будет предложено гостеприимство в более удобных вентах... Франческо мог бы сказать, что Карл Пятый уже прошлой ночью прибыл в Палос и что он, Франческо, один из "мелких людишек", сегодня присутствовал на приеме в отведенных императору покоях, даже больше того - ему было предложено гостеприимство в отличной венте. Однако он, рассчитав свои денежные возможности, отказался, несмотря на все уговоры сеньориты и сеньора капитана. И, распрощавшись, захватил только свой оставленный в венте сундучок. После ужина, прошедшего в дружественной беседе, чему способствовало некоторое количество вина, поданного хозяином, соседи по койкам решили устраиваться на ночь. - Ого, можно подумать, что ваш сундучок полон золота, - сказал сосед Франческо, помогая тому задвинуть сундучок под койку. - Я, конечно, шучу, но если здесь хранятся какие-нибудь ценности, следует быть осторожным: я, обойдя сейчас снизу доверху весь дом, ни на одной двери не обнаружил ни замков, ни каких-либо других запоров. Да и двери здесь никуда не годятся!.. - Очевидно, тут останавливались люди, у которых нечего было красть, - заметил Франческо с улыбкой. - Ценностей или золота у меня в сундуке нет. Только одежда и бумаги... А тяжел он потому, что выточен из красного дерева. Это подарок нашего корабельного плотника... Кстати, мы так долго беседуем, а до сих пор не познакомились как следует... Я зовусь Франческо Руппи... Франческо ожидал, что и сосед его тут же назовет себя, но тот помедлил некоторое время. - Наши немецкие имена трудно усваиваются. Особенно испанцами и итальянцами... Вы итальянец, как я понимаю... Франческо Руппи... А я при крещении был наречен Иоганном... Родом я из семейства Фуггеров... Кстати, Фуггеры и помогли Карлу получить императорский престол... Вообще-то Фуггеры - фамилия довольно известная в Испании, - добавил собеседник Франческо, - но все зависит от того, к какой ветви этого рода человек принадлежит. Я лично к этому богатому дому имею очень малое отношение... - Вы говорите "в Испании", - задумчиво произнес Франческо. - Насколько я знаю, - и далеко за пределами Испании... Торговый дом Фуггеров! Да кто же о нем не слыхал! Они, на мой взгляд, обладают властью не меньшей, чем император... - И не меньшей, чем папа, хотите вы сказать? - спросил Фуггер. Франческо чувствовал, что сказал лишнее. - Папская власть превыше всего, - произнес он серьезно. - Да, конечно, вы правы. Притом папа, надо вам сказать, никогда этой властью не злоупотребляет, - заметил его собеседник. - А люди, которые удостоены чести быть его приближенными, постоянно чувствуют благожелательное и заботливое к ним отношение его святейшества... Ну, пожалуй, нам пора подумать об отдыхе. Франческо, кивнув головой, разостлал свою постель. Не очень уверенный в ее чистоте, он снял только туфли. Фуггер тоже откинул одеяло, взбил подушки и приготовился лечь, не раздеваясь. Но вдруг снова подошел к столу, чтобы смести с него крошки и убрать грязную посуду. Лампу он попытался поставить на подоконник. Но тот был слишком узок. Лампа могла свалиться. - Занавеску отдерните, - посоветовал Франческо. - Хотя трудитесь вы зря. Завтра хозяин наведет здесь порядок лучше, чем мы с вами... Но Фуггер беспорядка, очевидно, не переносил. Покончив с уборкой, он накрыл грязную посуду полотенцем, снова поставил лампу на место и занавеску задернул. - Франческо Руппи... - произнес он в раздумье. - Я правильно произношу ваше имя? Или предпочтительнее называть вас Франциск Руппиус, именно так, как указано - ха-ха! - в папской грамоте? Франческо уже засыпал и всего, что говорил его сосед, не расслышал. А Фуггер снова, точно про себя, продолжал: - Я, кстати, очень внимательно рассмотрел, что и как написано в этой папской грамоте... Боже мой, до чего же неумело прилеплена к ней и к шелковому шнуру печать! Как я понимаю, вы меня не узнали... Франческо уже спал. Однако когда Фуггер очень громко закричал: "Пора! Ко мне!" - Франческо вскочил с постели. На крик Фуггера в комнату вошло пятеро здоровеннейших мужчин. - Возьмите его! - приказал Фуггер. - Наденьте ему на ноги и на руки эти украшения... Нет, всего пеленать его не следует: и мне и сеньору Руппи будет удобнее, если мы усядемся рядом за стол и вдвоем рассмотрим содержимое его сундучка... Впрочем, - вдруг заметил он, зевая и вежливо прикрывая рукою рот, - сегодня мне выдался на редкость трудный день... А завтра к кардиналу я должен явиться хорошо выспавшимся... Молодцы! - сказал он, видя, как его подчиненные справляются с Франческо. - А вот вам еще кляп... Завтра мы с ним займемся серьезной беседой, тогда я эту штуку у него изо рта выну. А пока, сеньор Франческо, давайте все-таки отдохнем! Разрешите, я помогу вам лечь... Да, друзья мои, - добавил он, видя, что его подчиненные собираются покинуть комнату, - зайдите к хозяину и предупредите, чтобы он под страхом отлучения от церкви сюда не входил... Впрочем, очень запугивать его не следует. Просто скажите, чтобы он наверх ни сегодня, ни завтра не поднимался, пока я сам его не позову. Гентец гентца всегда поймет! Говорил, однако, Фуггер со своими людьми по-испански. И все-таки гентец не всегда понимал гентца. Когда в комнату ввалились эти пятеро, Франческо за их спинами явственно различил перекошенное от страха, бледное лицо содержателя харчевни. Он даже подавал Франческо какие-то знаки, смысла которых тот не понял, а главное, побоялся, как бы на них не обратили внимания его враги. Любезность Фуггера дошла до того, что он не только уложил своего пленника на кровать, но, обнаружив, как трудно тому лежать с заломленными за спину руками, даже сунул ему под плечо еще и свою подушку. Сам он тут же улегся и заснул. Франческо мысленно пересматривал весь сегодняшний день и спрашивал себя: какую ошибку он совершил и чем навлек на себя такую беду? Накануне этого дня "Геновева" пришвартовалась на внешнем рейде Палоса. Отпускать матросов на берег пока не решались. Неизвестно еще, как отнесется к их прибытию Карл Пятый. Все это длительное плавание под испанским флагом было совершено с его императорского соизволения, но у сильных мира сего настроения часто меняются. Маэстре и пилоту хотелось бы осмотреть город, столь прославленный Кристобалем Колоном, но они тоже остались со своей командой. Отказался высадиться сеньор Гарсиа. Заодно с ним не покинул "Геновеву" и Бьярн Бьярнарссон. А вот когда Франческо Руппи с резным сундучком в руке, в своем богатом новом наряде спускался по сходням, боцман с искренним сожалением смотрел ему вслед. "Да, отличный был матрос..." - Боцман безнадежно махнул рукой. О том, что в Палос прибыл уже сам император, никто из приезжих не подозревал. А уж то обстоятельство, что в этот же день они будут им приняты, показалось бы каждому из них невероятным. Приглашение Карла Пятого, доставленное и на "Геновеву" и в венту, где остановились сеньорита с капитаном, получено было вскоре после их прибытия в Палос. И написано было, очевидно, лицом, осведомленным и о прибытии "Геновевы" и о составе ее команды. В приглашении были названы имена сеньора капитана, сеньориты и сеньора Руппи. На прием был приглашен также и "знатный исландец" - сеньор Бьярн Бьярнарссон, за которым даже была послана на "Геновеву" лодка. От отдельной комнаты Северянин отказался. Ему поставили койку рядом с кроватью капитана. Совершил ли Франческо на приеме у императора какую-нибудь ошибку, которая привела к таким ужасным последствиям? Да нет, он вел себя очень сдержанно... На все вопросы императора отвечал коротко и исчерпывающе. На вопрос, что побудило высоких покровителей из Сен-Дье отправить в Испанию сеньора Руппи, тот ответил, что их, как и его, интересует, было ли Советом по делам Индий вынесено какое-либо решение относительно наследника Кристобаля Колона, а также - будет ли ему, Франческо Руппи, разрешено повидаться с сыном покойного адмирала. От первого вопроса император так досадливо отмахнулся, что переводчику даже не пришлось что-либо объяснять. Когда второй вопрос был переведен Карлу, тот, надо думать, пробормотал какое-то ругательство, относящееся к дону Диего Колону. Франческо снова без помощи переводчика понял императора и пояснил, что интересует его не Диего, а Эрнандо Колон, и не столько он, как его библиотека. Именно эта просьба изложена в письме из Сен-Дье. Император улыбнулся и даже похлопал Франческо по плечу. Разрешение отправиться к младшему сыну адмирала, составленное тут же секретарем Карла, было, за подписью императора, вручено Франческо. Перебирая в уме свои поступки и слова за время этого высокого приема, Франческо, как ни был он сейчас подавлен, все же улыбнулся. До чего же была хороша сеньорита в своем новом роскошном платье! Просьбы и пояснения к просьбам, высказанные капитаном, были императором выслушаны благосклонно. Разрешение на свидание с королевскими фискалами, которые в свое время допрашивали спутников адмирала, было его величеством дано без долгого раздумья. То обстоятельство, что на четырех картах новый материк был уже назван Америкой, императора нисколько не обескуражило. - Никакого толка от плавания этого адмирала мы не видели, - сказал он. - А будет ли новый материк назван Колумбией или Колонией, Кристобалией или Амерркой - неважно. Важнее все то, что добыли умные и отважные люди, заплывавшие в Новом Свете много дальше этого адмирала. Я имею в виду золото, в котором так сейчас нуждаются и Испания и Священная Римская империя германской нации! Вот тут-то сеньор капитан с некоторым усилием поставил на стол чучело белого сокола. Он оглянулся, ища, у кого бы попросить нож, чтобы вспороть брюшко птицы. Однако тот же этикет запрещал в присутствии государя обнажать оружие. Тогда, видя недоумение Карла, сеньор капитан повернулся к племяннице. - Так как не все присутствующие знают немецкий язык, - сказала она, - мне придется, ваше императорское величество, прибегнуть к помощи вашего любезного переводчика. Прошу ваше императорское величество, - добавила она уже по-испански, - вынуть из этих красивых ножен свой кинжал и вспороть брюшко бедной птице... Только должна предупредить, что под чучело необходимо подставить блюдо побольше и поглубже. Переводчик перевел ее слова императору. - Мне приятно, что я наконец увидел воочию настоящего белого сокола, с которыми когда-то выезжали на охоту мои прадеды, - ответил Карл Пятый. - Но у прекрасной сеньориты, очевидно, есть очень веские основания столь жестоко распорядиться с привезенным мне из далекой страны подарком. Основания у сеньориты были достаточно веские: когда из вспоротого брюшка птицы потекло журчащей струей золото, все сидящие за столом переглянулись в восторге. А один из них, попытавшись слегка пододвинуть к чучелу еще не полное блюдо, только покачал головой. Очевидно, сеньор капитан был очень силен, если легко справился с этакой тяжестью! Все эти воспоминания Франческо перебирал в уме под легкий храп своего соседа. Но как ни крепился он, сильная боль в локтях заставила его застонать. У Фуггера был чуткий сон. Он тотчас же обеспокоенно повернулся к своему пленнику и, видя, что тот морщится от боли, немедленно соскочил с постели. - Так вам будет удобнее? - спросил он, подкладывая вторую подушку под плечо Франческо. Со стороны глядя, можно было вообразить, что в этой комнате расположились двое закадычных друзей и вот один из них старается облегчить страдания другого. Потом Фуггер улегся и снова захрапел. А Франческо вернулся к своим мыслям. Теперь он уже отлично вспомнил и лицо своего соседа, и то, с каким вниманием тот рассматривал все четыре небрежно отодвинутые императором папские грамоты... Да, действительно, лицо у Фуггера было очень незначительное и малозапоминающееся, но вот настал момент, когда пришлось его вспомнить... Так что же было дальше? Надежда на то, что заслуги адмирала Моря-Океана будут отмечены хотя бы внуком тех, ради кого Кристобаль Колон первым в Южной Европе совершил это трудное плавание, не оправдалась. Отношение императора к дону Диего Колону Франческо не удивило. Поскольку наследник адмирала вручил Карлу ссуду (и ссуду ли?) в десять тысяч дукатов перед отправлением того во Фландрию, надо было думать, что денежные дела дона Диего были не так уж плохи. Но притязания на звания и почести, заслуженные его отцом, могли не понравиться императору. Но зато сам император предложил дать Франческо рекомендацию к Эрнандо Колону. Правда, по слухам, Эрнандо Колон был человек приветливый, доступный и относился хорошо к людям, которые, как и он, любят книги. Однако это рекомендательное письмо императора могло в дальнейшем сыграть свою роль... "Вот и сыграло", - подумал Франческо. Было еще одно обстоятельство, которое ему и хотелось и не хотелось вспоминать. Во время обеда одна из дам, которые решились сопровождать своих мужей в Палос, предложила избрать, по обычаю, на сегодняшний день королеву и короля стола. Руководствоваться при этом можно было самыми различными поводами, в основном - красивой внешностью человека или его подвигами. Все присутствующие здесь мужчины королевой стола назвали сеньориту Ядвигу. А, пожалуй, две трети дам королем стола избрали - надо же! - сеньора Франческо Руппи! Кое-кто из дам, правда, попытался назвать королем стола императора, но, как выяснилось, сделано это было по недоразумению: Карл Пятый, как хозяин, в таких соревнованиях участия не принимал. Хорошенько присмотревшись к молодому, даже, можно сказать, юному императору, Франческо решил про себя, что дамы, назвавшие его королем стола, если они имели в виду внешность Карла, были безусловно правы. Склонная к полноте фигура? Но в ловкости и подвижности Карлу нельзя было отказать. Тонкий, прекрасной формы нос, удлиненное лицо, ярко-голубые глаза, красиво очерченные брови, длинные ресницы. Несколько полные губы? Но такие, кажется, и нравятся женщинам. Но он, Франческо, - и вдруг король стола! Да это просто смешно! Сидя в высоком бархатном кресле рядом с сеньоритой, Франческо только зло щурился, пока распорядитель одно за другим называл его достоинства. Королева-то в таких подробных разъяснениях не нуждалась! "Рост, которому каждый позавидует!.." "Тонкая мальчишеская талия!.." "Аристократические, с длинными пальцами руки!.." "И главное - изумительные серые глаза такого оттенка, который навряд ли кому-нибудь приходилось встречать!.." Скованные руки Франческо немели с каждым часом. Но будить Фуггера он не собирался. Возможно, что Франческо это только почудилось, но вот мимо двери промелькнуло что-то белое. Однако через эти дверные щели мало что можно было разглядеть. Неужели Иоганн Фуггер все-таки оставил кого-то из пятерых его сторожить?! Его, скованного по рукам и ногам, лишенного возможности двигаться или позвать на помощь! Господи, да он забыл самое замечательное происшествие за императорским столом! Выборы короля и королевы, сокол, набитый золотым песком, - все это бледнело по сравнению с тем впечатлением, которое произвел на всех Бьярн Бьярнарссон. Не успели гости полюбоваться золотым песком, с легким, еле слышным звоном текущим на блюдо, как Северянин, поморщившись, выложил перед прибором императора нечто завернутое в шелковый платок и, очевидно, очень тяжелое, так как вся посуда на столе зазвенела. "Свое слово я, как видишь, сдержал, - сказал Бьярн Бьярнарссон так спокойно, точно обращался не к его императорскому величеству, а к одному из матросов "Геновевы". - А теперь дело за тобой". - "Значит, это все же были не сплетни, - пробормотал император, развернув золотой слиток, чуть побольше своего кулака. - А как по-твоему, в Исландии имеется еще и второй?" Бьярн Бьярнарссон промолчал. И вдруг Франческо явственно увидел физиономию соседа по комнате. Тот, как и все с любопытством разглядывавшие слиток, тоже протолкался к главному столу... Дело шло к ночи, а в комнате венты, где расположились капитан и Бьярн Бьярнарссон, все еще не умолкали разговоры. Переодевшись в обычное платье, к ним вскоре присоединилась и сеньорита. То, что показалось и капитану и сеньорите легкомыслием, небрежностью и даже в какой-то мере добротой, Бьярн пояснял совершенно иначе: - Когда надо было уничтожить чуть ли не половину знатных и незнатных людей Испании, у которых было собственное мнение о действиях императора, когда надо было обезоружить города и смести с лица земли Медина дель Кампо, этот милый юноша предоставил заправлять всем этим кардиналу Адриану Утрехтскому. Ваши папские грамоты да и мою император как будто бы и не разглядел как следует. А ведь с латынью он знаком отлично. Изучением всех этих документов, оценкой ваших высказываний, надо думать, займется какое-нибудь доверенное лицо императора... - А я совсем о другом, - сказала сеньорита. - Бог с ним, с императором! Мы давно осведомлены, каков он на деле... Но мне, как и дяде, кажется, что у этого юноши просто закружилась голова от власти... Но я и не о нем... Я хочу сказать, что очень внимательно оглядела всех присутствующих за обедом... И Франческо Руппи недаром был избран королем стола! - Обед императорский был безусловно роскошен, - перебил ее капитан, - но сейчас от ужина я все же не отказался бы... - И все-таки на обеде этом нам не довелось отведать настоящие гентские блюда, - заметила сеньорита. - А хотелось бы... Тем более, что способ их приготовления, возможно, пригодился бы нам. - А вот мы сейчас их попробуем, - заявил Бьярн. Отворив дверь, он окликнул дремавшего в коридоре слугу. Узнав, что понадобилось этим богатым постояльцам, слуга смущенно ответил, что в Палосе императора не ждали, блюд гентских не готовили, хотя в Испании уже привыкли к тому, что молодой император, как и его безвременно погибший отец, то и дело странствует со всем двором по своим королевствам. - Говорят, что его гонит... - начал было сеньор капитан. Заметив, что дама, сидящая рядом с приезжим сеньором, толкнула его в бок, слуга, оглядевшись по сторонам, сказал: - Говорите о чем вздумается, я так рад, что слышу нашу прекрасную кастильскую речь! Сеньор прав: о том, что императора с места на место гонит нечистая совесть, толкует вся Испания! - Знаешь, друг мой, я об этом не толковал, - произнес капитан наставительно. - А вот тебя очень прошу: не откровенничай с первым встречным. Что же касается нечистой совести, которая, как ты считаешь, гонит императора с места на место, то грешили этим и королева Изабелла и король Фердинанд. И до них владыки Испании частенько меняли места пребывания своего двора... И, кстати, говорим мы по-кастильски не прекрасно, так как родом совсем из другой страны... - Но не из Гента, это я сразу определил, - заметил слуга. - Гентских блюд я, к сожалению, сейчас предложить вам не смогу. Но кое-что, возможно, раздобуду, - пообещал он. - Только вам придется потерпеть до утра. Потерпеть до утра и сеньору капитану, и сеньорите, и Северянину было нетрудно. Для постояльцев богатой венты, на мягких пуховиках, ночь тянулась, конечно, не так долго, как для Франческо. Иоганн Фуггер растолкал его безо всякого милосердия. Вытащив из-под койки резной сундучок, он, не освободив Франческо от кляпа, уселся за столом и принялся разглядывать вынутые из сундучка бумаги. - Да, чтобы не забыть... Это я - о вашей папской грамоте, - сказал он, поворачиваясь к Франческо. - Я осмотрел ее обстоятельнее, чем сам император. Лежала-то она развернутая, просто перед моими глазами... Сначала мне показалось, что печать в ней перенесена с левой стороны на правую... Но, присмотревшись, я обнаружил, что печати на вашей грамоте вообще не было! Ее грубейшим образом прилепили воском. Иначе слева несомненно осталась бы отметина... Ну, в императорской канцелярии все выяснят! Франческо молчал. Даже если бы во рту у него не было кляпа, он ни словом не отозвался бы на рассуждения Фуггера. - Так, так... - бормотал тот про себя. - Письмо и даже императорская грамота к Эрнандо Колону... Интересно! Для того чтобы прочитать какие-то книжонки, человек совершает такое длительное путешествие! Нет, уважаемый сеньор Руппи, тут что-то не так! Однако самое пристальное внимание Фуггера привлекла к себе кордовская тетрадь. А под тетрадью в сундучке лежит еще генуэзский дневник... Конечно, неизвестно, что придет на ум этой лисице, но содержание дневника гораздо меньше беспокоило его хозяина, чем содержание кордовской тетради. - Уважаемый сеньор Руппи, вы кое-где, при всей вашей любви к Испании, по ошибке или намеренно делаете записи по-итальянски... Этим языком я, к сожалению, не владею... Конечно, когда-то это был "король языков", но я им не владею. Вам это странно? Франческо отвернулся от него к стене. - Однако не беспокойтесь: и ваш дневник и тетрадь мы отправим в Рим, а там все записи будут переведены не только на французский и немецкий, но и на латынь... А вот все обведенное вами жирными кружочками, к счастью, написано по-испански... Итак, приступаю... Эге, вот мы сразу же натолкнулись на запись, которая заинтересует если не его императорское величество, то, безусловно, папу! Подойдя к койке, Фуггер вытащил кляп изо рта Франческо и широким жестом пригласил его к столу. - Сейчас мы поговорим с вами по душам, - сказал он. - Боюсь, что у вас несколько затекли руки и ноги, но - увы! - ничем не могу вам помочь... Присядьте-ка... Но Франческо так и остался лежать на постели, повернувшись к стене. - А может быть, вы все же скажете, кто был этот Эуригена, так проучивший, по вашему мнению, императора Карла Пятого? На этот вопрос Франческо тоже не собирался отвечать. Но он вдруг представил себе растерянный вид Фуггера, когда тот доложит обо всем императору и выяснится, что речь-то шла о событиях далекого прошлого, об ирландце Эуригене, так уместно проучившем императора Карла Лысого. Ирландцы, с давних пор поставщики культуры на материк, редко попадали, как Эуриген, в высокопоставленные дома. Но их любовь к знаниям, пренебрежение к житейским благам, более чем скромная одежда часто вместо восхищения вызывали насмешки сильных мира сего. Посмеяться над ученейшим Эуригеном решил и Карл Лысый, задав ему вопрос: "Квод дистат интер скотус эт сотус?", что могло быть переведено: "Какая разница между ирландцем и глупцом?" Но более точный перевод звучал бы: "Что разделяет ирландца и глупца". Император сидел по одну сторону стола, Эуриген - по другую. Подняв глаза на своего владыку, ирландский мудрец ответил: "Табуля таутем", то есть: "Только стол". В свое время Жан Анго рассказал Франческо об этом. Хотелось бы, чтобы и Карл Пятый от души посмеялся: особой любви к родичам Карла Великого он, как известно, не питал. - Ладно, ладно, - бормотал Фуггер. - Это несомненно имеет отношение к обоим моим владыкам. "Ворон ворона не заклюет. Император. Папа". Какого императора и какого папу вы имели в виду? Франческе молчал. - Или вот еще... Хотя это пустяки. "Островное письмо" и "Как могли ганзейцы добраться до Африки?" Об островном каллиграфическом ирландском письме на материке известно с давних пор. А ганзейцы в Африке? Африкой пускай интересуются португальцы, а после того, как император только посватался к Изабелле Португальской, папа нашел, что нам ни Ганзы, ни Африки трогать не следует!.. Сеньор Руппи, - сказал Фуггер ласково, - вы думаете, мне приятно видеть такого человека, как вы, в оковах? Уже сейчас, если бы двери здесь были в порядке, я, конечно, освободил бы вас и от этих браслетов и даже от кляпа... Но пока придется подождать... Ведь вы и не подозреваете, что я забочусь о вашем будущем! Подойдя к постели, Фуггер низко наклонился, собираясь снова сунуть кляп в рот Франческо. А тот, не удержавшись, плюнул ему прямо в лицо. Кляп Фуггер все-таки сунул, оттянув подбородок Франческо. При этом гентец только укоризненно покачал головой: - Ну, что же вы так! А я уж собрался было предложить вам на время моего отсутствия еще и свои подушки... Вернусь я к обеду и, возможно, покормлю вас... Фуггер вышел, плотно прикрыв за собой дверь. Никаких запоров на ней действительно не было. Но Франческо вздохнул с облегчением только тогда, когда шаги его тюремщика затихли где-то внизу лестницы. Глава вторая ВЛАДЫКИ МИРА Слуга, пообещавший удовлетворить аппетит постояльцев венты, как только убедился, что приезжие встали, принес им очень аккуратно завернутый пакет с различными "чисто гентскими", как он выразился, яствами. - Пива гентского я не купил, так как оно нисколько не лучше испанского, - пояснил он. - Вот это булочки. Вот сыр, которым славится Рент, - выкладывая содержимое пакета, перечислял он. - А вот это - настоящая гентская кровяная колбаса! - добавил он с гордостью. - Принеси три таза теплой воды - нам для умывания и бритья, а сеньорите - в соседнюю комнату - для умывания. Но слуга застыл на пороге. - Что же это ты? - спросил Северянин. - Не знаю, дорогие сеньоры, - наконец выговорил бедняга, - надо ли мне вам это говорить... То есть я знаю, что надо, но... боюсь... - Что-то вчера ты был как будто похрабрее, - заметил капитан. - Вчера, если помните, дали мне отведать вашего прекрасного вина... - Можем сделать это и сегодня... Впрочем, с утра не стоит. Тебе еще влетит от хозяина... Да ты говори, что тебе надо, не стесняйся! - Надо это не мне, - с трудом выговорил слуга и, опасливо оглядевшись по сторонам, добавил: - Боже мой, боже мой, что творится в нашей несчастной Испании! Тот человек, у которого я купил эту колбасу... - ...запросил за нее больше, чем следует? - смеясь, спросил капитан. Но Северянин положил ему руку на плечо: - Смотри, у него дрожат даже ноги... Ему не до смеха! - Этот человек... Он гентец... Держит харчевню, а еще готовит на продажу кровяную колбасу... - Ты, голубчик, подойди-ка поближе, - тихо сказал Северянин. - Как я понял, подле двери тебе стоять не следует. Слуга сделал несколько шагов к столу. - Этот содержатель харчевни сдал комнату наверху двум сеньорам... Один - гентец, другой - с вашего корабля... Они поужинали, пили вино, очень любезно друг с другом разговаривали. - Спокойно, спокойно! - остановил своего друга Северянин, заметив нетерпеливый жест капитана. - Когда постояльцы уже собрались спать, хозяин харчевни вдруг услышал, что по лестнице поднимаются несколько человек. Он, опасаясь дурных людей, потихоньку поднялся вслед за ними... Их было пятеро... Это в переулке напротив трех харчевен... Они заковали этого, с вашего корабля, и еще сунули ему в рот кляп... Сейчас гентец ушел до обеда, предупредив хозяина, чтобы тот ни в коем случае не поднимался наверх... А хозяин, узнав, что у нас остановились приезжие с испанского корабля, велел мне тут же бежать к вам и все рассказать... - Ты отличный человек! - произнес Северянин, пожимая руку слуге. - И ты и хозяин харчевни - отличные люди! Надеюсь, что нам удастся повидать этого содержателя харчевни и поблагодарить его от души. А сейчас нам с сеньором капитаном надо поспешить. Воду в эту комнату можешь не приносить, только сеньорите - в соседнюю... И прошу тебя: обо всем, что мы узнали, ей не говори ни слова! Слуга ушел. Бьярн отправился потолковать кое с кем, имеющим доступ к императору. А сеньор капитан, осмотрев свою повидавшую виды шпагу и попробовав на ногте острие своего ножа, направился к выходу... Открыв дверь, он увидел, что за ее порогом, вся в слезах, стоит сеньорита в своем новом нарядном платье. - Ты куда это? - спросил он обеспокоенно. - К его императорскому величеству, - ответила сеньорита твердо. Капитан знал: если племянница его на что решится, разубеждать ее напрасный труд. Он только с сомнением покачал головой. - Боюсь, что тебе не следовало так наряжаться, - заметил он как бы вскользь. - Хорошенькие девушки, насколько мне известно, имеют у Карла Пятого большой успех... - Я не в его вкусе. И, главное, я стара для него, - заметила сеньорита спокойно. Капитана эти заверения девушки нисколько не успокоили. Поэтому, когда носилки, в которых его племянница отправилась ко временным императорским покоям, через полчаса вернулись обратно, а сеньорита пояснила, что император на несколько часов куда-то уехал, дядя ее искренне порадовался. С таким же известием возвратился в гостиницу и Северянин. - А что, если мы в отсутствие императора вызовем с "Геновевы" часть команды, приступом возьмем эту харчевню и освободим Франческо Руппи? - вдруг задумчиво произнес сеньор капитан, но даже побоялся поднять глаза на своего друга: до того ему самому показался этот план нелепым. Однако, к его удивлению, Бьярн, подумав, сказал: - Хозяина харчевни придется связать, чтобы бедняга не пострадал... Кстати, дадим ему денег, иначе мы никак не сможем его отблагодарить... Но Франческо необходимо спасти! Нам необходимо точно узнать, кем было задумано это грязное дело... Пока сеньор капитан добирался до "Геновевы", Северянину удалось дождаться императора. Перед входом в императорскую опочивальню на страже стояло шестеро солдат. Они расступились и пропустили его внутрь. А там у двери солдат стояло уже не меньше десятка. - Н-да, - произнес Северянин сочувственно, - быть императором - это не такая уж приятная вещь! Карл Пятый подвернул ногу, она сильно распухла, и придворный медик, наложив на лодыжку повязку, велел императору некоторое время полежать. - Надеюсь, что тебя пользует не тот французский врач - Паррэ или Парро, - которого столь любезно прислал твой дед твоему отцу, Филиппу Красивому? - спросил Бьярн. Разговор у них сейчас велся не на немецком, а на французском языке, которым и гость и хозяин владели отлично. - О нет, врач наш фламандец, - успокоил Бьярна Карл и тут же выслал из опочивальни всю стражу. - Хотя мои наемники не слишком грамотны, но могут среди них оказаться знающие французский язык, они ведь люди бывалые! - пояснил император. - Но, собственно, уже весь христианский мир знает, что Фердинанд Католик отравил своего зятя с помощью врача-француза, а тот отлично изучил свойства ядов еще в бытность свою при дворе его святейшества Александра Шестого... А ты что, все беспокоишься о своей Исландии? - спросил Карл. - Конечно, сдирать церковную десятину с такого маленького народа папе просто грешно! - добавил он с сердцем. "Грешно - не грешно, - подумал Северянин, - дело не в Исландии и не в папе... Больше всего тебя беспокоит, остался ли в Исландии еще один такой золотой слиток!" Подняв глаза на портрет, висящий над кроватью императора, он улыбнулся. - Сколько тебе тогда было? Лет семь-восемь, а? - спросит он. - Работа, как я понимаю, Кранаха, его всегда можно узнать. Что же ты не расстаешься с ним, с портретом работы еретика, друга Лютера? И даже постоянно возишь его за собой? - Произведение искусства! - коротко ответил Карл. - Да в ту пору о Лютере еще и не знали... А я вот все-таки хочу выяснить, какие же из ваших исландских родов хранят такой второй самородок. - Слиток, - поправил его Северянин. Он ближе подошел к портрету. - И кто бы мог поверить, что из такого нежного светлоглазого мальчишки вырастет этакое... - ...чудище? - закончил его фразу император. - Не чудище, а этакое императорское величество, - сказал Бьярн. - Владыка полумира! Или ты в мечтах видишь себя уже владыкой всего мира? - Мечтать человеку никто не может запретить, - отозвался император. - Но ты все помалкиваешь насчет самородка... - Слитка! - сейчас уже сердито поправил его Северянин. - А как мне, Бьярн, хотелось бы поговорить с тобой... Ты можешь не поверить, но после смерти Жана де Соважа я каждый день молю господа, чтобы он послал мне настоящего друга! - У коронованных особ редко бывают настоящие друзья, - заметил Северянин. - Но сейчас не время об этом толковать. Я пришел по очень важному делу. Время не терпит. Нужно выручить человека! - Так почему же ты сам медлишь? - вполне резонно задал вопрос император. - Бродишь по моей опочивальне... рассматриваешь портреты... - А потому, что я размышлял: не с твоего ли соизволения все это произошло... И вот решил, что ты здесь ни при чем... Кстати, именно ему, пострадавшему, ты дал письмо к Эрнандо Колону. Припоминаешь такого? - Отлично помню... Его к тому же избрали королем стола... Так что же случилось с вашим Руппи? Видишь, какая у меня хорошая память на имена! Выслушав рассказ о злоключениях Франческо, император поначалу решил, что тут замешана женщина. - Таким красавцам, как Руппи, очень легко попасть в беду. Испанцы - народ ревнивый и кровожадный! Однако Северянин подробно описал происшествие в харчевне. Тут явно не было ни намека на расправу с соперником... - А ну-ка повтори всю эту историю еще раз, - сказал император. И Северянин снова описал ему, как случайный спутник Франческо остановился вместе с ним в заброшенной харчевне, как Франческо заковали... Нет, нет, здесь, конечно, не было и намека на расправу с соперником! - А откуда вам все это стало известно? - Император не спускал с Бьярна настороженного взгляда. Северянин очень редко прибегал ко лжи. "Сказать правду? Нет, это опасно!" - Долго думаешь, - заметил император. "Нет, надо все же позаботиться, чтобы не пострадал слуга из венты". И Северянин невозмутимо продолжил рассказ: - Одна женщина, проходившая мимо харчевни, услышала стоны, поднялась наверх, вынула изо рта Руппи кляп, узнала обо всем и тотчас же прибежала нам об этом сообщить. Ложь была шита белыми нитками, и Северянин нисколько не обиделся, когда император сказал: - А не была ли эта женщина переодета в мужскую одежду? Здесь, говорят, такое в обычае... - И добавил: - Больше всего меня интересует, кто из моих подданных решился действовать по собственному усмотрению! И для чего?.. Но уверяю тебя, Бьярн, что люди покойного Соважа выяснят, кто пошел на такое дело. И кто бы это ни был, люди Соважа его разыщут! - с гневом повторил император. - Значит, в переулке напротив трех харчевен? - И позвонил в колокольчик. Северянин попрощался и, выйдя на улицу, задумчиво побрел к гостинице. Судя по замечанию императора о том, что здесь, вероятно, замешана женщина, можно было заключить, что он хочет сбить своего собеседника с толку. Но с какой целью? Не замешан ли здесь сам владыка полумира? Но, с другой стороны, император явно в первый раз услышал о происшествии в харчевне... Или сделал вид, что услышал об этом в первый раз... Но этот внезапный вопрос! И этот взгляд в упор!.. Навстречу Северянину бежал капитан Стобничи. - Что же ты медлишь?! - закричал он. - Я сейчас возвращаюсь с "Геновевы"... До меня там побывал - не знаю точно кто... Возможно, что и тот, кто заковал Франческо... Он попытался учинить допрос нашим ребятам в большой каюте. Если бы не вмешательство сеньора Гарсиа, дело приняло бы плохой оборот... - А где были маэстре, пилот и боцман? - спросил Северянин сердито. - В том-то и дело, что они в средней спокойно попивали винцо. Бьярн рассказал своему другу о свидании с Карлом Пятым. По дороге их обогнал человек на лошади. Он махал над головою свитком бумаги. - С дороги! - кричал он. - Именем его императорского величества! Встречные испанцы медленно и неохотно расступались. Поначалу капитан с Северянином решили, что всадник спешит туда же, куда и они, - в гавань. Но нет, на улице, ведущей к морю, он свернул в переулок напротив трех харчевен. Спустя несколько минут его догнал небольшой отряд вооруженных людей. - Это за Франческо... Подождем? - спросил капитан неуверенно. - Нет уж... Если решили отправляться на "Геновеву", так отправимся на "Геновеву"! - И Бьярн зашагал еще быстрее. Первое, что им бросилось в глаза на палубе, было мокрое, распухшее от слез лицо Хуанито. - Я не виноват! - крикнул он, бросаясь к капитану. - Это все Рыжий! Он до сих пор не забыл моей истории о Франческо и сеньорите... А когда пришел тот, в высоких сапогах, так и рассказал ему... - Кому? Какому в высоких сапогах? - спросил капитан. - О господи! - И Хуанито заплакал навзрыд. - Мы и не знаем, кто он... Просто он расспрашивал о Франческо Руппи... Мы отвечали, как следует... А тут, как назло, вернулся с берега Рыжий... - Рыжий? А кто его отпустил с "Геновевы"? - строго спросил капитан. - Да ведь кто-то с корабля, прибывшего из Севильи в Палос, передал Рыжему известие, что матушка его тяжело больна. Вот он и отпросился на берег, чтобы обо всем разузнать подробнее. Или, кажется, передать с этим человеком матушке деньги... Ведь после чумы в живых остались только он да его старушка мать... Вот он и хотел ей поскорее деньги переправить, ведь корабль этот сегодня же отплывает в Севилью... - Что-то на него это не похоже... Он скорее с матери сдерет последнее... Но дело не в Рыжем. Что было потом? - спросил капитан. - Нет, дело как раз в Рыжем! - обрадованно подхватил Хуанито. - Если бы не Рыжий, все было бы как надо! А Рыжий сказал, что, когда Руппи нарядили, как ему положено, все поняли, какого он роду... И что про деревушку Анастаджо Руппи все наврал. И что простым матросом он просто прикидывался... И что у него было письмо от папы к императору, а этот, в высоких сапогах, все выслушал да еще потом по три раза переспрашивал. Они с сеньором эскривано долго о Франческо говорили. Не успел он уйти, как вернулись вы с сеньором Бьярном... - Лучше, конечно, если бы с этим, в высоких сапогах, беседовал кто-нибудь другой, а не сеньор Гарсиа! - подымаясь в среднюю, пробормотал капитан, пропуская вперед Северянина. - И все-таки хотелось бы узнать, императорский это человек или папский. - Да папский, безусловно! - успокаивал его Северянин. - Слышал бы ты, с каким гневом Карл говорил об этом мерзавце! До моего прихода он ни о чем и не знал. - А когда он побывал на "Геновеве"? - обратился он к Хуанито. - Я говорю об этом, в сапогах... - Только что пробили вторые склянки, - шмыгая носом, ответил мальчишка. В средней каюте еще не были убраны со стола чаши и блюда. Настроение, как видно, у всех было хорошее. Только сеньор Гарсиа держался в стороне, дожидаясь, пока каюту приведут в порядок. Капитан коротко сообщил о злоключениях Франческо Руппи. - Кто мне сможет толково и обстоятельно рассказать о человеке в высоких сапогах? - спросил он. - Ты, сеньор эскривано? - Сначала расскажу все, что узнал от матросов, - отозвался сеньор Гарсиа. - Человек этот сообщил, что давно знает сеньора Руппи, а когда Рыжий стал ему плести эти басни о папе, о его послании к императору, о шести кораблях, тот, в высоких сапогах, заметно оживился... Так говорят матросы. Но тут вошел я и несколько огорчил его, пояснив, что эти истории, рассказанные Рыжим, - всего-навсего выдумки одного забавного мальчишки. Я спросил этого, в сапогах, как его зовут и что нужно передать от него Руппи. Он пробормотал что-то невнятное, пообещал, что наведается на "Геновеву" позже, и без всяких сходней спрыгнул в свою шлюпку. Гребцов с ним было пятеро. - Папский, - повернувшись к капитану, сказал Северянин. - И мне думается, что это те самые пятеро... - Не знаю, - возразил капитан. - А зачем разрешили или, вернее, кто разрешил этому Рыжему сойти на берег? - строго спросил он. - Тут отчасти была моя вина, - заявил сеньор Гарсиа, выступая вперед и словно пытаясь заслонить остальных от гнева капитана. - Мы привыкли считать, что этот Катаро или, как его все называют, Рыжий только и помешан на деньгах, и поражались: ведь у него ни жены, ни детей нет, копить деньги не для кого! А вот выяснилось, что он очень хороший сын... Пожалуй, многое ему за это простится. Родом он из Севильи, а там после чумы... - Об этом я уже слыхал, - перебил его капитан. - Интересно мне только, с кем Рыжий решится переправить своей матушке деньги. Разве что сам отпросится в Севилью?.. А вот на берег без моего ведома никого отпускать не следовало... Тем более... Однако, увидев расстроенное лицо сеньора Гарсиа, капитан только махнул рукой. - Папский это был человек или императорский, нам, вероятно, пояснит уже сам Руппи, - сказал он, спускаясь в шлюпку вместе с Северянином. - А сейчас нам необходимо поспешить... Однако когда они прибыли в гостиницу, девушки ни у них в комнате, ни в соседней не оказалось. Им сообщили, что за сеньоритой Ядвигой прибыли богатые носилки, украшенные орлами и колонками. ...Перед спальней императора толпилось столько народу, что Ядвига с большим трудом нашла Франческо, облокотившегося на спинку кресла. Узнала его по тому, как сильно забилось ее сердце. Пожилой красивый сеньор с низким поклоном пригласил ее и Франческо проследовать за ним в императорскую опочивальню. - Как я уже имел случай убедиться, вы, сеньорита Ядвига, владеете всеми европейскими языками... Основными языками, хочу я сказать, - произнес император по-французски. - Простите, что мне приходится принимать вас и сеньора Руппи в спальной да еще в постели: нога вот!.. - И император высунул из-под одеяла забинтованную ногу. - Врач велел мне полежать несколько дней. Но дела не терпят! Прежде всего разрешите узнать, кем вам приходится сеньор Рупни? - Это мой жених, - сказала девушка. Выражение ее лица было очень решительным. - Я так и думал, - отозвался Карл Пятый. - Вот и отлично. Мы, следовательно, будем вести беседу как бы в своей семье. Без посредников. Сеньорита только подняла брови, но промолчала. Император подал знак, и его охранники покинули комнату. - Мне необходимо расспросить кое о чем сеньора Франческо, а так как он ни по-немецки, ни по-французски не понимает, вы будете нашей переводчицей. - Рада вам услужить, - сказала девушка. Франческо стоял подле ее кресла, устало свесив руки. Император предложил ему сесть. - Попрошу сеньора Руппи рассказать обо всем, что произошло с ним, а вас, сеньорита Ядвига, подробно и обстоятельно перевести его рассказ... Кстати, почему жених не поселился в одной венте с вами? - Он человек гордый... Проживание в такой венте было бы, как он считал, ему не по средствам. - А женитьба на такой девушке? - улыбаясь, спросил император. - А он и не знает еще об этом... - А вы? - Я это знала с первой же минуты, как только его увидела. - Простите, я несколько отвлекся... Сейчас мы попросим сеньора Руппи подробно рассказать о харчевне, о его соседе по комнате, о людях, которые его заковали... Сеньорита смотрела на бессильно повисшие руки Франческо. Багровые следы от кандалов явственно выделялись на его запястьях. Девушка с трудом проглотила слюну. "Хорошо, что Франческо не понял ничего из нашей беседы, он, вероятно, и не слыхал ничего, хотя сейчас дважды или трижды было названо его имя". Сидел Руппи, через силу выпрямившись, и, прищурясь, глядел в окно. По просьбе сеньориты он начал рассказ, а та тут же переводила его императору. О поисках пристанища на ночь Франческо коротко сказал, что случайно попавшийся ему по дороге человек посоветовал снять верхнюю комнату в мало посещаемой харчевне в переулке. Когда они поужинали и стали готовиться ко сну, его сосед позвал пятерых, которые его и заковали... Очевидно, они дожидались где-то поблизости... Затем сосед, вытащив из сундучка Франческо бумаги, стал его допрашивать, обратив особое внимание на его так называемую кордовскую тетрадь. - Каково было содержание тетради? - спросил Карл Пятый. Сеньорита перевела Франческо его вопрос. - Вот она лежит на столе, - ответил Франческо устало. - Фуггер мне пояснил, что и тетрадь и дневник, который, я вижу, тоже сюда доставлен, будут отосланы в Рим, где их переведут на латынь, немецкий и французский, чтобы императору было удобнее их читать... Поэтому сейчас мне кажется излишним останавливать на этом внимание его величества, - добавил он. - Что он сказал? - приподымаясь с подушек, спросил Карл Пятый. - Мне это послышалось или сеньор Руппи действительно назвал фамилию "Фуггер"? На каком языке говорил этот человек с сеньором Руппи и со своими людьми? Сеньорита перевела вопросы императора. - Фамилию "Фуггер" сеньор Руппи действительно назвал, вашему величеству не послышалось, - сказала она. - И с сеньором Руппи, и со своими людьми тот человек разговаривал по-испански. А когда сеньор Руппи представился соседу, тот назвался Фуггером. Опуская некоторые частности, сеньорита пояснила, что Фуггер бумаги Франческо намеревается отослать в Рим. - Вся эта история для меня не совсем ясна, - заметил император. - Теперь мне остается только выразить сожаление по поводу того, что сеньор Руппи в первый же день своего пребывания в моей державе так пострадал! А Фуггера, - добавил Карл Пятый, - или, вернее, человека, назвавшегося Фуггером, мне в ближайшие часы доставят сюда. Чтобы не утомлять больше вас, я советую вам обоим отправиться в венту, где вы остановились с дядей и сеньором Бьярном Бьярнарссоном. Содержание в венте сеньора Руппи я беру на себя, - добавил император, улыбаясь. Его последней фразы сеньорита не перевела, а просто сказала Франческо, что он напрасно искал где-то пристанища: в венте, где ему предлагали поселиться, все комнаты наверху были оплачены из императорской казны. - Все комнаты? - спросил Франческо. - Все, - не моргнув глазом, подтвердила девушка. - А вас, уважаемая сеньорита Ядвига, я попрошу пригласить сюда сеньора Бьярна еще раз... Вернее, в первый раз он был у меня по собственному почину, а сейчас он мне нужен вот так! - И Карл Пятый своей крупной, но тонкой и изящной рукой провел по горлу. - Только свидание наше должно состояться не ранее, как через три дня... Я, впрочем, пошлю за ним носилки... А за это время люди моего покойного друга и наставника Жана де Соважа переведут мне необходимые бумаги. Сеньорита остановилась в дверях. - А как вы, ваше величество, собираетесь задержать этого Фуггера? - спросила она. - Простите мне мое женское любопытство! Ведь возвратясь в харчевню, он тут же обнаружил отсутствие сеньора Руппи, распиленные кандалы и, возможно, исчезновение дневника и тетради. Не думаю, чтобы он не сообразил сразу, что произошло! - Он ничего не сообразит, так как у входа в харчевню его уже будут ждать мои люди, которые очень вежливо пригласят его ко мне на прием, - пояснил император. - Не в моих обычаях посвящать кого-либо в свои планы, но сейчас я рассказал обо всем, что вас интересует, во-первых, потому, что хорошеньким женщинам трудно отказывать, а во-вторых, я убежден, что вы ни с кем, даже со своим женихом, этими сведениями не поделитесь. Император держал руку поверх одеяла. "Неужели я должна ее поцеловать? - вдруг пришло на ум сеньорите. - Нет, женщинам целовать руки мужчинам не положено. Даже императорам". И она ограничилась низким поклоном. Франческо так же низко поклонился. В венте, когда Франческо проводили в отведенную ему комнату, первым в нее заглянул капитан и спросил, не приказать ли слуге принести Руппи прежде всего поесть. Поблагодарив за внимание, Франческо от еды отказался. - Может быть, вина с водой? - спросил капитан. - От этого ты навряд ли откажешься! И Франческо действительно выпил пять или шесть кружек подряд. Затем к нему зашел Бьярн Бьярнарссон. Осмотрев щиколотки и запястья Франческо, Северянин сказал: - Тут, в венте, работает слуга, славный малый, - он приготовил для тебя мазь на меду. И он же на ночь натрет тебе больные места. Ручается, что назавтра боль как рукой снимет. Позже всех Франческо навестила сеньорита. Заботливо взбив подушки, она спросила: - Чего бы вам еще хотелось, сеньор Франческо? Вот слуга - очень хороший, кстати, человек - говорит, что у него для вас запасены отличные апельсины. Франческо хотелось, чтобы сеньорита села рядом с его кроватью, взяла его руку и подержала в своей хоть бы несколько минут. Он попытался было улыбнуться, но даже после выпитой воды с вином у него во рту все еще было горько от кляпа. Улыбка получилась какая-то вымученная. - Сейчас, правду сказать, мне хочется спать! - ответил он, и сеньорита понимающе кивнула головой. - Когда проснетесь, позвоните вот в этот колокольчик, - добавила она. - Сегодня мы с дядей никуда не будем отлучаться и вас услышим: комната наша напротив. Перед уходом девушка наклонилась и поцеловала Франческо в лоб. Все эти три дня ожидания трудно достались и сеньорите, и капитану, и даже маэстре с пилотом на "Геновеве". Через три дня император примет Бьярна Бьярнарссона. Совершенно спокойным в эти дни оставался только Северянин. Чудодейственная мазь на меду оказалась действительно чудодейственной. Следы от кандалов, правда, еще остались, но сейчас Франческо уже легко владел руками и ходил без труда. После прибытия в Палос капитан всей команде выплатил причитающееся жалованье, и Франческо тут же решил, оставив себе небольшую сумму на расходы, остальные деньги внести капитану в уплату за сшитые ему наряды и белье. - Насколько мне помнится, сеньор капитан, Генуэзский банк имеет своих представителей во всех крупных городах Европы. Как только мне удастся снестись с ним и при его посредничестве получить имеющиеся на моем счету деньги, я полностью возвращу вам свой долг. Капитан ласково похлопал его по плечу. - Еще не знаю, - сказал он, - кто из нас и кому должен будет приплачивать. Счетами этими займется сеньор пилот... На корабле - в море - деньги были тебе ни к чему, поэтому я и не заводил о них разговора... Но на суше мужчина должен быть при деньгах! Ну, даже и сейчас деньги тебе понадобятся, к примеру, хотя бы для того, чтобы вознаградить слугу из венты. Франческо и без совета капитана уже отложил на это дело довольно крупную сумму. Но славный малый принимать деньги отказался наотрез. - Вы очень обидите меня, если заплатите хотя бы один мараведи! - Бедняга чуть было не проговорился, что сеньорита уже наградила его очень щедро, но вынужден был промолчать: дал слово! Однако и сеньорита и капитан были убеждены, что и без всякого вознаграждения он рад был бы оказать услугу пострадавшему. Кстати сказать, после того как сеньор капитан навестил хозяина харчевни, тот уже на следующий день стал прицениваться к домику в этом же переулке. Наконец наступил этот с нетерпением и опаской ожидаемый третий день. Позавтракали пораньше, чтобы не задерживать Северянина. Однако носилки, обещанные императором, не прибывали. Наступило время обеда. Носилок все еще не было. Франческо следил за тем, как Бьярн с аппетитом уписывает подаваемые им блюда. - А что, если император вообще не пришлет за тобой? - с тревогой спросил капитан. - Это его дело! - ответил Северянин, отправляя в рот огромный кусок мягкого, пушистого хлеба. - Нужен-то я ему, а не он мне. После обеда носилки наконец прибыли. Теперь новая тревога охватила всех - и в венте и на "Геновеве". Вернулись носилки с Северянином только под вечер. Он был в том же простом наряде, что и на первом приеме, только сейчас на груди его красовалась золотая цепь - подарок императора. - Видно, я ему все же здорово нужен, - сказал Бьярн, небрежно снимая цепь и взвешивая ее на руке. Все знали: расспрашивать о чем-либо Северянина не следует. Но он сам сказал с улыбкой: - Ну, этого, в высоких сапогах, нам опасаться уже не следует. Он не Фуггер и не гентец, а итальянец Фузинелли. Боюсь, что он закончит свою многотрудную жизнь где-нибудь на дне залива. Император предложил мне снова пригласить его с этой целью на "Геновеву", однако я отказался. Больше о своем свидании с Карлом Пятым Северянин не сказал ни слова. О Франческо Руппи он тоже не упомянул. Только один сеньор капитан отважился задать ему вопрос: - Значит, этот, в высоких сапогах, который назвался Фуггером, папский прихвостень? Северянин молча пожал плечами. А дело обстояло таким образом. Когда Бьярна ввели в роскошную императорскую опочивальню, Северянин обратил внимание на то, что вся стража и все до одного слуги из комнаты были высланы. На этот раз Карл Пятый и не вздумал повторять свои извинения за то, что принимает гостя в постели. Быстро сбросив повязку и сунув ноги в домашние туфли, он уселся за стол и предложил Северянину занять место напротив. - Это была маленькая хитрость, - пояснил император. - Я, как и бабка моя Изабелла Кастильская, сидя за столом, вижу только своего собеседника, а выражения лиц остальных присутствующих не могу уловить. - Почему же в тот раз ты вздумал хитрить со мной? - спросил Бьярн Бьярнарссон сердито. - После тебя мне надо было принять еще сеньориту Ядвигу и сеньора Руппи. Лежа в постели, мне было удобнее их рассматривать... А что, Франческо Руппи действительно жених сеньориты Ядвиги? - с интересом спросил император. - Я ведь известный сплетник! "Этого тебе только не хватало! - подумал Северянин, а сам прикидывал: - На пользу ли это будет Ядвиге и Франческо? Пожалуй, на пользу..." - Они давно были бы обвенчаны в первом же порту, если бы не упрямство Руппи, - ответил он. - Не пойму, что это за человек! А ведь рода он совсем простого... - Поэтому и упрямится, - задумчиво произнес император. - Кстати сказать, какого бы происхождения ни был Руппи, держится он как знатный испанский идальго! Слова "знатный идальго", очевидно, навели императора на неприятные воспоминания. - Это на вашей "Геновеве" доставили в Португалию вдову бунтовщика де Падилья? - спросил он. - Она, по слухам, отправилась сейчас в Рим... Если не хочешь подводить своих друзей, можешь не отвечать. "Если бы я не был тебе нужен, твои палачи нашли бы способ выудить из меня всю правду", - подумал Бьярн. Но ответил спокойно: - Донью Марию Пачеко де Падилья в Португалию доставил небезызвестный тебе Жан Анго. Можешь ему предъявлять претензии. Император заметно оживился. - А где сейчас Анго? - спросил он. - Его нормандцы, а отчасти бретонцы очень помогли мне в моем последнем столкновении с Длинноносым. Северянин не стал допытываться, что за "последнее столкновение" произошло у Карла с французским королем. Он был не любопытен. Да и столкновения между Испанией и Францией из-за итальянских владений происходили на протяжении многих десятков лет. Когда-нибудь один из соперников проглотит другого. Судя по всему, можно было сказать, что победу одержит император. Перебирая на столе дневник Франческо Руппи и кордовскую тетрадь, император сказал: - Вот тут многие записи Руппи заключены в кружки. Люди моего покойного канцлера и друга Жана де Соважа перевели мне все на немецкий язык. И тут же, на полях, - заметки этого Фуггера. Их я разрешил не переводить. Написаны они по-итальянски. Настоящее его имя Пьетро Фузинелли. "Папский, конечно", - решил про себя Северянин. - А много ли ты нашел в этом дневнике и тетради интересного? - спросил он. - Интересного много! Между прочим, мне думается, что любой властитель был бы рад пригласить Руппи наставником к своему сыну. Но пока я поручил бы ему с честью представлять Испанию при папском дворе. Бьярн Бьярнарссон молчал. - А вот одна его запись в тетради меня просто заинтриговала: "Ворон ворона не заклюет. Император. Папа". Что Руппи имел в виду? Северянин встрепенулся. - И Жан Анго и его нормандцы, попавшие случайно на "Геновеву", - пояснил он, - заверили нас, что достаточно нам упомянуть их имена, как ты, императорское величество, и папа, словом - владыки мира, узнав о нашей дружбе с нормандцами, оставите нас в покое. Так это или не так? - А разве вы можете пожаловаться на мое отношение? - спросил Карл. - Да мы и не жалуемся... "Ворон" - это безусловно не очень лестное обозначение императора или папы... Но ведь под вороном нормандцы подразумевают и себя... Словом, обижаться нечего - это просто народная нормандская поговорка... - Значит, и папа с нормандцами в ладу? - не то спросил, не то подумал вслух император. - Я еще хочу об этом Фузинелли... - А я - о поговорке, - сказал Бьярн. - "Ворон ворона не заклюет". Они ведь тоже не овечки, эти нормандцы... А что касается Фуггера-Фузинелли, я рад, что капитан оказался неправ. Мы ведь долго спорили о том, папский ли этот негодяй или императорский... Теперь я уже с полной уверенностью могу всем сказать, что он папский! Император перевернул еще несколько страниц дневника и, не подымая глаз, произнес со вздохом: - А я ведь знал тебя, Бьярн, как очень правдивого человека. И незачем тебе обманывать своих друзей по пустякам. Фузинелли - мой человек! Глава третья ИЗ ПАЛОСА - В СЕВИЛЬЮ... И ЕЩЕ ДАЛЬШЕ - В ЧУЖДЫЕ СТРАНЫ Молчание, которое воцарилось в опочивальне императора, можно было бы назвать напряженным, если бы Карл тут же весело не расхохотался. - Да, Бьярн, - повторил он, - Фузинелли - мой человек. Я его нанял. Я послал его на "Геновеву" навести справки о Франческо Руппи, так как тот меня очень интересует... А вот в харчевне Фузинелли заковал Руппи без моего ведома, надо думать - для того, чтобы угодить папе... Вот в таком виде, как я догадываюсь, его и препроводили бы в Рим. А там у Руппи уже не было бы другого выхода, и он сделал бы все, что нужно его святейшеству. Чтобы убедить папу, что Руппи будет ему полезен, негодяй все эти записи и дневник предварительно отправил бы в Рим. Он работал на двух господ... На двух владык мира, если тебе так больше нравится. Оба собеседника помолчали. Вдруг император предложил: - А что, если я снова пошлю Фузинелли на "Геновеву"? Сейчас он находится здесь под небольшой охраной, но о том, что за ним следят, не подозревает. И пошлю его снова на корабль, поскольку он моего первого наказа не выполнил - не застал там Франческо Руппи. Но пошлю только его одного. Те пятеро, как я понимаю, безусловно папские. Мы их быстро разыщем! А при высадке с корабля мало ли что с человеком может случиться... - Нет уж, команду "Геновевы" ты в эти дела не впутывай! - сказал Северянин. - Ты до поры до времени не хочешь портить отношения с его святейшеством, так? Но и нас избавь от его гнева! В воду можно свалиться с любого моста... - Мне необходимо, чтобы все это случилось в присутствии многих людей, - произнес Карл, упрямо наклонив голову. "Правильно кто-то назвал его быком, - подумал Северянин. - Вот сейчас он в точности молодой бычок!" - Ну, не мне тебя учить, - сказал он. - Люди у тебя для такого дела всегда найдутся. А с папой насчет Исландии потолкуй, как обещал. Ведь в нашу страну то и дело пробираются приверженцы этого попа Лютера! А с ними исландцам будет трудней, чем с католиками! Папские наместники то ли из боязни Лютера, то ли из боязни этого "разоблачителя" Эразма из Роттердама сейчас, после чумы, немного присмирели... - Ладно, вернемся все же к самородку. - К слитку! - с сердцем снова поправил его Бьярн. - Самородки такой величины мне не попадались. - А знаешь, хоть этот польский капитан преподнес мне не самородок, а только золотой песок, но это меня тоже заинтересовало! - оживился император. - Неужели и в Полонии существуют золотые россыпи? - А что, тебе уже и с Полонией охота повоевать? - спросил Северянин насмешливо. - Боюсь, папа за них обязательно заступится. Поляки все же католики, а не дикари! Кстати, песок в брюхе белого сокола привезен тоже из Исландии... - А знаешь, в Генте уже поговаривали, что где-то там, на севере, существует целый золотой утес! А известно это стало якобы из исландских саг... - Вранье! - отрезал Северянин сердито. - Я сейчас хочу - о соколе с золотым песком. Капитан Стобничи, чтобы точнее определить очертания северных берегов нашего и западного материка, отправился в свое время на север. На обратном пути попал в Исландию. Там его племянница очаровала молодого исландца. Тогда ей, кажется, не было и пятнадцати лет, а мальчишке только стукнуло шестнадцать. Капитан никак не мог убедить племянницу, что о замужестве ей думать рано. Дело грозило закончиться свадьбой. Тогда Стобничи посоветовал отцу жениха отправить сына подальше - за море. А девчушке мы нашли другую забаву - Сорбонский университет! Но о ней тебе неинтересно... Родители жениха были в восторге и преподнесли капитану чучело исландского сокола, набитое золотым песком. Это, как я понимаю, тоже была какая-то реликвия еще с языческих времен... Но ею пожертвовали ради покоя семьи. История моего слитка печальнее. Небольшой, с куриную голову, самородок тоже хранился у нас в роду с давних пор. Мне-то он нужен не был, но жена и родня ее то ли по старой памяти, то ли из суеверия дорожили самородком, как святыней. И я на их святыню никогда не посягнул бы, если бы не черная смерть, которую к нам завезли с материка... Ведь даже когда я попал в плен к алжирцам, жена не решилась расстаться с самородком, а обратилась за помощью к своей родне... Вернувшись домой, я никого из близких своих и жениных родственников в живых не застал. У богобоязненного наместника против чумы было отличное средство: если в какой-нибудь усадьбе были замечены случаи заболевания, дом заколачивали снаружи и дожидались, пока все там не вымрут, если не от чумы, то от голода. А потом усадьбу сжигали дотла. Когда черная убралась с нашего острова, у наместника нашлась другая забота: люди его бродили по обгорелым усадьбам и кочергами или палками разгребали весь этот мусор. Попадались им почти не тронутые огнем черепа, обгорелые костяные кубки, медные, бронзовые или железные предметы. Но наместника интересовало другое: золото! До него дошли слухи, что в некоторых исландских семьях золото сберегали именно еще с языческих времен. Возможно, что такие поиски кое-где и увенчались успехом... Я тоже бродил по своей бывшей усадьбе. О золоте я не думал. Среди мусора и тлена я пытался найти хотя бы косточки своих близких. И вдруг что-то блеснуло... Этот самородок я и припрятал, не думая даже, что он мне так пригодится! И вот, перед тем как обратиться к тебе с нашей мольбой о помощи, я да еще три-четыре семьи, до которых черная смерть не добралась, сплавили свои самородки в один большой слиток, который я и привез тебе... Все мы просим тебя, император, проявить свою власть и помочь нашему народу! Хотя твоему величеству ко всем сокровищам, что тебе доставляют из-за океана, ни сокол с золотым песком, ни слиток этот многого не добавят... Не знаю даже, пригодятся ли они тебе... - Любое золото любому человеку всегда может пригодиться, - совсем как умудренный жизнью старец, произнес молодой император. - Значит, слухи о золотом утесе вранье? Жаль! Бьярн, многие меня считают жадным и неблагодарным... А вот сейчас я отблагодарю тебя за твой подарок! Это тоже чистое золото. А выделка гляди какая! - И Карл Пятый, сняв с себя золотую цепь, повесил ее на шею Северянину. - Это помимо того, что все твои просьбы будут выполнены! Но и от тебя я жду помощи. Твои друзья нормандцы помогут мне в моих делах с Длинноносым, а бретонцы - с англичанами. Да я и без того считаю тебя своим другом... Мне как-то спокойнее было бы за твоей широкой спиной! - Да, все забывают, что ты еще совсем мальчишка... И нужно ли было взваливать на тебя тяжелую императорскую корону? - Северянин сейчас говорил от всей души. - Нужно! - набычившись, ответил Карл Пятый. Прощаясь с Бьярном, он ласково сказал: - Надеюсь, что мы с тобой еще не раз повидаемся. Бьярн был уже у двери, когда император снова окликнул его. - Ну?! - проворчал Северянин. - Насколько мне известно, вы уже давно находитесь в море. - Голос Карла Пятого звучал донельзя мягко. - Ты о чем? - спросил Северянин. - Это просто поразительно, но я высчитал, что почти на каждую неделю приходится какая-нибудь резня в каком-нибудь государстве... Кровавая резня! - сказал император. - По морю слухи распространяются с такой же быстротой, как и по суше, - сказал Северянин. - И о Медина дель Кампо мы узнали на море, - добавил он сердито. - Эх, не было в ту пору тебя рядом со мной! - вздохнул император. - Тогда, возможно, все повернулось бы иначе... Хорошо, что я в то время отсутствовал! - вздохнул император. "А для этого ты и отсутствовал, - подумал Северянин. - Хотя самых знатных и уважаемых людей Испании казнили уже при тебе!" - Так я могу рассчитывать на тебя, Бьярн? - еще раз, прощаясь, спросил император. - Мне думается, что ты мне нужен гораздо больше, чем я тебе, - заметил Северянин. - И, надеюсь, мы друг друга не обманем! - Бьярнарссон испытующе глянул в лицо Карлу. В ближайший же воскресный день команду "Геновевы" решено было отпустить на берег. - Можно, - милостиво согласился боцман, - но только не всех сразу! По стольку человек, сколько может поместиться в лодке. На "Геновеве" лодок было достаточно, для того чтобы в них разместились две команды любого корабля. Но и пилот и маэстре решили, что боцман прав. Во-первых, "Геновеву" не следует оставлять без экипажа. Во-вторых, с молодыми матросами обязательно должны отправиться такие надежные люди, как Датчанин, Федерико или сам боцман. Но тот посещение Палоса отложил на более подходящее время. - Только хорошенько присматривайте за Педро Маленьким, - дал он наставление отъезжающим. - Смотрите, как бы он в городе не напился. Я обшарил его карманы, денег с ним нет, но друзья у пьяницы всегда найдутся! Быть провожатым первой партии матросов взялся Рыжий. Уроженец Севильи, он побывал во многих портовых городах. А в Палосе - как раз в ту пору, когда, изгнавши евреев в 1492 году, испанские владыки принялись за "вероотступников" морисков,* вероотступниками мориски не были. (* Мориск - крещеный мавр. Маран - крещеный еврей. Ради того, чтобы завладеть их имуществом и деньгами, им нередко приписывалось тайное возвращение к прежней вере.) Весело хохоча, Рыжий рассказывал, как богатых и ученых морисков сгоняли с их насиженных мест. Педро Маленький, сердито сплюнув, сказал: - В Палосе жила когда-то моя старшая сестра с мужем, оружейником... Вот они могли свободно занять пустующие покои изгнанного еврея-марана... Сестра, может, и решилась бы, но муж ее - ни в какую! Отказался наотрез! Оба они переселились в Севилью... Матросы, отстояв воскресную обедню в храме святого Георгия, уже под вечер отправились навестить Франческо Руппи в венте. Федерико предупредил: - Никаких вопросов Руппи задавать не следует. Он еще не оправился после того, что случилось с ним в харчевне. А что именно случилось, со всеми подробностями рассказал Рыжий. Да Рыжий, как выразился Датчанин, даже из камня какую-нибудь сплетню выжмет. Возвратившись на корабль, матросы на баке еще долго обсуждали и внешность и поведение Руппи. - Красивый человек, что и говорить! Подходящая пара для сеньориты! - произнес Рыжий. Но так как Федерико его тут же оборвал, он начал с другого конца: - Красивый-то красивый, но уж больно загордился. Лишнего слова не скажет! И с чего бы это? - Ты бы много лишних слов наговорил, - заметил Педро Большой. - Да пойми ты: ведь на человеке просто лица не было! - Нет, загордился! - стоял на своем Рыжий. - И с чего бы это, говорю! Да и я, если бы меня так нарядили, не хуже его стал бы! Фистулу свою пластырем заклеил бы... - Рот тебе надо бы заклеить пластырем! - отозвался Датчанин. ...На время стоянки "Геновевы" при посредничестве гентца, хозяина харчевни, на корабле один за другим стали появляться сначала два пестрых телка, потом - барашек, потом - подсвинок, с неряшливостью которого боцман боролся с большой строгостью, и птица - гуси и утки. Все эти покупки можно было производить не спеша, так как сеньору капитану предстояла еще поездка в соседние с Палосом - Могер и Уэльву, где, возможно, еще проживают люди, знавшие Кристобаля Колона и даже ходившие с ним в плавание... А может, капитану посчастливится повидать и Винсенте Яньеса Пинсона или его родичей... Затем капитан предполагал отправиться в Валенсию, где в настоящее время находился фискал севильского Совета по делам Индий, и очень подробно расспросить этого чиновника о тяжбе наследника адмирала с короной. Разрешение на такое свидание капитану было дано императором. Капитану не терпелось сверить показания друзей и родственников Пинсонов и Ниньо с имеющимися у фискала сведениями. Показания родственников были полны наветов на адмирала. Имеющиеся у королевского фискала сведения были, очевидно, тоже далеки от истины. Вот капитану и хотелось сверить те и другие. Показания врагов адмирала могли подтвердить правоту капитана как географа и картографа. Ян из Стобницы хотел знать всю правду! Как ни уговаривал он Франческо отправиться вместе с ним, тот отмалчивался. В конце концов признался, что чувствует себя не очень хорошо, но через несколько дней, если разрешит сеньор капитан, он должен поехать в Севилью, выяснить кое-какие интересующие его покровителей из Сен-Дье обстоятельства и ознакомиться с библиотекой Эрнандо Колона... Это ведь была одна из причин, заставивших его стремиться в Испанию. Однако, притронувшись к горячему лбу Франческо, капитан понял, что тот просто болен. И если он думает отправляться в Севилью, ему следует прежде всего всерьез заняться своим здоровьем. Капитан сам готовился к отъезду, поэтому уход за Франческо поручил своей племяннице и этому славному малому, что так хорошо составляет целебные мази. До того, как Руппи окончательно поправится, выпускать его из Палоса ни в коем случае не следует! Франческо уже не только мог ходить без посторонней помощи, но у него постепенно исчезало отвращение к пище, даже принялся за начатую еще на "Геновеве" гравюру на меди. Это была карта нынешних владений императора Священной Римской империи германской нации. Однако сеньорита Ядвига только две недели спустя разрешила выздоравливающему пуститься в дорогу. И вот наконец Франческо в Севилье. Здесь ему довелось побывать дважды, еще при жизни адмирала. Франческо явственно ощутил ни с чем не сравнимый аромат севильского воздуха. Один пряный аромат цветов чего стоил! Кусты роз - белых, желтых, розовых, красных - упрямо лезли в проломы оград. Эрнандо Колон никак не мог справиться со строительством библиотеки, но об этих замыслах сына адмирала Франческо рассказали его дорожные попутчики. Шагая по набережной, Франческо глубоко, до боли в груди, вдыхал крепкий аромат цветов, облаком стоящий над городом. "У изгиба, который делает Гвадалквивир, на мысе, вы издалека увидите мраморную библиотеку сына адмирала, - объясняли Франческо его попутчики, - а при библиотеке - домик, в котором на время расположился сын адмирала". Дойдя до такого мыса, Франческо вынужден был остановиться: дом у изгиба реки и огороженный участок преграждали ему путь. Все пространство от дома до берега было распахано или раскопано. А за домом, за его пристройками зеленел роскошный, большой, тенистый, настоящий севильский сад. Человек с мотыгой и граблями, который разравнивал землю, поначалу не услышал обращенного к нему вопроса. И, только повторив его, Франческо мог удостовериться, что это - дом и библиотека сеньора Эрнандо Колона. Подходя к дому, Франческо вдруг закрыл глаза и представил себе уже ничего не выражающее, глубоко ушедшее в подушки лицо своего господина - адмирала... Рядом - заплаканный и чем-то обеспокоенный Диего Колон (злые языки толковали, что обеспокоен он не столько смертью отца, сколько заботами, связанными с получением наследства)... И - склоненное над постелью умирающего, искаженное отчаянием, а поэтому, может быть, по-своему прекрасное лицо Эрнандо Колона. "Каков он сейчас? Узнает ли он Франческо Руппи? Боже мой, конечно, не узнает, прошло ведь столько лет! Он и по имени меня, наверно, не вспомнит!" Услыхав просьбу приезжего доложить о нем хозяину дома, садовник удивленно пожал плечами. - У нас о гостях не докладывают... Это не в обычаях у нашего сеньора! Значит, слухи о простоте и радушии второго сына адмирала ходят не зря. И все же, остановившись перед входной дверью, Франческо повторил свою просьбу назвать хозяину дома имя Франческо Руппи. Виделись-то они лет пятнадцать назад, сеньор Эрнандо, возможно, и позабыл его... Поэтому тем более не следует без предупреждения врываться к человеку, который, очевидно, в эту пору дня занят и никого не принимает. - "Врываться", - пробормотал садовник. - И скажете же такое!.. Наш сеньор Эрнандо всегда занят, - пояснил он, напирая на слово "всегда". - Он либо раскладывает по местам книги (а ему их целую уйму привозят!), либо сшивает рукописи, либо сам пишет что-то и чертит карты. Но каждого, кто приходит к нам, он принимает любезно и ласково. Не успел Франческо подумать, часто ли ему случалось посещать дома, где слуги так говорят о хозяевах, как услышал быстрые шаги сбегающего по лестнице человека. Только мужская сдержанность помогла им обоим не разрыдаться. Потом за длившейся более трех часов беседой и Эрнандо и Франческо, не сговариваясь, обходили молчанием и свою последнюю горестную встречу, и многое из того, что положило темное пятно на память о дорогом им человеке. О брате своем сеньор Эрнандо говорил крайне скупо, но у Франческо и не было намерения именно у обойденного наследством сына узнавать подробности о тяжбе вице-короля Индии с императором. А ведь сеньор Эрнандо даже получил право на присвоенный адмиралу Моря-Океана герб, который отличался от герба его старшего брата только тем, что из угла в угол был перечеркнут черной полосой. Однако самого Эрнандо это интересовало мало. Очень бегло сеньор Эрнандо описал многократные попытки Диего добиться признания за ним наследственных званий и почестей сначала от короля Фердинанда, потом - от Филиппа Красивого, а в последнее время - от императора. А ведь еще в Палосе на приеме у Карла Пятого стало ясно: дон Диего Колон слишком многого хочет от престола... Так именно и выразился капитан. Кстати, долгая привычка взяла свое: теперь, когда уже можно было без опаски называть капитана по имени, у Франческо как-то язык не поворачивался обращаться к нему "сеньор Стобничи", как делали тут все. Он не был к тому же уверен, называют ли так капитана у него на родине... "Стобничи" или "Стобничка" - это ведь обозначение места, откуда капитан родом. Вот и проще называть его "сеньор капитан"... По-прежнему... В Сен-Дье Франческо было поручено узнать, как отнеслись сыновья адмирала к тому, что еще в 1516 году Мартин Вальдзеемюллер, известный более под именем Гилокомилуса, начертил карту заокеанской земли и в честь описавшего ее Америго Веспуччи назвал ее "Америкой". И сейчас, волнуясь и запинаясь, Франческо завел об этом разговор. Сын адмирала, подойдя к полкам с книгами и перебрав несколько тщательно подклеенных корешков, сказал с грустной улыбкой: - Я уже много дней привожу в порядок свое хозяйство, но до конца еще далеко. А вот посмотрите - вам будет интересно... Это издано в Полонии, в городе Кракове, еще в 1512 году. "Птолемей с введением в географическую науку, составленным Яном из Стобницы, с приложением им же выполненной карты нового материка, обозначенного под именем "Америка"... Мне известно, что потом географ этот подвергся гонениям, а карта его по приказу из Рима была изъята из последующего издания Птолемея... Ян Стобничи, по слухам, вынужден был покинуть родину. Может быть, ему не по средствам было бы совершить столь длительное плавание, но корабль, завещанный Стобничи его покойным братом, тут ему очень пригодился! "Ого! - подумал Франческо. - Всех этих подробностей я и не знал! Да и капитан наш отнюдь не похож на гонимого человека". - Говорят, - продолжал сеньор Эрнандо, - что император взял под свое покровительство этого польского ученого. Таким образом, его величество убивает, как говорится, одной стрелой двух оленей: во-первых, получает точное опровержение кое-каких - даже, на мой взгляд, чрезмерных - претензий наследника адмирала, а во-вторых, использует удобный случай досадить папе... Некоторые друзья даже сообщали мне, как будто этот храбрый польский ученый Стобничи отправился сюда, к нам, под испанским флагом и по распоряжению Карла Пятого обязался до прибытия в Испанию скрывать от всех свое имя... Все это вполне в духе порядков, существующих при императорских и королевских дворах... Похоже на правду, не так ли? - Я мало знаком с нравами двора... Но мне думается, что все же его императорское величество не стал бы так открыто навлекать на себя гнев Рима... - Делается это отнюдь не открыто, - с улыбкой поправил его хозяин. Тяжело вздохнув, Франческо добавил: - Кстати, я как раз прибыл на корабле, который именно и доставил в Испанию Яна Стобничи или Яна Стобничку, как называют его некоторые... Это капитан нашей "Геновевы", очень хороший человек. Эрнандо сказал ласково: - Почему-то всем кажется, что я, а тем более Диего должны были бы протестовать против такого наименования нового материка, вернее - южной его части... Но ведь название это нисколько не умаляет действительных заслуг нашего отца и даже не подчеркивает его ошибок... Уже при нашей жизни в науке изучения земли произошли такие изменения, что географам и картографам только и остается, что перечеркивать все обозначенное на картах ранее и наносить то новое, что принесли на своих обагренных кровью мечах такие не весьма почтенные люди, как Алонсо Охеда, Васко Нуньес Бальбоа и другие... Благодаря им в Европе узнали, что на западе от нас лежит огромный материк, что Куба - остров, а не берега Катая, как полагал наш отец... Франческо, стиснув руки, опустил глаза: он вспомнил, какими мерами его господин, адмирал, вынудил матросов подтвердить это свое ошибочное заключение. Понял ли младший Колон его состояние, трудно сказать, но в этот момент рука Эрнандо (было ли это на самом деле или только почудилось Франческо?) ласково скользнула по его плечу. - Вот здесь, - снимая с полки небольшую шкатулку, спокойно продолжал сеньор Эрнандо, - я берегу записи одного из спутников Охеды, сделанные еще в 1509 году. Человек этот тоже, надо думать, не святой, однако, озабоченный судьбою будущих мореходов, дает много полезных советов по теории мореплавания, теории, которую он освоил, совершая длительные и опасные переходы по незнакомым водам. Как это разительно отличает его от других испанских и португальских открывателей новых земель! К сожалению, имя этого спутника Охеды осталось неизвестным. Судя по тому, как он пишет, Саламанкского университета он не закончил... Но я сделаю все от меня зависящее, чтобы узнать его имя и напечатать его записки, и притом именно здесь, в Севилье, откуда он, по-видимому, родом.* Я полагаю, что друг мой историк Педро де Мехия поможет мне в этом деле, так как он связан со многими печатниками. (* Записки этого неизвестного спутника Охеды действительно были изданы в Севилье еще при жизни Фердинанда Колумба.) Франческо с интересом принялся рассматривать рукопись. Да, человек этот в Саламанке явно не побывал, но писал очень понятно, из наблюдений своих делал правильные выводы и проявлял в своих записях осведомленность. - Печально для меня совсем не то, что новый материк назван Америкой, - продолжал сеньор Эрнандо, когда Франческо закончил просматривать рукопись. - Печальнее всего то, что наши ученые - географы и картографы - проявляют недозволительное равнодушие ко всему, что делается сейчас в мире... Даже Рейш, человек как будто бы независимый, ни словом не упомянул ни о четырех плаваниях Кристобаля Колона, ни об открытии Васко Нуньеса Бальбоа, пересекшего новый материк и вышедшего к Новому океану, ни о завоеваниях Охеды... Виною здесь, конечно, стремление Испании, а также Португалии умалчивать не только о своих открытиях, но и о подготовке к ним... А наши историки! Зачастую они служат не науке, а отдельным личностям... Даже со многими утверждениями нашего большого друга, отца Бартоломе де Лас Касаса, я согласиться не могу... Совершая трудные поездки через океан, для того чтобы здесь, в Испании, обличать жестокость испанцев в Новом Свете, он всю вину возлагал на отдельных лиц, выгораживая таким образом их королевские высочества, знавших обо всем, что творится в Индиях и не предпринявших мер, чтобы спасти сотни или даже тысячи ни в чем не повинных индейцев! Скажу больше: руководимый приязнью к отцу, отец Бартоломе находит оправдания его ошибкам и проступкам! - Сеньор Эрнандо помолчал. - Очевидно, много лет должно истечь после каких-либо событий, для того чтобы историк, не руководимый собственными чувствами и интересами, смог описать эти события надлежащим образом! - добавил он. Разглядев рядом с тетрадкой неизвестного спутника Охеды вторую, заложенную, несомненно, только что очиненным пером, а рядом - склянку с чернилами, Франческо понял, что помешал сеньору Эрнандо работать. - Простите, я отнял у вас много драгоценного времени! - произнес он с таким отчаянием, что сеньор Эрнандо еле сдержал улыбку. - Я отвлек вас от работы! Простите меня! Поручение, данное мне в Сен-Дье, я выполнил. Но вот беседа, которую мы с вами сейчас ведем, открывает мне глаза на многое... Как я рад, что наш дорогой капитан, которого мы знали как храброго, веселого, достойного всяческого уважения ученого, предстал сейчас передо мной как человек сильной воли, без боязни отстаивающий свои убеждения... Не говорю уж о том, что одна беседа с вами... - Франческо помолчал. - Боже мой, вот о вас именно я и должен был бы подумать прежде всего! Люди, с которыми я добирался сюда, завтра с утра готовятся в обратный путь... А сейчас я, поблагодарив вас за сердечный прием, должен попрощаться и... - О нет, нет, - перебил его сеньор Эрнандо, - вы нанесете этим мне жесточайшую обиду: помилуйте, побывать у меня в доме и даже мельком не просмотреть хранящиеся у меня книги и рукописи! Сейчас я удалюсь в спальню, а вы на время останетесь хозяином этих сокровищ. Кстати, если устанете, тут же, за полками, - кровать, где вы сможете отдохнуть. Я ведь иной раз остаюсь в библиотеке даже на ночь. Пробудете вы у меня еще два-три дня, не менее. А если ваш капитан не посетует, то и значительно дольше! Франческо от волнения мог только прижать руки к сердцу. - Кстати, предложение мое не так уж и бескорыстно, - добавил сеньор Эрнандо. - Я надеюсь, что вы разберетесь в этом ворохе рукописей и, главное, разложите их по местам... С книгами я сам уже понемногу справляюсь... Но и вам такая работа пойдет на пользу: вы узнаете, что только Испания, Португалия и Германия остались равнодушными к открытиям, совершенным людьми, не вооруженными знаниями и опытом... Или только делали вид, что остались равнодушными... Однако, когда мне удалось побывать в Венеции, я привез оттуда замечательные карты, на которые были нанесены новые морские пути. Кроме того, у меня имеются копии писем, королевских грамот, донесений из разных концов света... Сейчас поработаем, а потом, если у вас будет охота, пройдемся по Севилье... Латынь знаете? - уже покидая комнату, мимоходом спросил сеньор Эрнандо. Франческо утвердительно кивнул головой. - А арабский? Разглядев расстроенное лицо своего гостя, сеньор Эрнандо остановился в дверях. - Да что это я! - тут же добавил он. - Вы ведь итальянец! А я только здесь при помощи выкрестов - маранов, морисков - или образованных испанцев стал понемногу преодолевать трудности этого красивого языка... Сам-то, откровенно говоря, я недоучка... Читаю по-арабски, иной раз пропуская по целому листу рукописи, в котором ни слова не могу понять... Итак, Франческо остался один на один с полкой, полной сокровищ. Он помедлил. Так в детстве медлишь перед тем, как приняться за какое-нибудь лакомство... Или когда, бывало, после длительного поста следишь за матушкой, что возится у камелька. Следишь и глотаешь слюну. Зато с какой радостью выгребаешь потом из котелка поленту,* политую темной вкусной подливой! (* Полента - пшенная каша.) Да, да, эти переживания детства были очень похожи на то, что испытывал Франческо сейчас. Он просто изнемогал, раскладывая, согласно указаниям сеньора Эрнандо, рукописи: латинские, испанские и итальянские - в одну сторону, греческие и арабские - в другую, в ожидании момента, когда он сможет кое с чем из этих богатств ознакомиться поближе. Видя, что дело идет к концу, Франческо разрешил себе потянуть из-под кипы рукописей одну... Нет, конечно, ему не почудилось: "Аристотель", "Геркулесовы столпы", "расстояние между Александрией и Сиеной"... Франческо вытащил из-за пазухи свою верную спутницу - кордовскую тетрадь, милостиво пересланную ему императором вместе с генуэзским дневником. Однако дневник этот остался в Палосе. А сейчас и кордовская тетрадь была ему ни к чему... Увы, ни пера, ни чернил на столе не было... Закончив раскладывать рукописи по местам, Франческо теперь уже одну за другой стал вытаскивать их из кипы и наскоро просматривать... Очевидно, все, о чем рассказывали ему в Сен-Дье, сейчас можно будет прочитать... На работу, которую хозяин этих сокровищ поручил Франческо, у того ушло значительно меньше времени, чем на ознакомление с содержанием рукописей. Да, времени, очевидно, прошло уже много: небо за окном из голубовато-розового стало ярко-синим... Франческо молил бога, чтобы хозяин дома пришел хоть на часок позже. Но бог не внял его мольбам. Открылась дверь. Это сеньор Эрнандо явился пригласить своего гостя к обеду. С удовлетворением окинув взглядом полку с аккуратно разложенными свертками и пачками бумаг, хозяин дома перевел глаза на стол и на лежащие на нем развернутые листы. Франческо проследил его взгляд. - Я хоть и старался отложить ознакомление с рукописями, но иной раз просто не мог удержаться, - сказал он. - Но это не спутает меня, я точно примечаю, откуда рукопись беру. - Сеньор Франческо, да вы как будто оправдываетесь, - произнес сеньор Эрнандо укоризненно. - А ведь я заверил вас, что не выпущу своего гостя отсюда, пока он не ознакомится хотя бы бегло со всеми моими сокровищами! Порядок, как я вижу, здесь наведен отменный! Если вы не устали, мы после обеда постараемся разложить рукописи и письма... А много ли вам попадалось незнакомых имен? Франческо ответил не сразу. Ему, пожалуй, следовало бы сказать "много", и это не было бы ложью. А некоторое удовлетворение его гостеприимному хозяину доставило бы... - Кое-какие имена называл мне наш дорогой сеньор эскривано, как зовут его на корабле. Но он не писец, а историк... Еще раньше с некоторыми трудами ученых или попросту бывалых людей знакомил меня мой наставник в Сен-Дье. Но первую тягу к знаниям зародил в моей душе мой хозяин в Генуе... сеньор Томазо... К сожалению, ни в Сорбонне, ни в Саламанке я не побывал... Стремление к знаниям у меня сохранилось до сих пор... Но из-за того, что знания эти отрывочны и случайны, в голове моей царят смятение и беспорядок... Договаривая последнюю фразу, Франческо вдруг спохватился: ведь он, в сущности, напрасно заставил своего хозяина выслушивать эту длинную тираду. Разъяснял-то он не сеньору Эрнандо, а самому себе причину столь часто постигавших его неудач и столь часто посещавшего его неверия в себя! - Должен признаться, что и сам нахожусь в таком же примерно положении. Конечно, благодаря помощи брата, а потом - императора, заинтересованного в моей задаче собрать обширную библиотеку, я мог скупать интересующие меня рукописи и книги. А у вас, вероятно, таких возможностей не было... Кроме библиотекаря Королевской севильской библиотеки, я числюсь и на другой государственной службе, как ученый-картограф... - Сеньор Эрнандо рассмеялся: - Вот видите, с какой легкостью сильные мира сего раздают звания и должности! А ведь, по правде говоря, ученым человеком и я назваться не могу... Подумать только: столетие назад, даже еще полстолетия назад наша Саламанка носила прозвище "Иберийские Афины"! В Саламанке обучалось несколько тысяч студентов. Им преподавались самые различные пауки - от юриспруденции до знания языков: латыни, греческого, древнееврейского, арабского и халдейского... А ведь это были уже времена Реконкисты. Тяга к знаниям, как вы понимаете, понемногу снижалась. Саламанку покинули некоторые ее замечательные ученые. Однако и в такой Саламанке мне побывать не довелось... Сеньор Франческо, и ко мне знания попадают только благодаря общению с такими высокообразованными людьми, как друг нашей семьи отец Бартоломе де Лас Касас, или с учеными - маврами и евреями, принявшими христианство и поэтому не изгнанными королевским вердиктом... Вот так и получается, что сегодня мне объясняют законы движения небесных светил, завтра рассказывают об астурийском короле доне Пелайо, разбившем в 718 году мавров у Ковандонги, или толкуют о стране Офир. Франческо вздрогнул. Он невольно положил руку на свою кордовскую тетрадь. В ней название "Страна Офир" было обведено жирным кружком. И как этот проклятый Фуггер-Фузинелли не обратил на этот кружок внимания! Сеньор Эрнандо был не только гостеприимен, но и наблюдателен. - Вам, вероятно, захочется кое-что записать, не так ли? Склянок с чернилами у меня заготовлено много. Перо для вас очинено, вся комната будет в вашем распоряжении... Только до этого нам необходимо подкрепиться. Глава четвертая У КАЖДОГО ЧЕЛОВЕКА ДОЛЖНА БЫТЬ СВОЯ СТРАНА ОФИР За обеденным столом присутствовал и садовник. - Хосе - наш друг. Услыхав, что вы прибыли из Палоса и побывали на приеме у императора... - Позвольте, - перебил его Франческо смущенно, - я такими сведениями ни с кем не делился... - Люди, приехавшие с вами, обо многом, оказывается, были осведомлены... Хотя Палос стал уже не столь прославленным портом, но вести в нем распространяются по-прежнему быстро... Но вот в чем дело: донья Мария Пачеко де Падилья взяла в услужение племянника Хосе, названного в честь дяди тоже Хосе. Так вот, дядя хочет узнать, не подверглись ли гневу императора даже такие люди, как Хосе Младший... - Думаю, что до расправы с поварами или садовниками у Карла Пятого дело не дошло... Разве что племянника вашего, сеньор Хосе, соседи могли заподозрить в неисполнении обрядов нашей святой католической церкви... Но от такого рода доносов страдают обычно люди богатые, так как какая-то часть их имущества попадает в кошельки доносчиков... - О нет, мой Хосе - честный и богобоязненный католик! - вздохнув с облегчением, произнес садовник. - Имущества никакого Хосе не нажил еще... Разве что донья Пачеко де Падилья, кроме положенной ему платы, одаривала иной раз мальчишку платьем с плеча убитого графа де Падильи... Как я благодарен вам, сеньор Эрнандо: вы знаетесь с самыми важными людьми Севильи, а вот не погнушались и, как всегда, усадили меня за один стол с гостем... А я ведь... - А ты ведь всего-навсего спас меня и моего брата от взбесившегося быка! - закончил за него сеньор Эрнандо. - Вы-то об этом помните... А вот сеньор Диего... На этот раз хозяин прервал его: - Надеюсь, Хосе, ты не собираешься говорить что-либо нелестное о детях адмирала... Ни обо мне, ни о моем брате... - Да какая уж там лесть, - возразил, очевидно не поняв его, садовник. - Просто вы попроще себя держите, а ведь люди так судят: не загордился человек, так, стало быть, ему и гордиться нечем... - Ладно, старик, ладно, - прервал его снова сеньор Эрнандо и, повернувшись к Франческо, добавил: - Вы не поверите, а ведь настоящей мудрости можно учиться у таких людей, как Хосе. Он, представьте, даже с каким-то сожалением говорит о знати, о придворных и даже о богатых купцах... Тем, по его мнению, уж совсем плохо! Вся жизнь купца, считает Хосе, проходит в хлопотах и огорчениях. А придворные то готовятся к приему у императора, то сами приемы устраивают... И вечно их страх берет: не ошибиться бы! Мол, кого не надо, пригласишь, а вот самый нужный человек без приглашения остался!.. И так с утра (а утро у них раньше полудня не начинается) и до самой поздней ночи... А вот ремесленники... - Заметив, что садовник нахмурился, сеньор Эрнандо добавил: - Я ведь только твои слова пересказываю, ты уж не сердись, Хосе, дай мне кончить!.. А вот ремесленникам, - продолжал он, - как полагает наш старик, много легче живется... Кует ли кузнец подкову, работает ли чеботарь шилом и дратвой, оттачивает ли оружейник шпагу - руки-то у них заняты, а голова свежая, не занята всякой ерундой... А уж садовнику, считает Хосе, совсем неплохо: окучивает ли он розу или мальву, готовит ли ямки для своих питомцев, - все на воздухе, на свободе, и опять же руки заняты, а голова свежая, свежее и быть не может! - Пойду-ка я снесу на кухню грязную посуду, - сказал садовник, подымаясь. - Наша стряпуха и так, наверно, из себя выходит: господа, мол, все говорят да говорят, а того, какими яствами она их накормила, даже не замечают! И зря, сеньор Эрнандо, мне думается, вы отпустили всех своих слуг... Хорошо, что сеньор Франческо человек невзыскательный... - Пойди и передай Тересите, что и наш гость, и я, и ты с удовольствием отведали ее угощение. А что касается взыскательных гостей, то это, старик, не твоя забота! И, дождавшись, когда за Хосе захлопнулась дверь, сеньор Эрнандо добавил: - Не терпит он, когда я завожу о нем речь... Кстати, простите, сеньор Франческо, но не следует обращаться к этому ворчуну "сеньор Хосе"... Он так полон самоуважения, вернее - уважения к своему ремеслу, что ему даже странно, если собеседник этого не чувствует... Сейчас я вам вкратце опишу, как он относится ко всему происходящему в мире, и вы поймете, что, будь Хосе пограмотнее, он давно стал бы бакалавром... Вот, например, его рассуждения о простых идальго или даже о высокопоставленных дворянах Испании (замечу, что никакой критике не подлежат только боготворимый народом граф де Падилья и вся его семья). По мнению Хосе, во времена Реконкисты и бедные и богатые идальго все только воевали да грабили, воевали да грабили - грабили и мавров, и евреев, и своих же кастильцев, если был подходящий случай... Но Реконкиста кончилась. Нужды в их храбрости уже не было... Вот король Фердинанд с королевой и решили как-нибудь от них избавиться: кого услали за океан добывать для короны золото, серебро да жемчуга, а кое с кем разделались по-свойски тут же, в Испании... Отобрала же королева у своего же кастильского герцога Медина Сидонии крепость Гибралтар! И как герцог ни кипятился, как ни ссылался на свои заслуги при Реконкисте, королевские законники признали права Изабеллы! Вот тогда-то в ущерб знати и набрали большую силу города, городские хунты, купечество и даже мелкий ремесленный люд. Все они в свое время были вооружены для отпора врагам. А кроме умения воевать и храбро отстаивать свою родину, они могли сгодиться и на многое другое... Но вот вступил на престол Карл, и, как выражается Хосе, колесо тут же завертелось в другую сторону. Уж больно сильными себя считали города! Считать-то считали, да просчитались... И вот каков был их конец: приехал Карл Пятый, а с ним - его гентские или немецкие наемники... Убил Карл с помощью своего кардинала, как считает Хосе, более тысячи самых достойных людей Испании, разграбил и сжег самые богатые города, и теперь никаким хунтам, хоть бы они и называли себя "Святыми хунтами", Карла Пятого с престола уже не сдвинуть! В хранилище книг и рукописей к концу дня и хозяин и его гость работали, по просьбе Франческо, уже вдвоем. Прогулка по Севилье была отложена. Заметив, что менее всего его гость знаком с наукой землеописания у древних греков, римлян и даже египтян, сеньор Эрнандо предложил: - Давайте, Франческо, условимся: вы ознакомитесь с выписками и переводами, которые я по мере сил делал, разбираясь во всей этой кипе различных сведений, а я, перелистывая вашу красивую тетрадь, попытаюсь ответить на некоторые поставленные вами вопросы. - Если каждому человеку, как уверяют знатоки, свойственно чувство зависти, то оно у меня целиком ушло на зависть к вам, Франческо! Вы ведь не только свели знакомство с нормандцами, побывавшими на западном материке, но еще и служили на одном корабле с матросом, который только по лености не разведал сокровища царя Соломона в этой действительно легендарной стране Офир... Франческо недоуменно поднял брови. Эрнандо, улыбаясь, спросил: - Вас поражает, что я столь завистлив? - Нет, конечно... - медленно, обдумывая каждое слово, произнес Франческо. - Этот матрос, Педро Маленький, безусловно мог бы использовать свое знакомство со страною Офир, которую так безуспешно ищут люди разных стран... А вот он не польстился на золото и продолжает служить простым матросом... - Франческе помолчал, собираясь с мыслями. - Или вот наш сеньор Гарсиа, - продолжал он. - Человек, изучавший в Сорбонне и Саламанке историю, логику и юриспруденцию, мог бы лопатами загребать золото, поставь он себе задачей восхвалять сильных мира сего... - Франческо снова помолчал, постукивая пальцами по столу. Эрнандо, не выказывая нетерпения, дожидался конца его мысли. - А сеньор Гарсиа, - продолжал Франческо, - как я понял, действительно побывал в стране Офир, и все же наш дорогой эскривано наотрез отказался сообщить нам подробности своего пребывания там... Во время первого плавания моего господина адмирала мы с моим другом Орниччо и нашим общим дружком, юношей из племени араваков, нашли на дне залива небольшой золотой самородок. Друг мой Орниччо против моей воли выбросил его за борт, когда мы на лодке добирались к "Санта-Марии"... Я в ту пору был огорчен его поступком... Но сейчас мне ясно, что не о золотоносной стране Офир мечтали и Педро Маленький, и сеньор Гарсия, и Орниччо... - Пожалуй, вы правы, дорогой мой друг Франческо, - медленно и задумчиво заключил беседу сын адмирала. - ОЧЕВИДНО, У КАЖДОГО ЧЕЛОВЕКА ДОЛЖНА БЫТЬ СВОЯ СТРАНА ОФИР! Это был второй день пребывания Франческо в Севилье. Прошедшие сутки (всю ночь шла беседа в спальне сына адмирала) хозяин и гость употребили на то, чтобы познакомить друг друга со всем, что произошло с ними за пятнадцать лет, истекших с того памятного им обоим горестного тысяча пятьсот шестого года...*