главе которых уже стоял Сталин. А вскоре затем Ленин ушел из жизни, правда, написав завещание с требованием отстранить Сталина, но уже не имея возможности настоять на приведении его в исполнение. Голоса же других, кто думал в том же направлении, звучали далеко не так авторитетно, хотя среди них было много крупных партийных работников. Фрунзе, недавний командующий Туркестанским фронтом, объехав летом 1923 г. Ивановскую область, предостерегал о росте там антисоветских настроений: "Очевидно, -- делал он вывод из своих наблюдений, -- нами перейдены те грани, которые допустимы политически"12. А ведь Ивановская область с ее крестьянством, которое почти органически срослось с рабочими текстильных фабрик, в течение первых лет революции была одной из наиболее пробольшевистски настроенных областей страны. Еще более тревожными для власти были впечатления, вынесенные А. И. Рыковым, тогда председателем Совнаркома, из его поездки летом 1924 г. по приволжским районам. Наблюдения убеждали Рыкова, что причины недовольства деревни лежат далеко не в одних "ножницах", даже далеко не в одной только экономике: деревня уже осознавала, что она недовольна и политической диктатурой компартии. Она брала эту диктатуру, как ее видела. "Никакой выборности в управлении деревней нет, -- так подводил итог своим наблюдениям Рыков, -- начальство все приезжее, назначенное; по приезде обзаводятся первым делом хорошей квартиркой, хозяйством, коровками, свинками и прочими прелестями. Живет начальство обособленно от населения, обставляет себя всеми атрибутами, так что простому смертному без рекомендаций и не узреть начальства"13. Рыков говорил о невыносимости такого положения, особенна для страны, где на пять миллионов промышленного пролетариата приходится 100 миллионов крестьян. В особенности настойчиво он говорил о недопустимости попыток установления "диктатуры интересов фабрично-заводского производства" над всей экономической жизнью страны. "Мы имеем политическую диктатуру пролетариата, -- предостерегал он на Тринадцатой общепартийной конференции, -- но не экономическую диктатуру фабрики. Это две вещи совершенно различные!"14 Положение русских крестьян на Волге, как видим, мало чем отличалось от положения крестьян -- дехкан в Фергане. Мало чем различались и их настроения в отношении коммунистической диктатуры. И деревня реагировала на политику последней как умела и могла: уже в 1924 г. посевная площадь сократилась на 15 %, а на ближайших же выборах в Советы деревня на политику диктатуры ответила почти полным изгнанием коммунистов из низовых органов советского аппарата, включая Советы и уезд-иые. Этот кризис в отношениях с деревней не мог не влиять на настроения города, рабочие слои населения которого в России всегда были прочными нитями связаны с деревней. В конечном счете именно под его влиянием складывались и настроения учащихся высших учебных заведений, т. е. той среды, в которую осенью 1922 г. попал Маленков. Все вузы СССР были тогда переполнены, в особенности вузы московские. Нахлынула масса молодежи с фабрик и заводов, из деревеи. Было много демобилизованных, участников мировой войны и войны гражданской. Многие приезжали недостаточно подготовленными, порою почти малограмотными. Для них были созданы особые отделения, так называемые рабфаки -- рабочие факультеты, куда принимали без каких бы то ни было аттестатов и экзаменов. Их заполняла главным образом молодежь, приезжавшая по командировкам различных профсоюзов и фабзавкомов, коммунистических организаций, сельских Советов и т. п. Знаний у молодежи этой группы часто бывало совсем недостаточно, и они причиняли большие трудности профессорам, снижая уровень их аудиторий Но искреннего желания учиться у этой молодежи обычно было в изобилии. Жили в скверных условиях, ночевали чуть ли не по улицам, голодали и холодали, среди них было катастрофически много больных15. Но, пока хватало сил, они "грызли зубами гранит науки", как сказал о них как раз в то время Троцкий. В стены учебных заведений они приходили с настроениями той среды, откуда вышли -- из рабочих, крестьянских, разночинных низов "вздыбленной России". Эти настроения были неоднородными. В них вплеталось много внутренних антагонизмов. Страна уставала от гражданской войны и революционной встряски, она хотела внутреннего мира, но была густо насыщена элементами недовольства. Эти противоречивые настроения приносила молодежь в вузы; и атмосфера в них была далеко не умиротворенной, далеко не спокойной. В 1920--1922 гг. в университетах и в других вузах Москвы был ряд конфликтов, вызванных попытками правительства уничтожить автономию высшей школы. Политика коммунистов была заострена против демократического студенчества. Еще летом 1919 г. профессор М. Н. Покровский, тогда заместитель наркома просвещения по делам высшей школы, открыто заявил делегатам петербургского студенчества, что по оценке советского правительства главным врагом его является "революционно-демократическое студенчество" и что власть примет все меры для уничтожения прежде всего общестуденческих организаций16. Политические выступления студенчества, которые тогда проходили под демократическими лозунгами, особенно нервировали правительство. На сходки и демонстрации, которыми московское студенчество весною 1921 г. реагировало на избиение политических заключенных в московских тюрьмах, власть ответила досрочным закрытием университета и принудительным, силами чекистов, выселением студентов из казенных общежитий, с выбра- сыванием вещей на улицу, с принудительной отправкой целых групп студентов на вокзалы для высылки на родину и т. д. Центральные общестуденческие объединения были ликвидированы в 1919--1920 гг., новых выборов в советы старост власть не допускала, но организации низовые, как то курсовые комитеты, всевозможные культурные и помощные объединения и т. д., еще держались. И значительная часть из них была в руках независимого студенчества. Существовало много студенческих кружков, часть из которых была ширмой для объединения активных противников диктатуры. Среди студентов действовали и партийные группы уже загнан-ных в подполье, но еще не уничтоженных демократических и социалистических партий. Они издавали свои подпольные органы, обращенные к молодежи: народники ("Стремление"), меньшевики ("Юный пролетарий", "Молодое дело" и др. ) и т д, организовывали свои кружки, проводили тайные съезды. Немало-было противников диктатуры и среди профессоров -- демократов и либералов, -- которые упорно защищали свое право свободно мыслить и свободно же свои мысли высказывать. Их аудитории бывали особенно переполнены. Диктатура тогда имела еще мало опыта борьбы с такими противниками. Ее аппарат с самого начала был свиреп на расправу с участниками всевозможных восстаний. Но в глубь народных масс он еще не проникал. В сеть своего наблюдения он вобрал еще далеко не все слои населения. В частности, у него не было ни навыков, ни специальных органов для надзора за высшими учебными заведениями. Еще не были выработаны методы для борьбы со студенчеством. С точки зрения представителей власти, положение особенно обострялось тем фактом, что в рядах студентов-коммунистов, которые должны были выполнять функции главной опоры диктатуры в вузах, настроение тоже далеко не всегда было вполне благоприятным. Студентов-коммунистов в Москве тогда было очень много17, но далеко не все они были согласны превратиться в послушное орудие диктатуры. Кроме официальных партийных организаций, куда могли входить только члены партии, в вузах вели работу организации комсомола, доступ куда был много более свободен, а так же примыкавшие к коммунистам широкие объединения "пролетарского студенчества". Сознание общности интересов с другими студентами у работников всех этих организаций далеко еще не было вытравлено, отношения между студентами-коммунистами и некоммунистами нередко бывали близкими; и в студенческих движениях, особенно когда они возникали на чисто академической почве, многие студенты, политически примыкавшие к коммунистам, порою шли вместе со своими коллегами некоммунистами, принимали участие в сходках, подавали петиции, изредка даже попадали в тюрьмы Так обстояло дело в высшей школе весною 1922 г., когда Сталин стал генеральным секретарем ЦК ВКП(б) и начал осторожно, но твердо, подбирать вожжи управления партией. Рассматривая теперь с далекой исторической перспективы, его деятельность, нельзя не признать, что со своей точки зрения он повел работу как искусный стратег, умевший не только правильно намечать ударные задачи, но и находить пути для их решения. Первые годы он мало вмешивался в большие принципиальные и политические вопросы, предоставляя на эти темы спорить другим, тем более, что именно на этих больших и потому трудных вопросах другие вступали в конфликты между собою, делали ошибки и создавали себе врагов. Свое внимание Сталин сначала сосредоточил на укреплении и расширении политического и полицейского аппаратов диктатуры, необходимость которых на верхах компартии признавали все. Даже к проблемам большой политики (например, национальный вопрос на Кавказе) он подходил тогда под этим углом зрения. И именно это позволяло ему, постепенно расширяя круг своей деятельности, становиться все более и более полным "хозяином" всего центрального аппарата партии, все более и более властным направителем общей политики террористического аппарата государства. Дело сращивания партии с государством он начинал со стороны ГПУ. В числе именно таких его первых "достижений" в этой последней области были решения, принятые по докладу Зиновьева общепартийной конференцией ВКП(б) в августе 1922 г., которые устанавливали для партии необходимость в самом близком будущем овладеть "командными высотами" в "печати, высшей школе и в кооперации". Почему на первую очередь были поставлены именно эти позиции, понять нетрудно: это были "командные высоты", открывавшие возможность воздействия на широкие народные массы, на наиболее активные слои последних. В отношении высшей школы значение принятого решения было расшифровано двумя годами позднее, резолюцией Тринадцатого съезда партии, в мае 1924 г., где было оказано, что овладение высшей школой особенно важно потому, что из этой школы "выходят новые командующие кадры". Проблема кадров для Сталина уже тогда была основной. В результате этого решения в аппарате ЦК ВКП(б) был создан особый отдел по делам высшей школы, во главе которого Сталин поставил Молотова, уже тогда верного исполнителя указаний Сталина. Первым актом этого похода на высшую школу была высылка за границу осенью того же 1922 г. большой группы профессоров, вместе с писателями и деятелями кооперации: происходило очи- щение тех самых "командных позиций", занять которые решила конференция ВКП(б). Отбор высылаемых из среды профессоров был произведен по хорошо продуманному плану высылали только профессоров либерально-демократического лагеря, которые принимали участие в общественной жизни вузов и выделялись в качестве активных защитников академической автономии. Во главе высылаемых из Москвы стоял профессор М. М. Новиков, последний ректор университета, при выборах которого был соблюден минимум законности. Эта высылка завершала процесс обезглавливания высшей школы, которая и без того за годы революции потеряла большое количество научных работников -- частью умерших от голода и лишений, частью уехавших за границу. Особенно опустел факультет общественных наук. Чтение лекций на нем профес-сорами-некоммунистами власть решила ликвидировать, и сам факультет вообще подлежал упразднению: эти науки изучать должно было только в коммунистических университетах. Одновременно начата была систематическая работа по подтягиванию студенчества. Ввиду значения, которое, партия придавала делу формирования новых "руководящих кадров", руководство этой работой взял на себя отдел ЦК. В партийные и комсомольские организации вузов были понасажены наблюдатели из центра. Из студентов-коммунистов и рабфаковцев были созданы особые "боевые дружины", руководство которыми было поручено особо проверенным коммунистам. На эти "дружины" было возложено наблюдение за происходящим в вузах -- за всеми студенческими организациями и кружками, за отдельными студентами и т. д. Ни одно собрание ни одного легального кружка не могло состояться без того, чтобы на него не явился "наблюдатель" из "дружины". Всех неблагонадежных и просто сомнительных брали на учет. Все курсовые советы были полностью поставлены под контроль коммунистов. Московское высшее техническое училище--МВТУ--в студенческом просторечии тех лет просто "техничка", на рабфак которого в 1922 г. поступил Маленков, проделывало тогда общий путь развития. Годы после окончания гражданской войны была годами бурного расцвета училища. Основанное почти за столетие перед тем, еще в крепостной России, в 1835 г., МВТУ перед революцией было известно как одно из лучших в России высших технических заведений этого типа, но количество слушателей в нем никогда не было значительным, колеблясь между 500 и 700 человек. После революции в него нахлынула молодежь. В 1921-- 1922 гг. количество слушателей поднялось до 6--8 тыс. и продолжало быстро расти. Во второй половине 1920-х гг. оно доходило до 12--15 тыс., и МВТУ стало главным поставщиком квалифицированной технической молодежи для строительства эпохи первых пятилеток. Несколько позднее это училище было разукрупнено, и некоторые из его отделений были превращены в самостоятельные институты. 1920--1922 гг. и в МВТУ проходили весьма бурно. Ректор, избранный профессурой при участии представителей студенчества, профессор Ясинский, не был утвержден правительством, которое назначило своего кандидата. Это нарушало самые основы автономии, и профессора ответили забастовкой. Прежде политически пассивное студенчество МВТУ на этот раз поддержало профессоров. Общая сходка студентов прошла очень бурно, с речами о необходимости политических свобод, без которых невозможно развитие студенческой самостоятельности. В этом духе была принята резолюция18. Успеха это движение не имело. Избранный ректор так и не был утвержден, и осенью 1922 г. он попал в число выслаеных за границу, а училище было поставлено под особо бдительный надзор органов диктатуры. Но среди студентов создалось довольно устойчивое большинство, оппозиционно настроенное к советской диктатуре, а так как училище было переполнено выходцами из рабочей среды, которые по окончании училища возвращались на свои заводы, то власть к их настроениям относилась особенно нервно. Все курсовые организации были в руках независимого студенчества. В училище существовало много различных кружков, широко ходила оппозиционная литература, сообщения о жизни училища попадали в зарубежную печать. Именно этим объясняется, почему Молотов и его отдел высшей школы в секретариате ЦК ВКП(б) с самого начала особое внимание уделили этому училищу и почему, несомненно, по инициативе этого секретариата правительственные репрессии раньше всего обрушились на студенчество именно МВТУ: уже осенью 1922 г., в самом начале учебного года, т. е. почти одновременно с высылкой за границу непокорных профессоров, ГПУ провело аресты почти всех деятелей академической секции МВТУ19. Только после этого студенты-коммунисты смогли захватить в свои руки курсовые организации МВТУ и приступить к подготовке чистки. Именно здесь раньше других были созданы "боевые дружины" для наблюдения за студенчеством. Именно здесь особенно широкое развитие получила система подкупов коммунистами отдельных студентов, причем подкупали не только стипендиями, но и местами в общежитиях, возможностью работать в лабораториях, правом "а льготное получение учебников, в которых тогда -была острая нужда и т. д. Но все эти меры были только подготовкой к большому разгрому, который был проведен зимой 1923--1924 г. Лето 1923 г. было особенно тяжелым для диктатуры. Рост цен дал толчок для развития забастовочного движения среди ра- бочих. Особенно широким оно было в Москве, где в этом движении принимали участие подпольные организации, как социалистические (группа социал-демократов "плехановцев", издававших постоянный журнал "Наша жизнь"), так и коммунистов-оппозиционеров (особенно "Рабочая группа", созданная Мясниковым, рабочим-большевиком, который в 1918 г. убил великого князя Михаила). Этот последний факт особенно встревожил коммунистов, и пленум ЦК ВКП(б), собравшийся в сентябре, уделил много внимания этому движению. Была назначена особая комиссия для расследования событий, но эта комиссия, во главе которой стоял Дзержинский, не столько выясняла причины движения, сколько искала виновников. В докладе именно этой комиссии впервые был поставлен вопрос о борьбе с коммунистическими оппозициями мерами полицейского и партийно-полицейского террора, на всех членов партии возлагалась обязанность сообщать партийным органам обо всех оппозиционных группках и т. д. Но поиски решения только в этом направлении удовлетворили далеко не всех, даже из лиц, занимавших посты на верхушке партийного аппарата, и 15 октября 1923 г в ЦК поступил меморандум за подписями 46 видных коммунистов во главе с Преображенским, Осиноким, Серебряковым и др, которые причину стачек искали в бюрократизации партийного аппарата, в его отрыве от рабочих масс. Открылась дискуссия о необходимости "внутрипартийной демократии"... Вскоре в борьбу вмешался Троцкий, который внес в спор новый элемент, пополнив вопрос о "внутрипартийной демократии" вопросом о необходимости омоложения руководящих кадров партии путем выдвижения на ответственные посты представителей молодых поколений. "Наша первая мысль, -- долбил тогда Троцкий, -- должна быть о молодежи, ибо она и есть будущее". Эти выступления Троцкого внесли особенную страстность в споры Абстрактная формула "внутрипартийной демократии" теперь наполнилась вполне конкретным содержанием. Официальным курсом центральных органов партии тогда была ориентация на собирание "старых, испытанных кадров большевизма", на мобилизацию "подпольщиков" и т. д. Установление высокого стажа партийной работы в дореволюционное время как обязательного условия для занятия руководящих постов в партийном аппарате не только ограничивало молодежь в правах, но и было легальным основанием для контроля центра за партийным аппаратом на местах Опираясь именно на это условие, секретариат ЦК начал проводить практику "рекомендаций" из центра кандидатов на секретарские посты в местных организациях, практику, которая скоро выродилась в назначения. По всей стране велись поиски "старых большевиков", участников большевистской фракции в дореволюционные годы, хотя бы они потом далеко отходили от движения, и для них широко открывались партийные двери. Выступления Троцкого били именно по этой практике. Как и следовало ожидать, его восторженно встречала молодежь, особенно в той ее части, где был высок интерес к политическим вопросам, и прежде всего студенческая коммунистическая молодежь. Публичные выступления Троцкого неизменно заканчивались демонстрациями в его пользу. Его встречали и провожали овациями, выносили на руках и т. д При выборах на московскую конференцию в декабре 1923 -- январе 1924 г. коммунистическое студенчество проголосовало за Троцкого: по вузовским ячейкам Москвы он получил 6594 голосов, против 2790 голосов, поданных за ЦК Но именно эти выступления Троцкого оттолкнули от него тех, кто, не поддерживая прямо оппозиции, искал компромиссного решения конфликта. Зиновьев, Каменев, Бухарин, Томский, которые уже тогда были далеко не в восторге от организационных приемов Сталина и потому во время переговоров с оппозицией осенью 1923 г. пытались искать путей к соглашению, теперь были отброшены в сторону сближения со Сталиным. В этом оказалась основная особенность Троцкого, который хорошо угадывал настроения безликой массы на митингах, но никогда не мог согласовать свои выступления с настроениями партийных штабов, никогда не умел пользоваться личными отношениями между лидерами. С этими своими особенностями Троцкий был способен взрывать организации, но не мог завоевывать их изнутри. А вся его ставка в борьбе 1923--1927 гг. была введена в рамки борьбы за завоевание партийного аппарата изнутри, ибо взрыв этого аппарата необходимо привел бы к взрыву диктатуры. Это делало неизбежным поражение Троцкого; и он действительно был разбит на первом же туре борьбы, в январе 1924 г. Оппозиция имела успех только среди учащейся молодежи, которая составляла приблизительно одну четвертую часть всех членов ВКП(б) по Москве. В остальных частях партийной организации, в ячейках рабочих, служащих и военных, подавляющее большинство голосовало за ЦК против оппозиции, которая оказалась в меньшинстве на Московской областной конференции, а затем и на конференции общепартийной. Конечно, борьбу можно было продолжать и дальше, но в это время умер Ленин, смерть которого вызвала психологический срыв в настроениях широких кругов членов партии ЦК воспользовался этими настроениями, чтобы забрать в свои паруса тягу к единству. Необходимость сплочения всех сил -- этот лозунг стал ударным, но под его прикрытием Сталин повел политику уничтожения оппозиции, ударяя в первую очередь по наиболее горячей молодежи20. Общая чистка студенчества в вузах началась еще с осени 1923 г. под сурдинку разговоров о "внутрипартийной демократии". Первое время чистили только беспартийную молодежь, и в проведении этой чистки активное участие принимали все коммунисты-- как сторонники Сталина, так и сторонники Троцкого. Проводилась она с беспощадной жестокостью: как сообщил позднее Луначарский, тогдашний нарком просвещения, из вузов вычищено было до 30 тыс. студентов21, т. е. не меньше 20--25 % их общего числа. Из вузов изгоняли главным образом за происхождение, причем под удары попадали в основном дети крестьян и интеллигенции. Чистка была насыщена трагическими эпизодами, многих арестовывали и высылали, было много случаев самоубийств. Основные списки для изгнания составлялись вузовскими коммунистическими ячейками. Всем руководили студенты-коммунисты, нередко из тех, кто в это же самое время аплодировал лозунгу Троцкого "дорогу молодежи". Вполне естественно, что беспартийная студенческая масса была настроена резко против всех коммунистов, против "троцкистов", вероятно, даже более резко, чем против "сталинцев", так как красивые фразы, которыми козыряли "троцкисты", в этой обстановке не могли не казаться особенно лицемерными, издевательскими. И еще более естественно, что эта беспартийная студенческая масса даже злорадствовала, когда узнала, что острие чистки в дальнейшем будет направлено против членов самих коммунистических групп. От единого фронта студенчества на почве защиты общих академических интересов, конечно, ничего не оставалось. Официальной задачей чистки коммунистических организаций в вузах была поставлена "самоочистка партии от социально чуждых элементов"22, но в нее с самого начала был введен и элемент изгнания оппозиционеров. Чистку проводили особые комиссии, составленные общепартийными организациями соответствующих районов Москвы, т. е. тем самым партийным аппаратом, против "бюрократического перерождения" которого оппозиционеры поднимали голос. Положение было настолько недвусмысленным, что даже тогда в коммунистической печати звучали ноты сомнения: не превратится ли чистка в расправу с оппозиционерами. Председатель ЦКК Сольц, возглавлявший чистку, счел нужным выступить с заявлением, решительно отвергая такую возможность23 Но наличие этого элемента в чистке было несомненным. Вычи-щенно было до 30 % и больше студентов-коммунистов, причем особенно высоким процент исключенных был там, где студенчество голосовало за Троцкого. Материалы для чистки были приглашены поставлять и беспартийные, т. е. те, кто только что перед тем сами были объектом жесточайшей чистки со стороны людей, с которыми они теперь получали возможность свести счеты. Элементов мести за друзей и близких, которые от чистки пострадали, не могло не быть очень много. ГЛАВА 4 Маленков в МВТУ Маленков, приехав в 1921 г. в Москву, поступил в МВТУ и окунулся в самую гущу этих событий. В чем состояла его личная роль в них? Из официальной биографии мы узнаем лишь, что он "по окончании гражданской войны учился в МВТУ, где одновременно выполнял работу секретаря общевузовской ячейки ВКП(б)"24. Жил тогда Маленков в комнате своей жены, Валерии Алексеевны Голубцо-вой, тоже студентки МВТУ, которая в кругах молодежи была более заметной фигурой, чем Маленков. Она была старше его на 2--3 года, была более давним обитателем Москвы, где имела более широкие знакомства. Свое учение в МВТУ она совмещала с работой в секретариате ЦК ВКП(б), в отделе Молотова, для которого она составляла сводные обзоры о положении партийных организаций в провинции. Именно эта работа в секретариате ЦК и дала ей возможность получить отдельную комнату в старой Лоскутной гостинице, на Тверской, которая в те годы была в распоряжении ЦК и именовалась вторым Домом Советов. Эта старая гостиница, в доме середины XIX в., с низкими потолками и скрипучими крашеными полами, в начале 1920-х гг. была чуть ли не главным центром, где ютились коммунистическая богема, партийные и околопартийные журналисты, студенты-"свердловцы" и кандидаты в "красные профессора", рядовые работники партийных организаций, изредка даже рабфаковцы с хорошими связями, кое-кто из "старых большевиков", которые не находили надлежащего приложения для своих талантов. Голубцова в этой среде пользовалась большой популярностью: она была очень добрым, отзывчивым человеком, к ней многие обращались с разными просьбами и она многим действительно помогала. Больше в мелочах, но часто в житейских весьма важных мелочах. Позднее она работала в женском отделе ЦК ВКП(б), была хорошо знакома и с Крупской, и с Аллилуевой-Сталиной. Стала директором Энергетического института имени Молотова в Москве и членом Московского совета, куда была избрана последний раз 22 февраля 1953 г. 25 Почти несомненно, что, вступая в партию, а затем поступая в МВТУ, Маленков сказал о себе не полную правду: окончивший первым Оренбургскую гимназию, лучший в классе математик, Маленков имел все права и возможности быть принятым в училище в качестве полноправного слушателя, без помощи рабфака, который был нужен "выдвиженцам" без среднего образования. Если Маленков все же предпочел идти по "линии рабфака, то сделать это он мог только из желания скрыть часть своего прошлого -- "кулацкое" происхождение. Что ему сулило подобное сокрытие правды, Маленков знал не только теоретически: он сам принимал участие в проведении чистки беспартийных студентов по МВТУ, когда старательнее всего охотились за такими же как и он "кулацкими сынками" и "поповскими дочками". С коммунистом, который "обманул доверие партии" и, скрыв свое происхождение, "обманным образом прокрался в ее ряды", расправа бывала еще более решительной, еще более беспощадной. Легко понять, что именно должен был переживать в этих условиях Маленков. Погибать Маленков, конечно, не хотел; и так как он уже достаточно хорошо знал закулисную механику партийного аппарата, то он понимал, что единственный путь для его спасения вел через получение поддержки этого аппарата: тех, кто становился ему полезным и нужным. Партийный аппарат в то время в подобных людях очень нуждался: под прикрытием фраз о необходимости сохранения единства "монолитной ленинской партии", в самый разгар кампании по проведению "ленинского набора" новых членов партии, Сталин начинал свою первую чистку партийных рядов в Москве и Ленинграде от всевозможных оппозиционеров. В первую очередь чистка была направлена против учащейся молодежи: здесь больше всего было элементов, порожденных "взбаламученной стихией" революции, а Сталин, с революционной фразой на устах, своей первой задачей ставил взнуздать эту стихию. Чистка проводилась по хорошо продуманному плану: в первую очередь "прочищали" исполнительные органы студенческих организаций, удаляя из них не только открытых оппозиционеров, но и тех, кто был заражен "гнилым либерализмом", т. е., не будучи сам оппозиционером, признавал право на существование в рядах партии разномыслия по очередным вопросам программы и тактики. С особенной тщательностью "гнилые либералы" были изгнаны с секретарских постов, хотя бы этот "гнилой либерал" был человеком с большими заслугами перед партией в давнем и недавнем прошлом. На их места были понасажены люди порою даже совершенно неизвестные, никаких заслуг не имеющие, но зато целиком находившиеся в руках центрального ап- парата -- Сталина и его ближайших соратников -- и готовые верой и правдой служить этому аппарату. Вот в это время и было проведено раскассирование старого выборного бюро "общевузовской ячейки ВКП(б)" в МВТУ, и на место ее прежнего секретаря, шедшего с оппозиционерами, был посажен новый, выбранный центральным аппаратом. Им-то и оказался Маленков, которого снабдили исключительными полномочиями для проведения чистки26. В качестве именно такого назначенного секретаря "общевузовской ячейки ВКП(б)" по МВТУ Маленков подготовил и провел весеннюю чистку 1924 г. среди коммунистов этого училища. Точные цифровые данные о ней неизвестны, но известно, что в среднем по всем коммунистическим ячейкам всех вузов Москвы было исключено из партии от 25 до 30 % и что чистка в МВТУ отличалась особенной жестокостью. Правда, оппозиционные настроения из училища изгнать не удалось, и в 1927 г, в разгар последнего тура борьбы Сталина с Троцким, главный митинг оппозиционеров (под председательством Каменева при Троцком в качестве главного оратора) был устроен именно в МВТУ Но бюро ячейки и тем более весь аппарат ее секретариата неизменно и прочно оставались в руках "твердых" сталинцев. Решающую роль во всей этой борьбе за МВТУ сыграл Маленков, который своей работой на посту секретаря "общевузовской ячейки ВКП(б)" доказал, что обладает многими из качеств, необходимых для организатора большого размаха Дело было совсем не в том только, чтобы проявить предельную беспощадность в гонениях на оппозиционеров и на "социально чуждый элемент". Маленков эти таланты развернул в предельных размерах, но они были совсем не редкостью. Людей, готовых выполнять эту работу, диктатура и тогда имела в изобилии. Много более важными были другие черты, которые обнаружились у Маленкова. Прежде всего оказалось, что он обладает талантом хорошо разбираться во встречных и быстро находить среди них "нужных людей для нужного дела". В этом вообще одна из главных трудностей работы большого организатора. Никто, будь он хотя бы семи пядей во лбу, не сможет сам выполнить всю эту работу, которая нужна для дела. Всегда бывают нужны помощники, которым было бы можно передать ту или иную часть работы. И от того, как хорошо подобраны эти помощники, зависит часто очень многое. И вот этот-то талант быстро определять способности людей и находить среди них надежных и способных помощников у Маленкова обнаружился в большом размере. Среди тогдашних ближайших Соратников Маленкова были Малышев, Первухин, Сабуров и другие. В середине 1920-х гг. они были сверстниками Маленкова и его ближайшими сотрудниками по чистке "общевузовской ячейки ВКП(б)". Особенно близким был В. А. Малышев, позднее генерал-полковник, один из руководителей создания атомной и водородной бомб. Он был помощником Маленкова по секретарской работе в МВТУ, а затем, когда Маленков перешел на работу в секретариат ЦК, его преемником на этом секретарском посту. Решения Двенадцатой конференции ВКП(б) от августа 1922г. о высылке за границу "несозвучных эпохе" писателей и профессоров были открытым объявлением войны тем группам демократической интеллигенции, которые, хотя и не принимали советскую диктатуру, но были готовы свою оппозицию ей ввести в легальные рамки советской конституции. Это были в высшей степени важные решения, так как они отвергали в принципе сотрудничество с элементами, ориентировавшимися на мирную и постепенную эволюцию советской власти. Но эти решения оставляли открытым вопрос об отношениях диктатуры с технической интеллигенцией, а этот вопрос настойчивее других стучался в окна и двери советской действительности. Для диктатуры он был много сложнее и труднее вопроса об отношении к "беспочвенным" интеллигентам-идеологам. Последних было можно погрузить на пароходы и отправить за грани--цу -- без нарушения нормального хода жизни страны. С интеллигенцией технической -- инженерами, химиками, техниками, с профессорами точных наук и т. д. -- так расправиться было невозможно, так как на них держалась хозяйственная жизнь страны. Своей коммунистической технической интеллигенции большевики не имели. Все коммунисты, обладавшие техническим и инженерным образованием, были мобилизованы большевиками с первых же дней прихода последних к власти и брошены на ответственную работу в промышленность. Для них были открыты все большие дороги. Их охотно выдвигали на посты директоров и руководителей крупнейших промышленных предприятий, на посты возглавителей трестов и главков, и тем не менее, по анкете, которая была проведена ЦК большевиков зимою 1922---1923 гг., из 1306 директоров фабрично-заводских предприятий, подчиненных Высшему совету народного хозяйства, коммунистов с высшим образованием было всего 16, а со средним--5527. И дело было совсем не в том, что коммунисты не хотели идти на такую работу, а в том, что коммунистов этой квалификации вообще не существовало в природе: пятью годами позднее, в конце 1927 г., после того, как было приложено много усилий к привлечению в партию инженеров и техников, в коммунистической партии насчитывалось всего 751 человек с высшим техническим образованием -- на почти 1, 2 миллиона членов и кандидатов28. В этих условиях коммунистической диктатуре с первых же ее шагов приходилось строить руками некоммунистических инженеров и техников. Такие специалисты из некоммунистического лагеря заполняли весь аппарат хозяйственной диктатуры, с его низов и до самых верхних этажей. С этим приходилось считаться и прислушиваться к мнениям этой технической интеллигенции, учитывать ее настроения при выработке своей хозяйственной политики. На это диктатура сознательно шла и, поскольку речь была не об определении основных линий хозяйственной политики, а о приложении этих основных линий на практике, она даже поощряла привлечение верхних групп технической интеллигенции к обсуждению указанных вопросов. Для этого диктатура разрешила создание особого Делового клуба, членами которого состояли все крупные специалисты, работавшие в советских учреждениях, во главе с Пальчинским, фон Мекком и другими инженерами-предпринимателями из группы руководителей дореволюционного Общества фабрикантов и заводчиков. Этот клуб пользовался покровительством со стороны всех коммунистов-хозяйственников: не только Красина, Сокольникова и Богданова (тогда председателя Высшего совета народного хозяйства), но и самого Дзержинского, который тогда главные свои силы отдавал хозяйственной работе. Все эти коммунисты не только были обычными посетителями собраний Клуба, на которых его видные члены выступали с деловой критикой различных сторон хозяйственной политики диктатуры, но и сами выступали на таких собраниях с докладами на эти темы, стараясь проверять свои выводы под огнем деловой критики специалистов из лагеря классовых противников. Все это делалось, правда, за закрытыми дверями, отчеты о докладах и прениях по ним в печать не попадали, и только хроникерские сообщения в "Экономической жизни" и в других хозяйственных органах регистрировали факты таких собраний. Скрывать информацию о внутренней жизни Делового клуба приходилось тем тщательнее, что нападки за "соглашательство" со специалистами из лагеря недавних крупных деятелей действительно "воинствующего капитала" шли не только из рядов открыто оппозиционных групп вроде "Рабочей оппозиции", но и со стороны многих коммунистов, вообще не принадлежавших к оппозиции. Тем большее значение имела терпимость диктатуры к факту существования этого Делового клуба, игравшего роль суррогата политического объединения верхушки старой технической интеллигенции, пошедшей на работу в советские органы. Но кроме этой верхушки в промышленности были заняты многие тысячи беспартийных инженеров, техников и других представителей технической интеллигенции, которые не бывали Деловом клубе. Хозяйственный кризис 1923 г. и порожденные им политические споры вывели их из состояния политической инертности. В начале 1924 г. в Ленинграде состоялся съезд инженеров, созванный тогда еще существовавшим профсоюзом инженеров. На этом съезде, судя по докладу Зиновьева на Тринадцатом съезде, ВКП(6), наметились три различные группировки по вопросу об отношении к советской власти: первую Зиновьев характеризует как группу "честных сторонников советской власти, искренне желающих работать с нами" и не ставящих никаких условий, не говорящих ни о каких переменах в политике, вторую группу Зиновьев определяет как группу "желающих работать, но выдвигающих на первое место материальные интересы" и говоривших о необходимости повышения заработков технического персонала; наконец, третьей была группа инженеров, которые "ставили политические проблемы". Зиновьев, конечно, весьма приветствовал первую из этих групп, готов был пойти навстречу желаниям второй, но решительно обрушивался "а третью, которую он определял как "авангард новой буржуазии" и как политическую основу "бабьего лета меньшевизма", усиление влияния которого среди студенчества Зиновьев в этой речи признавал (особенно среди студенчества, из которого вырастала техническая интеллигенция). Эта третья группа технической интеллигенции действительно представляла большую опасность для диктатуры, ибо она на первое место выдвигала вопрос о политических свободах и правах человека. Представитель этой группировки, выступавший на ленинградском съезде, признавал, что техническая интеллигенция не может "сговориться с коммунистами" и этим объяснял отсутствие подлинного пафоса в теперешней работе инженеров. В чем причина этого явления? -- ставил он вопрос и давал на него ответ: "Коммунисты, как материалисты, считают необходимым и нужным дать людям в первую очередь предметы первой необходимости, а мы, интеллигенты, находим, что в первую очередь нужны права человека. Вот наша основная программа. В этом вся сила. Сейчас мы этих прав человека не имеем, и пока мы их не получим, мы будем инертны... Лозунг "Владыкой мира будет труд" -- неправильный. Он связывает руки. Владыкой мира будет свободная мысль свободного человека -- вот лозунг, под которым мы можем работать. И для этого нам нужны права человека. И пока мы не имеем прав человека, наша работа всегда будет связана, всегда будет инертна"29. Так цитировал речь инженера Зиновьев. И процитировав ее, обрушился на оратора и на ту часть технической интеллигенции, которая с ним солидарна. Он призывал партию пойти навстречу профессиональным требованиям инженеров, улучшить их мате- риальное положение, гарантировать от напрасных преследований, но ни в коем случае не идти на уступки политические: "таких прав они как своих ушей без зеркала в нашей республике никогда не увидят". Вместо этого он предложил напрячь все усилия для создания "красных спецов", коммунистической технической интеллигенции. Этот последний лозунг в "общевузовской ячейке ВКП(б)" МВТУ упал на хорошо подготовленную почву. Задача подготовки "красных инженеров" здесь стала очередной. ГЛАВА 5 Личный секретариат Сталина Деятельность Маленкова в МВТУ не могла не обратить на себя внимания Сталина, который из-за спины Молотова был подлинным руководителем операций по чистке вузов, особенно по чистке их от "троцкистов". И нет никакого сомнения в том, что подвиги Ма-леикова именно в этой области сыграли определяющую роль при решении вопроса о привлечении последнего на работу в аппарат секретариата ЦК коммунистической партии и в личный секретариат Сталина, который очень многое определял в закулисной механике всего "сталинского периода" советской диктатуры. Захватив власть в ноябре 1917 г., большевики не только не имели определенного плана действий; не только не знали, как именно они будут строить свою диктатуру в стране, но и вообще не продумали вопрос о том, какой именно принцип им следует положить в основу этого строительства. Рассуждения Ленина о том, что если до революции "130 тысяч помещиков" могли управлять страною, ведя политику враждебную интересам народных масс, то тем легче будет удержать власть "240 тысячам большевиков", которые будут править в интересах народа, равно как и все остальные соображения, развитые Лениным в его брошюре "Удержат ли большевики власть?" (сентябрь 1917 г. ), были демагогическими фразами, пригодными для митингов угарной осени 1917 г, но ни в какой мере не серьезной попыткой наметить основные линии поведения в случае победы. Фразу о том, что Советы являются открытой Лениным "новой формой диктатуры пролетариата" (или "пролетариата и крестьянства": эти варианты в редакции формулы зависели от состава аудитории), нередко повторяли и в те дни, но даже самые общие принципы построения этой формы диктатуры никому еще не были ясны. Сам Ленин в этом отношении не составлял исключения. В частности, полностью неясным оставались и все вопросы, связанные с проблемою построения и ролью коммунистической партии, ее местом в общем аппарате диктатуры, ее отношений с официальным аппаратом советского государства, а именно эту группу вопросов история сделала стержневой проблемой всего большого процесса внутреннего развития советской диктатуры. В первый период после захвата власти большевики из своих партийных организаций хлынули в Советы, заполняя различные их ответственные органы. Мало-мальски квалифицированных работников у них никогда не было в большом изобилии, а потому их партийные организации быстро обезлюдели, особенно, когда гражданская война отвлекла многих лучших партийных работников на фронт и в Красную армию. Никто точно не понимал, зачем, собственно, нужны особые партийные организации, когда рядом имеются официальные органы советской диктатуры, не просто возглавляемые большевиками, но и вообще фактически только из них состоящие и обладающие "всей полнотой революционной власти на местах". Шел стихийный процесс слияния, политически руководящая роль неизменно оказывалась в руках организаций советских, а организации партийные, поскольку они сохранялись, превращались в органы вспомогательные. В провинции, где сил у коммунистов было относительно меньше, положение партийных организаций было особенно плохим. Отмирание организаций было еще наименьшим злом. С точки зрения коммунистической, много худшим было положение, в некоторых из таких мест, где партийные организации продолжали существовать, противопоставляя себя органам советским. В таких случаях, как сообщили делегаты на Восьмом съезде партии (март 1919 г. ), в них часто "набивалась всякая дрянь" (слова Осинского), которая не только "безобразничала и вела баши-бузукскую политику" (слова Ленина), но и предавалась "разгулу, взяточничеству, разбою" (слова Ногина), так что заезжавшие туда представители центра порою должны были жалеть, что в их распоряжении нет арестантских вагонов, чтобы отправлять в Москву целые партийные комитеты (слова Сосновского)30. Партия в тот период фактически не имела и организации центральной. На том же Восьмом съезде было установлено, что в течение всего 1918 г., с момента переселения правительства в Москву и до съезда Советов в декабре, не было ни одного собрания ЦК партии, и все решения за ЦК принимали вдвоем Ленин со Свердловым, из которых первый тогда был председателем Совнаркома, а второй -- председателем ВЦИК- Само собою разумеется, что все заявления такого центра партии полностью поддерживали и покрывали политику советского правительства. Никакого намека на расхождение между политикой правительства и политикой партии и быть не могло. Вся организационная работа партийного центра в тот период держалась на Свердлове, равно как на нем же держалось и центральное руководство строительством общего советского аппарата диктатуры. Он был, несомненно, талантливым организатором, с огромной энергией и инициативой, с умением разбираться в людях и ориентироваться в обстановке, но организатором старого типа, как он сложился в революционном подполье, и в практику революциоиных лет переносил дореволюционные навыки и приемы. Он не любил официальных протоколов, стенограмм и канцелярского делопроизводства. Со всеми мало-мальски крупными партийными (а следовательно и советскими) деятелями, когда они попадали в Москву, Свердлов старался встречаться лично, лично от них узнавая о положении на местах, лично давая им устные инструкции относительно дальнейшего. Многих из них он знал по дореволюционным временам, встречался с ними на работе в подполье, в тюрьмах, которых в его биографии было очень много, на этапах Эти воспоминания не могли не вносить оттенка личной близости в деловые партийные разговоры, а феноменальная память позволяла ему держать их содержание в голове, лишь изредка делая ему одному понятные отметки в своей записной книжке. Память об этой записной книжке Свердлова сохранилась в летописях большевистской партии как память о документе, который лучше всего характеризует примитивно-патриархальные отношения того "доброго старого времени", когда столь многое строилось на базе личного энтузиазма и личного доверия. Смерть Свердлова в марте 1919 г. стала датой конца того периода -- свердловского периода -- внутрипартийных отношений. Новому секретарю ЦК, избранному на место Свердлова (им был Н. Н. Крестинский), пришлось не только ликвидировать многое из этих патриархальных отношений (у него не было тех обширных личных связей, которые так помогали Свердлову), но и уделить много внимания разработке нового устава партии, приспособленного к новой обстановке. В процессе работы над этим уставом и были намечены основы той новой концепции общей роли партии и ее отношений с советским аппаратом, которая, постепенно оформляясь, вскоре стала официальной концепцией партии. В основу этой новой концепции было положено два принципа, взаимно друг друга дополнявших: первый устанавливал необходимость обособленного существования партийных организаций от организаций общесоветских и строго оформленного их функционирования сверху до самого низа, а второй требовал от всех коммунистов, работающих в советских правительственных органах, включая и самые высшие, полного подчинения решениям соответствующих партийных организаций. "Во всех советских организациях, -- гласила специальная резолюция Восьмого съезда партии, -- абсолютно необходимо образование партийных фракций, строжайше подчиняющихся партийной дисциплине". Устав партии, принятый Восьмой партийной конференцией (декабрь 1919 г. ), закреплял и конкретизировал это решение: "Фракции, независимо от их значения, целиком подчинены партии. По всем вопросам, по которым существует законное решение соответствующей партийной организации, фракции обязаны строго и неуклонно держаться этих решений. Комитет имеет право ввести в состав фракции и отозвать из нее любого члена, обязательно извещая фракцию о причинах подобной меры. В вопросах своей внутренней жизни и текущей работы фракция автономна. В случае существенного разногласия между партийным комитетом и фракцией в каком-либо вопросе, входящем в ее компетенцию, комитет обязан вторично рассмотреть этот вопрос с представителями фракции и принять окончательно решение, подлежащее немедленному исполнению со стороны фракции. На все важнейшие должности в том учреждении или организации, в которых работает фракция, кандидаты намечаются фракцией совместно с соответствующей партийной организацией. Таким же порядком производится и перемещение с одной должности на другую"31. Принцип примата партийной организации над всеми другими организациями и органами советского государства уже в этих решениях, принятых в 1919 г., нашел вполне отчетливое выражение. А его последовательное применение в жизни необходимо приводило к установлению диктатуры партийных коммунистических организаций над всем аппаратом советского государства. Именно в нем была основная причина антагонизма между коммунистами, которые вели ответственную работу во всевозможных советских, хозяйственных и иных органах советского правительства, с одной стороны, и коммунистами, которые занимали руководящие посты в аппарате партийном, с другой. Этот антагонизм стал основным антагонизмом, определившим основные линии процессов внутреннего развития коммунистической партии в СССР, процессов формирования правящего слоя в советском государстве вообще Иметь правильное представление об этом основном антагонизме тем более важно, что именно его, этот антагонизм, Сталин взял за основу при выработке большой стратегии своей борьбы за власть, на базе именно его он вел эту свою борьбу в течение последующих десятилетий. Этот антагонизм впервые наметился уже в самые первые годы установления советской диктатуры, но особенно значительную роль начал играть в эпоху НЭПа. Де- ло было не только в том, что на посты ответственных руководителей советского хозяйства и вообще на посты, связанные с так называемой органической работой по линии правительственного аппарата, советская диктатура, как правило, с самого начала стремилась ставить людей, которые имели хотя бы минимальный опыт работы этого рода в дореволюционные годы и которые поэтому естественно имели склонность больше считаться с интересами дела как такового Еще более важным было то обстоятельство, что, заняв соответствующий пост, каждый коммунист, если он был мало-мальски ответственным человеком, в самом процессе работы необходимо должен был воспитывать в себе эту склонность заботиться об интересах дела, думать о практических результатах своей работы. На этой базе вырастала основная особенность коммунистов, занимавших ответственные посты в советском аппарате управления страною. Безразлично, было ли это управление промышленностью, сельским хозяйством, военным делом, административным аппаратом и т. д.: они все более критически, чем остальные коммунисты, относились ко всякого рода рискованным экспериментам, они все требовали более осторожного отношения ко всему, что обязывало к большим переменам в налаженном порядке ведения их дела. Люди с подобной психологией, естественно, во внутрипартийных группировках не могли не занимать умеренных позиций. Именно в их среде складывались концепции постепенного ослабления диктатуры и соглашения с крестьянством как с основной социальной силой страны, даже концепции "спуска власти на тормозах к крестьянству". Именно из их среды шли требования в области внешней политики с пути коммунистических авантюр перейти на путь последовательной политики соглашения с демократиями Запада. Совершенно иная психология складывалась у тех коммунистов, которые полностью сидели на работе в партийном аппарате. В самом процессе этой работы в них воспитывалось, и не могло не воспитываться, стремление во главу угла ставить интересы расширения и укрепления этого партийного аппарата, стремление все остальные проблемы подчинять задаче повышения роли этого аппарата в общей жизни страны. К органическому строительству жизни этот партийный аппарат никакого отношения не имел, никакой общественно-полезной функции в ней он вообще не выполнял, но претензии у него были огромными: он стремился диктовать свою волю всей стране, стремился занять в ней положение ничем и никем неограниченного, полновластного "хозяина". Во главе его, в результате своего рода естественного отбора, подбирались коммунисты, совершенно иного типа, чем тип коммунистов, которые были характерны для первой указанной выше группы: как правило, это были люди, которые в дореволюционные годы не имели никакого отношения к органической жизни страны, а целиком были заняты работой по организации революционной борьбы против старого строя, "профессиональные революционеры" из партийных организаций, рабочие, порвавшие со своей профессией, иногда журналисты -- "газетчики", чаще "люди без определенных профессий", как их регистрировала старая статистика, и почти всегда люди без обширных знаний, но обычно с большими претензиями. Сами они были склонны счи-чать себя "идеологами", призванными стоять на страже "чистоты партийных принципов"; и диктатуры партийных организаций над аппаратом советского государства добивались именно для того, чтобы "последовательно" и "принципиально выдержанно" проводить эти "партийные принципы" в жизнь, совершенно не считаясь с обстановкой времени и места и не заботясь о последствиях, которые их действия принесут для страны. Именно поэтому они были сторонниками всевозможных экспериментов, часто самых рискованных, тех самых, которых так боялись коммунисты, занимавшие ответственные посты в аппарате государственном. В партии все они группировались, конечно, на крайнем фланге, были противниками всякого ослабления диктатуры внутри страны, особенно против уступок крестьянству, и сторонниками продолжения политики всевозможных авантюр вовне. Конечно, не следует упрощать, вульгаризировать положение. Если в тенденции указанные группы резко противостояли друг другу как группы, самые основы подхода которых ко всем проблемам развития страны определялись их принципиально антагонистическим положением в самой структуре советского общества, то из этого ни в коем случае не следует делать вывода, будто этот антагонизм уже тогда был осознан людьми, эти группы составлявшими, а тем более осознан ими всеми. В первые годы НЭПа, о которых теперь идет речь, в те годы, когда Сталин начал свою карьеру генерального секретаря ЦК, значение этого антагонизма понимали только немногие. По-видимому, первым вопрос этот поставил Красин -- в печати, накануне Двенадцатого партийного съезда, а затем на самом этом съезде, в апреле 1923 г., открыто напавший на "газетчиков", которые захватили в свои руки власть в партии, но продолжают к государственным проблемам подходить как "газетчики". На съезде он развернул целую программу, требуя, "чтобы в самом государственном и руководящем партийном аппарате и производственникам и хозяйственникам, конечно, партийным, была отведена по меньшей мере такая же доля влияния, как газетчикам, литераторам и чистым политикам"32. Успеха он не имел, и его партийная карьера именно с этого момента была фактически закончена. Внутрипартийная борьба обладает большими особенностями, и для успеха в ней необходимо не только умение правильно видеть большие линии развития, но и способность угадывать, какая именно доля правды об этих линиях развития может быть усвоена теми кадрами партийных руководителей, которые имеют право участвовать в выработке партийной политики. В те годы эти кадры были совершенно не подготовлены к усвоению суровой правды. В спорах тех лет вся группа вопросов, связанных с проблемою перерождения партии в стране с однопартийной системой диктатуры,. затрагивалась крайне редко и всегда лишь мимоходом. В нее явно боялись вдумываться как защитники официального партийного большинства, так и коммунисты-оппозиционеры всех оттенков. Причина в том, что перенесение спора в эту плоскость делало невозможным компромиссное решение спора, а субъективно все участники спора, почти без каких-либо исключений, именно к компромиссу и стремились: связанные воспоминаниями о недавнем прошлом, о борьбе, которую они так недавно вместе вели против общего врага, они жили надеждою на возможность найти общий язык и в новой обстановке. Но весь спор вообще велся в условиях, предрешавших его исход: он велся перед аудиторией одних только членов партийных организаций. Страна в нем участия не принимала и принимать не могла. "Производственники и хозяйственники", как их называл Красин, не были объединены общим центром, не имели возможности сообща продумывать свои выводы: партия не допускала фракционных объединений и совещаний, не разрешала издания фракционных органов. А самое главное было в том, что они, обращаясь к аудитории членов партийных организаций, должны были призывать ее к ограничению ее же собственных прав. Их противники в создании фракционных центров не нуждались, так как и без того были объединены общей работой по обслуживанию партийного аппарата, и обращаясь к аудитории партийных организаций, они звали ее не к самоограничению, наоборот, ко все большему и большему расширению ее прав. Исход борьбы был предрешен -- поскольку она оставалась в рамках партийных организаций. Партийный аппарат не мог не быть за свое господство над аппаратом государственным. Срыв мог бы произойти только в том случае, если бы противники диктатуры партийного аппарата апеллировали к стране -- к непартийным массам. Но тогда пришел бы срыв не только диктатуры партийного аппарата, но и всей системы советской диктатуры вообще, чего боялись все коммунисты без различия оттенков. На пост генерального секретаря ЦК Сталин был избран 3 апреля 1922 г. С первых же дней в его организационной политике проступают два основных элемента: стремление к консолидации партийного аппарата, с одной стороны, и стремление к повышению его удельного веса в общей жизни страны, с другой. То, что все это было пронизано заботой об укреплении личного положения самого Сталина, прибавлять нет необходимости. В деле консолидации партийного аппарата Сталина интересовала не очистка его от тех партийных работников, которые, пользуясь своим положением, занимались "взяточничеством, разбоем и безрассудными действиями". Мероприятия, которые были проведены за первый год пребывания Сталина на посту генерального секретаря, своей задачей ставили не преследование коммунистов, совершавших общеуголовные преступления, а, наоборот, изъятие такого рода коммунистов из общей подсудности, которая была установлена для всех граждан СССР. Как докладывал Шкирятов, представитель Центральной контрольной комиссии, на Двенадцатом съезде в апреле 1923 г., именно в этот период центральными учреждениями партии было заключено соглашение с ГПУ, а также с общегражданскими и военными трибуналами о том, что следствие о коммунистах, совершавших общеуголовные преступления, должны производиться не в общем порядке, не обычными следственными органами советского государства, а специальными партийными следователями, назначенными партийными организациями и действующими по партийным инструкциям. Закончив свое следствие, эти партийные следователи делали доклады партийным контрольным комиссиям и последние решали, как поступить с членом партии, совершившим общеуголовное преступление. Далеко не всегда результатом такого доклада было предание виновного суду. Уже в том самом докладе на Двенадцатом съезде, в апреле 1923 г. Шкирятов открыто признал, что именно в то время Центральная контрольная комиссия установила практику, согласно которой суду предавали отнюдь не всех коммунистов-преступников, виновность которых была установлена даже партийными следователями. Если, докладывал Шкирятов, "ознакомившись с судебным материалом, видели, что посадить товарища на скамью подсудимых не в интересах нашей партии, что за ним нет никакого материала, который позволил бы с точки зрения партийной предать его суду"33, то центральные органы партии вступали в сношения с соответствующими судебными властями о прекращении этого дела. Так как во главе и ГПУ, и судебных органов стояли коммунисты и так как переговоры с ними вел Сталин, генеральный секретарь ЦК, или от его имени, то естественно, что отказа быть не могло Изъятие коммунистов из общей подсудности было таким путем легализовано. В дальнейшем, до самой "ежовщины", только в исключительно редких случаях, когда это было "в интересах партии", члены коммунистической партии появлялись перед общим советским судом в роли подсудимых. Как правило, их дела решались партийными инстанциями. Судьбы членов коммунистической партии могли решать только органы партийного аппарата. Как в средневековом феодальном обществе: судить дворянина могли только равные по происхождению, только дворяне. В дальнейшем этот принцип был распространен и на ряд других сторон жизни. В результате коммунистическая партия превратилась в объединение людей, находившихся в стране на особо привилегированном правовом положении, резко отличном от положения остальных граждан. Коммунисты, состоявшие членами партии и имевшие членский билет, стали особым привилегированным сословием, отгороженным от остального советского общества не менее высокой стеной привилегий, чем были отгорожены от остального мира члены привилегированных сословий, например, в феодальном обществе. Оборотной стороной этой системы, законченное развитие получившей при Сталине, был колоссальный рост зависимости отдельного коммуниста от партийного аппарата, управляющего всеми делами партийных организаций. Отдельный коммунист перестал быть свободным человеком, потерял право распоряжаться самим собою, своими силами, своим временем. Все коммунисты были "взяты на учет" партийными организациями и состояли в распоряжении последних, т. е. могли быть в любой момент "мобилизованы" и отправлены на ту работу, на какую сочтет нужным их отправить партийная организация, и туда, куда их отпра-вить она признает нужным -- независимо от того, хотят ли "мобилизуемые" принять это назначение. Привилегии "правящему слою" коммунистов давались не даром. За них платили своей личной свободой. Значение этой группы реформ Сталина совершенно ясно: он стремился превратить коммунистическую партию в монолитное целое, живущее обособленной от всего внешнего мира жизнью, полностью подчиненное партийному аппарату. Одновременно через создание в аппарате секретариата партии особого отдела, производящего распределение партийных работников, Сталин добился консолидации этого отдела партии и превратил его в послушный инструмент своей политики. В своем зародыше такой "особый отдел" существовал и раньше, до прихода Сталина на пост генерального секретаря. Этот отдел тогда назывался Учраспредом, т е. Учетно-распределитель-ным отделом секретариата ЦК. Сталин был недоволен и правами этого Учраспреда, и практикой его работы, и еще зимой 1922-- --1923 г разработал план его реорганизации. Этот план не получил тогда одобрения со стороны большинства ЦК, руководимого Зиновьевым и Каменевым. Тем не менее Сталин на Двенадцатом съезде партии выступил с этим планом, апеллируя к провинциальным работникам В своем докладе он доказывал необходимость реформы. "До сего времени дело велось так, -- говорил Сталин, -- что дела Учраспреда ограничивались учетом и распределением товарищей по Укомам, Губкомам и Обкомам. Дальше этого Учраспред, попросту говоря, не совал носа". Сталин считал необходимым покончить с этой практикой и "совать нос" много глубже. "Теперь, -- говорил он, -- когда работа ушла вглубь, когда мы держим курс на специализацию, когда необходимо каждого работника изучать по косточкам... Учраспред уже не может замыкаться в рамках Укомов и Губкомов... Ясно, что руководящая роль партии должна выразиться не только в том, чтобы давать директивы, но и в том, чтобы на известные посты ставились люди, способные понять наши директивы, способные провести их в жизнь"34. Для этого Сталин предлагал реорганизовать все дело учета и распределения партийных сил, в огромной мере увеличив права центрального распределительного органа, т. е. в конечном итоге самого Сталина. Несмотря на то, что большинство ЦК, как уже сказано, было против этого предложения, оно было принято съездом. Провинциальные делегаты его поддержали, хотя предложение увеличивало права центра и во многих отношениях было для них невыгодно. Объяснения этой победы Сталина, важной еще и потому, что уже было известно о его конфликте с Лениным, следует искать в том, что свою борьбу за централизацию дела учета и распределения партийных сил Сталин вполне определенно связывал с борьбою за расширение прав партии в области контроля государственного и хозяйственного аппарата. Его резолюция предлагала обратить "специальное внимание на управление и расширение органов учета и распределения как на верхах, так и в низах, ибо эти органы приобретают теперь колоссальное и первостепенное значение, ибо это наиболее реальное средство держать в руках партии все нити хозяйства и советского аппарата"35. Зиновьев, Каменев и другие деятели центра уже тогда понимали, насколько опасно большое сосредоточение власти в руках Сталина и начинали свою борьбу (очень еще осторожную) против такого сосредоточения. Но провинциальные делегаты, в ущерб правам которых больше всего было направлено предложение Сталина, его поддержали, потому что это предложение закрепляло огромное расширение прав партийного аппарата как целого в его стремлении к диктатуре над аппаратом советским и хозяйственным. Общее наступление партийного аппарата в этом последнем направлении Сталин развертывал с огромной настойчивостью и последовательностью. Он вел его по двум основным линиям. Прежде всего, по линии Учраспреда (вскоре после Двенадцатого съезда Учраспред был переименован в Орграспред -- Организационно-распределительный отдел секретариата ЦК). Велась торопли- вая работа по созданию коммунистических фракций во всех организациях и учреждениях, которые только существовали по стране, включая центры кооперативов, профсоюзов, хозяйственных организаций, наркоматов и т. д. Со всеми этими фракциями Орг-распред вступал в постоянные сношения, регистрировал их составы, регулярно получал отчеты об их заседаниях и т. д.; и повсюду находил людей, которые по соображениям чаще всего личной карьеры были готовы критиковать политику коммунистов, официально возглавлявших соответствующие организации или учреждения, как недостаточно "партийно выдержанную" и содержащую отступления от партийных решений и "партийных принципов". Всех таких критиков "партийный аппарат" Орграспреда брал на учет и протягивал к ним нити связи, создавая таким образом густую сеть своих агентов, информировавших центр обо всех зигзагах и колебаниях в работе советского и хозяйственного аппарата и помогавших Орграспреду находить слабые с его точки зрения звенья36. Так создавались и связывались в целое кадры коммунистов, получивших на языке того времени название "партийных активистов". По существу, если перевести на язык политических группировок, в этой форме проходил процесс формирования кадров фракции сторонников диктатуры партийного аппарата над аппаратом официального советского государства, но фракции совсем особого сорта: которая группировалась вокруг существовавшего партийного аппарата, на всех этапах развития защищала интересы последнего и слепо подчинялась приказам, шедшим от возглавителей этого аппарата. Второй линией этого партийного аппарата стала линия партийных контрольных комиссий, которые как раз в это время (1922--1923) по инициативе Сталина были полностью реорганизованы и объединены с наркоматом Рабоче-крестьянской инспекции (РКИ). Двенадцатый съезд, принявший решение об этой реорганизации, дал реорганизованным КК огромные полномочия по линиям как партийной, так и советской. На них было возложено не только "обследование и изучение причин преступлений, бесхозяйственности руководителей и сотрудников государственных аппаратов, борьба с системою подкупов" и т. д.; не только "проверка по существу работы руководителей и сотрудников государственных и хозяйственных органов, содействие государству и партии в подборе личного руководящего состава" и т. д., но и разработка общего вопроса о "реорганизации государственного аппарата на новых началах". Во всей их деятельности съезд предложил комиссиям во главу угла ставить заботу об "обеспечении во всех отношениях партийной линии в деятельности всех советских органов"37. Облеченные огромными полномочиями, имевшие право входить во все детали деятельности всех советских организаций и органов, контрольные комиссии стали весьма важным фактором наступления партийного аппарата, особенно при условии тесной координации своей деятельности с деятельностью Орграспреда: кадры "партийных активистов", направляемые в русло работы контрольных комиссий, становились постоянною угрозой для коммунистов, возглавлявших органы советского аппарата. Доносы в эти комиссии стали своего рода школой, в которой верхи партийного аппарата "натаскивали активистов" из партийных низов в деле травли противников. Личный состав руководителей этих контрольных комиссий с самого начала обеспечивал дружное сотрудничество с Орграспредом: особенно важную роль в этом отношении играл Шкирятов, заместитель председателя ЦКК, заведовавший ее секретариатом. Он был верным помощником Сталина с самых первых дней прихода последнего на пост генерального секретаря и до самой его смерти. Центром, из которого Сталин вел это наступление партийного аппарата на аппарат советский, стал секретариат ЦК ВКП(б). Еще до прихода Сталина на пост генерального секретаря секретариат разросся в большую и многосложную машину. О временах Свердлова, когда ютились в 2--3 комнатах с несколькими служащими, все уже позабыли. На 1 марта 1922 г. в аппарате ЦК числилось 705 постоянных платных сотрудников. Жалобы на все возрастающий бюрократизм стали обычными. Внутренняя машина секретариата была, действительно, крайне громоздкой, функции были распределены недостаточно четко, никто не знал точно, что именно входит в его обязанности и как далеко идут его права. Попыток реорганизации с целью упорядочить работу аппарата делалось немало, но успеха они не имели: не было хозяина, который наложил бы свою руку на работу секретариата. Таким "хозяином" себя показал Сталин. Он отнюдь не проводил сокращения аппарата. Число служащих при нем все время росло, в начале, правда, лишь медленно. После первого года его работы, к 1 марта 1923 г. их было 741, к 1 декабря 1925 г. -- 767. Но чистку состава этих служащих Сталин с самого начала повел жестокую. Конечно, с самого начала наметились определенные группы работников, прочно державшихся на своих местах, но для большинства смены производились по 2--4 раза в год. Текучесть личного состава была огромная, за первый год его секретарства из аппарата секретариата было удалено 1498 человек, за полтора года между Тринадцатым и Четырнадцатым съездами (с апреля 1924 по ноябрь 1925 г. ) -- 704 человека. Подбором служащих в начале руководил сам Сталин. Всех мало-мальски значительных работников он вообще брал только после личного с ними знакомства. Часто сам лично отдавал распоря- жения об увольнении того или иного служащего, хотя за тем и не было никакой видимой провинности. Конечно, такие кары прежде всего обрушивались на лиц, заподозренных в симпатиях оппозиции. Но нередко жертвами бывали и люди, ни к какой оппозиции не причастные, никогда оппозиционерам не симпатизировавшие, а повинные разве лишь в некоторой независимости характера. Именно в это время сложился анекдот, имевший тогда большой успех как раз среди работников секретариата ЦК: "В секретариате ЦК тревога: Сталин заперся в своем кабинете, никуда не выходит, никого не принимает, даже отдал приказ не соединять его ни с кем по телефону. Только ходит из угла в угол и сосет трубку. Явно обдумывает большой государственный вопрос. Все притихли и ждут больших событий. Наконец, Сталин вызывает личного секретаря и отдает распоряжение: "Там, на втором этаже, в большой комнате направо, Петров, что сидит у третьего окна. Он что-то косо смотрит, когда я прохожу мимо. Не верю я ему, надо сменить"". Подбор кадров в секретариат для Сталина был, действительно, большой проблемой, и притом подбор под специальным углом: не смотрит ли кто косо на него, Сталина. Люди, смотревшие на него критически, не подходили для работы в секретариате. Параллельно с подбором кадров шло упорядочение работы секретариата, внесение стройности в его организацию. Уже в первый год секретарства Сталина была составлена схема организации аппарата секретариата, в которую позднее вносили немало частных изменений, особенно дополнений, но которая продержалась в течение всего периода борьбы Сталина за власть. Секретариат был разбит на 8 отделов, из которых каждый, в свою очередь, распадался на подотделы. Для каждого отдела, а позднее и подотдела,, были разработаны подробные инструкции, утвержденные самим Сталиным: они проводили точные грани между сферами компетенции различных отделов и подотделов, определяя задачи и методы их работы. Внутри каждого отдела был свой секретариат, который должен был постоянно быть в курсе всей работы отдела, во всех ее основных линиях. От этих секретариатов нити связи тянулись к центральному бюро всего секретариата в целом, которое таким путем, через секретариаты отделов, могло всегда быть в курсе всех деталей работы каждого отдела, могло контролировать ее, могло выправлять. Секретари отделов фактически были агентами центрального бюро для надзора за работой отделов. В жизни, правда, эта стройная схема нередко функционировала не без перебоев, но в работу секретариата была действительно введена много большая, чем прежде, стройность. С самого начала наиболее важную роль в жизни всего секретариата стал играть отдел Организационно-распределительный (Орграспред), на который были возложены функции не только учета и распределения партийных работников, но и поддержание связи с местными организациями, разработка для них руководящих инструкций, контроль за деятельностью партийных фракций в центральных советских учреждениях, изучение персонального состава коммунистов, работающих в различных наркоматах, профсоюзах, хозяйственных органах и пр, выдача и учет бланков партийных билетов и т. д. По примеру секретариата общепартийного ЦК, Орграспреды были созданы при ЦК национальных партий, при всех крайкомах и обкомах, которые, в свою очередь, производили своего рода составление инвентаря партийных сил. Их работа была согласована с работой центрального Орграспреда. Было установлено, кто именно имеет право распоряжаться работниками различных категорий. Очень скоро на учет были взяты все мало-мальски квалифицированные партийные работники, и на каждого из них было составлено специальное досье, где были собраны всевозможные материалы о данном работнике как о члене партии, как о работнике той или иной специальности и как о человеке. Все эти досье хранились в архиве центрального Орграспреда. В архивах местных Орграспредов имелись досье только о низовых работниках, которыми одними они и могли распоряжаться Все работники общепартийного или областного масштаба числились "состоящими на учете ЦК" и распоряжаться их судьбой мог только Орграспред секретариата ЦК. Но права этого последнего были фактически неограниченными, и он имел возможности любого наркома или полпреда отправить "на низовую работу", куда-нибудь в провинцию. Никакие протесты помочь не могли, т. к. свое решение Орграспред принимал, конечно, с ведома, а часто даже по инициативе Сталина. Легко понять, что острие деятельности этого Орграспреда было направлено прежде всего против противников той политики, которую защищал секретариат ЦК, против "оппозиционеров" всех оттенков, группами которых коммунистическая партия была переполнена в 1920-х гг. Все они -- как "левые" (троцкисты), так и "правые" (бухаринцы), представители "рабочей оппозиции", сторонники "демократического централизма" и т. д. -- попадали "на учет" Орграспреда и в их досье делались соответствующие отметки Когда подходило время для расправы, было достаточно навести справки в картотеке Основной пружиной, которая приводила в движение эту сложную машину секретариата ЦК, было бюро этого секретариата, созданное еще в 1922--1923 г. по инициативе и плану Сталина Во главе его стояли лица, выбранные самим Сталиным, лично ему подчиненные и только от него зависевшие. В этот термин -- "личный секретариат Сталина" -- в литературе вкладывается не всегда одно и то же содержание Надо знать, что этот секретариат и в жизни не всегда был одной и той же организацией, не всегда выполнял одни и те же функции Поэтому когда речь идет об этом секретариате, необходимо точно определить, какой именно период и какую именно часть аппарата этого секретариата имеют в виду. Свой личный секретариат Сталин начал создавать еще с 1918 г, когда он был наркомом по делам национальностей (наркомнацем). Этот секретариат Сталин перенес с собою в секретариат ЦК, когда стал генеральным секретарем последнего. Он постепенно его развертывал, доведя до максимальных размеров и по числу работников, и по роли, которую он играл в период подготовки "ежовщины" и во время ее проведения. Аппарат секретариата был сильно сокращен после Восемнадцатого партийного съезда (март 1939 г. ) и в особенности в годы войны, когда многие его части влились в аппарат официального секретариата ЦК или в аппарат Государственного комитета обороны Этот аппарат начал снова разрастаться после войны, особенно с 1949--1950 г., когда на верхах диктатуры наметилась все более и более обострявшаяся борьба вокруг больших вопросов как внешней политики, так и политики внутренней (укрупнение колхозов и т. д. ), борьба, которая продолжалась и после смерти Сталина. Период, о котором теперь идет речь, период первого десятилетия пребывания Сталина на посту генерального секретаря, 1922-- -- 1932 гг., был периодом быстрого роста личного секретариата и формирования его основных кадров. Функции личного секретариата тогда быстро разрастались В них входило и ведение личной переписки Сталина, и обработка тех материалов, которые поступали к Сталину как к генеральному секретарю ЦК по всем вопросам, поднимавшимся до решения в Политбюро. Обе эти функции имели большое значение. Сталин с самого начала взял за правило, что каждое письмо, лично ему адресованное, должно быть рассмотрено секретариатом и что автор письма должен получить тот или иной ответ, под которым стояло бы имя Сталина. Ему это было нужно для создания популярности, а так как писем получалось много, и с годами все больше и больше, то отдел личного секретариата, занятый ответами на полученные письма, вырос в целое особое бюро. Сталин стремился приходить в Политбюро уже ориентированным в существе хотя бы наиболее важных вопросов. Поэтому при личном секретариате был создан большой аппарат референтов по всем важнейшим вопросам жизни государства и партии. В огромном большинстве это были молодые "красные профессора", специалисты в соответствующих областях, которые значительную эрудицию и умение работать сочетали с наличием большого карьеризма Перед ними были раскрыты все двери соответствующих правительственных органов, к их услугам были лучшие специалисты, обязанные давать им все нужные справки и разъяснения, а основной их задачей становилось выискивание слабых мест в политике и практике тех ведомств, вопросы о деятельности которых вставали перед Политбюро. Для многих из таких референтов эта работа в личном секретариате стала трамплином для прыжка на более высокую ступень советской иерархической лестницы, но немало их поломали на этой лестнице свои шеи. Обе эти стороны работы личного секретариата Сталина занимали заметное место в общей жизни секретариата, но все же не они составляли то главное его содержание, которое делает невозможным понимание эпохи без понимания роли секретариата. Это главное содержание составляла та сторона его деятельности, которую правильнее всего будет определить, как роль закулисного рычага, с помощью которого Сталин не только приводил в движение весь аппарат секретариата ЦК, концентрируя его усилия на борьбе за диктатуру партийного аппарата над аппаратом советского правительства, но и стремился на всех этапах этой борьбы вводить в нее элементы борьбы за установление все более и более полной, тотальной диктатуры лично Сталина над самим партийным аппаратом. Как он это делал всегда и во всем, Сталин имел в виду не только ту борьбу, которая тогда уже была сегодняшним этапом развития отношений внутри советской диктатуры, думал не только о тех противниках, которые тогда уже были его открытыми врагами. Свою работу он вел в двух плоскостях, и ведя непримиримую борьбу против своих открытых противников, в то же время готовился к борьбе против тех своих тогдашних союзников, которые, по его оценке, могли или должны были стать его противниками или врагами завтра, на следующем этапе развития диктатуры. Умения заглядывать вперед в этих вопросах у него было много, привычку носить камни за пазухой против своих сегодняшних союзников он воспитал в себе с давних пор. Внутри партийного аппарата, который в 1920-х гг. выступал единым фронтом за диктатуру над аппаратом государственным, отнюдь не было полного единства, и далеко не все из сторонников этой диктатуры партийного аппарата были готовы идти на полное подчинение Сталину. Острая борьба в этой плоскости развернулась позднее, после того, как были разгромлены все "оппозиционные" группировки 1920-х гг., и диктатура партийного аппарата была закреплена. Этой датой нужно считать 1930 год. Но трещины внутри блока сторонников диктатуры партийного аппарата начали намечаться много раньше, и Сталин через свой личный секретариат заблаговременно готовил позиции для этого нового этапа борьбы, заблаговременно формировал кадры подходящих для него исполнителей. Это формирование кадров было делом весьма нелегким; не только потому, что работа была исключительно ответственной, но и потому, что методы, применявшиеся при ее ведении, часто были весьма рискованными и далеко выходили за рамки, установленные самыми гибкими правилами человеческого общежития. Чтобы стать пригодными для этой работы, особенно, чтобы стать пригодными для руководящих постов в ней, исполнители должны были обладать совсем особыми качествами, быть полностью свободными от стремления считаться даже с тем минимумом, который установлен десятью заповедями Моисея. Сталин удачно справился с этой задачей. Люди, подобранные им на руководящие посты в его секретариате, оказались на уровне стоявших перед ними задач и выдержали с честью испытание временем на верность Сталину. Если не говорить о Маленкове, который большую роль в этом секретариате стал играть лишь значительно позднее, уже в 1930-х гг., основными фигурами личного секретариата Сталина были два человека -- И. П. Товстуха и А. Н Поскребышев. Оба они настолько прочно связали свои биографии с деятельностью этого учреждения, что именно их еле-. дует иметь в виду, когда речь заходит о личном секретариате Сталина в эпоху 1920-х гг. Весьма характерно, что о них обоих в литературе имеется крайне мало сведений, о Поскребышеве даже меньше, чем о Тов-стухе, хотя роль Поскребышева была много более длительной (он исчез только в марте 1953 г., в момент смерти Сталина)*. Иван Павлович Товстуха (1889--1935) был первым организатором и руководителем личного секретариата Сталина еще до занятия последним поста секретаря ЦК- Согласно официальным данным38, Товстуха в качестве сотрудника Сталина начал работать с апреля 1918 г., когда он из московского штаба Красной гвардии перешел в наркомнац. Товстуха был с совещательным голосом на Восьмом съезде коммунистической партии (март 1919 г. ). Правда, наркомнац тогда был одним из самых захудалых наркоматов, куда никто не стремился на работу, но быстрота, с которой делал там свою карьеру Товстуха все же показывает, что он с самого начала пользовался большим доверием Сталина. Этот вывод полностью подтверждается тем обстоятельством, что с декабря 1921 по апрель 1922 г. Товстуха, оставив работу в наркомнаце, целиком переходит на работу заведующего личным секретариатом Сталина. В этих условиях вполне естественно, что Сталин немедленно же по своем вступлении на пост секретаря ЦК, переводит Товстуху в аппарат секретариата ЦК и назначает своим помощником с официальным званием "помощника секретаря ЦК"; такого звания до Сталина в аппарате ЦК не существовало. * В работе Д Волкогонова "Триумф и трагедия" указано, что Поскребышев был отстранен от работы у Сталина в ноябре 1952 г -- Прим. Ю Ф. Товстуха был, по-видимому, первым, кому его дали, и это, естественно, укрепляло его положение. В качестве помощника секретаря ЦК Товстуха стал руководителем Бюро секретариата ЦК, которое, как сказано выше, было создано Сталиным для руководства работою всех отделов секретариата. Одновременно Сталин делает Товстуху сначала помощником заведующего (заведующим тогда был Шкирятов), а затем, с 1924 г., заведующим секретным отделом секретариата ЦК, на котором лежало расследование всякого рода обвинений и сообщений, поступавших в ЦК и касавшихся руководящих, деятелей партии и советского аппарата. Этот секретный отдел был создан, когда еще не существовала ЦКК и предвосхищал ее функции в отношении наиболее крупных советских деятелей. После создания ЦКК секретный отдел секретариата должен был бы раствориться в аппарате ЦКК, но Сталин настоял на его сохранении, превратив этот секретный отдел в особо тайный надверховный орган надзора за партийными и советскими учреждениями и деятелями, который проверял материалы и затем решал, передавать ли их в ЦКК или нет. Товстуха был фактическим создателем этого секретного отдела, положив начало составлению его секретного архива и картотеки, которая скоро стала страшным оружием в руках Сталина. Тесная близость со Шкирятовым, первым заведующим этого секретного отдела, который затем перешел в ЦКК и стал заведующим ее секретариатом и архивом, сильно облегчили Сталину эту задачу. Делались огромные усилия, чтобы этот архив пополнять. Специальные уполномоченные производили обследование провинциальных и столичных архивов старых, дореволюционных полицейских учреждений, выискивая там материалы, которые могли компрометировать настоящих и будущих противников Сталина. Посылались целые экспедиции в далекие места сибирской ссылки. Еще более старательно собирались материалы о так называемом бытовом разложении советских сановников, из которых многие, дорвавшись до власти, проявляли большую тягу не только к житейским удобствам, но и к вещам много более предосудительным. Этого рода материалы в секретном архиве переплетались с материалами о политической благонадежности соответствующих лиц, об их связях с оппозиционерами, об их неосторожных разговорах и резких отзывах. Все это регистрировалось и бралось на учет. Дело шло отнюдь не о том, чтобы сделать эти материалы достоянием гласности или довести их до сведения соответствующих партийных инстанций. Сталин собирал свой архив для того, чтобы угрозами разоблачений держать в своих руках скомпрометированных партийных деятелей и заставлять их во внутрипартийной борьбе занимать позиции, которые выгодны Сталину, отказываться от выступлений, которые были бы для Сталина опасны. В просторечии такого рода приемы называются шантажом. Шантаж и был одним из наиболее излюбленных Сталиным приемов внутрипартийной борьбы, а задачей архива секретного отдела было собирание материалов для массового применения шантажа во внутрипартийной борьбе, для постановки дела этого шантажа на своего рода научной основе. Дело это ставилось, конечно, как особо секретное. Наиболее "драгоценные" материалы не передавались даже в секретный архив секретного отдела секретариата ЦК, а хранились в особых сейфах личного секретариата Сталина. Но в партии о существовании этого секретного архива и о шантажистских приемах Сталина было известно в достаточной мере широко. Троцкий в своих статьях, написанных в связи с процессами 1936--1938 гг., рассказал, что слухи об этом архиве "через систему сообщающихся сосудов" доходили до него еще в Москве; он знал, что "все факты, порочащие советских сановников, собираются Сталиным с научной тщательностью и составляют особый архив, откуда извлекаются по частям, в меру политической надобности". Сталин не раз прибегал к помощи этого архива, и с большим для себя успехом. Наиболее ярким, можно сказать, классическим примером такого успеха была история с Калининым, председателем ЦИК Советов. Рассказ о ней имеется в статье Троцкого. В одном из советских юмористических журналов в 1925 г. появилась карикатура, изображавшая главу советского государства в очень интимной обстановке. Сходство не оставляло места никаким сомнениям. К тому же в тексте, очень разнузданном по стилю, Калинин был назван инициалами "М. И. " "Я не верил своим глазам, - -- вспоминает Троцкий. -- Что это такое? -- спрашивал я некоторых близких ко мне людей, в том числе Серебрякова (расстрелян в 1937 г. ). -- Это Сталин дает последнее предупреждение Калинину. -- Но по какому поводу? -- Конечно, не потому, что оберегает его нравственность. Должно быть, Калинин в чем-то упирается"39. Калинин действительно долго "упирался" и не хотел идти за Сталиным, которого он знал еще по Закавказью и к которому относился без большого доверия. Сравнительно широко стали тогда известными слова, которые Калинин бросил о Сталине в 1925-- 1926 гг.: "Сталин заведет нас всех в канаву!" По своим настроениям Калинин принадлежал к числу наиболее "крестьянофильски" настроенных членов Политбюро и долго шел вместе с "правыми", возглавляемыми Бухариным, Рыковым и Томским, решительно возражая особенно против всяких антикрестьянских мероприятий. Но как раз в это время у Калинина обнаружилось старческое влечение к молодым артисткам, о чем тогда в Москве тоже очень широко говорили. Передавали, что агентам личного секретариата Сталина удалось достать какие-то очень неприятные для Калинина фотографии, и под угрозой опубликования их, а также репрессий против той артистки, с которой Калинин был связан, Сталин заставил Калинина отказаться от оппозиции. В таком же положении, по-видимому, находился и Ворошилов. Во всяком случае в тех же статьях Троцкого имеется такое замечание: "В 1929 году, во время разрыва с правыми членами Политбюро -- Бухариным, Рыковым и Томским -- Сталину удалось-удержать на своей стороне Калинина и Ворошилова только угрозою порочащих разоблачений"40. Калинин и Ворошилов были наиболее крупными из партийных лидеров, которых Сталин ставил на колени с помощью своего секретного архива. Но они были далеко не единственными. Лучших доказательств полезности для Сталина этого метода борьбы нельзя было и придумать. Положение Товстухи, создателя и первого-руководителя этого архива, быстро росло. От работы по руководству Бюро официального секретариата ЦК он быстро отошел, едва ли не в 1922--1923 г., передав эту работу Поскребышеву, который начал как раз тогда быстро выдвигаться и все силы сосредоточил на работе, связанной с секретным архивом, и на больших интригах, которые в этой связи плелись Сталиным (советником к экспертом при котором стал Товстуха)41. Этому совершенно не противоречит тот факт, что Товстуха в. это время начинает играть все более и более значительную роль в "научной" деятельности коммунистической партии, заняв пост помощника директора Института Ленина. Эта "научная" работа Товстухи по существу была ничем иным, как внедрением шантажистских методов работы секретного сталинского архива в работу Института Ленина. Институт после смерти Ленина стал важнейшим центром собирания материалов по истории коммунистической партии и революции. Особыми декретами все граждане СССР и в особенности все члены коммунистической партии были обязаны сдать в этот Институт подлинники всех документов, исходивших от Ленина или имевших отношение к его деятельности. Только Институт должен был хранить эти документы, и он же решал вопросы, какие из них следует публиковать. Такие документы тогда имели не только историческое, но и огромное актуально политическое значение: мертвый Ленин был канонизирован, и цитаты из его статей и писем играли роль не подлежащих оспариванию аргументов. Отзывы Ленина о партийных работниках создавали или губили репутации. Но от Ленина осталось много ненапечатанных рукописей и заметок, тысячи писем к разным лицам Среди них было много весьма неблагоприятных для Сталина, отношение к которому Ленина за последний год жизни определилось как резко- отрицательное. Ряд таких документов, о существовании которых точно известно, был погребен в этом архиве. Институт в этих условиях становился центром огромного политического значения. Товстуха, назначенный туда в ноябре 1924 г. заместителем директора, играл в жизни Института роль "ока Сталина". Он стал заведующим архивом Института, и в его руках сосредотачивались все вновь поступающие документы. Он первым знакомился с их содержанием, что давало ему возможность накладывать руку на материалы, публикация которых с точки зрения Сталина, была нежелательной. Ряд таковых вообще исчез. Наоборот, те из документов, которые по содержанию были неблагоприятными для противников Сталина, публиковались в ближайшую очередь, если только задержание их публикации не казалось полезным в целях политического шантажа. В этой области Товстуха чувствовал себя, как щука в воде. Человек с плохим здоровьем, озлобленный и мстительный, весьма тщеславный и с большими претензиями, но с весьма скромными талантами, Товстуха, казалось, самой судьбой был создан для той работы, которую на него возложил Сталин. Замкнутый и малообщительный, избегавший новых знакомств, он с недоверием присматривался ко всем встречным, выискивая в них слабые стороны. Здоровые, жизнерадостные люди его раздражали, казалось, уже потому, что были здоровыми и жизнерадостными. Про вторую из основных фигур личного секретариата Сталина, про Александра Николаевича Поскребышева, в литературе имеется еще меньше данных, чем про Товстуху. Даже его внешность люди, с ним лично встречавшиеся, рисуют по-разному. Сама возможность таких расхождений в конечном итоге объясняется той настойчивостью, с которой Поскребышев до конца своей жизни держался в тени, предпочитая звание личного секретаря Сталина всем другим положениям, занять которые ему было не трудно. Биография Поскребышева за ранние годы его жизни, до момента его появления в секретариате ЦК, совершенно неизвестна, хотя он и состоял в ЦК партии с 1934 г., был депутатом Верховного Совета трех первых созывов (1937, 1946 и 1950 гг. ), состоял в Московском совете и т. д. Он родился в 1891 г., в большевистскую партию вступил в 1917 г., уже после революции. Окончил институт Красной профессуры в Москве и, по-видимому, имел какое-то к нему отношение позднее. В протоколах съездов ВКП(б), начиная с Двенадцатого съезда, его имя неизменно стоит в списке делегатов с совещательным голосом, допущенных на съезд в качестве ответственных работников секретариата ЦК- Тот факт, что в Верховный Совет его избирали неизменно от Белебеевского округа Башкирской республики, куда он каждый раз совершал поездки для отчета избирателям, выступая обычно перед собранием рабочих Белебеевского машиностроительного завода42, по-види- мому, следует рассматривать как доказательство какой-то его связанности с этим краем: его кандидатура, несомненно, принадлежала к числу центральных, "разверстка" которых производилась секретариатом ЦК (через Центральную избирательную комиссию). А в этих случаях центр, как правило, считался со связанностью данного кандидата с соответствующим округом -- или по происхождению, или по своей прежней партийной работе. Но обязательным это правило не было. Когда именно Поскребышев начал работать в этом секретариате и кто именно его рекомендовал Сталину, точно неизвестно. Имеются указания, что первым на него внимание обратил Каганович, но точность этого указания не внушает большого доверия. Неправдоподобного в нем ничего нет, так как в начале 1920-х гг. Каганович работал в аппарате секретариата ЦК, много разъезжал по стране, представляя ЦК на различных краевых и областных партийных конференциях и съездах. Он действительно выделялся умением помечать способных людей, подходящих по настроениям к тому типу, который позднее составил костяк сталинского "аппарата". Целый ряд провинциальных работников, выдвинутых позднее на партийные верхи, были "крестниками" Кагановича. Вскоре после занятия Сталиным поста генерального секретаря Поскребышев уже работал в секретариате ЦК и скоро обратил на себя внимание Сталина, который к началу 1923 г. сделал его заведующим управлением делами секретариата. В таковом качестве Поскребышев фигурирует в списке совещательных голосов на Двенадцатом съезде, а затем одним из двух (вместе с Тов-стухой) руководителей того Бюро секретариата, которое было создано Сталиным для координации деятельности разных отделов секретариата, как указано про Поскребышева в протоколах Тринадцатого съезда (май 1924 г. ). Товстуха около этого времени переходит целиком на работу в секретный отдел и в Институт Ленина, после чего вся организационная работа и по официальному секретариату ЦК, и по личному секретариату Сталина ложится на плечи Поскребышева. Публично он почти никогда не появлялся; в печати его имя, если и упоминалось, то очень и очень редко. Но закулисная его роль уже с середины 1920-х гг. становится огромной. Конечно, он все время работает под непосредственным руководством сам