картлийскую границу, но Георгий X, обуреваемый мелкими страстями, видел во всем этом только самовластие Саакадзе. И он приказал Бартому прочитать письмо Тинатин. Царица вынула платочек... "...Мой великий супруг шах Аббас очень добр ко мне, но все же скучаю без любимой подруги Нестан. Очень прошу отпустить ко мне в гости..." Луарсаб удивленно оглядел присутствующих. - Странно, я тоже получил письмо и... про Нестан... "Мой нежный брат, береги Нестан. Когда думаю об участи одинокой княжны, сердце болит. Пусть при тебе вырастет и выйдет замуж за любимого." - Мой сын, не может Тинатин всем одинаково писать. Царь уже решил не огорчать Тинатин отказом. Одна, без близких живет. - Бартом, покажи письмо. Знаю, Тинатин не может так писать... В гости?.. А кто видел красивую девушку вернувшейся из персидского гарема? - Выходит, дорогой Луарсаб, тебя обманывают. Разве Нестан твоя собственность? - насмешливо спросил царь. - Отец, Нестан тобой обижена, не понимаю несправедливой суровости. Разве княжна непочтительна или зло таит? Я обещал Тинатин охранять Нестан, как сестру. - Позволь заметить, царевич, возраст твой не соответствует положению покровителя. В замке говорят: дочь врага пленила наследника. Пусть неправда, но Нестан должна на время покинуть страну. - Шадиман, в этом ты всегда против меня. Никто не может пленить хрусталь, я только шучу со всеми... Если это плохо, зачем царица позволяет? - Царица? Да, да, по своей слабости много лишнего позволяет, а Нестан... - В Иран не поедет... - Опомнись, мой высокий воспитанник, с царем говоришь! Посмотри, еще не выросла Нестан, уже смуту в Метехи сеет. Да, теперь поздно перерешать, царь дал согласие, купцы княжну доставят в Исфахан. Сш... сссс... ух... фс... фссс... Все недоуменно повернули головы. У дверей, закатав рукав, Дато усердно чистил надетый на левую руку браслет. Будто не замечая удивленных взглядов, азнаур с увлечением вертел, вытягивал руку, щурился, встряхивал платок, усиленно дул и внимательно рассматривал оправу камней. Царица побледнела, четки беспомощно упали на ковер. Изумленный царь вонзил глаза в Дато... Где видел этот браслет? Да, да, мой подарок Мариам... Мариам... Почему темнее ночи стала? Как попал браслет к ностевскому азнауру? Неужели от Мариам получил? Первым опомнился начальник замка. - Азнаур, ты, вероятно, ума лишился, если при царе чистишься, подобно коню. - Откуда у тебя браслет? - исступленно закричал Георгий X. Начальник замка поспешил напомнить о браслете, подаренном царицей азнауру за хорошие вести о триалетской битве. - Да, великий царь, в первый раз я его от царицы получил, а во второй... браслет оказался волшебным... - Дерзкий азнаур, говори прямо или сгниешь в подземелье. - Великий царь, я уже сказал - браслет волшебный и... выведет из подземелья, даже из метехского, невредимым. Царь затрясся, метнул полный злорадства взгляд на полуживую Мариам, на сумрачного Баака, оглядел недоумевающий зал и задержал глаза на Луарсабе. - Говори, все говори, азнаур, князем будешь, а за молчание раскаленным железом угощу! Шадиман поспешно наклонился к телохранителю, и тот змеей выскользнул за дверь. Затем он шепотом напомнил царю о присутствии Луарсаба. - Очевидно, азнаур о царице нехорошее знает, совсем помертвела... Луарсаб, выслушав приказание, пожал плечами и порывисто вышел. Обезумевшая Мариам оглядела знакомые лица. Шадиман предал... Она сдавленно простонала. - Баака, Баака... Херхеулидзе тяжело опустил руку на плечо Дато: - Азнаур, ты осмелился быть непочтительным в присутствии царя... Стража, запереть безрассудного в башню и никого не пропускать... - Кто, кроме меня, смеет распоряжаться? - загремел Георгий X. Из раздвинутых стен, из оживших фресок, из-за висящих ковров, из глубины ниш молниеносно с обнаженными саблями выскочили рослые телохранители и острым кольцом сковали зал. - Великий царь, персидские послы более двух часов дожидаются, очень торопятся, просят выслушать, - прорвался сквозь кольцо телохранитель Шадимана. - Пусть хоть два года дожидаются... Говори, азнаур. - Царь, послов необходимо отпустить, шах Аббас за оскорбление может принять, азнаура пока в башне замкну... - Царь царей, если князь Херхеулидзе охраняет, азнаур не сбежит... Персидских послов опасно задерживать... Шадиман совсем склонился к царю: - Завтра при знатных свидетелях допросим... Царица должна в монастырь уйти... Сведения имею: Русудан она запретила Метехи посещать, при всех унизила за внимание к тебе... Долго княжна болела, теперь назло решила за Саакадзе выйти, но всегда говорила: за царя Георгия жизнь отдать не жаль. Завтра при князьях выясним поступки царицы, пусть Нугзар княжне расскажет. - Шадиман, первым дидебули сделаю... Да, да, давно с тобой следовало посоветоваться. Баака, хорошо спрячь азнаура, завтра допросим... Царицу в молельню проводи... стражу поставь... Дато кинулся навстречу вошедшему князю, но Баака холодно отстранился: - Ты арестован, азнаур, и... нехорошо арестован... Зачем со мной не посоветовался?.. Дато очнулся, спокойно оглядел знакомые покои. - Ты арестован, азнаур, и нехорошо арестован, - мрачно повторил Баака. Дато пожал плечами и, небрежно вручив начальнику метехской стражи оружие, поинтересовался, осведомлен ли Баака о разрешении царя отобрать азнаурские земли, уничтожить полководца азнауров и о твердом решении азнаура Дато предвосхитить план Шадимана и уничтожить "змеиного" князя, тоже "полководца". Откуда узнал? Начальник замка на совещании присутствовал... Баака, скрывая невольную улыбку, отвернулся и грустно опустил голову. Он всегда честно исполнял долг, но тяжелее ему никогда не было. Он привязался к Дато, сына родного не мог бы больше любить, но Мариам до смерти останется царицей. Дато удивился: он не хотел предать царицу, подземелье готовил для Шадимана, только ему нужна была свобода и смерть Орбелиани. Браслет от радости царица подарила, а Шадиман от хитрости украл... Зачем такую охрану князь поставил? Разве Дато способен убежать? - Многого, дорогой, не понимаешь... Плохую услугу Саакадзе хочешь оказать... - Знаю, Хорешани рассказала. Думаешь, Русудан изменит? Саакадзе не знаешь: чьей душой завладел, на всю жизнь его будет... Прошу, отпусти охрану, неудобно людей беспокоить... - Дато, первый раз вместо нужного слова камень на языке держу. Знай - судьба сегодня меч обнажила. Здесь жизнь твоя в безопасности. Покои царя тоже тройной охраной окружил. Посмотрим, чей рок... Но если ночь пройдет спокойно, то утром ничего не сможешь царю рассказать. Всегда долг исполняю, как бы тяжело ни было... утром тюремщик тебе язык отрежет. Дато смертельно побледнел. Он вспомнил рослого Киазо, невнятное мычание перекошенного рта и тонкий сучок, запутавшийся в его густых волосах. Тяжело помолчали. Дато подошел к стене, снял дамасский клинок, спрятав в куладжу, остановился перед мрачным Баака. - Добрый друг, благодарю за предупреждение, но, может, ночь не пройдет спокойно... А если... избавлю тебя от тяжести... Дато сам вонзит клинок в свое сердце, позорить не позволит... Исполни последнюю просьбу, пусти к Шадиману, я должен поговорить... - Что?! Дорогой Дато, так еще надежду имею, а от Шадимана мертвым вынесут, такой случай князь не упустит. - Ошибаешься, Баака, Шадиман слишком умен. Хочешь жизнь друга сохранить, положи в покоях князя спать. - Зачем Шадиман необходим? - Если утром Хорешани лишусь, азнаурскому союзу услугу хочу оказать. Только один, без стражи пойду. Но наедине с собою Шадиман не был так спокоен, как в присутствии других. Морщины перечеркнули лоб, переносицу прорезала глубокая складка, от быстрой ходьбы выхоленная борода металась в беспорядке. Шадиман закрыл и снова открыл глаза - не бредит ли он? Или острые мысли разжигают воображение? Но нет, перед ним - живой безумец. Дато спокойно спросил, не подслушивают ли здесь. Шадиман расхохотался. - Говори, азнаур, у тебя сегодня хорошо выходит, а если кто подслушивает или необдуманно развязывает тесьму, "змеиный" князь умеет завязывать язык... - Это у тебя хорошо выходит, в Абхазети видел... - А не думаешь, что больше ничего не придется увидеть? - Если и думаю, то без помощи "змеиного" князя, - простодушно бросил Дато. - Баака не хотел пускать, я убедил: у тебя целее, чем под стражей Баака буду. Шадиман пристально смотрел на Дато: откуда столько ума? Да, плохо, если азнауры много думать начнут. - Раньше хочу предупредить: о земле азнауров не печалься, все равно князьям не отдадим, а будете домогаться, плохо кончится, умеем не хуже вас свою землю защищать. - Если так сильны, почему говорить пришел? - Говорить необходимо... Зачем лисицами ходить, лучше сразу зубы барсов показать. Так, князь, воспретишь князьям до конца года перед царем об азнаурах беспокоиться. Срок небольшой, можно потерпеть, а нам год необходим: укрепимся, тогда начнем разговаривать. - Одно думаю: дурак ты или меня за такого принимаешь? - изумился Шадиман. - Если бы такое думал, открыто бы не говорил, если бы сам дураком был, такое бы не придумал... Потому и сойдемся. Знаю твои мысли! Узнай и ты мои... Если сегодня буду убит, завтра царю все будет известно. Орбелиани подробное описание пути от молельни царицы до Абхазети оставил... Как думаешь, Орбелиани любимую дочь без защиты бросил? Еще одиннадцать азнауров осведомлены. Меня убьешь, царь узнает, остальных убьешь - у верного человека письмо держим. Конечно, царь тоже может умереть, но... и Луарсабу многое не будет приятно... Итак, Шадиман, ты год об азнаурах не заботься, Нестан живая, запомни, а не отравленная, останется в Метехи до замужества... остальное твое дело, ни по одному царю, как и по князю, народ особенно не убивался. - Азнаур, думаешь, что говоришь? - Ты, князь, думаешь, а я говорю, но... - Дато передвинул на квадрат черного коня... - Даже мой конь не узнает об этом разговоре. - А если князем сделаю, большое поместье получишь, перейдешь к нам? - Нет, не хочу тебя обременять сто первой заботой. - Значит, война между нами? - Через год, князь... Пойду, Баака ждет... Сегодня тройную охрану у царя ставит... Желаю тебе удачно закончить игру в "сто забот". Долго, словно остолбенев, стоял Шадиман, не в силах подавить изумление и невольное восхищение. Вскоре он решительно направился к начальнику замка, где князья обсуждали двойное состязание витязей в честь именин царя, но мысли перенеслись в книгохранилище, где Шадиман некогда усиленно изучал персидские рукописи. В полночь через "пустыню тринадцати сирийских отцов" проскользнула чья-то зловещая тень... Наутро Георгия X нашли на ложе мертвым. На синих губах застыла кровавая пена... ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ Надрывались колокола. Усиленные царские дружины растянулись от иранской и турецкой границ до крепостных стен Мцхетского собора. Саакадзе окружил замки Андукапара и Баграта копьями азнаурских дружин. Шадиман не только сдержал слово год не преследовать азнауров, но, убежденный, что это лучший способ предотвратить поползновение светлейших к перевороту, поручил Саакадзе на время погребения Георгия X и коронации Луарсаба II охрану опасных дорог. Надрывались колокола. Протяжный звон сливался с воплями и стенаниями. В черных балахонах, перетянутых грубыми черными поясами, с распущенными волосами окружали черный гроб сто сорок плакальщиц. Мариам, в черном бархате, с распущенными волосами, надменно выпрямилась у изголовья. Чинно стояли князья. Шептались княгини. - Много цхиретского выпил. Сердце обжег. - Плохое известие получил... Шептались о лиловых пятнах, признаке индусского яда, шептались о многом, украдкой оглядываясь на соседей. По всей Картли перекатывался стон. Георгий X был не лучше многих царей, но народ к нему привык, а смена пугала неизвестностью. Надрывались колокола, провожая Георгия X в лучший мир. Надрывались колокола, звонко встречая Луарсаба II, под защитой войска благополучно взошедшего на престол Багратидов. Мариам, позабыв неоценимые услуги Баака, на другой же день после погребения Георгия X поспешила упрекнуть его в неосторожности и с негодованием изгнала из Метехи дерзкого плебея Дато. Не менее круто намеревалась она поступить и с Саакадзе, но неожиданно для Шадимана наткнулась на упрямство Луарсаба. Даже жалоба князей не помогла. Помня осторожный совет Баака, молодой царь ограничился требованием к Саакадзе прекратить прием азнаурами беглых крестьян и не вступать в неравную борьбу с князьями. - Но, великий царь, - оправдывался Саакадзе, - разве я сам зову? Пусть князья найдут способ удерживать народ... Почему царские не бегут? Саакадзе скрыл, что союз азнауров решил ни под каким видом не принимать царских крестьян. - Георгий, отец очень ценил героя последней войны, мне бы тоже хотелось сохранить к тебе расположение, но постоянная вражда с преданным трону Багратидов князем может повредить даже светлейшим. Найди способ примириться с Шадиманом... Скоро женишься? - Хотел скоро, и Русудан не против, но княгиня Нато ждет, когда князем приеду... Царь Георгий мне давно обещал... Луарсаб смутился. Он уже говорил, но Шадиман и царица доказывали, что опасно сейчас возбуждать неудовольствие князей, враждебно настроенных к Саакадзе. Царица злорадно добавила: "Русудан всего восемнадцать лет, пусть еще подождет". Луарсаб смутно догадывался о причине ненависти к Русудан и деликатно избегал скользкой темы. - Есть препятствие, Георгий, почему сейчас не могу исполнить обещанное отцом, но даю слово при первом случае... Саакадзе понял - на время лучше удалиться из Тбилиси. Холодность Шадимана, явное пренебрежение царицы, безразличие Луарсаба ничего хорошего не предвещали. Он попросил царя отпустить его в Носте наладить хозяйство и, легко получив согласие, выехал из Тбилиси. Окруженный высокой каменной стеной, над зеленым лесом возвышался замок - крепость азнаура Саакадзе. На базарной площади новая аспарези, вокруг замка блестят двухэтажные дома с веселыми балконами. Общественные сараи, шерстопрядильни, ткацкая, роща наполнены радостными голосами. Здесь каждому предоставлялась возможность расширить свое хозяйство, здесь уже никто не боялся набегов. Носте также обнесено высокой каменной стеной, усеянной сторожевыми башнями. Расширение владений требовало увеличения дружин, но положение в Метехи обязывало к большой осторожности, и беглых крестьян принимали тайно, только из далеких княжеств и ни в каких случаях из царских деревень. Большое стечение народа вынудило Саакадзе строить новое даба за стенами Носте. Расширение владений не укрылось от зорких княжеских лазутчиков, и в Метехи вновь потекли жалобы. Но Шадиман, помня об уговоре с азнауром Дато, откладывал расправу с дерзкими плебеями. Саакадзе спешил использовать данный год. Всеми способами пуская в ход шахаббасовское золото, доводы, красноречие и обещания, он привлекал в союз мелкоземельное азнаурство. Знакомясь и сближаясь, азнауры все больше подпадали под влияние властного предводителя. Стояла полуденная тишина. Носте тонуло в густой листве, чуть тронутой желтизной. На дальних пажитях шумно оканчивались полевые работы. На улочках монотонно поскрипывали арбы, доверху наполненные душистым сеном. Буйволы нехотя передвигали мохнатые ноги. Через колючие изгороди перевешивались грузные ветви, покачивая тяжелые плоды. Красные, темные, ярко-желтые яблоки, груши, айва подставляли солнцу упругие щеки для жарких поцелуев. В плетеных корзинах, стоявших под деревьями, прели коричневые гулаби, персики, сливы. Около них суетились поросята, хитро прищуривая глазки, тыкая тупыми носами и подхватывая все упавшее на землю. На виноградниках томились созревшие золотистые и черные гроздья. Воздух был насыщен пряным ароматом грузинской земли. По тихой улице медленно шел Георгий. Он расстегнул ворот, вдыхая полной грудью аромат садов. В Тбилиси, захваченный политическим водоворотом, он, казалось, совершенно забыл Носте с его будничной хлопотливостью. Но стоило ему только переступить знакомую межу, и он с новой силой почуствовал кровную связь с вечно юною, никогда не увядающей родной землей. На перекрестке Георгий остановился и, улыбаясь, посмотрел вверх на знакомое ореховое дерево. Он задорно швырнул камень в верхушку, и на него посыпались грецкие орехи в зеленых панцирях. Деловито выбрав самый большой, Георгий расколол камнем панцирь, затем скорлупу и, сняв тоненькую горьковатую шкурку, с наслаждением съел бело-молочный плод. Его пальцы покрылись от кожуры темно-коричневыми пятнами; он, смеясь, вытер их о густую копну волос и повернул к шерстопрядильне. Жужжали деревянные станки. Громкий женский говор тонул в веселом смехе. Георгий тоже чему-то засмеялся и прошел в светлый амбар. Отец Эрасти подошел к Георгию: - Вот, господин, в этом году пять прялок одним колесом вертим, на будущий год, думаю, десять устроим. Никто из женщин колеса прялок ногами больше не вертит, зачем женщинам болеть ногами? Посмотри, как сделал. Георгий внимательно осмотрел сдвинутые деревянные станки, большое колесо на первом, приводившее в движение остальные, и прошел со стариком в соседнее помещение, где слепые лошади вертели по кругу большое колесо, приводя в движение пять деревянных шерстопрядильных станков. Старик посмотрел на Георгия глубоким, вдумчивым взглядом: - Благодаря тебе, господин, в Тбилиси на майдане был, персидский караван-сарай видел, хорошо персы умеют на эйване отдыхать, все время чистым воздухом дышат. Я все хорошо осмотрел, теперь думаю - очень тяжелый воздух в сарае, где шерсть расчесывают. Народ много от воздуха белеет. С твоего разрешения, господин, хочу тоже устроить такое дело. Пусть свежим воздухом народ дышит. Георгий посмотрел на одухотворенное лицо старика и подумал: "Какой ум таится в народе и сколько, наверно, таких месепе погибло под ярмом рабства". Он ласково потрепал старика по плечу: - Делай все, что придумаешь. А за это колесо тебя и всю твою семью в мсахури перевожу. И, избегая благодарности ошеломленного старика, поспешно вышел. В воскресное утро шумно собрались ностевцы на церковную площадь, посреди которой был выстроен большой навес. На высокой скамейке гордо восседал дед Димитрия. Перед ним разложены атлас, бархат, шелк, парча, сафьян багдадской выделки. Не менее гордо чуствовал себя Эрасти, помогая деду в сложном деле справедливой раздачи ностевским девушкам в приданое богатого товара перебитых под Ананури багдадских купцов. Папуна, зная всех девушек Носте с возраста "ящериц", под общее одобрение всех "барсов", собравшихся на интересное зрелище, громко выкрикивал деду, какой цвет пойдет той или другой девушке и сколько ей нужно на наряды. Дед щурился, торговался и, подозвав мать невесты, вручал счастливой женщине отрезы дорогих тканей. Папуна, подмигивая хохотавшим "барсам", серьезно уверял сердившегося деда, что одной девушке и двух аршин на все хватит, а другой одну спину закрыть десять аршин мало будет. Мать Даутбека, приехавшая гостить к Саакадзе и пригласить всех ностевских друзей на свадьбу Миранды и Ростома, тронула за рукав Георгия и отошла с ним в сторону. - Поговорить хочу, - сказала она, опустившись на скамью у ограды церкви. - Про несчастную семью Киазо хотела сказать. Старик Мераб от горя умер, Киазо совсем исчез. Как тогда убил гзири, больше нигде не показывался. Земля сорной травой заросла, а гзири все обратно не хотел брать, пока Мераб не умер... Все бояться их стали, а когда хоронили Мераба, хевсур в кольчуге с железным лицом к могиле подскакал. Долго слушал он, как земля в яму падала. Когда головы подняли, никого не было, только на этом месте одна монета лежала. Все очень испугались, как мог хевсур вместе с конем в монету превратиться. Никто не поднял... Только мать Киазо взяла, бедная очень... С тех пор еще хуже стало: двух овец имела, обе в одну ночь пропали... Мать Киазо так плакала, что все в Эзати уши шерстью закрыли. Дочь старшая выросла, а замуж никто не берет, один месепе взял, а она ребенка не могла родить, вместе с ребенком умерла. С тех пор от страха никто мать Киазо в дом не пускает, хлеб через дверь некоторые на палке протягивают. А младшая дочь, Георгий, уже выросла, очень красивая, Дареджан зовут, никуда из дому не выходит, боится. Вот, Георгий, один князь плюнул, а вся семья погибла, а какие богатые, гордые были... - Она, помолчав, искоса посмотрела на Георгия и еще тише добавила: - Может, Георгий, что-нибудь сделаешь? Саакадзе с большим уважением посмотрел на строгую, холодную Гогоришвили. Он понял, что, сами не очень богатые, они поддерживают несчастных, и вслух сказал: - В Носте возьму обоих!.. - и крикнул Эрасти: - Скажи деду, еще для одной девушки двойное приданое пусть оставит... Шумно в Носте. Съезжаются все "барсы" со своими семьями. Арбы перевиты зеленью и цветами. На рогах буйволов развеваются пестрые лоскуты. Рядом с арбами идут зурначи; они изо всех сил дуют в тонкие дудки, и от усердия их щеки надуваются подобно бычачьим пузырям. Гулко бухают дапи. На арбах поют, звеня дайрами, разодетые женщины. С обеих сторон разукрашенной коврами арбы, где сидит, гордо сжав губы, Миранда, танцуют "барсы". Эрасти с деревянной чашей на голове угощает всех багдадскими сладостями. Папуна с бурдюками и чашей насильно всем навязывает вино... По настоянию Саакадзе, свадьба праздновалась в Ностевском замке. Неделю шумели "барсы". Неделю все Носте танцевало, пело и пило. И только одно мгновение омрачило празднество. Дато и Димитрий, скрестив перед церковными дверями обнаженные шашки, пропускали под ними Миранду и Ростома. Неожиданно к ногам Миранды упали связанные алой лентой горные цветы. Миранда вскинула глаза. Прямо против дверей церкви на коне сидел закованный в кольчугу с опущенным забралом хевсур. Миранда вскрикнула и, побледнев, прислонилась к плечу Ростома. Папуна весело направился с бурдюком к хевсуру, но всадник, круто повернув коня, ускакал. Мать Миранды испуганно крестилась, а Дато, смеясь над страхом женщин, спрашивал: с каких пор витязь не может бросить при таком случае к ногам красивой грузинки цветы? В честь свадьбы друга Саакадзе перевел всех молодых месепе Носте в глехи, а обмененных дедом Димитрия на десять аршин бархата и бурдюк вина у эзатского гзири мать и сестру Киазо, Дареджан, поселил в просторном жилище, дав им хозяйство и в помощь одного беглого месепе. Квливидзе, перепивший всех на свадебной неделе, самодовольно теребя свои усы, восхвалял щедрость и благородство азнаура Саакадзе и даже сам швырнул несколько горстей монет распухшим от вина зурначам. Когда затих свадебный пир и Носте погрузилось в обычные будни, Саакадзе после долгих колебаний передал Дато письмо Нугзару и отдельно Русудан. "...Смирюсь только перед твоим решением, Русудан, а князем, пока жив Шадиман, как видно, не буду..." Для пышности посольства Дато сопровождали десять дружинников и двое слуг. Проехав Зедазенский монастырь, он спустился к Душети и, помня с конях, заночевал в сторожевом замке Арагвских Эристави. На рассвете, любуясь синим шатром, украшенным огненным диском, Дато свернул к Арагвской долине, покрытой цветущим ковром пунцовых маков. Как ни был подготовлен Дато к богатству князя Нугзара, но, подъезжая к Ананури, поразился великолепию столицы Арагвских Эристави. Только теперь понял он, какую победу одержал Георгий, покорив сердце владетельного князя. "А вдруг раздумала? Сейчас Нугзар необходим, а если Русудан в Носте не поедет, князья не постесняются с азнаурским союзом. Хорошо - только землю и хозяйство отнимут, а если и головы захотят взять?" Встревоженный Дато застучал в ворота энергичнее, чем полагается гостю. Как лоза, выпрямилась Русудан, услышав имя гостя. Нугзар, улыбаясь, посоветовал подождать, пока азнаур не переоденется с дороги. Но не одну Русудан взволновал приезд посла. Нато рвала тонкие кружева лечаки. - Сам не приехал, неужели еще не князь. Тогда... - Нато рванулась к двери. На малом дворе Дато передал княжне подарок. Русудан с гордостью осматривала белоснежного коня под черным сафьяновым седлом: только Георгий мог прислать невесте такой подарок. Княгиня хотела возмутиться, но вдруг смягчилась. Дато с низким поклоном передал ей тонкую серебряную ткань, затканную бледно-розовыми бабочками, скрыв, конечно, о специальной поездке Папуна в Иран за драгоценной тканью и другими подарками. Нугзар любовался белыми цаги, обсыпанными бирюзой, Зураб - дамасским клинком, Баадур - кинжалом для медвежьей охоты. Но предусмотрительный Георгий не забыл и мамку Русудан, и Дато изящно накинул на плечи взволнованной старухе щелковую тебризскую шаль. Ночью князь заперся с послом. Письмо распалило князя. Как!.. Арагвского Эристави смеют оскорблять? Избранника княжны лишают заслуженного княжеского знамени? Тогда пусть вспомнят доблесть Нугзара! Он покажет Метехи, сколько у Эристави друзей, он напомнит, как воюет Нугзар. Он разобьет крепкие стены Метехи, не раз защищаемые мечом Арагвских Эристави. Долго бушевал возмущенный князь. Напрасно Дато силился объяснить князю, что месть Шадимана относится только к Саакадзе. Нугзар не слушал, свирепея от собственной ярости. Встревоженная тайной беседой отца с Дато, Русудан рано утром послала мамку в комнату гостя. - Я ждал приглашения, прекрасная Русудан, привез письмо от Георгия и слово имею сказать... Прочтя письмо, Русудан побледнела от гнева. Упрямо сдвинулись изогнутые брови. Так вот в чем месть царицы! Неужели она думает, Русудан позволит смеяться над собою? Русудан в волнении зашагала по ковру. Дато, вздохнув, подумал: "Нехорошо, когда женщина крепко ногу ставит. Нино тенью скользит... но Нино не умеет бороться с царицами". И вслух сказал: - Это, княжна, за внимание к тебе царя Георгия царица мстит: пусть Русудан подождет, пока Саакадзе князем станет. Она думает, с азнауром ты свое имя не свяжешь. Дато пристально смотрел на Русудан и вдруг испуганно отступил к двери. Ему показалось, что дрогнули каменные стены, загрохотал гром, зазвенели стекла. Но нет, это так смеялась грозная Русудан. "Клянусь жениться только на девушке с птичьим голосом", - подумал изумленный Дато. - Проклятая колдунья, - сверкая глазами, вскрикнула Русудан, - как смеет думать, что мое счастье в ее руках? При жизни царя дрожала передо мной, а отравила мужа - госпожой над Русудан хочет стать?.. Пусть посмотрит, как я умею покоряться, пусть... - Княжна, не подумай плохого, голову положу, если войну захочешь, но... выслушай, княжна... Многие на стороне царицы. Каждый за себя хлопочет, винить нельзя... Доблестный Нугзар не подозревает, лучше, княжна, осторожней быть... Георгий любит тебя, большим сердцем любит... Царь княжеское звание тоже из-за гнева не дал... Не сердись, княжна, должен так говорить. Георгий нужен Картли, азнаурам нужен. Широкие, страшные мысли у Георгия... Он - наш, и если тоже станешь нашей, забудешь про мелкие тревоги. Георгий будет князем, но... думаю, не от царицы получит... сам возьмет. Гордиться этим должна. - Спасибо, дорогой Дато. Русудан протянула руку. Дато упал на колени, с глубоким уважением поцеловал дрожащие, холодные пальцы, но невольно подумал: "Лучше, когда у женщины маленькая рука". - Спасибо, друг, хорошо сделал, остановив меня... Мне Георгий нужен, а не княжество, ради матери ждала... Передай Георгию, через месяц свадьба. Пусть поспешит сюда с Тэкле и друзьями. Скажи - Русудан один раз умеет любить и все, предназначенное судьбой, разделит с ним. Отца уговорю не затевать ссоры с Метехи, после отомстим. Русудан мрачно улыбнулась. - О свадьбе княжны Русудан Эристави Арагвской и азнаура Георгия Саакадзе долго будут помнить царский и княжеские замки. К вам перехожу, Дато... Она села и тихо провела рукой по упрямому лбу. Дато с робостью рассматривал застывшее лицо Русудан... "Такой только царицей или женой Георгия Саакадзе быть", - подумал он и со стыдом поймал себя на мысли: Русудан - единственная женщина, в которую он бы не смог влюбиться. ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ Простота приемов, сравнительная доступность, откровенность совещаний и своеобразная патриархальность царского быта ушли в прошлое вместе с Георгием X. Шадиман, подражая роскоши персидского двора, резко изменил жизнь замка. С детства привив Луарсабу любовь к блеску, восточной изнеженности и церемониям, он легко добился замещения придворных должностей более блестящими княжескими фамилиями. Только начальником метехской стражи, в должности, занимаемой по наследству, по-прежнему остался князь Баака Херхеулидзе. Шадиман строго подобрал новую свиту. Луарсаб для молодых князей ввел особое украшение из драгоценностей: розы прикалывались алмазной булавкой, на папахах блестели драгоценные камни, на груди монисто. Подражая ему, молодые князья стали носить на мизинце правой руки сапфир. Замок заново выкрасили в цвет изумруда с белым, слуги Луарсаба получили одинаковую с цветом замка одежду. Покои Луарсаба украсились шелковыми керманшахскими коврами. На стенах ожила живопись Ирана, Индии и Аравии. Кватахевские художники неустанно украшали стены фресками. Час еды Луарсаба извещался сазандарами, час выхода из покоев боем в медный дапи, час сна - свирелью, после чего в замке не смели громко разговаривать. Луарсаб, восхищенный железной рукой Шадимана, охотно сбросил скучное бремя царских дел на его плечи. Только подпись по осторожному совету Баака оставил за собой: нехорошо подвергать подданных сомнениям в подлинных желаниях царя. Такой мерой Баака надеялся ущемить безграничную власть Шадимана. Похорошевшая Мариам, всецело подчиняясь Шадиману, поспешила многое изменить в обычаях Метехи. Каждое воскресенье из-за траура устраивался только малый пир, приглашалась преимущественно молодежь. По прихоти царицы княжны стали надевать на голову золотые обручи, унизанные драгоценными камнями: лучше глаза видны. Замелькали пестрые платья и расшитые багдадским бисером бархатные туфли. Танцовщицы звенели восточными ожерельями. Охоты, турниры, состязания - все это процветало ради отвлечения Луарсаба от запутанных дел Картли. Придворные поняли намерения Шадимана, и молодой царь не имел времени думать. Княгини, отчасти из желания угодить Мариам, но больше из тщеславия, не были строги к красавцу. Отличавшийся большим умом, юмором, любезностью и ловкостью, царь без труда побеждал сердца гордых аристократок, но не менее быстро охладевал к легким победам. Лишь две красавицы неотступно занимали воображение Луарсаба. Опьяняющая Гульшари, воспеваемая поэтами: "...Очами нежная и приятная, с длинно-густыми, амброю покрытыми волосами..." Властолюбивая Гульшари решила всеми способами добиться первенства в Метехи. Желание постоянно видеть Гульшари вынудило Луарсаба пойти на несправедливость и назначить Андукапара Амилахвари начальником замка Метехи. Обиженный Газнели, не пожелав остаться только советником, удалился с Хорешани в свое имение. Княжна Нестан Орбелиани привлекала царя не только необыкновенной красотой. Ее тонкий ум и завет Тинатин имели большое значение в неизменной нежности Луарсаба. Обе гордые красавицы не желали легкой победы и стремились овладеть всецело изменчивым сердцем царя... Луарсаба приятно волновала взаимная ненависть соперниц, и, не уверенный в своем чустве к обеим, он веселился, усиленно разжигая вражду своим непостоянством. Замок, заинтересованный исходом борьбы, с нетерпением ждал развязки. Но Луарсаб только веселился. Где-то глубоко в душе юного Луарсаба дремал чистый образ, не искушенный интригами замков. "Но, - думал Луарсаб, - царям не суждено быть бескорыстно любимыми". Шадиман, полновластный хозяин Картли, погрузился в трясину государственных дел. Под давлением его железной руки все грузинские царства и княжества объединились в военный союз. Блестящий съезд грузинских царей и владетелей состоялся в первопрестольном Мцхета. И снова Сватицховели затрепетал сотнями огней, свисающих сине-желтыми языками из гроздей оленьих рогов. Белый трон Багратидов на четырех изящных колоннах с высокой башенкой, изрезанной полоской узких окон, и высоким крестом сиял фиолетовым бархатом и темным золотом. Рядом мрачный каменный трон католикоса - глубокая ниша с каменным сидением, с тупым конусообразным сводом, с темными фресками. На тяжелой золотой ризе католикоса блестели алмазные кресты. Между двумя рядами колонн просвечивали фрески: грузинские цари в воинственных одеждах, сцены посвящения царя Мириана в христианство и древние надписи. Могила Царя Вахтанга Горгасала напоминала о "суете сует" земной жизни, но библейская мудрость не охлаждала блестящих царей, скрещивающих мечи в клятве верности у священного столпа. Воинственный Манучар Дадиани Одишский, не признающий дружбы Теймураз Кахетинский, Мамия Гурийский и Шервашидзе Абхазский склонились перед доводами Шадимана и обаянием Луарсаба. И вот застонала обложенная двойной данью Двалети, под непосильной податью задыхалась Средняя Картли, пригнулись под ярмом оглушенные деревни. Благодаря хитроумным льготам чужеземцам торговля сосредоточилась на тбилисских майданах. Важные мелики едва успевали следить за выполнением торговых правил, и ни одна царская монета не проскальзывала мимо цепких пальцев нацвали. Лихорадочная чеканка монетного двора нагружала царскую казну. Никогда еще не стучали так прибыльно в рядах амкаров разнобойные молотки. Никогда еще церковь не получала столь щедрые вклады от царя, поэтому с каменных алтарей гремели волнующие проповеди и призывы к послушанию мудрому правителю, светлому князю Шадиману Бараташвили. Никогда еще Шадиман не выслушивал более внимательно на тайном совещании архиепископа Феодосия и азнаура Эдишера, вернувшихся после двухлетней поездки с царевичем Кайхосро в Русийское царство. Шадиман задумался: скучная смерть Бориса Годунова, голодные города, бегство крестьян на пустые земли, убийство царевича Димитрия, восстание степных людей, царствование ненадежного Василия Шуйского, грабежи на торговых путях, плебейское восстание Болотникова - все это возбуждало сомнения, и Шадиман бесповоротно решил поставить крест на единоверной Московии. Никогда еще шах Аббас не получал из Картли столь искусно составленных на фарситском языке дипломатических посланий, и преподнесенный ему блестящий щит с золотым гербом царицы Тамар перекинулся политическим мостом между Исфаханом и Тбилиси. Перевес на царских весах тяжелых гирь Шадимана обескуражил князей, враждебных Луарсабу, и придавил тайные долголетние подготовления Баграта светлейшего к захвату картлийского трона. Обманутые в своих ожиданиях Баграт и Андукапар решили временно примириться с создавшимся положением. Баграт тайно искал дружбы с Мухран-батони, Андукапар старался всеми мерами возвыситься в царском замке. ...Бухали дапи, звенела сбруя, блестело оружие, пестрели чепраки, сверкали камни, развевались шелка, лоснились тигровые шкуры, вздымались щиты, вились змеем тюрбаны, и в распахнутые ворота Ананури бесконечным потоком вливался вспененный пурпур. Первыми отозвались светлейшие Баграт и Симон. Богатые подарки и пышная свита сопровождали светлейших, домогающихся картлийского трона. Княжеские замки были немало озадачены свадьбой Русудан. Только четыре месяца прошло после погребения царя, а приличие требовало выждать хотя бы полгода. Но оскорбить Нугзара никто не решился. Князей взбудоражило известие о предполагаемом приезде в Ананури царей Кахети, Имерети и владетеля Гурии. Как теперь поступит Луарсаб, вернее, Мариам и Шадиман? Все другие интересы померкли. Во всех замках говорили только о смелости Нугзара, бросившего вызов Метехи... Значит, Нугзар ищет ссоры с царем? Но почему? За простого азнаура дочь отдает. Огромное поместье, табуны коней, тысячи голов скота, караван одежды и драгоценностей, пятьсот семейств дает в приданое. Царского сына мог зятем иметь, а простому азнауру дочь отдает. Любит? Почему полюбила? За брата Зураба? Но почему гордая Нато радуется? Нет, тут какая-то тайна. Саакадзе от шаха Аббаса богатые подарки получил, Караджугай-хан с большой свитой на свадьбу едет. Караджугай-хан, первый хан Ирана, на свадьбу азнаура едет? Нет, тут что-то кроется, надо быть осторожным, надо пышно поехать к Нугзару. Может, тайный союз с Ираном заключил? Недаром Манучар Одишский уже в Ананури! У него война, с войны на пир поскакал, значит, Нугзар помощь обещал. А царь Кахети? Ведь родственник Мариам, а траур не держит... Что случилось? Такое положение заставило князей пренебречь осторожностью и нарушить траур царского замка. Эристави Ксанские, владетельные атабаги, Мухран-батони, первый сын светлейшего Шервашидзе Абхазского - все выехали в Ананури, и, конечно, не остальным князьям рассуждать, не обидится ли Луарсаб за невнимание к царскому трауру. Большие дома Ананури, разукрашенные коврами, шелком и бархатом, наполненные слугами, ждали именитых гостей. Замок, освобожденный от лишних людей, также украшен для приема царей и царской свиты. Гордая Нато почти примирилась с незнатностью Георгия, видя интерес, проявленный к нему царями и Караджугай-ханом. Богатейшие подарки шаха Аббаса Георгию, Русудан и родным невесты удивили многих и заставили пристальнее вглядеться в Георгия Саакадзе. Метехи до мельчайших подробностей оповещался об ананурских событиях. Шадимана озадачила пышность, озадачил приезд на свадьбу Караджугай-хана, и правитель Картли глубоко задумался над дальнейшим. Было очевидным - не просто свадьбу празднует Нугзар. Оскорбленный Эристави бросает вызов, но Метехи не примет его вызова. Вся влиятельная Картли у Нугзара, значит, надо принять участие в торжестве, но как? К счастью, траур избавляет Мариам и Луарсаба от тяжелой поездки, значит, Шадиман должен поехать сам, хотя бы на первый день. Мариам, в бешенстве от дерзости Нугзара, от неудавшейся мести, кричала о войне. Шадиман усмехнулся: - Баграт также сильно на это рассчитывает. Нельзя воевать с князем, удостоившимся посещения грузинских царей и первого хана Ирана. Царица должна с письменным поздравлением послать подарки. Мариам, забыв приличие, разразилась слезами, упреками и жалобами. Если мужчины - трусы и боятся войны с князем, оскорбившим царскую семью, царица сама пойдет войной. Ведь Шадиман сулил ей власть царицы Тамар. Почему сейчас толкает на унижение? Никогда! Скорее она умрет, чем доставит удовольствие Русудан. Шадиман поморщился, но твердо заявил, что если царица не хочет несчастья Картли, должна покориться обстоятельствам. Может обойтись без письма, но подарки с поздравлением должна послать. Луарсаб чуствовал себя неудобно. Сейчас как раз время загладить вину и отправить на свадьбу княжескую грамоту Георгию Саакадзе. Вот справедливый Баака тоже советует, даже Шадиман молчит. Но царица заявила: если Луарсаб пойдет против ее желаний, она примет индийский яд. Луарсаб, искренне огорченный, отправил письмо Нугзару с уверением в добрых чувствах и сожалением о невозможности присутствовать из-за траура на свадебном пиру, но надеется, прекрасная Русудан не откажет украсить собою царский замок, где ждет ее и Георгия почетное место. Это письмо передал Нугзару вместе с подарками Шадиман, приезд которого немало изумил всех. Правда, князь приехал на один день: траур не позволяет поддаться искушению задержаться у доблестного Нугзара, но день прошел в расточении любезностей княжеской семье. Нато сияла, Нугзар был растроган искренним посланием Лаурсаба, только Русудан не удостоила Шадимана ни единым взглядом, ни единой улыбкой. "Как мраморная, - думал Шадиман, - двойное удовольствие ждет князей, хотя, хотя..." Князь посмотрел на Саакадзе и невольно вздрогнул. На шелковых коврах, на пышных подушках сидел Саакадзе, рядом с ним Русудан. Белый атлас обтягивал могучую фигуру Георгия, драгоценные камни украшали открытую грудь. На белой персидской тадж блестела яркая звезда - свадебное одеяние, присланное шахом Аббасом. Глубокое подозрение охватило Шадимана. "Как раньше не догадался. Разве Нугзар за обыкновенного азнаура отдал бы дочь? Значит, Саакадзе предался шаху? Агджа-Кале!!! - Шадиман чуть не подпрыгнул. - Пышный замок в Носте. Откуда золото взял? Георгий X не мог столько дать. Агджа-Калу продал!!! - Шадиман терялся в догадках. - Но где доказательства? Нугзар все знает... Как он любезен с Караджугай-ханом... О, о, надо удвоить осторожность. Хорошо, что на свадьбу приехал... Нугзар доволен, на Луарсаба злобы не имеет, значит, против не пойдет. На царицу? Тоже нет. Русудан ничего не рассказала, намного умнее царицы... Хорошо, что на свадьбу приехал: видел, как светлейший Симон венец над Русудан держал... А вот старый хитрец Газнели снова дочь к Баадуру толкает. Говорят, Хорешани, как из Метехи уехала, меньше гордится. Кого Русудан рядом посадила? О сатана, даже потемнело в глазах. Кто такая? Если бы Гульшари увидела, от тревоги сразу бы поспешила на ложе Луарсаба... Кто такая? Сестра Саакадзе? Тройное удовольствие ждет князей... Хорошо - доступ в Метехи не имеет. А мой друг Дато Кавтарадзе с Хорешани танцует. Э, э, смотри, дурной пример Русудан подала, но... от души желаю партии Нугзара второго азнаура венчать... Хорошо, что на пир приехал, много полезного увидел", - озабоченно думал Шадиман, покинув на рассвете Ананури. Еще один всадник выехал, не дождавшись конца семидневного пира. Димитрий спешил в Носте проводить Нино в монастырь св. Нины. ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ Семьсот тридцать дней, точно всадники, потрясая солнечными лучами, обламывая на острых скалах лунные клинки, развевая знамена изменчивых облаков, беспощадно кружа черные стрелы по белому кругу, промчались сквозь бурю надежд и гибели. Затрубили горотото, минбаши - тысяцкий - Саакадзе махнул саблей, юзбаши - сотник - вытянул дружины, онбаши - десятские - образовали квадраты. Разведочные дружины подростков под командой юзбаши Эрасти с обезьяньей проворностью рассыпались по роще, цепляясь за сучья, раскачивая ветки, перебрасываясь с дерева на дерево, карабкались, ползли, прыгали и приглушенно доносили юзбаши о движении "врага". Юзбаши подняли сабли, колонны вскинули копья, разомкнулись и крупным шагом, обогнув рощу, сжали кольцо. Тревожно забарабанили дапи. С дерева засвистали, подражая голубым дроздам. И, гикая, на поляну вылетела конница, встреченная в копья. Отражение неприятельской конницы, по иранской стратегии, закончилось. Минбаши Саакадзе снова махнул саблей - и дружины повернули в Носте с любимой песней: А над Носте ходят бури, Арьяралэ. Рог трубит, гремят тамбури, Тарьяралэ. Пусть у самого Тбилиси, Арьяралэ. Хвост один танцует лисий, Тарьяралэ. Но дружины не ослабли, Арьяралэ. Азнауры точат сабли, Тарьяралэ. В бой народ сзывает яро, Арьяралэ. Сам Георгий, друг Нугзара, Тарьяралэ. Рог трубит, гремят тамбури, Арьяралэ. Азнауры рубят бури, Тарьяралэ. Десять неразлучных "барсов", отчаянных юзбаши, с грозным минбаши, главою "барсов", направились к Ностевскому замку. Сердце Саакадзе наполнилось гордостью. Наконец в Носте тысяча неустрашимых воинов. Но не только дружинами гордился Георгий. Уже не горбился мост, не лежала толстым войлоком пыль на улицах, не косились жилища, и только у реки по-прежнему чернело любимое бревно, и старый дом Саакадзе, как память, стоял нетронутым. Все близкие Георгия решили неизменно в день рождения бабо Зара вновь разжигать здесь огонь очага в честь ее вечно живой души. Где когда-то задыхался поселок месепе, широко раскинулась общественная маслобойня - новый промысел Носте, усиленно поощряемый Саакадзе, и шерстопрядильня, где уже тридцать деревянных станков под присмотром старика Горгасала, отца Эрасти, приводили в движение слепые лошади. По приказанию Саакадзе на больших ностевских базарах продавали только излишки хлеба, шерсти и скота. В полутемных ткацких производили тончайшую шерсть. На пастбищах бродила породистая баранта. Выстроились пахнувшие свежим грабом белые сараи, наполненные чистой, расчесанной и рассортированной шерстью. Здесь даже дети вырабатывали долю, распевая песни о золотом руне. Они чистили гребни, меняли прутья. Масло все больше и больше привлекало в Носте даже чужеземных купцов. Шерсть обменивалась на оружие, коней, седла, серебряные изделия, посуду и украшения. Шерсть скрывала тайные съезды азнауров, шумные базары заканчивались состязаниями, джигитовками и военной игрой. Под угрожающий рев горотото, под бой дапи, под воинственный клич дружин, кружа черных коней по белому кругу, проскакали два лихорадочных года. Ностевский замок - настоящая крепость. Подземные ходы в глубь Дидгорских гор. Невидимый канал, проведенный от реки, обширные помещения для укрытия ностевцев со стадами и имуществом на случай войны. Все готовилось к борьбе, а не к мирной жизни. По настоянию Саакадзе все азнауры союза ввели у себя одинаковые построения дружин. Только Димитрий с дедом не покинули Носте и, поселившись в замке, помогали Саакадзе в выполнении широких замыслов, замещая Георгия во время его отсутствия. Дед с гордостью говорил: - Зачем уходить? Здесь нужен, всегда интересное дело есть, у сына скучать буду, я еще молодой, не хочу у мангала чулки сушить. Димитрий молча, тяжело пережил уход Нино в монастырь. Согласие Русудан поручить деду надзор над воспитателями своего крохотного Паата положило начало тесной дружбы Русудан с растроганным до слез Димитрием. Русудан сразу поняла, как должна держаться в воинственном Носте, и в короткое время добилась всеобщего уважения. Лишь Тэкле сдержанна с нею, оплакивая в душе золотую Нино; и хотя рождение Паата пробудило в ней нежность к Русудан, Тэкле продолжала потихоньку, под предлогом молитвы, ездить в монастырь святой Нины, где была пострижена Нино, и после поездки всегда лежала больной. - От жалости, - украдкой признавалась она Папуна. Когда через десять месяцев Арагвские Эристави приехали в Носте, их поразила перемена. Холодная, сдержанная Русудан расцвела, похорошела, была подвижна, весела, не спускала влюбленных глаз с Георгия и с нежностью прижимала крохотного Паата. Обрадованный счастьем любимой дочери, Нугзар еще больше сдружился с Саакадзе, поклявшись защищать его от всех врагов. Ту же клятву верности дал и Зураб. Одно только беспокоило Георгия: Метехи забыл о нем. Русудан, видя тревогу мужа, решила действовать и в честь рождения первенца послала Кватахевскому монастырю богатые дары с просьбой к настоятелю Трифилию приехать в Носте благословить Паата. Это свидание положило начало частым посещениям настоятеля и имело серьезные последствия. Плененный величественной красотой и мужественным умом Русудан, а также щедростью Нугзара, отписавшего монастырю в честь первого внука большой виноградник, Трифилий атаковал царя... Через три месяца Саакадзе и Русудан получили приглашение сопровождать царя на оленью охоту. Пока Саакадзе укреплял союз азнауров, а царь покорял красавиц, Шадиман укреплял и покорял Селим-бея, тайного посла Стамбула. Союз с Картли Турции необходим. Беспрестанная война с шахом Аббасом должна закончиться победой Стамбула. Ведь Стамбул держит в своих руках выгодное море. Для этого царь должен пропустить турецкие войска через Картли. Халил-паша займет Ардебиль, Джульфу, ударит на Тебриз, через Акстафу пойдет к Еревану... Шадиман понимал рискованность разрыва с Ираном. А если Стамбул потерпит поражение? Не воспользуется ли этим шах Аббас, чтобы совсем уничтожить Картли? Конечно, воспользуется. Но на этот раз маловероятно поражение Стамбула. Халил-паша - знаменитый полководец. Багдад от шаха Аббаса отвоевал... Десять тысяч избранных янычар ведет, сто тысяч босфорской конницы, сорок тысяч курдов... От Эрзурума через Каре, Лоре двинется опытный полководец - Селиман-паша. Мустафа-паша, совместно с войском Картли, предназначается для охраны границы и недопущения прорыва персидского войска через Азербайджан. В случае победы Стамбула Картли получит огромные пространства от Лоре до Олту и все земли до Акстафы, не говоря уж о таких мелких выгодах, как Агджа-Кала со всеми землями Сомхети, Санаином, богатыми лесом, водой и крепостями. Все это сильно расширит владения Картли, обогатит страну, обогатит князей скотом и людьми. Кроме этих соображений, были и другие, не менее важные. Свадьба в Ананури много сказала о возможном вмешательстве Абхазети, Гурии и Имерети и даже Кахети в дела Картли. Приезд Караджугай-хана тоже не следует забывать... Не захотят ли грузинские царства воспользоваться силой Нугзара, влиянием Саакадзе и поделить Картли? Или не думают ли царские азнауры воспользоваться грузинскими царями, чтобы поднять восстание против князей? Кто знает, не захочет ли сам царь воспользоваться случаем и освободиться, как шах Аббас, от князей и, оправдываясь волей народа, объявить себя единовластным?.. От Луарсаба такое можно ожидать. Духовенство? Пойдет за силой... А что станет с блеском княжеских фамилий, с мощью и властью светлейших, с великолепием царского престола? Неужели отдать страну плебеям? Покрыть Картли дешевой буркой? Не похож ли царь в такой стране на пастуха? Нет! Пока жив князь Шадиман Бараташвили, не бывать позору, не будут чужеземцы смеяться над плебейской страной... Князья и царь - властелины Картли, а не царь и азнауры... Баграт прав, союз с Турцией обогатит князей, кроме больших поместий, обещано золото, и тогда при поддержке турок можно будет разогнать царских азнауров, поделить между преданными князьями азнаурские земли, истребить главарей и водворить мир в обогащенной Картли. В Иране шах Аббас уничтожил большинство родовитых ханов и непрочь повторить эту забаву в Картли. Шах на стороне азнауров. Недаром персидские купцы раньше азнаурские товары покупают. А сколько туманов Саакадзе за ностевскую шерсть получил?.. Может, не только шерсть на туманы меняет? Караваны в Исфахан часто путешествуют... Да, стоит серьезно подумать... Лучше Вардана Мудрого вслед послать. Асламаз не годится: царским азнаурам предался. А Вардан в Турцию уже хорошо один раз съездил. Шаху выгодны азнаурские силы, они не имеют обширных владений, не имеют голоса при царе. Больше всего шах боится стамбульской руки... Все верно обдумал, дорогой шах Аббас, одно забыл - сломить князей не так легко... Да, пока царские азнауры не заразили всю Картли, надо сократить их и, по возможности, истребить. Раньше всего надо проследить, какие азнаурские товары идут в Исфахан. На этом пути необходимо свернуть шею Саакадзе... Шалва Ксанский, Мухран-батони - союзники доблестного Нугзара, - ссориться не следует, слишком сильны... Баграта и Андукапара считать нельзя, хотя и родственники. Тихо сидят, пока нет случая изменить Шадиману... Луарсаб тоже начинает думать и думает гораздо умнее многих царей. Необходимо раньше всеми мерами склонить его к Стамбулу. Доказать выгодность союза с Турцией можно двумя способами: ослепить царя картиной расцвета Картли под сильной рукой Луарсаба и опорочить Саакадзе как изменника и тайного лазутчика шаха, подготовляющего предательское нашествие на Картли. Да, Селим-бею еще раз придется приехать. Нельзя сразу решать такое опасное дело. Луарсаба необходимо осторожно подготовить, шаху Аббасу верен, за сестру боится. Азнауров князья, как тигров, страшатся... Мухран-батони и Ксанским Эристави подозрение на Саакадзе надо заронить. Сами испугаются, тоже князья, тогда и Луарсаб не посмеет пойти против желания всех могущественных князей. Да, большое дело затевает Шадиман, посмотрим, кто посмеет идти против... Русудан на приглашение царя отговорилась нездоровьем: - Моей ноги не будет в Метехи, пока жива Мариам, - призналась она Трифилию. Зная причину взаимной ненависти, настоятель не настаивал. Саакадзе в сопровождении Димитрия, Папуна, Эрасти и его дружинников направился в Тбилиси. Перед отъездом Саакадзе с напускной строгостью спросил Эрасти, где он в последние вечера пропадает. Эрасти лукаво сверкнул глазами: - У Дареджан, мой господин. Красивая очень, злая тоже, когда целую, бьет. - Ах ты, разгульный князь. Когда свадьба? - Когда ты прикажешь, мой господин, Дареджан, знаю, согласна. Мой отец тоже, он говорит: "Умная мать - богатство семьи, красивая жена - украшение жизни..." Перемена в Метехи поразила Георгия, точно никогда здесь не бывал. Поражала пышность и недоступность. Кроме светлейших и высшего духовенства, жить в замке во время приездов никто не мог. Для гостей Шадиман выстроил вблизи Метехи большой дом. Но многие князья сами покупали и отделывали себе дома. Баака, искренне обрадованный возвращением Георгия, сокрушался об отсутствии Дато. - Ничего, князь, война с Шадиманом не окончена. Кто победит, еще не известно. Необходимо открыть Луарсабу глаза. - Друг, тебя считаю благоразумным. Вспомни, Дато тоже хотел открыть глаза царю Георгию, а они навсегда закрылись. - Не беспокойся, князь, Саакадзе более благоразумен. Дато молод был, горяч, сейчас и он многому научился, осторожный стал. - Да, слышал, какой осторожный, - расхохотался Баака, - не успела Хорешани замуж выйти, уже в окно залез. Хорошо, через тайный ход бежал. Князь не заметил кто, иначе убил бы. Турманидзе суровый старик. - Ну, дорогой Баака, значит, продолжения не знаешь. Дато больше в окно не лазит, через тайный ход вбегает. Баака звучно хохотал. - Так и надо ржавой шашке, разве можно в пятьдесят лет на огне жениться? - Хорешани говорит: раз замуж за любимого не выдали, нарочно старику руку отдала, чтобы Дато сердцем владел. Смелая княгиня. К Русудан часто ездит, дружны... Значит, царя с трудом можно видеть? Выходит, он пленник у Шадимана? - Тонко делает, царь не замечает. На охоте напомни о себе. Кругом слуги Шадимана, мою охрану тоже своими людьми заменить хотел. Я Луарсабу намекнул, какая в этом опасность. Очень сердился Шадиман, не Луарсаб сказал: "Стражу Баака менять не буду, наследственная. Как деды поступали, так навсегда останется". Неблагодарная царица тоже требовала смены. Даже меня хотели удалить. Много про нее знаю, неприятно... Осторожнее будь, Георгий, Херхеулидзе трудно уничтожить, а с азнауром стесняться не будут. Смотри работу Шадимана. По Картли одни стоны слышны, смеяться народ разучился, а сказать царю никто не смеет, знают, не поверит и врагом сочтет, кто о Шадимане плохое скажет. - Спасибо, Баака, ты лучший друг нам... Совет крепко запомню. Три дня прожил Саакадзе в Тбилиси, в собственном доме, купленном для него Нугзаром, но, как предсказал Баака, он не был принят Луарсабом. Царевич Вахтанг, ближайший к царю придворный, заявил: - Царь занят, и до охоты приема не будет. Недоступность замка привела князей к встречам вне Метехи, и само собой вышло, что днем аристократы стали выезжать на прогулку в ущелье Круасани. Здесь показывали наряды, коней, а по вечерам собирались у Мухран-батони в роскошном доме, в шутку прозванном маленьким Метехи. Узнав об этом, Мариам рассвирепела, она рассчитывала, что княжеские фамилии будут всячески домогаться разрешения попасть на ее малые приемы. Но благодаря веселью в гостеприимном доме Мухран-батони вся знать собиралась там, и приемы Мариам заметно стали пустовать. Мариам разразилась угрозами, но Шадиман насмешливо напомнил о невозможности воспретить Мухран-батони не только принимать гостей, но и самому ездить в гости. Саакадзе сразу был замечен на шумном вечере у Мухран-батони. С любопытством рассматривали его богатый наряд. Двухлетняя давность не вырубила из памяти странного брака Русудан, после которого молодые ни разу не посетили Метехи. Приездом Саакадзе заинтересовались, его окружили, расспрашивали о причине отсутствия Русудан. Георгий уверял, что Русудан удерживает дома любовь к первенцу, а пережитая радость сделала ее еще прекраснее. Восторженность Саакадзе вызывала у княгинь одобрительный смех. Саакадзе быстро подошел к вошедшей Хорешани. Она имела свободный доступ в Метехи и с удовольствием делилась новостями. - Что, царь занят? Ха-ха-ха!.. Да, конечно, занят. В Метехи настоящая война. Нестан выбилась из сил. Весь Метехи горит в пламени ее волос. Гульшари знает, что больше всего Луарсаб любит золотое пламя, и если б не осторожность Нестан, давно бы отрезала ее пышные косы. Уже два раза поймали девушек Гульшари с ножницами в комнате Нестан... Как били! Говорят, одна с тремя глазами вышла. Луарсаб весь день хохотал. Очень понравилось. Нестан тоже не голубь. Гульшари нарядами хвастает. Платьем зеленым, вышитым розовым бисером. Луарсаб восхищался. Весь замок сладкими словами платье хвалил. Вчера Гульшари хотела надеть, а платье... скажем, не медом выпачкано... Гульшари бешенство охватило. Своих девушек чуть не убила, почему покои плохо берегли. Девушки клянутся, мамка Нестан - ведьма, в пчелу превратилась, незаметно влетела... Царица? Конечно, ненавидит Нестан. Шадиман тоже. Давно бы убили, но Луарсаб поклялся: если с Нестан случится несчастье, весь замок разгонит. Видеть Нестан? Зачем, Георгий? Большое дело? Хорошо, скажу... Не беспокойся, знаю, никто не услышит... Почему вместе с Дато не приехал? Хочешь, Луарсабу о нем напомню? Еще рано? Можно подождать. Смотри, светлейший Симон прибыл. Первый раз его здесь вижу, князей задабривает. Все хочет попробовать, мягко ли сидеть на престоле Картли... ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ Картли румянится. Балконы раскрашены дешевой розовой, голубой и желтой краской. Изгороди выправляют согнутые ребра, улицы разглаживают морщины, площади покрылись красным песком, мосты вытягивают каменные спины. С плоских крыш свешиваются паласы, с темных перил - пестрые ткани. У низких дверей лежат медвежьи шкуры. В кипучих зеркалах рек отражаются подрумяненные города и деревни. В жилищах - спор, мольба, плач: сборщики вытаскивают отобранное имущество. На базарах - крики, брань, угрозы: нацвали и гзири седлают чужих коней, режут чужих баранов, солят чужой сыр, жарят чужих птиц, пекут чужой чурек. По встревоженным улицам скачут охрипшие гзири, нагайки высвистывают приказания. Картли румянится. Торопится к радостной встрече с царем. О нетерпении народа доносят гзири своему тбилисскому начальнику, тот в свою очередь начальнику царской охоты, начальник царской охоты - начальнику замка, начальник замка - Шадиману, Шадиман - царю. Царь торопится. Приказывает казнохранителю наполнить кисеты. Казнохранитель призывает меликов. Мелики - нацвали, нацвали - старост амкарств и деревенских сборщиков. Кисеты наполнены. Луарсаб торопится выполнить обычай предков и познакомиться с полученным царством. Шадиман под разными предлогами откладывает путешествие. Ему удалось блеском Метехи убедить Луарсаба в расцвете страны, но поездка по царству - другое дело. По осторожному совету Баака Луарсаб весной назначил выезд. Шадиман разослал по городам и деревням верных людей. В мае состоялся пышный выезд Луарсаба II. Царь с уважением прислушивался к тайным советам верного Баака и пригласил сопутствовать ему Арагвских Эристави, Ксанских Эристави, Мухран-батони, Саакадзе и ряд блестящих фамилий. А по желанию Шадимана - светлейшего Симона, Баграта, Джавахишвили, Реваза Орбелиани, Магаладзе и других приверженцев Шадимана. Царица Мариам осталась в Метехи управлять царством. Гульшари роскошным нарядом и многочисленной свитой затмила всех красавиц Картли. Напрасно, соперничая с ней, горделиво восседала Нестан на золотистом жеребце, подарке царя, сверкая на солнце золотыми косами и зелеными глазами. Непобедимая Гульшари путем подкупа узнала цвет куладжи Луарсаба и оделась в малиновое, вышитое жемчугами платье. Луарсаб гарцевал на белом коне. Белые цаги, украшенные яхонтами, белая папаха с горящей яхонтовой звездой, старинный меч с золотой рукояткой и драгоценный алмаз на мизинце дополняли изысканный наряд. Одетая в желтые, розовые и голубые цвета, блестела свита царя. Каждый оглядывался по сторонам, стараясь незаметным толчком придвинуть своего коня поближе к царю. Впереди, на расстоянии четверти версты, ехали телохранители в боевом порядке, за ними белая дружина, личная охрана Луарсаба, подобранная из верных людей Баака. Луарсаб, окруженный светлейшими и владетельными князьями, прибывшими целыми замками, был весел и остроумен. Он с удовольствием думал о веселом путешествии по доброй Картли. Блестящий караван замыкали под начальством Цицишвили многочисленные дружины. Слуги с навьюченной одеждой на верблюдах и конях выехали заранее. Саакадзе ехал рядом с Нугзаром и Зурабом. Эрасти - позади в числе телохранителей. На голубом ковре весенних цветов остановка. В лесу, оцепленном дружинниками, разбиты пестрые шатры. Получив тайное приглашение, Луарсаб углубился в лес. У широкого дуба ждала Гульшари. Восхищенный царь смотрел на облако, колышущее золотые звезды, и ласково заинтересовался, зачем так таинственно лесная царица заманила его в царство надежд. - Надежды, царь, не всегда в лесу растут, иногда и на аспарези. - На аспарези растут надежды, а вблизи Гульшари - желания... - Ты смеешься, царь? - Нет, любуюсь! - Луарсаб властно привлек к себе Гульшари. Она вырвалась, беспокойно оглядываясь. - Скажи, царь, кого выберешь жемчужиной турнира? Луарсаб подозрительно посмотрел на Гульшари: подослана мужем, желающим всенародно прослыть другом царя... Помолчав, ответил: - Еще не подумал... Конечно, сердцем хочу тебя, но... открытое предпочтение может не понравиться Андукапару. - Что ты, царь! Он очень хочет... - и, спохватившись, добавила: - Какой подданный пожелает иначе? Луарсаб улыбнулся: к счастью, красота женщин не всегда равна уму, иначе бы мужчины совсем погибли, и вслух сказал: - Знаю, каждый подданный стремится сделать царю приятное, но нехорошо злоупотреблять своей властью... До турнира далеко, прекрасная Гульшари, а до ночи совсем близко... Ну? Опять молчишь? - Мне послышался шорох... Действительно, Саакадзе нечаянно оступился за деревом и быстро скользнул в чащу, обдумывая слышанное. "Луарсаб не такая тупая шашка, как думают князья. Дорожит достоинством витязя и отбросит слишком зазнавшихся". Такое открытие сильно обрадовало Саакадзе. Конечно, Гульшари купит себе право на первенство в Метехи, но царь молод, страсти гаснут быстрее, чем думает Гульшари... Вскоре Саакадзе убедился, что не только князья и Гульшари, но и он не знает царя. На всем пути торжественного выезда Луарсаба заранее извещенные деревни, в которых останавливался царь, представляли необычное зрелище. Тбилисский гзири вместе с местным сборщиком облагали каждый дом натуральной данью для царского стола и всех сопровождающих на все время отдыха царя в этой деревне. И вот на церковную площадь сгонялось стадо рогатого скота. Притаскивали кувшины с медом, сыром и маслом, отложенными на зиму. Стаскивали мешки с зерном, бурдюки, корзины с фруктами. Из собранного строго отделялась одиннадцатая часть для начальника замка Андукапара и мдиванбега, которого на этот раз заменял Шадиман. Законный доход за тяжелый труд, понесенный ими в пути, угонялся и увозился в замки Андукапара и Шадимана. На все время пребывания царя все крестьяне обязаны были неотлучно находиться при царе, сидеть во время царской еды на почтительном расстоянии полукругом и остроумными речами, сказаниями, песнями и пляской выражать свою радость высокому гостю. Луарсаб восхищен: патриархальный обычай прадедов им выполняется, и встреча царя с народом показывает незыблемое единство грузин. Днем царя провожали разодетые толпы. Ночью по дороге крестьяне, подбадриваемые передовыми гзири, бежали впереди, освещая факелами торжественный путь. И деревня после отъезда царя походила на пажити, опустошенные налетом саранчи. Несмотря на красоту Гульшари и великолепие Нестан, несмотря на сотни жадных глаз других красавиц, Луарсаб все же заметил кислые улыбки крестьян, их странную радость и спрятанные глаза женщин. И только приветливость царя умеряла ожесточение народа. У колючих плетней, на поворотах, в садах Луарсаб усиленно расспрашивал крестьянок о причинах изнуренности, но напуганные женщины благодарили царя за доброту, а худы они "по желанию бога". Разбрасывая кисеты, Луарсаб обещал обнародовать закон о применении муравьиных пыток к мужчинам, не умеющим вызывать на щеках женщин румянец. Крестьянки стыдливо прикладывали к губам палец, прятались в платки и тихо смеялись шуткам доброго царя. Шадиман решил загладить неприятное впечатление и разослал по пути царского следования людей с соответствующим приказом. И в деревне Руиси Луарсаб чуть с коня не упал от безудержного смеха. Захохотали надменные князья, визжали княгини, захлебывалась свита, надрывались чубукчи, тряслись телохранители, хихикала стража, фыркали копьеносцы, ржали кони... Вымазанные красной краской женщины и дети жалобно смотрели на веселый караван. Шадиман кусал губы, а недогадливый караван хохотал до слез, до изнеможения над диким обычаем Руиси. На ночлеге, у пылающих костров, в искрах оранжевого вина и изменчивого веселья Саакадзе, улучив минуту, шепнул Нестан о находчивости Шадимана. Огорченная явным равнодушием царя, Нестан обрадовалась возможности ущемить родственника ведьмы. Не случайно Георгий остановил выбор на Нестан. Он заметил восхищение ею Зураба Эристави и решил путем брака водворить Зураба в Метехи и этим ослабить влияние на царя Амилахвари и Шадимана. Великолепный турнир завершил пребывание царя в Гори. От восхода солнца до луны гремела зурна. От крепостных ворот до улицы Трех чинар толпились почетные амкары и мокалаке, ошеломленно глазели на роскошь картлийского царя, большое здание, отданное князьям, вызывало не меньшее изумление пышностью и многочисленностью разодетых слуг. В доме богатого купца, отведенном Эристави, Саакадзе поместился со своим любимцем Зурабом и однажды ночью посоветовал влюбленному не вздыхать, а действовать: перед таким знатным мужем разве не расплавится сердце? Изумленный Зураб вскочил: откуда друг знает его волнение? Саакадзе засмеялся: разве трудно проследить, куда отворачивает голову неучтивый собеседник? Пирует с горлицами Луарсаб на крепостном валу, под щитом царицы Тамар. В круговой пляске чеканят ритм суровые плясуны. Звеня цинцилями, проплывают в тумане стройные горийки. И снова в тяжелые чары льются потоки вин. Песни ширились, потрясая крепостной вал. Тонкие голоса подхватывались мощными басами, и оживали легенды о героях Грузии. Из круга народных певцов вышел голубоглазый юноша, задорно встряхнул огненными кудрями и ударил по струнам чанги: Буйно я встряхнул кудрями, грянул гром до Гуджарета, Подкрутил свой ус багровый, вся Кура огнем согрета. Затянуть собрался песню, распустилась роза лета. Струн коснулся только чанги, оживает песня эта. Гей! Послушайте, грузины, это было в век Тамар. Кто не знает из картвелов век царя царей Тамар? Вот однажды шел по Картли путь вдоль гор и рек Тамар. И с долин и гор стекался весь народ скорей к Тамар. За конем арабским беки, и паши, и агалары. И князья, и азнауры гарцевали. Видно, чары Раздвигали гор ущелья, до копыт пригнув чинары, Вечерами били бубны, под зурну сдвигались чары. Но царю царей дороже звон мечей и пляска стрел. Отдает приказ, и лагерь черепками запестрел. На охоту! И в колчанах задрожали перья стрел, Переливом перьев берег злой Лиахвы запестрел. Меткость рук Тамар познали круторогие олени. Белогрудый сокол цаплю клювом бил до исступленья. Оробел медведь, и стал он на мохнатые колени. Волк седой бежал от страха за ограду поселенья. За зверьми летят джигиты, не щадя лихих коней, Но Тамар желает каждый, жадно думает о ней. Взор Тамар ночей чернее и белее белых дней. Холодней воды подземной, жарче солнечных огней. Где пируем мы, в то время пировали только тучи. Вместо башен Горисцихе подымались к небу кручи, Над Лиахвою клубился лишь один туман летучий, Да порой скалы осколок обрывался вниз, гремучий. На наездников не смотрит - изогнула бровь Тамар, Улетел любимый сокол, он презрел любовь Тамар, Он с добычей за рекою, на крутой горе, Тамар. И под звуки рога скачет витязь в серебре к Тамар. Прискакали агалары, и князья, и азнауры. Но не переплыть Лиахву, волны бешеные бурь. Перед кем дрожали тигры, от кого не скрылись туры, Кто врага сражал в сраженье, те стрелки стоят понуры. Их Тамар разит презреньем, в каждом слове острый яд. Говорит Тамар: "Любую тот получит из наград, Кто осилит бег Лиахвы, переплыв кипучий ад, Снимет сокола с вершины и вернется с ним назад". Был певец голубоглазый, на Тамар смотрел он прямо, Он встряхнул кудрями буйно, в реку бросился упрямо. Пусть ревет Лиахва гневно, но смельчак плывет все прямо. Высоко взлетает сокол, ловит сокола упрямо. Я отвагу восхваляю, за отважного я рад, Но певец не князь надменный, он богатством на богат. Он подарка не попросит, и взамен иных наград Он одной любви желает... И Тамар сулит агат, Бирюзу сулит и жемчуг божьей матери Гелата! "Погуби певца! Пусть сгинет! Все отдам - парчу и злато". Он плывет, поет о солнце, песня гордая крылата, Смотрит он из волн Лиахвы на Тамар, близка расплата. Зашумела буря гневно, грозный закипел поток, И певца швыряют волны, никнет сломанный росток. Унесен в Куру, в пучину... чей на свете горше рок? За несбывшееся счастье он на смерть себя обрек. Пронеслась гроза. И снова голубое небо тихо. И Тамар повелевает здесь построить Горисцихе... На горе, где непокорный сокол вдаль глядел, где вихорь Слил певца с волной, поныне видим крепость Горисцихе. Вот, грузины, струн сказанье про любовь пловца к Тамар, Крепость тучи подпирает, что пред нею смерч, Тамар? Торжествует жизнь! Помянем песнею певца Тамар. Выплыл в памяти он нашей, победил он смерть, Тамар! Саакадзе, схваченный стройными напевами, смотрел вниз на Гори, утопающий в зеленых садах. Георгий видел запутанные узенькие улички, маленькие дома, дымчатую чешую Лиахвы. В голубом воздухе неподвижно дремали прозрачные ветви яблонь. Хвастали пышноусые горийцы плоскими мечами, хвастали чешуйчатыми кольчугами, отобранными у арабов, хвастали светлоглазыми мествире, перебирающими тонкими пaльцaми золоченые чанги. Слушал Луарсаб воинственные песни горийцев... Солнце залило царский сад оранжево-лиловыми лучами. У темного пруда молчали черные лебеди. Царь отдыхал, и двор, от покоев Луарсаба до дальних конюшен, замер. Нестан взволнованно металась по душистой беседке, утопающей в сирени. Да, ясно, на аспарези Гульшари будет избранницей царя. Недаром Луарсаб помог ей взобраться на скалу. Это не случайно у Андукапара оказалось неотложное дело в ближайшей деревне... Гульшари оставалась одна... Нестан порывисто бросилась навстречу Саакадзе. - Ты придумал средство помешать Гульшари красоваться на аспарези рядом с царем? - Придумал средство помочь княжне Орбелиани выйти с честью из неравного поединка. Не хочу скрывать, княжна. Не одной красотой нравишься. Твой живой ум покорил человека достойнее меня... Но поговорим о состязании... - Скажи раньше, кем послан? - Тебя любит Зураб Эристави. Истерический смех оглушил беседку. Нестан хохотала до слез, до хрипоты, пересыпая смех злобными выкриками: не любит ли Нестан еще целая дружина уродов? А может, у Нугзара для нее найдется второй Баадур или теперь принято влюбляться неповоротливым медведям? Долго захлебывалась Нестан, наконец обратила внимание на Саакадзе, спокойно забавляющегося выдергиванием лепестков из пышной розы. Уж не шутит ли? - Нет, княжна, не умею шутить над чужим сердцем. Много высыпала злых и недостойных тебя слов... Одни здесь. Будь благосклонна, выслушай откровенность друга, желающего избавить княжну Нестан от черной судьбы. Пусть мои слова будут горькими, но когда-нибудь поймешь: так мог говорить только преданный друг. Знаю, куда летит Нестан, но оглянись, сколько поднятых мечей готовы отрубить воздушные крылья. Неужели царица позволит такую женитьбу? Неужели князья допустят царя Картли заключить невыгодный брак? А власть Шадимана? Посмотри хорошо на Гульшари. Кто может сравниться с княгиней Амилахвари в средствах? А разве царица, Шадиман, почти весь Метехи не на стороне Гульшари? Где же прекрасной маленькой Нестан бороться с коронованными и некоронованными тиграми... Или княжну Орбелиани удовлетворяет более скромное место при царе? Такое охотно разрешат... - Ты ошибаешься, Георгий, царица со мной ласкова и Луарсаб не совсем спокоен... Почему же и не питать надежды? - Позволь, княжна, досказать. Почему обиделась на любовь Зураба? Разве владетели Эристави не полуцари? Разве богатству и могуществу Эристави не завидуют даже светлейшие? Или избранницу Зураба не ждет высокое место в Метехи? Кто осмелится не склонить головы перед невесткой Нугзара? Не беспокойся, Георгий Саакадзе клянется, Зураб, а не Баадур, наследует корону Эристави. Подумай, есть ли более блестящий случай удалиться с честью, прежде чем тебя попросят уйти? Уверен, одно из непременных условий Гульшари будет удаление из Метехи княжны Орбелиани. Нестан, яростно растоптав ветку сирени, бросилась к выходу. В ее пылающих мыслях Гульшари, уже задушенная ею, валялась на полу. Саакадзе подхватил Нестан на руки и усадил на скамью. Нестан задыхалась. - Готова душу колдунье отдать, лишь бы отомстить змее. - Зачем же идти против бога? Слушайся совета и будешь отомщена. Отлично знаю, княжна Нестан не опозорит своего мужа, иначе не допустил бы, чтоб благородное сердце Зураба принадлежало недостойной... Лишь только царь узнает о любви к Зурабу, в нем заговорит самолюбие. Поверь, неожиданность вызовет досаду на Гульшари, и, желая задобрить тебя на будущее и показать расположение к Эристави, царь выберет невесту Зураба жемчужиной состязания... - О, может ли такое случиться? Открытое равнодушие царя пронзит сердце Гульшари. О Георгий, на все пойду, если поручишься, что Нестан, а не Гульшари, займет место рядом с царем. - Ручаюсь, Нестан, партия Эристави не упустит случая уязвить Шадимана и наведет царя на мысль, как отметить Нугзара по случаю брака любимого сына. А в дальнейшем княгиня Эристави займет в Метехи большое положение. Луарсаб, питая втайне надежду на благосклонность Нестан, предложит Зурабу должность в царском совете, и княгине Эристави представятся широкие возможности. В противовес Гульшари Нестан в Метехи станет во главе партии Эристави, Мухран-батони. Разве тебя не прельщают дела царства? С твоим ли умом и характером ограничиться мелкими интригами, служащими забавой царю? - Довольно, Георгий! Никогда не забуду оказанной услуги. Затуманенные глаза открылись. Да, хочу большего, жизнь отдам за интересы Эристави. И, кто знает, может быть, и смерть отца будет отомщена. Когда-нибудь Дато нарушит молчание и назовет убийцу... Скажи Зурабу, Нестан согласна, и от него зависит стать любимым... Долго сидела погруженная в думы, сразу выросшая Нестан. Как могла спокойно дожидаться, пока Гульшари выбросит соперницу из Метехи? А разве не к тому шло? Но кто посмеет косо взглянуть на княгиню Эристави? Сверкая глазами, Нестан направилась к выходу и от неожиданности вскрикнула. Луарсаб несколько минут наблюдал странную игру бледного лица и, щурясь, весело спросил: - С каких пор Нестан, пленяющая царя, позволяет убаюкивать себя исполину? - Гульшари донесла? - Нет, Зугза... Ревнивая не меньше княгини и давно любит Георгия. Советую осторожность. Очень горячая кровь... - Почему светлый царь сегодня так нехорошо шутит? - гордо выпрямилась Нестан. - Саакадзе принес поклон от моего жениха... - Жениха?! Какой смельчак хватается за огонь? Неприятно пораженный, Луарсаб веселостью старался скрыть досаду. Но Нестан, уловив неудовольствие, радостно затрепетала. Месть сладкой волной захлестнула оскорбленное сердце. - Мой царь, Нестан может быть женою только неустрашимого покорителя огня, воды и меча. - Хорошо сказано, в Картли много таких витязей, но... - Луарсаб неестественно рассмеялся. - Хочу знать имя дерзкого, осмелившегося омрачить мою поездку. - Зураб Эристави... Как ни был Луарсаб искушен, он едва сдержал восклицание и почтительно поклонился. - Из всех витязей он больше всех достоин получить прекрасную Нестан... Я счастлив, наиболее любимые князья станут близкими Метехи... Моя Нестан, конечно, не захочет оставить замок? - вкрадчиво, полувопросительно спросил Луарсаб. Никогда княжна в зареве потухающего солнца не казалось такой пленительной, и настойчиво хотелось удержать соблазнительную красавицу. Тайно торжествуя, Нестан притворно скромно прошептала: - Если великодушный царь пожелает в числе любимцев видеть Эристави, буду счастлива не покидать Метехи и с восхищением следить, как с каждым годом мой царь становится мудрее и прекраснее. Лесть прелестницы покрыла лицо Луарсаба легким румянцем, и он ласково спросил: чем желает счастливая невеста ознаменовать радостное событие? Сегодня все в ее власти. - Самое радостное для подданных - внимание царя. Не смею жаловаться - просьба маленькой Тинатин выполнялась внимательно. А единственное желание - заслужить в дальнейшем неизменное отношение. Придворные, наполнив сад, следили за царем, гуляющим с Нестан, и потемневшей от гнева Гульшари. Еще больше заинтересовал Херхеулидзе, громко провозгласив о приезде в полном боевом вооружении доблестного Нугзара Эристави. Луарсаб, улыбаясь, переглянулся с Нестан и направился к лестнице. Гульшари задыхалась от ярости. Гишерные четки метались в горячих пальцах, но нет, не желтой чинке сломить могущество Гульшари. Гульшари знает последнее средство... Посмотрим, кто завтра затмит Гори красотой нарядов и драгоценностями. В доме Нугзара не менее оживленно, чем во дворе. Дикий крик выбил из рук Нато нарды. Она стремглав бросилась в боковые покои и застыла в дверях. Зураб бешено кружился по ковру, то бросаясь на шею Георгию, то рассекая воздух обнаженной саблей. Нато рассердилась: уж не воображает ли воинственный князь себя Амирани, сражающимся с злым духом гор? Или князь решил проверить, не из меди ли уши княгини Нато? Бушующий Зураб поцелуями прекратил бурчание матери. Действительно, он сражался и победил. Только не злого духа гор, а гордую Нестан. Отец немедля должен ехать к царю. Нато, всплеснув руками, побежала будить Нугзара. Эристави уже отчаялись женить любимца, упорно отказывающегося от всех невест. Несмотря на радость, Нугзар все же удивился: к чему такая поспешность? Да и слухи о княжне смущали. Может, осторожно разузнать?.. Нато вспылила. Наконец бог сжалился и даровал Зурабу страсть, так нужно ли медлительностью искушать милость неба?! По отъезде Нугзара Нато пригласила Георгия, обладающего, по ее мнению, хорошим вкусом, принять участие в подборе подарков для Нестан. Мамка Зураба пожалела, что не знает, в каком наряде будет княжна, иначе легко можно угодить красавице драгоценностями. Нато внезапно остановилась, минуту колебалась и решительно отвела мамку в сторону. Луарсаб на троне, улыбаясь, слушал Эристави, подозрительно наблюдавшего за царем. Нугзар не в силах был преодолеть смущение из-за неприятных слухов, ходивших о царе и Нестан, и решил: если заметит насмешливость царя, то предпочтет смерть Зураба позору знамени. Луарсаб разгадал настроение князя: - Высокочтимый, доблестный Нугзар делает мне честь, прося для храброго Зураба руки Нестан. Княжной дорожу из-за любви к Тинатин и свято выполняю обещание сестре: вручить Нестан достойному мужу. Глубоко уверен, Нестан и Зураб никогда не пожалеют о соединении в святом браке... Тебя же могу уверить: Нестан именно та, о которой мечтает доблестный Нугзар для своего сына... Эристави смутился: юный царь отгадал и без досады отвел неприятное подозрение. Несмотря на все ухищрения Гульшари, тайна не вскрылась. На утонченное кокетство Луарсаб загадочно говорил о предстоящем акте любезности. Шадиман отсутствовал и, по донесении чубукчи, прискакал в момент, когда Эристави покидал дворец. Царь хранил упорное молчание и приказанием собраться завтра в приемную залу еще больше разжег любопытство. Луарсаб только что проснулся и удивленно рассматривал рожки козлов, вышитых на атласном покрывале. Херхеулидзе осторожно приоткрыл дверь: - Князь Мухран-батони просит принять. Луарсаб весело спросил, уж не задумал ли старик из дружбы к Эристави тоже женить сына? Придется принять, большой гордец, еще войну объявит. - Можно подумать, отважный Теймураз, враги у ворот Картли стоят. Сам не спишь и меня на ложе держишь, - весело встретил царь Мухран-батони. - Прости, светлый царь, но, зная обычай некоторых придворных не спускать с тебя целый день глаз, решил перехитрить жадных, а врагов Мухран-батони всегда сумеет встретить, как надо, пусть это не тревожит сон царя Картли... - Что же желаешь, мой князь? - ласково спросил Луарсаб, зная убеленного сединами Мухран-батони за открытого человека. - Милости моему другу Нугзару... Вероятно, не знаешь - Эристави хотел женить Зураба на светлейшей княжне Марии Гурийской, но любовь разрушила надежды князя. Конечно, прекрасная Нестан выше многих княжен, но злые языки уверяют, из жалости взята в Метехи. Это очень тяжело гордому Нугзару... - Царица позаботится о приданом Нестан... - Приданое? Разве Нугзар нуждается в богатстве? Царь может показать, что Нестан не из милости, а по праву высокого рождения жила в царском доме... - Чем это? - Не мне учить царя и первого витязя Картли способу показывать расположение подданным... Луарсаб давно понял домогательство старого аристократа, но продолжал забавляться дипломатией князя. - Хорошо, подумаю, надеюсь, меня посетит мысль, приятная князю. Пристально смотрел Мухран-батони не царя: подсказать? Но цари не любят, когда их уличают в недогадливости, и часто поступают наоборот. Улыбаясь, Луарсаб молча изучал потолок, где по зеленому полю паслись рогатые олени. Мухран-батони встал, пожелав хорошему настроению царя не омрачаться до состязания. Луарсаб уловил скрытую досаду князя... Конечно, нет смысла раздражать могущественных Мухран-батони и Эристави... А Гульшари? Но разве царю пристало быть игрушкой женщины? Княгине незачем огорчаться. Разве не из вежливости окажу внимание чужой невесте, а не возлюбленной? Да, но Шадиман мечтает об избрании Гульшари. Торжество врагов огорчит верного Шадимана, неустанно заботившегося о благополучии Картли. Как поступить? Луарсаб резко ударил в серебряный шар. Много бы дал Луарсаб за возможность избежать турнира и цепких рук враждующих князей... Другую половину замка захлестывали страсти. Гульшари, осматривая наряд и драгоценности, злорадно думала о Нестан, тщетно стремящейся блистать в скудных подарках царицы: хорошо, умная царица уговорила Луарсаба, во избежание слухов, ничего не дарить Нестан. Да, сегодня увидят, сколько жемчугов и алмазов в состоянии надеть княгиня Гульшари Амилахвари. Кто осмелится сомневаться в выборе царя? Нестан, предоставив мамке золотой лес волос, печалилась о скромности наряда, но неожиданно вошедшая с пятью прислужницами мамка Зураба поставила перед Нестан сундук. У Нестан закружилась голова. Перед зачарованными глазами упало стамбульское море, затканное серебряными волнами. Как странно переливается серебро с изумрудом. О, о! Прозрачная ткань, вышитая жемчугами и любимыми изумрудами! Пресвятая Мария! Ожерелье, некогда подаренное царем Георгием X Русудан. Откуда Зураб узнал любимый цвет шелковых туфель, расшитых жемчугами? Сколько лучащихся сердоликов, яхонтовых колец, сколько мудрых рубинов, сколько загадочных сапфиров. А золотой обруч для головы с алмазной звездой, а персидские серьги - опрокинутые купола мечетей! Нестан плохо скрывала восторг, и мамка Зураба, преисполненная гордостью, заявила о несметных драгоценностях, ожидающих Нестан в Ананури. Безумно влюбленный князь из сердца гор достанет для княжны лучшее украшение, лишь бы прелестная Нестан подняла на Зураба свои изумрудные глаза. Преисполненная благодарностью, Нестан маленьким кинжалом отрезала золотой локон и перевязала им красную розу: пусть цветок скажет Зурабу о сердце Нестан... В назначенный час переполненный зал горел ослепительным блеском нарядов. Враждующие партии искоса следили друг за другом. Что сегодня с Эристави, с Мухран-батони? Какой торжественный вид! Почему Зураб одет как жених - в изумрудную бархатную куладжу, обшитую белым мехом, и в белые цаги, украшенные изумрудами? А Баадур, посмотрите, совсем как второй сын, в скромном синем бархате! - Гульшари держится, словно царь обещал ей первенство. - Наверно, обещал. Неизвестно, где провел ночь Андукапар... Тихие смешки, сдавленный шепот, но одинаково обе партии старались скрыть тревогу. Только Зураб ничего не видел, жадно смотря на охраняемую дверь. Гульшари в платье цвета спелого персика, вышитом жемчугами, увешанная редкими драгоценностями, с нежной прозрачной тканью, обсыпанной золотыми звездами, схваченной жемчужным обручем, казалась гурией из "Тысячи и одной ночи". Мужчины жмурились, как от яркого солнца. Но Гульшари, мало обращая внимания на пламенные взгляды, беспрестанно оглядывала зал: неужели желтая чинка догадалась заболеть? Неплохой способ избегнуть поражения. Но как она смела даже думать о предпочтении царя? Херхеулидзе громко известил о царском выходе. Навстречу улыбающемуся Луарсабу полетели приветствия и пожелания. По резким, порывистым шагам придворные определили плохое настроение. Шадиман, Андукапар, Симон и царевич Вахтанг заняли места около Луарсаба. По данному знаку Херхеулидзе поспешно направился к выходу. Взгляд Луарсаба обжег зал и замер на Гульшари. Такой ее еще никогда не видел. "Конечно, огорчать Шадимана не следует... Но я один раз обидел Эристави, Саакадзе азнауром венчался... Мухран-батони просит самолюбие Нугзара уважить... Гульшари не простит..." Настроение еще больше ухудшилось. Телохранители широко распахнули дверь. Нестан, словно морская волна, плавно скользнула по розовому ковру в сопровождении Нато Эристави и Марии Мухран-батони. Падение луны не произвело бы большего впечатления. Восторженный гул провожал перерожденную княжну. Гульшари едва удержала крик. Саакадзе неприятно поморщился. Он не был суеверен, но на Нестан платье, обагренное кровью матери Арчила, и ожерелье, отвергнутое Русудан! Восторг присутствующих и ужас Гульшари поднял до облачных высот Нестан. Восхищенный Луарсаб смотрел на сказочную Нестан. С трудом оторвав взор, он торжественно произнес: - Благородные князья и азнауры, наша поездка ознаменовалась радостным событием. Храбрейший Зураб, сын доблестного Нугзара Эристави Арагвского, глубоко ценимый и любимый моим отцом и мною, пожелал сочетаться браком с воспитанницей царицы Мариам, прелестной Нестан, княжной Орбелиани, на что я, царь Луарсаб Второй, покровитель княжны, даю радостное согласие. Подойди ко мне, благородный князь Зураб, сын Нугзара. Шумные приветствия, одобрительные выкрики прервали тишину. Зураб нетвердо подошел и скорее упал, чем стал на одно колено перед царем. Улыбаясь волнению влюбленного жениха, Луарсаб дотронулся по обычаю до его плеча и, когда Зураб поднялся, взял руку Нестан и вложил в сильную ладонь Зураба. Луарсаб задержал взгляд на красной розе, перевязанной локоном Нестан и приколотой к груди Зураба изумрудной звездой. Но ревность не пошевелила даже ресницы, и Луарсаб торжественно закончил: - Пусть святая церковь благословит ваш союз. - В голове мелькнуло: "Гульшари получит первенство". Нестан сразу заметила неудовольствие и тревожно ловила взгляд царя. Привело ее в себя властное рукопожатие Зураба. Странное женское сердце. Нестан радостно улыбнулась, с гордостью посмотрела в глаза жениху. Первым поздравил обрученных царь: поцеловал Нестан в лоб, а Зураба в губы. Гульшари в суете поздравлений шепнула царю: - Если сегодня будет жарко, то, вероятно, засну не раньше утра... Кровь горячим фонтаном ударила в голову Луарсаба. Наконец-то! Почему царь должен быть глупее азнаура Дато? - Прекрасная Гульшари, - стиснув зубы, прошептал Луарсаб, - жарко будет только в случае... Луарсаб ласково потрепал Шадимана по плечу. Нестан, хорошо изучившая царя, почуствовала близость неудачи. Мысль мучительно заработала. Наконец поздравления закончились, и царь, пригласив присутствующих на вечерний пир в честь обрученных, направился к выходу. Милостивым пиром он решил подсластить горький миндаль поединка. У аспарези горийские уста-баши, беки, мелики и нацвали выстроили из зеленых веток и цветов огромную беседку и рядом маленькую комнату из кустов персидских роз для отдыха царя. Старейшины города пригласили царя и свиту оказать им честь перед турниром. Под чонгури и крики народа проходило веселое "оказывание чести". Серебряные кувшины с дорогим вином то и дело уходили пустыми и возвращались полными. Царь встал и, давая возможность приготовиться к состязанию, удалился в комнату персидских роз. Шадиман поспешил отдать последние распоряжения. Луарсаб сквозь тонкие занавески, вертя рукоятку сабли, смотрел на кипящую площадь и внезапно оглянулся на шорох: прислонившись к стене, стояла Нестан. Луарсаб, озадаченный смелостью, вопросительно ждал. Нестан, не обращая внимания на молчание царя, насмешливо спросила: - Смотришь, царь, в подходящую ли краску на сегодня Шадиман выкрасил твой народ? - Что ты говоришь, Нестан? Шадиман красит народ? Для чего? - Дабы радовался царский глаз расцвету Картли. Помнишь, ты в начале путешествия огорчался плохим здоровьем народа, и Шадиман, по совету Андукапара, послал вперед преданных ему живописцев раскрашивать женщин... Помнишь, как ты радостно хохотал в Руиси? Нестан перебирала голубые звезды ожерелья. Луарсаб побагровел. Подбородок затрясся. Рука не попадала на рукоятку меча. Ярость огнем залила мысли: как, потомка великих Багратидов выставить глупцом, заставлять хохотать над ловким обманом? Неужели он, как мальчик, попал в плен к властолюбивому Шадиману? Да, да, Андукапар, обманывая его, вместе с Гульшари смеялся над глупостью царя. Взгляд Луарсаба упал за окно на Андукапара, Гульшари и Шадимана, изысканно целующего ленту Гупьшари. Луарсаб бурно повернулся к выходу. - Царь, мой царь, - с неожиданной нежностью вскрикнула Нестан, - прости, думала только рассмешить тебя!.. - Конечно, только рассмешила, - холодно бросил Луарсаб. - Я люблю, когда меня так смешат. Он, стуча мечом, неожиданно появился у входа и голосом, до сих пор не слышанным, крикнул: - Начинать! Не обращая внимания на замешательство придворных и бурную встречу горийцев, царь быстрыми шагами направился к приготовленному возвышению и зло усмехнулся, посмотрев на стоящее рядом кресло для "жемчужины". Придворные суетливо спешили к своим местам. Шадиман, обеспокоенный странным поведением царя, исполняя обязанность распорядителя, провозгласил: - Царь царей, по обычаю наших предков, первый витязь страны выбирает жемчужину поединков для возложения венка на голову победителя... Удостой, царь, высоким вниманием избранницу. Аспарези затаила дыхание. Луарсаб почуствовал в тоне Шадимана лишь обычную вежливость. Конечно, царь не посмеет ослушаться своего правителя, заранее предрешающего поступки царя. Луарсаба душила злоба. Ему казалось, все женщины почтительно скромны, только самоуверенная Гульшари беззастенчива. А Нестан стояла, угнетенно опустив голову. Да... да, Луарсаб умеет благодарить. И, поднявшись, мягко сказал: - Все красавицы Картли достойны выбора, и если бы они, желая помочь царю в трудности, превратились в одну розу, я с наслаждением приколол бы прекрасный цветок к груди. - Громкий взрыв смеха и восхищения прервал мягко улыбающегося царя. - Но, к сожалению, приходится ограничить желание и по справедливости остановить выбор на княжне, которой сегодня нам всем хочется сделать приятное... Выбираю Нестан Орбелиани, невесту Зураба Эристави. На мгновение аспарези окаменела, настолько был предрешен вопрос о Гульшари, сейчас напрягающей всю волю, чтобы удержаться на ногах. Побледневший Шадиман любезно подвел дрожащую Нестан. Луарсаб изысканно преподнес ей розу из жемчуга. Сияющие Эристави и друзья восхищались грациозностью Нестан. Поклонившись царю и поцеловав жемчуг, она быстро приколола розу к груди и, взяв протянутую руку Луарсаба, под бурные рукоплескания и звуки пандури вспорхнула на возвышение и, опустилась в кресло. Трудно представить волнение, вызванное неожиданной опалой любимцев. Луарсаб видел сверкающие взоры и вызывающие позвякивания сабель и на просьбу Шадимана подать знак к началу с неутихшим гневом сказал: - По завету предков состязание означает показ ловкости. Я, провозглашенный первым витязем, вызываю сразиться со мною копьем. Гул пронесся по аспарези, но никто не ответил. - Как, со мной не хотят состязаться? - Царь царей, каждый витязь сочтет за величайшую честь помериться с тобой силой, но кто же решится на предопределенное поражение? - вкрадчиво сказал Шадиман, озабоченный состоянием царя. Но Луарсаб гневно требовал принятия вызова. Указывая на множество витязей, прославленных поединками, он напомнил о правилах состязаний, уравнивающих витязей. Андукапар, возмущенный оскорблением, нанесенным его жене, попросил оказать ему эту высокую честь. - Принимаю вызов! Панцирь и коня! Оруженосцы бросились исполнять приказание. Озадаченный Шадиман старался уговорить Луарсаба состязаться последним, ибо после царя кто же захочет смотреть остальных? Луарсаб расхохотался. А разве царь не должен быть впереди всех? Пусть Шадиман не простирает заботливость дальше позволенного. Ошеломленный Шадиман терялся в догадках. Нет сомнения, тут дело рук Эристави. Недаром старая крыса Мухран-батони прокрался утром в опочивальню. Но после Луарсаб был весел и любезен. Значит, за обедом?.. Посмотрим, все будет выяснено. Для Шадимана не существует стен и замков. С невероятной торопливостью Луарсаб надел шлем и панцирь. Нестан, отрезав кинжалом длинную прядь волес, обвила ею правую руку царя. Вскочив на коня, Луарсаб взял легкое копье с тупым концом. Закованный в латы Андукапар неторопливо кусал губы. - Помни, Андукапар, если окажешь умышленную уступку, объявлю тебя всенародно трусом. Андукапар побледнел и, подняв копье, бросился на Луарсаба. Затаив дыхание князья следили за поединком, носившим слишком воинственный характер для обыкновенного состязания. "Поражение Гульшари будет ослаблено только моей победой", - думал Андукапар. "Конечно, - думал Луарсаб, - вызов мог принять только оскорбленный Андукапар, непобедимый в состязаниях на копьях..." Гибкий Луарсаб ловко отражал яростные выпады противника. Уже приближалось время, определяющее: "никто". "Что это? - думал Луарсаб. - Прекрасная женщина обвила боевую руку золотыми волосами, а я ворочаю копьем, как старуха спицей". Андукапар, изогнувшись, готовился к решительному удару в грудь. Выбитое копье считалось победным концом поединка. Луарсаб притворился непонимающим и, отступив, остановил коня. Довольный Андукапар, с поднятым копьем, галопом помчался на застывшего всадника, но Луарсаб, выждав, с необычной ловкостью отвел копьем копье противника и с такой силой ударил в грудь налетевшего Андукапара, что тот от неожиданности вылетел из седла и, падая, сломал копье. Такой конец считался полным поражением. Долго не смолкали исступленные крики, бешеные рукоплескания обезумевшей от восторга аспарези и победные звуки пандури. Луарсаб соскочил с коня, снял шлем и, тряхнув черными кудрями, протяну руку побежденному. Его вконец развеселило свирепое лицо Андукапара, и Луарсаб игриво подумал: "Готов спорить, Гульшари ничем не вознаградит сегодня неловкого супруга". Исход гневу был дан, и Луарсаб под бешеные рукоплескания снял панцирь и поцеловал ленту Нестан, возложившей на голову победителя лавровый венок. Шадиман пригласил следовать необычайному примеру царя. Состязания начались. Но ни двойные, ни квадратные бои, ни взлеты дисков и метание кинжалов, ни бросание медного мяча никого не интересовали. Поединок царя многое сказал взволнованным князьям. Радость и тревога теснились в головах различных партий. - Царь, - взволнованно прошептала Нестан, - кажется, впервые вижу тебя. Вероятно, то же самое думают все. Только один человек на аспарези знает царя Картли. - Кто такой? - живо спросил Луарсаб. - Георгий Саакадзе... Луарсаб странно засмеялся: вот откуда стрела летит! Оценив тонкую политику Георгия и найдя его глазами среди Эристави, Луарсаб подозвал стоящего вблизи Хер