море Па'тмос в море ша'пка Финики'и. ВСЕ <1925> -------- * * * Дремлет стол, скамья и стул Дремлет шкап, сундук и печь И Петров свечу задул И глядит куда бы лечь. Ай Петров Петров Петров Лучше стой всю ночь стоймя Если шуба твой покров, То постель тебе скамья. первая половина 1930-х -------- Овца I Гуляла белая овца блуждала белая овца кричала в поле над рекой звала ягнят и мелких птиц махала белою рукой передо мной лежала ниц звала меня ступать в траву а там в траве маша рукой гуляла белая овца блуждала белая овца. II Ты знаешь белая овца ты веришь белая овца стоит в коронах у плиты совсем такая же как ты. Как будто я с тобой дружу короны светлые держу над нами ты а сверху я а выше дом на трех столбах а дальше белая овца гуляет белая овца. III Гуляет белая овца за нею ходит Козерог с большим лицом в кругу святых в лохматой сумке как земля стоит на пастбище, как дом внизу земля, а сверху гром а сбоку мы, кругом земля над нами Бог в кругу святых а выше белая овца гуляет белая овца. 22 мая 1929 -------- Столкновение дуба с мудрецом Ну-ка, вот что я вам расскажу: один человек хотел стать дубом, ногами в землю погрузиться, руками по воздуху размахивать и в общем быть растением. Вот он для этого собрал различные чемоданы и так раздумывал кедровой головой: "Уложу пожитки в баню, сниму штаны, сорву жилет и буду радости дитя, небесных маковок жилец,-- чемоданом вверх летя, буду красный жеребец, буду бегать в дверь, хотя вместо дырок ныне жесть. Так что в дверь нельзя проехать, прыгнуть, хлопнуть, плавать, сесть. Легче в стул войти ребенку, легче в косы ткнуть гребенку, вынуть руку из пищевода, легче сделать вообще чего-то. Но над нашим взлететь миром с чемоданом, как поноской, прыгать в небо слабым тигром,-- тут, наверно, ты будешь соской". Окончив речь и взяв пожитки, он метнулся в потолок, перетерпев тяготенья пытки, он реял над крышей, как молоток. "Только б корни книзу бросить, да с камнями перевить, вот и стал бы я, как дуб. Ах! пастись один среди осин, среди древесин, стоял бы, как клавесин. Я бы начал дубом жить". Хором люди отвечали: "Мы доселева молчали, нам казалося вначале, ты задумал о причале. Но теперь мы увидали: ты умом летишь подале, над землей летаешь, сокол, хочешь дубом в землю сесть. Мы категорически возражаем. Если сядешь, то узнаешь, то поймешь, то почуешь, какая такая наша месть. Наша месть: Наша месть: гибель уха -- глухота, гибель носа -- носота, гибель н?ба -- немота, гибель сл?па -- слепота". Все это человек выслушал и все же при своем остался. Поплакал чуть. Слезинку высушил и молотком вверху болтался. В него кинули яму помойную, а он сказал: "Все будет по-моему". В него кинули усадьбу и имение, а он сказал: "Я остаюсь при своем мнении". Тут вышел мудрец с четырьмя носами, влез на печь, как на ложе трона, и начал речь: "Во время оно жил некий, именем не славен, короче попросту Иван Буславин. Так вот обладатель сего поразительного имени приехал в город Ленинград, остановился на Васильевском острове, четвертой линии, и был он этому чрезвычайно рад. Он пытался многократно записаться на биржу труда, но, к несчастью, аккуратно путь закрыт был ему туда. Он ходил тогда печальный и стучался в Исполком, но оттуда по голове его печальной ударяли молотком. Он бежал тогда в трактиры, там он клянчил клебный мякиш, но трактирные сатиры подносили к носу кукиш. Он скакал тогда домой, развеваясь бородой, и, на жизнь хмур и зол, залезал к себе под стол. Хором люди отвечали: "Мы доселева молчали, нам казалося вначале, ты задумал о причале. Но теперь мы видим, старче, ты -- мудрец. Ты дубов зеленых крепче, ты крепец. То есть не крепец, а кирпич. А за это слушай спич". Спич: Спич мудрецу. Два килограмма сахара, кило сливочного масла, добавочную заборную книжку на имя неизвестного гражданина Ивана Буславина. И триста знойных поцелуев от в красных шапочках девиц. Туш: До, ми, соль, до -- бе -- ла, добела выстирать, выстирать в бане му- дре- ца. все 28 сентября 1929 -------- Зарождение нового дня Старик умелою рукою Пихает в трубочку табак. Кричит кукушка над рекою, В деревне слышен лай собак. и в гору медленно вползая Скрипит телега колесом, Возница воздух рассекая Махает сломанным кнутом И в тучах светлая Аврора Сгоняет в дол ночную тень. Должно быть очень очень скоро Наступит новый, светлый день. 16 января 1935 -------- * * * "Ревекка, Валентина и Тамара Раз два три четыре пять шесть семь Совсем совсем три грации совсем Прекрасны и ленивы Раз два три четыре пять шесть семь Совсем совсем три грации совсем Тодстушка, Коротышка и Худышка Раз два три четыре пять шесть семь Совсем совсем три грации совсем! Ах если б обнялись они, то было б Раз два три четыре пять шесть семь Совсем совсем три грации совсем Но если б и не обнялись бы они то даже так Раз два три четыре пять шесть семь Совсем совсем три грации совсем." <ноябрь 1930> -------- * * * Уже бледнеет и светает Над Петропавловской иглой, И снизу в окна шум влетает Шуршанье дворника метлой. Люблю домой, мечтаний полным и сонным телом чуя хлад, спешить по улицам безмолвным еще сквозь мертвый Ленинград. -------- Наброски к поэме "Михаилы" I Михаил. крючником в окошко ска'ндит ска'ндит рубль тоже ма'ху кинь улитала кенорем за папаху серую улитали пальцами ка'-за'-ки' ле'зет у'тером всякая утка шамать при'сну бла'-гослови о-ко -я'нные через пояс по'яс у'ткан по'яс у'бран до' заре'зу до' Софи'и. ду'ет ка'пень симферо'поля ши'ре бо'рова русси' из за мо'ря ва'ром на' поле важно фы'лят па'-ру'-са' и текло' текло' текля'но по немазаным усам разве мало или водка то посея -- то пошла, а' се' го' дня' на' до' во'т ка'к до' по'с ле' дня' го' ко'в ша' II Михаил. ста'нет би'ться по гуля'не пред ико'ною ами'нь руковицей на коле'ни заболел'и мужики. вытерали бородою блюца было боезно порою оглянуться над ер?мой становился камень я'фер от кабылку сюртука'ми забоя'ферт -- И куда твою деревню покатило по гурта'м за ело'вые дере'вья задевая тут и там. Я держу тебя и холю не зарежешь так прикинь чтобы правила косою возле моста и реки а когда мостами речка заколо'дила тупы'ш иесусовый предте'ча окунается тудыж. Ты мужик -- тебе похаба только плюнуть на него и с ухаба на ухабы от иконы в хоровод под плясу'лю ты оборван ты ер?ма и святый заломи в четыре горла -- дребеждящую бутыль -- -- разве мало! разве водка! то посея -- то пошла! а сегодня надо во'т как! до последняго ковша. III Михаил. па'жен хо'лка мамина була'вка че'-рез го'-ловы после завтра если на вера'н-ду о'зера ману'ли ви'дел ра'но ста'-ни'-сла'в ву'лды а'лые о'-па'-саясь за' дра' жа'ли на' ки' та'й се'рый выган пе' ту' ха' ми' станисла'ву ша'р ку' ну' бин то ва'ла ты' моя карбо'лка ты мой па'рус ко' ра' л?к залету'ля за ру ба'шку ма ка ро'ны бо' си' ко'м зуб аку'лий непокажет не пока'жет и сте-кло' ляд'а па'хнет пержимо'лью альмана'хами нога' чтобы пел'и в комсамо'ле парашу'ты и ноган чтобы лы'ко станисла'ву возноси'ло балабу' за московскую заста'ву -- пар ра шу' ты и но га'н из пеще'ры в го'ру камень буд-то в титю мо ло ко тя'нет го'лы-ми рука'ми по'сле за'втра на'-ба'л-ко'н у' ко'-го' те' пе'рь не вста'нет возле пу'па го'-ло'-ва' ра'зве ма'-ло и'ли во'д-ка то посе'я то пошла' а' се' го'дня' на' до' во'т ка'к до' по'с ле'д ня' го' ко'в ша'. вс? Примечания к "Михаилам" Позма (1 Михаил) читается скандовочно - и нараспев. Второй Михаил выкрикивается. Третий Михаил сильно распадается на слоги, но напева меньше чем в первом. Четвертый Михаил -- глупый. Вышел в комнату пошаркивая ногами и раскачиваясь: "выплывают расписные", говорит и слушает боком и таращит мускулы вокруг глаз. В молчаливых моментах долго думает и затем обращается к кому-нибудь с официальным вопросом -- ему не нужным. Разговаривает с человеком, у которого умирает мать под щелк пишущей машинки. -------- Тюльпанов среди хореев Так сказал Тюльпанов камню камень дуло курам кум имя камня я не помню дутый камень девы дум в клетку плещет воздух лютень глупо длится долгий плен выход в поле виден мутен розы вьются в дурь колен лампа громко свет бросала в пол опутан свет летел там доска с гвоздем плясала доску вальсом гвоздь вертел доску вальсом гвоздь вертел а в стену бил рукой Тюльпанов звал напрасно центр сил рос над камнем сад тюльпанов дождик светлый моросил. Дождик: Сухо в пепле в ухе сера дуло в землю пробралось там в горе проскачет серна там на валу проходит лось дубравы трав корчует рогом рек сдвигает брег зел?н орлиный бег на лбу упругом несет обратно грозный кл?н но я дождем сверкаю шашка близко кокнет бричка вешка птичка хлопнет в лодку камнем: вспомним птичке о недавнем! Помним сад в саду скамейка на скамейке с пирогом в том саду сидел Тюльпанов птички плавали кругом птички плавали кругом. Помним дом на крыше пламя в окнах красная заря из дверей выходит няня сказка длинная моя сказка длинная моя. Няня в сад идет и плачет и Тюльпанова манит а Тюльпанов как цветочек незабудкою звенит а Тюльпанов как цветочек незабудкою звенит. Подними глаза Тюльпанов няню глазками окинь но Тюльпанов сдвинул брови и задумался. Аминь. Но Тюльпанов сдвинул брови и задумался. Аминь. Тут поднялся камень в битву двинул войско в дуб сырой в грудь врагам врезал он бритву гнулся жаром стыл порой снова кругла сила чрева к небу прет земля пружин в белый воздух мчится дева лишь Тюльпанов недвижим сад к нему склонил вершины няню тихую привел сверху дождь летел в кувшины снизу вверх цветочек цвел. Так сказал Тюльпанов няне: видишь няня я сил?н дождь пройдет цветок завянет только я пройду как сон. Только я пройду как сон. Только ты пройдешь как лодка возле сада вдоль пруда убежишь моя красотка няня глупая вода няня глупая вода. И лишь птички ветров дети не кружатся вкруг небес не стрекочат в небе дудкой не летят в дремучий лес не стрекочат в небе дудкой не летят в дремучий лес. Только я сижу Тюльпанов только я сижу да ты как дитя среди тюльпанов между птичек ходишь ты как дитя среди тюльпанов между птичек ходишь ты. Няня: Успокойся мой цветочек на скамейке пирожок по воде плывет кружочек за холмом дудит рожок успокойся мой цветочек успокойся пирожок хочешь я побегу за тобою по траве по мху по кочкам буду страшною трубою бегать следом за цветочком содрогая бабу медь или хочешь буду петь на траве плясать и хлопать я в тарелочки ладош или в малину спрятав локоть буду в землю тыкать нож или прыгать над огнем или прятаться вдвоем или пальчиками щелкать буду в домике твоем. Цветочек: Одинокою тычинкой в поле воин я стою временами непогоды дуют в голову мою. Птички там под облаками ищут маленьких подруг звери длинными шагами ходят по полю вокруг. Я стою на пьедестале в поле воин одинок ветры хлопают листами травы стелятся у ног. Скучно мне. Глаза открою все несутся кто куда. Только няня ты со мною! няня глупая вода. Няня глупая вода. 23-24 октября 1929 -------- Разрушение Неделя -- вкратце духа путь. Неделя -- вешка, знак семи. Неделя -- великана дуля. Неделя -- в буквах неделима. Так неделимая неделя для дела дни на доли делит, в буднях дела дикой воли наше тело в ложе тянет. Нам неделя длится долго, мы уходим в понедельник, мы трудимся до субботы, совершая дело в будни. Но неделю сокращая, увеличим свой покой: через равный промежуток сундучок в четыре дня.-- Видишь, день свободных шуток годом дело догоня, видишь, новая неделя стала разумом делима, как ладонь из пяти пальцев -- стало время течь неумолино. Так мы строим время счет по закону наших тел. Время заново течет для удобства наших дел. Неделя -- стала нами делима. Неделя -- дней знач?к пяти. Неделя -- великана дуля. Неделя -- в путь летит как пуля. Ура, короткая неделя, ты все утратила! И теперь можно приступать к следующему разрушению. вс? 6 -- 21 ноября 1929 -------- * * * Я сидел на одной ноге, держал в руках семейный суп, рассказ о глупом сундуке в котором прятал деньги старик -- он скуп. Направо от меня шумел тоскливый слон, тоскливый слон. Зачем шумишь? Зачем шумишь? -- его спросил я протрезвясь -- я враг тебе, я суп, я князь. Умолкнул долгий шум слона, остыл в руках семейный суп. От голода у меня текла слюна. Потратить деньги на обед я слишком скуп. Уж лучше купить пару замшевых перчаток, лучше денег накопить на поездку с Галей С. за ограду града в лес. вс? 28 декабря 1929 -------- * * * Галя С, галина Ко Николая галя ман Лико лема ля га со Коло гали Николан Коло гали Даниил Николана коло нет Леман Сокол от падут ни до лага прибер?г ты Галина по пе р?к. 28 декабря 1929 -------- Приход Нового Года мы ждем с нетерпением, мы запасли вино и пикули и свежие котлеты. Садитесь к столу. Без четверти двенадцать поднимем тост и выпьем братцы за старый год. И рухнет мост, и к прошлым девам нам путь отрезан. И светлых бездн наш пер?д. Зритель: Смотрите он весло бер?т и люлькой в комнате летает, предметы вкруг следят пол?т от быстрых точек рассветает, в Неве тоскливый тает л?д, в ладоши бь?т земля и люди, и в небо смотрит мудрый скот. Но тут наступает 0 часов и начинается Новый Год. 31 декабря 1929, 23 часа 45 минут. -------- Случай на железной дороге Как-то бабушка махнула и тотчас же паровоз детям подал и сказал: пейте кашу и сундук. Утром дети шли назад сели дети на забор и сказали: вороной поработай, я не буду, Маша тоже не такая -- как хотите может быть мы залижем и песочек то что небо выразило вылезайте на вокзале здравствуй здравствуй Грузия как нам выйти из нее мимо этого большого на заборе -- ах вы дети -- вырастала палеандра и влетая на вагоны перемыла не того кто налима с перепугу оградил семью волами вынул деньги из кармана деньги серые в лице. Ну так вот, а дальше прели все супа -- сказала тетя все чижи -- сказал покойник даже тело опустилось и чирикало любезно, но зато немного скучно и как будто бы назад. Дети слушали обедню надевая на плечо мышка бегала в передник раздирая два плеча, а грузинка на пороге все твердила. А грузин перегнувшись под горою шарил пальцами в грязи. 1926 -------- Конец героя Живи хвостом сухих корений за миром брошенных творений, бросая камни в небо, в воду ль, держась пустынником поодаль. В красе бушующих румян хлещи отравленным ура. Призыва нежный алатырь и Бога ч?рный монастырь. Шумит ребячая проказа до девки сто седьмого раза и латы воина шумят при пухлом ш?поте шулят. Сады плодов и винограда вокруг широкая ограда. Мелькает девушка в окне, Софокл вдруг подходит к ней: Не мучь передника рукою и цвет волос своих не мучь твоя рука жару прогонит и дядька вынырнет из туч. И вмиг разбившись на матрасе, восстанет, молод и прекрасен истоком бережным имян как водолей, пронзит меня. Сухое дерево ломалось, она в окне сво?м пугалась, бросала стражу и дозор и щ?ки красила в позор. Уж день вертелся в двери эти, шуты плясали в оперетте и ловкий крик блестящих дам кричал: я честь свою отдам! Под стук и лепет колотушек дитя свечу свою потушит потом ид?т в леса укропа куриный дом и бабий ропот. Крутя усы, бежит полковник минутной храбростью кичась -- Сударыня, я ваш поклонник, скажите мне, который час? Она же, взяв часы тугие и не взирая на него, не слышит жалобы другие, повелевает выйти вон. А я под знаменем в бою плюю в колодец и пою: пусть ветер палубу колышет, но ветра стык моряк не слышит. Пусть дева плачет о зиме и молоко да?т змее. Я, опростясь сухим приветом, стелю кровать себе при этом, бросая в небо дерзкий глас и проходя четв?ртый класс. Из леса выпрыгнет мет?лка умр?т в углу моя свет?лка восстанет м?ртвый на помост с блином во рту промчится пост. Как жнец над пряхою не дышит, как пряха нож вздымает выше -- не слышу я и не гляжу, как п?с под знаменем лежу. Но виден мне конец героя глаза распухшие от крови могилу с именем попа и звон копающих лопат. И виден мне келейник ровный, упряжка скучная и дровни, ков?р раскинутых саней, лихая скачка: поскорей! Конец не так, моя Розалья, пройдя всего лишь жизни треть, его схватили и связали а дальше я не стал смотреть. И запотев в могучем росте всегда ликующий такой -- никто не скажет и не спросит и не помянет за упокой. в с ? 1926 -------- * * * Жил мельник. Дочь его Агнесса в кругу зверей шутила днями, пугала скот, из недр леса е? зрачки блестят огнями. Но мельник был свиреп и зол. Агнессу бил кнутом, возил ячмень из дальних с?л и ночью спал потом. Агнесса мельнику в кадык сажает утром боб. Рычит Агнесса. Мельник прыг, но в двери входит поп. Агнесса длинная садится, попа сажает рядом в стул крылатый мельник. Он стыдится. Ах, если б ветер вдруг подул и крылья мельницы вертелись, то поп, Агнесса и болтун на крыше мельника слетелись и мельник счастлив. Он колдун. 13 января 1930 -------- Пророк с Аничкова моста Где скакуны поводья рвут, согнув хребты мостами, пророк дерзает вниз ко рву сойти прохладными устами. О непокорный! Что же ты глядишь на взмыленную воду? Теребит буря твой хохол, потом щеку облобызает, Тебя девический обман не веселит. Мечты бесскладно придут порой. Веслом о берег стукнет всадник. Уж пуст -- челнок. Уж тучен -- гребень. И, тщетно требуя поймать в реке сапог, рыдает мать. Ей девочка приносит завтрак: бутылку молока и сыр, а в сумке прятает на завтра его красивые усы. В трактире кончилась попойка. Заря повисла над мостом. Фома ненужную копейку бросает в воду. Ночь прошла. И девочка снимает платье, кольцо и головной убор, свистит, как я, в четыре пальца и прыгает через забор. Ищи! Никто тебе помехой не встанет на пути тво?м. Она ушла, а он уехал и вновь вернулися вдво?м. Как загорели щ?ки их! Как взгляд послушный вдруг притих! За ними горница пуста, и растворились их уста: -- Мы плыли ночью. Было тихо. Я пела песню. Милый гр?б. Но вдруг ныряет тигр плавучий пред нашей лодкой попер?к. Я огляделась вкруг. Фонтанка, проснувшись, знаменье творит. За полночь звякают стаканы. Мой брат стучится: отвори! Всю ночь катались волны мимо. Купался зверь. Пустела даль. Бежали дети. А за ними несли корону и медаль. И вот, где кони рвут поводья, согнув хребты, сбегают вниз, ноздрями красными поводят и бьют копытом седока,- мы голос ласковый слыхали. Земля вертелась в голос тот. И гром и буря утихали. И платье сохло на ветру. И, волчьим шагом оступаясь, на мост восходит горд и лих пророк. А мы не плыли дальше, на брег скакая женихом. в с ? 1926 -------- Стих Петра Яшкина Мы бежали как сажени на последнее сраженье наши пики притупились мы сидели у костра реки сохли под ногою мы кричали: мы нагоним! плечи дурые высоки морда белая востра Но дорога не платочек и винтовку не наточишь мы пускали наши взоры версты скорые считать небо падало завесой опускалося за лесом камни прыгали в лопату месяц солнцу не чета сколько времени не знаю мы гналися за возами только ноги подкосились вышла пена на уста наши очи опустели мох казался нам постелью но сказали мы нарочно чтоб никто не отставал на последнее сраженье мы бежали как сажени как сажени мы бежали ! пропадай кому не жаль ! в с ? 1927 * В рукописи стихотворение имеет название "Стих Петра Яшкина -- коммуниста". -------- О водяных нулях Нуль плавал по воде: Мы говорили: это круг, должно быть, кто-то бросил в воду камень. Здесь Петька Прохоров гулял -- вот след его сапог с подковками, Он создал этот круг. Давайте нам скорей картон и краски, мы зарисуем Петькино творенье. И будет Прохоров звучать, как Пушкин. И много лет спустя подумают потомки: "Был Прохоров когда-то, должно быть, славный был художник." И будут детям назидать: "Бросайте, дети, в воду камни. Рождает камень круг, а круг рождает мысль. А мысль, вызванная кругом, зовет из мрака к свету нуль." 19 сентября 1933 -------- Мария Выходит Мария, отвесив поклон, Мария выходит с тоской на крыльцо, -- а мы, забежав на высокий балкон, поем, опуская в тарелку лицо. Мария глядит и рукой шевелит, и тонкой ногой попирает листы, -- а мы за гитарой поем да поем, да в ухо трубим непокорной жены. Над нами встают золотые дымы, за нашей спиной пробегают коты, поем и свистим на балкончике мы, -- но смотришь уныло за дерево ты. Остался потом башмачок да платок, да реющий в воздухе круглый балкон, да в бурое небо торчит потолок. Выходит Мария, отвесив поклон, и тихо ступет Мария в траву, и видит цветочек на тонком стебле. Она говорит: "Я тебя не сорву, я только пройду, поклонившись тебе." А мы, забежав на балкон высоко, кричим: "Поклонись!" -- и гитарой трясем. Мария глядит и рукой шевелит и вдруг, поклонившись, бежит на крыльцо и тонкой ногой попирает листы, -- а мы за гитарой поем да поем, да в ухо трубим непокорной жены, да в бурное небо кидаем глаза. 12 октября 1927 -------- Вечерняя песнь к именем моим существующей Дочь дочери дочерей дочери Пе дото яблоко тобой откусив тю сооблазняя Адама горы дото тобою любимая дочь дочерей Пе. мать мира и мир и дитя мира су открой духа з?рна глаз открой берегов не обернутися головой тю открой лиственнице со престолов упадших тень открой Ангелами поющих птиц открой воздыхания в воздухе рассеянных ветров низзовущих тебя призывающих тебя любящих тебя и в жизни ж?лтое находящих тю. Баня лицов твоих баня лицов твоих дото памяти открыв окно огляни расположенное поодаль сосчитай двигающееся и неспокойное и отложи на пальцах неподвижные те те неподвижные дото от движения жизнь приняв к движению рвутся и вс? же в покое снут или быстрые говорят: от движения жизнь но в покое смерть. Начало и Власть поместятся в плече тво?м Начало и Власть поместятся во лбу тво?м Начало и Власть поместятся в ступне твоей но не взять тебе в руку огонь и стрелу но не взять тебе в руку огонь и стрелу дото лестницы головы твоей дочь дочери дочерей дочери Пе. О фы лилия глаз моих фе чернильница щ?к моих трр ухо волос моих радости перо отражения свет вещей моих ключ праха и гордости текущей лонь молчанию прибежим люди страны моей дото миг число высота и движения конь. Об вольности воспо?м сестра об вольности воспо?м сестра дочь дочери дочерей дочери Пе именинница имени своего ветер ног своих и пчела груди своей сила рук своих и дыханье мо? неудобозримая глубина души моей свет поющий в городе мо?м ноги радости и лес кладбища врем?н тихо стоящих храбростью в мир пришедшая и жизни свидетельница приснись мне. 21 августа 1930 -------- Звонить -- лететь (логика бесконечного небытия) I Вот и дом полетел. Вот и собака полетела. Вот и сон полетел. Вот и мать полетела. Вот и сад полетел. Конь полетел. Баня полетела. Шар полетел. Вот и камень полететь. Вот и пень полететь. Вот и миг полететь. Вот и круг полететь. Дом летит. Мать летит. Сад летит. Часы летать. Рука летать. Орлы летать. Копь? летать. И конь летать. И дом летать. И точка летать. Лоб летит. Грудь летит. Живот летит. Ой, держите -- ухо летит! Ой, глядите -- нос летит! Ой, монахи, рот летит! II Дом звенит. Вода звенит. Камень около звенит. Книга около звенит. Мать, и сын, и сад звенит. А. звенит Б. звенит ТО летит и ТО звенит. Лоб звенит и летит. Грудь звенит и летит. Эй, монахи, рот звенит! Эй, монахи, лоб летит! Что лететь, но не звонить? Звон летает и звенеть. ТАМ летает и звонит. Эй, монахи! Мы летать! Эй, монахи! Мы лететь! Мы лететь и ТАМ летать. Эй, монахи! Мы звонить! Мы звонить и ТАМ звенеть. 1930 -------- Подруга На твоем лице, подруга, два точильщика-жука начертили сто два круга цифру семь и букву К. Над тобой проходят годы, хладный рот позеленел, лопнул глаз от злой погоды, в ноздрях ветер зазвенел. Что в душе твоей творится, я не знаю. Только вдруг может с треском раствориться дум твоих большой сундук. И тогда понятен сразу будет всем твой сладкий сон. И твой дух, подобно газу, из груди умчится вон. Что ты ждешь? Планет смятенья иль движенье звездных толп? или ждешь судеб смятенья, опершись рукой на столб? Или ждешь, пока желанье из небес к тебе слетит и груди твоей дыханье мысль в слово превратит? Мы живем не полным ходом, не считаем наших дней, но минуты с каждым годом все становятся длинней. С каждым часом гнев и скупость ловят нас в свой мрачный круг, и к земле былая глупость опускает взоры вдруг. И тогда, настроив лиру и услышав лиры звон, будем петь. И будет миру наша песня точно сон. И быстрей помчатся реки, И с высоких берегов будешь ты, поднявши веки бесконечный ряд веков Наблюдать холодным оком нашу славу каждый день. и на лбу твоем высоком никогда не ляжет тень. 1933 -------- Песнь Мы закроем наши глаза, Люди! Люди! Мы откроем наши глаза, Воины! Воины! Поднимите нас над водой, Ангелы! Ангелы! Потопите врага под водой, Демоны! Демоны! Мы закрыли наши глаза, Люди! Люди! Мы открыли наши глаза, Воины! Воины! Дайте силу нам полететь над водой, Птицы! Птицы! Дайте мужество нам умереть под водой, Рыбы! Рыбы! 1935 -------- Скупость Люди спят: урлы-мурлы. Над людьми парят орлы. Люди спят, и ночь пуста. Сторож ходит вкруг куста. Сторож он не то, что ты, сон блудливый, как мечты. Сон ленивый, как перелет, руки длинные, как переплет. Друг за другом люди спят: все укрылися до пят. Мы давно покоя рыщем. Дым стоит над их жилищем. Голубь-турман вьет гнездо. Подъезжал к крыльцу ездок. Пыхот слышался машин. Дева падала в кувшин. Ноги падали в овраг. Леший бегал -- Людий враг. Плыл орел. Ночь мерцала -- путник брел. Люди спали -- я не спал: деньги я пересыпал. Я считал свое богатство. Это было святотатство. Я все ночку сторожил! Я так деньгами дорожил. в с ? 1926 -------- * * * Блоха болот лягушка ночная погремушка далекий лот какой прыжок бугор высок стоит избушка упал висок загорелся песок согнулся носок отвалился кусок не хватило досок напустили сорок плавал сок 1929-1931 -------- Пожар Комната. Комната горит. Дитя торчит из колыбельки. Съедает кашу. Наверху, под самым потолком, заснула нянька кувырком. Горит стена. Посуда ходит. Бежит отец. Отец: "Пожар! Вон мой мальчик, мальчик Петя, как воздушный бьется шар. Где найти мне обезьяну вместо сына?" Вместо стен печи вострые не небо дым пускают сквозь трубу. Нянька сонная стрекочет. Нянька: "Где я? Что со мной? Мир становится короче, Петя призраком летит." Вот мелькнут его сапожки, Тень промчится, и усы вьются с присвистом на крышу." Дом качает как весы. Нянька бегает в испуге, ищет Петю и гамак. "Где ж ты, Петя, мальчик милый, что ж ты кашу не доел?" "Няня, я сгораю, няня!" Няня смотрит в колыбель -- нет его. Глядит в замочек -- видит комната пуста. Дым клубами ходит в окна, стены тощие, как пух, над карнизом пламя вьется, тут же гром и дождик льется, и в груди сжимает дух. Люди в касках золотых топорами воздух бьют, и брандмейстер на машине воду плескает в кувшине. Нянька к ним: "Вы не видали Петю, мальчика? Не дале как вчера его кормила." Брандмайор: "Как это мило!" Нянька: "Боже мой! Но где ж порядок? Где хваленная дисциплина?" Брандмайор: "Твой Петя рядом, он лежит у цеппелина. Он сгорел и папа стонет: жалко сына." Нянька: "Ох! Он сгорел," -- и тихо стонет, тихо падает на мох. 20 февраля 1927 * Существует еще один вариант этого стихотворения: Комната. Комната горит. Дитя торчит из колыбельки. Съедает кашу. Наверху, под самым потолком, заснула нянька кувырком. Горит стена. Посуда ходит. Бежит отец. Отец: "Пожар! Вон мой мальчик, мальчик Петя, как воздушный бьется шар. Где найти мне обезьяну вместо сына?" Вместо стен печи пестрые на небо дым пускают сквозь трубу. Нянька сонная стрекочет. Нянька: "Где я? Что со мной? Мир становится короче, Петя призраком летит". Няня рыскает волчицей, съест морковку на пути, выпьет кофе. Дальше мчится, к двери пробует уйти. Колет скудные орехи (неразборчиво) нянька быстрая в дверях, мчится косточкой по саду вдоль железного плетня. После бегает в испуге, ищет Петю и гамак. "Где ж ты, Петя, мальчик милый, что ж ты кашу не доел?" "Няня, я сгораю, няня!" Няня смотрит в колыбель -- нет его. Глядит в замочек -- видит комната пуста. Дым клубами ходит в окна, стены тощие, как пух, над карнизом пламя вьется, тут же гром и дождик льется, и в груди сжимает дух. в с ? -------- * * * Откуда я? Зачем я тут стою? Что я вижу? Где же я? Ну, попробую по пальцам все предметы перечесть. -- ( Считает по пальцам: ) Табуретка, столик, бочка, Ведро, кукушка, печка, метла, сундук, рубашка, мяч, кузница, букашка, дверь на петле, рукоятка на метле, четыре кисточки на платке, восемь кнопок на потолке. 1 июня 1929 -------- * * * Человек устроен из трех частей, из трех частей, из трех частей. Хэу-ля-ля, дрюм-дрюм-ту-ту! Из трех частей человек! Борода и глаз, и пятнадцать рук, и пятнадцать рук, и пятнадцать рук. Хэу-ля-ля, дрюм-дрюм-ту-ту! Пятнадцать рук и ребро. А, впрочем, не рук пятнадцать штук, пятнадцать штук, пятнадцать штук. Хэу-ля-ля, дрюм-дрюм-ту-ту! Пятнадцать штук, да не рук. 1931 -------- Н. М. Олейникову Кондуктор чисел, дружбы злой насмешник, О чем задумался? Иль вновь порочишь мир? Гомер тебе пошляк, и Г?те - глупый грешник, Тобой осмеян Дант, - лишь Бунин твой кумир. Твой стих порой смешит, порой тревожит чувство, Порой печалит слух иль вовсе не смешит, Он даже злит порой, и мало в нем искусства, И в бездну мелких дум он сверзиться спешит. Постой! Вернись назад! Куда холодной думой Летишь, забыв закон видений встречных толп? Кого дорогой в грудь пронзил стрелой угрюмой? Кто враг тебе? Кто друг? И где твой смертный столб? 23 января 1935 * (Следующие строфы были вычеркнуты Хармсом.) Вот сборище друзей, оставленных судьбою: Противно каждому другого слушать речь; Не прыгнуть больше вверх, не стать самим собою, Насмешкой колкою не скинуть скуки с плеч. Давно оставлен спор, ненужная беседа Сама заглохла вдруг, и молча каждый взор Презреньем полн, копь?м летит в соседа, Сбивая слово с уст. И молкнет разговор. * Стихотворение посвящено Николаю Макаровичу Олейникову. Николай Олейников вместе с Хармсом ходил в кружок поэтов и философов, собиравшихся в 33-34 годах на квартире писателя Л. С. Липавского (псевдоним Л. Савельев). Подробнее об Олейникове и истории написания стихотворения см. статью А.Александрова в журнале "Русская литература", 1970, N3, стр. 156. -------- О'сса Посвящается Тамаре Александровне Мейер. На потолке сидела муха ее мне видно на кровати она совсем уже старуха сидит и нюхает ладонь; я в сапоги скорей оделся и второпях надел папаху поймал дубинку и по мухе закрыв глаза хватил со всего размаху Но тут увидел на косяке свинью сидящую калачом ударил я свинью дубинкой, а ей как видно нипочем. На печке славный Каратыгин прицелил в ухо пистолет ХЛОПНУЛ ВЫСТРЕЛ Я прочитал в печатной книге, что Каратыгину без малого сто лет и к печке повернувшись быстро подумал: верно умер старичок оставив правнукам в наследство пустой как штука сундучок, (Предмет в котором нет материи не существует как рука он бродит в воздухе потерянный вокруг него элементарная кара.) Быть может в сундучке лежал квадратик похожий на плотину. Быть может в сундучке сидел солдатик и охранял эфира скучную картину мерцая по бокам шинелью волосатой. глядел насупив переносицу как по стенам бегут сухие поросята. В солдатской голове большие мысли носятся: играет муха на потолке марш конца вещей. Весит подсвечник на потолке, а потому прощай. Покончу жизнь палашом -- все можно написать зеленым карандашом. На голове взовьются волосы когда в ногах почуешь полосы. Стоп. Михаилы начали расти качаясь при вдыхании премудрости. Потом счисляются минуты они неважны и негромки. Уже прохладны и разуты как в пробужденьи видны ноги. Тут мысли внешние съедая -- приехала застава -- Сказала бабушка седая характера простова. Толкнув нечайно Михаила я проговорил: ты пьешь боржом, все можно написать зеленым карандашом. Вот так Тамара дала священный альдюмениум зеленого кома'ра. Стоп. Разошлось по конусу летало ветром по носу, весь человеческий осто'в одно смыкание пластов рыба плуст торчит из мертвых уст человек растет как куст вместо носа трепещет о'сса в углу сидит свеча Матильды голышом -- все можно написать зеленым карандашом. 6 августа 1928 -------- * * * Открыв полночные глаза сидела круглая коза ее суставы костяные висели дудками в темноте рога сердечком завитые пером стояли на плите коза печальная девицы усы твердые сучки спина -- дом, копыто -- птица на переносице очки несет рога на поле ржи в коленях мечутся стрижи Борух на всаднике полночном о камни щелкает: держи! 4 марта 1929 -------- * * * Вот грянул дождь, Остановилось время. Часы беспомощно стучат. Расти, трава, тебе не надо время. Дух божий, говори. Тебе не надо слов. 12 августа 1937 -------- Фокусы!!! Средь нас на палочке деревянной сидит кукушка в сюртуке, хранит платочек румяный в своей чешуйчатой руке. Мы все как бабушка тоскуем, разинув рты, глядим вперед на табуретку золотую -- и всех тотчас же страх берет: Иван Матвеевич от страха часы в карман переложил. А Софья Павловна, старуха, сидела в сокращеньи жил А Катя, в форточку любуясь, звериной ножкой шевеля, холодным потом обливаясь и заворачивалась в шеншеля. Из-под комода ехал всадник, лицом красивый, как молитва, он с малолетства был проказник, ему подруга -- битва. Числа не помня своего, Держал он курицу в зубах -- Иван Матвееча свело, загнав печенку меж рубах. А Софья Павловна строга сидела, выставив затылок, оттуда выросли рога и сто четырнадцать бутылок. А Катя в галстуке своем свистела в пальчик соловьем, стыдливо кутаясь в меха кормила грудью жениха. Но к ней кукушка наклонялась, как червь, кукушка улыбалась, потом на ножки становилась да так, что Катя удивилась, от удивленья задрожала и, как тарелка, убежала. 2 мая 1928 -------- Падение с моста Окно выходило на пустырь квадратный как пирог где на сучке сидел нетопырь Возьми свое перо. Тогда Степанов на лугу посмотрит в небо сквозь трубу а Малаков на берегу посмотрит в небо на бегу. Нам из комнаты не видать Какая рыба спит в воде Где нетопырь -- полночный тать порой живет. И рыба где а с улицы видней особенно с моста как зыбь играет камушком у рыбьего хвоста. Беги Степанов дорогой! Скачи коварный Малаков рыб лови рукой Тут лошадь без подков в корыто мечет седока. Степанов и Малаков грохочет за бока. А рыба в море жрет водяные огурцы. Ну да, Степанов и Малаков большие молодцы! Я в комнате лежу с тобой с астрономической трубой в окно гляжу на берег дощатый где Малаков и герр Степанов открыли материк. Там я построю домик Чтоб не сидеть под ливнем без покрова, а возле домика стоит уже готовая корова. Пойду. Прощайте. Утоплюсь. Я Фердинанд. Я Герр Степанов. Я Маклаков! Пойду гулять в кафтане И рыб ловить в фонтане. Вот мост. Внизу вода. БУХ! Это я в воду полетел. Вода фигурами сложилась. Таков был мой удел. в с ? 5 августа 1928 -------- * * * Мне бы в голову забраться козлом, Чтоб осмотреть мозгов устройство. Интересуюсь, какие бутылки составляют наше сознание. Вот азбука портных Мне кажется ясной до последней ниточки: Все делается ради удобства движения конечностей и корпуса. легко наклоняться в разные стороны, ничто не давит на живот. Ребра сжимаются и отпрыгивают вновь, как только представится к тому случай. Мы несравненно лучше сделаны, чем наша одежда. Портным не угнаться за гимнастами, одевающими себя в мускульные сюртуки. И способ гимнастов мне ближе по духу. Портной сидит, поджавши ноги руками же вертит ручку швейной машины или ногами вертит машинку, а руки ему служат рулями. Или же двигатель Симменса-Шуккерта вращает маховое колесо, тычет иглой и двигает челноком. Так постепенно сшиваются Отдельные части костюма. Гимнасты же поступают иначе. Они быстро наклоняются вперед и назад, до тех пор, пока их живот не станет подковой, руки вывертывают, приседают на корточки, достигая этим значительного утолщения мышц. Этот способ, конечно, приносит больше пользы. Кто, побродив по ночным городским садам, почувствует боль в пояснице, знай: это мускулы живота стараются проснуться -- спеши домой и, если можешь, пообедай. Обед ленивым сделает тебя. Но если нет обеда еще лучше съесть кусочек хлеба это придает бодрость твоему духу а если нет и хлеба даже то благодари приятель Бога Ты Богом знать отмечен для совершения великих подвигов нельзя лишь испугаться смотри внимательно в бумагу зови слова на помощь и подходящих слов сочетанье немедленно утолит желудочную страсть вот мой совет произноси от голода: я рыба в ящике пространства рассуждаю о топливе наших тел всякая пища попав на зуб становится жиже выпуская соки целебных свойств Бог разговаривает со мной Мне некогда жевать свиное сало и даже молока винтовки белые помеха для меня вот мой дикарь и пища вот голос моего стола кушетки и жилища вот совершенство Бога моего стиха и ветра слов естественных меха <до июля 1931> -------- Сюита (из "Голубой тетради") I С давних времен люди задумываются о том, что такое ум и глупость. По этому поводу я вспоминаю такой случай. Когда моя тетка подарила мне письменный стол, я сказал себе: "Ну, вот, сяду за стол и первую мысль сочиню за этим столом, особенно умную." Но особенно умной мысли я сочинить не мог. Тогда я сказал себе: "Хорошо. Не удалось сочинить особенно умную мысль, тогда сочиню особенно глупую." Но и особенно глупую мысль сочинить тоже не мог. Все крайнее сделалось очень трудно. Средние части делаются легче. Самый центр не требует никаких усилий. Центр -- это равновесие. Там нет никакой борьбы. Надо ли выходить из равновесия? Некий Пантелей ударил пяткой Ивана. Некий Иван ударил колесом Наталью. Некая Наталья ударила намордником Семена. Некий Семен ударил корытом Селифана. Некий Селифан ударил поддевкой Никиту. Некий Никита ударил доской Романа. Некий Роман ударил лопатой Татьяну. Некая Татьяна ударила кувшином Елену. И началась драка. Елена била Татьяну забором. Татьяна била Романа матрацем. Роман бил Никиту чемоданом. Никита бил Селифана подносом. Селифан бил Семена руками. Семен плевал Наталье в уши. Наталья кусала Ивана за палец. Иван лягал Пантелея пяткой. Эх,-- думали мы,-- дерутся хорошие люди. II Одна девочка сказала: "Гвя." Другая девочка сказала: "Хфы." Третья девочка сказала: "Мбрю." А Ермаков капусту из-под забора хряпал, хряпал, хряпал. Видно уже вечер наступал. Мотька с говном наигрался и спать пошел. Моросил дождик. Свиньи горох ели. Рагозин в женскую баню подглядывал. Санька на Маньке верхом сидел. Манька же дремать начала. Потемнело небо. Заблестели звезды. Под полом крысы мышку загрызли. Спи мой мальчик, не пугайся глупых снов. Глупые сны от желудка. III Брейте бороду и усы! Вы не козлы, чтобы бороды носить, Вы не коты, чтобы усами шевелить. Вы не грибы, чтобы в шляпках стоять. Эх, барышни! Посдергайте ваши шапочки! Эх, красоточки! Посдергайте ваши юбочки! Ну-ка ты, Манька Марусина! Сядь на Петьку Елабонина. Стригите, девочки, ваши косички. Вы не зебры, чтобы бегать с хвостиками. Толстенькие девочки, Пригласите нас на праздники. IV Ведите меня с завязанными глазами. Развяжите мне глаза и я пойду сам. Не держите меня за руки, Я рукам волю дать хочу. Расступитесь, глупые зрители. Я ногами сейчас шпыняться буду. Я пройду по одной половице и не пошатнусь, По карнизу пробегу, не рухну, Не перечьте мне. Пожалеете. Ваши трусливые глаза неприятны богам. Ваши рты раскрываются некстати. Ваши носы не знают вибрирующих запахов. Ешьте суп -- это ваше занятие. Подметайте ваши комнаты -- это вам положено от века Но снимите с меня бандажи и набрюшники. Я солью питаюсь, а вы сахаром. У меня свои сады и свои огороды. У меня в огороде пасется своя коза. У меня в сундуке лежит меховая шапка. Не перечьте мне, я сам по себе, а вы для меня. Только четверть дыма. V -- Федя, а Федя! -- Что-с? -- А вот я тебе покажу "Что-с"! (молчание) -- Федя, а Федя! -- В чем дело? -- Ах ты, сукин сын! Еще в чем дело спрашиваешь. -- Да что вам от меня нужно? -- Видали?! Что мне от него нужно! Да я тебя, мерзавца, за такие слова... Я тебя так швырну, что полетишь сам знаешь куда! -- Куда? -- В горшок. (молчание) -- Федя, а Федя! -- Да что вы, тетенька, с ума сошли? -- Ах! Ах! Повтори, как ты сказал! -- Нет, не повторю. -- Ну, то-то! Знай свое место! Небось! Тоже! VI Я подавился бараньей костью. Меня взяли под руки и вывели из-за стола. Я задумался. Пробежала мышка. За мышкой бежал Иван с длинной палкой. Из окон смотрела любопытная старуха. Иван, пробегая мимо старухи, ударил ее палкой по морде. VII Жалобные звуки испускал Дмитрий. Анна рыдала, уткнувшись головой в подушку. Плакала Маня. * Составлено из отдельных фрагментов, записанных в "Голубой тетради". Начало каждого фрагмента обозначено римской цифрой. 8 января 1937 -------- Хню Хню из леса шла пешком. Ногами месила болота и глины. Хню питалась корешком рога ворона малины. Или Хню рвала побеги Веселого хмеля, туземца рощ. Боги ехали в телеге. Ясно чувствовалась мощь богов, наполненных соком лиан и столетних нев. И мысль в черепе высоком лежала, вся окаменев. Зубами щелкая во мху, грудь выпятив на стяги, варили странники уху, летали голые летяги, подвешиваясь иными моментами на сучках вниз головой. Они мгновенно отдыхали, то поднимая страшный вой, в котел со щами устремляясь, хватая мясо в красную пасть. То снегири летели в кучу печиков, то медведь, сидя на дереве и запустив когти в кору, чтобы не упасть, рассуждал о правосудии кузнечиков. То Бог в кустах нянчил бабочкину куколку, два волка играли в стуколку -- таков был вид ночного свидригала, где Хню поспешно пробегала и думала, считая пни сердечного биения. Аскет в пустыне -- властелин, бомба в воздухе -- владычица, оба вместе -- лучшее доказательство человеческого гения. Пусть комета в землю тычется, угрожая нарушить бег нашей материи. И, если пена -- подружка огня на черном кратере выпустит мух с небесными каракульками на лапках, мы гордо глядим на вулкан и, в папках земных дел отмечаяя рукой астронома событие, способное закидать дредноут лепестками вишни, мы превратили мир в народное увеселение и всюду увеличили плотность населения. Еще недавно кверху носом летал Юпитер, в 422 года раз празднуя свои именины, пока шутливая комета не проскочила в виде миски в хрустальном животе Глафиры. Пропали быстро звездные диски, Исчезли тонкие эфиры, даже в пустынях арифметики не стало сил аскету пребывать в одиночестве. Хню шла вперед и только отчасти скользила кверху гибким станом. Сел свет, рек звон, лесов шуршание ежеминутно удалялись. Хню пела. Чистые озера, кой-где поблескивая, валялись. То с шумом пролетал опасный овод, то взвизгивал меж двух столбов гремучий провод, сидя на белых изоляторах. То лампы освещали каменные кочки -- ногам приятные опоры в пути воздушного болота, то выли дерзкие моторы в большие вечные ворота. Иной раз беленький платочек садился на верхушку осины. Хню хлопала в ладоши. Яркие холмы бросали тонкие стрелы теней. Хню прыгала через овраги, и тени холмов превращали Хню в тигрицу. Хню, рукавом смахнув слезинку. бросала бабочек в плетеную корзинку. Лежите, бабочки, и вы, пеструшки, крестьянки воздуха над полевыми клумбами. И вы, махатки и свистельки, и вы, колдунки с бурыми бочками и вы, лигреи, пружинками хоботков сосите, милые, цветочные кашки. И вы, подосиновые грибы станьте красными ключами. Я запру вами корзинку, чтобы не потерять мое детство. Хню к телеграфному столбу Для отдыха прислонилась. Потухли щеки Хню. Во лбу окно стыдливое растворилось. В траве бежала змейка, высунув гибкое жало, в ее глазах блестела чудная копейка. Хню медленно дышала, накопляя растраченные силы и распуская мускулов тугие баночки. Она под кофточкой ощупывала груди. Она вообще была прелестной паночкой. Ах, если б знали это люди! Нам так приятно знать прошедшее. Приятно верить в утвержденное. Тысячи раз перечитывать книги, доступные логическим правилам. Охаживать приятно темные углы наук. Делать веселые наблюдения. И на вопрос: есть ли Бог? -- поднимаются тысячи рук, склонные полагать, что Бог -- это выдумка. Мы рады, рады уничтожить наук свободное полотно. Мы считали врагом Галилея, давшего новые ключи. А ныне пять обэриутов, еще раз повернувшие ключи в арифметиках веры, должны скитаться меж домами за нарушение обычных правил рассуждения о смыслах. Смотри, чтоб уцелела шапка, чтоб изо лба не выросло бы дерево,-- тут мертвый лев сильней живой собаки, и, право, должен я сказать, моя изба не посещается гостями. Хню, отдохнув, взмахнула сильными костями и двинулась вперед. Вода послушно расступилась. Мелькали рыбы. Холодело. Хню, глядя в дырочку, молилась, достигнув логики предела. "Меня уж больше не тревожит земля, ведущая беседу о прекращении тепла,-- шептала Хню своему соседу.-- Меня уж больше не атакуют пути жука-точильщика, и гвозди больше не кукуют в больных руках могильщика. И если бы все пчелы, вылетев из чемодана, в меня направили б свои тупые жала, то и тогда, поверьте слову, от страха вовсе б не дрожала." -- "Ты права, моя голубка,-- отвечает путник ей,-- но земель глухая трубка полна звуков, ей-же-ей." Хню ответила: "Я дурой рождена сидеть в стогу, полных дней клавиатуры звуков слышать не могу. И если бабочки способны слышать потрескивание искр в кореньях репейника, и если жуки несут в своих котомках ноты расточительных голосов, и если водяные паучки знают имя-отчество оброненного охотником пистолета, то надо сознаться, что я просто глупая девчонка." -- "Вот это так,-- сказал ей спутник,-- всегда наивысшая чистота категорий пребывает в полном неведении окружающего. И это, признаться, мне страшно нравится." 23-27 апреля 1931 * Рассказывают, что в комнате Хармса одно время висела картина П. И. Соколова "Лесная девушка". Возможно, под впечатлением этой картины Хармс и написал поэму "Хню". -------- * * * Я долго смотрел на зеленые деревья. Покой наполнял мою душу. Еще по-прежнему нет больших и единых мыслей. Такие же клочья, обрывки и хвостики. То вспыхнет земное желание, То протянется рука к занимательной книге, То вдруг хватаю листок бумаги, Но тут же в голову сладкий сон стучится. Сажусь к окну в глубокое кресло. Смотрю на часы, закуриваю трубку, Но тут же вскакиваю и перехожу к столу, Сажусь на твердый стул и скручиваю себе папиросу. Я вижу -- бежит по стене паучок, Я слежу за ним, не могу оторваться. Он мешает взять в руку перо. Убить паука! Лень подняться. Теперь я гляжу внутрь себя, Но пусто во мне, однообразно и скучно, Нигде не бьется интенсивная жизнь, Все вяло и сонно, как сырая солома. Вот я побывал в самом себе И теперь стою перед вами. Вы ждете, что я расскажу о своем путешествии. Но я молчу, потому что я ничего не видел. Оставьте меня и дайте спокойно смотреть -- на зеленые деревья. Тогда, быть может, покой наполнит мою душу. Тогда, быть может, проснется моя душа, И я проснусь, и во мне забьется интенсивная жизнь. 2 августа 1937 -------- На смерть Казимира Малевича Памяти разорвав струю, Ты глядишь кругом, гордостью сокрушив лицо. Имя тебе -- Казимир. Ты глядишь, как меркнет солнце спасения твоего. От красоты якобы растерзаны горы земли твоей. Нет площади поддержать фигуру твою. Дай мне глаза твои! Растворю окно на своей башке! Что ты, человек, гордостью сокрушил лицо? Только мука -- жизнь твоя, и желание твое -- жирная снедь. Не блестит солнце спасения твоего. Гром положит к ногам шлем главы твоей. Пе -- чернильница слов твоих. Трр -- желание твое. Агалтон -- тощая память твоя. Ей, Казимир! Где твой стол? Якобы нет его, и желание твое -- Трр. Ей, Казимир! Где подруга твоя? И той нет, и чернильница памяти твоей -- Пе. Восемь лет прощелкало в ушах у тебя, Пятьдесят минут простучало в сердце твоем, Десять раз протекла река пред тобой, Прекратилась чернильница желания твоего Трр и Пе. "Вот штука-то",-- говоришь ты, и память твоя -- Агалтон. Вот стоишь ты и якобы раздвигаешь руками дым. Меркнет гордостью сокрушенное выражение лица твоего, Исчезает память твоя и желание твое -- Трр. Даниил Хармс-Шардам. 17 мая 1935 -------- Страшная смерть Однажды один человек, чувствуя голод, сидел за столом и ел котлеты, А рядом сидела его супруга и все говорила о том, что в котлетах мало свинины. Однако он ел, и ел, и ел, и ел, и ел, покуда не почувствовал где-то в желудке смертельную тяжесть. Тогда, отодвинув коварную пищу, он задрожал и заплакал. В кармане его золотые часы перестали тикать. Волосы вдруг у него посветлели, взор прояснился, Уши его упали на пол, как осенью падают с тополя желтые листья, И он скоропостижно умер. апрель 1935 -------- * * * Все все все деревья пиф Все все все каменья паф Вся вся вся природа пуф. Все все все девицы пиф Все все все мужчины паф Вся вся вся женитьба пуф. Все все все славяне пиф Все все все евреи паф Вся вся вся Россия пуф. октябрь 1929 -------- * * * Так начинается голод: с утра просыпаешься бодрым, потом начинается слабость, потом начинается скука, потом наступает потеря быстрого разума силы, потом наступает спокойствие. А потом начинается ужас. 1937 -------- * * * Погибли мы в житейском поле. Нет никакой надежды боле. О счастье кончилась мечта -- осталась только нищета. 1937 -------- * * * Откажите, пожалуйста, ему в удовольствии Сидеть на скамейке, Сидеть на скамейке, Сидеть на скамейке... Откажите ему в удовольствии Сидеть на скамейке и думать о пище, Сидеть на скамейке и думать о пище, мясной непременно, О водке, о пиве, о толстой еврейке. -------- Постоянство веселья и грязи Вода в реке журчит, прохладна, И тень от гор ложится в поле, и гаснет в небе свет. И птицы уже летают в сновиденьях. А дворник с черными усами стоит всю ночь под воротами, и чешет грязными руками под грязной шапкой свой затылок. И в окнах слышен крик веселый, и топот ног, и звон бутылок. Проходит день, потом неделя, потом года проходят мимо, и люди стройными рядами в своих могилах исчезают. А дворник с черными усами стоит года под воротами, и чешет грязными руками под грязной шапкой свой затылок. И в окнах слышен крик веселый, и топот ног, и звон бутылок. Луна и солнце побледнели, созвездья форму изменили. Движенье сделалось тягучим, и время стало, как песок. А дворник с черными усами стоит опять под воротами и чешет грязными руками под грязной шапкой свой затылок. И в окнах слышен крик веселый, и топот ног, и звон бутылок. 14 октября 1933 -------- Небо Настало утро. Хлопотливый Уже вста?т над миром день. Уже в саду под белой сливой Ложится ч?рным кругом тень. Уже по радио сигналы Сообщают полдень. На углу Кричат проворные журналы О том, что было по утру. Уже мгновенные газеты Кричат о том, что было дн?м, Дают вечерние советы Уже проспект блестит огн?м. Уже от пива люди пухнут; Уже трамваи мчатся прочь; Уже в квартирах лампы тухнут; Уже в окно стучится ночь. Настала ночь. И люди дышат, В глубоком сне забыв дела. Их взор не видит, слух не слышит, Недвижны вовсе их тела. На ч?рном небе зв?зды блещут; Дрожит на дереве листок. В дал?ком море волны плещут; С высоких гор журчит поток. Кричит петух. Настало утро. Уже спешит за утром день. Уже и ночи Брамапутра Шлет на поля благую тень. Уже прохладой воздух веет, Уже клубится пыль кругом. Дубовый листик, взвившись, реет. Уже гремит над нами гром. Уже Невой клокочет Питер, И ветр вокруг свистит в лесах, И громоблещущий Юпитер Мечом сверкает в небесах. Уже поток небесный хлещет, Уже вода везде шумит. Но вот из туч все реже блещет, Все дальше, дальше гром гремит. Уже сверкает солнце шаром И с неба в землю мечет жар, И поднимает воду паром, И в облака сгущает пар. И снова страшный ливень льется, И снова солнца шар блестит -- То плачет небо, то смеется, То веселится, то грустит. 17 августа 1935 -------- Подслушанный мною спор "золотых сердец" о бешемели Мчался поезд, будто с гор, в окна воздухи шумели. Вдруг я слышу разговор, бурный спор о бешемели. Ночь. Не видно мне лица, только слышно мне по звуку: Золотые вс? сердца! Я готов подать им руку. Я поднялся, я иду, я качаюсь по вагону,-- если я не упаду, я найду их, но не трону. Вдруг исчезла темнота, в окнах станция мелькнула, в грудь проникла теснота, в сердце прыгнула акула. Заскрипели тормоза, прекратив колес погони. Я гляжу во все глаза: я один в пустом вагоне. Мне не слышно больше слов о какой-то бешемели. Вдруг опять, как средь лесов, ветры в окна зашумели. И вагоны, заскрипев, понеслись. Потух огонь. Мчится поезд, будто лев, убегает от погонь. 18 февраля 1936 -------- * * * Глядел в окно могучий воздух погода скверная была тоска и пыль скрипели в ноздрях река хохлатая плыла Стоял колдун на берегу махая шляпой и зонтом кричал: "смотрите, я перебегу и спрячусь ласточкой за дом." И тотчас же побежал пригибаясь до земли в его глазах сверкал кинжал сверкали в ноздрях три змеи 1927 -- 1928 -------- * * * Я понял, будучи в лесу: вода подобна колесу. Так вот послушайте. Однажды я погибал совсем от жажды, живот водой мечтал надуться. Я встал, и ноги больше не плетутся. Я сел, и в окна льется свет. Я лег, и мысли больше нет. 2 сентября 1933 -------- Смерть дикого воина Часы стучат, Часы стучат, Летит над миром пыль. В городах поют, В городах поют, В пустынях звенит песок. Поперек реки Поперек реки Летит копье свистя. Дикарь упал, Дикарь упал И спит, амулетом блестя. Как легкий пар, Как легкий пар, Летит его душа. И в солнце-шар, И в солнце-шар Вонзается, косами шурша. Четыреста воинов, Четыреста воинов, Мигая, небу грозят. Супруга убитого, Супруга убитого К реке на коленях ползет. Супруга убитого, Супруга убитого Отламывает камня кусок. И прячет убитого, И прячет убитого Под ломаный камень, в песок. Четыреста воинов, Четыреста воинов Четыреста суток молчат. Четыреста суток, Четыреста суток Над мертвым часы не стучат. 27 июня 1938 -------- * * * Елизавета играла с огнем, Елизавета играла с огнем, пускала огонь по спине, пускала огонь по спине. Петр Палыч смотрел в восхищенье кругом, Петр Палыч смотрел в восхищенье кругом и дышал тяжело, и дышал тяжело, и за сердце держался рукой. 3 августа 1933 -------- День И рыбка мелькает в прохладной реке, И маленький домик стоит вдалеке, И лает собака на стадо коров, И под гору мчится в тележке Петров, И вьется на домике маленький флаг, И зреет на нивах питательный злак, И пыль серебрится на каждом листе, И мухи со свистом летают везде, И девушки, греясь, на солнце лежат, И пчелы в саду над цветами жужжат, И гуси ныряют в тенистых прудах, И день пробегает в обычных трудах. 25-26 октября 1937 -------- * * * Засни и в миг душой воздушной В сады беспечные войди. И тело спит, как прах бездушный, И речка дремлет на груди. И сон ленивыми перстами Твоих касается ресниц. И я бумажными листами Не шелещу своих страниц. 1935 -------- * * * Дни летят, как ласточки, А мы летим, как палочки. Часы стучат на полочке, А я сижу в ермолочке. А дни летят, как рюмочки, А мы летим, как ласточки. Сверкают в небе лампочки, А мы летим, как звездочки. 1936? -------- Приказ лошадям Для быстрого движенья по шумным площадям пришло распоряженье от Бога к лошадям: скачи всегда в позиции военного коня, но если из милиции при помощи огня на тросе вверх подвешенном в коробке жестяной мелькнет в движеньи бешеном фонарик над стеной, пугая красной вспышкой идущую толпу, беги мгновенно мышкой к фонарному столбу, покорно и с терпением зеленый жди сигнал, борясь в груди с биением, где кровь бежит в канал от сердца расходящийся не в виде тех кусков в музее находящихся, а виде волосков, и сердца трепетание удачно поборов, пустись опять в скитание покуда ты здоров. 3 сентября 1933 -------- * * * Тебя мечтания погубят. К суровой жизни интерес Как дым исчезнет. В то же время Посол небес не прилетит. Увянут страсти и желанья, Промчится юность пылких дум... Оставь! Оставь, мой друг, мечтанья, Освободи от смерти ум. 4 октября 1937 -------- * * * Вечер тихий наступает. Лампа круглая горит. За стеной никто не лает И никто не говорит. Звонкий маятник, качаясь, Делит время на куски, И жена, во мне отчаясь, Дремля штопает носки. Я лежу, задравши ноги, Ощущая в мыслях кол. Помогите мне, о Боги! Быстро встать и сесть за стол. 1936? -------- Вариации Среди гостей в одной рубашке Стоял задумчиво Петров. Молчали гости. Над камином Железный градусник висел. Молчали гости. Над камином Висел охотничий рожок. Петров стоял. Часы стучали. Трещал в камине огонек. И гости мрачные молчали. Петров стоял. Трещал камин. Часы показывали восемь. Железный градусник сверкал. Среди гостей, в одной рубашке Петров задумчиво стоял. Молчали гости. Над камином Рожок охотничий висел. Часы таинственно молчали. Плясал в камине огонек. Петров задумчиво садился На табуретку. Вдруг звонок В прихожей бешено залился, И щелкнул англицкий замок. Петров вскочил, и гости тоже. Рожок охотничий трубит. Петров кричит: "О Боже, Боже!" И на пол падает убит. И гости мечутся и плачут. Железный градусник трясут. Через Петрова с криком скачут И в двери страшный гроб несут. И в гроб закупорив Петрова, Уходят с криками: "готово". 15 августа 1936 -------- Старуха Года и дни бегут по кругу. Летит песок; звенит река. Супруга в дом идет к супругу. Седеет бровь, дрожит рука. И светлый глаз уже слезится, На все кругом глядя с тоской. И сердце, жить устав, стремится Хотя б в земле найти покой. Старуха, где твой черный волос, Твой гибкий стан и легкий шаг? Куда пропал твой звонкий голос, Кольцо с мечом и твой кушак? Теперь тебе весь мир несносен, Противен ход годов и дней. Беги, старуха, в рощу сосен И в землю лбом ложись и тлей. 20 октября 1933 -------- * * * Я гений пламенных речей. Я господин свободных мыслей. Я царь бесмысленных красот. Я Бог исчезнувших высот. Я господин свободных мыслей. Я светлой радости ручей. Когда в толпу метну свой взор, Толпа как птица замирает И вкруг меня, как вкруг столба, Стоит безмолвная толпа. Толпа как птица замирает, И я толпу мету как сор. 1935? -------- Романс Безумными глазами он смотрит на меня -- Ваш дом и крыльцо мне знакомы давно. Темно-красными губами он целует меня -- Наши предки ходили на войну в стальной чешуе. Он принес мне букет темно-красных гвоздик -- Ваше строгое лицо мне знакомо давно. Он просил за букет лишь один поцелуй -- Наши предки ходили на войну в стальной чешуе. Своим пальцем в черном кольце он коснулся меня -- Ваше темное кольцо мне знакомо давно. На турецкий диван мы свалились вдвоем -- Наши предки ходили на войну в стальной чешуе. Безумными глазами он смотрит на меня -- О, потухнете, звезды! и луна, побледней! Темно-красными губами он целует меня -- Наши предки ходили на войну в стальной чешуе. Даниил Дандан 1 октября 1934 -------- * * * Однажды господин Кондратьев попал в американский шкап для платьев и там провел четыре дня. На пятый вся его родня едва держалась на ногах. Но в это время ба-ба-бах! Скатили шкап по лестнице и по ступенькам до земли и в тот же день в Америку на пароходе увезли. Злодейство, скажете? Согласен. Но помните: влюбленный человек всегда опасен. -------- * * * Жил-был в доме тридцать три единицы человек, страдающий болью в пояснице. Только стоит ему съесть лук или укроп, валится он моментально, как сноп. Развивается боль в правом боку, человек стонет: "Я больше не могу! Погибают мускулы в непосильной борьбе. Откажите родственнику карабе..." И так, слово какое-то не досказав, умер он, пальцем в окно показав. Все присутствующие тут и наоборот стояли в недоумении,забыв закрыть рот. Доктор с веснушками возле губы катал по столу хлебный шарик при помощи медицинской трубы. Сосед, занимающий комнату возле уборной стоял в дверях, абсолютно судьбе покорный. Тот, кому принадлежала квартира, гулял по коридору от прихожей до сортира. Племянник покойника, желая развеселить собравшихся гостей кучку, заводил грамофон, вертя ручку. Дворник, раздумывая о привратности человеческого положения, заворачивал тело покойника в таблицу умножения. Варвара Михайловна шарила в покойницком комоде не столько для себя, сколько для своего сына Володи. Жилец, написавший в уборной "пол не марать", вытягивал из-под покойника железную кровать. Вынесли покойника, завернутого в бумагу, положили покойника на гробовую колымагу. Подъехал к дому гробовой шарабан. Забил в сердцах тревогу громовой барабан. 1933 -------- Неизвестной Наташе Скрепив очки простой веревкой, седой старик читает книгу. Горит свеча, и мглистый воздух в страницах ветром шелестит. Старик, вздыхая гладит волос и хлеба черствую ковригу, Грызет зубов былых остатком и громко челюстью хрустит. Уже заря снимает звезды и фонари на Невском тушит, Уже кондукторша в трамвае бранится с пьяным в пятый раз, Уже проснулся невский кашель и старика за горло душит, А я стихи пишу Наташе и не смыкаю светлых глаз. 23 января 1935 -------- Не'теперь Это есть Это. То есть То. Это не есть Это. Остальное либо это, либо не это. Все либо то, либо не то. Что не то и не это, то не это и не то. Что то и это, то и себе Само. Что себе Само, то может быть то, да не это, либо это, да не то. Это ушло в то, а то ушло в это. Мы говорим: Бог дунул. Это ушло в это, а то ушло в то, и нам неоткуда выйти и некуда прийти. Это ушло в это. Мы спросили: где? Нам пропели: тут. Это вышло из тут. Что это? Это ТО. Это есть то. То есть это. Тут есть это и то. Тут ушло в это, это ушло в то, а то ушло в тут. Мы смотрели, но не видели. А там стояли это и то. Там не тут. Там то. Тут это. Но теперь там и это и то. Но теперь и тут это и то. Мы тоскуем и думаем и томимся. Где же теперь? Теперь тут, а теперь там, а теперь тут, а теперь тут и там. Это было то. Тут быть там. Это, то, там, быть, Я, Мы, Бог. 29 мая 1930 -------- Страсть Я не имею больше власти таить в себе любовные страсти. Меня натура победила, я, озверев, грызу удила, из носа валит дым столбом и волос движется от страсти надо лбом. Ах если б мне иметь бы галстук нежный, сюртук из сизого сукна, стоять бы в позе мне небрежной, смотреть бы сверху из окна, как по дорожке белоснежной ко мне торопится она. Я не имею больше власти таить в себе любовные страсти, они кипят во мне от злости, что мой предмет любви меня к себе не приглашает в гости. Уже два дня не видел я предмета. На третий кончу жизнь из пистолета. Ах, если б мне из Эрмитажа назло соперникам-врагам украсть бы пистолет Лепажа и, взор направив к облакам, вдруг перед ней из экипажа упасть бы замертво к ногам. Я не имею больше власти таить в себе любовные страсти, они меня как лист иссушат, как башню временем, разрушат, нарвут на козьи ножки,с табаком раскурят, сотрут в песок и измечулят. Ах, если б мне предмету страсти пересказать свою тоску, и, разорвав себя на части, отдать бы ей себя всего и по куску, и быть бы с ней вдвоем на много лет в любовной власти, пока над нами не прибьют могильную доску!.. 7 января 1933 -------- * * * По вторникам над мостовой Воздушный шар летал пустой. Он тихо в воздухе парил; В нем кто-то трубочку курил. Смотрел на площади, сады, Смотрел спокойно до среды, А в среду лампу потушив, Он говорил: "Ну, город жив". 1928 -------- * * * Ветер дул. Текла вода. Пели птицы. Шли года. А из тучи к нам на землю падал дождик иногда. Вот в лесу проснулся волк фыркнул, крикнул и умолк а потом из лесу вышел злых волков огромный полк. Старший волк ужасным глазом смотрит жадно из кустов Чтобы жертву зубом разом разорвать на сто кусков. Темным вечером в лесу я поймал в капкан лису думал я: домой приеду лисью шкуру принесу. 12 августа 1933 -------- * * * Фадеев, Калдеев и Пепермалдеев однажды гуляли в дремучем лесу. Фадеев в цилиндре, Калдеев в перчатках, а Пепермалдеев с ключом на носу. Над ними по воздуху сокол катался в скрипучей тележке с высокой дугой. Фадеев смеялся, Калдеев чесался, а Пепермалдеев лягался ногой. Но вдруг неожиданно воздух надулся и вылетел в небо горяч и горюч. Фадеев подпрыгнул, Калдеев согнулся, а Пепермалдеев схватился за ключ. Но стоит ли трусить, подумайте сами,- давай мудрецы танцевать на траве. Фадеев с картонкой, Калдеев с часами, а Пепермалдеев с кнутом в рукаве. И долго, веселые игры затеяв, пока не проснутся в лесу петухи, Фадеев, Калдеев и Пепермалдеев смеялись: ха-ха, хо-хо-хо, хи-хи-хи! 18 ноября 1930 * В другом варианте: "Халдеев, Налдеев и Пепермалдеев..." -------- * * * Летят по небу шарики, летят они, летят, летят по небу шарики, блестят и шелестят. Летят по небу шарики, а люди машут им, летят по небу шарики, а люди машут им. Летят по небу шарики, а люди машут шапками, летят по небу шарики, а люди машут палками, летят по небу шарики, а люди машут булками, летят по небу шарики, а люди машут кошками, летят по небу шарики, а люди машут стульями, летят по небу шарики, а люди машут лампами, летят по небу шарики, а люди все стоят, летят по небу шарики, блестят и шелестят. А люди тоже шелестят. 1933 -------- Падение вод Стукнул в печке молоток, рухнул об пол потолок: надо мной открылся ход в бесконечный небосвод. Погляди: небесных вод льются реки в землю. Вот я подумал: подожди, это рухнули дожди. Тухнет печка. Спят дрова. Мокнут сосны и трава. На траве стоит петух Он глядит в небесных мух. Мухи, снов живые точки, лают песни на цветочке. Мухи: Поглядите, мухи, в небо, там сидит богиня Геба. Поглядите мухи, в море, там уныние и горе над водой колышут пар. Гляньте, мухи, в самовар! Мухи: В самовар глядим, подруги, там пары встают упруги, лезут в чайник. Он летит. Воду в чашке кипятит. Вьется в чашке кипяток. Гляньте, мухи, эпилог! Мухи: Это крыши разлетелись, открывая в небо ход, это звезды развертелись, сокращая чисел год. Это вод небесных реки пали в землю из дыры. Это звезд небесных греки шлют на землю нам дары. Это стукнул молоток. Это рухнул потолок. Это скрипнул табурет. Это мухи лают бред. в с ? 24 января 1930 -------- * * * Вот и Вут час. Вот час всегда только был, а теперь только полчаса. Нет, полчаса всегда только было, а теперь только четверть часа. Нет, четверть часа всегда только было, а теперь только восьмушка часа. Нет, все части часа всегда только были, а теперь их нет. Вот час. Вут час. Вот час всегда только был. Вот час всегда теперь быть. Вот и Вут час. 1930 -------- * * * Скажу тебе по совести, как делается наша мысль, как возникают корни разговоров, как перелетают слова от собеседника к собеседнику. Для этого надо молча просидеть некоторое время, стараясь уловить хотя бы зв?здочку, чтобы было, как говорится, с чего распутать свою шею для поворотов очень приветливым знакомым и незнакомым собеседникам. Поздоровавшись, поднеси хозяйке горсть валунов или иную припас?нную ценность в виде булавки, или южного плода, или ялика для прогулки по озеру в тихия солнечныя погоды, которыми так скуп северный климат, где весна приходит иной раз с порядочными опозданиями, таким образом, что ещ? в июне месяце комнатная собака спит, укрывшись одеялом, как человек -- мужчина, женщина или реб?нок, и вс? же дрожит от озноба. Иной раз бер?т просто злоба на порядок смены тепла и холода. Вот время луны то старо, то молодо, во много яснее непонятной путаницы погод. Уч?ные наблюдают из года в год пути и влияния циклонов, до сих пор не смея угадать: будет ли к вечеру дождь. И я полагаю, что Павел Николаевич Филонов имеет больше власти над тучами. Кто хочет возразить, прошу задуманное исполнить. Для возражений умных, или сильных, или страстных, своевременных и божественных, я припас инструменты, способные расковырять любую мысль собеседника. Я вс? обдумал, взвесил, пересчитал и перемножил и вот хозяйке подношу, как дар пустынника, для спора очень важный набор инструментов. Держите, милая хозяйка, мой подарок и спорьте, сколько вам угодно. 28 июня 1931 -------- * * * Молчите все! А мне молчать нельзя: я был однажды в Англии, друзья. Передо мной открылся пир: сидело сорок человек на креслах стиля пол-ампир, прекрасно приспособленных для нег. Зал освещало электричество. Я вижу: вдруг Его Величество, рукой мантилью скинув с плеч, произнести готово речь. Тут сразу мухи полетели, производя особый шум, а все испуганно глядели и напрягали тщетно ум. Вдруг входит в зал в простой накидке какой-то странный гражданин и, королю дав под микитки, садится мрачно в цеппелин, и, заведя рукой пружину, ногами быстро жм?т педаль, и направляет вверх машину, и улетает быстро вдаль. Сначала все остолбенели: не слышно было вздоха. Потом тарелки зазвенели, и поднялась ужасная суматоха. Король зубами грыз подушки, то в стену стукал кулаком, то, приказав стрелять из пушки, скакал в подштанниках кругом, то рвал какую-то бумагу, то, подскочив нежданно к флагу, срывал его движеньем воли, то падал вдруг от страшной боли. 24 августа 1933 -------- Обращение учителей к своему ученику графу Дэкону Мы добь?мся от тебя полезных знаний, Сломаем твой упрямый нрав. Расч?т и смысл научных зданий В тебя из книг напустим, граф. Тогда ты сразу вс? пойм?шь И по-иному повед?шь Свои нелепые порядки. Довольно мы с тобой, болван, играли в прятки -- Вс? по-другому поверн?м: Что было ночью, станет дн?м. Тво? бессмысленное чтенье Направим сразу в колею, И мыслей бурное кипенье Мы превратим в наук струю. От женских ласковых улыбок Мы средство верное найд?м, От грамматических ошибок Рукой умелой отвед?м. Твой сон, беспутный и бессвязный, Порою чистый, порою грязный, Мы подчиним законам века, Мы создадим большого человека. И в тайну материалистической полемики Тебя введ?м с открытыми глазами, Туда, где только академики Сидят, сверкая орденами. Мы привед?м тебя туда, Скажи скорей нам только: да. Ты среди первых будешь первым. Ликует мир. Не в силах нервам Такой музыки слышать стон, И р?в толпы, и звон литавров, Со всех сторон венки из лавров, И шапки вверх со всех сторон. Крылами воздух рассекая, Аэроплан парит над миром. Цветок, из крыльев упадая, Летит, влекомый прочь эфиром. Цветок тебе предназначался. Он долго в воздухе качался, И, описав дуги кривую, Цветок упал на мостовую. Что будет с ним? Никто не знает. Быть может, женская рука Цветок, поднявши, приласкает. Быть может, страшная нога Его стопой к земле придавит. А может, мир его оставит В покое сладостном лежать. Куда идти? Куда бежать, Когда толпа кругом грохочет И пушки дымом вверх палят? Уж дым в глазах слезой щекочет И лбы от грохота болят. Часы небесные сломались, И день и ночь в одно смешались. То солнце, зв?зды иль кометы? Иль бомбы, свечи и ракеты? Иль искры сыплются из глаз? Иль это кончен мир как раз? Ответа нет. Лишь вопль, и крики, И стон, и руки вверх, как пики. Так знай! Когда приходит слава, Прощай спокойстие тво?. Она вползает в мысль, и, право, Уж лучше не было б е?. Но путь избран. Сомненья нет. Доверься нам. Забудь мечты. Пройд?т ещ? немного лет, И вечно славен будешь ты. И, звонкой славой упо?нный, Ты будешь мир собой венчать, И бог тобою путь пройд?нный В скрижалях будет отмечать. 1934 -------- АНДОР Мяч летел с тремя крестами быстро люди все местами поменялись и галдя устремились дабы мяч под калитку не проник устремились напрямик эка вылезла пружина из собачьей конуры вышиною в пол-аршина и залаяла кры-кры одну минуту все стояли тикал в роще метроном потом все снова поскакали важно нюхая долото пришивая отлетевшие пуговицы но это было вс? не то дула смелая железка импопутный корешок и от шума и от плеска солнце сжалось на вершок когда сам сын, вернее мяч летел красивый импопутный подпрыгнет около румяч руками плещет у ворот воздушный голубец потом совсем наоборот ложится во дворец и медленно стонет шатая словарь и думы палкой гонит: прочь прочь бродяги ступайте в гости к Анне Коряге. И думы шатая живого леща топчет ногами калоши ища волшебная ночь наступает волшебная ночь наступает волшебная кошка съедает сметану волшебный старик долго кашляя дремлет волшебный стоит под воротами дворник волшебная шишка рисует картину: волшебную ложадь с волшебной уздечкой волшебная причка глотает свистульку и сев на цветочек волшебно свистит ах девочки куколки где ваши ленточки у няни в переднике острые щепочки ах девочки дурочки полно тужить холодные снегурочки будут землю сторожить. 13-14 января 1930 -------- Пробуждение элементов Бог проснулся. Отпер глаз, взял песчинку, бросил в нас. Мы проснулись. Вышел сон. Чуем утро. Слышим стон. Это сонный зверь зевнул. Это скрипнул тихо стул. Это сонный, разомлев, тянет голову сам лев. Спит двурогая коза. Дремлет гибкая лоза. Вот ночную гонит лень -- Изо мха вста?т олень. Тело стройное нес?т, шкуру т?мную тряс?т. Вот проснулся в поле пень: значит, утро, значит, день. Над земл?й цветок не спит. Птица-пигалица летит, смотрит: мы стоим в горах в длинных брюках, в колпаках, колпаками ловим тень, славословим новый день. в с ? 18 января 1930 -------- * * * -- Мне вс? противно. Миг и вечность меня уж больше не прельщают. Как страшно, если миг один до смерти, но вечно жить ещ? страшнее. А к нескольким годам я безразлична. -- Тогда возьми вот этот шарик -- научную модель вселенной. Но никогда не обольщай себя надеждой, что форма шара -- истинная форма мира. Действительно, мы к шару чувствуем почтенье и даже перед шаром снимем шляпу: лишь только то высокий смысл имеет, что узна?т в своей природе бесконечной. Шар бесконечная фигура. -- Мне кажется -- я просто дура. Мне шар напоминает мяч. Но что такое шар? Шар деревянный, просто дерева обрубок. В н?м смысла меньше, чем в полене. Полено лучше тем, что в печь хотя бы легче лезет. Однако я соображаю: планеты все почти шарообразны. Тут есть над чем задуматься, но я бессильна. -- Однако я тебе советую подумать: чем ниже проявление природы, тем дальше отстоит оно от формы шара. Сломай кусок обыкновенного гранита -- и ты увидишь острую поверхность. Но если ты не веришь мне, голубка, то ничего тебе сказать об этом больше не могу. -- Ах нет, я верю, я страдаю, умом пытаюсь вникнуть в суть. Но где мне силы взять, чтоб уловить умом значенье формы. Я женщина, и многое сокрыто от меня. Моя структура предназначена природой не для раскрытия небесных тайн природы. К любви стремятся мои руки. Я слышу ласковые звуки. И вс? на свете мной забыто -- и время конь, и каждое мгновение копыто. Вс? погибло. Мир бледнеет. Звезды рушатся с небес. День свернулся. Миг длиннеет. Гибнут камни. Сохнет лес. Только ты стоишь, учитель, неизменною фигурой. Что ты хочешь, мой мучитель? Мой мучитель белокурый? В тво?м взгляде светит ложь. Ах, зачем ты вынул нож! 6 августа 1933 -------- (стилизация древнего заговора) На сiянии дня месяца iюня говорилъ Данiилъ с окномъ слышанное сохранилъ и ткимъ образомъ увидеть думая светъ говорилъ солнцу: солнце посвети в меня проткни меня солнце семь разъ ибо девятью драми живъ я следу злости и зависти выходъ низъ пище хлебу и воде ротъ мой страсти физике языкъ мой вы и дханiю ноздрями путь два уха для слушанiя и свету окно глаза мои 1931 -------- Размышление о девице Прийдя к Липавскому случайно, Отметил я в уме своем: Приятно вдруг необычайно Остаться с девушкой вдвоем. Когда она пройдет воздушной Походкой -- ты не говоришь; Когда она рукой послушной Тебя коснется -- ты горишь; Когда она слегка танцуя И ножкой по полу скользя Младую грудь для поцелуя Тебе подставит, -- то нельзя Не вскрикнуть громко и любезно, С младой груди пылинку сдуть, И знать, что молодую грудь Устами трогать бесполезно. 21 января 1935 -------- Антон и Мария Стучался в дверь Антон Бобров. За дверью, в стену взор направив, Мария в шапочке сидела. В руке блестел кавказский нож, часы показывали полдень. Мечты безумные оставив, Мария дни свои считала и в сердце чувствовала дрожь. Смущен стоял Антон Бобров, не получив на стук ответа. Мешал за дверь взглянуть тайком в замочной скважине платок. Часы показывали полночь. Антон убит из пистолета. Марию нож пронзил. И лампа не светит больше в потолок. 26 января 1935? -------- * * * Я знаю, почему дороги, отрываясь от земли, играют с птицами, ветхие веточки ветра качают корзиночки, сшитые дятлами. Дятлы бегут по стволам, держа в руках карандашики. Вон из дупла вылетает бутылка и направляет свой пол?т к озеру, чтоб наполниться водой,-- то-то обрадуется дуб, когда в его середину вставят водяное сердце. Я проходил мимо двух голубей. Голуби стучали крыльями, стараясь напугать лисицу, которая острыми лапками ела голубиных птенчиков. Я поднял тетрадь, открыл е? и прочитал семнадцать слов, сочин?нных мною накануне,-- моментально голуби улетели, лисица сделалась маленьким спичечным коробком. А мне было чрезвычайно весело. 1931 -------- * * * Горох тебе в спину. Попади тебе булыжник под лопатку. Падай, падай. Без движенья на земле, раскинув руки, отдохни. Много бегал, утомился. Ноги стали волочиться. Взор стеклянный перестал метать копь? в глубь предметов. Сядь на стул -- зажги сигару. Это лучше, чем лежать, раскинув руки, на земле. Посмотри -- на небе солнце, в светлом воздухе летают птицы, на цветах сидят стрекозы и жуки. Вон горох, к тебе летящий, только спину пощекотит, а булыжник от лопатки, будто мячик, отлетит. Встань, встань. Подойди походкой тв?рдой к центру мира, где волна реки Батобр пни срывает с берегов и на камне умный бобр держит рыбу меж клыков. Люди, звери и предметы ниц падут перед тобой, и на лбу тво?м высоком вспыхнет яркий лампион. 23 января 1934 -------- Радость Мыс Афилей: Не скажу, что и в ч?м отличие пустого разговора от разговора о вещах текучих и, даже лучше, о вещах такого рода, в которых можно усмотреть причину жизни, времени и сна. Сон -- это птица с рукавами. А время -- суп, высокий, длинный и широкий. А жизнь -- это времени нога. Но не скажу, что можно говорить об этом, и в ч?м отличие пустого разговора от разговора о причине сна, времени и жизни. Да, время -- это суп кручины, а жизнь -- дерево лучины, а сон -- пустыня и ничто. Молчите. В разговоре хоть о ч?м-нибудь всегда присутствует желанье сказать хотя бы что-нибудь. И вот, в корыто спрятав ноги, воды мутные болтай. Мы, вес?лые, как боги, едем к т?те на Алтай. Т?тя: Здравствуй, здравствуй, путьша пегий, уж не ты ли, путник, тут хочешь буквам абевеги из чернил приделать кнут? Я -- старуха, ты -- плечо, я -- прореха, ты -- свеча. То-то будет горячо, коли в ухо мореча! Мыс Афилей: Не вдавайтесь, а вдавейтесь, не пугайтесь, а пугейтесь. Вс? настигнет естега: есть и гуки, и снега. Т?тя: Ну ползи за воротник. Ты родник и ты крутник. Мыс Афилей: А ты, т?тя, не хиле, ты микука на хиле. Т?тя: Врозь и прямо и вседней, мокла радости видней. Хоть и в Библи был потоп, но не тупле, а котоп. Мыс Афилей: Хваду гл?вла говори. Кто,-- сказали,-- главари? Медень в оципе гадай или <нрзб.> Т?тя: Я -- старуха без очков, не видать мне пятачков,-- вижу в морде бурачок,-- Ну так значит -- пятачок! Мыс Афилей: Ты, старуха, не виляй, коку-маку не верти, покажу тебе -- гуляй! -- будешь киснуть взаперти. Где контыль? и где монтыль? Где двудлинная мерла? Т?тя (трясясь): Ой-де, люди, не бундыль, я со страху померла. Мыс Афилей (доставая карандаш): Прочь, прочь, прочь! Отойди, т?тя, радости река, наземь вилы поклади! Пожалейте моряка. Т?тя: Ты не ври и не скуври, вижу в жиле шушность я, ты мой дух не оскверни, потому что скушность я. Мыс Афилей: Потому что скушность я. Т?тя: Е, еда мне ни к чему: ешь, и ешь, и ешь, и ешь. Ты подумай, почему вс? земное -- плешь и грешь? Мыс Афилей (подхватывая): Это верно, плешь и грешь! Когда спишь, тогда не ешь, когда ешь, тогда не спишь, когда ходишь, то гремишь, а гремишь,-- так и бежишь. Но варенье -- не еда, сунешь ложку в рот, глядишь -- надо сахару. Беда! Т?тя: Ты, гордыни печенег, полон ласки, полон нег, приласкай меня за грудь, только сядем где-нибудь. Мыс Афилей: Дай мне руку и цветок, дай мне зубки и свисток, дай мне ножку и графин, дай мне брошку и парафин. Т?тя: Ляг и спи, и види сон, будто в поле ходит слон, нет! не слон, а доктор Булль, он нес?т на палке нуль, только это уж не по-, уж не поле и не ле-, уж не лес и не балко-, не балкон и не чепе-, не чепец и не свинья,-- только ты да только я. Мыс Афилей: Ах, как я рад и как счастлив, т?тя, радости река, т?тя, слива между слив, пожалейте моряка. Т?тя: Ну, влепи мне поцелуйчик прямо в соску и в ноздрю, мой бубенчик, херувимчик, на коленки посади, сбоку шарь меня глазами, а руками позади. Мыс Афилей: Это, т?тя -- хм! -- чудная осенила тебя мысль. Что ты смотришь, как Даная, мне в глаза, ища блаженство, что твердишь ты мне: "одна я для тебя пришла с вершины Сан-Бернара...-- тьпфу! -- Алтая, принесла тебя аршином..." Т?тя: Ну аршины, так аршины, ну с вершины, так с вершины. Дело в том, что я нагая. Любит кто тебя другая? Мыс Афилей: Да, другая, и получше, и получше, и почище, посвежей и помоложе! Т?тя: Боже! Боже! Боже! Боже! Мыс Афилей (переменив носки): Ты сама пойми,-- я молод, молод, свеж, тебе не пара, я ударю, будто молот, я дышу -- и много пара. Т?тя: Я одна дышу, как рота, но в груди моей мокрота, я ударю, как машина, куб навылет в пол-аршина. Мыс Афилей: Верно, вижу, ты упряма, т?тя, радости река, т?тя, мира панорама, пожалейте моряка. Т?тя: Погляди -- ведь я, рыдая, на коленях пред тобой, я как прежде, молодая, с лирой в пальцах и с трубой. Мыс Афилей (прыгая от радости): То-то радости поток! Я премудрости моток! 11 ноября 1930 -------- Искушение Посвящаю К. С. Малевичу Четыре девки на пороге: Нам у двери ноги ломит. Дернем, сестры, за кольцо. Ты взойди на холмик тут же, скинь рубашку с голых плеч. Ты взойди на холмик тут же, скинь рубашку с голых плеч. Четыре девки, сойдя с порога: Были мы на том пороге, песни пели. А теперь не печальтесь вы, подруги, скинем плечи с косяка. Хор: Все четыре. Мы же только скинем плечи с косяка. Четыре девки в перспективе: Наши руки многогранны, наши головы седы. Повернув глаза к востоку, видим нежные следы. Лишь подняться на аршин -- с незапамятных вершин все исчезнет, как плита, будет клумба полита. Мы же хвалимся нарядом, мы ликуем целый день. Ты взойди на холмик рядом, плечи круглые раздень. Ты взойди на холмик рядом, плечи круглые раздень. Четыре девки, исчезнув: ГРОХ-ХО-ЧЧА! Полковник перед зеркалом: Усы, завейтесь! Шагом марш! Приникни, сабля, к моим бокам. Ты, гребень, волос расчеши, а я, российский кавалер, не двинусь. Лень мне или что? Не знаю сам. Вертись, хохол, спадай в тарелку, борода. Уйду, чтоб шпорой прозвенеть и взять чужие города. Одна из девиц: Полковник, вы расстроены? Полковник: О, нет. Я плохо выспался. А вы? Девица: А я расстроена, увы. Полковник: Мне жалко вас. Но есть надежда, что это все пройдет. Я вам советую развлечься: хотите в лес? -- там сосны жутки... Иль, может, в оперу? -- Тогда я выпишу из Англии кареты и даже кучера. Куплю билеты, и мы поедем на дрезине смотреть принцессу в апельсине. Я знаю: вы совсем ребенок, боитесь близости со мной. Но я люблю вас... Девица: Прочь, нахал! Полковник ручкой помахал и вышел, зубом скрежеща, как дым выходит из прыща. Девица: Подруги! Где вы?! Где вы?! Пришли четыре девы, сказали: "Ты звала?" Девица (в сторону): Я зла! Четыре девицы на подоконнике: Ты не хочешь нас, Елена. Мы уйдем. Прощай, сестра! Как смешно твое колено, ножка белая востра. Мы стоим, твои подруги, места нету нам прилечь. Ты взойди на холмик круглый, скинь рубашку с голых плеч. Ты взойди на холмик круглый, скинь рубашку с голых плеч. Четыре девицы, сойдя с подоконника: Наши руки поднимались, наши головы текли. Юбки серенькие бились на просторном сквозняке. Хор: Эй, вы там, не простудитесь на просторном сквозняке! Четыре девицы, глядя в микроскоп: Мы глядели друг за другом в нехороший микроскоп. Что там было, мы не скажем: мы теперь без языка. Только было там крылечко, вился холмик золотой. Над холмом бежала речка и девица за водой. Говорил тогда полковник, глядя вслед и горячо: "Ты взойди на этот холмик, обнажи свое плечо. Ты взойди на этот холмик, обнажи свое плечо." Четыре девицы, исчезнув и замолчав: ? ПОЧ-ЧЕМ-МУ!? в с ? 18 февраля 1927 -------- Ку, Щу, Тарфик, Ананан Тарфик: Я город позабыл я позабыл движенье толпу забыл коня и двигатель и что такое стул твержу махая зубом гортань согласными напряжена она груди как бы жена а грудь жена хребту хребет подобен истукану хватает копья на лету хребет защита селезенок отец и памятник спины опора гибких сухожилий два сердца круглых как блины я позабыл сравнительную анатомию где жила трепыхает где расположено предплечье рука откудова махает на острове мхом покрытом живу ночую под корытом пчелу слежу глаз не спуская об остров бьет волна морская дороги человека злого и перья с камушков птицелова. Ку: На каждом участке отдельных морей два человека живут поскорей, чем толпы идущих в гору дикарей. На каждой скале одиночных трав греховные мысли поправ живет пустынник седоус и брав. Я Ку проповедник и Ламмед--Вов сверху бездна снизу ров по бокам толпы львов я ваш ответ заранее чую где время сохнет по пустыням и смуглый мавр несет пращу науку в дар несет латыням ответ прольется как отказ "нет жизнь мне милее от зверя не отвести мне глаз меня влечет к земле руками клея". Я Ку стоя на ваших маковках говорю: шкап соединение трех сил бей в центр множества скрипучих перьев согбенных спин мышиных рыльц! вас ли черная зависть клянет который скрываясь уходит вперед ложится за угол владыка умов. И тысяча мышиц выходит из домов. Но шкап над вами есть Ламмед -- Вов. Дальше сила инженера рост, грудь, опора, шар цвети в бумагах нежная Вера и полный твоих уст пожар. Гласит Некоторый Сапог: есть враждебных зонтиков поток в том потоке не расти росток. Мое высокое Соображение как флюгер повернуто на восток. Там стоит слагая части купол крыши точно храм. Люди входят в двери настежь всюду виден сор и хлам. Там деревья стену кружат шкап несется счетом три, но всегда гласит Наружа: "как хотите. Все внутри." Тарфик: вот это небо эти кущи эти долы эти рыбы эти звери, птицы, люди эти мухи, лето, сливы лодка созданная человеком дом на площади моего пана не улететь мне совсем навеки цветы кидая с аэроплана как же я в тигровой шкуре позабытый всем огулом удержу моря и бури открывая ход акулам о прибрежные колени ударяет вал морской сквозь волну бегут олени очи полные тоской небо рухнет -- море встанет воды взвоют -- рыба канет лодка -- первое дитя нож кремневый; он свидетель зверем над водой летя посреди возду