хеулидзе. Сняв с куладжи жемчужную булавку, тихо сказал: - Передай Саакадзе подарок, царская булавка колет не хуже азнаурской. Передай, прошу его непременно присутствовать на вечернем пиру, а вернуться к скучающей Русудан успеет завтра. Нестан растерялась. Она не думала отплатить такой неблагодарностью верному другу, которому обязана своим торжеством над врагами. Получив от Херхеулидзе подарок и весть об изгнании, Саакадзе, выбравшись из круга, незаметно удалился. Он безошибочно угадал случившееся: самолюбивый Луарсаб уязвлен его осведомленностью. Но на этот раз Георгия больше занимало удачное водворение им Зураба в Метехи. Это давало возможность азнаурам использовать ненависть Нестан к партии Шадимана и Андукапара. Саакадзе принял решение не огорчать Эристави и скрыть случившееся. Сославшись на неотложные дела, не дожидаясь утра, он ускакал после пира в Носте. ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ На амшинском съезде обсуждалось серьезное положение азнауров. Новый хитроумный закон Шадимана о плате частью урожая за пользование пахотной землей и скотом за пользование пастбищами накинул аркан, главным образом, на малоземельное азнаурство. Пугала стихийная продажа князьям азнаурских земель и хозяйств. Пугала необходимость для поддержки существования большинства азнауров увеличить и так непосильную подать на своих крестьян. Князья хищно набрасывались на разоренных законом Шадимана царских азнауров, скупая за бесценок землю, скот и крестьян. Но даже и крупные азнаурские хозяйства шатались. Страшнее всего, что скрытый замысел Шадимана, направленный на подавление азнаурского сословия, удавался. Обнищалое крестьянство, сдавленное двойным ярмом, ожесточалось. Враждебно настроенное, оно охотно при продаже переходило на княжеские земли: там, по крайней мере, хоть князь хорошо ест. Саакадзе давно с тревогой наблюдал за действиями Шадимана. И сейчас он решительно заявил: - Народ нельзя упускать, народ - сила азнауров, другого оружия у нас нет. Об этом твердо помнить должны... Надо найти средство овладеть сердцем народа. Азнауры хмуро соглашались, но каждый подумал: народу слабость показывать тоже опасно. Не менее тревожило сообщение Элизбара Таткиридзе, назначенного азнаурским союзом следить за турецкой границей, о тайном переходе богатого каравана и сообщение Папуна, часто гостившего у Арчила в Метехи, о тайной беседе Шадимана с приезжими купцами. Не веселило и сообщение Ростома о темных людях, возбуждающих на майданах купцов против царских азнауров. Встревоженные азнауры единогласно поддержали требование Квливидзе. Георгий, настаивали они, должен всеми мерами повлиять через Нугзара Эристави и Мухран-батони на царя об отмене разорительного закона Шадимана. Это лучшее средство удержать за собой народ. Саакадзе подумал: не скоро мы друг друга как следует поймем. Но вслух обещал повидаться с князьями. Съезд вынес решение о принятии в союз десяти двальских азнауров и согласился с доводами Саакадзе о необходимости перестроить по персидскому образцу все азнаурские дружины, но решительно отверг предложение Саакадзе уравнять в правах месепе с глехи-азати в азнаурских землях. Не время дразнить князей и озлоблять глехи. Также отвергли предложение Гуния о принятии в союз азнауров Эдишера как лазутчика Шадимана. Съезд выбрал Дато, Квливидзе и Ростома помощниками Саакадзе по делам Ирана, Турции и горских племен. Вновь поклявшись на скрещенных шашках в верности союзу, азнауры осторожно разъехались в разные стороны. Взбежав по серым отточенным брускам на круглую площадку башни, Георгий оглянулся на Носте, утопавшее в зеленых волнах тесных садов. Внизу, над дремотными улицами, легкой дымкой покоилась тишина. Вспомнились казахские набеги, сердце гордо забилось: "В Носте никто больше не плачет..." Эристави Ксанские и даже Мухран-батони, ненавидя партию Шадимана, считали, что Саакадзе, зять доблестного Нугзара, имел право на большее внимание царя, и если противники загораживают путь к возвышению достойного рыцаря, то борьба необходима, и в случае войны с ненавистными князьями обещали свое покровительство. Саакадзе не раскрывал истинной цели союза азнауров и не выводил из заблуждения даже Нугзара и Зураба: для успешности дела придется пользоваться силой могущественных князей... Георгий оглянулся на тихий оклик и залюбовался блестящими, как гишер, глазами и двумя тугими косами четырнадцатилетней Тэкле. Она нежно улыбнулась: - Хорешани с утра здесь, в Тбилиси едет... Георгий, поцеловав сестру, поспешил в роскошные покои Русудан. Пронзительный крик Паата и Автандила и хохот Хорешани встретили Георгия. - ...Очень детей люблю... Почему своих не имею? Князь старый, Дато сумасшедший, от кого иметь детей?.. Какие новости? Большие: Гульшари в Метехи вернулась, вертит хвостом, даже светлейшие от нее зависят... Как случилось? Шадиман испугался влияния Нестан, сам поспешил в Арши, и Гульшари дала себя уговорить... Теперь сильно завладела Луарсабом. Нестан? Конечно, борется, но женщина, влюбленная в собственного мужа, - плохой противник, а Нестан глаз с Зураба не сводит. Луарсаб такое не любит. Что? Напротив, царь очень внимательный, и ни одно совещание без Зураба не проходит... В Метехи боятся князя, очень гордый дидебули... Шадиман? Как мед, кипит. Только виду не показывает. Луарсаб после поездки по Картли очень изменился, делами интересуется, Шадиман осторожно действует, на все царское согласие имеет, но делает по-своему. Хотя случай с краской Шадиман хорошо запомнил. С какой краской?.. Тоже не знаешь? Нехорошо, Георгий, надо вернуться в Метехи... Что? Нет, нет, давно было... Луарсаб по возвращении из поездки по Картли преподнес Шадиману пять корзин красной краски из-за любви князя румянить женщин... В замке удивлялись подарку, но Шадиман страшно взволновался - и тут же горестно прошипел: когда за неоценимые услуги приходится краснеть, подобно маку, то царский подарок лучше солнца действует. Говорят, Луарсаб извинился... Мариам? Не время думать о чужих делах. Шадиман льдом ее угощать начал... Бросил? Нет, пока она его угрозой держит. Назло Нестан приблизила, о женитьбе Луарсаба вместе хлопочут. Гульшари? С ума сходит, всеми мерами противится. Шадиман? Тоже против. Греческую царевну ждет. Там давно согласны. Луарсаб, конечно, Шадимана слушает, в Гульшари влюблен, не торопится. Весело? В Метехи скучать не любят. Ашуги нежные песни в честь красавицы Гульшари поют, мествире тоже гуда раздувают... Почему Нестан не придумала? Наверное, опоздала, в скромности ее подозревать не стоит. В Метехи как на кинжалах обе партии сидят. Луарсаб? Двойную игру ведет. Андукапар с Зурабом? Ненавидят друг друга... В Метехи очень весело. После отъезда шумной Хорешани долго шагал Георгий в глубине прохладного сада. Вспомнилась свадьба Нестан, приезд в Ананури Луарсаба с пышной свитой. Подарки, любезность и холодность царя к нему: за трехдневное пребывание в Ананури трех слов ему не сказал. К Русудан тоже сух был, только насмешливо спросил: не дала ли она богу обещание избегать Метехи? Гонцы и глашатаи сзывали ашугов и мествире на поэтическое состязание. Придворные злорадствовали: "Гульшари несомненно уже узнала о песне, составленной в честь "блестящей" Нестан. Недаром хитрая княгиня назначила большую награду за лучшую песню о женской красоте. Всем известно: кто платит, тот главенствует". На широком балконе, украшенном легкими тканями, расположился пестрый двор Луарсаба. Мариам, окруженная княгинями, сидела рядом с царем, а вокруг - красавицы Картли и заносчивые князья. Мествири и ашуги расположились друг против друга на скамьях, покрытых коврами. Начальник замка называл имена певцов, и каждый из них выступал со своими шаири и поэмами. Гульшари не ошиблась. Только о ней пели певцы, вознося до райских видений красоту прекрасной княгини Амилахвари. Нестан, откинувшись на голубую подушку, насмешливо шепнула Хорешани о назойливой глупости крикунов... У ворот Метехи спорили. Дружинник копьем загораживал путь старику. Подошел Баака. - Одежда плохая, как такую царю показать? - сердился дружинник. Баака предложил старику надеть чистое платье, но старик строго отказался. - Каким жил, таким царю покажусь. Петь пришел, а не чохой хвастать... Баака направился к замку... Луарсаб, смеясь глазами, задорно повернулся к не терпящему нищих Шадиману и разрешил: - Пусть войдет, певца по песням встречают. Но певца встретили откровенным смехом. Поклонившись только царю, он опустился на ковер. Жалобно дрогнула струна чианури о страшном времени. Пусть царь оглянется на границу Картли, пусть поострее наточит шашку, пусть седлают воины коней, темнеют горы от вражеских знамен, несутся тучей неверные, жгут Картли глаза врагов... Пусть царь поострей наточит шашку... Луарсаб недоуменно слушал дребезжание старика. Еще сегодня ему докладывали полководцы Ярали и Захария о полном спокойствии картлийских границ. Гульшари вспылила: - Разве старик не знает, о чем сегодня поют? Старик пристально посмотрел на Гульшари и медленно сказал: - Если красавицы затмевают перед царем опасность, грозящую Картли, и петь можно только о красоте, то одну красавицу видели мои глаза... Тоже, как сейчас, небо голубой чохой хвастало, только солнце в черное море упало, а черное море в глазах девушки спряталось. Солнце дна не нашло, черным огнем закипело... Небо рассердилось, другое солнце светить поставило, другое тоже в море упало, так сто солнц в глазах девушки спрятались, только одно на небе, последнее, осталось... Когда немножко глаза закрыты, ничего, ресницы тень держат, когда совсем открыты, смотреть нельзя, сердце режет... Тогда заря сказала: "Пойду посмотрю, почему солнце с неба убежало". Посмотрела и на губах девушки жить осталась. Тогда жемчуг сказал: "Еще красивее буду, если красный цвет около будет. Но только тесно, рот совсем маленький... От тесноты больше жемчуг блестит..." Тогда луна сказала: "Если солнца в море ушли, я над морем светить хочу" - и на лбу девушки осталась. Тогда звезды сказали: "Скучно на небе стало, всегда около луны живем", - и на ресницах девушки повисли. Тогда закат обиделся: "Если все убежали, почему меня оставили?" Сейчас на щеках играет. Тогда буря рассердилась, почему о ней забыли. От ночи одно крыло оторвала, молнию тоже захватила и так на голову красавицы опустилась. Тогда птицы собрались и свой голос ей отдали... Только голубь потихоньку от других кротость ей вместо голоса дал. Тогда цветы собрались и свое благоухание ей отдали. Тогда змеи собрались и гибкость ей отдали. Тогда звери собрались, но лев зарычал: "Кто, кроме меня, смеет подарки красавице предлагать?" И отдал ей сердце свое. Теперь, когда она смеется, деревья расцветают, когда скучает, дождь идет, когда ходит, трава радуется, думает, бабочка крылом тронула... Только когда так много вместе, всегда опасно. Черные солнца к себе манят, а море не любит, когда дно ищут. Заря тоже неспокойна, кровь играет, а жемчуг кровь любит, а кровь место ищет, а место всю землю захватило... - Э, старик, ты лучший певец и справедливо - отдать лавровый венок тебе. Луарсаб окинул присутствующих веселым взглядом. Гульшари поддержала царя и вкрадчиво спросила имя необыкновенной красавицы. Старик долго молчал и на настойчивость Гульшари наконец ответил: - Зачем имя знать?.. Судьба откроет двери, судьбу трудно обмануть... Гульшари гневно обвиняла старика в лживости. Заинтересованный не менее других, Луарсаб обещал старику заслуженную награду и потребовал имя красавицы. Старик поднялся, словно не видя Гульшари, медленно обвел слезящимися глазами присутствующих и остановил взгляд на Луарсабе. - Может быть, царь, скоро увидишь ее... скорее, чем пожелал бы тебе друг. Ее имя не спрашивай, а мое запомни: Бадри. Если хочешь наградить, вели после смерти похоронить там, где мертвым найдут... Бадри осторожно взял чианури и, не поклонившись, вышел. Некоторое время на балконе молчали. Луарсаб первый оборвал тишину: - Раз предсказана мне встреча с красавицей, похитившей у неба лучшее украшение, то незачем беспокоиться и нарушать веселье. Возмущенная Гульшари клялась - хитрый старик подкуплен гурийской длинноносой княжной, недаром о носе он в своей песне не упомянул. Нестан напомнила: - Красавица живет в Картли. Если бы взгляд мог убивать, то Нестан, наверное, умерла бы раньше старика, но соперницам пришлось довольствоваться оружием колкостей и щитом любезностей. Даже убеленные сединами князья только теперь поняли значение словесного поединка. Шадиман, видя веселость царя, перевел взгляд на побледневших Зураба и Андукапара и благоразумно напомнил о певцах. На рассвете загудели все тбилисские колокола, сливаясь в один медный вопль. Тбилисцы выбежали сонные на улицы и под отчаянные выкрики глашатаев с ужасом увидели на гребнях гор запоздалый сигнал, перелет огненных птиц. Еще ночью в Метехи прискакали от Саакадзе гонцы, и беспечный замок услышал страшную весть. Метехи зазвенел доспехами. Военный совет. Молниеносное выступление дружин. Стремительный поход Захария и Ярали через горный проход в Манглиси. Картли схватилась за оружие, но момент был упущен. Феодалы, действуя каждый в зависимости от личных выгод, не стремились к общей защите государства и снова подвергли Картли жестоким ударам Стамбула. Царский замок, замкнутый от внешней жизни позолоченной скорлупой, занятый пирами, охотами, ристалищем, наполненный интригами различных партий, и на этот раз опоздал предотвратить вторжение врага. Стамбул, возмущенный оттягиванием военного союза, намеченного Шадиманом, намеревался покорением Картли уничтожить влияние Ирана на Восточную Грузию. Знаменитый полководец султана Ахмеда Татар-хан, помня поражение в Триалетской битве, действовал осторожно. Возвращаясь в Турцию после покорения Багдада и ведя за собой нагруженные караваны, пленных и табуны коней, хан до Одзиси передвигался по ночам, залегая днем в густых лесах. Только у Квельти сторожевые башни обнаружили врага. Передовой отряд Ярали и Захария успел укрепить горные вершины, но во время сна был окружен и перебит стремительным Татар-ханом. В отчаянной схватке знаменитые полководцы Ярали и Захария, не раз одерживавшие победы, пали на свои мечи. Прорвав укрепленные теснины, войско султана хлынуло на обнаженную Картли. Подняв над Манглиси, Одзиси и Квельти зеленое знамя, янычары безудержным потоком кинулись на княжеские владения, и феодалы не только не могли оказать помощь царю, но сами едва спаслись через пещерные проходы в неприступные замки-крепости... Народ, объятый ужасом, бросал на разграбление деревни, спасаясь в непроходимых лесах. Разгром царства заставил Луарсаба с приближенными спешно покинуть уже опустевший Тбилиси и через Эртацминда укрыться в Цхиретском замке. С высокой башни замка Луарсаб с отчаянием наблюдал за беспокойными огнями сторожевых башен. Но к нему на помощь не спешили войска, не развевались знамена, не гремел боевой клич. Царь был забыт, и, хотя его жизни не угрожала опасность, стыд сжимал его сердце. Картли брошена на произвол врага. Первая война загнала его с придворными и горстью дружинников в безопасное убежище. Зураб, бросившийся из Тбилиси в Ананури, не возвращался. На соединение с другими замками рассчитывать невозможно, все отрезаны друг от друга. Гонцы продолжали приносить страшные вести. Впервые растерялся Шадиман, впервые, изогнув упрямые брови, беспомощно сжимал саблю Андукапар. Носте бурлит. Союз азнауров совещался всего один час. "Барсы" Даутбек, Гиви, Пануш, Элизбар и Матарс, передав свои дружины Саакадзе, умчались в ночной мрак. Таинственно перекликались голубые дрозды, звякала неосторожная сбруя. К Носте стекались остальные азнаурские дружины. Гонцы, спрыгивая на ходу с вспененных коней, доносили о движении турецких сил. Погружая в густую мглу азнаурские знамена, Саакадзе двинул две тысячи дружинников к Цхиретскому замку и на рассвете предстал перед изумленным Луарсабом. В деревне Квельти турецкий разъезд поймал старика с чианури. Прельстившись сулимой наградой, старик повел Татар-хана по глухим тропам к Цхиретскому замку... В угрожающем безмолвии пересекли турецкие колонны запутанные зигзаги гор, колючие заросли, орлиные ущелья, обогнули Эртацминду, перевалили Гостибские высоты, переползли Лощину гиен, а старик со связанными руками все шел и шел, не оборачиваясь, пока разъяренный Татар-хан не узнал Квенадрисскую дорогу. - Судьбу хотели обмануть? - повернувшись к туркам, сказал насмешливо старик. - Всегда фесками были. Разве певец народа предаст свой народ? Шестьдесят тысяч войск Татар-хана поспешно повернули обратно к долине, а обезглавленный старик с разбитой чианури за поясом остался лежать на холодных камнях. И только через несколько дней удалось Татар-хану расположить свое войско вокруг города Ахалкалаки. Луарсаб и весь двор с высоты замка с ужасом смотрели на долину Эртацминда, покрытую, точно кровавыми волнами, красными чалмами. Созванный совет молчал, растерянно сидели князья, мрачно склонил голову Луарсаб. - Значит, отдать Картли на разграбление? Молчавший Саакадзе поднялся: - Царь, прошу дать мне семь часов времени, и султаны сто лет будут помнить навязанную Картли войну. Луарсаб посмотрел на Шадимана, на других царедворцев и потянулся к Саакадзе. - Георгий! Георгий, передаю тебе власть верховного полководца, царь Луарсаб всюду пойдет с тобой. Оставив Цхиретский замок, Саакадзе помчался к деревне Кавтисхеви... Стрелами летела по заглохшей Картли "Дружина барсов", призывая народ встать под знамя Саакадзе. Из лесов, из пещер, из сторожевых башен, из дальних деревень стремились к Носте воодушевленные крестьяне: - Саакадзе зовет! Наш Саакадзе зовет! - Спешите, люди! Саакадзе победу обещает! - Всегда слово держит! - Мне сына в Гори выкупил! - А мне дочь выкупил, в Носте теперь живет. - Меня от подати в Мцхета освободил. - В Эзати всем целебную мазь для коров дал! - Мне сына в Ананури от купцов спас. - Мне овец в Хертвиси подарил! - Спешите, люди! Саакадзе зовет! - Саакадзе победу обещает, всегда слово держит!.. И все ближние и дальние крестьяне, которым в течение многих лет Саакадзе упорно оказывал помощь, восхваляли щедрость Саакадзе. Расчет Саакадзе на благодарную память народа оказался правильным. С криком: "Наш Саакадзе зовет!" молодые, старые и даже подростки хватали кинжалы, точили затупленные шашки, вырезывали дубины и бежали в Носте, увлекая за собой встречные деревни. Даже женщины бросали на руки старухам детей и, схватив кинжалы, стремились к заветному замку, воплощая в Саакадзе свои надежды. В Носте Ростом и Димитрий снабжали крестьян оружием, привезенным с собою на верблюдах бежавшими из Тбилиси амкарами, сажали на коней молодежь и через дальние дороги под началом опытных азнауров или дружинников отправляли в Кавтисхевский лес. Русудан тайными путями отправила верных людей в Ананури с просьбой Георгия к Нугзару немедля двинуть войско к Сураму, а также предупредить Мухран-батони и Шалву Эристави о решении царя сражаться с турками в Сурамской долине. Тайные гонцы Саакадзе от имени царя скакали к замкам Цицишвили и Джавахишвили с указанием безопасных дорог к Сураму... Эрасти и двадцать разведчиков, некогда отнятых у багдадских купцов в Ананури, змеями ползли в лесах мимо вражеского лагеря, собирая в тылу народное ополчение. Картли забурлила. Предоставленный себе народ с гордостью взял в мощные руки защиту страны. Осведомленные гонцами феодалы спешили тайными путями к Цхиретской лощине. Но наружно Картли замерла. Все ушло вглубь... В настороженной тишине замерли шорохи, только ночью шуршала трава, только неслышно сгибался приозерный камыш, только тихо перекликались дрозды... Татар-хан, обманутый победоносным шествием и убаюканный тишиной, расположился многочисленным лагерем у Цхиретского замка. В чаще Кавтисхевского леса восемь тысяч вооруженных конных и пеших дружинников встретили Саакадзе боевым кличем. Каждый час прибывали новые толпы, сменившие плуги на шашки. Оставив Квливидзе и десять азнауров формировать и отправлять дружины, Саакадзе, Ростом, Димитрий с дружинами стремительно двинулись напрямик к Цхирети, и в семь часов вечера Саакадзе расположил войско на ночлег у подножия погруженного в отчаяние замка. Обрадованному царю и царедворцам Саакадзе развил знаменитый стратегический план, увековеченный в грузинских летописях "Сурамской битвой" и народным признанием Георгия Саакадзе Великим Моурави. Этот план, выдвинутый вождем азнаурского движения, был противопоставлен феодальному способу ведения войны. На рассвете, потрясая обнаженной шашкой, Саакадзе напомнил дружине о народной воле и достоинствах добровольного народного войска. Ополченцы встретили речь бурным восторгом, угрожая, потрясали оружием, нетерпеливо рвались в бой. Протесты Шадимана и придворных не остановили Луарсаба, и его появление в сопровождении царевича Кайхосро, князей Заза Цицишвили, Качибадзе, Газнели, Липарит и телохранителей было встречено шумной радостью. Саакадзе, разделив войско на центр, правый и левый фланги, приставил к царю Дато и Ростома с приказом беречь Луарсаба больше своей головы, ибо гибель царя в битве внушала суеверный страх войску и сеяла панику. Царь принял правый фланг, укрепленный дружинами союза азнауров. Заза Цицишвили - левый, а центр, имея рядом Димитрия, повел Саакадзе. Войска стройными колоннами двинулись в обход по Цхиретской лощине и только у деревни Ниаби были замечены изумленным Татар-ханом. Рассыпалась тревожная дробь турецких бубнов. Взлетели бунчуки, размахивая полумесяцами и конскими хвостами. На фланге вылетела, ощетинив дамасские клинки, турецкая конница. Взмахнул ятаганом одноглазый паша, и турки густой колонной яростно кинулись вперед. Рядом скакал, взметнув зеленое знамя, нукер, Татар-хан с высоко поднятой саблей вздыбил коня. Гремели бубны, гремели дали, фыркали кони. Зловеще сверкали сабли, Саакадзе врезался в центр турецкого войска. Расчет Саакадзе оказался правильным. Неожиданность нападения вызвала замешательство. Передовые янычары были смяты мощным натиском Саакадзе. С налитыми кровью глазами Димитрий неистово размахивал шашкой, ведя за собой сабаратианскую дружину. Не менее яростно бились левый и правый фланги. Царь и Дато, во многом схожие, ловко маневрировали конницей, то соединяя ее в сжатую колонну, то рассыпая по лощине отдельными звеньями. В погнутых доспехах, на конях, залитых кровью, азнаур и царь увлекали за собой опьяненное битвой войско. Благоразумный Ростом, помня приказ Саакадзе, по пятам следовал за царем. Он зорко следил за взмахами ятаганов и не раз твердой рукой перерубал дорогу слишком смелому врагу. Гиви со своей дружиной, запоздав к началу битвы, яростно врезался в дружину Квливидзе и был немало озадачен, получив удар рукояткой по затылку, увидя бешеные усы азнаура и услыша отборную брань на слишком знакомом языке. Турецкими силами на левом фланге командовал высокий бек со светло-голубыми глазами. Было что-то покоряющее в его флегматичных движениях. Он равнодушно сближался с грузинскими конными звеньями и лениво взмахивал саблей, словно отгоняя мух. Его избранный отряд, перенявший от сарацин искусство четких ударов, неуклонно продвигался за своим голубоглазым начальником к главным силам картлийцев. Саакадзе, невольно залюбовавшись беком, безошибочно разгадал его намерение - взять в плен царя. Он указал Заза Цицишвили на сокрушающего картлийские ряды бека, приказав во что бы то ни стало отсечь голову опасному храбрецу. Заза бросился исполнять приказ Саакадзе. Бек спокойно повернул коня навстречу врагу. Но Заза неожиданно круто вздыбил коня. Молнией сверкнул клинок, и Заза на лету подхватил отсеченную им голову бека. Отчаянно отбиваясь, он проскакал сквозь густые ряды врагов и, залитый кровью, бросил к ногам царя первый трофей победы. Лишенный начальника, левый фланг турок, несмотря на численный перевес, дрогнул и бросился бежать, увлекая за собой остальных. Татар-хан, надеясь на конечную победу, отдал приказ священному полку пророка, всегда находившемуся позади войска, остановить бегущих и отступать по поправлению к Гори. Неистовые победные крики, подхваченные эхом, рассыпались по горам. Саакадзе решительно воспротивился желанию царя преследовать врага, напомнив о данной ему власти начальника. На спешно собранный царем военный совет Саакадзе пришел последним. Он сам расставил стражу, распорядился об отдыхе и еде, привезенной воинственными крестьянками, приказал собрать все оружие, брошенное турками, и лишних коней отвести в Эртацминда, куда сейчас стекались новые толпы ополченцев. Он поручил вернувшемуся Эрасти скакать в Кавтискеви и передать оставшимся "барсам" свой приказ. На недоуменный вопрос царя, князей и азнауров Саакадзе подробно объяснил свой план. Турки теперь спешат соединиться с другой частью своего войска, но посланные азнаурские дружины снесут все мосты и такой мерой загонят врага к сурамским долинам. Ко всем князьям посланы гонцы, по всей Картли верные азнауры собирают народное ополчение, все леса кишат засадами. Предупрежденные Нугзар и Зураб Эристави пересекут дорогу ничего не подозревающей второй части турецкого войска. Эристави Ксанский, Джавахишвили и Турманидзе зайдут с правого фланга, а Реваз Орбелиани, Ираклий Эмирэджиби и Газнели закроют левый фланг. Войска же Мухран-батони, Амилахвари, Квели Церетели и Магаладзе зайдут у деревни Брбона в тыл врага. Таким образом, Татар-хан попадает в смертельное кольцо. А на рассвете в первоначальном порядке царь с Саакадзе и Цицишвили двинутся в обход и как раз поспеют вовремя к запертым отвесными горами теснинам и устроят там ловушку. Царь с восхищением, князья с трепетом, а азнауры с благоговением и бурной радостью взирали на грозного полководца. Турецкое войско шло к Гори, предавая огню и ятагану богатые окрестности, замки и деревни, но, подойдя к Куре и увидев разрушенные мосты, вынужденно двинулось, не подозревая ловушки, к Ташискарским теснинам. В предутреннем тумане грузинское войско направилось через Доэсские долины к Ахал-даба. На совете у Доэсского перевала решили не преследовать врага по правому берегу Куры, а перейти Куру вброд, обойти турок, соединиться с шедшими на помощь войсками Внутренней Картли и стать у Сурама, замыкая собою главный проход в Хеоба, единственный, ведущий к границе Турции. На берегу Куры картлийские дружины были встречены народным ополчением. Разодранные чохи, спутанные черные бороды, настороженные глаза, зазубренные шашки говорили о суровых нахидурцах. Сутулые, коренастые атенцы с горящими из-под нависших бровей глазами потрясали пращами. Тонкие, гибкие урбнисцы в помятых цаги, полинялых архулаках, сжимая копья, буйно встряхивали курчавыми головами. Высокие, плотные, с взлохмаченными рыжими бородами сабаратианцы, сверкая холодной голубизной глаз, взмахивали тяжелыми дубинами. Юркие сомхитари в истоптанных чувяках, замусоленных бешметах, в облезлых шапчонках, задорно торчащих на пышных макушках, размахивали тонкими кинжалами. На черных архалуках, на желтых бешметах, на серых чохах жесткими пятнами застыл соленый пот. От таинственных руин Армази, от шумной Арагви, от пещер Уплисцихе, от ветхого Мцхета, от замкнутого Ацхури с жаждой мести бежало к сурамским полям народное ополчение. Изумленно смотрел царь на живую Картли. Это не были раболепные тени, освещающие факелами дорогу его коню. Это не были приниженные, с кислыми улыбками гостеприимные крестьяне, выставляющие раскрашенных жен и матерей. Грозная, живая Картли смотрела в глаза изнеженному царю. Бурный разлив реки не остановил ожесточенное ополчение. Валили деревья, рубили бревна, разорванными чохами перевязывали гибкие ветви. В бешеный водоворот спускали непрочные плоты. Бросались вплавь на бурдюках, досках, стволах. В коричневую муть гнали ржавших коней. Солнце раздробляло прыгающие лучи на саблях и кинжалах, торчащих над головами. С гиканьем, со свистом, с хриплой бранью, выплевывая вместе с глиной проклятия, ополчение перерезало мутную толщу неукротимой Куры, и грузины, опередив янычар, шедших к границе через сердце Картли, вышли к сурамским полям. Нугзар и Зураб, разгромив передовые части турок, встретили царя победными кликами. Ловкие гонцы известили о выполнении плана Саакадзе войсками Ксанского Эристави, Мухран-батони, Амилахвари и других князей, мертвым кольцом задержавших движение янычар, не допуская соединения их с главными силами. Татар-хан, заметив маневр грузин, расположил войска по берегу Куры вблизи Квишхети и, окопавшись глубокими рвами со стороны Сурама, стал ждать подкреплений. Совет военачальников решил всецело положиться на Георгия Саакадзе. Саакадзе заявил: главная задача - заставить Татар-хана принять бой возможно скорее. Поэтому, отрезав туркам путь к отступлению. Саакадзе расположил войска Шалвы Эристави у Кортанетских вершин. Остальные войска были размещены с точным расчетом бросать их в бой постепенно, чтобы внести волнение и расстройство в ряды врага. Окопавшись в центре, Саакадзе рассыпал передовую цепь и, вызвав пятнадцать ностевцев, изучивших бой на русийских пищалях, оставленных боярином Татищевым, приказал обстрелять турецкие ряды. Такая охота и отсутствие ожидаемой помощи сильно беспокоили Татар-хана, и, потеряв самообладание, он вывел войско на открытую долину. - Саманная голова! - невольно вскрикнул Димитрий и, увлекая за собой дружину, пронесся навстречу. С правого фланга ринулся царь. Яростно дрались дружины. Саакадзе, клином врезавшись с ностевской дружиной в центр вражеских сил, не давал Татар-хану выровнять линию флангов. Вновь закипевшая сеча не помешала Саакадзе зорко следить за картлийскими войсками и ежеминутно посылать к князьям и азнаурам гонцов с приказаниями. Рев, свист мечей, сабель, стрел, ржание коней. Но не это заставило дрогнуть после четырехчасовой битвы бесстрашного Татар-хана. С левого фланга бешеным потоком неслись свежие арагвинские дружины Нугзара и Зураба. Татар-хану в кровавом тумане они показались несметными, и только быстрота коней могла спасти его и треть войска. Пешие, бросая оружие, бежали в окружные леса. Каждый думал только о своем спасении. Но наперерез им уже мчался Гуния, ведя за собой тваладские сотни. Мольба о пощаде только разжигала картлийцев. Тысячи голов падали на горячую землю сурамских полей. Внезапно на крутых отрогах, со стороны деревни Брбона, появились новые турецкие силы. Татар-хан облегченно вздохнул, но тут же в отчаянии до боли стиснул рукоятку ятагана. Бахчисарайское знамя с полумесяцем, словно подбитая зеленая птица, плашмя падало в ущелье, куда, преследуемые княжескими дружинами, теряя строй и оружие, скатывались всадники в турецких доспехах. Картлийские воины и ополченцы встретили теснимых турок яростным воем... Случилось необъяснимое: многотысячное войско Татар-хана было побеждено. Турецкий военачальник шел на Картли, не предвидя новой стратегии Саакадзе, сосредоточившего в своих руках единство военных действий. Картлийцы беспощадно преследовали бегущих. Кони вязли в кровавой грязи. Это была месть народа за многовековую тиранию. Последними вернулись царь и Саакадзе с "Дружиной барсов" и тваладскими сотнями. Дружинники вели за собой по нескольку коней. Тысячи зажженных факелов и крики восторга встретили победителей. В этот момент, казалось, стерлись все грани. Опьяненные небывалой победой, картлийцы целовались запекшимися губами. Обнимались даже враждующие между собой князья. - Ваша, ваша царю Луарсабу! - Ваша, Великому Моурави - Георгию Саакадзе! Царь обнял и крепко поцеловал Саакадзе. Сняв перстень, царь хотел надеть на палец Саакадзе, но руки исполина не походили ни на чьи руки в Картли. Кругом засмеялись. Саакадзе, поцеловав, надел перстень на эфес шашки, крепко стянув лентой. - Пусть подарок царя всегда напоминает о Сурамской битве. Забыв усталость, до полуночи ликовали победители. На стоянке у царского шатра желтела пирамида из тысячи турецких голов. И вокруг пирамиды под музыку и пляску пировали картлийцы. Следующий день прошел в поисках врага, но уцелевшие уже перешли границу. Только воинственные женщины в течение нескольких дней отыскивали в лесу скрывавшихся турок и в знак позора и поучения, дабы больше не приходили, обнажали их, а из великодушия и жалости к ожидающим матерям, женам и сестрам указывали дорогу к границе. Один янычар в благодарность за возвращенную ему одежду сказал женщинам, что если бы не проклятый старик, заведший их на Гостибские высоты, то грузины не одержали бы победы. Старику, конечно, там сняли голову. Разведочный отряд Эрасти отправился на Гостибские высоты. Через несколько дней Эрасти признал в обезглавленном старике известного картлийским деревням Бадри, пользовавшегося за прозорливость суеверным уважением. Царь приказал похоронить его на Гостибских высотах и поставить памятник - часовню с надписью на дверях: "Не пожертвую вечной жизнью временной, не буду предателем царя и отечества". До поздней ночи подсчитывали добычу - брошенный Татар-ханом караван с трофеями персидской войны: мешки с серебром, с золотом в изящных изделиях, серебряные и золотые шашки, сабли, дротики, копья и табуны коней с седлами. По совету Саакадзе в этот же день был отправлен подарок шаху Аббасу: отбитые пленники-персияне, три тысячи турецких голов, надетых на пики, конь обезглавленного голубоглазого паши с золотым седлом и саблей, украшенной драгоценными камнями, тысячи дротиков. Это был политический намек на мощь Картли. Шах Аббас, радуясь поражению ненавистного врага, так и оценил смысл подарка. Он еще раз убедился в правильности своего выбора и решил теснее связаться с Саакадзе. И народ понял значение своей воли и уверовал в непобедимость Великого Моурави. Огромные трофеи обогатили царя, князей и даже азнауров, но Саакадзе свою долю просил царя раздать добровольным дружинникам, пришедшим из картлийских глубин. По настойчивому совету Саакадзе, царь, отпуская домой крестьян, объявил: все участники этой войны будут освобождены от подати на год. Зная, сколько средств затратил Саакадзе на войну, князья поразились его бескорыстию. Луарсаб особенно наградил "Дружину барсов", зачислив Дато и Ростома в свою свиту с правом свободного входа в Метехи, а остальным азнаурам дал звание начальников царских дружин, обещав подумать о расширении земель. Восхищенный царь тут же возвел Саакадзе в князья и назначил его моурави Тбилисским, Двалетским и Цхинвальским и подтвердил тарханную грамоту на право свободного входа в Метехи. Желая подчеркнуть благодарность герою, царь выразил желание отпраздновать победу Сурамской битвы в замке Носте. Польщенный Саакадзе горячо поблагодарил царя и пригласил всех князей и азнауров в Носте на царский пир. То же приглашение повторил Саакадзе всем крестьянам дальних и ближних деревень. ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ Скачут настороженные телохранители, пронзая острым взором сонные кусты. Не притаился ли стамбульский кинжал, не подстерегает ли Моурави исфаханское копье? Но спокойны зеленые папахи деревьев, спокоен синий щит неба, спокойна холодная тропа. Скачут веселые всадники, почтительно крутит ус Шалва Ксанский, гордо улыбается Нугзар Арагвский. Но через головы князей, через высоты Негойские видят властные глаза Саакадзе кровавые бури будущих битв... "Береги коня", - слышит Георгий тревожный возглас. Мучительно ловит прошедшее память, и Георгий видит зияющую пропасть и напряженную руку Нугзара на своих поводьях. Азнауры, бряцая оружием, азнаурки, шурша нарядами, дружинники, крестьяне в новых чохах, воинственные крестьянки с кинжалами за лентой входили в широко распахнутые ворота Носте. На базарной площади столы с угощением. Режут баранов, птицу, готовят сласти, раскупоривают кувшины с вином, выкатывают трясущиеся бурдюки. Пряный запах горячего меда, щекочущий ноздри индийский перец, аромат бархатных персиков и аппетитный запах сациви наполняют воздух. Кроме гостеприимства, Саакадзе рассчитывал на впечатление и разговоры дальних крестьян, рассчитывал на желание воинственных девушек остаться в Носте, рассчитывал на желание дружинников в каждой деревне видеть Носте. Приехали из Тбилиси со своей зурной веселые амкары-оружейники. Целый день ели, пили, танцевали. Носте разоделось в пестрые ткани, ковры и цветы. Ждали царя. Русудан с восхищением думала: "Георгий когда-то обещал: "Может, гордиться мною будешь..." Царь первый к ней едет. Не просто едет - Георгий заставил... Хорешани, помогая Русудан, мысленно определила, сколько удовольствия доставит царице Мариам посещение Лаурсабом Носте. От главных ворот до замка на посыпанной влажным песком улице разбросаны душистые ветки и цветы. По сторонам дороги колышется живая цепь. На пригорках, на крышах - разодетые толпы. Женщины с грудами цветов, с дайрами, мужчины с сверкающим оружием, пандури, зурна... Песня, визг стрел, удары сабель встретили Луарсаба. Впереди царя, под оглушительный гром дапи, под свист сабель, перезвон дайр, неслась в пляске молодежь. Дато и Ростом вели под уздцы коня царя, Димитрий - коня Нестан, Элизбар - коня Гульшари, коней всех придворных князей и княжен вели молодые азнауры. Навстречу царю вместе с дикими выкриками восторга летели цветы, бурные приветствия, звонкие песни. Луарсаб невольно вспомнил прошлогоднее путешествие по Картли и украдкой обернулся на все время изысканно улыбающегося Шадимана... Мухран-батони, Амилахвари, Цицишвили, Джавахишвили, Баака Херхеулидзе, Зураб Эристави, светлейший Симон, владетельные князья и большая свита придворных, окружая Луарсаба, выражали удовольствие остроумной встрече. Русудан, Тэкле и Хорешани, окруженные разодетыми азнаурками и красивыми девушками Носте, ждали у ворот замка. По правую сторону ворот - Нугзар, настоятель Трифилий, Шалва, азнауры, Тэкле с двумя черными косами до пят, с белоснежными розами в руках заставила мужчин щуриться, словно от солнца. Саакадзе стоял за воротами, окруженный близкими азнаурами и стариками крестьянами. Взметнулись пики стражи, звуки бубнов, Саакадзе бросился вперед, помогая Луарсабу сойти с коня. Ликующая полна вплыла в ворота замка. Радостные восклицания, взволнованные приветствия. Луарсаб обнял Саакадзе и выразил удовольствие видеть замок героя. Он изысканно склонился перед Русудан и поцеловал развевающиеся на ленте жемчужные цветы. - Царь, будь благосклонен, сестра моя Тэкле приветствует тебя. Тэкле опустилась на колени, рассыпала у ног Луарсаба белоснежные розы и нежно сказала: - Пусть небесными цветами будет усеян твой долгий земной путь. Как радостны сердца народа, имеющего столь прекрасного царя. Луарсаб, польщенный, приготовил одну из лучших улыбок и, склонившись, помог Тэкле подняться. Он уже намеревался повернуться к Хорешани, но, взглянув на лицо Тэкле, ошеломленно остановился, точно прирос к земле: "Она, предсказанная мне стариком, но в тысячу раз прекраснее..." Издалека до него долетел голос Саакадзе, представляющего ему азнауров. Кто? Да, старик приветствует от ностевских глехи. Шадиман что-то из рук его взял. Еще один подходит. Говорит... А-а, Нугзар, Шалва, все здесь... Хорешани, как всегда, весела. Азнаура любит... Какие ресницы у Тэкле. А может, схватить ее, вскочить на коня и умчаться? Уже остывали восторженные восклицания, уже разгрузили весь караван любезностей. Уже расцеловались с надменной Русудан княгини, уже третий раз повторил озадаченный Георгий приглашение войти в осчастливленный замок. Невероятным усилием воли Луарсаб отвел глаза от белого облака с черными змеями. Многим показался его голос слишком звонким, слишком искренним. - Рад видеть твое семейство, Георгий, давно бы следовало найти способ сломить упрямство Русудан... Большой ущерб для Метехи ее отсутствие... Царь еще раз поклонился Русудан и легко поднялся по ступенькам. Двор тихо шептался. Только Георгий, занятый приемом, не заметил, какое впечатление произвела Тэкле на царя. Больше других взволновались Гульшари и Нестан, чутьем отгадывая значение этой встречи. По-разному закружились мысли. "Если б знала, давно бы приехала гостить к Русудан, - думала Нестан, - странно, даже на мою свадьбу не привезли в Ананури Тэкле". Еще двое сильно заинтересовались происходящим. Пышные усы неразлучных друзей скрывали заостренные зубы... - Кажется, нашел средство отвратить от него Луарсаба, - процедил Шадиман. - Отвратить? - изумился Андукапар. - После неоценимой услуги Картли, оказанной хитрым плебеем? - Э, друг, что стоит услуга, которая уже оказана. - Тихо скрипнул смех. - Конечно, сейчас царь полон благодарности, но красавице Тэкле мало времени нужно. Один взгляд - и воспламененная юность бушует сумасшедшим огнем... Когда сердце горит, о средствах не думают... Многое может произойти... Понимаешь? А Саакадзе горд, оскорбления, нанесенного сестре, не простит и... Тогда придется удалить плебея, жаждущего мести. Безопасность царя выше всех чуств... Например, крепость Кавта давно не проверялась, необходим опытный взгляд Великого Моурави, а там... да, несчастные случаи нередки в Картли. - Восхищаюсь тобой, мудрейший Шадиман, а я в унынии думал: на сколько времени завладеет опасный плебей сердцем царя?.. Только вот... - он вдруг вспомнил Гульшари и смущенно замялся. Шадиман скосил хитро сощуренный глаз. - Надо предупредить Гульшари. В интересах нашей партии Тэкле должна быть приглашена в замок. Гульшари незачем беспокоиться. Шадиман сумеет вовремя удалить неприятную гостью. Пировали в большом зале. Шумные тосты тамады Мирвана Мухран-батони, пересказы о бегстве турок, дерзкие шутки воинственных рыцарей, откровенная лесть царской неустрашимости. Напротив царя, рядом с Нестан, сидела, опустив голову, Тэкле. "Да, желтая ведьма уже действует, - думал Шадиман. - Уверяет... а может, и правда не в состоянии отвести взгляд от невиданной доселе красоты... Конечно, у Гульшари среди женщин мало друзей. Умышленно засыпала, словно листьями, лестью "ангела" или заметила волнение царя? Еще бы не заметить, глаза огнем налиты..." "Отравлю", - думала побледневшая Гульшари. - Не могу, княгиня, от стыда голова кружится, - Тэкле скользнула к двери. Луарсаб нервно сжал руку Шадимана. Князь встал: - Наш царь очень взволнован приемом прекрасной Русудан и непобедимого Георгия, думаю, и любезными речами верных князей. Может, царю угодно побыть немного одному в саду? - Хотя время наставлений для меня давно минуло, но рад покориться полезному совету. Луарсаб весело встал. - Проводи, дорогой Шадиман. Саакадзе, конечно, не доверял беспричинному уходу царя, но он был далек от истины. - Любезный Шадиман, я потрясен, точно пламя ворвалось в сердце. - Э, молодость! Зачем себя стеснять, светлый царь? Найди красавицу в саду - и встреча подскажет остальное... Немного здесь побуду, потом вернусь к столу и постараюсь занять пирующих. Тем временем успокоишь взволнованную кровь... Вспыхнувший Луарсаб не успел ответить... Шадиман быстро скрылся. Нервно шагая по аллеям сада, царь вдруг остановился. Прислонившись к дереву, Тэкле беспомощно поникла. Луарсаб задыхался, странная сладость сжимала сердце. Страх обуял Тэкле. Взгляд царя встревожил привычную жизнь. Она с ужасом следила за дерзкими взлетами своих мыслей. Значит, конец всем желаниям? А дальше что? Монастырь святой Нины? Нет, нет, жить! Любить? А разве, кроме него, возможно еще кому-нибудь отдать жизнь? Горе мне, как смею даже думать! Тэкле со стоном протянула руки, испуганно встретив сверкающей взгляд царя. - Тэкле, моя Тэкле, ты мне предсказана судьбой. - Сладкая мука срывала голос, бурное желание кружило голову, и казалось, земля куда-то уплывала. - Расскажи мне, Тэкле, о своих желаниях. - Ты слишком ко мне благосклонен, царь... Мои желания пусты, как ветер... Я знаю бабочку, зачарованно стремящуюся к огню... Луарсаб забыл, где он и кто он. Он весь отдался очарованию. Он слушал музыку дивного голоса, потрясенный чистотой неискушенного сердца. И Тэкле, забыв действительность, восхищенно смотрела на Луарсаба, вспоминая привезенный ей Георгием из Ирана фарфоровый кувшин с нарисованным на нем сказочным персидским принцем. И словно нарисованному принцу, которому в тихие часы рассказывала о пережитом дне, она сейчас говорила Луарсабу о чешуйчатой змее, виденной ею в лесу, о диком котенке, прирученном ею, о ночных звездах, старающихся поймать друг друга, о насмешливом месяце, заглядывающем в ее окно, о вышитом ею барсе, похожем на Георгия, и об одиноком кусте диких роз над обрывом, где она любуется оранжевым огнем уходящего солнца. Луарсаб все больше поддавался ее обаянию и не мог объяснить своей робости. Он даже коснуться боялся Тэкле, только выхоленные пальцы тревожно рвали траву. Вдруг Тэкле вскочила: ее испугал незнакомый потемневший взгляд нарисованного принца. Луарсаба ужаснула мысль, что видение может исчезнуть, исчезнуть навсегда. Он порывисто бросился к Тэкле, обхватил ее сильными руками и опьянился горячей упругостью ее тела. Его губы остро впились в терпкую сладость пунцовых губ. Миг? Час? Вечность? Сердце сгорело. В голове мелькнуло: брат. Тэкле рванулась и исчезла в зеленых зарослях. Георгий, удивленный долгим отсутствием царя, вышел в сад. Мимо него тенью проскользнула полумертвая Тэкле. Саакадзе проводил сестру тревожным взглядом и тяжело перевел глаза на взволнованного Луарсаба. Саакадзе безошибочно определил происшедшее. Он сдавленным голосом спросил: - Мой царь, по словам Шадимана, тебе душно в залах... Прикажешь в сад перенести пир? Луарсаб порывисто обнял и поцеловал удивленного Георгия. Уже желанное слово готово было сорваться с языка, но вдруг вспомнилось: "Мать! Шадиман! Гульшари!" - и Луарсаб тихо произнес: - Сегодня самый радостный день, и эту радость дал мне дом Саакадзе. Подошедший Шадиман осведомился, отдохнул ли царь и удачная ли была прогулка. Георгий содрогнулся: уж не заговор ли тут?.. - Да, Георгий, в залах душно, будем здесь веселиться. Сейчас взволнован, но это не мешает мне помнить, что я в гостях у Великого Моурави, спасшего Картли и царя. Несколько успокоенный, Георгий проводил Луарсаба в глубину сада. Окруженная каштанами и чинарами площадка устлана персидскими коврами. По краям - мутаки, подушки. У дерева - единственное кресло и восьмиугольный черный с инкрустациями столик. Вокруг набросаны пышные розы. Луарсаб опустился в кресло. Слуги торопливо принесли на чеканном подносе в золотом кувшине вино, в персидских вазах сладости и фрукты. На золотой чаше сверкало изречение Шота Руставели: "Что ты спрятал, то пропало. Что ты отдал, то твое". Луарсаб возбужденно шутил. Шадиман, опустившись у ног царя, тонко поддерживал шутки развеселившегося Луарсаба, но сам внимательно смотрел на золотую посуду, догадываясь об исфаханской щедрости. Розовые тени тонули в фиолетовом тумане, вырисовывались настороженные горы, легкая свежесть скользила по веткам. Гости с чашами в руках, сопровождаемые пандуристами, танцуя, окружили Луарсаба. На подушках расположились князья, слушая импровизацию певца: Пир князей забурлил, Звоны чар У чинар Карталинских долин, Любит кудри чинар Гулинар, Но сардар Любит рог крепких вин. Ах, чонгури, чонгури, Чонгури, Чары вин, чары сдвинь! Пой, струна! Свод над Картли Из синей глазури... Пей, страна Золотого руна! Толпы ностевцев, приезжих крестьян окружили площадку. Остроумие Луарсаба вызывало бурный восторг. Только Баака не смеялся. Начальник метехской стражи по привычке поставил за площадкой телохранителей и безотчетно настороженно ждал событий. Они не преминули нахлынуть... Луарсаб шутками старался забыться, но образ Тэкле сверкал лезвием кинжала. - Мой Шадиман, - сказал шепотом царь, - темно без нее... Шадиман встал, держа высоко наполненную вином чашу. - Друг Георгий, царь пьет за прекрасную Русудан. Это был намек о желании царя видеть на пиру женщин. С громкими криками пожелания здоровья Русудан гости поднялись с поднятыми над головой чашами и рогами: Георгий, раскланявшись во все стороны, послал Папуна к Русудан. Русудан, окруженная гостями, подошла к царю, поклонилась и, раскланявшись во все стороны, опустилась на подушки со всеми княгинями против мужчин. Луарсаб взволновался. Среди женщин не было Тэкле. Шадиман, смеясь, тихо похвалил зоркость Русудан... Острые пальцы сжали плечо насмешника. - Должна быть здесь! - Будь осторожен, мой светлый царь. Бушующая кровь - плохой советник. Но Луарсаб упрямо, как в детстве, продолжал твердить: - Должна быть здесь. Вновь поднял наполненную чашу Шадиман: - Дорогой Георгий, я слышал - прекрасная, как солнечный день, как звездная ночь, Тэкле не менее искусна в танцах. Быть может, красавица усладит взор царя?.. Уклончиво напомнил Саакадзе о девушках Носте. Луарсаб любезно рассмеялся: разве можно томить женщин, жаждущих рыцарского восхищения? И действительно, юные ностевки вызвали шумные рукоплескания танцами и красотой. Теряя голову, царь умолял Шадимана какой угодно ценой добиться прихода Тэкле. Но изощрения и хитрая лесть царедворца разбивались о твердое решение Саакадзе не показывать больше сестру. Луарсаб понял и внезапно поднялся. Веселым, может быть, слишком нетерпеливым голосом он сказал: - Георгий, прошу прекрасную Тэкле оказать мне честь. Ковер колыхнулся. Придушенно жужжали: - Не слишком ли много чести оказано Саакадзе? - Как согнулся перед царем, как понесся к замку... - А Русудан? Всегда гордостью страдала... - Нестан радуется, Гульшари на мел похожа... - Опять Метехи закипит... - Теперь трое состязаться за царя будут... - Нет, Нестан родственнице уступит, выгодно... - Гульшари средство знает... - Такое средство каждая женщина имеет... - Хи-хи-хи. Нато всегда развеселит... Саакадзе вел трепещущую Тэкле. Мелодично запели чонгуристы. Робко взметнулись тонкие руки. Дрогнули струны - и в застывшей тиши птицами взвились двое. Тэкле, спасаясь от неумолимого рока, почти не касалась заколдованного ковра. Луарсаб, теряя самообладание, преследовал ее, изгибаясь как на охоте. Все смотрели в оцепенении. И никто не подозревал, как дорого заплатит Картли за этот странный танец. Вот, вот, совсем близко. Тэкле слышит бурное дыхание. Брызнуло горячее солнце, ослепило, закружилось, завертелось, и Тэкле с немой мольбой упала к ногам царя... Все уплыло, умчалось, о радость, они одни. Луарсаб пламенно схватил любимую... Один миг, даже не все видели. Русудан налетела, вырвала полуживую Тэкле и резко сказала: - Когда царь оказывает простой девушке столько внимания, сердцу трудно перенести... - Русудан, - едва слышно произнес царь, - береги для меня, больше своих глаз береги... Испуганно вскинула глаза Русудан и почти на руках унесла Тэкле. Баака тихо придвинулся, держа наготове саблю. Саакадзе тяжелым взглядом проводил ушедших и, овладев собой, извинился перед царем за нездоровье сестры. Тихо, только для Георгия, упали слова: - Верь мне, Георгий... После поговорим... - И громко добавил: - А теперь можешь напоить своего царя и делать с ним, что хочешь. Князья, положив руки на рукоятки оружия, напряженно ждали и удивленно вслед за Луарсабом опустились на подушки. И снова колючие ветки и стрелы: - Руку царю целует, за сестру благодарит, при всех обнял... - С плебеями не стесняются... - Иногда, Гульшари, и с княгинями не стесняются. - Хорешани это хорошо знает. К некоторым азнауры, как мухи, в окно лезут... - От любви рискуют. А к некоторым без стеснения через дверь ходят. Мужья тоже довольны, дань получают... - Правда, многие так возвышаются... - Хи-хи-хи... Нато всегда развеселит... Только умная Нестан оценила происшедшее и громко выразила желание успокоить белоснежную розу, хотя близость прекрасного из прекрасных царей и более искусных заставляет терять голову... Быстрый обмен взглядами - и Луарсаб радостно подумал: "Если Нестан вмешалась, увижу любимую очень скоро... Может быть, сегодня ночью..." Оглянулся на князей. Гульшари! И страх за Тэкле внезапно овладел им... Долго длился освещенный ожерельем факелов и луной пир. Но в полночь, к изумлению всех, Луарсаб заявил о желании вернуться в Цхирети. - Боится набросить тень на Тэкле, - верно определил Мирван. Саакадзе напомнил царю обещание пировать два дня... Луарсаб ласково улыбнулся. Правда, было такое намерение, но необходимо ночной прогулкой освежить пьяные головы князей. Выпитое счастье не помешало Луарсабу легко вскочить на коня. Он любезно предложил Гульшари быть его собеседницей. - Опасается оставить здесь змею, - прошептала Хорешани на ухо Зурабу. Намек царя поняли, и, несмотря на тяжесть в ногах и головах, князья торопливо садились на коней. Саакадзе с "Дружиной барсов", толпой азнауров и крестьян, с ярко зажженными факелами поехали сопровождать царя... Если царь после двух бурдюков вина может проехать четыре часа, то "барсам" нетрудно восемь. В замке остались Нестан, Эристави Ксанские, Нугзар и Хорешани. Рассвет. Тэкле у чинары, где несколько часов назад выслушала горячее признание царя. Что теперь будет? На глазах у надменной аристократии упасть к ногам с мольбой о любви. Боже, как смотрел Георгий... Напрасно добрая Нестан уверяет, что царя это приятно взволновало. Почему уехал? Два дня хотел гостить. Как покои убирали, сколько цветов принесла!.. Солнце тоже рассердилось. Не хочет всходить! Брат! Брат, мой большой брат вернулся. Что будет, что будет! Но ничего не было. За обедом, когда Русудан насильно втащила трепещущую девушку, Георгий весело отвечал на шутки Хорешани, остро высмеивающей Гульшари и Шадимана. Занятые вчерашним пиром, никто не обращал на Тэкле внимания, даже Папуна. Тэкле облегченно вздохнула. Она не понимала молчаливого соглашения щадить ее. "Барсы" особенно старались отвлечь внимание Георгия, рассказывая о переживаниях взбудораженного Носте. На другой день в замке остались только Русудан и Тэкле. Георгий уехал со всеми сопровождать царя в Тбилиси. Перед отъездом Нестан долго шепталась с Тэкле и добилась для Луарсаба красной розы, перевязанной черным локоном... Тихо текли дни... Солнце чутко прислушивалось. Не слыхать конского топота, не скачет возлюбленный, не целует похолодевшие руки... Только звезды мерцают, только слезы блестят, только темная ночь сеет сомнения... ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ Широко распахнуты торговые ворота в Тбилиси. С запыленных верблюдов сползают раздутые тюки. В переполненных духанах - горячий спор, яростные клятвы, звон денег, звон чашек, звон колоколов. И звонче звенят ряды амкаров, быстрее вертятся адли, увереннее качаются весы. И каждый при встрече с Великим Моуреви, узнаваемым по исполинскому росту, торопится снять папаху. Царь, чуствуя неизбежность ожесточенной борьбы за Тэкле, поспешил назначить Саакадзе сардаром - начальником царских войск. Без протестов обошлось и назначение Саакадзе в высший царский Совет, где до Сурамской битвы совещались только с владетельными князьями. Саакадзе удалось убедить царя и высший Совет воспользоваться разгромом врага и очистить картлийские земли, захваченные султаном Мурадом. Богатая местность обогатит государство. Потом скот и собственность останется Картли... Собаки султана уйдут, как пришли. Кто в шарвари, кто и так обойдется... Обижаться в таких случаях не приходится... и для Ирана хорошо. Против таких доводов спорить трудно, и Луарсаб, желая укрепить при дворе престиж Моурави, поручил ему это дело. Три стремительных месяца провела дружина Саакадзе среди цветущих просторов и теснин. Стамбул, занятый беспрерывными войнами с шахом Аббасом, не помышлял о помощи, да и желание притянуть к союзу Картли удерживало от выступления на защиту приверженцев полумесяца. И караваны с трофеями двигались к Тбилиси, бесчисленные стада остались ждать новых хозяев, а огромные табуны - новых всадников. Богатые земли разожгли глаза князей. Но Саакадзе с тайным умыслом, кроме Зураба и Мухран-батони, никого из феодалов не затруднил хлопотами. На царском Совете Саакадзе тонко напомнил старинный обычай делить завоеванное только между участниками. Большие средства уйдут на возведение укреплений, ибо что стоит отнятое, если нельзя его удержать? Расчет Георгия оказался правильным. Такие доводы обезоружили князей. Шадиман получил богатые подарки и табун коней и ввиду явного обогащения царской казны невольно молчал. Но князья не стерпели урезывания своих прав, и вновь закипела злоба против дерзкого Моурави. Царь круто изменился. Остыл к легким победам, усиленно занимался делами Картли, неприятно поражая князей твердой волей и ясным умом. Он заметно охладел к Гульшари и не скрывал расположения к Нестан, не преминувшей открыто праздновать поражение своей соперницы. Напрасно Гульшари пирами, играми, состязаниями, утонченным кокетством, драгоценностями и нарядами стремилась вновь завоевать утерянное влияние. Образ Тэкле всецело завладел сердцем Луарсаба. В самый разгар придворных интриг явилась с тайным поручением Хорешани. Русудан беспокоила щекотливость положения. Не поехать в Метехи вместе с Тэкле после посещения царя было невозможно. Поехать без приглашения царицы - самолюбие не позволяло. На долгом совещании с Хорешани был выработан план. За открытый смелый и веселый характер княгиня Хорешани, несмотря на неприязнь Шадимана, пользовалась большими правами в Метехи. Вот и сейчас, дав подзатыльник широко улыбающемуся телохранителю, она беспрепятственно переступила запретную зону. "Берегу Тэкле... по твоему желанию глаз не отвожу. Много подозрительных странниц, схимниц ходят, в замок не пускаю... Боюсь, яд за пазухой держат..." Царь задумался над посланием Русудан: если в Носте Тэкле беречь надо, как можно рисковать приглашением ее в Метехи, пока Гульшари здесь? Нестан права: если бы не мамка, ее давно бы умертвили в Метехи. Двух преданных Нестан девушек отравила Гульшари... Луарсаб вздрогнул. Бурное желание видеть Тэкле боролось со страхом. Хорешани не придерживалась политики и откровенно договорила недосказанное Русудан в письме. - Если хочешь, дорогой Луарсаб, непременно видеть здесь Тэкле, необходимо приглашение. Против царицы нехорошо в таком деле идти. Только теперь с полной ясностью понял Луарсаб невозможность приезда любимой. А просить мать пригласить Тэкле - значит раньше времени поставить в известность о своем решении. И потом, захочет ли царица? Гульшари не допустит... А может, напротив, уговорит?.. Нет, нет, Тэкле необходима безопасность. И Русудан не должна покидать Носте. Надо вежливо попросить отложить приезд. С откровенностью, с которой можно было говорить только с Хорешани, Луарсаб высказал ей свое опасение, а после всестороннего обсуждения желание Русудан исполнилось... Изысканный ответ Луарсаба мог польстить даже самолюбию царицы Савской и, пошумев несколько дней в Метехи, Хорешани, завершая дипломатическую миссию, понеслась обратно в Носте. Но препятствие распалило Луарсаба, и Нестан уехала гостить в Носте... Неожиданно царь изъявил желание посетить Твалади. Через несколько дней Нестан и Тэкле, закутанная вуалью, в сопровождении верного Иесэ выехали на прогулку. Только в темном ущелье, за разрушенной часовней, узнала Тэкле о предстоящем свидании. Иесэ стоял на страже, держа на поводу коней. Бешеный стук копыт. Иесэ едва успел схватить за узду царского скакуна. Перепрыгивая бесконечные камни, Луарсаб упал к ногам еле живой Тэкле. Говорить не могли. С изумленным восхищением смотрели друг на друга. Сердца стучали совсем близко, уплыли мысли, и в бесконечности растворилось настоящее... Тихо качнулись теплые сумерки. Ранняя звезда скользнула золотой слезой. Не понимая, смотрели они потемневшими глазами на бесцеремонно расталкивающую их Нестан. - Во имя бога, царь! Не подвергай нас опасности, разве не слышишь тревожного рога? Два часа здесь находишься. - Престол Картли готов отдать за право остаться здесь навсегда с возлюбленной. И, не обращая внимания на Нестан, царь, склонившись к Тэкле, восторженно произнес: - О... Если б чарою стал чеканною, Красноцветным вином сверкающей, На здоровье ее ты бы выпила Под черешнею расцветающей. Иль наперстком бы стал из золота, Пальчик твой обнимал под песни я. Или стал бы я ежевикою, Твои ножки колол чудесные. Иль косы твоей стал бы волосом, Вполз в иголку твою с зарницами, Или пеплом бы стал серебряным И над дивными стыл ресницами. Или стал бы я алой розою. Твои щечки обсыпал нежные, Иль рубашкою стал бы шелковой, Обнял грудь твою белоснежную. Иль твоим бы я стал желанием, Сердца самою сладкой мукою, Иль хотя бы твоею тенью стал, Незнакомый навек с разлукою.* __________________ * Старинная грузинская песня. Перевод Бориса Черного. Нестан с отчаянием умоляла Луарсаба: - Царь, я слышу приближающийся топот и лай собак, молю, пощади нашу честь... Луарсаб разжал объятия: - Жди меня, Тэкле... Тэкле блеснула черными глазами. - Буду ждать всю жизнь. После мимолетного свидания задумчивость не покидала Луарсаба. Едва сдерживал желание помчаться в Носте и тихо намекал Нестан об отсутствии терпения. И Нестан решила... - Прекрасная Нестан, чем вызвано твое поспешное желание видеть меня? Нестан перебирала преподнесенную Георгием яшму: - Я хотела посоветоваться, но раньше пусть друг посмотрит, охраняются ли двери. Убедившись, что их не подслушивают, Нестан стала упрекать Георгия в суровости к своей семье. Тэкле от скуки совсем больна. Вся военная сила страны в руках Моурави, а сестра схимницей тоскует... Сердце любви ждет, молодость веселья просит, а разве не гордость - показать красавицу сестру? Нестан решила развлечь Тэкле, да и Русудан давно в Ананури не была. Нестан большую охоту устраивает, и если Георгий не приедет с семьей, перестанет быть другом Нестан. - Дорогая Нестан, не следует уверять тебя в моей преданности, ты для меня - родная дочь, Зураб - любимое чадо. Я воспитал в нем воинственность, соединил вас, и мы связаны больше, чем жизнью... Но, Нестан, не назовешь ли, кого еще думаешь пригласить?.. - О Георгий, конечно, весь двор! - нарочно беспечно вскрикнула Нестан. - Но можешь быть спокоен: два раза одно и то же не повторяется... Георгий колебался, оскорбить Нестан отказом невозможно. Да и правда, Русудан и Тэкле скучно живут. Но кто там будет?.. Кажется, Луарсаб опомнился, ничего не говорит. А вдруг опять голову потеряет? Снесет ли Саакадзе вторично оскорбление?.. Нестан, видя колебание, повела решительную атаку. Тэкле будет жить в ее комнате. Русудан с сыновьями большую радость Нугзару доставит, "барсы" с царем охотиться будут, и... Саакадзе сдался. - Охота на медведей? Две недели видеться с Тэкле! Тайный ход в твои покои... О моя Нестан, чем отплатить? - Царь, ты, кажется, забыл главное, - смеялась Нестан. - Главное - видеть Тэкле, целовать лепестки ее уст, смотреть в солнечные глаза, держать трепещущие, как крылья пойманной птицы, руки! Нестан, Нестан! Любовь - великая мука! - Что же дальше, мой царь? - Дальше? Не догадываешься? Но, надеюсь, Гульшари не будет в Ананури? - Нет, царь, она откажется... Нугзар, немало озадаченный внезапной любезностью царя, спешно готовился к приему. Наверно, Нестан, в пику Гульшари, упросила Луарсаба. Что ж, это надо приветствовать. "Уже второй раз царь в гости едет, - с гордостью вспомнил Нугзар. - Даже в Мухрани только раз был... Наверно, друзья Шадимана от зависти заболеют. Хотя им некогда, трофеи Сурамской битвы никак не могут поделить... Георгий войну выиграл, а шакалы добычу растаскивают... Хорошо - шакалов вспомнил, почему я до сих пор старшего Качибадзе не выругал? Обещал половину турецких ятаганов мне прислать и все на арбах в свой замок свез... Надеется, у меня память плохая. Тоже умный! Красные усы носит и думает, уже шаха покорил". Нато от гордости не находила места: Нестан оправдала все чаяния, возлагаемые когда-то на Русудан. И пока князья спешили на охоту в Ананури, Саакадзе спешил переселить царских крестьян на очищенные от турок земли, розданные мелкоземельным азнаурам в наделы. Известным только "барсам" путем в замки князей проникли слухи, что хизани получат земли и скот в двойном размере и их хозяйство не будет облагаться в течение трех лет. Взбудораженные крестьяне стихийно бросали насиженные места у князей и толпами тянулись на свободную окраину. Взбешенные феодалы поскакали в Метехи, требуя пресечь бегство трудолюбивых крестьян. Но царь сослался на освященный веками закон, не нарушенный еще ни одним царем. Феодалы обратились к Шадиману, и, хотя действия Моурави были направлены на обогащение страны, Шадиман сильно тревожился популярностью и стремительностью Саакадзе. Необходимость тайного совещания с союзными князьями заставила Шадимана обрадоваться охоте в Ананури и, получив разрешение царя, отправиться в свой замок на три дня. Он разослал верных гонцов к дружественным князьям. Андукапару тоже посчастливилось не поехать к ненавистным Эристави. Нестан тонко задела самолюбие Гульшари, пригласив ее последней. Разгневанная красавица язвительно заметила, что она давно мечтала предоставить Луарсабу возможность усладиться обществом медведей, но сама предпочитает орлиные гнезда. И отсутствие царя даст ей возможность вместе с царицей навестить светлейшую княгиню Липарит. Нестан с притворной обидой вечером поспешила упрекнуть царицу в нежелании доставить радость Эристави. Царица смутилась. К сожалению, она только что дала слово Гульшари навестить княгиню Липарит, но зато зимою обязательно приедет в Ананури. Довольная своей политикой, Нестан, пошутив с Луарсабом над неведением ревнивой Гульшари, уехала в Ананури готовиться к встрече царя. Саакадзе удивлен. Шадиман, оберегающий царя, как собственность, вдруг на три дня отпускает Луарсаба без себя в Ананури. И хотя замок Шадимана был недоступен для посторонних, все же слепой нищий с провожатым - мальчиком Арчилом нашел приют на ночь у богобоязненной старой служанки. В разгар празднества в Ананури Саакадзе уже знал имена князей, совещающихся у Шадимана. К большому удовольствию Эристави, Луарсаб был шумно весел и радостен... Покои Нестан в Ананурском замке были изысканно украшены влюбленным Зурабом. Но Нестан пожелала на время праздника устроиться в покоях польщенного мужа, а свои приказала убрать цветами для любимой Тэкле. Уступая странному желанию Нестан, царю разукрасили покои в крепостной башне... Царь любит небо и горы, а из башни красивый вид. Но не восточная роскошь восхитила Луарсаба, а невидимая дверца в круглой стене. Хотя Тэкле и была предупреждена заботливой Нестан, но когда в первую ночь в мерцании хрустальной лампады колыхнулся ковер, невольный крик сорвался с дрожащих губ Тэкле. Прильнувшая к овалам окон ночь подслушивала оброненные слова любви и улыбалась длительному свиданию влюбленных. Георгий совсем успокоился. Царь изысканно любезен со всеми, не отдавая предпочтения никому. Даже когда на охоте Луарсаб собственноручно вонзил в сердце медведя нож и бросил к ногам Тэкле шкуру со словами: "Возьми, Тэкле, и запомни: я знаю, где находится сердце", - даже тогда Георгий не почуствовал надвигавшихся событий. Накануне отъезда Луарсаб украдкой совещался с Нестан. - Ты должна помочь удалить Гульшари. Я не могу подвергать Тэкле опасности... - Шадиман с Андукапаром тесно связаны, вместе три дня заняты были. - Заняты? Чем? - Луарсаб подозрительно насторожился. Но Нестан, помня оказанную однажды "услугу" Георгию, не произнесла имени Саакадзе, зато назвала всех князей, тайно совещавшихся при участии Гульшари в замке Шадимана. Ей, конечно, показалось подозрительным отсутствие Шадимана, и она из преданности к царю послала верного человека... На этом можно уязвить Андукапара, и Гульшари еще раз обидится... Ведь она заманила и царицу Мариам на подозрительное совещание. ГЛАВА СОРОКОВАЯ Шадиман снова развернул пергамент, внимательно просмотрел приготовленный для амкаров капкан, спрятанный в глубины холодных строк, но подписи Луарсаба не было. Первый раз правитель потерпел поражение: Луарсаб не утвердил нового налога на амкаров... Средства для содержания двора? А разве Моурави недавно не наполнил царскую казну? И потом надо послать гзири проверить управляющих в личных владениях царя Картли. Почему-то князья от хозяйства богатеют, а царь беднеет! Шадиман взволнован. Донос? Но кто проник в дела главного правителя Картли? Блеск, роскошь царского замка, тайные подарки Стамбулу... связь с атабагом... расточительность Гульшари, жадность царицы... Что еще? Все! Политика, лазутчики во всех странах, послы, подношения, милости могущественным князьям... Ни один придворный не желает тратить средства на личные нужды. На западной стороне замка еще больше неприятностей: сухость Луарсаба, торжество врагов... Гульшари бросилась к царице... На все ласковые расспросы царицы Луарсаб упорно молчал. Однажды Нестан послала Иесэ справиться о здоровье Тэкле, и вот присланный подарок - подушка для ног, вышитая возлюбленной тонким золотом и нежными шелками. Луарсаб, не отрываясь, смотрел на бисерного беркута, радостно думая о прикосновении пальчиков Тэкле, и взволнованно пошел к царице. - Жениться? Давно пора. Кем пленился, греческой или имеретинской царевной? Луарсаб произнес имя любимой. Сначала Мариам не поняла. Несколько раз повторенное имя Тэкле Саакадзе проникло наконец в сознание. Мариам безмолвствовала, на бледном лице застыли изумленные глаза. Позвав Нари, Луарсаб резко хлопнул за собою дверью. Пораженная холодностью сына, Мариам послала за Шадиманом. Царедворец рассмеялся: цари в Грузии не женятся без одобрения высшего Совета светлейших... Больше надо беспокоиться о странном поведении неизменно нежного сына. Царица поспешила в покои Луарсаба: она не поняла шутки, но зачем сердиться? Луарсаб холодно посоветовал на превращать в шутку любовь, равноценную трону. Царица рассердилась: где видел Луарсаб царя, женатого на простой азнаурке? Если нравится такая, разве нет иного способа приблизить? Луарсаб гневно заявил: даже матери он, царь, не позволит оскорблять невесту. - Невесту? А разве светлейшие уже дали согласие на брак? - Мало забочусь. Светлейшие и даже близкие люди не спрашивают моего согласия, когда потихоньку собираются обсуждать свои дела... Царица побледнела. Луарсаб пристально смотрел на пальцы, нервно перебирающие четки. "Говорить, - думала Мариам, - значит выдать себя". - Видишь, в ваши дела я не вмешиваюсь, очевидно, из расчета не давать повода вмешиваться в мои... В замке наступило затишье, предвещающее бурю. Луарсаб небрежно спросил Баака, по-прежнему ли уверен князь в охране? Начальник метехской стражи насторожился: тотчас скрытно проверил стражу, добавил из верных людей телохранителей и, кроме обычных, расставил еще тайные посты. Приехавшему на Совет Саакадзе, улучив момент, Луарсаб шепнул: - Найди предлог стянуть к Тбилиси верные трону войска. На ближайшем совещании, созванном Шадиманом по поводу посольства в Иран, Саакадзе обратился с просьбой к царю сделать смотр перестроенным по персидскому образцу дружинам. Просьба никому не показалась странной, даже прозорливый Шадиман был введен в заблуждение скучающе-вежливым ответом Луарсаба: хотя он вполне доверяет своему Моурави, но рад будет вместе с князьями посмотреть затею полководца. Когда Моурави думает устроить смотр? Через две недели? Дорогой Шадиман озаботится приглашением всех князей. Георгий еще раз убедился в хитрости и ловкости двадцатитрехлетнего царя. Никому, даже Баака, не открыл Луарсаб задуманного. Зураб с момента возвышения Саакадзе находился при войсках, изучая военную тактику Великого Моурави. Любимый ученик быстро усвоил стратегию великого полководца. Через много лет Саакадзе горько пожалел об этом... Встревоженный озабоченностью Моурави, Зураб вместе с "барсами" расположил дружины с расчетом на быстрое окружение Метехи. По желанию царя князья перед смотром собрались в посольском зале. Бартом расположился с писцами позади трона. В зале смолкли голоса. Луарсаб поднялся. Он ни в чем не хочет нарушать обычай, напротив, считает долгом не только светлейших посвятить в задуманное... Шумное одобрение подхватило последние слова... Жениться? Царь поручает князьям выбрать невесту? - Нет, князья, я сам нашел будущую царицу и жду вашего восхищения. - Князья давно восхищаются мудростью любимого царя... Неужели имеретинская царевна? Нет? Значит, Шадиману удалось сватовство греческой Елены? - Нет, князья, я женюсь на прекраснейшей из прекрасных, чей ум и красота достойны делить со мною трон... Будущая царица - Тэкле Саакадзе, сестра героя, спасшего Картли от гибели в Сурамской долине... Зал оцепенел. Даже Шадиман потерял дар речи. Луарсаба не удивило настроение князей. Он украдкой взглянул на бледного Саакадзе. Встал, задыхаясь, Баграт: - Царь, никто не сомневается в твоем вкусе, но... женитьба царя - женитьба царства. Поэтому выбор неизменно принадлежит старейшим, царской крови... - Такое не нарушал ни один царь из Багратидов, - прохрипел Амилахвари. Князья возмущенно убеждали царя отказаться. - Уж не хочет ли царь Картли стать посмешищем не только Грузии, но и магометан! - кричал Симон. - Посмотрю, кто рискнет смеяться над Луарсабом Вторым. Сабля угрожающе качнулась. Князья едва сдерживали ярость. Баака скользнул в дверь. Плотной стеной сошлась стража, телохранители неслышно придвинулись к трону. Напрасно Шадиман призывал князей спокойно обсудить тяжелое дело: не слыша друг друга, они выкрикивали просьбы, мольбы, угрозы. Что можно противопоставить переживаниям Моурави? Гибель Димитрия Самопожертвователя? Поражение железного потрясателя земли Баязета? Трагедию Александра Кахетинского? Саакадзе наконец, пришел в себя. Он сжал рукоятку шашки. Неслыханное возвышение. Брат царицы Картли!.. А дальше?.. Раскрытая пропасть, поглощающая все его начинания, друзей, приверженцев, тысячи крестьян, сестру... Разве тавади смирятся? Такой поступок не прощают царю. Значит, начало кровавой распри? А если страсть Луарсаба остынет? Тогда? Монастырь? Нет, смерть! Смерть наполовину сделанному... Все отдать за изменчивую страсть царя? Нет! Пусть лучше под обломками страшной любви погибнет один... Или... или должна сейчас разбиться княжеская власть... Неожиданно все руки угрожающе легли на рукоятки... - Великий царь царей! Честь, оказанную мне, нельзя передать словами, пусть меч Моурави заменит слова... Но, великий царь, прости смелость: благородное желание неисполнимо. Князья правы! Подумай, царь, о распрях, о смутах! Не простят тебе светлейшие... На войне ты благосклонно выслушивал меня, и разве Моурави не отличался благоразумием? Пусть Тэкле прекрасна, но разве цари вправе отдаваться влечению сердца? Откажись, царь, ради Картли пожертвуй изменчивой любовью... Изумленно слушали князья Великого Моурави. Андукапар шепнул Шадиману: - Хитрый плебей, - и громко добавил: - Разве Саакадзе не был подготовлен к неслыханному подарку? - Нет, и я не вижу желающих похвастать доверием царя в этом "тяжелом деле", - насмешливо бросил Георгий. Действительно, кроме злобы, Шадиман переживал мучительное унижение: "железную руку" провели, как мальчика, и кто? Его же ученик. - Царь не был откровенен, не надеясь на согласие князей. - На согласие князей?! Разве я обязан просить вашего согласия?! Не является ли этот акт вежливостью царей? Разве князья, вопреки царскому желанию, не делают, что заблагорассудится? Как же вы смеете давать царю указания в его личном желании? Дипломатия? Но разве женитьба на имеретинской или кахетинской царевне не гибельна для Картли? Разве постоянные требования родственников вмешиваться в междоусобия, войны и споры не препятствуют развитию царства? И почему я один во всей Картли должен быть глупцом и лезть в рабство к беспокойным соседям? Почему Мирван Мухран-батони, несмотря на упорное желание Мамия, не женился на гурийской княжне? - Почему? Разве новость, кого должен выбирать царь? - Луарсаб Второй сочетается браком, с кем он желает, и докажет силу царской власти... А ты, Георгий, забылся: я могу возвысить и могу уничтожить... Как посмел со мной говорить, словно с неразумным юношей? Или дарованная власть давит голову? Так знай: на что пал взор Луарсаба Второго, то больше никому не принадлежит... Я напомню князьям время, когда цари носили корону без многочисленной помощи... Кому не нравится будущая царица, может оставить Метехи. Не боюсь! Уйдете в замки? Не дадите помощи в войне, бороться будете? Не боюсь! Сам рыцарь, сумею отстоять честь Багратидов... Кто против, пусть уходит, открыто хочу знать, сколько у меня друзей... Луарсаб поднялся и гордо покинул бушующий зал... - Унизить достоинство царя! - Угрожать владетелям! - Не допустим! - Такого царя насильно надо учить! - К оружию! - Тише, тише, светлейший Баграт говорит!.. Луарсаб распахнул окно. Все поставлено на нарды... А вдруг порешат заключить в Кавту? Луарсаб вздрогнул, схватил шашку и рванулся к потайной двери. - Посмотрим. Войско мое у стен Метехи, вскочить на коня и... дать волю дружинникам... Но Георгий с ними, неужели изменил? Нет! Этого не может быть, а если?.. Тогда я один против всех, и посмотрим, умею ли я быть царем. - Тише, тише, светлейший Баграт говорит... - Господин, княгиня за дверью ждет, слово имеет... Сандро изогнулся. Андукапар поспешно, держась стены, вышел. - Царица послала, предупреди... Луарсаб знает о совещании у Шадимана, все имена знает... потому войско собрал... Зураб у стен Метехи стоит... Шершавое стекло светило настороженно. Андукапар отделился от изразцов и повернул в зал... - Тише, тише, доблестный Нугзар говорит!.. - Довольно говорили! Нугзар словами не удивит, действовать надо! Андукапар дернул тестя за рукав: - Князь, умерь неуместный гнев... Мы в ловушке, предупреди Симона. Шадиман качнулся. Так вот каков царь Луарсаб II! - Уступить! Во всем уступить! Иначе через час в подземелье очутимся... - А Мухран-батони, Эристави наверху ходить будут, - прошептал Андукапар. - Слышишь разговор Нугзара? - Я тоже не хуже скажу - предупреди наших. Сражение сейчас проиграно, но это начало, конец за нами... - Если кричать будем, серьезного решения не примем, и потом... Георгий, ты показал мужество, князья должны такое оценить, но... лучше, если без тебя обсудим... Саакадзе направился к выходу. Баака чуть склонился: - Друг... - Уже распорядился, царский удар в тамбури откроет ворота. - Пора знать царя, не изменит решения. Что можем сделать? Уйти в замки? Слышали, царь не боится... Слишком сильный, сейчас войском любим... Думаю, поддержкой шаха Аббаса заручился... Война с собственным царем? Что славного в такой войне? Потом... Заранее скажу, шах не допустит унижения царского достоинства. Должен откровенно заявить, хотя я и против неравного брака, но против царя не пойду. Еще некоторые могущественные князья не пойдут... Луарсаб чутко прислушивался. Мягкий ковер заглушал нервные шаги. Он твердо решил защищать свое право на звание независимого царя. - Тише, тише, Шадиман говорит... Луарсаб оглянулся. Нестан белее облака... - Прости, царь, за смелость, но почему не принимаешь мер? Разве от крика князей не дрожат стены? Разве шакалы доброе замышляют? - Я все предвидел... Но я докажу Грузии, что достоин меча Багратидов. - Кто смеет сомневаться? Но ты один против всех! Царь, они сейчас в твоих руках... Луарсаб шагнул вперед, пристально, вглядываясь в горящие зрачки. - Говори... Кто послал? - Моурави... Не теряй лучшее время, через час может быть поздно... - Поздно, Нестан? - Царь! Царь! Сейчас все в твоих руках, можешь навсегда освободиться от надзора князей... будешь единым... Сейчас может случиться великое. За стеной стоят верные дружины, Моурави и Зураб ждут... Только ударь в медный тамбури, ворота откроются, ни один враждебный тебе князь не выйдет отсюда. Захватишь их владения, объединишь разрозненную Картли, укротишь князей... Царь, о мой царь! Не медли, именем Тэкле умоляю... - Что говоришь? Тэкле будет любить предателя?! - Не предателя, а повелителя, такой случай больше не повторится... Умоляю, ударь в тамбури, шире открою окно... О, если бы смела сама. Вот, вот молоток, возьми, царь, совсем легкий, каждый день таким ударом слуг зовешь... Возьми, царь, только руку поднять... - Да, да, надо решиться. Избегну междоусобия, распри, мщения, брошу непокорных в подземелье и спрячусь за щит Великого Моурави... - О царь, идет гроза! Молоток! Железный молоток! От него по всей Картли гул пойдет!.. Луарсаб судорожно сжал золоченую ручку. "Один удар, сюда ворвется Моурави, и... я останусь один... Да, да, сейчас ударю по владетелям замков Картли... Кровавый Луарсаб Второй... предатель, заманивший князей на... на смотр войска, иначе они не приехали бы без дружин... Но тогда получу Тэкле. Тэкле - мое счастье, жизнь, слава!.. Мать! Да, она с Шадиманом... его первого надо убить... Убить всех, и сразу конец... Как великий шах Аббас - воткнуть шашку в рот первому советнику. Так погиб Муршид-Кулихан, возведший на престол Аббаса, так погибнет мой учитель, и я тоже останусь великим Луарсабом... Сразу конец... Как тяжела рука..." - Скорее, скорее, царь, - задыхалась Нестан, - о, уже поднял руку. О мой царь! Вот, вот тамбури... Куда смотришь, царь? О, о, о... Рука опустила молоток. Мы все погибли! Сюда идут! Нестан рванулась к стене. Шадиман вошел радостной, легкой походкой. - Могущественный царь, мне, доблестному Нугзару и Андукапару удалось сократить языки и руки сумасшедших князей... Ты должен простить... Привыкли, с древности пользуются правами вмешиваться не в свое дело... Пора знать: Шадиман не мог воспитать слабовольного царя... - Шадиман, дорогой Шадиман... Луарсаб весь дрожал, сгибались колени, к вискам прилипли мокрые волосы. Он нервно схватил голову Шадимана, осыпал лицо поцелуями. Вмиг отхлынуло пережитое... Опять все по-старому: хорошо, весело, без братской крови, без жестокостей к преданным князьям... Шадиман прав - нельзя сердиться, с древних времен привыкли... Этого следовало ожидать, не на русийской царевне женюсь. Шадиман пристально смотрел на Луарсаба, на разорванный ворот куладжи и перевел взгляд на молоток, на прижавшуюся к стене мраморную Нестан... Да, уступить, во всем уступить, спасти власть князей, но последний ход в "сто забот" за нами... - Царь, ты выронил молоток, может, хотел распорядиться приготовиться к смотру войска? - Ты прав, дорогой Шадиман... Вот и Нестан просит разрешения княгиням присутствовать на смотру... Хорошо, Нестан, я доставлю тебе удовольствие видеть любимого Зураба в боевом вооружении. Нестан гордо выпрямилась: - Я видела любимого Зураба в боевом вооружении, когда князь, как и вся Картли, бросился на зов Моурави к Сурамской долине... У себя в комнате Нестан, обессиленная, упала на ковер... Все кончено, все пропало! О, какой план у Георгия! Уничтожить противников, уничтожить власть враждебных князей, только царь, Эристави, Мухран-батони и Цицишвили... Она, Нестан, первая княгиня в замке, после царицы первая... Зураб вместо Шадимана... Нестан сжала пылающую голову... Все цари слабы, разве Луарсаб знает, что потерял? За Шадимана, словно малолетний за ленту матери, держится... Постепенно ее мысли приняли более тревожный характер... Царь Шадиману расскажет или сам начнет мстить. За... заговор, хотя бы и в интересах царя... Тогда изгнание? Ананури... Расстаться навсегда с Метехи, где выросла, где каждый камень дорог. Пусть Ананури - город владетелей Эристави, но разве там кипит жизнь? Разве там борьба за первенство? Нет, нет! Только бы не покинуть Метехи... Она вздрогнула. Тихо стукнула дверь, вошел молодой князь Кайхосро, в руках - груда белых роз. - Госпожа, царь приветствует прекрасную Нестан и просит принять розы в знак признательности... Нестан радостно тряхнула золотыми кудрями: опять все по-старому - весело, легко, не надо думать... Все по-старому: беэ крови, без изгнания, опять в Метехи... ГЛАВА СОРОК ПЕРВАЯ Сначала тихо, придушенно ползли по дорогам, городам и деревням темные слухи. Неизвестные люди, таинственно оглядываясь, шептали страшные слова. Вначале от шептунов шарахались, потом стали испуганно прислушиваться. На майданах шныряли мрачные старики: - Люди, молитесь за царя, за Картли, большое несчастье идет. Распустив седые космы, хитрые старухи поднимали к небу гнойные, слезливые глаза, грязными ногтями царапали шершавую грудь и жалобно выли. Вокруг "пророчиц" собирался народ. - Вай ме, вай ме! Не будет больше сиять небо, налетела туча. Колдунья обнажила клыки, закружила свой глаз, подняла хвост, и дрожит от ее гнева Табакела. Вай ме, вай ме! Косматый каджи зашагал по уступам скал, блестит нагрудный топор, стучат алмазные зубы... Вай ме, вай ме! Крепко сидят на земле прислужницы колдуньи, напоили нашего светлого царя любовным напитком. Люди, люди, молитесь за нашего чистого ангела царя! В церквах, монастырях неизвестные люди щедро оплачивали молебны за "здравие" царя. Неурочный колокольный звон тревожил беспокойным любопытством. В духанах неизвестные люди щедро угощали всех желающих. Лились пьяные слезы, тяжело падали угрозы врагам возлюбленного царя. - Не допустит народ ведьму овладеть сердцем доброго, как бог, царя. Разрушит народ козни колдуньи... В придорожных духанах полубезумные мествире, дуя в гуда, выплясывали сумасшедшие танцы, призывали народ послушать о злобствующих чинках. Уже громко причитают женщины, уже точат шашки мужчины, уже не смолкает колокольный звон. В переполненных церквах люди обливают слезами иконы, молят защитить царя от надвигающейся опасности. Деревни вокруг Мцхета особенно наполнены тревогой. В первопрестольном Мцхета вдруг, от неизвестной причины вспыхнул пожар, в Сасхори пропало стадо овец, в Ничбиси задушены в люльках три младенца, в Дзегви женщина родила хвостатую тройню, а в Ниаби церковная стена треснула накануне Нового года... Крестятся крестьяне, заслышав в ночи стук копыт. Угрюмо смеется Черный башлык: - Сколько деревень наши люди и мы объехали, ни один человек ночью не вышел посмотреть, кто скот пугает, кто огонь разбрасывает. - Боятся! Ночью хорошо, ночь всегда тайну бережет, - рассмеялся Сандро. И скачут два всадника все дальше, тревожа и запугивая доверчивый народ. Боязливо оглядываясь на обгорелую церковь, шепчутся крестьяне: - Плохо о Черном башлыке говорили, а он монеты на починку церкви дал. - На месяц о здоровье царя молебен служить заказал. - Священнику тоже три марчили подарил. - А Сандро, племянник добрый Кето, как о царе беспокоится!.. - Люди, люди! Богу крепче надо молиться. - Богу непременно, а черту тоже... - Что ты говоришь, мествире? Разве можно рядом ставить? - Зачем рядом ставить? Бог сам свое место хорошо знает. Мествире, любимец тбилисских амкаров, осушил рог, вытер рукавом серебристые усы и посмотрел на всех прищуренными глазами. - Почему в праздник не веселитесь? Почему всем верите? Лучше о веселом черте послушайте, потом гуда для танцев раздую. Аральцы плотным кольцом окружили рассказчика. - Вот, грузины, раньше люди близко к небу стояли, счастливое время и для камней и для деревьев было. Тоже ходить умели, с людьми говорили, дружно жили. Человек в яблоке нуждался, дерево подходило, качалось, и яблоки в платок сами падали. Если в золоте или в серебре нуждались, от камней свободно получали. Хорошо жили без хлопот, дерево и камни для людей работали, человек тоже к ним доброе сердце держал. Только черт хвост чешет, не любит, когда спокойно. Глаза сон гонят, уши мягкими стали, испугался черт, к богу побежал. Богатый замок бог имеет. На потолке звезды золотым виноградом растут, на стенах разноцветные рыбы плавают, на полу ковры из роз спят, на тахте - подносы с вином и сладостями, на окнах вежливые птицы вместо сазандари поют, на лунном мангале ни шашлык, ни шампур не обгорает. Сад тоже имеет, только скрывает, яблоню бережет. В буйволятниках голубых буйволов кормит, в конюшнях трехглазых "раши" учит. Поле тоже имеет, марани тоже, большое хозяйство держит. Месепе крылья носят, не любит бог, когда медленно кушанье подают. Только черта в замок не пустил, боялся: что вору нужно? Ночь темная... Черт снаружи в глазах замок крутит, хвостом на птиц машет и такое начал: - Великий бог из богов, ты все хорошо придумал, только одно забыл... Разреши мне, батоно, хорошее дело имею... - Имеешь для собственного удовольствия, твой характер слишком хорошо знаю... Однако не хочу лишний разговор о моей несправедливости слышать, ступай и сотвори, что можешь. Очень веселый отскочил от неба черт, только одной вежливой птице успел хвост выдернуть... Туда, сюда покрутился и как раз на большой сбор камней попал: царя себе выбирали. В то время камни совесть имели, пока не выберут, сами не навязывались... Долго спорили, кричали, первый раз подрались, потом сразу успокоились. Золотой камень на каменный престол уже залез, тут черт смех бросил: - Не знаю, батоно, в каком месте ум держите: выбрали золотой камень, потому что красиво блестит, а не догадываетесь о волшебной силе кремня. Подождите, батоно... Ударил черт хвостом - саман, кизяки, дерево в большую комнату побежали. Схватил кремень и железняк и три раза стукнул их головами. Как из-под подков, искры полетели, конечно, в дом тоже попали, сразу огонь целоваться стал. Очень удивились камни, люди тоже побежали. Языком огонь до леса достал, поле тоже захватил, сад тоже... Когда дальше побежали, люди жареных зверей, печеные фрукты нашли. Стали пробовать, и зубы от удовольствия оторвать не могут. Тогда каждый спешил домой горячие угли утащить, после разную еду готовить... Чурек тоже пекли... Огонь дальше побежал, уже половину земли закрыл. Забеспокоился бог, призвал черта и сердито спрашивает: - Ты что сделал? Какое несчастье выдумал? Зачем любимую птицу испортил? Засмеялся черт, хвост языком попробовал: - Напрасно сердишься, бог, разве я не осчастливил людей? Посмотри, как любят огонь, берегут, ночью не спят, боятся, погаснет. Бог еще больше рассердился. - Сам прекрасно вижу, но это их несчастье. Теперь для внушения страха и уважения я еще сильнее должен огонь создать. Тут бог схватил рыбу, молнией вниз бросил, схватил голубого буйвола - гром упал. На первый раз убило десять человек. Закрутил черт уши и к себе побежал, только еще одной вежливой птице успел хвост выдернуть. Но бог на этом не успокоился и крепко наказал виновников огня. Камни и дерево навсегда свои права потеряли. Ходить и есть не смеют, говорить тоже... Но только черт хорошо придумал. Какое удовольствие сырой шашлык жевать? Лунного мангала не имеем, виноград, даже простой, на потолке не растет... Только напрасно рыба и голубой буйвол с неба летели, за огонь люди драться будут... Мествире лукаво подмигнул. Черный башлык осадил коня, распахнул бурку. - Глупостями народ забавляешь. Чем о вежливых птицах беспокоиться, лучше держи марчили и расскажи о невежливых лисицах, пролезающих в царский замок, и о здоровье светлого царя чаще в церкви вспоминай. Разве не знаешь, о чем народу сейчас надо думать? Мествире пристально посмотрел на Черного башлыка. "Саакадзе прав, - думал он, - князья народ запугивают, на нехорошее толкают. Что ж, мествире тоже средство знает затупить стрелы собак". И пошел мествире дальше, раздувая веселую гуда, предсказывая свадебный пир. Но боязливо оглядываются крестьяне, больше верят в плохое: - Горе нам, что теперь будет?! Молва ширилась, бежала, летела: конечно, царя опоили. Недаром чубукчи "железной руки" видел в метехском марани прыгающих сатанят, а на серебряной башне три дня просидел нахохлившийся филин. Уже не стеснялись, гудели деревни, уже не скрывали тревогу города. И не только в Картли, но и по всем грузинским царствам и княжествам росло возмущение выбором царя. Все беспокойнее становилось при выездах Луарсаба из Метехи. Толпы с плачем падали ниц, целовали ноги коня, молили царя быть осторожным, остерегаться народного возмущения, остерегаться неслыханного дела. Никто открыто не говорил, но Луарсаб чуствовал угрозу, и тревога за любимую росла. "Но почему? Народ радоваться должен, из незнатных царицу беру. Почему же плач над Тбилиси повис?!" Шадиман мимоходом рассказывал о нарастающем в народе неудовольствии и советовал Баака увеличить стражу. Через стены в Метехи вползал страх, придворные тихо передавали слышанные новости, многие княгини под разными предлогами покидали царский замок. Луарсаб задумался - и однажды ночью Баака тайно провел Дато в царские покои... Через час закутанный в бурку всадник мчался в Кватахевский монастырь. Настоятель Трифилий, конечно, осведомлен о состоянии умов Картли, для него также не тайна, кому Луарсаб обязан народной "нежностью". Но если Шадиман такой мерой надеялся отторгнуть царя от неравного брака, то светлейший Баграт и Амилахвари были рады случаю захватить трон. Настоятелю Трифилию был не по душе скупой и жестокий Баграт с титулом царя и по счету шестой. Потом у Баграта тяготение к Шиомгвимскому монастырю, давно ведущему борьбу с Трифилием за первенство во влиянии на дела Картли. Значит, влияние и власть Кватахеви может пасть с царем Луарсабом. Обеспокенный Трифилий с нетерпением ждал, когда о нем вспомнит царь. И вот совсем "неожиданно" в Метехи приехал настоятель Трифилий. Шадиман насторожился, но благополучие монастыря прежде всего, и монах не преминул на совете попросить у Луарсаба отписать монастырю Варалейский лес, необходимый для расширения монастырского хозяйства. Даже князя удивила смелость монаха. Лес славился молодыми оленями и считался доходным государственным имуществом. Луарсаб понял, на каких условиях духовный отец окажет помощь. Скрыв радость, Луарсаб нарочито пытался высказать неудовольствие, и обманутый двор не препятствовал тайной их беседе. На следующий день царь на совете заявил, что считает неудобным отказать монастырю и после венчания исполнит просьбу отца Трифилия. Совещание у католикоса длилось целый день. Католикос считал необходимым поддержать царя, уже сидящего на царском престоле, а не мечтающих о такой возможности. Епископы, архиепископы и митрополиты думали точь-в-точь, как думал католикос, и, снабженный благословением, синклит поспешно разъехался. Беспокойно проходила зима, шумно началась весна. Первый колокол должен был ударить из Кватахевского монастыря. Поэтому Трифилий, прискакав из Тбилиси, призвал к себе столетнего монаха и приказал старцу во имя спасения церкви увидеть сон. На следующее утро старец, прижимая к груди перо, вылез из кельи и дрожащим голосом поведал монастырю о благости, ниспосланной ему богом через архангела Михаила... Поспешный звон притянул в Кватахеви покорную паству. Окутанный синими клубами ладана, старец, подняв лучезарные глаза и белоснежное перо, повторял свой "светлый" сон. Перезвоны монастыря подхватили медные голоса картлийских храмов. Митрополиты, архиепископы и епископы, спешно призвав священников, приказали служить благодарственное молебствие и в прочуствованных проповедях объявить пастве о чудесном сне благочестивого старца и оставленном ему светлом знаке - белоснежном пере архангела Михаила. Мартовские ветры разносили по Картли весть о чуде святого монастыря. Торжественно гудели колокола. Церкви размножали весть о божьей благодати. "И сказал господь бог архангелу Михаилу: спустись на грешную землю и передай мое повеление самому благочестивому старцу. И было так. Летит задумчиво святой архангел Михаил над спящей Картли, и ярче горят небесные светила. Летит архангел Михаил над церквами Картли, летит, заглядывая в кельи благочестивых старцев. И скорбит архангел Михаил, не найдя достойного, и сурово повернул крылья к святому Кватахевскому монастырю. И сподобился столетний старец. Спит и будто не спит. Наполнилась келья благоуханьем, и слышит старец серебряный голос: "Встань, удостоенный божьей милости, возьми перо от крыла моего, иди и поведай людям желание господа бога. Пусть возрадуются христиане, бог благословляет святой брак царя Луарсаба, ибо берет себе ставленник неба женой сестру Великого Моурави, спасшего Картли от торжества неверных магометан. И знаком желания господа бога да послужит венчание Луарсаба в церкви благочестивого монастыря Кватахевской божьей матери. И да переступит бесстрашно чистая Тэкле, благословенная богом, порог, не переступаемый под страхом смерти ни одной женщиной более двухсот лет. И да будет божье благословение над царственной четой". Князья поняли: церковь стала на сторону царя. Против этого даже оружие бессильно. В игре с Трифилием в "сто забот" Шадиман получил мат, и Луарсаб под сдавленный скрежет аристократии и растерянность перепуганных картлийцев повел возлюбленную под венец. От кватахевского поворота, от тваладских стен до западных ворот монастыря колышутся взлохмаченные то