рямь происходило что-то странное. Стражник, посланный за осужденным еще полчаса назад, вернулся один и теперь делал какие-то знаки. -- Что происходит, Гисборн? -- спросил шериф. Гай, ни слова не говоря, спустился на площадь. Толпа расступилась перед ним. Хелот не слышал слов, которыми обменивались стражник и норманнский рыцарь, но лжетамплиер и не нуждался в этом, чтобы понимать происходящее. -- Где Локсли, болван? -- тихо спросил Гай. Стражник молчал, блуждая печальными глазами. -- Что случилось? Отвечай, дубина! -- Гисборн тряхнул его за плечо. -- Сбежал Локсли, -- брякнул стражник. -- Охранник убит. Гай скрипнул зубами. -- Что еще? -- спросил он, с трудом сдерживаясь, чтобы не начать бить этого насмерть перепуганного человека на глазах у шерифа. -- Он оставил странную ладанку, кровью на клочке рубашки... Гай вырвал из пальцев стражника клочок ткани, на котором и в самом деле расплывались какие-то значки. Поскольку читать рыцарь не умел, то он просто сжал ткань в кулаке. Стражник стоял перед ним, втянув голову в плечи. Гай брезгливо посмотрел на него. -- Надо бы тебя повесить вместо Локсли, -- сказал он. -- Зачем лишать людей удовольствия? -- Я не виноват, -- пробормотал стражник. -- Исчезни, -- с тоской сказал Гай. -- Немедленно. Пока я ничего не сообщил шерифу. Иначе он сделает то, чем я тебе пригрозил. У тебя две минуты. И чтобы никто о тебе ничего не знал. Он резко повернулся и пошел обратно к галерее. Сэр Ральф вытянул шею. -- Ну, что там, Гисборн? -- крикнул он. -- Локсли бежал, -- спокойно ответил Гай, с деланным равнодушием ожидая криков негодования. Дав им улечься, продолжил: -- Охранник убит. По-моему, сэр, здесь не обошлось без колдовства. Вот заклинание, написанное кровью, -- оно, вероятно, и отворило двери. Леди Ровэна взвизгнула и упала в обморок на руки сэру Гарсерану. Тот, похоже, не имел ничего против. Леди Марион несколько раз осенила себя крестным знамением. Благородное собрание с интересом и ужасом передавало из рук в руки загадочный клочок ткани. Смутно догадываясь о том, кому адресовано послание Робина, Хелот подошел поближе к леди Джен, которая нюхала тряпочку, вонявшую кровью, потом и сеном. Хелот коснулся ее руки, и леди Джен устремила на него липкий взгляд из-под тяжелых век. -- Позвольте мне, сударыня, -- произнес он и взял ладанку из ее розовых пальчиков. Осенив себя крестом, Хелот разложил записку на ладони и прочитал корявые, неумело выписанные слова. -- Да, -- сурово произнес наконец Хелот. -- Это страшное заклинание, и, если мы не сожжем его на костре под виселицей, оно погубит нас. Проклятые языческие суеверия.- -- И он перешел на латынь, процитировав краткий отрывок из Светония. Вокруг Хелота образовалось пустое пространство. Благородные лорды шарахнулись в ужасе. -- Сэр Хелот, вы как лицо отчасти духовное можете совершить этот обряд, -- предложил шериф. -- Хорошо, -- важно согласился тамплиер. -- Мне должна помогать невинная девушка. Дамы потупились, а леди Марион шумно вздохнула: -- Боюсь, сэр, здесь только одна невинная девушка. -- И она томно протянула ему свою пухлую руку в веснушках и ямочках. Худой, стройный, серьезный, Хелот помог ей взойти на помост. Леди Марион залихватски оторвала несколько досок и с треском переломила их о колено. Стоя под виселицей, Хелот задумчиво смотрел на толпу. А глашатай уже надрывался: -- И пусть еретики и язычники из Шервудского леса не рассчитывают на то, что их грязные чары могут поколебать устои нашей веры и нашей государственности!.. Вдруг в толпе мелькнуло знакомое лицо. Хелот бросил быстрый взгляд направо -- и там тоже, И слева. Лесные стрелки явились помочь ему в случае разоблачения, а такое весьма возможно. И тут Хелот сообразил, что стоит на помосте под самой петлей. Кое-кто из его друзей уже потихоньку изготавливался к бою. Хелот поднял руку и крикнул: -- Верные христиане! Друзья! Побывав у Гроба Господня и воюя с сарацинами... -- Перед глазами Хелота на миг мелькнул Алькасар, его единственный знакомый сарацин, но видение тут же исчезло за несвоевременностью. -- ...я дал нерушимые обеты, дабы совесть моя была чиста! Без страха и упрека предаем мы сожжению зловещее заклинание... Он с облегчением заметил, что стрелки незаметно пробираются с площади в боковые улицы. И в этот момент кто-то снизу потянул его за плащ. Хелот обернулся и увидел горожанина средних лет, протягивающего ему охапку соломы. -- Возьми, славный защитник Ноттингама и веры, -- тихо сказал он, -- И пусть это будет моя скромная лепта в общее дело. Его выгоревшие глаза смотрели так, словно он боялся, что его накажут. Рыцарь из Лангедока дрогнул. Он взял смиренное подношение, благословил горожанина и торжественно обложил сеном небольшой костерок, разложенный умелыми руками палача. Горожанин тихо плакал от счастья. Хелот поднял высоко над головой зловещее заклинание и бросил его в костер. Леди Марион зажгла солому. Через минуту все было кончено. Люди расходились притихшие, с таким чувством, будто их только что избавили от огромной опасности. Поздно вечером, сидя у камина и потягивая из больших кубков красное вино, Хелот и Греттир Датчанин обсуждали странные события этого дня. Призрак Бьенпенсанты сидел на каминной полке, болтая ногами прямо у них перед носом. Хелот старался не замечать этого. -- Одного я не понимаю, сэр, -- сказал Греттир Датчанин наконец. -- Эта тряпочка... Страшное заклинание... Что это было на самом деле? Хелот усмехнулся: -- Записка. -- Записка? Так Локсли, выходит, умеет писать? Как же он научился? -- Невелика хитрость, коли есть учитель. -- Кто же его научил? Хелот в упор посмотрел на своего друга. -- Я, -- сказал он после краткой паузы. -- И записка адресована тоже вам? -- Конечно. Привидение свесилось с каминной полки и уставилось прямо в лицо Хелоту горящими желтыми глазами. -- Ух! -- воскликнуло оно, выставив окровавленные клыки, которые, впрочем, тут же исчезли. -- Разве ты не видишь, что ребенок сгорает от любопытства? Что там было написано, Хелот? Расскажи уж нам, не мучай. -- Санта! -- покраснев, вскричал Греттир. Бьенпенсанта захихикала. -- Помнишь, -- начал Хелот, -- когда мы навестили разбойника в его узилище, я сказал: "Клянусь девственностью святой Касильды, тебе отсюда не выбраться". -- Помню. НУ и что? Хелот задумчиво поворошил угли в камине, бесцеремонно просунув кочергу сквозь бесплотное тело призрака. Бьенпенсанта злобно зашипела, но на это никто не обратил внимания. -- "Святая Касильда не была девственницей" -- вот что он написал. -- Бог мой! При чем тут... -- начал Греттир. -- Поаккуратнее выражайся, внук, -- рассердилось привидение, мерцая то красным, то зеленым светом. Хелот рассмеялся: -- А при том. Отец Тук рассказывал нам житие этой особы. Она была женою сарацинского конуга. ЖЕНОЮ... Робин правильно меня понял. ГЛАВА ВОСЬМАЯ Хелот решил пожить в Ноттингаме еще несколько дней. Было бы неразумно исчезнуть из города сразу же после того, как из Голубой Башни совершил побег знаменитый разбойник. Хелот, конечно, очень сомневался в том, что у кого-нибудь из цвета здешнего общества хватит ума связать эти два обстоятельства, однако лангедокский рыцарь не любил делать ничего лишнего. На второй или третий вечер, когда Греттир отправился к Гисборну, преследуя одну-единственную, не скрываемую им цель -- напиться, Хелот решил остаться дома, предпочитая общество сварливой Бьенпенсанты обществу пьяного мальчика. Впрочем, вслух Хелот выразился куда благопристойнее, и Греттир ушел, не обидевшись. Как только он скрылся за дверью, в комнате материализовалась Бьенпенсанта. На сей раз она не пыталась никого напугать и вела себя мышкой, насколько это вообще было возможно для прабабушки Греттира. Хелот подложил в камин дров. Слуг он отослал -- мешали своим мельтешением. Сидя в кресле с ногами, Санта наблюдала за ним с легким любопытством. Наконец она сказала: -- Хотите выпить? У моего внука здесь хороший запас вина. Хелот повернулся к ней и неожиданно для себя улыбнулся: -- Разве призраки пьют? Я не знал. -- Я и сама не знала, пока не начала напиваться. Подождите здесь, не уходите. Я быстро принесу два бокала и бутылочку. Бьенпенсанта поднялась, и ее просторные одежды зашуршали, как настоящие. Уже возле самой двери она обернулась, бросила на молодого рыцаря проницательный взгляд и добавила: -- А если вы вздумаете уснуть, сэр, я обещаю вам кошмары. Сами не обрадуетесь. Если проснетесь после этого седым, считайте, что повезло. И скрылась в коридоре. Но Хелот и не думал спать. Слишком многое заботило его в этот вечер, чтобы он мог уснуть. Когда Санта вернулась, держа в руках покрытую пылью бутылку с действительно хорошим красным вином, Хелот почти обрадовался. Привидение, когда хотело, было по-настоящему хорошим собеседником: чутким, умным, парадоксальным. -- Вы не обидитесь, сударыня... -- Можете называть меня "моя дорогая", -- перебив, предложила Санта. -- Моя дорогая, -- не стал спорить Хелот, -- почему вы не остались в замке? -- Понятия не имею, -- сказала Бьенпенсанта. -- Я была проклятием рода, к которому принадлежит Греттир. Видимо, это оказалось важнее всего остального. Хелот покачал головой. -- Я не верю в магию, -- сказал он. -- Я верю только в Бога. Но сейчас мне начинает казаться, что в нашем мире все далеко не так просто, и в игру вступили Силы, о которых мы с вами, моя дорогая, просто не подозреваем. По телу Бьенпенсанты неожиданно пробежала волна красного жара, и она изогнулась и вздохнула. -- Может быть, -- тихо сказала она. -- Иногда мне кажется, что я способна улавливать изменения в балансе Сил, существующих в мире. И сейчас... -- Она помолчала, и лицо ее изменилось. Так выглядела бы обыкновенная женщина, которая боится. Как будто открылась дверь на холодную улицу, и тянет сквозняком. Гай Гисборн жил в своем доме Белого Единорога на Офицерской улице. Дом этот с двумя окнами по фасаду выглядел нарядно. Дверь Греттиру открыла молодая девушка и склонилась, пропуская его вперед. Греттир вошел и растерянно огляделся в поисках прислуги, чтобы отдать тяжелый от мокрого снега плащ и длинный меч в ножнах, с которым юноша не расставался с той минуты, как Хелот посвятил его в высокий рыцарский орден. Однако никого больше не увидел. -- Будьте как дома, -- сказала девушка, еще раз поклонившись. -- Сэр Гай ждет вас, сэр. -- Дома у меня есть оруженосец, -- сказал Греттир. Вместо ответа девушка взяла плащ и оружие и, нагруженная железом и тяжелой зимней одеждой, ушла в глубь дома. Греттир оказался в небольшой, очень чистой комнате. Под ногами хрустело и вкусно пахло свежее сено. Среди цветных стекол окна было даже три красных -- Греттир не мог позволить себе подобной роскоши и потому по-детски позавидовал. Гай вышел ему навстречу. Он был уже изрядно пьян, и молодой человек заметил это по чересчур твердой походке Гая и по тому, как решительно тот кивнул ему на кресло с прямой спинкой. -- Располагайтесь, сэр, -- сказал Гисборн и, повысив голос, крикнул: -- Дианора! Воды гостю! Греттир уселся, вытянул ноги. Юному датскому рыцарю уже случалось напиваться в обществе Гая Гисборна, однако в гостях у него юноша был впервые. Вошла девушка, неся в обеих руках чашу для умывания. В воде плавали засушенные лепестки роз. Она протянула чашу сперва Греттиру, потом хозяину дома. Гай отстранил ее небрежным движением и, не обращая больше никакого внимания на служанку, равнодушно спросил Греттира: -- Как вам живется вдали от родины, сэр Греттир? -- Мне здесь нравится, -- ответил юноша. -- Не говоря уж о том, что вы удостоили меня своей дружбой, сэр. -- Настоящий зверинец, а? -- так же равнодушно сказал Гай, подавая Греттиру кубок с вином и взяв себе другой. -- Да, -- согласился Греттир, -- например, этот жуткий разбойник из леса и его подручные... -- Локсли? -- Светлые глаза Гая вдруг засияли, и он рассмеялся. -- Да это единственный нормальный человек во всем Шервуде,.. -- За что же, в таком случае, вы ненавидите его, сэр Гай? -- Честно говоря, я предпочел бы или повесить его без проволочек, -- ответил Гай, -- или заручиться его дружбой. Он умен и очень отважен. Моя бы воля, я бы взял его на службу. Он потянулся и осушил кубок до дна одним махом. Заглянул в опустевший кувшин и снова рявкнул: -- Дианора! Девушка показалась в тот же миг, так бесшумно, словно выступила из стены. Не обращая внимания на ее грустное лицо, Гай распорядился: -- Еще вина, и поживее. Не заставляй нас ждать. И снова Греттир проводил ее глазами. Девушка была слишком хороша для служанки. Гай заметил его взгляд и усмехнулся. -- Что, получше, чем эта корова леди Марион? -- сказал он и неожиданно рыгнул. -- Черт, напился как свинья, покуда ждал вас. -- Да, -- сказал Греттир, думая о своем. -- Вы о чем, сэр? -- О девушке. Она действительно получше, чем леди Марион. И чем леди Джен. И даже чем леди Ровэна. -- Тсс, -- прошипел Гай. -- Как вам не совестно так говорить, сэр? Она же простая... -- Какие волосы, -- перебил Греттир, хмелея с каждой секундой. -- Какие глаза... -- Она еще и на лютне играет, -- хвастливо заметил Гай и снова возвысил голос: -- Дианора! Когда Дианора послушно села с лютней у окна, на ее щеке появилось красное треугольное пятнышко от драгоценного красного стекла. И это пятно тихо скользило по ее лицу и волосам, когда она склонялась над струнами. Голос у нее был тихий, немного хрипловатый, как будто треснувший, и в то же время очень ласковый. Пусть а кубках пенится вино, забудьте о былом. Пусть будет то, что суждено нам на пути, земном. Забудьте кров, забудьте дом и тот зеленый холм, Где навсегда уже вдвоем уснули мать с отцом. Забудьте мир, забудьте сон без страха и тревог. Забудьте колокольный звон и из трубы дымок... -- Что это за песня? -- спросил Греттир, спьяну не соображая, что говорит слишком громко. Неожиданно он увидел, что девушка смотрит ему прямо в глаза, и смутился. -- Это народная баллада, сэр, -- ответила она, отставляя лютню. -- Я подумала, что благородного лорда, быть может, развлечет музыка, которой благородный лорд никогда не слышал. -- Разумеется, -- сказал Греттир. -- Чудесная музыка. И вы сами, миледи, чудесная. -- Дианора, ступай вон, -- приказал Гай, и она вышла. Греттир проводил ее жадным взором, не замечая, что Гай хмурит брови и покусывает губу. Наконец, вздохнув, юноша опрокинул в рот еще один кубок и взял с блюда сушеную яблочную дольку. -- Что, как не общество друзей, скрашивает наши дни, сэр? -- проговорил он.--И я счастлив был обрести в Ноттингаме вас и своего старого друга сэра Хелота из Ордена Храма. -- Кстати, -- сказал Гисборн. -- Орден Храма. Скажу вам откровенно, сэр, темная личность этот ваш Хелот. Никто не знает, откуда он взялся. -- Из Лангедока, -- пояснил Греттир. -- Это меня и настораживает. Он еретик, сэр, он еретик. Весь Лангедок пропитан вонючей проказой Юга. Мне не хотелось бы, чтобы вы... Неожиданно внизу послышался осторожный шорох. Как ни был пьян Гай, он уловил этот звук и поднял палец, прислушиваясь. Шорох повторился. Гай поднялся с кресла, держась одной рукой за стену, чтобы не потерять равновесия, а другой нащупывая на поясе кинжал. Греттир попытался было сделать то же самое, но покачнулся и чуть было не рухнул на пол, подняв невообразимый грохот. Тотчас же, яростно выругавшись, Гай с топотом бросился вниз по лестнице и на бегу крикнул в темноту: -- Дианора! Кто-то мягко, как кошка, скользнул мимо Гая в темный угол, и снова воцарилась тишина. Однако теперь для Гая она была полна угрозы. -- Гай, -- донесся тихий голос девушки. -- Стой где стоишь, не двигайся, детка, -- хрипло сказал Гай. Опершись рукой о перила, он спрыгнул вниз. Снизу донесся его голос: -- Факелы! Греттир, черт бы вас побрал! Скорее! Греттир неверной рукой ухватил факел и скатился по лестнице. Гай выкручивал руки человеку, который проник в дом и таился у стены. -- Держите факел! -- крикнул Гисборн, задыхаясь. Он был сильнее незнакомца и уже одолевал его. Дианора жалась у стены, держась обеими руками за горло, как будто ее терзало удушье. Глаза ее потемнели и были полны ужаса. Наконец Гай повалил преступника на пол и последним ударом по голове лишил его чувств. -- Посветите, -- велел Гай, казавшийся теперь совершенно трезвым. Греттир сунул факел, едва не опалив поверженному волосы. В багровом свете показалось смуглое лицо с горбатым носом. -- Проклятый сарацин, -- пробормотал Греттир. -- Я узнал тебя, клянусь распятием. Ты сгниешь заживо... Я отомщу. Я отомщу. -- Дианора... ты здесь? -- Гай поднял голову и увидел, что девушка стоит рядом. -- Возьми факел у сэра Греттира. Свет запрыгал по стенам, как будто у Дианоры задрожали руки, когда Гай ударом ноги перевернул своего пленника на спину. Несколько минут он вглядывался в него, а потом перевел цепкий взор на Греттира, бледного как смерть. -- Так вы знаете этого человека, сэр? -- Да, -- выпалил Греттир. -- Это Алькасар, беглый раб. Он принадлежал сэру Гарсерану. Сообщник этого Локсли. Он чуть не убил меня там, в Гнилухе. В темной прихожей пахло сеном, (факельной смолой и кровью. -- Да, забавно, -- задумчиво сказал Гай и принялся связывать пленнику руки. -- Придется вызвать стражу и доставить его в Голубую Башню. Вы не зайдете в казарму, сэр? Я был бы вам очень признателен. -- Конечно, -- пробормотал Греттир, которому страшно не хотелось куда-то идти. -- Если дойду, сэр... Гай закончил связывать пленнику руки и, выпрямившись, взял факел из рук Дианоры. -- Девочка, ступай спать, -- сказал он ей. Она поцеловала его руку и медленно пошла вверх по лестнице. Несколько секунд Гай смотрел ей вслед, потом перевел взгляд на Алькасара и сказал, вздрогнув: -- Как подумаю о том, что любой бандит может убить ее, оскорбить, похитить... Нужно бы отдать ее в хороший монастырь, да никак не могу расстаться. -- Вы ее любите? -- решился наконец Греттир. Гай улыбнулся. -- Конечно, -- сказал он. -- Ведь она моя сестра. Бьенпенсанта развалилась в кресле, поигрывая кубком, в котором оставалось еще вино. -- Почему призраки могут напиваться? -- спросила она, -- Если бы призраки могли еще и обжираться, и заниматься любовью... Увы, эти радости нам почему-то недоступны... Хелот улыбнулся. Вечер у камина вдвоем с привидением оказался гораздо приятнее, чем он мог себе представить. Санта поставила кубок на стол и подалась вперед, упираясь острыми локтями в колени. -- Вы имеете большое влияние на моего правнука, -- проговорила она. -- Будучи его проклятием, я, естественно, не могу не беспокоиться за его судьбу. Мне хотелось бы видеть его серьезным, женатым человеком, богатым, с многочисленными наследниками, чтобы было, кого мучить впоследствии. А он, вместо того чтобы оправдать мои надежды, предается пьянству и совершенно отбился от рук. -- По-вашему, моя дорогая, здесь есть девушка, достойная стать женой сэра Греттира? -- спросил Хелот. -- Если поискать, мой друг, то девушка найдется, -- твердо сказала Санта. -- Нужно только хорошенько поискать. Девушки всегда находятся. В чем-чем, а в этом я совершенно уверена. Тихо скрипнула дверь. Снизу послышались голоса: у входа с кем-то негромко переговаривался заспанный слуга. Хелот шевельнулся в кресле. -- Кажется, ваш правнук вернулся. Санта покачала головой: -- Нет, это не он. Уж его-то приближение я бы почувствовала загодя. Нет, мальчишка продолжает губить свое здоровье в компании Гисборна. Надеюсь, там нет Гарсерана -- этот вообще настоящая пивная бочка. Терпеть его не могу, Поздний посетитель, похоже, настаивал на том, чтобы его впустили. Слуга отнекивался и бранился, доносилось нечто вроде "не требуется" и "не звали". -- Похоже, кто-то из простых домогается, -- определила Санта и вдруг хищно шевельнула ноздрями. -- Ба! Да это девица! -- И, повысив голос, крикнула в темноту, да так пронзительно, что у Хелота заложило уши: -- Впустить! Через несколько минут по лестнице, задыхаясь, вбежала Дианора. Капюшон темного плаща упал на спину, открывая золотистые волосы и совсем юное лицо с распухшими от плача веками. Слезы, не таясь, дрожали в глазах. Хелот вскочил и бросился к ней навстречу: -- Бог мой, Дианора! Дианора прижалась к нему, схватила за руки. Она дрожала с головы до ног, и Хелот осторожно поцеловал ее в макушку, чувствуя губами теплые, влажные от снега волосы. -- Хелот... -- пробормотала она. -- Господи! Неужели это ты? Я думала застать здесь Греттира и просить его... Но это похоже на чудо! Как ты здесь оказался? -- Мы с Греттиром приятели, -- пояснил Хелот. Теперь она отстранилась и взглянула на него с неожиданным подозрением. Хелот вздохнул: -- Это долго объяснять, Дианора. -- Вы... сэр, вы -- тамплиер? -- Теперь на ее лице показался страх. Она опустила голову и поклонилась. -- Простите, господин, я не знала. Хелот покраснел: -- Пожалуйста, Дианора, не бойся. Я просто Хелот из Лангедока, один из лесных стрелков. Не нужно называть меня "сэр". О чем ты хотела просить Греттира? Призрак лениво поднялся с кресла и, сделав несколько шагов по направлению к девушке, повис в воздухе, не касаясь пола. -- Я же говорила, что в девицах недостатка не бывает, -- заметила Санта и, усмехаясь, чтобы скрыть досаду, поплыла по воздуху к двери. Дианора потянулась было рукой к маленькому костяному распятню, висевшему у нее на шее, но Хелот осторожно взял ее руку в свою и остановил. -- В этом нет необходимости. Эта леди не причинит тебе вреда. Посторонись, пропусти ее. Призрак скрылся. Хелот усадил Дианору в кресло, оставленное прабабушкой Греттира, и налил ей вина. Она стала пить, едва не расплескав себе па платье. Потом отставила кубок и снова заплакала, прижимаясь лицом к рукам Хелота. Согнувшись перед ней, как в поклоне, Хелот не решался отнимать руки и чувствовал себя полным дураком. -- Что с тобой? -- спросил он наконец. -- У тебя беда, детка? -- И у тебя, если только Алькасар остался твоим другом, -- сказала она и с трудом перевела дыхание. Хелот уселся на пол у ее ног. -- Только что Греттир, твой приятель, и Гай Гисборн, еще один твой приятель, схватили моего Алькасара, -- безжизненным голосом сказала она. Повисла мрачная пауза. Наконец Хелот спросил: - Где? -- У нас в доме. -- Какого дьявола Алькасара понесло в город? -- взорвался Хелот. Вместо ответа Дианора зарыдала так отчаянно, что он даже растерялся. -- Он приходил ко мне, -- выговорила она в конце концов. -- Ко мне. Я не пришла в назначенный день. Мы условились встретиться у отшельника, но я не смогла уйти. Гай напился, весь вечер то и дело звал меня прислуживать. Когда он пьян, с ним лучше не спорить. Хелот поднялся на ноги, Она смотрела на него так, словно он мог ей помочь. Пометавшись по комнате несколько секунд, Хелот сказал: -- Лучше всего было бы обратиться за помощью к святому Сульпицию. Он, я думаю, даст дельный совет. Как только найдешь минутку, сходи к нему. Сам я нескоро выберусь. А просить Греттира не имеет ни малейшего смысла. Греттир очень молод и очень горд. Он никогда не простит Алькасара. Сарацин его унизил, показал, что такое боль и страх смерти. Не надо ему ничего знать. Не плачь, Дианора. Она встала, опустила капюшон на лицо. -- Хорошо, -- сказала она совсем тихо. -- Ты не забудешь? -- Дианора, -- ответил Хелот. -- Из-за тебя мы поссорились с Алькасаром. Он был мне другом, а стал соперником. Отшельник сказал: "Пусть девушка выберет сама". И ты выбрала его, а не меня. Что мне было делать? Я не хотел терять вас обоих. Ты возлюбленная моего друга, и я помогу тебе в твоем желании соединиться с ним. Клянусь! Едва он выговорил эти слова, едва вытер слезы с ее щеки, как совсем рядом ослепительно сверкнула молния и в тот же миг пророкотал гром. В дверях показалась Бьенпенсанта. Она сама была подобна молнии: серебряно-белое одеяние струилось с ее плеч, как поток живого огня, длинные волосы разметались и стояли дыбом, глаза загорелись, с пальцев струилось пламя. Такой Хелот никогда ее не видел -- даже в те дни, когда войска Рауля де Камбрэ стояли под стенами замка. И когда она заговорила, от одного звука ее голоса мороз прошел по коже. -- Ты поклялся, Хелот из Лангедока, -- загремел ее голос. -- Ты сказал: "Я клянусь". Ты произнес клятву в присутствии Сил. Я слышала ее, я отдаю ее Силам. Пусть они ведут тебя за руку, пусть следят за тем, чтобы ты не сбился с пути своей клятвы. Плохой ты выбрал час, если думал успокоить Дианору пустым обещанием! Сегодня открылись врата, о которых я прежде не ведала, и твоя клятва услышана. -- О чем ты говоришь, Санта? -- закричал Хелот. -- Какие врата? Кем услышана? Но лицо призрака исказила гримаса страдания, губы Санты задрожали, бледное мерцание окутало ее саваном. -- Не знаю, -- простонала Бьенпенсанта. -- Силы сотрясают меня... Мне больно... Она подняла руку, изливая потоки холодного пламени, и хрипло закричала. Дианора, дрожа, прижалась к Хелоту. Он прикрыл ее лицо рукой и сам отвернулся. -- Не бойся, -- прошептал он ей на ухо. -- Она не хочет зла... Она сама страдает и боится... Спустя мгновение голубоватый свет, заливавший комнату, погас, и Бьенпенсанта с тихим вздохом опустилась на пол. Хелот смотрел на нее, не решаясь подойти. Привидение напоминало теперь просто бесформенную кучу шелковых одеяний. Прошло еще несколько секунд, и оно рассеялось, оставив после себя сильный запах озона. -- Вот и все, -- сказал Хелот. -- Теперь иди домой, детка. Она отошла на несколько шагов и взглянула на Хелота с суеверным страхом. -- Вы колдун, сударь? -- спросила она. -- Кого вы только что призывали? Я не выдам вас. -- Никого я не призывал. Это старое привидение, безобидное, хотя и довольно надоедливое. Я вовсе не колдун. Что с тобой, Дианора? -- Не знаю, -- медленно произнесла она. -- Мне страшно. Мне хочется вам верить, господин. Простите. Она спустилась по лестнице и вышла в темноту зимней ночи. О том, что Алькасар захвачен в плен, и о своей роли в этой истории Греттир не обмолвился ни словом, а Хелот делал вид, будто ничего не знает, и вообще не заговаривал об этом. Спустя день, когда Греттир оправился от похмелья, лангедокский рыцарь предложил провести приятный вечер у сэра Гарсерана, куда, по слухам, приглашены самые красивые леди Ноттингама. -- Леди Ровэна, говорят, превосходно играет на лютне, -- добавил Хелот. "Я знаю, КТО превосходно играет на лютне", -- подумал Греттир, однако промолчал. Он не подозревал о том, что Хелот сейчас просто читает его мысли. Странным было также отсутствие Бьенпенсанты. Прабабушка не являлась уже второй день. Но у привидения случались приступы меланхолии, и потому Греттир ничуть не удивлялся этому. Вечер у сэра Гарсерана удался на славу. Леди Ровэна действительно щипала струны и выводила слабеньким голоском томную балладу о рыцаре, который неузнанным вернулся в родные края и узнал, что его возлюбленная вышла замуж за другого. Леди Марион вздыхала и вытирала рукавом проступившие слезы, заодно избавляясь от жирных пятен соуса, в изобилии оставшихся на ее щеках и губах. Благородные лорды вели свои беседы, а леди Джен не сводила с Гарсерана влюбленных глаз и была, по мнению последнего, решительно смешна, хотя и трогательна. -- Влюбленная женщина производит жалкое впечатление, -- доверительпо говорил Гарсеран, склоняясь к уху Хелота. -- Впрочем, вас, сэр, это не должно затрагивать. Говорят, тамплиеры не только дают обет безбрачия, но и соблюдают его. -- В том, что касается меня, это, несомненно, так, -- согласился Хелот и пристально посмотрел на своего собеседника. Гарсеран ему не нравился: когда Локсли потрошил его, он трусил, врал, заикался -- от страха не смог проглотить ни кусочка браконьерски убитого оленя, хотя трапеза полагалась ему по священному праву ограбленного. В то же время, если послушать высокого лорда, ему случалось в одиночку расправляться с неисчислимыми ордами неверных. Многие, с великой охотой объяснял Гарсеран, обращались в бегство при одном только звуке его имени. -- Наварра! Наварра! Вот оплот истинно христианского духа! -- восклицал он при этом. -- Наварра стала надеждой христианства в великой борьбе с неверными. А что сказать о Лангедоке? Не тенью ли позора ложится на весь католический мир... --Я бы не стал употреблять такие слова, -- холодно перебил его Хелот. -- Ха! Но ведь вы не станете возражать, сэр, что в Тулузское графство проникли не только иудеи -- там процветает даже ислам! Что же касается Римской церкви, то она почему-то не пользуется там большим уважением. Что скажете? -- Скажу, что мы с вами не уполномочены обсуждать проблемы, которые находятся в ведении высших церковных иерархов. И вы, и я, сэр Гарсеран, -- мы всего лишь воины. И пока наши руки держат оружие, мы будем защищать... -- Выпьем! -- предложил Гай Гисборн. -- Отличная идея! -- заметила леди Марион, которая только сейчас начала проявлять интерес к разговору. Она подставила кубок виночерпию и сладко улыбнулась Хелоту. Тамплиер нравился ей, и пышущая здоровьем красавица этого не скрывала. -- Удивительно и другое, сэр Хелот, -- проговорила она вполголоса и поднесла свой кубок к кубку тамплиера. -- И вы, и я--мы оба дали обеты. Мы оба ведем почти монастырскую жизнь, заботясь лишь о своей душе и надев на плоть суровые оковы духа. Как это сближает! Хелот поперхнулся и долго кашлял, пока Гай Гисборн участливо не постучал его по спине. -- Во всяком случае, сэр Гарсеран, -- заговорил Хелот снова, выбрав лангедокскую ересь как менее опасную тему для беседы, -- у меня на родине сейчас идет жестокая война. Мне больно думать о том, что Лангедок опустошен, урожай вытоптан, деревни стерты с лица земли. -- А разве здесь не война? -- вмешался Гай Гисборн. -- Лесные разбойники поистине бедствие не лучше чумы. -- И в этой войне мы с вами пока что терпим поражение за поражением, -- сказал Гарсеран и пригорюнился. -- Я приготовил вам сюрприз, сэр Гарсеран, -- сказал Гай. -- Чтобы вы не думали, будто нас преследуют одни лишь беды. Я берег его на финал праздника, но пусть мой план сорвется, только бы поднялся боевой дух ноттингамского рыцарства! Один из этих злодеев был пойман на пороге моего дома. -- Человек из лесной банды? -- взвизгнула леди Ровзна. Леди Джен, видимо готовясь упасть в обморок, прикидывала расстояние до сэра Гарсерана, чтобы оказаться поближе к нему в момент слабости. Гарсеран заметил это и предусмотрительно отодвинулся. -- Да, это один из людей Локсли. Сэр Греттир узнал его. Даже среди лесного зверья, сбившегося в банду вокруг Локсли, этот человек выделялся своей изощренной жестокостью. И это не удивительно -- он понятия не имеет о христианском Боге. Леди Марион осенила себя крестом размером с могильный. Греттир сидел ни жив ни мертв и боялся поднять глаза на Хелота. Тем временем Гисборн обернулся к слуге, стоявшему возле двери, и махнул ему рукой. Послышалась возня, топот, пыхтение -- и Алькасара втащили в комнату, как мешок с песком. В качестве носильного груза сарацин был все-таки довольно тяжел, а идти самостоятельно отказался, как и следовало ожидать. Двое стражников с трудом пристроили его на коленях против кресла, на котором восседал хозяин дома -- сэр Гарсеран из Наварры. Полюбовавшись на смуглую физиономию с еле заметными рябинками после перенесенной болезни, Гарсеран расхохотался. -- Ты жив! Это новость для меня, к тому же приятная... Я был уверен, что ты сдох где-нибудь под кустом. Алькасар еле заметно усмехнулся, за что немедленно получил удар ногой в подбородок. Стражники помогли ему снова обрести равновесие. Он склонил голову к плечу, вытирая кровь о рубашку. Гарсеран узнал на воротнике одежды узника брабантские кружева, некогда стоившие ему, Гарсерану, больших денег, и заскрежетал зубами. -- Думаю, он и помог бежать разбойнику, -- сказал Гай и склонился к Алькасару. -- Кто еще из лесных братьев орудует здесь, в Ноттингаме? Отвечай! Алькасар не удостоил его даже взглядом. Он продолжал созерцать лицо Гарсерана, который, сам не зная почему, медленно краснел. Хелот видел, что в груди наваррского рыцаря зреет лютый гнев. Леди Марион подошла поближе, беспрерывно осеняя себя мелкими крестиками и бормоча Аve Maria и Pater Noster. -- Как вы думаете, сэр, -- обратилась она к Хелоту, -- ведь он мог и передать этому Локсли талисман, срывающий засовы? Представить страшно, что могло бы случиться, если бы он оставался на свободе... Алькасар повернулся на звук ее голоса и вдруг увидел Хелота. Черные пушистые ресницы пленника сблизились, когда тамплиер прикусил губу и отвернулся. Алькасар не знал, что Хелоту пришлось изо всех сил стиснуть зубы, чтобы они не стучали. -- Какое ужасное зрелище, -- прошептала чувствительная леди Ровэна и вытянула шею, чтобы получше разглядеть страшного разбойника, руки которого были скованы за спиной, и кандалы крепились большим болтом к железному обручу на поясе. -- Как вы думаете, его повесят, сэр? -- Это было бы правильно, -- сказал Хелот, -- но... неправильно! Я думаю, сейчас негодяй вполне безопасен. Разве у него есть друзья, родственники, люди, которые могут его спрятать в случае побега? Кто пустит такого на порог? Посмотрите на его богопротивную рожу... (Рожа была действительно богопротивной: стражники разукрасили Алькасара на славу, -- видно, парень долго не давался и заковать его в цепи стоило больших усилий.) -- Нет уж, -- вступился за Алькасара сэр Гарсеран и еще раз потыкал в него сапогом. -- Я не позволю переводить мое добро. За него плачено чистым серебром. И он послужит еще веселой Англии! В этот миг сэр Гарсеран был воистину великолепен, и Хелот невольно залюбовался. "Жадность, терзаемая страхом за свое имущество". Для рыцаря сие чувство было недостойным, однако сегодня оно пришлось очень кстати. Гай махнул рукой: -- Слишком много внимания какому-то мерзавцу без роду и племени. Хотите совет? Отправьте его на соляные копи, сэр. Ноттингамская мэрия заплатит вам за каторжника, и вы вернете хотя бы часть денег. Гарсеран слушал чрезвычайно внимательно и кивал. Хелот наконец решился: -- А вам не кажется, сэр Гарсеран, что вы могли бы выручить за него и больше? -- Каким образом? -- Гарсеран живо заинтересовался. -- Вы что, предлагаете мне продать эту образину? Да кто его купит? Уж не вы ли? Гай так пристально смотрел в эту секунду на Хелота, что тамплиер тут же ответил, изобразив величайшее презрение: -- Избави меня Боже от подобной напасти. Нет, я предлагаю иное: давайте разыграем в кости право передать его на соляные копи. Гарсеран от души расхохотался. У него был раскатистый, бархатистый добродушный смех. -- Ай да тихоня! Ай да обеты! А как же ваш суровый устав, сэр Хелот? Разве Орден не запрещает азартные игры? Хелот криво пожал плечами и улыбнулся. -- Можно ведь купить индульгенцию, -- заметил он. -- Тоже богоугодное и спасительное для души дело. Да и что плохого в том, чтобы доверить воле случая такой незначительный эпизод? Все решает Господь на небе, а мы здесь, на земле, можем только загадывать, желать и молиться. -- Вы мне решительно нравитесь, дружище! -- заявил Гарсеран и фамильярно хлопнул Хелота по плечу. Затем гаркнул, чтоб принесли игральные кости, куда-то в коридор, где толкались слуги, привлеченные слухами о том, что Гай Гисборн изловил в лесах не то лешака, не то тролля и собирается расчленить монстра пред светлыми очами юных леди, дабы развлечь их. Кости были немедленно доставлены (хозяин дома не терпел проволочек), и Гарсеран погремел ими, болтая в воздухе стаканчиком. -- Я привез этих слуг Судьбы с Востока, -- заметил он. -- Ненавижу неверных, -- сказал Хелот. -- Насмотрелся в Палестине... Он плюнул и отмахнулся крестом. -- Все они подлецы, все до единого, -- согласился Гарсеран. -- И здесь мы с вами заодно, сэр Хелот. Я полагаю, что крестовые войны следует вести в первую очередь против сарацин, а лишь потом против лангедокской ереси... Он расчистил место на столе и приготовился бросать кости. Лицо Алькасара стало сонным и тупым. -- А зачем вам право на моего раба, сэр Хелот? -- спросил сэр Гарсеран неожиданно. -- Отвечу откровенно, -- сказал Хелот и хватил по столу кулаком. Он успел подготовиться к этому вопросу. -- Заручиться милостью шерифа -- вот моя цель. Как видите, я ничего не скрываю. -- В такой цели нет ничего постыдного, -- заметил Гарсеран. -- А во-вторых? -- Во-вторых... -- Хелот улыбнулся обезоруживающе. -- Обожаю азартные игры! Ставлю золотой в обмен на ваше право передать преступника властям. -- Вот это по-нашему, сэр из Ордена Храма! -- закричал Гарсеран и метнул кости. Хелот бросил взгляд на костяшки: тройка и пятерка. Не так уж хорошо, но и не плохо. Вознося мысленную молитву, Хелот взял в руки стаканчик. Он боялся даже взглянуть на своего друга. Происходящее казалось Хелоту затяжным кошмаром, и хотелось только одного: чтобы все поскорее закончилось. Как он мог тогда, на болоте, пошутить с такой вещью, как свобода Алькасара? Неужели боги услышали эти необдуманные слова и повернули так, чтобы сказанное в раздражении стало правдой? Метнув кости, Хелот даже не взглянул на них -- перед глазами стоял туман, в ушах звенело. То ли от выпитого вина, то ли от волнения, но Хелоту чудилось, что он погружается в темноту. И из этой темноты до него донесся холеный баритон наваррского рыцаря. -- Давайте ваш золотой, сэр, -- произнес он с усмешкой. -- Вы проиграли. В Ноттингаме шел дождь. По улицам потекли бурные потоки, смывая грязь и мусор, накопившиеся за долгую зиму. Горожане, облачившись в деревянную обувь, звучно чавкали ею во время ходьбы. Поздно вечером Хелот и Греттир, оба в плащах, мокрые до нитки, двумя черными птицами возникли на пороге известного в городе трактира "Казни египетские". Кабачок украшали разнообразные картины с изображением этих самых казней. Отец Тук, для которого не существовало незнакомых кабаков, уверял, что под саранчой безымянный художник подразумевал норманнов, опустошающих саксонские земли. Хелот держался того мнения, что саранчой были для хозяев трактира господа посетители. Как бы то ни было, упомянутый хозяин вышел навстречу двум приятелям, приседая от почтительности на каждом шагу. Мокрые плащи рухнули на пол, Хозяин бросился их поднимать и развешивать поближе к огоньку, чтобы высохли. Когда он суетился со вторым плащом, Хелот тронул его за плечо рукоятью своего меча. -- Ножку индейки на вертеле, -- сказал он. -- И последи, чтобы тут не очень шумели. Он бросил на стол несколько монет, после чего господа заняли место в углу, под портретом Бернарда Клервосского. Святой был изображен благословляющим крестоносное воинство, которое уходило за горизонт и терялось в необозримой дали. Трактирщик поспешно принес свечу. Хелот с неудовольствием наблюдал за суетой, ожидая, пока она закончится. Улавливая волны неодобрения, трактирщик суетился еще больше и наконец окончательно вывел из себя тамплиера. С храмовниками старались не связываться -- слишком зловещими казались их тайны, слишком велико было их могущество. Ощутив на себе раздраженный взгляд темных глаз тамплиера, трактирщик съежился и исчез. Было слышно, как барабанит дождь. Совсем близко прозвучали молодые смеющиеся голоса -- и снова канули в бесконечный поток влаги, низвергавшейся с небес. Оба приятеля, потягивая недурное красное вино, помалкивали. Мимо прошла хорошенькая служанка в мокрой юбке, липнущей к ногам. Она деловито тащила большой кувшин, и Хелот проводил ее глазами. -- У нашего трактирщика губа не дура, -- сказал он и вздохнул. -- Когда еще увидишь нежное личико девушки, которая не вышла из возраста ангела? Он подумал о Дианоре и помрачнел. Хозяин возник из темноты с двумя вертелами, возложенными на гнутое металлическое блюдо. Вкрадчиво подсунул их на стол и шмыгнул прочь. Хелот взял ножку индейки и впился в нее зубами. -- Сэр Хелот, -- тихонько сказал Греттир. -- Перед разлукой я должен вам сказать одну вещь. Я не хочу, чтобы осталась ложь. Со временем она может превратиться в стену и разделить нас навсегда. -- Говорите, -- кивнул Хелот, догадываясь, о чем сейчас пойдет речь. -- Это я выдал вашего Алькасара. -- Греттир единым духом выпалил это и замолчал с несчастным видом. -- Я знаю, -- спокойно сказал Хелот. -- Давно? -- прошептал Греттир. -- Почти сразу же. Дианора прибегала в ваш дом, хотела просить вас -- уж не знаю, о чем. -- Вы знаете Дианору? -- Разумеется. Юноша склонился к столу. -- Кто вы на самом деле, Хелот из Лангедока? -- спросил он совсем тихо. Хелот поднял на него глаза. -- Я рыцарь, -- произнес он, и было видно, что говорит он чистую правду. -- А почему вы спрашиваете об этом? -- Вы ни на кого не похожи. Колдун? Ясновидящий? Бродяга? Разбойник? Заговорщик? Может быть, вы еретик? -- Я рыцарь из старой, обедневшей, но почтенной католической семьи, -- повторил Хелот. -- Все дело в том, что я именно тот, за кого себя выдаю, и совершенно не тот, за кого меня принимают... -- Так вы не сердитесь? -- За что? За Алькасара? Вы сделали то, что должны были сделать. Он унизил вас, он ваш враг. Бог знает, почему в Гнилухе он не перерезал вам горло в тот самый миг, как последний стражник скрылся за поворотом. Думаю, он просто торопился и забыл о вас. -- Как -- забыл? -- От растерянности Греттир даже выронил вертел. -- Очень просто. Он не такой, как вы или я. Он дикарь и варвар. И Дианора любит его... а я люблю их обоих. Хелот отставил кубок. Огонек свечи озарял его худое остроносое лицо. -- Скажите лучше, вы не видели сегодня свою прабабушку? -- Санту? Да, она промелькнула пару раз, но... почему вы спросили о ней? Хелот тихонько подул на свечку, следя за тем, как трепещет огонек. -- Если бы она была живой, я бы сказал, что обеспокоен ее здоровьем. Не знаю, как это спросить, когда речь идет о призраке. -- Да, она какая-то вялая... Ничего, оправится. Один раз, еще в прошлом столетии, на нее брызнули святой водой. А эта истеричная дура, моя мамаша, наделала в ней дырок, когда раскрошила гостию и запустила в Санту, стоило той прошелестеть по библиотеке. Бедная моя бабушка всего лишь хотела взять бутылочку токайского. Однако после нападений она всегда восстанавливала силы. Хелот погрузился в молчание. Он тянул красное вино, наслаждаясь теплом и радуясь тому, что не нужно сейчас, сию минуту, вставать и идти в морось и сырость по темному раскисшему Ноттингаму за городские ворота. Лес -- это завтра. Сегодня -- очаг, свеча и тихая беседа. -- Кем бы вы ни были, сэр, -- мрачно сказал Греттир, -- кое-кому в Ноттингаме будет вас очень не хватать. -- Я тоже привязан к вам, сэр, -- ответил Хелот. -- Но мне нужно еще отдать мои долги Локсли. -- Это из-за меня, -- покаянно прошептал Датчанин. Хелот налил вина себе и своему собеседнику и покрутил в ладонях кубок с заметной вмятиной на боку. -- Поменьше размышляйте о смысле жизни, сэр, -- посоветовал он дружески. -- И почаще слушайтесь советов Бьенпенсанты. Она вам добра желает. -- У вас в Лангедоке, -- задумчиво сказал юноша, -- был такой поэт, сэр Александр Баллок. Прабабушка читала мне его замечательную канцону, написанную от лица пленного рыцаря. Сэр Александр утверждает, что человек в горе и унижении становится как бы ребенком... -- Это очень верная мысль, -- сказал Хелот, оторвавшись от вина. -- Странно, что я не слышал стихов сэра Александра. -- Скажите тогда, почему этот Алькасар не стал ребенком? Почему ни Гарсеран, ни вы не казались ему всемогущими? Хелот откинулся к стене, посмотрел на отлично прожаренную индейку, подтекающую жирком. Он хорошо знал, что Алькасар сейчас голоден. И долго еще будет голоден, если он, Хелот, не найдет способ вызволить его. -- Да, это очень верно, -- повторил он. -- Но сэр Александр не довел свою мысль до конца. Я думаю, с человеком такое происходит лишь в том случае, если он не готовил себя заранее к горю и унижению. -- Хелот помолчал немного, собираясь с мыслями. -- Рыцарь, вероятно, мог и растеряться, оказавшись за решеткой. Я и сам вел себя не лучшим образом. Другое дело -- мой Алькасар. Он беглый раб с большим опытом. Хелот залпом допил вино. Греттир смотрел на него с обожанием. -- Но как можно ГОТОВИТЬСЯ к такой участи, как... -- Греттир нервно глотнул. -- Как соляные копи? Хелот криво улыбнулся. -- Если ставить конечной целью не выжить, а остаться человеком, то можно продержаться где угодно, -- сказал он без особой уверенности. -- Даже на соляных копях. -- Вы хотите сказать... от всего отказаться? От человеческих привязанностей? От своего дома? От всего? -- Ты так говоришь, Греттир, как будто это что-то ужасное. По-твоему, бездомность -- это жизнь над вечной пропастью? -- Не знаю... -- Греттир вдруг будто наяву услышал голос Дианоры и ее песню: Забудьте колокольный звон и из трубы дымок... -- Отец Сульпиций говорит, -- добавил Хелот, -- что по-настоящему одинокий человек спокоен и счастлив. Зачем ему дом? Зачем ему близкие? Он носит свою родину в себе. -- А он что, действительно святой, этот отшельник? Хелот и сам не раз задавал себе этот вопрос. Он улыбнулся серьезному выражению, которое появилось в светлых глазах Греттира. -- Да, -- сказал Хелот. Заглушая шум дождя, трещала на столе маленькая свечка. ГЛАВА ДЕВЯТАЯ В начале лета, когда заготовленные с осени запасы стали иссякать и голод опять подступил к деревням, Ноттингамшир затрясли беспорядки и волнения. Это повторялось из года в год и уже стало привычным, но всякий раз Гай Гисборн находил, что смена времен года отнимает у него слишком уж много сил. Весенним утром, почти на рассвете, он возвращался в свой дом из караула. Ударом ноги распахнул дверь и заорал в темноту спящего дома: -- Дианора! Звать сестру было чистейшим эгоизмом, но Гай не в состоянии был переносить тупые рожи слуг. Не дожидаясь появления девушки, Гай швырнул на пол верхнюю одежду и оружие и, по скрипучей лестнице поднялся в спальню. В комнатах было сумрачно и душно. Гай раскрыл окно и снова позвал сестру, добавив несколько крепких слов, произнесенных на полтона тише. -- Где тебя носит? -- рявкнул он вместо приветствия, увидев ее на пороге -- сонную, ласковую. Вокруг Дианоры словно колыхались волны тишины. Она молча стянула с Гая сапоги и, пока он, босой, стаскивал с себя кирасу и возился с поясом, сбегала за водой для умывания. Гай плеснул себе в лицо, а потом, взяв глубокую медную чашу из ее рук, вылил воду себе за шиворот, чтобы остыть. -- Вы голодны? -- спросила Дианора. -- Я распоряжусь на кухне. -- Не надо, -- резко ответил Гай и сунул ей чашу. Он растянулся на кровати и уставился в потолок. Дианора пристально посмотрела на его бледное от пьянства и смертельной усталости лицо. -- Я больше вам не нужна? -- Убирайся, -- сказал Гай, не шевельнувшись. Девушка вышла. Гай закрыл глаза. Через пару часов -- он был уверен -- к нему ворвется гонец с сообщением о том, что еще одна деревня взбунтовалась. Он слышал, как Дианора осторожно, боясь его потревожить, ходит по дому, собираясь, видимо, за покупками. Потом ее легкие шаги прозвучали по лестнице. Тихонько захлопнулась входная дверь. Был один из тех дней раннего лета, которые напоминают о существовании на свете осени. Моросил мелкий холодный дождь, было сумрачно и печально на холмах веселой Англии. Несмотря на все это, Греттир велел оседлать свою лошадь, поскольку ровно неделю назад принял железное решение совершать прогулки верхом ежедневно. Окрестности Ноттингама были им уже хорошо изучены. Он направлялся по ноттингамской дороге до ручья Валявка, а затем продолжал прогулку по лесной тропинке вдоль ручья мимо деревень Удавкино, Врагово, Сбродово, Лютово, Брюхово до Дериглазова, стоявшего несколько в стороне, а оттуда, минуя урочище Девять Изб, до Владыкиной Горы, что раскинулась сразу же за Гнилухой на большой ноттингамской дороге. У шерифа Греттир краем уха слышал, что во Владыкиной Горе поднялся мятеж. Вроде, кого-то убили из властей -- не то сборщика податей, не то монастырского надзирателя -- и владыкинцы, надеясь на Локсли (а может, и из страха перед ним и его лесной бандой) упорно не выдают зачинщиков. Однако эти слухи не могли заставить молодого рыцаря отказаться от прогулки. Он не из тех, кто боится черни. Греттир ехал не торопясь, надвинув капюшон на лицо. И земля, и небо, и верткий ручей Валявка были серо-коричневыми. Странный свет, исходивший с пасмурного неба, казался разбавленным влагой. Это освещение сбивало с толку. Греттира не оставляло чувство, будто он путешествует по таинственному подземному царству, где все вокруг вроде бы как на земле -- и все же что-то неуловимое было не так, а вот что именно -- не понять. И от этого становилось жутковато. Ветер с криком, похожим на человеческий, мчался с холма на холм. Тяжелый мокрый плащ щелкал у юноши за спиной. Он переехал ручей вброд и задумчиво углубился в чащу Шервудского леса. Вскоре потянулись деревни. Одинаковые черные дома тонули в лопухах и крапиве запущенных огородов -- поработала оспа, скосившая два года назад не один десяток жизней. Часть домов пустовала; бревна завалились внутрь и торчали во все стороны, как обломки кости из открытой раны. В Брюхово Греттир остановился возле покосившейся хижины, явно обитаемой, и постучал в дверь рукояткой кинжала. После долгой паузы и мышиной возни за дверью на пороге появилась корявая фигура неопределенного возраста, облаченная в серую мешковину. Бесцветные глаза скользнули по ногам лошади и, не поднявшись выше стремени, снова уткнулись в грязь. -- Дай мне молока, -- сказал Греттир. Добрая женщина тупо молчала, пытаясь, видимо, сообразить, что происходит. Потом на всякий случай она всхлипнула и невнятно запричитала, сопровождая мольбы подвыванием. Слушать ее было жутко и противно. Греттир бросил ей монету. Схватив деньги, она поглядела куда-то мимо и, повернувшись, ушла, волоча ноги. Греттир стоял у провалившегося порога, поскольку заходить внутрь этого жилища ему совершенно не хотелось. Женщина не появлялась. Раздраженный, Греттир грохнул кулаком в шаткую стену хижины. Снова послышалась слабая возня, и существо в мешковине, подслеповато щурясь, возникло вновь. -- Эй ты, горячего молока, живо! -- грубо сказал ей Греттир. На этот раз он встретил полное понимание. Возможно, даже одобрение. Почтительно перемещаясь к порогу задом, прелестная особа вновь пересекла границы своих владений и появилась с кувшином молока. Греттир обтер край его рукавом, от чего кувшин, разумеется, чище не стал, и начал пить. Сложив крупные, изуродованные работой руки на животе, женщина с подобострастием смотрела на него. -- Ну, -- более милостиво сказал Греттир, -- что там у вас стряслось во Владыкиной Горе? Женщина взяла из его рук кувшин и поморгала. -- Гора, -- невнятно отозвалась она, -- а как же... Гора... И уставилась себе под ноги, шевеля губами. Так и не дождавшись ответа, Греттир уселся на лошадь и двинулся дальше по дороге. За околицей протекала речка, мутная после дождей. Греттир спуетился к ней, решив немного отдохнуть, спешился и сел на валун, поросший темно-зеленым, почти черным мхом. Чары заколдованного места обрушились на него с новой силой. В шуме ветра он слышал стоны, вздохи, рыдание. "Видно, так и родилось предание о Звере Рыкающем", -- подумал Греттир, который слышал эту историю от Бьенпенсанты. Прогуливаясь по библиотеке старинного замка и время от времени зависая в воздухе, прабабушка оживленно размахивала руками, смеялась, горевала. Она очень увлекалась древними легендами. Бедный Зверь никому не делал плохого -- так, изредка подцепит на рога пару-другую простолюдинов. Из интереса, может, из озорства, но не по злому же умыслу! Когда же он встречал девственницу, то лизал ей пятки своим шершавым языком. Однако обуреваемые жаждой подвигов рыцари, почуяв его присутствие, испускали боевой клич и устремлялись в чащу для единоборства, думая лишь об одном: как воткнуть в теплый мохнатый бок свое железное копье. Самый неистовый в этой погоне был сэр Паломид. От браконьерства отвлекала его лишь другая, не менее преступная страсть: любовь к прекрасной Изулт. Кстати, Паломид был сарацин. Его так и звали: сэр Паломид-Сарацин. Греттир вздрогнул. Неприятные мысли сами собой полезли ему в голову, поэтому он снова сел в седло и поднялся на холм, откуда открывался вид на самую большую и богатую деревню на ноттингамской дороге -- Владыкину Гору. Он сразу увидел, что слухи о волнениях во Владыкиной Горе не были пустыми. На деревенской площади возле колодца стояли люди, окруженные плотным кольцом стражников, среди которых выделялся всадник. В отличие от солдат, он был без шлема, и его светлые волосы слиплись от дождя. Греттир тут же узнал в нем Гая Гисборна. Юноша тронул лошадь и неторопливо спустился с холма. Как только он оказался в низине, до него почти сразу же долетел знакомый, охрипший на ветру голос Гая: -- В последний раз говорю вам: выдайте убийц и разойдитесь! Ответом было угрюмое молчание. Гай снова крикнул: -- Шериф приказал мне строго карать беспорядки! В толпе переминались с ноги на ногу, но никто не трогался с места. Кто-то заорал петушиным голосом: -- Сволочь! Плюю на тебя! -- Прошу вас, разойдитесь! -- повторил Гай. Упорное топтание на месте продолжалось. Вести переговоры больше не было смысла. Гай взмахнул рукой, и стражники, обступившие площадь, двинулись на толпу, выставив вперед пики. Греттир стоял чуть в стороне, неподвижно восседая в седле, и смотрел. В разворачивающемся зрелище было что-то величественное и завораживающее. Гай прокашлялся и крикнул: -- Не щадить! Никого не щадить! Избегая ударов, люди заметались. Несколько человек с криком рухнули и забились, сраженные ударами копий. Пролилась первая кровь. Стражники смешались с толпой. Один за другим люди ложились на землю лицом вниз, прямо в грязь, но и это немногих спасало от расправы. Их избивали, кололи, рубили мечами. Гай не принимал в избиении никакого участия, лишь время от времени он возвышал голос, чтобы еще раз повторить: -- Никого не щадить! Неожиданно Греттир обнаружил у своих ног какое-то существо. Молодой крестьянин в широкополой шляпе с обвисшими от дождя полями был жестоко избит и истекал кровью. Греттир нагнулся к нему, и в ту же секунду раздался яростный окрик Гая: -- Не смей трогать! -- Видя, что ослушник и ухом не ведет, Гай заорал, срывая голос: -- Я сказал, не сметь! Брось его! Греттир поднял голову: -- Это я. Гай. Лицо Гисборна, перекошенное ненавистью, с запавшими, почти черными глазами, показалось Греттиру страшным. Юноша даже не понял, узнал ли его Гай, потому что тот, не желая пускаться в объяснения, молча махнул рукой и отвернулся. Ударом в переносицу Греттир отшвырнул подбежавшего было к нему стражника, поднял с земли оборванное, окровавленное существо, перепачканное к тому же глиной, и перекинул свою ношу через седло. Затем сел на лошадь и двинулся прочь к речке, откуда путь его лежал к урочищу Девять Изб. Спасенный им мальчик прижался к Греттиру и безмолвно дрожал всем телом. Греттир сидел в седле, слегка склонившись вправо, поскольку прямо перед его глазами качалась потерявшая всякую форму грязная шляпа, нахлобученная по самые уши. Справа и слева от дороги в причудливых позах застыли мокрые деревья. Чахлые ели были словно черное кружево, изрядно побитое молью. Дождь перестал, но холодный, пронзительный ветер трепал одежду обоих всадников, и мокрая ткань быстро высыхала. Наконец Греттиру надоело сидеть перекосившись из-за того, что спасенная им личность предпочитает такие странные фасоны шляп. Не долго думая, он снял эту часть одеяния с головы своего спутника. На черный плащ, скользнув, тяжело упали две темно-рыжие косы. Греттир остановил лошадь и слез на землю. Девушка с рыжими косами продолжала безмолвно сидеть в седле. Последние сомнения Греттира рассеялись. -- Святой Бернард! -- воскликнул он, все еще не веря своим глазам. -- Дианора! Она подняла голову, отерла со щеки грязь рукавом и посмотрела в лицо ошеломленному Греттиру. И снова Датчанин не понял, узнали ли его. -- Какого черта тебя понесло во Владыкину Гору? -- сердито спросил Греттир. Дианора перевела взгляд повыше, на макушки деревьев. -- Отвечай, когда тебя спрашивают! -- прикрикнул Датчанин. На нее это не произвело ни малейшего впечатления. Она молчала, чуть прикрыв глаза, потому что ветер дул прямо ей в лицо. Неожиданно она заплакала. Греттир окончательно растерялся и понял, что впадает в ярость, -- Прекрати реветь! -- заорал он. -- Господи милосердный, какая дура! Ведь тебя могли убить... Она вся сжалась. Впервые Греттир заметил то, что она так долго скрывала. Страх. Она боялась датского рыцаря. Греттир скрипнул зубами. -- Куда тебя отвезти? -- Домой, -- хрипло ответила девушка. -- В таком виде? -- поинтересовался Греттир. -- А что, сэр Гай извещен о твоих невинных прогулках по мятежным деревням? Кого ты там искала? Дианора покачала головой. -- Делайте со мной, что хотите, -- вымолвила она. -- Мне теперь все равно. Греттир взгромоздился в седло и медленно двинулся в сторону Гнилухи. Он еще не придумал, как помочь девушке. В глубине души он тайно надеялся на то, что она, быть может, когда-нибудь полюбит его. И тогда он презрит ее происхождение и женится на ней. И в Датском Замке воцарится любовь на радость Бьенпенсанте. Показались первые гнилухинские дома. Греттир направил лошадь к колодцу. Деревенские жители при виде всадника жались к стенам и заборам и низко кланялись. Греттир замедлил шаг возле уже покосившейся пустой виселицы -- ее так и не убрали. -- Дианора! -- окликнул он свою спутницу. -- Смотри... Девушка медленным взглядом окинула виселицу, затем посмотрела в горящее на ветру лицо Греттира. -- Виселица... Зачем вы мне это показываете? -- Смотри, не отворачивайся! -- Греттир стиснул ее плечо. -- Здесь один из лесных бандитов хотел перерезать мне горло... У нее дрогнули губы. Греттир повернул лошадь к Ноттингаму, решив, что приютит девушку у себя и, быть может, приручит это дикое существо. Он уже рисовал себе приятные картины: вечер, камин, сладкое вино, голос Дианоры, поющий под тихое бряцанье струн, и ее благодарные глаза, обращенные на него, Греттира,.. Но не успел он проехать и нескольких ярдов, как откуда-то с небес донесся веселый голос: -- Посмотри, сын мой, вот едет норманн и везет с собой эльфа. Другой голос, низкий и раскатистый, отвечал тоже из поднебесья: -- Воистину, отец мой, наши эльфы не для норманнских волчар. Из ветвей раскидистого дуба захихикало, засвистело и заулюлюкало. Трудно было представить себе, что такие звуки издает только один человек. Греттиру чудилось, что в ветвях скрывается по меньшей мере дюжина бородатых и волосатых злодеев. -- Ха, сын мой, Господь обделил тебя умом, но не обидел чутьем на истину, -- пророкотал первый голос. -- А теперь ответь мне, отрок: не отбить ли нам эльфа у безмозглого норманна? Дерево зашумело, и сверху прямо на дорогу спрыгнул великан со взъерошенными волосами и нечесаной бородой. В руках он держал длинный лук. Греттир остановил коня и оглянулся назад. Сзади он обнаружил внушительных размеров монаха с красной физиономией. Вооружен святой отец был изрядной дубиной. -- Ты кто такой, а? -- поинтересовался монах, подбираясь к Греттиру сзади и бесцеремонно рассматривая его лошадь. -- Вроде, мы с ним уже встречались, Джон? -- Вроде, -- согласился Джон. -- А вот за то, что ты похитил девушку... Он угрожающе потянулся к кинжалу. -- Наши девушки не для таких, как ты, -- сказал отец Тук. -- Наши девушки -- невинные цветы, полевые, лесные, но никак не садовые. Он протянул руки к Дианоре и бережно снял ее с седла. Грубой лапищей провел по ее щеке: -- Не бойся, дитя мое. Здесь тебя не обидят. Джон уже норовил стащить с седла Греттира и прирезать его, когда Дианора слабо пошевелилась на руках отца Тука и тихо сказала: -- Не трогайте его. Пусть идет с миром. Джон и отец Тук обменялись недоуменными взглядами. Потом отец Тук пожал плечами и кивнул Джону, чтобы тот отпустил поводья лошади. -- Желание дамы да будет для нас законом. Ты свободен, норманн, но помни, кому обязан жизнью. Греттир пустил лошадь галопом, не оглядываясь. Его душила обида. Завидев лесных стрелков, хозяин трактира "Зеленый Куст" выскочил на порог и расцвел. -- Это ты, Тук, -- сказал Тилли, -- вот и молодец, что не забыл нас... А девочку ты совсем заморил, старый проходимец. -- Он привстал на цыпочки и заглянул в лицо Дианоре, которая провалилась в забытье. -- Какая она у тебя хорошенькая, пастырь народов... только немножко неумытенькая... -- Чем болтать, принес бы лучше горячей воды и чистого полотна... Это совсем не то, что ты думаешь, болван! -- сердито сказал отец Тук. -- Боже мой, кровь! -- возопил Тилли и мгновенно исчез за дверью. Отец Тук простонал: -- Теперь он станет распространять слухи о том, что я совращаю малолетних девиц... -- Он склонился к Дианоре. Она приоткрыла глаза. -- Детка, откуда ты? -- Я... шла к святому Сульпицию, -- ответила она. -- Если можно, добрый человек, доставь меня к отшельнику. -- Хорошо, хорошо, но не в таком же состоянии... -- При чем тут мое состояние, -- ответила она и, уже теряя сознание, тихонько простонала. -- Да, твое состояние тут явно ни при чем, -- пробормотал отец Тук. Он прижал ее к себе и, толкнув дверь трактира ногой, вошел в комнату, сумрачную и пустую. -- Тилли! -- крикнул отец Тук с Дианорой на руках. -- Да где же ты? Тилли появился в комнате, двигаясь спиной вперед. Он с усилием волок за собой из кухни огромную лохань с водой. Вода плескала на пол и заливала его кожаные башмаки. Почтенный хозяин, кряхтя, распрямился и, обратив к отцу Туку покрасневшее лицо, сказал деловито: -- Так что будем делать с барышней, отче? -- А где Мелисанда? -- спросил отец Тук. Тилли смутился: -- Понимаешь, какая незадача... Ты прости уж. Ушла Милли. Кто знал, что она может понадобиться? Понесло ее на хутор к родне. В такую-то погоду! Ох, говорил я ей, говорил... -- Тилли принялся многословно сокрушаться, расписывая непредусмотрительность жены. Отец Тук взглянул на бесчувственную Дианору, потом перевел взгляд на хозяина трактира. -- Значит, придется мне ее и умывать, и врачевать, и переодевать. Тащи-ка сюда какую-нибудь Мелисандину одежку. Теодор подошел поближе и сочувственно поглядел на девушку. -- Бедный ребенок, -- сказал он с шумным вздохом. Отец Тук набычился: -- Уж не думаешь ли ты, что это я ее так отделал? Да мы с Малюткой Джоном только что отбили ее после кровавого и беспощадного боя у отряда свирепых, вооруженных до зубов норманнов! Благочестивое дитя направлялось к святому Сульпицию, дабы провести несколько дней в молитвах и заботе о душе своей, когда эти варвары... -- И неожиданно рявкнул: -- Да что ты стоишь, разинув рот! Одежду и горячее питье, живо! Тилли моргнул несколько раз и убежал. Дианора пришла в себя поздно вечером. Она открыла глаза. Темнота и тишина обступили ее. Девушка села. Зашуршала солома. Все, что случилось в мятежной деревне, ушло в далекое прошлое. Она вспомнила о том, как тайно ушла из дома, пока Гай спал беспокойным сном; как пробиралась лесными тропами, как во Владыкиной Горе неожиданно появились стражники, оттесняя всех к: колодцу; как боль и страх обрушились на нее. Тишина и темнота могли иметь только одно объяснение -- она в тюрьме. Перед глазами мелькнуло детское и серьезное лицо Греттира Датчанина. Юный рыцарь спас ее от расправы только для того, чтобы отдать на казнь. Теперь помочь ей может только брат -- если, конечно, захочет. Дианора торопливо провела руками по платью и обнаружила, что на ней чужая рубаха, просторная и длинная, до пят, сшитая из грубого полотна. Неизвестно, откуда она взялась. При мысли о том, что кто-то из стражников касался ее руками, раздевал, глазел, покуда она оставалась в забытьи, ей стало дурно. Девушка встала, шатаясь от слабости, подошла к двери, несколько раз ударила кулаком и без сил опустилась прямо на пол. К ее удивлению, почти сразу же скрипнули плохо смазанные петли. Мелькнула свечка, над которой смутно угадывалось чье-то лицо. Стражник вошел и остановился, подняв свечу повыше. Из темноты выступила камера -- небольшая, без окон, с охапкой свежей соломы в углу, заменяющей постель. -- Я здесь, -- негромко сказала Дианора и, цепляясь за стену, встала. Стражник стремительно обернулся и подошел к ней поближе. Девушка рассмотрела его молодое лицо с веснушками, веселый рот. Глаза стражника терялись в темноте, но она чувствовала на себе их пристальный взгляд. -- Зачем ты встала, детка? -- спросил он ласково. -- Тебе нужно как следует отдохнуть, набраться сил... Она нахмурилась, принимая его слова за издевательство. -- Я хочу видеть Гая Гисборна, -- сказала она. От неожиданности человек чуть не выронил свечу. -- КОГО? -- переспросил он, словно не веря своим ушам. -- Сэра Гая Гисборна, -- повторила девушка. -- Помоги мне встретиться с ним, добрый человек, и я тебе хорошо заплачу. Передай ему, что его хочет видеть Дианора. Стражник поставил свечу на полку и повернулся к девушке. После короткой паузы он проговорил: -- Боюсь, что я не смогу выполнить твою просьбу, Дианора. Видишь ли, мне не хотелось бы встречаться с Гаем... Она вздрогнула. Неожиданно ей показалось, что она догадывается, с кем разговаривает. -- Кто ты? Незнакомец истолковал ее вопрос по своему. -- Не бойся, детка, -- сказал он. -- Здесь ни сэр Гай, ни его подручные тебя не найдут. Ты среди друзей. -- Кто ты? -- повторила девушка. -- Я Робин из Локсли, -- был ответ. Дианора слабо улыбнулась в темноте. ГЛАВА ДЕСЯТАЯ -- Хелот, я принес тебе отменный эль, -- сказал Робин, возникая в логове. Предававшийся меланхолии Хелот молча лежал на кровати. Он даже не пошевелился при появлении Локсли. -- Слушай, Хелот, -- начал Робин, подсаживаясь на кровать. -- Думаешь, я не понимаю, что с тобой творится? Согласен, твой Алькасар славный парень, и мы все полюбили его. -- Ой, полюбили... -- донесся голос отца Тука, который откровенно подслушивал. -- Тебе не удалось спасти его сейчас. В этом же нет твоей вины, Хелот. Понимаешь? -- Понимаю, -- нехотя выдавил Хелот. -- Мне-то от этого не легче. -- Алькасару тоже, -- прогудел отец Тук. -- Могу даже предположить, что это "не легче" для него куда тяжелее, чем для тебя. -- Замолчи, Тук! -- рассердился Робин. -- Хелот, я пришел за тобой. К северу от болота Кочковая Ляга беспорядки... Выпей и поедешь с нами. Нужно помочь. Хелот сел, взял наконец кувшин и хлебнул. Эль был действительно хорошим -- где только взяли? -- Как болото называется? -- переспросил он, оживая. -- Кочковая Ляга. А деревня -- Чертоуголье. К северу от Владыкиной Горы. -- А что там случилось? -- Обычная история, довольно нудная, если, конечно, ты в ней не участвуешь. Обитель Великомученика Себастьяна захватила луга, принадлежащие деревне. Документы какие-то нашли, королевскую дарственную или еще что-то в этом роде. А может и состряпали. Это у них называется "благочестивый обман" -- все делается в интересах Господа, как они говорят. -- Поэтому я и расстался с отцом аббатом, -- скорбно заметил отец Тук, появляясь в логове следом за Локсли. -- У нас были непримиримые расхождения по подобному же вопросу. -- Словом, настоятель сказал деревенским: косить косами будете только для монастыря, а для своей скотины траву можете рвать руками,,. -- Какая дикость, -- сказал Хелот и снова глотнул из кувшина. Робин скривил рот. -- Да ты погоди. Ты слушай. Тогда деревенские ушли на болото, пригрозив сжечь обитель. Солдаты уже там. Обитель, несмотря на солдат, трясется от страха. Сидят небось и ждут резни. -- Представляю себе это собрание пудингов, -- мечтательно произнес отец Тук и как бы невзначай потянулся к кувшину с элем, позабытому Хелотом. Рыцарь заметил это лишь в последнее мгновение и успел отдернуть кувшин. -- Откуда ты все это знаешь, Робин? -- Пришел один парень из Чертоуголья. Так идешь с нами? -- Да, -- сказал Хелот, вставая. -- Отлично. Действуем как всегда, -- сказал отец Тук, весело хлопая Робина по плечам. -- Стражу перебьем, обитель спалим. Хелот еле заметно дернул уголком рта -- вспомнил свое первое сражение. Тогда тоже была весна и тоже лютовал голод; разъяренные мятежники громили монастырь, а мальчик по имени Хелот по мере сил отбивался от них... Он потрогал старый шрам, потом спросил: -- А с деревенскими что будет? -- Хуже им уже не будет, -- успокоил его Робин. -- Все плохое, что могло с ними случиться, уже случилось. Небольшой отряд из двенадцати стрелков к полудню вышел на тропинку, едва заметную среди холмов, поросших колючим кустарником и крапивой в человеческий рост. Лес то подступал совсем близко, то расступался перед полянами. В распадках между холмами неторопливо текли обмелевшие реки. Отряд возглавлял невысокий коренастый парень с грубым и злым лицом. Он шел ровно, не оглядываясь. К вечеру вышли на край огромного болота и побрели, увязая в воде почти по колено. Проводник безошибочно находил дорогу, проложенную здесь еще в прошлом веке. Болото почти поглотило ее. Через час идти стало легче. Дорога становилась постепенно все лучше и наконец привела их к охотничьему домику, построенному каким-то вельможей прошлого столетия для невинных утех на лоне девственной природы. Перед порогом домика трепетал маленький костер. Человек, сидевший на корточках у огня, встал и, обернувшись к дверному проему, громко сказал: -- Пришли! На пороге показались люди -- пятеро мужчин, две молодые женщины и детишки, человек семь. Они посыпались из дома желудями. Лица у всех были тревожные и радостные -- ни следа тупой покорности, которую Хелот привык наблюдать в веселой Англии. Они обступили Робина, который принялся развивать свои стратегические планы: -- Пожрать -- и спать! Женщины засуетились вокруг костра. Хелот зашел в дом, сопровождаемый двумя мальчиками, которые следовали за ним на почтительном расстоянии. В доме было темно и пахло кислятиной. Хелот сел на лавку возле стены, отстегнул ножны, положил меч на колени. Да, домик не был предназначен для жилья. Здесь не потрудились даже сложить печь. Видно, приезжали летом на часок-другой, а дольше не задерживались. Две веснушчатые детские физиономии маячили неподалеку робко, но настырно. Хелот без улыбки поднял к ним глаза -- чужие, темные. -- Как вас зовут, дети? -- спросил он. -- Меня Тэм Гили и его Тэм Гили, -- последовал ответ. -- Мы братья. -- Мама думала, что кто-то один точно уж помрет, -- пояснил второй мальчик. -- Вот и назвала одинаково. Пусть хоть один останется. А мы оба остались. Они несмело улыбнулись и приступили к расспросам. -- А вы пришли с Робин Гудом? Хелот кивнул: -- Конечно. Почему вы об этом спросили? -- Потому что... вы не отсюда. Вы другой. Не такой, как все. -- Вы не из этих мест, да? -- добавил второй Тэм. -- Я сарацин, -- неожиданно для самого себя заявил Хелот. -- И прежде вы жили в Сарацинии? -- Несомненно. -- Там война, -- высказался Тэм-постарше. -- Там моя родина, -- грустно ответил Хелот. Дети мгновенно почувствовали, что незнакомец проявил слабину, и воспользовались этим. Тэм-помладше уже вцепился в оружие. -- Можно потрогать? -- спросил он. Немытые детские пальцы благоговейно коснулись острия. -- Рыцарский, -- уважительно шепнул Тэм-постарше. Дверь в дом распахнулась, и вошли стрелки в сопровождении обитателей Чертоуголья. Они шумно переговаривались. Один из них нес факел. Хелот стряхнул с себя детей и встал. Робин почти сразу же отыскал его глазами. -- Хелот, ты где? Завтра отправишься в обитель. Будешь развлекать враньем отца настоятеля, а ночью откроешь нам ворота. -- Ох, не по душе мне это, Робин. -- Назад дороги нет, -- ответил Локсли. -- Обитель должна сгореть, иначе все эти люди погибнут. И дети тоже. --Я же не спорю, -- вздохнул Хелот. Настоятель обители святого Себастьяна был человеком худым и вид имел суровый и неприступный -- полная противоположность отцу Туку, который вместе с храмовником из Лангедока попросил приюта на одну-две ночки. -- Время трудное, -- заметил настоятель. -- Как откажешь собрату в хлебе насущном и крове! -- Да, -- согласился отец Тук. -- По мне так пора опять вводить поголовное рабство для смердов. Нужна твердая рука! Хватит потакания холопам -- вот что я вам скажу, отец настоятель. -- Совершенно справедливо! -- подхватил настоятель. -- Я воистину слышу речи духовного лица, озабоченного благом Церкви. Существуют незыблемые столпы -- престол, отечество... Что будет, если их убрать? Что будет, если червь неверия и бунтарского духа подточит их? В Лангедоке, говорят, светские власти в своем богохульстве дошли до того, что стали привечать дьяволопоклонников... -- Настоятель - кашлянул и совсем другим тоном произнес: -- Прошу в трапезную. Отец Тук шепнул Хелоту на ухо: -- А кушают здесь славненько... Зря ты не хотел идти. -- Обитель наша невелика, всего семь братьев, -- говорил между тем отец настоятель. Хелот машинально подсчитывал число стражников, без дела слонявшихся по монастырскому двору. Отец Тук, видимо, занимался тем же самым, потому что поинтересовался, махнув в сторону солдат рукой: -- А сии миряне тоже попросили у вас ночлега в трудное переломное время? Отец настоятель остановился и скорбно вздохнул: -- О, если бы так... Эти благородные люди пришли на помощь тем, кто денно и нощно возносит к престолу Господа молитвы о процветании нашего королевства, которое без этого окончательно пришло бы в упадок. До чего дошло вольномыслие! Девятеро наших холопов ушли на болота, угрожая оттуда священному покою обители. Остальных, хвала Всевышнему, мы повесили. Хелот перекрестился и пристально посмотрел на настоятеля: -- Что же вынудило их совершить столь ужасное кощунство? -- Нежелание работать на благо Святой Матери Церкви, разумеется, -- ответил настоятель, хмурясь. Отец Тук кивал сочувственно и заодно не забывал глазеть по сторонам. И вдруг не выдержал: -- Ох, какое благоухание, отец настоятель! Клянусь милосердием святой Ирины, сегодня у вас на ужин, должно быть, карпик и славный монастырский кларет! -- А вы, я погляжу, знаток, -- удивился отец настоятель. -- Практика, -- скромно пояснил Тук. -- Я страдаю грехом чревоугодия. -- Это невинный грех, -- улыбнулся настоятель, -- и после ужина я с удовольствием отпущу вам его. Монахи и солдаты уселись за длинный стол. Отец настоятель прочел молитву, суть которой сводилась к просьбе избавить обитель от наглых посягательств взбесившихся хамов. Если же Господь услышит скромную просьбу смиренных монахов и выполнит ее, то он, отец настоятель, обязуется построить часовню святым Себастьяну и Ирине и отремонтировать крышу в деревенской церкви за счет монастыря. -- И заново позолочу в ней распятие, -- расщедрился он под конец. -- Отец настоятель пытается всучить взятку Господу Богу, -- прошептал Хелот на ухо отцу Туку. -- Молчи, еретик из Лангедока, -- шепнул в ответ отец Тук. -- Слушай, что скажет тебе духовный наставник. После вечерней молитвы устроишься на ночлег вместе с солдатами. Я отправлюсь на молитвенное бдение. Ворота мои, солдаты твои. -- Да их одиннадцать морд, -- сказал Хелот. -- Я один не справлюсь. -- Ребята тебе помогут, не беспокойся. Ты только начни драку, когда я открою ворота. -- Как же я узнаю, что ты их уже открыл? Отец Тук неопределенно хмыкнул: -- Услышишь... Больше всего Хелот боялся встретить среди этих солдат Гая. Но, к счастью, отряд возглавлял какой-то не слишком высокородный и не блещущий достоинствами болван, имени которого Хелот не знал. Болвану предстояло погибнуть первым, и поэтому Хелот пристроился на ночлег поближе к нему. По случаю летнего времени солдаты спали во дворе. Хелот улегся под боком придела святой Ирины, откуда доносились покаянные молитвы отца Тука, неприятно раздражавшие вечернюю тишину. -- О милосердная дева, врачевавшая раны истерзанного Себастьяна, -- заливался лицемер. -- Грешен я, прожорлив, ленив и жаден! Не восхотелось мне, ироду, питаться осокой да камышом, на карпиков монастырских меня, проглота поганого, потянуло,.. Слаба плоть моя, да воссияет над нею дух! -- Чисто шакал воет, -- сказал невысокородный болван, зевнул и прилег на травку. Хелот притворился спящим, а чтобы не заснуть на самом деле, стал перебирать в мыслях различные способы затеять безнадежную схватку и остаться в живых. Хуже всего было то, что их одиннадцать. А поднять руку на спящих он почему-то не мог. Ударил колокол. Хелот лежал у остывающей после дневного жара стены и сквозь ресницы смотрел, как наливается синевой небо, как появляются звезды. Отец Тук прекратил наконец завывать над ухом, и из придела донеслись почти искренние рыдания кающегося грешника. Если не знать Тука, можно было подумать, что он заливается слезами. Затем рыдания стали тише, тише и в конце концов смолкли. Послышались крадущиеся шаги. Грузная фигура духовного наставника замаячила на пороге. Он постоял в неподвижности, вслушиваясь в нестройный храп, а затем Хелот услышал, как под его тяжелым шагом заскрипел песок. Хелот приподнялся, сел, положил на колени обнаженный меч. Голос отца Тука нахально разнесся по сонной обители: -- Джонни, сын мой, -- громогласно поинтересовался он через стену, -- готов ли ты к свершению подвигов? -- Готов, -- ответил бас Малютки Джона. -- Вот и славно, -- одобрил отец Тук. Ворота адски заскрипели. Привратник было вскочил, но удар могучим кулаком по голове погрузил его в глубокую задумчивость, и лесные стрелки с воплями ворвались в монастырь. Когда стражники продрали глаза, Хелот уже ждал их. Их командир, как и предполагал рыцарь из Лангедока, погиб первым. Хелот выдернул из его руки оружие и, прислонившись спиной к стене, закрылся двумя мечами. Осиротевшие солдаты набросились на него с проклятиями. Хелот сосредоточил все свое внимание на клинках, пытавшихся поразить его со всех сторон. Первые несколько секунд он оставался невредим. Затем левая рука стала чересчур тяжелой. Скосив на нее глаза, Хелот увидел кровь на рукаве. Солдаты взревели от радости. Понеслись крики: "Глядите, подбили!", "Сдохни, кабан!". -- Нечестивец! -- надрывался один, самый образованный. -- Всем! Известно! Что тамплиеры! Знаются! С дьяволом! Это были его последние слова. Однако второй меч Хелоту пришлось отбросить -- он стал слишком тяжел для раненой руки. Хелот заложил левую руку за спину. Спасения ему не было. Стиснув зубы, он отбивался и заставлял себя думать не дальше следующего выпада. Второй удар хлестнул по ребрам. Эту рану он почувствовал сразу и зарычал от злости. Ему показалось, что на бок плеснули кипятком. Освещенные луной, перед Хелотом мелькали шесть или семь физиономий, искаженных яростью и возбужденных запахом крови. -- Хелот, ты еще жив? -- заорал откуда-то из темноты отец Тук. -- Жив! -- рявкнул Хелот. -- Держись, сын мой, -- пыхтел бравый монах. По участившемуся стуку мечей Хелот понимал, что он приближается, продираясь сквозь наседающих стражников. Их было чересчур много для одиннадцати человек. Появление отца Тука оказалось как нельзя более кстати, потому что третий удар Хелот получил в грудь и упал на траву. Дальнейшее представлялось ему в виде топающих вокруг ног, обутых в кожаные и деревянные башмаки и босых. Трава в лунном свете казалась серой. Из рук в руки перелетел, прочерчивая в темноте дугу, горящий факел. И почти мгновенно вспыхнули деревянные пристройки возле келий. Огонь вырвался из монастырских окон в почерневшее перед его ядовитой желтизной небо и вдруг переметнулся на трапезную. По двору при свете пожара с криками метались полуодетые люди, словно привидения. Пока стрелки отчаянно наседали на стражников, крестьяне гонялись за святыми отцами и молча, деловито, убивали их. Когда вся обитель пылала так, что происходящее стало видно словно при ясном солнце, Хелот сумел, держась за стену, подняться на ноги. В темноте он разглядел пятно на том месте, где только что лежал. Огонь трещал, оранжевые вымпелы пламени победно развевались в ночном небе, затмевая звезды. Обе женщины из Чертоуголья стояли тут же и смотрели, как горит обитель. Их лица были строгими и вдохновенными, как будто они глядели в глаза великой тайне бытия. Они показались Хелоту молодыми и прекрасными, как безжалостные богини судьбы. Откуда-то из подвала выскочил отец настоятель, растерзанный и жалкий. Он пытался спастись от огня. Копоть размазалась по его лицу, глаза обесцветились от ужаса. Угрюмый парень -- тот, что приходил в Шервудский лес за помощью, -- возник перед ним из-за угла. Настоятель шарахнулся от него и ударился спиной о дерево. Парень подошел к монаху, беззлобно, равнодушно схватил за горло и придавил к корявому стволу яблони своим тяжелым плечом. Затем спокойно вынул из-за пояса нож и с силой воткнул его в живот отца настоятеля. Тот страшно закричал. Парень выдернул нож, наклонился, обтер его о траву и сказал, дружески кивнув Хелоту: -- Орет, сволочь, как роженица. -- Останови мне кровь, -- попросил его Хелот. Парень разорвал на нем рубашку и сжал края раны грязными пальцами. Перед глазами Хелота поплыли красные и желтые кольца, растворяясь в темноте, которая сгущалась с каждой секундой. Сопротивляясь отчаянной слабости, Хелот выругался, но не удержался на ногах и рухнул прямо на руки парню. Уже теряя сознание, он успел понять, что крестьянин тащит его прочь от пожара, в болото, росистую темноту. -- Трудно работать святым Себастьяном, -- сказал Хелот. -- Надо, чтоб не было в нервах изъяну. -- Тебе идет быть умирающим, -- заметил Робин. -- О, пустяковая царапина, -- небрежно ответил рыцарь. -- Я, кажется, немного раскис от потери крови. Когда умру, когда скончаюсь, тогда на кладбище приди и у креста моей могилы на память розу посади. -- Чертополох я посажу, -- отозвался Робин сердито. -- Скажи-ка мне, Хелот, почему это наши друзья чертоугольцы таращатся на тебя, точно на диковину? Что ты еще учудил? -- Откуда мне знать, Робин? Это же ты у нас знаток угнетенной вилланской души. -- Он призадумался. -- Может быть, они считают меня великим героем? -- предположил Хелот. Но Робин покачал головой: -- По-моему, они считают тебя магометанином. -- Меня?!! Милосердное небо, как это могло прийти им в голову? А я-то думал, что англичане начисто лишены фантазии! Локсли прищурил серые глаза: -- Да ведь ты сам болтал... Хелот почесал в затылке: -- Я? Болтал? Сомнительно... При моей-то молчаливой натуре... -- Вдруг он рассмеялся. -- Слушай, я действительно сказал какому-то мальчику, что я сарацин. -- Зачем ты это сделал? Поведай мне, убогий. -- Да так... Хелот отвел глаза. -- Хелот, когда ты умрешь, мне будет недоставать того приятного разнообразия, которое ты вносишь в мою скучную жизнь. -- Мне приятно это слышать, Робин, Ибо я собрался вас покинуть. -- Брось. Тук говорит, что ты вне опасности. Скоро встанешь на ноги. -- Вот именно. Встану на ноги, Я ухожу. -- Хелот поморщился. -- Середина лета. Истекает срок моей службы у тебя, Наступило тяжелое молчание. Робин смотрел на этого странного человека, которого так и не сумел понять, и молчал. Неожиданно он понял, что вместе с Хелотом из Шервуда уйдет что-то очень важное, -- Ну что ж, -- сказал наконец Робин. -- Воля твоя, Хелот. И больше не добавил ни слова.  * ЧАСТЬ II. Невыносимый Гури *  ГЛАВА ПЕРВАЯ В 1207 году на праздник Пятидесятницы шериф Ноттингамский устроил грандиозный турнир. Гай Гисборн сбился с ног и издергался еще за неделю до торжества, поскольку на него возлагалась нелегкая задача обеспечения правопорядка во время праздника. Необходимо было не допустить народных волнений. Когда Греттир, томимый скукой и одиночеством, все-таки разыскал его возле казармы, Гай не нашел в себе сил на разговоры с юным датчанином. Ругаясь через слово, Гай втолковывал солдатам, кто из них на каком углу должен обеспечить упомянутый правопорядок. На вежливый вопрос подъехавшего Греттира, будет ли сэр Гай сражаться на копьях во время предстоящего турнира, Гай несколько мгновений молча смотрел на юного норвежца (или кто он там), а потом, с заметным усилием совладав с собой, сдержанно покачал головой. Греттир счел за благо ретироваться. Таким образом в день Пятидесятницы Греттир оказался в совершеннейшем одиночестве. Он вернулся домой с турнира поздно вечером, когда уже стемнело, отстегнул на ходу шлем, бросил пробитый щит, расшвырял обувь и босиком прошел по каменному полу через галерею в спальню. В спальне царил беспросветный мрак. Натыкаясь на предметы, число которых резко возросло с наступлением сумерек, Греттир добрался до свечки в медном шандале и зажег ее. Огонек наполнил комнату слабым розовым светом. Греттир поставил на стол медное зеркало, налил себе вина и уселся, мутно глядя в свое отражение. -- С праздником, старик, -- сказал он серьезному беловолосому юноше, который с отрешенной грустью смотрел на него из зеркала. Вино было терпким и душистым. "Чудесное вино, черт побери. Надо будет завтра велеть прислуге прикатить еще пару бочонков. -- Греттир усмехнулся и покачал головой. -- До чего я докатился, -- подумал он. -- Пьянствую ночью, в одиночку, с собственным отражением в зеркале. Вот бы покойный папаша порадовался, глядя на своего отпрыска!" Покойный папаша Греттира, заметим мимоходом, обнаружив в малолетнем наследнике противоестественную склонность к размышлениям и столь же ненормальное отвращение к охоте и прочим доблестям, именовал сына не иначе как "выкормыш". Не признавать же в таком дурачке собственную плоть и кровь! Что и говорить, детство Греттира было одиноким. Покойная матушка, пока ее не постигла жестокая участь вследствие роковой встречи с Брюсом Безжалостным (этого сексуального маньяка в течение двадцати лет не мог изловить весь цвет рыцарства, включая сэра Ланселота), воспитанием сына не занималась, поскольку была занята паломничеством по различным святым местам. Она любила Бога куда больше, чем людей. Папенька пытался было привить сынку навыки, достойные продолжателя рода, брал на охоту, но был жестоко разочарован. Подросток кривился от отвращения, когда барон совал ему нож и предлагал перерезать затравленному оленю горло. Греттир отталкивал нож, отворачивался, мотал головой. Барон попробовал было заставить мальчика глотнуть горячей крови, как это иногда делают охотники, опьяненные убийством, -- но куда там! "Эдак ты и человека зарезать не сможешь", -- удрученно подвел итог папаша и после того потерял к сыну всякий интерес. Греттира воспитала прабабушка Бьенпенсанта -- вернее, ее призрак, уже двести лет бродивший по старинному фамильному замку. В свое время она была жестоко убита своим супругом и превратилась в проклятие своего убийцы и всех его потомков. Греттир налил себе второй кубок и стал потягивать вино медленно, наслаждаясь каждым глотком. Бьенпенсанта. Капризное, надоедливое существо. Избалована до мозга костей, когда они у нее были. Порой она бывала невыносима. Греттир улыбнулся, поднял кубок: -- За тебя, дорогая моя прабабушка, милый мой призрак! Он плеснул вином на пол и залпом допил остатки. Наливая себе третий кубок, Греттир вспомнил, что привидение предпочитало не показываться в дни христианских праздников. "Старый предрассудок, -- оправдывалось оно, -- никак не могу от него отделаться. Что ни говори, Греттир, а трудно избавиться от того, что воспитано с детства". Целеустремленно напиваясь до потери сознания, Греттир предавался воспоминаниям. Вот ему восемь лет. Волосы выгорели на солнце, нос облуплен, физиономия, как всегда, бледная. В замке пусто, тихо. Господин барон, как водится, на охоте. Госпожа баронесса отправилась в какой-то монастырь, где открыли чудотворные мощи. Слышно, как внизу, на кухне, переругиваются слуги: повариха швыряется горшками в конюха, конюх пьян до безобразия.,. Добравшись до неисследованного уголка фамильного замка, мальчик обнаружил плотно закрытую дубовую дверь. Запоров на ней не было, но вся она густо заросла паутиной, пыльной и черной от времени. Эти хрупкие нити, казалось, замуровали вход намертво. Греттир протянул руку, схватился за дверное кольцо и, разрывая многовековые творения пауков, изо всех сил дернул на себя. Послышался скрежет. Мальчик уперся ногами в каменные плиты пола, присел и повторил свою попытку. Дверь подалась. Из комнаты потянуло плесенью и пылью, как из погреба. Греттир обтер грязные руки о штаны и решительно шагнул вперед. И увидел очень странные вещи. Комната, в которой он оказался, освещалась двумя узкими прорезями в толстых стенах, сложенных, как и весь замок, из грубо обработанных булыжников. На стенах висели ветхие ковры, изъеденные насекомыми. Несомненно, на них были некогда вытканы сцены из Писания, потому что то тут, то там на обрывках мелькали благословляющие руки, удивленные глаза или длинные золотые локоны раскаявшейся блудницы. На полу горами лежали книги. А среди книг, поджав под себя ноги, восседала юная девушка в темно-синем блио. -- Здравствуйте, сударыня, -- вежливо сказал мальчик. Девица подняла голову. У нее было детское и вместе с тем порочное лицо. -- Привет, -- хрипло ответила она. -- Ты кто такой? -- Я Греттир, -- сказал мальчик, -- сын хозяев замка. Она шевельнула ноздрями. -- Чую вашу кровь, -- сказала она и замолчала, видимо что-то обдумывая. -- Я неосмотрительно нарушил ваше уединение, благородная девица, -- сказал Греттир. -- Но это лишь потому, что не подозревал о вашем присутствии. Быть может, вы нуждаетесь в помощи? Если барон заточил вас... Девица пронзительно захохотала: -- Да я уже давно не нуждаюсь ни в какой помощи. Размышляю вот: выпить мне из тебя кровь... придушить? Греттир отступил на шаг. -- Не бойся, мальчик, -- вздохнула она. -- Я пошутила. Я не вампир. Не уважаю вампиров, гнусные твари... Я просто привидение. -- Вы привидение? -- удивился мальчик. -- Но я никогда не слышал о том, что в нашем замке обитает привидение. Призрак потянулся и зевнул. -- Потому что мне все давным-давно осточертело, -- девица употребила более крепкое словцо п тут же предупредила: -- Не вздумай креститься -- хуже будет. Лет пятьдесят уж минуло с тех пор, как я бросила бродить по вашему замку и исполнять свои обязанности проклятия здешних мест. Сижу вот в библиотеке... Ты хоть книги когда-нибудь видел? Греттир подошел поближе, с любопытством разглядывая фолианты... ...С того дня визиты Греттира в библиотеку (самую уединеннутю комнату замка, ибо никто здесь никогда не бывал -- отцу и матери было не до грамоты, а слугам и подавно). Прабабушка научила его манерам и обхождению, обогатила память различными историями, приучила к словесности. Когда юноша отправился в Ноттингам, привидение ухитрилось переселиться вместе с ним. -- А сегодня ты бросила меня, Бьенпенсанта Злоязычная, называемая также Добронравной.. -- бормотал Греттир. -- И ты, Гай Гисборн, и проклятый пьянчуга Гарсеран из Наварры, который, несомненно, пропадает в постели леди Джен или леди Марион... Но главное -- меня оставил Хелот из Лангедока, мой первый и единственный друг... Четвертый кубок Греттир посвятил своему исчезнувшему другу Хелоту. Прошло уже полгода с тех пор, как они сидели в кабачке "Казни египетские", ели индейку, слушали шум дождя и беседовали о поэтических творениях сэра Александра из Лангедока. Где ты, Хелот? По каким дорогам тебя носит сегодня? Тоскливо было на душе у Греттира, тоскливо и одиноко. -- Спокойно, сэр, -- сказал Греттир сам себе, заглядывая на дно кубка, где еще плескалось вино. -- Спокойно. Хелот уехал в Шервудский лес, ибо из-за вас, сэр, он продался этим разбойникам и с присущей ему честностью помогает им выполнять их злодейские замыслы." Насколько я помню, впрочем, срок его службы недавно истек, а в Ноттингаме Хелот так и не появился. Уж не погиб ли он, храни его дева Мария? -- Так. -- Греттир наполнил вином пятый кубок. -- А теперь поразмыслим над тем, что увидели сегодня. Сегодня, впрочем, мы ничего особенного не увидели. Гай Гисборн был на высоте, и правопорядок во время турнира царил образцовый. Леди Джен к ее великому торжеству над леди Марион была провозглашена королевой турнира. Греттир Датчанин, как того и следовало ожидать, был повержен на землю в первом же бою и с пробитым щитом и вывихнутой ногой устроился в шатре на краю ристалища. Зрелище сражений было великолепно. Рыцари с топотом носились друг за другом на могучих конях, их разноцветные плащи взвивались в ярко-синее небо, слышался треск копий и лязг доспехов. Двое получили серьезные ранения. Дамы напряженно выясняли, кто чьи цвета носит. Словом, праздник удался. Под конец произошло нечто неожиданное. Героем дня был уже почти окончательно признан сэр Гарсеран из Наварры, открыто носивший цвета леди Джен. Он поверг наземь пятерых противников подряд, сменил восемь копий и два щита, и, когда он под всеобщие овации в последний раз проехал по ристалищу, герольд выкрикнул: -- Доблестный Гарсеран из Наварры, сразивший сегодня всех своих противников и ни разу не коснувшийся спиною земли, бросает вызов тому, кто еще осмелится выступить против него! В полной тишине из-за шатров на белом коне выехал совершенно незнакомый рыцарь и крикнул, что принимает вызов. Шериф приподнялся, всматриваясь в его лицо (незнакомец был без шлема), потом повернулся к Гаю: -- А это кто такой, Гисборн? Гай пожал плечами. -- Понятия не имею, -- ответил он. Тем временем неожиданный соперник Гарсерана подскакал к нему и на полном ходу бросил у ног Гарсеранова коня свою перчатку. Гарсеран поддел ее на копье и вознес над головой. Оба бойца разъехались по разным концам ристалища и ринулись друг на друга, выставив копья. Раздался адский треск -- и вот уже Гарсеран выбит из седла. Разъяренный на-варрец забарахтался на земле. Слуги помогли ему подняться на ноги. Его противник, объехав ристалище по кругу под торжествующий рев зрителей, спрыгнул на землю и обнажил меч. Рядом с высоким, атлетически сложенным Гарсераном незнакомец казался совсем хрупким, а доспехи на нем были куда легче, чем на наваррском рыцаре. Однако довольно быстро выявились преимущества незнакомца: он казался более умелым бойцом. К тому же Гарсерана, как всегда, подводило дыхание. Различные излишества, которыми он регулярно предавался, сделали свое дело: через десять минут Гарсеран уже начинал задыхаться. Поэтому он, как правило, наваливался на противника всей своей массой и старался поразить его тяжелым мечом, используя исключительно грубую силу. Легкий как перо соперник Гарсерана, вооруженный "мечом левой руки" вместо двуручного, свободно уклонялся от бешеных атак, не пытаясь их отражать. Наваррский красавец уже начинал дышать ртом. Шериф, наблюдавший за схваткой, подозвал Гая Гисборна поближе. -- Посмотрите, Гисборн, какой трусишка принял вызов нашего Гарсерана! Ни одного удара, ни одного выпада! Сплошная беготня! -- Шериф приподнялся в своем кресле и крикнул насмешливо: -- Заяц! Петляющий заяц! Гай пожал плечами. Он видел, что Гарсерану конец. В этот момент Гарсеран оказался на земле. Незнакомый рыцарь упал коленом ему на грудь и, прижав его правую руку с мечом, отстегнул Гарсерану шлем, явно намереваясь перерезать ему горло. С леди Джен приключилась истерика. -- Черт знает что такое, -- сказал шериф, поднимаясь со своего места. -- Я повелеваю вам остановиться, сэр рыцарь! Рыцарь наклонил голову в поклоне и встал на ноги. Гарсеран завозился на земле, перевернулся на четвереньки и, цепляясь за руку герольда, поднялся. У герольда было усталое пожилое лицо, странно контрастирующее с яркими одеждами глашатая торжества. -- С согласия обоих доблестных бойцов, -- прокричал герольд, -- победа присуждается нашему гостю, благородному Гури Длинноволосому! Это известное в рыцарском мире имя заставило всех зашуметь. Знаменитый Гури, получив из рук шерифа венок победителя, объехал зрителей, разглядывая дам и девиц, и, не желая ссориться с Гарсераном, объявил королевой праздника леди Джен. Греттир, хромая, присоединился к толпе участников турнира, приглашенных к праздничному столу, и отыскал Гая Гисборна. Тот, как водится, держался особняком и помалкивал. -- Гай, -- тихонько окликнул его Греттир. Гай обернулся, и его твердое лицо слегка смягчилось. -- А, это вы, -- отозвался он. -- Ну что, досталось вам сегодня? Греттир кивнул. -- При моей молодости и неопытности другого и быть не могло, -- признался он. -- Я ожидал гораздо худшего. -- Как вам понравился последний бой? -- с деланным равнодушием осведомился Гай. -- Здорово! -- честно признал Греттир. Оба переглянулись и,