Фрэнк Херберт. Дом глав Дюны -------------------- Фрэнк Херберт. Дом глав Дюны ("Хроники Дюны" #6) Frank Herbert. Chapterhouse: Dune (1985) ("The Dune Chronicles" #6) Изд. "Амбер Лтд", 1995 г. __________________ OCR Палек, 1998 г. -------------------- x x x Тем, кому хотелось бы повторить прошлое, обязательно следует держать под контролем преподавание истории. Кода Бене Джессерит Когда дитя-холла вышло из первого акслотль-автоклава Бене Джессерит, Преподобная Мать Дарви Одрейд приказала устроить небольшой скромный праздник в ее личных апартаментах на самой вершине Центрального. Едва рассвело и члены ее совета, Тамейлан и Беллонда, были не в восторге от приглашения, хотя завтрак и должен был подать личный повар Одрейд. - Не каждой женщине дано присутствовать при рождении ее отца, - заметила Одрейд, когда прочие пожаловались ей, что у них и без того слишком много дел, чтобы позволить себе отвлекаться на "глупости, которые только время отнимают". По лицу престарелой Тамейлан скользнула тень улыбки. Лицо Беллонды с крупными резкими чертами не отражало ничего - чаще всего это служило у нее признаком недовольства; так другой на ее месте сдвинул бы брови и нахмурился. Одрейд задумалась. Быть может, Белл по-прежнему с неприязнью относится к пышной роскоши, окружающей Преподобную Мать? Покои Одрейд явно указывали на ее ранг, возвышавший Мать над прочими Сестрами, но еще яснее - на обязанности, налагаемые этим положением. Маленькая столовая, например, позволяла ей держать совет с помощниками даже во время трапезы. Беллонда озиралась по сторонам - явно не могла дождаться возможности уйти. Попытки пробиться сквозь окружавшую ее скорлупу отчуждения не приносили плодов. - Какое странное чувство: держать на руках младенца и думать - вот мой отец, - молвила Одрейд. - Незачем повторять это во второй раз! - Беллонда говорила ворчащим баритоном, похожим на урчание в животе. Несмотря на такую реакцию, она поняла невеселую шутку Одрейд. Старый Башар Майлз Тэг действительно приходился отцом Преподобной Матери. Одрейд сама собирала клетки - наскребала буквально по одной - чтобы вырастить этого нового гхола, бывшего частью рассчитанного на долгое время "плана вероятности" - если, конечно, они научатся создавать автоклавы Тлейлаксу. Но Беллонда скорее дала бы вышвырнуть себя из Бене Джессерит, чем согласилась бы с замечаниями Одрейд касательно жизнеобеспечения Сестер. - В такие моменты это кажется мне чересчур легкомысленным, - заявила Беллонда. - Эти безумцы охотятся за нами, жаждут нашего истребления, а ты устраиваешь праздник! Одрейд с трудом подавила желание дать волю раздражению и ответила как могла мягко: - Если Чтимые Матры найдут нас прежде, чем мы будем готовы, быть может, причиной тому послужит падение нашей нравственности. Беллонда посмотрела в глаза Одрейд, и в этом взгляде читалось молчаливое, рожденное отчаяньем обвинение: Эти страшные женщины уже уничтожили шестнадцать наших планет! Одрейд знала, что было бы неверно называть эти планеты владениями Бене Джессерит. Слабая и неразвитая конфедерация Правителей Планет, созданная в Века Голода и Разобщения, могла положиться только на Сестер в делах жизни и надежной связи, но им противостояли старые группировки - КАНИКТ, Космическая Гильдия, Тлейлаксу, сохранившиеся еще группы адептов Разделенного Бога - даже объединения Глашатаев Рыбы и раскольников. Разделенный Бог завещал человечеству разделенную империю, и права каждой из ее частей оказались сомнительными из-за яростных нападений Чтимых Матр из Рассеяния. Бене Джессерит, во многом придерживавшаяся сложившихся норм, естественно, оказалась наиглавнейшей целью нападения. Мысли Беллонды вращались вокруг угрозы, которую несли Чтимые Матры. Это была слабость - слабость, которую видела и знала Одрейд. Временами она даже задумывалась, не сместить ли Беллонду, но в нынешние времена и самое Бене Джессерит раскололась на мелкие группировки, а Белл, без сомнения, была прекрасным организатором. Никогда прежде архивы не приносили столько пользы, как под ее руководством. Как это часто бывало, ничего не говоря, Беллонда сумела обратить внимание Преподобной Матери на охотников, преследовавших их с жестокой настойчивостью. И чувство тихого торжества, которого так жаждала в это утро Одрейд, улетучилось бесследно. Она заставила себя думать о новом гхола. Тэг! Если окажется возможным возродить его память, Сестрам вновь станет служить лучший в мире Башар - отныне и навеки. Башар-Ментат! Гениальный полководец, чью доблесть уже воспевали легенды даже Тэг! - остановить тех, кто вернулся из Рассеяния? Во имя всех богов, Чтимые Матры не должны нас найти! Только не сейчас! В Тэге словно воплотилась тревожащая неизвестность и тысячи невероятных возможностей. Глубокая тайна окружала годы, предшествовавшие его гибели и гибели Дюны. На Гамму он сделал что-то, что вызвало неуемный гнев Чтимых Матр. Для того, чтобы вызвать их ярость - бешеную ярость берсерков - недостаточно было его самоубийственного поведения на Дюне. О его пребывании на Гамму перед обрушившейся на Дюну катастрофой ходили лишь отрывочные слухи, полные домыслов. Он мог двигаться так стремительно, что становился невидимым - человеческий глаз был просто не в состоянии его заметить! Было ли так в действительности? И если было, то что это - новое проявление необыкновенных способностей, дремлющих в генах Атридесов? Мутация? Или просто один из мифов Тэга? Сестры должны были узнать это, и узнать как можно скорее. Служитель внес три завтрака, и Сестры принялись уничтожать пищу с такой скоростью, словно трапеза была досадным препятствием, которое нужно было поскорее преодолеть, поскольку каждая минута была дорога. Когда прочие ушли, Одрейд осталась наедине с невысказанными опасениями Беллонды. И моим страхом. Она поднялась и подошла к широкому окну; за рядами крыш домов пониже открывалось кольцо садов и пастбищ, окружавшее Центральный. Стояла поздняя весна - там уже начали завязываться плоды. Возрождение. Сегодня родился новый Тэг! Эта мысль уже не вызывала радости. Обычно вид из окна помогал ей восстановить душевное равновесие. Обычно - но не сегодня. Какова моя сила? Каково реальное положение дел? Источники силы Преподобной Матери не могли не вызывать восхищения: абсолютная верность тех, кто ей служил, военное подразделение под командованием Башара - ученика Тэга (сейчас он был далеко - большая часть войска во главе с самим Башаром охраняла планету-школу Лампадас), мастера и технологи, осведомители и агенты во всех уголках Старой Империи, бесчисленные рабочие, которые видели в Сестрах единственное спасение от Чтимых Матр, и все Почтенные Матери с их Иной Памятью, уходящей в глубину веков. Одрейд без ложной скромности могла сказать о себе, что она представляла собой вершину возможностей Почтенной Матери. Если она не могла отыскать необходимую информацию в своей собственной памяти, вокруг нее были те, кто мог заполнить лакуну. К ее услугам была и машинная память, но, надо признать, Одрейд никогда ей особенно не доверяла. Ее снедало желание покопаться в тех, других жизнях, которые стали частью ее собственной памяти - в глубинные пласты знаний. Быть может, там она смогла бы найти блестящие решения - там, в опыте Иных. Это опасно - можно на долгие часы утратить связь с этим миром, утратить себя - теперешнюю: разнообразие личностей и мыслей захватит, заворожит, увлечет в омут Памяти... Лучше оставить Иные Воспоминания дремать в глубине твоего нынешнего "я", обращаясь к ним только в поисках необходимой информации. Сознание - точка опоры, приковывающая к индивидуальности. Помогла странная метафора Ментатов - слова Дункана Айдахо. Осознание себя: лицом к лицу с зеркалами, летящими сквозь Вселенную, вбирающими все новые и новые отражения - бесконечно отражающими самое себя. Бесконечное, видящееся конечным - вот аналог сознания, хранящего осознанные осколки бесконечного. Она никогда не слышала слов, способных лучше описать ее безмолвный непокой. "Специализированное затруднение", - так называл это Айдахо. "Мы собираем, связываем и отражаем наши системы порядка". В этом и состояло мировоззрение Бене Гессерит: люди были рождены эволюцией именно для того, чтобы установить порядок. Но чем это поможет нам в борьбе против женщин, враждебных всякому порядку, словно бы находящихся вне его - с теми, кто преследует нас? Или они тоже одна из ветвей эволюции? Или "эволюция" - просто другое имя, которое мы придумали для Бога? Сестры только фыркнули бы в ответ на эти "беспочвенные рассуждения". И все же в Иной Памяти могли быть ответы на ее вопросы. О-о, какое искушение!.. Как отчаянно ей хотелось вернуться в прошлое, воплотиться - хотя бы мысленно - в тех, кем она когдато была, почувствовать, каково было жить - тогда. Но осознание опасности холодком пробежало по спине: ее сознание было островком в море Иной Памяти. "Это было так!" - "Нет, скорее это было так!" Приходится тщательно выбирать, воскрешая осколки прошлого. Но разве не в этом назначение сознания, не это ли - суть самого существования? Выбери что-то из прошлого и приложи к настоящему. Узнай последствия. Таково было видение истории, характерное для Бене Гессерит - древние слова Сантаяны, пронизывающие их жизнь: "Тот, кто забыл о прошлом, обречен повторить его". Сами здания Централи, самого могучего и впечатляющего сооружения Бене Джессерит, отражали это отношение к жизни и времени, куда не кинь взгляд. Функциональность была здесь главенствующей. В любом центре Бене Гессерит было немного нефункциональных вещей, и те сохранялись лишь из-за ностальгии. Сестрам не нужны были археологи. Почтенные Матери были живым воплощением истории. Медленно - значительно медленнее, чем обычно, - вид из окна все же начал успокаивать ее. Она созерцала словно самый порядок, царивший в Бене Джессерит. Но Чтимые Матры могли уничтожить этот порядок в любое мгновение. Сейчас Сестры оказались в положении значительно худшем, чем даже при Тиране. Многие решения, которые Одрейд была вынуждена принимать сейчас, были попросту одиозными. Рабочая комната казалась неуютной из-за принимаемых в ней решений и того, что в ней делалось. Аннулировать Обитель Бене Джессерит на Палме? Это предложение содержалось в утреннем докладе Беллонды - сейчас доклад дожидался своего часа на рабочем столе Одрейд. И Одрейд поставила на предложении свое подтверждение: "Да". Аннулировать, поскольку нападение Чтимых Матр неотвратимо, и мы не сможем ни защитить, ни эвакуировать Обитель. Одиннадцать сотен Почтенных Матерей и Мойры знают, сколько служителей, кандидатов и прочих - все они обречены на смерть (а быть может, и на то, что хуже смерти) одним этим коротким словом. И это еще если не считать всех "простых смертных", живущих под сенью Бене Гессерит... Одрейд узнала новую усталость - ту усталость, которая приходила вместе с подобными решениями. Усталость души, быть может. Но существует ли душа? Она чувствовала гнетущее утомление где-то в глубине ее существа, не подвластной разуму. Она устала, устала, устала... Даже Беллонда чувствовала это напряжение - и это Белл, которой ярость и жестокость всегда были по душе! Тамейлан казалась выше всего этого, но Одрейд не обмануло ее показное спокойствие. Та вступала в возраст спокойного созерцания - что предстояло каждой из Сестер. Если, конечно, они доживут до этого. В этом возрасте ничто не имело значения, кроме наблюдений и размышлений, обычно не высказывавшихся вслух - только легкая тень временами скользила по морщинистому лицу. Последнее время Тамейлан говорила мало, а редкие оброненные фразы звучали до смешного отстранение: "Купите больше не-кораблей". "Сократите Шиану". "Просмотрите отчеты Айдахо". "Спросите Мурбеллу". Временами она только хмыкала, словно слова могли выдать ее. И всегда рядом - охотники, не знающие устали, не ведающие жалости охотники прочесывают все в поисках хотя бы единого намека, - где же находится Дом Ордена... В потаенных мыслях не-корабли Почтенных Матр виделись Одрейд, как корсары бескрайнего океана Вселенной, рыщущие между редкими островками звезд. Над кораблями не развевались черные флаги с Веселым Роджером, и все же именно этот флаг мог бы стать их знаком. Никакой романтики! Убивай и грабь! Пусть твои сокровища будут в крови - возьми эту силу и создай новые не-корабли на путях, залитых кровью. Они не понимали" что, держась этого курса, сами вскоре утонут в крови. Должно быть, в Рассеянии, породившем Чтимых Матр, живут яростные до безумия люди, единственный смысл жизни которых воплощается в двух словах: "Взять их!" Вселенная, где подобные идеи могут носиться в воздухе - опасное место. Мудрые цивилизации заботятся о том, чтобы подобные мысли не получили достаточно сил для воплощения, - чтобы они не могли даже появиться. А если уж эти мысли возникают - их выжигают каленым железом: дурное зачастую слишком привлекательно. Одрейд удивляло то, что Чтимые Матры то ли не видели этого, то ли предпочитали не замечать. - Полновесная истерика, - говорила об этом Тамейлан. - Ксенофобия, - не соглашалась Беллонда с ее вечной тягой к точным формулировкам, словно близость к Архивам делала ее более реалистичной. Обе правы, подумала Одрейд. Поведение Чтимых Матр было истерическим. Все существа извне - враги. Единственными людьми, которым доверяли Чтимые Матры, были мужчины, которых они завлекали сексом - но и к ним доверие было ограниченным и нуждалось, по словам Мурбеллы (единственной Чтимой Матры, оказавшейся у нас в плену), в постоянных проверках. "Иногда просто с досады или раздражения они могут уничтожить кого-нибудь - просто для того, чтобы устрашить прочих", - говорила Мурбелла. И эти слова заставляли задаваться вопросом - не пытаются ли они сделать такую же жертву и из нас? "Смотрите! Вот что будет с теми, кто посмеет противостоять нам!" Мурбелла говорила: "Вы разгневали их, и теперь они не отступят и не успокоятся, пока не уничтожат вас". "Взять чужаков!" Однонаправленность. Их слабость - нужно только суметь сыграть на этом, подумала Одрейд. Ксенофобия, доведенная до абсурда? Вполне возможно. Одрейд тяжело опустила сжатый кулак на столешницу, сознавая, что этот жест увидят и зафиксируют Сестры, которые постоянно наблюдали за поведением Преподобной Матери. Она заговорила вслух - специально для неусыпных глаз-камер и Сестер-сторожевых псов, управляющих ими: - Мы не станем сидеть и ждать в окружении врагов, вечно ожидая нападения! Мы стали жирными и неповоротливыми, как Беллонда (плевать, что она об этом узнает! ), решив, что сумели создать нечто вечное, нерушимое и неприкосновенное. Одрейд обвела взглядом знакомую комнату: - И это место - одна из наших слабостей! Она уселась за рабочий стол и задумалась - подумать только! - об архитектуре и планировании жизни сообщества. Но, в конце концов, Преподобная Мать имела на это право. Сообщества Сестер редко возникали и развивались случайно. Даже когда они создавались на базе уже существовавших структур, как это было со старой Обителью Харконнена на Гамму, все приходилось перестраивать и изменять. Нужны были пневмотрубы, - чтобы передавать небольшие посылки и сообщения. Световые линии и прожектора с направленным лучом, - чтобы передавать зашифрованные сообщения. Бене Джессерит считалась признанным специалистом охраны связи. Наиболее важные сообщения доставлялись служителями и курьерами Преподобной Матери, готовыми скорее расстаться с жизнью, чем выдать тайны вышестоящих. Одрейд видела все это - не только из окна своего кабинета; каждое отделение Бене Джессерит являлось лишь небольшой частью великолепно организованной и оснащенной межпланетной сети. Там, где дело касалось жизни Сестер, опорой становилась самая сердцевина Бене Джессерит - несокрушимая, непоколебимая преданность. Были, конечно, и отступники - как эффектная, вызывающая Леди Джессика, бабка Тирана, - но в большинстве случаев это оказывалось временным. Все это было системой Бене Джессерит. Ее слабостью. Одрейд признавала, что в глубине души разделяет опасения Беллонды. Но будь я проклята, если позволю подобным мыслям отравлять мне радость жизни! Жизнь в страхе - именно этого и желают Преподобным Чтимые Матры. - Охотникам нужна наша сила, - произнесла Одрейд, глядя на камеры Под потолком. Словно древние варвары, пожиравшие сердца врагов. Что ж... мы дадим им пищу, которой они так жаждут! А когда они поймут, что этого им не переварить, будет уже слишком поздно! Сестры не слишком любили увещевающие изречения - ими пользовались разве что при начальной подготовке, предписываемой слугам и послушникам, - но у Одрейд было одно свое изречение. "Кто-то должен вспахать землю". Она улыбнулась про себя и принялась за работу, чувствуя себя вполне отдохнувшей. Эта комната и Сестры - вот ее сад; здесь есть и сорные травы, которые должно вырвать с корнем, и добрые семена, которые надлежало посеять. И удобрение. Не забыть об удобрении. x x x "Когда я вышел, дабы вести человечество по моей Золотой Дороге, я обещал, что они получат урок, который не забудут никогда, урок, который войдет в их плоть и кровь. Я знаю то, что на словах отрицают люди, но делами своими лишь подтверждают. Они говорят, что ищут покоя и безопасности - того, что называют миром. Но с этими словами на устах они сеют недоброе семя смуты и жестокости". Лито II, Бог Император Итак, она называет меня Паучьей Королевой! Великая Чтимая Матра откинулась на спинку стоявшего на возвышении кресла. Иссохшая грудь вздрагивала от беззвучного смеха. Она знает, что будет, когда она попадет в мои сети! Я высосу из нее жизнь - вот что я с ней сделаю! Маленькая высохшая женщина с дряблыми мышцами; непримечательное нервно подергивающееся лицо... Она разглядывала желтый плиточный пол приемного покоя, по которому скользили лучи света. Почтенная Мать из Бене Джессерит валялась здесь, на полу, у ног Великой Матры, скрученная металлическим проводом. Жертва даже не пыталась сопротивляться. Провод великолепно подходит для таких целей. Руки он ей отрезал бы, если бы она попыталась дернуться, вот что! Апартаменты, в которых в данный момент находилась Великая Чтимая Матра, подходили ей как по размерам, так и потому, что были отбиты у других. Зал в три сотни квадратных метров был предназначен для собраний Гильдии Навигаторов здесь, на Перекрестке - каждый Навигатор прибывал сюда на чудовищном танке. Здесь пленница, простертая на желтых холодных плитах, казалась песчинкой в бесконечности. Эта сопливка что-то слишком уж радостно сообщила мне, как меня называет их, так называемая Преподобная! Но, несмотря на это, утро чудесно, подумала Великая Чтимая Матра. За исключением того, что на этих ведьм не действуют ни пытки, ни зондирование мозга. Как можно пытать того, кто в любое мгновение может умереть по собственной воле? И ведь умирают! Они также умеют подавлять боль. Примитивные и хитрые твари! А эта к тому же битком набита шере! Тело, напичканное этим чертовым наркотиком, разрушается быстрее, чем его успевают исследовать. Великая Чтимая Матра сделала знак адъютанту, который пнул Почтенную Мать ногой и по второму знаку ослабил путы, чтобы позволить пленнице хоть немного двигаться. - Как твое имя, дитя? - голос Великой Чтимой Матры, полный показной благожелательности, был хриплым от старости. - Меня зовут Сабанда. Ясный молодой голос, в котором не было боли. - Хочешь, мы пленим слабого мужчину и поработим его? - спросила Великая Чтимая Матра. Сабанда знала правильный ответ. Ее предупреждали об этом: - Я раньше умру. Она сказала это спокойно, глядя снизу вверх в лицо цвета ссохшихся под лучами солнца корней. Эти странные рыжие искры в глазах старухи... Прокторы говорили, что это признак гнева. Красно-золотое облачение, расшитое черными драконами, и красное трико только подчеркивали сутулую иссохшую фигуру Матры. Великая Чтимая Матра не изменила выражения лица, хотя в ее голове и пронеслась фраза, обычная в размышлениях об этих ведьмах: Будь ты проклята! - Чем ты занималась на этой маленькой грязной планетке, где мы тебя нашли? - Я была учителем юных. - Боюсь, никто из твоих юных в живых не остался. А теперь-то что ты улыбаешься? Чтобы оскорбить меня, вот зачем! - И ты учила своих юных поклоняться этой ведьме Шиане? - продолжила Чтимая Матра. - Зачем мне учить их поклоняться Сестре? Шиане это не понравилось бы. - Не понравилось бы... Ты хочешь сказать, что она вернулась к жизни и ты ее знаешь? - Разве мы можем знать только живых? Как чист и бесстрашен голос этой юной ведьмы... Они удивительно умеют контролировать себя, но даже это их не спасает. И все же как странно, что культ поклонения Шиане до сих пор не исчез. Его, разумеется, нужно вырвать с корнем, уничтожить - так же, как уничтожаются и сами ведьмы... Великая Чтимая Матра подняла мизинец правой руки. Ожидавший в молчании адъютант подошел к пленнице со шприцем для инъекций. Быть может, новый наркотик развяжет ведьме язык, а может, и нет. Неважно. Сабанда поморщилась, когда инъектор коснулся ее шеи. Через секунду она была мертва. Слуги унесли тело. Его скормят пленным Футарам. Не то чтобы от Футаров была большая польза: они не размножались в неволе, не подчинялись самым обычным командам. Вялые, выжидающие... "Где...?" - мог спросить один из них. Или произнести другие слова, столь же мало значащие. И все же некоторые удовольствия Футары могли доставить. Плен также удостоверял, что они уязвимы. Так же, как и эти примитивные ведьмы. Мы найдем место, где скрываются ведьмы. Это всего лишь дело времени. x x x Человек, который способен взять что-то заурядное, привычное и осветить его новым светом, может устрашить. Мы не хотим, чтобы наши представления изменялись; нам кажется, что требовать этого, значит, угрожать нам. "Все важное мне уже известно!" - кричим мы. И тут приходит Изменяющий и выбрасывает все наши представления прочь - словно ненужный мусор. Мастер Дзен-суфи Майлзу Тэгу нравилось играть в садах, окружавших Центральный. В первый раз Одрейд привела его сюда, когда он только учился ходить и едва ковылял по дорожкам между деревьев. Это было его первым воспоминанием: ребенок, которому едва исполнилось два года, но который уже знал, что он гхола - хотя вряд ли до конца осознавал смысл этого слова. - Ты особенный ребенок, - говорила Одрейд, - Мы создали тебя из клеток, которые взяли у очень старого человека. Но в то время, хотя он и был не по годам развит, хотя эти слова странно встревожили его, гораздо более интересным казалось бегать в высокой летней траве под деревьями... Позже он добавил к этому дню другие "садовые" воспоминания, собирая впечатления об Одрейд и прочих, учивших его. Очень рано он начал понимать, что прогулки доставляют Одрейд не меньшее удовольствие, чем ему самому. Однажды вечером - ему было тогда четыре года - он сказал ей: - Больше всего я люблю весну. - И я тоже. Когда ему было семь и он уже начал проявлять те умственные способности вкупе с голографической памятью, которые заставили его прошлую инкарнацию сгибаться под бременем обязанностей, возложенных на него Сестрами - тогда он увидел сады по-иному. Они словно пробуждали что-то непонятное, еще неизвестное, дремлющее в глубине его сердца. Тогда впервые он почувствовал, что обладает странными воспоминаниями, никогда не всплывающими на поверхность. В тревоге и растерянности он обратился к Одрейд - Преподобная Мать казалась темным, четко очерченным силуэтом в лучах заходящего солнца: - Есть вещи, которые я не могу вспомнить! - Однажды вспомнишь, - отвечала она. Он смотрел на Одрейд против света, а потому не видел ее лица - слова шли из тени, а тень эта была не только в ней, но и в нем самом. В тот год он начал изучать жизнь Башара Майлза Тэга, того, чьи клетки дали бытие гхоле Майлзу Тэгу. Одрейд частично объяснила ему это, подняв руку с острыми ноготками: - Я соскоблила микроскопические кусочки кожи с его шеи - клетки кожи - и в них было все, что нам было нужно, чтобы подарить тебе жизнь. Что-то странное творилось с садами в этом году: - плоды были больше, тяжелее, чем обычно - словно непонятное неистовство охватило деревья. - Все потому, что там, на юге, пустыня наступает, - сказала Одрейд. Она держала мальчика за руку; вместе они шли сквозь омытое росой утро, а к ним склонялись отягощенные плодами ветви яблонь. Тэг посмотрел в сторону юга, словно пытаясь разглядеть пустыню в невообразимой дали за деревьями; солнечный свет, пробивавшийся сквозь зелень листвы, на мгновение заворожил его. Он знал о пустыне, и ему показалось, что он чувствует ее тяжесть, тяготевшую даже над этим чудесным садом. - Деревья умеют предчувствовать собственный конец, - сказала Одрейд. - Когда что-либо угрожает жизни, она цветет пышнее. - Воздух очень сух, - ответил Тэг. - Должно быть, это пустыня. - Ты заметил, что некоторые листья потемнели, что они пожухли и свернулись по краям? В этом году нам пришлось часто поливать их. Ему нравилось, что она редко говорит с ним как с младшим; обычно - как равная с равным. Он увидел пожухшие листья. Это сделала пустыня. В глубине сада они некоторое время молча слушали щебет птиц, стрекот и жужжание насекомых. Пчелы, собиравшие мед на клеверном поле неподалеку, заинтересовались им, но, как и все те, кто свободно выходил из Дома Ордена, он был помечен феромоном. Пчелы прожужжали мимо, почувствовали запах, определявший его личность, и вновь отправились на свои цветочные пастбища. Яблоки. Одрейд указала на запад. Персики. Он взглянул по направлению ее жеста. И - да, верно, там, за лугом, к востоку от них, были вишни. Семена и молодые саженцы были привезены сюда на первых не-кораблях около полутора тысяч лет назад, рассказывала Одрейд, и посажены здесь - бережно, с вниманием и любовью. Тэг представил себе руки, роющиеся в грязи, бережно рыхлящие почву вокруг саженцев; ирригацию, проводимую со всей возможной тщательностью и вниманием; строительство оград, не позволяющих скоту заходить сюда с пастбищ, окружающих плантации и здания первого Дома Собраний. К тому времени он уже знал о гигантском песчаном черве с Ракис. Смерть этого червя послужила причиной появления существ, именуемых песчаной форелью. Из-за этой песчаной форели и разрасталась пустыня. Частично эта история была связана с его предыдущей инкарнацией - с человеком, которого называли "Башар". Великий воин, погибший, когда эти ужасные женщины. Чтимые Матры, разрушили Ракис. Тэг нашел, что эти занятия одновременно и увлекают, и тревожат его. Он чувствовал в себе какие-то лакуны, пустоты, которые должна была заполнять память. Должна была, но не заполняла. Эти провалы в памяти заполняли сны, но и сны уходят. А временами перед его внутренним взором появлялись лица. Он почти слышал слова. Бывало и так, что он знал имя вещи - просто знал, еще не успев спросить. Особенно хорошо вспоминались названия разных видов оружия. Он начинал осознавать многое. Вся эта планета должна была стать пустыней, и перемены начались потому, что Чтимые Матры решили уничтожить Бене Джессерит, воспитавшую его. Почтенные Матери, наблюдавшие и контролировавшие его жизнь, зачастую относились к нему с почтительным страхом - к нему, вечно одетому в черное, суровому до аскетизма. Да еще эти глаза - синее в синем, без белков. Говорили, это из-за спайса. Только Одрейд проявляла к нему чувство, похожее на искреннюю привязанность, - а Одрейд была весьма важной персоной в мире Бене Джессерит. Все называли ее Преподобной Матерью, и она велела ему называть ее так же. Но только не в садах, где они были одни. Там он называл ее Матерью. На утренней прогулке во время, близившееся к сбору урожая, в девятый год его жизни, в третьем кругу яблоневых садов они наткнулись на небольшую ложбинку, в которой не было деревьев, но зато она заросла разнотравьем. Одрейд положила руку на плечо Тэга и придержала его там, где он мог видеть дорожку из отдельных черных камней, ведущую сквозь густую траву, в которой поблескивали маленькие звездочки цветов. Почтенная мать была в странном настроении; это было слышно по ее голосу: - Собственность - интересный вопрос, - сказала она. - Эта планета - наша собственность, или мы - собственность планеты? - Мне нравится, как здесь пахнет, - сказал Тэг. Одрейд убрала руки с его плечей и легонько подтолкнула его вперед: - Здесь собраны травы для обоняния, Майлз. Ароматические травы. Рассмотри их хорошенько и выясни их названия в библиотеке, когда мы вернемся. Ну, иди же! Он попытался обойти выползший на дорожку вьюнок, но, услышав эти слова, твердо ступил на зеленые усики растения, вдохнув острый запах. - Они были посажены именно для этого: когда на них ступаешь, они отдают тебе свой аромат, - сказала Одрейд. - Прокторы учили тебя тому, как справляться с ностальгией. Они говорили тебе, что ностальгию часто вызывают запахи? - Да, Мать... Обернувшись и взглянув туда, куда только что ступил, он прибавил: - Это розмарин. - Откуда ты знаешь? - голос Преподобной звучал настойчиво; она требовала ответа. Он пожал плечами: - Просто - знаю. - Возможно, это изначальная память, - Одрейд казалась довольной. Они пошли дальше по ложбинке, полной странных ароматов, и снова голос Одрейд зазвучал задумчиво: - У каждой планеты - свой характер, на каждой есть место, где мы пытаемся восстановить уголок Старой Земли. Иногда воплощение лишь смутно напоминает замысел, но здесь нам была суждена удача. Она наклонилась и, сорвав тонкий побег ядовитозеленого растения, растерла его в пальцах. Понюхала: - Шалфей. Она была права, но он не смог бы сказать, откуда знает это. - Я чувствовал этот запах в пище - иногда. Это как меланж? - Нет, это растение улучшает вкус, но не изменяет сознания, - она выпрямилась и посмотрела на мальчика с высоты своего роста. - Запомни это место, Майлз, хорошенько запомни. Миры, породившие нас, давно исчезли, но здесь мы восстановили их малую частицу. Он чувствовал, что она учит его чему-то очень важному. Он спросил: - Почему ты подумала, что эта планета владеет нами? - Мои Сестры считают, что мы - правители этой земли. Ты знаешь что-нибудь о правителях? - Это как Ройтиро, отец моего друга Йорги. Йорги говорит, что его старшая Сестра когда-нибудь станет правителем их плантации. - Верно. На некоторых планетах мы живем много больше, чем кто бы то ни было, но мы - только правители. - Если не ты владеешь Домом Собраний, то кто же? - Быть может, никто. Мой вопрос таков: какую метку мы наложили друг на друга - мои Сестры и эта планета? Он взглянул снизу вверх в ее лицо, затем перевел взгляд на свои руки. Быть может, именно сейчас Дом Ордена накладывает на него свою печать, свою метку? - Большинство таких отметин - внутри нас, глубоко внутри, - Одрейд взяла его за руку. - Идем. Они покинули травяную ароматную долину и поднялись по склону во владения Ройтиро, а Одрейд все говорила: - Сестры редко создают сады с чисто ботаническими целями. Сады должны не только услаждать взгляд и обоняние. - Пища? - Да, в первую очередь то, что поддерживает нашу жизнь. Сады дают пищу телу. И та ложбинка позади - она тоже дает пряные травы для нашей кухни. Он чувствовал, как ее слова вливаются в него, заполняя пространство между провалами в памяти. Он чувствовал, что значит предусмотреть все на века вперед: деревья для того, чтобы заменять потолочные балки, растения, предназначенные для того, чтобы сдерживать оползни, не позволять разрушаться берегам рек и озер, чтобы предохранять плодородный слой почвы от эрозии под действием ветров и дождевой воды, чтобы не допустить обмеления морей - и даже водяные растения, пища и убежище для рыбы... Бене Джессерит приходилось также думать о деревьях, дающих убежище и тень, и даже о тех, что будут бросать причудливые тени на газоны. - Деревья и прочие растения для любых симбиотических отношений, - сказала Одрейд. - Симбиотических? - это было новым словом. Она стала объяснять на примере того, с чем Тэг уже встречался - например, когда ходил собирать грибы: - Грибница будет жить и расти только подле подходящих ей корней. И каждый гриб находится в симбиозе с определенным деревом или растением. Каждое дерево или растение берет у других что-то, что ему нужно... Она продолжала объяснение, и наконец, утомленный учением, Тэг поддал ногой поросшую травой кочку - и тут заметил взгляд Одрейд. Странный, какой-то неуютный взгляд. Он сделал что-то оскорбительное. Почему на одно растение можно наступить, а на другое нельзя? - Майлз! Трава не дает ветру иссушить плодородный слой и развеять его, унеся частицы его куда-нибудь далеко - на речное дно, скажем. Он знал этот тон. Тон упрека. Он снова взглянул на оскорбленную им траву. - Эти травы кормят наш скот. Некоторые дают семена, которые мы употребляем в пищу с хлебом или другой едой. Некоторые - надежная защита от ветра, как лесополосы... Он знал это. Пытаясь отвлечь Одрейд от отповеди, он спросил: - Лесополосы? - произнося слово по слогам. Она не улыбнулась. Тэг понял, что напрасно пытался обмануть Одрейд. Он сдался и вновь принялся слушать. Урок продолжался. - Когда сюда придет пустыня, - говорила Одрейд, вероятно, виноградники погибнут последними - их корни уходят в землю на несколько сот метров. Сады погибнут раньше. - Почему они должны погибнуть? - Чтобы уступить место более важной жизни. - Песчаным червям и меланжу. Он увидел, что ее обрадовали эти слова: ей было приятно, что он знает о связи между песчаными червями и спайсом, который был необходим для существования Бене Джессерит. Он не знал точно, какова была эта необходимость, но ему рисовался круговорот: песчаные черви - песчаная форель - меланж - и снова по кругу. И из этого круга Бене Джессерит выбирала то, что было нужно Сестрам. И все же это учение утомило его, а потому он спросил: - Если все это все равно умрет, зачем мне снова возвращаться в библиотеку и учить имена деревьев и растений? - Потому что ты человек, а в людях живет желание классифицировать. Вешать на все ярлыки. - Почему нам так нужно называть вещи? - Потому что таким образом мы заявляем право на то, чему даем имена. Мы принимаем на себя права владения, которые могут оказаться обманчивыми и опасными. Итак, она снова вернулась к праву владения. - Моя улица, мое озеро, моя планета, - говорила она. - На них навсегда - моя печать. А печать эта может и не пережить тебя - разве что останется как вежливая уступка победителя... или слово, которое вспоминается со страхом. - Дюна, - сказал он. - Ты схватываешь налету! - Чтимые Матры сожгли Дюну. - Так же, как сожгут и нас, если нас обнаружат. - Этого не будет, если я буду вашим Башаром! - слова вырвались невольно, он не успел их обдумать, но, произнеся их, ощутил, что в них может быть доля правды. Летописи из библиотеки говорили, что враги содрогались уже от того, что Башар появлялся на поле битвы. Словно прочитав его мысли, Одрейд сказала: - Башар Тэг был знаменит еще и тем, что умел находить решения, не требующие сражений. - Но он сражался с вашими врагами. - Не забывай о Дюне, Майлз. Он погиб там. - Я знаю. - Прокторы уже давали тебе учить историю Каладан? - Да. В истории, которую учу я, это называется Дан. - Ярлыки, Майлз. Имена - только любопытные напоминания; большинство людей не связывает их больше ни с чем. Утомительная история, а? Имена - удобные указатели, полезные, как правило, только таким, как ты? - А ты - такая, как я? Он много раз задавал себе этот вопрос, но до сегодняшнего дня - только мысленно. - Мы - Атридесы, ты и я. Помни это, когда вернешься к изучению истории Каладан. Когда они прошли назад через сады, через пастбища к холму, с которого открывался прекрасный обзор Центральной, Тэг увидел административный корпус и окружавшие его плантации совершенно новым взглядом. И он постарался сохранить это ощущение в глубине души, пока они спускались по огороженной тропинке к арке входа на Первую Улицу. "Живая драгоценность" - называла Центральную Одрейд. Пройдя под аркой, Тэг поднял взгляд к названию улицы, выжженному в камне. Галах, изящный шрифт с мягкими изгибами линий, одно из украшений Бене Джессерит. Все улицы и здания несли на себе имена, выполненные тем же шрифтом. Оглядев Центральную - танцующий фонтан на площади, изящные детали построек - Тэг задумался о глубине человеческого опыта. Бене Джессерит сделали так, что неуловимым для него образом это место поддерживало и придавало сил. То, что он узнавал на занятиях и во время небольших экскурсий в садах, все новые знания, сложные и совсем простые, проявлялись как-то по-иному. Это была скрытая реакция Ментата, но Тэг не знал этого. Он только чувствовал, что его память перераспределила соотношения и создала новую систему. Внезапно он остановился и оглянулся назад, на сад, видный в арке крытой улицы. Все было связано. Центральная производила метан и удобрения (он обходил завод с одним из прокторов). Метан приводил в действие помпы и некоторые охладительные установки. - На что ты смотришь, Майлз? Он не знал, как ответить, но вспомнил осенний вечер, когда Одрейд взяла его с собой, и они пролетели над Центральной на "топтере" - она хотела показать и объяснить ему некоторые взаимоотношения, дать возможность увидеть все это "сверху". Тогда ее объяснения были просто словами, но в словах был заключен смысл. "Все это так близко к замкнутому экологическому циклу, как только возможно было сделать, - говорила Одрейд, - Контроль Погоды управляет циклом и поточными линиями... - Почему ты стоишь и смотришь на сад, Майлз? - ее вопрос звучал как приказание, которому он не мог не подчиниться. - В орнитоптере ты сказала, что это прекрасно, но опасно. Они только однажды летали на "топтере" вместе. Она поняла, о чем он говорил. "Экологический цикл". Тэг обернулся и выжидательно посмотрел на Одрейд. - Замкнутость, - сказала она. - Как это соблазнительно - возвести высокие стены и отгородиться от изменений. Гнить здесь в самодовольном комфорте. Ее слова всколыхнули душу Тэга. Он чувствовал, что уже слышал их когда-то... в другом месте, и другая женщина держала его за руку. - Любая замкнутость и отгороженность от мира - плодородная почва для зерен ненависти - ненависти тех, кто находится вовне, - продолжала Одрейд. - И горек будет урожай. Не совсем те слова, но - тот же урок. Он медленно шел рядом с Одрейд; его рука в ее ладони стала влажной. - Почему ты молчишь, Майлз? - Вы - фермеры, - сказал он. - Вот чем на самом деле занимаются Бене Джессерит. Она мгновенно поняла, что произошло. В нем проявлялась подготовка Ментата, хотя он сам и не знал этого. Но пока лучше было не проверять возродившиеся способности гхолы. - Мы занимаемся всем, что растет, Майлз. И ты воспринял это. Когда они расставались - Одрейд направлялась в свою башню, он в свои апартаменты в школьном секторе, - Одрейд сказала: - Я скажу твоим прокторам, чтобы они обращали больше внимания на искусство использования силы. Он неверно понял ее: - Я уже начал тренировки с лазерным оружием. Мне сказали, что у меня хорошо получается. - Я слышала об этом. Но есть оружие, которое нельзя взять в руки. Оно может существовать только в твоем мозгу... x x x Правила - это укрепления и стены, за которыми люди недалекие создают свои сатрапии. И это дело опасное даже в лучшие из времен, а в тяжкие времена погибельное. Кодекс Бене Джессерит. Мрачная непроглядная стигийская тьма царит в опочивальне Великой Чтимой Матры. Логно, Гранддама и главный адъютант Великой, входит из неосвещенного коридора - она была вызвана сюда приказом Великой - и невольно вздрагивает, вступая во тьму. Эти совещания в покоях, где не было света, пугают ее, и она знает, что Великой Матре это нравится. Но, конечно, это не может быть единственной причиной темноты. Быть может. Великая боится нападения? Несколько Высоких были убиты в постели. Нет... не совсем это, хотя, возможно, есть подобная причина выбору обстановки... Во мраке - стоны и невнятное бормотание. Некоторые Чтимые Матры, хихикая, рассказывали, что Великая Чтимая Матра рискует принимать на ложе Футара. Логно считала это вполне возможным. Эта Великая многое себе позволяет. Разве она не спасла часть Оружия, когда произошла катастрофа Рассеяния? Пусть даже и Футаров? Сестры знали, что Футаров нельзя поработить с помощью секса. По крайней мере, человеческого секса. Может, Многоликие Враги и воспользовались именно этим. Кто знает? В спальне стоял запах шерсти. Логно закрыла за собой дверь и осталась стоять в ожидании. Великая Чтимая Матра не любила, когда ее прерывали, что бы она не делала там, под покровом мрака. Но она позволяет мне называть ее Дамой. Снова стон, затем: - Садись на полу, Логно. Да, там, возле двери. Она действительно меня видит или только угадывает, где я? У Логно не хватало смелости проверить. Яд! Когданибудь я до нее доберусь именно этим путем. Она осторожна, но может быть и рассеянной. Сестры могут сколько угодно презрительно фыркать: яд был и оставался признанным орудием достижения цели, одним из лучших способов пробиться наверх... если, конечно, наследник сумеет удержать доставшуюся ему власть. - Логно, те Иксиане, с которыми ты говорила сегодня, что они говорят об Оружии? - Они не понимают его назначения. Дама. Я не сказала им, что это. - Разумеется. - Ты снова будешь предлагать объединить Оружие и Заряд? - Ты смеешься надо мной, Логно? - Дама! Я никогда не сделала бы этого! - Надеюсь, что так. Молчание. Логно понимала, что они обе обдумывают один и тот же вопрос. Только три сотни комплектов Оружия уцелели после катастрофы. Каждый можно было использовать лишь единожды и только в том случае, если Совет, владевший Зарядом, согласился бы на это. Великая Чтимая Матра, в чьих руках было само Оружие, обладала лишь частью этой страшной власти. Оружие без Заряда было всего лишь маленькой черной трубочкой, которая умещалась в одной руке. Оснащенное зарядом, оно выбрасывало верома бескровную смерть по дуге в пределах его малой досягаемости. - Многоликие, - пробормотала Великая. Логно кивнула темноте, откуда раздалось это бормотание. Быть может, она все же видит меня. Я же не знаю, что она еще сохранила - или чем ее снабдили Иксиане. Многоликие, будь они вечно прокляты, вызвали катастрофу. Они - и их Футары! Как легко было отобрано все, кроме горстки Оружия! Чудовищная, устрашающая сила. Мы должны хорошо вооружиться прежде, чем вернемся к битве. Дама права. - Та планета - Баззел, - сказала Великая Чтимая Матра. - Ты уверена, что ее не защищают? - Мы не зафиксировали никаких защитных устройств. Контрабандисты утверждают, что она не защищена. - Но она так богата Су-камнем! - Здесь, в Старой Империи, редко осмеливаются нападать на ведьм. - Я не верю, что их всего горстка на этой планете! Это какая-то ловушка. - Такое всегда возможно, Дама. - Я не доверяю контрабандистам, Логно. Плените еще нескольких из них и снова проверьте информацию с Баззел. Ведьмы слабы, но я не думаю, что они глупы. - Да, Дама. - Скажи Иксианам, что они могут вызвать наше недовольство, если не сумеют создавать дубликаты Оружия. - Но без Заряда, Дама... - С этим мы разберемся в свое время. Теперь иди. Уже стоя на пороге, Логно услышала шипящее: "С-с-лыш-шишь?" После мрака опочивальни даже темнота коридора показалась ей подлинным благословением, и она заспешила к свету... x x x Мы становимся подобны худшему из того, что противостоит нам. Свод Бене Джессерит. Снова - видения воды! Мы обращаем всю эту планету, будь она неладна, в пустыню, а ко мне приходят видения воды! Одрейд сидела в рабочей комнате, вокруг нее царила обычная утренняя сумятица, а она ощущала, как скользит по волнам Дитя Моря, и волны омывают его. Волны были цвета крови. Ее "я", бывшее Дитя Моря, предчувствовало кровавые времена. Она знала, где истоки этих видений: в тех временах, когда Почтенные Матери еще не распорядились ее судьбой. Во временах ее детства в прекрасном доме на морском берегу Гамму. Несмотря на тревогу этих дней, она не смогла сдержать улыбку. Устрицы, приготовленные Папой. Она и до сих пор предпочитала это блюдо. Лучше всего из времен своего детства она помнила морские экскурсии. Что-то в том, чтобы держаться на плаву, затрагивало глубинные струны ее души. Вздымающиеся и откатывающиеся назад волны, ощущение бескрайних горизонтов, странных новых земель - там, за грядой пенистых гребней, за этим водяным миром, и это волнующее чувство опасности, воплощенное в самой текучей прозрачной субстанции, поддерживавшей ее тело. Все эго вместе давало ей уверенность в том, что она - Дитя Моря. Папа тоже становился там спокойнее. А Мама Сибиа - счастливее: ветер бил ей в лицо, ветер развевал, трепал длинные темные волосы... От тех времен осталось удивительное чувство равновесия, слова успокоения, сказанные на языке более древнем, чем первая Иная Память Одрейд. "Здесь моя месть, моя обитель. Я Дитя Моря". Ее собственная концепция разума тоже шла оттуда. Способность держаться на плаву в чужих, морях. Способность хранить самое тайное свое "я", как бы высоко не вздымались нежданные волны. Мама Сибиа одарила Одрейд этой способностью прежде, чем пришли Почтенные Матери и забрали с собой "тайный отпрыск дома Атридесов". Мама Сибиа, всего лишь приемная мать, научила Одрейд любить себя. В сообществе Бене Джессерит, где любые формы любви оказывались под подозрением, это оставалось тайной Одрейд - тайной, зорко хранимой ото всех. В глубине души я счастлива наедине с собой. Я не боюсь остаться одна. Да и не одна Почтенная Мать не остается одна после того, как Агония Спайса наполняет ее Иными Воспоминаниями. Но Мама Сибиа и - да, Папа тоже, исполнявшие роль временных родителей по воле Бене Джессерит, внушили своей подопечной глубинную силу за те годы, что они жили вместе. Почтенные Матери всего лишь нашли этой силе применение. Прокторы пытались в корне уничтожить гнездившееся в душе Одрейд "глубокое влечение к личным симпатиям", но им это все же не удалось; они не были уверены в том, что действительно потерпели неудачу, но подозрения никогда их не оставляли. В конце концов они послали ее в Аль Дханаб, туда, где намеренно сохранялись как худшее в Салюса Секундус, туда, где ей пришлось жить в мире постоянных испытаний и проверок. Это место в некотором отношении было еще хуже Дюны: высокие скалы и сухие ущелья, обжигающе жаркие ветра и ледяные ветра, слишком мало влаги - слишком много влаги... Сестры считали это место окончательной проверкой для тех, кто должен был жить на Дюне. Но все это так и не коснулось тайного уголка в сердце Одрейд - уголка, в котором жило Дитя Моря. И теперь Дитя Моря предупреждает меня. Быть может, это предупреждение-предвидение? Она обладала этой крупицей таланта - даром, который предупреждал о близкой опасности, грозящей Сестрам. Гены Атридесов давали себя знать. Быть может, беда грозила Дому Собраний? Нет... смутная боль говорила о том, что опасность грозит другим. Но эти другие были достаточно важны. Лампадас? Ее скромный дар не давал ответа на вопрос. Воспитательницы пытались избавить род Атридесов от этого опасного предвидения, но их успехи в этой области были ограничены. "Мы не имеем права допустить появления нового Квизаца Хадераха!" Они знали о странности Преподобной Матери, но предшественница Одрейд, Тараза, советовала "осторожно использовать ее талант". Тараза считала, - что предвидение Одрейд могло только предупреждать Бене Джесерит об опасности. Одрад согласилась. Она переживала нежеланные мгновения, в которые ей открывалась надвигающаяся угроза. Только мгновения. А в последнее время она начала видеть сны. Сон был необыкновенно ярким - Одрад словно жила в нем, все ее чувства были настроены на видения, проплывавшие в мозгу. Она шла над пропастью по туго натянутому канату, и кто-то - она не смела обернуться и взглянуть, кто подходил сзади, чтобы перерубить веревку топором. Она чувствовала босыми ступнями жесткость витого каната. Она чувствовала холод порывистого ветра, и ветер нес запах гари. И она знала, что тот, с топором, подходит все ближе и ближе! Каждый шаг мог грозить гибелью, каждый потребовал напряжения всех ее сил. Шаг. Еще шаг. Веревка раскачивалась и вздрагивала, и она раскинула руки, пытаясь удержать равновесие. Если я упаду, падут и Сестры! Бене Джессерит исчезнет в бездонной пропасти, над которой натянут ее канат. Как и любое живое существо, Бене Джессерит должна была найти свой конец. Почтенная Мать не смела отрицать этого. Но не здесь. Не упав с рассеченного каната. Мы не должны позволить обрезать канат! Я должна перебраться через пропасть прежде, чем придет тот, с топором. "Я должна! должна!" Сон всегда обрывался на этом месте, и ее собственный крик отдавался в ее ушах, когда она просыпалась, мгновенно переносясь с узкой ненадежной дороги над пропастью в свою тихую спальню. Ей было зябко и холодно. Но на ее теле не выступало ни капли пота. Даже в тисках ночного кошмара ограничения, налагаемые Бене Джессерит, не позволяли столь ненужных эксцессов. Телу не нужно потоотделение? Тело не потеет. И сейчас, сидя в рабочей комнате и вспоминая сон, Одрейд чувствовала, сколь глубокую реальность скрывает метафора тонкого каната: тонкая нить, на которой держится судьба и жизнь всех моих Сестер. И конец этой нити - в моих руках. Дитя Моря предчувствовало приближающийся кошмар и отвечало на него картиной кровавых волн. Это не было обычным предупреждением. Что-то зловещее - настолько зловещее, что ей захотелось вскочить с места и закричать: "Птенцы мои, спрячьтесь в траве! Бегите! Бегите!.." Как это шокировало бы ее сторожей! Обязанности Преподобной Матери предписывали ничем не выдавать волнения и действовать так, словно принимаемые ею решения были чисто формальными и ничем не волновали ее. Необходимо избегать паники! Ни одно из ее решений в последнее время не было тривиальным. Но от нее всегда требовалось несколько отстраненное спокойствие. Кое-кто из ее птенцов уже пытался бежать, уходя в неизвестность. В Иные Воспоминания. Остальные были здесь, в Доме Собраний, и узнают, когда нужно будет бежать. Когда нас обнаружат. И тогда их поведением будет управлять необходимость, продиктованная обстановкой. Их великолепная подготовка - вот единственное, что имеет значение. Это и есть единственно надежные приготовления. Каждая новая ячейка Бене Джессерит, во что бы она не развилась в дальнейшем, была подготовлена так же, как и Дом Собраний: лучше быть полностью уничтоженными, чем сдаться. Яростный огонь поглотит и бесценную плоть, и книги - все; и победителю достанутся лишь бесполезные искореженные обломки, осколки и пепел. Кто-то из Сестер Дома Собраний может спастись. Но побег во время нападения - как это тщетно, как бессмысленно... Ключевые фигуры разделяли Иные Воспоминания. Приготовления. Преподобная Мать избегала их. Моральные причины! Куда бежать - кто сможет спастись, кто может попасть в плен? Это были действительно серьезные вопросы. Что, если они захватят Шиану - там, на краю новой пустыни, где она ждет песчаных червей - но появятся ли они? Шиана и песчаные черви: великая священная сила, которую, возможно, умеют использовать Чтимые Матры. И что, если Чтимые Матры возьмут в плен гхолу-Айдахо или гхолу-Тэга? Если хоть что-то из этого сбудется, быть может, не останется ни одного уголка, где можно было бы укрыться от опасности. Что, если? Что, если? Гневное отчаянье говорило: "Айдахо нужно было убить в то же мгновение, когда он появился! Мы не должны были даже пытаться создать гхолу-Тэга". Только члены ее Совета, непосредственно ее советники да еще кое-кто из сторожей разделял ее подозрения. Они даже пытались ввести какие-то ограничения. Никто из них не был спокоен за этих двух гхола - даже после того, как был заминирован не-корабль, что делало его доступным огню. В те последние часы перед своим героическим самопожертвованием - сумел ли Тэг увидеть то, что невозможно увидеть, включая и не-корабли? Как он узнал, где встретит нас в пустыне Дюны? А если Тэг мог сделать это, опасно талантливый Айдахо, за спиной которого были бессчетные поколения Атридесов, Айдахо, который генерировал в себе их гены, несущие неведомые способности, мог тоже открыть в себе этот дар. И со мной может произойти то же самое! С внезапным изумлением Одрейд впервые поняла, что Тамейлан и Беллонда наблюдают за своей Преподобной Матерью с теми же опасениями, с которыми она наблюдает двух гхола. Достаточно знать, что такое возможно - что человек может воспитать в себе чувства, позволяющие "видеть" не-корабли и другие формы подобной защиты; одно это знание способно оказать дестабилизирующий эффект на их Вселенную. Это бесспорно наведет Чтимых Матр на след беглецов. Во Вселенной было множество отпрысков Айдахо. Он всегда сетовал на то, что он "не какой-нибудь проклятый племенной жеребец в конюшне Сестер", однако достаточно послужил им в этом. Всегда полагая, что делает это для себя. Быть может, так оно и было. Любой отпрыск рода Атридесов мог обладать той способностью, которая, как полагал Совет, достигла своего расцвета в Тэге. Куда уходят месяцы и годы? И дни? Еще один урожай, и Сестры останутся в пустынном преддверии ада... Уже позднее утро, отметила Одрейд. К ней наконец пробились звуки и запахи Центральной. Люди - там, в коридоре. На кухне готовятся цыплята и капуста. Все как обычно. Все в норме. Но что было нормой для той, что уходила в видения даже сейчас, в часы работы? Дитя Моря не могло забыть Гамму, запахи моря, морские травы, выброшенные на берег прибоем, чистейший воздух с запахом озона, наполнявший грудь и удивительная свобода, чувствовавшаяся в каждом шаге, жесте, слове тех, кто был рядом с ней. Разговоры на берегу моря, рассуждения, произносимые в те мгновения, когда покачиваешься на морских волнах, приобретали неожиданную глубину; даже если предмет разговора был вовсе незначительным, в нем проскальзывало что-то возвышенное и чувствовались глубина и мудрость - словно подводные течения там, под тобой... Одрейд чувствовала, что обязана вспомнить ощущение собственного тела, покачивающегося на волнах моря ее детства. Ей нужно было вызвать ощущения, которые она знала там, вобрать в себя силу, которую изведала в дни своего невинного детства. Погрузив лицо в прозрачную соленую воду, задержав дыхание как могла долго, она плыла в омытом морем сейчас, уносившем прочь все горести и скорби. Это помогало полностью снять напряжение и стресс. Великий покой заполнил все ее существо. Я плыву - следовательно, я существую. Дитя Моря предупреждало, Дитя Моря давало покой и отдых. Она не смела себе признаться в том, насколько ей нужны были покой и отдых. Прошлой ночью Одрейд разглядывала свое лицо, отразившееся в окне рабочей комнаты - и была потрясена тем, какими впалыми стали ее щеки, как опустились вниз уголки рта; чувственные губы утончились, глубже стали прежде едва заметные морщинки... Все это - годы, тяжкий груз обязанностей и усталость. Только глаза - совершенно синие, без белков, - горели все тем же молодым упорством, да тело оставалось по-прежнему сильным и гибким, да плечи не успели согнуться под бременем тяжких забот и долгих лет. Импульсивно Одрейд набрала символы вызова и взглянула на трехмерную проекцию, возникшую над ее столом: не-корабль на взлетном поле Дома Собраний, гигантское переплетение таинственных механизмов, корабль вне Времени. За годы его полусна почва под ним превратилась в плотно утрамбованную посадочную площадку и сам почти врос в нее. Он был похож на огромный обрубок дерева, а мощности его были включены ровно настолько, чтобы укрыть его от настойчивых поисков - особенно от Гильдии Навигаторов, которой доставило бы особенное удовольствие выдать Бене Джессерит. Почему она именно сейчас вызвала это изображение? Потому, что в стенах этого корабля были заключены трое - Скитал, последний из оставшихся в живых Мастеров Тлейлаксу; Мубрелшла и Дункан Айдахо, связанные узами секса, которых удерживал там не только сам не-корабль, но и взаимная привязанность, ставшая для них ловушкой. Все это не так просто. Для любого крупного предприятия Бене Джессерит вряд ли можно было найти простое объяснение. Некорабль и его смертные пленники могли классифицироваться только как крупное предприятие. И дорого стоящее. Дорого - в энергетическом выражении, даже при том, что не-корабль использовался только пассивно. Соображения экономии применительно к этому расходу энергии могли говорить только об энергетическом кризисе. Одна из самых серьезных забот Белл. Это было слышно в ее голосе всегда, даже тогда, когда она говорила наиболее объективно: "Все мясо с костей соскоблили, ни крошки не осталось!" Каждая из Сестер в Бене Джессерит знала, что за ней следят острые глаза Расчета - учитывалась любая трата энергии. Беллонда вошла без предупреждения - с хрустальными таблицами Ридулы под левой рукой. Она шла так, словно ненавидела пол, и каждый шаг ее говорил - "Вот тебе! И вот! Вот так!" Она топтала пол так, будто он был виноват в том, что подвернулся ей под ноги. Одрейд почувствовала, как что-то сжало ей грудь, когда она поймала взгляд Белл. Таблицы со стуком полетели на стол. - Лампадас! - сказала Беллонда, и в ее голосе слышалась невыносимая боль. Одрейд не было нужды разворачивать свиток. Кровавые волны в видении, кровавые волны, захлестывавшие Дитя Моря стали реальностью. - Выжившие? - напряженно спросила она. - Никого, - Беллонда хлопнулась в кресло, которое она держала на своей стороне стола Одрейд. Затем вошла Тамейлан и села за спиной Беллонды. Обе выглядели потрясенными. Выживших нет. Одрейд позволила своему телу содрогнуться - дрожь пробежала от груди до кончиков пальцев ног. Ей не было дела до того, что другие заметят столь явное проявление чувств. Этой рабочей комнате доводилось видеть и худшее поведение Сестер. - Кто доложил? - спросила Одрейд. Ей ответила Беллонда: - Сведения поступили от наших агентов в КАНИКТ, на послании стояла специальная метка. Информация шла от Рабби, в этом нет сомнений. Одрейд не знала, как ей реагировать на это. Она посмотрела мимо своих собеседниц в большое стрельчатое окно: за окном кружились в легком танце снежинки. Да, эти вести точно совпали с наступлением зимы. Сестер Дома Ордена не радовал этот неожиданный переход к зиме. Необходимость заставила службу Контроля Погоды существенно понизить температуру. Никакого постепенного понижения, никакого сострадания к растениям, которым теперь придется пережить ледяной сон. Каждую ночь становилось холоднее на три-четыре градуса. Покончить с этим за неделю, погрузить все вокруг в кажущийся бесконечным холод... Холод, вполне соответствующий известиям о Лампадас. Одним из следствий перемены погоды был туман. Она видела, как рассеивается его дымка - и вместе с этим улегся маленький снежный вихрь. Очень странная и неуютная погода. Точка росы соответствовала температуре воздуха, и туман клубился над еще оставшимися влажными участками почвы. Он поднимался над землей и густыми клубами окутывал безлистные сады, чем-то напоминая отравляющий газ. В живых не осталось никого. Никого? Беллонда покачала головой в ответ на безмолвный вопрос, читавшийся в глазах Одрейд. Лампадас - драгоценный камень среди планет Бене Джессерит, планета, где находилась лучшая из их школ... Теперь - еще один безжизненный шар, покрытый пеплом и спекшимся камнем. И Башар Алеф Бурзмали со всей его отборной гвардией оборонных войск. Все мертвы? - Все мертвы, - сказала Беллонда. Бурзмали, любимый ученик старого Башара Тэга - мертв, и его смерть не послужила ничему. Лампадас - великолепная библиотека, прекрасные учителя, лучшие ученики... все пропало. - Даже Луцилла? - спросила Одрейд? Почтенной Матери Луцилле, вице-канцлеру Лампадас, были даны инструкции покинуть планету при малейших признаках надвигающейся опасности, забрав с собой столько обреченных, сколько могла вместить ее Иная Память. - Осведомитель утверждает, что мертвы все, - настойчиво повторила Беллонда. "Как может какое бы то ни было человеческое общество быть построено на такой жестокости"? - спрашивала себя Одрейд. Она представляла, как эти новости рассказываются за завтраком на какой-нибудь базе Чтимых Матр: "Мы уничтожили еще одну планету Бене Джесерит. Говорят, десять биллионов убитых. Это уже шестая планета за месяц, не так ли? Передайте мне, пожалуйста, сливки, милочка..." С пустыми от ужаса глазами Одрейд взяла в руки таблицу с сообщением, глядя сквозь нее, не видя текста. От Рабби, в этом не может быть сомнения. Она осторожно положила таблицу на место и перевела взгляд на своих Советниц. Белонда - старая, толстая, с вызовом во всем своем существе. Ментат-Архивист, надевшая сейчас линзы, чтобы иметь возможность читать: ей не было дела до того, как это ее характеризует. Беллонда показала зубы в широком оскале, говорившем больше, чем любые слова. Она видела реакцию Одрейд на сообщение. Белл может снова начать говорить о возмездии. Этого можно ждать от человека, которого ценят за природную норовистость. Ее нужно вернуть в состояние Ментата, тогда склад ее ума станет более аналитическим. По-своему Белл права, - подумала Одрейд. - Но ей не понравится то, что я задумала. Мне нужно быть осторожнее в том, что я собираюсь сказать. Сейчас слишком рано раскрывать свои планы. - Существуют обстоятельства, при которых с помощью зла можно отразить зло, - сказала Одрейд. - Нам нужно хорошенько обдумать это. Вот так! Это предупредит вспышку Белл. Тамейлан слегка пошевелилась в своем кресле. Одрейд перевела взгляд на старшую женщину. Та: всегда сосредоточенная под маской критичного спокойствия. Снежно-белые волосы, обрамляющие узкое лицо. Воплощение древней мудрости. Одрейд разглядела под привычной маской крайнюю суровость, говорившую о том, что все, что видела и слышала Там, ей совершенно не нравилось. Худоба, делавшая весь облик Там жестким и твердым, контрастировала с внешней мягкостью Белл. Тамейлан держала форму, ее мускулы были тренированными - насколько это возможно в ее годы. Но в ее глазах стояло выражение, перечеркивавшее первое впечатление: чувство отстраненности, ухода от жизни. О да, она все еще следила за всем, что происходило вокруг, но что-то в ней уже начало сдавать позиции. Прославленный интеллект Тамейлан превратился в какую-то разновидность хитрости, она теперь более полагалась на наблюдения и решения прошлого, чем на то, что видела здесь и сейчас в настоящем. Пора начать готовить замену. Думаю, это будет Шиана. Шпана опасна для нас, но она - многообещающий человек. И в ней - кровь Дюны. Одрейд сосредоточилась на клочковатых бровях Тамейлан, нависавших над дряблыми веками. Да. Шиана заменит Тамейлан. Зная всю сложность стоящего перед ними вопроса, Там примет это решение. В момент оглашения - Одрад знала это, - достаточно будет обратить внимание Там на огромную сложность и опасность сложившегося положения. Черт побери, мне будет ее не хватать! x x x Невозможно познать историю без знания того, как движутся в ее потоках ключевые фигуры. Каждый лидер для увековечивания ведущего своего положения нуждается в человеке извне. Исследуйте мою карьеру: я был и лидером и аутсайдером. Не подумайте, что я просто взял и создал Государство-Церковь. Это было моей функцией как лидера, и я копировал многочисленные исторические модели. Варварское искусство моего времени доказывает мое аутсайдерство. Излюбленный вид поэзии - эпос. Популярный драматический идеал - героизм. Танцоры - повсеместно заброшены. Стимуляторы, чтобы заставить людей ощутить, что я отобрал у них. Что я взял? Право выбирать свою собственную роль в истории. Лито II (Тиран) Перевод Ветер Бебе Я умру! - думала Луцилла. Прошу вас, Сестры, не допустите, чтобы это произошло, пока я не передам драгоценный груз, какой хранится в моем разуме! Сестры! Понятие семьи лишь изредка находило свое выражение в среде Бене Джессерит, но все же оно было здесь. В генетическом смысле они и были родней. А из-за Иной Памяти часто знали и в чем. Им не требовалось особых обозначений, таких как "троюродная сестра" или "внучатная тетя". Родство виделось им, как видит свое полотно ткачиха. Они знали, как основа и уток создают ткань. Мир, лучший чем любая Семья, это ткань Бене Джессерит, что скрепляла Общину Сестер, но основу этой ткани создавал именно древний инстинкт Семьи. Теперь Луцилла думала о Сестрах лишь как о Семье. Семье, которой столь нужно то, что она несла в себе. Глупо было искать убежища на Гамму! Но ее поврежденный не-корабль отказался ковылять дальше. Как дьявольски экстравагантны были Преподобные Матери! Ее ужасала заключенная в этой экстравагантности ненависть. Обложенный вдоль возможных путей бегства с Лампадаса смертельными ловушками, периметр Сворачиваемого Пространства прорастал крохотными не-сферами, в каждой из которых содержались проектор поля и дающая залп в момент контакта лазерная пушка. Когда луч лазера ударял в генератор Хольцмана в несфере, цепная реакция выпускала на волю ядерную энергию. Окажись в поле ловушки, и тебя безмолвно накроет разрушительный ядерный взрыв. Дорогостояще, но насколько эффективно! Несколько таких взрывов, и даже гигантский корабль Гильдии превратится в бессмысленную щепку посреди пустоты. Защитные анализаторы системы ее корабля проникли в сущность ловушки только когда уже стало слишком поздно, и, подумала она, пожалуй, стоит считать, что тебе повезло. Однако сейчас, невидящими глазами вглядываясь в пейзаж за распахнутым окном этого изолированного дома на Гамму, особой радости она не чувствовала. Окно было распахнуто, и полуденный бриз нес с собой неизбежный запах масла, чего-то грязного в дыме огня где-то неподалеку. Харконенны оставили на этой планете свой столь глубокий масляный след, что едва ли его когданибудь удастся стереть. Связным ее здесь был отошедший от дел врач школы Сук, но она знала, что в нем кроется нечто много большее, нечто столь секретное, что разделить эту тайну может лишь ограниченное число Сестер Бене Джессерит. Знание это заключалось в особой классификации: Тайны, о которых мы не говорим даже среди своих, поскольку это причинит нам вред. Тайны, которые мы не передаем от Сестры к Сестре, разделяя общую жизнь, поскольку нет открытого пути. Тайны, которые мы не решаемся знать, пока не возникнет необходимость. Луцилла наткнулась на это лишь из-за скрытого намека Одрейд. "Знаешь, что интересно на Гамму? Гм, там все общество зиждется на том, что все они потребляют освященную пищу. Обычай, привнесенный иммигрантами, которые так никогда и не ассимилировались. Живут замкнуто, застыли на браках между своими, и так далее. Естественно, порождают обычные мифические байки: шепоты, слухи. Служит тому, чтобы еще больше их изолировать. В точности, как они того хотят". Луцилла знала о существовании одного древнего сообщества, которое прекрасно укладывалось в подобное описание. Любопытно. Сообщество, что пришло ей на ум, вымерло незадолго до Вторых Космических Миграций. Продуманное перекапывание Архивов только подстегнуло ее любопытство. Стиль жизни, затуманенные слухами описания религиозных ритуалов - особенно канделябры - особые святые дни и предписания, запрещающие какую бы то ни было работу в течение этих дней. И есть они не только на Гамму! Однажды утром, воспользовавшись необычным затишьем, Луцилла отправилась в кабинет, чтобы проверить свою "проективную догадку", нечто не столь надежное как предвидение Ментата, но и нечто большее, чем просто теория. - Полагаю, у вас для меня новое назначение. - Я видела, ты лазишь по Архивам. - Просто мне показалось, что именно сейчас это не мешает сделать. - Ищешь взаимосвязи? - Догадка. - Это тайное общество на Гамму - они ведь евреи, не так ли? - Тебе, возможно, понадобится специальная информация о том месте, куда ты получишь назначение. - Брошено как бы невзначай. Не ожидая приглашения, Луцилла опустилась в подвижное кресло Беллонды. Одрейд отыскала на столе стилос, нацарапала что-то на растворяющейся бумаге и протянула листок Луцилле так, чтобы скрыть слова от возможных лишних глаз. Уловив намек, Луцилла низко нагнулась над запиской, так чтобы ее прикрывал щит у спинки кресла. - Твоя догадка правильна. И ты должна умереть прежде, чем откроешь ее. Это - цена их сотрудничества, знак великого доверия. Луцилла порвала записку. Используя идентификаторы сетчатки глаза и ладони, Одрейд отодвинула панель в стене позади своего кресла, достала небольшой ридулийский кристалл и протянула его Луцилле. Кристалл был теплым, но по спине Луциллы пробежал холодок. Что можно хранить в таком секрете? Из-под рабочего стола Одрейд достала защитную полусферу и легким движением повернула ее над поверхностью стола. Чуть дрогнувшей рукой Луцилла опустила кристалл в принимающее устройство и натянула полусферу так, чтобы она прикрывала и ее голову. И тут же в ее сознании стали возникать слова, к пониманию, узнаванию пробивался голос, говорящий с невероятно древним как бы рваным акцентом: "Люди, к которым мы хотим привлечь ваше внимание, - евреи. Много эонов назад они приняли решение, призванное защитить их народ. Ответом на нескончаемые погромы стало решение исчезнуть с глаз человечества. Космические путешествия сделали это не только возможным, но и привлекательным. Они спрятались на бесчисленных планетах - их собственное Рассеивание - и вероятно, они управляют планетами, где живут исключительно их люди. Это не означает, что они оставили практики древних веков, к которым прибегали когда-то из необходимости выжить. Можно с уверенностью утверждать, что старая религия существует до сих пор, хотя и в несколько измененном виде. И, вероятно, раввин старых времен не почувствует себя не на месте за менора саббаты в еврейском доме наших дней. Но конспирация их такова, что всю жизнь вы можете работать бок о бок с евреем и ни о чем не подозревать. Они называют это "Полным Прикрытием", хотя и сознают его опасности". Это Луцилла приняла без единого вопроса. То, что держится в такой тайне, будет воспринято как опасность любым, кто хотя бы заподозрит о его существовании. "А зачем же еще они держат все в секрете? Ответь мне на это!" Кристалл продолжал вливать свои секреты в ее сознание: "Под угрозой раскрытия, они демонстрируют стандартную реакцию: "Мы жаждем религии наших корней. Это воскрешение, возвращающее все лучшее, что было в нашем прошлом". В подобном ходе событий не было ничего нового. Всегда существовали "рехнувшиеся воскрешатели". Это гарантированно вызывало волну любопытства. "Они? О так это снова свора воскрешателей". "Маскирующая система (продолжал кристалл) в нашем случае успеха не имела. У нас свое собственное хорошо документированное еврейское наследие и фонд Иной Памяти для объяснения причин подобной конспирации. Мы не вмешивались в сложившуюся ситуацию до тех пор, пока я. Великая Мать, во время и после битвы Коррин (Действительно древность.) увидела, что наша Община нуждается в тайном обществе, группе людей, которая быстро среагировала бы на наши требования о поддержке". Требования. В Луцилле пробудился здоровый скептицизм. Великая Мать из далекого прошлого предусмотрела и такую реакцию. "Иногда мы предъявляем требования, которые они не могут не удовлетворить или обойти. Но и нам они предъявляют свои". Луцилла почувствовала, как погружается, запутывается в чуть ли не мистической загадке этого подпольного общества. Ее неуклюжие запросы в Архивах вызывали по большей части отказ предоставить информацию. "Евреи? Что это такое? Ах, да - древняя секта. Займись этим сама. У нас нет времени на пустые исследования в области религии". Однако кристалл еще не кончил: Евреев забавляет, а иногда раздражает то, что они рассматривают как наши попытки копировать их. Задокументированное в наших отчетах доминирование женской линии для контроля порядка зачатий, воспринимается как еврейская черта. Евреем является только тот, чья мать еврейка. Диаспора будет запомнена, - заключил кристалл. - Сохранение этого в тайне - дело нашей чести". Луцилла подняла с головы полусферу. - Ты - наилучший кандидат для исключительно деликатной миссии на Лампадас, - проговорила Одрейд, возвращая кристалл в его тайное хранилище. Но это же прошлое и вероятно оно давно уже мертво. Взгляни-ка, куда завела меня "деликатная миссия", Одрейд! С высоты второго этажа сельского домика на Гамму Луцилла увидела, как на участок прибыл огромный грузовоз. Внизу под ней сновали люди. Со всех сторон встретить грузовоз с бобами и овощами подходили работники. До нее доносился едкий запах рубленого костного мозга. От окна Луцилла не отодвинулась. Хозяин снабдил ее местной одеждой - длинным платьем из желтоватосерого драпа и ярким голубым шарфом, чтобы скрыть ее песочного цвета волосы. Очень важно не привлекать к себе нежелательного внимания. Она еще раньше видела, как несколько женщин ненадолго останавливались поглазеть на работу в поле. Ее присутствие здесь можно принять за простое любопытство. Это был большой грузовоз, его носители, работая над грузом продукции, сложили его по отчетливо различимым секциям. Оператор стоял в прозрачной кабине впереди, руки на рулевом колесе, глаза устремлены вперед. Широко расставив ноги, он как бы полулежал на сетке гибкой поддержки левым бедром касаясь панели электричества. Это был крупный мужчина со смуглым морщинистым лицом и тронутыми сединой волосами. Его тело было продолжением сложного механизма - тяжелое направляющее движение. Проезжая мимо, он на мгновение скользнул взглядом по Луцилле, потом вновь сосредоточился на тракте, ведущем на обширную погрузочную площадку, обозначенную зданиями под ней. Встроен в свою машину, - подумала она. Дает представление о том, как люди подлаживаются под то, что они делают. В этой мысли Луцилла ощутила уходящую силу. Если ты слишком подлаживаешься к чему-то одному, другие способности атрофируются. - Мы становимся тем, что делаем. Внезапно она увидела саму себя оператором какой-то огромной машины, в этом ментальном образе она ничем не отличалась от мужчины в грузовозе. Громадина прогромыхала мимо нее прочь из двора, причем ее оператор не уделил ей больше никакого внимания. Один раз он ее видел. К чему отвлекаться во второй? Мой хозяин, подыскивая убежище, сделал мудрый выбор, подумалось ей. Скудно населенная местность с надежными работниками в непосредственной близи и нелюбопытными прохожими. Тяжелая работа умеряет любопытство. Когда ее везли сюда, она не преминула обратить внимание на характер местности. Был вечер, и люди уже потянулись к своим домам. Плотность городского населения можно оценить по тому времени, когда останавливается работа в городе. Все рано по постелям, и вот вы уже в свободном регионе. Ночная активность говорит о том, что люди в городе беспокойны, дерганы, раз сознают, что остальные не спят, полны сил и слишком близко. Что навело меня на такую задумчивость? В начале первого отступления Общины Сестер, еще до страшнейших бешеных атак Чтимых Матер, Луцилла испытывала определенные трудности, стараясь осознать общее убеждение, что "кто-то охотится на нас с одним намерением - убить". Погром! Вот как назвал это рабби, прежде чем уйти сегодня утором "посмотреть, что я могу для тебя сделать". Она знала, что рабби намеренно употребил это слово, исполненное глубокой древности и горечи воспоминаний. Но с момента первого своего опыта на Гамму до этого погрома Луцилла чувствовала, сколь плотным кольцом сжимаются вокруг нее обстоятельства, которые она не в силах контролировать. Тогда я тоже была беженкой. В ситуации, в которой в настоящее время оказалась Община Сестер, было немало сходного с тем, что ей пришлось выстрадать в правление Тирана, за исключением одного - Бог Император, судя по всему (в ретроспективе), никогда не намеревался уничтожить Дочерей Джессера, только управлять ими. И этого он безусловно добился! Где этот проклятый рабби? Это был большой, сильный человек в старомодных очках. Борода его выгорела под палящим солнцем. Немного морщин, хотя по голосу и движениям этого человека она ясно прочла его возраст. Очки заставляли сосредоточить внимание на глубоко посаженных карих глазах, что вглядывались в нее с таким странным напряжением. - Чтимые Матер, - сказал он (прямо в этой комнате с голыми стенами на втором этаже), когда она объяснила, в какое затруднительное положение попала. - Ну надо же! Это будет сложно. Этого ответа Луцилла ожидала и, что важнее, видела, что он тоже это знает. - Здесь навигатор Гильдии на Гамму тоже помогает тебя разыскивать. Он - с Эдрика, очень могущественный, как мне говорили. - Во мне кровь есть Сионы. Он не может меня видеть. - Также как и меня или моих людей - по тем же причинам. Знаешь, мы, евреи, привыкли приспосабливаться к необходимости. - Этот Эдрик - не более чем жест, - отозвалась она. - Он мало что может. - Но они привезли его сюда. Боюсь, нам не найти способа безопасно отослать тебя с планеты. - Что тогда мы можем сделать? - Посмотрим. Мои люди не совсем беспомощны, понимаешь? Луцилла распознала искренность и беспокойство за ее судьбу. Он спокойно продолжал, рассказывая о сопротивлении сексуальным обольщениям Чтимых Матер, "делать это незаметно, так чтобы не вызвать их ярости". - Пойду расскажу новости кое-кому на ухо, - сказал он. Как это ни странно, от этих слов она почувствовала, как возвращается к жизни. Зачастую в том, как ты попадаешь в руки профессиональных врачей, есть что-то отстраненное и жестокое. Она искала поддержки в знании о том, что последователи Сук проходят кодирование на то, чтобы остро чувствовать твои нужды, оказывать сочувствие и поддержку. (Все то, что может только встать поперек дороги в случае опасности.) Бессознательно она приложила усилие, чтобы вернуть себе утраченное спокойствие, концентрируясь наличной мантре, которую она извлекла из образования смертисоло, в одиночку. Если мне придется умереть, я должна передать комуто этот трансцендентный урок. Я должна уйти безмятежно. Это помогло, но она по-прежнему чувствовала озноб. Рабби ушел слишком давно. Что-то не так. Права ли я была, доверившись ему? Несмотря на растущие мрачные предчувствия, Луцилла заставила себя заняться практикой наивности Бене Джессерит, возвращая в сознании сцены встречи с рабби. Ее прокторы называли это "невинностью, которая естественно сочетается с неопытностью, состояние, часто путаемое с невежеством". В этой наивности сливались все вещи и события. Состояние это было близким к деятельности Ментата. Информация поступала без предвзятого вмешательства памяти. "Ты - зеркало, в коем отражается Вселенная. В этом отражении весь твой опыт. Из твоих чувств возникают образы. Выстраиваются гипотезы. Важные, путь даже неверные. Это исключительный случай, где даже больше, чем одно неверное исходное данное, вместе могут выдать надежное решение". - Мы с готовностью послужим тебе, - говорил рабби. Можно гарантировать, такое насторожит любую Преподобную Мать. Объяснения кристалла Одрейд внезапно показались неадекватными. Это почти всегда выгода. Она восприняла это как цинизм, но цинизм, проистекающий из обширного опыта. Попытки вытеснить его из человеческого поведения всегда разбивались о камни приложения на практике. Социализирующие и коммунистические системы меняли лишь расчеты, которыми измерялась выгода. Невероятных размеров управленческая бюрократия - силой был расчет. Луцилла предостерегала саму себя, что проявления его всегда одни и те же. Взгляни только на дорогую ферму рабби! Убежище отошедшего от дел доктора Сук? Она видела, что лежало за этим хозяйством: слуги, еще более роскошные аппартаменты. А должно быть и больше. Не важно, в рамках какой системы, все оставалось неизменным: лучшая еда, прекрасные любовницы, беспрепятственное передвижение, великолепные условия отдыха. Это становится очень у томительно, если сталкиваться с подобным столь же часто, как это выпало мне. Она понимала, что образы в ее разуме беспорядочно мерцают, но чувствовала, что не в силах сделать чтолибо, чтобы это предотвратить. Выживание. На дне выставляемых любой системой требований всегда лежит выживание. А я угроза выживанию рабби и его людей. Он лебезил перед ней. Бдительно следи за теми, кто подлизывается к нам, вынюхивая все те силы, какими, полагают, мы обладаем. Как лестно обнаружить толпы слуг, ждущих, жаждущих исполнить любую нашу прихоть! Насколько это расслабляет. Ошибка Чтимых Матер. Что же задерживает рабби? Прикидывает, сколько удастся вытянуть из Преподобной матери Луциллы? Где-то внизу хлопнула тяжелая дверь, от чего задрожал пол второго этажа. Торопливые шаги по лестнице. Как примитивны эти люди. Лестницы! Луцилла повернулась на звук открывающейся двери. Рабби принес с собой в комнату богатый, обволакивающий запах меланжа, но остановился у двери, оценивая в каком она настроении. - Прости мое промедление, дорогая госпожа. Я был вызван для допроса Эдриком, Навигатором Гильдии. Это объясняло запах спайса. Навигаторы вечно были погружены в газ меланжа, испарения которого зачастую искажали их черты. Луцилла легко могла визуализовать представить себе тонкий угол рта Навигатора и его уродливые отвисшие нос и уши. Рот и нос казались до смешного крохотными на гигантском лице Навигатора с его пульсирующими висками. И знала, каким ничтожным и беззащитным должен был чувствовать себя рабби, слушая то переливы, то завывания странного голоса, под аккомпанемент механического перевода на безличную галаку. - Что он хотел? - Тебя. - Он... - Он не знает наверняка, но я уверен, он подозревает нас. Впрочем, он подозревает всех и каждого. - За тобой кто-нибудь шел? - Не обязательно. Они в состоянии найти меня, как только я им понадоблюсь. - Что будем делать? - она и сама знала, что говорит слишком быстро, слишком громко. - Дорогая госпожа... - он сделал три шага вперед, и она увидела, что на лбу и на носу у него выступил пот. Страх. Она чуяла его. - Ладно, что? - Экономическая политика за действиями Чтимых Матер - мы расцениваем их как представляющие некоторый интерес. В его словах выкристаллизовались ее страхи. Я знала это. Он просто продаст меня! - Как вы Преподобные Матери прекрасно знаете, в экономических системах всегда находятся бреши. - Да? - с абсолютной настороженностью. - Неполное подавление торговли каким-либо видом товаров повышает прибыли торговцев, в особенности прибыли тех, кто держит в своих руках распространение, - заминка в его словах прозвучала как предостережение. - Заблуждение - полагать, что можно контролировать нежелательные наркотики, останавливая их на границах. Что он пытается ей сказать? Его слова описывали элементарные факты, известные даже послушницам. Возросшие доходы всегда использовались для покупки безопасных путей в обход охраны границ, а зачастую для подкупа этих людей. Он купил слуг Чтимых Матер? Но не может же он думать, что такое не будет стоить ему и его людям жизни? Она терпеливо ждала, пока он соберется с мыслями, судя по всему, он подыскивал такую для них форму, которая, по его мнению, наверняка была бы приемлемой для нее. Почему он направил ее внимание на охрану границ? А ведь именно это он и сделал! Охрана всегда расчетлива и в принципе готова предать своих начальников. Их мнение: "Если не я, деньги получит кто-то другой". Луцилла осмелилась дать волю надежде. Рабби прочистил горло. Очевидно, он отыскал необходимые слова и расставил их в должном порядке. - Я не верю в то, что существует какой-либо способ переправить тебя с Гамму живой. Она не ожидала столь прямого приговора: - Но... - Информация, которую ты несешь в себе, иное дело, - продолжал он. Так вот что лежало за всеми этими фразами о границах и охране! - Ты не понимаешь, рабби. Моя информация - это не просто несколько слов и некие предостережения, - она постучала пальцем себя по лбу. - Здесь много драгоценных жизней, и все они несут в себе незаменимый опыт прошлых существовании, знания их столь жизненно важны, что... - А-а, но я понимаю, дорогая госпожа. Наша проблема в том, что не понимаешь ты. Всегда эти ссылки на понимание! - Но в данный момент то, на что я полагаюсь, это твоя честь, - сказал он. Ага, легендарная честность и надежность слова Бене Джессерит, раз оно однажды было дано! - Ты же знаешь, я скорее умру, чем предам вас, - ответила Луцилла. В ответ он только довольно беспомощным жестом широко, развел руки. - Я целиком и полностью в этом убежден, дорогая госпожа. Вопрос не в предательстве, а в том, что мы никогда не открывали вашей Общине. - Что ты этим хочешь сказать? - властно, едва ли не Голосом (который ее предупреждали не использовать в обращении с этими евреями). - Я должен взять с тебя обещание. Мне нужно твое слово, что из-за того, что я тебе открою, вы не повернетесь против нас. Ты должна пообещать принять мое решение нашей дилеммы. - Вслепую? - Только потому, что я прошу тебя об этом и я уверяю, что мы не нарушим наших обязательств твоей Общине. Луцилла уставилась на него, пытаясь проникнуть за барьер, который он воздвиг между ними. Поверхностные его реакции читались легко, но как дотянуться до загадки его столь неожиданного поведения. Рабби ждал, пока эта внушающая страх женщина примет свое решение. В присутствии Преподобных Матерей он всегда чувствовал себя неуютно. Он знал, каково должно быть ее решение, и потому ему было жаль ее. Он так же видел, как легко она читает эту жалость в выражении его лица. Они знают так много и так мало. Силы их бесспорны, а их знание о Тайном Израэле столь опасно! Однако этот долг следует возвратить им. Она не из Избранных, но долг есть долг. Честь есть честь. Правда есть правда. Бене Джессерит не единожды помогала Тайному Израэлю выстоять в час нужды. Погром - это то, что его люди понимали без долгих объяснений. Погром глубоко отпечатался в душе Тайного Израэля. И благодаря Невыразимому, избранные люди не забудут этого никогда. Не забудут, как и не смогут простить. Память оставалась свежа в повседневных ритуалах (и периодически подчеркивалась на общих собраниях), отбрасывала огненный отблеск на то, что знал рабби, ему предстоит совершить. И эта несчастная женщина! И она попала в ловушку памяти и обстоятельств. В котел! Нас обоих! - Я даю слово, - проговорила Луцилла. Рабби вернулся к единственной в комнате двери, открыл ее. На пороге показалась женщина в длинном, до полу коричневом платье. Повинуясь приглашающему жесту рабби, она перешагнула через порог. Ее волосы цвета старого плавучего дерева были завязаны в тугой узел на шее. Лицо морщинистое и сморщенное, и темное, как сушеный миндаль. Но глаза! Совершенно голубые! И на дне их холод стали... - Это Ребекка, одна из наших людей, - донесся до Луциллы голос рабби. - Как, я уверен, ты уже заметила, она совершила опасный поступок. - Агония, - прошептала Луцилла. - Она прошла через это давно и хорошо служит нам. Теперь же она послужит тебе. Луцилле требовалась уверенность: - Ты сумеешь разделить? - Я никогда не делала этого, госпожа, но я знаю, что это, - с этими словами Ребекка подошла ближе и остановилась лишь тогда, когда их тела почти соприкоснулись. Они склонились друг к другу, Луцилла лбом коснулась лба странной женщины. Поднялись руки, и каждая из женщин сжала ими плечи другой. За мгновение до того, как слился их разум, Луцилла из глубин своего направила мощную проективную волну: - Это должно дойти до моих Сестер! - Обещаю, дорогая госпожа. В этом абсолютном слиянии двух сознании не было места обману, искренность его определило сознание неминуемой и скорой смертью или ядовитая эссенцией меланжа, которую древние фримены не зря называли "малой смертью". Луцилла приняла обещание Ребекки. Эта дикая Преподобная Мать евреев его исполнению посвятила свою жизнь. Но там есть и что-то еще! Разглядев что, Луцилла судорожно вдохнула. Рабби намеревается продать ее Чтимым. Матер. Оператор грузовоза был одним из их агентов, который приехал, чтобы убедиться, что в домике на ферме действительно женщина, соответствующая описанию Луциллы. Искренность Ребекки не оставила Луцилле надежды на спасение: - Для нас это единственный способ спастись и поддержать правдоподобие нашего прикрытия. Так вот почему рабби навел ее на мысль об охране и тех, кто нарушает закон силы! Умно, ничего не скажешь. И я согласилась, а он знал, что так и произойдет. x x x Невозможно манипулировать марионеткой, дергая лишь за одну нитку. Дзен-сунитское изречение Преподобная Мать Шиана стояла подле козел с будущей скульптурой. Серая в тонкой сети бороздок глина, как экзотические перчатки, покрывала ее руки. Почти за час под этими руками черный сенсиплаз на подставке обретал предназначенную ему форму. Шиана чувствовала, что близка к творению, стремящемуся реализоваться, вырваться на свободу из какого-то дикого уголка внутри самого ее существа. От напора энергии творения по всему телу бежали мурашки, и она успела подумать, не ощущают ли это и те, кто проходит по своим делам через зал справа от нее. Северное окно ее мастерской, к которому она сейчас стояла спиной, пропускало свет серого дня, а в западном оранжевым полыхал пустынный закат. Престер, старшая помощница Шианы, здесь на пустынной наблюдательной станции появилась в дверях еще несколько минут назад, но весь персонал станции прекрасно знал, что себе дороже прерывать Шиану во время такой работы. Отступив на шаг назад, Шиана тыльной стороной руки смахнула со лба прядь выгоревших на солнце русых волос. Черный плаз как некий вызов высился на своем постаменте, все его изгибы и плоскости почти соответствовали той форме, какую она ощущала в себе. Я прихожу сюда творить, когда мои страхи достигают своего пика, подумалось ей. Эта мысль придавила творческий порыв, и Шиане пришлось удвоить усилия, чтобы попытаться закончить скульптуру. Покрытые глиной руки вдавливали и разглаживали поверхность плаза, и черный силуэт следовал каждому касанию, как волна, гонимая безумным ветром. Свет северного окна померк, и по краям потолка зажглись автоматические компенсаторы с их желтоватосерым свечением, но это было не одно и то же. Совсем не то! Шиана отодвинулась от работы. Близко... но не достаточно. Она почти могла коснуться формы в своем сознании, почувствовать как та шевелится, стремясь к рождению. Но плаз не был ею. Одно размашистое движение правой рукой, и он превратился в черный ком на подставке. Проклятье! Шиана сорвала с рук перчатки, бросила их на ближайшую к подставке полку. За западным окном еще догорала оранжевая полоса заката, но гасла, бледнела столь же быстро, как и творческий порыв в ней. Быстро направившись к закатному окну, она успела увидеть, как возвращаются последние поисковые команды дневной смены. Посадочные огни их троптеров, как дротики светлячков, падали на землю на юге, где на пути у подступающих дюн временно было создано пологое плоскогорье. Потому, как медленно опускались троптеры, можно было догадаться, что они не нашли ни прорывов спайса, ни каких-либо иных свидетельств тому, что из выпущенной здесь песчаной форели начали наконец развиваться песчаные черви. Я вроде пастуха червей, которые могут так никогда и не появиться. Стекло с теменью за ним позволяло увидеть собственное темное отражение. Видно было, где оставила свой след Агония Спайса. Худенькая до черна загоревшая бродяжка с Дюны превратилась в высокую аскетичную женщину. Но русые волосы не сдавались в попытках убежать возле уха из-под тугого чепца. И отчетливо видна странность совершенно голубых - без белков - глаз. И другие это тоже видели. В этом и заключалась ее проблема, источник части ее страхов. Казалось, нет никакой возможности остановить Миссионарию Протектива в ее подготовке для нашей Шианы. Если разовьется гигантский песчаный червь - вернется Шай-Хулуд! И Миссионария Протектива сообщества Бене Джессерит готова была выпустить ее как метательный снаряд на ничего не подозревающее человечество, заранее подготовленное к религиозному обожанию. Миф станет реальностью... точно так же, как только что она сама пыталась воплотить в реальность скульптурную форму внутри нее. Святая Шиана! Сам Бог Император - ее раб! Смотрите, как ей повинуются священные черви! Лето возвратится! Воздействует ли это на Чтимых Матер? Вероятно. Уж они-то, по крайней мере, оказали Богу Императору медвежью услугу, тому его воплощению, которое известно под именем Галдар. Едва ли они последуют за "Святой Шианой", разве что в подвигах на поле секса. Шиана прекрасно сознавала, что ее поведение в этой области, возмутительное даже по меркам Бене Джессерит, было чем-то вроде протеста против роли, которую пыталась навязать ей. Отговорка, что она лишь завершает образование мужчин, которых тренирует в карнальных связях Дункан Айдахо, была ничем иным как... просто отговоркой. Беллонда подозревает. Ментат Белл была постоянной опасностью для тех Сестер, которые выделялись из общей массы. Это оставалось основной причиной, почему Белл сохраняла свою позицию силы и в Верховном Совете Сестринской общины. Шиана отвернулась от окна и бросилась в оранжевый и темно-коричневый цвета покрывала, раскинутого на походной койке. Прямо перед ней оказался черно-белый графический рисунок - изображение гигантского песчаного червя, вырастающего над человеческой фигурой. Вот чем они были и чем никогда не станут вновь. Что же я пыталась сказать этим рисунком? Если бы знать, быть может, удалось бы окончить скульптуру из плаза. Рискованно было вырабатывать их секретный с Дунканом язык движений рук. Но есть вещи, которых не должна знать Община Сестер - пока еще рано. Возможно, для нас обоих все же есть способ бежать. Но куда им идти? Эта Вселенная осаждена Чтимыми Матер, пронизана и другими силами. Эта Вселенная - лишь скопление разрозненных планет, населенных по большей части людьми, которые желают лишь в мире прожить свои жизни - в одних местах принимая руководство Бене Гессерит, во многих регионах - корчась под пятой Чтимых Матер, надеясь, по большей части, на то, чтобы самим насколько возможно управлять своими мирами, - неувядаемая мечта о демократии, - а затем всегда существовали неизвестные. И всегда урок, преподанный Чтимыми Матер! Ключи Мурбеллы говорят, что Чтимые Матер созданы экстремистами из Преподобных Матерей и Глашатаев Рыбы. Демократия Глашатаев Рыбы превратилась в автокритию Чтимых Матер! И этих ключей-улик слишком много, чтобы их можно было просто так сбросить со счетов. Но почему они так подчеркивают бессознательное принуждение своими Т-пробами, клеточную индукцию, сексуальную доблесть? Где рынок, который принял бы наши бежавшие таланты? У этой Вселенной не существует более единой биржи. Можно различить участки надземной сети. Сеть эта крайне непрочна, основана на старых компромиссах и временных соглашениях. Одрейд однажды сказала: - Она напоминает старое платье с обтрепавшимся подолом и залатанными дырами. Крепко связывающей отдельные планеты торговой сети КАНИКТ, какая была у Старой Империи, больше не существовало. Теперь это были лишь перепуганные популяции миров, связанные лишь непрочнейшей из нитей. Люди всегда с презрением относились к этой латаной и перелатаной рухляди, ностальгически мечтая о старых добрых временах. Каким должен быть тот мир, чтобы он принял нас как простых беженцев, а не как Священную Шпану и ее консорта? Не то чтобы Дункан был консортом. Это было изначальным планом Бене Джессерит: "Привяжите Шиану к Дункану. Мы контролируем его, а он сможет взять ее под контроль". Мурбела поставила крест на этом плане. Доброе дело для нас обоих. Кому нужна сексуальная одержимость! Но Шиана была вынуждена признать, что испытывает по отношению к Дункану Айдахо странно смешанные чувства. Разговор посредством рук,