налетался вдоволь, и так как отсюда мне надо заехать в Стокгольм, чтобы взять оттуда с собою Сонечку, то даже и при желании лететь было бы нельзя - тут еще нет воздушного сообщения. Сонечка поехала в Швецию со служебным поручением, но пользуется поездкой и для отпуска. Если меня тут не очень задержат, я думаю привезти ее на несколько дней в Италию, показать ей ребят и девочкам ихнюю тетку. Я только, к сожалению, никакого представления не имею о ваших планах. Насколько длительно имеет быть ваше пребывание в Венеции!? Едете ли вы туда, чтобы дождаться меня, напр[имер], на Лидо, или это заезд уже на обратном вашем пути в Англию? Мне отпуск уже разрешен, но я затрудняюсь сказать, когда выеду из-за уркартовского дела. Договор мною заключен в Берлине, могу сказать, блестяще, но он д[олжен] б[ыть] еще ратифицирован Совнаркомом, а тут многие умники, частью по невежеству, а иные, м[ожет] б[ыть], и по христианскому желанию подложить ближнему свинью, начинают что-то мудрить, морщить носы и, что называется, воротить рыло. Мне приходится дождаться двух-трех решающих заседаний и дать генеральный бой. Полагаю все-таки, что 20-23 сент[ября] мне удастся выехать и не позже 10 окт[ября] я буду у вас. Долго мне в Италии, очевидно, не придется быть, если вы торопитесь в Англию, но, с другой стороны, в Лондоне уж не отдых, мне там не дадут покоя. Впрочем, если я тут разойдусь с нашими по поводу урк[артовского] договора, то у меня легко может получиться отдых весьма продолжительный, вплоть до полной отставки. Ну, да это там видно будет. Москва имеет хороший вид, местами почти довоенный. Хороший урожай в средней и восточной России сильно помог. Кое-где на юге есть саранча и другие вредители. Москва в 1920-[19]21 году, когда была на наркомпродовском пайке, требовала в день 18 вагонов хлеба. Сегодня еженедельный привоз - 80 вагонов. Вот это четырехкратное увеличение потребления хлеба тоже что-нибудь да значит. Москва внешне сильно упорядочилась. В некоторые часы уличное движение настолько интенсивно, что почти нельзя в автомобиле по улицам проехать. РСФСР Народный Комиссар внешней торговли 51 21 сентября 1922 года Милые мои маманя и девочки! Я предполагал выехать отсюда не позже 23 сент[ября], но дела складываются так, что я едва ли выеду ранее 29-30 сент[ября]. Боюсь, что вам будет трудно ждать до этого времени, тем более что мне во что бы то ни стало надо ехать через Швецию, т. е. потерять на это лишних 3-4 дня. Вероятно, вам уже надоело в Италии, и, так как мой приезд затягивается, я уже не хотел бы вас стеснять в дальнейших планах, и, если вы стремитесь в Англию, то поезжайте туда теперь же. Я в этом случае тоже проеду из Берлина в Лондон, а отпуск либо отложу, либо использую его как-либо иначе. Очень досадно, что все это так выходит, но мне в данную минуту уехать абсолютно невозможно. Пишите мне через Стомонякова: совершенно безбожно с вашей стороны за все время не написать мне ни разу, я этого все-таки от вас не ожидал. Если у вас не хватает денег, пишите Стомонякову, я прошу его вас ими снабдить. Целую всех. Ваш папаня 52 [Конец сентября 1922 года] Милые маманя и девочки! Я здесь застрял и не могу выбраться. Мною 9 сентября заключен в Берлине договор, по отзыву всей мировой печати, превосходящий по своему значению все доселе заключ[енные] нами договоры плюс Генуя и Гаага, но здешние мудрецы, пославшие меня 24 августа лететь в Берлин и обратно, теперь, что называется, воротят рыло. Дела у нас тут настолько серьезны становятся, что я подумываю об уходе с работы этой совсем: слишком велико непонимание руководящих сфер и их неделовитость, так что буквально опускаются руки. Таким образом, мои милые, нам еще раз предстоит довольно крупная ломка всех наших жизненных обстоятельств и условий. Возможно, это и к лучшему, можно будет несколько отдохнуть и разобраться в этой сутолоке последних дней. Я твердо решил уйти из пр[авительст]ва, если не проведу этого дела269, но пока не проиграл его во всех инстанциях, должен бороться до конца. Теперь решено перенести дело на пленум, который состоится 5 октября270, значит, ранее 7-10 окт[ября] мне не выехать. Боюсь, что вы так долго не сможете ждать и, кроме того, может создаться такое положение, что мне обязательно придется быть сперва в Лондоне, возможно, для свидания с Ллойд Джорджем. Отпуск мне дан, но когда я его использую - неизвестно. Здесь все здоровы, и Митя поправился почти совсем. Целую всех. Ваш Краси. Если нужны деньги, выписывай их или через Берзина, или через Стомонякова, которого я уже дважды об этом просил. РСФСР Народный Комиссар внешней торговли 53 25 сентября 1922 года Милая маманя и девочки! Приехала В[ера] И[вановна], жена Андрея, и сообщила, что он выехал в Константинополь и имеет визы в Италию и Англ[ию]. Полагаю, что вы с ним уже так или иначе связались. Адрес Виктора: Victor Ox, Poste anglaise, poste restante. Constantinople. Если у вас еще нет ничего от Андрея, то надо писать или телегр[афировать] Виктору по этому адресу, и тогда уже решите, как и где с Андреем встретиться. У меня дела пока все еще не определенны, и выеду я отсюда вряд ли ранее 10 октября. Пока целую всех, надо письмо сдавать на аэропочту. От вас по-прежнему ни строчки. Кр[асин] 54 8 октября 1922 года Милые мои маманя и девочки! Наконец-то от дочерей получились письма с более или менее определенным адресом. Я все еще не могу уехать. Хотя главные дела уже и окончились (как вы знаете из газет), но я нахожусь еще в положении ерша, которому надо додраться с карасем. Надеюсь, впрочем, что это операция будет недолгая, и мне удастся выехать дня через два-три. Мне очень жаль, что не удалось погреться на солнце и покупаться в море, и еще более жаль, что я и вас сбил с толку и нарушил все ваши планы и расчеты, но ничего не поделаешь, такая уж, очевидно, моя проклятая судьба, что нет мне ни отдыха, ни срока. В данном случае, к тому же, все труды, работа, энергия, талант пропали даром, и небольшое количество ослов и болванов разрушило всю мою работу с такой же легкостью, с какой мальчишка одним ударом разрывает тонкое плетение паука271. Даже для моего ангельского терпения это испытание уже превосходящее всякую меру. Если я выеду около 10-12, то буду в Берлине, дай бог, к 18-20 окт[ября], так мне непременно надо проехать через Стокгольм. Когда-то туда теперь еще попадешь! В Берлине придется пробыть тоже не менее 3-4 дней, так как со Стомоняковым, да и вообще, могут предстоять большие разговоры. Таким образом, только к самому концу месяца я могу освободиться. Вам, наверно, Италия успела уже надоесть, да и пора сейчас, пожалуй, не столь привлекательная. Предоставляю вам решать, как быть дальше: ехать ли мне к вам с тем, чтобы попытаться где-нибудь на море урвать у солнца еще две-три недели, или же мне отказаться от мечты поехать на юг до будущего года, вернуться всем в Англию и вам засесть за работу. Я в этом случае, затратив неск[олько] дней на врачей, тоже вернулся бы в Лондон. Немецким врачам надо будет показаться как для генерального просмотра, так и специально уховику: у меня в левом ухе опять завелась какая-то пакость, и надо будет посоветоваться с каким-нибудь хорошим специалистом. Сердце работает как будто еще по годам хорошо, но и его просмотреть не мешает. Планы мои от активной работы отойти, подучить англ[ийский] язык и, может быть, написать кое-что. К весне буду стараться частным лицом попасть в Америку, прочесть там несколько лекций, а дальше уже будет видно, что и где делать. До весны проживем в Лондоне, а там надо будет, вероятно, думать о какой-либо перемене места, так как на вольный заработок в Англии не проживешь, надо выбирать страну подешевле. Предприятие это будет нелегкое, везде стало отчаянно трудно и тесно жить, и один квартирный вопрос чего стоит. Ну, обо всем этом успеем поговорить. Встретились ли вы, наконец, с Андреем, который уже давно в Константинополе и, по словам Веры Ив[ановны]272, имел итальянскую и английскую визы? Имел ли только соотв[етственно] монеты, не знаю. Андрей у отца в Конст[антинополе]. Если вы еще не списались, немедленно сделайте это. Вера Ив[ановна] приехала сюда со своими ребятами и мается тут с отысканием квартиры, зимней одежды и проч[им]. Дело нелегкое. Впрочем, она человек бойкий и не пропадет: тут только теперь такой публике, что купить-продать умеет, и жить, а средний брат-интеллигент - хоть пропадай. Все есть, но за такие деньги, что лишь спекулянту под силу, а обыватель ходит и зубами пощелкивает. Впрочем, в этом году Москва даже чиниться начала, а в нашем доме даже водяное отопление налаживается. Митя поправился почти совсем, но учиться ему еще до весны нельзя. Приезжал на месяц в Москву, но вчера опять уехал в Шатуру. Ушок так-таки совсем стал деревенский и в городе редко показывается. Гермаша же тут живет и разработал много очень интересных вещей. Пора ему идти в профессора. Тетя Соня в Стокг[ольме], но, кажется, очень скучает по своим деткам!! И даже отпуск ей кажется не впрок. Боюсь, что теперь уж не удастся мне их [к] вам привезти: срок ее отпуска оканчивается. Ну, пока прощайте. Целую вас всех крепко. Пишите мне через Стомонякова, Maassenstrasse, 9. 55 6 ноября [1922 года] Милый мой Любанаша! Очень тебе благодарен за твое милое письмо и, главное, что скоро меня известила, как вы доехали. Жаль мне, что вас, бедных, так потрепало, хоть и хвастались девчонки, что они любят качку! Приятно знать, что Лондон вас хорошо встретил, самочувствие много значит. Я тут по-прежнему еще не могу решить, куда именно поехать. От Вор[овского] получилось известие, что со стороны фашистов273 никаких неприятностей опасаться мне нечего, но у нас сейчас по другому поводу с итальянцами дело дойдет, вероятно, до торговой войны, а так как при ней возможны всякие эксцессы (особенно с нашей стороны, по малой культурности местных властей), то Вор[овский] опасается всяких неприятностей. Так вот и неизвестно еще, что тут делать. Впрочем, несколько дней надо еще пробыть в Берлине: тут приехал Путилов274 (тебе кланяется) и французы разные, а и со Стомоняковым многое еще надо обсудить. Авось за это время положение с Италией более выяснится. Сейчас получена телеграмма о болезни Берзина. Пожалуй, придется мне еще поехать в Лондон, хотя при этом я рискую своим отпуском, особенно ввиду пребывания там ревизионной к[омисс]ии. Ну, пока кончаю: уже публика меня ждет. Целую тебя крепко, родных девочек, Наташу, Нину, Лялю. Привет всем. Володю видел дня 3 назад. Твой Красин 56 14 ноября 1922 года Милый мой, дорогой Любанаша! Спасибо тебе за твое письмо, как будто у вас в Лондоне побывал, и даже на праздновании 7 ноября. Я все еще торчу в Берлине, не бесполезно с точки зрения дел, но все же сверх всякой программы. Французы все водят за нос, и хотя от многих я получал уверения, что виза будет и даже в Москве уже было напечатано о моем приезде в Париж, официально дело все еще ни с места, просить же о визе я не буду, пока не получу определенной уверенности в положительном ответе. Хотелось также дождаться Андрея, повидаться и помочь ему с визой. Андрюша теперь уже здесь, выглядит очень хорошо и бодро. Паспорт у него, к сожалению, какой-то грузинский, и я еще не знаю, как мы для него добьемся англовизы. В крайнем случае придется прибегнуть к услугам З., он как-нибудь да устроит. В крайнем случае, если бы уж никак не удалось (чего я не думаю), пришлось бы тебе приехать в Берлин с ним увидеться. Держи меня в курсе дела, какой ответ дадут французы Берлину. Андрей пока поселился в Берлине, походит тут по музеям и пр[очее]. У него мечта поступить в Реймс в школу виноделия, но еще неизвестно, как будет вопрос финансов. Во всяком случае у парня в голове дело, а не ветер, и мальчик этот не пропадет. Хуже стоит дело с Володей. Он болтается тут без всякого дела, и я думаю на него сделать некоторый нажим в смысле прекращения такого времяпрепровождения. Тебе тоже пора понять, что для него праздность, кабаки и среда шиберов275, прощелыг и сутенеров гораздо хуже всякой болезни. Абсолютно несчастная была мысль отправлять его [в] Италию. В Шварцвальде276 он тоже вовсе не лечился и не отдыхал, а выпивал и болтался зря, и никакой физической пользы из лечения не вышло. Морально же он сильно разложился, и заставить его войти в норму будет очень нелегко. Вся штука имеет еще тот плохой привкус, что около него околачиваются шибера, определенно спекулирующие на его близости ко мне, и все это при наличности "Рулей"277 и "Последних новостей"278 чревато всякими и всяческими столь же глупыми, сколь неприятными сплетнями, выдумками и проч[им]. Я думаю, никакого специального лечения ему не надо, отдых у него превращается в утомительное ничегонеделание и плохой образ жизни и надо ему попросту становиться на работу, притом не откладывая это до возвращения из России Либермана, который туда даже еще не выехал, да и неизвестно, когда выедет. Так я это все Володе и скажу, и, думаю, будет лучше ему послушаться меня, тебе же посоветую не расслаблять и без того слабого уговорами ехать на какие-то курорты, где он, повторяю, только будет тянуться за шиберами, усиленно курить и выпивать. Ты уж не сердись на меня, Любанаша, но, право, мне жалко В[олодю], и твоими методами материнских забот и жалости ты его только губишь. Он начал было выправляться в советской суровой школе, а теперь все это опять прахом пошло. Вчера был я со Штолем у врача, проф. Unger, будто бы хороший специалист по внутренним болезням. В общем ничего у меня не нашел, кроме повышенного давления в сосудах и увеличения какого-то из желудочков сердца. Завтра иду к нему на 2-3 дня в клинику, где будет сделано систематическое исследование, и уже после этого профессор определит для меня режим. Субъективно я себя чувствую прекрасно, голова свежая, желудок работает, но, конечно, машине уже 52 года, и сосуды не могут быть столь эластичными, как у новорожденного или у нашего Любана. Как бы ни было, эскулапы могут надо мной изгаляться сколько им угодно, сделают и рентгеновский снимок и, вероятно, обдерут как липку, хотя я еще не сказал настоящего своего имени. Ну вот, мои милые, это пока все. Занят я тут очень, есть много интересных дел. Наташе скажи, что о приезде Ге мне еще ничего не известно, но я с Кл.279 переговорю, чтобы ей дали сюда отпуск, и Гермаше, конечно, надо побывать в Лондоне и посмотреть девчонок. Девочек моих родных и тебя целую. Тоже Наташу. Твой Красин 57 21 ноября [1922 года] Милые мои девочки! Спасибо вам за ваши письма, мне было очень интересно узнать, как вы там живете, и я рад, что все идет, по-видимому, хорошо. Я здесь теперь всерьез принялся за свое здоровье, хожу по докторам и даже пошел на несколько дней в санаторий, чтобы дать себя всесторонне исследовать. Маманя может быть в этом отношении вполне спокойна: раз уж я за это дело принялся, я проделаю все основательно. Делали с меня и рентгеновский снимок. Всюду и все обстоит благополучно, если не считать некоторого расширения сердца и аорты, что, впрочем, и я сам давно подозревал ввиду некоторой отдышки при ходьбе по лестницам и повышенной чувствительности к табачному дыму и плохому воздуху. Для проверки я решил показаться еще другому врачу и пойду туда сегодня или завтра со Штолем. Тем временем все-таки не прекращаются и разные дела и приемы, приходится принимать разных людей и ходить на званые завтраки и обеды. Это не беда, времени у меня есть немало, и я успею еще отдохнуть, когда уеду отсюда. Тем временем выяснилось, что мне можно поехать в Италию: Воровский, который сначала находил это рискованным, теперь, напротив, прямо пишет, чтобы я приезжал, очевидно, отношения с новым правительством обещают быть не хуже, а лучше, чем с прежними. Я все-таки тороплюсь кончить все здешние дела и на днях уеду, скорее всего в Италию. Вчера приехал дядя Гера. Мы просим для него визу, чтобы он мог съездить к вам в Лондон. Очевидно, визу дадут. Целую вас всех крепко и Наташу. Маманичку, "золотая голова!", поцелуйте особо. Андрею визу тоже хлопочем. Ваш папаня 58 | 23 ноября 1922 года Милая моя маманя! Ну, я прошел тут такой медицинский искус, что, кажется, больше уж и требовать нельзя. Расскажу по порядку свои при-, а отчасти злоключения. Сперва Штоль повел меня к проф. Унгеру - это здешнее светило по внутренним болезням. Осмотрел, выстукал, выслушал довольно внимательно, нашел некоторые непорядки в области сердца и предложил лечь на несколько дней в санаторий. Положился в санаторий, и в течение почти недели проделывали надо мной всевозможные истории. Все оказалось в блестящем порядке, исключая сердца и аорты. Рентгеновский снимок показал расширение того и другого и, рассматривая его, профессор к моему великому удивлению заявил мне, что изменения аорты такого характера, что 90% из 100 вероятности рассматривать их как возникшие на почве lues'а280. На мои заявления, что ничего похожего на такое заболевание у меня не было, он заявил, что могла быть какая-нибудь совершенно незаметная и скрытая форма, и решил проделать реакцию Вассермана281. На другой день на приеме в санатории (у меня в комнате) выслушал доклад ассистента: реакция Вассермана, как и следовало ожидать, дала абсолютно отрицательный результат. Тем не менее, говорит, так как такое расширение аорты бывает только на этой почве, то он стоит за необходимость соответственного терапевтического лечения и тут же мне делает какое-то вспрыскивание, а затем говорит: "Вы поедете в Висбаден для курса лечения 4-5 недель у врача, которому он даст предписания. Выяснив далее из разговора, что дело идет не более и не менее, как о вспрыскивании неосальварсана, я заявил решительное свое несогласие начинать курс лечения, пока я не урегулирую своих берлинских дел и не приготовлюсь к отъезду в Висбаден. Поэтому и никаких дальнейших впрыскиваний я не считаю сейчас возможным делать. Весь этот подход к делу казался мне неправильным, и я взял за бока Штоля. Он, очевидно, вполне под впечатлением профессорского величия, начал было меня уговаривать продолжать лечение, указывая, что это вполне безопасно и что неосальварсан теперь часто применяется при разных болезнях. Но я, по своему инстинктивному отвращению к лекарствам, начал стороной наводить справки. Оказалось, совсем наоборот, многие врачи не только не считают средство невинным, но даже будто бы на каком-то медицинском конгрессе была вынесена резолюция о безусловном воспрещении неосальварсана во всех тех случаях, когда вассермановская реакция дает отрицательный результат. Далее, сама вассерм[ановская] реакция считается абсолютно надежной и, если даже при некотором предубеждении профессора она у меня дала отрицательный результат, то это с абсолютной верностью показывает полное отсутствие основания для каких-либо гипотез о 1ues'е. А раз так, то с какой же стати давать впрыскивать в себя всякую дрянь! Тут уж я забунтовал вовсю, и мой Штоль, как натура слабая, явно начал сдавать позицию. Так как Kraus282 считается уже несколько устарелым, я пошел к другому профессору Goldscheider'у283, специалисту-сердечнику, о котором со всех сторон имел очень хорошие отзывы (в том числе и А. М. Старковой284). Пошел к нему и обсказал все, как было, не называя только фамилии профессора (сам я им показывался не под своим именем285). Goldscheider после внимательного осмотра и исследования рентгеновского снимка нашел, что расширение некоторое и сердца и аорты есть, но не тревожных размеров и по характеру вовсе ни на какой lues не указывает. Сверх того, перенесенные мною в детстве и в 30-летнем возрасте малярии с избытком все это объясняют, а вассермановская реакция уже окончательно устанавливает беспочвенность этих предположений. Никаких впрыскиваний делать не надо и даже лечение, напр[имер], в Nauheim'е не представляется необходимым. Достаточно принимать иод и мышьяк, а затем классическое: "не волновайтесь", ведите правильный образ жизни, умеренность в еде, питье, курении и, если можно, отдых. Словом, вся эта медицинская гора родила мышь, болезни никакой особенной нет, и первый знаменитый профессор оказался если не шарлатаном (хотя обобрал меня, с санаторием, изрядно), то во всяком случае спецом с предвзятыми идеями, склонным из пациента делать "опытного кролика". Ну, во всяком случае, я проделал все, что можно было проделать, и могу со спокойной совестью ехать просто отдохнуть. Воровский писал, что всякие препятствия с Италией устранены и что я свободно могу туда поехать, - я так, очевидно, и сделаю. Заканчиваю тут свои переговоры и дела и в самом начале будущей недели двинусь сперва в Рим, а затем, видимо, в Сицилию. Возникла, было, у меня идея поехать на Корфу, но меня отговорил Андрей: в Греции сейчас хуже, чем у нас было в апреле 1917 года, и страна эта в данный момент не для туризма. Да и я думал об этом, лишь когда считал себя отрезанным от Италии. Тут сейчас Гермаша, и я хлопочу для него англ[ийскую] визу. Описал тебе, Любанчик, подробно все свои мытарства, чтобы ты уже не беспокоилась. Склероз у меня в начальной стадии. Состав крови нормальный. Словом, все в порядке. До отъезда еще напишу. Целую тебя крепко и девочек. Твой Красин 59 Рим, 5 декабря 1922 года Милая моя маманя и родные мои девочки! Вчера я приехал в Рим и остановился у Воровского. Ни его самого, ни Д[оры] М[оисеевны] здесь нет, я говорил с ним из Берна по телефону (он в Лозанне286) и по его совету остановился в его пустой квартире. Вчера весь день, пока было светло, бродил по Палатинскому холму287 и разным форумам, а вечером был у Муссолини288, пожелавшего со мной говорить. Если не считать 2-3 приемов и неизбежного интервью прессе, то я уже нахожусь в состоянии абсолютного безделья и беззаботности, и главное и самое необычное- мне некуда торопиться, и с непривычки это как-то даже жутковато: точно тебя выключили из жизни. Сегодня с утра я раздобыл себе безработного обыталившегося русского архитектора, и мы опять-таки весь день, до темноты, посещали разные архитектурные памятники и Пантеон289. Вдвойне интересно, так как мой спутник с этой стороны хорошо знает Рим и на многие вопросы мои отвечает обстоятельнее путеводителя. Обедали в первой попавшейся харчевне, с дешевым итальянским вином и кимерьере290, которые сыр в суп посыпают, стряхивая его с тарелки, а салату помогают валиться куда надо, подталкивая его пальцами: совсем так, как я люблю при путешествиях по Италии. Погода оба дня стоит чудесная, и я хорошо сделал, захватив с собой более легкое пальто, а днем на ходу я и его снимаю. Завтра или в четверг я из Рима уеду в Неаполь, пробуду там дня 2 и затем уже буду устраиваться "всерьез и надолго" либо где-либо около Амальжи, либо, если там покажется недостаточно тепло, поеду дальше в Сицилию. От Рима начиная, уже совершенно и абсолютно откажусь от всяких дел и даже адрес свой сообщу сюда только доверенному лицу для пересылки почты, а то еще чего доброго привлекут к каким-нибудь переговорам, благо Муссолини проявляет желание с нами кокетничать. Предполагаю просидеть где-либо на солнышке около 4 нед[ель] и затем приеду к вам, чтобы еще и в Англии отдохнуть неделю-другую без работы. Надеюсь, Гермаша и Андрей получили уже визы и, может быть, теперь даже уже с вами. Я не успел сам ответить Наташе насчет ее поездки в Берлин. Мы с Ге решили, что теперь ей не стоило ездить, а лучше уже она проводит своего папаню на обратном его пути до Берлина. Жалко, мне не удалось дождаться гермашиной визы, а то я бы не утерпел от искушения его проводить в Лондон и поглядеть на него с ребятами в нашей обстановке. Андрея я, конечно, еще успею увидеть по возвращении. Ну, милые мои, пока прощайте, уже четверть 12-го, и с большой ходьбы весь день на воздухе меня здорово клонит ко сну. Чувствую я себя очень хорошо, иод начал было принимать в Берл[ине], но бросил из-за насморка. Начну и иод и мышьяк принимать, когда устроюсь на месте, а то в дороге это неудобно. Крепко вас всех, мои милые, целую, а также Ге, Наташу, Андрея, Нину, Лялю и всех вообще наших. Пишите мне пока через Делегацию291 Corso d'Italia 44, Roma. Жду письма от младшего Любана: сестрички его милые мне уже по письму написали, а от него еще нет ничего. Целую. 60 14 декабря 1922 года Милая моя маманя и родные девочки! Третьего дня послал вам открытку из Помпеи. Холод был настолько собачий, что в теневой стороне помпеянских улиц был ледок! Вообще в Неаполе оказалось много холоднее Рима, какой-то ледяной ветер, и я решил бежать прямо в Сицилию, не пытая счастья в Амальжи и окрестностях, как мне предлагали наши римляне. Первый день в Таормине тоже был не очень приветлив, хотя, конечно, и далеко не так холодно, как в Неаполе. Но уже со вчерашнего же дня здесь потеплело, и сегодня на солнце было совсем хорошо, даже жарко, и в старые времена я не замедлил бы выкупаться. Ну а теперь на такой эксперимент не решаюсь, и, таким образом, на этот раз всякие надежды на море как таковое приходится оставить. Досадно мне до крайности за пропавшую осень и невыполненный план прожить с вами вместе в Италии, тем более, и в деловом-то отношении из моего летнего и осеннего "хвастанья" не вышло практического толку, хоть и не по моей вине. Ну да черт с ним, что с возу упало - пропало. Сейчас я, наконец, действительно заехал в такие места и условия, что кроме хронического безделья и еды здесь делать абсолютно нечего. Лежу мордой на солнце и читаю "Письма к тетеньке"292 и "Помпадуры и помпадурши"293. Даже газет нет. В Риме у меня еще были дела: визит к Муссолини, пара завтраков, интервью для прессы, своя торговая делегация, но здесь я чувствую абсолютную отрешенность от всяких дел и забот и бездельничаю абсолютно. Единственная реальная опасность: как огня боюсь приезда сюда Herr'а Lion'а294 (он "пужал" меня в Берлине, что собирается с женой в Таормину), и если он действительно тут появится, либо сбегу куда-нибудь, либо совершу какую-либо уголовщину, убийство, самоубийство или что-либо подобное. Остановился я в Hotel Excelsior, кажется, один из дорогих отелей, но расположен хорошо и кормят великолепно: я давно уже не едал такой легкой, вкусной и, безусловно, хорошо приготовленной еды. К сожалению, Таормина очень тесна, а ходить вниз к морю и карабкаться обратно для меня в 1922 году оказывается уже далеко не так легко, как в 1910, когда я был здесь первый раз. Таким образом, я не поручусь за очень долгое тут пребывание. Пишите поэтому лучше "Roma, Corso d'Italia, 44", иначе письмо может со мной разминуться. Как-то вы там "живете", мои милые? Был ли у вас дядя Гера и как ему понравился Лондон? Какая у вас стоит зима, много ли туманов? Как Наташа, Нина? Приехал ли Андрей? Едет ли куда Володя и что ему сказал доктор? Если надо еще отдыхать, то советую оставить его жить в Лондоне у нас и это, по-моему, лучше всяких курортов, если он будет у мамани под наблюдением и на хлебах, а не по гост[иницам] и ресторан[ам]... Целую всех. 61 21 декабря 1922 года Милый мой Любан и дорогие девочки! Ну вот, я живу в Таормине уж другую неделю и совсем вошел в "новый курс". Заключается же он в абсолютном ничегонеделании, еде и спанье. Ложусь я примерно около 9-9 1/2 и к 10 часам уже обязательно засыпаю. Выходит это автоматически: обед в 7 1/2 и тянется до 8 1/2-9. А там уж что будешь делать: наемся до отвалу, в смокинге и причандалах, гулять идти темно, да и за день находился. Первейшее желание - придти домой в комнату и рассупониться, ну и при этом естественнее всего взять книгу и на боковую. Обленился я до невозможности и с самого выезда из Рима не прочел ни одной деловой книги или бумаги. Мой портфель и моя "канцелярия", полные "материалов" для работы на досуге, стоят и взирают на меня с укоризной, замки их ни разу не открывались и грозят заржаветь. Единственное, что прочел, это 2 тома Щедрина295 и принимаюсь за 3-й или за "Жана Кристофа"296. В отеле народу мало и все весьма неинтересные англичане, и я ни с кем слова не молвил. Успею еще наговориться со всяким народом. При таком благочестивом отходе ко сну я без труда просыпаюсь в 6 1/2-7, как раз к восходу солнца. Надеваю (радуйся, маманя!) пижаму, туфли и выхожу на свой балкон. Этна297 еще стоит светло-серая в ночном почти своем наряде, а напротив, на горизонте, чуть розовеет приближающийся восход, постепенно краски ярчают, и дымок, которым вечно курится гора, а потом и ее вершина снежная розовеют, наконец, из моря выплывает солнце, и начинается день во всем его южном великолепии. До сегодня было очень тепло, и я третьего дня (19 декабря) даже искупался в море, около Isola-Bella. Не думаю, чтобы вода была холоднее 15-16 градусов. Таормина плоха только тем, что тут сравнительно мало прогулок, но и менять ее боюсь, все-таки здесь, видимо, теплее, чем в других местах. Хожу днем довольно много, иногда даже не прихожу к lunch'у298 в отель, а остаюсь всю солнечную часть дня на море и ем где и что попало. Морда стала добросовестно красного цвета, и такого загара я давно уже не имел. Пробовал съездить поближе к Катанье, но там все на черной лаве, и местность носит удивительно унылый вид. В Сиракузах же, вероятно, уже холоднее, там меньше гор и нет защиты такой от ветров. Останусь в Таормине, вероятно, до конца месяца, а к тому времени мне, вероятно, надоест сидеть в Сицилии, и я надеюсь к началу января быстрым маршем продвинуться на Лондон с тем, чтобы еще и там иметь неделю-другую свободными от правильной работы. Очень жаль, если Гермаше не удастся побывать у вас и поглядеть ребят и Лондон. Что за скоты такие, отказать в визе? То же и с Андреем! На кой черт прицепил ему В. В. [Окс] эту спутницу!! По поводу Володи я уже писал - если врачи находят нужным лечение от этой волчанки, то, конечно, работу в Северолесе брать не надо, но лечиться, по-моему, лучше всего живя дома. И в смысле питания и во всех других смыслах это лучше, дешевле и спокойнее. Целую вас всех, мои миланчики. Бывших рожденниц и именинников прошу меня извинить за непоздравление: в дороге это случается. Красин Поздравляю всех вас, родные мои, с праздниками. Ваш папаня. Твой ответ, Любанаша, "подумать и поразмыслить" о разных материях в моем поведении звучит иронией: башка у меня абсолютно пустая и ни о чем думать неспособная: плыву вверх брюхом. 1923 62 10 февраля 1923 года Милая моя Любаша! Ну вот, я таки покончил со всеми визитами, приемами, обедами и пр[очим] и сегодня вечером выезжаю в Москву вместе с Чичериным и его делегацией. С поездками в Германии теперь плохо, все скорые поезда отменены, вагоны часто нетоплены, нет света. Поэтому случайное совпадение поездки с Чичериным очень благоприятно, мы получаем 2 своих вагона и без пересадки едем до Риги. Стомоняков ждет меня в Москве. Здесь все в порядке, но Герм[ания] вообще производит печальное впечатление. Тем не менее немцы уверяют, что выдержат. Вчера был вечером у Куно299, а сегодня завтрак у мин[истра] иностр[анных] дел. Времени никакого. Напишу еще с дороги. Целую вас всех, очень рад, что Котик поправился. Обнимаю тебя, мой родной. Твой папаня 63 25 февраля 1923 года Здравствуй милая моя, родная маманя, золотая голова! Здравствуйте, родные мои девочки! Собираюсь давно засесть за письмо вам, но по приезде в М[оскву] дела всегда так одолевают, что недели две вертишься как угорелый. Сегодня 11-й день, как я здесь, и понемногу все начинает у меня входить в норму. Начну с описания самой дороги. Доехали хорошо благодаря тому, что ехали с делегацией. Иначе по Германии намаялись бы, так как скорые поезда там сокращены и спальных вагонов нет. В Берлине подобрали Н. Н. Вашкова и А. М. Старкову и ехали большой компанией. От Риги получили вагон, хоть и не мой, но вполне чистый и удобный. 12-го в понедельник приехали на границу, в Себеж. День был великолепный, солнечный, и нам устроили необычайно помпезную встречу. Пограничный полк с музыкой, речи, митинг с участием чуть ли не всего населения, словом, у иностранцев, которые с нами ехали, глаза на лоб вылезли от удивления: где же этот угнетенный и нагайками удерживаемый в повиновении народ? И почему вокзальная публика имеет веселый вид и даже буфеты работают лучше, чем сейчас в Германии? Этот же пейзаж сохранился до самой Москвы. Урожай прошлого года сделал свое дело, и обыватели, в прошлые годы при встрече уже начинавшие разговор о еде и топливе, на эти темы теперь почти не разговаривают, - признак того, насколько смягчился продовольственный и топливный кризис. В Москву приехали 14 февр[аля] в 2 ч[аса] дня, почти точь-в-точь по расписанию. Тут уже нас ожидал совершенный балаган: на вокзале два почетных караула, от чичеринских каптенармусов и от внешторговской артиллер[ийской] школы300, с музыкой и властями вплоть до германского посла. Вот уже, ей Богу, никогда не думал, чтобы мне когда-либо пришлось принимать почетные караулы!! До чего только не дожили эти большевики! Словом, и Москва нас встретила очень приветливо. Грожан301, полагая, должно быть, что я приеду в лонд[онском] осеннем пальто, явился на вокзал даже с той жеребковой на беличьем меху курткой, мерку для которой с меня снимали в октябре при проезде через Питер. На квартире у себя нашел все как оставил в октябре. Дом эту зиму отапливается, как и большинство домов в Москве, и только при больших морозах моя Васильевна подтапливает кирпичную "буржуйку", и мерзнуть эту зиму абсолютно не приходится. Зима затянулась, и никаких признаков весны еще нет. Это хорошо для урожая, а хороший урожай сейчас для нас все. В доме даже пущен в ход подъемник, и если бы только не отчаянная квартирная нужда в остальной Москве, заставляющая уплотнять и уплотнять квартиры, положение можно бы назвать нормальным. У Гермаши в квартире тоже тепло, а на днях местная комячейка даже избрала его шефом находящегося в доме (это ведь рабочая коммуна) рабочего клуба, и мы теперь над ним посмеиваемся, что на советских празднествах ему придется дефилировать на Красной площади со знаменем клуба! Смеялись тоже на днях у них вечером, что Гермаша на старости тоже стал делать карьеру и догоняет Наташу, хотя, разумеется, еще не успел получить столько советских и коммунистических должностей, как она. У нас тут сплошные юбилеи: 25-летие нашей партии, 5-летие Красной армии и прочее. Меня по этому случаю опять зачислили в почетные бойцы 24-го стрелкового Бобруйского полка, потом ореховцы переименовали моим именем Морозовскую электростанцию302 и то же самое устроили в Баку с Биби-Эйбатской станцией303: в Орехово придется поехать, да рано или поздно надо будет и в Баку отдать визит. 3 марта Не писал опять целую неделю, то то, то другое. Приехала Катя с Митей. Этот мальчонка экспериментировал с электрическим вентилятором и угораздило его обе руки сунуть внутрь: чуть не оторвало пальцы, поцарапало и посдирало кожу, и сидит наш электрик с обеими забинтованными руками. Ушок, конечно, поначалу перепугался, но теперь это все обошлось. Самую-то главную новость я вам еще не сообщил. За три дня до моего отъезда у Асетра304 родился сын. В первое воскресенье по моем приезде я им дал автомобиль, и Соня, Алеша и муж Аськи ездили за ней в лечебницу и привезли ее с сынком во 2-й Дом советов. Мальчик ничего, славный, но роды были довольно трудные, и при заполошности Аси особенно. Муж ее, студент-техник, кажется, из московских немцев, довольно застенчивый на вид, несколько напоминает Дм[итрия] Ник[олаевича], отца Володи, в молодости, по стилю. Дня через 3-4 у Асетра на несколько часов пропало молоко, и он выл, говорят, как в детские свои годы, полагая, очевидно, что ребенок от этого моментально умрет. Приданое я все доставил, но Ася с гордостью замечает: прислали все розовое, для девчонки! Назовут мальчика, кажется, Гермашкой. Мальчик очень хорошенький, я его навещаю по воскресеньям, и он растет заметно с каждой неделей. Сонечка, хотя немного похудела против Швеции, но все-таки выглядит хорошо и с ребенчишкой пока возится не много, тем более что взяли какую-то девицу вроде няни. Заходил как-то к Литвинову, будучи по делу в том доме, где он живет. Айви305 и ребята с ним же. Миша стал довольно сухощавым и не очень резвым мальчиком, даже какой-то, по-моему, задумчивый, но Таня - прелесть девочка, очень бойкая, живая и красавица! (Ожидают, кажется, третьего??) Айви тебе, маманя, очень кланяется и очень просила прислать карточку. Я пообещал показать Володины снимки, сделанные перед отъездом, но до сих пор их не получил. Сам Литвинов как-то стал ровнее и спокойнее, хотя Стомонякову врачи говорили, что у него (Литвинова) с сердцем дело обстоит довольно неважно. Общая атмосфера тут все-таки еще неустойчивая: через пень колоду или бочка меду и ложка дегтю. Вводят уголовный и гражданский кодекс и шпарят расстрелы за обычную какую-нибудь взятку. Конечно, коррупция везде страшная, но репрессиями ни черта не поделаешь, надо тут более глубокие меры и терпенье, только с годами все эти безобразия можно изжить, главное, страна несомненно становится сытее и начинает явно отдыхать. Тяга к учебе громадная, и множество всякого народу толкается по школам, но ученье идет кое-как, нет ни учебников, ни средств, ни профессуры. Выйдут, конечно, недоучки техники и врачи, но так как их много, среди них будет, несомненно, немало исключительно талантливых самородков, и эти дойдут до высших ступеней знания, как доходили Ломоносовы306, Горькие и пр[очие]. Сегодня я был в составе комиссии по постройке Дворца труда, смотрели проекты, представленные на конкурс. Конкурс этот объявили при моем отъезде в начале октября. И вот за каких-то 5 месяцев моск[овские] и питерские архитектора, не имея ни столов, ни бумаги, ни красок, настряпали 49 больших проектов, и некоторые из них очень и очень интересны, а вся вообще выставка поражает большой силой: несомненно, и тут творческие силы не только оживают, но и получили от революции сильнейший толчок. Такая же картина в области техники и изобретений: там и сям вылезают из-под спуда необыкновенно важные интересные идеи. И в то же время на многих фабриках, особенно в провинции, до сих пор еще гонение на спецов, выживание их из квартир и пр[очее] и пр[очее]. Выживали было из "Музо"307 дядю Борю, но теперь, кажется, там найдено какое-то решение, устраивающее дело по-прежнему. На Шатуре решено ставить большую станцию, и А. В. Винтер308 в самом близком будущем собирается в Берлин заказывать большие машины. Авель, Семен живут по-прежнему, первый из них не выглядит переутомленным работой тем более, что секретарем ВЦИК РСФСР состоит маляр Сапронов309, известный Мамане по Генуе. Хороший парень, но в качестве статс-секретаря все-таки еще... новичок. А.А.Богданов310 и Нат[алия] Богд[ановна]311 пребывают в своей неизменности и очень всем вам кланяются. Я их уговариваю опять поехать в Лондон (предвижу для них такую возможность). Но А. А. [Богданов] что-то упирается. Ну, пока до свидания, милые вы мои! Если не кончу письма сегодня, то оно опять рискует пролежать неделю, тем более, что в недалеком будущем партийный съезд312 и с ним подвалит много добавочной работы. Крепко вас всех целую и вспоминаю вас всех постоянно в разные часы, стараясь себе представить, какой у вас там в данный момент пейзаж. Целую Наташу и Нину, Володе привет. Ваш Папаня Пишите же мне хоть раз в неделю, хоть коротко. 4 марта Милая моя маманя! Пользуясь воскресеньем, пишу тебе еще о некоторых делах не для всеобщего сведения. В общем, атмосфера здесь лично для меня скорее улучшилась, несмотря даже на отсутствие Ильича, который хотя и поправляется, но довольно медленно313. Очевидно, у большинства внутреннее сознание, что их октябрьская позиция была ошибкой, даже просто глупостью, это сказывается во множестве мелких фактов. Отсюда еще, разумеется, очень далеко до быстрого выпрямления и правильного курса. С монополией внешней торговли мы одержали решительную победу и разбили всех ее врагов наголову. Тут на нашу позицию встали полностью Ленин и Троцкий, и всей остальной публике оставалось только принять решение, диаметрально противоположное тому, какое было принято осенью314. Разумеется, и тут, при наличности многих интересов, как внутри России, так и в особенности вне ее, которым монополия стоит поперек горла, нечего обольщаться успехом, а надо завтра же готовиться к новому напору и новой борьбе. Ставился вопрос и о Лондоне. С моим отъездом и болезнью Берзина положение создалось там очень трудное. Возникал такой план, чтобы в Англии полпредом назначить Воровского, освободив меня совсем от этой должности. Решили пока оставить по-старому, Воровский частью не очень пригоден, частью нужен еще и Италии... Решено только отозвать из Лондона Клышко315, по-видимому, это вывод из доклада ревизионной комиссии. Кем мы его там заменим в качестве замполпреда, еще неизвестно. К сожалению, Богрова тут сейчас нет, а не переговорив с ним, я не могу высказаться о его кандидатуре. Что касается меня, то не будь необходимости для детей быть в Англии, я с удовольствием воспользовался бы удобным предлогом уйти из Лондона, где меня Бонар-Лоу316 и Керзон317 не пожелали принять318; как раз самое время было бы посадить им туда Воровского или даже еще менее значительную фигуру. Здесь в смысле работы несомненно интереснее, чем в Европе, и только в случае возобновления связи с Америкой мне имело бы смысл поехать туда на полгода. Жить сейчас в Москве уже и вам было бы возможно, если бы не чертовски трудные здесь вопросы с квартирой, вечно растущими расходами, в связи с падением курса рубля, и большими неудобствами и неприятностями по урегулированию всех таких житейских дел. Тут либо надо быть в какой-то вечной противной охоте за всякими случаями и способами, чтобы если и не улучшить, то хоть удержать на прежнем уровне автоматически ухудшающееся из-за растущей дороговизны положение, либо стоически вести спартанский образ жизни, вроде Фрумкина, который чуть-чуть не уморил жену, предоставив ей рожать в какой-то демократической лечебнице, не умея и не желая пойти в какую-то инстанцию, попросить несколько бумажных миллиардов, без чего ни хорошего доктора, ни теплой и чистой постели не получишь. Я, конечно, буду изучать все возможности, и в общем и целом вопрос о переезде сюда вашем надо обдумать, но пока что я все-таки доволен, что могу вас там оставить на прежних основаниях. Там видно будет. Слишком торопиться пересаживать девочек сюда, пожалуй, не стоит. 64 21 марта [1923 года] Милый мой родной Любонаша, любимые девочки! Чтобы не задерживать рецептов для Кати, посылаю их сегодня и ограничиваюсь несколькими строчками, писать большое письмо пока некогда. Живу я хорошо, здоров, обут, одет, сыт, каждую неделею беру ванну, работаю много и даже постричься некогда - оброс, как деревенский поп. Ездил в Питер, но только на два дня: Москва вызвала по срочному делу. Видел Таубманов. Постарели они изрядно, особенно Вера Влад[имировна]319. Гриша нашел меня в великолепном состоянии. Вес оказался 5 пуд[ов] 5 ф[унтов], правда, в одежде. Питер тоже сильно приубрался и имеет привычный вид. Получил два маманиных письма, одно через Гринфельда, конечно, с большим опозданием. Я не знаю, получили ли вы мое письмо большое, посланное через Берлин? Пишите. От девчат ни от которой ни слова! Непорядок! Так как вы люди тоже советские, а я все-таки нарком, то я "в порядке боевого приказа" устанавливаю: каждая из 3-х девчонок обязуются раз в две недели написать мне хоть коротенькое письмо. Наташе Красиной проследить за исполнением. Володя меня надул: обещал прислать снимки и до сих пор ничего не прислал. Очень прошу его прислать их, а также сделать отпечатки со старых негативов, а то маманиных карточек более новых у меня вовсе нет, а девчат карточки у меня отобрали Таубманы. Ну вот, пока и все. Целую и обнимаю вас всех крепко. Берегите маманю и ухаживайте за ней. Целую, Наташу, Нину. Володе, Ляле и всем вообще привет. Ваш Красин 65 3 апреля 1923 года Милая моя маманя, золотая моя голова! Получил сегодня твое письмо и альбом с карточками и очень этому всему обрадовался. Спасибо! Милая ты моя маманичка! Я даже испугался: вдруг Вы в самом деле превратилисьв тигрицу, ведь этак Вы чего доброго детев моих можете там растерзать, а советских начальников там у вас поблизости все равно нет, и вы им ничего сделать не можете! У нас с тобой на этот раз перемена ролей, ты относилась к делу спокойно, а теперь я. Последний мой приезд в Англию, в связи с нашим тупиком в отношении дела Урк[арта], меня убедил в бесцельности моего проживания в Англии, а наглый отказ М[инистерст]ва ин[остранных] дел меня принять делал мое дальнейшее пребывание в Англии даже политически нецелесообразным. Не хотите разговаривать, довольствуйтесь Клышкой или в лучшем случае Воровским, а для более серьезных разговоров приезжайте в Москву или Берлин. Конечно, здесь моя работа с Лондоном не идет ни в какое сравнение. Я тут каждый день в десяти местах убеждаюсь и вижу, насколько полезно мне тут быть, и вот за каких-нибудь два месяца, а уже работа сильно двинута вперед, и, напр[имер], сейчас я занят воссозданием российского хлебоэкспорта320, и, я думаю, создадим организацию, какой еще у России не было никогда. И вообще, Внешторг начинает налаживаться, и успехи его можно проследить уже статистически. Постоянно выступаю на собраниях, и надо видеть, как публика рабочая слушает. Тут был ряд выступлений по случаю 25-летн[его] юбилея партии321, вспоминал Федора Афанасьева322 и 90-е годы в Питере - сам некоторым родом вроде Богородицы - старше юбиляра - партии, ибо я работу начал не в 1898, а в 1890 году. При настойчивости я бы мог добиться оставления в Лондоне, но тогда пришлось бы переехать туда, т[о] е[сть] перейти на инвалидное положение, а это мне еще рано. Чувствую себя я великолепно и могу еще поработать. Жаль только, что жить врозь приходится, но неволить вас к переезду или его форсировать не хочу, думаю, что вам остаться там можно будет, если даже придется перейти на более скромное положение, тоже не беда: ребятам это будет только полезно, они уже не маленькие и попробовать жизнь с более суровой и жесткой ее стороны им не помешает. Тебе же избавиться от большого трена323 будет тоже не плохо. Можешь ребят и оставлять, съездить в Москву, побывать у Шурочки324 (она теперь полпредом в Норвегии и встретит тебя хоть с почетным караулом), а летом я всегда буду приезжать к вам в отпуск и среди года еще раз-другой. Впрочем, насчет России ребятам тоже надо подумывать. Не след им обангличаниваться и бросать родину, а краше и лучше нашей страны и нашего народа все равно ни в каких Европах ничего нет. Кошачья привычка к одному месту не резон: упирались же они и выли, когда вез их из Швеции в Англию, стерпится - слюбится. Повторяю, спешить нечего, а все же вопрос рано или поздно станет на очередь. Надо еще и с тем считаться, что скоро Россия будет самым спокойным и тихим местом в Европе, где дела идут хуже от месяца к месяцу. Среднюю школу Людмильчик ведь уже окончил, Катабрашка оканчивает весной, а Любана можно через ВЦИК325 хоть сразу в бакалавры326 произвести. Ну да об этом еще успеем лично все вместе поговорить. Решение Л[юдмилы] учиться прикладному рисованию вполне одобряю. Если еще случайно кройку или шляпы прихватить, тоже будет не вредно. Отсутствие Катабрашки на архит[ектурном] конкурсе здесь очень заметно и, кажется, даже повергнет архитектурный мир в уныние. В утешение Катабрашки и назидание и другим моим детям посылаю вырезанную из газеты карикатуру о кино, под заглавием "Сейте разумное, доброе, вечное". Некоторые карикатуры у нас бывают недурны. Вообще большое замечается движение в публицистике, литературе и искусстве. Несомненно, в самом близком будущем Россия в этой области скажет большущее слово. Рецепт Веры Влад[имировны] я вам послал. Получили ли? О Володе при случае спрошу, но думаю, по таким методам лечения они оба, вероятно, поотстали. Вот плохо, Красотанчик, что Вы сами-то похварываете. Как же это так? Ты так хорошо выглядела в январе, и я уж тут всем славословил про благотворное действие Италии. Ну, да я надеюсь, все это обойдется, у тебя ведь еще и седых волос нет, и хворать тебе рано. В Питере видел Веру Марковну, ничего себе выглядит, неплохо. Зину не видал, но она себя, по слухам, чувствует на верху блаженства и, хвативши новороссийского в обстановке революции, считает берега Балт[ийского] моря раем. Ну, однако, прощайте, мои миланчики. Целую вас крепко, пусть девочки мне хоть пару раз в две недели пишут. Наташу целую тоже, что-то тут по ней папаня и маманя соскучились, кажись, хотят и домой звать. Володе спасибо за фотографии, жду продолжения. Ляле и всем вообще привет, также и Джимми327, золоту! Обнимаю вас всех. Ваш Красин. 66 30 апреля (1923 года] Милые мои маманичка и родные мои девочки! Пишу вам наспех эти строчки, потому что А. А. [Иоффе] сегодня уезжает. Начал вам было большое письмо, но никак не могу его кончить: тут был съезд, поглощавший все время, а сейчас приходится спешно проворачивать запущенные во время съезда дела. Баталия была изрядная, но и не безрезультатная, надо надеяться, хотя по внешности все осталось по-старому. Очень вы меня обрадовали присылкой карточек, я на них не могу насмотреться. Присылайте время от времени такие снимки. Я совершенно здоров и чувствую себя очень хорошо, несмотря на большую работу во время съезда и всякие речи, митинги и даже газетные статьи. Целую и обнимаю вас всех крепко-крепко. Ваш папаня Письмо о Наташе пишу по просьбе Ге, передайте его Берзину. 67 30 апреля 1923 года Милый мой Любанаша! Сегодня послал тебе письмо с Квятковским328, а через несколько часов получил твое письмо, отправленное 23 апр[еля]. Вопрос о приезде старших девочек меня тоже занимает, и я сам тоже начинаю побаиваться, не делаем ли мы ошибки, задерживая их так долго за границей, не отрываем ли от русской почвы, не давая в то же время пустить корни как следует и в заграничной. Последнее для меня представлялось бы несомненной ошибкой: я думаю, в ближайшие десятилетия жизнь в России будет и интереснее и легче, нежели на Западе, который идет неудержимыми шагами к какой-то катастрофе. Оставлять ребят навовсе и навсегда за границей было бы ошибкой и перед ними и перед Россией. С другой стороны, жизнь здесь все еще далека от удобств и комфорта Европы, да и по части учения лишь при исключительных условиях тут можно хорошо устроиться. Я думаю, во всем этом вопросе и тебе, да, м[ожет] б[ыть], и девочкам, поможет ближайший приезд Вашкова, который получил уже, кажется, все визы и на днях выезжает, взяв с собой и дочерей. От них вы можете больше узнать подробностей о здешней жизни, чем от меня, хотя их выводы будут сильно отдавать обывательщиной, ибо жить им пришлось в архитрудных условиях. Напиши мне, какое у девчат будет примерно расписание с каникулами и началом учебы, чтобы я мог сообразовать с этим мои планы насчет летнего приезда и отпуска. Я решительно против всяких этих Boarding school329. Это будет стоить чертову уйму денег и еще неизвестно, какой даст результат в смысле учебы, не говоря уже о прививке всяких англо-мещанских взглядов и вкусов от проживания в ихних пансионах. Что касается наук, сомневаюсь, чтобы в Англии где-либо о них особенно заботились, наверно, и там дело сводится к тому или иному спорту. Да и нечего им очень переутомляться науками, захотят учиться, так будут сами доходить, и время их еще не ушло. Меня очень мало тревожит, что все поправки и пр[оочее] по долгу идут на мой счет. Никакого у меня своего счета нет, а будет ли это по счету Аркоса330 или Делегации331 - не все ли в конце концов равно: я ведь даже не коплю и беру у Республики лишь то, что проживаю, и если по соображениям представительским приходится тратить больше, надо платить, а из какой статьи - разница небольшая. Мне недавно Кл[ассон] писал, что по долгу расходы за два м[есяца] свыше 135 фунтов стерлингов, я ему ответил, что надо расходы оплачивать и что я напишу тебе, с другой стороны, чтобы от всяких лишних расходов и затрат воздерживаться. Верно ли, что вы там завели-таки какой-то небольшой автомобиль? Если это так, меня это очень огорчит, абсолютно это ненужная, бестактная и лично мне могущая быть очень неприятной выдумка. Прошу ее безотлагательно ликвидировать. Надо же, в самом деле, считаться с особенностью и моего положения и не подвергать меня нареканиям, и вовсе не способствующим ни моей работе, ни чему другому. 6 мая Целую неделю не мог докончить письма, да и сейчас нет много времени, за навалившейся спешной работой. Работаю я все же в меру. То, что я "после 12" не пошел к Названовым, и объясняется тем, что я попросту пошел домой спать, а так как у Названовых 12 часов чуть ли не считается началом вечера, то как же мне иначе отвертеться от таких приглашений, как не ссылкой на неотложную работу. Ходить куда-либо, дейст[вительно], и некогда, да и не охота. Как-то раз собрался на Собинова332, "Лоэнгрина"333, но и тут, откровенно говоря, после второго акта заскучал и, смеясь, вспоминал, как мы с маманей почти ни на одном вечере не могли досидеть до конца праздничной части. 18 апреля был у дяди Бори на "рожденьи". Ему пошел 40-й год, вместе со всеми Красиными, а вчера мы с Гермашей были у Аркашки Мурзакова, к которому месяца два назад приехал из Владивостока Валерьян. По случаю близкого его обратного отъезда на Дальний Восток мы вот, старички, и собрались. Аркадий работает вместе с Гермашей, вылез таки из своего Смоленска, где в 1919 году чуть не помер со всей семьей с голову. У них трое сыновей от 16 до 20 лет. Все трое музыканты - целый оркестр. Весна у нас стоит на редкость холодная, и за город никуда не тянет. Потеплеет, поеду на новой машине в Орехово отдавать визит морозовским рабочим. В конце мая собираюсь съездить в Архангельск, в июне будет съезд внешторгов334, и с конца июня уже можно будет думать о поездке за границу, если организация хлебоэкспортной кампании не задержит. Напишите мне, пожалуйста, теперь же, как у девочек на лето и осень распределяется время, т[о] е[сть] когда у них каникулы начинаются и кончаются и насколько их можно продлить. Мне надо знать это, чтобы сообразить насчет лета и сговориться заблаговременно со здешней публикой насчет отпуска и командировки. Ну, пока, прощайте, целую и обнимаю всех вас крепко. Спасибо тебе, маманя, и девочкам за письмо. Пишите почаще. О Наташе я писал Берзину, чтобы ее не задерживали там, надеемся ее здесь скоро увидеть. Еще раз целую. Ваш папаня 68 [25 июня 1923 года] [...]335 и которые меньше и вовсе не зависят от возраста и преходящих настроений. Мне думается, что именно поддаваясь чувству обиды и горечи, ты мне говорила и пишешь вещи, которых не следует говорить. Конечно, естественно, что у тебя не может быть добрых чувств, и понять это можно, но не надо все-таки увлекаться и без достаточных еще оснований приписывать людям намерения и побуждения, доказать наличность которых ты не можешь и которых, как я полагаю и уверен, в данном случае вовсе и не имеется. Поверь мне, милый мой Любанчик, не надо так писать и так говорить, голословные утверждения ведь все равно ничего не доказывают, а между тем ты сама себя этим унижаешь, так как справедливостью мы обязаны даже по отношению к врагу и пренебрежение ею сваливается на нашу голову. Я понимаю, что ты все это пишешь из хороших побуждений, желая меня спасти, предостеречь и проч[ее]. Но все-таки я не такой же младенец и не столь же уж прост и несообразителен, чтобы мог подвергаться тем опасностям, о которых ты пишешь336. Ну вот, Миланчик, пароход тем временем отчалил, и я это письмо смогу послать только уже с континента. 26 утром. Подъезжаем к Hook of Holland337. Доехали отлично, хотя ночью и качало немного. Но я спал все время. При укладке чемоданов Люба маленькая попросила у меня карандаш, чтобы сделать надпись на коробке для Тани, да так мне его и не отдала, а я впопыхах его не хватился. Теперь я без карандаша, как без рук, особенно в дороге. К карандашику этому я очень привык и не хотел бы его потерять. Пожалуйста, вы его поищите и мне пришлите. Люба, наверное, его оставила на мамином туалете в спальне. Ты, миланчик, его найди, заверни в бумагу так, чтоб вышел довольно толстый конверт (чтобы нельзя было прощупать, что в нем), и пошли с надежным курьером в Москву, попросив Марью Яковл[евну]338 занумеровать для личной мне передачи. Ну вот, мы приехали. Крепко всех целую. Тебя же, милая родная мамоничка, обнимаю крепче всех. Твой любящий Красин 69 [26 июня 1923 года] Милая моя родная маманичка! Едем мы хорошо, подъезжаем сейчас к границе, и я спешу тебе написать две строчки и послать обратно с тов. Чернышевым. Он очень сокрушается, что не может исполнить данного тебе слова и ехать до Риги: без паспорта его никак через все границы протащить нельзя, и он должен сейчас возвратиться обратно в Париж. Меня немного укачало, и я соснул с полчасика. Еду в очень хорошем настроении и очень рад, что у меня завтра будет целый день в Берлине - это хорошо, по моим делам там надо переговорить. Крепко тебя, маманичка, целую и обнимаю и очень тебя люблю и никогда не разлюблю и всегда буду с тобой и аминь. Девочек моих милых поцелуйте и Катабрашу и Старшущего моего. Обнимаю вас всех еще раз, мои родные и любимые. Ваш Папаня 70 28 июня [1923 г.], Берлин Милый мой родной Любонаша! Вот я второе утро в Берлине. Доехали мы великолепно, остановился я в посольстве, а сегодня вечером вместе со Стомоняковым, Абрамовым339 и Квятковским еду в Наугейм, где должно быть совещание с Цурюпой340, который там лечится. Ночь езды, пятницу пробуду там и утром [в] субботу буду обратно в Берлине. Дальше выеду, вероятно, вместе со Стомоняковым в понед[ельник] или около того, в зависимости от наших дел. Крестинский сегодня улетает в Москву, мы же поедем поездом. Новостей здесь особенных нет, из Москвы сообщают о некотором улучшении у Ленина, но, видимо, небольшом и малообещающем. Погода тут как в Лондоне - пасмурная, холодно, уныло. Еще более уныло внутреннее положение Германии. Ну вот, мои миланчики, уже пришли по мою душу, и я должен кончить письмо. Крепко тебя, мой родной, целую и обнимаю. Будь здоров, не волнуйся, не грусти, не слушай никаких сплетен и наветов и знай и помни, что я тебя люблю и никогда не разлюблю и никогда тебя не брошу. Целую родных моих девочек и кланяюсь всем. Твой Красин 71 3 июля 1923 года Милый мой родной Любанаша, сегодня, 3 июля, мы наконец-то уезжаем из Берлина целым караваном. Дел всяких и переговоров было тут предостаточно, но еще больше предстоит в Москве, почему отчасти и беру с собой Стомонякова. Стоит уехать на полтора-два месяца, и тем уже начинать развал чуть не по всей линии, и многое надо будет наново отстраивать. Около внешней торговли теперь крутится столько всякого народа. Под благовидными и неблаговидными предлогами стремятся обойти монополию внешней торговли, а Фрумкин, при всей своей даже избыточной бюрократической твердокаменности, в этом отношении часто попадает впросак. О Москве тут пока только ранние неопределенные слухи. Назначение Раковского341, по рассказам, вызвано главным образом желанием избавиться от него на Украине. Вопрос теперь только, дадут ли ему англичане agreement342: об этом, когда узнаешь, напиши (через курьера). Я уж рад, что уезжаю, а то обеды, завтраки и интервью меня и тут замучили: немцы хотят показать, что и у них люди еще в ресторанах едят. Жизнь здесь у обывателей неважная. Иногда в один день цены вдруг вырастают на сто процентов343. Жалование на днях тоже сразу увеличили вдвое, но рынок на это немедленно ответил более чем двойным повышением цен, и рабочие и служащие остались ни при чем. Ну, пока, до свидания. Пиши мне почаще. Целую всех крепко. Папаня 72 [4 июля 1923 года] Милый мой Любанчик! Пишу две строчки в Риге. Доехали великолепно и сейчас уже в русском вагоне. Должен сию минуту ехать с Чичериным на офиц[иальный] завтрак. Кончаю письмо. Целую тебя, родной мой дружочек и маманя. И деточек моих любимых. Целую крепко и Наташу и Володю. Всем привет. Ваш Папаня 73 6 июля 1923 года Милая моя маманечка, ну вот, я опять в Москве. Доехали мы вшестером великолепно, скорее, чем прежде, почти на сутки, ибо переменили расписание, и в Риге не надо терять целый день, как было раньше. Попал на сессию ЦИК'а, приняли новую конституцию344 Союза Советских республик. Выбрали союзный Совнарком, и я теперь уже не российский нарком, а союзный, в отдельных же республиках будут иметь не наркомов, а заместителей. Сегодня получено известие, что англичане принимают Раковского и, таким образом, его назначение становится окончательным фактом. Вопрос и торгпреде еще не решен, но многие из приятелей, как Крестинский, Стомоняков и др[угие], указывают, что мне, как союзному наркому, не будучи полпредом, не приличествует оставаться торгпредом, находящимся иерархически в общих вопросах в подчинении у полпреда, а лучше осуществлять контроль и руководство над лондонскими торговыми организациями в качестве наркомвнешторга. Я пока лишь хожу, скучаю, присматриваюсь, не предпринимая пока никаких действий до выяснения положения. Многих еще не успел повидать, и есть немало мелких спешных текущих дел. После дороги не сразу попадаешь в рабочее настроение. Отъелся я и выспался за дорогу отлично, загорел, и морда у меня выглядит "поперек себя". Настроение хорошее, на все вещи смотрю с точки зрения "наплевать" и так и дальше предполагаю. Видел пока Сонечку, Наташу и Анечку. Ушка с Виктором встретил около Абенкина полустанка при скрещивании поездов, к сожалению, было всего 1/2 минуты времени. Ушок хочет побывать у вас в Лондоне, и я буду писать по поводу визы ему Я. А. Берзину. 7 июля Получил альбом с карточками, свой карандашик и письмо мамани, - спасибо. Родная моя маманичка, смотрю я на Вас на карточке и очень мне хочется Вас приласкать и приголубить, солнышко ты мое, не грусти, пожалуйста, и не будь печальной, я очень много и часто о тебе думаю и, по совести тебе говорю, может быть, даже лучше и отношусь к тебе, чем прежде. Следи внимательно за своим здоровьем и, если можно, поезжай куда-нибудь со свободными девочками на солнце или вообще за город. Здесь погода стоит теплая, но до сегодня все были дожди, даже ливни: на Неглинном женщина, переходя улицу, залитую сплошь водой, попала в колодец и утонула вместе с ребенком. Сегодня, похоже что-то, будто погода установится. У меня с неделю уйдет на вхождение в работу, а со следующего воскресенья я уж, наверно, начну выезжать за город. Сегодня гулял по берегу Москва-реки, хорошие тут виды, когда солнце. 8 июля. Воскресенье Был сейчас у Сони и Аси. Мальчик у них (Гермаша, он же "Помзя") премиленький. Выпоен весь на молоке и имеет белый цвет и кисло-сладкий нюх кожи, как маленький поросенок. Почти что сидит, очень приветливо меня встретил, и я с ним возился добрый час, пока мать его и бабушка хлопотали около по хозяйству. Ася выглядит лучше, чем весной, хотя подлец этот ее высасывает, видимо, основательно: прожорлив как гусеница. Если будет удобная оказия, пришлите ему целлулоидных и резиновых игрушек - две-три, не больше. Моя ведь система - полено и песок. Ну, пока прощайте, мои милые. Целую тебя, маманичка, и Рыбку, и Катю, и Любу крепко-крепко. Приветы всем. О здешних делах напишу подробнее, как только поогляжусь, равно и о дальнейшем вообще, когда повидаюсь тут со всеми предержащими. Владимира Ильича состояние плохо, и на восстановление работоспособности нет никакой надежды, разрушены важнейшие центры речи и движения. Пытались было учить его говорить и ходить, но после небольших успехов пошло опять на ухудшение, и даже лето и тепло не помогает. Это не для широкого распространения. 74 14 июля [1923 года] Милая моя родная маманичка, золотые мои дочери! Пишу наспех перед отъездом И[вана] М[ихайловича]345. Делов выше головы, и я с утра до вечера занят. Более или менее начинаю дела уже проворачивать и, видится, в близком будущем будет немного посвободнее. Постепенно расчищаю тут весь мусор, накопившийся за полтора месяца и натасканный разными друзьями-приятелями. Многие получили уже и еще получат реванш, каждому по его заслугам, и положение, вообще говоря, восстанавливается более или менее нормальное. Раковского в М[оскве] нет, и я еще не договорился с ним ни насчет его работы в Торг[овой] делег[ации], ни насчет таких вопросов, как, например, вопрос о доме etc. Вам, по-моему, ни в коем случае не следует оставаться на Eton Avenue346, а лучше переехать куда-либо в пригород или даже за город. Будет и несколько дешевле и здоровее. Прямо вопроса об этом я тут ни с кем не поднимал, но по общему настроению полагаю, что до будущей весны, вам во всяком случае можно будет в Англии остаться. А там видно будет. Если мне не придется никуда ехать (например, в Америку или еще раз в Англию), можно будет серьезнее подумать и о вашем сюда приезде. Жизнь здесь все более и более входит в берега, и в конце концов тут скоро, пожалуй, будет не только более спокойная, но и более привлекательная жизнь. Если учесть, что Англия удваивает, а Франция ушестеряет свой воздушный флот, то, пожалуй, перспективы не очень успокоительные. Урожай у нас будет, по-видимому, так себе, и кое-где на севере будет и голодновато, но в общем и целом будет, несомненно, избыток хлеба. А будет хлеб, будет и топливо, и тогда минимум потребностей обеспечен. Завтра первое воскресенье, поеду на 1/2 дня за город к Радеку347 на дачу. Беру с собой Стомонякова. Приехал Гермаша с болота, выглядит очень хорошо, работает над своими машинами, Митяй тоже поправился совершенно, а вот Алеша что-то сплоховал, должно быть перехватил со своей атлетикой что ли. Зато маленький Гермашка очень хорошо, называется он также еще и "Помзя", это значит помощник зяблика - в чем он зяблику помогает, никто объяснить не может, но все-таки он "Помзя", вот и все! Сонечка собирается в августе ехать в Кисловодск. Борис живет на даче где-то 50 в[ерстах] от Москвы и по обыкновению так, что попасть к нему можно будет только сломав автомобиль. Собирается катать меня на моторной лодке: подозреваю, что Кузнецову (заместитель Маринушкина348) придется снабжать его бензином. Как будет посвободнее, может, и поеду, благо, кажется, может быть хорошая теплая погода. Ну, пока прощайте, мои милые. Насчет поездки в Норвегию боюсь советовать. Штука это будет непростая и недешевая, а главное, можете попасть в дожди, там климат сугубо сырой. Я еще насчет отпуска определенно ничего не знаю, но прицеливаюсь его проводить на юге Англии. Попаду в отпуск едва ли раньше начала сентября. Крепко вас целую и обнимаю. Наташа с мужем уезжают в Ригу, где он будет служить в Доброфлоте349. 75 26 июня 1923 года Милые мои маманя и родные дочери! Стомоняков завтра утром летит в Берлин, и я с ним по воздуху посылаю это письмо. Вполне здоров, чувствую себя отлично, много работаю, но не до отказа. В воскресенье (с субботы вечера) был у Катерины, но, к сожалению, лил дождь, и, кроме осмотра высокогорья, ничего не удалось предпринять. Кстати, не забыть: попросите Берзина от моего имени как-нибудь устроить визу Кате, а то обидно, Виктор побывает у вас в Лондоне, а она, уже доехав до Берлина, к вам не попадет. Вчера Соня, Ася и Помзя (он ведь помощник зяблика) поехали на 3 недели к Гермаше на Шатуру в отпуск. Помзя, он же Гермаша, очаровательный стал мальчик, красавец писаный, точно с картины Рубенса350 или Тициана351. Из наших видел пока Асю и Бориса. Ася выглядит неважно, похудела и подурнела, а Борис даже лежит с ангиной. Митя поправился, но все еще на болоте. Авель уехал в отпуск к родным на Кавказ, на месяц. Из знакомых за недосугом никого не видал. На днях только был у меня Вашков, он наконец-то уезжает в Лондон, где будет представителем от ВСНХ. Запряжем этого толстяка в работу по Аркосу и проч[ее]. Ну, пока прощайте. Обязательно мне напишите ваш адрес, как долго вы там пробудете и проч[ее]. Если я у Стомонякова по приезде в Берлин не найду подробного и точного письма от вас со всеми этими сведениями, я плюну на всякий отпуск и вернусь обратно в Москву. 76 [10 августа 1923 года] Милая маманя и родные мои девочки! Что-то опять давненько нет от вас писем, последнее было от 16 июля, я несколько заскучал. Вы, пожалуй, теперь где-нибудь за городом и, может быть, поэтому и не пишете, или причина тому хлопоты со сборами и переездом на другую квартиру? Не представляю, что у вас там делается. С Раковским, видимо, выходит осложнение, но я по вопросам внешней политики настолько разошелся со всей почтенной компанией, что ни за что и ни при каких условиях никакого поста и поручения за границу не приму и оставление нами 54 Eton Avenue дело окончательно решенное. Я очень бы, маманичка, просил отдать в переплет все непереплетенные книги и вообще привести в порядок порядочную накопившуюся библиотеку: она нам, да и ребятам еще очень пригодится. Менее нужные книги можно уложить в ящики, оставить на хранение в Аркосе и впоследствии отправить их куда придется переезжать или прямо пароходом в Питер. Я все более и более убеждаюсь, скоро Россия будет наиболее покойной и удобной страной, в Европе черт знает что делается, и разрушение Германии не может пройти бесследно ни для Франции, ни для Англии, социальные противоречия и конфликты там будут все нарастать. Сейчас трудно найти спецов для работы в Германии, все указывают, что мы, мол, в 1918-1919 и у себя дома довольно натерпелись, чтобы нам еще в Берлин ехать. У нас же, хоть многое идет через пень-колоду и хотя власть имущие делают, кажется, все возможное, чтобы все шло навыворот и кое-как, объективное положение страны настолько благоприятно и ее внутренние жизненные силы столь заметно восстанавливаются, что Россия, пережившая варягов352, монгольское иго353 и Романовых354, несомненно без большого урона переживет и Наркомфина, и стабилизацию рубля355, и литвиновскую внешнюю политику356. Каракули государственных деятелей какая-то невидимая рука выпрямляет в подлинные письмена истории, и как мы ни ошибаемся и как ни куролесим, выходит все ладно: вот что значит плыть в одном направлении с великим историческим потоком. Я живу по-старому. Работы немного стало поменьше и на воск[ресенье] и понед[ельник] этой недели я ездил к Классону на Электропередачу. К сожалению, оба дня лил проливной дождь, и мы, походив, наподобие мокрых куриц, по болоту, должны были убраться восвояси и засесть за канцелярскую работу или за чтение. Лето из рук вон плохое. Подгоняю к нач[алу] сентября уехать в отпуск, но дня определенно назначить еще не могу, гл[авным] образом из-за Фрумкина, до возвращения которого мне отсюда нельзя уехать. Мне, конечно, страшно хотелось бы ускорить отъезд, чтобы не пропустить еще у вас там теплого времени. Ну, я думаю все-таки, что весь сентябрь еще должен быть теплый. Соня, Ася и Помзя сейчас на Шатуре у Гермаши, и я должно быть завтра с Гермашей туда поеду на субб[оту] и воскресенье. Как видите, это вот уже мой третий weekend357, только погода подгуляла. Ну, пока до свидания. Крепко вас всех, мои милые и родные, целую и обнимаю. Будьте благополучны и пишите. Ваш папаня 77 19 августа 1923 года Милая моя Маманя! Очень мне больно было читать из писем и слышать от Маринушкина, что здоровье твое плохо. Горюю об этом и за тебя, и за ребят, и еще больше за себя, потому что чувствую и твой и их укор мне, да и действительно выходит, ничего, кроме обид и огорчений, я тебе за всю жизнь с тобой не принес. Худого тебе судьба послала мужа, и, верь мне, мне очень горько и тяжело, что я не мог и не могу сделаться таким, какого тебе надо. А тут еще сваливается на тебя болезнь Андрюши! По сообщениям из Берлина, болезнь его не считается опасной, и надеюсь на скорое выздоровление, но как бы то ни было, тебя вся эта передряга, очевидно, встревожит и много возьмет у тебя сил. Вера Ивановна мне говорила, что в Берлин поехала Нина, что, по-моему, правильно, лучше пусть она его привезет в Лонд[он], если лечение не потребуется продолжительное, чем тебе самой ездить и рисковать расхвораться в конец самой, особенно учитывая трудности путешествия и тяжелое положение в Германии, где вот-вот может начаться такое, чего еще свет не видел358. Вера Ивановна тоже поехала в Берлин и, так как она чрезвычайно проворный и оборотистый человек и, как видно, очень Андрея любит, то, я думаю, сделает там все что только может. Что болезнь застала А[ндрея] в Германии, тоже в конце концов лучше, - в Турции или по дороге это было б совсем ужасно, в Берлине же он с самого начала попадет в руки лучших врачей и в хорошую лечебницу. Здешние врачи по симптомам, сообщенным из Берлина, делают успокаивающий прогноз, и я надеюсь к моему приезду в Л[ондон] застать Андрюшу уже у вас. Я собираюсь выехать в начале сентября, но точной даты еще не решил, так как должен ждать возвращения Фрумкина, который в Бадене. Если Фр[умкин] вернется без опоздания, то я выеду числа 7-10 сент[ября] через Кенигсберг. А может быть, придется заехать в Ригу в связи с хлебоэкспортом, тогда поеду по железной дороге. У нас льют отчаянные дожди, а вчера был град величиной с голубиное яйцо. Сено чернеет, рожь уже полегла, и, пожалуй, под Москвой и на севере урожай будет неважный. Но в среднем он будет все же неплохой, и мы сейчас успешно готовимся к экспорту хлеба. Ну, вы имеете о нас свежие сведения от Маринушкина. Вероятно, ко времени получения этого письма он уже выедет обратно. Надеюсь, вы не забудете послать мне с ним альбом фото, оставленный мною под скамьей, быть может, у подножья лестницы. Был прошлое воскресенье у Гермаши, на Шатуре, куда 3 недели назад уехали Сонечка с Асей и Помзей, прихватил и понедельник, но оба дня выдались дождливыми, и мы все время просидели на террасе или в комнате. Помзя очень хороший мальчик, выглядит точно годовалый, но зато и высосал этот подлец Асю основательно. Сонечка что-то все похварывает, переутомляется работой, видно. Гермаша зато выглядит хорошо, очень бодр и с большой энергией занимается своими торфяными машинами. Кажется, дело пойдет, и испытания ближайших 3-4 недель покажут окончательный результат, - а он сводится чуть ли не к удвоению производства. Все это довольно интересно, но довольно серо, и надо в это втянуться, чтобы чувствовать себя хорошо. Имею в виду вас, привыкших к загранице, я все стараюсь себе представить, как вы здесь себя будете чувствовать. По поводу переезда будем решать по моем возвращении. Я постараюсь навести справки о возможной квартире у Авеля. На зиму глядя, едва ли, впрочем, стоит это предпринимать, и до будущей весны, пожалуй, лучше [жить] в Англии. Обо всем этом поговорим. Что касается совета уйти от работы, то как ни противны и ни возмутительны даже некоторые колена, которые тут время от времени по моему адресу откалывают, уйти нет никакой возможности ни по личным, ни по общественным причинам. Я иногда на эту тему думаю, но прихожу всегда к одному выводу. Да и работы сейчас на частном [рынке] нельзя найти сколько-нибудь отвечающей теперешнему [моему положению]359, а без работы я так же мало смогу существовать, как волчок...360 вертевшись. Пишу утром. Сегодня мы открывали Всесоюзную сельскохоз[яйственную] выставку 361. Вышел целый город на берегу Москва-реки. Было очень интересно, торжественно и эффектно. Пришлось держать речь на площади перед 10 000 человек слушателей; я сперва не знал, каким голосом начать речь в такой аудитории, а потом вспомнил, как в Сибири вызывают паром с другого берега реки, и закричал благим матом. Вышло, говорят, хорошо. Ну, пока, до свидания, крепко целую тебя, милый мой Любан, не сердись же на меня, взгляни поласковее. Твой Красин 78 26 сентября [1923 года] Милый мой Любан! Не сердись на меня, что я мало пишу, ей Богу, нет минуты свободной. Когда меня не тормошат разговорами или нет заседаний, надо думать так много и такие все интересные и полезные вещи, что я не могу себе этого запретить. Во сколько тысяч раз полезнее здесь каждый день моей работы против заграничного прозябания. А главное, приятно видеть, как все это растет и ширится. Вот сейчас были люди от Совторгфлота. Мы взяли год назад это дефицитное предприятие с убытком [в] 4 млн рублей, а в этом году они уже свели концы с концами, а с будущего года начнут давать прибыль. Получил твои письма. На многие темы не хочу отвечать, чтобы не вступать в полемику. Но это мне не мешает очень тебя любить, я тебя никогда не разлюблю и всегда буду с тобой жить. Целую крепко тебя и родных моих девочек. Твой Красин 79 13 октября 1923 года Милая моя мамоничка и дорогие мои дочери! Как я жалею, что вас нет здесь сейчас со мной: стоит такая чудная и красивая осень, что, право, стоит Италии! Я вчера пошел к Сонечке, посидел с ними часа два на 1-м Ильинском, а потом вышел на берег Москва-реки, и так меня увлекла необыкновенная красота безветренного солнечного осеннего дня, что я взял маленькую лодку и часа полтора провел на воде, доехав почти до Ленинских (Воробьевых) гор362. Как раз в это время где-то в Сокольниках363 началось состязание воздушных шаров, и три или четыре аэростата медленно, точно в задумчивости, поднялись и остановились над городом. За полтора часа моей прогулки их только чуть-чуть отнесло, м[ожет] б[ыть] на полторы-две версты - такая тишь была в воздухе. Писем от вас, миланчики, нету, если не считать отправленного из Милана в день отъезда. Так я и не знаю, где вы и что с вами, доехали ли вы уже до Лондона или все еще странствуете, и как вы устраиваетесь, и когда мне ожидать здесь мамоничку и Катабрашного. Я, конечно, тоже не злоупотребляю писанием, но одно письмо через Бул. обстоятельное я вам, впрочем, послал. А потом, я один, а вас много, и я занят сверх всякого естества. Ну, буду писать по порядку. Чувствую себя очень хорошо, несомненно, отдых пошел на пользу. Чтобы не толстеть (о, ликование среди старшей и старше-старшей дочерей!), я по вечерам ужинаю только холодное, ветчину или еще что, благо "Арменторг" прислал мне "на пробу" 5-фунтовую банку малосольной икры. Загар мой, конечно, уже сходит, особенно с лица. Работы много, и, если не считать вчерашней прогулки, на воздухе я бываю не очень много. В доме все в порядке. На этой неделе, вероятно, начнем ставить двери и доканчивать недоделки по части освещения. Словом, готовимся вас встречать. Если еще день-два не будет писем, придется вам телеграфировать. Наши все здоровы, виделись из-за нагрузки редко, Бориса даже еще не видал. Крепко вас, родные мои, целую. Писать пока больше некогда. Мамоничка, ты насчет сердца не беспокойся, вылечимся, а в случае чего по Богданову будем ремонтироваться364. Я вчера к ним заходил: он выглядит великолепно, и, по-видимому, операция действительно сильно его поправила. Целую всех вас. Красин 80 17 октября 1923 года Миланчики вы мои! Наконец-то после чуть ли не двух недель перерыва письмо маманички от 11 октября. Где вы, шалуньи мои, были, я даже этого не знаю: не то в Италии, не то под Биаррицем365. Любаша, [ты] пишешь насчет больших неприятностей и т. п. Кто это тебе все набрехал? Напротив, несмотря на жестокие атаки нэпа на монополию внешней торговли, настроение в отношении меня сугубо благожелательное и благоприятное, а так как к этому присоединились еще весьма удачные тактические выступления, то в общем и целом, несмотря на объективные трудности (омужичение, в том числе и мозгов), мы отстояли свои позиции вполне и имеем передышку, в общем, вероятно, не менее, чем на год. Всякие беспокойства в связи с россказнями разных кумушек надо оставить. Я со времен Владимира] Ильича366 не чувствовал себя в такой степени господином положения в своей сфере работы, как сегодня. Если твое осведомление идет от Нетте367, то это доказывает лишь, что он такой же ловкач по части осведомления о внутреннем положении, как и мастер по части перевозки икры. Этакая балда! Ну да и Чернышев тоже хорош! г...ные коммунисты. Вот за такое головотяпство действительно стоит чистить из п[арт]ии. Завтра я еду в Харьков на сессию ВУЦИКа368 и для прочтения докладов. Это последнее настоятельно необходимо, и питерцы меня тоже с этим ожидают. Вообще все люди в один голос уговаривают поездить по России и показаться провинции, и в этом, конечно, много справедливого. Того же мнения держится и толстый Авель, у которого я был как раз сегодня. Он ярый сторонник переезда сюда и девочек и уверяет, что и в отношении учения и науки, и в отношении работы, и в отношении удовольствий и природы здесь жизнь будет богаче и разнообразнее, чем за границей. Погода у нас портится и насчет природы сейчас плоховато. "Испано [Суизой]"369 я очень доволен, он какой-то особенно проворный, черт, в смысле быстроты перехода от нулевых скоростей до 60-80 км, и в силу этого езда на нем по городу сильно отличается от других машин. Сам я за руль, впрочем, ни разу не садился, не до того сейчас, из-за опасения себе простудить бок я езжу уже на закрытой машине, хотя она смахивает уже на Ноев ковчег370. Ну, миланчики мои, пока до свидания. Надеюсь к вам вернуться к ноябрю, к годовщине революции, если не будет каких-либо задержек. Собственно французские дела как будто не вызывают особой спешки, здесь же я за день делаю больше, чем там в полгода. Пишите почаще и вы, детеныши мои, тоже, Людмильчик, и Катабраша, и Любан! Ведь уж не так трудно раз в неделю черкнуть пару строчек. Целую вас всех крепко, смотрите, чтоб маманя не бегала нагишом по нетопленному дому, одевайте ее в фуфайки без всякого сожаления. Целую крепко всех, тоже Анечку и Лялю. Ваш папаня 81 8 ноября [1923 года] Милый мой Любанаша! Я очень огорчился сегодня, узнав от своего великолепного секретаря, что телеграмма тебе не была послана до сегодняшнего дня. Вероятно, ты был очень этим недоволен, а я, конечно, виноват, главным образом в том, что не усмотрел за своим секретарем, что, впрочем, случается со мной и в других делах: за всем не усмотришь. В Берлин приехал 6 вечером, а на другой день по случаю советского праздника мне уже с утра почти пришлось участвовать в официальных приемах и торжествах371. Днем было собрание и концерт в филармонии, и с той самой кафедры, на которой когда-то дирижировал Никиш372, Крестинский373 произносил обычную приветственную речь, а затем оркестр филармонии исполнил "Интернационал"374 и 9 симфонию375. Все было чинно и довольно импозантно. Но все это было ничто по сравнению с вечерним раутом в посольстве, где собралось до 500 человек представителей дипломатического корпуса, чиновников министерств, промышленников, банкиров и всякой "знати", и тут же коммунисты наши и немецкие. Не думаю, чтобы когда-либо в залах посольства собиралась столь разношерстная компания. Со мной же чуть не вышел скандал в том отношении, что, отложив по обыкновению переодевание до самого вечера, я, начав напяливать на себя смокинг, к большому удивлению констатировал в своих чемоданах отсутствие рубашек, кроме полосатых и пестрых. По дневному концерту публика знала о моем приезде, и отсутствие мое на вечере было совершенно невозможно, пойти же в пестрой сорочке тоже было нельзя. Выход из трагикомического положения был найден только после тщательного обыска моего берлинского чемодана, в котором на дне, по счастью, оказалась одна сорочка, хотя и не безукоризненной свежести. Впопыхах Ляля сорочек мне не положила. Немцы без различия направлений признают положение трудным до безвыходности, но, скорее всего, дальнейшее развитие пойдет не по пути какого-либо переворота или организованной борьбы, а разложением и нарастанием разных хулиганских и центробежных стремлений доведенной до отчаяния массы. Людьми, просящими милостыни, полны улицы, и у всякой кассы, где платят деньги, на Untergrund[bahn] и пр., стоят люди, протягивающие руку. Много случаев драк и открытого уличного грабежа. Останавливают днем автомобили и обирают дочиста. На некоторых улицах вечером людей раздевают донага и пускают по домам в белье или даже нагишом[...]376 не беспокойся и не воображай разных страстей и напастей, которые вовсе мне не угрожают. Дня отъезда я еще не назначил, но, вероятно, не задержусь здесь более 3-4 дней. Пока кончаю, а то ко мне пришли и, если отложу, письмо пролежит. Целую тебя, милая моя маманичка, будь здоров и благополучен, не беспокойся за меня, подготовляйся к отъезду. Следи за своим здоровьем и сном. Крепко тебя и девочек родных целую. Твой Папаня 82 [8 ноября 1923 года] [...]377 Это делается, кажется, по указаниям некоторых правых организаций, старающихся направить движение в русло антисемитизма и демагогических выходок, грабят булочные, а вчерашней ночью в определенном районе планомерно обобрали ювелирные магазины. Понятно, на еврейских магазинах дело не остановится, и применение лозунга "грабь награбленное" в немецких условиях и при отсутствии такого фактора, каким у нас была коммунистич[еская] п[арт]ия и Советская власть, может привести людей к совершенно неожиданным для инициаторов последствиям. Так это все и будет катиться вниз неизвестно докуда и неизвестно куда. Ясно только, ход дела и формы будут здесь существенно иные, отличные от наших. 9 ноября С утра известие о переговорах в Баварии, но уже за завтраком у Дейча378 сегодня сообщают, что Гитлер379 и Людендорф окружены войсками, верными правительству, и что весь этот Putsch380 провалился. Итак, у Штреземана381 есть возможность победить баварских сепаратистов, и весь вопрос только в том, есть ли у него к тому настоящая охота[...]382 83 14 ноября 1923 года Миленький мой и родной Любан! Было от тебя одно письмо и больше нет. Боюсь я, что ты считаешься письмами и уже, может быть, осердился на меня, что я тебе послал пока одно письмо. А между тем, родной мой, я о тебе постоянно думаю, и очень по-хорошему, и люблю тебя, и если не писал, то только потому, что, по обыкновению, с приездом в Берлин здесь оказалось много дел и всякой сутолоки, обедов, завтраков, свиданий и проч[его]. Много приезжих из России, с каждым надо повидаться, переговорить и пр[очее] и пр[очее]. Пожалуйста, миланчик, не сердись на меня и не думай ничего плохого, не поддавайся разным наветам и сплетням, и самое лучшее, если бы ты вообще поставил себя так в отношении осведомителей, чтобы они попросту не смели заговаривать с тобою на определенные темы. Потеряешь от этого немного, ибо 99% являются чистейшей выдумкой, а остающийся 1% искажением, кривотолками и сплетней. Самое лучшее, если о том, что тебя интересует, ты будешь спрашивать прямо меня самого, поверь, узнаешь больше и правильнее. Я уже готов к отъезду и со дня на день собираюсь уехать, но ожидаю одного господина, с которым виделся Молченко и который запоздал. Сегодня есть телегр[амма] о его приезде, и я думаю в пятницу или субботу выехать в Ригу, где вагон меня уже ожидает (хотя и был здесь слух, что вагоны вообще отменяются). Едем вместе с Гринфельдом, но багажа у нас накопилось столько, что я уже не знаю, как мы с ним из Герм[ании] выберемся. Даже только что приехавший сюда Цюрупа (junior)383 уже посылает "небольшую посылочку" в Москву, и так накопляется целая гора, а откажи - смертельные обиды. Себе я в Берл[ине] ничего не покупаю. Кажется, все есть, а кроме того и цены здесь аховые, пожалуй, не очень много дешевле против Лондона. Новейшие события (провал мюнхеновской реакционной клики)384 дает надежду на некоторое успокоение здесь, и в декабре тебе и Людмильчику, вероятно, беспрепятственно можно будет проехать через Берлин. К весне, однако, тут едва ли будет спокойно, так как общее положение страны при всяких условиях, даже если бы сейчас были как-либо урегулированы рурский и репарационный вопросы385, еще долго будет продолжать ухудшаться. Погода тут была довольно неважная, холодно, и у меня неожиданно появилось опять мое ушовое заболевание. Маманин ящичек, правда, при мне, и я, вероятно, вовремя остановил распространение этой истории, но все-таки ухи несколько припухли, и ощущение несколько неприятное. Как-то вы там, миланы мои, поживаете? Вам, маманя, я строго-настрого приказываю побольше спать и часок-другой спать еще и днем. Вон, Стомонякову здесь велено среди служебного времени спать 2 часа, притом непременно раздеваясь совсем, и, хотя он отдыхает таким образом всего 1/2 часа, говорит, что уже чувствует благотворность такого режима. Иметь спальню в кабинете! - это уже действительно геркулесовы столбы386, но вообще после обеда нервным людям с полчасика соснуть полезно. Проявили ли снимки? Пришлите. Девочек моих родных целую и прошу их хоть изредка мне писать. Целую Володю, Андрюшу и Нину. Привет В[ере] И[вановне], Ляле и всем знакомым. Милый мой Любанчик, еще раз Вас целую крепко и нежненько и очень Вас люблю. Не беспокойтесь за меня, и если сердитесь, то не очень. Целую, твой Папаня 84 [16 ноября 1923 года] Милый мой Любанчик! Родные мои девочки! Узнал, что тов. Швец сегодня едет в Амстердам и Лондон, и спешу вам послать свой привет из Берлина, откуда все не могу выбраться: выезжаю завтра или самое позднее в воскресенье, если завтра еще что-нибудь задержит. Ушовое мое совсем прошло, и последние два дня я себя опять очень хорошо чувствую. Милая маманичка, не скучайте, спите хорошо и спокойно, кушайте сливки, собирайтесь к декабрю в путь-дорогу с Людмиланчиком. Всех обнимаю и крепко целую. Как карточки? Привет, ваш папаня. Пятница. 85 Москва, 23 ноября [1923] года Миленький мой, родной и дорогой Любанаша! Вот уже 3-й день я в Москве, и все не мог собраться тебе писать: так много всяких дел на меня свалилось по приезде в Москву, и я еще не вижу, когда выберусь из этого вороха бумаг и множества разговоров и встреч, накопляющихся, обыкновенно, за 2 мес[яца] отсутствия. Ну, прежде всего, доехал я великолепно, и, хотя в Берлине и был слух о состоявшемся по случаю свирепой экономии прекращении особых вагонов, все-таки в Риге меня встретил Маринушкин, пригнавший по его выражению, туда мой вагон. На вокзале в Риге было всего 1 1/2 часа времени до отхода поезда. Наташа с мужем тоже была там. Она, бедняга, выглядит неважно, и будто бы у нее доктора находят начавшийся процесс в верхушках обоих легких. А она, несмотря на снег и гололедицу, была на вокзале в легоньком пальто и чуть ли не туфельках вместо ботинок. Вот и делай что хочешь с таким народом! Говорили о переезде на Шатуру или на юг, она говорит, что без своего Феди не поедет, значит, и тут выходит не так-то просто, все-таки он на службе, и перевод потребует некоторого времени, а кроме того, в Крыму сейчас погода начинается не слишком важная. (Вообще же, как мне сегодня сообщил бывший у меня Названов, в Симеизе два месяца они прожили прямо не хуже, чем в довоенном Крыму!) В Москву ехали впятером, не считая Маринушкина: я, Гринфельд, Туров387 (заместитель Стомонякова) и еще один "красный директор" с женой, Уханов388, едва не умерший в Берлине от аппендицита, возвращался после очень тяжелой операции, и потому я взял его в свой вагон. Из Берлина выехали в 5.45 дня, в 9 ч[асов] вечера на другой день были в Риге, на след[ующий] день утром на границе в Себеже, а еще на следующий, в 12 дня, - в Москве; словом, от Берл[ина] до Москвы всего 2 1/2 суток; я даже не совсем доволен такой быстротой, раньше, бывало, успеешь выспаться и хорошенько позаниматься, а тут не успел разложить бумаги, и уже Москва. На вокзале встретили, как водится, свои комиссариатские, с Сонечкой и Грожаном во главе. Приехал домой, взял ванну и в 1 час дня уже был на заседании Совнаркома, вступив немедленно в бой с Наркомфином и другими по злободневным вопросам: началась нормальная московская работа. Впечатление от самой Москвы хорошее. Как-то еще больше порядка, на окнах магазинов больше товара, вечерами освещение всюду, особенно по сравнению с полутемным мрачным обнищанием Германии. Что касается дел советских, то я еще, конечно, не вполне вошел в курс, но в общем положение тоже удовлетворительное. Конечно, налицо большой экономический и хозяйственный кризис, ошибки финансовой и внешней политики дают себя знать, между прочим, громадным несоответствием высоких цен на предметы промышленного производства по сравнению с низкими ценами хлеба и сельскохоз[яйственных] продуктов389. В результате получается ограбление мужика, которому почти не из-за чего увеличивать запашку, ибо он ничего не может купить за проданное зерно, а вследствие плохой покупательной силы деревни и промышленность не может встать на ноги, нет сбыта, нельзя нагрузить полностью фабрику и завод; а работая с малой загрузкой они, естественно, производят слишком дорогие продукты. Главным выходом тут д[олжен] б[ыть] внешний заем, кредит на восстановление крестьянского хозяйства, т[о] е[сть] перемена курса внешней политики - словом, тешешь тот же кол на тех же головах и с тем же успехом. А воз, тем не менее, тихо, вперевалку, то застревая в канаве, то вновь вылезая на ухабистую дорогу, все же кое-как движется вперед и вперед, ибо история - за нас, даже несмотря на все наши ошибки. В общем, полагаю, мы понемногу идем все-таки на улучшение и так как до весны едва ли что крупное может произойти в Евр[опе] и на наших границах, то, я думаю, всю зиму проживем спокойно. В доме у меня тоже все в порядке, топливо есть и, по-видимому, всю зиму будет достаточно тепло. Поэтому, милая маманичка, я вас с Людмильчиком жду сюда числу к 15-20 декабря. Полагаю, что к этому же примерно времени Стомонякову придется сюда приехать, и, если вы хотите, я думаю, вы могли бы в его сопровождении доехать до Риги, а туда я пришлю вагон, и даже, очень может быть, дядя Гера приедет туда вас встретить, так как он хотел бы повидаться с Наташей. Если Ге не поедет в Ригу, я пошлю туда Ив[ана] Мих[айловича], и вы доедете до Москвы великолепно. Здесь, я надеюсь, тоже будет неплохо: маленькие печурки во всех квартирах (кроме моей) убрали и, вероятно, можно будет иметь третью комнату без риска, что соседи вверху и внизу будут топить картоном и бумагой, наполняя ее едким дымом. Только вот лифт не действует, но, если принять во внимание, что квартира в одном этаже, то в общей сложности лазания по лестнице будет не много больше, чем в Лондоне. Насчет еды Васильевна относительно на высоте, ванна тоже есть. Итак, миланчики мои, собирайтесь и приезжайте. Запаситесь теплыми вещами, обувью, не мешает взять дюжину кусков мыла и пр[очее], а то здесь все это втридорога. Для меня привезите: 1)3 мои сорочки крахмальные, 2) оставленные в одной из сорочек манжетные запонки, золоченые. Пожалуй, пару таких запонок можно было бы еще купить, но попроще, накладного золота или золоченых, но не золотых, 3) полдюжины запонок для воротничков - передних и столько же задних - каких, спросите Володю, 4)1/2 дюжины коробочек с карандашными графитами у Swan'а, дабы они подошли к моему карандашику, подаренному Володей. Все остальное у меня есть, из белья разве лишь простых полотенец и, м[ожет] б[ыть], еще наволок. Приезжайте, маманичка милая, непременно, вас тут уже ждут, я сказал Гермаше и Авелю, и они даже в ажитации по случаю вашего приезда. Погода еще неважная, но к вашему приезду, наверно, установится зима и будет хорошо. Работы у меня сейчас очень много, и я еще около 2 недель буду перегружен, а там понемногу войдет в норму. Крепко всех вас, миланчики мои, целую. Стомонякову я пишу, чтобы он вам сообщил, когда именно он едет в Москву. Если это время вам не подойдет, вы, конечно, можете ехать и без него, в Риге вас если не Ге, то уж Маринушкин встретит во всяком случае, но тогда мне заблаговременно, примерно за неделю, телеграфируйте день вашего приезда в Ригу, чтобы я успел прислать Маринушкина и вагон заранее. Родным моим девочкам, Катабрашному и милой Любаше, придется, значит, домовничать. Ну, ничего, пускай приучаются, не все же у мамани под крылышком сидеть. Привет мой всем. Ваш папаня 1924 86 Москва, 22 июня 1924 года Милая дорогая моя маманичка! После Вашего отъезда очень скучно и пусто стало у нас в доме, и я долго не мог привыкнуть к тому, что тебя уже нет и что, пойдя в столовую, я не застану там тебя в хлопотах около чайного стола, ну да и мухов по ночам у лампы никто уже не ловит. Надеюсь, впрочем, что мне недолго придется жить одному в этой пустыне и что примерно через неделю или дней 10 максимум я следом за тобой двинусь на запад. Получил твои очень милые и ласковые письма с дороги, радуюсь, что хорошо едешь, и надеюсь получить в тот же день голландскую визу. Дома у нас все благополучно, идет, как заведенные часы. Я принимаю исправно иод, дошел уже до 12 капель. Лид[ия] Вас[ильевна] исправно готовит мне блинчики и пр[очее], словом, все как полагается. Дела свои привожу в порядок и надеюсь, что послезавтра, в четверг, по НКВТ у меня все будет кончено и задержка останется лишь за немецкой историей. Немцы же не шьют, не порют и явно думают нас взять измором390. Ну, пока до свидания, милый мой. Крепко тебя целую и очень нежно вспоминаю. Целую девочек тоже. 24 июня Сегодня окончили обсуждение доклада к[омисс]ии Фомина, обследовавшей заграничные торгпредства. Гора, как говорится, родила мышь: комиссия ездила полгода, извела уйму денег, заставила на местах произвести множество всяких дополнительных работ, отчетов и проч[его], а из конечных выводов и предложений не осталось почти ни одного, и все пойдет своим чередом, как если бы никакой комиссии вообще не было. Таким образом, этот лишний камень с дороги убран, и с этой стороны препятствий к моему немедленному отъезду нет. Остается лишь немецкий инцидент. Впрочем, сегодня решено еще вызвать сюда Раковского и, чего доброго, мне придется его ждать. Но я надеюсь отделаться, все равно мое мнение им нужно лишь чтобы поступать наоборот, могут и без меня обойтись. Р[аковский], как кажется, зашел слишком далеко в своей уступчивости391, и я не знаю, как ему удастся согласовать обещанное с тем, на что может пойти Москва. Теперь вот дело за немцами. От них ни слуху ни духу, и, я думаю, без нажима с нашей стороны они бу