и все,  готово дело,  летит с катушек.
Горделивый рассудок послушно гаснет,  и  спустя пару дней налицо
пускающий слюни дебил, не хуже Михайлова-младшего из справки.
     Сигизмунд громко  выругался,  достал  из-за  пазухи брошюру
"Высокий  гражданский  долг  народного  контролера"  и  принялся
зачитывать ее вслух.
     - Реальность  -  бесценное  качество  нашей  демократии.  И
именно  реальному  ее  развитию  и   углублению  партия  придает
огромное значение.  В  целом речь идет о том,  чтобы во всю ширь
развернуть  созидательную силу  социалистического самоуправления
народа.  В  этом и  состоит смысл совершенствования политической
системы нашего общества.  Это  и  есть приближение ее  к  идеалу
социализма.
     Вообще,  товарищи,  равнение  на  высшие  нормы  социализма
должно у  нас войти в  правило.  О них никак нельзя забывать при
оценках  достигнутого.  С  ними  надо  соизмерять и  сегодняшнюю
практику, и планы на будущее.
     Возьмите,  например,  святой для нас принцип социализма: от
каждого -  по способностям, каждому - по труду. Это основа основ
той социальной справедливости, которую именно наш рабочий класс,
наш  народ  впервые  в   истории  превратил  из  мечты  в  живую
действительность.  Но  сознавая все  величие  этого  завоевания,
нельзя забывать о том,  что его надо и оберегать, и развивать. У
нас достаточно опыта,  который учит, что соблюдение принципа "по
труду" требует особой заботы.  Иначе приходится иметь дело с его
нарушениями.  С такими, которые немало вредят нашей экономике. И
с такими, которые глубоко возмущают советских людей...
     На  последние  слова  Анахрон  отозвался  странным  звуком.
Где-то  во  чреве  чудовищного механизма раздалось что-то  вроде
восхищенного "Ах!"
     - А,   проняло?   -   вскричал  Сигизмунд,  с  новой  силой
углубляясь  в   речь,   произнесенную  Константином  Устиновичем
Черненко  на  Всесоюзном совещании народных  контролеров (издана
тиражом 750  тысяч экземпляров -  по  нынешним временам усраться
можно от такого тиража!)
     Места,   обозначенные  словами  "аплодисменты"  и  "бурные,
продолжительные аплодисменты",  Сигизмунд отрабатывал буквально.
Долго,  яростно бил в  ладоши.  Вопил также -  в  порядке личной
инициативы: "Браво! Бис!"
     Потом  брошюрка  кончилась.  Сигизмунд  перевел  дыхание  и
понял,  что ему стало значительно легче. Даже звук капающей воды
теперь не так его доставал.

        x x x

     Брошюру "Высокий долг..."  Сигизмунд прочитал еще пять раз.
В  последний раз он уже пытался инсценировать ее.  Расхаживал по
камере,  держа книжонку в отставленной руке, и изображал все то,
о чем там было написано.  Например,  дойдя до слов: "Речь идет о
том,   чтобы   привести   в   действие  мощные   рычаги   личной
заинтересованности",  Сигизмунд с  силой  тянул за  воображаемые
рычаги.
     Постепенно в  голове  у  него  складывался план  спектакля.
Основная тема - человек в плену бесчеловечного механизма. Вокруг
Народного   Контролера   вертятся    и    скрежещут   шестеренки
соцсоревнования,  приводятся в  действие огромные рычаги  личной
заинтересованности и ответственности,  вертятся колеса Госплана,
юркают  бюрократические  извращения,  натягиваются  злокозненные
нити  хищений  и  приписок...  И  человек -  Народный Контролер,
своего  рода   Новый   Адам,   мечущийся  среди   упорядоченного
механического хаоса...
     Занимаясь  всей  этой  ерундой,  Сигизмунд в  то  же  время
понимал,  что  сейчас он  НЕ  сходит с  ума.  Рассудок в  полном
порядке.  Ситуация,  как говорится в американских боевиках,  под
контролем.
     Ну, отчасти под контролем.
     Потом эта активная деятельность иссякла, и Сигизмунд впал в
апатию.  Он  даже есть больше не  хотел.  Лежал,  закрыв глаза и
вытянувшись. Ему было скучно.

        x x x

     И   вот  в   одиночество  Сигизмунда  вторгся  новый  звук.
Сигизмунд мгновенно подобрался.  С  чмокающим звуком  тяжеленная
герметичная  дверь  разлепилась и  начала  медленно,  мучительно
медленно отворачиваться...

        x x x

     Ну вот и  все.  Пьеса закончена.  Акт пятый:  гибель Нового
Адама.  Народного  Контролера,  то  есть.  "...Скрежещет  дверь.
Входят  слуги  Госплана,  дабы  схватить  Народного  Контролера,
предать  его  бюрократическим  извращениям  и   в  конце  концов
мучительной казни. Ибо не дозволено никому, а Новому Адаму - тем
паче возвращаться в  закрытый навеки "Сайгон"!  С гордо поднятой
головой Новый Адам бесстрашно..."
     Ни  на  мгновение не  переставая генерить  абсурдную пьесу,
Сигизмунд тем не  менее испытывал самый настоящий животный ужас,
ибо не сомневался: сюда пришли именно для того, чтобы его убить.
     В  дверном проеме показались две громадные фигуры.  Палачи!
Губы Сигизмунда прошептали сами собой:
     - My Father! Into Your hands I commend my Spirit.
     Даже  не  прошептали -  пропели  любимую мелодию из  "Jesus
Christ - Superstar".
     Сигизмунд закрыл глаза.

        x x x

     Его схватили грубые руки.  Сигизмунд пассивно сопротивлялся
- обвис  всем  телом  и  жалостно  выстанывал последние арии  из
"Jesus  Christ'а".  Палачи  сильно  потянули  его  за  запястья.
"Распинание началось",  -  подумал Сигизмунд. Сейчас приставят к
кресту и незамысловато приколотят его, С.Б.Моржа, как фанерину.
     - Едрен покатух!  Сигисмундс, твоя мат! Ти ест как мудак! -
донесся знакомый голос.
     Сигизмунд опасливо открыл глаза.  Над  ним  болтались рыжие
патлы  Вавилы.  Покосился чуть  левее  и  встретился взглядом  с
Вамбой. "Скурин" был очень озабочен.
     - Что вы  там,  заснули?  Кантуйте его наверх!  -  крикнула
из-за двери Аська. - Или он там у вас подох?
     Сигизмунд неожиданно вернулся  в  реальность и  вырвался из
образа Народного Контролера, он же Новый Адам.
     - Щас я тебе промеж глаз засвечу, узнаешь, кто тут подох! -
заорал  Сигизмунд.  Он  почувствовал  себя  живым.  Все-таки  не
совладал с  ним Анахрон.  Не по зубам оказался внучек дедушкиной
машинке!
     Аська   всунулась  в   камеру.   Деловито  повела   глазами
налево-направо.
     - Говнюк ты,  Морж. Мы тебя ищем, ищем... Уже думали ментам
сдаваться.  Нет,  сперва -  ну что, ну ушел мужик, ты ведь у нас
половозрелый.  Обидчивый стал  в  последнее время,  вспыльчивый,
нервный какой-то.  Брюзжал всю дорогу, цеплялся ко всем. Слушай,
может   климакс  у   тебя?   Сейчас   у   мужиков  климакс  рано
начинается...  В  общем,  Моржик,  скажу прямо:  мы  по  тебе не
скучали.  -  Аська засмеялась и  подсела к  Сигизмунду на  нары.
Вавила  с  диковатой нежностью поглядывал на  крошечную на  фоне
вандалов Аську и лыбился непонятно чему.  -  Ну, мы аттиле так и
сказали:  ушел и ушел,  не дит?, жрать захочет - вернется. А как
ты к вечеру не пришел,  аттила и завелся.  "Где Сигисмундс?  Где
Сигисмундс?" Представляешь?  Всю плешь проел. Вынь да положь ему
Сигисмундса.  Даже  Сегериха своего забыл.  Наутро,  едва  зенки
продрал,  опять за свое. Я уж, чтоб его успокоить, Федору твоему
позвонила.  Федор доложился,  что  не  ведает,  где  тебя носит.
Старикан  чуть  из   кожи  вон  не   выпрыгнул.   На   койке  аж
подскакивает, надрывается: "Сигисмундс, мол, Сигисмундс! Искать,
искать,  искать!" Лантхильда зареванная ходит. Виктория бледная,
утомилась переводить.  А к вечеру аттила вдруг говорит:  мол,  в
Анахроне Морж сидит.  Мы ему:  да в каком Анахроне,  ты че, мол,
старый  хрен,   умом  тронулся?   А  он  свое:  зять  мой,  мол,
ненаглядный,  в Анахроне сидит, нутром чую. Родич он мой теперь,
- это аттила так объясняет, - не могу, говорит, допустить, чтобы
род мой ущерб такой претерпел.
     - Какой ущерб? - ошалев от этого потока, спросил Сигизмунд.
     - Такой, что зятек в Анахроне подохнет! Трагично, мол, это!
И бездарно.
     - Слушай,  Аська,  я тут пока сидел, такую пьесу сочинил, -
сказал  Сигизмунд,  разглядывая Аську,  которую  совсем  недавно
видел в "Сайгоне" юной.
     За  тринадцать  лет  природа  стесала  с   Аськи  юношескую
округлость,  сделала  черты  лица  и  фигуру  более  угловатыми,
острыми,   резкими.   Отсутствие  волос   подчеркивало  странную
выразительность аськиного лица.  Сигизмунд не мог понять,  какая
Аська нравится ему больше - образца 1984-го года или нынешняя.
     - Ты что так смотришь, Морж? - вдруг насторожилась Аська.
     - Так просто.
     Аська вдруг разревелась.
     - Ты бы хоть сказал,  куда идешь,  идиот!  Ведь загнулся бы
здесь,  если бы не дед! Что бы мы делали, если бы ты... если без
тебя...
     - А что вы без меня? - спросил Сигизмунд мрачно. - Вы и так
без меня! Я вам давно уже не нужен был!
     - Дурак! Дурак! Вавила, побей его!
     Вавила посмотрел на Аську,  потом перевел тяжелый взгляд на
Сигизмунда.  Как  бы  оценивал:  всерьез просит его  разлюбезная
поколотить Моржа или просто так болтает?
     Вамба проговорил что-то угрожающим тоном. Надо полагать, за
сохранность родового имущества радеет.
     Вавила пожал плечами и  засмеялся.  Потом перевел взгляд на
Аську, осклабился:
     - Ти ест дура!
     - Что, так и будем тут сидеть? - осведомился Сигизмунд.
     - Это  ты  здесь  сидишь,  пузыри пускаешь!  -  огрызнулась
Аська. - За ручку тебя водить, что ли?
     - Слушай, а как вы сюда вошли?
     - Ногами.  Вамба-то  рядом с  тобой стоял,  когда ты  нас в
Анахрон водил.  Он охотник, между прочим, - это Вика говорит. Он
все  примечает,  запоминает,  все  приметы,  тропы там,  веточки
сломанные...  А Вавила,  кстати, - еще более крутой охотник. Это
так, к сведению. Вот они вс? и приметили, на какие ты камни жал,
да  куда по подземке переть...  Тем более,  что и  коридор всего
один. Слушай, Морж, а тут землетрясения, пока ты сидел, были? Мы
тут приходим,  глядим - ты и вправду в камере сидишь. И по всему
видать, крышу тебе вовсю сносит. Ходил взад-вперед, декламировал
чего-то. А что ты декламировал-то?
     - Потом. Пошли отсюда на хер.

        x x x

     В "предбаннике" Вавила, покосившись на Аську, вдруг быстрым
шагом подошел к самому краю колодца. Аська визгнула:
     - Ты куда?
     Вавила  обернулся,   посмотрел  на  Аську,   на  Вамбу,  на
Сигизмунда, а потом с достоинством плюнул в колодец.
     У   Сигизмунда  -   по  ассоциации  с   именем  "Гэндальф",
застрявшему  от   посещения   "Сайгона",   -   вдруг   появилось
предчувствие, что из бездны сейчас попрут озверелые Балроги.
     Однако ничего не произошло.  Аська приосанилась,  горделиво
глянула  на  Сигизмунда:   вот,  мол,  каков  Вавилыч.  А  потом
восхищенно воззрилась на вандальского раздолбая.
     Вавила отошел от колодца и первым двинулся из "предбанника"
в коридор. Шел высоко подняв голову и спиной источая спесь.

        x x x

     Первым  Сигизмунда  приветствовал ополоумевший  от  счастья
кобель.  Из  "светелки" выскочила  Лантхильда.  Звучно  потянула
носом,  всхлипнула  и  чинно  обняла  Сигизмунда.  Отодвинулась.
Встала, таращась и сложив руки на животе.
     Из   кухни  выглянула  Вика,   что-то  быстро  проговорила.
Исчезла.
     Сигизмунд подхватил Лантхильду за бока, попытался поднять в
воздух,   но   не   смог.   Оба   засмеялись.   Сигизмунд  вдруг
почувствовал, что он наконец-то дома.
     Отбиваясь от  восторженных наскоков пса,  Сигизмунд кое-как
разделся. Вошел на кухню.
     И  ощущение  домашнего  уюта  мгновенно рухнуло.  На  кухне
сидел, расположившись как у себя в хузе, незнакомый и совершенно
чужой  человек.  Высокий костистый старик в  спортивных штанах и
фланелевой рубахе навыпуск,  с  жуткими шрамами на лице и  двумя
сверлильными  установками  вместо  глаз.  Длинные  седые  пряди,
ниспадавшие на плечи, были прихвачены бисерным хайратником.
     Удивительно,  но  хайратник  папашу  Валамира  непостижимым
образом  благообразил.  Смягчал свирепый облик  старого вандала.
Аттила ни  в  коем случае не  выглядел ряженым.  Будто всю жизнь
носил  на  длинных  изжелта-седых  вандальских хаздьос  бисерные
хайратнички.
     Перед  аттилой стоял  стакан чая  в  подстаканнике.  В  том
самом, что остался от Аспида.
     При   виде  Сигизмунда  Валамир  скупо  улыбнулся,   тяжело
привстал и проговорил неожиданно звучным голосом:
     - Дра-астис, Сигисмундс.
     - Здравствуйте,  Валамир...  э-э...  Гундамирович, - сказал
Сигизмунд,  усаживаясь напротив.  От  Вики он уже был наслышан о
том,  что аттилу произвел в свое время на свет некий Гундамир. -
Ну, как здоровьице? Вижу, на поправку пошли? - И уже ощущая, как
"едет с крыши снег", поднял голову: - Вика! Налей мне, душенька,
чайку.
     - Идиот, - отреагировала Вика. Но чаю налила. - Переполошил
всех. Где тебя черти носили?
     - Я Сегериха искал.
     - Где ты его искал?
     - В "Сайгоне"... Сахарок передай.
     На кухне воцарилась тишина. Валамир Гундамирович смотрел на
Сигизмунда с непроницаемым видом,  Вика внутренне кипела. Слышно
было,   как  звякает  ложечка,   которой  Сигизмунд  невозмутимо
размешивает сахар.
     Шумно ввалились Аська с Вавилой.  Валамир медленно повернул
голову,  глянул на  них.  В  его  взгляде мелькнуло неодобрение.
Впрочем,  длилось это лишь мгновение.  Потом аттила повернулся к
Сигизмунду и сказал что-то длинное.
     Вика, стоя у плиты, перевела:
     - Во-первых,    ублюдок,    дед    благодарит    тебя    за
гостеприимство. В гробу я видела бы такое гостеприимство. Старик
перепсиховал,   чуть  Богу  душу  не  отдал...   Во-вторых,   он
спрашивает,  не  встречал ли  ты там,  где побывал,  человека по
имени Сегерих... Что ж ты, сволочь, врал, будто Анахрон только в
одну сторону работает?!
     - Я  такого не врал,  -  стараясь держаться с достоинством,
ответил Сигизмунд.  - Я вообще не знаю, как он работает. Сто раз
тебе говорил, дура.
     В разговор бешено вклинилась Аська:
     - Черствая ты,  Виктория!  Видела бы  ты,  каким  мы  Моржа
нашли!  Все,  помирал! Отходил мужик! Уже судороги по всему телу
шли,  предсмертная зевота, и крышу напрочь сносит! Еще чуть-чуть
- и...
     - Йаа, йаа, - солидно подтверждал Вавила. - Ми говорит: ти,
Сигизмундс, ест как тот уллюдок! Как... гепид! В натур! Йаа...
     Валамир не  обратил на  эту  тираду ни  малейшего внимания.
Опять заговорил с Сигизмундом, медленно и серьезно.
     Вика сказала, дождавшись, пока старик отговорит:
     - В  общем,   так,  Морж.  Давай-ка  рассказывай,  что  там
произошло.  Этим мудозвонам Валамир не доверяет,  хочет услышать
всю  байку из  первых уст.  И  имей в  виду:  он  пока что тебя,
говнюка,   вроде  как  уважает.  Да,  кстати.  Мне  это  все  на
вандальский переводить,  так что постарайся в изложении избегать
выражений типа "коленвал" и "транзистор".
     - Обижаешь,  Виктория. Я и слов-то таких не знаю... Маслица
мне на хлебушек намажь.
     - Все,  хватит придуриваться. Тебя попросили - рассказывай.
- Вика говорила нежнейшим тоном и  не  переставая обворожительно
улыбаться.  - Учти, я тут лыблюсь исключительно ради того, чтобы
деда не огорчать. А так - глаза бы тебя не видели.
     - Змеюка ты подколодная,  -  подала голос Аська. - Морж, ты
на нее внимания не обращай.  Она у деда нынче в любимых внучках.
С  его голоса поет.  Что старец ни сбрешет -  все записывает.  И
артикуляции в  блокноте рисует.  Как он губы складывает,  да как
язык вытягивает. А правда, Морж, где тебя носило?

        x x x

     Несколько  дней  Сигизмунд ходил  с  отрешенно-скорбноватым
взглядом вернувшегося с  войны солдата.  Эрих-Мария Ремарк и все
такое прочее.  Кто бы  ни  встречался с  ним глазами,  неизменно
видел  это  выражение:  пережили бы  вы,  ребята,  то,  что  мне
довелось!..
     Но  угнетало  по-настоящему  другое.   Сигизмунд  постоянно
чувствовал отныне  свое  бессилие  перед  Анахроном.  Теперешняя
жизнь представлялась ему зыбкой. Не менее зыбкой, нежели краткое
пребывание в  1984  году.  Дошло до  того,  что  Сигизмунд начал
ощущать  натяжение временных канатов Анахрона,  удерживающих его
здесь и сейчас. А может быть, не только его. Может быть, всех.
     Эта  шаткость бытия подчас казалась невыносимой.  Она  была
сродни обостренному чувствованию смерти.
     Такое  направление мыслей  Сигизмунда подогревало еще  одно
обстоятельство.  На второй день после возвращения в  разговоре с
Викой Сигизмунд еще раз назвал дату:  14 ноября 1984 года.  Вика
вдруг спросила:
     - Слушай, Морж, а ты не боялся встретить там самого себя?
     - Я об этом как-то не думал, - признался Сигизмунд.
     - Странно.  Это  ведь  один  из  парадоксов  путешествия во
времени.  Столько  книг  написано.  Герой  убивает  собственного
дедушку и так далее...
     - Когда я был там,  -  медленно проговорил Сигизмунд,  -  я
вдруг понял, что все это лажа.
     - Что лажа?
     - Все эти парадоксы.  Лажа.  Я  не могу объяснить,  почему.
Просто я знал это. И знаю.
     - Так все-таки что ты делал 14 ноября 1984 года?  Я  имею в
виду - в ПЕРВЫЙ раз.
     - Неужели ты думаешь,  что я по датам помню... - начал было
Сигизмунд и вдруг осекся. - Блин!
     Конечно же он помнил эту дату. Поначалу даже думал отмечать
ее  как  свой  второй день  рождения.  И  чтобы  не  забыть,  на
следующий день, 15 ноября 1984 года, записал ее на стене гаража.
Красным карандашом. И конечно же забыл.
     В тот день, 14 ноября 1984 года, на восемнадцатом километре
Выборгского  шоссе  он  едва  ушел  от  лобового  столкновения с
"Колхидой". Сигизмунд так и не узнал, почему грузовик вылетел на
встречную полосу.  Уже  темнело.  Впереди Сигизмунд видел  фары.
Затем  "Колхиду" неожиданно понесло  ему  навстречу.  Он  помнил
нарастающий рев,  надвигающуюся массу грузовика, свист ветра - и
стихающий вдали рев дизеля.
     Сигизмунд проехал еще  немного,  потом выехал на  обочину и
остановился.  Полежал лбом на  руле.  Покурил.  Вышел из машины,
побродил вокруг. Затем плюнул, сел за руль и поехал домой.
     Трясти его начало уже поздно вечером, дома. Сигизмунд пошел
к  одному другу -  в  те годы у  него еще оставались друзья -  и
нажрался.
     Что же получается? А получается, что в тот день Морж подвис
на ниточке. И бытийная масса у него была как у птички.
     Черт!  И спросить ведь не у кого!  Посоветоваться не с кем!
Что, к Никифоровичу на могилу идти, устраивать там столоверчение
с вопрошанием?
     Аспид  ему,  видите  ли,  в  Анахроне  являлся.  Интересно,
кстати,  а  что такого поделывал Аспид 5 марта 1953 года?  Федор
Никифорович говорил,  что Сталин, вроде бы, в последние годы был
очень  недоволен  группой  Анахрона.   Особенно  после  переноса
злополучной овцы. Так что, может быть...
     А  что гадать?  Тут-то как раз есть,  у кого спрашивать.  5
марта 1953 года - такая дата, которую - кто пережил - помнят.
     Разговор с матерью, вопреки ожиданиям, прояснил немногое. В
день смерти Сталина дед  пришел домой к  вечеру.  Взял со  стола
газету с  портретом вождя и  учителя в траурной рамке.  Ангелина
была  заплаканная  и  испуганная.  В  доме  торжественно-скорбно
вещало радио.
     Дед выключил приемник.  Взял газету. Посмотрел на покойного
теперь усача.  Хмыкнул.  Переоделся в  пижамный костюм,  а потом
уселся за  стол и  неторопливо сделал из газеты шапку-треуголку.
Нахлобучил ее на голову и  проходил в  таком виде весь вечер,  к
величайшему  ужасу  дочери.  Ей  казалось,  что  отец  совершает
святотатство,  однако возражать ему не смела. По правде сказать,
Аспида Ангелина боялась куда больше Берии.
     С  другой стороны,  кто знает,  какая опасность в  тот день
угрожала Аспиду? Дед ведь никогда ничего не рассказывал.
     Так  что  можно предположить,  что  5  марта 1953  года дед
находился в таком же подвешенном состоянии, в каком пребывал его
внук 14 ноября 1984 года.
     Сигизмунд невнятно поблагодарил мать и, ничего не объясняя,
положил трубку.
     Виктория  терпеливо ждала.  Сигизмунд повернулся к  ней  и,
увидев выжидающее выражение ее лица,  вдруг разозлился.  Похоже,
Вика из тех,  кто ради новой информации готов претерпевать любые
неудобства, как моральные, так и физические. Потому и с карьерой
распрощалась. И его, Сигизмунда, выходки терпит. А перед папашей
Валамиром,  старым  хрычом,  просто  стелется.  Колодезь  в  нем
усматривает бездонный.
     - Вика,  -  спросил Сигизмунд,  - а у тебя бывало, чтобы ты
чудом от смерти спасалась? Несчастный случай там какой-нибудь...
     - Нет...  А,  был!  -  вспомнила Вика. - В 85-м году была в
молодежном турлагере на  Западной Двине.  Как  раз  сухой  закон
начался,  помнишь?  Мы  в  пику  Горбачеву  добыли  портвейна  и
нажрались до  поросячьего визга,  а  потом  купаться пошли.  Там
водовороты...  Меня за волосы вытащили, инструктор откачивал рот
в рот, все такое. Я потом в него влюбилась. А что?
     - Да так,  - сказал Сигизмунд. - Просто имей в виду. У меня
тут  гипотеза одна проклюнулась.  Эмпирическая,  так сказать.  В
общем,  Вика,  знай: ежели Анахрон тебя когда-нибудь сцапает, то
скорее всего потащит тебя в  85 год.  В  тот самый день.  Долго,
скорее всего, не продержит. Так что захочешь поглядеть на своего
инструктора -  торопись.  Впрочем,  я  не  уверен,  что  тебя на
Западную Двину закинет.  Я в тот день был на Выборгском шоссе, а
ВТОРОЙ  РАЗ  оказался  здесь,  неподалеку...  Похоже,  он  слабо
перемещает в пространстве. Выдыхается.
     - Да?  -  спросила Вика.  -  А  как  он,  в  таком  случае,
перебросил сюда наших вандалов? Не жили же они на берегах Невы.
     - Не    знаю.    Федор   Никифорович   говорил   что-то   о
зонде-передатчике.  Ну,  зонд  они  туда  запускали.  Под  идола
замаскировали.
     - Бред какой, господи!
     - Бред, - согласился Сигизмунд. - Да только в этом бреду мы
тут всем миром обитаем.
     - А  все-таки побывать бы  в  пятом веке!  -  сказала вдруг
Вика.  Аж слезы на глазах выступили.  -  Я  ведь знаешь,  о  чем
мечтала? Я ведь как думала? Запустим Анахрон - и...
     - Шмотки возить?  -  спросил Сигизмунд. - Челноками? Туда -
гонконговские калькуляторы да турецкие куртки, оттуда - золото и
археологические раритеты...
     - Сейчас по  морде схлопочешь!  -  сказала Вика.  -  С  ума
сошел?   Такой  материал!   Я  бы  видеокамеру  купила!   Ты  не
понимаешь...
     - Да уж где нам,  сиволапым... Кстати, меня перед тем как в
соседних дворах приземлить, Анахрон, кажется, бросил-таки в твой
любимый пятый век.
     Вика вся напряглась.
     - И как там? Что ты видел?
     - Звезду видел. Склон оврага.
     - И все?
     - Да  я  там минуты три пробыл от силы.  Да,  еще гарью там
воняло.
     Вика расплакалась.
     - Да что ты,  в самом деле!  - огорчился Сигизмунд. - Ну не
могу я управлять этой железной дурой! Я-то в чем виноват? У тебя
на руках четыре вандала и фракиец. Изучай, пока не унесло...
     И  тут  Сигизмунда озарило.  Он  посидел с  раскрытым ртом,
потом проговорил медленно:
     - Слушай, Вика. А ведь все сходится. Там ведь действительно
гарью пахло.
     - Ну и что? Костры?..
     - Да  нет,  костры так  не  пахнут.  Похоже,  там  все село
пожгли.
     - Кто пожег?
     - Откуда  я   знаю,   кто?   Мне   не   доложились.   Враги
какие-нибудь. Были у вандалов враги?
     - У всех были... Стой. Дед же рассказывал, что неспокойно у
них в  последнее время стало.  Потому Вамба так и  интересовался
огнестрельным оружием, кстати. - Вика посидела, хмурясь.
     - Так что же получается?  -  сказал Сигизмунд.  -  Если моя
теорийка имеет под собой основания... а село ихнее действительно
пожгли...  то  бытийная масса наших гостей уменьшилась до  нуля.
Стало быть, они здесь всерьез и надолго. Так?
     Вика поразмыслила еще немного. Потом решительно сказала:
     - Думаю,  ты прав.  Знаешь что,  Морж, надо аттиле сказать,
что село сожгли.
     - Ты что,  с ума сошла? Старика в гроб загнать хочешь? Если
он здесь навегда, то лучше ему не знать...
     - Ты  плохо его знаешь,  Морж.  Это такой старик,  которому
лучше говорить правду


        Глава восемнадцатая

     Сигизмунд впервые присутствовал при рассказах аттилы.
     Они собрались на этот раз не в  "светелке",  а  в гостиной.
Лантхильда устроилась за столом, положив подбородок на кулаки, и
не  сводила  со  старика глаз.  Иногда  шевелила губами,  словно
повторяя за ним. Наверняка слушала не по первому разу.
     Вика неподвижно сидела рядом со стариком,  держа на коленях
маленький диктофон.  Аттила  не  обращал  на  диктофон  никакого
внимания. Говорил себе и говорил.
     Сигизмунд боялся,  что будет скучно. Языка он не понимал, а
Вика не переводила.
     Но скучно не было.
     Видно было,  что дед Валамир -  искусный рассказчик.  Он то
хмурился,   то  вдруг  раздвигал  кустистые  брови  и  лучезарно
улыбался,  то  выдерживал  драматические  паузы,  после  которых
произносил     фразу-другую      чужим      голосом,      иногда
торжественно-басовитым, иногда дрожащим или тонким. Да, Виктория
права: нужно добывать камеру и снимать старика на видео.
     Очень  скоро  Сигизмунд перестал  замечать  шрамы  на  лице
Валамира.  Да  и  сам Валамир как-то  исчез,  растворился в  том
бесчисленном  множестве  персонажей,   что  действовали  в   его
историях.  Сигизмунд "уплывал".  Подобный эффект иногда постигал
его во время пения Мурра.
     И  чем  больше Сигизмунд наблюдал за  аттилой,  тем  больше
понимал:  Валамир -  умный,  волевой человек,  привыкший держать
свой   род   крепкой  рукой.   Эта   сильная  воля   накладывала
неизгладимый отпечаток на  все,  что  делал или  говорил аттила.
Сигизмунд  вдруг  понял,   что   его  это  непостижимым  образом
успокаивает.
     Вика,  щелкнув диктофоном,  поставила новую кассету. Аттила
терпеливо ждал,  пока она снова включит диктофон.  Вика кивнула.
Валамир заговорил снова.  В  глазах  заискрилось лукавство,  рот
раздвинулся в усмешке. В речи замелькало имя Вамбы.
     Сигизмунд не выдержал - попросил перевести.
     - "И вот когда народился Вамба, устроили большое пиршество.
День пировали,  другой допировывали. Вамба родился, когда урожай
был  снят.  В  сытное  время  родился  Вамба.  Искали  имя.  Все
предлагали  разные  имена.   И  Валамир  предлагал.   И  Сегерих
предлагал.  А Гундамуд-Молчун сидел и молчал.  И вдруг в брюхе у
него заурчало. И отверз уста и сказал: "Вамба".[7] Гундамуд-то -
он умом недалек. Но поняли все, что прав на этот раз Гундамуд. И
впрямь,  сытное имя -  "Вамба".  И  стал Вамба Вамбой.  А  когда
минуло Вамбе пять зим,  дожди шли и урожай сгнил. И на следующий
год плохо земля родила.  И голод был.  Вамба ходил сам тощий,  а
брюхо большое."
     Аттила  выждал,   пока  Вика  закончит,   -  перебивать  не
унизился, - и еще одну историю поведал.
     "У Бавдериха жена была дивно толстая.  Поначалу не была она
столь толстой,  но после седьмого дитяти вдруг отучнела.  И  вот
как-то летней порой пошел Бавдерих с  женой в  лес.  Недалеко от
села.  В лесу том -  кусты ягодные.  Густые-прегустые. Вот ходят
Бавдерих  с  женой  по  кустам,  кормятся.  Разошлись  в  разные
стороны.   И  вдруг  помнилось  Бавдериху,   медведь  бродит.  В
нескольких местах ветки хрустят под тяжестью звериной. Бавдерих,
такое дело видя,  из  кустов тишком вылез.  Копье при  нем было.
Ясно,  что с копьем в куст не полез. Копье в стороне лежало. Вот
взял Бавдерих копье, стоит - слушает. То тут, то там хрустнет. В
одном месте тяжело хрустит, а в другом - еще тяжелее. А неудобно
стоял Бавдерих - солнце ему в глаза светило. И с места не сойти,
нельзя себя выдать зверю лютому. И за жену боязно. И злобствовал
Бавдерих:  зачем  баба  глупая с  ним  пошла!  Наконец хрустнуло
совсем тяжко -  и метнул Бавдерих копье в медведя. А оттуда жена
его как заорет!  Позабыв обо всем,  бросился Бавдерих на  голос.
Глядь  -  жена  с  копьем в  боку  лежит  в  кустах и  глаза уже
закатила.  Оборачивается -  а  над ним медведище огромный стоит,
морда с  проседью,  когти как ножи,  клыки -  и  того больше.  И
заломал зверь Бавдериха.  А  потом ушел,  дал подтухнуть.  После
вернулся -  объел Бавдериха с женой.  Два раза солнце всходило -
хватились в  селе Бавдериха.  Нашли и  его,  и жену.  Всем миром
смекали  -   поняли,   как  было  дело.   Вот  как  случилось  с
Бавдерихом".
     Эту  историю Вика тоже для  Сигизмунда перевела.  Сигизмунд
вдруг понял,  что Лантхильда - еще в самом начале их отношений -
пыталась  рассказать ему  о  Бавдерихе.  Рисовала  ему  медведя,
мужика с толстой бабой,  кусты...  Он тогда не сообразил,  о чем
это.
     Спросил, как догадались, что медведь таким был, а не иным.
     Аттила сказал, что это умному Сегериху в голову пришло.
     И добавил что-то, посмотрев на Сигизмунда пристально.
     - Что он говорит?  -  жадно спросил Сигизмунд.  А  про себя
вдруг подумал: может, и вправду язык вандальский выучить?
     - Говорит, что медведя этого боги послали. Бавдерих некогда
клятву преступил.  Хоть у  аланов давал клятву в роду Андага,  а
все равно настигли боги и покарали.
     - А какую клятву?
     - Того никто не помнит.  Но аттила считает - боги покарали.
И Сегерих так считает.  Похоже, Сегерих у них в селе и впрямь за
самого умного канал.
     - Спроси,   какой  он  из  себя,   Сегерих-то?  -  попросил
Сигизмунд.
     Аттила  охотно  объяснил:   не   самый  умный,   но   самый
правильный.  Сегерих - родич аттилы. Стало быть, и Сигизмунду он
родич тоже.  Если Сегерих за что-то взялся - значит, смело можно
за это браться.  Сегерих всегда примером служит.  Поэтому и ищет
аттила Сегериха.  Где Сегерих прижился и как обустроился - так и
нам поступать должно, не ошибемся.
     - В "Сайгоне", во всяком случае, Сегериха не было, - мрачно
сострил Сигизмунд.
     - Естественно,  не было.  Такие, как Сегерих, в "Сайгон" не
ходят. Туда такие, как Вавила, ходят.
     Сигизмунд  посмотрел  на  сияющую  Лантхильду,  на  аттилу,
который победоносно улыбался,  видя,  что его рассказы произвели
сильное впечатление,  и вздохнул.  Надо как-то сказать им, что в
овраге близ села гарью пахло.
     Сигизмунд решил зайти издалека.
     - Вика, спроси: у них там часто пожары бывали?
     Вика переговорила с аттилой, потом покачала головой.
     - Пожары нечасто, а вот лихие люди, случалось, бродили.
     Сигизмунд покусал губу. Аттила посмотрел на него с внезапно
вспыхнувшей тревогой.  Отрывисто  спросил  о  чем-то.  Сигизмунд
бросил взгляд на Вику.
     - Скажи ему...
     Вика,   осторожно  подбирая  слова,   заговорила  с   дедом
Валамиром.   Тот   слушал,   все  больше  супя  лохматые  брови.
Переспросил.  Вика  подтвердила.  Неожиданно дед  метнулся через
стол и схватил Вику рукой -  не рукой,  а лапищей,  волосатой, в
белых шрамах. Тряхнул, рыкнул что-то. Вика кивнула.
     Тогда  он   оттолкнул  ее  руку,   отвернулся  и   замер  в
неподвижности с  каменным  лицом.  Лантхильда  что-то  испуганно
пролепетала. Аттила даже не повернулся в ее сторону.
     Вика  посидела,  потерла  запястье -  там  остались красные
пятна. Потом встала и вышла из комнаты.
     Сигизмунд чувствовал себя неловко. Лантхильда уставилась на
него.  У нее уже покраснел кончик носа, в глазах набухали слезы.
Сигизмунд поднялся,  подошел к Лантхильде,  чтобы утешить. Она с
ревом приникла к его груди.
     Вернулась  Вика.  Сигизмунд  думал,  что  она  обиделась на
старика,  а  она,  оказывается,  на  кухню ходила.  Принесла ему
горячего молока с медом и маслом.  Видать,  старому вандалу этот
напиток казался верхом сытости и благополучия.
     Поставила перед ним стакан в  аспидовом подстаканнике.  Как
символ власти утвердила.
     Не поблагодарив, дед медленно осушил стакан. Сигзмунд вдруг
понял,  почему Виктория боготворит Валамира.  На  этого  старика
действительно можно  было  валить  и  валить -  проблемы,  беды,
ответственность. Эти широкие плечи не гнулись.
     Глядя, как Валамир пьет горячее молоко, Сигизмунд думал - и
мысли эти удивляли его самого:  вот отец, которого я всегда себе
желал.  И  не  то,  чтобы он не любил Бориса Моржа,  за которого
вышла  замуж  Ангелина  Стрыйковская.   Любил,  конечно.  Но  по
сравнению с Валамиром жидковат Боря.  Если уж честно, ни в какое
сравнение не идет он с Валамиром, сыном Гундамира.
     Допив  молоко,   старик  помолчал  еще  немного.  А  потом,
обратившись к Виктории, проговорил:
     - Если  наше  село  и  вправду  сгорело,  то,  выходит,  мы
навсегда останемся жить у Сигизмунда?
     - Почему? - поразилась Вика.
     - Потому что нам некуда возвращаться.

        x x x

     Мысли разом поднялись в голове у Сигизмунда и завертелись в
бешеном вихре.  Итак, теория бытийной массы. Чем меньше бытийная
масса,  тем  легче  Анахрон удерживает перемещенного во  времени
человека там,  куда его забросило.  Если бы  Сигизмунд 14 ноября
1984 года погиб в ДТП -  или, скажем, последствия аварии были бы
очень тяжелы, то...
     Старый  вандал интуитивно угадал один  из  принципов работы
Анахрона.  Село сожгли какие-то "лихие люди", бытийная масса его
обитателей понизилась практически до нуля, следовательно...
     Ай да дед Валамир!
     - Спроси его, что он думает делать.
     - Он прав?
     - Вот именно.
     Вика  коротко  переговорила  с  Валамиром.  Тот  сказал  ей
что-то, пожав плечами.
     Вика обратилась к Сигизмунду.
     - Он  говорит:  один  раз  ему  доводилось  пережить  такое
нападение. Его род - кто уцелел - должен выжить. Он не допустит,
чтобы его род погиб. Он говорит: "Будем выживать".
     Старик помолчал немного.  Потом поднял голову.  Видно было,
что он успел принять какое-то решение. Повернувшись к Сигизмунд,
проговорил что-то, сильно хлопнув ладонями по столу.
     - Что он хочет?
     - Говорит:  "Сигизмунд,  я хочу,  чтобы ты научил нас,  как
можно выжить здесь."

        x x x

     Вечером,  выгуливая пса  и  слушая его бессмысленный лай на
какую-то  очередную кошку,  Сигизмунд сердито бормотал себе  под
нос:
     - Хорошенькое дело. Только этого мне не хватало. "С.Б.Морж:
Школа   выживания.   Обучаю   вандалов   выживать   в   условиях
постперестроечной России".
     Он замолчал.  Остановился.  Мысль взорвалась в  мозгу,  как
петарда.
     Школа выживания. ШКОЛА ВЫЖИВАНИЯ! А ведь это бизнес.
     Ослепительно-белая    вспышка   первой   мысли    мгновенно
рассыпалась  на   множество   суетливо   вертящихся   звездочек.
Припахать бойца Федора.  Вамбу припахать,  он  у  нас,  кажется,
охотник.  Вавилу -  тоже.  Дидиса.  Ну  конечно же  Дидиса!  Вот
великий спец по  части выживания.  Психолог.  Он же раб,  сменил
кучу хозяев, Аська рассказывала. И мастер на все руки...
     Стоп! Они же все беспаспортные...
     Херня! Оформим на подставных лиц.
     Так! Сфера услуг делится на две категории: выживание в лесу
и выживание в условиях мегаполиса. Федор. Шурин Федора. Вандалов
- в  лесной  сектор.  Семинар  по  гибкости  психологии:  умение
приспосабливать психику к любым условиям - это повесим на раба.
     Сигизмунд  хмыкнул.   Идея  сперва  помстилась  гениальной,
спустя мгновение -  абсурдной, но по зрелом размышлении налилась
неожиданно осязаемой плотью. Одуряюще запахла деньгами.

        x x x

     Впервые за много дней Сигизмунд проснулся с ощущением,  что
вчера  произошло  что-то  светлое.   Мгновенно  вспомнил:  школа
выживания.
     Не  вставая  с   постели,   потянулся  через  Лантхильду  к
телефону, набрал федоровский номер. Ясно было, что сейчас, когда
дела  "Морены"  прочно  встали,   Федор  где-то  подхалтуривает.
Сигизмунд хотел поймать его до ухода на халтуру.
     Федор  еще  спал.  Был  разбужен.  Заслышав  строгий  голос
Сигизмунда,   мгновенно  собрался  и   сделал  вид,   что  давно
бодрствует.
     - Слушаю, Сигизмунд Борисович.
     - Знаешь что,  Федор.  Подъезжай-ка  ты  ко  мне  сегодня к
шестнадцати часам, - сказал Сигизмунд многозначительно.
     - Домой?
     - Да. Разговор будет.
     Положил  трубку.  Настроение  стало  еще  лучше.  Поцеловал
спящую Лантхильду. Она показалась ему трогательной и доверчивой.
Такая тепленькая, мягонькая.
     На кухне о  чем-то громко переговаривались аттила с Вамбой.
Вандалы покамест не избыли привычку вставать на рассвете.
     Когда Сигизмунд вошел, Вамба сказал ему:
     - Сигисмундс! Вавила звонит озо надо. Да?
     Судя по  тому,  что оба выглядели встревоженными,  разговор
шел о запахе гари, который слышал Сигизмунд, когда был в овраге.
     - Йа, - сказал Сигизмунд. - Звони.
     Надо  же,  какая деликатная у  него  вандальская родня:  не
стали вламываться в супружескую спальню,  ждали,  пока Сигизмунд
проснется.
     Сигизмунд  сварил  себе   кофе.   Аттила  сидел  безмолвно,
погруженный в  невеселые  думы,  постукивал по  столу  пальцами.
Попивал  крепкий чай  из  стакана с  подстаканником,  с  сахаром
вприкуску.   Прямо  совдеповская  привычка  у   старого  вандала
образовалась.
     Вамба переговорил с Вавилой по телефону (Лантхильду,  когда
спит,  из  пушки  не  разбудишь,  особенно  в  последнее время).
Вернулся на кухню.  Доложился деду, что, мол, придет Вавила. Это
даже Сигизмунд из их краткого диалога понял.
     Сигизмунд допил кофе. Закурил. К его удивлению, Вамба вдруг
попросил у него сигарету.
     - Ты что, куришь? - изумился Сигизмунд.
     Вамба хмуро улыбнулся. Ответил:
     - Ино-гда.
     Встал,  включил  вытяжку.  Дед  взял  еще  кусок  рафинада,
опустил в чай,  принялся шумно сосать. Сигизмунд пустил по столу
пачку сигарет навстречу Вамбе.  Вамба ловко выудил одну, щелкнул
зажигалкой.  Аттила и бровью не повел.  Сигизмунд вдруг подумал:
еще десять лет,  а то и меньше - и Ярополк туда же: папа, дай на
курево, а то мама не дает. М-да.
     Сигизмунд встал из-за стола. Свистнул кобелю.

        x x x

     День  занимался  теплый.  Зацветала черемуха.  Конкурируя с
ней, набухала сирень. Сигизмунду было жарко в куртке. Пес ушел в
кусты - инспектировать.
     ...Эту  парочку Сигизмунд увидел издалека.  Очень издалека.
Мудрено было не заметить.
     Рослая  личность  в  джинсах,  с  длинными рыжими  патлами,
ниспадавшими на малиновый пиджак,  несомненно, являлась Вавилой.
Пиджак был  Вавиле чуток коротковат.  И  вообще выглядел вопиюще
снятым  с  чужого плеча.  Распахнутый на  груди  пиджак позволял
обозревать изображение оскаленного черепа  на  черной футболке и
ожерелье из  деревянных свирепых ублюдков -  изделие рук  самого
мастера.
     На локте у Вавилы висла свежебритая наголо Аська. По случаю
наступившего лета вырядилась в  шорты.  Из  шорт жалобно торчали
бледные тонкие ноги с костлявыми коленками.
     Завидев  Сигизмунда,  оба  радостно  загалдели  и  замахали
руками. Сигизмунд не сразу заметил, что в некотором отдалении от
парочки тащится раб Дидис со  здорово битой мордой.  От  скалкса
ощутимо несло неумело разрешенной проблемой.
     Вавила  с  Аськой  бурно  здоровались  с  Сигизмундом.   Их
переполняли новости  и  эмоции.  Дидис  уселся  на  корточки под
деревом,  хмуро  отвернулся и  замер.  Из  кустов вышел  кобель,
деловито обнюхал раба, снова ушел. Тот не пошевелился.
     Сигизмунд покосился на "выдающегося албанского драматурга".
     - Что это с ним?
     Аська отмахнулась.
     - Да погоди ты!  Тут у нас такое...  - Она засмеялась и еще
теснее  заплясала вокруг  Вавилы,  перебирая тонкими  ногами.  -
Представляешь!  Вчера ночью пошли любоваться мостами. Правда, мы
опоздали,  там уже все развели к херам,  ну да ладно,  все равно
красиво,  ночи белые,  все  так  романтично,  автобусы с  турьем
ездят,  кругом все фотографируются со вспышками,  смеются, пьют,
музыка орет -  ну прямо свадьба на весь город,  только не пойму,
чья.  Ой, Морж, я тут такое вспомнила! Мне лет десять назад один
мужик в "Сайгоне" такое предсказал -  умрешь! Знаешь, что он мне
предсказал?  Что я  выйду замуж!  Знаешь,  за  кого?  За  рыжего
человека по имени Вавила!  Представляешь? Усраться! Все сбылось!
В общем,  шкандыбаем мы с Вавилычем, мостами полюбовались, пошли
пиво  пить в  один ларек.  Хороший ларек,  его  чучмеки какие-то
держат,  но  очень культурные чучмеки,  только не  надо  пиво из
холодильника брать, когда предлагают, у них холодильник ядерный,
пиво замерзает вовсе. Приняли, с собой взяли - идем уже домой, и
тут  в  одном переулке -  знаешь,  если от  ларьков ко  мне идти
дворами?  - вот там, где трамвайные пути, едет... - Аська надула
щеки,  слегка присела,  разведя коленки в сторону.  -  Вот такая
навороченная тачка!  И чуть меня не сбила!  В натуре! Прет прямо
по путям,  скорость -  как на хайвее.  Во!  Вильнул в  последний
момент,  шоркнул крылом по  водосточной трубе,  что-то  там себе
поцарапал -  остановился.  Вылезает оттуда  во  такая  горилла в
красном пиджаке.  Башка круглая,  бритая,  морда тупая,  все как
положено.  Мат-перемат,  орет на  меня:  "Сейчас у  меня ляжешь,
ты!..  Все!..  Да я тебя!.." - ну, что обычно. И на меня идет. А
за трубой,  об которую этот хмырь тачку поцарапал,  у  стены как
раз Вавилыч отливал.  Представляешь?  Вавилыч его за  уши взял и
приложил к стене.  Хмырь ослабел. Вавилыч его отодрал от стены и
еще  раз  приложил.  Хмырь  совсем  ослаб.  Храпеть  начал,  как
жеребец.  Вавилыч подумал-подумал,  положил его мордой об капот.
Стеклоочиститель  оторвал.  Рядом  положил.  Я  говорю:  "Трофей
возьми!" Вавилыч говорит:  мол, голову за такую малость отрезать
западло,  к тому же мужик без памяти.  Я говорю:  ты че,  голову
резать?  Негуманно! Скальпом обойдемся. Вавилыч и говорит: какой
тут скальп,  мужик вон бритый наголо,  почище тебя.  Это он мне,
значит.  Короче,  снял Вавилыч с него пиджак, померил - подошло.
Во! Ну и пошли.
     - А Дидису кто рыло начистил?  -  спросил Сигизмунд, ощущая
смутное беспокойство при виде угрюмого раба.  Он чувствовал, что
похищением красного пиджака дело не ограничилось.
     - А-а!  -  обрадовалась Аська.  -  Ты думаешь,  с  чего все
началось? Чего нас понесло пейзажами любоваться? Вавилычу отойти
надо было.  Ты думаешь,  раз он вандал, так у него и нервов нет?
Вандалы вообще народ нервный и  нежный,  это мне Виктория научно
объяснила,    она    это    в    книжке   одной   вычитала.    В
научно-исторической.  "Они,  Анастасия,  -  это Вика говорит,  -
прямо как орхидея.  Оранжерейные,  тепло любят и комфорт. Им это
для разложения необходимо".
     - Для какого разложения? - ошалел Сигизмунд.
     - Для такого.  Ты Викторию спроси,  она тебе все расскажет.
Она у нас теоретик вандализма,  это я -  практик... Вот, значит,
что  было-то.  Дидис  -  у-у-у!  -  Аська  погрозила  безучастно
покачивающемуся на  корточках  рабу  кулаком.  -  Вчера  вечером
Вавилыч  -  чин-чинарем  -  вечером  начинает  требовать у  него
отчетности.   Мол,  сколько  произвел,  сколько  продал,  какова
прибавочная стоимость, все по марксизму-ленинизму, короче - гони
бабки!  А  этот  мудила  грешный самоопределения захотел.  Успел
где-то  глупостей  набраться.   Врет,  правда,  что  сам  дошел.
Представляешь?  Здесь, мол, рабов нет, здесь, мол, каждый сам за
себя.  И нет у тебя, Вавила, никаких способов меня, раба Дидиса,
эксплуатации подвергнуть. А ведь и правда - нет, а, Морж?
     - Нет, - сказал Сигизмунд. - Представляешь, придет Вавила в
ментовку  с  заявлением:   мол,   бунтует  раб,   прошу  оказать
содействие в подавлении бунта...
     Аська захохотала.
     - Я Вавилычу объясняю, объясняю... Столько лет у нас с этим
рабством боролись,  Царя-Освободителя грохнули...  Как об  стену
горох! В общем, подрались они, Морж. Вернее, Вавилыч Дидису ряху
начистил.  Мебель  мне  перевернули,  ублюдки.  Вавилыч  поостыл
немного,  я ему говорю:  пойдем пройдемся,  отдохнем, а завтра к
Моржу сходим, пусть Морж рассудит. Вавилыч свое: мол, буду я еще
с рабом судиться, да я его, падлу, повешу своими руками - и весь
разговор.  Я говорю:  с ума,  говорю, сошел - живого человека за
такую малость вешать!  Да и то сказать,  нет у нас рабов, говорю
тебе,  уже  сто  лет как отменили это безобразие.  И  правильно,
говорю, отменили. В общем, пошли мы с Вавилычем гулять... Пиджак
малиновый добыли... А ты что скажешь, Морж?
     Вавила поглядывал на аськины ноги с  изумлением и восторгом
- должно быть,  никогда прежде такого дива не видывал,  -  а  на
Дидиса - с тяжелой злобой.
     Сигизмунд тоже поглядел на раба.  Ишь ты,  свободы захотел.
Быстро же просек, подлец, что нет в бывшей Стране Советов такого
механизма,   чтобы  его,   Дидиса,   в   неволе  удержать.   Да,
адаптивность потрясающая. Гибкость психологии на высоте.
     Будущий  штатный  психолог школы  выживания тупо  смотрел в
одну точку и тянул сквозь зубы монотонную мелодию.  На его битой
роже застыло выражение непоколебимого упорства.
     В принципе Сигизмунд,  конечно же, рабству не сочувствовал.
Считал его  гнусным общественным установлением.  И  все  детство
мечтал   поехать  куда-нибудь   в   Анголу  бороться  за   права
угнетенных.
     И вот -  факт, так сказать, упрямая вещь: налицо раб, а он,
Сигизмунд,  сообразуясь  с  экономическими требованиями  момента
считает, что освобождать его нецелесообразно.
     Ибо...
     Тараканобойный промысел скис  окончательно и  бесповоротно.
"Морене"   настал   закономерный  карачун.   Организация   школы
выживания уставом  "Морены" не  предусмотрена.  Вывод:  "Морену"
закрыть,   перепрофилироваться,  открыть  новую  фирму  с  новым
уставом.  На  все  уйдет месяца два.  Эти два месяца надо как-то
прожить.  Единственный реальный источник доходов сидит  сейчас с
битой мордой под деревом и  ноет сквозь зубы.  Как ни  крути,  а
жить придется на рабские деньги.  И  освобождать сейчас Дидиса -
значит, поставить крест на грядущем процветании.
     Как  бы  его  все-таки  удержать  в  рабстве?   Так.  Мысль
Сигизмунда заработала в  этом направлении и  очень скоро набрела
на  единственно правильное  решение.  Есть  социальный механизм,
способный удержать Дидиса. И этот механизм будет запущен.
     - В общем так,  Аська. Через два месяца Дидиса освобождаем.
Выдаем  ему  паспорт  наравне со  всеми.  Будет  артачиться или,
скажем,  плохо работать,  вздумает хамить или  бунтовать -  вс?,
пусть идет на все четыре стороны.  Не будет ему ни паспорта,  ни
нашей любви и дружбы. Ну как?
     Вавила заворчал:  мол, добывал он Дидиса себе в рабы трудно
- кровь за него проливал; не на торжище, чай, прикупил, а в гуще
кровавой сечи...  Но в конце концов согласился с мудрым решением
Сигизмунда. Дидис тоже, вроде, немного оттаял.

        x x x

     Сигизмунд сидел у себя в комнате,  возле компьютера.  Рядом
притулилась  Лантхильда  -   Виктория  добыла  ей  веретено,   и
Лантхильда увлеченно пряла из собачьей шерсти.
     На  кухне уже  третий час  разговаривали вандалы -  аттила,
Вамба и  Вавила.  Аську аттила отослал -  нечего,  мол,  женщине
делать на совете воинов.  Обиженная Аська утащила домой и Дидиса
- эксплуатировать.
     Сигизмунд разложил на столе все уставы, по которым трудился
последние десять лет.  За стеной снова горестно взревел Вавила -
переваривал весть.  Лантхильда озабоченно поворачивала голову на
голос, косилась на Сигизмунда и снова возвращалась к прядению.
     Четыре устава.  Первый,  еще допутчевый, отпечатан Натальей
на  пишущей машинке "Украина".  Буква "о" со щербинкой.  Наталья
печатала  у  себя  на  работе,  неумело  тыча  одним  пальцем  в
клавиатуру.
     Последний выведен на лазернике,  красивые шрифты,  оформлен
титульный лист.
     Навалились воспоминания -  такие отчетливые,  что Сигизмунд
вдруг  испугался:  не  начал  ли  Анахрон очередное перемещение?
Потянулся,  взял Лантхильду за  теплую руку.  Нет,  здесь он,  в
комнате. Перечитывает уставы.
     Впрочем, он помнил их почти наизусть.
     Позвонили в  дверь.  Сигизмунд поднял глаза на  часы.  Боец
Федор прибыл минута в минуту.
     На  кухне  замолчали.  Прислушивались.  Потом  снова начали
гомонить.
     Упругой походкой, настороженно поводя глазами, Федор проник
в комнату. Метнул мгновенный взгляд в сторону Лантхильды.
     - Дра-астис, - важно молвила Лантхильда.
     Не  отвечая,  Федор опустился на  краешек стула.  Сигизмунд
плюхнулся  напротив  него   на   тахту.   Помолчали.   Сигизмунд
откровенно забавлялся. Он почти ВИДЕЛ, какие мысли ровным строем
маршируют  за   федоровским  лбом.   Подозрения.   Насчет  него,
Сигизмунда.  Подозрения,  конечно,  тотальные и  самые страшные.
Международный наркобизнес,  зомбирование,  промышленный шпионаж,
поставки оружия,  чеченские деньги.  Как его,  Сигизмунда, в это
дело  втянули  -   в  принципе,  неважно.  Возможно,  компромат.
Возможно, через эту белобрысую норвежскую девку.
     Теперь  -   что  делать  ему,   Федору.   Надо  как-то   не
засветиться.  Не позволить себя скомпрометировать.  Вырваться из
ловушки.
     Из-за стены донесся душераздирающий вавилин стон и  грозный
рык аттилы. Что-то глухо ударило в стену - похоже, аськин хахаль
бился головой.
     Федор ничем не выдал, что слышит. Только лицом закаменел.
     - Ну что, Федор, чаю хочешь? - неловко спросил Сигизмунд.
     - Спасибо, Сигизмунд Борисович, - отказался Федор. По всему
было ясно, чего опасается Федор: как бы наркоты какой-нибудь ему
в чай не подсыпали. Чтобы потом манипулировать.
     Дождавшись,  чтобы подозрительность Федора достигла апогея,
Сигизмунд сказал:
     - В общем так, Федор. Сядь удобней, расслабься. Приготовься
молчать,  слушать и,  главное, всему верить, потому что сейчас я
расскажу тебе всю правду.
     Федор приготовился умереть с честью.

        x x x

     Впервые в жизни Сигизмунд видел Федора растерянным. Наконец
выговорил:
     - А  вы  про это кому-нибудь еще...  Сигизмунд Борисович...
ведь как мошки сгибнем! Свои же спецслужбы уберут...
     - Еще двое знают,  -  сказал Сигизмунд,  -  но они в  деле.
Народ надежный. Там как в могиле.
     - Хорошо,  если так...  Нет, Сигизмунд Борисович, ну вот не
верится! Машина времени... Не бывает же...
     - Вот и я еще зимой так думал. Но против фактов не попрешь.
Нет,  Федор,  если бы я  соврать хотел,  я бы что-нибудь поумнее
придумал.
     В душе Федора с новой силой вспыхнули подозрения.
     - А может, это и есть хитрость, - пробормотал он.
     - Ну что мне - перед иконой для тебя поклястся? - взорвался
Сигизмунд.
     В дверь неожиданно всунулся опухший от слез Вавила.
     - Сигисмундс! Курит ест?
     Федор поглядел на него с тяжким недоверием.  Вавила в ответ
царапнул неприязненным взглядом водянистых голубых глаз.
     - Лови! - Сигизмунд бросил Вавиле пачку.
     Вавила скрылся. Федор проводил его глазами.
     - Это и есть тот... древний?
     - В общем, да. Идем, я тебя с ними познакомлю.
     Сильно сомневаясь в том,  что это необходимо,  Федор тем не
менее храбро двинулся в самое логово.
     Вандальское  совещание  уже  выдохлось.   Монотонно  гудела
вытяжка.  В углу,  нахохлившись,  сидел Вавила - нелепый в куцом
малиновом пиджаке,  несчастный и  потный.  Вамба был зеленоват -
ему не следовало так много курить.
     Валамир восседал на  самом  видном месте,  выпрямив спину и
откинув голову.  Длинные седые  волосы  он  заплел в  две  косы,
однако бисерным хайратничком не пренебрег -  видать,  нравилось.
Помешивал ложечкой чай, хмурился.
     При  виде  папаши  Валамира  Федор  задохнулся.   Сигизмунд
понимал,  почему.  Все  остальное могло  вызывать сомнения -  но
только не  этот старик.  В  подлинности аттилы не усомнился бы и
Фома неверующий.
     Взгляд старика остановился на Федоре.  Сигизмунд,  движимый
каким-то наитием, прошипел Федору на ухо:
     - Поклонись.
     Федор  неожиданно  ловко  поклонился.  Сигизмунд  запоздало
сообразил: в церкви насобачился.
     Аттила одобрительно хмыкнул.
     Сигизмунд представил своего подчиненного:
     - Зата ист Тьюдар.  Ист унзара манна.  - И Федору: - А это,
Федор, мой тесть, Валамир.
     - Что  -  так и  называть "Валамир"?  -  смутился Федор.  -
Неудобно как-то, пожилой все-таки человек...
     - Привыкай. В Европе это принято - по имени.
     - Мы в России, - строго сказал Федор. - Мы не в Европе.
     - Ну, если тебе так хочется - то Валамир Гундамирович.
     Краем глаза Сигизмунд заметил,  что Вавила, осушив слезы, с
неподдельным интересом  разглядывает армейские  пятнистые  штаны
Федора, и понял: школе выживания - быть.

        x x x

     Когда Федор уходил,  глаза у  него  были  совершенно шалые.
Сигизмунд не ожидал, что боец оправится так быстро. Однако Федор
явился к  Сигизмунду уже на следующий день,  имея в  руках тощую
голубую папочку,  куда  были  подшиты два  листочка,  исписанные
ровным   округлым   федоровским  почерком.   Листочки  содержали
предложения Федора по организации структуры будущей фирмы.
     Текст нес  на  себе  отпечаток того же  мельтешения мыслей,
которое одолевало Сигизмунда два  дня  назад,  когда его впервые
постигло сатори.
     Федор  скромненько выложил папочку перед Сигизмундом,  сел,
сложив руки, проговорил:
     - Это,  конечно,  так - наброски, предложения, так сказать,
Сигизмунд Борисович... - И пока Сигизмунд просматривал листки, с
жаром продолжал:  -  Я ведь,  Сигизмунд Борисович,  не слепой. Я
ведь  все  видел.  Я  вообще  многое  замечаю,  только говорю не
всегда.  Как  девица эта у  вас в  доме появилась -  вс?!  Будто
сглазил вас кто.  Сразу и интерес к делам утратили,  и бодрость.
Другое вас занимало,  а  что -  ну,  не  хотели говорить,  я  не
спрашивал.  Что,  думаю,  в душу человеку лезть? А все же обидно
было смотреть, как все у нас разваливается. Ну, что греха таить,
я, конечно, налево работать начал, уже заказики свои появились -
тоже ведь не впустую время прошло,  туда-сюда, связи завязались,
знакомства... Но это так. Думал, пройдет у вас это...
     - Блажь, да? - хмыкнул Сигизмунд.
     - Ну...  - не позволил смутить себя Федор. - Дальше - хуже.
Совсем закис бизнес.  Ага,  думаю,  так,  Федор,  думай,  думай,
крутись.  Конечно,  не хотелось от вас совсем вот так уходить...
Но чтоб машина времени! Да ладно, дело прошлое, главное - идеи у
вас свежие,  новые,  оригинальные! Тут можно такую реорганизацию
развернуть! Тут край непочатый...
     - Федор,  -  прервал исповедь бойца Сигизмунд, - ответь мне
на  один  вопрос:  каким  рисуется тебе  облик грядущего клиента
нашей школы выживания?
     Бойцу  Федору  рисовался  образ  такого  же  бойца,  только
значительно менее  подготовленного к  трудной  и  опасной жизни,
полной танковых,  штыковых и прочих атак,  засад,  мин, ловушек,
захвата заложников, горных обвалов, рухнувших зданий, сброшенных
с насыпи вагонов.  Но этот неподготовленный боец страстно жаждал
стать подготовленным. И готов был платить за обучение немыслимые
суммы денег.
     Сигизмунд высказал сомнения в  реальности этого образа.  По
мнению  Сигизмунда,  основной контингент будущих  учеников школы
составят жены  "новых  русских" и  повсюду ищущие тайного знания
эзотеры.
     - А   это,   Федор,   публика  воинственная  на   словах  и
исключительно трусливая и себялюбивая на деле.  Больше всего они
боятся  двух  вещей:  что  их  заставят  трудиться и  что  будет
попорчена их  нежная холеная шкурка.  Так  что  процесс обучения
надлежит строить с учетом этих двух принципов. То есть, побольше
страшных словес и поменьше труда и опасностей.
     - Вы это серьезно, Сигизмунд Борисович?
     - Федор.  Обучи  жену  "нового  русского" боевой  раскраске
"дикая кошка",  и  она тебя озолотит.  И  мужа притащит.  А  еще
вернее -  подругу.  Такую же  набитую дуру,  но  это  уже нас не
касается.  Только  не  вздумай  обучать ее  рыть  окопы  полного
профиля. Она попортит маникюр.
     Федор заметно скис.
     - И что,  не будет, по-вашему, никого, кто хотел бы учиться
на самом деле?
     - Почему?    Организуем    продвинутую   группу.    Добавим
факультатив  по   историческому  фехтованию,   изучению  древних
обрядов...
     Федор напрягся.
     - Лучше   бы,   Сигизмунд  Борисович,   нам   язычество  не
проповедовать.
     - Брось  ты,  Федор.  Кто  его  проповедует?  Наши  эзотеры
гармонично сочетают все со всем,  так что еще один факультатив в
их мозгах ничего не сдвинет.  А кто на самом деле православный -
тому никакой факультатив не помеха.
     - И все-таки не брать бы греха на душу,  - пробубнил Федор.
- Кстати,  Сигизмунд Борисович,  документов-то у ваших вандалов,
как я понял, нет?
     - А  это  еще одна тема,  на  которую я  хотел бы  с  тобой
поговорить.
     - Понял, - сказал Федор.
     - Узнай, сколько это будет стоить.
     - Хорошо.  Сразу же  сообщу.  -  Однако уходить не  спешил.
Видно  было,  что  православная душа  Федора  взволнована новыми
мыслями.  -  А эти,  вандалы-то, они, Сигизмунд Борисович, что -
язычники?
     - Вроде бы, да. Я их, честно говоря, особо не спрашивал.
     - Настоящие? С жертвоприношениями, с идолами?
     - Идолов  видел,  -  сказал Сигизмунд.  -  Точно!  Они  его
сгущенкой мазали.
     Федор глубоко задумался.

        x x x

     "I.  ВЫЖИВАНИЕ В  УРБАНИСТИЧЕСКОЙ СРЕДЕ.  Курс  расчитан на
полгода;  лекции два академических часа в  неделю;  практические
занятия - четыре академических часа в неделю.
     Основная идеология курса:  любой  предмет,  принадлежащий к
урбанистической среде, может быть обращен в орудие выживания или
самообороны.
     Тема 1. МУСОРНЫЙ БАК.
     а)   ПИЩА.   Мусорный   бак   содержит  значительно  больше
продуктов,  пригодных к употреблению в пищу,  нежели это принято
считать. Приблизительно 40 процентов находящейся в мусорном баке
пищи пригодно к употреблению.
     Основные  принципы  употребления в  пищу  найденных в  баке
отходов.  Найденные в  баке  отходы надлежит тщательно промыть и
подвергнуть длительной термической обработке..."
     Сигизмунд  оторвался от  листка  и  посмотрел на  Федора  с
нескрываемым  восхищением.  Боец,  воодушевленный перспективами,
сочинил этот план-конспект за один вечер.

        x x x

     Вообще идея  реорганизации фирмы  нашла  у  всей  тусовки -
начиная с аттилы Валамира и заканчивая рабом Дидисом - всемерную
поддержку и  одобрение.  Единственный человек,  который  не  был
посвящен в тайну Анахрона,  -  Светочка.  Впрочем,  Светочка и к
тусовке  не  имела  никакого  отношения.   Ей  предстояло  стать
бухгалтером  реорганизованной  фирмы.   Этим  ее   роль  пока  и
ограничивалась.
     Аська  настырно  предлагала включить в  устав  новой  фирмы
культурную деятельность.
     - В  фестивалях  будем  участвовать  -   с  историческим-то
фехтованием, да с песнями-плясками, - соблазняла она Сигизмунда.
     - А петь-плясать-то кто будет?
     - Да  Дидис!  Он  петь  горазд.  Да  и  Вавила поплясать не
промах. В "Бомбоубежище" на него молятся.
     - Вот насчет пения,  -  вмешался Федор.  -  Я  бы  не  стал
рисковать.
     - А что тут рисковать?  -  возмутилась Аська. - Пусть Дидис
споет.
     - Так язык-то у него какой?  Фракийский, вы говорили? Вдруг
кто-нибудь узнает? Образованных людей много, куда больше, чем мы
думаем...
     - Так  кто его узнает,  этот фракийский,  если языка такого
вообще нет! Умер бесследно!
     - Все равно,  лучше не рисковать,  -  твердо стоял на своем
Федор.  -  В  таком  деле  на  авось  полагаться не  следует.  И
недооценивать  противника   -   тоже.   Если   Виктория   узнала
фракийский,  которого никто якобы не знает,  - где гарантия, что
не  существует второй такой Виктории?  У  меня был товарищ один,
вместе работали в  охране два  месяца,  -  бывший сапер,  так он
говорил...
     - Решено,  -  перебил Сигизмунд.  -  Петь на  фракийском не
будем.  На вандальском -  тоже. Что, в конце концов, мало наших,
русских песен?
     Федор посмотрел на Сигизмунда с  одобрением,  а Аська -  со
злобой.
     - Ретроград ты,  Морж. Запиши еще в устав насчет фенек. Что
фирма,  мол,  имеет  право  лепить и  продавать феньки.  Изделия
народных промыслов.
     - "Производство товаров народного потребления",  -  перевел
Сигизмунд.
     - Я  тут  думала  насчет  потребителя,  -  заговорила  Вика
задумчиво.   -   Как  привлечь  не  только  мальчиков,  желающих
подкачаться,  и  холеных  баб,  ищущих  острых  ощущений.  Но  и
эзотерную публику, пребывающую в вечном поиске тайного знания. А
их немало,  и,  что самое главное,  они готовы платить.  Легко и
много. Лишь бы их научили чему-нибудь новому и тайному.
     - Стационарные  идолы  "под  ключ".  Освящение  на  дому  у
заказчика.    Жертвоприношения,    вопрошания,   умилостивление,
вызывание дождя.  Гарантия  -  сто  процентов успеха!  -  сказал
Сигизмунд.
     Федора покоробило. Вика ничуть не смутилась.
     - Не в таких, конечно, выражениях, но именно в этом смысле.
"Утерянное знание древних о  слиянии с природой..." Что-нибудь в
таком роде.  Под эту лавочку и феньки лучше будет втюхивать. Как
обереги  с  чудовищной охранной  силой.  Кстати,  можно  обучать
наиболее продвинутых эзотеров чтению заклинаний на вандальском.
     - Я в этом не участвую, - заявил Федор.
     - Федор,   здесь   никто   не   собирается  задевать   твои
религиозные чувства,  -  проговорил Сигизмунд.  -  Твоя задача -
обучать холеных бабенок варить  обед  из  картофельных очисток и
колбасных  обрезков,  отбитых  у  бомжей  возле  мусорного бака.
Кстати, полевые занятия где думаешь проводить?
     - Не полевые,  а практические. Да хотя бы у вас во дворе. Я
уже  присматривался.   Подходящие  баки.  И  укрытия  есть,  где
костерок разложить, - ответил Федор.
     - Кстати,  - вмешалась Вика, - я знаю, как привлечь и самих
"новых русских".  Многие любят охоту.  А  Вамба с  охоты жил.  И
заметь -  лук и  копье.  Экзотика.  "Экологическая охота" -  как
звучит?
     - Очень неплохо.
     - И разрешение не нужно.
     - На лук нужно,  - сказал Федор. - И на копье, видимо, тоже
понадобится.  Тут  кухонный нож продавали с  сертификатом -  "не
является  холодным  оружием".  Штамп,  печать,  адрес  магазина,
название завода-производителя...  Иначе  можно  и  по  уголовной
статье получить. Запросто.
     - Ну,  с  разрешениями  на  ношение  оружие  и  охотничьими
лицензиями у "новых русских" все в порядке, - сказал Сигизмунд.
     Они  проговорили еще  долго.  Идея  всех  страшно увлекала.
Впервые за долгое Сигизмунд с  удовольствием думал о предстоящей
работе.

        x x x

     С паспортами ситуация определилась на следующий день. Федор
заехал к Сигизмунду - доложить обстановку. Проверил, нет ли кого
на  лестнице,  тщательно запер  дверь.  Разговор вел  на  кухне,
держась  подальше от  телефонного аппарата.  Хотя,  как  пояснил
Федор,  если  бы  захотели  прослушать  такую  квартиру,  как  у
Сигизмунда Борисовича, то все равно бы уже прослушали.
     - В  общем так,  Сигизмунд Борисович.  Есть паспорта.  Пять
штук. Настоящие.
     И назвал цену.
     Сигизмунд присвистнул.

        x x x

     Таким вот  образом золотая лунница с  тремя свастиками была
превращена в  пять серпастых-молоткастых,  а пять заплутавших во
времени  вандалов  сделались полноправными гражданами Российской
Федерации.
     Операция  была  произведена Федором  в  условиях строжайшей
конспирации и  кристальной честности.  Сдача до последнего цента
была передана в руки Сигизмунда.
     Ее пропили.

        x x x

     Вечерами  Валамир  вел   пространные  монологи.   Сигизмунд
отчасти понимал их  сам,  отчасти переводила Вика.  Суть дедовых
речей сводилась к  одному:  старый вандал решительно не  одобрял
все  то,  что его теперь окружало.  Сигизмунда иной раз поражало
обилие объектов отрицательной оценки.
     И  то  сказать!   Дивуется  он,  Валамир,  на  суетность  и
беспечность здешней жизни.  Во всем вопиющее неблаголепие,  куда
ни ткни!
     Приохотить старого вандала к  ого так и  не удалось.  После
первой  же  рекламы нижнего белья  дед  грозно  затряс  головой,
выключил ого  и  сделал  попытку запретить Вамбе  с  Лантхильдой
смотреть "эту срэхву" - в чем, впрочем, не преуспел.
     Исключительно не одобрял табуретки.  Дескать,  лавка должна
вдоль стены стоять.  И  незачем ею,  распиленной,  по всей кухне
елозить,  где попало.  Негоже это, сидеть где на ум взбредет. Не
птицы, чай. Это пичуги бессмысленные - где присели, там и ладно.
     Человеку -  ему иначе надобно.  Вот, - старик делал плавное
движение, поводя рукой вдоль стены, - скамья. Она на своем месте
поставлена.  И век там стоит.  Смеху подобно, как подумаешь: вот
придет он,  Валамир,  в дом к Сегериху и начнет у него скамью по
всему дому тягать!
     А  здесь?  Да  и  скамьи-то,  тьфу!  Из  чего сделаны?  Вот
Вико-бокарья ему,  Валамиру,  поведала,  из чего они сделаны! Из
срэхвы всякой - вот из чего! Из опилок да стружек, а сверху, для
виду,   дощечками  прикрыты!   Нешто   достойному  человеку   не
унизительно на таком-то огрызке восседать?
     Оттого-то и суетность великая в здешнем мире властвует, что
благочиние  за   трапезой  забыли.   Вот   видел  он,   Валамир,
американский  кабак  (тут  дед  знатно  прокололся  -  иной  раз
все-таки,  видать,  посматривал ого).  Так это же тьфу! Сидят на
насестах, задами вертят, в головах пусто - благочиния и в помине
нет! И это трапезой называется!
     Хорошо,  не  разберешь здесь,  зима или лето -  круглый год
еда.  А  вдруг  неурожай?  Как  можно  без  припасов жить?  Экое
легкомыслие!  Давеча он,  Валамир,  кладовки все обследовал - ни
одного мешка не  нашел!  В  банке на донышке зерна белого,  да в
кульке  -  стручки из  теста.  И  все!  А  если  голод?  На  чем
продержимся?
     Планы   дед   развивал  титанические.   Склонял  Сигизмунда
превратить "светелку" в  кладовую.  Мол,  комната хорошая -  он,
Валамир,  удостоверился.  Крыс там нет,  мышей не водится, сухо.
Чем не кладовая?  Мешок пшеницы поставить - как минимум. Сладкой
муки -  мешок. Соли - мешок. Макарон - мешка три! (Уважал старый
вандал макароны.)  Ну и окороков накоптить,  рыбки заготовить...
чтоб под рукой. Чтоб хранилось. Супермаркет супермаркетом, а так
оно вернее.
     Слушал Сигизмунд деда  Валамира и  чувствовал:  все  слабее
душой ему противится.  Не забыл еще 1991-й год,  славное веселое
времечко путча.  Как с  утра зачитали по  всем каналам обращение
ГКЧП, так и ломанул многоопытный советский народ в магазины - за
солью, спичками и мукой. Было, было...
     А деньги? Ведь принеси Лиутару дань такими деньгами - он же
уши отрежет и  в  задницу их тебе засунет!  И прав будет военный
вождь!  Бумажки! Сколько лет жил, никогда такой дури не видел! А
вот на  старости привелось.  Вы  бы еще листья осенние за деньги
считали! Сколько живет такая бумажка?
     Так ярился Валамир.
     А Сигизмунд слушал и мысленно с ним соглашался.
     Старый советский рубль -  он  долго жил.  Еще в  80-е  годы
ходили рубли,  выпущенные в  начале 60-х.  Тут по  весне нашел в
мокром снегу трешку 1972-го года выпуска.  И  ничего ведь с ней,
заразой,  не сделалось! Да... Впору вместе со старым вандалом об
утрате благочиния закручиниться.
     Утратилось, утратилось безвозвратно советское благочиние...
     И неблагочиние - в лице "Сайгона" - тоже.
     Хлеб - 14 копеек стоил и 16. За 12 изредка появлялся мокрый
ржаной. Батон был по 22 копейки и по 26 - этот считался дорогим.
В  начале перестройки появился вдруг длинный батон по 50 копеек,
его никто не брал - дорого.
     Молоко 16  копеек за  литр.  Масло  -  3  рубля 60  копеек.
Сакральное и  незабвенное четыре-двенадцать и три-шестьдесят-две
- водка.  Вынь да положь! Пиво - 22 копейки маленькая кружка. 44
- большая. Если очередь отстоишь.
     Авторучка -  35 копеек.  Килограмм кофе -  20 рублей.  А до
того был - четыре.
     Вот и  я  говорю,  подхватывал Валамир.  Один серп за мешок
зерна можно купить -  в сытый год.  Седло со сбруей -  за тот же
мешок, но в год голодный. Меч - за раба, если раб очень хороший.
А не очень -  так и за двух рабов. Смотреть надобно, какой меч и
какой раб. Лошадь - тоже. Пахотная дешевле, боевая - дорого. Вол
- как две пахотные лошади. Но и жрет зато!
     Свиней выгодно разводить.  Мороки с  ними немного.  Следить
только надо,  чтобы в чужой роще желуди не жрали.  На второй раз
поймают чужую свинью - убьют и правы будут. А на первый раз - не
трожь! Вот такой закон.
     Корова  очень  нужна.  Но  с  коровой хлопотно.  Можно  коз
держать. У него, у Валамира, три козы в хозяйстве.
     - Теперь уже две,  -  поправил Сигизмунд.  -  Одна Анахрону
душу отдала.
     - Две,  три -  неважно. Главное - козы! От козьего молока -
сила!  Козье  мясо  в  Вальхалле герои  едят.  Козлы -  животные
Вотана, вот так-то.
     Целую песнь во славу козлов сложил Валамир.
     Молоко ныне  порошковое и  на  вкус  гадкое.  Выдумали -  с
долгим сроком хранения!  А  ведь там консерванты.  Пишут,  будто
нет. А программа "Советы домохозяйкам" - Сигизмунд в машине иной
раз по радио слушал - обратное утверждает.
     Вот представь себе только,  Сигисмундс,  гнул свое Валамир,
отправился наш военный вождь Лиутар на охоту.  К  тебе в  дом по
дороге заехал,  истомленный. Пить хочет, силы подкрепить. Чем ты
потчевать его станешь? Пакет выдашь?
     - Да нет,  -  растерянно отвечал Сигизмунд,  - в кружку ему
налью.
     - А  в кружку откуда нальешь?  -  хитро щурился дед.  -  Из
пакета? Так он тебя хорошо если на смех поднимет. Хоть с позором
да  живой останешься -  и  ладно.  А  то  ведь и  зарубить может
сгоряча. Решит, что насмехаешься.
     А  в  хуз  войдет к  тебе военный вождь!  А  ты  ему вместо
достойного седалища - эдакую "тубаретку"!
     Последнее слово дед произносил по-русски и с особенным ядом
в голосе.
     Сигизмунд вел эти беседы с большим удовольствием. Стареете,
Сигизмунд Борисович, ох стареете!
     Один  из  таких  разговоров был  прерван  звонком  Натальи.
Кстати,  озо  дед  тоже  не  одобрял.  Хочешь сказать что-нибудь
человеку -  так  оторви задницу,  войди к  нему в  хуз  гостем и
степенно побеседуй. А так издалека - что кричать! Дети малые так
по огородам кричат.
     Вика объясняла Сигизмунду:
     - Они  придают эмоциям куда больше значения,  чем  мы.  Они
даже считают, что человек думает не головой.
     - А  каким  же  местом?  -  пораженно  спросил  Сигизмунд и
улыбнулся намекающе.
     Вика паскудных намеков не поддержала.
     - Грудью.  Они гораздо более эмоциональны,  чем ты думаешь.
Для них не  видеть собеседника -  значит фактически не общаться.
Без обмена эмоциями вообще никакого разговора быть не может.
     Для  экс-супруги  Натальи  отсутствие  визуального контакта
препятствием не  являлось:  своими эмоциями она  легко прошибала
телефонную линию.
     - Ты  чего  не  звонишь?  Почему я  обязательно должна тебе
звонить?
     - Я звоню.
     - Что-то не слышно.
     - У тебя все занято.
     - Хотел бы - дозвонился бы. Другие же дозваниваются.
     Пауза. Сигизмунд решил пойти ва-банк. Ему хотелось поскорее
закончить этот суетный разговор и вернуться к неспешной беседе о
благочинии. Эти беседы его расслабляли.
     - Ну так что звонишь? - спросил он Наталью.
     - Ты о сыне-то хоть вспоминаешь?
     - Да.
     - В общем так. Мне завтра надо уйти часов на пять.
     - А теща? - вякнул Сигизмунд.
     - Что теща? Почему чуть что - теща? - взъярилась Наталья. -
У  ребенка есть отец или нет?  Почему я должна постоянно просить
мою мать? Мне уже стыдно...
     - Слушай, а ты за Евгения-то замуж еще не вышла?
     Наталья сделала вид, что не расслышала вопроса.
     - Завтра  у  Евгения  лекция.  В  закрытом  обществе.  Туда
допускают только продвинутых.
     - Пойти   хочешь,   что   ли?   -   осведомился  Сигизмунд,
неосмотрительно зевнув.
     - Не твое дело! Чтоб завтра в одиннадцать забрал Ярополка.
     - Я не могу. Я завтра занят.
     - Ты всегда занят. Пускай ребенок у отца побудет.
     - Я не могу. У меня совеща... люди! Тут, - добавил он.
     - Слушай, что ты как маленький! Лясы точить с кем ни попадя
- у него время есть!  Знаю я твоих "людей"! Не попрыгаешь лишний
раз со своей лысой в койке - не умрешь!
     - Знаешь что? - грозно начал Сигизмунд.
     - Не знаю! - отрезала Наталья. - Чтоб в одиннадцать...
     - Да сыро же!  Что мне с ним - пять часов по улицам гулять?
А у меня дома ему скучно...
     - Своди его куда-нибудь.  В музей. И покормить не забудь. И
носки посмотри,  чтоб не сырые... Я смену дам. В пять вечера я к
тебе заеду и заберу его. Будь дома. И чтоб никаких "людей"!
     И не дожидаясь ответа, положила трубку.

        x x x

     Сигизмунд  никогда  не  был  яростным  посетителем  музеев,
поэтому самая идея Вики провести день в  Эрмитаже вызвала у него
кислый  привкус во  рту.  В  последний раз  он  был  в  Эрмитаже
школьником.  Тогда  еще  посетителям выдавали  мягкие  уродливые
тапочки.  Тапочки лежали кучей в  большом деревянном ящике возле
гардероба.  Надо  было  долго рыться,  чтобы найти пару  хотя бы
сходных.  Все  они были чудовищно больших размеров.  Это чтоб не
портились прекрасные паркетные полы.
     Скользя тапочками и  поминутно спотыкаясь,  школьники брели
за  бравой  экскурсоводкой.  Девочки  в  передних  рядах  что-то
серьезно записывали в  блокнотики,  а мальчики толпились сзади и
хихикали, показывая пальцами на голозадый античный пантеон.
     Тащили их  через  Георгиевский,  Тронный и  прочие парадные
залы,  через галерею Двенадцатого Года,  а далее -  под строгими
взорами генералов -  к  совсем  уж  скучному зальчику,  набитому
помпезным немецким фарфором.
     В буфет их не пустили,  но зато после похода удалось попить
воды из автомата. Автомат, железный друг детворы, шумно извергал
из  чрева  газировку с  лимонным сиропом.  Газировка стоила  три
копейки.  Без сиропа одна.  Но без сиропа не так вкусно. Пили из
одного   стакана   под   дружное  кудахтанье  двух   тетушек  из
родительского комитета, сопровождавших экскурсию. Тетушки сулили
беспечным  школьникам немедленное заражение  бытовым  сифилисом.
Школьники хихикали.  Что такое бытовой сифилис, в классе не знал
никто. Смутно догадывались, что что-то неприличное.
     Больше Сигизмунду ничего в Эрмитаже не запомнилось.
     И  уж  никак не мог предположить Сигизмунд,  что второе его
посещение     Эрмитажа     ознаменуется     столь      странными
обстоятельствами.
     После   разговора  с   Натальей  Сигизмунд  долго  плакался
Виктории.  Советовался,  в какой музей сводить Ярополка.  А Вика
вдруг загорелась.  Предложила всем вместе посетить Эрмитаж. Мол,
давно она, Вика, собирается старого вандала в Эрмитаж стаскать.
     - Зачем? - изумился Сигизмунд.
     - Не знаю,  - отводя глаза, призналась Виктория, - но очень
хочется. Что-то в этом есть...
     Стараясь не думать об абсурдности происходящего,  Сигизмунд
наутро  загрузил в  машину  Валамира с  Викой  и  поехал к  дому
Натальи.  Дед в  бисерном хайратнике,  с  седыми косами,  глядел
сурово.  То и дело задавал Виктории вопросы -  краткие, деловые.
Вика, как могла, отвечала.
     - Подождите в машине, - попросил Сигизмунд. - Я скоро.
     Поднялся в  квартиру.  Ярополк  был  уже  готов  к  выходу.
Облачен  в  курточку и  кроссовки.  Рядом  лежал  полиэтиленовый
пакетик со сменными носками, бананом и трансформером.
     - Что так долго?  Ребенок уже вспотел!  - встретила Наталья
Сигизмунда.
     - Ладно, давай. Пошли, Ярополк.
     - Мешок возьми.  Дома переодень ему  носки.  И  пол у  тебя
вечно  грязный,  и  собака блохастая...  Ярополк,  после собачки
обязательно помой руки, слышишь?
     Ярополк топтался на месте. Он явно приготовился ныть.
     Сигизмунд ухватил его за крошечную лапку, потащил за собой.
Ярополк, загребая ногами, покорно побрел.
     - Мы куда? В луна-парк? - спросило чадо.
     - Нет. Мы пойдем смотреть сокровища.
     - А "данкин" там есть?
     - "Данкин" - это у нас хво? - осведомился Сигизмунд.
     - "Данкин"  -  ну,  это  многое,  -  снисходительно пояснил
Ярополк.  - Это чупа-кэпс, например, или динозавры... Ну, разные
серии... Летучие фишки, например. Наклейки прикольные такие!
     - А, - сказал Сигизмунд. - Нет, "данкина" там нет.
     Больше они  ни  о  чем  переговорить не  успели.  Сигизмунд
усадил  Ярополка на  заднее сиденье,  рядом  с  дедом.  Вандал с
любопытством оглядел  мальчика.  Пощекотал  заскорузлым пальцем.
Поинтересовался у Сигизмунда, не суннус ли это.
     - Суннус,  суннус,  - отозвался Сигизмунд. Опять "единичка"
не с первого раза завелась.
     Валамир что-то сказал Вике. Та ответила.
     - О чем это он? - не оборачиваясь, спросил Сигизмунд.
     - Любопытствует,  от кого ребенок - от меня или от Аськи, -
хихикнула Вика.
     - И что ты ему сказала?
     - Сказала,  что  от  другой жены.  Мол,  та  жена  тебе  не
угодила, ты ее отослал. И приданое вернул.
     - Приданое!  Да  она у  меня полдома утащила,  -  проворчал
Сигизмунд.
     Валамир проговорил что-то явно осуждающе.
     - Говорит,  негоже  отсылать  жену,  которая  рожает  таких
хороших мальчишек, - поведала Вика. - Бесхозяйственно это.
     - Скажи ему,  что  она -  дерзкая,  глупая,  расточительная
баба.  Капитал  мой  растратила.  На  авантюру подбила дурацкую.
Из-за нее на бирже прогорел.
     - Сам ему такое говори! - озлилась Вика.
     Ярополк,  дичась,  отодвинулся от  деда Валамира как  можно
дальше. Его пугала непонятная речь и страшный облик.
     Старый вандал вдруг развеселился. Сказал (Вика перевела):
     - Боится...
     И сделал Ярополку "козу".
     - Гайтила, гайтила, - приговаривал он при этом.
     - Чего он? - спросил Ярополк громко.
     - Это  дедушка  Валамир,   -  пояснил  Сигизмунд  несколько
запоздало. - Он так шутит.
     - А че у него косы?
     - У них дома все так носят.
     - Че, все-все? И дедушки, и бабушки?
     - Даже солдаты.
     - А кэпсы там есть?
     - Нет.
     Ярополк  на  время  утратил  интерес  к  деду.   Потребовал
трансформера.   Начал  трансформировать  из  робота  в  самолет,
оторвал руку, надулся. Потом его затошнило.
     - Вика,   отбери  у  него  трансформер...   Блин,  где  тут
припарковаться-то...

        x x x

     В  Эрмитаже  изменилось  почти  все.   Исчезли  автоматы  с
газировкой.  Впрочем,  памятуя о "бытовом сифилисе", теперь он и
сам не стал бы поить Ярополка водой из общего стакана.
     За вход содрали такую сумму,  что Сигизмунд содрогнулся.  С
деда взяли еще дороже. Валамир Гундамирович выглядел безнадежным
иностранцем.  Выдать его  за  гражданина Российской Федерации не
представлялось возможным, а паспорт с пропиской забыли дома.
     К   изумлению  Сигизмунда,   Вика  свернула  не  в  сторону
помпезной лестницы, ведущей к сонму голозадых богов-олимпийцев -
туда  направлялось подавляющее  большинство  посетителей -  а  в
какой-то непритязательный коридорчик,  обитый фанерой.  Уверяла,
что там куда как интереснее.
     Действительно,  в  коридорчике  вскоре  обнаружился стол  с
контролершей.  Та  оборвала  билеты  и  посоветовала  посмотреть
Пазырыкские курганы.  Это  слово  ничего  не  сказало Валамиру и
Сигизмунду,  Ярополка подвигло спросить:  "Это что,  там  пузыри
показывают?",   зато   Вика  просто  подпрыгнула  от   восторга.
Сигизмунд удивлялся все больше и больше.
     Это  вообще был  день открытий.  Как  большинство питерцев,
Сигизмунд был убежден в том,  что в Эрмитаже имеется только одна
мумия  -   египетского  жреца.   Та  самая,  которую  показывают
школьникам  и   которая  стабильно  вызывает  разные  нездоровые
эмоции.
     На самом деле мумий оказалось значительно больше. Некоторые
были лошадиные.
     Длинный  зал,  озаренный  мертвенным светом  тусклых  белых
ламп, был уставлен рядами бескончных стеклянных шкафов. В шкафах
помещались черепки и какие-то бронзовые огрызки. Как и следовало
ожидать,  в зале было пусто, как в склепе. В торце висела карта,
показывающая Великое Переселение народов.
     Откуда-то    вынырнула    бабка-смотрительша.    Уставилась
неодобрительно.  Мол,  не  выпендривались бы,  а  шли,  как все,
по-хорошему,  в Георгиевский, Тронный и т.п. залы, а здесь-то на
что  глядеть?   Подвинула  стул,   уселась.  Принялась  сверлить
взглядом. Чтоб черепок какой-нибудь, надо полагать, не сперли.
     Особенно неприязненно аттилу взглядами царапала.  Вишь  ты,
старый -  а вырядился!  Косицы наплел, как девка! Как не стыдно,
пенсионер уж, поди...
     Дед Валамир изучал экспонаты основательно. Хмурил кустистые
брови.  Вдумывался.  С Викой неспешно переговаривался.  В гулком
зале странно и резко звучала вандальская речь.
     Вот  там-то  они  и  увидели мумию.  Это  был очень высокий
человек, дочерна прокопченный и иссохший. Ярополк шарахнулся.
     - Это что?  -  спросил он Сигизмунда. - Это он мертвый? Это
он раньше жил? Настоящий труп?
     - Он  давно жил,  -  утешил его Сигизмунд.  -  Он теперь не
труп, а экспонат.
     Ярополк поскорее отошел от "экспоната",  опасливо косясь на
него через плечо.
     Валамир не одобрил мумию еще больше,  чем Ярополк. Странные
погребения здесь творят! Зачем прозрачный курган сотворили?
     Вика  что-то  сказала.   Старик  разбушевался.   Бдительная
смотрительша заворчала:
     - Утихомирьте вашего иностранца! Он в музее, а не в лесу! У
них там, может, и принято, а у нас нет! Объясните ему это.
     Вика  покраснела,  взяла  деда  за  рукав.  Валамир сердито
высвободился, но тон сбавил.
     - Я объяснила,  что это не захоронение.  Захоронение было в
другом  месте.   А   потом  ученые-археологи  выкопали  и   сюда
доставили.  Чтобы люди могли смотреть,  изучать,  - сказала Вика
Сигизмунду, словно оправдываясь.
     - А он чего?
     - Говорит,  последнее дело -  покойников тревожить...  Да и
опасно это.  И  раньше многое здесь не одобрял,  а  теперь так и
вовсе...  Ежели бы у них там кто из вандалов такое учинил -  жив
бы не остался!
     Виктория  поспешно  утащила  старика  к   более  безопасным
витринам.  Тот долго водил носом над горшками и черепками, потом
спросил:  зачем,  мол,  здесь  посуда обыденная выставлена?  Ему
сокровища обещали показать, а такую посуду он каждый день у себя
в хузе видит. Глаза откроет - и сразу видит.
     Тем-то  и  ценна эта посуда,  объяснила Вика.  Интересно же
знать,  как жили люди дюжину дюжину дюжин зим назад! То, что для
Валамира - обыденность, здесь - диковина и сокровище.
     Старый вандал поразмыслил над  ее  словами.  Сказал так.  У
рекилингов в  бурге  есть  военный  вождь.  Он  собирает  разные
диковины.  Эти диковины он привозит из военных походов.  Когда в
бурге праздник и  пир,  вождь приносит свои диковины в дружинную
избу и гордится ими перед воинами. Но не стал бы он привозить ни
старый труп из кургана,  ни битую посуду. Ужель народ Сигизмунда
большего навоевать на смог? Вот зачем ту гнилую деревяшку взяли?
Какое же это сокровище?
     - Это ДРЕВНЯЯ деревяшка, - попыталась объяснить Вика.
     - Давайте  ребенка  спросим,   -   с  торжеством  предложил
Валамир.  -  У  него  душа  новая,  всякими  глупостями  еще  не
обременена...
     - Конечно,  не обременена, - проворчал Сигизмунд, - данкины
всякие, кэпсы, трансформеры...
     Тем не менее призвали Ярополка и  спросили,  признает ли он
эту  гнилую  деревяшку и  черепки  за  сокровища.  Ярополк,  чуя
подвох,  молчал. То на деда глазами стрельнет, то на Сигизмунда.
Соображал,   какой   ответ   больше  выгоды  принесет.   Наконец
выговорил:
     - А чего... вот если бы трансики...
     Дед восторжествовал.
     Они посмотрели еще несколько шкафов. Медные пряжки, фибулы,
детали  конской упряжи,  ржавые  наконечники стрел...  Аттила со
знанием дела комментировал: эти, мол, стрелы легкие, на зверя, а
те  -  тяжелые,  боевые,  вон  у  них  зазубрины,  чтобы в  ране
застревало... А чьи это стрелы?
     Вика  прочитала название  финно-угорского племени,  которое
вандалу ничего не говорило.
     Неожиданно Валамир замер как громом пораженный.
     - Вико!  - воскликнул он. (Смотрительша опять напряглась на
стуле,  подалась вперед.)  -  А  от нас что осталось?  От нашего
народа?
     Вика  помолчала.   Чуть  улыбнулась  -  грустно-грустно.  И
ответила:
     - От  вас  почти  ничего  не  осталось...  В  Африке только
каменный столб с  оперенной свастикой и несколько могильных плит
с  именами.  Кое-кто считает,  что это вандальские имена.  Пяток
монет еще.
     - И все?  -  не поверил дед.  - Не может быть такого, чтобы
совсем ничего не  осталось!  Столько всего у  нас!  Столько было
сделано, завоевано! Воспето!
     - Очень давно это было. Время все поглотило. - Вика сложила
пальцы колечками.  -  Год -  это круг.  Звено цепи. Длинная цепь
получилась.  Первые звенья уже ржой осыпались, а кузнец все кует
и кует...
     Дед Валамир медленно опустился на  каменный пол,  схватился
обеими руками за косы и, покачиваясь из стороны в сторону, завел
какой-то надрывный плач.
     Смотрительша так и подскочила.
     - Да что вы себе позволяете!  Разве так можно? Уберите его,
раз он не умеет себя вести! Старый, а хулиган!
     - Заткнись!  -  резко  сказала Вика.  -  Дура  старая!  Это
великий шведский археолог!
     Свершилось чудо. Смотрительша заткнулась.
     Видимо,  у церберши был сегодня черный день. В торце обычно
безлюдного зала появились еще  два посетителя.  Они двигались из
глубин скифской экспозиции и  шумно лаялись между собой.  Бойкая
бабенка ухитрялась на ходу вести научную дискуссию, чем-то бурно
возмущаться и  жеманиться неведомо перед кем.  Во всяком случае,
ее  "кавалер" на  все ее  ужимки внимания не  обращал.  Утыкался
длинным  носом  в  стекла  шкафов,  морщился,  приподнимая очки,
бормотал.
     Его Сигизмунд узнал,  хотя и  не сразу.  Про себя Сигизмунд
давно окрестил его "человеком из подворотни".  Он же -  Гэндальф
из  "Сайгона".  Этот  человек  удачно  вписывался в  интерьер  и
контекст утреннего супермаркета,  но  исключительно хреново -  в
контекст Эрмитажа.  Что-то  часто он  стал попадаться.  Впрочем,
Питер -  город маленький.  Это все так говорят,  кроме рабочих и
крестьян.
     Вертлявую бабенку Сигизмунд видел до  этого только один раз
- у Аськи из-за шкафа. Вроде, та самая.
     Завидев Вику, гротексная парочка устремились к ней. Бабенка
с ходу затарахтела:
     - Ой, привет! А ты что тут делаешь? Я думала, мы одни такие
придурочные - сюда таскаться...
     "Человек  из  подворотни"  оторвался  от  созерцания  битых
черепков, обернулся и вскричал:
     - Виктория! Мать! А ты-то что тут?
     И шумно полез целоваться.
     К   изумлению   Сигизмунда,    Виктория   заплясала,    как
кобылка-двухлетка,  охотно  обменялась с  человеком  размашистым
поцелуем.
     Сигизмунд ощутил укол ревности.
     Церберша наблюдала эту сцену,  высунувшись из-за шкафа.  На
ее лице было написано отвращение. Что за упадок нравов!
     "Шведский  археолог" что-то  втолковывал у  дальнего  шкафа
Ярополку, потыкивая пальцем то в стекло, то себя в зад. Мол, вот
так!  И вот так!  И вот так!  Ярополк,  слегка надувшись, внимал
причудливому деду.  За  стеклом  находился  устрашающих размеров
ржавый наконечник копья.
     Бабенка яростно засверкала очками. Наскочила на Викторию:
     - Ты карту эту видела? Нет, ты видела это?
     "Человек   из   подворотни"  кивал,   встревал   невнятными
репликами - был очень возбужден.
     Вика  повернулась  к  Сигизмунду.   Представила  его  своим
знакомым:
     - Это Морж.
     - Да виделись уж, - развязно произнесла бабенка.
     Ее спутник, подумав, обменялся с Сигизмундом рукопожатием.
     - В   свое  время  случайно  не  встречались?   -   спросил
Сигизмунд.
     - Возможно...
     - В "Сайгоне"?
     Человек мутно уставился на  Сигизмунда.  Видимо,  вспоминал
что-то.   Не  вспомнил.   Однако  сказал,   закивав  и  фальшиво
заулыбавшись:
     - Да, да...
     И  тут  же  о  чем-то  своем  задумался,  напрочь  выбросив
Сигизмунда из  головы.  Трендеть предоставил бабенке.  Та охотно
зачастила,  сетуя на ужасное засилие в  Эрмитаже школы академика
Рыбакова  и   на   несправедливость  по   отношению  к   древним
восточногерманским племенам.
     Сигизмунд решил развеять неблагоприятное впечатление о себе
как  о  похмельном ханыге,  который ночует у  Аськи за  шкафом и
стреляет у нее последнюю десятку.
     - А что с этой картой? - спросил он.
     - Говно,  а  не  карта,  -  убежденно  сказал  вдруг  викин
знакомый.
     Сигизмунд заметил,  что и  он,  и  бойкая бабенка то и дело
косят одним глазом в сторону старого вандала.
     Карта была  квалифицирована как  сущее говно вот  по  какой
причине.  Изображала она -  что?  Правильно, Великое Переселение
народов.  А  какой  народ из  переселявшихся был  самым великим?
Конечно же готы!  А  где,  спрашивается,  обозначены эти готы на
карте? Где?
     Не  было готов на  этой карте.  Почему?  Из-за рыбаковщины.
Рыбаков считает, что кругом были одни славяне. А Италию кто в VI
веке захватил? Пушкин?
     Из   всех   германцев  одних  только  вандалов  обозначили.
Вынуждены были.  И  то  потому лишь,  что про "вандализм" каждый
школьник знает.
     Некоторое  время   оба   увлеченно  говорили  о   вандалах.
Хвастались,    что   пытаются   реконструировать   "национальный
вандальский характер".
     Сигизмунд слушал и  про себя умирал со смеху.  У  Вики тоже
было  очень своеобразное выражение лица.  Смешнее всего было то,
что ни  Валамир,  ни Вамба,  ни Лантхильда,  ни тем более Вавила
описанию "типичного вандала" решительно не соответствовали.
     Подошел дед, ведя за руку Ярополка. Парочка поздоровалась и
с Валамиром:  бабенка -  кокетничая,  ее друг - рассеянно. Видно
было,  что иностранцы,  даже чудаковатые,  не входили в сферу их
интересов. Ребята алкали подлинной древности.
     Дед важно произнес:
     - Дра-астис!
     Это было едва ли не единственное русское слово,  которое он
освоил.
     Стараясь не засмеяться, Вика сказала что-то Валамиру.
     - Ну ладно, мы пошли! - сказала бабенка. - Созвонимся.
     Ее  приятель снова  широко  и  фальшиво улыбнулся,  на  миг
вынырнув   из   своих   размышлений,   церемонно  раскланялся  с
Сигизмундом и старым вандалом и с явным облегчением удалился.
     - Странноватые ребята,  -  сказал Сигизмунд,  глядя парочке
вслед.
     Вика пожала плечами.
     - Просто очень упертые в одну тему.  Кстати,  мы с Аськой у
них тогда и нажрались. В твой день рождения.
     Побродили   по   безлюдным   залам   скифской   экспозиции.
Подивились на шлемы для лошадей,  украшенные оленьими рогами, на
"голову вождя со снятым скальпом" (Сигизмунд машинально прочитал
надпись на этикетке,  когда Ярополк, вытаращив испуганные глаза,
спросил -  что  это  такое).  Старый вандал увидел,  как дитятко
показывает  на  отрезанную  и  высушенную  голову.  Обрадовался.
Пустился  в  объяснения.  Мол,  вождь  рекилингов  тоже  вражьей
головой хвастать любит.
     Скифскую экспозицию дед одобрил. Богатые вещи захвачены - и
кинжалы, и сапоги, и доспехи. Не то что глиняные горшки.
     Вика предложила сводить деда с  Ярополком в  рыцарский зал,
но  Ярополк уже  устал и  хныкал.  Да  и  Валамир был переполнен
впечатлениями.
     - В Эрмитаже ужасно устаешь,  я заметила, - сказала Вика. -
Воздух тут другой, что ли...
     - Ты в  рыцарский зал Вавилу с  Вамбой своди,  -  предложил
Сигизмунд.  -  Заодно голых  богинь им  покажешь.  Они  будут  в
восторге.

        x x x

     Старый  вандал -  в  меру  сил  и  возможностей -  приобщал
Сигизмунда и его "наложниц" к благолепию.  Так,  он завел обычай
трапезничать в  столовой,  при  богах -  Аспиде и  годиск-квино.
Лантхильда подавала  в  старой  огромной  супнице  варево,  куда
обычно входили мясо, картошка, рис и макароны. Вкушали степенно,
по очереди,  из супницы.  Тарелок не полагалось, зато полагались
большие ломти хлеба, дабы не капать на скатерть.
     Сигизмунд сперва стеснялся, но видя, как быстро приобщились
Вика и  Аська,  устыдился и не захотел оставаться в меньшинстве.
Кроме того,  оказалось, что "одногоршковый" метод ничуть не хуже
"многотарелочного".
     Обычная   ложка   для   такой   трапезы  мелковата.   Блюдя
благочиние,  дед -  через Вавилу -  разместил у Дидиса заказ,  и
вавилин скалкс изготовил на всю семью большие деревянные ложки.
     Кстати,  Вавилу  дед  осуждал.  Живя  у  Аськи,  совершенно
разложился Вавила и  стремительно двигался к гамбургеру.  Ворчал
по этому поводу Валамир Гундамирович: мол, богами как частоколом
обставился, а благочиния ни на грош!
     После Эрмитажа дед был понур и мрачен.
     Ярополка же трапеза изумила.  Наталья решительно воспрещала
лазить в кастрюлю. Здесь же это наоборот предписывалось.
     Балованный ребенок,  естественно,  полез к супнице первым и
мгновенно огреб от  деда Валамира ложкой по лбу.  Ярополк сперва
чрезвычайно удивился,  потом  решил  зареветь,  но  испугался  -
больно  уж  страшно  нахмурил брови  дед.  Поэтому Ярополк тянул
сквозь зубы суп из большой ложки, тихонько точа слезу.
     Сигизмунд не без любопытства наблюдал за тем,  какой эффект
оказала  на  избалованного Ярополка  незатейливая макаренковская
педагогика старого вандала.
     В   разгар  трапезы  явилась  Наталья.   С  порога  уличила
Сигизмунда в  ряде особо тяжких преступлений.  Носки Ярополку не
сменил -  вон,  в пакете так и валяются...  Стельки, конечно, не
вытащил...
     Сигизмунд не  стал  ей  ничего объяснять.  По  опыту знал -
бесполезно.  Просто молча провел в "трапезную".  Наталья вошла и
застыла как вкопанная.
     Ярополка из-за стола было почти не видать.  С одной стороны
нависал громадный Вамба, похожий на медведя. С другой - страшный
старик, весь в шрамах.
     И ненавистная белобрысая сучка.
     Белобрысая встала,  быстро облизала ложку и  положила ее на
стол.  Дед что-то сурово произнес,  обращаясь к  Наталье.  Среди
отребья -  Наталья только сейчас заметила - затесалась холеная и
строгая девица. Девица-то и перевела речи старого монстра:
     - Он говорит,  чтобы ты садилась за стол. Его дочь уступила
тебе свое место и свою ложку.
     Наталья   медленно   стала   наливаться  краской.   Ярополк
заскулил, чуя поддержку.
     - Ты понимаешь,  Наталья,  тут... - начал было Сигизмунд. -
Такие дела...
     Валамир  произнес  еще  несколько  фраз.   Вика  передавала
безразлично-брезгливым тоном переводчика видеофильмов:
     - Он говорит,  что ты плохо воспитала сына Сигизмунда.  Где
ты научилась столь дурным манерам?  В твоем сыне доброе семя, но
скверный уход не позволяет этому семени развиться в полной мере.
Он говорит,  что Сигизмунд -  хороший отец. Он рад, что его дочь
носит семя Сигизмунда.
     - Ярополк,  пойдем  отсюда!  -  ледяным  голосом произнесла
Наталья.
     - Погоди, Наталья!.. Сядь ты, - засуетился Сигизмунд.
     Вамба  с  ленцой  разглядывал  Наталью  своими  водянистыми
глазами.  Потом  вдруг встал и  легким пружинящим шагом вышел из
гостиной.
     Аттила что-то шепнул Вике. Та хихикнула.
     Ярополк,  бросив  на  скатерть ложку  с  недоеденным супом,
заревел и  устремился к  матери.  Ни  на кого не глядя,  Наталья
направилась в прихожую. Сигизмунд метнулся за ней.
     - Да послушай ты наконец!..
     - Нам не о чем говорить.
     - Наталья!
     - И  чтоб...  -  Не закончив гневной тирады,  Наталья вдруг
побелела и завизжала.
     Сигизмунд обернулся.
     В  дверях кухни в горделивой позе застыл Вамба.  С его руки
капала кровь.  Глядя Наталье в  глаза и  ухмыляясь во  весь рот,
Вамба медленно наискось провел пятерней по физиономии,  оставляя
кровавые полосы.
     Затем он  принял другую позу,  еще более спесивую.  Поиграл
мышцами.  Небрежным хищным шагом двинулся по  коридору.  Зацепил
Наталью плечом.
     Наталья шарахнулась к Сигизмунду, вцепилась в его руку.
     Вамба скрылся в "светелке".
     - Это отморозки, да? - горячечно зашептала Наталья. - С кем
ты связался? Они же тебя убьют... Может, тебе бежать? Бог с ней,
с квартирой...
     - Наталья,  поверь:  это очень приличные люди,  -  стараясь
говорить как можно убедительнее, сказал Сигизмунд.
     Из  гостиной вышла  Лантхильда.  Выпятив живот,  произнесла
важно:
     - Сигисмундс! Аттила зват - кусат конес!
     - Какой конец кусать? - пробормотал Сигизмунд.
     - Еда... фодинс... еда итан! Надо. Нуу...

        x x x

     Когда за Натальей захлопнулась дверь,  Виктория высказалась
прямо:
     - Ну и говнюк же ты,  Морж! И как она только решилась замуж
за тебя выйти?
     - А я ее обманул,  -  беспечно сказал Сигизмунд.  - Я тогда
хорошим прикидывался.  -  И  быстро  перевел разговор на  другую
тему: - Слушай, а что он кровью-то вымазался?
     - Понравиться ей хотел. Показать, какой он крутой.
     - Понравиться? Зачем? - поразился Сигизмунд. Ему как-то и в
голову не приходило, что кто-нибудь захочет понравиться Наталье.
     Вика фыркнула.
     - Старый  ты   становишься.   Для   чего   мужчина  женщине
понравиться хочет?


        Глава девятнадцатая

     Лето начиналось полувяло.  Чтобы горожане не  избаловались,
Питер порадовал их в июне неделькой ноябрьских холодов.
     Сигизмунд  затеял   мороку  с   перерегистрацией  "Морены".
Естественно,   дело  затянулось.   Все  ушли  в  отпуска,  везде
намекали, что надо бы дать на лапу. Давать было нечего.
     Виктория все  больше времени проводила у  своих  друзей "из
соседней подворотни". Как-то Сигизмунд спросил ее, о чем они там
так подолгу разговаривают.
     - О готском языке, - ответила Вика.
     - Что, они тоже?
     Вика засмеялась. Пояснила: оттяг у людей такой.
     - Неужто другого оттяга себе не нашли?
     - Что,   водку  жрать  или  дебильные  передачки  по  ящику
глазеть?
     Сигизмунд пожал плечами.
     - Нет, просто выбор необычный. Почему именно готский?
     - По  двум причинам.  Это  они  так  объясняют.  Во-первых,
трудный. Во-вторых, бесполезный.
     - Слушай,  Вика.  А  что в  этом готском такого,  что можно
неделями обсуждать?  Я понимаю еще, часок-другой... Но НЕДЕЛЯМИ!
Сколько ты там уже торчишь?
     - Не  знаю...  Давно.  Просто интересно.  Они из-за  одного
диграфа ругались наверное месяц.
     - Что такое диграф?
     - Когда двумя буквами пишут один звук.  Самое жуткое - я-то
точно знаю,  как этот диграф читается,  а сказать не могу!  -  И
вдруг доверительно пожаловалась:  -  Я так измучилась... Им ведь
действительно интересно.  А  я  их  даже ни  одному ругательству
научить не  могу.  Сейчас начала уже чуть ли не под видом сказок
им все это рассказывать:  мол, "я так вижу"... А сама валамировы
байки пересказываю.  Они,  по-моему,  уже  роман про своих готов
пишут.
     Сигизмунд насторожился.
     - Ты, Виктория, аккуратней.
     - Господи, Морж! Ты соображай, в каком мире мы живем! ЗДЕСЬ
ВСЕМ НА ВСЕ НАСРАТЬ!  -  И почти плача добавила: - Вот встретила
людей, которым не насрать!..
     - Да я насчет Анахрона, - угрюмо пояснил Сигизмунд.
     - Да чтоб он подавился,  этот Анахрон!  Чтоб он собственные
кишки сожрал!

        x x x

     Из  вандалов явно  и  тяжело страдал по  дому Вавила.  Мало
того,  что от своего народа оторван,  так еще и  из родни никого
здесь не имел. Валамировичи хоть вместе, а Вавила - сам по себе.
     Аська Сигизмунду жаловалась:
     - Слушай,  Морж,  мне даже страшно, Вавилыч ведь места себе
не находит. Я уж: "Вавилушка то, Вавилушка се", варенье для него
переварила  -  нашла  у  себя  окаменевшее с  позапрошлого года,
одного сахара туда вбухала -  смерть! А он лыбится, но чувствую:
труба.  С игровиками связался,  представляешь? Учит их викингами
быть.
     - Кем?
     - Ну,  викингами.  Вавилыч ведь тоже не дурак,  конспирацию
понимает.  Я ему все объяснила.  И что такое конспирация,  и что
такое  викинги.  Набрал ватагу из  сопляков,  они  мечи  из  лыж
делают,  представляешь?  Улет! И Вавилычу тоже сделали. Из лыжи!
Когда принесли,  надо было рожу вавилину видеть. Морж, ты бы ему
меч отдал, а? На хрена тебе вавилин меч?
     - Для конспирации.
     - Собирается в  Каннельярви капище Вотана возводить.  Дидис
уже идола выстругал.  Слушай,  сколько народу,  оказывается,  на
самом деле в  Вотана верит!  И на таком серьезе,  я улетаю...  Я
одного  не  пойму,  Морж:  почему  русские мальчики и  девочки в
Вотана верят?  Хоть бы в  Ярилу какого верили,  а то...  Кстати,
помнишь того режа,  ну,  нового?  Который с  колесами тележными?
Помнишь,  ты ему смету распечатывал? Мы с ним точно в Иван-Город
едем.  Там Купала будет.  Ночь Купалова,  на зависть Нарве.  Это
нарочно,  чтоб в  Нарве все от  зависти утопились.  Вавилыч тоже
едет. Поехали с нами, а?
     - Не знаю, - задумчиво произнес Сигизмунд.
     Вамба тоже тосковал.  Недавно заработал денег на  резьбе по
дереву и положил десять тысяч под фотографию Аспида.  Упрашивал,
видать, чтоб вернул их домой.
     - Да,  Морж,  хреновато. С Вавилычем по улицам хожу, а он к
лошадям пристает.  Увидит в  парке и  начинает с  ней  по-своему
разговаривать. По морде треплет, гладит. Кормит. Я его в зоопарк
водила.  Обезьян  показывала.  Нас  оттуда  с  милицией выгнали,
потому что Вавилыч по клетке с наружной стороны забрался не хуже
любой обезьяны...  Это он,  Морж,  передо мной выпендривался. Мы
оттуда в музей восковых фигур пошли. Что, зря мы в парке гуляли,
верно? Погоди, у меня и фотография есть...
     Аська  порылась  в   карманах  и  извлекла  довольно  мятый
"поляроидный" снимок:  она,  Аська,  рыжеволосый Вавила и Джимми
Крюгер. Вавила дурацки скалился.
     - Сильно, - сказал Сигизмунд.

        x x x

     В  эти  дни,  когда  каждый был  занят  своим и  в  тусовке
наступили разброд и  шатания,  Сигизмундом все  чаще  овладевало
желание понять: какая же все-таки сила притянула всех этих людей
друг к  другу и  в рекордно короткие сроки превратила их почти в
родных?
     Прав,  конечно,  старик Хэм:  "человек один не  может".  Не
может, и все. Поэтому и пытается создавать семью.
     А  семьи больше не  существует.  Выродилась как  социальный
институт.  Не  потому,  что  бабы испортились;  просто не  нужна
сейчас в большом городе семья, чтобы выжить.
     Вот и получается:  вместо семьи -  тусовка. И тусовщики уже
как будто родственники тебе.  Можешь с ними ссориться, да только
куда ты от них денешься?
     И  все-таки  всех сейчас охватила тоска,  и  разбрелись кто
куда,  один только Сигизмунд оставался неприкаянным и все думал,
думал...

        x x x

     Близкое знакомство Федора с вандалами,  которого так боялся
Сигизмунд,   произошло  вполне  буднично  и   не  ознаменовалось
никакими эксцессами.  Ребята  бойцу,  в  принципе,  понравились.
Федор  им,  кажется,  тоже.  Через неделю Федор потащил Вавилу в
один   спортивный  зальчик.   На   следующий   день   докладывал
Сигизмунду:
     - Подготовочка у них так себе. Пошли мы с Вавилычем... есть
одно такое местечко.  Приходим в зал. Я тамошнему сенсэю говорю:
мол,  мужика привел -  высший класс! Стиль "бешеный берсерк". Из
Норвегии,    говорю,    мастер.   Поставил   сенсэй   ученичков,
младшеньких.   Вавилыч   быстро   разоблачился   и   младшеньких
повалял-пометелил.  Сенсэй говорит:  "Где же,  говорит,  бешеный
берсерк?  Развел банальный мордобой..."  Вавилыч грудь  выпятил,
ревет  чего-то   -   прямо  Тарзан!   Сенсэй  напустил  на  него
старшенького -  хороший мальчик, крепенький, умненький. Начал он
вокруг Вавилыча ходить. Вавилыч руками размахался, как мельница,
но мальчика не достал и разъярился. В углу там маты свалены были
- от  школьных занятий остались.  Вавилыч мат за  угол схватил и
над головой раскрутил.  Вот тут-то и был им "бешеный берсерк" по
всей программе! Потом мы ушли.
     - Понравилось Вавиле  в  зальчике-то?  -  осторожно спросил
Сигизмунд.
     - Не-а.  Вот,  говорит,  лошадку бы ему... На лошадке бы он
показал. Мечом бы вот так...
     - Может, ему еще вертолет купить? Боевой? "Черную акулу"?
     Федор неожиданно фыркнул.
     - Не, Сигизмунд Борисович. Вертолет - это мне.
     Бойца Федора не  на  шутку заботило то обстоятельство,  что
новые  его  знакомые  оказались  язычниками.   На  эту  тему  он
рассуждал долго и вдумчиво.
     - Оби