екретарем  так  называемого,
"большого" комитета комсомола МГУ, Руслан Хасбулатов прославился как злобный
интриган с полным отсутствием каких-либо идей, а также чувства преданности и
товарищества,  что  "аналитикам"  не  могло быть  не  известно.  Кроме того,
электронной  системы  подсчета  голосов еще не  было,  участники  съезда уже
изнемогали   от   тягомотины   заполнения   бюллетеней,   и,  в  результате,
предложенная кандидатура Хасбулатова прошла.
     Видимо, в  качестве  одного  из  заместителей  председателя  Хасбулатов
вполне  подходил, но никто  тогда и не  предполагал,  что он  превратится  в
самостоятельного политического деятеля.
     Неожиданный бунт шестерки заместителей  Ельцина во  главе со  Светланой
Горячевой и Владимиром Исаковым, написавших резкое антиельцинское  письмо  и
опубликовавших его  в  "Правде", стал  поворотным  моментом  в  политической
карьере Хасбулатова.
     Письмо    "шестерки"   мелкотравчатых    коммунистов,   инспирированное
подыхающей   партией  в  лучшем   духе   ее  отработанных   годами  практики
политических  доносов,   ставило  своей  целью  убрать  Бориса  Ельцина   из
политической  жизни страны,  поскольку инстинкт самосохранения  подсказывал,
что это надо сделать, пока еще не поздно.
     К  сожалению,  политические  решения,  принимаемые  инстинктом,  всегда
грешат тем, что не учитывают реальную обстановку. Подобное письмо в "Правде"
замечательно сработало бы, если бы в момент его опубликования сам Ельцин уже
находился    в    подвалах    Лефортово,    успев    сознаться    в    своей
диверсионно-шпионской деятельности в пользу, скажем, Японии.
     Поскольку ничего подобного в реальной обстановке произойти, конечно, не
могло, своим письмом великолепная "шестерка" взорвала  мину под собственными
стульями, а Ельцин получил от съезда, собранного на  предмет его устранения,
затребованные им дополнительные полномочия.
     Неизвестно, кто  надоумил Хасбулатова не подписывать знаменитое письмо,
но он поступил  именно так, и этот  поступок мгновенно превратил его в героя
для всех демократов и их сторонников по всей России.
     Когда же Ельцин уходил в президенты России, у него  просто  не было уже
другого выбора, как  предложить  кандидатуру  Хасбулатова  на освободившийся
пост председателя Верховного Совета.
     Коммунисты,  перестроив свои ряды  и порядком  струхнув  от  всего, что
потенциально  могло  произойти  выдвинули в  противовес  Хасбулатову,  также
никому пока  не  известного  Сергея Бабурина, молодого и  нахального  декана
юридического факультета  Омского  университета, числившегося  в агентуре КГБ
под конспиративным именем "Николай".
     В этом факте нет ничего особенного, поскольку КГБ, нацеленная в течение
многих  лет родной партией на  политический сыск, организовала  этот сыск по
высочайшему  классу. Возможно,  когда-нибудь  на  эту  тему  будут  написаны
специальные   исследования,   как    относительно   немногочисленная,   если
сопоставить  с   размерами  обслуживаемой  территории,  тайная  политическая
полиция,  именующая себя КГБ,  располагая примитивнейшими средствами сбора и
обработки  информации,  в подавляющем большинстве  случаев  работая с одними
картотеками  и  пыльными  канцелярскими делами,  держала в  поле зрения  350
миллионов,  составляющих  население первого  в мире  государства победившего
социализма.
     И уж, конечно, в первую очередь, наблюдению и так называемой "негласной
обработке" подвергались студенты и преподаватели  юридических  факультетов и
институтов в масштабе не только СССР,  но и  всего Варшавского пакта.  Оно и
понятно, поскольку  именно юридические  факультеты  КГБ с полным  основанием
считал  кузницей  собственных  кадров  и,  как  и  всякое  в высшей  степени
элитарное ведомство, не желал попадания к себе людей случайных...
     Впрочем, это в  одинаковой степени  относится  и к Сергею Бабурину, и к
его  сопернику, да  и не  только к  ним,  памятуя  знаменитые слова  Феликса
Дзержинского о том, что все советские люди должны стать чекистами.
     В течение нескольких дней шло голосование, решающее, кому быть на посту
председателя  Верховного  Совета:  Хасбулатову  или Бабурину? Ни один не мог
набрать нужного числа голосов.
     Возможно,  что  Лубянка  говорила  по прямой связи с Омском,  сравнивая
кандидатуры,  и  никак  не  могла  придти  к  оптимальному   решению,   Ведь
выдвигалось  же предложение сделать  Хасбулатова председателем, а Бабурина -
первым заместителем. Не согласились, а тандем был бы замечательный.
     В   разгар  борьбы  за  место  председателя  Верховного  Совета  грянул
августовский  путч, в ходе которого  коммунисты и кто  был с  ними оказались
настолько сильно скомпрометированными, что когда президент Ельцин,  спрыгнув
с   танка,  появился   перед  притихшими  депутатами,  объявив   о   запрете
Коммунистической  партии и конфискации ее имущества в  казну, Хасбулатов был
безропотно выбран председателем в первом же туре голосования.
     Катапультированный,  таким  образом, президентом Ельциным  на  один  из
важнейших   государственных  постов,  воссев   на  этом   посту  в  отблеске
президентской харизмы, Хасбулатов какое-то  время еще  играл роль преданного
президентского оруженосца.
     Долгое время почти все свои речи, и даже реплики, в Верховном Совете он
начинал  словами:  "Мы  с  Борисом  Николаевичем...",   "Президент  со  мной
советовался...",   "Мы  с  Ельциным  обсудили...".  Над   этими  присказками
посмеивались в Верховном Совете,  а  еще  пуще -  в  прессе.  Но Хасбулатов,
разыгрывая  из   себя  простецкого,   застенчивого  пария,  как-то  виновато
улыбаясь,  говорил:  "Ну,  что  я  могу сделать?  Ну,  действительно,  мы  с
президентом все  решаем вместе". Но  одновременно - и высокие каблуки, чтобы
быть  повыше,  и  подушечка  на  стуле,  чтобы  голова держалась  на  уровне
ельцинской головы, и замечание, как бы между прочим, вот  люди говорят, что,
дескать, верим только Ельцину и вам.
     Вот,  вроде, уже Ельцин всерьез воспринимает спикера, как равноправного
партнера,  как  <i>главу законодательной власти</i>. Президент ведет с ним какие-то
переговоры,  заключает  соглашения,  вот уже они  выходят  под  овацию  зала
втроем: Ельцин,  Хасбулатов  и Зорькин -  руководители  страны,  триумвират,
когорта равных.
     "Что-то верный Руслан начал рычать на  президента и покусывать  его", -
замечает  пресса, сравнивая  спикера  с его  тезкой, знаменитой владимовской
овчаркой из охраны концлагеря.
     И  вот  уже люди говорят,  что  верят только Хасбулатову, и удивляются,
почему президентом является Ельцин, а не он, если Ельцин - даже не депутат.
     И  не  юрист.  ("А  ваш  председатель,  уважаемые  депутаты  не  только
экономист, но и юрист").
     Покусывает он президента вначале  мягко: "Ну, президент не прав. Это мы
отменим", "Ну, конечно, Козырева  надо  снять с работы",  "Снимем  Попова  и
Явлинского, если плохо будут себя вести".
     И вот  в речах Хасбулатова зазвучали мысли о приоритете  и верховенстве
законодательной  власти во властной триаде, о том, что  депутаты - это венец
творения,   что   им   подвластно   все.   Он    сотворил   этот    странный
псевдопарламентский мирок с собственной микрожизнью, принципиально замкнутой
на себе.
     Так ребенок создает между двух табуреток целое королевство, где он даже
не  король,  а  некое  высшее божество,  способное  заменить короля в  любой
момент, когда тот ему чем-нибудь не понравится.
     В  этом маленьком  придуманном  мирке  лишними  были  и  избиратели,  и
президент. В  этом микромире  верили, что стоит им  отправить  президента  в
отставку, и он пойдет,  что стоит им объявить  о восстановлении  СССР, и  он
восстановится, что  можно внести все  что  угодно  в текст Конституции, и не
только  бумага  все  стерпит, но  и  все  заработает  немедленно, что  стоит
объявить самих себя пожизненно несменяемыми, и все с этим согласятся.
     И  в этом микромире - своя жизнь.  Коммунистическая  партия запрещена в
стране,  запрещена   на   предприятиях,  в  учреждениях  и  воинских  частях
(разрешена только в жилконторах), а в Верховном Совете самая крупная фракция
- это "Коммунисты России".
     Всевозможные  конституционные,  либеральные  и  христианские  демократы
неожиданно объединились в откровенно фашистский  блок, на фоне которого даже
бабуринская фракция "Россия" выглядит поприличнее.
     Депутаты крикливы  и скандальны. Им не знакома не только парламентская,
но даже  казарменная этика. Они нападают на Хасбулатова, обвиняя его в  том,
что он - "ельцинский агент влияния", грозя выкинуть его со спикерского поста
простым голосованием в любой момент.
     Справа  и  слева  летят обвинения в  "нерусскости". От этого  никуда не
деться. Из нерусского русским не станешь. Даже у  Сталина это не получилось,
а о Хасбулатове и говорить нечего. Действительно,  почему парламент - уже не
советский,  а русский, - должен возглавлять чеченец? Пусть едет себе в Чечню
и там возглавляет что хочет!
     "Хватит с нас кавказцев!" - с нескрываемым раздражением бросил как-то с
экрана телевизора  символ и  патриарх русской  демократической интеллигенции
академик Лихачев, имея в виду Хасбулатова.
     Если  такое мог  сказать Лихачев,  можно себе  представить,  что мог бы
сказать тот же Бабурин, получи он возможность высказать Хасбулатову все, что
он о нем думает.
     Но  само упоминание о  родной Чеченской  республике приводило спикера в
дрожь.
     Захвативший  в  Чечне  власть  после  развала Советского  Союза  Джохар
Дудаев, в прошлом лихой авиационный  генерал советских  ВВС, объявил  бывшую
российскую  автономию  независимой суверенной  республикой и, как  следствие
этого, отдал  приказ об отзыве  из Верховного Совета  России всех депутатов,
избранных от Чечни.
     Естественно, Хасбулатов наотрез отказался выполнять этот приказ, но его
статус "народного депутата" как бы повис в  воздухе. Более  того, взбешенный
Хасбулатов не придумал ничего  умнее,  как  отдать  приказ о выселении  всех
чеченцев, проживающих  в московских  гостиницах, хотя никакого  юридического
права   на  это   не   имел,   поскольку  не  обладал  по   закону  никакими
исполнительными   полномочиями   и  грубо  влез  в  прерогативу  московского
правительства.
     Чеченцы  остались  в Москве,  но  мстительный генерал-президент  Дудаев
лишил  Хасбулатова   чеченского  гражданства.  А  о  российском  гражданстве
Хасбулатов хлопотать не хотел, считая это ниже собственного достоинства. Да,
надо  заметить,  что  никакой  процедуры получения  российского  гражданства
гражданами отколовшихся автономий, и даже республик, по существу не было.
     Таким  образом,  во  главе  "ПЕРВОГО  РУССКОГО  СВОБОДНОГО  ПАРЛАМЕНТА"
оказался  человек, который  формально не  был  ни  депутатом, ни  русским  и
никаким другим подданным.
     "Политический  БОМЖ", -  определил Хасбулатова ненавидящий  его  Михаил
Полторанин.
     "Пришелец, не имеющий никакого права даже заниматься делами  России", -
вторил ему пресс-секретарь президента Вячеслав Костиков.
     Мы  все в той или  иной степени расисты. Иначе и быть не могло после 70
лет  фашистского режима  России,  хотя он  и  провозглашал здравицы  в честь
дружбы народов.
     Руслан Имранович очень хорошо понимал то положение, в которое он попал,
становясь заложником  очень многих  или совсем  не контролирумых,  или очень
слабо контролируемых им сил.
     Выходом  было  бы подать в  отставку.  Но от одной  только  мысли снова
вернуться  на уровень  пусть даже и  профессора  престижного  института была
совершенно невыносима.  Она была  хорошо  понятна  каждому,  кто  из  дерьма
рядовой  "совковой"   жизни  сумел   пробиться   в   сказочное  "зазеркалье"
номенклатуры. Путь назад был хуже смерти.
     Ведь у него уже все почти как у Ельцина: и собственная охрана, и выезд,
и личный самолет, и президент в импичменте.
     А кто его может заменить? Ведь не зря в Верховном Совете изо дня в день
муссируется  тема:  пост президента в России  следует отменить как "себя  не
оправдавший" и  превратить Россию в  парламентскую  республику, где истинным
главой  государства  будет несменяемый  спикер  несменяемого  парламента,  о
котором пресса не будет иметь права говорить  ничего, кроме хорошего. Как  о
покойнике...
     Но мартовский съезд, на котором пытались согнать с должности президента
путем тайного  голосования, показал  Хасбулатову,  насколько непрочно и  его
собственное положение,  когда  разъярившиеся депутаты  неожиданно  поставили
вопрос о его собственной отставке.
     И  хотя его отставка не набрала и половины  нужного числа голосов, но и
сама  по  себе  постановка подобного  вопроса  на  голосование  была грозным
предупреждением.  А  последовавший  вслед   за  этим  апрельский  референдум
окончательно разрушил надежды на быструю и блистательную победу в борьбе  за
право безраздельно, с небольшой группой сообщников, распоряжаться Россией.
     С этого времени Хасбулатов стал нервничать и  совершать гораздо  больше
ошибок, чем до сих пор.
     Одной из этих ошибок была попытка  собрать вокруг себя всех недовольных
происходящим  в  России  переменами и  выступить в поход против  Ельцина под
знаменем Объединенной оппозиции.
     Казалось,  что   несметные   легионы  готовы  собраться  под   знаменем
Хасбулатова. Это  казалось не  только  ему одному.  Оглушенные  собственными
воплями,  усиленные громкоговорителями  на  многочисленных совершенно  диких
митингах сами лидеры так называемой непримиримой оппозиции ошибочно считали,
что имя им - легион. Хотя в действительности их было очень мало.
     Отвратительная накипь рухнувшего в бездну истории тоталитарного режима,
сметенная в  кучу вокруг  деградировавшего Верховного  Совета  инстинктивным
пониманием неизбежности собственного конца и  неверной надеждой на спасение,
казалась силой  только  в  том выдуманном  микромире,  куда  она  сама  себя
загнала.
     А со стороны все уже видели неизбежность печального конца.
     "Если та грязная волна, в  которую так опрометчиво бросается Хасбулатов
в последней надежде найти потерянную точку политической опоры, подхватит его
и  выбросит   на   берег,  то   он,  судя  по  всему,  останется  никчемной,
малопривлекательной фигурой, в которой никто  не нуждается, и которая ничего
не содержит", - отмечал журнал "Новое время" еще в июне 1993 года.
     "Люди не читают  тех изданий,  которые  пишут  обо мне плохо", - как-то
заметил Хасбулатов. Не читал их и он сам. А зря.
     Потому что, поругивая Хасбулатова, а часто и просто издеваясь над  ним,
газеты вопрошали с некоторой  смесью  удивления и  любопытства:  "А  на что,
собственно,  он  рассчитывает?  Неужели он не понимает, что соотношение  сил
таковое, что его просто прихлопнут как муху, да еще  спишут  на  него и  все
грехи президента и его окружения, именуемых исполнительной властью".
     Нет,  не понимал.  И уже не было у него другого выхода,  Как  драться с
президентской ратью до конца.
     Взрыв   "одиннадцати  чемоданов"  опального  вице-президента   Руцкого,
обвиняющего все президентское  окружение  в  коррупции, спровоцировал  серию
ответных  ударов, в результате  которых  сам  вице-президент  "де-факто" был
лишен своего поста, погубив при этом и министра госбезопасности Баранникова.
     Именно  "одиннадцать  чемоданов"  Руцкого  позволили президенту  и  его
сторонникам  динамично захватить инициативу и пообещать мощное  сентябрьское
наступление,  поскольку история  с  "чемоданами", благодаря глупости  самого
Руцкого и изумительной способности Хасбулатова попадаться на любую  наживку,
превратилась в  бумеранг, бьющий по очень многим лицам как  в России,  так и
вне ее,  но  совсем не по  тем, для  кого  этот удар предназначался по плану
Хасбулатова.
     Пришлось  вновь отступить с занимаемых позиций прямо в объятия тех, кто
жил мечтами  о реставрации "славного  коммунистического  прошлого". А они уж
окончательно   охмурили  Хасбулатова,  как   ксендзы  Козлевича,  перечисляя
свистящим шепотом номера дивизий  и отдельных спецназовских полков, танковых
бригад  и  соединений  штурмовой  авиации,  готовых по  получении  условного
сигнала немедленно взяться за оружие и выступить на защиту Верховного Совета
и  неувядающей  социалистической  конституции во  имя восстановления СССР  и
советской власти.
     Перечислялись и  фамилии генералов  и  министров  (нынешних и  бывших),
банкиров  (наших  и  зарубежных)  и предпринимателей,  тайных  советников  и
обиженных фаворитов, готовых на все  во  имя спасения родины  "от ельцинской
диктатуры и  сионистского  ига". Главное, не упустить время,  когда  следует
подать условный сигнал.
     Как говаривал Ленин: "Сегодня - рано, завтра - поздно!".
     И   все  со   страхом  смотрели   на  Кремль,  удивляясь  долготерпению
президента. Что ни  говори,  но,  несмотря на все фарфоронство, напоминающее
временами поведение школьников  6-7-го класса в  отсутствие учителя до крика
"атас" стоящего на стреме, президента в Верховном Совете побаивались.
     У  всех в  памяти осталось истерическое  заявление депутата Астафьева о
том,  что в разгар мартовского съезда  на территорию Кремля введен  спецназ.
Многих пробрала дрожь.
     А депутат Исаков, потребовавший импичмента Ельцину, говорил эти слова с
выражением такой  смертной тоски в глазах, как будто спецназовцы уже волокли
его в  пыточный  застенок.  Депутат  подчеркнул,  что  голосование  по этому
вопросу должно  быть  обязательно  тайным,  чтобы, упаси  Бог, президент  не
дознался, кто и как по этому вопросу голосовал,
     Но после реплики депутата Астафьева даже самые храбрые решили на всякий
случай воздержаться даже при тайном голосовании.
     Ведь  достаточно  было  одного  движения  президентских  бровей,  чтобы
надоевшего ему депутата Слободкина, взяв за руки и за ноги,  просто выкинули
за  дверь  конституционного  совещания,  как  в достопамятные времена  Ивана
Грозного.
     Правда, в  отличие от тех времен, его  не посадили  на кол  и даже дали
возможность, отдышавшись, дать на ходу пресс-конференцию. Но в зал больше не
пустили, выкинув вслед и его проект новой советской конституции.
     Страх пронизывал Верховный Совет неоднократно. Чуть  ли не ежедневно то
один, то другой депутат, неожиданно взяв слово, делал  заявление о  том, что
президент (или кто-нибудь из его окружения, а окружение президента, в целом,
считалось  еще хуже  самого  президента)  тайно  посетил одну  из  элитарных
воинских  частей,   вроде  дивизии  имени  Дзержинского,  где  согласовал  с
командованием  список  депутатов, подлежащих, как обычно  заявляли депутаты,
"интернированию".
     Для чего в дивизии срочно освобождены четыре казармы, а солдаты брошены
на тактические учения поближе к Москве на один из секретных  полигонов,  где
построен макет Белого Дома в натуральную величину.
     Депутат    Челноков   даже   как-то   представил   список    подлежащих
интернированию, который, разумеется, открывался его собственной фамилией.
     Приступы  страха  сменялись приступами нервного  возбуждения и клятвами
защищать конституцию "если понадобится, с оружием в руках".
     Президент   молчал.  Его  молчание  истолковывалось   как   слабость  и
нерешительность, столь явно продемонстрированные Ельциным в марте.
     Это  дало  повод  отставному  генералу  Филатову опубликовать в  газете
"День" призыв к русскому  народу, "который Должен  поступить  с президентом,
как поступил египетский народ с изменником Анваром Садатом".
     То  есть  расстрелять  президента   в  упор   из   автоматов,  забросав
предварительно гранатами.
     Это   дало  повод  депутату   Илье  Константинову   с   трибуны  съезда
возглавляемого  им  Фронта  национального   спасения   объявить   о   начале
"народно-освободительной войны против оккупационного режима Ельцина".
     А самого Ельцина публично вздернуть на Красной площади.
     Это  дало  повод кокетливой  Сажи  Умалатовой  заявить  что  президента
следует повесить за ноги, вниз головой.
     Это дало повод лидеру "Трудовой Москвы" Виктору Анпилову не согласиться
со всеми перечисленными мерами, поскольку, по его мнению, президента следует
отдать на растерзание толпе.
     Это дало  повод  и  самому Хасбулатову  заявить,  что "закон  и  палач"
встанут на пути любой попытки президента  вырваться из порочного круга путем
разгона Верховного Совета.
     Все   они   знали,   что   говорили,   поскольку   ксерокопии   проекта
президентского  указа уже по тайным каналам "приплыли" из канцелярии Ельцина
в  канцелярию  Хасбулатова.  Поэтому   их  совместные   действия  уже  очень
напоминали попытку  остановить  идущий танк с  помощью заливистого собачьего
лая.
     16 сентября президент Ельцин, как было официально объявлено, отправился
в Балашиху,  где  квартировалась знаменитая  своим участием в многочисленных
дворцовых переворотах дивизия имени Дзержинского.
     Президент эффектно появился  на телеэкране в красном берете спецназовца
в окружении старших офицеров дивизии, министра  обороны  Грачева и  министра
внутренних дел Ерина.
     Демонстрируя  свою  высочайшую  подготовку  главе  государства, солдаты
разбивали  лбами кирпичные кладки, крушили ногами бетонные заборы, а  ребром
ладони  - стеллажи двухдюймовых досок. Налюбовавшись зрелищем и явно придя в
отличное  расположение  духа,  президент  поделился  с  офицерами  последней
новостью: он принял решение вернуть в правительство Егора Гайдара. Пока - на
должность вице-премьера в правительстве Виктора Черномырдина.
     Если бы президент прямо перед телекамерами плюнул бы в лицо Хасбулатову
и съездил по уху Руцкому,  то вряд ли эффект был  бы большем,  чем  от этого
заявления.
     Егор Гайдар,  внук  знаменитого Аркадия Гайдара,  родившийся  от  брака
Тимура и  Жени,  воспетых  его  дедом  в  классической для воспитания  юного
коммунистического поколения книге  "Тимур  и  его команда" (после чего  всех
пионеров в СССР  стали называть  "тимуровцами"), был автором и  архитектором
глобальной  экономической реформы,  согласно  которой,  посткоммунистическая
Россия должна была  чайкой белокрылой перелететь из  тоталитарного болота на
рельсы рыночной экономики.
     Егор Тимурович, в отличие от своего деда - сталинского писателя  и папы
-  адмирала, был  доктором экономических наук  и  свои экономические  теории
печатал еще в печально знаменитом журнале "Коммунист".
     Теории   Егора   Гайдара  были   знакомы   только   сверхузкому   кругу
специалистов, и,  видимо, ему  так никогда и не было  бы  суждено померяться
славой  со своими дедом и  отцом,  если бы логическую красоту его теории  не
оценили сразу и Ельцин, и Хасбулатов в те времена, когда спикер еще вставлял
во все свои выражения неизменное: "Мы с Борисом Николаевичем  посоветовались
и решили..."
     Многие  уже  забыли, что в  совсем недавние  времена Руслан Хасбулатов,
разъедаемый  своими  вечными комплексами неполноценности,  даже  намекал  на
"соавторство" экономической теории Гайдара. Теория, как и все  гениальное на
свете,  была  проста,  предусматривая  освобождение   цен  с   одновременной
повальной приватизацией и  увеличением  налогов, чтобы добыть деньги в казну
на правительственные нужды.
     На  языке  экономистов  она  называлась "шоковой  терапией" и  была уже
опробована  в  некоторых  странах,  например,  в Польше,  показав быстрые  и
довольно впечатляющие результаты.
     В России,  как и водится, эта теория не дала  никаких результатов, если
говорить о  результатах положительных.  Вместо  белокрылой  чайки  получился
тяжелогруженный  состав,  который,   к   тому   же,   полетел   под   откос.
Освободившиеся цены скаканули на все, без исключения, в 1000 раз, и это были
практически все результаты.
     Другими  словами, произошел только шок без всякой терапии. Приватизация
провалилась,  закон  о земле утонул в склоках и парламентских  скандалах,  а
новая налоговая политика  быстро удушила почти  всех производителей,  открыв
дорогу перекупщикам и жуликам всех мастей и масштабов.
     Трудно  поверить, что Гайдар  был настолько оторван от  реальности, что
мечтал   взлететь  "белокрылою  чайкой"  к  лапкам  которой  были  привязаны
совершенно неподъемные даже для слона гири военно-промышленного комплекса, с
которым влезать в шоковую терапию было чистым безумием.
     Нет, премьер правительства, по его же собственным словам, надеялся, что
"бароны  ВПК", поняв  обстановку,  либо  самоликвидируются  (выбросив  своих
рабочих  на улицу),  либо быстро  проведут конверсию,  перепрофилировав свои
заводы  со  стратегических  ракет  на чайники, либо приватизируются  и  сами
найдут себе рынок сбыта, исправно платя в казну налоги.
     Разумеется, бароны не желали делать ни того,  ни другого,  ни третьего.
Напротив, сомкнув ряды,  они  не  только наглухо  затормозили  реформу, но и
добились ухода в отставку  самого  Гайдара. После  чего  в  стране  началась
стагнация с балансированием на грани пропасти. На глазах стало разваливаться
все: от бесплатного образования и медобслуживания до вооруженных сил.
     Все  показатели промышленного производства и жизненного уровня, который
и  до  этого  нельзя  было  назвать  не то  что  высоким,  но  даже средним,
стремительно  поползли  вниз. И  народ,  у  которого,  по меткому наблюдению
одного циничного обозревателя, оставалась только душа,  да и  то потому, что
ее  нельзя  было продать  за иностранную  валюту, открыто роптал,  по давней
традиции требуя, чтобы ему указали виновного в нынешнем положении вещей.
     Ему указали  на виновного.  Им  был  Егор  Гайдар.  Гайдара  сняли,  но
обстановка  не  менялась.  Цены и  темпы  инфляции  неудержимо ползли вверх,
жизненный  уровень  народа  падал  уже  за красную  черту,  за  которой  уже
начиналась нищета.
     Соответственно падала и рождаемость, уступая дорогу смертности.
     Те, кто  хотел вернуться назад в коммунистическое вчера, были бессильны
что-либо предпринять, чтобы перевести заглохший мотор страны на задний ход.
     В равной  степени оказались бессильными  и те, кто  хотел идти  вперед.
Страна погружалась в трясину коррупции, инфляции и анархии.
     Потоком, как во  времена  эвакуации  при  подходе армии  противника, из
страны вывозилось  все,  за что можно  было получить доллары.  На лицензиях,
разрешающих вывоз, красовались  подписи представителей как  законодательной,
так  и исполнительной властей. Но  и вырученные  доллары оставались в банках
США и Западной Европы, ибо  никто не решался  хранить их  в России, опасаясь
новых  указов о конфискации,  экспроприации и прочего, вытекающего  из вечно
живого ленинского призыва: "Грабь награбленное!"
     Хотя в нынешних условиях призыв вождя мирового пролетариата можно  было
перефразировать как: "Дограбь ограбленных!"
     И  вполне  естественно,  что  в  подобных  условиях  страну захлестнула
небывалая  волна преступности от обычных  убийств до  подделки  американских
долларов.
     Центральный   банк  начал   выпуск  невиданных   доселе  купюр:  сперва
достоинством в 1000 рублей, затем - 5000, 10000 и,  наконец, - 50000 рублей.
Ходили слухи, что уже готово клише в 100000 рублей, а в газетах уже рисовали
эскизы  купюры достоинством  в миллион рублей,  в центре которой  красовался
двуглавый  орел с  головами Ельцина и  Хасбулатова,  рычащими  и  лязгающими
зубами друг на друга в попытке перетянуть к себе императорскую корону.
     В  подобных  условиях  возвращение Гайдара в правительство  было  особо
символично,  являясь,  по  сути,  открытым  объявлением войны, ибо президент
открыто  продемонстрировал,  что намерен  идти дальше  по пути  реформ, а не
возвращаться в коммунистический маразм прошлого.
     Объявление  войны, обставленное соответствующим образом, -  президент в
берете спецназовца, окруженный силовыми министрами и офицерами дивизии имени
Дзержинского,  -  было  воспринято  однозначно,  по  крайней  мере, в лагере
противоборствующей стороны, сгруппировавшейся вокруг Верховного Совета.
     "Спокойные первые две недели сентября на российской политической сцене,
- отметила пресса, - казалось, не оправдывали  президентских  предсказаний о
боевом сентябре, в течение которого должен был  окончательно решен  вопрос о
власти.
     Но  буквально в течение трех-четырех  дней,  открывших  вторую половину
месяца,   обнаружилось,  что  спокойствие  было  лишь  видимостью.  Сражение
началось и перешло в такую фазу, которая делает невозможным не только мир но
и перемирие...
     События  конца  прошлой недели  последовали  одно  за  другим  с  такой
скоростью,  что  трудно  понять,  что явилось детонатором  взрыва.  Пожалуй,
все-таки им стало назначение на пост вице-премьера Егора Гайдара...
     Одновременно  был  отстранен  от  руководства  экономикой  страны  Олег
Лобов... Замена  Лобова на Гайдара была справедливо  воспринята противниками
курса  на  реформацию  экономики  не  только  как "показ флага"  со  стороны
президента,  но  и  как  крушение  их  собственных  попыток  остановить  эту
реформацию путем введения в правительство "троянского табуна".
     После  того  как  попытки  эти   были  столь  решительно  пресечены,  у
антиреформаторов  не осталось иного  выбора,  как поднять  забрало...  Шаги,
сделанные оппозицией практически одновременно с возвращением на политическую
сцену Егора Гайдара, означают не что иное, как объявление гражданской войны.
     Верховный  Совет,  "патриоты",  коммунисты  в   практически  одинаковых
выражениях  заявили,  что  они открыто берут курс на  реставрацию  советской
власти и  восстановление СССР. Надо признать, что в  нынешнем  положении для
них  действительно нет иного  пути  - все прочие имеющиеся у них возможности
полностью себя исчерпали.
     Еще недавно  лексикон  "непримиримой оппозиции" включал  в  себя  такие
термины,  как  "парламент"  (как  с легкой руки прессы стали называть  у нас
Верховный   Совет   или   даже  пресловутый   съезд   народных   депутатов),
"парламентская  республика",  "суверенитет России". Оппозиционеры  клялись в
своей приверженности демократии и рынку. Теперь с маскировкой покончено...
     На  субботнем  совещании  советов  всех  уровней  панегирики  советской
государственной системе звучали  в выступлении едва ли не  всех  ораторов, а
один  из них, срывая аплодисменты  зала, даже выкрикнул  знаменитый  лозунг:
"Вся власть Советам!".
     Со  всей  решительностью   присоединился   к   реставраторам  и  Руслан
Хасбулатов, провозгласивший: "Советы - это и есть народ!". Выступивший в тех
же стенах "вице-спикер"  Александр  Руцкой не менее энергично  воздал  хвалу
советской  власти,  почти слово в слово  повторив  в этом Геннадия Зюганова,
который также призвал к возрождению Советского Союза "через Советы"...
     Хасбулатов,  забывший,   что   его  подпись  стоит  под  постановлением
Верховного  Совета о  денонсации Союзного договора, развертывал свои проекты
обратного преобразования СНГ в Союз..."
     Было заметно, что оппозицию во всем ее спектре охватила паника, близкая
к истерике, поскольку весь  ее политический спектр  от  откровенных фашистов
генерала  Стерлигова  и  коммунистов  Геннадия   Зюганова   до  разных   там
"христианских  демократов" и "кадет" Ильи Константинова вдруг хором завопили
о реставрации Советского Союза и тоталитарного режима "через Советы".
     Было  видно,  что  ни  у  кого в  оппозиции  нет  никакой положительной
программы, кроме возвращения в вонючую выгребную яму коммунизма. А несколько
постоянно   митингующих  перед   Белым  Домом   пенсионеров,   декламирующих
простуженными голосами:  "Савецкий  Саюз!"  -  внушили им  мысль  о том, что
возвращения в  их любимый тоталитаризм  жаждут  и  десятки  миллионов других
людей на необъятных просторах России.
     Напротив, десятки миллионов  людей  уже почувствовали вкус новой жизни,
вкус свободы, и не собирались ее менять на мифическую колбасу за  20 копеек,
которой  они,  кстати  говоря, в подавляющем большинстве никогда  не видели,
разве что  при  поездках в  Москву,  угадывая  эту колбасу  по  километровым
очередям.
     "Россия - не одна Москва",  - как-то  мудро, во время другого  кризиса,
заметил фельдмаршал Кутузов. Но об этом всегда забывают...
     В  Верховном  Совете  стали  ждать следующего  хода президента. Что это
будет  за  ход  -  многие знали:  утечка  информации из  "кругов,  близких к
президенту", работала четко и почти без перебоев.
     Вопросом оставалась дата,  когда президент решится на публикацию своего
указа, и  как  все это будет  преподнесено стране. Уже давно  была продумана
тактика обороны, как идеологической, так и силовой, если придется.
     Вся  оборона идеологическая была  построена на незыблемости  и святости
Конституции, которая не предусматривала никаких процедур  разгона Верховного
Совета, кроме  самороспуска. Считалось, что и  Запад, а  в первую очередь  -
Соединенные Штаты, в  ужасе  отшатнутся от  Ельцина, узнав  о  нарушении тем
Конституции - слова, которое в США  произносится почти с такой же святостью,
что и имя Божие
     Нет  хуже  преступления,  чем  нарушение  Конституции "Плохая  она  или
хорошая,  - говорили  теоретики-юристы вроде  Валерия Зорькина, - но  другой
Конституции у нас нет".
     Кстати говоря, напоминали многие, именно на этой Конституции клялся сам
Ельцин, принимая присягу президента под благословением Патриарха.
     Силовое  сопротивление  было  построено  на принципе,  что армия  также
присягала стоять на защите конституционного строя...
     Последние дни  Верховный Совет жил фактически на казарменном положении,
питаясь  всевозможными   слухами   и   домыслами,  напоминая   потревоженный
муравейник.
     Сегодня, 21 сентября,  Хасбулатов еще утром собрал экстренное заседание
президиума Верховного  Совета. Темой обсуждения стала напряженная  ситуация,
сложившаяся  во  взаимоотношениях  исполнительной и  законодательной  ветвей
власти.
     Хасбулатов отметил, что  в Москве, в  ночь с 19  на  20 сентября, имели
место несанкционированные  передвижения  крупных  групп внутренних войск. По
этому поводу Министерство  внутренних дел не  смогло дать аргументированного
объяснения, невнятно ссылаясь на то, что подразделения то ли  возвращались с
уборки картошки, то ли направлялись на нее.
     Избегая  резких  и конкретных  формулировок, спикер  снова  предупредил
депутатов о  том, что "кто-то  может прибегнуть к силовым действиям",  чтобы
заблокировать   деятельность    Верховного   Совета   и    местных   органов
представительной власти.
     Выступивший вслед за  ним  его первый заместитель Юрий Воронин напомнил
собравшимся,  что имеются все  основания предполагать  возможность  введения
прямого президентского правления в самое ближайшее время.
     "Мы все  должны знать, -  подчеркнул Воронин, - что антиконституционное
выступление  возможно.  И  наша пря мая задача  - сохранить  конституционный
строй".
     В  17 часов 30 минут состоялось  новое заседание президиума  Верховного
Совета.  Обсуждалась  все  более тревожная  информация о  предстоящем  указе
президента,
     Депутат Иона Андронов  предложил  не ждать указа,  а уж, тем более,  не
ждать  каких-либо  силовых  действий  в  отношении  Верховного  Совета,  "но
форсировать события", самостоятельно  перейдя к  активным  действиям во  имя
спасения "конституционного строя". На  это  Хасбулатов, закрывая  заседание,
ответил: "Нам не надо  спешить.  Нам надо подождать. Мы не можем поддаваться
на чью-то удочку".
     И ВОТ ЧАС НАСТАЛ.
     Долго   маневрировавший  президент,  наконец,  развернулся  и   дал  по
парламенту бортовой залп.
     На  экране  телевизора,  как ни  в  чем  не бывало,  замелькали пестрые
обертки "Сникерсов",  яркие пачки американских  сигарет и  назойливые  клипы
разнообразных,   расплодившихся   в   последнее  время,   инвестиционных   и
промышленных  фондов,   желающих  выудить  как   можно  больше   ваучеров  у
запутавшегося вконец населения...
     Хасбулатов почувствовал, как бешено заколотилось его сердце.
     Час настал. Теперь необходимо ввести в действие давно продуманный план.
Теоретически  он  был  неуязвим, если  смотреть на  этот план с точки зрения
действующей Конституции.
     Кстати   говоря,   президент  своим  указом   не  вводил  чрезвычайного
положения, не отменял конституционных гарантий и вообще не делал ничего.
     А  просто  разгонял  Верховный  Совет  с непринужденностью  абсолютного
монарха, для которого никакие законы  не писаны,  а  парламент имеет свободу
действий только до провозглашения: "Такова воля короля, милорды!" После чего
разгоняется.
     Включив  селектор,  Хасбулатов приказал президиуму  вновь собраться  на
экстренное совещание, немедленно подготовить чрезвычайную сессию  Верховного
Совета и немедленно оповестить  всех  о  созыве  внеочередного  ("очередного
внеочередного", как однажды сострил Шахрай), X-го съезда народных депутатов.
     Если Ельцин хочет войны, он ее получит!
     В этот момент в его кабинете появились Воронин и Руцкой.

     21:00

     Изгнанный  из Кремля  и с  занимаемой должности  бывший  вице-президент
Руцкой слушал заявление  президента  в  бывшем кабинете  Владимира  Шумейко,
который тот занимал в бытность свою одним из заместителей Хасбулатова.
     Самого Шумейко переманили в Кремль на должность вице-премьера, где он в
самое короткое время стал ближайшим сотрудником президента  и злейшим врагом
Руцкого.
     Александр    Владимирович   Руцкой    по    профессии    был    пилотом
истребителя-бомбардировщика или  штурмовика, как  любят называть этот  класс
боевых машин в России. Воевал в Афганистане.
     Какие  цели могло найти командование, против которых было бы  оправдано
использование столь  мощного бомбардировщика как СУ-27, известно ему одному,
и хотя сам Руцкой много раз божился, что не занимался бомбежкой кишлаков, то
есть истреблением мирного  населения, но в районе, где оперировал его  полк,
просто не было никаких других объектов,  кроме  кишлаков,  каждый из которых
стоил много меньше, чем сброшенные на него бомбы и ракеты.
     Послужной список Руцкого  в Афганистане мог бы составить  впечатление о
нем  как о  хроническом  неудачнике.  В  невероятно  благоприятных  условиях
полного  превосходства в  воздухе  и примитивнейшей системы ПВО у противника
Руцкой все-таки  умудрился  быть два раза сбитым:  один  раз -  партизанской
ракетой,  второй -  пакистанским  курсантом  летного училища, залетевшего  в
воздушное   пространство  Афганистана  из-за  слабого  знания   навигации  и
решившего прославиться во имя аллаха великого и милосердного.
     Во втором случае полковник Руцкой попал в плен к партизанам,  и был ими
передан пакистанским властям. Такого  "жирного гуся"  в полковничьих погонах
советской армии партизанам редко удавалось не то что взять в плен, но даже и
увидеть, так что в  госпиталь, где полковник-неудачник приходил в себя после
сложного катапультирования,  слетелась половина  пакистанской  спецслужбы  и
несколько   высокопоставленных   сотрудников  ЦРУ,   специально   для  этого
перелетевших через два океана.
     О чем они беседовали с Руцким, можно только догадываться (хотя, скажем,
тот  же  Жириновский в одном из своих выступлений уверял, что Руцкой  именно
тогда  дал обязательства  работать  на  ЦРУ,  но хотелось бы найти  источник
посолиднее).
     Однако, о чем бы они там  ни беседовали, командование оккупационных сил
в Афганистане очень встревожилось, не столько, видимо, из-за  судьбы  самого
Руцкого, сколько из-за  того  факта, что сбитый полковник может появиться на
экранах западного телевидения и обрушить на падкую  до  сенсаций  буржуазную
аудиторию поток очередных антисоветских измышлений.
     Одно дело,  когда это делают рядовые солдаты-несмышленыши, другое дело,
- когда полковник.
     Сегодня, зная,  что  предательство вчерашних соратников  было у Руцкого
чем-то вроде хобби,  следует признать, что у командования были все основания
для подобных  опасений.  Командование вступило в  переговоры с партизанами и
пакистанскими властями, чтобы выкупить Руцкого из плена.
     Партизаны  за  полковника  запросили  очень  дорого.  Помимо требования
выпустить из  кабульской тюрьмы около двух десятков своих товарищей, они еще
потребовали  предоставить им  целую  гору  разного оружия,  включая  БМП,  и
боеприпасов, которыми можно было вооружить целый батальон регулярной  армии,
а учитывая запросы партизан, - целую их группировку,
     Не  следует забывать,  что  в  специфических  условиях  афганской войны
оружие было не только средством ведения боевых  действий, но и  валютой. Его
(оружие)  можно  было легко  загнать,  скажем,  в Сомали  или Ливан, а  то и
обменять  на  наркотики, которые втридорога можно было  продать командованию
афганской коммунистической армии.
     Сделка   состоялась,  и   Руцкой  был   отозван  в   Москву,  где   был
откомандирован  в распоряжение  главкома  ВВС,  тогда еще генерал-полковника
Шапошникова.  Именно  из  главкома  Шапошникова  Руцкой,  как черт  из люка,
появился  на  политической  сцене, пробившись  в  Верховный Совет в  составе
приснопамятной партии Полозкова.
     Если   Хасбулатову   удалось   пробиться  наверх   именно  из-за  своей
безвестности и кажущейся безобидности, то полковник Руцкой,  напротив, сразу
обратил  на  себя  внимание  кипучей  энергией, напористой  агрессивностью и
умением быстро изменять политический курс в зависимости от обстановки.
     Руцкой появился  на политической сцене весной 1991 года, когда в России
началась  президентская  кампания.   Еще  существовал  Советский  Союз,  еще
существовала КПСС,  и  хотя  она уже дышала  на  ладан,  но оставалась  пока
единственной  организованной  силой. Союзные  власти во  главе с Горбачевым,
президентом СССР и генсеком КПСС, вели яростную кампанию против Ельцина.
     Именно в это время Руцкой с  трибуны съезда объявил  о создании фракции
"Коммунисты за демократию",  расколов тем самым  партию  Полозкова  и оказав
весьма  внушительную  помощь  "демороссам".  Более  того,  Руцкой  осмелился
громогласно  заявить,  что  основанная  им фракция  "полностью  поддерживает
Верховный  Совет  РСФСР и  его  председателя  (каковым  тогда  был  Ельцин),
осуждает  деятельность  средств  массовой  информации,  порочащих Ельцина  и
решительно поддерживает "введение в республике института президентства".
     Само название фракции  Руцкого "Коммунисты за демократию" (или "Хищники
за вегетарианство", как острили в политических кругах) настолько шло вразрез
с  политикой  умирающей КПСС, что подобное предательство не  могло  остаться
незамеченным. На мятежного полковника обрушился весь набор  карательных мер,
на которые еще была способна родная партия.
     По  просьбе  областного  совета ветеранов  его  незамедлительно  лишили
звания "Почетный гражданин  города Курска", а  газета "Красная звезда" стала
публиковать   "письма  трудящихся",  в  одном   из   которых,  в  частности,
говорилось:
     "Возмущена выступлением на  съезде А. Руцкого. По  сути дела, он предал
нас, избирателей Кунцевского района Москвы. Я прекрасно помню, как  во время
предвыборной кампании  он на  одном из митингов клялся в верности  ленинским
идеям, разоблачал псевдодемократов.  Так что же произошло, если спустя всего
несколько месяцев Руцкой решил побрататься с Глебом  Якуниным, внес раскол в
ряды российских коммунистов?"
     Если это и  было предательство,  то уже,  по меньшей  мере, не  первое.
Руцкой,  как  и  многие другие еще безвестные  политики, вышедшие из военной
среды, тяготел  к известному обществу "Память", поскольку,  даже сражаясь  в
Афганистане, был уверен, что сражается с мировым сионизмом.
     Для людей энергичных и вечно жаждущих борьбы борьба с мировым сионизмом
представлялась  лучшим применением сил, уже  хотя бы  потому, что она  могла
продолжаться  бесконечно  долго  и  на  первый   взгляд   выглядела   вполне
безопасной.  Ответные  удары  почти  никогда  не  обрушивались   на  кого-то
персонально.  Когда   же   начинали   разваливаться,  утопая   в   кризисах,
"тысячелетние империи",  то даже  тогда ни у кого  не возникало мысли отнять
спички у детей, играющих на бензоскладе...
     Поэтому вполне естественно,  что Руцкой стал  одним из организаторов, а
потом и  заместителем председателя "патриотического общества  "Отечество", в
которое,  по замыслу, должны  были  войти все организации и группы,  готовые
сражаться с сионизмом до победного конца.
     Для освещения  деятельности общества  во всероссийском  масштабе Руцким
была задумана газета, редактором которой  он мыслил поставить своего старого
друга еще по Афганистану Александра Проханова, обещая ему финансовую и любую
другую  поддержку  тогда еще  только  задумывавшейся патриотической  газеты,
получившей позднее название "День".
     Возможно, Руцкой так  и  погряз  бы в  борьбе с  сионизмом до победного
конца и  даже  занял бы место генерала  Филатова  в газете "День",  если  бы
генерал Шапошников  не порекомендовал  бы его  Ельцину  в качестве  "офицера
связи" на случай "непредвиденного развития событий".
     Ельцин, который  нежданно-негаданно  очутился во главе "Демократической
России" и шел  к  своей  цели напролом, по принципу "все или  ничего", очень
нуждался в армейской  поддержке в случае "непредвиденного развития событий",
которое, надо сказать, было вполне предвиденным.
     Как часто с ним случалось (и  случается), Ельцин толком не понял  того,
что  ему  порекомендовал  главком ВВС, а поскольку как  раз  в  этот  момент
будущий президент России  занимался подбором кандидатуры вице-президента, то
и решил сделать им Руцкого.
     С  высоты Ельцина  должность вице-президента  мало  чем  отличалась  от
должности  офицера связи  или чиновника  для  поручений.  Недаром в  статусе
президентского аппарата говорилось, что главной обязанностью вице-президента
является выполнение поручений президента. А то, что этот  человек по статусу
может  автоматически стать президентом, в  случае не только  смерти, а любой
"невозможности президентом  выполнять свои обязанности"  (в  случае, скажем,
"импичмента", ареста,  придуманной болезни и тому подобного),  об этом никто
не подумал, включая и самого Ельцина, считающего себя если  не  бессмертным,
то, во всяком случае, политически неуязвимым.
     Сам Ельцин  тогда  находился в тисках между  радикальными  демократами,
которые  предлагали  ему в  качестве  кандидатов в  вице-президенты  длинный
список фамилий от Собчака до Старовойтовой, и своими верными партработниками
из Свердловского  обкома КПСС,  которые,  морщась  при виде демократов с  их
профессорским,  а  то и просто  "итээровским",  прошлым,  рекомендовали  ему
выбрать кого-нибудь "поприличнее", указывая  в качестве  варианта  на фигуру
Вадима  Бакатина, с коим не стыдно было бы появиться на людях, поскольку тот
был таким же секретарем обкома и членом ЦК, как и сам Ельцин.
     Ельцин уже даже предложил Бакатину составить "пару", но тот  отказался,
так как по приказу родной партии сам выдвинул свою кандидатуру в президенты.
А тут как раз подвернулся Руцкой. Таким образом, конкурс между демократами и
партноменклатурой выиграл армейский полковник.
     Однако, иметь вице-президентом  сопредседателя патриотического общества
"Отечество"  даже Ельцин не мог себе  позволить, а потому  Руцкому  пришлось
срочно отмежевываться от вчерашних дружков.
     Руцкой резко порывает с "Отечеством", публично объявив, что в его планы
"входило  создать  совсем  иную  организацию, нежели  получилось", и  что он
порывает с ними "окончательно и бесповоротно".
     "Предатель, перебежчик, подлец" -  это  были наиболее  мягкие  эпитеты,
которые обрушили "патриоты" на голову Руцкого.
     "Я  же считаю, -  заявил в ответ  Руцкой, -  что подлецы - они. Туманят
людям  головы.  Придумывают разные  сказки,  в  которые  сами-то не верят...
Организации,   разжигающие  национальную   рознь,  должны   быть  немедленно
запрещены".
     А поскольку  эти слова  были сказаны  уже  в ранге  вице-президента, то
предательство Руцкого стало для "патриотов" обидным вдвойне.
     Когда же, находясь с официальным визитом  в Израиле, Руцкой  ни с того,
ни  с  сего брякнул, что  у  него  мама -  еврейка,  думая, видимо,  что это
обстоятельство облегчит получение кредитов от израильских банков, "патриоты"
по всей Руси ахнули, став единственными, кто в это свято поверил.
     Теперь им  все стало  ясно. Несколько  позже,  планируя государственный
переворот и  видя  себя  в нем чем-то средним между Пиночетом и Ярузельским,
Руцкой попытался сплотить вокруг себя "патриотические" силы страны, выступив
с длинной речью на Всероссийском съезде патриотов.  Вот тут  ему и вспомнили
маму-еврейку! "Патриоты" самых  разных  направлений около получаса свистели,
визжали,   орали  "Иуда!",  скандировали:  "Мы  протестуем  против   вас  на
трибуне!", а Дмитрий  Васильев демонстративно покинул зал, увлекая  за собой
свою  свиту  и  телохранителей.  Тем не менее,  Руцкой  произнес свою  речь,
которая вся состояла из длинных цитат Ильина и Бердяева, а  так как ни того,
ни другого  в зале никто не читал, предпочитая  книги из библиотеки генерала
Стерлигова,  то все искренне решили, что вице-президент рехнулся. Уж  больно
умничает. И ничего не понять.
     Это  произошло позднее, а  пока  Руцкой  в  свете представившихся новых
возможностей,  лихорадочно  отмежевывался  от  "патриотов"  и "полозковцев",
основав  в  пику последним  даже новую  партию  с  совершенно фантастическим
названием: "Демократическая партия коммунистов России".
     Хотя это  было  не более, чем попытка расколоть  РКП, а  в  случае чего
спихнуть  с  должности и  самого  Полозкова, коммунисты  вслед за патриотами
стали обвинять разошедшегося полковника в измене, используя при этом любимое
ленинское  определение  "ренегат". В  разгаре  этой  внутрипартийной  склоки
подоспел августовский путч,  сделав дальнейшие споры чисто академическими, а
потому и мгновенно затихшими.
     В  августовском  путче Руцкой сыграл  самую  заметную роль из всех  его
участников  по обе стороны как  идеологических,  так и настоящих баррикад, а
его  высадка  во  главе  десантной   полуроты  в  Бильбеке  и   освобождение
томившегося от неизвестности в  Форосе  президента Горбачева  принесло  ему,
помимо всесоюзной славы, еще и генеральскую звезду на погоны.
     Звезду,   которую   по  каким-то  известным  им  соображениям,   дважды
"зарубили"  бюрократы из  Министерства обороны  в  славные  коммунистические
времена.  Если  бы  в СССР и  России  путчи шли постоянно, о  чем еще мечтал
Троцкий в  своей  теории "перманентной  революции", то можно  с уверенностью
сказать,  что  Руцкой, веди  он  себя поумнее,  быстро стал бы и  маршалом и
генералиссимусом, а может быть, даже и обергенералиссимусом.
     Но  короткий промежуток относительно мирного времени так же  опасен для
подобных людей, как весна для Снегурочки...
     Путч  давно кончился, а в  приемной Руцкого  все еще толклись  какие-то
непонятные  личности   с   автоматами  и   гранатометами,  шныряли  какие-то
загадочные субъекты с набитыми долларами кейсами, мелькало вдохновенное лицо
генерала Стерлигова,  кучковались известные на всю  столицу  деятели черного
бизнеса, сверкали грозные очи министра госбезопасности  Баранникова,  быстро
тускневшие под печальным взглядом  международного афериста Бориса Бирштейна,
порожденного  некогда  КГБ, а теперь  вернувшегося  в Россию,  чтобы "купить
некогда породившую его контору со всеми потрохами". И не очень дорого.
     Вместе с этими людьми, известными  на  всю  страну, если не сказать, на
весь мир, в приемной  гудела и шепталась пестрая мелочевка от фельдъегерей с
секретных сибирских заводов и из воинских частей, о существовании которых не
знало  даже Министерство  обороны, до  разного мелкого  жулья, промышляющего
подделкой иностранных паспортов, разрешения  на ношение оружия, сертификатов
Внеш-комбанка, а при необходимости, и долларов США.
     Далеко не  все,  конечно, могли пробиться в кабинет Руцкого, охраняемый
молчаливыми  людьми  в  камуфляже   без  знаков  различия  с  демонстративно
повешенными на грудь десантными автоматами.
     "Они  липли на меня, - вспоминал позднее Руцкой, - как мухи на липучку.
Я и сейчас понятия не имею, что они все от меня хотели..."
     Единственным  человеком, который  беспрепятственно,  с  улыбкой  кивнув
автоматчикам,   проходил  в  кабинет  Руцкого,  когда  ему  вздумается,  был
популярный  киноартист и режиссер  Никита  Михалков, взявший на себя трудную
задачу   воспитать   нового   вице-президента  (старый  вице-президент,  как
известно, уже сидел в тюрьме) в духе просвещенного  патриотизма с уклоном на
соборный социализм.
     Не  в  силах  это  сделать  самостоятельно  -  Руцкой  любил  выпить  и
попариться в баньке,  брал уроки  игры  в теннис,  но  от  философских бесед
откровенно скучал - Никита  Сергеевич, как  гувернер старых времен, подобрал
для  вице-президента  обязательный   минимум  книг,  которые  тот   поклялся
прочитать.  Среди  этих книг  заметное  место  занимали  работы  крупнейшего
русского   философа-консерватора   Ивана   Ильина,  объединенные   почти   в
восьмисотстраничный сборник "Наши задачи".
     Самого Ильина, высланного в свое  время из страны  по  приказу Ленина и
умершего в эмиграции в 1954 году, начали печатать в России совсем недавно, и
цитировали все,  кому не лень: от откровенно профашистского журнала "Молодая
Гвардия" до либеральной "Юности".
     Сам  Никита  Михалков,  у  которого  под тончайшим слоем  напускного  и
совершенно  неестественного  православия  кипели  идеи  самого  тривиального
национал-большевизма, почему-то считал  своим долгом в том же духе воспитать
и вице-президента.
     К  чести Руцкого, надо сказать, что он и не пытался  постичь  ювелирную
огранку мыслей выдающегося философа, когда-то вызвавшего  страшный гнев всех
трех великих вождей тоталитаризма:  Ленина,  Гитлера  и  Сталина.  А на  все
вопросы появлявшегося  в кабинете Михалкова: "Саш, ну ты прочел Ильина-то?",
- виновато  улыбался  в  усы, ссылался на нехватку времени, но твердо обещал
"прочитать и доложить".
     Как-то  даже сказал,  что прочел,  но  Никита,  поглядев  ему  в глаза,
вздохнул:  "Врешь,  не читал".  Неизвестно  на что надеялся Михалков, упорно
подсовывая  Руцкому  Ильина,  но  часто подчеркивал, что  глава  государства
Российского должен знать хотя бы, что ждет мир в случае развала этого самого
государства, от чего Ильин предостерегал еще более полстолетия назад.
     Кстати,   именно   из-за   Михалкова   Руцкой  впервые   поссорился   с
президентским фаворитом Бурбулисом, который презрев все просьбы Руцкого, так
и не  дал  Михалкову слова на помпезном митинге по случаю похорон трех жертв
августовского путча.
     В  окружении  президента  Ельцина было, мягко говоря  не  очень  уютно.
Окружение наполовину  состояло  из  старых  партийно-номенклатурных  вельмож
такого ранга, что их и "товарищами"  страшно было называть. Естественно, что
они смотрели на  новоиспеченного генерала как на выскочку, взятого в их круг
неизвестно за какие услуги, да и неизвестно зачем.
     Руцкой   ежился  от   их   презрительно-надменных   взглядов,   которые
приобретаются только долгими  годами  работы в  аппарате или секретариате ЦК
КПСС.  Вторая  же  половина  президентского  окружения  состояла  из  разных
профессоров политэкономиии, научного  коммунизма,  социалистического  права,
народного хозяйства и тому подобного.
     Ребята эти были сравнительно молодыми, но считали себя  шибко умными, а
на Руцкого смотрели как на фельдфебеля, по какому-то медосмотру очутившемуся
в президиуме академии наук.
     Армия - хорошая  школа интриги, но армейская интрига, будучи  все-таки,
как и все армейское, несколько  прямолинейной, в корне отличалась от интриг,
характерных для высшего  партэшелона  и  академических  кругов  специфически
советских гуманитарных наук. Да и  армейскую  интригу Руцкой познал лишь  на
уровне среднего звена. Так что в окружении  президента его  быстро оттеснили
от патрона и, что говорится, задвинули в угол.
     Попадать  в  высшие  органы  государственного  управления  с  должности
командира полка, особенно  в нашей стране,  смертельно опасно. Тут даже речь
идет  не о неизбежной "кессонной" болезни от столь стремительного взлета  по
служебной лестнице, от  которой вечно кружится голова и звенит в  ушах, а  о
специфике принятия решений и ответственности за них.
     Когда  генерал  Дудаев  объявил   о  независимости  Чечни,  взоры  всех
обратились   к  Руцкому,   прося   у  него   оптимального   совета   как   у
государственного мужа высочайшего ранга.
     Что мог посоветовать  Руцкой, чьи знания  и опыт не простирались  далее
кабины  бомбардировщика? Высадить в  Чечне десант,  обеспечив этому  десанту
плотное воздушное  прикрытие. Захватить правительственные здания и  жизненно
важные  объекты  в  Грозном,  как  в  Кабуле. Арестовать и  "пристрелить при
попытке  к  бегству"  Дудаева.  А для начала  ввести  в  Чечне  чрезвычайное
положение. Указ о чрезвычайном положении мог отдать только президент Ельцин,
что  он  и  сделал, так как все остальные его  советники отмолчались,  давая
понять, что ничего умнее просто невозможно придумать.
     Генерал   Дудаев  немедленно  обратился  по  радио,   призвав   мировое
сообщество обратить  внимание  на готовящуюся  со  стороны  России  агрессию
против молодого суверенного государства.
     Подобное обращение к  "мировому  сообществу",  конечно, мало помогло бы
Чечне,  но  генерал Дудаев,  кроме  того,  обратился  и к своим таинственным
боевикам,  якобы  разбросанным  по  всей  России,  призвав   их,  в   случае
"какой-либо  агрессии  против  Чечни", превратить Москву в  "зону бедствия",
проводить диверсионные акты против объектов жизнеобеспечения по всей России,
взорвав, в первую очередь, несколько атомных электростанций.
     Кроме того,  намекнул  мятежный генерал,  он,  разумеется,  в  условиях
агрессии  не  сможет  гарантировать безопасность  русского  населения  как в
Грозном, так и по всей территории независимой Чеченской республики.
     Доктора  разных наук  и секретари  разных обкомов  кинулись к  Ельцину,
заклиная его отменить указ о введении чрезвычайного положения в Чечне.
     Таким образом,  Россия и  президент были поставлены в смешное, если  не
сказать - унизительное, положение,  которое оставалось только проглотить как
горькую  пилюлю,  признав  совершившийся  факт   начала  развала  Российской
Федерации.
     Великолепная    интрига    одновременно    подставила   президента    и
вице-президента. Руцкой попытался апеллировать к тому факту,  что все с  ним
были  согласны.  Простите! Посмотрим  протоколы.  Где  наше согласие?  Вы  -
единственный среди нас профессиональный военный, вы высказали свое мнение и,
мало того, убедили в нем президента -  человека сугубо штатского, как и  все
мы.
     Как бы ни менялась в высших эшелонах  российской власти  идеологическая
окраска  режима,  он  всегда  был  и можно с  уверенностью  сказать,  всегда
останется византийским. И никакие экономические реформы этого не изменят...
     Руцкому  намекнули,  что после  подобного  "прокола"  нужно  уходить  в
отставку.  У  того  было  лицо шахматиста,  которому  из-за  обидного  зевка
поставили "детский  мат". Руцкой от  души выругался  матом, но в отставку не
ушел, хотя и заметил,  что  президент стал с ним здороваться нерегулярно, но
зато  регулярно стал соблюдать правило,  гласящее  о  том, что  президент  и
вице-президент   не   должны  нигде  вместе  появляться,  дабы  не  искушать
террористов  одним  залпом   сделать   Хасбулатова  исполняющим  обязанности
президента до следующих выборов в 1997 году.
     Функции вице-президента  и  его  аппарата  в законе  вообще  определены
как-то  расплывчато,  а   выполнение   поручений  президента  звучит  вообще
несколько   унизительно   для   столь    высокой   должности,    предполагая
беспрекословную личную преданность.
     Между тем, по Москве уже гулял слух, что Руцкой совсем не  беспредельно
предан президенту. Византия, Византия. Что-то ведь говорил о Византии Никита
Михалков,  но  генерал  Руцкой  так  и  не  понял,  о  чем  тот  хотел   его
предупредить.  Плюнуть и  уйти  в отставку,  уехать в  Курск и  жить себе на
генеральскую пенсию, да еще на льготы, полагающиеся Герою Советского Союза?
     НЕТ!   Кто   попадал   на   советский   верх    (коммунистический   или
посткоммунистический), тот  сразу  понимал, что  никакие силы (кроме  штыка,
конечно)  не  могут  заставить спуститься  из  заоблачных  высот  сказочного
Зазеркалья   в   дерьмо   повседневной  жизни   рядового  "совка"   хоть  на
генеральскую, хоть на профессорскую пенсию.
     Уже получена восьмикомнатная  квартира в доме "улучшенной  планировки",
построенному по  проекту еще бывшего председателя Совмина и члена  политбюро
ЦК КПСС Николая Рыжкова,  уже  с помощью начальника своего  аппарата бывшего
генерала  КГБ Стерлигова (соседа по  этажу),  приватизируются  по остаточной
стоимости  сказочные  особняки, уже  братья вызваны  в Москву и  включены  в
"семейное дело",  перед которым  открываются  такие возможности,  о  которых
раньше  можно   было  лишь  прочитать  в   сказке  об  "Али-Бабе  и   сорока
разбойниках"...
     Но и эти перспективы казались мелкими от сознания того, что  всего один
шаг отделяет его от поста президента в  случае "смерти президента, болезни и
других причин, делающих невозможным президенту выполнение его обязанностей".
     Видимо,  Ельцин заметил, что его  "вице" смотрит  на  него  с  каким-то
странным прищуром,  как бы  через  прицел, потому  что  в  январе  1992 года
Руцкой, давая  интервью журналу "Пари Матч", озвучил  на  весь мир следующее
заявление: "Я дал Ельцину слово офицера, что останусь с ним до конца. И я не
нарушу этого слова".
     Даже  плохо  искушенные в  политике  понимают,  что  подобные заявления
просто так не делаются. Значит, у президента  есть все основания сомневаться
в  лояльности  вице-президента, раз тому приходится громогласно  клясться  в
том, что я "останусь с ним до конца". До какого конца? Подобная формулировка
предполагает, что  президент уже загнан  в угол и  над  ним свистят пули,  а
верный Руцкой  решил  остаться  с  ним до конца и  разделить  его  печальную
участь. Это выглядело тем более странно еще и потому, что Руцкой почти сразу
же  после  интервью  французскому  еженедельнику  начал  нечто, напоминающее
крестовый    поход   против   политики   своего    патрона    и   Верховного
главнокомандующего.
     Совершая  поездку  по   стране,  Руцкой,  не  тратя  времени  на  выбор
выражений, последними словами облаял только что сформированное правительство
и персонально Гайдара, Бурбулиса и Шахрая, обвиняя  их по широкому  спектру:
от   экономической   безграмотности  до   непонимания   специфики   русского
государства,  откуда,   пока   еще   иносказательно,   несло  обвинением   в
государственной измене.
     Именно тогда у Руцкого довольно часто  стали  проскакивать высказывания
типа:  "Если  бы  я  был президентом,  то  я  принял  бы  совершенно  другое
решение..." Подобное было заявлено достаточно громко, чтобы быть услышанным.
Когда в Барнауле,  с подачи  Руцкого, со  всей страны собрались руководители
военно-промышленного комплекса, то они узнали от  вице-президента, а он - от
них, что если говорить откровенно,  в Кремле  засели изменники,  прислужники
мирового  империализма,  которые  уже  погубили  СССР,  а  теперь  стремятся
погубить  и  Россию путем  лишения  ее самого  дорогого,  что  у  нее есть -
военно-промышленного комплекса.
     "Погибнет армия - погибнет и Россия!" - цитировались патетические слова
фельдмаршала   Кутузова,   сказанные  после   Бородинского   боя.  А  армия,
безусловно,  должна  была  погибнуть,  если  бы на нее перестали тратить 90%
государственного бюджета.
     А реформы,  как  бы  топорно  они  ни  были  запущены Егором  Гайдаром,
отчетливо  демонстрировали желание нового кремлевского руководства  вывести,
наконец, Россию из  состояния войны  и попытаться проверить, на что окажется
способным   огромный  экономический  потенциал  страны  в  условиях  мирного
времени.
     Подобное желание само по себе было равносильно государственной измене.
     Бароны  ВПК  с  некоторой настороженностью смотрели  на Руцкого. Больно
глуп. Но, по большому счету, зачем  на самом  верху нужен умник? У всех была
острая ностальгия по временам, когда все высшие посты в партии и государстве
занимал Леонид Брежнев, которому ничего  и нужно  не  было, кроме очередного
ордена к очередной дате.
     Конечно, пока  события не приняли действительно необратимого характера,
нужно   срочно   осуществить  простой   план.  Скомпрометировать   окружение
президента путем открытого саботажа  всех решений правительства по конверсии
и  прочим  пунктам  экономической  реформы,  включая и  одну из ее  основ  -
приватизацию.
     В условиях  стремительного  входа  в  рынок,  а  именно так  собирается
влететь  в рынок  Егор  Гайдар, унаследовав  лихие кавалерийские  замашки от
своего  незабвенного деда, этот саботаж  неизбежно приведет  к  небывалому в
истории  страны  росту цен,  чудовищной  инфляции и еще  большему  обнищанию
народа.
     Если  подключить  к  саботажу все  (или даже  часть) правоохранительные
органы,  то   страну   с  той   же  неизбежностью  захлестнет  мутная  волна
преступности,  под  прикрытием которой  можно  затерроризировать  или просто
физически  устранять (то есть  ликвидировать) всех,  кто  всерьез попытается
пойти по пути частного бизнеса и рыночной экономики.
     Под предлогом развала СССР можно (и нужно) временно  омертвить жизненно
важные  отрасли  промышленности  и  транспорта,  приводя  многие  регионы  в
состояние, близкое к полному хаосу.
     Подключение  к  операции  некоторых  надежных товарищей в Центробанке и
Министерстве финансов даст возможность в паутине банковских связей держать в
состоянии невесомости многие  (а  если понадобится,  то  и все) коммерческие
структуры  путем  задержки  или  неосуществления платежей, а самое  главное,
путем  невыплаты   зарплат,   в  первую  очередь,  рабочим  горно-добывающей
промышленности, а проще, - шахтерам.
     Все эти мероприятия в совокупности создадут обстановку, когда с помощью
здоровых  сил  в Верховном Совете  и  обществе удастся отправить  в отставку
правительство реформ,  сами  реформы остановить  и,  воспользовавшись  общей
ситуацией в стране,  добиться  отставки и самого президента, место которого,
согласно Конституции, займет генерал Руцкой.
     Сделать это  теоретически не так уж сложно. Президент, видя вокруг себя
сплошной  саботаж  по всей вертикали  от местного до  Верховного  Совета, от
рядового  предприятия  до Центрального  банка,  естественно,  вынужден будет
принять какие-то меры. Но что он может предпринять?
     Распустить съезд и Верховный Совет он не имеет права.
     Выгнать с должности вице-президента - также не имеет права.
     Значит,  ему ничего  не  останется, как  во  имя  спасения  собственной
программы   и,   можно   сказать,   самого   себя,    предпринять   какие-то
неконституционные шаги. И вот тут-то ему и крышка.
     Верховный Совет ставит вопрос об "импичменте", и президентом становится
Руцкой,  который повернет  страну  на старый курс, разгонит этих  умников из
президентского  окружения и через лозунг: "Вся власть Советам!" (а в Советах
сейчас сидят  лучшие товарищи, перебравшиеся туда из  обкомов,  крайкомов  и
горкомов КПСС) - попытается если не восстановить Советский  Союз, то хотя бы
навести  порядок  для  начала в  России  старыми  и  проверенными  в течение
последних 70-ти лет методами.
     Руцкой  знал  план  только до этого места, хотя он  и имел продолжение.
Через  некоторое  время  Верховный  Совет  должен был  упразднить  должность
президента  как "неоправдавшую себя",  Руцкого  устранить (метод  устранения
должен  был  соотноситься  с  конкретной  обстановкой  и  поведением  самого
генерала)   и   вернуться   к   проверенной  годами   системе   коллективной
безответственности.
     Конечно,  глупо  было  бы предполагать,  что  "материалы" Барнаульского
совещания не дошли до сведения президента Ельцина, хотя и в очень обтекаемом
виде, благодаря стараниям  составлявшей сводку специальной службы информации
президента. Но и  этого  было  достаточно для принятия президентом  ответных
мер.
     К сожалению,  Ельцин был связан  Конституцией и существующими  законами
настолько, что фактически не мог предпринять  против Руцкого никаких быстрых
и решительных легальных мер.
     Ответный удар президента пришелся через голову Руцкого по его аппарату,
откуда  был изгнан  генерал КГБ  Стерлигов,  основавший в отместку  "Русский
национальный   собор",   который,  номинально  считаясь  антисионистским,  в
действительности  пытался  объединить все антиельцинские  силы.  Вот  тут-то
Руцкому очень помешало его недавнее предательство "национал-патриотов".
     Самого же Руцкого  бросили "на  укрепление сельского хозяйства", что по
многолетней  практике,  введенной  еще коммунистическими  вождями,  означало
жесточайшую опалу, выход из которой могла обеспечить лишь труба крематория.
     Цель, как известно, оправдывает все средства. А целью было ни много, ни
мало как кресло президента. За него стоило бороться.
     Если из желания стать лидером набиравших силу национал-патриотов Руцкой
предал и  расколол коммунистическую партию Ивана Полозкова,  если из желания
стать  вице-президентом  -  предал  и ошельмовал  публично  доверившихся ему
националистов,  то  во  имя  президентского  кресла можно  было  с  завидной
легкостью  предать  и   президента,  с  которым  он  совсем  недавно  клялся
"оставаться до конца" словом и честью офицера.
     И,  ни  минуты  не  колеблясь, Руцкой предал  президента. Такова логика
жизни профессиональных  предателей.  Причем  предателей  столь  откровенного
толка. Одурманенные кессонной болезнью из-за невероятной быстроты взлета все
известные в истории люди подобного рода (а, надо казать, что было  их не так
уж много) быстро сгорали, поздно понимая, что были всего лишь марионетками в
чужих руках  (часто даже в руках  тех, кого  они предавали), заканчивая свою
жизнь  в  тюрьме  или  на  эшафоте, а в  особо демократические  времена -  в
историческом   нужнике,  откуда   время  от  времени  доносился   смрад   их
"эксклюзивных интервью" или жалких мемуаров...
     И хотя Россию  в мирное время трудно  чем-либо удивить, но  и то  все с
изумлением  начали  взирать  на  разгорающуюся  войну  между  президентом  и
вице-президентом,  чего  никогда  не случалось в  истории стран, где имеются
указанные должности.
     Не то, чтобы все вице-президенты так уж сильно любили своих президентов
и  проводимый  ими курс.  Но в случае несогласия с патроном,  вице-президент
открыто об этом заявлял, после чего уходил в отставку и, в качестве частного
лица мог бороться с президентом,  сколько его  душе  угодно,  придерживаясь,
разумеется, рамок закона.
     Руцкой же в отставку уходить не  собирался, нагло заявив, что он, как и
Ельцин, избран народом. На это  злой на язык  Полторанин съязвил, что возьми
Ельцин  на выборы в качестве вице-президента ведро  с керосином, то и оно бы
прошло на харизме самого Ельцина.
     Тут бы вмешаться  имевшемуся в стране Конституционному суду и поставить
Руцкого  в так любимые этим судом "конституционные рамки",  но  председатель
Конституционного суда  Валерий Зорькин был среди  тех, кто воплощал в  жизнь
установки Барнаульского заговора.
     Между тем,  щупальца заговорщиков фактически парализовали жизнь по всей
стране.  Запущенные правительством реформы,  буксуя  на месте без  обещанных
конверсии и приватизаций, дали результаты почти диаметрально противоположные
обещанным.
     Наиболее чувствительный удар обрушился на традиционно незащищенные слои
населения: детей и пенсионеров. Люди, получавшие некогда максимальные пенсии
в  132 рубля, на которые жить, правда, тоже было  невозможно, ныне оказались
вообще  перед  угрозой  вымирания,  поскольку  бушующая  инфляция не  только
страшно взвинтила цены, но и почти мгновенно съела и все трудовые накопления
людей за долгие годы тяжелого труда.
     "Товарищи" из Центробанка оказались  на высоте. Гудели шахты  и заводы,
месяцами  не  получающие  зарплаты.  Росло число недовольных,  выращенных  в
социалистической казарме  и не  готовых ни  к какой другой жизни,  требующей
творческой инициативы и свободного труда.
     Те  немногие,  кто что-то еще  пытался  сделать: создать частные банки,
независимые от "товарища" Геращенко, создать частные фирмы, чтобы запустить,
наконец,  механизм  конкуренции  и  сбить цены, либо разорялись небывалыми и
неизвестно кем  введенными налогами,  о  которых они с  изумлением  узнавали
только в банках, ЛИБО ФИЗИЧЕСКИ УСТРАНЯЛИСЬ.
     Подпольная  коммунистическая  номенклатура развязала против  свободного
предпринимательства  настоящий  "красный   террор".  Управляя  рэкетирами  и
наемными     убийцами,     ядро     которых    составляли     профессионалы,
"откомандированные"  еще   в  начале  перестройки  из   структур   различных
спецслужб,  коммунистическое  подполье  подписывало  смертные   приговоры  с
традиционной легкостью и безнаказанностью.
     Огромный  карательный   аппарат,  созданный   старой  системой,   модно
называемый ныне  "правоохранительным",  не  только демонстративно  ничего не
делал  для  раскрытия  этих преступлений,  прокатившихся по всей  стране, но
порой и  откровенно  их покрывал, явно давая понять, что выкованный  Лениным
"пролетарский" меч все еще находится в надежных руках.
     Между  тем, "брошенный" на сельское хозяйство Руцкой,  хотя у него и не
было  времени  заниматься  подобными мелочами  в  горниле зреющего заговора,
все-таки  успел  нанести  удар и по  зарождающемуся  фермерскому  хозяйству,
заявив публично,  что "введение фермерства на Руси - историческая ошибка", в
то  время как рабовладельческий колхозный строй - это все, что нужно исконно
русскому человеку.
     Одновременно  с  этим, Руцкой на корню зарезал идею создания земельного
банка, после  чего  был с сельского  хозяйства  снят и остался сам  по себе,
поскольку президент уже  не  рисковал давать такому ОТКРОВЕННОМУ  ДИВЕРСАНТУ
какие-либо поручения.
     А  именно на президентских  поручениях,  как  известно,  конституционно
основывалась сама должность вице-президента.
     Поручения прекратились,  но  должность осталась,  и  Руцкой не проявлял
никакой  готовности с ней расстаться. Как  в  известной сказке: кот исчез, а
улыбка осталась светиться на дереве.
     И  все  это делалось  практически  без  какого-либо противодействия  со
стороны  президента,  мягкость и  долготерпение которого,  как водится, были
приняты за слабость.
     Но источники Руцкого,  пробравшиеся в  ближайшее  окружение президента,
докладывали ему, что президенту известно очень много, гораздо больше, чем он
дает понять не только в редких публичных  выступлениях, но и в разговорах со
своими сотрудниками,  не  доверять  которым  у  него,  кажется,  нет никаких
оснований.
     В частности, из секретного делопроизводства  канцелярии Ельцина, откуда
утечка   информации   шла   постоянно,   Руцкому   был   передан   документ,
предназначенный, если  судить по грифу, только  для президента. На документе
была  виза Ельцина. Подписи же  не  было никакой, и можно было с  одинаковой
долей вероятности предположить, что он  родился в  недрах ведомства генерала
Баранникова   или  составлен   каким-то  анонимным   аналитическим  центром,
финансируемым президентом.
     Руцкой склонялся к мысли,  что документ составлен на Лубянке, поскольку
по своему  содержанию он  представлял  из  себя  антологию  его  поступков и
изречений за последние несколько  месяцев,  включая доверительные  беседы  с
некоторыми  людьми  без  свидетелей,  порой  даже  в  саунах.  В  частности,
приводилась  его фраза,  сказанная  в подпитии одному  командующему  военным
округом в  Сибири  о том,  что президента "давно  нужно  держать в клетке  в
зоопарке и показывать детям в качестве олицетворения демократии".
     В   конце   документа   президенту   давались   довольно   расплывчатые
рекомендации, выдержанные в духе общих фраз:  "проявить твердость в принятии
трудных решений  во  имя  прогресса при  следовании  по  пути  реформ". Слог
выдавал  какую-то   мощную  казенную  контору,   воспитанную   на  партийной
фразеологии  и с  трудом  подбирающую слова, соответствующие нынешнему курсу
властей. Курс,  судя по  всему, мало  беспокоил составителей  документа. При
всех властях и курсах они занимались слежкой за конкретными персонами.
     С  одной стороны, конечно, было  не по  себе, что вся твоя деятельность
находится "под колпаком" у президента и  что  "чекисты", по  своей традиции,
по-лакейски семенят за  власть держащими, но, с другой  стороны, эта  бумага
явно  подбивала  президента  на  действия, а  именно  его  действий и  ждали
заговорщики, чтобы, заманив Ельцина в конституционно-законодательный капкан,
там его и прихлопнуть.
     В  марте, когда президент  совершил  маневр,  достойный самого  хитрого
византийского императора, - прочитал указ, не написав его, - начался великий
переполох.  Мало тех, кто тогда понял, что Ельцину  нужен был взрыв, вспышка
от которого осветила  бы многие  темные  углы и помогла  бы  найти  хотя  бы
теоретический выход из тупика, а за неимением такового - показать место, где
этот тупик можно было взорвать с минимальными потерями для себя и страны.
     Глубокой ночью  Руцкой  в сопровождении  председателя  Конституционного
суда Зорькина приехал на телевидение. Генерал был очень возбужден - близился
его час. Аж подпрыгивая от нетерпения, он  объявил указ президента, которого
он   не   читал,  антиконституционным,  ставящим  под  сомнение  способность
президента занимать свою должность.
     Они   долго   ждали  реакции  Ельцина,  делая   все  возможное,   чтобы
дестабилизировать положение в стране  по всем параметрам, раздувая анархию и
безвластие.  Руцкой   лично  летал  в   Тирасполь,  где  сорвал  все  усилия
правительства по мирному урегулированию конфликта, доказывая сбитым с  толку
лидерам  Приднестровской  республики,  что  для   них  единственным  выходом
остается война.
     Те, считая,  что  Руцкой передает мнение правительства, а,  возможно, и
самого президента (ведь Руцкой - вице-президент), в самый решительный момент
ожесточенных  боев  обнаруживают  себя   брошенными  на   произвол   судьбы.
Командующий 14-й армией генерал Лебедь, как бы ему и ни хотелось, не бросает
свои танки на Кишинев, как обещал Руцкой, оказывая приднестровцам фактически
только моральную поддержку и  даже задерживая  оружие,  которое  заговорщики
шлют самопровозглашенной республике.
     Руцкой, угрожая подвергнуть  Тбилиси бомбардировке с воздуха, раздувает
конфликт на Северном Кавказе, где, в отличие от  Приднестровья,  не  удается
сдержать поток хлынувшего туда оружия, растекающегося через Абхазию по всему
региону, охватывая пламенем войны и Кавказ, и Закавказье. На фоне этой войны
совершенно беспомощными выглядят усилия  президента погасить  огонь, поднося
воду в стаканах. Но шланг надежно перекрыт заговорщиками.
     Готовясь  к своему  дню,  заговорщики  организовали  даже  нечто  вроде
политической  партии,  во  главе  которой  в   качестве  "вице-председателя"
находился  Руцкой,  а  за  его  спиной  маячили молчаливые  лица  Вольского,
Владиславлева  и Лепицкого  -  зловещих  фигур,  выдвинутых  на  поверхность
тектоническими  усилиями  десятков  тысяч  бывших   освобожденных  парторгов
секретных  заводов  и  институтов,  их,   так   называемых,  партхозактивов,
сомкнувшихся  с разгромленными  структурами некогда всесильных  политорганов
армии, флота и КГБ.
     На эту  зловещую  организацию был  нацеплен ярлык  партии  "Гражданский
союз",  без зазрения совести  объявившей себя  "центристской". И все  решили
считать  ее  умеренно  "центристской".  Никто  не  возражал,  как  никто  не
возражал, когда Хасбулатов объявил себя главой "представительной власти".
     Партия Руцкого-Вольского  опиралась не только на мощь самого крупного в
мире военно-промышленного комплекса, повисшего на стране,  как гиря на ногах
утопленника, но и на огромные деньги  КПСС, которые товарищ Вольский  совсем
недавно,  будучи начальником одного  из ведущих отделов ЦК  (промышленного),
переводил   за  рубеж   через  созданное  им  совместно  с  полковником  КГБ
Веселовским совместное предприятие с фирмой "Сиабеко".
     Кстати   говоря,   именно  Вольский  и  познакомил  Руцкого  с  Борисом
Бирштейном,  не  думая,  что  закладывает   под   своего   "камикадзе"  мину
замедленного действия.
     Как  и  полагалось,  вельможи из  бывшего ЦК КПСС  не желали рисковать,
выдвинув  на передний край  Руцкого,  молчаливо  режиссируя его  действия  в
ожидании случая,  когда удастся провести эту перспективную  пешку в ферзи. А
не  удастся,  так  это  тоже не  беда - всего  лишь потеря  пешки.  Плох тот
гроссмейстер, который  не рискует пешками, сохраняя в  безопасности  главные
фигуры.
     Мартовское  разочарование,  когда  не  удалось  подвести под  импичмент
Ельцина,  главным   образом,   благодаря   трусости   "народных  депутатов",
смертельно напуганных видом президента и трех силовых министров, митингующих
перед огромной толпой на Васильевском спуске и слухами о стягивании к Кремлю
спецназа, а потому разбежавшихся по кабинкам для тайного голосования, чтобы,
Боже  сохрани,  никто  никогда не узнал сделанного ими выбора,  не отрезвило
Руцкого.
     А  должно  было,  ибо  стало ясно,  что  аналитики заговорщиков,  мягко
говоря, неправильно оценили положение в стране и раскладку политических сил,
а  главное - желание  народа, несмотря на все просчеты и ляпы правительства,
вернуться обратно в коммунистический барак только потому, что там два раза в
день выдавали пайку с баландой, правда, не всем.
     Последовавший за  тем апрельский референдум,  подтвердивший  не  только
полномочия  президента,  но  и  его курс на реформы,  и косвенно  показавший
Верховному Совету, что его  дни сочтены, был для заговорщиков взрывом  бомбы
на благотворительном балу.
     И  товарищ Вольский со  своим имиджем  умного  и усталого сановника,  и
важный,  как  петух перед  соитием,  фюрер российских  коммунистов,  товарищ
Зюганов,  и  порожденный  его  партией  не  в  меру  эмоциональный  господин
Жириновский  - все,  пользуясь  небывалой никогда  на  Руси свободой  слова,
уверяли, что референдум -  это  конец не только самого  Ельцина,  но и всего
режима.  "На что  они рассчитывают?  - задавались вопросом  заговорщики и их
подпевалы справа и слева. - Их проигрыш очевиден и предрешен,  как говаривал
Ленин, неумолимым ходом истории".
     Проиграв референдум,  Ельцин должен был уйти в отставку, так что Руцкой
снова всерьез готовился вскарабкаться на президентское кресло.
     Пока все шло почти как  задумано. При первом натиске президент вынужден
был пожертвовать Гайдаром, а при втором - пасть сам.
     Но президент выиграл. И то, что он выиграет, было ясно всем, кроме тех,
кто в суматохе собственного крушения совершенно  потерял какое-либо ощущение
реальности...
     Победа президента на референдуме, оглушив заговорщиков, тем  не  менее,
отчетливо  показала   им,  что  их  время  уходит.  Необходимо  было  начать
действовать еще более динамично, чтобы вынудить президента на новые ответные
меры.
     Агрессивный и нетерпеливый Руцкой предложил старый проверенный вариант:
быстрый арест президента  и примерно  дюжины лиц  из его команды, объявление
президента опасно больным, изоляция его в какой-нибудь  "частной" престижной
клинике,   его   быстрая   смерть   там  и   последующие   умеренно   пышные
государственные похороны.
     Вольский и прочее руководство  "Гражданского союза"  пытались  обуздать
закусившего удила генерала.  Не то, чтобы им этот план не  правился -  очень
даже нравился, если бы в нем, несмотря на ясно  видимые белые нитки, не было
изначального  пункта:  арестовать  президента. Это  легко  сказать, а  поди,
арестуй.
     Не говоря  уже  о вышколенной охране, не следует  забывать, что силовые
министры  чуть  ли не  обнимались  с  президентом на Васильевском  спуске, а
будучи вызваны  в Верховный Совет,  осмеливались дерзить даже самому Руслану
Имрановичу.
     Здесь было, конечно, преувеличение, но  для бывших  сановников  ЦК КПСС
нетерпимой  была  сама мысль  о  возможности  перекочевать из  своих квартир
"улучшенной  планировки" и роскошных дач на тюремные нары, как уже произошло
с их предшественниками.
     Короче, они дали Руцкому понять, что они в таких играх не участвуют, но
и не  будут  сильно возражать, если Руцкой, как  человек военный, предпримет
какие-нибудь "нетрадиционные шаги", но не  как  сопредседатель "Гражданского
союза", а как  "второе лицо  в  государстве,  облеченное доверием  народа  и
конституционной властью".
     "Проститутки!"  - охарактеризовал  товарищей по партии Руцкой  пока про
себя, но вскоре  ему представится случай  повторить это определение на  весь
мир.
     Пока  руководители  "Гражданского   союза",  почуяв  приближение  лихих
событий от  своего обезумевшего сопредседателя, предпочли юркнуть, до  поры,
до времени, в тень, сам Руцкой решил довести план заговорщиков  до конца тем
более, что в конце тоннеля в качестве приза стояло кресло президента.
     Сама  логика событий неумолимо влекла  генерала в  объятия Хасбулатова,
уже  ставшего,  в свою  очередь  заложником  Фронта национального  спасения,
который после провалившегося референдума не менее остро почуял опасность.
     На фоне разразившихся в мае беспорядков на улицах Москвы, по столице, а
затем и  по всему миру,  начали  распространяться  слухи  о  тяжелой болезни
президента, который,  как было  замечено, долго не появлялся на людях.  Если
президент тяжело  болен, задавались вопросом оппозиционные газеты, то почему
Руцкого   не  приводят  к   присяге   в  качестве  исполняющего  обязанности
президента?
     Этот важный вопрос был немедленно поставлен в Верховном Совете.
     Депутат  Исаков, в  прошлом один из  знаменитой "шестерки", подписавшей
антиельцинское письмо, поставивший на  минувшем  съезде вопрос об импичменте
Ельцину  и о недоверии Хасбулатову, как прямому  ельцинскому  агенту  (чтобы
Руслан  Имранович  понял,  кем  он  действительно является  на  этой грешной
земле),   со   всей  прямотой   провинциального   юриста,  как  его  однажды
охарактеризовал  Анатолий  Собчак,  неожиданно стал  требовать  медицинского
освидетельствования   президента,   предлагая   внести   в   закон,   помимо
политического, еще и медицинский импичмент.
     При  этом, подчеркивал Исаков,  комиссия врачей  должна назначаться  (и
подчиняться, разумеется) только Верховным Советом.
     "Ну,  что  ж,  -  задумчиво  проговорил  спикер, боявшийся  медицинских
комиссий, как  огня, - вызовем и  освидетельствуем". И  со свойственной  ему
ловкостью перевел дебаты в другое русло.
     Но  через некоторое  время  была  поставлена  на голосование и  принята
исаковская поправка к статье конституции 121-11, которая гласила:
     "Невозможность  осуществления  президентских  полномочий  по  состоянию
здоровья устанавливается заключением Конституционного суда по  представлению
государственной медицинской комиссии, назначаемой Верховным Советом".
     Руцкой,  который  теперь большую  часть  времени проводил  в  Верховном
Совете, также попросил слова  и обратился  к нардепам  с длинной и сбивчивой
речью,  из которой  становилось  ясно, какой  опасности  может подвергнуться
страна в  случае  внезапного ядерного  нападения, если  "высшее  должностное
лицо" будет лежать в стельку пьяным.
     Итак,  основа плана  по  изоляции и умерщвлению президента где-нибудь в
тихой   палате  бывшего  4-го   медицинского   управления  была   не  только
разработана, но и законодательно закреплена, давая возможность так поступать
и впредь, когда заблагорассудится.
     Оставалось совсем  малое - схватить президента, да так, чтобы никто это
не заметил  не  столько  в  стране  (тут  можно всем глотки  заткнуть в одну
секунду), но и в мире, чтобы не потерять кредиты в валюте, к которым все так
успели привыкнуть.
     Пока Руцкой проводил тайные совещания с лицами, которые могли бы ему  в
этом  помочь, а командовать ими  он  готов  был  "лично",  президент нарушил
молчание и, появившись  в Доме  Российской прессы, объявил о своем намерении
"при любых обстоятельствах"  провести этой осенью парламентские выборы, даже
если для этого ему придется назначить их самому.
     На  вопрос одного корреспондента, чем  сейчас занимается вице-президент
Руцкой,  президент  пожал  плечами:  "Не  знаю.  Наверное,  членские  взносы
собирает в своем "Гражданском союзе".
     Таким образом,  президент открыто заявил,  что нынешний государственный
кризис может быть разрешен, говоря казенным языком,  только  путем выхода за
пределы "советского конституционного пространства".
     Надо  сказать,  что  никто  на   это  заявление  президента   никак  не
отреагировал:  не  было ни  бурного ликования  в  стане его сторонников,  ни
яростной вспышки злобы в лагере противников.
     Даже  "непримиримая оппозиция"  не собиралась на  очередные хулиганские
митинги с красными знаменами и проклятиями в адрес "Бени Элькина".
     Даже Валерий Зорькин не появился на экране телевизоров, чтобы заявить о
неконституционности президентских высказываний.
     Только  Хасбулатов,  давая интервью  журналистам,  как бы между прочим,
заметил: "...никаких выборов осенью конечно, не будет".
     Только  у Руцкого  неожиданно отобрали его любимый  белый  "Мерседес" и
личного врача. А затем просто не пустили в Кремль, опечатав кабинет.
     Руцкой собрал пресс-конференцию и,  ерничая в своем духе, заявил, что у
него в сейфе лежит граната с вынутой "чекой". Пусть кто-нибудь влезет.
     В  ответ  почти   все  газеты  стали  интересоваться,   на  какие  шиши
вице-президент строит дачу  с подземным гаражом и теннисным кортом? И откуда
у него часы марки "Роллекс"?
     Руцкой, потеряв  самообладание, на заседании Верховного Совета, которое
напрямую  транслировалось  на  всю  страну,   взорвал  свои   "11  чемоданов
компромата",  обвиняя  все  правительство,   а  в  первую  очередь,  любимца
президента вице-премьера Владимира Шумейко в коррупции и антигосударственной
деятельности.
     Правительство  же,  создав специальную  следственную  комиссию, в  свою
очередь, обвинило Руцкого  в мздоимстве, в преступных связях с международным
аферистом  Бирштейном,  которому,   по   уверению  комиссии,  Руцкой  продал
полстраны и заработал на этом 3  миллиона долларов, хранящихся в Швейцарском
банке.  Демонстрировалась   подпись  Руцкого  под  целой  серией  финансовых
документов самого подозрительного вида. Везде речь шла о миллионах долларов.
     Скандал  разгорался,  все  более  принимая  характер  грязной  кухонной
склоки.  В разгар  этих скандалов  Руцкой  умудрился два раза  выступить  по
общенациональному телевидению, но  ничего не  продемонстрировал, кроме своей
глупости и того факта, что рыльце у него действительно в пуху.
     Многим запомнилась его реакция, когда журналист Караулов  упомянул всуе
особу Бориса Бирштейна. "О Борисе Иосифовиче, - со всей искренностью объявил
Руцкой, - ничего плохого сказать не могу!"
     Попутно выяснились различные мелкие делишки, вроде вызова  за границу в
своей  свите  во  время официального визита  крупного  мошенника,  на  арест
которого уже  был  выдан  ордер.  То вдруг  выяснилось,  что  разрешение  на
пистолет у Руцкого "липовое".  А  это обнаружилось  при  аресте  целой банды
"чистоделов", подделывающих все что угодно, вплоть до президентских указов.
     Все ломали  головы:  зачем вице-президенту Великой России потребовалось
делать  себе "липовое"  разрешение на  пистолет,  если ему  ничего не стоило
зарегистрировать  его  в  обычном  порядке? Зачем  ему  понадобилась  лишняя
головная боль?
     Сухие милицейские  сводки все  более  настойчиво отмечали,  что  "двор"
вице-президента эстетически все больше стал  напоминать уголовную  "малину",
где  самыми  приличными  выглядели  мрачноватые ребята  в камуфляже,  но без
погон.
     Именно  в  это время  на  авансцене возник двадцативосьмилетний Дмитрий
Якубовский  -  личность  темная  и  таинственная.  Поговаривали,  что  он  -
полковник и  чуть  ли не  генерал, курировавший одно время  в  администрации
президента  все  правоохранительные  органы   с  подачи  Шумейко,  а  потом,
запутавшись в темных  делах  все  с  тем же  роковым  Бирштейном, сбежал  за
границу,  где работает в одном из  принадлежащих последнему банков вместе  с
полковником Веселовским.
     Якубовский,  доставленный  в  Россию  чуть  ли  не на  личном  самолете
президента, обнародовал пленки, на  которых были  якобы записаны  телефонные
разговоры  между  ним,  Якубовским,  министром  безопасности   Баранниковым,
генеральным прокурором Валентином Степанковым и самим Бирштейном.
     Разговоры  напоминали  плохо  поставленный  фильм из  жизни  московских
уголовников конца  40-х годов, обсуждавших  на "малине" варианты  введения в
заблуждение доблестных работников МУРа.
     Руцкой  в  разговорах  фигурировал  как  "усатый",  иногда как  "усатое
голенище", Ельцин - как "пахан", Шумейко прозрачно назывался "Филиппычем", а
Хасбулатов  - "черным"  или  "Хазом".  Кроме  того, в  разговорах  назывался
какой-то  таинственный  "лысый", который  собирался  "замочить" "усатого"  и
самого Якубовского, если тот не сдаст Филиппыча".
     Кроме  того, генеральный  прокурор Степанков просил Якубовского  в виде
личного  одолжения организовать покушение  на известного  адвоката Макарова,
который якобы нашел документы, убийственные для Руцкого.
     Хотя вся  эта история была,  что  говорится,  вырублена топором и сшита
белыми нитками,  а академический спор на тему. "Кто больший вор: Руцкой  или
Шумейко?" - выглядел несущественным на фоне общего и повального разграбления
страны  из-за отсутствия какой-либо власти, всем становилось уже  достаточно
ясно, что война на истощение переходит уже в стадию войны на истребление.
     Приняв решение  больше не оправдываться, поскольку  любое его появление
на   экране  телевизора  демонстрировало   только  беспомощность   человека,
прижатого в угол уликами, Руцкой начал длинную  и долгую поездку по  стране,
правильно сообразив,  что многое, если  не  все,  по русской традиции, будет
зависеть  от  позиции, занятой  армией.  Именно армия,  а  не КГБ,  который,
подобрав  под  себя   свои  многочисленные   щупальца,   сидел  настороженно
обиженный, отслеживая  обстановку  с некоторым, ранее  ему  не свойственным,
испугом.
     Руцкой мотался по стране, постоянно совещаясь с представителями краевых
и областных  советов и  командующими округами.  Он  уже имел на  руках копию
проекта  указа президента  о роспуске  Верховного Совета  и назначении новых
выборов.
     Строго  "конфиденциально" он  знакомил с  этим  проектом  руководителей
областей, состоявших,  как  правило, из бывших  первых и  вторых  секретарей
обкомов,  привыкших  смотреть на вверенную им территорию как на  собственную
вотчину. Вопрос ставился прямо: как отреагируют они, когда этот указ Ельцина
будет подписан и обнародован?
     Бывшие партийные  вельможи  были осторожны. Они презирали  Руцкого  как
выскочку  и перебежчика,  подозревая  в нем обычного  провокатора,  которого
президент  отправил  в поход  за  их головами.  Уж они-то  знали кремлевские
нравы.
     Ну, кто такой был  Руцкой всего несколько лет назад. Какой-то никому не
известный полковник, такой же полковник, как и те, которые дюжинами служат у
них шоферами и младшими референтами"
     Он  ведет  какую-то  свою интрижку  против  президента, бывшего первого
секретаря  Свердловского   обкома  КПСС  и  кандидата  в  члены   политбюро,
могущественного  феодала коммунистической эпохи,  ныне,  по милости  Божьей,
ставшего королем.
     Они уже по своим каналам знали о готовящемся указе, а его содержание не
оставляло  ни у  кого сомнений  - президент задумал ни  много,  ни мало, как
ликвидировать в стране советскую власть.
     При  ликвидации  партийных структур  они перебрались в Советы, сохранив
свою власть и привилегии. И ныне им есть куда перебраться, еще более умножив
свою власть и богатство.
     Что они  выиграют, если  этот маленький, не очень уверенный в себе и не
очень умный человечек станет на какое-то время президентом?
     Отвечали, в подавляющем большинстве,  уклончиво. Да, они за конституцию
и, разумеется,  осудят любого, кто эту конституцию нарушит.  Тем более того,
кто на этой конституции клялся. В этом не может быть двух мнений.
     Лишь немногие, вроде Мухи и Наздратенко,  открыто говорили Руцкому, что
не  только  поддержат Руцкого, когда президент подпишет этот указ, но готовы
поддержать  его прямо сейчас, если тому удастся сбросить  Ельцина. И  по  их
злобно горящим глазам было видно, что они  предельно искренни. "Если  Ельцин
подпишет этот  указ,  то он  автоматически  отстраняется от должности. А вы,
товарищ Руцкой, также автоматически становитесь президентом, и, конечно,  мы
подчинимся <i>законной</i> власти".
     С командующими округами было проще. Очень многих Руцкой знал лично и по
службе в Афганистане,  и  по  академии  Генерального  штаба.  Встречались  в
застолье, на военно-контрольных пунктах  и в прочих укромных местах, которых
в избытке у любой армии. Многие генералы еще с августовского путча  ходили в
подавленном настроении.
     Они несколько перестарались, выполняя приказы ГКЧП. Некоторые  лишились
из-за   этого  должностей,  как  командующий   Приволжско-Уральским  округом
генерал-полковник  Макашов,  а многие  резонно ожидали, что  подобное  может
случиться и с ними.
     Руцкой  осторожно  их шантажировал: "Вот,  мол, уже  совсем тебя хотели
турнуть, да  скажи  мне  спасибо - отмазал. А приказ  уже  у министра был на
столе".
     Что  уж тут  говорить,  если сам маршал Язов  и командующий сухопутными
силами  генерал  армии  Варенников угодили в тюрьму и, считай,  весь генштаб
вместе с генералом армии Моисеевым был изгнан со службы.
     Когда не  уцелел  даже могущественный  начальник  ГРУ  генерал  Владлен
Михайлов!  Что уж тут  говорить  о таких маленьких  людях,  как  командующие
округами или, скажем, флотами.
     Генералы,  озабоченно  кивая  и  смущенно  улыбаясь,  слушали  Руцкого,
опустошая  бутылки  армянского  коньяка  еще  советского  разлива. Вздыхали:
"Какие разговоры,  Саша. Поможем,  конечно. Поддержим. Только сам понимаешь,
раньше  времени высовываться резону нет. А как станешь  первым, сразу приказ
по вооруженным силам в качестве Верховного, так, мол, и так. Когда этот указ
ожидается? В  сентябре?  И отлично, войска  вернутся из лагерей,  закончатся
каникулы в училищах".
     В подпитии  несколько  раз выступал  в  Домах офицеров перед "активом",
ругал  последними  словами  президента,  еще  пуще  -  "окружение",  внешнюю
"проимпериалистическую" и внутреннюю "колониальную" политику.
     "Через два месяца я стану президентом, - твердо обещал офицерам Руцкой,
- и положу этому конец".
     "А  куда  денется  нынешний  президент  через  два  месяца?"  -  как-то
поинтересовался кто-то из "актива".
     "Выброшу в окно!" - пообещал Руцкой, и сам от души рассмеялся.
     Выступления  были фактически открытыми. Их снимали на видео, записывали
на пленку, отчеты публиковались в местной прессе. И, естественно, информация
поступала во все места, где в ней были заинтересованы.
     Увы, Руцкой никогда практически не был  генералом, а  будучи командиром
авиаполка, главным образом,  только по слухам (не положено!) знал, чем и как
живет высший эшелон армейского руководства.
     Еще в августе 1991 года, когда вовсю действовали армейские политорганы,
парткомитеты и парткомиссии, ГКЧП проиграл, главным образом,  из-за трусости
и нерешительности генералов, просто игнорировавших приказ министра обороны и
директиву  Генерального  штаба, придерживаясь  древнего армейского принципа:
"Не торопись выполнять приказ, ибо его отменят". Что и случилось.
     И хотя  с тех пор не прошло еще  и полных  двух  лет, фактически прошла
целая  эпоха.  Командующие  давно  превратили  вверенные им  округа  в некое
подобие гигантских коммерческих предприятий  и анонимных акционерных обществ
со смешанными  капиталами, процветающими из-за наличия большой и практически
бесплатной рабочей силы.
     Руцкой  со  своими  планами  и  идеями   восстановления  СССР,  могучих
вооруженных  сил  и  мирового  противостояния  явился  для  них  чуть  ли не
призраком  из  какого-то  далекого  прошлого,  когда  чуть  ли  не  ежегодно
проводилась всеармейская инвентаризация и  прочие  страшные вещи, о  которых
генералы хотели бы забыть навсегда.
     Поэтому, наряду  со  словами "Саша, дорогой, ты ж понимаешь, что я всей
душой за...", подробные отчеты о беседах с Руцким  с приложением видеокассет
и тому подобного неслись, обгоняя вице-президента, с фельдъегерями секретной
переписки в Москву и ложились на  стол министра обороны генерала армии Павла
Грачева, а оттуда - на стол президента.
     Что  касается  бывшего  КГБ,  то и он,  по  обыкновению,  знал все,  но
помалкивал, не докладывая ничего  даже своему министру Баранникову, обиженно
ссылаясь на то, что ему запретили заниматься политическим сыском.
     А ничем другим, как известно, бывший комитет заниматься да не то, чтобы
не умел, а просто и не любил.
     "Он через два  месяца  будет президентом?"  - широко  улыбнулся Ельцин,
прочитав сводку, принесенную  генералом Котенковым,  недавно вернувшимся  из
Кувейта,  где,  если  верить  его собственным  словам, пробыл двое суток  на
сорокоградусной жаре  в шерстяном  костюме,  спасая  Якубовского  от  цепких
когтей  Виктора  Баранникова и Валентина Степанкова, чьи подчиненные провели
уже обыск в кабинете Полторанина и подбирались к Шумейко.
     Президент вытянул руку, сжатую в кулак, посмотрел исподлобья на бывшего
генерала КГБ,  возглавлявшего ныне  его личное правовое  управление, и,  как
всегда медленно  произнося  слова,  сказал:  "Через два  месяца  он  у  меня
будет..." Тут президент запнулся и продолжил: "...в говне по уши".
     "Я и так уже по уши в говне",  - огрызнулся Руцкой, когда доброжелатели
не преминули в тот же день передать ему слова, сказанные президентом.
     Вице-президент был зол, поскольку  только что вернулся из  прокуратуры,
где  давал  показания по наветам комиссии  Калмыкова-Макарова по  поводу его
долларовых счетов в Швейцарском банке.
     "Он у  меня  сам  попадет  в говно,  - пообещал генерал, - когда я  ему
устрою   всеобщую   забастовку  шахтеров  и   металлургов".   С  этой  целью
вице-президент собирался лететь в Воркуту.
     Подобное  пламенное  сотрудничество президента и  вице-президента  явно
просилось в книгу Гиннеса, как очередное русское чудо.
     Ехидные пропрезидентские газеты печатали на первы