеслав Науменко. Великое предательство: выдача казаков в Лиенце и других местах (1945 - 1947) , т. 2. -- Нью-Йорк, 1970, с. 320.- Информация любезно предоставлена полковником Эндрю Хорсбру-Портером. The King's Royal Rifle Corps Chronicle, 1945, Winchester, 1946, p. 55; Архив военного министерства Великобритании, 170/5026. Фотографии сдачи ору жия имеются в коллекции Имперского военного музея (25020-2). См. там же фильм А 927/2. См. фото из Имперского военного музея (25019). По сообщению Гарри Мофа. О диспозиции сдавшегося в плен 15-го кавалерийского корпуса см.: Архив военного министерства Великобритании, 170/4184; В. Науменко, указ. соч., с. 172--173, 321; A. Petrovsky, указ. соч., SS. 147, 225. Сообщение полковника Хиллса. Рассказ предшественников Хиллса в кн.: Pe ter Huxley-Blythe: The East Came West -- Caldwell, Idaho, 1964, p. 97, неточен и,вероятно, основан на недоразумении. Сообщение Джереми Пембертона. Полковник фон Рентельн был передан НКВД в Юденбурге 28 мая, некоторое время пробыл в лагере в Сталинске, южнее Новосибирска, и, по слухам, умер в тюрьме (см.: В. Науменко, указ. соч., с. 325). Фельдмаршал Александер впоследствии утверждал, что его ста тус посланника не был нарушен, поскольку не гарантировал неприкосновен ности (Sven Steenberg. Wlassow: Verrater oder Patriot?-- Kln, 1968, S. 229). Информация получена от покойного Эдуарда Рентона. Информация получена от майора Артура Редли, офицера связи при штабе 8-й армии. Он познакомился с офицером фон Паннвица, майором Гиммигофеном, под Клагенфуртом. См.: Архив военного министерства Великобритании, 204/7211; В. Науменко, указ. соч., с. 146. См.: Архив военного министерства Великобритании, 170/4241. 282 Выдача состоялась 28 мая (см. там же сообщение бригадира Клайва Ашера, который подтверждает причину выдачи). См. там же, 170/4352. Там же, 170/7211. Там же, 170/4352. 22. См. там же, 170/4352, 4241. 23 См.: В. Науменко, указ. соч., с. 137--138, 141, 321. См. там же, с. 137, 145. См.: Архив военного министерства Великобритании, 170/4241. Несколько не мецких офицеров бежали именно в это время. Розыскной бюллетень 46-й дивизии см. там же, 170/4353. См. также: Николай Краснов. Незабываемое. -- Сан-Франциско, 1957, с. 43, 64; Erich Kern, указ. соч., SS. 195--196. Рассказ казацкого автора о действиях фон Паннвица после его прибытия в Юденбург, по-видимому, плод авторского воображения (см.: В. Науменко, указ. соч., с. 138--142). См.: Архив военного министерства Великобритании, 170/4352. Информация получена от М. Фрейера. См.: S. Steenberg, указ. соч., S. 217. Сообщение полковника Константина Ваг нера. По его мнению, написанная К. Черкасовым биография Кононова -- не надежный источник. См.: Архив военного министерства Великобритании, 204/7211. Рассказы казаков -- участников событий об этом эпизоде см. в кн.: A. Petrovsky, указ. соч., SS. 102--104, 267--273; В Науменко, указ. соч., с 175--177. Информация предоставлена полковником Денисом Уореллом. См. также: Ар хив военного министерства Великобритании, 170/5000; Laurence E. Stringer. The History of the 16th Battalion the Durham Light Infantry 1940-1946. -- Graz, n. d., p 63--64. См.: A. Petrovsky, указ. соч., S. 103. Анализ всех статистических данных име ется в Архиве военного министерства Великобритании, 170/4353. В это же время было возвращено более 7 тысяч лошадей. Некоторое время после выда чи казаков лошади оставались на попечении казачьих конюхов. Генерал-май ор сэр Джон Уинтертон вспоминает, что видел в это время табуны лошадей в советской зоне. Информация предоставлена генерал-майором К. К. Купером. Bernard Roeder. Katorga: An Aspect of Modem Slavery. -- London, 1958, p. 21. Информация получена от генерала Горацио Мюррея и полковника Робина Роуза Прайса. См. также: Архив военного министерства Великобритании, 170/4337,4982,5026. Информация получена от бригадира Клайва Ашера, полковников Джеймса Хиллса и Константина Вагнера. 38 По сообщению полковника Хиллса. Информация получена от Гарри Мофа. См.: Архив военного министерства Великобритании, 170/4631, а также 170/4832. 283 В основе рассказа об инциденте в Вейтенсфельде лежат опубликованные вос поминания казачьих офицеров: В. Островского, А. Сукало (см.: В. Науменко, указ. соч., с. 143--171) и А. Протопопова (см.: A. Petrovsky, указ. соч., SS. 73--78). Использованы, кроме того, свидетельства очевидцев: майора Ге оргия Дружакина, бригадира Клайва Ашера и полковников Джеймса Хиллса, Робина Роуза Прайса и Генри Говарда и его преподобия Т. М. X Ричардса. См. также: Архив военного министерства Великобритании, 170/5026. В Им перском военном музее хранится кинопленка с парадом уэльских гвардейцев в Клагенфурте 21 мая (А 933/2). Информация получена от его преподобия Т. М. X. Ричардса. По его словам, в то время было сделано множество фотографий. К сожалению, они, вероятно, либо утеряны, либо уничтожены Как сообщил мне майор Д. Р. П Льюис, адъю тант полка, в полковых архивах фотографий не сохранилось. См.: Архив военного министерства Великобритании, 170/4629. Информация получена от полковника Эндрю Хорсбру-Портера. См.: В. Науменко, указ. соч., с. 152. Информация получена от генерала Горацио Мюррея, бригадира Клайва Ашера и полковников Джеймса Хиллса и Генри Говарда. Глава 11 ИНТЕРЛЮДИЯ: ТАЙНА, ОСТАВШАЯСЯ НЕРАСКРЫТОЙ 26 мая, за два дня до того, как казачьих офицеров обманом заманили в Шпитталь, некий чиновник британского МИДа в официальном документе подтвердил, что англичане намерены передать советским властям "всех советских граждан". Формулировки документа точны и однозначны: Те, кто по английскому закону являются советскими гражданами, подлежат репатриации... всякое лицо, не являющееся (повторяю: не являющееся) по английскому закону советским гражданином, не подлежит (повторяю: не подлежит) репатриации в Советский Союз, если только данное лицо не выражает желания вернуться1. Далее дается определение понятия "советский гражданин": лицо, родившееся или проживавшее в пределах границ СССР до 1 сентября 1939 года и не принявшее другого гражданства или не получившее нансеновский паспорт, выдаваемый лицам, не имеющим гражданства...2 Согласно этому определению, миллионы русских, уехавших из России во время революции и гражданской войны и никогда не живших при советской власти, не являлись советскими гражданами и обозначались термином "старые эмигранты" -- в отличие от "новых эмигрантов", то есть бывших советских граждан, бежавших из СССР. Все без исключения "старые эмигранты" либо не имели гражданства, либо были подданными государства, в котором жили, и хотя по рождению они были русскими, никто не утверждал, что они являются советскими гражданами. Генерал Васильев на одном из заседаний советской комиссии по репатриации сказал, что советскими гражданами являются "все те, кто до плена или вывоза в Германию был гражданином какой-либо советской республики", и заявил, что только такие лица подлежат репатриации3. Ни один старый эмигрант не имел права 285 самовольно присвоить себе советское гражданство. Как объяснял один советский чиновник, политика советского государства в этом вопросе предельно ясна. Формально всякий русский может претендовать на советское гражданство, но получить его не так-то просто. Его надо заслужить4. Английское правительство с самого начала репатриации разъясняло различие между советскими и несоветскими подданными. Через несколько дней после того, как с нормандского побережья стали прибывать в Англию первые русские пленные, МИД пояснил, что "меры по репатриации не применяются к лицам советской (русской -- Н. Т.) национальности, не являющимся советскими гражданами". Речь шла о лицах, "имеющих не советские или нансеновские паспорта"5. Это определение, принятое по совету Патрика Дина, МИД переслал в Госдепартамент США6. Кристофер Уорнер в связи с этим заметил: "Мы не должны включать в нашу статистику русских эмигрантов, поскольку у них имеются нансеновские паспорта"7. Следовательно, позиция МИДа была определена вполне четко: Поскольку... советское правительство просило о репатриации исключительно советских граждан, мы не можем проходить мимо случаев, когда нам становится известно, что репатриации собираются подвергнуть несоветского гражданина8. Так, в соответствии с этой политикой, русских эмигрантов в Риме заверили, что они не подлежат репатриации9. В марте 1945 года генерал Ратов попытался контрабандой протащить на судно, идущее в Одессу, одного белоэмигранта. Английские власти вовремя вмешались в дело, и выяснилось, что этот человек во время гражданской воины воевал в армии барона Врангеля, затем эмигрировал и 22 года прожил во Франции, не имея гражданства. Генерал Ратов немедленно отказался от каких-либо притязаний на эмигранта, сославшись на недоразумение, а Патрик Дин потребовал "заявить решительный протест советскому правительству", при этом, впрочем, добавив: "как только это окажется удобным". Правда, сотрудник министерства А. И. Ламберт был вынужден санкционировать выдачу советским представителям одного бывшего белогвардейца, эмигрировавшего в 1920 году ("иначе Советы житья бы нам не дали"), но о том, чтобы официально придерживаться такой линии, не было и речи10. И все же Николай Краснов и другие казаки, находившиеся в Австрии, подверглись насильственной репатриации, что поразило 286 даже советских представителей. В Юденбурге советский генерал Долматов с удивлением спросил, почему осуществляется выдача старых эмигрантов", которых, насколько ему известно, советские власти не требовали. В связи с этим один старый эмигрант рассказывает, как офицер НКВД, узнав, что стоящий перед ним казак до войны жил на Балканах, воскликнул: "Так вы эмигрант? Вы не подлежите эмиграции. Тов. Сталин не претендовал на старых эмигрантов. Почему вы здесь?"12 А у подполковника СМЕРШа такое вероломство англичан, коварно обманувших своих друзей, вызвало приступ бурного веселья13. Казалось бы, столь явное отступление от принятой линии объясняется двумя причинами: либо тут имело место трагическое недоразумение, либо эта уступка -- результат продуманной политики. Как ни странно, почти никто из исследователей не занимался этим вопросом. По мнению казачьих авторов, это еще одно следствие английской политики умиротворения и предательства, но такая трактовка мало что объясняет. Лорд Хенки, бывший старший чиновник МИДа, выражал "глубочайшее сожаление, что в жару и страшную неразбериху лета 1945 года оказалось невозможно... вдаваться в каждое индивидуальное дело", из-за чего и были совершены "отдельные ошибки"14. Кое-кто высказал предположение, что включить старых эмигрантов в число репатриируемых посоветовал англичанам генерал Доманов15. Но английские офицеры, к которым он мог бы обратиться с таким предложением, утверждают, что ничего об этом не знают. Да и вряд ли генерал Китли нуждался в советах Доманова и пошел бы ему в этом навстречу. Других предположений пока как будто не выдвигалось. Но независимо от того, был ли этот эпизод запланирован или же явился трагической ошибкой, несколько тысяч ни в чем неповинных людей были, в результате, обречены на смерть или муки; и поэтому нелишне было бы узнать, кто же принял решение, приведшее к столь страшным последствиям. Прежде всего следует отметить, что если считать это решение ошибкой, то ошибка была грандиозных размеров. Белоэмигранты отнюдь не затерялись среди многих тысяч казаков, находившихся под контролем 78-й дивизии английской армии. Среди казачьих генералов, переданных советским представителям в Юденбурге, один лишь Доманов был -- по советскому и английскому определению -- советским гражданином. Остальные -- Петр и Семен Красновы, Шкуро, Соломахин, Султан-Гирей Клыч, Васильев и многие другие -- были известными эмигрантами, покинувшими страну после гражданской войны. По ведомостям Казачьего стана, не меньше 68% офицеров Доманова, или около 1430 человек, являлись старыми эмигрантами16. Среди рядовых и млад- 287 ших офицеров, а также женщин и детей это соотношение существенно меньше, но вряд ли мы преувеличим, предположив, что по меньшей мере 3 тысячи обитателей Казачьего стана были старыми эмигрантами, не подлежавшими репатриации. Никак нельзя сказать, что старые эмигранты не старались привлечь внимание к своему статусу. Султан-Гирей прибыл в лагерь в Шпиттале в полной форме царского офицера17, генерал Ку-чук Улагай размахивал перед всеми своим албанским паспортом18. В Пеггеце многие показывали растерянному майору Дэвису нансе-новские паспорта и паспорта различных европейских стран19. Вообще у командиров Зб-й пехотной бригады и 78-й пехотной дивизии вполне могло создаться впечатление, что у казаков заправляют делом исключительно старые эмигранты. Буквально все казацкие представители, с которыми вступали в контакт генерал Арбетнот и бригадир Мессон,-- генерал Васильев, Николай Краснов, Ольга Ротова, капитан Бутлеров -- были несомненно старыми эмигрантами. В военном дневнике бригады Мессона упоминается о наличии "царских эмигрантов" среди добров'ольцев, пришедших во власовскую армию20. Кроме того, это были не обычные эмигранты. Большинство представителей старшего поколения воевало в Первой мировой войне, в которой Англия и Россия были союзниками. Мало к кому из белых генералов англичане относились с таким почтением, как к Андрею Шкуро. 2 июня 1919 года он был награжден орденом Бани21 за героические действия, совершенные совместно с английскими войсками22. Конечно, с 1919 года мир сильно изменился. Казаки уже не были союзниками англичан, а Шкуро сотрудничал с немцами -- хотя в основном чисто номинально23. И тем не менее -- во всех приказах английского командования относительно выдачи казаков неоднократно подчеркивалось, что не советские граждане выдаче не подлежат. 21 мая бригадир Мессон получил первый такой приказ из штаба 5-го корпуса от генерала Китли. Этот текст представляется нам крайне важным. Тема: определение русских граждан. В связи с обсуждением 21 мая в штабе 5-го корпуса вопроса о выдаче советских граждан. 1. В последнее время штаб получил сведения о случаях, в которых возникали сомнения по поводу того, следует ли считать членов некоторых формирований и групп советскими гражданами и репатриировать их в СССР. Ниже перечислены правила, которыми следует руководствоваться в этих случаях. Члены русского "шуцкорпса" (в том числе и румыны) не 288 считаются советскими гражданами впредь до последующих распоряжений. Советскими гражданами считаются: группа атамана, 15-й Казачий кавалерийский корпус (в том числе казаки и калмыки), резервные отряды генерал-лейтенанта Шкуро, кавказцы (в том числе мусульмане). 2. Отдельные случаи будут рассматриваться только в порядке исключения. При этом будут применяться следующие правила: а) Всякое лицо, находящееся теперь в наших руках, примкнув шее ранее к немецкой армии или частям, воюющим на стороне немцев, и проживавшее в пределах СССР по состоянию на 1938 год, считается советским гражданином и подлежит выдаче. б) Впредь до дальнейших указаний не считаются советскими гражданами лица русского происхождения, если они к мо менту вступления в немецкую армию не проживали в СССР по крайней мере после 1930 года. в) Во всех сомнительных случаях следует считать данное лицо советским гражданином24. Николас Бетелл в книге "Последняя тайна" замечает: Приказ Китли, где говорилось о нераспространении репатриации на русских, не проживавших в России с 1930 года, противоречил его же собственному приказу от 24 мая, в котором четко указывалось, что все офицеры без исключения будут отосланы на родину. Имейно приказ от 24 мая и имел реальную силу25. Приказ от 24 мая, в частности, гласил: Чрезвычайно важно, чтобы все офицеры, особенно старшие командиры, были окружены и чтобы никто не мог бежать. Советские войска придают этому чрезвычайное значение. По-видимому, обеспечение выдачи офицеров они будут считать проверкой доброй воли англичан. Лорд Бетелл заключает из этого, что выдача белоэмигрантов производилась по прямому распоряжению генерала Китли и нижестоящие офицеры просто подчинились его четким, хотя и несправедливым инструкциям. Но давайте ознакомимся с самим приказом. Вот что сказано в первом параграфе: 1. Определение. В этом письме термин "казаки" употребляется по отношению к советским гражданам, которые воевали на стороне 10--2491 289 врага либо сотрудничали с ним. Сюда же относятся лица, приставшие к их лагерю, и немецкие офицеры. Определение советского гражданина см. в письме штаба [5-го корпуса] 405/G от 21 мая26. Ссылка на это определение имеется и в оперативных инструкциях 78-й дивизии от 28 мая: В соответствии с условиями Ялтинского соглашения, все со ветские граждане, находящиеся у союзников, подлежат воз вращению в СССР. В этом приказе термин "советские граждане" обозначает лиц советской национальности, включая и членов их семей, на ходившихся в лагере, которые воевали на стороне врага или сотрудничали с ним. Определение дано в письме штаба 5-го корпуса за номером 405/G от 21 мая, посланном только в 36-ю бригаду27. Бригадир Мессон и его штаб знали о всех этих приказах, но до командиров батальонов они не дошли. Мессон лишь сказал полковнику Малколму, что "репатриации подлежат все", ни словом не обмолвившись о том, что на многих этот приказ не распространяется28. В подробном рапорте бригадира Мессона об операции, датированном 3 июля, в частности, говорится: а) На Ялтинской конференции было решено, что все совет ские граждане, находящиеся на территории, занятой союз никами, подлежат возвращению в СССР. Командир 36-й пе хотной бригады был уведомлен об этом обстоятельстве око ло 20 мая 1945 г. б) Письмо 405/G от 21 мая 1945 г. послужило руководством к тому, кого считать советским гражданином. Следует отме тить, что, хотя в этой директиве говорилось о рассмотрении индивидуальных случаев лишь в исключительных обстоятель ствах, в 36-й пехотной бригаде были приняты все возмож ные меры, чтобы исключить несоветских граждан из числа репатриируемых... Последняя фраза звучит весьма загадочно: если сие должно означать, что при выдаче казаков проводилась проверка гражданства, то это не соответствует действительности. До завершения основной части выдач полковник Малколм фактически не имел полномочий проводить проверку. Правда, майор Дэвис по собственному почину избавил нескольких человек от перевозки в Юден- 290 бург, но это был акт личного милосердия, не санкционированный штабом бригады -- более того, штабу неизвестный. Приказ у полковника Малколма был совершенно однозначен: все без исключения должны вернуться в СССР. Вопрос, однако, не в том, что рапорт 36-й бригады не вполне соответствовал действительности, а в том, что из него со всей непреложностью следует: в штабе бригады "Определение советского гражданства", данное в письме от 21 мая, рассматривалось как безусловно действующее, более того, как инструмент для различения советских и не советских граждан. В свете этого очевидного факта нельзя согласиться с утверждением лорда Бетелла, будто Приказ от 24 мая отменял или заменял собою "Определение". Если, как было показано выше, в приказе, полученном Мес-соном, четко оговаривалось, что репатриации подлежат только советские граждане, почему же около 3 тысяч старых эмигрантов были обманом или силой доставлены на советский приемный пункт в Юденбурге? Бригадир Мессон, ныне генерал, объяснил автору, что он получил устный приказ начальства, уполномочивающий его выдать всех казаков, находящихся под его контролем, независимо от их гражданства. С его точки зрения, этот устный приказ полностью исключал всякую возможность не выдавать казаков, не являющихся советскими гражданами. Генерал Мессон объясняет: В бригаде все уже какое-то время участвовали в активных операциях29 и привыкли действовать по устным приказам, часто даже без всякого письменного подтверждения. Никому из нас не пришло бы в голову использовать письменные приказы для невыполнения переданных устных распоряжений. Я нисколько не сомневался в приказаниях, отданных мне командирами и старшими офицерами штаба. Действительно, устные инструкции, полученные Мессоном, не допускали двух толкований: У меня тогда сложилось впечатление, что все офицеры должны быть отосланы на Восток -- мне и до сих пор так кажется. Это подтверждали все беседы с высшими командирами и их штабами, и мне не раз говорили, что приказ исходит из штаба фельдмаршала Александера и является выражением политики правительства его величества... Повторяю, мне чрезвычайно ясно дали понять, что все офицеры подлежат выдаче... и что до выдачи никаких индивидуальных проверок проводить не следует, во всяком случае, не в моем районе. 10* 291 По утверждению генерала Мессона, именно это заставило его проигнорировать все вышеизложенные оговорки насчет исключения несоветских граждан из числа репатриируемых. Сам он вполне принял это объяснение. Действительно, проведение официальной проверки гражданства было связано с большими трудностями. При имевшихся скудных ресурсах сложно было разработать действенный механизм проверки и не менее сложно было организовать ее так, чтобы казаки ничего не заподозрили и не начались бы массовые побеги. Положение усугублялось тем, что подготовка к выдаче проводилась в очень быстром темпе. Все это правда. Тем не менее, другие офицеры, связанные с этими операциями, говорили автору, что препятствия были преодолимы Генералы Мюррей и Бредин и майор Дэвис, задачи которых были очень широки и разнообразны, от планирования операции до ее осуществления, не сомневаются в возможности проведения проверки в Пеггеце. Ведь, в конце концов, у многих эмигрантов имелись иностранные и нансеновские паспорта. Еще существеннее то, что проверка гражданства считалась само собой разумеющейся. Во всех районах Италии и Австрии, контролируемых союзными армиями (за исключением случая, о котором идет речь), принимались меры для того, чтобы обеспечить возвращение на родину только тех освобожденных или взятых в плен русских, которые подпадали под условия Ялтинского соглашения. 6 мая штаб союзных армий дал точное определение понятия "советский гражданин". 22 мая штаб 5-го корпуса запросил вышестоящее начальство о подтверждении английской политики в этом вопросе. В тот день штаб ВКЭСС послал им телеграмму со следующими разъяснениями: Выдача всех советских граждан, которых возможно пере дать без применения силы, производится непосредственно 8-й армией. Все прочие подлежат эвакуации в 12-ю армейскую группу. Определение советского гражданина дано в майском письме штаба ВКЭСС... В отношении казаков следует обращаться к письму А 4073 от 21 мая30. В общем и целом проверка была всегда довольно приблизительной и в основном сводилась к подтверждению заявления пленного о том, что он не является советским гражданином31. Правда, можно возразить, что трудно применить подобный метод к большой массе народа, как в Лиенце. Тут стоит рассказать историю двух формирований, о которых в этой книге еще не упоминалось. В районе Санкт-Бейта и Шпитталя в плен английским войскам сдалась дивизия, в которой было около 10 тысяч украинцев. 292 Это формирование было создано немцами в Галиции в 1943 году и называлось Waffen SS Panzer Grenadier Division Galizien. В начале 1945 года часть была переименована в 1-ю Украинскую дивизию под номинальным командованием украинского генерала Павло Шандрука. Такая перемена была связана с запоздалой попыткой немцев создать "третью силу" из антикоммунистических славян, но фактически командиром дивизии оставался генерал СС Фрей-таг, который вместе с другими немецкими офицерами предусмотрительно исчез перед сдачей в плен. Пока дивизия поджидала прибытия войск 8-й армии, Шандрук, как в свое время фон Паннвиц, писал англичанам письма о том, что ждет его людей по возвращении в СССР, и просил не передавать их советским властям. Кроме того, он послал посредника к командующему польскими частями в Зап