сказала она, - ваш друг Жан Дени рассказал мне, какие у вас прелестные четырехлетние близнецы... Вероятно, они походят на вас? После вопроса девушки на лице Жана Анго проступил слабый румянец. Тонкие брови Анго обычно разделяла легкая морщинка. Сейчас она исчезла. А синие глаза метра просто сияли: шел разговор о его малышах! - О нет, сеньорита, - возразил он, - к счастью, Пьер и Жан - оба походят на мать: такие же белые, румяные, золотоволосые... Глаза у них уже и сейчас темно-карие. В точности как у моей Мариэтты! Раздался звон упавшего на тарелку ножа. Франческо увидел изумленно застывшее лицо пилота. - Позволь... позволь... - сказал тот тихо. - Мариэтта? Ты женился на какой-то Мариэтте? А как же Розали? Ты что же, бросил ее?! А может, с ней что плохое стряслось? - добавил он с тревогой. - Ничего плохого с ней не стряслось, - пожав плечами, ответил Анго, - если не считать того, что ты сбежал от нее в Кастилию... Ага, ага, теперь мне все понятно! - И нормандец повернулся к сеньорите: - Дело в том... Не знаю, известно ли вам, что пилот тоже родом из Дьеппа... Так вот, нам с ним было лет по четырнадцати, когда мы оба увивались за крошкой Розали... Но ее - увы! - мог покорить только высокий рост и широкие плечи. А я, заносчивый мальчишка, воображал, что, как наследник богатых родителей, больше могу рассчитывать на успех, чем сын простого матроса... Хорошо еще, что мои родные не заслали сватов к родителям Розали. В Нормандии будущих супругов обручают чуть ли не после того, как ребятишек отнимают от груди. Совсем как в королевских семьях... Однако девчушка была не так уж и глупа: условилась со мной о встрече задолго до нашего обручения. На этот случай я вылил на себя чуть ли не все благовония моей матушки... И вот именно в эту теплую июльскую ночь мне показалось, что сердце мое разбито вдребезги: Розали призналась мне, что любит без памяти тонкого, высокого и стройного Винсента... И подумайте: умоляла меня же уговорить ее родителей не выдавать ее замуж за меня! А тебя, Винсент (думаю, что уже имею право называть тебя так), день спустя угораздило сбежать в Кастилию! Пилот все еще никак не мог прийти в себя. - Позволь... позволь... - бормотал он. - А Розали ходила по монастырям и, вероятно, продала последние сережки и браслеты матери, чтобы заказывать молебны за твое здоровье и, как я догадываюсь, за твое благополучное возвращение, - спокойно продолжал Анго. - А иной раз навещала мою матушку для того, чтобы, уединившись где-нибудь в саду, выплакать у меня на груди свое горе. Тогда я, признаться, испытывал легкое чувство злорадства. "Отказалась от богача, будущего судовладельца, и ради чего?! Ради широченных плеч этого верзилы! А вот этот верзила ей и показал!" - Она вышла замуж? - спросил пилот хрипло. - Но что я! Такая красотка! Конечно, она вышла замуж!.. - Замуж она не вышла. Хотела пойти в монастырь с горя, что ты ее покинул... - Я - покинул! - почти закричал пилот. - Да я... - Не мешай мне рассказывать, - спокойно остановил его Анго. - Собиралась она постричься в монахини, а пока что - по молодости лет - пойти в послушницы... Но даже мать настоятельница ее пожалела и отговорила: "Ты, мол, дитя еще! Одумайся!" Полагаю, что жалость этой уважаемой особы была вызвана еще и тем, что родители Розали никогда не делали в монастырь богатых вкладов, а моя матушка к каждому празднику посылала настоятельнице чуть ли не целую повозку съестного... Да и деньгами не оставляла... - Ты мне только скажи... - начал пилот. - Все скажу! Но сначала дослушай мою историю. С горя или от злости я пошел в плавание на отцовском судне... После того как я вернулся домой, выкупленный у пиратов Северянином... Ох, Винсент, Винсент, тогда даже ты меня пожалел бы... Каким я приехал, может подтвердить сеньор эскривано и тот же Северянин... Маленький, хилый, с красными, в какой-то коросте глазами... Дома меня старались пичкать всякими яствами, возили по богомольям, но ничто не помогало... Спасла меня одна послушница, девушка из хорошей семьи, но, как и Розали, небогатая... Она взялась ходить за мной... Кроме прекрасной внешности, я открыл в ней также любовь ко всему, что и мне кажется достойным любви. "Господи боже мой! - говорю я каждый день. - Какое же прекрасное существо ты создал!" И вот уже пять лет, как мы женаты... - Позвольте... Значит, вы женаты? - спросил Франческо. Метр Анго расхохотался. - Очевидно, женат, - проговорил он, - поскольку у меня двое детей и моя дорогая Мариэтта. А разве сеньорита вам не рассказала? - добавил он удивленно. - Ага, теперь мне все понятно!.. Но тут в разговор вмешалась уже сеньорита: - Простите, метр Жан, я прошу вас объяснить... Мне, например, непонятно, что именно вам стало понятно. Франческо мог поклясться, что глаза девушки... смеялись! Смеялись, несмотря на то, что лицо ее сохраняло строгое, даже суровое выражение. - Мне стало понятно, - ответил Жан Анго, - почему бедный пилот с первого же дня моего пребывания на "Геновеве" изливал на меня свою злобу. А вам, Франческо, теперь это тоже понятно? - спросил он. - И еще кое-что мне стало понятно, - добавил Анго, - но после замечания сеньориты нам с вами придется поговорить наедине. - Все, что касается поведения пилота, мне безусловно стало понятно, - признался Франческо. - Однако и вы с ним частенько бывали резки... Анго в ответ только развел руками: - Нас, нормандцев, никто ангелами не считает!.. А теперь речь пойдет о тебе, Винсент, - повернулся он к пилоту. - Прошло уже столько лет, что я и думать забыл о твоей мальчишеской любви... Правда, на "Геновеве" я узнал, что ты еще не женат. Боюсь тебе что-либо советовать, - продолжал Анго. - Но вот через месяц-два метр Обер попадет в Дьепп. Можешь передать с ним какую-нибудь весточку Розали... - Ты точно знаешь, что она еще не замужем? - хмуро спросил пилот. - Так же точно, как то, что ты еще не женат! Пилот долго рассматривал свои руки, заглянул зачем-то под стол и посидел с минуту, покачивая головой. - Жан Анго, - произнес пилот умоляюще, - может быть, ты возьмешь все это на себя? Напиши, что, мол, мы случайно встретились... У тебя, конечно, это великолепно получится... А я... Мне... Мне очень трудно... - Голос его дрожал. - Хорошо, - сказал метр Анго, принимая от матроса чернила, бумагу и перо. - Письмо будет короткое, но дельное. - И вывел несколько строк своим четким, красивым почерком. "Это, вероятно, и есть "островное письмо", которому учил его сеньор Гарсиа", - подумал Франческо. - Ну, прочитать? - спросил Анго. - А может, ты добавишь что-нибудь? Или давай-ка, Винсент, напиши ей лучше сам! - Нет, нет! - пробормотал пилот, краснея. - Да мне и не удастся так четко и красиво написать... - Читаю: "Многоуважаемая мадемуазель Розали! Не могу из-за недостатка времени и места написать вам длинное и обстоятельное письмо. Еще в худшем положении Винсент Перро, с кораблем которого наш корабль встретился близ Балеарских островов. Он только и успел крикнуть мне, чтобы я сообщил вам: он жив и здоров и, вернувшись из плавания, отправится в Дьепп, так как любит вас по-прежнему..." - Тут Анго вопросительно поднял глаза на пилота. - Читай дальше! - сказал тот нетерпеливо. - Ну, дальше всего одна строка: "Желает вам обоим счастья и радостей, с сердечным и глубоким уважением - Жан Анго". - Все? - спросил пилот. - А может, ты прочитаешь еще разок? Франческо поразило, что пилот, человек несомненно умный и образованный, и в первый и во второй раз, слушая письмо Анго, все время шевелил губами, точно повторяя про себя каждое слово. На кораблях, на которых приходилось плавать Франческо, так иной раз поступали матросы, которые по своей неграмотности прибегали к его помощи... Но пилот?! Вот письмо уже свернуто, перевязано шелковым шнуром, к нему приложена собственная восковая печать Анго с изображением "Нормандии". А вокруг вьется надпись: "Жан Анго из Дьеппа". - Да, кстати, Франческо, - сказал Анго очень тихо, - мне, кроме всего прочего, необходимо поговорить с вами о папских грамотах. Но сейчас не время. И я, и вы, и сеньорита пьем и едим, не отставая от других... Только Винсент сидит, не притронувшись к еде... Но вот видите: метр Тома да и ваш сеньор капитан укоризненно поглядывают в нашу сторону. Во-первых, мы не принимаем участия в общей застольной беседе, а только шепчемся о чем-то, что вообще-то нехорошо. Во-вторых, даже бедняга грумет просто остолбенел, когда я вместо вина потребовал у него бумагу, перо и чернила. Я пытался поговорить с сеньоритой о беспокоящих меня обстоятельствах, но ей было не до меня, мысли ее были заняты другим... И все же до разлуки мне необходимо поговорить с вами о папских грамотах! Возможно, что мысли Франческо, как и мысли сеньориты, были заняты другим, однако он по мере сил старался вникать во все, что говорил ему Анго о порядках, царящих при папском дворе. Установлены были такие порядки давно, еще при папе Александре Шестом, а может быть, и раньше. - Видите ли, - пояснил ему Жан Анго, - в папской канцелярии заготовляют заранее послания, с которыми папы обращаются к светским или церковным владыкам, с пробелами, заполняемыми по мере надобности именами лиц, к которым послания эти обращены. Тексты этих документов примерно одни и те же. Однако все дело не в содержании бумаги и даже не в папской подписи, все дело в знаменитой папской зеленой печати. Так вот, помните, сеньорита как-то спросила, не сможет ли повлиять на Карла Пятого имеющаяся у ее дяди папская грамота с печатью. Помните? - Да, - сказал Франческо. - Позже я попросил, чтобы сеньор капитан позволил мне разглядеть как следует эту грамоту. Сегодня сеньор капитан вручил ее мне, конечно, только для прочтения... Франческо вздохнул и покачал головой. - Простите, Жан, - сказал он виновато, - сейчас я буду очень внимательно вас слушать. - Сейчас, пожалуй, нужно только внимательно смотреть, - отозвался Жан Анго и, сунув руку за пазуху, вытащил два свертка пергамента. - Вы, как я понял, хорошо разбираетесь в латыни. Вот это - грамота, выданная сеньору капитану и его племяннице. А вторую, которую так удачно украсил зеленой папской печатью Хуанито, я предназначил для вас. Текст в обеих грамотах примерно тот же. Прочтем вторую, так как я, возможно, не вправе называть вам имена сеньора капитана и сеньориты даже по-латыни... А вот ваша грамота: "Его святейшество препоручает вниманию и заботе вашего императорского величества Франциска Руппиуса"... - А откуда папе известно о моем существовании? - спросил Франческо озадаченно. - А ему ничего не известно, - спокойно ответил Жан Анго. - Но ведь еще Тома Обер пояснил вам, что у нормандцев всюду имеются друзья!.. Вот я и проставил в нужном месте ваше имя. Видите, как иногда может пригодиться знакомство с ирландским "островным письмом". Такие писцы в папской канцелярии ценятся на вес золота!.. Франческо никак не мог взять в толк, для чего понадобилось Жану Анго все это делать. Жан Анго понял Франческо. - Я уже пояснил вам, что все дело в печати. Вернее, в том, по какую сторону от папской подписи она находится. Если по правую, то монарх или священнослужитель, словом, тот, кому направлено послание, должен все предначертанное святым отцом выполнить неукоснительно. Если же печать находится слева от подписи папы, лицо, к которому обращено послание, несмотря на его категорический тон, может поступить с подателем его по собственному усмотрению... Так вот, друг мой, на папской грамоте, выданной сеньору капитану, печать на шелковом шнуре свисает слева от папской подписи! Можно было бы, конечно, и на этой грамоте переставить печать вместе со шнуром при помощи того же Хуанито. Но слева, боюсь, все же останется след, а это может насторожить кого-нибудь из императорских прихвостней... Вас обеспокоило все это? - заглядывая в глаза Франческо, спросил Жан Анго заботливо. - Унывать особенно не следует. Возможно, император еще не знает всех тонкостей папской канцелярии... Я пытался было растолковать все это сеньорите или капитану, но безрезультатно. Теперь вся надежда на вас. Вы должны явиться к императорскому двору вместе с ними и со своей грамотой! - Но что мне делать при императорском дворе? - с недоумением, даже с испугом спросил Франческо. - То же самое, что вы делали бы, не повидавшись с императором. Надо думать, что прием этот состоится в Севилье... После приема вы с разрешения императора посетите библиотеку сына адмирала... Познакомитесь с лучшими людьми Испании, если, конечно, император оставил их в живых... И так как Франческо досадливо передернул плечами, Жан Анго добавил уже строго: - Во всяком случае, оказать такую небольшую услугу сеньорите и сеньору капитану вы просто обязаны! Расставание с командой "Флердоранж" было сердечное. Выпито, правда, было немало, однако до обеда и много часов спустя нормандцы, проспавшись, не менее настоятельно приглашали людей с "Геновевы" кого в Дьепп, кого в Онфлер, кого в какую-то деревушку в горах... Сеньор Гарсиа спустился на палубу со всеми провожатыми и покорно отвечал на все задаваемые ему вопросы... Только отвечал невпопад. За последнее время он почти не выходил из средней каюты, не разворачивал свитки своих записей, даже поесть соглашался только после настоятельных просьб, а иной раз - после строгих приказаний сеньориты. И сейчас маэстре и пилот чуть ли не силком доставили его на "Флердоранж". Метр Тома приглашать кого-либо в Нормандию не приглашал, но на прощанье сказал очень серьезно: - Если вам случится попасть в какую-нибудь беду, на суше или на море, в Кастилии или в других странах, если вам встретятся... ну, скажем, пираты, вы только помяните, что у вас в Нормандии есть хорошие друзья - Пьер Криньон, Жан Дени, Жан Анго, Жан Пармантье из Онфлера или Тома Обер, - и все наладится. У нас, нормандцев, есть поговорка: "Ворон ворона не заклюет"... Так я говорю, Жан Анго? - Так, - подтвердил Анго. - Пожалуй, и в разговоре с его императорским величеством или с его святейшеством папой упомянуть о нашей дружбе не помешает. "Ворон ворона не заклюет"! Слова метра Обера не требовали особых разъяснений, однако добавление, которое сделал метр Анго, показалось Франческо странным. И все же сейчас задавать какие бы то ни было вопросы было бы несвоевременным... Но как бы не позабыть! Кордовскую тетрадь Франческо постоянно носил за пазухой. Воспользовавшись тем, что тут же, под рукой, были чернила и перо, он, наскоро набросав: "Ворон ворона не заклюет. Император. Папа", обвел написанное жирным кружком. В такие же кружки были в свое время заключены заметки, требующие разъяснения, как, например: "Эуриген, проучивший императора", "островное письмо", "Как могли ганзейцы проникнуть в Африку". ..."Флердоранж" наконец отчалила, но еще долго доносились прощальные возгласы, дружеские пожелания, матросы махали шапками и колпаками, а с "Нормандии" и "Геновевы" им отвечали команды, толпившиеся на бортах своих кораблей. Наконец боцман "Геновевы" не выдержал. - Да что это такое, сеньор маэстре! - сказал он с сердцем. - Сбились в кучу, как овцы на пароме! И все - на одном борту! "Геновева" глядите как накренилась! Вот-вот зачерпнет воду! "Нормандия" тоже, но это уж их дело!.. И все-таки на бортах накренившихся на бок "Геновевы" и "Нормандии" люди стояли до тех пор, пока от "Флердоранж" не осталось вдалеке крохотное пятнышко. В послеобеденный час отдыха в большой каюте просто яблоку некуда было упасть: кроме свободных от своих обязанностей хозяев, здесь собрались еще и гости с "Нормандии". Кое-кто из геновевцев, правда, прилег отдохнуть, но заснуть им, вероятно, не пришлось. Кто-то из нормандцев пиликал на самодельной не то гитаре, не то мандолине. Почти все остальные играли в кости. Только в небольшой кучке матросов, столпившихся у койки Педро Маленького, то и дело раздавались взрывы хохота. Педро, конечно, добрый парень, весельчак и балагур, но уж больно задиристы словечки, которыми он пересыпает свою речь. И, как это ни странно, даже нормандцы его понимают. Франческо очень хотелось спать, но, когда он с облегчением направился к койке, в дверь каюты кто-то тихо постучал. - Такие нежности на "Геновеве" развела сеньорита, - буркнул Бьярн, - и знаешь, Руппи, уведи ее куда-нибудь... Матросы, конечно, и любят и уважают ее, но надо же дать парням развлечься по-своему, а все это - не для ее ушей. Франческо открыл дверь. Северянин угадал: это действительно была сеньорита. Оглянувшись на привставшего со своей койки Северянина, Франческо посторонился было, но девушка вдруг сказала тихо и встревоженно: - Сеньор Франческо, не можете ли вы подняться со мной в среднюю каюту? Там наш сеньор капитан буквально разносит бедного сеньора Гарсиа. Кричит так, что его можно услышать с "Нормандии"! Пойдемте! - И, обернувшись к Северянину, произнесла, умоляюще сложив руки: - Я знаю, вы не любите вмешиваться в чужие дела, но прошу вас, помогите нам с сеньором Франческо. Дядя так кричит, что от этого одного сеньор Гарсиа может сойти с ума! - Если еще не сошел! - пробормотал Бьярн сердито, но все-таки шагнул к двери. - Но предупреждаю, - говорил он, направляясь к средней каюте, - вламываться всем туда не следует... Неужели же маэстре и пилот не смогли удержать капитана? - Оба они ушли, как только дядя начал кричать, - сказала сеньорита печально. - А ведь я была уверена, что у нас на "Геновеве" очень дружный народ! - А потому они и ушли, - пробормотал Северянин. - Они, как и я, решили, что такая взбучка, какую Гарсиа получит от капитана, просто необходима... И знаете, сеньорита, хоть я и живу спокойненько в матросской, но догадываюсь, что одно только пребывание сейчас в одной каюте с эскривано - дело нелегкое... Всем нам жаль испанцев, но нельзя же из-за этого не спать, бродить по ночам, как привидение, и мешать людям... "Геновева" еще, чего доброго, налетит на мель, так как маэстро с пилотом могут неправильно наметить курс... Ого-го-го! - произнес он, останавливаясь. - Нам, пожалуй, и подыматься не надо: даже на палубе слышно, как орет ваш дядюшка... Сеньор капитан даже не заметил их появления. Сейчас он говорил много тише, но совсем не потому, что решил прекратить свою суровую проповедь. Просто у него сел голос. Покашляв немного, капитан почти шепотом закончил прерванную фразу: - ...поэтому повторяю: у каждого из нас троих - у меня, у тебя, у Руппи - есть свои обязанности, в силу которых мы и стремимся, по возможности, быстрее добраться в Испанию... Но мы - я и Руппи - могли бы обязанностей этих сейчас не выполнять, поскольку уж очень много препятствий оказалось на нашем пути, могли бы все отложить на более благоприятное время... А ты, эскривано, обязан именно сейчас проникнуть в Испанию! Что ж, ты окончательно отказался от выполнения своего прямого долга?! Вспомни, ты не раз толковал, что историк, мол, обязан в назидание будущим поколениям запечатлеть все пороки и достоинства своего времени... Ох, как трудно в моем возрасте обманываться в друзьях! Ты всегда говорил, что это именно я проявляю непозволительное равнодушие к людям. Пусть так. Но делу своему я верен. Ради него и совершаю это плавание, не страшась того, что могу угодить прямо в пасть этим двум чудовищам - императору и кардиналу... ...Когда за спиной сеньора Гарсиа вдруг раздался спокойный голос Северянина, эскривано удивленно оглянулся. - Капитан говорит дело, - промолвил Бьярн, - поскольку ты историк, вот и пиши историю. Лезь в самое нутро ее! Жаль, конечно, испанцев, но мы ничем не сможем им помочь! Однако подобные восстания прокатились сейчас по всей Европе, а тебе, эскривано, не посчастливилось быть их очевидцем... Ты не раз толковал, что только через сто лет после смерти историка люди смогут узнать правду... Ну что ж, следовательно, это твоя прямая обязанность: сбереги истину. А уж ее, будь уверен, честные люди найдут! Раскопают! Эскривано, друг, по глазам твоим вижу, что слова нашего хозяина до тебя все-таки дошли. Перестань же мучиться сам и мучить других! - Других? А я разве... - начал сеньор Гарсиа изумленно. - Ты пойди-ка в каюту этой девчушки, - перебил его сеньор капитан, - и посмотри на себя в зеркало! Что же ты воображаешь, что твои друзья не мучаются вдвойне?! Испания - Испанией, но, когда на глазах у человека его лучший друг теряет разум, надо быть Карлом Пятым или его наместником, чтобы все это переносить спокойно! - Мне странно, - сказал Франческо, когда они с сеньоритой и Северянином спускались по лестнице, - как можно кричать на такого легко ранимого человека, как сеньор эскривано! Мне все время кажется, что он живет не в нашем мире, что он витает где-то... - ...в облаках, еще скажешь! - сердито перебил его Северянин. - "Легко ранимый"? - переспросил он с усмешкой. - Ой, плохо ты его знаешь! Этот человек не легко раним. На нем латы и доспехи, хорошо его защищающие! - О нет, наш эскривано живет на земле, но не в нашем веке. Я уверена, что он видит будущее земли на много веков вперед! Франческо с удивлением оглянулся на девушку. - Да неужели же ты до сих пор не понял, что за человек живет рядом с тобой? - вскричал Северянин с гневом. Сеньорита мягко тронула его за локоть: - Не сердитесь! Сеньор Франческо редко видится с сеньором Гарсиа. Они еще ни разу не поговорили как следует. У сеньора Франческо слишком много обязанностей и мало свободного времени... Под вечер пилот тихонько шепнул Франческо, что эскривано снова вытащил из ящиков свои бумаги. Наставления капитана на него, очевидно, подействовали... Поработав немного, сеньор Гарсиа, не раздеваясь, прилег отдохнуть и наконец заснул. Однако в завершение переживаний этого дня произошло событие, которого никто предвидеть не мог. Франческо в ту ночь было довольно трудно отстаивать свои часы вахты. После прощанья с "Флердоранж" пьян он не был, да и вообще на "Геновеве" народ умел пить, не пьянея! Но в голове у Франческо немного шумело, и очень ему хотелось спать. На мачтах "Геновевы" уже горели фонари. На "Нормандии", которая шла борт о борт с "Геновевой", огня еще не зажигали. И вдруг внезапно из темноты с "Нормандии" раздался окрик марсового. Он очень громко прокричал что-то, понять его здесь могли бы только пилот да эскривано. Но Винсент Перро после проводов "Флердоранж", очевидно, уже спал сладким сном или мечтал о предстоящей встрече в Дьеппе. - Эй, Рыжий! - окликнул Франческо марсового с "Геновевы". - Что там у них случилось на "Нормандии"? - Да уже послали за сеньором капитаном, - как будто невпопад ответил Рыжий. "Вот тебе и на! - Франческо покачал головой. - Хорош вахтенный, нечего сказать!" Значит, он вздремнул все-таки! Последний час его вахты, к счастью, был уже на исходе... Капитан, маэстре, пилот и боцман шагали по палубе. Марсовой с "Нормандии", оказывается, сообщил, что навстречу им идет судно без огней. Все вглядывались в темноту. Небо было затянуто тучами, а фонари на фок- и грот-мачтах только слепили глаза. Капитан отдал приказ фонари потушить, а команде - приготовиться: неизвестно, что сулит эта встреча. Такие же приготовления были предприняты и на "Нормандии". Было слышно, как по палубе грохочут колеса зарядных ящиков. Сейчас уже и Франческо отчетливо различал темную массу корабля, быстро идущего им навстречу. "Хорошо, что с нами рядом Жан Анго, - подумал он. - Судно без огней? Нормандцы? Или бретонцы? Алжирцы так далеко не заплывают..." Со встречного судна спустили лодку. Она, как поплавок удильщика, ныряла в волнах и подошла уже так близко, что, будь сейчас лунная ночь, можно было бы разглядеть лица людей, подгребающих к "Геновеве". - Ломбарда не надо! - раздался с лодки густой бас. - Мы - купец Ганза... Надо капитан. Близко! На борт! - Да, "близко", - пробормотал стоящий рядом с Франческо боцман. - Подойдешь "близко на борт", а он в тебя ка-ак бабахнет чем-нибудь!.. Но капитан подошел к самому борту. - Я капитан! - прокричал он в темноту. - Дама... Толедо... Очень просит, - вдруг добавил человек из лодки по-испански. - Дама? Толедо? Ничего не пойму! - пробормотал капитан. И вдруг хлопнул себя по лбу: - Да ведь наш сеньор эскривано великолепно говорит по-немецки! Бермехо, - окликнул он матроса, - сходи-ка в среднюю и позови сюда сеньора эскривано! Оставив свое место на носу "Геновевы", Франческо подбежал к капитану. - Сеньор Гарсиа сегодня в первый раз заснул как следует... И он опять очень расстроится, если мы не поможем... - сказал он. - А ведь Педро Маленький хоть и недолго, но плавал с ганзейцами. Как-то он ведь разговаривал с ними... - Бермехо, ступай, куда велено, а ты, Руппи, стоишь на вахте, если не ошибаюсь... И Франческо, смущенный, опустив голову, возвратился на свое место. Однако сейчас он мог бы не возвращаться: часы его вахты уже истекли. Теперь уже почти все свободные от работы геновевцы столпились на палубе, следя за лодкой, которую огромные волны то подымали на гребень, то швыряли книзу. Надо было очень напрягать зрение, чтобы разглядеть, как, взмахивая веслами, гребцы стараются выбраться из этого кипящего котла. Казалось, еще минута - и утлое суденышко исчезнет навеки... А сеньор Гарсиа уже бежал по палубе. И тут же, оттолкнув сеньора капитана и маэстре, кинулся к борту. Немец в лодке что-то долго и громко пояснял ему. Среди фраз на непонятном Франческо языке вдруг иной раз всплывало знакомое имя - "Хуан", "Мария", "де Падилья"... Или название города - "Толедо"... Когда ганзеец закончил свою речь, сеньор Гарсиа тоже прокричал ему что-то по-немецки. - Сеньор капитан, - произнес эскривано твердо, - на борту этого корабля находится вдова казненного наместником гранда Кастилии дона Хуана де Падилья. Этот купец взялся доставить донью Марию Пачеко де Падилья к любому судну, направляющемуся в Португалию. И получил за это от дамы три золотых дуката. Больше денег у нее, к сожалению, нет. Я сказал ему, что капитан "Геновевы" с радостью и безвозмездно окажет даме эту услугу. Франческо стоял неподалеку от разговаривающих. Неужели сеньор капитан рассердится на эскривано?! Нет, капитан не рассердился. Он ответил очень громко, его услышали не только на палубе "Геновевы", но и люди в лодке: - Скажи ему, что я с радостью пошлю на его корабль своих людей за доньей Пачеко де Падилья! - Посылать за мной никого не придется, уважаемый сеньор капитан, - вдруг отозвался из лодки низкий, певучий женский голос. - Я, Мария Пачеко, нахожусь здесь, в этой лодочке. Буду вам очень благодарна, если вы окажете мне гостеприимство. Проснувшись и услыхав, что Бермехо толкует о какой-то даме на ганзейском корабле, которая, как думалось матросу, бежала из Толедо, Хуанито тут же помчался наверх, к сеньорите, - рассказать о замечательных новостях. И девушка на палубу подоспела вовремя. С "Геновевы" уже давно спустили трап, но сейчас он был бесполезен. Пришлось обходиться веревочной лестницей. Сеньор капитан, велев боцману и Франческо хорошенько придерживать лесенку, стал спускаться по ней сам. - Это дурачье в лодке не догадалось ее закрепить. Держите хорошенько! - крикнул он сквозь рев ветра. - Со мной эта штука не будет летать! И действительно, через минуту капитан уже - ступенька за ступенькой - подымался кверху, таща даму за руку. А их с нетерпением дожидались маэстре, пилот и эскривано. Когда дама одной ногой уже ступила на палубу, кто-то мягко отвел протянутую руку маэстре... - Мне будет удобнее это сделать, - сказала сеньорита. - И даме со мной будет удобнее... Длинное платье... Широкие рукава. Она может зацепиться за что-нибудь... Дядя, а ты молодец! Знаешь, я велела окликнуть кого-нибудь с "Нормандии" и попросить метра Анго перебраться к нам. Да, море в ту ночь было бурное, но метр Анго спокойно по доске перешел с "Нормандии" на "Геновеву". И когда вдова дона Хуана де Падилья поднялась на палубу, он уже стоял рядом со всеми, чтобы приветствовать ее. Однако прежде всего дама кинулась к сеньорите. Так как капитан распорядился снова зажечь фонари на мачтах, гостья и сеньорита только сейчас смогли рассмотреть друг друга. - Боже мой, какая нечаянная радость! - воскликнула донья Мария. - Почудилось мне, правда, что уж очень нежной и узенькой была рука, протянутая мне в помощь, но могла ли я надеяться, что здесь, в бурном океане, мне предстоит такая приятная встреча! - И вдруг, ахнув, гостья повернулась к капитану: - Простите меня, сеньор капитан, простите мне мою невежливость! Прежде всего я обязана была поблагодарить вас, что я и делаю от всего сердца! - И донья Мария с достоинством наклонила голову. - Я даже не разглядела в темноте, под каким флагом вы плаваете... Если я правильно поняла ваш разговор с сеньором... с сеньором... - Донья Мария приостановилась в ожидании. - С сеньором Гарсиа, - подсказал ей Жан Анго. - Может быть, я ошибаюсь, но из разговора вашего с сеньором Гарсиа я поняла, что корабль ваш направляется в Португалию... А в Португалию я и собираюсь бежать... Но если вы направляетесь в Испанию... я просто не могу допустить, чтобы кто-либо своим бескорыстным и благородным поступком навлек на себя немилость императора или кардинала... - Донья Мария, - обняв гостью за плечи, сказала сеньорита, - очень прошу вас, пойдемте ко мне в каюту. Выяснить все, что вас и нас интересует, мы сможем завтра, а сейчас вам необходимо отдохнуть. Под каким бы флагом ни шла "Геновева", но гостеприимство на ней вам предложено от чистого сердца. Донья Мария снова с благодарностью склонила голову. - Многоуважаемая донья Мария Пачеко де Падилья, - торжественно произнес Жан Анго, отвешивая низкий поклон, - здесь вам встретятся люди из различных стран, но каждый из нас будет рад оказать вам любую услугу! - Руппи, давай-ка поскорее в большую каюту! - хлопнув Франческо по плечу, промолвил Северянин. - Не для того я поднялся среди ночи, чтобы выслушивать все эти кастильско-нормандские любезности! А женщина еле держится на ногах! Не думаю, чтобы эти ганзейские купцы очень заботились о ее удобствах... А вот Хуанито молодец! И девчонка молодец!.. Стой-ка, гляди - она, кажется, уже уводит наверх свою гостью... - Мы подождем тебя! - крикнул вслед племяннице сеньор капитан. - А пока мы еще с часок будем доругиваться с метром Анго... Однако и сеньор капитан, и маэстре, и пилот, и метр Анго, а тем более сеньор эскривано дожидались возвращения сеньориты с нетерпением. Вернулась девушка на палубу спустя всего каких-нибудь десять - пятнадцать минут. - Ну, о чем толковали вы с вашей гостьей? - тут же спросил сеньор эскривано. - Успела ли донья Мария рассказать вам что-нибудь? - Донья Мария сказала только одно слово "спать". И когда я ее, полусонную, раздела, когда обтерла ее лицо и руки мокрой губкой, она только благодарно улыбнулась мне... Дядя, - обратилась сеньорита к капитану, - я устроила ее на своей койке, а сама переберусь к тебе... Заснула она мгновенно. И вдруг уже сквозь сон проговорила: "Три дня на ногах... А до этого - нескончаемые месяцы осады!" Глава одиннадцатая "ЖИЗНЕОПИСАНИЕ ФРАНЧЕСКО РУППИ, РОДИВШЕГОСЯ В ТОСКАНЕ, В ИТАЛИИ" Хуанито с утра уже два раза наведывался в большую каюту: ему велено было позвать в среднюю Франческо Руппи. Однако Руппи после ночного дежурства так сладко спал, что даже заглянувший к матросам боцман посоветовал мальчику его не будить. В третий раз за Франческо явился уже сам сеньор маэстре. - Боюсь, Руппи, что самое главное ты проспал! - пожалел он. - Сеньорита будет огорчена. Действительно, когда маэстре тихонько приоткрыл дверь, донья Мария Пачеко де Падилья, как видно, уже заканчивала свой рассказ. - Да, все это было! - произнесла она. - Говорят, что на родной земле даже стены домов помогают людям сражаться... Увы, это не так! Именно потому, что для кардинала Адриана Утрехтского все на нашей земле было чужое, он и оказался в более выгодном положении, чем мы. Ему не жаль было ни древних стен Толедо, ни садов наших, ни домов, ни стариков, ни детей. Мало того, он даже с каким-то злобным удовлетворением следил за тем, как солдаты императора жгут, грабят, убивают... Даже Медина дель Кампо он не пощадил! - Вам, вероятно, не следует вспоминать об этом, - заботливо сказала сеньорита, - мы все поняли и все-все запомним! - Вспоминать? - с удивлением переспросила донья Мария.- Я не вспоминаю, я помню! Теперь для меня уже ясно, что даже если бы Педро Ласо де Вега не изменил нашему делу, все равно и "Священной хунте" и Толедо невозможно было бы долго продержаться. Наместник к тому же натравил на Толедо богатых бургосских купцов, дело шло о каком-то соперничестве на ярмарке... Да, вот еще о чем я прошу вас, сеньор Гарсиа: вы, как историк, обязаны хорошо запомнить это имя - Педро Ласо де Вега! Под его началом сражалось более сотни наших отборных воинов - ремесленников, отлично знакомых с военным делом по прошлым трудным временам Испании. И всех этих людей Ласо де Вега передал в руки палача! Сто девятнадцать человек! И вот еще о чем прошу вас упомянуть: когда палач, перед тем как занести топор, попытался завязать глаза моему мужу, Хуан де Падилья сказал так громко, что слова его будут звучать в ушах внуков и правнуков нынешних испанцев. - Донья Мария не пыталась скрыть катящиеся по лицу слезы. - Мой муж сказал: "Вы ошиблись, сеньор палач: завязать глаза следует не мне, а вот этому кастильскому вельможе - Педро Ласо де Вега. Он стоит на помосте рядом с приближенными кардинала. Их охраняет сотня людей, вооруженных до зубов. Но глядите: он шатается, вот его поддерживает кто-то в сутане..." - И вы были при этом?! - с ужасом спросила сеньорита. - Да, я была при этом. Закутавшись в мантилью, я все время продвигалась в толпе. И люди, которых согнали на площадь, расступались, чтобы дать мне возможность в трудный час быть рядом с моим супругом... Я все рассказала. Я рада, что здесь, среди храбрых и великодушных людей, я к тому же встретила историка, который правдиво опишет все так, как оно было... Португалия пообещала мне убежище, полагая, очевидно, что бегство мое послужит во вред ее соседке и сопернице - Испании... А из Португалии, если бог мне поможет, я надеюсь добраться до Рима, к святому престолу, и умолю папу... Но об этом я вам уже говорила... Проникнуть в Португалию через сухопутную границу невозможно: вдоль нее стоят наемники кардинала. Меня с опасностью для собственной жизни доставили на ганзейский корабль рыбаки... - Помолчав, донья Мария добавила: - Я приняла на себя командование горожанами Толедо. Но я не командовала. Со всеми вместе я таскала камни и сбрасывала их со стен города на врагов... Вы хотели мне что-то сообщить, сеньор капитан и метр Анго, а я вас перебила... Простите... - Теперь, когда император ведет или уже привел с собой наемников, народа, хунты ему уже, увы, можно не опасаться. Однако все же нам показываться на глаза Карлу пока не следует, ему сейчас не до гостей, - пояснил капитан. - Поэтому свободного времени у нас будет вдоволь. Донья Мария, умоляю вас, не сомневайтесь: мы доставим вас в Португалию. Именно о том, как надо это сделать, мы и проговорили полночи с метром Анго и разошлись, оставшись - он при своем мнении, а я при своем... - Прошу извинить меня, сеньор капитан, - перебил его Жан Анго, подымаясь из-за стола, - я хочу обратиться к донье Марии с просьбой быть судьею в нашем споре. И так как донья Мария нерешительно наклонила голову в знак согласия, он заявил торжественно: - Я позволю себе называть вас именем, под которым вы навечно останетесь в памяти испанцев... Донья Мария Пачеко де Падилья! Сеньор капитан пообещал вам и безусловно доставил бы вас к берегам Португалии. Но неизвестно, как бы там сейчас было встречено судно, идущее под кастильским флагом. Кроме того, мне думается (хотя сеньор капитан начисто отверг мои возражения), что это могло бы в дальнейшем усложнить его отношения с императором. А моя "Нормандия" вольна плыть куда угодно. Я - тоже. - Метр Жан улыбнулся. Донья Мария тоже улыбнулась - в первый раз за это утро! - Вчера вечером, вернее, ночью, - продолжал Анго, - мне очень долго и напрасно пришлось убеждать сеньора капитана оказать огромную честь скромному судовладельцу из Дьеппа и передать ему заботу о ваших удобствах и о выполнении ваших планов. Очень прошу вас, донья Мария, а также вас, сеньорита, пожаловать на "Нормандию" и проверить, все ли необходимое для дамы приготовлено в ее каюте... Так как до Португалии рукой подать, переход наш по морю не будет длинным. А я, доставив вас в Португалию, тут же поверну свою "Нормандию" к моему родному Дьеппу. Только назовите португальский порт или гавань, куда нам нужно будет пристать. - Если можно, то не в порт и не в гавань... Мы там привлечем ненужное внимание... Лучше всего в Жоао, это маленький рыбачий поселок... Они извещены... - тихо ответила донья Мария. - Однако, метр Анго, - чуть хмурясь, заметил капитан, - вы до постановления суда уже разрешаете себе принимать решения?! - Судья, как вы слышали, высказался в мою пользу, - возразил Жан Анго. При этом он так хорошо улыбнулся, протягивая сеньору капитану руку, что тот волей-неволей вынужден был ее пожать. - Не упрямьтесь зря, сеньор капитан, - заметила сеньорита. - И метр Анго, и сеньор маэстре, и сеньор пилот, и сеньор эскривано, и даже наш сеньор боцман стоят за то, чтобы в Португалию донью Марию доставили на "Нормандии". Допускаю, что сеньором боцманом руководит беспокойство за целость "Геновевы", но уж ни маэстре, ни пилота, ни эскривано нельзя заподозрить в трусости или в желании уклониться от выполнения долга! - Да это что? Бунт на корабле? - поворачиваясь к Франческо, произнес с деланным возмущением капитан. - Недаром, следовательно, я дважды посылал за тобой Хуанито, а потом еще и сеньора маэстре. Уж ты наверняка поддержал бы своего капитана! И так как он, обращаясь к Франческо, уже весело смеялся, тот на шутку отважился ответить шуткой: - Сеньор капитан, боюсь, что я тоже примкнул бы к бунтовщикам! С "Нормандии" на "Геновеву" и метр Анго и метр Криньон перебирались по доске, которая так и ходила вверх и вниз под ногами смельчаков. Метр Анго сообщил сеньорите, что он уже распорядился сколотить доски пошире, чтобы дать возможность донье Марии совершить этот переход в сопровождении двух-трех человек из экипажа "Геновевы". Сеньорита позвала Франческо поглядеть на это новое сооружение. - Я ведь имел в виду и ваши удобства, сеньорита, - сказал метр Анго. - Полагаю, что вы возьмете с собой и Франческо. Донья Мария передала, что будет рада таким провожатым. - Мне кажется, - тихо возразил Франческо, - что перевести свою гостью на "Нормандию" несомненно вызовутся сеньор капитан и сеньор маэстре... Однако доска для перехода действительно настолько широка, что заодно с ними сможет перейти и сеньорита. Наверно, говоря о провожатых, именно сеньориту имела в виду донья Мария: обе они ведь были неразлучны все это время... Метр Жан, вздохнув, только покачал головою. - Вы после ночной вахты, сеньор Франческо, кажется, свободны сегодня? - спросила сеньорита. - Давайте побродим немного по палубе. Господи, пресвятая богородица! Посмотрите, что метр Анго вытворяет! Широкая, нет - широченная доска, проложенная между двумя кораблями, была застлана бархатным ковром. Пройти по такому помосту одновременно могли бы не три-четыре человека, а, пожалуй, целый отряд. И, к счастью, море на этот раз было на диво спокойное. - Конечно, это очень красиво! - сказала сеньорита. -Только не знаю, нужно ли все это, - добавила она задумчиво. - Вспомните, как донья Мария добиралась до "Геновевы"... Уж кому-кому, но Марии Пачеко де Падилья в отваге отказать нельзя! А вы что скажете по поводу такой роскоши? - Ничего зазорного я в этой роскоши не вижу, - ответил Франческо. - У Анго есть отличный ковер, вот он и решил его подостлать под ноги своей гостье. А относительно отваги... Мне приходилось наблюдать, как в минуты опасности или крайней необходимости человек, напрягая все свои силы и всю свою волю, совершал поступки, которые можно приравнять к подвигу... Но вот опасность миновала, а человек после всего испытанного в совершенно спокойные минуты вдруг теряется от какого-нибудь пустяка: неожиданно хрустнет в лесу сучок под ногой, а он вздрагивает, точно это выстрел ломбарды. Простите, я неправильно выразился. Не человек в минуты опасности сознательно напрягает свои силы и волю, нет, он в этом как бы и не участвует: и сила и воля сами приходят ему на помощь... Простите, я очень бестолково излагаю свои мысли. Вот вам еще один случай посмеяться над неудачником... - А вам много раз случалось наблюдать, как я смеюсь над вами? - спросила девушка сердито. - И почему вам кажется, что вы неудачник? - Хотя бы потому, что я так невнятно излагаю свои мысли... - Вы говорите об этом слишком часто и, на мой взгляд, неискренне. И еще я могла бы добавить, что вы на редкость удачливы, но это завело бы нашу беседу слишком далеко... Пойдем-ка лучше предупредить донью Марию, что "Нормандия" готова к встрече гостьи. Поскольку дядя и маэстре не упустят случая в последний раз оказать маленькую услугу донье Марии и вызовутся ее сопровождать, мешать им не стоит... А вас, сеньор Франческо, - добавила девушка, смеясь, - я все же попрошу дать мне возможность совершить этот "опасный переход", опираясь на вашу сильную мужскую руку. И надеюсь, что вы не обратитесь от меня в постыдное бегство... И еще я надеюсь, что вы вместе с нами будете приняты при императорском дворе... Франческо мог бы возразить, что на такую высокую честь, как прием при императорском дворе, он не рассчитывает. В Сен-Дье Франческо были вручены письма к Эрнандо Колону с просьбой разрешить подателю сего воспользоваться, если возможно, богатой библиотекой сына адмирала. Имелось у Франческо и письмо к Америго Веспуччи: до Сен-Дье так и не дошло еще известие о том, что тот умер десять лет назад. Веспуччи был возведен в ранг главного лоцмана Португалии. О работе его, о его обязанностях, о жизни его и даже о его смерти слухи не распространялись. Помещение, в котором хранились карты новооткрытых земель, описания путешествий, записки географов и картографов, строго оберегалось. Говорят, что на двери помещения, в котором Веспуччи провел последние годы жизни, было навешано пять замков с очень замысловатыми затворами, а люди, изготовлявшие их, исчезли бесследно. Может быть, это были домыслы невежественных людей, но ведь всему миру известно, что Португалия, так же как и Испания, умеет беречь свои тайны. Расставание с доньей Марией Пачеко де Падилья нисколько не походило на прощание с "Флердоранж". У Жана Анго хватило и ума и такта не обставлять с излишней пышностью эту горестную разлуку доньи Марии с родиной. Постланный ей под ноги ковер был единственным знаком его благоговейного внимания к даме. ..."Геновева" все же на некотором расстоянии сопровождала "Нормандию" до местечка Жоао. Было условлено, что "Геновеву" оповестят, если почему-либо замыслы Жана Анго потерпят неудачу. Так сказал метр Анго, а он слов на ветер не бросает! Если все обойдется благополучно, Анго тут же отправится в свой родной Дьепп. И опять матросы "Геновевы" по-братски прощались с матросами "Нормандии", в точности как неделю назад с командой "Флердоранж". Франческо выполнил желание сеньориты и проводил ее на "Нормандию", но тут же, распрощавшись, повернул назад. На душе у него было неспокойно, хотя виноватым он себя не считал: в обществе людей, стоящих несравненно выше его и по рождению, и по уму, и по образованию, он, несомненно, оказался бы лишним. Однако, как ни был Франческо расстроен, он очень обрадовался, когда пилот позвал его к себе на помощь в среднюю каюту. Дело шло о карте, за которую пилот брался уже в третий раз, и в третий раз карта ему не удавалась. Промучившись несколько часов над малоизвестными ему очертаниями берегов Северной Европы и Западного материка, Франческо так устал, что его задолго до вечерней поверки стало клонить ко сну. И все же он рад был случаю пополнить свои географические познания и обновить свои картографические навыки. Самым заманчивым в этой работе было то, что пилот, приступая к ней, воспользовался указаниями и Жана Анго и Северянина. За точность своих обозначений пилот поручиться не мог, но ведь и Анго и Северянин ни за что не ручались... Сеньор маэстре пообещал проверить их работу по имеющимся у эскривано картам. Пристроившись на своей койке, чтобы только чуть вздремнуть, Франческо тут же крепко заснул и проснулся только тогда, когда рядом было громко названо его имя. Однако то, что происходило в большой каюте, беседой или разговором назвать никак нельзя было. Речь держал один Хуанито, а вокруг его койки собрались любопытные слушатели. Вот тут-то и следовало бы оборвать противного мальчишку! Но Франческо этого не сделал... Потом он долго и горестно размышлял над своей оплошностью. Ведь только когда рассказчик дошел до прибытия своего героя в Кастилию, где его несомненно встретят с почестями при дворе императора Карла Пятого, Франческо, протирая глаза, сказал сердито: - Ты мог бы примоститься где-нибудь подальше, чтобы не мешать спать добрым людям своими баснями! И вдруг Федерико, человек положительный и всеми в большой каюте уважаемый, заметил: - А ведь самое главное ты проспал! Речь-то о тебе - о Франческо Руппи - шла! Что в рассказе Хуанито не обойдется дело без вранья, мы все наперед знали, меня Педро Большой все время в бок толкал... Но уж больно складно врет Хуанито, иной раз и не заметишь, что у него концы с концами не сходятся. А иной раз его сразу можно поймать на вранье. Скажу к примеру. Ты, по словам бесенка, продал шесть отцовских кораблей, чтобы удрать в далекие страны. А тут же тебе пришлось прятаться у какого-то художника, чтобы мать насильно не вернула тебя домой, так как ты в ту пору был еще мальчишкой. А скажи на милость, кто же у такого мальчишки стал бы корабли покупать?! И с портретом твоим у Хуанито неувязка. Ты ведь, по его словам, мальчишкой из дому бежал, не так ли? Значит, художник с тебя, с мальчишки, портрет рисовал? Невеста, стало быть, по портрету в мальчишку влюбилась, что ли? Да и о папе Александре Шестом Хуанито сочинил с запозданием: тот уже давно покоится в земле. Из боязни, что Федерико начнет подробнее перечислять все несуразности в рассказе Хуанито, Франческо только собрался было остановить его, как старый матрос добавил с улыбкой: - Но ты, Руппи, не сердись на него. Все же для всех нас этот бесенок - большое развлечение... Не дальше как на прошлой неделе, пока мы с Хуаном-бочаром возились в трюме, Хуанито под большим секретом поведал всем, что я - мавр, что я откупился от святых отцов за пять тысяч золотых дукатов, что деньги эти мне дал взаймы сеньор капитан и что теперь я ему их до самой смерти буду отрабатывать. Но как бесенок ни врет, однако какая-то крупинка правды в его вранье всегда есть... Он слышал, как я сказал сеньору капитану, что рад бы на "Геновеве" до самой смерти служить, разве что меня насильно отсюда погонят... И взаймы сеньор капитан мне вправду деньги давал, но совсем на другое дело. И я их ему давно отработал. Дал мне сеньор капитан действительно пять тысяч, но только не золотыми дукатами, а мелкими мараведи... Вот и о тебе Хуанито врал, врал да вдруг сказал, что ты хорошо обучен граверному делу. И что ты даже какую-то карту на меди вырезал... А ведь нам и сеньор пилот говорил об этом... - Сеньор Гарсиа говорил, - поправил Хуанито сквозь слезы. Франческо был очень зол на бесенка. Мельком глянув на него, он тотчас же отвел глаза, чтобы не поддаться чувству жалости. Лицо Хуанито было все перекошено, и он испуганно моргал своими огромными, слипшимися от слез ресницами. - Так вот, Франческо, - продолжал Федерико уже всерьез, - кое в чем мальчишка все-таки прав: действительно не к чему тебе учиться на "Геновеве" никакому другому ремеслу. Ты и без того нам нужен и полезен. Напрямик скажу тебе: в большой каюте ты всем пришелся по душе. Если есть у тебя охота, неси службу, как несешь, наравне с нами. Но если хочешь, переходи в среднюю, никто тебе худого слова не скажет, и всегда ты будешь у нас желанным гостем. Но если останешься здесь, обязательно надо будет с боцманом договориться, чтобы ты три дня в неделю уделял своему настоящему ремеслу. Граверное дело - вещь тонкая, а от грубой работы пальцы... Уж не помню, как сеньор капитан это боцману разъяснял... - Сеньорита разъясняла! - снова поправил мальчишка. А рассказал бесенок матросам такую историю: "Родился Франческо Руппи в очень богатой и знатной семье в Тоскане, в Италии. Еще с детства его учили всяким языкам. Кое-что он, может, и позабыл, по по-кастильски и по-латыни до сих пор говорит хорошо. Был у него учитель гравер, другой учитель - чертежник, третий - географ... А еще к нему на дом ходили маэстре и пилот - учили его кораблевождению. А потом Руппи даже своего учителя гравера перещеголял: сам вырезал какую-то карту на меди, ее в Тоскане и сейчас за деньги показывают... А тут, на "Геновеве", его еще вздумали какому-то ремеслу учить! И все эти науки Руппи проходил потому, что у отца его было шесть кораблей и в семье решили, что, когда Франческо подрастет, отец передаст ему свое торговое дело. Потому что в Италии не так, как в Кастилии: там знатные люди не гнушаются торгового ремесла. А Франческо ни за что не хотел торговать. И когда его отец умер, он продал все шесть кораблей и решил уехать в далекие страны. Как ни плакала мать, как ни умоляла его, он стоял на своем. Но был он тогда еще мальчишка, помоложе меня, и мать могла силком вернуть его домой. Вот он на время и спрятался у одного художника. Его искали, искали и перестали искать. Тогда Франческо отцовскими деньгами подкупил какого-то капитана и на торговом судне удрал в Палос. А там как раз Кристобаль Колон, великий мореплаватель, набирал команду для своей каравеллы "Санта-Мария". Франческо и ему уплатил много денег и попросился в команду "Санта-Марии"... А еще до того, как он удрал из дому, его на родине обручили с одной девицей, тоже из богатого и знатного рода. Но тогда оба они еще были маленькие и плохо знали друг друга. И вот, пока Франческо ездил по разным странам, мать его от горя заболела. Болела, болела и умерла. А невеста Франческо уже подросла как следует. Будущая свекровь перед смертью призвала ее к себе и объяснила, как это ее жених по глупости еще мальчишкой уехал от родной матери и от невесты. Она отдала девушке все свое золото и драгоценности и портрет, который нарисовал с ее сына один очень хороший художник. И мать стала умолять девушку, чтобы та по этому портрету отыскала своего жениха. И еще дала ей большой золотой крест, и девушка на кресте поклялась, что сделает все, о чем мать Франческо ее просит. А сеньориту и умолять не надо было: она как глянула на портрет, тут же влюбилась в Франческо. Она и сама была богатая, а еще эти деньги свекрови. Вот она и попросила своего дядю отправиться искать по свету ее пропавшего жениха. А Руппи тем временем вернулся домой и узнал, что мать его умерла от горя из-за разлуки с ним. Он понял, что совершил большой грех, и решил его замолить. Из далеких стран он привез много золота и серебра и все это отдал в монастырь, что был рядом с их домом, на помин души своей матери. И дом свой тоже отдал монахам. И сам хотел постричься в монахи. Но они ему сказали, что такой великий грех они не могут отпустить и что он должен поехать в Рим, к папе Александру Шестому, и там перед святым престолом принести покаяние. И еще они ему сказали, что его невеста, с которой он был обручен еще в детстве, теперь стала красивая и богатая и сама поехала его разыскивать. В Риме папа принял Франческо и велел ему, чтобы замолить грех, надеть рубище и три года, три месяца и три дня просить подаяние... И еще папа дал Франческо тайное письмо к императору Карлу Пятому и сказал, что, когда Франческо выполнит наложенное на него наказание (оно епитимьей называется), - он должен отвезти это письмо императору. А если тот будет удивляться, что папский посол ходит в таком рубище, Франческо должен сказать, что оделся он так, чтобы португальцы не перехватили папское послание. Прошло уже три года и два месяца, а к тому времени в Рим к святому отцу явились сеньорита с дядей. Они рассказали папе, что разыскивают жениха сеньориты, и показали портрет Франческо. Папа сразу узнал кающегося, которому он повелел одеться в рубище. Святой отец пожалел девушку и объяснил ей и ее дяде, что жених ее вот-вот замолит свои грехи и уже, наверно, готовится ехать в Кастилию. Там они и найдут его, только пускай поторопятся. Папа поцеловал девушку в голову и сказал, что из них с Франческо получится хорошая пара, и что он, папа, уже сейчас благословляет их брак. И пускай сеньорита не пугается вида своего жениха, а пускай лучше обмоет его ноги, как святая Магдалина обмыла ноги спасителя. И тогда они вместе поедут в Кастилию, Франческо несомненно встретят с почестями при дворе императора Карла Пятого". - Ну, хоть одна сотая доля правды есть в рассказе Хуанито? - спросил Педро Большой. - Ты вправду из богатого рода, Франческо? - Я сын мужика из деревни Анастаджо, - коротко ответил Франческо, а лицо его стало таким, что остальные обитатели каюты поняли: дальше расспрашивать Руппи не следует. Только Рыжий с перевязанной щекой не утерпел: - Скажи, а ведь сеньорита и вправду, говорят, обмывала тебя, как святая Магдалина Христа? - Когда ты наконец снимешь свою повязку? - вопросом на вопрос ответил Франческо. - Смотри, как бы она не приросла у тебя к щеке! - У него была язва из-за испорченного зуба, - пояснил Федерико. - Рана уже зажила, но повязки он не снимает, так как на щеке осталась дыра - "фистула" называется. Со временем затянется и она. - Старый матрос явно хотел прекратить все разговоры. Да, конечно, сейчас расспрашивать Франческо никто не станет... Но как только он выйдет из каюты, - начнется! Нет, этого бесенка просто следовало бы выбросить за борт... Теперь-то он плачет, жалеет, что так заврался... А главное, зачем он приплел сюда сеньориту! Франческо снова улегся на койке и закрыл глаза, но заснуть не мог. Как ему быть? Заставить бесенка признаться, что в его рассказе все вранье, от начала до конца? Но поверят ли ему? Подумают, что мальчишка безусловно приврал, но какая-то доля правды в его болтовне все же есть... И еще этот Рыжий!.. Франческо лежал с закрытыми глазами и думал, думал, думал... Понимают ли матросы, что сеньорита из рассказа мальчишки и есть "их сеньорита"? Конечно, понимают! Иначе Рыжий не задал бы такого глупого вопроса... И Федерико понимает... Нет, этого бесенка следовало бы тут же взять за шиворот и вышвырнуть за борт! Нет, виновен не мальчишка, виновен только он один - Франческо Руппи! В его возможностях было оборвать Хуанито в самом начале его рассказа. Почему же он этого не сделал? Повернувшись на бок, Франческо заметил, что соседняя койка пустует. Наверно, Хуанито с перепугу забрался наверху в чей-нибудь гамак... Нет, больше думать и придумывать разные разности нельзя! "Франческо Руппи, - сказал он себе строго, - не увиливай от ответа! Ступай сейчас же к сеньорите и расскажи ей обо всем. Но расскажи всю правду! И о том, как радостно тебе было слышать ее имя рядом со своим. И о том, как хорошо получился у мальчишки рассказ о святом отце, который поцеловал девушку в голову и заранее благословил этот брак... Но, матерь божья милосердная, случается же людям видеть сны, после которых жалко бывает просыпаться! Разве не то же было и со мной?! Только поэтому я не остановил Хуанито! Нет, в своих снах мы не вольны, иначе тебе каждую ночь снилась бы сеньорита! Ступай и немедленно же расскажи ей обо всем! Вы сообща подумаете над тем, что следует делать... Еще не поздно: дежурный только что прокричал второй ночной смене готовиться. И Сигурд только еще натягивает теплую куртку. Надо поспешить, чтобы не столкнуться с ним". Спустив ноги с койки, Франческо осторожно огляделся. Многие уже спали. Рыжий даже храпел... "Может быть, не стоит бить тревогу? Нет, надо идти. Надо!" Он вышел на палубу. Напротив светилось одно окошко - в средней каюте. Разве что посоветоваться с сеньором Гарсиа? Да, но только не сейчас: сейчас эскривано в каюте не один. А сегодня же необходимо поговорить с сеньоритой! Ни у нее, ни у сеньора капитана в окнах света не было... Ничего, он ее разбудит, дело слишком серьезное! Услышав, что кто-то идет за ним, Франческо прибавил шагу, но Датчанин уже положил ему на плечо свою большую, тяжелую руку. - Не тужи, Франческо, - сказал Сигурд, - точно такие же сказки мы часто слушаем перед сном, а к утру все уже забывается... Ступай спать - больше никто к тебе приставать с расспросами не будет. ...Минуя освещенную среднюю каюту, Франческо поднялся по лесенке вверх. Негромко постучался в дверь сеньориты. Один раз, другой... На третий раз дверь напротив распахнулась, и из капитанской каюты вышли сеньорита, эскривано и сам капитан. - А, это ты, Франческо! - сказал капитан. - Отлично! Вот кто и поможет вам снести вниз мальчишку, - добавил он, повернувшись к племяннице. - Словом, Франческо, мы эту историю с папой и шестью кораблями уже знаем... Мы решили дать ему выспаться, а для этого лучше всего доставить его в большую каюту. Собственно, решили это не мы, а его заступники - сеньорита и сеньор эскривано. Что касается меня, то я обязательно спустил бы с мальчонки штаны и... - Дядя! - перебила его девушка. - Мальчик и так наказан! - Сеньорита, - сказал Франческо, уже внутренне подготовивший себя к исповеди, требующей мужества и самоотречения, - если вы дадите мне возможность сегодня же поговорить с вами, я объясню, что во всем происшедшем виновен не Хуанито, а один я... - Матерь божья и все двенадцать апостолов! - хохоча, еле выговорил капитан. - Я, как и полагается, винил и виню во всем только этого врунишку. Сеньор эскривано заверял нас, что во всем виноват он один. Моя племянница готова поклясться на кресте, что именно она виновница всего происходящего... И вдруг объявляется еще четвертый обвиняемый... или подозреваемый? Как следует его назвать, по мнению законников? Ты как думаешь, сеньор юстициарий? - Сеньор Франческо, - не обращая внимания на слова дяди, сказала сеньорита, - хорошо, что вы пришли. Хуанито, наплакавшись, очень крепко уснул. Вы поможете нам с сеньором эскривано доставить его в большую каюту и уложить на койку... Сейчас мы с вами беседовать не будем. Отложим на завтра. Мне думается, что сегодня Хуанито испытал самое сильное потрясение за всю свою недолгую жизнь... - Если не считать того дня, когда отчим, извините меня, пинком под зад вытолкал его из трактира, - заметил капитан. - Глубокоуважаемый сеньор капитан, - вмешался в беседу эскривано, - я всегда ценил в вас умение шутить в самые трудные минуты жизни. Я рад, что и сейчас вы шутите и таким образом вселяете в сердца троих участников сегодняшнего происшествия надежду... - В сердца четверых, четверых, - поправила девушка. - Вы плохо считаете, сеньор эскривано! Ну, давайте, сеньор Франческо, возьмемся за дело! - Спасибо большое, сеньор Гарсиа, - поблагодарила сеньорита, когда мальчишку донесли до большой каюты. - Здесь нам поможет кто-нибудь из матросов... А вот и сеньор Бьярн. Благодарю вас, сеньор Гарсиа, и спокойной вам ночи! Сеньор Бьярн, вы, конечно, слышали историю, которую рассказывал Хуанито? Как она вам понравилась? - По ночам - это уже все знают - я имею обыкновение либо спать, либо разгуливать по палубе... Нет, дорогая сеньорита, никаких историй я не слыхал, - сонно отозвался Северянин. - Простите, но я еще не совсем пришел в себя... Сигурд с разрешения капитана сегодня опять потчевал меня вашим отличным вином... А что я должен сделать? - Отнести вместе с сеньором Руппи этого мальчишку в большую каюту и уложить на койку... А вас, сеньор Франческо, я попрошу выйти на минуту ко мне, когда дело будет сделано. Уложив Хуанито, Франческо поспешил на палубу. - Проводите меня до лестницы, - сказала девушка. - Сейчас, правда, всюду очень темно, но я привыкла подыматься к себе на ощупь. И, шагая в ногу со своим спутником, сеньорита добавила ласково: - Прошу вас, не сердитесь на мальчишку! Он так любит и меня и вас, что вот и придумал нам такую чудесную судьбу... Вы боитесь, как бы матросы не заподозрили меня или вас в чем-нибудь дурном? Но ведь все свои грехи вы, по словам Хуанито, уже искупили... А я могу, если вам нужно, завтра же объявить в большой каюте, что я действительно искала вас всю свою жизнь и вот наконец нашла... Ведь сказал же сеньор Федерико, что во вранье Хуанито всегда есть какая-то крупинка правды... Сказал он так или мальчишка снова наврал? - Сказал, - ответил Франческо, не понимая, к чему девушка ведет речь. Он часто не понимал, шутит ли она или говорит серьезно. Чтобы понять, надо было заглянуть сеньорите в глаза, а сейчас он не мог этого сделать. Он так и брел рядом с ней, опустив голову. - Ну, вот и хорошо, что мальчишка иногда говорит правду, - заметила она. - Ну посмотрите же на меня! Улыбнитесь! О господи, как мне трудно с вами! Это же обвинение мог и Франческо предъявить сеньорите, но он молчал. - А не кажется ли вам, сеньор Франческо Руппи, что я только что предложила вам свою руку и сердце? - Нет, не кажется, - выговорил Франческо с трудом. - Простите меня, сеньорита, но я не всегда могу попасть вам в тон, как сделали бы люди, лучше воспитанные, чем я... - Для меня вы достаточно хорошо воспитаны. Но мучить больше я вас не стану. Спокойной вам ночи! - И вам, - отозвался Франческо. Больше он не мог выдавить из себя ни одного слова. - И прошу вас, - сказала сеньорита, - немедленно ложитесь и постарайтесь заснуть. Я-то засну, как только дойду до постели. Я сегодня очень устала!.. Нет, не беспокойтесь, не из-за вас и не из-за Хуанито... Просто мы сегодня с сеньором Гарсиа и дядей просидели за разговорами много часов... Ну, попрощаемся? На прощанье они никогда не подавали друг другу руки, поэтому Франческо только отвесил девушке низкий поклон. - Мужчины без шляпы так никогда не кланяются, я давно собиралась вам это сказать, - заметила сеньорита смеясь. - Вы должны были хотя бы приложить руку к сердцу... Франческо снова поклонился, приложив руку к сердцу. Сеньорита, улыбнувшись, сказала: - Ну, еще раз - спокойной ночи! - И вам, сеньорита, спокойной ночи! - как эхо, отозвался Франческо, кланяясь и приложив руку к сердцу. Глава двенадцатая ОБ ОБЫЧАЯХ ПАПСКОЙ КАНЦЕЛЯРИИ И О БЕЛОМ СОКОЛЕ Сообщив Франческо, что разговор с дядей и сеньором эскривано ее очень утомил, сеньорита сказала чистейшую правду. Однако она сказала не всю правду. Закончив свой прерываемый рыданиями рассказ обо всем, что произошло в большой каюте, Хуанито, зарывшись лицом в подол платья девушки, пробормотал с отчаянием: - Теперь Франческо будет меня ненавидеть! Вы бы посмотрели на его лицо! - А вот это будет тебе наука: нельзя врать так бессовестно! - Но тут же, обхватив мальчишку за плечи, сеньорита добавила: - Пройдет время, все уляжется, и сеньор Руппи в конце концов простит тебя так же, как прощаю тебя сейчас я... Но гнев его, вызванный твоей болтовней, мне вполне понятен. Кроме того, что ты уж слишком много насочинял, надо тебе знать, что сеньор Франческо принадлежит к числу людей, не терпящих, когда их личностью занимаются совершенно посторонние им люди... Ну, пришла тебе охота врать - врал бы обо мне и еще там о ком-нибудь... Но зачем ты приплел сюда и сеньора Руппи?! Потом, дав Хуанито успокоиться, напоив его горячей водой с вином и уложив на койке капитана, она тронула дядю за локоть и спросила, улыбаясь: - Ну, как тебе понравился этот мальчуган в роли свахи, а особенно папа Александр Шестой, который, кстати, уже давно покоится в земле, но который, поцеловав меня в голову, благословил наш брак с сеньором Руппи? - Тебе не было и шестнадцати лет, когда ты заявила, что выходишь замуж за этого исландца, - ответил капитан, - забыл уже его имя. И даже тогда, как ты помнишь, я ответил: "Решай сама, это твое дело". Ты ведь и в ту пору была уже девушка неглупая и знакомая со многими науками... Какую-то толику знаний и я вложил в твою голову... Правда, как дядя твой и опекун, я обязан был следить и за твоим поведением и за тем, как ты растрачиваешь оставленные твоими родителями деньги... Должен сознаться, и опекуном и казначеем я был недостаточно строгим... Но ведь начни я тогда тебя отговаривать, ты немедленно отправилась бы венчаться со своим исландцем. Конечно, это избавило бы меня от многих хлопот и переживаний, но какие-то родственные чувства у меня к тебе все-таки были... Сеньор Гарсиа, если не ошибаюсь, присутствовал при том нашем разговоре! Эскривано молча кивнул головой. - Но во что превратилась бы жизнь этого молодого, красивого и отважного исландца после того, как вы были бы связаны брачными узами, я даже не могу себе представить! Ему повезло... Ему дьявольски повезло, когда обстоятельства вынудили его уехать по отцовским делам... Сеньорита пожала плечами. - Правда, вы давали друг другу клятвы в верности и любви до гроба... Надеюсь, что сейчас он с улыбкой вспоминает об этой поре своей юности... А что касается тебя, то я отнюдь не уверен, что ты помнишь хотя бы его лицо... - Помню, - сказала сеньорита, - но разреши мне сделать такое же замечание, какие я часто слыхала от тебя, отвечая уроки: "Сеньор капитан, вы уклоняетесь от ответа на заданный вам вопрос!" Я спросила тебя только о том, как понравился тебе рассказ о покойном папе Александре Шестом и вообще все эти выдумки мальчишки. - Если бы все это происходило на деле и, как следует понимать, еще при жизни папы Александра Борджиа, за которым еще в бытность его испанским кардиналом под именем Родриго Борхиа водились всякие грешки, боюсь, что он, расчувствовавшись при виде хорошенькой прихожанки... гм, гм... одним поцелуем в голову не ограничился бы. И тебе нелегко было бы выбраться из Рима. А так как туда сопровождал бы тебя я, то и я, безусловно, из Рима не выбрался бы... И, скорее всего, попал бы в один из каменных мешков, заготовляемых его святейшеством для своих ближних... Но это пустяки... А я хочу поговорить с тобой серьезно. Тот молодой исландец, не скрою, был мне приятен. И относился он ко мне с поистине сыновней почтительностью... Вот и все, что я могу о нем сказать. А что касается сеньора Руппи, то это человек... ну как бы тебе пояснить... Я имею в виду не его обширные, пускай и немного путаные познания из различных областей. Настолько обширные, что они и меня ставят иной раз в тупик... Однако с такого рода людьми мне уже приходилось встречаться... О скромности его, о прямоте и честности пускай повествует сеньор Гарсиа, я менее склонен к восторгам. Так вот, дорогая племянница, будет очень прискорбно, если из-за твоих капризов Франческо Руппи здесь, на нашей "Геновеве", потеряет из-за тебя покой, как тот мальчишка-исландец! Сеньорита несколько раз во время длинной речи капитана недоуменно пожимала плечами, но все же слушала дядю молча и почтительно. Когда он закончил, она нагнулась и поцеловала его руку. - А вы что скажете на все это, дорогой сеньор Гарсиа? - повернулась она к эскривано. Тот несколько раз тяжело вздохнул и с усилием, точно не веря в необходимость своего высказывания, начал тихо и смущенно: - Вы знаете, конечно, что мне уже пошел восьмой десяток... Я упоминаю об этом для того, чтобы сообщить вам, что все же я до сих пор помню и свою молодость и свою любовь... Да... Должен сказать, что любовь всегда приносит много и радостей и горестей... Но любви все прощается... Вернее - все должно прощаться! - Матерь божья! - всплеснула руками сеньорита. - Да вы как будто сговорились с сеньором капитаном! А я ведь совсем о другом... Ни о себе, ни об исландце, ни о сеньоре Руппи, ни, уж конечно, о любовных переживаниях я не собиралась толковать! Просто нам необходимо посоветоваться, каким образом раз и навсегда отучить Хуанито от вранья. Сеньор Гарсиа поднял на девушку свой печальный и проницательный взгляд. Сеньорита покраснела. Вот тут-то и начались покаянные речи в защиту мальчика. Было решено, что при Хуанито не следует вести никаких серьезных разговоров; не следует упоминать никаких имен; не следует, как это сделал сеньор Гарсиа, читать мальчишке выдержки из дневника Франческо Руппи; не следовало, как это сделала сеньорита в ту пору, когда Франческо Руппи еще лежал без сознания, кричать при мальчишке: "А я говорю вам, что его необходимо спасти! Иначе господь покарает всех нас!" И тем более не следовало при этом стучать кулаками по столу. - Я безусловно более других виновен во всем происшедшем, и вы не сможете меня в этом разуверить, - твердо сказал сеньор эскривано. - Я ведь чаще других общаюсь с Хуанито. Но именно поэтому меня не оставляет надежда, что мне удастся несколько загладить свою вину. Однако для меня неясно, откуда почерпнул мальчик сведения о покойном папе и о ныне здравствующем императоре... - Да мало ли откуда! - отозвался капитан. - Могли ему наболтать и наши матросы... А может быть, он узнал обо всем еще в бытность свою в трактире... Хотя, как я понимаю, в рассказе Хуанито и покойный папа, и ныне здравствующий Карл Пятый выглядят чуть ли не благодетелями рода человеческого, а нельзя сказать, чтобы тот или другой пользовались особой любовью в народе... Да, безусловно, узнал он и о них в трактире; там постоянно шныряли папские или королевские прихвостни... - Надеюсь, сеньор капитан, что вы так неблагожелательно отзываетесь об этих особах только в нашем присутствии? - спросила сеньорита. - Между прочим, я понимаю, почему Хуанито так хорошо говорил и о папе и о Карле Пятом: ему хотелось, чтобы люди, сделавшие добро сеньору Руппи, тоже оказались хорошими... Но должна вас предупредить, сеньор капитан и сеньор эскривано, что даже такой умный и сдержанный человек, как Сигурд Датчанин, при мне и Хуанито очень неодобрительно отозвался о покойном папе Александре Шестом. То же могу сказать о сеньоре Федерико, который при мне и опять же при мальчишке говорил, почему он ненавидит императора... Хорошо еще, что Хуанито все эти высказывания пропустил мимо ушей, во всяком случае - хвала святой деве! - ни при ком из пас он их не повторял... А уж при его характере удержаться от этого он не смог бы... Если бы Франческо присутствовал при этом разговоре, он предупредил бы своих доброжелателей, что высказывания Федерико о Карле Пятом он услыхал от Хуанито в первый же день знакомства. В тот момент, когда Франческо постучался к сеньорите, все серьезные разговоры в каюте были уже закончены. Приоткрыв дверь и убедившись, что мальчишку благополучно доставили вниз, капитан спать не лег, а принялся шагать по каюте, предаваясь воспоминаниям. Сколько слез пролила ее мать, сестра капитана, когда его племянница выкинула новую штуку! Переодевшись мальчишкой, она последовала за сеньором Гарсиа в Париж. В Сорбонне поначалу принялась изучать медицинскую науку, потом посещала все лекции, о которых одобрительно отзывались ее коллеги. Не останавливали ее и клички, которыми ее награждали: "Малыш", "Цыпленочек", "Пискунчик"... Басом говорить она, конечно, не могла и ростом была ниже почти всех студентов, но в науках она от них не отставала! Они с сеньором Гарсиа и Бьярном Бьярнарссоном поселились на чердаке у какой-то старухи... Догадывалась ли та, что это не мальчишка, а девица, капитана мало беспокоило. "А вот нос ей в драке однажды все-таки расквасили!" - рассмеялся капитан. - Дурак будет Руппи, если не поймет, что при всех ее недостатках девушку все же есть за что любить! - пробормотал он и тут же испуганно оглянулся на дверь. Нет, из соседней каюты не доносилось ни звука, ни шороха. Решительно подойдя к своей койке, капитан достал из стенного шкафчика узкогорлый кувшин с плотно привинченной пробкой. Ох, сколько раз кувшин этот во время качки вылетал из шкафчика, сколько раз катался по полу, а вот все же не разбился! Молодцы венецианцы! Капитан вывинтил пробку, поискал чашу, вспомнил, что она у Бьярна, отхлебнул немного вина прямо из горлышка кувшина и даже зажмурился от удовольствия. Поставив кувшин на место, капитан разделся, аккуратно сложил свое платье на скамье и, даже забыв помолиться, уснул через несколько минут. Из всех участников сегодняшних происшествий так сладко, по-детски спали в эту ночь, пожалуй, только сеньор капитан и Хуанито. "Ночью - грозовые тучи, а утром, глядишь, солнышко! - часто говаривала матушка Франческо. - Помни, сынок, самые черные ночные мысли уходят, когда подымается солнышко!" Но ведь случается иной раз и наоборот: ночью - ясное небо, а утром - грозовые тучи... Однако в это утро все и вся как бы задались целью развеселить тех, кто поднялся с печальными мыслями. Во-первых, солнце светило так, точно это было не начало осени, а середина лета. Во-вторых, сеньорита как никогда ласково ответила Франческо на его "с добрым утром"... Было еще одно обстоятельство, порадовавшее всех в это утро. Не прошло и полутора часов утренней вахты, как в океане был замечен корабль, а еще через полчаса все узнали "Нормандию". Свернула "Нормандия" не к югу, а к северу. Значит, Жан Анго, как и предполагал, направился прямо к своему родному Дьеппу. А это означало, что донья Мария Пачеко де Падилья была доставлена в Португалию вполне благополучно. И тут только сеньор Гарсиа решился поделиться со всеми своими уже давно мучившими его подозрениями: - Судя по сведениям, которые сообщали боцману встречные суда, Карл Пятый, прибыв в Испанию с четырьмя тысячами ландскнехтов, тут же подавил надежды на воскрешение "Священной хунты" (так назвали себя восставшие города). Казнил Карл двести трех наиболее почитаемых в народе вождей восстания... Ох, боюсь, что все это император не решился бы сотворить без соизволения папы... А ведь донья Мария так свято верит в помощь Рима... - Да кто в них разберется, в императорах и папах! - сердито отозвался капитан. - Знаю одно: папский престол редко занимают честные люди. Александр Шестой, Пий Третий, Юлий Второй, Лев Десятый... Правда, Пий Третий мало себя проявил, так как недолго пришлось ему восседать на папском престоле... Но уж Александр Шестой, Юлий Второй, Лев Десятый - да это не папы были, а разбойники с большой дороги! Но мы с эскривано не раз уже толковали об этом... Франческо с испугом глянул на сеньора Гарсиа. Нет, тот не возмущен, даже не смущен. И все время делает какие-то пометки на своем длиннейшем свитке бумаги. Не один Франческо с тревогой дожидался, как откликнется сеньор Гарсиа на слова капитана... Нет, эскривано, занятый своими записями, очевидно, ничего не слышал. Но вот он, поставив точку, неожиданно произнес: - Да, сеньор капитан, конечно, людям невозможно жить без радости... Все, что произошло в Испании, ужасно, но вы неправы, полагая, что император подавил в народе надежды на возрождение "Священной хунты"! Помните, что под пеплом часто тлеют искры... А что касается папы... Я нисколько не буду удивлен, если эти двое - владыка светский и владыка духовный - сцепятся когда-нибудь, как два пса... Но сейчас этим, вероятно, займется Андриан Утрехтский... Полагаю, что он действовал, не сверяясь с желаниями Рима... Испания как-никак оплот католической церкви... Вот на кардинала, мне думается, и обрушится гнев его святейшества... - А возможно - и гнев императора, - добавил капитан. На следующее утро сеньорита, постучавшись в большую каюту, попросила Франческо выйти к ней на палубу. - Сеньор Франческо, - сказала она, - вы, вероятно, уже поняли, что наш сеньор капитан - человек добрый и бесхитростный. Не могу сказать, что я в избытке наделена этим свойством - хитростью, но все же я намного сдержаннее дяди... А как вам думается? - У меня нет возможности сравнивать, - ответил Франческо неуверенно. - Мне думается, что слово "хитрость" здесь вообще неуместно... Простите, если я выразился слишком грубо... Хотя, возможно, что вы и правы... Сеньорита долго смотрела на него с улыбкой. - Меня так и тянет быть с вами откровенной, - медленно произнесла она, - откровеннее даже, чем с дядей или с сеньором эскривано. Но до этого мне необходимо пояснить вам одно обстоятельство. Наш народ прослыл лукавым потому, может быть, что мои соотечественники не всегда прямо излагают свои мысли - не из хитрости, а только из нежелания обидеть своего собеседника. А я воспитывалась вдали от родины, поэтому мне свойственна некоторая резкость, которую и вы не раз, конечно, замечали... Но вот дядя - он ведь до сорока лет безвыездно жил в нашей стране - так и не научился утаивать свои мысли. Но не пугайтесь: ничего противозаконного мы не совершили. Вы сказали однажды, что хотели бы знать хотя бы мое имя. Я ответила, что я и этого сказать вам не вправе. Долгое время я не вступала по этому поводу в спор ни с дядей, ни с сеньором Гарсиа, но сейчас убедилась, что именно от вас нам и не следовало скрывать свои тайны. Сегодня я заявила дяде, что не следует утаивать именно от вас то немногое, что известно многим... И я и дядя просим вас наведаться в мою каюту. Это ваше сегодняшнее посещение будет обставлено очень пышно, так как сеньор капитан, готовясь к прибытию в Испанию, примеривает сейчас у меня перед зеркалом свою парадную одежду. - И, отвесив полупоклон, сеньорита произнесла торжественно: - Итак, сеньор Франческо Руппи, сеньор капитан и я приглашаем вас пожаловать ко мне в каюту... Однако поспешим. Мне хочется, чтобы вы застали дядю во всем его великолепии! Франческо был удивлен: - А разве вы не можете просто сейчас сказать мне все, что задумали? И мое присутствие в вашей каюте так уж необходимо? - Господи, когда задуманное мною представление закончится, вы поймете, что только ради вас я и затеяла все это! Правда, того, что дядя именно сегодня начнет примерять свои наряды, я предвидеть не могла... Но все складывается как нельзя лучше. Сейчас вы убедитесь, что в пристрастии к нарядам у нас на родине мужчины могут посоперничать с женщинами... Для меня ведь тоже заготовлено очень красивое платье, но я так и не удосужилась его примерить... "Для вас, сеньор Франческо, тоже заготовлен отличный наряд!" - могла бы сказать сеньорита, но до поры до времени об этом следовало помолчать. ...Стукнув один раз в дверь своей каюты, девушка тотчас же распахнула ее. - Ну как? - весело повернулась она к Франческо. Тот, поздоровавшись с капитаном, с нескрываемым удовольствием принялся разглядывать его наряд. Да, ничего кастильского не было в этом блестящем, шитом золотом и шелком плаще, в этих кружевах, даже в этой широкополой шляпе со свисающим на плечо пером. Вот именно эта шляпа и привлекла внимание сеньориты. - В Кастилии да и вообще в Южной Европе сейчас носят шляпы с узкими полями и низкими тульями... И длинные перья сейчас не в чести, - сказала девушка. - Дядя, правда, уверяет, что такие строгости в одежде именно в Кастилии пошли только от королевы Изабеллы, которая из скупости сама перелицовывала камзолы Фердинанда и по нескольку раз перешивала свои платья... Мне думается, что дяде можно поверить... Карл Пятый, правда, такою скромностью в одежде не отличается, но дядя опять-таки объясняет это тем, что император не кастилец, а родом из Гента. Раздался робкий стук в дверь. - Что, сеньор капитан уже переоделся в свое обычное платье? - спросил сеньор Гарсиа, не входя. - Нет, - ответил капитан, гостеприимно распахнув дверь перед новым посетителем. - Ну вот, все сейчас в сборе, - произнесла сеньорита торжественно. - Теперь прошу вас присесть... Да, да, на мою койку. Я для этого случая и застелила ее ковром. Нет, дядя, ты не садись! Имей в виду, что именно ты и будешь главным участником этого представления. И шляпы тоже не снимай. Сеньор Франческо Руппи, сейчас сеньор капитан станет вас исповедовать, готовьтесь! Франческо приподнялся: неудобно было сидеть в присутствии стоящего посреди каюты капитана. Но тот, положив ему руки на плечи, насильно усадил Франческо на место. - А не лучше ли будет, если этим допросом займется сеньор Гарсиа? - взмолился капитан. - Притом я изжарюсь в этом камзоле и в этом плаще! Но сеньорита была неумолима. - Сеньор капитан, мы ведь договорились с тобою! - произнесла она строго. - Сеньор Руппи, слыхали ли вы когда-нибудь о такой стране - Полонии? - задал первый вопрос капитан с несвойственной ему многозначительностью. "Сеньором" он не называл Франческо с тех самых пор, как тот переселился к матросам в большую каюту. И как-то странно было слышать от капитана это "вы". Франческо невольно поднялся с места, как ученик, отвечающий урок. Конечно, такое название он, безусловно, слыхал! Мартин Вальдзеемюллер, стремившийся сделать из своего ученика всесторонне сведущего человека, водя пальцем по карте и называя ему одну страну за другой, с особым тщанием останавливал его внимание на Полонии: кто, как не поляки, поддержанные русами и литовцами, наголову разбили надменных тевтонских рыцарей! - Полония расположена где-то поблизости от страны диких русов и от Литвы, - сказал Франческо. - Да, вы правы, - заметил капитан разочарованно. - Однако не такие уж и дикие эти русы!.. - Дядя, город! Назови город! - взволнованно подсказала сеньорита. - Ну, навряд ли мы ему этим поможем, - пробормотал капитан. И, уже перейдя на свой обычный тон, спросил: - А слыхал ли ты, Франческо, о существовании города, называемого Краковом? Франческо чуть не задохнулся от волнения и неожиданности. Господи, Краков! Да ведь Краков и есть главный город Полонии. Как он об этом не вспомнил? Может быть, потому, что о Кракове ему рассказывали еще задолго до Сен-Дье - в Париже... Краков! Как он мог не знать о существовании Кракова! - Сеньорита! Сеньор капитан! Сеньор эскривано! Вы тоже слыхали о нем?! Франческо вынужден был некоторое время помолчать. А потом из опасения, чтобы не заметили его состояния, он, опустив голову, продолжал, стараясь унять дрожь в голосе: - Сеньорита, сеньор капитан, сеньор эскривано, как я рад, что могу хоть немного рассказать вам о Кракове!.. Ведь в Краков стремятся ученые всего мира, гонимые в других странах... Краков прославлен своим университетом. Но для меня это название "Краков" дорого совсем по-иному: именно в Кракове знакомил своих студентов со всем новым, что появляется в науке землеописания, ученый, который сам начертил и отдал гравировать карту мира... Затем с нее сделали пять или шесть оттисков. Один из них я имел счастье держать в руках. Я держал в руках карту, на которой были нанесены очертания нового материка... Пусть не полностью, но не в этом дело... Этот замечательный человек третьим в Европе нашел в себе смелость назвать этот материк Америкой... А откуда произошло это название, я вам сейчас объясню... Франческо снова помолчал. Ему необходимо было собраться с мыслями. - Вам, вероятно, это смешно, но я никак не могу побороть волнение... Звали этого краковского ученого Ян Стобничка или Ян из Стобницы... Франческо не увидел, а почувствовал в каюте какое-то движение. На него как бы пахнуло ветром. Он поднял глаза. Это сеньор капитан закинул плащ за плечо и снял шляпу. - Краковский ученый Ян из Стобницы - к вашим услугам! - склоняясь в вежливом поклоне, представился он, взмахивая шляпой. Сеньорита, со вчерашнего дня подготовлявшая эту сцену, не могла, понятно, предвидеть, что все сложится именно таким образом. А как она боялась, не будет ли слишком мучительно для Франческо услыхать, что новый материк назван не по имени его любимого адмирала Моря-Океана! О том, что новый материк открывали уже много раз, задолго до первого плавания Кристобаля Колона, Франческо безусловно было известно... Но о том, какое этому материку присвоено сейчас название, Франческо мог не знать... Так думали и сеньорита и сеньор капитан, и не за этим ли, не за выяснением ли этого вопроса направили Франческо Руппи в Испанию его учителя из Сен-Дье? Сеньор Гарсиа, уже беседовавший с Франческо о великой заслуге Веспуччи (которой сам Веспуччи, кажется, даже не придавал особого значения), мог бы пояснить, что Франческо об этом давно осведомлен, но у сеньориты не было случая поговорить обо всем с эскривано. - Сеньор Франческо, что же вы до сих пор молчали! - чуть не закричала она. - Сеньор эскривано, видите, как все удачно сложилось! Дядя, ну скажи что-нибудь! - Говорить больше не надо, мы и так поняли друг друга, - произнес капитан с таинственным видом. Сбросив свой тяжелый плащ и камзол, он вышел из каюты. Возвратился он, держа в одной руке свой узкогорлый кувшин, а в другой - четыре чаши с изогнутыми ручками, по одной на каждом пальце. Повернувшись к эскривано, он сказал с ласковой усмешкой: - Э, да ты уже не плачешь, сеньор юстициарий? Значит, за последнюю неделю очень укрепилось твое здоровье! Итак, друг мой Франческо, тебе придется и дальше называть меня "сеньор капитан", а эту девушку, которую зовут на деле Ядвигой, Ядзей, ты и дальше будешь называть сеньоритой, пока... пока не появится возможность называть ее иначе... А сейчас выпьем за то, чтобы не переводились на свете честные историки, а также географы-картографы, которых господь наделил некоторой смелостью при отстаивании их убеждений, и такие отличные люди, как Франческо Руппи, и такие девушки, как наша Ядвига... Прости, Ядзя, что, провозглашая тост, я столь неучтиво обошелся с тобой, но ты уже, конечно, поняла, что я называл присутствующих по старшинству... Люблю я этот звук, - произнес капитан мечтательно, прислушиваясь, как вино с тоненьким журчанием наполняет чаши. - Выпьем за успех нашего дела в Испании!.. Нет, лучше всего пускай каждый пьет за свое! - перерешил он, махнув рукой. Франческо встретился взглядами с сеньоритой, и оба они чуть заметно приподняли свои чаши. Все чокнулись и выпили. Потом капитан снова наполнил чаши. Однако когда он собрался было приняться за вино в третий раз, сеньорита завинтила на кувшине пробку и молча вынесла его из каюты. - Э-э-э, пустяки! - сказал капитан весело. - Праздник мы отлично закончим не здесь, а у меня. Хотя - господи! - я ведь дал честное слово своей сестре, матери Ядвиги, что больше шести кружек вина в день я не буду выпивать! И дал слово перед образом богоматери! Эх, какая жалость... Такой подходящий случай! Когда девушка возвратилась, эскривано произнес дрожащим голосом: - А я ведь не знал, Янек, о твоей клятве. Господь видит, как радостно мне - впервые за все плавание - назвать тебя по имени! Янек, ты уж прости, но у меня не хватило силы выпить вторую чашу, и я вот приберег ее для тебя... Капитан молча развел руками: ничего, мол, не поделаешь! Однако он тут же нашел выход: - Вино в бочку обратно никогда не выливают... В кувшин тоже не полагается... Франческо, ты помоложе и покрепче, спешить тебе сегодня некуда... Выпей, друг, за упокой души чудесного старика - герцога Ренэ Лотарингского... А о Мартине Вальдзеемюллере мы с тобой еще потолкуем... Я о нем тоже весьма наслышан... Правда, говорят, за последние годы он как будто резко изменил свои взгляды... Я имею в виду его отношение к Америго Веспуччи... Но это еще нужно проверить. Вообще-то Вальдзеемюллер известен больше под именем "Ги-локомилус"... И зачем это герцог Ренэ польстился на эти латинские клички?.. В моей стране латынь знают не хуже, чем в Лотарингии, однако я как был Яном Стобничкой, так Яном Стобничкой и остался... Хотя знаешь, друг Франческо, мы ведь сейчас не на поминках, выпей лучше за живых! Сеньорита с некоторой тревогой глянула на Франческо: не слишком ли много вина выпивает он за один вечер? Но Франческо в эту минуту уже поднялся, обуреваемый желанием произнести торжественный, подобающий случаю тост. Но тост у него - увы! - не получился. - За ваше здоровье, сеньорита Ядвига, - только и смог он выговорить. Выпил и аккуратно поставил чашу на стол. Давно не пивал он подобного ароматного и, надо признаться, крепкого вина. Да еще в таком количестве!.. Ежедневные порции, выдаваемые боцманом, ни в какое сравнение с этим не шли. - Ну, уж если "Ядвига", то не "сеньорита", а "панна" или "паненка", - пробормотал капитан, но, почувствовав, что у него что-то неладно с головой, предложил: - Давайте, друзья, больше не утомлять девчушку, она и так молодец: пила, не отставая от нас! Один сеньор Гарсиа заметил, что первую свою чашу сеньорита чуть пригубила, а оставшееся вино выплеснула на пол. А ее наполненная во второй раз чаша так и осталась нетронутой. - Франческо, а белого сокола боцман так тебе и не показал? - спросил капитан. - Фу, у меня что-то путается в голове! Ах, вспомнил: водил-то тебя по "Геновеве" не боцман, а этот... как его... - Дядя, ступай к себе и ложись спать! - сказала сеньорита. - Сеньор Франческо, могу я быть уверена, что вы разденете и уложите этого большого ребенка? - Только, Ядзя, при условии, что я дам ему подержать в руках птичку! - Капитан, покачиваясь, стоял на пороге. Сеньор эскривано и Франческо взяли его под руки. Уже в капитанской каюте Франческо вдруг вспомнил, что ни в первый, ни во второй раз, побывав здесь, он чучела белого сокола так и не рассмотрел. Хозяина каюты раздели, уложили на койку. Сеньор эскривано был очень бледен, сеньор капитан - очень красен, а Франческо казалось, что все жужжит и кружится у него перед глазами. Тогда Франческо принялся разглядывать чучело птицы. "Значит, это и есть белый сокол? Таких я еще никогда не видел. Да и не мудрено: сейчас владыки южных стран перестали их вывозить из Гренландии... или из Исландии... Фу, как путаются мысли!.." Проследив его взгляд, хозяин каюты сказал, хитро улыбнувшись: - А ну-ка, подыми мою птичку! Разрешаю тебе даже проломить эту дурацкую ограду! Какую-то голубятню тут у меня устроили!.. Или соколятню... Так можно сказать по-кастильски? Чучело птицы было действительно обнесено высокой железной решеткой. Для чего она здесь понадобилась? Чтобы чучело не свалилось во время качки? Но тогда его проще было бы привинтить к шкафчику... Франческо сквозь решетку попытался дотянуться до белого сокола. Дотянулся, попробовал было, но так и не сдвинул его с места. - А ну давай, давай! - пробормотал капитан, засыпая. Он даже всхрапнул, но вдруг, подняв голову, добавил: - Ломай, если понадобится, эту решетку! - И, закрыв глаза, снова захрапел. - Он... или оно... я имею в виду чучело птицы, - обратился Франческо к сеньору эскривано, - оно, как и все в каюте, конечно, привинчено? - Да! Привинчено! Мы с Ядзей много раз умоляли Янека убрать его отсюда... Никакие крепления во время качки не помогут, сокол упадет и проломит голову моему дорогому другу! Франческо ничего не понимал. Чучело птицы, упав с такой небольшой высоты, может проломить голову человеку? Пьян сеньор эскривано, что ли? Вот сеньор капитан пьян безусловно... А эскривано и выпил-то самую малость... Еще раз потянувшись, Франческо решил приподнять птицу над решеткой, но руки его соскользнули, и он, как ни старался сохранить равновесие, все-таки свалился на капитана. Тот на мгновение открыл глаза и закрыл их снова. - Не беспокойтесь, оно, видимо, привинчено! - Франческо попытался утешить сеньора эскривано. Тот молчал. Однако когда Франческо принялся за сокола в третий раз, сеньор Гарсиа с ужасом воскликнул: - Осторожно! Умоляю вас! Это неимоверная тяжесть! Вы убьете моего друга! - Не убьет, глупости! - пробормотал капитан не то наяву, не то во сне. Своими слабыми тонкими руками эскривано вцепился в руку Франческо. - Это неимоверная тяжесть! Умоляю вас! Матросы убеждены, что чучело набито не опилками и не паклей, а залито свинцом! - Набито чистейшим золотым песком, - сонно, но внятно возразил своему другу сеньор капитан. Часть вторая Глава первая СНОВА В ПАЛОСЕ Эта столь знакомая Франческо улица выглядела несколько иначе, когда он в последний раз побывал в Палосе. Примечательнее всего было то, что море, синевшее между узкими домами, сейчас казалось выше земли. Точно большой синий круглый камень, лежало оно между вентой*, где когда-то останавливался Кристобаль Колон, и домом напротив, где помещался его секретарь. Странно, но в ту пору Франческо не обратил на это внимания. В последний раз в Палосе Франческо побывал в начале 1506 года. Приехал он повидаться со своим господином, адмиралом, в Вальядолиде, но - увы! - застал его уже на смертном одре... (* Вента - гостиница.) Франческо и шагавший рядом с ним случайный попутчик, заглядывая в окна вент и харчевен, могли убедиться, что народу там полным-полно, а наверху, в комнатах для приезжих, горели свечи или масляные лампы... Мимо окон все время двигались тени. Навряд ли там можно было устроиться на ночь. Видя, что Франческо то и дело перекладывает из одной руки в другую свой небольшой резной сундучок, спутник его сказал с удивлением: - Неужели у такого знатного сеньора, как вы, нет слуги, который донес бы куда следует ваше имущество? Сеньор, как я понял, так же, как и я, ищет пристанища на ночь, но уж слишком много народа наехало в Палое за последние дни! Замечание о "знатном сеньоре" заставило Франческо улыбнуться. Вот, оказывается, в какое заблуждение может ввести одежда, которую он волей-неволей должен был натянуть на себя! До третьего дня никто знатным сеньором его не назвал бы. Однако обо всем этом следует рассказать с самого начала. Проснувшись третьего дня утром в большой каюте "Геновевы", Франческо, по привычке, спустил с койки ноги, чтобы нашарить старые, очень удобные растоптанные сапоги с отрезанными голенищами, подаренные ему Датчанином. Однако сразу ему это не удалось. Тогда он, не глядя, попытался стянуть со скамьи свою холщовую рубашку и штаны. Но тотчас же на ощупь определил, что это не его одежда, и тут же кто-то рядом тихо засмеялся. - Еще не начинало светать, как сеньорита вызвала бесенка и велела ему разложить на твоей скамье это роскошное одеяние, а твое выбросить за борт, - шепотом пояснил Педро Большой. - Хуанито, не говоря ни слова, новую одежду положил на скамью, выскользнул на палубу с твоим старьем, а вернувшись с пустыми руками, тут же улегся и крепко заснул... Сшито все это было для тебя уже давно... Кроме Диего-швеца, об этом знали только Федерико, Хуанито да я... И как это бесенок тебе не проговорился, просто ума не приложу! Франческо вспомнил, что Хуанито уже несколько раз заводил с ним разговор о новом роскошном костюме, якобы заготовленном для него по приказанию сеньора капитана, но басням этим не придавал значения: мало ли о чем может бесенок наврать! "Я и не подумаю подыматься, пока мне не возвратят мое обычное матросское платье!" - решил Франческо. Однако "Геновева" вот-вот пристанет к берегам Испании, а кроме того, через два с половиной часа Франческо должен принять дежурство от Рыжего. Интересно, как будет выглядеть этот роскошный наряд после того, как Франческо надраит палубу и разольет масло по всем фонарям. Но, как выяснилось, ему была предложена не менее ответственная, но более чистая работа в средней каюте. Он сердито уселся за стол, доска которого уже была приподнята для черчения. - Оказывается, и вас, сеньор Франческо, перерядили, и, возможно, таким же обманным образом? - Этими словами встретил его на пороге средней каюты сеньор Гарсиа. - Но вы, вероятно, еще не открывали своего сундучка? Сейчас он полон тончайших шелковых сорочек и другого белья... А под бельем имеется второй, будничный наряд... Для меня тоже сшиты два. Сеньорита упросила меня надеть этот, чтобы, как она выразилась, "вы не чувствовали себя одиноким"... Но мне думается, сделано это, чтобы мы оба привыкли к новым одеяниям до того, как нам придется так нарядиться уже в Испании... Я-то не собираюсь в Палосе сходить на берег. Сеньоритой безусловно руководили самые добрые чувства, но как мне не хватает моей милой штопаной курточки! Да и сама сеньорита потратила столько трудов, приводя ее в порядок! Только теперь Франческо обратил внимание на то, что сеньор эскривано выглядит необычно: под его черным бархатным камзолом была надета черная же, шитая золотом куртка, штаны на нем были тоже черные, а шелковые чулки и широкие туфли были не хуже тех, что носил сеньор капитан, а может быть, и его императорское величество Карл Пятый. Да сейчас - и сам Франческо... - Цвет вашего костюма, не говоря уж о покрое и качестве, подобран отлично, - с одобрением разглядывая Франческо, произнес сеньор Гарсиа. - Этот зеленый камзол придает какой-то особый оттенок вашим серым глазам! Все это произошло день назад, а сейчас Франческо был озабочен тем, чтобы поскорее найти приют на ночь. - Стойте-ка! - вдруг проговорил его спутник. - Ведь тут неподалеку, в переулке, имеется харчевня из не очень посещаемых... Держит ее как будто наш гентец. - Будут ли мне предложены переперченные испанские блюда пли гентские сосиски, меня не беспокоит... Только бы мы вдобавок к ужину получили и ночлег... - Получим безусловно! - заверил спутник. Хозяин харчевни по-испански говорил плохо, но понять его можно было. - Я здесь и за повара и за служанку, а жены и детей я сюда пока еще не взял, - говорил он. - Если бы я держал и повара и служанку, то прогорел бы в первый же месяц. Вся моя надежда на то, что сюда собирается прибыть сам его императорское величество. Тогда верхние мои комнаты будут набиты до отказа. Я не хочу сказать, что у меня поселится сам Карл Пятый или его свита, но ведь императора сопровождают мелкие людишки, которым не