ейдем к более практическим и насущным вопросам. Вы не передумали? Вы готовы перейти ко мне на службу? Бартон ответил, сверкнув глазами: - Я никогда не буду подчиняться человеку, который насилует женщин. Более того, у меня есть одна неприятная, с вашей точки зрения, слабость: я уважаю евреев. Геринг напыжился и хрипло закричал: - Хорошо же! Я о многом размышлял. Я надеялся... что ж... у меня много хлопот с этим римлянином. Если дать ему волю, то вы увидели бы, как милосерден я по отношению к вам - к рабам. Вы не знаете этого римского волка. Только мое вмешательство спасает одного из вас от мучительной смерти каждый вечер ради его развлечения. В полдень оба вернулись к своей работе среди холмов. В этот день им не представилось возможности переговорить ни с Таргоффом, ни с кем-нибудь из рабов, поскольку они работали отдельно от других невольников. Они даже не осмеливались окликнуть кого-нибудь из знакомых им рабов, так как за этим могло последовать жестокое избиение. Вечером, вернувшись в загон, Бартон рассказал другим обо всем, что произошло. - Скорее всего, Таргофф не поверит моему рассказу. Он будет думать, что мы провокаторы. В любом случае, даже если он не уверен в этом, он не будет нам доверять, дабы не рисковать. Поэтому сейчас между нами возникнут затруднения. Очень плохо, что все так получилось. Побег, намеченный на сегодняшний вечер, надо отменить. Пока особых неприятностей не было. Израильтяне отходили от Бартона и Фригейта, как только те пытались заговорить с ними. Наступил вечер. Показались звезды, и загон рабов залил свет, почти такой же яркий, как свет полной луны на утраченной Земле. Узники оставались внутри бараков и тихо переговаривались между собой. Несмотря на страшную усталость, никто не мог уснуть. Стражники, должно быть, тоже ощущали эту напряженность, хотя и не могли ни видеть, ни слышать людей внизу. Они прохаживались по балкону, разговаривали, собравшись вместе по нескольку человек, заглядывали внутрь загона, освещенного ночным небом и факелами. - Таргофф ничего не предпримет, пока не пойдет дождь, - сказал Бартон и решил установить дежурство. Фригейт должен был дежурить в первую смену, Роберт Спрюс - во вторую. Бартон в третью. Бартон лег на охапку листьев и заснул, не обращая внимания на глухой гул голосов и передвижения людей. Казалось, он только-только закрыл глаза, как до него дотронулся Спрюс. Он быстро вскочил на ноги, зевнул и потянулся. Все остальные уже бодрствовали. Бартон выглянул наружу и посмотрел на небо. Звезд уже практически не было видно. В горах раздавались раскаты грома, и вспышки первых молний вспарывали ночное небо. В свете этих вспышек Бартон увидел, что стражники сбились в кучи под крышами смотровых площадок в углах загона. Они укрылись покрывалами от дождя и холода. Бартон ползком пробрался в соседний барак. Таргофф стоял внутри у самого входа. Бартон поднялся на ноги и спросил: - План все еще в силе? - Вам лучше об этом знать, - прошипел еврей. Вспышка молнии высветила его разгневанное лицо. - Вы - Иуда! Он шагнул вперед, и дюжина молодцов (если можно было так назвать изможденных рабов) грозно двинулась за ним. Бартон не стал ждать - он бросился первым. Но в тот момент, когда он рванулся вперед, раздался страшный вой. Протолкавшись к двери, он выглянул на улицу. Еще одна вспышка высветила тело стражника, распростертого лицом вниз на траве под балконом. Таргофф опустил кулаки и в недоумении обратился к англичанину: - Бартон, что происходит? - Подождите... - оттягивая время, ответил Бартон. Он не больше, чем израильтянин, понимал, что происходит. Но любая неожиданность давала ему преимущество. Молния озарила приземистую фигуру Казза на балконе. Он размахивал огромным каменным топором среди целой кучи стражников, сгрудившихся в одном из углов балкона. Еще одна вспышка. Стражники уже были разметаны по балкону в разные стороны. Следующая вспышка - несколько сброшено с балкона. Оставшиеся разбегались в разные стороны по балкону. Еще одна вспышка молнии высветила картину сражения, и стражники наконец-то поняли, что происходит. Они начали сбегаться, злобно крича и размахивая копьями. Казз, не обращая на них никакого внимания, спустил в загон длинную бамбуковую лестницу и швырнул вниз связку копий. Во время следующей вспышки он уже двигался навстречу ближайшему к нему стражнику. Бартон выскочил наружу, схватил копье и мгновенно взбежал по лестнице наверх. Остальные рабы последовали за ним. Схватка была кровавой и непродолжительной. После того, как охрана на балконе была уничтожена, остались только те, кто находился в сторожевых башнях. Напротив ворот установили лестницу, и через несколько минут люди перелезли наружу, спрыгнули вниз и распахнули ворота. Впервые за все время пребывания здесь у Бартона появилась возможность переговорить с Каззом. - Я думал было, что ты продал нас. - Нет. Не я, Казз, - произнес неандерталец с упреком. - Вы же знаете, как я люблю вас, Бартон. Вы - мой вождь. Я просто притворился, что присоединился к этим ублюдкам, чтобы ловко обмануть их. Я был удивлен, что вы не догадались сделать то же самое. Вы же не болван! - Конечно, и ты не болван, - похлопал его по плечу Бартон. - Но я не мог заставить себя убить этих несчастных рабов. Вспышка молнии высветила пожимающего плечами Казза. - Меня это не беспокоило. Я не знал этих людей. А кроме того, вы же слышали Геринга. Он же сказал, что их все равно убьют. - Очень хорошо, что ты выбрал именно эту ночь, - похвалил неандертальца Бартон. Он не сказал ему почему, поскольку не хотел сбивать его с толка. А кроме того, необходимо было заняться более важными делами. - Эта ночь очень хороша, - кивнул Казз. - Идет большая битва. Тулл и Геринг очень сильно напились и ссорятся. Они дерутся. Их люди дерутся. Коричневые люди с другой стороны Реки... как вы их называете?.. Онондаго? Их лодки появились, как только пошел дождь. Они напали чтобы захватить рабов, а может быть, просто от скуки. Поэтому, сказал я себе, сейчас самое хорошее время освободить своих друзей. Освободить Бартона-нака! Дождь закончился так же внезапно, как и начался. Бартон услышал откуда-то издалека крики. Барабаны стучали вдоль всего берега со всех сторон. Бартон повернулся и сказал Таргоффу: - Мы можем попытаться сбежать, и, вероятно, это нам удастся без труда, но может быть, нападем сами? - Я намерен истребить этих зверей, порабощавших нас, - зло выкрикнул Таргофф. - Поблизости есть другие загоны. Я уже послал людей открыть их ворота. Некоторые, правда, слишком далеко, чтобы можно было быстро до них добраться. Насколько я знаю, загоны разбросаны по всей стране с интервалом в полмили. К этому времени уже был взят штурмом блокгауз, где отдыхали свободные от дежурства стражники. Группе Бартона отдали правый фланг. Они не прошли и пятисот ярдов, как стали натыкаться на убитых и раненых белых и онондаго. Несмотря на прошедший сильный ливень, возник пожар. По разгорающемуся зареву было видно, что очаг огня находится возле резиденции Геринга. На фоне зарева были отчетливо видны силуэты сражающихся. Бывшие рабы бегом пересекли равнину. Вдруг фронт одной из сражающихся сторон был прорван, и ее приверженцы побежали навстречу рабам, преследуемые торжествующими криками победителей. - Вон Геринг! - сказал Фригейт. - Живот этого борова не позволит ему убежать. Это уж точно! - Он указал рукой, и Бартон увидел Геринга, хоть и отчаянно работавшего ногами, но все же отстававшего от остальных. - Я не хочу, чтобы честь заколоть его досталась индейцам, - сказал Бартон, сжав кулаки. - Мой долг перед Алисой сделать это собственными руками! Впереди всех мелькали длинные ноги рыжего детины, убийцы Гвенафры. Именно в него метнул свое копье Бартон. Тому показалось, что снаряд возник как бы ниоткуда, из темноты. Ошеломленный, он так и не смог увернуться. Кремневый наконечник копья воткнулся глубоко в плоть, под левую ключицу, и он грузно упал на бок. Мгновением позже он попытался подняться, но снова был повержен на землю ударом Бартона. Глаза рыжего закатились, кровь, запузырившись, хлынула изо рта. Он показал на шрам, глубоко рассекший его бок. - Ты... твоя женщина... Вильфреда... это сделала, - прохрипел он. - Но я убил ее... суку... - Дыхание прерывалось. Бартон хотел спросить, где находится Алиса, но Казз, выкрикнув что-то на своем родном языке, обрушил дубину на голову рыжему шотландцу. Бартон подобрал копье и побежал вслед за неандертальцем. - Не убивай Геринга! - кричал он. - Оставь его мне! Казз не слышал его. Он был занят поединком с двумя индейцами. Внезапно Бартон увидел пробегавшую Алису. Он бросился к ней, сгреб ее в охапку и повернул к себе. Она закричала и стала вырываться. Бартон прикрикнул на нее. Внезапно, узнав его, она обмякла в его руках и разрыдалась. Бартону хотелось утешить ее, но он боялся, что время будет потеряно и Геринг успеет скрыться. Бартон отодвинул женщину в сторону и побежал вслед за Каззом. В свете огненных сполохов он внезапно увидел грузную фигуру немца. Брошенное Бартоном копье скользнуло по голове Геринга, он вскрикнул, остановился и поднял нож. Но Бартон уже налетел на него. Оба упали наземь и покатились. Каждый пытался задушить противника. Что-то ударило Бартона по затылку. Он оттолкнул Геринга и упал. Геринг бросился в сторону за копьем. Схватив оружие, он сделал несколько шагов к распростертому телу Бартона. Бартон попытался подняться, но ноги у него стали как ватные, земля кружилась перед глазами. Внезапно Геринг пошатнулся и полетел вперед. Это Алиса схватила его сзади за ноги. Бартон сделал еще одну попытку встать. Шатаясь, он приподнялся и неуклюже навалился на Геринга. Они снова стали кататься по земле. Немцу все же удалось первому вцепиться в горло Бартона. Внезапно древко копья скользнуло по плечу Бартона, ободрав кожу, но каменный наконечник оружия все же вонзился в горло Геринга. Бартон встал, вытащил копье и воткнул его в жирное брюхо немца. Геринг дернулся, приподнялся, но тут же опять рухнул на траву и затих. Алиса тяжело опустилась на землю и заплакала. Заря возвестила об окончании сражения. К этому времени рабы вырвались на свободу уже из всех загонов. Воины Геринга и Тулла были зажаты между онондаго и рабами, как шелуха между мельничными жерновами. Индейцы, совершившие набег скорее всего только ради грабежа и захвата рабов с чашами, отступили. Они забрались в свои челноки и пироги и налегли на весла, чтобы поскорее пересечь озеро. Никто не был склонен их преследовать. Глава 17 Последующие дни были до предела загружены. Приблизительные подсчеты показывали, что не менее половины из двадцати тысяч обитателей крохотного королевства Геринга были убиты, тяжело ранены, похищены онондаго или же попросту разбежались. Римлянин Тулл Гостилий, по-видимому, бежал. Оставшиеся в живых создали временное правительство. Таргофф, Бартон, Спрюс и еще двое вошли в Исполнительный Комитет, наделенный значительной, хотя и временной властью. Джон де Грейстон исчез. Его видели вначале сражения, а затем он выпал из поля зрения. Алиса Харгривс, не сказав ни слова, перебралась в хижину Бартона. Позже она рассказала: - Фригейт говорил мне, что если вся планета устроена подобно тем местам, которые мы видели - а предполагать противное нет никаких причин - тогда Река должна иметь протяженность не менее двадцати миллионов миль. Это невероятно, но не более, чем наше Воскрешение и все остальное на этой планете. Кроме того, вдоль Реки живет, возможно, 36-37 миллиардов человек. Насколько же ничтожна вероятность того, что я хоть когда-нибудь найду своего земного мужа! Кроме того, я люблю вас. Да, я понимаю, что я поступала не так, как должна была бы поступать любящая женщина. Но сейчас что-то изменилось во мне, по-видимому, из-за того, что случилось с нами. Не думаю, что на Земле у нас что-нибудь получилось бы. Может быть, я восхищалась бы вами, но многое в вас меня бы отталкивало и даже ужасало. Я не смогла бы на Земле стать вам хорошей женой. Здесь же, я уверена, смогу. Вернее, я буду вам хорошей подругой, потому что похоже, что здесь нет какой-либо власти или религиозного учреждения, которое могло бы соединить нас. Уже это само по себе показывает, насколько я изменилась. То, что я могу жить спокойно с человеком, с которым не связана узами брака!.. - Мы не в викторианской эпохе, милая! - засмеялся Бартон. - Кстати, как можно назвать время, в котором мы здесь живем? Эпоха Смешения? Смешанный Век? А может быть, уместнее назвать все это Речной Культурой, Прибрежным Миром... хотя, скорее, даже Речными Культурами... - При условии, что все это скоро не закончится, - согласилась Алиса. - Не забывайте, что все началось внезапно, столь же быстро и неожиданно все может и кончиться. "Конечно, - подумал Бартон, - зеленая Река и травянистая равнина, лесистые холмы и неприступные горы вовсе не кажутся иллюзорными шекспировскими видениями. Они основательны и реальны. Причем столь же реальны, как и люди, которые сейчас направляются к нам - Фригейт, Монат, Казз и Руах". Он вышел из хижины и поздоровался с ними. - Давным-давно, - первым заговорил Казз, - еще до того, как я научился хорошо говорить по-английски, я кое-что увидел. Я хотел было рассказать вам об этом, но вы меня так и не поняли. А увидел я человека, у которого на лбу не было вот этого. Он указал на середину собственного лба и на это же место у остальных. - Я знаю, - продолжал Казз, - что вы, люди, не можете видеть этого, так же как и Монат. Этого никто не видит. А я вижу. Это есть у всех, кроме того человека, которого я давно хочу поймать. Однажды я видел женщину, у которой тоже не было этого, но я ничего не сказал вам об этом. Теперь же я говорю вам, что сегодня видел человека, у которого нет этого. - Он имеет в виду, - пояснил Монат, видя недоумение на лице Бартона, - что он способен различать определенные символы или фигуры на лбу каждого человека. Он их видит только при ярком солнечном свете и строго под определенным углом. У всех, кого ему приходилось встречать, эти символы были - кроме троих, о ком он сейчас сказал. - Он, должно быть, видит в более широкой полосе спектра, чем мы, - заметил Фригейт. - Очевидно, Те, Кто Запихнул Нас Сюда, проштемпелевали на лбу каждого из нас клеймо зверя, или как там вам будет угодно его называть, не догадываясь об этой особенности неандертальцев. Видимо, и они не всеведущи! - Согласен! - энергично кивнул Бартон. - Следовательно, они могут допускать ошибки. Иначе я бы не проснулся в том месте перед Воскрешением. Так кто же это, у кого на лбу нет человеческого клейма? Сердце его учащенно забилось. Если только Казз прав, то он, возможно, обнаружил агента существ, давших человечеству жизнь на берегах этой величавой Реки. Не переодетые ли это боги? Хотя вряд ли. Боги непогрешимы. - Роберт Спрюс! - тихо произнес Фригейт в ответ на вопрос Бартона. - Прежде чем мы что-нибудь решим, - вставил Монат, - надо учесть, что отсутствие такого клейма может быть просто случайностью. - Мы это очень скоро выясним, - зловеще произнес Бартон. - Но мне очень хочется знать - для чего эти символы? Почему нас нужно клеймить? - Наверное, с целью идентификации и нумерации, - сказал Монат. - Заметьте, что я тоже заклеймен. Значит, это не врожденная особенность человеческого рода... Впрочем, о целях клеймения могут знать только Те, Кто Поместил Нас Сюда. - Давайте сюда Спрюса, - приказал Бартон. - Сначала его нужно поймать, - ответил Фригейт. - Сегодня утром за завтраком Казз допустил ошибку, сказав Роберту, что он знает об этих символах. Меня там не было, но говорят, что, услышав это, Спрюс страшно побледнел. Через несколько минут он извинился перед присутствующими и вышел. Больше его не видели. Мы выслали уже поисковые группы вверх и вниз по Реке, на противоположный берег, а также в леса на холмах. - Бегство означает признание вины! - констатировал Бартон. Он был зол. - Разве люди - скот, на котором можно по каким бы то ни было причинам выжигать клейма? В полдень барабаны возвестили о том, что Спрюс пойман. Через три часа он уже стоял перед столом совета в заново отстроенном зале для собраний. За столом находились члены Комитета. Заседание происходило при закрытых дверях, поскольку члены Комитета чувствовали, что допрос вести лучше без лишних свидетелей, однако Монат, Казз и Фригейт были приглашены на заседание. - Я должен заранее вас предупредить, - начал Бартон, - что мы готовы пойти на все, чтобы добиться от вас полной правды. Использование пыток противоречит принципам любого из присутствующих здесь. Мы презираем тех, кто прибегает к подобного рода аргументам. Но мы чувствуем, что сейчас перед нами возник вопрос, при рассмотрении которого принципы могут быть отброшены. - Принципы никогда нельзя отбрасывать! - спокойно произнес Спрюс. - Цель не оправдывает средства! Даже если это равносильно поражению, смерти или вашему неведению. - Не забывайте, что на кон поставлено слишком много, - возразил Таргофф. - Все мы были жертвами беспринципных людей: я, Руах, многократно подвергавшийся пыткам, да и остальные, и все согласны. И если возникнет необходимость, мы прибегнем и к огню, и к мечу по отношению к вам. Нам обязательно нужно узнать правду! А теперь скажите нам, являетесь ли вы одним из тех, кто ответственен за Воскрешение? - Вы будете ничуть не лучше Геринга и его приспешников, если станете меня пытать, - покачал головой Спрюс. Голос его дрогнул. - Фактически же вы будете даже хуже его, поскольку вы принуждаете себя, чтобы заполучить нечто, чего может вообще не быть. Или есть, но для вас может не представлять никакой ценности. - Скажите нам правду, - твердо произнес Таргофф. - И не лгите. Мы знаем, что вы агент. Возможно, даже один из тех, кто непосредственно принимал участие в Воскрешении. - Вот там, в углу, пылает огонь, - тихо сказал Бартон в ответ на молчание Спрюса. - Если вы немедленно не начнете говорить, вас... Ну, об этом пока не стоит. Хочу только заметить, что когда вас начнут поджаривать, это будет наименее мучительным по сравнению с тем, что у нас имеется в запасе. Я специалист по китайским и арабским методам пыток. И я вас заверяю, что среди них есть очень утонченные средства извлечения правды. А для того, чтобы вытянуть из вас правду - всю, я безо всяких угрызений совести применю все свои познания. Спрюс, побледнев, прошептал: - Вы лишите меня вечной жизни, если решитесь на это. Во всяком случае, это отбросит вас далеко назад в вашем путешествии и надолго отложит достижение конечной цели. - Что такое? - удивился Бартон, но Спрюс не обратил внимание на это восклицание. - Мы не можем переносить боль, - прошептал он. - Мы слишком чувствительны. - Так вы будете говорить? - словно нехотя спросил Таргофф. - Даже идея самоубийства мучительна для нас, и этого следует избегать, конечно, кроме тех случаев, когда это неизбежно необходимо, - промямлил Спрюс. - Я не слышу вашего согласия? - нетерпеливо воскликнул Бартон. - Мысль о смерти для нас мучительна, хотя мы знаем, что возродимся снова, - прошептал Спрюс. - Поместите-ка его над огнем, - приказал Таргофф людям, державшим Спрюса. - Подождите, - вмешался Монат, - одну минуту! Спрюс, наука моего народа намного опередила земную. Поэтому я более подготовлен к тому, чтобы делать научно обоснованные предположения. Возможно, мы сможем избавить вас от пытки огнем и от мучений совести, если вам не придется выдавать свои цели. Я буду говорить, а вы - подтверждать или отрицать мои предположения. Таким образом, вы не сможете себя упрекнуть в непосредственном предательстве. - Я слушаю вас, - кивнул Спрюс. - Согласно моей гипотезе, вы - землянин. Вы принадлежите времени, наступившему много позже 2008 года. Вы, должно быть, потомок тех немногих, кому удалось избежать воздействия моего сканирующего устройства. Судя по уровню технологии и энергетики, требуемой для переоборудования поверхности планеты в единую Речную Долину, ваша эпоха наступила через много столетий после двадцать первого века. Попробуем-ка сейчас угадать. Пятидесятое? Спрюс посмотрел на огонь и медленно произнес: - Добавьте еще две тысячи лет. - Если эта планета таких же размеров, как Земля, то вместить она может не так уж много людей. А поэтому где все остальные - мертворожденные, дети, умершие до пяти лет, где слабоумные, сумасшедшие, где те, которые жили на Земле после двадцатого столетия? - Где-нибудь в другом месте, - пожал плечами Спрюс. Он снова взглянул на огонь, губы его сжались. - У моего народа, - заметил Монат, - существует гипотеза, что в будущем нам удастся заглянуть в прошлое. Я не буду вдаваться в подробности, но возможно, что прошедшие события можно будет обнаружить визуально, а затем записать. Путешествие во времени не такая уж фантастическая идея. Но что, если ваша цивилизация способна совершить то, о чем мы сейчас теоретизируем? Что если вы записали каждое человеческое существо, когда-либо жившее? Отыскали эту планету и на ней создали Речную Долину? Где-то, может быть, под поверхностью планеты, вы установили преобразователи энергии, ну, скажем, энергии магмы планеты, и поместили какие-то устройства для воссоздания человеческих существ? Может быть, вы используете биотехнологию для омоложения тел, для восстановления конечностей, глаз и так далее, а также для исправления физических недостатков? Затем, - Монат перевел дыхание, - вы делаете новые записи заново созданных тел и храните в каком-то огромном запоминающем устройстве. Позже вы уничтожаете старые воссозданные тела и снова воссоздаете их с помощью проводящего материала, используемого также и в чашных камнях. Все, о чем я говорю, вполне можно спрятать под землей. Насколько я понимаю, в нашем Воскрешении нет ничего сверхъестественного? Но нас всех мучает только один главный вопрос: Зачем??? - Если бы у вас была такая возможность, не подумали бы вы о том, что это ваш этический долг? - спросил Спрюс. - Да! Но я бы не воскрешал недостойных! - А что если другие не согласятся с вашими критериями? - усмехнулся Спрюс. - Уж не думаете ли вы, что вы настолько мудры и добродетельны, чтобы судить? Не поставите ли вы себя в этом случае на один уровень с Богом? Нет, вторая возможность должна быть у всех, вне зависимости от таких качеств, как грубость, эгоизм, тупость или ничтожность. После этого это уже будет не их дело... Он замолчал, будто раскаиваясь в своей вспышке и показывая своим видом, что он разговаривать больше не намерен. - Кроме того, - сказал Монат, как бы не замечая реакции Спрюса, - вы, наверное, хотели провести изучение человечества с точки зрения его истории. Записать все земные языки, обычаи людей, их мировоззрение, жизненный путь. Для этого вам нужны агенты, которые, смешавшись с людьми, делали бы записи, наблюдения, проводили исследования. Вопрос: сколько времени может занять воплощение этого замысла? Тысячу лет? Две тысячи лет? Десять? Миллион? И как насчет нашей будущей ликвидации? Или нам суждено оставаться здесь вечно? - Вы здесь будете оставаться столько, сколько понадобится для вашего выздоровления, - выкрикнул Спрюс. - И только после этого... Он закрыл рот, сверкнул глазами, а затем все же, очевидно, пересилив себя, заявил: - После длительного контакта с вами даже самые крепкие заражаются чертами, характерными вашему роду. После возвращения приходится проходить реабилитацию, чтобы избавиться от них. Я уже давно ощущаю себя запятнанным... - Поместите его над огнем, - приказал Таргофф. - Мы вытянем из него всю правду. - Нет, нет! Вам этого не удастся! - закричал Спрюс. - Не удастся! Мне давным-давно следовало это сделать! Но кто знает, может быть... Он упал на землю, и кожа его стала быстро голубеть. Доктор Стейнберг, один из членов Комитета, осмотрел его. Но и без этого всем давно стало ясно, что этот человек умер. - Нужно убрать его отсюда, - сказал Таргофф. - Я бы посоветовал сделать вскрытие. Мы будем ждать ваш отчет, доктор. - Каменным ножом, без необходимых препаратов, без микроскопа? Какого рода отчет вы ожидаете? - вскричал Стейнберг. - Впрочем, было бы очень интересно, в самом деле, взглянуть на внутренности этого существа. "Спрюса" унесли. - Я рад, что он не заставил нас признаться в блефе, - сказал Бартон. - Если бы он молчал, то нам ничего не оставалось бы делать, как признать себя побежденными. - Значит, вы действительно не собирались подвергать его пыткам? - удивился Фригейт. - Хотя я надеялся, что вы запугивали его. Правда, черт вас знает. Голова идет кругом. От вас всего можно ожидать. По крайней мере, я бы сразу же ушел, скорее всего, навсегда бы ушел от вас. - Ну, ну, Питер, - начал успокаивать американца Руах. - У нас никогда не было никаких кровожадных намерений относительно этого лже-Спрюса. Он прав, если бы мы применили пытки, то были бы ничуть не лучше Геринга и его приспешников. Но мы могли бы использовать против него другие средства. Например, гипноз. Если мне не изменяет память, вы, Бартон, на Земле были специалистом в этой области? Бартон кивнул, но ничего не ответил. - Но вот в чем неприятность, - начал Таргофф, - мы ведь так и не знаем, добрались ли мы до истины. Может быть, он нам все врал. Монат выдвигал предположения, и если они были неверны, Спрюс мог довольно легко увести нас в сторону, соглашаясь с этими выдумками. Я бы сказал, что сейчас ни в чем нельзя быть уверенным относительно этого дурацкого допроса. Надо было действовать как-то по другому. Они согласились в одном. Теперь, когда Они, кем бы Они не были, знают о зрительных способностях Казза и его соплеменников, возможность обнаружить еще одного их агента отпадает. Они наверняка предпримут надлежащие меры для исправления своей ошибки. Стейнберг вернулся ровно через два часа. - Нет ничего, чем бы он отличался от любого другого представителя вида "гомо сапиенс". Кроме вот этого небольшого устройства. - Он протянул черный блестящий шарик, размером со спичечную головку. - Я обнаружил это на поверхности лобной доли мозга. Он подсоединялся с помощью проволочек к некоторым областям мозга и был заметен только под определенным углом зрения. Мне просто повезло, что я это обнаружил. Я думаю, что Спрюс убил себя с помощью этого устройства, буквально подумав, что надо умереть. Каким-то образом шарик преобразует желание умереть в соответствующее действие. Возможно, он реагирует на мысль выделением какого-нибудь яда, распознать который у меня сейчас нет никакой возможности. - С этими словами он передал шарик членам Комитета. Глава 18 Тридцатью днями позже, перед самым восходом солнца, Бартон, Фригейт, Руах и Казз возвращались из плавания вверх по Реке. Вокруг них клубился густой холодный туман, поднимавшийся в эти последние часы ночи над Рекой на высоту до 5 - 8 футов. Ничего не было видно далее, чем на длину прыжка с места сильного мужчины. Бартон стоял на носу одномачтовой бамбуковой лодки. Он знал, что они находятся недалеко от западного берега, так как в относительно мелких местах течение заметно ослабевало, а они только что свернули с середины Реки к левому берегу. Если его расчеты верны, они должны находиться поблизости от развалин "чертогов Геринга". В любое мгновение он ожидал увидеть полосу более интенсивной тьмы, возникающую из темных вод - берег земли, которую он теперь называл Домом. Дом для Бартона всегда был местом, из которого он отправлялся в очередное путешествие, местом отдыха, временной крепостью, где можно без помех писать книгу о своей последней экспедиции, берлогой, где зализывались раны, боевой рубкой, из которой он высматривал новые земли, подлежащие обследованию. Всего лишь через две недели после смерти Спрюса Бартон ощутил необходимость податься в какое-нибудь другое место. Он прослышал, что на западном берегу, примерно в 100 милях вверх по Реке, обнаружили медь. Это был берег, заселенный на протяжении пятнадцати миль сарматами пятого века до н.э. и голландцами из тринадцатого века н.э. Бартон не очень-то верил в правдивость этого слуха, но это давало ему долгожданный повод отправиться в путь. Он пустился в плавание, не обращая внимания на мольбы Алисы взять ее с собой. Теперь, месяц спустя, после многих приключений - некоторые из них были даже весьма приятными - они были почти дома. Слух оказался вовсе не беспочвенным. Медь была, но в ничтожных количествах. Поэтому четверка забралась в свою лодку, предвкушая легкое плавание вниз по течению с наполненными непрекращающимся ветром парусами. Днем они плыли, приставая к берегу во время еды повсюду, где встречались дружелюбные люди, позволявшие странникам воспользоваться своими чашными камнями. Ночью они или спали среди дружественных аборигенов, или плыли в темноте мимо враждебных берегов. Последним этапом их поездки стал проход опасного участка Реки после захода солнца. Прежде чем попасть домой, нужно было пройти мимо сектора долины, в котором на одной стороне жили охочие до рабов мохауки восемнадцатого века, а на другой столь же алчные карфагеняне третьего века до н.э. Проскользнув мимо них под покровом тумана, они почувствовали себя почти что дома. Внезапно Бартон произнес: - Вот и берег! Пит, спускай мачту. Казз, Лев, за весла! Через несколько минут после достижения берега они вытащили свое легкое судно из воды и затащили на пологий берег. Теперь, когда они выбрались из тумана, стало видно, как светлеет небо над восточными горами. - Считавшиеся мертвыми возвращаются живыми! - продекламировал Бартон. - Мы в десяти шагах от чашного камня у развалин. Он окинул взглядом бамбуковые хижины. Нигде не виднелось ни одной живой души. Долина спала. - Вам не кажется, - удивился он, - странным то, что до сих пор никто еще не поднялся? По крайней мере, нас должны были окликнуть часовые! Фригейт указал в сторону смотровой башни справа от них. Бартон выругался: - Черт побери, эти негодяи или спят, или бросили свой пост! Но он уже почувствовал, что дело было не этом. Он ничего не сказал остальным, но только ступив на берег, он уже был уверен, что здесь что-то неладно. Высоко поднимая ноги в высокой траве, он побежал к хижине, в которой жил вместе с Алисой. Алиса спала на ложе из бамбука и травы справа от входа, завернувшись в одеяло из полотнищ, скрепленных магнитными застежками, так что виднелась только одна голова. Бартон откинул одеяло, встал на колени перед свернувшимся на низком ложе в калачик телом и приподнял ее за плечи. У нее был здоровый цвет лица и нормальное дыхание. Бартон трижды окликнул ее по имени. Женщина продолжала спать. Он резко ударил ее по щекам, отчего на них быстро проступили красные пятна. Веки ее дрогнули, но через мгновение она снова спала крепким сном. К этому времени подоспели Фригейт и Руах. - Мы заглянули в несколько хижин, - сказал Фригейт. - Все спят. Я попробовал разбудить одну пару, но безрезультатно. Что-то здесь неладно! - Кто, как вы думаете, усыпил их? И кому это может понадобиться? - спросил Бартон. - Что? Да! Именно, Спрюс! Спрюс и его шайка! - Зачем? - В голосе Фригейта зазвучал испуг. - Они ищут меня! Они, должно быть, пришли под покровом тумана и каким-то образом усыпили всю эту местность! - Это несложно сделать усыпляющим газом, - заметил Руах. - Хотя люди, обладающие таким могуществом, как Они, могут иметь устройства, которые нам и не снились. - Они ищут меня, - тихо повторил Бартон. - Если это так, то Они, возможно, вернутся сюда следующей ночью, - кивнул Фригейт. - Но зачем Им искать вас? За Бартона ответил Руах. - Потому что он, насколько нам известно, единственный человек, проснувшийся на стадии, предшествовавшей Воскрешению. Почему такое случилось - неизвестно. Очевидно, произошло что-то непредвиденное. Возможно, это тайна и для Них. Я склонен думать, что Они обсуждали этот случай и в конце концов решили похитить Бартона для наблюдений или какой-нибудь другой только им известной цели. - Наверное, Они хотят стереть в моей памяти все, что я видел в той камере с плавающими телами, - пожал плечами Бартон. - И Они вполне могут сделать это. По крайней мере, мне кажется, что для их науки это не проблема. - Но вы уже многим рассказали об этом, - удивился Фригейт. - Какой смысл Им ловить вас? Все равно Им не удастся выследить всех людей, с которыми вы поделились своими впечатлениями по этому поводу, а тем более убрать из их памяти ваш рассказ. - Разве в этом есть необходимость? А кто поверил моему рассказу? Иногда я сам в нем сомневаюсь! - Любые мудрствования сейчас бесплодны, - сказал Руах. - Нам следует что-то решительно предпринять! - Ричард! - пронзительно вскрикнула Алиса, и все повернулись в ее сторону. Она сидела и с ужасом смотрела на них. В течение нескольких минут они втолковывали ей, что же произошло. Наконец она сказала: - Поэтому-то туман и покрыл землю! Мне тогда это показалось странным, но, разумеется, я никогда не смогла бы сообразить, что происходит на самом деле. - Забирайте свои чаши. Все, что хотите взять, сложите в мешки. Мы уходим прямо сейчас. Я хочу убраться отсюда еще до того, как начнут просыпаться остальные, - решительно заявил Бартон. Алиса еще шире раскрыла глаза: - Но куда мы пойдем? - Куда угодно! Нам нельзя здесь оставаться! Мне тоже не хочется уходить, поверьте мне, но оставаться здесь и бороться с Ними - пустая трата времени. Так я даю Им фору - Они ведь знают, где я нахожусь. Я уже говорил вам, что моя цель - найти истоки Реки. И даже если туда нет пути, я обязательно его найду - можете закладывать свои души! Тем временем, я уверен, Они будут искать меня повсюду. Тот факт, что Они еще не нашли меня, позволяет предположить, что у Них нет средств для мгновенного обнаружения любого человеческого индивидуума. Они, может быть, и заклеймили нас как скотину, - он указал на незримый символ на своем лбу, - но даже среди скота есть бродяги. А мы, к тому же, скот с мозгами! Он повернулся к остальным: - Я вас всех приглашаю идти. Идти вместе со мной. И если вы согласитесь, я буду очень польщен. - Я должен взять Моната, - сказал Казз. - Думаю, что он не захотел бы оставаться. Бартон поморщился: - Старый милый Монат! Мне ужасно не хочется этого делать, но я не могу иначе! Он не может идти вместе со мной! Он слишком выделяется. Их агентам не составит особого труда определить местонахождение любого, кто обладает такой запоминающейся внешностью! Мне очень жаль, но он должен остаться здесь! В глазах Казза застыли слезы. Надтреснутым голосом он произнес: - Бартон-нак, значит, я тоже не могу идти? Ведь я тоже сильно выделяюсь среди людей! Бартон почувствовал, что слезы наполняют его собственные глаза. - В твоем случае мы можем рискнуть. В конце концов, твоих соплеменников здесь должно быть довольно много. Во время нашего путешествия мы уже видели, если не ошибаюсь, человек тридцать или больше. - Но до сих пор ни одной женщины, Бартон-нак, - печально покачал головой Казз. Но тут же улыбнулся. - Но может быть, мне все же повезет, если я пойду с вами, Бартон-нак, вверх по Реке? Но улыбка тут же сбежала с его лица. - Нет, черт побери! Я не пойду! Я не могу причинить боль Монату. Он и я... Другие считают, что мы уродливы как чудовища. Поэтому мы стали как братья. Он - не мой "нак", но ближе всех остальных к этому. Поэтому я остаюсь! Он подошел к Бартону, сжал его в объятиях так, что тот едва не испустил дух, отпустил, пожал руки остальным, заставив их корчиться от боли. Повернулся и поплелся прочь. Руах, держась за онемевшую руку, прошептал: - Ваша затея бесплодна, Бартон. Разве вы не понимаете, что можно плыть по этой Реке хоть тысячу лет и все равно быть в миллионе миль, если не больше, от ее конца? Я тоже остаюсь здесь! Мои соплеменники нуждаются во мне! Кроме того, Спрюс четко дал понять, что мы должны стремиться к духовному совершенству, а не бороться с Теми, кто дал нам возможность существовать. На смуглом лице Бартона сверкнули зубы, он поднял чашу, как будто она была оружием. - Я не просил помещать меня сюда! Как и не просил рождения на Земле! И я не намерен раболепствовать перед чьими-то предписаниями! Я намерен во что бы то ни стало отыскать истоки этой Реки. Разве вам это не интересно? И даже если я не сделаю это, то, по крайней мере, получу удовольствие и очень многое узнаю по дороге. Вскоре жители долины начали появляться из дверей своих хижин, спотыкаясь и позевывая, потирая опухшие лица. Руах не смотрел на них, он глядел на то, как тугой парус гнал против течения Реки небольшую бамбуковую лодку. За рулем стоял Бартон. Он обернулся только один раз и помахал чашей. Солнце заиграло на ней множеством сверкающих зайчиков. Руах подумал, что Бартон, наверное, действительно счастлив тому, что его вынудили принять подобное решение. Теперь он сможет избежать проклятой ответственности - управлять этим маленьким государством. Бартон теперь волен поступать, как ему заблагорассудится! Теперь он волен выйти на путь величайшего из всех его приключений. - Я полагаю, что так будет лучше, - прошептал сам себе Руах. - Человек может найти в дороге спасение, если он к этому стремится... Впрочем, спасение можно найти и сидя дома. Это зависит только от человека. А тем временем я, подобно персонажу Вольтера - как там его звали?.. Земные имена начинают ускользать от меня... - буду ухаживать за своим маленьким садиком. Он с затаенной завистью смотрел вслед Бартону, но боялся признаться себе в этом. - Кто знает?.. Может быть, он когда-нибудь встретится с Вольтером?.. Он вздохнул, а затем улыбнулся: - Но с другой стороны, Вольтер может в любой момент оказаться в моем государстве! В любой день он может объявиться возле меня! Глава 19 - Я ненавижу тебя, Герман Геринг! Голос то поднимался до крика, то застревал, словно зуб шестеренки его сна сцеплялся с зубцами сна другого человека, прокручивался по нему, а затем снова выходил из зацепления. Покачиваясь на гребне пульсирующего гипнотического состояния, Ричард Френсис Бартон знал, что видит сон. Но ничего не мог поделать с этим. К нему вернулся тот первый его сон. Все было как в тумане. В свете вспыхнувшей молнии он увидел себя в невообразимой камере. В той необозримой камере с плавающими телами. Еще одна вспышка - безымянные Опекуны находят его и возвращают ко сну. Затем короткие обрывки сна, виденного им перед настоящим Воскрешением на берегах Реки. Бог - красивый старик в одежде джентльмена средней руки викторианской эпохи с соответствующим достатком и воспитанием - тыкал ему под ребра стальной тростью и говорил, что он должен за плоть. - Что? Какую плоть? - удивился Бартон, смутно сознавая, что он бормочет во сне. - Плати! - приказал Бог. Его лицо расплылось, затем на нем начали проявляться черты самого Бартона. Пять лет назад, в том первом сне, Бог не ответил. Теперь же он сказал: - Сделай свое Воскрешение достойным потраченного мною времени, ты, болван! Мне стоило гигантских расходов и еще более гигантских страданий дать тебе и всем этим ничтожествам, этим ничего не стоящим идиотам, вторую возможность! - Вторую возможность чего? - опять удивился Бартон. Он ощутил страх перед тем, что мог ответить Бог. И почувствовал огромное облегчение, когда тот, Кто всех отец не ответил ему. Один глаз этого Яхве-Одина /Яхве - в иудаизме непроизносимое имя Бога, открытое Богом Моисею. Один - в скандинавской мифологии верховный бог./ пропал, и из пустой глазницы ослепительно сияло адское пламя. Затем Бог исчез, нет, не исчез, а трансформировался в какую-то огромную серую башню цилиндрической формы, возвышающуюся из серого тумана, ниже которого ревело море. - Чаша! - Он снова увидел человека, который рассказал ему о Большой Чаше. Этот человек слышал об ней от другого, тому рассказала об этом женщина, которая в свою очередь услышала это от... и так далее. Большая Чаша была одной из легенд, которые рассказывали миллиарды людей, живших на берегах Реки, извивающейся подобно змее вокруг планеты от полюса до полюса, вытекая из чего-то недостижимого и впадая в нечто недоступное. Человеку или неандертальцу, неизвестно, удалось пройти через горы на северный полюс. И он увидел Большую Чашу, Черную Башню, Туманный Замок, как раз перед тем, как споткнуться. А может быть, его толкнули. Он упал в холодную речную воду, безумно крича. Упал в воду, скрытую до этого туманом... и умер. Но этот человек пробудился где-то на берегах Реки. Как известно, здесь не было вечной смерти, хотя жалила она столь же мучительно. Он рассказал о том, что видел. И рассказ этот начал путешествовать вдоль Реки быстрее парусной лодки. Вот поэтому Ричард Френсис Бартон, вечный пилигрим и странник, страстно желал взять штурмом этот таинственный бастион Большой Чаши. Он обязательно должен раскрыть тайну Воскрешения и тайну планеты, поскольку он был убежден, что существа, перестроившие эту планету, также возвели и Башню. - Умри, Герман Геринг! Умри и оставь меня в покое! - кричал какой-то человек по-немецки. Бартон открыл глаза. Он ничего не мог различить, кроме бледного сияния многочисленных звезд сквозь открытое окно в дальнем конце хижины. Он перевел взор на что-то темное внутри помещения, где спал. Это были Питер Фригейт и Логу, спящие на циновках у противоположной стены. Он повернул голову и увидел белое полотнище, на котором спала Алиса. Ее бледное лицо было повернуто к нему, и темная копна волос разметалась по земле рядом с циновкой. В этот вечер одномачтовая лодка, на которой он и трое его спутников плыли по Реке, причалила к мирному берегу. Маленькое государство Совьерия было населено большей частью англичанами шестнадцатого века, хотя главой его был американец, живший в конце восемнадцатого и начале девятнадцатого веков. Джон Совьер, основатель "потерянного штата" Франклина, ставший потом штатом Теннесси, встретил Бартона и его спутников с распростертыми объятиями. Совьер и его народ не признавали рабства и не задерживали гостей дольше, чем они сами того хотели. После того, как он разрешил путешественникам наполнить чаши и поесть, Совьер пригласил их на пирушку. Она была устроена в честь празднования Дня Воскрешения. После этого он провел их на постоялый двор для гостей. Бартон обычно засыпал очень быстро, но сейчас никак не мог уснуть. Все остальные уже начали глубоко дышать и похрапывать, а его еще долго не могла сморить усталость. После ужасного кратковременного сна, показавшегося ему вечным, он проснулся, услышав голос, вплетавшийся в его сновидения. "Герман Геринг", - подумал он. Он убил этого немца, но Геринг должен был воскреснуть где-то на берегах Реки. Человек, который сейчас стонет и кричит в соседней хижине, тоже, наверное, один из тех, кто страдал из-за притеснений Геринга. Но где? На Земле? Или в Речной Долине? Бартон сбросил темное полотнище и быстро бесшумно встал. Он застегнул кильт магнитными кнопками, нацепил пояс из человеческой кожи и проверил, есть ли в ножнах кремневый нож. Взяв короткое массивное копье с каменным острием, он вышел из хижины. Хотя у этой планеты не было луны, но было светло, как в полнолуние на Земле. Это сияли огромные многоцветные звезды и бледные туманности межзвездного газа. Постоялый двор располагался в полутора милях от Реки, на одном из холмов второго ряда, окаймлявших равнину. Он состоял из семи хижин, представлявших собой однокомнатные бамбуковые строения с крышей из листьев. На некотором удалении от них, под огромными ветвями железных деревьев, сосен и дубов находилось круглое огороженное строение - резиденция должностных лиц Совьерии. Высокие башни из бамбука были расставлены через каждые полмили вдоль берега Реки. Всю ночь на площадках этих башен горели факелы, откуда часовые вели наблюдения во избежание неожиданных нападений. Внимательно осмотревшись, Бартон подошел к хижине, из которой раздавались стоны и крики. Он отодвинул в сторону занавес из травы. Свет звезд через открытое окно падал на лицо спящего. Бартон свистнул от изумления. Он узнал светлые волосы и массивные черты спящего молодого человека. Бартон босиком осторожно начал подкрадываться к нему. Спящий застонал, закрыл лицо рукой и повернулся на другой бок. Бартон замер, но затем так же осторожно снова двинулся вперед. Он положил копье на землю, вытащил кинжал и слегка прикоснулся кончиком оружия к впадине на горле спящего. Рука упала с лица, глаза открылись и посмотрели на Бартона. Англичанин кивнул и крепко прикрыл рукой рот немца. - Слушай, Геринг! Попробуй только шелохнуться или заорать! Я снова убью тебя! - Светлоголубые глаза немца казались в полумраке темными, однако было видно, как его лицо побледнело от ужаса. Он затрепетал и попытался сесть, но тут же откинулся назад, так как кремень ножа впился в его горло. - Сколько времени вы здесь находитесь? - тихо прошептал Бартон. - Кто?.. - Геринг начал говорить по-английски, но затем его глаза раскрылись еще больше. - Вы? Ричард Бартон? Мне не снится? Это вы? Бартон уловил запах жевательной резинки в дыхании немца и вонь от пропитанного потом матраца, на котором тот лежал. По сравнению с последней их встречей Геринг заметно похудел. - Я не знаю, сколько я здесь пробыл, - промямлил Геринг. - Который сейчас час? - Примерно час до рассвета. Вчера был день Праздника Воскрешения. - Значит, я здесь уже целых три дня. Мне хотелось бы напиться воды. Можно? Мое горло пересохло, как у мумии! - Неудивительно, - усмехнулся Бартон. - Вы сами как мумия - раз пристрастились к резинке. Бартон встал, указал копьем на сосуд из обожженной глины на бамбуковом столике и произнес: - Можете, если хотите, напиться. Но не пытайтесь сделать что-нибудь еще. Геринг медленно поднялся и, шатаясь, направился к столику. - Даже если бы я и хотел, я не могу оказать вам сопротивление - я слишком слаб. - Он с шумом напился и поставил сосуд на стол, взяв оттуда яблоко. Откусив кусок, он сказал: - Что вы здесь делаете? Я думал, что избавился от вас. - Сначала ответьте на мои вопросы, - приказал Бартон, - и поживее. Вы поставили передо мной проблему, которая мне очень не нравится. Глава 20 Геринг начал было жевать, но затем перестал, взглянул на Бартона и произнес: - Какую проблему? У меня здесь нет никакой власти и я не могу ничего с вами сделать, даже если бы хотел. Я здесь просто гость. Чертовски скромные люди - эти наши хозяева. Они не беспокоят меня, если не считать того, что то и дело спрашивают, все ли у меня в порядке? Правда, я не знаю, сколько времени они позволят мне оставаться здесь, не отрабатывая содержание. - Вы не выходили из хижины? - нетерпеливо оборвал его Бартон. - Тогда кто же наполнял для вас чашу? Откуда у вас столько наркотической резинки? Геринг хитро улыбнулся. - У меня были кое-какие припасы... примерно в тысяче миль отсюда выше по Реке. - Конечно же, отнятые силой у каких-нибудь несчастных рабов, - зло прошипел Бартон. - Коли у вас так хорошо все получалось, зачем вам нужно было уходить оттуда? Геринг всхлипнул: - Я... мне пришлось убраться оттуда. Я больше не был им нужен. Я утратил свое влияние на них, проведя очень много времени в пьянстве, курении марихуаны и жевании резинки. Они сказали, что я слишком размягчился. Они убили бы меня или сделали рабом, если бы я вовремя не удрал. Поэтому одной прекрасной ночью... на лодке... я благополучно смылся и плыл по течению, пока не попал сюда. Я обменял часть своих запасов на двухнедельное пребывание здесь, и вот из этого срока прошло три дня. Бартон изумленно уставился на Геринга. - Вы же знали, что случится, если злоупотреблять резинкой! - сказал он. - Кошмары, галлюцинации, иллюзии. Полный моральный и физический износ. Вы, должно быть, видели, что случалось с любителями этого наркотика? - У меня и на Земле было пагубное пристрастие к морфию! - вскричал Геринг. - Я боролся с этим злом, и, представьте себе, на какое-то время мне удалось победить его. Затем, когда дела Третьего Рейха стали ухудшаться - а мои собственные тоже становились все хуже и хуже - когда Гитлер стал докучать мне, я снова пристрастился к наркотику. Но здесь, когда я очнулся для новой жизни в молодом теле, когда казалось, что передо мною вечность жизни и молодости, когда здесь не оказалось ни сурового Бога на небесах, ни дьявола в аду, которые могли бы в чем-то остановить меня, я подумал, что могу поступать, как мне заблагорассудится. Здесь я мог бы стать даже более великим, чем фюрер там, на Земле! Эта маленькая страна, где вы встретили меня, была для меня только началом! Я уже видел перед собой Империю, простирающуюся на тысячи миль вверх и вниз по Реке, по обоим берегам! У меня было бы в десятки раз больше подданных, чем Гитлер даже мог мечтать! Он снова заплакал, затем затих, чтобы опять выпить воды. После этого он вытер губы тыльной стороной ладони и положил в рот еще кусочек жвачки. Лицо его стало менее возбужденным; по мере того, как он жевал, на нем проступало выражение блаженства. - Меня преследовали кошмары, в которых вы всаживали копье мне в живот. Когда я просыпался, мой живот болел так, будто кремень в самом деле проткнул мои кишки. Поэтому я стал прибегать к резинке, чтобы избавиться от боли и унижения. Сначала резинка помогала - я был Великим. Я был Хозяином Мира - Гитлером, Наполеоном, Цезарем, Чингиз-ханом, Александром Великим - одним человеком, объединившим все эти образы в единый конгломерат. Я снова был командиром эскадрильи "Алая Смерть". Да, это были счастливые деньки - во многих отношениях самые счастливые в моей жизни. Но эйфория быстро уступила место омерзению. Я погружался в ад. Я видел себя, обвинявшего себя же самого, а позади обвинителя миллион других. Но не Герингов, а жертв "великого и славного героя", этого циничного безумца Гитлера, которого я так боготворил. Во имя которого я совершил так много преступлений. - Вы признаете, что были преступником? - спросил Бартон. - Это уже что-то новое по сравнению с тем, что вы мне раньше рассказывали. Тогда вы говорили, что вас бы оправдали во всем, совершенном вами, и что вас предали... На мгновение он замолчал, осознав, что отвлекся от своего первоначального намерения. - То, что в вас пробудился призрак совести, довольно невероятно. Но, возможно, это объясняется тем, что особенно озадачивает пуритан - почему вместе с пищей чаши предлагают спиртное, марихуану и наркотическую жвачку. По крайней мере, наркотическая жвачка, видимо, является даром, в котором скрыта хитро замаскированная ловушка, опасная для злоупотребляющих этим наркотиком. Бартон приблизился к Герингу. Глаза немца были полузакрыты, челюсть отвисла. - Вы знаете, кто я. Я путешествую под чужим именем. У меня есть для этого свои причины. Вы помните Спрюса, одного из ваших рабов? После того, как вы были убиты, его разоблачили, причем совершенно случайно, как одного из тех, кто каким-то образом воскресил из мертвых все человечество. Из тех, кого мы стали называть этикалами, от слова "этика", за неимением лучшего названия. Геринг, вы слышите меня? Немец кивнул. - Спрюс покончил с собой, - продолжал Бартон, - прежде чем нам удалось вытянуть из него все, что мы хотели узнать. Позже кто-то из его соплеменников появился в нашей местности и на время усыпил всех, вероятно, с помощью усыпляющего газа, намереваясь, очевидно, забрать меня в свою штаб-квартиру. Но они промахнулись. Меня тогда не было на месте, я путешествовал вверх по Реке. Когда же я вернулся, то сразу понял, что меня ищут, и вот с тех пор я, если можно так сказать, нахожусь в бегах. Геринг, вы поняли меня? Бартон стал отчаянно шлепать по щекам бывшего рейхсмаршала. Через некоторое время Геринг открыл глаза. - Я слышал вас, Бартон, - прошептал немец. - Просто мне казалось, что на все это не стоило отвечать. Все это такая чепуха! Вот если бы уплыть отсюда куда-нибудь далеко-далеко... - Молчите и слушайте, - зло прошипел Бартон. - У этикалов повсюду есть свои агенты, которые разыскивают меня. Поэтому я не могу позволить себе оставить вас в живых. Вы понимаете это? Даже если бы вы были мне другом, я все равно не смог бы вам довериться. Да вы теперь и не человек. Вы - жвачное животное! Геринг хихикнул, приблизился к Бартону и попытался обвить руками его шею. Бартон оттолкнул немца так, что тот споткнулся о столик и еле удержался от падения, вцепившись в его край. - Это очень забавно, - усмехнулся немец. - В тот самый день, когда я попал сюда, какой-то человек спросил у меня, не видел ли я вас. Он подробно описал вас и назвал ваше имя. А я сказал ему, что когда-то очень хорошо вас знал - даже слишком хорошо - и я надеюсь, что никогда больше с вами не встречусь. Если только вы сами не окажетесь в моей власти. На что тот человек сказал, чтобы я сразу же известил его, как только увижу вас. А еще он сказал, что за это мне будет вознаграждение. Бартон все понял. Не теряя зря времени, он бросился на Геринга и схватил его обеими руками. Геринг завопил от боли. - Что вы хотите? Еще раз убить меня? - прохрипел немец. - Нет. Но только при одном условии. Мне нужно имя того человека, который расспрашивал обо мне. Иначе... - Давайте! Давайте, убивайте меня! - закричал Геринг. - Что из этого? Я проснусь где-нибудь еще, в тысячах миль отсюда, уже вне вашей досягаемости. Бартон указал на коробку из бамбука, стоявшую в углу хижины, догадываясь, что Геринг хранит в ней запас своей жвачки. - Но вы же проснетесь без этого! Как вы сможете там добыть такое количество этой дряни? - Черт бы вас побрал! - крикнул Геринг и попытался вырваться, чтобы схватить коробку. - Скажите мне его имя! - встряхивая немца, прошипел Бартон. - Или я сейчас же заберу жвачку и вышвырну ее в Реку! - Агню! Его имя Агню! Только отстаньте от меня! Его зовут Роджер Агню. Он спит в хижине напротив Круглого Дома, - захныкал Геринг. - Я еще займусь вами позже, - сказал Бартон и рубанул ладонью по шее немца. Внезапно за его спиной возник какой-то шум, и Бартон резко обернулся. Он увидел человека, припавшего к земле перед входом в хижину. Человек понял, что его увидели, вскочил на ноги и бросился прочь. Бартон выбежал за ним, и через минуту оба скрылись среди высоких сосен и дубов, покрывавших холмы. Преследуемый Бартоном человек скрылся в высокой, по пояс, траве. Бартон замедлил бег. Внезапно впереди мелькнуло белое пятно - отражение света звезд на белой коже. Погоня продолжилась. Бартон надеялся, что этикал не убьет себя тотчас, как будет пойман. У Бартона был план, как извлечь из агента нужную ему информацию, если только удастся сразу вышибить из него сознание. Этот план включал в себя гипноз, но сперва нужно было поймать этикала. Возможно, у него в тело было встроено что-то для беспроволочной связи, и сейчас он общается со своими соотечественниками. Если это так, то Они прибудут на своих летающих машинах, и тогда он проиграл! Бартон остановился. Он потерял добычу из виду, и единственное, что ему сейчас оставалось, это поднять Алису и остальных и бежать. Вероятно, на этот раз им лучше уйти в горы и на некоторое время спрятаться там. Но сначала ему нужно было обязательно побывать в хижине Агню. Маловероятно, что Агню вернется туда, но попытаться нужно было обязательно. Глава 21 Бартон вышел к хижине вовремя. Он заметил, как мелькнула спина входящего в нее человека. Бартон сделал круг, чтобы оказаться перед хижиной с той стороны, где в темноте холмов и деревьев он мог дольше находиться незамеченным. Пригнувшись к самой земле, он осторожно крался, пока не оказался перед входной дверью. Вдруг позади раздался громкий крик, и, мгновенно обернувшись, Бартон увидел ковыляющего к нему Германа Геринга. Немец громко кричал по-немецки, предупреждая Агню о том, что Бартон находится у хижины. В одной руке немец держал длинное копье, замахиваясь им на англичанина. Бартон развернулся и с размаху ударил в тонкую бамбуковую дверь. Его плечо проломило непрочную преграду, сорвав с деревянных петель. Дверь влетела внутрь, ударив стоявшего за ней Агню. Бартон, дверь и Агню упали на пол, причем Агню оказался под дверью. Бартон скатился с двери, вскочил и прыгнул на нее обеими ногами. Агню дико вскрикнул и больше не издавал ни звука. Бартон отодвинул дверь чуть в сторону и увидел свою жертву лежащей без сознания с разбитым носом, из которого текла кровь. Хорошо! Теперь, если шум не привлек внимания стражи и если ему удастся достаточно быстро управиться с Герингом, он сможет осуществить свой план. Бартон поднял голову как раз вовремя, чтобы увидеть длинный черный предмет, со свистом летящий к нему. Он бросился в сторону, и копье воткнулось с чмокающим звуком в грязный пол хижины. Его древко дрожало, как тело гремучей змеи, изготовившейся к броску. Бартон ступил на порог и, оценив расстояние до Геринга, метнул в него копье. Оно воткнулось в живот немца, и тот, взмахнув в воздухе руками, вскрикнул и упал на бок. Бартон вернулся в хижину, взвалил обмякшее тело Агню на плечо и вышел наружу. Теперь стали слышны крики из Круглого Дома. Появились факелы. Истошно орал часовой с ближайшей сторожевой башни. Геринг сидел, скрючившись на земле, вцепившись в древко копья обеими руками. Широко разинув рот, он не сводил глаз с Бартона. - Вы... вы снова это сделали! Вы... Он повернулся лицом вниз и издал предсмертный горловой клекот. Агню пришел в себя и, бешено извиваясь, освободился от захвата Бартона, упав при этом на землю. В отличие от Геринга, он не издавал ни звука. Видимо, у него было столько же причин не производить лишнего шума, как и у Бартона - а может быть, даже и больше. Бартон был настолько ошеломлен, что так и остался стоять с куском полотнища в руках, которым были обмотаны бедра Агню. Бартон хотел было швырнуть со злости материю о землю, но вдруг почувствовал что-то твердое и квадратное внутри подкладки полотнища. Он переложил материю в левую руку, выдернул свое копье из тела мертвого немца и побежал за Агню. Этикал спустил на воду одну из бамбуковых лодок, лежавших на пляже вдоль берега. Он отчаянно греб по залитой звездным светом Реке, часто оборачиваясь назад. Бартон поднял копье над плечом и метнул его. Это было короткое копье с толстым древком, предназначенное не для метания, а для рукопашного боя. Однако летело оно по прямой линии, и траектория полета окончилась в спине Агню. Этикал упал вперед, накренив свое легкое суденышко. Лодка перевернулась, а Агню так больше и не появился из воды. Бартон выругался. Он хотел поймать этикала живым, но и не мог допустить, чтобы тот сбежал живым. Оставался шанс, что Агню до сих пор не связался с другими этикалами. Он отправился назад, к хижинам гостей. Вдоль берега раздавался грохот барабанов, и люди с зажженными факелами спешили к Круглому Дому. Бартон остановил какую-то женщину и попросил у нее на минутку факел. Она передала ему факел и стала засыпать вопросами. Он отвечал, что, наверное, обитатели противоположного берега совершили набег. Женщина всплеснула руками и поспешила к собравшимся у ограды Круглого Дома. Бартон воткнул факел в прибрежный ил и осмотрел полотнище, которое стащил с этикала. В подкладке он обнаружил карман, закрытый двумя тонкими магнитными застежками, которые легко открылись; Бартон вынул из него какой-то предмет и при свете факела принялся осматривать его. Он долго сидел на корточках, не в силах отвести взгляд, находясь в состоянии почти паралитического удивления. Фотография на этой планете, на которой не существовало фотокамер, была делом неслыханным. Но то, что на снимке оказался он, было еще более невероятным. Этот снимок нельзя было сделать здесь, на этой планете! Его можно было сделать только на планете Земля, на той Земле, которая теперь затерялась в столпотворении звезд где-то на сверкающем небе, и одному Богу было известно, в скольких тысячах лет во времени. Невероятность громоздилась на невероятности. Но снимок был сделан в такое время и в таком месте, где - он был абсолютно уверен - не могло быть нацеленного на него фотоаппарата. Его усы были убраны с лица, но тот, кто производил ретушировку негатива, не побеспокоился о том, чтобы убрать фон и одежду. Вот он, чудесным образом запечатленный по пояс и заточенный в плоский предмет из какого-то прозрачного вещества. Плоский? Когда он повернул снимок, то увидел, что его изображение поворачивается к нему в профиль. Если же он держал его прямо перед собой, то видел свое изображение в три четверти. - В 1848 году, - прошептал он про себя, - когда я был двадцатисемилетним младшим офицером Ост-Индской армии. А это - голубые горы Гоа. Это, должно быть, сделано, когда я был там на отдыхе. Но, Бог мой, как? Кем? И каким образом этикалам удалось заполучить этот снимок? Агню, очевидно, носил этот снимок, чтобы точно идентифицировать любого человека, похожего на Бартона. Вероятно, каждый из выслеживающих его охотников имеет такой же снимок. Его ищут вверх и вниз по Реке, наверное, десятки тысяч Их. Кто знает, сколько имеется в Их распоряжении агентов и как сильно Они жаждут его найти. И почему он Им так нужен? Положив снимок на место, он направился к своей хижине. И в это мгновение Бартон мельком бросил взгляд в сторону горных вершин - непроходимых громадин, сжавших Речную Долину с обеих сторон. Что-то мелькнуло на фоне яркого покрывала межзвездного газа. Оно появилось всего лишь на миг, а затем исчезло. Несколькими секундами позже оно возникло из ничего, оказавшись темным полукруглым предметом, но затем исчезло вновь. Вскоре показался второй летательный аппарат, возникший на небольшой высоте, но, как и первый, через мгновение он исчез из вида. "Этикалы заберут меня отсюда, а обитатели Совьерии удивятся, почему они заснули в столь тревожный час". У Бартона не было времени возвращаться в хижину и будить своих друзей. Если он потеряет хоть одно мгновение, то непременно окажется в западне. Бартон повернулся, вбежал в Реку и поплыл к противоположному берегу, находившемуся в полутора-двух милях. Он не успел проплыть и сорока ярдов, как почувствовал над собой присутствие чего-то огромного. Бартон перевернулся на спину и посмотрел вверх. Над ним было только мягкое сияние звезд. Затем, возникнув прямо из воздуха примерно в пятидесяти футах, какой-то диск диаметром около тридцати футов закрыл целый сектор неба. Он исчез почти сразу же, но затем снова оказался в поле зрения Бартона всего лишь в пятнадцати-двадцати футах над ним. "Значит, у Них есть какие-то средства, позволяющие Им видеть ночью на больших расстояниях!" - У-у, шакалы! - закричал он Им. - Все равно я вам не достанусь! Он перевернулся головой вниз, нырнул и поплыл вглубь. Вода стала холоднее. В ушах возникла боль. Хотя глаза его были открыты, он все равно ничего не мог разглядеть. Вдруг давление резко увеличилось. Он понял, что скачок давления вызван чем-то тяжелым, опустившимся в воду. Аппарат погружался в воду вслед за ним! Сейчас для Бартона был только один выход! Им достанется только его мертвое тело - и больше ничего! Он еще раз убежит от Них и снова окажется где-то на берегах Реки, чтобы опять перехитрить Их и нанести ответный удар. Он открыл рот и вдохнул воду глубоко в себя, одновременно носом и ртом. Вода, хлынувшая внутрь его тела, заставила сработать инстинкт самосохранения. Однако огромным усилием воли он удержался от борьбы с наступающей смертью. Умом он понимал, что будет жить снова, но клетки его тела не хотели этого понимать. Они цеплялись за жизнь. Для них не существовало этого воображаемого будущего. Это они исторгли из его захлебнувшегося водой горла вопль отчаяния! Глава 22 - Ааааааааааааа! Крик поднял его с травы. У него было такое ощущение, будто его подбросил какой-то трамплин. В отличие от первого воскрешения, он не почувствовал ни слабости, ни замешательства. Теперь Бартон знал, что его ждет. Он был готов к тому, что очнется на траве возле чашного камня. Но он не был готов к тому, что предстало перед его глазами. Рядом с ним шла битва гигантов. Первым же его побуждением было найти какое-нибудь оружие. Но под рукой ничего не было, кроме чаши, которая всегда была рядом с воскресшим, и пачки полотнищ различного размера, цвета и толщины. Он поднялся, сделал шаг, схватил чашу и стал ждать. При необходимости чашей можно воспользоваться как дубиной. Она, правда, была легкой, но практически не повреждаемой и очень твердой. Однако было похоже, что чудовища, ничего не чувствуя, могут дубасить друг друга весь день. Большинство было не менее восьми футов роста, некоторые даже под девять футов. Их могучие мускулистые плечи были почти трех футов ширины. У них были человеческие, а точнее, почти человеческие тела, белая кожа была покрыта длинными красноватыми или бурыми волосами. Гиганты не были столь заросшими, как шимпанзе, но волос у них больше, чем у любого из виденных Бартоном людей, а ведь он встречался с некоторыми на удивление волосатыми субъектами. Однако выражение лиц у них было нечеловеческим, устрашающим, особенно это подчеркивалось их бешеным рычанием. Глаз почти не было видно под низко нависшим лбом. Огромные носы придавали гигантам вид обезьян с хоботом. Подбородок был резко скошен. В какое-нибудь другое время они, возможно, позабавили бы Бартона. Но только не сейчас. Исторгаемый из их глоток рев был столь же жутким, как рычание льва, а огромные зубы заставили бы даже белого медведя дважды подумать, прежде чем напасть на них. В их кулаках размером с его голову были зажаты дубины - толстые и длинные, как оглобли. Они яростно размахивали этим оружием, и когда оно ударялось о плоть противника, кости ломались с таким хрустом, будто раскалывались сухие деревянные колоды. Правда, иногда ломались и сами дубины. Бартон улучил мгновение, чтобы осмотреться. Освещение было тусклым. Солнце наполовину взошло над горными вершинами противоположного берега Реки. Воздух здесь был намного холоднее, чем в других местах на этой планете, даже холоднее, чем в горах, куда он взбирался во время тщетных попыток преодолеть круто поднимающийся хребет. Один из победителей битвы в поисках очередного противника увидел Бартона. Глаза великана расширились. Какую-то секунду у него был ошеломленный вид, такой же, как и у Бартона, когда тот впервые открыл глаза в этом месте. Возможно, он никогда раньше не видел такого создания, так же как Бартон не видел никого хоть отдаленно похожего на него. Но удивление продолжалось совсем недолго. Гигант взревел, перепрыгнул через искромсанное тело своего прежнего противника и побежал к Бартону, подняв над головой топор, которым можно было уложить и слона. Бартон побежал прочь, сжимая чашу в руке. Если он потеряет ее, то лучше уж умереть сразу. Без нее он умрет с голоду или будет перебиваться рыбой и молодыми побегами бамбука. Ему почти удалось убежать. Бартон сумел быстро протиснуться в открывшуюся перед ним щель между двумя титанами, обхватившими руками друг друга и пытавшимися опрокинуть соперника, и еще одним, который пятился под ударами дубины четвертого. Но в последний момент двое борцов стали валиться в его сторону. Отставленная назад рука одного из великанов зацепила Бартона за левую ногу. Удар был настолько силен, что вогнал ее в землю и мгновенно остановил его бег. Бартон упал навзничь и закричал. Его ступня была раздроблена, и почти все мышцы порваны. Тем не менее, он попытался подняться - ему необходимо было добраться до Реки. Тогда он смог бы уплыть, если, конечно, прежде не потеряет сознание от боли. Он дважды подпрыгнул на правой ноге, но тут же кто-то схватил его сзади. Он взлетел в воздух, перекувырнулся и был пойман прежде, чем начал падать. Титан держал его на вытянутой руке; огромный, могучий кулак сомкнулся вокруг груди Бартона. Он едва дышал, так как ребра были туго стиснуты могучей хваткой. Несмотря на все это, Бартон не выронил свою чашу, а стал бить ею по плечу гиганта. Легко, будто смахнув муху, титан хлопнул по чаше топором и выбил ее из рук Бартона. Чудовище оскалило зубы и согнуло руку, чтобы получше рассмотреть человека. Бартон весил добрых 170 фунтов, но рука гиганта даже не напряглась. Какое-то мгновение Бартон смотрел прямо в тускло-голубые глаза, утонувшие под надбровными дугами черепа гиганта. Затем титан взревел и поднял Бартона над головой. Бартон барабанил кулаками по его огромной руке, отлично сознавая, что все тщетно. Но он не желал сдаваться, подобно пойманному кролику. Несмотря на его безнадежное положение, в сознании Бартона запечатлелось несколько интересных наблюдений. Когда он очнулся, солнце только поднималось над горными вершинами. И хотя с того момента прошло всего лишь несколько минут, солнце должно было уже полностью подняться из-за гор. Но оно висело на той же высоте. Более того, склон долины позволял видеть не менее чем на четыре мили, и было видно, что чашный камень рядом с ним был последним. Дальше были только равнина и Река. Это был конец обитаемой зоны - или... начало Реки. У него не было ни времени, ни желания осмыслить, что это означало. Он просто заметил все это в то время, когда находился в железной хватке гиганта, охваченный болью, яростью и ужасом. Изготовив свой топор, чтобы расколоть череп Бартона, гигант почему-то окаменел и пронзительно закричал. Для Бартона это было чем-то вроде гудка локомотива. Хватка гиганта ослабла, и Бартон свалился на землю. На мгновение он потерял сознание от боли в ноге. Когда сознание вернулось, ему пришлось скрежетать зубами, чтобы не завопить от ужасной боли. Он застонал и сел. Тусклый свет дня померк у него в глазах. Вокруг него с прежней яростью продолжалось сражение, но похоже, сейчас он очутился в крохотной зоне относительного спокойствия. Рядом с ним лежал толстый, как ствол дерева, труп гиганта, едва не убившего его. Затылок великана, который на вид казался настолько массивным, что должен был выдержать удар парового молота, был расколот, как скорлупа ореха. Вокруг слоноподобной туши ползал на четвереньках другой тяжелораненый человек. Взглянув на него, Бартон на мгновение позабыл свою боль. Ужасно искалеченный человек был Германом Герингом. Оба были воскрешены в одном и том же месте. Времени думать о том, что же означало это совпадение, не было. Боль начала возвращаться. Геринг заговорил с ним. Вид у него был такой, что не только что говорить - жить ему оставалось совсем немного. Он был весь окровавлен. Правого глаза не было. Угол рта разорван до самого уха. Одна из рук полностью расплющена. Из кожи на боку торчало ребро. Как ему удавалось при этом оставаться в живых и к тому же еще ползать - этого Бартон не мог постичь. - Ты... ты! - хрипло начал Геринг по-немецки. Внезапно он обмяк. Из его рта на ноги Бартона брызнул фонтан крови, глаза остекленели. Интересно, что хотел сказать ему Геринг. Но это сейчас не имело никакого значения. Ему нужно было думать о более жизненно важных вещах. Примерно в 30 футах от Бартона, спиной к нему, стояли два гиганта. Они тяжело дышали, видимо, отдыхая, прежде чем снова броситься в битву. Затем один что-то сказал другому. В этом не было никаких сомнений. Великан не просто издал рык, он пользовался языком. Бартон, конечно, ничего не понял из сказанного. Он понял только одно - это речь! И для подтверждения этого ему не нужно было слышать модулированный, членораздельный ответ другого. Выходит, это не какая-то доисторическая обезьяна, а одна из рас первобытного человека. Они, должно быть, неведомы земной науке двадцатого столетия, поскольку Фригейт как-то описал ему все ископаемые расы, известные в 2008 году. Он лежал, прислонившись спиной к готическим ребрам павшего великана. Бартон смахнул со своего лица рыжеватые длинные, пропитанные потом волосы титана. Он боролся со рвотой и болью в ноге. Если бы он начал стонать, то мог бы привлечь к себе внимание тех двоих, и они завершили бы работу над ним. Но если они и не обернутся, то каковы шансы у него выжить с его ранами в местности, населенной такими чудовищами? Но еще хуже, чем мучительная боль в ноге, была мысль о том, что в первом же рейсе, как он это назвал, Самоубийственного Экспресса он достиг своей цели. Он оценивал шансы попасть в эту местность как один к десяти миллионам, и он мог бы так и не попасть сюда, даже утопив себя десять тысяч раз. Однако ему сопутствовала фантастическая удача. Такое, возможно, больше никогда не повторится. А он вынужден сейчас терять этот шанс, причем так быстро. Солнце, наполовину высунувшись из-за гор на противоположном берегу Реки, скользило по их вершинам. Это место, о котором он только догадывался, существовало на самом деле. Он очутился здесь с первой же попытки! Теперь, когда зрение его стало ослабевать и боль уменьшилась, он понял, что умирает. Слабость была обусловлена не только раздробленными костями ноги. Должно быть, произошло и внутреннее кровоизлияние. Он попытался еще раз подняться. Он встанет, пусть всего лишь на одной ноге, и погрозит кулаком судьбе-насмешнице и проклянет ее. Он умрет с проклятиями на устах! Глава 23 Алое крыло зари слегка коснулось его глаз. Он поднялся на ноги, зная, что раны должны быть исцелены и он снова здоров, хотя и не верил в это целиком и полностью. Рядом с ним находилась чаша и пачка плотно уложенных полотнищ различных цветов, размеров и толщин. В четырех ярдах от него из невысокой яркозеленой травы поднялся другой мужчина, тоже обнаженный. По коже Бартона пробежали мурашки. Светлые волосы, широкое лицо и светло-голубые глаза принадлежали Герману Герингу. Немец был удивлен так же, как и Бартон. Медленно, как бы просыпаясь от глубокого сна, он произнес: - Что-то здесь не так. - Да, что-то непонятное, - согласился Бартон. Он знал о порядке воскрешения вдоль Реки не больше любого другого и никогда не видел самого Воскрешения, но был знаком с несколькими свидетелями этого процесса. На заре, как только солнце поднималось над неприступными горами, рядом с чашным камнем возникало в воздухе какое-то мерцание. В мгновение ока искаженное пространство застывало, и прямо ниоткуда в траве на берегу появлялся обнаженный человек. Рядом с ним всегда лежала чаша и полотнища. Вдоль предполагаемых 20-30 миллионов миль Речной Долины, в которой обитало примерно 35-36 миллиардов людей, каждый день умирал добрый миллион человек. Как выяснилось, здесь не было никаких болезней, кроме душевных. Но хотя учет и не велся, миллион людей все же погибали каждые двадцать четыре часа в бесчисленных войнах между примерно миллионом крохотных государств, во время казней преступников или в порыве страсти или ревности. Многие погибали от несчастных случаев или совершали самоубийства. Всегда существовал постоянный и обширный поток так называемых "малых воскрешений". Но Бартон никогда не слышал о том, чтобы умерших в одном и том же месте в одно и то же время воскрешали вместе. Процесс выбора местности для новой жизни был случайным - так во всяком случае он полагал. Однако такое совпадение могло произойти, хотя вероятность его была равна одной двадцатимиллионной. Но два таких совпадения, одно за другим, было уже чудом. Бартон не верил в чудеса. Он считал, что нет такого события, которое нельзя было бы объяснить физическими законами, если известны все факты. Но их-то он как раз и не знал, поэтому сейчас его и не беспокоило это "совпадение". Требовалось скорейшее решение другой задачи. Она состояла в том, что ему делать с Герингом? Этот человек знает, кто он такой, и поэтому может выдать его любому этикалу. Бартон быстро осмотрелся и увидел, что к ним приближаются, как будто с дружественными намерениями, довольно много мужчин и женщин. Времени было только, чтобы перекинуться с немцем несколькими словами. - Геринг, я могу сейчас убить вас или себя. Но я не хочу ни того, ни другого - во всяком случае, в данное время. Вы знаете, почему вы представляете для меня угрозу. Мне не следовало бы рисковать, доверяя вам, вероломный шакал. Но сейчас в вас ощущается нечто необычное, нечто такое, чего я еще не осознаю. Однако... Геринг, имевший репутацию человека, быстро восстанавливающего свои физические и духовные силы, казалось, уже оправился от потрясения. Он лукаво ухмыльнулся и сказал: - Я застал вас врасплох, не правда ли? Увидев, что Бартон напрягся, он поспешил поднять руку и добавил: - Я клянусь, что никому не открою, кто вы такой! Я клянусь, что ничего не сделаю вам во вред! Возможно, мы с вами и не друзья, но по крайней мере мы знаем друг друга и находимся среди чужих. Хорошо иметь рядом с собой хотя бы одно знакомое лицо. Я знаю, что слишком долго страдал от одиночества, от душевной опустошенности. Я думал, что сойду с ума. В этом одна из причин, почему я прибегал к наркотику. Поверьте мне, я не продам вас, Бартон. Бартон ему не поверил. Однако он подумал, что в течение некоторого времени ему можно будет доверять. Геринг хочет иметь здесь потенциального союзника, во всяком случае, пока он не определит для себя, что будет делать. Кроме того, возможно, и Геринг изменился в этом мире к лучшему. "Нет, - тут же сказал сам себе Бартон. - Нет. Ты снова все такой же. Каким бы ты ни был на словах циником, ты всегда слишком быстро прощал, всегда был готов быстро забыть о нанесенном тебе вреде и предоставить своему обидчику еще одну возможность. Не будь глупцом, Бартон". Прошло три дня, а он все еще не знал, как ему поступить с Герингом. Бартон выдал себя за Абдула ибн Гаруна, жителя Каира девятнадцатого века. У него было несколько причин взять себе это имя. Одной из них было то, что он превосходно говорил по-арабски, знал каирский диалект этой эпохи и получил возможность прикрывать голову тюрбаном, в качестве которого он использовал одно из полотнищ. Он надеялся, что таким образом сможет хоть как-то изменить свой внешний вид. Геринг не сказал никому ни слова, которое могло бы поставить под сомнение эту маскировку, Бартон был уверен в этом, поскольку проводил с немцем все свое свободное время. Они жили в одной хижине, пока не освоились с местными обычаями. Это было время их испытательного срока. Частично оно было занято интенсивными воинскими тренировками. Бартон был одним из лучших фехтовальщиков девятнадцатого века, а также отлично разбирался во всех разновидностях боя как с оружием, так и голыми руками. После того, как он продемонстрировал свои способности в серии испытаний, его пригласили стать новобранцем. По сути, ему обещали, что он будет инструктором, как только в достаточной мере овладеет языком. Геринг также быстро добился уважения местных властей. При всех его недостатках, храбрости ему было не занимать. Он был силен и искусен в рукопашном бою, общителен, привлекателен, когда это было ему нужно, и почти не отставал от Бартона в овладении беглой речью. Он быстро продвигался к власти, приличествующей бывшему рейхсмаршалу гитлеровской Германии. Эта часть западного берега была населена людьми, говорящими на языке, совершенно незнакомом Бартону. Когда он наконец изучил этот язык настолько, что смог задавать вопросы, то пришел к заключению, что эти люди, должно быть, жили когда-то в Центральной Европе, где-то в начале бронзового века. У них были некоторые странные обычаи, одним из которых было совокупление на виду у всех. Это было интересным даже для Бартона - одного из основателей в Лондоне Королевского Антропологического Общества в 1863 году - повидавшего много неожиданных обычаев во время экспедиций на Земле. Он не участвовал в отправлении этого обычая, но и не ужасался. С радостью он воспринял обычай рисовать на лице бакенбарды и усы. Мужчины были возмущены фактом, что при Воскрешении их навсегда лишили волос на лице и крайней плоти. Они ничего не могли поделать с последним надругательством, но зато были в состоянии в некоторой степени компенсировать первое. Они мазали верхнюю губу и подбородок темной жидкостью, приготовляемой из древесного угля, рыбьего клея, дубильных веществ и еще нескольких компонентов. Особо фанатичные вместо раскраски татуировали себя, терпеливо снося многочисленные болезненные уколы острой бамбуковой иглой. Теперь Бартон был вдвойне замаскирован, но все же он зависел от одного человека, который мог при первой же удобной для него возможности выдать его. Бартон надеялся поймать кого-либо из этикалов, но так, чтобы остаться неузнанным. Бартон хотел быть уверенным в том, что он сможет вовремя убраться - прежде, чем его засунут в сеть. Это была опасная игра, подобная ходьбе по канату, натянутому над волчьим логовом. Но он хотел в нее играть. Он побежит только в случае крайней необходимости. Остальное же время он сам будет охотником, а не преследуемой жертвой. Однако мечта о Темной Башне или Большой Чаше всегда присутствовала в каждом его помысле. Зачем играть в кошки-мышки, когда можно прорваться в самую цитадель замка, внутри которого, по его предположению, располагалась штаб-квартира этикалов? Или, если прорваться - слишком сильно сказано, то хотя бы прокрасться. Пока коты ищут мышь повсюду, она прошмыгнет в Башню, а уж там мышь может превратиться в тигра. От подобной мысли он рассмеялся и привлек к себе внимание двух своих сожителей по хижине - Геринга и англичанина семнадцатого века Джона Коллона. Его смех отчасти был вызван нелепостью сопоставления себя с образом тигра. Что питало его надежду на то, что один человек может хоть чем-то навредить этим Создателям планеты, Воскресителям миллиардов мертвых, Кормильцам и Покровителям воскрешенных? Он сжал кулаки и попытался убедить себя в том, что именно он и его мозг будут причиной свержения этикалов. Почему эта мысль не покидала его разум, он не понимал? Но Они боялись его. Если бы он только мог узнать почему... Другой причиной его смеха было то, что его "я" действительно верило, что он - тигр среди людей. "Человек таков, каким он себя представляет", - вновь и вновь беззвучно повторял Бартон. - У вас, друг мой, очень необычный смех, - заметил Геринг. - В нем чувствуется что-то женское... Это удивительно для такого мужественного человека, как вы. Он напоминает... звук камня, скользящего по замерзшему озеру. Или лай шакала... - Во мне есть что-то и от шакала, и от гиены, - кивнул Бартон. - Именно это утверждали мои завистники - и они были правы. Но не более. Он поднялся с постели и начал делать упражнения, стряхивая остатки сна. Через несколько минут он вместе с другими пойдет к чашному камню у Реки, чтобы наполнить свой желудок. После этого один час патрулирования местности. Затем муштра, после которой последует обучение владению копьем, дубиной, пращой, обсидиановым мечом, луком, кремневым топором и драка голыми руками и ногами. Час отдыха, бесед и полдника. Затем час обучения языку. Двухчасовая работа по строительству крепостей на границе этого маленького государства. Получасовой отдых, затем обязательный бег на милю, чтобы возбудить аппетит. Затем обед и свободный вечер для тех, кто не занят на дежурстве по охране или по другим служебным поручениям. Такой распорядок был введен и в других крохотных государствах вдоль Реки. Почти везде человечество или воевало, или готовилось к войнам. Граждане обязаны были поддерживать физическую форму и как можно лучше сражаться. Упражнения к тому же заполняли избыток свободного времени граждан. Как бы ни была однообразна военная жизнь, это было лучше, чем сидеть сложа руки, размышляя, чем бы поразвлечься. Свобода от забот о хлебе насущном, квартплате, деньгах и от других мелочных обязанностей, которые наполняли жизнь землян, вовсе не была благословенной. Шла грандиозная борьба со скукой. Руководители каждого государства только и были заняты в основном мучительными размышлениями, чем бы заполнить время граждан. Речная Долина должна была стать раем, но стала ареной непрекращающихся войн, в которых находили себе выход жадность и агрессивность людей. После обеда каждые мужчина и женщина были вольны делать все, что заблагорассудится, но не нарушая местные законы. Они могли обменять сигареты и спиртное из своих чаш или рыбу, выловленную в Реке, на более совершенное оружие - лук и стрелы, хороший щит, на более тонко выполненные предметы домашнего обихода - чашки и тарелки, столы и стулья, или бамбуковые флейты, глиняные трубы, барабаны из человеческой кожи и шкур рыб, редкие камни (которые на самом деле были редкими), ожерелья, сделанные из красиво нанизанных и раскрашенных костей глубоководных рыб, из нефрита или резного дерева, обсидиановые зеркала, башмаки и сандалии, картины, написанные углем, редкую и потому дорогую бумагу из бамбука, чернила, перья из рыбьих костей, шляпы, изготовленные из длинных грубоволокнистых трав, росших среди холмов, маленькие тележки, арфы из дерева со струнами из кишок рыбы "драка", дубовые кольца на пальцы рук и ног и другие предметы, необходимые для жизни людей. Позже, разумеется, наступало время для любовных утех, но пока что Бартону и его товарищам по хижине это было запрещено. Только когда они станут полноправными членами этого небольшого государства, им позволят жить в отдельных домах и обзавестись женщиной. Джон Коллон был невысоким стройным юношей с длинными соломенными волосами, узким, но приятным лицом и большими голубыми глазами с темными, загнутыми вверх длинными ресницами. При первом же после знакомства разговоре с Бартоном он сказал: - Я был освобожден из тьмы материнского лона и увидел божий свет на Земле в 1625 году. И слишком быстро оказался опять в лоне матери-природы с твердой надеждой на Воскрешение и, как видите, не ошибся. Хотя я должен признаться, что эта загробная жизнь вовсе не такая, какую обещали нам проповедники. Но откуда им, этим бедным, слепым червям, поводырям таких же слепых, было знать истину. Прошло совсем немного времени, и Коллон сказал ему, что он является представителем Церкви Второго Шанса. Бартон в недоумении поднял брови. Он уже встречался с этой новой религией во многих местах вдоль Реки. Бартон, хотя сам не был верующим, завел обыкновение тщательно изучать каждую религию. Зная веру человека, ты знаешь его по меньшей мере наполовину! Познай его жену - и будешь знать его вторую половину! Церковь Второго Шанса опиралась на несколько простых догм, иные из которых были основаны на фактах, но большинство на предположениях. В этом она не отличалась от религий грешной Земли. Но приверженцы Второго Шанса имели одно преимущество перед любой из земных религий. У них не было затруднений в доказательстве того, что мертвецы могут воскресать - и при этом не единожды, а постоянно! - Так почему же человечеству предоставили эту Вторую Возможность? - Коллон говорил тихо и искренне. - Разве оно заслужило его? Нет! За небольшим исключением люди нечестны, жалки, ничтожны, порочны, ограничены, в высшей степени эгоистичны, своенравны и омерзительны. Глядя на них, Богам - или Богу - хочется блевать. Но в этой божественной блевотине есть и сгусток жалости, надеюсь, вы меня извините за использование такого образа. Как бы ни был низок человек, в нем есть искорка божественности. Это не праздная фраза, что человек сотворен по образу божьему. Даже в самом худшем из нас есть что-то, что стоит спасать, и из этого чего-то может быть вылеплен новый человек. Тем, кто дал нам новую возможность спасти свои души, известна эта истина. Нас поместили сюда, в Речную Долину - на этой чужой планете, под чужим солнцем - для того, чтобы мы заработали себе спасение! Сколько нам для этого отпущено времени, этого я не знаю, а руководители моей Церкви даже не удосуживаются размышлять об этом. Может быть, перед нами вечност ь... а может быть, только сто лет или тысяча... Но мы должны использовать любое отведенное нам время, друг мой! - Разве вас не принесли в жертву, - пожал плечами Бартон, - на алтаре Одина норвежцы, придерживающиеся своей древней религии, несмотря даже на то, что мир этот вовсе не та Валгалла /Валгалла (Вальхалла) - в скандинавской мифологии находящееся на небе, принадлежащее Одину жилище павших в бою храбрых воинов./, обещанная им их жрецами? Не кажется ли вам, что вы зря потратили свое время и одну жизнь, проповедуя свою Церковь Второго Шанса среди них? Они же веруют в тех же самых богов, правда, с некоторым отличием от старой теологии, обусловленным необходимостью приспособить их к здешним условиям. Так же как и вы, они в общем-то цепляются за свою старую веру. - У норвежцев нет объяснения этому новому окружению, - покачал головой Коллон, - а у меня есть разумное объяснение, которое с течением времени вынуждены будут принять норвежцы и которое позволяет мне так страстно верить. Они убили меня, но к ним придет другой миссионер, более красноречивый проповедник Новой Церкви и уговорит их, прежде чем они распнут его на деревянных коленях своего идола и проткнут его сердце. Если же и ему не удастся переубедить их, то это обязательно сделает следующий миссионер. Святая истина на Земле заключалась в том, что кровь мучеников - это семена Церкви. И эта истина еще более оправдывается здесь. Если вы убьете человека, чтобы заткнуть ему рот, он восстанет в каком-нибудь другом месте вдоль Реки. И на место предыдущего мученика придет человек, замученный в сотнях тысячах миль от этого места. В конце концов, Церковь победит! И тогда люди прекратят бессмысленные, порождающие ненависть войны и примутся за настоящее, единственно достойное дело - спасение своей души. - То, что вы сказали о мучениках, столь же приложимо и к любому человеку, одержимому какой-либо идеей, - возразил Бартон. - Порочный человек, которого убили, также восстанет, чтобы и дальше творить зло. - Добро обязательно победит. Не забывайте, что Истина всегда торжествует, - горячо начал Коллон. - Я не знаю, какая была у вас возможность путешествовать на Земле и сколько лет вы прожили, - прервал его Бартон, - но, очевидно, и то, и другое у вас было столь ограничено, что вы так и остались слепы. - Церковь основывается не только на вере, - закричал Коллон. - У нее есть нечто фактическое, материальное, на чем основывается ее учение. Скажите мне, друг мой, вы когда-нибудь слышали о ком-нибудь, кто после Воскрешения оставался мертвым? - Да это же парадокс! - воскликнул Бартон. - Что вы имеете в виду? Мертвый после Воскрешения??? - Имеется по крайней мере три случая, подлинность которых удостоверена, и еще четыре, о которых Церковь слышала, но не в состоянии проверить это. Это были мужчины и женщины, убитые в одном месте на Реке и перенесенные в другое. Странно то, что их тела были воссозданы, но в них не было искры жизни. Так вот вопрос. Почему же так случилось? - Не представляю себе, - пожал плечами Бартон. - Если у вас есть мысли по этому поводу, то говорите. Я слушаю. Вы говорите с уверенностью истинного знания. Он знал об этих случаях, так как еще год назад слышал подобный рассказ. И сейчас Бартон хотел сравнить с ним рассказ Коллона. Но это была та же самая история. Даже вплоть до имен людей, воскрешенных мертвыми. Суть заключалась в том, что эти мужчины и женщины были опознаны хорошо знавшими их на Земле людьми. Все они были святыми или почти святыми. Один из них был на Земле даже причислен к лику святых официальной церковью. Существовала теория, что они приобрели такое состояние святости, уже более не требовавшее необходимости проходить через "чистилище" Речной Планеты. Их души навсегда отлетели... куда-то... оставив позади себя только излишний груз материальных тел. Скоро, как утверждала Церковь, многие достигнут такого же состояния. И их тела также останутся позади. С течением времени, если только его будет достаточно, Речная Долина станет безлюдной. Все избавятся от своей порочности, ненависти и озарятся любовью к людям и Богу. Даже наиболее испорченные, те, кто, казалось, были полностью потеряны, станут способны покинуть свою материальную оболочку. А для достижения этой благодати нужна только любовь! Бартон вздохнул, громко рассмеялся и сказал: - Еще одна сказка, чтобы вселить в людей надежду. Старые религии оказались дискредитированы - хотя не все смогли честно признаться в этом - и приходится изобретать новые. - В этом есть смысл, - согласился Коллон. - И если у вас есть лучшее объяснение тому, что мы здесь находимся, то... - Вероятно, я тоже могу сочинять сказки. По сути дела, у Бартона было объяснение. Однако он не мог рассказать об этом Коллону. Из допроса Спрюса Бартон кое-что понял о том, что из себя представляют этикалы и каковы их цели. Многое из этого не противоречило теологии Коллона. Спрюс покончил с собой, так и не успев объяснить, что такое "душа". Можно было только предполагать, что "душа" должна быть частью общей организации Воскрешения. В противном случае, если человек обретает "спасение" и больше не воскресает, то что будет продолжать нести в себе сущность человека. Поскольку послеземная жизнь могла быть объяснена законами физики, то "душа" тоже должна быть физической единицей, не связанной ярлыком сверхъестественности, как это было на Земле. Многого Бартон не знал. Но у него перед глазами стояла подлинная картина того, как происходит Воскрешение на этой Речной Планете. Этой информацией никто из людей не располагал. Это небольшое знание он планировал преумножить, из любопытства приоткрыть крышку и проникнуть в святая святых. Но для этого он должен достичь Темной Башни. И единственный способ быстро добраться туда - воспользоваться Экспрессом Самоубийств. Но сначала пусть его обнаружит кто-нибудь из этикалов, и он должен будет одолеть его прежде, чем тот сможет убить себя, и каким-то образом извлечь из него дополнительную информацию. А пока он продолжал играть роль Абдула ибн Гаруна, египетского врача, ныне гражданина государства Баргавдиза. К тому же, он решил присоединиться к Церкви Второго Шанса. Он объявил Коллону о своем разочаровании Магометом и его учением и о желании стать первым новообращенным в этой местности последователем Коллона. - Тогда вы должны поклясться, что не подымете оружия против любого из людей и даже не будете защищаться от нападения, мой дорогой друг, - заметил в ответ Коллон. Бартон взбесился и заявил, что он никогда никому не позволит ударить себя и тем более не простит обиды! - Но я не требую ничего неестественного, - нежно заявил Коллон. - Хотя это и противоречит вашим прежним привычкам. Человек может стать в чем-то иным, в чем-то лучше, только если у него есть сила воли и желание. Бартон ответил яростным отказом и ушел прочь. Коллон печально покачал головой, но продолжал так же дружелюбно относиться к Бартону, как и прежде. Не без чувства юмора он иногда называл Бартона своим "пятиминутным неофитом", имея в виду, разумеется, не время, в течение которого он обратил его в свою веру, а время, которое понадобилось Бартону, чтобы расстаться с ней. К этому времени Коллон заполучил второго новообращенного - Геринга. Сначала немец только насмехался и глумился над миссионером. Но затем он вновь пристрастился к наркожвачке, и начались кошмары. В течение двух ночей он не давал спать Коллону и Бартону своими стонами и криками. Вечером на третий день он спросил у Коллона, может ли тот принять его в свою Церковь. Однако наряду с согласием Коллон потребовал исповеди. Коллон утверждал, что он должен знать, что за человек вступает в лоно его Церкви. Выслушав смесь самоунижения и самовозвеличивания, миссионер сказал: - Мой друг, мне сейчас все равно, кем вы были там, на Земле. Для меня важно только то, кто вы сейчас и кем вы будете! Я слушал вашу исповедь только потому, что она была бальзамом для вашей души. Вам нужно было выговориться. Я понимаю, что вы до глубины души растревожены, что вы испытываете мучительное сожаление и печаль от того, что вы совершили. Однако вам доставляет определенное удовольствие мысль о том, что вы были некогда могущественной фигурой среди людей. Многое из того, что вы мне рассказали, я не в состоянии постичь, поскольку я ничего не знаю о вашей эпохе. Да это и не имеет никакого значения. Сейчас имеют смысл только сегодня и завтра. Каждый будущий день сам позаботится о себе! Бартону показалось, что Коллону далеко не безразлично, кем был Геринг, но он просто не мог поверить истории о его земной славе и падении. Здесь было так много самозванцев, что подлинные герои и злодеи обесценились. Бартон, например, встречал трех Иисусов Христов, двух Авраамов, четырех королей Ричардов Львиное Сердце, шесть Аттил, добрую дюжину Иуд (только один из них мог говорить по-арамейски), нескольких Джорджей Вашингтонов, двух лордов Байронов, трех Джесси Джеймс, огромное количество Наполеонов, генералов Кастерови и многих других, которые как могли, так и не могли быть теми, за кого они себя выдавали. Кем бы человек ни был на Земле, ему нужно было приспособиться к здешней жизни. Это было не очень-то легко, поскольку условия коренным образом изменились. Великие и выдающиеся земляне здесь подвергались постоянным унижениям. И когда они заявляли о том, кем они были, им отказывали в возможности доказать свою подлинность. Что касается Коллона, то он благословлял это унижение. "Сначала унижение, затем смирение, - частенько повторял он. - А затем, с течением времени, приходит и человечность!" И Геринг попал в западню этого Великого Плана - как окрестил его Бартон - потому что ему было свойственно предаваться излишествам, особенно в отношении наркотиков. Понимая, что жвачка взывает к темным сторонам его души, вытаскивая их на свет божий, что он разрывается на куски, дробится на мелкие составляющие, Геринг все же при первой возможности продолжал жевать резинку. После очередного воскрешения он временно исцелялся и некоторое время был в состоянии противостоять соблазну наркотика. Но через несколько дней он не выдерживал, и вскоре опять ночь вспарывалась его пронзительными выкриками: "Герман Геринг, я ненавижу тебя!" - Если