жил меч на землю у своих ног,  перешагнул  через  него  и
подошел к Торфинну, который жадно схватил его за плечи.
     - Мальчик, не прикасайся к этому мечу. Отнеси  его  в  кладовую.  Или
нет, пусть лучше этот тупица отнесет... Как его? Дагоберт!
     Дагоберт взял меч, вытянув  руки  вперед,  чтобы  отставить  от  себя
опасный клинок на возможно более внушительное расстояние.
     - Запрешь в оружейной, - сказал Ингольв, бросая стражнику ключи.
     Второй солдат с опаской поставил пленника на ноги.
     - А с этим что делать, ваше благородие? - спросил он.
     - Выдери его и запри под винным погребом, - распорядился Вальхейм.  И
глядя на радостную ухмылку стражника, предупредил: - Смотри, не увлекайся,
Онтлак. Убьешь - отрублю правую руку и выгоню на берег Элизабет.
     - Так ведь... хлипкий он... - с  сомнением  протянул  стражник.  -  А
вдруг подохнет - ну, случайно?
     - Онтлак, мое дело - посоветовать, - сказал капитан.
     Скроив обиженную физиономию, Онтлак толкнул Мелу кулаком в шею.
     - Пошел! - крикнул он нарочито отвратительным голосом.
     Ингольв проводил его глазами и снова повернулся  к  Торфинну.  Старый
чародей трясся, как лихорадке.
     - Все, все будет ошибкой, - шептал он. - Как бы я  ни  поступил,  это
будет ошибкой. Если смерть пришла, значит, она пришла. Что же он сделал  с
собой, этот твой Синяка? - Торфинн вцепился в рукава капитана  скрюченными
пальцами и, теряя над собой контроль, заверещал ему в лицо:  -  Ты  хорошо
знал его, Вальхейм! Что он мог сделать с собой? Подумай! Что?
     - Вы устали, ваша милость, - осторожно сказал Ингольв. - Позвольте, я
провожу вас...
     - А! - Торфинн резко оттолкнул его от себя, и  беспорядочно  взмахнув
несколько раз рукой, в крайнем раздражении побрел в  сторону  донжона.  Он
сутулился и приволакивал левую ногу, чего никогда прежде не делал.  Сейчас
Ингольв был готов отдать что угодно ради того, чтобы  Торфинн  снова  стал
прежним - жестоким, властным и мудрым.


     - Аэйт!
     Юноша застонал и замотал головой, отгоняя назойливый голос. Он еще не
до конца очнулся от полубессознательного состояния, в которое погрузил его
мощный кулак Одо Брандскугеля. Вокруг царил  непроглядный  мрак.  Пошарив,
Аэйт  нащупал  влажные  камни  и   полуистлевшую   подстилку,   источавшую
нестерпимое зловоние. Он сел, опираясь спиной о каменную стену.
     - Аэйт!
     Голос, полный тревоги, звал и  звал  его,  и  юноша  чувствовал,  что
начинает ненавидеть собственное имя.
     - Кто здесь? - прошептал он.
     Настала тишина - такая глубокая, что у него зазвенело в ушах. И вдруг
голос вспыхнул прямо у него в мозгу:
     - Аэйт, ты слышишь меня? Аэйт!
     Аэйт сжал уши ладонями и стиснул зубы. Чужая  тревога  измучила  его.
Исподволь  подбиралась  она   к   нему   все   это   время   и,   наконец,
воспользовавшись его слабостью, сумела завладеть им. На  несколько  секунд
снова стало очень тихо, а потом что-то рухнуло в мире, и Аэйт почти наяву,
смутно, как сквозь взволнованную  воду,  различил  знакомое  смуглое  лицо
Синяки.
     - Не может быть! - шепнул Аэйт.
     - Это я, - торопливо сказал  Синяка.  Голос  шелестел  из  немыслимой
дали, но слова звучали вполне отчетливо. -  Благодарение  богам,  ты  меня
слышишь.
     - Ты где?
     - Я далеко, в мире Ахен...
     - Синяка, - пробормотал Аэйт, с трудом соображая, - скажи, где Мела?
     - Не знаю. Я слышу только тебя и то с большим трудом.
     - А я тебя даже вижу... Почему Торфинн так поступает?
     - Я не могу  увидеть  Торфинна,  -  шептал  голос.  -  Если  я  начну
подсматривать за ним, он сразу это почувствует.
     - Да, да... - сказал Аэйт. - Я понял.
     - Опасно разговаривать даже с тобой. Аэйт, разрыв-трава при тебе?
     - Она теперь навсегда при мне.
     - Слушай меня. У нас почти нет  времени.  Выберись  из  подвала.  Тут
должна быть дверь с засовом. Только будь аккуратен. Потом  найди  в  замке
человека по имени Ингольв Вальхейм. Он тебе поможет.
     Аэйт вздрогнул.
     - Кто?
     - Ингольв Вальхейм, - повторил Синяка. - Больше никому не верь.
     - Что ты такое говоришь, Синяка?
     - Я знаю, что говорю.
     - Вальхейм? Ты не ошибся? - Аэйт пошевелился  и  скривил  рот:  очень
болела голова. - Начальник стражи?
     - Да.
     - Я его видел. Это верный пес Торфинна. Жестокий, как его  хозяин,  а
может быть, и похуже.
     - Аэйт, делай, что велено. Найди Вальхейма и  доверься  ему.  Я  знаю
этого человека лучше, чем ты. Добрым он никогда не был, это правда, но  он
не предаст тебя. В их семье все такие...
     - Синяка, ты рехнулся.
     - Я ухожу, - еле слышно донесся голос. - Аэйт, делай, как я сказал...


     Торфинн поднял голову, слабо улыбнулся.
     - Ингольв, - сказал он, стиснув  хрустальные  шары  на  подлокотниках
своего кресла, - что ты знаешь о скальных хэнах?
     Вопрос был жалким подобием насмешки.
     - Что их не бывает, - ответил Вальхейм и тоже попытался улыбнуться.
     - Да... - выдохнул Торфинн,  откидываясь  на  прямую  высокую  спинку
кресла, похожего на трон, и замолчал, погрузившись в мрачные мысли.
     Ингольв терпеливо ждал, стоя  перед  ним  в  неподвижности.  Наконец,
Торфинн,  казалось,  принял  какое-то  решение.  Он  хлопнул  ладонями  по
подлокотникам и выпрямился.
     -  Возьми  кристалл,  -  велел  он,  указывая  на  медный  треножник,
служивший подставкой большому прозрачному шару.
     Ингольв осторожно поставил треножник  перед  чародеем.  Узкая  ладонь
Торфинна провела над поверхностью камня. Заклубился легкий белесый  туман,
который почти сразу же развеялся.
     - Смотри, - сказал Торфинн.
     Ингольв послушно склонился над кристаллом и увидел небольшую пещерку.
Красные  стены  пещерки  были  испещрены  белыми  пятнами,  словно  кто-то
забрызгал их молоком. У входа горел небольшой костерок, возле которого  на
корточках сидели два странных  существа  с  коричневой  кожей,  маленькими
круглыми светлыми  глазками,  поблескивающими  в  свете  огня.  Их  волосы
невероятного огненного цвета были всклокочены; тени, плясавшие  на  стене,
казались чудовищными. В целом человечки производили впечатление забавных и
вполне безобидных существ. В том, как они жались друг к дружке,  безмолвно
глядя на огонь, было что-то очень трогательное.
     Торфинн наблюдал за своим слугой пристально, с  недобрыми  искрами  в
черных глазах.
     - Это скальные хэны, - сказал он наконец.
     Ингольв перевел взгляд на чародея.
     - Вы смеетесь надо мной, ваша милость?
     - Вовсе нет. Ты странный человек, Вальхейм. Говорю тебе, это те самые
хэны, о которых в Ахене плетут столько небылиц.
     - Они выглядят такими беззащитными, - вырвалось у Вальхейма.
     - Внешность обманчива. Хэны - древний и в своем роде  великий  народ.
Они так не похожи на вас, людей, что вы напридумывали про  них  целый  воз
глупостей. Ты правильно делаешь, что не веришь им. Однако хэны  существуют
на самом деле, и мы с тобой  сейчас  находимся  как  раз  в  их  мире.  Он
называется Красные Скалы.
     - Странно, - проговорил Ингольв.
     - Что странно?
     - Почему мы никогда не бывали здесь раньше?
     Торфинн посмотрел прямо ему в глаза.
     - Я отвечу тебе, Вальхейм, - медленно сказал он. - Сегодня  я  отвечу
тебе. Раньше мы не бывали здесь по той простой причине,  что  этот  мир  -
ближайший к тому, где ты родился. Следующее за этим измерение  Элизабет  -
Ахен.
     - Отсюда один шаг до... - У капитана перехватило дыхание.
     Лицо Торфинна внезапно изменилось, и он со злостью подтвердил:
     - Да, отсюда до Ахена один только  шаг.  Но  ты  никогда  не  сможешь
сделать его, Вальхейм. Никогда.
     Ингольв не зря провел столько лет в Кочующем Замке. Он  выпрямился  и
ровным голосом отозвался:
     - Да, ваша милость.
     - Так-то лучше. - Торфинн, казалось, успокоился. - Теперь слушай. Эта
пещерка находится прямо под нами. - Он притопнул ногой по полу. - Здесь, в
скале. Они называют ее Белые  Пятна.  Отправь  несколько  балбесов,  пусть
откопают этих пещерных  жителей  и  доставят  ко  мне.  Учти,  хэны  очень
верткие.
     Ингольв  кивнул.  Пристально  посмотрев  на  Вальхейма   и,   видимо,
удовлетворенный выражением его лица, Торфинн добавил:
     - Я уверен, что эти земляные крысы кое-что знают о бродягах  и  чужом
оружии.
     Ингольв поклонился и вышел. Торфинн глядел ему вслед, и  в  тоскливых
глазах чародея показалась слабая, едва заметная надежда.
     Не подозревая о том, что могущественный Торфинн вручил свою судьбу  в
его смертные руки, Ингольв раздавал приказания солдатам. Двое побежали  за
веревкой и вскоре вернулись, прицепив к поясу по мотку.  Вальхейм  взял  с
собой четырех лучников и Одо Брандскугеля - толстяк был чудовищно силен  и
при этом отличался довольно добродушным характером.
     Они вышли за ворота замка и разошлись по холму. Через несколько минут
лучник бесшумно подступил к Ингольву и, тронув его за  рукав,  показал  на
вырубленные в склоне холма ступеньки. Ингольв сделал знак остальным, и они
тихо спустились к реке. Легкий запах дыма  почти  сразу  же  привел  их  к
маленькой пещерке - логову скальных хэнов. Лучники встали справа  и  слева
от входа, Одо Брандскугель замер за спиной капитана.
     Спрыгнув на землю прямо  перед  открытым  лазом  в  пещерку,  Ингольв
ударом сапога разметал маленький костер, горевший на пороге.
     - Выходите! - распорядился он.
     В пещерке что-то пискнуло и дернулось. Ингольв  не  собирался  давать
хэнам время опомниться.
     - Одо, давай! - сказал он, указывая на скальный карниз.
     Толстый Брандскугель обрушил свой моргенштерн  на  скалу.  Послышался
гул.
     - Мы выходим! - закричал насмерть перепуганный голос, и  два  пестрых
мохнатых клубка выкатились под ноги капитану. За их спинами рухнул карниз.
Одо удивленно посмотрел на сокрушенные им камни, потом перевел  взгляд  на
командира и застенчиво улыбнулся.
     Ингольв молча ждал, пока два маленьких лохматых существа,  путаясь  в
одежде, поднимутся на ноги. Цепляясь друг за друга, хэны  кое-как  встали.
Дрожащими руками Кабари натянул на  глаза  капюшон.  Если  к  нему  пришла
страшная гибель в обличье рослого хэноподобного чудовища в  темном  плаще,
то он предпочитал не видеть ее. Кабари был ортодоксом и чтил истину  "Чему
быть - того не миновать".
     Кари же, будучи еретиком, вскинул голову и взглянул на сумрачную тень
с вызовом.
     - Кто ты такой? - спросил он резко и сам удивился: не ожидал от  себя
подобной решимости. - Зачем ты ворвался в мой дом?
     Несмотря на то, что хэн был маленького роста и совершенно  безоружен,
его величественные манеры не показались Ингольву смешными.  Но  независимо
от того, какие чувства вызывал пленник у  капитана,  скальный  житель  был
сейчас для него врагом. Вальхейм  поднес  к  его  подбородку  свою  тонкую
саблю:
     - Посмотри по сторонам. Видишь?
     Голубые глазки Кари  метнулись  влево,  вправо;  они  цепко  ухватили
направленные на него стрелы.
     - Вижу, - сказал он наконец.
     - Раз видишь - зачем  задаешь  вопросы?  -  сказал  Вальхейм,  убирая
саблю.
     Хэн перевел дыхание, собрался с мужеством  и  плюнул  ему  под  ноги.
Неожиданно Ингольв сам себе стал напоминать Косматого Бьярни, и  его  даже
передернуло. Слишком близко был  Ахен.  Слишком  близко  -  и  недосягаемо
далеко. И это не давало ему покоя.
     Один из лучников сказал, явно имея в виду Кари:
     - Пристрелим этого заморыша, ваше благородие, а?  Больно  уж  наглый,
сил нет.
     Ингольв повернулся на голос.
     - Кто это высказался? - поинтересовался он ледяным тоном.
     Но лучник не струсил.
     - Я, - произнес он. Это был широкоплечий парень лет двадцати  двух  с
очень светлыми, почти бесцветными  глазами,  в  которых  резко  выделялись
черные точки зрачков.
     - Петипас, за распущенность отсидишь трое суток на одной воде.
     Солдат побледнел от злости и скрипнул зубами.
     - Так он, ваше благородие, не со зла, - вступился Брандскугель. -  Он
же только в том смысле, что для допроса и одного хватит...
     - Молчать! - рявкнул Ингольв. Однако наказывать Брандскугеля не  стал
и, судя по тому взгляду, который Петипас бросил на  толстяка,  мстительный
лучник отметил это про себя.
     Ингольв велел связать обоих хэнов.  Глядя,  как  Дагоберт,  затягивая
узлы, пыхтит от усердия, капитан покачал головой. Как бы совсем не удушить
бедняг этими веревками.
     Кари теперь молчал. Слезы потихоньку сползали по его коричневым щекам
и исчезали в складках плаща. Кабари так и связали, не сняв капюшона с  его
лица, - оно и к лучшему, поскольку  могильная  тьма  действовала  на  него
успокаивающе.
     Связанные хэны были погружены на Брандскугеля и доставлены в замок. С
оглушительным грохотом захлопнулись за ними ворота.
     Возле донжона Ингольв остановился.
     - Дагоберт, забери у Петипаса лук. Отведешь на гауптвахту.
     - В железо заковать или как, ваше благородие? - уточнил  Дагоберт,  с
готовностью хватая Петипаса за шиворот.
     - В железо не надо. Просто под замок.
     Дагоберт ухмыльнулся.
     Но капитан уже отвернулся от него.
     - Остальные свободны. Одо, иди за мной.
     Толстяк со своей легкой ношей затопал по ступенькам, поднимаясь вслед
за капитаном к личным покоям Торфинна.
     Они застали чародея в том же кресле и в той же позе. Казалось, с  тех
пор, как Ингольв вышел из комнаты, Торфинн ни разу не пошевелился. Услышав
шаги и стук захлопнувшейся двери, Торфинн открыл глаза.
     Повинуясь жесту командира, Одо Брандскугель свалил пленников на  пол.
Кари начал барахтаться, Кабари же лежал неподвижно, как полено, и, видимо,
полностью покорился своей участи.
     Несколько  секунд  капитан  наблюдал  за  тщетными   попытками   Кари
утвердиться на ногах, потом наклонился и подхватил  его.  Широкой  жесткой
ладонью Ингольв провел по лицу скального хэна, стирая с его щек пыль,  пот
и слезы и убирая с глаз огненные пряди волос.
     - Хорошо,  -  прозвучал  низкий  медленный  голос,  и  Кари  невольно
приоткрыл рот, глядя на громадную  черную  фигуру  Торфинна.  -  Хэн.  Как
звать?
     Кари молчал. Торфинн выжидательно  посмотрел  на  Вальхейма,  но  тот
продолжал удерживать Кари за хрупкие плечи и явно не собирался  бить  его.
Торфинн еле заметно двинул плечом.
     - Я спросил твое имя, хэн, - повторил чародей.
     Связанный Кабари судорожно задергался на полу и  придушенно  завизжал
сквозь капюшон:
     - Не трогайте его! Он еще совсем молодой! Ему и двух сот нет,  откуда
умишке взяться? Кари, Кари его зовут. Кари, почему  ты  молчишь?  Они  уже
убили тебя?
     - Нет, - сказал Кари, не поворачиваясь в его сторону.
     - Ладно, - произнес Торфинн. - Скажи  мне,  Кари,  что  ты  знаешь  о
морастах, о болотных людях? Если ты знаешь  достаточно,  это  спасет  тебе
жизнь.
     - Они наши соседи в мирах Элизабет.
     Торфинн с размаху хлопнул ладонями по хрустальным  шарам,  украшавшим
его кресло, и золотой перстень зазвенел, ударившись о камень.
     - Не прикидывайся глупеньким, Кари. Я спрашиваю о тех двоих, что были
у тебя в гостях.
     - Учтивые и отважные воины, -  сказал  Кари  и  поднял  свои  круглые
брови, собирая лоб в складки. Судя по этому жесту, он не относил  Торфинна
и его подручных к той же категории.
     - Кто надоумил их прийти в мой замок?
     Ингольв почувствовал, как дрогнули  и  напряглись  под  его  ладонями
плечи Кари.
     - Я, - сказал он.
     - Нет! - завопил простертый на полу  Кабари.  -  Он  наговаривает  на
себя! Не слушайте его!
     Одо Брандскугель занес над Кабари сапог из жесткой кожи  и,  стоя  на
одной ноге, вопросительно посмотрел на капитана. Ингольв покачал  головой.
С тяжким вздохом Брандскугель поставил ногу на место.
     - Так да или нет? - спокойно спросил Ингольв.
     Кари покосился на него круглым птичьим глазом.
     - Это был мой совет, - повторил он. - Я хотел, чтобы все  чужие  ушли
из мира Красных Скал. И Кочующий Замок, и морасты.
     Торфинн глубоко задумался. Какое-то время было слышно лишь, как сопит
преданный Брандскугель  и  как  постукивают  по  деревянным  подлокотникам
твердые пальцы чародея. Наконец, Торфинн сказал:
     - Брось их пока в железный ящик под гауптвахтой. Оттуда не сбегут.  -
Внезапно рот у него задергался. Прикрывая  губы  рукой,  Торфинн  невнятно
прокричал: - Убери, убери их отсюда! Живо!
     Ингольв махнул Брандскугелю, и они  с  капитаном  вывели  пленных  из
покоя. Ингольв был мрачен. Торфинн, кажется, и в самом деле серьезно болен
- если, конечно, страх можно считать болезнью.
     - Давай-ка их развяжем, - сказал Вальхейм и сам принялся снимать путы
с Кари.
     Кабари, наконец, откинул капюшон. Он казался  зеленым  от  бледности.
Растерянно моргая, он бросился к Кари и вцепился  в  него  обеими  руками,
бормоча: "Перемелется, перемелется..." Ингольв не стал разлучать их.
     - Одо, ты слышал, где их запереть?
     - Никак нет, ваше благородие, - отрапортовал бравый Одо.
     - Брандскугель, - раздельно произнес  капитан,  -  ты  был  сейчас  в
комнате, и все разговоры велись при тебе. Как же ты мог не слышать?
     Одо пожал многопудовыми плечами.
     - Да вот...
     - Дурака валяешь? - вспыхнул Ингольв. - Я тебе уши отрежу!
     - Смилуйтесь, ваше благородие, - уныло сказал Брандскугель.  -  Когда
начальство между собой разговаривает, мы не вникаем...
     Ингольв дал раздражению уняться и повторил вслед за Торфинном:
     - Запрешь их в железном ящике под гауптвахтой.
     Разом  повеселевший  Одо  потащил  спотыкающихся  пленников  вниз  по
лестнице.
     Ингольв легко сбежал по ступенькам следом за ним. Был уже  вечер,  он
хотел уйти к себе в комнату прежде, чем  Торфинн  найдет  для  него  новое
поручение.


     В комнате Вальхейма  ярко  пылал  камин.  Жесткая  кровать,  накрытая
лоскутным одеялом, стол светлого дерева, на  котором  стояли  две  простых
сальных свечи в медных шандалах, большое кресло с потертой кожаной обивкой
- вот и вся обстановка. Но Вальхейма она полностью устраивала.
     Возле   каминной   решетки    темным    пятном    маячила    какая-то
коленопреклоненная фигура. Мельком глянув в ее  сторону,  Ингольв  признал
своего оруженосца Феронта. Он положил саблю  на  стол,  уселся  в  кресло,
вытянул длинные ноги, закрыл глаза и постарался ни о чем не думать.
     Оруженосец у камина пошевелился, и Ингольв с неудовольствием вспомнил
о его присутствии.
     - Сними с меня сапоги и убирайся, - сказал Вальхейм вполголоса.
     Оруженосец встал и незнакомым голосом проговорил:
     - Добрый вечер, Ингольв Вальхейм.
     Ингольв мгновенно очнулся от своей задумчивости,  вскочил  с  кресла,
однако схватить саблю не успел - тот,  кого  он  принял  за  туповатого  и
услужливого Феронта, успел смахнуть ее со стола.  Перед  капитаном  стоял,
улыбаясь, беловолосый Аэйт. Болотный мальчишка из  мира  Ахен.  Откуда  он
взялся? Неужели магия? Но если эти морасты умеют колдовать, значит...
     Заметив  суеверный  страх,  мелькнувший  в  глазах   капитана,   Аэйт
засмеялся. Вальхейм быстро взял себя в руки и снова уселся,  положив  ногу
на ногу.
     - Прежде чем я позову сюда стражу, скажи мне, болотная душа,  как  ты
здесь оказался?
     Аэйт оценил его выдержку. Он перестал улыбаться и серьезно ответил:
     - Мне сказали, что ты не откажешь в помощи. Иначе я никогда не пришел
бы к тебе.
     - Что за чушь! - Ингольв начал сердиться.  -  Кто  мог  сказать  тебе
такую глупость?
     Ответ Аэйта заставил его подскочить.
     - Синяка, - сказал болотный воин.
     После этого Ингольв погрузился в молчание.  Второй  раз  за  короткий
срок ему напоминают о Синяке. Торфинн уверял,  будто  смуглый  солдатик  в
действительности могущественный маг, не наделенный именем.  Но  Торфинн  -
темная душа, и мир, полный таинственных  сил,  в  котором  живет  чародей,
всегда оставался  для  Вальхейма  чужим.  Другое  дело  -  это  белобрысое
существо с конопатой физиономией. Оно, несомненно, было еще  совсем  юным,
оно явилось из другого  мира,  оно  не  имело  ни  малейшего  отношения  к
Торфинну и магии - по крайней мере, к магии Кочующего  Замка.  И  вот  оно
заявляет, что знает Синяку, который, по  подсчетам  капитана,  должен  был
умереть от старости в Ахене лет тридцать-сорок назад.
     - Расскажи о нем, - сказал, наконец, Вальхейм.
     - Что рассказать? - Аэйт растерялся.
     - Сколько ему лет? Как он выглядит? Где вы познакомились?
     - Ты мне не веришь, Ингольв Вальхейм?
     - Не твое дело. Отвечай, если хочешь, чтобы я не звал солдат.
     Аэйт вздохнул.
     - Наверное, ты прав. Ну, как тебе угодно. На вид  Синяке  лет  сорок,
хотя я думаю, что на самом деле он гораздо старше. Он красивый  и  добрый,
только грустный. У него темное лицо и светлые глаза. Он очень одинокий,  и
Асантао говорит, что скоро его не станет.
     Ингольв  вздрогнул.  Если  мальчишка  не  врет,  и  если  Торфинн  не
ошибается, значит, дни  старого  мага  и  в  самом  деле  сочтены.  Скорее
машинально, чем из любопытства, капитан спросил:
     - Кто это - Асантао?
     - О, - сказал Аэйт. - Она - варахнунт. Она видит.
     - Хорошо, - хмуро кивнул Ингольв, который ничего не  понял  из  этого
невнятного объяснения. - Дальше.
     - Синяка забрел в наши земли, и мы с братом подстрелили его тень.
     От всей этой чертовщины Ингольва уже не первый год с  души  воротило.
Устало глядя в ясное лицо Аэйта, он спросил:
     - Что значит "подстрелили тень"? Это  что,  один  из  обрядов  черной
магии?
     - У нас "тенью" называют спутника воина, - пояснил Аэйт. -  Например,
мой брат Мела - воин, а я - его тень. Понимаешь?
     - Значит, Синяка был не один? Ты, кажется, только что говорил, что он
одинокий...
     - Он одинокий, но не один. С ним... никогда не угадаешь, кто!
     - Я не собираюсь ничего отгадывать. Или  ты  рассказываешь  все,  что
знаешь, или я зову сюда стражу.
     На всякий случай оглянувшись на дверь, Аэйт сказал:
     - Прости. Шутка не вовремя - та же грубость. С Синякой  был  великан.
Когда-то он сидел на цепи в подвале у Торфинна, но потом Синяка его оттуда
забрал. И теперь бедное чудовище помешалось на  почве  преданности  своему
избавителю.
     Ингольв опять замолчал. И о великане Торфинн тоже  как-то  вспоминал;
стало быть, болотный  мальчишка  действительно  встречался  с  Синякой.  С
великим магом, у которого нет имени.
     Аэйт терпеливо ждал, поблескивая в полумраке светлыми глазами.
     - Он, наверное, очень богат? - спросил Ингольв.
     - Синяка? - Аэйт заморгал от неожиданности.  -  Да  ты  что!  У  него
ничего нет. Он явился в нашу деревню босяк босяком. И  жутко  голодный,  к
тому же.
     Ингольв смерил Аэйта тяжелым взглядом.
     - Да, это на него похоже... Сядь, - велел он. - Что он  говорил  тебе
про меня?
     Аэйт опустился на мягкую волчью шкуру,  постеленную  на  полу  у  ног
капитана.
     - Сказал, что я должен тебе довериться. Что в вашей семье никогда  не
предавали чужого доверия.
     На миг из необозримой  дали  времени  и  пространства  перед  глазами
Вальхейма встало милое лицо Анны-Стины, полустертое, размытое,  болезненно
любимое до сих пор.
     - Будь ты проклят, мальчишка, - прошептал Ингольв. -  Что  же  ты  со
мной делаешь?
     - Прости, - сказал Аэйт тихонько и потерся  лохматой  головой  о  его
колено. - Я не хотел причинять тебе боль. Мне некого просить о помощи.
     - Я не смогу помочь тебе, - сказал Ингольв  своим  прежним  спокойным
голосом. - Сдвигать границы миров я не умею, а  заставить  Торфинна  не  в
силах.
     - Отдай мне брата, если он еще жив, и позволь нам уйти, вот и все,  о
чем я прошу, - сказал Аэйт.
     Ингольв молчал, опустив голову. Его тень неподвижно чернела на стене.
Дрова трещали в камине, и в комнате было уютно и тепло. И хотелось  забыть
о чужом мире, расстилавшемся за стенами замка, о холодных  зеленых  водах,
текущих сквозь ночь по всем мирам, нанизанным на реку Элизабет.
     Наконец Вальхейм заговорил:
     - Послушай меня, Аэйт. Я, может быть, и выполнил бы твою просьбу. Мне
нужно лишь одно: чтобы вы двое никогда больше не приближались  к  замку...
Но ты не подумал о том, что после вашего побега  Торфинн  почти  наверняка
расправится с...
     Аэйт приготовился услышать: "со мной", но капитан склонился к нему  и
заключил вполголоса:
     - ...со скальными хэнами? Сегодня я схватил двоих, а завтра он  может
приказать мне уничтожить весь их народец.
     - Уничтожить? Но за что?
     - Если вы  сбежите,  хэны  приютят  вас.  Для  Торфинна  этого  будет
довольно.
     - И ты сделаешь это?
     Ингольв промолчал. Аэйт с горечью смотрел в его потемневшие глаза.
     - Неужели ты просто раб, Ингольв Вальхейм?
     Ингольв не успел ответить, потому что в дверь  постучали,  и  тенорок
оруженосца Феронта вкрадчиво произнес:
     - Ваше благородие, их милость велят передать, что они  стоят  тут  за
дверью и желают видеть вас немедленно.
     Аэйт метнулся к столу. В последнюю секунду Ингольв поймал его за руку
и подтолкнул к своей кровати.
     - Полезай под одеяло, быстро, - сказал он Аэйту в ухо.
     Наверное, правильнее было бы выдать Аэйта Торфинну. Это позволило  бы
избежать многих бед и тревог в дальнейшем. Сейчас  у  капитана  просто  не
оставалось времени на раздумья. Однажды Торфинн содрал с пленного  кожу  -
по кусочкам, с живого - и эта картина некстати встала  у  Вальхейма  перед
глазами.
     Аэйт юркнул в кровать. С  шумом  отодвинув  тяжелое  кресло,  Ингольв
поднялся и открыл дверь.
     Торфинн переступил порог, огляделся, потом упал в кресло, точно  ноги
отказывались держать его. После долгой паузы старый чародей  сплел  пальцы
рук и поднял глаза.
     - Хочешь знать, зачем я пришел, а?
     - Как я могу спрашивать отчета у вашей милости?
     Торфинн помолчал,  пытаясь  совладать  с  собой.  Подбородок  у  него
прыгал, руки тряслись. Наконец, он выговорил:
     - Ингольв, мне страшно! Мне страшно, как никогда в жизни... Я знаю, я
заранее знаю: что бы я ни сделал, это будет ошибкой. Нет, нужно положиться
на удачу... Или нет... Я хочу, чтобы здесь все зависело не от  меня...  Ты
простой солдат, ты ничего  не  смыслишь  в  магии...  Ведь  можешь  же  ты
случайно выбрать верный путь? Скажи, Ингольв! Ведь ты можешь!..
     - Буду рад помочь вам, ваша милость.
     Торфинн раздраженно посмотрел на него.
     - "Ваша милость, ваша милость"! Оставь этот тон...  Мне  нужен  друг,
советчик, близкий человек... Ингольв, спаси меня! Что мне делать  с  этими
двумя?
     - Я отпустил бы их, ваша милость, - осторожно сказал Ингольв. -  Если
вам предсказана гибель от бродяги с чужим оружием  в  руке,  то  лучше  бы
держать этого бродягу подальше от замка.
     - Нет! - вскрикнул Торфинн, приподнимаясь. - Ты тоже...  Ты...  Ищешь
способа убить меня? Их надо уничтожить, сжечь,  а  пепел  утопить  в  реке
Элизабет, чтобы он не нашел покоя ни в одном из миров... Вот  единственное
спасение. - Он встал. - Я ненавижу тебя. Жалкий ублюдок, я  хотел  сделать
из тебя друга и спутника. А ты просто раб, и к тому же,  подлый,  как  все
рабы...
     Торфинн пошатнулся. Ингольв хотел было поддержать его,  но  старик  с
отвращением оттолкнул его и вышел, сильно хлопнув дверью. Почти сразу же в
комнату всунулся Феронт.
     - Что-нибудь угодно, ваше благородие?
     - Да, - ровным голосом  ответил  Ингольв,  снова  усаживаясь  в  свое
кресло. - Сними с меня сапоги и убирайся.
     Оставшись,  наконец,  один,  капитан  подошел  к  своей   кровати   и
пристроился на краю. Кровать безмолвствовала. Ингольв  пошарил  рукой  под
лоскутным одеялом.
     - Аэйт, ты где?
     Из-под подушки показался красный от духоты Аэйт. Он  молча  воззрился
на капитана.
     - Дело серьезное, - сказал Ингольв. - Торфинн по-настоящему испуган.
     - Я слышал, - сдержанно отозвался Аэйт.
     Ингольв вдруг улыбнулся и погладил его по волосам.
     - Похоже, я действительно стал рабом, раз вы с Торфинном  утверждаете
это в один голос.
     - Я не утверждал, - побагровев от смущения, запротестовал Аэйт.  -  Я
только спросил. И то в порядке отрицания.
     Ингольв поднял левую бровь.
     - Что? - протянул он, стараясь не рассмеяться. -  Спросил  в  порядке
отрицания?
     Мотая белыми косичкам, Аэйт несколько раз кивнул. Ингольв вздохнул.
     - Расскажи-ка ты мне, братец,  как  это  тебе  удалось  выбраться  из
подвала...


     Великан в волнении бегал по поляне. Наконец, он налетел  на  ведро  с
краской и опрокинул его.
     - Все, - сказал Синяка. - Можешь сесть и передохнуть. На  сегодня  ты
поработал достаточно.
     Сконфуженное чудовище принялось пальцами  собирать  краску  с  травы,
обтирая их о край ведра. При этом оно бубнило приглушенным басом:
     - Ничего, вот мы ее быстренько, пока не впиталась, и того...
     Синяка махнул рукой.
     - Черт с ней, с краской. Все равно нет никакого настроения работать.
     Он вцепился пальцами в волосы и мрачно задумался. Хорошо  ему  сидеть
на Пузановой сопке и отдавать распоряжения. Он  представлял  себе,  каково
Аэйту в недрах огромного замка, полного темных тайн.
     Собственно, увидеть в магическом кристалле сам замок Синяка не мог  -
слишком сильна была магия Торфинна. Он видел лишь сплошную тьму  и  на  ее
фоне  различал  крошечное  светлое  пятнышко.  И  это  пятно  было  слабым
свечением светлой силы, заключенной в  маленьком  воине  с  Элизабетинских
болот. Отыскать в этой кромешной тьме Мелу Синяке так и не удалось.
     Обтирая о штаны перепачканные в краске лапы,  великан  приблизился  к
своему хозяину и трусливо заморгал. Однако  чародею  было  не  до  Пузана.
Неожиданно он произнес, задумчиво покусывая ноготь большого пальца:
     - А может, нам с тобой прогуляться до Красных Скал  и  разобраться  с
Торфинном лично?
     Такого Пузан не  ожидал.  Лучше  бы  господин  Синяка  избил  его  за
пролитую краску. Правда, Синяка никогда  его  не  бил.  Но  тут  пусть  уж
ударит, можно даже в нос, лишь бы не говорил таких ужасных вещей.
     - Господин  Синяка,  -  пролепетало  чудовище.  -  Да  что  вы  такое
придумали? Какие Красные Скалы? Вот и ремонт у нас еще не закончен.  Опять
же, сваи надо забить толком. Как же мы отправимся, да еще в такую даль?
     - Ох, -  вздохнул  Синяка,  -  хоть  бы  раз  ты,  Пузан,  подумал  о
ком-нибудь, кроме самого себя...
     Этого великан уже вынести не мог. Нос у него мгновенно  покраснел,  и
голос задрожал от обиды.
     - Да я только об вас и думаю... Вот уже сто с лишком лет, как  ни  об
ком другом... А вы...
     Он шумно всхлипнул.
     - Садись, - сказал Синяка и привычным движением вытер великану  сопли
двумя пальцами. - Не реви. Никуда мы не идем. Останемся здесь.
     - А чего пугаете?
     - Прости, - сказал Синяка. - Я не подумав, брякнул глупость.
     - Во-во,  -  поддакнул  оживший  великан.  -  Глупость  вы  брякнули,
господин Синяка. Самое верное слово.
     Синяка невольно усмехнулся. И ведь сам пригрел этого  холуя,  подумал
он и, вздохнув, склонился над кристаллом.
     Торфинн стоял у окна. Синяка сразу узнал эти широкие  плечи,  никогда
не сгибавшиеся под тяжестью черной кольчуги,  эти  длинные  седые  волосы,
схваченные золотым обручем. Но Синяка  не  успел  как  следует  разглядеть
черного мага и его замок. Словно его окликнули, Торфинн вздрогнул и  резко
обернулся. На Синяку уставились широко раскрытые черные глаза и, казалось,
будто изображение Торфинна придвинулось и вышло из  магического  кристалла
на склон Пузановой сопки.
     - Ты!.. - выдохнул Торфинн, пораженный.
     Синяка не мог не заметить, как осунулось  и  постарело  его  властное
лицо, словно черного мага подкосил и выжег  изнутри  какой-то  неисцелимый
недуг. Но присмотревшись, он  понял,  что  Торфинна  всего-навсего  снедал
страх. Обыкновенный страх. И это было так удивительно, что Синяка едва  не
выронил кристалл.
     Усевшись на траве поудобнее, он взял камень в  обе  ладони,  бережно,
точно баюкая.
     - Здравствуй, Торфинн! - сказал он.
     - Ты жив! - Торфинн все не мог поверить увиденному. Он  выпрямился  и
твердо сжал губы.
     - Да, - подтвердил Синяка. - Ну и что?
     Оживая на глазах, Торфинн с каждым мгновением все больше  превращался
в прежнего господина Кочующего Замка, каким помнил его Синяка.
     - А этот дебильный великан все еще при тебе? - спросил он.
     - Конечно.
     - И как он тебе не надоел...  -  Торфинн  покачал  головой.  -  Верно
говорит Ингольв, ты всегда был со странностями.
     - Как поживает Ингольв?
     - Отлично. - Черный маг улыбнулся, широко и уверенно. Он вновь  обрел
себя. -  Из  него  получился  прекрасный  начальник  моей  личной  охраны.
Преданный, в меру ограниченный, в меру самолюбивый.
     - Я рад, что  вы  нашли  общий  язык,  -  сказал  Синяка,  не  вполне
искренне. - Но почему тебя удивляет, что я еще жив?
     Торфинн на миг заколебался, но потом сказал:
     - Пожалуй, тебе лучше знать это, сынок. Я решил, что ты мертв, потому
что в Кочующий  Замок  явился  некто,  несущий  гибель  Черному  Торфинну,
согласно предсказанию, записанному в книге деяний Черной и Белой магии. Но
раз ты жив, то не все еще потеряно.
     - Почему же?
     От синякиной улыбки Торфинну стало не по себе.
     - Не вздумай делать глупости, - торопливо проговорил он. - Мы с тобой
исчезнем из миров Элизабет одновременно.  Будь  осторожен,  сынок,  береги
себя... - Он посмотрел Синяке в глаза и значительно  добавил:  -  И  меня.
Помни: моя гибель - это твоя гибель.
     Синяка немного помолчал, а потом сказал:
     - Торфинн, ты держишь в плену двух братьев из мира Ахен.
     Черный маг сразу насторожился.
     - Ну и что? Тебя-то это не касается, не так ли?
     - Отпусти их, - сказал Синяка.
     - Почему я должен отпускать их?
     - Я прошу тебя, Торфинн.
     - Нет! - срываясь, крикнул черный маг. - Не лезь в мои дела, Синяка.
     - Они мои друзья, - сказал Синяка.
     - Идиот! - взорвался Торфинн. - Вспомни, кто ты такой! Откуда у  тебя
могут быть друзья? Ты никогда не будешь таким, как все  люди!  У  тебя  не
может быть друзей. Запомни это, наконец! У  тебя  не  может  быть  никаких
друзей. Только подданные, только рабы, холопы  и  слуги!..  -  Он  перевел
дыхание и,  увидев  злые  глаза  своего  собеседника,  замер  от  внезапно
подступившего ужаса.
     - Отпусти их, Торфинн, - повторил Синяка.
     Торфинн закрыл  лицо  руками.  Ему  невольно  подумалось,  что  время
проходит  впустую.  За  целое  столетие  Синяка   ничуть   не   изменился.
По-прежнему оборванный и бездомный, он все с тем  же  упорством  отвергает
власть и  все  так  же  забивает  себе  голову  участью  каких-то  жалких,
совершенно ничтожных существ. И все такой же упрямый.
     - Хорошо, я объясню тебе, - глухо произнес Торфинн.  -  Один  из  них
погубит меня. Если моя жизнь  тебе  безразлична,  то  ты  можешь  хотя  бы
понять, что это значит для тебя?
     Синяка опустил ресницы.
     - Прощай, Торфинн, - сказал он и сжал пальцы над кристаллом.
     Изображение в магическом камне давно уже померкло,  но  низкий  голос
Торфинна все еще громыхал у него в ушах:
     - Ты погибнешь  вместе  со  мной!  Дурак!  Мальчишка!  Боги  морского
берега, зачем вы вручили мою жизнь этому недоумку?
     Синяка вскочил, размахнулся и с силой швырнул магический  кристалл  о
камень. Сверкающие осколки брызнули во все стороны. Голос Торфинна  исчез,
утонув в веселом звоне.
     - К черту! - закричал Синяка и схватил  великана  за  руки.  -  Сваи,
говоришь? А это что? Это ты краску разлил?
     Великан засопел.
     - Господин Синяка, - сказал он. -  Ну  что  вы  так  расстраиваетесь,
честное слово... Выберутся они, выберутся. Они храбрые, умные ребятки... -
Он осторожно положил лапы на плечи своему хозяину и заглянул ему в лицо. -
А вы...  только  не  обижайтесь,  господин  Синяка...  вы  можете  увидеть
будущее?
     Синяка через силу улыбнулся.
     - Зачем тебе, а?
     - Ну... волнительно все-таки.
     - Я могу увидеть любой из вариантов будущего, - сказал Синяка.  -  Но
никто, даже боги, не может сказать, какой из этих вариантов  воплотится  в
жизнь.
     - То есть, как это? -  Великан  так  растерялся,  что  это  выглядело
забавным.
     - А вот так, Пузанище. Существует множество вариантов  будущего.  Все
зависит от того, какой выбор будет сделан. У  большинства  людей  огромные
возможности выбора. Даже у тех, кто связан судьбой по рукам и ногам.
     - А может так быть, чтобы был только  один  выбор?  -  жадно  спросил
великан.
     - Меньше двух не дано никому... даже мне, - сказал Синяка. - А сейчас
почти все зависит от того, что решит Ингольв Вальхейм...


     Ингольв сидел в своем кресле, обхватив голову руками. Устроившись  на
волчьей шкуре у его ног, Аэйт время от времени поднимал голову и бросал на
него короткие, цепкие взгляды. Хотя душа маленького воина с Элизабетинских
болот и противилась такой безоглядной доверчивости, Аэйт,  тем  не  менее,
рассказал этому хмурому  человеку  почти  все:  и  о  своей  заколдованной
ладони, и об изгнании Мелы, и о том, как Синяка убил победоносного  Гатала
и его воинов в лесу у черной речки, заросшей душистыми белыми цветами...
     Ингольв молчал.  Если  бы  конопатый  хотя  бы  не  был  нечистью  из
гибельных трясин! Если бы он хотя бы был человеком!..
     Ингольв скрипнул зубами. Скальные хэны тоже не были людьми. Но они  и
не похожи на людей. С самого начала он думал о них как о  хэнах,  и  может
быть, поэтому они не вызывали в нем  отвращения.  Аэйт  же  казался  ПОЧТИ
человеком.
     Ингольв отнял руки от лица и встретился с ним глазами.
     - Может быть, ты все-таки никакая не нечисть, Аэйт?  -  выговорил  он
почти умоляюще. - Может, ты человек, а?
     Но младший брат ответил точно так же, как старший:
     - Нет, Вальхейм. Возможно, и не стоит называть нас  нечистью,  но  мы
все-таки сильно отличаемся от вас. - Он помолчал немного и тихо добавил: -
Неужели для тебя это так важно?
     - Нет, - тут же ответил Ингольв.
     Аэйт встал и оказался вровень с сидящим капитаном.  В  конце  концов,
подумал Ингольв устало, действительно - какое имеет значение,  кто  он  на
самом деле? Вот стоит мальчишка, переживший войну и плен... хорошо,  пусть
не мальчишка, раз он так упорно на этом настаивает, пусть детеныш. И кровь
у него вовсе не зеленая и не зловонная, как говорили о его племени досужие
болтуны, а обычная - горячая, красная.
     Он снова вспомнил, как Мела обтирал разбитые  губы  во  дворе  замка,
когда солдаты Вальхейма глазели на него, а капитан  готовился  его  убить.
Сейчас Ингольв уже не понимал, как мог  взять  на  себя  роль  палача.  Но
стоило ему об этом подумать, и тут же, точно наяву, он увидел потускневшие
глаза Торфинна, только что горевшие веселым и злым  огоньком;  и  снова  к
нему на миг вернулось острое отвращение  к  болотной  твари,  которая  так
безжалостно нашла ключ к его душе.
     Ахен.
     Проклятье, лучше бы это слово никогда больше не звучало в его ушах.
     - Покажи ладонь, - попросил Ингольв. - Ту, заколдованную.
     Помедлив, Аэйт разжал пальцы левой руки и протянул  ее  капитану.  Он
отвернулся, и Ингольв видел его запылавшее  ухо.  Капитан  осторожно  взял
крепкую, еще детскую руку, привыкшую к оружию, которое отныне запретно для
прикосновения. На красноватой коже отчетливо чернел крест.
     - Можно потрогать? - нерешительно спросил Ингольв. Он упорно отвергал
любое колдовство, хотя и встречал его на  каждом  шагу.  Начисто  лишенный
каких-либо магических талантов, армейский  капитан  относился  к  магии  с
опаской и по возможности обходил ее стороной.
     Аэйт кивнул. Ингольв провел пальцем по кресту и ничего не ощутил.  На
мгновение капитану подумалось, что его опять дурачат.
     Аэйт тихонько заметил:
     - Ты напрасно не веришь мне.
     Ингольв бросил руку Аэйта.
     - Ты всегда угадываешь то, что другие не хотят говорить вслух?
     Он хотел скрыть свое смущение и отделаться шуткой, но Аэйт ответил  с
убийственной серьезностью:
     - Иногда. Я немножко читаю мысли.
     Это было уж  совсем  невыносимо.  Ингольв  решил  разом  покончить  с
неловкостью. Он положил на плечи Аэйта свои тяжелые руки и прямо спросил:
     - Вы, болотные морасты, все  такие?  Скажи  уж  сразу,  чего  от  вас
ожидать.
     Аэйт опять покраснел.
     - Н-нет, - запнувшись, ответил он. - Мела другой. Он почти как ты. Он
воин. И у нас много таких, как ты. Просто я ВИЖУ.  Знаешь,  -  он  понизил
голос, - я вижу лучше, чем Асантао.
     Вальхейм все  пытался  найти  какое-то  слово,  которое  бы  ему  все
объяснило.
     - Значит, ты колдун?
     Конопатый подросток  так  мало  подходил  под  это  определение,  что
Ингольв невольно усмехнулся. Аэйт опять остался серьезен. Видимо, разговор
коснулся болезненной для него темы.
     - У нас так не говорят, - ответил Аэйт. - Потому что это неправильно.
Я ВИЖУ, понимаешь?
     Ингольв сдался.
     - Видишь так  видишь,  -  пробормотал  он  и  пошевелился  в  кресле,
устраиваясь поудобнее. - Теперь полезай под кровать, в темный угол,  и  не
ерзай там, понял? И ничего не бойся.
     Аэйт не стал спрашивать, зачем ему лезть в  темный  угол.  Он  просто
молча подчинился, как привык подчиняться Меле, и Вальхейм отметил это  про
себя. Протянув руку к шнуру, висящему на стене, Ингольв резко дернул.
     В коридоре затопали шаги. Из-под кровати не донеслось ни звука.
     Через несколько секунд чудо услужливости по имени Феронт возникло  на
пороге. Оруженосец сонно моргал. Белая полотняная рубаха  едва  прикрывала
его колени. Сапоги он натянул прямо на босые ноги. Феронт ежился и  мялся,
недоумевая: что понадобилось его благородию среди темной  ночи?  Спал  бы,
как все, и горя бы не видал...
     Ингольв еле удостоил взглядом тощую взъерошенную тень.
     - Что угодно? - хриплым спросонок голосом осведомился оруженосец.
     - Принеси вина, мяса и хлеба,  -  велел  бессердечный  капитан.  -  И
поживей.
     Но оруженосец еще медлил.
     - Ваше благородие, - шепотом сказал он, видя что на него не  обращают
более никакого внимания.
     Ингольв очнулся от задумчивости и удивленно посмотрел на оруженосца.
     - В чем дело?
     - Можно, я не буду разогревать мясо? Оно и холодное - очень вкусное и
это... питательное. Разгоревать - это надо повара будить, а  он  как  пить
дать по шее надает. Вы же  его  знаете,  ваше  благородие,  тут  хоть  чей
приказ, хоть вашего благородия, хоть его светлости, все равно  по  роже-то
он съездит мне и никому иному...
     Стражники были  такой  же  частью  замка,  как,  скажем,  мебель  или
гобелены, и в каждом новом мире они имели другой облик. Но всегда  Ингольв
находил  в  их  среде  вполне  развитую  и  достаточно   сложную   систему
взаимоотношений.  Точно  так  же,  как  все  люди,  они  умели  дружить  и
ссориться, одни оказывались алчными, другие  преданными,  третьи  глупыми,
встречались порой изощренно-подлые, а иногда - поразительно добродушные. И
даже зная наперед, что они исчезнут, когда Торфинн уйдет  из  этого  мира,
Ингольв каждый раз привязывался к ним - как это было еще в те  дни,  когда
он командовал своей ротой в Ахене...
     Сейчас неплохо бы вспомнить о том, что несчастный заспанный Феронт  с
острыми коленями, торчащими из-под рубахи, всего лишь мебель, вроде кресла
или стола, и если ему съездят по роже, то от него явно не убудет...
     - Ладно, тащи холодное, - распорядился Вальхейм, - только побыстрее.
     Оруженосец благодарно улыбнулся и  ушел.  Он  появился  на  удивление
быстро. Бухнув на стол корзину, тяжело нагруженную  провизией,  оруженосец
поклонился и поспешно удрал, пока его не заставили искать в этакой  темени
скатерть и бокалы. Вот жулик, подумал Ингольв, расставляя на столе тарелки
с мясом и хлебом и кувшин вина. Обнаружив  на  дне  корзины  свои  любимые
оливки,  капитан  улыбнулся:  каким  бы  сонным  ни  был   оруженосец,   а
подлизаться к его благородию не забыл.
     Ингольв тихонько свистнул:
     - Эй, ясновидец...
     Под кроватью зашуршало, и оттуда вылез Аэйт, покрытый пылью. При виде
съестного  он  невольно  глотнул  и  побледнел.   Ингольв   вдруг   ощутил
беспокойство и неловко спросил:
     - Вы... ваш народ... у вас едят такое?
     Аэйт молчал. У него так обильно текли слюни, что он не мог  говорить.
К тому же, морасту и воину должна быть присуща сдержанность. Наконец он  с
достоинством кивнул.
     - Это все тебе, - сказал Ингольв немного более резко,  чем  хотел.  -
Ешь по-быстрому. У нас мало времени.
     Аэйт  не  заставил  себя  упрашивать.  С  великолепным  презрением  к
столовым приборам юный дикарь проглотил несколько  кусков  мяса,  отчаянно
морщась, сжевал одну оливку, потом глотнул  вина  и  закашлялся.  Ингольв,
внимательно наблюдавший за ним, быстро отобрал у него кувшин.
     - Ты когда-нибудь пил такое?
     - Нет.
     - Если раньше не пил, то не пей.
     - А что это? - спросил Аэйт, облизывая пальцы.
     - Яд, - коротко ответил Ингольв, странно напомнив юноше Эогана.
     Аэйт  страшно  отупел  от  сытости   и,   осознав   это   прискорбное
обстоятельство, сильно тряхнул  головой  и  прошептал  имя  брата,  словно
призывая его на помощь.
     Ингольв быстро склонился к нему.
     - Что ты бормочешь?
     - А? - Аэйт поднял глаза. - Нет, ничего... Ингольв, - тихо сказал он,
- что ты будешь со мной делать?
     - То, что ты просил. Отдам тебе брата, если он еще жив, и выведу  вас
из замка. Но сначала поклянись, что ни он, ни ты никогда не приблизитесь к
обители Торфинна.
     Аэйт заморгал.
     - Нужен нам твой Торфинн... А что будет с тобой?
     - Не твоя забота, - коротко ответил Вальхейм.
     Аэйт все еще мялся. Тогда Вальхейм улыбнулся и неожиданно обнял юношу
за плечи.
     - Скорее всего, ты не поймешь, Аэйт,  -  сказал  он,  -  а  может,  и
поймешь, если ты действительно "видишь". Много лет  назад  Черный  Торфинн
отнял у меня свободу, мой Ахен, мою  сестру.  Потом  в  бесконечных  мирах
Элизабет я  потерял  и  себя.  И  если  теперь  Торфинну  вздумается  меня
уничтожить,  то  человеку  по  имени  Ингольв  Вальхейм  это   будет   уже
безразлично. А теперь идем.
     Он оттолкнул от себя Аэйта, взял свечу со стола, и они тихо вышли  из
комнаты.


     Святыня скальных хэнов не видела такого обилия молящихся и приносящих
подношения вот уже немало веков. Пожалуй, в  последний  раз  такой  наплыв
паломников наблюдался здесь в прискорбные годы гражданских  и  религиозных
войн эпохи лжекумиров.
     Преодолев исконное отвращение друг к другу,  обитатели  Красных  Скал
стекались отовсюду, погруженные в скорбь и молитву.  Алвари,  не  выдержав
неизвестности,  побежал-таки  к  скале  Белые   Пятна   -   поглазеть   на
таинственный замок хотя бы издали, а заодно посетить Кари, у  которого  не
был в гостях лет сорок, никак не меньше. То, что предстало глазам  старого
хэна, вызвало  в  его  душе  настоящий  ужас.  Трава  вокруг  пещеры  была
безжалостно истоптана сапогами, а вход в нее завален.
     Алвари самоотверженно трудился всю ночь. Он разгребал завал, плача  и
ломая ногти. Кричать, призывая  Кари  и  Кабари,  он  боялся,  потому  что
страшный восьмибашенный замок высился прямо над его головой, в  нескольких
десятках метров, - кто знает, может быть, там все слышат? Рисковать ему не
хотелось. Молча глотая слезы,  вспотевший,  в  рваной  и  пыльной  одежде,
Алвари, наконец, к утру разобрал небольшой проход и прижался к нему лицом,
вглядываясь в черную пустоту пещерки. Острые осколки расцарапали ему щеку,
но скальный хэн даже не заметил этого.
     - Кари! - отчаянно крикнул он, уже не думая  о  том,  что  его  могут
услышать враги. - Кари! Это я, Алвари!..
     Слезы душили скального хэна. Он даже не подозревал о том,  что  умеет
плакать.
     - Кари, чтоб глаза тебя не видели! - снова позвал Алвари, прибегая  к
традиционному приветствию, на которое ни один хэн, даже  самый  нелюдимый,
не может не откликнуться.
     Но ответом Алвари была мертвая тишина.
     К полудню он полностью разобрал завал, кожей чувствуя, как  веселится
душой, глядя на него, бесспорный бог "Глаза боятся, а руки делают". Однако
самому Алвари было  не  до  веселья.  Пещерка  действительно  была  пуста.
Поленья от костра, горевшего некогда на пороге, были разбросаны  по  всему
полу, одно из них тлело в постели...
     Изнемогая от усталости, разбитый горем, Алвари с трудом дотащился  до
своей хижины и бросился там на ложе из сухих листьев. Он проспал  до  трех
часов ночи, когда закат сменился  рассветом,  после  чего  уселся  посреди
храма, скрестив ноги,  и  начал  усиленно  медитировать  под  пристальными
взглядами застывших каменных божеств, которые  взирали  на  него  со  всех
сторон, облитые двойным светом заходящей луны и встающего солнца.  К  утру
первые хэны, услышавшие мысленный призыв Алвари, уже подходили к святыне.
     Взаимное отвращение превосходно помогало скальному  народцу  избегать
различных неприятностей, вроде политики, мятежей и войн. Даже  если  бы  у
них и существовала какая-либо  государственная  власть,  никакие  заговоры
были невозможны: собравшись хотя бы  раз,  заговорщики  чувствовали  такую
непреодолимую скуку и так успевали надоесть друг другу, что вторично могли
сойтись где-нибудь в потайном  месте  лишь  несколько  лет  спустя.  Таким
образом, ничто не нарушало мирного течения жизни древнего народа.
     Отворачиваясь и опуская капюшоны  на  глаза,  хэны  рассаживались  на
земле вдоль стен. Корзины с подношениями они ставили себе на  колени,  ибо
им было невдомек, чем вызвана тревога Алвари. Однако скальные  хэны  умели
доверять своим собратьям,  поскольку  каждый  из  них  был  в  своем  роде
мудрецом и патриархом. Хотя и виделись  они  крайне  редко,  усомниться  в
мудрости другого хэна ни один из них не был способен. И  потому  никто  не
роптал и все терпеливо ждали разъяснений. Наконец, вышел  сам  Алвари.  Он
был без плаща, в  кожаной  курточке  и  штанах  из  плотной  серой  ткани.
Растрепанные рыжие волосы торчали на его голове, как языки пламени.
     - Скальные хэны! - произнес Алвари. - Несчастье бьется в наши Красные
Скалы, точно река Элизабет во время половодья. Беда  нависла  над  нами  и
приблизилась эпоха проклятых лжекумиров!
     При этих словах несколько хэнов  откинули  капюшоны  и  поглядели  на
оратора с неподдельным ужасом. Алвари подумал, увидев их,  что  совершенно
забыл их имена. Даже лица собратьев казались ему почти  незнакомыми,  хотя
то были его ровесники, немолодые уже хэны, для  которых  эпоха  лжекумиров
была более чем реальностью, - все  они  пережили  ее  в  юности  и  теперь
вспоминали с содроганием.
     - Черный Торфинн, сеющий семена зла в каждом из миров, где появляется
его проклятый Кочующий Замок, - продолжал Алвари, - ворвался в мир Красные
Скалы. Его когтистая лапа протянулась уже к пещерке в скале Белые Пятна...
     -  Необоснованные  слухи,  распускаемые   еретиками,   -   недовольно
проворчал один из более молодых хэнов  и  откинул  капюшон.  У  него  были
совершенно желтые волосы, перевязанные на  лбу  бисерной  лентой.  -  Всем
известно, что Кари со скалы Белые Пятна - еретик.
     Алвари пристально посмотрел на него.
     - Как твое имя, достославный хэн?
     - Андвари, - гордо сказал молодой хэн и выпрямился.
     Несколько секунд Алвари молчал. Потом спросил:
     - Прости мою назойливость, достославный Андвари, но не носит ли  твоя
мать имя Анди?
     - Нетрудно догадаться, - фыркнул Андвари.
     - Ну что ж, - сказал  Алвари,  расправляя  плечи,  -  поскольку  моих
сестер зовут Алви и  Анди,  смею  предположить,  что  ты  приходишься  мне
племянником, о Андвари. Узнай мое имя. Я - Алвари.
     - Алвари! Не может быть! - завопил хэн в черном плаще с синей  каймой
и, вскочив, сорвал с себя капюшон. - Это ты, Алвари? Я же  помнил,  помнил
твое имя! Все эти годы берег в памяти! А вот лицо, извини, позабыл.  Давно
это было, давно...
     Алвари посмотрел на хэна в черном плаще, но не сумел его узнать.
     -  Извини  забывчивость,  порожденную   давностью   лет,   о   добрый
соотечественник, - сказал он, - но имя твое не приходит мне на память.
     - Еще бы! - хмыкнул хэн в черном.  -  Тебя  тогда  контузило.  Ты  не
только меня - себя, наверное, позабыл... Я Манари  из  Угольных  Погребов.
Вспомнил? Алвари, старый булыжник, так ты жив! Мы  тогда  решили,  что  ты
погиб... Помнишь, в битве с еретиками у Зеленого Куста...
     - Что?! - завопил, подскочив, еще один хэн. - Тупорылые ортодоксы! Вы
заманили нас в ловушку, чтобы отомстить за те поражения,  что  мы  нанесли
вам?
     - Кто нанес нам поражение? Еретики, для которых нет ничего святого? -
завопил другой. - Братья! Защитники твердынь!
     - Друзья! Ревнители свободомыслия!
     Хэны постарше повскакивали, побросали корзины, их глазки  загорелись.
Старая, давно забытая вражда быстро развела  их  на  два  лагеря.  А  ведь
когда-то война завершилась именно потому, что она попросту  всем  надоела.
Но, видно, за столько лет хэны изрядно соскучились по активным  действиям.
К тому же, многие из них забыли, в  чем  конкретно  заключалась  война,  и
помнили только, что поначалу было  очень  интересно.  Кое-кто  из  молодых
побежал воздвигать лжекумира "Сегодня ты, а завтра я, и пусть  побежденный
плачет".
     Глядя на своих соотечественников, Алвари отчаянно боролся с  желанием
присоединиться к старым  боевым  товарищам.  Это  желание  было  настолько
сильным, что оно превозмогло даже  исконную  неприязнь  истинного  хэна  к
свалкам, военным союзам и прочим проявлениям массовости.
     - Остановитесь! - выкрикнул Алвари срывающимся от волнения голосом. -
Андвари, чтоб тебя сожрали, брось лжекумира! Я тебе как  дядя  приказываю!
Остановитесь,  о  собратья  по  скалам!  Я  призвал  вас  ради  поклонения
бесспорному и  истинному  божеству,  равно  дорогому  как  для  хранителей
устоев, так и для бесстрашных искателей нового!
     Алвари указал на бога, высившегося почти точно посередине между двумя
группами ощерившихся противников. Он стоял перед ними, точно  на  ничейной
земле. Одной рукой бог  бережно  прикрывал  вырезанное  у  него  на  груди
изображение такого же божества, только уменьшенного  в  несколько  раз.  В
руку впилась стрела, процарапанная древним умельцем во всех  деталях  -  с
оперением, с длинным зазубренным наконечником. Бог носил имя "Сам погибай,
а товарища выручай".
     Тяжело переводя дыхание, хэны смотрели на бога и не понимали,  о  чем
речь. Сам-Погибай был, конечно, повсеместно чтимым божеством  и,  несмотря
на явно зловещую окраску смысла заключенной в нем Истины, остался в  числе
бесспорных. Однако вот уже несколько столетий почитание этого бога было  в
достаточной степени абстрактным.
     - Не будем поддаваться злобе, от которой  возрадуется  черное  сердце
Торфинна, - продолжал Алвари. - Достаточно и того, что он захватил в  плен
и, несомненно, жестоко терзает наших собратьев.
     Теперь уже все хэны были без капюшонов. Среди них обнаружилась и одна
хэнша - Акани, старшая сестра Кабари. Сотня круглых голубых и  зеленоватых
глаз смотрела на Алвари, пока он, не жалея  красок,  расписывал  все,  что
обнаружил в пещере Белые Пятна. Не забыл Алвари и подробно остановиться на
всех своих чувствах, переживаниях и  перенесенных  физических  и  душевных
муках. Глядя на его расцарапанную физиономию, на которой застыло выражение
тревоги, трудно было усомниться в достоверности этого рассказа.
     - Так было мне  открыто,  о  досточтимые  хэны,  что  Кари  и  Кабари
оказались в руках Черного Торфинна, который ныне пытает их там раскаленным
железом, ибо в пещере я не обнаружил трупов.
     Акани  начала  погребальный  плач.  Она  не  видела  брата  несколько
десятилетий  и  теперь  потеря  казалась   ей   непереносимой.   Растрепав
темно-рыжие волосы, почти одного цвета с  кожей,  она  грузно  рухнула  на
землю и, раскачиваясь из стороны в сторону,  принялась  громко  причитать.
Остальные хэны не мешали ей - пусть. Обычная хэновская терпимость взяла на
этот раз верх, что несказанно порадовало Алвари.
     - Хэны, - провозгласил он, - наши друзья в смертельной опасности.  Мы
должны спасти их или хотя бы вынести из  замка  их  тела,  дабы  они  были
достойно погребены.
     Услышав последнюю фразу, Акани зарыдала так оглушительно, что  Манари
из Угольных Погребов поморщился. Втайне он всегда считал себя прирожденным
воином и вспоминал эпоху лжекумиров как лучшее время своей жизни. Известие
о том,  что  приближается  новая  война,  заставило  его  сердце  радостно
забиться.
     - Веди же нас на штурм, фронтовой друг! - крикнул он в восторге.
     Алвари даже подскочил, однако быстро взял себя в руки.
     - О нет, отважный Манари, испытанный боевой товарищ, - сказал он,  по
возможности спокойно. - Я философ. Я не гожусь на роль военачальника.  Тем
более, сам  знаешь,  -  контузия...  Вознесем  же  молитву  великому  богу
Сам-Погибаю, дабы надоумил, что нам делать.
     С этими словами он воздел свои короткопалые ручки и начал произносить
слова древнего гимна, мелодия которого давно была забыта.
     К  вечеру  Сам-Погибай,  установленный  совместными   усилиями   всех
собравшихся  в  центре  святыни,  был  так  обильно  смазан  маслом,   что
процарапанное в камне изображение стрелы почти невозможно было разглядеть.
Хэны  расположились  вокруг,  закусывая   жертвенной   снедью   и   умоляя
Сам-Погибая вразумить их и подсказать правильное решение. В конце  концов,
все так утомились, что заснули прямо на траве, посреди храма.
     Никто не заметил, как ветеран гражданских и религиозных  войн  Манари
из Угольных Погребов и с ним несколько решительных и воинственных хэнов, в
том числе Андвари, выбрались из святыни и на трех легких лодках спустились
вниз по Реке, к скале Белые Пятна.  Они  нашли  пещерку,  в  которой  Кари
хранил свою долбенку, где и укрылись в ожидании восхода солнца.


     Замок поразил Аэйта своими огромными размерами. Здесь  было  темно  -
намного темнее, чем на берегу реки. Высоким стенам,  упирающимся  в  тихие
небеса, казалось, не будет конца -  черные,  неприступные,  они  заслоняли
собой весь мир. Несмотря на то, что в  просторном  дворе  было  прохладно,
Аэйт начал задыхаться - совсем как в  доме  Эогана,  когда  там  появлялся
колдун. Удивительно,  мельком  подумал  Аэйт,  как  это  Ингольв  Вальхейм
столько лет дышит таким воздухом?
     Но капитану это было, похоже, нипочем. Он вел Аэйта по двору, держась
в тени стен.
     Подвал, где был заперт Мела, находился под винным складом.  Сообразив
это, Ингольв остановился.
     - Что-нибудь случилось? - прошептал Аэйт.
     - Да.
     Ингольв прижался к стене и осторожно выглянул за угол. Так и есть:  у
входа маячит невысокая  коренастая  фигура  в  островерхом  шлеме.  Идиот,
подумал Ингольв, адресуясь к самому себе. Он сам установил здесь  пост  во
избежание недоразумений, связанных с самовольным  и  чрезмерным  распитием
горячительных напитков. Хотя бы в одном его солдаты разительно  отличались
от бессловесной мебели: они все любили выпить и в нетрезвом состоянии были
способны на что угодно.
     - Там часовой, - объяснил Ингольв. Он уже узнал  стражника.  Это  был
Айвор, молчаливый, сдержанный человек  лет  тридцати,  чем-то  похожий  на
самого Вальхейма, когда тот еще служил в Ахенской армии. Несколько  секунд
Вальхейм раздумывал, потом велел Аэйту ждать и вышел из-за угла.
     Человек в  шлеме  кивнул  капитану.  Вот  сейчас  самое  время  убить
часового. Ингольв покривил рот, заранее зная, что не сможет этого сделать.
     Айвор спокойно смотрел в хмурое лицо Вальхейма.  Наконец  он  спросил
вполголоса:
     - Что-нибудь не так, господин капитан?
     - Да, - ответил Ингольв. - Слушай, Айвор...
     Он все еще колебался. Насколько самостоятельны слуги Торфинна?  Может
быть, при малейшей попытке Вальхейма изменить  господину  Кочующего  Замка
они должны немедленно убить его? У Вальхейма еще не было случая  проверить
это. Он предавал Торфинна впервые. Было сущим идиотизмом доверяться  этому
Айвору.
     - Убирайся отсюда, - сказал Ингольв. - Иди в казарму и ложись  спать.
Завтра я накажу тебя за то, что ты забыл разбудить смену.
     Айвор все так же спокойно кивнул.
     - Вам лучше знать, господин капитан, - сказал он и ушел.
     Ингольв ошеломленно смотрел ему вслед. Так просто?..
     Что-то зашуршало у него за спиной. Ингольв резко обернулся  и  увидел
Аэйта. Мальчишка стоял совсем близко и  нарочно  шаркал  по  земле,  чтобы
Вальхейм его услышал. Как ему удалось подобраться так бесшумно?
     Аэйт весело засопел.
     - Выберемся из замка - я  тебе  и  не  такое  покажу,  -  обещал  он,
бесстыдно прочитав мысли Вальхейма. - Все морасты это умеют.  Здесь  такой
воздух, что в нем не растворишься. Не то, что в лесу...
     Вальхейм схватил его за шею и пригнул к земле, едва не придушив.
     - Еще одна выходка в том же роде - и я тебя действительно повешу.  Ты
что, с ума сошел? Хочешь, чтобы тебя обнаружили? - Он выпустил посиневшего
Аэйта и добавил: - И что это за "выберемся"? Ты, может быть, и выберешься,
если не будешь валять дурака, а я остаюсь здесь.
     Он взял Аэйта за руку и потащил к подвалу. Откатив в сторону одну  из
пустых винных бочек, Ингольв открыл вход в подземелье и ступил  на  первую
ступеньку скользкой от плесени деревянной лестницы.
     - Зажги свечу от факела, - приказал он Аэйту, протягивая ему свечку в
медном шандале.
     Аэйт взгромоздился на пустую бочку, чуть не своротив ее при  этом,  и
поднес свечку к факелу, горевшему прямо над его головой.
     - Тише ты, - прошипел Ингольв. - Давай сюда.
     Он отобрал у Аэйта шандал  и,  держа  ладонь  перед  огоньком,  начал
спускаться вниз. Аэйт бесшумно ступал следом.
     В подвале отвратительно пахло. Что-то  хлюпало  под  ногами.  Ингольв
старался не думать об этом,  пока  пробирался  между  низкими  деревянными
столбами, увязая  на  каждом  шагу  в  липких  нечистотах.  Вокруг  царило
добротное  средневековье.  На  стенах  висели  крючья,  щипцы  и  какие-то
неизвестные  Вальхейму  орудия  пытки,  покрытые   ржавчиной   и   кое-где
подгнившие. Аэйт жался к капитану.
     Они обошли почти весь подвал, но Мелы нигде  не  обнаружили.  Ингольв
пошевелил ногой кучу истлевших тряпок, думая,  что  пленник,  может  быть,
зарылся в них и спит, но его ждало разочарование: там тоже никого не было.
Аэйт начинал сопеть, подозревая Вальхейма в коварстве. Он уже открыл  было
рот, чтобы возмутиться, но в этот момент Ингольв сунул свечку ему в руки.
     - Посвети-ка мне в том углу, - распорядился он.
     Аэйт поднял свечу повыше. Маленький огонек слабо трепетал  в  затхлом
воздухе, готовый погаснуть в любое мгновение. Ингольв присел на  корточки,
обхватил обеими руками каменную плиту и с натугой  сдвинул  ее.  Открылась
чернота - настолько жуткая и беспросветная, что капитан поневоле отпрянул.
     - Значит, и в этом мире тоже, - пробормотал он и,  увидев  удивленное
лицо Аэйта, пояснил: - В разных мирах замок выглядит по-разному. Я не  был
уверен, что Торфинн опять устроил подземную темницу. Он  иногда  этого  не
делает.
     Склонившись над черной дырой, капитан задумался.  Лестницы  здесь  не
было. Те, кого сталкивают в подземелье, чаще всего обречены  остаться  там
навсегда. Ингольв прикидывал, насколько глубока пропасть.
     - Ну что, - сказал он наконец, - делать-то нечего.  Полезу,  пожалуй.
Посвети.
     Аэйт вытянул руку со свечой. Ингольв сел на  край  зияющего  провала,
подмигнул мальчишке и спрыгнул вниз.
     Он приземлился на  четвереньки  в  жидкую  грязь  и  довольно  сильно
ударился. Кругом был непроглядный мрак.  Дав  глазам  привыкнуть,  Ингольв
поднялся на ноги, вытер руки о штаны и тихо свистнул.  Высоко  над  ним  в
светлом пятне мелькнула физиономия Аэйта.
     - Все в порядке, - сказал ему Ингольв. -  Погаси  свечу  и  сиди  как
мышь.
     Он осторожно двинулся вперед и  почти  сразу  споткнулся.  В  темноте
послышался невнятный стон. Ингольв быстро присел  на  корточки  и  пошарил
вокруг себя руками. Что-то неприятно теплое и мокрое содрогнулось под  его
ладонью.
     - Мела, ты? - спросил Ингольв и вдруг испугался: так гулко  прозвучал
его голос под каменными сводами.
     В ответ закашлялись и захрипели.  Потом  попытались  высвободиться  -
впрочем, безуспешно. Ингольв сильно сжал чьи-то плечи.
     - Кто здесь? - повторил он. - Это ты, Мела?
     - Я, - сипло ответил  голос.  -  Что  тебе  нужно  от  меня,  Ингольв
Вальхейм?
     Ингольв прикусил губу. Если один брат умеет читать мысли,  то  почему
бы другому не видеть в кромешной тьме?
     - Как ты узнал меня?
     - По хватке. - Мела дернул плечом. - За каким чертом ты явился?
     - Заткнись, - грубо ответил Вальхейм. Он  вдруг  подумал,  что  найти
общий язык с Мелой будет куда проще, чем с его младшим братом. - Ты будешь
отвечать на мои вопросы, хорошо? А все остальное время ты будешь молчать.
     Мела, казалось, погрузился в задумчивость. Ингольв решил  считать  ее
признаком согласия.
     - Ты можешь ходить?
     - Не пробовал, - буркнул Мела.
     - Ну так попробуй, - сказал Вальхейм и выпустил его.
     Мела пошевелился в грязи и тихо охнул.
     - Твои подчиненные, Вальхейм, очень  исполнительные  люди.  Я  бы  на
твоем месте повысил им жалованье. По-моему, этот Онтлак или как  там  его,
переломал мне все ребра.
     - Заставь дурака богу молиться... - пробормотал Вальхейм.
     - К тому же, - продолжал Мела, - недавно сюда бросили еще одного. Мне
показалось, что его зовут Петипас. Не  знаю  уж,  за  что  ты  с  ним  так
обошелся, но крыл он тебя отчаянно.
     -  Петипас?  Здесь?  -  Ингольв  подскочил.  Чертов   Дагоберт   явно
перестарался. Завтра сам сядет на хлеб и воду.
     - Через полчаса этот Петипас обнаружил  меня,  -  как  ни  в  чем  не
бывало, рассказывал Мела. - Сперва мы долго бранили тебя хором, а потом он
попытался меня убить... Хорошо, что  он  ногу  сломал,  когда  падал  сюда
сверху, иначе бы мне от него не уползти...
     - Где он?
     - Валяется где-то тут...
     - Ладно. - Ингольв пока отложил мысли о лучнике и вернулся  к  своему
делу. - Так ты можешь ходить?
     Из темноты донеслось чавканье грязи и  невнятная  брань,  потом  Мела
сказал:
     - Можно мне держаться за тебя?
     - Конечно. - Ингольв  протянул  руку  и  невольно  поморщился,  когда
пальцы Мелы сильно вцепились в нее.
     - Я стою, - сообщил Мела, - что дальше?
     Вместо ответа Ингольв поднял голову и сказал, повысив голос:
     - Аэйт, там, на стене, висит моток веревки. Между "испанским сапогом"
и "железной кобылой".
     Сверху донеслась возня, после чего голос Аэйта виновато произнес:
     - Я не вижу тут никакой кобылы.
     - А веревку видишь? - разозлился Ингольв.
     - Сейчас.
     С легким топотом Аэйт убежал.
     Мела слабел. Ингольв подхватил его под мышки, потом, крякнув,  поднял
на руки. Для своего роста Мела оказался довольно тяжелым.
     Увесистый конец веревки больно стукнул Вальхейма по макушке, так  что
капитан едва не выпустил свою ношу.
     - Все в порядке! - сообщил Аэйт. - Я ее к столбу привязал.
     Голос звучал так самодовольно, что Вальхейму страшно  захотелось  тут
же надрать парню уши. Он потрогал веревку. У него на руках Мела становился
все тяжелее, и Ингольв понимал, что его пленник теряет сознание. Он связал
Меле запястья своим ремнем, повесил его  себе  на  шею  и  медленно  полез
наверх. Прошло, как ему показалось, очень много  времени,  прежде  чем  он
очутился опять в подвале пыток. После подземелья это  помещение  выглядело
довольно уютным. Свалив Мелу на пол, капитан снял с его рук ремень и  стал
спускаться вниз.
     - Ты куда? - встревожился Аэйт.
     - Займись лучше братом, - буркнул Ингольв. - По-моему, он умирает.  Я
сейчас вернусь.
     Аэйт склонился над Мелой. Свечка, которую он, вопреки приказанию,  не
потушил, горела на грязном полу и почти вся  уже  оплыла.  Мела  с  трудом
раскрыл глаза. Онтлак так сильно избил его,  что  Аэйт  почти  не  узнавал
старшего брата.
     - Аэйт... - шепнул Мела. - Это действительно Ингольв Вальхейм?
     - Конечно, - ответил Аэйт.
     - Он что... ненормальный? - спросил брат. - Зачем он это делает?
     - Он ненормальный.
     В этот момент тот, о ком они  говорили,  вновь  показался  над  краем
пропасти. Лицо капитана  побагровело  от  натуги.  Он  с  видимым  усилием
выбрался из подземелья и  упал  на  бок.  Человек,  которого  он  вытащил,
моргал,  ослепленный  тусклым  светом  свечи.  Ингольв  высвободился,   но
развязывать ему руки не стал. Как только лучник пришел в себя,  он  хрипло
сказал:
     - Сволочь Дагоберт. Вы ему припомните, господин капитан... Он нарушил
приказ... Вы же ему на гауптвахту велели, а он куда...
     Ингольв, не слушая, осторожно ощупал левую ногу лучника.  Она  сильно
распухла. Петипас взвыл от боли.
     - Ладно, потерпи, - сказал Ингольв.
     - Дагоберт, - выдавил Петипас сквозь слезы. - Сволочь...
     Ингольв отвернулся от него и встал.  У  него  были  более  неотложные
дела, чем не ко времени усердный Дагоберт.
     - Так, - произнес он. - Мела  ходить  не  сможет.  Аэйт,  ты  сумеешь
дотащить его на себе?
     Младший брат смотрел  на  капитана  так  тоскливо,  что  сомнений  не
оставалось. Ничего он  не  сумеет.  Ингольв  подумал  еще  немного.  А  не
поручить ли это дело  Одо  Брандскугелю?  Идеальная  кандидатура:  туп  до
святости, могуч и беспредельно предан его благородию...
     В винном погребе у них над головами загремели  чьи-то  шаги.  Ингольв
замер. Неужели он  все-таки  допустил  ошибку,  оставив  Айвора  в  живых?
Стражник,  небось,  побежал  прямо  к  Торфинну...  Склонив   голову,   он
прислушался. Нет, похоже, пока оснований для паники нет.  Наверху  бродили
от бочки к бочке, видимо, в поисках вина.  Потом  голос  Торфинна,  слегка
дребезжащий, но все еще звучный, произнес:
     - А! Вот оно.
     Забулькала жидкость, наливаясь в  сосуд.  Ингольв  поморщился.  Не  в
силах отогнать свои страхи, старый чародей опять впал в запой. Но в то  же
время капитан ощутил  облегчение:  сейчас  Торфинн  уйдет  и  можно  будет
спокойно выбраться отсюда.
     - Ваша  милость!  -  неожиданно  завопил  Петипас.  -  Ваша  милость!
Припадаю к  стопам!  Произошло  недоразумение!  Дагоберт,  этот  нерадивый
пес...
     - Заткнись, - прошипел Ингольв и пнул его по  больной  ноге.  Петипас
заорал и тут же затих, давясь,  когда  капитан  вынул  из  ножен  саблю  и
показал ему.
     Но было уже поздно.
     - Э! - сказал Торфинн, пьяно удивляясь. - А что это подвал  открыт...
а?
     Он прошел в  тот  угол,  откуда  доносился  голос,  и  толкнул  ногой
каменную плиту, служившую дверью в подвал пыток. Ингольв,  который  хорошо
знал все интонации этого тяжелого голоса, слышал, что  Торфинн  уже  успел
достаточно набраться.
     - Непорядок, - тянул Торфинн. - И  стража  где-то  шляется...  Завтра
спущу с Вальхейма три шкуры. Совсем распустил своих паршивцев...
     Кряхтя, старик задвинул плиту. Лязгнул засов. Стало очень тихо.
     Петипас в ужасе смотрел на Вальхейма.
     - Это что же? - прошептал он. - Ведь он нас запер! Почему вы не  дали
ему знать, ваше благородие?
     - Молчи, - сказал Вальхейм.
     - Почему вы не кричали?  Вы  прятались  тут?  А,  измена!  -  завопил
Петипас. - Я всегда подозревал,  ваше  благородие,  что  вы  изменник.  Вы
заговорщик. Предатель! Вы!..
     - Заткнись, - процедил Вальхейм. - Он "всегда знал"! -  издевательски
передразнил он лучника. - Когда  это  "всегда"?  Ты  на  свет-то  появился
неделю назад. Ты хоть знаешь, кто ты такой?..
     Лучник приподнялся, опираясь на локоть.
     - Я человек, - сказал он твердо.
     - Я велел тебе молчать, - напомнил Ингольв.
     Петипас тяжело  упал  на  спину  и  уставился  в  низкий  закопченный
потолок.
     - Ненавижу тебя, - сказал он капитану. - Мразь...
     Ингольв сел, обхватил руками колени. Несколько минут он  слушал,  как
Петипас поливает его грязью, и размышлял: не столкнуть ли  его  обратно  в
подземелье. Но почему-то он не мог этого сделать.
     Зато Аэйт совершенно не чувствовал никакой ответственности  за  жизнь
Петипаса. Он выбрал подходящий момент и огрел лучника по  голове  дубиной,
которую подобрал среди пыточного инвентаря. Солдат замолчал и  закашлялся,
выплевывая кровь.
     Ингольв даже не шевельнулся. Завтра Торфинн обнаружит их здесь -  всю
компанию. Ему было даже страшно представить себе, какая судьба ждет  Аэйта
и Мелу. Может быть, самое лучшее - убить братьев сейчас, чтобы не отдавать
их в руки Торфинна?..


     Неожиданно ему стало жарко, точно за спиной у них развели  костер.  В
тот же миг подвал озарился багровым пламенем. Ингольв  резко  обернулся  и
закрыл собой Аэйта. В первое мгновение он даже не понял,  что  происходит,
такой невероятной была картина, представшая его глазам.
     Из черной пропасти, откуда они только что выбрались, вырывались языки
пламени. Казалось, под  полом  развели  гигантский  костер.  Огонь  бешено
вгрызался в черноту, окутавшую подвал.
     - Что это? - прошептал Аэйт, но ответа не получил.  Он  почувствовал,
как дрожит Ингольв, и ему стало дурно от страха.
     Из пламени показался полуобнаженный торс.  Плоское  лицо  с  красными
злобными глазками ухмылялось и скалило зубы. Царственным  жестом  чудовище
скрестило на груди перепончатые лапы. Не узнать  его  было  невозможно.  В
какой-то миг Вальхейму показалось, что ожил и запылал меч Гатала  -  чужое
оружие, несущее смерть Черному Торфинну, жаркий клинок, в который  вложены
Темные Силы, искусная рукоять, посвященная Хозяину Подземного Огня...
     -  Здравствуй,  Хозяин,  -  сказал  Ингольв.  Зубы  у  него  все  еще
постукивали.
     Существо расхохоталось, блестя желтоватыми клыками.
     - Что ж, недурной прием. Но ты мне  не  нужен,  человек  Торфинна.  Я
пришел ради младшего сына Арванда. Где он?
     Аэйт вздохнул и вышел вперед.
     - Я здесь, Хозяин, - сказал он, опускаясь на колено и склоняя голову.
     Хозяин   Подземного   Огня   удовлетворенно   хмыкнул,    разглядывая
белобрысого парнишку.
     - Вежливый, воспитанный юноша, - пророкотал он. - Эоган был  прав,  о
да...
     Аэйт сел, скрестив ноги, перед самым костром.  На  его  бледном  лице
показалась улыбка. Вальхейм с удивлением увидел, что мальчишка  совершенно
успокоился.
     - Эоган... - пробормотал Аэйт. - Великий Хорс, как здорово...
     Хозяин зашипел.
     - Небесный огонь не очень-то дружен с подземным,  -  предупредил  он,
нахмурившись. - Осторожней выбирай выражения, Аэйт, сын Арванда.
     - Прости меня, Хозяин, - тут же отозвался  Аэйт.  -  Я  был  так  рад
услышать имя Эогана, что перестал следить за своей речью.
     Хозяин  поморгал   красными   глазками   и,   наконец,   одобрительно
ухмыльнулся, выпустив изо рта струю пламени.
     - Да, я понимаю, понимаю, чем ты взял Эогана, этого старого  упрямца,
-  произнес  Хозяин  рокочущим  голосом.  -  То-то  кузнец,  позабыв  свою
гордость, валялся у меня в ногах, умоляя спасти тебя. Не очень-то  мне  по
нраву бегать по мирам. Я уже не мальчик, да... Стар я для таких дел. Эоган
продал мне свою душу  на  три  года.  Ладно.  Ради  такого  дела  можно  и
побегать. Сильная душа, старая душа... - Он смерил Аэйта взглядом. - Да, в
тебе есть свет. Слишком много света. Даже смотреть больно. Я помогу  тебе,
Аэйт, сын Арванда. Скажи, Мела, сын Арванда, тоже здесь?
     - Мела здесь, - тихо ответил Аэйт.
     Хозяин приложил перепончатую лапу к глазам.
     - Где?
     Аэйт слегка отодвинулся, чтобы Хозяин мог разглядеть.
     - А, вижу, - небрежно произнес Хозяин. - Помирать собрался.  И  зачем
он только понадобился Эогану? В нем нет ни искры  света,  ни  капли  тьмы.
Примитивный убийца, сиречь воин. Но Эоган почему-то восхищался им. Знаешь,
что он говорил? "Мела, - говорил он, - сумел воспитать воина,  не  убив  в
нем чародея". Может быть, ты объяснишь мне, что это означает?
     Аэйт покраснел и ничего не ответил. Глядя на него, Хозяин прищурился,
его рубиновые глазки почернели, как угли.
     - Вас, людей, сам черт не разберет.
     - Мы не люди, - тут же поправил его Аэйт.
     - Нашел, чем гордиться, - фыркнул Хозяин, разбрызгивая  искры.  -  По
мне так, вы, морасты, ничем не лучше людей.  Такие  же  идиоты.  Кем  тебе
приходится Эоган? Почему он так трясется из-за тебя?
     - Собственно, никем, - растерялся Аэйт. - Я жил у него, когда  был  в
плену.
     Хозяин пожевал губами и спросил невнятно:
     - Алага кто в гроб загнал? Ты или кузнец?
     - Ни мне, ни кузнецу такое не под силу, - ответил Аэйт. - Это  сделал
Безымянный Маг...
     - Ух! - выдохнул Хозяин.  -  Ну  и  дела  вокруг  творятся...  Стоит,
пожалуй, побегать по мирам Элизабет, чтобы  послушать  такое...  Ладно.  Я
пришел сюда не ради пустой болтовни. Завтра Торфинн, мерзавец и пьяница...
     Услышав, как Хозяин бранит черного мага, Аэйт удивился.
     - Разве Торфинн не служит, как и ты, Темной Силе?
     Глаза Хозяина полыхнули оранжевым светом.
     - Рано я похвалил тебя, сын Арванда. Кто научил тебя перебивать  речи
старших?
     - Я взволнован и испуган, господин мой,  Хозяин  Подземного  Огня,  -
быстро проговорил Аэйт. - Потому и не  успел  уследить  за  своим  языком.
Нетерпеливый вопрос сорвался с него, опередив мой разум.
     - Ну-ну, - снисходительно произнес Хозяин,  но,  чуть  ли  не  против
своей  воли,  улыбнулся,  выставив  желтоватые  клыки.  -  Ты  так  умеешь
подмаслить свою грубость, что я, пожалуй, отвечу тебе. Я старше  Торфинна.
Моя Сила тоже темна, но мы с ним служим разной Тьме. Тьма - не Свет, у нее
много оттенков. Торфинн умрет, а я был  всегда  и  пребуду  всегда.  Я  не
чародей, мой мальчик, - я бог.
     Аэйт склонил голову.
     - Я должен был догадаться, видя твое могущество.
     Хозяин самодовольно похлопал себя  по  животу.  Окрашенные  пламенем,
перепонки между его когтистых пальцев засветились бледно-желтым светом.
     - Итак, завтра Торфинн, богохульник и  заносчивый  невежда,  разрежет
вас на куски. Таков один из вариантов будущего, весьма прискорбный.  Когда
Эоган вызвал меня, я разжег гадальный костер прямо в кузнице. Между языков
пламени мы с ним разглядели такое, от чего он кричал,  точно  перепуганная
девчонка. Я его таким и не упомню...  -  Хозяин  пристально  посмотрел  на
Аэйта. - Почему ты не спрашиваешь, что было явлено нам в огне?
     - Если ты сочтешь нужным, Хозяин, ты сам расскажешь, - ответил Аэйт.
     Его показное смирение не обмануло подземного  бога,  но  он,  тем  не
менее, фыркнул одобрительно.
     - Ладно, образец учтивости, именуемый в мирах Элизабет Аэйтом,  я  не
стану пугать тебя понапрасну. Зачем терять время? Это всего лишь  один  из
вариантов будущего, но он не воплотится, если,  конечно,  у  вас  достанет
ума. Слушай меня, младший сын Арванда. У тебя есть разрыв-трава и  у  тебя
есть Светлая Сила. Этого хватит, чтобы сокрушить твердыню Торфинна. Будь у
тебя только что-то одно, я не стал бы тратить на тебя ни минуты.
     - Как я могу уничтожить Торфинна? - удивился  Аэйт.  -  Я  думал,  ты
пришел, чтобы помочь нам выбраться отсюда...
     - Помочь? - Хозяин расхохотался.  От  его  громового  смеха  едва  не
рухнул потолок. - Да кто вы такие, чтобы я помогал вам? Нет,  друзья  мои,
вы должны помочь себе сами. Говорю тебе:  вы  уничтожите  Кочующий  Замок,
иначе вам придется умереть страшной смертью. И ты, Аэйт, знай: ты способен
раздавить Торфинна.
     - Не верю, - с силой сказал Аэйт.
     Он чувствовал подступающее отчаяние. Замок был огромен, он был напоен
силами Зла, и маленькая светлая искорка, горевшая в душе  молодого  воина,
терялась в беспросветном мраке. Откуда взяться надежде?
     - Не веришь? - громыхнул Хозяин. - Наглец! Боги не лгут; лгут  только
чародеи!
     - Прости, Хозяин Подземного Огня, - поспешно проговорил Аэйт. -  Язык
опять подвел меня. Я хотел сказать, что не верю в свои слабые силы.
     - И напрасно, - все еще сердитым тоном заметил  Хозяин.  -  На  твоей
стороне судьба. Торфинна ждет смерть  от  ладони  странника,  вооруженного
необычным оружием. Если бы этот невежественный гордец получше знал древние
языки, он не стал бы делать глупости и  шарахаться  от  меча,  выкованного
Эоганом. Меч, конечно, опасный. Смертоносный меч, тут и спорить нечего. Но
Торфинн так струсил, что не заметил смерть у себя под носом -  и  как  раз
там, где он ее не видит.
     Хозяин вытянул лапу и когтями указал на Вальхейма.
     - Ты - раб Торфинна, человек?
     Вальхейм встал.
     - Можешь называть меня и так, Подземный Хозяин.
     - Не гордый, - проворчал Хозяин. -  Хорошо.  Я  не  собираюсь  ничего
делать за вас. Ты знаешь замок достаточно, слуга чародея. Ты видел  его  в
разных мирах. Нет, я не собираюсь вмешиваться. Я - Хозяин Подземного Огня.
Зачем мне лезть не в свое дело? Зачем это я, старый бог, буду  становиться
между Черным Торфинном и его гибелью? Ингольв  Вальхейм,  проданный  своей
сестрой, ты видел Истинный Замок. Ты видел его, когда он  находился  между
мирами. Я не намерен давать советы. Я ухожу.
     Языки пламени стали уползать в подземелье. Заметно потемнело.
     - Остановись! - крикнул Аэйт. - Стой! Хозяин, подожди!
     - В чем дело? - вопросил Хозяин.
     - Ты сказал, что в обмен  на  мое  спасение  Эоган  отдал  тебе  свою
душу...
     - Положим... на три года...
     - Что с ним теперь будет?
     - Ты мне не спрос, мальчишка, - угрожающе сказал Хозяин. - Что  надо,
то и будет.
     - Я хочу знать, - упрямо повторил Аэйт.
     - Как ты смеешь! - загремел Хозяин.
     - Ответь мне, - сказал Аэйт совсем тихо.
     Последний сполох угас, и Хозяин, извиваясь, сполз в подземелье. И уже
оттуда донесся его приглушенный голос:
     - Эоган не ошибся в тебе,  Аэйт,  сын  Арванда.  Да,  он  не  ошибся.
Прощай.
     Воцарилась глубокая тишина.  Потом  Ингольв,  все  еще  ошеломленный,
сказал:
     - Послушай, Аэйт... Откуда он знал о предсказании?
     - Такие вещи обычно бродят по мирам, - ответил Аэйт. - А как  понимал
его сам Торфинн?
     - "Жди  смерти  от  руки  бродяги,  вооруженного  чужим  оружием",  -
вспомнил Вальхейм.
     Аэйт смотрел на свою раскрытую ладонь.
     - Так вот почему он так испугался моего брата, - пробормотал он. -  И
меч Гатала привел его в ужас. А бояться надо было моей  ладони.  Но  я  не
могу понять... - Аэйт взял Вальхейма за рукав и прижался  к  нему.  -  Ох,
Ингольв... Разрыв-трава сокрушает только  оружие  и  металл.  Как  я  могу
сокрушить Кочующий Замок?
     Он с тоской оглядел замшелый  влажный  камень  стен.  Ингольв  сильно
вздрогнул.
     - Аэйт, - сказал он, хватая мальчишку за плечи  и  заглядывая  ему  в
лицо. - Истинный Замок! - Он хрипло рассмеялся. - Я видел Истинный Замок!
     Аэйт в растерянности захлопал  густыми  белыми  ресницами.  Вальхейм,
скаливший зубы в темноте над  его  головой,  показался  вдруг  огромным  и
страшным. А из высоты и мрака донесся хриплый голос:
     - Истинный Замок создан из металла, Аэйт. Он железный!


     Манари из  Угольных  Погребов  раздавал  последние  приказания  своим
соратникам. Столетий, проведенных в скуке, как не бывало.  Старый  хэн  на
полном серьезе собирался захватить крепость Торфинна и приступил к  своему
замыслу, не ведая колебаний.
     - Нам нужно снять часового, - объяснял он другим  решительным  хэнам,
пока они лежали в густой  траве  перед  высокой  каменной  стеной.  -  Ты,
Андвари, переоденешься в его доспехи,  усыпишь  бдительность  остальных  и
откроешь нам ворота. Наша вторая задача - захват оружейного склада...
     - Послушай, Манари, - вмешался желтоглазый хэн  по  прозвищу  Осенний
Лист. Он жил на краю леса и упорно не хотел покидать своей  пещерки,  хотя
деревья наступали на нее с каждым годом, и стены уже покрылись  трещинами.
- Скажи мне, как Андвари переоденется в доспехи часового, если эти верзилы
выше нас ростом ровно в два раза?
     Манари смерил его высокомерным взглядом.
     - Ты что, Осенний Лист, сомневаешься в моем опыте полководца?
     - Спаси меня Сам-Погибай от  подобных  сомнений!  -  ответил  Осенний
Лист. - Но ведь доспех может оказаться великоват нашему Андвари  -  я  это
хотел сказать. Как же тогда он сумеет усыпить бдительность врагов?
     Манари немного подумал.
     - Ну что ж, вопрос правомерный. Я думаю, сделаем так. Доспех  наденут
двое. Один встанет на плечи другому. Осенний Лист, тебя я назначаю ногами.
     - Но я... - начал было желтоглазый хэн, однако  Манари  оборвал  его,
повысив голос:
     - Разговорчики!  Приказы  не  обсуждают!  Мы  находимся  в  состоянии
войны... Эй, а ты куда?
     Этот вопрос был обращен к пожилому хэну,  который  вдруг  поднялся  и
побрел вниз по склону.
     - А, надоело... - проворчал пожилой хэн. - Я было  забыл,  что  такое
война, а теперь вдруг вспомнил и враз надоело. Слишком шумно. Хэны - народ
одинокий, сам знаешь...
     - Дезертир! - презрительно бросил Манари ему вслед  и  отвернулся.  -
Итак, я возвращаюсь к нашему первоначальному плану. Андвари и Осенний Лист
усыпляют бдительность охраны...
     Он не успел  договорить.  Холм,  на  котором  стоял  замок,  загудел.
Страшный звон нарастал, превращаясь в оглушительный вопль,  словно  кричал
от невыносимой боли огромный  тролль.  Каменные  стены  замка  дрогнули  и
затряслись.
     - В укрытие! - крикнул Манари.
     Поскольку никто из молодых хэнов не знал, что это такое,  они  просто
сбились в кучу, зажимая уши коричневыми ладошками.
     Замок Торфинна трясся, стонал, кряхтел, но не падал.  Он  размывался,
становясь вязким, как тесто,  и  чья-то  невидимая  рука  ухватила  его  и
потянула вверх, сминая стены и башни, точно они были  вылеплены  из  сырой
глины.
     Утратив  прежние  очертания,   замок   поднялся   ввысь,   и   глазам
перепуганных  зрителей  предстал  грозный  силуэт  металлического  конуса.
Острый шпиль вонзался в потемневшее  небо.  Серый  туман  клубился  вокруг
чудовищного сооружения,  скрывая  его  четкие,  хищные  контуры,  и  замок
выступал из мглы неясной громадой, с каждым мгновением наливаясь чернотой.
     Громыхнул гром. По металлическому конусу прошла судорога, и глубинный
алый свет пробежал по нему снизу доверху.  На  шпиле  вспыхнула  и  угасла
молния.  Вопль  стал  тише,  как  будто  кричавший  устал,  и   теперь   с
непрерывными раскатами грома  сливался  монотонный  стон,  полный  муки  и
утомления от долгого страдания. Алый  свет  не  угасал.  Улетев  с  острой
верхушки конуса ослепительной вспышкой молнии, он снова зарождался  у  его
основания, все более яркий и нестерпимый. Металлические стены дрожали  все
сильнее, они стали изгибаться, меняясь с каждой секундой.
     Манари, выглянувший на мгновение из-под капюшона, увидел,  что  конус
превращается в гигантскую человеческую фигуру. Белый свет,  срывающийся  с
вершины, развевался на ураганном ветру,  как  волосы.  Шторм  бушевал  под
облаками, не затрагивая травы. Черное, облитое  металлом  тело  корчилось,
пожираемое пламенем. Казалось, убийственная красная искра вспыхнула  прямо
в чреве исполина и, застав его врасплох,  разгорелась  и  охватила  его  с
головы до ног.
     Вдруг  огонь  поднялся  почти  до  небес,  скрывая  зловещий   силуэт
погибающего титана, - и тут же опал на землю и погас. Вместе с  ним  упал,
рассыпавшись, и человекоподобный образ, мелькавший в пламени.  Еще  минуту
доносился еле слышный смертный стон, но потом утих и он.
     Огромное пространство вокруг того места, где совсем недавно горделиво
высился восьмибашенный замок, было теперь густо усыпано хлопьями ржавчины.
Манари смахнул ее с плаща и встал на ноги.  В  ушах  у  него  до  сих  пор
звенело.
     Андвари  лежал,  уткнувшись  лицом  в  землю.  Наклонившись,  ветеран
тряхнул его за плечо.
     - Все кончено, - сказал он сиплым голосом. - Можно вставать.
     - Кто победил? - спросил молодой хэн,  продолжая  лежать  с  зажатыми
ушами.
     Манари с трудом оторвал его ладонь от уха и крикнул:
     - Наши! Наши победили!
     Осенний Лист пошевелился, выбрался из-под упавшего на него Андвари  и
сел, потирая глаза.
     - Боги... - простонал он. - Никогда больше не стану воевать.. До чего
же много шума! До сих пор в голове гудит...
     Кряхтя и стеная, хэны кое-как вставали,  мотали  головами,  ощупывали
руки и ноги и все никак не могли поверить в то, что  остались  целы  после
такой ужасной битвы.
     Неожиданно Осенний Лист пошатнулся и схватил Манари за плечи.
     - Что мы наделали? - закричал он в отчаянии. - А  наши  друзья,  наши
соратники, Кари и Кабари?.. Они же сгорели в проклятом  замке!  Как  можно
было начинать операцию, не подумав заранее о последствиях победы?
     - На войне всякое случается, - веско ответил Манари. - Я знаю  ее  не
понаслышке, поверь мне, Осенний Лист. И я знаю, что могут быть  и  жертвы.
Более того, жертвы неизбежны. Они погибли  не  напрасно.  Они  сгорели  во
славу отчизны!
     - "И дым отечества нам сладок" -  сомнительное  божество,  -  заметил
Андвари с подозрением в голосе. - Ты что, Манари, еретиком заделался?
     - И-Дым - бесспорный бог, а ты, как я погляжу, у нас большой невежда,
-  огрызнулся  Манари.  -  В  ортодоксы  лезешь,  а  в  богах  толком   не
разбираешься.
     - Бесспорный бог - "Нет дыма без огня", -  возразил  Андвари.  -  Ты,
уважаемый Манари, позабыл кое-что за давностью лет.
     - Разговорчики! - рявкнул Манари, вовремя  вспомнив  о  том,  что  он
полководец. - Нам нужно осмотреть руины и собрать трофеи. А  теологические
споры оставим на вечер.
     На это было нечего возразить. Все еще оглушенные, хэны  поднялись  по
склону. Ржавчина лежала на земле огромной горой. Ничего,  кроме  ржавчины,
здесь не было. Ни драгоценных камней, ни книг, ни оружия. Не увидели они и
трупов. Рассыпалось и превратилось в ржавую пыль  все:  алебарды  и  пики,
кольчуги и шлемы, камины, лестницы, столы и стулья, флаги и плащи,  винные
бочки и орудия пыток...
     - Все, - горестно произнес Осенний Лист. Он  сел  на  холмик  посреди
огромного ржавого поля и заплакал.
     И тут холмик под ним задергался. Осенний Лист скатился с него и  упал
на бок. Наружу высунулась морда огромной ящерицы. Она зашипела, выплевывая
струйку синеватого пламени, и тут же взвизгнула и захлопнула пасть. Чей-то
надтреснутый голос, приглушенный толстым слоем пыли, прикрикнул:
     - Ах, ненасытная утроба! Вылазь, кому говорят!
     Царапаясь когтями, ящерица напряглась, пригнула голову  и  с  усилием
выволокла на поверхность свой длинный хвост. И тогда стало  видно,  что  в
хвост вцепилась человеческая рука. Это была старческая  морщинистая  рука,
вся унизанная золотыми кольцами. На среднем пальце  их  было  три,  причем
одно поражало своими размерами. Сверкнул изумруд, и  тут  же  вокруг  него
заискрились  россыпью  крошечные  бриллианты.  Недобрым  багровым   светом
вспыхнули на указательном пальце три больших рубина.
     Ящерица  карабкалась  наверх  изо  всех   сил.   Наконец,   появилась
растрепанная голова старухи, древней и безобразной. Она ругала ящерицу, не
переводя дыхания.
     Если бы сейчас их мог  видеть  Синяка,  он  подивился  бы,  до  каких
чудовищных размеров можно раскормить саламандру.  Его  собственная  ящерка
была крошечной по сравнению с этим бегемотом.
     Старуха  похлопала  огненного  духа  по  шее,  словно  боевого  коня,
уселась, распустив  свои  широкие  рваные  юбки,  и  огляделась  вокруг  с
победоносным видом, как стервятник. С ее морщинистой шеи свисали  ожерелья
из кабаньих клыков, перьев и игральных костей. Лохматый плащ прикрывал  ее
костлявые плечи.
     Старуха заметила хэнов и цепко прищурилась.
     -  Мародеры,  -  определила  она.  -  Охо-хо,  ничего-то  нового   не
встретишь. В какой мир ни попадешь, везде одно и то же...
     Неожиданно для самого себя Осенний Лист выступил вперед.
     - Прошу прощения, милостивая государыня, но мы вовсе не мародеры.
     - Что?! - Старуха вытаращила глаза. - Да ты наглец!
     - Отнюдь, -  расхрабрился  Осенний  Лист.  -  Просто  я  указал  вам,
сударыня, на совершаемую вами ошибку, прискорбную для всех нас.  Поспешные
выводы из поверхностных наблюдений...
     - Как ты смеешь! - визгливо вскричала старуха. - Взбесившийся хам! Да
ты знаешь, кто я такая?
     - Вы, сударыня, находитесь на руинах, как и мы,  и  можете  с  полным
правом быть заподозрены... - бормотал Осенний Лист, оглядываясь  на  своих
товарищей в поисках поддержки, но те молчали, как убитые.
     Старуха тоже отметила это.
     - Не рвутся что-то твои  дружки  выручать  тебя,  а?  -  сказала  она
язвительно. - Ох, несчастный день...  -  Она  оглянулась  на  горы  ржавых
хлопьев.  -  Говорила  я  этому   болвану,   говорила:   нельзя   понимать
предсказания так буквально! "Жди смерти от чужого оружия", как же! А  если
не "чужого"? Если, например, "необычного"? Или "присвоенного"?  Без  толку
все разговоры мои, тьфу! И сам погиб, и замок загубил...
     Она  сокрушенно  потрясла  головой,  бессвязно  бормоча  и,   видимо,
полностью погрузившись в горестную думу.
     Осенний Лист почувствовал, как его тянут за плащ, и обернулся.
     - Спроси ее хоть, кто она? -  прошептал  Манари,  высовываясь  из-под
капюшона.
     - А чего я? - дернулся Осенний Лист, но Манари подтолкнул его кулаком
в спину.
     - Ты уже нашел с ней общий язык. Давай.
     Вздохнув,  Осенний  Лист  приблизился  к  старухе  и   был   встречен
недружелюбным взглядом красных глазок.
     - Что надо?
     - Сударыня, - сказал Осенний Лист, - позвольте представиться. Хэн  по
прозванию Осенний Лист...
     - А! - отрывисто бросила старуха.  -  Хочешь  знать,  кто  я?  -  Она
пошевелилась, поправляя юбки, и гордо  выпрямилась.  -  Мое  имя  Имд.  Не
слыхал? Ну и не надо. Охо-хо...
     - Госпожа Имд, - снова заговорил Осенний Лист, - я  попросил  бы  вас
растолковать неискушенному хэну, какая страшная  трагедия  совершилась  на
этих холмах.
     Имд обвела рукой вокруг себя.
     - А что, вы не  видите?  Замок  Торфинна  рассыпался  в  прах.  Замок
Торфинна! Кто бы мог подумать... И все, кто  были  частью  замка,  исчезли
вместе с ним. И сам Торфинн тоже. Жить теперь негде... Негде  на  старости
лет голову преклонить... Ну, попадись мне этот, хоть  с  "чужим"  оружием,
хоть с "присвоенным"! - Она погрозила  костлявым  кулаком  неведомо  кому,
выставив сверкающие перстни, а потом с кряхтением встала и пнула  каблуком
жирную саламандру. - Вперед, ненасытная утроба!
     Имд грузно уселась на ящерицу и ударила ее по  бокам.  Со  скоростью,
невероятной для такого тяжелого тела и коротких лап, саламандра  побежала,
оставляя за волочащимся хвостом пыльное  облако.  Вскоре  они  скрылись  в
густом лесу, который начинался в полумиле от того места, где стоял замок.
     - Все, кто были частью замка, погибли! - возбужденно сказал Манари. -
Значит, и стражники тоже! Да, друзья, вот это настоящий триумф...
     Он услышал шаги и замер с раскрытым ртом.
     Прямо на них шел рослый человек в темном плаще.  Поначалу,  глядя  на
его властную осанку, хэн принял его за самого Торфинна и, пискнув, присел,
натягивая на голову капюшон.
     Но  человек  этот  не  замечал   наблюдателей.   Он   остановился   в
растерянности и стал озираться по сторонам. Через минуту  он  увидел,  как
зашевелилась пыль  ярдах  в  десяти  от  него,  и  бросился  туда.  Ожидая
появления какого-нибудь нового чудовища, хэны сбились в кучу за  небольшим
холмиком и затихли.
     Рослый человек и взъерошенный белобрысый мальчик, который только  что
выбрался на волю, с ног  до  головы  покрытый  рыжими  пятнами,  принялись
разгребать ржавчину  и  вскоре  вытащили  еще  одного,  причем  белобрысый
стремительно  пал  ему  ухом  на  грудь,  видимо,  слушая  сердце.  Прошло
несколько секунд, прежде чем он вздохнул, успокоенный, и поднял глаза.
     - Все в порядке, Ингольв, - сказал он, обращаясь к рослому.
     Ингольв не слышал его. Он бродил по красной  пустыне,  оставшейся  на
месте замка, то и дело наклоняясь и разрывая пыль,  словно  пытаясь  найти
еще кого-то. Он хотел было помочь себе саблей,  но  обнаружил,  что  ножны
пусты, и бросил их.
     Наконец, он безнадежно махнул рукой и с размаху сел на кучу ржавчины,
обхватив голову руками.
     Аэйт  встал  и  тихонько  подошел  к  Вальхейму.  Капитан   даже   не
пошевелился.
     - Ингольв, - сказал Аэйт, - их никого нет, не ищи. Ведь  Петипас  был
тогда рядом с нами...
     Ингольв  помолчал  немного,  а  потом  посмотрел  на  парнишку,  и  в
темно-серых  глазах  капитана  была  такая  бешеная  ненависть,  что  Аэйт
пошатнулся.
     - Ты что, Вальхейм? - пробормотал он. - Что с тобой?
     - Ты не понимаешь, - сказал Ингольв, - что такое командовать людьми и
привести их на гибель.
     - Но ведь их никогда не было, - сказал Аэйт осторожно.
     Ингольв стиснул зубы так, что челюсти  заныли.  Если  их  никогда  не
было, то откуда же он знает, что молчаливый Айвор был дружен на  удивление
всем с простодушным толстяком Брандскугелем, что Петипас был честолюбив  и
заносчив, а Онтлак отличался хозяйственностью... Тоже магия Торфинна?..
     Аэйт поерзал и, наконец, решился:
     - Знаешь, Ингольв, тебе, наверное, лучше  все-таки  думать,  что  они
погибли. А то ты точно свихнешься. В  конце  концов,  между  "уже  нет"  и
"никогда не было" разница невелика.
     - Для своего возраста ты чересчур догадлив, младший  сын  Арванда,  -
медленно произнес Ингольв.
     Что-то недоброе мелькнуло в его глазах, потому что  Аэйт  сделал  шаг
назад, споткнулся и вдруг,  быстро  наклонившись,  вытащил  что-то  из-под
мусора. Сверкнули два альмандина, и солнце заплясало на  прекрасной  стали
клинка. Волна жара плеснула Вальхейму в лицо, и он с удивлением понял, что
теплом дохнул на него меч - длинный меч Гатала.
     Аэйт держал его в правой руке, левую заложив за спину.
     Капитан прищурился. А мальчишка крепче, чем кажется. Меч  Гатала  был
довольно тяжелым, и удерживать его одной рукой непросто.
     - Неужели ты думаешь, мальчик,  -  сказал  Ингольв  вздрагивающим  от
злости голосом, - что я стану с тобой драться?
     Он встал. Он действительно был намного выше маленького Аэйта.
     - Осторожней со своей железкой, - сказал Ингольв. - Смотри, не лапай.
Жалко, если загубишь.
     И отвернулся от Аэйта, нимало не беспокоясь о том, что на него  могут
напасть со спины.
     - Хэны! - негромко сказал Ингольв. -  Проклятье,  я  совсем  забыл  о
них...
     Притаившиеся за холмом наблюдатели дружно вздрогнули.
     - Может, он не о нас? - с надеждой прошептал Манари.
     - О ком же еще? - прошептал в ответ Андвари.
     - Не знаю, - обреченно вздохнул Манари. - Так... авось пронесет... Уж
больно он огромный.  Наверное,  был  в  проклятущем  замке  самым  большим
начальником.
     - Тихо вы, - зашипел Осенний Лист. - Он, кажется, и вправду не о нас.
Может, и не заметит...
     Ингольв отправился на поиски Кари и Кабари, запертых, как он  помнил,
в железном ящике под гауптвахтой, и нашел их  довольно  быстро.  Оба  хэна
сидели, пригорюнившись, на склоне холма,  измученные,  недоумевающие.  Они
решили, что ужасная катастрофа забросила их в  какой-то  неизвестный  мир,
пустынный, покрытый пеплом и  лишенный  света  Азбучных  Истин.  Они  были
безутешны. Оказаться в чужом мире, без друзей, без еды, без капли  надежды
вернуться домой!.. Им ничего не оставалось, как прижаться друг к дружке  и
дрожать.
     Услышав тяжелые шаги Вальхейма, они разом повернулись и, вытаращив от
ужаса глаза, попадали ничком на землю.  Ингольв  стремительно  бросился  к
ним.
     - Вы целы? - спросил он, наклоняясь  над  двумя  плащами,  красным  и
желтым.
     В ответ послышалось отчаянное рыдание, и голос Кабари глухо произнес:
     - Клянусь  вам  мудростью  предков,  ваше  сверкательство!  Прошу  не
смотреть как на попытку к бегству! Несправедливо карать  арестантов,  если
тюрьма рассыпалась! Стены оказались слабее узников... Мы-то смирно  сидели
на месте, как положено...
     Не зная, куда деваться от смущения, Ингольв грубо подхватил  обоих  и
потащил к тропинке, собираясь выдворить  с  холма.  При  этом  Кари  молча
извивался, норовя лягнуть его ногой,  а  Кабари  свисал,  как  неживой,  и
только тихо поскуливал.
     И тут сердца притаившихся в засаде хэнов чуть не разорвались.
     - За наших братьев! -  выкрикнул  Андвари  и  первым  выскочил  из-за
кочки. - Вперед!
     Остальные бросились за ним следом. В одно мгновение перед  Вальхеймом
точно из-под земли выросли одиннадцать хэнов. С воинственными кликами  они
напали на растерявшегося человека, молотя его крепкими сухими кулачками. С
минуту Вальхейм стоял  под  этим  камнепадом,  уворачиваясь  от  ударов  и
пытаясь прикрыть собой Кари и Кабари,  а  потом,  оправившись  от  первого
потрясения, вдруг сообразил, чем вызвана эта неожиданная атака. Он не стал
ничего говорить, просто разжал руки. Оба его пленника упали прямо в  толпу
разъяренных собратьев. Ингольв получил последний  пинок  и  был,  наконец,
оставлен в покое.
     Красный от злости, он  сел,  стараясь  не  слушать,  как  Аэйт  самым
бессовестным образом помирает со смеху. Он  даже  не  заметил,  как  хэны,
топоча и издавая победные вопли, уходят с холма,  как  Манари  грозит  ему
напоследок кулаком, порываясь вступить в новый бой,  и  как  Осенний  Лист
утаскивает разбушевавшегося ветерана за плащ.
     Когда-то Ингольв  страстно  мечтал  избавиться  от  Торфинна.  Власть
старика порой становилась непереносимой, особенно в  первое  время,  когда
Замок кочевал  в  самых  удаленных  от  Ахена  мирах  и  все  вокруг  было
болезненно чужим. И вот неожиданно оказалось, что без  Торфинна,  без  его
метких,  злых  насмешек,  без  его   тревожащей   мудрости,   сомнительных
афоризмов, расчетливой жестокости и чудовищных  приступов  меланхолии  мир
показался капитану пустыней.
     На него упала тень. Не поднимая глаз, он сказал Аэйту:
     - Уходи.
     - Я не донесу брата на себе, - спокойно сказал Аэйт.
     Помедлив, Ингольв стал, без всяких  усилий  поднял  Мелу  на  руки  и
зашагал к обрыву - туда, где  пряталась  тропка.  На  краю  остановился  и
невольно загляделся на реку, петлявшую среди красных скал и синих лесов. С
холма было видно на много миль.
     Элизабет лежала перед ним, такая капризная, вольная и  прекрасная.  И
всего несколько шагов отделяли Вальхейма от города Ахен.
     Вдруг у него перехватило горло. Незаметно оказавшийся рядом Аэйт  тут
же тихонько сказал:
     - Вальхейм, ведь ты теперь свободен.
     Ингольв резко повернулся к нему.
     - А зачем? - в упор спросил он. - Зачем она мне, эта свобода?  Что  я
буду с ней делать?
     Аэйт не ответил, хотя на этот счет у него имелось свое мнение.
     Вальхейму почудилось, что из-за  плеча  Аэйта  ему  лукаво  подмигнул
красный глаз Хозяина на рукояти меча.




         * ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. МЕЧ ГАТАЛА * 


     Продрав глаза около полудня, Пузан громко зевнул, повозил  пальцем  в
ноздре, потом выбрался из дома и прищурился на солнце.
     Что-то было на сопке не так, как всегда.
     Пузан поглядел по сторонам, обошел вокруг дома и позвал:
     - Господин Синяка! А господин Синяка!
     Ему никто не ответил, и это было странно. Обычно  Синяка  вставал  ни
свет ни заря, но  великана  не  будил,  позволяя  тому  выспаться.  Синяка
считал, что привычки хозяина, будь о