банка отъехал синий "фиат". Погони не было, и через несколько минут приятели разделились, сев каждый в свою машину. Как только полиции наконец удалось навести порядок в собственном доме, избавившись от фургона и горящих коробок, город был закрыт. Полицейские силы всей страны были брошены на розыск синего "фиата". Его нашли через три дня в одном из сараев Восточной гавани Мальме; в машине лежали комбинезоны, маски "Фантомас", резиновые перчатки, пистолеты и разная дребедень. Хаузер и Хофф честно отработали щедрый гонорар, помещенный на чековые счета их жен. Они удерживали позицию у входа в банк почти десять минут после того, как укатили Мальмстрем и Мурен, и отошли только тогда, когда вдали показались первые полицейские -- два пеших патруля, весь опыт которых сводился к перебранкам со школьниками, распивающими слабое пиво в общественных местах. Вооруженные портативными радиостанциями, они не пощадили своих голосовых связок, да только некому было оценить их усилия, потому что в эти минуты чуть не все полицейские города Мальме кричали в Свои микрофоны -- и почти никто не слушал. Хаузеру вопреки всем, в том числе и его собственным, расчетам даже удалось благополучно уйти; через Хельсингборг и Хельсинтер он без помех покинул страну. А вот Хофф попался -- попался из-за странной оплошности. Без пяти четыре он поднялся на борт железнодорожного парома "Мальмехюс", одетый в серый костюм, белую сорочку с галстуком и черный ку-клукс-клановский капюшон. Проклятая рессеянность... Портовая охрана и таможенники пропустили его, полагая, что на пароме происходит не то маскарад, не то мальчишник, но у команды он вызвал подозрение, и по прибытии в Копенгаген Хоффа сдали пожилому датскому полицейскому, который от удивления чуть не выронил бутылку с пивом, когда задержанный кротко выложил на стол тесной дежурки два заряженных пистолета, плоский штык и ручную гранату с вставленным запалом. Впрочем, безоружный датчанин быстро опомнился, и он совсем повеселел, когда выяснилось, что фамилия арестованного совпадает с названием фирмы, производящей превосходное пиво. Помимо билета до Франкфурта, Хофф имел при себе деньги, а именно сорок немецких марок, две датские десятки и три кроны тридцать пять эре в шведской валюте. За вычетом этой суммы потери банка составили только два миллиона шестьсот тринадцать тысяч четыреста девяносто шесть крон и шестьдесят пять эре. Странные вещи происходили в это время в Стокгольме И самое сногсшибательное приключение выпало на долю Эйнара Ренна. Ему выделили шестерых полицейских и поручили относительно скромную задачу: держать под наблюдением Русенлюндсгатан и схватить подрядчика А. Поскольку улица довольно длинная, он постарался целесообразно распределить свои немногочисленные силы. Двое на машине составили мобильный отряд, остальные четверо заняли стратегические пункты. Бульдозер Ульссон велел ему действовать спокойно, главное -- не терять голову, что бы ни произошло. Без двадцати двух минут три Эйнар Ренн стоял как раз напротив кафе "Бергсгрюван". Ничто не омрачало его настроения, когда к нему подошли два юнца -- такие же неопрятные, как большинство прохожих на стокгольмских улицах в наши дни. -- Дай закурить,-- сказал один из них. -- Угу, так ведь нет у меня сигарет,-- миролюбиво ответил Ренн. Миг -- и он увидел стилет, нацеленный ему прямо в живот, а в опасной близости от его головы закачалась велосипедная цепь. -- Ну ты, треска вонючая,-- процедил юнец со стилетом. И бросил своему приятелю: -- Тебе бумажник. Мне часы и кольцо. Потом пырнем старичка. Ренн никогда не слыл мастером джиу-джитсу или карате, но кое-какие приемы все-таки помнил. Он ловко сделал подсечку парню с ножом, который удивленно приземлился на пятую точку. Однако следующий прием Ренну удался хуже. Он уклонился в сторону, но недостаточно быстро, и цепь ударила его повыше правого уха так, что в глазах потемнело. Тем не менее, падая, он ухитрился повалить на тротуар и второго грабителя. -- Ну, дед, заказывай панихиду,-- прошипел юнец со стилетом. В эту самую минуту к месту происшествия подоспел мобильный отряд, и, когда в голове у Ренна прояснилось, полицейские уже успели избить лежачих лиходеев дубинками и пистолетами и заковать их в наручники. Парень с велосипедной цепью первым пришел в себя, осмотрелся кругом, вытер кровь со лба и недоуменно спросил: -- Что произошло? -- А то, паренек, что ты на засаду нарвался,-- объяснил ему один из полицейских. -- Полицейская засада? Против нас? Да вы что? Из-за какой-то тухлой трески? У Ренна снова выросла шишка на голове -- правда, это был единственный физический урон, который понесла спецгруппа в этот день; психологические травмы не в счет. В оснащенном по последнее слову техники сером автобусе оперативного центра Бульдозер Ульссон выделывал замысловатые антраша от нетерпения, чем немало затруднял работу не только радисту, но и руководившему этой частью операции Колдьбергу. Без четверти три напряжение достигло кульминации, потянулись нестерпимо долгие секунды. В три часа служащие банка заявили, что пора закрывать, и сосредоточенным в зале полицейским силам во главе с Гюнвальдом Ларссоном оставалось лишь покориться. Тяжкое чувство опустошенности овладело всеми, только Бульдозер Ульссон сказал: -- Господа, это временная неудача. А может быть, никакой неудачи и нет. Просто Рус проведал, что мы что-то проведали, и рассчитывает взять нас измором. Он пошлет Мальмстрема и Мурена на дело в следующую пятницу, ровно через неделю. Фактически потеря темпа у него, а не у нас. Первые тревожные сигналы поступили в половине четвертого. Причем настолько тревожные, что спецгруппа тотчас отступила в штаб на Кунгсхольмене, чтобы оттуда следить за ходом событий. В ближайшие часы телексы безостановочно отстукивали новые сообщения. Мало-помалу картина прояснялась. -- Очевидно, слово Милан означало не то, что ты думал,-- сухо сказал Колльберг. -- Не то,-- согласился Бульдозер.-- Мальме... Вот ловкачи! Удивительное дело: он уже целый час не метался, а тихо сидел на месте. -- Кто бы мог знать, что и в Мальме есть такая улица,-- проворчал Гюнвальд Ларссон. -- И что почти все новые отделения банков строят по одному чертежу,-- добавил Колльберг. -- Мы должны были знать это, господа! -- воскликнул Бульдозер.-- Рус знал. Зато теперь мы будем начеку. Совсем забыли про рационализацию. Одинаково строить дешевле. Рус привязал нас к Стокгольму. Но в другой раз он нас не проведет. Главное, не сидеть сложа руки. Бульдозер встал; он явно воспрянул духом. -- А где сейчас Вернер Рус? -- В Стамбуле,-- ответил Гюнвальд Ларссон.-- Отдыхает там, у него несколько свободных дней. -- Так,-- произнес Колльберг.-- Хотел бы я знать, где отдыхают Мальмстрем и Мурен? -- Это не играет никакой роли.-- Бульдозер все больше воодушевлялся.-- Легко добыто -- легко прожито. Скоро они опять появятся здесь. И уж тогда на нашей улице будет праздник. -- Как же, жди,-- буркнул Колльберг. Итак, туман развеялся совсем. И день был на исходе. Мальмстрем успел уже расположиться в гостиничном номере в Женеве, который заказал еще три недели назад. Мурен находился в Цюрихе, но собирался завтра же двигаться дальше, в Южную Америку. В сарае, у которого они пересаживались в другие машины, им удалось перекинуться лишь несколькими словами. -- Ты уж смотри, не выбрасывай заработанные тяжким трудом гроши на трусы и недостойных женщин,-- наставительно произнес Мурен. - Жуть какой куш отхватили,-- отозвался Мальмстрем.-- Что будет делать с деньгами? -- В банк положим, что же еще,-- ответил Мурен. В один из ближайших дней в отеле "Хилтон Истанбул", сидя в баре и потягивая коктейль "дайкири", Вернер Рус читал "Геральд трибюн". Впервые сей разборчивый орган печати удостоил его своим вниманием. Короткая заметка, лаконичный заголовок: "Ограбление банка по-шведски". Сообщались основные факты, в частности выручка налетчиков. Около полмиллиона долларов. И второстепенная деталь: "Представитель шведской полиции заявил сегодня, что организаторы ограбления известны". Чуть пониже -- еще одна телеграмма из Швеции: "Массовый побег. Пятнадцать самых матерых грабителей бежали сегодня из тюрьмы Кумла, считавшейся абсолютно надежной". Бульдозера Ульссона эта новость застигла в ту самую минуту, когда он впервые за много недель лег спать в супружескую постель. Он тотчас вскочил и забегал по спальне, упоенно твердя: -- Какие возможности! Какие сказочные возможности! Теперь пойдет война не на жизнь, а на смерть! XXVIII В пятницу Мартин Бек явился в дом на Тюлегатан в четверть шестого с бутылкой вина в руке и мозаикой под мышкой. На первом этаже ему встретилась Рея. Одетая только в длинный лиловый кафтан, она громыхала по ступенькам красными сабо, держа в руках по сумке с мусором. -- Привет,-- поздоровалась она.-- Хорошо, что ты пришел. Я тебе кое-что покажу. -- Давай я возьму сумки,-- предложил он. -- Зачем, это мусор. Да у тебя и без того руки заняты. Это и есть та мозаика? -- Ага. -- Очень хорошо. Откроешь мне? Мартин Бек распахнул дверь на двор, и Рея направилась к мусорным контейнерам. Он провожал ее взглядом. Ноги, как и фигура,-- крепкие, мускулистые, ладные. Хлопнув крышкой контейнера, она сразу повернулась и побежала обратно. Бежала по-спортивному, слегка наклонив голову, уверенно и легко. И по лестнице она поднималась почти бегом, он еле поспевал за ней. На кухне за чашкой чая сидели двое -- девушка по имени Ингела и другая, которой он еще не видел. -- Ну, что ты мне хотела показать? -- Сию минуту,-- сказала Рея.-- Пошли. Мартин Бек пошел за ней. Она показала на одну из дверей, выходящих в прихожую. -- Вот, прошу. Запертая комната. -- Детская? -- Точно. В ней никого нет, и заперто изнутри. Он пристально поглядел на нее. Какая она сегодня бодрая и веселая... Рея рассмеялась - у нее был чуть хрипловатый сердечный смех. -- Дверь запирается изнутри на крючок. Я сама его привинтила. Чтобы ребята могли уединяться, когда захотят.. -- Но ведь их дома нет. -- Фу, дурачок! Я там убиралась, пылесосила, а когда кончила уборку, нахлопнула дверь -- и перестаралась. Крючок подскочил и упал в петлю. Теперь не откроешь. Он подергал дверь. Правда, не поддается. -- Сам крючок -- на двери,-- объяснила она,-- а петля на косяке. Крепко привинчены. -- Ну и как же теперь открыть? Она пожала плечами: -- Видно, силу применить придется. Действуй. Как говорится, для таких вещей и держат мужчину в доме. Наверно, у него был на редкость глупый вид, потому что она опять рассмеялась. Потом быстро погладила его по щеке и сказала: -- Ладно, бог с ней. Сама справлюсь. Но как бы то ни было, вот перед тобой запертая комната. Не знаю только, какой вариант. -- А нельзя что-нибудь в щель просунуть? -- Щели-то нет. Я же тебе говорю, сама крючок ставила. Сработано на совесть. Она была права; дверь решительно не поддавалась. Рея взялась за ручку, сбросила правый башмак и уперлась в косяк ступней. -- Нет уж, постой,-- вмешался он.-- Лучше я. -- Давай,-- уступила она и пошла на кухню к своим гостям. Мартин Бек некоторое время присматривался к двери. Потом поступил так же, как Рея,-- уперся ногой в косяк и взялся за ручку. Она была старая, добротная и производила вполне надежное впечатление. В самом деле, другого способа нет. Разве что выбить шплинты из петель. Сначала он дернул вполсилы, но во второй раз рванул уже как следует. Только на пятый раз его усилия увенчались успехом -- винты поддались с жалобным скрипом, и дверь распахнулась. Не выдержали шурупы, крепившие крючок, а петля сидела на месте, словно впаянная в косяк. Она была отлита заодно с опорной пластиной; в пластине -- четыре дырки для шурупов. Крючок даже не выскочил из петли -- широкий, несгибаемый, видно стальной. Мартин Бек осмотрелся в детской. Комната пуста, окно заперто... Теперь, чтобы действовал запор, надо передвинуть крючок и петлю на несколько сантиметров. Вокруг старых дырок вся древесина измочалена. Он вышел на кухню, там оживленно беседовали о геноциде во Вьетнаме. -- Рея,-- сказал Мартин Бек.-- Где инструмент? -- Вон там, в сундучке. Ее руки были заняты -- Рея делилась с гостьей секретами вязания,-- и она показала ногой. Он разыскал отвертку и шило, но она остановила его: -- Небось не срочно. Возьми СЕБЕ чашку и садись с нами. Погляди, каких булочек Анна напекла. Он сел и принялся за свежую булочку, рессеянно слушая их беседу, но затем в мозгу его будто включился магнитофон, который воспроизводил совсем другой разговор, происходивший одиннадцать дней назад. Разговор в одном из коридоров Стокгольмского городского суда, состоялся во вторник, 4 июля 1972 года. Мартин Бек: Значит, вы выбили шплинты из петель, открыли дверь, a noтом вошли в квартиру? Кеннет Квастму: Ну да. Мартин Бек: Кто вошел первым? Kеннет Квастму: Я вошел. Кристианссона мутило от запаха. Мартин Бек: Что ты cделал, когда вошел? Поточнее. Кеннет Квастму: Вонь стояла жуткая. В комнате было мало света, но я увидел на полу труп, метрах в двух-трех от окна. Мартин Бек: Дальше? Постарайся вспомнить все подробно. Кеннет Квастму: В комнате нечем было дышать. Я обошел вокруг тела и подошел к окну. Мартин Бек: Окно было закрыто? Кеннет Квастму: Да. И штора спущена. Я хотел ее поднять -- не поддалась. Пружина была сорвана. Но ведь надо было открыть окно, чтобы проветрить. Мартин Бек: Ну и что же ты сделал? Кеннет Квастму: Просто отодвинул штору в сторону и распахнул окно. Потом мы скрутили штору и наладили пружину. Но это уже потом. Мартин Бек: Окно было заперто? Кеннет Квастму: Ага, во всяком случае, одна щеколда была надета на крюк. Я поднял ее и открыл окно. Мартин Бек: Ты не помнишь, какая это была щеколда -- верхняя или нижняя? Кеннет Квастму: Точно не скажу: По-моему, верхняя. Насчет нижней сейчас не припомню. Кажется, я ее тоже открыл... нет, не помню. Мартин Бек: Но ты уверен, что окно было заперто изнутри? Кеннет Квастму: Конечно, уверен. На сто процентов. Рея легонько толкнула Мартина Бека ногой. -- Кому говорят, возьми еще булочку. -- Рея, у тебя есть хороший фонарик? -- спросил он. -- Есть. В чуланчике, на гвозде висит. -- Можно его взять на время? -- Конечно, возьми. -- Мне надо уйти сейчас. Но я быстро вернусь и починю дверь. -- Отлично,-- сказала она.-- Пока. -- Пока,-- эхом откликнулись ее подруги. -- Пока,-- ответил Мартин Еек. Он взял фонарик, вызвал по телефону такси и проехал прямо на Бергсгатан. Несколько минут постоял на тротуаре, глядя через улицу на окно на третьем этаже. Потом повернулся. Перед ним возвышался поросший кустарником, крутой каменистый склон Крунубергского парка. Мартин Бек стал карабкаться вверх по склону, пока не поравнялся с окном. Промежуток составлял от силы двадцать пять метров. Достав из грудного кармана шариковую ручку, он прицелился в темный прямоугольник окна. Штора была спущена; до особого распоряжения полиция запретила негодующему домовладельцу сдавать квартиру. Мартин Бек сделал несколько шагов в одну, в другую сторону, пока не нашел наилучшее положение. Он не считал себя метким стрелком, однако не сомневался, что, будь у него в руке вместо шариковой ручки автоматический пистолет сорок пятого калибра, он сумел бы попасть в человека, стоящего в этом окне. И остаться при этом незамеченным. Конечно, в середине апреля листва пожиже, но и то можно притаиться так, что на тебя не обратят внимания. В это время дня еще достаточно светло, но и поздно вечером уличное освещение, наверное, позволяет различить окно. К тому же в темноте легче укрыться в кустах. А вот стрелять без глушителя было бы рискованно. Он еще раз проверил, какое место лучше всего для стрельбы, и приступил к поискам. Прохожих было немного, и каждый останавливался, услышав возню на склоне. Остановятся на секунду-другую и тут же спешат дальше, боясь нарваться на неприятности. Мартин Бек искал продуманно. Начал справа -- почти все автоматические пистолеты выбрасывают гильзу вправо, однако дальность и направление различаются. Дело это было достаточно кропотливое. Местами пришлось пускать в ход фонарик. Но Мартин Бек не сдавался, он с самого начала настроился искать долго. Он нашел гильзу через час сорок минут. Она застряла между двумя камнями -- исцарапанная, грязная. С весны прошел не один дождь. И собаки тут бродили, да и люди, наверно, топали в поисках подходящего места, чтобы нарушить закон и порядок, распивая пиво в общественных местах. Мартин Бек извлек латунный цилиндрик из щели, обернул носовым платком и сунул в карман. Потом пошел по Бергсгатан налево. Около ратуши поймал такси и доехал до криминалистической лаборатории. Правда, рабочий день кончился, но Мартин Бек рассчитывал на то, что теперь почти всюду можно застать людей, работающих сверхурочно. Он не ошибся, однако ему пришлось изрядно поторговаться, чтобы его находку хотя бы приняли. В конце концов он настоял на своем, положил гильзу в пластиковую коробку и тщательно заполнил карточку. -- И конечно же, это безумно срочно, невозможно терпеть,-- сказал лаборант. -- Да нет,-- ответил Мартин Бек.-- Совсем не срочно. Будет время -- поглядите, если не трудно. Он сам еще раз посмотрел на гильзу. Смятая, грязная, неказистая -- много ли от нее проку... -- За такие слова, ей-богу, нарочно поскорее сделаю,-- сказал лаборант.-- А то ведь только и слышишь: "Срочно, спешно, каждая секунда дорога!" Было уже довольно поздно, и Мартын Бек решил сперва позвонить Рее. -- Привет,-- отозвалась она.-- Я одна дома, гости ушли. Подъезд заперт, но я сброшу тебе ключ. -- Я починю крючок. -- Уже сделано. А ты управился со своими делами? -- Ага. -- Вот и хорошо. Значит, жду тебя через полчаса. -- Около того. -- Покричи снизу. Он приехал в начале двенадцатого и посвистел. Пришлось немного подождать, зато Рея спустилась сама -- босая, в красной ночной рубашке. Войдя на кухню, она спросила: -- Ну что -- пригодился фонарик? -- Ага, еще как. -- Выпьем вина? Кстати, ты ужинал? -- Нет. -- Безобразие. Я что-нибудь приготовлю. Это недолго. Ты изголодался. "Изголодался". Да, пожалуй. -- Как там со Свярдом? -- Начинает проясняться. -- Правда? Расскажи. Я жутко любопытная. В час ночи бутылка опустела. Рея зевнула. -- Да, между прочим, завтра я уезжаю. Вернусь в понедельник. А может, только во вторник. Он открыл рот, чтобы сказать: "Ну я пошел". -- Тебе не хочется идти домой,-- опередила она его. -- Не хочется. -- Так оставайся. Он кивнул. Она продолжала: -- Только учти, со мной рядом спать -- не сахар. Я без конца ворочаюсь, даже во сне. Он разделся и лег. -- Ну что -- снять мою роскошную хламиду? -- спросила она. -- Сними. -- Ладно. Она разделась и легла рядом с ним. -- Увеселений не будет. Он подумал, что вот уже два года, как спит один. -- Здорово устал? Мартин Век промолчал. От нее исходило ласковое тепло. -- Опять до мозаики руки не дошли,-- сказала Рея.-- Ничего, на следующей неделе. Он быстро уснул. XXIX В понедельник утром Мартин Бек явился на работу, напевая какую-то песенку, чем немало поразил встретившегося ему в коридоре служащего. Он отлично себя чувствовал оба выходных дня, хотя и провел их в одиночестве. Давно у него не было так хорошо на душе, сразу и не припомнишь -- когда. Разве что в канун Иванова дня в 1968 году. Кажется, вторгаясь в запертую комнату Свярда, он в то же время вырывается на волю из своего собственного заточения? Он положил перед собой выписки из амбарных книг, отметил галочками фамилии, которые по датам подходили больше всего, и взялся за телефон. Перед страховыми обществами стоит ответственная задача, а именно зашибить возможно больше денег, посему люди у них трудятся, как каторжные. И по той же причине они содержат документацию в образцовом порядке, а то ведь, чего доброго, надует кто-нибудь, оставит без барыша. Вообще-то спешка и гонка в наши дни стала чуть ли не самоцелью. "Это невозможно, у нас нет времени". Против этого есть разные приемы. Например, тот, к которому он прибег в пятницу в криминалистической лаборатории. Или другой: сделать вид, что твое дело -- самое спешное. Такой трюк сходит, когда ты представляешь государственное учреждение. Правда, в пределах своего ведомства это сложнее, но есть люди, на которых слово "полиция" производит впечатление. "Это невозможно, у нас нет времени. А вам срочно?" "Чрезвычайно срочно. Вы обязаны сделать это". "Но у нас нет времени". "Кто ваш непосредственный начальник?" И так далее. Добившись ответа на очередной вопрос, он делал пометку в блокноте. Возмещение выплачено. Дело урегулировано. Держатель страховки скончался прежде, чем был произведен расчет. Мартин Бек продолжал звонить и выспрашивать. Конечно, не везде ему сопутствовала удача, но все же на полях блокнота появилось уже довольно много пометок. При восьмом разговоре его вдруг осенило: -- А что происходит с поврежденным грузом, после того как компания выплатит страховку? -- Его проверяют, разумеется. Если товар не совсем испорчен, наши служащие могут приобрести его со скидкой. Ну конечно. На этом тоже можно что-то выгадать. Неожиданно ему вспомнилось кое-что из собственного опыта. Двадцать два года назад, в бытность молодоженом, он жил далеко не богато. Инга, его жена, до того как родилась причина брака, служила в страховой компании. И однажды купила там со скидкой уйму поврежденных при транспортировке банок на редкость отвратительного бульона. Эти банки выручали их несколько месяцев; с тех самых пор ему противно глядеть на бульон. Вполне возможно, что Калле Свярд или какой-нибудь другой эксперт дегустировал сей мерзопакостный продукт и признал его непригодным в пищу. Девятый номер ему не пришлось набирать. Телефон вдруг сам зазвонил. Кому-то понадобился Мартин Бек. Неужели?.. Нет, не угадал. -- Бек слушает. -- Это Ельм говорит. -- Привет, молодец, что позвонил. -- Что верно, то верно. Но ты, говорят, вел себя здесь вполне пристойно, и кроме того, я решил оказать тебе услугу напоследок. -- Напоследок? -- Ну да, пока тебя не сделали начальником управления. Я вижу, ты нашел свою гильзу. -- Вы ее исследовали? -- А зачем, ты думаешь, я звоню,-- едко произнес Ельм.-- Нам тут некогда заниматься пустой болтовней. "Кажется, у него припасен какой-то сюрприз",-- подумал Мартин Бек. Ельм звонил сам, когда мог чем-нибудь блеснуть. Во всех других случаях приходилось терпеливо ждать письменного заключения. -- Считай, что я твой должник,-- сказал он. -- Вот именно,-- ответил Ельм.-- Так вот, насчет твоей гильзы -- и досталось же ей. С таким материалом работать -- не сахар. -- Понимаю. -- Что ты там понимаешь... Но ты, очевидно, хочешь знать, связана ли гильза с пулей, которую нашли в теле самоубийцы? - Да. Молчанье. -- Да,-- повторил Мартин Бек.-- Очень хочу знать. -- Связана,-- сказал Ельм. -- Это точно? -- Разве я тебе не говорил, что мы тут не занимаемся гаданием? -- Извини. Значит, гильза от той пули. -- От нее. А пистолета у тебя случайно нет? -- Нет. Я не знаю, где он может быть. -- Зато я знаю,-- сухо произнес Ельм.-- В эту минуту он лежит на моем столе. В логове спецгруппы на Кунгсхольмсгатан царило отнюдь не приподнятое настроение. Бульдозер Ульссон умчался в полицейское управление за инструкциями. Начальник ЦПУ велел проследить, чтобы ничего не просочилось в печать, и теперь ему не терпелось узнать, что именно не должно просочиться. Колльберг, Ренн и Гюнзалъд Ларссон сидели безмолвно в позах, которые выглядели как пародии на "Мыслителя" Родена. В дверь постучались, и в кабинет вошел Мартин Бек. -- Привет,-- сказал он. -- Привет,-- отозвался Колльберг. Ренн кивнул. Гюнвальд Ларссон никак не реагировал. -- Что-то вы носы повесили. Колльберг обозрел своего друга с головы до ног. -- Есть причина. Зато ты вон какой бодренький. Прямо не узнать. Чему обязаны? Сюда добровольно не приходят. -- Считай меня исключением. Если не ошибаюсь, у вас тут содержится один проказник по фамилии Мауритсон. -- Верно,-- подтвердил Ренн.-- Убийца с Хурнсгатан. -- Зачем он тебе? -- подозрительно спросил Колльберг. -- Мне бы только повидаться с ним. -- Для чего? -- Побеседовать немного -- если это возможно. -- А что толку,-- сказал Колльберг.-- Он охотно говорит, да все не то, что надо. -- Отпирается? -- Что есть мочи. Но он изобличен. Мы нашли в его доме наряд, в котором он выступал. Да еще оружие, которым совершено убийство. И оно указывает точно на него. -- Каким образом? -- Серийный номер на пистолете стерт. И борозды на металле оставлены точилом, которое заведомо принадлежало ему и к тому же найдено в ящике его тумбочки. Подтверждено микрофотосъемкой. Железно. А он все равно нагло отпирается. -- Угу,-- вставил Ренн.-- И свидетели его опознали. -- В общем...-- Колльберг остановился, нажал несколько кнопок на селекторе и дал команду. -- Сейчас его приведут. -- Где можно с ним посидеть? -- спросил Мартин Бек. -- Да хоть в моем кабинете,-- предложил Ренн. -- Береги эту падаль,-- процедил Гюнвальд Ларсссн.-- У нас другой нет. Мауритсон появился через какие-нибудь пять минут, прикованный наручниками к конвоиру В штатском. -- Это, пожалуй, лишнее,-- заметил Мартин Бек.-- Мы ведь только побеседуем с ним немного. Снимите наручники и подождите за дверью. Конвоир разомкнул наручники. Мауритсон досадливо потер правое запястье. -- Прошу, садитесь,-- сказал Мартин Бек. Они сели к письменному столу друг против друга. Мартин Бек впервые видел Мауритсона и как нечто вполне естественное отметил, что арестованный явно не в себе, нервы предельно напряжены, психика на грани полного расстройства. Возможно, его били. Да нет, вряд ли. Убийцам часто свойственна неуравновешенность характера, и после поимки они легко раскисают. -- Это какой-то жуткий заговор,-- начал Мауритсон звенящим голосом.-- Мне подсунули кучу фальшивых улик, то ли полиция, то ли еще кто. Меня и в городе-то не было, когда ограбили этот чертов банк, но даже мой собственный адвокат мне не верит. Что я теперь должен делать, ну, что? -- Вы говорите -- подсунули? -- А как это еще называется, когда полиция вламывается к вам в дом, подбрасывает очки, парики, пистолеты и прочую дребедень, потом делает вид, будто нашла их у вас? Я клянусь, что не грабил никаких банков. А мой адвокат, даже он говорит, что мое дело труба. Чего вы от меня добиваетесь? Чтобы я признался в убийстве, к которому совершенно не причастен? Я скоро с ума сойду. Мартин Бек незаметно нажал кнопку под столешницей. Новый письменный стол Ренна был предусмотрительно оборудован встроенным магнитофоном. -- Вообще-то я не занимаюсь этим делом,-- сказал Мартин Бек. -- Не занимаетесь? -- Нет, никакого отношения. -- Зачем же я вам понадобился? -- Поговорить о кое-каких других вещах. -- Каких еще других вещах? -- Об одной истории, которая, как мне думается, вам знакома. А началось это в марте шестьдесят шестого. С ящика испанского ликера. -- Чего-чего? -- Я подобрал все документы, почти все. Вы совершенно легально импортировали ящик ликера. Оформили через таможню, заплатили пошлину. И не только пошлину, но и фрахт. Верно? Мауритсон не ответил. Подняв голову, Мартин Бек увидел, что он разинул рот от удивления. -- Да-да, я располагаю документами,-- повторил Мартин Бек.-- Так что, надо думать, все правильно. -- Ладно,-- уступил наконец Мауритсон.-- Допустим. -- Но дело в том, что груз до вас так и не дошел. Если не ошибаюсь, произошел несчастный случай, и ящик разбился при перевозке. -- Верно, разбился. Только я бы не назвал это несчастным случаем. -- Да, тут вы, пожалуй, правы. Лично мне сдается, что складской рабочий по фамилии Свярд умышленно разбил ящик, чтобы присвоить ликер. -- Верно, сдается, именно так все и было,-- с досадой сказал Мауритсон. -- Гм-м-м... Я понимаю, вы сыты по горло тем, из-за чего вас сейчас здесь держат. Может быть, вы вовсе не хотите ворошить это старое дело? Мауритсон долго думал, прежде чем ответить. -- Почему же? Мне только полезно потолковать о том, что было на самом деле. Иначе, ей-богу, с ума сойду. -- Ну, смотрите,-- сказал Мартин Бек.-- А только мне кажется, что в этих бутылках был вовсе не ликер. -- И это верно. -- Что в них было на самом деле, сейчас не важно. -- Могу сказать, если вам интересно. В Испании над бутылками немного поколдовали. С виду все как положено, а внутри -- раствор морфина и фенедрина, он тогда пользовался большим спросом. Так что ящик представлял немалую ценность. -- Насколько я понимаю, теперь вам за давностью ничто уже не грозит за попытку провезти контрабанду, ведь дело ограничилось попыткой. -- Что верно, то верно,-- протянул Мауритсон так, словно до него это только сейчас дошло. -- Затем, у меня есть причина предполагать, что этот Свярд вас шантажировал. Мауритсон промолчал. Мартин Бек пожал плечами: -- Повторяю, вы не обязаны отвечать, если не хотите. Мауритсон никак не мог укротить свои нервы. Он непрерывно ерзал на стуле, руки его беспокойно шевелились. "Похоже, они его все-таки обработали",-- удивленно подумал Мартин Бек. Он знал, какими методами действует Колльберг, знал, что методы эти почти всегда гуманны. -- Я буду отвечать,-- сказал Мауритсон.-- Только не уходите. Вы возвращаете меня к действительности. -- Вы платили Свярду семьсот пятьдесят крон в месяц. -- Он запросил тысячу. Я предложил пятьсот. Сговорились на семистах пятидесяти. -- А вы рассказывайте сами,-- предложил Мартин Бек.-- Если на чем-нибудь споткнетесь, реконструируем вместе. -- Вы так думаете? -- У Мауритсона дергалось лицо.-- Вы уверены? -- Уверен. -- Скажите, вы тоже считаете меня ненормальным? -- вдруг спросил Мауритсон. -- Нет, с какой стати. -- Похоже, что все считают меня чокнутым. Я и сам готов в это поверить. -- Вы рассказывайте, как было дело,-- сказал Мартин Бек.-- Увидите, все разъяснится. Итак, Свярд вас шантажировал. -- Он был настоящий кровосос,-- сказал Мауритсон.-- Мне в тот раз никак нельзя было под суд идти. Меня уже судили раньше, на мне висели два условных приговора, я находился под надзором. Но вы все это знаете, конечно. Мартин Бек промолчал. Он еще не исследовал досконально послужной список Мауритсона -- Так вот,-- продолжал Мауритсон.-- Семьсот пятьдесят в месяц -- не ахти какой капитал. За год -- девять тысяч. Да один только тот ящик куда дороже стоил. Он оборвал свой рассказ и озадаченно спросил: -- Ей-богу, не понимаю, откуда вам все это известно? -- В нашем обществе почти на все случаи есть бумажки,-- любезно объяснил Мартин Бек. -- Но ведь эти бестии окаянные, наверно, каждую неделю ящики разбивали,-- сказал Мауритсон. -- Правильно, только вы не потребовали возмещения. -- Это верно... Я еле-еле отбрехался от проклятой страховки. Мало мне Свярда, не хватало еще, чтобы инспекторы страхового общества начали в моих делах копаться. -- Понятно. Итак, вы продолжали платить. -- На второй год хотел бросить, но не успел и двух дней просрочить, как старик сразу угрожать начал. А мои дела постороннего глаза не терпели. -- Можно было подать на него в суд за шантаж. -- Вот именно. И загреметь самому на несколько лет. Нет, мне одно оставалось -- гнать монету. Этот чертов хрыч бросил работу, а я ему вроде как бы пенсию платил. -- Но в конце концов вам это надоело? -- Ну да. Мауритсон нервно мял в руках носовой платок. -- А что, между нами,-- вам не надоело бы? Знаете, сколько всего я выплатил этому прохвосту? -- Знаю. Пятьдесят четыре тысячи крон. -- Все-то вам известно,-- протянул Мауритсон.-- Скажите, а вы не могли бы забрать дело об ограблении у тех психов? -- Боюсь, из этого ничего не выйдет,-- ответил Мартин Бек.-- Но ведь вы не покорились безропотно? И пробовали припугнуть его? -- А вы откуда знаете? Примерно с год назад я начал задумываться, сколько же всего я выплатил этому подонку. И зимой переговорил с ним. -- Как это было? -- Подстерег на улице и сказал ему -- дескать, хватит, отваливай. А тот жила мне в ответ -- берегись, говорит, сам знаешь, что произойдет, если деньги перестанут поступать вовремя. -- А что могло произойти? -- А то, что он побежал бы в полицию. Конечно, дело с ящиком давно кануло в прошлое, но полиция обязательно копнула бы в настоящем, а я не только законными делами занимался. Да и поди растолкуй убедительно, почему столько лет платил ему без отказа. -- Но в то же время Свярд вас успокоил. Сказал, что ему недолго осталось жить. Мауритсон опешил. -- Он что, сам вам рассказал об этом? -- спросил он наконец.-- Или это тоже где-нибудь записано? -- Нет. -- Может, вы из этих -- телепатов? Мартин Бек покачал головой. -- Откуда же вам все так точно известно? Да, он заявил, что у него в брюхе рак, протянет от силы полгода. Мне кажется, он струхнул немного. Ну, я и подумал -- шесть лет содержал его, как-нибудь выдержу еще полгода. -- Когда вы в последний раз с ним разговаривали? -- В феврале. Он скулил, плакался мне, словно родственнику какому-нибудь. Дескать, в больницу ложится. Он ее фабрикой смерти назвал. Его в онкологическую клинику взяли. Смотрю, вроде бы и впрямь старичку конец. "И слава богу",-- подумал я. -- А потом все-таки позвонили в клинику и проверили? -- Верно, позвонил. А его там не оказалось. Мне ответили, что он помещен в одно из отделений больницы Седер. Тут я почуял, что дело пахнет керосином. -- Ясно. После чего позвонили тамошнему врачу и назвались племянником Свярда. -- Послушайте, а зачем я вам рассказываю, если вы все наперед знаете? -- Да нет, не все. -- Например? -- Например, под какой фамилией вы звонили. -- Свярд -- под какой же еще. Раз я племянник этого прохвоста, значит, само собой, Свярд. А вы не сообразили? Мауритсон даже повеселел. -- Нет, не сообразил. Вот видите. Что-то вроде мостика протянулось между ними. -- Врач, с которым я говорил, сказал, что старичина здоров как бык, запросто протянет еще лет двадцать. Я подумал... Он примолк. Мартин Бек быстро посчитал в уме. -- Подумали, что это означает еще сто восемьдесят тысяч. -- Сдаюсь, сдаюсь. Куда мне с вами тягаться. В тот же день я перечислил мартовский взнос, чтобы уведомление уже ждало этого идола, когда он вернется домой. А сам... вам, конечно, известно, что я решил? -- Что это последний раз. -- Вот именно. Я узнал, что его выписывают в субботу. И как только он выполз в лавку за своей проклятой кошачьей едой, я его хвать за шкирку и говорю: все, больше денег не будет. А он какой был наглец, такой и остался: дескать, я знаю, что произойдет, если к двадцатому следующего месяца он не получит уведомление из банка. Но все же он перетрусил, потому что после этого, угадайте -- что? -- Он переехал. -- Все-то вам известно. И что я тогда сделал? -- Знаю. В кабинете воцарилась тишина. "А магнитофон и впрямь работает бесшумно",-- подумал Мартин Бек. Он сам проверил аппарат перед допросом и зарядил новую ленту. Теперь важно выбрать верную тактику. -- Знаю,-- повторял он.-- Так что в основном можно считать наш разговор оконченным. Его слова явно не обрадовали Мауритсона. -- Постойте -- вы вправду знаете? -- Вправду. -- А вот я не знаю толком. Не знаю даже, черт бы меня побрал, жив старикашка или помер. Дальше пошли сплошные чудеса. -- Чудеса? -- Ну да, с тех самых пор у меня все... как бы это сказать, шиворот-навыворот идет. И через две недели мне припаяют пожизненное заключение за дело, которое не иначе как сам нечистый подстроил. Ни на что не похоже... Ну, так что я тогда сделал? -- Сначала разузнали, где поселился Свярд. -- Это было несложно. Ну вот, потом я несколько дней следил за ним, примечал, в какое время он выходит из дома, когда возвращается... Он мало выходил. И штора на его окне всегда была опущена, даже вечером, когда он проветривал, я это живо усек. Мартин Бек отметил про себя пристрастие Мауритсона к жаргонным словечкам. Он и сам иногда ловил себя на таких выражениях, хоть и старался следить за своей речью. -- Вы задумали хорошенько припугнуть Свярда,-- сказал он.-- В крайнем случае -- убить. -- Ну да. А чего... Только не так-то легко было до него добраться. Но я все равно придумал способ. Совсем простой. Разумеется, вам известно -- какой. -- Вы решили подстрелить Свярда у окна, когда он будет его открывать или закрывать. -- Вот-вот. А иначе как его подловишь. И местечко я высмотрел подходящее. Сами знаете где. Мартин Бек кивнул. -- Еще бы,-- сказал Мауритсон.-- Там только одно место и подходит если в дом не входить. На склоне парка через улицу Свярд каждый вечер открывал окно в девять часов, а в десять закрывал. Вот я и отправился туда, чтобы угостить старичка пулей. -- Когда это было? -- В понедельник, семнадцатого, так сказать, вместо очередного взноса... В десять вечера. А дальше как раз и начинаются чудеса. Не верите? А я докажу, черт дери. Только сперва один вопрос к вам. Какое оружие у меня было, знаете? -- Знаю. Автоматический пистолет сорок пятого калибра, марка "лама девять А". Мауритсон обхватил голову руками. -- Ясное дело, вы заодно с ними. Иначе не объяснить, откуда вам известно то, чего никак не возможно знать. Чертовщина, да и только. -- Чтобы выстрел не привлек внимания, вы применили глушитель. Мауритсон озадаченно кивнул. -- Наверно, сами же его и сделали. Какой попроще, на один раз. -- Да-да, точно,-- подтвердил Мауритсон.-- Точно, все точно, только ради бога объясните, что случилось потом. -- Рассказывайте начало,-- ответил Мартин Бек,-- а я объясню конец. -- Ну вот, пошел я туда. Нет, не пошел, а поехал на машине, но это один черт. Было уже темно. Ни души поблизости. Свет в комнате не горел. Окно было открыто. Штора опущена. Я влез на склон. Постоял несколько минут, потом поглядел на часы. Без двух минут десять. Все идет, как было задумано. Чертов старикан отодвигает штору, чтобы закрыть окно, как заведено. Но только я--я к тому времени еще до конца не решился. Вы, конечно, знаете, о чем я говорю. -- Вы не решили -- то ли убить Свярда, то ли просто припугнуть его. Скажем, ранить его в руку или в подоконник стрельнуть. -- Разумеется,-- вздохнул Мауритсон.-- Разумеется, вам и это известно. Хотя я ни с кем не делился, только про себя думал, вот тут. Он постучал костяшками себе по лбу. -- Но вы недолго колебались. -- Да, как поглядел я на него -- тут и сказал себе, что лучше уж сразу с ним покончить. И выстрелил. Мауритсон смолк. -- А дальше? -- Это я вас спрашиваю, что было дальше. Я не знаю. Промахнуться было невозможно, но в первую минуту мне показалось, что промазал. Свярд исчезает, а окно закрывается, раз-два, и закрыто. Штора ложится на место. Все выглядит, как обычно. -- И что же вы сделали? -- Поехал домой. Что мне еще было делать. А дальше каждый день открываю газету -- ничего! День за днем ни слова. Непостижимо! Я ничего не мог понять. Тогда не мог, а теперь -- и вовсе... -- Как стоял Свярд, когда вы стреляли? -- Как... Наклонился вперед малость, правую руку поднял. Должно быть, одной рукой держал щеколду, а другой опирался на подоконник. -- Где вы взяли пистолет? -- Знакомые ребята купили кое-какое оружие за границей, по экспортной лицензии, а я помог им ввезти товар в страну. Ну, и подумал, что не мешает самому обзавестись шпалером. Я в оружии не разбираюсь, но мне понравился один из их пистолетов, и я взял себе такой же. -- Вы уверены, что попали в Свярда? -- Конечно. Промазать было немыслимо. А вот потом ничего не понятно. Почему не было никаких последствий? Я несколько раз проходил мимо дома, проверял -- окно закрыто, как всегда, штора спущена. В чем дело, думаю,-- может, все-таки промахнулся? А там новые чудеса пошли, черт-те что. Полный сумбур, чтоб мне провалиться. И вдруг ваша милость является и все знает. -- Кое-что могу объяснить,-- сказал Мартин Бек. -- Можно, я теперь задам несколько вопросов? -- Конечно. -- Во-первых: попал я в старикана? -- Попали. Уложили наповал. -- И то хлеб. Я уже думал, он сидит в соседней комнате с газеткой и ржет, аж штаны мокрые. -- Таким образом, вы совершили убийство,-- сурово произнес Мартин Бек. -- Ага,-- невозмутимо подтвердил Мауритсон.-- И остальные мудрецы -- мой адвокат, например,-- то же самое твердят. -- Еще вопросы? -- Почему всем было плевать на его смерть? В газетах ни строчки не написали. -- Свярда обнаружили только много позже. И сначала решили, что он покончил с собой. Так уж обстоятельства сложились. -- Покончил с собой? -- Да, полиция тоже иногда небрежно работает. Пуля попала ему прямо в грудь, это понятно, ведь он стоял лицом к окну. А комната, в которой лежал покойник, была заперта изнутри. И дверь, и окно заперты. -- Ясно -- должно быть, он потянул окно за собой, когда падал. И щеколда сама на крюк наделась. -- Да, пожалуй, что-то в этом роде. Удар пули такого калибра может отбросить человека на несколько метров. И даже если Свярд не держал щеколду, она вполне могла надеться на крюк, когда захлопнулось окно. Мне довелось видеть нечто подобное. Совсем недавно. Мартин Бек усмехнулся про себя. -- Ну что же,-- заключил он,-- будем считать, что в основном все ясно. -- В основном все ясно? Скажите на милость, откуда вам известно, что я думал перед тем, как выстрелить? -- Вот это как раз была просто догадка,-- ответил Мартин Бек.-- У вас есть еще вопросы? Мауритсон удивленно воззрился на него. -- Еще вопросы? Вы что -- разыгрываете меня? -- И не думал. -- Тогда будьте добры объяснить мне такую вещь. В тот вечер я отправился прямиком домой. Положил пистолет в старый портфель, который набил камнями. Обвязал портфель веревкой -- крепко обвязал, как следует,-- и поставил в надежное место. Но сначала снял глушитель и раздолбил его молотком. Он и вправду был на один раз, только я его не сам сделал, как вы говорите, а купил вместе с пистолетом. На другое утро я доехал до вокзала и отправился в Седертелье. По пути зашел в какой-то дом и бросил глушитель в мусоропровод. Какой дом, и сам теперь не припомню. В Седертелье сел на моторную лодку, которая у меня там обычно стоит, и к вечеру добрался на ней до Стокгольма. Утром забрал портфель с пистолетом, опять сел в лодку и где-то аж около Ваксхольма бросил портфель в море. Прямо посреди фарватера. Мартин Бек озабоченно нахмурился. -- Все было точно так, как я сейчас сказал,-- запальчиво продолжал Мауритсон.-- Без меня никто не может войти в мою квартиру. Ключа я никому не давал. Только два-три человека знают мой адрес, а им я сказал, что на несколько дней уезжаю в Испанию, перед тем как занялся Свярдом. -- Ну?.. -- А вы вот сидите тут, и вам все известно, черт возьми. Известно про пистолет, который я самолично вот этими руками в море утопил. Известно про глушитель. Так вы уж будьте любезны, просветите меня. Мартин Бек задумался. -- Где-то вы так или иначе допустили ошибку,-- сказал он наконец. -- Ошибку? Но ведь я же вам все рассказал, ничего не пропустил. Или я уже не отвечаю за свои поступки, черт дери? Что?.. Мауритсон пронзительно рассмеялся, но тут же оборвал смех: -- Ну конечно, и вы хотите меня половить. Только не думайте, что я повторю эти показания на суде. Опять зазвучал истерический хохот. Мартин Бек встал, открыл дверь и жестом подозвал конвоира: -- У меня все. Пока все. Мауритсона увели. Он продолжал смеяться. Приятным этот смех нельзя было назвать. Мартин Бек открыл тумбу письменного стола, быстро перемотал конец ленты, вынул бобину из аппарата и прошел в штаб спецгруппы. Он застал там Ренна и Колльберга. -- Ну? -- спросил Колльберг.-- Понравился тебе Мауритсон? -- Не очень. Но у меня есть данные, чтобы привлечь его за убийство. -- Кого же он еще убил? -- Свярда. -- В самом деле? -- Точно. Он даже признался. -- Послушай, эта лента,-- вмешаются Ренн,-- она из моего магнитофона? -- Да. -- Ну так тебе от нее не будет проку. Аппарат ведь не работает. -- Я его сам проверил. -- Точно, первые две минуты он пишет. А потом звук пропадает. Я вызвал на завтра монтера. -- Вот как.-- Мартин Бек поглядел на ленту.-- Ничего. Мауритсон все равно уличен. Леннарт же сам сказал, что оружие, из которого совершено убийство, неопровержимо указывает на него. Ельм говорил вам, что на пистолет был надет глушитель? -- Говорил.-- Колльберг зевнул.-- Но в банке Мауритсон обошелся без глушителя. Скажи лучше, почему у тебя лицо такое озабоченное? -- С Мауритсоном что-то неладно,-- ответил Мартин Бек.-- И я не могу понять, в чем дело. -- А тебе непременно подавай глубокое проникновение в человеческую психику? -- поинтересовался Колльберг.-- Собираешься писать диссертацию по криминологии? -- Привет,-- сказал Мартин Бек. И вышел. -- А что, время у него будет,-- заметил Ренн.-- Вот станет начальником управления, и знай себе сиди строчи. XXX Дело Мауритсона рассматривалось в Стокгольмском суде. Он обвинялся в убийстве, вооруженном ограблении, махинациях с наркотиками и иных правонарушениях. Обвиняемый все отрицал. На все вопросы отвечал, что ничего не знает, что полиция сделала его козлом отпущения и сфабриковала улики. Бульдозер Ульссон был в ударе, и ответчику пришлось жарко. В ходе судебного разбирательства прокурор даже изменил формулировку "непреднамеренное убийство" на "преднамеренное". Уже на третий день суд вынес решение. Мауритсона приговорили к пожизненным принудительным работам за убийство Гордона и ограбление банка на Хурнсгатан. Кроме того, его признали виновным по целому ряду других статей, в том числе как соучастника налетов шайки Мурена. А вот обвинение в убийстве Карла Эдвина Свярда суд отверг. Адвокат, который поначалу не проявил особой прыти, здесь вдруг оживился и раскритиковал вещественные доказательства. В частности, он организовал новую экспертизу, которая подвергла сомнению результаты баллистического исследования, справедливо указывая, что гильза слишком сильно пострадала от внешних факторов, чтобы ее с полной уверенностью можно было привязать к пистолету Мауритсона. Показания Мартина Бека были сочтены недостаточно обоснованными, а кое в чем и попросту произвольными. Конечно, с точки зрения так называемой справедливости это большой роли не играло. Какая разница, судить ли Мауритсона за одно или за два убийства. Пожизненное заключение -- высшая мера, предусмотренная шведским законодательством. Мауритсон выслушал приговор с кривой усмешкой. Вообще он на процессе производил довольно странное впечатление. Когда председатель спросил, понятен ли ответчику приговор, Мауритсон покачал головой. -- Коротко говоря, вы признаны виновным в ограблении банка на Хурнсгатан и в убийстве господина Гордона. Однако суд не признал вас виновным в убийстве Карла Эдвина Свярда. Вы приговорены по совокупности к пожизненному заключению и будете содержаться в камере предварительного заключения, пока приговор не вступит в силу. Когда Мауритсона уводили из зала суда, он смеялся. Люди, видевшие это, пришли к выводу, что только закоренелый преступник и редкостный негодяй, совершенно не способный к раскаянию, может проявлять такое неуважение к закону и суду. Монита устроилась в тенистом углу на террасе отеля, положив на колени учебник итальянского языка для взрослых. Мона играла с одной из своих новых подружек в бамбуковой рощице в саду. Девочки сидели на испещренной солнечными зайчиками земле между стройными стеблями, и, слушая их звонкие голоса. Монита поражалась тому, как легко понимают друг друга дети, даже если говорят на совершенно разных языках. Впрочем, Мона уже запомнила довольно много слов, и мать не сомневалась, что дочь гораздо быстрее ее освоит местную речь; самой Моните язык никак не давался. Конечно, в отеле достаточно было ее скудного запаса английских и немецких слов, но Монита хотела общаться не только с обслуживающим персоналом. Потому-то она и взялась за итальянский, который показался ей намного легче словенского и которым на первых порах вполне можно было обходиться здесь, в маленьком городке вблизи итальянской границы. Стояла страшная жара, и ее совсем разморило, хотя она сидела в тени и всего десять минут назад в четвертый раз с утра приняла душ. Она захлопнула учебник и сунула его в сумку, стоящую на каменном полу подле шезлонга. На улице и прилегающей к саду набережной прогуливались одетые по-летнему туристы, среди которых было много шведов. Чересчур много, считала Монита. Местных жителей легко было отличить в толпе, они двигались уверенно и целеустремленно, неся корзины с яйцами или фруктами, большие буханки свежеиспеченного серого хлеба, рыболовные снасти, детишек. Только что мимо прошел мужчина, который нес на голове зарезанного поросенка. К тому же люди постарше чуть не все одевались в черное. Она позвала Мону, и дочь подбежала к ней вместе со своей подружкой. -- Я думаю прогуляться,-- сказала Монита.-- Только до дома Розеты и обратно. Пойдешь со мной? -- А это обязательно? -- спросила Мона. -- Конечно, нет. Оставайся, играй тут, если хочется. Я скоро вернусь. Монита не торопясь пошла вверх по косогору за отелем. Сверкающий белизной дом Розеты стоял на горе, в пятнадцати минутах ходьбы от гостиницы. Название сохранилось, хотя Розета умерла пять лет назад и дом перешел к ее трем сыновьям, которые давно уже обосновались в самом городке. Со старшим сыном Монита познакомилась в первую же неделю; он содержал погребок в порту, и его дочурка стала лучшей подружкой Моны. Из всего семейства Монита только с ним могла объясняться -- он был когда-то моряком и неплохо говорил по-английски. Ей было приятно, что она так быстро обзавелась друзьями в городе, но больше всего ее радовала возможность снять дом Розеты осенью, когда уедет поселившийся там на лето американец. Дом просторный, удобный, с чудесным видом на горы, порт и залив, кругом большой сад. И до следующего лета он никому не обещан, так что в нем можно почти год прожить. А пока Монита ходила туда, чтобы посидеть в саду и поговорить с американцем, отставным военным, который приехал сюда писать мемуары. Поднимаясь по крутому склону, она снова и снова перебирала в уме события, приведшие ее сюда. И в который раз за эти три недели поражалась тому, как быстро и просто все свершилось, стоило решиться и сделать первый шаг. Правда, ее терзала мысль о том, что цель достигнута ценой человеческой жизни. В бессонные ночи в ее голове до сих пор отдавался непреднамеренный роковой выстрел -- но, может, время приглушит это воспоминание. Находка на кухне Филипа Мауритсона сразу все решила. Взяв в руки пистолет, она фактически уже знала, как поступит. Потом два с половиной месяца разрабатывала план и собиралась с духом. Десять недель она ни о чем другом не могла думать. И когда пришла пора выполнять план, Монита была уверена, что предусмотрела все возможные ситуации, будь то в банке или за его пределами. Вот только вмешательство постороннего застигло ее врасплох. Она ничего не смыслила в огнестрельном оружии и не пыталась поближе познакомиться с пистолетом, ведь он ей нужен был только для устрашения. Ей и в голову не приходило, что выстрелить так просто. Когда этот человек бросился к ней, она непроизвольно сжала пистолет в руке. Звук выстрела был для нее полной неожиданностью. Увидев, что человек упал, и поняв, что она натворила, Монита страшно перепугалась. Внутри все онемело, и ей до сих пор было непонятно, как она после такого потрясения смогла довести дело до конца. Доехав на метро домой, Монита засунула сумку с деньгами в чемодан с одеждой Моны: она приступила к сборам еще накануне. Дальнейшие действия Мониты трудно было назвать осмысленными. Она переоделась в платье и сандалии и доехала на такси до Армфельтсгатан. Это не было предусмотрено планом, но ей вдруг представилось, что Мауритсон отчасти тоже повинен в гибели человека в банке, и она решила вернуть оружие туда, где нашла его. Однако войдя на кухню Мауритсона, Монита почувствовала, что это вздор. В следующую минуту на нее напал страх, и она обратилась в бегство. На первом этаже заметила распахнутую дверь подвала, спустилась туда и уже хотела бросить зеленю брезентовую сумку в мешок с мусором, когда услышала голоса мусорщиков. Она пробежала в глубь коридора, очутилась в каком-то чулане и спрятала сумку в деревянный сундук в углу. Дождалась, когда мусорщики хлопнули дверью, и поспешно покинула дом. На другое утро Монита вылетела за границу. Мечтой всей ее жизни было увидеть Венецию, и уже через сутки после ограбления она прилетела туда вместе с Моной. Oни недолго пробыли в Венеции, всего два дня -- было туго с гостиницей, к тому же стояла невыносимая жара, усугубляемая вонью от каналов. Уж лучше приехать еще раз, когда схлынет наплыв туристов. Монита взяла билеты на поезд до Триеста, оттуда они проехали в Югославию, в маленький истрийский городок, где и остановились. Черная нейлоновая сумка с восемьюдесятью семью тысячами шведских крон лежала в платяном шкафу ее номера, в одном из чемоданов. Монита не раз говорила себе, что надо придумать более надежное место. Ничего, на днях съездит в Триест и поместит деньги в банк. Американца не оказалось дома, тогда она прошла в сад и села на траву, прислонясь спиной к дереву; кажется, это была пиния. Подобрав ноги и положив подбородок на колени, Монита смотрела на Адриатическое море. Воздух был на редкость прозрачный, хорошо видно линию горизонта и светлый пассажирский катер, спешащий к гавани. Прибрежные утесы, белый пляж и переливающийся синевой залив выглядели очень заманчиво. Что ж, посидит немного и пойдет искупается... Начальник ЦПУ вызвал члена коллегии Стига Мальма, и тот не замедлил явиться в просторный, светлый угловой кабинет, расположенный в самом старом из зданий полицейского управления. На малиновом ковре лежал ромб солнечного света, сквозь закрытые окна пробивался гул от стройки, где прокладывалась новая линия метро. Речь шла о Мартине Беке. -- Ты ведь гораздо чаще моего встречался с ним,-- говорил начальник ЦПУ.-- Когда у него был отпуск после ранения и теперь, в эти две недели, когда он вышел на работу. Как он тебе? -- Смотря что ты подразумеваешь,-- ответил Мальм.-- Ты про здоровье спрашиваешь? -- О его физической форме пусть врачи судят. По-моему, он совсем оправился. Меня больше интересует, что ты думаешь о состоянии его психики. Стиг Мальм пригладил свои холеные кудри. -- Гм... Как бы это сказать... Дальше ничего не последовало, и, не дождавшись продолжения, начальник ЦПУ заговорил сам с легким раздражением в голосе: -- Я не требую от тебя глубокого психологического анализа. Просто хотелось бы услышать, какое впечатление он на тебя сейчас производит. -- И не так уж часто я с ним сталкивался,-- уклончиво произнес Мальм. -- Во всяком случае, чаще, чем я,-- настаивал начальник ЦПУ.-- Тот он или не тот? -- Ты хочешь знать, тот ли он, что прежде был, до ранения? Да нет, пожалуй, не тот. Но ведь он долго болел, большой перерыв был, ему нужно какое-то время, чтобы втянуться в работу. -- Ну а в какую сторону он, по-твоему, изменился? Мальм неуверенно посмотрел на шефа. -- Да уж во всяком случае, не в лучшую. Он всегда был себе на уме и со странностями. Ну и склонен слишком много на себя брать. Начальник ЦПУ наклонил голову и сморщил лоб. -- В самом деле? Да, пожалуй, это верно, однако прежде он успешно справлялся со всеми заданиями. Или по-твоему, он теперь стал больше своевольничать? -- Трудно сказать... Ведь он всего две недели как вышел на работу... -- По-моему, он какой-то несобранный,-- сказал начальник ЦПУ.-- Хватка уже не та. Взять хоть его последнее дело, этот смертный случай на Бергсгатан. -- Да-да,-- подхватил Мальм.-- Это дело он вел неважно. -- Отвратительно! Больше того -- какую нелепую версию предложил! Спасибо, пресса не заинтересовалась этим делом. Правда, еще не поздно, того и гляди, просочиться что-нибудь. Вряд ли это будет полезно для нас, а для Бека и подавно. -- Да, тут я просто теряюсь,-- сказал Мальм.-- У него там многое буквально из пальца высосано. А это мнимое признание... Я даже слов не нахожу. Начальник ЦПУ встал, подошел к окну, выходящему на Агнегатан, и уставился на ратушу напротив. Постоял так несколько минут, потом вернулся на место, положил ладони на стол, внимательно осмотрел свои ногти и возвестил: -- Я много думал об этой истории. Сам понимаешь, она меня беспокоит, тем более что мы ведь собирались назначить Бека начальником управления. Он помолчал. Мальм внимательно слушал. -- И вот к какому выводу я пришел,-- снова заговорил начальник.-- Когда посмотришь, как Бек вел дело этого... этого... -- Свярда,-- подсказал Мальм. -- Что? Ладно, пускай Свярда. Так вот -- все поведение Бека свидетельствует, что он вроде бы не в своей тарелке, как по-твоему? -- По-моему, очень похоже на то, что он спятил,-- сказал Мальм. -- Ну до этого, будем надеяться, еще не дошло. Но какой-то сдвиг в психике, несомненно, есть, а потому я предложил бы подождать и поглядеть -- серьезно это или речь идет о временном последствии его болезни. Начальник ЦПУ оторвал ладони от стола и снова опустил их. -- Словом... В данный момент я посчитал бы несколько рискованным рекомендовать его на должность начальника управления. Пусть еще поработает на старом месте, а там будет видно. Все равно ведь этот вопрос обсуждался только предварительно, на коллегию не выносился. Так что предлагаю снять его с повестки дня и отложить до поры до времени. У меня есть другие, более подходящие кандидаты на эту должность, а Беку необязательно знать, что обсуждалась его кандидатура, и ему не обидно будет. Ну как? -- Правильно,-- сказал Мальм.-- Это разумное решение. Начальник ЦПУ встал и открыл дверь: Мальм тотчас сорвался с места. -- Вот именно,-- заключил начальник ЦПУ, затворяя за ним дверь.-- Весьма разумное решение. Когда слух о том, что повышение отменяется, через два часа дошел до Мартина Бека, он, в виде исключения, вынужден был согласиться с начальником ЦПУ. Решение и впрямь было на редкость разумным. Филип Трезор Мауритсон ходил взад и вперед по камере. Ему не сиделось на месте, и мысли его тоже не знали покоя. Правда, со временем они сильно упростились и теперь свелись всего к нескольким вопросам. Что, собственно, произошло? Как это могло получиться? Он тщетно доискивался ответа. Дежурные наблюдатели уже докладывали о нем тюремному психиатру. На следующей неделе они собирались обратиться еще и к священнику. Мауритсон все требовал, чтобы ему что-то объяснили. А священник -- мастак объяснять, пусть попробует. Заключенный лежал неподвижно на нарах во мраке. Ему не спалось. Он думал. Что же случилось, черт побери? Как все это вышло? Кто-то должен знать ответ. Кто? Примечания 1 Чарлз Гито в июле 1881 года смертельно ранил двадцатого президента США -- Гарфилда.-- Здесь и далее примечания переводчиков. 2 Я -- фотоаппарат (англ.). 3 "Партайтаг в Нюрнберге" -- имеется в виду документальный фильм об одном из сборищ немецких фашистов. 4 Гейдрих -- гитлеровский палач, убит в 1942 году патриотами в Чехословакии. Интерпол -- международная организация уголовной полиции. 5 Навеки твой (англ.). 6 Оставить корабль {англ.). 7 "Кларте"-- первое международное объединение прогрессивных деятелей культуры. Основано в Париже в 1919 году. Скандинавские страны присоединились к нему в начале двадцатых годов. 8 Объединенные группы поддержки Национального фронта освобождения Южного Вьетнама. В настоящее время эта организация распущена. 9 Балаклавский бой произошел в октябре 1854 года во время Крымской воины. Дэвид Битти -- английский адмирал, во время первой мировой войны участвовал в боях у Гельголанда, у Догтер-банки, в Ютландском сражении.