мне, когда настанет его час.  * ЧАСТЬ ВТОРАЯ. КРАСНЫЕ СКАЛЫ *  Дом на Пузановой сопке действительно еще стоял. Доски крыльца подгнили, и когда великан ступил на них, провалились. Пузан завяз в трухлявой древесине. Он неловко подергал ногой, выбрался и тут же провалился снова. Пригнувшись у низкой притолоки, Синяка ступил в комнату. Здесь царил полнейший разгром. Дом был выстроен на сваях. Одна из них прогнила, и большая беленая печь, полуразвалившись, упала. Пол словно встал на дыбы. Все ящики у старого массивного комода были выдвинуты, вещей в них не было. В полутьме Синяка наступил на катушку ниток и чуть не упал. Ситцевые занавески, серые от многолетней пыли, все еще висели на окнах, но цветочки на ткани полностью выгорели. Под окном валялась толстая книга в кожаном переплете - сборник магических формул, некогда похищенный время неугомонным этрусским демоном Тагетом у тролльши Имд. Разенна то ли не захотел брать ее с собой, утратив интерес к магии миров Элизабет, то ли забыл в суете. Из мебели, кроме комода, оставались еще стол, скамья и большой сундук с медным окладом. Синяка уселся на этот сундук и тяжко задумался. Впереди у них с Пузаном было целое лето. За несколько месяцев им предстоит заменить сваю, перебрать печь, настелить новый пол на крыльце. Всемогущий чародей, свесив голову, покатал ногой катушку. Пузан все еще с кряхтеньем и руганью выбирался из коварной ловушки, подстроенной крыльцом. Неожиданно послышались цокот копыт и лошадиное ржание. Судя по звуку, всадники были совсем близко. Синяка привстал и громко крикнул: - Пузан!.. Великан оборвал бранную тираду и совершенно другим тоном отозвался: - Аюшки... - Погляди, кто там едет? Послышался треск - великан вырвался на волю. Потом доложил: - Так никого не видать, господин Синяка. - Лошади ржут где-то близко. - Да нет же, не видно. Сейчас за домом погляжу. Он тяжело затопал, приминая лопухи и крапиву своими ножищами. Из-за дома донеслось: - Нету... Снова заржала лошадь. Невидимки тут развелись, что ли? - Пузан! - рявкнул Синяка, теряя терпение. - Где-то рядом лошади, ты разве не слышишь?.. После непродолжительной возни в комнате появился великан. От него остро пахло крапивой. - Так это... господин Синяка... - смущаясь, сказал он. - Это, извиняюсь, под вами ржет. А в окрестностях никого нет-с. - Как это - подо мной? Сундук, что ли? Великан заморгал. - Только не гневитесь, - умоляюще сказал он. Синяка встал и посмотрел на сундук укоризненным взглядом. - Что же это ты, братец, ржешь? Из сундука вызывающе фыркнуло. Синяка взялся за тяжелую крышку, намереваясь открыть непонятную мебель. В тот же миг Пузан оттолкнул его в сторону, да так поспешно, что не рассчитал своих великанских сил, и Синяка отлетел к присевшей на угол печи. Потирая ушибленную руку, он покривился, но говорить ничего не стал. Пузан набрал в грудь побольше воздуху, крепко зажмурился и видимо перемогая страх, откинул крышку. Лязгнули медные петли. Больше ничего не произошло. Медленно-медленно великан открыл глаза и заглянул в сундук. - Пусто, - протянул он басом. Синяка, наконец, подошел поближе, все еще потирая руку. Пузан только что заметил это. - Ушиблись, господин Синяка? - участливо поинтересовался он. Чародей в ответ только вздохнул, глядя на Пузана ясными глазами. Пузан покраснел до ушей и пробормотал, пытаясь взять назидательный тон: - Так это... нельзя же так, не подумавши, сразу соваться. Мало ли что там ржет. Вроде, не маленький и понимать должны... - Экий дурак, - вздохнул Синяка и, наклонившись, пошарил в сундуке. - Пусто, говоришь? А это что? Он выпрямился, держа в пальцах прозрачный круглый камень величиной чуть меньше кулака. Камень полежал у него на ладони и вдруг захрапел, как испуганная лошадь. Пузан даже подскочил от неожиданности. - Это магический кристалл, - сказал он. - Я его помню. Значит, этруски не взяли его с собой... - Значит, - сказал Синяка. Сейчас он не хотел думать о том, что - или кого - этруски не взяли с собой. Пузан сунулся лохматой головой ему под руку. - И чего он там показывает? - Как всегда, Ахен... Там ничего интересного, Пузан. Кавалерийский смотр на плацу. Убери башку... - Как угодно-с. Пузан разобиделся. Синяка вышел из дома, держа кристалл в руке, побродил немного возле крыльца, потом сел и задумчиво уставился на ствол старой сосны, росшей шагах в пятнадцати от порога. Вот там он и стоял в тот день, когда Торфинн по его просьбе привел сюда, на сопку, Завоевателя Косматого Бьярни. Синяка ненавидел этого Бьярни. Его и остальных вождей Завоевания - Бракеля Волка и Альхорна Рыжебородого. Если бы он мог, он бы всех их послал на растерзание Подземному Хозяину. Но Альхорн к тому времени уже ушел из города на юг, а Бракель был убит во время мятежа. Оставался Бьярни, и уж он-то получил сполна. Синяка прикрыл глаза и снова увидел его - загорелого до черноты, коренастого человека лет сорока пяти с длинными смоляно-черными волосами. Он был связан. Рыча от ярости, он осыпал своих врагов оскорблениями, поливал их зловонной бранью, он бахвалился своей жестокостью и смеялся над их нерешительностью. А они все смотрели на пирата, и никто не мог взять на себя это, казалось бы, простое дело: пристрелить его. Никто. Ни этрусские боги, ни маленький демон, трусоватый и заносчивый, ни Анна-Стина Вальхейм, ни Великий Магистр Ларс Разенна... Бьярни от души потешался над ними, а Торфинн наблюдал за всем этим отстраненно и насмешливо. Наконец, Черный Маг, встретившись с Синякой взглядом, еле заметно пожал плечами. Это было уж слишком. Юноша забрал пистолет у растерянного Ларса и, пока силы Элизабет не успели помешать ему, выпустил заколдованную пулю в своего врага. И в тот миг, когда Бьярни, заливаясь кровью, обвис на руках этрусских демонов, Синяка отчетливо понял: Косматый не умер. Он увидел это так ясно, словно кто-то дал ему книгу с картинкой. И Синяка дрогнул. В тот же миг осуждение миров Элизабет хлестнуло его, и неудержимая тошнота подступила к горлу. А Разенна подумал: это оттого, что мальчик совершил убийство, - и посмотрел сочувственно. Вместе с заколдованной пулей Синяка выпустил в миры Элизабет большое Зло. И это Зло до сих пор бродит где-то поблизости... Он помотал головой. Что толку об этом думать? Он ушел от людей, он расстался со всеми своими друзьями, он отказался от власти, от знания, от роскоши. Все, что у него есть теперь, - это полуразвалившийся дом, книга, которую он не может прочесть, и магический кристалл. И еще этот несчастный Пузан, прилипший к нему неизвестно из каких соображений, но вполне искренне. Пузан вылез из хибары и прищурился на ярком свету. - Иди сюда, - велел Синяка. С тяжелым вздохом великан примостился поблизости. Так они посидели немного рядом на горячей траве: полуголое чудище, мощный бело-розовый торс которого был испещрен старыми шрамами, и стройный смуглый человек в синей стеганке, ростом достигавший великану до локтя. Оба имели вид подозрительный и бродяжный; появись они в городе, их арестовали бы самое большее через час. - Эх, - сказал, наконец, Пузан, - гляжу я на вас, господин Синяка, и удивляюсь... Великий маг, чародей, последний, можно сказать, отпрыск такой славной фамилии... Ну как вы живете? Шляетесь, прости меня Ран, как босяк какой-то. Одеты в обноски, тьфу! Питаетесь чем попало... Вон Торфинн - посмотрели бы, как живет. Вот кто умеет устроиться: и замок тебе, и слуги, и мозельское винище, откуда только берет, бочка ненасытная. А ведь вы ему не чета, вы ведь выше бери, господин Синяка. Подумали бы о себе. Вот хотя бы жилище. - Он обернулся к хибаре. - Да разве вам в таком доме надо жить? Вам же во дворце надо жить, это самое маленькое. Вы можете сотворить дворец? - При чем тут дворец? - Нет, вы скажите, - вцепился Пузан. Его, видимо, очень увлекла эта новая идея. - Можете или нет? - Могу. - Так в чем же дело? Раз-два, наколдовали бы тут чего-нибудь эдакое, с башнями. Вы же всемогущий. - Пузан, - устало сказал Синяка, - разве всемогущество в этом: наколдовать себе замок, много еды и прислуги? Пузан поморгал. - А чего, - сказал он и упрямо наклонил голову. - Еда и все такое - очень даже неплохо. - Неплохо, - согласился Синяка, - только зачем? Мы с тобой добудем все это без всякого колдовства. И дом починим. Великан заметно приуныл. Не желая замечать этого, Синяка продолжал: - Поверь, Пузан, к моему всемогуществу это не имеет ни малейшего отношения. Когда ты действительно можешь все, тебе не нужно за одну ночь создавать хрустальный дворец, чтобы доказывать свою силу всем и каждому. - И то правда, - согласился Пузан, - зачем этим идиотам еще что-то доказывать? А вот просто жить в такой хоромине - это можно. Синяка улыбнулся и хлопнул его по могучему плечу. - А для того, чтобы просто жить, хватит и хибары. Увязая в песке, братья шли по берегу Реки. Элизабет обмелела, и на крутом повороте намыло пространную косу. Бойкие пучки травы уже выросли в песке поближе к берегу. Дальше начинался густой кустарник, а над ним высились красные скалы, кое-где поблескивающие под солнцем влагой заключенных в камне вод. Река лениво несла мимо скал свои прозрачные темно-зеленые воды, становясь опасно глубокой лишь у противоположного, крутого берега. Мела шел впереди, отягощенный длинным мечом Гатала. Рукоять в виде головы и растопыренных лап с перепонками торчала над его плечом. Ветер отбрасывал с мокрого лба короткие белые волосы. Аэйт топал следом, тихо завидуя тому, как легко и уверенно ступает старший брат. Ему казалось, что Мела почти не проваливается в песок, в то время как сам Аэйт буквально тонул при каждом шаге. Он оглянулся. По всей косе протянулись две цепочки следов. Долго еще останутся во влажном песке ямки, подумал Аэйт. Они возвращались в свою деревню не привычной дорогой, не лесом, а берегом Реки, чтобы не встретить ненароком еще кого-нибудь из врагов. После ранения Мела не выдержал бы неравного боя. Да и равного тоже. Через несколько миль должна показаться речушка Мыленная, которая впадает в Элизабет. Истоки Мыленной теряются в трясинах, возле которых и построена деревня морастов. Мела хотел подняться по руслу этой речки, благо она мелкая, а вода в ней летом довольно теплая. Песчаная коса закончилась. Братья забрались на высокую пойму, заросшую очень густой, сочной и душной травой. Мела стал рубить ее мечом Гатала, прокладывая дорогу. Так они миновали луг и через некоторое время снова спустились к реке, продолжая пробираться вперед по упавшим в воду камням. Солнце отражалось от вод Элизабет, и блики бегали по красным стенам скал, изрезанным трещинами. Это было красиво, и Аэйт, залюбовавшись, едва не упал в воду. Мела оглянулся, сердито посмотрел на него, но ничего не сказал. Братья перешли заросший густым ивняком ручей и уселись на камнях передохнуть. Несмотря на утренний час, солнце уже припекало, и Мела с наслаждением плеснул себе в лицо водой. Аэйт грустно смотрел на него. Ему подумалось, что теперь брат уже никогда не станет прежним. Стриженый, бледный до синевы, с выступившими скулами, брат казался почти незнакомым. Неожиданно Аэйту пришло на ум, что Мела стал похож на зумпфа. Вместо короткого акинака морастов старший брат носил теперь длинный меч. На плечах у него лежала волчья шкура, служившая недавно плащом Гаталу. Но дело было даже не в одежде, не в коротких волосах, не в оружии. Выражение лица Мелы тоже изменилось, стало жестким, суровым. Он повернул голову, посмотрел на реку, потом оглянулся назад, на тот путь, что они уже прошли. Такие глаза вполне могли быть и у Каноба - он держал Аэйта за волосы перед вождем - и у того пленного, которого Асантао заставила послать свой голос Гаталу, чтобы прочесть мысли вражеского вождя... Аэйт вздохнул. - Ну что, пошли дальше? - сказал Мела. Скалы то подступали к воде, и тогда им приходилось пробираться вплавь, то отходили, оставляя скользкую от водорослей каменную тропу. Иногда сверху сыпались камешки и, звонко булькнув, исчезали в реке. Синий лес стеной ломился к воде, продираясь сквозь красные скалы. Аэйт потянул носом. Резко пахнуло звериным потом, и Аэйт сказал, кивнув на русло ручья, размывшего скалы и густой зеленой полосой вбегающего в реку: - Лоси. Они обогнули водопой. Здесь Мела остановился. Он так долго всматривался в берег, расстилавшийся перед ними до следующего поворота реки, что Аэйт даже испугался. - Что ты там увидел, Мела? - тихонько спросил он. - Ничего. - Старший брат прищурился. - Просто не узнаю эти места. Тут за поворотом должен быть ручей, а его не видно. И водопоя здесь отродясь не было. Стараясь унять тревогу, они прошли еще с милю. Река по-прежнему спокойно текла среди скал, то темная и тихая, то светлая, торопливая. Но в ее облике произошли неуловимые перемены. Аэйт не мог выразить словами, в чем они заключались. То ли свет падал иначе, то ли солнце, непостижимым образом переместившись всего за несколько часов с востока на запад, стало более красным и менее теплым, то ли цвет воды изменился... Необъяснимые, едва заметные, но оттого не менее разительные, эти странности настораживали и пугали. Лиственный лес сменился хвойным. Не было здесь хвойного леса, да еще такого старого! Девять лет назад возле ручья Косой Путь, о котором говорил Мела, случился большой пожар, уничтоживший немало деревьев. И эти высокие сосны не могли вырасти здесь за такой короткий срок. Молодой березняк - вот что на самом деле росло в этих местах. Но сколько братья ни вглядывались вперед, никакого березняка они не видели. - Мела, - пробормотал Аэйт, совершенно сбитый с толку, - мы ведь не могли заблудиться? Мела покачал головой. Аэйту стало страшно, и он закричал: - Как мы могли заблудиться, если все время шли по берегу? Он перевел дыхание и сел, обхватив колени и уткнувшись в них подбородком. Постояв немного, Мела осторожно присел рядом. Наконец, он сказал: - Давай вернемся назад и попробуем понять, в чем дело. Может быть, мы заплутали и свернули по какому-нибудь притоку? Оба хорошо знали, что никаких больших притоков у Элизабет в этих краях нет. Они не могли заблудиться. Но это было хоть какое-то объяснение. Они пошли назад. Становилось темнее. Солнце садилось, и бесконечный закат освещал им путь. Край неба, озаренный тихим сиянием, еще не погас, когда показалась луна, красноватая, низкая. И - как с ужасом понял вдруг Аэйт - какая-то незнакомая. Они добрались до песчаной косы. - Ну вот, - с облегчением проговорил Мела, - сейчас пойдем по нашим следам и посмотрим, где мы свернули не туда. Он замер, не успев договорить. В лунном свете река и берег были очень хорошо видны. Мела смотрел на мокрый песок, по которому они с братом прошли всего несколько часов назад, и изо всех сил стискивал зубы, чтобы не закричать. Следов не было. Пузан возился с кресалом, бормоча себе под нос проклятия. От жары и усердия физиономия великана побагровела, пот стекал по ней градом. Комары липли к его мокрой спине. Великан пытался приготовить завтрак для господина Синяки, а для этого необходимо разжечь костер, раз печка разобрана. Они трудились над восстановлением ларсовой хибары, как называл ее про себя великан. Целыми днями таскали бревна, носили с берега Элизабет глину, а для побелки Синяка задумал взять гипс. В одном из миров Элизабет он видел в красных скалах белые жилы. Но когда он сказал об этом Пузану, великан в ужасе замахал руками. - Господин Синяка, всем вы хороши, но разумом боги вас обделили, уж не в обиду вам будет сказано. Красные Скалы - логово скальных хэнов. Да кто ж вам позволит там что-то брать? Туда и ходить-то опасно. - Про болотных людей ты тоже говорил, что они пьют кровь и все такое, - напомнил ему Синяка. - А я и не отказываюсь! - с жаром заявил Пузан. - Зачем я буду отказываться? Я же не трепло какое-нибудь. И если они оказались приличными людьми, особенно тот, с конопушками, то я тут не при чем. Синяка повесил над огнем котелок с рыбой. - Вот приведем в порядок печь, будем варить настоящие щи, - мечтательно сказал он. Пузан вздохнул. - Как скажете, господин Синяка. Он помолчал, глядя, как булькает кипящая вода, а потом произнес задумчиво: - Вот бы поглядеть, что они там сейчас поделывают? - Кто? - Ну - кто... Эти, мелкие... - Великан смутился. - Морасты. - Можно и поглядеть, - сказал Синяка просто. Великан посмотрел на своего хозяина с недоверием. Он знал, что после случившегося у черной речки Синяка испытывает жгучее отвращение к любого рода магии. Втайне великан даже задавался вопросом - уж не вздумал ли господин Синяка вообще отказаться от своей силы? Его утешала мысль о том, что это невозможно. Но в любом случае, раз господин Синяка колдовать отказывается, значит, "посмотреть" в его устах означает сняться с насиженного места и опять куда-то топать... - Да ладно уж, - пробубнил великан, - не так уж интересно. - Нет, правда, Пузан, если ты так хочешь их увидеть, мне нетрудно тебе помочь. У нас же есть кристалл. Пузан на мгновение расцвел, но тут же снова омрачился. - Кристалл, как же... Он на Ахен настроен, забыли? Он посмотрел на Синяку исподлобья, как бы подозревая его в коварстве. Но Синяка и не думал насмехаться. - Тащи его сюда, - сказал он. - Я его перенастрою. Окончательно убедившись в том, что над ним не издеваются, великан ушел в дом и скоро вернулся, зажав кристалл в кулаке. Синяка сидел возле костра, у порога своего дома, подставляя лицо солнцу. Ему было хорошо и спокойно. Раскрыв глаза, он увидел Пузана, растроганно глядевшего на него сверху вниз. Казалось, еще немного - и великан с умудренным вздохом погладит его по волосам. - Принес? - сказал Синяка. - Давай сюда. Он взял кристалл с корявой пузановой ладони, положил себе на колени и склонился, вглядываясь в камень. Изображение ахенских башен помутнело, заволоклось дымкой и исчезло совсем. Некоторое время в кристалле клубился туман, сперва белый, потом голубоватый. Затем он постепенно рассеялся, и Синяка увидел Золотого Лося - око Хорса. Ощутив притяжение волшебства, Лось вспыхнул алым, и Синяка поспешно перевел взгляд магического кристалла на деревенскую улицу. Ребятишки гонялись по пыли друг за другом, размахивая ветками, - должно быть, играли в войну. За ними надзирала девочка лет десяти. Синяку позабавил ее серьезный вид. Прошли две женщины, занятые оживленной беседой. Потом Синяка увидел Фрат. Она сидела, скрестив ноги в ременных сандалиях, возле дома Асантао. Хмуря длинные черные брови, девушка наносила кисточкой спиральный узор на древко стрелы. Синяка заметил, что она больше не носит красных стрел в волосах. Теперь они были просто заплетены в две косы. Пузан, которому смертельно хотелось поглядеть, что же, в конце концов, происходит, переминался с ноги на ногу, сопел, пыхтел и расстроенно моргал, однако высказываться напрямую не решался. Ждал, пока господин Синяка о нем вспомнит. - Пузан, - сказал господин Синяка, поднимая голову. При виде великана, который извелся от любопытства, он улыбнулся и был вознагражден ответным подобием улыбки. - Погляди, тут твоя приятельница. Пузан улегся на живот возле синякиных колен и прильнул к кристаллу. Его физиономия расплылась в глуповатой ухмылке. - Госпожа Фрат, - прошептал он, любуясь девушкой. - И все такая же красивая, добрая, смелая... Он осторожно погладил кристалл пальцем. Задев плечом связку амулетов, висевших у входа, из дома вышла сама Асантао. На ней была простая рабочая одежда, и Синяка с радостью убедился в том, что колдунья выглядит вполне здоровой. Асантао провела рукой по плечу Фрат, и девушка на мгновение прижалась щекой к ее ладони. - Вам не кажется, - прошептал великан, - что госпожа Фрат как будто перенесла тяжелую болезнь? Неожиданно Асантао насторожилась. Мгновение она прислушивалась, склонив голову, потом обернулась, поглядела по сторонам. Не успел Синяка сообразить, в чем дело, как маленькая колдунья уже смотрела прямо ему в глаза. Не может быть, чтобы она поняла, подумал он, это просто совпадение. Но Асантао улыбнулась, и сомнений не оставалось: она его видела. На миг Синяка задохнулся от удивления. - Ты видишь, Асантао, - пробормотал он, - ты действительно видишь. Асантао шевельнула губами, и Синяка уловил очень тихий голос: - Здравствуй, чужой человек. - И тебе доброго дня, Асантао, - отозвался Синяка. - Это вы с кем? - встрял великан. - Это что?.. Это вы с ней?.. Он указал на кристалл. Синяка не ответил. Он был поглощен своим разговором с ясновидящей. По правде говоря, ему еще не случалось применять магические предметы. Он вообще старался не прибегать к магии. Но сейчас эта игра его увлекла, и он не сразу заметил, что великан настырно тянет его за штанину и ноет монотонно и безнадежно: - Спросите ее, чего это госпожа Фрат такая бледная... И похудела, вроде... Спросите ее, господин Синяка, чего это госпожа Фрат... - Асантао, - сказал Синяка, - что случилось с Фрат? Почему она сидит у порога твоего дома? Она не больна? - Фрат больше не тень воина, - прозвучал тихий ответ. Это было такой неожиданностью, что Синяка невольно вскрикнул: - Не может быть! Асантао печально посмотрела на склоненную голову Фрат. Поглощенная работой, девушка не замечала, что колдунья с кем-то разговаривает. - Девочка нарушила закон. Она спускалась со скалы за край жизни, чтобы помочь Меле умереть. Синяка сразу вспомнил ощущение, которое охватило его вскоре после того, как Мела, спасенный им от смерти, пришел в себя. Тогда ему показалось, что их ищут. Теперь он убедился в том, что ошибки не было, - их искала Фрат. Он покачал головой. Ничего-то он не понял в этих странных болотных жителях, таких скрытных и гордых. - Что же с ней сделали? - вырвалось у него. - Фарзой, великий вождь, был сильно разгневан, - отвечала колдунья еле слышно. - Второй раз его доверие было обмануто. Своей рукой он вытащил стрелы из ее волос и переломил их, а потом велел изгнать ее. - Почему же она еще здесь? Синяка боялся услышать в ответ: "Она уходит сегодня" или что-нибудь в том же роде. Но маленькая колдунья спокойно сказала: - Потому что я не позволила. - Да благословит тебя за это ясная Ран, Асантао, - пробормотал Пузан. Нос его постепенно разбухал от собиравшихся слез. Но Синяку беспокоил еще один вопрос. - Как встретил ваш вождь Аэйта и Мелу? Теплые карие глаза колдуньи стали еще печальнее. - Разве ты не знаешь, чужой человек, что Аэйт погиб в плену, а Мела бесследно сгинул за краем жизни? Посеревшими от внезапно накатившей бледности губами Синяка прошептал: - Они что, не вернулись? - Нет, - сказала Асантао. - Они не вернулись. Несколько секунд Синяка смотрел вверх, на проплывающие над головой тихие облака. Потом перевел дыхание. - Я попробую найти их, - сказал он. - Прощай, Асантао. В кристалле заклубился туман, и маленькая колдунья исчезла. - Как вы будете их искать? - поинтересовался Пузан, все еще всхлипывая. - Настрою кристалл не на местность, а на человека, - ответил Синяка. - На Аэйта, если быть точнее. Мальчишка видит не хуже, чем сама Асантао. А может быть, и лучше. Пузан придвинулся ближе, и оба уткнулись в кристалл. Туман становился то гуще, то реже, он менял цвета, вспыхивал и угасал, но так и не рассеялся. Наконец, Синяка растянулся на траве, заложив руки за голову. Кристалл скатился с его колен, упал на землю и погас. Великан поднял магический камень и повертел его в пальцах. - Это... чего это, господин Синяка? - спросил он, недоумевая. - Они что... умерли? - Нет, - медленно ответил Синяка. - Если бы они умерли, мы увидели бы их тела или могилу. - Он сел и посмотрел ошеломленному великану в глаза. - Их нет в нашем мире. Стараясь ни о чем не думать, братья развели костер поближе к полосе травы на берегу и улеглись, прижавшись друг к другу. Мела почти мгновенно заснул, а Аэйта начали терзать тревоги. Не нравилось ему здесь. Все вокруг было чужое, странно искаженное. Долгий закат горел, но не угасал. Солнце и луна, помедлив, незаметно поменялись местами. Тлеющая полоса на небе сместилась к востоку. Ночь так и не наступила. Аэйт даже не понял, удалось ли ему поспать. Когда он открыл глаза, то увидел неподвижно сидящую на камне фигуру. Некто пристроился возле их костерка, закрыв глаза, словно в трансе, и не шевелясь, точно неживой. Однако Аэйт хорошо чувствовал, что этот некто был очень даже живой. И непонятный. А значит, мог таить в себе опасность. Сквозь ресницы Аэйт потихоньку разглядывал пришельца. Ростом он был даже немного ниже, чем невысокие морасты. Кожа лица и сложенных на коленях рук была красновато-коричневой, из-под желтого капюшона свисала прядь огненных волос. Луч восходящего солнца пылал в них, и казалось, что существо вот-вот загорится. У него был широкий нос, рот до ушей, не улыбающийся, а недовольно сжатый, короткие светлые ресницы. От его безмолвной неподвижности делалось жутко. - Эй, - громким шепотом окликнул его Аэйт, - ты кто? Существо не шевельнулось. - Кто ты? - повторил Аэйт погромче, однако так, чтобы не разбудить Мелу. Существо шевельнулось, но по-прежнему молчало. Аэйту внезапно показалось, что сейчас оно оскалит кровавые клыки или сделает что-нибудь очень страшное. И уже не думая об усталом брате, юноша закричал во все горло: - Кто ты? Кто? Оно открыло глаза. Медленно, с неохотой. Глаза оказались круглые, бледно-голубые. Над ними двумя полукружиями выделялись на коричневой коже светлые брови. Скрипучим голосом оно произнесло: - Кари. И вновь погрузилось в молчание. Мела тяжело вздохнул, разбуженный криком, уперся ладонями в песок и сел. Искоса глянув на странное явление, протянул руку к мечу. Нападать первым Мела не собирался, но с оружием чувствовал себя спокойнее. Постукивая зубами, Аэйт спросил: - Что значит "Кари", а? Ты кто? Еще более скрипучим голосом Кари процедил сквозь зубы: - Хэн. Мела встал. Несмотря на все свое самообладание, он побледнел так, что на его лице внезапно проступили веснушки - обычно едва заметные, не то что у Аэйта. - Скальный хэн? - повторил он тихо, не веря своим ушам. - В жизни не слыхал, чтобы ваше племя селилось в этих краях. - Да что ты знаешь про эти края, - выдавил Кари. - Невежественный бродяга. Этот мир называется Красные Скалы. Это очень старый мир. Скальные хэны всегда жили здесь. Он протяжно вздохнул и замолчал, снова закрыв глаза. - Мела, - зашептал Аэйт, - помнишь, Анабуза говорил о скальных хэнах, что они вампиры, что они едят мясо с живых людей? Про ловушки их рассказывал... Лицо Мелы окаменело. Он тоже помнил разговоры об обитателях Красных Скал и все те ужасы, что говорил о них старый охотник. Кто знает, может быть, Анабуза и прав... По внешнему виду этого Кари ничего нельзя определить. Кто он на самом деле? Что у него на уме? Как ни тихо шептал Аэйт, Кари каким-то образом услыхал его. Две голубые точки снова засветились на его коричневом лице. Наморщив свой широкий нос, скальный хэн произнес, лениво ворочая языком: - Дурак ваш Анабуза. Помню я его. Врал про вас, будто все вы богатыри высоченного роста и в битве сущие дьяволы, а некоторые умеют превращаться в хищных зверей. Насчет роста уже сейчас вижу, что вранье, а остальное тоже брехня. - Он громко фыркнул. Мела протянул к нему обнаженный меч. - Поклянись, что у вас нет вампиров, ламий и прочей дряни. Хэн поднял было руку, чтобы произнести клятву, потом осторожно погладил широкий клинок и втянул руку в рукав. - Не могу, - сказал он. - Ни в чем не уверен. - Значит, они у вас есть? - резко произнес Мела, поднося острие под горло скального хэна. Кари недовольно отодвинулся. - Милейший Как-Там-Тебя, у кого же их нет? Не так, так эдак, кто-нибудь у кого-нибудь что-нибудь да высасывает. Не кровь - так силы, не силы - так время, не время - так еду... А кое-кто... - Тут он сердито уставился прямо в глаза старшему брату. - А кое-кто и чужие нервы. Да. Мела убрал меч и, подумав, вложил его в ножны. - Что ж, поверю тебе, Кари-хэн. Эти, казалось бы, миролюбивые слова, еще больше разозлили обитателя Красных Скал. Он даже забыл свою манеру цедить слова сквозь зубы. - Чего же мне не верить, - прошипел он, - коли все сказанное - правда, такая непреложная, незыблемая правда, словно сами Боги Азбучных Истин начертали ее на стенах в своем священном чертоге? Он скрестил руки на груди и на мгновение застыл со склоненной головой, видимо, прося прощения у своих богов за то, что помянул их в пустой беседе с глупым чужестранцем. Потом вновь сердито сверкнул на братьев маленькими голубыми глазками. - Прости меня, - сказал Мела. - По неловкости я сказал не совсем то, что хотел. Мы с братом оказались здесь случайно. Не знаю, как это получилось. Мы шли домой и заблудились. - Интересно же вы шли, - каркнул хэн, - коли ТАК заплутали... - Теперь же нам ничего не остается, как только положиться на ваше гостеприимство, - продолжал Мела. - Клянусь, за добро мы отплатим добром. - Ну, нет уж, - заявил Кари. - Вы что, с ума сошли? Какое еще гостеприимство?.. Мела никак не ожидал такого отпора и слегка растерялся. Аэйт, до сих пор слушавший молча, не выдержал. - Что же это за мир, где отказывают в помощи? Круглые глазки Кари обратились теперь к младшему из братьев. Аэйту вдруг показалось, что перед ним оживший и наделенный разумом обломок красной скалы. - Это очень старый мир, юноша, - скрипучим голосом ответил Кари. - Это древний мир. Он называется Красные Скалы. И замолчал, торжественно выпрямившись. В наступившей тишине стало слышно, как река проносится по стремнине. - Мы старый народ, - снова заговорил хэн, и теперь его голос сливался с плеском воды, словно сама Элизабет взялась что-то объяснять неразумному мальчишке. - Лишь богам известно, сколько прошло столетий с тех пор, как мы пришли сюда из небытия. Нас ничто не удивляет. Нас ничто не интересует. Нам все надоело... - Что надоело? - спросил Аэйт. Его разбирало любопытство, пришедшее на смену страху. - Все. Река, деревья, скалы. Скальные хэны. - Разве ты не хэн? - Аэйт снова насторожился. - Одним хэнам надоели другие хэны, - пояснил Кари. - Мы и разговариваем-то друг с другом только с закрытыми глазами. Чтобы не видеть. - Ну так отведи нас к остальным, - предложил Аэйт. - Раз вам так все надоело, посмотрите хоть на что-нибудь новенькое. Мгновение голубые глазки изучающие сверлили лицо молодого воина. Потом Кари отвернулся. - Нет, - сказал он, снова вернувшись к манере выговаривать слова словно бы через силу. - Если нам надоест что-нибудь еще, это будет совсем невыносимо. И закрыл глаза. Знакомо-незнакомая река текла мимо красных скал, беззвучная, полноводная. Хэн, видимо, погрузился в транс, потому что на вопросы Аэйта больше не отвечал. Потоптавшись и поскучав, юноша принялся бродить по берегу, поддавая носком камешки. Мела уселся, скрестив ноги, и стал ждать, пока хэн очнется. Такое лицо Аэйт видел у брата как-то раз, когда они сидели в засаде. Кари медитировал добросовестно. Время от времени он принимался раскачиваться взад-вперед и бормотать что-то бессвязное, а потом опять умолкал, не открывая глаз. Казалось, упади рядом с ним скала, он не заметит. Аэйт добрался до небольшой пещерки, вернее, расселины в скале, мимо которой они вчера прошли дважды: сперва идя, как им думалось, по направлению к речке Мыленной, а потом возвращаясь назад в надежде отыскать свои следы. Теперь в пещерке он обнаружил небольшую лодочку-долбенку. Она была сделана из цельного ствола, выдолбленного, распаренного и растянутого шпангоутами. Два гребных весла и кормовое лежали на дне. Аэйт с любопытством уставился на лодку. Вот как, значит, этот Кари здесь появился. Он тронул борт рукой. Лодка слегка накренилась, и одно из весел глухо стукнуло. Скальный хэн мгновенно вышел из состояния транса. Вытаращив глаза, он заорал визгливым голосом: - Не смей трогать лодку, ты!.. Аэйт сконфуженно высунулся из пещерки. - Я только поглядеть... - Ворюга! - вопил хэн. - Шляются тут! - Прости меня, Кари, - сказал Аэйт, - я не хотел ничего пло... - Распустились! Взломщики! Мало того, что забрались в чужой мир, так они еще и лодки щупают! Мела встал и тронул Кари за плечо. Рука у старшего брата была тяжелая, и скальный хэн даже присел, прервав монолог на полуслове. - Мальчик извинился, - сказал Мела, - и тебе лучше бы принять его извинения. Несколько мгновений хэн, растерявшись, смотрел в сероглазое, спокойное лицо молодого воина, а потом проворчал: - Подчиняюсь грубой силе. Аэйт, все еще пунцовый от обиды, показался из-за скалы. - Смотри ты, мимо пройти нельзя, - сказал он запальчиво. - Кому она нужна-то... Кари открыл было рот, чтобы ответить, потом посмотрел на Мелу и пришел к выводу, что настало время сменить тему для беседы. - Приметный ты меч на себя повесил, Как-Там-Тебя, - сказал он. - Твой народ, как я погляжу, чтит Хозяина? Мела вытащил меч из ножен. Неожиданно умелым движением Кари взял его в руки, и на мгновение Мела подумал о том, что совершил большую глупость. Но Кари поднес к глазам рукоять, любуясь чудесной работой. Две растопыренных перепончатых лапы, свитое из двух змей тело и небольшая голова с едва намеченными чертами лица и злобно горящими глазами-альмандинами - рукоять в точности изображала Хозяина Подземного Огня, с которым водили дружбу кузнецы и рудознатцы. - Мой народ, если тебе это интересно, чтит светлого Хорса, - ответил Мела, - а этот меч - вражеский. Я снял его с тела убитого. - Должно быть, победа далась тебе трудно, - заметил Кари, и в его тоне прозвучало искреннее уважение. Коснувшись оружия, скальный хэн как-то сразу изменился, точно оно вдохнуло в него новую жизнь. Мела, солгавший в своей жизни только один раз, ответил правду. - Это была не моя победа, - сказал он спокойно, как всегда. - Но я не мог оставаться без оружия, а этот меч был лучшим из всех. - Да, да, - бормотал Кари, поглаживая клинок. - Я сразу заметил. Еще когда ты им в меня тыкал. Искусный мастер ковал его. Смотри-ка, до чего красивая сталь! Чем красивее сталь, тем она лучше, а такой красивой я еще не видел... - Его делал Эоган, - негромко сказал Аэйт Меле. - Тот кузнец, что забрал меня к себе. Кари уставился на братьев. - Как, говоришь, кузнеца звали? - Эоган, - повторил Аэйт. - Ты его все равно не знаешь. - Лично, может быть, и не знаю, - отозвался хэн. - Но от Хозяина слыхал. Упрямец большой ваш Эоган. Хозяин им недоволен. Чем ерундой заниматься, вкладывал бы в оружие Темные Силы - так он говорит, Хозяин-то. Впрочем, - прибавил хэн, возвращая оружие владельцу, - пусть болтает. Кто его слушает? Мы, скальные хэны, отнюдь не чтим его. - Кари подумал и добавил совсем другим тоном: - И вообще, я голоден. А вам, часом, пожевать не охота? - Охота, - тут же сказал Аэйт. Он обрадовался тому, что Кари ожил. Теперь хэн меньше пугал его своей жутковатой внешностью. По правде сказать, Аэйт содрогался при мысли о том, что ему, быть может, придется жить среди подобных существ. - Тут на перекате, - заговорил хэн, - живет большая рыба. Если мы навалимся на нее втроем, то есть, я хочу сказать, если вы поможете мне одолеть ее, то, о доблестные Как-Вас-Там... - Нас-Там зовут Мела и Аэйт, - сердито оборвал его Аэйт. - И учти, Кари, что Мела - воин и он отвечает. Он тебе не я, так что будь с ним повежливее, понял? - Что значит "отвечает"? - разозлился хэн. - Ты тоже, как я погляжу, горазд отвечать, когда не спрашивают. - "Отвечает" - значит, что он старше, - отрезал Аэйт. Кари махнул рукой и заковылял к лодке. Кари со снастью сел на корму. Мелу он усадил с веслами на нос. Аэйт, вынужденный исполнять роль балласта, съежился посередине. Раз за разом проплывали они над перекатом, выманивая рыбу. Совсем рядом с низеньким бортом лодки Аэйт видел темно-зеленую прозрачную воду, тихо закипавшую на веслах. Красные скалы и синие ели нависали над ним в необъятной высоте. Вдруг Кари напрягся. - Мела, - сказал он быстро, - сейчас делай, что скажу. Иди к отмели. Не спеши. Метрах в двадцати от них вода становилась светлее - там была коса. Мела сильно налег на весла, и лодку потянуло через стремнину. Лицо Кари посветлело и словно бы озарилось. Сейчас он не казался уже Аэйту таким уродливым. В темной воде мелькнуло что-то белое, большое, размером чуть ли не с их лодчонку. Оно бешено мчалось, влекомое снастью, - хищное (Аэйт ощутил это сразу), могучее, злобное. Упоительно было бы перехитрить эту тварь, изловить ее и съесть. Лодка с шипением влетела на отмель. Следом за ней там же оказалась и рыба. - Бей! - отрывисто приказал Кари. - Аэйт, хватай ее! Падай сверху и бей! Выскочив из лодки и едва не перевернув ее при этом, Аэйт повалился на рыбу. Его руки скользнули по склизкой чешуе, и чешуйка полоснула его под ногтем. Как копье, свистнуло в воздухе кормовое весло, и хрустнул череп огромной твари. Кровь потекла из-под жабер, круглые глаза застыли. Серебряная, с синими и золотыми точками на теле и горбатой мордой, она лежала на песке, вытянувшись во всю длину. Аэйта уже засосало в песок почти по колено. Вдвоем с Кари они перевалили добычу через борт лодки. Мела, сидевший на веслах, расставил ноги, и рыбий хвост улегся, упираясь в нос долбленки. Кари вытер с ладошек рыбью кровь и чешую о штаны. Он сиял. Теперь он совсем не был похож на уставший от жизни обломок скалы, каким показался Аэйту вначале. В маленьких голубых глазках поблескивало лукавство, рот заулыбался, нос, и без того широкий, расплылся на пол-лица. Он еще раз по-хозяйски потыкал в распростертое рыбье тело обеими руками и снова обтер их. - У меня такое ощущение, конопатый, что ты приносишь удачу, - сказал он Аэйту. Затем барски развалился на корме, поставил ноги на горбоносую рыбью голову и небрежно махнул Меле. - Поехали! Минут через десять Аэйт сменил брата на веслах. Он сказал, что замерз и хочет согреться работой. На самом деле он просто боялся, что у Мелы откроется рана. Правда, ее залечивал сам Безымянный Маг, но аккуратность в обращении с раненым собой еще никому не вредила. Они осторожно поменялись в лодке местами. Судя по тому, с какой легкостью Мела отдал младшему брату весла, ему и впрямь приходилось тяжко. Работая веслами, Аэйт уже не смотрел по сторонам, и величественные скалы, изрытые пещерами, рассеченные трещинами, кое-где словно бы забрызганные белыми пятнами гипса, больше не подавляли его воображения. Два или три раза ему показалось, что за ним следят, но вокруг все было спокойно, и юноша приписал это ощущение обычной усталости. Наконец, молчание нарушил Мела. - Куда мы идем, Кари? Скальный хэн ответил на сразу, поскольку был занят созерцанием добычи. Затем он поднял голову и нехотя сказал, скорее, себе под нос, чем обращаясь к собеседнику: - В святыню скальных хэнов. - Боги морского берега! - вырвалось у Мелы. - Зачем? Теперь Кари, в свою очередь, искренне удивился. - То есть как - зачем? Ты, я погляжу, совсем невежественный варвар! Где же еще, по-твоему, умеют так превосходно готовить рыбу? Мела ответил ему мрачным взглядом, судя по которому можно было заключить, что он опасался, не практикуют ли в этой святыне заодно и жертвоприношения чужеземцев. Но говорить ничего не стал, только положил меч Гатала на колени. Мимо проплывали берега. То и дело были видны луга с хорошей травой. Иногда они видели заросшие сорной ольхой русла маленьких ручьев, вбегающих в Реку. Неожиданно за поворотом открылся величественный замок, стоящий на холме. Сложенный старым, растрескавшимся от времени камнем, он был, тем не менее, еще крепок. Яркие желто-черные флаги развевались на всех восьми его башнях. Могучие стены, высокие башни, ворота, забранные решетками, - весь его воинственный облик странно противоречил тому представлению о народе хэнов, которое уже начало было складываться у Мелы. Увидев замок, Кари сперва привстал, потом присел, потом вытаращил свои голубые глаза и разинул большой рот. Поморгал. Потрогал свою рыбу, словно ища в ней спасения, и вновь поднял голову. Замок не исчез. Тогда Кари вымолвил: - Вот это дела, чтоб меня съели! - Какие дела? - не понял Аэйт. - Да вот эта штука с флагами и прочей ерундой! Ее здесь не было. Аэйт посмотрел на замок, перестав на время грести. Лодку понесло по стремнине. - У него такой вид, будто он стоит здесь уже не одну сотню лет. - Прикидывается! - возбужденно сказал Кари. - Говорю вам, не было его здесь. Вчера еще не было. - Может быть, в вашей святыне что-нибудь знают, - попытался утешить скального хэна Мела. - Есть там у вас мудрецы? - Какие у нас могут быть мудрецы? - Кари сразу же разозлился. - Зачем нам еще какие-то мудрецы? Мы древний народ. У нас каждый сам себе мудрец. Все трое погрузились в молчание. Прошло еще полчаса, и открылась большая расселина в скале, куда Кари велел загнать лодку. Вместе с Аэйтом он соорудил из веток носилки для рыбы, погрузил на них добычу, и путники стали подниматься наверх по вырубленным в склоне холма ступенькам. Наконец, они оказались на вершине, и Аэйт даже рот разинул от удивления, такое неожиданное зрелище предстало их глазам. На заросшем высокими травами лугу стояло приземистое круглое сооружение огромного диаметра. Оно было сложено тем же древним замшелым камнем, что и замок, которого, по утверждению скального хэна, еще вчера в этих краях не было. Святыня же, по словам Кари, была здесь всегда. "Во всяком случае, вы не найдете никого, кто смог бы с чистой совестью вам сказать, будто помнит времена, когда ее не было", - добавил он, и спорить с этим было трудно. Крыши у храма не имелось. Собственно, сама святыня состояла из круглой стены, вдоль которой с внутренней стороны стояли каменные идолы. Нижняя часть статуй была испещрена письменами, однако прочесть их никто не мог, поскольку письменность была хэнами забыта столетия назад - за ненадобностью. Кари провел своих спутников через пролом в стене. В центре сооружения они увидели большое кострище, выложенное камнями. Над ним был построен навес. Рядом стояла хижина, также каменная. Кари указал на нее подбородком. - Это дом Алвари. Большой оригинал. Единственный хэн, который живет не в пещере. - Он жрец? - спросил Аэйт боязливо. После знакомства с Алагом жрецы и колдуны стали вызывать у него подозрение. Кари, не ответив, вытер лицо рукавом и сильно ударил в гонг, висевший на стене возле одного из идолов. Чтобы у Алвари не оставалось сомнений, Кари подкрепил трезвон воплями. - Алвари! Глаза б тебя не видели! Вылезай! Это я, Кари со скалы Белые Пятна! Я поймал большую рыбу! Алвари! Прошло несколько минут, прежде чем дверь хижины отворилась и оттуда высунулся красный капюшон. Потом через порог перевалил красный плащ. Ни лица Алвари, ни его фигуры нельзя было толком разглядеть, так плотно был он закутан в свои просторные одежды. Путаясь в подоле, он приблизился к гостям. - Видеть тебя не хочу, Кари, - с трудом выговорил он. - Надоел. Отвернись, сядь на землю, прикрой себя чем-нибудь. Кари натянул свой испачканный рыбьей кровью плащ на голову и присел на корточки. Тогда Алвари осторожно приподнял капюшон, и оттуда глянул глаз, такой же круглый и светлый, как у Кари. Он увидел двух незнакомых воинов и заморгал. - Что это за пугала с тобой, Кари? - выдавил он. Кари завозился под своим плащом и хихикнул. Алвари смотрел на него неодобрительно. - Ишь, разрезвился, - заметил он. - Может быть, они и пугала, - донеслось из-под плаща, - но вооружены отменно. Выбирал бы ты выражения, Алвари. - Хэну ли скалы бояться? - ответил Алвари, видимо, пословицей. Однако цедить слова перестал и, откинув капюшон, приветствовал гостей кивком головы. Алвари был таким же коричневым, как и его собрат, нос у него тоже расплывался на пол-лица. Но он казался более старым, чем Кари, ростом был пониже, и волосы у него были не огненно-рыжие, а желто-коричневые. Затем Алвари увидел рыбу и ожил окончательно. Он наклонился, провел рукой по гибкому рыбьему боку, поднес пальцы к лицу и понюхал их. Наконец, глазки старого хэна заискрились. Он пнул ногой Кари. - Вставай! - сказал он. - Может быть, я смогу выдержать два-три взгляда в твою сторону. Вечером, насытившись, все четверо осматривали храм. - Он так надоел мне, что я не ходил вдоль этих стен, наверное, лет пятьдесят, самое меньшее, - сообщил Алвари. - Ну-ка, что тут у нас... Приминая густую траву, они принялись бродить от идола к идолу. Каменные, с плоскими лицами и вырезанными прямо на их плоских телах изображениями различных предметов, фигуры богов безмолвно пялились вдаль. - Как много у вас божеств, - удивленно сказал Аэйт. - А у нас всего один - Хорс. - И добавил словами старого гимна: - Солнце - глаз его, Золотой Лось - верный его слуга... Алвари даже остановился. - Всего один? - переспросил он, не веря своим ушам. - Как же вы живете? - И, не дожидаясь ответа, продолжал: - Считайте, что вам очень повезло. Здесь, в стране скальных хэнов, вы сможете, наконец, сбросить с себя иго невежества... Алвари покосился на длинный меч Мелы и закашлялся. - Расскажи им лучше про храм, - вмешался Кари. Он тоже с тревогой поглядывал на оружие варваров. Сменить тему беседы было для Алвари непростой задачей. Он и разговаривать-то с кем-либо отвык. Однако, поднатужившись, старый хэн успешно справился и с этим. - Храм этот, дети мои, был здесь всегда, - произнес он торжественным низким голосом. - Иные, впавшие в ересь, утверждают, будто его якобы - ха-ха - воздвигли наши предки, но... Кари удивленно поднял круглые брови, и складки на его лбу поползли вверх. - Что это за "ха-ха", неуместное в речи старца? - Это канонический текст, болван, - совершенно другим тоном ответил Алвари. - Так ты ортодокс? Вот никогда не знал! - А ты что, еретик? - изумился Алвари. - Вот это новость! Оба были потрясены тем, что открыли друг в друге что-то новое. Потом Алвари вновь взял себя в руки и продолжил: - Итак, дети мои, на заре цивилизации нам был открыт свет Азбучных Истин. Выйдя из мрака косности и невежества, скальные хэны постигли великие откровения. Многие из этих откровений обрели воплощение в этих кумирах. Он остановился возле одного идола. Все боги были на одно лицо и отличались друг от друга лишь предметами, словно бы прилипшими к их туловищу. У этого бога можно было заметить рыболовные снасти, вроде тех, которыми пользовался Кари. - Покровитель рыболовства? - спросил Аэйт. - Молчи, о неотесанный вар... То есть, я хотел сказать, неопытный юноша, коему не открыт еще свет познания. Сие есть Азбучная Истина "Без труда не вытащишь и рыбку из пруда". Алвари принялся водить их от статуи к статуе, разъясняя на ходу: - Вот "Скучен день до вечера, коли делать нечего", а это "Терпенье и труд все перетрут" и брат его "Глаза боятся, а руки делают". У последнего бога действительно были испуганно выкаченные глаза и многочисленные руки, судорожно сжимающие весло, горный молоток, нож, пилу, веретено и большие ножницы. Потом они остановились перед идолом, на груди которого примостилась вырезанная из камня птичка. Она явно готовилась вспорхнуть. За спиной у пичуги был процарапан в камне полукруг с радиально расходящимися лучами. Вероятно, это было изображение восходящего солнца. - А это что за бог? - спросил Аэйт. - О бедный отрок, обделенный просвещением, узнай же... - торжественно начал Алвари и вдруг замялся. - Боги мои, и в самом деле! Кто же это? - Он уставился на божество, и впервые за многие годы ощутил давно забытое чувство - любопытство. - Птица, гм... "Всяк кулик свое болото хвалит"? Нет, какое тут болото... Да и птица-то не кулик. Это абстрактная птица. Это птица вообще, как таковая. "Лучше синица в руке, чем журавль в небе"? Кари пошевелил бровями, поднапрягся и сказал: - "Ранняя пташка дальше летит", вот это кто. - И впрямь! - обрадовался Алвари. - Молодец ты, Кари-хэн. Еще не все мозги у тебя песком занесло. Вскоре оба скальных хэна напрочь позабыли о своих гостях и принялись бродить вдоль стены, увлеченно разглядывая символы на статуях и угадывая их значение. Выяснилось, что за долгие годы хэны прочно все перезабыли, и теперь древние идолы словно бы заново раскрывали перед ними свою божественную суть. Пользуясь предоставленной ему свободой, Аэйт забрался туда, где возле стены кучей были навалены такие же идолы, снятые с постаментов и брошенные на землю. Он рассматривал их довольно долго, не понимая, за что постигла их кара. Наконец, он решил обратиться за разъяснениями к хэнам. Алвари прервал бурный спор с Кари и недовольно посмотрел туда, куда указывал ему мальчишка-мораст. - Это? Это лжекумиры, низринутые боги, возвышенные некогда по недомыслию и низвергнутые по заслугам. Я не хотел бы, чтобы ты, мой юный друг, или твой умудренный испытаниями брат судили о народе Красных Скал по этим ложным богам. - Как их звали? - спросил Аэйт и добавил медовым голосом: - Многомудрый Алвари, от каких лукавых истин отказался твой народ? Алвари покривился, однако назвал несколько имен: - "Падающего толкни", "Разделяй и властвуй", "Горе побежденному"... - Он подошел поближе и с отвращением посмотрел на лжекумиров. Одного из них даже пнул. - Есть тут у нас и сомнительные боги, - добавил он со вздохом. - Мы, ортодоксы, считаем, что нужно низринуть и их, но среди еретиков у них много поклонников. Поэтому они сохранены в неприкосновенности. Теологические диспуты на эту тему запрещены, дабы не вспыхнули религиозные войны, которые однажды чуть было не привели к уничтожению нашего народа. Это было в эпоху лжекумиров, будь они прокляты! Поэтому еретики поклоняются сомнительным богам втайне. Если ортодокс увидит еретика с подношением, он должен отвернуться и забыть об увиденном. Таков закон. Они остановились перед богом, к которому словно приклеился боком бегущий волк. Перед мордой зверя были нацарапаны схематические изображения елок. Идол лоснился, смазанный маслом, а у ног его в плетеной ивовой корзине были свежие цветы и несколько красивых кристаллов горного хрусталя. - Вот, пожалуйста, - вздохнул Алвари. - Наиболее популярный из сомнительных богов. "Работа не волк, в лес не убежит". Не знаю, не знаю, стоило ли не ниспровергать его... Кари выразительно кашлянул, и Алвари тут же замолчал. Оба скальных хэна выглядели теперь расстроенными. Они явно сожалели о том, что затронули столь скользкую тему. Наконец, Кари отвернулся от богов и заговорил совсем о другом. - Послушай-ка, Алвари. Собственно, мы хотели поговорить с тобой не о религии. Тут с моими друзьями приключилась странная история... Они снова сидели у костра и ели бледно-розовое рыбье мясо, обжигая пальцы. - Шли, значит, берегом, - задумчиво повторял Алвари, - никуда не сворачивая... Гм... И очутились здесь... Время было уже позднее, однако несмотря на это, вечер так и не наступил. Ясный день словно бы полуприкрыл глаза, и тени стали бледнее. Аэйт растянулся на траве, подложив руки за голову. Ему снова показалось, что кто-то смотрит на него. Или зовет? Он опустил ресницы и прислушался, но ничего, кроме чьей-то тревоги, не ощутил. Кари совсем разволновался. Размахивая своими короткопалыми коричневыми руками в широких рукавах, он вещал: - Пойми, о Алвари, тупоголовый ортодокс... кхх... То есть, я хотел сказать, непреклонный хранитель устоев, нельзя дважды войти в одну реку... - Река, о Кари, легкомысленный ере... прости, неустанный искатель нового знания, такова, что в ином месте и одного раза не войдешь, а коли войдешь, то там и потонешь, - отвечал Алвари. - Отважным судьба помогает. - Сомнительное божество, но пусть так. Оба задумались. Мела не понимал из этого жаркого диалога ни единого слова. Оба спорщика, впрочем, тоже. Наконец, Аэйт перестал прислушиваться к странному, невнятному зову и сказал вполголоса: - Ясно одно, друзья мои: мы заблудились. Шли-то мы верно, но сдвинулись границы миров. А это значит... - Он помолчал, собираясь с мыслями и, наконец, медленно произнес: - А это значит, что некто, наделенный властью над мирами Элизабет, сместил их. Мела резко встал и ушел к храмовой стене. Мутные речи хэнов его раздражали, но не слишком задевали; когда же родной брат начал погружаться в тот же туман, он просто не выдержал. Три собеседника едва обратили на это внимание. - Некто сдвинул границы миров?.. В этом предположении есть смысл, ты не находишь, Кари? Но зачем было это делать? И кому под силу такое? - пробормотал Алвари. Хэны переглянулись с внезапным дурным предчувствием. Одна и та же жуткая догадка осенила их. - Безымянный Маг! - прошептал Кари. Оба сжались, надвинули капюшоны на глаза и невольно плотнее придвинулись друг к другу, хотя знали, что это ни в коей мере им не поможет. Безжалостный и всемогущий Некто или перешагнет через них, или наступит, но ни в том, ни в другом случае их не заметит. Аэйт покачал головой. - Вряд ли это он. - Откуда ты можешь знать? - прошелестело из-под красного капюшона. - Знаю, - уверенно сказал Аэйт. - Когда мы с ним расставались, он говорил, будто собирается на Пузанову сопку. Это в мире Ахен. - Ты видел Безымянного Мага? - Из-под желтого капюшона опасливо высунулся нос Кари. - И я, и Мела. Он... Он не такой, как вы думаете. - Аэйт подумал немного и выразился точнее: - Он не всегда такой. Во всяком случае, я уверен, что он не стал бы сейчас пользоваться такой могущественной магией. Скальные хэны поерзали, сражаясь с искушением удрать от Аэйта куда глаза глядят. Наконец Алвари сказал: - Если это не он, значит, это сделал кто-то равный ему по силе. И тут за стеной храма послышались вопли. Они прозвучали так неожиданно, что собеседники подскочили. Алвари даже прикрыл голову руками. Кто-то, задыхаясь, несся по земляным ступенькам, вырубленным в склоне холма, и кричал изо всех сил, возбужденно и крайне невнятно. - Это не может быть хэн, - сказал Кари неуверенно и покосился на Аэйта. - Кого вы привели на хвосте, чужестранцы? Аэйт пожал плечами. - Может быть, кто-то еще потерялся, как мы? - предположил он. Вопли приближались. - Это хэн, - сказал Алвари. - Хэны так не кричат, - возразил Кари. - Хэны вообще никогда не кричат. Вопль превратился в отчаянный вой. Алвари встал, позеленев от страха. - Боги мои, - прошептал он, - неужели война? В пролом в стене ворвалась фигура маленького росточка в развевающемся синем плаще. Одного взгляда хватило для того, чтобы понять: то был хэн. Растерзанный, потный, взъерошенный, с вытаращенными, бесцветными от ужаса глазами, он был весь измазан глиной. Пробежав мимо ошеломленного Мелы, он бросился к костру, споткнулся о собственный плащ и растянулся у ног Аэйта, больно ударившись головой. - Бедняга, - пробормотал Аэйт, наклоняясь и бережно переворачивая его на спину. - Что с ним приключилось? Он провел рукой по распростертому телу, как это делал когда-то колдун Алаг, отыскивая раны или увечья. Но хэн, по счастью, был цел и невредим. Однако когда он раскрыл глаза и увидел склонившееся над ним бледное лицо, усеянное золотистыми веснушками, он испустил такой вопль, что у Аэйта заложило в ушах. - Я Аэйт, - сказал он недовольно. - Не кричи. Что случилось? Хэн поморгал, осваиваясь с тем, что ужасное бледнокожее существо умеет разговаривать. - Где Алвари? - пролепетал он. - Здесь я, Кабари, - важно отозвался Алвари. - Восстань на ноги, хэн из Розовой Пещеры, и объясни собравшимся причины столь недостойного для хэна поведения. Кабари с трудом сел, опираясь на руку Аэйта. Он не смог подавить дрожь, когда белые пальцы коснулись его руки. - Кто этот незнакомец? - спросил он, не в силах говорить об ином. - Жертва стечения обстоятельств, Кабари. Отважный мораст из болот другого мира, заплутавший в мирах Элизабет. С ним его брат, суровый Мела. Хозяин Подземного Огня хранит обоих. Кабари тяжело перевел дыхание. - Прошу вас извинить мою несдержанность, - сказал он наконец. - Я принесу хорошие дары оскорбленному мною богу священной Истины "На сердце горе, а рот на запоре". Ох, какое горе, о скальные хэны! Не пришлось бы нам вновь возносить низвергнутых богов, ибо с коварным и злобным врагом следует бороться коварством и жесткостью. - С каким врагом? - нетерпеливо спросил Аэйт. Он ничего не понимал и уже начинал сердиться. Кабари вытаращился на него из-под капюшона. - Разве боги обделили тебя зрением, чужестранец? Разве ты не шел мимо скалы Белые Пятна? Аэйт пожал плечами. - Я не знаю здешних названий. Может быть, и шел. - Разве не видел ты замка, многобашенного грозного замка, которого не было там вчера? - Видел! - завопил Кари так неожиданно, что Аэйт даже подскочил. - Видел, как же! Стоит, проклятущий! Что ты о нем знаешь? Кабари горестно поник. - Он возник сам собой. Он выступил из иных миров. Беда, страшная беда подступила к нашим землям. Ибо если верны древние легенды, то к нам пожаловал сам господин Кочующего Замка - Черный Торфинн. - Вот и хорошо, - послышался за спиной Кабари голос Мелы. Старший брат Аэйта подошел к ним, привлеченный громким спором. - Раз этот Торфинн умеет повелевать мирами, значит, он может нам помочь. - Помочь! - Кабари истерически рассмеялся. - Помочь он, конечно, может. Только никто никогда не слыхал, чтобы он кому-нибудь помогал. Он злой чародей, Черный Торфинн, и признает только силу. А кто сильнее его? Только Тот-Кто-Без-Имени, но о нем лучше и не думать. Лицо Мелы передернулось. - Ты прав, - сказал он, - о Безымянном лучше не думать. Но на всякую силу найдется хитрость, а то и другая сила. - Он указал рукой на одного из сомнительных богов, который держал в руке короткий однолезвийный меч. - Вот Истина, которую я возьму себе в помощники. "Пуля дура, штык молодец", не так ли? Аэйт, не отрываясь, смотрел в гневное лицо брата, и ему делалось не по себе. ЭТОТ Мела казался ему совсем чужим. Алвари тоже поежился, но совсем по другой причине. Божество, избранное Мелой в качестве своего покровителя, звалось на самом деле "Взявший меч от меча и погибнет". Но маленький скальный хэн не представлял себе, как сказать об этом. Синяка испустил такой вопль, что великан, который как раз колол дрова, едва не отрубил себе ногу. Он ворвался в хибару с топором в руке и чуть не разнес по пути косяк. - Господин Синяка! - вскричал он. - Что с вами? Он выронил топор и облапил Синяку своими ручищами. В последний момент Синяке удалось подхватить кристалл, который едва не выпал из его пальцев. - Пусти, чудовище, - сказал он, наконец. Великан отодвинулся и обиженно проворчал: - Чуть что - сразу "чудовище"... Удостоверившись в том, что кристалл не разбился и никак не пострадал, Синяка объяснил надувшемуся от огорчения Пузану: - Я нашел их! - Да кого нашли - их-то? Великан все еще дулся, но любопытства подавить не мог. Уж очень господин Синяка... Как бы это сказать? Неожиданный, что ли... - Аэйта нашел и Мелу. Помнишь, мы с тобой еще думали связаться с ними через кристалл? Разомлев от этого дружеского "мы с тобой", Пузан мгновенно простил Синяке все обиды, вольные и невольные, и придвинулся ближе. По дороге он, к несчастью, не заметил брошенного на полу топора, и, наступив на него босой ногой, сильно порезался. Великан взревел, как боевой слон, и упал, высоко задирая раненую ступню. Порез действительно оказался довольно глубоким. Синяка расстроился. Он присел рядом на корточки, потрогал великанью ступню, потом велел Пузану не двигаться, пока он сходит за полотном и водой. - А так залечить не можете? - плаксиво спросил великан, кривясь от жалости к самому себе. - Как это - "так"? - Синяка посмотрел на великана строго. Под взглядом его потемневших глаз Пузан немного смешался, но все же собрался с духом и ответил: - Ну, магией... - Зачем тебе магия, когда и так заживет? Большой рот Пузана расплылся. - Как болотную пакость всякую лечить, так за один вечер чародейством... А как слугу своего верного, так сразу "и так заживет"? По-вашему, выходит, если ты великан и из себя большой, так все стерпишь, все снесешь? - Замолчи, - тихо сказал Синяка, и великан замолчал. Он знал, конечно, что без синякиной магии Мела бы умер и только это заставило чародея обратиться к волшебству. И все же обида жгла чудовище. Не слушая возмущенного сопения, Синяка перевязал ему ступню и помог сесть на лавку. - Хватит ныть, - сказал он. - Погляди-ка, где наши друзья оказались. Пузан сунулся носом в смуглые синякины ладони, в которых светился магический кристалл. Некоторое время созерцал, не замечая, как хозяин с легкой усмешкой смотрит на его всклокоченные серые волосы и на застрявшие в них щепки. Потом удивленно произнес: - Куда это их занесло? Река по обличью вроде бы наша Элизабет, но какая-то она незнакомая... - Река действительно Элизабет, - проговорил Синяка задумчиво, - но только не наша. Это их Элизабет. - Как это "их"? Кто это - "они"? - Еще не знаю. - Синяка внимательно всмотрелся в кристалл. - Да, это другой мир. И как это ребят угораздило? - Видать, пока они шли, кто-то сдвинул пространство, - высказался великан, за что был вознагражден одобрительным взглядом синих глаз. - Дело говоришь, Пузан. А я тебе даже больше скажу, друг мой. В этих мирах смещать пространства могут только двое. Во-первых, я могу, но я этого не делал, значит... Внезапно Пузан посерел от страха. - Значит, это сделал Торфинн! - шепнул он. Черно-желтые флаги, щелкая на ветру, развевались на высоких башнях. Неприступные стены, сложенные древним камнем и кое-где покрытые мхом, уносились высоко в небо, впиваясь в него своими зубцами, и казалось, что низкие облака проходили сквозь них, как волосы сквозь частый гребень. Человек тридцать стражников беспорядочно слонялись по мощеному булыжником двору. На них были островерхие шлемы поверх кольчужных капюшонов, металлические наколенники. Все носили желтый и черный цвета. Одни имели арбалеты и ножи, другие держали на плече алебарды и пики. Один, самый мощный из всех, с густыми темно-рыжими волосами и заплетенной в неопрятную косичку бородой, был вооружен моргенштерном. Решетка в воротах донжона со скрежетом поднялась, и во двор, грохоча подкованными сапогами по деревянному настилу, вышли двое. Тот, что шел впереди, казался огромной черной тенью. Широкий плащ взлетал над его плечами, открывая блестящую черную кольчугу, на которой лежала массивная золотая цепь с рубинами. Седые волосы, схваченные золотым обручем, спускались на сильные плечи старика, а под взглядом его черных пронизывающих глаз солдаты невольно ежились. Это был Торфинн. Второй следовал за ним, отступив на полшага. Ростом он был немного пониже чародея, но все же и он был выше остальных. Он был одет в простую темную рубаху с длинными рукавами, сапоги из хорошей кожи, темный плащ с капюшоном. Ни кольчуги, ни шлема он не носил. Темно-русые волосы слуги Торфинна были коротко подстрижены, серые глаза смотрели равнодушно, словно ничего интересного этот человек уже не чаял увидеть. В правой руке он держал кнут, левой придерживал эфес красивой сабли. Его неподвижное лицо и властная осанка делали его странно похожим на Торфинна, словно он был его сыном. Чародей остановился, расставив ноги и упирая кулаки в бедра. Солдаты вытаращились на него, постепенно сбиваясь в кучу. - Стадо болванов! - рявкнул Торфинн. - И это - моя гвардия в этом дурацком мире? - Он повернулся к стоящему за его спиной человеку с кнутом. - Что скажешь, Вальхейм? Вальхейм склонил перед чародеем голову и спокойно ответил: - Скажу, что любой из них готов отдать за вас жизнь, ваша милость. Торфинн расхохотался и крепко хлопнул Вальхейма по плечу. - Молодец! На такое и возразить-то нечего... Ингольв промолчал. Каждый раз, когда Кочующий Замок попадал в какой-нибудь новый мир, стража Торфинна меняла свой облик. Иногда это были невидимки, и капитан командовал ими, прибегая к помощи простых заклинаний, которым в хорошую минуту обучил его Торфинн. Порой солдаты чародея оказывались молчаливыми воинами в диковинных доспехах, либо, что еще хуже, изъяснялись на непонятном языке. Случалось ему управляться с ордой полуголых дикарей, и тогда в ход шел кнут. Но на сей раз перед капитаном стояли белобрысые, русые, рыжеволосые люди, тягостно напоминающие ахенцев. - Мне нужна свита, как подобает властелину, - сказал Торфинн. - Свита, а не сборище животных, обученных только тявкать и огрызаться. Он еще раз оглядел свою гвардию, брезгливо покривился и ушел в башню. Плащ взвился за его спиной. Вальхейм остался стоять посреди двора, бесстрастно глядя в испуганные лица своих солдат. Они постепенно замолкали. На самом деле Вальхейм думал вовсе не о них. Он думал о том мире, где очутился Кочующий Замок. Судя по тому обличью, которое приняло здесь жилище Торфинна, мир этот должен быть старинным, много старше Ахена. Коллекция охотничьего стрелкового оружия, которую Торфинн имел обыкновение размещать в караульном помещении, исчезла, - значит, порох еще не изобрели. Дальше арбалетов фантазия местных оружейников пока что не продвинулась. Вальхейм знал - правда, не слишком хорошо - что Торфинн и замок каким-то образом связаны между собой. Чародей был частью волшебного замка и благодаря именно этому обстоятельству мог перемещать его из одного мира реки Элизабет в другой, подобно улитке, которая сама несет на себе свой дом. Интересно, подумал вдруг Ингольв, как меняюсь я сам, оказываясь всякий раз в ином пространстве? На этот вопрос ответа у него не находилось. Зеркалам здесь доверять нельзя, а Торфинн никогда не скажет ему правды. С тех пор, как Анна-Стина Вальхейм отдала своего брата во власть черного мага, прошло много лет. Анна-Стина, наверное, уже умерла, а он, Ингольв, еще жив, и ему все еще нет тридцати. Иногда он думал, что давно перестал быть человеком. В далеком прошлом остался тот день, когда он поклялся в верности Торфинну и взял из рук торжествующего чародея старинную тонкую саблю и кнут. Торфинн был первым и единственным, кому удалось сломать гордость Вальхейма, и забыть этого Ингольв так и не смог за все сто с лишним лет. Торфинн навсегда остался для капитана загадкой. Временами Вальхейм ненавидел его, порой восхищался - его мудростью, его умной жестокостью, которая никогда не бывала бесцельной, его знаниями. Иногда старика особенно тяжко угнетало одиночество, и ему требовался собеседник и, насколько это возможно, друг. Торфинн не только был наделен блестящим даром рассказчика; умел он и слушать, внимательно, сочувственно. Им доводилось проводить за разговорами вместе целые вечера. В такие дни Ингольв бывал почти счастлив. Лодка остановилась у скалы Белые Пятна. Тихий свет заката ложился на спокойные воды реки, и на веслах мерцали розоватые капли. Как только они оказались на мелководье, Кари, помогая Аэйту, принялся толкать лодку кормовым веслом, как шестом. Вдвоем они быстро завели суденышко в небольшую пещерку. Мела вышел из лодки и встал сапогами в воду, потом помог выбраться вконец обессилевшему от беготни и переживаний Кабари. Что касается Алвари, то он остался дома, заявив, что ему необходимы уединение и медитация. Для такого дела, как единоборство со страшным Торфинном, нужно заручиться поддержкой богов, иначе все предприятие приобретет самоубийственный оттенок. Кари привязал лодку и провел гостей в свою пещерку. Ее красноватые стены были испещрены белыми пятнами гипса. Здесь было сухо и довольно уютно. Лосиные шкуры, натянутые на деревянную раму, служили хозяину пещерки постелью. У входа был сложен очажок. Над входом имелась плотная занавеска из выделанной шкуры. Кари наматывал ее на палку и подвязывал к потолку. Вчетвером они с трудом втиснулись в жилище скального хэна. Аэйт одобрительно огляделся по сторонам. - А вы молодцы, хэны, - заметил он. - Умеете устроиться. Кари посмотрел на него сбоку, по-птичьи. - Знаешь, как у нас говорят о тех, кто живет в пещерах? Три вещи не грозят ему: холод - первая из них, ибо зимой он сумеет защитить себя от ветра; вторая же - летняя жара, ибо каменные стены хранят прохладу... Он замолчал, растянув в улыбке большой рот. - А третья? - спросил Аэйт, видя, что Кари ждет вопроса. - Третья? - протянул Кари. - Трупа не найдут, если вся эта штуковина в один прекрасный день рухнет мне на голову... Аэйт поперхнулся и посмотрел на скального хэна с невольным уважением. Кари опустил занавеску, и в пещерке стало темно. Снизу доносилось нежное позвякиванье воды о днище лодки. - Ну так что, друзья мои, - заговорил Кари страшным шепотом, как истый заговорщик, - что делать-то будем? Перед нами стоят две задачи, взаимосвязанные и в равной степени невыполнимые. Во-первых, нам необходимо изгнать из наших земель Торфинна и всю его кочующую банду, пока он не наделал дел. И во-вторых, нужно помочь нашим друзьям вернуться домой, в мир Ахена... Был вечер. В караульном помещении сочно храпела солдатня. На третьем этаже донжона горели свечи и было тихо. Нынче замок очутился в очень древнем мире. Здесь были толстые каменные стены, надежно отгораживающие от чужой ночи; здесь пылали камины и подавалось темное вино, помогающее скоротать долгий вечер; здесь Торфинн почувствовал себя старым, одиноким и склонным к размышлению... Ингольв Вальхейм налил себе стакан вина и откинулся в кресле. Это было тяжелое кресло, обитое коричневой, немного потертой кожей, с тусклой позолотой на подлокотниках. Над жарким камином в полумраке вырисовывалась массивная кабанья голова с оскаленными клыками. В свете огня Ингольву хорошо был виден резкий профиль старика с глубоко посаженными черными глазами. Сейчас эти глаза, обычно холодные и насмешливые, казались грустными, почти добрыми. - Славно сегодня, - сказал Вальхейм, потягивая вино. - Да, пожалуй, - согласился Торфинн, не отводя взгляда от огня. - Славно. Вальхейм налил вина во второй стакан и протянул ему. Искоса поглядев на капитана, Торфинн улыбнулся. - В такие вечера, мой друг, я начинаю думать, что правильно поступил, забрав тебя в мой замок. С кем бы я проводил эти печальные часы, не будь тебя рядом? - Я всего лишь армейский капитан, ваша милость, - напомнил Ингольв. - Ты полагаешь? - Торфинн улыбнулся. - Это сто лет назад ты был "всего лишь" армейским капитаном. Но с тех пор кое-что изменилось, не правда ли? Ингольв покусал губы, однако его голос прозвучал спокойно: - Разумеется, ваша милость. Тем не менее Торфинн, обычно безразличный к чувствам окружающих, уловил в его тоне нотку горечи. - Чем ты недоволен, Вальхейм? Я дал тебе пост командира моей лейб-гвардии. А ведь вместо этого я мог и посадить тебя в подвал на цепь, как того идиота-великана. По сравнению с судьбой великана, с которым Торфинн обходился зверски, участь Вальхейма действительно могла считаться завидной. Понимая, что есть вещи, которых гордый Ингольв не переживет, Торфинн ни разу не поднял на него руки. Ингольв нужен был ему живой. Его присутствие спасало старого мага от приступов жесточайшей депрессии. Оба замолчали. В тишине было слышно, как по замку бродит, охая, тролльша Имд. Она, как и сам чародей и его замок, имела множество обликов и ипостасей. Сегодня тролльша казалась просто дряхлой бабкой, которую замучил ревматизм. Но Вальхейм знал, что она была могущественной ведьмой и, как и Торфинн, имела власть над мирами. - А знаешь, Вальхейм, - сказал вдруг Торфинн и посмотрел на капитана с непонятной улыбкой, - есть один человек, которого я видел бы сейчас в этом кресле куда охотнее, чем тебя. Скажу даже больше. Если бы можно было вызвать его сюда, прибегнув к человеческой жертве, я убил бы тебя, не задумываясь. Ингольв знал, что старик говорит правду, но не испугался. За долгие годы, проведенные на службе у Зла, он забыл чувство страха. Как забыл и многое другое. - А что для этого нужно? - спросил он. Торфинн вздохнул. - Увы, мой друг, всего лишь его желание. А он упрямый и гордый и никогда этого не захочет. - Что ж, его можно понять, ваша милость, - заметил капитан равнодушно. - Мало приятного в том, чтобы стать вашей игрушкой. - Не так уж плохо тебе живется, Вальхейм, - ответил Торфинн. - Еще вина? Вальхейм покачал в руке графин, в котором почти не оставалось красного мозельского вина, и позвонил в колокольчик, стоявший на каминной полке. Вошел один из стражников, дежуривших у двери, - мрачный белобрысый пикинер со шрамом на широком лбу. Он остановился в двух шагах от кресла Вальхейма и замер. - Принеси полный графин, - сказал Вальхейм. - Слушаюсь, господин капитан. - А этот забери. Остатки можешь допить, - добавил Вальхейм. - Благодарю, господин капитан. Попивая мелкими глотками вновь принесенное винцо - на этот раз вишневую наливку, приготовленную лично тролльшей Имд, большой мастерицей по части наливочек и самогона, - Торфинн неожиданно сказал: - Я понимаю, что ты имел в виду, Вальхейм. Но тот человек... не мог бы стать моей игрушкой. Он - не ты. Он ровня мне. И будь мы с ним вместе, мы могли бы повелевать мирами Элизабет. Хищный нос старого мага дрогнул, узкий рот сжался. Он стиснул пальцами подлокотники своего кресла и замолчал, глядя в огонь. Отсветы бегали по его сумрачному лицу. Вальхейм прикусил губу. Помолчав, Торфинн словно бы через силу выговорил: - Однако он предпочел идти своей собственной дорогой. Рано или поздно это принесет гибель и ему, и мне. Вальхейм отставил свой стакан и осторожно коснулся руки старика. Она была крепкой, сухой и горячей. - Его судьба - это его дело. Но при чем здесь вы, ваша милость? Торфинн медленно повернул к нему голову. - А, так ты все-таки не хочешь, чтобы я ушел из этих миров? - Нет, ваша милость. Торфинн усмехнулся. - Верю. Слушай, Ингольв Вальхейм. Он и я - две половины одного великого Целого, черная и белая. Хотя на самом деле мы с ним почти не отличаемся друг от друга. Когда-то все было иначе. В прошлые эпохи в мирах реки Элизабет существовало множество Белых Магов. Белая Сила была рассеяна, и каждый из них, наделенный небольшой ее частью, был не так уж могуществен. Но настал срок, и Белые Маги ушли, а вся их Сила соединилась в одном. Черное и Белое должны находиться в равновесии. Поэтому, хоть мы и родились в разное время, погибнем мы одновременно. Или не погибнем никогда. Ингольв снова откинулся в кресле. - Вы боитесь его, ваша милость? Прежде чем ответить, старик пошевелил в камине дрова, а потом выпрямился и прямо посмотрел на Вальхейма. - Нет, - спокойно сказал он, и это было правдой. - Я знаю, он не преследует такой цели - уничтожить меня. А что касается самоубийства... Ощутив вкус Силы, ни один маг, даже Белый, не захочет расстаться с жизнью. - Как его зовут, ваша милость? - На что тебе? Ингольв пожал плечами. - Я должен охранять вашу милость, - пояснил он. - Думаю, мне лучше знать имена ваших врагов. - Он мне не враг, - досадуя на прямоту армейского капитана, ответил Торфинн, - и имени у него нет. Впрочем, о чем я! Ты же его знаешь. Это Синяка. Вальхейм, обычно невозмутимый, на этот раз поперхнулся, чем доставил Торфинну немалое удовольствие. - Кто? - вымолвил он наконец. - Тот мальчик? Солдат из моей роты? За сто с лишним лет, проведенных в замке, Ингольву, который никогда прежде не верил ни в какую магию, все же пришлось убедиться в ее существовании. Торфинн потратил немало сил на то, чтобы вколотить эту мысль в голову упрямого материалиста. И все же Ингольв так и не смог до конца примириться со всей этой чертовщиной. И еще меньше он был готов к тому, чтобы признать могущественного чародея, наследника Белой Магии Ахена, в Синяке. Капитан слишком хорошо помнил тот день накануне падения города. Главнокомандующий дал ему пятьдесят человек с приказом "держать форт до последнего". Среди солдат было несколько новобранцев. Вальхейм попытался было отделаться от них, но на него наорали, и он отступился. Синяка, худой, очень смуглый, стоял в стороне от прочих, и Вальхейм сразу заметил его. Людей с таким цветом кожи среди жителей Ахена не наблюдалось, но капитан не стал доискиваться, откуда взялся странный паренек. Солдатик ему понравился. В отличие от других, он думал только о том, чтобы как можно лучше делать свое дело. - Синяка был со странностями, - сказал Вальхейм, наконец, - но я все же не могу поверить... - Да, он со странностями, - неожиданно согласился Торфинн. - Думаю, это у него оттого, что он долго жил среди людей. И главная странность нашего общего друга в том, что он тяготится своей Силой. - Но я не понимаю, ваша милость, - сказал Вальхейм, который до сих пор не оправился от удивления, - как ваша жизнь вообще может зависеть от него? Ведь вы с ним даже живете в разных мирах. - Не напрямую, конечно. - Торфинн отбросил плед, в который кутался, и, встав с кресла, прошелся по комнате. - Все связано со всем, Вальхейм, особенно в магии. Черное и Белое должны быть уравновешены. И если этот несчастный все же найдет способ уничтожить себя, мне не придется надолго задержаться в мирах Элизабет. Я уйду вслед за ним. Он взял с полки, невидимой в темноте, старую книгу в кожаном переплете. Ее застежки были украшены янтарными пластинами. Вальхейм заметил на нескольких пластинах сеточку трещин. - Это книга деяний Черной и Белой магии в мирах Элизабет, - сказал Торфинн. - Она написана на языке мертвого мира Аррой, так что ты все равно не сможешь прочесть ее. Но я кое-что переведу для тебя, хочешь? Ингольв кивнул. Торфинн снова сел, положил раскрытую книгу себе на колени и, склонившись поближе к свету, прочел стихотворные строки, стараясь подчеркнуть их своеобразный ритм: Розно пришли вы, вместе исчезнете, друг другу не став надежной опорою. Жди тогда смерти от руки странника, чужим оружием вооруженного... Оба собеседника опять замолчали, глядя в камин. Неожиданно Вальхейм подумал о том, что, скорее всего, он сам погибнет вместе с Торфинном. И с удивлением понял, что не боится и этого. Наконец, он решился разрушить тишину. - В любом случае, ваша милость, вы знаете, чего вам следует опасаться. Хорошо, что и я это теперь знаю. Но что такое "чужое оружие"? Если подумать, моя сабля - тоже чужое оружие. - Ты не бродяга, - сказал Торфинн. - А оттого, что я знаю предсказание, не легче, а только труднее. Появляется соблазн бежать от судьбы. - Если вы верите предсказаниям, ваша милость, то, мне кажется, вы вполне в состоянии ускользнуть от них. - Едва ли... - Торфинн захлопнул книгу и посмотрел в серые глаза своего слуги. - Бежать от судьбы, Ингольв, - это бежать ей навстречу. К любому могуществу можно подобрать ключ - так считал Мела. Аэйт сильно сомневался в этом, но возражать старшему брату не решился. Мела вздумал наняться охранником в свиту Торфинна, войти в доверие к чародею или выследить его, как получится, а потом потребовать, чтобы он возвратил их в мир Ахена. План был не ахти какой, но поскольку альтернативы не имелось, братья остановились на нем. Кари и Кабари показали им удобную тропинку, по которой они поднялись на скалу, после чего хэны распрощались со своими гостями и, шмыгая от сопереживания носами, удалились. Обернувшись, Аэйт долго смотрел им вслед, пока яркие цветные плащи и всклокоченные огненные волосы хэнов не исчезли под скалой. Теперь они с Мелой остались вдвоем перед грозными черными воротами. Аэйт задрал голову, разглядывая надвратную башню и прибитый к ней щит с гербом Торфинна - черный крылатый конус на ослепительном золотом фоне. От этого непонятного символа у Аэйта почему-то мурашки побежали по коже. Но он не успел хорошенько разобраться в своих чувствах, потому что Мела уже вынул из ножен меч Гатала и рукоятью постучал в обитые железом ворота. Низкий звучный гул пронесся над холмом. И вновь Аэйта кольнула чья-то чужая тревога, на сей раз так явственно, что он даже обернулся - не стоит ли за спиной насмерть перепуганный хэн. Однако на скале никого, кроме них с Мелой, не было. Створка ворот медленно приоткрылась, и оттуда высунулась пика. Следом за пикой показался профиль с крючковатым носом, жидкой светлой бороденкой и недоверчивым глазом. Профиль был обрамлен кольчужным капюшоном. - Чего надо? - недовольно спросил стражник и выставил пику еще дальше. - Позволь нам войти в замок, доблестный страж, - сказал Аэйт, по возможности учтиво. Мела покосился на брата, но промолчал. Похоже, высокопарный стиль, позаимствованный Аэйтом у скального народца, не возымел положительного действия. Страж пробурчал: - Еще чего. И попытался закрыть ворота. Мела вовремя подставил ногу и задержал створку открытой. - Чего надо-то? - повторил стражник расстроенным тоном. - Лезут тут всякие... - Мы хотели бы предложить свои услуги твоему хозяину, Черному Торфинну, - сказал Мела. - Нам нужен покровитель, мы попали в беду. Разреши нам поговорить с ним. - Ха, - произнес стражник, - в беду они попали, надо же! Да он на то и Торфинн, чтобы были беды. Эка новость! Он подергал створку, но она не поддавалась. Тогда стражник толкнул Мелу кулаком в грудь. - Убери ногу, недомерок! За спиной у стражника прозвучал чей-то негромкий властный голос: - Что здесь происходит? Стражник мгновенно исчез, и до братьев донеслись его сердитые оправдания: - Лезут, ваше благородие. Говорят, у них дело к их милости. Да где это видано, чтобы у каких-то оборванцев и бродяг были дела к их милости? Верно я рассуждаю, ваше благородие? Приструнить мерзавцев, повесить их на стене в назидание, верно я рассуждаю? Послышался резкий хлопок и сразу же понесся вой: - За что, ваше благородие? - Вон отсюда, - сказал негромкий голос. После чего ворота раскрылись от резкого толчка, и перед братьями оказался рослый человек в темном плаще. В правой руке он держал сложенный вдвое кнут. - Мы пришли к Торфинну, - сказал ему Мела, отступив на шаг. И, поскольку человек молчал, не сводя с него хмурого взгляда, продолжал: - Я Мела. Со мной мой брат Аэйт. Нам говорили о могуществе Торфинна, предостерегали от его коварства. Но мы пришли открыто. - Продолжай, - помолчав, отозвался человек с кнутом. - Что вам нужно от Торфинна? - Мы пришли предложить ему свои мечи, - сказал Мела. - Торфинн не нуждается в помощи, - ответил человек с кнутом. - Уходите. - Из-за Кочующего Замка мы оказались в беде, - упрямо сказал Мела. - Он причинил нам зло, пусть, по крайней мере, великий чародей не откажет нам в покровительстве. Мела оглянулся на Аэйта. Теперь речь зашла о вещах, в которых младший брат понимал гораздо больше. Аэйт подошел поближе. - Замок сместил границы миров, и мы заблудились в мирах Элизабет. - Ну и что? - Человек с кнутом свысока посмотрел на беловолосого воина. - Если существуют чары, забросившие нас сюда, значит, имеется способ доставить нас обратно, - отважно сказал Аэйт. Серые глаза блеснули из-под темного капюшона. На угрюмом лице человека с кнутом показалась неприятная улыбка. - Вы что же, бедняжки, - проговорил он, - решили, что Торфинна беспокоит ваша участь? Кто вы такие, попрошайки, чтобы тревожить покой Кочующего Замка? Откуда вас принесло? Мела и бровью не повел. - Если ты спросил для того, чтобы знать, а не ради пустой насмешки, я отвечу тебе. Человек с кнутом нахмурился. Однако спокойное достоинство, с которым держались маленькие воины, казалось, произвело на него впечатление. - Я спросил, чтобы знать, - сказал он, наконец. Мела слегка наклонил голову, словно принимая извинение. - В мирах Элизабет наш мир называется Ахен, - сказал он. В тот же миг краска схлынула с лица его собеседника, и оно, и без того бледное, побелело, словно натертое мелом. Губы, которые только что кривились в усмешке, дрогнули. Он поспешно откинул капюшон и по-новому взглянул на братьев. - Как, ты говоришь, называется ваш мир? - переспросил он. - Ахен, - повторил Мела. - Это имя носит большой город на берегу залива. Говорят, его основал император Карл Незабвенный. Он знаком тебе? Человек коротко кивнул. Странное выражение появилось в его глазах. - Так ты вернешь нас домой, Торфинн? - не веря удаче, спросил Аэйт. - Я начальник стражи Кочующего Замка, - сказал человек с кнутом. - Идите за мной. - В чем дело, Вальхейм? - недовольно произнес Черный Торфинн, не поднимая глаз от своего широкого стола с четырьмя курильницами по углам. Из одной курильницы поднимался тонкий белый дымок, и вся комната была полна аромата сирени. Торфинн раскладывал пасьянс колодой карт Дороги и Судьбы, и золотой перстень на мизинце его левой руки то и дело вспыхивал. Синий гобелен с изображением битвы кентавра с единорогом висел за его спиной. - Ваша милость... - начал Вальхейм. Торфинн выложил еще несколько карт и задумался над ними, не обращая никакого внимания на своего слугу. Вальхейм терпеливо ждал. - Говори же, я слушаю, - рассеянно сказал Торфинн. - У ворот стучали, ваша милость, - сказал Вальхейм. Торфинн бросил колоду на стол и вскинул глаза. - Ну и что? - рявкнул он. - Это причина мешать мне? Если ты не знаешь, что тебе делать, могу рассказать. Отправь туда арбалетчика. Ингольв выдержал бешеный взгляд чародея. - Я знаю, что мне делать, ваша милость, - спокойно ответил он. - Они ждут за дверью. На миг Торфинн опешил - такого самоуправства он не ожидал. - Кто ждет? Чего ждет? - Он лег грудью на стол. - Великий Колаксай, какой ты дурак, Вальхейм! Зачем ты привел в замок каких-то попрошаек? Вальхейм вдруг побледнел, но глаз не опустил и сказал, упрямо пригнув голову: - Эти двое заплутали в мирах. Помогите им вернуться домой, ваша милость. - Я не занимаюсь благотворительностью, - отрезал Торфинн. - А ты стал много себе позволять, Вальхейм. - Помогите им, - повторил Ингольв. Почувствовав, что за этим упорством кроется что-то важное, Торфинн встал из-за стола и спросил, недоумевая: - Да что с тобой случилось, мальчик? Ингольв ответил не сразу - боялся, что голос дрогнет. Наконец, выговорил: - Они пришли из мира Ахен. Торфинн оттолкнул от себя слугу и брезгливо вытер руки об одежду. - Ты так и не оставил эту человеческую привычку - чуть что распускать сопли, - сказал он и покривился. - Ладно, пусть войдут. Ингольв быстро подошел к двери, и стражники пропустили в комнату Мелу и Аэйта. Торфинн поглядел на них несколько секунд, а потом откинул голову и громко расхохотался. Белый дымок в курильнице метнулся, словно испугавшись. Оба брата, которые настороженно оглядывались по сторонам, вздрогнули и, как по команде, уставились на чародея. - Нашел близкие души, а, Игольв? - вымолвил Торфинн. - Боги морского берега! Ты хоть знаешь, кто они такие? Чародей присел боком на край стола и поманил к себе Аэйта согнутым пальцем. Оглянувшись на брата, Аэйт осторожно приблизился. - Ну что, нежить болотная, - негромко произнес Торфинн, наклоняясь к юноше, - сказать ему, кто ты? Аэйт пожал плечами. - Скажи, коли знаешь. - Смотри ты, гордый, - заметил Торфинн и снова засмеялся. - Ингольв! - крикнул он. Низкий голос Торфинна звенел, и капитан, хорошо изучивший за эти годы своего хозяина, видел, что тот от души веселится. - Ингольв Вальхейм, ну-ка расскажи мне, что ты знаешь о болотных людях, о морастах Элизабетинских трясин? Ингольв дернул углом рта. Как и все ахенцы, он слышал о морастах немало жутких историй, но считал их просто болтовней суеверных невежд. - Что морастов не бывает, - нехотя ответил капитан. От этого ответа Торфинн пришел в неописуемый восторг. - Ну, а если бывает? - Старики много врали про болотных людей, всего не упомнишь, - сказал Ингольв с еще большей неохотой. Судя по тому, как блестели черные глаза мага, тот заранее предвкушал нечто забавное, а давать ему лишний повод потешаться над собой Вальхейм не хотел. - Что, что врали-то? - нетерпеливо допытывался Торфинн. - Будто живут они в гибельных трясинах. Будто нарочно сбивают людей с тропы, чтобы поживиться теплой кровью... - А может, и впрямь? - жадно спросил Торфинн. Вальхейм дернул плечом и равнодушно продолжал: - Говорили еще, что морасты родятся из болотных испарений, что дыхание у них смрадное, а кровь зеленого цвета, густая и зловонная. Полностью удовлетворенный услышанным, Торфинн крепко взял Аэйта за плечи. - Вот перед тобой живой мораст, - объявил он торжествующе. Ингольв прикусил губу. Он видел, что чародей не врет. И мальчишка, вроде бы, не отпирается. - А ты думал, простота, что они люди? - Торфинн страшно веселился. - Ты пригляделся бы к ним повнимательнее. А то услышал "Ахен" и сразу голову потерял. Да разве люди бывают такого роста? У кого из людей ты видел такую поросль на голове? Это же мох! - Он растрепал белые прямые волосы Аэйта. - Да ты бы хоть в глаза им заглянул... Эх, ты! Они обманули тебя в два счета, эти хитрые маленькие болотные бестии... Ингольв почувствовал, что краснеет, и желая скрыть замешательство, громко крикнул: - Стража! Двое солдат, грохнув алебардами, вошли в комнату, и замерли перед дверью. - Уже лучше, - заметил Торфинн и снова уселся за стол. - Значит, вы, друзья мои, из мира города Ахен? Верю, верю... Заплутали, значит... Но что тут можно поделать? Не нужно было не вовремя гулять по берегу реки Элизабет... - Он откинулся на высокую прямую спинку кресла. - Вы, вроде, из разных племен, - сказал Торфинн, указывая подбородком на Мелу. Поскольку Мела молчал, чародей выразительно перевел взгляд на Вальхейма. - Отвечай его милости, - негромко сказал Вальхейм. - Его милость ошибается, - ответил Мела, вкладывая в слова "его милость" столько яда, сколько мог. - Мы не только из одного племени. Мы родные братья. Торфинн резко выбросил вперед руку с растопыренными пальцами. - Следи за своим языком, болотный человек, - произнес он угрожающе. Золотой перстень блеснул и угас на его мизинце. - Ты у меня в замке, а не у себя на болотной кочке. Мела дернул плечом. - Иной раз на болотной кочке встретишь больше благородства, чем в замке. Противу ожидания Торфинн не рассвирепел, а вновь принялся хохотать. Сквозь смех он выговорил: - Вальхейм, проследи, чтобы его высекли. Вальхейм сделал знак одному из солдат. Мелу схватили за руки и подтащили поближе к столу Торфинна. Аэйт потянулся было за мечом, но Ингольв заметил это и быстрым движением сбил его с ног, сорвал с него пояс, а потом вздернул на ноги, держа свою саблю приставленной к шее Аэйта под левым ухом. Торфинн весело смотрел на братьев. - Из одного племени, говоришь, - повторил он. - Я хорошо знаю ваш народ, мои маленькие болотные друзья. Ваши бесконечные войны доставили мне немало веселых минут. С каких это пор морасты стали стричь волосы? Может быть, ты ходил в разведку, храбрый... как тебя звать-то? - Мела, - ответил пленник. - Ну так что, Мела, как насчет кровушки? Лошадку высосешь или довольствуешься стражником? Могу подарить тебе кого-нибудь... Хотя бы Одо Брандскугеля, он у нас самый упитанный. - Если ты и вправду хорошо знаешь наш народ, - сказал Мела, - то не болтай глупостей... Стражник, державший Мелу, сильно ударил его по лицу. Мела замолчал. Одна щека у него запылала. - Хорошо, хорошо, - сказал Торфинн, - я понял. Ну, так в честь чего короткие волосы? Мела не колебался ни секунды. - Я вор, - сказал он ровным голосом. - Мой вождь Фарзой срезал мои косы и велел изгнать за край жизни. Торфинн бесцеремонно оглядел его с головы до ног. - Вальхейм, тебе не кажется, что это какие-то второсортные морасты? Вальхейм не ответил. Ему было безразлично. Эти двое, которые сперва назвались людьми из мира Ахен, а потом оказались болотной нечистью, вызывали у него гадливость. Черные глаза Торфинна остановились на Аэйте и, казалось, пригвоздили его к полу. Аэйт сжал в кулак левую руку с врезанной в ладонь разрыв-травой. - Этого заморыша - в подвал, - распорядился маг. Не опуская сабли, Ингольв кивнул второму стражнику, и дюжий детина (это как раз и был Одо Брандскугель) легко скрутил маленького Аэйта. Мальчик яростно отбивался, пока удар огромного кулака не погрузил его в темноту. После этого Брандскугель взял его под мышку и вынес. Ингольв проводил стражника холодным взглядом и вложил саблю в ножны. Теперь он вновь был бесстрастным и высокомерным слугой всемогущего Торфинна. Чародей кивнул в сторону Мелы. - Ингольв, забери у него меч. Ингольв молча вынул меч из ножен, висевших за спиной пленника, избегая встречаться с ним глазами, и осторожно положил его на стол поверх гадальных карт. - Интересно, - пробормотал Торфинн, сгибаясь над мечом. - Какой сильный оружейник его ковал... От клинка просто жаром пышет. Как зовут вашего кузнеца? - Этот меч ковал Эоган, если его имя что-нибудь говорит тебе, - ответил Мела. Торфинн замер. - Я знаю всех, кто наделен темной силой, - вымолвил он, наконец, все еще не веря услышанному. - Не тот ли это Эоган с Элизабетинских болот, что отрекся от темноты, но не сумел прийти к свету? - Возможно, - сказал Мела. - В отличие от тебя, Черный Торфинн, я не вожусь с теми, кто наделен темной силой. Торфинн, казалось, не заметил укола. Ударив ладонями по столу, он закричал срывающимся голосом: - Если ты мораст, то откуда у тебя меч, выкованный Эоганом? - Я снял его с тела убитого врага, - сказал Мела. Он почувствовал на себе пристальный взгляд Вальхейма и досадливо тряхнул головой. Торфинн, страшно побледнев, оперся локтями о стол и закрыл лицо ладонями. Мела видел, как набухли синие вены и как бьется жилка у сухого жилистого запястья чародея. - Странник, вооруженный чужим оружием... - прошептал он еле слышно. Ингольв быстро подошел к старику. - Вам плохо, ваша милость? Торфинн поднял голову и посмотрел на своего слугу сквозь раздвинутые пальцы. Огонь, пылавший в черных глазах, погас. - Ингольв... - с трудом выговорил маг. - Я здесь, ваша милость. Торфинн помолчал и вдруг заговорил, задыхаясь: - Убей, убей его, убей как можно скорее... - Он отнял руки от лица, постаревшего и осунувшегося за несколько минут. - Он - моя смерть, Вальхейм! Убей его! Склонившись, Ингольв поцеловал его руку. - Не беспокойтесь ни о чем, ваша милость. - Он взял меч Гатала, смахнув попутно несколько карт из колоды на пол. - Дагоберт, - обратился капитан к стражнику, который держал Мелу, - выведи его во двор. Стражник, широкоплечий детина почти одного роста с капитаном, кивнул и потащил Мелу к выходу. Торфинн смотрел им вслед с безнадежным отчаянием. - Что же случилось с ним, - шептал он, обращаясь к самому себе, и Вальхейм понял, что старик говорит о Синяке. - Что же он сделал с собой? Почему ко мне пришла смерть? - Ваша милость, - негромко сказал Ингольв, - к вам пришел всего лишь бродяга с чужим мечом. Через несколько минут он уже не сможет причинить вам никакого вреда. С мечом Гатала в руке Вальхейм вышел вслед за стражником и Мелой. Во дворе уже собралась толпа. Дагоберт был страшно горд возложенной на него миссией и словоохотливо рассказывал страшные истории про морастов и прочую болотную нелюдь. При этом он позволял остальным толкать своего подопечного, дергать его за волосы, смотреть, нет ли у него когтей на пальцах и клыков во рту. Ингольв прищурился на ярком свету, не сразу отыскав в толпе Дагоберта. Затем, быстро растолкав солдат, остановился перед Мелой. Мела поднял голову и посмотрел ему прямо в глаза. - Холопы Торфинна страсть как любопытны, - проговорил он. - Ты что, тоже хочешь поглядеть на мои клыки? Вальхейм, не разбирая, хлестнул его кнутом. По разбитым губам Мелы потекла кровь. Обыкновенная кровь, красная. Вальхейм опустил руку с кнутом, заколебавшись. - Старик дурачил меня, - пробормотал он. - Ты все-таки человек. Мела не опустил светлых глаз. - Нет, - сказал он упрямо. - Мы, морасты, - не совсем люди. Твой хозяин говорил правду. Он действительно кое-что знает о нашем народе. - Неважно, - пробормотал Ингольв. Он накинул на шею пленнику петлю вдвое сложенного кнута и дернул так, что Мела упал на колени. - Онтлак, - сказал Вальхейм, передавая кнут стражнику, - держи. Стражник нехотя взял кнут. - Забрызгает своей вонючей кровью, зараза, - проворчал он, с сожалением осматривая свои новые желто-черные штаны. - Она у них ядовитая, говорят. - Отстираешь, ничего с тобой не случится, - рассудительно сказал стоявший рядом Дагоберт. - Так ядовитая же, - сокрушался хозяйственный стражник, - еще дырку прожжет. Вальхейм занес меч Гатала над склоненной шеей, успев еще заметить выступающие позвонки, которые ему предстояло перерубить. И вдруг кто-то схватил его за руку. Хватка была железная, рука уверенная, властная. Ингольв обернулся. Торфинн с разметавшимися по черной кольчуге длинными седыми волосами держал его за запястье. Черные глаза старого мага лихорадочно блестели, губы пересохли, щеки ввалились, словно Торфинн непостижимым образом одряхлел в несколько минут. - Подожди, - пробормотал Торфинн, точно в бреду, - подожди, может быть, ему только того и надо... Может быть, это ты - странник с чужим оружием? - И тут он словно впервые увидел меч Гатала и, отшатнувшись от Вальхейма, завизжал: - Брось его! Ингольв осторожно протянул меч Торфинну. - Возьмите, ваша милость. Но Торфинн не двинулся с места, глядя на меч расширенными глазами. - Эоган! Проклятый кузнец! Он не мог вложить в оружие светлую силу, но он вложил в него зло, которое ненавидит само себя... Опасное, страшное оружие... Брось, брось, брось его! Ингольв поло