ной  буржуазией,  иностранными   капиталистами,
кулаками и т. п., что  в условиях деспотической системы правления,  лишенной
обратной   связи,  чревато  для  власти  ее   трансформацией  из  дик-татуры
якобинского     типа    в     открытую     буржуазную     диктатуру.     "Из
революционно-утопической  рабочей  партии.  --  предупреждали  меньшевики  в
середине  20-х гг.,  -- Р.  К.  П.  все более  превращается в партию  нового
правящего   слоя,   с   преобладающим   влиянием  военной,   гражданской   и
хозяйственной бюрократии, охраняющей свое привилегированное положение".
     Для того, чтобы избежать перманентную смену форм диктаторского  режима,
меньшевики  предлагали  дополнить  экономический нэп политическим. Легальной
трибуной  для  пропаганды этих взглядов  стал,  например, VIII Всероссийский
съезд  Советов. Совершенно  отчетливо  был поставлен вопрос  о  неотложности
перехода  от  "террористических  методов  управления"  к  "демократическим",
равенстве  "прав трудящихся города и  деревни",  свободе  "печати,  союзов и
собраний,  неприкосновенности прав личности", "отмене  бессудных  расправ  и
административных арестов и ссылок".
     В  мае  1921  г.,  вскоре  после  X  съезда  РКП  (б),  видный  деятель
меньшевистской партии и  крупный историк И. А. Рожков в своем  письме Ленину
говорил: "Вы встали на верный путь  в последнее время  в Вашей экономической
политике. Все, кому дороги интересы революции и социализма, могут это только
приветствовать. В хозяйственной области надо сделать главное -- восстановить
индустрию  и, как Вы  сами понимаете,  "государственным капитализмом", т. е.
при участии частной инициативы. Но, насколько я понимаю, Вы не имеете в виду
делиться властью ни  с одной группой или организацией, Вы намерены сохранить
во что  бы то ни стало Коммунистическую  диктатуру...  ведь совершенно ясно,
что без  юридических  гарантий,  без  правового  порядка  частная инициатива
невозможна: рабов ленивых и  лукавых, пиявок, которые  без пользы дела будут
сейчас все  тот же  казенный  тощий кошелек высасывать,  Вы, может  быть,  и
найдете, но  настоящие предприниматели не пойдут без юридических гарантий...
При  таких  условиях  предприниматели должны  были  бы  стать просто овцами,
добровольно  отдающимися  стрижке.  На  это  они,  конечно,   не  пойдут,  и
объективная задача времени останется не решенной.


     Таким образом, как бы  ни целесообразна была экономическая политика, --
она нуждается  в юридических дополнениях. Минимально необходимые  из  них --
это постепенное введение выборов в советы тайным голосованием.
     /.../   Переизбранные  таким  образом  советы,  при  условии  свободной
агитации   социалистических   партий,   приобретут   больший   авторитет   и
санкционируют тот минимум  правовых гарантий, которые  одни только  способны
вызвать  к  жизни  частную  предпринимательскую  инициативу   под  контролем
государства. /.../ Без этой меры /.../  катастрофа -- самая ужасная, глубоко
печальная и безусловно вредная -- неизбежна".
     Нельзя сказать, что все без исключения большевики испытывали восторг по
поводу монополии  легальности своей партии.  В письме Г. И. Мясникова В.  И.
Ленину  и  в ЦК  РКП (1921)  ставился, например, вопрос о  свободе  слова  и
свободе  печати как  наиболее  эффективном противоядии  против  бюрократизма
партийной верхушки.
     Во  второй  половине  1921   г.  к  Ленину  по  вопросу  о  возможности
политических уступок с целью демократизации  существующей системы обратились
с записками Н. Осин-ский (В. В. Оболенский) и Т. В. Сапронов.
     Осинский предложил образовать Крестьянский советский союз на принципах,
аналогичных  организации Коммунистического  союза  молодежи:  "под идейной и
организационной гегемонией РКП".
     Ленин  проявил интерес к проекту  Осинского, однако счел его  не вполне
своевременным: "По моему мнению, рано еще. Надо  бы придумать несколько мер,
более осторожных, подготовляющих к этому".
     Т.  В.  Сапронов в своей  записке  писал: "В  экономическом вопросе  мы
сделали  реальные уступки, в политике мы этой роскоши позволить не можем, но
видимость уступок сделать необходимо".
     Сапронов   предлагал  Ленину  ни   много  ни   мало   как  "поиграть  в
парламентаризм", допустив  "десяток,  другой,  а  может  быть и три  десятка
бородатых мужиков во ВЦИК".
     Такая  постановка  вопроса о  "народном  представительстве"  в  органах
Советской власти, которые на самом деле не имеют никакой власти и ничего  не
решают, говорит сама о себе. Вместе с тем даже бунтарская демократия и "игра
в парламентаризм",  предлагавшаяся  Сапроновым, не  были поддержаны,  а  его
записка так и осталась без ответа.
     На рубеже 1921 --1922 гг. дискуссия в РКП(б) по


     проблемам   власти  приобрела   неожиданный  поворот.  Режим  диктатуры
Коммунистической  партии,   критиковавшийся  представителями  как  буржуазии
(кадеты  и проч.), так и демократии (эсеры и  меньшевики),  вдруг  начал  до
известной степени позитивно оцениваться бывшими принципиальными противниками
"русского  интеллигентского  нигилизма",  выпустившими  в 1921  г.  в  Праге
сборник,  статей  под  символическим заголовком  "Смена  вех",  который даст
название целому движению. Однако еще за год до этого события один из главных
авторов  сборника  экс-кадет  Н. Устрялов  выпускает  в  Харбине собственную
книгу, в которой содержалась вся идеология "сменовеховства".
     Согласно   Устрялову,  наступили  "сумерки  формальной  демократии",  и
началась  новая  эпоха  всемирного  развития:  на  авансцену истории  вместо
"профессионалов   демократии  и  первосвященников   парламентаризма"  отныне
вступили   "железные    когорты   труда   и    почина,   ударные   батальоны
государственности", инициативное меньшинство, завершенное авторитетною волей
вышедшего снизу вождя.
     "Реально правят  авангарды социальных слоев: промышленной и  финансовой
буржуазии,  крестьянства,  рабочих  союзов,  --  писал  Устрялов.  --  Фокус
современной политики -- за стенами парламентов. Политику делает инициативное
меньшинство,   организованное   и   дисциплинированное.   Не   избирательный
бюллетень, а "скипетр из острой стали",  хотя и  без королевских  гербов, --
сейчас в порядке дня. И день этот будет долог. Это  будет целый исторический
период". На смену демократии грядет сверхдемократия...
     В  контексте  этой  большой  проблемы  Устрялов  рассматривал   мировое
значение  Октября. "Всемирно-исторический смысл  Октябрьской  революции,  --
подчеркивал  он,   --   заключен   прежде  всего   в  ниспровержении  устоев
формально-демократической    государственности    XIX   века".   Действенный
антипарламентаризм"  Ленина,   "напряженная  волею   спираль"   большевизма,
"диктатура активного  авангарда" партии не только не пугали  Устрялова %-- в
отличие,  скажем,   от   меньшевиков,  --  но  и   приветствовались  им  как
прогрессивные новации  истории.  Устрялов-"социалист"  признал  пролетарские
задачи   революции   в   принципе  совместимыми   с  собственными   идеалами
"просвещенного  абсолютизма".  В  общем Устрялов принял таким  специфическим
образом понятый большевизм и призвал российскую интеллигенцию к примирению с
действительностью.
     Поначалу о сборнике "Смена вех" советская печать


     пишет с  восторгом:  "Сущность всех  статей сборника,  --  говорилось в
известинской   статье  "Психологический  перелом",  --  сводится  к  приятию
Октябрьской революции и к отречению от всякой борьбы против ее результатов".
Л. Троцкий считал, что в  каждой губернии  должен быть  "хоть один экземпляр
этой книжки "Смена вех".
     Полного приятия Устряловым  Советской  власти, разумеется, не было, его
не  устраивали  все  те  же   "коммунистические   утопии"   большевиков.  Но
препятствия   эти,  уверяли   сменовеховцы,   скоро   исчезнут,   произойдет
решительное  "самоограничение   революции   и  самоопределение  коммунизма",
порукой чему -- мелкобуржуазная экономика России.
     В статье "Редиска", имея в  виду Советскую Россию, он  пишет: "Редиска.
Извне  --  красная,  внутри  --   белая.  Красная  кожица,   вывеска,  резко
бросающаяся  в  глаза,  полезная  своей привлекательностью  для  посторонних
взоров, своею способностью "импонировать".  Сердцевина -- сущность -- белая,
и  все  белеющая  по  мере   роста,  созревания  плода.  Белеющая  стихийно,
органически. Не то  же  самое --  красное знамя  на  Зимнем Дворце  и  звуки
Интернационала  на  Кремлевской  башне?"  Стихийное  органическое  "беление"
большевистской власти  Устрялов связывал еще и с  тем, "что среди вершителей
современных  русских   судеб  есть  люди,  наделенные  достаточным  чувством
реальности  и  не враги  революции. Логика  событий неумолимо заставляет  их
сдавать свои практически неверные позиции  и  становиться на  те, что  более
согласуются с требованиями жизни..."
     Когда о перерождении большевистского коммунистического строя заговорили
бывшие    принципиальные    противники,    тут   стоило    задуматься    над
социально-экономическими и политическими последствиями нового экономического
курса.
     Сменовеховский  прогноз не  только получил  в  Коммунистической  партии
широкий резонанс, но и стал одним из основных сюжетов политической дискуссии
в преддверии ее  очередного XI съезда.  До  того главным образом обсуждалась
дилемма:   либо   советская   демократия  в  форме  "раздела  власти"  между
социалистическими   партиями,   либо  диктатура   Коммунистической   партии,
использующая Советы как  ширму  для  прикрытия фактически осуществляемых  ею
государственных функций.
     Теперь  внимание было привлечено  к другой дилемме: либо  однопартийная
советская  демократия  в совокупности с известными уступками крестьянству по
части организации


     "крестьянского    союза",    либо    "коммунистическая     директория",
эволюционизирующая под давлением экономической необходимости в направлении к
буржуазной демократии.
     В политическом  отчете ЦК XI  съезду  РКП (б) Ленин предупреждал: "Враг
говорит  классовую  правду, указывая на  ту  опасность,  которая перед  нами
стоит.  Враг стремится к  тому,  чтобы  это стало  неизбежным.  Сменовеховцы
выражают  настроение тысяч буржуев или советских служащих,  участников нашей
новой экономической политики. Это -- основная и действительная опасность".
     Но опасность  "диктатуре партии" исходила  уже не от "тысяч  и десятков
тысяч всяких  буржуев" и даже  не от организованной  политической оппозиции,
которая к этому времени  была фактически подавлена. Политические разногласия
сосредоточились теперь внутри самой большевистской партии. "Партия вобрала в
себя  всю  политическую  жизнь страны.  И  с  тех  пор  ее  внутренние  дела
представляли  собой  историю  страны".  Сами  же  внутренние  дела  РКП  (б)
сопровождались нарастанием острого противоборства.
     Опираясь на  резолюцию  X съезда "О  единстве  партии",  запрещавшую не
только фракционную деятельность,  но на  деле  даже  изложение коллективного
мнения,  противоречащего  линии большинства ЦК, началось подавление остатков
традиционного  для РСДРП внутрипартийного демократизма.  Однако  на закрытом
заседании  следующего XI партийного съезда, обсуждавшего выводы комиссии  по
поводу  так называемого  "Заявления  22" (требования  группы  коммунистов  о
демократизации   внутрипартийных    отношений),    выяснилось,   что   режим
директивного единства уже не в такой степени пользуется поддержкой в партии,
как  это было на  X  съезде. За решение, осуждающее поведение представителей
бывшей "рабочей  оппозиции", проголосовало 227 делегатов. За резолюцию В. А.
Антонова-Овсеенко,  оправдывающую  их  и  предлагавшую  в   корне   изменить
отношение к инакомыслящим, было  поднято  215  голосов. В своем  выступлении
Антонов-Овсеенко, в частности,  сказал: "По отношению  к  нашей партии мы  в
праве требовать, чтобы было иное  отношение  к инакомыслящим.  Это отношение
должно  быть  иное, чем то,  которое  было  необходимо, когда непримиримость
оправдывалась  обостренностью фракционной борьбы. Мы  сейчас вышли из  этого
периода и можем решать вопросы с гораздо большей терпимостью".
     О зревших в партии настроениях в духе плюрализма


     свидетельствует содержание тайно распространявшегося в парторганизациях
накануне XII съезда документа  под названием  "Современное положение  РКП  и
задачи пролетарского коммунистического авангарда",  который, согласно версии
Зиновьева,  мог  принадлежать  перу  бывших  "демократических  централистов"
(Осинский,  Сапронов,  Смирнов)  .  Авторы документа  указывали на тенденции
бюрократического  перерождения  РКП  (б),  предлагали  уничтожить  монополию
коммунистов  на  ответственные  места,   требовали   удалить   ответственных
работников, наиболее разложивших партийную среду, наиболее  способствовавших
развитию  бюрократии  под  прикрытием  лицемерных  фраз из  господствовавшей
группы: Зиновьева, Сталина, Каменева.
     Зиновьев вскользь  упомянул об охотниках "маленько  поколебать единство
партии и придумать какую-нибудь платформу, подписанную или не подписанную" и
под аплодисменты делегатов заявил, что  нашу партию  и исправлять  нечего...
Если есть хорошие "платформы" относительно создания другой партии, скатертью
дорога".  Тем не  менее оппозиционные настроения  продолжались. Пленум  ЦК в
сентябре  1923  г.  был  вынужден   рассматривать  вопрос  об  оппозиционной
нелегальной деятельности "Рабочей группы" и "Рабочей правды". Но  начавшаяся
вскоре   внутрипартийная   дискуссия   и    борьба   с   "троцкизмом",   как
"мелкобуржуазным, антиленинским уклоном в РКП (б), возглавленная Зиновьевым,
Сталиным, Каменевым, поглотили демократические настроения в партии.
     Таким образом, предсказанный РКП (б) "сменовеховцами" путь перерождения
оказался   не   только   более   тернистым,   но   и  направленным  в  прямо
противоположную сторону.  Этот путь пролег не через "буржуазное перерождение
тканей  революции",  не через  "изживание  коммунистической утопии", а через
перемещение  функций управления  из  рук Коммунистической партии ("диктатура
партии"),  в  руки  все  более  сужающегося  слоя  партийных   сановников  и
обслуживающей      его       политические       интересы      многочисленной
партийно-государственной бюрократии.
     <i>ЛИТЕРАТУРА</i>
     Боффа Джузеппе. История Советского Союза. Т. 1. М., 1990.
     Геллер М., Н е к р и ч А. Утопия у власти. Лондон, 1989.
     Карр Эдвард. История Советской России. Книга 1. М,, 1990.
     Непролетарские партии России. М., 1984.
     Своевременные мысли, или пророки в своем Отечестве. Л., 1989.
     Скрипилев Е. Л. Всероссийское Учредительное собрание. М., 1982.


     <i>ГЛАВА 4</i>
     МЕТАМОРФОЗЫ ИНТЕРНАЦИОНАЛИЗМА
     <i>"Мы хотим добровольного союза наций".</i>
     <i>Ленин</i>
     Интернациональный   Октябрь    и    национальный    "Февраль".   --   О
"националистических" правительствах. -- Освобождение или завоевание? -- Цена
централистской спешки. -- Нужна ли  была России партия? --  О "мусульманском
коммунизме" и здравом смысле. -- Национальная по форме, социалистическая  по
содержанию?
     Революция  произошла в  многонациональной империи,  нерусские народы  в
которой  составляли  почти   <i>51   %</i>  населения.  Испытывая  различные  формы
национального  угнетения,  они оказывали  правящему  режиму все  нарастающее
сопротивление.
     Национально-освободительное  движение   являлось   важнейшей  составной
частью общероссийского демократического  процесса. Требование предоставления
жителям  многонациональной  страны  равных гражданских прав,  независимо  от
национальности и вероисповедания,  в той  и иной форме  входило  в программы
всех оппозиционных царскому режиму политических партий и организаций.
     Все  оппозиционные  партии  понимали  важность   решения  национального
вопроса в России. Лидер кадетов П. Н. Милюков замечал:  "Национальный вопрос
-- одна из наиболее трудных и сложных проблем современности".  А его коллега
по  партии  публицист  А. С.  Изгоев  с тревогой  констатировал, что  борьба
национальностей  становится   мало-помалу   одним   из  главнейших  факторов
внутренней политики. Либералы осмеливались указывать царизму на его просчеты
в  национальном вопросе, требовали более  гибкой и  маневренной (хотя той же
вели-


     кодержавной)  политики в  национальной сфере. Но  речь  шла о "свободе"
народов в рамках сохранения унитарного Российского государства. Ограниченный
демократизм программных основ либералов в национальном вопросе проявлялся  в
отрицании права народов на политическое  самоуправление. В этом В. И.  Ленин
усматривал "... один из корней национализма и шовинизма кадетов -- не только
Струве, Изгоева и  других  откровенных  кадетов, но и  дипломатов  кадетской
партии вроде Милюкова...".
     В  отличие  от либералов  широко  понимаемые  права  наций отстаивались
революционными  партиями.  Программа  эсеров ратовала  за "возможно  большее
применение  федеративных  отношений  между  отдельными  национальностями"  и
предусматривала  в   областях   со   смешанным   населением   право   каждой
национальности  на  пропорциональную  своей  численности  долю  в   бюджете,
предназначенном на культурно-просветительные цели.
     Вслед  за  "Декларацией прав народов России"  (2  ноября  1917 года)  и
особым  обращением правительства "Ко  всем трудящимся  мусульманам  России и
Востока" (декабрь  1917  года)  новая  власть пошла в сентябре  1920 года на
созыв  в Баку  I съезда  народов  Востока. В вышеназванном обращении от лица
революционной власти верования, обычаи, национальные и культурные учреждения
народов  Поволжья  и  Крыма,  Сибири  и  Туркестана,  Кавказа  и  Закавказья
объявлялись  свободными и неприкосновенными. Права трудящихся мусульман, как
и всех народов многонациональной страны, говорилось в обращении, "охраняются
всей   мощью   революции  и   ее  органов,  Советов  рабочих,  солдатских  и
крестьянских депутатов".
     Актом доброй воли, направленным на ликвидацию последствий национального
гнета, явилось и принятое в 1917 году постановление Советского правительства
о возвращении реквизированных в свое  время царизмом национальных  реликвий.
Советская власть провозгласила политику уважения  к народным традициям. Ныне
нет больше угнетенных народов в  свободной  России, говорилось в специальном
обращении от  24  ноября 1917  года  по случаю  решения передать украинскому
народу   знамена,  бунчуки,  грамоты,   изъятые  еще  Екатериной  II.  Народ
великорусский и революционный  Петроград с приветом посылают вольному  Киеву
(столица Украины)  священный  дар в знак  братства  народов.  Да славится  и
крепнет братский союз свободных народов России и всего мира, да исчезнет


     вражда  и  даже тень угнетения одной нации  другою  -- подытоживалось в
обращении.
     Подобные же  шаги были  предприняты  в  отношении  других  национальных
культурных  ценностей. Так, 6 декабря  1917 года  Ленин  -- глава Советского
правительства -- отдает распоряжение о немедленной выдаче "священного Корана
Османа" Краевому мусульманскому съезду Петроградского национального округа.
     Советское   правительство  учредило   специальный  орган,  регулирующий
национальные  отношения,  --  Народный комиссариат по делам  национальностей
(сокращенно Нарком-нац).
     В  двадцатые  --  начале  30-х   гг.  был   создан   и  весьма  успешно
функционировал  динамичный  механизм  управления  национальными  процессами.
Национальные  секции,  отделы,  комиссии,  сектора и целый институт изучения
национальных проблем.  Специализированные издательства, библиотеки  и  клубы
национальных меньшинств. Журналы -- "Жизнь  национальностей",  "Революция  и
национальности". Национальные районы и советы.  Не  хватало кадров, средств,
но страна чувствовала, что на  нее  смотрят угнетенные народы мира, и видела
свои  обязанности  в  том,  чтобы  показать  пример  внимания  и уважения  к
национальному  фактору.  Однако  на  деле  национальное   в   большевистском
менталитете всегда  имело второстепенное значение  по отношению к классовому
приоритету.  Не случайно "Декларация  прав  народов  России",  как и  другие
демократические  лозунги,   под  которыми  большевики  брали  власть,  стала
трактоваться   как   право  и  обязанность  народов   служить  делу  мировой
коммунистической революции.
     В   принятой  на  Втором  съезде  РСДРП  в  1903  году  программе  были
сформулированы  важнейшие пункты в  области  национального вопроса:  широкое
местное    самоуправление;   областное   самоуправление    для   местностей,
отличающихся  особыми  бытовыми   условиями  и  составом  населения;  полное
равноправие  всех  граждан,  независимо  от национальности;  право  получать
образование   на  родном   языке;   право  на   самоопределение   за   всеми
национальностями,  входящими  в  состав  государства.  Идея  о  добровольном
равноправном  союзе народов лейтмотивом проходит через все ленинские  работы
по национальному вопросу, написанные им в 1917 г.
     Пришедшее к власти в результате победы Февральской революции  Временное
правительство предприняло опреде-


     ленные  шаги в  расширении прав  народов:  были  отменены национальные,
расовые  и религиозные ограничения,  существовавшие в самодержавной  России.
Правда, вопрос  о национальной государственности народов не был решен. Здесь
сказалась великодержавная ориентация российского  либерализма, явившаяся его
"ахиллесовой пятой". Это привело к  тому,  что по мере дальнейшего  развития
событий национальный  вопрос начинает приобретать все  более самостоятельное
звучание. Просчеты неопытной и нерешительной демократии, затягивание с ходом
осуществления насущных социально-экономических и политических  реформ давали
дополнительный  импульс  усиливающимся  сепаратистским  тенденциям.  Октябрь
сделал  то,  что  не смог  осуществить  Февраль  --  уже  через неделю после
большевистского переворота появляется первый законодательный акт, специально
касающийся национального вопроса -- "Декларация прав народов России".
     Уже  в марте  1922 года, давая как бы  ретроспективную  оценку событиям
первых   послеоктябрьских  месяцев,  Ленин  напишет:  "1918   --   Советская
конституция versus (против  --  Авт.)  Учредилка".  За  этой строчкой  стоит
многое. Становится  ясно, что разгон большевиками Учредительного собрания не
был  просто  ответной  реакцией  на  "строптивость" этого  представительного
органа.   Финал  был  предрешен  заранее  и  "историческая"  фраза   матроса
Железнякова    замкнула   логическую   цепочку   действий,   вытекающих   из
политического  сценария  и   концепции   ре-жиссеров  революции.   Произошло
столкновение двух принципиально различных типов общественного устройства  --
парламентской  модели, предполагающей  конкурирование  политических партий в
рамках правового государства, и  советского  типа, основанного  на классовой
селекции граждан,  совмещающего законодательную, исполнительную  и  судебную
власти и отдающего власть фактическую только одной партии.
     Если в центре этот  процесс  прошел  чрезвычайно  быстро,  то события в
национальных районах  разворачивались  по-иному.  Там  фактически  состоялся
национальный  Февраль.  Возникают  национальные  парламенты,  сформированные
представителями партий,  традиционно  называвшихся  "националистическими". К
ним  относятся такие политические  образования, как,  например,  Центральная
Рада на Украине, Кокандская автономия в Туркестане,  Оренбургская автономия,
созданная на базе казахской партии Алаш, образовавшей правительство Алаш-


     Орды. В  Азербайджане приходит к  власти  Мусульманская демократическая
партия  (Мусават),  в   Армении  --  Дашнакцутюн,  в  Грузии  --  грузинские
социал-демократы.  Не  предвзятая,  объективная  история  этих  национальных
правительств  и  партий --  остается до  сих пор "черной дырой" в  советской
историографии.
     Революция произошла в державе, отличавшейся разнообразием  национальных
регионов,  прошедших  неодинаковые  стадии  исторического  развития. Если  к
социалистической революции не была готова центральная Россия, в которой  был
фактически  оборван  ход   демократических  реформ,  то  для  ряда  регионов
правомерно  говорить  только об  этапе преобразований  национальных. Окраины
бывшей империи представляли собой разнотипные цивилизации (культуры). Наряду
с  отдельными   промышленно  развитыми   районами,  на   огромных  просторах
существовали  общества  с  родоплеменной структурой,  в  которых  социальные
противоречия  как  бы  перекрывались нормами религии  и традиционного права.
Национальный   характер  нередко  принимало  разделение  между  полиэтничным
городом  и  традиционно  моноэтничным  селом. На  политической карте империи
проступали  этносы  разного уровня (например, среднеазиатский  мусульманский
суперэтнос) и разной "силы"  -- пассионарности. Все это необходимо учитывать
при оценках  национальных  правительств.  Они  представляли собой  различные
политические комбинации: национальные фронты с соответствующими флангами, от
социалистической до теократической ориентации, многопартийные, однопартийные
и  иные  образования.  Типичны были  допущенные  ими  ошибки:  недостаточная
разработанность    программ   и    концепций    политического    устройства,
нерешительность  лидеров,  осложнявшие ситуацию личные конфликты между ними,
подчас  элементы ксенофобии к  "чужим" нациям. Во  многом роковую роль в  их
судьбе сыграла гражданская война, в которой они оказывались между "белыми" и
"красными",   зачастую  выбирая  ориентацию,  снижающую   их  "имидж"  среди
населения. Но следует учитывать и то, что все это был,  по  существу, первый
опыт устройства национальной  жизни народов,  базирующийся на действительном
учете конкретно-исторической ситуации в том или ином регионе.
     Главной  опорой  Советской  власти  в  национальных районах  становятся
коммунисты,   часто  не   представляющие  коренного  населения.  А  решающим
аргументом в случае неприятия нового строя выступала сила оружия. Такое


     неприятие  действительно  имело  место,   поскольку  Советская   власть
национальными правительствами  отождествлялась с  большевистской диктатурой.
Наглядно это проявлялось уже  в  ноябре 1917 года  в переговорах между СНК и
Центральной  Радой.  Представители  последней  следующим  образом  оценивали
сложившееся политическое положение: "Претензии СНК на руководство Украинской
демократией  тем  менее могут иметь  какое-либо оправдание, что навязываемые
Украине  формы политического  правления  дали  на территории  самих народных
комиссаров  результаты,  отнюдь  не вызывающие зависть. Пока  в Великороссии
развивается  анархия,  экономический,  политический и хозяйственный  развал,
пока там царит грубый произвол и попрание всех свобод, завоеванных у царизма
революцией,  Генеральный  секретариат  не  находит  нужным  повторять   этот
печальный опыт на территории Украины".
     Против   навязывания    "опыта   пролетарской    диктатуры"   выступали
представители  различных  народов.  В  нашей  литературе  много  написано  о
"националистическо-клерикаль-ной"  Кокандской   автономии.   Однако  имеются
материалы, позволяющие  взглянуть  на это  политическое образование  с  иной
стороны. Например,  в фонде Центрального партийного  архива ИМЛ при ЦК  КПСС
имеется письмо на имя ЦК РКП (б) одного из  партийных работников Туркестана.
Он пишет о  "захвате власти  русскими рабочими в Ташкенте", противопоставляя
этому мусульманский съезд  в Коканде, начавший  работу  по подготовке созыва
Учредительного собрания и  избравший  Временное правительство,  поддержанное
также  местными  рабочими,  крестьянами   и  воинами-мусульманами.  Описывая
достаточно  непростые  перипетии  политического  процесса в  Коканде,  автор
письма повествует как незначительный  инцидент вызвал фактически вооруженную
интервенцию  и  разгром  Временного  правительства большевиками Ташкента. "И
этим похоронено в  могилу национальное  движение  в Туркестане", -- печально
заключает  он.  И  это  --  не  единичное свидетельство  о судьбе Кокандской
автономии.
     Целый  ряд  партийных советских  руководителей,  сталкивавшихся в своей
деятельности    с    национальными    проблемами,   обнаруживали    вопиющую
некомпетентность.  Показателен конспект  лекций  по  национальному  вопросу,
составленный заместителем  Сталина  по Наркомнацу  С. Пестковский "Нация как
боевая организация  буржуазии.  Нация как  средство эксплуатации  буржуазией
пролетариата и мелкой буржуазии", -- записал он. С позиций такой мен-


     тальности   можно  вполне   объяснить   и   "боевые  действия"   против
представителей    тех   или   иных    национальностей,    "мешающих"    делу
коммунистической революции. С негодованием  писал в докладе Ленину, Троцкому
и Дзержинскому в июле 1920 г. М. И. Лацис об "упрямом хохле", предпочитающим
"палить  свои нивы",  чем быть обобранным продотрядами,  и  предлагал решить
этот вопрос силами ВЧК.
     Между тем,  предупреждения  о пагубности такой политики раздавались  из
среды небольшевистских социалистических партий. Опять-таки в июле 1920 г. на
имя  Ленина  поступает  письмо  заграничной   делегации  Украинской   партии
социалистов-революционеров,  подписанное  бывшим  председателем  Центральной
Рады  и  видным историком М.  С. Грушевским. Весьма  лояльно высказываясь  в
пользу Советской власти,  он упоминал  о  недружелюбном отношении украинских
крестьян  к  коммунизму  в его российской форме.  "Причины таких  настроений
лежат в централистических стремлениях большевиков, -- писал Грушевский, -- и
в желании  удержать Украину исключительно под влиянием своей партии, править
ею из Московского  центра... Украинские социалистические  партии относятся с
величайшим сочувствием к  идее федерации социалистических республик, но  они
считают  ложными и вредными стремления  рассматривать  Украину  как область,
которая  должна  быть связана с  Россией более тесными узами, чем какие-либо
другие социалистические республики".
     "Националисты" во многих ситуациях разбирались тоньше и куда грамотней,
чем руководящие деятели РКП  (б). Наглядное свидетельство тому --  январские
события 1920 г. в Башкирии, где возник конфликт Башрев-кома во главе с А. 3.
Валидовым и присланными из центра партийными работниками -- Ф.  А. Сергеевым
(Артемом),  Ф. П.  Самойловым и др. История донесла до нас документы о  том,
как было на самом деле, в чем суть "националистических выходок" Башревкома и
каковы действия "посланцев партии" в этой республике.
     Свет на подлинный характер  происшедшего проливает  сделанный в  начале
1920 г. доклад в ЦК РКП (б) К. Ракоя (Рычкова), командированного в Москву по
телеграмме  Ленина  для выяснения  ситуации  в  Башкирии.  Говоря о причинах
конфликта,   К.  Ракой  называет   "партийную  ориентацию  на   диктатуру  в
национальном вопросе". Вот его размышления о происшедшем: "Вы отлично зна-


     ете, что наша партия до сего времени совершенно не подготовлена к тому,
чтобы  как  следует  разобраться  в  таких  вопросах,  как  право  наций  на
самоопределение,  в  автономии и вообще в национальных  вопросах.  Многие из
наших товарищей  совершенно убежденно трактуют о  том, что  мы должны твердо
стоять на пути строгой пролетарской диктатуры, ... многие товарищи полагают,
что пресловутые "самоопределение", "автономии" и  т. п.  не стоят выеденного
яйца, понимая  это  как  дипломатическую игру, которую  в  некоторых случаях
Рабоче-крестьянское правительство  должно играть  всерьез, как это делается,
например, по отношению к Башкирии, Киргизии и  проч... Основываясь на  нашем
опыте,  мы  больше  всего  должны  остерегаться той  торопливости,  неумелой
теоретичности и  того  декретирования  из  Москвы,  какое  мы  проявляем  по
отношению к Башкирии. Многие из наших товарищей, находясь в настоящее  время
в Башкирии, стремясь только выслужиться, не брезгуют никакими средствами и с
негодными  средствами  пускают в  ход  полное  принуждение...  если подобным
образом действовать по отношению к инородцам, как действовали по отношению к
Башкирии  тов.  Артем и  компания, и  если  к тому же еще,  чего я  лично не
допускаю,  действия  т.  Артема  и др.  санкционировались  высшим  партийным
органом ЦК РКП --  ВЦИК,  то это  было  таким идиотизмом, таким  тупоумием и
такою  гибелью дела, что сознательно так работать могут провокаторы". О том,
что  все это  были действительные факты, а не только эмоции, свидетельствует
мнение  члена  Кирвоенревкома  Т.  И. Се-дельникова, констатировавшего,  что
"Башкирию в начале года поставил  на дыбы "ласковый  теленок" т. Артем своей
мелкотравчатой и  плоскодонной  политикой  вместе  с  почти  полной  деловой
невменяемостью".
     На  фоне  такой "интернационалистской  невменяемости"  особо  явственно
видна  "вменяемость",  а точнее государственная мудрость  и  деловой  подход
"националиста" А. 3. Валидова. Приведем посланное им в январе 1920 г. письмо
в  ЦК  РКП  (копия--Ленину  и  Троцкому).  Валидов  пишет  следующее:  "...в
руководящем  органе  РКП нет ни одного  в совершенстве  знакомого  со  своей
страной,  сильного  и   авторитетного   на  Востоке  человека  из  восточных
мусульманских национальностей... Вы сами больше,  чем  мы, понимаете,  какие
трудности  Вам  и  восточным  революционерам приходится одолевать,  когда Вы
рукою русского пролетариата начинаете восстанавливать


     похороненное, как казалось навсегда, русским империализмом человеческое
самосознание,   сознание  необходимости  борьбы   за  существование  забитых
Восточных  народов...  В  эти  моменты  к  Вам являются  с  Востока какие-то
Баракатулла,  Киргизские  и  Туркестанские представители, какие-то Валидовы,
Байтурсуновы, Тунги-чины и  другие, непривычные Вашему слуху имена  и  Вы не
знаете, кто из  них авантюрист, а кто  нет... Доброжелатели из руководителей
разных  Главков  и  Главных  учреждений  смотрят  на  вопросы,  возбуждаемые
Востоком и на требования, предъявляемые с Востока и думают -- ... не ловушка
ли  это людей  из страны тысячи  и  одной  ночи". Валидов предлагает иметь в
центре сильного авторитетного представителя  мусульманского Востока, хотя бы
и не коммуниста и рекомендует на этот пост видного деятеля Алаш-Орды Алихана
Букейханова, все более склонявшегося к  признанию Советской  власти.  Однако
центр поддержал не А. 3. Валидова, а противную сторону. В итоге уже в ноябре
1920  года Валидов  принимает участие в тайном заседании у  назира  финансов
Хивинской республики, предупреждая,  что разгром  башкирского  правительства
Советской   властью  заставляет  правительство   Хорезма  быть   наготове  к
повторению с ним точно такого же эксперимента.
     Среди  тех,  кто не  принял предложение Валидова,  была  Е. Д. Стасова,
крупный партийный работник. Не зная,  не любя Востока  (в чем признавалась в
письме  к  Ленину),  она   все  же  находила  возможным  руководить  Советом
пропаганды  его  народов.  Вся  ее  деятельность  состояла  в  "выдерживании
партийной    линии",    подготовке     анкет,    инструкций     и     других
организационно-пропагандистских "мероприятий".
     О  неблагополучном  положении  дел  в  восточной политике  предупреждал
Ленина в 1920 г. ответственный работник  Центрального  бюро коммунистических
организаций  народов Востока (отдела Востока ЦК РКП) А. Таиров-Деев: "Будучи
мусульманином и хорошо зная восток, гля-дя  на всю ту работу, которая на нем
производится  и предвидя  "восточный сюрприз"  для Советской  республи-ки, а
если  эта политика  изменена не  будет,  то этот "сюр-приз"  неминуемо  и  в
недалеком  будущем будет нам преподнесен, беру на себя смелость сказать, что
тот путь, по которому в настоящее время идет наша партия  в своей ра-боте на
Востоке, грозит привести ее к совершенно обратным результатам...".


     Фактически  же  Советский  восток  превратился  в коридор  для  мировой
революции, когда стал  очевиден крах надежд  на ее  осуществление на Западе.
Шло "подталкивание" событий в сторону их "революционного  форсажа". Наглядно
это проявилось  на  примере  "народных"  революций в Бухаре  и  Хорезме. Как
бесхитростно  сообщал  в  сентябре  1920  г.  в  телеграмме  в  ЦК  РКП  (б)
председатель  Совета назиров Бухарской  республики, "Фрунзе с самого  начала
проводил  военную  подготовку  переворота".  Неудивительны   и   последствия
подобной политики. В Хиве и Бухаре, писал Г. В. Чичерин К. Радеку уже 9 июня
1921 г., мы вынуждены были поддержать своими штыками переворот,  последствия
однако  таковы, что даже  туркестанские  товарищи высказывают  сомнения,  не
лучше было бы, если  бы остался  прежний порядок, на Востоке эти события нам
навредили.
     Вот что докладывал  сотрудник Восточного отдела НКИД Ленину о бухарской
революции.  Революция  превратилась в  форменное военное  вступление Красной
Армии, ничем не прикрытое, нарушавшее все представления  о  праве народов на
самоопределение, и Бухара  фактически  оказалась оккупированной страной. При
занятии  Бухары  было  выпущено  несколько миллионов пуль,  несколько  тысяч
снарядов, из которых было немалое количество и  химических.  Вот  что писали
сами  бухарцы:  "красноармейцы  оскорбляли  религиозные   чувства  мусульман
(сжигали мечети, употребляли листы Корана для естественных потребностей и т.
п.)". Были ограблены и вывезены ценности Бухары. Есть воспоминания очевидцев
"бухарского  похода"  как  красноармейцы  шли,  обвешанные  с  головы до ног
драгоценными вещами.
     Эта политика "интернационального  сплочения" дала основание  известному
специалисту по национальному вопросу Г. Бройдо обратиться в январе 1921 г. к
Ленину -- "...Теперь  с восстановлением старых великорусско-коло-низаторских
способов  колонизаторской  деятельности,  образовался  неслыханный для  Хивы
контрреволюционный  фронт... Симпатии к  Советской власти сменились  острой,
хотя и скрытой ненавистью к ней среди трудящихся... Наши окраины -- Кавказ и
Туркестан, в  особенности последний,  достаточно  подготовлены к  принятию и
поддержке  любых   оккупантов,  идущих  под  лозунгами  борьбы  с  Советской
властью".
     Царизм  управлял "сверху", через губернаторов и наместников, сохраняя в
целом достаточный простор для


     действия   традиционных  для  этих  обществ   регуляторов.   Большевизм
"по-революционному" вторгся в эти традиционные структуры. Борьба с религией,
вековыми  социокультурными  обычаями и  нормами  и  экономическими  укладами
приводила  к  самым  негативным  последствиям.  В  восточные районы  нередко
посылались люди, не знающие специфики края, уповающие на  власть идеи и силу
оружия.  Видный деятель партии П. Лепешинский  сообщал в центр о действиях в
Туркестане известного чекиста  Г. Бокия, политика  которого  состояла в том,
чтобы  "делать  чик-чик" местному населению. Нередки  были  случаи  "ссылки"
проштрафившихся  центральных работников.  Постепенно стала оформляться каста
новой  --  уже партийной,  знати. Не  случайно, в  оперативных сводках  ГПУ,
встречались сведения о том,  что "туземцы"  считают советских чиновников еще
большими эксплуататорами, чем царских колонизаторов.
     Не удивительно, что народы ответили на завоевания сопротивлением. Если,
скажем, в  центральных губерниях движение русских крестьян  и рабочих против
продовольственного и политического террора приняло характер  освободительной
борьбы с большевизмом (восстание ижевских рабочих, антоновщина и др.), то на
Востоке   вспыхнуло   национально-освободительное   движение.    Им    стало
басмачество.
     Сегодня о  нем говорится и пишется  много.  Приводят доводы, что нельзя
реабилитировать движение,  с которым связано насилие, разгул  религиозных  и
националистических  страстей.  Да,  все  это  было.  И  когда  льется  кровь
собратьев, то здесь нет выигравших. Есть только проигравшие, только  слезы и
горе людское. Но у любого события  есть свои побудительные причины. Действия
революционеров-интернационалистов, вторгшихся в  чужой  и непонятный им мир,
воспринимались   фактически   как  действия  оккупантов.  Красная   армия  и
репрессивные органы прибегали к  самым жестоким методам -- грабежа,  насилия
над местным населением, расстрелов пленных и т.  п. Об этом  писал Ленину  в
1920 г. известный партийный  деятель Туркестана Н. Ходжаев. Ферганский фронт
существует,  указывал он,  благодаря политике  "коммунистов-колонизаторов  в
Туркестане".  Красноармейцы  "под   видом  разбойников"  уничтожали   мирных
жителей,  насиловали  женщин, разрушали  деревни, в  результате  чего  "чаша
терпения переполнилась до  крайности". О том, что Советская власть проводила
экономический террор -- под видом "ку-


     лака"  обрушивая репрессии на  простого  труженика -- крестьянина,  что
вело  лишь  к   усилению  басмачества,  предупреждал  руководящие  органы  и
следователь  ВЧК  в  Туркестане  П.  П.  Вильцин.  Жестокость  расправ  была
обоюдной. Чекисты поступали  с  врагами  столь же  по-варварски,  как и те с
коммунистами и красноармейцами.  Так,  например, в сентябре 1920 г. работник
Особого  отдела  Туркфронта  пишет   письмо,  в  котором  похваляется  своей
изуверской "доблестью": "Работаю  в  Особом Отделе.  В мое распоряжение дали
недавно  приехавших 10 шпионов  из Крыма, пробиравшихся  в  Бухару (речь шла
скорее всего о представителях национальной партии Крымских татар Милли-Фирка
-- Авт.),  но от Особого Отдела не уйдешь. Я их поодиночке выводил во двор и
мучил,  острой палкой отрубал руки  и ноги и в бешенстве кричал, что  это за
умирающих  коммунистов. Продержал  до  10 часов  вечера,  пока не  уничтожил
всех". Думается, что подобный случай -- не единичен.
     Однако классовый подход и борьба за мировую революцию  выстраивали свои
приоритеты.   Интернационализм   в   его   практической    реализации   стал
рассматриваться как право на игнорирование национальной независимости. В нем
потенциально  было заложено и велико-державие. В борьбе за мировую революцию
начала    оформляться    концепция    "красного    империализма".   "Мировая
коммунистическая республика  с  Лениным во главе" -- этот  лозунг был весьма
популярен в 20-е  годы.  Под флагом советизации  и "освобождения трудящихся"
происходило  постепенное восстановление  былой державы.  Это  обстоятельство
было  проницательно оценено  в белогвардейском  лагере  уже  в  1919 г.  как
переход "белой идеи" в "красную". В понимании сути такого процесса кроются и
надежды сменовеховцев  и  "патриотические" повороты  в отношении  СССР  ряда
деятелей эмиграции, в целом, конечно, на дух не переносивших  большевизма. В
1923  году,  когда,  казалось,  революция  в  Германии вот-вот  должна  была
вспыхнуть, РКП (б) активно готовила своих членов и народ в целом к "оказанию
помощи"  германской  революции.  На встречу с  Гучковым  поехал  специальный
посланец Троцкого Беренс для переговоров о пропуске белогвардейскими частями
Красной   Армии.  Правда,  "интернациональную  интервенцию"  осуществить  не
удалось. Кстати, многие люди в России дали подобным попыткам,  имевшим место
еще  в 1918 году, достойную оценку.  "Надо  быть  последовательным, -- писал
Ленину некий И. Балашев из Петро-


     града. -- Мы желаем свободы для себя -- должны соблюдать этот принцип и
в отношении к другим, тогда только они станут уважать  нашу свободу, без нее
же нет для человека ни достоинства, ни счастья  на земле. Ваш же деспотизм и
насилие является таким же невыносимым гнетом, что в сравнении с ним  царский
режим казался  прямо  легким... совесть  народов  --  в том  числе и  нашего
подскажет, что идеал, требующий для  своего осуществления  применения грубой
силы,  несправедливости и потоков  крови,  есть  несомненно  идеал ложный  и
весьма опасный".
     Но  предостережения  не  были  услышаны.  Характерны тезисы  доклада А.
Микояна "К  положению на Кавказе", посланные Ленину  в декабре 1919  года. В
них прямо говорилось о возможности для коммунистов готовить "государственный
переворот" в республиках Закавказья,  "свержение их  правительств",  а затем
перейти к "слиянию" их "в одну государственную  единицу с  Россией"  и таким
путем "заложить фундамент рождающейся мировой  республики Советов". Сценарий
затем реализуется столь  стремительно, что полномочный представитель РСФСР в
Армении в полном недоумении пишет руководству: "О вступлении красных войск в
Армению мы  не были предупреждены и даже после  того, как  это стало фактом,
нам  продолжали сообщать,  что красных войск  в Армении нет  и  имеется лишь
отряд армянских повстанцев".
     В марте  1920 г. Ленин  получает  письмо от М.  М.  Эссен из Грузии,  в
котором   она   предупреждает,   что   большевистская   тактика  непризнания
суверенного грузинского государства играет на руку их  противникам. В начале
мая  подписывается  мирный договор  между  Советской Россией  и Грузией,  по
которому  РСФСР   "безоговорочно"   признала   суверенитет  и  независимость
грузинского государства.  В то же самое  время Орджоникидзе и Киров посылают
Ленину шифрованную телеграмму, в которой говорилось  следующее:  "Обеспечить
за Советской  Россией Азербайджан, не  владея  Грузией,  почти невозможно...
Владея  Грузией,  мы вышибем  англичан с  восточного  берега  Черного  моря,
открываем  путь в Турцию...  Завоевание  Азербайджана  и  оставление  Грузии
произведет самое гнусное впечатление на мусульман". А несколько позже Ленину
пишет один Киров. Он сетует на атмосферу подозрительности, "самые чудовищные
слухи"  вокруг  представительства РСФСР  в  Грузии.  В  частности,  "на днях
итальянский посол в Грузии Меркантелли мне простодушно заявил -- пишет Киров
-- мы, -- сказал он, -- внимательно


     смотрим  на  вашу  работу  здесь  и  хотим  проверить  лишний раз  ваше
отношение к буржуазным республикам -- то есть способны ли  вы жить в мире  с
соседями.  Все уверены,  что  вы  скоро покажете  свое  отношение  к мирному
договору как к клочку бумаги". Что и произошло.
     В.  И.  Ленин  хорошо  понимал  значимость  национального  вопроса  для
реализации   стратегических   задач  партии  в  условиях  многонационального
государства.  Известны  его высказывания о необходимости ликвидации  имевшей
место при царизме "национальной травли и грызни". Вождь большевиков призывал
к  терпимости  и  уступкам  в   области  межнациональных  отношений.  Однако
классовый подход и здесь  выстраивал свою  систему координат. Ленин писал не
просто о союзе,  а о "союзе социалистическом",  направленном  на  укрепление
фронта   трудящихся  всех  наций  против   буржуазии  всех   наций.   Весьма
показательной  в  этом  плане  явилась  его работа  "Выборы  в Учредительное
собрание  и   диктатура  пролетариата",  написанная  в  декабре  1919  года.
Настаивая  на   необходимости  борьбы  с  великорусским   шовинизмом,  Ленин
замечает:  "Мы  обязаны  именно  в  национальном  вопросе, как  сравнительно
маловажном  (для  интернационалиста  вопрос  о  границах  государств  вопрос
второстепенный, если не десятстепенный), идти на уступки". Такая тактика, по
Ленину, поможет непролетарским трудящимся массам  изжить "колебания"  --  то
есть   испробовать  различные   формы  государственных  отношений.  Гарантом
изживания  подобных   колебаний  является  "нетерпимость  и   беспощадность,
непримиримость  и  непреклонность" в главном  вопросе -- пролетарской (а  по
существу партийной) диктатуры.
     В  этом,   воспользуемся  ленинским  термином,  "гвоздь"   национальной
политики большевиков. Ее можно сравнить со своего рода  национальным  нэпом,
когда конечная цель --  создание мировой коммунистической республики требует
на какое-то время, до  перехода "к  полному единству",  учета  национального
момента.  Но  всем  процессом  должна  руководить  Коммунистическая  партия,
интересы ее  идеологии  и политики во  всех случаях  являются определяющими.
Именно сквозь  призму  этой "генеральной линии" и следует  рассматривать ход
создания советского многонационального государства.
     Первые годы Советской  власти  характеризовались  определенным  поиском
форм национальной государственности народов.  Позитивным в нем  были попытки
апро-


     бировать  разные варианты  этой  государственности, которые должны были
учитывать    демографическую,    этнографическую,    социально-экономическую
специфику  того  или  иного региона.  Наряду  с  национально-территориальным
принципом   создания   государственности,   ставился   вопрос   о   принципе
территориальном,  что  давало  бы   возможность  выделить,  скажем,  русскую
республику. Присутствовали  предложения (они  были и  у Ленина) о дополнении
национально-территориальной  автономии  --  культурно-национальной.  Словом,
речь  шла  о  том,  чтобы  как-то  отойти  от  жесткой  унификации,  единого
централистского шаблона в развитии национальной государственности.
     Однако, к сожалению, события пошли по иному руслу. В столкновении между
идеологическими  приоритетами   и  реальными  интересами  народов  первые  в
конечном  итоге всегда  побеждали.  Власть партии могла утвердиться только в
определенных    рамках,    партийное     единство    требовало    "единства"
государственного,  и  партийные органы  стремились искусственно  форсировать
данный процесс, используя методы административного нажима.
     И дело заключается не только в  том, что  решали, но и  как это делали.
Осуществлялось "партийное руководство" национальными процессами  "сверху" --
через Политбюро, Оргбюро  ЦК РКП, на съездах,  пленумах, партийных  активах.
При партийных и государственных органах  не  было создано институтов научной
этнологической  экспертизы.   Конечные   решения   не   предваряли  опросами
населения,     референдумами.     И    многое    делалось    волюнтаристски,
непрофессионально.
     Действительно, в практике  договоров, заключенных между республиками, к
началу   20-х    годов   обнаружились   "расстыковки",    несогласованность,
функциональные сбои. Наверное, необходимо  было  устранять эти  проблемы, не
спеша  совершенствовать систему горизонтальных  связей  между  республиками,
но... "глас народа"  --  Пленум ЦК Компартии Украины в 1922 г. ставит вопрос
перед  ЦК  РКП о создании  специальной  комиссии для этих  целей.  Вот  так,
"комиссиями  ЦК" и решали серьезнейшие вопросы. На  этом же уровне проходило
затем   национально-территориальное  размежевание  в   Средней  Азии,  когда
представлявший собой единый экономический комплекс многонациональный регион,
с  этнической  "чересполосицей"  рассекли   путем  административной  реформы
сверху,  подгоняя  под  "типовые блоки"  складывавшейся  системы  партии  --
государства. Так, сверху нередко проводили и


     другие акции  в области национального строительства. Вместо того, чтобы
дать возможность народам вырастить  снизу свой "продукт", посылали  "бригады
строителей" -- полпредов ЦК -- Туркбюро, Средазбюро, Закбюро и т. п. В итоге
-- оставили "свищи" на стыках республиканских границ, явившиеся  результатом
чисто политических комбинаций, поделили народы на "перво"- и "второсортные".
     Для   большевистской   партии,   фактически    порвавшей   с   присущей
социал-демократии  идеей   эволюционного  (реформистского)   развития,  была
присуща ориентация на революционный скачок, "спрямление" исторического пути.
Это наглядно проявилось и в национальном  вопросе. Кстати, в самых последних
ленинских работах начинают  звучать уже  более реалистические  ноты.  В  его
записках  "К  вопросу  о  национальностях  или  об  "автономизации"  имеются
достаточно   серьезные   противоречия   --   "оставить   и   укрепить   союз
социалистических  республик" или "оставить союз социалистических республик в
отношении дипломатического аппарата". Похоже, что Ленин проявлял колебания и
готовой  модели  союзного  государства у него не  было  (хотя сверхзадача --
установка на победу мировой революции оставалась).
     Несомненно, Ленин хорошо видел опасность идеи "автономизации", понимая,
что она может привести к самым негативным последствиям, усилить центробежные
процессы, что было бы чревато распадом нового государства. Он выдвинул новую
форму   союзного  государства:  на  основе  добровольного  и   равноправного
объединения самостоятельных  советских республик. Указывая на недопустимость
бюрократического извращения  идей объединения, он выступал за  необходимость
укрепления  суверенитета и  атрибутов  независимости каждой  республики  как
обязательного  условия сплочения народов. "...Мы признаем себя равноправными
с Украинской ССР и др. и вместе и наравне с ними входим  в новый союз, новую
федерацию",  --  писал  Ленин,  добавляя  категорическое --  "Великорусскому
шовинизму объявляя бой не на жизнь, а на смерть... Надо  абсолютно настоять,
чтобы в союзном ЦИКе председательствовали по очереди
     русский
     грузин и т. д.
     Абсолютно!".
     И  хотя   за   скобками   Ленин   оставлял   и  руководство  партии   и
социалистическую идею  как  гарантов  единства создаваемого государственного
образования (в том числе


     и  как  права на  "советизацию"),  но тем  не менее  его  установка  на
добровольность объединения объективно  несла позитивный  заряд.  Она  давала
шанс   народам   войти   в   союз  республик  с   более  реальным   статусом
самостоятельности.
     Столкновения   национально-нигилистических    подходов    с   реальными
процессами   особо  явственно  обнаружились   в   период   непосредственного
образования СССР. В сентябре 1922 г. Д. Мануильский пишет письмо И. Сталину,
в котором настаивает на необходимости ликвидации самостоятельности республик
и  замены   ее  широкой  автономией.  Национальный   этап  революции,  когда
"пролетарской диктатуре  пришлось развязывать  национальный вопрос", по  его
мнению, уже пройден.
     О  том,  как он был  "пройден" на деле, свидетельствовали драматические
события  в  Закавказье, где  представители  центра в  лице  С.  Орджоникидзе
прибегали к  адми-нистративно-централистскому  произволу.  По-своему об этом
свидетельствовали материалы комиссии Ф. Дзержинского, представившей в начале
1923 г.  оправдание действий Орджоникидзе и  его  сторонников.  Главным  для
комиссии было  то,  что "сначала Кавбюро,  а  потом  Зак-крайком"  проводили
линию, "вполне  отвечающую директивам ЦК РКП", выразившуюся, в частности, "в
превращении  народных   судов  в  органы  пролетарской  диктатуры,  усилении
репрессий против меньшевиков".  Насколько при этом  учитывались национальные
интересы, не говорилось.
     Все  это не могло не беспокоить представителей республик. На  заседании
секции XII съезда РКП (б) по национальному вопросу X. Раковский, апеллируя к
вышеназванной   ленинской   работе,   предостерегал   против   торопливости,
доказывая,  что "наше союзное  строительство  не явилось  результатом причин
объективных,  исторических... есть результат торопливости, нажима и давления
сверху центральных органов".
     В  прошедших  в первой  половине 1923  года,  после продекларированного
образования  СССР,  дискуссиях  обнаружилось  стремление  как-то  совместить
задачу укрепления режима партийной диктатуры  с  элементами здравого смысла.
Правда, именно последним впоследствии жертвовали в первую очередь.
     Когда на февральском (1923 г.) Пленуме ЦК РКП (б) Сталин обосновал идею
двухпалатного  союзного  ЦИК,  он  получил следующую записку  от  Зиновьева:
"Практи-


     ческие предложения Сталина (двухпалатная система и пр.)  признать  пока
дискуссионными  + признать пока  необходимость выработать в секции съезда (а
затем  на съезде) поправку к принятой  съездом  Советов Конституции в смысле
создания согласительного органа,  где национальные  республики  и автономные
области имели бы равные права". По существу аналогичную мысль на  секции XII
съезда  партии  проводил  Б. Мдивани.  Он предложил свой проект  организации
Союза  ССР  --  "самым  широким образом  поставить  вопрос  о  федерировании
республик.  Нечего смущаться  тем, что есть  отдельные  республики,  которые
развивались  независимыми, а  были другие, которые  назывались  автономными.
Абсолютно никакой опасности нет в том,  что данная республика, заключающая в
себе  данную  национальность,   является   равноправной  и   федерируется  в
общесоюзном  масштабе. И автономные  и независимые республики объединяются в
один Союзный Совнарком".
     Интересные "наработки" были сделаны и Сталиным. В  феврале  1923  г. он
пишет в Политбюро записку, в которой размышляет над рядом непростых проблем,
возникших в  связи  с  образованием  СССР  и, в частности,  "входят ли  наши
республики  в  состав  Союза  через  существующие  федеративные  образования
(Р.С.Ф.С.Р.,  Зак-федерация)  или самостоятельно, как  отдельные государства
(Украина, Грузия, Туркестан, Башкирия)". Мы видим,  что Башкирию и Туркестан
Сталин  помещает  в   одном  ряду,  фактически  поднимая  статус  автономной
республики до союзной.  Но  это не главное, что интересует его.  Главное  --
"Вхождение  отдельными  республиками (а  не  через федеральные  образования)
имеет несомненно  некоторые плюсы: а)  оно отвечает национальным стремлениям
наших независимых республик; б) оно  уничтожает среднюю ступеньку в строении
союзного  государства  (федеративные  образования)  и  вместо трех  ступеней
(национальная  республика -- федеральное  образование  -- союз)  создает две
ступени  (национальная республика --  союз). Но  оно  имеет  и  существенные
минусы:  а)  разрушив,  например, РСФСР, она  обязывает нас  создать  новую,
русскую республику, что сопряжено с большой организационной перестройкой; б)
создавая русскую республику, оно вынуждает нас выделить русское население из
состава автономных  республик  в  состав русской  республики,  причем  такие
республики,  как Башкирия,  Киргизия,  Татарская  республика,  Крым  рискуют
лишиться своих столиц


     (русские города) и во всяком случае вынуждены будут серьезно перекроить
свои территории, что еще больше усилит организационную перестройку. Я думаю,
что тут плюсы явно превышаются минусами, не говоря о том, что минусы  эти не
могут   быть   оправданы,   например,   в   данный    момент,   политической
необходимостью".
     В  целом,  размышления  Сталина достаточно  профессиональны.  И  далее,
отказываясь   от  идеи  русской  республики,   он  все  же  рекомендует  при
конструировании Союзного собрания (органа представительства национальностей)
обеспечить  там  представительство,  наряду  с  национально-территориальными
образованиями  представителям  и  "русских   губерний",  не   имеющих  своей
национальной республики. Другое дело, что Сталин руководствовался не здравым
смыслом, а, как он писал, "политической необходимостью".  Эта  необходимость
приводила  его  к  мысли  о  возможности  вообще  ликвидировать  независимые
республики,  а   затем  привела  к  практике  тоталитарного   унитаризма  на
великодержавной подкладке.
     В  связи с русской республикой рассматривался и  вопрос о российской (в
том   числе  и  русской)  компартии.  Оживленные  дебаты  по  этой  проблеме
состоялись на Пленуме ЦК РКП (б)  от  15 декабря 1925 года.  Проиллюстрируем
документальными  выдержками  ход  его работы,  чтобы  можно  было  составить
представление о продемонстрированных подходах.
     "М о  л о т о в.  Переименование  партии  во  всесоюзную может  вызвать
только одно сомнение: не будет ли это вести к тому, что во всесоюзной партии
потребуется  создание   российской   компартии.  Это   сомнение  заслуживает
серьезного внимания. Я думаю,  что в наших теперешних условиях это абсолютно
неприемлемо,  было  бы  грубейшей  политической ошибкой  создание  в  данных
условиях отдельной  российской партии  внутри всесоюзной  партии. Это  очень
большой вопрос. Я думаю, что в настоящих условиях это  абсолютно неприемлемо
и являлось бы глубочайшей политической  ошибкой.  Может ли из  того, что  мы
переименовываем партию  из Российской  во  Всесоюзную,  возникнуть  вопрос о
создании  внутри  Всесоюзной  партии  особой Российской  партии?  Но что  мы
делаем, переименовывая партию?  Мы делаем не больше, как формальный шаг,  не
меняя   ничего   по   существу,   не   меняя    организационных    партийных
взаимоотношений,  не меняя  отношений  центра  к  местным организациям и,  в
частности, ЦК к отдельным партиям наших республик... Нам, по-


     вторяю, нельзя  допускать в данных  условиях создания Российской партии
внутри Союза, так как  в этом для РСФСР необходимости нет.  ЦК РКП в Москве.
На то мы и коммунисты, чтобы на этом примере показать, что в отношении между
партийными  организациями мы  проводим такие принципы  работы,  которые  нас
объединяют, а  не противопоставляют друг другу. Еще раз повторяю, -- нужно и
по отношению к партии ясно и точно сделать то, что мы сделали по отношению к
нашим советским и профессиональным органам. Нужно произвести переименование,
которое по существу не изменяет организационных основ партии.
     Орджоникидзе. По существу я думаю, что предложение т. Молотова...
     Сталин. Это предложение Политбюро, а не Молотова.
     Орджоникидзе. Я думаю, что предложение Политбюро будет приемлемо только
в  том  случае,  если  отсюда  сделать   логический  вывод  и  сказать,  что
национальные организации переименовываются в соответствующие территориальные
областные организации.
     Троцкий. До революции так было. Российской не было, национальные были.
     Орджоникидзе.  До   революции  была  Российская  Социал-демократическая
рабочая    партия,     и    Кавказский    Областной    комитет    Российской
Социал-демократической рабочей партии. Теперь создали Союзы и сохранили РКП.
Это не соответствует действительности, и приходится уничтожить название РКП,
я с этим согласен. Но если оставим Грузинскую,  Украинскую -- это приведет к
тому, что мы  должны будем создать Русскую Коммунистическую партию. И как мы
ни  доказываем,  что  это  не годится,  мы все-таки не сумеем  предотвратить
этого.
     Калинин. Правильно.
     Ворошилов.  ...Я думаю, что мы в настоящее  время находимся в несколько
иных условиях, чем  в  дореволюционное время,  когда наша партия  называлась
Р.С.Д.Р.П.  Правильно  было  указано,  что  тогда  не было ни Грузинской, ни
Украинской,  ни  Русской  партии, а была  РСДРП. Сейчас  хотят переименовать
наименование  партии  соответственно  наименованию   государства,  но  тогда
логически  необходимо  организовать русскую Коммунистическую  партию потому,
что в составе СССР имеется РСФСР.
     Сталин. Товарищи, не надо смешивать вопрос о  переименовании  партии  с
вопросом об ее переорганиза-


     ции.   Последний  вопрос  у  нас  не   стоит.   Речь   идет   только  о
переименовании. Ясно само собой, что  у нас не может быть соответствия между
формой государства (Союза Сов.  Соц.  Республик) и между  названием  партии.
Если у нас  существует  Союз  Республик,  то и  партия должна  быть  партией
Союза...
     Говорят   о   реорганизации   национальных   компартий    в   областные
организации...
     Серго. О переименовании.
     Сталин. К  чему это? Кому  они мешают. Если  у нас  права  национальных
партий   определены  уставом,  если  организация  и   название  национальных
компартий вполне удовлетворяют националов, то для  чего  еще понадобилось их
переименование в областные организации, их, так сказать,  снижение? Для чего
это? Какой политический эффект  может из  этого получиться? Если  украинскую
партию реорганизовать в Областную украинскую организацию, то разве  не ясно,
что  это   будет  политическим  минусом,  а  не  плюсом?  Вы  хотите,  чтобы
архитектура  была  стройная.  Но  чего  стоит  архитектура,  если  она  дает
отрицательные политические результаты?..
     Троцкий. ...Здесь связывали этот вопрос с внутренней структурой партии.
Неправильно. Название партии --  по национальности, государству и пр. -- это
то,  что ее рекомендует прежде всего во вне. Как она будет построена внутри,
какие там будут  перегородки -- это другое дело. Именуя партию по советскому
государству, мы определяем капитальную  стену, а внутренние  перегородки  мы
сможем еще  10 раз изменить. И нужно сказать, что  мы запоздали с тем, чтобы
фасад  партии привести в  соответствие с  положением  нашего  государства  и
рабочего класса  в  этом государстве.  Дальше оттягивать  нельзя. Оттягивать
дальше, после того, как мы поставили вопрос на принципиальную почву, было бы
величайшей ошибкой.  Партия  у нас не российская, а всесоюзная. И этот  факт
остается, независимо от внутренних изменений структур -- по национальным или
иным линиям.
     ...Тут  некоторые  товарищи  говорят  о  ВКП,  как о шараде: что,  мол,
означает В?  Могут  быть,  в  таком случае колебания в сторону  С (союзная).
Говорят, что В будут толковать, как Всероссийская.  Поскольку  есть аппетиты
толковать  так,  можно колебаться  в  пользу С,  но  никак не в  сторону  Р.
Спрашивают: а не выйдет ли  отсюда  создание особой Российской  партии?  Это
было бы, на мой взгляд, величайшей опасностью, ибо могло бы привести


     к федералистическому раздроблению партии. Если вы думаете, однако,  что
эта опасность вытекает  из  переименования  партии в  соответствии  с именем
государства, а не преобладающей нации, то это  чистейшие пустяки. Вы боитесь
национальных предрассудков у рабочих или крестьян,  т. е.  у их сознательной
части. С этими  предрассудками  --  прежде всего внутри партии -- необходима
решительная борьба...".
     Видна  явная  боязнь  федерализации  партии,  того,   чтобы   компартии
республик перешагнули уровень областных организаций. Здесь жестко срабатывал
принцип   демократического   централизма,  рассчитанный   на   "указующую  и
направляющую"  роль  центра.  Еще  раз  подчеркнем,  что  по  модели  партии
фактически  строилось и государство, реальная власть  в котором принадлежала
Политбюро ЦК и  Генсеку. Не  случайно,  что ряд "оппозиционных" группировок,
стремившихся  хоть   в  какой-то  мере  демократизировать  режим  аппаратной
диктатуры,   выходили   и  на  проблему   самостоятельности  республиканских
компартий. Так, платформа  "Рабочей группы"  требовала  проведения  принципа
"пролетарской демократии" и организации Коммунистических партий  со своим ЦК
во главе каждой нации, входящих на равных правах с РКП в Коминтерн.
     Жесткая  унификация  вызывала  протесты  ряда  коммунистов национальных
республик,  чьи  программы долгие  годы в нашей  литературе  оценивались как
"национал-уклонистские". На самом же деле эти политические деятели, разделяя
всецело партийную доктрину, хотели лишь  приспособить ее к  специфике  своих
регионов.  Отсюда -- поиски М. Султан-Галиева  и  Т. Рыскулова --  вариантов
некой  "тюркской", "мусульманской"  республики  (но главное  -- советской  и
коммунистической).  Речь  шла  лишь  о  более  тонком  и  гибком  насаждении
коммунистического режима.  Как раз  этого  и не поняли власть предержащие  в
центральных  партийных   органах.  Не  обратили  они  должного  внимания  на
поступающую  из  "компетентных  источников"  информацию  о   ходе  поддержки
"султангали-евщины", "фронт" поддержки  которой был "все-таки большевистский
и  его сторонники  хотели  лишь  во имя  победы  мировой революции в странах
Востока  внести  некоторые коррективы в примирение  национального  вопроса".
Кстати,  о М.  Султан-Галиеве.  О  его  большевистском  "естестве"  наглядно
свидетельствует написанный им 24 декабря 1923  г. партийный донос в  ЦКК РКП
(б) Ем. Ярославскому. Уже будучи беспартийным, исключенным из


     партии, по собственным словам, "за националистический уклон и групповую
работу",  М.   Султан-Галиев,  "ясно   и  твердо  осознающий"  необходимость
"сохранения единства  рядов  РКП и Коминтерна как единственных руководителей
сил  мировой  революции", считает  возможным  донести  на  своих  коллег  из
казанской   газеты   "Татарстан",   в   передовице   которой   высказывалось
"двусмысленное", по его мнению,  отношение к резолюции  X съезда РКП  (б) "О
единстве  партии".  "Моральным  оправданием  ...настоящего  поступка"  (явно
нехорошего,  что понимает сам Султан-Галиев)  для  него  являются опять-таки
интересы мировой революции.
     Но, как и предложения "децистов" и "рабочей оппозиции", направленные на
демократизацию партии и ее спасение,  показались  опасными для авторитарного
мышления партийного  руководства,  такими  же  опасными для  него  оказались
варианты придания республикам и их партийным органам национальной окраски, а
значит -- большей самостоятельности.
     Вот почему не была принята  и  активно разрабатываемая  Т. Рыскуловым и
его сторонниками  концепция "мусульманского социализма" и конкретно  -- идея
"Коммунистической  организации  тюркских  народов". По сути  это  был  поиск
оптимальных форм  действия  коммунистов  в  специфических  условиях региона.
Сегодня ясно и  то,  что коммунистические организации на Советском Востоке и
по  составу   и   по  стоящим   перед  ними   задачам   были   организациями
революционно-демократического типа.  По-своему  это понял и Т.  Рыскулов.  В
сентябре 1920 года, накануне съезда народов Востока в Баку, он пишет записку
Г.  Зиновьеву,  в  которой протестует  против его  обвинения  в национальном
уклоне.  К  ней  приложена  резолюция, принятая на  собрании коммунистов  --
делегатов  съезда  от Туркестана  по  докладу  Рыскулова. Суть ее состоит  в
осуждении действий  Туркомиссии ВЦИК, которая  насилием, исключительно через
"Особый отдел и ЧК", путем "арестов, расстрелов" проводила в жизнь директиву
центра  по "классовому расслоению среди туземного населения". Иными словами,
речь шла о протесте против коммунистического великодержавия.
     Если мы внимательно разберем  уроки "исторического опыта КПСС" в борьбе
с  "национализмом"  в  собственных  рядах,  то  увидим,  что  в  подавляющем
большинстве там все поставлено с ног на голову.
     Возьмем, например, однозначно оцениваемое в лите-


     ратуре  как  "националистический  сговор"   против   партии   совещание
националов-членов ВЦИК под председательством Т. Рыскулова  в ноябре 1926  г.
Какие   же  требования  "националистического   характера"   предъявляли  его
участники? Они  выступали:  против  форсированного индустриального  развития
окраин; требовали производить выборы  в ЦК ВКП (б) на  основе  национального
представительства, то есть пропорционально от каждой национальной республики
и  области;  стремились  иметь  при   каждом  наркомате  в   Москве   особые
представительства национальных  республик. "Враг" Иногамов (отсюда  -- целый
уклон  --  иногамовщина)  дошел  до  того,  что  в  своей  книге  "Узбекская
интеллигенция"  -- выдвигал  "идеалистическую" концепцию о решающем значении
национальной интеллигенции в  победе революции в Туркестане, "принижая" роль
рабочего класса, которого по существу там и не было.
     Или  возьмем  заключение  по  делу  группы лиц  из  "контрреволюционной
троцкистской организации белорус-ских национал-демократов". Речь идет о 1927
годе. Что хотели эти "антисоветские элементы": создания условий для развития
мелкой торговли и  ремесла;  всеобщего гражданского равенства перед законом;
уничтожения сословных, национальных  и всех  других  общественных различий и
привилегий; свободы личности и слова;  организации самоуправляемых общин  на
выборном начале;  организации народного  правительства  путем  национального
собрания,  выбирающего  президента республики;  учреждения народного  сейма,
избранного на основе всеобщего, прямого, равного и тайного голосования. Вряд
ли такие требования можно квалифицировать как националистические, более того
-- они демократичны по сути.
     Сегодня в опыте  национальной политики первых лет Советской власти ищут
положительных   уроков   для   современности.   Вспоминают   о   Наркомнаце,
национальных  секциях партии,  национальных  советах, районах,  библиотеках,
школах и т. п. Все это было, однако  следует  учесть, что  деятельность этих
учреждений была жестко завязана на коммунистической идеологии и преследовала
в первую очередь  интересы  партии, осуществлялась под ее  контролем. Многие
хорошие решения  оставались  на  бумаге --  хронически не хватало  средств и
компетентных  работников.  Характерна докладная  записка  Ем.  Ярославского,
поданная в марте 1934 года И. Сталину --  "Об искривлении партийной политики
в  национальных  районах". В  ней констатировалось плачевное положение дел в
националь-


     ных школах, репрессии против коренного населения Севера и т. п.
     В актив национальной политики Советской власти записывается возрождение
и создание национальных куль-тур  у ряда народов, в  частности не имевших до
революции своей письменности. Отрицать стремление к этому было бы по меньшей
мере неисторично. Но также было бы неисторичным не сказать и о тех ошибках и
искажениях, которые сопровождали "национально-культурное строительство".
     Национальное так или иначе вступало в  противоречие с классовым. В этом
плане   очевидна   и   борьба   с   религией,   ибо   та   своими   канонами
противодействовала  официальной идеологии. Отсюда  и борьба с  национальными
традициями и разрушения большевиками национальных (культовых) памятников.
     Показательно, что  в  годы  гражданской войны  большевики уже не  очень
церемонились с  национальными культурно-историческими  памятниками. Вероятно
будут жаловаться на постой кавалерии в  "Ясной Поляне", доверительно делился
Калинин  в  письме  к Сталину.  Хоть  и  дороги  реликвии, но  это  все-таки
"реликвии".
     По-моему, военный расчет должен быть решающим. Еще менее церемонились с
культовыми зданиями. Однако когда  было необходимо,  большевики опирались на
религиозный фактор как элемент национально-освободительного движения. Так, в
годы гражданской  войны для  борьбы с  белогвардейцами,  которые  стремились
восстановить "единую и неделимую", ЦК РКП  направляет письмо Шейху Дагестана
с  призывом  вести  борьбу  с Деникиным  на основе  "славных  традиций имама
Шамиля, боровшегося с русскими колонизаторами".  Но когда победа  над белыми
армиями  была одержана,  то  уже в 1921  г. органы ВЧК проводят  операцию по
аресту 300  видных мусульман Кавказа. А  через четверть века Шамиль  надолго
попадет в английские агенты.
     Национальное и  религиозное методично вытравляются из сознания людей, в
первую очередь, подрастающего поколения. Например, когда в  январе 1923 года
по  инициативе Наркомпроса созывается Всероссийский съезд губернских советов
национальных меньшинств, то в  материалах по  его проведению указывалось  на
необходимость "бороться про-тив проникновения через национальную литературу,
песню, сказку религиозного и национального элементов". Особое


     внимание рекомендовалось  обратить  на "культивирование пролетарских  и
революционных праздников".
     Своего  апогея  "интернациональная" политика  в  сфере  духовной  жизни
достигла  в  их   централистском  "окультуривании"  по-русски.  "Преобразуя"
арабскую  графику,   якобы   отражающую   мусульманско-религиозное   начало,
партийно-государственное  руководство   разрушало   тем  самым   сложившиеся
культурные    традиции.    "Само    население   называло    новый    алфавит
"издевательством"  и "кукольной комедией". Наверх шли  письма,  остававшиеся
без внимания.  "Глубокоуважаемый товарищ Сталин,-- писал в  мае 1927  г.  из
Казани  Г. Шараф,-- ... вопрос о перемене шрифта является вопросом, близко и
реально  касающимся  каждого грамотного  и  полуграмотного,... для миллионов
людей вопрос  о перемене шрифта является вопросом о создании новых навыков в
процессе  письма  и  чтения,  почти  равняющийся обучению  грамоте  заново и
потребующем затраты громадной энергии и средств".
     Дальнейшее   развитие    Советского   многонационального    государства
осуществлялось уже в рамках оформившейся тоталитарной системы. Человек с его
индивидуальной  сущностью  был  превращен   лишь  в   инструмент  достижения
определенных  целей  и задач. Антигуманный пресс тоталитаризма испытали все,
без  исключения,  народы.   Разрушались   трудовые  навыки,  опирающиеся  на
многовековые  традиции.  Была  растоптана  национальная  культура,  геноциду
подверглась творческая интеллигенция. Классовый  "подход" в дальнейшем дошел
до клеймения целых народов на предательство, хотя на  деле преданы были они.
И если в первые годы Советской власти истинный характер интернационалистской
идеологии  и  политики еще  как-то  камуфлировался,  то последующие  события
наглядно продемонстрировали, что  это было ее "ядром и сущностью".  В полной
мере ощутили  это и  народы, которые  в  пароксизме отчаяния,  из-за колючей
проволоки спецлагерей для "переселенцев"  уже после войны  тайно  вынашивали
мысли  о  "завоевании  их  Америкой  и  Англией"  как  последнего  шанса  на
освобождение.
     И все же страх репрессий и террор не смогли убить в людях человеческое.
Сохранялось  и национальное  достоинство и уважение представителей различных
национальностей друг к другу. Можно называть это интернационализмом, а можно
--   простой   порядочностью,   своего   рода    нравственным   иммунитетом,
предохраняющим род человеческий от вырождения.
     Одна из существенных метаморфоз интернационалист-


     ской политики большевиков состояла в том, что объектом партократической
экспансии   стал   народ   "метрополии".   Тоталитаристское   великодержавие
отразилось самым пагубным образом  на русской  нации, России в  целом. Через
механизм дотаций, "братской помощи" из нее выкачивались средства --  в итоге
пустели деревни,  обескровливался потенциал  народа. Не шло  это  "впрок"  и
коренным  национальностям  --  многое  уходило на  разбухший  управленческий
аппарат, в  гигантские  стройки,  помпезные  кампании --  как  и  российская
деревня,  хирели  аул  и кишлак.  Осуществлявшаяся бюрократическими методами
"корени-зация"  нередко  на  практике  оборачивалась дискриминацией  граждан
некоренной национальности.
     В 1919  году  Ленин написал одну из  своих "крылатых фраз"-- "Мы  хотим
добровольного союза наций",  ушедших  в  область "кремлевских мечтаний". Ход
истории  ставит нас  перед необходимостью вернуться к этой  идее на подлинно
демократической  основе и с учетом современных экономических и  политических
процессов.
     <i>ЛИТЕРАТУРА</i> Историки спорят. М., 1989.
     Pipes  R.  The  formation  of  the  Soviet  Union. No  9, 1968. Carrere
d'Encausse  H L'empire  eclate. Paris, 1978. Авторханов  А. Империя  Кремля.
Вильнюс. 1990.


     <i>ГЛАВА 5</i>
     ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ПОЛИТИКА
     РЕВОЛЮЦИОННОГО БОЛЬШЕВИЗМА
     1921 -- 1927 гг.
     <i>"НЭП  был  в  известном  смысле  "фальсификацией  термидора". Изменение
хозяйственной  политики без видоизменения политического  режима было лишь</i> --
<i>политическим ходом,  и все основные уступки НЭПа взяты  постепенно назад. На
смену  "коммунизма  военного"  явился "коммунизм в  перчатках", который  был
продолжением властвования той  же Коммунистической партии, преследовавшей те
же  свои цели,  но  изменившей,  по соображениям целесообразности, методы их
достижения". (Из газеты "Возрождение".</i>-- <i>1927.</i>-- <i>2 августа)</i>
     Стратегические трудности новой экономической политики: к госкапитализму
или  к  социализму?  Реформа политического  строя: замыслы  и  реальность.--
Кризис 1923  года.  --"Аппаратчики" и  "демократы"  в  борьбе  за  ленинское
идейно-теоретическое     наследие.--    Поворот    1925     г.--"лицом     к
деревне".--"Тройка",   "семерка"...   Сталин.--    Нарастание    структурных
диспропорций в экономике страны. -- "Лево-правые" зигзаги сталинского режима
партийно-государственной  власти.--  Платформа  "объединенной  оппозиции".--
Кризис 1927 года или "сумерки" НЭПа.
     По  справедливому  замечанию  известного  американского  политолога  3.
Бжезинского, для многих советских  людей 20-е  годы "были лучшими годами той
эры, начало которой возвестила революция 1917 г.",  а господствовавшая в  те
годы новая  экономическая политика (НЭП) стала  по этой  причине "лаконичным
термином   для   обозначения   периода   экспериментирования,   гибкости   и
умеренности".
     Вместе с тем, именно  через нэп, его  идейно-теоретические  принципы  и
организационно-практические   выводы  российский  большевизм  исчерпал  свои
реформаторские потенции, а потому и возвращение к ним, предпринятое в начале
эпохи горбачевских  экономических  и политических реформ, вскоре повлекло за
собой  нарастающую поляризацию советского общества по вопросу о роли и месте
КПСС в рыночной системе экономических отношений. Сумеет  КПСС, сохранив себя
в  качестве  главенствующей  структуры  государственной  машины  управления,
"вписаться" в рыноч-


     ную экономику,  и  тогда  перестройка  будет  иметь  своим  результатом
своеобразный   "рыночный    социализм",   сочетающий   в    себе    элементы
государственно-монополистического    предпринимательства    и    социального
протекционизма. Выполнит она только первую часть этой исторической задачи, и
тогда создание рыночного механизма перейдет в руки  общественно-политических
сил, ориентирующихся на  полную приватизацию государственной собственности и
ликвидацию  "социалистической   перспективы"   в  лице  монопольно  правящей
Коммунистической партии.
     Политические  и   экономические  противоречия,  которыми  ознаменовался
период  горбачевских реформ,  достаточно  серьезный  повод для реконструкции
исторических  обстоятельств  становления  большевистского  реформизма  и его
ограниченных  возможностей,  по  поводу  которых  до   сих  пор  сохраняются
определенные иллюзии.
     * * *
     Политические  решения  X  съезда  РКП  (б)  запоздали  ровно настолько,
насколько  мог  быть  предотвращен  Кронштадт, остановлена  "антоновщина"  и
другие массовые антибольшевистские восстания  конца 1920-- начала 1921 г. Не
менее  трагическим   в  этом  запаздывании  было  и  то,  что  оно  прервало
наметившийся     было     политический     компромисс      большевиков     с
революционно-демократическими   партиями    России   (социал-демократами   и
социалистами-революционерами)  на  основе   признания  неотложности  мер  по
прекращению гражданской войны  и переходу к мирному восстановлению народного
хозяйства.  Лозунги  несчастных кронштадтцев --"вся  власть  Советам,  а  не
партиям",   "отмена  продовольственной  разверстки   и  свобода  торговли"--
являлись  повторением  положений   основных  программных  документов  партий
революционной  демократии  периода скончания гражданской  войны,  с которыми
большевики не были согласны, но  вынуждены были относиться  к ним  более или
менее  терпимо, чтобы  не терять  союзников  в  борьбе  с  белогвардейцами и
иностранными   интервентами.   Кронштадт  положил  конец  этой   терпимости,
предоставив  социал-демократам  и   социалистам-революционерам  сомнительную
"честь" политического руководства антибольшевистской вооруженной борьбой, на
которую многие из них вовсе не претендовали.
     Совпадение  решений  X  съезда  РКП  (б)  об  отмене  продовольственной
разверстки и допущении свободного


     товарообмена  с   объективными  потребностями   развития  крестьянского
сельского  хозяйства  не  перечеркивает  того  обстоятельства,   что  именно
коммунисты больше всего упорствовали  с отменой продовольственной диктатуры,
ибо видели в ней верный  способ осуществления своей программы революционного
перехода  к  социалистическим  формам  производства  и  распределения.  "Для
рабочей власти это не допустимо, и в борьбе против  этого мы не  остановимся
ни перед  какими  жертвами",--  говорил  Ленин в  марте  1920 г.  по  поводу
предложений о введении натурального налога и легализации свободной торговли.
X съезд РКП (б) словами  того же Ленина признал  это упорство  "ошибочным" и
противопоставил  ему  идею  постепенного превращения сельского  хозяйства  в
социалистическое  по  мере  того,  как  будет  создана  "материальная  база,
техника, применение тракторов  и машин в массовом масштабе, электрификация в
массовом масштабе".
     Заявляя о готовности употребить власть для удовлетворения экономических
интересов многомиллионного крестьянства, РКП (б) продолжала "консервировать"
в  ее  механизме  свои преобразовательные  замыслы,  не  скрывая  того,  что
рассматривает "нэп", выражаясь словами известного большевика Ю. Ларина, "как
наше поражение, как нашу уступку, но отнюдь не как какое-то  новое радостное
завоевание, как необходимый и неизбежный  шаг, но не  как повод  к пляске  и
танцам".
     Но если для РКП (б) реформизм был допустим лишь настолько, насколько он
укреплял ее монополию на власть, то  для партий революционной демократии  он
являлся  и  целью,  и   средством  политического  руководства  массами.  Для
социал-демократов   и   социалистов-революционеров   социально-экономическая
действительность  страны  периода  окончания гражданской  войны уже являлась
преддверием  социализма,  в   который  оставалось   лишь  войти  при  помощи
правильных экономических отношений  между городом и деревней, предоставления
рабочим и крестьянам права  свободно распоряжаться плодами своего  труда  и,
разумеется, путем создания Советского демократического государства, правовая
основа  которого зиждилась бы на единстве социально-политических устремлений
рабочего  класса,   крестьянства  и   демократической  интеллигенции.  Своим
поворотом 1921-го года к  реформаторской экономической политике большевики в
очередной раз  разрывали органическое единство  экономической и политической
демократии.  Впервые они сделали  это, как известно, в октябре 1917 г., взяв
на


     вооружение эсеровскую аграрную  программу социализации земли, с помощью
которой  смогли удержаться  у  власти  и  преградить  дорогу  Учредительному
собранию. Блокируя своим новым экономическим курсом политическую демократию,
большевики,  независимо  от  их  воли,  закладывали  глубокие противоречия в
проводимые  ими  экономические  мероприятия,  которые,  как  и  в предыдущий
период, были  чреваты гражданской  войной  между народом и  Коммунистической
партией -- государством.
     Руководству РКП (б) стоило немалого труда убедить рядовых коммунистов в
целесообразности  нового  экономического   курса,  встретившего  на   местах
определенное  противодействие. Несколько уездных парторганизаций усмотрели в
оживлении частной  торговли  и в переговорах с иностранными  капиталистами о
концессиях    "капитуляцию   перед   буржуазией".   Практически   во    всех
парторганизациях  имели  место случаи  выхода из  РКП  (б)  "за несогласие с
нэпом". Весьма распространенным было и мнение о тактическом смысле решений X
съезда,  якобы  призванных  в первую  очередь  стабилизировать  политическую
обстановку в стране; в этой связи совершенно стихийно  было пущено  в оборот
выражение  "экономический  Брест",  намекающее  не  только   на  вынужденный
характер уступок  крестьянству, но и на  их скорое  аннулирование. Работники
Наркомпрода  на  местах  мало  считались  с  разницей  между  разверсткой  и
натуральным  налогом и ожидали не ранее,  чем осенью, вернуться  к  политике
продовольственной диктатуры.
     В  связи с  нарастанием  недовольства со  стороны  "низов"  РКП (б)  ее
Центральный  Комитет решил созвать  в  мае 1921 г.  экстренную Всероссийскую
партконференцию. В своих выступлениях на  конференции В. И.  Ленин доказывал
неизбежность новой экономической  политики, подтвердив, что она  вводится не
для  обмана, а "всерьез и  надолго",  возможно,  на 5--10  лет.  "Конечно,--
говорил он,-- приходится отступать, но надо самым серьезным образом, с точки
зрения классовых сил  относиться к  этому. Усматривать  в  этом хитрость  --
значит подражать обывателям...". Суть  же сложившегося соотношения классовых
сил, по его мнению, было таково, что "или крестьянство должно идти с нами на
соглашение, и мы делаем ему экономические уступки, или -- борьба".
     Накануне X  Всероссийской  партконференции  В. И. Ленин еще раз уточнил
формулу    предпринимаемого    "отступления",    обозначив    ее    понятием
"госкапитализм". Эта формула вобрала  в  себя и  концессии,  и совершающийся
через органы


     кооперации   товарообмен  с   крестьянством,  и   частную  торговлю  на
комиссионных  началах,  и   аренду  мелких  государственных  предприятий.  В
написанной в апреле 1921 г. брошюре "О продовольственном налоге" он признал,
что  "еще  много нужно  и должно поучиться у  капиталиста",  что  "за  науку
заплатить не жалко, лишь бы ученье шло толком". Прочитавший рукопись брошюры
Л.  Б.  Каменев написал  В.  И.  Ленину  в  своем  отзыве,  что  большинству
партработников она "покажется  чем-то  неслыханным,  новым, переворачивающим
всю практику", поскольку "весь аппарат (Губисполкомы, комиссары и пр. и пр.)
привык работать как раз в обратном направлении".
     Так  оно и  происходило:  стремление  идти  на  выучку  к  капиталистам
сопровождалось  боязнью  капитализма,  причем  не  только   рядовыми,  но  и
ответственными партработниками. Не исключением из правила был и В. И. Ленин.
В конце 1922 г. Политбюро ЦК РКП (б) отклонило по его инициативе чрезвычайно
выгодную  концессию английского предпринимателя Л. Уркарта. По сведениям  Г.
Е. Зиновьева, "Владимир  Ильич выступил против этой концессии не потому, что
условия Уркарта были плохи, а потому, что  в конце концов он себе сказал, он
и   мы  с  ним:  лучше  бедненькая,  серенькая  Советская  Россия,  медленно
восстанавливающаяся,  но своя, чем быстро восстанавливающаяся,  но пустившая
козла в огород, такого козла, как Уркарт".
     Боязнью  капитализма было  проникнуто стремление В. И. Ленина и активно
поддерживающих   его  Л.   Д.  Троцкого  и  Л.   Б.  Красина  не   допустить
демонополизации   внешней  торговли,   несмотря  на  то,   что  деятельность
Нарком-внешторга была крайне  расточительной. По мнению  В.  И. Ленина, даже
частичное  открытие  границ  повлекло  бы  за  собой  "беззащитность русской
промышленности  и  переход к  системе свободной торговли.  Против  этого  мы
должны бороться изо всех сил...".
     В конце 1921 г. ленинская формула "госкапитализма" обогащается понятием
"перевода госпредприятий на так  называемый  хозяйственный расчет", то есть,
по  его словам, "в значительной степени  на  коммерческие, капиталистические
основания".  Сама   постановка  вопроса  о  целесообразности   новой   формы
хозяйствования и управления  достаточно решительна: "Надоела,-- пишет  он,--
лень, разгильдяйство, мелкая спекуляция, воровство, распущенность. Почему не
"хозяйственность"?  Но при всем  радикализме этой  постановки вопроса  в ней
даже отсутствует


     намек на  возможность  передачи  собственности на средства производства
непосредственно коллективам  промышленных  предприятий,  чтобы они сами были
заинтересованы покончить с  названными Лениным пороками. Не  предусматривала
ленинская  концепция   хозрасчета   и   возможности  заинтересовать  рабочих
непосредственным участием  в прибылях  государственных трестов. Лишь в  июле
1926  г.  с  таким вопросом обратился в  Центральный  Комитет  партии Л.  Б.
Каменев, предложив "хотя бы в виде опыта применить новые формы оплаты труда,
с  тем,  чтобы  повысить  коллективную  заинтересованность  рабочих  масс  в
социалистическом   производстве  (участие   в  прибылях)".  Однако   никаких
последствий данная инициатива не имела.
     Заявляя о том, что нэп вводится "всерьез и надолго", лидеры большевизма
не  упускали  случая подчеркнуть,  что  все это  --"не навсегда". Недаром  в
начале 20-х годов Политбюро  ЦК обращало особое внимание на правовую сторону
регулирования частнохозяйственных отношений, чтобы иметь против них наготове
соответствующие юридические основания. "Величайшая ошибка думать,-- писал В.
И. Ленин в марте 1922 г.,-- что нэп положил конец террору. Мы еще вернемся к
террору и к террору экономическому". В сентябре 1922 г. на  Политбюро ЦК РКП
(б)  специально,  например,  заслушивался  вопрос  о  досрочном  расторжении
концессионных  соглашений.  Было  решено  иметь  в  гражданском и  уголовном
законодательстве  такие  статьи,  "которые  в  нужный  момент обосновали  бы
прекращение концессии".
     При таком политическом подходе к развитию частнохозяйственных отношений
трудно  было  ожидать  появления   цивилизованных  форм  государственного  и
частнокапиталистического  предпринимательства. "Какой уж там государственный
капитализм!?"--  восклицал в своей речи на 11  Всероссийской партконференции
Ю.  X. Лутови-нов  -- известный  деятель профдвижения начала 20-х  годов. --
"Нарождается, -- утверждал он, --  предпринимательский,  нашими собственными
руками выхоженный, вынянченный капитализм".
     Действительно, период формирования государственных хозрасчетных трестов
давал   немало   примеров   сращивания  интересов   руководства  трестов   и
спекулянтов-предпринимателей,      срывавших      немалые      барыши      с
торгово-посредни-ческих  услуг   этим  трестам,  вместо  того,  чтобы  самим
заниматься  организацией  производства  и  торговли  в  их  "цивилизованных"
капиталистических формах. К 1924 г.


     частный   капитал   держал   под   своим   контролем  уже   две   трети
оптово-розничного  товарооборота  страны,  усугубляя  и  без  того  вопиющую
бесхозяйственность   новых   хозяйственных  органов,  руководство   которых,
пришедшее  из  ликвидированных главков  и  центров,  научилось  осуществлять
функции  нормированного  распределения  товаров,   но  плохо  разбиралось  в
организации торговли и рынка. Безо всякого  преувеличения можно поэтому было
говорить        о        нарождении        элементов        паразитического,
спекулятивно-бюрократического капитализма,  не имевших ничего общего с  теми
образцами  государственного капитализма,  которые  существовали  в  развитых
капиталистических странах Европы.
     В  Политическом докладе ЦК  на  XI съезде РКП (б) весной 1922 г. В.  И.
Ленин вынужден был  признать наличие глубоких расхождений  между  замыслом и
реальностью   государственного  капитализма.  "Вырывается,--  говорил  он,--
машина из  рук: как будто бы сидит человек, который ею правит, а машина едет
не  туда,  куда  ее  направляют, а  туда,  куда  направляет  кто-то,  не  то
беззаконное,  не  то бог  знает  откуда  взятое,  не  то спекулянты,  не  то
частнохозяйственные капиталисты, или те и другие,-- но машина едет не совсем
так, а очень часто  совсем не так, как воображает тот, кто сидит у руля этой
машины".
     Любопытные   замечания   насчет   причин   спекулятивного   ажиотажа  в
экономической  жизни  страны высказывал В.  И. Ленину  Н. А. Рожков (один из
лидеров российской социал-демократии) в письме от 11 мая 1921 г. Он отмечал,
что  для   создания  нормального  госкапитализма  "нужен  какой-то  правовой
порядок,  исключающий   нынешнюю   диктатуру  или,   хотя   бы  частично  ее
ограничивающий". "Рабов ленивых  и  лукавых, пиявок, которые без пользы дела
будут сейчас все тот же казенный тощий кошелек высасывать,-- продолжал он,--
Вы  может  быть  и  найдете,  но  настоящие  предприниматели  не пойдут  без
юридических гарантий".
     Несмотря на это  и подобные ему предупреждения,  В.  И. Ленин продолжал
колебаться  между  признанием  неотложности  мер   по  созданию  нормального
госкапитализма (по поводу которого, по его словам,  "даже Маркс не догадался
написать ни  одного  слова...")  и сохранением существующих  взаимоотношений
между  государственным  и  частнокапиталистическим  укладами  "на  принципах
&bdquo;кто кого"". Еще дальше его шел в своих теоретических  рассуждениях  о
природе нэпа  и государственного капитализма Н. И. Бухарин. В одной из своих
записок В. И. Ленину в июне


     1921  г.   он  писал,  что  нэп,  это  --"социалистическая   диктатура,
опирающаяся   на  социалистические  производственные   отношения  в  крупной
промышленности и  регулирующая широкую мелкобуржуазную организацию хозяйства
(натурально, с тенденцией в сторону капитализма...). Что касается концессий,
то  здесь,  конечно,  крупный капитализм. Но капитализм  этот,  поскольку он
будет, он тотчас же будет укреплять и социалистическую фабрику".
     Госкапиталистическая  перспектива не  удовлетворяла и  другого  видного
теоретика  партии -- Л. Д. Троцкого, который  в своей записке к Ленину от 21
января 1922 г. отмечал, что "политически, агитационно вопрос стоит ныне так:
означает ли  перемена  новой  политики  возвращение  наше  от  социализма  к
капитализму  или  же  использование  капиталистических  форм  и  методов для
социалистического   строительства".   Отметая  первое   допущение,   Троцкий
настоятельно просил Ленина разъяснить, в каком смысле термин "госкапитализм"
применим  "в отношении  к  хозяйству  рабочего  государства,  ставящего себе
социалистические цели...".
     В  конце  концов  В.  И.  Ленин вынужден был сдать свои  позиции в этом
немаловажном, с  точки  зрения  программных  идей  Коммунистической  партии,
вопросе.  Одно  дело  --  считать  нэп  особой  формой  несовершенного  пока
госкапитализма, и тогда  стратегической задачей  партии на обозримое будущее
становилась капитализация  государственных  и частнохозяйственных структур в
их более или  менее приемлемых цивилизованных формах. Другое дело -- считать
нэп смешением законченных социалистических и капиталистических хозяйственных
форм,  при  преобладающей  роли  первых  и  подсобной  --  вторых, ибо тогда
стратегической  задачей  партии становилось  вытеснение  частнохозяйственных
структур и  полное  огосударствление экономических  отношений. В  статье  "О
кооперации",  относящейся  к последним работам В.  И.  Ленина,  была сделана
поправка   к  прежней  концепции  нэпа.  В.  И.  Ленин  согласился   считать
государственные предприятия  "последовательно-социалистическими", в  отличие
от  концессий, которые "уже несомненно были бы в наших условиях чистым типом
государственного капитализма".
     В той же статье "О кооперации" В. И.  Ленин переменил свою точку зрения
и  на  кооперативные   формы  хозяйствования.  В  органах   потребительской,
сельско-хозяйст-венной и кустарно-промысловой кооперации государствен-


     ных    начал    оказалось    больше,    чем    предпринимательских    и
капиталистических.  В  отличие  от  дореволюционной  кооперации,  кооперация
начала  20-х  гг.  развивалась  преимущественно  на  заемных  у  государства
материальных  и  финансовых средствах  и  под  жестким контролем Наркомфина,
ВСНХ,  Госплана,  Наркомзема,  других  центральных  и  местных хозяйственных
органов. Во всех отраслевых и территориальных Союзах кооперации были созданы
Коммунистические  фракции,   активно  влиявшие  на   процесс  расстановки  и
перемещения руководящих кадров. Столь мощная  "политическая  надстройка" над
кооперативным  движением  давала партии  все  основания  считать  кооперацию
"своей", поэтому Ленину не оставалось  ничего другого, как несоответствующее
ее  (кооперации)  новым социальным функциям  понятие  "госкапиталистическая"
снять. Теперь Ленин действительно был по-своему вправе сказать, что "простой
рост  кооперации   для  нас   тождественен  (с  указанным  выше  "небольшим"
исключением)  с ростом  социализма, и вместе  с  этим мы  вынуждены признать
коренную перемену всей точки зрения нашей на социализм".
     Этим  заявлением  Ленин  по  сути  признал   возможность  строительства
социализма  в  одной   стране,   от  которой  прежде  открещивался,  как  от
немарксистской  постановки вопроса.  Характерно и  то, что  в  своей  оценке
развития   советской  кооперации  В.   И.   Ленин  не   подчеркнул   момента
предпочтительности одной  из  двух основных  форм  кооперативных  связей  --
вертикальной,  основанной  на  специализации  самостоятельных  хозяйственных
единиц  по  производству  и  сбыту какого-то  одного  или  нескольких  видов
продукции  (например,   молочная,  зерновая,  табачная,  льняная  и  т.   п.
кооперация),  или  -- горизонтальной,  основанной  на  концентрации земли  и
средств производства ранее самостоятельных хозяйственных единиц.
     Не  подчеркнув этого момента, он не  связал  своих преемников какими-то
теоретическими  обязательствами,  поэтому  И. В. Сталину  было  в конце 20-х
годов не так  уж трудно доказать, что принудительная коллективизация и  есть
практическое выполнение ленинского кооперативного плана.
     Поворот РКП  (б) к нэпу вызвал  во  всем  мире определенные надежды  на
либерализацию    советского    режима,   которые    усиленно   подогревались
эмигрировавшими  из  России  кадетами, меньшевиками,  эсерами. Например,  по
мнению редакции меньшевистского "Социалистического


     Вестника",  издававшегося в Берлине, "кто  сказал  А, должен сказать Б.
Новую   рациональную,   на    подъем   производительных   сил   рассчитанную
экономическую политику  нельзя  вести государственным аппаратом и  методами,
приспособленными   к  экономической  утопии  и  приведшими  к  экономической
катастрофе". На очередь дня  в  Советской России,  по их  мнению, выдвинулся
вопрос  "о  демократической  ликвидации   большевистского   периода  русской
революции".
     Аналогичные  мысли можно встретить в  известном  сборнике  "Смена  вех"
издания 1922  г., в котором выступили известные  публицисты из  числа бывших
кадетов (Н. В. Устрялов, С. С. Чахотин, А. В. Бобрищев-Пушкин и др.). "Будем
объективны и признаем, -- считали они, -- что  среди вершителей  современных
русских судеб  есть люди,  наделенные достаточным  чувством реальности и  не
враги  эволюции.  Логика  событий  неумолимо   заставляет  их  сдавать  свои
практически неверные позиции и становиться  на те,  что более  согласуются с
требованиями жизни".
     Подобные настроения проникали  и  в ряды  РКП  (б), в  смысле  ожидания
начала реформы  советского политического строя.  Уже  на 10-й  Всероссийской
партконференции известный большевик И. М. Варейкис потребовал у В. И. Ленина
ясного ответа на вопрос: "крестьянство класс или не класс?"  Если, по мнению
Варейкиса, "это --класс, то класс не обманешь, а раз не  обманешь  класс,  с
ним придется установить соглашение.  Стало  быть ясно, что если это  класс в
целом,  то с  ним  нужно  не  только  строить  компромисс,  но  должны  быть
определенные политические  отношения,  ибо  каждый класс неизбежно  выделяет
определенные  группы, которые  будут руководить". Но, вероятно,  испугавшись
собственной смелости,  Варейкис  тут  же  поспешил добавить: "надо  поменьше
указывать, что крестьянство -- класс".
     Для того,  чтобы указание В. И. Ленина  на невозможность  политического
соглашения    с   крестьянством   яснее   дошло    до   сознания   делегатов
партконференции,  в ее по-вестку был срочно поставлен "погромный" доклад  К.
Радека  "О роли  социалистов-революционеров  и  меньшевиков  в  переживаемый
момент". По словам докладчика,  политические уступки крестьянству легализуют
деятельность   меньшевиков   и   эсеров,    которые,    "оформляя   движение
мелкобуржуазных  масс,  сумеют  настолько ослабить Советскую власть, что она
свалится, и тогда придет черед


     интервенции". В этой  связи Радек  призвал покончить с "легкомысленным"
отношением  к  Красной  Армии,  к  ВЧК  и  прекратить  всякие  разговоры   о
полит