иками большинством. Если прибавить,, что
официальная касса ЦК была в это время хронически пуста и что только одни
большевики имели материальную возможность оплачивать людей, которые целиком
отдавались партийной работе, то механика захвата Лениным центрального
аппарата партии станет вполне ясной. В деле этого захвата помощь поляков
была обязательным условием -- она несомненно была оговорена в том
соглашении, которое было заключено между Лениным и Тышко перед этим
пленумом.
Богданов в своем обращении "К товарищам большевикам",, которое было
выпущено в начале 1910 г. от имени группы "Вперед" в связи с заявлением
Ленина о роспуске БЦ, давая характеристику методов деятельности Ленина,
указал, что последний "поскольку ему надо воздействовать на общественное
мнение партии", старается делать это "путем денежной зависимости, в которую
он ставит как отдельных членов партии, так и целые организации --
большевистские и не только большевистские". Эту деятельность БЦ по
коррумпированию партии Богданов относит только к последним двум годам
существования БЦ, к 1908-- 1910 гг., когда Богданов был уже в оппозиции и не
оказывал определяющего влияния на политику БЦ. В действительности
коррумпирование происходило и в 1906--1907 гг., когда Богданов был членом
верховной "коллегии трех" и принимал решающее участие в направление всей
деятельности большевистской фракции. Пока эта вредная деятельность Ленина
была направлена против других фракций и против беспартийных рабочих
организаций (профсоюзов и т. д. ), Богданов не замечал ее вредных сторон, --
во всяком случае он не обращал на них нужного внимания... Но по существу
указание Богданова, конечно, правильное. Именно во второй эмиграции, после
1908 г., работу коррумпирования партии путем подкупа "как отдельных членов
партии, так и целых организаций, большевистских и не только большевистских",
Ленин развернул с такой систематичностью и с таким размахом, как никогда
раньше.
Об этой стороне деятельности БЦ и Ленина лично до сих пор известно
очень мало. В особом заявлении, которое Богданов и Шанцер подали 1 июня 1909
г. в БЦ, они привели некоторые данные такой деятельности БЦ в отношении
большевистских организаций, занимавших политическую позицию, нежелательную
для Ленина, причем при проведении этих финансовых репрессий БЦ не
останавливался перед тем, что задержка в получении обычных дотаций БЦ порою
приводила к полицейским провалам123.
Богданов, конечно, знал о финансовой основе соглашения Ленина с Тышко.
И, несомненно, это соглашение он имел в виду, когда писал в 1910 г., что
Ленин "путем денежной зависимости" кор-
румпирует "не только большевистские" организации. Присвоив капиталы
Шмита, которые были завещаны партии, Ленин с их помощью прежде всего привлек
на свою сторону группу Тышко, тем самым обеспечив за собою с осени 1908 г.
возможность контроля всех общепартийных центров.
Примечания
1 Социал-демократические листовки 1894--1917.
Библиографический указатель / Изд. Института Ленина при ЦК ВКП(б). Т. 1.
1931. Это воззвание группы "Вперед" регистрируется под No 1078; там же
раскрыто авторство Богданова.
2 См.: Протоколы совещания расширенной редакции "Пролетария"
(далее: Протоколы "Пролетария") / Изд. Института Маркса--Энгельса--Ленина
при ЦК ВКП(б). 1934. С. 264, прим. 1. См. также: Ленин В. И. Сочинения. 2!
изд. Т. XIV. С. 507 [5 изд. Т. 47. С. 177].
3 Зиновьев Г. История российской коммунистической партии
(большевиков) (далее: История РКП(б). Петроград, 1923. С. 124
4 Очень характерно, что в числе делегатов Стокгольмского
съезда, которые подписали это обращение, отсутствует И. Сталин, хотя он на
том съезде был: он -- один из немногих делегатов-большевиков, которые это
воззвание не подписали.
5 Протоколы Пятого съезда РСДРП / Изд. Института
Маркса--Энгельса--Ленина. 1935. С. 631. Лицом этим была М. Ф. Андреева.
6 Горький М. Собрание сочинений. М., 1952. Т. 17. С. 54,
7 Протоколы "Пролетария". С. 264, прим. 1 8
Зиновьев Г. История РКП (б). С. 129.
9 Гольдман-Горев Б. И. За кулисами первой революции //
Историко-революционный бюллетень. М., 1922. No 1. С. 17.
10 На Третьей общепартийной конференции 3--5 августа 1907г.
все без исключения делегаты-большевики, 9 человек, высказались против
Ленина, считавшего необходимым участие социал-демократов в Третьей
государственной думе, и выставили докладчиком от фракции не Ленина, а
Богданова, который был сторонником бойкота Думы.
11 В этом изложении мы опираемся на даты знакомства Ленина с
Богдановым (см. письмо Ленина к Горькому от 25 февраля 1908 г. // Ленин В.
И. Сочинения. 4 изд. Т. 13. С. 412). Но Н. Валентинов-Вольский в кн.
"Встречи с Лениным" (Изд. им. Чехова. Нью-Йорк, 1953 С. 320) вносит в эти
даты существенную поправку, относя начало встреч Ленина с Богдановым не к
лету, а к началу (февраль) 1904 г. Показания Н. Валентинова, как правило,
отличаются большой точностью (в ряде пунктов они поддаются объективной
проверке), им можно доверять, но перенесение даты знакомства Ленина с
Богдановым на февраль, а, может быть, даже на конец января 1904 г., крайне
важно для
биографии Ленина, т. к. доказывает, что и к решению писать "Шаг вперед,
два шага назад" (а именно этот момент следует считать отправным для Ленина,
начавшим работу по оформлению большевизма, как особой фракции) Ленин пришел
лишь после начала встреч с Богдановым.
12 Это ясно и из воспоминаний Н. К. Крупской "Воспоминания о
Ленине" (1932. С. 138, 143--144).
13 Коммунистическая партия Советского Союза в резолюциях и
решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. 7 изд. Т. 1,. М., 1954. С. 184.
14 В cочинениях Ленина и в других материалах о нем почти
отсутствуют отклики Ленина на эти обвинения. Есть много оснований считать,
что причина лежит в той строгой цензуре, которой подвергаются все ленинские
материалы публикуемые в СССР. Проскальзывают только разрозненные намеки. С
этой точки зрения особенно интересно письмо Ленина к Зиновьеву (осень 1909
г. ), когда Ленин писал свою статью "О фракции сторонников отзовизма и
богостроительства" в качестве ответа на "Отчет" Богданова и Красина об
устранении их из редакции "Пролетария". Посылая окончание этой своей статьи
Зиновьеву, Ленин поясняет, что он не уверен, "не лучше ли похерить ее всю,
ответив Богданову буквально парой строк по поводу его сплетен об "имуществе
всей фракции". Решайте!" (Ленинский сборник. Т. XIII. С. 173. В Сочинениях
Ленина (4 изд. ) это письмо не перепечатано). В статье Ленина вопросу об
"имуществе" посвящено действительно всего полторы строчки (Ленин В, И.,
Сочинения. 2 изд. Т. XIV. С. 160), но не вполне ясно, следует ли из этого
делать вывод, что статья была сокращена Зиновьевым.
15 В неизданных заметках Л. Д. Троцкого имеется запись, что
Мешковс-кий-Гольденберг ему рассказывал о том, что Красин "и по философским
взглядам примыкает" к Богданову. Разговор с Мешковским относится,
по-видимому, к 190-9 г.
16 Такой вывод приходится сделать из одного замечания,
мимоходом брошенного в воспоминаниях Н. К. Крупской. Рассказывая о начале
"войны на новом фронте", -- войны Ленина с бойкотистами после роспуска
Второй государственной думы, она пишет: "В маленькой дачке горячо защищал
свою позицию Ильич. Подъехал на велосипеде Красин и, постояв у окна,
внимательно слушал Ильича. Потом, не входя в дачу, задумчиво пошел прочь...
Да, было над чем подумать" (Воспоминания о Ленине/Партиздат. М., 1932. С.
119).
17 Письмо Ленина Рыкову от 26 февраля 191)1 г. //Ленин В. И.
Сочинения. 4 изд. Т. 34. С. З89.
18 Протоколы "Пролетария". С. 128--129. Необходимо добавить,
что именно это заключение ревизионной комиссии имеет в виду Л. Б. Каменев в
кн. "Две партии" (2 изд. Л., 1924. С. 161), когда пишет, что контроль кассы
Большевистского центра "находился всецело в руках представителей местных
организаций, которые периодически проверяли расходы Большевистского центра",
и что в последний раз, в мае 1909 г., представители этих местных организаций
признали, что "вся отчетность проверена и расходы одобрены". Сопоставление
под-линного текста заключения ревизионной комиссии с изложением, даваемым
Каменевым, дает образчик неточности цитат этой книги Каменева.
19 Так, например, был представлен Лондонскому съезду 1907 г.
и опубликован тогда же финансовый отчет ЦК РСДРП, действовавшего с мая 1906
по май 1907 г. (так называемый стокгольмский или меньшевистский ЦК) [см.:
Лондонский съезд РСДРП. Полный текст протоколов Париж, 1907 С 440--441;
Протоколы Пятого съезда РСДРП. 1936. С. 630--631]. Равным образом свои
финансовые отчеты за 1906 и 1907 гг. печатал ЦК партии эсеров в "Партийных
известиях" (см.: Сннридонович Л. И. Революционное движение в России СПб 1914
Вып. 2 С, 390 401).
20 3аметка "О том, как не надо составлять денежные отчеты",
напечатанная
за подписью "член партии" в первом сборнике "Вперед" (Июль 1910 г С
59--63).
21 Заметка "О фракции впередовцев", в No 15--16
"Социал-демократа" от 30 сентября -- 12 октября 1910 г., с. 10. Заметка без
подписи, но она включена в Сочинения Ленина (2 изд. Т. XIV. С. 346--351).
22 Hillquit Morris. Loose Leaves From a Busy Life. 1934 P.
110--l14.
23 Его воспоминания о поездке с Горьким в Америку были
напечатаны в "Новом мире" (М., 1940, No 6, июнь), перепечатаны в сб.:
Горький в воспоминаниях современников (М., 1955. С. 223--240). Общие
воспоминания Буренина "Из жизни большевистского подполья" изданы в Москве
(1933) с предисловием Горького (это предисловие перепечатано в последнем
собрании Сочинений Горького. Т. 26. 1953. С. 110--114).
24 Многие моменты закулисной организационной стороны этой
кампании могут быть установлены по книгам протоколов собраний нью-йоркской
группы содействия РСДРП, которые сохранились со второй половины 1890-х гг. и
находятся в распоряжении редакции данных материалов, равно как и материалы о
тогдашнем приезде Горького, собранные Д. М. Рубиновым (в том числе письма и
неизданные рукописи Горького). Во многом за активность, проявленную именно в
этой кампании, ЦК РСДРП осенью 1906г. перевел нью-йоркскую группу из
категории "групп содействия" в категорию полноправных партийных групп. Из
газет в кампании сборов участие принимали, кроме "Форвертса", также The
Worker, New Jork Call u New Jork Volkszeitung.
25 Протоколы Пятого съезда РСДРП. 1935. С. 632.
26 Мартов Л. Спасители или упразднители? Париж, 1911. С. 3,
прим.
27 Ярославский Ем. Очерки по истории ВКП(б). Т. 1/. 1937. С.
204. 28 /Мартов Л. Спасители или упразднители? С. 20--21.
29 Каменев Л. Две партии. С. 184.
30 Там же. С. 181.
31 Эта резолюция не была включена в официальное извещение о
пленуме. Впервые она была опубликована Мартовым (Спасители или упразднители?
С. 21). Точность текста не только не была оспорена, но Каменев, перепечатав
ее (в кн.: Две партии. С. 181), подтвердил ее правильность. По соображениям
конспирации, Мартов опустил имена Шмита и Андриканиса, мужа одной из сестер
Шмита, с которым у Большевистского центра был суд. Полный текст резолюции
неизвестен
32 Шестернин С. П. Реализация наследства после Н. П. Шмита и
мои встречи с Лениным // Старый большевик. М. 1933. Т. 5 (8). С. 153.
33 Мартов Ю. Спасители или упразднители? С. 20.
34 Каменев Л. Две партии. С. 183.
35 Полицейские источники регистрируют факт ареста Красина 1
мая 1907 г. на квартире Андриканиса в Москве (Цявловский М. Большевики:
Документы по истории большевизма с 1903 по 1916 год бывшего Московского
Охранною отделения. 2, зд. Задруга, 1918, С. 209). В это время в Лондоне
заседал съезд РСДРП, но Красин на нем не присутствовал.
36 Об этом говорил Мартов в показаниях на следствии по делу
Таратуты.
37 Шестернин С. Л. Указ. соч. С. 156. Это соответствует
указанию Каменева, который говорил что у Андриканиса "осталась львиная доля
имущества" (цит.: Каменев Л Две партии. С. 182).
38 Каменев Л. Две партии. С 183.
39 За это говорят следующие соображения: в июне 1900 г. в
кассе Центра, как было объявлено на расширенном совещании редакции
"Пролетария", имелось круглым счетом около 125 тыс. руб. (Протоколы
"Пролетария". С. 131). В январе 1910 г. на пленуме ЦК Центр, по его данным,
располагал суммой, которую следует определить приблизительно в 200--210 тыс.
руб. (он принимал на себя обязательства сдать в разные сроки "держателям"
475 тыс. фр. франков, 30 тыс франков оставалось у него на руках на
издательскую деятельность, около 20 тыс. франков было выделено на покрытие
различных обязательств Центра и т. д. ) Иными словами, после июньского
совещания Центра его кассовая наличность увеличилась на 75--85 тыс. руб, что
и составляет приблизительно ту
сумму, которую Андриканис, по решению суда, должен был передать Центру
(половина от 190 тыс. руб).
40 КПСС в резолюциях, Т. 1, 1954. С. 108--109, 129--131.
41 Протоколы Пятого съезда РСДРП. 1935 С. 608--609.
42 О деятельности уральских боевых организаций см.: К
истории боевых организаций на Урале (составленные по рассказам Э. С.
Кадомцева, О. М. Кадомцевой, Н. Н, Накорякова и М. И. Ефремова) //
Пролетарская революция. 1925. No 7 (42). С. 99--111; Протоколы Первой
конференции военных и боевых организаций РСДРП / Под. ред. С. М. Познера /
Изд. Института Маркса--Энгельса--Ленина. 1032. С. 341--343" Воспоминания Э.
С. Кадомцева, выпущенные отдельной брошюрой в 1947 г., ничего нового не
дают. Рассказ о планах восстания на Урале интересным образом скрещивается с
соответствующими страницами утопического романа А. Богданова "Красная
звезда" (1908), подтверждая одновременно и правильность рассказов о них Э.
С. Кадомцева, и знакомство с этими планами Богданова.
43 Литература о группе Камо богата, хотя и она крайне
недостаточна. Наиболее важны книга Б. Бибинейшвили "Камо" с предисловием М.
Горького (М., 1934) и статья С. Медведевой-Тер-Петросян "Тов. Камо" в
журнале "Пролетарская революция" (1924. No 8--9. С. 117--148), а также
воспоминания Крупской (Воспоминания о Ленине. 1932. С. 116, 161--102 и др.
). Ценные указания дает М. Н. Лядов в примечаниях к указанной книге
Бибинейшвили и в некрологе на смерть Красина (Пролетарская революция. 1926.
No 11. С. 11--12).
44 Там же, 1926. No 7 (42). С. 111.
45 Там же. 1926. No 11 (58). С. 11.
46 Бибинейшвили Б. Указ соч. С. 129--130.
47 Войтинский В. Годы побед и поражений. Берлин, 1924. Т. 2.
С. 104; Ю. Мартов, статья в "Социалистическом вестнике" (за подписью "М. ").
1922; No 16. С. 8.
48 Эти итоги по работам комиссии Лондонского съезда мы
подводим по рассказам видных социал-демократов Р. А. Абрамовича и И. Г.
Церетели.
49 Пролетарская революция., 1925. No 7 (42). С. 104.
50 Позднее он примкнул к "впередовцам" и жил эмигрантом в
Париже.
51 Присутствие их всех на этом заседании 1, июня
устанавливается по протоколам.
52 Крупская Н. К. Воспоминания о Ленине. С. 116, 161.
53 Там же. С. 139.
54 Н. А. Рожков был согласен с Лениным в вопросе о выборах,
и Ленин передоверил ему заключительное слово по своему докладу на
Петербургской конференции в июле 1907 г. (речь Рожкова на вечере Истпрофа //
Материалы пo-истории профессионального движения / Изд. ВЦСПС. М., 1907. Т.
IV. С. 41).
55 См. брошюру Н. Ленин и Юрий К[амен]ев "За и против
бойкота", 1907. Статья Каменева "За бойкот" перепечатана в сборнике статей
последнего: Между двумя революциями / Изд. Новая Москва, 2 изд. М., 1923. С.
234--243.
56 Именно Житомирским был выдан немецкой полиции Камо, арест
которого в Берлине в конце 1907 г казался особенно тяжелой уликой против
Та-ратуты. В предательской роли последнего был уверен и сам Камо.
57 Войтинский В. Годы побед и поражений. Т. 2. С. 103.
Проповеди на тему "политики без грязи не бывает" были вообще обычными для
Ленина (см., например: Гарей П. А. Воспоминания социал-демократа. Нью-Йорк,
1946. С. 423).
58 Богданов А. Новый мир. 3 изд. 1920. С. 40 (1 изд. вышло в
1907 г).
59 Богданов А. Элементы пролетарской культуры в развитии
рабочего класса / ГИЗ. М., 1920. С. 68
60 Там же. С. 182. Богданов доказывал, что в
социально-политических блоках лозунги выдвигает авангард (т. е.
пролетариат), но он обязан помнить, что "пределом возможных лозунгов"
является "приемлемость их для наиболее отсталых частей блока" (т. е. для
крестьянства). Это было написано в период рас-
цвета "военного коммунизма", в год увлечения "армиями труда" (1920). В
литературе 1908--1914 гг. намеков на расхождение по этой линии еще нет.
61 Эти мысли А. Богдановым отчетливее всего сформулированы в
брошюрах и книгах: Уроки первых шагов революции. М., 1907 (за коалиционное
правительство); Вопросы социализма. М., 1918; Курс политической экономии. Т.
2. Вып. IV. Общая теория капитализма. М., l924 (раздел "Военно-экономические
-формации"). См. также статьи о Богданове Н. И. Бухарина "К съезду
Пролеткульта" (Правда. 1921. 22 нояб. ) и "Коллективистическое
ликвидаторство" (Правда. 1921. 10 дек. ); и Сергея Г. "Незавидное счастье"
(Спутник коммуниста, М., 1923. No 24), в которых даны выдержки из писем
самого Богданова и группы его сторонников, называвших себя
"коллективистами". Несомненно, что именно из этой группы выросла
коммунистическая оппозиционная группа "Рабочая правда", выступившая в
1922--1923 гг. с особой платформой и несколькими воззваниями (см.:
Социалистический вестник. Берлин, 1923. No 3).
62 В 1922 г. автор этих строк обратился к Богданову через Н.
Н. Суханова с просьбой дать свои воспоминания о БЦ для исторического журнала
"Летопись революции", который начал тогда выходить в Берлине под ред. М.
Горького, Ю. О. Мартова, Б. И. Николаевского и Н. С. Русанова (вышел один
том). Богданов ответил, что писать всю правду о том периоде еще не пришло
время...
63 По сведениям В. С. Войтинского, который тогда входил в
состав Петербургского комитета большевиков, этот последний зимой 1906-- 1907
гг. получал "т БЦ не меньше 2--3 тыс. руб. в месяц (Войтинский В. Годы побед
и поражений Т. 2. С. ЮЗ).
64 Там же. С. 104
65 Leonid Krassin: His Life and Work. By His Wife Lubov
Krassin. London [без кода].
66 Троцкий Л. Портреты революционеров / Московский рабочий.
М., 1991. С. 224--225.
67 По этому вопросу Ленин занимал место на самом крайнем
фланге среди большевиков: считая невозможной совместную работу с
меньшевиками, он держал курс на раскол и часто умышленно обострял положение.
Так, в период выборов во Вторую государственную думу Ленин уговаривал Г. А.
Алексинского провести разрыв с меньшевиками в рабочей курии Петербурга. И
только категорический отказ Алексинского встать на этот путь помешал
проведению тогда формального раскола; крайний "меньшевик", Алексинский тем
не менее раскол в то время считал ненужным и вредным.
68 Слабым отражением этих настроений был доклад И. X.
Лалаянца ("Иза-ров") на Первой общерусской конференции военных и боевых
организаций РСДРП (М, 1932. С. 90) Необходимо отметить, что Ленин вслед за
этим выступил в "Пролетарии" с указанием на неправильность подобных оценок и
на опасность таких настроений (Ленин В. И. Сочинения. 4 изд. Т. 12. С.
374--375).
69 Крупская Н. К. Воспоминания о Ленине. С. 45
70 Там же. С. 120
71 Письма П Б. Аксельрода и Ю. О. Мартова. Берлин, 1924 С.
176.
72. Имена арестованных и другие подробности см. в кн.: Бибинейшвили Б.
Камо. С. 132--136.
73 Наиболее ярким примером была история со специальной
бумагой, изготовленной одной немецкой фабрикой поздней осенью 1907 г. по
заказу Красина и сданной ею на склад немецкого социал-демократического
издательства в Берлине, где она и была найдена немецкой полицией во время
обысков в декабре 1907 г. По экспертизе Германского Имперского Банка, по
своим особым водяным знакам бумага эта предназначалась для изготовления
русских трехрублевок. Красин, выступавший перед немецкими социал-демократами
в качестве представителя ЦК РСДРП, конечно, не сообщил им о характере
сдаваемой на хранение бумаги, и как заведующий издательством, так и
представители Форштанда социал-демократической партии имели тогда большие
неприятности с немецкой полицией (см. статью Мартова в "Социалистическом
вестнике". 1922 No 16)
74 Полный текст этой декларации нам неизвестен. Упоминание о
ней имеется в резолюции Парижской группы содействия РСДРП (Голос
социал-демократа. 1908. No 3, март).
75 Примечания к "Письмам Аксельрода и Мартова", с. 184
(составителем этих примечаний был Б. И. Николаевский, редактировались они
совместно с Л. С. Цедербаум-Дан и Ф. И. Даном), посылку на Кавказ делегации
Жорда-ния-Данишевский относят к осени 1907 г. Эта дата тогда была указана по
воспоминаниям Ф. И. Дана, но из статьи Т. Анкидиновой "Из истории бакинской
организации большевиков" (Пролетарская революция. 1941. No 4) видно, что
свое обследование в Баку эта комиссия проводила в феврале 1608 г. В феврале
же оба ее члена присутствовали на Пятом съезде закавказских организаций
РСДРП. Таким образом, несомненно, что решение о посылке этой делегации ЦК
или его Бюро приняли не позднее конца января 1908 г. по н. ст.
76 Зиновьев Г. История РКП (б). С. 129.
77 Пролетарская революция. 1941. No 4. С. 69.
78 Голос социал-демократа. 1908. No 3, март. Имена
исключенных по конспиративным причинам опубликованы не были -- они были
особо сообщены по организациям. Среди них было имя Сталина, но роль
последнего в деятельности группы Камо вообще и в тифлисской экспроприации 25
июня 1907 г., в частности, позднее была сильно преувеличена: насколько
удается установить, Сталин был осведомлен о характере деятельности этой
"партийной группы", приходил на ее конспиративную квартиру для политических
докладов и прикрывал ее перед местной партийной организацией, но
руководителем ее ни в каком отношении не был. Все сношения с "коллегией
трех" БЦ группа вела непосредственно через Камо, который был связан лично с
Красиным еще с 1903-- --1904 гг. Сталин никакой роли в этих сношениях не
играл; вернее всего даже не был в курсе.
79 Пролетарий (Женева). 1908. No 23, 11 марта. Заявление это
появилось тогда также и в иностранной социалистической печати.
80 Этот листок Областного комитета закавказских организаций
нам неизвестен, о нем мы знаем лишь по решению пленума ЦК от января 1909 г.
[ВКП(б)] в резолюциях и решениях. Т. 2. М., 1935. С. 137].
81 Этим меньшевиком был М. И. Бройдо ("Яков"). О конфликте в
ЦК он тогда же написал подробное письмо Аксельроду, но это письмо не
сохранилось и о нем известно лишь по упоминанию в письме Мартова (Письма
Аксельрода и Мартова. С. 183--184).
82 Эта и следующая цитаты взяты из статьи "Не пора ли
покончить?", напечатанной в No 1--2 "Голоса социал-демократа", февраль 1908
г. Автором статьи был Ю. О. Мартов, но в печати она появилась в сильно
смягченном виде (см. письмо Аксельрода к Плеханову от 26 февраля 1908 г. в
кн.: Переписка Г. В. Плеханова и П. Б. Аксельрода. М., 1925. Т. 2. С. 2.
57).
83 Социал-демократическое движение в России: Материалы / Под
ред.
A. Н. Потресова и Б. И. Николаевского. Т. К Л., 1928. С. 175.
84 Письмо Плеханова к Аксельроду от 29 января 1908 г. //
Переписка Плеханова и Аксельрода. С. 250--251.
85 Плеханов имел в виду тот вариант бакунизма, который в
истории русского революционного движения связан с так называемыми "южными
бунтарями" 1875--1877 гг. и с европейскими попытками "прямого действия" в
1867--1878 гг. (статьи Кропоткина в "Бюллетене юрской федерации", попытка
Коста, Кравчин-ского и др. в итальянской Романье и т. д. ).
86 Из меньшевиков в ЦЗБ входили Г. В. Чичерин (секретарь
ЦЗБ),
B. А. Бухгольц, А. И. и М. Ф. Назарьевы-Петровы, В. К. Серьежников; от
большевиков -- Г. А. Алексинский и провокатор Житомирский ("Отцов").
87 Кон -- это Оскар Кон, немецкий социал-демократ, адвокат,
приглашенный защитником арестованного Камо-Петросяна. "Известный товарищ",
через
которого на склад попала "бумага" (т. е. бумага для изготовления
фальшивых трехрублевок), это Красин.
88 Неизданный протокол заседания ЦК РСДРП от 19 марта (1
апреля) 1908 г.
89 Из неизданного протокола ЦК РСДРП от 29 декабря 1907 г.
(11 января 1908 г. ) видно, что ЦК принял решение поручить Тышко "принять
участие в Берлинском следствии в качестве члена ЦК". Сведений о том, кто
именно был вторым членом ЦК, получившим подобное поручение, в нашем
распоряжении не имеется, равно как не имеется и) сведений о пределах
полномочий этих членов ЦК, которым было поручено участие в следствии.
90 Семашко Н. Из воспоминаний // Пролетарская революция. 19.
21. No 1. С. 175.
91 Крупская Н. К. Воспоминания о Ленине. С. 143.
92 Из статей и заметок "Пролетария", направленных против
"лбовцев", наиболее интересны корреспонденции о положении в Перми
(Пролетарий. 1908. No 39, 26 ноября. С. 8) и особенно большая статья
"Страничка из недавнего прошлого Уральского рабочего движения", напечатанная
за подписью "Рабочий 3" (1909 No 45, 25 мая).
93 Оба старшие брата Кадомцевы -- Эразм, бывший офицер, и
Иван, бывший гимназист, главные организаторы дружин и руководители
экспроприации в Уфе в 1906 г., игравшие затем видную роль на Первой
конференции военных и боевых организаций РСДРП и в созданном ею Центральном
военно-боевом бюро, в 1908. --1917 гг. жили эмигрантами в Париже, входили
там в состав большевистской группы содействия и числились правоверными
"ленинцами". Младший их брат, Михаил, бывший воспитанник кадетского корпуса
и активный участник "дружин", в те годы был на каторге. После революции все
они были деятелями большевистской партии.
94 Создать впечатление, что он рвет с экспроприаторским
крылом большевизма, Ленину было особенно важно по соображениям его
внутрипартийной стратегии. Это было необходимо не только для улучшения
отношений с польскими социал-демократами, которым, несмотря на всю
"гибкость" их поведения в отношении большевиков, было важно иметь
возможность говорить, что с экспроприаторскими авантюрами большевиков уже
покончено, но и потому, что большою ставкою в игре Ленина было стремление
привлечь в число своих союзников Плеханова, резко отрицательное отношение
которого к экспроприа-циям было широко известно.
95 Письмо Ленина к Рыкову от 25 февраля 1911 г. // Ленин В.
И. Сочинения. 4 изд. Т. 34. С. 389.
96 В литературе об этом эпизоде известно по рассказу М.
Лядова в публикации: Леонид Борисович Красин (некролог) // Пролетарская
революция. 1926. No 11 ( 58). С. 1R. У Красина к этому времени, по сведениям
Департамента полиции, оставалось 38 пятисотрублевок (Большевики. С. 39), но
все ли они были реализованы или только часть, точно неизвестно. Деньги,
полученные от этой операции, Красин, действовавший в согласии с Богдановым,
частью передал группе "Вперед" на ее издательскую деятельность. Остальное
ушло на организацию помощи Камо-Петросяну и другим арестованным членам той
"кавказской группы", которая в 1907 г., передавая добычу от тифлисской
экспроприации, заключила соответствующий договор с "коллегией трех", т. е. с
Лениным, Богдановым и Красиным. Последние двое до конца считали себя
морально связанными этим договором, особенно потому, что как раз в это время
и сам Камо, и ряд других участников тифлисской экспроприации сидели по
тюрьмам под угрозой казни, часто в крайне тяжелых условиях, но ни один из
них не вступил на путь выдачи правительству известных им секретов "коллегии
трех". Вся помощь им велась Богдановым и Красиным. Ленин, третий член
"коллегии трех", на вопрос о моральных обязательствах смотрел иначе.
Эпопея тифлисской экспроприации не будет полна, если мы не прибавим,
что в 1911 г., после трех с половиной лет скитаний по немецким и русским
тюрь-
мам и психиатрическим больницам, Камо удалось (не без помощи,
полученной-от Богданова и Красина) бежать из тифлисской больницы. За
границей он повидался также и с Лениным. Об этом свидании имеется рассказ
Крупской, тем более характерный, чем несомненнее желание рассказчицы в
выгодном свете изобразить поведение Ленина. Камо, пишет Крупская, "страшно
мучился тем, что произошел раскол между Ильичом, с одной стороны, и
Богдановым и Красиным, с другой. Он был горячо привязан ко всем троим. Кроме
того, он плохо ориентировался в сложившейся за годы его сидения обстановке
Ильич ему рассказывал о положении дел. Камо попросил меня купить ему
миндаля. Сидел в нашей парижской гостинной-кухне, ел миндаль, как это делал
у себя на родине, и рассказывал об аресте в Берлине, о годах симуляции,
когда он притворялся сумасшедшим, о ручном воробье, с которым он возился в
тюрьме. Ильич слушал, и остро жалко ему было этого беззаветно смелого
человека, детски наивного, с горячим сердцем, готового на великие подвиги и
не знающего после побега, за какую работу взяться. Его проекты были
фантастичны. Ильич не возражал, осторожно старался поставить Камо на землю,
говорил о необходимости организовать транспорт и т. п. "
В заключение, так как у Камо было лишь легкое летнее пальто, "Ильич
притащил ему свой мягкий серый плащ, который ему подарила мать и который
Ильичу особенно нравился... Разговор с Ильичом, -- прибавляет Крупская, --
ласка Ильича немного успокоили Камо" (Крупская Н. К. Воспоминания о Ленине.
С. 161--162).
Эти заключительные строки, явно рассчитанные на то, чтобы смягчить у
осведомленного читателя впечатления от характера приема Лениным человека,
который исключительно много пострадал в значительной мере по вине и его,
Ленина, не соответствуют действительности: Камо ни в какой мере не
успокоился, а вскоре поехал в Грузию для проведения новой экспроприации
(план которой он разработал с Красиным --- тот тоже остался верным себе),
был арестован при попытке привести его в исполнение, был приговорен к казни,
от которой его спасла амнистия 1913 г. После революции был большевиком,
погиб в 1922 г. при случайной катастрофе.
97 Кроме ряда указаний в мемуарной литературе (см.,
например- Крупская Н. К. Воспоминания о Ленине. С. 157), об этом сожжении
имеется сообщение в циркуляре Департамента полиции от 4 июля l910г.: "В
последнее время: состоялось полное собрание ЗБЦК из l) Марка (А И. Любимов),
2) Игоря
(Б. И. Гольдман-Горев), 3) Тышко, 4) Ионова (Ф. Койген), 5) латыша.
Бюро обсуждало вопросы:... 2 О сожжении всех пятисотенных кредитных билетов,
оставшихся после тифлисской экспроприации 1907 г., и подвергло сожжению все
те кредитные билеты, которые удалось собрать, но 38 остались у инженера
Красина" (Большевики. С. 39).
98 В истории тогдашнего ареста Красина и его освобождения
есть много неясных моментов. По документам Департамента полиции видно, что
полиции была известна его прикосновенность к тифлисской экспроприации и ею
роль в размене пятисотрублевок; ей не могла не быть известна его роль в
подготовке выпуска фальшивых трехрублевок (о ней знал Житомирский); на
основании именно этих сведений Департамент полиции потребовал его ареста в
Финляндии, но не представил финляндским властям доказательств этих обвинений
в требуемый финляндскими законами месячный срок -- по-видимому, из-за
нежелания обнаружить источник своей информации. Имея все эти данные,
Департамент полиции не только не сообщил о них прусской полиции, которая не
допустила бы проживания Красина в Берлине, но и не препятствовал возвращению
Красина в 1013 г. в Петербург.
99 Письмо Ленина к Горькому от 24 марта 1908 г.
100 Крупская Н. К. Воспоминания о Ленине. С. 139.
101 Указываемые нами здесь даты передвижений Ленина не
вполне совпадают с теми, которые даны в приложениях к его Сочинениям, в
особенности ко второму изданию. "Хронологическая канва" биографии Ленина в
этих Сочине-
ииях не только весьма неполна, но и не всегда точна. Немало ошибок
содержит и книга Крупской. В частности, выступление Дубровинского она
описывает как выступление на докладе не Богданова, а Луначарского. Это
совершенно не соответствует действительности. Доклад Луначарского был
позднее, на нем ни Дубровинский, ни кто-либо другой из сторонников Ленина не
выступали (после столкновения на докладе Богданова дальнейшие выступления
для задачи, которую ставил Ленин, были уже не нужны). Ошибка Крупской,
которая сама ни на одном из этих докладов не была, вполне объяснима, хотя и
не понятно, откуда именно она взяла некоторые детали (см.: Крупская Н. К-
Воспоминания о Ленине. С. 143--144). О выступлении Дубровинского имеется
также отчет какого-то агента в делах Департамента полиции (см.: Корден В.
Товарищ Инокен-тий/ Изд. Политкаторжан. М., 1930. С. 76).
102 Крупская Н. К. Воспоминания о Ленине. С. 142.
103 Ленин В. И. Сочинения. 4 изд. Т. 34. С. 345.
104 Этот состав новой "финансовой комиссии" БЦ, избранной в
августе 1908 г., опубл. в кн.: Протоколы "Пролетария". С. 284, прим. 127.
105 См. доклад начальника Петербургского Охранного отделения
от 28 марта 1909 г. (Большевики. С. 22).
106 Кроме Житомирского, входившего, как указано выше в
состав "финансовой комиссии" БЦ за границей, центральными информаторами
полиции по большевикам в то время были Л. Э. Серова-Лангвальд, состоявшая
техническим секретарем Бюро ЦК в Петербурге, которая пользовалась большим
доверием руководителей этого Бюро (см.: Голубков А, Из эпохи реакции //
Пролетарская революция. 1928. No 9. С. 125 и др. ), а также М. И.
Бряндинский, бывший в 1909--1911 гг. "техническим агентом ЦК" в Москве
(Большевики. С. XVIII-- --XIX и др. ).
107 Заявление, поданное Богдановым в расширенную редакцию
"Пролетария" 31 мая 1909 г. (Протоколы "Пролетария". С. 162).
108 Красин в это время руководил всеми попытками помочь
Камо. Именно по его совету, переданному Камо через защитника О. Конда, Камо
решился пойти на попытку симуляции сумасшествия (Медведева-Тер-Петросян С.
Товарищ Камо // Пролетарская революция. 1924. No 8--9. С. 131).
109 Во всяком случае редакция "Протоколов
Пролетария" в особом примечании оговорила, что "этой переписки в архиве
Института Маркса--Энгельса-- Ленина не имеется" (с. 281, прим. 107).
110 Протоколы "Пролетария". С. 123--125.
111 Там же. С. 124.
112 Там же. С. 161.
113 В заявлении, обращенном к БЦ ("расширенной редакции
Пролетария") от 1 июня 1, 900 г. Богданов называет Шанцера членом этой
финансовой комиссии (там же. С. 166).
114 Краткий, но содержательный рассказ об отношениях внутри
социал-демократической организации Латышского края за 1907--1908 гг. дан в
статье Степана "По поводу тактического поворота социал-демократии Латышского
края" (Голос социал-демократа. 1909. No 15, июнь. С. 15--16).
115 См.: Боевая группа при ЦК РСДРП (б) /Под ред. С. М.
Познера/ ГИЗ. М., 19, 2(7.
116 При попытке размена в Стокгольме был арестован Ян
Страуян, латыш-боевик, в эмиграции "впередовец". См. его воспоминания
"Боевая быль" (Изд. Старый большевик, М., 1935); Он же. К истории лесных
братьев // Старый большевик. 1933. No 3. С. 232--239.
117 На Лондонском съезде РСДРП Крамс-Кронберг голосовал за
допустимость экспроприации (Протоколы "Пролетария". С. 610).
118 В официальном сообщении об этой конференции говорится,
что СДЛК не смогла принять участие "в силу полицейских условий". Это
сообщение вызвало решительный протест Заграничного комитета СДЛК, который к
этому времени освободился от захвата его "боевиками" и особым письмом
оповестил
партийные органы, что "на партийной конференции социал-демократия
Латышского края не была представлена не в силу полицейских условий, а
потому, что, к нашему глубочайшему сожалению, ни ЦК СДЛК, ни ее Заграничный
комитет не были осведомлены Центральным комитетом РСДРП о конференции"
(Голос социал-демократа. 1909. No 12, март. С. 15).
119 Пленум включил в эту комиссию и меньшевика, но таковым
он назначил персонально Н. Н. Жордания, который в это время был в тюрьме.
Решения пленума опубликованы: ВКП(б) в резолюциях. Т. К М., 1936. С.
122--126.
120 Из письма Р. Люксембург к Тышко от 10 августа 1909 г. //
Протоколы "Пролетария". С. 260. В письме подчеркнуто отрицательное отношение
Р. Люксембург к "татарскому марксизму" большевиков, только для того, чтобы
резче оттенить признание "меков" (более опасной заразой для партии), против
которых Р. Люксембург была готова тогда идти на союз даже с "татарским
марксизмом".
121 Протоколы "Пролетария". С. 129 --130.
122 В архиве С Семковского, секретаря Заграничного
секретариата оргкомитета РСДРП 1912--1917 гг., сохранилось письмо Ганецкого,
польского социал-демократа из группы, стоявшей в оппозиции к группе Тышко,
где со слов Троцкого передается, что на пленуме ЦК в январе 1910 г. "Ленин
предлагал устроить окончательное совещание без Тышко". Ленин явно хотел
освободиться от зависимости от Тышко что, впрочем, не помешало ему снова
использовать Тышко в 1911 г.
123 Протоколы "Пролетария". С. 165--167.
Б. И. НИКОЛАЕВСКИЙ
К биографии Маленкова
и истории компартии
СССР
ГЛАВА 1 "На заре туманной
юности... "
когда Маленков начинал делать свою коммунистическую карьеру, его
защитники подчеркивали, что он вышел из рабочей семьи, и в этом хотели
видеть, если не оправдание, то хотя бы объяснение его грубости, которая
выделялась даже на большевистском фоне тех лет, когда подобную грубость в
обращении и кабацкий жаргон в разговоре усиленно культивировал Сталин,
выдавая их за плебейский стиль советской революции. Но обычный быт средней
рабочей семьи в старой России далеко не был таким грубым, как его порою
пыта-. ются изобразить. В нем, конечно, было много примитивности, вызванной
прежде всего низким жизненным уровнем, хотя примитивность далеко не всегда
порождает грубость.
Более важно другое: ссылка на рабочее происхождение Маленкова вообще не
верна, так как Маленков вышел не из рабочей семьи. Правда, позднее он учился
на Рабфаке, но ни он сам, ни его отец, ни вообще кто-либо из его близких
никогда не стояли за рабочим станком. Маленков вышел, действительно, из
плебейских низов старой России, но это были совсем не рабочие, не
пролетарские низы. Его отец был крестьянином-кулаком (в настоящем, а не в
большевистском значении этого слова) и прасолом-скупщиком, настоящим
"пауком-мироедом", обирающим целую округу, на которого Маленков-сын походил
не только по внешности.
Именно от отца Маленков-сын получил в наследство ту основу, на которой
вырос его теперешний облик. Но это была только основа. Наследство,
полученное от прошлого, Маленков-сын в такой мере развил и приумножил, что
его теперешние отличительные признаки вообще правильнее будет считать не
унаследованными, а благоприобретенными. Свои теперешние грубость и
безграничную жестокость он не принес из отцовского дома, а воспитал в себе в
аппарате советской диктатуры, в его канцеляриях и застенках. И если они для
чего-либо характерны, то не для рабочего быта старой России, не для старой
России вообще, а для тех новых отношений, которые коммунистическая партия
взрастила в аппарате диктатуры. В ней, в этой грубости, нашло свое внешнее
выражение то чувство безграничного презрения к людям, к человеческим жизням
и к человеческому достоинству, ко всему человеческому в человеке вообще,
которое, конечно, имелось в зароды-
ше в старой России, но которое только теперь, под советской диктатурой,
заполнило весь быт человеческого общества.
Маленков был продуктом этой среды. Именно она его создала, обработав
его по образу и подобию своему, подогнав под выработанный ею стиль. Его
грубость потому и производила такое впечатление на наблюдателей, что она
неразрывно была связана с беспощадностью и жестокостью, с полной
бесчеловечностью.
О происхождении Маленкова и о ранних годах его жизни нет никаких
официальных сведений. Из советских биографических справок мы знаем только,
что он родился 8 января 1902 г. (тогда было 26 декабря старого стиля 1901 г.
т. е. второй день старого русского Рождества) в Оренбурге, и что он в
возрасте "18 лет вступил добровольцем в ряды Красной армии и с 1919 до 1922
г. был политработником эскадрона, полка, бригады, политуправления на
Восточном и Туркестанском фронтах", причем формально в коммунистическую
партию он вступил в апреле 1920 г. Это все, что говорят официальные
советские источники о детстве и юности Маленкова. Нет ни слова ни о
родителях, ни о школе, где он учился, ни вообще о том, что он делал в
течение первых 18 лет своей жизни, до вступления в ряды Красной Армии.
Маленков по происхождению из крестьян села Дедово, расположенного
сравнительно недалеко от Оренбурга, к северо-востоку от него. Если в
середине 1860-х гг. в нем числилось 212 дворов с 2114 жителями, то через
четверть века, к началу 1890-х гг., оно выросло до 528 дворов при 3700
жителей. Церковь, школа, почта и телеграф, три водяные мельницы, две ярмарки
в году, базар еженедельно по субботам -- таковы официальные данные об этом
селе для конца XIX в., когда была проведена железная дорога, которая связала
край с центрами страны и дала мощный толчок для его развития. Точных данных
развития села в, позднейшие годы в нашем распоряжении нет, но именно на
начало XX в. падает его наибольший рост.
Отец Маленкова принадлежал к числу наиболее зажиточных крестьян села и
не только вел крестьянское хозяйство, но и был торговцем-прасолом, держал
небольшую лавку, кажется имел мельницу, скупал и отправлял в город на
продажу муку, рыбу, яйца, скот, масло и т. п. -- все, чем была богата
оренбургская деревня того времени. Судя по всему, это был типичный
представитель нарождающейся тогда торговой деревенской буржуазии, с большой
инициативой, с неутомимой жаждой наживы. Край был богатый, почти нетронутый
-- у самых границ башкирских кочевий, расхищение земель которых тогда еще
было в полном разгаре. Торговал с башкирами и отец Маленкова. Больших
капиталов он иметь не мог. Тем больше было желание их создать. Хищник эпохи
первоначального накопления, с крепкой хваткой, с неумением и нежеланием
разбираться в средствах, образования он не
имел, но природной смекалкой был наделен в высшей мере. И тот факт, что
своего старшего сына, Георгия, он отправил учиться в губернский город, отдав
в лучшее из существовавших тогда в Оренбурге среднее учебное заведение (их
там было много -- две гимназии, реальное училище, два кадетских корпуса,
казачье юнкерское училище, коммерческое училище, учительская семинария,
семинария духовная и т. п. ) показывал, то он понимал пользу образования:
так поступали тогда совсем не многие из людей его карьеры.
В гимназии -- это была первая мужская гимназия Оренбурга, Маленков-сын
впервые появился осенью 1912 г. и, выдержав блестяще экзамены, поступил
сразу во второй класс. Едва ли не с первых же дней выдвинулся и своими
способностями, и памятью, и умением работать. Память у него была блестящая
-- все услышанное запоминал навсегда, легко схватывал новые мысли, умел
делать выводы. Но держался не одной только памятью, а много читал, мотого
работал. Едва ли не с первого же года выдвинулся на место первого ученика в
классе -- и так шел до конца, став признанным кандидатом на золотую медаль.
Учился по всем предметам на круглую пятерку: и по истории, и по
словесности, и по иностранным языкам, но самым любимым его предметом была
математика. Любил возиться с решением сложных задач, выходя далеко за рамки
заданного учителем. Хорошо писал, и в старших классах учитель словесности
почти постоянно заставлял его читать вслух перед классом написанные им
сочинения, выставляя их за образцовые по стилю и ясности мысли.
Был неплохим товарищем. Если просили, не отказывал в помощи тем, кто в
ней нуждался; помогал решить задачу, разбирал сложную теорему, разъяснял
трудное место в учебнике. Но в его поведении всегда чувствовался некоторый
холодок. Он держался определенно в стороне от общей жизни класса, не
принимал участия не только в обычных гимназических проделках и проказах, но
и в спортивных играх, которыми увлекались едва ли не все одноклассники. По
крайней мере его школьный товарищ, вспоминая теперь о тех годах, как ни
рылся в памяти, не мог припомнить Маленкова участником их гимназических игр,
равно как и не мог припомнить его и танцующим на гимназических балах.
Сдержанный, даже несколько замкнутый, всегда аккуратно одетый, немного
увалень по внешности, круглолицый и уже тогда с намеком на двойной
подбородок, Маленков мало с кем в классе и вообще в гимназии сходился.
Правда, с годами наметилась небольшая группка молодых людей, с которой
он общался больше, чем с другими. Но настоящей дружбы не было и между ними.
У Маленкова явно была какая-то своя особая жизнь, в которую он никого из
товарищей по гимназии старался не впускать. Эта жизнь была связана с
жизнью и работой его отца, к которому Маленков-сын был очень привязан,
но которого он явно несколько стыдился. Как то раз, уже в годы войны, в
зимний вечер, Маленков сказал, что он должен повидать отца. С приятелем он
зашел на постоялый двор, около базара, в трактир третьего разряда "с правом
приносить свои напитки". Низкие, закопченные потолки, тусклый свет
керосиновых ламп с плохо прочищенными стеклами, тяжелый, спертый воздух,
ударивший в нос, когда вошли с морозной улицы. Базарный день был,
по-видимому, удачным, и теперь, за бутылкой хмельного, происходило
подведение итогов. Спорившие, по-видимому, провели какую-то общую операцию и
теперь расходились во мнениях относительно норм дележа общего барыша.
Выражения, которыми обменивались спорившие, не принадлежали к числу
легализованных практикой британского парламента, хотя, несомненно, были
весьма красочными. Под низкими потолками они звучали даже более увесисто,
чем обычно в жизни. Где-то в углу дошло до потасовки, и только с трудом
более уравновешенные смогли предотвратить общую свалку.
Маленков не стал дожидаться возможности переговорить с отцом, который
был одной из центральных фигур среди споривших. Он передал ему принесенный
сверток и, перекинувшись несколькими фразами, поспешил увести товарища.
Некоторое время Маленков шел молча, явно приводя в порядок мысли. Затем
бросил несколько замечаний о "нашей некультурности" и о том, как "много еще
нам нужно учиться".
Чувствовалось, что эти мысли у него давно наболели. Его, несомненно,
тяготило виденное, было стыдно за отца, и в то же время чувствовалось, что
именно эта среда -- по-настоящему родная ему среда, что в делах, которые ее
волновали, он хорошо разбирался, к ее атмосфере с детства привык, с нею
сроднился С ранних лет он сопровождал отца в его деловых поездках, бывал с
ним в башкирских степях, знал породы лошадей, сорта шерсти, цены на
продукты. Его и в гимназические годы встречали на городских базарах, у
крестьянских возов с продуктами, он смотрел, щупал пальцами, пробовал на
язык, приценивался Это был сын своего отца, причесанный, приглаженный, с
наведенным внешним лоском, но с тем же самым нутром, что и отец.
Одной из отличительных особенностей гимназии был весьма пестрый состав
учащихся в отношении как социальном, так и национальном. В большинстве это
были дети чиновников и офицерства, для которых почти за столетие перед тем
гимназия и была создана: в таком городе, как Оренбург, иначе и быть не
могло. Это ведь был "город-ухо", которое Москва приложила к выходам из
Средней Азии и сделала его центром для своего служилого люда,
прокладывавшего пути все дальше и дальше на юго-восток. Со времени
проведения железной дороги, особенно
после 1905 г., среди учащихся все большую и большую роль начинали
играть выходцы из других слоев населения -- дети торговцев, зажиточных
ремесленников с городских окраин, состоятельных крестьян. Казаков в этой
гимназии не было- как раз в это время, накануне мировой войны, была основана
третья мужская гимназия, в создании которой большую роль играли казачьи
объединения, и все дети казаков перешли туда из первой гимназии
Заметную группу среди учащихся составляли дети представителей
национальных групп коренных обитателей края: казахов и башкир. Привлечение в
русские школы детей из влиятельных семей аристократии различных национальных
групп, включенных в империю, вообще было старым правилом на окраинах. В
сравнительно недавние годы вербовать таких учащихся в гимназию приходилось
почти силком, в порядке своего рода повинности В начале XX в. к насилиям в
этой области прибегать уже не приходилось: понимание роли русской школы как
фактора приобщения к общей культуре получало все большее и большее
распространение, среди казахов и башкир уже начала складываться своя
национальная интеллигенция, и в двери русской школы добровольно стучалось
все большее количество желающих учиться из нерусских национальных групп. Тут
была молодежь не только, и даже не столько, из рядов туземиой аристократии,
но и дети интеллигентов, торговцев, духовенства.
Ученики из казахов и башкир были и в том классе, с которым шел
Маленков. Среди них встречались и великовозрастные лентяи; и когда,
например, Маленков был в 4-м классе, т. е. в первый год войны, много толков
в гимназии вызвало обнаружение факта, что один из одноклассников-казахов уже
имеет нескольких жен и детей. Более важной была другая сторона: гимназисты
этой группы приносили в класс знакомство с другой стороной жизни края, в
котором начиналось и башкирское, и казахское национальное движение. Особенно
много было разговоров о последнем в 1916 г., когда казахское восстание
вплотную подкатилось к Оренбургу.
Двое из гимназистов-казахов, Кидрас Юлмухамедов и Угтен Булибаев,
принадлежали к той небольшой группке из четырех одноклассников, которой
держался Маленков. Характерно, что все четыре участника были детьми людей,
так или иначе связанных с торговлей, и сами интересовались ею. На эти темы
шли главные разговоры, в которых Маленков принимал живое учас-цие, хотя о
делах отца рассказывал очень мало. Не лишне прибавить, что оба эти
казаха-гимназиста позднее пошли с большевиками, и в 1920-х гг. играли
определенную роль в жизни края.
Лично Маленков в тот период большого интереса к политическим событиям
не обнаруживал. О революционном движении
и о революционных партиях в гимназии тогда вообще мало знали, или мало
интересовались. Маленков был среди наименее интересующихся. Он об этом
говорил открыто, заявляя, что политика его не интересует и что он хочет быть
инженером и приложит все усилия к тому, чтобы после гимназии попасть в
Томский технологический институт.
Не обнаруживал Маленков своих симпатий к революционному движению, а тем
более к большевизму, и позднее, в 1917--1918 гг., когда события остро
поставили этот вопрос перед всеми. В Оренбурге эти события проходили более
бурными темпами, чем во многих других районах страны. Несомненно, свое
влияние оказывала пестрота национального состава населения. Национальные
конфликты, хотя и не вставшие еще во весь свой рост, заостряли социальные
антагонизмы. Вопросы ставились, быть может, более упрощенно, более
примитивно, но руки к оружию тянулись легче.
Большевистские настроения появились и в гимназии. Были доклады местных
большевистских лидеров, была создана ячейка из гимназистов. Смотреть и
слушать ходили многие -- далеко не только из симпатизирующих. Маленкова
среди них не бывало. К лагерю сочувствующих его никто не причислял.
Наоборот, казалось, что он тяготеет к лагерю противников. И когда в декабре
1917 -- январе 1918 г. в Оренбурге начались первые вооруженные схватки с
большевиками и вождь "белых", казачий атаман Дутов выпустил воззвание с
призывом создавать из учащейся молодежи "рабочие дружины" для укрепления
противобольше-вистского тыла, Маленков среди многих других гимназистов
старших классов примкнул к этому движению. Большой активности он, правда, не
проявил. Этот эпизод вообще был весьма кратковременным. Все же в работах на
железной дороге он участие принял, и, заменяя бастовавших рабочих, расчищал
пути от снега, разгружал вагоны.
События революционного времени, конечно, внесли расстройство в жизнь
гимназии. Занятия шли с перебоями. И учащимся, и учителям было не до "их,
когда кругом шли бои. В конце 1918 г., когда красные снова вышли на подступы
к городу, было решено провести ускоренный выпуск, которому суждено было
стать последним выпуском в истории старой Оренбургской мужской гимназии.
Настоящих экзаменов не было -- было не до них. Комиссия решала по отзывам
преподавателей, и решала, конечно, весьма снисходительно. "Аттестаты
зрелости" получили все без исключения, кто был в восьмом классе. Это был
класс, в котором шел Маленков. Последний таким образом окончил гимназию и
получил все соответствующие права, включая право на золотую медаль, на
которую твердо рассчитывал: она обеспечивала прием в Томский технологический
институт. Правда, самой медали
ему не выдали: время было не до чеканки медалей. Но в гимназических
книгах он был зарегистрирован золотым медалистом выпуска 1919 г.: последним
золотым медалистом, имя которого должно было быть записано на старую золотую
доску, висевшую в актовом зале.
Выпускной акт, на котором вручали дипломы, состоялся уже не в
Оренбурге, а в Троицке, уездном городе на северо-востоке от Оренбурга, куда
в начале января 1919 г. перекочевало казачье правительство, войсковые и
правительственные учреждения, вся "элита" старого Оренбурга, включая и
канцелярию гимназии.
ГЛАВА 2 Генезис
"советских ташкентцев"
Официальная советская биография Маленкова говорит, что в 1919 г.
18-летним
юношей Маленков вступил добровольцем в ряды Красной армии и затем в
течение последующих трех лет был политработником. Что побудило его так
поступить? Какие мотивы могли толкнуть на этот путь того Маленкова, с годами
юности которого мы только что познакомились?
Прежде всего необходимо установить, что 18 лет Маленкову исполнилось
только в январе 1920 г. Поэтому, если советские биографы говорят о
вступлении 18-летнего Маленкова в Красную армию в 1919 г., то речь может
идти только об осени 1919 г., в крайнем случае о конце лета. Это
обстоятельство важоно для биографии Маленкова. Оренбург, как указано выше,
был одним из тех городов России, где гражданская война и началась раньше, и
раньше же приняла крайне острые формы, чем во многих других районах страны.
Вооруженная борьба в городе и за город началась с ноября 1917 г. и
продолжалась без перерывов до конца лета 1919 г. Город несколько раз
переходил из рук в руки. Последний раз красные его заняли 22 января 1919 г.
Но это отнюдь не было окончанием борьбы за Оренбург. Получив подкрепление,
белые перешли в контрнаступление, тем более ожесточенное, что в городе
красные производили жестокую расправу со всеми, кто так или иначе
поддерживал белых. Был объявлен "красный террор", и каждую ночь шли
расстрелы. Белые рвались в город, помимо всего прочего потому, что едва ли
не у каждого кто-то из родных, близких или друзей сидел в тюрьме, ожидая
расправы, а красные сражались с тем же ожесточением, зная,
что если колесо военного счастья перевернется и город возьмут белые, то
такая же судьба ждет не только их самих, но и их родственников, их близких.
В течение последующих 5--6 месяцев город был на положении почти осажденного,
почти взятого в кольцо, с тонкой линией связи по железной дороге. Бои шли на
подступах к городу, даже в его пригородах.
Положение изменилось только в июне -- июле, когда большое весеннее
наступление адмирала Колчака было окончательно сломлено, и белые, потерпев
жестокие разгромы в боях на линии Уральских гор, под Уфою, Екатеринбургом
(Свердловск), Златоустом и др., катастрофически быстро покатились назад, в
глубь Сибири. После этого пришел черед и белым под Оренбургом.
После организационной подготовки Фрунзе, назначенный тогда командующим
фронтом в Оренбурге, в августе 1919 г. отдал приказ о переходе в решающее
наступление. Оно развертывалось с молниеносной быстротой: разгром Колчака на
Урале сломил волю к борьбе и у оренбургской группы белых. Никто не верил в
возможность победы. Прижатые к пескам Каракумов остатки белых капитулировали
на милость победителя. Только небольшие отряды непримиримых, во главе с
казачьим атаманом Дутовым, в конном строю ушли через голодные степи к
Китайскому Туркестану. 13 сентября 1919 г. красные, наступавшие со стороны
Оренбурга, соединились с красными, двигавшимися из Ташкента. "Оренбургская
пробка", почти два года закрывавшая дорогу на Туркестан, была выбита.
"Свершилось! -- писал Фрунзе в приказе, отданном им по этому поводу. -- Путь
на Туркестан свободен".
Этими событиями большая гражданская война для Оренбургского края была
закончена, и именно в это время Маленков пошел добровольцем в Красную армию.
Он умело выбрал время. Когда чаши весов колебались и участие в гражданской
войне было связано с большим риском и требовало готовности к большим
жертвам, он не принимал участия в ней ни на одной, ни на другой стороне
(конечно, если не считать таким участием эпизод с "рабочими дружинами"
атамана Дутова). Добровольцем в Красную армию он пошел лишь когда большая
борьба закончилась.
Несомненно, что на решение Маленкова свое влияние оказало и еще одно
соображение. Красные победили, немедленно по занятии края приступили к его
генеральной чистке. Как раз с конца лета 1919 г. начиналась чистка тех
районов, откуда родом был Маленков. На родину последнего красные до того
вообще не заглядывали, и ревкомы, продразверстки, выколачивание "хлебных
излишков", репрессии против "классово чуждых" и "социально опасных" и т. п.
там были новинкою. Семья Маленкова-отца, кулака и сельского торговца, не
могла "не попасть под удар. Отвести угрозу можно было только одним способом,
и именно к
нему прибег Маленков-сын: став политработником эскадрона, он превратил
Маленкова-отца из "классово чуждого" элемента в советского.
Потребность в таких политработниках тогда была исключительно велика.
Большая гражданская война была закончена, но край далеко не был спокоен.
Белое движение было раздавлено потому, что оно не имело достаточно прочной и
достаточно широкой поддержки со стороны широких слоев казачества и других
трудовых элементов населения края. Но в этих слоях было едва ли не еще
меньше устойчивых симпатий к красным. Первые же шаги последних увеличили
количество недовольных. Антинародная сущность коммунистической диктатуры
выявлялась со все большей определенностью. И было совсем не редкостью, что
село, еще вчера встречавшее красные отряды, и искренне встречавшее, с хлебом
и солью и колокольным звоном, сегодня изгоняло продотряды.
Власть чувствовала себя очень неспокойно, -- и уже с конца лета
большевистский Оренбург начал формировать карательные конные отряды,
способные быстро передвигаться по степным проселкам. В них брали
добровольцев, -- легко, без строгой проверки, предоставляя взятым на деле
доказывать свою преданность диктатуре За этим должны были следить
приставленные к таким отрядам политработники, -- эти посаженные на коней
чекисты...
Именно эту работу выбрал для себя Маленков с самого начала своей
советской карьеры, -- еще до того, как он формально вступил в
коммунистическую партию (это он сделал в апреле 1920 г, приблизительно через
6--8 месяцев после начала своей карьеры политработника).
Но Оренбург был только началом советской карьеры Маленкова, и притом
началом весьма кратким. Уже в конце 1919 г. он был в Туркестане, в столице
Ферганы, богатейшего хлопководческого района страны. Начинался "ташкентский"
период его жизни. Этот термин в русской литературе уже давно имеет
переносное значение, которое необходимо помнить, когда пишется биография
Маленкова. Присоединение Туркестана, проведенное этапами на протяжении
1860--1870-х гг., отмечено выявлением в тогдашней российской
действительности нового типа, который русским сатириком Салтыковым-Щедриным
увековечен в литературе под именем "ташкентца". Это -- самый яркий не для
русской только литературы тип колонизатора, рвущегося к легкой наживе на
путях ограбления вновь завоеванного края. Негодующими мазками Щедрин наметил
его внешний облик, вскрывавший и внутреннюю сущность людей этого типа:
волчий оскал зубов, горящие глаза, выдающиеся скулы и мертвая хватка
хищника, который скорее умрет, чем выпустит зажатое между челюстями...
Представитель той
части русской интеллигенции, которая своей задачей ставила служение
народу, не различая ни эллина, ни иудея, Щедрин весь пафос своего гнева
вложил в обличение этого типа хищника, деятельность которого, если б сами
русские против него не вели борьбу, клала бы клеймо позора на русскую
культуру, на русское дело вообще...
На съезде коммунистической партии СССР в октябре 1952 г., говоря о
литературе, Маленков с большой настойчивостью говорил о потребности в
советском Щедрине, который с такой же силой и страстностью, как Щедрин
прошлого века, обрушился бы на темные стороны советской эпохи... Если б
такой Щедрин смог прийти в наши дни, то одним из первых он должен был бы
нарисовать облик "советского ташкентца", который подвел "коммунистический
базис" под свою "ташкентскую" практику и специализировался на препровождении
окраинных туземцев из первобытно-кочевого состояния этапным порядком в
коммунистический рай.
При этом новый Щедрин не забыл бы указать, что первым образцовым
питомником этой породы "советских ташкентцев" было то самое политуправление
Туркфронта, в кадрах которого ставил свои первые рекорды тот самый молодой
Маленков, который в зрелом возрасте тосковал о советском Щедрине.
Этот Маленков был тогда совсем маленьким человеком, -- пятой спицей в
советской колеснице. Но колесница эта катилась уже по большой дороге
советской истории. Старая русская власть в Туркестане держалась не только и
даже не столько прямым насилием расквартированных в крае военных гарнизонов,
сколько тем, что она установила и поддерживала в Туркестане порядок,
обеспечивающий необходимый минимум условий для хозяйственного и культурного
развития края. Недочетов, ошибок и прямых преступлений в деятельности
насаженной в крае русской администрации было много. Но для края, который
столетиями перед тем жил в условиях азиатского средневековья и был к тому же
расчленен на добрый десяток самостоятельных ханств, порядки, принесенные в
край русской администрацией, были огромным шагом вперед. Народы, населявшие
край, далеко не были удовлетворены этими новыми порядками. Оппозиционные
настроения держались крепко не только среди коренного населения края, но и
среди русских пришельцев, количество которых быстро росло. На выборах в
Государственную думу Туркестан неизменно голосовал за левых кандидатов.
Демократическими были и настроения молодых национальных движений,
формирование которых шло быстрым темпом. Нерешенных проблем и плохо
сглаживавшихся противоречий было много, но в порядок дня они вставали
постепенно и в жизни нарастали элементы для мирного их разрешения.
Революция крайне обострила сложный переплет этих национальных,
социальных и политических противоречий, поставив их все разом в порядок дня
неотложной современности.
Большевистских организаций до революции в Туркестане не было, но после
революции, с лета 1917 г., большевистская стихия начала находить
благоприятную почву, особенно среди солдат местных гарнизонов, и в
организации хлынуло много попутчиков. Старых большевиков с теоретическим
багажом и с политическим опытом в этих организациях были единицы. Лидерами
организаций становились не они, а обычно никому неведомые люди -- или юные
фанатики, или предприимчивые дельцы, или даже политические авантюристы
сомнительного типа. Примитивные лозунги, которые тогда бросал большевистский
центр из столицы в глубины поставленной на дыбы страны, здесь повторялись во
много более примитивной, огрубленной форме.
После октябрьского переворота в столицах большевики пришли к власти и в
Туркестане. По своему существу, это была диктатура над краем гарнизонов
оккупационной армии. Некоторую поддержку оказывала часть городских рабочих.
Сюда же тянулись небольшие группки отдельных молодых интеллигентов из
национальностей коренного населения края, которые рассчитывали через
вызываемый большевиками развал страны прийти к государственной независимости
Туркестана. Но это были лишь небольшие детали, не менявшие основного
существа картины: большевистская власть первых двух лет в Туркестане была
диктатурой гарнизонов оккупационной армии, оказавшейся оторванной от своих
центров.
Отрезанные в течение двух лет от центра, большевики пытались проводить
ту же самую политику объединения вооруженных людей, составляющих небольшое
меньшинство в населении края, которое методами массового террора, все время
опираясь на вооруженную силу, пыталось заставить страну изменить не только
политические формы управления, но и самые основы хозяйственных отношений, и
от частновладельческого хозяйства, основанного на индивидуальной
собственности, перейти к хозяйству государственному, руководимому именно им,
этим небольшим вооруженным меньшинством. Отличие от других частей России
состояло лишь в том, что в Туркестане это вооруженное меньшинство было еще
меньшим, чем в большинстве других районов страны, а потому оно должно было,
чтобы держаться у власти, чаще прибегать к актам террора, проводить их в
более грубых формах, придавать им еще более массовый характер.
Антикрестьянское острие этой политики, которое весьма ясно проступало и в
центре, в Туркестане было тем более подчеркнуто, что противоречие социальное
здесь переплеталось и дополнялось противоречием национальным.
Результаты получались весьма причудливыми и трудно переносимыми даже
для большевиков. Туркестанский эксперимент большевистской диктатуры было
похож на злой шарж: основы большевистского эксперимента общероссийского в
нем были сохранены, но им была придана такая шаржированная форма, что
экспериментаторы отказывались узнавать свою собственную работу. Была сделана
попытка всю ответственность свалить на местные организации.
В Туркестан была послана особая комиссия ЦК коммунистической партии,
которая прибыла в край немедленно после установления железнодорожного
сообщения. Сафаров, один из членов этой комиссии, в своей книге
"Колониальная революция (Опыт Туркестана)", приведя действительно интересный
материал о хозяйничании в крае большевиков в 1917--1919 гг., в следующих
фразах подводит общий итог-
"Колонизаторская уголовщина причудливым образом сплеталась с байскими
интересами. Под советскую крышу были перенесены все методы
феодально-ростовщической эксплуатации и классового угнетения. Несколько
изменился личный состав носителей власти, -- остались старые формы
полицейско-фискальной организации"1.
Еще более резко писали местные коммунисты, особенно коммунисты не
русские. X. Бурнашев, один из коммунистических лидеров в Фергане (т. е. как
раз того района, где, как увидим ниже, работал Маленков в течение первого
периода своего пребывания в Туркестане), советскую политику 1918--1919 гг.
определял как политику "головотяпской опеки местного народного хозяйства,
сопровождаемую продовольственным разбоем".
"Все попытки, -- писал он, -- немногочисленных рабочих организаций
вложить в октябрьский переворот соответствующее содержание, совершенно
стирались в кошмарном хаосе беспардонных ограблений, насилий, издевательств
диктаторствующего советского города над кишлаком, волею советских держиморд
обреченного на все тяготы контрибуций, конфискаций, принудительной трудовой
и воинской повинности"2.
Неизбежным результатом этого злостного "головотяпства" было массовое
движение сопротивления местного населения, особенно населения негородского.
Необходимо подчеркнуть, что попытки сопротивления делались и некоторыми
группами населения русского В частности, был ряд выступлений рабочих Но
основное значение имела, конечно, борьба населения сельского, почти сплошь
нерусского по своему национальному составу. Это движение, получившее
название басмаческого, в своей основе было движением местного крестьянства,
сопротивлявшегося против эксперименте над ним со стороны диктатуры Фрунзе,
который был
тогда командующим войсками Туркестанского фронта, в своем приказе от 23
мая 1920 г. дал такую оценку басмачеству:
"Местная власть [в Ферганской области в 1918--1919 г. ] первое время
своего существования сделала все возможное, чтобы оттолкнуть от себя
трудовое население, вместо привлечения к власти широких кругов рабочего и
крестьянского населения, европейского и туземного. Руководящие органы власти
захватывались группами авантюристов, желавших половить рыбку в мутной воде.
Вместо национализации производства шел открытый грабеж не только буржуазии,
но и средних слоев населения. Вместо защиты мусульманской бедноты от баев,
над ней чинились невозможные надругательства. Действовавшие здесь части
красноармейских войск в руках некоторых руководителей превращались из
защитников революции и трудового народа в орудие насилия "ад ним. На этой
почве и создалось движение, известное под именем басмачества. Басмачи не
просто разбойники: если б было так, то, понятно, с ними давно было бы
покончено. Нет, главные силы басмачества составили сотни и тысячи тех, коих
так или иначе задела или обидела прежняя [советская] власть: не видя нигде
защиты, они ушли к басмачам и тем придали им небывалую силу"3.
Эта решительная критика прошлого была нужна коммунистам центральным,
которые пришли в Туркестан победителями в конце 1919 г., чтоб снять с себя
ответственность за это прошлое. Они ни в коем случае не хотели и не могли
(часто совершенно искренне не могли) признать, что зло совсем не в
"головотяпстве" местных коммунистов, а в преступной ошибочности основной
политической линии, взятой центральными вождями коммунистической партии. И
что именно эта основная линия заставляла, и не могла не заставлять,
коммунистов на местах становиться на путь "головотяпских" экспериментов. Но
существо вопроса было совсем не в том, чтобы отмежеваться от сделанного в
недавнем прошлом, а в том, чтобы наметить политику для будущего.
Разработка этого вопроса велась и в центре, в Москве, и на месте, в
Туркестане, причем установилось известное разделение труда: в Москве были
заняты главным образом поисками теоретического решения проблемы, а в
Туркестане думали больше всего о практических мероприятиях, которые
соответствовали бы интересам диктатуры.
В Москве на туркестанскую проблему смотрели как на частный случай
большой общей проблемы -- путь развития коммунизма в отсталых странах: что
должны делать коммунисты, если они, в результате тех или иных условий
оказались у власти в странах, где еще нет собственного промышленного
пролетариата и где еще господствуют докапиталлистические формы производст-
венных отношений? Спор шел о том, является ли капиталистический этап
развития необходимым для таких отсталых народов и стран, или они могут
прийти к коммунизму на внекапиталисти-ческих путях развития, перепрыгнув
через капиталистический этап?
В переводе с языка абстрактных формул 'на язык советской
действительности в 1920 г. вопрос стоял так: если капиталистический этап
развития необходим, то в таких хозяйственно отсталых районах, как Туркестан,
где значительные массы населения живут в условиях патриархально-родовых
отношений и где совершенно нет своего промышленного пролетариата, советская
диктатура должна отказаться от вмешательства в хозяйственную жизнь края,
предоставив там свободу развитию капиталистических форм производства. А так
как хозяйственно отсталых районов, подобных Туркестану, в России немало, то
это означало создать повсюду внутри советского организма очаги
капиталистической реставрации. Не делать этого вывода можно было лишь в том
случае, если теоретически признана общая возможность развития к социализму,
минуя капиталистическую фазу.
Вопрос этот был поставлен перед Коминтерном на Втором конгрессе
последнего летом 1920 г., докладчиком был Ленин. Проблема была новой для
огромного большинства делегатов, особенно для делегатов из других стран.
Вопрос не был поднят на большую высоту, его далеко идущее значение для судеб
не только русского, но и мирового коммунизма не было даже намечено. Сам
Ленин к этому, по-видимому, не стремился. В результате конгресс в принятой
резолюции признал возможность внекапиталистического пути развития для
отсталых стран, при обязательном условии активной помощи со стороны стран,
где пролетариат уже находился у власти, во-первых, и осторожной,
рассчитанной на долгие сроки политики диктатуры, во-вторых.
Основной политический вывод, к которому обязывало это решение, был
правильно сформулирован Сталиным в его статье, подводившей итоги работам
этого конгресса в области национальной проблемы. "От кавалерийских набегов
по части "немедленной коммунизации" отсталых народных масс, -- писал он, --
необходимо перейти к осмотрительной и продуманной политике постепенного
вовлечения этих масс в общее русло советского развития"4.
Теоретическое обсуждение вопроса на конгрессе было смазано, но
принципиальное значение принятого решения было исключительно большим: если
октябрьское восстание и захват тогда власти большевиками в России положил
основной камень внутренней политики советской диктатуры, легализовав принцип
насилия меньшинства над большинством внутри данной страны, то решение
Второго конгресса Коминтерна по вопросу о внека-
питалистичеоком пути развития стало основным камнем для внешней
политики диктатуры, правда, еще в крайне осторожной форме, но оно установило
принцип возможности строить советский строй, опираясь на силу, внешнюю
данной стране, данному народу.
Коммунистическая практика в Туркестане ориентировалась на эту теорию,
разработанную в Москве. Туркестанская Комиссия ЦК партии, несколько позднее
преобразованная в Туркестанское Бюро ЦК, стала высшим партийным органом в
крае. Местные организации, как повинные в ошибках 1917--1919 гг., были
подвергнуты жестокому разгрому. Их мало-мальски значительные работники
общероссийского происхождения, если они не подпали за свою деятельность под
более суровые кары, были в порядке партийной дисциплины выселены из
Туркестана в другие районы страны. Коммунисты национальных групп быть
высланы, конечно, не могли. Но они были сильно урезаны в правах и были
фактически лишены права занимать посты, которые давали им реальную власть
над вооруженными силами, над карательными органами, над ключевыми позициями
хозяйства. В частности, им был совершенно закрыт доступ на мало-мальски
ответственные посты по линии ЧК-- ГПУ.
Главным органом советской диктатуры в крае стал политический аппарат
Туркестанского фронта, тех частей Красной армии, которые пришли в Туркестан
победителями из центра. Решение об этом было принято, несомненно, заранее,
еще до перенесения ставки Туркфронта в Ташкент. Третья конференция
коммунистических организаций 1-й армии Туркфронта, заседавшая в конце 1919
г., перед этим переселением, приняла решение о необходимости для армейских
коммунистов не только "войти во все партийные и советские учреждения
Туркестана для направления партийной и организационной работы", но и
"приступить к исправлению политики туркестанских товарищей". Более конкретно
и детально вопрос о задачах и тактике этой работы был разработан в решениях
съезда политработников Туркфронта, который состоялся в Ташкенте в июне 1920
г.
Это было не чем иным, как установлением фактической и даже формальной
диктатуры политработников Туркфронта, т. е оккупационной армии, не только
над краем вообще, не только над
аппаратом советской власти края, но и над всем коммунистическим
движением в Туркестане. Для полноты картины необходимо добавить, что эта
диктатура политработников Туркфронта была распространена и на органы
террора. Сафаров в своей книге специально подчеркивал: "Так как
Туркестанская ЧК до сих пор служила, главным образом, орудием
лично-группового соперничества и вместо борьбы с контрреволюцией в ней
заводились дела против неугодных лиц, вся чрезвычайная кара-
тельная деятельность волей-неволей сосредоточилась в Особом отделе
Туркфронта"5.
Как видим, изменений в социальной опоре диктатуры произошло очень мало:
как в годы существования "оренбургской пробки", так и после ее ликвидации
большевистская диктатура в Туркестане была диктатурой оккупационной армии.
Разница сводилась лишь к тому, что состав этой оккупационной армии
изменился, и место старых полков, сформированных еще в дореволюционные годы,
заняли полки, сформированные советской диктатурой с персоналом
политработников, прошедших школу гражданской войны. Этот аппарат был хорошо
дисциплинирован, никаких своеволий не допускал и точно проводил политику,
которую ему предписывал центр.
С этого момента Туркестанский край становится ареной большого
эксперимента, отличительной особенностью которого была сложная игра
советской диктатуры с населением в области политической, социальной и
национальной; игра, проводимая коммунистами с исключительной настойчивостью
и жестокостью. Диктатура делала вид, что она дает большие уступки
национальным -- не русским -- группам населения в плоскостях
религиозно-национальных и социально-бытовых отношений. По всему Туркестану
были проведены "конференции беспартийных", к участию в которых власть
особенно старалась привлекать виднейших представителей мусульманского
духовенства и зажиточных слоев внегородского населения. Такие конференции
обставлялись с театральною торжественностью: первые ряды в зале и места в
президиуме неизменно бывали заняты "почетными стариками" в ярких восточных
халатах, в чалмах и т. п. Принимались решения о восстановлении земельных
прав мусульманского духовенства и народных повинностей в пользу последнего.
Мулл старались вводить в местные Советы. Представителей национальных групп
настойчиво зазывали в ряды коммунистических организаций, причем с
коммунистов-мусульман не взыскивали за посещение мечетей, сквозь пальцы
смотрели на сохранение ими гаремов и т. д. Конечно, широко применяли
хозяйственные льготы, дали полную свободу торговли на базарах, разрешали
открытие всевозможных ремесленных и торговых предприятий, терпели даже
торговлю с заграницей и т. д.
Но все это носило только внешний характер. Никаких подлинных уступок ни
соответствующим национальным группам, ни демократическим слоям населения
вообще они не содержали, в том смысле, что ни малейшей крупицы реальной
власти коммунисты из своих рук не выпускали Вся эта втасть оставалась в
руках диктатуры, которая под прикрытием этих показных уступок именно в это
время проводила лихорадочную работу по созданию своего прочного и
дееспособного аппарата, способного
стать послушным орудием в руках диктатуры и пригодного для всевозможных
предвидимых и непредвидимых случайностей.
Официальная сеть советских учреждений, формально числившаяся обладающей
всею полнотою власти в крае, фактически никакой властью не обладала, ее лишь
терпели до поры до времени. Зато за кулисами строился назначенный сверху
аппарат действительных обладателей власти, которые, правда, отвергали
"кавалерийские набеги по части немедленной коммунизации края", но которые
меньше всего были противниками принудительной коммунизации вообще. Наоборот,
они работали во имя как раз этой коммунизации. Они только знали ее
трудности, знали, что ее вводить можно будет только в жесткой борьбе против
огромного большинства населения края, а потому вели "осмотрительную и
тщательную подготовку", говоря словами Сталина, для "постепенного
вовлечения" народов края в "общее русло советской политики".
Эта сложная внутриполитическая игра еще более осложнялась внесением в
нее элементов большой игры внешнеполитической. Еще перед переселением в
Туркестан 3-я конференция коммунистических ячеек 1-й армии Туркфронта (она
заседала в Оренбурге в ноябре 1919 г. ) в список наиболее важных и
первоочередных задач своей работы в Туркестане включила "поддержку
революционного движения в соседних с Туркестаном странах". В первую очередь
речь шла, конечно, об Индии, о движениях антианглийских: антианглийские ноты
особенно характерны для всей вообще внешней политики советской власти тех
лет. Именно по этим соображениям в политике туркестанских представителей
центральной власти одно время звучали ноты симпатии к пан-тюркистскому и
даже панисламистскому движениям, ветер которых Советы стремились забрать в
свои паруса, направив его исключительно против Британской империи.
Дело было не только в том, что пантюркистские идеи тогда открыто
проповедывалн некоторые из мусульманских министров, занимавших важные посты
в краевом правительстве. Еще более важной была общая установка политики,
которую проводила Турккомиссия ВЦИК, ставшая с ноября 1919 г. высшим органом
власти в Туркестане. Эта политика была такова, что местное население вначале
ее воспринимало, как политику, направленную против русских. Д Фурманов,
глава Политуправления Туркфронта первых месяцев после ликвидации
"оренбургской пробки", был, несомненно, наблюдательным человеком и в своем
дневнике, в записях для себя, старался откровенно резюмировать свои
впечатления. В марте 1920 г. он проехал на лошадях из Ташкента в Верный
(ныне Алма-Ата) и записывал в пути.
"Декреты центральной власти (хотя бы о земле) здесь в кишлаке
преломляются таким образом, что теперь вся и все принад-
лежат мусульманам, что у власти стоят и должны стоять только
мусульмане, а пришельцы должны восвояси выбираться... Надо оказать, --
прибавляет Фурманов, -- что некоторые мусульмане-коммунисты... в душе с этим
уродливым толкованием совершенно согласны"6.
Своей высшей точки эта игра с пантюркистами достигла в соглашении,
которое Ленин заключил с Энвер-пашою, вождем крайнего, наиболее агрессивного
крыла турецких шовинистов, придерживавшихся во время первой мировой войны
пронемецкой и антианглийской ориентации. Осенью 1920 г. в Баку был созван
съезд народов Востока, который был попыткою Коминтерна возглавить движение
народов Востока против британского империализма. Об этом открыто заявил на
конгрессе Зиновьев, и весь конгресс вообще прошел под лозунгами священной
войны против Великобритании. Энвер играл на нем большую роль, а после
конгресса Ленин заключил с ним секретное соглашение, в силу которого Энвер
взялся, объединив под пантюркистскими лозунгами всех туркестанских басмачей,
увести их в поход в Индию7. Эти авантюристические планы рухнули,
и притом скорее, чем можно было ожидать.
В Туркестане, куда Энвер прибыл осенью 1921 г., его приняли
восторженно, но его настроения к этому времени были далекими от желания
платить по векселям, которые он выдавал в Москве. Призывы к священной войне,
правда, прозвучали, но это были не призывы уйти в Индию для газавата против
англичан. Вместо этого Энвер сам перешел в лагерь басмачей и попытался
возглавить их для священной войны, но уже против большевиков.
Правда, и на этом пути Энвер не имел успеха, как не имел он прочного
успеха почти на всех извилинах своей путаной жизни. Вскоре он погиб,
зарубленный в схватке с отрядом войск особого назначения, того самого типа,
"политработником" в которых начинал свою карьеру Маленков. Труп Энвера был
зарыт неопознанным где-то на обочине одной из глухих дорог Восточной Бухары,
и только позднее, по его часам, которые подобрал один из участников той
схватки, стало известным, чья именно голова была тогда снесена лихим ударом
безвестного "чоновца"8.
Авантюра Энвера спутала много карт в и без того запутанной игре
большевиков. Басмаческое движение, по существу никогда не прекращавшееся,
вспыхнуло с новой силой и захватило почти весь "рай. Советская власть
держалась лишь в городах-- вся деревня (кишлаки) ее не признавала, ее
декретов не выполняла, ее распоряжениям не подчинялась. Там хозяйничали
басмачи, разрозненные отряды которых действовали каждый на свой риск и
страх. Власти из одной крайности бросались в дру-
гую. Беспартийные конференции, на которых коммунисты играли в братание
с муллами, перемежались с публичными расстрелами на базарах взятых в плен
басмачей и их родственников, объявленных заложниками. Без устали работали
карательные органы. Срочно подвезли с польских границ "буденовцев", которые
огнем и мечом "прочесывали" неспокойные районы. Всеми операциями руководило
командование Туркфронта и его испытанное политуправление.
Результаты не замедлили сказаться: ударил голод -- страшный, унесший
миллионы человеческих жизней. Ряд районов опустел. Но советская власть
удержалась, из года в год показывая все большую настойчивость, все большую
цепкость, и все глубже спускала в народные низы корми своего аппарата власти
и подавления. Верхушка правящей партии эти результаты рассматривала как
доказательство правильности поставленного диагноза и возможности
"постепенного вовлечения" края в общее русло советского развития.
Как раз к этому времени относится небольшой эпизод из биографии
Сталина, крайне характерный и для него лично, и для всей эпохи. Осенью 1921
г. на заседании коллегии наркомнаца, во главе которого тогда стоял Сталин,
только что приехавший в Москву представитель Башкирской республики делал
доклад об ужасах голода. Жуткий рассказ все слушали с глубоким волнением. В
одном месте у кого-то из слушателей вырвалась реплика: "Но ведь это один
ужас, что творится!" Сталин, который вел собрание, коротко оборвал:
"Ужас, это когда речь идет об отдельном человеке. Если речь идет о
миллионах, это не ужас, а статистика... Товарищ, продолжайте Ваш доклад!"
Больше докладчика не прерывали, и если в 1921 г. советское
правительство обратилось за помощью к американцам, то в этом повинен не
Сталин. Позднее, когда он стал "хозяином" страны, страшная "статистика"
неутомимой поступью ходила по самым богатым, самым хлебным районам страны, и
он никогда не считался с количеством погибавших.
Маленков служил в Туркестане во 2-й Туркестанской дивизии, стоявшей в
Ферганской долине, в бывшем ханстве Коканцс-ком, имея штаб в г. Скобелеве,
бывшем Новом Маргелане, а ныне г. Фергана. Это был совсем небольшой городок,
в котором по переписи 1897 г. числилось всего пять с половиной тыс. жителей.
Позднее, накануне первой мировой войны, город сильно вырос, так как в него
был перенесен административный центр области. Это перенесение было вызвано
исключительно мягким, здоровым климатом, которым славилась местность, где
расположен город. Но и после этого перенесения число жителей г. Ферганы не
многим превысило десять тысяч.
Население распадалось на две группы: местное население, узбеки,
киргизы, таджики -- торговцы и хлопководы, и население пришлое, русское --
чиновники, военные, купцы. Жили они обособленно, почти не соприкасаясь друг
с другом. Так продолжалось и после революции. 2-я Туркестанская дивизия,
пришедшая в край в конце 1919 г, занимала все здания, принадлежавшие старому
гарнизону царского времени. Комиссаром этой дивизии был некий Сухов. Человек
интеллигентного ума, предприимчивый, убежденный коммунист из левых эсеров.
Маленков стал чем-то вроде личного секретаря при Сухове.
Целая дивизия с большим боевым прошлым в Ферганской долине была
расквартирована далеко не случайно: эта долина с 1918 г. была одним из
главных, если не главным, центром басмаческого движения. Вся хозяйственная
жизнь этого края с дореволюционных лет зависела от хлопководства, особенно
быстро развивавшегося в течение последнего десятилетия перед первой мировой
войной. Октябрьская революция внесла полную разруху в эту область:
большевистский декрет о конфискации всех запасов хлопка, в чьих бы руках они
не находились, сыграл огромную роль в обострении антибольшевистского
движения, хотя основой кризиса была полная разруха транспорта,
приостановившая вывоз хлопка в центральные губернии, где производилась его
обработка. В результате к басмачам примкнуло все земледельческое население
края, жившее главным образом хлопководством.
Политотдел 2-й Туркестанской дивизии, как только она пришла в край,
немедленно же развернул широкую пропаганду среди населения, резко
отмежевываясь от "извращений большевистской политики", допущенных прежними
правителями края, призывая басмачей отказаться от безнадежной борьбы. Всем
участникам басмаческих отрядов, конечно, была объявлена полная амнистия на
условии немедленного разоружения. Этой кампанией в Фергане руководил тот
самый Сухов, политический комиссар 2-й Туркестанской дивизии, секретарем
которого состоял Маленков. Он был тогда весьма юн -- как раз в Фергане ему
исполнилось 18 лет.
Кампания за разоружение басмачей шла вначале с большим успехом. Люди
устали от войны и мечтали о мире, о мирной жизни. Местные
коммунисты-мусульмане, привлеченные к этой работе Туркфронтом, ездили в
горы, туда, где держались отряды повстанцев-басмачей, и их заверения
производили сильное впечатление Они, несомненно, сами верили, что приехавшие
из Москвы представители центральной власти действительно несут краю
замирение и справедливое решение национальных споров. Но очень скоро, уже к
весне 1920 г., положение стало круто меняться. Иллюзии населения быстро
исчезли. Слова новых пред-
ставителей власти звучали, правда, не так, как было до прихода
полномочных представителей центра; в плоскости национальных отношений новая
власть заигрывала с населением края, но общая политика, в ее
социально-экономической основе, была едва ли не хуже, чем раньше. Она
проводилась, во всяком случае, более неукоснительно. В результате уже очень
скоро из "мусульманских частей" Красной армии, куда были зачислены все
разоружившиеся басмачи, началось все разроставшееся дезертирство в горы.
Решение о переводе этих частей в Ташкент привело к их отказу подчиниться
приказу. Личное вмешательство Фрунзе, тогдашнего командующего Туркфронтом,
правда, предотвратило вооруженное восстание, но басмаческие выступления,
начавшиеся раньше, с весны 1920 г., снова приняли большие размеры. 15 мая
Фрунзе отдал приказ начдиву 2-й Туркестанской дивизии "немедленно приступить
к решительным действиям" против басмачей, совершивших незадолго перед тем
два больших нападения на части дивизии. Вскоре 2-я дивизия была переброшена
из Ферганы на юго-восток, для охраны границы с Афганистаном. И когда
советский наркоминдел Чичерин в одной из своих речей напомнил Англии о
русских штыках, снова заблестевших на высотах Памира, он имел в виду штыки
2-й Туркестанской дивизии.
Афганистан тогда был центром, поддержавшим басмаческое движение в
Туркестане и особенно в пограничных с ним горных районах Узбекской и
Таджикской советских республик9. На 2-ю дивизию легла борьба с
басмачеством именно в этих районах, до того времени очень мало обследованных
и труднодоступных. Басмачество здесь держалось особенно упорно. Именно этот
район был выбран опорным пунктом и для движения Энвер-паши. Гис-сарская
долина, районы рек Вахш и Пяндж, горные склоны Западного Памира -- повсюду,
по всем закоулкам этого дикого и величественного в своей дикости края,
побывали большие и малые отряды 2-й Туркестанской дивизии. Для края эти
отряды несли далеко не мир. Центром Гиссарского района в старые времена был
небольшой городок. Душанбе от обычных селений отличавшийся только размерами:
на рубеже XX столетия в нем было около 500 домов, почти сплошь глинобитных
саклей. В 1920--1922 гг. Душанбе несколько раз переходил из рук в руки,
выдерживал осады, был ареной ожесточенных боев. И когда 14 июля 1922 г. в
него окончательно вошли отряды Красной армии от городка оставались одни
развалины, в которых ютились несколько больных и голодных
жителей10. Только позже Душанбе, перекрещенный в Сталинабад,
превратился в большой промышленный и культурный центр, стал столицей
Таджикской республики
ГЛАВА 3 Московское студенчество
в 1922--1924 гг.
В1922 г. Маленков был демобилизован из Красной армии (тогда
демобилизовали многих в связи с окончанием гражданской войны) и, переехав в
Москву, поступил в Московское высшее техническое училище. Позднее он любил
говорить, что его всегда тянуло к инженерному делу, в котором он с юности
видел свое призвание. Многое говорит за то, что такая тяга у Маленкова
действительно была, и его гимназические планы поступить в Томский
технологический институт, которыми он делился с друзьями, несомненно,
соответствовали его подлинным настроениям.
В то время Советская Россия, говоря языком тогдашних передовиц, вошла в
полосу "трудностей восстановительного периода". Они были велики и остры. Не
только потому, что начинать приходилось с величин бесконечно малых. В центре
стояла проблема отношений города к деревне, хотя с нею сплеталось много
других, более частных, но порою еще более острых.
Зимою 1920--1921 гг., во время споров, выросших позднее в дискуссию о
профсоюзах (этим псевдонимом был прикрыт конец большой борьбы
коммунистов-профсоюзников против планов Ленина и Троцкого превратить
профсоюзы в органы диктатуры для наблюдения за рабочими), Ленин в частных
беседах с наиболее близкими друзьями не уставал твердить: "Не в этом, не в
профсоюзах, суть момента -- суть в том, что скажет нам деревня
весною!"11
Весны дожидаться не пришлось: споры о профсоюзах развернулись, когда
деревня уже начинала говорить, а немногим позднее, с января 1921 г., в
Сибири и на Урале, по тамбовским лесам и по украинским степям заполыхали
пожары крестьянских восстаний. В феврале с ними начали перекликаться рабочие
стачки в крупных центрах, подведшие страну к восстанию в Кронштадте, где
крестьянская линия протестов сомкнулась с линией протестов рабочих.
Диктатура была принуждена к отступлению. И только исключительная маневренная
гибкость Ленина спасла большевиков. В спешном порядке Ленин выбросил за борт
политику "военного коммунизма", построенную на стремлении к принудительному
регулированию всего крестьянского хозяйства, и провозгласил НЭП, новую
экономическую политику, признавшую права крестьянина на свободу его
индивидуального хозяйства. "Мужик нас регульнул", -- говорил тогда Ленин,
обещая
"всерьез и надолго" отказаться от коммунистических экспериментов над
деревней. Но борьба между диктатурой и деревней далеко не окончилась. Она
только вступала в новую фазу, более затяжную, но не менее беспощадную.
С этого момента начался процесс восстановления хозяйства страны. Но он
шел через большие трудности. Промышленность работала с большими перебоями.
Отношения с деревней налаживались плохо. Тогда много писали о "ножницах" --
о растущем расхождении между ценами на продукты города и деревни. Им трудно
было не расходиться: как ни ослаблена была деревня годами гражданской войны,
она быстро подняла запашку до 80 % довоенного времени, а производство железа
к концу 1922 г., как сообщил тогда на съезде Советов П. Богданов,
председатель Высшего совета народного хозяйства, составляло лишь 4 %
производства довоенного. Для поднятия продукции руководители промышленности
нуждались в помощи государства, но государство дать ее не могло: из доклада
наркомфина Сокольникова на том же съезде Советов, в декабре 1922 г., стало
известно, что приходная часть государственного бюджета тогда составляла
всего 1 % его расходной части.
В этих условиях расхождение в ценах на продукты города и деревни не
могло сократиться. Оно должно было расти, и недовольная деревня не могла на
него не реагировать.
Проблема отношений с деревней лежала и в основе всех споров внутри
коммунистической партии. Как раз в эти годы на верхах коммунистической
партии начинали складываться ее основные группировки последующего
десятилетия: группировка сторонников политики, которая считается с нуждами
крестьянства, идет навстречу его интересам; и группировка сторонников
ускоренной индустриализации страны методами государственного насилия над
деревней, сторонников применения, как тогда говорил Сокольников, методов
"военно-феодальной эксплуатации деревни".
Ленин призывал к осторожности. "Помните о смычке с крестьянством, --
предостерегал он, -- помните, что мы едем на крестьянской заморенной лошадке
и что попытки перепрыгнуть на пролетарском рысаке, неумение жить с
крестьянской лошадкой означали бы доказательство того, что пролетариат
плохой, неумелый, нерасчетливый хозяин".
Но Ленин в это время был уже тяжело больным человеком и не мог, не имел
силы проводить свои взгляды через паутину партийных канцелярий, во