своих делах всегда шел прямо к цели. В этом и была разница между братьями. Когда Лео "вылетел в трубу" со своей торговлей шерстью, Джо, услыхав об этом, зашел проведать брата. - Вот, получай пятьсот долларов в счет моего долга, - сказал он. - Может быть, выкарабкаешься. Лео никак не ожидал подобного поступка от человека, на котором он поставил крест, как на "плохом". Он с шумом выдохнул воздух и посмотрел на Сильвию. - Видишь? - крикнул он, указывая на брата. - Видишь? Что я тебе говорил о Джо! - Он спохватился, что выдает Сильвию с головой, и опять повернулся к брату. - Я тронут, поверь, - сказал он. Он подошел к Джо, схватил его руку и начал ее трясти. Лицо у него сморщилось, он обеими руками стискивал руку Джо и с силой дергал ее вверх и вниз. - Да это же, в сущности, твои деньги, - сказал Джо. - Поверь мне, поверь, - твердил Лео. - Ты не знаешь, как это хорошо - не деньги, деньги что, - а вот получить помощь, когда ты о ней и не заикался. Успокоившись немного, Лео спросил, как идут дела в сигарной лавке - выдержит ли она выплату такой крупной суммы наличными? Джо ответил, что он продал лавку, потому что она связывала его по рукам и ногам. - Я тут взялся за одно дельце, которое меня давно занимает, - пояснил он. - Пробую, что из этого выйдет. - Когда Лео, сразу заподозрив неладное, начал расспрашивать, Джо сказал: - Я тебе все расскажу, если согласишься войти в дело. Сильвия резко наклонилась вперед. Она всегда боялась, как бы Лео не ввязался в какое-нибудь грязное дело со своим непутевым братцем. - Желаю вам счастья и удачи, что бы вы там ни затеяли, - поспешно сказала она, обращаясь к Джо. Потом, помолчав, откинулась назад и, опустив глаза, прибавила, разглаживая юбку на коленях: - А как разбогатеете, не забудьте, что за вами остался еще должок - восемьсот долларов. - Не суйся не в свое дело! - закричал Лео. Никогда еще не говорил он с ней так грубо, и Сильвия невольно поднесла руки к лицу. - Но ведь он же... - пробормотала она, - Джо... должен нам... - Ты слышала, что я сказал? - Лео так отчеканивал слова, что они сыпались на нее, как удары. - Какое тебе дело? Не суй свой нос. Он повернулся к Джо. - Брось ты это! - крикнул он так же сердито и угрожающе, как говорил с Сильвией. - Джо, говорю тебе, брось! - Что бросить? - Джо старался подавить свой гнев. - Что такое я сделал? - обратился он к Сильвии. - У тебя жена, ребенок, - просил Лео. - Ты не должен заниматься такими делами. Гнев Джо остыл, когда он услышал просительный тон брата, и ему стало не по себе. - Тебе лучше знать, о чем ты толкуешь, - сказал он, смеясь и пожимая плечами, и снова повернулся к Сильвии. - Вот вы - свидетельница, - воскликнул он. - Что такое я вдруг сделал? Сильвия молча отвела от него глаза, взглянула на Лео и тоже отвела глаза. "Я стану перед ним на колени, - думал Лео. - Я прикажу ему. Я буду плакать. Я шею ему сверну! Ну и что? Послушает он меня? Нет. Все равно все сделает по-своему". Джо опустил глаза. - Я пришел сюда, чтобы оказать услугу, а не для того, чтобы на меня орали, - сказал он угрюмо. После этого Лео несколько лет не встречался со своим братом; только как-то раз, когда Лео переходил улицу, Джо проехал мимо на автомобиле. Джо ехал один в роскошной машине - длинном восьмицилиндровом Паккарде шоколадного цвета, с откидным верхом. Верх был откинут и походил на хорошенький зонтик хорошенькой женщины. На голове у Джо была дорогая панама с опущенными на глаза полями. Удобно развалясь на сиденье с сигарой в зубах, он вел машину с деловитым и небрежным видом. По всему было ясно, что это едет богатый человек в богатом автомобиле и что автомобиль его собственный. Он сидел в нем как хозяин, а не как гость. Братья встречались еще дважды, прежде чем Лео оказался во власти Самсона. Первая встреча состоялась летом 1929 года, и опять Джо пришел к Лео, чтобы оказать, как ему думалось, услугу брату. Он узнал, что почти весь верхний этаж в гараже Лео пустует, и предложил поставить туда на хранение грузовики из-под пива, чтобы помещение не пропадало даром. - Я не хочу, чтобы ты шел на это вслепую, - сказал он. - Это грузовики Тэккера. Лео спросил, кто такой Тэккер, и Джо сперва даже не поверил, что Лео ничего о нем не знает. В конце концов он объяснил: - Это один из самых больших людей в пивном деле. Ну, пиво и всякая такая штука. Джо спешил, ему нужно было как можно скорее припрятать грузовики, но он не сказал об этом Лео. Он мог поставить их на хранение в любой гараж по таксе, без надбавки к цене, но он не сказал об этом Тэккеру. Джо решил устроить выгодное дельце для Лео. Он сказал брату: - Я выговорил для тебя надбавку в два, даже два с половиной доллара. - Два с половиной доллара на каждую машину? - Да нет, оптом. То есть на все. Одним словом, двести пятьдесят долларов. А кроме того, только это между нами, ты будешь считать не за хранение, а за постой. Это я выторговал у Тэккера для тебя, - как-никак, а ты мой брат. Лео не спешил заключать сделку. Ему хотелось немножко поболтать. Он спросил Джо о жене и дочке, и Джо сказал, что они уехали во Францию. - Погостить? - Да нет, не погостить. - То есть как это? - воскликнул Лео. - Да так. Мы с Фанетт, в сущности, никогда не ладили, ну вот она и вернулась домой. Давай-ка сначала о деле. Как насчет грузовиков - по рукам, что ли? - Они что - бутлегерские? - Ну да, если тебе это непременно нужно знать. Но это дело чистое, ни пива, ни чего другого не будет. Просто грузовики. - Не люблю я иметь дело с этим народом. - Ты будешь иметь дело только со мной. Лео не ответил, и Джо встал. - Ты будешь иметь дело только со мной - больше ни с кем, - повторил он. Он постоял с минуту, нервно переминаясь с ноги на ногу, потом щелкнул пальцами. - Ну! Что же ты молчишь? - Сядь, - сказал Лео. - Уже лет семь или восемь, как от тебя ни слуху ни духу. Ты забегаешь ко мне в контору - "здравствуй и прощай!" Только тебя и видели. Я бы хотел узнать подробнее, что такое произошло у тебя с Фанни? - Да уж это теперь старая история. Она не могла привыкнуть к здешней жизни. И с девочкой не желала говорить иначе, как по-французски. - Что ж тут плохого? Красивый язык. - Ребенок, который живет в Америке, должен говорить, как американцы. Притом каждую свободную минуту она пиликала на своей проклятой скрипке. - А тут что плохого? Приятно послушать хорошую музыку. - Я женился на женщине, а не на скрипке. Хотел бы я, чтобы тебе кто-нибудь жужжал так в уши день-деньской. Все равно, как если бы в доме кто-то ревел без умолку с утра до ночи. Девчонка вечно хныкала, вечно пищала - просто невозможно было ее ничем унять, вся в мамашу. А стоило только ей заснуть, как Фанни хваталась за свою чертову скрипку. В конце концов Лео согласился поставить грузовики к себе в гараж, чтобы оказать услугу Джо. - Ну нет, это ты брось, - сказал Джо. - Это я оказываю тебе услугу. В любом гараже Нью-Йорка эта сделка обошлась бы мне дешевле, чем здесь. Лео снисходительно рассмеялся. У него чуть не сорвалось с языка: "Что ж, пора бы и тебе помочь мне немножко", - но он сдержался. Пока Лео чувствовал свое превосходство над Джо и даже немного жалел его, он мог проявлять великодушие к брату. - Ладно, - сказал он смеясь. - Пусть будет так. Это ты оказываешь мне услугу. Тэккер хотел поставить свои грузовики в чужой гараж, потому что его начал прижимать пивной синдикат, во главе которого стоял некто по имени "Большой Рэймонд". Когда у Тэккера бывали неприятности, его тактика заключалась в том, чтобы исчезнуть на время со сцены и устраивать свои дела из-за кулис. Но "рэймондовцы" знали об этом и только и ждали, когда Джо спрячет грузовики. Как только грузовики очутились в гараже Лео, рэймондовцы сообщили об этом блюстителям сухого закона, и те, чтобы оказать любезность Большому Рэймонду, с которым у них были дела, произвели обыск в гараже. Обыск был произведен весьма тщательно. Нашли несколько пинт виски под шоферскими сиденьями, гараж опечатали, Лео арестовали, и у него сняли отпечатки пальцев. Имя Лео попало в газеты. О нем писали как о брате известного Джо-Фазана, а одна из газет, проводившая кампанию против сухого закона и гангстеров, опубликовала так называемый "криминальный список" Джо. Об этой стороне своего прошлого Джо ни разу и словом не обмолвился. Джо привлекался к суду несколько раз - все это было еще до войны. В Иллинойсе он отсидел год за грабеж. После войны, в 1925 году, был арестован за вооруженное нападение, но дело прекратили из-за отсутствия улик. "Как это обычно бывает, когда в преступлении замешан член какой-нибудь крупной бандитской шайки, - писала газета, - свидетели обвинения уклонились от дачи показаний. Они не верили, что полиция захочет или сумеет их защитить, если они рискнут выступить на суде". Рэймондовцы ждали, что Джо появится на сцене, чтобы прийти на помощь своему брату. Но Джо знал, что они его стерегут и стоит ему высунуть нос, как это наведет их на след Тэккера. И он не подавал никаких признаков жизни. Лео пытался разыскать Джо. Но адвокат компании, которой принадлежали грузовики, заявил ему, что знать не знает никакого Джо, а в отеле, где жил Джо, Лео ответили, что он выехал, не оставив адреса. Сколько ни ломал себе голову Лео, он мог прийти только к одному-единственному решению: если его любезный братец попадется ему еще когда-нибудь в руки, он из него сделает отбивную, а требуху вывалит в поганое ведро, перемешает с помоями и зароет в яму, да, да, в выгребную яму, где гниет всякая дохлятина. Лео не за что было предавать суду, но в интересах Большого Рэймонда следствие затягивалось до бесконечности. Оно тянулось свыше полугода, после чего дело было прекращено, ибо Тэккер и Большой Рэймонд уже успели поладить между собой. А Лео тем временем лишился своего гаража, и там уже сидел другой съемщик. Через несколько дней после того, как дело было сдано в архив, Джо снова появился у Лео. Он прежде всего спросил о Сильвии и явно обрадовался, узнав, что она поехала в Бруклин навестить своего брата Гарри. Лео едва отвечал на вопросы Джо, а когда тот сказал, что очень сожалеет о случившемся, замолчал вовсе. Он сидел, точно одеревенелый, и в лице его не было ничего, кроме одеревенелости. Они сидели в столовой. Пиджак и жилет Джо расстегнул, но не снял. - Слушай, я вот зачем пришел, - сказал он наконец. - Никто, конечно, не виноват в том, что произошло, но все же мы с Тэккером решили - собственно это я заставил его, - решили как-нибудь возместить тебе убытки. - Нет уж, благодарю, - сказал Лео. Джо надул губы и забарабанил пальцами по столу, Он выдержал не одну рискованную стычку с Тэккером, прежде чем уломал его сделать Лео выгодное предложение. - Брось ты это, лучше будет, - сказал он брату. - Я не нуждаюсь в твоих советах. - Лео проговорил это все тем же ровным тоном, но голос у него дрогнул. - Скажу тебе прямо, - между нами все кончено. Довольно ты высосал из меня крови за мою жизнь, теперь ты и все твои махинации совершенно меня не касаются. Я с этим покончил раз и навсегда. Джо нахмурился. Он рисковал своим положением у Тэккера, стараясь добиться чего-нибудь для Лео. Тэккер не видел оснований заботиться о человеке, который вошел с ним в честную сделку, был честно вознагражден за свои услуги и потерпел убытки по не зависящим от Тэккера обстоятельствам. Джо и сам считал, что у Тэккера нет никаких оснований заботиться о Лео, и все же он долго спорил, горячился, просил, угрожал, пока, наконец, Тэккер не уступил, главным образом потому, что Джо был ему нужен. Тэккер был не такой человек, чтобы делать кому-нибудь добро, если это не сулило ему никакой выгоды. - Я тебя не понимаю, - сказал Джо. Он продолжал нервно барабанить пальцами по столу. Это приносило ему какое-то облегчение, давало выход чувству вины и стыда, превращавшемуся в страх. - Ты же знал, в чем дело. Я ничего от тебя не скрыл. - Ладно! Давай лучше не говорить об этом. - Лео прижал руку к груди. - У меня сердце переворачивается, как только вспомню, - прибавил он. - Мы не виноваты. - Хорошо. Согласен. Я виноват. Если это все, что тебя беспокоит, поговорим о чем-нибудь другом. Есть у тебя письма от жены? Что она пишет? - Я выдержал черт знает какой бой, чтобы урвать для тебя это дельце. Стекольное производство, бутылочный завод в Канаде. Миллион долларов валового доходу, и ты будешь хозяином. Дело вполне законное, абсолютно, по всем статьям. Вот ни на столько чего-нибудь такого. - Джо сложил два пальца и поднял их вверх. - Будешь делать бутылки в Канаде - вот и все! - воскликнул он. - К чему ты все это говоришь? - Ты можешь, по крайней мере, выслушать, о чем идет речь? - Нет, - Лео покачал головой. - Скажу тебе откровенно, я не из того теста выпечен. Я люблю заниматься таким делом, чтобы не нужно было прятаться под кровать. - О, господи Иисусе! Что ты болтаешь? Лео встал. - Где твое пальто? - спросил он. Его голос звучал неестественно ровно. - Ты прости, но ничего не поделаешь. Я не хочу говорить об этом. Мне вредно волноваться, у меня повышенное кровяное давление. Он прошел в переднюю и снял с вешалки пальто и шляпу Джо. Когда он вернулся в столовую, Джо стоял у стола и застегивал жилетку. Лицо у него было красно и хмуро; капли пота выступили между жидкими прядями волос на облысевшей голове. - Я привык так зарабатывать свой хлеб, чтобы не дрожать при этом от страха, - сказал Лео. - Ты уже сделал это однажды, - сказал Джо, указывая на пальто. - У тебя, как видно, вошло в привычку выставлять брата за дверь? - Мне, милый мой, не до шуток. Ты мне недешево обходишься, не забывай этого. Твоя табачная лавка стоила мне тысячу триста долларов, а пока что я получил с тебя только пятьсот. Джо давно уже позабыл об этом долге. - Почему ты не напомнил мне! - воскликнул он. - Я пришлю тебе чек, как только приду в контору. - Благодарю, буду весьма признателен. - Лео чопорно поклонился. Вдруг его прорвало. - Почему не напомнил? Ну еще бы! Конечно! - крикнул он. - Напомнить тебе! Когда это? Когда ты и твой дружок, его превосходительство мистер бандит Тэккер, отняли у меня гараж и сбежали, как крысы? Двадцать тысяч долларов вложил я в это дело! Может быть, ты пришлешь мне чек и на эту сумму, а заодно и на мои скромные личные расходы, которые мне теперь нечем оплачивать? - Да за этим же я сюда и пришел. Ты просишь хлеба, а я принес тебе пирожное. Это хорошее дело, Лео, выгодное. Ты только выслушай меня. Но Лео не хотел его слушать. Он не хотел иметь никаких дел со своим братом - ни законных, ни противозаконных. Если он на это пойдет, он утратит свою власть над Джо и над самим собой. Их отношения станут такими же, какими были в детстве, до смерти матери. - Нет, спасибо, - сказал он. - Вот твоя шляпа и пальто. - Он кинул их на стул перед Джо. Джо не спеша надел шляпу. Он низко надвинул ее на лоб и проверил, опущены ли поля. Пальто он перекинул через руку. - Не знаю, - сказал он, и лицо у него было угрюмое и растерянное. - Всюду и везде братья как-то ладят друг с другом. А где братья заодно, они черт те чего могут добиться. Куда ни погляди, везде так. Что такое фирма Дюпон? Или Гимбелс? Да вообще всякая крупная фирма? Братья, отцы с сыновьями, двоюродные братья даже - в общем, одна семья, и все работают вместе. А у нас что? Ты только одно и знаешь - выставлять своего брата за дверь. - Надеюсь, что в другой раз, когда я вас снова увижу, мосье Дюпон, - лет через двадцать, - я буду более гостеприимен, - сказал Лео. Так события, одно за другим, накапливались в жизни Лео, накладывали на него свое бремя и в конце концов заставили его согнуться под властью Самсона. Это не было случайностью. Филистимляне всегда найдут своего Самсона. Возможность совершить преступление не есть случайность, потому что возможность эта не кажется возможностью тому, кто ее не ищет. Точно так же и необходимость совершить преступление не есть случайность. И возможность и необходимость неизбежно должны появиться, ибо это есть завершение всего предыдущего. 3 Сильвия услышала, как Лео отпирает ключом входную дверь; был уже вечер - в этот день лотерея Лео была пущена в ход. Сильвия быстро прошла из кухни в переднюю и остановилась, поджидая мужа. - Промочил ноги? - спросила она. От дождя пальто Лео серебрилось, а шляпа стала пятнистой. Лео взглянул на свои ботинки. Они промокли насквозь. Он вспомнил, что дождь лил целый день и что он с самого утра ходил под дождем из одного места в другое. - С чего бы это им промокнуть? - сказал он. - Они же целый день пролежали в постели. Сильвия не улыбнулась. Она ничего не знала о лотерее, но уже начала подозревать, что муж втянулся в какую-то азартную игру. - Твои шлепанцы греются под плитой, - сказала сна. - Мои шлепанцы? Может быть, я сегодня именинник, что за мной так ухаживают? - Просто я знала наперед, что ты придешь с мокрыми ногами, в последнее время ты... Лео отвел глаза. Он снял шляпу и пальто и убрал в шкаф. - С каких это пор мокрые ноги стали у нас таким событием? - спросил он, стоя лицом к шкафу. - Разве только, - он отвернулся от шкафа и продолжал нервно усмехаясь, - разве только у кого-то что-то на уме. - Твои мокрые ноги у меня на уме. Схватишь ты простуду, вот что. - Сильвия резко повернулась и ушла на кухню. - Это очень мило с твоей стороны, очень мило, - крикнул он ей вслед, - что ты ухаживаешь за мной, как за именинником. Лео медленно прошел через переднюю в спальню и начал устало стаскивать ботинки и носки. У него были маленькие ноги. От холода они стали совсем белые и скользкие, как ледышки. Он плотно поставил их на теплый шершавый ковер и долго сидел, глядя на свои голые ступни. Он знал теперь, что Сильвия что-то подозревает и что ему придется рассказать ей все. Он и сам не понимал, почему не сказал ей раньше. "Да нечего было говорить-то, - подумал он. - Сегодня только первый день". Утомительный день. И вся неделя была утомительная. И даже все десять дней. Лео все время чувствовал себя утомленным с того самого дня, когда Самсон Кэнди впервые пришел к нему со своим предложением. Все было так непривычно, и он так волновался из-за каждой мелочи и расстраивался, и столько было всякого народу, и со всеми нужно было говорить, спорить, торговаться; нужно было распоряжаться этими людьми, заботиться о них, наблюдать за ними, обманывать их... сотни и сотни людей! И деньги - поток денег, беспрерывно притекающий и утекающий, притекающий кровью и утекающий потом. И номера. Кто бы мог подумать, что три цифры, нацарапанные на клочке бумаги, могут выжать из глаз человека слезы, едкие, как уксус? Да, слезы. Он плакал, пока не узнал, что номер, на который пал выигрыш в первый день лотереи, не так уже плох, как ему показалось, по правде говоря, даже очень удачен, хотя его и уверяли, что это самый обычный оборот, даже чуть ниже среднего. В этот день Лео получил чистого доходу свыше 800 долларов. И это после того, как он отложил 150 долларов на судебные издержки, ибо ему сказали, что за год у него уйдет не меньше 40000 долларов на гонорар адвокатам, на выкуп на поруки, на штрафы за сборщиков, если они попадут в лапы полиции. Цифра эта была взята из практики и являлась определенным стандартом. Лотерейный бизнес, как и всякий другой, был стандартизован от начала до конца. Игроки, сборщики, контролеры, конторские работники и сами держатели лотерей - все отвечало стандарту. Аресты сборщиков были стандартны. Гонорары адвокатам, взносы при взятии на поруки, штрафы, наложенные судом, даже сделки с полицией - все было стандартизовано. Полиция стоила Лео 100 долларов в неделю: 50 долларов начальнику районной сыскной полиции капитану Миллетти и 50 долларов капитану полицейской службы Лекку. Выплата этих сумм означала, что данное лотерейное предприятие, его владелец и служащие будут оставлены в покое. Это был бизнес Миллетти и Лекка. Они не прочь были кое-чем поживиться, пока это не мешало их основному бизнесу, а именно - быть блюстителями закона. - Живи и жить давай другим, - сказал капитан Миллетти. Это был обходительный человек, и он видел, что Лео нервничает. - Страсть к лотерее - свойство человеческой натуры. - Не будь лотерей, было бы что-нибудь похуже, - отвечал Лео. - Правильно. И мы вас не будем беспокоить, если, конечно, нас к этому не принудят. - Ибо у капитана Миллетти как-никак был его основной бизнес, и не будь этого основного бизнеса, он не имел бы побочных доходов, а основной его бизнес заключался в том, чтобы исполнять волю тех, кто сделал своим бизнесом охрану общественных интересов. Если бы эти лица нашли для себя выгодным заставить Миллетти прихлопнуть бизнес Лео и посадить его за решетку, то Лео сел бы за решетку. Но до сих пор этого еще ни с кем не случалось, и было маловероятно, чтобы могло случиться. Впрочем, он, Миллетти, даст знать Лео, если почует что-нибудь неладное. Лео сидел, уставившись на свои маленькие, скользкие, белые ступни. Они блестели в электрическом свете. В голове у Лео с гулом и звоном проносились слова множества людей, с которыми ему пришлось говорить в этот день, а вместе со словами всплывали и лица и, как тени, бежали вслед за словами. Лица сборщиков, контролеров, счетоводов, адвокатов, владельцев конторских помещений, дельцов всякого рода, полицейских, поручителей, агентов, лицо Самсона Кэнди... С Самсоном он был тверд. Ему пришлось быть твердым. Он был озабочен и взвинчен, понимал, что взялся за такое дело, в котором без твердости не обойтись, но не зная, как держать себя с вежливой твердостью, был не столько тверд, сколько груб. Самсон хотел, чтобы ему уплатили за работу, а Лео, мучимый стыдом за свей новый бизнес, не желал даже смотреть на Самсона, не то что ему платить. - Это просто неслыханно, - сказал Самсон, - выжить человека из дела, которое он сам предложил. - Ничего не попишешь. Сначала в глазах, а потом на всем лице Самсона выразилась нерешительность. - Такой сморчок, а задаетесь, - сказал он и, сделав над собой усилие, посмотрел Лео прямо в глаза. - Но я не люблю пускать в ход угрозы, когда я в своем праве. Он намекает на своих борцов, подумал Лео, на боксеров, на шулеров, на всю эту шпану, которую думает натравить на меня. - Хочешь заработать? - Получишь! Я тоже знаю, где ходы найти! - закричал он. Кэнди понял, что Лео имеет в виду Тэккера. - Что вы, мистер Минч, ничего я не хочу, просто я думал, что раз это мое предложение и я потратил время, собирал людей... - Мне вашего не надо. - Лео понял, что победил. Потребность выказать свою твердость была удовлетворена. - Если вы хотите пристроить кого-нибудь из своих сборщиками, пожалуйста. А вы сами можете быть контролером. - Я - контролером? Лео засмеялся. - Вы хоть передо мной-то не представляйтесь, будто не нуждаетесь в деньгах. - И он указал на незажженную сигару в руке Самсона. - Вот доказательство. Самсон ответил, медленно подбирая слова: - Я и не скрываю, что деньги пришлись бы мне кстати. Но откровенно говоря, мне не очень-то охота якшаться с людьми, с которыми вы связаны. Пока Лео молча и неподвижно сидел в спальне, перед ним всплыло лицо Сильвии и тенью побежало вслед за ее словами. "Что я мог ей сказать? - думал он. - Ведь это первый день". Он давно собирался рассказать ей и все откладывал и откладывал, и вот теперь... ну что же, теперь ему уже есть что сказать ей, первый день уже позади. Но у него была еще другая причина молчать. Стыд? Нет. Чего, собственно, ему стыдиться? И, во всяком случае, главное не в этом. Может быть, он боялся, что она не даст ему ввязаться в это дело? Может быть; но все это не то - было еще что-то. Лео знал, что Сильвия стала бы отговаривать его и не смогла бы отговорить, потому что жизнь уже не оставила в нем ничего, что могло бы удержать его от этого дела, - а вот в этом-то он ни за что не хотел себе признаться. Он чувствовал это, пусть так, но чувствовать - это одно, а знать - другое. Лео вздохнул, поднялся и босиком вышел в коридор и через столовую прошел на кухню. Сильвия стояла, наклонившись над плитой. Она в сердцах вытащила туфли из-под плиты, и они валялись посреди кухни. Лео поднял их и, присев к кухонному столу, начал всовывать в них ноги. - Почему ты всегда надо мной смеешься? - внезапно вскрикнула Сильвия. - Я? Смеюсь над тобой? - Ну да! Ты мне ничего не даешь сделать для тебя. - Она сердито бросила шумовку в таз. - Ты мне ни слова не говоришь о своих делах, словно я тебе чужая. Что с тобой случилось, Лео? Почему ты стал таким? - Я не знаю, каким это я стал. - Нет, ты знаешь, знаешь. Это вот теперь, недавно, - с тех пор как ты что-то затеял... бог весть что, и не хочешь мне сказать. - Что же я затеял? - Да, ты что-то затеял, я знаю. - Откуда ты знаешь? - Откуда мне знать? Прочла в газетах. - В газетах? - переспросил он все тем же спокойным, насмешливым тоном. Потом вдруг схватился за край стола. Он усмехнулся, но его раскрасневшееся от кухонного жара лицо сразу посерело, и влажные глаза испуганно расширились, однако он все еще через силу усмехался. Он положил руки на колени и почувствовал, как они дрожат. - Откуда мне еще знать? - продолжала Сильвия. - Ты же мне ничего не говоришь. В чем дело? Ты опять связался с Джо? - Да что я, рехнулся, что ли? - Лео трясло при каждом слове, но он старался говорить ровно, не повышая голоса. - Ну так в чем же дело? Почему ты от меня скрываешь? - Да о чем говорить-то? Вложил несколько долларов в лотерею - вроде тех, что устраивают в церквах, - и хочу посмотреть, что из этого выйдет. - В церквах? - Ну в церквах, в клубах, в... мало ли где; лотерея в общем. Почему не рискнуть несколькими долларами, что я теряю? - Разве есть такое дело? - Есть. Такое же дело, как всякое другое. Сильвия задумалась. Потом покачала головой. - Нет, - сказала она. - Мне сдается, что тут не обошлось без Джо. Это дело не для тебя, Лео, ты сам знаешь, что это не для тебя. - Не для меня, потому что я всю жизнь был простофилей? Ходил на Уолл-стрит и платил за цифры, вывешенные на стене! А теперь будут ходить ко мне и платить за мои цифры. Сильвия долго молча смотрела на него. Он старался выдержать ее взгляд. Но это оказалось труднее, чем подавить страх перед возможным налетом и перед мыслью, что имя его того и гляди попадет во все газеты. Он попытался сделать ироническое лицо. - Кого это ты изображаешь? - выдавил он из себя наконец. - Сару Бернар? - Но тут же отвернулся. Сильвия продолжала смотреть ему в затылок. Ее прикушенная нижняя губа дрожала. - Я выходила замуж не за Джо, - сказала она. - Я бы никогда не вышла за такого человека... проживи я хоть сто лет. - Что ты заладила - Джо, Джо! При чем тут Джо! Я и не видал его. Не знаю даже, где он обретается. - Теперь Лео мог смело смотреть ей в глаза. Сильвия снова задумалась и снова покачала головой. - Мне такой муж, как твой Джо, не нужен, - повторила она. Голос у нее дрогнул. - Я не вынесу такой жизни. Да и не стану ее выносить! Слышишь, Лео? Ни за что! - Ты, кажется, вышла замуж за меня, а не за моих родственников, - пробормотал Лео. Сильвия начала собирать на стол. За ужином и после ужина и пока Сильвия убирала со стола и мыла посуду Лео старался растолковать ей сущность лотерейного бизнеса. От волнения он расписывал ей этот бизнес как только мог. Послушать его, все выходило даже лучше, чем было на самом деле. - Какой же это бизнес, это азартная игра, - твердила Сильвия. Лео кричал: - А что такое бизнес? Я был бизнесменом всю жизнь и, видит бог, не знаю, что такое бизнес! - У тебя был гараж. Это был настоящий бизнес. Почему тебе опять не снять гараж? - А ты думаешь, что гараж - это так уж замечательно? Я там вынужден был воровать - вот что. На каждый галлон бензина была наценка. Два цента в пользу шофера, один - в мою, за то, что я помогал ему обкрадывать хозяина. - Это совсем другое дело. Это ты должен был делать для бизнеса, а здесь самый бизнес... Это вообще не бизнес. - Да? А гараж - что это такое, по-твоему? Жульничество. Жульничество от начала до конца! Что это за бизнес для человека: снимать пустое пространство у одного лица и сдавать его другим и сидеть там. Все это блеф. Чистейший блеф, а не бизнес. - Ну что ты мелешь, Лео. Люди ведь не могут обойтись без гаража. - От меня они гаража не дождутся. Могу тебя уверить. Помнишь, мне иногда приходилось по ночам дежурить в гараже, чтобы дать выходной ночному администратору? Бывало, сидишь там и думаешь: что это за занятие? Блеф. Сплошной блеф. Да и сам я не человек вовсе, а блеф. Есть у меня руки? Ноги? Лицо? Кто я такой? Да разве человек станет заниматься таким, с позволения сказать, делом: снимать пустое пространство, огороженное стенами, у одного и сдавать другому? Ты называешь такой блеф бизнесом? Платить деньги ни за что, делить это ничто на ничто и продавать за кое-что, чтобы жить этим. Сдавать пространство, пустое пространство? - А все же ты на ночь машину на улице не оставишь. Краска портится. И украсть могут. И не разрешается это. - Красть не разрешается. А я крал. Я надбавлял цену для шоферов. - Это совсем другое дело. - Другое, по-твоему? А почему? Объясни. Те же услуги. И тут и там я продаю свои услуги. Люди хотят играть в лотерею. Ведь я же их не заставляю. Тут даже и закон их к этому не принуждает, как с машинами, машины вот запрещают держать на улице, хочешь не хочешь, а ставь в гараж. Нет, людям нужна лотерея, чтобы хоть какая-то надежда светила им в жизни. Сильвия беспомощно покачала головой. - Не знаю, - сказала она. - Ты не знаешь. А я знаю. Сплошное жульничество. Что бы шоферы ни покупали для своих хозяев - шины, насосы, бензин, фары, масло, запчасти - на все я должен был писать дутые счета, чтобы эти жулики могли наживаться, а вместе с ними и я. Это, что ли, бизнес? Перепродавать пустое пространство и воровать где цент, где два - это бизнес? Сейчас, по крайней мере, благодарение богу, я нашел бизнес, в котором можно не воровать. Сильвия вытерла последнюю тарелку. Она повесила полотенце, достала из кухонного шкафа щетку и начала подметать пол. Все это она делала машинально, не думая. Она могла бы убирать свою квартиру в темноте. Она знала каждый бугорок на линолеуме. Это был ее дом с того дня, как она вышла замуж. Когда они были еще молодоженами, Сильвия мечтала о квартире получше и хлопотливо-радостно бегала по городу, готовясь ко дню, когда уже можно и нужно будет перебраться поближе к парку или к детской площадке и снять квартирку с окнами на юг, и рядом со школой, и в приличном районе, где в скверах гуляют приличные дети, и с лифтом, чтобы не таскать по лестнице детскую коляску. Но детей не было, и Лео не находил нужным менять квартиру. К чему это? - говорил он Сильвии. - Дом - это не стены, а люди, которые в нем живут. От самих себя все равно не уедешь. - И Сильвия согласилась. Лео не захотел менять квартиру потому, что денег было не так много, чтобы это помогло ему побороть в себе неуверенность, а Сильвия не настаивала потому, что утратила веру в свою способность создать домашний очаг, а вместе с верой утратила и интерес к нему. Подметя половину кухни, Сильвия сказала, не глядя на мужа: - Ты не думай, что я осуждаю тебя, Лео. Я знаю, как трудно достается хлеб. - Она перестала мести и оперлась на щетку. Впервые за всю их совместную жизнь она вдруг почувствовала, что Лео, в сущности, безразлично, что она о нем думает. Он был потерян для нее. Он был всегда как бы остовом, на котором держалась их жизнь. На нем должен был зиждиться их домашний очаг. Но у них не было детей и не было домашнего очага. И все же у Сильвии всегда было такое чувство, что есть хотя бы остов семьи. Теперь даже это чувство исчезло. Сильвия внезапно поняла, что она ничто для Лео и Лео ничто для нее. Она невольно закрыла глаза, и вокруг них побежали морщинки; голова ее поникла. - Лео! - вскрикнула она и не могла больше вымолвить ни слова. Щетка чуть приметно вздрагивала в ее руках. Лео смущенно смотрел на нее. - Если бы только у нас были дети, - сказала она. - При чем тут это? - От удивления Лео слегка повысил голос. Сильвия отвернулась, прислонила щетку к буфету и, закрыв лицо руками, заплакала. Лео тяжело вздохнул. Он подошел к ней и, став против нее, старался заглянуть ей в лицо. - Ты хотела бы гордиться мной? - спросил он. - Поэтому? - Она покачала головой, не отнимая рук от лица. - Человек может гордиться, если он делает все, что нужно для жены и для себя, - сказал Лео. - Вот тогда он имеет право гордиться. - Я не об этом. - Сильвия положила голову ему на плечо и продолжала плакать. - Нет? - спросил он беспомощно. - Нет? Тогда о чем же? - Он обнял ее и слегка прижал к себе. - Пока нам хорошо друг с другом, - прошептал он ей на ухо, - так что же нам еще нужно? Пока нам хорошо друг с другом, наплевать нам на все остальное. Но она все плакала, беспомощно, безнадежно, и он безнадежно вздыхал и безнадежно гладил ее по плечу. Но лотерейный бизнес и в самом деле был такой же бизнес, как всякий другой, а Лео был "хороший" человек и поэтому мог сделать его "хорошим" бизнесом. Вскоре молва о Лео и о том, как он ведет свое дело, распространилась по Гарлему, и другие держатели лотерей стали подражать ему, потому что это оказалось прибыльным. Теперь можно было без труда отыскать дом игрока, которому повезло. Перед этим домом всегда дежурила толпа в ожидании выплаты выигрыша. Даже если лил дождь, зрители не расходились, - одни прятались в подъездах, другие выглядывали из окон. Как только появлялась машина Лео, сбегалось человек двадцать - тридцать. Обычно мальчишки первые замечали зеленый открытый автомобиль, который Лео приобрел "для бизнеса", и бежали за ним следом. Когда автомобиль останавливался, они подходили поближе и ощупывали его, как деревенские ребятишки ощупывают фургоны бродячих цирков. - Вот это да! - замечал кто-нибудь из мальчишек, и остальные отвечали: - Угу! - Когда Лео выходил из машины, они принимались обсуждать, что он мог бы купить, если бы выложил сразу все свои деньги на прилавок. Они были убеждены, что он самый богатый человек на свете. Шофером у Лео был Эдгар, черномазый, костлявый парень в роговых очках, придававших ему солидный вид. Эдгар был не только шофером Лео; каждый день после полудня он объезжал все приемочные пункты, забирал лотерейные билеты, оставленные там контролерами, и привозил их к Лео в контору, которую все называли банком. Он также исполнял обязанности секретаря и главного помощника Лео. В машине Лео всегда сидел на переднем сиденье рядом с Эдгаром, а контролер, сборщик которого продал выигравший билет, занимал заднее сиденье. Сам сборщик обычно находился в это время в доме игрока, ожидая выплаты своих десяти процентов. Никто из зрителей не уделял особого внимания ни контролеру, ни Эдгару. Все смотрели на Лео. Они следили за каждым его движением, когда он не спеша вылезал из автомобиля и не спеша входил в подъезд, отмечали влажный блеск его глаз, улыбку, застывшую на землистом лице. Из задних рядов доносились восклицания: - Носильщика, хозяин? - Смотри не надорвись, хозяин! - Выкладывай деньги здесь, хозяин, - стоит ли тащиться по лестнице! В задних рядах смеялись и толкались, наперебой отпускали шутки, но передние ряды хранили молчание. Те, кто стоял ближе к Лео, не улыбались и смотрели на него, приоткрыв рот. Они смотрели на Лео, как голодный смотрит на пищу. Мальчишки неслись по лестнице впереди Лео; остальные шли за ним следом. Толпа подымалась по грязной темной лестнице, словно стая вспугнутых птиц. Шум и гам, смех, топот и шарканье ног наполняли спертый, прокисший воздух. Контролер поднимался вместе с Лео. Эдгар оставался внизу в машине. Для Лео обычно бывала приготовлена бутылка виски. Она дожидалась его на столе рядом с вытертыми до блеска стаканами и тарелкой с домашним печеньем или пирогом. Виски было дешевое, того сорта, который негры зовут "Кинг-Конг", и Лео к нему не притрагивался. - Никогда не мешай выпивку с делом, - изрекал он тоном проповедника и оглядывался вокруг, чтобы удостовериться, был ли он услышан и понят. Если его слова производили надлежащее впечатление, он грозил бутылке пальцем и добавлял: - На дне ее таится больше горя, чем на кладбище. - Аминь, - шепотом отзывалась аудитория, и все устремляли задумчивый взгляд на бутылку. Но если проповедь не удовлетворяла публику и к Лео продолжали приставать, чтобы он пропустил стаканчик, он тут же менял тактику: - Если я буду пить в каждом доме, где мне нужно платить, - говорил он, - я все спутаю. - Он любил напоминать о том, что выигрыши выплачиваются каждый день и счастливчик не один - их много. Впрочем, Лео сам выплачивал только крупные выигрыши - свыше 100 долларов. Все остальные выплачивались контролерами, а Лео только выдавал деньги. Лео передавал игроку деньги из рук в руки. - Самые свеженькие - прямо из-под машины, - приговаривал он, отсчитывая бумажку за бумажкой. На каждое его слово толпа отзывалась смехом. Все были в приподнятом настроении. Лео старался говорить громко, так, чтобы даже те, кто не сумели проникнуть в комнату и теснились в передней, поднимаясь на цыпочки и вытягивая шеи, могли его слышать. Толпа, заранее скаля зубы, ловила каждое его слово. Лео вел себя здесь, словно актер на сцене. Выплата выигрышей была лучшей рекламой для бизнеса, и, когда Лео не выплачивал выигрыша сам, он заботился о том, чтобы контролеры так же, как и он, пускали пыль в глаза. Лео купил кольцо с крупным рубином. Вместе с большим зеленым автомобилем оно должно было убеждать его клиентов в том, что он человек с деньгами. Лео носил кольцо на правом мизинце, где рубин выглядел особенно внушительно. Он купил его у одного из своих поручителей, которому, по его словам, кольцо досталось от клиента. Кольцо не годилось Лео. Оно было мало для его коротких пухлых пальцев, и впившийся в толстый мизинец рубин был похож на красное, стертое до кости мясо. Когда Лео отсчитывал деньги игроку, он как можно дальше отставлял мизинец с кольцом и помахивал им перед каждой выплачиваемой бумажкой. Это вызывало смех, а кроме того рубин играл ярче. - Глаза бы мои не глядели, - говорил Лео и покачивал головой. Его короткое круглое туловище походило при этом на пистолет со взведенным курком. Верхняя часть, прямая, как палка, чуть пригибалась к человеку, которому он платил, и зад выпячивался, как у старомодного франта. Серое лицо с комической грустью склонялось над деньгами, а вылупленные глаза вращались во все стороны, вбирая в себя окружающих и вовлекая их в игру. - Давай, давай! - кричала толпа. - Раскошеливайся! Лео понемногу привык к своему шикарному автомобилю, но к кольцу он так никогда и не мог привыкнуть. Возвращаясь домой, он клал его в жилетный карман. Но в интересах бизнеса он вынужден был выставлять его напоказ, как вылощенный денди на подмостках. Прежде чем производить выплату выигрышей, Лео всегда заезжал сначала в банк, чтобы взять там новую стодолларовую бумажку. Она нужна была ему для эффектного финала всей сцены. Управляющий банком никогда не упускал случая поболтать с Лео. Он уже давно старался уговорить Лео держать свою наличность в его банке. Сначала управляющий повел дело исподволь. - Вы же знаете, мистер Минч, - говорил он, - мы существуем для того, чтобы обслуживать вас. Вы можете делать у нас любые вклады, я хочу сказать - в любой форме, какая вам подойдет. В то время Лео еще не знал, как будут относиться к его бизнесу. - Вот как, это очень удобно, - отвечал он, и на этом дело кончалось. Но мало-помалу мистер Пирс отбросил излишнюю щепетильность и подошел к делу напрямик. - Все держатели лотерей пользуются ближайшими банками, - сказал он. - Если держать всю свою наличность в банке, - сказал Лео, - придется заходить сюда каждый день за деньгами для выигрышей. А к чему людям знать, что всякий раз, выходя отсюда, я уношу в кармане целое состояние? - Это наша забота. - Телохранителя мне дадите? - Тогда вам нечего будет бояться. - Это мне-то? Полицейского в телохранители? Охранять мои деньги, мой бизнес? - А почему бы и нет? - Почему? Да как вам сказать... право, даже не знаю. Но мне это что-то не нравится. Как-то не по душе. Пирс выглядел, как прирожденный банкир. У него были бледные губы, светлые волосы, он носил очки без оправы, и вообще все в нем было аккуратно и на месте. - Я хочу вам кое-что сказать, мистер Минч, - начал он и в упор посмотрел на Лео. - Я хорошо знаю этот район, я здесь работаю уже пятнадцатый год. Говорят, что банкир - человек без сердца, а между тем сколько сердец раскрывалось здесь, у моего стола, сколько тайн записано в моих гроссбухах, и я имею основание считать, что мне известно кое-что о сердцах здешней публики. - Я бы не сказал, что банкир - человек без сердца. Каждый так или иначе человек, чем бы он ни занимался, чтобы добыть кусок хлеба. Пирс рассмеялся, потом снова стал серьезен. - Я хочу сказать, - продолжал он, - что ваш бизнес отвечает запросам нашего района. Он дает людям удовлетворение и надежду. Если бы каждый вел свои дела так, как вы, все бы шло куда лучше здесь, в нашем углу, а следовательно, и во всей стране. Лео покраснел от удовольствия. - Честность - лучшая политика, - сказал он. Пирс рассмеялся с несколько преувеличенной сердечностью, но даже и тут Лео воздержался от вклада. Он хранил свою наличность в металлической коробке под полом стенного шкафа в спальне. Иногда в коробке накапливалось свыше 45000 долларов, и, когда Лео вешал в шкаф свой двадцатидолларовый костюм или восьмидолларовую пижаму, он чувствовал присутствие денег у себя под ногами. Это было все равно, что стоять на мине. Выплачивая выигрыш, Лео приберегал стодолларовую бумажку для финала. Он хрустел ею, прежде чем протянуть игроку. Она взлетала в его руке перед толпой, словно свистящий бич, а вслед за этим почти неизменно повторялось одно и то же: игрок держал бумажку обеими руками, и все проталкивались поближе, чтобы посмотреть на нее. - Кто же мне разменяет это? - спрашивал игрок. - Да, это вопрос, - говорил Лео. - Куда я денусь с этой штукой, хозяин? Бармена хватит удар, если я выложу ему это на стойку. - Вот, вот, потому-то я вам ее и дал. Все кругом смеялись, и игрок смеялся тоже, довольно неуверенно. Смех длился недолго. Он внезапно обрывался, и люди, притихнув, замирали на своих местах. Этой минуты и ждал Лео. Как только все стихало, он начинал свою речь. - Вам придется пойти в банк, чтобы разменять ее, - говорил он. - Так вот, что я думаю: если вы хоть раз попадете в банк, что-нибудь дельное может прийти вам на ум. - Лео окидывал взглядом аудиторию. - Слушайте! Я хочу, чтобы вы все меня слышали и запомнили, что я скажу, - на тот случай, если кто-нибудь из вас выиграет. Например, человек идет в дансинг. Что происходит? Какой у него соблазн? Соблазн потанцевать. Человек идет в бар. Что тут происходит? Он ест сэндвич с сыром? Нет. Его соблазняет кружечка пива. Такова человеческая натура, и ничего тут дурного нет. Это хорошо, потому что этим движется мир. К чему сводится все, что делают люди? К соблазнам. К соблазну подработать денег, повеселиться и так далее. Но человек не должен быть разиней. Да, да, человек не должен быть разиней, он должен уметь ворочать мозгами и ходить в такие места, где его будет соблазнять что-нибудь стоящее. Человек идет в банк. Что его тут подмывает сделать? Отложить кругленькую сумму про черный день. От этих слов в комнате веяло теплом. Обычно речь производила должное впечатление. Мистер Пирс сказал Лео, что за три года его лотерейной деятельности свыше двухсот новых счетов было открыто пресловутыми стодолларовыми бумажками. - Они редко у нас залеживаются, - добавил мистер Пирс. - Но это уже не ваша вина. Я считаю своим долгом сказать вам, что очень ценю ваше влияние в нашем квартале. - Он все еще надеялся, что Лео согласится держать свою наличность в банке. Но случалось, что игрок стоял на своем и требовал, чтобы Лео разменял ему стодолларовую бумажку. - Что же, деньги ваши, - говорил тогда Лео. - Не мне вас уговаривать. Если все будут класть деньги на книжку вместо того, чтобы покупать лотерейные билеты, мне, пожалуй, придется продать вот это. Высоко подняв руку с оттопыренным мизинцем, он помахивал ею, и рубин, точно капля крови, алел на его пальце. Деньги притекали изо дня в день и изо дня в день утекали. Лотерейное дело процветало не хуже всякого другого бизнеса, и если кто и роптал, то без ощутимых последствий. Существовал закон, при помощи которого бизнесмены из муниципалитета могли бы прихлопнуть все дело, но оно их не интересовало. Оно, в сущности, ни для кого не создавало конкуренции. Деньги, пущенные в оборот, не уплывали за пределы одного городского района, и каждый мог урвать что-нибудь для себя. Применение закона, запрещающего лотерею, могло быть выгодно только тем, чей бизнес состоял в поддержания закона и порядка или в сколачивании политического капитала. Но так как ропот был либо слишком слаб, либо вызван искусственно, то, не видя барыша впереди, даже и эти бизнесмены не считали нужным вмешиваться. А для успокоения общественного мнения время от времени производились аресты, особенно в легких случаях, то есть, когда сборщика заставали с поличным - с лотерейными билетами в руках. Итак, лотерейный бизнес оказался для Лео самым удачным делом из всех, какие ему когда-либо подвертывались под руку. Лотерея давала ему деньги и возможность быть "хорошим" по отношению к множеству людей и даже чувствовать себя в безопасности. Быть может, он прожил бы так остаток своих дней, радуясь своей безопасности и обуздав чувство неуверенности, но ему пришлось жить в несчастливое время. Он родился во времена Рокфеллера, и вся его жизнь прошла в том, что он, как заяц, которого травят гончие, бросался от торговли шерстью к доставке на дом масла и яиц, от масла и яиц - к продаже недвижимости, от недвижимости - к аренде гаража и, наконец, - к лотерее... Он кидался с места на место, ища норы, в которой мог бы притаиться и обрести покой в мире растущего крупного бизнеса. Но все эти метания лишь приблизили его к временам Гитлера, когда крупный бизнес, алчный и торжествующий, спустив со своры свои тресты и монополии, подбирался даже и к заячьим норам. ЧАСТЬ ВТОРАЯ. В ЖИЛИЩАХ БОГАЧЕЙ 1 В конце ноября 1934 года Эдгар вошел к Лео в кабинет его частной конторы. - Там какой-то человек хочет вас видеть, - сказал Эдгар. - Говорит, что он ваш брат. - Эдгар был явно взволнован. Он слышал о Джо-Фазане Минче, но никогда не говорил о нем с Лео. - Мой брат? - Лео нахмурился. - Как он выглядит? - Как самый заправский индюк, с хвостом и с перьями, - сказал Джо. Он стоял в дверях, широко улыбаясь. На нем было темно-зеленое пальто с зеленым бархатным воротником и темно-зеленый костюм. Рубашка была желтая со светло-коричневым галстуком, и коричневый шелковый носовой платок выглядывал из бокового кармана пиджака. - Я растолстел, верно? - спросил он. - Может быть. Не знаю. Откуда мне знать? - Лео не встал, со стула. Он сидел и хмурился. Эдгар остановил пристальный, встревоженный взгляд на Джо, потом выскользнул из кабинета и прикрыл за собой дверь. В конторе было всего две комнаты, и Эдгар работал в первой из них. Лео пользовался этой конторой наряду с основным помещением, которое именовалось банком. Джо потолстел. Ему уже стукнуло пятьдесят. У него появилось брюшко, красное лицо стало дряблым и морщинистым. Когда он снял шляпу, Лео с огорчением увидел, что голова у Джо почти совсем лысая, а остатки волос - седые. Лео все еще думал о своем брате, как о мальчишке. Джо привел к брату бизнес. Этот бизнес был не совсем приятного свойства. Предложение, которое Джо собирался сделать брату, было для Лео очень выгодным. Оно могло превратить его в богача. Однако Джо знал, что убедить Лео будет нелегко, и знал также, что если Лео не согласится на сделку добровольно, то его к этому принудят. А если придется применить силу, то Лео может и пострадать. Тэккер узнал про лотереи и решил слить все банки и создать объединение. Его метод был несложен - им пользовались испокон веков все монополисты. Предполагалось сначала разорить держателей лотерей, а затем прибрать их дело к рукам. Тэккер знал, что, по существующему поверью, число 527 приносит удачу перед днем Благодарения - праздником в память первых колонистов Массачусетса - и что многие игроки ставят на это число, а также на различные комбинации из составляющих его цифр: 257, 275, 572, 725, 752. Если бы выигрыш пал на один из этих номеров, это привело бы к краху большинства лотерейщиков. Тэккер решил заплатить 25000 долларов кому следовало, чтобы обеспечить выигрыш одного из этих номеров в среду, накануне дня Благодарения. Итак, в будущую среду все лотереи лопнут; когда же их владельцы начнут метаться в поисках денег, чтобы спасти свой бизнес, Тэккер окажется тут как тут. Он одолжит им деньги при условии, что две трети доходов с каждой лотереи будут отныне поступать в его карман. Тэккер послал Джо в Гарлем подготовить почву для задуманной им аферы. Выбор пал на Джо, потому что он был братом Лео. Тэккеру нужен был человек, которому он мог бы довериться и который знал бы дело. Тэккер полагал, что довериться он может Джо и что Лео введет своего брата в курс дела. Тэккер нуждался в Лео. Лео был одним из самых крупных лотерейщиков. При этом Тэккер понимал, что Джо единственный человек, который после истории с гаражом может вынудить у Лео согласие присоединиться к объединению. Однако Тэккер ни словом не заикнулся об этом Джо. Он сказал, что поручает ему дело в знак особой милости. Для Джо сняли помещение под контору в Гарлеме, где он с помощью Герберта Рудди, поручителя большинства лотерейных банков в районе, должен был для вида открыть собственный банк. Сделано это было затем, чтобы банкиры, когда наступит крах, знали, куда обратиться за деньгами. Тэккер требовал, чтобы все было сделано чисто. Зная, что ему придется работать с теми самыми лотерейщиками, у которых он отнимет две трети их бизнеса, он не хотел, чтобы они на него точили зубы. Один-единственный раз номер, на который падет выигрыш, будет подтасован. Только трое людей знали, что задумал Тэккер: он сам, Джо и адвокат Тэккера Генри К.Уилок. Тэккер предупредил их, что если они хоть единым словом обмолвятся о его затее или вздумают сами поставить на 527 и тем заронят подозрение, что им заранее было известно, какой номер выиграет, тогда с ними все будет кончено. - Вам обоим крышка тогда! По всем статьям крышка, поняли? - сказал он. Они отлично его поняли. В свое время Тэккер был самым настоящим убийцей. Быть может, Тэккер и его банда не так уж часто были повинны в смерти людей, как это приписывала им молва, и, вероятно, отправили на тот свет меньше народа, чем автомобильные промышленники или стальные короли в борьбе против профсоюзов, но, во всяком случае, Тэккер начал свою карьеру с убийства и не брезговал им и по сей день. Конечно, не все лотерейщики непременно обанкротятся; кроме того, кое-кто сумеет раздобыть денег на стороне и будет продолжать свое дело. Но Тэккер предусмотрел и это. Объединение будет достаточно мощным, чтобы переманить клиентов у любого конкурента. А если бы и этого оказалось мало, Тэккер всегда мог натравить на лотерейщиков полицию и выставить их из бизнеса. Словом, как ни кинь, затея сулила барыш, и Джо выговорил у Тэккера довольно выгодные условия для Лео. Банк Лео должен был стать N_1 в объединении. Те же банки, которые будут нуждаться в слишком большой сумме денег, чтобы поправить свои дела после краха, не получат ничего. Они будут предоставлены своей судьбе и лопнут. А их контролеры и сборщики перейдут к Лео. Кроме того, Джо, желая спасти Лео от разорения, решил уговорить его присоединиться к объединению до краха. Уилок был против этого, и Тэккер сначала тоже. - Если мы перетянем его к себе до краха, - стоял на своем Джо, - он может нам пригодиться для переговоров с другими лотерейщиками. Уилок говорил, что тогда Лео узнает или, во всяком случае, может догадаться, что выигравший номер был известен заранее, а если один человек будет про это знать, следовательно, узнают все. Джо возражал, что Лео ни за что не догадается, а когда все будет кончено, не станет болтать себе же во вред, потому что сам к тому времени будет уже связан с объединением. Тэккер все не соглашался, и Джо сказал, пусть они тогда ищут себе кого-нибудь другого, а он не станет обирать родного брата ни ради Тэккера, ни ради Уилока, ни ради кого бы то ни было. Он хочет дать ему возможность спасти свои деньги. Уилок сказал - хорошо, они обойдутся и без Джо, а Тэккер убеждал Джо смотреть на вещи здраво. - Я и смотрю здраво, но ведь я все-таки человек, - ответил Джо. - В конечном счете твой брат только выгадает. - А иначе разве я бы согласился? - Ну, так в чем же дело? - А в том, что не могу я выкинуть из головы - в печенках у меня сидит, - что этот несчастный простофиля всю жизнь работал, как сукин сын, за какие-то гроши. Джо стоял, опустив голову. Лицо его выражало смущение и внутреннюю борьбу. Тэккер взглянул на Уилока, но тот сжал губы и отрицательно покачал головой. В конце концов, Тэккер сказал - ладно, пусть Джо принимается за дело, но только пусть глядит в оба и держит язык за зубами. Джо дал слово, что будет молчать и скажет Лео только, что создается объединение и он может войти в него на выгодных условиях. - А если он будет валять дурака, - сказал Джо, - я натравлю на него полицию. Тогда уж он сам прибежит ко мне, чтобы я его выручал. А я скажу: войдешь в объединение - уладим дело. Тэккер пожал плечами. - Если тебе хочется пугать своего брата полицией, пожалуйста, - сказал он. - Так или иначе, после среды он вступит в мое объединение. И вот теперь Джо старался растолковать Лео, что это будет за объединение и почему оно успешней поведет дело, нежели отдельные банкиры, и на каких выгодных условиях Лео может в него войти. Лео некоторое время слушал молча, потом вдруг сказал: - Это шантаж, - и Джо умолк. - Ты сам знаешь, что это шантаж, - повторил Лео. Раньше это отнюдь не представлялось Джо в таком свете, но сейчас, лицом к лицу с Лео, он вдруг почувствовал, что все это действительно пахнет шантажом. Джо опустил глаза и принялся рассматривать свои ногти. - Мне казалось, что это неплохая идея, - сказал он. - Ты со своими приятелями хочешь отобрать у меня мой бизнес, над которым я столько трудился, и тебе кажется, что это неплохая идея? - Никто ничего не отбирает, просто происходит слияние. - По-твоему, это слияние, а по-моему - разбой. У Джо был растерянный вид. - Что я тебе сделал, за что ты так поступаешь со мной! - вскричал Лео. Джо угрюмо смотрел в угол. - Я стараюсь сделать, как для тебя лучше, - сказал он. - Да разве такой человек, как ты, может знать, что для меня лучше? Если ты действительно хочешь сделать мне одолжение, убирайся отсюда вместе со своими идеями. "Это уже третий раз, что он выставляет меня за дверь", - с раздражением подумал Джо. Раздражение заглушило в нем чувство вины. Теперь он взглянул Лео прямо в глаза. - Смотри! - сказал он. - Я так и сделаю. - Пожалуйста. - Лео указал рукой на дверь. - Проваливайте к черту на рога, господин шантажист, охотник до чужих бизнесов. Джо сделал над собой усилие и взял себя в руки. - Беда с тобой, - сказал он. - Ты вечно ругаешься и не слушаешь, что тебе говорят. - Хватит с меня того, что я слышал. - Лео встал и окинул взглядом свой кабинет. Стоя вполоборота к Джо, он вдруг крикнул: - Родной брат, как бандит, нападает из-за угла! Джо вскочил. - Если бы я не был твоим братом, поверь, я бы с тобой и толковать не стал. Ведь я тебе предлагаю равные условия с учредителями. Неужели ты этого не понимаешь, безмозглый ты дурак? - Равные условия? Так. Значит - грабить вместе, добычу - пополам? - Замолчи! - Не замолчу! Ты жулик и хочешь, чтобы и я стал жуликом. - Замолчи! Говорят тебе, замолчи лучше! - Правда глаза колет? - Черт тебя подери! Замолчишь ты наконец? - и Джо угрожающе двинулся на брата. - Не хочешь слушать - убирайся. Джо остановился. Кулаки его разжались, и он вдруг рассмеялся. - Ты все такой же сумасшедший, как был всегда, - сказал он. - Напоминает мне детство. - Он повернулся, пододвинул стул поближе к столу Лео. - Подожду, пока ты остынешь, - сказал он и сел. - Тогда начнем сначала, с того места, когда ты полез на стенку. Он закинул ногу на ногу, не спеша достал из кармана сигару, откусил кончик и, зажав его между губами, медленно огляделся, ища куда бы сплюнуть. В конце концов, он бережно взял его двумя пальцами и бросил в пепельницу на столе. Затем порылся в жилетном кармане, достал спичку и воткнул ее в сигару с другого конца. Он осторожно всовывал спичку и крутил ее между пальцами, расчищая отверстие. Потом бросил спичку в пепельницу, достал из другого кармана серебряную зажигалку и закурил. Глубоко затянувшись, он перевернул сигару другим концом и посмотрел, ровно ли курится, а в это время губы его выпустили, словно вздох наслаждения, струю голубоватого дыма. Лео с минуту наблюдал за ним, потом подошел к столу, взял уже прочитанное письмо, в котором ему предлагали купить доходный дом, на что он решил ответить отказом, и углубился в чтение. - Теперь выслушай меня, - сказал Джо. - Я тебе сейчас все объясню. Только не прерывай меня, а то я уйду. Лео резко обернулся. - А я тебя сразу перебью, - сказал он. - Можешь убираться. - Лео, ради бога. - Я занят. Тебе, как видно, мало намека, так вот я прямо говорю: я занят! - Ну хорошо, ты уже сострил, облегчил душу, теперь можешь выслушать меня. Синдикат будет создан, хочешь ты или не хочешь. Каждому лотерейному банку в городе будет сделано предложение присоединиться. Я прежде всего пришел к тебе, потому что ты мой брат. - Не интересуюсь. - Я уже договорился, что ты будешь самым главным в бизнесе; мы с тобой будем заправлять всем синдикатом, всеми лотерейными банками в Нью-Йорке. - Не интересуюсь, я уже сказал. - Не интересуешься? Так-таки и не интересуешься? Что ты из себя строишь? Будто я не знаю, как ты здесь под маркой Тэккера свое дело разворачивал. Я уже три года, нет, четыре года, как об этом знаю. - То есть как это я разворачивал? Докажи! - закричал Лео. - Ничего я не делал, слова не сказал. Наоборот, всем говорил, что никакого отношения к Тэккеру не имею. Мне не верили. - Да ты не бойся меня, я ведь не о том. Если можно развернуть большое дело, пользуясь только маркой Тэккера, представляешь, что будет, если он сам явится с барабанным боем? - А мне наплевать на это. - А я тебе объясняю, что не тебе с ним тягаться. У него все будет в общем котле, никому не придется нести расходы ни по налогам, ни на подмазку. За все будет платить синдикат. Так что тебе, с твоими накладными расходами, перед ним не устоять. - Ты хочешь, чтобы я тебе дал ответ сейчас? - сказал Лео. - Так вот - я не согласен. - Господи боже мой, перестань же валять дурака наконец! Ты знаешь, что станет с твоей лотереей, когда синдикат начнет действовать? Он оставит тебя ни с чем. И ты, и твоя лотерея - все полетит к черту, ломаного гроша не будет стоить. Тебе сколько сейчас? Пятьдесят два, пятьдесят три? - Пятьдесят четыре. - Ну вот, пятьдесят четыре года, и в один прекрасный день ты очутишься на улице без гроша за душой. И не приходи ко мне тогда, я ничем не смогу тебе помочь. Я не хозяин. Тэккер - хозяин. - У меня есть свое маленькое дело, и я буду заниматься им, а Тэккер пусть занимается своим, - закричал Лео. - А если вы хотите украсть его у меня - ну что ж, крадите. Вот и все. - Лео, да перестань же ты, никто не собирается красть. - Не желаю я слушать твои угрозы. Слыханное ли это дело? Чтобы родной брат вламывался в дом и приставлял нож к горлу! Нет, нет и нет. Я не согласен. Это мое последнее слово. Нет и нет. Слышал, что я сказал? Нет. - Как это пишется? - спросил Джо. Лео в упор посмотрел на брата. Лицо его побагровело от волнения. - Как тебе не стыдно, Джо? - сказал он дрожащим голосом и быстро опустил голову. "Вот пытка", - думал Джо. Но если бросить все и уйти, так Лео придется еще хуже, и тогда Джо вечно будет винить в этом себя. Нет, надо во что бы то ни стало спасти Лео. - Я вижу, что ты ни слова не понял из того, что я тебе говорил, - сказал он. - Знаешь только одно - орать. - С виду совсем не заметно было, что Джо так страдает; он вспотел немного, только и всего. - Так вот выслушай меня, выслушай и не ори. Учреждается синдикат... - А я не слушаю. - ...он объединит все ваши банки и создаст одно дело, которое можно вести куда экономнее, на широкую ногу. Вот я и говорю учредителям... - Ты что - сам с собой разговариваешь? - ...говорю им, у меня есть для вас подходящий человек, чтобы управлять всем объединением, когда оно будет создано. Это мой старший братец, спокойный, разумный, уравновешенный Лео. Дело он знает. Знает всех в Гарлеме. И его там любят. Когда вы с ним договоритесь и он уступит вам свой банк, тогда он поможет вам договориться с другими лотерейщиками и потом станет вести все дело. Разве это плохо? Чего можно еще желать? - Чтобы ты оставил меня в покое! - Ты не понимаешь. Многие дельцы, покрупней тебя, продали бы родную мать, чтобы получить то, что я тебе предлагаю. - Я все прекрасно понимаю, - сказал Лео. - Собралась шайка гангстеров и объявила себя синдикатом. Шайка каторжников с обрезами в грязных лапах - вот что такое ваш синдикат, любезный мой братец. - Ничего ты не понимаешь, ровным счетом ничего. Я тебе говорю - крупные дельцы, крупнейшие воротилы Нью-Йорка. - Ну а я с такими людьми не желаю иметь никакого дела. - Это твое последнее слово? Подумай хорошенько, прежде чем сказать окончательно да или нет. - Подумал. Хорошенько подумал. Окончательно - нет. - Ну что ж. Ладно. Джо встал, надел пальто, оправил под пальто пиджак. Не спеша надел шляпу. - Ты, надеюсь, понимаешь, что твой отказ не помешает созданию синдиката. Синдикат будет создан, а те, кто в него не войдет, кого мы не захотим принять, те скоро взвоют и вылетят в трубу вместе со своими лотереями. Когда и ты взвоешь, не приходи ко мне. Будет поздно. Как только я выйду за дверь, для тебя все будет кончено. Тебя вышвырнут вон. - Всего хорошего, - сказал Лео. Он взял письмо с описанием доходного дома, от которого уже решил отказаться, и принялся перечитывать его. Джо оперся руками о стол, наклонился, приблизил свое лицо к самому лицу Лео. - Неужели ты не понимаешь? - сказал он. Джо произносил слова быстро, но с усилием. - Мы с тобой вдвоем держали бы все в руках. Можешь ты понять или нет, что я тебе предлагаю? Неужели тебе нужно все вбивать в голову? Ты всю жизнь лез из кожи вон, чтобы свести концы с концами, а теперь я раздобыл для тебя лакомый кусочек и подношу тебе на блюдечке. Ты будешь богачом, Лео. - Ты хочешь и из меня гангстера сделать. Вот что я понимаю. - О, черт! - Джо выпрямился и крикнул в пространство: - Черт! Черт! - Он толкнул стол ногой. - Ты хочешь из меня сделать настоящего гангстера крупного калибра, так, чтобы все от меня шарахались, - сказал Лео. Джо страдал. Он запрокинул голову, закрыл глаза; руки его сжались в кулаки и оттопырили карманы пальто. Он покачал головой и направился к двери. Потом повернулся и снова подошел к Лео. - Обещай мне, - сказал он, - обещай, по крайней мере, что посмотришь, что именно тебе предлагают, прежде чем решить окончательно - да или нет. Зайди в контору к Уилоку и погляди на смету. - Не знаю, кто такой Уилок и где его контора, и не собираюсь глядеть на смету, чтобы узнать, чего стоит мое собственное дело. - Генри Клэй Уилок. Юрисконсульт синдиката. У него все расписано черным по белому, решительно все: что ты получишь за свою лотерею и какова будет твоя доля - все до цента. - Ничего не выйдет. - Окончательно? - Да, окончательно. Окончательно - нет. Я тебе это сказал, как только ты рот раскрыл, и буду повторять, хоть бы ты со своим жуликом, бандитом, с адвокатом этим, уговаривал меня, пока не лопнешь от натуги. Мой ответ - нет. Нет. Окончательно, решительно и бесповоротно - нет. Джо в раздумье поглядел на брата. От волнения его багровое лицо покрылось пятнами, губы подергивались. - Я все-таки не думал, что ты такой дурак, - сказал он. - Очень хорошо. Теперь ты знаешь. Может быть, оставишь меня в покое? - Все горе в том, что ты - маленький человек, - сказал Джо. - Когда дело маленькое - ты молодец молодцом. А подвернись что-нибудь покрупнее, так ты уже готов, напустил в штаны. - Внезапно он весь изогнулся и продолжал, кривляясь и жеманничая: - Ох, нет, нет! Все это для меня? Так ужасно много? Все это для бедного маленького Лео? - сюсюкал он. - Ох, нет! Этого не может быть! Тут какая-то ошибка. Это, верно, для кого-нибудь другого! - Очень смешно. Почему бы тебе не попытать счастья в кино? - Смешно? По-твоему, это смешно? Нет, это печально. Печальнее этого ты еще ничего не видел. Тебе стоит только руку протянуть, и все будет твое, на, бери! Ты мог бы, кажется, поверить мне, своему родному брату. Но ты не в состоянии даже руку протянуть. Кишка тонка! Не можешь даже взять то, что твое, что валяется у тебя под ногами. Поэтому ты всю свою жизнь был мелюзгой и останешься таким до самой смерти. - Раньше у тебя смешнее выходило, - сказал Лео. Джо медленно подошел к брату. Просительно протянул к нему руки. - Пойдем со мной, - сказал он. - Не сейчас. Завтра утром. Посмотришь, что Уилок заготовил. Увидишь сам, что это тебе даст. Слепой бы увидел. Ты станешь настоящим богачом. Лицо Лео не выражало ничего, кроме упорства. - Да что тебе пяти центов на метро жалко! - воскликнул Джо. Он вытащил из кармана монету и изо всех сил швырнул ее об пол. - На! - крикнул он. - Возьми пять центов. Истрать их на метро - и ты разбогатеешь! - Не хочу я богатеть, - сказал Лео. - Одного я сейчас хочу - чтобы ты перестал орать. У меня голова разболелась от твоих воплей. - Конец! - Джо сплюнул на пол. - Ты этого хотел, ты это получишь. Упрямый болван, сукин сын! Он вышел и хлопнул дверью, а Лео взял письмо с описанием дома, который он решил не покупать, и долго сидел, уставясь в бумагу и ничего не видя. Джо зашел в табачную лавку за углом и стал разыскивать по телефону Тэккера. Он знал, что ему нужно теперь делать с Лео. Это была его собственная идея. Но его мучил стыд, и ему хотелось, чтобы кто-то другой приказал ему это сделать. Он звонил по семи телефонным номерам. По первому ответили, что у Тэккера как будто назначено днем свиданием с Уилоком. Следующие пять номеров не отвечали вовсе, и, наконец, по седьмому Джо заявили, что о местонахождении Тэккера ничего не известно. Тогда Джо сделал попытку разыскать Уилока, но Уилока тоже нигде не было, и никто не знал, где он и когда вернется. "Хорош юрисконсульт, чтоб ему сдохнуть!" - подумал Джо. Он вышел из табачной лавки и с минуту бесцельно стоял посреди тротуара, засунув руки в карманы. То его одолевала усталость, то в нем снова начинала закипать злость. Он зашагал по тротуару и, вынув руки из карманов, на ходу несколько раз ударил кулаком правой руки по ладони левой - с каждым разом все крепче. Злость в нем накипала и накипала. Он почувствовал, что рука у него онемела, пальцы ломило в суставах и во всем теле была такая усталость, что ему казалось - он вот-вот упадет. Он заметил на углу такси и сел в машину. "В жизни не видел такого упрямого осла, - думал Джо. - Следует стукнуть его разок по башке, для его же блага". Он дал шоферу адрес своей новой конторы на Ленокс авеню. "Крыша горит, - думал он, - а ты упираешься! Упрямый ты осел!" Контора Джо помещалась во втором этаже, над аптекой. На наружной двери была табличка с надписью: "Г.Рудди, поручитель". Контора состояла из одной большой комнаты с окнами на улицу и двух маленьких комнат в глубине, отделенных от первой перегородкой с застекленными дверями. В конторе пахло лаком, свежей штукатуркой, стружками. В первой комнате какие-то люди разговаривали с Рудди. Среди них Джо узнал Гонзаго и Корделеса; оба они были лотерейщики, и Джо сразу понял, что здесь происходит. Даже не прислушиваясь к разговору, он знал, о чем они говорят. Они старались разнюхать, что, собственно, затеял Джо и в какой мере к этому причастен Тэккер. Рудди, маленький, лысый, очень толстый, говорил им что-то внушительно, вполголоса, а Гонзаго и Корделес недоверчиво поглядывали на него. Джо достаточно было одного взгляда, чтобы понять, что с этими возни не будет. Они уже трепетали перед ним, прежде чем он пошевелил пальцем. Когда они узнают, какого рода предложение он собирается им сделать, они изумятся, обрадуются и станут его друзьями на всю жизнь или, по крайней мере, до тех пор, пока им не представится случай без риска и с выгодой для себя перервать ему глотку. Джо прошел мимо них, не останавливаясь и даже не кивнув, а Гонзаго и Корделес украдкой проводили его взглядом. На столе у Джо был телефон, соединенный с коммутатором здания, но, кроме этого телефона, он установил тайком от всех еще один. Этот телефон не был зарегистрирован и нигде не значился. По его просьбе телефонная компания присылала ему счета на дом, так что никто в конторе не подозревал о существовании второго телефона. Джо держал аппарат в нижнем ящике своего письменного стола; шнур был пропущен сквозь отверстие, просверленное в дне ящика. Никто не мог заподозрить существование второго телефона - для этого нужно было бы лечь на пол и заглянуть под стол. Джо установил этот телефон для тех случаев, когда ему нужно будет знать наверняка, что на коммутаторе не перехватят его разговор. До сих пор в этом еще не было нужды. На коммутатор еще никто не был подсажен. И все же Джо воспользовался сейчас именно этим секретным телефоном. Прежде всего он снова испробовал все семь тэккеровских номеров. Потом опять взялся за Уилока. Но не мог разыскать ни того, ни другого. С минуту он сидел неподвижно, сжимая в руке трубку. Она стала теплой и влажной. Страшная усталость охватила Джо. Он не снял шляпы, и ему казалось, что она давит ему на голову. Он понурился, жирные щеки его обмякли и обвисли. Он сидел и смотрел на свою руку и чувствовал, как она становится влажной от испарины и как от этого становится теплой и влажной телефонная трубка. Вены на его руке вздулись, словно веревки. Если бы только у него было время, он бы еще раз попытался уломать Лео, прежде чем натравливать на него полицию. Он уламывал бы его целый месяц, будь у него время. Но времени не было. Сегодня пятница, а в среду уже все будет кончено; быть может, и сейчас уже слишком поздно. Джо начал медленно, вяло набирать телефон Бэнта. Голова его так дергалась при каждом обороте диска, что шляпа чуть не свалилась на пол. Эд Бэнт был окружной партийный заправила. Он состоял на жаловании у Тэккера и взял на себя защиту синдиката от вмешательства полиции. Бэнта не было ни в клубе, ни дома, ни в конторе его адвоката, ни в Таммани-Холл, ни в его собственной конторе. В конце концов Джо разыскал его в итальянском ресторане "Тэо", куда Бэнт иногда заглядывал. - Простите, что побеспокоил вас, - сказал Джо, - но я хотел бы обратить внимание капитана Миллетти на лотерею, которая работает в доме номер 92-53 на Эджком авеню. - Лотерея? - У Бэнта была привычка говорить по телефону приглушенным голосом. Это придавало каждому его слову оттенок значительности и конфиденциальности. - Она работает под самым его носом, - сказал Джо, - и, мне думается, он будет благодарен за сообщение. - Да, разумеется, - сказал Бэнт. - Миллетти, несомненно, должен принять меры. Чья это лотерея? - Это в помещении 2Ф. Работает каждый день совершенно открыто. Было бы неплохо прихлопнуть ее поскорее. - Джо взглянул на часы. Было уже слишком поздно. - Скажем, завтра - завтра днем, часа в два. - В это время Лео едва ли бывал в конторе. - Завтра суббота. - Верно. Тогда самое позднее в понедельник. - Я сейчас же передам Миллетти, - сказал Бэнт. - Он, конечно, будет очень признателен за сообщение. Да, кстати, Уилок здесь. Он вам не нужен? - Нет, - сказал Джо. - Нет, не нужен. Теперь ему уже не о чем было говорить с Уилоком. Дело было сделано. Он уже не нуждался ни в чьем приказании. Чувство стыда охватило его - столь острое, что оно рвалось из него, как стон. Джо спрятал телефон, запер ящик на ключ и вышел из кабинета. Он знал: сейчас позвонит Уилок - захочет удостовериться, что налет будет сделан именно на банк Лео. А Джо не в состоянии был признаться сейчас в этом Уилоку. Нет, только не сейчас. Он просто не в состоянии был сказать кому-нибудь, что натравил полицию на родного брата, хотя бы и сделал это для его же пользы. - Если будет звонить Уилок, - крикнул он Рудди, проходя через комнату, - скажите ему, что я не мог больше ждать. Завтра утром я так или иначе буду у него в конторе. Гонзаго и Корделес обратили к нему свои смуглые, мясистые, улыбающиеся лица и приветственно закивали. Джо не мог принудить себя ответить на их приветствия. Ему хотелось плюнуть в их мерзкие рожи. Он быстро вышел из комнаты. Спускаясь по лестнице, Джо услышал, как в конторе зазвонил телефон. "Уилок", - подумал Джо. Он спустился с лестницы почти бегом, на цыпочках, стараясь не шуметь, но, добежав до дверей, не вышел на улицу, а спрятался под лестницу и притаился там, в сыром, пахнувшем погребом полумраке. Он слышал, как дверь конторы открылась и Рудди крикнул: - Джо, эй, Джо! Джо! Джо не ответил. Густой бас Рудди перекатывался у него в ушах; его охватила дрожь. "Какого черта я боюсь Уилока!" - подумал Джо. Он посмотрел на дверь, ведущую в погреб, ощутил обступавший его со всех сторон мрак, и дрожь его утихла. Потом он услышал, как дверь наверху закрылась. Джо заметил, что краска на двери погреба потрескалась, вздулась и кое-где облупилась. Это напомнило ему трубу парового отопления, которая проходила под потолком в квартире у Лео. Он знал из телефонной книжки, что Лео живет на старом месте. "Лео еще поблагодарит меня когда-нибудь, - подумал Джо. - Я расскажу ему, как я тут стоял, и он пожмет мне руку и скажет спасибо за то, что я ради него вытерпел". Он подождал еще, чтобы дать Рудди время выглянуть в окно, увидеть, что его нет на улице, и сказать Уилоку, что Джо только сейчас ушел. Потом он вышел из подъезда. 2 В помещении 2Ф дома N_92-53 на Эджком авеню было шестнадцать штатных работников: десять сортировщиков, которые подбирали лотерейные билеты по номерам и ставкам и получали за это по 17 долларов в неделю, и пять счетоводов; шестнадцатый совмещал должность бухгалтера и управляющего конторой. Счетоводов было так много потому, что на каждого контролера открывался отдельный счет. Три счетовода получали по 21 доллару в неделю, а двое, умевшие работать с арифмометром и вести книги, - по 23 доллара. Они проверяли счета контролеров и ежедневно составляли для хозяина баланс - сколько продано билетов и сколько выплачено выигрышей. Ведомости по всем прочим операциям, а именно: гонорары адвокатам, поручителям, штрафы, расходы на подарки, взятки, подкуп полиции составлялись Эдгаром и хранились в личной конторе Лео. Кроме самого Лео, счетоводов и юриста, помогавшего представлять сведения о доходах и расходах, никто никогда не видел ни одной бухгалтерской книги Лео. Семь сортировщиков из десяти были женщины: итальянки, испанки и негритянки. Все они были уже не молоды, и у каждой была семья. Раньше они работали домашней прислугой, либо служили уборщицами в конторах или отелях. У Лео они были свободны по утрам и могли посвящать эти часы хозяйству, а вечером поспевали домой вовремя, чтобы уложить детей спать. "Чистая" работа в конторе казалась им верхом блаженства, а короткий рабочий день - просто каким-то даром небес. Смуглого, веселого, кудлатого сортировщика по имени Джузеппе Рицицци все звали попросту Джус. Это был рослый малый, спереди, сзади и с боков равномерно обложенный тугим слоем жира. Он работал шофером такси, пока в один дождливый вечер его машина не кувыркнулась с набережной прямо в воду. Погода стояла холодная, и все окна в машине были закрыты. Когда машина погрузилась в черную воду, Джус не смог открыть дверцы. Давление воды заперло ее, как на замок. Джус всей тяжестью налег на дверцу; он колотил по ней кулаками, и плечом, и головой, но дверца не поддавалась. Это было так же бесполезно, как биться головой об стену. Снова и снова налегал он на дверцу, каждый раз обрушиваясь на нее всей своей тяжестью. Из груди у него вырывался храп, точно у загнанной лошади. Он чувствовал, как мускулы дрожат у него на взмокшей спине. Кругом было тихо. Слышались только глухие удары тела о дверцу и тяжелое дыхание, со свистом вырывавшееся из горла Джуса, когда он отскакивал от дверцы, чтобы с новой силой на нее обрушиться. Джус слышал это и слышал еще журчание воды - черной воды, покрытой черной пеной, - фонтаном бившей из-под переднего стекла и узенькими струйками просачивавшейся из-под пола. Джус навсегда запомнил эти звуки, а также страшный гул в голове, от которого, казалось, вот-вот лопнет череп. Этот гул не стихал ни на минуту. Внезапно Джус вспомнил про окно. Он лег на сиденье, поднял ноги и ударом каблука вышиб стекло. Через несколько секунд он уже выбрался из машины и целый и невредимый вынырнул на поверхность. Но, когда Джус снова захотел взяться за свою работу, оказалось, что это ему не под силу. Он мог еще кое-как заставить себя сесть в машину, но пробыть в ней больше минуты был не в состоянии. Это открытие озадачило его. Приключение само по себе не причинило ему особого вреда. Слегка побаливало плечо, да на больших мясистых руках кое-где была содрана кожа. Кроме этого, никаких повреждений не было. Джус даже не простудился. Он был все тот же здоровенный малый, не знавший, что такое болезнь или недомогание. Однако стоило ему сесть в машину, - а иной раз это случалось даже и в лифте или когда он, вернувшись ночью домой, входил в неосвещенный подъезд, - как его охватывала дрожь, и он чувствовал удушье. Он вовсе и не вспоминал о том, что было с ним тогда в машине, - нет, просто в глазах у него темнело, и ему начинало казаться, будто он тонет. Нужно было выйти из машины, чтобы это прошло. Он выскакивал на тротуар и стоял, дрожа, весь в поту, с побелевшим лицом, а потом ему становилось стыдно, и он начинал смеяться и думал: "Ишь ты - хуже бабы!" Другим сортировщиком был старый мексиканский индеец, в жилах которого текла и белая кровь, и черная, и красная, и бурая, и желтая. Звали его Педро Молинас. В нем скрестились все расы, от нордической до малайской. Может быть, это делало его речь такой бессвязной. Он был худой, долговязый, с рыжеватыми усами на темнокожем с медным отливом лице. Не будучи силен в английском языке, он вместе с тем был весьма словоохотлив и любил рассказывать про себя длинные истории. При этом он приходил в непомерное волнение, так как никто не понимал его, и слова вылетали у него изо рта вперемежку с шипением, свистом и брызгами слюны. Он рассказывал всем, что у него есть жена и "штук пять-шесть ребят" в Мексико и еще одна жена и "штук шесть ребят" в другом месте, в которое он тыкал пальцем на карте. Выходило, что это Галвестон. Потом он добавлял, что у него есть еще жена с детьми в Канзасе и что он очень скучает по ним здесь, в Нью-Йорке, и подыскивает себе четвертую жену, чтобы она родила ему еще пять-шесть ребят. Он предлагал по очереди всем женщинам, работавшим в конторе, выйти за него замуж. При этом он тыкал пальцем через стол, обращаясь к очередной избраннице, и заявлял во всеуслышание: - Ты со мной спась, спась, буди хасоси дити. Никто не принимал его слов всерьез, однако он не думал шутить. Тем не менее, когда все начинали смеяться, он смеялся тоже, радостно переводя взгляд с одного смеющегося лица на другое, и его черные глаза поблескивали, как вода на солнце. У него была привычка приговаривать "Ай-ай" при всякой неожиданности; из-за этого и потому, что у него было так много жен и детей, а также потому, что его звали Педро, ему дали кличку Пай-ай. Имя третьего сортировщика было Уильям Ксавье Мидлтон, и все звали его мистер Мидлтон. Это был пожилой человек незлобивого вида, с медлительно-гнусавым голосом и добродушным смехом. Его речь журчала, как неторопливые переборы гитары. У него были седые волосы, розовое лицо, твердая неспешная поступь, и с виду ему казалось не больше пятидесяти лет, а на самом деле стукнуло уже шестьдесят два. Почти всю свою жизнь мистер Мидлтон проработал телеграфистом и, хотя никогда не был достаточно искусен, чтобы занимать эту должность в маклерских конторах в периоды биржевого ажиотажа и получать 100 долларов в неделю, он все же любил свою работу и даже гордился ею. Когда аппараты телетайп, управляемые мальчишками и девчонками за 25 долларов в неделю, начали получать все большее распространение и среди телеграфистов стали с тревогой поговаривать о том, что аппарат Морзе, пожалуй, скоро совсем выйдет из употребления, мистер Мидлтон не пожелал тревожиться попусту. - Дурные мысли вредят пищеварению и работе почек, - заявил он. И еще он говорил так: - Что толку зря думать? Думай не думай - это ничему не поможет и ничему не помешает. Зачем же голову ломать? И вместо того, чтобы тревожиться по поводу телетайпа, который грозил лишить его работы, мистер Мидлтон стал тревожиться о своей руке. Ему приходилось видеть, как с некоторыми телеграфистами случалась такая беда. Никто толком не знал, в чем тут дело, но рука вдруг теряла чувствительность и не могла больше работать на аппарате. С виду рука была как рука. Боли не было. Опухоли не было. Человек мог делать этой рукой любую работу. Только точки и тире рука уже не могла выстукивать с прежней скоростью. Мистер Мидлтон работал правой рукой; теперь он приучился работать левой. Наловчиться выстукивать левой рукой, после того как всю жизнь выстукивал правой, было нелегкой задачей для человека его возраста. Мистеру Мидлтону минуло к тому времени уже пятьдесят девять лет. Он отказался от покера по пятницам, и от кино по субботам, и от партии на бильярде у Бойла по средам, и все вечера проводил за аппаратом, учась работать левой рукой. Через полгода он овладел этим искусством. Он мог работать любой рукой одинаково быстро. И вдруг его правая рука забастовала. Если бы мистеру Мидлтону сказали, что это произошло от самовнушения, он бы ответил, что это пустые бредни. Просто-напросто его предчувствие сбылось. Он не был удручен. Он предугадал надвигавшуюся беду и сумел вовремя к ней подготовиться, и ему было даже отчасти приятно, что эта долгая, утомительная подготовка не пропала даром. Никому из его товарищей-телеграфистов тоже не приходило в голову, что рука мистера Мидлтона, быть может, никогда бы не вышла из строя, если бы он не внушил себе, что так будет. Все в один голос говорили, что старик хитер, как бес, уж его-то врасплох не застанешь; а кое-кто даже последовал его примеру и начал учиться передавать левой рукой. Им тоже впоследствии не пришлось раскаяться в своей дальновидности: и у них правая рука вскоре вышла из строя. Мистер Мидлтон считал, что его левая рука не сможет служить ему так же долго, как правая. Правая рука продержалась сорок два года. Левая рука была слабее правой, но ее, конечно, хватит лет на двадцать, а больше ему, пожалуй, и не нужно. Однако не прошло и года, как его левая рука забастовала так же, как и правая. Мистер Мидлтон вытягивал руки и глядел на них. Это были старые руки. Они немало поработали в свое время, но все еще были розовые и пухлые, не такие узловатые клешни, как у других стариков. "Даже в голову не придет, что между правой и левой рукой может быть такая разница", - думал мистер Мидлтон. Среди счетоводов, работавших в конторе, были две негритянки. Одну из них звали Делила Лаури. Имя это ее родители выбрали за благозвучность, и оно было такое же нежное, как она сама. Делила Лаури окончила колледж и получила диплом педагога, однако преподавательской работы для нее не нашлось. Она занималась по утрам, надеясь получить университетский диплом. Ей казалось, что если у нее будет еще один диплом, более внушительный, то, может быть, министерство просвещения не отвергнет ее, когда ему понадобятся учителя. Вторую негритянку-счетовода звали Коринна Андерсон. Это была невысокая коренастая женщина с пышными формами; до того, как попасть к Лео, она работала в ресторане - сначала официанткой, а потом кассиршей. Еще два счетовода были кубинцы - маленькие, живые, черноглазые, с черными как смоль волосами. Оба они были музыкантами, пока распространение "консервированной" музыки не лишило их заработка. Они были похожи друг на друга, как родные братья, но встретились впервые лишь в конторе Лео. Им очень хотелось поставить водевильный номер, и часто, улучив свободную минуту, они забивались в угол и начинали придумывать куплеты, шутки и разные смешные трюки. Они увлекались и веселились от души, совсем забывая о том, что водевиль сейчас не в моде. Пятый счетовод был ирландец - невысокий, полный, рыжеволосый, веснушчатый и задиристый. Звали его Фрэнсис Мюррей. Ему было лет под тридцать, и по окончании средней школы он переменил с десяток случайных профессий, причем самой устойчивой его должностью оказалось место юнги-рассыльного на борту океанского парохода, где Фрэнсис прослужил два года. Он полюбил море - главным образом потому, что на пароходе обрел для себя дом, и дом этот был далек от мира с его треволнениями. Всякий раз как Фрэнсис попадал на сушу, его начинали одолевать житейские заботы, но вот он шел к себе на пароход, и тот уносил его прочь. Он, может быть, никогда бы и не расстался с морем, если бы не его непокладистый характер. Когда старшим над рассыльными был назначен вместо него другой юнга, Фрэнсис Мюррей обиделся и ушел с судна. Фрэнсис Мюррей нравился Лео. Лео посоветовал ему изучить какое-нибудь ремесло или подыскать себе такую работу, которая открывала бы перспективы на будущее. В конце концов Мюррей решил стать полисменом. Лео дал ему денег, чтобы оплатить обучение, и вот в понедельник, за три дня до праздника Благодарения 1934 года, Мюррей сдал выпускные экзамены и был зачислен в список кандидатов на занятие вакантной должности полисмена. Лео сделал совсем неплохой бизнес, взяв к себе в сортировщики бывших служанок и уборщиц. Они радовались своей работе и были ему благодарны. Но Лео взял их не потому, что это был хороший бизнес. Просто ему нравилось, что они будут довольны и благодарны ему и смогут больше времени уделять своим детям. Они рассказывали ему о своих домашних делах, и, если кто-нибудь у них в семье заболевал, Лео не скупился на лишние пять долларов, всякий раз, впрочем, предупреждая, что это должно остаться в тайне, иначе каждому захочется тоже получить пять долларов. Но весть о его щедрости тут же облетала контору. Ибо если счастливица и держала язык за зубами, то достаточно было поглядеть на ее лицо. Однако никому и в голову не приходило злоупотреблять добротой Лео. Одна из итальянок бросилась однажды перед Лео на колени и покрыла поцелуями его руку за то, что он дал ей пять долларов. Он подскочил, как ужаленный, но все же это было ему приятно. Он чувствовал, что все они любят его на свой лад, и они действительно его любили. Лео восхищала простодушная незлобивость, с которой мистер Мидлтон принимал обрушившееся на него несчастье, и он время от времени угощал его сигарой. Он неоднократно с сочувствием выслушивал историю автомобильной катастрофы Джуса и однажды велел Эдгару снять с автомобиля дверцу, чтобы испробовать - не поможет ли это Джусу усидеть в машине. Но это не помогло. Лео также очень жалел Делилу и втайне гордился тем, что у него работают люди, окончившие колледж. Он нашел ей несколько частных уроков, которые она давала утром по субботам, когда у нее не было занятий на курсах. Если у нее будет достаточно учеников, она сможет бросить работу в конторе, сказал он. - Но мне нравится работать у вас, - сказала Делила. - Такая красивая девушка, да еще окончившая колледж! Стыд и позор, что для вас до сих пор не нашлось настоящей работы! Делила так просияла, что Лео почувствовал себя неловко. Но когда в конторе что-нибудь не ладилось, Лео говорил себе: "Это все оттого, что я набрал на работу калек. Я всем желаю добра, кроме самого себя". С тех пор как Лео занялся лотерейным бизнесом, нервы у него совсем расходились, и он легко раздражался. Однажды ему совершенно отчетливо показалось, будто он стоит перед самим собой и в самого себя тычет пальцем. В подсчетах была допущена ошибка, которая обошлась ему в 100 с лишним долларов. "Тебе нравится корчить Деда Мороза? - кричал он на самого себя. - Валяй, ублажай своих калек, пока не свернешь себе шею!" Он даже видел, как сверкал рубин на маленьком жирном мизинце, когда он тыкал в самого себя пальцем. Это было страшное видение. Лео уставился прямо перед собой широко раскрытыми глазами. Вся злость мгновенно с него соскочила, словно испугавшаяся лошадь - рванулась и ускакала, так больно лягнув его, что у него перехватило дыхание. В конце концов он решил, что это был сердечный припадок, вызванный волнением. Должно быть, он несколько мгновений был, как мертвый, а призрак, стоявший перед ним и кричавший на него, вероятно, была его душа. Да, да, несколько секунд он был мертв и видел свою душу, а потом сердце справилось с припадком и опять заработало. После этого Лео старался держать свой гнев в узде. И поднимался по лестнице очень медленно, чтобы не натрудить сердце. Был, однако, в конторе один человек, которого Лео не сумел расположить к себе и чью преданность он не сумел завоевать. Фредерик И.Бауер, главный бухгалтер и управляющий конторой, работавший на жаловании в 25 долларов в неделю, вообще был не из тех людей, которым свойственны чувства симпатии и преданности. Он, как и Лео, страдал от неуверенности, но Лео за свою деловую жизнь успел приобрести опыт в общении с людьми, которого у Бауера не было. Поэтому его обычно недолюбливали. Про него говорили, что он слишком скрытен, держится особняком, никогда не пошутит и вообще человек скучный. На самом же деле беда была не в том. Просто Бауер так привык получать отпор, что не отваживался подойти к кому-нибудь с открытой душой. В 1934 году Бауеру было тридцать лет. Он был высок ростом, с нездоровым пятнистым цветом лица, отчего кожа его на первый взгляд казалась прыщавой. Густые светлые волосы были коротко острижены над висками, что придавало голове квадратную форму. А на макушке волосы были гладко прилизаны и так блестели, что напоминали мокрую клеенку. Глаза у Бауера были голубые, но за квадратными, в золотой оправе очками казались бесцветными. Телом он был костляв. Вообще по наружности он более всего походил на немца-механика, принарядившегося ради праздника. Однако он никогда не носил рабочего комбинезона. До того, как поступить к Лео, он много лет работал в другой конторе. Лео нашел его там же, где и мистера Мидлтона - в бильярдной Бойла. Кризис лишил Бауера работы в конторе скобяной компании. Бауер знал Лео как одного из завсегдатаев Бойла, и хотя Лео почитался там за "бизнесмена", Бауер догадывался, что он из "рэкетиров". Бауер был у Бойла и слышал, как Лео нанимал на работу мистера Мидлтона, и не сомневался, что он тоже мог бы получить работу у Лео. Но Бауер ждал. Он не мог заставить себя связаться с "рэкетиром". Он ждал до тех пор, пока не вышли все деньги, занимать уже было не у кого, случайных заработков тоже больше не было, и оставалось только просить помощи у благотворительных обществ. С точки зрения Бауера, для семейного человека жить вспомоществованием было более позорно, чем жить воровством. Человека, думал он, могут толкнуть на воровство благородные побуждения, и тогда это не уронит его в глазах людей. И вот, однажды он подошел к Лео и попросил принять его на работу. - Я буду делать все, - сказал он. Его слегка трясло. - Что велите, то и сделаю. Это было в те дни, когда Лео сам еще чувствовал себя неспокойно в своем новом деле. Он уже раньше замечал, что Бауер украдкой на него поглядывает, а как только заметит, что Лео на него смотрит, поспешно отворачивается, словно мальчишка, высовывающий за спиной язык. Лео справился, кто он такой, и, узнав, что это - безработный конторский служащий с образованием, подумал: "Хочешь жить по закону? Ну и живи себе. А у меня, по крайней мере, будет кусок хлеба в такие тяжелые времена, как сейчас". Неожиданное обращение к нему Бауера огорошило Лео. - Что это значит - все буду делать? - выкрикнул он. - Какие у меня дела, по-вашему, что вы "все" будете делать? Бауер покраснел от смущения, но он был тугодум. В голове у него засела одна мысль, и он не мог так быстро от нее отрешиться. Вместе с тем он чувствовал, что нужно сейчас же, немедленно что-то ответить, и потому сказал то, что было у него на уме: - Мне все равно, какая работа. В доме есть нечего, а их четыре рта. - Он понимал, что говорит не то, что следует. Голос его упал до невнятного бормотания. - Вы только скажите мне, что нужно делать - я все сделаю, - пролепетал он. - А если я пошлю вас воровать для меня? - закричал Лео. - Опыт у вас есть? - С соседних столиков начали поглядывать в их сторону. - У меня дети голодают, - беспомощно пробормотал Бауер. Но Лео был слишком зол, чтобы его слушать. - А как вам понравится, если я дам вам револьвер и прикажу настрелять для меня денег? - бушевал Лео. Управляющий бильярдной поспешно направился к их столику. Это был крупный, тяжеловесный мужчина. Звали его Джордж Палумбо. Когда-то он был профессиональным борцом. Он обхватил Бауера за плечи. - Все мы сейчас не в своей тарелке, - сказал он. Бауер бросил на Палумбо благодарный взгляд. - Я только хотел спросить его насчет работы, а он на меня накинулся. - Палумбо свободной рукой снял пальто и шляпу Бауера с вешалки и повел его к двери. Бауер стал было упираться, но рука Палумбо крепче обхватила его за плечи. - Вы что же, хотите вышвырнуть меня из-за этого человека? - воскликнул Бауер. - Вы сейчас не в себе. - Палумбо не отпускал Бауера, пока тот не очутился на тротуаре. - Что поделаешь, времена тяжелые, у всех сейчас нервы пошаливают. Идите домой - остынете, вам легче станет. Если бы Палумбо не выставил его за дверь, Бауер, быть может, не принял бы предложения Лео, когда тот приехал к нему. Лео мучила совесть - вот почему он приехал к Бауеру. Чувство вины перед Бауером заставило его раздуть случай в бильярдной и уговорить себя, что Бауер "настоящий, первосортный парень" с хорошим открытым лицом, надежный и честный. А Бауера убедило то, что Палумбо, когда пошло на поверку, отдал предпочтение не ему, а Лео. Вот что заставило Бауера решиться пойти к рэкетирам. Они все были в сборе - бывшие уборщицы и служанки, мистер Мидлтон и Джус, музыканты и Делила Лаури, кассирша из ресторана и молодой человек, собиравшийся стать полисменом, Бауер и Пай-ай, - когда агенты Миллетти, по доносу Джо, ворвались в банк. Лео тоже был здесь. Он не пошел в свою личную контору из боязни, что Джо явится туда и снова начнет его уговаривать. Налет производили два агента в штатском и с полдюжины полисменов в форме. Один из полисменов постучал в дверь, и Бауер, стоявший поблизости, пошел открывать. - Кто там? - спросил он, отпирая дверь, и полисмены один за другим ввалились в комнату. Они появились сразу, со всех сторон, и Бауер от неожиданности подскочил и громко стукнулся об пол одеревеневшими ногами. Затем бросился бежать, забился в угол и, весь сжавшись, поглядывал оттуда на полисменов. В комнате стояла мертвая тишина, и все отчетливо слышали, как Бауер пробежал в угол. Он производил негромкие, царапающие звуки, словно на ногах у него были когти. - Ни с места! - сказал один из агентов. - Не двигайтесь! Лео с Делилой были в нише; они проверяли старые лотерейные билеты, так как один из контролеров пожаловался, что его обсчитали. Когда агент проник в комнату, Лео держал в руках пачку старых билетов. Растерявшись от неожиданности, он вышел из ниши и направился навстречу полисменам, хмурясь и поглядывая на них исподлобья. Вдруг он сообразил, что держит в руках билеты, а билеты - вещественное доказательство. Он бросил их на пол. - Очень сожалею, мистер Минч, - сказал один из агентов. - Но вы сделали это слишком поздно. Он собрал брошенные Лео билеты, положил их в конверт и написал на конверте имя Лео. - Подите-ка сюда на минутку, - сказал Лео. - Лицо агента показалось ему незнакомым, но в этом не было ничего удивительного. Он давал взятки слишком многим из них, чтобы всех помнить. Агент, не торопясь, прошел за Лео в вестибюль. Там уже были расставлены полисмены: один у лестницы, ведущей вверх, другой у лестницы, ведущей вниз. Эти полисмены были Лео знакомы, и он им кивнул. Они смущенно поглядели на него. - Я полагаю, что мы с вами сейчас это уладим, - сказал Лео агенту, опуская руку в карман. Он знал, что время от времени, когда кому-нибудь из агентов приходится туго, он производит арест, просто чтобы получить взятку. Но агент покачал головой. - Да что это Миллетти - спятил вдруг, что ли? - закричал Лео. - Что все это значит? - Он как будто был вполне здоров, когда я его видел, - сказал агент. Двери квартир, выходивших на ту же площадку, отворялись одна за другой, и из них выглядывали любопытные лица. - Нечего тут смотреть! - закричал агент. Он повернулся к полисмену. - Никого не пускать! - приказал он. Ему явно было не по себе. Лео вернулся в банк. Другой агент тем временем с помощью полисменов закончил сбор вещественных доказательств и вызвал по телефону полицейский автомобиль. Каждая пачка билетов, лежавшая на столе перед сортировщиком или счетоводом, была запечатана в отдельный конверт и помечена. Арифмометры опечатали, незаконченный дневной баланс, сводки и прочие бумаги сложили в одну большую пачку. Женщины сбились в кучку около ниши. Некоторые казались испуганными, но большинство уже оправилось от страха и, по-видимому, получало даже некоторое удовольствие от этого происшествия, нарушившего однообразие рабочего дня. Делила сидела немного поодаль. Лицо ее было задумчиво. Руки спокойно сложены на коленях. Пай-ай стоял среди женщин и что-то весело и нечленораздельно говорил, обдавая их фонтаном мелких брызг. "Вот, должно быть, такую же галиматью слышит господь, когда прислушивается к тому, что творится на земле", - подумала Делила. Один из полисменов внимательно вслушивался в бормотания Пай-ая. Это был молодой честолюбивый парень, и ему хотелось выудить еще какую-нибудь улику. - Не то он говорит на блатном языке, - сказал полисмен, - а не то выворачивает слова наизнанку. Вы понимаете что-нибудь? - Он не сводил глаз с Пай-ая, но обращался, по-видимому, к Мюррею, который стоял поблизости. Мюррей наблюдал за работой агентов и полисменов с любопытством профессионала. Ему хотелось знать, будут ли они все