ится, и доложу об этом им.
     - Надеюсь, они не очень на вас потратились, - сказал Марба. - Я  просто
провожу здесь отпуск.
     - И полковник Рагос тоже?
     Марба улыбнулся и ответил:
     - Моего президента нет в Квебеке.
     - Разумеется, он тут  не под своим именем, - проговорил Гроуфилд. - Как
и вы. Как и  генерал  Позос.  Здесь  собрались  главы семи государств:  трех
американских, двух южноамериканских, одного центральноамериканского и одного
азиатского. Все под вымышленными именами. Возможно, приехали и представители
других стран, таких, которые эти ребята-шпионы называют Третьим миром.
     Марба, казалось, призадумался. Кучер на облучке опять  забубнил, теперь
уже  об исторической  битве армий Вулфа и  Монтколма,  и Гроуфилду  пришлось
беседовать с Марбой под его бормотание. Марба с полминуты пошевелил мозгами,
пока кучер  сообщал пассажирам,  что и Вулф, и Монтколм погибли в бою, потом
наклонился к Гроуфилду и сказал:
     - Давайте на  миг забудем о нелепости ваших утверждений  (с чего  бы, к
примеру, моему президенту вести тайные переговоры с вождями Южной Америки?).
Отбросим это  и допустим, что вы говорите мне правду в тех пределах, в каких
сами знаете ее. Зачем, спрашивается, вы предаете своих соотечественников?
     -  Никого я  не  предаю,  - ответил Гроуфилд.  -  Меня  силой заставили
заниматься этим  делом. Я должен  был  либо ехать сюда, либо отправляться за
решетку. По правде сказать, я,  наверное, смирился бы и сделал  то, чего они
требовали, если б мог. Но нынче днем меня  похитили и одурманили, а когда  я
вернулся в гостиницу, в номере у меня  сидел покойник. Пора было выходить на
главаря. Мои соотечественники, как вы их  назвали,  не  пожелали мне  ничего
сказать, а  кроме  них  я тут никого не знаю,  за исключением вас и генерала
Позоса. Я пришел к вам, потому что вас легче застать в трезвом уме и твердой
памяти.
     - Пришли за помощью?
     - За сведениями и за советами. А при нужде - и за помощью.
     Марба умильно улыбнулся.
     - Помню, как  я последний  раз видел  вас в деле, - сказал он. - Помню,
какое  глубокое впечатление  произвело  на  меня  ваше  умение  пользоваться
истиной как оружием. Надеюсь, вы не собираетесь прибегнуть к тому же приему?
     -  Я  хочу  только  соскочить с  крючка,  и  больше  ничего,  - ответил
Гроуфилд. - Как и в прошлый раз.
     - А  вы частенько  попадаете  в переделки, не правда  ли? Только  я  не
понимаю,  почему вы так честны и бесхитростны в разговоре со мной. Почему бы
вам не  действовать в  соответствии  с полученными указаниями?  Почему бы не
явиться ко мне с невинным видом и не попытаться что-нибудь разнюхать?
     Гроуфилд пожал плечами.
     - Я вас знаю и не стал бы с вами хитрить.
     Марба снова улыбнулся и шутливо погрозил Гроуфилду пальцем.
     - Гроуфилд, Гроуфилд, вы как раз тем и занимаетесь, что хитрите.
     - Это как же? Я говорю правду.
     - А разве вы не могли прийти ко мне, думая, что я уже знаю правду?
     Гроуфилд откинулся на сиденье и пристально вгляделся в лицо Марбы.
     - Должно быть, вы весьма нелестного мнения обо мне, - сказал он.
     - Напротив. Я очень высокого мнения о ваших способностях.
     - Есть ли смысл говорить, что я не знал о вашем интересе ко мне?
     - Нет. Вы соображаете  не  хуже  других. Когда  Вивьен  оставила вас  в
покое, а  я не выказал  больше никакой  заинтересованности, вы  должны  были
понять,  что  я  навел  справки  по  другим  каналам  и  выяснил,  зачем  вы
пожаловали.
     - Вы правы, - согласился Гроуфилд. - Я должен был это понять. Наверное,
я был слишком озабочен другими событиями.
     Марба улыбнулся и покачал головой.
     - Так  дело не  пойдет, Гроуфилд, -  сказал он.  - Не  отпирайтесь, это
только поссорит нас.
     Гроуфилд пожал плечами.
     - Ладно, не буду.
     - Хорошо, - похвалил  его Марба. - А теперь скажите мне, чего вы хотите
на самом деле?
     - Мне нужно знать две вещи. Первое, это вы убили Карлсона?
     Девица  громко  фыркнула. Гроуфилд  повернулся к ней и  увидел, что она
изумленно таращится на него.
     - Что за чертовщину вы несете?
     - Потише, дорогая, - ласково сказал Марба.
     Девица  быстро  посмотрела на  него,  потом перевела  взгляд  на  спину
кучера.
     -  Прошу  прощения,  - извинилась она тоном ниже. -  Но  наглость этого
человека...
     - Вопрос  с  его  точки зрения  вполне резонный,  - сказал  Марба.  - И
неизбежный. - Он  посмотрел на Гроуфилда. - Нет, не мы. Убийства не входят в
наши планы  на  субботу и воскресенье.  Равно как и  шпионаж,  которого  нам
хотелось бы избежать во что бы то ни стало.
     - Вы оставили у меня в номере подслушивающее устройство?
     Марба снова улыбнулся.
     - Берете  нас на пушку? Что ж,  хорошо. Да, мы спрятали в вашей комнате
микрофон.
     - Стало быть, вам известно, кто убил Карлсона.
     - Мы,  конечно, записали голос убийцы. Но не знаем убийцу ни в лицо, ни
по имени. Хотите послушать пленку?
     - С удовольствием
     - Когда мы вернемся, я это устрою.
     Девица быстро и глухо затараторила на каком-то языке, которого Гроуфилд
прежде никогда не слыхал, но Марба ответил ей по-английски:
     -  Мистер Гроуфилд  не представляет для  нас опасности, дорогая. И  он,
разумеется, знает, что мы наблюдаем за ним. Мы вполне  можем  прокрутить ему
эту пленку.
     -  И неприлично говорить на  незнакомом мне языке в моем присутствии, -
выговорил  ей  Гроуфилд,  положив  конец  счастливому  случайному  свиданию.
Сидевшая рядом  девушка снова стала холодной, отчужденной и надменной, какой
была в вестибюле гостиницы, а еще раньше у него в номере.
     - Неприлично искать нашего общества, не выучив прежде язык,  на котором
говорят у нас в стране, - парировала она.
     - Дети, дети, - примирительно сказал Марба, и это прозвучало  странно в
устах  такого  утонченного  и  сдержанного  человека.   -  Сейчас  не  время
препираться. Мистер Гроуфилд, вы говорили,  что хотите знать две вещи. Какая
же вторая?
     - Мне нужна легенда. Лично я плевать  хотел на ваши замыслы и не думаю,
что  от  них зависит существование Соединенных Штатов, но мне надо  скормить
своим шпионам  складную историю, чтобы они оставили меня в покое и позволили
заниматься своим делом.
     - И вы хотите, чтобы эту легенду предоставил вам я?
     -  Я хочу, чтобы мы  придумали ее  вместе,  - ответил Гроуфилд.  -  Вам
известно,  из-за  чего ваши  друзья  могли  собраться здесь, и  вы  способны
обучить меня политической болтовне, в которую мои шпионы поверят.
     - А с какой стати я должен вам помогать? - спросил Марба.
     - Если я провалюсь, люди, которые подослали меня к  вам, не угомонятся.
Они  попытаются  наладить подслушивание в  ваших номерах, станут выслеживать
вас, вставлять  объективы в замочные скважины, подмазывать  официантов и так
далее. Они не дадут  вам  покоя, даже если  ничего не  разнюхают. Но выдумав
складную и достоверную историю о цели вашего сборища, такую историю, которую
они проглотят и успокоятся, мы заставим их убраться, и вы сможете беззаботно
провести свои выходные дни.
     Марба  расхохотался,  да  так  громко,  что  кучер  перестал  долдонить
наизусть путеводитель. Потом он откашлялся и возобновил это занятие, начав с
того места, на котором его прервали.
     Марба сказал:
     - Гроуфилд, я вами  восхищаюсь, честное слово. Вы всегда находите самые
убедительные причины, чтобы заставлять других людей  делать то, что  выгодно
вам.
     - То, что хорошо для меня,  хорошо и для  вас,  -  ответил  Гроуфилд. -
Просто мне повезло.
     - И еще как.  Ладно,  я должен  обсудить  это кое с кем. Свяжусь с вами
позднее. Не сомневаюсь, что ваши доводы возымеют действие.
     - Хорошо.
     Марба повернулся к девушке.
     - Вивьен, когда вы вернетесь в гостиницу,  отведите мистера Гроуфилда в
комнату советников. Я позвоню им и предупрежу о вашем приходе
     - Ничего, если он увидит...
     -  Это  совершенно безопасно,  - заверил ее Марба. - Мистер Гроуфилд не
намерен каким-либо образом угрожать нашему союзу.
     Девушка  пожала плечами. Похоже, он  не сумел убедить  ее до конца. Она
сидела, сложив руки на груди и упрямо надув губы.
     Двуколка свернула на улицу Людовика Святого и поехала по ней. Гостиница
стояла в конце  этой длинной улицы с односторонним движением. Марба поднялся
и сказал:
     - До встречи, Гроуфилд.
     - Буду ждать.
     Марба  кивнул и  легко  спрыгнул  с  двуколки прямо  на ходу.  Гроуфилд
помахал ему  рукой,  и коляска  покатила дальше  под  стук подков по  камню.
Фигура Марбы исчезла из виду. За минуту мимо двуколки промчались три машины,
и Гроуфилд подумал, что Марба, должно быть, в одной из них.
     Девушка  сидела  все в  той  же позе и  с тем же  выражением лица.  Она
смотрела вперед, и взгляд ее  был  сердитым и укоризненным.  Пытаясь  заново
сыграть сценку случайного свидания, Гроуфилд склонился к ней и проговорил:
     - Вон тот мотель справа был построен в тысяча семьсот сорок шестом году
индейцем племени алконкин в  честь святой девы Гваделупской.  В его подвалах
хранится  самая  большая   в   мире   коллекция  глазных  яблок   замученных
миссионеров.
     Ответа он не дождался. Девица продолжала яростно сверкать глазами.
     - В чем дело? - спросил Гроуфилд. - Вы мне не верите?
     Девица одарила его ледяным взглядом.
     - Вы мне не нравитесь, - сказала она и снова уставилась в пространство.
     -  Как  же так?  - удивился  Гроуфилд.  - По  пути туда все  было очень
славно.
     Еще один ледяной взгляд.
     - Если желаете знать, по пути туда я считала вас патриотом.  Думала, вы
трудитесь на благо своей страны из-за  убеждений. Патриот может быть и  моим
недругом, если наши страны  враждуют, но я по крайней мере его уважаю. Вы же
никакой не  патриот,  вы  здесь  не по своей воле,  и  вам наплевать, что вы
предаете собственную страну. Вас заботит только одно: вы сами, вам невдомек,
что существуют вещи  более возвышенные,  чем  ваша  персона. Я презираю вас,
мистер Гроуфилд, и не желаю больше разговаривать с вами. И не хочу, чтобы вы
разговаривали со мной.
     Она опять уставилась прямо перед собой.
     -  Когда-нибудь, мисс  Камдела,  мы  с вами основательно  побеседуем  о
патриотизме, - ответил  Гроуфилд. - И о  том,  что важнее  - патриотизм  или
преодоление личных затруднений. А пока я намерен  позаботиться о собственной
шкуре, нравится это вам или нет.
     Весь остаток пути  до  гостиницы  на  Оружейной площади они  молчали, и
Гроуфилду  вполне хватило  времени, чтобы  осознать, что, по  сути дела,  он
ответил девушке невпопад.

        12

     Комната советников  оказалась обыкновенным гостиничным номером на пятом
этаже  "Шато  Фронтенак"  и  выходила окнами  на  задний  двор.  В ней  было
полным-полно открытых чемоданов, набитых электронной  аппаратурой. В комнате
сидели   пять  человек  в  рубахах  с   закатанными  рукавами,  и  Гроуфилд,
перекинувшись  с ними  несколькими  словами, понял, что  это  граждане  США,
специалисты  по  электронному подслушиванию и  частные  сыщики,  нанятые  по
случаю съезда. Гроуфилд с ухмылкой взглянул на Вивьен и сказал:
     - У вас тут хватает патриотов из-за южной границы.
     - Все  нанимают себе  в помощь технических служащих, - холодно ответила
девица. - Никто не обязан любить своих работников.
     - До чего же вы скудоумны, - заявил Гроуфилд
     Технический  служащий,  с которым  он уже имел возможность  поговорить,
окликнул  Гроуфилда  из  дальнего  конца  комнаты. Гроуфилд направился туда,
сопровождаемый девицей. Техник  уже  ставил  катушки  на маленький  японский
магнитофон
     - Он включается от звука, - пустился  в  объяснения техник. - Если  все
тихо,  пленка  стоит  неподвижно.  Поэтому  запись  звучит  слитно,  хотя  в
разговоре могли быть промежутки.
     - Понимаю.
     - Дайте-ка я  найду  нужное место, - техник  нажал  перемотку вперед, и
несколько секунд  они молча смотрели,  как  крутятся  катушки. Потом  парень
включил  пуск, и Гроуфилд услышал свой голос:  "Ну, у нас, контрразведчиков,
день ненормированный".
     - Это  я  разговариваю с Карлсоном, - сказал Гроуфилд.  -  Нынче  днем,
после пробуждения.
     - Правильно, - отозвался техник  и, перемотав еще немного пленки, опять
нажал  на пуск.  На сей  раз  донесся  голос  Карлсона:  "Это вам  ничего не
даст..."
     - Слишком увлекся, - сказал техник  и  включил перемотку назад, а потом
снова  пуск.  Гроуфилд  услышал себя:  "Только проверьте,  заперта ли дверь,
когда будете уходить".
     "Разумеется",  - ответил голос  Карлсона.  Слышимость была  хорошая,  с
легким эхо, заметно лучше, чем по телефону.
     "Хотя  какой   толк  от  замков",   -  донеслось   ворчание  Гроуфилда,
сопровождаемое скрипом и хлопком двери.
     Потом что-то щелкнуло, и техник шепнул:
     - Тут перерыв в разговоре.
     Гроуфилд кивнул и опять прислушался к голосу Карлсона:
     "Это Генри, -  щелчок.  - Похоже,  он  чист. Камдела подослана  Марбой,
чтобы узнать,  что он тут делает.  - Щелчок. - Разумеется,  он подозрителен,
все тут подозрительны. Но если мы будем осторожны, он не свяжет  Гроуфилда с
нами. - Щелчок. - Ладно. Я тут за всеми присмотрю. Я буду наверху, - Щелчок.
- Ладно".
     Затем послышался  еще один щелчок, приглушенные шумы, возня, тихий звон
металла. Гроуфилд растерянно взглянул на техника.
     -  Мы прослушали этот  отрывок несколько раз, - сказал тот, - и думаем,
что кто-то пытается открыть дверь в коридор. Она была заперта на задвижку?
     - Нет.
     - Значит, так и есть. Вскрывают замок. Слушайте.
     Гроуфилд услышал, как дверь тихонько закрылась. Техник сказал:
     - Это Карлсон вошел то ли в ванную, то ли в сортир.
     -  Как  жаль,  что  вы  не  поставили телекамеру, -  насмешливо ответил
Гроуфилд.
     Техник принял его слова за чистую монету.
     - Нам их не выдали,  - сказал он.  - Тихо! Вот  он появляется на сцене.
Слышите?
     - Да. Что он делает? Выдвигает ящики?
     -  Ага,  обыскивает номер, и  на совесть. Мы, по правде  сказать,  даже
боялись, что он найдет нашу аппаратуру.
     - Однако он не нашел.
     - Нет, мы ее надежно запрятали.
     - Куда? - спросил Гроуфилд с невинным видом.
     Техник ухмыльнулся.
     - Так я вам и сказал.
     - Он считает себя большим умницей, - заметила Вивьен Камдела.
     Техник удивленно взглянул на нее, и Гроуфилд пояснил:
     - Влюбленные женщины сварливы.
     Техник снова ухмыльнулся и прислушался к записи.
     - Вот, сейчас, - сказал он.
     Шумы напоминали возню  в потревоженной крысиной  норе  Спустя несколько
секунд открылась дверь, послышалось "ах!",  и какой-то новый голос  произнес
по-английски с очень заметным акцентом:
     "Кто вы такой?"
     "Я мистер Гроуфилд, - негодующим тоном ответил Генри Карлсон. -  И  это
мой номер. Что вы тут делаете?"
     "Никакой вы не Гроуфилд, - сказал вошедший - Отвечайте без уверток. Кто
вы?"
     "Вы с этим поосторожнее, - произнес Карлсон. - Если он  выстрелит,  вся
гостиница встанет на уши".
     "Он мне не понадобится, - прихвастнул голос. - У меня есть вот это".
     - Наверное, нож, - шепнул техник.
     Гроуфилд нетерпеливо кивнул, он уже все понял. Карлсон произнес:
     "Что ж, понимаю. Вам нет нужды меня запугивать, это вам ничего не даст.
Мы оба не имеем права находиться здесь. Вы ведь тоже не Гроуфилд".
     "Что это у вас там?" - подозрительно спросил голос.
     "Книга, - ответил Карлсон.  -  Захватил с собой по привычке.  Видите, в
ней ничего не спрятано. Эй, ради Бога!"
     Незнакомый голос забормотал что-то на  непонятном  языке. Скорее всего,
это была ругань. Донесся шум возни, стук,  потом Карлсон, будто начав что-то
объяснять, произнес "Вы..." Мгновение спустя он закашлялся, донеслись глухие
удары,  а  затем  щелчок,  после которого послышался голос  Вивьен  Камдела:
"Карлсон мертв. Второго тут нет. Непохоже, чтобы..."
     Техник остановил пленку.
     - Мы думаем, что Карлсон держал книгу в руке, заложив страницу пальцем,
- начал объяснять он. - Собираясь открыть ее и  показать тому,  второму, что
внутри  ничего  нет,  он  поднял  книгу,  парень  испугался этого движения и
бросился  на Карлсона  с ножом.  Карлсон прикрылся книгой  как  щитом, и нож
вонзился  в нее. Вероятно,  он прошел насквозь и ранил Карлсона, но легко Но
тогда противник  размахнулся опять и поразил  Карлсона, при этом книга так и
осталась на лезвии ножа Этим ударом он Карлсона и прикончил.
     - Отличный удар, -  сказал  Гроуфилд. - Как вы думаете, что  это был за
язык?
     - Извините. Мы, конечно,  слушали,  но  никто из нас понятия  не имеет,
какое это наречие.
     Гроуфилд повернулся к Вивьен.
     - Вы тоже?
     - Я б сказала, кабы знала.
     - Что ж, - Гроуфилд опять взглянул на техника.  - Могу я получить копию
этой записи?
     - Вы шутите? - спросил техник.
     - Только тот отрывок, где иноязычная речь.
     Техник покачал головой.
     - Дохлый номер.
     - Почему?
     - Вы всерьез спрашиваете?
     - Конечно.
     Техник посмотрел на Вивьен, потом опять на Гроуфилда.
     -  То, что мы здесь имеем, - он  похлопал  по магнитофону, - называется
уликой в деле об убийстве. Мы  скрываем ее, поскольку она уличает и нас тоже
- в незаконном  подслушивании и нескольких других нарушениях закона. Если мы
дадим  вам  отрывок этой  записи,  вы получите  доказательства  того, что мы
занимаемся  сокрытием улик. Мы не настолько в вас влюблены,  чтобы допустить
такое.
     -  Я  просто хочу попробовать узнать, что это за язык.  Я  не собираюсь
передавать пленку властям.
     -  При  той жизни,  которую  вы,  судя  по  всему,  ведете,  вам  и  не
понадобится никому ее  передавать,  - ответил техник.  - Достаточно какое-то
время поносить ее с собой, и рано или поздно все мы попадем в передрягу.
     Гроуфилд подозрительно взглянул на Вивьен.
     - Вы что, говорили обо мне за моей спиной?
     Девица  презрительно  передернула  плечами  и отошла. Техник  кивнул на
магнитофон.
     -  Говорила вот эта штука, -  сказал он.  - Вам и  невдомек, сколько мы
всего позаписали с тех пор, как вы въехали в номер.
     - Вдомек. Я уже ничему не удивляюсь.
     - Вы человек со стороны, так ведь?
     - Откуда вы знаете?
     - Вам лучше вернуться к привычной работе, - посоветовал  техник.  - Она
наверняка безопаснее нынешней.
     - Точно, - ответил Гроуфилд. - Спасибо, что дали послушать.
     - Всегда к вашим услугам.
     Гроуфилд огляделся. Вивьен стояла в дверях. Он подошел к ней и заявил:
     - Мне тут больше делать нечего.
     - Хорошо, - сказала она и отвернулась.
     - Разве вы больше меня не сопровождаете? - спросил Гроуфилд.
     - Вы знаете, где ваша комната.
     - А что Марба?
     - Он же сказал, что свяжется с вами.
     - Вы обедали?
     - Да.
     - О! Может, выпьете?
     Она холодно посмотрела на него.
     - С вами я никуда не пойду. До свидания.
     -  Уж и не знаю, почему  я стараюсь завязать с  вами  дружбу, -  сказал
Гроуфилд.
     - Зато я знаю, - обронила она, повернулась и ушла.
     Гроуфилд посмотрел ей вслед и крикнул:
     - Ничего, когда-нибудь я вот так же брошу вас на дороге!
     Она не удостоила его ответом.

        13

     Кен сидел в комнате Гроуфилда,  но Генри уже не было.  Гроуфилд  вошел,
закрыл за собой дверь и сказал:
     - Тебе что, жить негде?
     - Ты мне не нравишься, Гроуфилд, - ответил Кен.
     -  Тогда проваливай,  -  Гроуфилд  потянулся и добавил, зевая: -  Ну не
ув-вивительное ли в-вело? Всего семь часов, как встал, а уже с ног валюсь.
     - Вероятно, тебя измотало волнение за соотечественников.
     - Я знаю одну девицу, с которой ты мог бы прекрасно поладить, - ответил
Гроуфилд, взглянув  на него.  - Почему  вам, ребята,  ни  разу  не пришло  в
голову, что я тоже ваш соотечественник?
     -  Не стану тратить силы и искать смысл в  твоем высказывании, - заявил
Кен. - Ты установил связь?
     Памятуя об ушастых стенах вокруг, Гроуфилд сказал:
     - На такие дела нужно время.
     - Времени у нас нет. Эти люди  пробудут  здесь  всего два  дня. Ты что,
вообще ни с кем не сошелся?
     - Я сделал одно  интересное наблюдение,  - сказал  Гроуфилд. -  Никакой
шпион не  задаст  вопроса,  не  зная  ответа заранее. Кто-то из ваших  людей
наверняка видел, как я встретился  с мисс Камдела в вестибюле и поехал с ней
кататься.
     -  Мы  знаем,  что  ты виделся с  ней,  -  сухо ответил  Кен. - Но  нам
неизвестно, по делу или нет.
     -  Если бы вы знали мисс  Камдела,  этот вопрос даже  не возник бы. Она
навроде вас. Ее не интересуют люди, озабоченные собственной судьбой.
     - Насколько я понял, встреча была деловой. Каков ее итог?
     - Со мной свяжутся.
     - Кто?
     - Онум Марба.
     - Ты еще не встречался с ним?
     Гроуфилд погрозил Кену пальцем.
     - Опять за свое? Если спрашиваешь, значит, знаешь, что встречался.
     - Ты чертовски занудлив, Гроуфилд.
     - То же  самое  я  думаю  о тебе, Кен.  Если  тебе нужны четкие ответы,
задавай четкие вопросы. И не пытайся темнить.
     - Конечно, это свинство  с моей стороны, - едко проговорил Кен,  - но я
испытываю к тебе стойкое недоверие.
     - Так уволь меня.
     -  Поначалу с тобой  было забавно.  Мне нравился  твой свежий взгляд на
вещи, и все такое.  Но теперь забавам пришел  конец, Гроуфилд. Я  задам тебе
прямой вопрос, коль уж  ты так этого хочешь, и посмотрим, сумеешь ли ты дать
мне четкий ответ. О чем ты говорил с Марбой?
     -  О том, зачем я здесь, и нет ли для меня какой-нибудь работы. Видишь,
если со мной не темнить, я тоже темнить не буду.
     - Возможно. Какую легенду ты ему скормил?
     - Я участвовал в  ограблении, какое провалилось, и теперь отсиживаюсь в
Канаде, пока не уляжется шумиха.
     - Неужели он столько о тебе знает? Я имею в виду грабежи.
     - А почему  нет?  - Гроуфилд снова зевнул. -  Послушай,  с  тобой очень
весело, и все такое, но я и правда с ног валюсь.
     - Тебе больше нечего сказать?
     - Ничего.
     - Тогда я кое-что скажу. Мы проверили, кто такой Альбер Водри.
     - Кто?
     - Тот похититель, которого убили.
     - А, водитель! Ну, и что?
     - Он член "Ле квебекуа".
     - Звучит как название хоккейной команды.
     Кен взглянул на Гроуфилда.
     - Совсем забыл,  - сказал он. - Просто удивительно, о скольких вещах ты
понятия не имеешь. Ты слыхал о сепаратистском движении Квебека?
     -  Не слыхал,  - ответил Гроуфилд.  - Что такое сепаратистское движение
Квебека?
     - Провинция Квебек -  часть Канады, в которой преобладает франкоязычное
население. Тут все  французское - речь,  обычаи, история, культура и прочее.
За последние пятнадцать лет  или  около того здесь  развились сепаратистские
настроения, кое-кто хочет отделить Квебек от Канады и как-то пристегнуть его
к Франции. Когда несколько лет назад  сюда приезжал де Голль,  он еще подлил
масла  в  огонь,  и  теперь   тут  уже  с  полдюжины  организаций,  жаждущих
независимого Квебека, от политиков до дикарей и террористов. Самая оголтелая
из  этих  группировок  называется  "Ле квебекуа". Она стоит  за  вооруженный
мятеж, а посему эта шайка, разумеется, самая малочисленная и бестолковая.
     - Погоди-ка. Что значит "разумеется"?
     - Там, где не существует притеснений, вооруженным революционерам не так
легко  добиться  успеха. Тут  немало  молокососов, готовых  измазать краской
памятник Вулфу и Монтколму, причем, конечно же, фигуру Вулфа.  Но когда речь
заходит о том, чтобы взять винтовку и начать отстреливать всех, кто  говорит
по-английски, большинство молокососов предпочитает шмыгнуть в кусты.
     - Всей душой согласен с вами, - проговорил Гроуфилд.
     Кен едва заметно улыбнулся.
     - Не имеет значения, на каком языке ты говоришь, Гроуфилд, - сказал он.
- У меня есть и более веские причины хотеть пристрелить тебя.
     -  Слушай, я  стараюсь  ладить  с  тобой,  -  напомнил ему Гроуфилд.  -
Постарайся и ты.
     -  Ладно,  пожалуй,  ты прав. Альберт  Бодри был членом  "Ле квебекуа",
самой оголтелой и военизированной шайки борцов за освобождение Квебека.
     - Они что, стреляют в тех, кто говорит по-английски?
     -  Нет,  не  всегда.  Они  отстаивают  такого  рода  действия,  но   не
продержатся долго, если и впрямь начнут стрелять.
     - Тогда  почему они  напали на меня?  И почему говорили  друг с  другом
по-английски?
     - Правда?
     - В машине, пока мы ехали к той хижине. Я тебе уже рассказывал. Я был в
сознании, хотя и не мог пошевелиться.
     - И они поговорили  по-английски,  - задумчиво проговорил Кен. - Второй
парень тоже был французский канадец?
     -  У него был  другой  акцент,  -  ответил Гроуфилд. - Немного похож на
немецкий, хотя и не совсем.
     - Голландский?
     - Нет, вообще не германский. Грубоватый такой.
     - Хм-м-м-м, - протянул Кен, глядя в пространство  и размышляя о чем-то.
- Возможно, все это объясняет.
     - Что?
     - Мы никак  не могли понять,  что замышляют в "Ле квебекуа",  - ответил
Кен. - Мы не знали, при чем тут вообще  эта  шайка.  Но если Бодри говорил с
доктором по-английски, стало быть, доктор не знал французского, и английский
был их  единственным общим языком. Может, они  какие-нибудь маоисты? Там  не
было китайцев?
     - Китайцев? Ты что, дурачишь меня?
     - Нет.  Между  Францией  и красным  Китаем существует тонкая ниточка, о
которой ты, наверное, не подозреваешь.
     - Ну-ну...
     -  Эти  страны  очень похожи  одна на другую,  - сказал Кен.  - Если  в
восточном блоке красный Китай  противостоит России, в западном Франция точно
так  же  противостоит  США.  Обе  эти  нации  многочисленны,  глупы,  хорошо
вооружены и стремятся скрыть свои комплексы неполноценности. Это две ядерные
державы,  более-менее  независимые  от  общемирового  баланса   сил,   и  их
приверженцы  в  разных  частях  света  симпатизируют  и  Франции,  и  Китаю.
Канадские сторонники независимости Квебека, к примеру, дружат с маоистами из
черных общин в Штатах.
     - Господи! - изумленно воскликнул Гроуфилд. - Неужели я -  единственный
человек в мире, который не связан ни с одной организацией психопатов?
     - Нет, Гроуфилд,  ты  принадлежишь к подавляющему большинству. Почти во
всех  этих  организациях  числится  по  десять-двадцать  членов,  и  лишь  в
одной-двух наберется больше  сотни.  Но для судеб  мира  эти  десять человек
значат больше, чем десяток тысяч таких, как ты, сидящих перед телевизорами и
считающих себя всезнайками, потому что наслушались Уолтера Кронкайта.
     -  Мир  миру  рознь,  - ответил Гроуфилд. - Мне в моем  мире  прекрасно
жилось  и  без  вас, и  без Уолтера Кронкайта.  Ладно,  не будем спорить. Ты
хочешь  сказать,  что этот  Альбер Бодри шпионил в  пользу коммунистического
Китая?
     - Возможно. Или  в пользу. Франции Или в пользу какой-то другой страны,
находящейся в китайской орбите Албании, к примеру.
     - А разве Албания в китайской орбите?
     Кен удивленно посмотрел на него.
     - Так ты даже этого не знал?
     - Спокойной ночи, Кен, - сказал Гроуфилд.

        14

     Китаец с винтовкой в руках по-домашнему улыбнулся Гроуфилду и попросил:
     - Скажите что-нибудь.
     Но Гроуфилд знал, что, стоит ему открыть  рот  и  произнести хоть слово
по-английски, как китаец тотчас застрелит его. Правда, никаким другим языком
он не владел, а поэтому просто беспомощно стоял на месте.
     -  Вы  должны  заговорить,  прежде  чем звякнет  колокольчик, -  сказал
китаец, и почти сразу же раздался звонок.
     Гроуфилд струхнул так, что проснулся. Он сел и лихорадочно схватился за
телефон,  чтобы заставить его умолкнуть, но,  когда поднес трубку к уху, ему
стало еще страшнее: ведь стоит сказать хоть  слово по-английски, и проклятый
китаец его застрелит.
     В  трубке  стояла  тишина, а  в  голове  у  Гроуфилда  царило смятение.
Гостиничный номер. Он забыл что-то важное.
     - Гроуфилд? - нерешительно спросил звонивший.
     - М-м, - ответил Гроуфилд,  всячески избегая  говорить  по-английски. В
голове все по-прежнему путалось, и он не хотел рисковать, боясь дать маху.
     - Извините, если разбудили, - произнес голос в трубке.
     - М-м.
     - Это Марба. Может быть, позвонить позже?
     - О-о! - Имя Марбы положило конец грезам наяву, в голове прояснилось, и
теперь Гроуфилд узнал голос.
     - Привет, Марба,  - сказал он.  - Нет, я в порядке, можете  говорить. В
чем дело?
     - Мое начальство желает вас видеть. Понятное дело, не в гостинице.
     - Конечно.  -  Гроуфилд  приложил трубку  к  другому  уху  и  поудобнее
устроился на подголовнике. - Меня опять куда-нибудь доставят с эскортом?
     - Не совсем так. Вы успеете собраться к десяти часам?
     - А сейчас сколько?
     - Без двадцати девять.
     - К десяти? Конечно.
     - Можно к вам сейчас заглянет один человек? Принесет вам кое-что.
     - Пожалуйста.
     - Хорошо, тогда до встречи.
     Гроуфилд положил  трубку и, поеживаясь, вылез  из  постели. Он все  еще
нервничал после кошмарного сна, а  оттого передвигался нетвердыми  шагами  и
слегка дрожал, но мало-помалу это прошло.
     Несмотря на усталость,  накануне вечером он никак не мог уснуть и после
ухода  Кена  долго  лежал  на подушках и смотрел "Долгий сон"  с французским
переводом.  То  и дело в фильм вклинивались рекламные ролики,  прославляющие
канадские  железные  дороги,  причем  тоже по-французски.  Они  были сделаны
весьма искусно. Горы и водопады  надоедают  сами по  себе, а тут еще их виды
сопровождались бесконечными диалогами на незнакомом  языке, поэтому к  концу
"Долгого сна" Гроуфилд был вполне готов ко сну. Он выключил телевизор и свет
и отключился сам  - до  тех  пор,  пока телефон и  китаец не  вернули его  в
реальный (или, наоборот, нереальный) мир.
     Гроуфилд быстро оделся  и  стал чистить  зубы, когда послышался стук  в
дверь. Он  пересек комнату с щеткой за правой щекой и  пеной  на губах,  как
будто  был загримирован под буйнопомешанного. Открыв  дверь, Гроуфилд увидел
улыбающегося коридорного с подносом, на котором лежал конверт.
     Гроуфилд взял конверт  и, роясь  по  карманам  в,  поисках  четвертака,
попытался выговорить "спасибо", но не смог - помешала  щетка и зубная паста.
Он нашел четвертак, который, как известно, лучше всяких слов, положил его на
поднос, закрыл  дверь и  вскрыл  конверт. Внутри лежала квитанция и короткая
записка: "Машина будет ждать у входа в десять часов".
     Гроуфилд сунул квитанцию  в бумажник, а  конверт  и записку  швырнул  в
корзину для  мусора, после чего вернулся в  ванную  дочистить  зубы. Но, уже
полоща рот,  он передумал  и  выудил  записку из корзины. Что  с ней делать?
Проглотить?  Нет,  всему  есть предел.  Сжечь?  Слишком  мелодраматично.  Он
чувствовал  бы себя дураком,  глядя, как она  горит. В конце концов Гроуфилд
отнес записку в ванную и спустил в  унитаз. К счастью, на конверте значились
только его имя и номер  комнаты, да и те были отпечатаны на машинке, поэтому
Гроуфилд оставил его в корзине.
     Он  позавтракал  в  гостинице, не  увидев ни одного знакомого лица, и в
десять  часов  вышел  на  улицу  через  парадную  дверь.  Протянув квитанцию
распорядителю, Гроуфилд услышал "Минутку, сэр" и стал ждать.
     Прошло минут  пять, наконец  появился зеленый  "додж полара", за  рулем
которого  сидел неряшливого  вида человек в синей рабочей  одежде. Он одарил
Гроуфилда счетом  за  стоянку  на  сумму два  доллара.  Гроуфилд  порылся  в
бумажнике  и  извлек  розоватую  канадскую  двухдолларовую  купюру,  которую
обменял  на  ключи от "доджа". Потом  сел  за руль и  выехал  с гостиничного
двора.
     Он затормозил на первой попавшейся автостоянке и огляделся по сторонам,
но поблизости не было ни Марбы, ни других знакомых.
     Ну-с, и что же делать?
     Несколько минут Гроуфилд как  дурак сидел за рулем,  но потом догадался
заглянуть  в  бардачок,  и  обнаружил  там  небольшой  коричневый  конверт с
выведенной  на нем чернилами  заглавной  буквой  "Г",  которая,  несомненно,
означала  "Гроуфилд". Вскрыв конверт, он вытащил план города и клочок бумаги
с отпечатанной  на нем строчкой: "Остановитесь,  когда  увидите  человека  в
оранжевом костюме".
     Вот как? Ладно.
     Гроуфилд  развернул   карту  и  увидел  проведенную  чернилами   линию,
тщательно отмечавшую его  маршрут  от "Шато Фронтенак" до  городской  черты.
Следовало  пересечь старый город, обнесенный  стеной, добраться до  гавани и
выехать  по  мосту  Святой  Анны на шоссе э 54. Дальше  линия тянулась вдоль
шоссе  до верхнего  обреза карты,  где заканчивалась  маленькой  стрелочкой,
указывавшей на  север. Значит, надо  выехать  из города и  искать человека в
оранжевом.
     Квебек  -  один из  двух  североамериканских городов  (второй  -  Новый
Орлеан),  которые  называют  странными. Его  живописный  центр  сохранился в
первозданном   виде  и  окружен  квадратными  милями  скучных   однообразных
новостроек. Миновав с полдюжины кварталов,  Гроуфилд выехал из этого города,
который  про  себя называл Квебеком. Дальше начинался то  ли Кливленд, то ли
Хьюстон, то ли Сиэтл. Безликие районы расползались во все стороны.
     Поток  машин  тоже  выглядел  весьма  шаблонно.  Теперь  не было  нужды
медленно и  чуть ли не ощупью  пробираться по  извилистым  древним  улочкам.
Теперь дорога была забита машинами, управляемыми  рассеянными домохозяйками.
Они то и дело резко выворачивали  баранки, без предупреждения  занимая левый
ряд,  а  когда  на светофоре  загорался зеленый,  их  приходилось  подгонять
гудками. Гроуфилд плелся вперед, терпеливо  дожидаясь,  пока поредеет  поток
машин,  со всех  сторон окружавший  его "додж".  Когда он добрался до точки,
отмеченной на карте стрелочкой, почти все домохозяйки остались позади.
     Шоссе э 54 было главной дорогой в горы Святого Лаврентия, возвышавшиеся
над  городом и тянувшиеся на север до канадских лесов. Какое-то время  шоссе
оставалось  четырехполосным, но  примерно в десяти милях от Квебека сузилось
вдвое.
     Утро  было  ясное, солнечное  и  морозное,  по  обеим  сторонам  дороги
тянулись  плотные  белые  сугробы.  Иногда навстречу проезжали  красные  или
серо-стальные  грузовики с блестящими на солнце ветровыми  стеклами, большей
же частью  дорога  была пустынна, и  Гроуфилд катил по  ней  в  одиночестве.
Дважды его обгоняли легковушки, набитые  мужчинами в охотничьих куртках. Они
ехали  на  север, где  водился канадский  лось.  Правда,  машин,  которые бы
направлялись в город с трофеями, Гроуфилд не видел.
     Отъехав миль  на двадцать  от  Квебека,  он заметил  стоящий  на правой
обочине  грязнющий  и  облупленный  грузовичок с  кузовом, покрытым  зеленой
парусиной. Гроуфилд обратил на него,  внимание лишь тогда, когда увидел, как
из  кабины  вылезает человек в  ярко-оранжевой куртке. Спрыгнув  с подножки,
человек подошел к заднему борту.
     Тот ли? А может, это просто осторожный охотник, который не хочет, чтобы
в кустах его  спутали  с лосем?  Гроуфилд сбавил скорость, подъехал ближе, и
тут человек в оранжевом  костюме взмахом руки  велел ему притормозить позади
грузовика.
     Гроуфилд остановился,  но продолжал сидеть в машине, не заглушая мотор.
Человек  подошел, и  Гроуфилд  опустил  стекло. У  незнакомца  была  круглая
физиономия, густые усы и южноамериканский выговор.
     - Гаспадин Марба есть в гр-рузовик.
     - Где именно?
     - Вы падазревает? Вы пагадите.
     Он кивнул и тяжелой поступью вернулся к заднему борту своего грузовика,
зеленая   холстина  заколыхалась.  Гроуфилд  взялся  за  рычаг  переключения
передач, готовый удрать, если что не так.
     Из-под  холстины  высунулась   чья-то  голова.  Ее  обладатель  наскоро
посовещался  с человеком в оранжевой  куртке, потом  взглянул  на Гроуфилда,
кивнул и исчез. Спустя минуту  из кузова высунулся  Марба и  жестом попросил
Гроуфилда подойти.
     -  Ладно, - сказал Гроуфилд, хотя  никто не  мог услышать его. Заглушив
мотор,  он выбрался  из машины и  подошел  к грузовику Человек  в  оранжевой
куртке одобрительно сказал:
     - Карашо. Падазревает - это карашо.
     - Благодарствую, - ответил  Гроуфилд и, едва  заметно кивнув, взялся за
борт.
     - Минутку, - сказал Марба. - У нас тут есть приставная лесенка.
     Он снова  скрылся из виду,  и мгновение  спустя из-за  зеленой холстины
показался конец лестницы. Поставив ее на землю, Гроуфилд забрался в кузов.
     На скобе  вверху  висела тусклая лампа, а в кузове  было полно  людей и
вещей,  которые  отбрасывали  многочисленные тени.  Тем  не  менее  Гроуфилд
разглядел грустную  и  немного виноватую улыбку на лице  Марбы и  дула  двух
пистолетов в руках его дружков.
     Гроуфилд показал им свои руки,  в которых ничего не  было, и застыл  на
месте, не делая резких движений.
     - Зачем это? - спросил он.
     -  Маленькая  предосторожность,   -   ответил  Марба.   -  Извините  за
причиняемые неудобства. Разденьтесь, пожалуйста
     - Что?
     - Мы припасли для вас новую одежду,  - Марба указал  на карточный стол,
стоявший  посреди кузова.  На нем лежала груда разного барахла,  в том числе
носки и нижнее белье.
     Гроуфилд огляделся. Кроме двух  латиноамериканцев,  наставивших на него
пистолеты,  и их  соплеменника на улице,  тут был  какой-то  тип  восточного
обличья,  он  стоял  между  Гроуфилдом  и  задним  бортом.  Ближе  к  кабине
расположились  еще  четыре  представителя  разных  рас  и  народностей.  Они
доставали из ящиков ручные пулеметы.
     -  Вы слишком умны, чтобы помышлять  о бегстве, Гроуфилд, - тихо сказал
Марба.
     - Зачем вам моя одежда?
     -  Мы не сразу поняли, что вы имели в виду, когда сказали Карлсону, что
намерены надеть свое радио. Не включить, а именно надеть.  Разумеется, мы не
услышали никакого звука, похожего на шум работающего приемника.
     - О-о! - воскликнул Гроуфилд. - Верно, вы же подслушивали.
     -  И с немалой выгодой для себя,  - сказал Марба. - Кстати,  мы немного
торопимся,  поэтому  буду  очень  вам   признателен,   если  вы  согласитесь
одновременно и переодеваться, и вести переговоры.
     -  Сейчас  мне нечего  вам сказать,  -  заявил  Гроуфилд  и  не  охотно
переоделся.
     Все пришлось ему впору, только ботинки жали.
     - Я был в своих башмаках, - сообщил он Марбе. - Люди Карлсона мне их не
давали.
     - Лучше не рисковать, - ответил Марба - Уж не обессудьте.
     - Эти слишком жмут.
     - Может быть, разносятся?
     - Вы  причиняете  мне неудобства, - сказал  Гроуфилд, завязывая шнурки.
Тем временем его одежду свернули в узел и  отдали  человеку, стоявшему возле
грузовика.
     - Этот тюк поедет в другое место? - спросил Гроуфилд
     - И  мы  тоже,  - ответил Марба - К  сожалению, не могу предложить  вам
лучшего сиденья, чем вот эта доска у борта. Устраивайтесь.
     - Все же лучше, чем стоять в таких ботинках.
     - Мы пытались найти башмаки вашего размера. Мне очень жаль.
     -  Мне тоже,  -  сказал Гроуфилд и уселся  на  доску, прибитую к  борту
грузовика.  Марба  сел рядом и  кивнул  одному  из своих людей. Тот постучал
дулом пистолета по кабине, и через несколько секунд машина тронулась.
     - Наверное, не имеет смысла спрашивать, куда мы едем, - сказал Гроуфилд
     - Отчего же? Мы едем на север, в  леса. - Марба едва заметно улыбнулся.
- Не унывайте, Гроуфилд, мы вас не убивать везем.
     - Тогда зачем?
     - Мы решили, что лучше  всего подержать вас под замком до тех пор, пока
наши дела не будут закончены. В понедельник вас выпустят.
     - Вы собираетесь запереть меня на трое суток?
     - Да.
     - В северных лесах, среди зимы, в башмаках, которые хуже колодок?
     Марба улыбнулся и похлопал Гроуфилда по коленке.
     -  Я  уверен,  что  чувство юмора поможет вам  перенести  все тяготы, -
сказал он.

        15

     Грузовик остановился. Гроуфилд встряхнулся, отгоняя мрачные мысли.
     - Где мы?
     -  Нет, нет,  - с улыбкой  ответил Марба. - Ехать еще долго  Мы  просто
остановились перекусить.
     -  Перекусить?  - Гроуфилд взглянул на запястье, но  часов не было, они
исчезли вместе с не в меру болтливой одеждой.
     - Почти час дня, - сообщил Марба. - Идемте?
     Остальные уже вылезли из  кузова,  и Гроуфилд с Марбой присоединились к
обществу. Они спустились на залитую холодным  солнечным светом  тихую улочку
какого-то городка, похожего на поселок в Новой Англии.
     - Мне позволено узнать, где я? - спросил Гроуфилд.
     -  Разумеется.  Это Роберваль,  что  на берегу озера Святого Иоанна. Мы
примерно в ста семидесяти милях к северу от Квебека.
     - Что-то не вижу я никакого озера.
     - Надо думать, оно вон в той стороне.
     - А что находится к северу отсюда?
     - Почти ничего. Леса, горы, озера.
     - Дороги?
     Марба улыбнулся.
     - Со временем проложат и дороги, - сказал он и взял Гроуфилда под руку.
- Угощаем, разумеется, мы.
     Ресторан  располагался в небольшом белом дощатом домике, который прежде
был  жилым. В  уголке сидели  за  бутылкой красного  вина трое  бородачей  в
охотничьих куртках.  Они вели беседу по-французски. Всего в грузовике  ехало
десять  человек  - водитель  и  девять  пассажиров.  Теперь  они  заняли три
столика,  разбившись  по  национальной  принадлежности.  За  один сели  трое
выходцев с  Востока. Водитель  был  с Кавказа, наверное, из Армении. Он  сел
вместе с двумя латиноамериканцами. Марба и еще двое чернокожих устроились за
столиком  у окна,  выходившего в переулок,  где стоял  грузовик, и  Гроуфилд
присоединился к ним, стараясь держаться поближе к Марбе.
     Официантка  говорила  только  по-французски,  но  оказалось,  что Марба
владеет  этим языком,  и  сложностей не  возникло. Гроуфилд заказал  телячью
отбивную и спросил:
     - Вам отпущены деньги на вино?
     - Да уж наверное, - ответил Марба и заказал вина.
     Пока они дожидались своих  блюд, Гроуфилд попытался завязать разговор с
двумя чернокожими спутниками Марбы, но последний сказал:
     - Извините, они не знают английского.
     Гроуфилд  взглянул  на  их  бесстрастные  физиономии.  Оба  негра  были
молодыми  парнями, крепкими на вид,  с  широкими  плечами  и  мощными шеями.
Телохранители. Им и не положено изъясняться словами.
     - А французский они знают?
     - Нет. Только свой диалект, о котором вы сроду не слыхали.
     - Мог ли я услышать его на той пленке? - спросил Гроуфилд.
     - На пленке? - растерялся Марба.
     - На той, которую вы мне крутили.
     - О-о! Гроуфилд, я ведь уже сказал, что мы  не  убивали  вашего  дружка
Карлсона.
     - Сами-то вы эту пленку слушали?
     - Разумеется
     - Вы распознали язык?
     - В самом конце записи?
     - Когда убивали Карлсона.
     Марба покачал головой
     -  Нет,  не  распознал.  Но  не  думаю,  чтобы  это  было  какое-нибудь
африканское наречие. Ничего общего с известными мне африканскими языками.
     Гроуфилд оглядел зал.
     - У нас  тут есть и  азиаты,  - сказал он, - и латиноамериканцы.  И Бог
знает, кто еще.
     Марба улыбнулся.
     - Весьма  разношерстная компания.  Но  мы  прокручивали  пленку  разным
людям,  и  никто  ничего  не  понял. Язык, скорее  всего,  не восточный и уж
наверняка не испанский  или португальский  и не производный от них.  Значит,
Латинская Америка тут ни при чем.
     - По-вашему выходит, что весь мир ни при чем, - ответил Гроуфилд.
     - Не совсем так. А вот и наше вино!
     Когда официантка разлила вино по фужерам и ушла, Гроуфилд спросил:
     - Какая же часть света нам остается?
     - Есть  несколько  укромных уголков, -  ответил Марба и  отпил глоточек
вина. -  Весьма недурно. - Он поставил  фужер.  - Главным  образом, конечно,
Восточная Европа. Ну, вот и еда.

        16

     Спустя двадцать минут после отъезда из  Роберваля грузовик остановился.
Гроуфилд поднял голову.
     - Что, опять будем закусывать?
     - Нет, сменим вид транспорта, - ответил Марба. - Идемте.
     Вся  компания  вылезла  из кузова.  Кроме Марбы  и Гроуфилда, все  были
вооружены   до   зубов.   За   спинами   болтались  пулеметы,   на   поясных
ремнях-патронташах  висели пистолеты.  Гроуфилд чувствовал  себя как "язык",
захваченный партизанской разведгруппой.
     - Вы что, собираетесь отнять Квебек у Канады? - спросил он
     Марба изумленно взглянул на него.
     - Скажете тоже! Как вам такое в голову пришло?
     - А почем мне знать, может, вы в сговоре с квебекскими сепаратистами. Я
тут человек новый.
     Марба улыбнулся и похлопал Гроуфилда по плечу.
     - Не волнуйтесь, - сказал он. -  Территориальная экспансия не  стоит  у
нас в повестке дня. Пошли.
     Гроуфилд  увидел  широкое скованное льдом озеро, а  на  нем - небольшой
двухмоторный самолет с полозьями вместо колес.  Он пошел  следом за  честной
компанией, продрался сквозь сугроб и, оказавшись на льду, зашагал к самолету
вместе  со  всеми,   за  исключением  водителя   грузовика.  Когда  Гроуфилд
оглянулся,  грузовик  уже  разворачивался, готовясь  отправиться в  обратный
путь.
     Гроуфилд посмотрел по сторонам  и не  увидел  вокруг  ничего  радующего
глаз. Впереди  - самолет и бело голубое замерзшее озеро,  справа, слева и за
спиной -  заснеженные  берега.  Вдалеке виднелись  несколько домов,  похоже,
нежилых.
     Господи,  как же  его угораздило  вляпаться  в  такую  кучу?  Даже если
удастся  смыться от Марбы и его шайки,  идти все равно некуда. Даже  будь  у
него  какое-нибудь пристанище,  ему  все  равно нечего сказать  членам шайки
Кена.  А  Кен и  без того крепко  его  недолюбливает  и  ухватится  за любой
предлог, чтобы вернуть Гроуфилда в Штаты и засадить за ограбление.
     А если он попробует улизнуть  и  от Марбы, и от Кена? Марба,  возможно,
посмотрит на это сквозь пальцы, но Кен - нет. Все шпионы Соединенных  Штатов
бросятся на поиски Алана  Гроуфилда, актера и гоп-стопника. И как бы ни были
они  беспомощны в  борьбе  с Третьим миром, против него  эти рыцари  плаща и
кинжала будут бороться изо всех сил и не подкачают. Гроуфилд думал об этом с
мрачной убежденностью,  хотя думать, а тем более строить какие-то планы было
бессмысленно. У него  нет выбора,  и все планы уже составлены другими людьми
От   него  требуется  только  смотреть  в  оба   и  постараться   дожить  до
понедельника.
     Моторы  самолета  уже  работали.  Вся  компания вскарабкалась на  борт.
Гроуфилд,  привыкший к жизни в эпоху реактивных двигателей, испытал странное
ощущение при виде  вращающихся пропеллеров на крыльях. Пока  он  забирался в
самолет, пропеллер швырял снег ему в лицо. Гроуфилд поймал себя  на том, что
боится этого  самолета  и  не  доверяет ему. Он  уже  представлял  себе, как
погибнет  на  каком-нибудь  далеком  заснеженном  горном  склоне   где-то  у
Полярного круга.
     Самолет лишь  с натяжкой можно  было назвать пассажирским. Вдоль бортов
были откидные сиденья, поэтому пассажиры сидели рядком,  лицом друг к другу.
Отопления не было вовсе, и Гроуфилд ощущал холод сиденья даже сквозь пальто.
Он засунул руки в карманы, нахохлился и  угрюмо следил за облачками  пара от
дыхания попутчиков.
     Самолет  тронулся  почти  мгновенно, но очень медленно  и неохотно.  Он
долго  тащился по льду, подпрыгивая и дрожа. Казалось, его задачей  было  не
взлететь,  а  рассыпаться  на части. В  конце концов он, очевидно, счел  эту
задачу невыполнимой и все-таки поднялся  в  воздух. Наверное, никакой другой
самолет в мире никогда  не был так  тяжел на подъем и  ленив,  поэтому перед
мысленным взором Гроуфилда опять замаячил заснеженный склон на краю света.
     Тем  не  менее,  набрав  высоту, самолет повел себя  прилично и полетел
ровно,  целеустремленно.  Гроуфилд  извернулся   и,  выглянув   в  маленький
иллюминатор,  увидел  внизу отдаленные  заснеженные горные  склоны;  кое-где
блестел лед, озаренный солнцем. Снег, озера, потом - темная зелень. Северные
канадские леса.
     В самолете  стоял шум, который был  громче,  чем в  вагоне нью-йоркской
подземки, но Гроуфилд все равно попытался завязать разговор, прокричав Марбе
на ухо:
     - Долго нам лететь?
     Ответ Марбы он разобрал только со второй попытки:
     - Меньше часа!
     Что ж, дела не так уж плохи.
     Гроуфилд  только  теперь  понял, как он привык  к  часам.  Без  них  он
чувствовал себя  затерянным  в дебрях времени.  Он не знал, давно ли взлетел
самолет, и был уверен, что  с тех пор прошло не меньше полутора-двух  часов.
Расспрашивать   Марбу  ему  не  хотелось:  Гроуфилд  считал,  что  это  было
признанием своей слабости, а таких вещей следовало избегать.
     Тем не менее, он уже был на пределе и решил  медленно досчитать до ста.
Если за это время  самолет не начнет снижаться, он все-таки  спросит  Марбу,
который час. Гроуфилд начал считать и, когда дошел до трехсот двадцати семи,
самолет резко лег на правое крыло. Гроуфилда прижало к борту, он вздрогнул и
встрепенулся.
     Остальные,  как   выяснилось,  тоже.  Все  принялись   переглядываться,
обмениваясь  виноватыми улыбками,  выглядевшими  довольно  странно  на  фоне
артиллерии, которой  были обвешаны улыбающиеся люди. Гроуфилд оторвал взгляд
от  этой построенной на контрастах картины и посмотрел в иллюминатор. Далеко
внизу виднелось еще одно замерзшее озеро, на берегу которого  стояла горстка
домов. Над двумя или тремя трубами вился дымок.
     Самолет  сделал  один плавный  круг, словно  шел по невидимому пологому
спиральному  желобу,  и  нырнул вниз, к  озеру.  Казалось, теперь  он  летел
слишком быстро,  вокруг мелькали заснеженные горы, поросшие соснами. Посадка
вышла  весьма жесткой, самолет негодующе заскрипел и застонал.  Он был похож
на куль картошки, который бросили на пандус на овощной  базе. Потом он пошел
юзом, но  пилоту удалось совладать со  штурвалом, и  он  более-менее  гладко
довел самолет до стоянки.
     Когда смолк шум моторов, наступила тишина, которая показалась Гроуфилду
полной странных глухих  звуков. У него  заложило уши,  и он зевнул, прогоняя
боль. Звуки сменили тональность, но не исчезли, и Гроуфилд сказал:
     - Я невысокого мнения о ваших военно-воздушных силах.
     Марба улыбнулся.
     - Приходится  довольствоваться  крохами  со  стола  великих  держав,  -
ответил он, поднимаясь, и Гроуфилд последовал его примеру.
     Их  никто не  встречал.  Было не  больше  трех  часов дня,  но  красный
солнечный диск в чистом  небе висел уже  низко, и  в  домах на берегу  озера
горел свет. С  виду они казались уютными, удобными и  теплыми, и  Гроуфилд с
радостью зашагал по запорошенному снегом льду следом за своими спутниками
     - Что это за место? - спросил он у Марбы.
     - Наверное,  бывший  лагерь  лесорубов,  -  ответил  тот.  -  Потом его
превратили в охотничий приют, а сейчас сдали нам в аренду.
     - Кто сдал?
     - Один сочувствующий, - с холодной улыбкой проговорил Марба.
     - Мне нравится ваша манера отвечать на вопросы, - сказал Гроуфилд.
     - Еще бы. Я ничего от вас не утаиваю.
     Заслышав   рев   моторов,   Гроуфилд  оглянулся.   Проклятье!   Самолет
разворачивался  и полз  по  льду,  очевидно,  намереваясь излететь навстречу
ветру.
     - Он что, улетает? - спросил Гроуфилд.
     - Ничего, нас  отсюда  вывезут, - ответил Марба и взял его за локоть. -
Пойдемте в дом, там тепло.

        17

     Это  была длинная,  просто  обставленная  комната с  высоким  сводчатым
потолком  и  двумя  пылающими  очагами.  Стены  украшали  лосиные  головы  и
акварельные  рисунки, изображающие  горные  озера, на полу тут  и там лежали
шкуры, мебель тоже была покрыта мехами.  В комнате кучками сидели или стояли
люди все цветов  кожи, сгрудившиеся главным  образом возле  очагов. Середина
комнаты оставалась незаселенной.
     Когда  дверь открылась и вновь  прибывшие вошли,  кое-кто оглянулся, но
вскоре люди опять  принялись потягивать  горячее  питье и  возобновили  свои
негромкие  разговоры. Только один человек -  очень толстый коротышка в буром
мундире  с золотым  шитьем  и  многочисленными  медалями,  позвякивавшими на
груди, с длинной саблей на левом боку, отделился от группы у камина справа и
подошел  к Гроуфилду. Он  широко  развел  руки, готовясь заключить  гостя  в
медвежьи объятия.
     - Гроуфилд! - воскликнул коротышка с мелодраматическим воодушевлением и
испанским акцентом. - Спаситель мой!
     Еще  несколько  человек   повернули  головы  и,  привлеченные   воплями
коротышки, принялись рассматривать Гроуфилда. Толстяк  тем временем  облапил
своего спасителя и уткнулся физиономией  ему  в грудь. От него несло бренди,
закуской и потом.
     - Приветствую вас, генерал, - проговорил  Гроуфилд, стараясь  сохранить
равновесие. Похоже, генерал забыл, что после их единственной встречи они так
и  не стали закадычными  друзьями. Встреча состоялась на  борту генеральской
яхты, когда ее владелец валялся на койке, поправляясь после пулевого ранения
в грудь.
     Но  если  теперь  генералу  приспичило  считать  Гроуфилда приятелем, с
которым он  давно не виделся,  что  ж, прекрасно.  Вреда от этого не  будет.
Поэтому Гроуфилд сказал:
     - Приятно снова видеть вас, генерал. Вы вполне здоровы?
     -  Конечно! -  заорал генерал,  отпуская  Гроуфилда и  делая шаг назад,
чтобы ударить себя кулаком в  грудь. -  Неужели жалкая свинья способна убить
генерала Позоса? Вздор!
     Тут он разглядел рядом с Гроуфилдом Марбу и выкрикнул:
     -  Вы  знаете  этого  человека!  Разве  я  не  присылал  его  к  вам  в
Пуэрто-Рико?
     - Разумеется,  присылали, - ответил Марба.  - Присматривать за ним было
одно удовольствие.
     Генерал   набычился  и  многозначительно   посмотрел  на  Марбу  из-под
насупленных бровей. Потом сказал совершенно другим тоном:
     - Нам нужно поговорить.
     - Несомненно, - сухо ответил Марба.
     - Ваш полковник - большой упрямец.
     - Согласен, - сказал Марба. -  Но не  думаю, что нам  следует обсуждать
дела в присутствии нашего друга Гроуфилда.
     - Не обращайте на меня внимания, - пробормотал Гроуфилд.
     Генерал  взглянул на него.  Радость встречи  улетучилась. Глазки Позоса
стали холодными и нетерпеливыми.
     - Подите прочь, - велел он.
     - Я попрошу кого-нибудь  показать вам вашу комнату,  - сказал Марба. Он
повернулся  к одному из негров и заговорил с ним на том же языке, на котором
общался с Вивьен Камдела в двуколке. Негр  кивнул и  взмахом руки  пригласил
Гроуфилда следовать за собой.
     -  До встречи, генерал, -  попрощался Гроуфилд. Они вошли в библиотеку,
занятую книжными полками и отапливаемую большим  очагом.  Несколько  человек
читали тут книги и не обратили внимания на Гроуфилда и его проводника.
     За библиотекой  находилась  прихожая, а дальше - дверца во внешний мир.
На дворе в  снегу  была  протоптана длинная кривая тропка,  которая  вела  к
соседнему приземистому дому. Вход в него был с торца, а интерьер представлял
собой  длинный  коридор со множеством дверей.  Дом походил на мотель  пятого
разряда, с  комнатами, разделенными дешевыми фанерными перегородками. Черный
линолеум на  полу положили,  очевидно, прямо поверх досок,  потолок тоже был
дощатый, и под ним висели лампы дневного света.
     На дверях  даже были  нарисованы  номера, начиная  с числа 123 слева от
Гроуфилда и  124  справа. Номера шли по убывающей. Наконец негр открыл дверь
под номером 108 и взмахом руки велел Гроуфилду войти внутрь. Гроуфилд вошел,
и дверь за ним закрылась. Он удивленно огляделся и услышал лязг засова.
     Хорошенькое дело! И это - после всех его стараний избежать тюрьмы!
     Гроуфилд услышал удаляющиеся шаги, скрип досок и шлепанье линолеума. Он
выждал минуту и потянул на  себя дверь. Она открылась,  совсем  чуть-чуть, и
застряла с легким щелчком.  Тогда Гроуфилд легонько толкнул ее и кивнул. Да,
это был засов,  прикрепленный приблизительно  на  уровне  пояса  и  запертый
висячим  замком. Такой  запор крепок  настолько,  насколько крепко дерево, к
которому  привинчены скобы, а, судя по состоянию дома, древесина тут не ахти
какая.
     Что ж,  хорошо.  Гроуфилд снова закрыл  дверь и  начал осматривать свое
новое жилище.
     Оно ему  не  понравилось. Кровать была  узкая  и, наверное, жесткая,  с
железными спинками, тощей  подушкой и  тонкими ветхими  одеялами.  Перед ней
лежал маленький лоскутный коврик. Остальной пол был покрыт линолеумом, как в
коридоре. Напротив кровати  стоял  помятый железный  шкаф. Убранство комнаты
венчал деревянный табурет.
     Справа висела матерчатая ширма. Гроуфилд отодвинул ее и увидел унитаз с
бачком над ним. На стенах висели крючки для одежды,  выходит,  туалет служил
еще и платяным  шкафом. К  внешней  стене  этого  закутка  была  прикреплена
раковина  с  косо  висевшим мутным зеркалом над ней. В противоположной стене
было окно, а под ним - диск регулятора электрического отопителя. Поскольку в
комнате было прохладно, Гроуфилд подошел к диску и проверил его. Обогрев был
включен на полную катушку.
     Нет,  это никуда не годится. Гроуфилд подошел  к  двери и  вышиб  ее  с
третьего  удара,  хотя  надеялся  обойтись  двумя.  Он  отправился назад  по
коридору, вышел  из дома и  зашагал по  кривой  тропке в  снегу  обратно,  к
главной  усадьбе.  На улице  ему пришлось  поплотнее закутаться в  пальто  и
спрятать подбородок в воротник.
     Пройдя через прихожую и читальню,  Гроуфилд очутился в большой комнате,
огляделся и увидел Позоса и Марбу. Они  сидели на двух кушетках возле левого
камина в обществе еще двух мужчин. Подойдя, Гроуфилд сказал:
     - Прошу прощения, Марба, но мне не нравится моя комната.
     Они изумленно воззрились на него, и Марба быстро огляделся по сторонам.
Гроуфилд сказал:
     - Он меня запер, не  волнуйтесь. Но вам бы следовало знать, что в таких
домах от замков толку мало.
     Генерал  яростно  сверкал глазами. Двое мужчин, один - негр,  второй  -
обитатель  Востока, выглядели озадаченными и раздраженными. Марба поднялся и
сказал:
     - Вы с ума сошли, Гроуфилд? Вы хотите вынудить нас лишить вас жизни?
     -  Марба, взгляните  правде  в глаза.  Одному  мне отсюда не выбраться.
Насколько  мне известно, я тут  единственный  представитель  англосаксонской
расы,  и заметить  меня нетрудно. Оставьте меня в  покое. Я посижу  у  огня,
почитаю  книжку,  сыграю  с  кем-нибудь   в  шашки.  Я  не  в  силах  помочь
правительству Соединенных Штатов, не в силах помочь  самому себе. Я это знаю
и обещаю быть хорошим гостем.
     Марба задумчиво хмурился. В конце концов он покачал головой и сказал:
     - Вы слишком непредсказуемы, Гроуфилд. Добром это не кончится.
     - Вы видели ту  комнату?  Пошли бы вы туда жить без книжек, радио, даже
без часов, да еще  не зная, надолго  ли  вам придется там  застрять? Вы что,
сели бы на кровать и стали ждать, как пай-мальчик?
     - Бывают жилища и похуже, - заспорил Марба.
     - Мы можем вовсе  поселить вас на  улице, -  сказал  генерал и погрозил
Гроуфилду  пальцем.  -  Мы   не  любим   умников.  Не  умничайте,  Гроуфилд,
возвращайтесь в свою комнату.
     - Не хочу.
     -  Проклятье! - произнес Марба. - Господа,  я сейчас  вернусь.  Идемте,
Гроуфилд.
     Он зашагал прочь, таща за  собой  Гроуфилда, который  кожей  чувствовал
взгляд генерала.
     - Не восстанавливайте против себя генерала Позоса, дурень  вы эдакий, -
вполголоса сказал Марба. - Он и впрямь выселит вас на улицу.
     - А я опять зайду в дом, и все дела.
     Марба остановился и устремил на Гроуфилда тяжелый взгляд.
     - Не  говорите о том,  что вы сделаете  и  чего  не  сделаете Здесь  вы
пленник, неужели непонятно?
     -  Как  сказал  Оскар Уайльд,  если королева  так обращается со  своими
узниками, она их недостойна.
     - Вы мне нравитесь, Гроуфилд, - признался Марба.  - Вы очень интересная
и  забавная  человеческая  особь.  Но  вы  должны  понять,  что  кое-кто  из
собравшихся  здесь  людей  облечен верховной властью.  В  своих странах  они
правят железной рукой. Если вы их разозлите, они без колебаний расправятся с
вами. В том случае, если защищать вас станет опасно, я брошу вас на произвол
судьбы. Так что попробуйте взять себя в руки.
     -  Попробую, -  согласился Гроуфилд.  -  Но  я не собираюсь  сидеть под
замком в этой гуверовской деревне.
     - Не  понимаю  смысла  этого  слова, -  сказал Марба. -  Ну да  ничего.
Пойдемте. И предоставьте мне вести переговоры.
     Их путь, как и прежде, пролегал через читальню. На этот раз два или три
читателя удивленно нахмурились, когда Гроуфилд  шествовал мимо  них.  Он  не
соврал, когда сказал, что кроме  него  тут нет ни одного англосакса. Он  был
весьма  примечательной  личностью, да еще то  и дело шнырял туда-сюда  через
комнату. Гроуфилд не  мог знать,  что думают о нем эти люди,  но сам себе он
казался механическим медведем  в  стрелковом тире, который разворачивается и
идет  в обратную  сторону  всякий раз, когда в  него попадает пуля. С учетом
сложившихся  обстоятельств  такое  образное  сравнение  отнюдь не  поднимало
настроения.
     На  этот раз,  выйдя  из  читальни,  они  свернули  в  другую сторону и
поднялись  по  узкой лестнице  на  второй этаж.  Миновав  коридор,  Марба  и
Гроуфилд оказались в тесном закутке, который почти полностью занимала фигура
громадного негра. Марба что-то сказал ему на своем туземном наречии, и негр,
взглянув на  Гроуфилда, медленно кивнул.  Он стоял, сложив руки на  груди, и
был похож на стража гарема - сплошные мышцы.
     - Подождите здесь, - велел Марба Гроуфилду.
     - Сделаю все, что он пожелает, - Гроуфилд кивнул на стражника.
     Марба едва заметно улыбнулся  и, открыв дверь  в противоположной стене,
исчез за порогом.  Гроуфилд подумал  и решил не  заводить светской беседы  с
негром. Вместо этого он  сел на коричневый кожаный диван, занимавший остаток
полезной площади, и попытался сделать вид, будто ему все нипочем.
     Может,  зря он не остался в той вонючей каморке? Может, там лучше? Нет.
Безопаснее -  возможно, но уж никак не лучше.  Хуже, чем  там, нигде быть не
может. Эта  комната погубила бы его как личность. В понедельник он вышел  бы
из  нее вконец разочарованным в жизни  стариком, клацающим вставными зубами,
да еще плохо подогнанными.
     Кроме  того,  у Гроуфилда была  еще одна  тема для  размышлений -  Кен.
Поверит ли Кен, что его похитили? Или Кен не захочет верить ни во что, кроме
побега, который  на сей раз оказался  удачным?  Как  ни  крути,  а  придется
возвращаться  к Кену и как-то доказывать, что  он не обманщик, что он  хотел
помочь и  трудился в  поте  лица. Лучшим доказательством  были  бы правдивые
сведения о целях этого сборища, но поскольку получить их не удастся, следует
хотя  бы как-то убедить Кена в том,  что он искренне старался помочь.  Может
быть,  тогда Кен  пойдет на мировую в понедельник. Но  если бы он, Гроуфилд,
впустую потратил время, сидя в этой ночлежке для бездомных, на всех мечтах о
примирении с Кеном можно было бы поставить крест. Поэтому он не жалел о том,
что  покинул вонючую каморку. Более того, Гроуфилд был полон (или, во всяком
случае,  не  лишен)  надежд  на безнаказанность и успешное завершение своего
бескровного мятежа.
     Пока   Гроуфилд  подбадривал  себя  такого  рода  рассуждениями,  дверь
открылась опять, и  вошел Марба. У него  был встревоженный вид,  и Гроуфилд,
естественно, тоже встревожился.
     Присев рядом с ним на диван, Марба тихо спросил:
     - Чем вы насолили Вивьен Камдела?
     - Я? Ничем.
     - Она вас недолюбливает.
     - Знаю.
     - Почему?
     - Потому что я не  патриот, -  ответил Гроуфилд. - Мы малость поспорили
на эту тему, и оказалось, что патриотизма во мне меньше, чем ей хотелось бы.
Я прежде пекусь о себе самом, и это ей не нравится. А в чем дело?
     - Она там, - ответил Марба.  - В  той комнате. Выступает с нападками на
вас. Если бы мне удалось  убедить полковника  Рагоса  вступиться за  вас, вы
могли бы получить относительную свободу.
     - Полковника Рагоса? Он ведь ваш президент, не так ли?
     -  Да. Обычно  он прислушивается  к моим советам,  но  Вивьен настроена
против вас  и говорит  весьма  пылко. Поэтому  он хочет  встретиться с  вами
самолично, и я прошу  вас держаться как можно вежливее. Полковник не  любит,
когда ему дерзят.
     - Я буду вести себя прилично, - пообещал Гроуфилд.
     - Ваша задача - понравиться полковнику.
     - Может, подарить ему свой локон?
     - Не надо, - резко ответил Марба. - Такие волосы не в его вкусе.
     -  Что  ж, прекрасно, - сказал  Гроуфилд,  и Марба повел  его к  своему
правителю.

        18

     В  комнате полукругом стояли несколько  стульев  и кушетка. В  глубоком
каменном очаге потрескивали  горящие поленья. Вивьен Камдела сидела на одном
из  стульев, сложив руки, скрестив  ноги и злобно зыркая  на Гроуфилда.  Она
была прекрасна даже в гневе.
     Посреди комнаты стоял со стаканом в руке высокий тощий  седовласый негр
в  очках  в роговой  оправе.  На нем  был темно-серый костюм  и узкий черный
галстук, как у страхового агента, а на обеих руках сияли перстни с рубинами.
Негр казался хитрым, умным, расчетливым, нетерпеливым и холодным как лед.
     Марба сказал  что-то  на  туземном наречии, и  Гроуфилд узнал свое имя,
совсем  не  к  месту вплетенное  в  странную мешанину незнакомых слов. Потом
Марба повернулся к Гроуфилду и объявил:
     - Это полковник Рагос.
     - Как поживаете, сэр?
     -  Хорошо,  -   полковник  говорил  тоном  образованного  человека,   с
британским акцентом,  который подавлял еще какой-то, едва заметный в речи. -
Вы пьете виски?
     - Да, сэр, - Гроуфилд перекинул пальто через спинку кресла.
     -  Оно  африканское,  -  сказал  полковник.  -  С  нашей  родины.  Если
предпочитаете канадское...
     - Я никогда не пил африканское виски, - ответил Гроуфилд. - Хотелось бы
попробовать.
     Полковник кивнул Вивьен Камдела. Все с тем же неприязненным  выражением
лица она выпрямила свои длинные скрещенные ноги, поднялась и подошла к бару.
Вивьен выглядела прекрасно в зеленых лыжных брюках и коричневом свитере.
     Рагос что-то говорил. Гроуфилд оторвал взгляд от лыжных брюк и услышал:
     - Вы когда-нибудь путешествовали по Африке?
     - Нет, сэр, и никогда не покидал западного полушария.
     - Вы домосед.
     Зеленые лыжные брюки приближались.
     - Да, сэр. Мою жену зовут Мери.
     Вивьен Камдела вручила ему старинный бокал с бледно-желтой жидкостью  -
не  меньше  трех унций. И без льда. Жижа эта  больше всего напоминала тухлое
пиво. Когда Вивьен подавала Гроуфилду бокал, глаза ее злорадно сверкнули.
     Гроуфилд заглянул в бокал, потом посмотрел на полковника.
     - Обычно я пью виски со льдом, - сказал он.
     - Наше  виски прекрасно и без  льда, - ответила Вивьен. - Лед разрушает
букет.
     Полковник ничего не сказал. Он стоял и молча наблюдал за Гроуфилдом.
     А  Гроуфилд чувствовал  приближение  беды.  Он поднес  бокал к губам  и
опасливо сделал глоток.  Кислота  прожгла борозду  на его  языке  и огненным
потоком скользнула по пищеводу в желудок.
     О притворстве не могло быть и речи. Гроуфилд прослезился  и утратил дар
речи.  Он  просто стоял и моргал,  держа  бокал  и поднятой  руке  и пытаясь
сделать глотательное движение, не поперхнувшись при этом.
     Неужели  глаза  полковника  весело  блеснули?  Надеясь,  что  это  так,
Гроуфилд откашлялся и попытался заговорить.
     - О, я тоже не стал бы портить такой букет. Ни за что, - хрипло выдавил
он.
     -  Неужели  наше виски слишком крепкое  для  вас?  - с  улыбкой спросил
полковник.  - Возможно, в этом  и заключается одна из  слабостей белой расы.
Наверное, у белых глотки мягче.
     Он поднял свой бокал, содержащий примерно унцию такой же  желтой дряни,
насмешливо тостировал Гроуфилда и выпил. В глазах его при этом не заблестели
слезы, откашливаться полковник тоже не стал. Он протянул пустой бокал Вивьен
и сказал:
     - Налейте мне еще,  пожалуйста. И принесите  мистеру Гроуфилду  немного
льда.
     Когда  Вивьен протянула руку, чтобы взять  у Гроуфилда бокал,  лицо  ее
выражало неприкрытое удовлетворение. Гроуфилд сунул было  бокал ей, но потом
передумал и не отдал его.
     - Бокал тоже африканский? - спросил он.
     - Нет, он был тут, в доме, - нахмурившись, ответил полковник.
     - О-о,  -  Гроуфилд  передал  бокал  Вивьен, которая  несколько  секунд
озадаченно смотрела на него, прежде чем отнести к бару.
     - Не понимаю, к чему этот вопрос о бокале, - сказал полковник.
     - Просто было интересно. Может, это изделие  ваших  народных промыслов.
Извините, полковник, но я почти ничего  не знаю о вашей стране. Впрочем, и о
своей собственной тоже.
     - Как я понял, вас силой  завербовали в шпионы. Вами руководили  отнюдь
не патриотические убеждения.
     - Шпионаж - грязная работа, - ответил Гроуфилд.  -  Она  сродни поприщу
судебного  исполнителя.  Не  понимаю,  как  можно  шпионить  из  благородных
побуждений.
     - Но если это помогает вашей стране?
     - Ну, когда человек не способен предложить своей стране ничего лучшего,
чем  умение  подслушивать и подглядывать в замочные  скважины,  вряд ли  его
вообще можно назвать полноценным человеком.
     - А что вы можете предложить своей стране, мистер Гроуфилд?
     - Бездеятельное сочувствие.
     - Не понимаю этого выражения, извините.
     - Ну, я не из тех, кто посвящает всю жизнь служению родине.
     Вивьен вернулась с бокалами. Гроуфилд взял свой и продолжал:
     - Я принадлежу к  большинству. Канадец,  который  сделал этот бокал, не
думал о том, что делает  его для Канады. Он делал его за доллар в час. Разве
из-за этого  его можно обвинять  в отсутствии  патриотизма? И  неужели люди,
производившие ваше виски, заботились при этом о славе Ундурвы?
     -  Почему же нет? - возразил полковник. - Почему  человек, чем бы он ни
занимался, не должен делать во славу отечества все, что в его силах?
     - Вы хотите сказать, что государство первично,  а человек - вторичен. Я
не  очень разбираюсь в политике, но  полагаю, что  моя страна придерживается
противоположной точки зрения.
     - В теории, - ответил Марба. - Скажите, вы хоть раз видели Гарлем?
     - Так и  знал, что вы об этом спросите. Полковник,  я  никогда не видел
Палм-Бич.  Думаю, нам  обоим ясно, что  я  не Святой Франциск Ассизский.  Но
покажите  мне  этого святого. Будь  я бескорыстен и  заботься о приумножении
славы  отчизны,  сидел  бы  сейчас  в  отделении  Армии  Спасения и раздавал
бесплатную похлебку. И никогда не впутался бы в такую передрягу. Я знаю свои
грехи, и, уверяю вас, политические пристрастия не входят в их число.
     Глаза полковника весело блеснули.
     - Политика - грех?
     - Не я, а вы заговорили о Гарлеме.
     Веселый блеск померк.
     - Разумеется,  возможна  и такая точка  зрения. Однако, по-моему,  пора
перейти к текущим делам. Со льдом виски вкуснее?
     -  Я еще  не пробовал,  -  ответил  Гроуфилд  и  сделал  глоток.  Виски
по-прежнему жгло, как  молния, но пить  было  можно. Теперь  оно взорвалось,
лишь достигнув желудка. - Гораздо лучше, благодарю.
     - Похоже, вопрос заключается в том,  убить вас  или оставить в живых, -
проговорил полковник.  - Вы  никак не  хотите сидеть под замком и отвергаете
этот  самый  гуманный  компромисс.  Значит,  придется выбирать  между  двумя
крайностями. Я верно оцениваю положение?
     - К сожалению, да, - ответил Гроуфилд.
     Полковник  кивнул,  отвернулся  и  в задумчивости  побродил по комнате.
Потом остановился и выглянул  в окно. Был  день, но  на  улице уже стемнело.
Полковник отпил виски. Наконец он повернулся к Гроуфилду и сказал:
     -  Вы,  конечно,  понимаете,  что  это  вполне объяснимая  человеческая
реакция. Когда вас задевают, вы даете сдачи.
     - Я не собираюсь никого задевать, - ответил Гроуфилд.
     - Ваш  отказ сидеть взаперти - это своего рода  нападение  на нас. - По
лицу полковника скользнула улыбка. - Любопытно, правда? Вы можете отказаться
сесть под замок, но не  можете отказаться умереть. Весьма странный  расклад,
вы не думаете?
     Гроуфилд кисло усмехнулся в ответ.
     - Очень странный.
     -  Вы настоящий американец, -  сказал полковник.  - Свобода или смерть,
верно?
     - Похоже на то.
     -  Однако, когда Муссолини сказал то же самое, хоть и в несколько  иных
выражениях, американский народ выразил ему свое презрение.
     - Опять вы о политике, - буркнул Гроуфилд.
     Полковник пытливо оглядел его.
     - Вы и впрямь аполитичны или у вас просто такая тактика?
     - Всего понемногу.
     Полковник медленно кивнул, поразмыслив, и наконец сказал:
     - Даже если я сохраню вам жизнь, вы сами себя угробите. Рано или поздно
вы поссоритесь с кем-нибудь из наших, и вам придет конец. А  тогда возникнет
вопрос,  кто позволил  вам свободно  слоняться  по  усадьбе,  и  я  попаду в
неловкое положение.
     - Я  буду тише  воды,  ниже травы, - пообещал Гроуфилд,  - и  не  стану
никому докучать.
     Полковник покачал головой.
     - Нет. Вы прирожденный смутьян. Прежде чем вы вошли сюда, я получил две
ваши характеристики,  столь разные, что  мне трудно было поверить, что  речь
идет об  одном и том же человеке.  Это  одна из причин, по которой  я  решил
лично  встретиться  с  вами. Теперь  я  вижу,  что обе  характеристики  были
верными, и вы представляете куда  большую потенциальную опасность, чем можно
было бы заключить  на основе любой из этих характеристик.  Вы  не привели ни
одного довода, способного убедить меня сохранить вам жизнь...
     - Но и в пользу моего убийства тоже нет ни одного убедительного довода,
- сказал Гроуфилд. - Я никому не угрожаю.
     -  Но можете угрожать. А такое лучше пресекать  в зародыше, пока ничего
не случилось.
     - Это слишком ничтожная причина, чтобы лишать человека жизни.
     - Человеческая жизнь сама по себе ничтожна.
     - И ваша тоже? - спросил Гроуфилд.
     Полковник холодно улыбнулся.
     -  О  моей речи  нет.  Мы обсуждаем  вашу.  Не вижу  никаких  оснований
заступаться за вас.
     Гроуфилд  посмотрел  на  Марбу.  Тот  стоял с бесстрастной,  ничего  не
выражающей физиономией  и явно не собирался защищать  его перед президентом.
Гроуфилд его не винил. Он взглянул  на Вивьен, и она отвела глаза Неужели на
ее лице отразилось сомнение? Возможно. Но вряд ли это имеет значение. Ему не
удастся  повлиять  на  нее  и  заставить передумать  Но, с  другой  стороны,
отстреливаться надо до последнего патрона.
     - Вивьен, - сказал Гроуфилд.
     Она встала и повернулась к нему спиной, глядя в огонь.
     - Это не ее решение, мистер Гроуфилд, - проговорил полковник, - а  мое.
Ни она, ни господин Марба не в силах изменить его.
     - И какое же оно? - спросил Гроуфилд - Отрицательное?
     - Я дам вам знать, -  пообещал полковник. - А сейчас  Марба отведет вас
обратно.
     Решение было отрицательным. О положительном ему сообщили бы  здесь же и
сейчас  же, причин откладывать не было. Но об отрицательном  и приличнее,  и
безопаснее сказать через посредника.
     Гроуфилд снова взглянул  на Марбу и  заметил,  что тот  жалеет  о таком
обороте дела. Жалеет, но ничего не предпринимает.
     -  Мне было любопытно встретиться с  вами,  мистер  Гроуфилд,  - сказал
полковник. - Мое личное общение с американцами  прежде не  выходило за ранки
дипломатических контактов, а дипломаты разительно не похожи на...
     Гроуфилд  выплеснул виски в физиономию  полковника,  съездил  Марбе  по
челюсти,  запустил  пустым  бокалом в голову Вивьен Камдела, дал Рагосу  под
дых, схватил со стула свое пальто и выпрыгнул в окно.

        19

     Пальто  Гроуфилд набросил  на  голову,  чтобы  защититься  от  осколков
оконного стекла; он сжался в комок и падал со второго этажа в неизвестность
     Гроуфилд врезался в снег, как кулак в буханку хлеба, и наткнулся грудью
на  собственные  коленки.  У  него  перехватило  дыхание.  Гроуфилд  полежал
несколько  секунд, запутавшись в  пальто. Он чувствовал  лбом толстую ткань,
ощущал щекой  тепло собственного дыхания,  а носом -  запах  виски. В  конце
концов  он мало-помалу  пришел  в себя и,  брыкаясь, выбрался из-под пальто,
будто бабочка из кокона. Он встал, оказавшись по колени в рассыпчатом снегу,
и посмотрел на разбитое окно, из которого выпрыгнул.
     В оконном  проеме на  фоне  света возник  силуэт Вивьен  Камдела. Будто
дикарь,  Гроуфилд  пожалел, что  у него нет  пистолета,  но тут заметил, что
Вивьен подает ему какие-то  знаки. Она оглянулась через плечо, потом по пояс
высунулась из окна и неистово замахала руками: смывайся, мол.
     - Ох, женщины... - буркнул Гроуфилд.
     Черт  с  ним,  с  непостоянством.  Но это  уже просто  нелепо. Гроуфилд
подхватил пальто, отряхнул с него снег, натянул на плечи и поплелся прочь по
глубоким сугробам,  высоко поднимая колени. Он  был похож  на футболиста при
замедленной съемке.
     Гроуфилд не  знал, куда идет, зато знал, откуда. Следует избегать любых
огней. Он направил стопы во тьму, радуясь, что в безоблачном небе  нет луны.
Снег отражал свет звезд, и  вблизи было видно неплохо, но  темнота наверняка
скроет его от любых преследователей.
     Единственная  сложность заключалась в передвижении.  Идти  по  сугробам
было  изматывающе трудно, и  Гроуфилд забуксовал,  не успев сделать и десяти
шагов. Однако выбора не было, и он продолжал тащиться вперед. В конце концов
переставлять  ноги стало и вовсе невозможно. Гроуфилд развернулся и затрусил
обратно, поскольку погони не было.
     Почему же ее не было?
     Очевидно, преследование началось.  С чего бы еще  Вивьен Камдела  стала
так неистово махать ему руками? Что же случилось?
     Потом он увидел глубокие борозды, которые оставил в снегу, и все понял.
В  усадьбе  было  больше  умных  людей,  чем  дураков.   Вскоре  этот  вывод
подтвердился: Гроуфилд услышал голоса.
     - Чего бегать  за ним впотьмах? Никуда он  не денется. Утром пойдем  по
следу, и все дела.
     Вот это правильно. Если, конечно, утром он еще будет жив. На улице было
ужасно холодно. Пока Гроуфилд бежал, этого не чувствовалось, кроме того, его
согревало выпитое виски. Теперь же, когда  он стоял на месте, мороз взял его
в оборот. Щеки и тыльные стороны ладоней уже коченели, а мочки ушей начинали
болеть.
     В карманах  пальто лежали перчатки, и  Гроуфилд натянул их, хоть они  и
были тонкие. А вот прикрыть макушку и уши ему было нечем.
     Ноги тоже. На них были туфли  и тонкие носки,  уже насквозь мокрые. Так
недолго и обморозиться.  Ну что ж, его  задача - выжить, и первым делом надо
привести  в  порядок  мысли,  а  потом  точно  определить,  в  какой стороне
находится усадьба.
     Вот она, впереди,  залитая  желтым светом. Из этого дома он  выпрыгнул.
Теперь он стоит  с  противоположной его стороны,  не с той, где вход.  А это
значит,  что озеро  расположено  позади усадьбы. Слева  от  главного  здания
находился  низкий  и  хуже  освещенный  дом,  похожий на  мотель,  ненадолго
приютивший  Гроуфилда, когда  тот был  еще  наивным  юношей.  Точно такое же
строение виднелось справа.  Еще дальше  справа  высилось  грузное  угловатое
двухэтажное здание с темными окнами, которое было не таким широким, как сама
усадьба.
     Логичнее всего было  бы устроить  первый привал именно  там. Крыша  над
головой все-таки, да еще  народу никого, судя по отсутствию огней.  Гроуфилд
направился  к строению, на этот раз  не пробиваясь сквозь  сугробы, а просто
неспешно  шагая  по ним. Он чувствовал,  как отмерзают  уши, нос  и  кончики
пальцев. Лодыжки и  запястья тоже замерзли,  и  Гроуфилд вспомнил, как читал
где-то, что эти части тела надо держать в тепле, поскольку  сосуды тут ближе
всего к коже и можно застудить кровь. Впрочем, сейчас он был бессилен помочь
этой беде.
     Фонарик! Гроуфилд замер, увидев луч, бивший из окна  усадьбы. Мгновение
спустя   вспыхнул  еще  один.  Они  не  были  направлены  на  Гроуфилда,  но
приближались, и  он должен  был попасть  в сноп света именно там, где стояло
нужное ему строение!
     Ублюдки. Они догадались, что Гроуфилд захочет спрятаться в пустом доме,
и стремятся  ему  помешать. Если он попросту замерзнет  насмерть,  это будет
всем  на  руку.  А  утром  они  придут  полюбоваться  фигурой,  застывшей  в
причудливой позе.  Например,  на  одной ноге, с поднятым вверх  пальцем. Они
могут  подвести проводку, сунуть ему  в  рот лампочку и сделать из Гроуфилда
фонарь.
     Лучи приближались к темной постройке, и  Гроуфилд следил за ними, зная,
что ему не успеть.  Ну, а  если  успеет,  что толку? Он  безоружен,  чего не
скажешь о его противниках.
     И  все-таки  больше  податься  некуда.  Гроуфилд  побрел вперед, теперь
медленнее, чтобы они осмотрели дом и убрались до его появления.
     Но  те,  кто его  искал, не  стали  входить  внутрь. Во  всяком случае,
сначала. Гроуфилд  опять остановился  и  принялся наблюдать.  Один из  лучей
погас, второй шарил по площадке возле дома. Потом первый вспыхнул опять, уже
позади строения.
     Ищут следы.  Они уверены, что он  еще не забрался внутрь. Гроуфилду это
совсем не понравилось. Лучи фонарей двигались рядышком, потом снова исчезли,
но в  темном доме начали загораться огни  - сперва  в  середине,  потом - по
торцам.   Скоро  горели  уже  все  окна  первого  этажа.  Больше  ничего  не
происходило.
     Только пошевелившись, Гроуфилд  осознал, насколько закоченели его ноги.
Уши тоже. Они больше не болели. Скоро  онемеют и пальцы, если он так и будет
торчать на морозе.
     А идти  по-прежнему некуда, только  к этому  дому впереди. В  остальных
полно людей,  а в этом - только двое, и оба - в теплой одежде. Если повезет,
ботинки одного из них придутся Гроуфилду впору.
     Он  снова  зашагал  вперед,  чувствуя  себя,  как  никогда,  тяжелым  и
неповоротливым. Трудно было заставить работать мышцы, трудно поднимать ноги,
переставлять их, снова опускать, переносить вес тела с одной на другую. Куда
легче было  просто стоять  на месте. Теперь  болели  только  пальцы и горло,
когда он втягивал воздух ртом, но и эта боль скоро пройдет.
     Удивительно, насколько легко  найти на родной планете уголок, в котором
невозможно жить. Холод  быстро  и  безболезненно  убивал Гроуфилда, и, чтобы
двинуться вперед, ему пришлось не на шутку  рассердиться. Он злился на себя,
на полковника Рагоса, на Вивьен и Марбу, на Кена и даже на Лауфмана, который
не  сумел  увезти  его  подальше от  ограбленного  броневика.  Гнев  - штука
калорийная. Он согрел Гроуфилда и преисполнил его решимости выжить и утереть
всем нос.
     Поблизости от  углов  дома  не  было окон, а  значит, и света. Гроуфилд
ковылял вперед, вспахивая снег ногами, у него уже  не было сил поднимать их.
Добравшись до стены, он  привалился к  ней и какое-то  время стоял, переводя
дух.
     Потом закрыл глаза, и это  едва  не стало роковой  ошибкой. К  счастью,
стоял  он  неровно и,  начав падать, снова пришел  в  себя. Оказывается,  он
потерял  сознание, и это испугало его. Гроуфилд  не  знал, долго ли был  без
чувств, но понимал, что никогда не очнулся бы, если бы стоял более ровно.
     Дюйм за дюймом Гроуфилд продвигался вдоль стены влево, опираясь на нее.
Наконец добрался до первого окна и с опаской заглянул в него.
     Он увидел кладовую с полками из нестроганых досок, забитыми  картонными
коробками. Людей внутри  не  было, но дверь напротив окна стояла распахнутой
настежь,  за ней виднелся ярко освещенный коридор и еще  одна дверь, которая
вела в другую кладовку. Гроуфилд кивнул, рассказал себе,  что он видит, дабы
не заснуть, и пошел дальше.
     За  всеми  окнами были совершенно одинаковые кладовки, коридоры и опять
кладовки Дойдя  до середины дома, Гроуфилд  наткнулся на дверь со стеклянным
верхом и  увидел  маленький коридорчик, который  вел в  большой коридор  Там
сидели и курили  двое чернокожих в  толстых распахнутых  куртках  и  кожаных
сапогах
     Гроуфилд отошел от двери, привалился к стене и забормотал себе под нос:
     - Хорошо, давай  проснемся и подумаем, что делать. Другое  крыло дома -
такое же, как это. Верно? Они  сидят  так, что я  не могу пробраться  внутрь
незамеченным.  Все окна наверняка заперты, и если я разобью одно из них, это
черные услышат  и будут  знать,  где я.  Верно? Верно. Значит, войти нельзя.
Верно? Нет, неверно. Что  значит  неверно?  Это  значит, что  способ попасть
внутрь обязательно должен быть, потому что мне необходимо попасть внутрь.
     Он перестал бормотать и начал шевелить мозгами. Боль в пальцах ослабла,
зато заболели  колени. Шея была как деревянная,  голова  тоже. Казалось, она
набита пухом, паутиной и клеем
     - Второй этаж, - сказал Гроуфилд.  Он  поднял глаза  и сумел разглядеть
окна, которые были едва видны Второй этаж негров не интересовал, значит, они
не верили, что  он  сумеет забраться  туда.  Что ж, им этот  дом,  вероятно,
знаком, а ему - нет.
     Но попробовать  стоило. Гроуфилд  не  видел никакого способа  забраться
вверх по стене, поэтому пошел к дальнему углу здания, желая осмотреть его со
всех сторон.
     В этом конце размещался большой склад инвентаря, плугов, мотыг и разных
механических приспособлений.  В  торцевой  стене  было нечто вроде  гаражных
ворот. Гроуфилд, шатаясь, миновал их. На ходу он заглянул в маленькое оконце
на створке и увидел, что посреди  склада есть свободная площадка, за которой
расположена дверь в  коридор, где  лениво сидели два негра. В тепле. Начеку.
При оружии. Гроуфилд их возненавидел.
     Сразу  же  за люком его  рука наткнулась  на  выступ  в стене. Гроуфилд
нахмурился  и увидел,  что  это  металлический  ящик  с  кнопкой на передней
крышке. Дверной звонок рядом с воротами гаража? Нет, конечно же, нет. Должно
быть, на воротах  есть  электропривод, который открывает их,  если нажать на
эту кнопку.
     Жалкий околевающий Гроуфилд  поплелся  дальше.  Веки  его  отяжелели от
намерзшего льда, и видеть становилось все труднее. Он добрался  до угла дома
и оглянулся.
     А может быть?
     А может быть.
     Гроуфилд потащился обратно к воротам  и изучил  их более тщательно. Они
имели всего одну створку. При нажатии кнопки ее верхняя часть уходила внутрь
помещения, а нижний край поднимался и оказывался на улице.
     Гроуфилд взглянул на темные окна второго этажа.
     Получится  ли? На воротах были ручки.  Если он  нажмет кнопку и встанет
ногой на  одну из них, то створка  может  поднять его  на второй  этаж. Надо
только  соскочить  с  этой проклятущей  штуковины раньше,  чем  она поползет
внутрь дома, стать на узкий подоконник, как-то зацепиться и  открыть чертово
окно. Без шума. Но с молитвой, чтобы оно оказалось не заперто.
     Даже будь он в лучшей форме, такое могло бы получиться только чудом. Но
что  еще остается  делать? А если ничего не выйдет, можно попробовать  опять
скрыться в темноте, пока негры будут бежать сюда из коридора. Хотя  скрыться
вряд ли удастся.
     Впрочем,  сейчас все "вряд  ли удастся". А эта задумка -  единственное,
что сулит хоть призрачный, но успех. Была не была.  Гроуфилд протянул руку и
нажал на кнопку онемевшим большим пальцем.
     Ворота  оказались  голосистыми.  Электромотор   взревел,  как  грузовая
лебедка.  Гроуфилд  попытался  упереться  ногой  в  рукоятку  на  створке  и
прижаться к поднимающейся двери. Возможно, мотор ревел так из-за того, что к
весу створки прибавился и вес Гроуфилда. Наверное, по  той же причине ворота
поднимались так медленно. Но все-таки поднимались.
     Чего  нельзя  было  сказать  о  Гроуфилде.  Его одежда обледенела, тело
наполовину  превратилось  в  сосульку  и  стало  неповоротливым,  колени  не
сгибались. Он  копошился на  поднимающейся двери, но  металлическая  створка
была скользкой, и вся его возня ни к чему не приводила.
     К тому  же, створка медленно вползала  внутрь.  Прищурившись,  Гроуфилд
увидел  надвигающуюся на него притолоку и понял, что она пройдет  над  самой
его  головой. Пришлось расстаться с  мечтой добраться до окна второго этажа.
Очевидно, он въедет на створке в гараж, а потом выедет  обратно, если его не
зажмет между дверью и притолокой.
     Чувствуя себя последним дураком, Гроуфилд держался за створку, пока она
не  остановилась  в горизонтальном  положении  под  потолком  гаража.  Внизу
послышались шаги, и, судя по звуку, под створкой прошел только один человек.
А они не дураки. Не поперлись вдвоем выяснять, почему открылись ворота. Один
остался на посту на тот случай, если Гроуфилд задумал отвлекающий маневр.
     В  гараже  было  гораздо  теплее,  чем  на  улице. Гроуфилд  чувствовал
приятный запах машинного масла, исходивший от электромотора. Чувствовал, что
его тело  прямо-таки  мечтает  о  тепле.  Он  уже  вполне очухался  и теперь
сознавал, что там,  на улице, был  на  волосок  от смерти, Гроуфилд был одет
явно не по погоде Чуть ли не босиком, без шапки, без рукавиц.
     Через минуту-другую сторож  убедится,  что его нет поблизости,  и опять
запрет ворота. Гроуфилд слегка приподнял голову и огляделся.
     Смотреть  было особенно не на что. Стропила от стены до стены, а на них
- дощатый настил. Впереди - электромотор на стальном кронштейне, подвешенном
к балке. Слева и справа - стальные желоба, по которым скользит дверь.
     Недолго  думая,  Гроуфилд пополз по  воротам, стараясь производить  как
можно меньше шума.  Обледеневшее пальто  тихо скользило по металлу. Протянув
руку, он ухватился за ближайшую скобу  кронштейна, на котором висел мотор, и
перелез  на  него. Стальные уголки имели дюйма три в ширину. Гроуфилд ничком
распластался  позади  мотора.  Ноги его  лежали  на  одной  скобе,  а  грудь
упиралась в другую. С великим трудом согнув колени, он просунул ступни ног в
щель между  балкой  и  деревянным  потолком.  Руки  он кое-как  запихнул  за
отвороты пальто, чтобы не  свисали. Теперь  из-под мотора торчала только его
голова, но и она была не очень заметна.
     Поза была  весьма причудливой,  но  не такой  уж неудобной. К тому  же,
Гроуфилд видел дверь, через которую только что проник  в дом. Правда,  видел
вверх тормашками.
     Дверь  оставалась  неподвижной еще  три  или  четыре минуты. Потом  она
внезапно поползла  вниз, а с улицы вошел человек.  Он топал ногами, сбивая с
ботинок снег. Человек  остановился прямо под Гроуфилдом  и прокричал  что-то
нечленораздельное, обращаясь к своему напарнику, который по-прежнему сидел в
коридоре.  Потом  он повернулся  и следил за дверью до тех пор, пока  она не
опустилась, описав дугу  вдоль направляющих желобков. После  этого негр взял
свой автомат  на  плечо  и,  вернувшись  в  коридор, сел  на  стул  рядом  с
напарником.
     Гроуфилд  лежал неподвижно.  Ему  стало  тепло. Тут,  под потолком, где
скапливался  нагретый  воздух,  было   градусов  шестьдесят  по  Фаренгейту.
Истинное наслаждение. Гроуфилда разморило, он расслабился и подумал, что под
крышей гораздо лучше, чем под открытым небом. Глаза медленно закрылись, и он
незаметно уснул.

        20

     Проснувшись,  Гроуфилд  первым  делом  подумал,  что  он  астронавт.  В
сознании промелькнули  обрывки сновидений. Он представил  себе, как висит  в
пухлом скафандре рядом с кораблем в открытом космосе, и открыл глаза.
     Он и  впрямь летел. Бетонный пол был  далеко внизу. Гроуфилд  парил под
самым потолком.
     Он  вздрогнул,  подался назад и ударился затылком о  доски потолка.  На
какое-то ужасное мгновение  Гроуфилду  показалось, что  он падает.  С трудом
вытащив руки из-за отворотов пальто, он инстинктивно вытянул их и растопырил
пальцы, чтобы смягчить удар.
     Но  потом  увидел,  что   бетонный  пол   совсем  не   приближается,  и
почувствовал  боль в  сдавленной  чем-то  груди  и  ногах  Побрыкавшись,  он
высвободил застрявшие в щели ступни, при этом колени его жалобно заныли.
     Боже мой, какой ужас.  Гроуфилд вернулся к действительности и  сразу же
почувствовал боль.  Где-то саднило,  где-то кололо, а в  довершение ко всему
навалилось чувство черной безнадеги, повергнувшее его в уныние.
     Нет, вы  только посмотрите.  Вот он.  Висит  под потолком, черт возьми,
будто бабочка на просушке. А  если слезет, его  тотчас заметят два ублюдка в
коридоре.
     Так что же,  оставаться здесь? Конечно, нет. Утром  его начнут  искать.
Вероятно,  они  будут  сновать  туда-сюда.  Внизу  стояли  два  снегохода на
гусеничном  ходу,  с   полозьями   впереди.  Вероятно,   завтра  Третий  мир
воспользуется  ими,  чтобы   отыскать  его.  Кроме  того,  рано  или  поздно
кто-нибудь посмотрит вверх.
     Так  что  же делать? Забравшись сюда, он  выторговал  несколько  лишних
часов  жизни, но проспал  все это время.  Сейчас ему  было  тепло,  но  тело
онемело еще  больше,  чем  на  морозе,  а положение оставалось  все таким же
безнадежным.
     Гроуфилд заворочался, пытаясь  устроиться поудобнее, но  здесь это было
невозможно.  Он   только  стукнулся  локтем  о  мотор,  и  к  многочисленным
ушибленным  местам прибавилось еще одно. Гроуфилд злобно посмотрел на мотор,
но  потом выражение его глаз изменилось, и он  стал более  тщательно изучать
механизм.
     Электромотор - он и есть  электромотор. Если удастся устроить  короткое
замыкание, то  свет  в  доме,  возможно,  погаснет,  и  он  успеет незаметно
спрыгнуть  на пол. А потом спрячется  в  куче фермерского инвентаря и станет
следить за развитием событий.
     Все  лучше, чем висеть.  Но, будь что будет Гроуфилд прижался к мотору,
почти обвившись вокруг  него, как удав, и провел более подробный осмотр. Вот
они. Два проводка, свисавшие с привинченного к потолку ящика и прикрепленные
болтиками к заднему концу мотора. Если замкнуть  их, избежав удара током,  и
мотор и пробки должны выйти из строя.
     Значит,  нужен  кусок  железа. У Гроуфилда его,  естественно, не  было.
Поискав  на кожухе мотора какую-нибудь плохо закрепленную  и не очень важную
деталь,  он  тоже ничего не нашел, как  и на  кронштейне.  Он  поднял глаза,
главным  образом для того, чтобы обратить  к  Господу долгий  страдальческий
взгляд, и увидел  гвозди  в  дощатом потолке.  Тут  и там торчали их  острые
кончики,  местами они  высовывались больше чем на дюйм Гроуфилд снял  правую
перчатку, протянул руку, схватился за один из гвоздей и  начал сгибать  его.
Это оказалось нелегко, но Гроуфилду было не занимать упорства. Чем дольше он
сгибал и  разгибал гвоздь, тем легче шло дело. Гвоздь нагрелся  в пальцах и,
наконец, стал почти нестерпимо  горячим, а потом сломался,  и  у Гроуфилда в
руках оказался его острый кончик длиной примерно в дюйм с четвертью.
     Но  самое трудное  было  впереди.  С  огромной  осторожностью  Гроуфилд
вставил острие гвоздя  в прорезь  одного из  болтов, державших  проводки,  и
наклонил так, чтобы он упал на второй болт, когда  Гроуфилд отпустит его. Он
закусил нижнюю губу, уперся ногами в железную скобу и приготовился спрыгнуть
на пол в тот миг, когда погаснет свет. Гроуфилд облизал губы, сглотнул слюну
и  отпустил  гвоздь.  Тот  упал  на  второй  болт,  и  ворота гаража  начали
открываться.
     Неужели  тут  все  сломано?  Может,  хоть что-то  работает,  как  надо?
Гроуфилд был так разочарован, что едва не задал этот вопрос вслух. Сперва он
попытался въехать на  гаражных воротах на второй этаж, а  кончилось тем, что
повис под  потолком на первом. Потом хотел сжечь какую-то вонючую пробку, но
вместо этого привел  в действие  механизм двери.  И,  кроме  того, одного из
сторожей. Гроуфилд услышал, как негр бежит по коридору в его сторону.
     Следующий  поступок Гроуфилда, скорее  всего,  диктовался  злостью.  Он
ухватился  обеими  руками  за  скобу, которая поддерживала  его  под  грудь,
отбрыкался от другой скобы, державшей ноги, повис, как  Тарзан  на ветке, и,
когда в гараже появился охранник, ударил его обеими ногами по лицу
     При этом охранник проделал нечто весьма любопытное Его ноги устремились
вверх по склону воображаемого холма, голова откинулась назад, и на мгновение
он повис в воздухе  в горизонтальном  положении,  футах в четырех над полом.
Казалось, какой-то  рассеянный фокусник  попросту  забыл его  там. Однако  в
следующую секунду усталые руки Гроуфилда  отпустили железную  скобу, он упал
задницей  на живот  охранника,  и  они вместе рухнули  на пол,  причем  тело
охранника обеспечило Гроуфилду мягкое приземление.
     Автомат. Автомат. Автомат. Когда охранник вбежал, автомат  висел у него
на левом плече, но после того, как Гроуфилд начал хулиганить, оружие куда-то
отлетело.  Он  принялся  лихорадочно  вертеться  на  животе  бесчувственного
охранника  и  увидел, как  автомат  падает  на  пол возле его  ног. Гроуфилд
метнулся  за ним, схватил, перевернулся на спину  и  посмотрел  на дверь. Он
увидел в  коридоре  второго охранника. Тот разворачивался, чтобы  взглянуть,
что случилось.
     Гроуфилд показал ему  автомат, но  стрелять не стал,  потому  что хотел
избежать  лишнего  шума  и кровопролития: ему мог  еще  пригодиться  пуховик
охранника.  Однако негр не  разделял его  желаний. Он выпустил  в  Гроуфилда
короткую очередь,  но совершил  обычную  при стрельбе  сверху вниз ошибку, и
пули просвистели  выше  цели. Они  ударили в бетон  и рикошетом  отлетели  в
сугроб на улице.
     Что ж, ладно. Гроуфилд спустил курок. Автомат у него в  руках затрясся,
и  охранник,  перевалившись через  два  стула, стоявших  в коридоре, упал на
спину.
     Гроуфилд  перевернулся на  правый  бок и на  несколько секунд застрял в
этом положении. Он  не мог  шевельнуться,  не  выпустив из рук  автомат. Ему
удалось подняться на колени рядом с бесчувственным часовым, и он увидел, как
гаражная дверь завершает свой путь вверх по направляющим желобкам.
     Гроуфилд  устремил взгляд в холодную уличную тьму.  Он видел два других
дома, теперь почти не освещенных.  Они  стояли  довольно далеко.  Интересно,
слышали  там стрельбу или нет? Две короткие очереди,  и  обе были выпушены в
доме. Вероятно, их не заметили. В любом случае придется положиться на судьбу
     Дверь  поднялась, лязгнула  и  опять поползла  вниз.  Что ж, прекрасно.
Гроуфилд  подобрал  автомат и медленно встал,  опираясь на него. Он поднялся
как раз в тот миг, когда створка  опустилась. Она опять щелкнула и лязгнула,
а потом снова поехала вверх.
     Проклятье. Гроуфилд  в отчаянии огляделся по сторонам и увидел  у стены
справа стремянку. Обойдя снегоход и маленький бульдозер, Гроуфилд схватил ее
и, спотыкаясь,  потащил к выходу.  Поставить лестницу оказалось  нелегко,  а
лезть по ней  ему очень не  хотелось. Пока он  возился,  створка  ездила  то
вверх,  то  вниз и успела совершить путешествие  туда и  обратно, прежде чем
Гроуфилд, наконец, набрался решимости и полез вверх по стремянке.
     Стоило кому-нибудь в усадьбе случайно выглянуть  из окна,  и  все.  Они
увидят, как желтый прямоугольник на  стене склада то сужается и исчезает, то
появляется опять и  делается все шире. Рано или  поздно кому-нибудь придет в
голову послать сюда охрану, чтобы выяснить, в чем дело.
     Гроуфилд поднялся наверх одновременно со  створкой, но побоялся взяться
за  гвоздь голыми руками. Он  торопливо спустился на пол, отыскал в  кармане
бесчувственного  охранника смятую пачку  сигарет и,  поднявшись по лестнице,
дождался, пока створка опустится опять. Как только она  щелкнула и лязгнула,
Гроуфилд  пустил в ход  пачку, пытаясь вытолкать  застрявший  между  болтами
обломок гвоздя. Тот скатился с мотора и с тихим звоном упал на бетон.
     Гроуфилд  застыл  на площадке стремянки, с  сомнением глядя на  створку
ворот. Она остановилась. Гроуфилд улыбнулся.
     Спустившись с лестницы,  он подошел к охраннику, на котором еще недавно
сидел  верхом. Тот был без сознания, но дышал.  А на ногах у  него оказались
чудесные кожаные сапожки с голенищами до колен.
     Впервые за  всю свою  воровскую  карьеру  Гроуфилд  стаскивал  обувь  с
бесчувственного  человека. Он чувствовал себя гнусным мародером,  но  сейчас
было не время впадать в профессиональный снобизм. Он снял с охранника сапоги
и носки, потом сбросил  холодные, насквозь промокшие башмаки  и, усевшись на
бетон,  примерил  обувку  негра.  Обнаружив,  что сапоги  на меху,  Гроуфилд
улыбнулся блаженной улыбкой пьяницы.
     Сапоги  пришлись  впору.  Может,  чуть великоваты, но  все равно  лучше
башмаков, которые  жали  даже после  того,  как пропитались влагой.  Пуховик
охранника тоже  был  значительно удобнее,  чем пальто Гроуфилда,  поэтому он
махнулся с негром не только обувью,  но и одеждой. Потом подхватил автомат и
подошел ко второму охраннику.
     Тот был мертв. Гроуфилд забрал его оружие, стараясь не дотрагиваться до
тела. На полу возле перевернутых  стульев валялись меховые шапки, перчатки и
четыре запасных магазина. Оттащив свою добычу в гараж, Гроуфилд разложил  ее
на  полу, потом  подхватил  охранника  под  мышки  и  затащил его  в  пустую
кладовку. Вернувшись в гараж, он вытащил из своих башмаков шнурки и привязал
запястья негра к лодыжкам, потом запер дверь  кладовки на засов и отправился
обследовать дом.
     Он  был  прекрасен.  Тут  хранились  все  запасы  провизии  и  выпивки,
стирального порошка и мыла, бензина в канистрах, масла  и лампочек,  еще бог
знает чего. Гроуфилд отыскал консервный нож, открыл банку говяжьей тушенки и
съел ее прямо руками, без подогревания.
     В последующие полчаса он был очень занят, обшаривая комнаты и отыскивая
вещи, которые могли ему пригодиться. Все свои  находки он относил  в гараж и
складывал   на   полу.   Покончив   с  этим,  Гроуфилд  запасся  консервами,
водостойкими спичками, одеялами и фонариком, потом вытолкал из угла снегоход
и принялся грузить в него свой скарб. В снегоходе было два места, переднее и
заднее,  и Гроуфилд запихнул снаряжение и  припасы назад, накрепко  привязав
веревками все, за исключением фонарика и одного из автоматов.
     Проверив  бензобак  снегохода,  Гроуфилд  убедился,  что тот  полон,  и
натянул перчатки. Приготовления были завершены.
     Возле  ворот  на стене гаража была  кнопка. Нажав ее,  Гроуфилд  поднял
створку и вытолкал снегоход  на  улицу, потом закрыл  гараж,  запустил мотор
снегохода,  включил  передачу, и маленькая машинка послушно  поехала вперед,
неся  Гроуфилда  по  снегу,  еще  недавно причинявшему ему  столько  тягот и
неудобств.
     Он сделал большой крюк, обогнул усадьбу, а потом поехал прямо. Время от
времени он оглядывался, дабы убедиться, что  по-прежнему удаляется от домов,
но  большей частью  смотрел вперед, Гроуфилд  напрягал глаза, вглядываясь во
мрак, и ехал по сугробам, один-одинешенек, лишенный даже общества деревьев.
     Знай   он,  как   выглядит  Полярная  звезда,  то   мог  бы   проложить
целенаправленный маршрут. Но Гроуфилд ничего не смыслил в штурманском  деле.
Придется   ждать  рассвета,  только  тогда  можно  будет  более-менее  точно
определить направление на юг. А пока вообще не имело смысла куда-либо ехать.
     Разве что убраться подальше от усадьбы, полной врагов. Вот почему он не
останавливался. Могло  статься, что  он вообще едет на север,  хотя Гроуфилд
надеялся,  что  это не  так. Главное - убраться прочь.  Они смогут  пойти по
следу только утром, а к тому времени он уже направится на юг и ускользнет от
этой шайки ненормальных.
     Разумеется,  придется еще  разбираться с  Кеном,  но  с  этим можно  не
торопиться. Утро вечера мудренее, так, кажется, говорят.
     Спустя какое-то время Гроуфилд остановился. Оглянувшись  раз-другой, он
не увидел никаких огоньков, между  ним и усадьбой было слишком много высоких
сугробов, заслонявших  собой сельский  пейзаж. Наверное,  он уже  достаточно
далеко и может спокойно дождаться рассвета.
     Гроуфилд спустился  в  низину, защищенную  от легкого ледяного в