е
"почему". Почему  я -  подружка  Арти? Но  я даже  не подруга ему.  В лучшем
случае,  одна из  подружек. А  он - в самом  лучшем  случае -  один из  моих
дружков. Я - его вытрезвитель на дому, ты же слышал.
     - Но почему так? - спросил я.
     Она  склонила  голову набок  и, казалось,  занялась рассмотрением этого
вопроса. Спустя минуту Хло сказала:
     - Чарли,  мне двадцать три года. Половая  зрелость у меня  наступила  в
двенадцать лет, то есть одиннадцать годков  назад. В семнадцать я  выскочила
замуж за парня годом старше.  Поверь мне, это была ошибка. Спустя два года я
развелась, потому что он меня бросил. Мы тогда жили не здесь, а в  Элизабет,
это в Нью-Джерси. До своего  бегства Маури работал на нефтеперегонном заводе
"Эссо". Как, по-твоему, это начинает немного смахивать на исповедь, да?
     - Если не хочешь говорить, я  не...  То  есть я  считаю, что  это  твое
личное дело. Я не вправе...
     -  Нет  уж,  позволь  мне  продолжить, раз  начала.  Ты,  Чарли,  очень
упрощенно меня  воспринимаешь. Пора представить твоему взору более подробную
картину.  У  меня, к  примеру, есть пятилетняя дочь Линда,  которая  живет с
моими стариками в Бронксе.
     - О... - изрек я.
     -  О,  - ответила она.  - Еще  какое "о". Слава богу,  что я хотя бы не
поддалась  на  уговоры Маури и  не бросила  школу  за  полгода  до выпускных
экзаменов. Я кончила ее и получила  аттестат. Последние  четыре года работаю
то тут, то там и учусь на вечернем в нью-йоркском университете. Иногда Линда
живет со мной, иногда - с дедом и бабкой. Так оно и идет. Ну, теперь картина
ясна?
     - Более-менее, - ответил я.
     - Прекрасно. Идем дальше. После слишком раннего замужества я совсем  не
торопилась взрослеть и  проникаться чувством ответственности. Ты  понимаешь?
Вот  почему я при каждом удобном случае сбагриваю  Линду предкам, вот почему
якшаюсь  с  парнями  вроде Арти  и его  сброда.  В  их  среде  царит  полная
безответственность. Понятно, что я имею в виду?
     - Я хоть и не женился в  семнадцать лет, но у нас есть нечто общее. Моя
работа в баре, наверное, тоже своего рода способ избежать ответственности.
     - Хорошо, значит, с этим тебе  все ясно. Перехожу  к последнему пункту.
Надеюсь, что не вгоню тебя в краску.  В двенадцать лет - половая зрелость, в
семнадцать  - замужество.  В восемнадцать  -  материнство.  Я  уже  давно не
девочка, Чарли, и  у  меня  есть свои желания и потребности,  как у  всякого
человека. И я с ними уживаюсь, а с ответственностью уживаться не хочу. Вот и
дошла  до того,  что превратилась  в послепопоечную подружку Арти  Декстера.
Каков портрет, а?
     - Тебе вовсе не обязательно было... м-м-м...
     - Замолчи, Чарли. Я просто  хочу, чтобы ты знал, кто мне  Арти и  кто я
ему. Я представляю себе, что он за человек, и связалась  с  ним только из-за
его слабостей.
     - Э... ну...  -  начал я.  - А как насчет его  сознания ответственности
перед  обществом? Тот фильм по  телеку, после  которого он прекратил сбывать
пилюли, да и вообще...
     - Знаю, - ответила Хло. - Есть и другие признаки перемен. Например, то,
как он сейчас старается подражать тебе. Может, он взрослеет, и скоро я стану
еще чьей-нибудь послепопоечной подружкой.
     - Не могла бы ты...
     - Не говори глупостей, Чарли. Гляди-ка, вон твой легавый дружок.
     Я поднял глаза и действительно увидел своего легавого дружка. Он входил
в участок.
     - Ладно, вернемся к делу, - сказала Хло. - Могу я внести предложение?
     - Конечно.
     - Сейчас поговорим с  ним,  и на сегодня хватит. Уже  поздно,  и мистер
Гросс,  вероятно,  разослал  повсюду  ищеек.  Разумнее  было  бы  отсидеться
где-нибудь до утра, верно?
     - Ну, и где мне отсидеться?
     - Да  там же, где и вчера. У Арти. Ключ у меня есть.  Думаю, до утра мы
там будем в безопасности.
     - Мы?
     - Не валяй дурака, Чарли. Я остаюсь с тобой. Это я была за рулем, когда
мы  удирали,  я готова  сделать все, что  тебе  нужно. Я  уже  однажды  тебе
пригодилась, помнишь?
     - Помню, - сказал я и подумал, что спорить с ней нет смысла. Она права,
мне стоило переждать  до утра, и не где-нибудь,  а в  квартире у Арти.  Если
Арти уже там  или  придет под утро, мы сможем  посовещаться  и  распределить
роли. А если Арти  не  покажется,  утром я  смогу сказать Хло, что мне лучше
действовать в одиночку.
     Через несколько минут  патрульный  Циккатта вышел из участка и принялся
вышагивать туда-сюда,  разыскивая  нас.  Машина стояла слева  от него и чуть
поодаль, и ее  было  отлично  видно,  поскольку позади  нас  на  углу торчал
уличный фонарь.  Я опустил  стекло  со  своей  стороны и замахал руками,  но
Циккатта по-прежнему расхаживал взад-вперед и не замечал нас.
     Что ни  говори, патрульный Циккатта  не был безупречным полицейским. Он
совершенно  не умел вертеть свою дубинку, не любил совать нос в чужие дела и
не умел отыскать "паккард"  1938  года выпуска,  стоящий под уличным фонарем
прямо перед ним.
     В конце концов мне пришлось крикнуть:
     - Эй!
     Он поднял глаза, заозирался и  увидел нас. Правду  сказать, он указал в
нашу сторону пальцем, Циккатта улыбнулся, радуясь тому, что мы обнаружены, и
перешел через улицу.
     - Нашли что-нибудь? - спросил я тоном заговорщика.
     - Нашел  ли? Еще  бы!  - Он облокотился о крышу  "паккарда" надо мной и
наклонился  так, что  его  голова  показалась  в  оконном  проеме.  Циккатта
улыбнулся Хло и сказал: - Привет, вы там.
     Она  улыбнулась в  ответ, по-моему,  несколько  более  приветливо,  чем
нужно, и произнесла:
     - Здравствуйте еще раз.
     - Привет, - выпалил я. - Что вы узнали?
     -  Может,  это  и  не  тот  Патрик  Махоуни.  Вероятно,  в  полицейском
управлении  столько  Патриков  Махоуни,  что  замучаешься  на  них  дубинкой
показывать.
     - Я  не хочу ни на кого показывать дубинкой,  - ответил я. - Расскажите
мне о том Патрике Махоуни, про которого узнали.
     - Ну что ж, это и впрямь большая шишка. Помощник старшего инспектора, а
это уже почти заместитель старшего инспектора.
     -  Вау!  - притворно удивился  я.  -  А  что  делает помощник  главного
инспектора?
     -  Он  в  отделе  организованной  преступности.  Второй  человек  после
заместителя старшего инспектора Финка.
     - Что такое отдел организованной преступности?
     - Новое подразделение, образованное  после того, как телевидение начало
орать про  "Коза  ностру". Специальная бригада,  следящая за  организованной
преступностью в Нью-Йорке.
     - Интересно, ловят ли они хоть кого-нибудь? - сказал я.
     - Не знаю, тот ли это Махоуни, который тебе нужен, - ответил патрульный
Циккатта.
     - Очень удивлюсь, если нет. Где он сидит, на Центральной улице?
     - Нет, в районном управлении в Куинсе.
     - Куинс, - повторил я.
     - Вероятно, он есть в телефонном справочнике. Где-то в Куинсе.
     - Отдел организованной преступности находится в Куинсе.
     - Они же чиновники, Чарли, тебе ли не знать.
     - Конечно. Спасибо большое. Я очень признателен.
     - Всегда к твоим услугам. Если я могу  чем-то помочь, буду рад. Не хочу
совать нос, но ты знай, я все для тебя сделаю.
     -  Я  знаю,  -  искренне ответил  я. Патрульный  Циккатта и впрямь  был
первоклассный парень. И как только его угораздило оказаться в полиции?
     - Спасибо еще раз, - сказал я.
     Он пригнул голову, дабы получить возможность опять улыбнуться Хло.
     - Ну, до свидания.
     - Пока, - ответила она, вновь улыбнувшись ему.
     Я с важным видом запустил мотор.
     - Не хочу отрывать вас от обхода маршрута, - сказал я.
     - Это почтальоны обходят маршруты, - ответил он, но отступил от машины,
и разговор закончился.
     - А он милый, - сказала Хло, когда мы тронулись.

     Все  улицы  в  Гринвич-Виллидж  имеют проезжую  часть  с  односторонним
движением и вечно  ведут не туда, куда  нужно. Я долго колесил на "паккарде"
по всему району, будто сухопутный "Летучий голландец",  и, наконец, выехал в
самый конец Перри-стрит.
     - Мы почти на месте, - сообщил я.
     - Пора бы.
     - Если ты знала короткую  дорогу, тебе достаточно  было  просто открыть
рот.
     -  Ты же  за рулем, - сказала Хло. По  какой-то неизвестной  причине мы
начали грызться, едва выехали из Канарси.
     Я  как  раз собирался  сказать:  "Спасибо,  а то я не  знал", как вдруг
увидел  черную  машину,  знаменитую  черную  машину,  стоявшую  у  пожарного
гидранта прямо напротив дома Арти. Я едва не  проглядел ее, поскольку внутри
сидел только один - Траск или Слейд. А я уже привык считать их неразлучными,
как сестер Дабллинт. Хотя у них не было никаких причин не расставаться время
от времени. Один мог уснуть, а второй - отправиться за новыми указаниями или
еще куда-то.  Сейчас второй, по-моему,  был  у помощника старшего инспектора
Махоуни.
     Хло, пребывавшая в безмятежном состоянии, сказала:
     - Невероятно! Тут есть место для стоянки.
     Место  было,  но  я  проехал  мимо.  Следующий  перекресток  выводил на
Западную четвертую улицу  - в четырех кварталах к северу от  того места, где
Западная четвертая пересекает  Западную  десятую, и в одном  квартале  южнее
перекрестка  Западной  четвертой  с Западной одиннадцатой,  если у  вас есть
карта полицейского управления. На Западной четвертой одностороннее движение,
и ведет она то ли на юг, то ли на запад. Я свернул на нее.
     - Эй, - сказала Хло, - там же было где приткнуться!
     - Траск или Слейд, - ответил я.
     - Что?
     - Эти убийцы. Один из них уже приткнулся напротив дома Арти.
     Она изогнулась на сиденье  и посмотрела  в заднее стекло, хотя  мы  уже
свернули за угол  и успели проехать квартал,  поэтому ей вряд ли удалось  бы
достаточно  отчетливо  разглядеть   улицу  перед  домом   Арти.  Хло  искоса
посмотрела на меня и спросила:
     - Ты уверен?
     - Уверен. Я уже успел как следует познакомиться с этими ребятами.
     - Перед домом Арти? Как они могли оказаться перед домом Арти?
     - Они вездесущи.
     - Они - что?
     - А то, что ты рассказала дяде Элу, как я приходил сюда.
     - Ой! - воскликнула Хло, но мгновение спустя обиженно добавила: - О чем
это ты говоришь? Откуда мне было знать.
     - Ты не заметила, у Арти был свет?
     - Не заметила. Я искала, куда приткнуть машину.
     Я  въехал на Седьмую авеню и подкатил  к красному  светофору. Остановка
вполне меня устраивала, поскольку я все равно понятия не имел, куда ехать.
     - В его доме есть черный ход? С параллельной улицы.
     - Почем мне знать?
     - Я не знаю, почем тебе знать!
     - Разве нет никакого другого местечка? - спросила Хло.
     Я покачал головой.
     -  Вчера  ночью я подумал  об Арти  и ни о ком другом. Как насчет твоей
квартиры?
     -  Извини, я  делю  комнату  с двумя подружками, и  обе с  приветом. Не
приведу же я туда мужчину среди ночи.
     - Тогда я знаю, что делать.
     Загорелся зеленый свет.  На Седьмой авеню одностороннее движение к югу.
Я  свернул на  юг, проехал футов  пять и  снова  остановился  перед  красным
светофором.
     - А что если по крышам? - спросила Хло.
     - Чего?!
     - Войдем вон в тот угловой дом, поднимемся на крышу и доберемся до дома
Арти, а потом спустимся и попадем в квартиру.
     Опять загорелся  зеленый,  и  я снова свернул направо,  на сей  раз  на
Гроув-стрит,  которая  вела к  Хадсон-стрит,  где  виднелся  красный  глазок
светофора.
     - Так можно всю ночь проколесить, - сказала Хло.
     - Помолчи, я пытаюсь сообразить.
     - Ну, тогда наша песенка спета.
     - Ха-ха, - сказал я, - очень смешно.
     Светофор,  как  это  привыкли  делать  все светофоры,  показал  зеленый
глазок, и я в который уже раз свернул направо. На Хадсон-стрит одностороннее
движение  к  северу. Я  проехал квартал до Кристофер-стрит  и остановился на
красный.
     - Нелепость, - сказала Хло. - Можно же как-то пробраться туда!
     - Например?
     Мы замолчали,  глядя на красный глазок светофора. Наконец он догадался,
что надо сделать. Я поехал на север  по Хадсон-стрит мимо  Западной  десятой
улицы.  Стоп!  Западная  десятая   улица!  Чарлз-стрит.  Перри-стрит.  Стоп!
Квартира  Арти справа, в  полутора  кварталах от  нас.  Между Перри-стрит  и
Западной одиннадцатой  нашлось место для стоянки. Оно было слишком мало, и я
втискивал туда "паккард", как комок ваты - в коробочку  из-под  обручального
кольца.  Оказавшись,  наконец,  не очень далеко  от  тротуара,  я заглушил и
потушил все, что мог, и сказал:
     - Ладно. Отсюда до дома два квартала. Давай подумаем, как туда войти.
     Некоторое  время мы молчали. Я сидел  сложив  руки и угрюмо смотрел  на
капот, зловеще поблескивавший в свете фонарей. В голову ничего не приходило.
Мне даже не хотелось думать о том, что бы  такое придумать. Я был погружен в
воспоминания  о  спокойных  деньках,  когда стоял себе в баре и  смотрел  по
телеку, как Бэйби Лерой швыряет в Филдза жестянку с кальмарами.
     - А может... - сказала Хло.
     Вырванный  из  мира  Бэйби Лероя,  который  как раз раскидывал  по полу
черную патоку, я повернул голову и спросил:
     - Что "а может?".
     - А может, получится.
     - Что получится? - осведомился я.
     - Никто из них не  успел толком меня рассмотреть. Только тебя они знают
в лицо.
     - Ну и?
     - Мистер  Гросс думает, что я Алтея, а Траск со Слейдом знают, как  она
выглядит. Стало быть, я в полной безопасности.
     - Рад за тебя, - сказал я.
     Хло  уже  не была  так  раздражена, поубавилось и язвительности, но мне
никак не удавалось подстроиться под нее.
     - Нет, ты послушай, - сказала  она, впервые за час с лишним  не обратив
внимания на мой сарказм.  -  Я войду  первой. Буду плестись, как  пьяная,  а
когда добреду до  его машины, устрою спектакль. Затяну песню или рухну прямо
на машину. Подниму переполох, отвлеку внимание, а ты  тем временем юркнешь в
дом. Потом уж и я приду.
     - А что если он заподозрит?
     -  Почему он должен заподозрить? Пьяная девица  в Гринвич-Виллидж в час
ночи - что может быть естественнее?
     - Не нравится мне это.
     - Ты  просто считаешь,  что обязан спорить, поскольку  я женщина,  да и
Эррол Флинн не одобрил бы такой план.
     -  Тогда ступай и приведи его в жизнь, - сказал я, разозленный до такой
степени, что мне уже почти хотелось, чтобы она попала в  передрягу с Траском
или Слейдом. - Приятных развлечений!
     - Не сердись. Мы оба устали, но держи себя в руках.
     - Прекрасно, - заявил я. - Я держу себя в руках.
     - Ну и хорошо. Так, вот ключ. Он открывает и подъезд, и квартиру.
     - Вчера ночью дверь подъезда была не заперта.
     -  О? - Похоже,  это ее  не очень  интересовало. Хло открыла  дверцу. -
Оставь куртку в машине. Я надену ее, когда вернусь сюда, чтобы  он не понял,
что я та же девица.
     - Ты и впрямь хочешь все это проделать? - спросил я.
     - Да. Я устала, и это совершенно безопасно, а  кроме того, мы не  можем
больше ничего придумать.
     Я пожал плечами и  вылез из машины. Сняв куртку, швырнул ее на переднее
сиденье, потом запер дверцу со стороны  водителя  и выбрался на тротуар, где
меня уже ждала Хло.
     - Может, лучше снимем комнату в гостинице? - предложил я.
     - В этой затее столько изъянов, что я и не знаю, с которого начать.
     - Например?
     - Ну, во-первых, то, что придется снимать не одну комнату, а две.
     - Ты ведь можешь переночевать дома.
     - Если я  тебя оставлю, ты  бог знает  чего натворишь. Во-вторых, ни  у
тебя, ни у  меня  нет денег на гостиницу.  В-третьих,  нам  все  равно  надо
встретиться с Арти, а как это сделать, не приходя к нему домой?
     - Ладно, - сказал я, - убедила.
     Я запер вторую дверцу машины и вручил Хло ключи.
     - Ни пуха ни пера, - пожелал я.
     - К черту, - ответила Хло и подмигнула.
     Мы дошли до  угла  Перри-стрит и Бликер-стрит, и  я  привалился к стене
углового дома, откуда мог следить за происходящим. Хло сказала:
     - Тебе надо выждать, пока я не отвлеку его как следует.
     - Ладно.
     - До  встречи, - сказала  Хло, свернула за угол  и тотчас загорланила -
чересчур громко и не в  той тональности "Да  здравствует ублюдочный Британии
король!" И так далее. Я уже давным-давно не слышал эту песню. Она была очень
грязная.
     Вдохновенно распевая и размахивая для пущей выразительности руками, Хло
нетвердым  шагом двинулась вдоль квартала, а потом побрела  через мостовую к
черной машине. В своих рабочих портках и черном свитере, с  длинными прямыми
черными  волосами она выглядела  прямо-таки как собирательный художественный
образ  жрицы свободной любви из Гринвич-Виллидж,  и я  был уверен, что Траск
или Слейд наверняка попадется на удочку.
     Но Хло  решила исключить всякий риск. Налетев  на левое переднее  крыло
черной  машины,  она принялась  раскачиваться  и изучать  возникшую на  пути
преграду. Так прошло несколько секунд. Со своего места я не видел Траска или
Слейда, но мог  биться об  заклад,  что  он во все глаза  пялился на Хло,  а
совсем не на дом Арти. Я набрал в грудь воздуху и приготовился к забегу.
     И тут Хло стянула с себя свитер.
     Дуреха! Этим она отвлекла не его, а меня. Я  застыл на месте, вытаращив
глаза и разинув рот.
     - А теперь я лягу спать! - заорала она во все горло и залезла на  капот
черной машины. Скомкав свитер,  Хло подоткнула  его под голову и  свернулась
калачиком, будто кошка на печи.
     На Хло был черный бюстгальтер.
     Закончив молитву, она благочестиво замерла на несколько секунд, а потом
опять затянула свою старую песню.
     Траск или  Слейд выскочил из машины. Он заорал, зашелся благим  матом и
замахал руками, как садовод, сгоняющий детвору со своих яблонь.
     - Пошла отсюда! Давай, давай, слазь!
     Хло ответила ему не скажу что и перевернулась на другой бок.
     Я вихрем  понесся вперед. Хло с  Траском  или  Слейдом продолжали орать
друг  на   дружку.  Не  уверен,   но,   кажется,  Хло  гаркнула  что-то  про
изнасилование.  Будто  Роджер  Бэкнистер, я промчался  полквартала,  свернул
налево, взлетел на крыльцо и шмыгнул в дом.
     Нынче вечером дверь подъезда тоже была не заперта. Я с грохотом взбежал
по лестнице и с помощью ключа проложил себе путь в обитель Арти.
     Здесь  было  темно,  и я не стал  зажигать  свет. Если Траск  или Слейд
посмотрит вверх и увидит горящие окна, то наверняка поднимется узнать, в чем
дело. Тем  не менее  с  улицы просачивался  тусклый  свет,  и я сумел обойти
вокруг нагромождения мебели в середине  комнаты.  Я выглянул  наружу. Внизу,
разделенные черной машиной, стояли Хло и Траск или  Слейд.  Первая выглядела
изрядно  помятой  и  натягивала свой черный  свитер, а  последний  или самый
последний продолжал  размахивать  руками,  а значит, и орать. Перебранка  не
утихала.
     Ни один из жителей соседних домов не вышел на улицу  взглянуть, что там
творится. Полиция тоже не показывалась. Шла приятная семейная пикировка.
     Наконец  Хло,  пошатываясь,  побрела прочь, продолжая петь и косить под
забулдыгу. Траск или  Слейд стоял на мостовой и провожал Хло гневным взором,
пока она не скрылась за углом, потом повернулся и посмотрел на меня, вернее,
на окно,  за которым трусливо стоял  я. Потом он забрался  в  машину. Прошло
несколько секунд.  Вспыхнула  спичка, и он прикурил сигарету, дабы успокоить
нервы.
     Шестьсот  секунд пролетели  как один миг. Я  стоял у  окна и смотрел на
улицу.
     Какой-то молодой парнишка в  рабочей  робе  - полотняных штанах, черной
куртке и кепке - шагал по тротуару с той стороны, откуда прибежал я. Из угла
его  рта торчала сигарета, руки были засунуты  в  карманы куртки, из заднего
кармана штанов выглядывала свернутая в трубочку газета.
     Парень  остановился  перед домом, щелчком отшвырнул окурок, и я увидел,
что это  Хло.  Кроме того, я  увидел бледную физиономию  Траска или  Слейда,
который глазел на нее с противоположной стороны улицы. Убедившись, что Хло -
это не я,  он успокоился,  а потом она вразвалочку  поднялась  на крыльцо  и
исчезла из поля моего зрения.
     Я ждал ее у двери на лестницу. Хло поднялась на второй этаж,  улыбаясь,
снимая с головы кепку и вытаскивая из кармана газету. Все ее волосы были под
кепкой, и теперь упали ей на лицо Хло отбросила их,  вошла в темную гостиную
и спросила:
     - Ну, как мои успехи?
     - Грандиозно, - ответил я -  Только цензура все равно заставит вырезать
этот эпизод.
     - Идем в спальню, там можно зажечь свет.
     Я  уже немного  привык  к темноте, поэтому пошел впереди,  ведя  Хло за
руку. Мы закрыли за собой дверь спальни, и Хло включила свет.
     Арти не верил в целесообразность наведения порядка в доме. Постель была
смята, в комнате - все та же позорная  грязь, уже знакомая мне по последнему
посещению. Но  здесь было относительно безопасно, да еще имелась кровать,  а
единственное  окно выходило  в  вентиляционную  шахту, так  что  я не  очень
роптал.
     - Да, нескоро он меня забудет, - сказала Хло, стягивая куртку.
     - Где ты достала кепку? - спросил я.
     - Сняла  с пьянчуги,  который  дрых  на Чарльз-стрит.  -  Она брезгливо
оглядела головной убор и швырнула его в угол, - Дай  бог не завшиветь. - Хло
взъерошила  свои и без того растрепанные волосы. - Ну ладно,  вчера ночью ты
спал  на полу,  значит,  сегодня  можешь  почивать на  кровати, а я пойду  в
гостиную на диван.
     -  Кажется, ты как-то обозвала меня Эрролом Флинном, - сказал я. - Но я
сегодня больше похож на Кэри Гранта,  ты согласна? Это он вечно спал в одной
комнате с женщинами - и ни-ни.
     -  Совершенно верно,  - небрежно  бросила Хло - Ни-ни... - Она оглядела
комнату. - Никаких записок. Может, в гостиной? Будет светло - поглядим.
     Я  промолчал. Желание  только  что  крепко въехало  мне  под  дых,  и я
испытывал трудности с воздухозабором.
     Даже  и не  знаю,  когда  такое случилось со  мной  в  последний раз. А
сейчас, после  стольких часов, проведенные с Хло, это ощущение и удивляло, и
создавало неудобства.
     Проклятье. Только нынче утром  я видел, как  она  снимает портки, и мне
было хоть бы  хны. Вечером я наблюдал обряд освобождения от свитера - и хоть
бы  хны. В  промежутке между двумя  этими событиями  я  объездил  с  ней  на
"паккарде" весь Большой  Нью-Йорк, и хоть бы хны. Минуту назад я брал Хло за
руку, чтобы отвести в спальню, и опять хоть бы хны.
     А  теперь  -  хоть  хнычь!  Думаю,  всему  виной волосы - то,  как  она
взъерошила их. Хло стояла  посреди захламленной спальни,  будто растрепанный
соблазнительный эльф -  такой теплый,  усталый, рассеянный, а  потом подняла
правую руку, взъерошила себе волосы, и я был сражен. В книжках  это называют
обостренным восприятием. И оно пришло ко мне.
     Обостренное восприятие. Да уж и  не  говорите! Я вдруг  настолько остро
воспринял Хло как обладательницу женского тела, как набор женских прелестей,
что  утратил способность  двигаться. Я  не мог и шагу  ступить, я  ничего не
соображал, я едва дышал.
     Лирическое отступление.  Когда мне было четырнадцать лет,  я нанялся на
лето посыльным в ресторан для гурманов в самом центре Манхэттена. Носил кофе
и бутерброды в конторы, расположенные на Пятой и Мэдисон-авеню. Как-то днем,
оттащив  заказ  в нью-йоркское  отделение "Лонжин  Виттнэр",  я втиснулся  в
битком набитый лифт и поехал вниз.  А на  следующем  этаже  влезли эти трое.
Круглозадые  белокурые самочки.  Кажется,  на  том  этаже  размещалось  бюро
поддержки юных  дарований или еще что-то  такое. Короче, в  лифте мы  стояли
вплотную, и одна из  девиц прижалась ко мне спереди, а две другие стиснули с
боков. Пока мы добирались  до первого этажа, я пережил такое потрясение, что
пошел на Шестую авеню, в "Белую розу",  наврал про  свой возраст и впервые в
жизни жахнул виски в баре. А виски я терпеть не мог.
     До  сегодняшнего вечера  с Хло  у меня больше ни  разу  не было никаких
таких  обостренных  восприятий.  И вот  теперь  десять  лет  жизни, все  мои
свидания с девушками и  редкие  - постыдно  редкие - удачи как волной смыло.
Будто где-то прорвало плотину. Мне снова было четырнадцать лет, я снова ехал
в лифте, стиснутый со всех сторон, и так трусил, что боялся даже дрожать.
     Хло подняла руки и потянулась.
     - Ну, - сказала она, - хочешь что-то обсудить или спать пойдем?
     - Спать, - ответил я.
     - Прекрасно. Я  все равно ничего не  соображаю  от  усталости. Придется
погасить тут свет, прежде чем я открою дверь.
     Я кивнул.
     Держась  одной рукой за дверную ручку, а другой - за  выключатель,  Хло
взглянула на меня, улыбнулась и сказала:
     - Чарли, а ты и впрямь того.
     Я взял себя в руки, осклабился в нервной улыбке и умудрился выговорить:
     - Сама ты с приветом.
     - Ну-ну. - Хло погасила свет, открыла дверь и ушла в гостиную.
     - Спокойной ночи, - донеслось до меня сквозь мрак, и дверь закрылась.
     - Спокойной ночи, - промямлил я, хотя Хло уже не могла меня слышать.
     Разумеется, я не выспался.
     Запахло   жареным.   Жареными   яйцами.   Яйцами,   превращающимися   в
яичницу-болтунью.  Может  быть,  даже  в пышный пористый  омлет.  Во  всяком
случае, яйцами.
     Запах, само собой, разбудил меня Я, само собой, открыл глаза.
     Я лежал  навзничь на  кровати Арти  в одних трусах. Уснул  я, укрывшись
простыней,  но,  должно быть, ночью  брыкался и  сбросил  ее. Мне, помнится,
привиделись   два-три   ярких  сна,  подробности  которых  я,   к   счастью,
запамятовал.
     Серый, неестественный дневной свет заливал вентиляционную  шахту. Я сел
и оглядел  царивший вокруг унылый беспорядок  - точно такой же, как и в моей
спальне над баром  в Канарси,  теперь  такой далекой!  Вдруг  я почувствовал
плаксивую тоску по дому, какую чувствует ирландец, попавший на Третью авеню.
Вот уже третий день, как я - беженец.
     Лязг посуды в соседней комнате напоминал мне о  запахе яиц, пробудившем
меня  ото сна, а мой желудок  тотчас принялся  сердито и  настырно урчать. В
общем, день мало-помалу начался.
     Я  неохотно вылез из постели Арти и потащился в ванную.  Тут я совершил
омовение,  после чего позаимствовал  из  шкафа Арти кое-какое нижнее  белье,
слишком тесное для меня, натянул брюки, обулся и прямо в майке отправился  в
гостиную.
     История повторяется. Возле все той же плиты стояла и жарила яичницу все
та  же  босоногая  лиловоокая  красотка  с  волосами  цвета воронова  крыла,
облаченная в рабочие  штаны.  Торчавшая изо рта сигарета  дополняла  портрет
несносной распутной грешницы.  Если бы Хло снимали в немом кино, первый кадр
с нею обязательно сопровождался бы бегущей строкой: РАЗЛУЧНИЦА.
     - Какую яичницу ты любишь - жидкую  или прожаренную? -  спросила другая
женщина.
     - Кофе.
     Хло удивленно взглянула на меня.
     - Ты не хочешь яичницы?
     Чем больше  я просыпался, тем хуже  себя  чувствовал. Так бывает, когда
ослабевает действие новокаина.
     -  Может  быть,  попозже, - ответил я,  руководствуясь  скорее желанием
успокоить  Хло  и  заставить  ее  прекратить  разговоры  о  яичнице,  нежели
убежденностью в том, что еще настанет день, когда я смогу пропихнуть кусок в
горло. - А сейчас только кофе.
     Покончив  таким  образом  с этой  темой,  я отправился  к замысловатому
набору мебели в  центре  комнаты и  уселся в нечто, более-менее  похожее  на
кресло.
     - А может быть, жареного хлеба? - предложила другая женщина.
     Жареный  хлеб.  Я  скривился,  делая вид,  будто  размышляю.  Поскольку
упоминание о жареном хлебе не убило меня на месте, я ответил:
     - Ладно, это сойдет.
     Но Хло еще не насытилась моими страданиями.
     - Сколько ломтиков?" - спросила она
     Я нахмурился. Почесал нос. Моргнул раз-другой. Поскреб шишечку на левой
щиколотке краем подошвы правого башмака. И сказал:
     - Не знаю.
     - С двумя справишься?
     Она требовала ответа, и все тут.
     И плевать ей, что у меня голова не работает.
     - Пожалуй, да Нет, пожалуй, нет. Или... подожди минутку...
     - Сделаю один.
     - Хорошо.
     - А если потом захочешь добавки, я дам.
     - Прекрасно.
     - И яиц тоже, коли будет угодно.
     - Чудесно.
     Наконец она вернулась к своей  стряпне. Но ненадолго.  Через минуту  ей
понадобилось узнать, хочу  ли я повидла.  Услышав мое "нет", Хло  возжаждала
получить  ответ  на  вопрос, желаю  ли  я  меду. Второе  "нет"  побудило  ее
объявить,  что  неплохо   бы   намазать   хлеб  апельсиновым   вареньем,   и
поинтересоваться моим мнением на этот счет.
     Я решился.
     - Замолкни, Хло.
     Она резко повернулась и вытаращилась на меня.
     - Что?
     - Прекрати болтовню, - загремел я. - Кончай свои расспросы! Не надо мне
этот чертов хлеб ничем мазать! Ничем!
     - Даже маслом?
     Я вскочил и запустил в стену диванной  подушкой.  Хло не сводила с меня
глаз. Когда подушки кончились, она сказала:
     - Я прекрасно знаю, что с тобой творится. И ты сам в этом виноват.
     - Что?
     Только  теперь  она  кое-как справилась со своей  болтливостью.  Хло  с
многозначительным  видом  повернулась  ко  мне  спиной  и  завершила  яичную
церемонию.
     В ожидании  поджаренного  хлеба с кофе я слонялся по комнате,  подбирая
диванные подушки  и укладывая  их на место. По ходу дела  я  нашел на диване
двадцать пять центов, так что, в общем-то, бушевал я не совсем уж напрасно.
     Я перестал кипеть одновременно с кофейником и маслом на сковородке. Хло
притащила снедь  в  комнату, поставила  чашки  и тарелки на  противоположные
концы стола, в высокомерном молчании уселась с таким расчетом, чтобы маячить
у  меня перед  глазами,  и начала  свои ш-ш-ш-ык, ш-ш-ш-шык. ш-ш-ш-ыкания  с
яичницей. Я поковырял вилкой кофе и уже собрался было хлебнуть хлебушка.
     Когда  выносить  это  молчание стало  невмоготу,  я,  даже  зная,  что,
возможно, ставлю себя  в  безнадежно  проигрышное положение, в  конце концов
спросил:
     - Что ты хотела этим сказать?
     - Чем этим? - прикинулась она.
     - Ты  говорила, будто знаешь, что со мной творится, и что я сам во всем
виноват. Что ты хотела этим сказать?
     - Ты знаешь, что я хотела этим сказать.
     - Не знаю. Если ты не прочь просветить меня, прекрасно Если не хочешь -
ничего страшного.
     Она нахмурилась, сунув в  рот свою яйцечерпалку, и молчала до тех  пор,
пока между нами не  выросло  нагромождение из  неровных  глыб  безмолвия.  Я
посасывал хлеб,  который  Хло все-таки  намазала  маслом,  и чувствовал, что
начинаю - только начинаю - возвращаться к жизни.
     - Я имела в виду твою раздражительность, - сказала Хло.
     Я был весь внимание, но молчал.
     - Ты такой, потому что не выспался.
     И тут  я  впервые с  момента  своего пробуждения вспомнил, чем кончился
вчерашний вечер - то мгновенное  ощущение осознания, прокатившееся по разуму
и  не дававшее  мне  успокоиться  почти  до  самого  рассвета.  Всю ночь  на
внутреннюю  поверхность   моего  черепа,  будто   на  экран,  проецировались
порнофильмы.
     Я почувствовал,  что  начинаю краснеть.  Заслонив лицо  куском хлеба  и
чашкой кофе, я пробормотал:
     - Не понимаю, о чем ты.
     Хло взмахом руки в  корне  пресекла мою попытку развести  словоблудие и
сказала:
     - Все дело в том, что ты на меня запал.
     - Чепуха,  -  выдавил я и  решился попробовать  в  последний  раз  и из
последних сил: - Не понимаю, о чем ты.
     - И  ты все  время думал обо  мне,  - как ни в чем не бывало продолжала
она. - О том, как я лежу  с Арти  Декстером  а той же кровати, в которой  ты
спишь один-одинешенек, между тем как я - в соседней комнате.
     - Не дури, - храбро сказал я в свою кофейную чашку. - Я уснул, едва моя
голова коснулась подушки.
     - Я слышала, как ты ворочался чуть ли не до рассвета.
     - Я мечусь во сне.
     - Странное дело: последние несколько часов ты не метался.
     На это у меня  тоже  был готов  ответ,  но, похоже, я слишком набил рот
жареным хлебом.
     - Сноб - вот ты кто, - заявила Хло.
     Я  довольно долго бился с жареным хлебом, потом все же проглотил  его и
спросил:
     - Чего-о?
     Я удивился, и у меня было на это полное право.
     - Сноб, - повторила она. На скулах ее горел яркий сердитый румянец. Я с
изумлением  заметил,  что  Хло,  оказывается,   все  это   время  сдерживала
неподдельную ярость. - Вчера ночью, когда ты взял меня за руку,  у тебя была
мыслишка завязать  какой-нибудь  роман. И тебе  хотелось  прийти сюда потом,
когда мы уже разбрелись по койкам. Но ты этого не сделал.
     - Э-э-э... - сказал я.
     - Сначала я подумала, что ты робкий и застенчивый. И это показалось мне
очень  милым в каком-то смысле. Но причина была  совсем не  в  том.  Причина
заключалась  в твоем снобизме. Я спала с Арти Декстером, и ты решил, что для
тебя я плоха, вот в чем дело.
     - Да нет! - заспорил я. - Нет, что ты...
     - Заткнись! - Хло поднялась на ноги.  - Вот  что я тебе скажу. Если  ты
думаешь, что  я плоха для тебя,  потому  что я не девственница,  - думай. Но
если ты девственник, то, черт побери, ты для меня плох. А посему знаешь, что
ты можешь делать? Убираться к бесам - вот что!
     Ну что тут скажешь? Ничего.
     Когда  Хло  нагляделась на меня  горящими  глазами и наслушалась  моего
молчания, она  взяла со стола свою  тарелку и  чашку, отнесла их  в мойку  и
завозилась там.
     Ну а я запихнул в рот остатки хлеба насущного и принялся и задумчивости
жевать его.
     Обвинение, брошенное мне  Хло, кажется, можно было разбить на несколько
пунктов и  рассмотреть каждый из  них в отдельности.  Во-первых  - то, что я
якобы  плохо  спал  из-за  внезапно  вспыхнувшей  плотской  страсти  к  ней.
Во-вторых -  то, что я не предпринял никаких шагов для утоления этой страсти
из-за своего снобизма.
     Очень хорошо.  Итак, пункт первый. Я мог  бы признаться  себе,  что она
более-менее права, хотя не знаю,  достало бы у меня смелости поделиться этим
признанием с Хло или нет. Но вот что касается пункта второго, - тут Хло была
совершенно не права. Я ничего  не  сделал для утоления своей  страсти  - это
верно, но причина  заключалась  совсем  в  другом. Мне просто  не  пришло  в
голову, что я могу что-то сделать.
     А мог ли я? Был ли способен подкатиться к Хло вчера ночью? Я до сих пор
не знал  со всей определенностью, что она имела в  виду.  Она  вполне  могла
(женщины  есть  женщины)  иметь в  виду,  что ожидала поползновений  с  моей
стороны и  была  готова  дать мне отпор. Не то чтобы  хотела этого, а просто
учитывала такую возможность и почувствовала себя оскорбленной, когда  ничего
подобного не произошло.
     Теперь  она возилась в  мойке,  гремя  кухонной  утварью  Арти  и грозя
вот-вот расколотить всю посуду.
     Что же я мог ей сказать?
     Я решил попробовать.
     - Извини...
     На это ответа не последовало.
     Я встал и подошел поближе, хотя и не совсем вплотную.
     - Хло, - сказал я ее спине. - Мне правда очень жаль.
     По-прежнему  никакого ответа. Похоже,  она решила перемыть всю посуду в
раковине,  не  ограничиваясь  своей  чашкой   и  тарелкой,  испачканными  за
завтраком.
     - То,  что  я  сделал...  вернее,  то, чего  не сделал... или  чего  не
попытался сделать...  Это не потому, что я сноб, правда. Это  потому,  что я
болван.  Я  сделал  это...  вернее,  не  сделал...  то  есть,  не  попытался
сделать... по неведению своему.
     Она повернулась ко мне. Руки ее по самые локти были в мыле. Хло одарила
меня  взглядом, который был холоден  и  колюч, как ноготь на стопе пещерного
человека.
     - И ты еще смеешься надо мной?
     - Смеюсь над тобой? Господи, Хло, я просто пытаюсь...
     - Смеешься, смеешься. - Хло погрозила мне мыльным пальцем. -  Вот что я
скажу тебе, Чарли Пул. Кто ты такой, чтобы кичиться высокой нравственностью?
Ты - мелкая сошка из преступного мира.
     - Эй, что ты хочешь этим сказать? Мелкая сошка из  преступного  мира! Я
не...
     - Именно так. Ты работал в баре в угоду подонкам общества, ты хранил их
свертки и кульки и помогал преступникам уклоняться от уплаты налогов.
     - Да я даже не знаком с преступниками! Мой дядя Эл...
     - Ни слова о твоем дяде Эле! - Хло уже успела стряхнуть  с пальца почти
все мыльные  пузыри.  - Я  говорю  о тебе,  Чарли Пуле. Думаешь,  ты  можешь
запросто сказать -  никого  я не знаю,  это все  дядя Эл? Думаешь, ты можешь
запросто сказать: "Это не  я, Хло, я всего лишь работаю там, для меня это не
вопрос нравственности?" Нет, не можешь, потому  что  это речи в духе Адольфа
Эйхмана  -  вот что это такое. И, думается, мне  нет нужды делиться с  тобой
своим мнением об Адольфе Эйхмане.
     Я начинал сходить с ума.  Адольф Эйхман! Попробуй-ка, скажи ей, что она
раздувает из мухи слона.
     - Послушай, - сказал я, - говорить об...
     - Довольно с меня разговоров, - заявила  Хло и опять повернулась ко мне
спиной. Бултых! Ее руки погрузились в воду.
     - Не  пора  ли  тебе в путь?  - спросила  Хло, не прерывая мытья.  - Ты
должен найти своего дружка Махоуни, не забыл?
     Я искоса посмотрел на ее спину.
     - Ты со мной не пойдешь?
     - У меня - своя жизнь, - сказала Хло мойке. - Сегодня я  должна ехать к
моей Линде. Кроме того, надо заглянуть домой, узнать, нет ли почты.
     - Стало быть, - молвил я, - ты со мной не идешь.
     - Нет. Я с тобой не иду.
     -  Ну  что ж, - пробормотал  я, - в таком случае, никуда ты со мной  не
пойдешь.
     Она  не  ответила.  Сочтя молчание  Хло верным признаком  того, что она
никуда со мной не  пойдет,  я пошел в  спальню, чтобы забрать свою рубаху, у
которой был такой вид, будто ее выстирали в чернилах фирмы "Брэндэкс".
     Нет. Просто она была  слишком грязная.  Я  покопался  и  откопал чистую
белую сорочку Арти. Она оказалась вопиюще мала мне, но я не стал застегивать
ворот, а  рукава закатал до локтей, чем придал  себе весьма  приличный  вид.
Кроме рубашки, в  платяном шкафу нашелся  черный плащ, который, наверно, был
велик Арти, потому что на мне сидел как влитой. Я заметил, что поначалу плащ
был снабжен подкладкой на застежкам,  которую  впоследствии  сняли, так что,
возможно, именно поэтому плащ и пришелся  мне впору: с теплой  подкладкой он
был бы  впору  не  мне, а своему владельцу. Особенно, если владелец надел бы
под плащ еще и костюм или куртку.
     Маленький  пистолетик  я  запихнул  в  карман  плаща,  а большой  решил
оставить. Собравшись, вернулся в  гостиную. Теперь Хло стояла у окна, курила
очередную сигарету и угрюмо смотрела на улицу.
     - Ну, я пошел, - сказал я.
     - Прощай.
     Вот как? Да чего же ей от  меня надо? Я уже раз извинился, хватит. Да и
обида из-за Эйхмана еще не улеглась.
     - Прощай, - ответил я.
     Я был уже в дверях, когда она сказала:
     - Глупец.
     Я остановился.
     - Что?
     - Ты  даже  не знаешь, наблюдают они за квартирой или нет. Ты  даже  не
потрудился сперва выглянуть в окно.
     Она была права, я совсем позабыл о Траске или Слейде. Но я лишь сказал:
     - Если они еще там, я вернусь.
     Хло покачала головой.
     -  Их  там  нет, - проговорила  она деланно-утомленным голосом,  словно
давая понять, что больше не в силах выносить мое присутствие.
     Что ж, взаимно.
     - Большущее спасибо, - сказал я. - До свидания.
     Я вышел и прикрыл за собой дверь.
     Да, верно, Траск или Слейд убрался. Стоя  перед домом, я видел пожарный
гидрант  на той стороне  улицы.  Он блестел  в лучах полуденного  солнца.  Я
спустился с крыльца и,  повернув налево, зашагал к Западной четвертой улице.
Я не стал поднимать голову, чтобы посмотреть, стоит ли Хло у окна гостиной.
     Я был один.

     Вы можете подумать, что ресторан на Большом  Центральном  вокзале очень
хорош.  Достаточно  посмотреть, сколько поездов собралось  перед входом.  Но
собрались они напрасно.
     А  может, это  я, а  не ресторан, был  повинен в том,  что любая  пища,
которую я брал в рот, имела вкус песка. Понимаю, что я был вконец измотан, а
голова, которая не варит, - главная причина несварения желудка.
     Разброд в моих  мыслях  был связан с двумя совершенно разными  людьми -
Хло Шапиро и Патриком Махоуни.  Я попрежнему безумно злился на  Хло, но в то
же время  меня  никак не оставляло вчерашнее  желание, да и  от  перспективы
продолжать свою одиссею  без нее становилось не по  себе. Но прежде  всего -
этот налет неопределенности. Я до  сих пор не совсем понимал,  что же было у
Хло на уме. Что касается Махоуни, то я жаждал встречи с ним приблизительно в
той же мере, в какой хотел бы избежать ее. Если вы помните старого безумного
марсианина Вольто, который правой рукой подтаскивал  к  себе людей, а  левой
отпихивал  их прочь, вам станет понятно, как я воспринимал Патрика  Махоуни,
помощника старшего инспектора.
     Как и в случае с зубным врачом,  лучшее, что  можно было сделать, - это
поскорее сходить к  Патрику Махоуни.  Я расплатился за свой  песок,  покинул
ресторан и вошел в здание вокзала,  где под щитовой  рекламой "Кодак", такой
же  замысловатой  и  трудноусвояемой,   как  стриптиз  Салли  Рэлед,  стояло
скопление телефонных будок, похожее на  пчелиный улей. На задней стене этого
улья  висели  справочники,  ради  которых  я пришел на  Большой  Центральный
вокзал.
     Значит, так. Первым делом я прошерстил книги в поисках Патриков Махоуни
и П. Махоуни вообще. Четырех я нашел в  Куинсе, в  Бруклине - еще семерых, в
Манхэттене - трех  и  в  Бронксе - пятерых. Затем,  вооружившись  пригоршней
десятицентовых монет,  наменянных в ресторане,  я  вошел в одну  из  будок и
принялся накручивать диск.  Всякий раз, когда  мне  отвечал мужской голос, я
спрашивал:  "Старший  инспектор  Махоуни?",  а  если  отвечала  женщина,  то
осведомлялся   "Инспектор   Махоуни   в   управлении?"   Получив   несколько
разнообразных  ответов - все  отрицательные с  точки зрения  моей задачи,  а
некоторые  - юморные сами по  себе, - я, наконец,  услышал от одной женщины:
"Да, он там и пробудет весь день".
     Ага! Но куда я попал? Домой к Патрику Махоуни или просто к какой-нибудь
родственнице, случайно знавшей, где он, мой  Махоуни?  Дабы выяснить это,  я
спросил:
     - Вернется ли он домой к шести часам?
     -  Сомневаюсь,  -  был  ответ. -  Почему  бы  вам  не  поискать  его  в
управлении?
     - Хорошо, поищу, - пообещал я.
     - Что передать... - начала она, и я повесил трубку.
     Видите? Все очень просто. Теперь я  знал,  где его искать - нужного мне
представителя  сословия Патриков  Махоуни. Если верить телефонной  компании,
его адрес был 169-88, 83-я авеню, Куинс.
     Успех   моего   блистательного  стратегического  замысла   придал   мне
уверенности и частично вернул надежду  на успех, которая за  последнее время
серьезно   пошатнулась.   Воспользовавшись  нахлынувшим   воодушевлением,  я
бросился вперед.
     В уголке, где  едва  слышался вокзальный галдеж, стоял книжный ларек, в
котором я купил план района Куинс. Сверяясь с ним, обнаружил, что угол 169-й
улицы  и  83-й авеню  находится в  квартале под названием  "Ямайка", всего в
нескольких  кварталах  от станции  метро на  Независимой линии. Стало  быть,
пришло  время  возвращаться в  подземку.  Ощутимое унижение  после вчерашних
прогулок   в  роскошном  мягком  "паккарде",  пусть  и   похожем  на  машину
преступников.
     Я с грохотом влетел  в Куинс по Маячной линии и перешел на Независимую,
которая и  привела меня к Хиллсайд-авеню и  169-й улице "Ямайки". Я поднялся
наверх,  к  веселому солнечному свету, взобрался на  холм  по 169-й  улице и
свернул направо на 83-ю авеню.
     Район  был  жилой, тихий  и  приятный,  для  людей  среднего  достатка.
Большинство домов построили еще до второй мировой войны.  Почти все они были
особняками и стояли на просторных земельных участках. Дом 169-88  был  похож
на соседние - широкий двухэтажный особняк из  строевого  леса с пристроенным
сбоку  гаражом.  Не  очень хорошо ухоженный кустарник  тянулся вдоль фасада,
лужайка малость  высохла, но недавно была выкошена, и посреди нее торчал щит
с надписью светоотражающими буквами. "МАХОУНИ"
     Тот ли это Махоуни? Брать взятки от мафии и жить в такой дыре?
     Ну  а  где ему  еще  жить? Наверное,  до  сих пор  я  по-настоящему  не
задумывался  о  том,  где должен обретаться проданный мздоимец  из  полиции.
Похоже, я считал, что он проживает  не иначе  как в ночном клубе и держит на
одном колене  Мерри  Андерс,  а  на  другом  -  Барбару  Николе. За спиной -
расфранченные кавалеры, все смеются, и шампанское льется рекой.
     Но он проживал тут, в довольно чистеньком особняке  строевого  леса, на
тихой боковой  улочке,  в квартале  "Ямайка",  район  Куинс. И  это  немного
пугало.
     Проходя мимо  дома  Махоуни, я замедлил шаг,  но не  остановился.  Было
только три часа, а инспектора ждут домой в начале седьмого. Поэтому я добрел
до следующего  угла  и  свернул  направо,  обратно  к  Хиллсайд-авеню, чтобы
предпринять прогулку по ней.
     Чем дальше по Хиллсайд-авеню, тем более жалко она выглядела. Первые два
квартала  занимали банки и ресторанчики  для гурманов, но потом  пошли целые
кварталы контор по торговле  недвижимостью, стоявших вплотную друг  к дружке
тесными рядами.  Маленькие, безвкусно-цветистые,  не вызывающие доверия.  На
некоторых  из них, чтобы вы знали, висели  объявления  типа: "Продаем старые
дома"
     За  старой  недвижимостью  потянулись  стоянки  старой   движимости.  Я
развернулся и  двинулся  обратно,  поскольку  не  имел ни  малейшего желания
знать, что там дальше за стоянками.
     Дойдя до спуска в подземку, я  заглянул в закусочную, сел  за  стойку и
заказал  кофе  и пирожок  с сыром.  Пережевывая  его,  попытался  выработать
какой-нибудь план действий.
     Чего греха таить,  заранее я  об этом не подумал. Когда  я выяснял, где
живет  Махоуни, у меня был план,  по  которому  я  действовал.  Но и только.
Теперь понятия не имел, что делать. Я знал,  что должен поговорить с Махоуни
и  как-то  заставить  его  выложить интересующие меня  сведения. Знал,  что,
добиваясь всего этого, я не должен попасть в лапы Траска или Слейда, один из
которых, если не оба, вероятно, денно и нощно следует по пятам за Махоуни.
     Итак, можно  подождать  его  поблизости  от  дома,  а  потом подойти  к
парадной двери, постучать и тотчас  начать разговор. Кажется, Махоуни женат,
и  вполне возможно, жене  неизвестно о  его двурушничестве, что позволит мне
припугнуть Махоуни тем же, чем я настращал дядю Эла.
     С другой стороны,  я могу отправиться  домой  к  Махоуни  прямо сейчас,
связать по рукам и ногам всех, кого застану, и дождаться хозяина уже внутри.
В  этом  случае  Траск или Слейд не  узнают о том, что  я поблизости.  Если,
конечно, не войдут в дом вместе с Махоуни.
     А может,  дождаться  его прихода,  позвонить по телефону  и  как-нибудь
выманить Махоуни из  дома, а потом спрятаться в его машине, выехать вместе с
ним из этого района, а уж затем пустить в ход веревку?
     Мне не  понравился ни  один из этих вариантов, но у меня оставалось еще
три  часа,  и я убеждал  себя  в том,  что скоро  придумаю что-нибудь  более
приемлемое.
     Закусочная была оснащена телефонной будкой. От  нечего делать я зашел в
нее  и посмотрел в  телефонном  справочнике  номер  полицейского  управления
Куинса. Оно располагалось по адресу 168-02, 91-я авеню.
     Хей, да это же в пяти кварталах отсюда!
     Я решил пойти  взглянуть на  управление - просто чтобы убить время.  На
углу 169-й улицы и 91-й авеню свернул направо. С одной стороны располагалась
муниципальная автостоянка, с другой - универмаг.
     Здание  полицейского управления оказалось меньше, чем я  думал. Это был
квадратный  пятиэтажный  дом. Первые два этажа  облицованы серым камнем, три
последние - простой кирпич. Сводчатые окна первого этажа, широкие и высокие,
были сплошь задернуты зелеными шторами. По бокам от деревянных двустворчатых
дверей  главного  входа,  застекленных  поверху,  висели  привычные  зеленые
фонари, а белые буквы  над  дверью  сообщали, что здесь находится сто третий
полицейский участок.
     Иными словами, управление полиции Куинса выглядело не ахти как.
     Я прошел  мимо, разглядывая  окна  верхних  этажей.  За  одним  на них,
наверное, сейчас находится помощник старшего инспектора Патрик Махоуни.
     Свернув  за  угол,  я  дошел  до  следующей  улицы,  носившей  название
Ямайка-авеню. Тут я  свернул налево,  обогнул квартал и довольно скоро опять
очутился  поблизости  от управления  полиции.  Точнее,  от  здания  участка,
которым оно на поверку оказалось.
     На этот раз, однако, я не прошел мимо. В голове  у  меня вместо  планов
теснились тревожные мысли, мне отчаянно хотелось поскорее покончить с делом,
поэтому  я резко  свернул  налево, толкнул двустворчатую дверь  сто третьего
участка и вошел внутрь.
     Прямо за дверью, в своего рода  тамбуре, стоял патрульный в форме. Он с
легким испугом посмотрел на меня и спросил:
     - Что вам угодно?
     Похоже, его и впрямь удивило, что сюда кто-то вошел.
     Написанное  от  руки   распоряжение,  висевшее  на  внутренней   двери,
призывало  всех  офицеров  обязательно показывать патрульному при входе свои
удостоверения, а  штатских -  именно  так там было написано -  излагать  ему
дело, по которому они пришли, а уж потом идти дальше.
     Я слишком  зачитался  объявлениями  и  пока не  придумал, что  сказать.
Патрульный смотрел на меня все более подозрительно и наконец проговорил:
     - Ну-с, что вам здесь нужно?
     Надо было отвечать.  Тамбур  был  тесный, и мы  стояли вплотную друг  к
другу. Я открыл рот, немножко позаикался и наконец выпалил:
     - Махоуни.
     Охранник насупил брови; подозрения его все усиливались.
     - Что?
     Все не  так.  Все  неправильно. Я  ведь хотел  встретиться  с Махоуни в
тишине и уединении его дома, а не здесь, в полном людей и опасностей  здании
полицейского участка.
     Но сделанного не воротишь, и пути назад нет.
     -  Махоуни,  -  покоряясь  судьбе,  повторил  я.  -  Помощник  старшего
инспектора Патрик Махоуни.
     Привратник начал что-то понимать.
     - Вы хотите видеть его? - спросил он.
     Этого я совсем не хотел, но тем не менее ответил:
     - Да, я хочу его видеть.
     - Имя?
     Имя? Тут и впрямь было над чем поломать голову. Как же меня зовут-то?
     Что ж, если  я собрался ворваться  туда,  куда боялся даже прокрасться,
надо было отбросить колебания и неотступно идти до конца
     - Чарлз Пул, - объявил я
     -  Чарлз Пул, -  повторил  страж ворот с  таким видом,  будто это имя о
многом говорило ему. - Подождите здесь.
     Он мгновенно исчез за внутренней дверью, оставив меня в шлюзовой камере
(простите,  что так говорю:  слишком начитался научной фантастики) наедине с
объявлениями и моими думами.
     Мне  тотчас  пришла  в  голову мысль  о побеге.  Удрать было  нетрудно.
Выскочить  в дверь,  свернуть  направо и  юркнуть  в  универмаг. В  фильмах,
которые показывают поздно ночью, беглецы всегда уходят  от погони, забираясь
в универмаги, а я последние годы видел столько ночных сеансов, что, кажется,
познал эту методу от "а" до "я".
     Но я  так никуда  и  не  убежал.  Я просто напомнил себе, что испытывал
точно такие же чувства перед походом  к мистеру Агриколе, равно как и  перед
вторжением  в дом мистера Гросса,  причем  в  обоих  случаях  мне  не только
удалось побороть эти чувства, но  и с  грехом пополам остаться  в живых. Так
почему теперь должно быть иначе?
     -  Третий раз  не повезет,  - пробормотал  я, облекая  в слова  древнее
суеверие,  которое  вряд  ли  стоило выдумывать.  Три  -  плохое число.  Три
человека - и одна спичка. Три забастовки - и тебя увольняют.
     Внутренние двери  распахнулись,  прерывая  мои размышления о тройках, и
вернувшийся охранник сообщил:
     - Сейчас кто-нибудь спустится.
     - Благодарю вас.
     В  последующие  несколько  минут  он старательно  не  обращал  на  меня
внимания, устремив  угрюмый  сосредоточенный  взгляд на  улицу. Странное это
ощущение - когда  на тебя не обращает внимания человек, с которым ты  делишь
закуток шириной  в четыре  фута.  Поэтому я  ничуть не расстроился,  когда в
шлюзовую камеру заглянул еще один полицейский в форме и сказал:
     - Мистер Пул? Не угодно ли пройти со мной?
     Очень приятный и внушающий доверие человек. Лысеющая голова, лоснящийся
лоб,  чуть дымчатые очки, кроткая повадка. Я  пошел с ним без  колебаний; мы
миновали несколько помещений и поднялись по лестнице на третий этаж.
     Ну что, право, могло случиться со мной в полицейском участке?

     - Привет, корешок, - сказал Траск или Слейд.
     - Да за тобой и не угнаться, племянничек, - сказал Слейд или Траск.
     Полицейский в  форме  пропустил меня вперед и закрыл дверь. Передо мной
на сером  ковре  стояли  улыбающиеся  Траск  и  Слейд.  Позади них  виднелся
письменный  стол, а  за ним восседал человек, которого скорее  всего и звали
Махоуни. Как раз в таком  кабинете, темноватом и тесноватом, и полагалось бы
сидеть помощнику какого-нибудь старшего инспектора.
     - Я хочу поговорить с Махоуни, - заявил я.
     - А ты упорный парень, племянничек, - заметил Траск или Слейд.
     - Эта  черта  нравится  мне в  нем больше  всего, - умилился  Слейд или
Траск.
     - Постарайтесь, чтобы  он не шумел, - сказал человек  за столом.  - Это
опасно.
     Голос его звучал взволнованно. Господи, да ему ли волноваться?!
     - Не суетись, - ответил Траск или Слейд, - мы свое дело знаем.
     - Выведите  его  через  заднюю дверь,  - велел  человек  за столом. - Я
скажу, когда путь свободен.
     - Инспектор Махоуни, мне надо поговорить с вами, - сказал я.
     - Когда мы виделись в последний раз,  у тебя была пушка, племянничек, -
сказал Слейд или Траск - Как с этим сегодня?
     -  Никак, -  ответил я, внезапно  ощутив тяжесть пистолета, лежавшего в
кармане моего плаща.
     - Все-таки давай посмотрим. Заложи-ка руки за голову
     Никто из них не размахивал оружием.  Мне надо было всего-навсего сунуть
руку в карман, вытащить пистолет и открыть пальбу. Но я всего-навсего сложил
руки у себя на макушке.
     Слейд  или Траск  подошел, небрежно  охлопал меня и забрал пистолет. Он
взглянул  на  меня и с ухмылкой  покачал  головой, подбросив  мой  маленький
пистолетик на ладони.
     - Ты мог бы пораниться этой штукой, племянничек, - сказал он
     - Чего он не звонит? - спросил человек за столом.
     - Угомонись, - посоветовал ему Траск или Слейд. - Все будет шито-крыто.
     Я глубоко вздохнул и сказал:
     - Нет, не будет.
     Все трое уставились на меня.
     - Надеюсь,  ты не станешь  делать глупостей, племянничек? - осведомился
Траск или Слейд.
     - Вам лучше  выслушать  меня, инспектор  Махоуни,  -  сказал я.  - Ваши
неприятности серьезнее, чем вы думаете.
     Неправда.  Неприятности были у меня, и я прекрасно знал, насколько  они
серьезны.  Но  Махоуни  нервничал,  и  я  ухватился за  это  обстоятельство,
исполненный решимости пойти на все, лишь бы добиться своего.
     - Уткнись в тряпочку, племянничек, - велел мне Траск или Слейд.
     Но  было   уже   поздно.  Реакция  Махоуни  на   мои   слова  оказалась
несоразмерной их содержанию. Секунд  тридцать он сидел с таким  видом, будто
его вот-вот хватит  удар.  Махоуни был человеком лет пятидесяти, с седеющими
волосами  песочного  цвета  и вялой  бледной ирландской  физиономией,  щедро
усыпанной  веснушками.  Веснушки  на  щеках, веснушки  на  тыльных  сторонах
ладоней.  Можно  было спорить, что веснушками  усеяны и  его мясистые плечи.
Лицо его,  толстощекое,  с двойным подбородком,  имело подленькое  и  лживое
выражение, как у жулика, выехавшего на загородную прогулку. Такие физиономии
очень здорово строит Эд Бегли.
     Махоуни поднялся на ноги, но не вышел из-за стола, и сказал:
     - Ты о чем это? Что еще за неприятности у меня?
     -  Он  блефует, - ответил Траск  или Слейд. - Дай ему волю - еще не так
споет и спляшет.
     Слейд или Траск подкинул мой маленький пистолетик и опять поймал его.
     - Ну,  все ясно, - заявил он.  - Видишь эту  игрушечную  пушку?  Парень
пришел тебя убивать, так же как убил Фермера и пытался убить мистера Гросса.
     Махоуни все больше размякал. Он не знал, что думать. Я сказал:
     - А  что если они заблуждаются, инспектор? Мне известно, где вы живете.
Сто шестьдесят девять - восемьдесят восемь, Восемьдесят третья авеню. Кабы я
хотел  вас убить,  то не  стал бы являться  сюда, в  полицейский  участок, а
подкараулил бы вас возле дома.
     Траск или Слейд подошел ко мне и ткнул меня твердым пальцем в грудь.
     - Кажется, тебе велели уткнуться в тряпочку.
     - Погоди, - сказал Махоуни. - Осади назад, Траск. Пускай говорит.
     Траск. Узнав,  который из них Траск, а  который Слейд,  я испытал почти
невыносимое чувство  облегчения.  Я едва ли не напрочь забыл,  зачем  пришел
сюда и чего пытаюсь добиться.
     Но Траск  напомнил мне  об  этом.  Он  крепко хлопнул меня  по плечу  и
сказал.
     - Ладно, племянничек, будь по-твоему. Можешь держать речь.
     Слейд (теперь-то уже точно Слейд) добавил:
     -  Спой, племянничек,  и  станцуй для  нас.  Хочешь, мы сыграем тебе на
губах?
     - Тихо, - сказал Махоуни. - Пусть говорит.
     - Благодарю вас - произнес я.
     Махоуни наставил на меня веснушчатый палец.
     - И смотри, чтобы это была правда
     - Кто-то стучал властям, - начал я, - и эти люди думают, что виноват я.
Кто-то  убил  мистера Агриколу, и они думают,  что в этом тоже моя вина.  Но
если это не так? Если я не причинил никому вреда, мое устранение не принесет
никому пользы. Стукач, кто бы он ни был, будет себе стучать и дальше. И рано
или поздно настучит на вас, инспектор Махоуни.
     Махоуни скривился так, что его физиономия едва не затрещала. Он смотрел
на меня, будто ястреб, и напряженно соображал.
     Я сказал:
     -  Если мистера  Агриколу  убил  не я,  значит,  его  убийца  гуляет на
свободе. Никто его не ищет, никто  даже не думает о нем. А  он, быть  может,
хочет убить и вас тоже.
     Слейд подкинул пистолет вверх.
     - А как насчет этой штуки, племянничек? Это что, для балласта?
     - Для самозащиты. А то вы, ребята, никак не можете успокоиться, пока не
убьете меня.
     - Пока только одно твое утверждение звучит разумно, - сказал Махоуни. -
Зачем тебе приходить сюда, если ты знаешь, где я живу.
     Что ж, начало было положено. Я кивнул.
     - Вот именно. Видите, все ваши логические построения рассыпаются.
     - Ой ли? Ну, а что тогда...
     Его  речь была прервана  телефонным звонком. Махоуни взглянул на Траска
со Слейдом, потом снял трубку.
     - Алло? Подожди. - Он зажал микрофон ладонью и сказал приятелям. - Путь
свободен.
     - Прекрасно, - ответил Траск. - Значит, мы забираем племянничка.
     - Я еще не выслушал его, - с сомнением произнес Махоуни.
     -  У вас  на карту поставлено больше,  чем  у  этих двоих, -  сказал я,
пытаясь убедить его. - Уж как-нибудь выкройте для меня пять минут.
     Он кивнул.
     - Да, пять минут.  - И повторил то  же самое  в трубку: - Дай нам  пять
минут. Сообщи, когда там опять никого не будет.
     Махоуни положил трубку и окинул меня  долгим задумчивым взглядом. Потом
он уселся за стол и сказал:
     -  Ладно.  Есть  одно  обстоятельство,  которое говорит в  твою пользу.
Теперь у меня к тебе вопрос. Если ты пришел сюда не затем, чтобы убить меня,
тогда зачем ты сюда пришел?
     - За сведениями, - ответил я.
     - Тебе нужны сведения? Но ведь ты сам даешь сведения.
     - То-то и оно, что  я никогда не давал никому никаких сведений. Я ходил
к мистеру Агриколе и мистеру  Гроссу, чтобы узнать, почему синдикат охотится
за мной, тогда как я не сделал ничего плохого. Мистер Гросс говорит, причина
в том, что вы говорите,  будто я стукач.  Но я не стучал.  Вот и пришел сюда
узнать, кто вам сказал, что я стукач.
     - Ну, это несложно, - ответил он. - Тони Тафи.
     - Кто?
     - Лейтенант  Энтони Тафи  из отдела организованной преступности. Крепыш
Тафи.  Это он собирал сведения о твоем баре, и когда я  спросил его,  откуда
берутся наркотики, он  ответил, что прямиком от бармена, который работает на
синдикат.
     - Он сказал...  - Тут я умолк. Я сроду не слыхал о Крепыше Тони Тафи. С
чего бы вдруг ему говорить такое про меня?
     - Крепыш Тони -  честный полицейский, из неподкупных, - заявил Махоуни.
-  А я  - его  непосредственный  начальник.  Когда  я  спрашиваю его, откуда
сведения, он мне отвечает. У него нет причин лгать.
     - Но он солгал.
     Махоуни выставил вперед свои пухлые ладони, будто чаши весов.
     - С одной стороны, тебе не  было никакого смысла  приходить в  участок,
чтобы убить меня. С другой стороны, Крепышу Тафи не было никакого смысла мне
врать.
     - Племянничек прикончил Фермера Агриколу, мы это точно знаем, - вставил
Траск.
     - А я  был  у  него  за  полчаса  до  убийства. Как  вспомнишь  - тошно
становится, - вставил Слейд.
     Махоуни продолжал вдумчиво изучать свои перевернутые ладони.
     - Вот сюда, - проговорил  он, - надо присовокупить тот факт, что Крепыш
Тони  никогда прежде мне не врал. И тот, что, по всеобщему убеждению, именно
ты вырубил Фермера Агриколу. А еще твой приход сюда при оружии. Да в придачу
то, что именно тебе было удобнее всего стучать в полицию.
     Говоря это, он  все  ниже опускал  одну  руку, отягощенную тем, что, по
мнению  Махоуни  следовало присовокупить одно  к  другому.  Бросив  на  меня
быстрый взгляд, он  сосредоточил  внимание на второй  своей  ладони, которая
одиноко находилась в воздухе.
     -  А  вот  сюда  нам  присовокупить нечего,  - сказал Махоуни. - Совсем
нечего.  Так что, возможно, ты  все-таки пришел сюда, чтобы убить меня. И не
стал караулить  возле  дома  либо  по глупости,  либо  потому, что  надеялся
застать меня врасплох.
     Траск и Слейд закивали. Слейд сказал:
     - Вот так-то, племянничек. Все сходится.
     -  Кто-то,  - произнес  я  с  дрожью  в  голосе, -  использует меня как
мальчика для битья. Я в жизни не перемолвился словом  с  Тони Тафи. Я сейчас
впервые  слышу о нем. Либо  он вам  наврал, либо  вы наврали мистеру Гроссу.
Хотел бы я знать, кто из вас врет.
     Махоуни не на шутку оскорбился.
     - Я - лгу? Да за каким чертом?
     -  Может, сведения  просочились  по вашей  вине,  - предположил я.  - И
теперь вы хотите выгородить себя, свалив все на меня.
     - Ну, пожалуй, все. Я наслушался, - сказал Махоуни.
     Я тотчас же воззвал к Траску:
     - Возможно, вы уже успели поговорить с мистером  Гроссом,  что вчера со
мной была вовсе не мисс Алтея.
     Траск нахмурился.
     - Ну и что?
     - А то, что мистер  Гросс полагает,  будто я в сговоре с мисс  Алтеей и
поэтому стучу  в полицию и пристукиваю  людей.  Но  если я  не заодно с мисс
Алтеей, то каковы мои мотивы?
     - Не наше это дело - разбираться в твоих мотивах, - заявил Траск.
     - Но ваша задача - заботиться о том, чтобы синдикат работал как надо. А
что если за всем этим и впрямь стоит Махоуни, который  любой  ценой пытается
замазать собственный промах?  Ну, увезете вы меня, убьете, а что  изменится?
Дела-то не поправятся. А Махоуни найдет другого козла отпущения, может, даже
кого-нибудь из вас двоих. И так будет продолжаться без конца.
     Махоуни проворно вскочил на ноги.
     - Эй, минутку, черт возьми!
     Не сводя с меня глаз, Траск взмахом руки велел ему сесть  и заткнуться.
Казалось, он и развеселился, и заинтересовался.
     -  Ладно, племянничек, - проговорил он, - продолжай. Что еще ты  хочешь
сказать?
     -  Меня  подставляют, -  ответил я.  -  Это  единственное, что  я  знаю
наверняка. Может, Махоуни, может, кто-то еще.
     - А  если это делает не Махоуни? -  спросил Траск с  таким видом, будто
просто убивал время в ожидании телефонного звонка.
     -  А  вам никогда  не  приходило в  голову, что Махоуни попался? Может,
полиция еще  не уверена,  но подозревает, что он продался синдикату. Поэтому
безопасности ради  его  не допускают  к сведениям, чреватым  неприятностями.
Например, не  говорят ему,  кто  настоящий стукач,  поскольку  того  еще  не
выдоили до капли.
     Махоуни  таращился  на  меня, разинув  рот.  У  Траска по-прежнему  был
иронический вид. Он повернул голову и спросил:
     - Ну, что ты об этом думаешь, Махоуни?
     - Я  думаю, - произнес тот немного сдавленным  голосом. - Я думаю,  что
все это чепуха, вот что я думаю.
     - Мы можем по-быстрому это проверить, - предложил Слейд.
     -  Хорошо, -  ответил  я,  поворачиваясь  к  нему. -  Отлично.  Давайте
проверим.
     Махоуни настороженно взглянул на Слейда.
     - Что такое?
     - Тафи здесь? - спросил Слейд.
     - Наверное, - ответил Махоуни. - Должно быть, у себя в кабинете.
     -  Мы  с Траском куда-нибудь  спрячемся, а  ты позови  Тафи.  Молокосос
скажет, что никогда прежде не видел Тафи и не слыхал о нем. Поглядим, узнает
ли Тафи молокососа, и послушаем, что ему известно.
     - Прекрасно,  -  быстро  проговорил я. - Очень  хорошо.  Я шаг за шагом
подбирался  по  цепочке  к сути  обвинений  против меня  и  к  имени  своего
обвинителя. От дяди Эла - к  Агриколе, Гроссу и Махоуни,  а теперь вот Тафи.
Было бы здорово, если б эта цепочка кончилась на нем.
     Махоуни эта мысль радовала куда меньше.
     - А если он рассыплет горох? Если начнет болтать с Тафи?
     Траск улыбнулся и покачал головой.
     - Не начнет. Этим он только  убьет  Тафи, потому что тогда нам придется
заткнуть  бедняге  рот.  Ты ведь  не захочешь  так  подводить  Тафи, правда,
племянничек?
     - Нет, я ничего не скажу, - ответил я.
     - Застрелить Крепыша  Тафи?  -  спросил Махоуни.  -  Прямо тут,  в моем
кабинете?
     - У меня есть глушитель, - сообщил ему Слейд. - А труп сможем вытащить,
когда нам скажут, что для племянничка путь свободен.
     -  Кроме  того,  не  будет никакой нужды стрелять,  -  добавил Траск. -
Правда, племянничек?
     - Правда, - пообещал я.
     - Ну... - с сомнением произнес Махоуни.
     - Давай, давай! - поторопил Траск. - У нас мало времени.
     Махоуни покачал головой. Ему по-прежнему  не нравилась эта затея, но он
все-таки сказал:
     - Дайте я проверю, у себя ли Тафи.
     Мы  ждали,  а Махоуни  тем  временем названивал  по  телефону.  Судя по
разговору, Тафи  был на  месте. Махоуни  спрашивал, не  заглянет ли  тот  на
минутку. Потом он повесил трубку и сказал:
     - Сейчас придет.
     Траск и Слейд отступили к двери в дальней стене кабинета.
     -  Смотри, племянничек, - сказал мне Слейд,  а Траск  улыбнулся,  и оба
скрылись из виду.
     Мы  с Махоуни  стояли и смотрели друг на друга. И он, и я нервничали, а
посему молчали. Время зависло в воздухе,  будто маятник,  застывший в высшей
точке своего подъема.
     Послышался  один  резкий  удар  в дверь,  потом она  открылась, и вошел
высокий черноволосый  детина  грубого  обличья,  с  костлявой  физиономией и
костлявыми пальцами. Таких называют "черными ирландцами". Гибрид Джона Уэйна
и Роберта Райана.
     Не успел этот верзила показаться в дверях, как Махоуни начал свою речь.
     - Кое-что случилось, Тони. Потом поговорим.  Ко мне пришел  посетитель.
Через полчаса я освобожусь, извини, что напрасно потревожил.
     -  Да ничего, - Тафи махнул громадной лапой  и тут впервые  взглянул на
меня. - О, Чарли! - воскликнул он и широко улыбнулся, радостно удивленный. -
Подумать только, ты здесь! Сбагриваешь зелье напрямую моему  начальству? Мы,
мелкая сошка, тебя больше не устраиваем?
     Я открыл рот, но выдавил из себя только воздух.
     Здоровенный негодяй шутливо похлопал меня по руке.
     - Ничего, Чарли, я понимаю, можешь не отвечать. Еще увидимся.
     И был таков.
     Я  уставился  на дверь, в  которую он  вошел,  а потом вышел  За спиной
послышались шаги  -  это Траск  со Слейдом возвращались  в комнату.  Но я не
повернулся и не посмотрел на них. Я таращился на дверь,  пытаясь понять, что
же со мной стряслось.
     В тишине резко звякнул  телефон. Потом голос Махоуни произнес:  "Алло?"
Молчание. Затем: "Ладно, хорошо". Щелчок. Трубка легла на рычаг.
     - Путь свободен, - сказал Махоуни Траску и Слейду.
     Они схватили меня за руки. Один из них пробормотал:
     - А теперь без шума, племянничек.
     Шум? Какой еще шум? Я даже не понимал, что происходит.
     Мы двигались - все  втроем. Сперва по  какому-то коридору, потом - вниз
по  какой-то  лестнице,  затем  - вдоль  асфальтированной  аллеи, где стояла
черная машина, знаменитая черная машина. Меня бросили на пол между сиденьями
и прикрыли вязаным афганским ковриком, от которого почему-то разило лошадью.
Лежа  в  пятнистой  тьме,  я  отправился  на  свою  последнюю  автомобильную
прогулку. Растерянный, перепуганный и будто заколдованный.

     Если вы хотите решить мудреную задачу, настоящую головоломку, например,
извлечь  квадратный  корень  из двойки или  догадаться,  кто  и почему  убил
Фермера Агриколу, позвольте посоветовать вам вот что: отправляйтесь в долгую
загородную прогулку на полу автомобиля, укрывшись пестрым вязаным  афганским
ковриком, от которого исходит приятный конский дух.
     Поездка длилась больше часа  и, к счастью, почти  все время дорога была
ровная.  Поначалу, признаюсь,  я  впал  в  состояние  отупения  и ничего  не
соображал.  Это  был  результат  потрясения.   Но   мало-помалу  мозг  начал
растапливать этот лед оцепенения, и  я обрел  способность более-менее связно
размышлять.
     А подумать следовало о многом. Кто, как и почему убил Фермера Агриколу?
Кто  и  почему  стучал  в полицию? Зачем Крепыш Тони  Тафи  опознал меня как
информатора?
     Я лежал под  ковриком и размышлял о том, что мне уже  известно обо всем
случившемся, обо всем, что я сумел понять и  чего не понял. В этот последний
разряд входило чертовски много.
     Кроме того, я немало передумал о людях, связанных с  этим делом, о тех,
с кем  жизнь свела меня за  последние трое суток. Дядя Эл, Фермер  Агрикола,
его дочь  мисс  Алтея,  мистер Гросс, инспектор  Махоуни,  Крепыш Тони Тафи,
Траск  и Слейд. И  тех. кто вольно или невольно помогал мне:  Арти  Декстер,
Хло, патрульный Циккатта.  Меня  к примеру, интересовало, где теперь Арти  и
мисс  Алтея. И занимал вопрос о том, где  теперь  патрульный  Циккатта будет
буль-буль-булькать  ветреными  ночами и придет  ли  ему в голову потребовать
официального расследования  моего исчезновения.  Подумав об этом, я  покачал
головой.  Наверняка он не догадается ничего  предпринять.  Слишком уж он  не
любит совать нос в чужие дела.
     Я все  время  возвращался мыслями  к  убийству  Фермера  Агриколы.  Мне
казалось,  что оно, должно быть, связано  с моим собственным затруднительным
положением.  Убийство  было  совершено очень  быстро.  Фермер Агрикола отдал
Траску и Слейду приказ расправиться со мной. Потом я прибыл на ферму и нашел
его уже  мертвым. Вряд  ли это простое совпадение. Но где  связь? В чем  она
заключается? Этот вопрос и составлял суть головоломки.
     Я лежал в  пестром полумраке, похожем на вечернюю  мглу в  кафедральном
соборе  с  витражами  на  окнах,  лежал под ковром,  вдыхая запахи шерсти  и
лошади,  и мусолил, мусолил,  мусолил этот вопрос - суть  своей головоломки.
Может, Фермера Агриколу убил тот же  человек, который давал сведения Крепышу
Тони Тафи? Неужели убийство так причудливо связано с моими неприятностями?
     А что если...  Что если Агрикола не до конца поверил  в  мою вину?  Что
если он заново  навел справки  и выяснил, что я вовсе не стукач? Что если он
собрался  отменить охоту на  меня  и направить  своих убийц  к новой жертве,
настоящему  стукачу?  Разве  стукач, узнай он об этом, не  убил бы Агриколу,
чтобы обезопасить себя? Конечно, убил бы.
     Вот только как  он  мог  все узнать?  А узнав,  добраться до Фермера  и
расправиться с ним? Когда Траск и Слейд уехали от Агриколы, он,  похоже, все
еще считал, что  стукач - я. Но  не  прошло и получаса, как я обнаружил  его
труп.  За этот  промежуток времени  никто  не  смог  бы пробраться  на ферму
незамеченным. А трое слуг, Кларенс, Тим и Руби, создавали друг дружке алиби.
     Разве что...  Ну, а если... А если... А если убийц было несколько?  Что
если Фермера убрали Траск со Слейдом?
     Агрикола начал подозревать, что стучу не я, и приказал им оставить меня
в покое вплоть до выяснения всех подробностей. А они убили его и возобновили
охоту  за мной, прикрывая таким  образом самих себя. Телохранитель с  фермы,
Кларенс,  говорил мне, что Агрикола был жив, когда уехали Траск со  Слейдом,
но  что  мешало  одному  из  них, или  обоим,  проскользнуть обратно  в дом,
подняться  следом за  Агриколой  по  лестнице  и пырнуть его ножом,  дабы не
привлекать внимания остальных домочадцев пистолетной пальбой?
     Лежа на  полу, я трясся, будто на кровати, которая умеет будить. Такими
оборудованы новые гостиницы. Мелкая дрожь пронизывала меня насквозь, а я все
ломал голову  над свой версией. И  чем дольше я  думал,  тем меньше  она мне
нравилась. Разумеется, версия  объясняла, как был убит Агрикола, но во  всем
остальном  была  совершенно  невероятна.  Во-первых, Траск и  Слейд вряд  ли
станут стучать, а во-вторых, они  не будут  убивать Агриколу только  потому,
что  он снял  с меня  подозрения.  Они бы  заняли  выжидательную  позицию  и
посмотрели, как пойдут дела.
     Нет, это не Траск со Слейдом. Кто-то еще. Кто-то еще.
     Я принялся рассматривать другие возможности, версии и предположения, но
все они никуда не годились.  Я  пытался  разгадать головоломку через Крепыша
Тони Тафи и через  причины  убийства Фермера Агриколы, но по-прежнему ничего
не получалось.  Кроме  того,  и  снова и снова  размышлял  о том,  как убили
Фермера Агриколу. Как  кто-то сумел пробраться туда и убить  его после ухода
Траска и Слейда,  но до моего появления. И это "как"  было  самой загадочной
частью головоломки.
     Я мог  бы все  понять, будь убийство делом  рук  Траска и  Слейда.  Они
покидают  дом, Агрикола задерживается,  чтобы  отдать  какое-то распоряжение
Кларенсу,  потом  поднимается  по  лестнице.  Траск и  Слейд  прокрадываются
следом, убивают  его, опять спускаются, выходят из дома и уезжают. Но только
они этого не делали. Не делали. Я был уверен.
     И тут я все понял.
     Открытие так поразило меня, что я сел, резко отбросил в сторону коврик.
Яркие лучи солнца,  косо падавшие  сквозь заднее  стекло, ослепили меня.  Мы
ехали на восток, что само по себе было не слишком важно  для меня. Разве что
я  более-менее  сумел  сориентироваться. Мы были  где-то на Лонг-Айленде.  Я
прищурился и указал пальцем на Траска. Оба бандита сидели впереди. Слейд вел
машину.
     Я сказал Траску:
     - Тебя с ним не было.
     Он повернул голову и хмуро взглянул на меня.
     - На пол, племянничек, - велел он.
     - Нет, ты  мне скажи,  - не унимался  я.  - Когда  Слейд  отправлялся к
мистеру Агриколе, тебя  с  ним не было.  Ты остался  следить  за домом  Арти
Декстера или моей матери.
     - Ну и что? - спросил Траск. - Ложись и укрывайся.
     - Кто  поехал с тобой? - пристал я к Слейду. - Кого ты брал с собой  на
встречу с Фермером Агриколой?
     Слейд не произнес ни слова,  а Траск  протянул  спою костистую лапищу с
зажатым  в ней большущим твердым  пистолетом и легонько стукнул меня стволом
по голове.
     - Я же сказал, на пол, племянничек.
     И я улегся на пол, вновь накрыв себя ковриком.
     Вот он, ответ. Запечатан в  голове Слейда, как в бутылке. Слейд ездил к
Фермеру Агриколе не с Траском, а с кем-то еще. И этот кто-то увидел, услышал
или  сказал нечто, представлявшее для него опасность. Поэтому после ухода он
заявил Слейду: "Извини,  я забыл свои сигареты". Или: "Ой, вспомнил, надо бы
спросить Фермера..."  Или:  "Подожди,  мне  надо  пойти отлить". Словом, что
угодно. Пока Слейд ждал, тот второй вернулся  в дом, убил Агриколу, вышел  и
укатил вместе со Слейдом.
     И  этого человека могли бы заподозрить.  Во всяком случае, Слейд мог бы
все вспомнить и  заподозрить его, не вломись я  туда несколько минут спустя,
принимая на себя и вину, и подозрения.
     Мне уже давно следовало бы все это понять, но я  слишком привык считать
Траска и Слейда неразлучной парочкой. Однако разве  не расстались они вчера,
когда  один следил за домом Арти, а второй, вероятно,  находился  в обществе
инспектора Махоуни? Не будь я тогда в плену предубеждений и допусти  хотя бы
мысль о  том, что Траск  и  Слейд  могли  работать порознь, могли  в течение
короткого времени  жить  друг  без друга,  я  был  бы сейчас  куда  ближе  к
разгадке.
     Но и это лучше, чем ничего. Теперь я знал, как был убит Агрикола, и мог
догадаться почему. И оставалось  разрешить  лишь весьма запутанный  вопрос о
личности убийцы.
     Едва  ли не в тот  миг, когда машина остановилась, я понял, кто он. Да,
это наверняка он, наверняка. Он был единственным  в мире  человеком, знавшим
то, что надо было знать; бывавшим там, где нужно, именно тогда, когда нужно.
Только он мог обстряпать это дело, представлявшее собой хитроумное сочетание
трусости и коварства, лукавства и безрассудства.
     Машина свернула с шоссе и теперь ехала по  какому-то хрустящему грунту.
Судя по звуку, это был песок. Она все замедляла ход, раскачиваясь на ухабах,
и наконец остановилась.
     Распахнулись и захлопнулись дверцы. Послышался скрип песка  под ногами.
Снова открылась  дверца,  та,  что  была  у меня  в  ногах, и  голос  Траска
произнес:
     - Приехали, племянничек.
     Я скинул коврик и сел.
     - Теперь порядок, - сказал я. - Теперь я все знаю.
     - Пойдем прогуляемся, племянничек, - предложил Траск.
     Он и не слышал меня.
     -  Но я все вычислил, - заявил  я. -  Теперь все в  порядке, я пришел к
выводу.
     Траск опять показал мне свой большой тяжелый пистолет.
     - Вылезай из машины, племянничек.
     Я посмотрел на  него, потом -  мимо  него, но не увидел  ничего,  кроме
Слейда.
     Я обо всем догадался, а этим дурням совершенно наплевать. Я знал, в чем
дело, а они все равно хотят отправить меня в путешествие на тот свет.
     - Племянничек, - сказал Траск, - пошли.

     Вы  уж  меня  простите,  но  я  намерен   ненадолго   переключиться  на
повествование от третьего  лица. Следующая сцена  слишком уж действовала мне
на  нервы, и описывать  ее от первого лица  я  не  в состоянии.  Я  хотел бы
наблюдать  ее с как можно более далекого расстояния - к примеру, с  середины
пролива Лонг-Айленд.
     Поэтому...
     Место  действия - клочок песчаного  пляжа  неподалеку  от Ориент-Пойнт,
одного  из  двух  южных  островков   Лонг-Айленда.  Второй,   Монтаук-Пойнт,
расположен дальше к тогу  и пользуется более широкой известностью. На вид он
гораздо невзрачнее, зато не такой сонный и лучше застроен. Летом три раза на
дню  от  Ориент-Пойнт отчаливает  паром, который  плывет  в  Коннектикут,  в
Нью-Лондон. Опять же летом здешние воды кишат прогулочными катерами, а пляжи
-  купальщиками и любителями  позагорать. Но после Дня  Труда тут появляются
безлюдные  участки, которые  все  разрастаются.  Поэтому к первым снегопадам
Ориент-Пойнт выглядит совершенно покинутым.
     Вышеупомянутый клочок пляжа представляет собой один из таких  безлюдных
участков. Во  всяком случае, представлял, пока несколько минут назад на  нем
не  появился автомобиль. Машина медленно катила по песчаным дюнам со стороны
дороги, которую с пляжа было не разглядеть. Большая черная машина, новенькая
и  блестящая  в  лучах  сентябрьского солнышка.  Она остановилась поодаль от
кромки воды, на расстоянии, примерно равном длине  городского квартала, и из
нее  вылезли двое мужчин в  черных  пальто. Ветер  подхватил полы  пальто  и
прижал их к ногам двух мужчин.
     Спустя минуту  или  две  из машины выбрался  третий  мужчина, пониже  и
похлипче двух  первых. На нем был  черный плащ,  который ветер тоже прижал к
его ногам.
     Троица зашагала прочь от машины. Они шли гуськом, тот, что был в плаще,
плелся  вторым.  Остальные  двое  шли,  ссутулясь и  засунув руки  в карманы
пальто.  Поступь  их  была  тяжела.  Но  мужчина в середине,  похоже, что-то
рассказывал:  его  руки  пребывали  в  непрерывном  движении,  будто  крылья
неуправляемой  ветряной мельницы,  а голова дергалась в такт речи. Остальные
двое, казалось, не слушали его.
     Облаченные в  черное, обдуваемые  ветром  и залитые  солнечным  светом,
фигуры  этих  троих  ходоков  на  фоне  бледно-желтого  песка  являли  собой
внушительное, любопытное и немного пугающее зрелище. Они двигались по  песку
явно целенаправленно: двое  более  крупных  мужчин  высоко  поднимали  ноги,
наклонялись  вперед  и  усердно  шевелили  плечами,  как  и  подобает людям,
шагающим по песку  и знающим, куда именно они идут. А тот, что ковылял между
ними, то  и дело скользил на  песке и, казалось, вот-вот упадет, не совладав
со своими размахивающими во все стороны руками.
     Они шли  к  воде,  но не прямо, а  под углом  к  кромке прибоя, забирая
вправо от  машины. Их целью  был  маленький заливчик,  проточенный океанской
волной  в  песке,  -  крошечный  пруд,  или бухта,  или  лагуна,  окруженная
песчаными наносами.  На поверхности лагуны плавало столько коряг,  топляка и
серых  досок, что  воды было  вовсе не видать. Еще больше шишковатых корявых
веток валялось на песчаных дюнах, окружавших лагуну.
     По мере того как шествие приближалось к  этому  нагромождению плавника,
мужчина,  шагавший  в середине,  делался все  более возбужденным, как  будто
плавник одновременно пугал его и притягивал к себе. Его  быстрая  бессвязная
речь, состоявшая  из незаконченных  предложений, неслась над гонимыми ветром
волнами.
     Троица добралась  до  груды  плавника.  Двое  высоких  мужчин поставили
болтуна  на нужное место -  на самый  край  откоса, спускавшегося к воде. Он
стоял лицом к суше, в самой гуще  веток.  Высокие мужчины попятились прочь и
вытащили  из  карманов какие-то маленькие машинки,  а тот, что  стоял  среди
плавника, достигавшего его  пояса, затараторил  еще  громче и  быстрее,  чем
прежде.   Время  от   времени  над  водой  пролетало   одно-два  законченных
предложения типа "А что если я прав? Что если вы ошибаетесь, а я прав? Как я
узнал  бы,  кто  ездил  с  тобой  на  ферму?"  И  тому  подобные  замечания,
произносимые громко, быстро и с жаром.
     Двое подняли  свои машинки и направили их на болтуна. Но  потом один из
здоровяков  опустил  руку  и  сказал  что-то  своему  приятелю.  Они наскоро
посовещались между собой, но, похоже, так и не пришли ни к какому решению.
     Болтун  все  болтал  и  болтал, размахивая  руками.  Ветер обмотал плащ
вокруг его фигуры, а покрытый испариной лоб болтуна сиял на солнце.
     Двое  мужчин  наконец до чего-то  договорились.  Они  поманили  к  себе
болтуна, который вышел из груды плавника и поплелся с  ними вместе по  песку
обратно, к  машине, на  которой  они приехали. Болтун  и  один из здоровяков
остановились возле машины, а третий мужчина открыл дверцу, скользнул за руль
и снял трубку автомобильного телефона, прикрепленного под приборным щитком.
     Он произнес имя, которое ветер подхватил и понес над волнами.
     - Мистер Гросс.
     Последовали  короткие телефонные переговоры,  ведущая  роль  в  которых
принадлежала человеку,  сидевшему за рулем, затем он передал трубку болтуну,
еще  недавно  стоявшему  в куче плавника. Болтун опять принялся болтать,  на
этот раз в трубку, однако с прежней скоростью и настойчивостью. Он прекратил
болтать,  послушал немного,  потом  заболтал снова.  Трубка  перекочевала  к
одному  из  здоровяков,  который  сказал  человеку  на  другом  конце  линии
несколько  слов,  подтверждающих  болтовню  болтуна, а потом  снова  передал
трубку болтуну, чтобы тот поболтал в нее еще немножко.
     Дул  ветер.  Сияло солнце.  Волны  накатывали на  пляж.  Черная  машина
блестела.  Болтун болтал.  Двое других неподвижно и терпеливо стояли  рядом.
Этим бесстрастным  людям  было  все  равно,  сумеет  болтун  убедить  своего
слушателя или нет. Один из них,  сгорбившись и сложив ладони чашечкой, чтобы
прикрыть  от ветра пламя спички, закурил сигарету.  Белый дым понесло к морю
вместе с обрывками болтовни болтуна.
     Болтун кончил  болтать,  вручил  трубку  здоровяку; тот  быстро  сказал
что-то,  послушал, кивнул и опять  заговорил, потом повесил трубку на крючок
под приборным щитком.
     Троица  забралась в  машину  -  все  сели впереди,  умолкший  болтун  в
середине, а  здоровяки по краям. Машина развернулась, описав широкую дугу, и
поехала прочь с пляжа, к невидимой отсюда дороге.
     Уф!
     Все висело на волоске, скажу я вам. Стоя в груде плавника, я думал, что
мне конец  и  дело  теперь  только  за  стрельбой. Я  говорил,  как Бродерик
Кроуфорд, когда тот куда-то торопится,  я произносил слова в  пять или шесть
раз  быстрее обычного, подпрыгивал и безостановочно размахивал руками, чтобы
привлечь внимание  Траска  и Слейда, и  какое-то  время мне казалось, что  с
таким же  успехом  я  мог  бы  вещать  по-французски.  Но  я  твердил  свое,
рассказывая им, кто убил Агриколу и  почему, и как я вычислил, что он стучит
на синдикат Крепышу Тони  Тафи, и как узнал, что именно с  ним Слейд ездил к
Агриколе, а потом повторял всю историю от начала до конца. И спустя какое-то
время она мало-помалу просочилась сквозь их черепа, как дождевая вода сквозь
железобетон.
     В конце концов Траск сказал:
     - Пускай парень поговорит с Гроссом, вреда от этого не будет. Как Гросс
решит, так с ним и поступим.
     - Неохота время тратить, - ответил Слейд.
     - Это недолго, - возразил Траск.
     Тем  дело и кончилось. Мы вернулись к машине,  и сначала я подумал, что
нам предстоит еще одна  долгая совместная  поездка через  остров,  на  юг, к
Хьюлетт-Бей-Парк,  но оказалось, что в машине есть  телефон. Я  уже слыхал о
телефонах в автомобилях, но впервые видел такую штуку.
     Зная, что я  был  напичкан научной фантастикой, вы, возможно, подумали,
что при виде телефона в черной  машине я погрузился в размышления  о чудесах
науки и  всем таком  прочем,  но  ничего подобного мне  в голову не  пришло.
Черная машина  на песчаных  дюнах,  безлюдье,  свирепого  вида тип, звонящий
своему хозяину по телефону из  машины - все это было словно из многосерийных
телефильмов, которые  я в детстве  смотрел по  субботам. Я смотрел в небо  в
надежде увидеть  там сверхчеловека  или  истребителя  шпионов,  но  никто не
показывался.
     За исключением мистера  Гросса, разумеется, возникшего на другом  конце
линии. Траск позвонил  ему,  а  Слейд  тем  временем  стоял  рядом  со мной,
красноречиво  держа  руку  в   кармане.   После  минутных  препирательств  с
телефонной  компанией Траск  наконец  дозвонился до мистера Гросса и доложил
обстановку.  Они с минуту поболтали друг с дружкой, после  чего Траск  сунул
мне трубку со словами:
     - Он хочет сам выслушать тебя. Рассказывай.
     И я  опять рассказал все с начала до конца, настолько связно и толково,
насколько  позволяли  обстоятельства.  Мистер  Гросс   задал  мне  несколько
вопросов, и я, как мог, ответил на них, а потом он сказал:
     - Что ж, такое  возможно. Это  вовсе не  обязательно  должно  оказаться
правдой,  как   ты  понимаешь,   но  такое   вполне  возможно,  в   качестве
альтернативного объяснения. Придется решать,  какая из  версий соответствует
истине. Дай трубку Траску.
     - Хорошо, сэр.
     Я передал трубку Траску, последовал еще один короткий разговор, и  все.
Траск сказал Слейду:
     - Надо доставить его пред очи мистера Гросса.
     Я выдохнул. Кажется, впервые за последние три минуты или около того
     Слейд пожал плечами.
     - Так  мы никогда не  выполним эту работу, - сказал он. Но в его голосе
не было ноток досады, скорее уж в нем сквозила покорность судьбе.
     Траск указал через плечо большим пальцем.
     - Давай, племянничек, лезь обратно в машину.
     - Снова под коврик?
     Они переглянулись, Слейд пожал плечами, и Траск сказал:
     - Нет, садись вперед
     Это меня обрадовало. Ехать в сидячем положении и дышать свежим воздухом
гораздо  приятнее,  чем в лежачем, да  еще  под ковриком. Позволив мне сесть
рядом с ними, Траск и Слейд как бы давали понять,  что готовы поверить  моим
словам.
     Слейд  опять  повел   машину,  а   Траск  сел  справа  от  меня.  Слейд
развернулся, вычертив на песке широкую дугу, и поехал обратно к шоссе. Когда
мы выбрались на него и свернули на запад, к заходящему солнцу, Слейд опустил
светозащитный козырек и сказал:
     - Надеюсь, ты  говорил правду, племянничек. Мне этот ублюдок никогда не
нравился.
     - И мне, - подал голос Траск.
     Я разделял их мнение.

     В  доме мистера Гросса нас ждало немало  народу. Помимо  самого Гросса,
тут были  мой  дядя Эл, телохранитель  Фермера  Агриколы  Кларенс, инспектор
Махоуни и еще два свирепого вида типчика, которых я прежде не встречал. Дядя
Эл,  Кларенс и Махоуни выглядели встревоженными, а двое типов свирепого вида
- так же, как любые другие типы свирепого вида безучастно и не очень весело.
     Когда Траск, Слейд и я вошли, мистер Гросс сказал:
     - А, вот и вы. Мы вас ждем.
     В прошлый раз  в этой  комнате  стояли  три карточных стола и шла игра.
Теперь  столы  исчезли,  а  вместо них появились  хлипкие кресла и  столики,
разбросанные тут и там. На полу лежал очень чистый восточный ковер.
     При нашем появлении мистер Гросс поднялся и жестом указал мне на  стул,
стоявший так, что, сев на него, я неминуемо оказывался в центре внимания.
     - Садитесь, мистер Пул, устраивайтесь поудобнее.
     Я сел, но удобно мне  не было. Смогу ли я их  убедить?  Я чувствовал их
взгляды и испытывал страх, к которому примешивалась еще и боязнь сцены.
     - Я пригласил этих людей, - начал мистер  Гросс, - чтобы они  выслушали
ваши соображения. И хотел бы попросить вас вновь изложить их, как вы сделали
это по телефону. А эти господа оценят степень достоверности вашего рассказа.
     - Это опасно, Гросс, - сказал Махоуни. - Я не должен находиться  здесь.
Это не только угрожает моей работе на вас, но и мне самому, равно как и всей
организации.
     Гросс отмахнулся от него связкой сарделек.
     - Остынь, Махоуни. Сиди да слушай себе.
     Дядя Эл обратился ко мне:
     - Чарли, ну что ты еще натворил? Мало тебе неприятностей?
     -  Довольно, -  сказал Гросс  и сел, будто  белая  жаба, отдыхающая под
шляпкой гриба. Он сложил  пухлые руки на груди,  прикрытой белой сорочкой  и
черным пиджаком. - Начинайте.
     Я начал:
     -  Произошло два  события, и оба были поставлены мне в вину. Во-первых,
кто-то  выдал  тайну  Крепышу  Тони Тафи.  Во-вторых,  кто-то  убил  Фермера
Агриколу. Вы  заблуждались, полагая, будто  все это сделал я, но были правы,
когда  думали, что виновник один.  Причина, по которой вы решили, что это я,
заключается  в  следующем:  вы попросили  инспектора  Махоуни  выяснить, как
происходит утечка  сведений,  инспектор спросил  Тафи,  и Тафи  ответил, что
сведения поступают от меня.  - Я повернулся к Махоуни. - Однако поначалу  он
не утверждал прямо, что именно я говорил с ним. Вы задали ему вопрос "Откуда
эти сведения?", а он ответил что-то  вроде: "От бармена из  "Я не прочь". Не
так ли?
     Махоуни пожал плечами, развел руками и взглянул на Гросса.
     -  Почем мне  знать? - сказал он, обращаясь  непосредственно  к хозяину
дома. - Как я могу помнить точные слова? Да и какое это имеет значение?
     - А вот  какое,  - пояснил  я. - Вы задали  Тафи один  вопрос, а  ответ
получили совсем на  другой.  В большинстве  своем полицейские хранят в тайне
имена своих осведомителей, во всяком случае, так написано в книжках, которые
я читал. А посему, сдается мне, Тафи даже в голову не  пришло, что вы хотите
знать, как зовут информатора. Вы спросили его, откуда  сведения, а он решил,
что вас интересует их  первоисточник в организации, и назвал меня. Однако он
вовсе не имел  в виду,  что я  говорил с ним напрямую. Он  имел в  виду, что
человек, доставивший ему сведения, сначала получил их от меня.
     - Стало быть, ты работал через посредника, - сказал Махоуни. - И что из
этого?
     - Не через посредника. Есть лишь  один человек,  с которым и когда-либо
говорил  о  делах организации, да  и с ним беседовал лишь потому, что считал
его безопасным. Он был членом...
     Дядя Эл вскочил на ноги и заорал:
     - Минутку, черт возьми!
     Мистер Гросс указал в его сторону своим пальцем сарделькой.
     - Сядь, Гэтлинг.
     Но дядя Эл не сел.
     - Это что, навет? Черт, ты думаешь, что можешь...
     Мистер Гросс едва заметно шевельнул сарделькой. Два типа свирепого вида
уже успели  подобраться сзади к стулу дяди  Зла. Они положили  руки на плечи
дядьки и осторожно усадили его. Он  опустился на стул и разинул рот. Дядя Эл
смотрел на меня, но больше не прерывал мою речь, хотя рта так и не закрыл. А
двое типов свирепого вида продолжали держать его за плечи.
     Я возобновил выступление:
     -  У Тафи было что-то на дядю Эла. Не знаю  точно что.  Но вместо  того
чтобы  загрести дядюшку, Тафи заставил его  стучать  на синдикат, сообщая, в
числе прочего, и о движении наркотиков,  в котором был задействован мой бар.
Во  время  каждой моей встречи с дядей Элом он  спрашивал, как у меня  дела,
много ли в баре работы, что слышно о свертках и  прочих посланиях. Он знал о
том, что происходит  в баре, не хуже, чем я, и был единственным человеком, с
которым я когда-либо разговаривал.
     Наконец-то  Махоуни  оторвал взгляд  от  мистера  Гросса и посмотрел на
меня. Он сказал:
     - Да, но это всего лишь твое слово против  его слова, а он - доверенный
член организации, и уже много лет. Так почему мы должны верить тебе?
     - Потому что он убил мистера Агриколу, - ответил я.
     -  Ну-ну, - подал голос  Кларенс. - Это  ты убил мистера Агриколу, ты и
никто другой.
     - Нет, я не убивал. Когда  я во второй раз удрал от Траска и Слейда, из
квартиры Арти Декстера в Гринвич-Виллидж, они  нагрянули туда вместе с дядей
Элом. Они позвонили мистеру Агриколе, и тот послал Траска вести наблюдение -
не знаю  уж куда. А Слейда пригласил  к себе  за  новыми указаниями  и велел
привезти дядю Эла, чтобы получить от него сведения о племяннике, Чарли Пуле.
- Я повернулся к Слейду. - Это так?
     Слейд кивнул.
     - Так.
     -  Я уже  давно должен был  догадаться об  этом. Но я думал о Траске со
Слейдом,  как  о  неразлучной  парочке, навроде сиамских близнецов. Так  или
иначе, пока они были там, дядя Эл что-то сболтнул, что-то такое, о чем Слейд
не подозревал, но Агрикола прекрасно знал. И  Агрикола не сразу врубился. Не
знаю, что это было такое,  только дядя Эл понял свою ошибку и, сознавая, что
рано или поздно Агрикола спохватится, под каким-то предлогом вернулся в дом,
когда они со Слейдом уже сели в машину...
     - Он забыл пачку сигарет, - вставил Слейд.
     Дядя Эл коротко тряхнул головой, но ничего не сказал.
     - Он снова поднялся наверх и  зарезал мистера Агриколу. Не знаю, где он
раздобыл нож.
     - Нож был  в  комнате,  -  подсказал Кларенс.  -  Агрикола вскрывал  им
конверты. Но я по-прежнему утверждаю, что это ты пустил его в ход.
     - Ты знал, что Эл Гэтлинг возвращался в дом? - спросил я его.
     Кларенс нахмурился и покачал головой.
     - Нет, а что?
     - Ты  бы услышал, если бы  он производил столько шума,  сколько человек
производит  при обычных  обстоятельствах?  Я  к  тому,  что  тебя  как-никак
поставили охранять дом.
     -  Я  всегда слышу, если  кто-то  входит  в парадную  дверь,  - ответил
Кларенс,   начиная  злиться.  Напоминание  о  неспособности  исполнять  свои
обязанности не  понравилось ему.  Кларенс  походил на  сторожевую  собаку из
огромного дома, готовую вцепиться зубами в первую попавшуюся ногу.
     - И все-таки ты не услышал, как вошел Альберт Гэтлинг, - сказал я ему.
     - Ну и что?
     - Значит, он двигался необычайно тихо, не правда ли?
     - Если вообще возвращался.
     - Возвращался, я видел, - сказал Слейд. - Я его ждал.
     - Но зачем убивать Агриколу? - спросил Махоуни. - Какой смысл?
     - Может быть,  дядя Эл сам  расскажет нам? - предложил я и взглянул  на
него, но дядя только молча сверкал глазами.
     Слейд сказал:
     - Слушай, ты, помнится, упоминал одно имя.
     Я повернулся к нему.
     - Я?
     - Ага. Легавый, кажется.
     - Тафи?
     Слейд кивнул.
     - Точно. Гэтлинг говорил о нем.
     - Агриколе?
     -  Ага. Я  помню. Он, мол,  понятия не имеет, с чего  бы племянник стал
делиться такими сведениями с этим парнем Тафи.
     Я снова повернулся к Гроссу.
     -  Достаточно? Мог ли  мой дядя Эл  знать,  кто из полицейских  получал
сведения?
     Мистер Гросс покачал головой.
     - Нет, если Махоуни ему не говорил.
     - Почему я должен был говорить? - сказал Махоуни. - Зачем это? Я вообще
не имел с ним дела.
     - Вот так, -  проговорил я.  - Дядя Эл понял, что ошибся, и боялся, как
бы  Агрикола  позднее  не  задумался  об  этом.  Он  запаниковал.  Последние
несколько дней  он  жил в  таком страхе,  что  почти не соображал.  Спросите
Траска и Слейда, они скажут. С той минуту, когда дядя понял, что организация
преследует меня за его доносы, он не знал, как быть. Он не мог взять вину на
себя  и был так напуган, что  оказался не в состоянии  даже помочь мне. Дядя
дал  маху  с Агриколой и со страху убил его. А потом  сидел и ждал, пока все
кончится.
     - Судя  по выражению физиономии Гэтлинга, а также  по тому,  что  здесь
говорилось,  - сказал  Махоуни, - ты, должно быть,  не врешь, мальчуган. Вот
только...
     - Что?
     - Крепыш Тони, - Махоуни указал на меня. - Нынче днем он опознал тебя в
моем кабинете. Тебя, а не твоего дядю Эла.
     - Могу предположить только одно: вы у него на подозрении, - сказал я. -
Теперь он будет охотиться за вами.
     - Совершенно верно, - донесся голос от двери.
     Мы повернули головы и увидели на пороге улыбающегося Крепыша Тони Тафи.
В каждой руке у него было  по  револьверу,  а в  коридоре за  спиной Крепыша
толпились полицейские.
     -  Пощекочите их дубинками, господа, пусть поднимаются, - сказал Крепыш
Тони. - Конечная остановка, приехали.

     Когда я катился в Нью-Йорк на заднем сиденье полицейской машины рядом с
Крепышом Тони Тафи, он рассказал мне то, чего я еще не знал.
     -  Мы уже  несколько  месяцев  следим  за  этим  баром  "Я  не  прочь".
Патрульный Циккатта,  к  примеру,  никакой  не  патрульный, а сыщик  третьей
категории,  откомандированный  отделом  организованной преступности  в  69-й
участок  Канарси с особым заданием приглядывать за  баром. Чтобы полицейский
не  вызывал  подозрений,  его  надо  замаскировать  под  полицейского.  - Он
захохотал и  хлопнул себя  по колену.  Смех у  Тони был громкий, здоровый  и
веселый.
     - Стало быть, все это время он следил за мной? - спросил я.
     - Не  столько  за тобой,  сколько за  баром и  посетителями, -  ответил
Крепыш Тони. - Вот  за кем он  следил. Той ночью, когда Циккатта  увидел там
Траска  и Слейда,  он  подумал,  что  они  заглянули  оставить  или  забрать
очередной сверток. Но потом,  увидев, что часть вывески отвалилась, а задняя
дверь выломана и тебя нигде  нет, он заподозрил неладное  и тотчас  позвонил
мне.
     - Значит, вы все время были поблизости от меня? - спросил я.
     -  Не совсем. По правде сказать, до вчерашнего вечера мы не знали,  где
ты, и что происходит. А потом ты появился в Канарси  и начал расспрашивать о
полицейском  по имени Патрик  Махоуни.  Циккатта  позвонил  мне  и попытался
задержать тебя до  тех пор, пока мы не  приставим к тебе  "хвоста". До этого
никто из  нас не мог догадаться, что за  дела  творятся в  округе, и  только
когда  ты спросил про Махоуни, забрезжил  свет.  Я вспомнил, как сказал ему,
что перехваченный нами наркотик  поступил от  тебя, и  понял, что он, должно
быть, считает тебя стукачом. Так мало-помалу кусочки соединились в целое.
     -  Стало быть  со вчерашнего вечера я  находился под наблюдением  ваших
людей.
     - Нет, опять не совсем.  Циккатта не сумел задержать тебя недолго, и ты
уехал до прибытия нашего человека из Куинси. Но мы знали, что ты попытаешься
добраться до  Махоуни,  а посему  окружили  его своими  людьми и стали ждать
твоего появления. Блокировать  Махоуни оказалось  нетрудно:  ведь он  и  так
сидел в  здании полицейского  управления. -  Тони снова  захохотал  и  снова
ударил по своему колену.
     - Итак, с  момента моего появления в управлении полиции я все время был
у вас на глазах.
     -  Я бы  выразился чуточку иначе. По правде сказать, мы  не  ожидали от
тебя таких прямолинейных действий, и ни  один из наших людей не подозревал о
твоем  присутствии  в здании.  Не позвони Махоуни и  не пригласи меня в свой
кабинет, где я смог наконец на тебя взглянуть, я уж и не знаю, что случилось
бы тогда. Ну, да все хорошо, что хорошо кончается. Увидев тебя в кабинете, я
понял что происходит, и что Махоуни хочет проверить, опознаю я тебя или нет,
поэтому  я,  естественно,  сказал то,  что сказал,  дабы Махоуни  ничего  не
заподозрил. Я решил, что мы последим за тобой, узнаем, куда  тебя повезут, и
посмотрим, что произойдет потом.
     - Уф! - облегченно вздохнул я.  - Значит, в Ориент-Пойнт  вы  все время
были поблизости, и мне, по сути, ничего не угрожало?
     - Э... нет... Дело в том, что они  увезли тебя из  управления  быстрее,
чем мы рассчитывали. Так что, едва успев найти, мы снова тебя потеряли.
     - Тогда каким образом вы оказались в доме мистера Гросса? - спросил я.
     - Мы проследили за Махоуни.
     - А... - Я выглянул в окно. Мы были в Куинси. - Можете высадить меня  у
станции подземки, -  попросил  я.  - У  любой.  Уж подземку-то вы,  надеюсь,
способны отыскать?
     Тони окинул меня тяжелым взглядом.
     - Это что, шутка? - спросил он. - Мы же спасли тебе жизнь.
     - Ах да, я и запамятовал, - ответил я.

     Был час  "пик".  Когда поезд добрался до Западной четвертой  улицы, мне
пришлось продираться сквозь толпу угрюмых представителей человечества, чтобы
покинуть  вагон и  выйти  на  платформу.  Вероятно,  это было  самое опасное
приключение последней недели.
     Но мне удалось выбраться на платформу; двери за моей спиной  со скрипом
закрылись, и  поезд увлек свое  копошащееся  содержимое на  юг сквозь черный
тоннель. Я поднялся по  лестнице, потом поднялся по лестнице, потом поднялся
по лестнице, и  в конце концов  очутился на улице. Тут я свернул на  запад и
зашагал по Виллиджу в первых прозрачных сумерках.
     Я не  знал ее домашнего адреса, как и адреса  ее родителей  в  Бронксе.
Единственный дом, в котором я видел ее,  находился здесь,  поэтому я  пришел
сюда.
     Шагая по Перри-стрит, я увидел свет в нужных мне окнах, но не знал, что
это значит. То  ли там Хло, то ли без  вести пропавший Арти наконец вернулся
домой. И хотя мне не терпелось  узнать,  чем занимался  последние двое суток
Арти, в то же время я отчаянно желал, чтобы там, наверху, оказалась Хло.
     Мои мысли занимали нынче утром не только убийства. Я раздумывал и о Хло
тоже.  И  кое-что  надумал. И  теперь горел желанием  начать  действовать на
основе этих умозаключений.
     Взять, к примеру, ее вчерашний биографический очерк. Рассказ про  мужа,
маленькую дочку, и  все такое прочее. Разве стала  бы она  делиться этим  со
мной,  если б  считала, что  мы просто  случайно  оказались  рядом,  как два
корабля  в  ночи?  Нет,  это значило,  что  она  интересуется  мной и  хочет
выяснить, куда ее может завести этот интерес.
     Или  возьмем ее