Андраш Тотис. Убийство после сдачи номера в печать Пер. с венгерского. Воронкина Т.И. Физкультура и спорт. 1992 OCR Халиман А.Т. FineReader 5.0 ГЛАВА ПЕРВАЯ Tbtisz Andras, 1985. - Как его фамилия? Дюамель? - В жизни о таком не слыхал! Буасси вздохнул. - Ну, как не слыхал! Он журналист, его все знают. - А я не знаю, -враждебно произнес Альбер Лелак. - Да быть этого не может, - настаивал Буасси, словно учитель математики, не желающий примириться с тупостью своего ученика. - Он пишет для спортивного отдела "Пари суар". Знаешь, такие разоблачительные статьи. О том, что стоит за кулисами скандала в теннисе, почему подал в отставку тренер сборной команды. Читал? - Нет, - сказал Альбер. - Я не читаю "Пари суар" и вообще не читаю спортивные разделы газет. - Дело твое, как тебе угодно. Буасси легко было обидеть. Он переключил скорость и легонько нажал на педаль тормоза, чтобы зажегся стоп-сигнал. Впереди выстроилась целая вереница машин, где-то далеко у светофора застряли автомобили, идущие с улицы Сен-Пласид, и перекрыли дорогу. Моросил мелкий холодный дождь, в каплях воды преломлялся свет загоравшихся перед ними стоп- сигналов. Вспыхивали гигантские красные круги, и"дворники" размазывали их по стеклу. - Не знаю., какого дьявола я должен туда ехать, -проворчал Альбер, плотнее запахивая пальто и поеживаясь от холода, проникающего снаружи noтому что Буасси опустил стекло. - Там нужен диктилоскопист. Есть дело и у фотографа - он должен сфотографировать труп. О'кей! С врачом тоже все ясно: а вдруг жертва еще жива? Не знаю только, какого дьявола туда еду я? "Вот назло не отвечу, - думал Буасси. - Теперь-то он разговорился. А раньше, когда мне хотелось поговорить, сидел набычившись". - Знаю, знаю, и не перебивай! - Альбер поднял голос, словно Буасси с ним спорил. - Скажешь, я должен ехать потому, что расследую убийства, а там убили человека. Так говорит шеф, говорит то же самое Бришо, ну да что с них взять, с твердолобых. "Да ничего я не скажу", - хотел было вставить Буасси, но Альбер опередил его. - Да, и мне это известно. Я обязан побывать на месте преступления, сделать выводы из положения мертвого тела, установить, что убийца вошел в дверь, а не влез через окно в квартиру на седьмом этаже. Я, разумеется, тоже читал руководство", изданное для начинающих и тупых сыщиков. Так вот учти, что меня место преступления не интересует. И труп не интересует. С тех пор как стал полицейским, я повидал трупов больше, чем ворон. Ясно тебе? Предвосхищаю твой следующий вопрос. Хочешь узнать, как же я выясню иначе, кто преступник. Ладно, скажу. А вот как: буду себе посиживать в теплой комнате на всем готовеньком да изучать и анализировать материалы следствия - отпечатки пальцев, фотографии, протоколы допросов, признания. Вот так-то! "Да он совсем спятил, - думал Буасси. - В голову ударил успех недавнего расследования. Но ведь даже в прошлый раз, когда он арестовал женщину, которая убила .старуху, только везение спасло - его от дикого скандала. Он тогда с легкостью сделал вывод, что эта женщина, была единственной, кто входил в квартиру через главный вход, и значит, она и есть убийца. А того не заметил, что увидел даже он, Буасси: в квартиру можно попасть и с черного хода. Потому-то сыщику и нужно как следует оглядеться на месте преступления. Другое дело, что та женщина в конце концов призналась: да, мол, она пырнула ножом старуху из- за каких-то жалких нескольких тысяч франков. Ладно, Альбер, конечно, ловко разоблачил того убийцу - изобретателя шахматного компьютера, хотя сам не может отличить ладью от ферзя, а в компьютерах вовсе не разбирается. Но никто и предположить не мог, что слава так ударит ему в голову". - Да, я знаю, что ты хочешь сказать, - задумчиво продолжал Альбер. - Черта лысого ты знаешь! - в сердцах рявкнул Буасси. Ладони у него вспотели, колени дрожали. Лелак взвинтил его своими рассуждениями и отвлек внимание, из-за чего он неправильно сменил полосу, и автобус чуть не врезался в бок их машины. Нечего сказать, в хорошенькую историю влип бы Буасси! Над ним бы все управление потешалось! Буасси был сыщиком и признанным виртуозом руля. Всю свою жизнь он бредил машинами, и, кроме автомобилей, его мало что интересовало. Разве что матчи - футбольные, хоккейные, легкоатлетические, теннисные. Это да! Конечно, если не ему самому приходилось потеть на поле или площадке. И еще женщины. Костистый, длиннорукий, большеносый, с ладонями-лопатами, своими успехами у дам он был обязан тому, что походил на Ива Монтана, и подобное счастливое сходство питало его уверенность в себе. Убедила его в этом одна продавщица кондитерской, которую он в свое время сравнивал с Брижит Бардо. Тогда и сама Б. Б., и продавщица были на добрых несколько лет моложе и импозантнее, чем теперь. Что касается Буасси, то, напротив, прошедшие годы пошли ему на пользу. Он был убежден, что крупные, глубокие морщины делают его лицо более выразительным, характерным. Бог знает, как он этого добивался, но свою убежденность ему удавалось передавать женщинам. И он наслаждался холостяцкой жизнью. Вечно вокруг него крутились две-три толстушки средних лет, которые непременно старались оставить в квартире Буасси свои пожитки и чтобы их было больше, чем вещей "тех ничтожных бабенок", что бывали там до них. По документам Буасси числился сыщиком, в действительности был шофером. Все остальные предоставляли ему право водить машину и вразумлять оплеухами чересчур заносчивых подозреваемых. А он обычно предоставлял им право вести следствие. Он мог здорово ударить. Часто ему было достаточно показать сжатую в кулак костистую руку-лопату. Его вообще-то готовили в шоферы-телохранители для важных персон. Одно время он возил министров и зарубежных государственных деятелей, потом чем-то не угодил начальству, и ему подыскали местечко в полиции. Возможно, он не прижился на старом месте, потому что не был достаточно представительным, покладистым, вежливым и хорошо одетым. Однако злые языки утверждали, будто все произошло из-за того, что и тогда он не мог отказаться от своей привычки вечно копаться в моторе. Бришо и Лелак, которых он сводил если и не в могилу, то с ума этой своей привычкой, клялись и божились, что Буасси вылетел со своего ответственного поста во время визита западногерманского министра внутренних дел в Париж. Когда тот вместе со своим французским коллегой собирался удалиться с приема, который был дан в честь немецким посольством, оба государственных деятеля были потрясены видом раскрытого капота черного "мерседеса", в котором углубленно копался шофер. Нарушив правила, Буасси свернул влево на улицу де Севр, регулировщик- полицейский стыдливо отвернулся, увидев номер их машины. Это был черный "Пежо-504", без мигалки и надписей. Все и так знали, что машина полицейская. Буасси включил фары и дал сигнал. Впереди шло такси, не желавшее сдвинуться с полосы. Буасси переключил скорость, дал газ и рванул влево. На мгновение перед Альбером мелькнул встречный автобус, он даже успел заметить ужас в глазах водителя. Затем "пежо" вновь оказался впереди такси, но тут же, прежде чем Альбер сделал судорожный вдох, сдвинулся вправо и оказался между двумя полосами. Господи! Лелак десять лет ездил с Буасси, верил в него, как римский папа в Господа Бога, у них никогда не было ни единой аварии. Но он так и не смог привыкнуть к той фантасмагории, которая происходила, когда Буасси торопился. Альбер умолк и смотрел, как во влажной серости размываются сверкаюшие цветовые пятна. Это было и прекрасно, и страшно, он ощущал, как учащается сердцебиение и начинает дрожать желудок. - Еще минута, и сможешь повосторгаться трупом, - удовлетворенно произнес Буасси - Еще минута, и моим трупом смогут повосторгаться прохожие, - проворчал Лелак. - Жорж- Дюамель или как его там... Журналист. "Пари суар", спортивный отдел" Почему его обязательно надо было убивать в мое дежурство? И куда ты мчишься как угорелый?! Воскрешать его?! *** - Ну и мерзкий покойник, - бормотал Шарль Бришо. В своем спортивном костюме он так же резко отличался от заполонивших квартиру сыщиков, как белокожий в пробковом шлеме от аборигенов какой-нибудь викторианской колонии в Африке. Альбер отстранился от него, словно они и не знакомы. Бришо, казалось, не замечает ни стоявшего, у двери без дела консьержа, который с самого начала этой безумной истории в качестве официального свидетеля помогал взламывать дверь квартиры, ни того, что рядом с ним стоит, навостря уши, сотрудник "Пари суар", которого утром прислали сюда из редакции, поскольку там сочли подозрительным, что Дюамель уже два дня не дает о себе знать, а газете был нужен обещанный им репортаж. В общей суматохе никому не пришло в голову выставить их отсюда. Оба были счастливы, что обстоятельства дозволили им оказаться в центре событий. Несомненно, стажер захочет тиснуть статейку об этом происшествии. По физиономии видно: он именно сейчас решил, что станет репортером уголовной хроники, а не театральным критиком. - Дюамель и при жизни-то не был красавцем, - продолжал Бришо, - а теперь, когда его забили до смерти... - И он прищелкнул языком, как чревоугодник. У Жоржа Дюамеля была квадратная, бульдожья голова. Низкорослый, но плотный мужчина, при жизни он, вероятно, излучал силу. Из незначительных остатков черных волос он отрастил длинные бакенбарды. Лицо его показалось Альберу знакомым. Он видел его по телевидению, когда тот выступал в качестве спортивного обозревателя. Журналист произвел на него впечатление настырного, заносчивого наглеца. Живот его казалось вот- вот вывалится из кожаного пиджака; свои безапелляционные оценки и суждения он оглашал так, словно-закруглял фразы вместо хлестких концовок звонкими оплеухами. Теперь он лежал на спине, левая рука его была подвернута под тело, очевидно, она была сломана. Левый глаз заплыл, лицо сплошь в синяках и кровоподтеках, нижняя губа треснула, и там, где ее проткнул зуб, застыл черный сгусток крови. Дюамеля забили до смерти, и били его медленно, жестоко. Трупы тех, кого приканчивают двумя-тремя ударами и продолжают забивать ногами уже мертвых, выглядят не так. Обычно заметны следы первых ударов, а остальное ведущий следствие узнает из протоколов вскрытия. В мертвом организме кровообращение отсутствует, а потому на теле не бывает таких кровоподтеков. Врач, читавший им лекции, когда Альбер учился на одногодичных курсах усовершенствования, излагал тему значительно более профессиональным языком, но Лелаку и прочим достаточно было знать лишь саму суть дела. Итак, Дюамеля убили не двумя-тремя ударами. Ему досталось их очень много. Голова была разбита в лепешку. Он. получил удары по лбу, по вискам, по носу, по скулам, удары, которые лишь скользнули по лицу, повредите кожу, и такие, что попали в цель и от которых треснули кости. - Интересно, как выглядел наш приятель, когда был живым? Спросил Бришо, ища глазами Альбера. Тот нехотя шагнул вперед. - Вопрос, сумел ли хоть раз ответить на удары этот несчастный, прежде чем рухнуть мешком на пол?- пробормотал он. - Ну как- то он все же ответил, - сказал Буасси, обычно не вмешивавшийся в следствие, но в драках считавший себя специалистом. Альбер нервно заерзал. - Может, уйдем отсюда? Или нужно обязательно здесь вести дискуссию? - Как угодно. Буасси оскорбленно смолк. - По мне так можно идти,- оказал Бришо. - Ты огляделся? Альбер огляделся. Гостиная хорошей, зажиточной квартиры. Стены оклеены белыми в золотых узорах обоями. Шкаф из хрома и дымчатого стекла, книжная полка, в углу магнитофонная система, видео, телевизор. Кресла, круглый столик, турецкий пуф, толстый ковер. Сейчас все это превращено в поле битвы. Сломанный пуф валяется у стены. Кто-то в драке запустил им в противника, но тому, видимо, удалось увернуться, и позолоченная с кожаным сиденьем штуковина ударилась о стену, прочертив углом на обоях рваный след в виде перевернутой буквы "V". Дюамель врезался своим огромным телом в магнитофонную систему, очевидно пошатнувшись после сильного удара и пытаясь обрести, равновесие. Кресла опрокинулись, когда шел уже ближний бой, а ваза, бутылка с коньяком и рюмка слетели со столика явно в тот момент, когда по нему ненароком, но с силой пнули ногой. Но что это? Альбер замер, почувствовав какое-то несоответствие. Осторожно шагнув к столу, он присел, на корточки. - Рюмка только одна, - произнес за его спиной Шарль Бришо. - С кем же он тогда пил? - спросил Альбер. - В одиночестве, - ворчливо произнес Буасси. - Ага. И в одиночестве дрался. Шарль улыбнулся, забавляясь этой перепалкой, и дружески обнял Буасси за плечи. -- Пошли, не будем мешать великому детективу! - Дело хозяйское, буркнул Буасси. Однако ему не удалось произнести это таким оскорбленным тоном, как хотелось. Альбер раскрыл два-три шкафа, несколько минут потоптался у книжной полки, затем перешел в другую комнату. Он очутился в рабочем кабинете. Маленькие окна небольшой квадратной комнаты выходили к шахте лифта. Стекла окон, как и стены, были оклеены афишами и объявлениями о велосипедных соревнованиях от рубежа века до наших дней. Встречались здесь и анонсы о финале европейского чемпионата по профессиональному боксу, о Кубке мира по легкой атлетике, монакском заезде мирового чемпионата "Формула-1". Повсюду висели рисунки и фотографии стадионов, культуристов, автомобилей обтекаемых современных форм. Письменный стол, телефон, закрытый на ключ большой стальной сейф для хранения досье. Альбер двинулся дальше. Если ему придется расследовать это безумное убийство, он успеет открыть сейф. Но если хоть чуточку повезет, он постарается отфутболить неприятное дело. Он вышел в кухню. Она была просторной, и в ней царил беспорядок. На столе валялись тарелки с остатками пищи, в мойке - тостер. Что бы сказала Марта, если бы ее встретил дома подобный разгром?.. Ухмылка быстро сошла с лица Альбера, как только он сообразил, что именно это ее ждет. Он явственно увидел перед собой собственную квартиру такой, какой ее оставил: Мебель сдвинута на середину комнаты. На полу лужи клея и обрывки обоев. Окна распахнуты настежь, и пронизывающий ноябрьский ветер насмерть замораживает цветы Марты. Ему следовало знать. Следовало знать, что не сможет он за один день оклеить комнату обоями. Что, когда их нарежет, куски окажутся короткими, и придется надставлять их добавочными полосками; Что когда он. приложит их к стене, они начнут скользить в разные стороны и намертво пристанут к ней именно в тот момент, когда будут лежать косо. А та процедура, что в книге представлялась' столь простой, потребует уйму времени. Но, главным образом, ему следовало знать, что нельзя появляться даже, поблизости от своей работы. Но он, идиот, не захотел брать отпуск. Думал, зайдет на полчасика, покажется шефу, выпьет кофе с коллегами и помчится домой. А когда вернется, засохнет размазанная на стене грязь, с пола, может быть, улетучится запах пролитого растворителя и можно будет снять с окна положенный туда ковер. домой, в Нейи, к черту на кулички. Бришо сдержал гнев. Бришо всегда сдерживал гнев. Сделал вид, будто не замечает, что Альбер хмыкает, пялясь в окно машины, он назло ему принялся рассказывать, как началось следствие. Вдруг в парне пробудится сыщицкий инстинкт? Не пробудился. Альбер следил за движением транспорта, бранился, если кто-то проскакивал вперед, обгоняя их, пальцами барабанил по спинке сиденья, если Буасси сбрасывал скорость или не спешил сам кого-то обогнать. Казалось Лелак не слушает рассказ Шарля. - Нет сомнений, его убили в субботу, - говорил Бришо, решив, что будет твердить о работе до тех пор, пока Альбер как-то не прореагирует. - Угу. - Дюамель в субботу днем с работы вернулся домой. Примерно к вечеру в квартиру кто-то позвонил, под каким-то предлогом к нему вошли, напали на него и забили до смерти, - Кто? - с интересом спросил Альбер. - Твои чертовы тетушки, - с досадой ответил Бришо. - Хм, - кивнул Альбер. - Никогда бы не подумал! *** Все выглядело ужаснее, чем он ожидал. То, что цветы погибли, он знал. Как и то, что пролитый клей для обоев оставляет на полу отвратительные, с трудом удаляемме пятна. Но вот что такие же пятна окажутся еще и столе и на шкафу, он даже не представлял. Стол покупа он сам несколько лет тому назад в припадке желан" обставить Квартиру. Шкаф привезла с собой из Англии Марта. Стильный массивный дубовый шкаф с разноцветными инкрустациями был не лишен некой тяжеловесной прелести, и, глядя на него, казалось, будто он может выдержать все на свете. Сбтворивший его художник работал с натуральным, хорошим материалом, применял отличные штифты, штыри, честно и аккуратно подгонял все детали, памятуя о сырых английских зимах, о том, что шкаф бу- дут перевозить на телегах, поездах, пароходах в Индию или другие дальние колонии ее величества. Только о клее для обоев он не подумал. Шкаф, переживший две мировые войны, унаследованный Мартой от отца, теперь истекал кровью от тяжких ран. Альбер остановился посреди свалки, которая: еще вчера была жилищем, и буквально не знал с чего начать, за что хвататься. Бришо тоже онемел. Картина напоминала ему место преступления, и он бы не удивился, если квартиру Лелака неожиданно заполнили фотографы, дактилоско- писты, техники. Несколько снимков шкафа, по таинственным причинам перемазанного клеем, несколько фотографий загубленных, умерщвленных цветов, а вот и- прекрасный, ясно отпечатавшийся след от ладони на стене... - Закрой окно, балда! Буасси был единственным, кого не тронул драматизм сцены. Плотная кожаная куртка на подкладке не могла скрыть, как трясутся от сдерживаемого хохота его плечи. - Марта уже видела? - Нет еще. Она в Бордо на конференции, сегодня вернется. Альбер захлопнул окно, тщательно повернул шпингалет. Этим движением он словно хотел стереть даже воспоминание о том, что в конце ноября оставил окно открытым на полдня. С надеждой глянул на Буасси, вдруг того осенит какая- нибудь дельная мысль. Буасси человек прак- тичный, прочно стоит ногами на земле, да и руки у него золотые. И отец его был плотником. Такой человек наверняка знает, что надо делать в подобных случаях. - Лучше всего было бы скрыться, - задумчиво произнес Буасси. - Надеюсь, шеф поможет тебе раздобыть новые документы. Придется сделать и пластическую операцию, чтобы слегка изменить лицо, и тогда, если тебе повезет, Марта не найдет тебя в Новой Гвинее. - Что ты наделал, несчастный? - спросил Бришо прежде, чем Альбер успел решить, улыбнуться ли ему горькой улыбкой или пнуть Буасси ногой. - Я переклеивал в комнате обои, - гордо заявил Лелак. - Хотел сделать Марте сюрприз. - Он сделал вид, будто не слышал, как прыснул со смеху Буасси. Этот паршивец теперь наверняка сквитается с ним за то, что Альбер так много дразнил его в последнее время.- Стану я приглашать мастеров и платить им бешеные деньги, чтобы они все испортили! Оклеить стены обоями проще простого, работа быстрая и приятная, если знаешь, как за нее взяться, ~ ораторствовал он. - Ага,.- кивнул Бришо. - Понял. Он поднял с пола книжку "Домашний умелец", которая немного потрепалась за последние два дня. - Вижу, аннотацию с обложки ты усвоил. Прекрасно! "Не приглашайте маляров, они сдерут с вас уйму денег и проведут, как миленьких! Наберитесь смелости и возьмите дело в свои руки!" - А там не сказано, что клеить обои рекомендуется летом? - поинтересовался Буасси. - Нет, - проворчал Альбер. Он терпеть не мог, когда критиковали его книги. Будь у него время, он всему бы научился по книгам! Пособие по ремонту домашними средствами написали знаменитый меблировщик и маляр - мастера своего дела. И с ними-то пытается спорить Буасси! - Здесь уже просохло? - спросил Шарль. - Отчасти, ответил Буасси, ощупав руками свежеокленные стены. Альбер понял, что лучше всего положиться на них, - Тогда растолкаем мебель по местам. Вдруг Марта не заметит... или подумает, что теперь модно клеить обои вкривь и вкось. Кто знает, может, она еще и обрадуется? Они расставили по местам мебель, отскребли присохший клей, теплой соленой водой полили цветы, вспомнив, что в школе им говорили, будто цветам это приносит пользу, а потом обдули их феном чтобы обогреть. Мусор вынесли, переднюю вымыли, мебель протерли пастой, а ковром укрыли клеевое пятно размером в две ладони, которое окончательно удалить так и не удалось. Затем, удовлетворенные, расположились в удобных креслах Альбера. Квартира выглядела почти так же, как раньше. По крайней мере, на мужской взгляд. Только вместо скромных обоев в полоску теперь стены покрывали сделанные под ткань кремовые в бледный, едва заметный золотой узор. Узоры то удалялись, то сближались, а кое-где наезжали друг на дружку. Тот, кто не видел в магазине маленький макет стены с образцами, мог бы подумать, будто клеить так и полагается, как это сделал Альбер. Узкую полоску старых обоев, видневшихся из- под новых, удалось прикрыть, для этого только пришлось отодвинуть подальше телевизор. Они начали догадываться, как чувствует себя преступник-дилетант, когда, впав в панику, пытается замаскировать убийство под несчастный случай. Стирает следы пальцев, переставляет мебель, делает все возможное, хотя и сам понимает: опытные сыщики его разоблачат с первого взгляда. Альбер сварил кофе. А Шарль и Буасси ели найденное в кухне печенье, повсюду соря крошками и утверждая будто обживают квартиру. Они устали, ни у кого из них не было желания идти на работу. - Будут неприятности, - проворчал Бришо. - Шеф просил доложить о деле сегодня к вечеру. - Получит донесение завтра. Альбер с необыкновенной легкостью относился к таким вещам. - Не выйдет, - вздохнул Бришо. - Шеф завтра уезжает в отпуск и хочет еще сегодня вечером сделать заявление для "Пари суар" и телевидения. - Куда он едет? - поинтересовался Альбер. - А мы до сих пор ничего не сделали. Следовало хотя бы сходить в редакцию. - Зачем? перебил Лелак.- Не станет ведь шеф сообщать "Пари суар" все то, что мы узнаем от них самих. Если Альбер рассчитывал охладить этим пыл своего коллеги, то он очень ошибался. Бришо неумолимо продолжал перечислять их задолженности и огрехи, словно они сами о том не ведали. Несомненно, рано или поздно он получит повышение! - Мы должны были узнать, отправился ли Дюамель домой один. Не говорил ли он о том, какие у него планы на вечер, не ждет ли он визитеров. Нам следовало расспросить жильцов - не заметили ли они кого-нибудь, кто входил бы к нему, официантов ближайших кафе, бистро и подвальчиков - не интересовался ли кто Дюамелем, не видели ли его с кем- нибудь. Но мы ничего не сделали. - Он с укором посмотрел на Лелака. - Что теперь сказать шефу? Лелак подумал. - Скажите, что этот тип писал разоблачительные репортажи. Возможно, его убили из мести. Какой-нибудь спортсмен, которого он взял на заметку. Дюамель увидел знакомого и впустил его, не думая, что на него, нападут в его собственной квартире. - Кто-то, кого он разоблачил? Определенно тот пришел бы к нему не с цветами. - Я как-то видел Дюамеля по телевизору. Он показался мне таким самоуверенным. - Ну... -- протянул Бришо. -- Лихо он писал, - сказал Буасси. - Скажи шефу, что мы проверим, над чем он работал. Вдруг кто-то хотел воспрепятствовать его новым разоблачениям? ГЛАВА ВТОРАЯ Снова шел дождь. На черепицах дома напротив свет играл в причудливую игру. Коричневая черепица поблескивала от влаги, и позолота в каждом четвертом ряду казалась матовой, размыто желтой. Квартира Дюамеля выглядела более нежилой, чем вчера, когда - пусть мертвый - в ней находился ее владелец. Тогда сыщики ощущали себя незваными гостями, которые воспользовались тем, что хозяин не может встать и выпроводить их. Теперь складывалось впечатление, будто они прогуливаются по музею, и они невольно понижали голоса. Когда полицейские появились на углу, Жюль Лафронд, главный редактор "Пари суар", уже ожидал их возле дома, нервно поглядывая на часы. Он был низеньким, тощим мужчиной лет шестидесяти, обладавшим нрсом картошкой и самоуверенностью человека, которому нет нужды повышать голос, когда он чего- нибудь захочет. - Поспешим, господа! - сказал он, когда они вошли в дом;.-: У меня нет времени. Они не ответили. Альбер пялился на крышу дома напротив, а Шарль пытался подобрать нужный ключ из связки Дюамеля устоявшему в кабинете сейфу с бумагами. - Скажите, неужели ваш шеф всерьез говорил вчера такую чепуху? - спросил Лафронд. - Здорово же я наследил на полу! - изумился Альбер. Он ступил дальше и принялся разглядывать афишу, на которой были, изображены девушки- гимнастки. Они делали мостик, головы их были откинуты назад, мышцы бедер напряжены, длинные волосы касались пола. Альбер и Шарль пришли пешком, у Буасси не было времени, а у них желания самим вести машину по центру города в эти утренние, напряженные для транспорта часы. Более того, они даже наслаждались прогулкой под моросящим осенним дождем, шли молча, широким шагом, позволяя дождю скатываться по их лицам, так они ходили в юности, когда были подростками и у них не было ни автомобилей, ни зонтов, ни шляп, и они вовсе не замечали их отсутствия. Промокшая одежда липла к телу предвещая простуду. Ботинки оставляли большие мокрые следы на полу и ковре Дюамеля, а Лафронд смотрел на них так,словно раздумывал о том, как использовать увиденное для передовой статьи о грубости и жестокости полиции. Он-то, Лафронд, разумеется, был в полном порядке, и его сухие, коричневые полуботинки на кожаной подошве выглядели так, будто их только сейчас сняли с витрины магазина. Было холодно. Когда полиция опечатала квартиру, здесь отключили электричество и отопление.. "Интересно, унес кто- нибудь себе домой из холодильника те залежи сыра, что там хранились?" - раздумывал Альбер. - Нельзя ли немного побыстрее? - снова заговорил главный редактор. - Почему же нельзя, - с облегчением произнес Шарль. С грохотом сорвав с сейфа металлический затвор, он указал на ящики: - Прошу! Дюамель был профессионалом. В кухне, ванной комнате у него царил кавардак, постель свою он не убирал, но в сейфе с бумагами был порядок что надо! В верхней его" части, куда можно было добраться лишь с помощью маленькой стремянки, он хранил вырезки собственных опубликованных статей. Под ними находился настоящий небольшой архив: статьи из английских, американских, французских, итальянских, немецких газет, сложенные в тематическом порядке, к некоторым из них были подколоты, замечания Дюамеля на бланках "Пари суар". Но самое существенное находилось в нижнем отделении: библиотечные каталожные карточки в серых, изготовленных на заказ ящичках. Рассортированные в алфавитном порядке, они заполняли около пятнадцати ящичков. Шарль вытянул один из них. Мартинэ. Убийца - конструктор шахматного компьютера... Любопытно, что знал о нем Дюамель? Бришо быстро нашел карточку. В строгом алфавитном порядке. "Мартинэ Ришар, 1946 год - шахматы, 1959-й - разрешение на участие в соревнованиях, 1964-й - первый разряд, 1973-й - мастер. С- 1980-го служащий фирмы "Компъютой". Составление шахматных программ, в том числе "Ультимат". Убийство Ростана - 1985-й, пятнадцать лет, приговор вошел в законную силу. См. "Ля ей д'эшек", 1985, окт.- нояб.". Бришо затолкнул ящик обратно и уважительно кивнул головой. Если у Дюамеля на каждого заведена такая карточка, этот шкаф для спортивного журналиста просто клад. Цены ему нет! - Погодите-ка, мне тоже любопытно, - сказал Лафронд. Он оттеснил Шарля и начал изучать наклейки на 197 ящичках. - Шахматы... шахматные программы, вот! Прошу! - И с торжеством показал им, словно это было его произведение. - "Ультимат", 1985 год, составлен Ришаром Мартинэ и Даниэлем Ростаном. И знак, означающий, что на эти имена заведены еще отдельные карточки. - Недурно, - заметил Альбер. - Да уж точно, - ответил- главный редактор. Сейчас, когда он воодушевился, он выглядел весьма дружелюбным. - Но если Жорж провел по- настоящему безукоризненную работу, мы найдем субъекта и в ящике, озаглавленном "Преступления". - Он вытащил ящик, и оба полицейских с любопытством наблюдали, как своими сухонькими пальцами Лафронд быстро перебирает маленькие синевато-серые карточки. - Прошу, - сказал он, - извольте! - Вынув карточку, густо исписанную машинописным текстом, он принялся "ее читать. - Хотите узнать, как звали полицейского, который его арестовал? Это тоже здесь есть. - Да, - хором ответили оба. - Комиссар Корентэн, - прочел Лафронд. - Какого дьявола... Это же ваш шеф! - Да, - проворчал Альбер. - Наш шеф-Дело Мартинэ Альбер считал самым крупным из одержанных им до сих пор успехов. Но до главного редактора смысл его реплики не дошел. - Замечательно! Я бы не поверил. Жорж всегда говорил, что справится в своем маленьком домашнем архиве, и мы знали, что у него на квартире хранится куча всяких материалов. Но такого никто и не предполагал. - Вы никогда не бывали у него дома? - Я - нет, - ответил Лафронд и тут же снова замкнулся. - Коллеги наверняка у него бывали, но этот сейф он даже не показывал. Они бы сразу мне рассказали. - Хорошим журналистом был Дюамель? - Дюамель?.. - Лафронд показал на шкаф с бумагами. - Можете сами убедиться. Ему было известно о скандалах, закулисных махинациях, он знал назубок старые и новые мировые рекорды, знал всех и каждого, был на "ты" с тренерами, всеми членами сборных. Бог знает, как ему это удавалось. Если какой- нибудь футболист собирался, уйти из своей команды, Жоржу становилось об этом известно раньше, чем менеджеру. - Его любили? Главный редактор пожал плечами. - Что вы знаете о его семейной жизни? - сделал попытку Альбер. - Думаю, он был холост, - сказал Лафронд. - Видите ли, господа, у нас сотрудничает несколько сот журналистов, вероятно, вам лучше расспросить его друзей. Шарль уселся за письменный стол Дюамеля и вытащил средний ящик. Лафронд подошел к нему, из-за его плеча заглянул в ящик. Бумаги, просьбы, расписки, квитанции, заграничный паспорт, свидетельство о рождении, гарантийные письма - все бумаги, накопившиеся за жизнь, валялись вразброс. - Вы не думаете, что Дюамеля убили из-за какой- нибудь статьи? - спросил Бришо. И начал вынимать и складывать содержимое ящиков возле себя на пол. - Нет, - сказал Лафронд. - Уж простите меня, но это чепуха. Я сорок лет занимаюсь этой профессией, немало повидал скандалов, знаю, что говорю. Журналистов убивают редко. Доносят на них - это да. В год проходит немало процессов по нарушению закона о печати. Но убить? Обычно нас даже не бьют, разве что пригрозят побить. В семьдесят восьмом Жерар Депардье поколотил одного журналиста, гигантский был скандал. Да еще мода была награждать оплеухами фотографов. Но это мне даже понятно. Они иногда ведут себя очень нагло. За это их и держим. Конечно, журналистов тоже убивают, и немало, но лишь тех, кто копается в политической грязи. А вот спортивных журналистов... - Сейчас и спорт стал политикой, - пробурчал Альбер. - А грязи и в нем хватает. Возле Шарля уже лежала аккуратная стопка самых личных бумаг Дюамеля. Того Дюамеля, которого за что-то все же убили. Нашлись и письма. Большинство от женщин. Официальную переписку журналист Держал не здесь. Бришо отложил письма и принялся за ящики с левой стороны стола. Лафронд взял связку писем и, хмыкая, перелистал. - Он вел активную половую жизнь, не так ли? - с легкой завистью спросил Альбер. - Он умел производить впечатление на женщин, - неуверенно произнес главный редактор. - Бог знает, каким образом. - Рукописи, копирка, из-за этого не убивают, - пробормотал Шарль и занялся ящиками с правой стороны стола". - Не писал ли ваш сотрудник в последнее время о чем- то таком, за что на него могли" рассердиться? - Почему же не писал, - сказал Лафронд. Он бросил письма на пол и шагнул к окну. Дождь все еще шел, и улица Русле выглядела так, словно была запечатлена на старой, стертой пленке, которая по всей длине была процарапана полосками от проекторов. Разве что жужжания проектора, на котором пленку прокручивали, не было слышно. - Дюамель всегда писал что-то такое, из-за чего на него могли сердиться. За хорошую статью всегда кто-нибудь сердится. - А в последнее время за что и кто мог на него иметь зуб? - Ну... им могли быть недовольны руководители футбольных клубов и их болельщики. Жорж начал кампанию против хулиганства в футболе. Предложил, чтобы на матчи пускали только лиц с фотографиями на удостоверениях. Химера, но Жорж принимал ее всерьез. Если вас интересует, прочитайте его статьи. Была у него еще парочка предложений. Если бы ему удалось провести их в жизнь, клубы разорились бы. Оба сыщика переглянулись за спиной главного редактора. Альбер развел руками. - Недавно он написал статью о финале чемпионата боксеров среднего веса, - продолжал Лафронд. - По его мнению, там все встречи были договорные. -т- А сейчас он над чем работал? - спросил Альбер. Главный редактор повернулся. Терпение его лопнуло. Он позволил, чтобы его допрашивали, чтобы у него крали дорогое время, но теперь с него довольно! Он даже рта не открыл. Вчера комиссар Корентэн уже задавал ему этот вопрос, и обоим детективам это прекрасно известно. Ведь они и пришли сюда, чтобы перерыть письменный стол Дюамеля именно потому" что Лафронд не смог ответить на вопрос. - А как по-твоему? - спросил Альбер, на сей раз обращаясь к Шарлю. Тот задвинул последний ящик на место и скривил рот. - Понятия не имею. Коллеги зашли в одно из многочисленных одинаковых кафе. На застекленной веранде выстроились маленькие пластиковые столики, вокруг них жесткие стулья с низкой спинкой. В глубине помещения царил полумрак: старинные, обтянутые бархатом стулья, столики с ножками из кованого железа, тихая музыка. Устроившись на террасе, они глядели на остановившийся у противоположного тротуара маленький грузовичок, который начали нагружать. Оба постепенно согрелись. Альбер снял пальто, повесив его на спинку своего стула. На нем был пуловер, револьвер пришлось оставить в пальто. Он переложил его во внутренний карман. Бришо носил свой, согласно предписанию в кобуре под мышкой и пиджак не расстегивал. Грузовичок кончил погрузку и укатил, почти тотчас же его место занял другой. Из кабины выскочил водитель, откинул задний борт машины и начал выкладывать пакеты. - Есть у меня один знакомый журналист, - задумчиво проговорил БришЪ. - Ну и что? - проворчал Альбер. Он обернулся в поисках официанта, но того и след простыл. - Попрошу его проверить, не случалось ли в последнее время какого-нибудь скандала в спорте. Альбер пожал плечами. - Как хочешь. А что если у того типа был не только домашний архив, но и собственная служба информации? - Значит, не повезло, - ответил Бришо. Он сделал знак рукой появившемуся наконец официанту. Они заказали сандвичи, пиво и по большой чашке горячего кофе. - У него была настоящая шпионская сеть, - с наслаждением продолжал Лелак. - В полночь он встречался со своим агентом в Булонском лесу. Они обменивались паролем, складывая две половинки разорванной стофран-ковой ассигнации. После этого агент сообщал, что в последнем теннисном финале судьи несправедливо судили, подача была произведена вовсе не пушечным ударом, мяч просто пошел в аут. И у него есть доказательства этого. За соответствующую мзду даже мяч согласится свидетельствовать. А уж мальчишкам, подбиравшим мячи, достаточно и одной оплеухи. - Болтай, болтай, - проворчал Бришо. Послышался стук, скрежет, они глянули на улицу. Столкнулись две машины: "симка" неожиданно затормозила, а водитель идущего за ней "строена" не был достаточно внимателен. Шофер "симки" выскочил первым, бросился назад и в отчаянии начал разглядывать повреждения,, нанесенные его машине. Водитель "строена" 201 открыл дверцу как рдз в тот момент, когда владелец "симки" обегал свою машину, чтобы посмотреть, не поврежден ли автомобиль и с другой стороны. - Надеюсь, твой знакомый работает в спортивном отделе? - спросил Альбер. - Нет, - ответил Бришо. - Он занимается внутренней политикой. Но проверить может все. У него есть связи. - Ну... - начал было Альбер. Ни одна идея не казалась ему достаточно скверной, если не ему потом приходилось ее разрабатывать. Жаль, что здесь нет Буасси, думал он. Ему бы тоже понравилась эта мысль. Друг Шарля Бришо спортивный журналист? Как бы не так! Дурацкий он задал вопрос. Разумеется, приятель Шарля только и может писать о партийных дрязгах и о политиках. Образованный, циничный, прекрасно одетый... Бришо от прессы! . Автомобилисты уже кричали друг на друга. Сквозь стеклянную стенку террасы доносились лишь ругательства, доводы смывал дождь и расстояние. Откуда-то послышались звуки клаксонов - ссорящиеся задерживали движение. Оба противника повернулись в стороны гудков и в братском согласии потрясли, кулаками. Это были здоровенные мужчины, они даже внимания не обращали ни на дождь, ни на остановившийся из-за них транспорт. - Возможно, это было убийство с ограблением, - нерешительно заметил Альбер. Он и сам не верил в то, что говорил. - Возможно, - серьезно ответил Бришо. - У него не оказалось ни драгоценностей, ни наличных денег, ни банковских чеков. Может, у него их и не было. - Может. Бришо глазел на разыгравшуюся на улице ссору. Мужчины жестикулировали, указывая на дорожный знак, которого с террасы кафе не было видно, и пинали ногами машины друг друга. Бришо постарался сосредоточиться. - Быть может, в деле замешана женщина. - Он вынул из закрывающегося на ключ кейса найденные у Дюамеля письма. - Смотри- ка! - Шарль покачал головой. - Нумеровал женщин. Ну... такого я еще не видал. 1980 год. Вторая. Анна. От нее здесь два письма. 1980-й. Пятая. Мари. От нее только одно, но резкое. - Покажи! - Альбер взял письмо из рук Бришо. - У малютки есть стиль, - с признанием произнес он.- Послушай-ка! "То, что ты мошенник, я всегда знала. Но предполагала, что в тебе есть хоть какие-то добрые чувства. Теперь я знаю, что ошибалась". - Это еще сантименты. Погляди, что пишет шестая за восьмидесятый год! - И такая есть? Так сколько же женщин бывало у этого типа в год? - Сейчас скажу. - Бришо послюнявил палец и начал быстро перелистывать пачку писем, словно кассир денежные купюры. - В 1980-м у него их было семь. В 1981-м только четыре, потом в 1982-м цифра подскочила до пятнадцати. В 1983-м -десять. Бедняжка, даже одной на месяц не пришлось. Нынешний год был удачным,- сейчас еще только ноябрь, а он уже тринадцатую, зарегистрировал. До восьмидесятого он либо не путался с бабами, либо только потом начал хранить и нумеровать письма. С той поры у него было пятьдесят девять женщин. Бришо покачал головой. В полицейских кругах он считался Казаковой, но по сравнению с покойным Дюамелем его успехи бледнели. - Именно так. - И быстрыми движениями он пересчитал письма, находившиеся в пачке. - Пятьдесят восемь. - Ты только что сказал, пятьдесят девять. - Да? - Бришо снова принялся считать. - Семь и четыре одиннадцать. И пятнадцать... Должно быть пятьдесят девять. - Теперь он медленно, по одному пролистал пачку. - Пятьдесят восемь. Одно отсутствует. - Какое? - спросил Альбер. - От первой за восемьдесят пятый год, - сказал наконец Шарль. - Погляди, когда он порвал со вторым номером этого года! - Двадцать пятого января. Ага, она пишет: "...две недели, тебе удавалось морочить мне голову, теперь найди себе для этого другую!" - Советовать легко, - сказал Альбер. - Сколько времени встречался Дюамель с первым номером? - Быть может, они вообще не встречались, - ответил Бришо. - Быть может, он подцепил ее на новогодней вечеринке, а на рассвете они и поладили. В его бухгалтерии она значится уже за восемьдесят пятый год. А потом он этой женщины и не видел. Поэтому и нет прощального письма. Альбер с подозрением смотрел на приятеля. Возможно, этот негодник Бришо так же начинал новый год? А у него, у Лелака, самое большее могло бы быть одно приключение. Но Фонтэны переселились из Парижа, связь прервалась столь же внезапно, как началась, и прекрасную крошку Марианну теперь наверняка обхаживает кто-то другой. Руки его сжались в кулаки, как всегда, когда он вспоминал об этом. - "Брось, - сказал он. - Тогда он приложил бы сюда еще записку: когда, где, сколько и с кем. По-моему, на самом деле он больше всего наслаждения получал именно от этого, от своей бухгалтерии. На улице автомобилисты уже толкали друг друга. На сломанные машины никто и внимания не обращал! Вокруг ссорящихся собрались люди, в уличном шуме слышались угрозы: "...Мурло твое... расплющу, в порошок тебя сотру, грязный мерзавец..." - Господи, да они сейчас подерутся! - сказал официант. Это был высокий Тощий старик. Уставившись тревожными птичьими глазами на улицу, он непрерывно моргал. За соседним столиком сидела молодая пара, с наслаждением смотревшая на даровой спектакль. Лучше, чем в кино! Вдруг и в самом деле подерутся! - Надо вызвать полицию, - сказал официант. - Почему в таких случаях полицейские никогда не оказываются на месте? , Лелак и Бришо отвели глаза. Официант подошел ближе к дверям - оттуда было лучше видно. - Столько людей, и все стоят и пялятся. Хоть бы один позвал полицейского или сам вмешался... - Он тоже двинулся чуть в сторону, потому что кто-то заслонил ему зрелище. На тротуаре уже собралась большая толпа, девушка, сидевшая за столиком, тоже поднялась, приблизилась к стеклу и остановилась рядом с официантом. На мгновение Альбер, увидел двух мужчин, которые сцепились друг с другом, катаясь по мокрому асфальту. То, что,они не были профессионалами, ему сразу стало ясно, однако такие любители обычно знают множество мелких, - яодлых трюков и приемов, используемых в драках. Нажать коленом на лобок, пнуть в берцовую кость, захватить руку в ключ. Но по-настоящему страшны были кипевшие в них слепая ненависть и жажда убийства. Они дрались, как звери, рыча, царапаясь, не заботясь о том, какие раны получают, какие удары раздают. Альбер и Бришо нерешительно переглянулись. Может, все же следует вмешаться? Никакой охоты ввязываться под дождем в драку с обезумевшими от ярости мужчинами у них не было. Оба знали, как нужно бороться профессиональное Сохранять хладнокровие, следить, чтобы не нанести серьезных, долго не заживающих повреждений и себя поберечь. Но в таких случаях риск всегда велик. Подобные безумцы не видят, не слышат, мозги их застилает красный туман, напрасно втолковывать им, что ты полицейский, они и бровью не поведут. Их сразу нужно сбивать хорошим ударом, чтобы обезвредить. Иначе они будут набрасываться до полного изнеможения, и надо спешить, ибо на стенах Парижа надписи "Смерть легавым!" пишут искренние люди. Они и свидетельствовать готовы, что полицейский начал первый, даже не предъявив удостоверения. На улице визжала женщина. Кто-то закричал, толпа забурлила. - Полицейского сюда нужно, - снова сказал официант. . - У него нож, гляди, у него нож! Девушка обеими руками вцепилась в плечо юноши. - А у второго разводной ключ, - ответил юноша, тем самым отмечая, что считает шансы равными. И подошел к столику за пивом. Шарль встал и направился к двери, Альбер последовал за ним. Они оттолкнули негодующего официанта и попытались пробить себе дорогу среди зевак. Дело шло с трудом, толпа колыхалась то в одну, то в другую сторону, следуя движениям дерущихся. Те, кто стоял в первом ряду, в панике пятились, когда дерущиеся подкатывались к ним вплотную, и снова надвигались ближе, когда опасность удалялась. - Затем все, казалось, одновременно завизжали, закричали. Альбер пятнадцать лет служил полицейским и понял, что это означает. Он вздохнул и медленно, опустив Голову,поплелся назад в кафе. Пришел и Бришо. - Прямо в живот, - тихо сказал он. - Он его зарезал, погляди, Пьер, ради бога, он зарезал его! - кричала девушка у окна, - Тот скот хотел долбануть его по голове разводным ключом вместо того, чтобы сломать руку, - начал было объяснять юноша, но, посмотрев на девушку, замолчал. Снаружи слышался вой сирены, потом появился маленький серый полицейский автобус. Он двигался медленно, чтобы никого не задавить. Из него вышли полицейские в темно-синей форме. Лица у них были усталыми. Они переписали свидетелей, вызвали "скорую" к раненому, надели наручники на водителя "строена" и увели его. Обе машины поставили в сторонку и принялись разгонять' толпу. Все, конец, смотреть здесь не на что! Официант принес счет. Шарль расплатился. Девушка, что сидела за соседним столиком, прошла в туалет, чтобы привести себя в порядок. На ней была юбка с разрезами. Официант с мелкой сдачей в руке на мгновение приостановился, пока мимо него не продефилировали полные ножки. Оба приятеля надели пальто. Альбер сделал это осторожно, чтобы не выронить из кармана револьвер. Затем вышли на улицу. Помахали детективу в штатском, который со скучающим видом выслушивал низенькую жестикулирующую женщину. Детектив в ответ махнул им. Бришо вынул сигарету. . - Да, пырнуть - ножом - пара пустяков, - сказал он. - Но вот кто забил до смерти Дюамеля? - Его я уж как-нибудь, да отыщу, - ответил Альбер. - Но скажи ты мне, почему все женщины писали этому типу письма? Ведь они же не на другом берегу океана живут... Все парижанки. Это ты понимаешь? Бришо поднял на него глаза. - Разумеется, понимаю. Я осмотрел квартиру. У Дюамеля не было телефона. - Да оставь, пожалуйста, сказала Марта и погладила Альбера по щеке. - Ты не виноват. - Как бы не так! - ответил Альбер. - Не поленись мы вмешаться, могли бы предотвратить беду. Нам неохота было вставать с тех проклятых стульев, а в результате человека пырнули ножом в живот. Он начал горячиться и почти кричал. - Вовсе не из-за этого, - терпеливо ответила жена - Знаешь, чем позже решишься, тем труднее. Если подойти сразу, все можно мирно уладить. Пока те выли, как шакалы, и угрожали друг другу, тоже не поздно было действовать, только следовало соблюдать осторожность. И проследить, чтобы они не уехали одновременно. Но когда драка уже началась. - Он махнул, рукой. - Не можешь же ты увещевать каждого драчуна. Тогда тебе весь день ничего другого и делать не придется. Только этим и будешь заниматься. - В том-то и дело, - сказал Лелак. - А ведь, может, именно так и надо. Он встал и пошел вслед за Мартой на кухню. Ему хотелось, чтобы она его убедила: он ни при чем, он ни в чем не виноват. И хотелось, чтобы она убеждала его в долгом, тяжелом споре. Но, видимо, у Марты сегодня вечером не хватало на это терпения. Неужели из-за обоев? Значит, она все-таки рассердилась? Вчера ему показалось, что жена не сердится. Она приехала, поставила чемодан, поцеловала Альбера, который нервничал, стоя в дверях, затем вошла, и улыбка тут же увяла на ее лице. Альбер съежился и совсем тихо, испуганно сказал, надеясь растрогать этим жену: - Я.. я думал, ты обрадуешься. Хотел тебе сделать сюрприз. Вчера казалось, что Марта не сердится. Глаза ее вроде бы наполнились слезами, но она улыбнулась мужу и обняла его. -Лучше бы ты мне изменял, - проговорила она. - Это бы меня меньше беспокоило. Собственно говоря, Марта хорошая жена. Очень миловидная. Альберу до сих пор всегда приятно на нее смотреть. Ласковая, веселая, добросердечная. Только последнее время не выносит, когда ее муж что-то мастерит. В первые безоблачные годы их брака Альбер мог складывать в комнате мешки с песком, оборудовать в ванной . фотолабораторию, мог перед самыми окнами их дома начать капитальный ремонт мотора, который потом перебирал уже в мастерской профессиональный автомеханик. Лишние детали несчастного мотора пришлось отвозить туда в отдельном ящике. В те времена Марта была согласна молчать долгими часами, пока Альбер, сидя по-турецки, занимался медитацией, которая требовала полной тишины. Беда в том, что Альбер не мог устоять перед книгами. С детства он был убежден, что в книгах сосредоточена вся мудрость, и по книгам ее можно освоить. Он учился по книгам йоге, ста способам практической защиты от ножа, плановому разведению домашних кошек, автослесарному мастерству, художественной фотографии, медитации-Дзэн, виртуозному вождению, кройке и шитью, разведению золотых рыбок. Была у него книга о том, каким должен быть хороший муж, и еще одна - заботливо, впрочем, спрятанная, о том, как быстро и результативно знакомиться с женщинами и заводить с ними связи. Он осваивал по книге китайский язык, учился играть в шахматы, строить домики для уикэндов. Альбер не мог устоять перед книгами. Не мог устоять перед мыслью о том, что всего за несколько франков у него, всегда под рукой руководства на все случаи жизни. Неприятности начались, когда однажды под предлогом уборки Марта положила книги Альбера на самую верхнюю полку, и Лелаку, сколько бы раз он ни хотел выяснить, как, например, заставить машину дать задний ход, если дорога покрыта льдом, приходилось вынимать из кладовки маленькую стремянку. Страсти достигли предела, когда Альбер вздумал построить котел центрального отопления. Марта чуть не уехала из дому. По сравнению с этим искусство клеить обои ему еще дешево обошлось. "Здорово повезло", - решил Альбер. Ему хотелось, чтобы жена чуть- чуть пожалела его. Он вынул из холодильника кусочек сыра и принялся его грызть. - Я не- боялся, что мне достанется в драке. Скорее, эти двое просто вызвали у меня отвращение своей дикостью, жестокостью, с какой они накинулись друг на друга. Им наплевать было, что они могут поранить друг друга или даже убить. Они вообще не думали о последствиях. Марта повернулась к нему, стараясь изобразить на усталом лице улыбку. Она была учительницей, преподавала в средней школе английский язык, и когда выдавался тяжелый день, это было написано у. нее на лице большими буквами. Как и сегодня. Не будь Лелак так занят собственными мыслями, он в первый же Момент заметил бы ее усталость. - Я и тебя видела в таком состоянии, - сказала жена. - Да, - подумав, согласился Альбер. - Только тогда ты была рядом и схватила меня за руку. Он вздохнул и вернулся в комнату. Лучше поразмышлять о деле Дюамеля. Он вытащил из-под телевизора "Пари семэн" с программой развлечений на неделю. А вдруг журналист в "субботу отправился с кем-нибудь повеселиться? Вдруг он сказал этой своей партнерше, что в полночь ожидает визитера? Программа на неделю была плотной брошюрой в палец толщиной. Париж предоставлял множество возможностей для развлечений. Идея казалась столь безнадежной, что Альбер даже не упомянул о ней Бришо. В программу телевидения он даже не заглянул. Пролистал программу кинотеатров. Известный журналист не пойдет в субботний вечер в кино. Может, еще утром в будни сходит на просмотр для работников прессы. Театр? Это вероятнее. Альбер посмотрел, какие спектакли сколько времени длятся. Если Дюамель вообще был театралом, то ходил на генеральные репетиции или по крайней мере на одно из первых представлений, В "Театр Франсез" была премьера по Достоевскому. В воскресенье Альбер читал о ней рецензию. Критик так хвалил постановку пьесы за ее актуальность, что совершенно отбил у Лелака охоту смотреть спектакль. У него было собственное мнение относительно осовременивания классики. Король Лир в холщовых подштанниках это у них модернизм! Правда, Достоевского он все равно не пошел бы смотреть, а тут еще нашел этому оправдание. В субботу состоялась также премьера представления бразильского танцевального ансамбля "Кариока". Ну, конечно, весь город заклеен афишами. Длинноногая женщина, одетая в нечто напоминающее фиговый листок, стоит с открытой грудью, выпятив зад, а за ней ухмыляющиеся мужчины бьют в барабаны. Альбер задумчиво захлопнул программу. И с обложки ему улыбалась все та же попка из Рио. Как узнать, был ли Дюамель в кабаре среди многих сотен других зрителей? Он снова вышел в кухню и уставился на зад собственной жены. Когда они два года назад последний раз были с Мартой в театре и он немного запоздал, жена оставила ему билет в кассе. Он был отложен на его имя. Если ему хоть капельку повезет, то Дюамель тоже велел отложить себе билет. Если, конечно, пошел в театр. Если, конечно, именно в кабаре. Альбер погладил Марту, проверил, как обстоит дело с ужином. Ну, конечно, Дюамель был там. Тот, кто все знает, со всеми знаком, да не явится на премьеру, афиши которой бросаются всем в- глаза каждые сто метров? Вечер самбы ансамбля "Кариока" именно такое культурное событие, где, по мнению Альбера, мог присутствовать спортивный журналист. ГЛАВА ТРЕТЬЯ -Ну,какие новости? - весело поинтересовался Брито.Сегодня он облачился в темносиние бархатные брюки и голубой пиджак, а шею повязал цветным шелковым платком. - Будь у меня малолетний сын, я бы его и близко не подпустил к тебе, когда ты так одет, как сейчас, - заметил Альбер. Было утро. Из зарешеченного окна Главного управления полиции он видел туман, предвестник нового холода и проникающей под одежду влаги. Их кофейный автомат сломался, а спуститься в угловую забегаловку и выпить кофе он не мог, потому что этот идиот Бришо разыгрывал из себя начальника. Они стояли у кабинета Корентэна. Комиссар уехал, но Бришо решил проводить обычные утренние совещания. От сломанного автомата, ругаясь, один за другим отходили сыщики и приближались к ним. Еще не было восьми часов, но все уже выглядели усталыми, раздраженными, были в плохом настроении. Они так же мечтали об утреннем совещании, как о ребенке от любовницы, а когда комиссар уехал, перед ними замаячила возможность целую неделю спать по утрам на полчаса дольше. Но Бришо воспринимал свое заместительство с предельной серьезностью. Явился Буасси. Он плелся неторопливо с потрепанным портфелем под мышкой. Некоторые покосились на- него с подозрением. Буасси не той породы, что являются на утренние совещания с досье и документами. Уж не Бришо ли что-нибудь замыслил? Все расселись, каждый на свое привычное место. Кресло Корентэна во главе стола -осталось свободным. Их было десять человек, остальные кто болел, кто был в отпуске, а кто лросто решил начать рабочий день вне Главного управления. Корентэна не интересовало, когда и где бродят его люди, лишь бы были результаты. Все знали, что, если когда-нибудь Бришо займет его место, такой роскошной жизни у них уже не будет. - - Начнем, пожалуй, - сказал Бришо и огляделся. - У этого парня, Пошара, есть алиби, - произнес кто-то после небольшой паузы. - Да ничего у него нет, - ответил Шарль. Он черкнул что-то в блокноте. - Поговори с женщиной еще раз. Ладно, - сказал сыщик, - Но прошлый раз она клялась, что видела его. И сразу вытянула его фотографию. - Сведи их для опознания, - проговорил еще один, до сих пор, казалось, дремавший. - Какое у него алиби? Надеюсь, она не его подруга? Дело стронулось с места. Так происходит каждое утро. Кто-то неохотно начинает, произносит короткие, лаконичные фразы, надо же кому-то подать пример. Потом раздаются голоса остальных, они не выдерживают, потому что любопытны, потому что умнее своих коллег и потому что это их жизнь. А когда спохватятся, глядь, уже рассказывают о своих делах. - Из него вынули восемь пуль, понимаете, восемь пуль... - Есть один подозреваемый, сожитель жертвы. Он, конечно, отрицает... - Они взломали дверь и вошли. И не нашлось ни одного соседа, который выглянул бы и посмотрел, что происходит. Вызови хоть один из них полицейского, этот несчастный и сегодня бы жил! А те привязали его к стулу и кололи, резали ножами, чтобы выведать, где он прячет деньги. По меньшей мере полчаса развлекались с ним таким образом. - И он сказал? - Нет. На мгновение все замолчали. Буасси раскрыл портфель, вытащил из него красиво упакованный сандвич. - С ума сойти, какие только ужасы творятся, - сказал он. И с аппетитом вонзил зубы в сандвич, усыпая крошками свою куртку. - Я разговаривал с моим другом, - начал Шарль. Он взглянул на Альбера, давая понять, что теперь речь пойдет о Дюамеле, - Знаешь, с журналистом. - Знаю. - Альбер заговорил первый раз. - Знаю, - повторил он. - Который пишет на внутриполитические темы. Тысячу раз он давал себе зарок не трогать Бришо, когда тот снова надумает играть в начальство. И ни единого разу не мог сдержаться. Он любил Бришо, тот и друг хороший, и сыщик толковый. Щеголь и карьерист, бабий угодник, и все знают, что в один прекрасный день он станет префектом полиции. Если, конечно, не министром внутренних дел. Но когда он - начальник, его невозможно вынести. А ведь он не зазнайка, очень доброжелателен. Больше того, его прямо-таки распирает от готовности помочь. Он оперативен. Очень организован. Владеет методикой. И обладает несгибаемым оптимизмом. Лелак улыбнулся. "Вот именно, - подумал он. - Из-за этого его и невозможно выносить". - Что тут смешного? - Теперь Бришог стал самим собой. - Мой друг беседовал со своими коллегами. Они сказали, что сейчас есть только одна серьезная причина, , из-,за которой Дюамеля могли убить. Какой-то велосипедист во время тренировки сковырнулся, ударился головой и умер. - Ну и что? - спросил Лелак. - Что в этом криминального? Ты знаешь, как крутят, велосипедисты? Как скорый поезд. - Парень якобы принимал доцинг. Это ничего не значит. Сколько бы раз ни умирали велосипедисты, всегда подбрасывают идейку о чрезмерной дозе. Но если на сей раз это правда и Дюамель хотел влезть в это дело, то, возможно, его и убрали. - Почему же я об этом не читал, черт побери? - спросил Буасси. Он вынул из портфеля термос и налил себе в пластмассовый стаканчик дымящийся кофе. - Я каждый день прочитываю спортивную газету. - Об этом не писали. Парень не был знаменитостью, просто состоял в каком-то клубе. Поэтому многие и не верят, что он принял допинг. Зачем это делать какому-то безвестному начинающему, да еще на тренировке? - Может, хотел попробовать, чего можно добиться с допингом? - заметил кто-то. Все внимательно слушали. В конце концов, речь шла о велосипедном спорте. Национальный вид. Пресса на него просто набросится. Как это получается, что у Лелака-всегда такие громкие деда? Бришо пожал плечами. - Откуда мне знать? Говорят, вроде бы нет смысла тут копать глубже. Но, возможно, у Дюамеля были лучшие источники информации. Случай расследовала жандармерия. Я уже звонил им по телефону, чтобы они переслали нам материалы. - Спасибо, - вынужден был выдавить из себя Аль-бер. Вот этого он не выносил в Бришо. - Мы закончили? - Закончили, - с удивлением ответил Бришо. - Ты куда-нибудь торопишься? • , . - Да. Пить кофе. Мне жена с собой кофе не дала. Он вышел, Буасси поспешил вслед за ним. Он не любил ни кофе, ни красиво завернутые сандвичи своей подруги. Он любил те завтраки, которые со знанием дела заказывал Лелак и широким жестом их оплачивал. Шарль догнал их у лифта. - Подождите меня, я тоже пойду. Он положил кейс и быстрым движением машинально ощупал карманы, проверяя, все ли - без чего он просто не может выйти на улицу - у него при себе: удостоверение, деньги, ключи, пистолет. - Я думал о том, кто был в этом году первым номером у Дюамеля. Он умолк, давая время Альберу задать вопрос. Но спросил Буасси: - Что? О чем речь? - Тот тип, которого убили, коллекционировал женщин. - В год у него бывало по десять- пятнадцать, - вступил Альбер. - Вернее о стольких нам известно, - добавил Бришо. - Возможно, у него было и в три раза больше... - Вот как? - сердито спросил Буасси. - За это его и убили. - Зелен виноград? - Альбер остановился, чтобы в полной мере насладиться реакцией Буасси. - Ты обо мне? - Буасси издал презрительный смешок. - У меня будет столько женщин, сколько я пожелаю. - Конечно. Только тебе они уже надоели. - А если и надоели, то что? Вот погодите! Мари весной на две недели уезжает в Бордо к своей сестре. Тут я и разгуляюсь. Мари была его последней пассией, которая вцепилась в него более крепко, чем это делали ее предшественницы. Альбер с Бришо переглянулись. Сегодняшнее утро было на редкость удачным! Они сделали приветственный жест полицейскому, стоявшему на посту в дверях, и вышли на улицу. Холодный ветер ударил в лица и взъерошил волосы. Какое-то мгновение они гордо и мужественно противостояли ему, потом победил трезвый рассудок, и приятели припустились бегом. Кафе находилось шагах в ста, от управления, не было смысла надевать пальто, К тому же между маленькими столиками не оставалось места для вешалок. Они захватили лучший столик у окна, заказали завтрак и наблюдали, как двое детективов из их группы тоже остановились в дверях, и теперь ветер ерошит их волосы. - Ну, что там с женщинами Дюамеля?- спросил Лелак. - У меня из головы не шло, почему не хватает первого номера за этот год. Все четыре года он педантично регистрировал каждую женщину, а вот первой этого года нет. Я не мог поверить. - И что? - Альбер знал, что возражениями нельзя заставить Шарля рассказывать. - Дома я просмотрел всю пачку. Почти все письма прощальные. Одна девушка пишет, что благодарит за ценный опыт, но, получив его, попытается вести порядочную жизнь. Другая извещает о том, что пока не хочет с ним встречаться, быть может, когда-нибудь потом... Но большинство желает ему сдохнуть, околеть, ибо того, что он сделал, простить нельзя. Есть, и несколько фотографий. - Одним движением он охладил Буасси. - Успокойся, там не обнаженная натура. Подписанные фотопортреты. "Жоржу с любовью, Сильви" и тому подобное. Нашел две визитки и одну салфетку из ресторана, на которой кто-то написал: "Я люблю тебя". - Ладно. У Дюамеля от каждой женщины было что- то на память, за исключением первой этого года. И что тогда? - Кто-то унес. - Угу. - Альбер иногда был наглее, нем сам думал. - И как ты собираешься ее отыскать? Шарль угрожающе привстал, словно готовясь к драке, и расстегнул пиджак. Буасси отодвинулся подальше. Альбер вынул зубочистку изо рта. Бришо сунул руку в карман и медленно вынул несколько монет. - Сейчас узнаешь, -ответил он. Телефон находился в другом конце зала. Они видели, как Шарль долго ищет номер в телефонной книге, потом набирает его. Они сидели так, будто их вообще ничего не интересует, заказали себе еще кофе. Знакомые детективы ушли, их место заняла стайка адвокатов. Они собирались в суд, чтобы там враньем подзаработать деньжат, а до судебного заседания еще оставалось время. Лелак, Буасси и все их коллеги ненавидели адвокатов. А те вежливо и учтиво высмеивали сыщиков. Каждый из них именовал себя "господином доктором", все они были элегантны, приезжали в дорогих машинах и пытались оправдать убийц, которых с таким громадным трудом ловили Лелак и его коллеги. В зале суда они цеплялись к показаниям сыщиков, пытались их дискредитировать, а у тех не оказывалось против адвокатов даже стольких шансов, сколько имели бы эти чертовы стряпчие, сойдись они с полицией в уличной драке... Альбер одним глазом следил, как они достают из своих кейсов| обтянутых тонкой кожей, бумаги и склоняются над столиком. - Ишь, сговариваются за спиной у своих клиентов, - сказал Буасси. - Да-а, - горько протянул Альбер. - Смотри-ка, у Шарля сияет физиономия. Он отодвинул свой стул, чтобы дать Бришо возможность пройти на место и усесться. Тот сел скромно, но все же ожидая аплодисментов, словно артист, который только что сделал тройное сальто без лонжи. - Я звонил в "Пари суар", - сообщил он и смолк. Вынул, сигарету. Альбер пододвинул ему пепельницу. - Спросил, не знают ли они случайно, где Дюамель провел новогодний вечер... - И они знали, - сказал Лелак. - И они знали, - ухмыльнулся Бришо. - Ну, как ты думаешь, где?. . . - У главного редактора Лафронда, - флегматично ответил Альбер. По лицу Шарля он понял, что угадал. - Ну и что? . - Лафронда не было в редакции, но я разговаривал с его секретаршей. Она тоже присутствовала на том вечере. Сказала, что собралось человек сорок - руководители отделов, ведущие сотрудники и их близкие. Дюамель пришел один. - Бришо вздохнул.,- Секретарша сказала, что понятия не имеет, с кем встретился там Дюамель, но, по-моему, она врет. - Почему? - Говорит, что народу было много, и она не следила за Дюамелем, с которым у нее были не особенно хорошие отношения. - Он удовлетворенно откинулся, словно выбросил неопровержимый довод. - Не понимаешь? Не разбираещься ты в женщинах! Возможно, у нее и не было хороших отношений с Дюамелем. Возможно, они даже не разговаривали. Но просто быть не может, чтобы она не заметила, кого подцепил Дюамель. - По самодовольномутону Бришо чувствовалось, что он думает: уж кто- кто, а он-то в женщинах разбирается. Дюамель в новогодний вечер подцепил либо саму секретаршу, либо ее подругу, либо того, кого малютка боится. _ Либо никого. И просто пил с приятелями. Бришо отмахнулся. Вытащил из-под стула такой же кейс, какие были у адвокатов, и открыл его. . - Мадемуазель Житон... Посмотрим, всегда ли она была в плохих отношениях с Дюамелем... Онначал медленно перелистывать пачку писем, разглядывая подписи. Буасси с завистью смотрел на письма, словно женщины - все до одной красивые, пышнотелые - дефилировали перед ним, вылезая из кейса... Альбер задумался над тем, какую реплику бросить Шарлю, который таскает с собой письма Дюамеля явно для того, чтобы поучиться у покойника. - Мадемуазель Житон... Сюзанна Житон.,. 1984 год, номер шестой. "Милый Жорж! Я не жалею о том, что случилось, я потеряла голову, но, видимо, мне было необходимо немного побезумствовать. Я не сержусь и на то, что ты сказал потом. Тогда мне было очень неприятно, но теперь я не сержусь на тебя. Я попыталась тебя Понять. Ты эгоистичен, жесток и нахрапист. Может, именно это в тебе и нравится, Ты такой, какой ты есть, и упреки я могу делать только себе. Прошу тебя, забудем все, и хорошее, и плохое. Не пытайся вновь" сблизиться со мной и не оправдывайся". Бришо сложил письмо. - Понятно вам? - Это ты у нас разбираешься в женщинах. - Да. - Шарль принял это с полнейшей серьезностью.- Но я не знаю Дюамеля. Что он мог сказать женщине? "Ты эгоистичен, жесток и нахрапист. Может, именно это в тебе и нравится", - повторил Альбер и покачал головой. - Ну, внешне-то он не мог ей нравиться, - сказал Бришо. - Урод хуже некуда. - А эгоизм и жестокость нравились, - повысил голос Альбер. - Да- а, - протянул специалист по женским душам. - Это им нравится. И после всего она не постеснялась сказать мне, что не заметила, с кем был Дюамель! - Может, с ней, - предположил Буасси. - Может, снова сошлись. Шарль даже не услышал. - Он был либо с ее подругой, либо с кем- то, кого она боится... с ее начальницей... - Ее шеф мужчина. Главный редакторЛафронд, - бросил Альбер. - С женой шефа... - продолжал Бришо.- Если Дюамель подцепил в новогоднюю ночь жену Лафронда, тогда понятно, почему мадемуазель Житон ничего не видела. Понятно и то, почему исчезло письмо от первого номера за этот год. Главный редактор похитил его у нас из-под носа. - То есть господин Лафронд может быть убийцей. Буасси временами забывался и своими выводами хотел поразить друзей. Шарль по привычке был тактичен. Он сделал вид, будто раздумывает над тем, что сказал Буасси. - Лафронд не знал о письмах. Он так же удивился, когда их нашли, как и мы. Лафронд мог прийти в субботу в полночь к Дюамелю, тот, естественно, впустил его. Лафронд напал на Дюамеля, забил его до смерти и убе-~ жал. Ему и в голову не пришло порыться в ящиках. Альбер качал головой. - Уж не думаешь ли ты, что этот тощий, хилый... - Он смолк. Трудно сказать, что в ком таится. Вот его друг, Жак, дай бог, если в нем кило шестьдесят, но весь он словно из стальных пружин. Преступник не мог быть очень сильным человеком. Гигант с руками- кувалдами в два-три удара покончил бы с Дюамелем. Или одним, если бы сразу попал в наиболее уязвимое место. Бришо торжествующе улыбался. - Скажешь что- нибудь поинтереснее? Не нравится, поищи другую версию. - Да-а, - сказал Альбер..- Думаю, придется поискать. И он позволил Шарлю расплатиться. II На первый взгляд протокол был хорош, при первом чтении расследование казалось основательным. Гастон Па-раж умер на лионском шоссе. Мужчина, ехавший следом за ним в маленьком "Рено-пятерке", крестьянин, косивший поблизости, и девушка, которая путешествовала автостопом, видели, как это случилось. Велосипед начал вилять, въехал на противоположную полосу, затем Параж вырулил обратно. Автомобилист, собравшийся было в этот 217 момент его обогнать, сразу затормозил. Параж замедлил ход, почти остановился, но сойти с седла уже не мог. Опрокинулся навзничь и больше не шевельнулся. Жандармы, производившие осмотр места происшествия, установили, что несчастного случая не было, Па-ража не столкнуло машиной, камней в него никто не бросал, в велосипеде никаких дефектов не обнаружили. Вскрытие установило, что велосипедист был трезв, но вот в крови у него нашли амфетамин. Параж не был известным спортсменом. Родители Гастона даже не. знали, что он занимается велосипедным спортом, а подругу его это вообще не интересовало. Он работал на химико- фармацевтическом заводе "Фармацит" подсобным рабочим, яко--бы собирался „продолжать учебу. Да, при первом чтении работа производила впечатление добросовестной. И все-таки Альберу что-то не нравилось. Он снова пробежал бумаги. Лелак понятия не имел, что означает "наличие амфетамина в крови" велосипедиста. Поборов неприятное чувство, просмотрел фотографии. У обочины шоссе лежал худой усатый мужчина. В черных до колен велосипедных трусах, в куртке от спортивного костюма, на руках перчатки без пальцев. Изящная гоночная машина. Гастон . Параж, родился в 1953 году... - Эй! Буасси поднял голову от газеты и недоуменно уставился на сунутые ему под нос фотографии. - Взгляни на этот велосипед! - Гм... Скоростной "пежо". Я видел рекламу. Он стоит больше, чем твоя четырехлетняя развалюха. - Гм... - Что тебе не нравится? - Этому типу тридцать два. И он вдруг захотел стать знаменитостью? Буасси отмахнулся. - В таком возрасте уже уходят из спорта. А с чего ты взял, будто он захотел стать знаменитостью? Ты ведь бегаешь и даже заставляешь своего чокнутого друга Жака избивать себя по вечерам. А Гастон Параж ездил на велосипеде... - Да-а. Возможно. - Альбер задумался. - С какой-то пакостью в крови поразмялся немного на безумно дорогой машине для г профессионалов и в результате этого околел. Буасси пожал плечами, продолжая читать газету. Аль- 218 бер, балансируя карандашом, пытался удержать его на кончике пальца. - Я хотел бы сходить на квартиру Дюамеля. Посмотреть его картотеку - Сходи. - Квартира опечатана. - Попроси разрешения. - Шефа нет. - Зато есть Шарль. Он достанет. На мгновение в Альбере шевельнулось желание выбить из-под Буасси стул. Станет он просить разрешение у Бришо! Театр "Кабаре" находился на улице де Розьер, неподалеку от станции метро. Спроектированное в расчете на более широкое пространство, здание романтической школы с золотыми украшениями возникало перед глазами внезапно. На другой стороне улицы находились ресторан, магазин одежды, кинотеатр, построенные в двадцатые годы дешевые доходные дома, у которых в порядке были лишь нижние этажи, в них размещались магазины. Солнце выглянуло, но кое- кто из прохожих по инерции еще держал над головой зонт. На тротуаре преобладали старухи с сумками, недовольные турки выходили из кинотеатра, за ними, опустив глаза, несколько мужчин в костюмах. Альбер остановился, расстегнул пальто и, сунув в карманы руки, терпеливо стал ждать, пока прохожие не уберутся с его пути. Он пробежал глазами цены в ресторанном меню. Затем посмотрел выставленные в дверях кинотеатра фотографии. На них коротковолосая хорошенькая женщина шалила то с одним господином, то с другим, то с дамой, а то и со всеми ними сразу. Гениталии были прикрыты сделанной тушью кляксой, чтобы фасад дома никого не шокировал. А кто хотел увидеть все без кляксы, мог зайти внутрь. Лелак вошел. В вестибюле фотографий не было, только пожилая, размалеванная женщина, которая, улыбаясь, подтолкнула его к кассе. - Э-э-э... сколько времени идет фильм? - Два часа. Самый лучший. Только что привезли из Америки. Вполне возможно, подумал Альбер. Женщины выглядели слишком красивыми и свежими для того,.чтобы фильм был французским. Режиссеры аналогичной французской 219 художественной продукции отдавали предпочтение постаревшим, перекрашенным сучкам с колючими глазками. Эти обожали черные кружева и высокие кожаные сапоги. А в американских фильмах можно увидеть таких девушек, которые вызывают желание у нормального мужчины. Он глянул на часы. Какого черта делают такие длинные фильмы? Стараясь поскорее выбраться из вестибюля, Альбер потрясенно обнаружил, что точно так же опускает глаза, как те, в костюмах, что выходили с предыдущего сеанса. Он остановился поднял взгляд и осмотрелся. На него никто не обращал внимания. Он перешел на другую сторону улицы и сразу вернулся в зиму. Эта сторона была теневой, и театр,, казалось, тоже источал холод. Главный вход был закрыт, касса еще не работала. Здесь Альбер тоже принялся разглядывать выставленные в витрине фотографии. Ухмыляющийся мускулистый негр с барабаном. Изображенные в прыжке мужчины в белых брюках с обнаженными торсами. Длиннонргие женщины, трясущие задами. В середине девушка с расставленными ногами, откинутой назад головой, с выражением экстаза на лице. Ее легко Йыло узнать и на других фотографиях: она была изящнее, гибче, пластичнее остальных. И улыбалась прямо в объектив, словно встала перед камерой лишь для того, чтобы Лелак однажды смог ею полюбоваться. Он отправился искать запасной вход. Не торопясь, фланирующей походкой прошел первые несколько метров, потом ускорил шаги. Серое здание театра с закрытыми дверьми оказалось неожиданно большим. Каждые десять метров с афиш "Кариоки" над Альбером смеялся знакомый уже ему кругленький задик - вот дурак, не в ту сторону пошел, теперь придется напрасно огибать все здание! Поравнявшись с десятой афишей, Лелак возненавидел этот зад. Ненавидел, но не мог отвести от него глаз. Повесили бы афиши с той тоненькой девушкой! У двадцать седьмого зада он наконец увидел открытую дверь. Она вела в темный коридор, а оттуда надо было карабкаться вверх но крутой лестнице. Альбер прошел несколько метров по коридору, ожидая, что его кто- нибудь окликнет. Коридор был пуст, ему послышалось, будто в противоположном конце его гудели машины. Он вернулся к лестнице. Все это напоминало приключенческие фильмы его детства. Сейчас раздастся визг, и с верхушки лестницы ему на шею свалится труп. Он мысленно расцвечивал картину, чтобы она была как можно абсурднее. Ему ужасно хотелось вытащить пистолет, прежде чем ступить на лестницу. Альбер почувствовал, что смешон. Он двинулся вверх, шагая через две ступеньки. Из-за резиновых подошв его башмаков создавалось впечатление, будто он крадется. Лелак -покашлял, чтобы услышать хоть какие-то звуки, но от этого на лестничной клетке словно стало еще тише. Он добрался до нового коридора, такого же вымершего, как и тот, что на первом этаже. Полез дальше. Еще один этаж, а потом лестница кончилась. Альбер остановился, тихо выругавшись. Надо бы повернуть назад, сбежать по этой проклятой лестнице, выйти на улицу, обратно на улицу де Розьер, зайти в кино, полюбоваться на ту славненькую, коротковолосую. На одном из снимков девушка определенно была очаровательной. Лелак заглянул в коридор, издалека доносились чьи-то голоса. Коридор был мрачным, пустынным, с облупившимися выкрашенными белой краской стенами, дешевым вытертым ковром. Крутые повороты вели в неизвестность, по углам были расставлены пепельницы. Альбер попытался открыть одну за другой несколько дверей, но они оказались запертыми. Он пошел дальше. Тут ему пришлось спуститься на несколько ступеней, повернуть направо и вновь спуститься по железной лестнице. Он оказался в зале ожидания или вестибюле. Широкие красные кресла из искусственной кожи, маленькие столики для курения, огромные зеркала, кофейный автомат, несколько дверей. Альбер поискал в кармане деньги и подошел к автомату. Это была старая, облезлая конструкция, точно такая же, как у них в Главном управлении, что сломалась сегодня утром. . В зале жарко топили. Альбер почувствовал, что начинает потеть, и расстегнул пальто. Бросил в автомат деньги и принялся ждать. Он не услышал ни знакомого треска, ни гудения, ни стука падающего на место стаканчика, ни звука капающего кофе. Пнув автомат, он ударил его сбоку ладонью и в сердцах добавил еще -разок кулаком. В металлической коробке что-то задребезжало, и Альбер, испугавшись, отощел. Рукавом пальто вытер лоб, решительными шагами подошел к одной из дверей и толкнул ее. Он очутился в мужском туалете. На миг мелькнула мысль, не воспользоваться ли случаем, но даже на эти у него не хватило терпения. Он вышел и шагнул к другой двери. Медленно отворил ее, осторожно заглянул. На него уставился знакомый зад. Танцовщица, стоявшая к нему спиной, держала в руках трусики. Обнаженная, мускулистая, с кожей цвета какао. - Простите, - тихо пробормотал Альбер. Женщина не услышала. Из большого черного кассетного магнитофона с воем вырывались звуки музыки, и длинные ноги танцовщицы дергались ей в такт. Альбер огляделся. В комнате находилась еще одна девушка - стройная, гибкая. Не прошло и четверти часа, как Альбер любовался ею на фотографии. Девушка сидела на канапе. На ней была надета блузка с юбкой. Из- под юбки виднелась часть бедра. Пальцы ее перебирали пуговицы на блузке. Она казалась намного более вызывающей, чем на фотографии, где была прикрыта лишь . набедренной повязкой. Взглянув на Альбера, она улыбнулась. Медленно расстегнула одну пуговицу и уголком глаза покосилась на другую женщину. Та, сделав два танцующих шага, подошла к стулу, положила на него трусики и взяла другие. "Она полагает, я смотрю на другую женщину, - подумал Альбер. - Думает, я для этого и заглянул, а если и нет, то от такого зрелища забыл, чего хотел". Девушка расстегнула и вторую пуговицу, показались очертания маленьких, острых грудей. Она заметила, что Альбер наблюдает за ней, встала, отбросила назад волосы и подошла к зеркалу. Альбер втянул обратно голову и тихо закрыл дверь. Он чувствовал, что у него задрожали колени. Как двадцать пять лет. назад, когда он впервые увидел обнаженную женщину. Может, то, что он долго крался по коридору, словно желая тайком куда-то проникнуть, пробудило в нем мальчишку-подростка? Или то, что женщина, которую он увидел, не обратила на него внимания, и значение имело не то, что она была обнажена, а то, что ему словно доверили тайну? Мистерия выбора трусиков? Или странное сообщничество стройной девушки-танцовщицы? Он повернулся. Позади него стояли четверо мужчин. Полуобнаженные, босиком, в белых широких брюках. Все четверо были сильные с круглыми плечами, широкими спинами, красивыми, мускулистыми руками. Они подступили ближе, и Альберу показалось, будто он в зоопарке наблюдает за мягкими движениями хищников. Грудь одного из мужчин пересекал длинный шрам, рубец подымался к левому плечу. "Тот, кто порезал его, не пырнул, а ударил наотмашь, словно косой, обоюдоострым ножом, - подумал Альбер. - Интересно, что стало с тем типом? Жив ли он еще?" Альберу невольно захотелось отступить, но каблук его ударился о дверь. Из-за нее донеслась музыка, и четверо мужчин задергались в ритме. - Добрый день, - сказал Лелак и попытался улыбнуться. Человек со шрамом на груди что-то ответил, остальные трое рассмеялись. Альбер хотел посмеяться с ними, но у него не вышло. Их смех был издевательским, враждебным. Стоявший слева что-то сказал, и они снова рассмеялись. Мужчина со шрамом был худее трех остальных, кожа у него была светлее, а жилистостью и мускулистостью он напоминал Альберу Жака. Когда он провел руками- по волосам, приглаживая их, на его предплечьях ясно- обозначились другие шрамы - когда-то руки здесь были порезаны бритвой. - Извините, вы говорите по-французски? Я полицейский, а этого мужчину... - Он сунул руку в пальто, чтобы достать фотографию Дюамеля. И тогда его лягнули в голову. До сих пор Альбер считал, что за годы тренировок с Жаком его били в голову всеми возможными в мире способами. Но теперь ему показали новый. Стоявший слева бразилец повернулся, бросился в стойку на руках и обеими ногами лягнул его, словно лошадь. Он был быстр как молния, не случайно Лелак сравнил его с Жаком. Он был гибок и легок, ноги его были тверды, как камень. Но в этот момент Альбер заметил лишь то, что голова мужчины вдруг исчезла, а вместо нее появились две подошвы, которые неумолимо приближались... Это был сильный, жестокий удар. Если б он угодил в подбородок, Альбер очнулся бы только в больнице. Если бы пришелся по рту, зубной врач надолго был бы обеспечен работой. Не за многим дело стало. Удар был слишком быстрым, Альбер оказался слишком несообразительным, и рука его была засунута в карман. Он сумел лишь чуть-чуть отдернуть голову в сторону, вероятно, поэтому одна нога только прошлась, как швабра, по его губам, конское брыкание задело его гораздо слабее, чем могло. И к счастью, по лицу ударил мысок, а не пятка. Когда нога приближалась к его голове, он запаниковал, и это было странное и омерзительное ощущение. В последних нескольких сантиметрах от него ноги словно замедлили движение - на столько же убыстрилась реакция Альбера. Одна половина его мозга, все еще пыталась осознать случившееся - да ведь он бьет меня ногами, негодовал он в ужасе, но за что, чего ему от меня надо. Господи, что теперь будет? Другая половина мозга отдавала приказания. Удар настиг его в середине целой серии начатых движений. Правая нога Альбера судорожно дрогнула, чтобы сделать шаг. Рука наполовину вылезла из кармана, и голова отклонилась назад на один-два сантиметра. Затем красная вспышка, но он увидел не звезды, ему показалось, что все на свете затянули красным, и он распростерся на полу. Упал он на бок, подмяв под себя руку. Лелак увидел приближающиеся ноги. Они прикончат меня, забьют ногами до смерти, завопило в нем одно из его я, делай что- нибудь, спасайся! Затем внутренний голос вдруг умолк, Альбера снова окутал красный туман. Но не от удара. Внутри него, в голове, словно что-то взорвалось, и взрыв разнес на куски весь страх, все сомнения, всю боль. Взрыв поднял его в воздух, взрыв бросил вперед. Альбер не понял, каким образом так быстро вскочил, но, главное, что он оказался на ногах. Он не слышал, как сам взвыл, но чувствовал и знал, что именно орет: "Убью, мразь, подонок, убью!" От трезвого разума не осталось ничего, кроме того малого, Что требуется для безошибочного направления удара убийственной силы. Пока нога мужчины проносилась мимо его носа, он на мгновение приостановился, и замедление отозвалось в нем чуть ли не болью. Затем он сделал шаг вперед и ударил. Почувствовал, что попал, и враг неожиданно исчез из его глаз. В тот момент, когда кулак достиг цели, он ощутил удовлетворение, и все мышцы его тела напряглись, чтобы воспринять силу попадания. Затем вновь заговорил внутренний голос: "Что ты наделал, безумец!" Однако он уже повернулся, чтобы оказаться перед тремя другими мужчинами. Те были спокойны, чересчур спокойны. Странными танцующими движениями, склоняясь то вправо, то влево, делая шассе, они приближались к нему. Пока он осознал это, они уже были совсем близко. А Альбер вдруг оказался шага на четыре дальше, и в руке его был пистолет. Он не помнил, как отступил назад, как сунул руку в карман, словно механик слишком Много пленки вырезал из. фильма. Но внезапно он ощутил в ладони снятый с предохранителя пистолет, а против него стояло трое бразильцев, один из которых мягко и небрежно держал в руке нож с лезвием на пружине. Он не заметил в них страха. Обычно достаточно лишь вынуть пистолет, чтобы всякое сопротивление прекратилось, хотя Альберу и в голову не приходило, что можно выстрелить в человека. Но не сейчас. Почувствуй они только, что Альбер не станет спускать курок, и они швырнут в него нож, выбьют ногами оружие из его руки, а самого разорвут на куски. В обычных обстоятельствах они бы сделали это. Они были быстрее, решительнее, безжалостнее Альбера. Пока он будет колебаться, оценивать положение думать как поступить, они начнут действовать Но не теперь, когда внутри Лелака еще не улегся взрыв, опрокинувший все преграды. Он стоял прямо, на слегка расслабленных ногах и держал пистолет у тела. Это было не казенное оружие, нет, он купил его на собственные деньги, и с великим трудом добился, чтобы Корентэн достал ему разрешение на ношение этого пистолета. Восьмимиллиметровый, десятизарядный браунинг, и в отличие от прочего оружия - скорострельный. Вообще-то странно все это. Он одновременно любил и ненавидел оружие. Любил, как каждый мужчина, с тех пор, как изобрели каменный топор. Оружие давало чувство безопасности в этом безумном мире. Альбер любил его блестящие и чистые детали, любил, возможно, еще и потому, что это было единственное сложное устройство, которое он умел и разобрать и собрать. Но он и ненавидел пистолет. За то, что предназначен для убийства, за то, что облегчает убийство, чуть ли не вызывает охоту убивать. За пятнадцать лет службы он навидался, мертвых. Видел тех, кого застрелили случайно, когда полицейские вели огневую дуэль с двумя грабителями банка, Видел тех, кого убили ради денег, и тех, кого убили просто так, ни за что. И у них даже не было шансов, чтобы защититься, потому что они были безоружны. За. пятнадцать лет сыщицкой карьеры Альбер лишь один раз стрелял в человека, и от этого надолго потерял душевное равновесие, никак не мог успокоиться. Однако даже потом он не выходил из дома без браунинга, продолжал бывать на полицейском стрельбище и ежедневно по несколько минут практиковался в выхватывании пистолета. Он не хотел, чтобы однажды над его мертвым телом, накрытым черной пластиковой простыней, склонились усталые сыщики и, качая головами, проговорили с сожалением: "Вот бедняга!.У него не были при себе оружия". Альбер слегка сощурил глаза и - не фокусируя взгляда - уставился куда-то между тремя нападающими. Таким образом он всех их хорошо видел, и ему не грозила опасность отвлечь свое внимание на кого-то из них. - Руки вверх! - произнес он, Они не шевельнулись, непонимающе и сердито глядя на него. Он повторил по-английски. - Лапы вверх, да аккуратнее, помедленнее, не то наедитесь свинца на завтрак. Эту фразу он вычитал в каком-то детективе и заполнил. По-английски он хорошо говорил - по утверждению Марты, так, словно одну фразу цитировал из Стивенсона, другую из Чендлера, третью из Моэма. Бразильцы не реагировали. Они уставили взгляды за спину Альберу. Сзади послышался какой-то шум. Похрустывание коленных суставов, тихое шарканье. Лелак бросился в сторону. Из-за оружия он не смог смягчить падения, но в пылу не ощутил боли. Склонив голову и прижав подбородок к.левому плечу, перекатился через правое и тут же вскочил. Справа слегка размыто он различил троих бразильцев. Заметит малейшее движение, будет стрелять. Слева стоял лысый мужчина в светлом костюме. Из кармана пиджака выглядывал большой бордовый платок, цвет которого сочетался с цветом его пуловера. Мужчина сделал нерешительный шаг вперед, но, увидев пистолет, окаменел. Это было знакомо Альберу, это была нормальная человеческая реакция, реакция рядового гражданина. Наконец-то Лелак играл на своем поле. - Кто вы? - спросил он. - Лимас. Бертран Лимас, секретарь театра. Простите, что вам угодно? Дело в том... - А эти кто? , - Бразильский ансамбль. - Вы можете с ними поговорить? - Нет. Простите, что вам угодно? - Хочу их расспросить кое о чем. Он немного внимательнее посмотрел на Лимаса. Секретарю театра было лет тридцать, лицо у него было гладкое, и все же создавалось впечатление, будто оно принадлежит человеку постарше. Альбер навидался таких в своей жизни. В детстве они уже члены каких-то организаций, знают, куда надо вступить, им известны имена всех знаменитостей... этакий Бришо, но похитрее. Он повернулся к нему спиной и снова посмотрел на бразильцев. - Полиция, - сказал он и левой рукой показал на себя. - Полиция. Понятно? Мужчины закивали. Стоявший с края одним движением кисти заставил нож исчезнуть в задней части брюк. На лицах двух других появилось смиренное выражение людей, у которых часто проверяют документы. Альбер убрал пистолет. Легким элегантным движением кисти ему удалось бы сделать это с первого же раза, если бы не помешал карман, пришитый к подкладке пальто. Чтобы у них не оставалось сомнений, он, сделав рукой дугу, показал им удостоверение. И спросил: - Кто- нибудь из вас говорит по-английски? ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Склонив голову на письменный стол, он дремал. До его сознания едва доходило то, о чем говорил Бришо: приехал Корентэн, будет проводить совещание. Все прочие гадали, почему шеф вернулся с лыжных катаний на неделю раньше. Это был успокоительный, привычный гул голосов. Ему казалось, он слышит шипение кофеварки, капанье кофе, но Лелак знал, что этого быть не может. Они обычно не варили кофе, да и кофеварки у них не было. Ночь прошла кошмарно: он засыпал на короткие минуты лишь затем, чтобы во сне перед его глазами появилась приближающаяся с быстротой молнии нога. Во сне в него всаживали нож; его пинали ногами, во сне он застрелил какого-то человека, и тот умер. Во сне он вновь видел обнаженную женщину с круглой попкой и сообщническую улыбку тоненькой девушки. Во сне он снова смотрел лучшие сцены двухчасового американского фильма, заглядывал в комнаты, где совокуплялись сплетающиеся между собой группы, потом внезапно, все собой закрывая, появлялась огромная, твердая подошва. Его преследовали на улицах, и иногда застегивающая на блузке пуговицы девушка рукой показывала ему, куда нужно идти. Во сне он снова увидел Марианну Фонтан, которая с тех пор, несомненно, кого- нибудь себе нашла. Тут Альбер сразу проснулся. Он лежал на спине, чувствуя как замедляется биение сердца, и медленно, очень медленно его одолевал сон. Вo сне в него снова всаживали нож, пинали ногами, он убивал человека, и вокруг него витали обнаженные женщины и совокупляющиеся парочки. Тоненькая девушка- знала "английский". Насколько сумела нахвататься за те недолгие годы, что прожила с американским бизнесменом. Достаточно хорошо для того, чтобы Лелак мог спросить, помнят ли они Дюамеля. Нет, мосье, отвечали они вежливо. К сожалению, не помнят. Лимас был услужлив. Он просмотрел список тех, кому полагался бесплатный билет, и почти тотчас нашел имя Дюамеля. Журналист пришел один, и его пригласили на прием, последовавший за премьерой. Бразильцы сказали, что не припоминают его. Он думал на этом покончить с делом. Надеялся, что шеф передаст его сыщику, который говорит по- португальски. Лелак удовлетворенно пробормотал что-то и еще глубже зарыл голову в сложенные руки. И откуда, черт побери, доносится запах кофе? Вчера, когда он вышел из театра, у него попросту не хватило душевных сил вернуться в Главное управление. Хотелось только сесть в кресло и - сидеть, словно нет никаких дел, и цветными кадрами отгонять мысли. Он посмотрел двухчасовой фильм. Коротковолосая девушка была просто фантастична. В одной сцене она подцепила мужчину в подземке. По дороге домой Альбер внимательно оглядывался в Метро. Увидел одну коротковолосую девушку, но она ему не понравилась. Была еще одна с длинными каштановыми волосами, в огромном толстом пуловере вместо пальто; эта сделала гримаску, когда он окинул ее взглядом с головы до ног, и отвернулась. Да, в том фильме местом действия было нью-йоркское метро! Он готов был поклясться, что слышит звяканье чашек. Кто-то спросил: "А Лелак не хочет?" "Нет, - услышал он голос Буасси.- Видишь, он спит". - Тетушка твоя спит, - пробурчал Лелак и приподнялся. . На другом столе стояла- большая кофеварка на восемь персон. - Кто из вас сдурел? - Я пожаловался своей подруге, что-кофе из термоса невкусный. И вот, пожалуйте! - Тогда она сказала: вари сам! - Нет. Она купила мне кофеварку, - оскорбленно ответил Буасси. Он всегда гордился тем, как женщины его обслуживают. - Один черт, - проворчал Альбер. Все равно как если бы кто-то вместо вежливой просьбы вылизать ему зад, просто- напросто спустил бы штаны. Сахара нет? - Нет. И знаешь что? Сделай одолжение - вылижи мне!.. . Лелак налил себе кофе в стоящую рядом с кофеваркой чашку с цветочками. Покопался в столе, потом сообразил, ято Буасси не солгал, сахара в самом деле нет. Остальные смотрели на него с интересом, он не знал, любуются ли они его распухшей физиономией или надеются, что он найдет где-нибудь сахар. На левой щеке его красовался синяк размером с пятифранковик, края его видимо приобрели лиловый оттенок. Болеть не болело, разве что если дотронешься. Ему и в голову никогда не приходило, как часто он хватается за лицо. Менее бросающейся в глаза, но более болезненной была рана на губе. Губа треснула, а сегодня еще и раздулась слева, сделалась, как у негра, а справа осталась такой, какой была, раньше, - решительной прямой чертой. Дотронуться до нее языком больно так же, как есть, пить или даже просто думать о ней. - Пошли, - сказал он и взял чашку. - У шефа есть сахарин. У руководителя отдела по расследованию убийств комиссара Корентэна был сахарин, Комиссар, высокий стройный мужчина, форму свою желал сохранить и после пятидесяти лет. Он играл в теннис, ел мало хлеба и употреблял вместо сахара сахарин. Альбер не понимал, почему шеф не толстеет. Он по опыту знал, что чем больше соблюдаешь диету от ожирения, тем скорее толстеешь. У Корентэна был сахарин, и он явно неохотно им делился. Комиссар был в плохом настроении. Когда они промаршировали в его кабинет, держа в руках чашки с кофе, он так оглядел их, словно они были преступниками, которых следует допросить. Он казался невыспавшимся, под глазами у него были круги, в двух местах красовались порезы От бритвы. Альбер не- понимал, что случилось. Всем было известно, что шеф употребляет электрическую бритву. Он решил немного развеселить начальство. - У нас в регистратуре есть славненькая блондиноч-ка, начал он. -Она стажер^ знаете, такая с заячьими зубками. Так вот, она тоже приехала из отпуска на неделю раньше. Я встретился сегодня с ней в коридоре. - Он сделал глоток и зашипел от боли - раненая губа отреагировала на горячий кофе. Лишь после этого ему почудилась странной наступившая неловкая тишина. - Только потому, что... - пробормотал он и смолк. Какой идиот! Ведь ему же еще в прошлый раз бросилось в глаза, что Корен- тэн стал носить бодее яркие галстуки и сменил туалетную воду. - Где тебя побили? - спросил комиссар. - В театре. Ему тоже нравилась блондиночка с заячьими зубками, и он слегка завидовал Корентэну. Хот