Фрэнк Херберт. Белая чума ----------------------------------------------------------------------- Frank Herbert. The White Plague (1982). Пер. - В.Аржанов, О.Филиппова. М., "Сигма-пресс", 1996. OCR & spellcheck by HarryFan, 8 February 2002 ----------------------------------------------------------------------- Неду Брауну с благодарностью за годы его дружбы ПРОЛОГ В ирландце та же жажда власти, что и в каждом человеке. Стремление попасть во Власть, откуда можно диктовать другим, как себя вести. Однако для ирландца это необычное состояние. Это происходит из-за утраты наших древних путей - простые законы, клан и семья в основе общества. Латинизированные формы правления нас ужасают. Они предполагают глубокое разделение общества на Правителей и Подданных. При этом последних намного больше. Временами это происходит с садистской утонченностью, как это было в Америке. Медленное аккумулирование власти, закон наслаивается на закон. Всем этим манипулирует элита, чьей монополией является понимание тайного языка несправедливости. Но не упрекайте власть предержащих. Подобное расслоение предполагает наличие покорных подданных. Можно вспомнить еще множество правительств, включая русских марксистов. Если посмотреть на Советы, то понимаешь, как велика сила социальной инерции. Они строят почти точную копию царского режима: та же паранойя, та же секретная полиция, та же неприкосновенная военщина и отряды убийц, сибирские лагеря смерти, подавление свободы творчества, депортация тех, кого нельзя убить или кто не может откупиться. Словно в глубинах нашего сознания сидит ужасная пластичная матрица, готовая мгновенно воссоздать себя по примитивным образцам, как только ее коснется жар. Я страшусь того, что может произойти от жара чумы О'Нейла. Я в самом деле страшусь, ибо жар этот велик. Финтан Крейг Доэни Да будет тебе плита адской печи вечной постелью! Старинное ирландское проклятие Это был обычный для Ирландии заурядный серый английский "форд". Спартанская экономичная модель с правым рулем. Джон Рой О'Нейл мог бы припомнить обтянутую коричневым свитером правую руку водителя, покоящуюся в окне машины в сочащемся сквозь облака свете дублинского дня. Кошмарная избирательность памяти. Она исключила из воспоминании все, что было вокруг, оставив лишь машину и эту руку. Несколько выживших очевидцев заметили мятую прореху на левом переднем крыле "форда". Побитое место уже начало ржаветь. Лежа на больничной койке, один из свидетелей рассказывал: - У дыры были рваные края, и я боялся, что кто-нибудь может о них порезаться. Двое припомнили, что видели, как машина выезжала с Даун-Лизон-стрит. Они немного знали водителя, но лишь по тем временам, когда тот носил форму почтальона. Это был Френсис Блей, вышедший в отставку и работавший сейчас на полставки сторожем на стройке в Дун Логайре. Каждую среду Блей пораньше уходил с работы, чтобы выполнить кое-какие поручения, а потом подбирал свою жену Тесси. В этот день Тесси проводила набег на магазины Кинг-стрит. Она имела обыкновение проводить остаток дня со своей вдовой-сестрой. Та жила в переделанной сторожке в стороне от объезда в Дун Логайр, "всего лишь в нескольких минутах от его обычного маршрута". Была среда. Двадцатое мая. Блей ехал за женой. Левую переднюю дверь "форда", хоть она и не выглядела пострадавшей в аварии, приходилось приматывать проволокой, чтобы она не открывалась. Дверь дребезжала на каждом ухабе. - Я слышал ее дребезжание, когда она сворачивала на Сент-Стефенс Грин Саут, - говорил один очевидец. - Божьей милостью, меня не было на углу Графтон, когда это произошло. Блей повернул направо с Сент-Стефенс Грин Саут, что привело его на Сент-Стефенс Грин Вест. Он придерживался левой полосы, поскольку направлялся на Графтон-стрит. Были и лучшие маршруты, чтобы добраться до Тесси, но это был "его путь". - Он любил быть вместе с людьми, - говорила Тесси. - Упокой его, Господи. Уволившись со службы, он больше всего скучал именно по людям. Хрупкий и морщинистый Блей имел обычную среди многих престарелых кельтов с юга Ирландии внешность обтянутого кожей мертвеца. Он носил грязную коричневую шляпу и залатанный свитер того же цвета. Машину водил с терпеливой отрешенностью человека, часто ездящего своей дорогой. И если бы он знал правду, то предпочел бы застрять в дорожной пробке. Большую часть весны было холодно и сыро. Хотя небо все еще было затянуто тучами, но облачный покров истончился. Было ощущение, что погода может радикально измениться. Лишь немногие пешеходы несли зонтики. На деревьях на Сент-Стефенс Грин справа от Блея было полно листвы. Когда "форд" полз по запруженной машинами улице, наблюдавший за ним из окна на четвертом этаже здания "Ириш Филм Сошети" человек удовлетворенно кивнул. ТОЧНО В СРОК. "Форд" Блея был выбран по причине пунктуальности его поездок по средам. Свою роль сыграл и тот факт, что Блей не ставил машину в гараж на Девитт Роуд, где жил с Тесси. "Форд" оставляли снаружи, рядом с густой живой изгородью из тиса. К нему можно было подойти с улицы по тропинке, под прикрытием запаркованного фургона. Предыдущей ночью там был фургон, припаркованный именно таким образом. Соседи его видели, но им и в голову не пришло над этим задуматься. - Там часто оставляли машины, - сказал один из них. - Откуда нам было знать? У наблюдателя в здании "Филм Сошети" было много имен, но данное ему при рождении было Джозеф Лео Херити. Это был маленький толстый мужчина с длинным тонким лицом и бледной, почти прозрачной кожей. Херити зачесывал свои светлые волосы назад, и они свисали почти до воротника. У него были глубоко посаженные светло-коричневые глаза и приплюснутый нос с вывернутыми ноздрями, из которых торчали волосы. С этой удобной позиции на четвертом этаже перед Херити открывалась панорама всех декораций к той драме, что должна была разразиться. Прямо через дорогу от него высокие зеленеющие деревья образовали зеленую стену, отгораживая поток машин от пешеходов. Напротив окна стояла статуя Роберта Эммета, а слева от нее была черно-белая вывеска общественного туалета. "Форд" Блея остановился в пробке сразу слева от окна Херити. Над маленьким автомобилем навис белый туристический автобус с красно-синими полосами на боку. Даже на высоте четвертого этажа стоял густой запах выхлопных газов. Херити для гарантии проверил регистрационный номер Блея. "Да - GIQ 5028. И вмятина на левом крыле". Транспорт начал было ползти вперед, потом снова остановился. Херити взглянул налево, на угол Графтон-стрит. Он мог видеть вывески магазина "Мир игрушек" и "Ириш Пеманент Сошети" на первом этаже красного кирпичного здания, что скоро будет отдано Ольстерскому банку. Насчет этого были кое-какие протесты, один шумный марш с несколькими транспарантами, но все это быстро заглохло. У Ольстерского банка были влиятельные друзья в правительстве. "Барни и его шайка, - подумал Херити. - Они думают, что мы не подозреваем об их заигрывании с ольстерскими мальчиками!" "Форд" Блея снова пополз по направлению к углу и опять застрял в пробке. Лысый мужчина в темно-синем костюме остановился прямо под окном Херити и рассматривал киноафишу. Двое парней, толкая велосипеды, пробирались мимо него. Транспорт все еще стоял. Херити посмотрел вниз на крышу машины Блея. Как он невинно выглядит, этот автомобиль. Херити был одним из тех двоих, что вылезли из окутанного тисом фургона возле парковочного пятачка Блея прошлой ночью. В руках его был пластиковый брусок, который прикрепили в виде неправильной формы блюдца под днищем машины Блея. В середине бруска находился крохотный радиоприемник. Передатчик стоял на подоконнике перед Херити. Маленький черный металлический прямоугольник имел крохотную проволочную антенну и два утопленных в корпус двухпозиционных переключателя: один выкрашен в желтый, а другой в красный цвет. Желтый включал питание, красный - передачу. Херити взглянул на часы и понял, что прошло уже пять минут после Часа Ноль. Блей не виноват. Проклятая пробка! - Прибереги свои чертовы часы для Блея, - сказал руководитель их группы. - Старый ублюдок мог бы ехать и трамваем. - Какие у него политические убеждения? - спросил Гривз. - Кому какое дело до его убеждений? - возразил Херити. - Он нам идеально подходит и умрет ради великого дела. - На улице будет много народу, - сказал Гривз. - И туристы там будут. Это так же верно, как и то, что в аду полно британцев. - Мы предупреждали, чтобы они остановили ольстерских мальчиков, - рявкнул Херити. "Временами Гривз похож на болтливую бабу!" - Они знали, чего ожидать, когда не стали нас слушать. Все уладилось. И теперь автомобиль Блея снова полз к углу Графтон-стрит в направлении массы пешеходов, среди которых наверняка было множество туристов. Джона Роя О'Нейла, его жену Мери и их пятилетних двойняшек, Кевина и Мейрид, можно было бы классифицировать как туристов. Джон рассчитывал пробыть в Ирландии шесть месяцев до завершения исследования, результаты которого открывали новые горизонты. "Обзор ирландских генетических исследований". Он подумал, что-заголовок напыщенный, но это только прикрытие. Настоящее исследование состояло в восприятии новой генетики римско-католическим обществом; Нужно было выяснить, сможет ли справиться это общество со взрывоопасными возможностями молекулярной биологии. В это утро проект занимал большую часть мыслей Джона. Оставшаяся малая часть была занята необходимыми приготовлениями. Нужно было перевести деньги из Америки в Союзный Ирландский банк. Мери хотела отправиться по магазинам за свитерами, "чтобы нашим дорогушам было тепло по вечерам". - Пойтемм, - поддразнивал ее Джон, когда они вышли из отеля "Шелбурн", ступив в сутолоку туристов и бизнесменов. - Всего четыре дня в Ирландии, а говоришь уже как местная. - А почему бы и нет? - возразила она. - К тому же обе мои бабушки из Лаймерика. Мери засмеялась, обратив на себя несколько любопытных взглядов. Дети дергали ее, озабоченные тем, чтобы за покупками не ушли без них. "Ирландия подходит Мери", - подумал Джон. У нее бледная чистая кожа и темно-голубые глаза. Черные как смоль волосы, "испанские волосы", как их называла ее семья - обрамляли довольно-таки круглое лицо. Привлекательное лицо. Ирландская кожа и ирландские черты. Он нагнулся и поцеловал ее перед уходом. Это вызвало на лице Мери румянец, но она была довольна таким проявлением привязанности и послала ему теплую улыбку при расставании. Джон быстро шагал, мурлыча себе под нос. Ему стало забавно, когда он узнал мотив: "Ах, что за прекрасное утро!" В эту среду у Джона была назначена встреча для "перевода средств из-за рубежа". На два часа пополудни в Союзном Ирландском банке на углу Графтон и Чатэм. Прямо при входе в банк висело объявление, белыми буквами на черном: "Посетителям, не являющимся постоянными клиентами, - наверх". Охранник в форме проводил его вверх по лестнице в офис управляющего банком Чарльза Малрейна, маленького нервного человека с волосами цвета пакли и бледно-голубыми глазами за стеклами очков в золотой оправе. У Малрейна была привычка трогать уголки своего рта указательным пальцем, сначала слева, потом справа. Затем следовало быстрое прикосновение к галстуку. Он пошутил насчет того, что у него офис на первом этаже "то, что вы, американцы, называете вторым". - Это сбивает с толку, пока не сообразишь, что к чему, - согласился Джон. - Что ж! - Быстрое прикосновение к губам и галстуку. - Вы понимаете, что мы могли бы спокойно все проделать в главном офисе, но... - Когда я позвонил, меня заверили, что это... - По желанию клиента, - сказал Малрейн. Он взял со своего стола папку, заглянул в нее и кивнул. - Да, эта сумма... если вам будет здесь удобно, я только возьму соответствующие бланки и тотчас же вернусь. Малрейн вышел, скупо улыбнувшись Джону в дверях. Джон подошел к окну и отодвинул тяжелую кружевную портьеру, чтобы посмотреть вниз на Графтон-стрит. Тротуары были заполнены людьми. Транспорт в два ряда загромождал улицу и медленно продвигался в его сторону. Рабочий чистил ограждение на крыше торгового центра наискосок через улицу - одетая в белое фигура со щеткой на длинной ручке. Он стоял, вырисовываясь на фоне ряда из пяти колпаков на дымоходах. Взглянув на закрытую дверь офиса управляющего, Джон удивился, почему его так долго нет. Проклятые здешние формальности. Джон посмотрел на свои часы. Мери придет с детьми через несколько минут. Они собирались выпить чаю, а потом Джон пошел бы по Графтон до Тринити Колледж и приступил бы к работе в библиотеке. Это было бы, собственно, началом его исследовательского проекта. Лишь много позднее Джон сможет оглядываться назад, на эти несколько минут перед окном управляющего банком на "первом этаже" и размышлять о том, как без его ведома была приведена в движение иная последовательность событий. Нечто неизбежное, вроде кинофильма, где один кадр следует за другим, и нет никаких шансов на отклонение от этого пути. Все сконцентрировалось вокруг старого автомобиля Френсиса Блея и маленького передатчика в руках непреклонного человека, наблюдающего из открытого окна, выходящего в тот угол, где Графтон встречалась со Сент-Стефенс Грин. Блей, терпеливый, как всегда, неспешно продвигался вперед в потоке транспорта. Херити, на своем удобном наблюдательном пункте в окне, дернул переключатель питания своего передатчика, удостоверившись, что провод антенны свисает через подоконник. Когда Блей приблизился к углу Графтон, толпа пешеходов вынудила его остановиться, и он пропустил переключение светофора. Он услышал, как туристический автобус выбрался на свободное место справа от него и покатил, грохоча мощным дизелем. Слева от него на здании были сооружены заграждения, и над грубой конструкцией была поднята большая белая на красном вывеска: "Реконструкция здания будет производиться "Дж.Тоттенхем Сонс, Лтд". Блей посмотрел направо и, заметив высокую бело-голубую вывеску кафетерия "Престиж", ощутил легкий приступ голода. Пешеходный переход рядом с ним был запружен людьми, дожидающимися возможности пересечь Сент-Стефенс Грин. Другие прокладывали себе путь между остановившимися на Графтон машинами, блокируя дорогу Блею. Толпа пешеходов вокруг машины Блея была чрезвычайно плотной. Люди сновали и перед автомобилем и позади него. Женщина в коричневом твидовом пальто, зажав под правым локтем белый сверток и держа за руки двоих маленьких детей, стояла в нерешительности около правого переднего крыла автомобиля Блея, высматривая возможность протиснуться сквозь давку. Джон Рой О'Нейл, стоя у окна управляющего банком, узнал Мери. Он увидел знакомое пальто и узнал ее манеру держать голову с шапкой блестящих смоляных волос. Джон улыбнулся. Спешащие взрослые загораживали от него двойняшек. Но он понял, по позе Мери, что она держит их за руки. Маленький просвет в толпе позволил Джону увидеть мельком макушку Кевина и старый "форд" с высунувшимся локтем водителя в коричневом свитере. "Где же этот проклятый управляющий? - Джон недоумевал. - Она с минуты на минуту будет здесь". Он опустил плотную кружевную портьеру и еще раз взглянул на часы. В открытом окне, выше и позади Блея, Херити еще раз кивнул сам себе. Он отступил от окна и дернул второй переключатель на своем передатчике. Автомобиль Блея расцвел огненным шаром, разбрасывая вокруг мелкие куски. Бомба, взорвавшись почти под ногами Блея, выбросила вверх вместе со здоровым куском крыши автомобиля его смятое, разбитое тело. Изрядный кусок крыши машины понесся вверх по плавной дуге, чтобы обрушиться на здание "Ириш Пеманент Сошети", снося колпаки дымоходов и шифер. Бомба не была достаточно мощной, чтобы натворить подобное, но была размещена со знанием дела. Старый автомобиль превратился в рваные клочки металла и стекла - оранжевый шар огня, сеющий смертельную шрапнель. Кусок капота машины обезглавил Мери О'Нейл. Двойняшки стали частью кровавого месива, брошенного взрывом на железное ограждение по другую сторону Сент-Стефенс Грин. Впоследствии их тела было проще опознать, потому что они были единственными детьми в этой толпе. Херити не задержался, чтобы взглянуть на плоды своих трудов. Ему все рассказал звук взрыва. Он спрятал передатчик в маленький потертый зеленый военный ранец, запихнул поверх него старый желтый свитер, затянул ремешки чехла и перекинул ранец через плечо. Херити покинул здание через черный ход, окрыленный успехом и удовлетворенный. Барни и его группа получат это послание! Джон О'Нейл поднял взгляд от своих часов как раз тогда, когда оранжевая вспышка взрыва поглотила Мери. От кусков разбитого оконного стекла его спасла плотная портьера, отклонившая все осколки, кроме одного. Один маленький осколок зацепил кожу на его черепе. Ударная волна сбила с ног, бросив назад на стол. Джон упал на бок, потеряв на мгновение сознание. Но он поднялся на колени, когда в комнату ворвался управляющий банком, крича: - Боже милостивый! Что это было? Джон, шатаясь, поднялся на ноги, отвергая и вопрос, и ответ, грохотавший в его мозгу, словно отголосок взрыва. Он пробрался мимо управляющего и вышел из офиса. Джон все еще был в шоке, но те то само нашло дорогу вниз по лестнице. Внизу он оттолкнул плечом в сторону какую-то женщину и, пошатываясь, выбрался на улицу, где вклинился в толпу, спешащую к месту взрыва. В воздухе стоял запах горелого железа, звуки плача и воплей. Лишь несколько секунд Джон был частью людской толчеи, теснимой назад полицией и непострадавшими гражданскими, привлеченными для оцепления. Джон локтями проложил себе путь вперед. - Моя жена! - кричал он. - Я ее видел! Она была там! Моя жена и мои дети! Полицейский схватил Джона за руки и развернул кругом, закрыв от него зрелище перемешанных тряпок и окровавленной плоти, разбросанных по другую сторону улицы. Стоны раненых, мольбы о помощи и крики ужаса привели Джона в состояние бессмысленной ярости. "Мери нуждается во мне!" Он бешено сопротивлялся. - Мери! Она была прямо перед... - Сюда едет "Скорая помощь", сэр! Помощь близко. Вы должны успокоиться. Сейчас вам туда нельзя. Женщина слева от Джона сказала: - Пропустите меня. Я медсестра. Джон перестал сопротивляться полицейскому. Людям помогают. Там медсестра. - Во всем разберутся до мельчайших подробностей, сэр, - сказал полицейский. Голос его был раздражающе спокоен. - Что за скверный порез у вас на голове. Давайте-ка я помогу вам перейти через улицу туда, куда приедет "Скорая помощь". Джон позволил провести себя по проходу сквозь толпу, видя любопытные взгляды, слыша всхлипы и призывы к Богу "взглянуть туда" - внушающие страх голоса, рассказывающие ему о том, чего он не хотел видеть. Хотя он знал, что там. И позади помогавшего ему полицейского кое-что было видно мельком на свободном от людей пространстве у здания через улицу от газона. - Ну вот, сэр, - сказал полицейский. - Здесь о вас позаботятся. - Потом еще кому-то: - Думаю, его зацепило случайным осколком. Кровотечение, кажется, остановилось. Джон стоял, прислонившись спиной к посеченной кирпичной стене, с которой все еще осыпалась пыль от взрыва. Под ногами хрустело битое стекло. Сквозь просвет в толпе справа от себя он мог видеть часть кровавого месива на углу. Людей, передвигающихся и склоняющихся над разбитыми телами. Ему показалось, что он узнает пальто Мери позади коленопреклоненного священника. Где-то внутри его возникло ощущение понимания этой сцены. Однако сознание оставалось замороженным, бесстрастно запертое в окаменевших мыслях. Если Джон позволит себе думать свободно, тогда события потекут, время продолжится... время без Мери и детей. Это было так, словно крохотный драгоценный камешек сознания оставался незатронутым внутри его, понимая, ЗНАЯ... но больше ничему нельзя было позволить шевелиться. Кто-то дотронулся до его руки. Джона словно ударило током. У него вырвался вопль - агонизирующий, разносящийся эхом по улице, заставляющий людей оборачиваться, чтобы взглянуть на него. Вспышка фотографа ослепила его на время, оборвав вопль, но Джон все еще слышал его у себя в голове. Это было нечто большее, чем просто крик. Это зарождалось глубже, исходя из какого-то места в душе, о котором Джон не подозревал, и у него не было от этого защиты. Его ухватили двое одетых в белое санитаров "Скорой помощи". Он чувствовал, как с него стянули пальто, разорвали рубашку. Потом укол шприца в руку. Джона затолкали в машину, когда охватившая его дремота затопила сознание, отключив начисто память. Долгое время он не сможет вспомнить эти так потрясшие его минуты. Джон сможет припомнить маленький автомобиль, локоть в коричневом свитере в его окне и больше ничего. Он знал, что видел то, что видел: взрыв, смерть. Рациональное мышление принимало факты. "Раз я стоял у окна, то должен был видеть взрыв". Но подробности были скрыты за завесой, сквозь которую он не мог проникнуть. Они лежали замороженные в глубине его, требуя действия, ибо, оттаяв, они бы его уничтожили. Отчаяние и печаль больше подходят кельтскому уму, чем радость и победа. У кельта в каждой радости есть примесь печали. Каждая победа ведет к отчаянию. Финтан Крейг Доэни Стивен Броудер прочитал о взрыве на Графтон-стрит, сидя на газоне во дворе медицинского факультета колледжа в Корке. Студент третьего курса Броудер уже достаточно был знаком с учебной рутиной, чтобы предоставить себе долгий перерыв на ленч и возможность захлопнуть книжки и перевести дух между занятиями. Однако для ленча он выбрал именно это место, поскольку здесь ему частенько составляли компанию студентки-медсестры, среди которых он особенно выделял Кетлин О'Хара. Был теплый день, и это многих привело во двор. Все они предпочли газон каменному готическому уродству здания факультета, напоминавшему скорее старую тюрьму, захватившую это место, чем современное медицинское учреждение. Выходящий в Корке "Экзаминер" в его руках предназначался всего лишь для подстилки, но его внимание привлекла фотография вопящего человека - "Американский турист лишается семьи", - и Стивен прочел историю, потрясшую его. Увлечение Броудера Кетлин О'Хара не прошло незамеченным среди студенток-медсестер. Они теперь поддразнивали ее на этот счет. - Вот он, Кети. Я одолжу тебе носовой платок, чтобы уронить перед ним. Кети краснела, но не могла удержаться, чтобы не поглядывать через газон на Броудера. Он был тощим, глуповатым на вид юношей с песочного цвета волосами и широко расставленными голубыми глазами. Судя по его манерам, Стивен обещал стать одним из тех сутулых врачей общей практики, чья доброта пробуждает в пациентах великую веру. Ей нравилась его задумчивость. Робость непременно станет скромностью ученого и мрачной строгостью, что хорошо бы подошло к окончательно определившимся чертам его лица. Броудер оторвался от своей газеты и встретился глазами с Кети. Он быстро отвел взгляд. Стивен уже две недели пытался набраться смелости и изыскать способ попросить ее прогуляться с ним куда-нибудь. Он теперь ругал себя за то, что не улыбнулся ей в ответ. Броудер не мог бы толком определить, чем привлекает его Кетлин. У нее была юная фигура, слегка крепковатая, но миловидная. Тонкие сосуды кожи придавали цвету лица розовый оттенок. Волосы у нее были ярко-рыжими, часть наследия викингов. Темно-коричневые глаза были довольно глубоко посажены под широкими бровями. Стивен знал, что Кетлин имеет репутацию хорошего работника, что она смышленая и веселая. Он слышал, как другая студентка говорила про нее: - Она не красавица, но достаточно хороша, чтобы заполучить себе мужа. "По-своему она прекрасна", - подумал он. Броудер снова взглянул на нее, и их глаза встретились. Кетлин улыбнулась, и он заставил себя улыбнуться в ответ, прежде чем контакт оборвался. Сердце его сильно колотилось, и Стивен склонился над газетой, чтобы отвлечься. Вопящий мужчина на фотографии, казалось, уставился прямо на него, заставив Стивена похолодеть. Вся семья бедняги погибла в том взрыве - жена и двое детей. На мгновение у Броудера возникла фантастическая мысль о себе самом, женатом на Кети О'Хара, - ну, и дети, конечно. И они погибли бы. Все. Без всякого предупреждения. Все, что обусловило выбор профессии для Стивена Броудера, чувствовало себя оскорбленным этим взрывом. Неужели что-то стоило того? Даже воссоединение Ирландии, о котором он молился по праздникам, - могло ли оно оправдать этот акт? Согласно статье в "Экзаминере", ответственность на себя взяла отколовшаяся группировка ИРА, так называемые "Непримиримые". У Броудера были друзья в Ирландской Республиканской Армии. Один из его товарищей по учебе делал для них взрывчатку. Понять симпатии студентов колледжа было нетрудно. Они хотели, чтобы британцы убирались. ПРОКЛЯТЫЕ БРИТАНЦЫ! Броудер чувствовал, что разрывается между своими симпатиями к республиканцам и потрясением от того, что эти люди натворили в Дублине. Тридцать одна смерть. Семьдесят шесть покалеченных и раненых. И все потому, что кое-кто в нижней палате парламента, по сообщениям, колебался, поговаривая о "компромиссе". С британцами не может быть никакого компромисса. Никогда! Но решат ли бомбы хоть что-нибудь? На его газету упала тень. Броудер поднял глаза и увидел Кети О'Хара, стоящую тут и смотрящую на него сверху вниз. Он поспешно вскочил, уронив с колен учебник по анатомии и упустив часть своей газеты. Стивен смотрел на Кети сверху, неожиданно сообразив, что намного выше ее, больше, чем на голову. - Вы Стивен Броудер, не так ли? - спросила она. - Да. Да, это я. У нее восхитительно мягкий голос, подумал Стивен. И внезапно он понял, насколько это ценно для медсестры. Это был успокаивающий голос. Он придал ему храбрости. - А вы Кети О'Хара, - умудрился выговорить Стивен. Она кивнула. - Я видела, вы читаете про этот взрыв. Тот, что в Дублине. Как это ужасно! - Это так, - согласился Стивен. А потом, пока не растерял мужества: - Вы должны сейчас возвращаться на занятия? - У меня только несколько минут. - А когда вы заканчиваете? - он знал, что покраснел, задавая вопрос. Кетлин потупила глаза. "Какие у нее длинные ресницы", - подумал Стивен. Они лежали на ее щеках, как перышки. - Мне бы хотелось вас увидеть, - сказал он. И это была истинная правда. Стивен не мог оторвать от нее глаз. - Меня ждут домой к половине пятого, - ответила Кетлин, глядя на него. - Возможно, мы могли бы выпить чаю по дороге. - Тогда встретимся здесь после занятий? - предложил, Стивен. - Да. - Она улыбнулась и присоединилась к своим подружкам. Одна из студенток-медсестер, наблюдавшая за этими двумя, шепнула приятельнице: - Господи! Я так рада, что это наконец-то произошло. Священная Ирландия была всего лишь именем, мифом, мечтой, не имевшей связи с какой бы то ни было реальностью. Это была наша традиция, часть нашей репутации, заодно с мифом о том, что у нас есть только честь, добытая в славной битве. Отец Майкл Фланнери Джон Рой О'Нейл, проснувшись, увидел находящегося рядом с ним священника и врача, стоявшего в изножье кровати. Он мог ощущать кровать под собой и запах антисептика. Значит, это больница. Доктор был высокий пожилой человек с сединой на висках. Он был одет в зеленый уличный жакет, в кармане его был стетоскоп. - Почему я тут? - удивился Джон. Он видел, что это была больничная палата. Здесь стояли другие кровати с лежащими на них фигурами. Это была совершенно безличная комната, место, умышленно оформленное так, чтобы сводить на нет личность обитателя. Словно некто постарался, сознательно и с огромной долей ненависти, сотворить место, не отражающее человеческого тепла. Если бы эту комнату охарактеризовать одним предложением, то получилось бы что-то наподобие "вы здесь надолго не задержитесь". Джон попытался глотнуть. Горло его болело. Ему снилась Мери. Во сне она уплывала прочь от него в огромное синее водное пространство. Движения ее не сопровождались звуком, даже когда он видел, как плещется вода. - Я иду за детьми, - сказала Мери. Джон слышал сказанное, но плавание ее было по-прежнему беззвучным. Во сне сама собою пришла мысль: "Ну конечно. Она должна идти за детьми. Она будет им нужна". Во сне он мог чувствовать сознание Мери, словно это было его собственное. Ее сознание казалось необычно прозрачным, словно вследствие лихорадки. - Я не могу ощутить своего тела, - сказала она. - Бедный Джон. Я люблю тебя. Потом он проснулся, глаза его горели от слез. А тут еще священник с врачом. Это было зеленое помещение с запахом карболки, сильно отличающееся от его воспоминаний об американских больницах. Вокруг суетились сестры в чепцах. Когда одна из них увидела, что Джон проснулся, то заторопилась прочь. Штора над единственным высоким окном слева от врача была поднята. Снаружи было темно. Значит, была ночь. Свет исходил от неприкрытых электрических ламп, свисавших с высокого потолка на длинных проводах. Доктор изучал термограмму, прикрепленную на шнурке в ногах кровати. - Он проснулся, - сказал священник. Врач позволил термограмме упасть и повиснуть на своем шнуре. Он посмотрел вдоль кровати на Джона. - Мистер О'Нейл, с вами все будет в порядке. К утру станете как огурчик. - Врач повернулся и вышел. Священник наклонился к Джону. - Вы католик, сэр? - Католик? - Вопрос показался безумным. - Я... я... приход святой Розы... - А зачем, собственно, ему рассказывать священнику, как называется его приход? Тот положил мягкую руку на плечо Джона. - Ну-ну. Я все прекрасно понимаю. Джон закрыл глаза. Он услышал звук передвигаемого по полу стула. Когда открыл глаза, увидел, что священник сел, приблизив к нему свое лицо. - Я отец Девин, - сказал священник. - Мы знаем, кто вы, мистер О'Нейл, из ваших вещей. Вы случайно не имеете отношения к О'Нейлам из Кулани? - Что? - Джон попытался приподняться, но у него начала кружиться голова. - Я... нет. Я не знаю. - Было бы хорошо, если бы вы были в кругу семьи в такое время. Тело вашей жены опознали - по ее кошельку. Я не буду вдаваться в подробности. "Какие подробности?" - удивился Джон. Он припомнил окровавленную кучку твида, но не смог привязать ее ко времени и пространству. - Скверные новости я вам принес, мистер О'Нейл, - сказал отец Девин. - Наши дети, - Джон задыхался, цепляясь за надежду. - С ней были двойняшки. - Ох, - сказал отец Девин, - ну что до этого, я не знаю. Прошло довольно много времени, и вся грязная работа была закончена, но... детишки были с ней, когда... - Она держала их за руки. - Тогда я бы не надеялся. Что за ужасное происшествие! Мы помолимся за души тех, кого вы так любили? - Помолимся? - Джон отвернулся, задохнувшись. - Он слышал скрип стула и приближающиеся шаги. Женский голос сказал: "Отец...", потом еще что-то, чего Джон не смог разобрать. Священник что-то тихо и невнятно пробормотал в ответ. Потом отчетливый женский голос: "Матерь милосердная! Сразу и жена, и двое малышей! Ох, бедняга". Джон повернулся обратно как раз вовремя, чтобы увидеть уходящую медицинскую сестру с напряженно выпрямленной спиной. Священник стоял рядом с ним. - Ваши жена и дети также были католиками? - спросил отец Девин. Джон покачал головой. Он чувствовал головокружение и лихорадку. К чему эти вопросы? - Смешанный брак, а? - голос отца Девлина, пришедшего к неверному заключению, звучал обличающе. - Ну что ж, тем не менее я не отвращаю вас от своего сердца. Останки забрали в морг. Вы можете утром принять решение, как поступить с ними. "Останки? - подумал Джон. - Он говорит о Мери и двойняшках". Вернулся врач и прошел с противоположной от священника стороны кровати. Джон повернулся к врачу и увидел, как рядом с ним, как по волшебству, возникла медсестра. На ней был белый передник поверх зеленого платья, а ее волосы были убраны под тугой чепец. Лицо ее было узким и властным. В правой руке она держала шприц. - Кое-что, что поможет вам заснуть, - сказал врач. Отец Девин произнес: - Утром прибудут гвардейцы, чтобы поговорить с вами. Пошлите за мной, когда они уйдут. - Мы сейчас погасим свет, - сказал врач. - И самое время, - у медсестры был требовательный голос с изрядной долей резкости, покровительственный голос. Он цеплялся за эту мысль, когда его окутал сон. Утро началось со звуков грохота суден на тележке. Проснувшись, Джон увидел на том месте, где сидел священник, полицейского офицера в форме. - Мне сказали, что вы скоро проснетесь, - сказал офицер. У него был сочный тенор и квадратное лицо с набухшими венами. Свою фуражку он неловко зажал под левой рукой. Офицер вытянул из бокового кармана маленькую записную книжку и приготовился писать. - Я не буду вас слишком беспокоить, мистер О'Нейл, но я уверен, вы понимаете, что есть вещи, которые мы обязаны делать. - Чего вы хотите? - голос Джона напоминал карканье. В голове у него все еще был туман. - Не могли бы вы рассказать мне, чем вы занимались в Ирландской Республике, сэр? Джон уставился на офицера. "Занимался?" Какое-то время вопрос бесцельно блуждал в его сознании. В голове у него было смутно, и соображал он с трудом. Джон выдавил из себя ответ. - Я... грант от фонда... веду исследования. - А какова природа этих исследований? - Ген... генетика. Офицер сделал запись в своем блокноте, затем: - И это ваша профессия, исследователь? - Я преподаю молекулярную биологию, биохимию... и... - он сделал глубокий дрожащий вдох. - Еще факультет фармакологии. - И все в этом Хайленд Парк в штате Миннесота? Мы просмотрели ваши бумаги, вы понимаете? - Рядом... неподалеку. - Ваша семья была с вами здесь, в Ирландской Республике? - Мы... собирались посмотреть... - Понимаю. - Офицер занес это в свой блокнот. Джон пытался преодолеть стеснение в груди. Немного погодя он услышал свой голос: - Кто это сделал? - Сэр? - Бомба? Лицо офицера окаменело. - Говорят, это "Провос". Непримиримые. Джона пронзило холодом. Твердая подушка у него под шеей показалась влажной и холодной. Патриоты? Убийцы - патриоты? Позднее, оглядываясь назад, Джон сочтет этот момент началом той ярости, что завладела всей его жизнью. Это был момент, когда он пообещал: - Вы заплатите. О, как вы заплатите! - И в мозгу его не было ни малейшего сомнения в том, каким образом он заставит их заплатить. Вы понимаете, что один этот человек меняет политическую карту мира? Генерал Люциус Горман, советник президента США по иностранным делам, в разговоре с министром обороны В течение недели, предшествовавшей первой годовщине взрыва бомбы на Графтон-стрит, начали прибывать письма с предупреждениями. Первое было приурочено так, чтобы достичь Ирландии слишком поздно для того, чтобы предпринять встречные действия. Другие попали к мировым лидерам, где были расценены как бредовые или были переадресованы специалистам. На первых порах письма были многочисленны - на радио, и в отделы новостей телевидения, в газеты, премьерам и президентам, церковным лидерам. Впоследствии установили, что одно из первых писем было доставлено редактору газеты на О'Коннел-стрит Дублина. Редактор, Алекс Колеман, был смуглым, энергичным мужчиной, скрывающим свою напористость под, как правило, мягкими манерами, даже будучи в бешенстве. Среди своего окружения он считался чудаком из-за убеждений трезвенника, но никто не сомневался в его проницательности и хватке на хорошую историю. Колеман несколько раз перечитал письмо, время от времени поднимая от него глаза, чтобы взглянуть из своего окна на третьем этаже на улицу, где утреннее дублинское движение уже начало смерзаться в свой обычный, тщетно пытающийся ползти сгусток. "Бредовое письмо?" Оно отнюдь не вызывало такого ощущения. От предостережений и угроз у него поползли мурашки по коже. Возможно ли это? Слова несли на себя печать образованности и изощренности. Письмо было отпечатано на мелованной бумаге. Он потер бумагу между пальцами. Дорогой сорт. Оуни О'Мор, личный секретарь Колемана прицепил к письму записку: "Надеюсь, это бред. Не позвонить ли нам в полицию?" Значит, оно встревожило Оуни. Колеман еще раз перечитал письмо, выискивая какую-нибудь причину, чтобы проигнорировать его. Чуть позже он положил перед собой развернутое письмо и включил интерком, вызывая Оуни. - Сэр? - в голосе Оуни всегда была военная резкость. - Проверь-ка обстановку на острове Эчилл, Оуни, осиных гнезд не вороши, просто поищи, нет ли там какого-нибудь необычного шевеления. - Сейчас. Колеман снова обратил свое внимание на письмо. Оно было такое чертовски прямое, такое ясное и откровенное. Чувствовался могучий интеллект и... да, ужасающее намерение. Сначала была обычная угроза насчет публикации, "а не то", но потом... "Я собираюсь надлежащим образом отомстить всей Ирландии, Великобритании и Ливии". Тревожное воспоминание зазвенело колокольчиком в памяти Колемана. "Вы причинили мне зло, убив тех, кого я так любил. Я сам, лично, призываю вас к ответу. Вы убили мою Мери и наших детей, Кевина и Мейрид. Я поклялся тройной клятвой на их могиле. Я буду отомщен таким же способом". Колеман снова включил интерком и попросил Оуни проверить эти имена. - И пока ты тут, позвони в университетскую больницу. Узнай, можно ли мне связаться с Фином Доэни. - Это, должно быть, Финтан Крейг Доэни, сэр? - Верно. Колеман еще раз перечитал письмо. Его прервали одновременно телефон и интерком. Голос Оуни произнес: - Доктор Доэни на линии, сэр. Колеман снял трубку. - Фин? - Что у тебя там стряслось, Алекс? Оуни О'Мор мечется словно ошпаренный. - Я получил письмо с угрозами, Фин. И в нем кое-какая техническая чепуха. Можешь уделить мне минутку? - Продолжай, - голос Доэни эхом отдавался в трубке, словно он находился где-то в глубокой пещере. - С тобой кто-то есть? - спросил Колеман. - Нет. Что тебя так испугало? Колеман вздохнул и обратился к письму, выделяя технические подробности для Доэни. - По этому трудно что-то определить, - сказал Доэни. - Но я не могу придраться к его ссылкам на процесс рекомбинации ДНК. Понимаешь, Алекс, таким путем можно получить новый вирус... но этот... - Реальна ли эта угроза? - Я бы сказал, что, несмотря на некоторые сомнительные места, да. - Тогда я могу проигнорировать это дело? - Я бы позвонил в полицию. - Могу ли я сделать что-то еще? - Мне нужно подумать. - И еще одно, Фин! Ни слова об этом, пока я все не раскрутил. - Ах ты, пронырливый газетчик! Но Колеман почувствовал успокоившую его нотку смеха в голосе Доэни. "...некоторые сомнительные места, да". Значит, Доэни не слишком обеспокоен. Хотя это по-прежнему хороший сюжет, подумалось Колеману, когда он положил трубку на рычаг. Мщение жертвы взрыва бомбы. Медицинский эксперт говорит - это возможно. В интеркоме раздался голос Оуни: - Сэр, та бомба на Графтон и Сент-Стефенс Грин. Помните это? - То кровавое событие? - Трое жертв носят те имена, что в письме, сэр. Там погибли Мери О'Нейл со своими детьми, Кевином и Мейрид. - Да, американцы. Я помню. - Муж стоял у окна в банке на этой улице и видел, как все произошло. Его звали... - Оуни помолчал и выдохнул: - Доктор Джон Рой О'Нейл. - Медик? - Нет, какой-то профессор. Он был здесь с работой по одному из тех дел с грантами, которые они так любят, - изучение состояния дел в генетике или чего-то... да, то, о чем говорится в нашей истории. Генетические исследования. - Генетика, - Колеман задумался. - Хорошо согласуется с нашей историей, сэр. Этот О'Нейл был как-то связан с физической химией. Биофизик. И преподавал на каком-то фармацевтическом факультете в Штатах. Говорят, он еще владел там аптекой. Колеман внезапно содрогнулся. Он чувствовал, что некое зло пробралось под поверхность его земли, нечто более ядовитое, нежели любая из проклятых святым Патриком змей. Та взорванная Ирландской Республиканской Армией бомба могла получить известность как наиболее ужасная ошибка за всю историю человечества. - Есть ли какая-нибудь возможность попасть на Эчилл? - спросил Колеман. - Линии забиты, сэр. Не послать ли нам самолет? - Пока не надо. Свяжитесь с полицией. Если телефоны на Эчилле не работают, то им, должно быть, что-то об этом известно. Вы сняли копию с этого письма? - Две копии, сэр. - Им понадобится оригинал... - Если они не получили такое же послание. - Я думал об этом. Мне просто не хочется раскрывать карты. Мы можем быть здесь первыми. Во всяком случае, у нас есть шанс. - Колеман взглянул на письмо у себя на столе. - Как бы то ни было, не думаю, что мы сможем снять с него отпечатки пальцев. - Мы продолжаем работать с этим сюжетом, сэр? - Оуни, я почти боюсь не публиковать его. Есть в нем что-то. И такой выбор Эчилла... "демонстрация", как он говорит. - Сэр, вы подумали о панике, что может... - Просто свяжи меня с полицией. - Сейчас, сэр! Колеман поднял трубку и позвонил жене домой; говорил он повелительным тоном и сделал так, что разговор быстро закончился. - Ожидаются неприятности из-за того сюжета, что мы собираемся публиковать, - объяснил он. - Я хочу, чтобы ты взяла мальчиков и уехала к своему брату в Мадрид. Когда она начала протестовать, Колеман прервал ее: - Будет скверно... я так думаю. Если вы будете здесь, я буду уязвим. Не теряй времени - просто уезжай. Позвони мне из Мадрида, и я тебе все объясню. Он повесил трубку, чувствуя себя несколько глуповато, но ощущая облегчение. Паника? Если его опасения подтвердятся, тут будет кое-что похуже паники. Колеман уставился на письмо, сосредоточившись на подписи: "Безумец". Колеман медленно покачал головой. Он припомнил историю ирландского гробовщика, который, делая надгробие над могилой своей жены на кладбище в Квебеке, дал обет: "На кресте, Мери, я клянусь отомстить за твою смерть". Жену О'Нейла звали Мери. И теперь, если это был О'Нейл, он называл себя просто - Безумец. Мои воспоминания, это пытка - прекрасная пытка. Джозеф Херити В Джоне Рое О'Нейле медленно накапливались изменения. Иногда его неожиданно бросало в дрожь, сердце колотилось, пот выступал по всему телу. В таких случаях он задумывался о старой вере в одержимость. Это было похоже на то, будто иная личность овладевала его телом и нервами. Много позднее Джон достиг личной согласованности с этим Другим, ощущая даже близость и тождественность с ним. Он думал тогда об этом, как о частичном результате своих собственных усилий, частично как о чем-то, восставшем из первобытной тьмы, создании, специально предназначенном для мести. Конечно, его Старая Личность и не помышляла о подобном поступке. Доброжелательный учитель ни на мгновение не мог бы задуматься над подобным планом. Другой должен был стать первым. По мере прогрессирования изменений он начал думать о себе как о воплощенной Немезиде. Эта Немезида была порождена кровавым прошлым Ирландии, предательствами и убийствами, и даже несла с собой воздаяние за уничтожение кельтами первых людей, обитавших в Ирландии до того, как туда хлынули волны захватчиков из Британии и с континента. Джон тогда рассматривал себя в качестве воплощения всех накопленных обид, пережитых кем бы то ни было в Ирландии. Это был глас Немезиды: - Довольно! Хватит! Но Другой спрашивал: - А почему Ирландия одна должна отвечать за все? Террористов, убивших Мери и двойняшек, обучили и вооружили в Ливии. И в общей грязи была и грязная рука Англии - восемь сотен лет циничного угнетения - "Ирландия, нечистая совесть английского правящего класса". По мере того как эти изменения укреплялись в избранном им направлении, Джон замечал удивительные перемены своего внешнего облика. Прежний пухлый человек подтянулся, став стройным нервным мужчиной, избегавшим старых друзей, отказывающимся отвечать на телефонные звонки и пренебрегавшим встречами. Поначалу люди делали скидки: "Ужасный шок от такой трагедии..." Фонд, пославший его в Ирландию, предоставил ему непрошеную отсрочку проекта, спросив в вежливом письме, не желает ли он передать его другому исследователю. Факультет продлил его отпуск. Макс Дани, управлявший семейной аптекой, принял на себя побольше деловых обязанностей и сказал Джону, чтобы тот не беспокоился ни о чем, кроме приведения своей жизни в норму. Джон едва отметил мимоходом все эти вещи. Внутреннее изменение превратилось для него в навязчивую идею. Потом одним субботним утром он посмотрел на себя в зеркало ванной комнаты и понял, что ему следует действовать. Мери с двойняшками уже четыре месяца как умерли и похоронены. Другой был теперь в нем силен - новое лицо, новая личность. Джон стоял в верхней ванной дома, купленного им и Мери, когда они впервые узнали про ее беременность. Через открытое окно до него доносились звуки старого университетского городка. В воздухе пахло дождем, но прогноз на следующие две недели предсказывал "более теплую, чем обычно" погоду. Джону было слышно, как на улице мистер Нери заводит свою мощную косилку. Мимо протренькал звонок велосипеда. Дети кричали по дороге в парк. Был уже сентябрь - Джон это знал. И он помнил, как Кевин и Мейрид кричали, играя во дворе. Нери выключил свою косилку. Он был одним из самых настойчивых посетителей. "Бедняга, скоро от вас только кожа да кости останутся!" Но у мистера Нери была младшая сестра, незамужняя и жаждущая иметь семью. На круглом лице мистера Нери проступал облик свахи. Джон наклонился ближе к зеркалу и внимательно посмотрел на себя. Изменения... не то чтобы совсем чужак, но чужой. "У них не будет ни одной фотографии этого лица", - подумал он. Но они сделают рисунки и распространят их повсюду. В этот момент, все еще держа эту мысль в голове, Джон знал, что собирается сделать это, знал, что способен на это и непременно сделает. Тот вопль на Сент-Стефенс Грин что-то привел в движение, словно медленное начало лавины. "Значит, пускай это произойдет", - подумал он. Этим утром Джон выставил свой дом на продажу, и, поскольку собственность рядом с колледжем была нарасхват, он через две недели продал его "милому молодому ассистенту профессора", как назвала его женщина - агент по продаже недвижимости. Все эти люди для Джона словно персонажи из сна. Его мысли были заняты тем, что нужно было делать. "Милый молодой ассистент профессора" захотел узнать, когда доктор О'Нейл вернется на свой пост на факультете. "Мы слышали о вашей трагедии, конечно, и мы понимаем, почему вы продаете дом - все это воспоминания". "Ничего он не понимает", - подумал Джон. Но сделка эта принесла ему сто восемьдесят восемь тысяч долларов чистой прибыли. Женщина, агент по продаже недвижимости, постаралась рассказать Джону о его выгодном помещении капитала и потрудилась продать ему "намного лучшее капиталовложение чуть дальше отсюда, но на участке, что непременно разительно поднимется в цене в течение последующих десяти лет". Он соврал ей, сказав, что его поверенные уже занимаются этой проблемой. Содержимое дома, на удивление, принесло шестьдесят две тысячи долларов, но, кроме того, отец Мери оставил ей кое-какие ценные старые книги и две прекрасные картины. Ее фамильная мебель включала в себя несколько антикварных предметов, обстоятельство, о котором Джон ранее никогда не задумывался. Мебель всегда была лишь чем-то, заполняющим пространство в доме. Фонд колледжа, куда они откладывали деньги для двойняшек, принес еще тридцать три тысячи долларов. От матери Джона была рента Мак-Карти, под которую банк ссудил ему пятьдесят шесть долларов. Их небольшой портфель акций принес двадцать восемь тысяч девятьсот долларов. Банковские счета, ради которых Мери так упорно трудилась, принесли тридцать одну тысячу четыреста пятьдесят два доллара. Почти тридцать тысяч осталось в гранте на ирландский проект, деньги, так и не переведенные им в Союзный Ирландский банк, хранящиеся в виде отдельного счета, одобренного фондом. Его жалованье, уменьшенное свободным от лекций годом, составило еще около шестнадцати тысяч. Друзья и коллеги видели только поверхность этой деятельности, воспринимая ее как "добрый знак окончательного возвращения Джона в норму". Наиболее деликатные моменты перемещений касались отношений с Внутренней таможенной службой и продажей аптеки, принадлежавшей семье его матери уже два поколения. Макс Данн сказал, что понимает возможное нежелание Джона афишировать продажу. "А кроме того, я бы хотел сохранить фамилию Мак-Карти над дверью". Данн выплатил из средств семьи семьдесят восемь тысяч и согласился на годичную отсрочку начала выплат на баланс - ни одну из них Джон и не намеревался собирать. Семьдесят восемь тысяч долларов - это было то, что он хотел. Наличными! От ВТС он отделался символической выплатой в пять тысяч долларов и письмом от его поверенных, объясняющим, что в связи с трагедией и сопутствующими ей проблемами для улаживания дел налогоплательщика требуется время. Внутренняя таможенная служба, преисполненная сочувствия к Джону и опасаясь неблагоприятного впечатления, предоставила шестимесячную отсрочку. На тот день, когда Джон покинул дом в своем многоместном автомобиле, у него было почти полмиллиона долларов, спрятанных в багажнике в несгораемом ящике, также содержавшем его завещание и документы на собственность. Остальное пространство автомобиля было полностью забито тщательно запакованными деталями его личной лаборатории, включая компьютер. Два чемодана с одеждой пришлось пристегнуть ремнями безопасности на переднем сиденье. Друзьям была скормлена история о том, что он собирается поискать "какое-нибудь место подальше отсюда. Место без этих воспоминаний". Поздно вечером Джон обедал в четырех сотнях миль от того места, которое он больше не называл домом, сидя в придорожном кафе, пропахшем прогорклым жиром. Он выбрал кабинку, откуда было видно припаркованную снаружи машину, отметив тонкий слой пыли, придававший ей запущенный вид. Это было хорошо. На решетке все еще виднелась неглубокая вмятина, оставленная Мери, когда она пыталась вырулить со стоянки у супермаркета. Джон ушел, не закончив есть, он даже не смог бы вспомнить, что заказывал. Позднее он отыскал мотель с парковочной нишей рядом с его комнатой. Джон перенес несгораемый ящик под кровать, положил под подушку старый кольт тридцать восьмого калибра своего отца и улегся полностью одетый, не собираясь спать. Он мог чувствовать присутствие этого ящика под кроватью. Деньги являлись залогом того, что, Джон знал, он должен сделать. Каждый посторонний звук заставлял его вздрагивать. Свет фар, стегнувший по оконным занавескам, заставил его сердце заколотиться. По мере того как сгущались сумерки, активность снаружи затухала, и Джон сказал себе, что не мешало бы чуток вздремнуть. Чья-то выехавшая машина разбудила его. Он открыл глаза навстречу серому утреннему свету, просачивающемуся по краям занавесок. И он был голоден. Смерть тех двоих ребятишек не прибавила нам друзей. Неужели нельзя было хоть немного подождать? Кевин О'Доннелл Мне стоящему позади окна, они не были видны там внизу. Джозеф Херити За те месяцы, что прошли после их первой встречи во дворе, Стивен Броудер и Кети О'Хара медленно продвинулись от пробного знакомства к тому, что ее мать называла "пониманием". - Она гуляет с этим молодым человеком, будущим врачом, - рассказывала мать Кети своей соседке по площадке. - Ах, что за прекрасный улов, - сказала соседка. - Ну что ж, моя Кети не слоняется где попало. К тому же она без пяти минут медсестра. - Это будет прекрасно. Два медика в одной семье, - согласилась соседка. В конце октября Стивен одолжил на пятницу машину у однокурсника, договорившись подобрать Кети на Блэкуотер Хиллтон к югу от Корка, чтобы пообедать, а после потанцевать. Он экономил целый месяц, чтобы позволить себе этот пикник, и это был отчаянный шаг. "БХ", как его звали в Корке, имел репутацию "быстрой закусочной", но их "Гиннесс" был самым лучшим, а их шеф-повар привлекал постоянных клиентов даже из самого Дублина. Машина была "ситроеном" шести лет от роду. На ее наружном покрытии виднелись следы царапин от соприкосновения с опорой моста. Некогда она была серебристо-серой, но студент-владелец перекрасил ее в кричащий флюоресцентно-зеленый цвет. Кети, испытывая серьезное чувство вины, сказала своей матери, что собирается с другими студентами на ярмарку в Маллоу. И что они предполагают остаться там, чтобы посмотреть на фейерверки, а потом пообедать и послушать музыку. Ее мать, вспомнив подобные пикники своей юности, предостерегла ее: - И вот еще что, Кети, не позволяй своему молодому человеку никаких вольностей. - Стивен серьезный, мама. - Что ж, я тоже. - Мы вернемся к полуночи или чуть позже, мама. - Это очень поздно, Кети. Что подумают соседи? - Я не дам им никакого повода подумать что-либо, мама. - Вы все время будете вместе с другими? - Все время, - соврала Кети. Стоило ей оказаться в машине со Стивеном, как чувство вины заставило ее рассердиться. Мишень была только одна. Небо было не затянуто тучами. Низко над горизонтом стояла огромная луна, почти полная, густо-оранжевая, обещавшая светлую ночь. Кети уставилась на луну, явственно осознавая присутствие Стивена рядом и уединение автомобиля с мурлыкающим двигателем и легким запахом разогретого масла. Стивен не был опытным водителем и поэтому ехал медленно и осторожно. Несколько машин с ревом пронеслись мимо, оттесняя его к обочине. - Почему мы так медленно едем? - спросила Кети. - У нас много времени, - ответил Стивен. Его спокойный рассудительный тон взбесил ее. - Нам не следовало этого делать, Стивен. И ты прекрасно это понимаешь! Он отвел глаза от дороги, чтобы посмотреть на нее. Автомобиль, следуя за его взглядом, скатился с левого края мостовой на гравий. Стивен рванул руль, и они повернули обратно на дорогу. - Но ты сказала мне, что хочешь... - начал он. - Мало ли что я могла сказать! Все равно это неправильно! - Кети, что случилось с... - Я наврала маме. - По ее щекам скатились две слезинки. - Она будет там ждать, беспокоиться. Это для нее непросто, Стивен, с тех пор, как умер мой отец. Стивен въехал на придорожную стоянку и остановил машину. Он повернулся и посмотрел ей в лицо. - Кети, ты знаешь мои чувства к тебе. - Стивен потянулся к ее руке, но Кети ее резко отдернула. - Я не причиню тебе огорчений, - сказал он. - Тогда давай на самом деле поедем на ярмарку. - Она посмотрела на Стивена. Ее глаза блестели. - Тогда это на самом деле не будет ложью. - Если ты действительно этого хочешь, Кети. - О да, да. - Тогда мы так и сделаем. - И это сбережет твои деньги, Стивен, - сказала она, взяв его за руку. - Ты сможешь купить себе тот новый стетоскоп, который тебе так понравился. Стивен поцеловал ее пальцы, сознавая, что им манипулировали. И это, похоже, был яркий образчик того, что будет много раз повторяться в их совместной жизни. Это его весьма позабавило. Стивен не сомневался, что они поженятся сразу после его окончания колледжа. И как это похоже на Кети: думать об экономии денег и выгоде для него самого. Стивен лишь однажды упомянул, что ему нужен новый стетоскоп. Кети снова убрала свою руку. Фары приближающейся машины осветили ее короткой вспышкой, оставив ему впечатление от нее, сидящей прямо, стиснутые кулаки на коленях, глаза плотно закрыты. - Я люблю тебя, Кети, - сказал он. - Ох, Стивен, - вздохнула она. - Иногда мне больно от твоей любви. Это просто... - Это ожидание. - Мы едем в Меллоу? - спросила Кети. Джон завел машину и вернулся обратно тем же путем, каким они приехали. Он размышлял, ведя автомобиль, о том, как удачно, что он нашел Кети. - Поедем вокруг Корка, - сказала она. - Если кто-нибудь увидит нас... Ну, нам не следует появляться с этой стороны. - Я знаю короткую дорогу на Меллоу Роуд. Кети улыбнулась в темноте. - Это там, куда ты возишь всех своих девушек? - Кети! - Не стоило мне тебя дразнить. Они ехали в молчании, пока Стивен не свернул на узкий проезд с высокими рядами живой изгороди по обеим сторонам. Вскоре проезд привел их к Меллоу Роуд на восемнадцатом километре. - Мы остановимся у Бридж Хаус на заправку, - сказал Стивен. - У них есть ресторан. - На ярмарке будет еда, - заметила Кети. - Ты не голодна? - Вот теперь, когда я об этом подумала, сандвич бы не помешал. "И дешевле", - подумал Стивен. Кети редко переставала быть практичной. Это была черта, восхищавшая его, Она будет хорошо вести домашние дела. В Бридж Хаус он купил два сандвича с говядиной и две бутылки "Гиннесса", передав все это Кети, прежде чем заплатить за бензин. - Этот мужчина говорит, что левая передняя шина износилась, - сказала она. - Я взглянул на вашу запаску, - вмешался служащий, - не лучше ли вам ее заменить? - Нет, - покачал головой Стивен. - Нам не далеко. - Я бы ехал на ней помедленнее, - сказал служащий. Он взял у Стивена деньги и отсчитал сдачу. - Так, будто это тележка зеленщика или лошадь, годная только на живодерню. Стивен заколебался, потом кивнул. - Значит, медленно. Он мягко вывел машину с подъездной дороги Бридж Хауса позади длинного грузовика. Тот быстро скрылся вдали, поскольку Стивен ехал со скоростью сорок километров в час. Вот теперь у них была причина двигаться медленно, и они направились в Меллоу. Кети обнаружила, что весьма довольна. Она пристроила голову на спинке сиденья и посмотрела на Стивена. Хорошо быть здесь рядом с ним. Она всю жизнь представляла как бесконечное повторение подобных эпизодов. Они начнут копить на машину, подумала Кети. Это будет очень долго, ведь машины такие дорогие. Она собиралась сказать Стивену об этом, когда левая передняя шина лопнула. Машина свернула на обочину, стукнулась о бордюр и развернулась боком на траве. Когда она, наконец, остановилась, то осветила фарами заросший травой уединенный проезд между двумя поваленными столбами ворот. Сами ворота лежали на боку у правого столба, оставляя проезд скрытым. Стивен сделал несколько глубоких вдохов, потом выдавил: - Кети, ты в порядке? - Руки, впившись в руль, болели от напряжения. - Тряхнуло чуток, - отозвалась Кети. - Следовало ли нам съезжать с дороги? Стивен сглотнул и осторожно направил машину вперед, в заросший травой проезд. Почти сразу же дорога повернула налево, и фары высветили выгоревшие руины коттеджа, сплошь обугленные балки которого обрушились в середину. Он выключил мотор, и они сидели так минуту, слушая насекомых и тихое бормотание ручья. Холмы позади разрушенного коттеджа были залиты лунным светом. Вокруг этого места витало ощущение покинутости. - Что ж, пожалуй, мне надо сменить шину, - заметил Стивен. - А я бы подкрепилась сандвичем, - отозвалась Кети. Стивен согласился и отыскал в багажнике старое одеяло, расстелил его рядом с машиной, потом потушил фары. Луна светила ярко. - Почти как днем, - сказала Кети, раскладывая еду на одеяле. Они сидели лицом друг к другу, жевали в унисон, чокались своими бутылками, произнося тосты за лопнувшую шину, за луну, за семью, жившую здесь в те времена, когда это был счастливый дом. Вскоре Стивен прикончил свой сандвич и допил пиво. Кети улыбнулась ему. Она не знала, пиво ли тому причиной или просто пребывание здесь вместе со Стивеном, но она испытывала необычайное чувство довольства. Это не помешало ей сказать, когда он встал: - Ты перепачкаешь всю куртку. Сними ее и рубашку вместе с нею. Она встала и помогла ему, аккуратно сложив одежду и пристроив ее на краю одеяла. Под рубашкой у него не было ничего надето. Вид его голой груди в лунном свете показался ей одним из самых прекрасных зрелищ во вселенной. Ее правая рука протянулась почти по собственной воле, и ласкающая ладонь ощутила тепло его тела. Впоследствии Кети никак не могла полностью объяснить, как все это случилось, даже своей подруге и соученице Мегги Мак-Линн. - Ох, Мегги, он был таким сильным. Я ничего не могла поделать. Да и не хотела. Это бесстыдство с моей стороны, я знаю, но это... - Ну что ж, со вступлением в клуб, Кети, дорогая. Я полагаю, вы теперь поженитесь? Они сидели вместе во дворе в следующий понедельник, устроив ранний ленч. Мегги вытянула из нее всю эту историю, заметив полную отстраненность Кети. Удалось это ей только при помощи напоминания об их детском обете "никогда не лгать друг другу о важных вещах". Высокая, стройная, с волосами цвета старого золота, Мегги считалась одной из красавиц кампуса. Некоторые из будущих медсестер шептались, что Мегги выбрала себе Кети в подружки "чтобы подчеркнуть собственную внешность". Но истина состояла в том, что они были близкими подругами с детства, с их самых первых дней в начальной школе. Мегги повторила свой вопрос, потом поинтересовалась: - Неужели он даже не сделал предложения? - Я не знаю, что мне говорить на исповеди, Мегги, - сказала Кети. - Боже, что же мне делать? - Все, что тебе следует сказать, это "прости меня, святой отец, я приобрела сексуальный опыт". Расскажи ему, что это была просто выпивка и большая сила мужчины. Потом скажешь, что этого больше никогда не повторится. - Но что, если это повторится? - стенала Кети. - Я стараюсь ходить к разным священникам, - прозаически ответила Мегги. - Это упрощает объяснения. - Она с минуту внимательно изучала Кети. - Я ведь хорошо тебя знаю. Вы теперь поженитесь? - Не будь дурой! - разъярилась Кети, потом добавила: - Извини, Мегги. Но он твердил мне насчет этого всю обратную дорогу. И ты же знаешь, что мы не можем пожениться, пока он не закончит учебу. А может быть, и до тех пор, пока Стивен не обзаведется собственной практикой. Мы не богаты, ты знаешь. - Тогда будь осторожна, девочка. Вы оба из тех, что женятся. И ничто так не ускоряет дело, как маленькая беременность. - Ты думаешь, я этого не знаю? Там был этот ирландский нейрохирург... (Пауза для смеха.) Избитая шутка британского мюзик-холла К тому времени, как он приблизился к Сент-Луису, Миссури, на третий день пребывания в дороге, Джон выбрал себе имя, под которым он сначала замаскируется. Он понимал, что позднее потребуются другие перемены имени, но новое имя требовалось немедленно. Это было вскоре после полудня. Лиственные деревья вдоль дороги уже окрасились в осенние цвета. Холмы были бурыми. В воздухе чувствовалось похолодание. Кукурузные поля щетинились срезанными и сломанными стеблями. Рекламные щиты прославляли "приспособления для зимы". "Вскоре начнется всемирная охота на Джона Роя О'Нейла. От этого имени следует избавиться", - подумал он. Мак-Карти - это была фамилия его матери. Она казалась вполне удобной. Кто-нибудь мог бы обнаружить связь, но Джон избавится от этого имени впоследствии. Он чувствовал, что первое имя стоило бы сохранить. Слишком поздно откликаться на что-нибудь другое, кроме Джона. Джон Мак-Карти, значит, а чтобы придать имени соответствующий американо-ирландский привкус, Джон Лео Патрик Мак-Карти. Он въехал в город и окунулся в его жизненный ритм, не слишком его замечая. Его мысли были нацелены на определенную задачу - жилье. Джон снял комнату в мотеле центрального района, и у него еще оставалось время, чтобы арендовать большой личный сейф в ближайшем банке. Деньги перекочевали в этот сейф, и он вздохнул с облегчением, выйдя на запруженную вечерним движением улицу. Выезжая со стоянки, Джон взглянул на часы - 4:55 пополудни. Еще оставалась куча времени, чтобы сделать первые шаги по изменению личности. Частное объявление в газете привело его к сдающейся комнате в пригородном доме. Владелица комнаты, миссис Прадовски, напомнила ему миссис Нери. Та же тяжеловесность и оценивающая бдительность в манерах и глубине глаз. Джону Мак-Карти было еще рано появляться на свет. Следовало оставить несколько "отпечатков пальцев", чтобы у ищеек был след. Он показал миссис Прадовски свои водительские права на имя О'Нейла и сказал, что подыскивает место преподавателя. Миссис Прадовски сказала, что он может получить комнату завтра утром. Она ничем не показала, что узнала его имя из репортажей в новостях, теперь уже многомесячной давности. Взрыв на Графтон-стрит, в конце концов, был до многих других трагедий и далеко от Сент-Луиса. Беседа с ней выявила лишь примитивную заинтересованность в получении платы за комнату вперед и невмешательстве в ее "вечера бинго". Теперь выяснить, был ли выбор Сент-Луиса верным. Клиент аптеки предупредил его прошлой зимой: - Они завели очередную фабрику по производству фальшивых документов. Нужно осматривать их, когда обналичиваешь чеки. Установить контакт с "фабрикой" стоило ему шести дней и без счету бокалов пива в задрипанных барах. Через восемь дней Джон заплатил пять тысяч долларов и получил водительские права штата Мичиган и соответствующие членские и идентификационные карточки на имя Джона Лео Патрика Мак-Карти. Еще за тридцать пять сотен долларов он прошел интенсивное обучение подделке паспортов плюс получил инструменты для этого. - У вас настоящий талант, - сказал его инструктор. - Только не открывайте дела на моей территории. Следующей проблемой была машина. В "Подержанных автомобилях честного Эндрю" на Авто Роуд ему дали двадцать две сотни долларов наличными. Дилер вздохнул: - Парень, эти здоровые машины не слишком-то быстро спихиваются за сколько-нибудь больше. На следующее утро Джон поехал автобусом в Марион и купил подержанный "додж"-фургон. У миссис Прадовски был один из "вечеров бинго", и она отсутствовала, когда он вернулся. Джон остановился на подъездной дорожке, заляпав номерные знаки фургона грязью, и загрузил свое имущество. На кухонном столе осталась записка с пятьюдесятью долларами "за беспокойство", придавленная его ключом от дома. В записке говорилось, что его неожиданно вызвали в связи с семейными неприятностями. Ночь Джон провел в удаленном мотеле. Утром забрал свои деньги из сейфа, и Джон Лео Патрик Мак-Карти отправился на запад. Переход прошел гораздо проще, чем он ожидал. Оставалась незавершенной еще одна существенная деталь. В течение трех последующих дней Джон удалил волосы с головы. Был выбор - сбрить или воспользоваться каким-нибудь более радикальным способом. Он выбрал последнее, задача простая для биохимика, хотя это оказалось болезненным процессом и оставило после себя тонкую сетку розовых штрихов, крохотных вен, которые, он знал, со временем поблекнут. Родинка на его левой щеке исчезла, сведенная жидким азотом. Она оставила после себя подсохшую ранку, которая со временем станет сморщенной ямкой. Перемена заворожила Джона. Он тщательно исследовал ее при помощи зеркала в ванной мотеля в Спокане. Сверкающий неон соседней гамбургерной отбрасывал зловещие стробоскопические вспышки на его лицо. Он ухмыльнулся. Джон Рой О'Нейл, пухлый, с густой копной коричневых волос и характерной родинкой на щеке, превратился в лысого стройного мужчину с горящими энергией глазами. - Привет, Джон Лео Патрик Мак-Карти, - прошептал он. Четыре дня спустя, в первую пятницу октября, Джон въехал в меблированный дом в Балларде, пригороде Сиэтла, штат Вашингтон. У него был годичный договор о найме, переговоры он вел только с банком. Владельцы жили во Флориде. Дом в Балларде полностью подходил его целям. Легкость, с какой Джон его нашел, показалась ему знамением. Владельцы выкрасили его в тускло-коричневый цвет. Отделка была белой. Это делало его неприметным в путаном ряду прочих, равно неприметных домов. Дома были построены на длинной низкой набережной. Несколько спортивных площадок, несколько зеленых лужаек. У большинства были глубокие подвалы и встроенные гаражи. Гараж Джона открывался в подвал с просторным помещением, чтобы можно было разгрузить фургон. Мебель была скуплена на дешевых распродажах, кровать провисала. Застарелые кухонные запахи пропитали дом и сохранялись в портьерах. В ванной стоял запах древнего табака. Джон спустил воду в туалете и посмотрел на свое отражение в зеркале над раковиной. Ничего из его прежней мягкости не уцелело. Из глубин сознания был извлечен ДРУГОЙ. Джон наклонился ближе к зеркалу и посмотрел на сморщенный шрам на месте удаленной родинки. При виде этого пустого углубления он ощутил окончательный разрыв со своим прошлым. Прошлым, связанным с Мери, называвшей его родинку "мушкой". Джон попытался воспроизвести в памяти ощущение от поцелуя в этом месте. Это воспоминание тоже исчезло. Изменения его воспоминаний, не поддающиеся проверке перемещения, заставили его содрогнуться. Он быстро отвернулся от зеркала. У него были еще дела. В следующие несколько дней Джон произвел в доме существенные изменения: полупрозрачная пленка на окнах подвала и гаража для защиты от нескромных глаз, охранная сигнализация, значительный запас продуктов. Несгораемый ящик отправился в заложенный кирпичом тайник, устроенный им за печью. Только после этого Джон почувствовал себя свободным для того, чтобы начать составлять распорядок закупки специального оборудования, необходимого для его проекта. Что больше всего удивило его в последующие недели, так это легкость, с какой он приобрел предметы весьма ограниченного употребления. Выяснилось, что для этого требуются только телефонные звонки и денежные чеки от кого-то, кто ставит перед своим именем приставку "доктор". Джон все послал на склад и производил закупки по мере необходимости, используя разные имена и всегда расплачиваясь наличными. Пока он был занят, воспоминания оставались покорными и управляемыми. Хотя по ночам в постели калейдоскоп, вертящийся у него в голове, не давал спокойно уснуть. Это странно, думал он, и труднообъяснимо. Джон О'Нейл обнаружил, что невозможно вспомнить взрыв роковой бомбы. Джон Мак-Карти помнил его в деталях. Он помнил вырезки из газет. Искаженные звериным воплем черты лица О'Нейла на фотографии. Но та личность, что была изображена на фото, исчезла. Хотя Джон Мак-Карти мог бы ее вспомнить. Он мог бы припомнить допросы полиции, рассказы очевидцев, похожего на мертвеца отца Девина, который, наверное, до сих пор был уверен, что Джон попал под категорию "смешанного брака". Джон Мак-Карти обнаружил, что мог бы свести все это воедино: сестер в больнице, врачей. Он смог вспомнить, как его прежнее "я" стояло у окна банка, оранжевую вспышку взрыва. Его память проиграла сцену в мельчайших подробностях - маленький автомобиль, тот коричневый локоть в окошке. Там была тянущая за собой двойняшек Мери, улыбающаяся. Она готовилась перейти улицу. Пакет, зажатый у нее под локтем. Готов держать пари, подумал Джон, что пакет так и не нашли. Очевидно, в нем были свитера для детей. Их стоимость была обозначена на кредитной карточке, которую украшала небрежная подпись Мери. В целом инцидент на углу Графтон-стрит приобрел со временем характер кинофильма. Он был зафиксирован в последовательности, которую Джон мог вызывать в памяти по желанию - людская суета вокруг Мери и двойняшек, ее остановка рядом с тем старым "фордом"... и всегда оранжевый взрыв, сыплющий черными осколками. Джон обнаружил, что в состоянии контролировать течение событий, сосредоточив внимание на отдельных лицах, поведении, жестах и проблесках индивидуальности в той мрачной толпе. И всегда оранжевый взрыв. Звук, ударивший его по черепу. Он знал, что это были воспоминания Джона О'Нейла, почему-то далекие для Джона Мак-Карти. Изолированные. Это было так, словно в его мозгу разместился телевизионный экран с яркими картинками и громкими голосами. - Господи! Что это было? - кричал управляющий банком. Это были исторические хроники, точные, но не способные затронуть что-либо внутри Джона Мак-Карти. У того оставалась только яростная решимость ужасно покарать виновников агонии Джона О'Нейла. Когда он свыкся с этой игрой памяти, он обнаружил, что может ею управлять. Бомба была взорвана во время их первого дня в Дублине после обязательного трехдневного периода адаптации в гостинице при аэропорте Шеннон. Эти три дня позволили освоиться их телам и головам с временным поясом Ирландии после полета из Соединенных Штатов Америки. - Скоро мы станем настоящими ирландцами, - произнесла Мери, когда они зарегистрировались в отеле "Шелбурн" в Дублине. Джон рано проснулся в то первое утро. У него не было и намека на дурные предчувствия. И даже напротив. Он начал день с неудержимым ощущением здоровья и счастья - все это лишь усилило последующую муку. "Трагедии такого масштаба должны предваряться знамениями, - говорил Джон себе позднее. - Должны быть предупреждения, чтобы успеть подготовиться". Ничего этого не было. Он проснулся рядом с Мери в одной из двух спален их люкса. Повернувшись к ней, Джон всем своим существом осознал ее очарование - рассыпавшиеся волосы, касающиеся щек ресницы, мягко колышущаяся грудь. Мысль О'Нейла была ясной и простой: "Ах, что за удача этот брак!" Краем сознания он чувствовал спящих в соседней спальне двойняшек, звуки утреннего движения снаружи на улице, запах свежевыпеченного хлеба в воздухе. Жизнь, ты прекрасна! Дедушка Мак-Карти мог бы гордиться. - Мы однажды вернемся, парень, - частенько повторял старик. - Мы вернемся с шиком. "Мы здесь с шиком, Грампа Джек. Ты не дожил до того, чтобы увидеть это, но я надеюсь, ты об этом знаешь". Было грустно, что Грампа Джек так никогда и не возвратился на "старую землю". Хотя, наверное, "возвратился" было неверным словом, потому что он родился на корабле, идущем в Галифакс. "И все это ради семи сотен винтовок!" Это были сетования семьи Мак-Карти на протяжении "плохих времен". Джон никак не мог забыть голос Грампа Джека, сокрушающегося о бегстве из Ирландии. Эта история рассказывалась и пересказывалась до тех пор, пока Джон О'Нейл не выучил ее наизусть. Серебро Мак-Карти, спрятанное от пиратствующих английских сборщиков налогов, было вырыто, чтобы финансировать приобретение семи сотен винтовок для восстания. После поражения отец Грампа Джека, за голову которого была назначена награда, тайно вывез свою семью в Галифакс под вымышленным именем. Они вернули себе имя Мак-Карти, как только оказались в безопасности в Соединенных Штатах, "как можно дальше от ворюг-британцев". В своем номере дублинского отеля Джон О'Нейл тихо сел в постели. Он почувствовал, как дыхание Мери изменилось, когда она начала просыпаться. Она прочистила горло, но глаза ее оставались закрытыми. "Мери О'Хара из лаймерикских О'Хара". Она любила Грампа Джека. "Что за милый старик. Более ирландец, чем коренные ирландцы". Никто не смог бы спеть "The Wearing of Green" более взволнованным голосом. - По линии отца, Джон Рой О'Нейл, ты происходишь от Уи Нейлов. Ард Ри, Верховные короли, они жили на Холме Тара. Подобным образом дедушка каждый раз начинал генеалогическую литанию. - А со стороны Мак-Карти, ну, тут, парень, мы тоже некогда были королями. Никогда об этом не забывай. Замок Мак-Карти был могущественным местом, строили его сильные люди. Дедушка О'Нейл умер, когда Джону было два года. Отец Джона, Кевин Патрик О'Нейл, отвернувшийся от "ирландщины", насмехался над "мак-картиевскими историями" Грампа Джека. Но юная голова Джона была заполнена волнениями, восстаниями и стойкой ненавистью к британцам. Он особенно наслаждался историями мятежа Хью О'Нейла и бунта Оуэна Роя О'Нейла. - Рой О'Нейл, это ведь часть моего имени, Грампа. - Ну конечно! И ты достаточно осведомлен, чтобы прожить свою жизнь так, дабы не посрамить чести таких прославленных предков. - Сжечь все британское, кроме их угля! Как Грампа Джек смеялся над этим! В постели в номере дублинского отеля Мери проговорила рядом с Джоном: - Мы на самом деле здесь. - Потом: - Я все еще скучаю по Грампа Джеку. Уверен, что это был Тацит, сказавший, что существует закон человеческой натуры, заставляющий нас больше всего ненавидеть тех, кого мы сами обидели. Уильям Бекетт, доктор медицины Почти сотня копий первого "Письма Безумца" была отправлена, а последующие послания были более многочисленными. Первые письма, отосланные из агентства в Лос-Анджелесе, пришли к правительственным чиновникам, газетчикам, редакторам и ведущим ученым. Послание их было предельно ясным: карантин зараженных зон. С этой целью некоторые из писем несли дополнительную страницу с призывом к получателям-ученым разъяснить серьезность ситуации своим политическим лидерам. Доктор Уильям Рокерман, экс-президент Американской Ассоциации за Развитие Науки, получил одно из этих посланий с дополнительной страницей. Оно прибыло в его дом в Сан-Франциско с утренней почтой в понедельник, и он вскрыл его за завтраком. Доктор сразу сообразил, почему его выбрали в качестве одного из получателей - его собственные исследования по ДНК были широко известны в научных кругах. Это письмо было написано кем-то из тех, кто хорошо разбирался в нюансах проекта Рокермана. Рокерман перечитал ссылки на "обратное считывание с белка", чтобы определить РНК, "отсюда к транскрипции ДНК". Это было довольно просто, но давалось понять, что использовался компьютер, "чтобы пересортировать вырезанные фрагменты". В этом виделся глубокий профессионализм. Что заставило Рокермана похолодеть, так это ссылка на использование стереоизомеров в трансляции последовательности РНК в белковые молекулы. "Наложение для определения структур". Это были слова Безумца. Рокерман немедленно заподозрил, что этот человек использовал алкеновую полимеризацию для части своих серий разделений... да. Именно это он и подразумевал. - Письмо демонстрирует полное понимание методов очистки и молекулярной композиции, - сказал доктор своей жене, читавшей через его плечо. - Он ЗНАЕТ. Информации было достаточно, чтобы убедить образованного читателя, понял Рокерман. Это, само по себе, о многом поведало об авторе. Рокерман знал, что это далеко не все. Безумец удержался от раскрытия ключевых данных. Но он наводил на них с леденящей точностью. Это, вместе с угрозами, принуждало Рокермана к действиям. Он тщательно все продумал. Потом отправил свою жену собирать чемоданы. Рокерман последовал за нею в спальню, где заказал разговор с советником президента по науке доктором Джеймсом Райаном Сэддлером. Тут он вынужден был с огромным трудом пробиваться сквозь стальной заслон неумолимых секретарей. - Скажите ему, что это Уилл Рокерман и что это очень важно. - Не могли бы вы рассказать мне о содержании столь важного дела? - спросила секретарша со сладкой настойчивостью в голосе. Рокерман сделал два глубоких вдоха, чтобы успокоиться, глядя на свое отражение в зеркале спальни. На его угловатом лице появились новые морщины, а волосы определенно начали седеть. Луиза посмотрела на него, но ничего не сказала. - Слушайте, как вас там, - рявкнул Уилл. - Это ДОКТОР Рокерман, экс-президент Американской Ассоциации за Развитие Науки, близкий друг Джима Сэддлера. У меня есть важная информация, о которой следует знать Президенту Соединенных Штатов. Если появится необходимость в том, чтобы вы ее знали, вам о ней кто-нибудь непременно расскажет. А пока что соедините меня с Джимом. - Могу я узнать ваш номер телефона, сэр? Теперь она была сама деловитость. Рокерман дал ей номер и повесил трубку. Луиза, прочитавшая письмо Безумца через плечо мужа, спросила: - Ты думаешь, это реальная угроза? - Думаю. - Он встал и пошел в ванную. Вернувшись, Уилл встал рядом с телефоном, барабаня пальцами по крышке туалетного столика. Дело возмутительно затягивалось. Хотя он знал, что они уже добрались до Сэддлера. Джим однажды со смехом объяснил это. - Президентство в Соединенных Штатах держится на информации. Не на фактах, а на той штуке, которую мы называем сплетнями, являющейся разновидностью денежного эквивалента для обмена в высших кругах. Носители такой информации всегда знают ей цену. Ты бы удивился, узнав, сколько официальных докладов начинаются или включают в себя слова "У нас появилась информация, что..." Это не королевское, но бюрократическое "нас". Это означает, что кто-то другой может быть обвинен или разделит вину, если информация окажется недостоверной. Рокерман знал, что он оказал достаточное давление, чтобы система связи Белого Дома, управляемая военными, отыскала Джима Сэддлера. Телефон зазвонил. Мужчина-оператор проинформировал его, что Сэддлер в Кэмп-Дэвиде. Голос советника по науке звучал слегка сонно. - Уилл? Что там у тебя такого чертовски важного, чтобы... - Я не стал бы тебя напрасно беспокоить, Джим. Я получил письмо... - От некоего типа, который называет себя Безумцем? - Верно. И я... - Этим занимается ФБР, Уилл. Просто еще один псих. - Джим... Не думаю, что мне следовало бы советовать тебе воспринимать это как письмо психа. Его приложение убедило меня, что... - Что за приложение? - Дополнительная страница, где он приводит некоторые детали насчет... - В нашем письме не было приложения. Я пошлю агента походить вокруг и поискать его. - Проклятье, Джим! Ты будешь меня слушать? Я уже частично продвинулся по тому пути, что описывает этот парень. Он не любитель. Так что воспринимай его угрозы как реальные. На твоем месте я посоветовал бы президенту предпринять по меньшей мере первые шаги к выполнению... - А, ладно, Уилл! Ты хоть представляешь себе все политические последствия подобного шага? Ему нужен карантин! К тому же он хочет, чтобы мы выслали всех ливийцев из США в Ливию, всех ирландцев обратно в Ирландию, всех англичан обратно в Англию - всех, включая дипломатов. Мы не можем просто... - Если мы не сделаем этого, он угрожает ввергнуть США в... - Рокерман сделал паузу, потом процитировал из письма: - "...сеть своей мести". - Я читал все это и не верю ни на цент в... - Ты не слушаешь, Джим! Я утверждаю, что то, чем угрожает этот парень, можно сделать. - Ты серьезно? - Я смертельно серьезен. На линии воцарилось молчание, и Рокерман мог слышать тихие переговоры. Голоса были слишком приглушены, чтобы разобрать слова. Сэддлер снова вышел на связь: - Уилл, если бы мне это рассказал кто-нибудь другой... я имею в виду про новые смертельные заболевания, против которых нет естественной сопротивляемости и... Как, во имя ада, он может их распространить? - Даже не напрягаясь, я могу тебе перечислить дюжину весьма простых способов. - Проклятье! Ты начинаешь меня пугать. - Хорошо. Это письмо меня самого перепугало до полусмерти. - Уилл, я должен увидеть это приложение, прежде чем... - Ты не будешь действовать по моим рекомендациям? - Как можно ожидать, что я полезу в... - Джим... важно время. Президент должен быть извещен немедленно. Перечисленные в письме дипломаты должны быть наготове. Военные, полиция в крупных городах, санитарные врачи, гражданская оборона... - Это может вызвать панику! - У вас есть главная часть его письма. Он говорит, что уже выпустил эту штуку. Это означает карантин. Черт побери, он же достаточно прямо говорит: "Предоставьте делам идти своим чередом там, где я это выпустил. Помните, что я могу распространить это везде, где сочту нужным. Если вы попытаетесь стерилизовать зараженные зоны атомными бомбами, я предоставлю своей мести зеленую улицу во всех странах на этом шарике". Прочитай эту часть снова, Джим, и, в свете моего предостережения, ты мне скажешь, что тебе следует сделать прямо сейчас. - Уилл, если ты ошибаешься, представляешь, какие последствия... - А если не прав ТЫ? - Ты требуешь от меня многое принять на веру. - Проклятье, Джим, ты же ученый! Тебе следовало бы знать, что... - Тогда скажи мне, Уилл, как можно сделать заболевание избирательным по половому признаку? - Хорошо. На нынешней стадии моего собственного проекта, немного отстающей от этого Безумца, как я убедился... Ну, я уверен, что заболевания могут быть сцеплены со многими генетическими вариациями - с белой кожей, например, с предрасположенностью к серповидно-клеточной анемии... - Но как мог бы один человек... Я имею в виду стоимость! - Мелочь. Я составил калькуляцию на требуемое оборудование - меньше чем триста тысяч долларов, включая компьютер. Подвальная лаборатория где-нибудь... - Рокерман замолчал. Немного погодя Сэддлер сказал: - Мне понадобится этот список оборудования. Поставщики сумеют... - Я тебе зачитаю его за минуту. Но думаю, что, даже если вы сумеете определить местонахождение его лаборатории, будет уже слишком поздно. - Ты на самом деле думаешь... - Я думаю, что он это сделал. Это письмо... он выкладывает суть. Здесь нет ошибок. Думаю, для Ирландии, Великобритании и Ливии... да и для всех остальных, наверное, наступят ужасные времена. Я не вижу, как мы вообще сможем сдержать подобную штуку. Но ради предосторожности нам следовало бы установить карантин в указанных зонах... Для нашей собственной безопасности, если уж не по другим причинам. - По каким другим причинам? - Этот Безумец все еще бродит где ему захочется. Мы же не хотим, чтобы он на нас разгневался. - Уилл, он говорит, что ни одна человеческая самка не выживет в тех трех нациях. Я имею в виду на самом деле! Как можно... - Я позднее представлю тебе полный анализ. А прямо сейчас я умоляю вас предпринять первые необходимые шаги. Президент мог бы связаться по красной линии с Москвой и другими крупными столицами. Ему следовало бы... - Уилл, я уверен, что мне бы лучше послать за тобой самолет. Я не хочу сам преподносить это президенту. Если нам нужно убедить его, что ж, ему известна твоя репутация, и если ты... - Луиза уже собрала мой чемодан. И еще, Джим, одно из того, что нужно сделать в первую очередь. Поместите как можно больше молодых женщин в то убежище в Денвере, которым так гордятся военные. Женщин, уловил? А мужчин не больше того, чтобы обеспечить техническое обслуживание плана выживания. Рокерман позволил себе проникнуться этой идеей - много женщин, несколько мужчин. Полная противоположность тому, что может произойти снаружи подобного святилища. Он продолжил: - Нужно посоветовать русским и другим проделать то же самое. Их очень долго придется убеждать в нашей искренности. Не нужно, чтобы русские считали, что это какой-то новый дьявольский план империалистов. Видит Бог, они и так в достаточной степени параноики. - Думаю, следует оставить решение вопросов высокой дипломатии для специалистов, Уилл. Ты только притащи сюда свою задницу с вескими доказательствами, чтобы убедить меня в своей правоте. Рокерман положил трубку и посмотрел через спальню на свою жену. - Он будет тебя ждать, - сказала она. Рокерман стукнул кулаком по крышке туалетного столика так, что подскочил телефон. - Луиза, возьми машину. Упакуй только самое необходимое. Купи столько еды, сколько можно долго сохранить, и отправляйся в Глен Эллен. Прихвати ружья. Я с тобой свяжусь. Я подчиняюсь Владыке Смерти... Часть присяги ольстерского секретного общества Остров Эчилл, к югу от Блэксод Бей в графстве Майо, вырисовывался на фоне штормового утра Атлантики. В это время ирландские селяне уже суетились, готовясь к первому наплыву туристов, разравнивая сено, срезая дерн и укладывая его на просушку. В общем, занимались своими повседневными насущными делами. Остров был окрашен переливами многих оттенков зелени, среди которой прорезались пятна черных скал и белые крапинки в тех местах, где аборигены возвели свои здания. На Эчилле, отколотом от основного тела Ирландии последним отступавшим ледником, сохранилось мало деревьев. Крутые склоны его холмов были расчерчены дроком, растущим вдоль полос вырезанного дерна. Появились первые фиалки, состязаясь с ежевикой, камнеломкой и вездесущим вереском. Там и сям в скалах начал пробиваться щитолистник. На вершине холма, там, где дорога из Малрени огибает его перед тем, как спуститься на мост через пролив на остров, лежат заросшие сорняками гранитные руины. Их стрельчатые арки и зубчатые стены, рухнув, сложились в невысокие курганы, покрытые немногими чахлыми побегами плюща и лишайником. На покрытой наростами поверхности камня не осталось и намека на окна, где защитники потерпели неудачу, отражая атаки Кромвеля. Двое вежливых молодых солдат с эмблемой Ирландской Арфы на погонах стояли у заграждения, перекрывавшего мост на остров. Они уже развернули обратно два туристских авто, заехавших на остров до возведения барьера. Солдаты извинялись за причиняемое неудобство и предлагали туристам поехать в Балмулет - "прекрасное место, где еще можно увидеть старые обычаи". На все расспросы они отвечали: - Мы не можем вам сказать, но это, без сомнения, только временно. Утихомирить колонну из трех грузовиков с припасами для магазинов на острове было сложнее. - Нам очень жаль, парни, но мы тут ни при чем. Я согласен, что вас должны были предупредить, но жаловаться бесполезно. Приказ есть приказ. Эта дорога закрыта. Пока солдаты спорили с водителями грузовиков, около них остановились четыре бронированных машины под командой майора. Из них выскочили майор и сержант, причем сержант с автоматической винтовкой наготове. Майор, худой, с непроницаемыми глазами и густыми седыми волосами под фуражкой, ответил на приветствия двоих солдат, а затем повернулся к водителям грузовиков. - Возвращайтесь, откуда приехали, парни. Никаких больше споров. Один из водителей начал что-то говорить, но майор коротко оборвал его: - Разворачивайте свои грузовики и убирайтесь отсюда, иначе один из моих людей заведет их в воду, а вас мы возьмем под стражу. Водители, ворча, забрались в свои кабины, вывели грузовики задним ходом на стоянку рядом с мостом и направились вверх по дороге на Малрени. Майор подошел к своему радисту в одной из бронемашин и сказал: - Предупреди Малрени, чтобы они заставили этих ребят двигаться дальше. Вернувшись к солдатам у заграждения на мосту, он медленно повернулся, изучая окрестности, отметив высокий холм над Пуллрени и более высокую корону Коррауна за ним; рядом со стоянкой была "Элис Харбор Инн", заграждения на мосту, белые здания за мостом на острове. Группа мужчин, поглощенных разговором, стояла там, приблизив головы друг к другу. Немного погодя майор вернулся к своему радисту и поинтересовался: - Заняли ли патрульные катера позицию у Буллз Мауф и Эчилл-бег? Радист, прыщавый юнец с нервными манерами, склонился над своим микрофоном и через минуту сказал: - Они на месте, сэр, а один пришел от Буллз Мауф, чтобы собрать маленькие лодки островитян. - Хорошо, - сказал майор. - Мы не хотим оставлять здесь какие-либо лодки, чтобы не вводить их в искушение удрать. - Он вздохнул. - Проклятая идиотская неразбериха. - Потом он побрел обратно к бронемашинам и сказал сержанту: - Разверни-ка ты лучше людей. Никто не въезжает и не выезжает, кроме медиков, конечно, и они будут прибывать вертолетом. - Затем майор пошел в "Элис" и мог услышать расспросы насчет того, есть ли кофе. Где-то в двух километрах назад по дороге в Малрени три отделения солдат под командой лейтенанта заканчивали устанавливать ряд палаток с подветренной стороны холма, возвышающегося над узким проливом, отделяющим Эчилл от собственно Ирландии. На склоне выше палаток уже была устроена укрепленная мешками с песком огневая позиция с двумя пулеметами. Когда палатки были натянуты, лейтенант проинструктировал капрала: - Возьми свое отделение и извести местных, что им следует оставаться вблизи своих домов; не шляться по округе и не перебираться на остров. Скажи им, что это карантин, и ничего более. На пятисотдвадцатишестиметровом пике Корраун Хиллз, примерно в четырех километрах к югу от этой позиции, другие солдаты укладывали мешки с песком на фрагментах развалин старого замка, образуя укрытие для двух двадцатимиллиметровых орудий и четырех минометов. Они развернули брезент над оружием, а потом съежились в своих плащах, пока полковник, стоявший чуть ниже их, рассматривал Эчилл в бинокль. - Там повсюду много движения, - сказал полковник. - Я буду гораздо счастливее, когда у нас будут их лодки и вода нас разделит. Один из солдат над ним отважился спросить: - Полковник, а это скверная болезнь, что у них там? - Так мне сказали, - ответил полковник. Он опустил свой бинокль, оглядел огневую позицию и остановил свой взгляд на высоком сержанте, стоявшем несколько в стороне. - Подготовьте какие-нибудь укрытия для людей, сержант. И смотрите в оба. Входить туда могут только медики, и никто не должен оттуда выходить. - У нас и лисица не проскочит, сэр. Отвернувшись, полковник размашисто зашагал вниз по склону к джипу, дожидающемуся на узкой тропе ниже огневой позиции. Оставленные им за спиной солдаты, как один, смотрели на Эчилл, остров орлов, которых там больше не было. Это был пустынный дождливый пейзаж, крапинки белых скал и зданий на фоне зелени. Несколько дорог прорезались серыми уступами вокруг холмов. Ниже лежал океан еще более темного оттенка. Сливемор и Кроаган вонзались почти в облака по направлению к наружным утесам Эчилл Хед. Это было место, обращенное само на себя, и люди, смотрящие с берега на остров, могли бы почувствовать закипающее состояние духа этой земли. Там поколения мужчин и женщин страстно размышляли над обидами, нанесенными Ирландии. Ни один ирландец не мог бы утратить ощущение того, что тлело там, угрюмых надежд всех, погибших ради "Ирландской Мечты". - Для священников это будет хлопотное время, - сказал сержант, добавив потом: - А теперь, мужики, вы слышали полковника. Почему бы нам не возвести какие-нибудь укрытия? Много ниже этой позиции, на Эчиллском конце моста, там, где городская улица превращалась в ведущее в глубь острова шоссе, в пабе Малвени начала собираться толпа местных жителей и немногих туристов. Они сутулились под дождем, торопясь от машин и велосипедов в парную внутренность паба с его густым запахом мокрой шерсти и пива. Паб Малвени, двухэтажное побеленное здание с шиферной крышей и тремя массивными дымовыми трубами, был одним из пунктов, где происходили собрания жителей острова. Вскоре он был набит слишком громко разговаривающими людьми с сердитыми лицами. Жесты их были резкими и полными скрытого неистовства. Снаружи остановилась маленькая машина гвардейского патруля, утихомирив разговоры, когда весть о ней разошлась по бару. Из машины появился Денис Флинн, местный гвардеец. Флинн, невысокий блондин со светло-голубыми глазами и мальчишеским лицом, выглядел бледным и дрожащим. Ему дали слово, когда он вошел в паб, протолкался сквозь толпу к западному концу и взобрался на стул. В выжидательном молчании голос Флинна прозвучал тонким тенором, срывавшимся в неожиданных местах. - Мы в карантине, - сказал он. - Сюда посланы команды врачей на вертолетах. Никто не может приезжать или покидать остров, кроме медицинских работников и чиновников. Во внезапной невнятице выкрикиваемых вопросов Флинн повысил голос, требуя тишины, и продолжил: - Нам просто нужно набраться терпения. Делается все, что можно. Малвени, кроткий гигант с лысой головой, сияющей, как его полированная стойка, пробился сквозь толпу и остановился у ног Флинна. Ткнув большим пальцем себе через плечо, Малвени сказал: - Там мою Молли выворачивает наизнанку, а доктор только один. Я хочу знать, что это такое. - Я всего лишь гвардеец, - сказал Флинн. - Чтобы ответить тебе, нужен медик. Малвени выглянул из окна позади Флинна, посмотрев в сторону Нокмора и деревни Дрега, которая лежала, спрятавшись за холмами в ложбине, защищавшей ее от самых страшных атлантических штормов. Еще и десяти минут не прошло с тех пор, как его брат Френсис позвонил оттуда, чтобы сообщить еще об одной смерти. Голос его, когда он говорил, был полон слез. Обратив взгляд вверх на Флинна, Малвени сказал: - Женщины твоей семьи живут в безопасности за Малрени. Ты можешь придерживаться официальной точки зрения. Но это моя невестка, Шейнин, умерла этим утром. Сзади в людской давке закричал мужчина: - И у моей Кети тошнота! Нам нужны ответы, Флинн, и они нужны нам сейчас! - Я вам рассказал все, что знаю, - сказал Флинн. - Это все, что я могу сделать. - А что это там насчет приезда чиновников? - вопросил Малвени. - Из Санитарно-эпидемиологической службы в Дублине. - А зачем солдаты перекрыли нашу дорогу? - спросил кто-то еще. - У них даже оружие наверху на Коррауне! - Тут нет необходимости создавать панику, - сказал Флинн. - Но это дело серьезное. - Тогда почему мы об этом не слышали по радио? - спросил Малвени. - Разве я не сказал, что нам не нужна паника? - Это чума, ведь так? - спросил Малвени. В комнате воцарилась тишина. Невысокий смуглый мужчина с мелкими чертами лица, стоявший справа от Флинна, прочистил горло. - Есть наши собственные лодки, - сказал он. - Не будет ничего этого, Мартин! - отрезал Флинн, взглянув сверху вниз на говорившего. - Через несколько минут здесь будет флот, чтобы собрать ваши лодки. Мне приказано предотвратить ваш уход с Эчилла... используя то, к чему меня вынудит необходимость. Охрипшим голосом Малвени спросил: - Значит, все наши женщины умрут? Уже девятнадцать смертей со вчерашнего дня, и только женщины и девочки. Что это, Денис? - Врачи найдут ответ, - сказал Флинн. Он спрыгнул со стула, опершись на Малвени, но не смотря мужчине в глаза. В голосе собственного начальника Флинна, суперинтенданта, звучал тот же самый страх, когда он меньше часа назад с вежливой настойчивостью разговаривал с ним по телефону. - Было бы очень плохо, Денис, если бы все женщины там умерли. И поговаривают, что это сделано умышленно. Ты сейчас не должен говорить об этом! - Умышленно? Ольстерцами или британцами? - Я не буду обсуждать это, Денис. Я говорю только для того, чтобы внушить тебе, что у нас серьезная ситуация. Там, внутри карантина, ты какое-то время будешь в одиночку представлять власть. Мы от тебя зависим. - Значит, помощи я не получу? - Несколько солдат вызвались добровольцами, но они не выступят до второй половины дня. - Я не вызывался, сэр. - Но ты присягал выполнять свой долг, и это то, что я прошу от тебя сейчас! Проталкиваясь наружу из бара Малвени и игнорируя вопросы, все еще выкрикиваемые ему, он припомнил этот телефонный разговор. Были и другие