усто небо без Него. И потому из века в век, Среди невзгод или тревог, По праву молвит человек: - Мои страданья знает Бог. - Мой принцип, - говорил он, - энергия стиха и никаких идей! Если человечество выживет, этот принцип будет всеобщим. Вся моя жизнь - служение ему. В этом, как ты говоришь, сюжет моего существования. Уже Пушкин об этом догадывался. Когда он говорил, что поэзия должна быть глуповатой, он хотел сказать: подальше от идей, а не от мыслей. Это разные вещи. Через двести лет, уничтожив компьютеры и всякую подобную дьявольщину, люди, чтобы поднять себе настроение, будут собираться и читать стихи моего направления. Так мы сейчас собираемся, чтобы выпить и повеселиться. Сердечник не будет в кармане носить валидол, а будет носить в голове стихи Пушкина. Сердце забарахлило? Остановится и вместо того, чтобы, шевеля губами, подсчитывать пульс, будет читать шепотом Пушкина: "Мороз и солнце - день чудесный! Еще ты дремлешь, друг прелестный?" Глядишь, по мере чтения стихов и сердце отпустило. Кстати, вот шуточные стихи о Пушкине: Смотритель-ангел Богу рек: - Взгляни на Пушкина, мой Боже, Над всеми этот человек Трунит - и над тобой, похоже? Бог не ответил ничего, А мог сказать слова такие: - Все знаю, но люблю его, Кого ж еще любить в России? - Интересно заметить, - прогудел он однажды, - романтические герои Пушкина: Сильвио, Германн, да и лермонтовский фаталист, - все европейцы по происхождению. Почему бы это? Россия была тогда прочной, консервативной страной. Декабристы - прививка от революции. Мышление развитого русского человека представлялось здраво-реалистическим. Европа была взбаламучена и измучена революциями. Люди эмигрировали в Россию, как в спокойную, уравновешенную страну. Так наши теперь бегут на Запад. Характеры Сильвио и Германна казались Пушкину для русского человека недостаточно правдоподобными, и потому он их сделал иностранцами по происхождению. И подумать только! Всего через тридцать лет у Достоевского русский человек был готов на самые безумные парадоксы, и это было правдиво. Есть над чем подумать нашим критикам! Да что о них говорить, когда они меня, живого, до сих пор не заметили! О, Русь! Ни охнуть, ни вздохнуть Или вздохнуть и охнуть снова, Недолог оказался путь От Пушкина до Смердякова! Юмор - осколки счастливого варианта жизни, хранящиеся в прапамяти человечества. Мысль - единственное выражение умственного мужества. Чтобы понять поэта, надо его полюбить. Потом ты можешь охладеть к нему, но то, что ты понял, когда полюбил, уже никуда не уйдет. - Я ему не подам руки, - охотнее всего говорят те люди, у которых в глубине сознания подавлено желание сказать: не подам!!! Здесь коренное отличие христианства от либерализма. Помню, мы как-то спорили по поводу соотношения поэзии и правды в стихах. Это было лет двадцать тому назад. Он шутливо сымпровизировал на эту тему: Это братья-близнецы - Только разные отцы: У того отец небесный, А у этого телесный. Самое забавное: я недавно где-то прочел, что, оказывается, женщина в редчайших случаях может родить близнецов от разных мужчин, если имела с ними близость в течение одних суток. Поэзия обогнала науку. Он в своей шутке утверждал эту возможность. Для поэта, говорил он, толковость в творчестве подразумевает бестолковость в жизни. Закон сохранения энергии. С этим надо иметь мужество примириться раз и навсегда. Многие поэты безуспешно пытались с этим бороться. Маяковский сделал колоссальные усилия, чтобы преодолеть это естественное противоречие. Он хотел быть толковым в творчестве и стать толковым в жизни. Он даже гордо писал: "Надо, чтоб поэт и в жизни был мастак". В результате он разладил толк в творчестве и не наладил в жизни. И тогда, потеряв сюжет существования, он застрелился. Конечно, хорошо, когда жена, брат или друг ведут поэта по аду жизни, как Вергилий. Но где их взять? Это чистое везение. Когда парикмахер, вымыв мне голову, сорвал с меня покрывало, я почувствовал себя памятником. Так вот кто нам делает славу! - Визгливость - признак бессилия, - сказал он как-то и добавил: - Прошу не путать с громким голосом. Однажды в застольном разговоре, как бы противореча своей знаменитой балладе, он выпалил тут же сочиненную эпиграмму: Всех подлецов заочно Прощаю. Нет обид! Поскольку знаю точно, Что Бог их не простит. Одному бывшему своему другу, который крепко продал его в молодости и с тех пор делал неоднократные напрасные попытки снова сблизиться с ним, он при мне сказал: - Если ты человек, это твоя проблема с Богом, а не со мной. А если ты не человек, то на хрен ты мне сдался! Идеальное стихотворение - это румяный с мороза ребенок, вбегающий в комнату и бросающийся тебе на шею! Чем талантливее художник, тем ярче, отчетливее он видит образ того, что он хочет показать. И поэтому он намного больше работает над черновиками, чем средний художник, ведь он стремится уподобить то, что он пишет, тому яркому, отчетливому образу, который он видит в воображении. Средний художник не может столько работать над рукописью, сколько большой талант, потому что он достаточно расплывчато видит в воображении свой образ и создает его именно таким расплывчатым, как видит. Если бы он попытался большими трудами достигнуть больших результатов, он бы испортил и то малое, чего достиг. Он не видит отчетливо свой идеал и потому не знает, куда работать. Воспоминание детства. Астрахань. Я сижу под деревом с кулечком ирисок, купленных мне дядей. Блаженство! Обожаю ириски! Но от них у меня болят зубы, и одновременно эту боль зубов перебивает сладость ирисок. Особенно сильно я чувствую боль, когда одну ириску уже высосал, а другую еще не успел бросить в рот. Поэтому, высосав ириску, стараюсь следующую быстрее бросить в рот. Я чувствую какую-то таинственную связь между болью, которая вызывается сладостью, и ослаблением боли, которую я этой же сладостью заглушаю, иногда сразу две ириски бросая в рот. Но понять, хотя пытаюсь, таинство этой связи не могу. Мне лет шесть. По-видимому, любопытство к мудрости дается некоторым людям от природы, как музыкальный слух. Ум динамичен. Без улыбки Он с косностью вступает в бой. Его победы и ошибки Почти равны между собой. А мудрости статичный разум, Он все сомнения души Как бы учитывая разом, С улыбкой шепчет: "Не спеши". Маленькую, трехлетнюю, девочку, рассказывал он однажды, отправили в детский сад. - Ну как, хорошо тебе там было? - спросили у нее дома вечером. - Плохо, очень плохо, - ответила она. - Но там же столько детей, столько игрушек! - удивились родители. Девочка подумала и сказала: - Дома светлей! Даже если она имела в виду физический свет, она сказала очень важную вещь. Мы недостаточно отдаем себе отчет, как высветляет душу светлое помещение. И как притемняет душу тусклый свет. России климатически всегда не хватало света. Вот почему ей так необходима светоносная поэзия. Тирану не дает покоя призрак убийцы. И чем тише вокруг него, чем меньше признаков существования оппозиции, тем подозрительней тишина. Ужас тишины, вызванной страхом перед ним, тиран воспринимает как ужас подготавливаемого в тишине заговора. Чем тише вокруг, тем явственней по ночам встает над ним призрак убийцы. Наконец, этот призрак делается невыносимым. И тиран начинает убивать сам, разрушая, как ему кажется, зреющий заговор. Ухватившись пальцами за реальную, теплую глотку, он постепенно освобождается от видения невыносимого призрака, за глотку которого невозмож- но ухватиться. И чем больше реальных глоток хрустит под его пальцами, тем видение призрака делается все слабее и слабее. Реальность освобождения от призрака еще больше вдохновляет его удушать реальных людей. И чем больше он удушает реальных людей, пусть через мнимые суды, тем призрачнее делается призрак. И наконец, в зависимости от страны, истории, от силы мании, убив сотни или сотни тысяч людей, он вдруг радостно ощущает, что призрак исчез. И тогда он перестает убивать. Исчезновение призрака, мучившего его, он воспринимает как следствие своевременного подавления зревшего заговора. И он некоторое время живет нормальной жизнью, весело, бестревожно. А вокруг него полная тишина, никакого мышиного шороха оппозиции. Но вот сама полнота этой тишины постепенно становится подозрительной. И ночами снова появляется призрак убийцы. И теперь тиран мучается, с трудом засыпая на рассвете. И тогда он с тоской вспоминает: отчего еще совсем недавно ему было так весело и спокойно и никакие призраки его не тревожили? Оттого, с железной логикой отвечает он самому себе, что я в зачатке раскрыл заговор, уничтожил заговорщиков и их некоторое время не было. Оттого мне было весело и спокойно и призрак убийцы не являлся. А теперь он снова появился. Вон покачивается в углу спальни. Почему? Ясно почему. Моя гениальная интуиция подсказывает мне, как и в тот раз, что снова появились заговорщики. А призрак мучает по ночам, мучает невыносимо, и так как призрак нельзя задушить, руки тянутся к реальной глотке. И снова начинается террор. И как только начинают хрустеть реальные глотки, призрак бледнеет и бледнеет и в конце концов истаивает после какого-то числа переломанных теплых глоток. И в один прекрасный день тиран успокаивается, приходит в равновесие и лишний раз убеждается, что вовремя подавил заговор. Через некоторое время все повторяется. И так до тех пор, пока действительно кто-то из приближенных к тирану, предчувствуя новый виток борьбы с заговорами и боясь стать его жертвой, в самом деле его не убивает или просто тиран не умирает своей смертью. Он был так рассеян, что не заметил, как жена от него ушла. Через несколько дней, узнав об этом, жена из самолюбия вернулась. Она не могла смириться с мыслью, что уход ее не замечен. - Ты что, у мамы была? - спросил он, увидев ее. - Но ведь моя мама умерла, - ответила она в отчаянии. - Извини, дорогая, - смутился он, - совсем замотался. И снова погрузился в работу. И тут жена окончательно ушла, но он этого опять не заметил. Через день он вспомнил о прошлом уходе жены и стал соображать: раз она не была у мамы, значит, где-то была. Но где? Он хотел спросить у нее, но ее опять не оказалось дома. Наверное, к маме ушла, подумал он, опять забыв, что мама у нее умерла. Очень уж давно она умерла. Цветаева гениально сказала, что женитьба Пушкина на Наталье Николаевне - это стремление переполненности к пустоте. Но можно продолжить ее мысль. Пушкин на удивление друзьям нередко любил общаться с пустыми людьми. Электричество его переполненности требовало заземления, иначе он взорвался бы. Друзья этого не понимали, скорее всего, и сам Пушкин этого не понимал. Тот, кто думает так, но не осмеливается сказать, что думает так, на самом деле только думает, что думает так, но думает иначе. Все шлюхи в старости делаются ханжами. В чем дело? Жадность. Уже неспособная обжираться телом, старается как можно больше отожрать от добродетели. Сплетня - сладость заговора без его опасности. Пьяницами становятся в первую очередь люди с очень здоровой психикой. Они долгое время не испытывают похмельного ужаса. Потом, конечно, психика сдает, но уже отказаться от питья трудно - алкоголик. Я, к счастью, застрял на первой стадии. Если ты дурак, то будь хотя бы флегматиком. Лакей лучше всего узнается не в лакействе, а в дерзости. Высокомерие - комплекс неполноценности в прочности своего положения. Через высокомерие человек убеждается в реальности своего высокого положения или представления о себе. Шаблонные рифмы типа "любовь - кровь" не потому плохи, что сами стерты, а потому плохи, что тянут за собой избитый смысл строки. Если же поэт, пользуясь шаблонной рифмой, все-таки может освежить смысл строки, мы получаем дополнительное удовольствие от смелости поэта, и перешаблоненная рифма сама освежается, как бы иронически подмигивая своему шаблонному смыслу. - У нас было потрудней, - сказал он, попав в ад и обустраиваясь в нем. - Ты из какого лагеря, браток? - спросили у него обитатели ада. - Планета Земля, - ответил он. - А у нас считают, что вселенная необитаема. ...В самом деле, если есть тот свет, только там мы узнаем, обитаема ли Вселенная. Не может же Бог быть столь мелочным, чтобы для обитателей разных планет устраивать особый рай или особый ад. Пьяный сунул в клетку с обезьяной палку и ткнул ее. Обезьяна взвизгнула. - Интересно, что она этим хотела сказать? - удивился пьяный. - Она хотела сказать, что человек еще не произошел от обезьяны, - пояснил я. - Произойдет, куда денется, произойдет, - гениально утешил пьяный. Бессонница - потеря простодушного отношения ко сну, навязчивость недопрожитого или перепрожитого дня. Боязнь бессонницы порождает бессонницу. Когда путается сознание, то есть начинаешь засыпать, - вдруг толчок, и сознание проясняется. Откуда этот толчок? Психика, не управляемая разумом, зафиксирована на сне. Вместо того чтобы разумно приказать организму: тише, тише, он засыпает, - она орет: он засыпает! - и ты вздрагиваешь и просыпаешься. Бывает, хочешь припомнить нужное слово - и никак не можешь. Напрягаешь память, но ничего не получается. Плюнул, махнул рукой и стал думать совсем о другом, и вдруг нужное слово само всплывает в памяти. Значит, работа памяти по воспоминанию нужного слова продолжалась помимо воли? Но зачем ей нужен был этот перерыв? Или излишнее понукание сбивало память с толку, как излишняя строгость снижает сообразительность ребенка? Интересно, что об этом думает наука? В чем дело? Чем хуже в стране идут дела, тем этот человек делается все веселее, размашистее, уверенней. Может, его доходы увеличиваются? Нет. Может, его личная жизнь становится осмысленнее и богаче? Как была нелепой, так и осталась. Видимо, дело в том, что разложение внешней жизни все более и более совпадает с разложением его внутренней жизни. Внешний распад все более гармонизируется с его внутренним распадом, и это улучшает его настроение. Страшный сон: он с хохотом входит ко мне в дом, и я понимаю, что все кончено. Не дай Бог! Жалоба современного Прометея: - Мне не то обидно, что клюют мою печень. А то обидно, что попугаи, а не орлы клюют мою печень. При Зевсе было величественней. У входа в метро подтаял лед. Очень скользко. Парень, шедший впереди меня, поскользнулся и долго извивался, чтобы удержать равновесие, героически приподняв над головой сумку, в которой виднелись бутылки с выпивкой. Было ясно, что он не столько пытается удержаться на ногах, сколько старается даже упав удержать сумку над головой. Наконец я его схватил и восстановил равновесие. - Судя по звуку, бутылки уцелели? - заметил я. - Уцелели! - радостно подтвердил парень и вошел в метро. Кажется, все рекорды в беге на длинную дистанцию у африканцев. Родина страусов. Человек, у которого большие полушария мозга работают с такой же интенсивностью, как большие полушария задницы. Очаровательная строфа Фета: В моей руке - какое чудо! - Твоя рука, И на траве два изумруда - Два светляка. Очевидцы чуда - светляки. Их было два. Трезво-арифметическая цифра настаивает, утверждает, что чудо было реальным. Если бы поэт написал, что светляков было множество, чудо было бы не столь убедительным: мало ли, что показалось. А тут именно два. Два светляка - и две руки. Совпадение парностей. Чудо совпадения парностей делает еще более реальным первое чудо. При этом абсолютная непринужденность строфы, как выдох. Это уже мастерство. Свободный человек - это человек, чуткий к свободе другого и потому непринужденно самоограничивающийся. Это непринужденное самоограничение и есть вещество свободы. Понимать свободу как вещь для собственного употребления - все равно что сказать: "Я щедрый человек. Я хорошо угостил себя". Хочу написать статью "Байрон и Чехов". Байрон - певец мужества, но всегда при зрителях и для зрителей. Чехов - писатель деликатно и глубоко скрытого внутреннего мужества. Байрон внешне героичен, но внутренне прост и однообразен. Чехов внешне прост, но внутренне многообразен и скрыто героичен. Понижение уровня всякой обсуждаемой проблемы прямо пропорционально количеству обсуждающих проблему людей. Двое, трое, четверо - еще можно удержаться на хорошем уровне. Дальше идет спад. Идеал тупости - толпа. Забавный случай рассказал ему один его приятель, а он пересказал мне. Вот как было дело: - Пришел к товарищу юности в гости со своим сыном, взрослым балбесом. Сидим за столом, слегка выпиваем, товарищ рассказывает, как его сын в наше трудное время помогает отцу, регулярно подбрасывая ему деньги. Во время рассказа случайно ловлю взгляд собственного сына со страстным укором, обращенным на меня. В чем дело? Сначала не мог понять, потом догадался. В голове моего сына, вечно выклянчивающего у меня деньги, все перевернулось! Он вообразил себя отцом, а меня своим сыном. Его страстный, молчаливый укор означал: ты видишь, как сын помогает отцу? А ты? И тебе не стыдно? Он сам не замечал лихого сальто собственного эгоизма. Управляющий страстью - более страстный человек, чем тот, кто проявляет безумную страсть. Слаломист, неожиданно тормозящий, делающий резкие зигзаги и броски, производит впечатление большей страстности, чем лыжник, сломя голову летящий с горы. Один из застольцев неожиданно вторгся в разговор. - Ганди был китайцем, - взволнованно сообщил он, - его истинный отец - китаец! Я лично читал об этом! Как - китаец? Откуда китаец? Почему китаец? Да ниоткуда! Оскорбленный невниманием к своей особе, он решил всех огорошить: Ганди был китайцем! И добился минутного внимания к себе. Это минутное внимание иногда длится годами, если вовремя крикнуть: - Ганди был китайцем! Звонит читатель: - Я прочел ваши стихи в журнале! Мне они очень понравились! - Спасибо! - Я хотел бы приехать к вам домой и познакомиться с вами. - Боюсь, что вы ничего в них не поняли! - Как не понял? Я все понял! Тогда откуда такое нахальство? - хотелось сказать, но не сказал. Видел сон, и во сне было страшно. Во сне я видел родное море возле Астрахани. Море отошло от берегов метров на двести, и оголилось дно, из которого торчали острые, злые скалы. А ведь я все детство купался в этих местах, сотни раз нырял и никаких злых скал там не видел. Во сне было горькое и грозное чувство, что я всю жизнь не знал истинного состояния своего моря. Обнажившиеся острые, слизистые скалы предрекали какую-то беду. Думаю, что этот сон ткнул меня в мою излишнюю доверчивость к народу. Любому народу. В англосаксонской литературе немало произведений, где герои соревнуются в благородстве. Например, "Запад и Восток" Киплинга. В нашей литературе я что-то не могу припомнить таких героев. У нас есть прекрасные, благородные герои, но им не с кем соревноваться в благородстве, они всегда в одиночестве. Может быть, дело в том, что в нашей истории не было рыцарства? Чешутся руки написать стихи о состязании двух людей в благородстве. Но не могу найти сюжета. Может быть, не хватает благородства, чтобы найти сюжет? Чем глупее человек, тем он дольше говорит по телефону: неиссякаемость отсутствующей информации. Рука женщины, нежно гладящая больного ребенка и утешающего его этим. Рука фокусника, виртуозными пальцами выделывающая невероятно ловкие движения и этим развлекающая зрителей. И тут все понятно, все на месте: и рука женщины, и рука фокусника. Но точно так же существуют два типа ума: один из них - рука женщины, а другой - рука фокусника. И рука фокусника часто изображает руку женщины, и ей чаще верят, чем истинной руке истинной женщины. Анкетные данные. Человек надежный, в подозрительных уединениях с совестью не замечался. Что это был за человек! Мы кружились вокруг его головы, как мотыльки вокруг лампы! Иногда в хмельном состоянии лучше узнаешь человека. Не потому, что ты лучше соображаешь, а потому, что он хуже маскируется. Помню, как в студенческие времена после весенней сессии ехал в поезде из Москвы в Астрахань. В тот раз я был совсем без денег и без еды. Три девушки были со мной рядом в купе. Ехать надо было три дня. С небольшим опозданием в один день, заметив, что я ничего не ем, девушки стали подкармливать меня. Доехали весело. Позже, летом, я их несколько раз встречал в Астрахани, здоровался, но подойти не мог из глупого стыда. Мне казалось, что на их милую, скромную щедрость я должен здесь ответить пиршеством, но денег на это не было. А тогда казалось, что не ответить пиршеством - позор. В те же годы в Астрахани справляли поминки по одному знакомому нам человеку. Столы по-южному уставили во дворе под деревьями. Люди еще не успели рассесться. За одним из этих столов уже сидела необычайно красивая девушка, казавшаяся сказочно красивой здесь, в черной рамке смерти. Я обратил на нее внимание. Заметив это, она стала очень быстро есть. Видимо, кокетство вызвало в ней аппетит. Не ест, а исполняет какой-то сексуально-гастрономический танец. От былой за минуту до этого красоты ничего не осталось. Смерть, красота, пошлость. В молодости один милый поэт время от времени читал мне свои новые стихи. Если я говорил, что стихотворение неудачно, он с комическим постоянством повторял: - Опять перетончил! Главный признак провинциализма в литературе - стремление быть модным. Нужно движение, беспрерывное трение о мир, чтобы задымилась искра мысли, а потом нужны тишина и одиночество, чтобы эту искру раздуть. Чем богаче еда, тем вонючей дерьмо. У вегетарианца, надо полагать, благородный козий помет. Современный, интеллигентный мальчишечка сказал женщине: - Тамара Ивановна, будьте любезны, скажите мне, пожалуйста, вы не видели, где моя подушка-пердушка? Этот человек свою трагедию пережил с таким деликатным мужеством, что никто не заметил этого мужества. Все решили, что он холодный человек. Ночью в купе. Бессонница. Соседи по купе то дружно, то вразнобой храпят. Дискуссия глухонемых. У одного из храпящих аргумент иногда достигал такой хамской силы, что он перекрывал им храп обоих и, перекрыв, успокаиваясь на минуту, затихал. Потом он начинал скромно храпеть, как бы предлагая вести дискуссию в джентльменских тонах. На что один из двоих взрывался в храпе, укоряя за его предыдущий наглый выпад. Что делать? Как заснуть, не убивая их? Я долго думал и наконец, догадавшись о чрезвычайной выгоде своего положения, успокоился и уснул. Я подумал, насколько же безопасней лежать в купе, слушая храп пассажиров, чем лежать в палатке в джунглях, слушая рыканье хищников возле палатки. Храп - признак близости цивилизации. Успокоившись на этом, я уснул. Но я не знал, что, уснув, ввязался в их дискуссию и разрушил ее под утро. - Я из-за вашего храпа проснулся, - сказал мне утром как раз тот, чей храп достигал наибольшей хамской силы. - А я под ваш храп уснул, - ответил я ему. Мне показалось, что он остался очень доволен - то ли миролюбием своего храпа, то ли его исключительной музыкальностью. Имя знаменитой шпионки Мата Хари звучит как псевдоним русского мата. Обрывок разговора. Парень, стараясь занять девушку, рассказывает ей: - Я тогда в горах попал под такой ливень, что получил сотрясение мозга. - Град или ливень? - переспрашивает девушка. - В том-то и дело, что ливень, - уточняет парень, - град - это неудивительно... В тот раз в горах был такой град, что на моих глазах убил лошадь. - А ты как уцелел? - спрашивает девушка, не очень удивляясь, что явно огорчает парня. - В дупло залез, - говорит он, - потому и уцелел. - А дупло было большое? - спрашивает девушка. - Огромное! - радостно подхватывает парень. - Вся наша туристская группа уместилась в нем. Девушка опять не очень удивляется. Что же надо такое сказать, черт побери, чтобы удивить ее! Мы знаем две истории человечества - античную и христианскую. Античная история имела огромные культурные достижения, но, не сумев создать гармонический мир, рухнула. Христианская история создала грандиозную культуру и цивилизацию, но, не сумев создать гармонический мир, видимо, приближается к своему концу. По законам мистики и спорта, уверен - будет третья попытка истории человечества. Но это будет последняя попытка. Если человечество и на этот раз не сумеет создать достаточно гармоничный мир, боюсь, оно будет навсегда дисквалифицировано. Оскал старой красавицы - кокетливый призыв смерти. У всех старых городских красавиц источенные лица. Шутка ли? Лицо, как мотор соблазна, десятилетиями работавший беспрерывно, и чем гуще смазка, тем заметнее, как он источился. Пьяный сидел на скамье электрички, закрыв глаза и уронив голову на грудь. Напротив него сидела его жена. Он время от времени клал руку ей на колени и быстрыми, умоляющими, призывающими движениями пальцев просил взять его руку в свою ладонь. Это было понятно. Но женщина не брала его руку в свою ладонь, а время от времени небрежно снимала его руку со своих колен. При этом всем своим обликом она как бы говорила: будешь знать, как пить! Пьяный снова клал руку ей на колени и быстрыми, умоляющими, долгими, терпеливыми движениями пальцев призывал ее руку. Но женщина была неумолима. Через некоторое время она сбрасывала его руку со своих колен все с тем же выражением на лице: будешь знать, как пить! Через некоторое время пьяный снова дотягивался рукой до ее колен и терпеливо призывал ее ладонь. Казалось, пальцы его стремились докарабкаться до ее руки и просили ее помочь ему. Видно, он чувствовал ужас похмельного одиночества. Но она была неумолима. Так продолжалось полчаса, пока я ехал в электричке. Конечно, нехорошо, что он так напился. Но она стерва. Возможно, он и напился, потому что она стерва. Если человек не тяжело болен, бестактно говорить: "Когда я умру..." Можно подумать, что те люди, которым это говорится, бессмертны. В молодости на пароходе плыл первый раз в Одессу. На пароходе все девушки казались привлекательней и таинственней, чем на суше. Пароход, да еще летний, - новая жизнь, новая земля, новая любовь! Всеобщее желание обратить обычное путешествие в свадебное. Играл на палубе в пинг-понг с китайскими студентами. Все они играли хорошо и ракетку странно для нас держали между пальцев. Возможно, привычка к палочкам для еды. После игры я решил угостить их пивом. Сказал им об этом. Они собрались в кучу и, некоторое время посовещавшись по-китайски, смело приняли мое предложение. Видеть их совещание было смешно. Мы были на разных уровнях идеологизации. Они еще ползли наверх, а мы уже сползали с вершины. Один из ускользающих и одновременно точных признаков гения - это ощущение: неужели он в самом деле жил? Ближайший пример - Осип Мандельштам. Неужели он был? По этой же причине гений редко при жизни признается гением. Мешает, что он живой. Даже если отбросить невежество и зависть, остается глубинный, хотя и неосознанный аргумент: живой, а поет райские песни. Что, он там был, что ли? Откуда он их знает? Значит, песни только кажутся райскими. После смерти легче признать: как бы отчасти оттуда поет. Фокус - пародия на чудо с целью погасить ностальгию по оригиналу. Он давал взятки чиновникам только для того, чтобы они действовали в рамках закона. Чиновники в этом случае брали взятки за дискомфортность ситуации, в которую он их ставил. Этот человек, разговаривая с богатыми, неизменно впадал в какое-то неаполитанское сладкогласие. Ему ничего от них не надо было! Он готов был отдать им последнее! Пся кровь! Однажды в брежневские времена в писательском ресторане я крепко выпил с друзьями. К нам за столик вдруг подсел один ничтожный писателишка. Явно заметив, что я сильно пьян, он, потеряв контроль над собой от радости, что я потерял контроль над собой, не сводил с меня умоляющего взгляда в ожидании, что я скажу. Я всей шкурой почувствовал, что он стукач. Впоследствии так и оказалось. Мне решительно нечего было сказать. А он, явно понимая мою сущность, с жадным сладострастием ожидал, что я эту сущность выражу в нескольких фразах. Я этого не только не хотел, но и не умел, а он ждал, ждал, ждал, как ждут козырную карту. Я для них тогда был загадкой. Но что сказать? Так, либеральная болтовня. За половиной столиков в ресторане занимались этим. Но он продолжал умолять меня своим взглядом: сейчас - или никогда, карьера висит на волоске! Я знал, что я этого не могу, даже если бы захотел. И потому продолжал пить. В том числе и с ним. Видел сон, как будто я после купания в море надеваю ботинок. Почему ботинок в купальный сезон? Я не думаю об этом. На мокрую ногу ботинок трудно влезает, я натягиваю его, он сопротивляется, огорчаюсь своей неловкости. К тому же, озираясь, не вижу второго ботинка. Куда он делся? Нельзя же в одном ботинке идти. Просыпаюсь. Вспоминаю свой сон. За окнами холодная, зимняя Москва. В этот же день, выходя из троллейбуса, решил закурить. Вынимаю из пальто сигареты, зажигалку, закуриваю. Покурив, чувствую, что голые руки озябли. Лезу в карман за перчатками. Одной перчатки нет. Огорченный, поворачиваю назад, надеясь, что, может, уронил перчатку, когда доставал сигареты. Одновременно вспоминаю свой сон и никак не припомню, нашел ли я тогда второй ботинок. Прохожу метров пятьдесят до остановки троллейбуса. В самом деле, перчатка валяется там. Радуюсь своей догадливости (понял, где искать) и тому, что ее никто не подобрал. Надеваю перчатки и снова вспоминаю свой сон. Кажется, что сон предупреждал о надвигающемся дневном событии, только получилась какая-то путаница в моем мозгу или в самой мистике сна: ботинок спутал с перчаткой. Или Там верхние и нижние конечности проходят по одной категории? Или бог сна со сна ботинок спутал с перчаткой? Однако, какая мелочность! Подумаешь, чуть не потерял перчатку! Во сне все было гораздо значительней и неприятней, особенно та неловкость, с которой нога входила в ботинок. Это была моя неловкость в обращении с жизнью, неумение к ней приспособиться. Вернее, слабое умение. Ботинок все-таки надел. Евреи особенно любят поговорить на половую тему. Бессознательное отвлечение собеседников от антисемитизма. За многие годы впервые ходил босыми ногами по траве. Щекочущее, слегка колющее, приятное прикосновение травы к ставшим девственными подошвам ног. Все это напоминало далекое первое прикосновение к женщине в далекой юношеской постели. А впереди зеленый шелковистый холм. Ходи себе, гуляй вдосталь! Всю жизнь перегуляешь за несколько часов! Солнечный, морозный день. Озаренные солнцем, книги на полках разноцветно вспыхнули! Сияние мысли навстречу сияющему солнцу. Весело! Храбрость - разгоряченность человека до степени равнодушия к своей жизни или охлажденность его до этой же степени. Ни один самый великий мастер не может скрыть, что в том или ином стихотворении или прозаической странице его покинуло вдохновение. Хотя сам он этого мог не заметить. Скрыть отсутствие вдохновения невозможно. Достоинство человека в кандалах - не размахивать руками. Настоящий читатель - это не тот, кто прочел книгу, а тот, кто возвращается к ней. Но для этого и книга должна быть настоящей. Классика - это принципиальная неисчерпаемость книги. Интеллигентному человеку кажется, что бритва тоже комплексует. Умер на посту. Так и похоронили с недописанным доносом на груди. Маленький, динамичный ум. Динамичный, потому что маленький. В молодости пьют, чтобы почувствовать себя старше своих лет. В старости пьют, чтобы почувствовать себя молодыми. Новые времена. В аэропорту стоял в очереди к пограничному контролю. Как всегда, волновался. Вечно к чему-нибудь придерутся: то неправильно заполнил декларацию, то почему столько книг в чемодане и тому подобное. Очередь двигалась. Я подхватывал свои чемоданы, а потом, когда очередь останавливалась, от волнения забывал их поставить на пол. Впереди меня стоял какой-то молодой иностранец с большим рюкзаком у ног. Он лениво жевал жвачку и по мере продвижения очереди ногой подпихивал вперед свой рюкзак. Ногой подпихивал рюкзак! Эпос свободы! Вот это свободный человек, подумал я, и ничего тут не поделаешь! Чтоб тупости ее разжать замок, Он так кричал, что дребезжали стекла! Но ничего ей доказать не мог. Зачем же, Гамлет, ты связался с Феклой? Когда я спросил, кому посвящено это четверостишие, он, по-моему, смутился и ответил, что не помнит. Неужели Глухой?! Бедная Ася, если это она! Душа, в которой конь не валялся, но ослы бегали вперегонки. Невозможно представить, чтобы Лев Толстой и Федор Достоевский могли дружить, хотя жили в одну эпоху и возвышались над всеми. Представить их дружбу - все равно что представить, что два действующих вулкана, продолжая действовать, договорились бы об условиях всемирной тишины. Хорошо, что восстанавливают храм Христа Спасителя. Но надо было бы его назвать храмом памяти храма Христа Спасителя. Но этого никто не собирается делать. А надо внушать народу мысль, что святыни невосстановимы, чтобы он испытывал священный ужас перед мыслью разрушить их. Через сто лет только специалисты будут знать, что храм был разрушен, а потом его восстановили. А надо, чтобы народ всегда это помнил. Говорят, Хлебников - гениальный поэт. Сомневаюсь. У Хлебникова есть прекрасные строчки. Иногда строфы. Но у него нет почти ни одного законченного прекрасного стихотворения. В чем дело? Он в стихах не может создать эмоциональный сюжет. Стихи - или сразу удар! - и постепенно звук затихает. Или чаще всего постепенно накопляется определенное настроение и взрыв в последних строчках. У Хлебникова - ни того, ни другого. Следствие его неполной нормальности. У него прекрасная строчка всегда в случайном месте случайно прихваченная словесным потоком. Но "Зверинец" - гениален! Тут звериная клетка стала формой, не дающей поэту растекаться. Отгоняю от себя все виды жизни, чтобы не мешали думать о них. Если смогу создать для них корм - сами прибегут, как куры. В Хьюстоне перед великолепным университетом памятник человеку, финансовая помощь которого помогла создать университет, и до сих пор его деньги поддерживают этот храм науки. Организатор университета прожил восемьдесят пять лет и умер оттого, что, сговорившись между собой, его отравили любовница и дворецкий. Они отравили его, зная, что он собирается вложить свои деньги в строительство университета. Надеялись, что деньги достанутся им. Однако они не учли, что он своими планами поделился с другом. Друг заподозрил злодейство, обратился в суд, отравление было доказано, любовница и дворецкий получили по заслугам. Возникает невольный вопрос: зачем восьмидесятипятилетнему человеку любовница? Скорее всего, она раньше с ним жила и достаточно давно перестала быть его любовницей и стала любовницей дворецкого. Но как горделиво звучит: в восемьдесят пять лет был отравлен любовницей! Может, потому что грозился в девяносто завести новую! Картина юности в Астрахани. Перед лестницей, ведущей на второй этаж, стоит билетерша. Наверху танцы. Молодежь, показав билеты, весело подымается к музыке. Хулиган несколько раз пытался прошмыгнуть мимо билетерши, но она его останавливала и отталкивала. Наконец она зазевалась, и он проскочил мимо нее. - Назад! Назад! - кричала билетерша, спохватившись, но он ее не слушал, зная, что она не решится покинуть свой пост. Но как раз в это время, на его беду, сверху по лестнице стал спускаться директор клуба. - Не пускай его! Он без билета! - крикнула билетерша директору. И тут хулиган заметался на месте, не зная, что ему делать. А молодежь весело проходит мимо него. Через три-четыре секунды директор клуба окажется рядом. Хулиган лихорадочно ищет решения, как эти последние секунды нахождения в запретной зоне использовать. И находит! Он смачно плюет на спину проходящей мимо девушки. Сорвал удовольствие! После этого спокойно идет вниз, как бы говоря: на большее я и не рассчитывал. Много лет назад рассказывал мой родственник. Вдруг стук в дверь на рассвете. Думаю: кого это несет в такую рань? Открываю дверь. Стоит высокий молодой человек в военной форме. Это был мой племянник, я его еле узнал! Но как страшно он изменился! - Проходи! Какими судьбами? - Я из Афганистана! Привез гробы солдат. Позже за завтраком он мне много рассказал об афганской войне. Вот одна из его историй. У нас было задание: с двух сторон подойти к кишлаку, где, по нашим сведениям, было много духов, окружить его и уничтожить их. Наш отряд шел низиной, а другой - через горы. Строго рассчитали, что через шесть часов встречаемся в районе кишлака, окружаем его и уничтожаем врага. И мы пошли. Идем, идем, идем, а кишлака не видно. Идем с предельной скоростью. Проходит шесть, семь, восемь, девять часов. Наконец вышли к кишлаку. Отряд, с которым мы там должны были соединиться, весь перебит, а кишлак пустой. Духи вместе с женщинами, детьми, стариками, скотом куда-то ушли. Командира нашего арестовали за невыполнение приказа, судили, но судьи из Москвы оказались честными людьми. Они на практике убедились, что по нашей дороге за шесть часов дойти до кишлака было никак нельзя. В чем дело? Оказывается, мы воевали с неграмотными картами. Командира нашего отпустили. ...Вспоминая об этом рассказе, думаю: а были ли у наших командиров в Чечне грамотные карты? В животном мире самцы бешено бьются за самку. При этом самка, чаще всего пощипывая траву, спокойно дожидается победителя. Насколько я знаю, только в человеческом мире женщины могут враждовать за обладание тем или иным мужчиной. Идея равенства. Чем цивилизованней народ, тем чаще женщины активны. Возможно, при полной победе феминизма женщины будут яростно сражаться за мужчину, а мужчина в это время будет сидеть в сторонке и покуривать. Если начальник шутит, хохочи - хохоча, взойдешь. У человека в сумке яблоки. Мы попросили у него одно яблоко. Он нам дал одно яблоко. Но из искренней ли доброты он это сделал, трудно судить: он это мог сделать из приличия или других соображений. Но если на просьбу дать одно яблоко он нам протягивает два, то тут второе яблоко как бы свидетельствует об искренности дара и первого яблока. Щедрость - наиболее убедительный признак искренности. Точно так же, если человек на просьбу дать яблоко достал бы из сумки одно яблоко и, разрезав его пополам, дал нам пол-яблока, ясно было бы, что он очень неохотно расстается со своим даром. В искусстве высшим доказательством искренности тоже является щедрость. Пушкин на просьбу дать одно яблоко с хохотом сыплет из сумки яблоки, особенно в подол женщины. Щедрость в искусстве порождает искренность, искренность порождает обаяние автора. Щедрость и есть причина обаяния автора. Иногда от долгого пьянства казалось, что эта рыхлая глыба отчаянья вот-вот рухнет. И ему уже ничем нельзя помочь. Было жалко его до безумия. Но ему всегда приходило на помощь вдохновение. Оно иногда длилось месяц, полтора, и в это время он испытывал отвращение к алкоголю и капли не брал в рот. В такие времена он становился сильным, ясным и по-своему подтянутым. Именно таким я его однажды встретил. - Написал лучшие стихи в русской поэзии о первой любви! - закричал он. - Если это не так, вот тебе крест, я их порву и выброшу! И он мне прочел их. Баллада о первой любви После похвальных трудов, Или законченной песни, Или наломанных дров Только рассядешься в кресле, Хлопает смерть по плечу И призывает к ответу. - Несправедливо, - кричу, - Дай докурить сигарету. Вновь припадает к плечу, Как парикмахер за стулом. - Та, что любила, - шепчу, - Только снежинку смигнула. Только смигнула - и нет. Господи, это ли мало! В сессию, помнишь, студент, Ночки одной не хватало. В библиотеке вдвоем. В книгу глаза опустила. Пальцев борьба под столом. Страсть или знание - сила? День этот давний любя, В ночь погружается тело. Та, что любила тебя, Слово сказать не успела. Та, что любила, во сне Свитер под лампой не вяжет, Словно из космоса мне Все еще варежкой машет. Впрочем, не надобно слез, Даром ломаются копья. Если об этом всерьез, Как не поверить в загробье? Жить - это значит потом Думать. Сие непреложно. Жизнью наполненным ртом Мямлить о ней невозможно. Вот и полярная ночь. Времени много, полярник, Мыслию мрак превозмочь, Коль не зарежет напарник! Вот и полярная ночь! Для новобрачных удобно Ласкою лед протолочь, Долго любить и подробно. Что нам Большая земля Или большие обиды? Мы позабыли не зря, Мы окончательно квиты. К морю родному домой Нас никогда не потянет. Только из пены морской Сын мой стремительно глянет! Милая, счастия нет. Разве что, нежно расслабясь, Пылкий, патлатый студент Будет бубнить эту запись В библиотеке. Вдвоем. Помнишь с верандою зальчик? Пальцы сплелись под столом. Крепче держи ее, мальчик! - Это стихи о моей землячке. Мы с ней вместе учились в Москве. Я надеюсь, ты понял, что сын не от нее. У нас с ней ничего не было. - Да, конечно, - сказал я, - пожалуй, про сына самые сильные строчки. А где он? - Он сейчас в Америке, - был сумрачный ответ, - моя бывшая жена вышла замуж и уехала туда. Конечно, я ему не мог дать право разорвать эти стихи, если бы он в самом деле был готов исполнить свою угрозу. Если художник, стремясь к беспредельному совершенству своего произведения, подсознательно не надеется, что с достижением этого совершенства начнется кристаллизация гармонии в мире, начнется спасение мира, значит, это не художник! В гостинице. Случайно задев рукой, сбросил с тумбочки хрусталеобразный стакан, из которого собирался запить снотворное. Обычный стакан или остался бы цел, или раскололся бы на несколько кусков. Этот разбился вдребезги на сотню маленьких осколков. Казалось, идею разбиться вдребезги он радостно нес в себе и радостно ждал своего часа. Мистика, но таков материал, из которого он сделан. И вдруг я догадался, что вся наша цивилизация такая же хрупкая и так же радостно разлетится на тысячи осколков при малейшем толчке. Таков материал, из которого она сделана. Поэзия прочности сильнее, чем у всех писателей мира, выражена у Льва Толстого. Вот что надо бесконечно развивать в искусстве! Мыслящий человек, не сумев воспитать собственного сына, без всякого смущения продолжал воспитывать человечество. Когда ему указали на это противоречие, он, пожав плечами, ответил: - Ничего не попишешь! Привычка иметь дело с большими величинами! Человек зачат в ярости сладострастия. Если, как утверждают атеисты, природа сама создала живую материю, можно представить извержение грандиозного вулкана, как половой акт. Но нет доказательств, что неживая материя могла забеременеть жизнью. Чтобы забеременеть жизнью, неживая материя, как женщина, уже заранее должна нести в себе идею жизни. А откуда ей взять эту идею жизни? Вот гранитная глыба. Она стоит миллионы лет. Представить, что она идею жизни несет в себе, так же нелепо, как представить, что она несет в себе идею стать ласточкой. Идея жизни привнесена Богом. А зачем? Нам не дано знать. Этот поэт претендует на роль Гамлета, но ужас заключается в том, что гамлетовский текст он сам себе пишет. Я так туп в живописи, что понимаю только великие картины. Подобно тому, как мы совершенно ясно сознаем, что ребенок не может стать разумным человеком без первоначального толчка взрослого человека, без родительства, подобно этому немыслимо, чтобы первичный человек-ребенок не имел этого первоначального толчка, родительства. Он, конечно, имел этот первоначальный толчок, и родителем ему был Бог, поскольку никого другого не было. Опыт? Но прежде чем воспользоваться опытом, нужен разум, диктующий нам мысль воспользоваться им. Однако современные дикари, которых иногда показывают по телевизору, смущают. Пожирают людей. Неужели Бог к ним прикасался? А если не прикасался, то почему? Западный человек ближе к полицейскому мышлению, чем русский человек. Именно поэтому русское общество больше нуждается в полиции и больше ее производит. Но именно поэтому же полиция у него плохая. Нет дара полицейского мышления, и полиция не чувствует границы данного ей законом насилия. Я однажды сказал ему: - Странное дело. У меня почему-то путаются в голове все эти родственные обозначения: свахи, свояки, девери... Смешно, но не могу запомнить. - Это потому, что ты с детства не слышал их, - ответил он мне, - но я тебе помогу. - Как? - Вот увидишь! - озорно улыбнулся он. И в самом деле, через три дня он принес мне целую поэму, посвященную этому. Урок русского языка - Что такое, братцы, шурин? - Брат жены, запомни, дурень! - А золовка - это кто? - Вот башка, что решето... Мужнина сестра - золовка... Где с водярой упаковка? Мы ж сюда не с ночевой - Кто поближе там, открой! - Деверь, деверь, как понять? - Мужнин брат, ядрена мать! Ну, разжамкал, кто они? Сухота. Где стаканы? - Что такое свояки? - Закусь, закусь, мужики! - Холодец забыл в пальто. - Для начала грамм по сто! - Что такое свояки? - Дай ему, мне не с руки! - Свояки - мужья сестер. Не допер или допер? Две подушки, две сестры. То-то вылупил шары! - Видно, наш салам алейкум Рвется в русскую семейку! - Отметелим кулаками - После будем кунаками! - Что за шум, а драки нету? Помни русскую примету: Кум болтает наобум, А кума - бери на ум. - На Востоке наших баб Любят. Тут один араб Взял соседку. Воблой вобла. Пир - горой. Гуднула шобла! Пишет письма из Алжира. Потолстела от инжира. Климат вроде как в Одессе. При чадре, но в "мерседесе". Но однажды - пых, как порох! Навела в гареме шорох. Разогнала восемь жен, Каждой выдав пенсион. И засела за Коран. Муж притих, как таракан... - Ша! Забулькали еще. Хорошеет. Хорошо! - Что такое, братцы, сват? - Ухайдакал азиат! - Что такое, братцы, братцы! - Нам с тобой не вековаться! Развопился, словно выпь, Убирайся или выпь! Мы, конечно, сели выпить по этому случаю. Смешно, но двусмысленно прозвучали строки: Отметелим кулаками, После будем кунаками. Тогда шла чеченская война, и было совершенно не ясно, кто кого отметелил. - Ты будешь смеяться, - сказал я шутливо, - но мне и теперь непонятно, кто такой сват. Тем более, что в стихах ты оборвал этот вопрос. - Сват - это тот, кто идет сватать невесту по поручению жениха или его родителей. Считай, что ты пять раз был моим сватом - и все неудачно. А потом привез Глухую. Ура! Выпьем за нее! Вот стихи, написанные в год смерти его матери. Весь этот год он прожил в полном одиночестве. Так он сказал. Я ничего не боюсь Даже при слове: крах. Только порой взорвусь, Путаясь в черновиках. Я ничего не боюсь, Ибо боюсь пустоты. Прожитой жизни груз Выломал все мосты. Чую ногами дно. Крепко стою теперь. Я потерял давно Даже список потерь. Нежен запах айвы. Сладок запах детей. Вспомню людей, увы, Каждый второй - лакей. Чуден родной простор. Через овраги и рвы Скачет во весь опор Всадник без головы. Чтобы его поймать, Не щадя головы Рвется навстречу рать, Тоже без головы. Ты говоришь: - Мираж, Лучше протри виски. - Я говорю: - Пейзаж Или его куски. Впрочем, напрасен труд. Сам же теряю нить, Ибо в комнате тут Не с кем поговорить. Воз и поныне там, Где призадумалась плеть. Каждый решает сам, Жалить или жалеть. Я ничего не боюсь. Это приятно знать. Даже змеиный укус Брезгую отсосать. Призраками пустынь Стыдно страшиться мне. Вместо любых святынь - Мамин портрет на стене. Это ее плечо, Как там ни назови, Держит меня еще Силой своей любви. Чувствую горячо: Руки ее в мольбе Держат меня еще И не пускают к себе. Не уверен, что это стихотворение написано в трезвом виде. Привиденье Увидев привиденье, Сказал я: - Ну и что? - Взглянувши на него. Краснея от смущенья, Забыв надеть пальто, Исчезло привиденье, Ответив: - Ничего! Когда ко мне приходит вдохновение, прервав любую выпивку, я месяц или полтора работаю над стихами. Мне даже противно думать о выпивке. Но вот я иссяк, а вдохновение продолжается. Я чувствую, что могу впасть в безумие. И тогда выпивкой я гашу пожар вдохновения. Таким образом, вдохновение спасает от излишка выпивки, а выпивка спасает от излишка вдохновения. Но не грех ли? Вдохновение - дар свыше. С другой стороны, безумия боялся даже Пушкин. Новые времена. В Крыму на рынке подошли к продавцу арбузов. Двое молодых парней в шортах и в майках с могучими, отовсюду выпирающими мускулами выбирали себе арбуз. Я все видел и слышал, но думал о чем-то своем. У продавца был какой-то растерянный вид. Он кивнул на вторую кучу арбузов, побитых в дороге. - Вон сколько испортилось, - сказал он, в чем-то оправдываясь. Парни уже выбрали арбуз. Продавец дал одному из них какие-то деньги. Я думал - сдача. - А что я скажу, если другие придут? - обратился к ним продавец. - Скажи - Эдик уже был здесь, - ответил один из них, и они ушли. Я и тут ни о чем не догадался. Мы купили арбуз и пошли к себе. - Как обнаглели рэкетиры, - сказала жена на обратном пути. Тут только я понял смысл увиденной картины. Поразила ее будничность. Средь бела дня на рынке спокойная обираловка. И унылая уверенность продавца, что защиты нет и не будет. В саду Дома творчества шныряют машины. Раньше им въезд сюда был запрещен. Одна из них чуть не наехала на меня. Владелец машины притормозил, высунулся из окна и, кивнув на ресторан, гостеприимно сказал: - Приглашаю на ужин в восемь вечера. Вместе с вашей спутницей, не знаю, кто она вам. И поехал дальше. То, что он не понял, что я с женой, почему-то охлестнуло чудовищным оскорблением. Мол, там, в ресторане, он выяснит, кто она мне. Редкостный сукин сын, редкостный! В тот же день на пляже. Направо от меня шагах в пяти устроились двое: мужчина средних лет и молоденькая женщина. Видимо с похмелья, они время от времени лениво потягивали шампанское из одной бутылки. Молоденькая женщина, не стесняясь того, что на пляже много купальщиков, в том числе детей и подростков, была без лифчика, в одних трусах. Глаза ее, как и молодые крепкие груди, слегка косили. Можно сказать, что она четырьмя глазами оглядывала пляж. - Сегодня вечером не пойдем в ресторан, - благостно сказал мужчина, потягивая шампанское, - съедим на берегу шашлычки... - Нет, пойдем! - безжалостно перебила она, и он замолк. Косящие глаза и косящие груди продолжали исследовать пляж. Все люди связаны универсальным стремлением к наслаждению. Если в исключительных случаях человек ненавидит наслаждение, он наслаждается своей ненавистью к наслаждению. Но в обычной жизни один человек, скажем, получает наслаждение от чтения Евангелия, а другой получает наслаждение, пропустив рюмку водки и зажевав ее пупырчатым соленым огурчиком. Конечно, ценность наслаждения первого гораздо выше, чем ценность наслаждения второго. Но не надо преувеличивать примитивность наслаждения второго. Иногда он вправе сказать первому: - Отложи Евангелие! Выпей с нами рюмку и захрусти ее этим пупырчатым огурчиком. Что, не хочется? Совсем? И ничего подобного?! И никогда?! И ни при каких обстоятельствах?! Тогда тебе и Евангелие ни к чему! Моя покойная мама говорила: - Человек, который украл, грешен перед тем человеком, у которого украл. Человек, у которого украли, подозревая многих невинных в воровстве, грешен перед многими. Это стихотворение тоже написано в год смерти матери. Карабкающееся по обрыву отчаянье с удивительными ужимками юмора. Будем надеяться, что детская улыбка спасает. Может быть, затянуто? Но и тема нешуточная. Разговор с жизнью Дай отойти на три шага! Жизнь, ты такая, ты сякая, Течешь, сквозь пальцы протекая, Придурковатая слегка. Дай отойти на три шага! Путана, путаница, стерва, Шалавая, в который раз То дергаешь за кончик нерва, То тычешь в ухо или в глаз. Я, кажется, дошел до точки. Кричу в упор: - Прочь, твои клейкие листочки И прочий вздор! От ран твоих себя врачуя, Хочу узреть твои черты. Со стороны взглянуть хочу я - Какая ты. Людским страданиям не внемля, Течешь как есть. Но кто плеснул на эту Землю Тебя? Бог весть. Что Бог? Вместить его обиду Не может наша голова. Он потерял людей из виду, Но мы его сперва. И если человеку зелье Служило много тысяч лет, То, значит, в уровне веселья Самодостаточности нет. Чем может нас твоя обуза Смягчить, привлечь? Увы, в жару ломоть арбуза, А в холод женщина как печь. Без тяжести твоей и речи Мы слышать не хотим ничьей. А кто взвалил тебя на плечи, Тому, боюсь, не до речей. Мысль о тебе всегда ошибка, Поскольку ты ее суфлер. Нас ожидает или сшибка, Или смирения позор. Ты шепчешь: - Силе будь покорен, Подальше от грызни... - Все так. Но страшен общий корень У казни и казны. Мысль о тебе трепещет зыбко. Хвать! Но монетой - в щель. И только детская улыбка - Намек на цель. Тот же год. Видимо, вышел из отчаянья и поспешил упрекнуть нас в недостатке веры и мужества. Вся земля, как тяжелый паром, Повернулася трудно. Безобразные крики ворон Обозначили утро. Новый день, новый свет из окон Льется, льется - неясный. Но скрипучие крики ворон На рассвете опасны. Безобразные крики ворон Сам я вырву и выскоблю слухом. Но любители правды: - Вор он! - После вымолвят глухо. Этот день обернулся, как стон, Не охватишь умишком. ...В безобразные крики ворон Вы поверили слишком! Все эти стихи не вошли в его позже изданные книги, и потому я их здесь помещаю. Думаю, по свойственной ему неряшливости он о них забыл. А может, они недостаточно четко выражали его мысль: энергия стиха и никаких идей! Сложен вопрос, но я все-таки склонен считать, что художнику в зрелом возрасте надо стараться избегать эпилогических мотивов. Молодых бездарных поэтов не читаю вообще. Читаю стареющих талантливых поэтов - и испытываю смущение. Как будто в больничной палате больные репетируют похоронный марш. Да, надо безжалостно стараться знать о смерти все, что может знать живой человек, но избегать мотивов угасания. Сам грешу. Но в высочайшем смысле эти мотивы бестактны. Бывало в истории, что того или иного хорошего художника при жизни не признавали, признание приходило после его смерти. Но никогда и нигде не бывало, чтобы тот или иной художник создал свой шедевр не при жизни. Следовательно, все главное происходит при жизни, из которой сам художник случайно выпал, но жизнь продолжается. Та самая жизнь, в которой и был создан шедевр. И при чем тут время признания? Если художник слишком озабочен временем признания, то он в иных случаях может его добиться, но не может одновременно создать шедевр. Первоначальным толчком может быть страстное желание быть признанным. Но сильная вещь получается только тогда, когда художник в процессе работы забывает обо всем на свете, кроме желания следовать художественной правде. В могучих произведениях искусства всегда проглядывает величавая особенность: равнодушие к нашему признанию. По равнодушию к нашему признанию, которое оно спокойно излучает, мы подсознательно и угадываем шедевр. Дело рук человека приобретает свойство природы: красивое дерево, гора, море равнодушны к нашему признанию. Российский человек (независимо от национальности) не потому глуп, что глуп, а потому глуп, что не уважает разум. Русский человек силен этическим порывом и слаб в исполнении этических законов. Могучий этический порыв, может быть, - следствие ужаса при виде этического беззакония. Результаты всего этого? Великая литература и ничтожная государственность. Бродский в своей Нобелевской речи наряду с замечательными мыслями высказывает крайне наивную вещь. Он говорит, что эстетическое восприятие мира человеком старше этического. Ребенок начинает воспринимать мир сначала эстетически. Все наоборот. Ребенок начинает улыбаться прежде всего матери и тянется к ней ручонками, как к источнику добра. Это совершенно очевидно. И уже позже источник добра воспринимается ребенком как источник красоты. Известный анекдот. Ребенок, потерявший в толпе маму, называет как главный признак ее - самая красивая. Тут нет никакого противоречия с тем, что я утверждаю. Это уже достаточно разумный ребенок, и он догадывается, что по признаку "самая добрая" его не поймут. Он сознает, что этот признак не наглядный. И он называет, как ему кажется, наглядный признак - самая красивая. Первичность добра отражена и в самом языке: добро, добротно, то есть хорошо, то есть красиво. Более позднее расщепление в сознании человека этики и эстетики - признак трагического падения человека. Но и сейчас нравственно здоровый человек, глядя на изысканно окрашенную змею, не чувствует ее красоту, а чувствует отвращение к ее узорчатой красивости. Он воспринимает ее красивость как отвратительную маскировку зла. Глаза как бы и видят ее красоту, но душа отказывается воспринимать ее таковой. И человек глазами души переокрашивает змею в ее зловещую сущность: подтягивает эстетику до этики. Добро первично, и потому роза красивая. Если бы добро не было первично, мы бы не поняли, что роза красивая. Эстетика - дитя этики. Дитя, иногда восстающее против родителей. У Бродского - самое бесстрашное и потому самое страшное описание смерти в русской поэзии. Возможно, это навязчивое видение смерти у человека с хронически больным сердцем. С ледяным мужеством он вглядывается в смерть. Пожалуй, именно это внушает ужас. Здесь по тому, что скисло молоко, молочник первым узнает о вашей смерти1. Ночью в гостинице: Смерть - это та же тьма, только глаз, к ней привыкнув, не различает стула2. У него постоянно холод смерти, космическая стужа проникает в жизнь и жизнь очень часто мало отличается от смерти. Как далеко от этого горячее отчаянье Есенина: В зеленый вечер под окном На рукаве своем повешусь. Все внутри жизни! Даже самоубийство! У Бродского все внутри смерти - даже жизнь! Многие стихи Бродского покоряют обаянием ума, могучими образами, мрачным юмором. Но некоторые вызывают отчуждение и неприязнь. Кажется, так может думать только инопланетянин. Но это не вызывает никакого любопытства, хочется оттолкнуться, быть от них подальше. Нечеловеческое. Если глупость влетает тебе в одно ухо, подставь второе. Что легче подставить - вторую щеку или второе ухо? Еще вопрос. Познакомился со своим земляком-бизнесменом. Высокий, сухощавый, в сильных очках. Похож на преподавателя вуза. Сейчас живет в Париже. Объясняет это тем, что Париж в центре Европы, откуда проще ездить по всем европейским городам, с которыми связан его бизнес. Очень богат. Все нажил сам, без всякой помощи со стороны. Образование - всего десять классов, но производит впечатление блестящего интеллигента. Достаточно свободно говорит по-французски, но дела ведет только на английском языке, который, видимо, знает в совершенстве. Неправильно понятый оттенок слова, говорит он, может вызвать большие деловые неприятности. Репутация многих богатых людей, по его наблюдениям, часто оказывается фикцией: все знают об их виллах, машинах, предприятиях, но никто не знает об их долгах. Однажды это становится ясным. Иногда после смерти. Рассказал о шутке в кругу французских друзей. Он посадил на стул посреди комнаты негритянского бизнесмена, вероятно как человека, который может судить о всех белых объективно. - Какая нация хуже всех остальных? - спросил он у него. Негр подумал, подумал и ответил: - Французы. Французские друзья дружным хохотом встретили это сообщение. Тогда он у него спросил: - Но кто хуже: немцы или французы? Негр подумал, подумал и сказал: - Французы. Тут французы протестующе завыли: хуже всех - они согласны, но хуже немцев - никогда. Конечно, все это шутка, но у каждого народа свои немцы и даже свои евреи. Он блестящий самоучка. Прекрасно разбирается в литературе. Меня обрадовало совпадение наших взглядов. Он, как и я, считает Льва Толстого са- мым великим писателем планеты. Зашла речь о "Хаджи-Мурате". Говорили о знаменитой сцене, где Хаджи-Мурат рассказывает о том, как он однажды струсил и с тех пор, вспоминая об этом случае, уже никогда ничего не боялся. К моему удивлению, бизнесмен всех героев этой сцены и предыдущих событий назвал по именам. Видно, великолепная память. Несколько лет назад он обменивал свою квартиру в Москве. Дал объявление. Какой-то человек позвонил и сказал, что хочет посмотреть ее. Хозяин был дома с представителем квартирного агентства, когда явился этот человек. Внезапно этот человек распахнул портфель, вынул из него гранату и закричал: - Ложитесь на пол! Мне нечего терять! Всех взорву! Представитель агентства забился в угол, а хозяин квартиры стал подходить к человеку с гранатой, который стоял в каком-то квартирном закутке. Лицо его выражало невероятное отчаяние и злобу. Бизнесмен подходил к нему, чтобы наброситься на него и обезоружить. При этом он говорил: - Не делайте глупостей! Если у вас материальные затруднения, я вам помогу. Говорил он это искренно или старался выиграть время, по интонации его рассказа трудно было понять, а переспросить было неловко. Скорее всего, тогда у него в голове лихорадочно взвешивались оба варианта. Но, видимо, нервы у человека с гранатой не выдержали. После того, как он несколько раз приказал ложиться и ему не подчинились, он кинул гранату! Граната взорвалась, но никого не задела. Бросивший гранату кинулся бежать. Бизнесмен - за ним. На каком-то лестничном марше бегущий обернулся, вынул вторую гранату из портфеля и швырнул в него. Граната перелетела через него, а так как он бежал вниз, осколки опять не задели его. Однако этому человеку удалось убежать. Потом - переполох, милиция. Портфель свой человек этот бросил. В нем оказалась только клейкая лента, которой он, видимо, собирался опутать тех, кто ляжет на пол. Храбрости его подивились и милиционеры. Об этой истории я слышал еще до того, как познакомился с ним. Он добавил, что читал в газете: где-то на Украине бывший офицер взорвал гранатой себя и свою семью. Он подозревает, что это был тот же человек. Бизнесмену сейчас сорок пять лет. Он рассказал, что в тридцать один год был страстно влюблен в одну женщину, у них был сказочный роман. Это было еще в России. Однажды приехал из командировки домой - ни любимой женщины, ни вещей, вся квартира очищена. Возможно, потрясенный этим случаем, он до сих пор не женат, хотя, конечно, монахом не стал. Со смехом рассказал, что все мужчины, услышав от него эту историю, неизменно говорили одно и то же: - Вот блядь! И все женщины неизменно говорили одно и то же: - А что она взяла? Получил огромное удовольствие от знакомства с ним. Кстати, он высказал интересную мысль. Иногда, сказал он, очень сильный ум мешает быстроте и точности принятия деловых решений. - Почему? - спросил я. - Слишком много ассоциаций? - Нет, - ответил он и сравнил такой ум с чрезвычайной развитостью мускулатуры у культуриста, что делает его менее ловким и подвижным. Маяковский по натуре был игроком. И в жизни он постоянно играл во все игры. Думаю, что игра отвлекала его от невыносимой тяжести трагического сознания, данного ему природой. После революции он включился в игру "строительство социализма". Как он, с его огромным природным, к сожалению только природным, умом мог поверить этим людям? Образование Маяковского. Главных поэтов России он знал прекрасно. Сильно сомневаюсь, что он знал прозу. Жуткая картина. Маяковский бреется, а Брик в это время ему зачитывает что-то. Образовывает его. Среди причин, смягчающих облик большевиков, мы часто забываем главную. Это грандиозное преступление всех буржуазных стран - Первая мировая война с миллионами смертей, неслыханными до этого. У большевиков нет и не было никакой вины за это преступление. И они утверждали: при нас это будет невозможно. Он поверил им, как великий игрок - ставка жизнь. Думаю, что он никогда в жизни не читал Ленина, хотя славил его до умопомрачения. Допустим, он раскрыл Ленина и часа два, что маловероятно при его темпераменте, читал его. Что бы он сказал себе, отложив Ленина? Он сказал бы себе: видимо, это настолько гениально, что мне, необразованному человеку, кажется глупым. Надо верить в него, а не читать его! И он верил. А как не поверить, когда ставка уже сделана - собственная жизнь. Я буду последним рабом социализма, сказал он себе и служил социализму, как вдохновенный раб. Перевернутая гордость. Однако в тридцатом году он окончательно убедился: опыт с социализмом полностью провалился. Ты был последним рабом социализма, а теперь станешь первым лакеем партии, шепнула ему судьба. - Нет! - рявкнул он в ответ. - Я честный игрок! И застрелился! О, если бы вовремя кто-нибудь ему убедительно сказал: - Поэт! Игрок! Играй во что хочешь, но никогда ни в какие игры - с государством! Здесь ты все проиграешь! Легко сказать! В России с государством заигрывали и Пушкин, и Достоевский. Государство всегда было слабоумным, как же им, людям с великим умом, с великой любовью к Родине, не поделиться этим умом со своим же государством? Однако этот же ум подсказывал им осторожность: слишком далеко не заходить. Они заигрывали, а он заигрался. Мероприятие - социализм - оказалось бесчестным, и он застрелился, как будто именно он его затеял. Он совпал в одной части своего темперамента с большевиками: - Крушить! Грех немалый. Но он не заметил, что большевикам отродясь не свойственна другая часть его темперамента: - Жалеть! Редко кто умел так жалеть, как он: лошадь упала, упала лошадь... Это он упал. Пал. Психологический признак кризиса государственности - это когда средний гражданин страны чувствует себя умней правительства. Умный человек, но вызывает брезгливость. С ним неприятно иметь дело, как с умным пауком. Что характерно: при всем его уме, когда я в разговоре с ним коснулся тонких нравственных проблем, он глядел на меня бараньими глазами, ничего не понимая. Технологический ум, и когда речь идет о культуре, он хорошо разбирается в ее технологической части. Чем больше Бога, тем меньше полиции. Поэт может быть каким угодно, но не может быть скользким. Понятия "народ-богоносец", "народ-судьбоносец" долго и ревниво проповедовались русской интеллигенцией. Более трезвый, мужественный, критический подход ко многим явлениям народной жизни, выраженный у Чехова и Бунина, уже ничего не мог изменить. Правило хорошего тона интеллигенции - народ свят. Большевики неожиданно расщепили понятие "народ- судьбоносец", остался рабочий класс-судьбоносец. Слабое теоретическое и даже политическое сопротивление большевикам вызвано стыдливой традицией: нельзя критиковать что-либо, идущее от народа. Как ни относились к большевикам, все-таки всегда верили, что они идут от народа. Когда опомнились, было уже поздно. Сам же народ даже отдаленно не подозревал, что он богоносец или судьбоносец. Но в той своей части, которая соприкасалась с интеллигенцией, он оказался беспредельно развратен. Он понял, что ему по какой-то ученой причине все прощается, и плюнул на свои вековые нравственные устои, которые все-таки у него были когда-то. Идеалист Маркс (тут Гегель, хоть и перевернутый) предложил материалистическое спасение мира, ибо ничего другого он не видел. Глубочайший атеизм Достоевского привел его к мысли, что там ничего нет, там действительно ничего нет, и он делает со дна грандиозный рывок к Богу. Парадокс. Маркс был недостаточным атеистом и потому не понял ошибочность атеизма. Считается, что самозванство в России процветало из-за доверчивости народа. Но откуда эта доверчивость? Самозванство - тайная мечта подавленного человека. Когда в человеке подавлена личность, в нем вырабатывается тоска по личине, которую будут уважать. Народ полусознательно был рад самозванству: фокус получился, мог быть и я. Теоретически говоря, лучшую статью о Моцарте после его смерти, даже если Моцарт умер своей смертью, должен был бы написать Сальери. Никто так не знает о достоинствах музыки Моцарта, как Сальери, потому что никого эти достоинства так не мучили, как его. Теперь, когда эти достоинства его больше никогда не будут мучить, он ему так благодарен, что скажет всю правду о них. Мысль - это то, что вносит ясность. Мысль, которая вносит темноту, это так же нелепо, как сказать: зажгли лампочку, и стало темно. Какая же это лампочка? Особенно у поэтов часто бывает: что-то забрезжило в голове - поспешил записать. Если то, что забрезжило, не вносит ясность, незачем это записывать. Никакое виртуозное рассуждение не может быть мыслью, если оно не вносит ясность. Никакая шахматная комбинация не может быть красивой, если она не учитывает ответных ходов противника. В двадцатом веке декадентское красноречие стали принимать за мысль. Ехали в машине. Попали в пробку. Стоим. Вижу, впереди нищенка - старуха, правда довольно бодрая, обходит стоящие машины и просит деньги. Безуспешно. У меня в голове мелькнула слабая жалость к ней, но я подумал, что неловко опускать стекло, незнакомому шоферу это может не понравиться. Но вдруг сам шофер говорит: "Надо дать денег старушке". Сам открывает окно и дает. И я следом дал ей деньги, и все остальные пассажиры. И было явно, что, если бы шофер не захотел дать ей деньги, скорее всего, никто не решился бы открыть окно. Цепная реакция добра. Но бывает и цепная реакция зла. Однажды в студенческие времена проходили практику в деревне. Вчетвером вскарабкались на стену давным-давно разрушенного монастыря. Только одна эта стена торчала. Самый старший из нас вдруг стал мочиться с этой стены вниз. За ним и остальные. Я был последним. Когда очередь дошла до меня, я почувствовал какой-то слабый укол совести, я почувствовал, что это нехорошо. Ни атеизма, ни религии тогда в душе моей не было. Душа заполнена была творческими мечтами. Тогда откуда этот слабый голос совести? Скорее всего, всосанное с молоком уважение к предкам. Но стыд перед товарищами, боязнь, что меня сочтут смешным чистоплюем, заставили меня сделать то же самое, что и они. С тех пор прошли десятки лет, и я со стыдом, еще до того, как стал задумываться о Боге, всю жизнь вспоминал этот поступок. Совершенно ясно, что, если бы я, рискуя быть осмеянным товарищами и даже будучи осмеянным ими, не последовал их примеру, на третий день я начисто забыл бы дискомфорт от этого стыда перед товарищами. А вот стыд, пусть и слабый, перед голосом совести, к которому я тогда не прислушался, до сих пор ношу в себе. Из этого ясно, что любой стыд перед людьми надо преодолеть, если ему противоречит голос совести, даже очень слабый. Глупому человеку в известных случаях можно разъяснить смысл умной шутки, и он рассмеется. Сделает шаг вперед. Умному человеку никак невозможно внушить, что глупая шутка смешна. Он никогда не рассмеется глупой шутке. Не может сделать шаг назад. Но эта же шутка или равная ей по уровню, высказанная младенцем, может вызвать искренний смех умного человека. В чем дело? Можно сказать, что ребенок из двух фигур, которые только и есть на его умственной шахматной доске, создал комбинацию, равную по сложности комбинации взрослого глупого человека, у которого умственная доска по нашему естественному предположению полна фигур, но он может пользоваться только двумя, как ребенок. Остальными фигурами он сам без нашей помощи не может пользоваться. Характерно, что умную шутку, которую в иных случаях можно разъяснить глупому человеку, ребенку невозможно разъяснить. У него просто в голове нет других фигур, кроме этих двух. Но шутка ребенка при его бедных возможностях - шаг вперед, и потому умный человек искренне смеется этой шутке. И когда ту же примитивную шутку придумывает взрослый человек, но при этом умственно поврежденный, и умный человек заранее это знает, он опять искренне смеется этой шутке, понимая, что взрослость данного человека - фикция, он младенец. Но ведь и глупая шутка глупого человека для него может быть шагом вперед? Почему же взрослый, умный человек, зная это, все-таки не смеется? Теоретически действительно для глупого человека это может быть шагом вперед. Можно допустить, что до этой шутки он вообще пользовался только одной фигурой. Но умному человеку мешает это понять взрослая нормальность глупого человека: он пьет водку, говорит о политике и даже небезуспешно ухаживает за женщинами, иногда пуская в ход такого рода шутки. Правда, в данном случае, если женщина не глупа, ее смех означает не признание шутки умной, а признание его мужской привлекательности. Какой милый, наивный человек, думает она, восхищенная его мужской привлекательностью и придавая его уму детскую (еще один повод к восхищению), нормальную непосредственность. То же самое происходит и с мужчинами, когда в таком роде шутит женщина. Каждый раз, когда удается написать особенно смешную вещь, через некоторое время приходит особенно пронзительная грусть. Кажется, маятник для равновесия откачивается на столько же в обратную сторону и постепенно затихает. Но почему же мы не испытываем эту пронзительную грусть после того, как мы отсмеялись над чужими смешными страницами? За наше наслаждение уже уплатил автор? Бедный автор! Бедный Гоголь! Разумеется, разумеется - В человеке разум имеется! Ну а счастье, коль разум имеется, Далеко не всегда разумеется. "Как я ему в глаза посмотрю?" - пока еще мир держится на этой фразе. Но дьявол подшептывает: "А ты ему по телефону все скажи - и тебе не придется смотреть ему в глаза". Бешенее всех взрываются терпеливые народы, как и терпеливые люди. Психологически это вполне естественно. За спиной сентиментальности всегда топор. Отсутствию внутренних тормозов в размягченном состоянии соответствует отсутствие внутренних тормозов в ожесточенном состоянии. Чем дар отличается от способностей? Всякий дар в своем деле предполагает соучастие души, тогда как в деле даже очень способного человека соучастие души не требуется. Настоящий поэт - это человек, который выхватывает из костра горящий уголек и пишет им ясным почерком. Уголек должен быть горящим, а почерк ясным. Третьего не дано. При всей его тупости удивительней всего не то, что у него мозги всегда отторгали мысль, удивительней всего то, что они всегда правильно угадывали, что отторгаемое и есть мысль. Человек сухой и крепкий; чуткий и четкий. Завидую, особенно с похмелья. Население - бывший народ. Вливаю в ненавистное тело ненавистную водку. Пусть выясняют там отношения без меня, хотя и за мой счет. Когда перед тобой загадочная политическая ситуация, сделай наиглупейшее предположение, и ты окажешься прав. Могучая шевелюра. Какая плодородная почва, во всяком случае для волос! Каждый раз замечаю: чем больше народу в компании, тем больше я пью. Чем объяснить? Подсознательное отвращение к толпе. Опьянение, отупение помогает не замечать ее. Заумь - халат психбольницы, прикрывающий банальность. Не всегда маскировочный. - Перепрыгни через человека! - Зачем? - Будешь сверхчеловеком! - Но перепрыгнуть через человека трудно! - А мы его пригнем! Обожаю детей и стариков. Духовно можно опереться только на тех, на кого физически опереться нельзя. Умный человек отличается от глупого не тем, что он не говорит глупости, а тем, что он их говорит гораздо реже. Поверил в Бога - и на трактор! Но русский человек, поверивший в Бога, останавливает тракториста и начинает выяснять, верит ли он в Бога. Кончается тем, что тракторист выключает трактор, сходит с него и они, усевшись под кустом, под водочку продолжают выяснять проблему. И невозможно установить, что ему было важнее - Бог или напарник для выпивки. ВСАДНИЦЫ БЕЗ ГОЛОВЫ И МУСТАНГ Но на что он жил? Он приспособился зарабатывать деньги, отшлепывая на машинке сценарии научно-популярных фильмов. Кроме того, или даже это самое главное, с коробками уже готовых фильмов по путевкам Московского бюро пропаганды литературы он ездил по стране и выступал в клубах, где сперва показывал эти вегетарианские фильмы, а потом с пылу, с жару извергал лавину своих стихов, которые провинциальная публика зачастую принимала за комментарий к фильму. Однако она хорошо ощущала энергию, которая вместе со стихами обрушивалась на нее со сцены и взбадривалась из чистой благодарности. К тому же излишняя понятность фильмов уравновешивалась некоторой непонятностью стихов. За такой вечер он получал шестнадцать рублей, не считая командировочных. Денег, конечно, мало, но он брал количеством таких встреч и был доволен романтикой гостинично-поездной жизни. Вот случай, рассказанный им о его еще достаточно молодой жизни кинематографиста. Я несколько лет писал сценарии научно-популярных фильмов для одного и того же режиссера. Написав сценарий, я уже не знал никаких забот, все усилия по проталкиванию моей работы через начальственные фильтры он брал на себя. Для меня это было очень удобно. Правда, он настоял на том, чтобы всегда быть соавтором сценария, и половину гонорара за него получал он. Но и так мне это было выгодно, потому что я почти никогда не показывался на глаза начальству, которое всегда и везде при виде меня испытывало неприятное беспокойство за свое кресло. Он все сам улаживал. Мы брали путевки в Дом творчества, где он всегда занимал двухкомнатный номер-люкс, потому что всегда приезжал с очередной любовницей и вообще обожал комфорт. Я занимал обычный номер, за две недели иногда успевал написать два сценария, при этом безжалостно отбросив страницу или две его жалких поползновений действительно быть соавтором. О чем бы я ни писал, он всегда ухитрялся на своих удивительно бездарных страницах внести какой-нибудь эротический элемент. Так, к моему сценарию о жизни дельфинов он ухитрился ни к селу ни к городу написать страницу, где в летний зной очаровательная полураздетая женщина, с полураскрытыми губками, легкой походкой, оставляя в размягченном асфальте глубокие следы от своих модных каблучков, движется в сторону дельфинария. Интересно, как она ухитрялась сохранять легкую походку, вырывая каблуки из сексуально размягченного асфальта? - Ты, дельфин, - сказал я ему, выбрасывая в корзину его страницу, - твоя полураздетая женщина на острых каблучках движется в сторону дельфинария, а попадает в твой номер-люкс. Он самодовольно рассмеялся, ничуть не жалея свою забракованную страницу, и, как бы подтвердив право быть соавтором, удалялся в свой номер, где целыми днями, валяясь на диване, читал детективные романы или занимался любовью со своей очередной пассией, надо полагать, по его неряшливости забыв вытащить из-под нее раскрытый детектив, что грозило удушением - он был довольно грузный мужчина - искомого убийцы, сыщика, невинно подозреваемых, которых было жалко, а заодно и автора - вот уж кого совсем не было жалко! А между прочим, в застолье он бывал удивительно мил и удивительно остроумен. Трудно было поверить, что его человеческая речь на пути от головы к пишущей руке столь безнадежно глупеет, а на пути от головы к языку сохраняет очаровательную свежесть и остроумие. Звали его Георгий Георгиевич. Он был голубоглазым евреем с идеальной внешностью славянина. Да не просто славянина, а пятидесятилетнего барина, уже полнеющего и благородно седеющего. Люди, мало знавшие нас, встречаясь с нами в застолье, принимали его за русского босса, а меня, учитывая мое черноглазие, за трудолюбивого еврея при нем. Любовницы у него всегда были русскими. Это обстоятельство меня совершенно не трогало, но он считал необходимым по этому поводу объясниться и несколько раз это делал, забывая или делая вид, что такого рода объяснение уже состоялось. - Что я могу с собой поделать, - говорил он, сокрушенно пожимая плечами, - я половой антисемит. И вот в последний раз мы вместе в Доме творчества. С ним была очередная любовница - высокая, стройная блондинка, которая была на целую голову и отчасти шею выше его. Приподняв собственную голову, он не без гордости оглядывал ее, словно многие годы выращивал ее и вырастил именно такой большой, как мечтал. Она же постоянно двусмысленно мне улыбалась, словно деликатно намекая, что по росту она больше подходит мне. Люди, видя нас втроем, вполне могли принять нас за молодоженов с папашей. И принимали иногда. И вот я почти две недели тружусь в своем номере, дописываю второй сценарий, а он трудится у себя в номере-люкс, лежа на диване то с детективом, то со своей любовницей. Такой Обломов, деятельный в пределах ди- вана, как Штольц. За эти две недели он ни разу не вышел прогуляться на воздух. Иногда мне казалось, что он и свои картины снимает на диване, вынеся его на съемочную площадку. Каждый вечер после ужина мы выпивали в его номере, и он всегда был оживлен и остроумен. А любовница его даже на его остроты двусмысленно улыбалась мне: мол, мы бы славно обошлись и без всяких острот! Но я строго держался и не давал ей переходить границу. Кстати, откуда что берется! Этот пьяница и бабник чутко понимал мои стихи, и я ценил это. И вдруг он однажды вечером врывается в мой номер, бросает исполненный непередаваемого комизма молниеносный взгляд на мою постель, словно пытаясь поймать глазами женщину, пока она ловко не закатилась за кровать. - Люду не видел?! - спрашивает он у меня тревожно и подозрительно. Я представил себе, как эта несколько угловатая дудоня закатывается за кровать, и чуть не расхохотался. - А куда она делась? - спросил я. - Не знаю, - сказал он, - я заснул на диване. Просыпаюсь - ее нет. Думаю, может, в другой комнате. Окликаю - ее нет. Близких знакомых, кроме тебя, у нас здесь никого нет. Куда же она могла деться? Как бы в состоянии задумчивой рассеянности он открыл дверь в туалет и заглянул туда. - Может, гулять пошла? - предположил я. - Пойдем поищем, - оживился он, - уже темно. К ней могут пристать хулиганы. Он пошел к себе в номер и вернулся одетый. Я тоже оделся, и мы вышли наружу. Холодный осенний ветер слегка пронизывал мое пальто. Мы целый час слонялись вокруг Дома творчества, но ее нигде не было. - Мы слегка поцапались, - вдруг припомнил он, - может, она разозлилась и уехала в город. - Так позвони, - сказал я. - У нее нет телефона, - сокрушенно ответил он, - но как я буду спать один! Фантастическая личность! По его словам, он с двадцати лет ни одной ночи не спал один! Если бы за этот стаж платили! То, что я был верен жене, для него оставалось необъяснимой астраханской дикостью. Но его слегка примиряло со мной то, что за время нашего знакомства я успел развестись и заново жениться. Мы еще целый час, уже прихватив шоссе, искали ее, и он иногда подходил к редким прохожим и спрашивал, не встречалась ли им случайно высокая, стройная блондинка. Нет, высокую, стройную блондинку никто не видел. - Да, она уехала в город, - все уверенней говорил он каждый раз. - Слава Богу, что хулиганы ее здесь не побили. Они терпеть не могут высоких, стройных блондинок. Их раздражает порода. Однако мы продолжали ее искать. Я заметил, что чем дольше мы ее ищем, тем чаще он подходит к прохожим женщинам, чтобы узнать, не видел ли кто из них высокую, стройную блондинку. Я в таких случаях стоял несколько в сторонке. Потом он вообще перестал у мужчин спрашивать, видимо решив, что, если уж мужчина встретил высокую, стройную блондинку, он ее непременно умыкнул бы. А раз мужчина ее не умыкнул, значит, он и не видел ее. Потом мне показалось странным, что он, спрашивая у женщин о высокой, стройной блондинке, все больше и больше тратит времени, чтобы получить эту нехитрую информацию. И наконец вижу, что он с одной небольшого роста, но тоже блондинкой вовсе заговорился о своей высокой, стройной блондинке. И вдруг он достает из кармана бумажник, отсчитывает деньги при свете фонаря и дает их этой маленькой блондинке. Она прячет деньги в сумочку. Только я подивился необычайной ценности информации о высокой, стройной блондинке, полученной им от маленькой, полненькой блондинки, как он вдруг взял под руку информаторшу и подошел ко мне. - Да, - говорит он, - Люда, конечно, на меня обиделась и уехала в город. Но мы проведем время с этой милой девушкой. Скорее домой! Надо выпить! Замерзли! Я художник, я не могу спать без женщины! Я с ума схожу, когда подобные люди называют себя художниками! Но чаще всего именно такие люди и называют себя художниками, хоть умри! И вот так странно завершились наши поиски высокой, стройной блондинки. Он, видите ли, художник! У себя в номере он быстро и умело накрыл на стол, достал из холодильника бутылку водки, открыл ее, и мы уже весело ужинаем и пьем водку. Георгий Георгиевич в ударе, как всегда в присутствии новой женщины. Он беспрерывно шутит, а эта молоденькая пышечка беспрерывно хохочет. Да и я смеюсь, потому что он в самом деле необычайно весел, находчив и остроумен. И вдруг раскрывается дверь второй комнаты - и оттуда выходит Люда в халате. Боже! Немая сцена. Георгий Георгиевич застыл с приоткрытым ртом, откуда почти явно торчала, извиваясь, недовысказанная острота. - Что это вы расшумелись? - говорит Люда, позевывая. - Я тут прикорнула. - Я тебя звал, неужели ты не слышала? - приобрел наконец дар речи Георгий Георгиевич. - Значит, плохо звал, - отвечала Люда, присаживаясь за стол и оглядывая незнакомую девушку. И тут бог застолья нашелся! - Пока ты спала, к нашему другу приехала его подружка, - сказал он, толкая меня под столом. - Мы решили отметить это событие. Она завтра уезжает! Люда, зловеще сверкнув рубинами в сережках, иронически улыбнулась мне: мол, неужели ради этой пигалицы ты не отвечал на мои призывные улыбки. А эта пышечка тоже посмотрела на меня. До нее, видимо, не сразу дошло случившееся. А теперь дошло! И она стала, посматривая на меня, дико хохотать. Георгий Георгиевич явно испугался, что она своим смехом возбудит в Люде какие-нибудь подозрения. - Ну что вы, Танечка, так смеетесь, - с некоторым упреком обратился он к ней. - Ничего особенно смешного не случилось. - С тех пор как я не видела своего друга Юру, он вырос! - кричит она сквозь смех и, взглянув на меня, снова заходится. Тут все решили, что моя девушка большая шутница, хоть и несколько плебейского толка. Георгий Георгиевич рассказал, как мы втроем искали Люду в окрестностях Дома творчества и очень боялись, что какие-то хулиганы могли ее обидеть. Оказывается, когда он проснулся и не увидел Люду, он несколько раз окликнул ее, но, не услышав ответа из другой комнаты, решил, что она вышла (ко мне!), и, не заглядывая туда, ринулся за ней. Георгий Георгиевич на радостях открыл еще одну бутылку водки, и я налегал на выпивку, потому что мне впервые предстояло спать с женщиной в одной комнате и объяснять ей, что я не изменяю жене. Труднее всего втолковать людям, что ты не изменяешь жене. Тебя после этого начинают презирать даже те, кто сами не изменяют своим женам, но никому не выдают этой якобы постыдной подробности своей жизни. Я порядочно надрался, и уже во втором часу ночи мы с пышечкой, прихватив свои одежды, спустились в мой номер. А Георгий Георгиевич, поняв, что ему удалось обмануть бдительность Люды, окончательно осмелел и, зная, что я из принципа не изменяю женам, с величайшим любопытством ждал этой ночью моего падения. - Действуй, - шепнул он, провожая нас до дверей, - за все уплачено! Уже у себя в номере, когда я стал на диване стелить постель щебечущей пышечке, она удивленно спросила: - Мы что, отдельно будем спать? - Да, - сказал я, - видите, как получилось. Оказывается, Люда не уехала. А я всегда верен своей жене. - Совсем всегда? - поразилась она. - Когда женат, - объяснил я. - А сейчас вы женаты? - спросила она. - К сожалению, да, - сказал я несколько лицемерно, потому что, кроме принципа, я вообще не любил иметь дела со шлюхами. - С кем же мы спим, - вслух задумалась она, - если мужчины верны своим женам? - Ну, не все мужчины, - примирительно сказал я. - Никогда в жизни этого не было, - произнесла она с пафосом, - чтобы я отдельно от мужчины спала в одной комнате! Подруги не поверят! - Спокойной ночи, - сказал я и погасил свет. - Раздевайтесь и ложитесь. В темноте мы оба разделись и легли. - А если я к вам приду? - спросила она у меня через пять минут. - Придется вас прогнать, - сказал я, чувствуя, что на меня наваливается сон. - У меня никогда не было такого большого мужчины, - вздохнула она в темноте. И вдруг через некоторое время стала тихо и долго задыхаться от хохота. - Что вас смешит? - уже сквозь сон спросил я. - Мысли, - сказала она, стараясь заглушить смех. Я провалился в сон. Утром, когда я проснулся, она уже была на ногах. Веселая, подвижная пышечка. Если б я не был женат, если б она не была шлюхой, хорошо было бы с ней побаловаться, подумал я. - Отвернитесь, - сказал я, почему-то чувствуя, что это необычайно глупо звучит. Она отвернулась, многозначительно хохотнув. Я оделся, умылся, побрился. И тут в дверь раздался характерный стук Георгия Георгиевича. Я открыл дверь и вижу - он прямо умирает от любопытства. Отзывает меня в коридор. - Ну как? - жарко шепчет. - Никак, - отвечаю я, почему-то особенно раздражаясь именно его жарким шепотом. Если б шепот не был таким жарким, было бы терпимо. - Как это? - удивляется он, слава Богу переходя на нормальный язык. - А она что? - Я ей все объяснил, - сказал я, - она была очень удивлена, но примирилась. Надо сказать, что Георгий Георгиевич был странно скуповат, когда дело не касалось женщин или застолья. Тут он был щедр, как король. Но, например, в жаркий летний день купить на улице мороженое он считал глупой и даже развратной тратой денег. Такой он был. Со своими строгостями. - Но я же заплатил деньги за ночь, - сказал он обиженно, разводя руками, - так не годится. Нельзя без толку бросаться деньгами. Я сейчас с ней пересплю, а ты стой с этой стороны. Если вдруг появится Люда, скажи, что я к одному знакомому в номер зашел. Не подпускай ее к дверям. - Хорошо, - согласился я, глотая его унизительное предложение, и он вошел в номер. Минут через десять он вдруг открывает дверь и говорит: - А ну-ка зайди! Я захожу, удивляясь, что он так быстро справился со своим делом. Но не тут-то было! - Она говорит, что спала с тобой в эту ночь, - раздраженно объяснил он мне, - поэтому не отдается мне! - Да! - топнула ножкой пышечка, - я договаривалась спать с одним, а не с двумя! - Но ты же со мной не спала, - говорю я. - Спала, - твердо отвечает она, - спала! - В одной комнате, а не в одной постели! - уже раздражаюсь я. - В одной постели! - утверждает она. - Ты что, с ума сошла? - говорю я. - Ничуть, - отвечает она, - я пришла к тебе в постель, когда ты спал. И все сделала, что надо! - Но это же физически невозможно! - воскликнул я. - Когда мужчина спит! - Очень даже возможно, - отвечает она, - спит-то он спит, да не весь! - Но я бы проснулся! - воскликнул я. - Ты был пьян, - ответила она достаточно разумно, - потому и не проснулся. - Но чем ты докажешь, что это правда? - с величайшим любопытством спросил Георгий Георгиевич. Она стыдливо потупилась. - Ну? - строго настаивал Георгий Георгиевич. - У него родимое пятно, - все еще стесняясь, тихо ответила она, - пониже пупка. Георгий Георгиевич пронзительно посмотрел на меня - вероятно, взглядом одного из бесчисленных сыщиков, о которых он читал. Я кивнул. Это было правдой. Смутно вспомнил, что в ее словах есть что-то из какой-то восточной сказки. Шехерезада, что ли? - Но как ты это заметила? - не унимался Георгий Георгиевич, видимо входя в роль своих проницательных сыщиков, - ты что, свет зажгла? - Фонарь из окна светил, - призналась она, снова потупившись. - Правда, я два раза в жизни спал со спящей женщиной, - вдруг ни с того ни с сего признался Георгий Георгиевич, как всегда ревнуя и боясь, что чей-то эротический опыт может оказаться богаче, - они были пьяны. Ничего особенного. Теплый труп. - Ой! - испуганно воскликнула пышечка, - ничего подобного! - А тебе ничего не приснилось? - вдруг спросил у меня Георгий Георгиевич, видимо переходя на роль психоаналитика. - Ничего! - ответил я резко. - Но что же это получается? - стал соображать Георгий Георгиевич. - Мужчина платит женщине деньги, чтобы получить удовольствие. А так ты сама и удовольствие получила, и деньги получила, а он остался ни с чем. Заплати ему за эту ночь деньгами, которые я тебе дал, а он их мне вернет. Иначе получается насилие! - Мне это даже смешно слушать! - воинственно воскликнула пышечка. - А еще такие интеллигентные люди! Кино снимают! Это же позор, чтобы мужчина брал деньги за то, что с ним женщина спала. Я только слышала, что очень старые американки молодым итальянцам платят. А у нас в России это стыд! - Ну, ладно, иди, иди, - примирительно сказал Георгий Георгиевич, - ты не виновата, что Люда спала в той комнате. Слава Богу, что она еще вовремя проснулась! Было бы крику, если бы мы пошли в ту комнату спать, а она бы тут проснулась! - Скажите спасибо, что я все вовремя усекла и подыграла, - сказала пышечка, - другая дура по глупости раскололась бы! - Да, ты молодец! Ты хорошо держалась, - важно заключил Георгий Георгиевич, - а теперь до свиданья, иди! Она оделась и ушла. - Любопытный случай, - сказал Георгий Георгиевич, - можно, я расскажу об этом Люде? Вот она посмеется! Я только расскажу, как тобой овладели во сне. Кстати, я попрошу Люду, чтобы она попробовала овладеть мной во сне. Интересно, что мне приснится, если я, конечно, не проснусь. - Можешь сказать, - отвечал я. - Главное, я не могу решить философскую суть вопроса. Изменил я жене или нет? - Думай! - весело ответил Георгий Георгиевич. - Я пойду и Люде все расскажу! Вечером по этому поводу надо как следует встряхнуться! Я весь этот день с особой яростью работал над сценарием, не отрываясь ни на минуту. Я закончил его. Вечером я занес Георгию Георгиевичу свою готовую работу. Люда, улыбаясь уже без всяких намеков, смотрела на меня. Она быстро и ладно накрывала на стол. Что-то беспрерывно напевая, она летала по комнате. Мы крепко выпили с Георгием Георгиевичем, и Люда на этот раз была так добра, что не останавливала нас. Георгий Георгиевич всесторонне обшучивал мое падение, а Люда, в свою очередь, хохотала до упаду. Мне показалось, что она на этот раз несколько завышает возможности его юмора, а ведь обычно она их сильно занижала. Я был рад, что она потеплела к нему. Весьма пьяный, в прекрасном настроении вернулся я к себе в номер и заснул как убитый. Утром я еще был в постели, когда ко мне вломился Георгий Георгиевич. - Людка у тебя была ночью? - вдруг спросил он, проницательно заглядывая мне в глаза. - Что, опять пропала? - спросил я. Это уже становилось скучным. - Да нет, не пропала, - ответил он, - но ночью я проснулся, и мне показалось, что она вставала и только улеглась, когда я проснулся. - Ну и что? - сказал я. - Мало ли для чего человек может встать ночью. - Да, конечно, - согласился он и с жаром добавил: - Но дело в том, что я ее после этого захотел взять, но она мне наотрез отказала. Первый раз за все время, как мы вместе! Очень подозрительно, очень! Неужели эти две всадницы без головы объездили дикого мустанга так, что он даже не заметил этого? - Да пошел ты к черту! - крикнул я ему. - Не было, не было, не было здесь никакой Люды! Он ушел не то довольный своей остротой, не то успокоенный моим негодованием. Я встал, умылся, побрился и уже готовился идти завтракать. Вдруг кто-то стучится в мой номер. Открываю. Улыбающаяся Люда. Молча подходит к моей постели, откидывает одеяло, роется в простынях и вдруг достает оттуда сережку с рубиновым камнем, словно землянику сорвала на лужайке. Я офонарел. Еще ничего не понимаю. Она деловито вдевает сережку в мочку уха, потом из кармана достает вторую сережку и вдевает ее в мочку второго уха. После этого она с хохотом прильнула ко мне и сказала: - Прости, я бы никогда тебе в этом не призналась, но это фамильные серьги! Она вышла. Я понял, что моя миссия здесь закончена. Если у меня была хотя бы тень подозрения, я бы запер дверь. И пьяный, и трезвый, если уж я заснул, то сплю как убитый. Признак дурацкого доверия к миру. Все животные спят чутким сном - признак недоверия к миру. И правильно делают! В бешенстве я покидал вещи в чемодан и не прощаясь ни с кем уехал из Дома творчества. Гонорар за сценарий я все же получил, но больше никогда не встречался с Георгием Георгиевичем. Было ли все это изменой жене в философском плане, я так и не решил, но из принципа с женой разошелся. Впрочем, я и так собирался с ней разойтись. Она благополучно вышла замуж, благополучно уехала с мужем в Америку, куда увезла моего единственного сына. Я по нему иногда безумно скучаю. Скучаю, как Наполеон по сыну, согласно легенде, если вообще эта скотина могла по чему-нибудь скучать, кроме славы. НА ЛОВЦА И ЗВЕРЬ БЕЖИТ Итак, я уже говорил, что он ездил по ст