(* В 1506 году скончался Христофор Колумб.) Сегодня они это знакомство решили, как выразился сын адмирала, "использовать с некоторой выгодой для себя". Франческо был убежден, что никакой выгоды от знакомства с ним Эрнандо не получит. Однако, когда он попытался только заикнуться об этом, хозяин тут же оборвал его на полуслове: - И не думайте, дорогой Франческо, что знания мои намного обширнее ваших... Однако пора уже нам приступить к "взаимному обучению". В самом начале вашей тетради очень жирным кружком обведены слова "Страна Офир"... Очевидно, вы уже давно придавали им особое значение? - Впервые о стране этой я услыхал от господина моего, адмирала, - сказал Франческо. - К сожалению, я вообразил, что это такой же вымысел, как и россказни о землях, населенных головоногими людьми или людьми с песьими головами... Это было в мое первое плавание с адмиралом к Индиям... Тогда я был еще мальчишкой... - А что думал об этой стране адмирал? - Задавая этот вопрос, Эрнандо настороженно посмотрел на гостя. - Боюсь, что толком ответить вам на этот вопрос я не смогу. Господин мой адмирал своими мыслями и планами делился с гораздо более достойными людьми, чем я. В этот момент Франческо порадовался, что Эрнандо не читал его оставленного в Палосе генуэзского дневника. - По-настоящему, - продолжал он, - что такое страна Офир, пояснила мне сеньорита Ядвига, племянница капитана Стобничи (я говорил вам о ней). И только много времени спустя я понял, что весь конец прошлого столетия и уже более двадцати лет нынешнего люди, обезумевшие от золота, только и делают, что ищут эту волшебную страну... После этой беседы и гость и хозяин долгое время сидели молча. Подняв глаза на Эрнандо, Франческо обратил внимание на то, что хозяин его как будто осунулся и побледнел за эти два дня. - Я слишком утомил вас, Эрнандо, - сказал он тихо, - из-за меня вы не спали всю ночь! - А я, глядя на вас, только что подумал, что именно я вас утомляю, - улыбаясь, возразил сын адмирала. - Но поймите: если бы мы не поговорили нынче обстоятельно, не поделились бы всем, что лежит у нас на душе, мы потом все время ощущали бы, что нам чего-то не хватает... Вспомните, мой друг, ведь это я все время задавал вам вопрос за вопросом! Действительно, Эрнандо расспрашивал Франческо и о событиях, происходивших задолго до 1506 года... Очень заинтересовал его Орниччо. И не только потому, что выбросил за борт золотой самородок. Подумать только: Орниччо остался жить с индейцами и женился на индианке! Рассказ Франческо о том, как он, мальчишка, не достигший даже отроческого возраста, на какой-то час, даже пускай на какие-то минуты вообразил, что любит Тайбоки и, что забавнее всего, был уверен, что она станет его женой, Эрнандо выслушал со снисходительной улыбкой. Поначалу Франческо был огорчен. Неужели его добрый хозяин просто подсмеивается над ним?! И вдруг поймал себя на том, что и сам он может сейчас засмеяться... - Тайбоки! Да, к сожалению, это имя уже давно не заставляет меня плакать по ночам, - произнес он с не очень искренним вздохом. - Ну, сейчас, как я догадываюсь, другое... - начал было Эрнандо, но, перехватив встревоженный взгляд Франческо, закончил фразу иначе: - Теперь другое время, другие заботы, вы давно уже вышли из мальчишеского возраста... Но вот то, дорогой мой, что вы до сих пор не забываете Орниччо, свидетельствует о том, что вас связывала не кратковременная мальчишеская дружба. Хорошо бы свести Орниччо с "заступником индейцев" - отцом Лас Касасом. В лице его отец Бартоломе безусловно нашел бы мужественного и честного соратника!.. "Если только Орниччо остался в живых после всего, что творилось и творится в Индиях", - подумал сеньор Эрнандо. А вслух сказал: - Помните, вы говорили, что капитан Стобничи как-то пообещал вам, что "Геновева" когда-нибудь доберется до нового материка... Мне очень не хотелось бы надолго расставаться с вами, но на такую поездку я благословил бы вас от души... А возможно, что и сам отправился бы с вами... Может быть, звание королевского библиотекаря и картографа произвело бы впечатление на врагов отца Лас Касаса?.. Хотя навряд ли: вдали от Испании они чувствуют себя безнаказанными... Ну, пока говорить об этом рано... А сейчас, чтобы немного развеселить друг друга, признаемся, что позабавило более всего вас - в моих рукописях, а меня - в вашей кордовской тетради... Только давайте-ка сначала я придвину к вашему креслу скамеечку, а вот вам - подушки... И, главное, не возражайте! Я все же как-никак хозяин дома... У меня не выходит из головы это ужасное происшествие в харчевне в Палосе. Хорошо, что вы мне обо всем рассказали. Уж мы с Хосе и Тереситой быстро поставим вас как следует на ноги! Если слуга из венты в Палосе знает состав целебных мазей, то наш Хосе - знаток всякого рода целебных трав... Уверен, что когда вы, бодрый и здоровый, вернетесь в Палос, сеньорита Ядвига будет нам только благодарна... Эрнандо глянул было на своего гостя и тут же отвел глаза: этот красивый, мужественный человек краснеет, как мальчишка! - Ну, так вот, для начала позабавлю вас я: больше всего мне понравилась история с императором и ирландцем Эуригеной... Да еще - нормандская поговорка "Ворон ворона не заклюет". И главное - ваши пояснения... Безусловно, в кордовской тетради есть много интересного и поучительного, обо всем этом мы еще поговорим, но сейчас надо немного посмеяться! - А я, простите, Эрнандо, вчитываясь в ваши рукописи, меньше всего искал в них чего-либо забавного... Сеньорита... То есть я хочу сказать, многие упрекали меня: "Вы, мол, часто не понимаете шуток"... Самое сильное впечатление на меня произвели несколько строк, - помолчав, признался Франческо. - Боюсь, что это начало письма или дневниковая запись, которую мне, постороннему человеку, читать и не полагалось бы! - Вы для меня не посторонний, Франческо, и могли читать все, что находили в рукописях. - Тогда... - Франческо нашарил на столе желтоватый листок бумаги. Стараясь, чтобы голос его не дрогнул, он медленно прочитал вслух: - "Гораздо лучше для его чести и чести рода его, если они будут считать начало славы своей от адмирала, а не доискиваться, были ли их предки благородными и держали ли они псарни и соколов. Потому что, мне кажется, нет таких предков, какими бы знатными они ни были, которыми бы я гордился более, нежели тем, что я сын такого отца"*. (* Подлинные строки из дневника Фердинанда Колумба.) Эрнандо положил руку на плечо Франческо: - Спасибо вам, друг! Когда брат мой Диего посватался к донье Марии де Толедо, он, как мне в ту пору думалось, старался доказать, что отец его тоже не простого рода... Эти строки имеют отношение к событиям того времени... Франческо в эту минуту был готов рассказать своему новому другу о встрече по пути в Севилью с одним немолодым сеньором, очень доброжелательно настроенным по отношению к наследнику адмирала... С несвойственной испанцам откровенностью сеньор этот обсуждал и брак дона Диего и свои собственные невзгоды... Однако Эрнандо, конечно, лучше любого может судить о событиях того времени... Третий день пребывания в Севилье начался очень торжественно и неожиданно для Франческо. Проснувшись, он некоторое время с недоумением рассматривал обитые штофом стены и только сейчас вспомнил: Эрнандо ведь настоял на том, чтобы гость его хотя бы на одну ночь переселился в его опочивальню. Сейчас Франческо чувствовал себя как бы обновленным. Потянувшись, он сладко зевнул, умылся, а затем, опустившись на колени, прочитал "Te Deus" и "Ave Maria". Подымаясь, он нечаянно опрокинул скамью. Шум, очевидно, привлек внимание хозяина. Приоткрыв дверь, в комнату вошел Эрнандо, неся в обеих руках большой поднос, уставленный разнообразной посудой. Особое внимание Франческо привлек кувшин из черненого серебра и такие же - мавританской выделки - чаши. И чего только не было на этом подносе! И жареные цыплята, и нарезанный ломтиками свиной окорок, и крендельки, и еще какая-то снедь в накрытых крышками блюдах. - Вот, с сегодняшнего дня вы должны будете отведывать от каждого угощения, предложенного вам Тереситой, иначе вы очень обидите достойную женщину! - заявил Эрнандо. - Да я рад был бы... - виновато сказал Франческо. - Может быть, немного попозже? Сейчас мне хочется только пить... - Захочется и есть, сеньор Франческо! - Это сказал появившийся в дверях садовник Хосе. Он внес в спальную совсем небольшой поднос, а на нем стеклянный кувшин с зеленоватой жидкостью, а рядом стеклянную же чашу - с розовой. - Вот как вы выпьете мою настойку из семи трав - эту, зеленую, - одну чашу утром перед едой, вторую - перед обедом, третью - перед ужином, так никаких снадобий вам никогда больше и не понадобится. Человек вы, видать по всему, здоровый, только устали в пути. А это - чаша розовой воды для умывания рук перед едой... Мавританский обычай, но он каждому народу на пользу! То ли уверенный тон Хосе, то ли настойка из семи трав возымела свое действие, но Франческо не помнил, едал ли он когда-либо с таким удовольствием, как в это утро. Сам хозяин позавтракал уже давно. Франческо проспал четырнадцать часов подряд. Приносить свои выписки из трудов арабских ученых в спальную комнату Эрнандо не пришлось. Франческо, и по собственному его признанию и судя по его виду, чувствовал себя отлично. - Помните, я рассказывал вам, как сеньорита Ядвига вылечила меня растертой в порошок корой какого-то дерева? Но он был до того уж горек на вкус! А вот этот настой из семи трав... - Не грешите, Франческо! - перебил его Эрнандо. - Мне думается, что любое лекарство, самое горькое-прегорькое, поднесенное такими прелестными ручками... Или, может быть, я ошибаюсь и руки сеньориты Ядвиги не так уж и красивы? - Нет, у нее и руки очень красивые, - серьезно ответил Франческо. Глава пятая ВЕСТИ С "ГЕНОВЕВЫ" Оба молчали. - О чем вы задумались, мой друг? - наконец нарушил молчание хозяин дома. - Скажите, Эрнандо, вам когда-нибудь приходило в голову, почему же такое огромное влияние на людей оказывает золото? Сеньор Гарсиа когда-то пытался мне пояснить, что золото облегчает людям возможность торговать... Но я что-то мало уразумел! Да, правильно, золото не зеленеет от времени, как бронза, и не чернеет, как серебро... Но золотым ножом ничего не разрежешь, сабель или шпаг из него не выкуешь, оно может пойти только на украшение их рукоятей... Это я говорю к тому, что для всех этих завоевателей, если бы не требования их владык, золото само по себе не было бы уж такой лакомой приманкой... Да вспомните о трех мореплавателях, имена которых прогремели на всю Европу! Алонсо Охеда, Хуан Коса и Америго Веспуччи снарядили за свой счет экспедицию и отплыли из Испании к Венесуэле. Отправились они в путь 20 мая 1499 года, а вернулись в июне 1500 года с грузом красильного дерева. Распродав его, они покрыли издержки да еще заработали на этом немало! А ведь потом этот самый Охеда прославился своей жестокостью, когда ради благосклонности государей он стал отнимать золото у индейцев. Подумать только - индейцы ценили золото только за красоту и блеск и с радостью отдавали его белым людям в обмен на грошовые побрякушки! Впрочем, шпагу из золота можно выковать, я сам видел такую у одного португальского капитана, побывавшего в Новом Свете... Но это было не оружие, а игрушка. В дверь библиотеки неожиданно постучались. - Сеньор Франческо, - доложил, стоя на пороге, садовник Хосе, - вас спрашивает какая-то женщина из Палоса... - Молодая? - опережая Франческо, задал вопрос Эрнандо. - Не сказать, чтобы очень молодая... Красивая... А с ней ее муж и брат. Брат сам - как обезьянка, но все же какое-то сходство с сестрой есть... Боятся зайти: ночью был дождь, дороги развезло... Просят сеньора Франческо спуститься к ним... Ноги, мол, у них грязные. - Пригласи гостей сеньора Франческо к нам в библиотеку. И передай Тересите, что сегодня у нас будут обедать не трое, а шестеро... Сын адмирала широко распахнул дверь библиотеки. Женщина из Палоса с мужем и братом? Кто бы это мог быть? И когда в комнату вошла высокая, красивая, смуглая и черноглазая женщина, Франческо все еще был в недоумении. Следом за ней появился ее муж. Но как только за ним не вошел, а как-то прошмыгнул маленький кудрявый брат, Франческо не мог сдержать радостное восклицание: - Педро Маленький! Дружок! Как ты сюда попал?! - Простите, сеньоры, - обратился к гостям хозяин дома, - прежде всего разрешите представиться сеньоре... - ...Марии, - подсказала женщина. - Только никакая я не сеньора, а просто Мария. А это мой муж, Таллерте... Братишку вам представит сам сеньор Франческо... - Уже представил, - улыбаясь, заметил сын адмирала. - Как я догадываюсь, это именно о нем рассказывал мне сеньор Франческо прошлой ночью... Это, наверно, Педро, прозванный "Маленьким", товарищ сеньора Франческо по "Геновеве"... - А вот у нас на "Геновеве" Франческо никто сеньором не обзывал, - обнимая и целуя товарища, бормотал Педро Маленький. - Если бы не ты, меня в Севилью не отпустили бы! Пакет у тебя, Таллерте? Муж Марии бережно вытащил из-за пазухи небольшой, завернутый в платок пакет. Развернул и подал Франческо. Надпись "Франческо Руппи" ни о чем не говорила. Если бы письмо было от сеньора Гарсиа (а он пообещал, что напишет в Севилью), то Франческо опознал бы это немедленно. Даже в этих двух коротких словах буквы эскривано то подпрыгивали бы, выбиваясь кверху из строки, то валились бы вправо или влево. Почерка капитана и сеньориты Франческо не знал. Осмотрев пакет со всех сторон, он со вздохом положил его на стол. Понимая, что другу его не терпится узнать обо всех палосских новостях, сеньор Эрнандо обратился к гостям: - Поскольку письмо сеньору Франческо так срочно доставлено в Севилью, я считаю, ему следует тут же с ним ознакомиться... Давайте, мой друг... Сеньор Эрнандо не договорил, так быстро Франческо сорвал с пакета печать. - Пишет сеньор пилот, - поглядев на подпись, сказал он огорченно. - А о чем пишет, мы сейчас узнаем! - Да я и сам мог бы тебе все это рассказать и без письма, - заявил Педро Маленький. - Просто пилот знает, что в Севилье у меня сестра, и зять, и племянники и что не виделся я с ними больше четырех лет. И когда-то, еще до того, как мы пришвартовались в Палосе, сеньор пилот пообещал мне, что, если "Геновева" задержится в Палосе надолго, он отпустит меня в Севилью повидаться с родными... А тут - на тебе: "Геновева" наша отплывает куда-то, и все это - по императорскому соизволению!.. Как узнал я это, так стал просто сам не свой. "Нет мне счастья, сеньор пилот", - говорю. А он вдруг ка-ак хлопнет себя по лбу: "В Севилью? Да ради бога, поезжай! Письмо наше Руппи передашь... А о тебе - уж прости, Педро, - я ведь забыл! Знаю давно, что в Севилье матушка нашего Катаро одна-одинешенька осталась, вот я и предложил ему туда съездить". - Катаро? - переспросил Франческо. - Я как будто всех матросов знаю... - Да это Рыжий, Рыжий! Его только так и зовут на "Геновеве"... Да, - продолжал свой рассказ Педро Маленький, - Рыжий отказался наотрез: мол, если ему дадут три месяца срока, он поедет... Ему нужно дом перекрывать. А на три месяца пилот его не пустил. Меня отпустил на три недели. А сам пилот поднялся в среднюю и тотчас письмо тебе накатал... - А я уж так, по-товарищески, предложил Рыжему, - добавил Педро Маленький: - "Передай со мной деньги своей матушке... А мы с сестрой навестим ее, о тебе ей расскажем..." И Рыжий (мне даже обидно стало) как захохочет! "Ты, говорит, еще по дороге в Севилью мои деньги пропьешь!" А твои ведь я не пропил, Франческо! Выкладывая на стол три стопки по пять золотых, Педро Маленький добавил: - Эти деньги мне сам сеньор капитан велел передать тебе... - Деньги? Мне? За что? - и удивился и огорчился Франческо. - Я ведь, как и все, получил жалованье, когда мы прибыли в Палос. Капитан, правда, шутя сказал, что и за белье и за одежду мы в расчете. Ну, пилот подсчитает... Впрочем, в письме, наверно, все объяснено... Письмо пилота было короткое и деловое: "Руппи, ждем, что ты вернешься в Палос с Педро Маленьким. Времени осмотреться и закончить свои дела у тебя будет достаточно. Деньги, по распоряжению сеньора капитана, пересылаю. Пятнадцать золотых. В случае, если планы изменятся и мы с тобой разминемся, сундучок твой оставим в венте у того славного малого, что тебя лечил. Он же сообщит, куда мы двинемся. Сеньор капитан рассчитывает, что из Валенсии до Палоса он доберется на лошадях... Капитаны кораблей не соглашаются на не нужные им остановки. А дальше в путь мы отправимся уже с тобой. Но возможно, что и тебе придется догонять нас на лошадях, возьми и Педро Маленького с собой. Денег не жалей: те четыре карты, что ты выгравировал на меди, с лихвой все окупили. Надеюсь, что скоро свидимся. С приветом - Винсент Перро". Гости попросили у хозяина разрешения осмотреть его сад. Уж очень много толков ходит о нем в Севилье! Сеньор Эрнандо переглянулся с Франческо: тогда, пожалуй, до обеда у них еще останется время поработать в библиотеке. Выйдя в столовую, хозяин дома удивился: к обеду стол был накрыт всего на три прибора... "Неужели Хосе, который всегда оказывает внимание моим гостям, кто бы они ни были, на этот раз изменил своим правилам? " Гостей, которых Хосе уже давно увел полюбоваться делом его рук, в саду видно не было. И, только подойдя к кухонному домику, сеньор Эрнандо услышал голоса и смех. За большим столом сидело пятеро человек. Тересита потчевала всех рыбой и похлебкой, а на обязанности Хосе лежало управляться с мясом и вином. - Сеньор Эрнандо, - обратился Хосе к хозяину, - я перерешил по-своему, уж вы не гневайтесь! Гости и так благодарны вам за внимание. Но на кухне, без стеснения, они пообедают с большей охотой... - А для кого же ты поставил третий прибор в столовой? - осведомился сеньор Эрнандо. - Эх, опять я не сообразил толком! - огорченно произнес садовник. - Пойду-ка поставлю четвертый прибор. Вот они говорят, - Хосе кивнул на гостей, - что уже больше двух недель назад прибыл из Индий сеньор Диего... Вице-король... Я-то краем уха слыхал об этом, да побоялся вас тревожить... Два раза ведь за последние годы приезжал из-за океана сеньор Диего, и я два раза напрасно ставил для него прибор... А он заглянет на минутку к брату - и все! Но вот сейчас Таллерте говорит, что на одном корабле с вашим братом прибыл в Испанию отец Бартоломе. Уж он-то не упустит случая повидать сына своего друга! Может, на этот раз и сеньор Диего, постыдившись отца Бартоломе, окажет нам такую честь... Сеньор Эрнандо хотел было что-то сказать, но только махнул рукой, а Хосе тут же поспешил в столовую. Таллерте смущенно пояснил хозяину дома: - Может, это я понапрасну потревожил человека, вы уж не обессудьте, сеньор Эрнандо! Бывает, конечно, что и ошибаемся мы... Но оружейники иной раз о новостях раньше всех узнают... Вот, к примеру, еще до приезда императора приходит ко мне какой-то, по всему видать, человек не из простых... Велит мне шпагу наточить да и кинжал привести в порядок. "Так, говорит, все наостри, чтобы я мог гентское брюхо разом проткнуть!" А я работаю себе, верчу точильное колесо, а на заказчика даже не смотрю. А тут еще один, не хуже первого, является... Тоже по одежде, видать, знатный. "Готовишься?" - спрашивает он первого. А тот ему: "Да, если каша заварится, оружие надо в порядке держать"... А о какой каше идет речь, мне и невдомек... А недели не прошло, и каша заварилась! - И чего болтать лишнее! - с сердцем промолвила Мария. - Не нам эту кашу расхлебывать! - Да я ничего, - смущенно отозвался Таллерте. - Просто хочу объяснить, что при каком-нибудь "высокопоставленном" никто бы и не проговорился. А оружейник - что? Такой, мол, и не поймет даже, что к чему! Вот и третьего дня приходят ко мне в мастерскую разом три сеньора. Я им шпаги и ножи точу да еще один меч - обоюдоострый. Такого меча я давно не видал... Точу, а они толкуют меж собой: "Ох, приехал уже две недели назад этот поп, Лас Касас! - говорит один. - И ведь никакая погибель его не берет! Да еще с ним этот вице-король Индий на одном корабле приплыл. Теперь пустились они по всем королевствам императора искать... Так из города в город будут странствовать... Люди они - и поп и вице-король, - конечно, разные, но все равно нашим родичам за океаном ни от одного, ни от другого никакой радости". А я вроде ничего не слышу. Со шпагами и кинжалами покончил, уже за меч принимаюсь... Ох, и меч же это был! Красота! Но краем глаза вижу: один из них другому на меня моргает. А третий хоть бы что! Просто так и выкладывает мне, простому оружейнику: "Эй ты, как тебя! Мирная жизнь тебя ведь тоже не устраивает, а?" Ответа моего он, видно, и не ждал, уже повернулся к выходу. А я ему вдогонку говорю: "Давно, сеньор, мы в Испании как будто и не воюем, а вот мира настоящего у нас нету... Ну, про Италию я и не толкую: про тамошние войны мы еще от дедов и прадедов слыхали... А ведь у нас-то, сеньор, тоже мира настоящего нету!" А они все трое как захохочут. "Вот умник, - кричит этот уже у выхода. - Мира у нас нет! И, хвала святой деве, не будет!" Хоть бы они матерь господню к своим грязным делам не примешивали, - помолчав, добавил Таллерте со вздохом. - Договоришься ты когда-нибудь до такого, что и сам ты и мы с ребятами сгинем! - на этот раз уже печально произнесла Мария. Услыхав скрип двери, она обернулась к входящему Хосе: - Хоть бы вы немного его язык удержали! Педро Маленький, который до сих пор не принимал участия в беседе, вдруг отозвался сердито: - Ты, Мария, с детства какая-то запуганная! Таллерте, где не надо, ничего лишнего не скажет. Рассуди ты своим бабьим умом, где мы сейчас находимся! Ведь ты по дурости вот каких людей обидела! Уж я болтун, чего скрывать, это все знают... А ты не болтовней, а молчанием своим можешь человека обидеть! Сеньор Эрнандо с интересом глянул на брата Марии. "А ведь этот задиристый, грубоватый Педро Маленький действительно достоин того уважения, с которым отзывается о нем Франческо. И он обязательно отыщет когда-нибудь свою собственную страну Офир!.." - Кто же они были, ваши заказчики? - спросил он у Таллерте, опасаясь, как бы Педро снова не накинулся на сестру с упреками. - Местные это были люди, кастильцы или леонцы? Неужели народ в Испании, едва оправившись после гранадской войны, снова ждет не дождется каких-то новых бед! - Э-э-э, сеньор Эрнандо! - отозвался садовник. - Народ - это одно, а император и его солдатня - совсем-совсем другое. И мы с вами это очень хорошо знаем... ...На этот раз четыре прибора в столовой дожидались гостей не зря. Еще не завечерело, а от отца де Лас Касаса из венты, где он остановился, прибыл слуга с известием: "Отец Бартоломе и вице-король Индий дон Диего Колон сегодня же прибудут к сеньору Эрнандо к ужину, как только спадет жара". Эрнандо уговорил Франческо перекусить. До захода солнца было еще далеко. Франческо со вздохом пожалел, что не пришлось ему пообедать на кухне с гостями. Дело в том, что, оказывается, Таллерте и Мария привезли ему гостинец. - Вино собственного виноградника, - шепнул ему на ухо Хосе, - да как увидели, какая в библиотеке роскошь всюду - мрамор да золото, - так и застеснялись: уж больно бедным показался им их подарок! Но дело тут было, конечно, не в вине. Просто Франческо рассудил, что после долгой разлуки и дону Диего, и отцу Лас Касасу, и сеньору Эрнандо, конечно, следовало бы поговорить втроем, без посторонних. Однако получилось так, что и сеньору Эрнандо и самому Франческо пришлось взять на себя все заботы по приему гостей. Поначалу Хосе держался героем, но вот лицо его вдруг из румяного превратилось в какое-то сизо-малиновое, все стало валиться у него из рук. Он разбил любимую чашу сеньора Эрнандо, опрокинул кувшин с каким-то драгоценным вином, не то с хиосским, не то с мальвазией, но все это сеньор Эрнандо перетерпел бы... Перетерпел бы даже то, что садовник все время бормочет себе что-то под нос. Ведь чтобы понять его, надо было бы долго и внимательно прислушиваться. Однако чем дальше, тем воркотня старика становилась громче и назойливей... То он болтал что-то о сеньоре Диего, который и мизинца сеньора Эрнанро не стоит, то хохотал беспричинно. В конце концов пришлось призвать на помощь Таллерте с Марией и Педро. Вместо Педро явилась Тересита. - Вот сколько я живу здесь, - пояснила она, - а пьяным нашего Хосе не видывала. В погребе у нас вина вдосталь, но Хосе такой человек, что скорее себе руку отрубит, чем тронет что хозяйское! Но вот не хотелось ему гостей сеньора Франческо обидеть: они ведь привезли молодое вино этого года... Ну как не попробовать! Даже я его чуть пригубила. Вино кислое, как раз в такую жару, думаю, пригодится. Хотела бы еще выпить, но вижу - Мария качает головой, и я пить больше не стала... Не пила и Мария... Бедная гостья, покраснев до слез, оправдывалась: - Ведь молодое вино - оно со своим нравом! Кто не знает, не поймет. Хлебнешь его - ну крепости никакой! Разбирает оно только время спустя... А Хосе, я думала, человек опытный, во всем этом больше моего разбирается. Знает, когда пить, когда не пить, жизнь-то он большую прожил! И неужто у сеньора Эрнандо никогда молодого вина не подавали? И ведь вот как нехорошо получилось! - А где наш Педро Маленький? - озабоченно осведомился Франческо. - А что ему делается! - сердито отозвалась Тересита. - Напился до того, что стал ко мне свататься, а я ему в матери гожусь. Мол, таких красавиц, как я, он в жизни не встречал... Разве что есть у них на корабле какая-то красавица, но до той, как до звезды, не дотянуться. Эрнандо оглянулся было на Франческо, но тот, смеясь, подал ему знак рукой - на этом, мол, разговор о Педро можно закончить. - Отправили спать моего дружка? - только спросил он и посоветовал там же, под каштаном, уложить и Хосе. Мария обрадовалась: - Вот-вот, проснутся они уже со свежими головами... Может, и не вспомнят про болтовню свою. - Теперь такое дело, сеньор Эрнандо, - озабоченно сказал Таллерте. - Хосе еще не сильно разобрало, когда он поведал мне, что для приема отца Лас Касаса хватило бы и его с Тереситой... А ведь брат ваш как-никак вице-король! У него, как говорит Хосе, двенадцать человек за столом прислуживают... Мы с Марией, может, не такие уж и расторопные, но кое-какую помощь Тересите оказать сможем. - А я! - отозвался Франческо. - Я тоже могу вспомнить старину и, как подобает умелому слуге, прислуживать за столом. В Генуе мы с моим другом Орниччо часто принимали гостей сеньора Томазо... Думается, что сеньор Диего не запомнил меня... Да и не видались мы с ним уже много лет... Не хотелось Франческо садиться за стол с высокопоставленными, как выразился Таллерте, но Эрнандо глянул на него с такой укоризной, что он тут же отказался от своего намерения. Однако помогать на кухне Тересите справляться с вертелом или таскать из погреба тяжелые бочонки Эрнандо запретить ему не мог... А вот Таллерте оказался таким знатоком в приготовлении приправ, что Тересита усомнилась в том, что он всю жизнь был оружейником. Глава шестая НОЧЬ ПОД ЛАВРОМ Заботливо оглядев накрытый для гостей стол и улыбнувшись тому, как Мария безуспешно старается застегнуть не сходящийся на ее талии праздничный передник Тереситы, Эрнандо вдруг отозвал Франческо в сторону: - Вы, вероятно, уже знаете, что наш отец Бартоломе вступил в доминиканский орден? Если бы сейчас внезапно грянул гром, если бы огонь, вырвавшись из печки, вдруг захлестнул всю комнату, это не так ошеломило бы Франческо, как слова его друга. Ведь и от самого Эрнандо, и от сеньора Гарсиа, и от попутчиков по дороге в Севилью, да и от того же садовника Хосе Франческо знал, как эти люди чтут чистоту, честность и непреклонность отца Бартоломе де Лас Касаса! Не щадя себя, отец Бартоломе несколько раз пересекал океан, чтобы принести жалобы на несправедливые и жестокие действия испанцев в Новом Свете! Утомленный, еще не оправившийся после качки, мог он предстать перед властителями Соединенного королевства, чтобы заступиться за индейцев, вымирающих от непосильной работы, от жестокости завоевателей, от голода... В первый раз в Испании услыхали именно от отца Бартоломе, как невинных людей "поджаривали" на кострах, чтобы выпытать у них, где следует искать золото... Такие жалобы он неоднократно приносил сначала королю Фердинанду, потом - его безвременно погибшему зятю, Филиппу Красивому, и вот сейчас - императору... С каким волнением дожидался Франческо минуты, когда он сможет благоговейно поцеловать руку этого чистого и смелого служителя церкви!.. И вдруг - это предупреждение Эрнандо! Следовательно, отец Лас Касас сознательно, будучи уже в летах, вступил в этот пользующийся недоброй славой орден! Доминиканский орден - самый беспощадный из всех монашеских орденов. Это именно доминиканцы пристально следят за людьми, замеченными в малейшем отклонении от учения святой католической церкви, для того чтобы, улучив момент, послать их на костер. "Что говорил об этом ордене сеньор Гарсиа? - старался припомнить Франческо. - Говорил, что, возможно, был прав Доминико де Гусман. Основав орден, он посвятил его своему патрону - святому Доминику. На монахов ордена он возложил трудные задачи... Им предстояло бороться с распространением учения секты альбигойцев, отрицающих и чистилище, и ад, и божественную сущность помазанников господних на святом римском престоле... Возможно, что в том трудном для христианства XIII веке у основателя ордена была насущная потребность действовать таким образом... Но сейчас! Ведь о тезисах, вывешенных еретиком Лютером, в Испании мало кто знает... И разве дело монашеского ордена брать на себя обязанности предателей и палачей?!" Так именно рассуждал сеньор Гарсиа, но у Франческо не было случая задуматься над его словами... Подняв голову, он встретился взглядом с Эрнандо. - Мне кажется, я читаю ваши мысли, - сказал Эрнандо. - Я заметил, как вы помертвели, услыхав, что отец Бартоломе - доминиканец... Но поймите: все хорошее, что мы знаем о нем, так при нем и осталось... Мне думается, что и в орден этот он вступил для того, чтобы ему легче было бороться за судьбу и жизнь индейцев... Эрнандо помолчал некоторое время. - Совесть моя мне подсказывает, что я прав, - произнес он решительно. - Посудите сами: останься он просто принявшим духовный сан Бартоломе де Лас Касасом, дворянином из Севильи, сопровождавшим в качестве капеллана отряд Панфило де Нарваеса в походе того на Кубу, слова его не приобрели бы такого значения, как сейчас... А ведь впервые на Кубе отец Бартоломе и столкнулся с ужасами конкисты*. И, отказавшись от энкомьенды** и приняв духовный сан, он понимал, что все же не добьется своего. Вступая в орден, отец Бартоломе отлично знал, какие слухи ходят в народе о жестокости доминиканцев... Скажу по секрету, - добавил Эрнандо, улыбаясь, - что и о других монашеских орденах в народе не лучшего мнения... (* Конкисты - здесь имеется в виду завоевание Индии. ** Энкомьенда - земля, пожалованная прибывшим в Индии испанцам. Владельцы этих земель назывались "энкомьендеро".) И об этом Франческо был хорошо осведомлен много лет назад - еще в бытность свою за океаном. И бенедиктинцы, и францисканцы, и доминиканцы были одинаково ненавистны всем честным людям! - Простите, Эрнандо, - сказал он смущенно, - секретарь моего господина, адмирала, как-то произнес одну фразу, которая до сих пор звучит у меня в ушах: "Весь цвет инквизиторов - это в основном монахи ордена доминиканцев". - Он прав был, этот секретарь, - согласился Эрнандо, - но опять-таки "псов господних" побаиваются и молодой император, и весь его двор, возможно, иной раз и его святейшество папа... Вот это и придает особую силу проповедям отца Бартоломе! Конечно, у него много врагов и в Испании и за океаном, как у каждого кристально чистого да еще смелого человека... Но я рад сказать вам, - продолжал Эрнандо, - что там, за океаном, отец Бартоломе оказался в своих воззрениях не одинок! С такою же горячностью, с таким же самоотвержением отстаивают права, а зачастую и жизнь индейцев и высокообразованный Педро де Кордоба, и Бернарде де Санто Доминго, и в особенности Антонио Монтесино... Все они, как и отец Бартоломе, выученики наших "Иберийских Афин" - Саламанки... И заметьте, Франческо, что все они трое, так же как и отец Бартоломе, - доминиканцы. Словом, не печальтесь: Бартоломе де Лас Касас, и вступив в доминиканский орден, остался тем же Лас Касасом, которого мы знали всю жизнь. Эрнандо раздвинул занавеси на окнах. - Жара понемногу спадает. Пожалуй, скоро прибудут наши гости... Приезд твоего дружка Педро Маленького пришелся нам как нельзя более кстати... Вернее, приход его зятя и сестры... Ведь брат Диего и не знает еще, что на время постройки библиотеки я решил перебраться в этот домик только с Хосе и Тереситой... Надо сказать, что и зодчие, и мраморщики, и скульпторы, и резчики по дереву потрудились над библиотекой отлично, но слугам моим, убиравшим всяческий строительный мусор, досталась не самая интересная, а поэтому самая утомительная работа... Вот я и отпустил их на неделю по домам... Все мои здешние друзья об этом осведомлены... Но Диего, боюсь, будет неприятно поражен... А вы, Франческо, из-за отца Бартоломе не огорчайтесь, - добавил Эрнандо. - Увидите его, и все ваши печальные мысли развеются! И все-таки на душе у Франческо было неспокойно. Но сейчас он думал уже не об отце Бартоломе... Думал он совсем о другом. Во-первых, неизвестно, в каком настроении прибудут гости. Явятся они, надо думать, после приема у императора. А ведь даже сам Эрнандо удивлялся, что в Палосе Карл Пятый был столь доступен... Каков он будет в Севилье, трудно предугадать... Во-вторых, еще одно соображение тревожило Франческо. Сеньор Диего свиты своей из-за океана, конечно, не вывез, но для большей внушительности он мог пригласить к брату кое-кого из знатной родни своей супруги. Делиться с Эрнандо этими мыслями и сомнениями Франческо, понятно, не стал. Однако, когда на улице, ведущей к реке, раздался конский топот, шум, говор, приветственные возгласы, Эрнандо, приставив к кухонному домику лестницу, быстро взобрался на его крышу. - Едут! - крикнул сверху Эрнандо. И, уже спустившись на землю, добавил: - Едут к нам только двое... Вот и отлично! Очевидно, Эрнандо одолевали такие же размышления, как и его друга. Когда Франческо, дав гостям и хозяину поговорить обо всем на свободе, после троекратного зова Эрнандо наконец вошел в столовую, Диего Колон поднялся ему навстречу: - Франческо Руппи! Эрнандо почему-то вообразил, что я вас не помню и не узнаю... Конечно, узнать в этом красивом и статном муже мальчишку-грумета или даже юношу с чуть пробивающимся на щеках пушком было бы затруднительно. Но как только брат назвал мне вас, я тут же припомнил все... Люди, близкие моему дорогому отцу, не могут быть для меня чужими! Обняв Франческо, дон Диего поцеловал его в обе щеки. - Однако я помешал вам поздороваться с отцом Бартоломе, - добавил он, отступая в сторону. Очевидно, Эрнандо успел кое-что рассказать отцу Бартоломе о Франческо, потому что святой отец не протянул ему руки для поцелуя, как полагалось бы, а, улыбаясь, обнял Франческо за плечи. - Я рад, - сказал он ласково, - что у Эрнандо появился такой друг! Два наблюдения, сделанные Франческо за ужином, надолго ему запомнились. Ему случалось встречаться с доминиканцами... Очевидно, это были люди разные, но что-то все же как бы роднило их всех... К счастью, за столом и хозяин и гости только изредка обращались к нему с каким-нибудь вопросом или любезно приглашали отведать то или иное особо удавшееся Марии с Тереситой блюдо. Главные темы беседы за столом были уже, очевидно, исчерпаны... "Доминиканцы"... "Псы господни"... - сам с собою рассуждал Франческо. - Чаще всего мне встречались доминиканцы - худощавые люди с суровыми, но отнюдь не изможденными лицами, с плотно - в ниточку - сжатыми губами... Отца Бартоломе худым никак нельзя назвать... А руки его, правда сильно загорелые, но полные и даже с ямочками напоминают женские..." Но вот гость повернулся к хозяину дома, и Франческо увидел его гордый орлиный профиль... А когда отец Лас Касас мимоходом глянул на Фрапческо, тот, ни в чем перед этим доминиканцем не провинившийся, почувствовал, что этот темный, горячий взгляд пронизывает его всего насквозь. Он тут же представил себе отца Бартоломе на кафедре, обличающего своих недругов... Ужин был наконец закончен. Мария с Тереситой почти бесшумно убрали грязную посуду и расставили на столе замечательные - мавританской выделки - чаши и кувшины, сейчас наполненные прохладительными напитками, которыми так славится Севилья. Занятый своими мыслями, Франческо не следил за беседой, ведущейся за столом, и вздрогнул от неожиданности, когда отец Бартоломе обратился к нему: - Простите, сеньор Франческо, мы толковали о поразительном сходстве молодого вице-короля с его отцом. Вы ведь знавали адмирала в его лучшие годы, не так ли? Вам, думается, легче, чем нам, судить о сходстве с ним его старшего сына. "Боже мой! Лучше бы отец Лас Касас не задавал такой трудный вопрос!" Встреченный доном Диего на пороге столовой, Франческо и не разглядел его как следует. Все его мысли были заняты отцом Бартоломе. И только сейчас он попытался сравнить Диего, которого знавал когда-то, с тем, которого видел сейчас. Первое, что бросилось ему в глаза, были руки вице-короля, как бы устало отдыхающие на столе. И сейчас без долгих размышлении Франческо мог признать, что руки дона Диего были в точности такие же, как и у Кристобаля Колона... Те же утолщения на каждом суставе каждого пальца! То, что в свое время свело в могилу отца, не пощадило и сына... Заметив, как пристально разглядывает Франческо его руки, Диего Колон усмехнулся: - Мне думается, что в лучшие свои времена отец мой еще не страдал, как я, от подагры... Как хорошо! Франческо может, не кривя душой, возразить наследнику адмирала: - О нет, дон Диего! Даже в лучшие свои годы господин мой адмирал уже очень страдал от этой болезни! Во время особо мучительных приступов, - добавил Франческо, - господин, приказав мне завернуть обе его руки в кошачьи шкурки, с мужеством переносил страдания и продолжал диктовать мне свои заметки... Ведь во время приступов пальцы иной раз совершенно ему не повиновались! "Хорошо бы, чтобы ни отец Лас Касас, ни дон Диего не задавали мне больше никаких вопросов", - подумал Франческо. Но дон Диего, так же криво усмехнувшись, спросил: - Надеюсь, что на этом мое сходство с отцом не кончается? Да, на этом сходство сына с отцом - увы! - не кончалось! Та же не румяная, не загорелая, а какая-то красноватая кожа, оттененная красиво вьющимися, почти совершенно седыми волосами, гордая посадка головы, глубокие морщины, избороздившие лоб и щеки дона Диего, - все это очень подчеркивало сходство сына с отцом... Но боже мой, и морщины и обильная седина появились у адмирала Моря-Океана, говорят, только после того, как его в трюме корабля, в оковах, доставили в Испанию! С той же поры Кристобаль Колон, очевидно выполняя какой-то обет, на людях появлялся только в рясе францисканца... Эрнандо со свойственной ему проницательностью понял, что при дальнейших расспросах его друг будет поставлен в затруднительное положение. - Диего, да послушал бы ты, как о твоем сходстве с отцом толковала покойная кормилица покойного принца Хуана! Эта добрая и смелая женщина, с такой любовью и уважением относившаяся к нашему отцу, и нас никогда не оставляла своими заботами... И кому она толковала об этом сходстве?! Самому его королевскому величеству! (Император Карл Пятый в ту пору был еще только королем Карлом Первым.) "Посмотрели бы вы, ваше величество, как набожные люди крестились, встречаясь с наследником адмирала!" - внушала она молодому монарху "Хвала господу! - говорили люди. - Сын так разительно походит на отца! Разве это не сам господь бог напоминает вашему величеству, что вы должны вознаградить сына за все испытания, перенесенные его отцом!" Несмотря на отговорки отца Бартоломе, хозяину дома все же удалось уговорить его прилечь отдохнуть в опочивальне, самой прохладной комнате этого "дворца". - Да, отец Бартоломе вполне заслужил свой отдых! - заметил дон Диего. - Если бы не он, Карл, возможно, снова как-нибудь отвертелся бы от прямого ответа... Весь в свою бабку! И мне снова пришлось бы ни с чем отправляться за океан и спустя какое-то время снова возвращаться сюда... Или здесь месяцами дожидаться приема императора, надоедая Эрнандо своими жалобами и отвлекая его от работы... Не так ли, милый брат? - Мне ты нисколько не надоедаешь, - отозвался Эрнандо, - но императору твои жалобы могут надоесть... И, прости меня, - мягко улыбнувшись, добавил Эрнандо, - отдых отец Бартоломе заслужил не только потому... - Да, конечно, я просто неправильно выразился, - смущенно перебил его дон Диего. - Что касается жалоб, которые я приношу императору, то я ведь упрекаю не его, а его стряпчих и законников! - Милый мой брат, послушайся наконец моего совета, - помолчав минуту, очень серьезно промолвил Эрнандо. - Уверяю тебя, что ни здесь, ни за морем без императорского соизволения никто из его подчиненных действовать не будет! Отца Бартоломе, а заодно и тебя Карл выслушал благосклонно, потому что отец Лас Касас жалуется на энкомьендеро и просит освободить индейцев от рабской доли... А императору это на руку. Но хочет он добра не индейцам, а заботится о пополнении государственной казны. Чем скорее отец Бартоломе добьется освобождения индейцев от их жестоких хозяев, тем легче будет императору навести свои порядки за океаном... А что касается твоего недовольства слугами императора, то от души должен сказать: чем меньше жалоб ты будешь изливать перед Карлом, тем полезнее будет для тебя! - А эти десять тысяч дукатов, которые я дал ему вперед, не будучи еще уверен в том, что стану получать с моих плавильных заводов на Эспаньоле обещанное золото! - Те деньги давно истрачены, - коротко ответил Эрнандо. - А золото с заводов тебе поступает... - Ты, Эрнандо, безусловно умнее и рассудительнее меня... Даже за океаном ходят толки, что ты самый образованный человек в Испании! - Снова на губах дона Диего появилась усмешка. - И по справедливости, - продолжал наследник адмирала, - я должен был бы тебя послушать... Но то, что творят императорские законники, следует назвать не юриспруденцией, а крючкотворством! Если они правы сейчас в том, что должности и звания не могут быть передаваемы по наследству, то почему же они в свое время не удержали испанских монархов от выдачи нашему отцу верительных грамот? Почему они тогда не напомнили их высочествам о законе 1480 года... Кстати, закон этот запрещает передачу по наследству только судебных должностей... Боюсь, что вы с этим законом незнакомы, сеньор Франческо, но Эрнандо может вам подтвердить мою правоту! И мне хотелось бы услышать ваше мнение... - Милый Диего, - сказал Эрнандо, - сеньор Франческо мало сведущ в хитростях или ухищрениях императорских законников, и мы понапрасну тратим время на такие разговоры. Ведь от того, что мы думаем, ничто не изменится... Важно то, что думает и чего хочет император. А уж облечь его желания в нужную форму его законники безусловно смогут! Давай, Диего, лучше расскажи сеньору Франческо о том, как твое умение владеть шпагой открыло тебе путь в отряд личной охраны короля Фердинанда... - Ну, этим я хвастать не стану, - ответил дон Диего. - Я-то был тогда при шпаге, а эти напавшие на меня мальчишки - без какого бы то ни было оружия!.. Я лучше расскажу сеньору Франческо о моем столкновении с племянником герцога Альбы... Но пока разрешите мне закончить мою мысль. - Помолчав, дон Диего произнес с грустью: - Не знаю, будут ли закреплены за мною и моими потомками титулы нашего отца по наследству, однако отцовская настойчивость мне именно по наследству все же досталась. И этого я пороком не считаю! "Возможно, что именно такая настойчивость и погубила адмирала! - с горечью подумал Франческо. - Но дай господи, чтобы она не погубила и его сына!" Франческо и не заметил, как он тяжело, прерывисто вздохнул... Ему было очень жаль старшего Колона... Одни эти руки, не лежащие, а точно с трудом уложенные на столе! Все, что Франческо раньше слыхал о вице-короле Индий, о его заносчивости, о его презрении к людям, стоящим ниже его, так разительно не походило на явную скромность и уступчивость Диего, которую Франческо наблюдал сейчас... ...Ну, понятно, к отцу Бартоломе де Лас Касасу Диего трудно было бы относиться иначе... Эрнандо, которого и дон Диего, очевидно, считал одним из самых умных и образованных людей Испании, конечно, вполне заслужил доброе отношение старшего брата... Но так же внимательно дон Диего отнесся и к самому Франческо, хотя никаких титулов или просто заслуг за тем не числилось. Чем дольше думал обо всем этом Франческо, тем явственнее для него становилась несправедливость распространяемых о доне Диего слухов. Очевидно, уже одно это звание "вице-король" позволяло завистникам заподозрить наследника адмирала в высокомерии... - Диего, мы ждем! - улыбаясь, сказал сеньор Эрнандо. - Расскажи о своем столкновении с родственником герцога Альбы! - И, повернувшись к Франческо, пояснил: - Знаете, мой друг, столкновения с такими высокопоставленными лицами не всегда проходят для обидчиков бесследно... - Небольшой след на мне, правда, остался, - сказал дон Диего тоже с улыбкой, - но отделался я только легкой царапиной. А брат Марии удостоверился: шпагой я владею лучше его... Тут только Франческо вспомнил, что супруга дона Диего, донья Мария де Толедо, приходится племянницей герцогу Альбе и, очевидно, - сестрой молодому сеньору, явно вызывавшему дона Диего на поединок... О браке дона Диего тоже ходило много толков и в Испании и за ее пределами... Сын адмирала, мол, только потому и посватался к донье Марии, что рассчитывал найти защиту и поддержку в братьях ее отца - всемогущем герцоге Альбе и герцоге Фадрико де Толедо. "А дон Фадрико, - толковали в народе, - крепко держал в руках короля Фердинанда, так как ему предстояло завоевать для Соединенного королевства Наварру". Франческо искренне порадовался, узнав, что столкновение между молодыми людьми произошло задолго до сватовства наследника адмирала к донье Марии. Мало того: выяснилось, что и произошло это столкновение не по вине дона Диего. В одной из самых узких улиц Севильи заносчивый юнец, как говорится, перед самым его носом, презрительно улыбаясь, остановился и даже чуть-чуть вытащил из ножен шпагу. И тут же получил по заслугам. Далеко не часто это случается, но именно такое "столкновение" и связало впоследствии обоих забияк дружбой и повлекло за собой знакомство дона Диего с его будущей женой. И не кто иной, как именно ее брат настаивал на браке доньи Марии с вице-королем Индий. Вот и верь после этого любителям разносить сплетни! Синяя бархатная ночь спустилась над Севильей. Уже не душная, но еще не прохладная. - Давай-ка, Эрнандо, полежим, как в юности, под нашим каштаном и поболтаем, но только не об императорах и монахах и даже не о вице-королях, - предложил дон Диего. - Вели слугам вынести одеяла и подушки... Если отец Бартоломе решит заночевать в твоей опочивальне, мы сможем остаться здесь до утра... Слуг сеньор Эрнандо не позвал, а сам вытащил в сад целый ворох подушек, одеял, покрывал... - Нет, нет, - сказал он брату, который попытался ему помочь. - Ведь сам ты всегда уверял, что я взбиваю подушки и расстилаю постели лучше любого слуги... Сейчас мы все это перетащим под каштан! "Каштан! - вдруг с испугом вспомнил Франческо. - Да ведь под каштаном, вероятно, до сих пор отсыпаются Хосе и Педро Маленький! Нет, надо увести хозяина и гостя от каштана подальше". - Уважаемые сеньоры, - произнес он, удивляясь своей смелости, - я приметил здесь в саду гораздо более тенистый уголок под развесистым лавром. И каким удивительным ароматом он порадует тех, кому доведется под ним отдыхать! - Ну, давайте расположимся под лавром, - согласился дон Диего. - Действительно, даже сюда к нам доносится его ни с чем не сравнимый аромат! Сеньор Эрнандо, очевидно, тоже только сейчас вспомнивший о Хосе и Педро Маленьком, потихоньку пожав руку Франческо, поблагодарил его взглядом. То ли от запаха лавра, то ли от аромата цветов да, возможно, и от треволнений прошедшего дня Франческо, опустившись на мягкое, душистое ложе, тут же почувствовал, что еще немного - и он задремлет. Однако, оглянувшись на Эрнандо, Франческо понял, что хозяин дома тоже не прочь вздремнуть, но крепится, потому что брат его, проделавший столь длительное плавание да еще побывавший на приеме у императора, спать пока не собирается. - Знаешь, Эрнандо, - произнес наследник адмирала мечтательно, - мог ли я ожидать, что наше совместное с отцом Бартоломе плавание доставит мне такую радость! Матерь божья, прости мне мои заблуждения! Я ведь совершенно отчетливо представлял себе, о чем будет всю дорогу толковать мне этот человек. Об индейцах, которых белые люди уничтожают сотнями и тысячами, о младенцах, разорванных на куски хорошо обученными испанскими псами, об энкомьендеро, которые заодно с отведенными им участками получили в безвозмездное пользование сотни рабов-индейцев... Я уже слыхал такие речи его на Эспаньоле... Однако опасения мои были напрасными. Думаю, что весь жар своей души отец Бартоломе приберегал для выступления перед императором... - А вы присутствовали на этом выступлении? - спросил Франческо. - Присутствовал ли я! - воскликнул дон Диего. - Да если бы доступ в королевский дворец не был столь затруднен, на выступлении этом оказалась бы вся Севилья! Люди толпились под окнами дворца, запрудила всю улицу... Может быть, среди них были и доброжелатели отца Лас Касаса, однако те немногие в зале - я это отлично видел - сжимали от злобы кулаки - А император? - Карл Пятый, спустившись с возвышения, на котором стоял его трон, подошел к отцу Бартоломе и, сначала поднеся к губам его руку, предложил затем отцу Бартоломе занять место в кресле рядом с его троном. Император предложил монаху кресло, которое обычно занимал герцог Альба! - Ты говоришь: император поднес к губам руку отца Бартоломе? - улыбаясь, спросил Эрнандо. - Но ведь это было не так легко: ростом Карл Пятый с нашего Франческо Руппи... Императору самому следовало бы склониться... - Как ты любишь шутить при совершенно неподобающих обстоятельствах! - с сердцем перебил его дон Диего. ...Дон Диего уже заснул. Кажется, заснул и Эрнандо. А Франческо долго еще лежал с закрытыми глазами, обдумывая все происшествия сегодняшнего дня. "Всегда ли в доброте можно разыскать зернышко справедливости? - задавал он себе вопрос. - Не доброта ли, говоря по совести, искалечила характер дона Диего? Нет, поначалу сын адмирала был действительно окружен вниманием и заботой, но доброта была здесь ни при чем. Так нужно было государям! И Эрнандо прав: настоящую доброту по отношению к сыновьям адмирала выказывала только бывшая кормилица принца Хуана!.. А донья Мария де Толедо!" - Франческо вспомнились наветы на эту красивую и гордую девушку. Как жаль, что он в свое время не рассказал Эрнандо о встрече за столом придорожной венты с тем немолодым, благообразным сеньором... Тот начисто отверг все подозрения по поводу женитьбы вице-короля Индий на Марии де Толедо... Как хорошо этот сеньор пояснил: "Этими молодыми людьми руководили только любовь и доброта! К сожалению, - тяжело вздохнув, добавил он, - это очень редкий случай. В знатных семействах, как и в королевских, меньше всего при заключении браков заботятся о чувствах будущих супругов... Это искалечило и мою жизнь, - признался он со столь необычной для испанца откровенностью. - Да, могу допустить, что возможность стать вице-королевой Индий и привлекала отчасти донью Марию де Толедо, но, надо вам знать, в ту пору дон Диего был очень хорош собой, был отважен и, главное, без памяти был влюблен в донью Марию..." "А она?" - чуть не задал вопрос Франческо, но воздержался: в венте было полно народу, к их разговору прислушивались... Однако его сосед по столу сам заговорил о вице-королеве: "Донья Мария в слезах призналась как-то, что готова отдать свои алмазы, жемчуга и золото, лишь бы врачи вернули ее мужу здоровье... Могу засвидетельствовать, что эти благородные слова были действительно произнесены, - добавил пожилой сеньор, - потому что я прихожусь родным братом лекарю, пользовавшему вице-короля. Сам-то я не лекарь, но четыре дня по поручению брата я не отходил от постели больного... Однако услуги мои и не понадобились: буквально весь уход за своим супругом вице-королева взяла на себя"... "Любовь и доброта!" От всего сердца желал Франческо счастья наследнику адмирала. Пускай Эрнандо толкует о том, что Диего обладает какой-то особой способностью действовать себе во вред, но это, очевидно, чрезмерная придирчивость брата к брату... Подбив хорошенько кулаком подушку, Франческо так и заснул с улыбкой на губах. Еще не открывая глаз, но вдохнув полной грудью ночной аромат цветов и лавра, Франческо обрадовался, что наконец проснулся. Сейчас его уже не будет преследовать этот крикливый, иногда переходящий в нестерпимый визг голос человека, с которым он во сне почему-то ссорился. С трудом он раскрыл глаза. До утра было еще далеко. Синее севильское небо все светилось звездами, как бы приглашая Франческо заснуть снова. Потихоньку, чтобы не разбудить соседей, он поправил подушку и, зажмурившись, перевернулся на правый бок. И вдруг - о боже! - над самым его ухом снова раздался тот же визгливый голос! Еще не понимая, во сне ли он его слышит или наяву, Франческо через силу открыл глаза. Нет, сейчас этот голос он слышит наяву. И тут же до него донесся шепот Эрнандо: - Очень прошу тебя, успокойся. Мне не хотелось бы, чтобы друг мой переменил о тебе мнение. Прошу тебя, Диего... Так вот, оказывается, кому принадлежал этот пронзительный голос! Вице-королю Индий дону Диего! - И не проси! Что же я, по-твоему, обязан дорожить мнением любого проходимца? Любого матроса? Ты еще, пожалуй, заставишь меня... - Обнимать и целовать сеньора Руппи тебя никто не заставлял! - тихо, но строго произнес Эрнандо. - Умоляю тебя, успокойся! - Да как же я могу успокоиться? - Дон Диего сейчас говорил так же тихо, как и его брат. - Никогда не забуду! Один из сыновей адмирала расстилает постели в саду! Вице-король Индий пытается ему помочь... А этот матрос потом преспокойно укладывается на приготовленном ложе! Будь поосторожнее с ним... И в библиотеку свою тебе не следовало бы его пускать... - Просьба допустить сеньора Руппи пользоваться Королевской севильской библиотекой была подписана Карлом Пятым! - произнес Эрнандо. - Диего, милый, ведь я не враг тебе! Одумайся! Помолчи хотя бы... Я знаю, что на тебя, как и на отца нашего, иной раз "накатывают" эти приступы раздражения... Уверен, что не наступит еще утро, как ты уже раскаешься в том, что так незаслуженно обидел нашего достойного Хосе. Сеньор Франческо, к счастью, спит и ничего не слышит, иначе тебе пришлось бы и ему приносить извинения... Франческо лежал очень тихо... Кажется, даже слишком тихо: во сне ведь люди дышат глубже и громче, чем наяву... Сейчас и Эрнандо следовало бы помолчать, но, на свою беду, он снова заговорил: - Вот, утро еще не наступило, а ты, Диего, как я понял, уже раскаиваешься! - У Хосе тоже имеется письмо за подписью императора? - язвительно задал вопрос Диего. - Да ты ведь сам видел, с каким отвращением этот старый дурак отбросил мою руку! Вот до чего доводит твоя манера усаживать слуг за один стол с господами! Да как же ты, мой брат, сын нашего отца, можешь это простить?! А что плохого я сделал? - спросил он, точно в раздумье. - Нет, ты, вероятно, не обратил внимания на слова старика. Он, видите ли, свободный человек! Он, видите ли, помнит, что только у него на родине к дворянам обращались "мосен"*, а он, мол, уже давно проживает в Севилье... И, главное, сеньор Эрнандо никогда не протягивал ему руки для поцелуя!.. О слове "дон" этот осел, вероятно, никогда и не слыхал! Или просто не в силах был его выговорить! (* Обращение, принятое в Каталонии (испанск. - "сеньор").) То ли вице-король сам хотел раззадорить себя, то ли на него действительно "накатило". - Прошу тебя, Диего, либо говори тихо, либо замолчи! - с сердцем произнес Эрнандо. - А знаешь, почему он вспомнил об индейцах? - вдруг снова взвизгнул дон Диего. - Видишь ли, я - вице-король Индий, а он - не индеец. Следовательно, не намерен мне подчиняться! Жалко, что ты меня удержал. И еще более я жалею, что оставил в гостинице свой арапник. А то я просто исполосовал бы ему всю спину! - Очень хорошо, что ты его не тронул. Ведь он старый, умный, всеми уважаемый человек... Ты не забыл, конечно, что нас обоих он спас от рогов взбесившегося быка... И чем старик перед тобою провинился? Пойми, в темноте он мог принять тебя за отца Бартоломе... И когда ты протянул ему руку, Хосе собрался было ее поцеловать, но, узнав тебя, от неожиданности просто нечаянно выпустил ее из своей руки. - Ну хорошо, будь по-твоему... Но ведь я очень ясно объяснил ему, что он должен обращаться ко мне не "сеньор Диего", а так, как надлежит обращаться к вице-королю! - Сейчас дон Диего говорил много тише. - Прости меня, Диего, но никак я тебя не пойму! Неужели тебе не ясно, что на веку Хосе ты - второй вице-король, с которым ему довелось встретиться... А к первому он, по простоте душевной, обращался "сеньор Кристобаль". Франческо по голосу понял, что друг его улыбается. - Пойду-ка я на кухню, утешу нашего Хосе... Ты не возражаешь? - спросил Эрнандо. - К сожалению, в этом доме с моим мнением не считаются, - ответил вице-король. - Поступай, как находишь нужным... А я попробую заснуть... "Когда он заснет, я потихоньку уйду, - решил Франческо. - А пока неплохо бы решить, что же, в конце концов, представляет собой наследник адмирала... Это все же родной сын моего дорогого господина! Не только внешнее, но внутреннее сходство адмирала с его наследником явно ощутит каждый, кто знал того и другого... Но... - Франческо задумался. - Но ведь и недостатки Кристобаля Колона не умаляли его величия..." Дон Диего так же, как его отец, был тщеславен, честолюбив, иной раз - корыстолюбив, часто бывал несправедлив к людям, указывающим ему - ради его же блага - на его ошибки. Так же, как и отец, он был склонен к внезапным вспышкам гнева... Так же, как и отец, он был до крайности озабочен тем, чтобы ему воздавали чуть ли не королевские почести... Высокомерием своим он мог унизить и оскорбить очень достойных людей. Но была у дона Диего одна прекрасная черта. Как понял Франческо, второй вице-король, так же как и его отец, никогда не пресмыкался перед людьми, стоящими выше его, даже перед теми, которые во многих делах могли быть его заступниками... Иначе и об этом уже ходили бы и по Испании и за океаном сплетни... Но вот - надо же было случиться! - Франческо, к глубочайшему своему сожалению, обнаружил в вице-короле Индий еще один непростительный, по мнению Франческо, отнюдь не наследственный недостаток! Нечаянно открыв глаза, Франческо неожиданно встретился взглядом с доном Диего. - Я дожидался вашего пробуждения, сеньор Франческо, - сказал тот. - Может быть, это не совсем удобно делать в отсутствие брата, но мне хотелось бы удостовериться, пошутил ли Эрнандо или вы действительно вручили ему письмо за подписью императора. Самые различные ответы приходили на ум Франческо. "Как вам не стыдно не верить брату!", "А какое, собственно, значение это может иметь для вас?", "Прошу вас, дон Диего, задайте этот вопрос при Эрнандо!". Однако, чтобы не наговорить лишнего, Франческо посчитал до десяти. - Эрнандо не пошутил, - наконец ответил он, - я действительно вручил ему письмо за подписью Карла Пятого. - А когда же вам удалось это письмо получить? Ведь император только на днях возвратился в Севилью... Было что-то заискивающее, даже приниженное в тоне этого вице-короля. А ведь запертый в трюме, закованный в цепи, первый вице-король - адмирал Кристобаль Колон - гордо отказался от смягчения своей участи, предлагаемого сопровождавшим его командиром Вальехо и Андресом Мартином, владельцем корабля, который и доставил адмирала в Испанию. Будь его собеседником кто-нибудь другой, Франческо никогда не позволил бы себе даже мельком упомянуть об обеде за императорским столом. Но сейчас он ответил, как ответил бы любой хвастунишка из тех, что всегда вызывали в нем негодование и презрение: - По соизволению его императорского величества такое письмо было мне вручено еще в Палосе, за обедом, на который я был приглашен Карлом Пятым вместе с моими друзьями... - Вот как! - уважительно произнес дон Диего. - Смотрите-ка, уже почти совсем рассвело, - добавил он, оглядевшись по сторонам. - А вот отец Бартоломе машет кому-то из нас из окна опочивальни... Ведь нам с ним пора собираться в обратный путь... А в венте еще остались наши вещи, письма, бумаги... - И арапник! - со злостью припомнил Франческо. Оба одновременно поднялись на ноги. Под лавром до них, очевидно, мало кто отдыхал. От него к дому в густой высокой траве была протоптана только узкая, еле приметная тропинка. Двое по ней рядом не прошли бы. "А что, если я шагну первый!" - подумал было Франческо. Но глупости такой не сделал, а вежливо пропустил дона Диего вперед. У черного входа в домик дон Диего внезапно обернулся и сказал с сожалением: - Не пойму, сеньор Франческо, почему вы до сих пор не женаты... Ах, если бы вам довелось повидать мою донью Марию! Как ангел своими белыми крылами, так и она своею любовью и заботами заслоняет меня от всяческих бед, огорчений, обид и неудач! Глава седьмая БОЛЬНО ГЛАЗАМ ОТ ЗОЛОТА Все это произошло на пятый день после проводов отца Бартоломе де Лас Касаса и дона Диего на корабль, отбывающий за океан. О севильском дневнике Эрнандо уже несколько раз заводил разговор с Франческо. "Очень жаль, - сказал он, - что ваш генуэзский дневник остался в Палосе. В достаточной ли он сохранности?" Дневник свой, а кстати, и сундучок с бумагами и одеждой Франческо оставил у сеньора Гарсиа и в сохранности своих вещей не сомневался. Однако о том, что генуэзский дневник он не взял с собою в Севилью, Франческо не жалел. В дневнике были страницы, которые ради Эрнандо он обязан был бы вырвать! И вот сейчас Эрнандо снова вспомнил о дневнике: - Я давно хотел посоветовать вам вести дневник. Эрнандо откинул уголок скатерти со стола и вытащил... Нет, это была не просто переплетенная тетрадь, а самое подлинное произведение искусства! Была она изготовлена не из кордовской кожи и не блистала золотым тиснением, но господи - вся она была усеяна звездами! Застежки этой тетради, вернее, книги, были серебряные, и на мерцающем звездами переплете серебром же было выведено: "Дневник". - Я хотел, чтобы надпись была такая: "Севильский дневник Франческо Руппи", - признался Эрнандо, - но Трухильо сказал, что не следует принуждать вас к чему-либо этим подарком. Но в свое оправдание скажу, что именно здесь, в Севилье, вы сделали немало наблюдений, полезных если не для наших современников, то для наших потомков. Уже одно знакомство с отцом Бартоломе чего стоит! Я убежден, что он выполнит свое обещание и разыщет вашего друга Орниччо. Несомненно, и общение с вице-королем Индий навело вас на кое-какие мысли... Не знаю только... Скажите, Франческо, показалось ли мне или действительно при прощании на пристани вы, не обращая внимания на распростертые объятия Диего, отвесили отъезжающему вице-королю церемонный поклон... "А не понял ли Эрнандо, что весь их разговор под лавром я слышал от начала до конца?" - В моем прощании с доном Диего никак нельзя усмотреть ни сухости, ни излишней чопорности... Вот осторожность я безусловно проявил! Слишком неосмотрительно было со стороны дона Диего, вице-короля Индий, на виду у всех провожающих заключать в объятия простого матроса с "Геновевы"... - Прошу вас, мой друг, делайте в нем записи о чем хотите и как хотите... В тот день, о котором пойдет речь, все началось с Педро Маленького. Не постучавшись, он ворвался в библиотеку, где хозяин с гостем разбирали рукописи. Франческо очень торопился. Ему хотелось закончить начатую им карту. Ведь, по подсчету, ему и Педро Маленькому осталось прожить в Севилье всего-навсего четыре дня. Да и то, если удастся раздобыть хороших лошадей. Правда, лошади были им обещаны местным трактирщиком, поскольку тот был предупрежден, что за деньгами сеньор Франческо не постоит, таково ведь было распоряжение пилота. И вот Педро Маленький ворвался в библиотеку с криком: - Ставь, Франческо, свечу своему Франциску Ассизскому!.. Ох, простите, сеньор Эрнандо, но это ведь такая радость! Франческо внимательно глянул на своего дружка. Ничего подозрительного он не заметил. Нет, пьян Педро Маленький не был. Франческо и Эрнандо постепенно выяснили, что в Севилью вчера прибыл Рыжий, которого на самом деле зовут Эстебан Катаро. С Педро Маленьким они встретились случайно. Рыжий ему очень обрадовался и рассказал, что "Геновева" снова ушла в плавание, на этот раз - не меньше чем на три месяца. Вот поэтому сеньор капитан и сеньор пилот отпустили и Эстебана в Севилью повидаться с его старенькой матушкой. В Палос пришло известие, что матушка Эстебана сильно больна. Вот он и приехал. А еще Рыжему велено передать Руппи и Педро, что они тоже могут задержаться в Севилье еще на три месяца! - А где живет матушка этого вашего Катаро? - спросил сеньор Эрнандо. - Ох, сеньор Эрнандо, какой же я дурак: не подумал даже расспросить Рыжего как следует, где он живет, кто сейчас смотрит за его старушкой... Да наша Мария - ее хлебом не корми, а дай возможность кому-нибудь помочь. Она уже сегодня отправилась бы к старухе. Да я ведь сдуру или от радости даже позабыл объяснить Рыжему, где сейчас проживает наш Руппи. А ведь Рыжий обязательно наведался бы сюда - ему, конечно, было бы лестно побывать в этаком доме! - Хорошо, что вам имя этого Рыжего, а главное, фамилия его известна, - заметил сеньор Эрнандо. - В народе ведь мало кто по фамилии даже своего соседа знает. Давайте пойдем на кухню посоветоваться... Хосе наш - каталонец, но в Севилье живет с самого детства. А Тересита и родилась здесь и никуда отсюда не выезжала... Да и Таллерте, возможно, знает что-нибудь о Катаро. Однако в кухонном домике адреса семьи Катаро, им не сообщили. Тересита такой фамилии и не слыхала... У Хосе удалось узнать больше. Он и старшего Катаро знал... - Умер Катаро совсем еще не старым, - припоминал Хосе, - ему бы сейчас, лет десять спустя, еще и семидесяти бы не стукнуло. И вдова его не такая уж старушка, помоложе его была... Сам он не здешний, не то с Корсики, не то с Мальорки... Помнится, сыновей у него было не то трое, не то четверо". То ли они тоже поумирали в чуму, то ли разъехались... Хозяин этого садовника был мавр, принявший нашу святую католическую веру... И все же, когда стали почем зря мавров, хоть и крещеных, хватать, он продал дом с садом и уехал. Не знаю только, удалось ли ему от королевских ищеек откупиться... Всех отъезжающих ведь обыскивали... Мелкую монету можно было хоть мешками вывозить, но золота с собой брать больше десяти дублонов или цехинов королевским указом было запрещено. Садовник Катаро ревмя ревел, прощаясь с ним. Привык он тут! Вот и договорился мавр с новым хозяином - из сторожки ни садовника, ни его семью не выселять. А нового хозяина и упрашивать не надо было: Катаро этим очень доволен был - мало сейчас в Севилье таких садовников. А где, на какой улице они жили, никак не припомню! Таллерте в разговоре участия не принимал. Но когда Педро Маленький беспечно заявил, что, мол, если он один раз с Рыжим повстречался, то и в другой раз может встретиться, Таллерте вдруг спросил: - А письмо от капитана или пилота этот Катаро привез? Ты, Педро, и вы, сеньор Франческо, этого Рыжего Катаро хорошо знаете? Может, я в морском деле мало понимаю, но мне не верится, чтобы из команды корабля в одно и то же время да еще на такой срок отпустили троих матросов!.. - Отпустили, так надо бы порадоваться, а ты еще допытываешься, хорошо ли мы Рыжего знали! - Педро Маленький рассердился. - На "Геновеве", правду сказать, его не любили: мол, жадный он, скряга! А ведь скрягой он поневоле был: думал для матушки своей деньги приберечь... А может, еще какие-нибудь сироты племянники после братьев его пооставались... А слышали бы вы, как он обрадовался нашей встрече! Мол, какие мы хорошие люди - и я и Руппи. Рад он, что ему выпало такую приятную новость нам привезти! Радовался-то он, я думаю, больше потому, что не придется ему нас разыскивать... И про письмо он что-то говорил, да я не справлялся: не носит же он это письмо за пазухой! Мария сказала укоризненно: - И в кого ты, Педро, такой бестолковый удался?! Встретился случайно с этим Рыжим один раз, так думаешь, что еще раз повстречаешься! И про письмо как следует не расспросил! - Ну ладно, Мария, не ругайся! Я, может, и напутал... То ли хотели ему дать письмо, то ли дали... Но ведь времени у нас - три месяца! Если нужно, мы с тобой улицу за улицей всю Севилью обыщем и этого Катаро или его матушку найдем. Если, как говорит дядюшка Хосе, она не такая старая, то, вероятно, ходит по соседям, знакомства у нее есть... Повесив к вечеру замок на двери своей мастерской, Таллерте отправлялся с Педро обследовать улицу за улицей всю Севилью. Сведений для обстоятельных расспросов у них было вполне достаточно. Дом с садом. Усадьба эта в свое время принадлежала мавру, принявшему нашу святую католическую веру. У него в садовниках служил некий Катаро. Садовник, как видно, был очень опытный, и, уезжая из Севильи, мавр упросил своего покупателя оставить за садовником его домишко... Но садовника в свое время унесла чума. ("Помер в последнюю чуму" - так говорили в Севилье.) Черная гостья не раз посещала этот прекрасный город. Сжила ли чума со свету и сыновей Катаро, неизвестно. Возможно, что они просто разъехались в разные стороны. Но один из них, матрос, получив известие, что матушка его всерьез заболела, приехал навестить ее в Севилью. И все же расспросы до сих пор не увенчались успехом. А ведь прошло уже около месяца. Педро и Таллерте, следовательно, не с того конца начали обход города. Странно было, что с Рыжим ни капитан, ни маэстре, ни пилот не прислали ни Франческо, ни Педро письма или даже короткого распоряжения... Скучновато было Франческо да и самому Эрнандо сидеть за обеденным столом без Хосе, но тот решительно отказался составить им компанию. - Вернулись все ваши слуги, сеньор Эрнандо, - сказал он, - подавать, как и подавал, будет Андрес, а не Тересита, у нее и на кухне много работы, а мое настоящее дело - сад, вот только за него я и в ответе... О гостях, как вы знаете, у нас и при всех слугах никто не докладывал, но после отъезда сеньора Диего я и сам понял, что все же нужен какой-то порядок... А иначе что же вашему привратнику прикажете делать?! И все же о прибытии новых гостей пока что сообщил сам Хосе. Постучавшись в дверь библиотеки, садовник доложил: - Сеньор Эрнандо, тут спрашивают разрешения вас побеспокоить двое. Один - видный из себя сеньор, красивый и статный, а с ним - отец Энрике, что служит в церкви Благовещения. - Проси их сюда, в библиотеку. Первым, опираясь на посох, вошел старенький, сгорбленный отец Энрике из церкви Благовещения. Следом за ним прошагал статный сеньор средних лет. Поклонившись, он представился хозяину дома и Франческо: - Кристобаль Элькано. Некоторые принимают меня за знаменитого Себастьяна Элькано*, но, к сожалению, мы с капитаном "Виктории" состоим в очень отдаленном родстве. Трудный и неприятный случай привел нас с отцом Энрике сюда, но я рад хотя бы посмотреть на библиотеку сеньора Эрнанцо Колона, о которой ходит столько толков, и поговорить с самим сеньором Колоном и сеньором... (* Себастьян Элькано был капитаном "Виктории", единственного корабля из флотилии Магеллана, возвратившегося из первого кругосветного плавания. Остальные четыре корабля погибли в пути. Погиб и командир эскадры - сам Магеллан.) - ...Франческо Руппи, - подсказал ему хозяин, - таким же любителем книг, как и я. - С сеньором Франческо Руппи? - переспросил гость и, повернувшись к отцу Энрике, сказал: - Вот о сеньоре Руппи и упоминал тот человек! Мне - увы! - придется поведать вам обо всем, что касается дела, ради которого мы решились вас побеспокоить... Сейчас рассказ о событиях третьего дня начну я. Матрос с судна, прибывшего в Палос, указал отцу Энрике, где можно найти его товарищей, именно - сеньора Руппи и Педро, прозванного "Маленьким". Несколько лет назад я купил на окраине Севильи прекрасную усадьбу - дом с огромным садом - у одного покидавшего Севилыо мавра. Непременным условием владелец этой усадьбы поставил сохранность сторожки садовника Катаро и, если возможно, некоторое обеспечение его семьи в дальнейшем. Работой садовника я и сам был доволен, а также рад был услужить моему предшественнику, поэтому я после переезда в новый дом первым делом составил дарственную на имя садовника. Сторожку - уже заодно с моими покоями - привели в порядок, добавили к ней небольшую пристройку и отгородили от всего сада. С ней нас соединяет только маленькая калитка... Поскольку сам садовник умер во время чумы, супруга моя настояла на том, чтобы как-то украсить жизнь бедной вдовы, тем более что из четырех сыновей у нее остался в живых один только потому, что еще до чумы ушел в море. Мы узнали, что судно, на котором служит сын вдовы, прибыло в Палос, и с верным человеком послали ему извещение, что матушка его захворала и хочет его видеть. Поначалу, - вел дальше рассказ сеньор Элькано, - сын вдовы нам очень понравился. Супруга моя даже сказала, что он, очевидно, унаследовал от отца любовь к саду. Можете себя представить, в течение трех недель он обкопал - да еще как глубоко! - деревья чуть ли не на четверти сада! Все шло хорошо до позавчерашнего дня. Позавчера моя Долорес, по своему обыкновению, отправилась навестить вдову Катаро... Но вернулась моя супруга бледная, вся дрожа. "Не могло мне это почудиться, - сказала она, - я точно слышала, как молодой Катаро говорил матери: "В последний раз спрашиваю - скажешь или нет?! Говори, иначе я тебя задушу!" Не знаю, точно ли такие слова услышала моя Долорес, но все это меня встревожило, и я отправился к дому садовника. И тут уже я сам отлично расслышал тихий, прерываемый вздохами голос Марии Катаро: "Не мучай меня, сынок, мы ведь с отцом твоим перед распятием поклялись беречь его тайну, пока не придут лучшие времена! Как же мне, старой женщине, вдруг преступить эту клятву?!" Недолго думая, я распахнул дверь в сторожку. Мария Катаро мгновенно прикрыла руками горло. "Что с вами?" - спросил я. "Да ничего такого со мной не сталось! - еле слышно ответила она. - Вот приехал сынок, трудится, а я ничем ему помочь не могу! Да еще это горло... Спасибо хозяюшке: бок после ее растирания уже не болит... Но вот горло... И откашляться не могу, и глотать трудно..." Хотел я посмотреть, что у нее с горлом, но не решился. Послал жену, но она возвратилась ни с чем. Старушка горло укутала платками... А говорить с этим убийцей Долорес побоялась... - С убийцей? - переспросил сеньор Эрнандо удивленно. - Да, он ее убил, - ответил сеньор Элькано. - Дальше пускай рассказывает отец Энрике. А потом придется снова мне... - Позавчера поздним вечером, - начал отец Энрике, - прибежал за мной молодой Катаро с просьбой причастить его матушку. Она умирает. Надо бы мне справиться, какой лекарь ее лечил и действительно ли она умирает. Но Марию Катаро я знаю давно, она все время прихварывала... Уже не раз думали мы, что она расстанется с землей, так и не повидавшись с единственным сыном... Я собрался и пошел. Подхожу к постели Марии и вижу, что она вправду совсем плоха... Но увидел я и другое: синяки с двух сторон у нее на шее. Даже я, человек, в драках ничего не смыслящий, явственно разглядел следы пальцев... Эту женщину душили! "С кем ты оставлял свою мать? - спрашиваю я молодого Катаро. - Она умирает не своей смертью!" - "Не знаю, - отвечает он, - я с утра до ночи в саду копаюсь... К нам часто заходят хозяева наши... Или слуги... У матушки, помнится, на шее крестик золотой был, а сейчас я его не вижу..." Но я ведь не допрашивать его пришел. А старушка совсем была плоха... Прочитал я молитву и приготовился принять последнюю исповедь. Она, с трудом подняв руку, махнула сыну. Он вышел. "Святой отец, - чуть слышно спрашивает она, - это за большой грех мне зачтется, если я чужую вину при исповеди скрою?" Я понял, что она хочет скрыть имя того, кто ее душил и крестик ее украл. "Преступника нельзя выгораживать", - начал было я, но вижу - надо торопиться! Покаялась она мне в одном, в другом своем прегрешении... И вдруг вижу - слезы градом покатились по ее щекам. "Святой отец, - говорит она, вся дрожа от волнения, - я ведь не сберегла тайну одного человека, хотя мы с мужем перед распятием клялись тайну эту не выдавать... Но, одумавшись, я тайны этой до конца не открыла..." Я только спросил ее, не преступник ли был тот человек, а Мария снова заплакала. "Это хозяин наш бывший, - с трудом выговорила она, - он, можно сказать, был нам как отец родной!" Да я и сам знал его, этого мавра-выкреста, - оказал отец Энрике, - действительно хороший он был человек. Перед отъездом ко мне попрощаться приходил... И так потихоньку, потихоньку, - продолжал отец Энрике, - приняла Мария святые дары, помолилась за всех и за сына своего, откинула голову на подушку и на глазах у меня испустила дух... - Теперь разрешите мне продолжить рассказ, - сказал сеньор Элькано. - Пока этот молодец бегал за священником, мы с моим другом, захватив с собою шпаги, подкрались к сторожке. Заглянул я в маленькое окошечко. Перед мадонной в клетушке теплится лампада. Отец Энрике перед кроватью бедной женщины стоит - исповедует ее или причащает... Наверно, исповедует. А тут друг мой толкнул меня, кивнув на кухонное окошко. В кухоньке горел масляный фонарь, и мы оба разглядели: прижавшись к двери в клетушку, стоял молодой Катаро - последнюю исповедь матери подслушивал! Хорошо, что мы вовремя в тень отошли... Катаро этого мы не боялись, но пугать отца Энрике не хотелось. Друг мой - в кустах по одну сторону тропинки, я тоже в кустах - по другую, притаились. Видим, выходит отец Энрике, а за ним следом молодой Катаро... Я, как будто предчувствуя что, шпагу наготове держу. Так мы с другом потихоньку крались за ними обоими... Ошибка наша была в том, что в слишком густые кусты мы забрались!.. Я весь разговор их слышал, но отец Энрике, конечно, передаст его точнее... У него - поглядите - тоже синеют на шее следы, но это уже не от пальцев, а от цепочки, на которой крест отца Энрике висел... Да, следовало бы нам побыстрее из кустов выбираться! - Ну что я могу сказать! - чуть не плача, произнес старик священник. - Ведь я по нечаянности человека убил!.. Он, правда, еще дышит, но дай господи, чтобы он еще хоть часок-другой на свете прожил! Но нет, при смерти он!.. А случилась эта беда так. Иду я от Марии, ночь темная, безлунная, я впереди себя клюкой шарю... Ох, если бы не клюка эта, может, я сам и погиб бы, но такого тяжкого греха на мне не было бы!.. Иду потихоньку, вдруг хватает меня кто-то за плечо... Оглянулся я в темноте... Как будто молодой Катаро... "Отец святой, - этак ласково спрашивает он меня,- так и не призналась моя бедная матушка, кто ее душил и крестик снял?" "Нет, - говорю, - пожалела, видно, этого негодяя!" "А про мавра, что, уезжая, здесь, в саду, все золото свое закопал, не толковала моя матушка?" "Нет, - говорю, - не толковала. Да если бы и толковала, я тайну исповеди должен соблюдать... Только папа в Риме может разрешить... А я не имею права..." "А мавра поганого ты имеешь право покрывать?! - как закричит он да как ухватится за мой крест на цепочке. - Я ведь за дверью, - говорит, - в кухоньке стоял, слышал, как она тебе про мавра шептала... А еще служитель святой католической церкви называешься! Говори немедленно, поп проклятый, где эти сокровища зарыты! Что золото в саду зарыто, она мне проговорилась. Надеялась, что я, как и родители мои, эту тайну сберегу... А как поняла, что не на дурака напала, то под каким именно деревом золото зарыто, она мне так и не призналась... А на исповеди тебе небось все открыла! Я и так уже половину сада перекопал! Знаю - под каким-то деревом золото зарыто, а под каким, неизвестно... Так я тебе и поверил, что матушка моя тебе этой тайны не открыла!" "Не открыла, - отвечаю я ему. - И про золото ничего не сказала и под каким деревом оно зарыто..." "Говори, поп проклятый! - закричал молодой Катаро. - Говори, а не то задавлю тебя!" И как начал мой крест на цепочке крутить изо всех сил, до того, что цепочка мне уже в шею врезалась... Дышать стало невмоготу. А он мне: "Стой-ка, еще разнюхают, что тебя твоей же цепочкой удушили... Нет, я найду другое средство!" Отошел шагов на пять да ногой огромный булыжник из земли выковырял. Идет ко мне и смеется: "Я, - говорит, - еще и крест твой потом с тебя сниму"... Я клюкой своей только оттолкнуть его хотел, а про то, что на ней наконечник острый, не вспомнил! И нечаянно то ли в глотку, то ли в грудь ему попал. Он тут же на землю повалился. Минуты не прошло, как вы, сеньор Элькано, со своим другом подоспели... Так я нечаянно убийцей сделался! - с отчаянием произнес отец Энрике. - У этого человека на душе тяжкий грех, - сказал отец Энрике, вытирая слезы, - но мне покаяться он отказался. Может быть, он и прав. Но он и отцу Симону не хотел принести покаяние... Мы потихоньку с отцом Симоном толковали о том, что молодой Катаро так плох, что, возможно, придется отпустить ему грехи "глухим причастием". А он все же расслышал нас. И сказал: "Пока я еще в своем уме и память моя не помрачилась! Найдите этих двух матросов с "Геновевы" - Франческо Руппи и Педро Маленького, - вот они пускай и примут мое последнее покаяние... Все же мы долгое время плавали на одном корабле... Справьтесь у королевского библиотекаря - он, вероятно, знает, где они". Говорил он все это тихо, но отчетливо, даже лучше, чем раньше... Может, господь бог пожалеет меня и оставит его в живых... Хотя отец Симон - знающий лекарь... - А я думаю, что убийца зовет их к себе не из хороших побуждений... Поверьте мне, - сказал хозяин дома. - Человек этот при смерти и безоружен, - возразил отец Энрике. - Большой нам грех будет, если мы не постараемся облегчить его последние минуты... Педро Маленького уже поздно разыскивать. А вас, сеньор Руппи, я доведу до домика Катаро, но затем покину - сегодня будут отпевать бедную Марию... Рыжий Катаро был действительно "в своем уме", и память его "не помрачилась". - А-а-а, красавчик Руппи! - сказал он входящему Франческо. - А где же тот маленький дурак? Да ты и сам... - начал было Рыжий, но, закашлявшись, выплюнул огромный сгусток крови. - Передашь ему, что "Геновева" ваша отчалила уже больше месяца назад... Вот... - и вытащил из-под подушки смятую, испачканную в крови бумагу. - Строжайший наказ этого... - Рыжий снова сплюнул кровь, - этого поляка-капитана... - Больной снова закашлялся. Кровь залила подушки и одеяло. Красная лужица уже добиралась до скамьи, на которой сидел Франческо. - Может быть, тебе следует выпить воды или вина? - спросил Франческо. Но Катаро только отмахнулся и, снова выплюнув кровь, сказал тихо: - Подожди... Сейчас пройдет... Наказ капитана... Я-то неграмотный, но люди прочитали... Не выполнили мы наказа. И все трое - я, ты и Педро Маленький - уже давно списаны с "Геновевы"... Возьми, прочитай. Но Франческо не взял эту испачканную в крови бумажку. - Может быть, выше поднять подушку? - спросил он. - И ты помолчи немного, отдохни. - Знаю я, почему мне надо помолчать, - уже не проговорил, а прохрипел Катаро. - Сеньорита-то твоя тю-тю! Улетела твоя птичка, и даже помета от нее не осталось! Франческо с первых же слов Рыжего понял, о чем тот захочет говорить с ним перед смертью. Он уже сейчас мог бы подняться и уйти, но удержало его не только обещание, данное отцу Энрике... - Бери, читай! - Вытащив из-под подушки узенькую полоску бумаги, прохрипел Рыжий. - Руку-то своей красотки знаешь? Нет, почерка Ядвиги Франческо не знал. И эта узенькая полоска бумаги была смята, выпачкана в крови, как и та, первая, с приказом капитана, но ее из рук умирающего он взял. "Ядвига", - прочитал Франческо. Перевернул бумажку. На обороте ее ничего не было написано. - Тю-тю, говорю, твоя красотка! - хрипло расхохотался Рыжий и тут же захлебнулся кровью. "Если он еще будет разговаривать, то умрет у меня на глазах", - подумал Франческо. - Помолчи, Рыжий, - сказал он. - Полежи спокойно. Я знаю наперед, что ты можешь сказать, поэтому зря не старайся. - Буду стараться и помру старательно, - уже не хрипел, а сипел Рыжий. - В старых девках кому охота засидеться, вот дядюшка ее и решил... Сплавить хотел сеньориту... За простого матроса... Мальчишку подучили... Басни про императора и папу... Кровь хлынула изо рта Рыжего. Он замолчал. "Что сейчас я должен сделать? - спросил себя Франческо. - Дать ему распятие, что висит на стене?" Рыжий сначала побледнел, потом как-то посинел. Черные круги явственно обозначились у него под глазами... Удивленно Франческо наблюдал, как постепенно бледнеет и даже молодеет лицо Рыжего... Дыхания Катаро он уже не слышал и оглянулся по сторонам, нет ли где зеркала... Но Эстебан Катаро был еще жив. - Глазам было больно от золота, - вдруг ясно и раздельно произнес он. - Больше месяца снилось мне оно, это проклятое золото! Я пересыпал его пригоршнями... во сне... -Умирающий, так и не открывая глаз, повторил медленно с передышками: - Глазам... было больно... от золота... Во... сне... Франческо наконец решился и снял со стены маленькое костяное распятие. Катаро открыл глаза. - "Ныне отпущающи" хочешь мне устроить? - спросил он насмешливо. - Нет, красавчик, я еще не до-го-во-рил! Дя-дюш-ка ее ...Матроса этого... уже ... приодел... Денег ему надавал... Обидно... Такую красотку... за матроса... - Катаро сплюнул кровь прямо на ноги Франческо. - Еще... не... все... Я доскажу... Но вот... пришло... известие... из ихней страны... Полонии... Польши... У ней... жених... там... в ихней... Польше... имеется... - Катаро снова закашлялся. - Полсада перекопал... Наяву... А во сне... думал... ослепну... Глазам было больно от золота. - Вдруг очень ясно и отчетливо произнес Катаро. - Вот и ринулась "Геновева" на всех парусах... Считай, что и свадьбу уже сыграли... - Катаро закрыл глаза. Больше он их уже не открывал. Глава восьмая БЕЗУМИЕ ИЛИ ХИТРОСТЬ! Франческо вернулся к своей работе в библиотеке. Уже вечерело. Что-то в его лице обеспокоило Эрнандо. - Рыжий говорил о чем-нибудь с вами? - спросил он. - Хотя, как я понимаю, он был уже без памяти... Умер он, надеюсь, не при вас. Потом вы, вероятно, поспешили в церковь, где отпевали бедную Марию Катаро? Все это от начала до конца ужасно! - Умер он при мне, - сказал Франческо. - Только я, к сожалению, не сложил его руки на груди, как полагается. А когда вспомнил, они уже закоченели. Над ним-то я и просидел много часов. Глаза перед смертью он закрыл сам. - О "Геновеве" он упоминал? - допытывался Эрнандо. - Простите, что я так расспрашиваю вас... Но вы ведь очень близкий мне человек. - Благодарю, - ответил Франческо. - Катаро сказал, что "Геновева" больше полутора месяцев назад отчалила со всем экипажем в Польшу. Педро Маленького, Катаро и меня уже давно списали с "Геновевы". - Я знаю, но... - Эрнандо недоверчиво покачал головой. - Все эти сведения надо проверить... Если другим путем мы о "Геновеве" не сможем узнать, я обращусь к императору... Впрочем, есть еще один способ: тот трактирщик, что пообещал вам и Педро Маленькому достать лошадей, вероятно, сможет расспросить своих постояльцев из Палоса о "Геновеве"... У него ведь много всякого народа останавливается. Про себя Эрнандо решил, что заплатит трактирщику и за тех лошадей, которыми не воспользовались, и за сведения... Франческо только сейчас вспомнил о заказанных лошадях. Не договорившись с Эрнандо, он с утра отправился к любезному трактирщику и заплатил ему за несостоявшуюся услугу. - А что, надобность в поездке в Палос уже миновала? - осведомился трактирщик. - Тут у меня как раз сидят купцы из Палоса. Если вам нужно что-нибудь туда передать, милости прошу, заходите, я к вашим услугам... Уедут они недели через две, не раньше... Да что это я, с ума спятил, что ли?! - вдруг закричал трактирщик. - Зачем же вы мне платите, сеньор?! Вы не взяли лошадей, так взяли другие... На хороших лошадей всегда большой спрос. Прошу вас, возьмите обратно свой дублон! - и покатил золотой по столу прямо к Франческо. - Пусть он останется залогом на будущее время, - сказал тот и вдруг крепко-крепко пожал руку трактирщику. "Что это, они разбогатели сразу или умом тронулись? - размышлял трактирщик. - Во второй раз сегодня мне ни за что деньги суют!" Заложив руки за спину (денег, мол, я ваших не возьму!), трактирщик обратился к сеньору Эрнандо: - Вы, сеньор, видать по всему, люди богатые, а может, и знатные, хотите, наверно, прощупать меня - жулик я или не жулик... Так признаюсь: может, я иной раз отлично вижу - человек спьяна сует мне больше, чем надо, и деньги все же принимаю: уйдет он с деньгами и все равно их где-нибудь пропьет. Но чтобы я так, ни за что, у людей деньги брал - нет, этого за мной не водится! Вы с тем, кто сегодня ранехонько в трактир слетал, сговорились, что ли? Он мне тоже золотой всучил... А я сдуру деньги принял, но тут же одумался. А он дублон взять обратно не хочет - это, мол, останется в залог на будущее... В первый раз такое вижу! - Все дело в том, - пояснил сеньор Эрнандо, - что мы с моим гостем разминулись... Оба мы были обеспокоены тем, что, заказав лошадей, не уплатили даже задатка... Но ни о чем мы не сговаривались и проверять вас нам и в голову не приходило! Я просто не знал, что гость мой уже вручил вам "залог на будущее время". Он, как мне думается, не хотел меня вводить в расход, вот и поторопился в трактир до меня... В Палос он решил, вероятно, отправиться сушей, а не морем. Вот когда моему гостю придется ехать в Палос, вы окажете ему неоценимую услугу, раздобыв хорошую лошадь... Скажите, а о корабле "Геновева" мой гость у вас не осведомлялся? Трактирщик отрицательно покачал головой. - А останавливаются у вас, хотя бы изредка, приезжие из Палоса? Мне хотелось бы с кем-нибудь из них поговорить... - Милости прошу! Я ведь и вашему гостю сказал: "Если вам надо что передать в Палос, здесь у меня палосские купцы долго пробудут"... Да я и сейчас кого-нибудь из них, если вам нужно, кликну. ...Купец, как большинство купцов, оказался человеком любезным и словоохотливым. Он собственными глазами видел, как корабль "Геновева" снялся с внешнего рейда Палоса. Видел он и немолодого сеньора, который махал рукой вслед отъезжающим... На берегу в народе толковали, что этот красавец корабль отправляется далеко-далеко, в какую-то страну Полонию или иначе - Польшу... Господи, сколько же сейчас этих новых стран пооткрывали! "Значит, все же Катаро сказал Франческо правду... В каких выражениях, могу себе представить... Он безусловно откуда-нибудь узнал, что "Геновева" ушла в Польшу, - думал Эрнандо, подходя к своему дому. - Но если на "Геновеве" не дождались Франческо, все остальное не имеет значения..." Друг его, как всегда, с утра уже сидел в библиотеке. "Когда же он успел "слетать в трактир"?" - удивился Эрнандо, но вопросов Франческо не задавал. - Я повстречался с одним знакомым, прибывшим из Палоса, - сообщил он. - Человек этот собственными глазами видел, как отчаливала "Геновева", и, по его словам, отчалила именно в Польшу... Значит, этот Рыжий, Катаро, вам не солгал. Франческо поднял глаза от карты. - Милый мой и заботливый друг, - сказал он, - я не стану рас обманывать, уверяя, что я счастлив. Это не то слово. Но я свободен, Эрнандо! Я перестал наконец думать о невозможном и невыполнимом... Спасла меня работа. Библиотека, полки с книгами и рукописями - все это дорогое и привычное помогло. На душе стало как-то спокойнее. Надолго ли, не знаю... Помните, я рассказывал вам об открытом мне в Генуэзском банке счете? Эти деньги мне завещал мой дорогой наставник - сеньор Томазо, имея в виду, что я не стану подыскивать себе работу, а смогу получить настоящее образование. Образования, как вы знаете, я так и не получил. Но в память моего друга и учителя решил заняться воспитанием очень способного, на мой взгляд, мальчишки Хуанито... Не помню, говорил ли я вам о нем... Более всего меня тревожит, что капитан Стобничи увез с собою этого смышленого мальчугана. А ведь мы с сеньором Гарсиа, обсудив эту мою задачу, оба пришли к заключению, что, возвратись в Геную, я сниму со своего счета сумму, необходимую для всего нами задуманного... Пожалуй, и это меня несколько тревожит. Эрнандо внимательно следил за лицом своего друга... То ли тот действительно несколько успокоился, то ли огромным напряжением воли заставил себя казаться спокойным. - Для того чтобы получить из банка вклад, нет необходимости в вашей поездке в Геную. Я постараюсь повидать сеньора Ричи, он представляет Генуэзский банк в Севилье. Через него вы свяжетесь с Генуей и через него же получите деньги, - сказал Эрнандо. - И все же мне думается, что в память сеньора Томазо вы сможете облагодетельствовать если не Хуанито, то другого, не менее смышленого мальчугана... - Да, конечно... смогу... - произнес Франческо неуверенно. В эту ночь по распоряжению Эрнандо Франческо постелили в опочивальне хозяина. - Франческо необходимо выспаться после всех этих переживаний, - пояснил сеньор Эрнандо старому Хосе и тут же попросил садовника угостить Франческо своей удивительной настойкой из семи трав. Наступила тишина. Даже в кухонном домике погасли огни. "Сеньорита Ядвига, следовательно, обманула императора, - вспомнился разговор Эрнандо с Карлом Пятым. - Ну, бог простит: сделано это было, вероятно, ради самого Франческо, поскольку дядя ее, капитан Стобничи, пока что пользуется явной благосклонностью Карла. А вот друга моего, как мне думается, она никогда не обманывала и не внушала ему несбыточных надежд... Хотя..." Тот разговор, который сейчас пришел Эрнандо на ум, касался в основном самого Франческо. Но что-то тогда же император говорил и о сеньорите... Необходимо все это точно восстановить в памяти. Эрнандо, приставив скамейку, снял с четвертой полки свой, как свидетельствовала надпись, "Дневник, дополняющий характеристику исторических личностей". Сюда же были занесены его беседы с императором, которые, как он полагал, пригодятся будущим историкам. Карл Пятый, со всеми его недостатками и достоинствами, принадлежал, по мнению младшего Колона, к особам, несомненно заинтересующим любящих историю людей. Вот сейчас, при слабом свете фонаря, Эрнандо мог во всех подробностях восстановить свою тогдашнюю беседу с императором. ...Случилось это примерно через месяц после приезда Франческо в Севилью. Явившись в библиотеку поначалу с огромной свитой, Карл уединился с Эрнандо в опочивальне. Франческо, ни о чем не подозревая, был, как всегда, погружен в работу. А в опочивальне разговор шел именно о нем. Вначале поговорили о новых книгах, о мужестве и злоключениях Магеллана, однако причину этого внезапного визита Эрнандо понял после того, как разговор перешел на Франческо. Император сообщил, что он уже беседовал с одним исландцем о достоинствах Руппи и о том, что не исключена возможность (конечно, после сугубой проверки) направить Руппи доверенным лицом императорского двора в Рим. Однако такая возможность после происшествия в палосской харчевне отпала. Любопытно, что несчастье, случившееся в харчевне, имело своей подоплекой желание папы держать своего человека в Испании. - У нас с его святейшеством одни вкусы, - пошутил Карл. - А какая судьба постигла этого самого Фузинелли? - осведомился Эрнандо. - Сеньор Франческо мне рассказывал о нем. - Не повезло ему, - со вздохом произнес император, - утонул, бедняга... И заметьте, при огромном стечении народа... До чего же жестоки эти испанцы! На мосту, по которому Фузинелли проходил, недоставало двух-трех досок. Он свалился в воду, и хотя бы одна душа сжалилась над ним! Плавать он не умел, а река в том месте бурная и глубокая... А вот его святейшеству я жестокое обращение с Франческо Руппи никогда не прощу! Эрнандо сообразил, к чему клонит речь его высокий гость, но, как бы ни о чем не догадываясь, пояснил: - Ну, обо всем этом пора забыть! Не к чему сеньору Руппи искать себе какое-нибудь новое занятие. Он отличный гравер, уже одним этим ремеслом он мог бы нажить себе состояние... Он к тому же еще великолепно чертит карты, а сейчас такие люди во многих странах ценятся на вес золота. Руппи безусловно умен. Однако я полагаю, что любое высокопоставленное лицо сделало бы ошибку, избрав его своим доверенным. Все качества Руппи, которые мне известны, ни для папского, ни для императорского двора непригодны. Заметив, как сдвинулись брови Карла, Эрнандо добавил: - В том, что я решился, ваше величество, высказаться таким образом, ваша вина. Вы много раз повторяли, что любое мое решение по любому вопросу вы сочли бы неоспоримым. А ведь я высказываю мнение о человеке, которого хорошо знаю. И,