оение. В таком состоянии он всегда раздражительный и гневный. Но Богдан понял жену, пересилил себя и улыбнулся. И за это любила его Ганна. Порой и любовь к детям заслонялась большим чувством к Богдану и преданностью. И именно это больше всего ценил в ней Богдан. О настоящей любви, о глубоком чувстве Богдан не хотел и вспоминать. Потому что с этим чувством связывалась сердечная боль, всплывали в воображении образы других женщин. Их немилосердно отгонял от себя возбужденный воспоминаниями Богдан. - Один я, Ганнуся, один. А... взволновали меня посланцы гусарского полковника. Прямо по пятам ходят, проклятые шпионы. Непременно с самим Конецпольским поговорю об этом... Дети спят? - Только что улеглись. Тимоша немного капризничал, все: "Папа, папа!.." А мы думали, что это уже они приехали. Пани Мелашка принялась было-готовить ужин. - Очевидно, задержались хлопцы, заметив слежку коронных за нашим братом, - медленно отвечал, настороженно прислушиваясь. В это время снова залаяли собаки, зашумели дворовые хлопцы. Богдан наскоро набросил на плечи кунтуш. - Значит, пробрались все-таки, приехали! - на бегу сказал он Ганне. - Побежал я, Ганнуся. А вас, матушка Мелашка, прошу быть особенно внимательной к Ивану Сулиме. Хороший хлопец... сами знаете. Я суховато обошелся с ним во время нашей первой встречи на Дунае. - Положись на нас, Богдась. На то бог и дал жену мужу, чтобы она первой споткнулась, прокладывая ему путь, - спешила изречь Мелашка. Но Богдан уже не слышал ее, выйдя из комнаты. Выбежал на крыльцо, присматриваясь издали к воротам, прислушиваясь к разговорам. Ночная мгла скрывала все, что происходило там. Богдан крикнул слуге: - Впускай, Григорий, впускай! Это свои... Но за воротами не было ни одного всадника! Неужели из-за предосторожности оставили где-то коней? Могут же выдать себя, появившись вооруженными и на конях... И стал прислушиваться к голосам. Скрип ворот заглушали голоса прибывших, а на удивление темная ночь, да еще после света, мешала разглядеть, что происходит на улице. - Богдан-ака-а! - вдруг разнеслось в темноте, как гром среди ясного неба. - Назрулла?! - крикнул Богдан, позабыв в этот миг о всякой осторожности. Стремительно бросился обнимать неожиданно вынырнувшего из темноты Назруллу. Назрулла пробормотал что-то по-мусульмански, прикладывая руку ко лбу и сердцу. Неожиданность и радость, как холодной водой из ведра, обдали Богдана, проясняя сознание. Встреча с Назруллой перебросила его в иной мир. Словно не друга обнимал он, а свое далекое, глубоко волнующее прошлое, свои сны, от которых просыпался по ночам, переживая за судьбу этого бесконечно преданного ему человека. - Назрулла, друг мой! Наконец-то ты, мой многострадальный Назрулла... Ну и обрадовал! - говорил Богдан на турецком языке, по которому уже начинал скучать. - Удивил, а? - прошептал Назрулла сквозь слезы. - Нет, братец Назрулла, порадовал. Грустно мне становится без душевных друзей, растерял я их... - И Богдан увидел еще нескольких человек, которые стояли притаившись, наблюдая за встречей друзей. Ганджа прекрасно понимал, о чем они говорили. - А это кто привел тебя? Да неужели сам Ганджа?! Братья мои, Иван! Ну, с Новым годом, друзья... Выпустив из объятий Назруллу, Богдан бросился приветствовать Ганджу. А Вовгура так и не узнал. 4 После возвращения из плена Богдан прежде всего встретился с казаками в Терехтемирове. Горько тогда было ему переживать недоверие к нему казаков. Казачество - это ведь семья! Она крепка своим братским единением. Казаки любили быть вместе, собирались по всякому поводу, гостили у родственников и соседей. Особенно когда возвращались из похода. Богдан знал об этом, привык к таким обычаям еще с детства в Субботове. И он интересовался походами на море, боями с татарами, особенно с турками. - Гостили у родителей - будут гостить и у меня! - сказал он в разговоре с Мелашкой. Об этом казацком единении она много рассказывала ему еще во Львове. И у него часто собирались гости на праздники, на крестины, которыми так зачастила Ганна. Круг гостей пока что был ограничен, Субботов стоял вдали от торных казацких дорог. Иногда на праздник он приглашал к себе совсем взрослого теперь казака Мартынка, единственного сына Мелашки. И каждый раз вспоминали Карпа, сожалея, что нет его с ними. Еще тогда Мелашка похоронила свою многострадальную мать, а хату и усадьбу ее перепоручила соседям. Карпо теперь вошел в семью Богдана, как брат, наравне с Мартынком. В этой семье, где жила и его тетя Мелашка, он чувствовал себя своим. Но непоседливый - он все рвется в реестр и никак не может пробиться даже с помощью Мартынка. А с Мартынком всегда вместе его неразлучные друзья-побратимы Филонко Джеджалий и Иван Богун. Они всегда с удовольствием гостили у Богдана. Богдан побывал в неволе и очень интересно рассказывал о своем бегстве. Они завидовали Карпу, который встретился с Богданом в придунайских дебрях, когда он бежал из плена! В семье Богдана готовились к встрече Нового года, ждали и Карпа. Мелашка была теперь матерью не только Мартынку, а всем им, в том числе и Богдану. Тот с радостью ждал их приезда, советуясь с Мелашкой и Ганной, как лучше встретить своих побратимов. А накануне Нового года, в Меланьин день, в полковую канцелярию Богдана зашел старый чигиринский казак, кузнец Микита. Он до сих пор еще ковал необходимую для полка мелочь и был своим человеком в доме. - Сегодня, пан писарь, заезжал ко мне один человек из-за Днепра, рыбак. Передавал вам поклон от полковника Сулимы Ивана... - запнувшись, тихо сообщил коваль. - Иван Сулима, говорите? - взволнованно спросил Богдан. - Да. Рыбак сказал, что он не один заедет. Возвращаются из-под Переяслава после поражения коронного гетмана... С ним еще несколько нереестровых казаков и старшин. Странствуют, скрываются, но обещали заехать к вам этой ночью как колядники. - В Чигирин? - Упаси боже в Чигирин! Очевидно, лубенский казак Мартын и приведет его в Субботов, как передавал рыбак... "Лубенский казак Мартын приведет". "Опытный "поводырь"!" - улыбнулся, вспомнив давнее прошлое. А в Субботове... гусары из полка! Неужели им так нужен был писарь именно в ночь под Новый год?.. Не успел он распрощаться с гусарами, как следом за ними, крадучись, словно с неба упали друзья из Италии! Богдан так обрадовался Назрулле, что совсем забыл об ожидаемом госте Иване Сулиме с казацкими старшинами. У хозяек было что подать на стол. Они ждали колядников. Богдан позаботился о том, чтобы его дорогие путешественники умылись, привели себя в порядок. Что они расскажут ему о Максиме? Несчастный воин, большой друг... Пришлось искать какую-нибудь одежду, чтобы переодеть хотя бы Назруллу и Ганджу. Это несколько задержало ужин. Богдан был так занят своими друзьями, что в первый момент удивился, когда появился дворовый казак и сообщил: - Казацкие старшины прибыли из Переяслава! Коней их отвели в яр холодноярского леса. Казаку показалось, что Богдан испуганно окинул взглядом комнату, где Ганна и Мелашка просили Ивана Ганджу помочь им поговорить с Назруллой. Дворовый казак хорошо знал своего хозяина. Богдан, как всегда, тут же и опомнился, поскольку давно ждал этих гостей. - Ну вот и хорошо. Слава богу, благополучно проскочили мимо... королевских надсмотрщиков. Приглашай всех в дом. Сколько их? Пешком или на конях прибыли? - Да говорю же - на конях, добрая сотня казаков наберется! Человек десять сошло с коней. Да и то... с нашими. - С десяток приехало? А кто эти наши? - Разве я не сказал? Приезжих человек семь. А вместе с ними наш Мартынко, Ивась и Филонко... - Приглашай всех. Скажи - рады... Да я сам... Ганнуся, матушка Мелашка! Наконец-то приехали... - Приехали? А как же быть?.. Не спрятать ли этих? Ведь приходится теперь и нашим людям прятаться. Их и так уже загнали, как зайцев, - сказала предусмотрительная Мелашка. Богдан не раздумывал, огонек решимости сверкнул в его глазах. - Пускай, матушка, остаются. Хотя бы и сам коронный гетман застал их здесь... Это мои гости! Писарь, думаю, сумеет защитить своих дорогих гостей. Да и Иван Сулима тут! Без шапки, раздетый, он рванулся к двери... Но дверь вдруг раскрылась, словно от ветра, и из сеней донесся говор людей, в комнату ворвался морозный туман, расстилаясь по дубовому полу. Моложавый, усатый запорожский полковник, которого теперь трудно было узнать, на ходу смахнул с русых усов иней и переступил порог. Раздался звон двух десятков шпор. Следом за ним вошли молодые казаки. Одни - в жупанах, подпоясанных красными кушаками, с саблями на боку и с пистолями за поясом, а некоторые и с двумя. Еще в сенях они снимали с голов смушковые шапки, растрепанные чубы-оселедцы, раскручиваясь, шевелились, как живые. Богдан широко развел свои сильные руки. Внутренне никогда не изменявшее ему чувство подсказало, что этот усатый казак и есть Иван Сулима. Это чувство теплилось в душе Богдана почти десять лет, поел" их разлуки на Дунае. - Ну... - произнесли, словно вздохнули, друзья-побратимы, обнимаясь и целуясь. Как всегда, без шапки, словно он где-то прятался, последним вошел Карпо Полторалиха. Отбросил растрепавшийся чуб-оселедец и первым подошел с приветствием: - Обнимайтесь, целуйтесь, панове друзья! Роди, боже, всякую пашницу, дари счастье дому сему!.. А это не матушка ли Мелашка с коржем да кутьей на полотенце, как своих родных, казаков встречает?. И первым разделся, подавая пример другим. Карпо приехал к своим родным на праздник! 5 Усадив дорогих гостей в красном углу, Богдан сам сел между Назруллой и Иваном Сулимой. - Угощайте, хозяйки, дорогих гостей, да... и меня заодно с ними. Знаешь, Иван, я пьян от счастья и радости! Сколько лет прошло, и каких лет!.. В хозяйских хлопотах глушу тоску, томлюсь на противной писарской работе. И жаль мне своей загубленной молодости! Учился, мечтал... А нынче места себе не нахожу подходящего, настолько выбила меня из житейской колеи турецкая неволя... И пил с гостями вино. Казаки повеселели, зашумели. Карпо занимал разговорами Назруллу и его друзей. Даже мрачный и озабоченный полковник Сулима становился, как и когда-то, разговорчивым собеседником. - Воюем, говорю, Богдан, льем попусту человеческую кровь в глупых стычках, с войсками коронного гетмана. Яцко Острянин разуверился, охладел в борьбе, а с избранием наказных атаманов неразбериха какая-то получается. Тьфу ты, прости, господи милосердный, все делается не так, как надо. Да и оружием своим воспользоваться толком не можем. - Отбиваемся же! Значит, можем... - подумав, заметил дружески Богдан. А вспыльчивый Сулима воспринял это как возражение. - Отбиваемся или только огрызаемся, припрятывая часть вооруженных казаков. Прячем, точно шило в мешке! Разве так следовало бы отбивать?.. Что же, Богдан, берешь и Назруллу к себе хозяйничать? - вдруг переменил тему разговора Сулима. Богдан хорошо понимал своего старого друга. Горячий, как и прежде, хотя пора бы уже и охладиться. Возле Суды у него есть хутор, семья. А какой неугомонный, даже в гостях спокойно посидеть не может! Он сдерживает себя, это видно, избегает говорить о том, ради чего приехал сюда. Разговор предстоит горячий. "Очевидно, будет уговаривать меня присоединиться к восстанию!.." - разгадал Богдан намерения друга. - Может, сначала один на один поговорим? Давно мы не беседовали с тобой, - тихо сказал хозяин гостю. Полковник быстро окинул взглядом сидевших за столом друзей. Улыбнулся, невыразительно кивнул головой. - Хлопцы, кажется, все свои. А о Назрулле я так... спросил. Он, очевидно, теперь не захочет хозяйничать... Он воин хороший. - Настоящий, хороший друг, Иван. Конечно, и воин, покалеченный каменецкой шляхтой не меньше, чем каждый из нас... Говоришь, огрызаемся? Мы, право, похожи сейчас на разъяренных псов, которые только огрызаются. - Разъяренный пес, дорогой Богдан, слепо бросается на своего обидчика... - снова продолжал Сулима мысль, которая не давала ему покоя. - Что же, давайте поговорим, друзья мои. Полковник Сулима возмущается несправедливым отношением польской шляхты к нашему народу, - громко обратился Богдан к своим гостям. - К украинским казакам, - прервал его Сулима. - Казак - это не только ты да сидящие тут за столом. Казаки - это наши люди, успевшие взять оружие в руки. А кроме них есть еще люди, тоже способные взяться за оружие. Но есть жены и дети. Это наш народ, который испытывает на себе гнет. Это вся Украина, мои дорогие гости!.. - воскликнул Богдан, раскрасневшийся от вина, как и его гости. - И потому единственный выход: отбиваться от шляхты! - не утерпел Сулима. - Лучше уж не отбиваться, а бить! Бить так, чтобы правнуки помнили! - воскликнул слегка опьяневший Богдан. - Не ради удовольствия киевские доминиканцы целый час освящали саблю Конецпольского, когда он отправлялся с войсками усмирять казаков! Он немилосердно будет рубить ею и не пощадит украинцев. - Проклятые католики! Уничтожить их надо вместе с их заикой гетманом... - не удержался совсем молодой старшина Иван Серко. Богдан до сих пор еще не был знаком с ним. Теперь спохватился и шепотом спросил у Сулимы: - Хороший, видать, хлопец, но... горячий. Где ты подобрал его? Рядом с ним, тот, что распахнул грудь, кажется, тоже будет неплохим запорожским полковником. Кто они, Иван? - Тот, что намеревается бить киевских доминиканцев, прозывается Серком. Смелый и ловкий воин в бою! А рядом с ним... неужели не узнаешь Данька Нечая? Отец его недавно погиб в боях под Киевом. - Полковник Олекса? - ужаснулся Богдан. - Да, он. Не пускали его драться. Но когда услышал, что шляхтич Заславский бахвалился превратить православные храмы в корчмы, немедленно бросился на помощь этой молодежи. Там и голову сложил... Ну, а этот сотник тоже Иван... - Одних Иванов подбираешь? - до сих пор еще находясь под впечатлением известия о гибели Нечая, промолвил Богдан. Что-то новое тронуло его душу: где-то идут бои, гибнут такие люди, а он... субботовскую целину распахивает. - Да Иванов же и в святцах порой по сорока на день приходится. Это уже Иван Нечипорович, - с уважением отрекомендовал Иван Сулима Золотаренко. - Так и зовем его. У него жена, двое детей. В бой с ляхами идет смело, без колебаний. В Чернигове примаком пристал, переехав туда с днепровского хутора, а свою сестру Ганну замуж выдал за полесского казака... - Золотаренко?! - воскликнул Богдан и посмотрел на сотника, который был похож на приднепровскую девушку Ганну. Сотник вскочил со скамьи, услышав свою фамилию. Улыбаясь, протянул бокал с вином, чтобы чокнуться с Богданом. - С удовольствием, сотник, с удовольствием! Как ваша сестра поживает? - спросил Богдан, протягивая свой бокал и подавляя волнение, вызванное воспоминанием. - Ганна? Так не вас ли это, Богдан, частенько вспоминает она? Богдан смутился. Помолчав, он продолжил начатый перед этим разговор: - Говоришь, казаче, бить надо? - Бить, пан хозяин. Страшные и коварные люди эти шляхтичи. Это саранча, налетевшая на наши земли. Только бить... - закончил молодой старшина. - Но, друзья мои, гости дорогие! Для того чтобы бить, нужно обладать хорошей силой. - А разве она у нас слабая? Вон как разбили войска коронного гетмана под Киевом, - добавил Сулима. - Слыхали и мы об этой победе под Киевом. - Да, победили королевские войска, но подписали такое соглашение, которое ничего не изменило в жизни нашего народа. То же самое, что было и в прежних соглашениях. Снова ограничили реестр казаков, а украинцы по-прежнему остались крепостными шляхтичей... - с грустью произнес Богдан и сел. Наступила минутная тишина. Богдан и не предполагал, что так растрогает не только своих гостей, но и себя. Отодвинул бокал с вином в сторону и вышел из-за стола. Словно хотел освободиться от обязанностей хозяина. Он уже не слышал, о чем говорили гости. Только басок Ивана Богуна резко выделялся среди общего гула: - Тарас Трясило тоже так думает! Заезжал к нам, ночевал на хуторе. Бить, говорит, и гнать надо их с пашен земли. - А сам на Сечь бежит... - прервал его Богдан, стоявший посреди светлицы. - Куда же деваться казаку зимой? - как оправдание прозвучали слова Золотаренко. - Где люди, там должны быть и их вооруженные силы! - впервые за весь вечер вмешался в разговор Мартынко. И мать, улыбнувшись, одобрительно посмотрела на сына. - Эти вооруженные силы, мои друзья, надо еще создать, их слишком мало для нашей страны. Наливайко потому и погиб, что не заботился о создании такой силы, уповая только на сочувствие народа. Все сами, своими руками... А рядом с нами - русская держава, русский народ! И этот народ, как и мы с вами, православный, является данником королевской шляхты, данником латинских иезуитов! С кем, как не с русскими, украинцам искать боевого союза? В союзе с таким народом... это уж не будет мелкой стычкой, друг мой Иван... Мало у нас еще казаков, мало и оружия, да и обученных воинов маловато, как и опытных старшин! - горячо произнес Богдан, подойдя к креслам, на которых сидели молодые казаки. Положил руки на спинку кресла Золотаренко. - Огня, правда, достаточно и у казаков, как и у их боевых старшин. А хватит ли пороху до полной победы?.. И отошел, чтобы не встречаться взглядами с друзьями, хотя самому хотелось посмотреть в этот момент на Ивана Сулиму. Полковник глядел себе под ноги. - Москва, Россия! - задумчиво произнес он, словно разговаривая сам с собой. - Да, не протоптали мы еще дружеских путей к Москве. Неужто годами надо их утаптывать, покуда они приведут нас к военному союзу с ней?.. А сейчас давайте хоть поохотимся на эту вооруженную шляхетскую мелюзгу! Надо отбивать у них оружие, выгонять их из хуторов, пусть не объедают наш бедный люд. - Прокладываются пути и к Москве, Иван. Покуда что прокладывает их наш православный владыка, а следом за ним и полковники дорогу найдут... А ты советуешь дразнить разъяренных зверей, какими являются для Украины шляхтичи! - снова заговорил Богдан, словно беседуя только с одним Сулимой. - Нет, друг мой Иван, я думаю иначе. Я не согласен растрачивать силы нашего народа, зля наших врагов, точно лютых псов, бесполезными стычками! - Что же ты предлагаешь? Показывай нам путь, а сам поезжай хоть в Москву, коль не решаешься идти с нами! - выпалил Сулима, тоже выходя из-за стола. - Больно задел ты, Иван, меня тем, что... не решаюсь. Пока я не вижу просветления на нашем горизонте и не чувствую хотя какой-нибудь поддержки со стороны Москвы. Занимаюсь писарством, ибо сегодня это самое простое, что я могу выполнять по своим способностям, дабы оставаться в стане казаков. Люблю я казацкую семью любовью, привитой мне матерью с детства! И еще думаю... а не помогла бы нам Дунайская война, которой так бредят королевские вояки? Эта война не только собьет спесь с высокомерной шляхты, но и подорвет их военную силу. Ведь помогают же австрийскому цесарю, воюют со шведами. Об этом следует подумать... 6 В светлицу неожиданно вбежал дворовый казак. Второпях он не закрыл дверь, и сразу потянуло холодом. - Пан Богдан, снова жолнеры! Теперь... вместе со своим полковником! Да и наш полковник с ним, старшины. Это ошеломило Хмельницкого. Густые брови сошлись у него на переносице, он замер на месте, впившись глазами в казака. Точно молния, промелькнула мысль, пришло решение! - Проси пана полковника за стол вместе с нашими колядниками! - сказал он на удивление спокойным тоном. А гости сразу умолкли, словно лишились голоса. Они повскакали из-за стола. Весть, принесенная дворовым казаком, никого не обрадовала. Даже Иван Сулима подошел к скамье, где лежала одежда, и наскоро подпоясался поясом, на котором висела сабля. Проверил, на месте ли пистоли. - В доме ни к чему пистоли, Иван. Надеть всем сабли! - тихо и властно посоветовал Богдан. С крыльца донеслась польская речь. Богдан еще раз окинул взглядом гостей. И громко засмеялся, чтобы услышали в сенях его неподдельно веселый, звонкий смех. - Теперь, хлопцы, за стол! За стол и подымем бокалы с вином! Ну, затягивайте колядку, друзья мои, как пели когда-то наши отцы: А в нашего пана горилкы пивжбана, Горох'яни кныши, а в засиках мыши... Сию, вию пашныцэю, Роды, божэ, пшеныцэю!.. - "Нэхай пани казяться, що мыши им злазяться..." - завел Карпо Полторалиха свою коляду, которую дружно подхватили сидящие за столом. Богдан обернулся к незваным гостям. Пошел им навстречу, сопровождаемый дружными голосами: Горох'яни кныши, а в засиках мыши... Рядом с Богданом, встречая гостей, стояла хозяйка дома. - Просим пана полковника! Благодарю за честь, за праздничный визит к нам! - гостеприимно произнес, когда умолкли колядники. - Покойный отец мой был очень высокого мнения о королевской шляхте и твердо убежден, что лучшие представители ее с достойным уважением относятся к праздникам украинского народа. Вижу, что он не ошибся! Блаженный Лойола, кажется, так и пишет в своих "Духовных упражнениях": "Ум в жизни ценится значительно выше, чем самая высокая святость!.." А это, прошу, уважаемый пан воевода, моя жена Ганна, сестра известного переяславского купца... Каменецкий каштелян Александр Пясочинский растерялся от такого неожиданного приема. Какими переливами звенели шпоры у этого писаря Хмельницкого, а какая у него выправка! Любой мазур позавидовал бы его стройности. К тому же цитата из Лойолы, произнесенная под аккомпанемент колядок схизматов! Растерявшийся и ругавший себя за это позднее посещение полковник терзался еще и тем, что не сможет достойно ответить этому... чигиринскому писарю! Лойолу он должен был бы знать не хуже всякого схизматика. - Пшепрашам, пшепрашам... [простите, простите... (польск.)] - бормотал полковник, ловя руку хозяйки, протянутую для приветствия, и думая, как ему быть с рукой такой простой, но красивой хозяйки... В этот момент, очень кстати, его выручил все тот же чигиринский писарь, гостеприимно беря полковника под руку, намереваясь усадить его, как гостя, за стол. За вторую руку его поддерживала хуторская красавица, хозяйка дома. Воевода вздрогнул от мысли, что ему приходится безропотно покориться. Неужели он сядет за стол рядом с этой казацкой молодежью, в походной одежде, при полном боевом снаряжении?.. Вместе с подвыпившими казаками? - Дзенькую бардзо, пани хозяйка! Но не с праздничным визитом приехали мы со старшинами к вам, - показал он рукой на сопровождавших его командиров. Богдан отпустил локоть каштеляна, поклонился, давая понять, что готов к деловому разговору. - В таком случае, панове, проходите в другую комнату. - И, обращаясь к своим гостям, сказал: - А вас, друзья, прошу продолжать встречу Нового года, и, пожалуй, вместо колядок, давайте споем новогоднюю. Воздадим должное обычаям наших отцов и дедов! Ганнуся, оставайся с гостями. Уважаемые панове, надеюсь, простят тебя. - Колядники, ха-ха, - засмеялся Пясочинский, наконец обретя равновесие. - Пшепрашам бардзо. Но, перейдя в другую комнату, Пясочинский отказался сесть. - Разговор, уважаемый пан Хмельницкий, очень краткий и весьма срочный, - первым произнес чигиринский полковник. - Надеюсь, вы мне разрешите рассказать о цели нашего неожиданного приезда? Пясочинский кивнул головой, с нескрываемым интересом оглядывая рабочий кабинет полкового писаря. В кабинете на стенах висели рушники, турецкий ковер (недавний подарок наследника крымского хана!) и несколько оригинальных полотен западных мастеров живописи... Вдруг он вспомнил дубовые кресла в покоях Острожского, из благородного рода которого происходит его жена. На столике в углу лежало несколько новых книг в кожаных переплетах - первые печатные издания острожской и львовской типографий. Как бы подчеркивая свое внимание к печатному слову, гость с достоинством потрогал некоторые из книг. Раскрыл одну, перелистал страницы и, не читая, положил на прежнее место. Отдельно на столе лежала старинная книга с пестрым узором арабской письменности. Недавнему польскому послу в Турции Пясочинскому нетрудно было узнать Коран, а рядом латинское издание "Города Солнца" Кампанеллы. В углу - икона архистратига Михаила, который в стремительном небесном полете рассекал огненным мечом клубящиеся облака. Позолоченная рама на иконе свидетельствовала о глубоком почитании хозяином этого символического образа. - Это, уважаемый пан полковник, реликвия нашего рода, телохранитель моего отца, архистратиг Михаил... Прошу пана присесть, так будет удобнее вести деловой разговор! - снова настойчиво предложил Богдан. На этот раз полковник-пацификатор, словно от усталости, упал в удобное, обитое сафьяном кресло. "Очевидно, с удовольствием читает этот богопротивный Коран, как и сумбурные пророчества Кампанеллы!.." - подумал пан Пясочинский. А в соседней комнате пела и шумела разгулявшаяся молодежь, гости хозяина. Вдруг зазвучала бандура, и голос слепого кобзаря, заглушив пение Карпа, словно из-под земли донесся и в эту уютную комнату: Та, гэй, кобзо моя, дружынонька моя, Бандуро мальована, прорэчыстая!.. Степенный пан каштелян вздрагивал, сидя в сафьяновом кресле. По улыбке хозяина понял, что для него появление в доме кобзаря не было неожиданным. ...Гэй, пан! господынэ молодая! Зажый зиля Хмэля-Хмэльнычэнка: Та щоб цвив-процвитав, Над Славутою орлом злитав!.. Но чигиринский полковник и тут пришел на помощь встревоженному каштеляну: - Пан каштелян не для прогулки приехал сюда с низовий Днепра, побывав на Кодацких порогах, возле которых коронный гетман хотел бы построить самую дальнюю крепость. Речь идет, пан писарь, об объединении казаков в полки. - Да пни и так объединены в полки, уважаемые панове! Не понимаю, как еще надо объединить их? - спросил Богдан, воспользовавшись короткой паузой чигиринского полковника. - Не реестры, а воины... воины нужны пану коронному гетману! - не утерпел Пясочинский. - Сколько вооруженных казаков болтается без дела возле Днепра. Речь Посполитая обеспокоена. Московский царь снова подтягивает свои войска к Смоленску. А на Черниговском направлении?! Королевские войска на Дунае помогают австрийскому цесарю. Его величество король болеет. Поэтому пан коронный гетман сам решил собрать двадцать тысяч вооруженных казаков... - Двадцать тысяч?.. - удивился Богдан, развеселив своего гостя. - Да их, кажется, не больше шести тысяч в реестре! Остальным, как известно, предложено сложить оружие, сжечь чайки и разойтись по домам. Очевидно, уже и разошлись. - Уважаемый пан писарь, это шутка или хуже?.. - нервничал Пясочинский, прислушиваясь к голосам за стеной и пению кобзаря. - Речь идет о двадцати тысячах вооруженных казаков, а не реестровцев! А разошлись ли нереестровые казаки, уважаемому пану писарю, очевидно, лучше знать, чем мне. Надо навербовать из них, - подчеркнул он, кивнув на дверь, откуда доносились звуки бандуры. - Надо навербовать двадцать тысяч отлично вооруженных воинов. - Это совсем иное дело, уважаемые паны! - И Богдан пристально посмотрел в окно, за которым чернела пустота. Он видел, как неудобно было одетому пану Пясочинскому сидеть в кожаном кресле, держа саблю на поручнях. - Да разве наберешь их теперь двадцать тысяч? - и кивнул в сторону двери, вызвав этим еще большее оживление гостя. Тот задвигал саблей, точно подгонял Богдана. И Богдан закончил: - Слыхали мы о том, что большая часть казаков собралась снова отправиться в морской поход. Народ голодает, ищет казацкого хлеба. Пясочинский вскочил с кресла, потрогал саблю и, словно ловя Богдана на слове, с восторгом произнес: - Правильно мыслите, пан писарь! Собираются на море... А не лучше ли им отправиться в земли московского царя? Черт с ними, с этими реестровыми казаками. Пану гетману нужны храбрые воины, которые могли бы отразить нападение на Смоленск! В разговоре с глазу на глаз так и заявил пан коронный гетман... Никто, говорит он, не способен так умело и быстро объединить прекрасных приднепровских воинов, как чигиринский писарь пан Хмельницкий. - Он так и сказал? А почему бы не польный гетман пан Казановский? Наконец, пан Николай Потоцкий?.. - И снова посмотрел в окно. - И о них говорили, уважаемый пан Хмельницкий. Приднепровским воинам, или, как они называют себя, казакам, нужен не грозный, как вышеназванные паны, командир, а молодой, энергичный, хорошо понимающий душу казака атаман... Именно понимающий душу казака, уважаемый пан Хмельницкий! Егомость пан Конецпольский, подумав, так и сказал: только молодой чигиринский писарь, сын подстаросты Богдан Хмельницкий, любимец покойного Жолкевского! Таким образом, как видите, пан Богдан, с каким уважением относится к вам коронный гетман. - Скажу откровенно, не ожидал. Искренне благодарю вас за сообщение!.. Но об этом, как понимаю, уважаемые паны, я лично должен поговорить с коронным гетманом. И немедля! - словно очнувшись от задумчивости, закончил Богдан этот деловой разговор. Наконец он понял ситуацию. Не отклоняя их предложения и не давая согласия, он высказал желание продолжить этот разговор с коронным гетманом Речи Посполитой и дал понять полковнику, что их новогодний визит на этом закончен. Гостеприимный хозяин улыбнулся, прислушиваясь к праздничному шуму друзей за стеной и к кобзарской думе, и быстро поднялся с кресла. Орлом сызокрылым над Славутою злитав... - закончил кобзарь. 7 Была глубокая ночь, когда Богдан вместе с Сулимой вышел из светлицы. Пусть молодежь отплясывает гопака под бандуру! Он уже обдумал предложение коронного гетмана. Роман Харченко так и не возвратил ему коня, но Богдан уже не сердился на него за это. Конь служил казаку в боях с королевскими войсками. Богдан посоветовал Сулиме немедленно подобрать самых лучших молодых казаков и отправиться с ними в далекий военный поход. - Куда же? Снова на море и на северное побережье Турции? - задумчиво спрашивал Иван Сулима. - Куда, куда?.. Разве я знаю, где казак может найти свое счастье. Не обязательно воевать с турком на его земле. Вон на обоих берегах Дуная до сих пор война. Разве тебе впервые бывать там! Когда-то ты хвастался наградой папы римского за то, что подарил ему несколько сот голомозых пленников. - Девать их некуда было, - смеясь, оправдывался Сулима. - Знаю. Воевал бы ты, если бы не задобрил грозных святейших... Теперь у тебя все-таки есть протекция у самого папы римского! До Вероны протоптал дорожку с такой тяжелой ношей, как пленники, вот и должен был сделать этот... дружественный подарок папе, - засмеялся Богдан, подбадривая Сулиму. - Может, пригодится когда-нибудь и эта награда. - Вряд ли, Иван. Папа умер, а новый, Урбан, и своих партизан уничтожает с помощью наемных войск. Медальон его предшественника не является свидетельством на право искать в горах Италии повстанцев. Но, независимо от этого, славянские народы на Балканах стонут не только под ярмом турок, но и европейских пацификаторов... Не следует, говорю, слепо впутываться в военные драки. Взять хотя бы, к примеру, грабителей, войска султана на Балканах. Пускай бы народ Болгарии, да и другие славяне Приморья почувствовали, что у них есть друзья на Днепре. Надо два-три года перебиться, собраться с силами... ...И полковник Сулима с двумя тысячами казаков отправился к берегам Черного моря и за Дунай. "Ой Дунай, мий Дунай..." - запевал Карпо Полторалиха, а за ним подтягивали казаки. С песней и вступили казаки Сулимы на согретые южным солнцем болгарские земли. Здесь даже зимой не надо было заботиться ни о теплой одежде, ни о теплой хате. Многие казаки не впервые тут. Утаптывали стежки в горах Македонии и в загребских придунайских лесах. Двухтысячный отряд казаков поредел еще возле устья Дуная. Несколько сот старших казаков отделились в Килии, пошли на море. Вместе с ними поплыл и Назрулла сводить свои счеты с султаном. Сулима не удерживал их. - Счастливого пути, - говорил он на прощанье. - Плывите по морю, такая погода хорошо помогает казаку. А мы обойдем море по славянским землям. Может, в Царьграде и встретимся. Если раньше нас доберетесь туда, кланяйтесь голомозым. Скажите, что Иван Сулима придет жениться на первой одалиске султана! - Да и о невесте-туркене для Карпа не забудьте напомнить при этом, - пошутил Полторалиха. В действительности Сулима не был уверен в том, что не повернет свои полки к морю где-нибудь в более населенном побережье Болгарии. Но здесь трудно было бы найти необходимое количество челнов для такой армии казаков. 8 А на Балканах разгоралась большая война, начатая чехами. Сулима знал, что эта война продолжается на берегах Дуная уже десять лет. - Воюют люди и закаляют свою ненависть к панам! - говорил в кругу друзей Сулима. - Мы тоже не рыбку удить прибыли сюда с Днепра. Турецких угнетателей хватает и в этих султанских владениях. Славяне будут помогать только нам, а не туркам... Турецкие войска, воевавшие на болгарских рубежах султанских владений, встревожились, узнав, что у них в тылу, чуть ли не у итальянской границы, появилась армия казаков. К Ивану Сулиме привели турецкого посланца от софийского беглер-бека, командовавшего турецкими войсками. Отуреченный славянин, как он сам назвал себя при встрече с казаками, слишком самонадеянно и довольно воинственно стал выполнять свою миссию. - Головы снесу этим казацким атаманам! - закричал он в первые минуты встречи с казаками дозора Карпа Полторалиха. - Забыли о том, что вместе со своим польским королем данниками султана живете на наших приднепровских землях? Где ваш атаман? - Погоди, голубчик, не кричи. Проводим тебя и к атаману! Карпа хотел перекричать! Как бы свою голову не потерял, пустая макитра... - ответил Карпо, связывая этого воинственного парламентера. Сулима велел развязать посланца и вытащить у него изо рта кляп. - Кто ты? - спросил Сулима по-турецки. Но когда парламентер заговорил на балканском наречии, он засмеялся: - Глупого теленка родила твоя мать. Чего бесишься, продажная басурманская шкура! Повесить бы тебя, чтобы проветрился, как тарань на солнце. Но иди и передай паше, что Сулима со своими запорожцами сначала в гости к папе Урбану заглянет. Вот, видишь? - Сулима вытащил из кармана папский медальон и поднес его к глазам турецкого парламентера. - А преградите нам путь, будем драться с вами! Родниться же придем в Стамбул! - Так и передай беглер-беку, макитра... - вставил свое слово нетерпеливый казак. Поначалу и в самом деле пытались договориться с софийским беглер-беком. Ведь им ничего не стоило назвать себя здесь войском ненавистной туркам Речи Посполитой. Но несколько вооруженных стычек, да и имя казацкого атамана Сулимы убедили турок, что они имеют дело с вольными запорожскими казаками, а но с войсками польского короля. На этом и закончился мирный казацкий поход. Точно вихрем втянуло их в Балканскую войну, и они стали невольными союзниками итальянцев, участниками затяжной войны в долине Дуная. Втянувшись в эту войну, вынуждены были сражаться. Назад теперь не так легко возвращаться, как беспрепятственно шли они летом почти до итальянской границы! Вот впереди она, знакомая и Сулиме Италия! Он не забыл своего давнего рейда по этой земле. Медальон папы Григория всегда носил при себе, как веское свидетельство участия в Европейской войне. Более десяти лет назад он тоже воевал на стороне чешского народа. Австрийский цесарь прибрал Чехию к своим рукам, но кому-то из соседних государей завидно стало, они выступили "в защиту чехов" и перессорились между собой... - Не для нас эта воина, - сказал тогда Максим Кривонос, ища для себя иных путей в жизни. "Нашел ли? - промелькнула горькая мысль. - Очевидно, итальянские солдаты знают, куда ушли лисовчики..." Вспомнил он и о намеке Богдана, когда они прощались перед этим походом: - Возможно, где-нибудь встретите и наших лисовчиков! Вам во что бы то ни стало надо встретиться с итальянскими воинами, расспросить их... И повел Сулима своих казаков не к морю, как договаривались в Килии, а в противоположную сторону, на розыски следов Кривоноса. - Если удастся, постараемся пробиваться без боя, - советовался Сулима с казаками. - Но если уж турки нагло будут преграждать нам путь к соединению с итальянцами, не жалеть голомозых! 9 Во время встречи с Пясочинским в канун Нового года Богдан сказал: "Я должен лично поговорить с коронным гетманом!.." Тогда же шла речь о немедленной встрече с гетманом, находившимся в Баре. Но сейчас была не летняя пора, когда в любой момент сел на коня и поехал, а зима. Богдану не приходится краснеть за то, что не выполнил своего обещания. Чигиринский полковник и сам вскоре понял, что ехать Богдану Хмельницкому при таком бездорожье в Бар или в Краков было бы неоправданным геройством. Кстати, и Пясочинский из-за бездорожья вынужден был остановиться в Белой Церкви, пережидая метели и гололедицы. Да и стоит ли Богдану торопиться со встречей с коронным гетманом, чтобы договориться об участии в казацком походе против московского царя? Правда, ему надо было встретиться и поговорить с Конецпольским! Коронный гетман не только управлял войсками, но и направлял государственную политику Речи Посполитой. После Нового года никого не удивляло оживление казачества. Реестровым и нереестровым казакам было о чем подумать и поговорить. - Кажется, писарь у нас дельный, - говорили чигиринцы, узнав о разговоре Богдана с комиссаром коронного гетмана. Даже реестровцы стали с интересом присматриваться к Богдану. Через Субботов и Чигирин теперь свободно проходили нереестровые казаки, особенно молодежь. Никто не прятал своего оружия, а, наоборот, во всей округе увеличился спрос на сабли и пистоли. Другая новость молнией распространилась по стране... Умер король Сигизмунд III! На время Речь Посполитая осталась без короля, и казалось, что орел со скипетром державы в когтистых лапах, символизировавший собой власть, остался без короны. - Ну, братья казаки! Теперь-то уже и у нас спросят мужи Варшавы, кого бы мы желали избрать королем! - передавали чигиринцы слова полковника Острянина. Действительно ли сказал это Острянин на Сечи или нет, но молва распространилась, как эхо в лесу. - Владислава, очевидно, изберут без нас! Хотя должны бы пригласить и казаков на елекцию... [избрание короля (польск.)] - вслух рассуждал Богдан. Но на сейм казаков не пригласили. И хотя старшины реестровых казаков и некоторые из провинциальных украинских панков добивались "справедливости", Польские сенаторы грубо отказали им. - Не хотите порадовать украинцев! - возмущался Адам Кисель на одном из заседаний во время королевского безвластия. - Не будет у нас мира с приднепровцами! - Вы уж лучше замолчите, пан Кисель! - закричали сенаторы сейма. А когда украинцы потребовали предоставить им государственные права, сенаторы только посмеялись над ними. Делегацию реестрового казачества даже не пустили в Варшаву. Только в Кракове король дал аудиенцию казакам. Выслушав их жалобы, он торжественно успокоил реестровиков. Король Владислав был приветлив, но неуступчив. Он снова настаивал на участии казачества в войне против Москвы... Богдан чутко прислушивался к разговорам казаков в Чигирине. Он приглашал к себе кобзарей не только для того, чтобы послушать их думы, но и расспрашивал, о чем говорят люди на Украине. Кобзари рассказывали и о походе Сулимы. С Запорожья, по следам этого неугомонного казака, неслись не только кобзарские песни и думы: Як злэтив орэл, славный козак Иван Сулима, На турецькых слидах та на козацькых шляхах... Поговаривали также и о том, что шляхта угрожает казакам. Богдан улыбался, выслушивая это, хотя не до смеха было писарю Чигиринского полка реестровых казаков! После избрания нового короля шум постепенно утих и все становилось на свои места. Богдан узнал о том, что турки вдруг снова зашевелились. Может, султан захотел напомнить новому польскому королю, что Речь Посполитая является турецким данником? - Сулима все-таки насолил туркам! Султан подтягивает свои войска к молдавским границам. Во главе войск поставил софийского беглер-бека Аббас-пашу. Очевидно, для участия в торжественной коронации Владислава? - шутил Богдан, разговаривая с чигиринцами. "Пора проучить варшавских изменников!" - грозился султан, отправляя войска Аббас-паши на Приднестровье. Навстречу войскам Аббас-паши отправился из Кракова коронный гетман Конецпольский. Перед этим он послал гонцов к своим старостам на Украине, чтобы они ускорили снаряжение казаков. Софийский беглер-бек Аббас-паша, не успевший задержать в Болгарии полковника Сулиму с войсками, двинул свою орду на украинские земли вдоль Днестра. Под угрозой оказался и Каменец. В связи с этим, по приказу полковника Адамовича, Богдан Хмельницкий выехал с полком чигиринских казаков в район Каменца. Чигиринский полковник Адамович не хотел отставать от других реестровых полковников, которые уже отправили своих казаков под Смоленск, в помощь молодому королю Владиславу. Сопровождать же этот сборный полк во главе с Юхимом Бедой полковник Адамович и поручил Богдану Хмельницкому. - Вот вам, пан писарь, и представляется удобный случаи поговорить с коронным гетманом, - сказал полковник. Казакам, в свою очередь, представилась возможность доказать свою доблесть на поле боя. Давно исключенный из реестра каневского полка за глумление над киевским воеводой во время боя на болоте у Куруковских озер, сотник Беда не очень огорчался. Хотя из реестра его и исключили, но среди старшин и казаков он пользовался большим уважением. Сотника считали опытным и смелым командиром. А для военного похода на Дунай - лучшего не найдешь! - Не разгневается ли коронный гетман, узнав сотника? Может, не Бедой, а, скажем, Лихом назвать его?.. - озабоченно говорил чигиринский полковник Адамович. - Если понадобится, я сам поговорю с коронным гетманом! - решительно сказал Богдан, беря под защиту бойкого и сметливого старшину. Фамилию Беде не пришлось менять. 10 Богдан был писарем Чигиринского полка, а не этого сборного. Но до самого Каменца фактически вел его как старшой. Да и полком не называли этот отряд добровольцев, чтобы не пугать шляхтичей присвоением Беде звания полковника. Каждый казак в отряде знал, что до Каменца старшим у них является чигиринский писарь Богдан Хмельницкий. Именно пользуясь этим правом, он и посоветовал Юхиму Беде взять помощником казака лубенского полка Мартына Пушкаренно. - Лучшего помощника не найти! - говорил Богдан. К тому же этим он угождал и полковнику Адамовичу, беря помощником командира не случайного воина, а своего казака. Писарем сборного полка Богдан предложил назначить Ивана Богуна. Только Филона Джеджалия отстояла Лукерия, оставив его, единственного мужчину, хозяйничать на хуторе. Богдан снарядил для Ивана лучшего коня на хуторе. Отдал он Ивану и свой самопал, не пожалев ни пороха, ни пуль. А Лукерия отдала сыну саблю, принадлежавшую когда-то Наливайко. - Будешь сечь голомозых, вспоминай о своей матери, Ивасик! - приговаривала она. Казалось, что она сама взяла бы саблю и пошла воевать с этими людоловами, которые причинили ей столько горя. Филон не скрывал зависти, видя, как мать провожает Ивана в первый боевой поход... По дороге от Чигирина до Днестра казаки узнали, что орда буджацких татар и передовые отряды мультянцев пересекли реку и стали опустошать хутора, уводя в неволю людей. Более сильные и ловкие убегали, разнося тревожную весть по степям и лесным дорогам. Гетман Конецпольский спешил с войском навстречу врагу, каждый день посылая гонцов к старостам и полковникам, требуя подкреплений. Гонец и встретил чигиринцев как первую помощь с Днепра. - Коронный гетман будет рад! - сказал гонец. - Потому что без казаков, говорит, тя-яжело до-обиться по-обеды. Отряд чигиринцев должен был встретиться с гетманом недалеко от Каменца. И Богдан вспомнил о своем разговоре с Конецпольским в беседке роскошного сада Потоцких на крутом берегу Днестра. Это было давно, но все-таки разговор волновал его и теперь. От доставленного рейтарами "языка" гетман узнал, что летом возле моря прошел, направляясь в Италию, Сулима с двухтысячным отрядом казаков. Под Каменцем Конецпольского уже поджидали жолнерские части. Там он узнал, что первый казацкий полк чигиринцев идет на помощь. Коронный гетман и не мыслил начинать войну с турками без украинских казаков. Прибывших казаков коронный гетман встретил с подчеркнутым вниманием, обещал лично встретиться с чигиринскими казаками, а с молодыми старшинами любезно поздоровался за руку. Ведь они - цвет храбрых украинских воинов! Он дольше, чем других, задержал руку Богдана, окидывая взглядом мужественную фигуру, словно сравнивал его с собой. "Силе и ловкости этого стройного казацкого старшины, - думал он, - мог бы позавидовать любой командир польского войска". - Мне о-остается только восхищаться паном Хме-ельницким! - торжественно произнес он, похвалив молодых старшин казацкого полка, подобранных Богданом. Конецпольский не скрывал своей радости от встречи с Богданом. Он встретил Богдана как равного себе, как знатного шляхтича, расстроив этим все планы намеченного Богданом нелицеприятного разговора с гетманом. То, что Конецпольский нисколько не удивился появлению здесь сотника Беды, свидетельствовало о том, что гетману крайне необходимы хорошие воины и что он умеет ценить воинскую доблесть казацких старшин. Ведь он с ними должен переправиться через Днестр, а это не на охоту! Не зря назначен беглер-беком в Софию Аббас-паша Эрзерумский. Коронному гетману приходится заискивать перед казацкими старшинами. Именно тут, на Днестре, ему больше всего нужны такие старшины, как Беда! О неприятном инциденте на Куруковском озере гетман даже не вспоминал. Сейчас ему было не до этого: Аббас-паша следом за ордами татар грозно продвигался к Днестру. Турецкие отряды Аббас-паши, взбешенные тем, что у них в тылу проскочили казаки Сулимы, вымещали свою злобу на украинских людях, живших за Днестром. 11 Отрядам Сулимы приходилось вступать в бой с турками и далеко за пределами Болгарии, на границе с Италией, в тылу основных враждующих сторон в Балканской войне. Бои эти были случайные, они возникали неожиданно, как вихрь, и быстро прекращались. Турки сразу чувствовали, что имеют дело с казаками. С ними приходилось им сталкиваться и на Дунае, где воевали лисовчики Стройновского. Казаков Сулимы турки принимали за действующий отряд австрийского цесаря и немедленно отходили, не препятствуя их продвижению на запад. А Сулима с казаками не спешил, словно притормаживал время. Он сохранял силы. Да и стоило ли растрачивать их здесь? Кое-кто из молодых старшин спрашивал: - Зачем нам эти итальянские земли? - Да не земли нам нужны, - убеждал Сулима других... Но был ли он сам уверен в том, что это так, трудно сказать. Понимал: медальон папы сделал бы его союзником итальянских войск, а значит - врагом испанских! Вооруженные нападения войск австрийского цесаря на придунайские страны давно уже превратились в большую Европейскую войну. Украинцам нечего было делать ни с цесарем Австрии, ни со шведским королем, ни с французскими и испанскими захватчиками, которые зарятся на чешские придунайские земли. Вот поэтому Сулиму и его казаков беспокоили только турки. Зачем голомозые лезут в эту драку европейских правителей из-за господства в Европе? - Получается, что и дальше продвигаемся только ради казацкого хлеба, воюя с турками! - роптали старшины и казаки Сулимы. - Бои, бои... Разве они нужны нам?.. Нам бы только Кривоноса разыскать, а потом сразу повернули бы к морю. А попробуй найди его в такой заварухе, - говорил, словно советуясь с самим собой, Сулима. - Корм коням и харчи казакам всегда нужны. Почему бы и не напасть нам на голомозых? Такие у них кони! И зачем они прутся на чужие земли? - поддерживали полковника молодые старшины, которые впервые отправились в такой далекий поход. - Верно. Всех до единого казака мы уже посадили на лучших янычарских коней. Что и говорить... - поддакивали казаки. - Не один черт, где бить голомозых, пан полковник! - воскликнул Золотаренко, поддерживая полковника. Вдруг громкий хохот донесся из-за холма, и тут же показался отряд казачьей разведки во главе с Карпом Полторалиха. А где Карпо, там всегда смех и шутки. Сулима обернулся, ища глазами Карпа. Его нетрудно было узнать по громкому разговору и обнаженной голове - он даже зимой ходил без шапки. - Эй, казаче! Не случилось ли что? - спросил издалека. - Конечно, случилось, пан полковник! - отозвался Карпо, пробиваясь сквозь толпу казаков. - В этот раз, батько Иван, самого Карпа ведут как на веревке. Друзья болгары с жалобой или с предупреждением спешат к нам. Что-то про турков... Подавай им старшого, да и только, словно дозорные за пазухой его носят. Только теперь увидели казаки, что Карпо шел в окружении не то итальянских, не то французских воинов. По их внешнему виду можно было судить, что они давно не воюют: все безоружные, опустившиеся, заросшие. И трудно было определить, сколько им лет. Только передний казался моложе других. Неужели они искали именно их, запорожских казаков? - Вот вам и наш старшой, панове братушки, - показал Карпо на Сулиму. - Драги приятелю!.. На драго сердце ми е да гледам това народната сила! [Друзья!.. Сердечно рад видеть такую народную силу! (болг.)] - произнес самый младший из них. Он остановился и показал рукой на собравшихся в лесу казаков. Потом низко поклонился Сулиме и отрекомендовался: - Доктор на богословието и канонического право, болгарски човек Петир Парчевич!.. - Даже страшно... - шепнул Карпо старшине Ивану Золотаренко. Его услышали некоторые казаки и засмеялись. Услышал и Парчевич и расценил это как дружескую шутку. - Кой то се бои от врабци, да не сее проса! [Бояться воробьев - не надо сеять проса! (болг.)] - дружеским тоном сказал он, обращаясь к Карпу. И казаки поддержали его дружным смехом. Молодой болгарин Петр Парчевич не нуждался больше ни в каких рекомендациях в этом кругу настоящих друзей. Сулима поздоровался со всеми его товарищами, которые пришли сюда, ища поддержки или помощи. Гостей посадили на бревна напротив Сулимы со старшинами. Казаки не впервые принимают болгар. Когда казаки продвигались по берегу моря, к ним не раз приходили болгары предупредить, что янычары намереваются преградить путь казакам, потопить лодки на речных переправах. Сулима и старшины решили, что и эти пришли предупредить их о какой-то новой угрозе со стороны турок. - Наш народ до сих пор поет песни о русских воинах, которые давным-давно, еще во время царствования Асана Второго, помогли ему отвоевать престол болгарского царства. Мы ждем, что воины с Волги и Днепра снова придут и освободят болгар от турецкого ярма. - Да, казаки не на жизнь, а на смерть воюют с голомозыми! - сказал кто-то из старшин. Молодой доктор богословия и канонического права только вздохнул, взглянув на старшину. - Поэтому мы и не поддерживаем войну на Балканах. Мы только понемногу портим кровь туркам, - сказал Сулима под одобрительный смех казаков. - Наши люди снова должны подняться против турок! Но кому-то надо разбудить их, воодушевить и возглавить! А кто у нас осмелится на такое? Болгары никак не могут очнуться после разгрома восстания турецкими войсками. А ваши казаки... О, мы хорошо знаем их по партизанской борьбе в Италии. - В Италии?.. О ком вы говорите? - встревожился Сулима, догадываясь, на что намекает Парчевич. - О лисовчиках Кривоноса, об украинских казаках, которые сражались в Италии! - спокойно произнес Парчевич. Сулима вскочил, следом за ним поднялись с бревен казаки и старшины. - Вы знаете нашего Кривоноса? - приблизился Сулима к Парчевичу и, схватив его за обе полы мундира, потянул к себе. Тот даже растерялся... - Так мы же вместе... протаптывали горные тропы в Италии, вместе боролись за свободу и справедливость. Но это было давно. Храбрый казак Кривонос ушел из Италии, - словно оправдываясь, продолжал Парчевич. - Ушел из Италии? А куда? Ведь Кривонос - наш друг! К нему на помощь и идем мы в Италию... - наконец объяснил Сулима, только сейчас поняв и сам, куда и зачем идет он с казаками. - Кривонос ваш друг? Но и наш! - оживился болгарин. Казаки попросили Парчевича рассказать им все, что ему было известно о Кривоносе и его друзьях. Но больше того, что отряд казаков во главе со своим атаманом Кривоносом несколько лет партизанил вместе с болгарами, итальянцами, испанцами и даже с изгнанными из своей страны турками в горах и лесах Италии, - Парчевич не знал. - Восстание было жестоко подавлено испанскими правительственными войсками. Вдохновителя восставшего народа Кампанеллу с трудом удалось спасти французским друзьям. А куда деваться партизанам, особенно чужеземцам? И разбрелись они кто куда, как и мы. Вот крадемся на родную землю, - все так же спокойно говорил Парчевич. И, спохватившись, добавил: - Правда, двое моих друзей снова хотят вернуться в отряд... - Не тяни, браток, жилы! Убежал Кривонос или нет? - торопил Юрко Лысенко, особенно интересовавшийся Кривоносом. - Пошел Кривонос в наемные войска французов, поддавшись на уговоры... папского нунция Мазарини, любимца папы Урбана. Уж очень этот нунций любит Францию... А ваш Кривонос будто бы его старый... приятель! - улыбнулся Парчевич, вспомнив, что еще не рассказал самого интересного о "дружбе" партизана Кривоноса с сицилийским дворянином Мазарини. - Ежели Мазарини любимец папы, так какой же он, черт возьми, друг Кривоноса? - допытывался Богун. - Что же, бывают чудеса! Ведь папа Урбан уважал и Кампанеллу, считал себя другом Галилея!.. - А кто такой Галилей? Наверно, такой же папа? - не утерпел Вовгур. Болгары переглянулись. - Галилей самый крупный ученый на земле. Но бог с ним с Галилеем, братья! Кривонос пошел за Кампанеллой во Францию. Воины и там нужны... А мы завернули сюда, чтоб предупредить вас, братья. Беглер-бек Аббас-паша помирился с поляками и ведет свою грозную армию с Днестра на Дунай. Он грозится уничтожить весь ваш отряд! - Так, может, и нам повернуть следом за Кривоносом! Смогли бы вы показать нам дорогу к нему? Ведь говорите, что двое из вас хотят направиться туда? - вмешался Юрко Вовгур. - Да, двое наших собираются разыскать Кривоноса. - И я с вами, братцы! - воскликнул Юрко Вовгур. 12 Теперь выбирай, атаман, какие пути безопаснее: на чайки и в море или немедленно отправляться за Дунай, к австрийскому цесарю? Болгарские друзья сообщили Сулиме о поражении войск паши на Днестре. Молодой турецкий султан в гневе повелел повернуть войска и истребить до единого казаков, прорвавшихся во владения правоверного султана. - Аллах повелевает устами падишаха, - сообщали гонцы, - немедленно очистить придунайские земли от неверных гяуров этого злейшего шайтана-запорожца, богопротивного Сулимана! Атаман засмеялся, услышав, как исказили мусульмане его имя. Но им овладела и тревога: ведь он привел сюда не подвижной, небольшой отряд, а более тысячи казаков! После встречи с болгарскими патриотами Сулима сразу же повернул свои войска к болгарскому побережью Черного моря. - Два года побродили по свету, хватит! Пора и домой возвращаться. - Так Аббас, сказывают, уже и Дунай перешел возле Килии! Хватит ли у нас сил отбиться в случае столкновения с его ордой? - тревожились ближайшие друзья Сулимы. - Не на суда же посадит Аббас тридцатитысячную орду! Этот пес обязательно пройдет со своей оравой по равнине между морем и Дунаем. Для этого чайки ему не нужны, да и безопаснее, чем на море!.. А нас горсть в сравнении с его ордой. Да и чайка для казака - словно колыбель матери. - Намытарились, что и говорить! Хотим на море, батько Иван, - поддерживали Сулиму и молодые казаки. - Давай наказ! - Наказ, друзья мои, будет один: не щадя коней, скакать как можно быстрее к морю! Захватите все суда на берегу. - А как же кони? Кони для казака - его жизнь! - зашумели казаки. - Да черт с ними, с конями! Оставим болгарам, ежели уцелеют после такой бешеной скачки. Все, что окажется лишним, придется сжечь. Сами видите, что армада озверелых турок уже спешит сюда. Успеть бы и нам!.. До ближайшего болгарского берега казаки Сулимы добрались только спустя две недели. Временами им приходилось вступать в бои с турками, снова возвращаться к Дунаю. Казаки с радостью встретили море, потому что в него впадали и воды Славутича-Днепра. Но бурлящее море было безграничным и бездонным. Его не перепрыгнешь, как ручеек. Казак без чайки на море, как и без коня в походе, если не воронью в степи, то хищным рыбам на съедение достанется... - Лето, братцы мои, вода как парное молоко! - восхищенно воскликнул Карпо, первым добравшись с разведкой к морю. - Айда искать челны, панове казаки! - приказывал Сулима, хотя хорошо понимал, как трудно раздобыть их в чужом, опустошенном турками краю. Это не Запорожье с его столетними вербами, где каждая из них, можно сказать, челн. - Позволь мне, атаман, вместе с другими желающими пробиться за Дунай, к лисовчикам Стройновского! Ведь на всех челнов все равно не хватит? Иван Сулима вздрогнул от неожиданного предложения Золотаренко. - Что это ты вздумал, Иван! Тогда уж всем вместе пробиваться, хотя бы и к лисовчикам. - Вместе, вместе... Как ты пробьешься с такой саранчой, как у нас?.. Лучше разделиться. Молодежь пошла бы со мной, обманем турок, собьем их с нашего следа... И увидел, что эта мысль не испугала Сулиму, а понравилась ему. Полковник словно очнулся. Неожиданное, но и спасительное предложение! А по болгарскому побережью Черного моря все больше и больше разносились слухи не только о поражении Аббаса и его перемирии с поляками, но и о том, что турецкая конница уже находится возле устья Дуная, направляясь в погоню за казаками. Услышали об этом и казаки Сулимы. - Будем же молить бога, панове товарищество, чтобы нам благополучно окунуться в эту казацкую купель, - говорили пожилые казаки, собираясь отправиться вместе с Сулимой в морской поход. - Разве вам впервые! - подбадривал их Карпо. Он первым поддержал и Золотаренко. Следом за Карпом, словно сговорившись, закричала и молодежь: "Согласны!" И снова казаки объединялись в сотни, курени. Сулима предложил уходящим вместе с Золотаренко выбрать самых лучших коней. Казаки делились порохом, уходящим в море отдавали лучшую одежду. Одного дня хватило, чтобы разбиться на два отряда. Сулима с грустью отметил, что большая часть казаков ушла с Золотаренко. Вечером того же дня и распрощались. Казаки, решившие пойти с Золотаренко, сердечно провожали казаков, отправившихся с Сулимой. Последним сел в атаманскую чайку Иван Сулима. "Отчего мне так грустно расставаться с ними?" - спрашивал он себя, вглядываясь в даль. Там, на чужом берегу, оставались его дети! - Не задерживайтесь и вы, братья. Не забывай, Нечипорович, что тебе надо вернуть на Украину и казаков-лисовчиков, обманутых полковником Стройновским и королевскими наемниками цесаря. Непременно вернуть! Сам знаешь, украинская земля стонет в ярме. Сейчас Украине нужны свои, надежные войска! Понял?.. - уже отплыв от берега, кричал Сулима, все еще не отрывая глаз от оставшихся на берегу. Но с берега уже доносилась походная казацкая песня. Затянули ее старшины, окружавшие подвижного Карпа Полторалиха, и тут же подхватили молодые казаки. И песня, удаляясь вместе с берегом, казалось, то плыла по спокойному морю, то терялась в густом лесу. И кто кого провожал в далекий путь на этом болгарском берегу - трудно было определить. Казаки расходились в разные стороны, но дорога у них была одна - к победной славе, если даже придется и умереть за нее! Гэй, гэй-эй! Була ж слава И злэтила, як пава... Козак у Царгороди, браття отаманы, Сыдыть у нэволи, з горя, з лыха в'янэ... Гэй, сыдыть козак, зализом кованый, Турка-янычара молыть-умовляе: Гэй, пусты, турку, на час, на хвылыну, Нэ муч из-за мэнэ й молоду дивчыну! Мав бы за хвылынку жиночкою взяты! Та й турчынам клятым нэ жыву виддаты! Гэй-эй, гэй! Казаки Золотаренко двинулись в путь. Петр Парчевич вместе с друзьями взялся проводить казаков к Дунаю. Они повели их кратчайшей дорогой, подальше от лишних глаз. 13 Стояла горячая для землепашцев пора уборки хлеба. А чигиринцы тревожно убирали усадьбы, подметали дворы, словно готовились к троице. Они вынуждены были оставить на токах необмолоченное зерно, на лугах неубранное сено, прекратить взмет зяби. Некоторые белили стены своих хат, подмазывали завалинки желтой глиной. На главной улице перед воротами каждой усадьбы хозяева посыпали желтым песком. Угождая старостам и жолнерам, люди забыли о том, что надо убирать перезрелую гречиху. Матери покрикивали на ребятишек, заставляя их умываться: ведь вот-вот приедет коронный гетман! Люди настороженно выглядывали из-за поветей, стогов, соломы и сена. На улицах ни одной живой души. - Уже и по селам стали ездить. Как батюшке в церкви, ковры им под ноги стели!.. - недовольно бормотали старики. Всадники, гонцы один за другим носились по улицам и возле усадеб. От двора к двору ходили десятские. На ропот выписанных из реестра казаков не обращали никакого внимания, будто и не слышали. Они уверенно чувствовали себя в этом пограничном казацком городе. Ведь это Чигирин, а не Каменец, не Броды!.. - Не обошла беда и наш казацкий край. Крепости на Порогах строят, жолнеров, как в покоренной стране, на постой ставят, женщин бесчестят! А наших воинов то записывают в реестры, то вычеркивают. Настоящих казаков заставляют подчиняться польским командирам - шляхтичам. Казаки... Что это за казак, если его муштруют всякие мерзкие щенки, как этот богопротивный Лащ! Тьфу ты, прости, господи!.. - Щенков, Мирон, у них хватает. А все же охрану новой Кодацкой крепости гетман и своим жолнерам не доверил! Французских наемников там оставил. - Французы уберегут... Тут Наливайко нужен, чтобы проучить их!.. - Найдется, Мирон, и Наливайко, погоди немного. В казацком роду не перевелись еще Наливайки. А то... совсем прижали нашего брата, составляют реестры, людей закрепощают! Лейстровики аль те же польские надсмотрщики, как и Лащ. Разбой, да и только... О таких настроениях знал и Конецпольский. Иначе незачем ему было оставлять в построенной крепости на Кодаке гарнизон из наемных французских солдат. Подъезжая к Чигирину, коронный гетман заблаговременно послал в город поручика Скшетуского. Он поручил ему принять хлеб-соль от представителей Чигиринского староства. Въезжая в Чигирин, гетман спросил у своих приближенных: - Не о-отравлен ли этот хлопский каравай зме-е-иным я-ядом? - Да упаси боже, что вы, уважаемый пан гетман! Его пекли жены верных Короне старшин! К тому же, уважаемый пан гетман, под строгим присмотром... молодого полкового писаря, пана Чаплинского. Конецпольский резко обернулся к полковнику, удивленно спросил: - Ведь писарем был па-ан Хмельницкий. Пан полковник, очевидно, забыл фамилию сво-оего писаря?.. - Да-да, был, уважаемый пан гетман! - смутился полковник. - Зна-аю, он, наверно, до сих пор не в-вернулся с войны... Но пи-исарь не джура, уважаемый пан полковник! - резко упрекал гетман, нервничая. Эти его слова точно кнутом стегали полковника, только недавно приглашенного в полк по рекомендации сенатора Юрия Збаражского. - Так, вашмость... Конечно, так. Пан Хмельницкий, кажется, уже вернулся. Но за время его отсутствия в полку накопилось столько дел, вашмость. А тут князь Юрий Збаражский и Мартин Казановский порекомендовали хорошего юношу шляхтича... Обо всем этом я писал подробно пану гетману в Броды. В Чигирине нужен постоянный писарь. А пан Хмельницкий... - Так, может, пан по-олковник некстати послал пана п-писаря на помощь нам в это-ой войне с Аббас-па-ашой? Если у пана полко-овника есть уже другой писарь, то чем занят сейчас в полку пан Хме-ельницкий? Вопрос гетмана был неожиданным для полковника. Но не вопрос тревожил его. Гетман вдруг соскочил с коня, передал его джуре и пешком направился к дому староства, словно не хотел видеть ни полковников, ни джур. Загурский тоже соскочил с коня, обернулся, будто искал, кто бы мог ответить на вопрос рассердившегося гетмана. К полковнику подбежал молодой казак Пешта, который всегда исправно выполнял его поручения. - Полковник Белоцерковского полка ищет хорошего писаря, пан полковник. Этот полк в два раза больше нашего... - почти шепотом говорил Пешта, помогая своему полковнику выпутаться из неприятного положения. Полковник тут же нагнал гетмана: - Ах, совсем у меня вылетело из головы, вашмость пан гетман. Белоцерковскому полку нужен хороший писарь. Полк действительно большой. Как раз для пана Хмельницкого. Да и... от чигиринской вольницы подальше... - изворачивался полковник, туманно намекая на что-то. Гетман остановился, посмотрел на вспотевшего полковника. Но тут же повернулся и пошел к новому двухэтажному дому староства. Слишком пузатые колонны, потрескавшийся деревянный архитрав, особенно его украшения, вызвали улыбку у Конецпольского. - Я са-ам поговорю об этом с паном Хме-ельницким! - уже более спокойно сказал он. На крыльце гетман остановился и посмотрел на улицу. От реки и по спускающейся с холма улице, украшенной как в праздник, шли пешие казаки, миряне. Среди них показался и гонец коронного гетмана, старшина Скшетуский. Рядом с ним шел бородатый казак, который нес на полотенце хлеб-соль. За ним следовали конные и пешие челядинцы староства и казаки, охранявшие город и крепость. 14 Обед был простой, но гетман за время походной жизни привык к такой пище, даже любил ее. Для Конецпольского накрыли отдельный стол в покое на нижнем этаже, который своей задней стенкой упирался в глиняную гору. Угощал гетмана сам полковник чигиринских реестровых казаков Загурский. После обеда гетман снова заторопился в путь. Уже на ходу напомнил Загурскому, чтобы бесперебойно снабжали провиантом гарнизон в Кодаке и каждую неделю меняли жолнерские постои у местных жителей. Спускались сумерки, пустели улицы. Только на площади перед староством, где обедал Конецпольский, толпились казаки из свиты коронного гетмана. Полковник надеялся, что гетман больше не вспомнит о писаре Хмельницком. А Конецпольский, выйдя во двор и поджидая джуру с конем, все-таки спросил: - Па-ан Хмельницкий еще не при-ибыл? - Да, вашмость, до сих пор его нет, - ответил Загурский. - Посылали за-а ним? Верну-улся ли джура, что доложил? - настойчиво спрашивал гетман. - Да, уважаемый... - запнулся полковник. - Так посылали и-или не-ет, па-ан?.. - допытывался Конецпольский, еще больше заикаясь. - Джура, вашмость... до сих пор... - Не-е ве-ернулся! Пло-охие у вас джуры, пан Загурский! Выну-ужден буду прислать вам более исполнительных! Очевидно, мне надо было самому ра-аэобраться в писарских делах полка... Но е-если до-онесе-енне о пане Хмельницком действительно направили ко мне... Нех пан полковник позаботится о том, чтобы сле-едом за мно-ой приехал в Броды пан Хмельницкий... А сейчас по-о коням! - скомандовал и по-военному легко вскочил в седло. И в ту же минуту выехал со двора староства. Конецпольский не заметил, как за воротами староства от свиты полковника отделился его джура Сидор Пешта и поскакал на взгорье, по дороге, ведущей в Субботов. Полковник только сейчас облегченно вздохнул: "Что дальше будет, увидим! А пока что встречу субботовского писаря с коронным оттянул на долгое время..." Загурский был уверен, что коронный гетман сразу же уедет на Инфляндскую войну, а со временем и совсем забудет о Хмельницком. Над Чигирином уже сгущались сумерки, когда конный кортеж Конецпольского тронулся в путь. Небо было затянуто тучами, надвигалась темная, безлунная ночь, но гетман не обращал на это внимания. В его полной забот и хлопот военной жизни стирались грани между днем и ночью. Он лучше поспит днем, чем упустит ночь, чтобы скрыть свои переезды. У первого гетмана всегда неотложные, важные дела. У него первое кресло в сенате, каштелянство в Кракове! Ему некогда нежиться на мягких подушках! Тем более в казацких краях. Здесь не поспишь, и гетману в самом деле лучше ночью передвигаться по этим степным дорогам вдоль Днепра. Только когда гетман подъезжал к реке Тясьмин, в небе появились светлые полосы, возвещавшие о восходе луны. 15 Во дворе хлопотали Ганна и Мелашка, снаряжая Богдана в дальнюю дорогу. Утро было особенное, - может, последнее теплое утро с первой холодной росой. Вот-вот роса превратится в утренние заморозки. - Если думаешь взять с собой хлопцев с подменными лошадьми, то лучше бери кого-нибудь из казаков. Может быть, из полка попросил бы... - советовала более опытная Мелашка. - Упрошу Назруллу поехать со мной, - сказал Богдан, седлая своего любимого, черного, как воронье крыло, коня. - Ведь только что приехал из похода... - сочувственно начала Ганна. Но в это время на крыльце появился Назрулла. Он щурил глаза от яркого солнца, поднявшегося из-за Днепра. - О, Назрулла! Наверно, мы разбудили тебя? - как бы извиняясь, сказал Богдан. Назрулла приехал днем. Хвастливый джура полковника Загурского Сидор Пешта так и не разглядел в темноте, кто гостит у Хмельницкого. Богдан и сам собирался заехать в полк объясниться. Но теперь решил немедленно ехать догонять Конецпольского и просил джуру известить об этом полковника. Но что делать с Назруллой? Задержаться еще на денек или уговорить Назруллу поехать с ним? Только женщины, особенно Мелашка, не советовали поступать так: Назрулла - турок, из-за него можно нарваться на неприятности. - Разве ведаешь, как сложится дальше судьба, - советовала Мелашка. - Сегодня они тебя спихнули с должности писаря, а завтра придерутся к турку, да еще из реестра исключат! Тогда, как говорится, скачи, враже, как пан каже... - Да и теперь этот проклятый пан говорит: скачи, - чтоб он сам с Ненасытца вниз головой скакнул! Ну хорошо, хорошо, матушка, - примирительно улыбнулся Богдан. - Я один поеду на свидание с гетманом. Только один, потому что мне надо поговорить кое о чем с... вельможным гетманом. Назрулла приехал из Запорожья, куда недавно вернулся после похода на турецкое побережье. За Порогами встретил его Иван Сулима. С шумом и с песнями ворвался полковник со своими нереестровыми казаками на Сечь. Молодой и горячий по своей натуре Богдан и сам толком не знал, кто он теперь - писарь или сотник. Или, может, вообще никто - вольный казак, как Сулима! Скупой рассказ Назруллы увлек Богдана, будто разбудил ото сна. Назрулла рассказал ему о своем трудном походе с казаками к южным берегам Черного моря, о возвращении с ними на Сечь, как к себе домой. Нет у него собственного очага на родине, там только злые и непримиримые враги! С каким-то берущим за душу юмором говорил Назрулла и о том, что теперь он не мусульманин, а стал каким-то "уфак руслар" - маленьким русином. - Мне бы теперь, Богдан-ака, только драться со своими врагами, с палачами моей жены и сына! Вот к чему стремится моя душа. Веришь, Богдан-ака, только к бесстрашному Ивану Сулиме с его пламенной ненавистью к поработителям тянусь я всей душой и нахожу хоть какое-то утешение! - Но это - кровь! Беспрерывная война, брат мой! Осел бы ты хотя бы и тут, у нас в Субботове. Подыскали бы мы тебе жену... - Моя Азанет!.. Ох, моя Азанет, Богдан-ака... Никто не заменит ее! А ты поменял бы свою? - Я женат, имею детей, - смущенно ответил Богдан. - А разве я не знаю, разве ты не делился со мной своими переживаниями из-за рахиб-хоне? [послушница, монахиня (тур.)] - И Назрулла, как заговорщик, оглянулся, боясь, как бы не подслушали их разговор женщины. - Не нужно, брат, мутить голову воспоминаниями! Рахиб-хоне умерла тогда, когда еще не родилась... Фатих-хоне! Была еще и Ганна... - вздохнул Богдан. И взмахнул рукой, чтобы Назрулла замолчал. - Между прочим, признаюсь, и мне очень хочется повидаться с Иваном Сулимой. Ганна и Мелашка не советовали Богдану идти наперекор воле гетмана. - Куда приклонить голову полковнику Сулиме зимой? Еще успеешь побывать в Запорожье! - настойчиво советовала Мелашка. - А гетман торопится на Северную войну, говорил джура полковника. Можешь и не застать, опоздать... - Пожил бы ты, Назрулла-ака, у меня, отдохнул бы, пока я вернусь!.. - заколебался Богдан. Мозг сверлила мысль: "Правильно советует Мелашка!" - Поговорили бы и о твоих делах. - За отдых тешеккюр едернм! [очень благодарен (тур.)] Я тоже должен, как и ты... - Да ты же вольным казаком теперь стал... Даже старшиной! Оставайся у меня, подожди. Вместе потом поедем на Сечь. Хочу тоже посмотреть на эту чудо-крепость, которую построил Конецпольский перед Кодацкими порогами!.. - Казак называет эту крепость... ах, шайтан, забыл слово. Ага... собачьим ошейником на казачью волю! - по-украински закончил Назрулла. Богдан засмеялся. Но вдруг его задел за живое "ошейник"! Кого же стерегут эти нанятые гетманом французы, кому преграждают путь - казакам на море или... им же с Запорожья на Украину?.. Богдан не высказал вслух своих мыслей. Но он так выразительно пожал плечами, что Назрулла без слов понял его. Оба улыбнулись. Богдан сдвинул на затылок свою новую смушковую серую шапку с красным шлыком, поправил саблю. Они вместе садились на коней во дворе. Прощались уже за воротами. Трое подменных лошадей с казаками обогнали их и поскакали по лесной дороге на запад. 16 На шестой день быстрой езды по дорогам двух воеводств Богдан наконец подъезжал к гетманскому имению в Бродах. Станислав Конецпольский очень любил родовое имение и селение Броды, подаренное ему Лукашем Жолкевским. Вскоре в низине показалось известное в стране роскошное имение гетмана, окруженное хуторами посполитых. Как и следовало ожидать, оно было обнесено высоким валом и дубовым забором с каменными башнями, где размещалась военная охрана. Дорога круто огибала крепость, почти с трех сторон опоясанную рекой. Эта живописная река действительно могла вдохновить Якуба Собеского написать знаменитый стихотворный панегирик коронному гетману... Тут билось военное сердце Речи Посполитой. Вначале никто не обращал внимания на четверых казаков с тремя подменными лошадьми в поводу. Но чем ближе подъезжал Богдан с казаками к имению, тем чаще встречались или обгоняли их гонцы, скакавшие группами и в одиночку. Их одежда, казацкие шапки с длинными, красного цвета суконными шлыками, турецкие седла, а у молодого стройного старшины и турецкая сабля на украшенном серебром поясе - все это не могло не интересовать гонцов гетманских войск. С какими вестями приехали казаки из Запорожья? Еще издали Богдан заметил, что ворота в главной башне открыты. Двое жолнеров, стоявших у ворот, преградили Богдану путь. - Кто вы? Пан гетман приказал останавливать каждого, кто проезжает тут, - сказал один из них с польским акцентом. - Писарь Чигиринского полка... - начал было Богдан. - А, прошу пана. Белено принять пана чигиринского писаря в главных покоях, - спохватился второй жолнер и тут же подошел к стоявшему в стороне оседланному коню. - Его милость пан гетман только сегодня в обед прибыл с Запорожья. Осматривал там крепость, построенную французскими инженерами. Жолнер оглянулся, не подслушивает ли его кто-нибудь, но все же продолжал бормотать, уже сидя на коне. Он рассказывал обо всем, что ему было известно о жизни во дворце и вне его. Не преминул сообщить Богдану и об увлечении короля сиротой Вишневецкой, и какой переполох вызвало оно у шляхты. Ведь, говорил жолнер, король должен был жениться на иностранке, дочери одного из великих монархов Европы! - Этот брак, говорят шляхтичи, укрепил бы Речь Посполитую, сблизив ее с каким-нибудь могущественным государством Европы... - восторженно объяснял жолнер Богдану. Наконец разыскали дворецкого. Вскоре пришел и Скшетуский, первый адъютант гетмана. Он устроил Хмельницкого в новом флигеле возле большого дворца. Скшетуский приставил к Богдану жолнера, чтобы тот прислуживал ему. Казаков же, приехавших с ним, приказал разместить на хозяйственном дворе. - Его милость пан гетман приглашает пана сотника на прощальный ужин. - Прощальный? - переспросил Богдан. Хотя еще в Субботове он узнал от джуры Сидора Пешты, что Конецпольский спешит на Инфляндскую войну. - Да, уважаемый пан, прощальный. Его милость коронный гетман отправляется завтра к войскам в Варшаву, а оттуда - в Инфляндию... Когда сын гетмана, Александр Конецпольский, по поручению отца сопровождал Богдана в большой, называвшийся Триумфальным зал, где был накрыт стол на сотню персон, с ними повстречались уже отправляющиеся в войско польские старшины и сам Лукаш Жолкевский. Следом за ними шли несколько полковников в форме немецких драгун и пушкарей польских полков и старшин ротмистр казацких полков. - Пан Жолкевский с драгунами и польскими полками отправляется в Скалю, что на Подольщине, - полушепотом сообщил Богдану сын гетмана. - А тот солидный пан, в казацкой форме, полковник Вовк, возглавляет казаков. Он уезжает на московскую границу. - Разве там до сих пор еще воюют? - удивленно спросил Богдан, делая вид, что ему об этом ничего не известно. О Вовке не особенно лестно отзываются казаки... - Да, уважаемый пан, воюют. Сам король прямо из Львова поскакал в Смоленск с отборными частями гусар и казаков. Николай Потоцкий радушно встретил Богдана. Поздоровался с ним за руку и еще раз отрекомендовал его сыну Конецпольского. Даже странно! Будто и не было между ними размолвки из-за постройки крепости в Бродах. - Рад выполнить поручение брата Стася - сердечно встретить пана Хмельницкого. - Дай бог полного здравия пану сотнику! - крикнул из толпы гостей вездесущий Адам Кисель. Все говорило Богдану, что гетман решил поговорить с ним. "Не иначе как собираются сосватать писарем в Белоцерковский полк..." - догадывался Богдан. - Дзенькую бардзо... - начал Богдан, но умолк на полуслове. К ним приближался сам хозяин дома. - Приве-етствую пана сотника! - прервал его Конецпольский. - Как кстати и своевременно. Мне нужно по-оговорить с паном... Санек! - обратился он к сыну. - Поса-адишь пана со-отника рядом со мной справа, - и отошел к другим гостям. А дальше все пошло так, как в бурном течении Днепра, прегражденного порогами. Богдан не привык к званым обедам у высокопоставленных хозяев. Разве в такой обстановке будешь говорить с коронным гетманом о своих делах, как он наметил в Субботове! Приходилось пить и есть. Прислушивался к разговорам. Но Богдану, окруженному шумными, хвастливыми сановными деятелями Речи Посполитой, трудно было разобраться в том, что они говорили. Он улавливал только обрывки фраз, отдельные выкрики подвыпивших гостей гетмана. Справа от него солидная дама убеждала сидевшего напротив нее сенатора Фирлея: - А слишком возомнившую о себе дочь Вишневецкой я бы посадила в темницу! Видите ли, захотела стать королевой отчизны. - Не волнуйтесь, любезная пани! - несколько раз пытался успокоить сенатор Фирлей негодующую сановницу. - Своего брата женю на этом золотце - дочери Регины Могилянки! Все уже улажено, и... до скандала мы не допустим. Именно в этот момент гетман, отпивший уже в который раз из бокала за свое здоровье, повернулся к Богдану. Повернулся только для того, чтобы скороговоркой сказать: - Пан сотник не освобожден от писарства в полку, а только временно отдыхает... Советую пану за-анять должность писаря в Белоцерковском полку! Чу-удесная перспектива со временем стать генеральным писарем! - О нет, нет! - так же поторопился с ответом и Богдан. - Искренне благодарен вашей милости за заботу. Какой из казацкого сотника писарь? Прошу оставить меня в Чигиринском полку. Ведь я считаюсь там сотником. Пускай им и останусь, - старался он смягчить свой отказ. Конецпольский, очевидно, не ожидал отказа. Он резко, всем корпусом подался к Богдану, так что кресло под ним заскрипело. Только долг вежливости сдерживал его. - Это де-ело ваше, пан. Но как бы не пришлось раскаяться. А к гетману в это время подошел прославившийся своей жестокостью и воинственностью на Украине поручик Самойло Лащ. Он сказал что-то на ухо гетману, который наклонился к своему любимцу. Еще не дослушав Лаща, захлопал в ладоши, требуя внимания: - Ува-ажаемые панове! Разрешу себе по-охвастаться политикой нашего правительства в о-отношении турок. По нашему на-астойчивому требованию, - и он вызывающе посмотрел на Богдана, - султан ка-азнил отчаянного сорвиголову, врага Речи Посполитой, Аббас-пашу Эрзерумского! Гости громкими аплодисментами встретили сообщение коронного гетмана. Их поддержал и Богдан. - Но наш восточный со-оюзник поставил одно условие и требует за это выкуп, то есть га-арач, в том же виде! Ко-ого же, спрашиваю вас, ува-ажаемые панове, мы до-олжны казнить, чтобы выполнить условия соглашения с су-у-ултаном?! Гости за столом умолкли. - Нужен равноценный государственный преступник!.. Гетман обвел пристальным взглядом окаменевшие лица единомышленников и советчиков, словно изучал, на кого из них можно положиться в этом деле. Затем обратился к Лащу, до сих пор еще стоявшему позади него. - Музыку! - приказал он, нервно садясь в кресло. Именно Самойлу Лащу он и мог довериться. В нужный момент тот всегда находил для него как героев для награды за храбрость, так и преступников для четвертования. 17 С чудесных внутренних балконов высокого зала с гипсовыми купидонами на резных перилах, покрашенных золотистой краской, словно ворвавшись сквозь неожиданно открывшуюся дверь, грянула музыка - любимый хозяином краковяк. И тотчас, будто по призыву знатного хозяина, из-за стола поднялись дамы. Их было не так много на этом деловом прощальном ужине. К паненкам и молодым дамам подбегали сразу несколько кавалеров, приглашая их на танец. Всем хотелось блеснуть перед гетманом. Богдан хотел было подняться из-за стола, но не затем, чтобы танцевать. Когда-то, во время учебы во Львовской коллегии, он очень любил этот темпераментный и гармоничный танец. Но танцевать здесь, где музыканты подлаживаются под настроение хозяина дома, а танцующие стараются развлечь его, Богдан не собирался. - О, пан Богдан!.. Хмельницкий резко обернулся, узнав голос, словно долетевший к нему из глубин истории. Это была та, с которой он, на свою беду, в Каменце находил утешение не только в танцах. Дама располнела, под глазами появились мешки, но одета все так же изысканно, по последней парижской моде. Богдан обвел взглядом зал. Несколько пар уже вошли в круг. Вдруг к Богдану повернулся Конецпольский. Та же закаменевшая улыбка, деланное спокойствие. Он наклонился и шепотом посоветовал: - Не ре-екомендую та-анцевать сотнику с пани Потоцкой... - и умолк, о чем-то думая. Богдан понял, что гетман хочет поговорить с ним. - Сейчас я до-олжен покинуть гостей. Завтра на заре о-отправляюсь в Варшаву, а оттуда в Инфляндию. Еще днем направил я гонца с нака-азом оставить вас сотником Чигиринского полка! Мой сын составит вам здесь компанию. Гетман тяжело, будто нехотя, поднимался с кресла, положив руку на плечо сына, и, не прощаясь с гостями, направился через зал к выходу, пробиваясь сквозь толпу танцующих. Поручик Скшетуский освобождал ему путь. За гетманом последовал и Лащ. Почти у выхода гетман увидел полковника Николая Потоцкого. - Пожалуйста, па-ан Николай, оставайтесь вместо меня гостеприимным хозяином. И-и... пусть этот казацкий сотник завтра же... - и опустил вниз руку, словно выметал за дверь мусор, - отправляется в полк! - сказал Конецпольский и вышел из зала. Богдан следил глазами за Конецпольским, пока он не вышел из зала. Его интересовал не так гетман, как его слишком аффектированный поручик Самойло Лащ. Он хорошо знал, какой невыдержанный и своевольный этот развратный воин. Недобрая слава ходила в стране об этом человеке. Он нужен был гетману, несмотря на его недобрую славу среди иезуитов. Безумная воинская удаль Лаща больше импонировала воину гетману, чем все эти баниции и проклятия! - Пан Богдан, кажется, не желает танцевать со мной? - снова услышал он позади себя знакомый голос пани Потоцкой. Богдан резко обернулся, словно пойманный с поличным. А ему на плечи дружески опустилась рука полковника Николая Потоцкого: - Пану сотнику сейчас, очевидно, не до танцев, хе-хе-хе... Его милость гетман просил меня развлечь вас. Если завтра утром пан сотник захочет отправиться в полк, сопровождающие уже выделены. Вместе с паном Хмельницким поедут пятеро гусар, которые возвращаются в свои сотни при Чигиринском полку. - Бардзо дзенькую пана полковника. Действительно, хотелось бы выехать завтра пораньше, - и откланялся даме, не поддаваясь на соблазн. Поскорее домой, домой! Он старался не смотреть на ее оголенные плечи, на лицо. И отошел в сторону, давая проход запыхавшемуся джуре полковника. У жолнера был такой встревоженный вид, что, казалось, он вот-вот закричит "караул". - Минутку внимания. Прошу выслушать меня, пан полковник! - воскликнул взволнованный джура, обращаясь к занятому разговором полковнику. - Беда, ваша милость... Запорожский бандит, полковник Иван Сулима ворвался в Кодацкую крепость! Он уничтожил весь французский гарнизон, разрушил крепость!.. - захлебываясь, выпалил джура. - Зачем так кричать! Кто об этом сообщил? Комендант крепости? - гневно спросил полковник. - Трое жолнеров и спасшийся драгун только что прискакали в сопровождении отряда чигиринских реестровых казаков! Коменданта крепости, полковника Мариони, казаки зарубили. Там бунт... - Пресвятая дева! Какой-то Сулима... крепость, построенную французскими инженерами! - Разрушил дотла, панове... - продолжал джура. Богдан был уже за дверью, когда из зала бросились бежать гости. Казалось, Сулима потряс стены и этого замка коронного гетмана. Богдан с трудом сдерживал улыбку и в то же время был потрясен этой страшной вестью. - Слышали, пан сотник? Ваш неприкаянный Сулима бунтует. Такую крепость снести! - с упреком бросил Богдану сенатор Кисель. - Руками построено, руками и разрушено, не так ли, уважаемый пан сотник?! - напомнил Потоцкий фразу, сказанную Богданом в Бродах. - Так говорили и сарацины, разрушая Карфаген, уважаемый вельможный пан полковник, - не задумываясь ответил Богдан, с трудом удерживая душевное равновесие. Теперь гетману есть кого осудить, чтобы выполнить условие султана, казнившего Аббас-пашу. Немедленно в Чигирин, к верным казакам, если они еще остались! Надо срочно спасать Сулиму от топора палача! 18 Богдан отказался от сопровождения гусар. Да и Потоцкому сейчас было не до этого. А Богдану теперь хотелось побыть наедине со своими думами. Ведь есть над чем ломать голову, о чем поразмыслить сотнику Чигиринского полка реестровых казаков. Они ведь ревностно осуществляют политику Речи Посполитой, стремящейся покорить запорожцев. Хмельницкий узнал от маршалка гетманского дворца, по какой дороге срочно отправляется на Украину полковник Потоцкий с двумя тысячами королевских, хорошо вооруженных войск. Даже пушки берет с собой и... ксендзов для принятия покаяния от... окатоличенных перед казнью казаков. Казнь на колах, четвертование! Неужели украинский народ вечно будет умирать по воле польских шляхтичей? Колы, четвертование! Даже мороз по коже пошел у Богдана от таких страшных мыслей. Но за что же? Неужели только за то, что украинцы противятся католицизму, хотят сами управлять своим государством? Своим, освященным традициями отцов и дедов православным украинским государством!.. И тяжело вздохнул, словно отгонял от себя эти берущие за душу мысли. - А какие это традиции отцов и дедов? - вслух спрашивал себя он, посмотрев на своих казаков. - Нет у нас традиций, хотя мы на словах и гордимся ими! Наливайко только начинал борьбу за них, выискивал и... погиб, едва провозгласив лишь пламенные призывы... Глядя на широкую степь, девственный лес и безграничное небо, он старался отвлечься от назойливых мыслей, от тяжелых воспоминаний и раздумий. Богдан спешил, подгоняя своих казаков, меньше отдыхая ночами. Иван Сулима! Так и не нашел он с ним общего пути. Слишком узкими становятся эти общие пути и продолжают суживаться так, что и одному трудно пройти... Надо искать других путей! Только застать бы Ивана Сулиму на Днепре и спасти его! Пускай снова отправляется хоть к самому Люциферу на шабаш или... На Дон! Сулиме под стать эти прославленные русские донцы! Непременно надо отправить его на Дон, и немедленно! На третий день к вечеру они добрались в Белую Церковь. Никого не расспрашивая, поехал по знакомой улице вдоль Роси к старому казаку Митрофану. Как давно он не был у него. Даже вздрогнул, вспомнив, что к человеку неизбежно приходят и старость и смерть. Во дворе казака Митрофана вокруг плетеных яслей стояло шестеро оседланных коней. Кони были взмылены, ноги и хвосты их забрызганы грязью. Даже коновязь показалась знакомой, вроде как в Чигирине. Кони приподняли головы, заржали, увидев лошадей Богдана. - Хорошая примета! - промолвил Богдан, соскакивая с седла и передавая поводья казаку. - Как своих встретили. 19 Хата Митрофана стояла фронтоном во двор. Богдан обогнул пристройку и вошел в хату. Иван Золотаренко, сидевший в красном углу, сразу увидел его. - Хлопцы, смотрите, Богдан! - будто испугавшись, воскликнул Золотаренко, поднимаясь из-за стола. Богдан удивился: пятеро оседланных, взмыленных коней, а в хате - целый десяток казаков! И будто растерялся от такой неожиданной встречи. В то же время и радовался и смущался. Когда поднял руку, чтобы снять шапку с головы, больно ударился о потолок низенькой хаты, словно впервые был здесь, и шапку снял уже левой, предусмотрительно нагнувшись. - Дай бог здоровья братьям казакам, благополучно вернувшимся из похода! - произнес Богдан, присматриваясь к ним. Казаки обступили его. Здоровались, обнимались. Богдан расцеловался с Золотаренко. Больше двух лет не виделись они, после того как на Новый год распрощались в Субботове. Потом Богдана усадили в красном углу рядом с их старшим, подали ему ложку и заостренную палочку для галушек. Все это растрогало Богдана. Он искренне обрадовался встрече с казацким командиром, который был в том походе вместе с... Иваном Сулимой. - Печально у нас, брат Богдан, как на кладбище. - Пропади они пропадом, проклятые ляхи... - отозвался с другого конца стола Карпо Полторалиха. Только по голосу узнал его Богдан в полумраке. Карпо отвернулся, произнося последние слова, чтобы скрыть свое волнение. Богдан понял: в Белой Церкви уже все известно. А сам вел себя так, словно ничего и не понимал. - Полковника нашего, Ивана Сулиму, рассказывают казаки, присланные из Запорожья... - Что с Иваном? - торопил Богдан. - Неужели уже схватили? - В беду попал наш полковник, - поднялся Золотаренко, сидевший рядом с Богданом. - Он согласился возглавить запорожцев и реестровых казаков... Напал на эту проклятую крепость, что построили французы для Польши у нас. Ни пройти, ни проехать запорожцам по родной земле, говорят вот хлопцы. Стали ловить казаков возле порогов, издеваться над ними, морить голодом в казематах крепости. Несколько человек до смерти замучили и выбросили, как падаль, на посмешище. Голодных волков собирают возле крепости, подкармливая их трупами наших людей... Да пускай они сами расскажут. Поднялся моложавый, но с длинными запорожскими усами статный казак, сидевший рядом с Полторалиха. Бросил на стол ложку и повернулся лицом к окнам. Богдан вскочил как ужаленный и тут же сел. Он узнал Романа Харченко из Голтвы. "Смутится ли казак, увидев меня?" - подумал Богдан. - Да что тут говорить, - услышал Богдан знакомый, будто родной голос, как тогда, возле скованного льдом Днепра... - Вот и построили ляхи возле Кодака чертов перелаз! Ни в Сечь, ни с Сечи нельзя выйти казакам. Французы оттуда видят все, что делается в степи, и каждого казака задерживают их головорезы. Беги что есть мочи в степь или же... рубись с ними, как с турками! Потому что договориться с ними нельзя. У них есть скорострельные ружья-мушкеты. Сами они откормленные, свежие, на хороших конях, - разве удерешь от них? Да вроде и неудобно казакам на родной земле воевать с французами! А они не стыдятся. Ловят, проклятые, пытают в подземельях крепости наших людей, глумятся над ними. Ну, и подговорили наши кошевые атаманы полковника Сулиму. Целый полк набрался добровольцев среди нашего брата запорожца под началом Сулимы. Даже некоторые реестровые казаки пристали к ним!.. Казак умолк и сел, вытерев слезы. Богдан снова порывался заговорить с Романом, поздороваться с ним. Пусть бы уж и не вспоминал об этом проклятом коне, пропади он пропадом. Но Золотаренко продолжил печальный рассказ Романа: - Разве мы не знаем нашего Сулиму! Полковник не терпит несправедливости, полон гнева к тем, кто издевается над людьми. Особенно ненавидит зазнавшуюся польскую шляхту. И он согласился повести отчаянных казаков. Однажды ночью и... напал. Да как напал! До основания, рассказывают хлопцы, разнес это гнездо, позорящее казаков... Французы начали было стрелять из своего нового оружия, обливать казаков кипящей смолой. Почему это им так приспичило? - Потому, что в крепостных казематах умирали наши несчастные казаки, пан Иван, - снова вставил Роман Гейчура. - Вот я и говорю - умирали наши мученики казаки. А полковник Сулима узнал о пытках в подземелье. "Спасем вас, братья казаки!" - кричал он, говорят, в бою. А это уже был клич для воинов! Вот и ринулись они. Когда казак знает, за что рискует головой, так сначала голову врага снесет... Ночью ворвались наши с Сулимой в крепость и уничтожили всех до одного. Их полковника Мариони поймали возле подземелья, где пытали наших горемычных казаков. Спешил, проклятый, умертвить всех закованных в кандалы, чтобы избавиться от живых свидетелей своих зверств!.. - Убили его? - спросил Богдан, хотя и узнал об этом еще в Бродах. - Посекли на капусту и выбросили за стены крепости. Так он поступал с казаками. - А где же теперь полковник Сулима и его казаки? - поторапливал Богдан. За столом все умолкли. Не находилось смельчака, чтобы сказать самое страшное. - Сулима замешкался в крепости, его перехватили реестровые казаки и окружили. А нас он уже отправил на Сечь. Сказал, догоню... Мы, ясно, пробились. Многие ушли на Запорожье. Разъехались и мы. А он... - Да на воле Иван или... - вскочил потерявший терпение Богдан. - Где там на воле, брат, если его окружили, - ответил Золотаренко. - Около трех десятков храбрецов было с ним. А полк чигиринских реестровых казаков сам знаешь какой! Уговаривают сдаться, Адам Кисель в своем письме помилование обещает... А из Черкасс шляхтичи подбросили на помощь чигиринцам реестровцев. - Из Бродов сам полковник Потоцкий ведет полки, - добавил Богдан, безнадежно махнув рукой. - Потоцкий, этот палач украинского народа? Живут далеко, а к нашим Порогам... по нужде ходят, проклятые! Может, выкрасть Сулиму в этой суматохе? Я беру это на себя! - воскликнул Карпо. - Вот и приехали к белоцерковским казакам, - перебил Карпа Гейчура. - К черкассцам тоже поскакали несколько наших запорожцев. - Так, может, и мне поднять черниговцев? - воскликнул Золотаренко. - На Дон, на Дон надо бы отправить Сулиму!.. - крикнул и Богдан. Рукой он усиленно тер лоб. Словно хотел сосредоточиться на одной очень важной мысли. Белоцерковцы, черкассцы, черниговцы... Почему же позорно ведут себя чигиринцы, заманивают казака в западню по наущению хитрого лиса Адама Киселя? Неужели ничего не осталось от тех традиций, идей, на которых воспитался и сам Иван Сулима? Замучили Бородавку, умер Жмайло, убили Нечая, спихнули и Острянина... А кто же остался, кто позаботится о спасении такого казака? - Э-эх, Сулима, буйная головушка! Непоправимая беда нависла над тобой! Проклятия турок, благословение папы и песни кобзарей славят твою казацкую удаль! Только на Дон, только на Дон надо отправить его, чтобы спасти эту голову от секиры палача!.. 20 Грозное известие о вступлении Франции в войну с иезуитской венской коалицией не обрадовало вольных казаков, воевавших на Рейне. Встревожились и местные народные партизаны, среди которых было немало беглецов из южных европейских стран. Уже на нижнем Рейне узнали они об объявлении графом Ришелье войны католическому союзу. Партизанам теперь нечего было и думать о мелких стычках с противником. - Снова меняй хозяина, как хамелеон кожу! За кого же теперь, за чьи интересы будем сражаться мы, братья лисовчики? - обратился Максим Кривонос к лисовчикам, итальянским и французским гверильерос [партизанам (исп.)]. - Что и говорить, разросся наш отряд! Но на этом и закончилась громкая военная слава гвериллас [партизанщины (исп.)]. К партизанам прислали еще полковника Жетье с большим отрядом правительственных французских войск. Настоящую большую войну затеял пан Ришелье. - Что же делать нам, лисовчикам? Всего четырнадцать человек осталось нас в этом европейском отряде добровольцев. Вон куда, на Нижний Рейн забрались... - услышал Максим Кривонос как упрек себе. Ведь свыше двадцати лет шли за ним эти "смертники" с украинских и польских земель! - Твоя правда, брат. Подсчитал ты правильно, из нескольких сотен - остались единицы! Только четырнадцать: девять казаков и пять поляков... - вздохнув, печально произнес Кривонос. - Но во всем нашем отряде сейчас свыше четырехсот человек! Не последнее место среди победителей у Ньердлинзи принадлежит и нам! Но вихрь войны, кажется мне, только поднимается. Погиб в бою шведский король Густав-Адольф, на искренность и благоразумие которого и мы возлагали надежды. А после его смерти иными становятся и шведы с их королевой. Они снова заключили союз с иезуитской Польшей, множат силы Христового воинства. Ах, как бы хотелось, чтобы это воинство поскорее нашло себе успокоение в могилах на степных просторах... А полковник Жетье не пожелал даже и поговорить с нами, с командирами отряда. Только Дарена пригласил для разговора. И, кажется, не советовался, а приказывал. - Он по-дружески советовал всем нам объединиться в полку под его командованием, - оправдывался Дарен. - А мы, итальянцы и испанцы, не согласны с этим высокомерным предложением Жетье. Давай, брат Перебейнос, снова вернемся в Лигурийские леса! - решительно произнес Сардоньо. Кривонос не ожидал такой поддержки со стороны итальянцев. Теперь он воспрянул духом и радостно посмотрел на друзей. Он давно уже подумывал о том, как мало осталось в отряде лисовчиков. Обрывались его последние связи с родной землей. "Девять казаков и только пять поляков!.." - молниеносно мелькнула мысль. Но от природы суровое лицо его не выдало печали. - Доконд пуйдземи?