ловал его старший брат Ахмед-Гирей с небольшим воинским отрядом, а с ним два шейха: Дин-аль-Ходжа и Шербети-шейх. Они прибыли выполнить волю бухарского правителя, чтоб привести к исламской вере все сибирские народы. Но удивило Кучума то, что брат прибыл вместе со своим сыном-подростком Мухамед-Кулом. Он выглядел очень уставшим, и чувствовалось, что плохо перенес дальнюю дорогу. "Раз брат везет с собой своего сына, то выходит, что прибыл он надолго и всерьез",-- отметил Кучум про себя, усаживая гостей в шатре. После обычных приветствий и небольшого угощения Ахмед-Гирей самодовольно заявил на правах старшего: -- Я узнал, что ты в первое лето не мог справиться с этими сибирскими медведями и на зиму тебя выгнали в голую степь. Что же ты не обратился за помощью ко мне, старшему брату? Я бы мигом выкурил их из лесных берлог и сжег бы все их жалкие селения. -- Не все так просто, дорогой брат,-- сдерживая себя, ответил Кучум,-- если бы так легко было с ними справиться, то я сделал бы это. Ахмед-Гирей заметил недовольство Кучума и решил перевести разговор на другую тему: -- Ты, говорят, женился? -- Не только женился, но можешь поздравить меня с наследником,-- улыбнулся Кучум. -- Что же не пригласил на свадьбу? А где сын? Жена? -- Они недалеко отсюда, и мы еще съездим к ним. А приглашать тебя на свадьбу было некогда. Она свершилась так быстро, что ты все равно бы не успел. -- Твой тесть Ангиш? Они в дружеских отношениях с моим тестем, ханом Шигаем. -- Я знаю об этом. Ангиш дружит со всеми и не желает зла никому. Лучше скажи, что уже умеет делать твой сын. Ты растишь из него храброго воина? -- Ну-ка, Мухамед-Кул, покажи свое искусство в стрельбе,-- обратился отец к мальчику,-- не разучился за дорогу стрельбе? Тот смущенно улыбнулся и кивнул головой. Вышли из шатра, и Кучум велел принести шест и укрепить на нем утиное яйцо. Шест воткнули на расстоянии в пятьдесят шагов. Мальчику подали его небольшой лук, он вложил стрелу, тщательно прицелился, щуря один глаз, и отпустил тетиву. По шесту потекли желтые потеки от разбитого яйца. -- Ай да молодец! -- закричали все.-- Настоящий джигит растет! Мухамед-Кул надменно поглядел на всех и гордо заявил: -- А я могу и с коня на скаку в человека попасть, прямо в сердце. Кучум с удивлением перевел взгляд с мальчика на своего брата и осторожно поинтересовался: -- И ты уже пробовал? -- Конечно, сколько раз пробовал. Ахмед-Гирей смущенно замялся и пояснил: -- Да это на рабах я его тренировал, которые бунтовать вздумали. Мальчику полезно почувствовать себя воином. -- Может, ты и прав,-- Кучум повернулся и пошел в сторону реки. Все остались стоять, хотя почти всем понятно было поведение хана, и лишь Ахмед-Гирей последовал за братом. Кучум стоял у обрыва холма и, прищурив глаза, наблюдал, как по реке скользила рыбацкая долбленка к селению, притулившемуся на противоположном берегу возле березовой рощицы. Оба брата некоторое время стояли молча. Первым нарушил молчание Кучум. -- Теперь говори, зачем пожаловал. -- А ты, я вижу, не рад? -- Дело не в радости. Когда я пошел в сибирский поход, помнишь, что ты мне сказал? Позабыл? Так я напомню. Ты рассмеялся мне в лицо и заявил, что с таким сбродом, что идет со мной, только на больших дорогах купеческие караваны грабить. Это не воины, а бандиты. Так ты мне сказал. И с этим самым сбродом я выгнал сибирских самозванцев, отомстил за нашего деда, убитого где-то на этих берегах, и все беки признали мою власть. Слышишь, мою, а ни кого-то там еще! -- Его голос сорвался и почти перешел на крик: -- А теперь объявляешься ты и хочешь снять сливки с моего труда. Или не так?! -- Ты не справедлив ко мне, брат. Я всегда верил в твою звезду, и Аллах услышал мои молитвы... -- Твои молитвы?! Да ты молился о том, чтоб меня убили в первом же бою или я замерз в этих гнилых болотах. Нет... я хорошо знаю тебя, Ахмед-Гирей. И я знаю, зачем ты пришел... Ты пришел в завоеванное мной Сибирское ханство на правах старшего занять мой шатер. А что же ты не расскажешь, почему тебе не пожилось в Бухаре? Или ты уже не наследник нашего отца? -- Абдулла-Багадур-хан отправил меня...-- попытался вставить слово Ахмед-Гирей, но Кучум схватил его за грудь и закричал прямо в лицо: -- Да хан Абдулла выгнал тебя, как паршивого пса, и моли Аллаха, что остался жив. Я уверен, ты занимался пьянством и не вылазил из своего гарема. И тот, кого ты зовешь ханом, при нашем отце был простым темником*. Не больше. Тебе достался престол после смерти отца, но ты не смог удержать его, и наши визири выбрали ханом Абдуллу. Разве не так? Можешь не отвечать. Я все понял и без твоих объяснений... Тяжело дыша, Кучум отпустил Ахмед-Гирея и отошел в сторону. Тот, не на шутку перепуганный гневом младшего брата, оглянулся по сторонам, отмечая, что их разговор никто не подслушивает, и заговорил, как можно мягче и миролюбивее. -- Дорогой брат, в чем-то ты и прав... Но неужели у тебя нет жалости к несчастному, которого лишили буквально всего. Да, я вырвался из Бухары, пообещав Абдулле-Багадур-хану доставить сюда шейхов... -- Не упоминай даже имени этого шакала...-- закричал Кучум -- ... или я не помню, как он шпынял нас, когда мы были мальчишками? Или не благодаря его козням вершилось все подлое и грязное? И теперь он хан Бухары?! Да если бы у меня не было важных дел здесь, то я бы вернулся обратно домой и выпустил кищки из его жирного брюха. -- Умоляю тебя, не говори так. Шейхи могут услышать... -- Ты был и остался трусом, который дрожит только за свою собственную шкуру и ни за что больше. Ты не воин -- тебе быть только евнухом в гареме. -- Но ты же не отправишь меня обратно в Бухару...-- в растерянности посмотрел Ахмед-Гирей на младшего брата,-- и не прикажешь бросить меня в яму для пленных. -- То-то и оно, что я не могу так поступить, и все вы пользуетесь этим. Сперва сестра связалась с самозванцем и родила от него... -- Ты сказал сестра? Наша сестра? -- Именно наша сестра, Зайла, очутилась здесь раньше меня и забрюхатила не от кого-нибудь, а от хана Бек-Булата. Мне стоило больших трудов схватить ее сына и отправить в надежное место, где за ним будут присматривать. -- И сколько ему лет? -- Младше твоего. -- А где же сама сестра? -- Недалеко отсюда, но я не желаю ее видеть и тебе не советую. Ладно, вот что я решил. Вокруг развелось множество всяческой швали, разбойничают на дорогах и по селениям. Возьмешь с полсотни моих нукеров и переловишь их всех до одного. А там посмотрим. И хан повернул обратно. Оба, как ни в чем не бывало, пошли к шатру, не обратив внимания, что внизу, на склоне холма, посыпались мелкие камешки. Через некоторое время чуть в стороне от того места, где происходил серьезный разговор между двумя братьями, появилась вначале голова, а затем вскарабкался и сам ее обладатель. То был Карача-бек, слышавший все до единого слова из их разговора. Отряхнувшись и поглядев внимательно по сторонам, убедился, что никем не замечен, он также пошел через калитку в саму крепость. "Очень занятный разговор,-- думал он,-- из всего услышанного можно извлечь огромную выгоду. Братьев надо обязательно рассорить окончательно и бесповоротно. И эту сучку, Зайлу, использовать против них обоих. А для старшего братца у меня заготовлен чудный подарок, который он не посмеет не принять. Но вот с Кучумом ухо нужно держать востро, а то недолго и головы лишиться..." Вечером хан Кучум потребовал Карачу-бека к себе. Тот явился незамедлительно, заранее предвидя, что речь пойдет о старшем ханском брате, но на сей раз ошибся. -- Знаешь ли ты, где живет моя сестра Зайла? Карача дернул по привычке плечом, соображая, что коль хан знает о ее местонахождении, то скрывать это от него незачем. -- Мне доносили, мой хан, что не так далеко от устья Тобола она провела всю зиму с несколькими девушками и одним стариком. К ней обращаются больные женщины, ведут детей. Она слывет хорошей знахаркой. -- Не дело ханской сестре лечить разных там черных людишек. Она госпожа и должна жить как госпожа. Завтра поедешь за ней и привезешь в городок, где содержатся мои наложницы. Передай ей мою волю никуда оттуда не отлучаться. -- Слушаюсь, мой господин. Будут еще приказания? Кучум испытующе поглядел на своего визиря, отчего у Карачи-бека поползли мурашки по телу. "Неужели он чего-нибудь заподозрил?" Но хан отвел глаза и приказал сесть. -- Завтра же мой брат поедет ловить грабителей, что хозяйничают на наших дорогах. Можешь ли ты направить с ним человека, который бы сообщал о каждом его шаге? -- Конечно, мой повелитель. Я и сам могу отправиться с ним... -- Ты будешь нужен мне здесь. Вместе с Ахмед-Гиреем прибыли два оружейных мастера. Скоро у нас будет оружие огненного боя, как и у русских. Но их требуется поместить в надежном месте, да так, чтоб ни одна живая душа не знала о том. Только я и ты. Понял? Мастерскую соорудим под землей и выставим надежную охрану. Но ни слова никому. -- Слушаюсь, мой хан. Я буду нем как рыба и все исполню. Знаю и место, где мастерскую никому не вздумается искать. -- И где же? -- Среди болот за Тоболом есть песчаные острова. Напротив стоит селение под названием Бабасаны. Ты, верно, бывал уже там... -- Что-то припоминаю.-- Кучум вспомнил нападение на него ночью грабителей, похитивших золото у караван-баши.-- Не там ли мы захватили во время охоты Едигира? -- Ты правильно говоришь, именно там. -- Хорошее место. Там и запрячешь мастерскую. Сейчас иди отдыхай, а завтра поезжай за Зайлой. И не забудь про человека в отряде Ахмед-Гирея. Он должен стать моими ушами и глазами. С Ахмед-Гиреем визирь велел отправиться своему собственному слуге. Но докладывать о ханском брате он будет сперва ему, Караче-беку, а уж он сам решит, что и как сообщить Кучуму. Утром небольшой отряд Ахмед-Гирея выехал за ворота Кашлыка. Караче было по пути с ними, потому ни у кого не вызвало вопросов, отчего он ехал голова к голове рядом с конем ханского брата. Когда от городка отъехали на достаточное расстояние, Карача-бек сделал ему знак, что желает побеседовать с ним без свидетелей. Подхлестнув коней, оказались далеко впереди от остальных всадников. -- Я бы хотел узнать, куда собирается отправиться почтенный хан? -- подобострастно заговорил визирь, сделав упор на слове "хан". -- Если бы я знал,-- ответил тот с легким смешком.--Брат решил избавиться от меня и велел ловить ветер в поле. Признаюсь честно, что ваших мест не знаю совсем. Это и неудивительно: что можно узнать за несколько дней? Может, визирь подскажет мне, где следует искать бандитов? -- Хан прав -- этого не знает никто. Лучше отправить в разведку одного-двух человек, а самому дожидаться их в укромном месте. -- О ... именно так я и поступлю. Спасибо тебе, визирь. -- А остановиться я посоветую в городке, где наш хан поместил своих наложниц. Правда, попасть туда довольно трудно, но для ханского брата все двери открыты.-- И Карача быстренько объяснил, где расположен тот самый городок с наложницами. -- Отныне я твой должник,-- Ахмед-Гирей искренне обрадовался сообщению Карачи.-- Может, вместе заедем туда? -- Нет, высокородный хан, извини, но мне нужно спешить. На том они и расстались. На другой день Карача-бек возвращался уже обратно, в сопровождении Зайлы-Сузге, которая не стала противиться указу нового сибирского хана. "Верно, судьбой мне уготовано провести остаток дней в неволе. Таков удел всех женщин. Может, позже брат сжалится и разрешит растить мне моего сына. Может, это и к лучшему..." О том, что в девичьем городке Зайла-Сузге может встретиться со старшим братом, Карача решил ей не сообщать. "Пусть и для нее это станет небольшим сюрпризом... То-то обрадуются друг другу..." Сдав Зайлу на руки охраны городка, Карача-бек поинтересовался у тех, не было ли кого в городке. Начальник стражи улыбнулся в густые усы и кивнул головой в сторону строений. -- Или не слышишь? -- Оттуда долетал пронзительный женский визг и мужской смех.-- Ханский брат пожаловал и уже второй день развлекается. А нам какое дело? Нам приказано стеречь, и мы стережем. Так? -- Правильно говоришь,-- незамедлительно согласился с ним Карача-бек, женщина для того и рождена, чтоб мужчине радость давать. Счастливо оставаться. А за этой девкой,-- кивнул в сторону уже скрывшейся в воротах Зайлы-Сузге,-- смотри в оба глаза. От нее всякого можно ожидать.-- И налегке поехал в сторону Кашлыка. Кучуму он ничего не стал сообщать об остановке Ахмед-Гирея в городке у ханских наложниц. Лишь рассказал, что Зайла противиться его воле не посмела и была спокойно препровождена в городок, где теперь и находится. Кучум остался доволен визирем и велел не откладывать поездку с оружейными мастерами для закладки на острове тайной мастерской. Да и сам Карача решил, что сейчас самое время исчезнуть подальше и надолго с ханских глаз, понимая, что между братьями обязательно должно что-то произойти. На следующий день Карача вновь был в седле и выезжал в сопровождении большого обоза с инструментами и прочей утварью, которая может понадобиться мастерам и воинам. Ведь им предстояло жить отдельно от всего мира долгое время. ... Разбойничий отряд Томасы промышлял на глухих сибирских дорогах довольно удачно и до сих пор не попал в руки нукерам Кучума, которых тот время от времени отправлял для очистки своих владений от грабителей. Им удалось подкупить одного из юзбашей, и тот заранее предупреждал их о готовящихся облавах. Награбленное добро они выменивали у местных жителей на продукты и жили припеваючи. Эти же жители помогали спрятаться грабителям в случае непогоды или облавы. Правда, последнее время купеческие караваны охранялись едва ли не сотней опытных воинов, и Томасы, глядя на них через придорожные кусты, лишь в бессилии скрипел зубами. Но стоило кому-то из каравана отстать или зазеваться, и на него тут же набрасывались молодцы Томасы, убивали и стаскивали богатую одежду. Труп несчастного даже не пытались скрыть, бросая здесь же возле дороги на растерзание лесным зверям. Награбленное добро делили поровну, и лишь раз Томасы утаил от шайки часть добычи, но то был непростой случай. Дело было прошлой осенью, когда они только начинали заниматься разбойным ремеслом. Им встретился на дороге старик, едущий на ишаке, и рядом с ним брели два донельзя оборванных нищих. Разбойники остановили их и обыскали, но брать с тех было совершенно нечего. Отпустили с миром и, когда они уже скрылись за поворотом, Зайнулла вдруг хлопнул себя по лбу, вскричав: -- Да ведь этот старик -- тот самый караван-баша, что шел с нами сюда! -- Точно,-- вспомнил старого хивинца и Томасы,-- надо осмотреть их хорошенько. Они явно везут с собой деньги. Кинулись в погоню и снова начали обыскивать и трясти путников. -- Мне не заплатили даже обещанного,-- причитал старик,-- я возвращаюсь домой совершенно разоренным, и все, что имею, вот этого ишака. Томасы разозлился не на шутку, Ему было стыдно перед товарищами, что дважды осматривают путников, но все зря. -- Вот и заберем твоего ишака, а сам топай пешком,-- заорал он на старика. -- Да мне никогда не дойти до родного дома. Поглядите на мои старые ноги, пожалейте бедного и несчастного человека... -- Отдай ты ему ишака, зачем он тебе,-- проговорил Зайнулла примирительно, растроганный причитаниями старика. -- Сварим на ужин длинноухого,-- захохотал вожак шайки и дернул ишака за повод. Но тот уперся и не хотел идти с чужим человеком. Тогда он привязал повод к седлу своей лошади и потащил упрямое животное силой. Старик бежал следом, обливаясь слезами. -- Да будьте вы трижды прокляты! Чтоб шайтаны вас забрали к себе! Или не люди вы?! Один из парней стукнул старика дубиной по голове, и тот упал, оглушенный или убитый. Никто не стал останавливаться, чтоб осмотреть его. Одним больше, одним меньше, какая разница... Вечером у костра, прихлебывая суп, отдающий потом и горечью, Томасы бросил случайный взгляд на потертое седло, снятое с ишака. Что-то толкнуло его осмотреть это ничем не примечательное седло, оставшееся единственным напоминанием о караван-баше и его верном спутнике, ишаке. Когда все улеглись спать и мирно захрапели, Томасы поднялся, подтащил седло к костру и начал внимательно ощупывать все складки кожи. Даже на вес оно было тяжелее, чем должно быть простое седло. Наконец, он нашел едва ощутимую выпуклость в передней его части. Схватил нож и вспорол подкладку. Рука тут же наткнулась на небольшие твердые кружочки, обернутые в тряпицы. Все еще не веря своей удаче, Томасы, унимая дрожание в руках и сдерживая прерывистое дыхание, распотрошил седло до единого лоскутка... Потом пересчитал обнаруженные монеты. Их оказалось больше сотни... "Богат! Наконец-то я богат, и этого хватит мне на сто лет вперед. Но как скрыть золото от товарищей? -- О том, что ему надо поделиться находкой с другими, Томасы и в голову не пришло.-- Зарыть в лесу? Но кто знает где мы очутимся завтра? Возить с собой? Но тем самым легко можно выдать себя..." До самого утра Томасы лихорадочно прятал и перепрятывал монеты то в одно место, то в другое и, наконец, нашел, как ему казалось, наиболее подходящее -- в колчане со стрелами. Сложил все монеты в тряпицу и привязал их на дно колчана. С тех пор вожак разбойничьей шайки не знал покоя ни днем ни ночью; даже во время еды клал колчан рядом с собой, а ночью по нескольку раз просыпался, проверяя, на месте ли его драгоценность. А затем пошла череда неудач, и сотоварищи начали шептаться друг с другом, мол, пора бы или другого вожака выбирать, или бросать это занятие. Наконец, высказали все в глаза Томасы, и тот неожиданно с радостью согласился распустить шайку. Но тут выяснилось, что за душой у грабителей нет ничего, что помогло бы обустроиться хотя бы в первое время. Долго спорили и решили дождаться очередного каравана, который попытаются взять даже с риском для собственной жизни, и с тем расстаться навсегда. Именно в это время дозорный донес, что со стороны Кашлыка движется несколько всадников, сопровождающих груженые повозки. То был Карача-бек и оружейные мастера с воинами, отправившиеся на строительство тайной оружейной мастерской. ... Добравшись до бабасанского селения, Карача велел, не заезжая в него, поворачивать к Тоболу. Воины пригнали из селения несколько лодок и на них перевезли свое имущество. Повозки пришлось бросить на берегу. "Надежнее будет,-- решил Карача,-- по их следам было бы легко найти наше пристанище". Кони переплыли сами. На другой стороне перегрузили поклажу на коней и отправились дальше, ведя их на поводу. Почва становилась все более болотистой, и кони то и дело проваливались по самое брюхо, испуганно фыркая и поводя боками. Карача-бек более чутьем угадывал тропу, прокладывая путь для остальных. Наконец, уже к вечеру показались вершины здоровенных сосен, возвышающихся среди других деревьев. -- Почти дошли,-- показал визирь на сосны идущему за ним следом воину. Оказалось, что сосны растут на невысоком песчаном холме, находящемся прямо посреди топкого болота. Взобрались на него, всматриваясь с высоты в низкорослый кустарник, покрывающий болото. -- Как вам место? -- обратился Карача к мастерам. -- Подходящее место,-- согласились те,-- никто нашему делу мешать не будет. -- Тогда здесь и обустраиваться станем,-- блаженно потянулся всем телом визирь,-- готовьте пока ужин, а я пройдусь немного. Карача шел по вершине холма, пытаясь рассмотреть чьи-либо следы. Но если кто-то и был здесь недавно, то установить это было невозможно из-за травы, росшей повсюду, за исключением песчаных проплешин, встречающихся местами меж корневищ деревьев. "И впрямь хорошее место, сухое,-- отметил он про себя,-- люди сюда без дела не сунутся, а кто сунется, так воины их встретят..." Неожиданно он наткнулся на сухие бревна, торчащие из-под земли. Карача сделал шаг в сторону склона и увидел едва заметный среди травы лаз внутрь холма. Присмотревшись, разобрал, что это явно чья-то землянка, в которую давно никто не наведывался. Дурное предчувствие подсказывало ему простой выход -- уйти отсюда. Но, пересилив себя, визирь обнажил саблю и шагнул в проход, обложенный толстенными бревнами. Внутри землянки стоял полумрак, но он тут же различил два белых скелета, лежащих на полу. Едва он сделал шаг вперед, как что-то хлестнуло его по лицу и послышался слабый писк. "Тьфу, ты,-- выругался он,-- да ведь это всего-навсего летучая мышь! Надо же так напугаться..." Подойдя ближе к скелетам, Карача рассмотрел заржавленные кинжалы. Видно было, что противники до последнего мгновения боролись друг с другом и умерли почти одновременно. Остальное сделали лесные мыши. Такого визирю видеть еще не приходилось, и он поспешил на свежий воздух. Но тут его нога зацепилась за что-то и послышалось слабое бряцание. "Что бы это могло быть? -- Карача с опаской наклонился к земле и поднял небольшой мешочек, проеденный в нескольких местах мышами. Но его содержимое грызунам было не по зубам. То были золотые монеты.-- Да откуда тут взяться целому сокровищу?! Или мне все чудится? " Но монеты явственно бряцали, доказывая свое земное происхождение. Карача более внимательно оглядел землянку и догадался о причине смерти обнаруженных им людей. Выходит, из-за золота они и убили друг друга. Ничего стоящего в землянке больше не было, лишь обломанный кувшин и две глиняные миски. Он вышел наружу и тут же попятился обратно, услышав чьи-то голоса. Из его укрытия было слышно, как два человека переговаривались меж собой, Карача слушал, боясь шелохнуться. Сперва ему показалось, будто люди ищут именно эту землянку, но вскоре понял, кто им нужен. А следили они за ним, Карачой, и его людьми. -- Подкрадемся, когда все уснут, и перережем им глотки,-- говорил один голос второму, невидимому Караче, собеседнику,-- мне же разреши вспороть брюхо ханскому визирю, предавшему нас. Из-за него я и оказался в разбойниках. -- Я ничего против не имею, дорогой Зайнулла...-- И Карача вспомнил бунт в Кашлыке и то, как он расправился с пятой сотней в городке Соуз-хана. Ушел тогда главный заводила -- рыжий кипчак Зайнулла. И теперь их дорожки пересеклись... На его счастье голоса вскоре смолкли. Верно, грабители осматривали подходы к холму и теперь удалились ждать наступления ночи. Карача еще какое-то время подождал, прежде чем выглянуть из землянки. Внимательно осмотрел невысокие заросли кустарников, но ничего не обнаружил подозрительного для себя. Выбрался на склон холма и только тут вспомнил о мешочке с золотом. "Куда же я с ним? Спрячу лучше его здесь, в землянке..." И, преодолевая брезгливость, спустился обратно, схватил обломанный кувшин, засунул внутрь него мешочек с монетами и закопал в углу жилища, тщательно утрамбовав свежий песок ногами. Когда Карача вернулся к своим спутникам, они мирно беседовали возле котла с похлебкой. Он тут же сообщил им о своем открытии и подслушанном разговоре, умолчав, естественно, о находке мешочка с золотом. Видно было по лицам слушающих его спутников, что известие их не обрадовало. -- И как мы от них отобьемся? -- поинтересовался один из них.-- А если их около сотни? -- Тогда бы они не стали ждать ночи, а напали на нас прямо сейчас. Нет, их, вернее всего, столько же, сколько и нас, а то и меньше. Одного из них я узнал, он сбежал от нас, когда взбунтовалась пятая сотня, и теперь разбойничает на дорогах. Их, видно, заинтересовала наша поклажа, и они помышляют о богатой добыче. -- Так что же нам делать, Карача-бек? Ты у нас за главного, тебе и решать...-- заволновались все. Карача огляделся кругом, и ему показалось, что в сгущающихся сумерках мелькнула человеческая фигура, где-то рядом хрустнула ветка. Понизив голос до шепота, объяснил всем, как он думает встретить грабителей. Его выслушали и уважительно зашептали: -- Да, ты у нас голова... Молодец, хорошо придумал... Мигом похватали лопаты и принялись рыть в податливом песке ямы. Если кто и наблюдал за ними со стороны, то решил, будто люди на холме строят землянку или заняты иным строительным делом. После того как неглубокие ямы были готовы, все сошлись у костра, подбросили сушняка и начали потягиваться, выражая желание быстрее улечься спать. А потом и на самом деле улеглись на теплые попоны, расположившись вокруг костра. Но как только стемнело окончательно, все один за другим, невидимые в темноте, поползли к вырытым ими ямам и укрылись там, приготовив оружие. У костра остались свернутые из материи куклы, похожие на спящих людей. Ждать пришлось недолго. Сперва послышалось лишь слабое шуршание. Вскоре на фоне костра возникла чья-то голова, другая и около десяти человек, как и предполагал Карача, взобрались на холм и двинулись, осторожно ступая, к костру. Взметнулась рука с кинжалом над свернутой куклой, послышался вскрик, потом недолгое молчание, и возбужденный голос прокричал со злостью: -- Они скрылись!!! Бежим!!! И тут же с нескольких сторон по нападающим ударили из луков, полетели копья. Раздались хрипы и стоны раненых, звук падающих на землю тел. Из ям повыскакивали воины во главе с Карачой и прикончили без всякой жалости раненых. Брать пленных не было необходимости. И лишь один человек, вожак Томасы, находящийся в момент нападения внизу холма, без всякого сожаления наблюдал, как гибли его товарищи. Потом спокойно положил на тетиву длинную стрелу и повел ею в сторону ярко освещенных пламенем костра людей, выбрал одного, с дергающимся плечом, и спустил тетиву. Видно было, как человек на мгновение застыл... повел руками и рухнул на землю... Томасы по привычке нащупал сверток на дне колчана, поправил его и пошел наугад по хлюпающему под ногами болоту. ... Когда Зайлу-Сузге ввели в городок, то она никак не ожидала встретить среди наложниц мужчину. Он был пьян и гонялся за молодой девушкой, широко растопырив руки, словно играл с ней в догонялки. Девушка громко кричала, пряталась за стволами берез, и ее зеленое платье на белой глади деревьев, оказавшихся, как и невольницы, внутри крепости, издалека казалось большим листом, несомым сильными порывами ветра. Наконец, мужчина догнал ее, схватил за руку и потащил в соседнюю землянку. Оттуда вскоре послышались душераздирающие девичьи крики, и Зайла-Сузге даже уши заткнула, желая оградить свой разум от летящих по воздуху воплей беззащитного существа. "Да что же такое творится? -- спросила она себя.-- Неужели мой брат и для меня уготовил подобную участь? Но я или себя, или насильника убью и сбегу... И тогда уже сбегу навсегда..." Она прошлась вдоль крепостных стен, прикидывая, как легче преодолеть их в случае надобности, обнаружила плохо подогнанные один к другому бревна и запомнила место. Через какое-то время из землянки показался насытившийся пойманной им девушкой мужчина. Зайла, приглядевшись внимательно, обнаружила в нем нечто знакомое. Походка, небрежное размахивание руками и чуть вскинутая вверх голова кого-то ей напоминали. Увидел Зайлу-Сузге и мужчина и направил шаги в ее сторону. -- Эй,-- закричал он издали,-- красавица не желает развлечься со мной? Ты, видать, не такая пугливая, как твои подруги. Иди ко мне. Как только он начал говорить, Зайла узнала его -- то был их старший брат Ахмед-Гирей! Но как он попал сюда, в Сибирь? Как это на него похоже, развлекаться с молоденькими беззащитными девушками. И ее он принял за одну из них. От нахлынувшего чувства стыда и брезгливости она прикрыла лицо платком, как привыкла это делать дома. Ахмед-Гирей, видя, что девушка не убегает от него, а стоит на месте, подошел ближе и попытался открыть ее лицо. -- Ты, случаем, не нашей веры, что прячешь лицо от мужчин? А то все другие бесстыдницы не признают законов шариата и ходят открыто. Но в любви они ничего не смылят. Это я тебе скажу... -- Зато ты, Ахмед-Гирей, преуспел в любви больше, чем в воинских подвигах,-- тихо проговорила Зайла-Сузге. -- Откуда тебе известно мое имя? -- удивился тот.-- Верно, слава обо мне летит впереди хозяина. Да я не против, пусть все знают, кто я такой... -- Пьяница и развратник,-- Зайла сказала это с таким презрением, что даже пьяный Ахмед-Гирей вздрогнул от услышанного, как от удара плети, и попробовал обидеться. -- Но, но... Ты, девка, полегче, а то прикажу своим слугам выпороть тебя, а потом разрешу им позабавиться всем по очереди, -- А ты прикажи, прикажи, братец. Пусть они позабавятся с твоей сестрой у тебя на глазах. Что тебе стоит? -- С этими словами Зайла-Сузге отняла от лица платок и смело взглянула брату в лицо. -- Зайла...-- в растерянности прошептал он и попятился,-- как ты здесь очутилась? Да, ведь брат говорил мне... -- И что же говорил тебе наш уважаемый брат? -- Да ничего особенного... Так, разное рассказывал... -- А сказал ли он тебе, как отобрал у меня единственного сына? -- Сказал... -- И сказал об убийстве моего мужа Бек-Булата? -- Да, и про это тоже... -- А ты-то, что скажешь обо всем этом? Или ты полностью одобряешь его? -- Сестра, что я могу сказать? Война... На войне всякое случается. Бывает и людей убивает. Мог и он умереть. Я имею в виду нашего уважаемого брата. -- И как же ты тут очутился? Про меня ты уже знаешь,-- Зайла-Сузге немного успокоилась и говорила уже спокойнее. -- Видишь ли, меня Абдулла-Багадур-хан отправил сопровождать шейхов, которые ехали сюда. -- Темник Абдулла стал ханом? -- Да, он стал ханом. Визири после смерти нашего отца выбрали его. А что я мог поделать? -- Позор на твою голову! Подчиниться безродному Абдулле! Где были глаза Аллаха, когда он с небес смотрел на земную несправедливость. Ты, потомок знатнейшего рода, и оказался простым сопровождающим шейхов! -- То не простое поручение,-- Ахмед-Гирей надменно надул щеки и выставил вперед грудь,-- они приехали сюда с миссией веры. Эту погрязшую в идолопоклонстве страну давно было пора приводить к истинной вере нашего пророка. -- И от тебя я слышу подобные слова? Не ты ли только что изнасиловал едва ли не на моих глазах бедную девушку? Не ты ли звал меня, родную сестру, за этим же? И ты говоришь о вере?! -- Не тебе осуждать меня. Ошибка может произойти с каждым, а я еще и немного выпил. Но ты сама, по доброму желанию, вышла замуж за одного из идолопоклонников. Ты, верно, вместе с ним приносила жертвы деревянным богам и танцевала лунной ночью вокруг костра. Ха-ха-ха! И она еще осуждает меня?! -- Ахмед-Гирей явно стремился компенсировать обвинения сестры и уличить ее саму в отступничестве от веры. И действительно, та покраснела от несправедливых слов брата и хотела уже уйти от него, но остановилась, вспомнив, что она отныне пленная и идти ей некуда, разве что в одну из землянок. Обернувшись, она заметила, как, привлеченные их разговором, из своих убежищ начинают выглядывать одна за другой остальные пленницы и с интересом прислушиваются к перепалке. -- Ладно,-- произнесла она примирительно,-- Аллах нас рассудит... Но знай, долго я здесь не останусь. Никакие стены не в состоянии удержать меня, коль того захочу. -- Куда же ты отправишься? Твой муж мертв, а в Бухаре тебе уготовлена если не темница, то гарем у какого-нибудь старого визиря. Ты вроде пока еще девушка ничего... -- Земля большая,-- сдерживая себя, ответила Зайла-Сузге, хотя ей так и хотелось плюнуть в лицо ненавистному ей сейчас брату. И, не дожидаясь отвита, вошла в ближайшую землянку. Ахмед-Гирей, обозленный обвинениями, брошенными сестрой, потребовал у своих нукеров разыскать еще вина, и вскоре пьяные крики его раздались в другом конце городка. Зато к Зайле-Сузге в землянку начали собираться девушки, надеясь на ее защиту от разбушевавшегося насильника. К тому же он пригласил в городок нескольких своих нукеров, и теперь уже до десятка полупьяных мужчин бесчинствовали среди беззащитных наложниц. -- Неужели некому заступиться за нас? -- заговорила высокая смуглая девушка с длинными толстыми косами, достающими ей до пояса. -- Или у вас нет отцов и братьев? -- спросила Зайла-Сузге, обращаясь ко всем одновременно. -- Мои братья погибли прошлым летом,-- ответила девушка,-- а отец слишком стар. -- А мои опасаются взяться за оружие. Ведь тогда хан спалит все селение. Разве одни они могут что-то сделать?! -- И мои тоже... И мои...-- послышались голоса. -- Когда меня забирали, то отец, наоборот, обрадовался, мол, я попаду в ханский гарем и буду сытно есть и носить богатые украшения. Мама мне платье дала, к свадьбе приготовленное... Зайла-Сузге глянула на остальных девушек и увидела, что почти все они одеты в длинные зеленые платья, обшитые на груди бисером, с меховой опушкой на рукавах. "Зеленые сибирские девушки...-- вспомнились ей рассказы Едигира,-- так и есть, все зеленые девушки..." -- Вот если бы выбраться отсюда, -- мечтательно сказала одна из девушек. -- Выбраться не трудно,-- усмехнулась Зайла-Сузгe,-- а потом что? Куда пойдете? Мне, так идти некуда... -- А правда, что ты сестра хана? -- Правда. И по его указанию меня заключили сюда. В это время послышались чьи-то осторожные шаги, и в землянку заглянула небольшая юркая девушка, тихо спросив: -- Зайла-Сузге ты будешь? -- и, получив утвердительный ответ, показала рукой:-- Тут к тебе пришли. -- Кто мог прийти ко мне,-- удивилась Зайла-Сузге, привстав, и увидела протискивающуюся в узкий проход Биби-Чамал.-- Как ты здесь оказалась? -- Очень просто. Охрана вся пьяная, и я перелезла через ограду. Меня отправил рыбак Назис и велел передать, что будет ждать тебя на берегу в лодке. Он увезет тебя и спрячет в лесу. -- Ой, как здорово! А если нам попробовать? Можно? -- возбужденно заговорили и остальные девушки. -- Так куда мы все? Пока только одна... -- Да мы по берегу разбежимся или на ту сторону переплывем, а там нас уже не поймать. Зайла-Сузге обвела всех долгим взглядом, понимая, что ей предстоит сейчас принять решение, от которого будет зависеть судьба этих несчастных, и, наконец, собравшись с духом, проговорила: -- Будь, что будет. Другого такого случая может и не представится. Дождемся темноты и бежим. В крайнем случае уйдем на болота и организуем свой городок. Все согласны? Никто не передумает? -- Все! Все! Конечно, согласны! Не передумаем! -- раздались голоса. -- Тогда оповестите остальных и, чуть погодя, начнем выбираться отсюда. Когда весь городок погрузился в темноту, возле землянки Зайлы-Сузге собрались все невольницы, свезенные в городок. Слышно было лишь их быстрое, торопливое дыхание и звон монист в косах. Зайла сделала знак, чтоб все следовали за ней. Она без труда нашла приметное место с плохо пригнанными бревнами и велела первой девушке перебираться. За ней последовала следующая... Молодые девушки уверенно влезали на крепостную ограду и спрыгивали на землю уже на свободе. Остались лишь Зайла-Сузге и Биби-Чамал, когда со стороны ворот послышался крик стражника: -- Эй! Кто там есть? Вы куда?! И тут же замелькали факелы, и глухой топот сапог бегущих людей донесся до них. -- Госпожа, скорее, умоляю вас,-- подтолкнула Зайлу Биби-Чамал, помогая ей взобраться на стену. Уже спрыгнув на землю, Зайла подняла голову, ожидая, когда и та преодолеет ограду. Наконец, Биби-Чамал вскарабкалась наверх и перебросила ногу, чтоб спрыгнуть. Но шаги стражников были слышны все ближе, свет факелов осветил застывшую в испуге девушку. И вдруг Зайла увидела, как ее тело надломилось и сникло. В спине Биби-Чамал торчало короткое копье, брошенное чьей-то рукой, привыкшей убивать. -- Прощайте, госпожа...-- прошептала она холодеющими губами.-- Передайте Сабанаку, что...-- Но последних слов Зайла-Сузге уже не расслышала и, сдерживая рыдания, устремилась вслед за остальными к склону оврага, а оттуда к реке, куда уже сбежали остальные невольницы. -- В воду и на ту сторону! -- закричала она, едва достигла воды, всем поджидающим ее девушкам.-- Они убили Биби-Чамал и всех нас перебьют, если поймают. Спасение одно -- плыть.-- И первой пошла в реку. -- Госпожа, я жду тебя в лодке,-- раздался из темноты голос Назиса. -- Нет, спасибо, Назис, я со всеми. Встретимся когда-нибудь. А пока прощай и попроси своего водяного бога, чтоб помог добраться нам до другого берега... -- Прощай, госпожа. Мой бог обязательно поможет тебе, он меня слушает. Войны растолкали спящего Ахмед-Гирея, сообщив о бегстве наложниц. Он долгое время плохо понимал, что произошло, но когда до него дошло, то мигом протрезвел и, вскочив на ноги, велел всем охранникам и своей полусотне начать преследование. -- Далеко не убегут,-- махнул он презрительно рукой,-- сидят где-нибудь в кустах и боятся каждого шороха. Захватите побольше факелов, и мы их мигом найдем. Следы привели преследователей к воде, а переправляться, рискуя жизнью, в полной темноте никому не хотелось. Отложили до утра поиски беглянок, И едва забрезжил рассвет, переправились на другой берег и вскоре обнаружили следы множества ног, по которым и двинулись, громко переговариваясь и посмеиваясь в ожидании скорой встречи с беззащитными беглянками. Но уже к полудню следы потеряли, и пришлось вернуться чуть назад, начать все сначала. -- А они хитры оказались,-- говорили воины друг другу, умеют запутывать следы, словно лисы петляют. Но все одно отыщем их. Заночевать пришлось на большом открытом лугу, так и не увидев даже издали ни одной девушки. Для Ахмед-Гирея поставили небольшой походный шатер, где он и расположился. В это самое время девушки наблюдали за своими преследователями из соседнего леска, куда они укрылись, основательно измотанные и уставшие за день непрерывного бега и запутывания следов. -- Так нам не уйти от них,-- проговорила Зайла-Сузге, которую все безоговорочно признали за старшую. -- Может, укроемся в одном из селений? -- предложила юркая маленькая девушка, родом из этих мест.-- У меня тут много родни. -- Нет, бесполезно. Они перетряхнут все селения и выловят нас по одной. Лучше держаться вместе,-- ответила Зайла-Сузге,-- а я вот что предлагаю. Они отпустили пастись коней, и никто их не охраняет. Если мы подкрадемся и захватим их? Ездить верхом все умеют? -- Конечно,-- был ответ. -- Значит, согласны? Другого выхода нет. --Да! Чуть вздремнули прямо на земле, и опять Зайла-Сузге повела подруг в обход вдоль кромки леса в ту сторону, где слышалось слабое позвякивание конских уздечек. Долго подманивали лошадей к себе и наконец взобрались на конские спины и повернули в сторону от реки. -- Нет,-- неожиданно приказала Зайла-Сузге,-- сперва отомстим за гибель Биби-Чамал и те унижения, что мы все испытали. Скачем на лагерь и разгоним их. Пусть они знают, на что мы способны. И понеслась на спящий лагерь конская лавина, направляемая женскими руками. Спящие воины вскочили, услышав топот, сотрясающий землю. Кто-то кинулся в сторону леса, кто-то схватился за оружие, большинство же бросилось врассыпную от глухой, все сметающей на своем пути конской массы. Зайла-Сузге скакала впереди всех прямо на белеющий в темноте шатер. Она не знала, какая сила направляла ее туда, но он притягивал ее, и она не противилась своему желанию. Уже перед самым шатром увидела фигуру человека, метнувшегося оттуда, но ее конь налетел на него, сбил с ног и промчался дальше. Многих сбили с ног стремительно промчавшиеся через лагерь, словно ураган, лошади, растоптали копытами, вдавили в землю и, не останавливаясь, умчались в ночь. И только одна Зайла-Сузге натянула поводья и повернула своего коня обратно, направила его к рухнувшему шатру. Она не могла объяснить себе, зачем так поступила. Она знала лишь, что ей надо вернуться, и она вернулась. Подъехала к лежащему возле шатра человеку и спрыгнула на землю, наклонилась над ним. То был Ахмед-Гирей с проломленной конским копытом головой. -- Бедный брат,-- прошептала она, отирая кровь с высокого лба,-- как же я теперь буду жить? Подбежали оставшиеся в живых охранники, набросились на Зайлу, вымещая на ней злость за свой страх и смерть товарищей. Она молчала и не проронила ни слова, когда ее привезли обратно в тот же городок. И ни разу с тех пор не заговорила ни с охраной, ни с Кучумом, приехавшим навестить ее. -- Что ж...-- сказал он, прощаясь,-- ничего другого я сделать для тебя не могу. Ты будешь хозяйкой этого городка, и все твои желания будут выполняться. Но до конца дней жить тебе здесь. Прощай, сестра... ЭПИЛОГ СИНИЙ КРУГ ПАУТИНЫ На следующее утро Зайла вышла на крутой обрыв, откуда был виден весь Иртыш, изогнувшийся, словно оброненная серебряная подкова. Она рассмотрела далеко внизу маленькую осиновую долбленку и рыбака, уверенно направляющего ее против течения. Старый Назис напряг слезящиеся на ветру глаза и, ему показалось, рассмотрел маленькую женскую фигурку, застывшую на вершине холма. Он поднял высоко вверх весло и замахал им, прокричав во всю силу: -- Су-з-ге-е-е!!! "Э-э-э-э-э..."-- ответило долгое эхо. Назис тихо застонал от собственного бессилия и увидел, как лодку втягивает в темный водоворот. Но противиться у него не было ни сил, ни желания... Этим же утром старый ворон Карга снялся с еловой вегки и, набрав высоту, подумал, что, вероятно, не переживет наступающую зиму. Сил оставалось все меньше и меньше. И он решил испытать себя в очередной раз, перелететь через могучую реку. Но, уже подлетая к речному обрыву, понял, что не долететь ему до другого берега, и стал выбирать глазами место для отдыха. Неожиданно посреди городка, обнесенного высоким забором, он увидел новое строение, украшенное сверху поблескивающим полумесяцем, схожим с настоящей нарождающейся луной. И, недолго раздумывая, старый Карга опустился прямо на него. В это же время из шатра выбрался заспанный Мухамед-Кул, сжимая в руке лук и колчан со стрелами. Он увидел сидящего на полумесяце недавно отстроенной в центре Кашлыка мечети огромного ворона и, не задумываясь, натянул лук. Ворон тяжело упал к его ногам, так и не преодолев реку. Хан Кучум неторопливо шел по просыпающемуся городку к иртышскому берегу, что стало для него привычным. И переступил через мертвого ворона, лежащего подле первой мечети в Сибири. "Отлетал свое",-- подумал хан и вышел на обрыв. Сапоги покрылись каплями утренней росы, чистой, как слеза ребенка. С другого берега послышалось блеяние овец, которых пастух гнал на луг. Овцы покорно бежали за гордо вышагивающим впереди бараном и вздрагивали после каждого взмаха пастушьего бича. "А какой нынче год? -- неожиданно для себя вспомнил Кучум.-- Да ведь это год барана. Год черного барана... Добрый год..." ...Едигир в одиночестве сидел на берегу небольшой речушки и вырезал из осинового чурбачка женскую фигурку. Она походила на Зайлу-Сузге... Точнее, он хотел, чтоб походила на его любимую. Но после каждого среза проступали черты его матери... Мать, которая была из рода осин... Он вытянул руку с деревянной фигуркой перед собой и тихо спросил: -- Скажи мне, женщина из рода осин, как мне жить дальше? Я все потерял: и любимую женщину, и свой народ, и свою землю. Как мне быть, одному? Куда идти? Молчит его мать, молчит Зайла-Сузге... Только осинки за спиной шелестят листочками, бьются на ветру, трепещут. Вдруг видится Едигиру, что мелькнул кто-то меж осинок. Пригляделся, девушка перебегает, прячется за зелеными деревьями, рукой ему машет: "Иди ко мне..."-- шепчет. Вскочил он, бросился, не разбирая дороги, следом, да вовремя спохватился, что оставил свою саблю на земле. Вернулся, подобрал, поднял голову, а девушка и пропала уже. Только листья на деревьях шумят сильнее прежнего, бьются на ветру. Пробежал он сквозь осинник, головой крутит, высматривает ту девушку, что звала. Спустился в небольшой овражек и едва не наступил на человека, лежащего ничком на траве. А рядом с ним колчан со стрелами и лук лежит. Пощупал он человека -- холодный. Подобрал колчан, закинул на спину. Очень тяжелым он ему показался, все равно как чужую судьбу на себя взвалил. Выбрался из овражка, а в глаза ему солнце сквозь осинник ударило, мешает смотреть, слепит. И вдруг в стороне, словно конные сотни прошли, земля загудела. Выхватил Едигир саблю, изготовился, ждет. Но никто не скачет, не едет на него. А с той стороны, где солнце к земле клонится, опять женский голосок тихонечко кличет его: -- Едигир, иди к нам, мы здесь... "Пришли за мной зеленые девушки, пришли все ж таки... Зовут..." Зажал было уши ладонями, только все одно голоса долетают, зовут, манят: "Мы здесь, здесь..." -- Ну, нет! Я вам так не дамся! Не получите! Или не быть мне мужчиной! Или я не сын отца своего?!" Выхватил из ножен саблю, что из рода в род переходила, и со всего маха опустил на первую из осинок. Рухнуло тоненькое деревце, едва успел увернуться. Подскочил ко второй... Бж-ж-ж-и-и-и-к!!! Пало деревце... Со всего плеча... рубит... с оттяжкой... со свистом... крушит... И чем дальше врубался Едигир в лес; тем плотнее обступали его деревья, опутывали ветвями, отбрасывали назад. Он упал на землю, задыхаясь, вцепившись пальцами в траву, и глухо застонал: -- Смерть! Приди ко мне, возьми меня в мир теней, забери отсюда... И тут он услышал глухое рычание совсем рядом с собой. Поднял голову -- стоит огромный медведь и смахивает с морды налипших муравьев, а те к глазам подбираются, бегают по морде. Едигиру стало неожиданно смешно глядеть, как медведь сражается с муравьями и не может их сбросить со своей морды. Громко захохотав, он крикнул: -- Пошел вон, увалень! Я тут хозяин! Медведь, громко рыкнув, исчез в кустах, а Едигир встал и, подхватив оружие, зашагал в сторону солнечного заката, раздвигая ветви и смахивая с лица нити паутины, Какой-то голос толкал его вперед, к закату, яркому и багровому, как людская кровь, повторяя: "Иди туда, Иди. А к нам ты еще вернешься..." г. Тобольск, 1993 г.