Пьер Сувестр, Марсель Аллен. Месть Фантомаса -----------------------------------------------------------------:) П.Сувестр, М.Аллен. "Месть Фантомаса" Книга: П.Сувестр, М.Аллен. "Жюв против Фантомаса. Месть Фантомаса" Перевод с французского С.Семеницкого и О.Хохлова Издательство ЦЭИНДС, Минск, 1991 OCR & SpellCheck: Zmiy (zpdd@chat.ru), 14 сентября 2001 -----------------------------------------------------------------:) Центр экономической инициативы научного и делового сотрудничества ЦЭИНДС, Минск, 1991 Перевод с французского С.Семеницкого, О.Хохлова Художник Л.А.Вареца Для среднего и старшего школьного возраста В романах известных авторов французского детектива "Жюв против Фантомаса" и "Месть Фантомаса" живо и увлекательно рассказывается о полной приключений борьбе знаменитого инспектора полиции Жюва и журналиста Фандора против грозного, коварного и загадочного бандита Фантомаса. Глава I. Трагедия на улице Норвен В понедельник, 4 апреля 19... года, вечерняя газета "Капиталь" поместила на первой странице следующую статью: "Сегодня утром в районе Монмартра произошла трагедия, причины которой пока что заставляют всех теряться в догадках. Баронесса де Вибре, хорошо известная в парижском обществе и в среде художников, благородной покровительницей которых она являлась, была найдена мертвой в мастерской художника-керамиста Жака Доллона. В момент, когда было обнаружено преступление, сам художник лежал рядом, вероятно, сраженный сильной дозой снотворного. Мы намеренно говорим "преступление", так как уже первые медицинские заключения позволяют предполагать, что смерть баронессы де Вибре наступила в результате действия какого-то сильного токсичного вещества. Художник Жак Доллон, которого вывел из бесчувственного состояния известный доктор Меран, был подвергнут короткому допросу комиссаром полиции. Показания художника были в такой степени подозрительными, что представитель власти тут же приказал заключить его под стражу. Со стороны Сыскной полиции наблюдается абсолютное молчание по поводу этого странного дела. Вместе с тем личное расследование, предпринятое нами, позволило пролить немного света на то, что уже отныне получило название: "Трагедия на улице Норвен". Обнаружение преступления Сегодня около семи часов утра госпожа Бежю, домработница, которая служит у художника Жака Доллона, проживающего вместе со своей сестрой, мадемуазель Элизабет Доллон, в коттедже No 6 квартала улицы Норвен, занималась своими обычными делами на первом этаже дома. Она находилась в доме уже полчаса с того времени, как пришла на службу, и не заметила ничего необычного. Удивленная, однако, отсутствием каких-либо звуков с верхнего этажа, где проживал художник, имеющий привычку вставать очень рано, госпожа Бежю решила подняться наверх, чтобы разбудить хозяина, который наверняка был бы недоволен, если бы встал слишком поздно. В мастерской художника был страшнейший беспорядок. Сдвинутая, местами даже опрокинутая мебель свидетельствовала о том, что здесь случилось что-то невероятное. Посреди комнаты, прямо на полу, неподвижно лежала особа, которую госпожа Бежю отлично звала, поскольку видела ее не один раз в доме своего хозяина: г-жа баронесса де Вибре. Недалеко от нее, вдавленный в большое широкое кресло, также неподвижно лежал г-н Жак Доллон, не подававший никаких признаков жизни. Внезапная смерть, самоубийство, преступление - допустимы были все варианты. Коттедж No 6 В самом конце Монмартра, сразу за знаменитым рестораном "Мулен де ля Галетт", между улицей Жирардон и площадью Тертр, находится улица Норвен, проходящая также рядом с площадью Жана-Батиста Клемана. В этом месте монмартрского холма улица претерпевает довольно резкий подъем и спуск, поэтому очертания ее смахивают на профиль спины осла. Первая часть улицы Норвен, если можно так выразиться, необитаема, слева от нее находится холмистый пустырь, где старые жители Монмартра когда-то могли видеть некоторые из тех строений, которые в то время с помпезной иронией называли: Лесные замки. Квартал улицы Норвен расположен под номером 47. Его отделяет от улицы металлическая решетка; рядом находится привратницкая. Что же касается самого квартала, то он состоит из ряда небольших коттеджей, разделенных маленьким покрашенным деревянным забором, обвитым растениями. Вокруг домов растут большие красивые деревья, и поэтому коттеджи хотя и стоят близко друг к другу, из-за густой зелени кажутся затерянными где-то в нетронутом уголке природы. В конце улицы, разделяющей коттеджи, находится что-то вроде смотровой площадки, с которой открывается великолепный вид на равнину Сен-Дени. Слева сады на всем протяжении квартала отделены высокой кирпичной стеной, за которой начинается уже упоминавшийся нами пустырь, простирающийся до улицы Жирардон. Коттедж No 6, удаленный больше, чем остальные, из-за того, что отступает немного вглубь и книзу от склона холма, представляет собой довольно скромный двухэтажный домик, на втором этаже которого находится мастерская художника. Коттедж три года назад снял художник-керамист Жак Доллон, в то время учившийся в Школе изящных искусств. С тех пор в доме постоянно проживал этот жилец со своей сестрой, м-ль Элизабет Доллон, которая вела хозяйство своего брата. В последние две недели Жак Доллон жил один; его сестра, недавно оправившись от довольно продолжительной болезни, уехала в Швейцарию, чтобы немного восстановить силы. По словам домработницы, которая была в курсе всего, чем занимались ее хозяева, девушка должна была вернуться в самое ближайшее время. Ее возвращения ждали сегодня либо завтра. Молодые люди за время своего проживания в этом квартале заслужили только самые добрые слова со стороны соседей. Художника знали как человека трудолюбивого и аккуратного; впрочем, он был не лишен таланта, и в прошлом году на выставке в Салоне ему была присуждена медаль второй степени. Очень часто Доллоны принимали г-жу баронессу де Вибре, автомобиль которой не раз замечали в этих отдаленных и немноголюдных кварталах. Осмотр места происшествия Дело сразу стало обрастать слухами. Злые языки уже строили самые безумные предположения, когда у входа в квартал появился г-н Аграм, известный комиссар полиции района Клинянкур. В сопровождении своего секретаря он быстро прошел к коттеджу No 6, отдав распоряжение двум полицейским никого, кроме врача, за которым он уже послал своих людей, не пропускать в дом. Он попросил привратника находиться рядом, в саду дома, чтобы тот был под рукой в случае необходимости, и поднялся на второй этаж дома вместе с домработницей, г-жой Бежю. Прошло около двадцати минут с тех пор, как перед г-жой Бежю впервые предстало тягостное зрелище. Когда она вновь поднялась в мастерскую художника в сопровождении комиссара полиции, все оставалось в том же виде. Г-жа де Вибре, ужасно бледная, с закрытыми глазами и посиневшими губами, по-прежнему неподвижно лежала на полу. Холодное, сведенное в судороге тело свидетельствовало о том, что смерть баронессы без сомнения наступила уже давно. Жак Доллон, свернувшись калачиком, также неподвижно лежал в кресле. Войдя в комнату, комиссар полиции заметил на полу длинные полосы, которые могли остаться от тяжелой мебели, передвигаемой по натертому паркету. Горло сжал едкий запах каких-то лекарств; г-жа Бежю невольно протянула руку, чтобы открыть окно, но комиссар помешал ей сделать это. - Секунду, мадам, - сказал он, - оставим все как было. Быстро окинув комнату взглядом и заметив царивший в ней беспорядок, комиссар спросил у домработницы: - Это обычный для вашего хозяина беспорядок? - Нет, что вы, господин комиссар! - ответила добрая женщина. - Г-н Доллон и его сестра - очень аккуратные молодые люди. - Г-н Доллон часто принимает гостей? - Очень редко, господин комиссар, иногда соседи заходят к нему, и потом, также эта бедная дама... Жак Доллон жив... Разговор прервало прибытие доктора Мерана, врача из "Общественной Благотворительности". Комиссар полиции указал ему на двух неподвижно лежащих особ. Одного взгляда было достаточно опытному медику, чтобы констатировать смерть баронессы де Вибре, наступившую уже довольно давно: мышцы были жесткими, тело остыло. На руках, на горле несчастной виднелись очертания зеленоватых пятен. Подойдя к Жаку Доллону, доктор стал более внимательно рассматривать тело. - Вы не могли бы помочь мне перенести его на кровать или на стол? - обратился он к комиссару. - Мне кажется, что он еще жив. - В комнату рядом, - быстро подсказала г-жа Бежю. - О боже! Только бы бедный юноша остался жив... Что же с ним случилось? Вы думаете, он будет жить? - Воздуху, - попросил доктор, - побольше воздуху! Откройте все окна, мне кажется, перед нами случай почти полной асфиксии, но энергичное искусственное дыхание поможет привести его в сознание. Пока г-жа Бежю, пошатываясь от волнения, выполняла распоряжения доктора, комиссар следил за тем, чтобы все предметы в квартире оставались на своих местах. Врач продолжал заниматься Жаком Доллоном, а представитель власти вышел на лестницу, стараясь обнаружить какой-либо признак, какую-нибудь деталь, которая могла бы пролить свет на случившуюся трагедию. Внезапно его окликнул доктор: - Он жив! Он жив! Принесите стакан воды. Жак Доллон действительно понемногу приходил в себя. Медленно, с трудом, словно пробуждаясь после долгого глубокого сна, морща лицо, будто при воспоминании о каком-то ужасном кошмаре, молодой человек потягивался на постели, шевеля руками, ногами и стараясь открыть глаза. Заметив вдруг свою домработницу, Жак Доллон, невольно пробормотал: - Мадам Бежю, я... Не успев закончить, он вновь погрузился в бесчувственное состояние. - Он умер? - тревожно спросил комиссар. Врач улыбнулся: - Успокойтесь, месье, совсем наоборот, он жив, просто ему мучительно трудно проснуться. Этот человек наверняка находится под действием очень сильного наркотика, влияние которого ощущается до сих пор; но через несколько минут он придет в себя. Опытный врач не ошибся. Предприняв наконец неимоверное усилие, чтобы проснуться, Жак Доллон поднялся и, испуганно озираясь на окружавших его людей, закричал: - Кто вы такие? Что вам от меня надо? Ах, это бандиты, бандиты! Тут вмешался врач: - Не бойтесь, месье, я доктор, меня вызвали к вам. Постарайтесь прийти в себя и вспомнить, что с вами произошло? Жак Доллон провел рукой по лбу, сжав виски, словно он страдал сильной головной болью. - Боже, какая у меня тяжелая голова, - произнес он. - Что со мной произошло? Право, не знаю... Я стараюсь припомнить... Постойте... Да, это так... Комиссар полиции по знаку врача присел у изголовья кровати, за молодым человеком, который, находясь к нему спиной, не мог его видеть. Доктор, продолжая слушать пульс больного, по-отечески попросил того объяснить, что случилось. Жак Доллон после минутной паузы продолжил: - Да... Я сидел вчера вечером в своем кресле и читал. Было уже довольно поздно, вчера я много работал и очень устал... Вдруг передо мною возникли люди в масках, одетые в длинные темные одежды. Они набросились на меня. Я не успел сделать малейшего движения, как был скручен, а в рот мне был заткнут кляп. Тут же я почувствовал, как что-то острое впилось мне в ногу... может быть, нож... Затем на меня накатилась сонливость, и я погрузился в глубокий сон, перед моими глазами проходили самые странные видения. Я быстро потерял сознание. Я пытался пошевелиться, закричать, но тщетно, у меня не было никаких сил... и вот! - Это все? - спросил врач. - Все, - ответил, подумав секунду, Жак Доллон. Теперь молодой человек проснулся окончательно. Он попробовал пошевелиться, но это ему принесло страдания. - Мне больно, - прошептал он, показывая рукой на левое бедро. - Сейчас посмотрим, - отозвался врач. Когда он наклонился, чтобы осмотреть больного, из мастерской раздался голос: - Месье! Это секретарь звал комиссара. Полицейский, покинув место у изголовья кровати, вышел из спальни в мастерскую. - Господин комиссар, - сказал служащий, - я только что нашел эту бумагу под креслом, в котором находился г-н Доллон, не желаете ли с ней ознакомиться? Комиссар схватил бумагу, это было письмо, содержание которого было следующим: "Уважаемая госпожа! Если Вас не затруднит в один из ближайших вечеров подняться на холм Монмартра, приезжайте взглянуть на образцы из керамики, которые я готовлю для Салона; Вы будете для нас дорогим гостем и доставите нам огромное удовольствие своим визитом. Я говорю "мы", так как получил радостное известие от Элизабет, которая вот-вот должна вернуться в Париж: она, возможно, будет здесь к Вашему приезду. С уважением, преданный Вам Жак Доллон" Нахмурив брови, комиссар вернул письмо своему секретарю. - Обязательно сохраните это, - попросил он. Затем он вернулся в спальню, где врач продолжал беседовать с пациентом. Доктор сообщил комиссару: - Г-н Доллон только что спросил меня, кто вы такой; я посчитал своим долгом не скрывать от него правду, господин комиссар. - Ах, месье! - перебил доктора Жак Доллон. - Я надеюсь, вы сможете помочь мне узнать, что же случилось в моем доме. - Вы нам только что об этом рассказали... Но, может быть, вы еще что-нибудь вспомните? Например, навещал ли кто-нибудь вас до того, как на вас напали люди в масках? - Да нет, месье, никто. Врач, в свою очередь, сказал: - Боль в ноге, на которую жаловался г-н Доллон, не вызывает никаких опасений. На ноге я обнаружил лишь небольшой след от царапины иглой или булавкой. Маленькая припухлость вверху ранки позволяет нам предположить, что речь здесь идет о внутримышечном уколе, сделанном, впрочем, очень неловко, я бы сказал, человеком, мало сведущим в подобного рода делах. Это странно. Представитель власти, глядя по-прежнему Жаку Доллону прямо в глаза, настойчиво переспросил: - Вы ничего не забыли рассказать нам из того, что произошло вчера в вашем доме? Вы действительно были одни вчера вечером? Вы никого не ждали вчера? Вы уверены, что вас никто не навещал? Может быть, вы приглашали кого-нибудь?.. Комиссар полиции провел художника в его мастерскую. Едва Жак Доллон переступил порог комнаты, как в ужасе отпрянул. Его тело била нервная дрожь, черты лица исказились, губы начали мелко дрожать. - Баронесса де Вибре? Это невозможно! Комиссар полиции пристально вглядывался в лицо молодого человека. - Совершенно верно, месье, это г-жа баронесса де Вибре, мертвая... скорее всего, убитая. Как вы это объясните? - Но я не знаю, я ничего не понимаю! Комиссар торжествующе продолжал: - Вы, однако, послали ей приглашение посетить вашу мастерскую в один из ближайших дней. Вы хотели показать ей свои изделия из керамики? - Да, - признался художник, абсолютно оглушенный представшим перед ним зрелищем, - но я не знал... я не знал... Одно мгновение казалось, что он упадет в обморок; врач усадил Доллона в кресло, где совсем недавно тот был найден неподвижно лежащим г-жой Бежю. Пока молодой художник приходил в чувство, комиссар полиции, продолжая обыск, открыл небольшой шкаф, в котором нашел несколько пузырьков с ядовитыми порошками. Он незаметно шепнул врачу: - Вы утверждали, доктор, что смерть этой женщины наступила в результате отравления? - Это действительно не исключено, господин комиссар. Арест Отойдя от доктора, комиссар приблизился к художнику и небрежно спросил у него: - Не используете ли вы, месье, для вашей работы различные яды, которые про запас храните вот здесь? - Да, это так, - потухшим голосом признался Жак Доллон, - но эти яды применяются крайне редко, последний раз я их использовал очень давно. - Хорошо, месье. В этот момент комиссар попросил выйти г-жу Бежю, которая присутствовала при начале этой странной беседы, чтобы передать приказ полицейским отодвинуть толпу подальше от дома. Вскоре к двери коттеджа No 6 подъехал фиакр. В сопровождении двух полицейских Жак Доллон поднялся в карету. Слух о его аресте быстро распространился в округе. На этот раз слух оказался верным. Наше расследование Из собранных нами сведений вытекает, что причины, определившие арест художника Доллона, остаются неясными. Мы посчитали своим долгом прояснить ситуацию и с помощью ряда компетентных источников, пожелавших остаться анонимными, смогли сформулировать два возможных объяснения мотивов преступления. Два факта выглядят подозрительными. Во-первых, это укол, след от которого был обнаружен на левой ноге г-на Жака Доллона. Как известно, снотворное может не только приниматься в жидком виде или в виде таблеток, но и вводиться с помощью внутримышечных инъекций. По свидетельству врачей, снотворное, введенное в тело человека с помощью медицинского шприца, действует очень быстро и эффективно. Отныне есть основания предполагать, что г-н Жак Доллон был усыплен именно подобным образом. Разумеется, сначала поверили в версию художника, а именно, в то, что он был схвачен бандитами и усыплен, но затем, при размышлении, стало очевидно, что подобное объяснение не может быть воспринято всерьез. Грабители не усыпляют своих жертв, они их убивают. Кроме того, из дома г-на Доллона ничего не пропало, следовательно, мотивом преступления было не ограбление. Более того, г-н Доллон заявил, что он был дома один, в то время как в действительности в мастерской находилась г-жа баронесса де Вибре, приехавшая по приглашению самого художника. Г-жа баронесса де Вибре, очень богатая, интересовалась, как известно, судьбой молодого человека и его сестры. Кстати, мы не можем не напомнить нашим читателям, что фамилии этих персонажей - Доллон, Вибре, - замешанных в трагедии на улице Норвен, уже встречались в хронике происшествий. Наверное, многие помнят об убийстве г-жи маркизы де Лангрюн, тайна которого до сих пор не раскрыта. Странное совпадение, в самом деле, заставляющее думать, что несчастье преследует определенные семьи и определенных лиц! Г-жа баронесса де Вибре, которая сегодня ушла из жизни при таких трагических обстоятельствах, была близкой подругой маркизы де Лангрюн... Г-н Жак Доллон является сыном бывшего управляющего г-жи Лангрюн. Мы, разумеется, не собираемся связывать тем или иным образом трагедию на улице Норвен с давно случившейся историей, закончившейся казнью Герна, но мы не можем тем не менее обойти молчанием странное совпадение, которое окружает тайной одних и тех же лиц... Но вернемся к нашему рассказу. Г-н Жак Доллон, допрошенный комиссаром полиции, заявил, что он чрезвычайно редко пользовался ядами, закрытыми в небольшом шкафчике в его мастерской... Однако же во время обыска было установлено, что один из пузырьков, содержащих яд, был открыт незадолго до того, как произошло преступление, на паркете были обнаружены следы рассыпанного порошка. В настоящий момент проводится анализ данного порошка. Еще не известны результаты вскрытия тела несчастной жертвы преступления, но уже сейчас все позволяет считать, что существует прямая связь между этим ядом и неожиданной смертью баронессы де Вибре. Напрашивается явный вывод - и это, как мы считаем, будет официальной версией Сыскной полиции, - что по какой-то причине, которая пока остается неизвестной, но которую следствие обязательно установит, Жак Доллон отравил свою покровительницу, а затем, желая сбить с толку полицию (вероятно, он надеялся, что женщина успеет выйти из его дома до того, как у нее начнется предсмертная агония), он разыграл эту сцену. Врач, который оказал арестованному первую помощь, действительно заявляет, что этот неловко сделанный укол мог вполне быть выполнен самим Жаком Доллоном. Стоит запомнить и другое, очень важное наблюдение: никто не видел, как баронесса де Вибре входила вчера в дом г-на Жака Доллона, в то время как обычно она с большой помпой приезжала на своем автомобиле. Есть искушение предположить, что, возможно, отношения между художником и щедрой покровительницей талантов были более близкими, чем казались на первый взгляд. Новости последнего часа Мадемуазель Элизабет Доллон, которой Сыскной полицией была послана телеграмма с уведомлением, что с ее братом произошел несчастный случай, в свою очередь, телеграфировала из Лозанны о том, что она возвращается домой этой ночью. Несчастная девушка, вероятно, не знает о случившемся. Как нам стало известно, двое инспекторов Сыскной полиции тотчас же отправились на границу, где они встретят девушку и будут незаметно следить за ней до самого Парижа на случай, если, узнав по дороге о том, что случилось, она захочет сбежать или попытается покончить с собой". ...Статья была подписана: "Жером Фандор". Глава II. Две привязанности Томери За два дня до трагедии небольшой изящный особняк по авеню Анри-Мартен, в котором проживала баронесса де Вибре, имел праздничный вид. Этот факт не был удивительным для соседей, которые знали, что приветливая хозяйка этого уютного жилища, несмотря на возраст, который выдавала небольшая проседь, ведет очень светский образ жизни. Было семь часов вечера, когда баронесса де Вибре, закончив туалет, перешла из спальни в находящуюся рядом небольшую гостиную. Она пересекла комнату, ступая по пушистым коврам, устилавшим пол и заглушающим звук ее шагов, подошла к камину и нажала на кнопку звонка. Несколько секунд спустя в комнате появился важный и солидный дворецкий: - Госпожа баронесса изволили позвонить? Баронесса де Вибре, вглядываясь в зеркало, слегка повернула голову. - Да, Антуан, - ответила она, - я хотела бы знать, приходил ли кто-либо сегодня пополудни? Слуга посчитал нужным уточнить: - К госпоже баронессе? - Разумеется, - быстро ответила она слегка нетерпеливым голосом, - я хочу знать, спрашивал ли кто-нибудь меня сегодня? - Нет, госпожа баронесса. - Мне не звонили из банка Барбе-Нантей? - Нет, госпожа баронесса... Госпожа де Вибре подавила огорчение. - Хорошо. Вы накроете ужин, как только прибудут гости, я думаю, самое позднее в половине восьмого... Отдав распоряжение, баронесса де Вибре покинула гостиную и, пройдя через большую стеклянную галерею, которая обрамляла лестницу, вошла в столовую. На столе уже давно ждали приборы на троих человек. Хозяйка дома поправила тарелки, затем подошла к буфету, где дворецкий забыл китайскую вазу с цветами. Слегка пожав плечами, баронесса перенесла вазу на мраморный столбик, находившийся в конце комнаты, место, где она обычно стояла. "Я хорошо сделала, - подумала она, - что пришла взглянуть сюда; этот Антуан - добрый малый, но иногда бывает таким бестолковым". Г-жа де Вибре на секунду остановилась: на фаянсе изящной рукой художника были выведены очертания старой гравюры. Художник поразительным образом сумел сохранить в изображении, родившемся в голове живописца восемнадцатого века, теплоту ярких тонов и серый фон картины. - Этот юный Жак, - прошептала баронесса, - какой талант! Размышления баронессы были нарушены появлением слуги, который вот уже несколько минут ее искал и наконец нашел в столовой. - Госпожа баронесса, десять минут назад пришел г-н Томери, он ждет госпожу баронессу в малой гостиной. - Хорошо, я иду. Баронесса де Вибре вновь прошла через галерею и вышла к гостю, приветствуя его с порога двери самой благосклонной улыбкой. Приглашенный, которого объявил Антуан под именем Томери, резко вскочил со стула и бросился навстречу хозяйке дома. - Моя дорогая Матильда, - сказал он, разглядывая ее с восторгом и восхищением, - вы определенно очаровательная женщина! - Как ваши дела, Норбер?.. Как ваши боли? Право, вам следует быть осторожным. Они устроились на низком диванчике и, как старые приятели, принялись рассказывать о своих горестях. Слушая жалобы Томери, баронесса де Вибре не могла не восхищаться поразительной мощью и великолепным здоровым видом, который опровергал речи ее старого друга. Пятидесяти пяти лет от роду, г-н Норбер Томери, казалось, действительно находится в полном расцвете сил, а раннее появление лысины компенсировалось выразительным взглядом черных блестящих глаз и усами, большими, широкими, возможно слегка подкрашенными, которые придавали ему вид отставного офицера. В действительности же г-н Норбер Томери не имел никакого отношения к армии, за исключением короткого периода его юности, когда он отправился служить добровольцем. Он был последним представителем большой семьи Томери, в которой с незапамятных времен от отца к сыну передавалось искусство переработки сахара. Воспитанный в среде промышленников и деловых людей, сам очень активный и предприимчивый, привыкший вести переговоры со своими партнерами по-американски, быстро и по-деловому, Томери уже в первые годы своего управления сахарными заводами значительно увеличил и без того огромное состояние, завещанное ему отцом. Очень красивый, к тому же и сказочно богатый мужчина, он пережил не одно любовное приключение: этот закоренелый холостяк пользовался, несмотря на то, что его возраст уже перевалил за полвека, репутацией отъявленного Дон Жуана. Злые языки одно время намекали на существовавшую связь между ним и баронессой де Вибре - и на этот раз они не ошибались. Впрочем, их тайные отношения сопровождались самым корректным поведением. Они всегда старались быть тактичными по отношению друг к другу и заботились о соблюдении приличий. Затем, с возрастом, пришла усталость, как с одной, так и с другой стороны, особенно со стороны Томери, который, непостоянный, как многие представители сильного пола, отправился завоевывать новые женские сердца, а его страсть к баронессе де Вибре постепенно и незаметно превратилась в сильную и нежную, почти братскую дружбу, в то время как баронесса в глубине своего сердца хранила, наверное, более глубокое и более сильное чувство. - Но почему, - спросил Томери, прервав разговоры о своем ревматизме, - я не вижу на ваших губах, мой дорогой друг, той прекрасной улыбки, которая придает вам такую прелесть? Баронесса де Вибре, посмотрев своими прекрасными глазами в глаза Томери, грустно улыбнулась: - Боже мой, нельзя же вечно улыбаться. - У вас, наверное, какие-то неприятности? - И да, и нет. Все то же самое, я не собираюсь от вас, моего старого друга, скрывать что-либо: опять дыра в финансах... Но не беда, деньги - дело наживное. Томери покачал головой: - Признаюсь, я ожидал этого, бедная моя Матильда, вы никогда не станете благоразумной! Баронесса сделала недовольную гримасу: - Вы хорошо знаете, что я веду себя благоразумно... Просто бывают такие моменты, когда испытываешь финансовые затруднения! Вчера я направила письмо своим банкирам с просьбой прислать мне пятьдесят тысяч франков, но до сих пор я не получила от них никаких вестей... - Это не имеет большого значения, в банке Барбе-Нантей вы всегда получите кредит... - О, - воскликнула баронесса де Вибре, - я на этот счет не испытываю никаких опасений, но просто обычно они тут же присылают требуемую сумму, в то время как сегодня никто не явился из банка... - Матильда, - нежно пожурил ее Томери, - вы, должно быть, провернули очередную неудачную сделку, раз вам так срочно понадобилась кругленькая сумма! Держу пари, что вы опять купили одну из этих медных шахт на Урале? - Я думала, что их акции поднимутся, - извиняющимся тоном ответила баронесса, опустив глаза, словно уличенная в чем-то дурном девица из пансиона. Томери, который в это время поднялся и расхаживал вдоль и поперек гостиной, остановился напротив нее: - Прошу вас, когда вы будете еще раз заключать подобного рода сделки, советуйтесь со сведущими компетентными людьми. Банк Барбе-Нантей всегда даст вам полезные советы; я сам, вы это знаете... - Бог с ними, с деньгами, это не имеет никакого значения, - перебила баронесса де Вибре, не очень желая выслушивать предостережения своего очень мудрого друга, - чего вы хотите? Это последнее развлечение, которое у меня осталось! Я люблю игру, которая заставляет переживать, волноваться... Это единственное удовольствие, которое осталось для старой женщины... Томери хотел возразить и продолжить свои наставления, но тут баронесса де Вибре неожиданно заявила, бросив вопросительный взгляд на стенные часы, висевшие рядом с камином: - Я сегодня заставлю вас немного подождать с ужином. И с оттенком хитрости в голосе произнесла, глядя прямо в глаза Томери, чтобы увидеть его реакцию: - Но вы будете награждены за ваше ожидание, я пригласила сегодня к ужину Соню Данидофф. Томери не успел ответить, как двери гостиной распахнулись. Ослепительная красавица княгиня Соня Данидофф входила в комнату, шурша юбкой, под которой угадывались дерзкие прелести великолепного создания природы. - Приношу мои извинения, дорогая баронесса, - воскликнула она, - что приехала так поздно, но улицы Парижа так забиты... - И я живу так далеко, - добавила баронесса де Вибре. - Вы живете в чудесном квартале, - поправила ее княгиня, будучи настоящей светской дамой. Тут она наконец заметила гостя баронессы. - Томери! Вы! - произнесла она, слегка напуская на себя равнодушный вид. - И вы здесь! Изящным и благородным жестом княгиня протянула для поцелуя руку богатому сахарозаводчику. Двери гостиной вновь широко распахнулись. Антуан с серьезным и чопорным видом объявил: - Госпожа баронесса, кушать подано!.. - Нет, нет, - воскликнула баронесса, отказываясь от руки, протянутой ей своим старым другом, - ведите княгиню, мой дорогой, а я буду следовать за вами... одна. Томери покорился. Он шагал, высокий, сильный и широкоплечий, рядом с ним фигура Сони Данидофф казалась особенно хрупкой, гибкой, тонкой и нежной. Подавив глубокий вздох, баронесса не могла не подумать, глядя на них, хотя сердце ее немного сжималось от боли: "Какой прекрасной парой они могли бы быть... Какой прекрасной парой они будут!" Ужин затянулся, лишь около десяти гости баронессы де Вибре покинули столовую, чтобы пройти в гостиную. Томери разрешили выкурить сигару, не удаляясь от дам, впрочем, княгиня согласилась выкурить одну сигарету восточного табака, а баронесса де Вибре, чтобы не остаться в долгу, позволила себе налить рюмку ликера. После ужина, сопровождавшегося изысканными винами, разговор оживился и баронессе удалось, не подавая виду, что она к этому стремится, разговорить собеседников. Она поняла, что зарождается серьезная связь, с каждым днем сближающая Томери с княгиней Данидофф, молодой, красивой и богатой вдовой. Связь наверняка не такая, как другие, поскольку княгиня была, по-видимому, не из тех, кого покидают, не оставляя никаких гарантий. Это был флирт великосветской дамы, одновременно и серьезной и кокетливой, для которой перспектива выйти замуж за богача-миллионера не казалась непривлекательной. Разумеется, о чем-либо определенном говорить было еще рано, но не Томери ли робко упомянул о том, что он намеревается вскоре устроить большой бал и тем самым якобы отметить завершение строительства нового особняка, который он приказал выстроить в парке Монсо... И потом, он с таким мучительным ожиданием высказал мысль о том, что он хочет найти себе партнершу для того, чтобы вести котильон... так как Томери считал абсолютно необходимым вести котильон! Тогда баронесса де Вибре высказала предположение, что помочь ему выступить в этой важной роли лучше всех сможет княгиня Соня Данидофф... Княгиня и Томери захлопали в ладоши... и тут же приняли предложение. Баронесса сделала для себя вывод: "Да, это становится очевидным, женитьба Томери - лишь вопрос времени..." Итак, следовало смириться с этой мыслью. Около половины двенадцатого Соня Данидофф выразила желание уехать домой. Томери, колеблясь, смотрел по очереди то на одну, то на другую женщину, не зная, что ему следует предпринять в сложившейся ситуации. Баронесса де Вибре была благодарна ему за терзавшие его сомнения, не позволяющие решиться на определенный шаг. Как женщина, навсегда распрощавшаяся со своей угасшей любовью, она решительным тоном, глядя Томери прямо в глаза, чтобы тот не заподозрил в ее словах никакой задней мысли, произнесла: - Мой дорогой, я думаю, вы не собираетесь позволить княгине уехать в одиночестве? Я надеюсь, она разрешит вам проводить себя домой? Сияющая от радости, княгиня крепко сжала руки баронессы де Вибре. - Вы добрый, добрый друг! - воскликнула она в порыве искренней любви. Затем, вопросительно заглянув баронессе в глаза, она взволнованно и не очень решительно произнесла: - Я хотела бы вас обнять. Вместо ответа баронесса де Вибре протянула руки, и обе женщины крепко обнялись. Когда шум мотора автомобиля, увозящего княгиню Соню и миллионера Томери, затих вдали, баронесса де Вибре вернулась в свою спальню; на ресницах у нее блестела маленькая теплая слезинка. Но она тут же справилась с волнением. В дверь тихонько постучали. - Войдите, - сказала она. Это был Антуан. - Прошу прощения, что побеспокоил госпожу баронессу, но сегодня до ужина госпожа баронесса, как мне казалось, с нетерпением ждала новостей... Поэтому я позволил себе принести госпоже баронессе последнюю почту... - Вы правильно поступили, Антуан... Г-жа де Вибре взяла с серебряного подноса, который протянул ей слуга, два лежавших там письма. - Можете идти. - Доброй ночи, госпожа баронесса... - Доброй ночи, Антуан. В тот момент, когда дворецкий подходил к двери, г-жа де Вибре вновь его окликнула: - Антуан, скажите горничной, пусть она меня не ждет: я разденусь сама... Баронесса де Вибре присела за письменный стол, чтобы прочитать свою почту. - Ах, это милый Жак Доллон! Я как раз сегодня думала о нем... Да, да, надо съездить к нему... Баронесса машинально положила записку художника-керамиста в свою сумочку, но тут же удивленно подняла брови, заметив на обратной стороне второго конверта инициалы Б. Н., которыми, как ей было известно, подписывали деловые бумаги ее банкиры господа Барбе и Нантей. Письмо было очень длинное и подробное, написанное правильным мелким убористым почерком. Сначала баронесса де Вибре читала письмо рассеянно, по-прежнему погруженная в мысли о Соне Данидофф и Томери, но вскоре чтение письма приковало все ее внимание. - Ах, боже мой! Ах, боже мой! - несколько раз пробормотала она приглушенным голосом. Уже давно все стихло в изящном особняке, стоящем на авеню Анри-Мартен... С улицы не доносилось никаких посторонних звуков, было тихо и пустынно, только темная ночь царствовала за окном... И когда стенные часы, висевшие в малой гостиной, пробили три часа, спальня баронессы де Вибре все еще была залита светом! С того момента, как баронесса прочла письмо от своих банкиров Барбе-Нантей, она ни на миг не покидала места за письменным столом. Баронесса беспрерывно писала... ...Вот что произошло за двое суток до непонятного происшествия, в результате которого несчастную женщину обнаружили мертвой в мастерской художника Жака Доллона. Глава III. Исчезнувший труп Около девяти часов утра журналисты "Капиталь", одной из крупных вечерних газет, собравшись в просторной комнате редакции, приступили к работе над своими газетными материалами. Вокруг царила привычная суета: то здесь, то там раздавался смех, завязывались горячие споры. Если бы посторонний оказался в этой "клетке для диких зверей", он, наверное, просто подумал бы, что попал на переменку в школе, где резвятся школьники, а не оказался перед знаменитостями французской прессы. Появление Жерома Фандора в редакционной комнате было встречено ироничным и одновременно дружеским гулом, сопровождавшимся веселыми шутками. Один из его товарищей крикнул: - Эй, репортер! Вы сегодня что-то поздно проснулись, оно и неудивительно, ведь вчера вечером вас встречали на Центральном рынке, где вы брали интервью у персонажа, точь-в-точь похожего на Золотой Шлем! Странные места вы находите для посещений! - Ну, знаешь! - подхватил другой. - Фандор просто решил отдохнуть от серьезных дел, накануне он брал интервью у посла Италии. Отличный получился репортаж! Особенно, когда подумаешь, что Фандор ничего не знает о том, что происходит по ту сторону Альп... Но молодой человек проходил вперед, быстро пожимая руки направо и налево и отмалчиваясь на профессиональные "шуточки" собратьев по перу. К тому же, как и всех, кто входил в этот час в редакционную комнату со своими материалами, Фандора заботило лишь одно: узнать, куда он сегодня отправится на охоту за новостями. Это определял ответственный секретарь редакции, решения которого, в свою очередь, зависели от текущих событий. Как раз в этот момент его и подозвал ответственный секретарь: - Фандор, подойдите на минуту, я тут занимаюсь версткой очередного номера. Что у вас сегодня есть для меня? - Не знаю. Кто освещает прибытие короля Испании? - Маре. Он только что туда отправился. У вас с собой последний бюллетень агентства Авас? - Вот он... - К сожалению, почти пустой, - заметил секретарь редакции, - вот это заставит покрутиться наших коллег из "Паризьен", которым не хватит заголовков. - Надо же, - усмехнулся Фандор, - как, вы не любите крупные заголовки? - Нет, я ничего не имею против них, но когда газета состоит только из них... Однако это не говорит мне, куда вас послать... Ах да, вы знаете, мне понравилась ваша заметка о деле с улицы Норвен. Вчера вечером мы всех обскакали с этой новостью... Нельзя ли что-нибудь выжать из этой истории? Между ними не было никакого романа?.. - Что вы хотите сказать? - Вы не можете вытащить на свет что-нибудь слегка скандальное о баронессе де Вибре, о Доллоне? В конце концов, неважно о ком! Так или иначе, это - единственное преступление дня, а рубрику надо поддерживать... Жером Фандор на секунду задумался. - Вы не хотите экскурс в прошлое? - Какое прошлое? - Ну, как же, вы не догадываетесь? - Нет. - Ах, дорогой мой, нам приходится не в первый раз упоминать на наших страницах эти фамилии... Ну-ка, вспомните о деле Герна... - А, эта драма, в которой была замешана одна великосветская дама... Как ее, леди... леди Белтам? - Совершенно верно... Вы же знаете, что Доллоны, Жак и Элизабет, - дети старого управляющего Доллона, погибшего при весьма странных и загадочных обстоятельствах, когда он ехал на поезде в Париж, чтобы дать свидетельские показания на процессе по делу Герна?.. - Да, правильно, - сказал ответственный секретарь, - Доллон-отец служил управляющим у маркизы де Лангрюн... пожилой женщины, убитой в своей спальне, не так ли? - Да, но после смерти своей хозяйки он поступил на службу к баронессе де Вибре, баронессе, убитой вчера... - Ну и ну, не везет же этим людям... Но послушайте, Фандор, я тут думаю... Сначала отец, потом сын... Если молодой Доллон убил баронессу де Вибре, то не кажется ли вам, что его отец мог быть убийцей маркизы де Лангрюн? Жером, внезапно посерьезнев, покачал головой. - Нет, старина, вчерашнее убийство - довольно заурядное преступление, за которым не скрывается никаких тайн. Убийство маркизы де Лангрюн, напротив, вогнало в пот всю французскую полицию... - Которая, однако, ничего не нашла? - Ошибаетесь! Вспомните! О, для вас эти дела уже давно канули в Лету, но я вижу их перед глазами, словно они имели место не несколько лет назад, а только вчера... Дело Герна было одним из первых дел, которые я расследовал с Жювом... Именно благодаря тем приключениям я и попал в газету "Капиталь"... - И вы чертовски гордились, а, Фандор? Бог мой, вы нам все уши прожужжали о вашем Жюве и об этом таинственном, необычном, всегда ускользающем из рук полиции бандите, способном на самые страшные жестокости и самые безумные хитрости... об этом Фантомасе!.. - Дорогой мой, - сказал Фандор, - не смейтесь над Фантомасом... Конечно, в обществе принято считать, что Фантомас был чистой воды выдумкой, моей и Жюва, что Фантомас никогда не существовал... Но это лишь потому, что никто так и не сумел установить личность этого чудовищного и одновременно гениального человека, никто не смог надеть на него наручники... Вы знаете, Жюв заплатил своей жизнью за безуспешное преследование Фантомаса... - Смерть этого знаменитого сыщика была просто кошмарной! - Нет, вы ошибаетесь. Жюв погиб на поле брани. В гот миг, когда после ужасно трудного и опасного расследования - это было уже не дело Герна-Фантомаса, а дело с бульвара Инкерман в Нейи, - Фантомас был загнан в тупик, Жюв хорошо понимал, что он рискует своей жизнью, заходя в особняк, где спрятался бандит... Последнему удалось взорвать дом и похоронить Жюва под его обломками. Фантомас оказался сильнее, но Жюв, на мой взгляд, получил самую красивую смерть, которую он мог бы себе пожелать... Смерть среди сражения, благородная смерть... - Благородная? В чем? - Мой дорогой, - четко выделяя слова, произнес Фандор, - для всех честных умов смерть Жюва, как ничто другое, явилась доказательством того, что Фантомас существовал... Более того, она заставила Фантомаса исчезнуть и тем самым вернула обществу мир и покой... Жюв заплатил жизнью за свою окончательную победу, поскольку он обезвредил Фантомаса... - Но сейчас об этом уже никто не говорит, хотя стоит только глянуть на вашу улыбку, Фандор, а?.. И секретарь редакции шутливо погрозил пальцем своему коллеге: - Держу пари, что вы по-прежнему верите в Фантомаса... и что однажды вы напишете нам прекрасную статью, где объявите о его новом преступлении... Жером Фандор уже давно понял тщетность своих попыток убедить тех, кто не следил за уголовной хроникой последних лет, в существовании Фантомаса. Он знал, что тот существует, но Жюв умер, и никто другой не мог узнать правды. Поэтому Жером Фандор уклонился от ответа. - Все это, дружище, - после небольшой паузы начал он, - не говорит нам, чем мы заполним сегодняшний номер... В отличие от дел, связанных с Фантомасом, которые были действительно ужасными и захватывающими, вчерашнее убийство, я повторяю вам, абсолютно не похоже на них. Из него получится еще несколько строчек, не больше. - Значит, нельзя найти ничего компрометирующего в убийстве баронессы де Вибре? - Я думаю, нет: еще раз говорю вам, - это совершенно банальная история. Пожилая женщина покровительствует молодому художнику, любовницей которого она является или нет - это неважно, - и все заканчивается тем, что этот малый отправляет ее на тот свет, как только узнает, что он фигурирует в ее завещании. - Ах, так! Ну, ладно, в таком случае вам лучше подготовить материал об артезианском колодце. Вы уже читали об этом, а? Авас сообщает, что церемония открытия состоится в три часа. Сходите туда, там соберется немало "шишек"! Жером Фандор кивнул головой. - Договорились. Какой объем? - Ну, я вас поставлю на вторую страницу, можете сделать довольно большую статью, на полторы полосы, согласны? Фандор пожал плечами: - О, я всегда согласен... Если вы хотите, я дам вам свой материал через полчаса, а фамилии я поставлю вечером. - Отлично, мы выиграем время, но в таком случае без особых подробностей, пожалуйста. - Не волнуйтесь, дружище. Вы же знаете, что я специалист по статьям, опережающим события. Репортер пошел к своему рабочему столу и тотчас же принялся набрасывать изложение событий "лицом, присутствовавшим на церемонии". Он уже исписал несколько листов и с удовольствием думал о том, что такими темпами он закончит статью до обеда и у него будет свободен весь остаток рабочего дня, когда его окликнул мальчишка-рассыльный: - Господин Фандор, вас спрашивают по телефону. Фандор, как и все журналисты, имел привычку в подобном случае девять раз из десяти просить отвечать, что его нет в редакции. Однако на этот раз его что-то удержало и он ответил: - Хорошо, я иду. Он подошел к телефонной кабине и снял трубку: - Алло! Да, это я, Фандор! А, привет, старина, как дела?.. Есть что-то новое? Алло! Неужели? Нет, не может быть?.. Правда? В таком случае... Да, обхохочешься, представив, как у них вытянулись физиономии!.. Да, ты прав, дурная шутка... Ладно, до скорого, договорились... Быстро выбежав из кабины, Фандор вновь подошел к ответственному секретарю: - Представьте, старина, неожиданно свалилась одна новость. Мне нужно заскочить во Дворец Правосудия. Я больше вам не нужен сегодня утром? - Нет. Поезжайте. Что там стряслось? - О, ничего сенсационного... Просто этот Жак Доллон, помните, убийца с улицы Норвен? Так вот, этот болван только что повесился в своей камере!.. Выйдя из редакции "Капиталь" на улицу Монмартр, как всегда в этот час загроможденную тележками мелких торговцев, которых все обычно называют одинаково - "зеленщик", Жером Фандор остановил такси: - Во Дворец Правосудия! Высадите меня на бульваре Дворца. Несколько минут спустя он уже проходил через зал ожидания, по-дружески приветствуя знакомых адвокатов, и через Торговые Ряды, где вокруг телефонных аппаратов толпились журналисты, ведущие судебную хронику. Наконец он оказался у места, которое было принято называть Прокурорскими кулуарами. ...Прошло немало времени, как Жером Фандор утвердился в редакции газеты "Капиталь" в качестве лучшего репортера. Его профессиональное чутье, необыкновенная активность, поразительная цепкость позволяли ему добиваться успеха там, где других ждала неудача. Молодой человек сумел сделать себе имя в этом имеющем свои особенности мире журналистов и репортеров, где удача ждет только смелых и трудолюбивых. Он ни в коей мере не относился к тому презренному типу журналистов, которым удается получить информацию, лишь утомляя вопросами осведомленных лиц. Напротив, Жером Фандор удивительным образом воплощал в себе идеального репортера, который самостоятельно ведет расследование и находит истину, опираясь лишь на свои собственные силы и свою сообразительность. Открытый и простой в общении с людьми, он повсюду находил друзей, которые не раз выручали его в затруднительных ситуациях. Проходя через дверь канцелярии отделения предварительного заключения, Жером Фандор подумал: "Отличный парень все-таки этот Жуэ. Эту новость еще никто не знает, он мне позвонил раньше всех. Занятный будет у меня материал". Друг Фандора приветствовал его крепким рукопожатием: - Мне показалось, ты был не в очень хорошем настроении, когда я тебе звонил. Однако же, признайся, я подбросил тебе неплохую информацию?! - Ох, эта информация просто-напросто доказывает, насколько несовершенны управленческие структуры правосудия, к которым ты имеешь несчастье принадлежать... Поразительно! В кои-то веки вам удается арестовать по горячим следам убийцу важной персоны, в кои-то веки вы собираетесь вынести ему суровый приговор, используя все эти ваши процедурные штучки, как этот тип наказывает себя сам: вы допустили, чтобы он покончил с собой в первую же ночь после ареста! Жером Фандор пустился в рассуждения, но, заметив выражение лица своего приятеля, понизил тон: - В чем дело? Атташе прокуратуры встал со стула: - Дело в том, старина, что сейчас ты прогуляешься по коридорам Дворца, а я скоро вернусь и мы с тобой поговорим. Но без шуток, дело серьезное, ты никому не должен рассказывать о том, о чем я тебе скажу. - Положись на меня. Через несколько минут друзья встретились в одном из тех коридоров Дворца, который известен лишь адвокатам и обвиняемым и где так удобно и уютно беседовать, что метр Анри-Робер заявил однажды, что он наконец понял почему все уголовники становятся неисправимыми рецидивистами! - Ну что, - спросил журналист, - что случилось? Он повесился или нет, твой убийца? - Мой убийца? - ответил атташе прокуратуры. - Мой убийца? Знай же, малыш, Жак Доллон невиновен! - Невиновен? Невиновен! Ну и ну! Это что, сейчас вошло в моду переделывать всех убийц в невиновных? Какие у тебя основания утверждать это? - Вот они, я переписал это для тебя пять минут назад. Читай... Молодой служащий прокуратуры протянул журналисту листок бумаги. Копия письма, принесенного метром Жерэном прокурору Республики, письма, адресованного метру Жерэну г-жой баронессой де Вибре. Репортер недоверчиво хмыкнул: - Ну, бумажка какая-то! - Читай, читай, ты увидишь... Журналист начал читать: "Дорогой метр, я уверена, что Вы простите меня за то беспокойство, что я Вам причиняю; я обращаюсь к Вам, потому что Вы - единственный искренний друг, которому я доверяю. Только что я получила письмо от моих банкиров Барбе и Нантей, о которых я Вам часто рассказывала и которые, как Вы знаете, ведут мои финансовые дела. Это письмо уведомляет меня, что я разорена. Вы понимаете: абсолютно, полностью разорена. Особняк, в котором я живу, мой автомобиль, вся роскошь, что меня окружает и без которой я не мыслю своей жизни, - со всем этим, как говорят они, я вынуждена буду расстаться. Эти люди нанесли мне неожиданный жестокий удар... Дорогой метр, прошло около двух часов, как я получила это известие, которое оглушило меня и от которого я все еще не могу отойти. Я не хочу ждать, когда все начнут меня жалеть и успокаивать, так как в этом случае я стану надеяться, что катастрофа, может быть, не так страшна, как это кажется и т. д. У меня нет семьи, я уже стара; кроме единственного удовольствия помогать молодым талантам, которым я покровительствую, моя жизнь пуста и бессмысленна. Дорогой метр, друзьям объявляют о решениях, подобным тому, что я только что приняла, прямо и открыто: когда вы получите это письмо, меня уже не будет в живых. На моем секретере, прямо передо мной, стоит совсем маленькая склянка с ядом, который я скоро выпью до последней капли, без дрожи и почти без страха, сразу после того, как сама лично отправлю Вам по почте это письмо. Признаюсь Вам, мне ненавистна мысль - это у меня инстинктивно - о том, что меня потащат в морг, как это бывает каждый раз, когда самоубийство оставляет какие-то сомнения. Именно поэтому я Вам и пишу, чтобы, благодаря Вашему вмешательству с этим письмом, можно было избежать возможных ошибок правосудия. Я убиваю себя сама. Не нужно вменять в вину кому бы то ни было мою смерть, никто не виновен в ней, кроме, возможно, злого рока, погубившего меня и мое состояние. Еще раз прошу простить меня, дорогой метр, за все неудобства, которые причинит Вам моя смерть, и прошу Вас верить, что мои дружеские чувства к Вам были всегда очень искренни. Де Вибре" Жером Фандор не сдержался: - Черт возьми! Вот это бомба! Жак Доллон невиновен, вы его арестовываете, и он пугается до такой степени, что кончает с собой! Да, старина, ну и порядочки на Часовой набережной! - Здесь никто не виноват. - То есть, - возразил Жером Фандор, - скорее, здесь все виноваты. Ах, ваши самоуправные аресты, это просто прелесть! И вы, черные мантии, можете еще хвастать, что обладаете необыкновенным чутьем! Черт возьми, этот мальчишка, если он покончил с собой, потеряв всякую надежду оправдаться перед выдвинутым против него обвинением, наверное, был не очень-то весел вчера вечером? Тюремщики должны были проявить бдительность и не спускать с него глаз. Бог мой! Если вы допускаете, чтобы невиновные вешались в тюремных камерах, я тем более не удивлюсь тому, что преступники разгуливают на свободе! - Ты смеешься, но, дорогой мой, я заверяю тебя, что история эта совсем не смешная... Разумеется, пока еще во Дворце не знают об этом письме. Его совсем недавно принес к прокурору нотариус г-жи де Вибре метр Жерэн. Ты приехал как раз через несколько минут после того, как я отнес оригинал в следственный отдел. К этому делу приставлен Фюзелье. - Ты думаешь, он сейчас у себя в кабинете? - Скорее всего. Он должен был сегодня утром приступить к первому допросу этого бедняги Доллона. - В таком случае я иду к нему. Сам черт не помешает мне вытянуть из этого увальня Фюзелье данные, необходимые для самого прекрасного репортажа, который я когда-либо делал. Да, спасибо тебе большое за всю эту интересную информацию. Но я тем не менее накатаю статью, которая не пожалеет ее величество судебную мантию. Нет, правда, эта история действительно довольно мрачная, но еще больше комичная! Равнодушный к упрекам, адресованным его другом ко всей судебной братии, атташе прокуратуры повел плечами: - Ты же знаешь, я... - Да. да! Прощай, Понтий Пилат! Я поднимусь наверх, в следственный отдел. - Тогда до скорого. - До завтра. И Жером Фандор вновь углубился в коридоры Дворца, стремительно шагая и саркастически улыбаясь, предвкушая - как настоящий профессионал, оценивающий всякий факт с той стороны, сколько строчек можно из него выжать, - разворачивающиеся события, которые послужат ему материалом для резкой статьи, направленной против самоуправства судебных органов. Жером Фандор подошел к кабинету Фюзелье. С этим представителем судебной власти его связывало давнее знакомство: Фюзелье был судебным следователем, который вместе с инспектором полиции Жювом, так трагически исчезнувшим и до сих пор оплакиваемым Фандором, вел все запутанные и сложнейшие дела, в которых был замешан Фантомас. Лично ведя все эти дела, следователь, случалось, частенько помогал Жерому Фандору, подбрасывая кое-какую информацию. Поначалу скептически настроенный по отношению к замыслам Жюва и журналиста, которые долгое время имели лишь одну цель - арестовать Фантомаса, молодой следователь постепенно увлекся тем, что сначала принимал лишь за богатое воображение инспектора полиции. Обладая острым умом и имея открытый характер, Фюзелье искренне и с живым интересом следил за расследованиями, которые вели Жюв и Фандор. И понемногу, побежденный логикой инспектора, он также начал верить в существование Фантомаса. С тех пор судья увлекся поисками знаменитого преступника. Благодаря поддержке судьи Жюву удалось предпринять столько ходов, преодолеть столько процедурных преград, и вообще, добиться очень многого, чего бы он никогда не смог осуществить без нее. Глубоко уважая Жюва, Фюзелье быстро проникся большой симпатией и к Фандору... Журналист предался размышлениям о прошлом. Эх, если бы Жюв был рядом, если бы слепая смерть не достала этого верного слугу правосудия, искреннего друга, настоящего мужчину, никогда не отступающего перед опасностью, Фандор с самого начала целиком отдался бы этому делу Доллона, но Фандор остался один, он один чудом избежал смерти от взрыва бомбы, разворотившей дом леди Белтам в тот трагический день, когда они с Жювом едва не схватили Фантомаса... Жюв пал жертвой своей безрассудной отваги... и Фандор с тех пор не проявлял по отношению к уголовным делам прежней прыти. Но падать духом Жером Фандор не собирался. Из общения с ушедшим из жизни полицейским он научился не щадить себя, находя удовлетворение в простом исполнении своего долга. По некоторым признакам дело Доллона могло стать интересным, уже им стало... Ладно! Он возьмется за него. Это нужно было сделать. И Жером Фандор поспешил к Фюзелье. Журналист к тому же высоко ценил судью. Между ними было нечто большее, чем обычная симпатия и уважение. - Господин Фюзелье, - заявил сходу Жером Фандор, пожимая руку судье, - вы наверняка догадываетесь, почему я к вам зашел? - По делу с улицы Норвен? - Лучше сказать, по делу тюрьмы предварительного заключения. Именно в этой тюрьме вся эта история приобретает неожиданный и трагический поворот. Фюзелье улыбнулся: - Черт возьми, вы уже знаете? - Что Жак Доллон повесился? Да! Что он был невиновен? Тоже да! Вы же знаете, что в "Капиталь" всегда узнают все раньше всех. - Разумеется! - согласился судья. - И бесполезно выпытывать у вас, откуда вы получили все эти подробности... Но если вам все известно, то какие еще каверзные вопросы, покушающиеся на мою профессиональную тайну, вы заготовили? - Признайтесь, что здесь достаточно материала для отличного репортажа. Но как это вы дали маху, точнее они, с Часовой набережной? Разве за подсудимыми не присматривают в тюремных камерах? - Конечно, присматривают! Вчера, когда Доллона доставили в тюрьму предварительного заключения, его сразу же отвели к г-ну Бертильону, который снял с подследственного все необходимые антропометрические данные. Кстати, я только что, всего несколько минут назад, видел самого Бертильона; он мне поведал о том, что Доллон при встрече с ним был, пожалуй, подавлен, совсем упал духом, без возражений позволил снимать с себя все необходимые измерения, но вместе с тем, сказал он мне, Доллон даже не намекал на самоубийство и не было ничего такого, что могло бы насторожить его. - Черт возьми! Не должен же он кричать о своем решении на каждом углу. Ну, а потом, когда его увели из кабинета Бертильона? Г-н Фюзелье раздраженно бросил: - Потом... Что вы хотите, чтобы я вам сказал? Охрана увела его в камеру, и там его заперли. В полночь начальник охраны совершал обход и не заметил ничего необычного. Несчастного обнаружили повешенным утром, в тот момент когда разносили похлебку. - На чем он повесился? - На кусках своей рубашки, связанных и скрученных так, что получилось нечто вроде веревки. О, я вижу, куда вы клоните! Вы, наверное, думаете, что тюремщики допустили оплошность, оставив ему подтяжки, галстук или шнурки от туфель. Нет, никаких нарушений со стороны охраны не было. И это самоубийство до сих пор остается необъясненным. Этот несчастный юноша должен был обладать дьявольской силой, поскольку он привязал лоскуты своей рубашки к спинке кровати и задавил себя, резко дернувшись назад. Смерть, по-видимому, была не легкой... - Я не могу на него взглянуть? - спросил Жером Фандор. - Почему бы не сфотографировать? - усмехнулся судья. - Эх, если бы это было возможно... Тут журналист был вынужден прервать свою речь, так как, тихонько постучав в дверь, в кабинет судебного следователя вошел мальчик-рассыльный. - Господин следователь, вас спрашивает одна дама. - Скажите ей, что у меня сейчас нет времени. - Дело в том, господин следователь, она предупредила, что у нее срочное дело. - Спросите ее имя. - Вот ее визитная карточка. Фюзелье бросил взгляд на кусочек бристольского картона и сильно вздрогнул. - Элизабет Доллон!.. Ах, я совсем забыл, что она приезжает сегодня... Боже мой! Судебный следователь замер, растерянно теребя в руках визитную карточку, когда дверь кабинета широко распахнулась и к нему, вся в слезах, бросилась молодая девушка. - Месье, где мой брат? - Но, мадемуазель... Пока судья машинальным жестом приглашал посетительницу присесть, Жером Фандор незаметно отошел подальше, в угол комнаты, довольный, что Фюзелье забыл о нем и что он сможет присутствовать при беседе, обещающей быть довольно интересной. - Мадемуазель, - заявил г-н Фюзелье, - прошу вас, успокойтесь. Ваш брат, возможно, был арестован по ошибке... - О, господин судья, я уверена в этом, но это все так ужасно! - Мадемуазель, ужаснее было бы, если бы он оказался виновным. - Но его не отпустили на свободу? Значит, он не смог защитить себя? - Да, да, мадемуазель, он защитил себя; скажу больше, что... Фюзелье запнулся, мучительно подыскивая, как лучше сообщить м-ль Доллон страшную новость о смерти ее брата... Но та не оставляла ему времени собраться с духом. - Ах, вы колеблетесь, месье, - говорила она, - вы знаете что-то новое, вы напали на след убийц? - Можно быть уверенным... По крайней мере, я считаю... Да, мадемуазель, ваш брат невиновен... - Ах! Лицо девушки внезапно расцвело. После ужасной ночи, которую она провела в поезде, возвращаясь в Париж с телеграммой Сыскной полиции в руке, она приняла новость о невиновности брата как избавление от тяжкого груза, давившего на нее. - Какой кошмар! Но, господин судья, в телеграмме, которую я получила, говорилось, что он ранен; я надеюсь, ничего серьезного? До сих пор сохраняя, благодаря профессиональной выдержке, невозмутимый вид, Фюзелье вдруг помрачнел. - Ваш брат пережил сильное потрясение. - Где он сейчас? Я могу его видеть? - Помилуйте, мадемуазель, я же вам сказал, после такого потрясения лучше было бы... Я боюсь, что, встретившись с ним... - О, месье, что вы такое говорите. Неужели вы считаете, что, увидев меня, ему станет плохо? Фюзелье не отвечал, и она вдруг разрыдалась. - Ах, вы что-то скрываете от меня! Утренние газеты сообщили, что он также стал жертвой преступников! Поклянитесь мне, что с ним ничего не случилось! - Но... - Я же вижу, что вы скрываете от меня правду! - продолжала она с испуганным лицом, заламывая в отчаянии руки. - Где он, месье? Где он? Я хочу его видеть! Я хочу его видеть! Ах, сжальтесь надо мною... Девушка умоляюще смотрела на побледневшего судебного следователя, внезапно ее осенила страшная мысль. Элизабет Доллон начала подозревать ужасную правду. - Он умер! - крикнула она и рухнула в кресло, содрогаясь от рыданий. Фюзелье поспешил успокоить ее. - Мадемуазель, - жалобным тоном начал он, - мадемуазель... В смятении он неловко пытался найти слова утешения, но у него ничего не выходило. - Я клянусь вам, - говорил он, - что ваш брат... Без всяких сомнений, ваш брат не был виновен... Но девушка была уже не в состоянии слушать судебного следователя. Посидев несколько минут неподвижно, с опущенной головой, она поднялась и, пошатываясь, словно в тумане, заявила: - Отведите меня к нему! Я хочу его видеть! Его убили. Мне нужно его видеть. Она требовала позволения припасть к брату с такой настойчивостью, что Фюзелье отбросил осторожность, не решаясь отказать девушке в этом последнем утешении. - Успокойтесь, пожалуйста, мадемуазель, я отведу вас к нему... Но, ради бога, будьте благоразумны. Успокойтесь. И Фюзелье поискал глазами Жерома Фандора, о котором он вдруг вспомнил, ища у того моральной поддержки... Но Жером Фандор, воспользовавшись возникшим замешательством, потихоньку покинул кабинет следователя. История с самоубийством Жака Доллона действительно была неприятной для служащих тюрьмы предварительного заключения и нарушила их спокойную жизнь. Охранники расхаживали туда-сюда, беседовали друг с другом, прислонившись к дверям тюремных камер, в которых содержались заключенные... Начальник охраны подозвал одного из своих людей. - Нибе, я больше не потерплю беспорядка! Когда придут на свидание с заключенными, сразу несите мне разрешения на свидание, чтобы я их завизировал. - Слушаюсь, капрал... - Вы понимаете, после всего этого у меня могут быть неприятности с господином начальником тюрьмы, а я бы этого очень не хотел! - Понятно, капрал, понятно. - Сейчас совсем неподходящий момент допускать оплошности по службе... Начальник охраны, пребывая в прескверном настроении, собирался было продолжить чтение нотации своему подчиненному, когда к нему подошел один из надзирателей. - Что там у вас? - Капрал, вот какое дело: г-н Жуэ, вы знаете, атташе прокуратуры? Он сопровождает одного господина, и у него есть разрешение на свидание, нужно ли его пропустить? - Кого? Господина Жуэ? - Нет, господина, которого он сопровождает? У входа в коридор, в сопровождении надзирателя появился Жером Фандор, который, благодаря поддержке своего приятеля Жуэ, только что сумел заполучить разрешение на свидание с заключенным. Он размышлял о сногсшибательном репортаже, который он сегодня подготовит, и поздравлял себя с тем, что оказался первым журналистом, который не только раньше всех узнал о самоубийстве Жака Доллона, но и сумел осмотреть труп несчастного юноши, находящийся в тюремной камере. "Только бы, - думал он, - Фюзелье не проявил недовольства, заметив, что я проник в тюрьму! Жуэ - славный парень, он, должно быть, здорово рисковал в этом деле... К тому же, администрация тюрьмы не очень-то жаждет, чтобы в газетах появились подробности об этом самоубийстве... Ладно, увидим; в конце концов, Фюзелье не тот человек, чтобы вышвырнуть меня за дверь..." Жером Фандор расхаживал взад-вперед по комнате ожидания для посетителей тюрьмы. Он предупредил надзирателей, что подождет судью, который должен скоро прийти. "Какая странная штука - жизнь, - размышлял он, немного взволнованный, - подумать только, я окажусь так близко от Элизабет Доллон, но она ни за что меня не узнает... Ведь мы расстались совсем детьми... особенно она, она была тогда совсем малышкой! Помнит ли она вообще о том мальчугане, каким я был, когда случилось убийство бедной г-жи де Лангрюн?.." И, закрыв глаза, Жером Фандор попытался воскресить черты лица Жака Доллона... Нет, он ничего не помнил, вряд ли его взволнует труп Жака Доллона, который он увидит через несколько минут, так как это будет труп незнакомого человека, о котором он ничего не знает, кроме имени, вызывающего в памяти смутные воспоминания детства... Фандор в ожидании прогуливался вдоль и поперек комнаты... Вдруг у входа в тюрьму появился Фюзелье, придерживая несчастную Элизабет Доллон, которая нетвердой походкой шла рядом с ним. Жером Фандор отступил подальше в темный угол. Фюзелье, думал он, хотя и хороший друг, но он может найти чрезмерным профессиональное любопытство журналиста... Лучше не привлекать его внимание сразу, а дождаться момента, когда откроют дверь камеры, где лежит тело Жака Доллона... Если даже судья не захочет разрешить журналисту оставаться в камере, он успеет бросить взгляд на мрачную келью, где произошла трагедия... Итак, Жером Фандор издали наблюдал за тем, как, спотыкаясь и пошатываясь, приближалась бедная Элизабет Доллон, по-прежнему заботливо поддерживаемая г-ном Фюзелье. "Вообще, она ничего, эта девушка... - подумал Фандор. - Я, хотя и не любитель блондинок, должен признать, что эта может заставить меня изменить взгляды на слабый пол. Однако до чего она красива и величественна в своем горе! Высокие женщины всегда выглядят изящно!" Но раздумывать уже было некогда, Фюзелье проходил мимо тюремщиков, поспешивших открыть двери, и Жером Фандор проскользнул вслед за ним. Дойдя до камеры, на которую указал пальцем начальник охраны, Фюзелье повернулся к Элизабет Доллон. - Вы чувствуете себя достаточно сильной, мадемуазель, чтобы выдержать это испытание? - спросил он. - Вы, несмотря ни на что, хотите обнять вашего брата? Мадемуазель Доллон кивнула головой; судья повернулся к начальнику охраны. - Откройте! - сказал он. Тюремщик исполнил приказ. - По распоряжению господина начальника тюрьмы, - объявил он, - мы переложили тело на кровать, господин судья. Он не страшно выглядит, будто спит, впрочем, взгляните сами... И в тот момент, когда он открыл дверь и протянул руку в направлении кровати, на которой должен был находиться труп Жака Доллона, с его губ слетело ругательство: - Проклятье! Мертвец исчез! Комната с голыми стенами, мебель которой составляли лишь наглухо привинченные к полу железная койка и табуретка, эта тесная келья, которую можно было окинуть оком за одну секунду, была пуста: тело Жака Доллона исчезло! - Будьте внимательнее, - проворчал Фюзелье, - вы ошиблись камерой! - Нет, нет! - испуганно выдавил из себя тюремный чиновник. - Вы же видите, что Жака Доллона здесь нет? - Но он здесь был пять минут назад. - Может, тело перенесли в другое место? - Нет, ключи были всегда со мной. - Что вы мне голову морочите! - Нет, господин судья, это правда, он был здесь... А сейчас его нет... Эй, там! - заорал тюремщик. - Кто знает, что стало с трупом из двенадцатой камеры? С тем, что мы недавно перекладывали? Наступила минута замешательства. Один за другим сбегались надзиратели тюрьмы: все они подтверждали слова своего начальника. Мертвеца оставили здесь, на этой кровати, никто с тех пор не входил в камеру и никто не прикасался к его телу. Жером Фандор, спрятавшись за угол, следил за сценой с ироничной улыбкой. Его чрезвычайно забавляло смятение тюремщиков и растущая растерянность Фюзелье. "Возможно, - размышлял он, - начальник охраны не расставался с ключами от этой камеры, но пленник нашел другой ключ - ключ к свободе!" Тем временем Фюзелье изо всех сил пытался понять, что же здесь произошло. - Если этого человека больше здесь нет, значит, он не умирал и сбежал... но в таком случае, если он захотел сбежать, значит, он был виновен! Ах, я больше ничего не понимаю! Схватив трясущегося начальника охраны за плечи, Фюзелье выпытывал у него: - Послушайте, этот человек умер или нет? В то время как Элизабет Доллон, не умолкая, безумно повторяла, словно у нее начиналась истерика: "Он жив, он жив", тюремщик отвечал, подняв руку, будто произносил клятву: - Господин судья, здесь не может быть сомнений, он умер, клянусь всеми святыми! Тюремный врач скажет вам то же самое, что сказал вам я. И мой коллега Фавриль, который помогал переносить тело на кровать. - Но, - заявил судья, - если он умер, он не смог бы сбежать. Из тюрьмы предварительного заключения, находящейся при префектуре полиции, невозможно сбежать даже живому! Как же вы хотите, чтобы отсюда сбежал труп? Тюремщик недоуменно развел руками. - Колдовство какое-то, - сказал он. Фюзелье начал горячиться: - Признайтесь лучше, что вас и ваших надзирателей обвели вокруг пальца. Этот человек был жив, и он разыграл перед вами комедию... Ладно, следствие установит ответственных за этот проступок! - Но, черт возьми, - возразил тюремщик, - господин судья, не только мы вдвоем видели, что он мертв, еще есть другие, человек пятьдесят, по крайней мере, видели, что заключенный был мертв! Судья потерял терпение: - Вы утверждаете это... ладно! Я срочно отправляюсь предупредить прокурора. Отойдя несколько шагов от камеры, Фюзелье заметил Жерома Фандора, который, оставаясь в коридоре тюрьмы, не упустил ни одной детали из этой сцены. - И вы здесь! - воскликнул он. - Как вы сюда прошли? - У меня разрешение на свидание. - Ну что ж, свидание состоялось. Теперь убирайтесь отсюда! Ваше присутствие здесь излишне. Откровенно говоря, нет никакой необходимости, чтобы вы подняли еще больший скандал. Будьте так любезны, пожалуйста, удалиться отсюда. И Фюзелье вне себя широким шагом отправился к прокурору. После такого резкого замечания судьи Жером Фандор не мог больше оставаться в коридорах тюрьмы. К тому же надзиратели уже спешили к нему и к Элизабет. - Сюда, месье... Сюда, мадам! Ах, какая печальная история! Что скажет господин начальник тюрьмы? Пожалуйста, сюда, вот здесь выход! Прощайте! Через несколько минут Жером Фандор спускался по главной лестнице Дворца Правосудия, поддерживая под руку бедную Элизабет Доллон. - Я вас умоляю, - просила девушка, - помогите мне, месье, помогите нам; мой брат не виновен, я могу поклясться в этом чем хотите, нужно найти его, нужно, чтобы этот кошмар прекратился. - Но, мадемуазель, я сам бы этого хотел, только вот где его искать? - Ах, я не знаю, месье. Как он мог выйти из этой отвратительной тюрьмы? Где он сейчас?.. О, я заклинаю вас, вы, должно быть, знаете влиятельных людей, сделайте все, сделайте все возможное, чтобы спасти его, чтобы спасти нас! Жером Фандор ничего не ответил, он был очень взволнован горем девушки, к тому же не хотел выдать, что знает ее, и молча кивнул головой. Он подозвал фиакр, помог сесть м-ль Доллон, бросил адрес кучеру и закрыл дверцу. Экипаж уже удалялся, а девушка по-прежнему кричала ему, высунувшись из кареты: - Сделайте все возможное... Он бросил ей вдогонку: - Клянусь вам, я узнаю правду! Фиакр, увозивший м-ль Доллон, уже исчез за поворотом к Мосту Пон-Неф, а Жером Фандор все еще оставался на том же месте, погруженный в свои мысли. "Ну что ж, на этот раз сенсация у меня в кармане. Парнишка, который убивает! Которого арестовывают! Который оказывается невиновным! Который вешается, умирает! И который "делает ноги" из тюрьмы, не встретив при этом ни одного человека на своем пути! Если читателям "Капиталь" это покажется неинтересным, тогда я уж не знаю, чем им можно угодить!" Затем, продолжая разговор с самим собой, он добавил вслух: - Все-таки нужно оставаться логичным, черт возьми! Если баронесса де Вибре написала, что она покончила с собой, значит, она покончила с собой, и тогда Доллон невиновен! Правда, письмо могло быть поддельным... Забудем об истории с письмом, оно не дает нам абсолютной гарантии. Если Жак Доллон умер, то он вышел из тюрьмы предварительного заключения не живым, а мертвым. В том, что он умер, сомневаться не приходится, так как около полусотни людей видели его мертвым. Значит, вопрос ставится так: Жак Доллон умер и в то же время покинул тюрьму! Да, но каким образом? И Жером Фандор, покачав головой, направился в редакцию газеты, обдумывая про себя статью. Он был настолько погружен в свои мысли, что, шагая по улице, не замечал, как сталкивается с прохожими и как вслед ему устремляются гневные взгляды... "Жак Доллон мертвым вышел из тюрьмы!" Он несколько раз повторил про себя эту неправдоподобную, полную абсурда, фразу, которая не вязалась ни с какой логикой. "Жак Доллон умер и вышел мертвым из тюрьмы!.." И вдруг его осенило: "Подобная загадка непонятна, необъяснима, невозможна для всех, кроме одного человека! В мире существует лишь одна личность, способная сделать так, что мертвец воскрес после своей смерти! И эту личность зовут Фантомас". Со времени смерти Жюва Фандору ни разу не приходилось предполагать, что знаменитый бандит замешан в том или ином уголовном деле, с которым ему приходилось сталкиваться. И вот с первых же дней расследования преступления на улице Норвен, когда он пришел к таким странным и необычным выводам, ему приходится если не быть уверенным, то по крайней мере допускать возможность участия в этом деле Фантомаса... Уже при упоминании одного имени - Фантомас на Жерома Фандора находил холодный ужас. Фантомас был преступником, не отступающим ни перед какой жестокостью, от которого можно было ожидать самого ужасного, он был самим олицетворением Преступления. Фан-то-мас! Произнося по слогам это мрачное имя, Жером Фандор переживал все невероятные, неправдоподобные, невозможные, однако тем не менее реальные истории, которые принесли Фантомасу известность наводящего ужас убийцы. Конечно же, если он участвовал в убийстве баронессы де Вибре, то не следовало ничему удивляться: никаким невероятным фактам, никаким загадочным обстоятельствам. Фантомас! Он способен на все! Он может пойти на любой риск. И какими бы ни были хитроумными, ловкими и отважными его преследователи, он всегда оказывался хитрее и проворнее, оставляя безнаказанными свои самые чудовищные преступления. Фантомас обладал могуществом и умением защищаться. Жером Фандор будет преследовать его, отдавая этому делу всю душу и сердце. Но на этот раз журналист будет действовать не только по призыву долга. Силу ему будет придавать чувство ненависти, стремление отомстить за своего друга Жюва, загубленного таинственным Фантомасом! Вернувшись в редакцию "Капиталь", Жером Фандор тотчас же приступил к статье, в которой в малейших деталях пересказал перипетии сегодняшнего дня и которая сегодня же вечером должна была произвести настоящую сенсацию. О том, что в этом деле, возможно, замешан Фантомас, он предпочел умолчать. Он знал, с каким недоверием могут воспринять эту новость в официальных кругах и среди общественности, и не хотел рисковать репутацией осмотрительного и осторожного в своих выводах репортера, тем более, что речь шла о предположении участия в этом деле Фантомаса. Он позволил себе лишь оставить в статье одну фразу с двояким смыслом, разгадать которую могли бы только некоторые полицейские, ученики Жюва, фразу, в которой он, довольно коротко и документально изложив загадочные повороты в деле Доллона, напомнил, что в криминалистике не нужно удивляться ничему, настолько дерзки и ловки оказываются иногда некоторые преступники. Закончив статью, журналист вернулся домой немного отдохнуть. Он жил рядом, на улице Бержер, в скромной квартирке на шестом этаже. Жером Фандор готов был уже пройти в прихожую, как вдруг заметил под ногами какую-то бумагу, которую, очевидно, протолкнули под дверь. Он наклонился и поднял бумагу, это был конверт. "Ну-ка, посмотрим! Письмо... На нем нет ни моего имени, ни марки! Странно, письмо могли бы оставить у консьержки! Но может быть, она не видела, как я проходил, и решила бросить письмо под дверь..." Жером Фандор прошел в кабинет, бросил шляпу на диван и присел за стол... - Ах, да, письмо! Он встал и направился к камину, куда, проходя мимо, бросил найденное под дверью письмо. Фандор вскрыл конверт и вытащил оттуда лист писчей бумаги, который, по-видимому, сильно его смутил: - Что это еще такое? Изумление журналиста было вполне естественным, так как послание, которое он пожирал глазами со все более и более растущим волнением, было составлено довольно странно. Наверняка для того, чтобы его почерк не узнали, корреспондент Жерома Фандора прибег к одной уловке: он составил слова, вырезав из газет и приклеив на бумагу печатные буквы, по которым полиции невозможно было найти того, кто "написал" это письмо. - Что это означает? "Жером Фандор, будьте осторожны, берегитесь! Дело, которое вас заботит, достойно самого большого интереса, но оно может иметь очень опасные последствия". Подписи, разумеется, не было. - Какое дело? Конечно, дело Доллона... Какие опасные последствия? Черт возьми, это письмо - явный намек не совать нос в поиски преступников... Но кто же написал его? Жером Фандор обхватил голову руками, сердце его наполнялось тревогой. Единственным лицом, заинтересованным в том, чтобы он бросил заниматься делом с улицы Норвен, был убийца... Это был, это был Жак Доллон... Но откуда у Жака Доллона мог появиться адрес Фандора? Он просто физически не мог успеть с момента побега из тюрьмы составить письмо и отнести его на квартиру журналиста. Рискуя при этом быть опознанным и вновь арестованным... Значит, у него есть помощники? Жером Фандор мотнул головой: - Но я идиот. Круглый идиот. Это не может быть Доллон... Доллон умер. Он мертв. Он не может быть живым, потому что уйма людей видела его мертвым, потому что тюремные врачи констатировали его смерть, потому что невозможно допустить мысль, что Доллон, прикинувшись мертвым, провел столько людей, которые, в силу своего служебного положения, более чем кто-либо другой были заинтересованы проявить особую бдительность... Наступал вечер, за окном становилось темно, но Жером Фандор все раздумывал над таинственным письмом, строя самые невероятные предположения. И время от времени, хотя он всячески старался отбросить эту мысль, в конце концов, пока еще ничем не подтвержденную, Жером Фандор начинал тихо шептать одну и ту же фразу: - Фантомас! В этом деле должен быть замешан Фантомас... Глава IV. Ночь во Дворце Правосудия Жером Фандор провел довольно мучительную ночь... В его беспокойном уме возникали ужасные видения. Кошмары проходили один за другим, журналист каждый час вскакивал при бое настенных часов и лишь под утро наконец забылся тяжелым сном. Встав с разбитой от усталости головой, он решил принять холодный душ, который успокоил его нервы, и быстро оделся. В восемь часов утра журналист уже сидел за рабочим столом и рассуждал... - Все, шутки в сторону, - решил Фандор, - я сначала подумал, что дело Доллона будет довольно заурядным, но ошибся. Предупреждение, полученное вчера, не оставляет больше на этот счет никаких сомнений. Если преступник испытывает необходимость в том, чтобы я молчал, значит, он опасается моего вмешательства в это дело, опасается, что оно окажется для него губительным; а если мое вмешательство может быть губительным для него, преступника, значит, оно должно быть полезным для честных граждан. Таким образом, мой долг - идти прямо во что бы то ни стало... Жером Фандор не уточнял свою мысль, но, по правде говоря, была еще одна причина, которая побуждала его пристально следить за перипетиями трагедии, случившейся на улице Норвен, причина эта была не совсем определенная, расплывчатая, но тем не менее очень важная... Жером Фандор поклялся Элизабет узнать правду о ее брате. Он вспоминал умоляющее взволнованное лицо девушки и временами, закрыв глаза, представлял привлекательную сестру пропавшего художника. Однако Жером Фандор не допускал для себя на ее счет иных чувств, кроме уважения. Элизабет Доллон стоила того, чтобы он ей помог, и точка. Журналист оставался за своим столом все утро, выкуривая сигарету за сигаретой и набрасывая план расследования. - Первое, что необходимо узнать, - заключил он, - это, как мертвец исчез из тюрьмы... Этот невероятный факт в первую очередь требует своего объяснения... Да, но как к нему подступиться?.. Молодой человек был в большом затруднении. Вдруг Жером Фандор хлопнул себя по лбу, вскочил со стула и начал расхаживать по комнате, напевая мотив популярной песенки и даже попробовав своим безнадежно фальшивым голосом протянуть арию из оперы, - столь возбужденным было его состояние. - Восемьдесят шансов из ста, - воскликнул он, - что у меня ничего не выйдет, но остается еще двадцать, чтобы добиться положительного результата... Попробуем... Молодой человек лихорадочно оделся и вышел из квартиры. - Госпожа Удри, - крикнул он, проходя мимо консьержки, - я не знаю, вернусь ли я сегодня вечером, может быть, мне придется уехать на пару дней, будьте так любезны, проследите за моей почтой, очень вас прошу, хорошо? Жером Фандор направился было дальше, но, сделав несколько шагов, вдруг вернулся назад. - Я забыл спросить у вас, - сказал он, - меня никто вчера не спрашивал днем? - Нет, господин Фандор, никто! - Хорошо, хорошо! Если вдруг случайно сегодня какой-нибудь рассыльный принесет для меня письмо, запомните в лицо этого человека, госпожа Удри; случается, мои приятели устраивают мне розыгрыши, и я тоже не хотел бы остаться у них в долгу... На этот раз Жером Фандор окончательно покинул дом, уверенный в бдительности своей привратницы. На улице Монмартр он поймал фиакр: - В Национальную библиотеку и поживее!.. "Черт! Уже три часа! Нужно шевелиться..." Стремительной походкой - впрочем, для него привычной, так как он всегда куда-то спешил, - Жером Фандор прошел в гардероб библиотеки, взял трость, которую он там оставил, и вышел на улицу Ришелье. - Так, сейчас в скобяную лавку! Жером Фандор нашел лавку, вошел и самым естественным тоном попросил: - Я хотел бы, месье, купить метров пятнадцать веревки, очень гибкой, тонкой, но прочной... Торговец с удивлением смотрел на элегантно одетого молодого человека, ему было странно продавать такое количество веревки сразу. - Для какой цели, месье? У меня веревки разных видов... Фандор, не моргнув глазом, серьезным голосом произнес: - Для некоторых из моих приятелей, которые хотят повеситься... В ответ ему раздался хохот. Торговец скобяным товаром поспешил показать ему образцы веревок. Жером Фандор с видом знатока выбрал один из них. Выйдя из лавки, он на секунду задумался. - Теперь к часовщику! И, зайдя в ювелирный магазин, он обратился к его хозяину: - Я хотел бы приобрести, месье, будильник малой модели, самое лучшее из того, что у вас имеется... Когда все покупки были сделаны, Жером Фандор достал часы; увидев, что уже была половина четвертого, он тихо выругался и остановил проезжавший мимо закрытый экипаж: - Во Дворец Правосудия! Мчи во весь опор! Едва устроившись в фиакре, журналист снял пиджак, расстегнул жилет и опустил шторки на дверцах кареты... Большие башенные часы на Дворце Правосудия пробили четыре часа, их серебряный звон еще раздавался в коридорах Дворца, когда Жером Фандор вышел к Торговым Рядам. Он прошел до конца их, свернул направо и, миновав небольшой коридор, решительно толкнул дверь, выходящую в гардеробную. Адвокаты, все в делах, приходили, уходили, снимали свои мантии, забирали почту, доставленную сюда во время судебных заседаний. Жером Фандор протиснулся между двумя группами юристов, словно он был здесь своим человеком. Он, казалось, искал кого-то и наконец спросил одну из служащих гардеробной: - Мадам Маргарита на месте? - Да, да, месье, она там, в конце помещения. Г-жа Маргарита, заведущая гардеробной Дворца Правосудия, была приятельницей журналиста, которому, благодаря ее любезному посредничеству, не раз удавалось взять интервью у знаменитых адвокатов, настроенных обычно неприязненно к вопросам журналистов. - Мадам Маргарита, - заявил Фандор, - у меня к вам одна маленькая просьба! - Да знаю, знаю! Опять нужно, чтобы я кого-нибудь вам представила? - Нет, нет! Одну справку! Я прошу у вас только одну справку! Вы не подскажете мне, где переодеваются эти господа из судебной палаты? Я имею в виду заседателей из суда присяжных? Вопрос журналиста, по всей видимости, глубоко смутил г-жу Маргариту. - Но зачем вам это понадобилось, господин Фандор? Если вы собираетесь взять интервью у одного из советников, то вы в десять раз быстрее сделаете это, съездив к нему домой. Можно быть уверенным, что здесь, во Дворце, он откажется с вами разговаривать. Жером Фандор покачал головой: - Не волнуйтесь об этом, мадам Маргарита! Скажите мне, где эти славные стражи порядка, защитники правого дела, снимают свои красные мантии? Г-жа Маргарита была слишком приучена к неожиданным и подчас несуразным вопросам молодого человека, чтобы продолжать спорить с ним. - Гардероб этих господ, - ответила она, - расположен в подсобных помещениях Дворца, рядом с совещательной комнатой судей. - А, в том зале, где прислуживает технический служащий? - Да, господин Фандор... - Отлично, спасибо, мадам! Жером Фандор с довольным видом откланялся, вышел из гардеробной и направился к месту заседания суда присяжных. Он бегом поднялся по ступенькам, ведущим к совещательной комнате судей, где заметил паренька из технической службы: - Скажите, пожалуйста, председатель, господин Гешан, может меня принять? - Господин председатель уехал... Жером Фандор, казалось, задумался: - Черт! Он обежал взглядом комнату словно человек, глубоко погруженный в свои мысли... На самом деле Фандор проверял, точны ли сведения, которые он получил от мадам Маргариты. Вдоль стен помещения Жером Фандор заметил небольшие шкафчики, куда судьи, выходя с судебных заседаний, вешали свои красные мантии. Да, он действительно попал в гардероб для присяжных заседателей. - Господин председатель не у себя? В таком случае, господин... господин... Жером Фандор совсем не предусмотрел, что ему нужно будет называть другое имя. К счастью, он заметил, что на каждом из шкафчиков для одежды прикреплены визитные карточки, на которых были указаны фамилии их владельцев. Он быстро прочитал одну из фамилий и повторил: - В таком случае, господин Юбер, может быть, сможет меня принять. Будьте добры, попросите у него пять минут для аудиенции? - От чьего имени? - Мое имя ничего ему не скажет... Скажите ему, что это по делу... Пейрю, а меня зовут метр... Тиссо... Паренек поднялся: - Сейчас узнаю... И Жером Фандор стал спокойно прогуливаться вдоль и поперек зала, следя за тем, как удаляется служащий. "Метр Тиссо, дело... дело Пейрю! Шагай, шагай, любезный! Тебя там отлично примут с этими выдуманными именами..." Через несколько минут паренек действительно возвратился, готовый сообщить докучливому посетителю, что судья принять его не может. Но, распахнув дверь, славный малый замер на месте, обнаружив, что в зале уже никого нет. "Интересно, куда же девался этот молодой человек? Уже ушел? Вероятно, это был опять чертов письмоводитель какого-нибудь стряпчего, который передумал разговаривать... Хорошенький я имел бы вид, если, случись, господин судья все же попросил бы впустить посетителя..." После этого философского размышления паренек вновь принялся за чтение газеты, не забыв отметить про себя, что уже было четыре часа дня и что оставался всего час до того, как он сможет пойти сыграть партию в манилью в "Кафе мантий". Через большие, тщательно закрытые окна в зал заседаний суда присяжных не проникал ни малейший лучик лунного света. К этой кромешной темноте добавлялась также наводящая ужас гробовая тишина, в которую погружался с первых же минут ночи большой зал заседаний, где столько преступников выслушивали свой роковой приговор. По окончании последнего судебного заседания уборщики, как обычно, приступили к уборке, затем капрал-охранник, совершив обход, закрыл за собой двери на два оборота ключа, и зал постепенно начал впадать в глубокий сон, чтобы дождаться утра, когда сюда вновь придут технические служащие и разложат на столах присяжных заседателей материалы судебного заседания и досье по текущим делам. Непрерывный гул, царивший на протяжении дня в галереях Дворца, начал постепенно затихать, и наконец все вокруг стихло. Охрана завершила последний обход, адвокаты покидали гардеробную, бедняги, заходившие погреться у батарей Дворца, были выдворены на холодную улицу, где свистел ветер, и величественное здание оказалось совершенно пустым. Тем временем начали бить, отсчитывая время, часы, висевшие на башне Дворца. И едва прозвенел последний, одиннадцатый удар, раскатившийся эхом по безлюдным галереям Дворца, как в зале суда присяжных, под огромным длинным столом, за которым заседают судьи, послышался долгий пронзительный, раздражающий звонок будильника. Как только звонок отзвенел, в помещении раздался громкий зевок... Проснувшийся человек, который выбрал для сна место под столом присяжных заседателей, нисколько не пытался приглушить свой голос. Он широко зевнул, едва не вывихнув челюсть: - А - а! Более того, зевание сопровождалось речью, полной насмешек и достойной самого настоящего парижского гавроша. - Определенно в Республике дела идут из рук вон плохо, ковры в зале заседаний суда присяжных дрянного качества... У меня ломит спину, словно я спал на жестком кресле! Но зато местечко здесь спокойное, никто тебя не тревожит, храпи себе на здоровье под монотонное завывание адвокатов! Человек приподнялся: - Так, который час? Я поставил будильник на одиннадцать. Поскольку я решил быть пунктуальным и логичным во всем, мне нужно действовать с точностью и аккуратностью самого педантичного бухгалтера. Итак, прежде чем отправиться в свою экспедицию, следует проверить время... Вспыхнула спичка, осветив слабым пламенем место под столом, за которым сидел сам председатель суда присяжных: - Десять минут двенадцатого, у меня есть еще пять минут понежиться в моей прекрасной постели, тем более, что, по всей видимости, я не скоро попаду домой. Итак, отдохнем еще немного и порассуждаем! И с видом человека, который никуда не спешит, странный персонаж вновь спокойно растянулся, стараясь поудобнее устроиться на том, что он мысленно окрестил "жестким креслом правосудия". "Итак, - думал он, - обвести вокруг пальца самую сильную государственную организацию - дело, оказывается, не такое уж сложное. Мне даже не пришлось никого подкупать. Я просто осуществил на практике знаменитое изречение Мак-Магона: "Я здесь есть, я здесь остаюсь". Ах, меня нужно осыпать золотом, таланты у меня несравненные... Сегодня стало известно, что Жак Доллон покончил с собой, что он, по всей вероятности, невиновен и что его труп исчез. Вчера в половине шестого "Капиталь" сообщала, что у него есть очень хорошенькая сестра... И вот ночью в десять минут двенадцатого я сижу один во Дворце Правосудия, готовый приступить к небольшому расследованию, которое я задумал... Жером Фандор, мой милый друг, поздравляю тебя, ты сделал неплохой ход!" ...Это был действительно наш журналист, который, пренебрегая опасностями, законами, идя на огромный риск, решил провести ночь во Дворце Правосудия, чтобы попытаться раскопать хоть что-нибудь о загадочном исчезновении тела Жака Доллона... Сам он находил свое предприятие простым и увлекательным. "Это просто забавно. В самые строго охраняемые места всегда легче всего проникнуть. Я без труда спрятался в шкафчике, где присяжные оставляют свою одежду. В самом деле, если бы в обязанности технического служащего входило открывать и проверять каждый вечер содержание шкафчиков всех судей, то он бы тратил на это дело уйму времени. Я следил за всеми движениями этого малого, который не мог даже предположить о моем присутствии... Ладно, не стоит больше хвалиться своей ловкостью. Я здесь был, я здесь остался, сейчас надо выбираться отсюда". Он достал из кармана восковую свечу и поднес ее к пламени спички. "Что делать с моим будильником? - задумался Фандор. - Если оставить его здесь, то станет ясно, что я здесь проходил... Правда, мне на это наплевать... В любом случае, даже если моя вылазка не удастся, я расскажу всю правду... Меня нельзя будет обвинить в воровстве, наоборот, я оставляю в подарок часы господину председателю!" Жером Фандор со смехом собрал тома кодексов законов, валявшихся на столе, сложил их в стопку и водрузил на них свой будильник, после чего пересек зал и подошел к главной входной двери, единственной из всех дверей в этом помещении, которая была с двумя створками. "Ориентироваться здесь несложно, - подумал журналист, - к тому же дверь обычно не запирают со всех сторон, а следовательно..." Дополняя свои слова действием, Жером Фандор взялся руками за тяжелый железный засов, которым запирались изнутри обе створки двери зала судебных заседаний, и отодвинул его, после чего безо всякого труда потянул на себя створки двери, несмотря на то, что они, как всегда, были тщательно заперты на ключ. Выйдя на лестничную площадку и стоя со свечой в руке, Жером Фандор расхохотался: "Ничего сложного! Рекомендую всем, кто ищет слегка прохладное и, главное, спокойное местечко! Правда, не надо устраивать ненужного шума и хлопать дверьми". И он вновь очень тщательно придавил тяжелые створки двери на место. Никто не догадался бы, пройдя мимо зала заседаний, о том, что кто-то выходил из него и что сейчас дверь не заперта... Напевая бравурный марш, Жером Фандор прошел к Торговым Рядам. Заметив там небольшую лестницу, ведущую наверх, к канцелярии апелляционного суда, размещавшейся под самой крышей, Фандор решительно направился к ней. Он совсем не опасался встретить кого-нибудь случайно на своем пути. Во Дворце на ночь никто не оставался, и обход охрана совершала только вокруг здания. Но, несмотря на это, от молодого репортера требовалось все-таки большое мужество прогуливаться вот так по всему огромному зданию, не стараясь даже приглушить звук своих шагов. Быстро добравшись до канцелярии суда, он с уверенным видом подошел к приставной лестнице, стоявшей в углу комнаты. Эта лестница из черного дерева с давних пор была любовью и гордостью хозяина этого кабинета, любезного господина Петера. Приставная лестница была довольно тяжелой, и Фандор проворчал: - Мебель здесь массивная, ничего не скажешь, ворам трудно такую украсть... Продолжая свой путь с лестницей в руках, молодой журналист добрался до чердака. Найдя слуховое окно, он приставил к нему лестницу и проворно выпрыгнул на крышу. Вавилонские сады, разумеется, являли собой более роскошное зрелище, но и представший перед ним город был тоже очень красивым. Вид был поистине сказочным. Внизу лежал мерцающий Париж, отделенный от Фандора сначала серой крышей, затем пустым пространством и, наконец, темным пятном, которым выделились с обеих сторон Дворца Правосудия два рукава Сены, разделенной в этом месте островом Сите. Но на размышления под звездами времени не было. Жером Фандор вытащил из кармана небольшой фонарь и зажег его. Журналист уменьшил пламя, чтобы фонарь не могли увидеть охранники, прогуливавшиеся вокруг Дворца. Затем он спокойно вытащил из бумажника сложенный листок бумаги, аккуратно разложил его на крыше и принялся изучать. "Да, мне здорово повезло, что я сумел сегодня раздобыть в Национальной библиотеке полный и подробный план Дворца Правосудия. Эти крыши огромны, и без точного плана я бы обязательно заблудился..." Он несколько минут изучал документ, затем, отметив исходные точки, сложил его и подошел к скату крыши, выходящей прямо к Набережной Кожевников. "Я нахожусь, - подумал он, - как раз над тюрьмой предварительного заключения. Поскольку я пообещал себе быть логичным, я кратко повторю то, что мне известно: я знаю, что Жак Доллон был помещен в тюрьму предварительного заключения, то есть в место, над которым я в данный момент нахожусь. Это бесспорно. Виновен он или нет? В данном случае это не так важно знать, но я все-таки позволю заметить себе, поскольку я свой единственный слушатель, что, даже доказывая от противного, Доллон не может быть виновным - и по двум причинам: во-первых, баронесса де Вибре, его предполагаемая жертва, написала, что она покончила с собой, и, во-вторых, потому что мне кажется, в отличие от г-на Фюзелье, у которого другая точка зрения на этот счет, что, будь Доллон виновен в преступлении, он нашел бы кое-что похитрее, чтобы уйти от правосудия, нежели просто повеситься. К тому же, действительно ли он покончил с собой? Ничто этого не доказывает! Он умер, вот что нам известно. Он умер - не один и не два человека видели его мертвым, и я очень сомневаюсь, чтобы те многие люди, которые его видели, могли так сильно ошибиться. Короче, его смерть наталкивает на мысль о том, что он добровольно лишил себя жизни, но еще не доказывает это. А после того, как он умирает, он находит способ выбраться из тюрьмы и оставить в дураках всю охрану этого заведения... Здесь-то дело и приобретает загадочный и необъяснимый поворот. Из двух ясно одно: либо Доллон не умирал и выбрался своими силами из тюрьмы, либо он умер и тогда его тело кто-то вынес". Дойдя до такого заключения, Жером Фандор довольно улыбнулся. "Я рассуждаю