ена отбором претендентов, отбраковкой всего эксцентричного и отклоняющегося во имя высшей завершенности, сущностной реальности или даже смысла истории.

* * *

Эстетика страдает тягостным раздвоением. С одной стороны, она обозначает теорию чувственного восприятия как формы возможного опыта, а с другой - теорию искусства как отражения реального опыта. Чтобы связать оба эти смысла, условия опыта вообще должны стать условиями реального опыта; в этом случае произведение искусства действительно предстает в качестве экспериментальной деятельности. Например, сегодня известно, что некоторые литературные приемы (это относится и к другим областям искусства) позволяют одновременно рассказывать несколько сюжетов. В этом, без сомнения, состоит одна из существенных черт современного искусства. Причем речь идет вовсе не об изложении разных точек зрения на одну и ту же историю, суть которой предполагается неизменной; ведь при этом точки зрения все еще подчинялись бы правилу схождения. Скорее, речь идет о различных и расходящихся сюжетах, как если бы каждой точке зрения соответствовал абсолютно индивидуальный пейзаж. Правда, существует и единство расходящихся серий [повествований] - именно потому, что они расходятся. Но это всегда хаос - хаос, никогда не знающий центра и обретающий единство только в Великом Творении. Этот бесформенный хаос - и в этом величие Поминок по Финнегану - Отнюдь не любой хаос: в нем сила утверждения, власть утверждать все гетерогенные серии - он "спутывает" их внутри себя (отсюда интерес Джойса к Бруно как теоретику complicatio [запутанного]). Между этими базовыми сериями [повествования] возникает своего рода внутренний резонанс. И этот резонанс вызывает форсированное движение, устремляющееся за пределы самих

339 ЛОГИКА СМЫСЛА

серий. Таковы характерные черты симулякра, когда он сбрасывает с себя оковы и выходит на поверхность. Так симулякр утверждает свою фантазматическую власть и выплескивает наружу свою подавленную мощь. Фрейд уже показал, как фантазм складывается из двух, по меньшей мере, серий: одной - инфантильной, и другой - послеподростковой [постпубертатной]. Внутренний резонанс между этими сериями, носителями которого являются симулякры, объясняет аффективный заряд, связанный с фантазмом. А впечатление смерти, распада или разорванности жизни объясняется амплитудой форсированного движения, которое несет с собой эти ощущения. Так воссоединяются условия реального опыта и структура произведения искусства: расхождение серий; децентрация кругов; воцарение хаоса, охватывающего эти серии и круги; внутренний резонанс и ход амплитуды; агрессия симулякров7.

Надо сказать, что системы, образованные из коммуни-цирующих между собой, несогласующихся элементов или гетерогенных серий, отнюдь не являются чем-то необычным. Таковы все сигнально-знаковые системы. Сигнал - это структура, в которой определенным образом распределяются разности потенциалов, обеспечивая коммуникацию разнородных элементов. Знак же, словно молния, сверкает на границе двух уровней, между двумя коммуницирующими сериями. И действительно, похоже, что данным условиям отвечают все феномены - постольку, поскольку их конституируют диссиметрия, различие и неравенство. Все физические системы суть сигналы, все качества - знаки. Однако, справедливо и то, что серии, идущие по границам сигналов и знаков, остаются внешними по отношению к последним. Именно поэтому условия их [серий] воспроизводства остаются внешними к феноменам. Чтобы речь могла идти о симулякрах, гетерогенные серии должны реально вхо-
______________

7 По поводу произведений современного искусства, в частности Джойса, см. Умберто Эко, L'CEuvre ouverte, ed. du Seuil. В предисловии к роману Космос В.Гомбрович дал основательный комментарий относительно того, как задаются расходящиеся серии и, в особенности, как они резонируют и взаимодействуют в недрах хаоса.

340 ПРИЛОЖЕНИЯ

дать внутрь системы и перемешаться в ней в хаос. Раз-лачия между сериями должны быть внутренними различиями. Конечно же, между резонирующими сериями всегда есть некое сходство. Но проблема не в его наличии, а в его статусе и позиции. Рассмотрим две формулы: "различается только сходное" и "сходство может быть только между различными [вещами]". Итак, существует два разных прочтения мира: одно призывает нас мыслить различие с точки зрения изначального подобия и тождественности; другое же, напротив, призывает мыслить подобие и даже тождество в качестве продукта глубокой разнородности. Мир копий и представлений задается первым прочтением; именно оно полагает мир как икону. Второе, противоположное, прочтение задает мир симулякров, в нем сам мир полагается как фантазм. С точки зрения второй формулы не имеет значения, насколько велика или мала исходная разнородность, на которой выстраивается симулякр. Может статься, что базовые серии очень мало отличаются друг от друга. Достаточно оценить эту конститутивную разнородность саму по себе, не предполагая какого-то заранее данного тождества, и сделать разнородность единицей меры и коммуникации. Тогда сходство может мыслиться только как продукт внутреннего различия. Не столь важно, обладает ли система большим внешним сходством при малом внутреннем различии или же наоборот, поскольку .сходство возникает на неком сгибе, а различие - будь оно велико или мало - всегда занимает центр децентрированной таким образом системы.

Итак, низвергнуть платонизм - значит заставить симулякры подняться к поверхности и утвердить свои права среди икон и копий. Проблема больше уже не в том, чтобы различать Сущность-Явление или Модель-Копию. Такое различение работает исключительно в мире представления. Проблема теперь в низвержении самого этого мира, в "сумерках идолов". Симулякр - вовсе не деградировавшая копия. В нем таится позитивная сила, отрицающая как оригинал и копию, так и модель и репродукцию. Внутри симулякра заключены по крайней мере две расходящиеся серии - и ни одну из

341 ЛОГИКА СМЫСЛА

них нельзя считать ни моделью, ни копией8. Тут нельзя даже прибегнуть к модели Другого, ибо никакая модель не может устоять против головокружения симулякра. Больше нет никакой привилегированной точки зрения, нет и объекта, общего для всех точек зрения. Нет никакой иерархии, нет ни второго, ни третьего... Подобие остается, но оно возникает как внешний эффект симулякра, поскольку он выстраивается на расходящихся сериях и приводит их в резонанс. Тождество тоже остается, но оно возникает как закон, перепутывающий все серии и возвращающий их друг к другу по траектории форсированного движения. При "низвержении платонизма" о сходстве говорится только через призму внутренних различий, а о тождестве Различного - как о первичной силе. У Того же Самого и Подобного больше нет иной сущности, кроме симуляции - то есть выражения действия симулякра. Нет больше никакого отбора. Неиерар-хизированное творение представляет собой сгусток сосуществований и одновременность событий. Это - триумф ложного претендента. Он симулирует одновременно и отца, и поклонника, и невесту в чередовании масок. Но ложного претендента нельзя считать таковым по отношению к предполагаемой истинной модели - точно так же, как симуляцию нельзя называть видимостью или иллюзией. Симуляция - это фантазм как таковой, это эффект функционирования машинерии симулякра - дио-нисийской машины. Имеется ввиду ложь как власть, Псевдос - в том смысле, в каком Ницше говорит о высшей власти лжи. Вырвавшись на поверхность, симу-лякр повергает То же Самое и Подобное, модель и копию ниц перед властью лжи (фантазма). Симулякр делает невозможной никакую упорядоченную сопричастность, никакое четкое распределение, никакую устойчивую иерархию. Симулякр основывает мир кочующих [но-мадических] распределений и торжествующей анархии.
_____________
8 Cf. Blanchot, "Le Rire des dieux", La Nouvelle revue franЗaise, июль 1965: "Универсум, где образ перестает быть вторичным по отношению к модели, где обман претендует на истинность, где, наконец, больше нет изначального, а есть лишь вечное мерцание, в котором отсутствие первоисточника рассеивается блуждающими бликами" (р. 103).

342 ПРИЛОЖЕНИЯ

Отнюдь не будучи каким-то новым основанием, он поглощает все основания, вызывая всеобщий крах, - но крах как радостное и позитивное событие, как некую без-основностъ: "за каждой пещерой еще более глубокая пещера - более обширный, неведомый и богатый мир над каждой поверхностью, пропасть за каждым основанием под каждым "обоснованием""9. Так как же разыскать Сократа в таких пещерах, столь не похожих на его собственную? Какая нить тут поможет, когда все нити утеряны? Как бы он выбрался оттуда и как можно было бы отличить его от софиста?

Возможность симулировать То же Самое и Подобное вовсе не означает, что они суть видимости или иллюзии. Симуляция обозначает силу, способную производить эффект. Однако, это следует понимать не только в каузальном смысле, поскольку без введения каких-то иных значений каузальность остается совершенно гипотетическим и неопределенным понятием. Скорее, эффект следует понимать в смысле "знака", возникающего в процессе сигнализации, или в смысле "костюма", точнее, маски, олицетворяющей сам процесс лицедейства, когда за каждой маской обнаруживается еще одна... Так понимаемая симуляция неразрывно связана с вечным возвращением, поскольку именно в вечном возвращении осуществляется низложение икон и низвержение мира представления. Здесь все происходит так, будто скрытое содержание противостоит явному. Явное содержание вечного возвращения можно определить в полном согласии с платонизмом в целом. В этом случае вечное возвращение представляет способ, каким демиург организует хаос на основе модели Идеи, которая и навязывает демиургу То же Самое и Подобное. В этом смысле Вечное возвращение является умопомешательством, [безумным становлением], которое, однако, укрощено, моноцен-трично и нацелено на копирование вечного. Действительно, в обосновывающем мифе все так и выглядит. Миф закладывает копию в образе, а образ подчиняет сходству. Однако это явное содержание далеко от того, чтобы представить истину вечного возвращения. Оно,
____________
9 По ту сторону добра и зла,  289.

343 ЛОГИКА СМЫСЛА

скорее, указывает на пережитки мифа в идеологии, его утилизацию - хотя идеология уже не терпит мифа, тайну которого она утратила. Здесь уместно напомнить, какое отвращение питала греческая душа вообще, и платонизм в частности, к вечному возвращению в его скрытом значении10. А значит, Ницше был прав, считая вечное возвращение своей собственной головокружительной идеей - идеей, вскормленной исключительно на эзотерических дионисийских источниках, идеей, проигнорированной или подавленной платонизмом. Правда, немногочисленные высказывания Ницше на этот счет остаются еще на уровне явного содержания: вечное возвращение - То же Самое, которое возвращает к Подобному. Но разве не бросается в глаза несоответствие между такой плоской и столь естественной истиной, не идущей дальше банального представления о смене времен года, и душевным напряжением Заратустры? Больше того, кажется, что явно выраженное [содержание вечного возвращения] и нужно-то лишь для того, чтобы Зара-тустра его с презрением отверг. Заратустра сетует сначала на карлика, а затем и на животных за то, что они превращают глубокое в банальное, новую музыку в "старую песенку", а извилистое - в простоту круга. Нужно пройти сквозь явное содержание вечного возвращения, но только для того, чтобы достичь скрытого содержания, лежащего гораздо глубже ("за каждой пещерой еще более глубокая пещера..."). Таким образом, в том, что казалось Платону стерильным эффектом, обнаруживается непокорность масок и бесстрастие знаков.

Тайна вечного возвращения в том, что оно вовсе не выражает порядка, противостоящего поглощающему этот порядок хаосу. Напротив, вечное возвращение - это и есть сам хаос, власть утверждающего хаоса. В одном месте Джойс рассуждает как ницшеанец - а именно, когда показывает, что vicus of recirculation не может заставить вращаться "хаосмос". Вечное возвращение заменяет связность представления чем-то совершенно иным - собственной хаодиссеей. Между вечным возвращением
_________________
10 О неприязни греков и, в частности, Платона к вечному возвращению см. Charts Magler, Deux themes de la cosmologie grecque, ed. Klincksieck, 1953.

344 ПРИЛОЖЕНИЯ

и симулякром столь глубинная связь, что одно не может быть понято без другого. Возвращаются [друг к другу] только расходящиеся серии - именно потому, что они расходящиеся. То есть, каждая серия возвращается именно потому, что перемещает свое отличие от всех Других серий по всем этим сериям; и все серии возвращаются [друг к другу], поскольку их различия перемешаны внутри хаоса - хаоса без начала и конца. Круг вечного возвращения - это круг, который всегда эксцентричен по отношению ко всегда децентрированно-му центру. Клоссовски прав, говоря, что вечное возвращение есть "симулякр доктрины": вечное возвращение действительно предстает как Бытие, но лишь тогда, когда "сущее" является симулякром". Симулякр функционирует так, что явное сходство обязательно отбрасывается на базовую серию, а явное тождество обязательно проецируется на форсированное движение. Таким образом, вечное возвращение - это, фактически, То же Са-мое или Подобное, но только потому, что последние симулируются или создаются с помощью симуляции под действием симулякра (воли к власти). Именно в этом смысле оно упраздняет представление и разрушает иконы. Вечное возвращение не предполагает Того же Самого и Подобного. Наоборот, единственное То же Самое, которое оно устанавливает, - это То же Самое того, что различно; а единственное сходство - сходство бесподобного. Вечное возвращение - это уникальный фантазм всех симулякров (Бытие всех сущих). Это власть - власть утверждать дивергенцию и децентрацию, и оно делает эту власть объектом высшего утверждения. Оно пребывает под властью ложного претендента, вызывая то, что должно происходить снова и снова. Но далеко не все возвращается в вечном возвращении. Последнее по-прежнему избирательно, оно все еще "различает", но вовсе не так, как это делал Платон. Отбираются только
____________
11 Pierre Klossowski, Un si funeste desir, Gallimard, p.226. А. также, pp. 216-218, где Клоссовски комментирует слова из веселой науки,  361: "Вожделеющее пристрастие к при-творству, вырывающееся наружу как власть, сдвигающее в сторону так называемый "характер", затопляющее его, време-нами погашающее... "

345 ЛОГИКА СМЫСЛА

процедуры, противоположные самому отбору, а исключается и не допускается к возвращению то, что предполагает То же Самое и Подобное, то, что претендует на коррекцию отклонения, на перецентрирование кругов и упорядочивание хаоса, на предоставление модели или создание копии. За всю свою долгую историю подлинный платонизм реализовался лишь однажды, и Сократ принял смерть, ибо как только прекращается симулирование Того же Самого и Похожего, последние становятся простыми иллюзиями.

Властью симулякров определяется современность. Но современность обращается к философии вовсе не для того, чтобы любой ценой быть современной, но и не для того, чтобы стать вне времени. К философии обращаются, чтобы выделить в современности нечто такое, что Ницше обозначил как. несвоевременное, которое хотя и присуще нынешнему времени, но должно также и обернуться против него - "в пользу, я надеюсь, грядущих времен". Философия делается не в глухих чащобах и не на лесных тропах. Она творится на городских улицах - на самых искусственных из них. Низвержением платонизма улавливается несвоевременное в самом далеком прошлом. В отношении настоящего этого достигает симулякр, понятый как передний край критической современности, а в отношении будущего - фантазм вечного возвращения как вера в это будущее. Искусственное и симулякр - не одно и то же. Они даже противоположны друг другу. Искусственное - это всегда копия копии, которую еще нужно вытолкнуть в ту точку, где оно меняет свою природу и оборачивается симулякром (момент поп-арта). Искусственное и симулякр противостоят друг другу в самом сердце современности - там, где современность сводит все счеты - как два вида деструкции: два нигилизма. Ибо велика разница между разрушением во имя закрепления и увековечивания устоявшегося порядка представлений, моделей и копий - и разрушением моделей и копий ради воцарения созидающего хаоса, приводящего в действие симулякры и порождающего фантазм. Последнее - самая невинная из всех деструкции: деструкция платонизма.

II. - Лукреций и симулякр

Следуя Эпикуру, Лукреций определял спекулятивную и практическую цель философии как "натурализм". Значимость Эпикура для философии связана с этим двойным определением.

Произведения природы неотделимы от их существенного разнообразия. Но мыслить разнообразие как таковое - довольно трудная задача, на которой, согласно Лукрецию, споткнулись все предшествующие философии'. В нашем мире естественное разнообразие проявляется в тр+х взаимосвязанных аспектах: разнообразие видов; разнообразие индивидуумов, относящихся к одному и тому же виду; и разнообразие частей, которые- вместе составляют индивидуума. Специфичность, индивидуальность и гетерогенность. Нет такого мира, который не демонстрировал бы многообразия своих частей, мест-ностей, рек и населяющих их видов. Не существует индивидуума, абсолютно тождественного другому индивидууму; не бывает тел+нка, которого не узнавала бы собственная мать; нет двух неразличимых между собой устриц или пшеничных з+рен. Не существует тела, состоящего из однородных частей - ни растения, ни потока, которые не несли бы в себе разнообразия материи или гетерогенности элементов, среди которых каждый животный вид, в свою очередь, не находил бы подходящего пропитания. На основе этих тр+х точек зрения можно сделать вывод о многообразии самих миров: миры бесчисленны - часто различны по виду, иногда похожи, но всегда состоят из гетерогенных элементов.

Но имеем ли мы право на такой вывод? Приро-да должна мыслиться в качестве принципа разнообразного и его производства. Но принцип производства разнообразного имеет смысл только тогда,
________
1 На протяжении всей критической части Книги 1 Лукре-ций не переста+т доискиваться оснований для разнообразного. Раличные аспекты разнообразия описываются и в Книге 2, 42 - 376, 581 - 588, 661 - 681 и 1052 - 1066. (Цитаты из Лукреция приводятся по русскому изданию: Тит Лукреций Кар, О природе вещей, - М., Художественная литература, 1983 г. - Примечание переводчика).

347 ЛОГИКА СМЫСЛА

когда он не собирает свои собственные элементы в некое целое. Не следует рассматривать подобное требование как круг - будто Эпикур и Лукреций полагали, что принцип разнообразного сам должен быть разнообразным. Эпикурейский тезис совершенно иной: Природа как производство разнообразного может быть только бесконечной суммой, то есть суммой, которая не объединяет в целое собственные элементы. Нет такой комбинации, которая могла бы охватить все элементы Природы сразу, нет одного единственного мира или тотального универсума. Physis - это не определение Единого, Бытия или Целого. Природа - не коллективна, а, скорее, дистрибутивна; законы Природы (foedera naturae [законы природы - лат.] в противоположность так называемым foedera fati [законам судьбы - лат.]) распределяют части, которые не могут быть соединены в одно целое. Природа не атрибутивна, а, скорее, конъюнктивна: она выражает себя через "и", а не через "есть". Это и то: чередования и переплетения, сходства и различия, притяжения и отталкивания, нюанс и разрыв. Природа - клоака Арлекина, сделанная всецело из заполненностей и пустот: она соткана из заполненного и пустого, бытия и небытия - прич+м каждое из этих двух полагает себя как беспредельное и, в то же время, ставит предел другому. Будучи соединением неделимых - иногда сходных, иногда различных - Природа действительно является суммой, но не целым. С Эпикура и Лукреция начинается подлинно благородный философский плюрализм. Мы не найдем противоречия между гимном Венере-Природе и тем плюрализмом, который составляет суть данной философии Природы. Природа, говоря точнее, - это сила. От имени этой силы вещи существуют пооди-ночке [ипе а ипе], не имея никакой возможности собраться сразу всем вместе. Не могут они и объединиться в некую комбинацию, адекватную Природе, - комбинацию, которая выражала бы всю Природу одновременно. Лукреций упрекал предшественников Эпикура за то, что те верили в Бытие, Единое и Целое. Данные понятия суть наваждение разума, спекулятивные формы веры в fatum и теологические формы ложной философии.

348 ПРИЛОЖЕНИЯ

Предшественники Эпикура принимали в качестве принципа Единое и Целое. Но что такое единое, если не такой тленный и испорченный объект, который мы произвольно изолируем от всех других объектов? И что формирует целое, если не такая конечная комбинация, полная прорех, в которую мы произвольно хотим объединить все элементы суммы? В обоих случаях нам не понятно разнообразное и его производство. Мы можем выводить разнообразное из Единого, только допуская, что все возникает из всего и, следовательно, что нечто может возникнуть из ничего. Мы можем вывести разнообразное из целого, только допуская, что элементы, образующие такое целое, суть противоположности, способные превращаться друг в друга. Но это - лишь иной способ говорить о том, что одна вещь порождает другую, изменяя свою природу, и что нечто рождается из ничто. Оттого, что философы-антинатуралисты не берут в расчет пустоту, пустота объемлет вс+. Их Бытие, Единое и Целое искусственны и ненатуральны, неизменно ущербны, преходящи, пористы, хрупки и ломки. Они скорее могли бы сказать, что "бытие - это ничто", чем признать, что есть сущее и есть пустота - что в пустоте существуют простые сущности и что в сложносоставных сущих имеется пустота2. Ибо разнообразие разнообразного эти философы заменяют тождеством или противоречием, а нередко и тем и другим сразу. Нет ни тождества, ни противоречия. Речь ид+т о сходствах и различиях, соединениях и распадах, "ведь у того, что в себе никаких уж частей не содержит, нет совсем ничего, что материи производящей необходимо иметь: сочетаний различных и веса, всяких толчков, из чего созидаются вещи"3. Координации и Дизъюнкции - вот что составляет Природу вещей.

* * *

Натурализм требует хорошо структурированного принципа причинности, чтобы объяснить производство разнообразного внутри различных и не своди-_______________
2 См. в Книге 1 критику Гераклита, Эмпедокла и Анакса-гора; по поводу ничто, которое подтачивает эти доэпикурей-ские концепции см. 1:657-669 и 1:753-762.
3 1:631-634

349 ЛОГИКА СМЫСЛА

мых в единое целое соединений и комбинаций элементов Природы.

1) Атом - это то, что должно мыслиться и что может быть только мыслимым. Атом для мысли - то же, что чувственно воспринимаемый объект для чувств: это объект, который сущностно адресован мысли, объект, который дан мысли точно так же, как чувственно воспринимаемый объект, - это объект, данный ощущениям. Атом - это абсолютная реальность того, что мыслится, точно так же, как чувственно воспринимаемый объект - это абсолютная реальность того, что ощущается. То, что атом чувственно не воспринимается и не может быть воспринят, то, что он по самой сути сокрыт, - есть эффект его собственной природы, а не несовершенства нашей чувственности. Во-первых, метод Эпикура - это метод аналогии: чувственно воспринимаемый объект надел+н ощущаемыми частями, но существует некий минимум чувственно воспринимаемого, который представляет наимельчайшую часть объекта. Подобным же образом атом надел+н лишь мыслимыми частями, но существует и некий минимум мысли, представляющий наимельчайшую часть атома. Неделимый атом формируется из мыслимых минимумов так же, как делимый объект составляется из чувственных минимумов4. Во-вторых, метод Эпикура - это метод прохождения, или перехода: руководствуясь аналогией, мы движемся от чувственно воспринимаемого к мыслимому, а от мыслимого к чувственно воспринимаемому через ряд переходов, paulatim, по мере того, как чувственное разлагается и компонуется. Мы ид+м от поэтической аналогии к аналогии чувственной и обратно посредством серии шагов, понимаемых и осуществляемых через процесс исчерпывания.

2) Сумма атомов бесконечна именно потому, что атомы суть элементы, которые не образуют единого целого. Но их сумма не была бы бесконечной, если бы пустота тоже не была бесконечной. Пустота и полнота переплетаются и распределяются таким образом, что сумма пустоты и атомов, в свою очередь, сама является бесконечной. Эта третья бесконечность выражает фундаментальную кор-
____________
4 1:599-634, 749-752.

350 ПРИЛОЖЕНИЯ

реляцию между атомами и пустотой. Верх и низ в пустоте - результат корреляции между самой пустотой и атомами; вес атомов (движение сверху вниз) - результат корреляции атомов и пустоты.

3) Падая, атомы сталкиваются, но не потому, что различаются по весам, а из-за клинамена. Клинамен - причина столкновений, он соотносит один атом с другим. Клинамен фундаментальным образом связан с эпикурейской теорией времени и является существенной частью всей системы. В пустоте атомы падают с одинаковой скоростью: вес не делает атом ни быстрее, ни медленнее других атомов, более или менее мешающих его падению. В пустоте скорость атома совпадает с его движением в уникальном направлении в минимуме непрерывного времени. Этот минимум выражает наименьший возможный интервал, в течение которого атом движется в данном направлении до того, как сможет принять иное направление в результате столкновения с другим атомом. Значит, есть некий минимум времени, - так же как есть минимум материи и минимум атома. Согласно природе атома, этот "минимум непрерывного времени отсылает к постижению мыслью [1'apprehension de la pensee]. Он выражает самую быструю или наикратчайшую мысль: атом движется "быстро, как и мысль"5. Но, в результате, мы должны мыслить подлинное направление каждого атома как некий синтез, дающий движению атома его начальное направление, без которого не было бы столкновения. Такой синтез Обязательно совершается за время, меньшее чем Минимум непрерывного времени. Это и есть клина-мен. Клинамен, или отклонение [от прямого пути], не имеет ничего общего с наклонным движением, которое возникало бы случайно, изменяя вертикальное падение6. Он присутствовал всегда: это не некое вторичное движение, не вторичная детерминация движения, которая происходит в любое время в любом месте. Клинамен - изначальное задание направления движения атома. Он есть разновидность conatus [волевого движения] - дифференциал материи и, что то же самое, дифференциал
___________
5 См. Эпикур, Письма к Геродоту, 61 - 62 (о минимуме непрерывного времени).
6 2:243 - 250.

351 ЛОГИКА СМЫСЛА

мысли, основанный на методе исчерпывания. Смысл тех терминов, которые его определяют, таков: incertus означает не неопредел+нное, а непредзадан-ное; paulum, incerto tempore, intervallo minimo означают "за время, меньшее, чем минимум непрерывного мыслимого времени".

4) Вот почему клинамен не манифестирует ни случайности, ни неопредел+нности. Он манифестирует что-то совершенно иное, lex atomi, то есть нередуцируемую множественность причин и причинных серий, а также невозможность воссоединения причин в некое единое целое. Фактически, клинамен - это определение встречи каузальных серий, где каждая каузальная серия задается движением атома и сохраняет при такой встрече свою полную независимость. В знаменитых спорах, которые вели между собой эпикурейцы и стоики, проблема не была связана непосредственно со случайностью и необходимостью, а скорее с причинностью и судьбой. Эпикурейцы и стоики одинаково утверждают причинность (нет движения без причины); но стоики хотят утвердить также и судьбу, то есть, единство причин "между собой". На это эпикурейцы возражают, что нельзя утверждать судьбу, не вводя также и необходимость, то есть, абсолютную связь эффектов друг с другом. Да, стоики отвергают то, что они, мол, вообще не вводят необходимость; но эпикурейцы, со своей стороны, не могут отказаться от единства причин, не впадая в случайность и вероятность7. Итак, подлинная проблема такова: существует ли единство причин между собой, должно ли размышление о Природе свести причины в единое целое? Главное различие между эпикурейцами и стоиками в том, что они не одинаково расщепляют причинное отношение. Стоики утверждают различие по природе между телесными причинами и их бестелесными эффектами. В результате эффекты отсылают к эффектам и образуют некое сопряжение, тогда как причины отсылают к причинам и образуют некое единство. Напротив, эпикурейцы утверждают независимость множественности материальных причин-
_________
7 Это одна из главных тем трактата Цицерона О судьбе.

352 ПРИЛОЖЕНИЯ

ных серий, ссылаясь на отклонение, воздействующее на каждую серию; и только в этом объективном смысле клинамен может быть назван случаем.

5) Атомы обладают различными размерами и формами. Но атом не может обладать каким угодно размером, поскольку тогда он достигал бы и превосходил чувственно воспринимаемый минимум. Не может он обладать и бесконечным числом форм, поскольку каждое различие в форме предполагает либо смешение минимумов атомов, либо умножение этих минимумов, которое не может продолжаться до бесконечности без того, чтобы атом, опять же, не стал чувственно воспринимаемым.8 Размеры и формы атомов не бесконечны по числу; однако, существует бесконечность атомов одного и того же размера и формы.

6) Не всякий атом соединяется с другим, когда они встречаются; иначе бы они образовывали некую бесконечную комбинацию. Фактически, соударение [атомов] столь же расталкивает [их], сколь и комбинирует. Атомы создают комбинации в той мере, в какой это позволяют их формы. Бомбардируемые другими атомами, разрушающими их сцепление, комбинации атомов распадаются, теряют свои элементы, которые вновь включаются в другие соединения. Если об атомах и следует говорить, как об "особых з+рнах" или "семенах", то именно потому, что они не могут объединяться любым возможным образом.

7) Хотя все комбинации конечны, существует бесконечность комбинаций. Но ни одна из этих комбинаций не формируется из одного вида атомов. Таким образом, атомы суть особые семена во вторичном смысле: они конституируют неоднородность различного как такового в единичном теле. Тем не менее, различные атомы в теле стремятся, в силу своего веса, к тому, чтобы распределиться в соответствии со своими формами: в нашем мире атомы одной и той же формы группируются вместе, образуя обширные смеси. Наш мир распределяет свои элементы так, что позволяет земле занимать центр, "выражающий" те элементы, которые
___________
8 2:483 - 499.

353 ЛОГИКА СМЫСЛА

образуют море, воздух и эфир (magnae res)9. Философия Природы являет нам неоднородность, а также сходство, разнообразного как такового.

8) Есть сила различного и его производства, но есть и сила воспроизводства различного. Важно проследить, как эта вторая сила вырастает из первой. Сходство возникает из различного как такового и из его разнообразия. Нет такого мира или тела, которые, теряя каждое мгновение свои элементы, не находили бы новые - той же формы. Нет миров или тел, которые не имели бы подобных себе в пространстве и времени. Создание любой составной сущности предполагает, что формирующие ее различные элементы сами численно бесконечны. У них не было бы никакого шанса объединиться, если бы каждый из них был - в пустоте - единственным членом своего рода или [же сам род был] численно ограничен. Но поскольку у каждого из них есть бесконечное число подобных ему элементов, то они создают сложную [сущность] так, что их эквиваленты обладают той же возможностью обновления своих частей или даже воспроизводства подобной сложной [сущности]10. Такой аргумент относительно возможности особенно справедлив для миров. Что еще важнее, внутримировые тела также располагают принципом воспроизводства. Фактически они рождаются в уже сложной совокупности сред, каждая из которых вбирает в себя максимальное число элементов той же формы: земля, море, воздух, эфир - mangae res - или великие опоры, которые конституируют наш мир и соединяются друг с другом посредством незаметных переходов. У всякого конкретного тела есть свое место в одной из этих областей". По мере того, как это тело непрестанно теряет элементы, входящие в его состав, ансамбль, в который оно погружается, предлагает ему новые [элементы] - либо он предлагает эти элементы непосредственно, либо пересылает их в определенном порядке из других ансамблей, с которыми он коммуницирует. Более того, у самого тела имеются сходные с ним тела в других местах или стихиях,
_________
9 5:449 - 454.
10 2:541-568.
11 5:128-131.

354 ПРИЛОЖЕНИЯ

производящих и питающих его12. Именно поэтому Лукреций признает итоговый аспект принципа каузальности: тело не рождается только лишь из определенных элементов, которые подобны производящим его семенам, но оно рождается и в определенной среде, подобной матери, подходящей для его воспроизводства. Гетерогенность разнообразного принимает некий вид витализма семян, а сходство разнообразного - некий вид пантеизма матерей13.

 

* * *

физика - это Натурализм со спекулятивной точки зрения. То, что существенно для физики, обнаруживается в теории бесконечного и в теории пространственных и временных минимумов. Первые две книги Лукреция соответствуют этой фундаментальной цели физики: определить, что действительно бесконечно, а что нет, и отделить истинное бесконечное от ложного. Что воистину бесконечно - так это сумма атомов, пустота, сумма атомов и пустоты, число атомов одной и той же формы и размера, число комбинаций и миров, подобных нашему или отличных от нашего мира. Что не бесконечно - так это части тела и части атома, размеры и формы атома и, прежде всего, любая мировая или внутримировая [их] комбинация. Итак, нужно отметить, что при таком определении истинного и ложного бесконечного физика действует в аподиктической [манере]; и, в то же время, именно здесь она обнаруживает свою подчиненность практике и этике. (С другой стороны, когда физика работает в гипотетической манере - как в случае истолкования конечного феномена - она почти не имеет отношения к этике)14. Следовательно, мы должны задаться вопросом, почему аподиктическое определение истинного и ложного бесконечного служит - спекулятивно - необходимым средством этики и практики.

Цель, или объект, практики - удовольствие. Значит, практика, в этом смысле, только рекомендует нам средства для подавления и избегания боли. Но перед удовольствием стоят и гораздо
_____________
12 2:1068: "cum locus est praesto".
13 1:168: "seminibus certis certa genetrice".
14 См. Эпикур, Письма к Геродоту, 79.

355 ЛОГИКА СМЫСЛА

более грозные препятствия, чем боль: фантомы, суеверия, ужасы, страх смерти - все то, что способно вывести душу из равновесия15. Картина человечества - это картина встревоженности, более ужасающей, чем боль (даже чума определяется не столько болью и страданиями, которые она несет, сколько всеобщим смятением духа, которое она вызывает). Именно это смятение души, усугубляющее страдание, делает последнее непреодолимым - хотя происхождение его более глубинно и должно быть обнаружено где-то еще. Оно состоит из двух элементов: идущей от тела иллюзии бесконечной способности к удовольствию; и второй иллюзии, заложенной в душе, - иллюзии бессмертия самой души [illusion d'une duree infinie de 1'ame ellem^me], оказывающейся беззащитной перед идеей о бесконечности возможных страданий после смерти.16 Эти две иллюзии связаны: страх перед бесконечным наказанием - та естественная цена, которую приходится платить за безграничные желания. Именно в этом свете нужно рассматривать Сизифа и Тития; "так и становится жизнь у глупцов, наконец, Ахеронтом".17 Эпикур идет еще дальше, говоря, что если несправедливость - зло, если жадность, честолюбие и даже разврат - зло, то именно потому, что они вызывают в нас идею наказания, которое может последовать в любой момент.18 Оказаться беззащитным в такой сумятице души - именно таково условие [существования] человека, таковы плоды указанной двойной иллюзии. "Ныне ж ни способов нет, ни возможности с ними [пороками и суевериями - пер.] бороться. Так как по смерти должны все вечной кары страшиться"19. Вот почему для Лукреция, а позже и для Спинозы, религиозный человек предстает в двух ипоста-
________
15 Введение к Книге 2 основано на следующем противопоставлении: чтобы, по возможности, избежать боли, нужно немногого - но чтобы превозмочь волнения души требуется значительно более глубокое искусство.
16 Лукреций настаивает то на одном, то на другом из этих аспектов: 1:110-119; 3:41-73; 3:978-1023; 6:12-16. О бесконечном объеме [способности] удовольствия см.Эпикур, Размышления, 20.
17 3:1023.
18 Эпикур, Размышления, 7, 10, 34, 35.
19 1:110-111.

356 ПРИЛОЖЕНИЯ

сях: алчности и муке, скупости и виновности - странное сочетание, толкающее на преступление. Следовательно, беспокойство духа вызвано страхом перед умиранием, пока мы еще живы, а также страхом перед тем, что мы не умрем после смерти. Вся проблема - в источнике такого беспокойства и этих двух иллюзий.

Именно сюда вторгается блестящая, хотя и сложная, теория Эпикура. Тела или атомные соединения никогда не прекращают излучать специфические неуловимые, текучие и очень тонкие элементы. Такие вторичные соединения бывают двух типов: они либо исходят из глубины тел, либо отделяются от поверхности вещей (кожи, туники, обертки, оболочки или коры - то, что Лукреций называет симулякрами, а Эпикур - идолами). В той мере, в какой они аффектируют animus и anima, они отвечают за чувственные качества. Звуки, запахи, вкусовые ощущения и температура в особенности отсылают к истечениям из глубины, тогда как визуальные определенности, формы и цвета отсылают к симулякрам поверхности. Но ситуация даже еще сложнее, поскольку каждое чувство, по-видимому, комбинирует информацию из глубины с информацией поверхности. Истечение, возникающее из глубины, проходит через поверхность, а поверхностные оболочки, по мере отделения от объекта, замещаются прежде скрытыми слоями. Например, шумы из глубины становятся голосами, когда находят в определенной перфорированной поверхности (во рту) условия своей атрикуляции. Напротив, симулякры поверхности способны производить цвета и формы только при свете, излучаемом глубиной. Во всяком случае очевидно, что истечения и симулякры понимаются не как атомные соединения, а как качества, постигаемые на некоторой дистанции от объекта и в самом объекте. Такая дистанция задается потоком воздуха, гонимым перед собой истечениями и симулякрами, когда он проходит через орган чувств20 . Вот почему объект воспринимается - как он и должен восприниматься - относительно к состоянию симулякров и истечении, к Дистанции, которую они должны пересечь, к пре-
___________
20 4:245-260.

357 ЛОГИКА СМЫСЛА

пятствиям, с которыми они сталкиваются, к искажениям, которым они подвергаются, или к вспышкам, центром которых они являются. В конце долгого путешествия визуальные оболочки поражают нас уже не с той силой; крики теряют отчетливость. Но всегда сохраняется наличность бытия, связанная с объектом. А в случае касания - единственного чувства, воспринимающего объект без посредников - поверхностный элемент связан с глубиной; и то, что постигается, когда мы касаемся поверхности объекта, воспринимается как присущее его сокровенной глубине21.

Каково происхождение этого придатка к объекту, чьи истечения и симулякры тем не менее обособлены? Нам кажется, что их статус - в эпикурейской философии - неотделим от теории времени. Фактически, их сущностной характеристикой является скорость, с которой они пересекают пространство. Именно по этой причине Эпикур использует одну и ту же формулу как для симулякра, так и для атома (хотя, возможно, и не в одном и том же смысле): они движутся "быстро, как мысль". Основываясь на такой аналогии, можно сказать, что есть некий минимум чувственно воспринимаемого времени, так же, как есть минимум мыслимого времени. Подобно тому, как отклонение атома происходит за время значительно меньшее, чем минимум мыслимого времени, так что оно уже случилось внутри наимельчайшего [отрезка] времени, какой может быть помыслен, таким же образом истечение симулякров происходит за время значительно меньшее, чем минимум чувственно воспринимаемого времени, так что они уже [имеются] налицо в наимельчайшем [отрезке] времени, какое может быть чувственно воспринято, и кажутся все еще находящимися внутри объекта после того, как уже достигли нас. "...В едином мгнове-ньи, нам ощутимом, скажу: во мгновении, нужном для звука, много мгновений лежит, о которых мы разумом знаем, и потому-то всегда, в любое мгновение, любые призраки в месте любом в наличности и наготове..."22 Итак, симулякры невосприни-
_________
21 4:265-270.
22 4:794-798.

358 ПРИЛОЖЕНИЯ

маемы. Только образ чувственно воспринимаем - образ, передающий качество и созданный из этих крайне быстрых последовательностей и суммирования многих идентичных симулякров. То, что мы сказали в отношении скорости формирования симулякров, применимо, хотя и в меньшей степени, также к истечениям из глубины: симулякры быст-,рее истечений, как если бы они были - в случае чувственно воспринимаемого времени - дифференциалами разных порядков23. Таким образом, нам становится понятно, на чем основана оригинальность метода Эпикура, поскольку последний комбинирует ресурсы аналогии и градации. Теория времени и ее "исчерпывающий" характер обеспечивают единство двух аспектов такого метода. Ибо существует минимум чувственно воспринимаемого времени, как и минимум мыслимого времени, и в обоих случаях - [отрезок] времени меньший, чем этот минимум. Но, наконец, аналогичные времена и их аналогичные детерминации, организуются в градацию - градацию, которая обусловливает переход от мысленного к чувственному и обратно: 1) время меньшее, чем минимум мыслимого времени (incertum tempus, вызываемый клинаменом); 2) минимум непрерывного мыслимого времени (скорость атома, двигающегося в одном направлении); 3) время меньшее, чем минимум чувственно воспринимаемого времени (punctum temporis, занимаемый симулякром); и 4) минимум непрерывного чувственно воспринимаемого времени (которому соответствует образ, обеспечивающий восприятие объекта)24.
________
23 Визуальные симулякры обладают двумя преимуществами над симулякрами глубинных истечении: именно потому, что они отделяются от поверхности, они не должны изменять свой порядок и свою форму, и следовательно, они репрезентативны; с другой стороны, они движутся со значительно большей скоростью, поскольку сталкиваются с большим числом препятствий: См. 4:67-71, 199.-209.
24 Аналогия этой градации ясно видна, когда Эпикур говорит о симулякрах и атомах, что они движутся "быстро, как мысль" (Письмо к Геродоту, 48); это становится очевидным, .когда Лукреций применяет к быстроте симулякров те же выражения, какие он использует, говоря о быстроте атомов в пустоте (4:206-208 и 2:162-164).

359 ЛОГИКА СМЫСЛА

Существует еще и третий вид, отличный от истечений, исходящих из глубины, и от симуляк-ров, отделяющихся от поверхности вещей. Это - фантазмы, обладающие высокой степенью независимости по отношению к объектам, а также чрезвычайной подвижностью, или чрезвычайным непостоянством в образах, которые они формируют (поскольку они не обновляются постоянными подпитками, излучаемыми объектами). По-видимому здесь образ заменяет сам объект. Есть три основные разновидности этого нового вида симулякров: теологическая, онероидная [бредовая] и эротическая. Теологический фантазм составлен из симулякров, которые спонтанно пересекаются в небесах, формируя необъятные образы за облаками - высокие горы и фигуры исполинов.25 Во всяком случае, симулякры повсюду. Мы непрестанно погружаемся в них, и они накатывают на нас, будто волны. Весьма удаленные от объектов, из которых они вышли, и утратившие с ними всякую непосредственную связь, они образуют эти грандиозные автономные фигуры. Такая независимость делает их еще более подверженными изменению; можно сказать, что они танцуют, говорят, меняют до бесконечности свои интонации и жесты. Значит, верно, как об этом позже напомнит Юм, что истоком веры в богов служит не постоянство, а скорее, капризы и переменчивость страстей26. Второй род фантазмов создается особенно тонкими и подвижными симулякрами, исходящими от дру1*их объектов. Эти симулякры могут сливаться, сгущаться и рассеиваться; они слишком быстры и слишком разрежены, чтобы позволить себя видеть. Но они способны снабжать анимус видениями, которые проникают в него на его же правах: кентавры, цербероподобные создания, духи - все те образы, которые соответствуют желанию или, опять-таки и в особенности, образам сна. И не желание здесь творит; скорее, оно настраивает внимание разума и заставляет его выбирать наиболее подходящий фан-
________
25 4:130-142.
26 5:1169ff. Фактически, Лукреций ссылается на два сосуществующие элемента - подвижность фантазма и неизменность небесного порядка.

360 ПРИЛОЖЕНИЯ

тазм из всех тех тонких фантазмов, в которые мы погружены. Более того, разум - изолированный от внешнего мира, предоставленный сам себе или заторможенный, когда тело дремлет, - открыт для этих фантазмов.27 Что же касается третьего рода - эротических - фантазмов, то они тоже задаются симулякрами, исходящими от весьма разнообразных объектов и способны сгущаться ("что же было до того, как женщина, как показалось взгляду, превратилась в мужчину"). Без сомнения, образ, создаваемый этими симулякрами, соединяется с актуальным объектом любви; но, в отличии от того, что происходит в случае других потребностей, любимый объект нельзя ни абсорбировать, ни владеть им. Только образ вдохновляет и оживляет желание - мираж, который более не сигнал, сообщающий о некой жесткой реальности: "Но человека лицо и вся его яркая прелесть тела насытить ничем, кроме призраков тонких, не могут, тщетна надежда на них и нередко уносится ветром"28.

Само время утверждается по отношению к движению. Вот почему мы говорим о времени мысли по отношению к движению атома в пустоте, а также о чувственно воспринимаемом времени по отношению к подвижному образу, который мы воспринимаем и который вызывает наше восприятие качеств соединений атомов. И мы говорим о времени меньшем, чем минимум мыслимого времени, по отношению к клинамену как детерминации движения атома; о времени меньшем, чем минимум чувственно воспринимаемого времени по отношению к симулякрам как компонентам образа (для этих компонентов существуют даже различные порядки быстроты - глубинное истечение медленнее, чем истечение поверхностных симулякров, а поверхностные симулякры менее быстры, чем указанный третий вид [фантазмы]). Возможно, движение во всех этих случаях выступает учредителем "события" (eventa [явления], которые Эпикур называет simptoms [симптомами]) в противоположность атрибутам или
__________
27 4:772ff, 962ff.
28 4:1094-1096.

361 ЛОГИКА СМЫСЛА

свойствам (conjuncta), - так что время должно быть названо событием событий, или "симптомом симптомов", который вызван движением29. Ибо атрибуты - это свойства, которые не могут быть абстрагированы или отделены от тел: например, форма, размер, вес атома; или качества их соединения, выражающие расположение атомов, без которого соединение не было бы тем, что оно есть (теплота огня или текучесть воды). Но событие выражает, скорее, то, что случается, не разрушая природы вещи, - так, степень движения совместима с его порядком (движение соединений и их симулякров или движение и столкновения каждого атома). И если рождение и смерть, объединение и распад - это. события, то они таковы по отношению к элементам порядка, подчиненного порядку соединений, чье существование совместимо с вариациями движения при переходе к пределу соответствующих времен.

Итак, мы можем ответить на вопрос о ложном бесконечном. Симулякры сами по себе не воспринимаемы; что воспринимаемо, так это их агрегат в минимуме чувственно ощущаемого времени (образ). Движение атома в минимуме непрерывного мыслимого времени свидетельствует об отклонении, которое, тем не менее, происходит за время меньшее, чем этот минимум. Подобно этому и образ свидетельствует о последовательности и суммировании симулякров, которое происходит за время меньшее, чем минимум непрерывного чувственно воспринимаемого времени. И точно так же, как клинамен ведет мысль к ложной концепции свободы, так и симулякры ведут чувственность к ложному пред-

362 ПРИЛОЖЕНИЯ

ставлению о воле и желании. Благодаря той скорости, которая позволяет им быть и действовать ниже чувственно воспринимаемого минимума, симулякры порождают мираж ложного бесконечного в формируемых ими образах. Они порождают двойную иллюзию бесконечного удовольствия и бесконечного мучения - этакую смесь алчности и муки, жадности и виновности, которая столь характерна для религиозного человека. И особенно в третьих, наиболее быстрых видах - в фантазмах - мы становимся свидетелями развития этой иллюзии и сопровождающих ее мифов. В смешении теологии, эротизма и онейризма любовное желание обладает Только теми симулякрами, которые заставляют его познать горечь и муку, - даже и в том удовольствии, бесконечности которого оно желает. Наша вера в бога покоится на симулякрах, которые танцуют, жестикулируют и накликают на нас угрозу вечного наказания - короче, представляют бесконечное.
_________________
29 См. Секст Эмпирик, Против математиков, 10:219. Теория события - так, как она дошла до нас в тексте Эпикура (Письмо Геродоту, 68-73) и Лукреция (1:440-482) - является одновременно и насыщенной, и темной. Поскольку лишь одна пустота является бестелесной сущностью, то событие, собственно говоря, не обладает статусом бестелесной сущности. Конечно, у него нет сущностной связи с симуляк-ром, а также - согласно последнему анализу - с движением атома (471-477). Стоики наделяют событие хорошо определенным статусом потому, что они расщепляют причинность так, что эффекты по природе отличаются от причин; но это не может быть отнесено к Эпикуру, который разделяет причинную связь в соответствии с сериями, которые сохраняют однородность причины и эффекта.

* * *

Как же нам защититься от иллюзии, если не с помощью строгого различения истинного бесконечного и верной оценки времен, вмонтированных друг в друга, и тех переходов к пределу, который они заключают в себе? В этом и состоит значение Натурализма. Таким образом, фантазмы становятся объектами удовольствия даже в том эффекте, который они производят и который, в конце концов, Проявляется таким, каков он есть: эффект быстроты и легкости, примыкающий к внешней интерференции самых разных объектов - как некое сгущение последовательностей и одновременностей. Ложное бесконечное - это принцип смятения духа. В этом пункте совпадают спекулятивная и практическая цели философии как Натурализма, наука и удовольствие: это всегда вопрос обличения иллюзии, ложного бесконечного, бесконечности религии и всяких теолого-эрото-онеирических мифов, в которых эта иллюзия выражается. На вопрос "в чем польза философии?" должен следовать ответ: а кто еще заинтересован в выработке образа свободного человека, в обличении всяческих сил, которым нужны миф и смятенный дух для того, чтобы утвердить свою власть? Природа не противостоит

363 ЛОГИКА СМЫСЛА

обычаю, ибо существуют естественные обычаи. Природа не противостоит конвенции: то, что закон зависит от конвенции, не исключает существования естественного закона, то есть, естественной функции закона, которая служит мерой незаконности желаний против смятения духа, сопровождающего их. Природа не противостоит изобретениям, ибо изобретения раскрывают саму Природу. Но Природа противостоит мифу. Описывая историю человечества, Лукреций предлагает нам своего рода закон компенсации: несчастье человека исходит не из его привычек, конвенций, изобретений или индустрии; оно идет от мифа, который смешивается с ними, а также от ложного бесконечного, которое миф внедряет в его чувствования и труды. К происхождению языка, открытию огня и первостепенной важности металлов присоединяются богатство и собственность, которые мифичны в принципе; к конвенциям закона и справедливости добавляется вера в богов; к использованию бронзы и железа - возникновение войн; к изобретениям искусства и промышленности - роскошь и распутство. События, несущие несчастья человечеству, неотделимы от мифов, делающих эти события возможными. Отличить в человеке то, что восходит к мифу, а что - к Природе, и в самой Природе отличить истинное бесконечное от того, что таковым не является, - такова практическая и спекулятивная цель Натурализма. Первый философ - натуралист: он говорит о природе, а не о богах. Его позиция в том, что его дискурс не должен вводить в философию новые мифы, которые лишали бы Природу всей ее позитивности. Действующие боги - такой же миф религии, как и судьба - миф ложной физики, а Бытие, Единое и Целое - миф ложной философии, которая вся пропитана теологией.

Дело "демистификации" так никогда и не продвинулось дальше. Миф всегда является выражением ложного бесконечного и смятения духа. Одна из наиболее глубинных констант Натурализма в том, чтобы осудить всякое уныние, всякую причину

364 ПРИЛОЖЕНИЯ

уныния, и все, что нуждается в унынии, дабы укрепить собственную власть.30 От Лукреция до Ницше преследуют и добиваются все той же цели. Натурализм превращает мысль и чувственность в утверждение. Он направляет свои атаки против престижа негативного; он лишает негативное всякой власти; он отвергает право духа отрицания говорить от имени философии. Дух отрицания изымает явление из чувственно воспринимаемого и связывает интеллегибельное с Единым и Целым. Но такое Целое, такое Единое - ничто иное, как ничтожество мысли, так же как явление - ничтожество чувственности. Натурализм, согласно Лукрецию, - это мышление о бесконечной сумме, все элементы которой не даны вместе сразу; и наоборот, натурализм - это чувственное восприятие конечных соединений, которые, как таковые, не складываются друг с другом. Этими двумя путями утверждается множественность. Множественное [именно] как множественное - это объект утверждения; точно так же и различное как различное - это объект радости. Бесконечное является абсолютным интелле-гибельным определением (совершенством) суммы, которая не оформляет свои элементы в целое. Но и само конечное - это абсолютное чувственное определение (совершенство) всего составного. Чистая позитивность конечного - это объект чувств, а позитивность подлинного бесконечного - это объект мысли. Между этими двумя точками зрения нет противостояния. Между ними, скорее, есть некая корреляция. Надолго вперед Лукреций заложил импликации натурализма: позитивность Природы; Натурализм как философия утверждения; плюрализм, смыкающийся с множественным утверждением; сенсуализм, связанный с радостью различения; и практическая критика всяческих мистификаций.
____________________
30 Очевидно, что нам не следует рассматривать трагическое описание чумы как завершение поэмы. Оно четко совпадает с легендой о безумии и самоубийстве, которую распространяют христиане с тем, чтобы продемонстрировать несчастный личный конец эпикурейства. Конечно же, возможно, что Лукреций - в конце жизни - сошел с ума. Но совершенно не стоит взывать к так называемым фактам жизни для того, чтобы вытащить вывод о поэме, или же рассматривать эту поэму как совокупность симптомов, из которой можно вывести заключение о личном "случае" автора (дурной психоанализ). Конечно же не таким образом формулируется проблема отношения психоанализа к искусству - смотрите по этому поводу тридцать третью серию Логики смысла. 

365

II

Фантазм и современная литература

 

III. - Клоссовски, или тела-язык

Творчество Клоссовски построено на удивительном параллелизме между телом и языком или, скорее, на отражении одного в другом. Рассуждение - действие языка, но пантомима - действие тела. Основываясь на мотивах, которые ещ+ предстоит определить, Клоссовски полагает, что рассуждение по существу теологично и обладает формой дизъюнктивного силлогизма. На противоположном же полюсе - пантомима тела, которая перверсивна по сути и обладает формой дизъюнктивной артикуляции. К счастью, у нас есть путеводная нить для лучшего понимания этого отправного пункта. Биологи, к примеру, указывают, что развитие тела осуществляется скачками и рывками: утолщению конечности предзадано быть лапой еще до того, как оно определяется в качестве правой лапы, и так далее. Можно сказать, что тело животного "колеблется", или что оно проходит через дилеммы. И рассуждение тоже продвигается рывками, колеблется и разветвляется на каждом уровне. Тело - это дизъюнктивный силлогизм, язык же - начало пути к различению. Тело замыкает и утаивает скрытый язык, язык же формирует некое великолепное тело. Самая абстрактная аргументация - мимикрия, но пантомима тела - последовательность силлогизмов. И уже неизвестно, имеем ли мы дело с рассуждающей пантомимой или же с мимикрирующим рассуждением.

366 ПРИЛОЖЕНИЯ

В известном смысле, именно наша эпоха открыла перверсию. Нам нет нужды описывать [извращенное] поведение или пускаться в неприятные объяснения. Саду это было нужно, но теперь он воспринимается как само собой разумеющееся. Мы же, со своей стороны, ищем "структуру", или форму, которую можно было бы заполнить такими описаниями и разъяснениями (поскольку она делает их возможными), но сама эта структура не нуждается в заполнении, чтобы называться перверсив-ной. Перверсия - как раз и есть такая объективная сила колебания в теле: и та лапа, которая ни правая, ни левая; и та детерминация посредством скачков и рывков; и та дифференциация, никогда не подавляющая недифференцированного, которое подразделяется в ней; и та неопредел+нность, которой отмечен каждый момент различия; и та неподвижность, которой отмечен всякий момент падения. Гомбрович дал название Порнография перверсивному роману, где нет непристойных историй, а лишь показываются молодые подвешенные [в неопредел+нности] тела, колеблющиеся и падающие в неком застывшем движении. У Клоссовски, который пользуется совершенно иной техникой, сексуальные описания выступают с особой силой, но лишь с тем, чтобы "осуществить" колебание тел и распределить его по частям дизъюнктивного силлогизма. Значит, наличие таких описаний предполагает лингвистическую функцию: они теперь уже не разговор о телах, как предшествующих языку или находящихся вне последнего; наоборот, они формируют посредством слов некое "великолепное тело" для чистого разума. Нет непристойного самого по себе, говорит Клоссовски; то есть непристойное - не вторжение тел в язык, а скорее их взаимоотражение и языковый акт, фабрикующий тело для мысли. Это тот акт, в котором язык выходит за пределы самого себя, когда отражает тело. "Нет ничего более вербального, чем избыток плоти.... Повторяемое описание полового акта не только прослеживает трансгрессию, оно само является трансгрессией языка посредством языка"'.

С другой стороны, именно наша эпоха открыла теологию. Более нет нужды верить в Бога. Скорее, мы ищем
_________
1 Un si funeste desir (Paris: Gallimard, 1963), pp.126 - 127.

367 ЛОГИКА СМЫСЛА

"структуру", то есть форму, которая могла бы быть заполнена верой, но сама такая структура не нуждается в заполнении, чтобы называться "теологической". Теология теперь - наука о несуществующих сущностях, тот способ, каким эти сущности - божественное или антибожественное, Христос или Антихрист - оживляют язык и создают для него это великолепное тело [для чистого разума], разделяющееся в дизъюнкциях. Осуществилось пророчество Ницше о связи между Богом и грамматикой; но на этот раз такая связь становится осознанной, желаемой, разыгрываемой, имитируемой, "колеблющейся", развиваемой в полном смысле дизъюнкции и поставленной на службу Антихристу - распятому Дионису. Если извращение - это сила, соответствующая телу, то равноголосие - это сила теологии; они отражаются друг в друге. Если одно - пантомима par excellence, то другое - рассуждение par excellence.

Вот чем объясняется удивительный характер произведений Клоссовски: единство теологии и порнографии в этом совершенно особом смысле. Это следовало бы назвать высшей порнологией. Таков его собственный способ преодоления метафизики: миметическая аргументация и силлогистическая пантомима, дилемма в теле и дизъюнкция в силлогизме. Насилия над Робертой подч+ркивают рассуждение и альтернативы; и наоборот, силлогизмы и дилеммы отражаются в позах и двусмысленностях тела2. Связь рассуждения и описания всегда была главной логической проблемой - е+ наиболее изысканной формой. Это хорошо видно в работах логиков, которые никак не могут избавиться от данной проблемы, - возможно, потому, что ставят ее в очень общем виде. Трудными и решающими являются те условия, при которых описание касается патологического извращения тел (дизъюнктивный органический каскад), а рассуждение касается теологического равноголосия языка (дизъюнктивный спиритуалистический силлогизм). Проблема отношения рассуждение-описание впервые находит решение у Сада, творчество которого имеет огромную теоре-
___________
2 В Le Bain de Diane (Paris: Pauvert, 1956) дизъюнктивный силлогизм становится всеобщим методом интерпретации мифа и нового полагания телесного в мифе.

368 ПРИЛОЖЕНИЯ

тическую и техническую, философскую и литературную значимость. Клоссовски открывает совершенно новые пути - вплоть до того, что он формулирует условия современной концепции перверсии, теологии и антитео-логии. Вс+ начинается с этой геральдики, с этой рефлексии над телом и языком.

* * *

Сначала параллелизм обнаруживает себя между видеть и говорить. Уже в романе Де Форета с его сплетником-соглядатаем видеть обозначало совершенно особую процедуру или созерцание. Оно обозначало чистое видение отражений, размножающих то, что они отражают. Такие отражения наделяют соглядатая более интенсивным соучастием, чем если бы он сам испытывал те же страсти, двойников или отражение которых он теперь наблюдает в лицах других. Именно это происходит в произведениях Клоссовски, когда Октав устанавливает закон гостеприимства, согласно которому он "отда+т" свою жену Роберту гостям. Он пытается размножить сущность Роберты, создать столько симулякров и отражений Роберты, сколько существует лиц, вступающих в отношения с ней, и вдохновить Роберту на соперничество с е+ собственными двойниками, благодаря которым Октав-соглядатай обладает ею и может познать е+ луч-ше, чем если бы он просто бер+г е+ для себя. "Нужно, чтобы Роберта начала ценить себя, чтобы она захотела вновь обрести себя в той, которую я создал из е+ собственных элементов, и чтобы мало-помалу она пожелала бы-в соперничестве со своим двойником - превзойти даже те черты, которые рисуются в мо+м сознании. Значит, важно, чтобы ее постоянно окружали праздные молодые люди, ищущие удобного случая".3 Таково визуальное обладание: мы вполне обладаем лишь тем, что уже обладаемо; не просто обладаемо кем-то другим
__________
3 La Revocation de I'Edit de Nantes (Paris: Minuit, 1954), р.59. Эта книга составляет, вместе с Roberte ce soir (Paris: Minuit, 1953) и Le Souffleur (Paris: Pauvert, 1960), трилогию, которая переиздана под заглавием Les Lois de I'hospitalite (Paris: Gallimard, 1965).

369 ЛОГИКА СМЫСЛА

(ибо другой здесь - лишь посредник и, в конечном сч+те, не существует), а обладаемо мертвым другим, или призраком-духом. Мы вполне обладаем лишь тем, что экспроприируется, полагается вне самого себя, раскалывается надвое, отражается в пристальном взгляде, размножается разумом собственника. Вот почему Роберта в Суфл+ре выступает как объект важной проблемы: может ли быть "один и тот же покойник у двух вдов?" Значит, обладать - это отдаваться тому, чем обладаешь, и видеть отданное умноженным в даре. "Такое обычное использование дорогого, но живого существа не лишено аналогии с преданным взглядом художника"4 (эта странная тема кражи и дара - мы к ней еще вернемся - появляется и в Эмигрантах Джойса). Функция взгляда - в удвоении, разделении и умножении, тогда как функция слуха - в резонировании, в приведении к резонансу. Все творчество Клоссовски устремлено к одной цели: удостоверить утрату личной идентичности и растворить эго. Именно такой сияющий трофей выносят персонажи Клоссовски из путешествия по кромке безумия. Но как только это происходит, растворение эго переста+т быть патологическим определением и становится величайшей силой, обильной позитивными и благотворными обещаниями. Эго "портится" лишь потому, прежде всего, что оно рассеивается. Это происходит не только с эго, которое наблюдаемо и которое утрачивает самотождественность под взглядом, но также и с наблюдателем, который вынесен во-вне самого себя и множится в собственном взгляде. Октав объявляет о своем извращ+нном проекте в отношении Роберты: "Вызвать в ней предчувствие, что на нее смотрят, побуждать ее освободить жесты от чувства самости, не утрачивая видения себя.., соотнести жесты с е+ рефлексией, с точкой е+ подражания себе самой каким-то образом".5 Но он также хорошо знает, что в результате своего наблюдения, он утрачивает собственную идентичность, помещает себя вовне самого себя и множится во взгляде так же, как другие множатся под взглядом, и что в
_________
4 La Revocation, p.48.
5 La Revocation, p.58.

370 ПРИЛОЖЕНИЯ

этом - самое глубокое содержание идеи Зла. То есть возникает сущностное отношение - соучастие зрения и речи. Ибо, что остается делать - когда с глазу на глаз остаешься с двойниками, симулякрами и отражениями - кроме как говорить? Относительно того, что может быть только увиденным или услышанным, что никогда не подтверждается другим органом и является объектом Забытого в памяти, Невообразимого в воображении и Немыслимого в мысли - что ещ+ можно делать, кроме как говорить об этом? Язык сам по себе - предельный двойник, выражающий всех двойников, высочайший из симулякров.

Фрейд разработал несколько активно-пассивных пар, касающихся модусов вуйеризма и эксгибиционизма. Однако эта схема не удовлетворяет Клоссовски, полагающего, что речь - это единственная активность, соответствующая пассивности зрения, и единственное действие, соответствующее страстности зрения. Речь - это наше активное поведение по отношению к отражениям, отголоскам и двойникам - ради их объединения, а также их извлечения. Если уж зрение перверсивно, то речь тем более. Ибо ясно, что дело не в том - как в случае с реб+нком - чтобы разговаривать с двойниками или с симулякрами. Дело в разговоре о них. Но с кем? Опять хе, с призраками-духами. Постольку, поскольку мы "именуем" или "обозначаем" что-то или кого-то - при условии, что это делается с необходимой точностью и, прежде всего, в нужном стиле, - мы также и "денонсируем": мы смещаем имя или, скорее, вынуждаем многообразие именованного воспарить над именем; мы разделяем, отражаем вещь, мы позволяем - под одним и тем же именем - многим объектам быть видимыми, равно как смотрение позволяет - во взгляде - говорить о столь многом. Мы никогда не говорим кому-то, но о ком-то, обращаясь к некой силе, способной отражать и разделять его. Вот почему, именуя нечто, мы тем самым денонсируем его перед неким призраком-духом, служащим каким-то странным зеркалом. Октав - в своей восхитительной самонадеянности - говорит: я не разговаривал с Робертой, не назначал для нее призрака. Наоборот, я назвал Робертой этот призрак и таким образом

371 ЛОГИКА СМЫСЛА

"денонсировал" е+, чтобы призрак мог обнаружить то, что она скрывала, и чтобы она, наконец, освободила то, что было собрано под е+ именем6. Иногда зрение стимулирует речь, иногда речь ведет за собой зрение. Но всегда есть умножение и отражение того, что увидено и проговорено, - так же, как и того лица, которое видит и говорит: говорящий участвует в великом растворении эго и даже управляет им и провоцирует его. Мишель Фуко написал прекрасную статью о Клоссовски, в которой проанализировал игру двойников и симулякров, зрения и языка. Он прилагает к ним клоссовские категории зрения: симулякр, подобие и притворство.7 Последним соответствуют категории языка: эвокация [воплощение], провокация и ревокация [отмена]. Зрение раскалывает то, что оно видит, надвое и умножает соглядатаев; подобным же образом язык денонсирует то, что он говорит, и умножает говорящих (такова множественность наложенных друг на друга голосов в Суфл+ре).

То, что тела говорят, было известно давно. Клоссовски, однако, указывает на точку, выступающую едва ли не центром, в котором формируется язык. Будучи латинистом, он обращается к Квинтиллиану: тело способно к жестам, которые вызывают понимание, противоположное тому, на что они указывают. В языке эквиваленты таких жестов называются "солицизмами"8. Например, одна рука может сдерживать нападающего, другая же быть открытой для него в мнимом приветствии. Или та же самая рука может сдерживать, но лишь так, .что при этом подает открытую ладонь. А есть еще такая игра пальцами - одни остаются открытыми, другие же сжать!. Так, Октав обладает коллекцией потайных картин вымышленного художника Тоннера, близкого к Энгру, Чес-саро и Курбе, и знает, что суть изображения заключается в солицизме тел - например, в двусмысленном жесте Лукреции. Его воображаемые описания подобны сияющим стереотипам, очерчивающим Отмену. А в своих собственных рисунках - изображающих великолепную красоту -
__________
6 Roberte, p. 31 (эта глава озаглавлена "Донос").
7 Michel Foucault, "La Prose d'Acteon", Nouvelle Revue Francaise, March 1964.
8 La Revocation, pp.11 - 12.

372 ПРИЛОЖЕНИЯ

Клоссовски намеренно оставляет неопредел+нными половые органы, при том, что он сверхчетко задает руку как орган солицизмов. Но чем именно является эта позитивность руки, е+ двусмысленный или "подвешенный жест"? Такой жест - это олицетворение силы, внутренне присущей также языку: дилемма, дизъюнкция и дизъюнктивный силлогизм. О полотнах, изображающих Лукрецию, Октав пишет: "Если она уступает, она изменяет явно; если она не уступает, ее все равно будут рассматривать как изменившую, поскольку - убитая своим насильником - она будет окончательно опорочена. Видна ли нам е+ уступка оттого, что ее решено устранить, как только она обнаружила сво+ падение? Или же она сперва решилась на уступку, готовая исчезнуть после того, как расскажет [об этом]? Несомненно, она уступает потому, что рефлексирует; если бы она не рефлексировала, она убила бы себя или была бы немедленно убита. Итак, рефлексируя над собой в своем проекте смерти, она бросается в объятия Тарквиниана и - как намекает Святой Августин - увлекаемая собственной алчностью, наказывает себя за эту путаницу и солицизм. Как говорил Овидий, приходит время поддаться ужасу бесчестья. Я бы сказал, что она поддалась собственной алчности, которая раздваивается: алчность е+ скромности отказывается от скромности ради того, чтобы заново открыть для себя плотскую чувственность"9. Здесь разрастающаяся дилемма и подвешенный жест представляют - в своей идентичности - и детерминацию тела, и движение языка. Но тот факт, что общим элементом является рефлексия, указывает на что-то ещ+ помимо этого.

Тело - это язык, поскольку оно, по своей сути, есть "складка-флексия". В рефлексии телесная складка-флексия, по-видимому, разделяется, раскалывается надвое, противостоя себе и отражаясь в себе; в конце концов, она является себе освобожденной от всего, что обычно скрывает ее. В замечательной сцене Отмены Роберта, просовывая свои руки в дарохранительницу, чувствует, что их хватают какие-то длинные руки, похожие на е+ собственные... В Суфл+ре две Роберты борются, обвива-
__________
9 La Revocation, pp.28 - 29.

373 ЛОГИКА СМЫСЛА

ются руками, сжимают пальцы, тогда как приглашенный гость "суфлирует": раздели ее! И Роберта вечером заканчивается жестом Роберты - она показывает "пару ключей Виктору, которых он касается, хотя так и не возьмет". Это - подвешенная сцена, поистине застывший водопад, отражающий все дилеммы и силлогизмы, с которыми "призраки-духи" нападают на Роберту во время е+ изнасилования. Но если тело - это складка-флексия, то оно же и язык. Полное отражение слов, или отражение в словах, необходимо для того, чтобы проявился складчатый [флексивный] характер языка, освобожд+нный наконец от всего, что скрывает и утаивает его. В своем превосходном переводе Энеиды Клоссовски это ясно показывает: стилистические изыскания должны породить образ из флексии, отраж+нной в двух словах - из складки-флексии, которая противостояла бы самой себе и отражалась бы на себя в словах. В этом состоит позитивная сила высшего "солицизма", или сила поэзии, заложенная в столкновении и совокуплении слов. Если язык имитирует тела, то не благодаря звукоподражанию, а благодаря складке-флексии. Если тела имитируют язык, то не благодаря органам, а благодаря складке-флексии. Существует целая пантомима, внутренняя для языка как некоторого дискурса или истории внутри тела. Если жесты говорят, то прежде всего потому, что слова имитируют жесты: "Фактически, эпическая поэма Вергилия - это некий театр, где слова имитируют жесты и ментальные состояния персонажей.... Слова - не тела - принимают позу; слова - не одеяния - сплетаются; слова - не доспехи - сверкают..."10 Совершенно необходимо сказать несколько слов о синтаксисе Клоссовски, который сам составлен из каскадов, подвешиваний и отраж+нных складок-флексий. В складке-флексии, согласно Клоссовски, присутствует двойная трансгрессия - трансгрессия языка плотью и плоти языком11. Он смог извлечь из этого некий стиль и мимикрию - одновременно и особый язык, и особое тело.
___________
10 Введение к (французскому) переводу Энеиды.
11 Un si funeste desir, p. 126.

374 ПРИЛОЖЕНИЯ

* * *

Какова же роль этих подвешенных сцен? Речь тут ид+т не столько об усмотрении в них какой-то устойчивости или непрерывности, сколько об осознании в них объекта фундаментального повторения: "Жизнь, повторяющаяся снова и снова для того, чтобы удержать себя -в падении - словно задерживающая дыхание в неком мгновенном осознании своего начала; но повторение жизнью самой себя было бы безнад+жным делом без симулякра актера, которому, воспроизводя этот спектакль, удается тем самым избавить себя от повторения"12. Это странная тема спасительного повторения, которое спасает нас прежде всего и главным образом от повторения. Действительно, психоанализ учит нас, что мы заболеваем от повторения, но он учит также и тому, что мы исцеляемся благодаря повторению. Как раз Суфл+р и есть такой отч+т о спасении, или "исцелении". Это исцеление, однако, в меньшей степени обязано вниманию встревоженного доктора °гдрэзила, чем театральной репетиции и театрализованному повторению. Но чем должна быть театральная репетиция, чтобы она могла обеспечить спасение? Роберта из Суфл+ра играет Роберту вечером, и она разделяется на двух Роберт. Если она повторяет слишком точно, если она играет роль слишком натурально, репетиция утрачивает свой признак - в неменьшей степени, чем если бы она играла эту роль плохо и изображала е+ неуклюже. Не в этом ли заключается новая неразрешимая дилемма? Или же мы, скорее, должны вообразить два типа повторения - одно ложное, а другое истинное, одно безнад+жное, а другое благотворное, одно сковывающее, а другое освобождающее; то, которое обладало бы точностью в качестве своего противоречивого критерия, и другое, которое отвечало бы иным критериям?

Одна тема проходит сквозь все творчество Клоссовски: оппозиция между обменом и подлинным повторением. Ибо обмен включает в себя только сходство, даже если это сходство крайне значительно. Его критерием служит точность, вместе с равенством обмениваемых продуктов. Это ложное повторение, вызывающее в нас
___________
12 La Revocation, p. 15.

375 ЛОГИКА СМЫСЛА

болезнь. С другой стороны, подлинное повторение появляется как единичный поступок, который мы совершаем в отношении того, что не может быть обменено, смещено или замещено - подобно стиху, который повторяется при условии, что ни одно слово не может быть изменено. Речь уже не идет о равенстве между похожими вещами, нет даже речи о тождестве Того же Самого. Подлинное повторение обращается к чему-то единичному, неизменному и различному, без "тождества". Вместо обмена похожим и отождествления Того же Самого, оно удостоверяет подлинность различного. Эта оппозиция развивается Клоссовски следующим образом: Теодор в Суфл+ре вновь принимает "законы гостеприимства" Октава, состоящие в размножении Роберты пут+м предоставления е+ гостям. Теперь, при таком возобновлении, Теодор сталкивается со страннным обстоятельством:

гостиница Лонгшамп - это государственный институт, где каждый из супругов должен быть "декларирован" согласно финансовым правилам и нормам эквивалентности, чтобы служить в качестве объекта обмена и соучаствовать в дележе мужчин и женщин13. Однако Теодор начинает видеть в институте Лонгшампа карикатуру на законы гостеприимства, нечто противоположное им. Доктор °гдрэзил говорит ему: "Вы категорически настаиваете на том, чтобы отдавать без возврата и никогда не получать обратно! Вы не можете жить, не подчиняясь всеобщему закону обмена.... Практика гостеприимства - как вы е+ понимаете - не может быть односторонней. Как и всякое гостеприимство, оно (и особенно оно) требует абсолютной взаимности, чтобы быть жизнеспособным; это тот барьер, который вы не хотите преодолеть - распределение женщин между мужчинами и мужчин между женщинами. Вы должны довести это дело до конца, согласиться изменить Роберте с другой женщиной, допустить неверность Роберте - раз уж вы упорно хотите, чтобы она была неверна вам"14. Теодор не внемлет. Он знает, что истинное повторение заключается в таком даре, в экономии этого дара, которая противоположна меркантильной экономии обмена (... отдавая должное

________________
13 Le Souffleur, pp.51ff,71ff.
14 Le Souffleur, pp.211, 212, 218.

376 ПРИЛОЖЕНИЯ

Жоржу Батаю). Он знает, что хозяин и его отражение - в обоих смыслах этого слова - противоположны гостинице; и что в хозяине и в даре повторение рв+тся далее, впер+д - как высшая сила неразменного: "жена, прости-туируемая собственным мужем, тем не менее оста+тся его супругой и неразменной собственностью мужа."15

Как же получается, что Теодор предпочитает довести сво+ путешествие до грани безумия? Он был болен, и теперь нас интересует его выздоровление. Говоря точнее, он был болен до тех пор, пока риск обмена не приш+л к компромиссу и не стал угрожать его попыткам к чистому повторению. Разве Роберта и жена К не менялись друг с другом до такой степени, что их уже нельзя было отличить одну от другой даже в той схватке, в которой они переплелись руками? И разве сам К не поменялся с Теодором ради того, чтобы отобрать у него вс+ и отвергнуть законы гостеприимства? Теодор (или К?) прав, когда понимает, что повторения нет ни в наивысшем сходстве, ни в точности обмена, ни, даже, в воспроизводстве идентичного. Повторение - это ни тождество Того же самого, ни равенство подобного; оно обнаруживается в интенсивности Различного. Не существует двух женщин, которые походили бы друг на друга и которых можно было бы принять за Роберту; нет двух людей внутри Роберты - внутри одной и той же женщины. Но Роберта обозначает "интенсивность" в самой себе; она заключает в себе различие как таковое, неравенство, характеристика которого должна возвращаться или повторяться. Короче, двойник, отражение, или симулякр, открывают наконец свою тайну: повторение не предполагает Того же Самого, или Подобного - таковые не являются его предпосылками. Напротив, именно повторение производит единственное "то же самое" того, что различается, и единственное сходство различного. Выздоравливающий К (или Теодор?) перекликается с выздоравливающим Заратустрой Ницше. Все "обозначения" повержены и "денонсированы" с тем, чтобы создать пространство для богатой системы ин-тенсивностей. Пара Октав-Роберта отсылает к чистому
_______
15 Le Souffleur, p. 214.

377 ЛОГИКА СМЫСЛА

различению интенсивности в мысли; имена "Октав" и "Роберта" уже не обозначают чего-то [предметного]; теперь они выражают чистые интенсивности - взлеты и падения16.

Таково отношение между застывшими сценами и повторением. "Падение", "различие", "подвешенность" отражаются в возобновлении, или в повторении. В этом смысле тело отражается в языке: характерное свойство языка состоит в том, что он вбирает в себя застывшую сцену, составляет из не+ "призрачное" событие, или, скорее, приводит "призраков-духов". В языке - в сердцевине языка - разум схватывает тело, его жесты в качестве объекта фундаментального повторения. Различие делает вещи видимыми и умножает тела; но именно повторение да+т вещам возможность быть высказанными, удостоверяет подлинность множественного и делает из него спиритуальное событие. Клоссовски говорит: "У Сада язык - нетерпимый к самому себе - не знает истощения, спущенный с цепи на одну и ту же жертву до конца ее, дней.... В телесном акте не может быть трансгрессии, если он не оживает как спиритуальное событие; но для того, чтобы приостановить объект, необходимо найти и воспроизвести событие в повторяемом описании телесного действия"17. В конце концов, что такое Порнограф? Порнограф - это тот, кто повторяет и возобновляет. То, что автор - это, по своей сути, некий повторитель, должно сообщать нам нечто о связи между языком и телом, о взаимном пределе и трансгрессии, которые каждый из них находит в другом. В романе Гомбро-вича Порнография центральными являются застывшие сцены: сцены, которые герой (или герои?) - соглядатай-рассказчик-литератор, человек театра - налагает (налагают) на двух молодых людей; сцены, извращ+нность которых проистекает из взаимного безразличия одних лишь молодых людей; но это также и сцены, -которые
____________
16 См. послесловие к Lois de I'hospitalite: "Имя Роберта является достаточно специфичным обозначением первичной интенсивности"; точно так же такая пара, как кожа и перчатка, не обозначает какой-либо вещи - скорее, она выражают интенсивности (pp.334 - 336).
17 Un si funeste desir, pp.126 - 127.

378 ПРИЛОЖЕНИЯ

достигают своей кульминации с низвержением и различением уровня, резюмируемых в повторении языка и зрения; собственно говоря, сцены обладания - поскольку молодые люди захвачены собственными мыслями - предопределены и денонсированы соглядатаем-рассказчиком. "Нет, нет, все это может и не было бы скандальным, если бы так сильно не расходилось с их естественным ритмом - застывшие, странно неподвижные, как будто и не они это... Их ладони, высоко поднятые над головами, "непроизвольно" сплетаются. А сплетясь, неожиданно резко и быстро идут вниз. Оба склоняют головы и смотрят на руки. И тогда они внезапно падают, собственно говоря, непонятно было, кто кого повалил, но выглядело так, будто это руки их повалили"18. Хорошо, что эти два автора - столь новые, столь значимые и вместе с тем столь разные - встречаются друг с другом на теме тела-языка, порнографии-повторения, пор-нографа-повторяющего и писателя-воспроизводителя.

* * *

Так в ч+м же дилемма? Каким же образом созда+тся дизъюнктивный силлогизм, выражающий эту дилемму? Тело - это язык; но оно может маскировать речь о том, что это так и есть, - оно может прятать е+. Тело может желать - и обычно так и бывает - безмолвия в отношении своих отправлений. В этом случае речь - репрессированная телом, но при том проецируемая, делегируемая и отчуждаемая - становится дискурсом прекрасной души, которая говорит о законах и добродетелях, сохраняя в то же время молчание по поводу тела. В данном случае ясно, что сама речь, так сказать, чиста, но безмолвие, на котором она покоится, - нечисто. Сохраняя это безмолвие - которое одновременно и скрывает, и делегирует его речь - тело обращает нас к безмолвным воображаемым. В сцене изнасилования Роберты Колоссе и Боссу (то есть, призраками-духами, которые помечают собой различие уровней как предельную ре-
___________
18 В.Гомбрович, Девственность. Порнография. Из дневников. - М., Лабиринт, 1992. - С. 193-194, 202-203.

379 ЛОГИКА СМЫСЛА

альность) мы слышим, что она говорит: "Что вы собираетесь делать с нами, и что нам делать с вашей плотью? Должны ли мы сожрать е+, раз она вс+ ещ+ способна говорить? Или же мы должны обойтись с ней так, будто она должна была сохранить вечное безмолвие?.. Как могло бы (ваше тело) быть таким вкусным, если не посредством речи, которую оно скрывает"19. И Октав говорит Роберте: "У тебя есть тело, с помощью которого можно скрывать свою речь?"20 Фактически, Роберта - это председатель комиссии по цензуре; она говорит о добродетелях и законах; ей нельзя отказать в аскетизме, она не убила "прекрасную душу" в себе.... Е+ слова чисты, хотя е+ молчание нечисто. Ибо в этом молчании она имитирует призраков-духов; а значит, она провоцирует их, провоцирует их агрессию. Они воздействуют на е+ тело, внутри е+ тела, принимая форму "нежелательных мыслей" - одновременно громадных и недоразвитых. Таков первый термин дилеммы: либо Роберта безмолвствует, но провоцирует агрессию духов своим молчанием, которое тем более нечисто, что ее речь еще более нечиста...

Либо должен существовать грязный, непристойный и нечестивый язык для того, чтобы молчание было чистым, и чтобы язык, присущий этому молчанию, был чистым языком, обитающим в таком безмолвии. "Говори и мы исчезнем", - сказали призраки-духи Роберте21. Но не имеет ли Клоссовски просто ввиду, что речь предохраняет нас от размышлений о скверных вещах? Нет; чистый язык, который производит нечистое безмолвие является провокацией разума со стороны тела; сходным образом, нечистый язык, производящий чистое безмолвие, является устранением [ревокацией] тела со стороны разума. Как говорят герои Сада, как раз не наличность тел возбуждает либертена, а великая идея того, чего здесь нет. По Саду, "порнография - это форма борьбы разума против плоти". Или, точнее, что же отменяется

__________
19 Roberte, pp.73, 85.
20 Roberte, p. 133.
21 Roberte, p.85. В связи с этим движением чистого и нечистого см. Un si funeste desir, pp.123 - 125.

380 ПРИЛОЖЕНИЯ

в теле? Ответ Клоссовски гласит: именно целостность тела и обусловленная ею идентичность личности - вот, что оказывается подвешенным и испаряющимся. Несомненно, такой ответ крайне сложен. Однако его достаточно, чтобы мы поняли, что дилемма тело-язык устанавливается между двумя отношениями тела и языка. Пара "чистый язык-нечистое безмолвие" обозначает определ+нное отношение, в котором язык привносит тождество личности и целостность тела в ответственное эго, но хранит безмолвие по поводу всех сил, которые вызывают разложение этого эго. Или же сам язык становится одной из них и принимает на себя груз всех этих сил, давая, тем самым, расчлен+нному телу и разложенному эго доступ к безмолвию, которое есть безмолвие невинности. В этом случае у нас имеется другой термин дилеммы: "нечистый язык-чистое безмолвие". Другими словами, альтернативны два типа чистоты - ложная и истинная: чистота ответственности и чистота невинности, чистота Памяти и чистота Забывчивости. Ставя проблему с лингвистической точки зрения, в Бафомете [Клоссовски] говорит: либо слова вспоминаются, но их смысл оста+тся неясным; либо смысл проявляется, когда воспоминание о словах исчезает.

Если брать ещ+ глубже, природа этой дилеммы теоло-гична. Октав - это профессор теологии. Бафомет в целом является теологическим романом, который противопоставляет систему Бога и систему Антихриста как два термина фундаментальной дизъюнкции.22 Фактически, порядок божественн