и перед ней долбанами. Это были плоские черные филенки толщиной в десять молекул, вибрирующие в прозрачном жидком связующем. Саморегулирующиеся, эти лучшие икшианские долбановые ширмы выбирали заранее определенный и допустимый уровень света, так что немногое исчезало из вида. Одраде знала, художники и древние дельцы предпочитали их поляризующим системам, потому что долбаны оставляли полный спектр света. То, что они были здесь, говорило о предназначении помещения -- выставочный зал самых лучших экспонатов из собрания Бога Императора. Да, здесь было платье его несостоявшейся суженой. Жрецы-советники яростно дискутировали между собой в одном из концов комнаты, не обращая внимания на лже-Туека. Тараза стояла неподалеку, прислушиваясь. Ее лицо явно выражало, что она считает жрецов дураками. Вафф со своей свитой Лицевых Танцоров стоял возле широкой входной двери. Его взгляд переходил с Шиэны на Одраде и Таразу, и только изредка на спорящих жрецов. Каждое движение Ваффа свидетельствовало о его неуверенности. Действительно ли его поддержит Бене Джессерит? Смогут ли они все вместе мирными средствами преодолеть ракианскую оппозицию? Шиэна и прикрывавший ее эскорт остановились возле Одраде. В девочке до сих пор были резкость и поджарость, отметила Одраде, но она полнела, и мускулы обретали очертания, свойственные Бене Джессерит. Ее высокие скулы смягчились под оливковой кожей, карие глаза стали посветлее, но оставались рыжие штришки в ее каштановых волосах. То внимание, которое она уделяла жрецам, показывало, что она взвешивает сейчас, насколько значительно то, во что она посвящена и насчет чего проинструктирована. -- Они действительно будут сражаться? -- прошептала она. -- Прислушайся к ним, -- сказала Одраде. -- Что сделает Верховная Мать? -- Внимательно за ней наблюдай. Они обе посмотрели на Таразу, стоявшую в окружении отряда мускулистых послушниц. Тараза, продолжавшая наблюдать за жрецами, выглядела повеселевшей. Ракианская группа начала свой спор в саду на крыше. Они вошли с ним внутрь, когда удлинились тени. Они сердито пыхтели, порой бормотали, а потом опять повышали голоса. Разве они не видят, как поддельный Туек наблюдает за ними? Одраде перенесла свой взгляд на горизонт, видимый за садом на крыше: никакого другого признака жизни во всей пустыне. В каком направлении ни смотри от Дар-эс-Балата -- увидишь пустой песок. Люди, рожденные и выросшие здесь, обладали другим взглядом на жизнь и на свою планету, чем большинство этих советников-жрецов. Это не Ракис зеленных поясов и полных водой оазисов в более высоких широтах, словно цветущие пальцы, указывавшие на долгие пути пустыни. Из Дар-эс-балата открывалась Срединная Пустыня, растянувшаяся, как крестная всех пустынь, вокруг целой планеты. -- Достаточно я выслушал этой чуши! -- взорвался лже-Туек. Он грубо оттолкнул одного из своих советников в сторону и вошел в середину спорящей группы, поворачиваясь всем телом, чтобы посмотреть в каждое лицо. -- Вы все, что, с ума посходили? Один из жрецов (Господи, это же старый Альбертус!) поглядел через зал, ища Ваффа, и окликнул: -- Сер Вафф! Не будешь ли ты так добр, унять своего Лицевого Танцора? Вафф заколебался, а затем направился к спорящим; его свита -- вплотную за ним. Фальшивый Туек повернулся всем телом и устремил палец на Ваффа: -- Эй, ты! Стой, где стоишь! Я не потерплю тлейлаксанского вмешательства! Ваш умысел открыт мне, как на ладони! Одраде наблюдала за Ваффом, когда заговорил ложный Туек. Неожиданность! Никто никогда так не обращался к Господину Бене Тлейлакса. Какой шок! Черты его лица исказились от ярости. Из его рта вырвались жужжащие звуки, похожие на звуки рассерженных насекомых, модулированный шум, который явно был неким видом языка. Лицевые Танцоры его свиты замерли, как вкопанные, но лже-Туек просто опять перевел взгляд на своих советников. Вафф перестал жужжать. Было видно, что он объят смятением и ужасом! Его Лицевой Танцор Туек не бежит к ноге! Он направился к жрецам. Лже-Туек опять это заметил и вновь ткнул в его сторону подрагивающим пальцем. -- Говорю тебе, держись подальше! Ты, может быть, и способен уничтожить меня, но не оседлаешь меня со своей тлейлаксанской скверной! Это решило дело. Вафф остановился. К нему пришло понимание. Он метнул взгляд на Таразу, увидел, что она поняла его затруднения, и это ее веселит. Теперь у него была новая цель для ярости. -- Ты знала! -- Я подозревала. -- Ты... Ты... -- Вы слишком хорошо справились, -- сказала Тараза. -- Это же ваше собственное создание. Жрецы не обратили внимания на этот спор. Они закричали на лже-Туека, приказывая ему заткнуться и убраться, обзывая его "Проклятым Лицевым Танцором!" Одраде со вниманием изучала предмет их нападения. Насколько же глубоко проник отпечаток! Неужели он действительно убежден, что он и есть Туек! Лже-Туек выпрямился, внезапно обретя спокойствие, приосанился с достоинством и метнул язвительный взгляд на своих обвинителей. -- Вы все меня знаете, -- сказал он. -- Все вы знаете годы моей службы Разделенному Богу, который есть Единый Бог. Я отправлюсь к Нему, если к этому приведет ваш разговор, но помните: он знает, что делается в ваших сердцах! Жрецы, как один, поглядели на Ваффа. Никто из них не видел, как Лицевой Танцор заместил их Верховного Жреца. Никого не было, чтобы это увидеть. Всеми доказательствами были доказательства человеческих утверждений, но ведь любые утверждения могли быть ложью. С опозданием некоторые посмотрели на Одраде. Ведь они поверили, услышав, как она об этом говорит. Вафф тоже поглядел на Одраде. Она улыбнулась и обратилась к тлейлакса некому Господину. -- Нашим целям вполне отвечает, чтобы звание Верховного Жреца на данное время не переходило в другие руки, -- сказала она. Вафф немедленно углядел выгоду для себя. Таким образом, между жрецами и Бене Джессерит вбивается клин, исчезает одна из самых больших опасностей, с помощью которых Орден держит Тлейлакс. -- Это отвечает и моим целям, -- сказал он. Поскольку жрецы опять гневно возвысили голоса, Тараза подоспела как раз вовремя: -- Кто из вас нарушит наше соглашение? -- вопросила она. Лже-Туек оттолкнул двух своих советников в сторону и широкими шагами прошел через комнату к Верховной Матери. Он остановился только в шаге от нее. -- Что здесь за игра? -- спросил он. -- Мы поддерживаем тебя против тех, кто хочет тебя заменить, -- ответила она. -- Бене Тлейлакс присоединяется к нам в этом. Это наш способ продемонстрировать, что и мы тоже имеем голос при выборе Верховного Жреца. Несколько голосов жрецов прозвучали в унисон: -- Лицевой Танцор он или нет? Тараза благосклонно взглянула на стоявшего перед ней человека: -- Ты Лицевой Танцор? -- Разумеется, нет! Тараза посмотрела на Одраде, и Одраде сказала: -- Кажется, здесь произошла ошибка. Одраде среди жрецов выхватила взглядом Альбертуса и задержала на нем взгляд. -- Шиэна, -- спросила Одраде, -- что следует сейчас делать Церкви Разделенного Бога? Как ей и было предписано сделать, Шиэна вышла из-за своего живого заслона и произнесла со всем высокомерием, которому обучилась: -- Им следует продолжать служить Богу! -- Кажется, дело, ради которого мы собрались, завершено, -- сказала Тараза. -- Если тебе нужна зашита. Верховный Жрец Туек, то наш охранный отряд ожидает в холле. Эти люди в твоем распоряжении. Они увидели в нем понимание и согласие. Он стал созданием Бене Джессерит. Он не помнил ничего о своем происхождении Лицевого Танцора. Когда жрецы и Туек удалились, Вафф выпалил единственное слово, обращаясь к Таразе на языке исламиата: -- Объясни! Тараза вышла из-за своих охранниц, словно бы делаясь уязвимой. Это было рассчитанное движение, которое они обсуждали в присутствии Шиэны. На том же языке Тараза ответила: -- Мы ослабляем хватку, которой держим Бене Тлейлакс. Они подождали, пока он взвесит эти слова. Тараза напомнила себе, что название тлейлаксанцев для себя самих переводится, как "не имеющие имени". Часто такое выражение употреблялось при упоминании о богах. Этот Бог явно не уразумел из открывшегося ему здесь, что может произойти с его Лицевыми Танцорами, насаженными среди икшианцев и Рыбословш. Значит, Ваффа еще ждут потрясения. Однако же вид у него был донельзя изумленный. Вафф столкнулся со множеством вопросов без ответов. Он не был удовлетворен полученными с Гамму сообщениями. Он вовлечен сейчас в опасную двойную игру. Не играет ли Орден в такую же игру? Но тлейлаксанских Затерянных нельзя отодвинуть в сторонку, не навлекая нападения Преподобных Черниц. Сама Тараза предостерегала об этом. Представляет ли старый башар на Гамму силу, с которой до сих пор нужно весьма и весьма считаться? Этот последний вопрос он задал вслух. Тараза парировала его собственным вопросом: -- Как вы изменили нашему гхолу? Чего вы надеялись достичь? -- она была уверена, что уже знает. Но необходимо было продолжать игру в неведение. Ваффу захотелось ответить: "Смерть всего Бене Джессерит!" Но ведь ценность этих ведьм, какие они есть, неисчислима. Он замкнулся в угрюмом молчании, глядя на Преподобных Матерей с меланхолическим выражением, от которого его эльфическое личико стало выглядеть еще более детским. "Капризный ребенок", -- подумала Тараза. И предостерегла себя затем, что опасно недооценивать Ваффа. Тлейлаксанское яйцо разбиваешь только для того, чтобы внутри найти еще одно яйцо, -- и так до бесконечности! Все возвращалось к подозрениям Одраде о тех яблоках раздора, которые еще могли привести к кровавому побоищу в этом зале. Действительно ли тлейлаксанцыдо конца поведали то, что узнали от шлюх и других Затерянных? Был ли гхола единственным мощным тлейлакса неким оружием? Тараза решила еще раз его кольнуть, используя разработки "Девятого Анализа" ее Совета. Все так же на языке исламиата она сказала: -- Опозоришь ли ты себя в стране Пророка? Ты не вошел с нами в открытое соучастие, хотя говорил, что войдешь. -- Мы рассказали вам о сексуальных... -- Вы не были откровенны до конца! -- перебила она. -- Это из-за гхолы, и мы это знаем. Она видела его реакцию загнанного в угол животного. Такие животные крайне опасны. Однажды она видела дворняжку, одичавшую, с поджатым хвостом, происходившую от древних собак Дана, которую загнала в угол группа молодежи. Животное накинулось на своих преследователей, прокладывая себе путь к свободе с совершенно неожиданным зверством. Двое остались калеками на всю жизнь, и только один избежал ранений! Вафф был сейчас, как это животное. Ей было видно, что у него руки чешутся схватиться за оружие. Но Тлейлакс и Бене Джессерит обыскали друг друга с тщательной осторожностью перед тем, как подняться сюда. Она была уверена, что оружия у него нет. И все же... Вафф заговорил. В голосе -- терзающая его тревога перед неизвестностью: -- По-вашему, мы не осознаем, как вы надеетесь править нами! -- Гниль, которую принесли с собой Люди Рассеяния, -- ответила Тараза. -- Гниль с головы. Манера Ваффа изменилась. Нельзя игнорировать то, что подразумевается более глубоко под этой мыслью Бене Джессерит. Но не посеет ли она вражду? -- Пророк установил локатор, тикающий в уме каждого человека, из Рассеяния он или нет, -- сказала Тараза. -- Он привел их назад к нам, вместе со всей их гнилью. Вафф заскрипел зубами. Что она делает? Его одолели сумасшедшие мысли, что Орден затмил его ум каким-то секретным наркотиком, распрысканным в воздухе. Они знают то, в чем отказано другим! Он переводил взгляд с Таразы на Одраде и опять на Таразу. Он знал, что он очень стар благодаря этим постоянным воплощениям в плоти гхолы, но недостаточно стар, по сравнению с Бене Джессерит. Вот Преподобные Матери действительно стары! Они даже представить себе не осмеливаются. У Таразы были сходные мысли. Она увидела вспышку более глубокого понимания в глазах Ваффа. Необходимость открывает новые двери рассудку. Насколько глубоко зайдут тлейлаксанцы? Его глаза так стары! У нее было чувство, что, что бы ни происходило в уме этих тлейлаксанских Господинов сейчас это что-то другое -- голографическая запись, с ко9торой стерты все ослабляющие эмоции. Она разделяла недоверие к эмоциям, которое, подозревала, есть и в нем. Не эти ли узы их свяжут? "Ориентированность в одном направлении, благодаря общим мыслям". -- Ты говоришь, что вы ослабляете вашу хватку на нас, -- проворчал Вафф. -- Но я чувствую твои пальцы на своем горле. -- Значит, хватка на твоем горле сохраняется, -- сказала она. -- Некоторые из ваших Затерянных к вам вернулись. Ни одна Преподобная Мать не вернулась к нам из Рассеяния. -- Но ты сказала, что вы знаете все о... -- У нас есть и другие пути приобретения знаний. Что, потвоему, произошло с Преподобными Матерями, которых мы отправили в Рассеяние? -- Общая катастрофа? -- он покачал головой. Это была абсолютно новая информация. Ни один из возвратившихся тлейлаксанцев ничего об этом не говорил. Это противоречие питало его подозрения, кому же верить? -- Они стали ренегатками, -- сказала Тараза. Одраде, услышав, как впервые Верховной Матерью произносятся вслух всеобщие подозрения, ощутила огромную мощь, скрытую за этими простыми словами Таразы. Одраде это даже испугало. Она знала ресурсы, планы на случай непредвиденных обстоятельств, импровизированные пути, которые Преподобная Мать могла использовать, чтобы преодолеть препятствия. Могло ли это остановить что-то Оттуда? Когда Вафф не ответил, Тараза продолжила: -- Вы пришли к нам с грязными руками. -- Ты осмеливаешься так говорить? -- осведомился Вафф. -- Ты, кто продолжает подрывать наши ресурсы способами, которым научила вас мать вашего башара? -- Мы знаем, что вы можете позволить себе потери, раз у вас есть ресурсы из Рассеяния, -- сказала Тараза. Вафф сделал дрожащий вздох. Значит, Бене Джессерит знает даже это. Он частично понимал, как они это выведали. Что ж, следует найти способ вернуть лже-Туека под свой контроль. Ракис, это действительно та цена, которую доискиваются люди Рассеяния, и ее еще могут потребовать от Тлейлакса. Тараза подошла еще ближе к Ваффу, одинокая и уязвимая. Она увидела, как еще больше напряглись ее охранницы. Шиэна сделала небольшой шажок по направление к Верховной Матери, и Одраде оттянула ее назад. Одраде держала взгляд на Верховной Матери, а не на вероятных участниках нападения. Действительно ли тлейлаксанцы убеждены, что Бене Джессерит будет им служить? Тараза проверила пределы этого убеждения, никакого сомнения. И на языке исламиата. Но она выглядит очень одинокой, отдаляясь от своих охранниц так близко к Ваффу и его людям. Куда могут завести Ваффа его очевидные подозрения? Тараза содрогнулась. Одраде это заметила. Тараза была необыкновенно худа -- как ребенок -- ни одной лишней унции жира. Это делало ее изощренно чувствительной к перепадам температуры, очень плохо переносящей холод. Но Одраде не ощущала в помещении перепада температур. Значит Тараза приняла опасное решение -- настолько опасное, что тело ее выдает. Опасное не для нее самой, конечно -- опасное для Ордена. Вот в чем ужасное преступление Бене Джессерит: неверность своему Ордену. -- Мы будем служить вам всеми способами, кроме одного, -- сказала Тараза. -- Мы никогда не станем инкубаторами для гхол! Вафф побледнел. Тараза продолжила: -- Ни одна из нас никогда не станет... -- она сделала паузу. -- ...акслольтным чаном. Вафф поднял руку, готовясь подать жест, который знала каждая Преподобная Мать: сигнал к нападению для своих Лицевых Танцоров. Тараза указала на его поднятую руку. -- Если ты завершишь этот жест -- Тлейлакс потеряет все. Посланница Бога, -- Тараза указала через плечо на Шиэну, -- отвернется от вас, и слова Пророка станут пылью в ваших устах. Услышать такие слова на языке исламиата было для Ваффа уж слишком. Он опустил руку, но продолжал угрюмо пожирать взглядом Таразу. -- Мой посол сказала, что мы поделимся всеми известными нам знаниями, -- сказала Тараза. -- Ты это подтвердил. Посланница Бога слушает ушами Пророка! Что проистекло на Тлейлаксе? Плечи Ваффа поникли. Тараза повернулась к нему спиной. Ход лукавый, но она -- как и другие Преподобные Матери, присутствовавшие здесь -- понимала, что делает его сейчас совершенно безопасно. Поглядев через зал на Одраде, Тараза позволила себе улыбнуться -- зная, что Одраде правильно поймет эту улыбку. Время для небольшого наказания со стороны Бене Джессерит. -- Тлейлакс жаждет Атридеса для выведения, -- сказала Тараза. -- Я дарую вам Одраде. Будут поставлены и другие. Вафф пришел к решению. -- Может быть, вам и многое известно о Преподобных Черницах, -- сказал он, -- но вы... -- О шлюхах! -- Тараза повернулась всем телом. -- Как тебе угодно. Но есть то, что, как показывают ваши слова, вы не знаете. Я закреплю нашу сделку, рассказав тебе это. Они владеют искусством многократно умножать основу для оргазма, распространяя его по всему мужскому телу. Они задействуют все чувственное восприятие мужчины. Множественные волны оргазма творятся ими, и могут быть растянуты ...могут быть растянуты этими женщинами на очень долгий период. -- Полное задействование? -- Тараза и не пыталась скрыть своего изумления. Одраде тоже слушала с ощущением шока, который, как она увидела, разделяют все присутствующие Сестры и даже послушницы. Только Шиэна, казалось, не понимала. -- Говорю тебе, Верховная мать Тараза, -- проговорил Вафф со злорадной улыбкой на лице, -- что мы проиграли это с одним из моих собственных людей. Даже я сам участвовал! В моем гневе я приказал Лицевому Танцору, который исполнял... женскую роль уничтожить себя. Ни один... я говорю, никому нельзя иметь такую власть надо мной! -- Какую власть? -- Если бы это была одна из этих... из этих шлюх, как вы их называете, я бы повиновался ей, ни о чем не спрашивая, -- он содрогнулся. -- У меня едва хватило силы воли... уничтожить... -- он растерянно покачал головой при этом воспоминании. -- Меня спас гнев. Тараза попыталась сглотнуть сухим горлом. -- Как? -- Как это делается? Очень хорошо! Но перед тем, как я поделюсь с вами этим знанием, я предостерегаю вас... если ктолибо из вас когда-либо попробует опробовать на нас такую власть, последует кровавое побоище! Мы приготовили наш домель, наш народ ответит убийством всех Преподобных Матерей, которых они смогут найти, при малейшем признаке вашего стремления установить над нами такую власть! -- Ни одна из нас этого не сделает, но не из-за твоей угрозы. Нас удерживает наше понимание того, что это и нас уничтожит. Твоя кровавая резня не будет необходимой. -- Вот как? Тогда почему же это не уничтожает этих... этих шлюх? -- Уничтожает! И уничтожает всякого, кто к ним прикасается! -- Меня это не уничтожило! -- Тебя защищает Бог, мой Абдль, -- сказала Тараза. -- Как защищает он всех верных. Убежденный Вафф оглядел комнату и опять перевел взгляд на Таразу. -- Пусть всем известно будет, что я исполню свой обет в стране Пророка, это будет путь, а затем... -- он махнул рукой двум своим Лицевым Танцорам. -- Мы вам покажем. Много позже, оставшись одна в своих апартаментах, Одраде гадала, было ли мудро позволять Шиэне увидеть все представление. Что ж, почему бы и нет? Шиэна уже посвящена Ордену. И это пробудило бы подозрения Ваффа, если бы Шиэну отослали. В Шиэне ощущался явный чувственный подъем, когда она наблюдала за спектаклем Лицевых Танцоров. Тренирующей прокторше придется раньше обычного срока призвать для Шиэны спарринг-мужчин. Что тогда сделает Шиэна? Постарается ли она опробовать это новое знание на мужчинах? В Шиэне должны быть заложены запреты, чтобы это предотвратить! Она должна усвоить, что это может составлять опасность для нее самой. Присутствовавшие Сестры и послушницы хорошо себя контролировали, накрепко откладывая в запасники памяти то, что они познавали. От этого зрелища и нужно строить образование Шиэны. Остальные полностью справились с внутренними силами. Наблюдавшие Лицевые Танцоры сохраняли непроницаемость, но на Ваффа стоило поглядеть. Он сказал, что уничтожит обоих исполнителей, но что он сделает сперва? Поддастся ли он искушению? Какие мысли проносились в его уме, когда он наблюдал за мужчиной Лицевым Танцором, корчившимся в уничтожающем рассудок экстазе? Неким образом этот спектакль связался у Одраде с ракианским танцем, который она видела на Великой Площади Кина. В коротком промежутке времени танец был умышленно аритмичен, но, по мере развития, в нем открывался долговременный ритм, повторявшийся приблизительно через каждые две сотни шагов. Танцоры растягивали ритм танца до удивительной степени. -- Как это делали Лицевые Танцоры, давшие им это представление. "Сиайнок стал сексуальной хваткой на бесчисленных миллиардах в Рассеянии!" Одраде подумала о том танце, о ритме, за которыми последовало хаотическое побоище. Возвышенная сориентированность Сиайнока на обмен религиозными энергиями превратилась в другой вид обмена. Она припомнила возбужденную реакцию Шиэны, когда Одраде затронула в разговоре с ней тот танец на Великой Площади, и спросила Шиэну: -- Чем они там сопричащались друг с другом? -- Это же танцоры, глупая! Такой ответ являлся недозволимьш. -- Я уже предупреждала, чтобы ты оставила такой тон, Шиэна. Ты хочешь немедленно изведать, какое наказание для тебя может найтись у Преподобной Матери? Слова, словно многозначащие призраки всплывали в уме Одраде, глядевшей на сгущавшуюся тьму за верхним этажом Дар-эс-Блата. Огромное одиночество воцарилось в ней. Все остальные ушли из этой комнаты. "Только наказанный остается!" Как же горели глаза Шиэны в той комнате над Великой Площадью, сколько вопросов было у нее на уме. -- Почему ты всегда говоришь о боли и наказании? -- Ты должна усвоить дисциплину. Как ты сможешь контролировать других, когда не можешь контролировать себя? -- Мне не нравится этот урок. -- Никому из нас он особо не нравится... до тех пор, пока мы на опыте не познаем его ценность. Как и предполагалось, Шиэна долго переваривала этот ответ в уме. Наконец, она рассказала все, что знала об этом танце. -- Некоторые из танцующих сбегут. Другие прямиком уйдут к Шайтану. Жрецы говорят, они идут к Шаи-Хулуду. -- Что с теми, кто останется в живых? -- Когда они очнуться, они должны присоединится к великому танцу в пустыне. Если туда придет Шайтан, они умрут. Если Шайтан не придет, они будут вознаграждены. Одраде поняла общую схему. Дальнейшие объяснения Шиэны были даже уже не нужны, хотя, Одраде и дала ей продолжать. Сколько же горечи было в голосе Шиэны! -- Их наградят деньгами, местом на базаре -- всякое такое. Жрецы говорят, они доказали, что являются людьми. -- А те, что потерпели неудачу, те не люди? Шиэна на это промолчала, надолго погрузившись в глубокие размышления. Путь этих размышлений, однако, был виден Одраде: испытание Ордена на человечность! Ее собственный проход в приемлемую человечность Ордена был уже в точности повторен Шиэной. Каким же мягким кажется этот проход, по сравнению с другими муками! В тусклом свете верхних апартаментов Музея, Одраде подняла правую руку, поглядев на нее, припомнила и ящичек муки, и гомджаббар, нацеленный в шею, готовый убить, если она содрогнется или вскрикнет. Шиэна тоже не вскрикнула. Но она знала ответ Шиэны даже еще до ящичка муки. -- Они люди, но по-другому. Одраде проговорила вслух в пустой комнате с ее экспонатами из хранилища не-палаты Тирана. -- Что ты с ним сделал. Лито? Только ли ты Шайтан, говорящий с нами? К чему ты сейчас понуждаешь нас причаститься? "Станет ли допотопный танец допотопным сексом?" -- С кем ты разговариваешь. Мать? Это был голос Шиэны. Он донесся от открытой двери в противоположном конце комнаты. Ее серая роба послушницы виднелась лишь смутным силуэтом, увеличивавшимся при ее приближении. -- Меня послала за тобой Верховная Мать, -- сказала Шиэна, подойдя и становясь рядом с Одраде. -- Я разговариваю сама с собой -- сказала Одраде. Она посмотрела на странно тихую девочку, вспоминая выкручиваюшее внутренности возбуждение того момента, когда Шиэне был задан опорный вопрос. "Желаешь ли стать Преподобной Матерью? -- Почему ты разговариваешь сама с собой. Мать? -- в голосе Шиэны слышалась сильная озабоченность. Обучающим прокторшам придется приложить немало усилий, чтобы устранить ее эмоции. -- Я припоминала, как я спросила тебя, желаешь ли стать Преподобной Матерью, -- ответила Одраде. -- Это навело меня на другие мысли. -- Ты сказала, что я должна довериться твоему руководству во всем, не оставив позади себя ничего, ни в чем тебя не ослушиваться. -- И ты сказала: "И это все?" -- Я тогда не очень-то много знала, верно? И я до сих пор не очень-то много знаю. -- Никто из нас не знает, девочка. Кроме того, что все мы вовлечены в совместный танец. И Шайтан наверняка придет, если хоть кто-нибудь из нас потерпит неудачу. x x x Когда встречаются чужестранцы, следует делать большую скидку на различия привычек и воспитания. Леди Джессика, из "Мудрости Арракиса". Последняя зеленоватая полоска света погасла за горизонтом, когда Бурзмали подал сигнал, что они могут двигаться. Было уже темно, когда они добрались до дальней окраины Ясая и кольцевой дороги, которая должна была привести их к Данкану. Небо затмили облака, на которых отражались огни города, и отсвет этих огней падал на городские трущобы, через которые направляли их проводники. Эти проводники нервировали Лусиллу. Они появлялись из боковых улочек, из внезапно раскрывавшихся дверей, шепотом давая им указания, куда двигаться дальше. Слишком много людей знало о паре беглецов и о назначенном им свидании! Она выиграла рукопашный бой со своей ненавистью, но следом ее осталось глубокое отвращение к каждому человеку, которого они встречали. Прятать это отвращение за привычными ухватками гетеры, идущей со своим клиентом, становилось все труднее. Тротуар был весь в слякоти, налетевшей на него из-под проезжавших граундкаров. У Лусиллы замерзли ноги, не успели они и полкилометра пройти, как ей пришлось израсходовать дополнительную энергию, чтобы согреться. Бурзмали шел безмолвно, с опущенной головой, якобы погруженный в собственные заботы. Лусиллу это не обманывало. Бурзмали слышал каждый звук вокруг них, видел каждую приближавшуюся машину. Он заставлял ее поспешно покинуть дорогу всякий раз при приближении граундкара. Граундкары со свистом проносились мимо на своих суспензорах, грязная слякоть летела из-под щитков и забрызгивала кустарники вдоль дороги. Тогда Бурзмали бросал ее в снег рядом и выжидал там, пока не становился уверен, что грзундкар уже далеко. Хотя вряд ли едущие в них были способны расслышать что-то кроме звука своей собственной быстрой езды. Они прошли два часа, потом Бурзмали остановился и оценивающе поглядел на дорогу перед ними. Их местом назначения была община на кольцевой, которую им описали как совершенно безопасную". Лусилла в этом сомневалась -- на Гамму не было совершенно безопасных мест. Община перед ними приветливо светилась желтыми огнями, от отсветов которых полнились внутренним светом облака. Их продвижение по слякоти привело их к туннелю под кольцевой дорогой и низкому холму, на котором было разбито нечто, вроде садика. Ветки были неподвижны в тусклом свете. Лусилла поглядела вперед. Облака таяли. У Гамму было множество маленьких лун -- не-кораблей, орбитальных крепостей. Некоторые из них были размещены Тегом, но она заметила линии новых, тоже несущих охрану. Они были в четыре раза ярче самых ярких звезд, и часто двигались вместе; их отраженный свет был полезным, но неверным, потому, что двигались они быстро -- через все небо и за горизонт всего лишь за несколько часов. Она взглянула на цепочку из шести таких лун, видневшуюся в разрывах туч, гадая, не являются ли они частью защитной системы Тега. Мгновение она думала над врожденной слабостью защитного менталитета, которые представляли такие средства обороны. Тегбыл прав насчет них. Мобильность -- вот ключ к военному успеху. Но она сомневалась, что он имел в виду мобильность пехоты. Здесь, на белоснежном склоне, нелегко было бы спрятаться, и Лусилла ощутила нервозность Бурзмали. Что они смогут сделать, если кто-нибудь на них наткнется? Слева от них, наискосок к общине виднелось покрытое снегом углубление. Это была дорога, но ей подумалось, что тут могла быть и простая тропа. -- Вот сюда, -- сказал Бурзмали, уводя их в углубление. Снег здесь доставал им до паха. -- Надеюсь, эти люди достойны доверия, -- сказала она. -- Они ненавидят Преподобных Черниц, -- сказал он. -- Для меня этого достаточно. -- Лучше бы гхола был здесь! -- Она сдержала даже еще более резкие слова, но не могла удержаться, чтобы не добавить: для меня их ненависть недостаточна. "Лучше всего ожидать самого худшего", -- подумала она. Однако, она успокоилась насчет Бурзмали. Он похож на Тега. Никто из них не следует курсом, который может завести в тупик -- нет, если они хоть как-то могут этого избежать. Она подозревала, что даже сейчас вокруг них скрыты защитные силы прикрытия. Покрытая снегом тропа перешла в мощеную дорожку, плавным изгибом уходившую от подножия холма и очищенную с помощью системы растопления снега. Посреди дорожки сочился ручеек. Лусилла сделала несколько шагов по дорожке, прежде чем поняла, что это магнитный желоб, бывший некогда путепроводом для древнего магнитного транспорта, которым доставлялись вещи и сырье на фабрику, существовавшую здесь до времен Рассеяния. -- Здесь становится круче, -- предостерег ее Бурзмали. -- Здесь прорублены ступеньки, но будь осмотрительна. Ступеньки узкие. Вскоре они добрались до конца магнитного желоба. Он закончился у разрушенной стены, сделанной из местного кирпича поверх пластального фундамента. В тусклом свете звезд очистившегося неба стала видна грубая кладка -- типичное сооружение времен Голода. Стена была густо покрыта вьющимися растениями и пятнами плесени. Растительность почти не скрывала трещин и расколов в кирпичах, как и грубых попыток заполнить трещины цементом. Единственный ряд узких окон смотрел на то место, где магнитный желоб растворялся в массе кустарников и сорняков. Три окна светились электрическим светом, свидетельством наличия жизни внутри, сопровождавшейся слабыми потрескивающими звуками. -- В старые времена здесь была фабрика, -- сказал Бурзмали. -- У меня есть глаза и память, -- огрызнулась Лусилла. "Неужели этот ворчливый мужчина считает, что она полностью лишена разума?" Что-то уныло скрипнуло слева от них -- это приподнялся кусок дерна и сорняков, открывая спуск в подвал, сквозь щель брызнул яркий желтый свет. -- Живо! -- Бурзмали повел ее быстрым бегом через густые заросли и вниз по пролету ступенек, открывшихся под приподнявшимся люком. Люк скрипнул механическим скрежетом, закрываясь позади них. Лусилла увидела, что они оказались в большом помещении с низким потолком, освещенном длинными рядами современных глоуглобов, укрепленных на массивных пластальных захватах над головой. Пол был чисто подметен, но на нем виднелись царапины и признаки жизнедеятельности: здесь раньше, несомненно, располагалась убранная теперь машинерия. В глаза ей бросилось движение вдали. Молодая женщина, одетая в такую же накидку с драконами, как на Лусилле, рысцой направлялась к ним. Лусилла принюхалась, и помещении стоял кисловатый запах, и его оттенки говорили о чем-то грязном. -- Здесь была фабрика Харконненов, -- сказал Бурзмали. -- Интересно, чем они здесь занимались? Молодая женщина остановилась перед Лусиллой. У нее была гибкая фигура -- элегантный силуэт, легкие движения под облегающим одеянием. Лицо ее светилось налитым румянцем, оно говорило о физической закалке и хорошем здоровье. Зеленые глаза, однако, так взвешивающе смотрели на все вокруг, что выражение их было тяжелым и морозящим. -- Значит, они послали не меня одну следить за этим местом, -- сказала она. Лусилла предупреждающе подняла руку, когда Бурзмали собрался ответить. Эта женщина не та, кем она представляется. "Не больше, чем я!" Лусилла стала осторожно выбирать слова. -- Мы всегда знаем друг друга, похоже. Женщина улыбнулась. -- Я наблюдала за вашим приближением. Не могла поверить собственным глазам. -- Она метнула насмешливый взгляд на Бурзали. -- Это -- якобы клиент? -- И проводник, -- ответила Лусилла. Она заметила озадаченность на лице Бурзмали и взмолилась, чтобы он не задал неправильного вопроса. Эта молодая женщина грозила опасностью! -- Разве нас не ожидали? -- спросил Бурзмали. -- Ага. Оно разговаривает, -- со смехом проговорила молодая женщина. Ее смех был так же холоден, как и ее глаза. -- Я предпочитаю, чтобы ты не называла меня "оно", -- сказал Бурзмали. -- Я называю отребье Гамму так, как мне хочется, -- ответила молодая женщина. -- И не заикайся со мной о том, что ты предпочитаешь! -- Как ты меня назвала? -- Бурзмали устал и в нем начал закипать гнев при этом неожиданном нападении. -- Я называю тебя так, как хочу -- отребье! Бурзмали достаточно терпел. Не успела Лусилла его остановить, он издал тихое рычание и отвесил молодой женщине тяжелую пощечину. Пощечина не достигла цели. Лусилла с восхищением наблюдала, как молодая женщина подпрыгнула при этом нападении, поймала Бурзмали за рукав, как можно поймать несомый ветром кусочек ткани, и, в ослепляюще быстром пируэте, скорость которого почти скрывала его точность, нанесла Бурзмали такой удар, что тот навзничь рухнул на пол. Женщина полупригнулась на одной ноге, другой приготовилась ударить. -- Сейчас я его убью, -- проговорила она. Лусилла, не зная, что может произойти дальше, согнулась отклоняясь вбок, едва избежав внезапного удара ноги женщины, и ответила стандартным сабартом Бене Джессерит так, что молодая женщина рухнула на пол, сложившись пополам, поскольку удар поразил ее в подбрюшье. -- Предположение, что ты убьешь моего проводника, неуместно, как тебя там ни зовут, -- сказал Лусилла. Молодая женщина судорожно вздохнула, обретая дыхание, и затем ответила, задыхаясь между словами: -- Меня зовут Мурбелла, Великая Преподобная Черница. Ты опозорила меня, сразив в столь медленном нападении. Зачем ты это сделала? -- Тебе надо было преподать урок, -- сказала Лусилла. -- Я лишь недавно облачена в Преподобные Черницы. Пожалуйста, прости меня. Я благодарю тебя за превосходный урок и буду благодарить тебя всякий раз, когда буду припоминать твою реакцию, которую я обязана запомнить, -- она склонила голову, затем легко вскочила на ноги, озорная улыбка блуждала на ее лице. Своим самым холодным голосом Лусилла спросила: -- Ты знаешь, кто я? Уголком глаза она заметила Бурзмали, поднимавшегося на ноги с болезненной медлительностью. Он остался сбоку, наблюдая за женщинами, но гнев полыхал на его лице. -- По твой способности преподать мне такой урок, я вижу, кто ты -- Великая Преподобная Черница. Забуду ли я? -- озорная улыбка исчезла с лица Мурбеллы, она стояла со склоненной головой. -- Ты прощена. Приближается ли не-корабль? -- Так говорят, во всяком случае. Мы готовы его принять, -- Мурбелла взглянула на Бурзмали. -- Он до сих пор для меня полезен, и требуется, чтобы он меня сопровождал, -- казала Лусилла. -- Очень хорошо. Великая Преподобная Черница. Включает ли твое прощение и твое имя? -- Нет! Мурбелла вздохнула. -- Мы захватили гхолу, -- сказала она. -- Они пришел с юга под видом тлейлаксанца. Я как раз собиралась возлечь с ним, когда вы появились. Бурзмали, хромая подошел к ним. Лусилла увидела, что он распознал опасность. Это "совершено безопасное" место просто кишмя кишит врагами! Но враги до сих пор знают очень мало. -- Гхола не ранен? -- спросил Бурзмали. -- Он продолжает разговаривать, -- ответила Мурбелла. До чего же странно! -- Ты не возляжешь с гхолой, -- сказала Лусилла, мое особое задание! -- Давай играть по-честному, Великая Преподобная Черница. Я засекла его первой, он уже частично поддался. Она опять рассмеялась -- с потрясшим Лусиллу черствым презрением. -- Вот сюда. Вон там место, из которого вы можете наблюдать. x x x Дай тебе умереть на Келадане! Древняя здравица. Данкан постарался припомнить, где же он находится. Он знал, что Тормса мертв: кровь брызнула из глаз Тормсы. Да, он ясно это помнил. Они вошли в темное здание, и внезапно всюду вокруг них вспыхнул ослепительный свет. Данкан ощутил боль в затылке. Удар? Он постарался пошевелиться, но его мускулы отказывались повиноваться. Он припомнил, как сидит на краю широкого луга. Там шло нечто вроде игры в шары -- эксцентричные шары, которые подпрыгивали и метались без определенного замысла. Игроками были молодые люди в обычных костюмах... Гиди Прайм! -- Они учатся быть стариками, -- сказал он. Он вспомнил, как он это говорил. Его спутница, молодая женщина, взглянув на него безучастным взором. -- Только старикам следует играть в игры на свежем воздухе, -- сказал он. -- Вот как? Это был вопрос, на который на дашь ответа. Она взяла над ним верх самым простейшим способом. "И в следующее мгновение выдала меня Харконненам!" Ага, значит, это из воспоминаний его исходной жизни, когда он был рожденным впервые, а не гхолой. Гхола. Он припомнил Оплот Бене Джессерит на Гамму. Библиотека: голографические фотографии и три фото Лито I, герцога Атридеса. Сходство Тега с герцогом было не случайно: чуть повыше, но во всем остальном точно такой же -- длинное худое лицо, нос с высокой переносицей, дар увлекать людей, которыми славились Атридесы... Тег! Он помнил последний доблестный поступок башара в ночи Гамму. "Где же я?" Его сюда привел Тормса. Они двигались по заросшей дороге на окраине Ясая. Барони. Они не прошли и двух сотен метров по заросшему тракту, как позалил мокрый и липкий снег. Холодный, несчастный снег, от которого через минуту у них стал зуб на зуб не попадать. Они остановились надеть капюшоны и застегнуть куртки. Так стало лучше. Но скоро наступит ночь. И станет намного холодней. -- Есть нечто вроде убежища впереди, -- сказал Тормса. -- Мы переждем там до ночи. Когда Данкан не отозвался, Тормса сказал: -- Там не будет тепло, но будет сухо. Данкан увидел серые очертания этого места приблизительно в трех сотнях шагов от них, оно возвышалось на фоне грязного снега. Он узнал его немедленно: учетная станция Харконненов. Наблюдатели здесь считали (и, порой, убивали) проходивших мимо людей. Его слепили из породной глины -- как бы один гигантский кирпич, сформированный так, как всегда лепят глинобитные кирпичи, а затем целиком подвергнутый обжигу одной из тех горелок с широким соплом, которыми Харконнены пользовались и для обуздания толп. Когда они подошли к этому зданию, Данкан увидел остатки полноохватывающего экрана Защитного поля, разрушенного лазером в местах входа в здание. Кто-то сокрушил эту систему уже очень давно. Извилистые дырки в сети защиты частично заросли кустарником. Но пробитые огненными пиками отверстия оставались открытыми. О, да -- чтобы находящимся внутри были видны все приближающиеся к входам. Тормса помедлил и прислушался, с осторожностью оглядываясь. Данкан посмотрел на учетную станцию. Он хорошо ее помнил. То, что было перед ним, напоминало деформированный нарост, развившийся из первоначального семени. Поверхность была обожжена до стеклянного блеска. Бородавки и выпуклости -- свидетельствовали о сверхобжиге. Эрозия эпох покрыла здание сетью тонких трещин, но первоначальная форма сохранялась. Он посмотрел вперед и узнал часть старой суспензорной системы подъема. Кто-то на скорую руку приспособил замок и заложил засов. Значит, это отверстие через полноохватный экран Защитного поля сделано недавно. Тормса исчез в этом отверстии. Словно бы переключили кнопку: видения памяти Данкана изменились. Он был в библиотеке не-глоуба вместе с Тегом. Проектор показывал им серию видов современного Ясая. Идея современного возымела на него странное действие. Барони был современным юродом, если думать о современном, как соответствии всем нормам жизни своего времени. Он полагался исключительно на суспензорные путеводные трассы для перемещения людей и материалов -- и все эти трассы находились высоко. Никаких отверстий для входа на уровне земли. Данкан объяснял это Тегу. План материализовался в его памяти, превратясь в город, который использовал каждый возможный квадратный метр вертикального и горизонтального пространства. Путеводные трассы требовались только для станций универсальных транспортных коконов. Тег проговорил: -- Идеальной формой была бы клубневидная с плоской крышей для топтеров. -- Харконенны предпочитали квадраты и прямоугольники. Это было правдой. Данкан припомнил Барони с такой ясностью, что содрогнулся. Суспензорные тракты тянулись как норы червей -- прямые, изогнутые, изгибавшиеся под косыми углами... вверх, вниз, вбок. Кроме прямоугольной абсолютности, наложенной по прихоти Харконненов, Барони был построен по особому критерию для населенности: максимальная плотность при минимальном расходовании материалов. -- Плоская крыша была единственным ориентированным на человека пространством в этом проклятом месте, -- он припомнил, как говорит это Тегу и Лусилле вместе. Там, на вершине, были роскошные апартаменты, и сторожевые станции по всем краям, парковкам топтеров, у всех доступов снизу, вокруг всех парков. Люди, жившие на вершине, могли позабыть о массе плоти, корчившейся в дикой тесноте прямо под ними. Ни один звук или запах от этого людского скопища не доходил до верха. Слуг заставляли принимать ванну и переодеваться в гигиенические одежды перед тем, как войти туда. Тег задал вопрос: -- Почему же так плотно стиснутые людские массы позволяли себе жить в такой тесноте? Ответ был очевиден, и Данкан его объяснил: -- Вне города была опасная местность. Управляющие городом представляли ее даже более опасной, чем она на самом деле была. Кроме того, немногие знали о лучшей жизни за пределами города. Единственная лучшая жизнь, о которой они знали, была на вершине. И единственный путь туда лежал через абсолютно раболепную услужливость. -- Это произойдет, и ты ничего не сможешь с этим поделать! Это уже совсем другой голос отдался эхом в черепе Данкана. Он ясно его слышал. Пол! "До чего же странно", -- подумал Данкан. Было высокомерие в ясновидении, такое же, как высокомерие ментата, который держится за свою колючую логику. "Я никогда прежде не думал о Поле, как о высокомерном". Теперь Данкан смотрел в зеркало на свое собственное лицо, Частью ума он понял, что это -- одно из воспоминаний его исходной жизни. Внезапно зеркало стало другим -- и отражение его лица в нем тоже стало выглядеть совсем иначе. Смуглое округлое лицо начало приобретать более жесткие очертания, словно бы он достиг зрелости. Он заглянул в собственные глаза. Да, это его глаза. Однажды он слышал, как некто описывал его глаза как "сидящие в пещере". Глубокие глазницы над высокими скулами. Ему говорили, что трудно понять, синие у него глаза или темно-зеленые, если только свет не падает прямо на них. Это говорила женщина. Он не мог припомнить эту женщину. Он постарался поднять руку и коснуться волос, но руки ему не подчинялись. Затем он припомнил, что его волосы выбелены. Кто это сделал? Старуха. Его волосы больше не были шапочкой темных колечек. И герцог Лито смотрел на него в дверном проходе обеденного зала на Келадане. -- Сейчас мы поедим, -- сказал герцог. Это был королевский приказ, но высокомерия не чувствовалось, поскольку его устраняла слабая улыбка, как бы говорящая: "Кто-то же должен это сказать". "Что происходит с моим умом?" Он припомнил, как идет за Тормса к тому месту, где, как сказал Тормса, их будет ждать не-корабль. Это было большое здание, возвышавшееся в ночи. Вокруг главного здания разбросаны пристройки поменьше. Они, вроде бы, заселены, из них слышались голоса и звуки работающих машин. Ни одного лица не появилось в узких окошках. Ни одна дверь не открывалась. Данкан уловил запах пищи, когда они проходили мимо самой большой из пристроек. Это напомнило ему, что они ели только сушеные полоски какой-то кожистой штуковины, которую Тормса называл "походной пищей". Они вошли в темное здание. Вспыхнул ослепительный свет. Из глаз Тормсы брызнула кровь. Темнота. Данкан поглядел на лицо женщины. Он и прежде видел лицо, подобное этому: единичный трайд, вынутый из голографического фильма. Где же это было? Где же он его видел? Почти овальное лицо, чуть расширяющее колбу, отсюда легкая ущербинка в идеальности его изгибов. Она проговорила: -- Меня зовут Мурбелла. Ты этого не запомнишь, но я доверяю тебе мое имя, поскольку помечаю тебя. Я тебя выбрала. "А я все же тебя помню, Мурбелла." Зеленые глаза, широко расставленные под изогнутыми бровями, приковывали взгляд к ним одним, лишь позднее начинаешь разглядывать подбородок и небольшой рот. Рот был полным -- из тех губ, которые складываются сердечком, когда хозяйка задумчива. Зеленые глаза смотрели в его глаза. До чего же холодный взгляд. Какая же сила в нем. Что-то коснулась его щеки. Он открыл глаза. Значит, это не память! Все это происходит с ним сейчас. Происходит сейчас! Мурбелла! Она сперва была здесь, потом его покинула. Теперь вернулась. Он припомнил, как проснулся обнаженным на мягкой поверхности... на спальном матраце. Да, его руки узнают этот матрац. Прямо над ним раздетая Мурбелла, зеленые глаза смотрят на него с жуткой напряженностью. Она коснулась его одновременно во многих местах. Тихое жужжание вырвалось из ее губ. Он ощутил быструю эрекцию, жесткую до боли. В нем не было сил сопротивляться. Ее руки двигались по его телу. Ее язык. Жужжание! Ее губы всюду касались его тела. Соски грудей скользнули по его щекам, по его груди. Когда он увидел ее глаза, то в них был продуманный умысел. Мурбелла вернулась, она опять это делает! Через правое плечо он мельком увидел, широкое плазовое окно -- и Лусиллу с Бурзмали позади него. Сон? Бурзмали прижал ладони к плазу. Лусилла стояла со скрещенными руками, на ее лице смешанное выражение ярости и любопытства. Мурбелла пробормотала в его правое ухо. -- Мои руки -- огонь. Ее тело закрыло лица за плазом. Он ощущал огонь всюду, где только она его касалась. Пламя резко захлестнуло его ум. Скрытые места внутри его ожили. Он увидел красные капсулы, словно полоску сверкающих колбасок, проносящуюся перед его глазами. Он ощутил горячку, он был поглощен капсулой, возбуждение полыхало в его сознании. Эти капсулы! Он узнал их: это был он сам, это были... Все Данканы Айдахо, и первоначальный, и все гхолы один за другим возникли в его уме. Они были, как взрывающиеся коробочки семян, отрицающие весь другой жизненный опыт, кроме самих себя. Он увидел, как его сокрушает огромный Червь с человеческим лицом. "Проклятье тебе, Лито!" Сокрушает, сокрушает и сокрушает... снова и снова. "Проклятье тебе, проклятье тебе, проклятье тебе..." Он погиб под сардаукарским мечом. Боль вспыхнула яркой вспышкой, и вспышку эту поглотила тьма. Он погиб в катастрофе на топтере. Он умер от ножа убийцы -- Рыбословши. Он умирал, умирал и умирал. Памяти иных жизней затопляли его до тех пор, пока он не стал дивиться, как же он может вместить их все. Сладость новорожденной дочери, которую он держит на своих руках. Мускусный запах страстной супруги. Каскады ароматов славного данианского вина. Упражнения до одышки в гимнастическом зале. АКСЛОЛЬТНЫЕ ЧАНЫ! Он припомнил, как раз за разом выходит из них: высокие огни и мягкие механические руки. Эти руки крутят его, и несфокусированным зрением новорожденного он видит огромную гору женской плоти -- чудовищную в своей почти неподвижной массивности... лабиринты темных трубок, опутывающие, приковывающие его тело к гигантским металлическим контейнерам. АКСЛОЛЬТНЫЙ ЧАН? Он задохнулся, охваченный этими воспоминаниями всех жизней, обрушившихся на него. Все эти жизни! Все эти жизни! Теперь он припомнил, что тлейлаксанцы вмонтировали в него спящие знания, которые ждали только этого момента соблазнения Геноносительницей Бене Джессерит. Но это совершила Мурбелла, -- а она не Бене Джессерит. Она, однако, оказалась под рукой, чтобы заработало запрограмированное тлейлаксанцами. Данкан мягко замурлыкал и коснулся ее, двигаясь с потрясшей Мурабеллу живостью. ОН НЕ ДОЛЖЕН БЫТЬ НАСТОЛЬКО ОТЗЫВЧИВ! НЕ ТАКИМ ОБРАЗОМ! Его правая рука, трепеща, пробежала по губам ее влагалища, в то время как левая рука ласкала основание ее позвоночника, его рот мягко задвигался по ее носу, скользнул к губам, к впадинке ее левой подмышки. И все это время он тихо мурлыкал в ритме, который пульсировал через его тело, поднимаясь и ослабевая... Она попробовала оттолкнуться от него, но это лишь ускорило его ответные реакции. "Откуда ему известно, что надо касаться меня именно в этот момент? И именно здесь! И здесь! О, Святая Скала Дура, откуда ему это известно?" Данкан почувствовал, как пухнут ее груди, увидел, как краснеет нос. Он увидел, что соски ее стали жесткими и стоячими, вокруг них все потемнело. Она застонала и широко раздвинула ноги. "Помоги мне. Великая Черница!" Но единственная Великая Черница, о которой Мурбелла могла сейчас подумать, была надежно отгорожена от этой комнаты запертой дверью и барьером из плаза. Энергия отчаянности затопила Мурбеллу. Она отвечала единственным образом, который ей был известен: касания, ласки, используя все техники, которые так тщательно осваивала за долгие годы своего обучения. На все, что она делала, Данкан отвечал бешено стимулирующим контрходом. Мурбелла обнаружила, что больше не может контролировать свои реакции. Она реагировала автоматически, из какогото колодца знаний, который был глубже всех ее тренировок. Она почувствовала, как сжимаются мускулы ее влагалища, быстрое выделение смазочной жидкости. Когда Данкан вошел в нее, она услышала собственный стон. Ее руки, ноги, ладони, все ее тело двигалось в двух одновременных системах реакций -- тренированность до автоматизма и все более и более глубокое осознание других требований. "Как он это сделал со мной?" По мягким мускулам ее таза прошли волны экстатических сжатий. Она ощутила его одновременный ответ -- твердый шлепок его семяизвержения. Это усилило ее собственную реакцию. Экстатическая пульсация от сжатий ее влагалища распространялось по всему телу. По всему и вовне... По всему и вовне... Все, что ощущала -- один сплошной экстаз. Под веками у нее полыхало и разрасталось ослепительное белое сияние. Каждый мускул трепетал от такого экстаза, который ей и не мыслился, когда-либо возможным. И опять волны потекли вовне. Опять и опять... Она потеряла счет повторениям. Когда Данкан застонал, застонала и она, опять хлынули вовне волны. И опять... Исчезли ощущения времени и всего окружающего, осталась только эта безмерность продолжающего экстаза. Она хотела и чтобы это продолжалось вечно, и чтобы это прекратилось. Этого не должно случаться с женщиной! Преподобная Черница не должна такого испытывать. Это -- те ощущения, с помощью которых управляют мужчинами. Данкан действовал по той модели реакции, которая была в него заложена. Было еще что-то, что предполагалось, ему было положено сделать. Он не мог припомнить, что же это такое. "Лусилла?" Он вообразил ее мертвой перед собой. Но эта женщина была не Лусилла, это была... это была Мурбелла. Сил в нем почти не оставалось. Он присел, отодвигаясь от Мурбеллы, и умудрился подняться на колени. Его руки трепетали от непонятного ему возбуждения. Мурбелла постаралась оттолкнуть Данкана, но его уже не было. Ее глаза резко открылись. Данкан на коленях стоял над ней. Она понятия не имела о том, сколько прошло времени. Она постаралась найти в себе силы, чтобы присесть, и это не получилось. К ней медленно возвращался рассудок. Она пристально посмотрела в глаза Данкана, понимая теперь, кто он такой этот мужчина. Мужчина? Всего лишь юнец. Но он сделал такое... такое... все Преподобные Черницы были предупреждены. "Есть гхола, которого Тлейлакс вооружил запретным знанием. Это гхола должен быть убит!" Она ощутила небольшой прилив энергии в своих мускулах. Она поднялась на локти. Задыхаясь, ловя воздух, она постаралась откатится от него и опять упала на мягкий матрац. Святые Скалы Дура! Этому мужчине нельзя позволять остаться в живых! Это -- тот самый гхола, и он способен делать то, что дозволено только Преподобным Черницам. Ей хотелось напасть на него, и в то же время ей хотелось опять притянуть к себе его тело. Экстаз! Она понимала, что сделает все, о чем он ее сейчас ни попроси. Она сделает это ради него. "Нет! Я должна убить его!" Опять она поднялась на локти и уже с локтей умудрилась присесть. Ее ослабевший взгляд упал на окно, которым были отгорожены Великая Преподобная Черница и ее проводник. Они продолжали там стоять, глядя на нее. Лицо мужчины полыхало. Лицо Великой Преподобной Черницы было таким же неподвижным, как сама Скала Дура. "Как она может просто стоять там, после того, что она увидела? Великая Преподобная Черница должна убить этого гхолу!" Мурбелла сделала знак женщине за плазом и подкралась к запертой двери возле спального матрасика. Она едва умудрилась отпереть и распахнуть дверь перед тем, как рухнуть на спину. Ее глаза смотрели на коленопреклоненного юношу. На его теле блистал пот. На его возлюбленном теле... НЕТ! Отчаяние подняло ее с пола. Она встала на колени, а затем, в основном благодаря силе воли, на ноги. К ней вернулись силы, но ноги трепетали, и она спотыкалась возле подножия спального матрасика. "Я сделаю это сама, не думая. Я должна это сделать". Ее тело раскачивалось из стороны с сторону. Она попыталась встать попрочнее и нанести прицельный удар в его шею. Она владела этим ударом благодаря долгим часам тренировок. Он разобьет гортань. Жертве перебиваются дыхательные пути. Данкан легко уклонился от этого удара, но он был медлителен, медлителен... Мурбелла чуть не рухнула рядом с ним, но ее подхватили руки Великой Преподобной Черницы. -- Убей его, -- задохнулась Мурбелла. -- Это тот самый, о котором нас предупреждали. Тот самый! Мурбелла ощутила руки у себя на шее, пальцы, яростно нащупывавшие бугорочки нервов за ее ушами. Последнее, что услышала Мурбелла перед тем, как потерять сознание, был голос Преподобной Великой Черницы... -- Мы никого не убьем. Это гхола отправляется на Ракис. x x x Самый потенциально опасный соперник для любого организма может происходить из его же собственной породы. Виды живых существ поглощают необходимое для жизни. Рост численности ограничивается тем необходимым, которого на данный момент имеется в наименьшем достатке. Уровень популяции контролируется наименее благоприятным из требуемых условий. (Закон Минимума.) Из уроков Арракиса. Здание, загороженное деревьями и тщательно ухоженными живыми оградами, отстояло чуть вглубь от широкого проспекта. Ограды составляли лабиринт и белые столбы в человеческий рост, очерчивали район посадок. Ни одно транспортное средство, въезжающее или выезжающее, не могло на скорости прорваться к зданию. Своим умом военного Тег все это оценил, когда его бронированный граундкар доставил его к двери. Полевой Маршал Муззафар, единственный, кто был с ним на заднем сидении машины, понял о чем думает Тег, и сказал: -- Мы защищены анфиладной лучевой системой. Солдат, в маскировочном мундире и с длинным лазерным пистолетом на наплечном ремне, открыл дверь и щелкнул каблуками, приветствуя входящего Муззафара. Тег последовал за ним. Он узнал это место. Это был один из "безопасных" адресов, которыми снабдил его Отдел Безопасности Бене Джессерит. Ясно, информация Ордена устарела. Вполне вероятно, однако, что устарела совсем недавно, поскольку Муззафар никак не давал понять, что Тег может знать это место. Когда они подошли к двери, Тег заметил, что еще одна защитная система, которую он видел при своем первом объезде Ясая, оставалась неповрежденной. Столбы едва заметно отличались от тех, что шли вдоль барьера деревьев и живой ограды. На этих столбах были шарящие лазеры, управляемые из помещения откуда-то в здании. Ромбовидные коннекторы считывали область между ними и зданием. Стоит слегка коснуться кнопки в комнате наблюдателя -- и шарящие лазеры превратят любую живую плоть, пересекающую их поля, в нарубленное на мелкие кусочки мясо. В дверях Муззафар замедлил и поглядел на Тега. -- Преподобная Черница, с которой ты вот-вот встретишься, самая могущественная из всех, которые когда-либо сюда прибывали. Она не потерпит ничего, кроме полной покорности. -- Я так понимаю, ты меня предупреждаешь. -- Я знал, что ты поймешь. Называй ее Преподобной Черницей. Больше никак. Мы заходим. Я позволил себе вольность заказать для тебя новый мундир. Тег при своем предыдущем визите сюда не видел того помещения, в которое провел его Муззафар. Небольшое и забитое тикающими ящиками и черными панелями, оно оставляло мало пространства даже для них двоих. Все помещение освещал единственный желтый глоуглоб под потолком. Муззафар протиснулся в угол, в то время, как Тег снял запачканный и сморщенный стилсьют, который он носил с самого не-глоуба. -- Извини, что не могу предложить тебе еще и ванну, -- сказал Муззафар. -- Но мы не должны мешкать. Она становится нетерпеливой. В мундире Тег предстал совсем другим человеком. Это было знакомое черное облачение, даже звезды на воротнике. Значит, он должен предстать пред этой Преподобной Черницей, как башар Ордена. Интересно. Он опять был полностью башаром -- для других, ведь его самого мощное чувство осознания собственного "я" никогда не покидало. Мундир, однако же, стал завершающим его личность штрихом. В этом одеянии не было нужды подчеркивать каким-либо другим способом, кто ты такой. -- Так-то лучше, -- сказал Муззафар, проводя Тега в переднее фойе и через дверь, которую Тег помнил. Да, вот здесь он встречался со своими "безопасными" агентами. Он вспомнил эту комнату, и, вроде бы, в ней ничего не изменилось. Ряды микроскопических телеглазов, тянулись на стыке потолка со стенами, замаскированные под серебряные поводящие ленточки для парящих глоуглобов. "Тот, за кем наблюдают, не видит, -- подумал Тег. -- А у наблюдателей миллион глаз". Его двойное зрение уведомило его, что опасность здесь есть, но непосредственная. Помещение, около пяти метров в длину и четырех в ширину, предназначалось для ведения самых важных дел. В торговых сделках деньги, как таковые никогда не предъявляются. Договаривающиеся здесь видят только мощные эквиваленты чего угодно, выполнявшего роль валюты -- меланжа, или, возможно, молочных су-камней, размером почти с глазное яблоко, совершенно круглых, глянцевых и мягких на вид, но начинавшие лучится радужными переливами, если на них направлялся свет или они прикасались к какому-либо телу. Это было место, где даникин меланжа или небольшой складчатый кошель сукамней воспринимался вполне естественно. Здесь из рук в руки переходили суммы на стоимость целой планеты -- сделку скреплял один кивок, одно подмигивание, одно неразборчиво сказанное словечко. Здесь никогда не извлекались бумажники с деньгами. Самым близким к этому мог быть тонкий транслуксовый дипломатик, из охраняемых ядом внутренностей которого могли быть извлечены тончайшие листочки ридуланского хрусталя с очень большими числами, нанесенными на них печатным устройством с защитой от любой подделки. -- Это банк, -- сказал Тег. -- Что? -- Муззафар смотрел на закрытую дверь в противоположной стене. -- О, да. Она скоро появится. -- Она, разумеется, за нами сейчас наблюдает. Муззафар не ответил, но вид у него был угрюмый. Тег огляделся. Изменилось ли что-нибудь с его предыдущего визита? Он не видел значительных перемен. Он подивился, претерпевают ли убежища, подобные этому, какие-нибудь большие перемены даже за целые эпохи. Появился новый Росистый Ковер на полу, мягкий, как брентдаун и белый, как подбрюшный китовый мех. Если смотреть на него, то видно блестки влаги -- но это обман зрения. Босая нога (не то, чтобы это место когда-либо видело босую ногу) встретит ласкающую сухость. Был еще узкий столик около двух метров в длину почти в самом центре комнаты. Столешница его была по меньшей мере двадцати миллиметров толщиной. Тег предположил, что он сделан из дамианскойджакка ранды. Темно-коричневая поверхность была отполирована до блеска, который отражал взгляд и под которым проглядывали жилочки, как речные потоки. Здесь были только четыре адмиральских кресла вокруг стола, кресла, сработанные искусным ремесленником из того же дерева, что и стол, с подбитыми подушками сиденьями и со спинками лировой кожи, такого же точно цвета, что и полированное дерево. Только четыре. Больше -- было бы излишеством. Он никогда прежде не сидел ни в одном из подобных кресел, и он не садился сейчас, потому что знал, что найдет там его плоть -- удобство, почти такое же, как и презренном песьем кресле. Не совсем до такой же степени мягкости и подстраивания под форму садящегося, конечно. Слишком много комфорта могло заставить сидящего расслабится. Эта комната, ее обстановка говорили: "Чувствуй себя здесь удобно, но оставайся начеку". "В этом месте надо не только иметь голову на плечах, но и огромную боевую мощь за собой", -- подумал Тег. Он и прошлый раз оценил это место таким образом, и мнение его не изменилось. Окон, не было, но те, что они видели снаружи, полыхали танцующими линиями света -- энергетические барьеры, препятствующие вторжениям и предотвращающие бегства. Такие барьеры таили свои собственные опасности, знал Тег, но то, что они подразумевали под собой, было важно. Одно лишь потребление энергии было таково, что за счет этой энергии целый огромный город мог бы жить срок, равный сроку жизни самого большого долгожителя среди его обитателей. Здесь не было ничего случайного в демонстрации богатства. Дверь, на которую смотрел Муззафар, открылась с легким щелчком. ОПАСНОСТЬ! Вошла женщина в переливчатом золотом облачении. По ткани извивались красно-оранжевые линии. ОНА СТАРА! Тег не ожидал, что встретит столь глубокую старуху. Лицо ее было морщинистой маской. Глаза, глубоко сидящие, зеленым льдом. Нос ее был вытянутым клювом, тень его касалось тонких губ и повторяла острый угол подбородка. Черная облегающая шапочка почти скрывала серые волосы. Муззафар поклонился. -- Оставь нас, -- сказала она. Он удалился без единого слова через ту дверь, в которую она вошла. Когда дверь за ним закрылась, Тег проговорил: -- Преподобная Черница. -- Значит, ты узнаешь в этом банк, -- в голосе ее было лишь слабое дрожание. -- Разумеется. -- Всегда есть средство передачи больших сумм денег или приобретения власти, -- сказала она. -- Я говорю не о той власти, которая правит фабриками, но о той, которая правит людьми. -- И которая всегда называется правительство или общество, или цивилизация, -- сказал Тег. -- Я подозревала, что ты окажешься очень разумным, -- высказалась она; отодвинула стул и села, но не предложила сесть Тегу. -- Я думаю о себе, как о банкире. Это сразу отсекает множество грязных и обескураживающих околичностей. Тег не ответил. В этом, похоже, не было нужды. Он продолжал ее внимательно разглядывать. -- Почему ты так на меня смотришь? -- осведомилась она. -- Я не ожидал, что ты окажешься такой строй, -- сказал он. -- Хе-хе-хе. У нас для тебя много сюрпризов, башар. Может быть, попозднее Преподобная Черница помоложе и пробормочет тебе свое имя, чтобы пометить тебя. Восхвали Дура, если это произойдет. Он кивнул, поняв не очень много из сказанного ей. -- Это, к тому же, еще и очень старое здание, -- сказала она. -- Я наблюдала за тобой, когда ты в него вошел. Оно тебя тоже удивило? -- Нет. -- Это здание в основе своей остается без изменений несколько тысяч лет. Оно построено из материалов, которые продержатся еще намного дольше. Он взглянул на стол. -- О, нет, это дерево. Но под этим есть поластин, полазы и пормабат. Три ПО, которые никогда не подводят, если только необходимость их требует. Тег промолчал. -- Необходимость, -- сказала она. -- Возражаешь ли ты против каких-либо необходимых вещей, которые были с тобой сделаны? -- Мои возражения не играют никакой роли, -- сказал он. Куда же она гнет? Изучает его, конечно. Точно так же, как он изучает ее. -- По-твоему, другие возражали когда-либо против того, что ты им делал? -- Несомненно. -- Ты прирожденный полководец, башар. Думаю, ты будешь для нас очень ценен. -- Я всегда думал, что больше всего ценен для самого себя. -- Башар! Посмотри мне в глаза! Он повиновался, увидел крохотные оранжевые крапинки, блуждавшие в ее белках. Ощущение опасности стало острым. -- Если ты когда-нибудь увидишь мои глаза полностью оранжевыми -- берегись! -- сказала она. -- Это значит, что ты оскорбил меня так, что я этого уже больше не способна выносить. Он кивнул. -- Мне понравится, если ты сумеешь командовать, но ты не должен командовать мной! Ты командуешь грязью, это единственное назначение для таких, как ты. -- Грязью? Она махнула рукой -- пренебрежительный жест. -- Ну, да, вон там. Ты знаешь их. Их любопытство сильно ограничено. Никаких великих соображений никогда не проникает в их разум. -- Надо так понимать, что вы именно к этому и стремитесь. -- Мы работаем на то, чтобы поддерживать это в таком виде, -- сказала она. -- Все доходит до них через мелкий фильтр, исключающий все, кроме представляющего непосредственную ценность для выживания. -- Никаких великих дел, -- сказал он. -- Ты оскорблен, но это не имеет значения, -- сказала она. Для тех, во внешнем мире, самое важное в чем? Поем ли я сегодня, будет ли у меня крыша над головой сегодня, под которую не вторгнутся нападающие или отребье? Роскошь? Роскошьэто обладание наркотиком или существом противоположного пола, которое может на время сдерживать зверя. "А ты и есть -- зверь", -- подумал он. -- Я уделяю тебе время, башар, потому, что понимаю, можешь быть, для нас ты более ценен, чем даже Муззафар, А он действительно необыкновенно ценен. В настоящий момент он получает от нас очередное вознаграждение за то, что ты доставлен к нам в восприимчивом состоянии. Когда Тег опять промолчал, она хихикнула. -- По-твоему, ты невосприимчив? Тег держался тихо. Ввели они какой-нибудь наркотик в его еду? Он видел вспышки своего двойного зрения, указывающие на возможность насилия, но они таяли по мере исчезновения оранжевых крапинок в глазах Преподобной Черницы. Надо, однако, избегать ее ног. Они -- смертоносное оружие. -- Все лишь оттого, что ты неправильно думаешь об отребье, -- сказала она. -- К счастью, оно до предела самоограничено. Они понимают это глубинными испарениями своего сознания, но не могут найти время ни на то, чтоб с этим разобраться, ни на что-либо, кроме непосредственной борьбы за выживание. -- И нельзя этого в них исправить? -- спросил он. -- Этого и не должно исправлять! О, да, мы следим за тем, чтобы они продолжали смотреть на самосовершенствование, как на огромную причуду, за которой, конечно, нет ничего стоящего. -- Им нужно отказывать в роскоши, -- сказал он. -- Никакой роскоши! Не существование! Это должно быть все время отгорожено барьером, который мы любим называть "Защитным Невежеством". -- То, чего не знаешь, не может тебе повредить. -- Мне не нравится твой тон, башар. И опять оранжевые крапинки заплясали в ее глазах. Ощущение опасности насилия, однако, уменьшилось. И она опять хихикнула. -- То, чего ты опасаешься, есть противоположность тому, чего ты не знаешь. Мы учим, что новые знания могут быть опасными. Ты видишь, что отсюда с очевидностью вытекает: всякое новое знание противоречит способности выживания! Дверь за Преподобной Черницей открылась, и вернулся Муззафар. Это был изменившийся Муззафар, его лицо полыхало, глаза блестели. Он остановился за креслом Преподобной Черницы. -- Однажды я буду в состоянии позволить тебе вот так стоять позади меня, -- сказала она. -- В моей власти такое сделать. "Что же они сделали с Муззафаром", -- подивился Тег. Тот выглядел почти одурманеным. -- Ты видишь, у меня есть власть? -- спросила она. Он откашлялся. -- Это очевидно. -- Я банкир, помни! Мы только что внесли депозит на нашего верного Муззафара. Ты благодаришь нас, Муззафар? -- Да, Преподобная Черница, -- голос его был хрипл. -- Я уверена, ты понимаешь этот вид власти вообще, башар, -- сказала она. -- Бене Джессерит хорошо тебя подготовил. Они весьма талантливы, но, боюсь, не так талантливы, как мы. -- Мне говорили, что вы весьма многочисленны, -- сказал он. -- Дело не в нашем числе, башар. Такие силы, как у нас могут быть направлены так, что их можно контролировать небольшим числом. "Она -- как Преподобная мать, -- подумал он, -- по тому, как старается отвечать, не выдавая при этом слишком многого". -- По сути, -- сказала она, -- такая власть, как у вас, позволяет становится основой выживания для многих людей. Затем угроза, что мы заберем у них все это, заставляет их подчиниться нашему направлению, -- она поглядела через плечо. -- Хотел бы ты, чтобы мы забрали от тебя наши милости, Муззафар? -- Нет, Преподобная Черница, -- он и в самом деле затрепетал! -- Вы нашли новый наркотик, -- сказал Тег. Смех ее был непроизвольным и громким, почти хриплым. -- Нет, башар, у нас есть старый. -- Вы хотели бы сделать из меня наркомана? -- Как и у всех других, подчиняющихся нам, у тебя, башар, есть выбор: смерть или повиновение. -- Это довольно старый выбор, -- согласился он. В чем же непосредственная угроза, исходящая из нее? Он не ощущал угрозы насилия. Совсем наоборот. Его двойное зрение показывало ему обрывистые вспышки крайне чувствительнных оттенков. Не подумают ли они, что могут закодировать его посвоему? Она улыбнулась ему -- понимающее выражение с чем-то ледяным, скрытым под пониманием. -- Будешь ли он хорошо нам служить, Муззафар? -- Я полагаю, да, Преподобная Черница. Тег задумчиво нахмурился. Было что-то глубоко греховное в этой парочке. Они шли против всей морали, которой определялось все его поведение. Неплохо помнить, что никто из них не знает о странной перемене в нем, ускоряющей его реакции. Они как будто наслаждались его озадаченным смятением. Тег немного успокоился от мысли, что никто из них двоих по-настоящему не радуется жизни. Ему это было видно глазами, получившими образование Ордена. Преподобная Черница и Муззафар позабыли или, вероятнее всего, отвергли все, на что опирается способность к выживанию веселых людей. Он подумал, что, вероятно, они больше не способны находить настоящие источники радости в своем собственном теле. А их источники радости должны находится больше всего в подглядывании, в роли вечных наблюдателей все помнящих, как это было до того, как они обратились в то, чем стали. Даже когда они купаются в видимости чего-то, что некогда означало вознаграждение, они должны будут достигать новых крайностей каждый раз, чтобы коснуться краешков собственных воспоминаний. Улыбка Преподобной Черницы расширилась, обнажив ряд белых поблескивающих зубов. -- Погляди на него Муззафар. Он не имеет ни малейшего понятия о том, что мы можем сделать. Тег слышал это, но он еще и наблюдал глазами, натренированными Бене Джессерит. Ни миллиграмма наивности не осталось в этих двух. Ничто, по всей видимости, не удивляет их. Никто не может оказаться для них действительно новым. И все равно, они строят заговоры, что-то замышляют, надеясь, что эта крайность воспроизведет в них памятный им трепет. Они конечно, знают, что этого не будет, и рассчитывают извлечь из нового переживания только еще больше полыхающей ярости, с которой они сделают еще одну попытку достичь недостижимое. Вот как строится их мышление. Тег улыбнулся тонко рассчитанной улыбкой, используя все мастерство, которому научился у Бене Джессерит. Это была улыбка, полная сочувствия, понимания действительной радости своего собственного существования. Он полагал, что это будет самым смертельным оскорбление, которое он может им нанести -- и увидел, что попал в самую точку. Муззафар воззрился на него полыхающим взглядом. Преподобная Черница прешла от оранжевоглазой ярости к резкому изумлению, и затем очень медленно к замерцавшей радости. Она этого не ожидала. Это было что-то новое! -- Муззафар, -- сказала она, оранжевые крапинки ушли из ее глаз. -- Приведи ту Преподобную Черницу, которая выбрана, чтобы пометить нашего башара. Тег, двойное зрение которого показало непосредственную опасность, наконец понял. Он увидел свое собственное будущее, бегущее вперед подобно волнам, в то время, как в нем нарастала сила. Дикая перемена в нем продолжалась! Он ощутил расширение энергии. Вместе с этим пришло понимание выбора. Он увидел себя в виде всесметающего вихря, несущегося через это здание -- вокруг него рассеяны тела (Муззафар и Преподобная Черница среди них), и все здание напоминает бойню, когда он его покидает. "Должен ли я это сделать?" -- подивился он. За каждого, кого он убьет, нужно будет убивать все новых. Он видел, однако, необходимость этого, увидел, наконец, весь замысел Тирана. Боль, которую он ощутил за себя, чуть не заставила его закричать, но он ее подавил. -- Да, приведи мне эту Преподобную Черницу, -- сказал он, понимая, что тогда на одну меньше ему придется искать и убивать где-то еще в этом здании. Прежде всего, надо будет разгромить комнату сканирования, управляющую лазерами. x x x О, ты, знающий каковы наши страдания здесь, не забывай нас в своих молитвах. Вздох над Посадочным Полем Арракина (Исторические Записи: Дар-эс-Балат) Тараза смотрела на порхающий снегопад осыпающихся лепестков на фоне серебристого неба ракианского утра. Прозрачное сияние неба, несмотря на все ее подготовительные изучения материалов по планете, оказалось для нее неожиданным. У Ракиса было много сюрпризов. Запах лжеоранжа здесь, на краю сада на крыше. Дар-эс-Балата, перебивал все другие запахи. "Никогда не верь, что ты постигла глубины любого места... или любого человека", -- напомнила она себе. Беседа здесь закончена, но не смолкало в ней эхо высказанных мыслей, которыми они обменялись всего лишь несколько минут назад. Все, однако, согласились, что сейчас время действовать. Вскоре Шиэна будет "танцевать Червя" для них, еще раз демонстрируя свое искусство. Вафф и новый представитель жрецов тоже будут лицезреть это "святое событие", но Тараза должна быть уверена, что никто из них не поймет истинной природы того, чему им предстоит быть свидетелями. Вафф конечно, наблюдение за ними уже в печенках сидит. В нем до сих пор ощущалось раздраженное недоверие ко всему, что он видит и слышит. Это странно смешивается с подспудным благоговением от того, что находится на Ракисе. Катализатор всего, несомненно, его ярость на то, что здесь правят очевидные дураки. Одраде вернулась из комнаты встреч и остановилась возле Таразы. -- Я крайне обеспокоена докладами о Гамму, -- сказала Тараза. -- Есть у тебя что-нибудь новенькое? -- Нет. По всей видимости, там до сих пор царит хаос. -- Скажи мне, Дар, что, по-твоему, нам следует делать? -- Я все время вспоминаю слова Тирана, сказанные Ченоэ: "Бене Джессерит так близок тому, чем ему следует быть, и все же так от этого далек. Тараза показала на открытую пустыню за кванатом городамузея. -- Он все еще там. Дар. Я в этом уверена, -- Тараза повернулась лицом к Одраде. -- И Шиэна разговаривает с Ним. -- Он так часто лгал, -- сказала Одраде. -- Но он не лгал насчет своего перевоплощения. Вспомни, что он сказал: "Всякая произошедшая от меня часть унесет частицу моего самосознания, запертую внутри нее, затерянную и беспомощную, жемчужинку моего "я", слепо движущуюся по песку, пойманную в бесконечный сон". -- Ты возлагаешь огромную часть своей веры на силу этого сна, -- сказала Одраде. -- Мы должны разоблачить замысел Тирана. До конца! Одраде вздохнула, но не заговорила. -- Никогда не недооценивай силу идеи, -- сказала Тараза. -- Атридесы всегда были правителями-философами. Философия всегда опасна, потому что способствует рождению новых идей. И опять-таки Одраде не ответила. -- Червь несет все это внутри себя. Дар! Все силы, которые он запустил в действие, до сих пор в нем. -- Ты стараешься убедить меня или себя. Тар? -- Я наказываю тебя, Дар. Точно так, как Тиран карает до сих пор нас всех. -- Зато, что мы не есть то, чем нам следует быть? Ага, вон идут Шиэна и другие. -- Язык Червя, Дар. Это очень важно. -- Если ты так говоришь, Верховная Мать. Тараза метнула сердитый взгляд на Одраде, которая направилась вперед -- приветствовать вновь прибывших. В Таразе была тревожащая мрачность. Присутствие Шиэны, однако, возродило целеустремленность Таразы. "Сообразительная малышка Шиэна. Очень хороший материал". Шиэна демонстрировала свой танец прошлой ночью, исполняя его в большом музейном зале, на фоне гобеленов -- экзотический танец на фоне экзотических произведений из спайсового волокна, на которых изображены пустыни и черви. Она представлялась почти частью гобелена -- словно сошла к присутствующим со стилизованных дюн и их тщательно детализированных изображений проходящий червей. Тараза припомнила, как каштановые волосы Шиэны развевались, когда она кружилась в танце, взметаясь пушистым ореолом. Свет, падавший сбоку, подчеркивал рыжеватые проблески в ее волосах. Ее глаза были закрыты, но это не было лицо человека, грезящего наяву. Возбуждение в ней проявлялось в страстном выражении ее широкого рта, трепетаньи ноздрей, вздернутом подбородке. Внутренняя изощренность движений вступала в противоречие с ее таким юным возрастом. "Танец -- это ее язык, -- подумала Тараза. -- Одраде права. Мы выучим его, глядя на нее". Вафф был сегодня, вроде, как в воду опущенный, было трудно определить, смотрят ли его глаза во внешний мир или обращены внутрь. С Ваффом был Тулуз-хан, смуглокожий приятный ракианец, выбранный представитель жречества на сегодняшнее "святое событие". Тараза, встретившая его во время демонстрационного танца обнаружила в Тулуз-хане необыкновенное свойство: он никогда не говорит "но", и все же это слово ощущалось во всем, что он произносил. Законченный бюрократ. Он вправе рассчитывать, что пойдет далеко, но эти ожидания скоро столкнуться с потрясающей неожиданностью. Она не испытывала к нему жалости, зная то, что знала. Тулуз-хан был мягколицым юношей, слишком немногих стандартных лет для того, чтобы занимать положение, требующее такого доверия. В нем было больше, однако, чем было видно на глаз. И одновременно меньше. Вафф отошел в сторонку сада, оставив Одраде и Шиэну с Тулуз-ханом. Естественно, молодой жрец не такая важная птица, им можно пожертвовать, если что. Это довольно-таки объясняло, почему именно его выбрали для этого мероприятия. Это дало ей понять, что она достигла необходимого уровня потенциальной жестокости. Тараза, однако, не думала, что какая-либо из фракций жрецов может осмелится покусится на Шиэну. "Мы будем стоять вплотную в Шиэне". Всю неделю после демонстрации сексуальных способностей шлюх они провели по горло в делах. Очень тревожная неделя, уж если так к этому подходить. Одраде была занята с Шиэной. Тараза предпочла бы Лусиллу для преподавания этих уроков, но надо опираться на то, что под рукой, и Одраде была явно лучшей из достижимых на Ракисе для такого обучения. Тараза опять поглядела на пустыню, они ждали топтеров из Кина и Очень Важных Наблюдателей. Эти ОВН еще не запаздывали, но запоздают, как с ними не раз бывало. Шиэна как будто хорошо прошла сексуальное обучение, хотя Тараза не очень высоко оценила спарринг-мужчин, имевшихся у Ордена на Ракисе. В свою первую ночь здесь Тараза призвала одного из них. Потом она решила, та маленькая радость забвения, которую это доставляет, не стоит таких хлопот. Кроме того, что ей следует забывать? Забывать -- значит допустить в себя слабость. НИКОГДА НЕ ЗАБЫВАЙ! Это, однако, именно то, что делают шлюхи. Они торгуют забвением. И они не имеют ни малейшего понятия о том, как тираны держат хваткой человеческую судьбу, как необходимо разорвать эту хватку. Тараза тайное слушала разговор между Шиэной и Одраде, состоявшийся накануне. "Для чего же я прислушивалась?" Девушка и учительница были здесь, в саду на крыше, сидели друг напротив друга на двух скамейках, и переносной икшианский глушитель прятал их слова от любого, у кого не было кодированного переводчика. Парящий на суспензорах глушитель висел над ними, как странный зонтик: черный диск, создающий искажения, которые прячут истинные движения губ и звуки голосов. Для Таразы, стоявшей в длинном зале собраний с крохотным переводчиком в левом ухе, это урок представлялся, как равноискаженная память. "Когда меня учили этому, мы не знали, что могут делать шлюхи из Рассеяния". -- Почему мы говорим о существующей в сексе сложности? -- спросила Шиэна. -- Мужчина, которого ты прислала сегодня ночью, все время это повторял. -- Многие полагают, будто понимают это, Шиэна. Может быть, никто никогда этого не понимал, потому что такие слова больше исходят от ума, чем имеют дело в плотью. -- Почему я не должна пользоваться ничем из того, что мы видели на представлении Лицевых Танцоров? -- Шиэна, сложность прячется внутри сложности. По принуждению сексуальных сил творилось и творились и великие дела, и грязные. Мы говорим о сексуальной силе, сексуальной энергии и о таких вещах, как "всеодолевающий позыв страсти". Я не отрицаю, что такое бывало. Но то, чего мы здесь ищем -- это сила настолько могущественная, что она может разрушить и тебя и все ценное, чем обладаешь. -- Так вот почему я и стараюсь понять. Означает ли это, что шлюхи поступают неправильно? -- Они игнорируют заложенное в человеческом роде, Шиэна. По-моему, ты можешь уже это ощутить. Тиран, наверняка, это знал. Что была его Золотая Тропа, как непредвидение сексуальных сил за работой беспрестанного возрождения человечества? -- А шлюхи не творят? -- Они, в основном, стараются контролировать миры своей силой. -- Да, кажется они так и делают. -- Вот как. Теперь задумайся о противодействии, которое они этим на себя навлекают? -- Я не понимаю. -- Ты ведь знаешь о Голосе, и как им можно контролировать некоторых людей? -- Но не всех. -- Именно. Цивилизация, на которую очень долго воздействует Голос, приспосабливается к этой силе, уменьшая силу воздействия Голоса. -- Значит, есть люди, знающие, как сопротивляться шлюхам? -- Мы видим безошибочные признаки этого. И это одна из причин того, почему мы на Ракисе. -- Пожалуют ли сюда шлюхи? -- Боюсь, да. Они хотят контролировать самую сердцевину Старой Империи, потому что мы кажемся им легкой добычей. -- Ты не боишься, что они победят? -- Они не победят, Шиэна. Полагайся на это. Но ведь для нас они пойдут на пользу. -- Как это? Голос Шиэны вывел Таразу из шока, вызванного словами Одраде. Сколько же подозревает Одраде? В следующее мгновение Тараза это поняла и задумалась: понятен ли весь урок этой юной девушке. -- Сердцевина статична, Шиэна. Мы провели застылыми тысячи лет. Жизнь и движение были "вне нас", с теми людьми из Рассеяния, кто противостоят шлюхам. Любым нашим действием мы должны как можно больше усиливать это сопротивление. Звук приближавшихся топтеров вывел Таразу из ее задумчивости. Очень Важные Наблюдатели едут из Кина. Все еще на расстоянии, но звук ясно слышен в чистом воздухе. Преподавательский метод Одраде хорош, должна была признать Тараза, обшаривая взглядом небо, выглядывая первые признаки топтеров. Они явно летели низко и с другой стороны здания. Не с той стороны, откуда должны были бы -- но, может, быть, они возили Очень Важных Наблюдателей на короткую экскурсию вдоль остатков Стены Тирана. Многие люди интересовались тем местом, где Одраде нашла хранилище спайса. Шиэна, Одраде, Вафф, Тулуз-хан спускались в длинный зал собраний. Они тоже услышали топтеры. "Шиэна так и рвется показать свою власть над червями", -- поняла Тараза. Послышался натруженный звук приближавшихся топтеров. Не перегружены ли они? Скольких наблюдателей они везут? Первый топтер скользнул над крышей верхнего помещения и Тараза увидела бронированную кабину пилота. Она распознала предательство еще до того, как из топтера ударила первая дуга лазерного луча, отсекая ей ноги по самые колени. Тараза повалилась всем весом на растущее в кадке дерево. По ней рубанул еще один луч, под углом перерезав бедро. Топтер промчался над ней, резко взревев реактивными двигателями, и сделал вираж влево. Тараза цеплялась за дерево, включив технику подавления физических мук. Она сумела приостановить кровотечения из своих ран, но боль оставалась страшной. Не так велика, однако же, как боль Спайсовой Агонии, напомнила она себе. Это ей помогло, но она понимала, что обречена. Она услышала крики и звуки многочисленных схваток по всему музею" "Я победила!" -- подумала Тараза. Одраде выскочила из верхнего помещения и склонилась над Таразой. Они ничего не сказали, но Тараза показала, что она все понимает, приложив свой лоб к виску Одраде. Это был уже многовековой код Боне Джессерит. Тараза начала перекачивать свою жизнь в Одраде -- Иные Памяти, надежды, страхи... все. Одна из них может еще спастись. Шиэна наблюдала из верхнего помещения, стоя там, где ей было приказано ждать. Она понимала, что происходило в саду на крыше -- Величайшая Тайна Бене Джессерит. Вафф и Тулуз-хан, уже вышедшие из помещения когда началось нападение, не возвращались. Шиэна содрогнулась от дурных предчувствий. Одраде резко встала и бегом кинулась на зад. Глаза ее были неистовыми, но двигалась она целеустремленно. Подпрыгнув, она собрала за черенки в охапку несколько глоуглобов Она пихнула несколько охапок глоуглобов в руки Шиэны, и та почувствовала, как ее тело становится легче, поднимаемое суспензорными полями глоуглобов. Захватывая все новые пучки глоуглобов, Одраде заспешила к узкому концу помещения, где отверстие в стене указывало на то, что она искала. С помощью Шиэны она отомкнула створки, открывшие глубокую воздушную шахту. Свет собранных пучками глоуглобов показал грубые стены внутри шахты. -- Держи глоуглобы как можно кучнее, чтобы эффект их поля был максимальным, -- сказала Одраде. -- Выкидывай их по одному, чтобы снижаться. Мы спускаемся вовнутрь. Шиэна ухватила черенки глоуглобов потной рукой и спрыгнула с приступки. Она почувствовала, как падает, затем испуганно уцепилась за глоуглобы, подтягивая их ближе. Свет над ней говорил о том, что Одраде следует за ней. На дне шахты они попали в насосную, где работало множество вентиляторов, и через них доносились отдаленные звуки сражения снаружи. -- Мы должны добраться до не-комнаты и затем в пустыню, -- сказала Одраде. -- Все системы машинерии взаимосвязаны. Здесь будет проход. -- Она мертва? -- прошептала Шиэна. -- Да. -- Бедная Верховная Мать. -- Теперь я -- Верховная Мать, Шиэна. По крайней мере, временно, -- Одраде указала наверх. -- Это на нас напали шлюхи. Мы должны поспешить. x x x Наш мир -- для живущих, и кто же они? Ради свети во тьму мы рискнули, насквозь. Она ветром была моим, дунь он в те дни, В ее облике мне умереть довелось, Падение ведомо тем, кто из плоти до духа воспрял. Свет есть все, и свет слева границы земного прорвал. Теодор Ретке (Исторические цитаты: Дар-эс-Балат) Тегу почти не понадобилось сознательных усилий, чтобы превратиться в вихрь. Он понял, наконец, природу той угрозы, что исходила от Преподобных Черниц. Само это осознание вылилось в сверхскоростное движение -- продукт нового мышления ментатов, соразвившегося вместе с многократно увеличивающейся скоростью. Чудовищная угроза требовала чудовищного противодействия. Кровь хлестала позади него, когда он прокладывал путь сквозь здание штаб-квартиры, убивая всякого на своем пути. Как он узнал от своих преподавательниц Бене Джессерит, величайшая проблема человеческого мироздания в том, как именно ты подходишь к продолжению рода. Ему слышался голос его первой учительницы, пока он производил опустошения по всему зданию. -- Ты можешь думать об этом, как о сексуальности, но мы предпочитаем более объемлющий термин -- продолжение рода. У него много граней и разновидностей, и он обладает явно неограниченной энергией. Чувство, называемое любовью, это только небольшой его аспект. Тег сокрушил глотку человека, словно замершего на его пути, и, наконец, добрался до комнаты управления системами защиты здания. Там сидел только один человек, его правая рука почти прикоснулась к красному ключу на пульте управления перед ним. Своей разящей левой рукой Тег почти разрубил мужчину на двое. Тело нырнуло вперед в медленном движении, из отверстия в шее хлестнула кровь. "Орден прав, назвав их шлюхами!" Можно потащить человечество почти куда угодно, манипулируя огромными энергиями продолжения рода. Можно подстрекнуть человечество к действиям, которые оно никогда бы не сочло возможными. Одна из его учительниц сказала ему об этом прямо: -- Энергия должна иметь свой выход, закупорь ее и она станет чудовищно опасной. Перенаправь ее, и она сметет все на своем пути. В этом наивысший секрет всех религий. Тег прикинул, что, покидая здание, он оставил позади себя более пятидесяти трупов. Последней его жертвой стал солдат в маскировочном костюме, стоявший в открытом дверном проеме, собираясь войти. Пробегая мимо неподвижных на вид людей и транспортных средств, Тег своим переключенным на высшую скорость умом, успел подумать над тем, что оставалось позади него. Утешит ли его, что выражение неподдельного удивления было последним на лице Преподобной Черницы? Стоило ли ему поздравлять себя, что Муззафар никогда снова не увидит свой дом из каркасного кустарника? Как и любому, подготовленному Бене Джессерит, ему совершенно ясна была необходимость совершенного им несколько секуунд назад. Тег знал свою историю. Было множество райских планет было в старой Империи, а в Рассеянии, наверняка, еще больше. Люди всегда оказывались способными попробовать какой-нибудь дурацкий эксперимент. А на планетах с благословенным климатом, в основном, лентяйничали. Тег считал это дуростью. Вот почему, сексуальная энергия всегда легко высвобождалась на таких планетах. Появление миссионеров Разделенного Бога или подобных религий в одном из таких райских уголков всегда вызывало всепоглощающую ярость, захлестывавшую все вокруг. -- Мы в Ордене об этом знаем, -- объясняла одна из учительниц Тега. -- Наша Защитная Миссионерия не раз зажигала или гасила пожар подобной ярости. Тег продолжал бежать, пока не оказался в аллее, километрах в пяти от бойни, устроенной им в штаб-квартире старой Преподобной Черницы. Он знал, что времени прошло еще очень мало, но оставалось еще кое-что, требовавшее его внимания. Он убил не всех обитателей того здания. Остались глаза наблюдателей, узнавших теперь, на что он способен. Они видели, как он убивал Преподобных Черниц, как рухнул убитый им Муззафар. У них остались свидетельства: горы трупов и записи его действий. Тег прислонился к стене. На левой ладони кожа была ободрана. Он позволил себе вернуться в нормальное время, наблюдая как кровь сочится из раны. Кровь была почти черной. "В моей крови очень много кислорода?" У него была одышка, но не такая сильная, как можно было бы ожидать после подобной физической нагрузки. "Что со мной произошло?" Да, здесь наверняка сработало его происхождение Атридеса. Кризис выкинул его в другое измерение человеческих возможностей. Каким бы ни было его изменение, но он изменился полностью, обретя способности заглядывать вперед и видеть сущность вещей и событий. Люди, мимо которых он пробегал в этой аллее, казались ему статуями. "Буду ли я когда-нибудь думать о них, как об отребье?" Он подумал, что такое сможет произойти, если только он сам это позволит. Но искушение было при нем, и он с сочувствием подумал о Преподобных Черницах, повергших себя в грязь, не вынеся Великого искушения. "Что же теперь делать?" Он ясно видел главную линию своих действий. Здесь, в Ясае, есть тот единственный человек, наверняка знавший всех нужных Тегу людей. Тег поглядел вдоль аллеи. Да, этот человек поблизости. Сквозь тяжелый аромат цветов и трав другой запах волнами доходил до Тега откуда-то из глубины аллеи. Он направился на эти запахи, понимая, что они приведут его туда, куда нужно, и что там он не подвергнется никакому нападению, там должна быть тихая гавань. Он быстро достиг источника запахов. Это была встроенная дверь, на которой была голубая вывеска из двух слов на современном галахе: "Персональное обслуживание". Тег вошел и сразу увидел то, что искал. Их можно было увидеть во многих местах старой Империи: закусочные, уходившие корнями в древнейшие времена, автоматизированные, от кухни до стола. Большинство из них были заведениями "для своих". Можно было рассказать друзьям о своем последнем "открытии", предупредив о том, чтобы они широко не распространялись о нем. -- Не хочу, чтобы оно испортилось из-за наплыва народа. Эта мысль всегда забавляла Тега. Смешно рассказывать о таких местечках, притворяясь при этом, будто сообщаешь строго по секрету. Запахи пищи, от которых текли слюнки, доносились из кухни в задней части закусочной. Прошел официант, неся окутанный паром -- словно обещание чего-то очень хорошего -- поднос. Молодая женщина в коротком черном платье и белом фартуке подошла к Тегу. -- Вот сюда, сэр, пожалуйста. У нас есть свободный столик в углу. Она подала ему стул так, чтобы он мог сидеть спиной к стене. -- К вам подойдут через секунду, сэр, -- она подала ему жесткий лист дешевой бумаги двойной толщины, -- Наше меню отпечатано. Я надеюсь, что Вы не возражаете. Он посмотрел, как она уходит. Официант прошел другим путем по направлению к кухне. Теперь поднос был пуст. Ноги Теги привели его сюда, как будто он бежал по зада иной колее. Здесь -- тот человек, который ему нужен, он обедает рядом с Тегом. Официант остановился поговорить с человеком, о котором Тег знал, что у того есть ответы на все последующие ходы, которые необходимо здесь сделать. Официант и этот человек вместе чему-то смеялись. Тег обшарил взглядом остальное помещение: только еще три столика занято. Пожилая женщина сидела за столом в дальнем углу, отщипывая от глазурованного конфекта. Она была одета в облегающее короткое черное платье с глубоким вырезом на шее. Тег подумал, что это, должно быть является последним воплем современной моды. Ее туфли были такого же цвета. Молодая пара сидела через столик справа от него. Они не видели никого, кроме самих себя. Пожилой мужчина в хорошо подобранной старомодной коричневой тунике тщательно ел блюдо из зеленых овощей рядом с дверью. Взгляд его был целиком сосредоточен на еде. Человек, говоривший с официантом, громко расхохотался. Тег поглядел в затылок официанту. Пучки светлых волос торчали на затылке, как сорванные кустики мертвой травы. Воротник официанта под взъерошенными волосами был истрелан. Тег опустил взгляд. Туфли официанта на каблуках. Кайма черной куртки была заштопана. Скупость бедности? Что, дела здесь идут ни шатко, ни валко? Запахи из кухни исключали, что заведение бедное. Столовая посуда чиста до блеска. Нет ни одной треснувшей тарелки. Но полосатая, красно-белая скатерть на столе заштопана в нескольких местах, заплаты аккуратно подогнаны под общий цвет материи. Тег еще раз оглядел других посетителей. Они выглядели состоятельными. Голодающих бедняков в этом месте не водилось. Тегу стала окончательно ясна суть этого места. Не просто местечко "для своих", кто-то специально рассчитывал именно на такой эффект. За всем заведением скрывался умный замысел. Нечто вроде ресторана, который перспективные молодые чиновники открывают для себя, чтобы назначать деловые свидания с надежными клиентами или ублажить начальника. Еда была превосходной, порции щедрыми. Тег понял, что его инстинкты привели его сюда правильно. Затем он перенес свое внимание на меню, позволяя, наконец, голоду проникнуть в его сознание. Голод был, по меньшей мере, настолько же яростным, как в тот раз, что удивил покойного Полевого Маршала Муззафара. Официант появился рядом с ним с подносом, на котором стояла небольшая открытая коробочка и кувшинчик, откуда доносился пряный запах заживляющих мазей. -- Я вижу, Вы поранили руку, башар, -- сказал официант. Он поставил поднос на стол. -- Позвольте мне обработать Вашу рану до того, как Вы сделаете заказ. Тег поднял раненую руку и посмотрел, как быстро и умело официант обработал рану. -- Ты знаешь меня? -- спросил Тег. -- Да, сэр. И после того, что я слышал, мне странно видеть Вас в полном мундире. Вот здесь, -- он закончил обработку раны. -- Что ты слышал? -- тихо вопросил Тег. -- Что за Вами охотятся Преподобные Черницы. -- Я только что перебил нескольких из них и многих их... Как бы их назвать? Официант побледнел, но голос его был тверд. -- Рабы, будет подходящим для них словом, сэр. -- Ты был при Рендитае, верно? -- сказал Тег. -- Да, сэр. Многие из нас осели здесь после этого. -- Мне нужно поесть, но я не могу тебе заплатить, -- сказал Тег. -- Никому из ветеранов Рендитая не нужны Ваши деньги, башар. Они знают, что Вы отправились сюда? -- Полагаю, никак нет. -- Сейчас здесь лишь постоянные посетители. Никто из них Вас не выдаст. Я постараюсь предупредить Вас, если появится какая-нибудь опасность. Чтобы Вы желали поесть? -- Как можно больше. Выбор предоставляю тебе. И чтобы было в двойном ра