Лилиан Джексон Браун. Кот, который проходил сквозь стены Spellchecked by Илья Тихомиров --------------------------------------------------------------- Глава 1 В декабре природа начала необъявленную войну. Сначала она штурмовала город ветрами, потом провела общевойсковую операцию "Пурга", теперь пришла пора воздушного снежного налета. На Канард стрит, у пресс-клуба, как будто именно газетчики были ее главной целью. Снег, леденя кровь, с прицельной точностью падал на шею мужчины, ловившего перед клубом такси. Правой рукой он придерживал воротник твидового пальто, одновременно пытаясь поглубже нахлобучить шляпу. Левая покоилась в кармане. Ну и что? Внимание к этому господину могли привлечь скорее великолепные усы и абсолютная трезвость: почти полночь, до Рождества всего девять дней, вышел из пресс-клуба -- и ни в одном глазу! К тротуару подъехала машина. Он влез на заднее сиденье. Назвал адрес третьеразрядной гостиницы. Левая рука -- по-прежнему в кармане. -- "Мэдфорд Мэйнор"... -- кивнул шофер, включая счетчик. -- По Цвингер стрит или по Центральному бульвару? -- По Цвингер стрит, -- к радости водителя сказал пассажир. В другой раз он поехал бы по бульвару, так дешевле, но сейчас важнее была скорость. -- Я спешу. -- Газетчик? -- обернувшись, понимающе улыбнулся таксист. Пассажир что-то неразборчиво хмыкнул. -- Ясное дело, газетчик! Не потому, что из пресс-клуба, тут вечно всякие ошиваются, а по повадке видно. Что-то такое во всех вас есть... Сразу и не сообразишь, что, но уж не ошибешься. Я часто подбираю здесь вашего брата. На чай дают кот наплакал, но хоть поболтать можно, парни неплохие. А то еще вдруг понадобится знакомый в газете, всякое бывает, точно? -- и он опять обернулся. -- Осторожней! -- грубовато оборвал пассажир: через Цвингер стрит зигзагами перебирался пьяный. -- Вы из "Бега дня" или "Утреннего комментатора"? -- Из "Бега". Машина остановилась на красный свет. Водитель внимательно всмотрелся в лицо журналиста. -- Ха, да я видел ваше фото в газете! Такие усы не спутаешь. Небось, ухватили судьбу за одно место? -- Что-то вроде этого. Они ехали по довольно мрачным трущобам. Когда-то в этом респектабельном районе жила городская элита; теперь в разваливающихся домах располагались кабачки и меблирашки. -- Закройте дверцу на замок, -- попросил водитель. -- Уму не постижимо, какая шваль не шляется здесь по ночам. Пьяницы, наркоманы, бродяги -- черт те что! Ну да сами знаете. Одно слово -- Хламтаун. -- Хламтаун? -- впервые за все время поездки журналист проявил интерес к трепотне водителя. -- Вот так да! -- развел руками шофер. -- Газетчик -- и не слышал о Хламтауне! -- Я здесь недавно. -- Не вынимая из кармана левую руку, он правой привычным жестом пригладил усы. Дальше ехали молча. Добравшись до места, журналист расплатился и вылез (левая рука в кармане). В пустынном вестибюле гостиницы "Мэдфорд Мэйнор" поспешно миловал стол задремавшего старика-портье. Вошел в лифт, где, сгорбившись на табурете, храпел коридорный. Нажал кнопку шестого этажа. У шестьсот шестого номера правой рукой нашарил в брюках ключ. Перед тем, как включить в комнате свет, осторожно прикрыл за собой дверь. Остановился, прислушался, тщательно осмотрелся, медленно поворачивая голову: двуспальная кровать, кресло, заваленный вещами комод, шкаф с распахнутой дверцей... -- Ладно, братцы, вылезайте, -- сказал наконец журналист и плавно вынул руку из кармана. -- Я знаю, что вы здесь. Давайте-давайте! Под кроватью послышалось какое-то шебуршание. Затрещала рвущаяся материя. Покрывало, спускавшееся до самого пола, заколыхалось, и из-за него высунулись две головы. -- Попались, негодяи? Опять сидели под матрасом? "Негодяи" -- пара сиамских котов -- окончательно выбрались наружу. Сначала появились головы, одна более заостренная, потом два изящных кремовых туловища с шелковистыми кофейными хвостами -- один с загнутым кончиком. Журналист вытянул левую руку. На ладони оказался пакет, завернутый в бумажную салфетку с жирными пятнами. -- Индейка из пресс-клуба! Прошу к столу. Черные бархатные носы жадно втянули воздух. Коты в унисон заорали. -- Ш-ш-ш! А то старуха из соседнего номера опять на нас настучит! Журналист начал резать индейку перочинным ножом, а коты описывали по комнате неистовые восьмерки, махая хвостами и немузыкально мяукая. -- Тихо! Коты завопили еще громче. -- Не понимаю, зачем я ради вас, дикари, рискую репутацией, таская еду из бара пресс-клуба! А прочие неудобства? У меня же полный карман соуса! Требовательные вопли заглушили его голос. -- Да заткнитесь наконец! Зазвонил телефон. -- Вот видите! Я же говорил! Мужчина поспешно поставил на пол стеклянную пепельницу, полную кусков индейки, и подошел к телефону. -- Мистер Квиллерен, -- сказал администратор извиняющимся голосом, -- простите, что снова вас беспокою, но миссис Мейзон из шестьсот четвертого говорит, что ваши коты... -- Извините, они были голодны. Теперь они молчат. -- Если... Э-э... Если вы не возражаете перейти в номер с окнами во двор... Шестьсот девятнадцатый свободен, и вы могли бы завтра попросить моего сменщика... -- Это лишнее. Мы насовсем уедем отсюда, как только я найду постоянное жилье. -- Вы ведь не обиделись, мистер Квиллерен? Управляющий... -- Ну что вы, мистер Макилдуни! Котам не место в гостиничном номере. Мы уедем до рождества... Надеюсь, -- тихо добавил он, обводя взглядом мрачную комнату. Он живал в лучших местах, когда был молод, женат, удачлив и известен. Много воды утекло с тех пор. Криминальная хроника в одной из нью-йоркских газет... Сейчас, если учесть количество его долгов и размеры жалованья в редакциях Среднего Запада, "Мэдфорд Мэйнор" была лучшим, что он мог себе позволить. Единственной роскошью Квиллерена была пара нахлебников, чьим дорогостоящим капризам он привык потакать. Коты затихли. Большой уплетал индейку, мелко подрагивая от наслаждения кончиком хвоста. Маленькая кошечка сидела чуть поодаль и почтительно ждала своей очереди. Квиллерен снял пальто, развязал галстук и, чертыхаясь, полез под кровать. Едва они две недели назад поселились в этой гостинице, коты облюбовали себе укромное местечко, найденное ими между рамой кровати, обтянутой материей, и матрасом. Как только они нашло крошечное отверстие, ведущее туда?! С тех пор дыра все увеличивалась и увеличивалась. Квиллерен даже написал для "Бега" юмористическую заметку: "Узкая щель бросает вызов кошачьей натуре. Для каждого кота расширить ее и протиснуться внутрь -- дело чести". Кое-как разобравшись с постелью, журналист достал из кармана пальто трубку и несколько конвертов. Первый, с коннектикутским штампом, и распечатывать не стоило -- ясное дело, что там очередной непристойный намек на необходимость отдавать долги. Записку коричневыми чернилами из второго конверта он перечитывал уже несколько раз. Понимаешь, этот инженер... Все произошло так неожиданно... Квилл, ты должен понять... Одним словом, свидание накануне Рождества отменяется, да с такой деликатностью, что впору обидеться. Квиллерен скрутил записку бантиком и бросил в мусорную корзин. Естественно. Она молода, а его усы и виски начали заметно седеть. И все- таки жаль. Не с кем пойти в сочельник на вечеринку в пресс-клубе -- а больше идти некуда. Третий конверт содержал сообщение от главного редактора. Шеф напоминал сотрудникам о традиционном ежегодном конкурсе на лучшую статью. Кроме премий общей суммой в три тысячи долларов наличными, для поощрительных призов предназначались двадцать пять мороженных индеек, пожертвованных "Объединенными птицефермами, инкорпорейтед". -- Которые надеются, что журналист "Бега" будут любить, лелеять и рекламировать их до гробовой доски, -- добавил вслух Квиллерен. -- Йоу, -- сказал Коко, умываясь. Теперь индейкой занялась самочка. Коко всегда оставлял ей половину -- или добрую треть. Квиллерен провел рукой по шерсти Коко, мягкой, как у горностая, и в который раз восхитился ее окраской: от горчичного до шоколадного. Природа и впрямь постаралась. Потом зажег трубку и лениво развалился в кресле, закинув ноги на кровать. Ему пригодилась бы одна из этих денежных премий. Он смог бы отослать пару сотен в Коннектикут, а потом начать покупать мебель. Со своей мебелью легче найти жилье для одинокого мужчины с двумя котами. До тридцать первого еще достаточно времени, чтобы написать и опубликовать что-нибудь стоящее. Редактору отдела, как обычно, не хватало рождественского материала. Арч Райкер созвал всех сотрудников и хмыкнул: "Ребята, у нас что, нет никаких идей?" Без особой надежды он всматривался в лица собравшихся: упитанных фельетонистов, изможденных критиков, парня, который занимался путешествиями, хобби, авиацией, недвижимостью и садоводством и Квиллерена -- журналиста "широкого профиля". Райкеру отвечали грустные взгляды ветеранов, переживших не один рождественский номер... -- Чтобы получить премию, -- сообщил Квиллерен коту, -- нужно что-то убойное. -- Йоу, -- согласился Коко, вспрыгнул на кровать и взглянул на хозяина, сочувственно моргая. Сапфировые при дневном свете кошачьи глаза в искусственном освещении гостиничного номера казались большими кругами черного оникса с вкраплениями алмаза или рубина. -- Была бы тема, -- пикантная, но без особого душка, остальное приложится. Квиллерен раздраженно хмурился и разглаживал усы мундштуком. Вот Джек Джонти, молодой нахал из воскресного отдела, -- устроился камердинером к Персивалю Даксбери, и накатал статью о самом богатом человеке города -- "взгляд изнутри". Почетные горожане отнеслись к этой проделке без энтузиазма, но две недели подряд газета расходилась лучше обычного; все говорили, что первая премия Джонти обеспечена. Квиллерен презирал юнцов, которые недостаток способностей восполняют нахальством. -- Джек даже писать грамотно не умеет, -- сообщил он своему единственному внимательному слушателю. Коко продолжал моргать. Он выглядел сонным. А кошечка вышла на охоту. Она встала на задние лапки, исследовала содержимое мусорной корзины, вытащила оттуда скомканную бумагу размером с мышь и притащила добычу Квиллерену. Записка коричневыми чернилами оказалась на коленях у журналиста. -- Спасибо, но я уже ее читал, -- сказал он. -- Не трави душу! Квиллерен пошарил в тумбочке, нашел резиновую мышку и пустил ее по полу. Кошка бросилась за ней, обнюхала, выгнула спину и вернулась к мусорной корзине. На этот раз девочка выудила бумажный носовой платок и принесла его хозяину. -- Охота тебе носиться с этим хламом! -- возмутился он. -- У тебя столько хороших игрушек! Хлам! У Квиллерена зачесалось под усами, кровь прилила к лицу. -- Хламтаун! -- обратился он к Коко. -- Рождество в Хламтауне! Может выйти потрясающая штуковина! -- Он оживился и хлопнул по подлокотникам. -- И я наконец выберусь из проклятого болота! Работа в отделе "подвалов" считалась теплым местечком для мужчины после сорока пяти, но интервью с художниками, декораторами и мастерами икебаны были далеки от представлений Квиллерена о журналистике. Он хотел писать о мошенниках, грабителях и наркодельцах. Рождество в Хламтауне! Когда-то ему приходилось работать в районе притонов, и он знал, что нужно делать: перестать бриться, найти какую- нибудь рвань, перезнакомиться с ханыгами в кабачках и темных переулках, а потом -- слушать. Главная хитрость -- сделать статью трогательной, упомянуть о личных трагедиях отбросов общества, затронуть самые тонкие душевные струны читателей. -- Коко, -- сказал Квиллерен, -- к сочельнику у всех в городе глаза будут на мокром месте. Коко, моргая, смотрел Квиллерену в лицо. Потом низко и требовательно мяукнул. -- Что ты хочешь этим сказать? -- поинтересовался Квиллерен. Миска только что наполнена водой, коробка с песком в ванной -- сухая... Коко встал и прошелся по постели. Он потерся мордочкой о спинку кровати и оглянулся на Квиллерена. Потом вновь потерся, лязгнув при этом клыками по металлическому украшению спинки. -- Ты чего-то хочешь? Чего же? Кот сонно мяукнул и вспрыгнул на спинку кровати, балансируя, словно канатоходец, прошел по ней из конца в конец, а потом, опершись передними лапами о стену, потерся мордочкой о выключатель. Тот щелкнул, и свет погас. С довольным урчанием Коко свернулся калачиком на кровати, собираясь заснуть. Глава 2 -- Рождество в Хламтауне! -- сказал Квиллерен редактору отдела. -- Впечатляет? Арч Райкер сидел за столом и лениво просматривал утреннюю почту, кидаю большую часть корреспонденции через плечо в сторону большой мусорной корзины. Квиллерен примостился на уголке редакторского стола и ждал, как старый друг отреагирует на его слова. Он знал, что внешне это никак не проявится. На лице Райкера отражалось только спокойствие заслуженного бюрократа. Места удивлению, восторгу или возмущению там не было. -- Хламтаун? -- пробормотал Райкер. -- Возможно, из этого что-то выйдет. Как бы ты взялся за дело? -- Я бы ходил по Цвингер стрит, общался с людьми, болтал бы. Редактор откинулся на спинку стула и скрестил руки за головой. -- Ладно, продолжай. -- Это острая тема, и я мог бы вложить туда душу. "Душа" была неизменным паролем в "Беге дня". Главный редактор постоянно напоминал сотрудникам о том, что надо вкладывать душу во все, в том числе и в прогнозы погоды. Райкер кивнул. -- Босс будет счастлив. Это должно иметь успех. Моей жене тоже понравится. Она ведь целыми днями пропадает в Хламтауне. Он сказал это совершенно спокойно. Квиллерен был поражен. -- Рози? Ты хочешь сказать... Райкер по-прежнему невозмутимо покачивался на вращающемся стуле. -- Она пристрастилась к этому пару лет назад и с тех пор просто нас разоряет. Квиллерен огорченно погладил усы. Знакомство с Рози длилось уже много лет, -- с той поры, когда Арч и он были еще совсем зелеными репортерами в Чикаго. -- Когда... Как это случилось, Арч? -- Однажды она пошла в Хламтаун с каким-то подругами и увлеклась. Я и сам начинаю этим интересоваться. Только что заплатил двадцать восемь долларов за старую банку от чая -- раскрашенная жесть. Жестью я как раз и занимаюсь: консервные банки, фонарики... -- О ч-ч-чем это ты? -- заикаясь, выговорил Квиллерен. -- О всяком старом хламе. О древностях. Об антиквариате. А ты о чем? -- Черт побери, я говорил о наркотиках! -- Ты решил, что мы наркоманы?! -- возмутился Арч. -- К твоему сведению, Хламтаун -- район антикварных магазинов. -- Но таксист сказал, что там притоны наркоты! -- Ты что, не знаешь таксистов? Конечно, район приходит в упадок, и по ночам там могут шляться всякие подонки, но днем в Хламтауне полно приличных покупателей вроде Рози и ее подруг. А твоя бывшая разве не водила тебя за антиквариатом? -- Однажды в Нью-Йорке затащила меня на выставку, но я это старье терпеть не могу. -- Очень жаль, -- сказал Арч. -- Рождество в Хламтауне, похоже, не плохая идея, но тебе придется держаться антикварной темы. Босс ни за что не позволит писать о наркотиках. -- А почему бы и нет? Вышел бы необычный рождественский очерк. Райкер покачал головой. -- Рекламодатели будут против. Читатели становятся прижимистыми, когда нарушают их спокойствие. Квиллерен презрительно фыркнул. Арч вздохнул. -- Почему бы тебе, Квилл, в самом деле не написать про антиквариат? -- Я же сказал, что ненавижу эти древности! -- Ты передумаешь, когда придешь в Хламтаун. Пристрастишься, как все мы. -- Спорим, что нет? Арч вынул бумажник и достал оттуда маленькую исписанную желтую карточку. -- Вот адреса Хламтаунских продавцов. Только потом верни. Квиллерен прочитал некоторые названия: "Всякая всячина", "Только крела", "Три сестрички", "Бабушкин сундук"... Ему стало муторно. -- Слушай, Арч, я хотел дать что-нибудь для конкурса. Что-нибудь эдакое. А что я могу выжать из древностей? Мне повезет, если я получу двадцать пятую мороженную индейку. -- Возможно, ты будешь приятно удивлен. В Хламтауне полно всяких чудаков. А сегодня будет аукцион. -- Терпеть не могу аукционы! -- Этот должен быть занятным. Пару месяцев назад умер один продавец, и все его имущество пускают с молотка. -- Если хочешь знать мое мнение, на свете нет ничего скучнее аукционов. -- Антиквариатом часто занимаются женщины -- незамужние, разведенные, вдовушки... Это-то ты должен оценить! Слушай, не валяй дурака! Что это я перед тобой стою на ушах? Это твое новое задание. Вот и займись. Квиллерен стиснул зубы. -- Ладно. Дай мне на такси. Туда и обратно! Он зашел в парикмахерскую, подстригся и подравнял усы -- традиционная процедура перед тем, как приняться за новое дело; а ведь собирался подождать до Рождества. Потом поймал такси и поехал по Цвингер стрит -- не без дурных предчувствий. Начало улицы было застроено учреждениями, поликлиниками и современными жилыми домами. За ними простирался заснеженный пустырь -- здесь когда-то были трущобы, которые теперь снесли. Еще дальше от центра расположилось несколько кварталов старых пустующих зданий с заколоченными окнами -- ближайшие претенденты на снос. И лишь потом начинался Хламтаун. При свете дня улица выглядела еще хуже, чем прошлой ночью. Многие старинные дома и огромные викторианские особняки вовсе заброшены. Другие либо превращены в гостиницы, либо изуродованы пристроенными витринами магазинов. Водосточные канавы забиты кашей серого льда с грязью, мусорные баки примерзли к нерасчищенным тротуарам. -- Этот район -- бельмо на глазу города, -- заметил таксист. -- Давно пора бы его того... -- Не беспокойтесь, так и будет! -- с надеждой откликнулся Квиллерен. Приметив антикварные магазины, он остановил такси и неохотно вылез. Обвел взглядом мрачную улицу. Рождество в Хламтауне! В отличие от других районов, этот не был празднично украшен. Над широкой улицей не висели гирлянды, на фонарях не трубили сверкающие херувимчики. Прохожих почти не попадалось, машины проносились мимо, скрипя шинами, спешили куда-то в другие места. Порыв северо-восточного ветра погнал Квиллерена к первой же двери под вывеской, утверждавшей, что там продается антиквариат. Внутри было темно, дверь оказалась запертой, но журналист приложил руки к лицу и всмотрелся сквозь стекло витрины. Он увидел большую деревянную скульптуру: кривое дерево с пятью обезьянами в натуральную величину, расположившимися на его ветвях. Одна обезьяна держала в лапах крючок для шляпы. Другая -- лампу. У третьей было зеркало. У четвертой -- часы. У пятой -- подставка для зонта. Квиллерен, чертыхнувшись, попятился. Неподалеку он обнаружил магазин под названием "Три сестрички". Лавка была закрыта, хотя табличка в окне настаивала на обратном. Квиллерен поднял воротник пальто и прикрыл уши перчатками. Он уже жалел, что подстригся так коротко. Следующим на очереди был "Бабушкин сундук" -- и подвальчик под названием "Антик-техника", который выглядел так, словно не открывался вообще никогда. Между антикварными магазинами вклинились другие лавки с неизменно грязными окнами. В одной из них -- даре под вывеской "Фрукты, Сигары, Резиновые перчатки и Всякая всячина Попопополуса" -- Квиллерен купил пачку табака, который оказался сырым. С растущей неприязнью к своему новому заданию журналист добрался мимо полуразрушенной мужской парикмахерской и третьеразрядной лечебницы до большого углового антикварного магазина. На двери висел замок, а на окне -- объявление об аукционе. Квиллерен проверенным уже способом заглянул внутрь: пыльная мебель, настенный часы, зеркала, охотничий рог, превращенный в люстру, и мраморные статуи юных гречанок в скромных позах. Кроме того, он увидел отражение другого человека, направлявшегося к магазину. Неуверенной поступью этот другой приблизился, и послышался дружеский бас: -- И тебе нравится эта дрянь? Квиллерен обернулся и оказался лицом к лицу с забулдыгой, красноглазым и сильно подшафе, но настроенным дружелюбно. На пьянчужке было пальто, явно сшитое из старой попоны. -- Знаешь, что это? Др-рянь! -- повторил алкаш, пьяно ухмыляясь и всматриваясь через дверь в товары, повернулся к Квиллерену и снова произнес, осыпав журналиста мелкими брызгами слюны: -- Д-р-р-рянь! Квиллерен отпрянул от отвращения и вытер лицо платком, но непрошенный собеседник, видно, поставил себе целью с ним подружиться. -- Не войдешь, -- с готовностью объяснил он. -- Дверь заперта. Заперли после убийства. Возможно, он уловил в лице журналиста проблеск интереса, потому что добавил: -- Замочили! За-мо-чи-ли! Это было еще одно полюбившееся ему словечко, и он проиллюстрировал его, всаживая воображаемый нож в живот собеседника. -- Сгинь! -- пробормотал Квиллерен и пошел дальше. Неподалеку был сарай для экипажей, в котором оборудовали мебельную мастерскую. Журналист попробовал открыть и эту дверь, заранее зная, что ничего не выйдет. Он оказался прав. У него появилось неприятное ощущение, что все эти заведения фальшивые, как театральные декорации. Где их владельцы? Где коллекционеры, готовые заплатить двадцать восемь долларов за старую жестянку? Он видел вокруг только двух детишек в мешковатых комбинезонах, рабочего с ведром, старушку в черном, семенившую по улице с сумкой для покупок, и добродушного пьяницу, усевшегося теперь на обледеневший тротуар. Квиллерен поднял глаза и заметил, как в одном окне что-то будто шевельнулось -- в сверкающем чистотой окне выкрашенного в серый цвет небольшого здания со свежей черной отделкой и красивым медным дверным молотком. Строение больше походило на жилой дом, но вывеска ясно гласила: "Голубой дракон. Антиквариат". Он медленно поднялся по восьми каменным ступенькам и попробовал открыть дверь, вновь уверенный, что та окажется запертой. Однако, к удивлению, она открылась, и журналист вошел в прихожую, очень элегантную и аккуратную. Натертый паркет покрыт восточным ковром, стены оклеены изящными китайскими обоями. Над полированным столиком с хризантемами в фарфоровой вазе -- зеркало в позолоченной раме, увенчанное тремя завитками. Слышался аромат экзотических благовоний. Стояла мертвая тишина, если не считать тиканья часов. Квиллерен застыл в изумлении и вдруг почувствовал, что за ним наблюдают. Он резко повернулся, но увидел только арапа -- вырезанную из черного дерева фигуру нубийского раба в натуральную величину с тюрбаном на голове и злыми глазами, сделанными из драгоценных камней. Теперь журналист уверился, что Хламтаун -- действительно нечто фантастическое. Зачарованный дворец посреди дремучего леса! Проход на лестницу преграждала голубая бархатная лента, но двери гостиной были приглашающе распахнуты, и Квиллерен с опаской прошел в комнату, полную картин, серебра и бело-голубого фарфора. На высоком лепном потолке висела серебряная люстра. Пол заскрипел, и журналист смущенно кашлянул, давая знать о себе. Тут краем глаза он заметил в витрине что-то синее -- огромного фарфорового дракона -- и направился к нему, но вдруг чуть было не споткнулся о чью-то ногу в вышитой тапочке. Квиллерен резко втянул в себя воздух и попятился. В резном восточном кресле находилась женская фигура в длинном синем кимоно из атласа. Тонкая рука держала мундштук с сигаретой. Лицо было, похоже, сделано из фарфора -- бело-голубого фарфора -- и увенчано иссиня-черным париком. Квиллерен перевел дух, радуясь, что не опрокинул манекен, и заметил, что от кончика сигареты поднимается дымок. Эта женщина была живой! -- Вы что-то ищите? -- холодно осведомилась она. На лице, похожем на маску, двигались только губы. Большие темные глаза, щедро подведенные темной тушью, безо всякого выражения остановились на журналисте. -- Нет. Просто смотрю, -- ответил Квиллерен, судорожно сглотнув. -- В задней части дома еще две комнаты, а в подвале картины и гравюры восемнадцатого века. -- Она говорила с интонациями образованного человека. Журналист изучающе посмотрел на ее лицо, делая в уме заметки для будущей статьи: широкие скулы, впалые щеки, безукоризненная кожа, иссиня- черные волосы, причесанные на восточный манер, запоминающиеся глаза и нефритовые серьги. Ей около тридцати, решил Квиллерен, -- возраст, к которому он был неравнодушен. Журналист расслабился. -- Я из "Бега дня", -- сообщил он самым приятным голосом, на какой только был способен, -- и я собираюсь написать серию статей о Хламтауне. -- Я предпочитаю обходиться без рекламы, -- сказала женщина, устремив на него ледяной взгляд. За все двадцать пять лет работы в газетах он только трижды встречался с тем, чтобы кто-то не хотел видеть свое имя в печати, и во всех трех случаях люди скрывались -- соответственно, от закона, шантажа и сварливой жены. Но здесь было нечто иное: владелец коммерческого предприятия отказывается от рекламы! Бесплатной рекламы! -- Все остальные магазины, похоже, закрыты, -- произнес он. -- Они должны открываться в одиннадцать, но антиквары редко пунктуальны. Квиллерен мимолетно огляделся и спросил: -- Сколько стоит синий дракон в окне? -- Он не продается. Женщина поднесла мундштук к губам и изящно затянулась. -- Вас интересует восточный фарфор? У меня есть бело-голубой кубок периода Цуань Ти. -- Нет, я просто ищу материал для статьи. Вы знаете что-нибудь об аукционе в угловом магазине? Женщина подавилась сигаретным дымом, и впервые ее уверенность дала трещину. -- Он назначен на сегодня, на половину второго, -- сказала она. -- Знаю. Я читал объявление. А что это был за антиквар, который погиб? Она заговорила тише: -- Эндрю Гланц. Признанный авторитет. -- Когда это случилось? -- Шестнадцатого октября. -- Неужели вооруженный налет? Не помню, чтобы мне приходилось читать об убийстве в Хламтауне, а я обычно слежу за криминально хроникой. -- Почему вы думаете, что это было убийство? -- спросила она с осторожным блеском в немигающих глазах. -- Мне сказал один человек... А в таком районе, знаете... -- Он погиб от несчастного случая. -- Автокатастрофы? -- Упал с лестницы. -- Она затушила сигарету. -- Я бы не хотела говорить об этом. Это слишком... Слишком... -- Он был вашим другом? -- спросил Квиллерен сочувственным тоном, благодаря которому в прошлом не раз завоевывал доверие дам и преступников. -- Да. Но если вы не возражаете, мистер... Мистер... -- Квиллерен. -- Это ирландская фамилия? Она явно хотела сменить тему. -- Нет, шотландская. А ваша? -- Дакворт. -- Мисс или миссис? Она глубоко вздохнула. Мисс... У меня в другой комнате есть кое-какие вещи из Шотландии. Не хотите взглянуть? Хозяйка поднялась. Она оказалась высокой и стройной; длинный голубой шлейф кимоно с шелковой текучестью скользил между шкафами красного дерева и ореховыми столами. -- Эти каминные подставки для дров шотландские, -- сказала она, -- и этот медный поднос тоже. Как вы относитесь к меди? Большинству мужчин нравится. -- А это что? -- спросил журналист, указывая на кованный металлический герб диаметром чуть меньше метра с изображением щита, окруженного тремя злобными котами, стоявший в дальнем углу у стены. -- Я думаю, украшение от железных ворот. Возможно, с арки над входом в замок. -- Это герб Макинтошей! -- сообразил Квиллерен. -- Моя мать была из этой семьи. Он удовлетворенно погладил ус. -- Тогда вы должны купить его, -- сказала мисс Дакворт. -- Что я с ним буду делать? Мне даже негде жить. А сколько он стоит? -- Я просила двести долларов, но, если он вам нравится, забирайте за сто двадцать пять. Вообще-то, столько я за него и заплатила. Лучшего вы не найдете, и его всегда можно продать за ту же цену -- или большую. -- Она подняла тяжелый кусок металла, демонстрируя его достоинства. -- Вот чем хороши древности... Он будет отлично смотреться над камином. Видите остатки чудной старинной красно-голубой раскраски? Все больше увлекаясь работой, она оживилась, и ее сильно подведенные глаза заблестели. Сердце Квиллерена начало понемногу смягчаться. Эта куколка из бело-голубого фарфора могла бы скрасить канун Рождества в пресс- клубе. -- Я подумаю, -- сказал он, неохотно отводя глаз от герба. -- А сегодня я собираюсь написать об аукционе. Вы часом не знаете, где я могу достать для статьи фото Эндрю Гланца? Ее настороженность мгновенно вернулась. -- Какую... Какую вы хотите написать статью? -- Я просто расскажу про аукцион и подобающем образом упомяну о покойном. Она заколебалась, взглянув в потолок. -- Если верно то, что вы говорите, мисс Дакворт... Что он был признанным авторитетом... -- У меня наверху есть несколько снимков. Хотите взглянуть? Мисс Дакворт отцепила бархатную ленту, преграждавшую проход. -- Давайте я пойду первой и успокою собаку. На лестнице их ждала огромная немецкая овчарка. Она встретила их враждебным рычанием и щелканьем зубов. Мисс Дакворт закрыла собаку в другой комнате и повела журналиста по коридору, стены которого были увешаны фотографиями в рамках. Квиллерену показалось, что он узнал на некоторых известных людей города. Там было и три снимка погибшего: Гланц читает лекцию, Гланц с директором исторического музея и студийный портрет: молодой мужчина с квадратным подбородком, твердым ртом и умными глазами -- хорошее, честное лицо. Квиллерен взглянул на мисс Дакворт, нервно сжимавшую и разжимавшую руки, и спросил: -- Можно одолжить у вас этот студийный снимок? Я скопирую его и верну. Она грустно кивнула. -- У вас чудесный дом, -- сказал он, увидев краем глаза комнату, где все было из золотистого бархата, голубого шелка и полированного дерева. -- Я и не думал, что в Хламтауне есть что-то подобное. -- Жаль, что мало кто покупает старые дома и сохраняет их. Пока единственные, кто так сделал, это Коббы. У них особняк в этом квартале. Магазин на первом этаже и комнаты наверху. -- Комнаты? А вы не знаете, может они одну сдают? -- Сдают, -- ответила молодая женщина, пустив глаза. Есть одна свободная с окнами во двор. -- Я бы с ними поговорил. Мне как раз нужно жилье. -- Миссис Кобб -- очень приятная женщина. Только не позволяйте ее мужу вас расстраивать. -- Ну, меня не так-то легко расстроить. А что с ним такое? Внимание мисс Дакворт отвлек шум внизу, в гостиной. Покупательницы, вошедшие в дом, которые без умолку восторженно щебетали. -- Спускайтесь, -- предложила мисс Дакворт Квиллерену, -- а я сначала выпущу из кухни собаку. Внизу среди старинных сокровищ бродили две женщины. Они выглядели и вели себя, как обычные домохозяйки из пригорода. Журналист видел сотни таких в цветочных магазинах и на любительских выставках. Но одежда этих женщин выбивалась из общего стиля. На одной было мужское кожаное пальто военного образца и мохнатая шляпа, похожая на половую щетку. Другая закуталась в эскимосскую парку, а черно-белые брюки в шахматную клетку заправила в охотничьи сапоги с клетчатой же отделкой. -- О, какой чудный магазин, -- восхитилась парка. -- О, у нее есть старый Стьюбен, -- вторило ей мужское пальто. -- Ах, Фрида, взгляни на этот графин! У моей бабушки был точно такой. Интересно, сколько она за него хочет? -- Она высокого полета, но товар хороший. Показывай меньше энтузиазма, и она сбавит пару долларов, -- посоветовало пальто и тихо добавило: -- А ты знаешь, что она была подругой Энди? -- Ты хочешь сказать, того Энди, что... Пальто кивнуло. -- Ты ведь знаешь, как он погиб? Ее собеседница поежилась и скорчила гримасу отвращения. -- Вот и она! Когда мисс Дакворт вплыла в гостиную -- холодная, надменная, хрупкая, как английский фарфор, -- Квиллерен решил еще раз взглянуть на герб Макинтошей. Раритет был массивным и грубым. Журналисту захотелось прикоснуться к нему, и, когда рука дотронулась до железа, у Квиллерена мурашки побежали по коже. Потом он приподнял герб -- и невольно охнул: тут веса чуть ли не пятьдесят килограммов! Изящная мисс Дакворт между прочим подняла украшение ворот без всякого напряжения. Глава 3 К полудню Цвингер стрит ожила. Слабые лучи зимнего солнца пробились сквозь мрачную мглу; правда, развеселить улицу как следует они не смогли, и только вызвали у нее болезненную улыбку. Тротуары заполнились людьми в странных одеяниях -- намеренно эксцентричных, ярких, необычного кроя. Публика бродила от магазина к магазину в ожидании аукциона, назначенного на половину второго. Квиллерен решил, что пора перекусить, и нашел столовую, где кое-как проглотил то, что здесь называли хот догом -- жесткую сосиску в рыхлой булке, плюс напиток, претендовавший на то, чтобы его называли кофе, и кусок совершенно резинового пирога с коркой из папье-маше. Заодно он позвонил редактору, чтобы вызвать фотографа. -- Я насчет аукциона, -- сказал он Арчу Райкеру. -- Нужно обязательно заснять эту толпу. Она выглядит просто невероятно! -- Я же тебе говорил, что Хламтаун -- красочное место, напомнил Райкер. -- Только не посылай Крошку Спунера. Он страшно неуклюжий, а здесь много хрупких вещей. -- Надо было предупреждать заранее. Так что возьмешь того, кого найдем. А ты уже купил себе что-нибудь? -- Нет!!! -- рявкнул Квиллерен, но почему-то с удовольствием вспомнил о гербе Макинтошей. К часу в магазине Эндрю Гланца яблоку негде было упасть. Это большое здание построили в двадцатых, когда в районе только начали появляться магазины. Под высоким потолком висели медные горшки, птичьи клетки, санки, люстры всех форм и размеров и один стул со спинкой из деревянных перекладин. Остальную мебель сдвинули, чтобы освободить место для публики. Узкая лестница, покрытая восточными коврами и выцветшими гобеленами, вела на галерею. Развешанные повсюду объявления напоминали посетителям: "Что разбил -- то купил", а те бродили по залу и, внимательно щурясь, осматривали товар: переворачивали тарелки, стучали по хрусталю... Квиллерен пробирался сквозь толпу, мысленно отмечая, о чем вокруг говорят. -- Посмотрите на эту лошадь-качалку! У меня на чердаке была точно такая, пока муж не сжег ее в камине! -- Если на донышке человечек с зонтиком посреди моста, то это кантонский фарфор, а если он сидит в чайной -- нанкинский. А может, и наоборот... -- А это что такое? Вышла бы отличная чаша для пунша! -- Слава богу, я нигде не вижу того шпиля. -- Вот та самая стремянка! -- У моей бабушки тоже был мейсенский кувшин, только голубой. -- Как ты думаешь, они выставят шпиль? Назначенный час приближался, и люди начали рассаживаться лицом к подиуму. Квиллерен сел с краю, чтобы не проморгать фотографа. Да, публика собралась чрезвычайно занятная... Какой-то господин в пальто наподобие индейского пончо держал на руках собачонку в цветастой курточке. Другой был в шапке Санта Клауса и полосатом шарфе до самого пола. Рядом с Квиллереном уселась полная дама, у которой на шее висело две пары очков. -- Я в первый раз на аукционе, -- обратился к ней журналист. -- Не могли бы вы что-нибудь посоветовать новичку? Дама повернулась. Господь, как видно, творил ее с помощью циркуля: расширенные круглые зрачки в круглых глазах на круглом лице. Губы растянулись в полукруглой улыбке. -- Держите ухо востро, а то еще ненароком купите это зеркало, -- усмехнулась соседка и указала на зеркало высотой в добрых четыре метра в узорной раме, прислоненное к перилам галереи. -- Я так боялась, что опоздаю! Была у глазного, а он принял не сразу. А потом закапал мне глаза, и теперь я ничего не вижу. -- Что это за шпиль, о котором все говорят? Она поежилась. -- А вы не знаете о несчастном случае с Энди? -- Я слышал, что он упал с лестницы. -- Хуже! -- Она болезненно сморщилась. -- Давайте не будем говорить о подробностях. Мне просто становится дурно... Я было решила, что вы продавец из пригорода. -- Я из "Бега дня". -- Правда? -- Она пригладила поседевшие волосы и вперила в него восхищенный взгляд. -- Вы собираетесь писать про аукцион? Я Айрис Кобб. У моего мужа здесь тоже магазин. -- Так это вы сдаете комнату? -- А вас это интересует? Вам очень у нас понравится! Сплошная древность. -- Дама то и дело поворачивалась в сторону двери. -- Интересно, пришел ли мой муж? Я совершенно ничего не вижу. -- Как он выглядит? -- Такой высокий, приятный, возможно, небритый. На нем должна быть красная фланелевая рубашка. -- Он стоит сзади, рядом с часами. Миссис Кобб с облегчением откинулась на спинку стула. -- Хорошо, что он пришел. Будет покупать сам, и мне не придется беспокоиться. -- Он разговаривает с человеком в шапке Санта Клауса. -- Это Бен Николас. Он снимает у нас комнату и держит магазин под названием "Немного старины". -- И с ласковой снисходительной улыбкой добавила: -- Он слабоумный. -- Кто тут еще есть? Вот блондин на костылях, весь в белом. -- Это Рассел Пэтч, реставратор мебели. Всегда ходит только в белом. - - Она понизила голос. -- Впереди -- вот тот худой -- Холлис Прантц. У него новый магазин, "Антик-техника". А тот с дипломатом -- Роберт Маус, поверенный Энди Гланца. Квиллерен очень удивился. Адвокатская фирма Тихэндла, Бурриса, Хансблоу, Мауса и Кастля была самой уважаемой в городе. -- У мистера Мауса есть свои интересы в Хламтауне, -- объяснила миссис Кобб. -- А иначе... Стук молотка прервал все разговоры, и аукционист в темном деловом костюме, клетчатой рубашке, галстуке-бабочке и мокасинах начал распродажу. -- Сегодня у нас много классных товаров, -- объявил он, -- а я вижу здесь смышленых ребят, так что действуйте быстро, если хотите что-то купить. Будьте добры, воздержитесь от лишних разговоров, чтобы я всех слышал. Поехали! -- Он ударил по кафедре костяным молоточком. -- Начнем с отличного кувшина марки "Беннингтон"[1]. Мечта коллекционера. Немного потрескался, но какое это имеет значение? Итак, кто даст пять? Так, слышу... А шесть? Шесть слышу... Я слышу семь? Семь здесь. Восемь вон там. Кто-нибудь даст девять? Только восемь... Продано за восемь! [1 "Беннингтон" (амер.) -- фирменное название глазурованной керамики.] Зрители запротестовали. -- Слишком быстро? Хотите что-то купить -- не расслабляйтесь, -- отрезал аукционист. -- У нас сегодня еще много вещей. -- Он молодец, -- прошептала миссис Кобб Квиллерену. Погодите, вот скоро он совсем разойдется! Каждые шестьдесят секунд новая вещь шла на продажу под стук молотка: серебряная чернильница, оловянные кубки, пара фигурок из неглазурованного фарфора, молитвенный коврик, табуретка из слоновой кости... Трое ассистентов бегали взад и вперед по проходам, а грузчики ставили вещи на подиум и тут же снимали их. -- Теперь у нас отличная печь из цельного железа, -- повысил голос аукционист. -- Не будем затаскивать ее на подиум: ваши орлиные глаза увидят толстушку у лестницы. Кто даст пятьдесят? Все головы повернулись к черному, толстому и кривоногому железному чудовищу. -- Так, пятьдесят есть... Кто даст семьдесят пять? Это же просто красавица... Есть семьдесят пять... Я слышу сто? И это еще очень дешево! Что я слышу? Сто десять? Да она стоит в два раза дороже! Сказали сто двадцать... Здесь сто тридцать... Не упускайте свой шанс! Отличная большая печь... Тут поместится даже труп... Сказали сто сорок. Где же сто пятьдесят?.. Продано! За сто пятьдесят. -- Аукционист повернулся к ассистенту, который записывал результаты. -- Продано Си Си Коббу. Миссис Кобб чуть не задохнулась: -- Идиот! Да мы никогда не избавимся от нее за те же деньги! Готова поспорить, с ним соревновался Бен Николас. Цена росла слишком быстро. Бену не нужна эта печь. Он просто забавлялся. Он всегда так! Он знал, что Си Си ее ему не отдаст! Она обернулась и гневно направила невидящие глаза в сторону красной фланелевой рубашки и шапки Санта Клауса. Аукционист продолжал: -- А теперь до перерыва мы выставим кое-какие канцелярские принадлежности. Один за другим последовали справочники, картотечный шкаф, портативный магнитофон, пишущая машинка -- предметы, малоинтересные охотникам за антиквариатом. Миссис Кобб нерешительно подала голос и за смешную цену приобрела магнитофон. -- А вот портативная пишущая машинка... Не хватает одной буквы. Кто даст пятьдесят? Я слышу пятьдесят? Ладно, сорок. По-моему не хватает "Z"... Жду сорока... Хорошо, тридцать... Кто скажет тридцать? -- Двадцать! -- вырвалось у Квиллерена. -- Продано сообразительному господину с большими усами за двадцать баксов! А теперь сделаем перерыв на пятнадцать минут. Квиллерен был ошеломлен неожиданно удачей. Он и не собирался участвовать в аукционе. -- Давайте разомнем кости, -- сказала миссис Кобб, потянув его за рукав, как старого знакомого. Когда они встали, им преградил дорогу мужчина в красной фланелевой рубашке. -- Зачем ты купила дурацкий магнитофон? -- потребовал он ответа у жены. -- Со временем узнаешь, -- сказала она, вызывающе тряхнув головой. -- Это репортер из "Бега дня". Его интересует наша свободная комната. -- Она не сдается. Не люблю репортеров, -- проворчал Кобб и ушел, засунув руки в карманы. -- Мой муж -- самый несносный антиквар Хламтауна, -- с гордостью сообщила миссис Кобб. -- Вам не кажется, что он очень красив? Квиллерен пытался найти ответ потактичнее, когда возле двери раздался грохот, а потом крики и стоны. У входа стоял фотограф "Бега". Крошка Спунер отличался двухметровым ростом и -- вместе со всем фотографическим оборудованием: двухсоткилограммовым весом. Его тучность усугублялась фотоаппаратами, коробками для линз, экспонометрами, фонариками, кассетами с пленкой и складными треножниками, которые болтались на ремнях и веревках. Миссис Кобб воскликнула: -- Ах, как жалко! Должно быть, это была севрская ваза на подставке ампир. -- Ценная? -- Где-то восемьсот долларов. -- Придержите мое место, -- попросил Квиллерен. Я мигом вернусь. Крошка Спунер с несчастным видом стоял у дверей. -- Честное слово, я не виноват, -- сказал он Квиллерену. -- Я и не приближался к этой дурацкой вазе. Он огорченно качнул аппаратурой, которая висела у него на шее и на обоих плечах, и треножник ударил по бюсту Марии-Антуанетты. Квиллерен обхватил руками холодный мрамор. -- Ой, -- сказал Крошка. Аукционист посмотрел на остатки севрской вазы и приказал грузчикам аккуратно собрать осколки. Квиллерен решил, что пора представляться. -- Мы хотим сделать пару снимков на аукционе, -- сообщил он аукционисту. -- Можете спокойно работать. Не обращайте на фотографа внимания. Воцарилось неловкое молчание. Кто-то нервно засмеялся. -- Ладно, неважно, -- сказал фотограф. Вот галерея. Я буду снимать с лестницы. -- Спокойнее, -- предостерег Квиллерен. -- Разбил -- купил. Спунер презрительно огляделся. -- Тебе нужна форма или содержание? Не знаю, что и делать со всей этой ерундой. Слишком много динамичных линий и никакого контраста. Он вразвалку направился к лестнице, все его снаряжение заколыхалось, а треножник чудом избежал столкновения с дверцей из кронгласса[2]. [2 Сорт стекла.] Вернувшись на свое место, Квиллерен объяснил соседке: -- Это единственный в мире газетный фотограф с докторской степенью по математике. Но иногда немного неуклюж. -- О Боже! -- поразилась миссис Кобб. -- если он такой умный, почему он работает в газете? Снова раздался стук молотка, и началась вторая часть аукциона. Выставили самые желанные предметы: английский книжный шкаф, комод стиля "буль" с инкрустацией из бронзы и перламутра, греческую икону семнадцатого века и небольшую коллекцию бенинской бронзы. Время от времени вспыхивали лампы фотографа; женщины при этом поправляли прически и делали умные лица. -- А теперь, -- сказал аукционист, -- прекрасная пара настоящих французских стульев... Вдруг кто-то громко закричал: -- Берегись!!! Грузчик бросился вперед, вытянув руки, и едва успел удержать накренившееся зеркало. Еще миг, и оно -- чуть ли не до потолка -- рухнуло бы на зрителей. Все перевели дух, а у Квиллерена вырвалось: "Ух ты!" Он стал искать глазами Спунера. Фотограф свесился с перил галереи. Он встретился взглядом с журналистом и пожал плечами. Миссис Кобб сказала: -- Никогда еще не видела столько странных случаев на аукционе! Просто мурашки по коже! А вы верите в привидения? Зрители нервничали и шумели. Аукционист повысил голос и еще больше увеличил темп. Он махал руками, указывал на покупателей, указывал большим пальцем через плечо, выставляя предмет -- в общем, доводил публику до неистовства. -- Он вам нужен или нет?! Есть пятьсот... Я слышу шестьсот? Что с вами случилось? Ему же двести лет! Хочу семьсот... Где семьсот? Да я сам куплю за семьсот! Так, так... Забирайте!!! Молоток стукнул о кафедру. Возбуждение зрителей дошло до предела. Двухсотлетний письменный стол унесли. Все с нетерпением ждали следующего лота. Но тут действо прервалось: аукционист завел разговор с адвокатом. Оба выглядели как-то нерешительно. Потом кивнули друг другу и подозвали грузчика. Секунду спустя зал притих. На подиум поставили странный предмет: квадратное основание, на нем медный шар, увенчанный полосой черного металла, заострявшейся кверху наподобие меча, и все это около метра в высоту. -- Это он! -- прошептал кто-то за спиной Квиллерена. -- Тот самый шпиль! Рядом миссис Кобб качала головой, прикрывала лицо руками: -- О, не следовало им этого делать! -- Вот, -- нарочито медленно произнес аукционист, -- архитектурное украшение с крыши -- вероятно, со старого дома. Шар из чистой меди. Нужно только чуточку отшлифовать. Сколько нам предлагают? В публике шушукались. -- Кровь стынет в жилах, -- прошептал кто-то. -- Я и не думала, что они решатся его выставить. -- Кто дает цену? Посмотрите, кто дает цену? -- Ужасная бестактность, просто ужасная! -- Неужели Энди на самом деле упал на него? -- А вы не знали? Его просто проткнуло! -- Нет!!! -- возопила миссис Кобб. И тут раздался ужасающий треск. С потолка сорвалась бронзовая люстра и рухнула на пол у ног мистера Мауса, адвоката. Глава 4 В свое время это был великолепный викторианский особняк: внушительный фасад из красного кирпича с белыми колоннами, широкие ступени и перила из узорчатого кованого железа. Теперь краска облупилась, а ступеньки кое-где потрескались и раскрошились. В этом здании и находился антикварный магазин Коббов -- "Древности", окна по обе стороны входа были заставлены цветным стеклом и старинными безделушками. Квиллерен пришел сюда с миссис Кобб сразу после аукциона, и она оставила его в изрядно обшарпанной прихожей. -- Посмотрите пока, что у нас есть в магазине, -- сказала она, а я схожу наверх и проверю, в каком состоянии комната. Мы два месяца подряд продавали оттуда вещи, и, возможно, там беспорядок. -- Она была свободна два месяца? -- переспросил Квиллерен, посчитав в уме, что с октября. -- А кто был вашим последним жильцом? Миссис Кобб ответила извиняющимся тоном: -- Там жил Энди Гланц. Вам ведь все равно, правда? Некоторые бывают слишком щепетильны. Она поспешила наверх, а Квиллерен прошелся по коридору, хотя и несколько запущенному, но изысканно широкому, украшенному резьбой по дереву и изящными газовыми рожками, приспособленными для электрического освещения. Комнаты по сторонам были полны всякой всячины на разных стадиях разложения. В одном из помещений журналист увидел убранство старых домов: колонны, камины, выцветшие мраморные плиты, грязные витражи, железные ворота и обломки лестничных перил. Среди всего этого толпились покупатели, пришедшие с аукциона, оценивающе прищуривались и напускали на себя безразличный вид. Это были опытные охотники за древностями. Затем Квиллерен очутился в комнате, заполненной старыми колыбелями, медными кроватями, чемоданами, бидонами, флюгерами, утюгами, книгами и гравюрными портретами Авраама Линкольна. Кроме того, там была лампа, сделанная из какого-то примитивного навигационного прибора, и бар красного дерева с латунной стойкой, явно оставшийся от салуна начала века. За ней стоял мужчина в красной рубашке -- небритый, но грубовато красивый. Он враждебно наблюдал за Квиллереном. Журналист решил не обращать на него внимания и взял с одного из столов книгу. На потрескавшемся кожаном переплете когда-то были вытиснены золотом буквы, стершиеся от времени. Он было открыл том, чтобы найти титульный лист. -- Не открывайте книгу, -- раздался сердитый возглас, -- если не собираетесь покупать. Усы Квиллерена встопорщились. -- А откуда мне знать, нужна ли она мне, если я не прочитаю ее название? -- К черту название! -- оборвал его владелец. -- Нравится ее вид -- покупайте. Не нравится -- держите свои потные руки в карманах. Сколько, по- вашему, протянет такая книга, если каждому дураку захочется полапать переплет? -- Сколько вы за нее хотите? -- пошел в атаку Квиллерен. -- Я думаю, что не хочу продавать ее. Во всяком случае, вам. Другие покупатели отвлеклись от своих дел и с легким удивлением смотрели на журналиста, получившего такую отповедь. Он почувствовал в их взглядах сочувствие и воспользовался этим. -- Дискриминация! Вот что это такое! -- сердито заявил Квиллерен. -- Надо бы сообщить об этому куда следует, и пусть вашу лавочку прикроют! И вообще, этот район -- крысиное гнездо! Давно пора властям все тут снести!.. Так сколько вы хотите за этот несчастный хлам? -- Четыре доллара, только заткнитесь! -- Я дам вам три. Квиллерен бросил деньги на стойку. Кобб аккуратно положил их в бумажник. -- Что ж, снять шкуру с простофили можно по-разному, -- сказал он, обращаясь к завсегдатаям. Журналист наконец смог открыть книгу. Это были "Труды преподобного доктора Измаэля Хиггинботама, а именно собрание занимательных трактатов, объясняющих некоторые моменты божественной доктрины, разработанной с усердием и чрезвычайной лаконичностью". В комнату влетела миссис Кобб. -- Вы позволили этому бессовестному заставить вас что-то купить?! -- Успокойся, старушка, -- сказал муж. "Старушка" успела переодеться в розовой платье, причесаться и накраситься и теперь выглядела этакой красоткой-пышкой. -- Пойдемте наверх, -- игриво сказала она, дружески взяв Квиллерена под руку. -- Выпьем по чашечке кофе, а Невежа Кобб пусть лопается от зависти! Миссис Кобб пошла вверх по скрипучей лестнице. Ее округлые бедра колыхались, слишком полные ноги переступали со ступеньки на ступеньку. Квиллерена это ни возбуждало, ни отталкивало; скорее, ему стало жаль, что не каждая женщина наделена совершенной фигурой. -- Не обращайте на Си Си внимания, -- бросила хозяйка через плечо. -- Он ужасный выдумщик. Просторный коридор наверху оказался целой выставкой старинных стульев, столов и шкафов. За несколькими открытыми дверями виднелись пыльные жилые комнаты. -- Мы живем вон там, -- указала миссис Кобб на распахнутую дверь, из- за которой доносилась громкая реклама по радио, -- а на этой стороне две комнаты поменьше. Бен Николас снимает ту, что окнами на улицу; вам достанется лучшая -- она выходит во двор. Идя по коридору, Квиллерен глянул в окна и увидел во дворе два микроавтобуса, железную кровать, жернов, крыло от автомобиля, пару колес, сломанный холодильник без дверцы и деревянную стиральную машину с прессом для отжимания белья. Все это было покрыто коркой грязного льда и снега. -- Если во дворе лучше, почему Николас выбрал ту комнату, а не это? -- Из той он может следить за своим магазином, который в соседнем доме. Миссис Кобб провела журналиста в его новое жилище -- большое квадратное помещение с четырьмя окнами и пугающим собранием мебели. Взгляду Квиллерена предстали старинный кабинетный орган из желтого дуба, пара стульев с высокими позолоченными спинками, немножко покосившийся круглый столик, покрытый вышитой шалью (на столике -- керосиновая лампа, расписанная розами), узорный коврик с печатью старости и меланхолии и весьма безыскусное кресло-качалка из ивовых прутьев и древесной коры -- отличное обиталище для термитов. -- Вам ведь нравятся древности, правда? -- обеспокоенно спросила миссис Кобб. -- Не очень, -- ответил Квиллерен в приступе откровенности. -- А это еще что такое? Его поразило похожее на электрический стул проржавевшее металлическое кресло с подставкой для ног и подголовником. -- Это из зубоврачебного кабинета. Очень удобно для чтения: вон та педаль регулирует высоту. А картина над камином -- отличный образчик примитивизма. Сам удивляясь своему спокойствию, Квиллерен взглянул на портрет чьей- то прабабушки в натуральную величину. Одетая в черное, с квадратной челюстью, тонкими губами и холодными, как сталь, глазами, она неодобрительно смотрела в одну точку. -- Вы еще ничего не сказали о кровати, -- с энтузиазмом продолжала миссис Кобб. -- Она просто уникальна. Из Нью-Джерси. Квиллерен обернулся и застонал. Кушетка была выполнена в виде лодки в форме лебедя: один конец изображал длинную шею злющей птицы, а другой заканчивался хвостом. -- Для сибарита, -- сухо отреагировал журналист, и хозяйка зашлась в приступе смеха. Смежная комната была разделена на три части: маленькую кухоньку, гардеробную и ванную. Миссис Кобб сообщила: -- Си Си делал кухню сам. У него золотые руки. А вы любите готовить? -- Нет, я в основном ем в пресс-клубе. -- Если не лень носить наверх дрова, то камин работает. Вам у нас нравится? Обычно я прошу сто десять долларов в месяц, но вы можете жить за восемьдесят пять. Квиллерен снова оглядел мебель и задумчиво погладил усы. Обстановка выглядела устрашающе, но цена как нельзя лучше соответствовала его финансовым обстоятельствам. -- Мне понадобится письменный стол, хорошая лампа и место для книг. -- У нас есть все, что вам нужно, только попросите. Он присел на кушетку и нашел ее достаточно прочной. Лишенная ножек, она не представляла искушения для вездесущих котов. -- Да, я забыл сказать, -- спохватился Квиллерен, -- у меня домашние животные. Пара сиамских котов. -- Чудесно! Они переловят наших мышей. У котиков будет настоящий пир! -- Не думаю, что им понравится свежатина. Они предпочитают более цивилизованную кухню. Миссис Кобб от души -- как-то даже слишком от души -- рассмеялась в ответ на его шутку. -- Как их зовут? -- Коко и Юм-Юм. -- О, извините, я на секундочку! Хозяйка выбежала из комнаты и, вернувшись, объяснила, что у нее в духовке пирог. По коридору поплыл аромат яблок и специй, усы Квиллерена зашевелились. Пока миссис Кобб поправляла картины и проверяла, нет ли где пыли, он исследовал "удобства". Ванна была действительно антикварной, с кривыми ножками; ей вполне соответствовали злобно шипящие краны и лабиринт обнаженных труб. Впрочем, холодильник оказался новым, а одна деталь особенно заинтересовала Квиллерена: целая стена стеллажей со старинными книгами в гардеробной. -- Если хотите использовать полки для чего-нибудь другого, мы книги уберем. Нашли их на чердаке. Они принадлежали человеку, который больше ста лет назад построил этот дом. Он был редактором газеты и известным аболиционистом. Наша обитель -- живая история. Квиллерен заметил среди книг Достоевского, Честерфильда, Эмерсона. -- Не нужно их переносить, миссис Кобб. Я, может, захочу полистать некоторые. -- Так вы берете комнату? -- ее круглые глаза засияли. -- Выпейте чашечку кофе с пирогом, и тогда решите. Вскоре Квиллерен уже сидел на позолоченном стуле за кривобоким столиком и поедал горячий пирог, шипящий расплавленным на корочке острым сыром. Миссис Кобб с удовольствием смотрела, как кандидат в жильцы с энтузиазмом уничтожает последние крошки. -- Еще чуть-чуть? -- Не следовало бы, -- погладил себя по животу Квиллерен, -- но так вкусно... -- Да ладно вам! Не беспокойтесь о своем весе. У вас отличная фигура. Журналист с аппетитом принялся за вторую порцию пирога, а миссис Кобб начала расписывать достоинства проживания в старом доме. -- У нас есть привидение, -- весело объявила она. -- Слепая женщина, которая здесь когда-то жила, упала с лестницы и погибла. Си Си говорит, что ее привлекают мои очки. Когда я ложусь спать, я кладу их на ночной столик, а утром они оказываются на подоконнике. Или прячу очки в ящик комода, а они переносятся на столик... Еще кофе? -- Спасибо. А они перемещаются каждую ночь? -- Только во время полнолуния. -- Хозяйка задумалась. -- Вы помните, сколько странных случаев произошло сегодня на аукционе? Севрская ваза, люстра, большое зеркало, которое начало падать... Странно. -- Что странно? -- Как будто дух Энди протестует. -- И вы в этой верите? -- Не знаю. И да, и нет. -- А против чего, по-вашему, он протестует? Выражение лица Квиллерена было очень искренним. У него, можно сказать, был дар искренности, заставляющий разговориться самых скрытных людей. Миссис Кобб хихикнула. -- Аукционист продавал слишком дешево. Было несколько ужасно удачных покупок. Вот Энди и... -- Все антиквары говорят, что с ним произошел несчастный случай. Но один человек на улице сказал мне, что Гланца убили. -- Нет, наверное, это все-таки несчастный случай. Так решила и полиция. Но... Она замолчала. -- Что вы хотели сказать? -- Ну... Просто как-то странно, что Энди был настолько неосторожен, чтобы оступиться и упасть на эту штуку. Он был очень... Очень благоразумным молодым человеком, понимаете? Квиллерен пригладил усы. -- Мне бы хотелось побольше узнать об Энди, -- сказал он. -- Но сейчас я с вашего позволения отправлюсь за вещами и котами. -- Значит, поселитесь у нас? -- захлопала в ладоши миссис Кобб. -- Я так рада! Это будет просто чудесно -- заполучить профессионального писателя! Это придаст дому класс, если вы понимаете, что я имею в виду. Она вручила Квиллерену ключ от входной двери и приняла плату за месяц вперед. -- Мы не утруждаем себя закрыванием остальных дверей, -- сказала хозяйка, -- но если хотите ключ от своей, я вам его найду. -- Не стоит беспокоиться. У меня нет ничего, что стоило бы держать под замком. Миссис Кобб лукаво взглянула на журналиста: -- Все равно Матильда проходит сквозь двери. -- Кто? -- Матильда. Наше привидение. Квиллерен вернулся в гостиницу и, перед тем как начать собирать чемоданы, позвонил в фотолабораторию "Бега" Спунеру. -- Как фотографии, Крошка? -- Неплохо. Сейчас сушатся. Не скажу, чтобы они были очень четкими композиционно. Слишком много несочетающихся форм. -- Оставь их в ящике стола, я заберу в понедельник. И еще: хочу задать тебе один вопрос. Только честно: ты... -- Я и не приближался к этой чертовой посудине. Клянусь! Я только взглянул на нее, и все, а она зашаталась. -- А люстра и большое зеркало? -- Эй, не пытайся и это свалить на меня! Правда, я был метрах в шести, когда они начали падать! Глава 5 Коты уже знали, что грядут изменения. Коты всегда все знают заранее. Едва Квиллерен появился в "Медфорд Мэйнор", нахлебники съежились в настороженном ожидании. -- Пошли, ребята. Мы уезжаем из этой богадельни, -- сказал журналист. Он достал из шкафа коробку из-под мыла с отверстиями для воздуха. Коко уже дважды переносил такое путешествие и легко согласился запрыгнуть внутрь, но Юм-Юм отнюдь не собиралась следовать его примеру. -- Давай-давай, милая! Юм-Юм в ответ сжалась в комок, тяжелый, как свинец, и вцепилась в ковер восемнадцатью острыми маленькими коготками. Тогда Квиллерен достал консервный нож и баночку с голубой этикеткой. Кошка оторвалась от ковра и со страстным урчанием прыгнула на комод. -- Ладно, сестричка, -- сказал журналист, хватая ее. -- Это было подло, но у меня нет другого выхода. Откроем цыпленка, когда доберемся до Хламтауна. Когда Квиллерен прибыл в особняк Коббов с двумя чемоданами и пятью коробками (в четырех были книги), он с трудом узнал свою комнату. Зубоврачебное кресло и орган исчезли, но в углу появилась пузатая печь с аукциона. Добавились две лампы: одна для чтения, сильно походившая на маленький кассовый аппарат, другая -- напольная, ножка которой когда-то была мушкетом. На журналиста по-прежнему гневно смотрела старуха со стены над камином, меланхоличный коврик все еще грустил на полу, но были и некоторые другие новости: шведское бюро, большой книжный шкаф без дверец и старомодное кресло -- массивное прямоугольное сооружение с откидывающей спинкой, мягкими черными кожаными подушками и такой же скамеечкой для ног. Квиллерен открыл коробку из-под мыла. Оттуда выскочила Юм-Юм, бешено заметалась по комнате и в конце концов оказалась на шкафу. Коко вылез медленно, с оглядкой. Он последовательно и тщательно исследовал помещение: одобрил красные подушки на сиденьях позолоченных стульев, три раза обошел пузатую печь и, похоже, не нашел ей хоть мало-мальского применения, вспрыгнул на каминную доску и обнюхал образчик примитивизма, а потом потерся подбородком об угол рамы и перекосил картину. После этого кот изящно улегся между двумя медными подсвечниками. -- Ах, какая прелесть! -- воскликнула миссис Кобб, появившись со стопкой чистых полотенец и куском мыла. -- Это Коко? Привет, Коко. Тебе тут нравится, Коко? Она близоруко смотрела на сиамца, водя пальцем у самого его носа, и говорила очень высоким голосом, как часто говорят с котами и детьми, -- а Коко этого терпеть не мог. Он чихнул миссис Кобб прямо в лицо, окутав ее легким туманом. -- Котам здесь понравится, -- сказала она, поправляя картину. -- Они смогут смотреть на голубей на заднем дворе. Она поспешила с полотенцами в ванную и не успела еще вернуться, как Коко мстительно почесался об угол рамы и опять перекосил портрет на целых пять градусов. Квиллерен откашлялся. -- Я вижу, вы внесли некоторые изменения, миссис Кобб. -- Как только вы ушли, покупателю понадобилось зубоврачебное кресло, и мы его продали. Надеюсь, вы не возражаете. Я дала вам эту печку, чтобы заполнить пустой угол. Как вам нравится шведское бюро? -- Мой дедушка... -- Стол отлично подойдет для вашей пишущей машинки. А как у вас со стиркой? Если хотите, я с удовольствием прокручу ваши вещи в стиральной машине. -- О, нет, миссис Кобб! не стоит беспокоиться! -- Ну, что вы! И, пожалуйста, зовите меня Айрис. -- Она задернула бархатные шторы с выцветшими золотыми полосками. -- Я сделала их из старого занавеса. Си Си принес его из театра, который собирались сносить. -- Это вы оклеили стену над кроватью? Вместо обоев был выложен замысловатый узор из пожелтевших страниц старых книг. -- Нет, это придумал Энди. Он был просто книжным червем! -- Когда я распакую вещи и накормлю котов, -- сказал Квиллерен, -- я с удовольствием поговорю с вами об Энди. -- Может, зайдете ко мне, когда устроитесь? Я буду гладить, -- и она добавила: -- Си Си пошел прицениться к французской столовой мебели, -- кто- то продает. Журналист распаковал чемоданы, расставил в шкафу книги, положил голубую кошачью подушечку на их любимое место -- холодильник -- и обратил внимание сладкой парочки на новое местонахождение большого вебстеровского словаря, служившего для заточки когтей. После этого он пошел по коридору к Коббам. В просторной кухне Квиллерен еще издали заметил гору белья. Миссис Кобб усадила его на стул с сиденьем, сплетенным из тростника, к обшарпанному сосновому столу. -- Вы продаете вещи и из своих комнат? -- поинтересовался он. -- Постоянно! В прошлый вторник мы завтракали за круглым дубовым столиком, обедали за вишневым с откидной доской, а ужинали за этим сосновым. -- Наверное, очень тяжело таскать все это из комнаты в комнату, вверх и вниз по лестнице. -- К этому как-то привыкаешь. А сейчас мне вообще нельзя поднимать тяжести. Пару месяцев назад я повредила спину. -- Как же вы так быстро переставили мебель в моей комнате? -- Си Си помог Майк. Это сын бакалейщика. Хороший мальчик. Правда, думает, что все антиквары не в своем уме. И это, конечно, так, -- добавила она, лукаво взглянув на гостя. -- Миссис Кобб... -- Пожалуйста, зовите меня Айрис. Можно, я буду звать вас Джимом? -- Обычно меня зовут Квиллом. -- О, чудесно! Мне нравится. Она улыбнулась пижаме, которую в этот момент гладила. -- Айрис, мне бы хотелось, чтобы вы рассказали побольше об Энди. Это может помочь мне, когда я буду писать об аукционе. Она поставила утюг и устремила взгляд в пространство. -- Он был прекрасным молодым человеком! Хорошим, честным, умным. Он был писателем -- как вы. Я восхищаюсь писателями. Вы ни за что не догадались бы, но я сама когда-то изучала в университете английский язык и литературу. -- А что он писал? -- В основном статьи для антикварных журналов, но его тянула заниматься и беллетристикой. Когда-нибудь и мне надо будет написать книгу! Такие интересные люди бывают в деле! -- А что вы знаете о несчастном случае? Когда это произошло? -- Однажды поздно вечером, в октябре. -- Айрис кашлянула. -- Он поужинал с Драконихой у нее... -- То есть с мисс Дакворт? -- Да, мы так ее называем. Знаете, она отпугивает людей своей надменностью. Ну, в общем, Энди поужинал с ней и пошел зачем-то на пять минут в свой магазин, а когда он не вернулся, она пошла его искать. И нашла его в луже крови! -- Она вызвала полицию? -- Нет. Она прибежала сюда в истерике. Полицию вызвал Си Си. Копы решили, что Энди упал со стремянки, когда снимал с потолка люстру. Она была вся хрустальная и валялась, разбитая, на полу. Пять хрустальных веток и много маленьких хрусталиков. -- И он действительно упал на этот острый шпиль? Миссис Кобб кивнула. -- Вот это мне и непонятно. Энди всегда был так осторожен! В сущности, он ведь был педант. Странно, что он оставил шпиль там, где тот представлял потенциальную опасность. Антиквар вечно что-нибудь себе растягивают и ломают, а с Энди ничего подобного не случалось. Я уже говорила -- он был очень осторожен. -- Может, он немного выпил с мисс Дакворт? -- Нет, он не пил. Возможно, она хлопнула рюмку-другую, но у Энди не было вредных привычек. Пуританин. Я всегда думала, что из него вышел бы отличный священник, если бы он не занялся антиквариатом. Он был очень предан делу. Понимаете, призвание. В этом была вся его жизнь. -- А он мог покончить с собой? -- О, нет! Энди был не таким! -- Никогда не знаешь, что придет людям в голову... Какая-то неприятность... -- Ни за что не поверила бы. Кто угодно, но не Энди. Квиллерен достал из кармана спортивного твидового пиджака трубку и пакетик табака. -- Вы не против? -- Курите, ради Бога. Может, хотите баночку пива Си Си? -- Нет, спасибо. Я не пью. Айрис зачарованно смотрела, как он раскуривает трубку. -- Жалко, что Си Си не курит, как вы. Так хорошо пахнет! Журналист сказал: -- А может, Энди убил какой-нибудь грабитель? -- Не знаю... -- Может, вы знаете, какие еще могли быть мотивы? Айрис налегла на утюг, задумавшись. -- Понятия не имею... Но скажу вам кое-что, если пообещаете не говорить Си Си, а то он меня засмеет. Как раз так случилось, что я прочитала в газете гороскоп Энди. В "Беге дня" гороскопы лучше, но мы выписываем "Утреннего комментатора", потому что там больше страниц, а нам надо во что-то заворачивать фарфор и стекло. -- И что же в "Утреннем комментаторе" написали про Энди? -- Его знак -- Водолей. Там говорилось, что ему надо опасаться обмана. -- Она вопросительно взглянула на Квиллерена. -- Я прочитала это только после его смерти. Журналист хладнокровно пыхтел трубкой. -- Навряд ли это можно назвать существенным доказательством... А Энди и эта девушка были обручены? -- Неофициально, и они постоянно то сходились, то расходились, -- приподняла брови Айрис. -- Она очень привлекательна, -- заметил Квиллерен, вспомнив глаза Драконихи. -- А как она отреагировала на смерть Энди? -- Она была в отчаянии. Да, просто в отчаянии! И это удивило меня, потому что она всегда была холодной, как рыба. Си Си говорит, что Энди успел... ну, вы понимаете... Но я не верю. Энди был слишком порядочным. -- Возможно, он был более земным человеком, чем вам кажется. -- Он погиб еще до Дня всех святых, а сейчас уже почти Рождество, а Дракониха по-прежнему худая, как палка... Но она изменилась. Стала нервной и подавленной. -- А что будет с остальным имуществом Энди? -- Не знаю, этим занимается мистер Маус. Родители Энди живут где-то в северной части штата. -- А как другие антиквары к нему относились? Его любили? Айрис задумалась. -- Все его уважали, но некоторые думали, что он слишком хороший. -- Что вы имеете в виду? -- Как вам объяснить... В этом деле нужно использовать любую подвернувшуюся возможность. Работаешь изо всех сил, а денег нет. Иногда мы едва можем уплатить за дом, потому что Си Си вкладывает деньги во что- нибудь глупое -- как, например, эта пузатая печь. -- Она вытерла рукавом мокрый лоб. -- Так что если видишь возможность получить хороший куш, хватаешься за нее... А Энди всегда старался, просто из кожи вон лез, чтобы быть чистым, и осуждал тех, кто пытался заработать пару лишних долларов. Кому ж такое понравится? Но не печатайте про это в газете. В целом Энди был чудесным человеком. Таким внимательным, заботливым! -- Например? -- Ну, во-первых, он всегда хорошо обращался с Папа Попопополусом, продавцом фруктов. Все остальные просто не обращают внимания на бедного старика... А еще Энн Пибоди. Когда антиквары собирались вместе, Энди всегда беспокоился о том, чтобы Энн присутствовала, даже порой приносил ее чуть не на руках. Энн девяносто лет, и у нее все еще есть магазин, хотя за последние четыре года она едва ли продала крупинку соли. -- Утюг легко ходил по спортивной рубашке в красно-серую полоску. -- Что в нашем деле хорошо, так это то, что не надо носить белые крахмальные рубашки. -- А у Энди хорошо шли дела? Я имею в виду, в финансовом отношении? -- Я думаю, неплохо. Он писал статьи в журналы и вел вечерние курсы по антиквариату. Каждому из наших приходится подрабатывать на стороне -- если нет богатого дядюшки. Вот Си Си -- профессиональный пикетчик. И в это утро, в такой холод, он тоже работал. -- Где? -- Не знаю. Он идет туда, куда посылает агентство. Ему работа нравится, да и платят в плохую погоду в полтора раза больше. -- И у мисс Дакворт есть побочный заработок? -- Ей-то зачем? Я думаю, у нее денег хватает. Она продает отличные вещи -- избранным клиентам. У нее есть шератоновский[3] ломберный столик, за который я бы ничего не пожалела! Это не для нас... [3 Шератон (англ. Sheraton) -- известный английский мебельный мастер XVIII в.] -- Я удивился, когда нашел в Хламтауне такой дорогой магазин. -- Мне кажется, она хотела быть поближе к своему парню. Да место не так и важно: покупатели пойдут за тем, что ищут, на край света. -- Но разве не рискованно держать ценные вещи в таком районе? Айрис нахмурилась. -- Вы совсем как все остальные! Думаете, что район, пришедший в упадок, -- рассадник преступности. Это не так! У нас все спокойно. Она замолчала, сосредоточившись на воротнике блузки. Журналист встал. -- Что ж, я, пожалуй, займусь делом. Пойду, опробую новую машинку. Может, напишу что-нибудь про аукцион. -- Да, кстати, -- вспомнила Айрис, -- видите на тумбочке ампир стоит коробка со старыми ключами. Посмотрите, может, один из них подойдет к вашему замку. Он заглянул в коробку и увидел ключи длиной сантиметров по десять. -- Нет, я не намерен запираться, -- сказал журналист. Вернувшись к себе, Квиллерен открыл дверь и нащупал выключатель, связанный одновременно с тремя источниками света: лампой для чтения возле кресла, напольной лампой у бюро и раскрашенным розами реликтом на хромом столике. Потом поискал глазами котов -- как делал всегда, приходя домой. Вот и они -- сидят на позолоченных стульях, как король и королева на престоле. Каштановые лапки изящно поджаты под белоснежные грудки, а шоколадные уши -- словно маленькие короны. -- А вы, ребята, выглядите ничего себе, -- заметил Квиллерен. -- Быстро же вы освоились. Коко прищурился и сказал "Йоу", а Юм-Юм посмотрела на приятеля немного косыми глазами с таким видом, словно хотела сказать: "Не понимаю, о чем вы толкуете!", и что-то промурлыкала. Обычно она издавала высокие вопли, но в редкие спокойные минуты произносила только "м-м-м", не раскрывая рта. Журналист принялся за работу. Он открыл футляр пишущей машинки, ударил по паре клавиш своего нового приобретения и подумал: может, Энди был благоразумным, этичным, умным и приятным, но с машинкой он обращался неряшливо. Внутри мусор от стирательной резинки, лента изорвана в лохмотья. Более того, недостающей буквой оказалась не малоупотребительная "Z", а вездесущая "O". Квиллерен начал печатать: "Дух п*к*йн*г* Эндрю Гланца н*сился над Хламтаун*м, к*гда б*гатства эт*г* уважаем*г* антиквара пр*давали на аукци*не сливкам г*р*дских любителей древн*стей". Он описал сливки: их нарочито безвкусную одежду, странные разговоры, продуманные выражения лиц. За день он не сделал ни одной заметки: за двадцать пять лет газетной беготни его память приучилась работать не хуже фотоаппарата. И все же статья продвигалась медленно. Стол шатался, нехватка "O" выводила из себя, а от звездочек, которые он вставлял для наборщика, было уже тошно. К тому же его то и дело отвлекало воспоминание о глазах. Квиллерен знал, что выражал их взгляд. Он означал одно из двух: элегантная мисс Дакворт либо близорука, либо... испугана. Квиллерена насторожило низкое ворчание, исходившее из горла Коко. Вскоре кто-то поднялся по лестнице и зашел в соседнюю комнату. Несколько минут спустя где-то зазвонил телефон. Потом тяжелые шаги снова раздались в коридоре. Любопытство оказалось сильней усидчивости, и журналист подошел к двери, чтобы посмотреть на человека в шапке Санта Клауса. Вместо этого он увидел над круглым безбровым лицом наполеоновскую треуголку. Мужчина с преувеличенным испугом вскинул руки. Его маленькие налитые кровью глаза широко раскрылись от изумления. -- Сэр! Вы испугали нас! -- сказал он с театральной высокомерностью. -- Простите, я не хотел. Я только что здесь поселился. Меня зовут Квиллерен. -- Добро пожаловать в нашу скромную обитель, -- ответил мужчина, разводя руками. Вдруг он посмотрел вниз. -- А это что здесь у нас? Коко последовал за Квиллереном в коридор и теперь ласково терся о галоши незнакомца. -- Никогда за ним такого не замечал. Обычно Коко не ластится к незнакомым людям. -- Они чувствуют! Да, они чувствуют! Бен Николас -- друг всякой птицы и зверя. -- А-а, это у вас магазин в соседнем доме! Я работаю в "Беге дня" и пишу серию статей о Хламтауне. -- Прошу вас, удостойте нас своим посещением и напишите пару добрых слов. Нам нужна реклама. -- Завтра, -- пообещал Квиллерен. -- Тогда до встречи! Весело помахав рукой, антиквар отправился вниз, волоча за собой до смешного длинный шарф. -- Нас ожидает покупатель, -- объяснил он. -- Мы должны идти. Миссис Кобб оказалась права, подумал Квиллерен. Бен Николас -- сумасшедший. Но коту он явно понравился. За дверью снова стало тихо. Журналист легкомысленно принялся писать о вещах, ему неведомых (мейсенский гербовик, раннеамериканское дерево, квизальская компотница с шахматным узором), то и дело справляясь в словаре. Через некоторое время, когда он указательными пальцами перепечатывал чистовик, ему показалось, будто что-то движется. Он обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как дверь медленно открывается: приотворилась сантиметров на десять и замерла. -- Да? Кто там? -- требовательно произнес Квиллерен. Ответа не последовало. Журналист вскочил, подошел к двери и резко распахнул ее. Там никого не оказалось, но в конце коридора как будто что-то мелькнуло. Квиллерен надавил пальцами на усталые глаза и всмотрелся в завалы красного дерева, сосны и ореха -- ножки, крышки, ящики, сиденья, спинки... Вот что-то мелькнуло снова -- за низким постельным шкафом. Кончик коричневого хвоста. -- Коко! -- резко крикнул он. Кот никак не отреагировал. -- Коко, вернись! Он знал, что это Коко: кончик хвоста не был загнут. Кот не обращал на Квиллерена никакого внимания, как обычно делал, когда сосредотачивался на каких-то личных делах. Журналист двинулся по коридору и увидел, как Коко шмыгнул за кабинетный орган. В этих старых домах двери, разбухшие от сырости и многочисленных покрасок, вечно закрываются неплотно или не закрываются вообще; неудивительно, что сиамец выбрался из комнаты. Добравшись до коридорной мебельной свалки, Квиллерен протиснулся мимо комода с мраморной полкой и всмотрелся в пространство за органом, где скрылся Коко. -- А ну, вылезай, нет там для нас ничего интересного! Кот вспрыгнул на стул и внимательно принюхался. Потом, словно добравшись до цели, стал, распушив усы, водить носом, точно измерительным прибором, вдоль полосы черного металла, заострявшейся кверху наподобие меча, и покоившейся на медном шаре. Теперь усы встопорщились уже у журналиста. Вот значит как! Коко выбрался из комнаты, чтобы добраться до злосчастного шпиля, купленного мистером Коббом на аукционе! Теперь он обнюхивал его, приоткрыв пасть и обнажив клыки. Так кот выражал только одно чувство -- отвращение. Квиллерен нагнулся и схватил Коко поперек туловища. Тот пронзительно заорал, будто его душили. -- Миссис Кобб! -- крикнул журналист в открытую дверь хозяйской комнаты. -- Я передумал! Мне нужен ключ! Пока Айрис рылась в коробке, Квиллерен прикоснулся к усам. В корнях волос появилось характерное покалывание. Так уже несколько раз бывало. Так бывало, когда речь шла об убийстве. Глава 6 В тот же вечер, чуть позже, Квиллерен занялся библиотекой борца за отмену рабства и так зачитался переплетенными в толстый том номерами "Освободителя", что только после полуночи сообразил: утром нечем будет завтракать. Он надел пальто и последнее свое приобретение -- шляпу в черно- белую клетку с круглыми мягкими твидовыми полями и со щегольским красным пером, самым красным из когда-либо им виденных, а красный цвет Квиллерен обожал, -- и отправился в бакалейный магазин на углу, примеченный еще днем; объявление обещало круглосуточную торговлю. Он запер дверь десятисантиметровым ключом и спустился по скрипучей лестнице. Падал снег -- на этот раз совсем не воинственно, мягко и нежно. Квиллерен помедлил на каменных ступенях крыльца, очарованный открывшимся новым видом: стояла тишина, движения на улице почти не было, старые уличные фонари озаряли таинственным огнем причудливые здания, белая пелена припорошила причудливые переплеты окон и дверные косяки, укрыла железные решетки, автомобили, стоящие у паребрика, мусорные бачки. В конце квартала на заснеженный тротуар падал свет из витрин бакалейного магазина, аптеки и бара "Львиный хвост". Из "Хвоста" выбрался поздний посетитель и побрел куда-то с неуверенным достоинством, хватаясь рукой за несуществующий поручень. Мимо особняка Коббов продефилировала девица в узких брюках и короткой шубке "под леопарда", заметила Квиллерена и направилась в его сторону. Журналист отрицательно покачал головой. Из своего магазина вышел Бен Николас и угрюмо поплелся в бар, что-то бормоча и не обращая внимания на застывшего на крыльце соседа. Квиллерен поднял воротник и быстрым шагом направился к бакалее. Снаружи магазина кучей были свалены рождественские елки по четыре девяносто пять за штуку; внутри царил запах маринада, колбасы и выдержанных сыров. Квиллерен взял для себя растворимый кофе, сдобную булочку и немного чеддера, а для котов -- пару бифштексов, консервированный мясной бульон и два клинышка плавленного сыра; неизвестно, правда, что из этого получится: Коко привык к настоящему рокфору, а его не оказалось в наличии. На выходе из магазина прямо перед журналистом неожиданно материализовались глаза, которые не давали ему покоя весь вечер. Бело- голубое фарфоровое лицо было мокро от снега, ресницы запорошены снежинками. Девушка молча смотрела на Квиллерена. -- Что ж, как видите, я все еще брожу в этих местах, -- сказал он, чтобы прервать неловкое молчание. -- Переехал в дом Коббов. -- Правда? Нет, правда? Лицо мисс Дакворт прояснилось, словно проживание в Хламтауне заслуживало всяческого одобрения. Она откинула капюшон с иссиня-черных волос, теперь завязанных в узел, как у балерины. -- Аукцион был очень интересным. Пришло много антикваров, но вас я не видел. Она с сожалением покачала головой: -- Я собиралась, но не хватило смелости. -- Мисс Дакворт, -- решил перейти к делу Квиллерен, -- я хотел бы в статье отдать должное Энди Гланцу, но знаю слишком мало. Помогите мне. -- Было заметно, что предложение ей не по сердцу. -- Я знаю, что вам больно об этом говорить, но Энди, по-моему, заслуживает того. Она заколебалась. -- Вы ведь не будете называть мое имя, правда? -- Слово чести! -- Хорошо, -- тихо произнесла мисс Дакворт, вглядываясь в лицо Квиллерена. -- Когда? -- Чем скорее, тем лучше. -- Может, зайдете ко мне сегодня? -- Если это для вас не слишком поздно. -- У меня бессонница, -- устало сказала она. -- Я только занесу домой продукты и сразу же к вам. Пару минут спустя Квиллерен уже шел по снегу к "Голубому дракону" в самом приподнятом настроении, которое было лишь частично связано со статьей об Энди Гланце. Скоро журналист уже сидел на жестком бархатном диване в золотисто-голубом зале и наслаждался ароматом сандаловой пасты для дерева. Агрессивного пса привязали на кухне. Хозяйка объяснила: -- Моим родным этот район кажется опасным, и они настаивают, чтобы я держала на всякий случай Хепльуайта. Правда, иногда он относится к своим обязанностям слишком серьезно. -- Похоже, мнения относительно Хламтауна резко расходятся, -- сказал Квиллерен. -- Неужели это действительно криминогенный район? -- У нас все спокойно, -- ответила мисс Дакворт. -- Конечно, я принимаю известные меры предосторожности, как любая женщина, которая живет одна. Она принесла на серебряном подносе серебряный кофейник, и Квиллерен залюбовался ее плавными движениями. В ней было то длинноногое изящество, которое восхищало его в Коко и Юм-Юм. Какую сенсацию она произвела бы на вечеринке в пресс-клубе! На ней были хорошо сшитые узкие брюки удивительного голубого оттенка и такого же цвета кашемировый свитер, видимо, очень дорогой. -- Вы никогда не работали манекенщицей? -- поинтересовался он. -- Нет, -- она досадливо улыбнулась, словно ей задавали этот вопрос уже сотню раз. -- Но я долго занималась современными танцами в Беннингтоне. Мисс Дакворт налила одну чашку кофе. Потом, к удивлению Квиллерена взяла хрустальный графин с серебряной наклейкой и наполнила свою рюмку виски. Он сказал: -- Сегодня днем я снял комнату и сразу же переехал -- с двумя квартирантами, сиамскими котами. -- В самом деле? Вы не очень-то похожи на человека, который любит котов. Квиллерен с легкой обидой посмотрел на нее. -- Они были сиротами, и я сначала усыновил самца, а потом, пару месяцев спустя, взял самочку. -- Я бы тоже хотела завести кошку, -- сказала мисс Дакворт. -- По- моему, они чудесно подходят к древностям. Такие изящные! -- Вы не знаете сиамский! Когда они начинают беситься, можно подумать, что налетел карибский ураган. -- Теперь, когда у вас есть жилье, вы должны купить герб Макинтошей. Он будет великолепно смотреться над камином. Хотите взять домой и попробовать? -- Он слишком тяжел, чтобы таскать его туда и обратно. Кстати, я очень удивился, когда увидел, как легко вы сегодня утром его поднимали. -- Я сильная. В нашем деле нужна сила. -- Чем вы занимаетесь в свободное время? Поднимаете штангу? Она прыснула. -- Я читаю о древностях, посещаю лекции и хожу на выставки в исторический музей. -- Вы здорово этим увлечены! Она обворожительно улыбнулась: -- В антиквариате есть что-то мистическое. Нечто большее, чем реальная стоимость, красота или происхождение. У предмета, которым веками владели и восхищались другие люди, появляется душа, она притягивает вас и тянется к вам. Словно старый друг, понимаете? Жаль, что я не могу толком это объяснить... -- Вы очень хорошо объясняете, мисс Дакворт. -- Мэри, -- сказала она. -- Хорошо, Мэри. Но если вы так любите древности, почему вы не хотите поделиться своей любовью с нашими читателями? Почему запрещаете цитировать вас? Она заколебалась. И, наконец, решилась: -- Я скажу, почему. Из-за моей родни. Они не одобряют того, что я делаю: живу на Цвингер стрит и торгую... старьем! -- Что же им не нравится? -- Отец -- банкир, а они все довольно консервативны. К тому же он англичанин. Сочетание просто убийственное. Он финансирует мое дело с условием, что я не буду позорить семью. Поэтому я должна избегать гласности. Она снова наполнила чашку Квиллерена и налила себе еще одну рюмку. Он поддразнил ее: -- Вы всегда подаете своим гостям кофе, а сами пьете чистое виски? -- Только когда они совсем не пьют, -- широко улыбнулась она. -- А откуда вы это про меня знаете? Она пару секунд держала рюмку у губ. -- Я звонила сегодня отцу, и он посмотрел ваши данные. Я узнала, что вы вели криминальную рубрику в газетах Нью-Йорка, Лос-Анджелеса и где-то еще, и что вы написали целую книгу о городской преступности, и что вы удостоились нескольких журналистских премий. Она торжествующе скрестила на груди руки. Квиллерен осторожно спросил: -- А что вы еще узнали? -- Что у вас было несколько трудных лет в результате неудачного брака и алкоголизма, но вы выкарабкались, и в феврале вас взял на работу "Бег дня", и с тех пор у вас все в порядке. Квиллерен покраснел. Он привык вмешиваться в жизнь других, но не любил, когда открывали его собственные тайны. -- Польщен вашей заинтересованностью, -- мрачно произнес он. -- Кто ваш отец? В каком он банке? Девушка наслаждалась минутой превосходства. И виски. Она поудобнее расположилась в кресле и скрестила длинные ноги. -- Я могу вам доверять? -- Как могильному камню. -- Персиваль Даксбери. Среднезападный Национальный. -- Даксбери! Так Дакворт -- не настоящая фамилия? -- Это псевдоним, взятый для профессиональной работы. Надежды Квиллерена на сочельник приняли новые очертания: член семейства Даксбери -- впечатляющая спутница на вечеринке в пресс-клубе. Но надежды тут же рухнули: член семейства Даксбери ни за что не примет приглашение. -- Даксбери в Хламтауне! -- тихо произнес он. -- Это достойно первых страниц! -- Вы обещали, -- напомнила она, напрягаясь. -- Я сдержу слово, -- сказал журналист. -- Но объясните, почему вы работаете на Цвингер стрит? Такой прекрасный магазин должен быть в каком- нибудь престижном районе. -- Я влюбилась, -- призналась она, беспомощно разводя руками. -- Я влюбилась в эти чудные старые дома. В них есть что-то необыкновенное, какой-то особый дух... Сначала меня привлекли именно они, гордо из последних сил сопротивляющиеся неумолимому времени, но прожив здесь пару месяцев, я влюбилась и в здешних людей. -- В антикваров? -- Не совсем. Они преданы своему делу и даже беззаветны, и я восхищаюсь ими -- в определенных рамках, -- но сейчас говорю о людях на улице. Мое сердце тянется к ним -- работягам, старикам, одиночкам, иммигрантам, бродягам -- и даже преступникам. Вас это шокирует? -- Нет, удивляет. Приятно удивляет. Мне кажется, я знаю, что вы имеете в виду. Они какие-то исконные, настоящие. С ними срастаешься душой. -- Они искренни и не стесняются своих чувств. Из-за них моя прежняя жизнь стала казаться такой искусственной и бесполезной... Я бы так хотела сделать для района хоть что-нибудь, но не знаю, что я могу. У меня нет своих денег, отцовские не про меня. Квиллерен смотрел на нее с жадным восхищением, которое она неправильно оценила. -- Вы проголодались? Поищу-ка я чего-нибудь перекусить. Когда мисс Дакворт вернулась с крекерами, икрой и копченой лососиной, журналист сказал: -- Мы хотели поговорить об Энди Гланце. Что это был за человек? Как к нему относились коллеги? Виски расслабило ее. Мэри откинула голову, всмотрелась в потолок, собираясь с мыслями. Ее поза и брюки странно не сочетались с чопорной обстановкой восемнадцатого столетия. -- Энди сделал для Хламтауна многое, -- начала мисс Дакворт, -- благодаря своему серьезному подходу к древностям. Он выступал в женских клубах. Он убеждал владельцев музеев и известных коллекционеров работать на Цвингер стрит. -- Можно назвать его идейным вождем Хламтауна? -- Я бы на вашем месте так не говорила. Си Си Кобб, например, считает главой района себя. Он открыл здесь первый антикварный магазин и замыслил сделать из Хламтауна район древностей. -- Как бы вы описали характер Энди? -- Честный!.. Честный даже в самом малом. У большинства из нас в сердце таится хоть немного... жульничества. Но не у Энди! И еще у него было огромное чувство ответственности. Как-то ночью он влез в одно дело... Мы проезжали с ним мимо покинутого дома, предназначенного под снос, и увидели внутри свет. Энди вошел и обнаружил там человека, снимающего водопроводные трубы. -- Трубы? Это, наверное, незаконно. -- Брошенные дома являются собственностью города. Так что теоретически это незаконно. Но любой другой просто отвел бы глаза, а вот Энди никогда не боялся вмешаться. Квиллерен попытался сменить позу на жестком диване. -- А другие антиквары разделяют ваше восхищение его честностью? -- Д-да... И нет, -- сказала Мэри. -- Они всегда завидуют, даже если кажутся лучшими друзьями. -- У Энди были настоящие друзья, с которыми мог ы поговорить? -- Есть миссис Макгаффи. Это школьная учительница на пенсии, Энди помог ей открыть антикварный магазин. Его великодушие проявлялось во многом. -- Где мне ее найти? -- "Ноггин, Пиггин и Феркин" в соседнем квартале. -- Энди ладил с Коббом? Она резко вздохнула. -- Энди был прирожденным дипломатом. Он знал, как с кем поладить. Миссис Кобб явно очень любила Энди. -- Все женщины его обожали. Мужчины, конечно, проявляли меньше восторга. Обычно так и происходит, правда? -- А Бен Николас? Они дружили? -- Они хорошо относились друг к другу, хотя Энди считал, что Бен слишком много времени проводит в "Львином хвосте". -- Бен много пьет? Он любит пропустить рюмку-другую, но никогда не переходит границ. Когда-то он был актером. В каждом городе есть хоть один антиквар с театральным прошлым и еще один -- поставивший себе целью быть несносным. -- А что вы знаете о блондине на костылях? -- Рассел Пэтч работал на Энди, и они очень дружили. Потом неожиданно порвали отношения, и Расс открыл собственный магазин. Я точно не знаю, что между ними произошло. -- Но ведь самым близким другом Энди были вы? -- доверительно посмотрел на Мэри Квиллерен. Мисс Дакворт порывисто встала и принялась искать мундштук. Нашла, присела на диван и воспользовалась огоньком, предложенным журналистом. Глубоко затянулась один раз, положила сигарету и обняла колени, скорчившись, словно от боли. -- Мне так его не хватает, -- прошептала Мэри. Квиллерену захотелось обнять ее, успокоить, но он сдержался и сказал: -- У вас был шок, и вы все это время жили вдвоем со своим горем. Нельзя держать его в себе. Почему бы вам не рассказать мне обо всем, что произошло в ту ночь? Может, так будет лучше. Его голос был проникновенен и нежен. Глаза мисс Дакворт покрылись влагой. Справившись со слезами, она проговорила: -- Самое ужасное то, что мы в последний совместный вечер поссорились. Я была раздражена. Энди... сделал нечто... что меня вывело из себя. Он пытался загладить свою вину, но я весь вечер его отталкивала. -- А где вы ужинали? -- Здесь. Я приготовила мясо по-борделезски, но неудачно. Мясо оказалось жестким, да еще мы повздорили, и в девять вечера он пошел к себе в магазин. Сказал, что кто-то придет посмотреть на люстру: женщина из пригорода приведет мужа. -- Он сказал, что вернется? -- Нет. Только холодно попрощался. Но, когда он ушел, мне стало так плохо, и я решила пойти к нему и помириться. Вот тогда я и нашла его... -- Магазин был открыт? -- Задняя дверь. Я вошла через черный ход с аллеи. Не просите меня рассказывать, что я увидела! -- Что вы сделали? -- Не помню. Айрис говорит, что я прибежала к ним, и Си Си вызвал полицейских. Еще она говорит, что отвела меня домой и уложила спать. Я ничего не помню. Увлекшись разговором, она не услышала низкого ворчания на кухне -- сначала очень тихого. -- Мне не следовало рассказывать вам об этом, -- произнесла Мэри. -- Хорошо, что вы сбросили с себя эту тяжесть. -- Вы ведь не будете об этом писать, правда? -- Не буду. Мэри вздохнула и замолчала. Квиллерен курил трубку и восхищался ее большими подведенными глазами. Теперь они потеплели и были поистине прекрасны. -- Вы оказались правы, -- проговорила мисс Дакворт. -- Мне стало лучше. Много недель подряд, каждую ночь, мне снился страшный сон, такой яркий, что я начинала принимать его за явь. Я чуть не сошла с ума! Я думала... В этот момент тревожно залаяла собака. -- Что-то случилось! -- вскочила Мэри, ее глаза расширились и застыли. -- Я пойду посмотрю, -- сказал Квиллерен. Хепльуайт лаял, глядя в заднее окно кухни. -- В конце аллеи полицейская машина, -- сообщил журналист. -- Оставайтесь здесь. Я узнаю, в чем дело. Есть черный выход? Он спустился по узкой лестнице и вышел в отгороженный стеной сад, но на калитке в аллею висел замок, и ему пришлось вернуться за ключом. К тому времени, когда он наконец добрался до места происшествия, прибыла машина из морга. "Мигалки двух полицейских автомобилей отбрасывали на снег голубые отсветы, лица нескольких прохожих и фигуру, лежавшую на земле. Квиллерен подошел к одному из полицейских: -- Я из "Бега дня". Что здесь произошло? -- Обычное дело, -- усмехнулся человек в форме. -- Перебрал "антифриза". -- Знаете, кто это? -- Конечно. У него полный карман кредитных карточек и платиновый идентификационный браслет с бриллиантами. Когда тело укладывали на носилки, журналист подошел поближе и узнал пальто. В саду его ждала Мэри. Тепло одетая, она тем не менее вся тряслась мелкой дрожью. -- Ч-что случилось? -- Просто пьяница, -- ответил Квиллерен. -- Идите-ка лучше в дом, пока не простудились. Вы дрожите. Они поднялись наверх, и журналист прописал обоим горячее питье. Мэри грела руки о чашку кофе, а он вопросительно смотрел ей в лицо. -- Вы говорили мне -- как раз перед тем, как пес залаял, -- о своем повторяющемся сне. Она содрогнулась. -- Это был кошмар! Я, видимо, чувствовала себя виноватой из-за того, что поссорилась с Энди в тот вечер. -- Что вам снилось? -- Мне снилось... Мне постоянно снилось, что я толкнула Энди на этот шпиль! Квиллерен немного помолчал. -- В вашем сне может быть зерно истины. -- Что вы имеете в виду?! -- Я склоняюсь к тому, что смерть Энди -- не случайное падение с лестницы. Когда он произнес это, в усах снова по-знакомому начало покалывать. Мэри не согласилась: -- Полиция сказала, что произошел несчастный случай. -- А они его расследовали? Они приходили к вам? Они должны были спросить, кто нашел тело. Она покачала головой. -- Они спрашивали соседей? -- В этом не было необходимости. Несчастный случай -- и все. Откуда вы взяли, что это могло быть... чем-то другим? -- Один из ваших разговорчивых соседей... Этим утром... -- Чепуха. -- Я подумал, что для таких слов у него должны быть какие-то основания. -- Просто легкомысленная болтовня. Зачем кому-нибудь всерьез такое говорить? -- Не знаю. Квиллерен добавил, видя, как глаза Мэри раскрываются все шире: -- По странному совпадению, человека, сказавшего мне это, сейчас везут в морг. Он не знал, его ли слова или неожиданно раздавшийся телефонный звонок были тому причиной, но Мэри словно окаменела. Телефон продолжал звенеть. -- Мне ответить? -- предложил Квиллерен, взглянув на часы. Она заколебалась, потом медленно кивнула. Он нашел телефон в библиотеке. -- Алло?.. Алло?.. Алло?.. Повесили трубку, -- сообщил журналист, вернувшись в комнату. Потом, заметив, как Мэри бледна, спросил: -- Вам уже так звонили? Были странные звонки? Поэтому вы и не спите ночами? -- Нет, я всегда была совой, -- произнесла она, стряхивая оцепенение. -- Мои друзья это знают, и, наверное, кто-то звонил, чтобы... Обсудить последний телевизионный фильм. Они часто так делают. А услышав мужской голос повесили трубку. Подумали, что я занята, или что не туда попали. Она говорила слишком быстро и слишком много объясняла. Квиллерен это не убедило. Глава 7 Квиллерен брел домой по щиколотку в снегу. В мягкой тишине особенно ясно слышались отдельные ночные звуки: звон музыкального автомата в "Львином хвосте", визг электрического мотора, ленивый собачий лай. Журналист зашел в аптеку-закусочную на углу и позвонил в пресс-комнату полиции. Он попросил дежурного из "Бега" проверить два вызова по трупам в Хламтаун. -- Один -- сегодня ночью, другой -- шестнадцатого октября, -- сказал Квиллерен. -- Перезвони мне поэтому номеру, ладно? Ожидая звонка, он заказал бутерброд с ветчиной и стал обдумывать ситуацию. Смерть пьяницы в пальто из старой попоны, возможно, была случайностью, но страх в глазах Мэри был настоящим и не вызывал сомнений. А то, что она так упорно настаивала на версии о несчастном случае, тоже давало пищу для размышлений. Но для убийства нужен мотив, и Квиллерена начинал все больше интересовать этот молодой человек кристальной честности и ничем не замаранной репутации. Журналист знал людей такого типа: внешне абсолютно респектабельных, а как приглядишься поближе... Позвонил репортер из полиции. -- Октябрьский вызов -- смерть от несчастного случая, -- сообщил он, - - но по второму я пока ничего не нашел. Может, позвонишь утром? Квиллерен поднялся по возмущенно скрипящим ступенькам особняка Коббов, открыл дверь большим ключом и поискал взглядом котов. Они спали на голубой подушке на холодильнике, свернувшись в сплошной клубок меха с одним глазом, одним носом, одним хвостом и тремя ушами. Глаз открылся и посмотрел на Квиллерена. Он не удержался и погладил любимцев. Их шерсть была удивительно шелковистой, когда они расслаблялись, и во время сна всегда казалась темнее. Вскоре журналист улегся в кровать, надеясь, что приятели из пресс- клуба никогда не узнают, что он спит в лодке-лебеде. Тут-то он и услышал странный звук, похожий на тихий стон, -- вроде мурлыканья котов, только более громкий. Воркование голубей? Тоже нет... В звуке была механическая регулярность, и, казалось, он исходил из стены за кроватью -- стены, оклеенной страницами книг. Квиллерен вслушивался -- сначала с интересом, потом лениво, -- а потом монотонное гудение его убаюкало. Он хорошо спал в первую ночь в доме Коббов. Ему снился приятный сон о гербе Макинтошей с тремя злобными котами и выцветшей красно-голубой раскраской. Хорошие сны Квиллерена всегда были цветными, а плохие -- оттенка сепии, как старые гравюры. Утром в субботу, медленно просыпаясь, журналист почувствовал на груди тяжелый груз. В первый миг, пока глаза еще не открылись и голова не прояснилась, ему привиделся железный гроб, который давит, душит, пригвождает к кровати. Проснувшись окончательно, Квиллерен встретился взглядом с парой немного косящих фиалковых глаз. На груди сидела малышка Юм-Юм, сжавшись в комок, легкий, как перышко. Он облегченно вздохнул, и ей понравилось, как поднимается его грудь. Она замурлыкала, протянула бархатную лапку и нежно дотронулась до Квиллереновых усов. Потом почесала макушку о щетину на подбородке журналиста. Откуда-то сверху раздалась властная неодобрительная брань. Это, сидя на хвосте лебедя, вопил Коко: то ли заказывал завтрак, то ли осуждал Юм-Юм за фамильярность с мужчиной. В батареях шипел и фыркал пар. Когда в этом старом доме включалось отопление, все здание начинало пахнуть печеным картофелем. Квиллерен встал, отрезал для котов кусок бифштекса и разогрел его с бульоном. Коко наблюдал за процессом приготовления пищи, а Юм-Юм носилась по комнате, убегая от воображаемого преследователя. На завтрак журналиста ждала сдобная булочка, ставшая за ночь неаппетитно резиновой. Перекладывая мясо, нарезанное кубиками, в одну из оказавшихся на кухне старинных бело-голубых тарелок, он услышал стук в дверь. Там стояла Айрис Кобб и лучезарно улыбалась. -- Простите. Я вас вытащила из постели? -- спросила она, увидев на Квиллерене красный клетчатый халат. -- Я услышала, как вы говорите с котами, и решила, что уже можно. Вот вам новая занавеска для душа. Вы хорошо спали? -- Да, кровать отличная. Квиллерен вытянул верхнюю губу и дунул в усы, чтобы убрать кошачий волос, болтавшийся под носом. -- А я провела ужасную ночь. Си Си храпел, словно морской ревун, и я даже не смогла сомкнуть глаз. Вам, может быть, что-нибудь нужно? Все в порядке? -- Все хорошо, только вот исчезла моя зубная щетка. Я положил ее в стакан вчера вечером, а сегодня ее уже нет.