Большинство рабочих полагает, что 25 октября -- новый шаг вперед русской революции; что Россия выступает в роли мирового революционного авангарда. На деле мы не впереди, а позади всей Европы. Как наиболее отсталую страну война истощила Россию раньше всех остальных стран. В революции 27 февраля преобладающее значение принадлежит армии. Армия сыграла такую роль не потому, что она была сознательно революционна, а потому, что она устала, не хотела воевать. Это выражение усталости, а не воли к действию. Многие думают, что надо было в самом начале революции решиться на заключение сепаратного мира. Тогда, полагают, мы избегли бы катастрофы. По этому поводу не мешает вспомнить, что воззвание к народам мира 14 марта626 было принято лишь в результате пламенной речи Чхеидзе, говорившего, в отличие от духа манифеста, главным образом, о вооруженном отпоре Германии. После 27 февраля царское правительство обвиняли, что оно продавало страну, стремилось к сепаратному миру. Попытка заключить сепаратный мир тогда привела бы лишь к переходу всей власти в руки буржуазии. Но чем больше истощалась страна, тем сильнее росли стремления к миру. Создавалась иллюзия, будто самый темный и некультурный русский народ и армия -- основы интернационального революционного движения в пользу мира. "Похабный" мир -- в настоящее время факт. Когда народ почувствует на себе его результаты, тогда мы увидим, как он извернется от этого нашего "интернационализма". Главной движущей силой революции у нас являются солдаты, выступающие в ней как самостоятельная общественная сила, и в этом несчастье нашей революции. Солдаты деклассированы; их действия определяются их специальными солдатскими интересами, а не их классовыми интересами, как крестьян, рабочих и мещан. Когда же эти интересы проявятся, этот колосс распадется и докажет, что это -- случайное объединение, не имеющее внутренней силы. Крестьянство не имеет государственного сознания. Оно способно лишь на бунт. Оно было вовлечено в революцию, ибо его интересы не были удовлетворены. Когда же его интересы будут удовлетворены, оно перестанет быть даже революционно-демократическим. И если окуровцы627 голосуют за большевиков, то это значит лишь, что они против данного правительства, но не за социализм. До сих пор считалось истиной, что наша революция буржуазна, значит, буржуазия заинтересована и должна принять участие в переустройстве государства. Теперь буржуазия считается вся контрреволюционной, так628 это и должно быть, если наша революция социалистическая. Но если она буржуазная, то, может быть, нынешние "контрреволюционеры" только и будут той плотиной, на которой задержится грядущий поток контрреволюции. Что касается пролетариата, то в нем есть устремление к социальной революции, оно естественно и объясняется его социальным положением. Но не надо забывать, что значительная часть пролетариата связана с деревней, не надо забывать и соблазнительную для пролетариата возможность двинуть на защиту своих групповых интересов военную силу. В такой обстановке не солдаты идут под руководством рабочих, а, наоборот, рабочие подпали под влияние солдат, господствуют именно Сов[еты] солд[атских] депутатов. В тех центрах, где солдат немного, там большевистское движение не приняло такой формы, как в тех местах, где рабочие знали, что могут двинуть военную силу. Создалось своеобразное положение. Боевыми революционными центрами являются не демократические органы самоуправления, а Советы, избранные часто на недостаточно демократических началах. Нельзя сводить все случившееся к плохой тактике, хотя тактика и имеет большое значение. Часто говорят, что если бы ранее была организована однородная демократическая власть, то большевистского переворота бы не было. Это неверно. Мы знаем, что в буржуазной революции во власти должна участвовать буржуазия: средняя и мелкая буржуазия -- вот основа власти в буржуазной революции. Но мелкобуржуазное крестьянство не было сознательной политической силой; и социал-демократии пришлось принять участие во власти и принести с собой не удельный вес своего класса, а свои государственные способности. Но заместить несуществующую силу нельзя, не отказавшись от самих себя, и потому ничего, кроме способности быть мостом между двумя враждебными силами, мы дать не могли. Если же мы взяли бы власть, нас штурмовали бы и справа, и слева, и удержать власть можно было бы лишь методами большевиков. И так как мы не авантюристы, нам пришлось бы оставить власть. Теперь рабочий класс охватывает разочарование. Но и оно проявляется в двух формах: во-первых, в форме анархо-синдика-лизма629. С этим движением надо бороться, но надо помнить, что оно основано на социальном положении пролетариата. Но есть и другая форма: разочарование не с точки зрения будущего, а с точки зрения прошлого, разочарование в демократической революции. Это внутренняя контрреволюция, более страшная, чем контрреволюция в Ростове-на-Дону630. Наша задача -- бороться за сохранение завоеваний революции. Не приходится говорить о ее расширении и углублении, надо защищать завоеванное: самоуправление, свободы, всеобщее избирательное право, Учредительное Собрание. Со всеми посягающими на них нужно вести беспощадную борьбу, как боролись мы, бундовцы, в свое время в Польше с реакционными рабочими союзами "народовцев"631, хотя в них и участвовали массы рабочих. Мы -- классовая партия, но мы защищаем будущее пролетариата и потому боремся с отрицательными сторонами его сегодняшнего движения. Нельзя так общеустанавливать, будто революционный фронт -- это там, где рабочие. Таким образом мы можем стать проводниками контрреволюции. Никаких компромиссов с контрреволюционным большевизмом быть не должно. Если мы хотим отколоть от большевизма рабочие массы, мы прежде всего должны отколоть от большевизма себя. Мы должны сохранить самостоятельную позицию, но не бояться поддерживать те партии, с которыми нам по пути. Как не поддержать кадетов в их борьбе за элементарные свободы против большевиков? Центрами нашей борьбы должны стать общенародные органы. Конечно, мы должны вести борьбу путем политическим, а не путем военных заговоров и авантюр. Но мы должны признать за народом право восстания против большевиков, мы должны перестать быть гасителями этой борьбы, иначе мы будем пособниками настоящего самодержавия, идущего на смену Ленина. (Аплодисменты.) Речь Мартова Следующим выступает тов. Мартов. Переворот 25 октября не случайность, он предопределен всем ходом русской революции. Прекращение войны, создание условий нормального развития экономической жизни и радикальное решение аграрного вопроса -- вот три основные проблемы нашей революции. Они были быстро восприняты массами, и дальнейший ход революции зависел от того, какие социальные силы могут выставить свою кандидатуру на осуществление этих задач. Тов. Мартов, возражая тов. Либеру, утверждает, что в ходе революции буржуазия может закладывать основы нового строя, но сама революция может перерасти ее творческие силы и, как это было в революциях Запада, может настать момент, когда буржуазная революция будет развиваться против буржуазии. Это случилось и у нас. Далее тов. Мартов доказывает, что осуществление задач революции оказалось не по силам мелкобуржуазной и деревенской демократии. Она не нашла в себе воли освободиться от тяготения к имущим классам, действовать без них и против них. Коалиция с буржуазией, стремление государственную власть в революции сделать во что бы то ни стало общенациональной сделали мелкую буржуазию непригодной к роли общенационального вождя революции, несмотря на всю возможность получить поддержку от пролетариата. И здесь известная доля ответственности ложится на нашу партию, которая благодаря особенностям развития русской революции оказывала такое крупное влияние на мелкобуржуазную демократию. Своим отношением к идее коалиции, господствовавшей в партии так долго, мы тормозили самоопределение буржуазной демократии. Коалиция давно была изжита, и только большевистское выступление 3--5 июля продлило ее дни. Корниловский мятеж, вызвав огромный подъем энергии в массах демократии, создал новый факт: на местах почти повсеместно совершился переход власти в руки революционных органов. Это создало условие для чрезвычайно широкого распространения идеи однородного революционного правительства. Но демократическое совещание не пошло по этому пути, и в результате резкое противоречие между настроением масс и организацией центральной власти стало всем бить в глаза; и вопрос был лишь в том, произойдет ли взрыв до Учредительного Собрания или последнее предупредит его. И слева, и справа были группы, заинтересованные в том, чтобы вопрос был решен путем стихийного взрыва. Коалиция с буржуазией своей неспособностью решить задачи революции толкала пролетариат к мысли о решении этих задач собственными силами. Она изолировала пролетариат. Это было тем легче, что мобилизация 10 миллионов крестьян делала временно деклассированную солдатскую массу пролетарским союзником. В результате стихий путь уже факт632. Мы должны прежде всего констатировать, что октябрьский переворот, несмотря на отрицательное отношение наше к его форме, ставит перед собою объективно прогрессивные задачи. Бесспорно, переворот, как и всякая попытка поставить объективно неосуществимые задачи, может быть прологом контрреволюции, ибо иначе, как крахом, он кончиться не может. Вопрос лишь в том, в какой форме будет осуществлена ликвидация этого переворота: в форме ли развала русской революции, или путем восстановления единства пролетарского движения и координации сил пролетариата и мелкобуржуазной демократии. Тот факт, что основные задачи революции не осуществлены, что применяемые большевиками пути решения их непригодны, создаст возможность идти вторым путем. Этим объясняется популярность лозунга единой революционной власти от н[ародных] с[оциалистов] до большевиков. Это единственный шанс на спасение революции. Возможно, что когда большевики согласятся на него, будет уже поздно; но задача наша занять такую позицию, при которой на партию рабочего класса нe падало бы ответственности за эту неудачу. Вся наша тактика в Учредительном Собрании должна быть построена таким образом, чтобы этот основной принцип руководил каждым отдельным [членом] нашей партии. Некоторые питают иллюзию, что в Учредительном Собрании, благодаря победе с[оциалистов]-р[еволюционеров], возможно будет однородное правительство без большевиков и без цензовых элементов. Это иллюзия. Такой власти пришлось бы отбиваться от натиска пролетарских масс, еще в большинстве идущих за большевиками, и при этом она была бы вынуждена опираться на правую часть Учредительного Собрания, что было бы скрытым восстановлением коалиции. Но теперь, после того, что свершилось, такая коалиция возможна только на трупах раздавленного пролетарского движения. Буржуазия хоть частично стать у власти может только как контрреволюционная диктатура. Пролетариат должен отказаться от анархических приемов диктатуры против демократии; но и демократия должна отказаться от мысли о создании власти без пролетариата. Оратор предвидит, что в Учредительном Собрании неизбежно разовьется борьба за власть; что теперешние обладатели ею из рук ее не выпустят без борьбы. Но борьба партии пролетариата должна мыслиться как борьба за перевоспитание, вернее, за первое политическое воспитание. По мере роста неизбежных конфликтов внутри большевиков мы должны выступить в качестве силы, сплачивающей пролетариат вокруг идеи суверенности Учредительного Собрания. Не в наших интересах форсировать кризис. В этом, мы видим, заинтересованы большевики. Нам, наоборот, в наших целях выгодно постепенное разрешение кризиса. При этом мы должны признать, что мы не имеем влияния на широкие массы, и наша задача -- собирать массы. Для этого мы должны сохранять полную классовую самостоятельность. Это, конечно, не исключает соглашений, но исключает растворение. Нам нужна такая политика, которая исключала бы всякое приспособление к равнодействующей общественной силе, так как эта равнодействующая должна явиться результатом борьбы этих сил. Речь Потресова Последним докладчиком выступил тов. Потресов. Вначале казалось, что февральский переворот произведен петроградским пролетариатом и петроградскими солдатами. На деле теперь должно быть всем ясно, что легкость его удачи обусловливалась тем, что это был переворот, совершенный гарнизоном; и это предупредило весь ход русской революции, в которой доминирующую роль играет армия. Если вглядеться в события последних месяцев, то мы увидим, что центр политической жизни все время был не в пролетарских организациях, не в Советах раб[очих] деп[утатов], а, главным образом, в Советах солд[атских] деп[утатов]. И если перейти к октябрю, то здесь даст себя знать в чистой форме этот солдатский характер переворота. Пролетариат остался пассивен к движению. Маленькие отряды Красной гвардии633 тонули среди массы солдат. Настроение у рабочих кварталов было не то выжидательное, не то равнодушное; поэтому нельзя говорить о народной войне, поднявшейся и снесшей коалицию. Характерно другое: поразительное равнодушие масс, позволяющих группе режиссеров, опираясь на силу штыков, совершить переворот. И в этом перевороте поэтому гораздо больше не Европы, а Азии. Что этот переворот по существу военный, видно и из того, что теперь, в новой власти634, гораздо сильнее приходится считаться с мнением солдатской массы, чем с мнением рабочих. Оратор оспаривает мысль, что февральская революция порождена усталостью армии и народа от войны. Скорее наоборот: в народе и армии была боязнь предательства, зародившегося в царских дворцах; революция совершилась на почве продовольственной разрухи. Но важнее другое: то, что в перевороте сыграли роль мотивы не отчетливо государственные и что оно не выросло в национальное чувство движения во имя спасения страны635. И это сыграло фатальную роль. Не было в русской общественности национальной спайки перед революцией, не принесла ее и революция. В этом отношении все классы одинаковы. Говорят, в восемь месяцев коалиция изжила себя. Оратор отвечает: никакой коалиции не было. Это обвинение не одной стороны, а обеих. И когда слышатся теперь призывы к однородной социалистической или демократической власти, то хочется указать, что ведь у нас все время такая власть была с небольшими фиговыми листочками в виде отдельных буржуа-министров. Коалиции, принявшей определенный компромисс и проводившей его в жизнь, не было, ибо не было в русской действительности реальных условий для действительной коалиции -- не было ни в рядах буржуазии, плохо организованной, ни в пролетариате, носившем в себе многое от вольницы XVII века [и] не знавшем необходимости ограничения своих требований известными рамками. Правда, пролетариату с самого начала говорили о буржуазном характере революции, но наряду с этим твердили и о том, что вот-вот начнется мировая социальная революция. Эта проповедь нашла благоприятную почву, и максималистские идеи победили: революция -- так революция до конца! Эта вера в возможность перескочить через рамки буржуазной революции должна быть изжита; и мы присутствуем при интересном процессе ее изживания. Всякий имеющий очи видит его: ведь преграды исчерпаны, "буржуев" у власти нет, никто, кажется, не мешает, и все же сделать социальную революцию не могут, ибо мы живем не в передовой стране, где готовы посылки для социальной революции, а в самой отсталой. Все время говорили, что буржуазия не может решить задач революции. Но последний месяц с наглядностью показал, что пролетариат еще меньше может. Это не осуществилось. И сейчас мы присутствуем при начале поворота масс от большевизма. Как бы слаб он ни был, но он несомнен. Дальше же он примет катастрофический для большевиков характер. Вероятны анархические конвульсивные попытки, но это уже будет агония. Все здоровые элементы неизбежно отойдут от большевиков. И теперь наше положение в высшей степени ответственно. Мы можем подойти к массам, -- впервые с надеждою быть понятыми, -- с призывом не только к классовой самостоятельности, но и национальному единению. Между тем наша партия сейчас переживает катастрофическое состояние. Она стерта почти совершенно с политической арены. Здесь многое зависит от субъективных условий. Но хуже другое -- мы не собрали сколько-нибудь сильных кадров, способных противопоставить себя большевикам. Мы метались между теми и другими. Мы не выявили своего лица перед массами. За это мы расплачиваемся. Теперь мы должны стать определенными. Мартов опустил из виду этот начинающийся поворот масс. А между тем он для нас решающий факт. В момент такого перелома мы должны провести грань между большевиками и собой, иначе поворот настроения выбросит с ними и нас. Если мы хотим быть партией не только сегодняшнего, но и завтрашнего дня, то мы должны как можно скорее провести это отмежевание. Другой вопрос: как будем осуществлять идею национального единения. Здесь, конечно, существенно то обстоятельство, что нас почти не будет в Учредительном Собрании. И как действующая сила соглашения мы, может быть, не нужны. Но независимо от этого мы должны стоять за национальную концентрацию. Идея национального единства должна стоять в центре нашей тактики. Новый луч636, 1 декабря 1917, No 1 СЪЕЗД РСДРП (меньшевиков) Вчера открылся съезд РСДРП (меньшевиков). Первая часть заседания посвящена докладам о текущем моменте. Доклады сделали: Потресов, Либер, Мартов. Чрезвычайный Всероссийский съезд меньшевистской партии вынес следующую резолюцию: Общее собрание членов Чрезвычайного съезда РСДРП (объединенной) в составе 100 чел., представляющих сотни тысяч организованных рабочих, констатирует, что большевистский Совет народных комиссаров заполнил тюрьмы политическими заключенными и, в том числе, членами нашей партии, членами других социалистических партий; что как социалисты, так и члены буржуазных партий заключены исключительно в качестве политических противников группы, захватившей власть, что к ним не предъявляется никаких обвинений, что в числе заключенных имеются члены Учредительного Собрания, что все эти заключенные подвергаются такому режиму, издевательствам и насилиям, которые были бы достойны царского правительства; что в последнее время травля против этих пленников народных комиссаров приобретает такой характер, который заставляет думать о сознательной подготовке фактов кровавых самосудов над беззащитными заключенными. Собрание призывает весь российский пролетариат протестовать самым решительным образом против позорящей российскую революцию системы террора, объявляет ответственной за всякий акт самосуда всю большевистскую партию как сознательных подстрекателей и постановляет также сообщить социалистическим партиям Западной Европы о совершенных и подготовляемых Советом народных комиссаров преступлениях. Вперед, 1 декабря 1917, No 222 ЭКСТРЕННЫЙ ВСЕРОССИЙСКИЙ СЪЕЗД РСДРП (объединенной) Вечернее заседание 30 ноября При открытии заседания председатель оглашает предложение группы членов съезда "послать приветствие основоположнику нашей партии дорогому Павлу Борисовичу Аксельроду, который, выполняя возложенную на него работу по восстановлению Интернационала, лишен возможности присутствовать на нашем Чрезвычайном съезде". Предложение это принимается всеми голосами против одного. Затем слово предоставляется тов. Виляцеру для сообщения о положении дел на Дону. Оратор указывает, что до дня его отъезда не исчезла еще надежда на возможность предотвратить гражданскую войну, хотя горючий материал и накоплялся давно. Войсковое правительство637 вело политику казачьих верхов, но, однако, и в самом казачестве имеются налицо достаточно сильные демократические течения, на которые представлялось возможным опереться. Местные товарищи признали целесообразным соглашение с большевиками в расчете на то, что таким путем удастся успешнее бороться с анархо-синдикалистским влиянием большевиков, которые особенно после петроградского переворота усиленно использовали в целях своей агитации, с одной стороны, иллюзии [неразборчиво]ленные в массах петроградским переворотом, с другой стороны -- традиционное и далеко не заслуженное недоверие к казачеству. Соглашение с войсковым правительством намечалось. Все основные требования демократии были приняты. Со своей стороны, войсковое правительство настаивало на разоружении Красной гвардии: оружие должно быть передано не казакам, а пехотным частям с тем, чтобы оно выдавалось красногвардейцам лишь по постановлению демократических организаций; вместе с тем, самая организация Красной гвардии сохраняется. Свой ответ по этому пункту большевики отказывались дать, затягивая дело под разными предлогами, явно в ожидании прибытия матросов. И вот в субботу на прошлой неделе они приняли решение, исключавшее возможность соглашения. После сообщения Виляцера съезд переходит к прениям по заслушанным утром докладам. Первым берет слово тов. Дюбуа638. Речь Дюбуа Наша тактика зависит от того, как мы представляем себе петроградский переворот. Если это есть социальное движение пролетариата, то наше положение -- рядом с пролетарскими массами, независимо от тех ошибок, которые пролетариат допускает. Если это движение непролетарское, то отношение наше должно быть иным. Наша фракция на съезде С[оветов] р[абочих] и с[олдатских] д[eпутатов] признала переворот непролетарским и покинула съезд. Дальнейшее подтвердило правильность этой позиции. Вопреки утверждению Мартова, петроградские события отнюдь не являются шагом вперед в ходе нашей революции. Здесь действовала лишь сила солдатского бунта. Солдаты с самого начала восприняли революцию как освобождение от войны. Именно так они и поняли демократическую формулу мира. Революция немедленного мира не дала, и это обусловило отход солдатской массы от революции и ее вождей. Например, отношение солдат к Керенскому имело отнюдь не революционный, а черносотенно-погромный характер. Настроения недавнего съезда XII армии точно так же далеки от революционных. Разочаровавшись в революции, солдаты поддерживают большевиков. Но и здесь они не доверяют центру и стремятся к заключению перемирия самостоятельно на отдельных участках фронта. Солдатский бунт есть бунт против революции, пролетариат же лишь вовлечен сюда силою солдатского движения, ничего общего с классовым движением не имеющего. Поэтому связать себя с большевиками было бы ошибкой партии. Мы не можем быть и против большевиков, но признать право страны свергнуть их вооруженной рукой мы должны. Речь Орлова639 Вхождение наших товарищей [в правительство] было бы ошибкой, т. к. им не на что было опереться: мелкая буржуазия была неорганизованна, лучшая же, наиболее сознательная часть пролетариата поглощена войной. В настоящий момент мы изолированы. Мы не можем идти ни с мелкой буржуазией, т. к. она в определенный момент повернется против пролетариата, ни с большевиками, т. к. это значило бы санкционировать анархию. Мы должны направить наши усилия на пролетарское строительство. Демобилизация армии, мобилизация промышленности -- вот области нашей работы. С другой стороны, мы должны толкать мелкобуржуазные круги, которым придется взять власть для разрешения аграрной программы. Не можем мы отказаться и от связи с большевиками. Нам нужно установить эту связь раньше, нежели массы уйдут от большевиков. Начавшийся уход заставит и самих большевиков искать выход. Этот выход -- однородное м[инистерство] для творческой работы в области аграрной и др[угих] социальных реформ. После речи тов. Орлова вносится, но отклоняется большинством предложение о гильотинировании прений640. Слово представляется тов. Ф. Дану. Речь Дана Здесь было заслушано три доклада, и я не могу согласиться ни с одним из них. Тов. Мартов дал совершенно неверный, исключительно абстрактный анализ революции, не создав картины действительного соотношения сил. Он упустил из виду важнейший фактор нашей революции. Действительно, более 10 миллионов наиболее здоровых людей были вырваны из обычной обстановки хозяйственной жизни, были деклассированы641. В силу этого обстоятельства в нашей революции превалировал деклассированный характер ее при относительной слабости классовых элементов. Движению оказались присущи черты, характерные для люмпенпролетарского движения. Но нужно помнить в то же время, что в данном случае мы имеем дело не просто с деклассированной группой, а с группой, собранной в роты, полки и т.д., т.е. с постоянной армией -- силой, по существу, контрреволюционной. Русская революция была произведена контрреволюционной силой. Отсюда ее размах и ее слабость, обусловленная отсутствием здорового классового фундамента. Это обстоятельство нельзя забывать ни при анализе прошедшего, ни при построении ближайших перспектив. Тов. Мартов говорил, что уже во время Демократического совещания мы проявляли склонность к образованию однородной демократической власти. Но ведь эта наша склонность вытекала из того обстоятельства, что уже тогда обнаружилось стремление солдатских масс к похабному миру и анархо-синдикалистские тенденции в рабочей среде. Однородная власть признавалась нами лишь в предвидении крушения революции как средства спасения того, что еще можно спасти. И сейчас мы готовы идти к созданию однородного социалистического министерства, если нет другого средства спасения. Но это не значит, что мы далаем шаг вперед. Мы стремимся таким путем дать возможность пролетариату наиболее безболезненно отступить с занятых им анархо-синдикалистских позиций. Я согласен с Либером насчет превалирования в нашей революции деклассированных элементов. Несомненно, на местах это чувствуется еще яснее: движение сказалось больше именно там, где сильнее местные гарнизоны. Этой особенностью движения и объясняется реакционный, контрреволюционный характер большевистской диктатуры. Но все же нужно признать, что в движение это втянуто огромное большинство пролетарских масс, подчиненных ему иллюзией с помощью штыков совершить социальный переворот. Эта иллюзия настолько глубоко проникла в рабочие массы, что даже петроградские рабочие-меньшевики иногда спрашивают: "А почему это невозможно?" С этим обстоятельством приходится считаться, и наша задача в настоящий момент -- такая ликвидация большевистской авантюры, при которой рабочий класс кроваво не пострадал бы. Для этого есть два пути: быстрая катастрофическая ликвидация вооруженной силой и путь медленного оставления анархо-синдикалистских позиций массами и собирание их около классовой программы. Этим путем и является создание однородного социалистического министерства. Мы предлагаем соглашение не с теперешними лидерами большевизма, а с теми, кто идет под большевистскими лозунгами. Отход рабочих масс от большевизма отнюдь не выразится в том, что рабочие перестанут называть себя большевиками. Но в этот большевизм они будут постепенно вкладывать иное содержание. Это и создаст возможность соглашения, и мы бы не исполнили своей обязанности ни как партия пролетариата, ни как партия революции, отказавшись от соглашения с большевиками на определенно принципиальной платформе. -- Левые эсеры пробовали, -- прерывают оратора возгласы с мест. Здесь говорят, что левые эсеры пробовали. Это значит, что меня плохо поняли. Левые эсеры делали попытку столковаться со Смольным о дележе портфелей. Мы же говорим о соглашении на принципиальной платформе. Я утверждаю, что, именно стоя на почве такого соглашения, неся идею его в массы, мы нанесем сильнейший удар большевизму. Отказ же от соглашения с объективными обстоятельствами поставил бы нас против рабочего класса. Я не рассчитываю на близкий успех. Я думаю, что движение рабочего класса еще долго будет оставаться под знаком синдикализма. Но именно на нас лежит обязанность сохранения классовых социалистических принципов движения. Только мы, повернувшись лицом к рабочему классу, сможем спасти его от кровавого разгрома. Если же нам этого не удастся, то этим путем мы придем все же, может быть, и через 10--20 лет, но к созданию действительной социал-демократической рабочей партии. Речь Рожкова Наша ошибка заключается в том, что нами сделано далеко не все возможное для выполнения задач, стоящих перед революцией. Это касается и вопроса о ликвидации войны и вопроса о борьбе с хозяйственной разрухой. Эти две ошибки были допущены потому, что мы сосредоточивали наше внимание на склеивании отношений между демократическими и буржуазными кругами. Коалиция себя не оправдала благодаря саботажу цензовых элементов. Такой коалиции больше быть не должно. Выборы в Учредительное Собрание показали, что мы не представляем большой политической силы. Поэтому при организации власти нас могут и не спросить. Но поскольку с нами будут считаться, мы должны идти по тому пути организации власти, на который указывали тов. Мартов и тов. Дан. Мы не можем санкционировать право народа на вооруженное восстание против большевиков потому, что такое движение, несомненно, явится контрреволюционным. С другой стороны, не следует поддерживать вывески однородного социалистического министерства потому, что туда войдут и буржуазные по существу социалисты. Либер и Потресов жаловались на террор, анархию и бонапартизм большевиков. Но все это является следствием политики коалиционного правительства, поддержанной частью нашей партии. Наша революция -- революция солдат. Этим объясняется не только [неразборчиво], но и глубина социального [неразбор-чиво]тельная постановка вопроса о земельной реформе, об изменении условий промышленной жизни стала необходима потому, что единственная вооруженная сила -- армия -- оказалась на стороне революции. Имущие классы, поставленные перед социальными проблемами, повернули к контрреволюции. Движение нашей революции волнообразно, и как раз теперь меньшевизм, благодаря происшедшему в массах перелому, имеет благоприятную почву, которую он должен использовать для утверждения гегемонии пролетариата. Могут быть только две организации: против масс и в направлении соглашения с массами. Мы должны высказаться за ориентацию. Речь Кибрика642 Интернационалисты должны признать, что и они повинны в создании иллюзий. Но особенно это касается вопроса о войне, где мы исходили из неверного представления о готовности европейского пролетариата к международной борьбе за мир. Основное расхождение с Потресовым для меня лежит в понимании классовой борьбы. Потресов утверждает, что тактика против буржуазии вредна. Мы не полагаем, что, организуя пролетариат и вводя его в русло самостоятельной классовой политики, мы именно и выполняем национальную задачу. Попытка коалиции с буржуазией привела бы к отходу пролетариата от передового авангарда его. Наоборот, идея объединения с большевиками расслаивает большевиков и создает ту группу, на которую мы можем опереться. Ошибка Мартова и Ерманского в том, что они сливают рабочий класс с большевизмом. За большевиков же, несомненно, голосовало и мещанство и солдаты. Мы не можем говорить о вооруженной борьбе с большевизмом, но идейная борьба с большевизмом является очередной задачей нашей партии. Именно в результате такой борьбы создастся возможность соглашения, и в этом путь к спасению революции. Севрук643 указывает на необходимость принимать во внимание провинциальную жизнь при обозначении задач партии. Массы двинулись под большевистскими лозунгами: мира, хлеба и земли; и они сами осуществят эти лозунги. На фронте все внимание обращено на борьбу за мир. Там кристаллизуются наиболее революционные элементы, готовятся к демобилизации. Рабочий класс судорожно ищет средств борьбы с дороговизной и безработицей. Решаются эти вопросы тем путем, на который толкает большевизм. Крестьяне заняты передачей земли в земельные комитеты. Лозунг этот был дан еще в Предпарламенте. Если вникнуть в существо, процессы эти не специфически большевистские. Что было в декларации коалиционного правительства на словах, сейчас реализуется на деле. Задача пролетарской партии стать во главе реализации заданий революции. Поставьте в очередь дня своей работы октябрьские лозунги большевиков, и вы ликвидируете большевизм. Зарецкая. Я считаю себя обязанной отчитаться за выход из Центрального комитета по поводу формулы "от н[ародных] с[оциа-листов] до большевиков". Почему оказалась приемлема формула, означающая советскую власть, против которой возражали 8 месяцев? Но если 28 октября авторы этой формулы верили в ее реальность, то теперь они не верят в это, как видно из речи Мартова. Мы стоим перед большевиками как враги и ведем борьбу с ними. Если вы примете эту формулу, то не уничтожите этим того, что первым шагом съезда было постановление об апелляции к Интернационалу по поводу большевистских насилий. А это был самый тяжелый удар по большевикам. Но когда придется рассчитываться перед своими и другими классами, мы будем прокляты вместе с большевиками как предатели демократии. Вы говорите, этим можно избегнуть гражданской войны. Но сейчас уже избегнуть ее невозможно. Это и Мартов признал. В момент разгона Учредительного Собрания с кем вы будете? С теми, которых разгоняют, или с теми, которые разгоняют? Какое соглашение может быть между тюремщиками и заключенными? Говорят, соглашение не со Смольным. Но где мы видали других большевиков? Кто хочет быть с большевиками, тот будет нести ответственность и за Шнеура644 и за Крыленко645. Когда Мартов говорит о развитии революции и хочет социалистического правительства, это еще понятно. Но Дан говорил об отступлении, и все-таки он хочет социалистического правительства, это уж совсем непонятно. 27 октября формула эта была опасна потому, что она была реальна. Теперь она нереальна, и потому она неопасна практически, но может надолго скомпрометировать партию. Горев. Противники соглашения представляют вопрос так, будто речь идет о соглашении с лидерами большевиков. Либер забывает, что когда речь шла о настоящих черносотенцах, то мы всегда умели отличать массы от вождей. Самым революционным правительством было первое. Это объясняется тем, что совершилась революция в отрицательной форме, в форме устранения старого. Дальше нужна была коренная демократизация, социальные реформы во всех областях. Все дальнейшие правительства не проявили той смелости творчества, как, например, во французской революции. Когда большевики издают карикатурные декреты, мы смеемся, но массы принимают их за настоящие реформы. Вопрос о соглашении встанет только в том случае, если Учредительное Собрание будет фактом. Есть опасность, что Учредительное Собрание будет бездеятельно как Предпарламент. От нас будет зависеть, давать [ли] инициативу [в Учредительном Собрании] с[оциалистам]-р[еволюционерам]. Социальная революция кончится, когда солдаты вернутся домой и кончатся все патроны. Есть анархистская опасность, с которой надо будет бороться, но легче будет справиться с ней, если ставить вопросы, волнующие массы646. Волков647 указывает на необходимость произвести анализ нашего поражения. Говорят, большевики овладели властью потому, что солдаты захотели мира. Это неправильная оценка. Коалиционное правительство не могло поставить объективной задачи революции даже так, как их поставил Совет республики. Работники экономических организаций приходили в отчаяние от препятствий, которые им ставило правительство. Третьяков, например, заявил, что он не верит в регулировку в то время, когда сам стоял во главе всех регулирующих предприятий. Далее Волков указывает на то, что тактика советского большинства привела к большевистскому захвату и указывает на опасности разгрома большевиков и призывает к соглашению. Колокольников указывает на невозможность и недопустимость соглашения. Останавливаясь на разных революционных группах, доказывает, что ни одна из них не захочет связать себя с захватчиками. Кипен доказывает, что никакая тактика не могла предупредить распада, который надвигался все время. Можно говорить только, усилила или нет коалиция процесс распада. Он возражает Потресову по вопросу о мелкой буржуазии и указывает на противоречие в построении Потресова. Если буржуазия [неразборчиво], то значит, буржуазия революцию должна совершить, а [неразборчиво] нее. Социал-демократии приходилось заместить ее, или оставался путь захвата. Кипен дальше указывает на хозяйственный кризис, который сыграл огромную роль в событиях и создал анархо-синдикалистское движение. Никакая проповедь не может создать распад. Хотя рабочий и не принимал непосредственного участия в большевистском перевороте, но он был с ними [с большевиками] все время. Содействовать разгрому элементов, с которыми мы должны быть связаны как классовая партия, невозможно. Надо оставить себе несвязанными руки и по ту сторону. Утреннее заседание 1 декабря Заседание открывается в 12 час. дня. Председательствует тов. Крохмаль. В порядке дня обсуждение докладов по вопросу о текущем моменте и задачах партии в Учредительном Собрании. Речь Абрамовича Что пролетариат в эпоху буржуазной революции не должен пытаться переходить за рамки, поставленные объективными условиями, это -- истина, но она не должна быть единственным критерием, определяющим деятельность партии. В жизни все классы действуют "по-большевистски", руководствуясь непосредственным инстинктом, и лишь тяжким опытом жертв и поражений научаются самоограничению. Скажут, что мы как партия на то и существуем, чтобы учитывать уроки истории. Но ведь мы -- лишь тонкий слой, обволакивающий совершенно невоспитанную еще политическую массу, и потому мы не можем научить массы самоограничению, особенно если другие классы не ограничивают себя. Большевизм выражает стихийно неизбежно возникающие в пролетариате стремления. Но считаться с этими настроениями будет доктринерством. Идея коалиции, абстрактно взятая, правильна, но ни пролетариат, ни буржуазия не доросли еще до коалиции. Большевистский переворот совершен не одними солдатами, ему пассивно, а то и активно сочувствовало большинство рабочих. Это единственно понятная нашим массам форма социальной революции. Большевизм выражает революционные стремления пролетариата, ибо какие объективные интересы рабочего класса могут толкать его на контрреволюционный путь? Большевики борются против свободы и демократии. Мы против их террора, но для нас ценность свободы стоит вне зависимости от морали. Вопросом о терроре не исчерпывается оценка восстания. Коалиция сметена, и не нашлось ни одного класса в защиту ее. В этом ее банкротство, а не в том, что против нее оказались штыки. Революция обнаружила две основные силы: рабочий класс охвачен анархическим настроением, но в нем же и все здоровые тенденции развития. Другая сторона сейчас стоит за демократические свободы, но ее объективные интересы контрреволюционны. По этим объективным интересам и надо ориентироваться. Речь Левицкого Дан вчера нашел новую формулу. Как и все формулы, составленные, чтобы отмахнуться от противоречий, она безжизненна и бессодержательна. "С большевистскими массами, но без их вождей, на почве нашей программы" -- это все равно, что "коалиция без к[онституционных] д[емократов] на основе определенной демократической программы и т. п." В действительности придется соглашаться с теми же Рязановым и Каменевым. Нашу программу большевики не примут -- это значило бы для них стать меньшевиками. Нет, соглашение возможно лишь на почве компромисса. Большевики -- контрреволюционеры. Это значит -- компромисс с контрреволюцией. Горев говорит, что соглашение нужно для просвещения большевистских масс, но нельзя вступать в соглашение с илиодоровцами648. Говорят, соглашение нужно во избежание гражданской войны. И в Москве, и в Петрограде меньшевики ради избавления от этой [войны] не боролись активно против большевиков, играли роль "третьей силы", и что же -- разве избегли гражданской войны? Может быть, ради единства революционного фронта нужно соглашение. Но ведь это был бы контрреволюционный фронт! Или ради сохранения рабочего движения от раз[неразборчиво]. Но для этого рабочий класс надо охранять от анархизма, а не толкать к нему. Спрашивают, почему мы не так непримиримы по отношению к к[онституционным] д[емократам]. Но меньшевики всегда говорили, что, может быть, придется идти с кадетами, представляющими прогрессивное капиталистическое развитие, а не с социал[истами]-рев[олюционерами], учение которых заключает в себе реакционные элементы. То же и теперь. И в Учред[ительном] Собр[ании] будет идти речь не о демократическом мире, а о "похабном". И здесь мы будем вместе с кадетами, против большевиков! То же и в вопросе о культурных имениях, помещичьем инвентаре и т.д. Мы должны быть классовой партией, но наша задача не приспособляться к предрассудкам пролетариата, но бороться с ними. Сейчас мы стоим перед "похабным" миром, перед похабной политикой вообще. Абрамович дал теоретическое обоснование этой политики. Если мы не отречемся от нее, история нам [этого] не простит. Слово предоставляется докладчикам для заключительных речей. Речь Потресова В наших речах не чувствуется той развертывающейся колоссальной драмы, которая, казалось бы, должна занимать теперь центральное место. Идет ожесточенная борьба за Учредительное Собрание. Вот об этом почти ничего не говорится, и я сомневаюсь, является ли для интернационалистов вопрос о защите Учредительного Собрания центральным, иначе мы не слышали бы речей на [в] защиту соглашения с теми, кто готовит разгон Учредительного Собрания, когда на это соглашение не идут ни энесы, [н]и даже эсеры, оказывающиеся гораздо более твердыми, чем мы. Мартов (с места): Кадеты в этом вопросе еще тверже! Потресов. Да, кадеты более нас тверды в защите свобод и демократии -- это их заслуга, -- я не боюсь это сказать, -- в наши дни, когда народу внушают мысль, что большинству народа подчиняться следует лишь тогда, когда его мнение согласно с твоим. Я слышал недавно на собрании рабочих фразу: "Довольно с нас, поездили, теперь будем ездить мы". И это пролетарское движение? Нет, это мелкий хозяйчик берет верх над рабочим! Тов. Абрамович советовал нам "бросить рабочий класс". Нет, мы не бросим. Мы, правда, не представляем всего рабочего класса, но мы представляем его авангард. Но неверно, что наш рабочий класс навсегда прирос к идеям максимализма. Поворот неизбежен: он уже начинается, и в надежде на него мы должны строить свою тактику. Это не будет такой поворот, о котором говорил тов. Дан, -- что мы-де, воюя с большевистскими вождями, будем помаленьку-полегоньку причесывать большевистские массы. Это будет катастрофа! Сейчас происходит подведение против большев[изма] с его азиатчиной [неразборчиво]тва. Когда станет очевидным, что большевизм ничего дать не может, -- тогда рабочая масса может метнуться далеко вправо, прочь от социализма вообще. Большевизм станет тогда ненавистным не только в глазах буржуазии, но и для рабочих. Чтобы эта ненависть не шла и на нас, мы должны отмежеваться от большевизма. Наш долг теперь пойти в рабочие кварталы и сказать прямо и открыто, что у нас нет ничего общего с большевизмом. Да, с буржуазной демократией у нас больше общего, чем со Смольным. Так было и на Западе. Там социал-демократия чаще выступала в ряде вопросов вместе с либералами, чем с анархистами, и никогда не выступала с теми, кто социализм обозвал "социализмом дураков"; наш же большевизм именно таким "социализмом дураков" и является. Борьба за демократию должна стать основой нашей политики. Здесь говорили о контрреволюции. Я утверждаю, что вы реально сформированных контрреволюционных сил за пределами большевизма не встретите. Но в Смольном вы найдете контрреволюцию, представленную персонально десятками разоблаченных и сотнями неразоблаченных. Симбиоз Смольного и департамента полиции продолжается. Большевизм нельзя причесать. Его можно сломить, но согнуть нельзя. Сбросьте шоры, посмотрите: при самодержавии, для того чтобы наше движение было сильно, мы [неразборчиво] его на одном лозунге: Долой самодержавие! Да здравствует Учредительное Собрание! Так же должны поступить и теперь, концентрируя массы вокруг лозунга: Да здравствует Учредительное Собрание! Долой самодержавие Смольного! С места: Чем свергнуть его? Потресов. Чем угодно. Если сил нет, то это не значит, что мы должны примириться, как не примирялись мы с самодержавием при Николае649. Если у нас тогда не было сил свергнуть, мы все же боролись, спасая честь социал-демократии. Нужно спасать ее и теперь. Председатель тов. Крохмаль сообщает, что Красной гвардией захвачен Комитет демократических организаций650 на Литейном No 21. Всех приходящих арестуют. Между прочим, среди арестованных одиннадцати человек член съезда тов. Мысков. Речь Мартова Мартов начинает с возражений предыдущим ораторам. Потресов предлагал бороться с большевиками так же, как западноевропейские социалисты борются с антисемитизмом. Но сейчас речь идет лишь о том, примкнуть ли к буржуазии для подавления большевизма или бороться самим путем критики. Западноевропейские социалисты боролись с социализмом, когда он охватывал рабочих, последним путем. Жорес предлагал даже соглашение и был поддержан в этом Каутским. Левицкий говорит, что нельзя "приспособляться". Нет, в известном смысле надо: надо действовать в зависимости от обстановки. В основе большевистского движения лежит неспособность коалиции осуществить задачи революции. Факт показывает, что многое можно было сделать, но это не было сделано из-за сохранения коалиции. Вот, например, Троцкий добился теперь освобождения Чичерина651. А что было сделано в вопросе о регулировании промышленности и др[угих] вопросах? Сводить большевизм к авантюре -- значит, закрывать глаза на действительность. Говорят, соглашение с большевиками недопустимо. Но в противном случае фактически неизбежна коалиция с буржуазией, обращенной в лагерь прямой контрреволюции на долгие годы. Если буржуазия примет вашу руку, то лишь для того, чтобы раздавить ее в своей. Потресов прав, говоря, что большевистский режим привлекает авантюристов. Но ведь их было немало и вокруг Керенского. То был абсолютизм, хотя и весьма просвещенный, но он приучал массы к произволу и тем подготовлял восстание. Потресов упрекает нас, что мы в своих построениях отводим мало места Учредительному Собранию, это неверно. Тезисы к моему докладу это опровергают. Мы думаем, что, лишь укрепляя демократические учреждения, пролетариат может победить. Соглашение с большевиками, конечно, компромисс. Но, конечно, вопрос о буржуазном характере революции должен стоять вне компромисса. Почва для соглашения может быть создана лишь в ходе событий, разочарования масс в большевизме и их деления на своих вождей. Пока этой почвы нет. Может быть, ее и не будет. Но совесть наша будет чиста. Потресов думает, что, изолируясь от меньшевизма и изолируя пролетариат, мы добьемся того, что, разочаровавшись в большевизме, массы пойдут к нам. Нет, они прокатятся дальше и сметут и нас. Может быть, это и произойдет. Но спасение возможно лишь по пути дальнейшего наступательного движения революции, по пути разрешения ее задач. Речь Либера Наше левое крыло еще не усвоило той мысли, что большевики не являются партией, которая подлежит расстрелу, а наоборот, властью, которая имеет силу расстреливать. Надо определить отношение к большевикам не как к партии, а как к правительству. Горев и Дан говорят, что мы должны соглашаться не с большевиками, а с рабочими массами. Но ведь [будучи] единственной партией пролетариата, нам с рабочими не приходится не соглашаться, мы их часть. Вначале еще можно было надеяться, что, продемонстрировав свое желание единого революционного фронта, мы заставим массы понять нас, пойти за нами. Но как возможно соглашение теперь? Разве этот преторианский большевизм можно примирить с идеей Учредительного Собрания? Разве им не ясно, как и вам, что Учредительное Собрание с ними покончит? Или разве можно нам отречься от Учредительного Собрания? Это игра. Само собой разумеется, тех членов ЦК, которые провели решение о соглашении, составивших в ЦК новое большинство, я не обвиняю в желании идти вместе с большевиками. Но массы не поймут их политики. Говорят, массы идут за большевиками. Наоборот, большевики идут за массами. У них нет никакой программы. Они принимают все, что массы выдвигают. Поэтому ясно, что [они] должны были победить и будут побеждать там, где не могли победить мы. Нельзя разбить тех, кто программы не имеет, кто готов подписаться под любым лозунгом масс. В этом, конечно, ни мы, ни оборонцы, ни вы, интернационалисты, не можем конкурировать с ними. И поэтому ни мы, а паче вы, не будете иметь успеха у масс. Это ведь показали последние выборы. Ведь не только в выборах в Учредительное Собрание, но и в Петроградском совете еще до переворота никто не голосовал за нас. К чему, в самом деле, большевикам переговоры, когда есть перевороты. Я должен здесь еще решительней отвергнуть обвинение в том, что мы принимали участие в арестах и репрессиях652. Целый ряд фактов, говорящих, что меньшевики после июльских дней всеми силами препятствовали развитию репрессий. Так, они защищали "Правду", московский "Социал-демократ", защищали Каменева, Стеклова, они добились [неразборчиво] Половцева и Переверзева [неразборчиво] штаба. И если они не все могли сделать, что было нужно, то в это не их вина, а тех, кто [неразборчиво]653 силы демократии. Абрамович сделал одно необольшевистское социологическое построение: если объективные интересы какого-нибудь класса не удовлетворены, то это делает данный класс революционным. Оно лежало в основе всех большевистских построений. Но одно, конечно, неверно. Одного факта неудовлетворения интересов мало. Необходимо, чтобы кроме революционного не было ни одного другого пути к удовлетворению требований данного класса. Разве может Абрамович утверждать, что так обстоит дело в нашей действительности? Что крестьянство не может пойти на некоторое сужение своих требований. А ведь это в корне подрывает все построение. И еще здесь упрекают, что революция не проявила своего творчества. Но это обусловлено тем, что в условиях вызванного войной разложения народного хозяйства не было объективной возможности к творческой работе. И подтверждение тому -- теперешняя практика большевиков. Разве они творят? Разве можно плоды революции измерять количеством декретов и разбитых винных погребов? Ведь это не доходит до жизни. Разве, например, кто-нибудь из вас заметил, что он стал домовладельцем в силу декрета о конфискации домов? Величайшая опасность в том, что все это совершается при полной пассивности народа. Ведь народ молчит, когда разгоняют органы демократического самоуправления. Это признак разочарования в революции. Я согласен с Потресовым, что тактика партии должна быть перестроена. В расчете на то, что демобилизация армии оздоровит атмосферу, мы должны готовиться к иной полосе развития русской революции и ни в коем случае не смешиваться со Смольным. Единство в эти трудные дни крайне необходимо. Но если это будет единство для перекидывания моста к Смольному, то такой ценой покупать единство мы не согласны. В такой партии никто из социал-демократов не останется. На речи Либера заседание заканчивается. Новый луч, 2 декабря 1917, No 2 ЭКСТРЕННЫЙ ВСЕРОССИЙСКИЙ СЪЕЗД РСДРП (объединенной) Утреннее заседание 2 декабря Председательствует тов. Абрамович. На очереди дня вопрос о мире и перемирии. Докладчики тт. Дан, Абрамович и Потресов. Речь Дана Положение [таково], что судьба революции зависит от вопроса о ликвидации войны, что дальнейшее продолжение войны грозит революции смертельной опасностью, что основной задачей революции должна быть ликвидация войны демократическим миром, обеспечивающим интересы русской революции, русского государства и международного пролетариата, -- это положение стало теперь трюизмом. Но это положение вовсе не было столь ясным и бесспорным в начале революции. В Петрограде революция была совершена силами тыловых солдат в условиях, снимавших с порядка дня вопрос о войне и мире. И те, кто тогда стоял во главе революции, не ставили этого вопроса, как определяющего всю тактику революционной демократии, в центр ее. Так, в декларации первого Временного правительства, составленной по соглашению с Сов[етом] раб[очих] и солд[атских] деп[утатов] с Вр[еменным] ком[итетом] Государственной думы, нет ни одного слова по этому вопросу. И это показывает, что молчаливо предполагалось продолжение войны. Еще в первые дни марта мы, действительные интернационалисты, предлагали не только обратиться к народам мира с призывом начать борьбу против своих империалистов, но и потребовать от нашего правительства обращения к союзникам с предложением приступить к мирным переговорам. Но этой мысли нет в воззвании 14 марта. И это особенно характерно, если вспомнить, что автором воззвания был Стеклов. Очевидно, и большевики тогда находили невозможным сделать идею мира основой правительственной политики. Но эта идея, как основная и необходимая идея нашей революции, все же пробилась наружу. У нас даже в партии существует заблуждение, будто лишь злостный интернационализм внес эту идею в солдатские массы, разложил армию и является теперь ответственным за "похабный" мир. Такое рассуждение слишком поверхностно. Понятно, что тыловые войска и рабочие, занятые в военной промышленности, не чувствовавшие тягот войны и страдавшие, главным образом, от продовольственных затруднений, не выдвинули идеи мира в качестве доминирующей идеи нашей революции. Но когда весть о революции докатилась до действующей армии, не знавшей таких продовольственных затруднений, но истомленной двухлетней войной, эта весть прозвучала для них как колокол мира. Армия была главной опорой революции. Естественно, что от нее пошла волна обратного влияния в тыл. К этому присоединилось сознание невозможности разрешить промышленные, финансовые и продовольственные затруднения без ликвидации войны. Тогда всякому имевшему очи, чтобы видеть, стало ясно, что без ликвидации войны невозможно торжество революции. Тогда встал вопрос, как вести борьбу за мир. Мы видели в решении этого вопроса две стороны: непосредственная борьба за мир и укрепление обороны страны, пока мир не достигнут. Первая задача досталась654 непосредственным воздействием на трудящихся всех стран, в частности, созывом международной социалистической конференции, а также дипломатическим воздействием нашего правительства на правительства союзных стран. Это требование впервые появилось в программе первого коалиционного правительства и было выдвинуто именно нами. Результаты дипломатического воздействия мы считали незначительными, потому что Россия и ранее была в тесной экономической и финансовой зависимости от союзных стран. Война превратила эту зависимость в кабалу. Освободить нас от этой кабалы могли не дипломатические переговоры, а сами народы союзных и враждебных стран. Перед ними должны были капитулировать правительства. Не преклоняться перед стихийным мещанским стремлением солдат разойтись по домам стремились мы, а овладеть им, направить его по революционному руслу, заключить мир, обеспечивающий интересы страны, русской революции и международного пролетариата. Я считаю, что наша тактика имела блестящий успех. Если в течение восьми месяцев армия невежественных крестьян, переутомленных и стремящихся домой, не ушла с фронта и сохранила долю организованности, если за восемь месяцев ее все же удалось оплести целой сетью организаций -- это результат нашей политики. И все, что нам в этой области противопоставляли интернационалисты, было то же, что теперь проводят большевики. Мы говорили, что до тех пор, пока народы не заставили свои правительства пойти на мир, мы должны укреплять оборону страны. Интернационалисты вместе с большевиками говорили: "Нет, только не дезорганизовать армию". На практике это вело именно к ее дезорганизации, ибо сохранение 10-миллионного коллектива армии от дезорганизации невозможно без активной заботы о ней. Другая идея интернационалистов: вместо организованной политической борьбы народов за мир -- непосредственное общение воюющих армий: "братание". Братание нашей революционной, но невежественной армии с железной и преданной монархии германской армией могло привести и привело лишь к разложению нашей и укреплению вражеской армии. Третья идея -- немедленное всеобщее перемирие. Большевики показали, что в нынешней реальной обстановке и при нынешнем соотношении сил это сводится к сепаратному перемирию и бегству русской армии с фронта. Последнее -- интернационалисты требовали, чтобы правительство, не ожидая движения народов, предъявило союзникам ультимативное требование приступить к мирным переговорам, "не останавливаясь перед разрывом с союзниками". Большевики показали, к чему ведет этот разрыв. На словах -- сепаратная война, на деле -- сепаратный мир. Теперь можно судить, кто был прав. Сколько бы ни было у нас ошибок, наша линия правильна. Правда, она потерпела крушение, но это было крушением революции. Народное движение в Западной Европе нарастало слишком медленно, а между тем разруха у нас росла, армия разлагалась, и становилось все яснее, что ликвидировать войну с соблюдением интересов нашей революции и международного революционного рабочего движения невозможно. Становился [неотложным] уже вопрос о ликвидации ее с наименьшими жертвами. Этот поворот определился в июльские дни. Требование созыва междусоюзнической конференции с участием представителей демократии было таким пунктом. Этим же стремлением достигнуть скорейшего мира, хотя и с жертвами, определилась и наша тактика в Предпарламенте. Тогда началась борьба сначала со всем Временным правительством, затем с Терещенко. Мы хотели добиться мира с наименьшими жертвами путем поддержки западноевропейского пролетариата. Терещенко тоже видел, что дело плохо, и искал выхода в более тесной связи с союзниками ради получения от них большей поддержки. В глазах массы это было лишь затягиванием войны и потому лишь способствовало росту большевизма. Это наше мнение в конце концов было признано и буржуазными министрами, ведавшими хозяйством России. Несомненно, мы были на краю министерского кризиса, отставки Терещенко и принятия Временным правительством нашей мирной программы. К чему привели большевики? Армии не существует, Россия изолирована и выдана с головой германскому империализму. Если германские требования будут отклонены -- война затягивается неопределенно долго. Россия не может вынести этого. Если они будут приняты -- сепаратный мир на условиях, невыразимо тягостных для русской революции, для международного, в частности, германского пролетариата. Единственное средство спасти хоть что-нибудь -- Учредительное Собрание. Оно может организовать признанную страной власть. И на приглашение этой власти могут отозваться и союзники и вступить в переговоры о всеобщем мире. И в эти последние трагические минуты надо сделать все, чтобы побудить международный пролетариат помочь нам. Я предлагаю, чтобы съезд от имени партии предложил созвать международную социалистическую конференцию. Может быть, ничего все же не удастся спасти, тогда вина за это падет на большевиков и на имущие классы всех стран, в том числе и России. Перед нами впереди еще ряд затруднений в связи с демобилизацией армии и промышленности. Каковы бы ни были наши разногласия в прошлом, но сейчас в вопросе о мире в области практических шагов в нашей партии [...] единство. Печально, что оно достигнуто на почве поражения. Будем надеяться, что оно сохранится и тогда, когда снова будет почва для движения революции вперед. Речь Абрамовича Тов. Дан предлагал интернационалистам доказать, что наша тактика привела бы к успеху. Но с каких это пор для с[оциал]-дем[ократов] определяющим моментом при выборе тактики является соображение об осуществимости практических мероприятий? Ведь и сам тов. Дан говорил, что он не уверен в успешности рекомендуемых им мер. На самом деле для социал-демократа решающим является соображение, что данный путь, независимо от того, приведет ли он к практическим успехам или нет, является единственным при данных условиях могущим привести к ним с точки зрения пролетариата. Мы все признаем, что ликвидация войны была не только интернациональной обязанностью русского пролетариата, но и национальной потребностью русской революции и страны. Здесь было редко встречающееся в жизни совпадение национальных и интернациональных интересов. Если так, то в центре отношения ко всем вопросам политики мы должны поставить эту потребность. Было ли это сделано? Дан говорит -- вначале мы стремились к демократичекому миру, но после убедились в невыполнимости этого плана и стали заботиться лишь об уменьшении неизбежных для России невыгод. Но это приговор для политика, который не мог предвидеть в мае то, что увидел в сентябре. Для нас было ясно с самого начала, что эта война не может решить выдвинутых проблем, и нашей задачей с самого начала было уменьшение тех опасностей, которые война делала возможными для всех, и нас в том числе. Поэтому максимумом, который мы выдвигали, было восстановление того положения, которое было до войны, "статус-кво". Мы знали, что надо стремиться к возможно скорейшему заключению мира, иначе война убьет революцию. Мы предсказывали все, что видим теперь. Мы даже указывали время, когда придет тот крах, который пришел теперь. Помните, мы говорили, что в ноябре с первыми морозами солдаты уйдут из окопов. Помните, что мы говорили, что наступление 18 июня неизбежно обречено на неудачу. Вспомните, что нам отвечали. Я напомню слова Церетели, сказанные им в ЦК: "Я допускаю, что страна стихийно идет к сепаратному миру, но зато мы останемся чисты от обвинений в этом". Это чистейшее доктринерство -- принцип чистых риз в приложении к политике. Социал-демократ должен, исходя из конкретных условий и соотношения сил, строить свою тактику. Военный разгром, к которому страна неудержимо катилась, обозначал такое великое зло, перед которым все остальные соображения должны были отойти на задний план. А у нас останавливались перед риском активной внешней политики. Причиной этого бессилия была связанность внутри страны коалиционной политикой. Мы рекомендовали другую тактику, тактику, не останавливавшуюся перед энергичными выступлениями во внешней политике. Тут было много прений: не псевдоним ли это сепаратного мира. Но почему теперь тов. Дан полагает, что обращение Учредительного Собрания к союзникам о приступе к мирным переговорам не встретит непреодолимых препятствий. Что изменилось за это время? Он убежден в том, что наш выход из коалиции делает союзникам невозможным дальнейшее ведение войны. Но в еще большей степени это было верно в мае, когда силы России еще не были истощены и когда политическое влияние ее было гораздо больше. И то, что теперь Дан кладет в основу своей тактики, то мы рекомендовали класть полгода назад. В борьбе за мир мы считали необходимым, с одной стороны, использовать антогонизм между империалистическими интересами различных воюющих стран, Англии, Франции и т.д., с другой стороны, мы рассчитывали, что есть такие интересы у международного пролетариата, которые вынудят его прийти к нам на помощь. Здесь говорят, что эта надежда наивна. Быть может. Но мы бы не были социал-демократами, если бы не верили в это. И не потому, что русский мужик интернационалистичен, как смеялись здесь, должна была Россия указывать путь европейскому пролетариату, а потому, что она была первой страной, где революция поставила у власти демократию, не заинтересованную в империалистских целях войны. Вы это сбросили со счетов, и в результате было сделало все, чтобы ослабить влияние русской революции на западноевропейский пролетариат. Далее оратор выясняет связь бессилия внешней политики демократии с политикой коалиции. Он доказывает, что в стране, где происходит революция, где идет ожесточенная классовая борьба, коалиция, основанная на взаимном самоограничении разных классов, не имеет никакого смысла. Она тормозит развитие революции, и следствием ее во внешней политике было то, что последняя была непрерывной цепью уступок и уступок; оратор ссылается на позицию Терещенко в вопросе о Стокгольмской конференции, на письмо Гюйсманса655 и ряд других фактов. Нам говорят, что иная тактика привела бы к тому, что теперь делают большевики. Неверно это. Так, как поступают большевики, вынуждена поступать власть, опирающаяся на меньшинство страны, цепляющаяся за мир как за средство для охраны своей власти от разнузданной солдатчины. Если бы на этот путь становилась демократия, имеющая за собой огромное большинство страны, ее голос звучал бы авторитетно, и тогда, делая определенные шаги в этом направлении, она могла бы и укреплять армию, удерживая ее на фронте, и бороться с разрухой страны. Ибо все видели бы, что в этой области имеются не только слова. И в результате значение политики было бы совершенно обратное тому, что мы видим сейчас у большевиков. Доклад тов. Дана -- блестящая иллюстрация того, какое банкротство потерпела их тактика. Он ставит в заслугу тот факт, что до сих пор армия еще не разбежалась. Да, армия в окопах. Но я спросил бы Дана, в каком она состоянии. Это должно было предвидеть и, исходя из этого, строить тактику полгода тому назад. Тактика энергичной революционной внешней политики нами ни раньше, ни теперь не понималась как стремление к миру во что бы то ни стало. Наоборот, к сепаратному миру ведут те, кто взваливал на плечи пролетариата непосильное бремя, кто проводит неосуществимую тактику. Те же, кто предлагает учесть неизбежное и на этом строить всю политику, тот избавляет страну от позора сепаратного мира. Эта ваша тактика привела Россию к большевистскому сепаратному миру. Наша тактика могла его предотвратить, если вообще что-нибудь могло предотвратить его. Речь Потресова В предыдущих докладах была исключительно оценка прошлого. Лишь Дан слегка коснулся практических шагов, предположений для будущего. Абрамович требовал энергичной внешней политики, но ведь он сам говорил, что страна стихийно влеклась к сепаратному миру. Он говорил, что еще весной надо было сознать, что выйти из войны без нарушения интересов революции нельзя, надо поступиться многим. Тогда, при правительстве, признанном страной и союзниками, может быть, и удалось бы добиться не похабного мира. Что же это за энергичная политика? Получается странное положение: мы претендуем на совершение самых колоссальных преобразований внутри страны, а во внешней политике Абрамович не может предложить ничего, кроме шантажа, доказывающего лишь бессилие "ультиматума", смысл которого -- "заключайте мир, а то мы порвем с вами, т.е. уйдем к Германии". Правда, интернационалисты говорят еще об обращении к народам мира. Но, обращаясь к другим народам, надо иметь возможность предъявить еще что-либо, кроме шантажа. Россия должна была сказать, что революционная страна будет защищать свои идеи против германских империалистов. Тогда мы были бы сильны и против союзного империализма. Я знаю, что не всегда лишь успех доказывает правильность тактики, но характерно все же, что наибольшее поражение на выборах понесли именно интернационалисты. Конечно, тактические ошибки не изменили общей картины событий, но все же они имеют свое значение. Даже Абрамович говорил сегодня, что в армии еще есть здоровые элементы. Их было много в начале революции. Но общее идейное состояние руководящих кругов революционной демократии не благоприятствовало борьбе с разложением армии. Ведь даже в меньшевистских органах нельзя было говорить о защите отечества. Война носит империалистический характер, но ведь и Абрамович говорил, что нужно выбирать меньшее зло, но если бы Англия даже захватила Малую Азию, Палестину, Персию и т.д., это было бы лучше, чем порабощение России Германией. А ведь мы на краю вступления в Петроград германских войск. Мой прогноз: большевики уступят место германским войскам и агентам, и перед ними встанет вопрос о реставрации в той или другой форме. В случае победы Англии была бы почва для развития революционной социал-демократии в Германии, а теперь будет почва лишь для шейдемановщины. Вспомните, как сожалел Гаазе о разложении армии, о неудаче нашего наступления. Идея обороны у вас никогда не была равноправной с идеей борьбы за мир. Мы всегда боялись обидеть Германию, в то время как дело шло о том, чтобы нам спастись от "похабного" мира. Между тем в стране все же были элементы, способные к национальному подъему, но они систематически развращались, хотя бы и из самых лучших побуждений. К чему мы пришли? Большевики заключают сепаратный мир. Пока большевики у власти, нам ничего делать, кроме того как нести в массы свои идеи и кричать, что большевики предатели. Дан прав, лишь свержение большевиков и Учредительное Собрание могут спасти хоть что-либо. Но если бы перед властью, созданной Учредительным Собранием, была дилемма принять "похаб-ный" мир или сделать последнюю попытку и организовать отпор врагу последним напряжением революционной энергии -- [нужно] было бы избрать последнее. Пусть это грозило бы гибелью, но честь революции была бы спасена. Новый луч, 3 декабря 1917, No 3 ВОПРОС ЧЕСТИ Во время самодержавия мы, социалисты, требовали, чтобы царские палачи содержали в сносных условиях своих пленников. Рабочие и интеллигенты, сидевшие в царских тюрьмах, были открытыми заклятыми врагами царизма, и царизм столько же ненавидел их, сколько боялся. И тем не менее мы, а вместе с нами все честные люди во всем цивилизованном мире, требовали, чтобы эти заклятые враги царизма, попав в плен к нему, подвергались человеческому обращению; чтобы их честь, здоровье и жизнь не были бы игрушкой в руках диких тюремщиков. Мы хотели заставить -- и нам удалось заставить -- варварских царских опричников соблюдать первое правило гуманности: обезоруженный враг неприкосновенен. С той же решительностью мы требовали соблюдения того же правила от правительства Керенского, когда после 3--5 июля и поражения на фронте оно заполнило тюрьмы солдатами и рабочими-большевиками; когда оказалось, что министры коалиционного правительства не приняли вовремя мер к тому, чтобы эти политические заключенные не то, чтобы содержались в приличных условиях, но и были ограждены от насилий стражи. Жгучее чувство стыда и возмущения охватывало нас при известии, что в тюрьмах республиканского правительства политические заключенные подвергаются побоям и вынуждены прибегать к голодовке. И мы своими протестами и разоблачениями в печати добились прекращения этих безобразий. Иные, во время господства "рабочего и крестьянского правительства", тюрьмы и даже тюремные подвалы снова переполнены политическими заключенными. Снова узнаем мы о невыносимых условиях заключения в нетопленых и битком набитых камерах, о голодном пайке, который выдается заключенным, о насилиях и оскорблениях, которым они подвергаются со стороны караула, об издевательствах со стороны "начальства", которому они жалуются на этот режим. Мы слышали о большем: о Духонине656, которого из-под ареста вырвали, чтобы растерзать без суда; о кадете Кутлере657, которому при аресте прострелили ногу. Мы слышали об угрозах караула заключенным в Крестах, в Смольном и в других тюрьмах, что их "всех перестреляют". Рабочие, с таким возмущением протестовавшие против гнусного тюремного режима царских опричников, не могут терпеть, чтобы их именем совершались эти безобразия и подготовлялись эти ужасы. Рабочие должны призвать к порядку этих Троцких и Коллонтай, только что вышедших из тюрем и ныне самым низким образом покрывающих бесчинства тюремной стражи над новыми заключенными, этих Марий Спиридоновых658, взывавших к сочувствию всего мира, когда сами проходили по Голгофе659 тюремных страданий в царских казематах, чтобы ныне благочестиво ораторствовать в Смольном об якобы наступающем царстве социализма в то самое время, как в подвале Смольного буржуа и социалисты, журналисты и пролетарии умственного труда подвергаются режиму морального истязания. Если есть у русского пролетариата чувство чести, он не пройдет молча мимо этих безобразий, он не допустит, чтобы его именем покрывались насилия и, может быть, подготовленные заранее убийства пленников новой власти, хотя бы это были политические противники рабочего класса. Безоружный и плененный враг неприкосновенен -- это азбука всякой цивилизации. Немедленно организуйте, товарищи, рабочий контроль над тюрьмами. Выбирайте беспристрастных, ответственных, серьезных товарищей, способных выполнить священную задачу, и добейтесь для них права всестороннего обследования положения политических заключенных и изменения этого положения так, чтобы русскому социалисту не пришлось краснеть при словах "рабочее правительство". Л. Мартов Искра660, 4 декабря 1917, No 12 ЭКСТРЕННЫЙ ВСЕРОССИЙСКИЙ СЪЕЗД РСДРП (объединенной) Вечернее заседание 2 декабря Заседание открывается прениями о порядке утверждения представительства от петроградских городской и губернской организаций, где число мандатов единогласным постановлением мандатной комиссии уменьшено: по городу из 7 интернационалистских мандатов утверждено 5, из 4 оборонческих -- 3; по губернии из 3 оборонческих -- 2, из 2 интернационалистских -- 1. Кроме того, мандатная комиссия признала справедливым предоставить одно место Нарвскому городскому району, который не считает себя представленным ни интернационалистскими делегатами, ни оборонческими. Не обсуждая вопроса по существу, съезд утверждает постановление мандатной комиссии и переходит к прениям по докладам о войне и перемирии. Речь Либера Выступавшие ораторы стремились изобразить создавшееся положение как результат победы или поражения той или иной тактики. Марксисты должны бы понимать, что положение, как и господствующая политическая линия, является производным объективных обстоятельств. Это не исключает, конечно, того факта, что и тактика сыграла свою роль и что тактические ошибки дали свои пагубные последствия. Однако прежде всего мы должны установить те объективные условия, преодолеть которые оказалось не по силам русской революции. Все говорят, что наша революция в обстановке длящейся войны. Для оправдания своей позиции интернационалисты должны были бы доказать, что революция обложена661 достаточными творческими силами, чтобы эту войну остановить. Между тем тов. Абрамович высказывал здесь положения совершенно отличные от прежней обычной позиции интернационалистов, всегда строивших свои расчеты на развитии классовой борьбы в Европе. Абрамович исходил из оценки международного положения, из оценки боеспособности нашей армии. Он пришел к продолжению той линии "мира по телеграфу", носителем которой был Ларин, явившийся сюда в качестве шейдемановского агента. (Сильный шум с мест прерывает оратора.) Я не из тех, которые отказываются от своих слов, и я повторяю, что Ларин -- шейдемановский агент. Он предлагал нам выступить через него с мирными заявлениями и говорил, что ответ будет дан через официальную германскую печать. Мы не знаем, подобно тов. Абрамовичу, -- продолжает оратор, -- двух различных интернационалистов. Мы, вообще, всегда противопоставляем империализм классовой борьбе. Мы знаем, что империалистские акулы готовы проглотить всякую добычу, если она может удовлетворить их аппетит. Абрамович говорил о необходимости развязанных рук. Теперь большевики разорвали с союзниками. Но оказался с развязанными руками именно империализм германский и империализм союзных стран, которые теперь с развязанными руками могут ликвидировать войну за наш счет. Интернационалисты видят всю беду в коалиции, но пусть они вспомнят, что сами вначале выступали сторонниками чисто буржуазного министерства. Почему же теперь они обвиняют нас, что всему мешала коалиция? Теперь уже поздно говорить о том, нужна ли оборона или нет. Армии уже нет, борьбы уже быть не может. Нужно думать о том, чтобы добиться возможно лучшего мира. Но полубольшевистскими приемами можно проиграть дело и здесь и превратить Россию в лакомую добычу для европейского империализма. Только действительно государственная тактика, только напряжение всех национальных сил, только вера в будущее развитие наших сил и богатств может дать нам надежду на возможно лучший выход с точки зрения рабочего класса и демократии. Речь Астрова Ошибка наших противников, в том числе и Либера, выражается также и в том, что они находятся во власти прошлого. Необходимо признать факт большевистского восстания и соответственно с ним считаться. Нельзя вытравить того, что сделано большевиками за 6 недель. Нельзя не видеть, что английский империализм начал спекулировать на укреплении советской власти. Несомненно, Англия признает советскую власть в случае, если выяснится возможность таким путем или продолжать войну, или выпутаться из войны, или, наконец, оставить Россию вне коалиции. Те, кто склонен рассчитывать на помощь Интернационала, должны считаться с общественным мнением Интернационала. Факт, что Интернационал воспринимает большевистское восстание [так], как воспринимаем его мы. Доказательством служат письма Анжелики Балабановой, Раковского и, в особенности, Клары Цеткиной. Нужно понять, что если западноевропейские массы воспримут большевистское восстание как пролетарское социальное движение, то наше дело может быть выиграно. Война прекращена. Так решили солдатские массы. Необходимо заключить мир, конечно, за счет России. И никакая власть в течение последних шести месяцев не могла бы заключить мира без ущерба для России. Речь Дементьева Только на десятом месяце революции, когда нашей армии уже не существует, интернационалисты заговорили о боеспособности армии. Очевидно, их надежды на восстание западноевропейского пролетариата покинули их, хотя они и не перестают говорить об этом. Я полагаю, что в ближайшей перспективе и для большевиков, и для меньшевиков -- разбитое корыто. Нужно заметить, что в ходе нашей революции оборонческое течение не имело заметного влияния. Тактика же интернационалистов представляет не отстаивание классовых интересов, а подлаживание под мещански настроенные массы. Их тактика никогда не была достаточно ясна, и в результате они были отброшены массами. Теперь нам остается спасать, что возможно. Необходимость укреплять боеспособность армии не для продолжения войны, а для получения мира, но не такого, какой предложит Германия. Массы в здоровой своей части настроены против похабного мира. Путь к спасению лежит через Учредительное Собрание, но нужно понять, что оно может быть созвано только без большевиков662. Речь Павлова663 Опыт трехлетнего пребывания на фронте заставил меня прийти к выводу, что развал начался еще в пятнадцатом году, в семнадцатом году армия была уже убита, а теперь армии уже не существует. С самого начала революции солдаты воспринимали ее как окончание войны. Оборонческая линия, которой придерживалась наша партия, представляется мне единственно правильной. Неуспех ее обусловливается объективными обстоятельствами, а также ядом агитации большевиков и их помощников, содействовавших ускорению разложения нашей армии. Нам говорят, что наступление 18 июня было преступлением. Я не знаю, насколько осуществимо было успешное наступление вообще, но я утверждаю, что развившаяся тогда агитация большевиков против этого наступления обеспечила его неуспех. Нужно было приложить все силы в поисках наилучшего выхода. Но строить какие бы то ни было расчеты на боеспособности армии, говорить о красивой смерти, как это делал тов. Потресов, представляется утопией вредной, опасной и преступной. Речь Семковского Я думаю, что никаким красноречием нельзя замазать банкротство оборонческого течения. Дан, Потресов и Либер вели атаку на нас, так как они хорошо усвоили себе фехтовальное правило, что нападение есть лучшая защита. Но этим не спасти положения. Всю философию Потресова, в сущности, выразил в своей речи в Предпарламенте казак Агеев словами: "Мы протянули руку европейской демократии, но так как наша рука осталась висеть в воздухе, то мы должны свернуть ее в кулак и дать в зубы". Потресов не боялся сказать, что победа одной из империалистических коалиций требуется в интересах прогресса и международного движения пролетариата. Это, если хотите, тоже интернациональная точка зрения, но лишь постольку, поскольку национализм есть явление интернациональное. Если Потресов пораженец для Германии, то ведь и Шайдеман является пораженцем для другой стороны. Такова уже эта предустановленная гармония истории, что Потресовы каждой стороны являются пораженцами именно в отношении к стороне противника. Если Потресов ничего не забыл и ничему не научился, то Дан же кое-чему научился из опыта последнего времени и хотел бы заставить съезд многое забыть. Наш спор с Даном сводится, по существу, не к вопросу о необходимости обороны вообще и не о необходимости стремления к миру вообще, а к вопросу о правильной взаимозависимости национального и интернационального факторов в борьбе за мир. Мы утверждаем, что ваша национальная тактика подрывала тактику международную. Ваша борьба за мир не могла при этих условиях получить международного резонанса. В подтверждение этого своего положения оратор ссылается на уничтожающую критику всей работы коалиц[ионной] дипломатии, которую в сентябре пришлось дать самим "Известиям" С[овета] р[абочих] и с[олдатских] д[епутатов], и на отчеты советской делегации об отрицательном значении для дела мира политики коалиционного правительства. Вы упустили время для борьбы за мир, -- продолжает тов. Семковский. -- Вы топтались на месте из-за страха разрыва коалиции и с союзниками и тем самым подготовили ленинский переворот и торжество их "интернационализма навыворот" -- сепаратного мира. Необходимо было ребром поставить вопрос о целях войны, поставив в этом вопросе лицом к лицу народы и правительства во всех странах, и тем самым развязать революционные силы Европы. История произнесет свой приговор над оборонцами всех стран, но в отношении вас приговор этот произнесен раньше, чем в отношении других. Вопрос о мире, неразрывно связанный с вопросом о власти, не является делом прошлого, но и настоящего, поскольку мы сейчас можем добиваться всеобщего демократического мира только путем общедемократической концентрации, а не той общенациональной, о которой говорил Потресов. Речь Юдина Наша задача не в том, чтобы раскрывать ошибки одних и раскрывать преступления других, а в том, чтобы найти выход из создавшегося положения. Политика большевиков объективно является политикой германского штаба. Они стремятся поставить Учредительное Собрание перед фактом сепаратного мира. Наша партия совместно с другими партиями должна стремиться не допустить этого. Нужно громко крикнуть, чтобы разбудить силы страны. Эти силы есть: находятся же они для гражданской войны. И большевики не опубликовывают германских условий перемирия именно потому, что боятся протеста здоровой части страны. Наше спасение в том, чтобы добиться Учредительного Собрания, чтобы использовать силы наших союзников, восстановив с ними связь, разорванную большевиками. Тов. Астров отвлеченно говорил о двух империализмах, но ведь непосредственно угрожает германский империализм. Если положение может быть улучшено при помощи французского и английского империализма, то и это нужно использовать. Кроме того, мы вправе обратиться к германским с[оциал]-д[емократам] с призывом не совершать преступления против русской революции. И прежде всего это обязаны сделать интернационалисты, которые в свое время боялись нашего наступления из опасения повредить делу мира. Если мы пойдем по этому пути, то есть еще надежда на спасение. Не все еще погибло. Речь Романова Мы должны признать, что партия, ведя оборонческую линию, не сумела подчинить себе солдатскую стихию и справиться с хозяйственной разрухой. Игнорирование невозможности выполнить эти две задачи составляет основную ошибку оборонцев, ослаблявшую борьбу за мир. Благодаря этому вся реальная сила революционной демократии не была своевременно брошена на чашу весов. Абрамович говорил о необходимости более энергичной тактики. Но ведь для укрепления наших финансовых сил "Заем свободы"664 был необходим. Между тем интернационалисты клеймили всех, кто высказывался за заем. Потресов перегибает палку в другую сторону, обвиняя интернационалистов за Стокгольм665: нельзя выступать только с защитой страны, а интернационализм оставлять в стороне. Наша задача в настоящее время -- объединение сил пролетариата для борьбы с распродажей России. Речь Мартова Часть съезда превратила дебаты по вопросу о войне и перемирии в суд над интернационалистами. Это делается с целью использовать крах большевизма для дискредитирования интернационализма и для подновления национальной идеи. Вчера нам кричали: "Что вы сделали!" Но ведь мы самостоятельной политики в отличие от нашей666 не делали. Когда 3--5 июля большевики призывали на улицу, проводя свою политику, мы не пошли за ними. Мы не пошли за ними и тогда, когда они переводили на фронте на свой язык наши идеи. Мы не делали этого потому, что не верили в интернационализм и социализм масс. Мы не верили в мир помимо и против большинства демократии. Поэтому наша борьба была направлена на завоевание этой демократии, на классовое просветление масс, которые шли за нами. И поскольку ваша политика отгоняла массы от социал-демократии, мы удерживали их, хотя бы в минимальной степени. Успехи наши невелики: это показали выборы. Но успехи есть: от съезда к съезду наши силы внутри партии растут. Мы не можем непосредственно отвечать за то, что было сделано для достижения мира. Но нельзя нас обвинять и в том, в чем виноваты большевики, так как мы всегда боролись против большевистского истолкования интернационалистских идей. Нас обвиняют в выступлениях против "Займа свободы". Мы выступали против него не потому, что деньги эти должны были быть израсходованы на пушки и ружья, а потому, что они предназначались для ненужных пушек и ружей. Для нас уже в июне ясна была необходимость сокращения армии. Между тем только в сентябре Верховский выступил с проектом такого сокращения, и именно благодаря этому он должен был уйти. Уменьшение вооруженных сил допускалось в угоду союзным империалистам и в интересах наших промышленников. Вопрос о будущем существовании России не решается ни перемирием, ни миром, заключенным до Учредительного Собрания, или тем миром, который вынуждено будет признать Учредительное Собрание. Вопрос о будущем России может быть пересмотрен. Необходимо отказаться от политики коалиции, крах которой доказан тем, что не состоялись ни Стокгольмская, ни Пражская конференции. Мы должны поставить партию на рельсы классовой борьбы и помнить, что наши надежды должны покоиться не на возможности реванша, а исходить из расчета на демократическое движение на Западе. Таким путем можно добиться, чтобы и большевистское восстание оказалось шагом вперед в ходе революции. Речь Горнштейна Те методы за лучший мир, о которых говорили интернационалисты, и те, о которых говорил Дан, неудовлетворительны, так как в обоих случаях предполагается заместительство. Массы оставляются в стороне в бездействии; им говорят: умри, а мы за тебя сделаем. Здесь предлагают обратиться к западноевропейскому пролетариату с призывом не допускать гибели русской революции. Но если с таким призывом обратится партия, а не сам пролетариат, то голос этот не будет услышан. Нельзя идти к Интернационалу с одними жалобами на наши несчастья. Пусть армия разложилась. Но если армия отойдет от большевиков, то она отойдет также и вследствие внешней политики большевизма. Мы должны показать Интернационалу, что русская революция еще не погибла и что поэтому интересы международного пролетариата не допускают ликвидацию войны за счет России. Мы должны призвать всех, кто способен, к борьбе за элементарное существование России. Пусть уходит с фронта тот, кто не способен к этой борьбе. В здоровой части демократии должна найтись эта замена. Только этим мы покажем, что не признаем похабного мира. Заключительные речи докладчиков Речь Потресова Чтобы воздействовать на Европу, революционная Россия должна была создать внутри себя революционный подъем, необходимый для выполнения задач, поставленных войной и революцией. Однако такого подъема у интернационалистов и вообще у революционной демократии не наблюдалось. Мы "спекулировали на демократическое движение в Европе и проспекулировались". Именно к этому привела та агитация, которую вели интернационалисты. Они приехали сюда с определенным предрассудком, что в настоящей войне, как в войне империалистской, социалисты не должны применять свою обычную тактику; что оборона страны должна быть заменена "спекуляцией". Эта тактика могла быть еще применима в стране побеждающей, в стране же поражаемой вы лишь сеяли вредные иллюзии, мешая возникновению национального подъема. И в конечном итоге вы явились лишь тем удобрением, на котором вырос большевизм. Наши надежды сводятся к тому, что Учредительное Собрание создаст подлинную власть, и эта власть сможет обратиться к правительствам воюющих стран и к международному социализму с предложением всеобщего демократического мира. Но нужно помнить, что внешняя политика тесно связана с политикой внутренней. Поэтому, чтобы наша деятельность в области политики внутренней не оказалась парализованной, мы не должны порвать всякую связь с инициаторами сепаратного мира. Речь Абрамовича Лишь потому, что я не хотел повторять зады, Либер пришел к выводу, что моя позиция отлична от прежней политики интернационалиста. Такого различия в действительности нет; и все, что говорилось нами раньше, я могу полностью подтвердить и сейчас. С другой стороны, Потресов пытался подсунуть нам идею сепаратной войны. Между тем я говорил только, что мы не верим в прогрессивную роль империализма и не ждем от войны разрешения всех проблем, стоящих перед международной демократией. Кроме того, мы полагали, что для России, благодаря объективным обстоятельствам, окончание войны без некоторого ущерба недостижимо. Но мы совсем не говорили, что мир должен быть сепаратным. Вместе с тем, подобно Потресову, мы исходили из определенного учета международного положения, и на основании этого учета я и сейчас считаю возможным надеяться, что заключенный большевиками мир окажется не сепаратным, а общим. Интернационалисты не поддержали борьбы за повышение боеспособности армии потому, что боеспособность служила лишь псевдонимом определенной политики пленения России союзными империалистами. По существу же мы всегда были сторонниками двуединой тактики и расходились с центром лишь по вопросу о взаимоотношении двух элементов такой тактики. Речь Дана В качестве докладчика центра я должен был защищать ту политическую линию, которой придерживалась наша партия, от нападок со стороны левого крыла. Мартов говорит, что интернационалисты не ответственны за ход русской революции потому, что они не вели самостоятельной политики. Но они требовали, чтобы мы вели эту их политику нашими руками. А так как мы этого не делали, то теперь они возлагают ответственность на нас. Именно потому я стремился показать на примере большевиков, к чему на практике приводят те лозунги, которые были выдвинуты интернационалистами. Если теперь лозунги интернационалистов оказываются практически приемлемыми, то лишь ввиду поражения революции. Я с удивлением услышал сегодня от Абрамовича, что интернационалисты всегда являлись сторонниками двуединой тактики. До сего времени мы знали лишь "единую тактику интернационалистов". В ответ Потресову я должен сказать, что, исходя из факта нашего поражения, нельзя приходить к выводу о продолжении войны. Неуместен также его последний красивый жест. Если мы гибнем, то наша гибель будет так же некрасива, как всякая гибель. Не согласен я с Потресовым также и в том, что гибнущая русская революция не должна идти к Интернационалу. Именно к Интернационалу она и должна идти, так как в русской революции заинтересованы не только мы, а и все международное рабочее движение. Выступления по личному вопросу После окончания прений с краткими заявлениями по личному вопросу выступают тт. Мартов и Абрамович. Первый указывает, что Потресов неправильно передал содержание подписанного Мартовым документа, на который ссылался в своей речи. Абрамович, отвечая Дану, указывает, что о признании интернационалистами двуединой политики в вопросе о войне им отмечалось еще на августовском съезде партии. Новый луч, 5 декабря 1917, No 4 ЭКСТРЕННЫЙ ВСЕРОССИЙСКИЙ СЪЕЗД РСДРП (объединенной) Заседания 3 и 4 декабря На заседании 3 декабря происходили прения по вопросу о единстве партии. Вечером происходили заседания секции по вопросу об автономии и федерации и о рабочем контроле. Кроме того происходило совещание о постановке партийного органа, бюро печати и брошюрного издательства, а также заседание комиссии по выработке резолюции о текущем моменте. После внесения ряда поправок резолюция была в комиссии принята единогласно. В дневном заседании 4 декабря были закончены прения по вопросу о единстве партии и об автономии и федерации. По этому последнему вопросу была принята за основу резолюция тов. Либера, которая затем в комиссии после ряда поправок принята единогласно. В вечернем заседании была окончательно с незначительными поправками принята резолюция о текущем моменте (53 голоса [--] за, 26 -- против, 2 воздержались) и об автономии. Новый луч, 5 декабря 1917, No 4 ЭКСТРЕННЫЙ ВСЕРОССИЙСКИЙ СЪЕЗД РДСРП (объединенной) Заседание 3 декабря В начале заседания делаются краткие сообщения о ходе работ в секциях и комиссиях. Решено во вторник обязательно окончить все работы съезда; соответствующие указания даны секциям. Затем съезд переходит к голосованию по текущему моменту. Предложены 4 проекта: тт. Потресова, Мартова, Либера и Дана. Резолюции голосуются в таком же порядке. Перед голосованием тов. Голиков от группы оборонцев-потресовцев заявляет, что в настоящий момент, по мнению его группы, ответ партии должен быть ясен и недвусмысленен. Поэтому их группа, считая возможным поддерживать резолюцию Либера, будет голосовать не только против резолюции Мартова, но и против резолюции Дана. При голосовании резолюция тов. Потресова собирает 10 голосов, тов. Мартова -- 50, тов. Либера -- 13 и тов. Дана -- 26. Затем производится проверка голосования: резолюция Мартова собирает за -- 50, против -- 31, при 8 воздержавшихся; данная резолюция считается принятой за основу; для редактирования и согласования ее избирается комиссия из 7 лиц в составе тт. Мартова, Абрамовича, Югова, Дана, Кипена и Череванина. Затем избирается комиссия из 5 человек для разработки вопроса об отношении к Советам, Военно-революционным комитетам и т. п. организациям. В комиссию входят тт. Мартов, Мартынов, Бэр, Колокольников и Кибрик. Единство партии После этого съезд переходит к обсуждению вопроса о партийном единстве. Докладчиком выступает тов. Мартов. Принципа единства во что бы то ни стало, по мнению докладчика, для партии быть не может. Единство было обязательно при наличии согласия основных принципов и разногласий лишь в области одной тактики. Когда разногласия доходят до основных принципиальных вопросов, то принцип единства перестает быть обязательным. Эти соображения руководили меньшевиками все время в их отношениях, например, к социалистам-революционерам. Поэтому как только стало ясно в начале войны, что наметившиеся разногласия касаются основных принципиальных вопросов, для нас принцип единства во что бы то ни стало стал пустой формулой. То же самое было и во всей Европе. В начале революции в России создавшийся за годы войны раскол в меньшевизме не воспрепятствовал созданию единой партии. Но практика восьми месяцев доказала невозможность изжить разногласия, существующие внутри единой партии. Теперь ясно, что стремление к единству во что бы то ни стало может привести больше вреда, чем пользы. И все попытки вождей всех течений бороться с все усиливающимся расхождением оказались бесплодными. С разногласиями можно было мириться, пока политическая борьба шла внутри демократических организаций, где боролись различные социалистические партии; там было возможно мириться даже с выступлениями одних членов нашей партии против других. Но так продолжаться стало невозможным, как только политическая борьба была перенесена на всенародную арену, в учреждения, избранные на основе всеобщего и т. д. избирательного права. Оратор отказывается останавливаться на истории разногласия и не хочет искать виновников создавшегося положения. Он не думает также все неудачи па