лпы. Не только цари Грузии, не только князья, казалось, вся Картли, бросив города и деревни, сбежалась к запрещенному порогу, через который должна переступить избранница царя Луарсаба. - Но почему у Великого Моурави такое бледное лицо? - О, о, он дружинами оцепил монастырь. - Отец приехал, говорит - в Тбилиси никого не впускают, войско Эристави ворота сторожит. - Мцхета тоже стерегут. - Гори тоже. - Моурави знает свое дело, враг может неожиданно напасть. - Враг может, и князья тоже... Слышал такое: один раз в Кахети, при царе Бакуре... царь на охоту уехал, а когда вернулся, другой его место занял... - Тише, кизил зеленый проглотил? Не видишь, гзири волчьи глаза открыли. - Люди, все ущелье занято, тваладцы сабли обнаженными держат... - Тише, тише... Живые волны колыхнулись. Баака пригнулся к Дато. - Все готово князь, не беспокойся, ни один живым не уйдет, если против замыслил... - Как тебе сон старца нравится, князь? - Молчи, Тамаз, не время сомневаться... - Знаешь, Георгий, раньше думал - самое трудное иметь собственных буйволов, теперь вижу - собственная царица тоже нелегкое дело. - Собственный царь еще страшнее, Папуна. - Женщины, а вдруг инокини оживут и задушат Тэкле? - Вай ме, наверное оживут... Бегите, бегите, женщины! - Звенят инокини цепями, звенят. - Тише, женщины, инокини должны покориться богу... - Люди, старая Дареджан говорит, бог не успел предупредить... Трепет пробежал по толпе, дрожали, жались друг к другу, даже мужчины беспокойно ежились. Закачался потемневший лес. Угрожающе надвинулось ущелье, в мутном тумане ветвями маячили поднятые руки. - Едет! Едет! Горе нам... Горе нам!.. Князья с блестящими свитами на разукрашенных конях двигались к монастырю. Сверкая в золотой пыли шелками, жемчугами, изумрудами, Мухран-батони, Эристави, Цицишвили окружили Тэкле, белым облаком застывшую на белом коне, украшенном бирюзой и сафьяном. Мирван, легко соскочив, помог сойти "райскому видению". Русудан и Нестан взяли Тэкле под руки. Сдвинулись жадные взоры. Ворота распахнулись. Внезапно взметнулся коршун и, шумно хлопнув крыльями, скрылся в знойном небе. Толпа ахнула, качнулась и упала на колени. Русудан, побледнев, выдернула руку и прислонилась к стене. - Паата, Автандил! Нет, она не смеет переступить смертоносный порог. Нестан со стоном отшатнулась. Тэкле, белее вершины Мкинвари, растерянно вскинула глаза, ни одна женщина не подошла к ней. Если ждет смерть, значит, богу не угодно ее счастье, а без Луарсаба жизнь не нужна. Тэкле выпрямилась. Мирван, протянул руку, смело повел к воротам "обреченную". Русудан упала у стены. Гром дапи, удары цинцили подхватили десятитысячный стон. Судорожно задергались взметенные в мольбе руки. - Когда-нибудь окажу Мирвану равную услугу, - шепнул Даутбеку бледный Саакадзе. - Едет, едет! - Как жизнь, прекрасен царь Луарсаб! - О, о, он один розовый, глаза молнии мечут!.. - Богом клянусь, светлее стало!.. - Счастье! Счастье! - Счастье пусть кватахевская божья матерь пошлет! - Счастье пусть святой Георгий пошлет! - Святой Евстафий! - Жизнь за твою улыбку отдам! Пандури подхватили тысячные пожелания. Луарсаб, улыбаясь, бросил поводья и, окруженный царями Кахети, Имерети и владетелями Абхазети, Одиши, Гурии, царевичами, светлейшими князьям, быстро вошел в ожидаемый рай. Князья, азнауры, бесчисленная свита, телохранители, личная дружина плыли в каменную пасть. Баака, Саакадзе, "барсы" замкнули волну. Огромное пространство зачарованно замерло. Тихо звенели наконечники пик, настороженно цокали копыта. Полные ужаса глаза прикованы к воротам. Когда-то была Картли, когда-то были картлийцы, боролись, любили, изменяли, жаждали славы. Когда-то здесь стояли люди, страдали, кажется, ждали чуда. Но жизнь кончилась, окаменела. Прошли дни, годы, столетия. Нет, только один час пролетел... Ударил колокол, зазвенели колокола, в овале ворот стоял настоятель Трифилий: - Люди, наш светлый царь Луарсаб Второй изволил сочетаться святым браком с прекрасной Тэкле Саакадзе. Да будет благословен брак царя под сенью обители Кватахевской! Взвизг пращей, взвизг зурны, взвизг сабель, звон пандури, дайра, песни, грохот дапи, стон, плач, смех, раскаты радости, победоносные звуки горотото прорвали напряженность. Умчался страх. Размноженное эхом потрясение захлестнуло монастырь... Луарсаб вел сияющую весенним солнцем Тэкле... На конях, мчась сквозь бурно метущийся пес, сквозь раздвинувшееся ущелье, сквозь порозовевший туман, Луарсаб взволнованно сказал Тэкле: - Запомни, душа моя, слова Луарсаба: жизнь отдам за Картли, за тебя. Тэкле вскинула горячие глаза, на шелковых ресницах блеснули слезинки. Луарсаб мгновенно забыл сказанное, окружающих и всю вселенную. ГЛАВА СОРОК ВТОРАЯ Отзвенели пандури двухнедельного звонкого пира. Отцвела сирень. Сквозь серебряные брызги тваладских фонтанов Луарсаб видел только черное солнце в глазах Тэкле. Не только мир, но и собственное царство было забыто. Шадиман почти радовался случившемуся. Царь едва скрывал скуку и нетерпение во время утомительных докладов Шадимана, единственного, имеющего право приезжать без приглашений. Луарсаб умолял не отнимать золотые часы пустыми заботами об амкарах, о майдане, о границах: ведь теперь все спокойно. Правитель сам знает лучший способ для расцвета Картли. И правитель охотно решил не беспокоить больше погруженного в любовные утехи царя и только умело подбрасывал ему нуждающиеся в царской подписи грамоты. Смотря на потрясающую красоту Тэкле, царедворец думал: раньше года едва ли придет в сознание Луарсаб, а там и совсем отучится вникать в дела царства. И постепенно таяли льготы, дарованные Луарсабом на сурамских долинах. Крестьяне кряхтели под ярмом, майдан - под тяжестью налогов, хозяйство азнауров - под железной рукой правителя. Царские азнауры все настойчивее просили Георгия защитить их интересы. Саакадзе спешно выехал в Ананури, и после продолжительной беседы с Зурабом и Нугзаром Нестан очутилась в Твалади. Без приглашения царя считалось неприличным появляться в летнем замке, но Лаурсаб никого не приглашал, и приезд Нестан вызвал недоумение придворных. Нестан вздыхала: ей не хотелось беспокоить царя, но княгиня Нато волнуется: до сих пор царственной чете не доставлены свадебные подарки, и теперь Нато просит принять белых верблюдов, нагруженных редкостями Индии и Ирана. Луарсаб, слегка задетый радостью Тэкле, все же, помня услуги Нестан, любезно пригласил ее погостить в Твалади. Только теперь поняла Нестан, какой огонь зажгла в сердце царя нежная Тэкле. Он ходил опьяненный, ревниво оберегая любимую, точно не веря в свое счастье. И взволнованный шепот любви румянил щеки Тэкле. Чуткая, с глубоким умом и открытым характером, Тэкле казалась Луарсабу пришедшей для него из другого мира. Слушая ее песни, сказания, следя за розовыми пальчиками, перебирающими струны чанги, Луарсаб недоумевал, как он мог жить без "солнца". Нестан сразу поняла свое положение. Попадалась на глаза именно в момент, когда ее хотели видеть, говорила, когда ее с удовольствием слушали, предлагала прогулки, совпадающие с желанием царя, уезжала в Носте, когда Луарсаб особенно искал уединения с Тэкле. Такой такт сделал проживание Нестан в Твалади почти необходимым для влюбленных. Нестан действовала тонко: среди смеха и шуток она восхищенно рассказывала про обожание народа, с нетерпением ожидающего возвращения любимого царя к делам царства. Луарсаб пожал плечами. А разве сейчас он не управляет через верного правителя? Нестан осторожно заметила - самое блестящее управление Шадимана не заменит царя. Тем более доброго и справедливого Луарсаба. Лесть не прошла бесследно, и Луарсаб начал думать о возвращении в Тбилиси. Саакадзе все больше тревожили действия Шадимана. Поэтому Папуна, приехавший в Метехский замок навестить своего родственника Арчила, заболел лихорадкой и пролежал месяц на мягкой тахте. Больной отличался странностями, любил гостей, и слуги замка целыми днями толпились около больного, развлекая его новостями. Томимый жаждой Папуна не отрывал от губ кувшин с вином. Всех посетителей он радушно угощал вином и жалобой на тяжелую участь больного, не имеющего возможности сесть на коня. Арчил всегда осведомлял Папуна о приезжающих в замок, а для созерцания интересных гостей больной выползал погреться на солнце. Так были обследованы купцы, одетые в богатые грузинские одежды, с узкими негрузинскими лицами, сопровождаемые Варданом Мудрым и слугами Амилахвари. Вечером Папуна особенно обильно угощал посетителей. Развеселившиеся слуги, хвастая близостью к своим господам, рассказывали то, что было, и то, чего не было. В жарком споре молодой конюх Шадимана восхищался, с какой ловкостью князь Шадиман ведет торговые переговоры с турецкими купцами. Но младший оруженосец, не желая уступать в осведомленности, выразил сомнение в торговых способностях узколицых: обращение их и подарки князьям Шадиману и Амилахвари скорее напоминают щедрость ханов. В разгоревшемся споре выяснилось, что узколицые купцы не ханы, а скорее стамбульские паши, но Папуна в этот момент вдруг начала трясти "тройная" лихорадка, и он в полусознательном состоянии умолял узнать, не привезли ли приезжие купцы лекарство от проклятой болезни. С сожалением оборвав спор, гости покинули комнату, наполненную ароматом вина и стонами Папуна. "Значит, - думал Папуна, - Георгий не ошибся. Партия Шадимана опять ведет с Турцией переговоры". После этого вечера Папуна через два дня выздоровел и поспешил уехать в Носте во избежание нового припадка. На третий день Папуна с зашитым в чохе посланием к шаху Аббасу проскакал Черную балку и свернул на исфаханскую дорогу. Сначала Георгий придумывал способ увидеться с Луарсабом, но приехать неприглашенным - значит подать повод к насмешкам о невежливом, как они его называют, плебее, пользующемся счастьем сестры. Приезды Нестан приносили утешительные сведения о скором возвращении царя в Тбилиси, но не совпадает ли приезд Луарсаба с открытым прибытиям стамбульского посольства? Угадать намерение Шадимана нетрудно. Шах Аббас поддерживает царя, Стамбул - князей. Турция придвинет войско к иранской границе, вырежет борчалу и отдаст Агджа-Калу трем князьям, и, таким образом, осуществится наконец давнишний замысел Шадимана: усилить новыми землями за счет мелкоземелыных азнауров и царских крестьян крупных феодалов его партии и путем овладения границей подчинить "железной руке" судьбы Картли. "Войско? - думал Георгий. - Правда, царское войско в руках народа... Но однажды царь доказал, что против князей не пойдет... Значит, кровавое междоусобие? Не надеется ли Стамбул именно на это? Нет, тут надо действовать по правилам Шадимана..." "Барсам", по-видимому, надоело бездействие, и они отправились на охоту. Целый месяц болтались азнауры вблизи турецкой границы, а зверь все не попадался... Уже простодушный Гиви предложил не тратить попусту время висеньем на деревьях, подобно скворцам, и не мучить коней, спрятанных в темных пещерах. Уже Димитрий посоветовал рассеять скуку переполохом в пограничном турецком поселении. Но Даутбек, назначенный начальником охоты, приказал продолжать "висеть" на деревьях, хотя бы для этого "барсам" пришлось на самом деле превратиться в скворцов. - Раз Георгий ждет зверя, значит, зверь должен попасться. И в начале сентября, не подозревая присутствия "барсов", в сопровождении двух молодых турок, переодетых грузинскими князьями, и четырех телохранителей, Азис-паша гордо переступил запретную черту... Димитрий от радости чуть не сорвался с ветки. "Барсы" замерли и, по примеру четвероногих собратьев, выждали, распростершись на ветках, пока весь отряд не прошел мимо них под деревьями. Кони фыркнули, подались назад. Хищниками спрыгнули "барсы". Гиви, простодушно улыбаясь, оседлав спину паши, скручивал руки гостю, переодетому в одежду грузинского князя... Димитрий с налитыми кровью глазами яростно сжимал турецкого телохранителя. Элизбар, лишенный добычи, подавляя завистливый вздох, не особенно вежливо набивал рот паши тряпками. Ростом и Матарс обвязывали копыта выхоленных коней. В дружном молчании двинулись вперед "барсы", памятуя приказ Георгия: живыми и невредимыми доставить пленных через лес и глухие ходы в пещеру Самхура, где их больше месяца поджидал Эрасти. Гонимый волнением и радостью, помчался начальник разведки в Носте. Выслушав захлебывающегося от удовольствия Эрасти, Саакадзе вместе с Папуна, только вчера вернувшимся из Исфахана с ответом шаха Аббаса, отправился на воскресный базар. По обыкновению много подозрительных купцов шныряло по площади, предлагая разнообразный товар. Саакадзе громко разговаривал с отцом Эрасти, строящим новую шерстопрядильню. В Носте все уже привыкли, что Саакадзе не терпел медлительности в работе. "Отдыхать рано", - повторял без конца Георгий. И не успевали ностевцы закончить летние работы, как уже накатывались зимние, и по определенному Георгием плану шла порубка леса, распиливание бревен, тесание камней для построек все больше растущей около Носте деревни Паата, разработка дорог и починка мостов для удобного прохода караванов. Отец Эрасти укорял молодого парня за плохую работу. Георгий обернулся: - Это я тебя недавно из месепе в глехи перевел, так-то ты оправдываешь мое доверие? Может, скучаешь, могу сделать одолжение, обратно в месепе перевести. Парень побледнел и стал умолять господина позволить ему работой вернуть доверие. Георгий уже давно не чуствовал, что в своем стремлении поднять благосостояние он часто прибегает к методу других азнауров. Правда, он глубоко был уверен, что его благосостояние подымает благосостояние крестьян. Только изредка он вспоминал предостережение Папуна: князь никогда не будет поступать, как глехи. Он все больше задумывался над недостачей пахотной земли, увеличивающимся притоком крестьян и с еще большей энергией развивал маслобойное производство. Круглый год безостановочно двигались тяжелые каменные жернова. Лишь старики, по-прежнему собираясь по воскресеньям на любимом бревне, тесно усаживались, любовно поглаживая твердую кору, довольные целостью друга. Опершись на палки, долго молчали, радуясь покою, обводили ослабевшими глазами знакомую картину: реку, где купались детьми, поле, которому отдали все силы, мост, сохранивший следы их былой удали. Покачивая головой, тихо говорили: откуда Георгий узнал, что так лучше? Хорошо в Носте стал народ жить, хорошо, когда князь свой, но еще лучше, когда земля своя. Георгий обошел с отцом Эрасти амбары, пощупал руками золотистую шерсть, одобрил желание отца Эрасти из остатков шерсти прясть особую нить и сказал о своем решении поставить его во главе всех шерстопрядилен Носте. Не преминул Георгий поспешить и с наградой, заявив, что ввиду увеличения семьи женитьбой Эрасти на Дареджан, сестре Киазо, дарит ему большой каменный дом. Георгий прервал поток благодарностей и обещал завтра днем приехать снова на постройку. Узнав о недостаче гвоздей, тут же попросил Папуна съездить в Гори или Тбилиси. Кстати, пусть он поищет на майдане новые гребни для шерсти... Вернувшись в замок, Саакадзе, тихо поговорив с встревоженной Русудан, скрылся в подземелье, где с двумя конями уже ждал Эрасти. Из узкой пещеры в густом лесу появились, словно выросли, два всадника. У дерева их поджидал Папуна. Конечно, допрос ничего не дал. Азис-паша возмутился: войны никакой нет, он выехал на прогулку и случайно очутился на грузинской земле, и если Саакадзе, которого он сразу узнал, не прикажет дерзким азнаурам проводить его, турецкого пашу, до границы, то, веротно, царь Луарсаб не поблагодарит Моурави за своеволие. Саакадзе глубоко сожалел о недоразумении, вызванном, вероятно, странной одеждой веселого паши. Но Моурави обязан охранять границу, иначе переодевание войдет в привычное удовольствие. Конечно, пашу проводят до границы... Короткое совещание с "барсами" и быстрое решение: привязать захваченных к седлам, заткнуть рты, ночью ехать, днем прятаться в ущельях и лесах... Саакадзе вскочил на коня и прежним путем вместе с Эрасти вернулся в замок. Наутро Георгий озабоченно осматривал постройку новой маслобойни, а Папуна поспешил в Тбилиси закупать гвозди и, кстати, угостить метехских слуг вином по случаю его полного выздоровления. Шадиман недоумевал. По его расчетам Азис-паша должен уже вернуться из Стамбула с точными условиями картлийско-турецкого союза. Отар и Сандро, поставленные во главе тайной цепи, тянувшейся до границы, через три часа после пленения паши донесли Шадиману о полном спокойствии леса и пограничной реки. Вместо Азис-паши в октябре пришло известив о спешном возвращении Луарсаба в Тбилиси. Шадиман почуствовал недоброе. Только неделя прошла со времени последней поездки правителя в Твалади, Луарсаб нехотя говорил о возможном возвращении в Тбилиси к рождеству. Кто-то повлиял на влюбленного царя. Нестан? Но она уже два месяца безвыездно живет в Твалади. Безвыездно? А поездки в Носте? Нет. Нестан не покорилась. Медную змею связывает с Саакадзе не дружба, а жажда власти. Она мечтает о первенстве, о влиянии на дела царства, предоставив "голубке" ложе царя. Эти рассуждения привели Шадимана к еще более сложным мыслям. Неужели Саакадзе догадывается о стамбульских переговорах? Если так, надо поспешить. Подарки и обещания прочного союза без труда склонят одурманенного Луарсаба к разрыву дорогостоящей дружбы с Ираном. Занятый сложным делом - высчитыванием, сколько солнц спряталось в глазах прекрасной Тэкле, царь не затруднит себя разбором тонкого доклада Шадимана и, как бабочка на огонь, попадет в западню трех князей. Тбилиси устроил царской чете радостную встречу. При перезвоне церквей и ликовании майдана переступила Тэкле порог Метехского замка, так трагично покинутого ею впоследствии... - Как?! - изумился Луарсаб. - Через всю Картли в Твалади скачет шахский посол, а мудрый правитель в полном неведении? Значит, поспешное возвращение царя ввиду скорого приезда Эмир-Гюне-хана и Ага-хана тоже тайна для первого вельможи Картли?! Шадиман словно прирос к скамье: шах Аббас осведомлен о стамбульском деле. Поэтому тайком от правителя Картли послал посла в Твалади... Чья это услуга? Он это узнает, хотя бы пришлось перерезать полцарства. А пока доставим некоторые удовольствия царице... Если князья, довольные всевозможными льготами и милостями, полученными через Шадимана, забыли на время оскорбление, нанесенное царем женитьбой на плебейке, то теперь, видя ликование Тбилиси, восхищенного красотой Тэкле, слыша хвалебные песни, распеваемые по улицам о прекрасной и доброй царице, посланной самим богом на радость царю и Картли, князья не замедлили вспомнить старые обиды. Едва заметное презрение Мариам, легкий смех Шадимана, и двор надменно, преувеличенно вежливо отнесся к плебейке... Но такие тонкости разбивалась о полное равнодушие Тэкле, выросшей вне всяких интриг. Она даже не догадывалась о скрытой под маской вежливости ненависти и, занятая любовью к царю, видела и слышала только Луарсаба, не вмешиваясь в суетливую жизнь придворных. Тэкле целые дни проводила в своих покоях за чанги, если не было Луарсаба, и в его объятиях, когда он был с нею. Такое уединение приписывали непомерной гордости. И ненависть, разжигаемая Гульшари и Мариам, росла. Столкновение произошло неожиданно. Тэкле, увидя Зугзу в жалкой роли рабыни Мариам, сжалилась над ханской дочерью и попросила Луарсаба даровать свободу казашке и разрешить ей вернуться в аул. Мариам разразилась бурным негодованием: она еще царица, никому не позволит распоряжаться ее собственностью и сумеет указать место непрошеным заступницам. Луарсаб, махнув рукой, поспешно покинул покои матери. Не осталась без внимания и Зугза, и если до сих пор снисходительное презрение Мариам делало жизнь казашки сносной, то заступничество Тэкле превратило эту жизнь в муку. В результате Зугза загорелась яростной ненавистью к Мариам и страстной любовью к Тэкле. Тэкле, игнорирующая аристократию, была добра и внимательна не только к Зугзе, которую жалела, но и ко всем слугам, независимо от того, были ли это слуги Мариам, Гульшари, Шадимана или Нестан. Такое отношение вызвало любовь и преданность, даже девушки Гульшари тихонько клялись скорее на себя руки наложить, чем идти против царицы. А веселая комната слуг Тэкле, под присмотром сестры Эрасти и ее красивого мужа мсахури, притягивала, несмотря на пощечины Гульшари, девушек, чубукчи, нукери, оруженосцев и телохранителей. Смех, песни, дайра неугомонно звенели в "ностевском уголке". Взбешенные Мариам и Гульшари уже не скрывали своей вражды к молодой царице. Встревоженная Нестан написала в Носте, и совершенно неожиданно, к удовольствию Луарсаба, в Метехи приехали Русудан с Хорешани. Русудан не замедлила показать, что царица здесь сестра Моурави, а двух цариц трон не выдержит. Бывшие царицы сами скромно в тень должны уйти, а не ждать приглашения. Мариам неистовствовала, звенели подносы, бегали с покрасневшими щеками слуги... Метехи походил на вулкан. - Не могу понять, дорогая Хорешани, ведь Тэкле тише ангела, никого даже крылом не заденет... - Кто к черту привык, всегда с богом скучает. Молодых княгинь, царь, напугай. Старшие поймут, о чем разговор идет... - Ты права, Хорешани, но как мать успокоить? - Русудан предоставь. Одинаковые средства друг против друга знают. Луарсаб окинул взглядом жизнерадостную княгиню и неожиданно спросил: - Как твой азнаур поживает? - Спасибо, пока любит... Восхищенный Луарсаб расхохотался: - Хочешь, князем сделаю? - Теперь все равно... Не стоит напрасно Шадиману кровь портить... Потом... для женщины всегда спокойнее, когда около возлюбленного меньше завистливых змей шипит... - Восхищаюсь тобой, дорогая Хорешани... - А я тобой, мой светлый царь. Всегда думала - ни с одним царем не сравнишься. Хорешани угадала. Русудан водворила порядок, даже Нино Магаладзе согнулась. Впрочем, предлога согнуться перед Тэкле княгиня сама давно подыскивала. По ее мнению, живая кошка лучше дохлого тигра. А тут еще Астандари всеми средствами пролезала в родственницы к Нестан. О Ревазе с Мамукой и говорить нечего. Открыто стали на сторону плебейки. Даже с "барсами" завели охотничью дружбу. Гульшари первая заметила измену Нино, и во избежание заразы царица открыто изгнала обрадованных Магаладзе. Луарсаб, ради поощрения, тут же назначил Реваза в личную свиту и пригласил Астан остаться в замке. Царица по обыкновению заболела. Гульшари по обыкновению изодрала трем служанкам щеки. Но такой поворот событий заставил многих насторожиться: - Надо раньше было думать старой царице... - Конечно, лучше скучный царь, чем веселый князь... - И плебейке не пришлось бы место уступать... - Я всегда говорила - лучше магаладзевского носа не найти... - Первый знает, куда повернуть. - Разве Шадиман похож на голубя? - На голубя нет, но на влюбленного тоже мало... - На одном боку долго лежать надоедает... - Ха-ха-ха!.. - Хи-хи-хи... - Нато всегда рассмешит! Луарсаб почти обрадовался приезду иранских послов. Сидеть целыми днями в покоях обожаемой жены не пристало царю, а в остальных залах томила скука и интриги двора. "Может, шах ссоры ищет? Что ж, лучше воевать на поле брани, чем в собственном замке. Вот и Георгий наконец приехал, всегда спокойнее, когда Моурави близко. Странно, отец Трифилий не собирался, а тоже прибыл. С княгиней Русудан долго беседовал, говорят, немножко влюблен... Как видно, от монашеской одежды кровь не замерзает... Георгий гордиться должен - сильные люди к Русудан тянутся. А кто еще? Ах, да... жаль мать, но сама виновата..." Но чем больше наполнялся зал дорогими подарками, тем больше недоумевал Луарсаб и беспокоились Шадиман и Андукапар. Трифилий на мгновение переглянулся с Георгием и отвел лезвие в глаза Шадимана... Эмир-Гюне-хан после пышного приветствия царю царей преподнес грамоту. Луарсаб, поцеловав стоя печать, передал пергамент Бартому. По мере чтения глаза Луарсаба расширялись, в голове шумели дикие мысли... "...Свадебные дары прими как знак любви и расположения к тебе, победоносный брат мой и брат любимой жены моей, царственной Лелу, недавно подарившей мне сына Сефи-мирзу, назначенного мною наследником престола могущественного Ирака. Азис-паша, подкованный лучшими кузнецами Исфахана для облегчения ходьбы по чужим землям, все же ничего не выдал... Может, царь Картли найдет у себя работу кузнецам? Подкованные ноги развязывают язык... И тогда мы узнаем, зачем тайно приезжал в Картли мустешар султана в июле и затем в сентябре хотел повторить посещение дружественной Ирану Картли. Я восхищаюсь твоим умом и ловкостью. Поймать неуязвимого, бесстрашного Азис-пашу! Кстати, назови имена верных людей, выполнивших так удачно твое поручение и благополучно доставивших Азис-пашу с пятью собаками султана, переодетыми грузинскими князьями, в Агджа-Калу. Я поручил моим советникам, Эмир-Гюне-хану и Ага-хану, наградить их за ловкость и просить тебя не наказывать за промокшую при переправе через Куркутский брод твою грамоту. Хотя отсутствие грамоты лишило великой радости видеть твою руку и узнать мысли царя Луарсаба, но твой подарок, в полной целости переданный Али-Баиндур-хану и переправленный ханом в Исфахан, доставил мне большое удовольствие. Если и в дальнейшем будешь так действовать против общего врага, моя любовь к тебе и дружба никогда не иссякнут..." Персидская благодарность и любезность раскаленной иглой вонзилась в мысли Луарсаба. Он взметнул глаза: чья это дерзость? Но лица присутствующих выражали только недоумение. Потрясенный Шадиман почему-то вспомнил, что хотел надеть утром другую куладжу. Андукапар стал сомневаться в крепости своих ног. Баака с полуоткрытым ртом старался разглядеть на потолке несуществующую паутину. Он мечтал сегодня же разнести начальника слуг за плохую уборку... Лишь бы теперь удержать глаза, тянувшиеся к Саакадзе... Но Георгий почтительно и даже восхищенно разглядывал царя. "Что, он серьезно поверил в мою причастность?" - думал Луарсаб, поймав взгляд Моурави. Только Трифилий улыбался, разглаживая пышную бороду и одобрительно кивая царю. "Я, кажется, завязну в персидско-грузинской тине, - думал Луарсаб. - Хорошо, что подходит время пригласить послов к еде. Бедный Шадиман, вероятно, отравился шафраном. Только Реваз с Мамукой счастливые. До его мозгов доедет только через месяц... Впрочем, персидская мазь и Андукапара не украсила... Надо будет Дато поручить пронюхать, какой повар приготовил это блюдо. Приходится сознаться, неплохо придумал, но зачем без предупреждения моим котлом пользоваться? У бедного Шадимана язык умер. А Ага-хан, как нарочно, медовыми словами его угощает". Луарсаб, большой любитель острых положений, вдруг повеселел и, найдя приличный предлог, расхохотался, похвалил Эмир-Гюне-хана за остроумное описание неудовольствия Азис-паши приемом Исфахана. Хотя никаких доказательств не было, Шадиман и Андукапар ни на минуту не сомневались, кому они обязаны провалом хитросплетенного плана. Луарсаб заперся в своих покоях с настоятелем, так кстати прибывшим. Трифилий, выслушав внимательно царя, посоветовал не разглашать свое неведение в таком серьезном деле. Для Турции хороший удар. Почему не к царю, а, наверное, к светлейшему Баграту посылает тайных послов? Значит, против законного царя замышляет? И для Ирана неплохо. Пусть лишний раз убедятся в нашей дружбе. За Азис-пашой давно шах охотится, Ирану много беспокойств причинял. Целый город обещал за голову мустешара, и вдруг царь царей, Луарсаб, прислал голову вместе с ногами... Виновных искать тоже не следует, они не найдутся, а враги обрадуются: не царь поймал, бояться перестанут. Самолюбие? Разве в политике это ценный товар? Можно большой Совет собрать и для страха такое сказать, чтобы и те, кто знает, и те, кто в неведении, устрашились повторять подобные шутки без участия царя... Самолюбие успокоится и князья тоже... Луарсаб горячо поблагодарил мудрого отца. Лучший исход для поддержания царского достоинства найден. Трифилий поспешил в покои Русудан - успокоить прекрасную княгиню. Виновных искать не будут... После очередного недельного пира, состязаний и народных игрищ Эмир-Гюне-хан и Ага-хан, нагруженные ответными подарками, покинули Картли. Царь сразу снял маску любезности и приказал собраться всему замку в посольский зал. Голос Луарсаба гремел гневом, царь никого не забыл обжечь острым взглядом. "Все равно, - думал он, - все они в чем-нибудь виноваты. А может быть, Шадиман и Георгий больше всех... Недаром Дато такой бледный, а светлейший Симон такой красный". - Давно слежу за действиями дерзких. Кто думает - счастье ослепило царя Луарсаба, тот сам ослеп, ибо не замечает острых стрел моих глаз... Предупреждаю - расправляться с изменниками буду беспощадно, - презрительный взгляд на Симона, - не интересуюсь, к кому именно приезжали тайные послы Стамбула, - искры в сторону Андукапара, - не интересуюсь, даже если они грелись в Метехи... - грозный взгляд на Шадимана. - Не хочу знать, кто в таких случаях открывает ворота... - насмешливый взгляд по направлению Баака. - Не хочу знать, ибо избегаю братского кровопролития, по такой причине и ханам не назвал глупцов, уронивших в реку мое послание к шаху Аббасу... - бешеный взгляд в пространство между помертвевшим Ревазом и Джавахишвили. - Но советую запомнить: в Картли для ослов могут найтись подковы не хуже персидских, а для особенно беспокойных высокорожденных - спокойные места... Что же касается змей и ядовитых жаб, то монастырские молитвы таких укрощают... Довольно пользоваться царской добротой, она будет распространяться только на преданных царю и Картли... - сверкание глаз по всему залу - и взор Луарсаба на мгновение встретился с восхищенным взором Георгия. С большой тревогой вышли придворные из посольского зала. Шадиман злорадно поспешил передать царице намек Луарсаба о целебных свойствах монастыря. Сам же он решил избавить князей от самого опасного зверя. Саакадзе должен погибнуть. Все тайные способы испробованы, остается одно: меч в сердце плебея. Обливаясь холодным потом, "барсы" спорили: знает царь или нет об их пограничной охоте. Гиви вздохнул: - Знает или нет, но разве справедливо называть нас ишаками за потерю послания, которого царь никогда не писал?! Дружный взрыв хохота вернул "барсам" их обычное веселое настроение. ГЛАВА СОРОК ТРЕТЬЯ Глухо шел подземный гул, назревала беспощадная борьба. "Победит, кто первый начнет, - думал Саакадзе. - Для трех князей не тайна, чьей услуге обязаны они провалом турецкого дела. Стремительность важнее всего". Под предлогом болезни сына Саакадзе и Русудан покинули Метехи, а с ними и все "барсы". В Носте шумно. Большой рождественский базар привлек по обыкновению толпы народа. Но не только базар радовал крестьян: азнауры устраивали состязания и джигитовку. Награда победителю - щит с распростертым барсом и копье с золоченым наконечником. Очевидно, соблазнительная награда привлекла в Носте больше сорока азнауров с джигитами. Во всех жилищах весело и тесно. В замке Саакадзе гостят азнауры. Крестьяне, дружинники, купцы, щедро угощаемые ностевцами, веселятся на базарной площади. Черными черепахами расползаются бурки, задорно вздымаются папахи, горят серебряные рукоятки, важно вытянулись кинжалы, лихо перекинулись башлыки. Настойчиво гудит бубен, развязываются трясущиеся бурдюки, наперебой угощаются сазандары. Широкой струей пьется песня: Дапи удар, Громы вершин, Поднял пожар Наш исполин! С бурей в глазах Дерзких зажал, - Замер казах, Брошен кинжал. Громы вершин, Дапи удар, - Песню дружин Взвей, сазандар! Гром по горам - Ливню пролиться, Помнит Сурам Саблю картлийца, Помнит долин Битвенный жар, Песню дружин Взвей, сазандар! Гневится хан. Хмурится Карс, Взял на аркан Турок наш "барс". Брошен аршин, Кончен базар, Песню дружин Взвей, сазандар! Все на коней. Шашки точите. Местью огней Замки зажгите! Бой завершим - Грозен удар. Песню дружин Взвей, сазандар! В замке Саакадзе за наглухо запертыми воротами совещаются азнауры. Георгий откинул гусиное перо, отодвинул песочницу: - Пора, друзья, договориться, пришло время действовать. Гуния беспокойно оглянулся: - Думаю, Георгий, осторожность необходима, князья добровольно не отдадут своих прав. - Почему не отдадут? Даже поднос видел с княжескими правами для вас, - сердито буркнул Папуна. - Я тоже видел такой... удобный, на гроб похож. - Дато вытянул ногу и придавил кошке хвост. Фыркнув, она вылетела из комнаты. Димитрий рассердился: - Полтора часа не может тихим быть. - Знаю, нелегкое дело затеваем, - продолжал Саакадзе, - но разве до сих пор не осторожно готовились? Сколько лет украдкой вооружались, сколько лет мечтали об открытом выступлении. Один раз совсем готовы были - царь Георгий предал, другой раз у стен Метехи стояли - царь Луарсаб отступил... Выходит, друзья, не на царей следует рассчитывать. Квливидзе сурово пригладил усы: - Что говоришь, Георгий? Как можно без царя? - Без царя не собираюсь... Георгий пристально оглядел сумрачных азиауров. - Не замышляю против царя, но пусть будет одна власть. Вы хорошо знаете, по званию я князь, но по мыслям полководец азнауров. Так зачем нам, азнаурам, князей на шее держать? Польза небольшая. Сами не раз мне жаловались на княжеские притеснения, сами просили меры принять. Что же вы думали, я ваш гонец к царю? Знайте, только на большое дело с вами пошел... Теперь будем говорить прямо: у князей полные деревни народа, дети с пяти лет работают, на майдане княжеские мсахури все отдают по уменьшенным ценам, а вам самим приходится работать, земли мало, людей мало, прокормить нужно, одеть... Все мы из народа, душа с народом должна жить, выжимать последнее не пристало азнаурам. Да и чем тогда от князей отличаться будем? За что тогда народ с нами пойдет? Об этом всегда помнить должны. А подати? Половину хозяйства съедают. На дорогах каждого княжества рогатки, без пошлин пустую арбу не проведешь, пока до Тбилиси доедешь, четверть каравана на пошлину уходит. Все царство на вас ярмом лежит... А князья что делают? Подати не платят, для себя только живут... Все Картли работает, а князья повелевают... Долго ли терпеть будем? - Мы против такого не говорим, Георгий, все за тобой пойдем, - поспешно проговорил азнаур Микеладзе. - Как ты хотел, так у себя жили: кто может шашку держать, на коней посадили, твои "барсы" приезжают, учат, дружины строят... Выбрали тебя предводителем, так покоряемся... Только вот семьи у нас, наверняка надо действовать, опасно, если князья победят: вина не преподнесут... - У них поддержка сильная, - перебил Асламаз, - сам говоришь - царь на стороне князей, а у нас за спиной только смерть... - С царем надо говорить, рисковать опасно, - буркнул Квливидзе. - Царь знать обо всем должен, - поддержал Гуния. Георгий пытливо смотрел на азнауров: - Царь, конечно, должен знать, но... о народе тоже думать надо. Сурамское дело показало, на что способен народ Картли, когда его азнауры в бой ведут, когда свободно свое защищает и князья бессильны перед силой народа. - Народу тоже опасно доверять, - встрепенулся горийский азнаур. - Дашь зайца - медведя захочет... Уже был такой случай. Вот ты назначил в Агджа-Калу глехи мдиванбегом, а он вернулся в замок к светлейшему Баграту и там хотел такое дело продолжать. Надел на него князь ярмо, теперь буйволом стал, уголь возит. Сам наружно успокоился, а тихонько народ мутит. И сразу раздались голоса: - С народом нельзя открытым быть. - Кто работать будет, если все захотят управлять? - А победим князей, народ скажет: "Я хозяин". - Иногда народ страшнее князя! - Об этом тоже много думать надо! Дато вспылил: - Зачем столько слов тратите! Если кто боится, пусть сейчас уходит, князья с радостью в свое общество примут, тем более один от них сбежал. Реваз Орбелиани клялся косами Дереджан по первому зову перейти к Моурави с тысячью дружинников. - Ты молод, Дато, о таком деле долго говорить надо, - остановил Дато пожилой тбилисский азнаур. - Может, так лучше, может, иначе, зачем к князьям посылать? А персидские туманы не всегда сладко приготовлены. - Народ не всегда перец за персик принимает. Вот в Гори у азнаура Эдишера глехи надсмотрщика избили, будто долю воровал. Раньше никогда такого не было, а у Квели Церетели сарай с шерстью сгорел. Еще много про народ приятного слышал, - иронически закончил церковный азнаур. - Вы народа испугались, а без помощи народа вы можете победить? - усмехнулся Георгий. - Значит, драться, умирать за азнаурские права вы разрешаете народу, а дать ему больший кусок хлеба или лишнюю чашу вина вы не разрешаете? Удобно придумали! Так вот, азнауры, наше первое дело - привлекать народ на сторону азнаурства, а вы чем собираетесь соблазнить? Может, цепями князей? Что же, очень хорошо. Предложите народу ярмо, колодки, кнут, яму, - думаю, обрадуется и сразу обменяет князей на азнауров. Помнить надо, даже когда станете сильными, когда царь опять будет "богоравный", когда права князей и азнауров сравняются, даже тогда с народом придется в тесной дружбе быть, ибо народ - это войско, а войско побеждает, когда верит своим полководцам и когда полководцы любят свое войско. И еще помните - мы, азнауры, постоянно должны держать меч наготове, князья никогда не смирялись, не смиряются и не смирятся. Народ - это меч наготове против князей, а царь пойдет за теми, у кого сила. Это вам говорит Георгий Саакадзе. Асламаз выразил общую мысль: - Мы не народа боимся, но кто многим рискует, имеет право много думать. "Барсы" все больше хмурились, и Георгий понял, что наступил решительный момент - отступление будет равно поражению. Он гордо выпрямился и повысил голос: - Рискует? Чем вы рискуете? Конями, монетами, может быть, горстью земли? Посмотрите хорошо на меня: я - князь, одарен царем богатыми поместьями, Моурави, женатый на дочери доблестного Нугзара, брат царицы Картли... Что еще мне нужно?.. Если бы о себе думал, давно бы с Шадиманом сговорился. Вдвоем бы царствовали. До пределов древней Грузии раздвинул бы я границы Картли, все грузинские царства объединил бы, как при Давиде Строителе было. Два человека: один - Моурави, держащий всю страну вооруженной рукой, угроза магометанам; другой - правитель, опора князей, держащий внутренние дела царства и царя рукой железной... Да, азнауры, если бы о себе думал, два человека царствовали бы в Картли, а третий только бы думал, что царствует... О родине мои помыслы, о всей Грузии. На большое дело вас позвал, азнауры. Не может сокол летать с подрубленными крыльями. Не может Грузия дышать, растерзанная на части. На дело объединения всех грузинских царств и княжеств позвал я вас, азнауры. - О каком объединении говоришь, Георгий? - изумился пожилой азнаур. - С имеретинским царством... - С имеретинским?! - вскрикнул Асламаз. - Имеретины сами не пойдут. Давно из-за Ликских гор с Картли спорят. - Потом с кахетинским!.. - С кахетинским? - рассмеялся церковный азнаур. - Как раз сейчас не очень дружим. - С Гурией!.. - А Гурия нам на что?! - буркнул Квливидзе. - От них даже капли вина никогда не получишь. - С Самегрело!.. - С Самегрело?! - нахмурился княжеский азнаур. - Все время с Гурией дерется, кроме голого зада ничего не осталось. - С Самцхе-Саатабаго!.. - С Саатабаго?! На что тебе эти грузинские турки? - рявкнул Гуния. - И, наконец, с Абхазети! - Спасибо, дорогой! - воскликнул Микеладзе. - Пока до этого соседа доедешь, конь в ишака превратится. - Никто не пойдет на объединение с Картли! - взвизгнул Гуния. - Мы не царей и княжество, а народ будем объединять. А с помощью народа все короны опять перельем в одну корону. Думаю, Луарсабу понравится такое украшение. Азнауры вскочили, заспорили, перебивая друг друга. - Одна Картли против Турции и Ирана не устоит! - грозно крикнул Саакадзе. Спор оборвался. И в наступившей тишине Георгий продолжал: - Довольно врагов своей кровью поить. Силу только силой возьмешь! Необходимо собрать всю Грузию, как было при царице Тамар: "От Никопсы до Дербента". Вспомните, сколько врагов вторгалось в наши пределы? Арабы разрушали города, хазары грабили Тбилиси, сельджуки огнем задушили Картли, монголы растоптали нашу родину своими конями. А что делали в это время могущественные князья? Друг с другом воевали, предавали друг друга врагам, а потом все вместе врагу в ноги кланялись. А теперь, азнауры, мы призваны взять судьбу Грузии в свои руки. Гордиться должны! Довольно ползали рабами, пора победителями скакать. - Георгий, что ты задумал?! - полуиспуганно, полувосхищенно вскрикнул Квливидзе. - Задумал Грузию сделать сильной, задумал, чтобы ни Иран, ни Турция, ни кто-нибудь другой не перешагнул бы нашу границу. Помните, за нашими горами у нас нет друзей. Сколько раз в овечьей шкуре приходили, а потом волчьи клыки скалили. Дань брали и шелком, и шерстью, и золотом, и людьми и никогда не успокаивались, и никогда не успокоятся. - Вот Георгий Десятый хотел с далекой Русией дружить. Русия - единоверная, - вставил Гуния, вспомнив высказывания отца Феодосия. - А кто говорит - не единоверная? - нахмурился Саакадзе. - Грузия и Русия еще встретятся на общем пути, но сейчас Русия сама нуждается в силе, иначе почему Татищев не оставил нам даже ста пятидесяти стрельцов, обещанных по записи? - С царем необходимо говорить, - настойчиво повторил Квливидзе. - Царь обо всем должен знать, - торопливо добавил Гуния. - Царю, конечно, скажу, - упрямо сдвинул брови Георгий, - только в последнюю минуту, когда войско у тбилисских стен поставлю, а азнаурские дружины у стен Метехи... Думаю, Луарсаб из тех царей, кому приятно остаться у власти одному, и, правду сказать, Картли он любит, только выгоды не понимает... В последнюю минуту открою, раньше боюсь измены... Когда выхода не будет, поневоле с азнаурами пойдет... Пожилой азнаур недоверчиво покачал головой: - А если откажется? - Если одни останемся? - спросил княжеский азнаур. - Одни не останемся... - Саакадзе встал, прошелся, твердо наступая на ковер, остановился перед азнаурами и, глядя на них в упор, решительно сказал: - Шах Аббас с нами... Гробовое молчание придушило комнату. По окну беспомощно проскользнуло крыло голубя, где-то хлопнула дверь, на ковер легло косое лезвие солнца. Квливидзе едва перевел дыхание. - Откуда знаешь о желании страшного шаха? Громом падали слова Георгия: - Давно со "львом Ирана" сговорился, еще когда Тинатин в Исфахан сопровождал... С тех пор в переписке... Большую помощь мне оказал: деньги, оружие из Ирана получаю... Не даром, конечно... Несколько услуг и я оказал... Вот недавно Азис-пашу преподнес... Некоторые азнауры инстинктивно посмотрели на дверь. Другие со страхом разглядывали Саакадзе, точно видели в первый раз. Что-то незнакомое, казалось, было в Георгии. Асламаз тревожно подумал: "Может, предал нас? Мой дед уже был богатым азнауром, а его дед был нищим. Может, о бедных азнаурах больше думает, уже раз учили его... Сейчас учить поздно, царя на сестре сумел женить..." Асламаз нервно затеребил на щеке шрам. Квливидзе не мог разобраться в охватившем его чустве; страх перед вмешательством шаха Аббаса боролся в нем с гордостью, что азнаурское сословие поднимается так высоко. "Предатель или предводитель? - раздумывал потрясенный Гуния, невольно берясь за рукоятку шашки. Ведь он, Гуния, царский азнаур, тваладский сотник, его ценит и Совет князей и высшее духовенство, он должен стать сардаром Картли. Почему же он попал в лапы к этому дикому "барсу"?" Колючие усики Гуния ощетинились, словно иглы ежа. И чуствовалось, он уже принял окончательное решение. "Бежать! Бежать! Бежать, пока не поздно", - встревоженно думали потомственные азнауры Верхней, Средней и Нижней Картли и тут же сомневались: а, может, выгоднее остаться? - Только за стамбульские пятки старается перс? - спросил Гуния. Георгий всматривался, стараясь разгадать настроение каждого: - Конечно, нет, азнаур Гуния, умный шах думает воспользоваться нашими трудами и подобраться к Картли, все о любви к грузинам говорит. - Кошка тоже мышей любит, потому душит, - уже резко ответил Гуния. - Кошка и птиц любит, но редко получает удовольствие их душить, - насмешливо бросил Георгий. - Каждый своей участи достоин... Не в том дело... Теперь помощь шаха необходима: когда царь узнает о нашем союзнике, побоится отступить. Как ни сильны князья, шах одним пальцем может всех задушить... - Страшное дело, Георгий, опасно с персами, даром золотом они не бросаются. Сам говоришь, не раз по дружбе приходили, а врагами уходили... - нерешительно произнес Квливидзе. - Этот раз, думаю, тоже врагами уйдут... План мною точно обдуман... О Картли мои помыслы... Вам не понять... Хотите знать еще? Назад не вернусь и вам не советую: Шадиман знает все... У него тоже совещание. Князья вооружаются, все враждующие примирились для уничтожения азнауров. Хотите быть перерезанными?.. Разойдитесь по домам и ждите гостей. - Георгий, почему раньше так не говорил? - удивлялся Гиви. - Не говорил? - внезапно вспылил Димитрий. - Тебе, видно, орел в ухо полтора часа... - Может, не только ему, - хладнокровно вставил Даутбек, - кажется, всем видно было, на какие нужды Георгий монеты, как солому, крошил. Значит, хозяйство расширять, богатеть скотом, оружием, землей вам нравилось? Тогда не интересовались - персидские это монеты или Георгий их в лесу собирает? Не интересовались - народ тоже будет чурек с сыром есть или будет радоваться, что вы только едите? Георгий повертел в руках шашку Нугзара и снова повесил ее на ковер. - Утешать не хочу, азнауры, много крови прольется... Вы правы, думать надо долго... Но рассчитывал - уже несколько лет думали... А если еще хотите думать, даю три дня... Завтра состязание, послезавтра джигитовка. Базар полон шадимановскими лазутчиками, будьте осторожны, разговаривайте только здесь, в замке нет опасности... Через три дня возбужденные и почему-то радостные пятнадцать азнауров во главе с Квливидзе вручили Георгию свою жизнь, достояние и судьбу семейств... Но двадцать пять азнауров, потомственных церковных и разбогатевших при помощи Саакадзе, покинули Носте, даже не простившись. Первыми ускакали Гуния и Асламаз. Этот предательский удар в решительный момент Саакадзе принял как предостережение бороться не только с князьями, но и с влиятельными азнаурами, которые никогда не пойдут на риск, никогда не поставят под удар свое положение и благосостояние. "Нет, не с этими пустыми людьми я вступаю на борьбу с князьями за освобождение Картли. - И тут же подумал: - Но тогда с кем? А разве не остались лучшие? Пусть нас будет меньше, как при Сурамской битве. Разве Татар-хан не был хорошим полководцем? Значит, победит не тот, у кого больше шашек, а тот, у кого вернее цель и острее оружие. И я знаю - за мной пойдет весь картлийский народ..." Глухо слышались толчки нарастающего столкновения. По Картли бегали шорохи, летели вести, будоража деревни. Восстание назначено в мае. За закрытыми воротами Носте бурлит жизнь. Прячут ночью привезенное из Тбилиси от амкаров оружие, прячут коней, обучают беглых крестьян. Саакадзе запретил оставшимся в союзе азнаурам менять образ жизни: они до последней минуты должны быть вне подозрения и только двадцать пятого мая явиться со своими дружинами на место, назначенное Георгием. "Барсы" выехали в Метехи. В Картли было спокойно... Шадиман три дня пробыл в своем замке. Хозяйства не осматривал, оно и так под управлением Отара было в блестящем состоянии. По заранее разосланному тайному приглашению собрались все именитые князья. Первый раз приглашен и Леон Магаладзе: ближе к Носте находится... Шадиман подробно описал положение: - Уже нет деревни, откуда не бежал бы к Саакадзе народ. Он раздает землю, хозяйство, выкупает за шерсть, шелк и монеты месепе и переводит их у себя в глехи. Откуда столько денег? У него народ свободным живет. Если хочет, может уйти, все нажитое с собой взять. Мерку подати не увеличивает, дети тоже долю получают. Суд из глехи надсмотрщиков и сборщиков уничтожил. Народ сам отдает выборным лишнее для продажи и запасов... Опасный пример для княжеских владений... Вся молодежь на конях. У многих азнауров одинаковый порядок, по такой примете знаю, с Саакадзе в союзе. Везде выстроил укрепления, крепости... Все на золотые монеты Саакадзе?.. Можно подумать, сам их делает... Народ предан "Великому Моурави", по одному слову готовы все бросить и бежать под плебейское знамя. Понимаете, к чему такое клонится?.. Беглые стригутся, волосы красят, имя меняют... Мои пять мсахури тоже к Саакадзе "бежали", два месяца гостили, уже вернулись... Подробные сведения имею... Уверяют, к войне готовятся в Носте... Против кого война? Гадать не приходится... Думаю, с Ираном у него дружба, недаром исфаханские купцы ему товары возят... Князья! Измену готовит плебей! Сестру на трон посадил, плебеям наши места готовит... Недаром царское войско в руках держит, много крепостей тайными сделал, подземные ходы под всей Картли прорыл, будто для военных целей, в случае нападения врагов... Потом, заметили, как осторожен с царем?.. Будто не родственник... Большой хитрости плебей: Эристави закрутил, дружбой Мухран-батони запасся, сейчас с шахом Аббасом играет... Медлить нельзя, невозможно, Саакадзе должен погибнуть или... мы все погибнем... Два дня бушевал замок Шадимана, строились и разрушались кровавые планы, и, приняв решение, князья тихо разъехались по замкам. Шадиман вернулся в Метехи. В Картли было спокойно... Мариам больше всех удивила и встревожила резкая перемена в Шадимане. Правитель всецело проникся интересами Луарсаба и Тэкле, не переставая восхищаться красотой, умом и добротой "прекрасной царицы". Властью дидебули он прекратил интриги против молодой царицы, и перепуганные придворные поспешили переменить позиции, даже Гульшари сразу сделалась доброй и старалась подружиться с Тэкле. Растроганный Луарсаб преподнес Шадиману мозаичную саблю и вновь проникся доверием к любимому наставнику. Видя радость и вернувшееся хорошее настроение царя, Тэкле, инстинктивно ужаснувшись перемене Шадимана и назойливости придворных, не решалась высказать свои опасения Луарсабу. По одинокой аллее скрипели темные цаги, сквозь обветренные деревья мелькали белая и черная бурки. Внизу в каменной оправе тускнела тяжелым опалом Кура. На серых крыльях спускались сумерки... - Значит, посольство необходимо, мой Шадиман? - Необходимо, царь... Пышное посольство и богатые подарки. Подумай, шах Аббас стареет, через пятнадцать лет персидский трон займет полугрузин, сын прекрасной Тинатин. Какая будущность Картли! Необходимо увидеться с Тинатин, узнать ее чуства к родным и тихонько убедить ее воспитывать сына в любви к Картли... Великая задача, царь, - заранее подготовить почву для будущего благополучия царства... - Постой, увидеться с Тинатин, говоришь? Разве мужчины допускаются в гарем? - Мужчины, конечно, нет, княгинь придется послать... Предлог подходящий: первый сын от законной жены, шах давно этого ждал. От царственных родственников подарки. Сефи-мирзе, шаху и матери... Шах любит почести, всегда старается на весь майдан разглашать приятные события... - Кто же, по-твоему, должен поехать? - Думаю, царь, возглавлять посольство должны равносильные Эмир-Гюне-хану и Ага-хану, иначе обидится шах. Персияне крепко запоминают промахи и внимание... Хорошо было бы светлейшего Симона, но опасно, старый Баграт с молодости в трон Картли влюблен. - Похвальная верность, - рассмеялся Луарсаб, - но, конечно, таким лучше около возлюбленной вздыхать... Мухран-батони подходящий? - Блестящая мысль, царь! Жаль с Андукапаром враждует, иначе удачно было бы, Гульшари тоже поехала бы, с Тинатин сумела бы поговорить, тут большая осторожность и ум нужны. Но в подобных случаях лучше друзей посылать. - Что, если Зураба просить? Нестан когда-то любимой подругой Тинатин была, ей больше доверит сестра. Нестан тоже нельзя отказать в уме и ловкости, недаром в Метехи росла... Ты недоволен, Шадиман? - Нет, почему, царь? Твоими желаниями я всегда доволен... Конечно, кроме Нестан, еще умные найдутся, например Хорешани... Для пышности двух княгинь следует послать, а с ними блестящую свиту... - Нестан и Хорешани? Очень подходящие, но боюсь огорчить княгиню: поездка на два месяца от азнаура оторвет... - Такое женщины не прощают, а Хорешани больше недели не терпит. Если азнаур здесь, она тоже здесь, если в Амши, она тоже дома. Говорят, князь Турманидзе особых собак завел, тайные ходы завалил, стража с пиками по всей стене стоит, сам даже по ночам охотится, а азнаур через день у княгини ночует... Луарсаб расхохотался, мальчишески тряхнул головой. - Молодец, наградить за такое дело... - Случай подходящий, можешь, царь, и наградить. - Что же, в Иран послать? Конечно, надо послать! Представляешь бешенство старого князя. Его следует наказать, Метехи, как воды, избегает... А для Хорешани с удовольствием веселое путешествие устрою. - Да, царь, только неудобно одного азнаура посылать, заметно. Может, по сурамскому делу? "Дружина барсов" особенно отличилась, многие ранены были, а Сурамскую битву не покинули. Милость заслуженно выйдет. Шах подарками наградит, а Георгий обрадуется, близкие друзья... Князья спорить не будут, научились исполнять волю царя Луарсаба... Да, пышная свита нужна... Придется молодежь подобрать, главное, князей с громкой фамилией, азнауров с громкой храбростью... На совете соберутся, царь может кого-нибудь по желанию назначить. Через двадцать дней прискакали на совещание приглашенные Мирван Мухран-батони и другие князья. Луарсаб пожелал присутствия княгинь: это дело их тоже касается... Задолго до начала, сжигаемый любопытством, собрался двор в охотничьем зале. Веселый вид Луарсаба обещал приятное совещание. Скрепя сердце Мариам села по правую сторону, Тэкле рядом с царем. В черных косах горел жемчуг, парча обвивала стан. Скромно опустив глаза, она изредка нежным взглядом дарила радость сердцу Луарсаба. По мере того как царь говорил, лица все больше веселели. Только кто поедет в приятное путешествие? Как, княгинь тоже? Поздравить Тинатин? Пышный гарем, танцы, песни, подарки шаха, но кто из счастливиц удостоится? Затаив дыхание удерживали сердцебиение. Мирван... Такое следовало ожидать... Зураб? Почему? Разве мало других? - Может, царь пожелает присоединить Джавахишвили? Шадиман притворился недовольным. - Невозможно, Шадиман, я только вчера обещал ему вместе поохотиться. Князь страдает подозрительностью, долго вчера просил не отказать. Еще подумает - предлог ищу не исполнить обещание. Луарсаб, рассыпая любезности уму и такту Нестан и Хорешани, просил выполнить от имени царя и цариц Картли долг вежливости перед иранским двором и передать искреннее пожелание счастья царственной сестре. Гульшари чуть не упала на ковер, она не смогла даже скрыть огорчение. - Почему не Гульшари, мой сын? Тоже была дружна с Тинатин? - прохрипела царица. Луарсаб заявил о нежелании причинять неприятности начальнику замка, лишая князя на два месяца прекраснейшей из прекрасных женщин. - Хотя здесь не лес, но вижу "барсов" в полном составе. Наградив их за сурамское дело, все же сохранил право блеснуть хорошей памятью... Все "барсы" поедут в Исфахан, им поручаю охрану княгинь. Мимолетный взгляд на откровенно обрадованную Хорешани. Саакадзе побледнел. "На два месяца? Странное дело. Почему посылает только близких мне людей?.. Но на Шадимане нет лица... Неужели Луарсаб раньше не советовался с правителем? Неужели перестает советоваться? Баака изумлен, Мариам змеей шипит, Гульшари еле живая, и все же странно". Шадиман уловил взгляд Георгия и с едва скрытым неудовольствием спросил: - Не найдешь ли царь, возможным зачислить Тамаза Магаладзе? Князь давно желает посетить Иран... Луарсаб, слегка удивленный, оценивал предложение Шадимана. Помолчав, ответил: - Я и сам думал о князе, но только "барсы" - не для всех приятное соседство. Посмотрев на просиявших Магаладзе, Луарсаб перевел взгляд на унылого Реваза. Сделать и ему одолжение? Астан не вызывает жажды наслаждаться ее обществом. И, мягко улыбаясь, продолжал: - В таких случаях, князь, хорошо иметь поблизости хорошего охотника. Реваз Орбелиани, надеюсь, и в Исфахане прославит картлийскую удаль... - Царь, не забудь и Мамука, иначе Мамука умрет здесь без князя, - язвительно бросила Гульшари. Дато, толкнув в бок обомлевшего Реваза, прошептал: - Мамука возьмем, Дареджан тоже, это нигде не мешает, а в путешествии особенно приятно... К Хорешани устроим... Реваз бросил взгляд на гордо выпрямившуюся Астан. - Отпустит. Радость заклокотала в горле, и он неожиданно громко чихнул. Луарсаб прикусил губу. Мирван усиленно разглядывал золотистого турача на потолке. Джавахишвили, предупреждая "неприличный" смех, поспешно обернулась к Луарсабу. - Разреши, царь, к посольскому каравану присоединить верблюда с подарками для прекрасной Тинатин от искренне преданных тебе князей Джавахишвили. Зал с благодарностью взглянул на умную княгиню и внезапно расхохотался до слез, до всхлипывания, до хрипоты. Царь, кусая губы, поспешно предложил обсудить подарки и состав свиты. Димитрий незаметно передвинулся. - Георгий, что он, баран, смеется над нами? Если хочет с "барсами" дружить, пусть полтора часа в Орбети чихает, а не у царя под ногами... Саакадзе не разделял шумной радости Нестан, Хорешани и "барсов"... Он крупными шагами измерял крепостной вал. Мрачно клубились тучи над зубцами башен, высоко над Тбилиси парил одинокий орел... Сейчас конец марта... Лучшие сподвижники и исполнители его воли уезжают. Легко сказать - задержать восстание, когда оно из рук рвется. А у князей разве не все готово? Гордятся милостью и доверием царя. Нестан и Хорешани радуются, но почему только моих друзей отправляют? Может быть, сказать "барсам"? Остановить? Нет, это вызовет подозрение Шадимана. Но не в силах побороть беспокойства и подозрения, Саакадзе нашел способ увидеться тайно с Тэкле. Нет, царь никогда не делится с ней делами царства, уверяет, что, переступая порог ее покоев, он словно из подземелья вырывается и не думает об оставленном за стенами... Но как раз о посольстве Луарсаб спрашивал, не скучно ли ей будет без Нестан... Шадиман усиленно гульшари предлагал, но царь все же решил доставить радость бедной сестре... Потом дело серьезное, царь больше доверяет Эристави, чем Амилахвари, родственнику Баграта. Симон тоже хотел ехать. А "барсов" давно искал случая отметить. Дато и Ростома по возвращении из Исфахана решил княжеством пожаловать за сопровождение царя в Сурамской битве. Она за остальных просила, обрадовался, первая просьба, обещал. Такие сведения приглушили подозрения Саакадзе. Не желая портить будущность друзей, Моурави скрыл от "барсов" не покидавшую его тревогу и, напротив, передал намерение царя возвести их в звание князей, встреченное "барсами" довольно равнодушно. Их радовало путешествие, приключения в неведомой сказочной стране, пиры, охоты, состязания с персидской знатью. Дато еще радовало тайное поручение Моурави к шаху Аббасу. Ночью венецианское зеркальце отражало торжествующие глаза Гульшари. Любуясь прекрасным изображением, она хохотала с Андукапаром над ненавистью желтой змеи и плебеев. Только одна Мариам ничего не знала и своей откровенной яростью успокаивала Моурави. ГЛАВА СОРОК ЧЕТВЕРТАЯ Кривой саблей повис над Картли месяц. Теплый туман косматит ущелье. Пятнистой черепахой сползают к шумным рекам горы, вьются змеями затаенные тропинки, и по ночам дурманят дикие цветы. На синем небе маячит цепь настороженных башен. Но не видны копья кизилбашских сарбазов, не видны фески упрямых бешли, не видны вздыбленные кони янычар. Только в густом мраке шуршат леса, тихо крадутся тени, хрустит приозерный камыш. Осторожные чувяки тревожат лощину. Крадутся по Картли торопливые шорохи, из деревни в деревню перебрасываются огненными птицами острые слова. Прикрылись деревни щитом покорности, в колчанах меткие стрелы нетерпеливо дрожат. Боязливо оглядываясь, пригибаются друг к другу крестьяне. Торопливый шепот будоражит желание, опускают покорные руки плуг, опускают топор, хватают шашки, кинжалы, скользят в ночную тишь. Мокнет шерсть в реках, замирают прялки в руках, безжизненно виснет спица, озадаченно мычат коровы, сиротливо бродят куры. Сбились в тесный круг крестьяне, крестятся, роняют слезы. - Женщины, женщины, у князя Шадимана все месепе под ярмом ходят, как сухой кизил стали... Для девушек солнце закрыл князь, на год запретил жениться дружинникам. - Напрасно думает, такое не удержит, уже многие к Саакадзе бежали. Разрывая на себе рубаху, полуслепой старик в безумной пляске призывает бежать к Моурави, спасение там от озверелого князя Джавахишвили, выколовшего глаза пойманным глехи. - Горе нам, люди, князь Амилахвари долю наполовину уменьшил, работы вдвое прибавил... Детей отнял, если старший убежит, в рабство к туркам продает. - Напрасно думает, такое не удержит, уже многие бежали... - Люди, люди, светлейший Баграт в подземелье стариков на цепи держит, заложницами девушек в сарае запер: если молодежь убежит, стариков задушат, девушек в гарем продадут. - Напрасно думает, такое не удержит, уже многие бежали. - Люди, князь Качибадзе у всех дружинников копья отобрал, оружие спрятал; мсахури из деревни никого не пускают, ночью стерегут, собаками ловят, волосы режут, хозяйства отнимают... - Напрасно думает, такое не удержит, уже многие бежали... Ползут шорохи, опутывают Картли слухи, тревожит Картли ожидание. - Не бойтесь, люди, Саакадзе в Цвели сам ночью прискакал, обещал детей спасти, обещал... - Не в Цвели, в Мицоби, старый Пануш сам видел... - Богом клянусь, в Аркивани был... - Великий Моурави в одно время в двух местах может быть... Конь тайные крылья имеет. - Люди, люди, готовьте стрелы, в Атании наш Моурави был, всех глехи выкупил от разбойника князя Чиджавадзе! - Не только глехи, месепе больше любит: от бешеного князя Магаладзе много месепе отбил. - Старый Павле говорит - от князей все будет для народа отнимать... - Как от врагов... Берите сабли, берите копья. - Трудно от князей отнимать, силы мало... - Сурам показал, как мало... Землю будет Моурави народу раздавать. - Моурави не допустит продавать детей, не пустит народ душить, бегите, дружинники, в Носте... - Люди, люди, точите шашки, седлайте коней, скачите в Носте, не бойтесь, там большое сердце к народу Моурави держит. И с неудержимой силой мчался людской поток в уже захлестнутое живыми волнами Носте. Саакадзе угадал, задержать стихию не в его власти. Подхваченный ураганом неизбежности, Моурави летел навстречу преждевременной грозе, но он твердо помнил: ни один не должен вернуться обратно разочарованным, иначе погибнет многолетнее усилие, надолго заглохнет пробужденная ярость, и снова черное рабство задушит картлийскую землю... И народное ополчение вооружалось... Громко о настоящей цели не говорили, случайным любопытным, очевидно подосланным князьями, охотно рассказывали о приготовлении к царскому смотру. Громко не говорили, но все знали - надвигается борьба, долгожданная борьба... Надвигаются кровавые тучи, беспощадно звенят стрелы, рука яростно потрясает меч, но кто бросит на замки князей ярость народа? Кто поможет выполнить назначенное? С мучительной ясностью Саакадзе понял: он одинок. Верная дружина "барсов", с полуслова схватывающая мысли Моурави, суровый Зураб, беспощадно идущий к намеченной цели, Мирван Мухран-батони, не подозревающий истины, согласившийся помочь в истреблении партии Шадимана, зоркая Нестан, следящая за настроением Метехи, Хорешани, предназначенная быть при Луарсабе... Даже простодушный Гиви стоил десятка опытных в боях азнауров... Один, без поддержки преданных сподвижников, неустрашимых воинов и тонких политиков. Смелый союз азнауров не мог охватить властные мысли, - не всегда понимал, но еще более странно - не хотел воплотить в жизнь все планы Моурави. Только исхудалый, с воспаленными глазами Эрасти с двадцатью разведчиками, словно одержимый, мчался из деревни в деревню с приказом Моурави быть готовыми к выступлению по его сигналу. И только хмурый, потерявший сон Папуна, обремененный заботами, чем прокормить и одеть пол-Картли, знал, какая пропасть раскрылась перед Моурави... Сначала проскакал амшинский отряд. Алые башлыки скрылись за орлиными холмами. Следом мчались легкоконные дружины. В полуверсте, развевая знамена, тянулись ощетинившиеся копьями квадраты. Ежегодный смотр стягивал царские и азнаурские войска к Метехи. Шадиман посоветовал царю превозмочь усталость, дабы не огорчить Моурави отказом в смотре войск, и тбилисские ворота проглатывали дружины за дружинами. Перекрестки дорог, духаны, базары кишат лазутчиками. Неожиданно в Арали вспыхнул бунт, исчезли гзиревские кони, а на рассвете у паперти нашли убитого священника. Черный башлык и Отар тихо выскользнули из пылающего Арали, но на повороте, словно из-под земли, вырос на коне хевсур, закованный в латы и с опущенным забралом. Хевсур вплотную подскакал к Отару, поднял забрало. Едва успел изумленный Отар крикнуть: "Ты?! Киазо?!", как тяжелый хевсурский меч опустился на голову Отара, и мертвый Отар скатился с коня, запутавшись ногой в стремени. Хевсур быстро опустил забрало, посмотрел вслед уже далеко ускакавшему Черному башлыку и скрылся за поворотом. И вскоре бунты и пожары растеклись по придушенным деревням. Перепуганные купцы по благоразумному совету неожиданных "друзей" просили у царя защиты от надвигающегося народного возмущения. Спешно съехались князья на чрезвычайное совещание, и перед Луарсабом раскрылось обожженное лицо Картли: переполненное беглыми крестьянами Носте готовится к войне. Саакадзе подстрекает к убийству священников. Служители святой церкви из деревни бегут. Дерзкие разбойники даже у гзири коней воруют, владетели без большой охраны мсахури не рискуют выезжать на охоту... Скоро вся Картли будет перерезана плебеями... Возмущение плебеев против господ, против освященного веками порядка... Князья не намерены подвергать жизнь и имущество опасности. Необходимы решительные меры... Княжества Картли ждут царского слова... - Разве царю не видно? Саакадзе против трона и замков замышляет. - Что князья предлагают? - Немедленно расторгнуть брак, позорящий картлийский трон с тех пор, как сестра Саакадзе стала царицей. - С лица Картли смести Саакадзе, замышляющего измену. - Его смертью успокоить царство и спасти трон и замки. - Иначе князья сами прибегнут к решительным мерам, а царь пусть один останется во власти плебея. Луарсаб грозно, с негодованием отверг домогательства о расторжении брака: пока Луарсаб царь, царицей будет Тэкле. Но, сильно поколебленный в верности Саакадзе, царь обещал расследовать действия Моурави, и тогда совместно с князьями он придет к необходимому решению... Саакадзе срочно вызван в Метехи. По совету Шадимана царь потребовал объяснения в присутствии князей. Саакадзе окинул быстрым взглядом князей, угрожающе сдвинувшихся в полукольцо: какой безграничной ненавистью пылают их лица, как отвратно подергивает острыми плечами Джавахишвипи, как кровожадно облизывает толстую губу Магаладзе, как свирепо Андукапар выбивает костлявыми пальцами дробь на эфесе меча, как нелепо выкатил Симон свои налитые кровью глаза. Сказать при всех? Сказать о желании союза азнауров уничтожить княжескую власть? Вот теперь, почти завтра, окружить Метехи, пленить Шадимана, сеятеля рабства, окружить могущественные замки, насильно заставить царя остаться одному у власти? Саакадзе усмехнулся. Сказать сейчас: "Царь и народ" - и пасть изрубленным шакалами и погубить дело? Нет, тайна раскроется своевременно. Сказать царю... Наедине? Но разве уже не было опыта?.. Рисковать всем?.. Нет, и на это не пойдет Моурави... И Саакадзе спокойно посмотрел на Луарсаба. - К какой войне готовлюсь, царь? Только к той, которую объявит царь Луарсаб. Почему не распускаю азнаурские дружины и даром кормлю? Лучше своих даром кормить, чем чужими быть съеденным... Давид Строитель первый ввел постоянные войска и никогда не проигрывал сражения. Моурави, облеченный доверием царя, обязан охранять Картли от неожиданных вторжений врагов... А замок Носте укрепляю, конечно, не от друзей. Народ ко мне бежит? От меня никто не убегает, пусть князья об этом подумают. Саакадзе понимал шаткость объяснения, но войско Нугзара Эристави, главные силы, будут готовы к выступлению, всеми средствами оттянуть... - Потом, царь... есть еще важные причины, только разреши через четырнадцать дней доложить... Имею сведения... Турки на границе тоже спокойно не живут... Вот и светлейший Баграт побледнел... Не советую оруженосцам князя на границе кружиться, нехорошо с врагами обмениваться черными башлыками... Народ бежит? Не все ко мне, вот одного мсахури князя Амилахвари на границе поймали... Какой угодно ценой оттянуть... - Думаю, удастся найти разбойника, убившего священника. Один мествире в лицо видел, говорит, в черный башлык прятался... Прошу, царь, разрешения представить тебе доказательства моей верности... Через четырнадцать дней многое тебе открою. Луарсаб гулко стукнул мечом Багратидов. - Не правда ли, что существует тайный союз азнауров? - Правда, царь. Однажды союз азнауров открыл свою тайну царю Картли на сурамских полях... Только благодаря азнаурам не турки враждуют со мной сейчас, а князья... Луарсаб покраснел от слишком ясного намека. Потом о Баграте вспомнил, гиены всегда надо опасаться... Шадиман, наблюдая царя, понял необходимость спасти положение. Острый взгляд на Андукапара, и "сухой" князь не замедлил пойти в атаку. За ним ринулись остальные. Угрозы, брань... - Выбирай, царь: мы или плебей, осмелившийся посягать на честь и права князей всей Картли. Забряцало оружие. У дальней стены мелькнула обнаженная сабля. Георгий стал считать, сколько уложит, пока до него добегут... Но обнажать шашку при царе в царском замке?.. Захочет ли Луарсаб после такой дерзости ждать объяснения? Шадиман поспешно сказал: - Князья, прошу выслушать. Моурави просит четырнадцать дней, имеем ли право отказывать? Слишком велики перед Картли заслуги Моурави. Я рассчитываю, любезному князю удастся успокоить доблестных защитников трона... Саакадзе изумленно, а Луарсаб с благодарностью взглянули на Шадимана. Посоветовав Саакадзе не терять времени, царь назначил смотр войск через четырнадцать дней... И снова Негойские высоты. Рука по-прежнему уверенно сжимает поводы, по-прежнему настойчивы властные глазе, но отрывистее конский цокот, беспокойнее звенит шашка, первый подарок Нугзара, и резче взмах нагайки. Извивается вокруг гор быстрая дорога. Мелькают цветистые уступы, с которых некогда стремился увидеть чужие страны. Но мимо, мимо воспоминаний... Отбежал в сторону новый поселок, блеснула речка... Уже не задержали взора ни обширная шерстопрядильня, ни загон, где резвились молодые кони. Не наполняли гордостью зоркие бойницы Носте, не рассеяли озабоченность радостно распахнувшиеся ворота. Носте казалось маленьким муравейником, верной, но отслужившей саблей. Здесь отшумели молодые ветры, отцвели молодые побеги. Великие замыслы Моурави уже перехлестнули каменные стены Носте, перехлестнули остроконечные Негойские высоты. Вся Картли в багровом зареве, громыхая оружием, врезалась в воспаленную мысль Моурави. Не успели ворота замка Носте закрыться за беспокойным владетелем, как вновь поспешно открылись. И Папуна, вздыхая, поскакал к Нугзару передать просьбу Саакадзе ускорить отправку войск в Тбилиси, где Георгий будет ровно через четырнадцать дней. Папуна не любил торопить коня, но поручение требовало стремительных взмахов нагайки, и вспомнилось счастливое время, когда упрямые буйволы лениво передвигали его спокойную жизнь. Вспомнилось последнее возвращение на арбе из Тбилиси. Вот откос, речка, там за большим камнем Бадри рассказывал об очокочи. Бадри! Папуна нахмурился. "Жемчуг кровь любит, а кровь место ищет, а место всю землю заняло..." И Папуна отчетливо понял неумолимость завтрашнего дня. Болезненно сжалось бесстрашное сердце... Озадаченный неожиданной поддержкой злейшего врага, Георгий с еще большей осторожностью стал подготовлять азнауров к отступлению из Тбилиси в случае предательства. Главное - выбирать выгодные вершины и ставить между собой и врагом зажженные леса, овраги, ущелья. Помня первую неудачу при Георгии X, Саакадзе решил не доверять изменчивому настроению царей, и Носте, как в дни набегов, спешно прятало в подземелья зерно, масло, тонкую шерсть. Пастухи, нахлобучив папахи, угоняли большие стаде на дальние пастбища. Только что обосновавшиеся на базарной площади амкары бережно сворачивали разноцветный сафьян, прятали в кованые сундуки серебряную чеканку, грузили на арбы медные изделия, на верблюдов полосатые тюки. С трудом налаженная торговля, уже связавшаяся с передаточными караван-сараями, сейчас временно перебрасывалась в Амши к Дато Кавтарадзе. Никто не верил в реальную опасность, но с трудом завоеванное у князей право торговли решили не подвергать неожиданностям. Целый день на шумных улицах скрипели нагруженные арбы, женщины и дети отсылались в деревни "Дружины барсов". Эрасти отправил свою жену Дареджан и маленького сына Бежана в семью Даутбека. Отец Эрасти ни за что не хотел уходить и остался, заботливо оберегая достояние народа. А в весенних садах распускались пышные розы, благоухала белая сирень и звонко на все голоса разливался птичий гам... Луарсаб, обеспокоенный создавшимся положением, поделился с Тэкле своими сомнениями относительно странного поведения Георгия, даже не пытавшегося повидаться с ним отдельно. Угадывая настроение брата, Тэкле объяснила поведение гордого Моурави нежеланием пользоваться родственными правами. Через три дня к Луарсабу вошел встревоженный Шадиман. - Плохо, царь, нехорошие сведения князья получили, опять совещания требуют... - Какие сведения? - спросил хмуро Луарсаб. - Одного турка у Читского ущелья поймали, из Ирана бежал, оруженосец Азис-паши... Единственный спасся от жестокой казни. Говорят, Азис-паша охотился вблизи границы, а Саакадзе и десять азнауров арканами поймали Азис-пашу вместе с его охраной, заткнули рты, привязали коня, никто крикнуть о помощи не успел. На границе Ирана в грузинские платья одели и за большие деньги шаху Аббасу продали. От имени царя действовали. Большая дерзость! Перед Стамбулом стыдно, Азис влиятельным пашой был. - Возможно ли?! За такую дерзость голову снять мало! Но подождем объяснения Саакадзе. - Конечно, царь, но князья взбешены, боюсь, междоусобие начнется. Большая опасность... Нугзар поднимается, Баграт давно ждет случая, Шалва Ксанский на Андукапара тоже давно косится, а враги только и ждут, когда князья саблю обнажат... - Дорогой Шадиман, прошу тебя пресечь распри. - Трудно, царь, князья невозможное требуют... Грозят тебе ненавистью народа, будто открыто негодующего на брак, унизивший высокий сан царя-помазанника. - Об этом прекратим разговор, Шадиман... О народной ненависти только от князей слышу и, должен сознаться, мало значения придаю. - Да, царь, но дела царства в опасном положении. - Ты можешь, Шадиман, предотвратить волнение. - Думаю, царь, охотой растянуть время. У князей кровь остынет, и прекрасная царица, за спокойствие которой готов жизнь отдать, довольна будет... - Празднество?! По какому случаю? Да и правду сказать, Шадиман, встревожен я, не лежит сердце к веселью. - Царь, сейчас только пришло мне в голову... Двадцатого мая год твоего высокого венчания... Что, если из желания отслужить благодарственный молебен в Кватахевском монастыре ты и царица скроетесь на время в Твалади? Никто не посмеет осудить желания царя в такой день помолиться и отдохнуть от бурных дел... - Шадиман, дорогой, неужели это возможно? А смотр войска? Как с Георгием? - Очень хорошо выйдет... В Тбилиси жара, у порога переполненных дружинниками домов черная болезнь стучится. Отдашь приказ Цицишвили на Китеки уйти и там ждать смотра. Георгий не обидится, поймет, день свадьбы молодому царю и царице приятнее провести в прохладном Твалади, а не в раскаленном зноем и ненавистью Тбилиси... - Шадиман, вдвоем?.. А как князья?.. - Пригласи всех в прекрасный замок Цавкиси. Можно не всех. В Карайских степях сейчас лучшая охота: князья кровь успокоят, а после твоего отъезда в Твалади скажу, будто двадцатого приедешь. Всегда найдется предлог объяснить отсутствие царя. Саакадзе оправдаться успеет. Уверен, все успокоится, и гроза без кровавого ливня мимо пройдет... Луарсаб, измученный интригами и ссорами, уцепился за возможность уединиться с Тэкле в любимом Твалади. По совету Шадимана, до выезда в Цавкиси приглашенных князей, поездку в Твалади скрыли даже от Херхеулидзе. Баака по желанию царя отправился в Цавкиси для приготовления царской охоты. После отъезда начальника дворцовой стражи царь призвал Цицишвили и приказал немедленно отправиться с войском в Китеки и там ждать царского приезда. В Носте был послан царский гонец с приглашением Моурави отпраздновать торжественный день двадцатого мая в Цавкиси на охоте. После тайного совещания с Шадиманом князья с благодарностью приняли приглашение царя и даже слишком поспешно покинули Тбилиси. Цицишвили также спешно вывел войска в Китеки. Ночью Луерсаб и Тэкле тайно, только под охраной телохранителей и дружины Шадимана, выехали в Твалади... Молодой князь Эмирэджиби с любопытством оглядывал пышное персидское убранство комнаты Русудан в замке Косте. Он изысканно восхищался вкусом княгини и весело передал поручение царя. Саакадзе, выслушав Эмирэджиби, не мог скрыть радости: отсрочка так кстати, а там подъедут друзья. Он благословлял двадцатое мая, день венчания любимой Тэкле... Быстрые сборы, последние распоряжения и, оставив Квливидзе во главе пятнадцати азнаурских дружин, умчался с Эрасти в Цавкиси. Из осторожности Моурави предупредил Квливидзе: в случае каких-либо изменений он пришлет гонца, и пусть Квливидзе не замедлит выступить в Тбилиси. Такой гонец, к удивлению Квливидзе, прискакал на следующее утро. - Царь изменил решение: раньше будет смотр, а потом азнауры приглашаются на совместную охоту. Обрадованные азнауры поспешили выступить с дружинами в Тбилиси. И в то же утро по азнаурской дороге, не останавливаясь в духанах, мчался азнаур Асламаз. Возвращаясь из Ананури в Носте, Папуна и не подозревал в проскакавшем мимо знакомом всаднике лазутчика, иначе лезвие кинжала Папуне могло разрядить грозу не по плану Шадимана. Ананури также напоминал военный лагерь. Гонца царя впустили со всеми предосторожностями. Нугзар хорошо знал Асламаза как ярого приверженца Саакадзе, и после дружеской еды князь увел гостя в свои покои. - В Тбилиси неспокойно, царь и Моурави совещались, он послан тайно от всего двора. Войско войдет в западные ворота Тбилиси, а доблестный князь Нугзар пусть пока не выезжает из Ананури. Через три-четыре дня Папуна снова с тайным посланием от Моурави приедет, тогда князь сам решит, как лучше. Встревоженный Нугзар немедленно направил в Тбилиси соединенные дружины в пять тысяч шашок под начальством азнауров, испытанных в боях с горцами. Желая навсегда разделаться с партией Шадимана, как убеждал его Саакадзе, Нугзар два дня собирал людей по деревням Арагвского княжества и отправил всех, кто мог сесть на коня и держать оружие. В Ананури остались только глубокие старики. Даже личную охрану Нугзар сократил наполовину. В Цавкиси особое оживление. Смеются князья, злобно сверкая глазами, отдают приказания, угрожающе сжимая шашки, за столом нервно проглатывают яства, шумно опрокидывают чаши и только говорят придушенно, подозрительно оглядываясь. Нервность растекается по замку. В конюшнях - беспокойное ржание, на дворе - перебранка слуг, в сторожевых башнях - угрюмая настороженность. В Цавкиси нехорошо веселятся, нехорошо спят, нехорошо выжидают кого-то... С башенной площадки замка Херхеулидзе наблюдал въезжающего с дружиной уже пятого князя из друзей Шадимана. Подозрительное бряцание оружием, нерасседланные кони в конюшнях, странная нервность князей мало напоминали мирные приготовления к охоте в Карайских степях. Приезд Шадимана без царя, будто уехавшего а Цхинвали на один день, окончательно укрепил подозрение Баака в преступном умысле царедворца, а спрятанные под полом в покоях "железной руки" преданные дружинники принесли наутро страшную весть. Баака немедля приказал верному телохранителю помчаться навстречу Саакадзе, но, к ужасу Херхеулидзе, в этот момент распахнулись ворота и Саакадзе, а за ним Эрасти на всем скаку спрыгнули с коней. Подлетевшие конюхи слишком быстро расседлали взмыленных скакунов. Шадиман вышел навстречу, шумно приветствуя брата царицы, и мимоходом упомянул о желании венценосца совместно с царицей поблагодарить бога за счастливый год и завтра прибыть к началу охоты на оленей. Саакадзе удивился: - Как же мудрый Шадиман не сопровождает царя? Шадиман изысканно поклонился, и Саакадзе не заметил злорадной улыбки. - Царь пожелал загладить опоздание и уговорил меня поехать вперед. Князья - гордые, особенно светлейший Баграт. Когда только умрет! С Симоном будет легче. Шадиман старался не отходить от Георгия, но Херхеулидзе, устроив ложную тревогу, отвлек внимание князей, и Георгий услышал торопливый шепот: - Поднимись в среднюю башню. Баака нетерпеливо ждал Георгия, верная стража охраняла вход. - Что значит твое тайное приглашение? Где царь? Ты смущен, встревожен, уж не случилось ли что с Тэкле? Говори, князь, время теперь неспокойное! - Георгий, царица здорова, но... долго говорить бесполезно... Немедленно беги, ты в ловушке! Злодейский заговор!.. Решено убить тебя здесь, а в замок Носте направлен Магаладзе... Русудан в опасности... Беги, Георгий, немедля беги!.. - Что ты говоришь, Баака? Уже не ослышался ли я? Заговор против меня с разрешения царя? Гонец прискакал, я царской подписи поверил, иначе один не приехал бы... Ты знаешь... Все готово для возвеличения Луарсаба. Под его скипетром Грузию объединить хотел, новые пути открыть... одряхлевшую кровь светлейших свежей кровью народа заменить... Баака, или ты пошутил?! Как мог забыть Луарсаб... как смел забыть Сурамский бой? Где царь, Тэкле? Где они? Ты смущен?! Баака, царь знает? Нет сомнения, он меня предал... Баака, что это?.. В одну минуту рухнуло все... Скажи, знает царь? - Не думаю, дорогой Георгий. Сейчас в Носте беги, с семейством укройся в Ананури... Царь любит Тэкле, я ее предупрежу, все рассеется... Сейчас не время разговаривать... Беги, Георгий, Русудан в опасности! - Значит, правда?! Бежать? Там, за верными горами, в Носте ждут друзья. Борьба только начинается, беспощадная, как смерть! Теперь с открытым забралом драться будем, довольно улыбками закрывались... Великий Моурави... так народ зовет... Или я больше не достоин этого звания, или народ победит!.. Передай, Баака, светлейшим, они еще вспомнят Великого Моурави... Пощады не будет, их кровью залью Картли! В Носте азнаурские войска, в Ананури Нугзар... Прощай, друг, твою услугу не забуду... Береги Тэкле... - Постой, Георгий, через подземный ход проведу... - Без моего коня в Носте?! Нет!.. Саакадзе стремительно повернулся. Замелькали каменные ступеньки - одна... семь... одиннадцать... Двор... - Эрасти, коней! Не седлай, ловушка!.. Секунда. Рванулись ворота. Поломанная пика стражника - и два распростертых в воздухе коня вылетели на дорогу. Тревожный гул, свист нагаек... Проклятия... Шадиман, Андукапар и Джавахишвили с дружинами понеслись вслед за летевшими всадниками... - В Носте! Истребить презренных! - гремел Шадиман. Саакадзе оглянулся, и два коня перелетели пропасть. Негойские высоты. В гривах коней запутался ветер. Царь - предатель! Следовало ожидать, никогда с народом не был... Месть царю, месть замкам! Один Моурави умрет, другой родится... Спуск. Запутанный лес... Геликарские высоты... Эрасти слился с конем, хрипло свистнул... Не удержит народ, землю с кровью оторвем! Крутой поворот, Дидгорские высоты, оскаленные скалы... Саакадзе рванул коня... Не удержит народ, кто может бурю задержать?! Кривые зигзаги, змеиная тропа... Красные цветы на серых камнях... Гостибское ущелье... И два распластанных коня взлетают в спутанную высь, а два распластанных всадника жадно глотают пространство... И снова знакомые скаты... подъем... спуск... Носте... Но почему пустынны улицы? Почему затихли жилища, почему не слышно боевых песен? Где верные дружины азнауров? Где горящие местью молодые глаза? И замер на мгновение Георгий, услышав: ложный гонец увел в Тбилиси азнаурские войска. Взметнулась золотая пыль, рассыпались зигзагами острые тени... Не все погибло! Есть твердая опора, - сверкнула шашка Нугзара... Тогда в Ананури! Поспешные распоряжения. Перебежавшим крестьянам немедленно уйти в деревни "Дружины барсов". Забить шерстопрядильни, маслобойню, неспрятанную шерсть спрятать в тайники оставшийся скот угнать в горы... И Носте мгновенно опустело... Падает в голубой провал усталое солнце. В замке поспешные сборы. Уже у потайного хода нетерпеливо фыркают кони, уже Папуна с Паата, Автандилом и маленьким Бежаном, сыновьями Саакадзе, спустились в подземелье, уже Эрасти нагрузил на коней сундук с сокровищами, уже ананурский Арчил с девятнадцатью юными разведчиками, обвешанными оружием, держат наготове шашки. А Русудан, с окаменелым лицом, медлила на каменной ступеньке, вновь переживая пережитое здесь счастье. Резкий свист, за ностевской стеной отдаленный гул, топот, брань, угрозы, скрежет сабель... Саакадзе отдал приказ... Миг - и потайной ход сдвинул стены. Змеиным кольцом окружен замок Моурави. Под хриплые крики князей магаладзевские дружинники рушат крепкие ворота, со стоном вылетают из стен серые камни. Крики, брань, проклятья... В разбитые ворота замка первым ворвался Шадиман... Дидгорские вершины. Холодный рассвет серыми прядями повис на деревьях. Мутные пятна ползут по скатам, качается поникшая ветка... Георгий и Русудан, прислонившись к дереву, смотрят на пылающий замок Носте... Остались позади спутанные леса, обрывы, крутые скалы, угрюмые высоты, перепутанные лощины. Снова рассвет. Сонная деревня Телавани... Боковая тропа, быстрый переход, деревня Карсани. Разбуженное солнце осветило великолепное Мцхета. Шестьдесят пик царской стражи зорко стерегут изогнутый мост. Некогда по нему проходили стройные легионы белолицых цезарей, проскакивали быстрые сарацины, пролетали арабские наездники, перехлестывали монгольские волны. Но Саакадзе свернул под изогнутый мост к бурной лучине Куры. Кто из грузин не знает силу разлива Куры в последние дни мая? Змеиные водовороты зловеще засасывают тяжелую пену. На изменчивые берега свирепо набрасываются бушующие валы. Хаос коричневых волн разъяренно швыряет вырванные с корнями деревья, разбитые плоты, снесенные кустарники, изгороди, камни, и с неукротимым воем мчится с горных вершин через степные просторы к мутному Каспию. - Русудан, не устрашает ли тебя бурный разлив? - Жена Моурави не должна быть знакома со страхом, - и Русудан первая бросила коня в кипящую пучину. За ней Арчил с Бежаном и Эрасти, крепко сжимая хохочущего Автандила. Папуна, обхватив Паата, спокойно пересек крутые водовороты. Последним на берег выплыл с конем Саакадзе. Не подозревая безудержной смелости, стража, опираясь на пики, беспечно дремала на мосту. Не останавливая коней в Мисакциели - начало владений Нугзара Эристави, - смельчаки поскакали в Ананури. Никогда еще так поспешно на открывались ананурские ворота. Потрясенный Нугзар посмотрел на изодранное платье Русудан, на забрызганные глиной чохи, на измученных коней и прохрипел: - Где арагвское войско? Тяжелым камнем падали слова, раскрывая пропасть... - Войско?! Георгий зашатался... Тревожно проходила ночь в замке. Глаза пронизывают зыбкую даль, биение сердца сливается с яростью ветра, судорожно извиваются раскаленные мысли: "Нино, золотая Нино! Ни битвам с дикими ордами, ни блеску царских замков, прославленных красавицами, не затмить золотой поток твоих кудрей..." Георгий расстегнул ворот, вынул кисет: в холодном блеске поздней луны странно блеснул вышитый беркут... "Брат, мой большой брат, смотри, какие серьги..." Больно кольнуло сознание: Луарсаб - предатель, предал, как последний трус!.. Цари никогда не будут с народом. Об этом в будущем надо помнить... Последняя надежда - Мухран-батони и Эристави Ксанский... А если не пойдут? Если догадаются?.. Рука ударилась об острие камня... Тогда?.. И сквозь свист ветра и ярость Арагви до рассвета преследовали Георгия хриплые выкрики угроз, лязг отточенных мечей, бешеный топот копыт. А на утро Саакадзе молча выслушал Нугзара. - Мирван в Исфахане, а старик Мухран-батони не пойдет против царя... Эристави Ксанский один тоже не рискнет. Единственный выход - немедленно в Иран. В Иран, пока Шадиман не окружил Ананури... Вернемся, вероломство будет отомщено. - Будет отомщено? Но Георгий Саакадзе спокойно не вернется... шаху Аббасу открою переговоры с Турцией, князья дорого заплатят за последнюю игру. И вновь поспешные сборы, напряженное ожидание. Ночью за ускакавшим караваном захлопнулись тяжелые ворота Ананури. И снова перепутанные леса, бурные волны Арагви, снова подъемы, косматые высоты, спуски, лощины, и по Сагуремской дороге, минуя Лоджини, взмыленные кони ударились о скалистые бока Куркутского брода... Тем, на иранской стороне, судьба надвигает неумолимые бури. Что ждет Моурави? Слава, позор? Обещанная шахом помощь против князей?.. Кровавая завеса открывает новое поле брани, и прав тот, кто победит... Какой ценой? А разве для Моурави это важно?.. Разве вынужденное отступление остановит Георгия Саакадзе? Нет, борьба, яростная, до конца, до победы! Последняя переправа... И там, где Саакадзе укреплял картлийскую границу, где возводил Ахал-Агджа-Калу, верная царю шашка Колотаури, начальника охраны, пыталась преградить ему путь. Разгневанный Саакадзе выхватил меч. Далеко отброшена дерзкая шашка. Сброшенный с коня Колотаури ожидает смертельного удара, но Георгий высоко поднял тяжелый меч, вонзил его по рукоятку в грузинскую землю и переломил пополам. - Так сломается под мечом Георгия Саакадзе последний герб грузинских князей. Последняя переправа... Ворота Агджа-Калы распахнулись, выбежали сарбазы, выстраиваясь в две шеренги. Окруженный юзбаши и онбаши, начальник крепости, блестя бирюзой и золотой шашкой, приблизился к каравану. И в немом напряжении скрестились глаза Моурави и хана... И за ханом блеснули полные ужаса глаза Керима. Али-Баиндур, приложив руку к сердцу, учтиво поклонился: - Ворота Ирана широко открыты для Великого Моурави... Конец первой книги СЛОВАРЬ-КОММЕНТАРИЙ Абаз - грузинская серебряная монета. Абасси - персидская серебряная монета. Абхазети - часть Грузии. В XVII веке - владетельное княжество под властью князей Шервашидзе; главный город - порт Сухуми. Агаджа (груз.) - мера длины - около четырех километров. Агалары (от "ага" - господин) - мусульмане в Закавказье, которые были приравнены к дворянскому сословию. Агаряне - так называются магометане-арабы. По библейской легенде, родоначальниками арабов были Агарь и ее сын от Авраама - Измаил. Адли (груз.) - мера длины в Картли, равная приблизительно метру. Азнауры - грузинское дворянское сословие. Александр I - общегрузинский царь из династии Багратидов (Багратиони). Царствовал с 1412 по 1443 год. Стремясь оградить страну от внешних врагов, вновь овладел рядом рубежей и укрепленных пунктов, важных для обороны Грузинского государства. Энергично восстанавливал разрушенные города, крепости и монастыри. Стремился заселить местности, обезлюдевшие в результате опустошительных войн. Но именно в царствование Александра I заметно усилились крупные феодалы за счет ослабления центральной власти, как следствие тяжелых войн, разрухи и внутреннего разлада. Александр II Кахетинский - царь Кахети из династии Багратидов (Багратиони). Царствовал с 1577 по 1605 год. В 1603 году был свергнут своим сыном Давидом и вновь восстановился на престоле. Убит другим своим сыном, Константином, по настоянию шаха Аббаса I за русофильскую политику. Али-Капу (перс.) - "Высокие ворота", название площади в Исфахане. Алтабас - персидская парча. Амбра - благовоние. Амирани (груз.) - мифический герой, тождественный Прометею. Амкарство, амкары - средневековые профессиональные объединения ремесленников и мелких торговцев в Грузии. Ананури - город-крепость, до XV века домен (владение) грузинских царей. С XV века - владение Арагвских Эристави. Аргамак - рослый и дорогой азиатский конь. Кабардинские и туркменские аргамаки славятся и доныне. Аркебуза (итал.) - пищаль - фитильное ружье, заряжаемое с дула; появилось в XIV веке. Крупные аркебузы напоминают небольшие артиллерийские орудия. Армази - древнейший город Грузии на правом берегу Куры, против Мцхета, главное местонахождение идолов дохристианской Грузии. Артаксеркс III (361-338 до н.э.) - персидский царь из рода Ахеменидов. Аспарези (груз.) - площадь, место состязаний, турниров и т.п. Атабаг (груз.) - феодальный правитель юго-западной части Грузии. Ахал-даба - поселок в Картли, на правом берегу Куры, при выходе ее из Боржомского ущелья. Ашуги (вост.) - народные певцы, поэты. Баграт V (1360-1393) - грузинский царь из династии Багратидов (Багратиони). Батони (груз.) - господин, госпожа; батоно - зват. падеж ед. числа. Бей, бек (тур.) - старшина, начальник. Бешли - добровольцы в турецкой коннице. Бисмиллах (арабск.) - Во имя аллаха! Мусульманская религиозная формула. Бисти - мелкая персидская монета. Борчалу - тюркско-татарское кочевое племя, переселенное в Закавказье шахом Аббасом I. Бугур (перс.) - одногорбый верблюд. Бунчук (тур.) - пучок волос из конского хвоста, в Оттоманской империи - знак различия для пашей разных рангов (однобунчужный, двухбунчужный и трехбунчужный паша). Вай мe! (груз.) - Горе мне! Вахтанг Горгасал - царь иверийский (грузинский). Основатель города Тбилиси, столицы царства. Летописец Леонтий Мровели сообщает: "Вахтанг строил город Тбилиси и положил ему основание". Ваша (груз.) - боевой клич - "Молодец!", "Мужественно!". Велит мепес... велит гамарджвебит мепес... (груз.) - Ждем царя... ждем с победою царя. Гзири (груз.) - полицейский. Глехи (в собственном смысле) - основная масса грузинского крепостного крестьянства. Глехи, в широком смысле, - все зависимые от феодалов земледельцы от моджалабов (низшая категория глехов) до мсахури и азати включительно. Глехи-азати (груз.) - глехи, полностью или частично откупившиеся от феодала. Гозинаки - грузинская сладость: орехи в меду. Гори - город в Средней Картли, на месте слияния Куры и Лиахвы, заложен Давидом Строителем в XII веке. Горисцихе - Горийская крепость. Горлатный (старорусск.) - мех, выделанный из грудной части шкуры пушного зверя. Горотото - грузинский муз. инструмент - длинная труба. Гуда-ствири (груз.) - музыкальный инструмент (волынка); делается из небольшого бурдюка с двумя лапками. В одну лапку вставляется дудочка, в другую - деревянный рожок с круглыми продушниками. Дудочка и рожок украшаются змеиными головками, ракушками и т.д. Бурдюк, смотря по состоятельности мествире (см.), обшивается холстом, тиком, шелком. Гуджари (груз.) - грамота. Гурджистан - "Страна грузин", персидское название Грузии. Гурии (хурии) - дословно: соблазнительные; вечно невинные, нестареющие девушки, обитающие, по представлению мусульман, в раю; обязанность их - награждать лаской борцов за ислам и праведников в их потусторонней жизни. Гурия - часть Грузии. В XVII веке - владетельное княжество во главе с Гуриели, вассалом имеретинских царей. Стольный город - Озургети. Даба (груз.) - особый вид селения, среднее между местечком и деревней. Давид IV Строитель (1089-1125) - царь из династии Багратидов, выдающийся политический и военный деятель Древней Грузии. Успешно боролся с собственными светскими и церковными феодалами за объединение Грузии в одно централизованное государство, а также с захватчиками-сельджуками - за независимость родины, которых изгнал не только из Тбилиси, но и из Ширвана и Армении. Провел ряд радикальных военных реформ, приведших к созданию сильного регулярного грузинского войска, а также ряд хозяйственных и культурных мероприятий, способствовавших подъему грузинской культуры. Давлет-ханэ (перс.) - "Дом богатства" - шахский дворец. Дайра (груз.) - плоский бубен.