стеклянного горла. -- Антея пошла искать Исидро, -- продолжил он момент спустя. -- Никто из нас не одобрял его плана поимки убийцы (о причинах вы, видимо, догадываетесь). Но теперь, коль скоро он вас нанял, я согласен с ней, что убить вас было бы просто нечестно, не говоря уже о том, что вы, фактически, мой гость. -- Усталые голубые глаза сосредоточенно разглядывали Эшера, словно подыскивая хотя бы еще один довод. -- Я полагаю, Гриппен тоже был против? -- сухо спросил Эшер. -- О, никакого подсчета голосов здесь быть не могло. -- Сказано это было без иронии. -- Дон Симон всегда жил по своим законам. Он был единственный, кому пришло в голову нанять человека. Но он весьма высоко себя ценит и просто не замечает какую-либо оппозицию. Эшер потер плечо, ноющее после удара о стену. -- Он мог бы и упомянуть об этом. Каменный пол под ногами задрожал, стекло лампы задребезжало в жестяном гнезде. -- Здесь неподалеку проходит подземная железная дорога, -- объяснил Эрнчестер, когда грохот стих. -- Когда ее строили, мы боялись, что тоннель пройдет через это укрытие, как это случилось с подвалом на соседней улице. Правда, он был глубже, чем этот, и без окон -- там когда-то находился винный погреб таверны, сгоревшей во время пожара. Потом это место замостили, а о подвале забыли. Таких укрытий довольно много в старом Сити, некоторые восходят еще ко временам римского владычества. В том подвале, о котором я говорю, было ужасно сыро и неудобно, так что, когда рабочие на него наткнулись, спящих там не оказалось. Эшер задумчиво огладил усы и направился по вымощенному плитами полу к стене, возле которой стоял гроб. Открыв его, он обнаружил лишь выгоревшую обивку да прилипшие к кромкам обугленные клочки материи. Дно было покрыто тонким слоем пепла. Интересно, в какой усыпальнице они похоронили останки? В Сент-Брайдзе, вне всякого сомнения. Странно, что после стольких лет они еще придерживаются этого обычая... Или не так уж и странно... Он установил крышку на место и обернулся. -- Значит, замки на ставнях были открыты, когда вы нашли тело Дэнни? Эрнчестер коротко взглянул на закрытые ставни, затем снова на пустой гроб. Секунду он, казалось, решал для себя, может ли он говорить откровенно с человеком. -- Да, -- проговорил он наконец. -- Ключ лежал на подоконнике. Эшер подошел к ставням, потрогал замок и взглянул через плечо на вампира. -- Но сами засовы не потревожены? -- Нет. Но если кто-нибудь -- бродяга или грабитель -- проник бы в подвал, он бы первым делом открыл ставни, чтобы осмотреться. -- А что, где-нибудь в здании были замечены следы грабежа? Открытые шкафы, выдвинутые ящики? -- Нет, -- согласился Эрнчестер. -- Я думаю, что нет. В точности я вам этого сказать не могу. Можно спросить Антею. -- Будь это живой человек, он бы обязательно вздохнул после этих слов. -- Я знаю, что вести расследование -- это чисто мужское дело, но... мир так изменился... Одна только фабричная копоть и шум на улицах чего стоят! Я иногда подозреваю, что живые страдают от этого не меньше нас. Впрочем, и люди теперь совсем другие. Эшер внимательно следил за входом и на этот раз не пропустил появления Хлои. Девушка вошла в подвал, неся на согнутой руке его пальто и поношенный плащ Эрнчестера. Сама она была одета роскошно -- темно-зеленый бархат, густо расшитый гагатом; руки и лицо белели, как цветы, на фоне пышной материи. Сняв пальто с ее руки, Эшер сказал: -- Спасибо. Она удивленно вскинула глаза. -- Вы охотились вместе с Лоттой Харшоу? Она вновь улыбнулась, но на этот раз насмешливость не могла скрыть некую тревогу, чтобы не сказать -- испуг. -- Все разнюхиваешь? А видал, к чему это приводит? -- Она хотела погладить его горло, но блеск серебряной цепочки заставил ее убрать руку. -- Знаешь, что, говорят, сделали с кошкой за любопытство? -- Еще говорят, что у кошки девять жизней, -- негромко ответил он. -- Так вы охотились с Лоттой? Она пожала плечами (старательно выполненное кокетливое движение) и посмотрела в сторону. -- Я знаю, что ты являлась вместе с ней на примерку к модистке. Может быть, и в другие магазины тоже. Надо полагать, вы хорошо подходили друг другу. Лично я нахожу утомительным обедать в одиночестве, а ты? Дружеский небрежный тон фразы заставил ее взглянуть на Эшера с насмешливым кокетством. -- Иногда. Но, знаешь, в полном одиночестве мы никогда не обедаем. -- Зубы ее снова блеснули в улыбке. -- Тебе нравилась Лотта? Длинные ресницы вновь затенили карие глаза. -- Она показывала мне, что и как, -- сообщила наконец Хлоя, и Эшеру тут же вспомнились слова Забияки Джо Дэвиса: "Я не желаю знать, как убивают другие, как это у них положено..." Видимо, способности вампира еще нуждались в долгой шлифовке. -- Мы -- я имею в виду, пташки -- охотимся не совсем так, как джентльмены. Правда, эта... -- Она запнулась и бросила быстрый взгляд на Эрнчестера, неподвижно стоящего позади лампы. Не продолжила фразы и просто заключила: -- Лотта и я подходили друг другу. Есть вещи, в которых одна леди должна помогать другой. "Эта..." Что -- эта? Как, интересно, фарфоровая куколка Хлоя оценивает античную леди Антею? "Как благородную заносчивую суку, -- подумал Эшер, -- вне всякого сомнения". Мадемуазель ля Тур с первого взгляда определила, что Хлоя и Лотта -- одного поля ягоды, а вот Антея (несомненно, это она скрывалась под именем миссис Рэн) -- совсем другое дело. -- Вы знали ее кавалеров? -- спросил он. -- Альберта Уэстморленда? Тома Гоби? Пола Фаррингтона? -- О, почти со всеми с ними знакома, -- сказала она, поигрывая густым светлым локоном. -- Ягнята. Все, даже этот Берти Уэстморлэнд, такой весь из себя чопорный, а так и расстилался, лишь бы она на него разок посмотрела. Мы обычно ходили в театр все вместе: Берти, его брат, мы с Лоттой и еще их друзья со своими девушками... Очень трудно было удержаться и не высосать кого-нибудь из них прямо там, где-нибудь в темном уголке. Это все равно что запах жареных сосисок, когда ты голоден... Главное, так просто... -- Такую штуку можно было проделать только однажды, -- заметил Эшер и получил в ответ раздраженный взгляд из-под длинных ресниц. -- Вот и Лайонел сказал то же самое. Как бы тебе ни хотелось, если вокруг люди и кто-нибудь может узнать -- не смей. -- Она скользнула к Эшеру вплотную, и он ощутил аромат ее духов и запах крови, выдохнутый вместе с фразой: -- Но здесь нет людей -- и никто не узнает. Она потрогала язычком кончики клыков; ее пальцы, согретые недавно выпитой кровью, скользнули по его руке. Глаза ее были устремлены на его горло, защищенное серебряной цепью. Эшер не имел возможности отвести взгляд, но он чувствовал, что Эрнчестера в подвале нет. Возможно, граф не так уж и заботился о сохранности его жизни. -- Исидро узнает, -- напомнил он ей. Она бросила его руку и отвернулась. Плечи ее передернулись. -- Испанское отродье! -- Боишься его? -- А ты нет? -- Она повернула к нему ангельское личико и одарила далеко не ангельским взглядом. Губы ее скривились. -- Ты думаешь, он будет защищать тебя от Лайонела всегда? Только пока ты ему нужен! На твоем месте я бы так не торопилась с поисками. -- А я бы как раз советовал поторопиться, -- промурлыкал тихий голос Исидро. Обернувшись, Эшер увидел испанца, стоящего совсем рядом. Краем глаза он заметил, что Хлоя вздрогнула. Следовательно, тоже не видела, как он подошел. -- Ну так, -- продолжал дон Симон, -- примем все как есть, а не как бы нам хотелось. Вы здесь теряете время, Джеймс. -- Напротив, -- возразил Эшер. -- Я узнал много нового. -- Именно это я и имел в виду. Не стоит запирать конюшню, если лошади уже убежали. Так что позвольте мне вас отсюда выпустить. Комнаты Кальвара находятся наверху -- во всяком случае одна из них. Мне известно местонахождение еще двух его укрытий, но их, конечно, могло быть и больше. -- Сплошные секреты, -- сказал Эшер, первым поднимаясь по спиральной лестнице. -- Это в районе Ламбета? -- Ламбет? Нет, насколько я знаю. -- Спиной Эшер чувствовал острый взгляд холодных желтых глаз. Они снова выбрались в захламленную комнату. Эшер шел не оборачиваясь и, как ни напрягал слух, шагов Исидро и Хлои услышать не мог -- один лишь шелковый шорох юбок. Видимо, Эрнчестер покинул подвал, как только там появился Исидро, ибо графа нигде видно не было. И в самом деле, Чарльз и Антея ждали их в передней маленькой комнаты на втором этаже. Лампы с плафонами из красного стекла сделали лица вампиров почти человеческими -- если бы не этот их особенный мерцающий взгляд. -- Я уверен, вы еще не спите в этом здании, Хлоя? -- осведомился Исидро, когда девушка поставила лампу на стол. -- Нет, -- сердито ответила она. Отошла в угол и уселась там на резной, обитый ситцем стул. Комната была обставлена мебелью разных стилей, пухлые кресла дисгармонировали с лакированным секретером, заставленным книгами. В отличие от предыдущих резиденций вампиров, виденных Эшером, комната не поражала изобилием вещей. Сквозь приоткрытую дверь за креслом леди Антеи виднелась крохотная спальня с наглухо завешенным окном, наверняка снабженным ставнями. Гроба нигде видно не было, и Эшер предположил, что он должен стоять где-нибудь в гардеробной. -- Лайонел ушел, -- мягко сообщила леди Эрнчестер. Ее чайного цвета глаза были устремлены на Эшера. Она вновь уложила волосы, скрыв следы схватки с Гриппеном, и, естественно, сменила платье. Теперь на ней был костюм из пурпурно-черной тафты, возможно, сшитый в мастерской Минетты. -- Вы приобрели опасного врага. Он сильно обжег руку, коснувшись вашей серебряной цепи. Эшер отметил втайне, что это был хороший урок хозяину вампиров, но, разумеется, мыслью этой не поделился. Тело его ныло и болело до сих пор от удара о стену. Он напомнил себе, что положение его было по-прежнему отчаянно опасным, и все же отсутствие Гриппена его немного взбодрило. Он осмотрел секретер, стоящий как раз под газовым рожком, открыл ящики. Все они были пусты. -- Это работа Лайонела, -- снова подала голос Антея. -- Он сказал мне, что сделал то же самое в доме Недди. -- Вот он-то как раз запирает конюшню, когда лошади уже убежали. -- Эшер повернулся и принялся внимательнейшим образом осматривать помещение: от французских книг на полке до подушек дивана с верблюжьей спинкой. Искоса он взглянул на Исидро, стоявшего рядом с креслом Антеи. -- Если серебро так скверно на вас действует, то как же вы расплачиваетесь с портным? -- Спросите у любого джентльмена, как это делается, -- с легкой улыбкой сказала Антея. -- Можно годы, если не столетия, ни разу не прикоснуться к монете. Раньше мы использовали золото. Банкноты и прочие ценные бумаги явились для нас поистине Божьим даром. Хотя можно пользоваться и серебром, только, конечно, в перчатках. -- В кожаных, -- бесцеремонно вмешалась Хлоя. -- И не замшевых каких-нибудь -- из толстой кожи. А шелк эта штука прожигает насквозь. -- В самом деле? -- Антея чуть приподняла брови. -- Не замечала. Исидро воздел длинную узкую ладонь. -- Я подозреваю, что с возрастом реакция на серебро становится не такой страшной. Если бы вы, Хлоя, схватились за цепочку, как Гриппен, руку у вас раздуло бы до плеча и вы бы в придачу долго болели. Так было и со мной как раз накануне большого пожара. Удивительно все-таки хрупкая штука эта наша псевдоплоть. -- Помню, -- медленно произнесла Антея, -- как я первый раз коснулась серебра -- это было шитье на одном из моих новых костюмов. Я не сразу поняла, что это за жжение, но потом долго болела. Страшная жажда и невозможно охотиться. Чарльзу пришлось делать это за меня -- приводить... -- Она замолчала внезапно и отвела взгляд. Прекрасное лицо ее было бесстрастно. Поразмыслив, Эшер пришел к выводу, что приводимые в Эрнчестер-Хаус жертвы должны были, во-первых, быть людьми, поскольку вампиры питаются не только кровью, но и агонией человека, а во-вторых, обладать очень податливой психикой. -- Детишек, что ли? -- Смех Хлои был холоден и звонок. -- Боже, ты могла бы добраться до моих братишек и сестренок -- у нас в семье этого добра хватало с избытком. Подумать только, каждый из них давно расплодился... -- Она оборвала фразу и тоже отвернула кукольное личико. Потом изобразила вздох. -- Странно... Вижу девчонок, с которыми когда-то работала в опере -- уже старенькие, не то что танцевать -- моряка на улице подцепить не могут. А я вот могу заявиться в оперу хоть сейчас -- и примут в балет, представляешь? Старый Гарри меня наверняка узнал бы. А вот его самого уже узнать трудно... Она снова замолчала, глаза ее были устремлены куда-то далеко-далеко, в прошлое. Точно так же недавно Антея видела себя стоящей на Харроу-Хилл над горящим Лондоном, и раскаленный ветер овевал ее тогда еще смертную плоть. -- Забавно все это, вот что, -- странно изменившимся голосом произнесла Хлоя. Эшер почувствовал легкое помутнение в мозгу -- это Хлоя пыталась уйти незаметно. Антея быстро взглянула на мужа, и тот последовал за девушкой, причем куда более бесшумно и неуловимо. -- Становится легче, -- мягко сказала графиня, снова поворачиваясь к Эшеру, -- когда все, кого мы знали, уйдут из жизни. Тогда они ни о чем уже вам не напомнят. -- Ее темные брови сдвинулись, вновь придав ее лицу совершенно человеческое выражение. -- Даже для бессмертного возраст значит многое. Она встала и скользнула из комнаты; коротко прошуршала темная тафта. Некоторое время Эшер стоял у очага, скрестив на груди руки, и разглядывал Исидро в янтарно-розоватом свете ламп. Вампир по-прежнему стоял у опустевшего кресла и задумчиво смотрел на дверь. Эшеру представилось, что Исидро вслушивается сейчас в легкие шаги леди, безошибочно различая их среди лондонского шума -- грохота колес на Солсбери-Плейс, рева Флит-стрит, подземной дрожи метрополитена, шелеста реки под парапетами набережной и голосов людей, что толпятся сейчас на ночных мостовых. Наконец Исидро заговорил: -- Хлоя переживает опасное время. -- Загадочные глаза вновь были устремлены на Эшера. -- С вампирами это бывает. Существуют периоды ломки -- я и сам прошел через это, через некоторые из них... Когда вампиру лет тридцать--сорок, он видит, как знакомые его стареют, уходят из жизни, становятся неузнаваемыми. А еще лет через сто уходит в прошлое целый мир, не оставляя даже мелочей, столь тебе дорогих. Все вокруг становится чужим, незнакомым, и тогда легко затосковать, утратить осторожность и не заметить, что солнце уже встает. Он взглянул на Эшера, и что-то вроде горькой усмешки обозначилось в уголках его тонкого рта. -- Иногда мне кажется, что Чарльз и Антея немного устали. Они изменяются вместе с миром, как нам и подобает, но делать это им становится все труднее и труднее. Меня самого бесит нынешняя грубость продавцов и эта фабричная сажа, застилающая небо. Мы, как струльдбругги доктора Свифта, старые люди и склонны к бессмысленным разговорам о старине. От времен короля Чарльза почти ничего не сохранилось, а от моих времен -- и вовсе ничего. Кроме Гриппена, разумеется. -- Улыбка стала сардонической. -- Каков компаньон для бессмертия? Он подошел к камину, возле которого стоял Эшер, и задумчиво пошевелил носком дорогого ботинка белый бумажный пепел, подобный тому, что украшал холодный очаг Недди Хаммерсмита. -- Сюда, естественно, входят и первые годы существования, -- добавил он иронично, -- когда вампир подвергается страшным опасностям просто по неопытности. -- Вас учил Райс Менестрель? -- Да. -- Впервые Эшер видел, как янтарные глаза Исидро несколько смягчились. -- Он был хороший мастер, хороший учитель. В те времена, понимаете ли, выжить было гораздо труднее, ибо люди в нас верили. Эшеру хотелось бы разузнать об этом подробнее, но сейчас был вопрос поважнее. -- Вы знаете, что Кальвар сотворил собственного птенца? Взгляд Исидро вновь стал острым, тонкие ноздри дрогнули. -- Он -- что? -- Сотворил птенца, -- сказал Эшер. -- Как вы узнали? -- Я разговаривал с этим его творением, -- сказал Эшер. -- Некто Забияка Джо Дэвис родом из Ламбета или его окрестностей. Он пригрозил, что прикончит меня, если я расскажу о нем кому-нибудь, и в первую очередь -- вам. Вы, кажется, -- добавил он сухо, -- пользуетесь определенной репутацией среди равных. -- Вы что же, считаете равными, -- холодно осведомился вампир, -- меня и весь этот сброд проституток, торгашей и портовых грузчиков? Фаррены -- еще куда ни шло, да и у него, если быть до конца честным, дед выскочил в бароны непонятно каким образом... -- Ну хорошо, среди ваших товарищей, -- исправился Эшер. -- В любом случае я уверен, что вы меня защитите. Дэвис сказал, что его выслеживают. Я собираюсь встретиться с ним попозже, чтобы он провел меня еще в один дом Кальвара. Исидро кивнул. В бледных глубинах глаз виделась некая настороженность. Эшер еще раз осмотрел секретер, пробежал пальцами по всем его пустым отделениям. Но нет, осторожный Гриппен, разумеется, сжег все до последнего адреса, уничтожив все следы, позволившие бы такому, как Эшер, выйти в итоге на другой тайный подвал со спящим в гробу хозяином. Эшер оглянулся на вампира, молчаливо стоящего в мягком свете ламп. -- Я не настаиваю на этом разговоре, -- продолжил он, помолчав. -- Но сегодня ночью я выяснил кое-что о Кальваре, кое-что о других вампирах. И я понимаю теперь, почему вы все это время меня обманывали. Гриппен прав. Нужно быть глупцом, чтобы нанять человека для поисков вашего убийцы, не скрывая при этом, что сами вы, по сути, убийцы людей. И все же вы меня наняли. Значит, в глубине души вы уверены, что убийца -- вампир. Глава 9 -- Не понимаю, как такое может быть. -- Прогуливаясь, Лидия обняла себя скрещенными руками за плечи; несмотря на выглянувшее после полудня солнце, в Гайд-Парке было сыро и холодно. По контрасту с коричнево-красными тонами пальто рыжие волосы Лидии, покрытые самой неприметной шляпой из ее огромной коллекции, казались удивительно светлыми. Очки блеснули, как гелиограф, когда она повернула голову. И все равно она показалась бы ошеломительно юной и беззащитной любому, кто не видел ее в анатомичке со скальпелем в руках. Эшер, идя рядом с ней, рассеянным взглядом окидывал коричневатые пространства газонов и кусты по обеим сторонам дорожки. Гуляющих было мало. Ночью был дождь и, кажется, собирался снова. Несколько одетых в черное нянюшек, поглядывая на наползающие тучи, торопили своих питомцев. Другой публики видно не было. -- Исидро тоже не понимает, -- сказал Эшер. -- И все-таки он заподозрил, что убийцу надо искать не среди людей. Вот почему он нанял человека, причем такого, кто бы мог во все это поверить и действовать достаточно самостоятельно. Вот почему он сразу сказал мне, кто он такой, хотя все вампиры были против этого. Думаю, что и некоторые другие вампиры могли заподозрить то же самое. Ни один человек не сможет выследить вампира -- он его просто не увидит, во всяком случае, не сможет удержать в поле зрения. -- Ты же смог, -- возразила она. Эшер покачал головой. -- Необученного птенца. -- Его взгляд пробежал вдоль деревьев; как Забияку Джо Дэвиса, его теперь пугали тени, шорохи, движения травы... -- Забияка Джо Дэвис так и не появился? -- Нет. Мы с Исидро ждали его до рассвета. Конечно, он мог заметить его и улизнуть, но я в этом сомневаюсь. Полагаю, укрытие Кальвара находилось где-нибудь в Ламбете; хорошо бы просмотреть список проданных домов, начиная с февраля, -- в это время Кальвар прибыл сюда из Парижа. Если он пытался утвердиться в Лондоне (а он собирался это сделать, коль скоро начал творить собственных птенцов), то должен был начать с приобретения недвижимости. Некоторое время они шли в молчании; ветер играл шарфом Эшера и полами пальто Лидии. Она кивнула. -- Интересно, все ли вампиры засыпают в одно и то же время. Я имею в виду -- впадают в глубокий сон. То, что они были сожжены солнечным светом из окон, еще не означает, что окна были открыты именно днем. -- Я полагаю, если убийца вампир, действующий рано утром или поздно вечером, -- сказал Эшер, -- то ему необходимо хотя бы полчаса, чтобы потом добраться до укрытия. Эта версия сразу бы решила множество вопросов: например, почему убийца верил в вампиров еще до того, как начал их уничтожать. -- Во всех книгах вампира убивают колом в сердце, -- задумчиво заметила Лидия. -- Голова Лотты была отрублена. Если это было сделано до восхода, то почему она не проснулась, когда сняли крышку гроба? Ты уверен, что мне нельзя залезть к тебе в карман? -- Абсолютно уверен, -- сказал Эшер, и сам борясь с желанием пойти с ней совсем рядом или взять за руку. -- Все за то, что убийца -- вампир, и все же рисковать не стоит даже при свете дня... Она посмотрела на него жалобно сквозь школярские очки. -- Я могу притвориться воришкой. Или я споткнусь, а ты меня поддержишь. Или упаду в обморок. -- Она драматически поднесла руку в перчатке к брови. -- Я чувствую, мне уже дурно... -- Нет, -- твердо сказал Эшер и усмехнулся. Она нахмурилась и сунула руки в муфту. -- Очень хорошо, но когда в следующий раз дядя Амброуз снова заведет о Платоне и платонических отношениях, я ему скажу пару слов... Неудивительно, что дон Симон не очень-то озабочен твоим возможным союзом с убийцей. Ты еще не отказался от этого плана? -- Не знаю, -- сказал Эшер. -- Всякое может случиться. Однако тот факт, что он -- или она -- их убивает, еще ни о чем не говорит. Может, он и меня убил бы с той же готовностью, подвернись такая возможность. "Или тебя", -- добавил он про себя. Оба шли, не приближаясь друг к другу, и Эшер невольно вспомнил героиню известной легенды, отделенную от героя обнаженным мечом. Сырая дорожка слегка поскрипывала под их шагами. На серой лужайке залаял пес; звук далеко разносился в холодном воздухе. -- Ты не знаешь, сколько требуется солнечного света, чтобы разрушить их плоть? Эшер покачал головой. -- Я вчера спрашивал Исидро. Честно говоря, он меня удивил. Сам он попал под солнечные лучи утром второго дня после большого лондонского пожара в 1666 году. Он говорит, что тончайший серый утренний свет (до восхода) сжег ему лицо и руки, как если бы он сунул их в топку. И более того -- грудь, часть ног сквозь одежду были поражены точно так же. Согласно леди Эрнчестер, шрамы у него не сходили около пятидесяти лет. -- Но однако сошли, -- задумчиво пробормотала Лидия. -- Итак, плоть вампиров регенерируется... Напряженно о чем-то размышляя, она смотрела в серо-белое утреннее небо. -- Сам он при мне употребил слово "псевдоплоть", -- сказал Эшер. -- Интересно. -- Она отцепила длинную прядь, запутавшуюся в кружеве воротника. Эшер, чтобы избежать соблазна в чем-либо помочь ей, держал руки в карманах. -- Дело в том, что я получила от Эвелайна локон Лотты. Я взглянула на него и на позвонок в мой микроскоп, и они выглядят... Словом, хотелось бы посмотреть на них при большем увеличении. Кость сильно повреждена, зато волосы... Все это надо исследовать на субклеточном уровне, и обязательно кровь. "Всенепременно", -- подумал Эшер. Сам он воспринимал вампиров скорее с лингвистической и исторической точки зрения -- в те минуты, конечно, когда они не собирались перервать ему горло. Для Лидии вампиризм был прежде всего медицинским феноменом. -- Ты знаешь, как происходит окаменение дерева? -- спросила она, когда они приблизились к мраморной арке и повернули обратно -- две заурядные фигуры среди широких парковых лужаек. -- Все эти ископаемые рыбы, папоротники, динозавры в кембрийских слоях... Происходит процесс замещения органики неорганическими веществами -- постепенно, клетка за клеткой. Сейчас существует много работ относительно вирусов -- микробов настолько маленьких, что мы их пока не можем увидеть даже в микроскоп. Тем не менее они могут воздействовать на ткани на субмолекулярном уровне. Я прочла массу статей Хориса Блейдона (когда я у него училась, он как раз занимался вирусами). И я думаю: а что, если бессмертие вампиров обусловлено именно замещениями молекул в клетках под воздействием какого-то вируса? Это бы сразу объяснило и повышенную светочувствительность, и аллергию на серебро, а также на некоторые виды деревьев и чеснок. Набиваешь ли рот вампиру чесноком или же пронзаешь его сердце деревом с аллергенными свойствами -- все равно ты парализуешь его центральную нервную систему... -- А передается этот вирус через кровь, -- усмехнувшись, добавил Эшер. -- Все легенды утверждают, что вампиром становишься от укуса вампира. Только вот сами вампиры почему-то уверены, что вампиров "делают", "творят". Эрнчестер сообщил, что Гриппен запретил кому-либо еще "творить птенцов", однако Кальвар без особого труда инициировал Забияку Джо Дэвиса. -- Инициировал, но не обучил, -- задумчиво сказала Лидия. -- А только ли отсутствие обучения сделало беднягу таким неловким, что ты смог его заметить? Может быть, психические возможности этого вирусного синдрома развиваются лишь со временем? Какого возраста были убитые вампиры? -- Это еще один интересный момент, -- сказал Эшер. -- Лотта стала вампиром где-то в середине семнадцатого столетия. Хаммерсмит и Кинг моложе, каждому было примерно по сто лет. Возраста Кальвара я не знаю. Одна из многих вещей, -- добавил он сухо, -- которых мы не знаем о Кальваре. -- Валентин Кальвар, -- пробормотал Исидро, развалясь на потертом кожаном сиденье двухколесного кэба. Чем-то он напомнил Эшеру бледно-рыжего кота, столь старого, что шерсть на нем стала почти белой. -- Забавно, почти все нити ведут к Кальвару. -- Он был первой жертвой -- предположительно, -- сказал Эшер. -- По меньшей мере, первой жертвой в Лондоне. Единственной жертвой не из Лондона. Наконец, единственной жертвой, чье тело так и не было найдено. Что вы о нем знаете? -- Меньше, чем хотелось бы, -- ответил вампир; его мягкий голос тонул в уличном грохоте и гомоне толпы, движущейся к театру Друри-Лейн. -- Он был, как я уже говорил, одним из парижских вампиров и прибыл в Лондон восемь месяцев назад. -- Зачем? -- Этой темы он предпочитал не касаться. Голос вампира остался бесстрастным, и все-таки Эшер уловил в нем некий оттенок раздражения. Надо полагать, должного почтения дону Симону Кальвар не оказывал. -- Я так понимаю, что к аристократии он отношения не имел? -- Те, что выдают себя сегодня во Франции за аристократов, -- надменно проговорил Исидро, -- недостойны смахивать крошки со столов тех, на чье достоинство они претендуют. Вся благородная кровь была там пролита в канавы плас Луи Куинз -- простите, плас де ля Конкорд -- сто семьдесят лет тому назад. А нынешние аристократы -- это либо потомки беглецов, либо потомки приспешников этого кондотьерри Наполеона. Едва ли кто-нибудь из них имел благородных предков. Помолчав, он продолжил: -- Да, Кальвар выдавал себя за аристократа. Поступок совершенно в его духе. -- Как долго он был вампиром? Исидро подумал. -- По моим предположениям, менее сорока лет. Эшер удивленно приподнял брови. Подсознательно он полагал, что между возрастом вампира и его властью существует прямая зависимость. Существуют два старейших вампира -- Исидро и Гриппен, -- а остальные склоняются перед ними в страхе. Те, что помоложе -- Забияка Джо Дэвис или оперная танцовщица Хлоя -- казались слабыми, а то и просто жалкими. -- Взвесьте сами, -- спокойно предложил Исидро. -- Париж пребывал в состоянии непрерывного хаоса с момента низвержения Бурбонов. Тридцать пять лет назад он испытал прусскую осаду, обстрел, мятеж и, наконец, правительство, если так может быть названа шайка мятежников, учредивших Коммуну и расправлявшихся со всеми, кого подозревало в измене -- читай, в несогласии с их идеалами. Вампирам больше по нраву спокойное, благополучное общество. Волки не охотятся в горящем лесу. "В самую точку", -- хмуро подумал Эшер. Во время восстаний в провинции Шантунг ему только и недоставало что красноглазых упырей, подбирающихся к нему среди обугленных развалин лютеранской миссии, где ему приходилось прятаться. Спустя момент он спросил: -- А как Гриппен отреагировал на появление Кальвара? Исидро переждал, пока их экипаж минует запруженный народом мост Ватерлоо. Ломкий слабый дождь шелестел по туго натянутой кожаной крыше кэба. Он начался еще после полудня, когда Эшер сидел в Государственном архиве, выясняя, не покупалась ли в Ламбете за последние восемь месяцев какая-либо недвижимость Валентином Кальваром, Кретьеном Санглотом или (тоже вполне вероятно) Джозефом Дэвисом. Теперь же целый город пропах влагой, озоном, выхлопными газами, конским пометом и едким запахом реки. -- Не слишком радушно, -- сказал наконец Исидро. -- Видите ли, мы, вампиры, находим путешествия разрушительными для психики. В душе мы консерваторы. Отсюда миф, что вампир должен покоиться в родной земле. Скорее, он должен иметь безопасное убежище, а такие места в дороге найти весьма трудно. Кальвар, естественно, слышал и о Гриппене, и обо мне. Когда он прибыл, он нанес визиты, как вы бы это назвали, и не пил человеческой крови, пока не встретился с хозяином городских вампиров. -- С Гриппеном, -- сказал Эшер. -- Не с вами. Впервые он видел, как в желтых глазах испанца сверкнули раздражение и гнев. -- Именно так, -- мягко сказал Исидро. -- Но почему? Исидро лишь повернул слегка голову, надменно оглядывая из-под приспущенных век толпы, запрудившие мостовые. -- Я все время слышу: "выводок Гриппена", "птенцы Гриппена", -- настаивал Эшер. -- Лорд Эрнчестер, Антея, Лотта, Хлоя, Нед Хаммерсмит... Даже Дэнни Кинг, хоть он был верным и любимым слугой Фарренов, даже его сотворил Гриппен "по просьбе Чарльза". Согласно Антее Фаррен, вы с Гриппеном были сотворены одним и тем же мастером, примерно в одно и то же время. Почему он, а не вы хозяин Лондона? В памяти всплыло лицо леди Антеи. Она предупредила его, вырвала его из лап Гриппена, удерживала разъяренного вампира, давая возможность Эшеру убежать. Хотя и она, и муж ее были, по словам Забияки Джо Дэвиса, "рабами Гриппена". Почему рабами? Какое-то время Эшеру казалось, что Исидро оставит вопрос без ответа. Но через некоторое время вампир заговорил, не поворачивая головы: -- Может быть, потому что я не хотел себя утруждать. Знакомые нотки превосходства на этот раз отсутствовали -- голос прозвучал устало и как-то очень по-человечески. А может быть, это лишь показалось Эшеру. -- Бросать вызов Гриппену -- дело хлопотное, а подчас и опасное. Но не могу же я бороться за первенство с крестьянином! Кальвар столь привередливым не был. Он поклялся в верности Гриппену, но уже тогда было ясно, что он не горит желанием подчиняться нашему лекарю... -- Лекарю? -- резко спросил Эшер, и Исидро задержал на нем свой холодный равнодушный взгляд несколько дольше обычного. -- Лайонел Гриппен был доктор медицины и считался в то время весьма ученым, хотя как практикующий врач ничем особенным не выделялся. После того, как Гриппен стал вампиром, он еще лет двадцать принимал пациентов. Теперь читает журналы, курсы лекций и мечет их в бешенстве по комнате, не найдя там ничего знакомого. Хотя я понимаю, -- добавил он, -- минуло уже два столетия с тех пор, когда он что-то мог. --А он и вправду мог? -- Эшер задумчиво огладил усы. -- Вы не знаете, у него ничего не осталось от старых его работ? -- Сомневаюсь, что оригиналы еще существуют, хотя он мог бы почерпнуть куда больше из более поздних источников. -- Вампир разглядывал теперь Эшера с интересом, чуть склонив голову к плечу; нежные бесцветные волосы подрагивали в такт толчкам экипажа. -- Интересно, -- сказал Эшер. -- Здесь, кэбби! Останови! Кэбмен натянул вожжи и выругался, поскольку ему теперь предстояло выбраться из самой гущи транспорта, движущегося с моста Ватерлоо. Прохожих здесь тоже было предостаточно. Исидро выскользнул из кэба и исчез среди движущихся силуэтов. По приказу Эшера возница снова тронул лошадь, ворча что-то о щеголях, которым жизнь не дорога. Они пробирались в мешанине кэбов, повозок, омнибусов, пешеходов мимо строящейся станции Ватерлоо -- Дантова -видения из кирпича, лесов и дыма. Как только кэб выбрался из общей давки, Эшер вынул из кармана просторного пальто толстый сверток. На скромной этикетке значилось: "От Лам-берта". Озябшими пальцами он извлек две серебряные цепи, подобные той, что висела у него на шее под накрахмаленным воротничком. Обе застегивались на запястьях с помощью хитроумного замка, но не у Исидро же было просить помощи! Эшер задвинул их поглубже под манжеты и снова натянул перчатки -- ночь была не только сырая, но и холодная. В свертке была еще одна вещь -- серебряный нож для разрезания книг, выполненный в форме кинжала. Сделав покупку сегодня после полудня, Эшер просто не имел времени наточить лезвие и, честно говоря, сомневался, что это вообще возможно. Но во всяком случае, острие вполне могло пронзить плоть. Гарды у ножа не было, как у шотландского кинжала, и он очень хорошо укладывался в ботинок. Эшер расплатился с кэбменом перед самой станцией. Возница, ворча, хлестнул кнутом свою клячу и растворился в толпе не хуже вампира. Какое-то время Эшер стоял на открытом освещенном месте, вслушиваясь в визг трамваев, шипение пара, громкие голоса пассажиров и подземный рокот метрополитена. От усталости его слегка пошатывало, ибо вчера, после возвращения из Эрнчестер-Хауса, он еще ждал в переулке Забияку Джо Дэвиса и отправился в парк на встречу с Лидией, поспав всего несколько часов. Он намеревался вздремнуть днем, но визит в архив, а затем в магазин Ламберта отняли слишком много времени. И вот он стоял, усталый и продрогший, вспоминая, когда же он последний раз спал всю ночь целиком. Мимо него к платформе прошла женщина в одежде из светлой шотландской ткани. Эшер вспомнил белокурую пассажирку с двумя детьми на перроне в Оксфорде и зябко передернул плечами. За границей -- "в поле", как он и его коллеги вежливо называли места, куда они отправлялись с лицензиями на кражи и убийства -- железнодорожная станция считалась для агента Божьим даром, тем более такая огромная, как Ватерлоо, хотя половина ее платформ еще строилась: тысяча путей для бегства и настолько обезличенная толпа, что можно толкнуть плечом родного брата и не встретиться с ним глазами. Вне всякого сомнения, охотничье угодье вампиров. Надвинув котелок на глаза и ссутулив осыпаемые мелким дождем плечи, он двинулся по темной мокрой мостовой в направлении Ламбет-Кат. Когда он пересек этот запущенный убогий бульвар, чувство подавленности усилилось. Толпы вокруг театров и питейных заведений были не меньше, чем у станции, но гораздо шумнее. Музыка плыла из открытых дверей; мужчины в вечерних костюмах толклись в проходах с женщинами, чьи распахнутые дождевые плащи открывали светлые тона платьев; в свете ламп сверкали бриллианты -- иногда настоящие, иногда фальшивые. То же самое можно было сказать и о женских улыбках. Временами одиноко стоящие женщины окликали Эшера или еще кого-нибудь из толпы, употребляя характерные словечки, заставляющие вспомнить Забияку Джо Дэвиса. Вежливо улыбаясь, касаясь пальцами шляпы и отрицательно качая головой, он думал о том, что одна из них вполне могла оказаться сестрой Дэвиса -- Мадж. Вот еще одно идеальное место для охоты. Он почти ощущал присутствие этих тихих убийц, пьющих людские жизни, как сообщил ему Исидро, примерно раз в пять дней. Он отмечал возможность встречи с ними почти автоматически, как привык отмечать мельчайшие подробности в облике собеседника, обращая внимание на обувь, манжеты, руки. В его памяти эхом отозвался взревывающий голос Хориса Блейдона в пропахшем карболкой анатомическом театре Рэдклиффа: -- Я расскажу вам о том, что обязательно приключится с вами, если вы закончите курс и станете докторами, в чем, глядя на ваши бледные лица, я сильно сомневаюсь. Вы утратите навсегда прелесть жизни. Глядя на девичий румянец, вы будете думать о чахотке. Слыша смех вашего толстого дядюшки, вы обязательно решите, что старику грозит апоплексический удар. Перечитывая Диккенса, вы будете ставить диагнозы его героям. -- Крайне неудачный пример, -- заметила тогда Лидия, направляясь к дверям, возле которых ее ждал Эшер. -- Глядя на его комплекцию и преждевременную седину, ждешь, что его самого вот-вот хватит удар. Я удивлюсь, если наш богоподобный Деннис не станет таким же лет через двадцать. И Эшер, угнетаемый сознанием собственной неприметности и приближением так называемых средних лет, почувствовал себя после этих слов гораздо бодрее. Но вот реакцию Лидии на встречу с вампирами старый Блейдон, можно сказать, предугадал в точности. С бульвара он повернул на Лоуэр-Дич-стрит, грязный проезд, где лишь несколько газовых фонарей слегка рассеивали дождливую мглу. Это был район крошащихся кирпичных террас и магазинов с наглухо закрытыми ставнями -- угрюмых, тесных и грязных. Улица была темна, и только возле питейного заведения на мостовую падал желтоватый свет. В шорохе дождя шаги Эшера звучали негромко. В середине квартала он нашел нужную дверь: номер 216. Света в окнах не было. Подняв голову, Эшер увидел глухие тяжелые ставни. На двери висел замок. Долгое время он стоял перед дверью, прислушиваясь, словно пытался -- подобно вампирам -- почуять опасность на расстоянии. Кости от усталости и недосыпа ныли так, будто он скатился недавно с лестницы. Забияка Джо Дэвис говорил, что за ним следят. Убийца, вампир, невидимый даже для вампиров, вполне мог затаиться возле темного дома, ожидая, когда Эшер войдет в тень. Эшер представил с невеселой усмешкой, что вот он возвращается сейчас в переулок, выводящий на Лоуэр-Дич-стрит, и сталкивается там с Дэвисом, который тоже его поджидает. Вряд ли новорожденный вампир мог углядеть прошлой или этой ночью дона Симона, но уж его-то, Эшера, он наверняка должен был заметить... Эшер оглянулся на темную расселину переулка. Там, естественно, никого видно не было. Вспомнилась вдруг картинка, нарисованная для него индейским охотником из племени апачей, -- чистый лист, пересеченный линией горизонта, пара камешков и сбоку кактус. А подпись гласила: "Аризонский пейзаж с апачами". Он достал из ботинка серебряный нож, сунул в рукав. Дом 216 по Лоуэр-Дич-стрит был приобретен Кретьеном Санглотом три месяца назад, то есть (предположил Эшер) перед самой встречей француза с Забиякой Джо Дэвисом. Он осторожно двинулся в обход; вода капала с полей шляпы, забиралась под воротник. Резко зашуршало в мусорном ящике неподалеку, крохотные красные глазки раздраженно сверкнули из темноты. Переулок был неописуемо замусорен; отбросы и помои слились в подобие доисторической хляби под мерно сыплющимся дождем. Отсчитав нужное количество дворов, Эшер легко нашел номер 216 и без труда проник на территорию дома через пролом в ограде. Под ногами разъезжалась красноватая глина; в глубине двора виднелись какие-то полуобрушенные сараи. "Палаты лордов" -- так иронически именовались в некоторых районах Лондона подобные строения... Дождь шел все слабее. Эшер напрягал слух, ловя малейший звук, малейший признак опасности. Во дворе он почувствовал себя увереннее. Забияка Джо с его неуклюжестью вряд ли сумеет подобраться к нему по такой грязи неслышно. Но вот окажись он в доме (если, конечно, Дэвис видел его с Исидро), то можно заранее считать себя мертвым. Мокрое дерево заднего крыльца всхлипнуло под ногой. Дверь смутно обозначилась перед ним в полумраке. Замка на ней не было. Эшер осторожно надавил на ручку. Дверь скрипнула, открываясь вовнутрь. -- Подождите, пока я зажгу газ, -- послышался из темноты тихий голос Исидро, и Эшер вздрогнул, едва не выскочив из собственной кожи. -- Я думаю, вам стоит на это взглянуть. Глава 10 Крошечная золотая вспышка прорезала темноту, на секунду ослепив Эшера; запах серы обжег ноздри. Но Эшер уже успел различить и другие до тошноты знакомые запахи: зола, удушающий смрад горелой плоти, гниение и пыль. Свет вздулся над газовым рожком и разошелся по квадратной грязной комнате. Гроб стоял в пяти футах от Эшера, застывшего в дверях, полный золы и костей. Показалось, что костей на этот раз слишком много, но подойти и проверить Эшер пока не спешил. Вместо этого он оглядел каменный пол возле гроба и оглянулся на Исидро, стоящего у плиты, затем -- на лужу, натекшую с его шотландского плаща, что лежал рядом, брошенный на покоробленную деревянную стойку. Мокрые следы на полу говорили о том, что дон Симон, войдя в комнату, все это время стоял, не двигаясь с места. Больше влаги на полу нигде не было. -- Не многовато ли, -- тихо сказал он, -- для вампира, который остается бодрствующим чуть дольше своих собратьев? Дождь не прекращался с утра. Почва даже в полдень не просыхала. Он прошел мимо гроба к чернеющей двери подвала, доставая из кармана увеличительное стекло. Свежие царапины были хорошо различимы на пыльном линолеуме; здесь и там виднелась засохшая грязь -- отпечатки ног. После краткого осмотра Эшер спрятал лупу и достал измерительную линейку. -- Их было двое, -- сказал он, наклоняясь, чтобы замерить расстояние между следами. -- Один приблизительно моего роста, другой чуть повыше, если судить по длине шага. Вместе они подняли гроб из подвала в комнату, где был солнечный свет. -- Он присел на корточки, изучая смазанные и перекрывающие друг друга следы. -- Ваш друг мистер Дэвис, -- пробормотал Исидро. Эшер знал, что вампир собирается подойти к гробу. Преодолев накатившую волну сонливости, он видел, как Исидро сделал два длинных быстрых шага и оказался стоящим над черными останками. -- Кости целы. Испанец наклонился, как марионетка, над гробом и покопался в его содержимом тонкими пальцами. Лицо его было бесстрастно. Эшер подошел к нему с измерительной лентой в руке, и тут Исидро вытянул что-то из обугленных ребер -- что-то распадающееся даже при его нечеловечески легких касаниях и слишком длинное для того, чтобы быть костью. Тут же бросил и, достав из внутреннего кармана шелковый платок, вытер им пальцы. -- Осина, -- сообщил он невыразительно. -- Сгорела в золу, но сердцевина цела. Эшер взял длинную тонкую руку дона Симона и повернул ладонью к свету. На белой коже виднелась красноватая припухлость. Пальцы были холодны и с виду очень хрупки. Выждав момент, Исидро убрал руку. -- Работали наверняка. -- Значит, знали, что использовать. -- Это узнал бы любой клоун, имеющий доступ в публичную библиотеку, -- ответил вампир. Эшер кивнул и занялся останками, уделяя особое внимание обугленным костям таза. Дэвис не носил жилета, следовательно, должен был хранить ключи в кармане брюк. Дон Симон был прав насчет непрочности псевдоплоти вампиров, хотя сам скелет в данном случае выгорел не полностью, как это было с Лоттой. Разрубленный шейный позвонок был пугающе чист. -- В чем дело? -- тихо спросил Эшер. -- Может быть, вампиризм действительно вызывает замещение в клетках обычной живой материи на некую иную, причем процесс начинается с мягких тканей. Может быть, именно поэтому тела молодых вампиров горят, как бумажные, а плоть тех, что постарше, в какой-то степени успела выработать иммунитет к солнечному свету. -- Не думаю, чтобы все было так просто, -- подумав, ответил Исидро. -- Это сложный процесс, причем в нем участвует не только физиология, но и психика. Но в целом все выглядит именно так, как вы сказали. Гриппен лет пятьдесят--семьдесят назад получил куда большую дозу солнечного света, чем я в свое время, и шрамы, как видите, почти сошли. Да, с возрастом мы становимся терпимее к солнцу. Но, конечно, лишь до определенной степени. Карие и бледно-золотистые глаза встретились. В молчании человек и вампир смотрели друг на друга. -- Сколько лет, -- спросил наконец Эшер, -- старейшему вампиру Европы? -- Триста пятьдесят два года, -- отозвался Исидро. --Вы? Дон Симон утвердительно наклонил гордую голову. -- Насколько я знаю. Эшер пошарил в буфете, нашел там медную лампу и зажег ее от газа, мысленно проклиная лаконичность собеседника и сожалея о том; что электрические осветительные устройства слишком громоздки, чтобы постоянно таскать их с собой. Отпирать здесь было нечего, хотя Эшер извлек из золы целых пять ключей к дешевым висячим замкам. Возможно, Дэвис по примеру Кальвара обосновался сразу в нескольких квартирах. Вместе с Исидро Эшер спустился по лестнице в подвал. Удушающий запах тления и сырой земли волной поднимался навстречу. -- Видите ли, я думал, что убийцей может оказаться Гриппен, -- сказал Эшер, и дон Симон кивнул, совершенно не удивившись такой версии. -- Полагаю, вы тоже так думали. -- Во всяком случае, это приходило мне в голову. Собственно, поэтому я и решил нанять человека. Дело тут даже не в том, что мне не нравится Гриппея, -- просто у него были причины желать смерти Кальвара. Ясно было, что Кальвар собирался утвердиться в Лондоне, хотя мы не знали тогда ни о покупке домов, ни о его птенцах. И следы, оставшиеся в комнате Недди Хаммерсмита, напоминали следы Гриппена. В конце лестницы они приостановились, и Эшер поднял лампу к низкому потолку, осветив подвал. Свет мазнул по пыльным доскам почти пустого угольного ящика и по пыльным клочьям паутины. -- Мог он причинить вред собственному выводку? Дэвис не был в этом уверен. -- Дэвис не знал Гриппена. -- Исидро сделал паузу, легкая морщинка пробежала меж его пепельных бровей. -- Вы должны понять, что между хозяином и его выводком существуют весьма прочные связи. И дело тут не только в обучении мастерству -- у птенца просто нет ни малейшего шанса выжить без посторонней помощи в мире, где легчайшее прикосновение солнечного света воспламеняет его плоть... -- Исидро помедлил, но теперь Эшеру не показалось, что тот подбирает нужные слова -- скорее испанец решался выговорить то, о чем он молчал 350 лет. -- При создании нового вампира разумы мастера и птенца как бы сливаются. Умирающий изо всех сил цепляется за того, кто уже прошел однажды сквозь собственную смерть. По сути дела, -- продолжил он, чем-то напоминая демона, пытающегося объяснить, что это значит -- жить в окружении темных сил, -- "птенец" отдает душу мастеру на подержание, пока... не перейдет грань. Яснее я объяснить не могу. -- Человек должен отчаянно любить жизнь, -- сказал Эшер, ---чтобы на такое решиться. -- Решиться бывает легче, -- заметил дон Симон, -- если ваше сердце вот-вот остановится. -- Он невесело улыбнулся; лицо его в тусклом свете лампы ожило, став похожим на поблекший, но все же человеческий портрет. -- Тонущему все равно, кто бросил ему веревку, -- он просто за нее хватается. Но вы понимаете, какое при этом возникает абсолютное превосходство. Странная, ясная картина возникла в мозгу Эшера: изящный белокурый идальго в расшитом жемчугом черном камзоле придворного лежит, уронив голову в белые цепкие пальцы маленького седого старичка, стоящего перед ним на коленях. "Как хрупкий паучок..." -- сказала Антея. -- Поэтому вы так ни разу и не сотворили ни одного птенца? Исидро даже не взглянул на него. -- Si, -- прошептал он, впервые перейдя на родной язык. Он встретился взглядом с Эшером, и странная, несколько растерянная улыбка вернулась вновь. -- Поэтому и по многому другому. Мастер вечно сомневается в своих птенцах, ибо его превосходство подавляет их и унижает В некоторых случаях быть вампиром означает беспрекословное подчинение и восторженную, фанатичную преданность одного другому. Вы ведь обратили уже внимание, насколько мы уязвимы и хрупки, и можете представить, какой силой воли следует обладать, чтобы все это выдержать... Да, разумеется, -- продолжил он, весьма неожиданно возвращаясь к начальной теме разговора, -- я заподозрил, что Гриппен расправляется с собственными птенцами: с Лоттой -- за дружбу с мятежником, с Недди -- за безволие и уступчивость; Дэнни Кинг, правда, безоговорочно признавал превосходство Гриппена, но ненавидел за то, что Чарльз и Антея тоже от него зависят. Многие детали указывали на то, что убийца -- вампир, а Гриппен просто напрашивался на эту роль. Но здесь, как вы сами говорите, действовали двое убийц, да еще и днем. Он помолчал секунду, искоса разглядывая Эшера. Затем продолжил: -- Мне кажется, то, что вы ищете, вон там. Холодные пальцы взяли лампу из рук Эшера, и дон Симон шагнул с последней ступеньки в подвал. То, что Эшер принял сначала за особенно густую тень, оказалось отверстым прямоугольным проемом пяти футов высотой. Толстая дубовая дверь была распахнута. Они вошли, и лампа осветила старую кладку, средневековый крестовый свод, уводящие вниз истертые ступени каменной винтовой лестницы. -- Когда-то на этом фундаменте стоял торговый дом, -- сообщил вампир, пересекая помещение. -- Позже здесь располагалась гостиница "Глобус и бык". Подлинная надпись, конечно, была "Благослови Бог", но после того, как здание подожгли головорезы Кромвеля, девиз сильно пострадал и был восстановлен неправильно. Они спустились по винтовой лестнице в еще один подвал -- маленький, голый, круглый, с четырьмя кирпичами, на которых раньше, несомненно, стоял гроб. -- В Лондоне множество таких уголков, -- продолжил Исидро. -- Дома строились на старых фундаментах спустя долгое время после пожаров, и строители не могли знать о монастырских подвалах и винных погребах. Эшер подошел к кирпичам, задумчиво изучил их расположение, затем вернулся к лестнице и осветил фонарем первый ее виток. Не произнеся ни слова, поднялся по ступенькам, внимательно осматривая стены. Дверь запиралась изнутри. Висячий замок был цел, но петля вырвана из дерева с корнем. -- А снаружи он не запирал подвал, когда уходил? -- Когда он уходил, -- сказал Исидро, -- чем бы мог поживиться вор в этом подвале? Разве что пустым гробом. -- Тихий голос вампира гулко отражался от каменных сводов. -- Не сомневаюсь, что это одно из укрытий Кальвара. Дэвис мог знать о нем и прийти сюда, когда убежище потребовалось ему самому. -- Но пользы ему это не принесло. -- Эшер почесал ус, выудил из кармана ключи, найденные среди останков Забияки Джо, и начал по очереди примерять к замку. -- Просто убийцам прибавилось работы -- тащить гроб в кухню, к открытым окнам. -- Второй ключ из связки подошел; Эшер отметил его, отправил в карман и снова принялся изучать стены и лестницу. -- Кальвар был хозяином Джо и, конечно, использовал его знание района, когда приобретал недвижимость, так что у Дэвиса вполне могли быть дубликаты ключей. -- Эшер нахмурился, не найдя того, что искал, даже с помощью лупы. -- Дэвис сказал, что Кальвар мертв, и, кажется, был в этом уверен. -- Может быть, он похоронил его, как Антея и я похоронили Дэнни и беднягу Неда Хаммерсмита. Беднягу... -- Исидро помолчал, оглядывая узкие ступени. Тонкие брови его чуть сдвинулись. -- Но если гроб был вынесен наверх из подвала... -- Совершенно верно. Один человек не мог бы поднять гроб с телом по винтовой лестнице с такой легкостью, что даже не исцарапал стен и косяков. Даже таща его вдвоем, они должны были оставить множество следов. Там, в верхнем подвале, уже достаточно света, чтобы сжечь плоть вампира, так что отдельно они тело и гроб тоже не могли нести. И, наконец, сама дверь. Дон Симон поднялся к нему по лестнице и осмотрел вырванную с болтами петлю. В охряном свете лампы его глаза, казалось, потемнели -- вампир начинал понимать. -- Никаких следов лапки на косяке, -- сказал он, и Эшер отметил, что Исидро употребил название гаечного ключа елизаветинских времен. -- Да, -- сказал Эшер. -- Точно так же, как и следов лома. Петля была вырвана простым рывком. И опять-таки, если не ошибаюсь, это лежит за пределами человеческих возможностей. В наступившей тишине Эшер слышал отдаленный стук дождинок по стеклам. Затем Исидро сказал: -- Но это не мог быть вампир. Даже если он был в перчатках, чтобы не обжечься об осиновый кол, его бы сожгло дневным светом. -- Вы в этом уверены? -- Эшер вернулся в освещенную газовым рожком кухню. Пустой гроб зиял на изношенном грязном линолеуме пола. В свечном ящике у плиты Эшер нашел огарок, зажег от лампы и двинулся к двери, ведущей в жилую половину дома. -- Кальвар рассказывал когда-нибудь о Париже? О причинах отъезда? -- Нет. -- Исидро скользнул вслед за ним -- бесшумный призрак в сером костюме. Вспыхнул газ. На полу в передней лежал ровный нетронутый слой пыли. -- Он никогда не говорил о прошлом, даже об относительно недавнем. Может быть, у него были на то причины, как и у многих из нас. -- Вы говорили, когда он "наносил визиты", то воздерживался от убийства людей, пока не встретился с Гриппеном, не присягнул ему на верность и не получил разрешения охотиться. Но, как выясняется, даже необученный птенец мог какое-то время скрываться от двух старейших вампиров Европы. Исидро молчал. -- Случалось ли вам когда-либо слышать толки о вампирах старше вас? Скажем, старше на сто лет? На двести? Странное выражение мелькнуло в глубине бледных глаз дона Симона. Он как раз начал подниматься по лестнице на второй этаж; бесцветные волосы мерцали подобно нимбу в свете лампы. -- Куда вы клоните, Джеймс? -- Я думаю о вампиризме, -- тихо сказал Эшер. -- О медленном перерождении тела -- клетка за клеткой -- в нечто иное, нежели смертная плоть. И о росте возможностей вампира. Моя жена медик, и я знаю, что такие болезни, как сифилис, чума, оспа часто ведут к перерождению организма, даже если не убивают его при этом. -- Вы рассматриваете вампиризм как болезнь? -- Да. Передаваемую через кровь, разве не так? -- Дело не только в этом. -- Алкоголизм перестраивает мозг, приводя к сумасшествию, -- сказал Эшер. -- Некоторые болезни разрушают мозг или часть мозга; наконец сам мозг способен влиять на работу всего организма. Это было известно еще до опубликования работ Фрейда об истерии. Если вы бывали в Индии, то должны были видеть, что делают факиры с собственным телом исключительно силой воли. А версия моя такова: что, если вампиризм имеет особенности, проявляющиеся лишь с возрастом? С возрастом, которого не достиг еще ни один из живущих ныне вампиров. И одна из таких особенностей -- иммунитет к солнечному свету. Но вы так и не ответили на мой предыдущий вопрос. Вместо ответа Исидро двинулся дальше, вверх по лестнице. Эшер последовал за ним со свечой. Он зажег газовый рожок в верхнем холле и открыл две двери. Одна вела в прихожую, другая -- в спальню. Оба помещения имели нежилой вид. -- Странная вещь, -- медленно проговорил Исидро, -- но весьма немногие вампиры Европы и, насколько мне известно, Америки достигли возраста двести пятьдесят -- триста лет. Сегодня вампиризм -- это явление, скорее свойственное городам: здесь больше неимущих, и смерть может быть практически незаметна. Правда, города втягивают вампиров в свои катаклизмы... Он открыл дверь в конце холла. За ней оказалась чердачная лестница. Эшер задержался, осматривая скобы и петли, привинченные с внутренней стороны. Они были целы; замок висел, аккуратно повешенный на вбитый в косяк крюк. Эшер проверил ключи. Два из них подошли к замку. В отличие от подвальной, дверь на чердак была снабжена еще и наружной петлей, но ясно было, что никто никогда не пытался ее сорвать. Они обменялись взглядами, и Эшер пожал плечами: -- Не удивлюсь, если здесь окажутся бумаги. -- Доктор Гриппен и я были единственными уцелевшими после лондонского пожара, -- продолжил Исидро, когда они ступили на лестницу.-- Причем я уцелел лишь чудом. Насколько мне известно, из мюнхенских вампиров никто не пережил тревожных сороковых годов, как никто из вампиров России не пережил вторжения Наполеона, оккупации и пожара Москвы. Рим всегда был опасным для вампиров городом, особенно со времен воцарения инквизиции. Дверь наверху тоже была открыта. В слабо различимый квадрат окна лился смутный желтоватый свет с улицы. -- Que va? -- шепнул в темноте Исидро. -- Если бы он спал здесь, окно было бы замуровано... В следующий момент Эшер различил в полутьме за кругом дрожащего света свечи что-то лежащее на полу между дверью и левой от входа стеной. -- Кальвар? -- спросил он тихо, когда Исидро скользнул мимо него к этой груде костей, пепла и обожженных металлических побрякушек. Пуговицы, браслеты, наконечники шнурков от ботинок и обугленный цилиндрик автоматической ручки -- все блеснуло в желтоватом неярком свете, когда Эшер нагнулся над останками рядом ео вставшим на колени вампиром. Потом взглянул на дальнюю стену. Откидная панель была раскрыта; в тесной нише виднелся гроб. Плотные шторы и ставни единственного чердачного окна были сорваны. Дождь гулко стучал по крыше, напоминая злобную дробь прусских барабанов. -- По крайней мере, мужчина, -- заметил Эшер, снова наклоняясь со свечой к останкам. -- Корсета нет. Скелет был практически цел. Видимо, Исидро не ошибся, оценивая возраст французского вампира. Дон Симон поднял из мешанины костей и пепла золотое кольцо и обдул его от пыли и золы. Случайный сквозняк качнул пламя свечи, и бриллиант перстня мигнул, как светлый злобный глаз. -- Кальвар, -- определил Исидро. -- Выходит, он в самом деле был разбужен солнечным ожогом и даже сумел выбраться из гроба... -- Что само по себе весьма странно, -- заметил Эшер, -- если наш убийца, будучи сам вампиром, знал заранее, что для начала нужно отсечь голову. Так же странно, как и то, что дверь не была закрыта. -- Он подобрал еще два ключа и сравнил их с дубликатами Забияки Джо Дэвиса. -- Кроме того, нет следов копоти между гробом и телом. Вы ведь говорили, что плоть возгорается сразу... -- Не мог же он сам впустить убийцу, -- сказал Исидро. -- Да и как бы он открыл ему дверь днем? -- И все же убийца вошел через эту дверь. Исидро вопросительно приподнял бровь. -- Войди он сюда другим путем, у него была бы возможность точно так же и выйти, не отпирая при этом двери на лестницу, -- пояснил Эшер. -- Все говорит о том, что Кальвар знал убийцу и впустил его сам, ночью... Два гроба в одном доме ---это нормально для вампиров? -- Вполне, -- отозвался Исидро. -- Птенцы часто укрываются там же, где и мастер. Кроме того, домов, подходящих для вампиров, не так уж и много, поэтому некоторые из них весьма густо заселены, в чем вы сами убедились, побывав на Савой-Уок. Это, кстати, и было одной из причин, почему я многого вам не открывал. Не ради их безопасности, разумеется, -- ради вашей. -- Тронут вашей заботой, -- сухо сказал Эшер. -- Мог убийца уничтожить Кальвара каким-нибудь другим способом, оставив тело в таком месте, где бы его потом сожгло солнце? Вампир ответил не сразу -- долго разглядывал лежащий перед ним обугленный скелет. -- Не знаю, -- сказал он наконец. -- Он мог сломать Кальвару шею или спину; кажется, череп располагается под каким-то странным углом, хотя, впрочем, это могло быть результатом судороги выгорающих мускулов... Да, он мог оставить его на полу в таком состоянии -- живого, но не способного двигаться -- и предоставить дальнейшее солнцу. А если наш убийца иммунен к дневному свету, -- добавил он безразлично, -- то возможно, что он еще и остался полюбоваться картиной. -- Это было бы доказательством, -- заметил Эшер, -- что Кальвар знал его. Вряд ли кто-нибудь станет любоваться предсмертными муками того, кого он не знает. -- Интересно. -- Исидро поворачивал кольцо так и эдак, крохотные блики, отскакивающие от граненого золота, метались по его белому лицу. -- Среди вампиров действительно существует легенда о древнем вампире -- настолько древнем, что с некоторых пор он просто невидим; никто не может почувствовать, когда он проходит рядом. Лет полтораста назад другие вампиры избегали вторгаться в его владения. Утверждают, что он стал вампиром еще до пришествия Черной Смерти. -- И где же его владения? -- спросил Эшер, заранее зная, что ему ответит испанец. Тот наконец перестал любоваться кольцом и поднял глаза. -- Он спал -- так, во всяком случае, говорили -- в склепах под кладбищем церкви Невинных Младенцев в Париже. Глава 11 -- Город уже не тот, что раньше. Если и прозвучали в этом мягком голосе нотки горечи или сожаления, то, видимо, требовалась сверхчувствительность вампира, чтобы их услышать. Подрагивал и покачивался закрытый кэб. Держась за свисающий с потолка ремень, Эшер чувствовал локтем сквозь рукав холодок стекла. Уличный шум накатывал мутной волной: грохот колес по деревянным и асфальтовым мостовым, отраженный от высоких стен, редкий рев моторного экипажа, пронзительные заклинания уличных торговцев и веселая неистовость скрипки и аккордеона, говорящая о том, что где-то впереди кафе. С завязанными глазами он не мог видеть ничего, но звуки Парижа были столь же ярки, как его краски. Не могло возникнуть и вопроса, почему импрессионизм зародился именно здесь. Голос Исидро продолжал: -- Я не могу чувствовать себя как дома в этом стерильном, неживом городе, где каждый трижды моет руки, прикоснувшись к кому-либо. Сейчас это, впрочем, повсеместно, но парижане, кажется, перещеголяли всех. Они слишком серьезно отнеслись к этому их Пастеру. Шум изменился; толпа экипажей вокруг стала более тесной, зато исчезло эхо, отраженное стенами домов. Эшер почувствовал запах реки. Явно переехали мост, затем окунулись в грохот маленькой квадратной площади с большими промежутками между домами. Это мог быть только Новый мост, чье название, как и Новый колледж в Оксфорде, несколько утратило смысл с течением времени. Вскоре кэб повернул вправо и двинулся дальше в этом направлении. Эшер высчитал, что они приближаются к аристократическим кварталам старого района Маре, не слишком пострадавшим в свое время от пруссаков, коммунаров и барона Хауссманна, но не сказал ничего. Если Исидро предпочитает верить, что с завязанными глазами Эшер не сможет определить, в каком именно месте Парижа находится резиденция местных вампиров, -- что ж, на здоровье. Его только тревожило то, что парижские вампиры не изведали ударов дневного убийцы и вряд ли обрадуются появлению среди них человека. -- Живейшее мое воспоминание о прежнем Париже -- это, конечно, грязь, -- негромко продолжил вампир. -- Как и воспоминание любого, кто знал этот город. Совершенно удивительное вещество -- la boue de Paris -- черное и зловонное, как нефть. Невозможно было избавиться ни от ее пятен, ни от ее запаха. Она липла ко всему, местонахождение Парижа можно было определить с помощью обоняния за несколько миль. В те дни, когда дворянина отличали прежде всего по белым чулкам, это был сущий ад. -- Легкий призвук насмешки вкрался в его голос, и Эшер представил это тонкое надменное лицо обрамленным в белый придворный парик. -- Нищие тоже все пропахли ею, -- добавил Исидро. -- Охотиться в бедных кварталах было кошмаром. Теперь же... -- Голос его странно смягчился, и он недоговорил. -- Мне бы пришлось потратить изрядное время, чтобы вновь изучить Париж. Все изменилось. Теперь это для меня совершенно незнакомая территория. Я даже говорить не могу как должно. Каждый раз, когда я произношу ci вместо се, je nе l'aime point вместо je nе l'aime pas или je fit quelque chose вместо je l'ai fait, я чувствую себя иностранцем. -- Вы чувствуете себя иностранцем, изучившим французский язык по очень старым книгам, -- непринужденно заметил Эшер. -- Приходилось вам когда-нибудь слышать, как говорят по-английски американцы южных штатов? Кэб остановился. Сквозь шелковый шарф, которым были завязаны его глаза, Эшер ощущал, что света вокруг мало и что улица темновата для такого ярко освещенного города, как Париж. Тишина нарушалась лишь отдаленным шумом транспорта -- предположительно, на площади Бастилии, -- но запахи были запахами бедных кварталов: теснота, грязь, кухонный чад. Район Маре определенно пришел в упадок со времен Луи XV. Пол слегка дрогнул -- это вампир покинул кэб; снаружи послышались голоса и, похоже, зашелестели франки. Затем легкая твердая рука взяла Эшера за локоть и помогла выбраться на гравий. -- А на испанском вы больше не говорите? Ровная мостовая, затем ведущая вниз ступень, ощущение сдвинувшихся стен и легкий холодок -- видимо, коридор, ведущий в вестибюль одного из старых больших особняков. Рядом тихий голос Исидро произнес: -- Сомневаюсь, чтобы меня сейчас поняли в Мадриде. -- Стало быть, вы ни разу туда не возвращались? Последовало краткое молчание. Эшер мысленно видел холодный размышляющий взгляд Исидро. -- С какой целью? -- спросил наконец тот. -- После Реконкисты мой народ стал подозрителен и нетерпим. (Эшер понял так, что под словами "мой народ" Исидро имел в виду испанцев, а не вампиров.) Какие шансы были бы у меня выжить, когда инквизиция обшаривала каждый подвал в поисках еретиков и евреев? А как бы я уклонился от прикосновения к серебряному распятию? Нет, возвратиться в Испанию тех времен было бы опрометчивым поступком. Эшер услышал легкое царапанье, словно за обшивкой скреблась мышь, и сообразил, что Исидро поскреб ногтем дверь -- для изощренного слуха вампиров этого было более чем достаточно. Впрочем, другие вампиры услышали бы их еще на улице. В доме было тихо, но Эшер чувствовал, что кто-то сейчас спускается по лестнице; сердце забилось чаще и сильнее. -- Они обо мне знают? -- спросил он. В Кале они прибыли ночным почтовым... Носильщики заворчали было при виде чудовищного железно-кожаного сундука, но были поражены его малым весом: "Что у тебя там, приятель, перья, что ли?.." -- Уверен, что путешествие пройдет, как задумано, -- заметил Исидро, облокотившись на кормовые поручни "Лорда Уордена" и разглядывая мерцающие огоньки на Адмиралтейском пирсе сквозь мыльный туман стальных оттенков. -- Хотя, конечно, всего не предусмотришь. Он искоса взглянул на Эшера, и тот заметил, что цвет лица Исидро заметно улучшился. Поднимая воротник (ночь выдалась холодная), Эшер почувствовал легкое отвращение, но не к вампиру, а к себе, поймав себя на том, что отметил румянец на щеках Исидро чисто профессионально, не подумав о неведомом бедняге, расставшемся сегодня с жизнью в лондонских трущобах. Тут же нахлынули злость и раздражение, знакомые Эшеру со времени работы на министерство иностранных дел, когда зачастую трудно было решить, которое из двух зол является меньшим. Взгляд вампира несколько сместился, как если бы Исидро рассматривал невидимые сейчас в тумане Дуврские скалы. -- Боюсь показаться бестактным, -- осторожно продолжил он, -- и все же осмелюсь напомнить, что я -- единственная ваша защита от Гриппена и его выводка. Уничтожив меня, вы сможете уберечь вашу леди самое большее в течение года, и то потому лишь, что о ней пока известно мне одному... Эшер вздрогнул, узел недобрых предчувствий в груди ослаб. Учитывая возможность существования дневного вампира, он не осмелился еще раз встретиться с Лидией, ему было даже трудно решиться послать ей телеграмму без подписи. Исидро (полагал Эшер) защитил бы его в Париже, если, конечно, это входило в планы вампира, но мысль о том, что Лидия будет в Лондоне одна, бросала Эшера в дрожь. Оставалось лишь надеяться на здравый смысл Лидии, на то, что она, как приказано, не предпримет до его возвращения никаких самостоятельных шагов. К стыду своему, он вдруг почувствовал признательность к вампиру -- за его последнюю фразу. -- Но в этом случае вы уже никогда ее не увидите, -- продолжал тот. -- Другие быстро выследят вас и уничтожат как опасного свидетеля. И при этом неминуемо набредут и на ее след. Эшер кисло взглянул на своего компаньона. -- Почем мне знать, не случится ли так, когда все будет кончено! Глаза вампира, насколько об этом можно было судить при тусклом свете бортовых фонарей, остались бесстрастными, но Эшеру показалось, что в голосе Исидро прозвучало легкое изумление: -- Не случится, поскольку я намерен защищать вас и дальше. Почему бы вам не довериться мне, как я доверяюсь вам? И, как всегда, Эшер не смог бы сказать, всерьез говорит Исидро или же иронизирует. Задолго до прибытия на вокзал Гар дю Нор вампир куда-то пропал. Во время утомительных процедур в багажном зале Эшер не заметил его ни в помещении, ни на площади. Впрочем, он уже начал привыкать к подобным исчезновениям. Небо заметно посветлело, когда Эшер телеграфировал в "Шамбор" -- маленький отель на рю де ля Гарп, где он часто останавливался, прибывая в Париж в качестве оксфордского ученого, -- и заказал номер. Войдя в крохотный вестибюль, напоенный застоявшимися кухонными ароматами и обставленный ветхой мебелью в стиле ампир, он был внезапно поражен сознанием, что все эти годы Париж был обиталищем вампиров. Как, впрочем, и Лондон. Эшер хотел бы знать, сможет ли он теперь взглянуть на мир хоть раз прежними глазами. Конечно, еще в начале карьеры он утратил наивность, как бы проникнув взглядом под безмятежно светлую поверхность пруда. Его знакомство с министерством иностранных дел и теневой стороной сбора информации, мрачные драмы, в которые вовлек Эшера проклятый департамент, заставили его сделать это. Однако под одной тайной жизнью, оказывается, скрывалась еще и другая. Как если бы, зная о рыбах, движущихся под поверхностью пруда, он обнаружил вдруг чудовищ, обитающих в илистой мути у самого дна. Эшер проспал до вечера в своей маленькой комнатке, располагавшейся под высокой черепичной крышей отеля, затем в задумчивом расположении духа умылся, оделся и сел за письмо Лидии -- о том, что добрался благополучно. Письмо было адресовано одному из его студентов, согласившемуся передавать почту для мисс Мерридью. Послание таким образом придет с суточным запозданием, но он рассудил, что лучше потерять день, чем позволить вампирам выследить Лидию. После легкого ужина в кафе он исследовал площадь Невинных Младенцев, находившуюся возле огромных рынков в центре города, где когда-то располагались лишь церковь да прилегающее к ней кладбище. Теперь там была площадь с фонтаном в стиле Возрождения, ограниченная серой тушей крытого рынка -- с одной и коричневыми меблирашками -- с остальных трех сторон. Исидро говорил, что вампир церкви Невинных Младенцев спал в усыпальнице -- точно так же, как Райс Менестрель спал в усыпальнице старой церкви Сент-Джайлза возле реки в то время, когда город еще не разросся до такой степени, чтобы обитатели его перестали замечать друг друга и уж тем более незнакомцев с бледными лицами, движущихся в ночной толпе... И вот, стоя теперь рядом с Исидро и напряженно вслушиваясь в приближающиеся почти неслышные шаги за дверью, Эшер размышлял, не сохранилась ли эта усыпальница под землей подобно подвалу под домом Кальвара в Ламбете -- забытая всеми, кроме тех, кому нужно надежное укрытие от солнечного света. Вампиры могли это знать. Это и многое другое. Осмотрев площадь Невинных Младенцев, он направился затем по рю Сен-Дени к серой глади реки, мерцающей между сизыми домами по обоим берегам. Для этих берегов весь этот ошеломительно чистый город с его незапятнанными улицами и осенней ржавой листвой каштанов был всего лишь тонкой корочкой на темной трясине прошлого. Эшер постоял на набережной Сены, разглядывая серую путаницу мостов вверх и вниз по течению, готический лес шпилей, толпящихся на Иль де ля Сите, и квадратные дремлющие башни собора Нотр-Дам. А под ними на мостовой виднелись массивные чугунные решетки, перекрывающие путь в подземный лабиринт парижской канализации. -- Сточные трубы? -- Элиза де Монтадор наморщила длинный нос в гримаске отвращения; ее бриллианты мигнули в сиянии газовых рожков. -- Какой вампир в здравом уме станет посещать сточные трубы?! Брр! Она притворно содрогнулась. Все ее жесты (отметил про себя Эшер) были театральны -- явная имитация человеческих манер, словно ей пришлось учить их заново. Уж лучше откровенная невозмутимость дона Симона -- он, кстати, стоял за спинкой ее дивана, положив на резное дерево руки в серых перчатках, более неподвижный, чем когда-либо (окаменелый за несколько столетий, как сказала бы Лидия). -- Вы когда-нибудь там охотились? -- Хотя никто из прочих вампиров в этом длинном с золочеными обоями салоне к ним не приближался, Эшер слышал за спиной их тихие быстрые голоса, похожие на шелест ветра. Они со сверхъестественной быстротой играли в карты и сплетничали. Сидя в кресле времен Луи XVI как раз напротив Элизы, Эшер чувствовал, что они поглядывают на него и прислушиваются, как могут прислушиваться одни лишь вампиры. Было в них что-то от насмешливо-гибких акул, кружащих у поверхности в полной уверенности, что берега пловец просто не успеет достичь. В углу салона высокая девушка, чьи смуглые плечи темнели, как бронза, над устричными тонами платья, играла на фортепьяно -- Чайковский, но в какой-то странной синкопированной чувственной манере. -- Чтобы заработать ревматизм? -- Элиза рассмеялась ненатурально и принялась обмахиваться веером из лебединых перьев. -- И ради чего, наконец? -- Один из грациозных молодых людей, составляющих ее свиту, небрежно оперся на край дивана. Волосы у него были каштановые, глаза -- светло-голубые, черты лица -- приятно-округлые. Такое впечатление, что Элиза творила птенцов, исходя исключительно из смазливости исходного материала. Подобно остальным ее птенцам, одет он был по последнему слову моды; его черный вечерний костюм эффектно оттенял белизну рубашки и бледность лица. -- Ради какого-нибудь мусорщика, убить которого можно без разговоров и не подкрадываясь? Что же в этом приятного? -- Он улыбнулся Эшеру, блеснув клыками. Элиза пожала алебастровыми плечами. -- Во всяком случае, их инспекторы весьма тщательно считают мусорщиков, когда те уходят вниз и когда выходят наверх. Все они канальи, как говорит Серж, и охотиться на них и впрямь не очень приятно. -- Она улыбнулась; зеленые глаза вампирши алчно мерцали, как у сладкоежки, почуявшей заветное лакомство. -- Там внизу восемьсот миль сточных труб! Он бы высох, как чернослив, этот Великий, Ужасный, Древний Вампир Парижа, которого никто никогда не видел... -- Как насчет катакомб? -- мягко спросил дон Симон, не обращая внимания на насмешливый тон. Странное молчание возникло в комнате. Фортепьяно смолкло. -- Конечно, все мы там побывали. -- Смуглая девушка встала из-за инструмента и направилась к ним с ленивой нарочитой медлительностью, что выглядело не менее опасно, чем обычная стремительная грация вампиров. Инстинктивно Эшер сосредоточил внимание на идущей, чувствуя, что она в любой момент может пропасть из виду. Все здесь говорили по-французски (причем речь Исидро, как он и предупреждал, была не только старомодной, но и отличалась какой-то странной детской напевностью), однако фразу девушка произнесла на английском, да еще и с явным американским прононсом. Несмотря на подчеркнутую неторопливость движений, она оказалась за креслом Эшера гораздо быстрее, чем он мог это предположить; ее маленькие руки праздно скользнули по его плечам, как бы оценивая его сложение сквозь толстую шерсть пальто. -- Там тоже считают и рабочих, и туристов. Ты ведь пряталась там, Элиза, во время осады, так ведь? Была в ее голосе некая тайная иголочка, и зеленые глаза Элизы вспыхнули при упоминании о бегстве от мятежных коммунаров. -- Кто бы не прятался в те времена! -- помедлив, сказала она. -- Я пережидала там террор вместе с Генриеттой дю Кен. Там уже не было склепов, как тебе известно, там были каменоломни. Наверняка Генриетте казалось, что в катакомбах может скрываться кто-нибудь еще. Но сама я там ничего особенного не видела и не слышала. -- Произнесено это было с некоторым вызовом. -- Но ты была тогда еще птенцом, -- мягко заметил дон Симон. -- Так или нет? -- Птенцом или не птенцом, но слепой я не была. -- Полуигриво-полураздраженно она хлопнула его веером по костяшкам пальцев. Однако в тот момент, когда пластинки слоновой кости щелкнули по резной спинке дивана, руки дона Симона там уже не было. Элиза повернулась к Эшеру -- приятная цветущая женщина, если бы не этот нечеловеческий блеск зеленых глаз -- и пожала плечами. -- Это было так давно... А ближе к концу Генриетта боялась всего. Франсуа и я охотились для нее в толпах, что бродили тогда по ночам, приводили ей жертвы. Да, и сильно рисковали: завидев платок не того цвета, они тут же вопили: "На фонарь!" -- и кидались на тебя, как псы. Франсуа де Монтадор, видите ли, был в свое время хозяином этого особняка. -- Она повела рукой, правильной и изящной, как на рисунках Давида; качнулись белые перья в ее прическе. Кроме газовых рожков, здесь еще была добрая дюжина огромных канделябров; свет дробился в хрустальных подвесках люстр, в высоких зеркалах вдоль одной стены и в темном стекле двенадцатифутовых окон -- вдоль другой, как бы окружая хозяйку неким зловещим ореолом. -- Он, Генриетта и я были единственными, кому удалось пережить террор, хотя Франсуа в итоге не избежал гибели. Уже после того, как все это кончилось... -- Она снова пожала плечами, словно желая обратить внимание присутствующих на их белизну. Смуглая американка все еще стояла за спиной Эшера, положив ему руки на плечи. Сквозь толстую ткань он ощущал, насколько они холодны. -- Генриетта так и не пришла в себя после всего этого, хотя жила еще достаточно долго. Она ведь была дамой из Версаля! Она говорила, когда мы приводили ей по ночам пьяниц, чья кровь была насыщена вином, что тот, кто не изведал сладости тех дней, просто не сможет понять, какая это была потеря. Может быть, она так и не смогла смириться с пониманием, что все это уже в прошлом. -- Она была старая леди, -- прозвучал над самым ухом Эшера певучий вкрадчивый голос смуглой девушки. -- Ей даже не нужно было никакой крови пьяниц, чтобы начать истории о прежних временах, о королях и о Версале. -- Ее ноготки прошлись по волосам Эшера, словно она играла с домашним псом. -- Просто старая леди, живущая прошлым. -- Когда однажды ты вернешься в Чарльстоун, Гиацинта, -- тихо сказал ей по-английски Исидро, -- и увидишь, что сделала американская артиллерия с улицами, на которых ты выросла, увидишь, как изменились сами мужчины, надеюсь, ты вспомнишь свои слова. -- Мужчины вообще не меняются. -- Она сменила позу, ее бедро коснулось плеча Эшера, и он почувствовал беспокойную дрожь -- словно притронулся к источнику электрического тока. -- Разве что умирают... но их всегда остается достаточно много. -- Тем не менее. Эшер чувствовал, что дон Симон готов в любую секунду совершить молниеносное движение, но он чувствовал также и смертельную близость коготков Гиацинты. По совету Исидро он оставил серебряную цепь в отеле. С ней бы они его просто не впустили, объяснил испанец. Кроме того, это бы повредило репутации Исидро среди здешних вампиров. Эшер не мог обернуться, но он знал, что квартеронка глядит сейчас насмешливо на Исидро, словно бросая ему вызов. Исидро тихо продолжал, не спуская с нее глаз: -- Что до Генриетты, она действительно была версальской дамой. Я понимаю ее, когда, видя, что сталось с миром после наполеоновских войн, она тянулась к прошлому. Я полагаю, Генриетта просто устала. Устала от вечной опасности, от постоянной борьбы, устала от жизни. Я видел ее в последний раз, когда посетил Париж перед самым нашествием пруссаков, и я не удивлен тем, что она не пережила осады. Заговаривала она когда-нибудь, Элиза, о вампире церкви Невинных Младенцев? -- Нет. -- Элиза обмахнулась веером -- жест скорее нервный; насколько понимал Эшер, вампиры нечувствительны ни к жаре, ни к холоду. Остальные постепенно подтягивались к его креслу, образовав полукруг за спиной Гиацинты напротив Элизы и дона Симона. -- Да. Но это было однажды. -- Насмешливый жест не скрыл, что разговор Элизе неприятен. -- Церковь Невинных Младенцев была скверным местом: почва полна гниющих тел уже на глубине нескольких дюймов, кости и черепа разбросаны были прямо на земле. Вдобавок зловоние. Под арками стояли книжные лотки и лавки женского белья, и если поднять глаза, то можно было увидеть кости в щелях галерей. Великий Людоед Парижа -- так мы называли это место. Франсуа и другие -- Генриетта, Жан де Валуа, старый Луи-Шарль д'0верн -- упоминали иногда истории о живущем там вампире, которого нельзя увидеть. После того как я сама стала вампиром, я приходила туда, надеясь взглянуть на него, но это такое место... Мне оно не нравилось. -- Старые страхи шевельнулись в мерцающих изумрудных глазах. -- Уверена, что никто тебя за это не осудит, милая, -- промурлыкала Гиацинта с каким-то недобрым сочувствием. -- Думаю, если он в самом деле там живет, то давно уже сошел с ума. -- Кальвар ходил туда когда-нибудь? -- спросил Эшер, повернув голову так, чтобы хотя бы краем глаза взглянуть на нее, и она улыбнулась ему, обворожительная, как долгожданный грех. -- Церкви не стало задолго до Кальвара, милый. -- Тогда спускался ли он в катакомбы? Говорил он хоть раз об этом -- о незримом вампире? -- Кальвар! -- фыркнул темноволосый юноша, совсем мальчик. Вряд ли он успел хоть раз воспользоваться бритвой, когда Элиза призвала его в свою свиту. -- Великий Вампир Парижа. Этот точно мог! Эшер взглянул на него с интересом. -- Почему? За спиной насмешливо отозвалась Гиацинта: -- Потому что такие вещи в духе Великого Вампира Парижа. -- Он был слишком захвачен бытием, -- медленно проговорила Элиза. Юноша с каштановыми волосами, Серж, изящно присел у ее ног. -- Мы все любим позабавиться при случае, -- объяснил он с улыбкой, которую можно было бы назвать подкупающей, если бы не клыки. -- Но Кальвар был слегка на этом помешан. -- Не понимаю, -- сказал Эшер. Пальцы Гиацинты коснулись его волос. -- Ты бы понял при случае. -- Кальвар был тщеславен и хвастлив, -- сказала Элиза, закрывая веер и похлопывая себя белыми перьями по белым пальцам. -- Как и некоторые другие. -- Взгляд ее на секунду остановился на Гиацинте. -- Сидеть рядом со своей жертвой в оперной ложе, в кафе, в экипаже, чувствовать кровь сквозь кожу, оттягивать удовольствие... затем подкрепиться на стороне -- просто для того, чтобы утолить жажду, и вновь вернуться к облюбованной жертве... -- Она улыбнулась мечтательно; Эшер почувствовал, как шевельнулись за спиной вампиры и остро блеснули глаза Исидро. -- Но Валентин сделал еще один шаг, и весьма опасный. Возможно, он жаждал власти, хотел творить собственных птенцов, хотя здесь, в Париже, он на это не осмеливался -- здесь правлю я, а он подчинялся мне уже в силу того, что отдал мне свою жизнь в обмен на... жизнь вечную. Но я думаю, что рисковал он исключительно ради острых ощущений. Временами он намекал своим жертвам (особенно тем, кто находил это пикантным), что они флиртуют со смертью. Он чуть ли не соблазнял их этим, умея придать смерти извращенную притягательность. Я не могла ему этого позволить... -- Опасная штука, -- сказал юноша-вампир, стоящий справа от Эшера, -- открыть кому-нибудь, кто мы и что мы, какая бы на то ни была причина. -- Он взбесился, когда я запретила ему это, -- напомнила Элиза. -- И взбесился, когда я запретила творить ему своих птенцов... какие бы он там доводы ни приводил. Но я думаю, что втайне он был даже рад этому. -- Во всяком случае, -- пробормотала Гиацинта, -- те, кому он открылся, тоже надеялись победить. Что-то в ее голосе заставило Эшера вскинуть глаза. Ее рука, скользнув под его подбородком, запрокинула ему голову, и глаза их встретились. Под ее пальцами он чувствовал, как бьется кровь в его жилах. Гиацинта смотрела ему в глаза и улыбалась. На секунду у него перехватило дыхание при мысли, что, как бы ни был быстр дон Симон Исидро, он не успеет предотвратить удара Гиацинты. Голос Элизы был так мягок, словно она боялась нарушить какое-то хрупкое равновесие: -- Оставь его. Эшер видел, что насмешливая улыбка Гиацинты сделалась шире, и почувствовал горлом касание ее острых коготков. Невольно он схватил ее за руку, сжал. С тем же успехом можно было пытаться вырвать из земли корень дерева. Но рука вампирши вдруг ускользнула из его пальцев, как струйка воды, и Гиацинта, улыбаясь в лицо ему лениво и насмешливо, отступила от кресла. Он смотрел некоторое время ей в глаза, затем нарочито замедленно повернулся к Элизе. -- Так вы не верите, что Кальвар мог искать этого... самого древнего парижского вампира? Снова раздраженный щелчок веера. Глаза Элизы были устремлены почему-то не на Эшера, а на Гиацинту. -- Самый древний парижский вампир -- это я, мсье профессор, -- объявила она решительно. -- Других нет и не было в течение многих и многих лет. И во всяком случае, вы... и другие... -- ее взгляд перебежал от Гиацинты к Исидро, который к тому времени переместился по эту сторону дивана, чтобы быть поближе к Эшеру, -- ...могли бы вспомнить старый закон, которому подчинялись и подчиняются все: тот не вампир, кто способен убить вампира. И тот не вампир... -- прищурившись, она взглянула на Эшера, затем снова на стройного изящного испанца, стоящего рядом с ней, -- ...кто выдает места охоты вампиров, места их укрытий и сам факт их существования людям. Исидро склонил голову, его бледные волосы упали паутинчато на серый бархат воротника. -- Не бойтесь, госпожа. Законы я помню. -- Его пальцы сомкнулись, как наручник, на запястье Эшера и повлекли к выходу. Глава 12 -- Она испугана, -- чуть погодя сказал Эшер. -- И не потому, что оказалась в скверной компании, -- добавил он, вспомнив касание холодных пальчиков Гиацинты. -- У вампиров все мастера такие нервные, когда речь заходит об их власти? -- Не все. Грохот копыт и колес по дереву и асфальту удалялся, пока не смолк в ночи. На углу еще слышались голоса из маленького кафе, но в целом район Монруж был тих. Он разительно отличался и от обветшалого великолепия особняков Маре, и от чумазых трущоб, среди которых он располагался. Здесь стояли высокие закопченные серовато-коричневые -- словом, типично парижские дома; ставни убогих магазинов были закрыты, равно как и окна верхних этажей; свет пробивался в щелки лишь на некоторых чердаках, где еще работали слуги. На асфальтовом покрытии шаги дона Симона не производили ни малейшего шума, а голос был не громче бормотания ветра в листве: -- Во многом это зависит от города и от личности. Трудность положения Элизы в том, что она лишь немногим старше своего выводка и слишком мало была вампиром, прежде чем стать госпожой Парижа. Кроме того, она крайне неудачно выбирает птенцов. -- Вы полагаете, Кальвар искал контакта с вампиром церкви Невинных Младенцев, борясь за власть с Элизой? -- Подозреваю, что так. -- дон Симон остановился перед неприметной дверью. Центральный вход в катакомбы выходил на плас Денфер-Рошеро, но там было слишком оживленное движение -- грохот фиакров долетал временами даже до этой безлюдной улочки. Луна ушла. Небо над печными трубами было цвета сажи. -- Элиза, несомненно, убеждена в этом, -- продолжал испанец. -- Вы, наверное, обратили внимание: ее особенно разозлило то, что птенцы (в частности эта Гиацинта, которая, я полагаю, в дальнейшем окончательно отобьется от рук) тоже готовы принять такую точку зрения. Существуй он, этот вампир церкви Невинных Младенцев, его власть была бы несравнимо большей, чем власть Элизы или даже любого из нас. -- Фактически -- дневной охотник? Дон Симон не ответил. Казалось, он был погружен в раздумья, и Эшер дорого бы заплатил, чтобы узнать, как звучит для вампира эта тихая ночь. Вслушивается ли он сейчас в дыхание людей, спящих во вздымающихся вокруг домах, или его сверхъестественный разум различает даже оттенки их сновидений? Наконец вампир сделал знак; Эшер еще раз оглядел пустынную улицу и, достав отмычку, приступил к работе. -- Ночной сторож сидит в конторе у противоположного входа, -- пробормотал вампир, причем звук возник скорее в мозгу Эшера, нежели в ушах. -- Спит, без сомнения, и вряд ли помешает. Дверь уступила осторожному нажиму. Эшер спрятал отмычку и предоставил Исидро первому проникнуть в тесный вестибюль -- единственное помещение парижских катакомб, располагающееся выше уровня земли. Послышался тихий скрип дверной петли, приглушенный шорох, затем чиркнула спичка -- Исидро нашел фонарь охранника. Эшер переступил порог и закрыл за собой входную дверь. Помещение с обшарпанной конторкой перед железной решеткой, отгораживающей дальний угол, было тесновато даже для двоих. Фонарь стоял на краю конторки, освещая лишь тонкие, как у скелета, руки Исидро, разбирающиеся с нанизанными на обруч ключами. -- Хорошо знают дело французы, -- пробормотал вампир. -- Вот карта подземных переходов, но все же постарайтесь держаться поближе. -- Я могу ориентироваться по свету фонаря, -- заметил Эшер, принимая захватанную, грязную карту. Исидро приостановился, отпирая решетку. -- Я имел в виду другое. -- То есть вы полагаете, что он действительно здесь? -- тихо спросил Эшер, придерживаясь за стену, чтобы не оскользнуться на узких ступенях. -- Что он здесь до сих пор? -- Чисто логическое заключение. Как заметила Элиза, в сточных трубах постоянная сырость. А известно, что, чем старше вампир, тем больше его донимают боли в суставах. Старейшие вампиры Парижа, с которыми я когда-то встречался, Луи де Бельер-Фонтаж и Мари-Тереза де Сен-Аруа, -- все они страдали от этого. Луи был придворным Анри Третьего, одним из его затянутых в кружева тигров, я знал этого человека долгие годы. Не думаю, что он примирился с тем, как Король-Солнце приручил аристократов. Он называл их Les fruits de Limoges -- много лоска и мало сока. И все же он был испуган, покидая Версаль. Он был стар, стар и утомлен, когда я видел его в последний раз. Его донимала боль в суставах, он боялся выйти из убежища, охотился все меньше и меньше, пил бычью кровь, воровал цыплят, пользовался остатками черной мессы. Неудивительно, что вскоре он был выслежен и убит. -- Когда это случилось? -- Во время одного из скандалов с ведьмами в правление Короля-Солнце. -- Дон Симон приостановился на нижней ступеньке лестницы, вслушиваясь в темноту. -- Если убийца, которого мы ищем, и впрямь существует, -- пробормотал Эшер, и эхо прозвучало -так, словно все похороненные здесь повторили шепотом его слова, -- то он сейчас наверняка в Лондоне. Исидро еле заметно качнул головой. -- Я думаю, вы правы. -- Голос его был подобен дуновению сквозняка из дальних тоннелей. -- Я никого здесь не чувствую. Ни людей, ни вампиров, ни призраков. Только слабый резонанс от самих костей. -- Он поднял фонарь повыше: свет позолотил влажные стены, мокрую гальку, грязь под ногами. Дальше все тонуло в подземном мраке. -- Тем не менее держитесь поближе. Галереи пересекаются и ветвятся, сбиться с пути легко. Как призраки в кошмарном сне, они двинулись в темноту. Голые штреки древних гипсовых копей под Монружем, затем прорубленные в камне черные тоннели, чьи стены, казалось, давят и душат. Следуя за стройным силуэтом Исидро, Эшер то и дело касался волосами потолков, закопченных свечами туристов. Постоянно попадались столбы, выдерживающие чудовищный вес верхних слоев земли, улиц и зданий, и воображение тут же задавало вопрос: что будет, если потолок сейчас рухнет? Иногда свет проваливался в ответвляющиеся тоннели или вспыхивал в лужицах не более дюйма глубиной. Эшеру подумалось вдруг, что в этом царстве смерти он -- единственный живой человек. А тот, кто идет рядом с ним, вслушиваясь в темноту, -- мертв вот уже три с половиной столетия. Тот же, кого они ищут, умер чуть ли не шесть веков назад. Если он, конечно, вообще существует. Призрак, в которого верят мертвые. -- Ясно, что убийств среди парижских вампиров не было. -- Эхо снова разбежалось по ветвящимся коридорам. -- Почему ему понадобилось преследовать именно Кальвара? -- Может быть, Кальвар рассказал ему слишком многое. -- Исидро задержался, чтобы обозначить меловую стрелку на стене, и двинулся дальше. -- Кальвар хотел стать мастером вампиров. Если он действительно беседовал с вампиром церкви Невинных Младенцев, то мог оскорбить его своим стремлением к единоличной власти. Мы не знаем, когда они встретились. Кальвар мог покинуть Париж, именно спасаясь от этого вампира, а вовсе не потому, что его планам препятствовала Элиза. Не следует сбрасывать со счетов и то, что Кальвар был протестант. Сотню лет назад я бы, например, ни за что вас не нанял, если бы заподозрил в вас хоть какую-то склонность к этой ереси. -- С такими взглядами вы могли бы получить государственную должность в Ирландии. -- Эшер усмехнулся. -- Но это, однако, никак не объясняет, зачем ему понадобилось убивать в Лондоне знакомых Кальвара. -- Если мы найдем его логово, -- мягко сказал вампир, -- многие вопросы прояснятся немедленно. Впереди во мраке блеснуло что-то белое. Колонны? Они подошли ближе, и белые пятна оказались беленым порталом вырезанных в камне ворот. Над перемычкой черными буквами на белом фоне было выведено: ОСТАНОВИСЬ! ЗДЕСЬ ЦАРСТВО СМЕРТИ. За воротами лежали кости. Катакомбы были склепом Парижа. Содержимое всех древних кладбищ города было когда-то перенесено сюда, кости аккуратно сложены в ужасающие хребты шестифутовой высоты, как хворост для гигантского костра. Коричневые, блестящие, кости пропадали во тьме перекрестных тоннелей; глазницы черепов, казалось. Провожали свет фонаря; челюсти ухмылялись вслед. Аристократы, обезглавленные во время террора, мусорщики, монахи, короли из династии Меровингов -- все они были здесь, сравнявшись друг с другом в чудовищной демократии. "И впрямь царство смерти", -- подумал Эшер. Они миновали алтарь, выкрашенный так же, как и ворота, белой и черной краской. Перед грудами костей иногда встречались таблички, объявляющие, с какого кладбища были вывезены останки, или напоминающие туристам (на французском и на латыни) о том, что и они со временем обратятся в прах. Будучи англичанином, Эшер был бы счастлив сделать вид, что эта тяга к ужасу есть черта национального французского характера, однако ему было доподлинно известно, что его соотечественники приходят сюда целыми стадами. Следуя за доном Симоном, углубляющимся все дальше и дальше в черные тоннели, останавливаясь лишь затем, чтобы пометить мелом новую стрелку, он чувствовал чудовищную притягательность этих подземелий, болезненный соблазн гамлетовского раздумья над этими безымянными останками. Интересно, сколь многим из этих коричневых черепов его спутник мог бы сказать: "Я знал его..." Вереница мыслей вывела Эшера на несколько неожиданную тему, и он спросил: -- Вы никогда не заказывали свой портрет? Вампир окинул взглядом горы костей чуть ли не в человеческий рост, сваленные у стен, и кивнул, не выразив удивления. -- Только однажды, -- сказал он. -- Как раз перед тем, как я покинул Испанию. Я никогда не посылал за ним, поскольку портрет вышел непохожий и довольно безобразный -- Ренессанс в ту пору до Мадрида еще не добрался. А позже -- согласитесь, было бы несколько затруднительно позировать ночью и при свечах. Они шли дальше; одна тьма сменялась другой. Свет фонаря упал на секунду в жерло очередного тоннеля, и Эшер остановился. В тот же миг выяснилось, что шедший на шаг впереди Исидро уже стоит, повернувшись к нему лицом. Вампир, как оказалось, следил за ним не менее внимательно, чем недавно в отеле Монтадор. Эшер молча взял фонарь и направил луч в тоннель, сам еще не зная, не показалось ли ему то, что он увидел. Ему не показалось. Дон Симон стоял рядом, недоверчиво выгнув изящно очерченные брови. Эшер потряс головой, озадаченный не менее своего спутника. Затем медленно двинулся в узкий каменный коридор. Если везде в катакомбах кости тянулись аккуратными насыпями, то здесь порядок был нарушен. Кости лежали, рассеянные по полу, иногда собирались в пригорки, словно хворост, сложенный для костра. Под подошвами захрустело. Впервые (на памяти Эшера) шаги Исидро не были бесшумны. Затем пол снова очистился, и Эшер моргнул, пораженный новой картиной. -- Сумасшедший рабочий? Дон Симон медленно покачал головой. -- На потолке нет копоти, -- сказал он. -- Сюда никто не заглядывает: ни рабочие, ни туристы. Вы же сами обратили внимание: мы прошли первыми по этим костям. -- Нечто подобное я видел в монастыре капуцинов в Риме, но... Вдоль стен тоннеля были сложены тазовые кости. Свет фонаря вызывал в них причудливую игру теней, когда Исидро и Эшер проходили по узкому проходу между двух насыпей. Тазовые кости -- и никаких других. Потом они уступили место черепам; пустые глазницы провожали их с печальным вниманием. В боковом тоннеле Эшер углядел охапки ребер, хрупких и распадающихся. Потом были пригорки позвонков, а за ними пошли фаланги пальцев -- все мельче и мельче. В конце тоннеля их ждал еще один алтарь -- третий по счету. Эшер ошеломленно потряс головой и повернулся к Исидро. -- Но зачем?.. -- Это довольно трудно объяснить, -- негромко ответил вампир, -- человеку вашей эпохи, да и любому, родившемуся в так называемый Век Рационализма. -- Но сами вы понимаете? -- Когда-то понимал. Эшер наклонился и поднял фалангу из ближайшей груды, что тянулись вдоль стен подобно кучам зерна в амбаре. Повертел в пальцах, бессознательно повторяя движения Лидии, когда она изучала разрубленный позвонок Лотты. Маленький изящный стерженек с шишечками суставов, освобожденный от хрупкого чуда нервов и мышц, позволявших ему когда-то чутко отзываться на прикосновение любовника или сжимать рукоятку пистолета. Эшер повернулся, намереваясь пуститься в обратный путь, когда из темноты пришел шепот: -- Верни. Он замер. Он не видел ничего, кроме теней в охапках ребер впереди и вокруг. Он взглянул на дона Симона. Глаза вампира метались от тени к тени -- расширенные, испуганные, ищущие. Ясно было, что Исидро не только не видит говорящего, но даже и не может его почувствовать. -- Положи то, что взял, -- прошептал голос на латыни, и Эшер шепнул в ответ на этом же языке: -- Почему? -- Она будет это искать. -- Кто? -- Та, кому это принадлежало. Они все придут сюда за своими черепами, ребрами, фалангами пальцев, даже за маленькими ушными косточками -- не больше камушка в перстне. Вострубит труба -- и они начнут искать себя, искать то, что от них осталось. А потом поднимутся по лестнице -- каждый со своим прахом. Все, кроме меня. Что-то сместилось во мраке. У Эшера шевельнулись волосы, когда он увидел, как в каком