м. Это, несомненно, вдова его несчастной жертвы, лорда Белтхема! - Некоторые женщины, - рассуждал по пути артист, - любят, чтобы их ласкали и восхищались ими, как цветком. Другие любят, чтобы их побеждали и ставили на колени. А есть и такие, которым необходимо, чтобы на них наводили ужас... Он довольно улыбнулся: - Ну что ж, поживем - увидим! Наконец Вальгран добрался до улицы Месье, нашел дом номер двадцать два и поднялся по лестнице. Артист вошел в комнату так, как будто выходил на сцену. Театральным жестом он бросил в кресло пальто и шляпу и приблизился к женщине, неподвижно лежащей на диване. - Вы звали меня, мадам... - проговорил Вальгран голосом героя-любовника. Леди Белтхем, словно внезапно разбуженная, глухо вскрикнула и сделала такое движение, будто хотела куда-то спрятаться. "Черт побери! - подумал актер. - Похоже, она и впрямь меня боится. Так, с чего же мне начать? Ладно, там увидим". Тем временем женщина сделала над собой усилие и выпрямилась. - Спасибо, мсье, - тихо проговорила она. - Спасибо, что вы пришли. Вальгран светски поклонился: - Что вы, мадам! Напротив, это я должен благодарить вас за оказанную честь. Вы не представляете, какую радость мне доставило ваше приглашение. Поверьте, я пришел бы гораздо раньше, если бы не многочисленные поклонники, от которых отбою нет после премьеры. Впрочем, что я болтаю! Вам ведь, кажется, холодно? Леди Белтхем действительно вся дрожала. - Да, немножко холодно, - выдохнула она. - Здесь так дует... Вальгран решительно встал и окинул взглядом убогую гостиную. "Ну и дыра, - пронеслось у него в голове, пока он старался поплотнее прикрыть рассохшуюся оконную раму. - Как ее угораздило здесь оказаться? Необходимо выяснить эту тайну..." Пока артист возился с окном, леди Белтхем села на диван. - За неимением лучшего, мсье Вальгран, - сказала она, - осмелюсь предложить вам чаю. Может быть, он меня немного согреет. Женщина протянула гостю напиток, причем рука ее так дрожала, как будто чашка была невероятно тяжелой. Вальгран поспешил принять чай и пригубил его. - Не уверен, мадам, что эта жидкость меня согреет! - проговорил он с лукавой улыбкой. Артист взял стоящую на столе сахарницу. Предупреждая его заботы, леди сказала: - Обо мне не беспокойтесь. Я всегда пью чай без сахара. - Вы очень выдержанная женщина, - с улыбкой ответил актер. - Тут я на вас не похож. Не могу заставить себя отказаться от сладкого. С этими словами он бесцеремонно высыпал себе в чашку добрую треть содержимого сахарницы. Не обратив на это внимания, леди Белтхем смотрела на своего гостя застывшим взглядом. В гнетущем молчании они прихлебывали чай. Вальгран, не зная, как себя вести, взял стул и подвинулся поближе к собеседнице. "Э, да ты никак растерялся, дружище? - говорил он себе с досадой. - Не ты ли так гордился своим умением оживлять разговор? Ты добьешься того, что эта светская дама примет тебя за гимназиста!" Артист поднял глаза на женщину. Дама, пригласившая его на столь необычное свидание, сидела молча, с отсутствующим взглядом. "Черт побери, а может, она немного тронулась после процесса? - размышлял Вальгран. - Может, ей нужен не я, а психиатр? Хорошо, пусть я сам по себе этой женщине неинтересен, и увидеть она хотела подобие Гарна. Значит, увы, я вовсе не так убедителен в шкуре этого парня, как утверждают поклонники, раз она почти не реагирует. Надо постараться... Но, дьявол, как мне себя вести?! Напустить сентиментальный вид? Или, наоборот, симулировать грубость? А может, сыграть на ее знаменитом милосердии и изобразить раскаявшегося грешника? Откуда мне знать, каков этот Гарн на самом деле? Придется рискнуть!" Вальгран встал. Тщательно, как на сцене, контролируя жесты и тембр голоса, он начал: - Услышав ваш зов, мадам, заключенный Гарн освободился от своих оков! Он открыл двери темницы, снес стены тюрьмы и, преодолев все невероятные препятствия, явился к вам! Артист картинно поклонился и сделал шаг по направлению к женщине. - Нет, нет! Замолчите, - прошептала та трясущимися губами. "Так, этот номер не проходит, - подумал Вальгран. - Попробуем что-нибудь другое". Он склонился и заученно продекламировал: - Слух о вашем необычайном милосердии достиг преступника, совершившего тяжкий грех. Ваша доброта, ваша набожность известны повсюду... - Только не это! - взмолилась женщина. Она была дивно хороша в эту минуту - волосы разметались по плечам, из глаз, казалось, струился огонь. "Похоже, - сказал себе артист, - пора ускорить развитие событий". Грубо сжав плечо леди Белтхем, он прорычал низким голосом: - Ты что, не узнаешь меня? Я же Гарн, знаменитый убийца! Я хочу сжать тебя в своих объятиях! Я хочу обладать тобой! И Вальгран опустился на диван, намереваясь подкрепить свои слова действием. Напуганная женщина отчаянно вырывалась. - Нет! - задыхалась она. - Эхо безумие! Но Вальгран, возбужденный ее близостью, продолжал, дрожа от страсти: - Я хочу прижать тебя к своей груди! Хочу увидеть твое нежное тело! Артист сжимал вдову лорда Белтхема все сильнее и сильнее. С силой, которую придало ей отчаяние, она рванулась и оттолкнула мужчину: - Убери руки, животное! Обиженный и ничего не понимающий Вальгран отступил в середину комнаты. "Решительно, - подумал он, - за эту роль я бы не получил аплодисментов..." Поправив одежду, артист учтиво поклонился и сказал как можно мягче: - Умоляю, мадам, выслушайте меня. Видит Бог, я не хотел вас обидеть! Леди Белтхем наконец справилась с волнением и подошла к гостю. - Простите меня, мсье, - пробормотала она. - Это вы меня простите, - нежно сказал Вальгран, - я ведь артист... А вы не объяснили, чего вы от меня хотите. Вы меня просто позвали. - Ах да, - сказала женщина, как будто только сейчас об этом вспомнив. - Да, мадам. Вы предупредили, что вам угодно видеть меня в этом обличье, но вы ничего не сказали о том, как мне себя вести. Да и внешнее сходство, как я догадываюсь, не такое уж сильное... Артист замолчал, глядя на свою странную собеседницу. "Дурацкая история, - думал он. - Пожалуй, сейчас мне куда больше хочется пойти домой и лечь в постель, чем ухаживать за этой женщиной". Однако, верный выбранной роли, он продолжал, не в силах остановиться: - С того раза, как я увидел вас впервые, я не могу вас забыть. Такого со мной еще не случалось. Это похоже на любовь с первого взгляда! Яростные огоньки в глазах леди Белтхем давно погасли. Она смотрела довольно спокойно, и Вальгран расценил это как очко в свою пользу. "Что ж, дело, похоже, идет на лад. Наконец-то!" - подумал он. Опытный сердцеед, он действовал по раз и навсегда разработанной схеме. Нежные слова, произносимые не в первый раз, слетали с его языка безо всяких усилий. Куда труднее было бороться с навалившейся вдруг дремотой. Изо всех сил стараясь не зевнуть, артист вел свою речь по наезженной колее: - И когда наконец я узнал, что великодушное небо посылает мне исполнение моего самого заветного желания, я прилетел сюда на крыльях любви, чтобы, сгорая от страсти, упасть перед вами на колени! Вальгран действительно опустился на колени и поцеловал подол платья леди Белтхем. Та смотрела на него, не говоря ни слова. Часы на башне пробили четыре. Женщина схватилась за голову: - Четыре часа! Нет, нет... Я больше не могу! Это слишком для меня! И на глазах изумленного артиста она принялась метаться по комнате, словно загнанное животное. Наконец она остановилась напротив Вальграна, долго смотрела на него с непонятным состраданием и прошептала: - Уходите, мсье. Во имя Господа, если вы в него верите, немедленно уходите отсюда! Артист с трудом поднялся с колен и пошатнулся. Голова казалась тяжелой, словно мельничный жернов. Больше всего на свете ему хотелось лечь. Тем не менее тщеславие не позволило ему не довести роль до конца, и он ответил чуть заплетающимся языком: - Я верю в одного бога, мадам... В бога любви. И он приказывает мне остаться. Женщина некоторое время тщетно пыталась прогнать своего гостя, восклицая: - Ну уходите же, несчастный! Уходите! Это будет слишком чудовищно... С трудом удерживая отяжелевшие веки, артист упрямо выдавил: - Я остаюсь... Он сделал несколько грузных шагов, пошатнулся и рухнул на диван рядом с леди Белтхем. Скорее машинально, чем сознательно, он попытался обнять ее за талию. - Послушайте! - взмолилась женщина. - Ради всего святого, вам нужно... О, если бы я могла все объяснить! Какой ужас! - Я ос...таюсь... - пробормотал Вальгран, слыша все, как сквозь вату. Его необоримо тянуло в сон. Наконец, не в силах больше противиться, он упал на бок и закрыл глаза. Леди Белтхем молча смотрела на него. Со стороны лестницы послышался тихий шорох. Женщина упала на колени. - Вот! - воскликнула она. Внезапно Вальгран, совсем было уснувший, пришел в себя и затряс головой. Ему показалось, что на плечи ему опустились две тяжелые руки. Через секунду он почувствовал, что это не сон. Кто-то безжалостно заломил ему руки за спину и скрутил запястья. - Боже великий! - воскликнул артист и попытался обернуться. Когда это ему наконец удалось, он увидел перед собой двух дюжих мужчин с лицами бывших военных. Одеты они были в форму с тускло блестящими металлическими пуговицами. Вальгран открыл было рот, чтобы закричать, но грубая ладонь сжала ему лицо. - Тихо ты! - Что это все значит? - пробубнил артист, пытаясь не поддаваться панике. Один из мужчин легко поставил его на ноги и подтолкнул к выходу. - Пошли, - сказал он. - Нам пора. - По какому праву?! - возмутился Вальгран. - Немедленно развяжите меня! - Не пыли, малыш, - толкнул его второй незнакомец. - Иди вперед. - Бесполезно сопротивляться, Гарн, - добавил его напарник. - Как ни крутись, ничто на свете тебе уже не поможет. Артист ошалело хлопал глазами. - Что вы такое говорите? - лепетал он. - Я ничего не понимаю. Наконец один из мужчин вышел из себя: - Перестань строить из себя дурачка! Мы и так рисковали всем, позволив тебе провести здесь эту ночь. Начальство-то думает, что ты сейчас беседуешь со священником, замаливая свои грехи! - Скажи спасибо своей даме, - продолжал второй. - Уж и не знаю, где она достала столько денег, чтобы вызволить тебя на часок. Но прошло уже целых два, а мы все-таки дорожим своими местами, приятель. Так что свидание окончено, топай вперед. Стряхнув с себя остатки сна, Вальгран начинал что-то понимать. До него наконец дошло, что мужчины одеты в форму тюремных охранников. Все это было настолько неожиданным, что он снова стал вырываться. - Да что ты дергаешься, - злились тюремщики. - Ты ведь поклялся вернуться сразу, как только мы тебе прикажем! А слово надо держать. Охранники поволокли артиста к выходу. Только теперь осознав весь ужас своего положения, Вальгран шептал непослушными губами: - Во имя неба! Эти болваны принимают меня за убийцу! Но я не Гарн! Он оглянулся и разглядел в почти не освещенном углу леди Белтхем, которая во время всей этой дикой сцены оставалась на коленях, с судорожно сплетенными руками. Артист слабо крикнул: - Мадам! Но объясните же им наконец! Женщина продолжала хранить молчание. Сломив последнее сопротивление Вальграна, охранники увели его. Однако уже за дверью артист нечеловеческим усилием вырвался и вбежал обратно в комнату. - Но я же не Гарн! - завопил он. - Я Вальгран! Актер Вальгран! Меня знает весь Париж! И вы, мадам! Помогите же мне! Он повернулся к охранникам: - Вот здесь, в левом кармане пиджака. Там мой бумажник, в нем визитные карточки! И письмо этой женщины, в котором она просит меня прийти сюда. Она заманила меня в ловушку! Один из стражников сильно ударил актера в бок и прошипел: - Немедленно заткнись! Ты что, хочешь, чтобы нас здесь застукали?! Актер замолчал, тяжело дыша. Охранник повернулся к напарнику: - Взгляни, Нибье, что у него там. Недоверчиво пожав плечами, надзиратель быстро ощупал карманы Вальграна. - Нету там ничего, - буркнул он. - Никаких бумажников. Очередная комедия! Артист застонал. - Да что мы здесь рассусоливаем, - продолжал Нибье. - Мы же сами его сюда привели. Понятно, что ему неохота обратно. Но это уже его проблемы. Он грубо взял актера за руку: - Шагай вперед, и без глупостей. После вспышки активности на обессилевшего Вальграна снова навалилась эта непонятная, вялая сонливость. На удивление покорно он позволил себя увести. Спотыкаясь на темной лестнице, он только монотонно повторял, как в бреду: - Но я не Гарн... Не Гарн... Несколько минут леди Белтхем напряженно прислушивалась. Потом вышла с лампой на лестницу и огляделась. Убедившись, что никто не стал свидетелем жестокой проделки, произошедшей в убогом домишке, она вернулась в комнату и рухнула в кресло. Она поправляла волосы, воротничок, но все это машинально, по многолетней привычке ухаживать за собой. Женщина сама не замечала, что делают ее руки. Она была на грани обморока. Дверца, ведущая в темный кабинет, тихо приоткрылась. Медленно и совершенно бесшумно оттуда появился Гарн. Он подошел к леди Белтхем, опустился на колени и принялся покрывать поцелуями ее застывшее лицо и бессильно опущенные руки: - Дорогая моя! Женщина не отвечала. Гарн заметался по комнате, разыскивая какое-нибудь средство, чтобы вернуть к жизни свою возлюбленную. Но тем временем леди Белтхем понемногу пришла в себя. Она негромко застонала, и любовник тотчас подбежал. - Это ты, Гарн? - с трудом проговорила женщина. - Подойди поближе... Обними покрепче... Ты видишь, я сделала все, что в моих силах! Я едва не проговорилась... О Боже, какие страшные минуты! Лицо ее изменилось: - Какой кошмар... Мне кажется, я до сих пор слышу его голос! Гарн ласково погладил ее по волосам: - Ну что ты, любимая моя! Его давно уже нет. Здесь только мы, дорогая! Но леди Белтхем не успокаивалась. Глядя застывшими глазами на стенку, она шептала: - Как он все время повторял: "Я не Гарн! Я не Гарн!" Господи, а если кто-нибудь догадается? Преступник нахмурил лоб. Он также разделял сомнения своей любовницы. Рискованная операция, которую он затеял, вполне могла провалиться. Успокаивая и женщину, и себя, Гарн произнес: - Охранникам хорошо заплатили. Они будут все отрицать. За такое их и самих могут посадить за решетку! Он понизил голос: - Ты успела подсыпать ему много порошка? Леди Белтхем кивнула: - Целую горсть. Он уже подействовал, когда пришли охранники. Так быстро! Наверное, поэтому Вальгран и позволил себя увести. Когда они уходили, он едва передвигал ноги. Гарн сжал руку любовницы: - Если порошок будет действовать, как я рассчитываю, то мы спасены, любимая! На лице молодой женщины по-прежнему сохранялось выражение тоски и отчаяния. - Любовь моя! Душа моя! - повторил Гарн. - Верь мне! Он помолчал, потом заговорил другим тоном: - Слушай меня внимательно. Когда забрезжит рассвет и на улице появятся первые прохожие, мы уйдем отсюда. Понятно? Женщина слабо кивнула. - Теперь мне бы надо переодеться, чтобы не привлекать внимания. Взгляд Гарна упал на пальто и шляпу, забытые несчастным Вальграном. - Отлично! - воскликнул он. - Меня никто не узнает в его... - он кинул быстрый взгляд на леди Белтхем, - в этом пальто. Сделав над собой усилие, любовница убийцы поднялась на ноги. - Что ж, в путь... - Подожди, - остановил ее Гарн. - Мне нужно избавиться от бороды и усов. Убийца лорда Белтхема достал ножницы и направился к зеркалу. Внезапно внизу послышался отчетливый звук шагов. Кто-то поднимался по лестнице, скрипя деревянными ступеньками. Гарн замер, смертельно побледнев. Леди Белтхем же непостижимым образом вновь обрела перед лицом опасности самообладание и дерзость. Она подбежала к двери, пытаясь ее придержать, но снаружи уже надавили, и женщина была вынуждена отпустить ручку. Преступник, не успев спрятаться в кабинете, метнулся к креслу и, закутавшись в пальто Вальграна, надвинул на глаза его шляпу. Дверь распахнулась. Вошедший поклонился и проговорил: - Покорнейше прошу мадам извинить меня. Голос его звучал несколько смущенно. - Кто вы? - резко спросила леди Белтхем. - Что вам нужно? - Простите, - снова повторил посетитель. - Я... Тут он заметил в глубине комнаты Гарна и указал на него рукой: - Господин Вальгран меня хорошо знает. Хозяин, это я, Шарло! Он снова повернулся к даме: - Я костюмер мсье Вальграна. Я зашел просто, чтобы... В общем, вот. Он вынул из кармана небольшой пакет. - Что это? - Видите ли, господин Вальгран так торопился, уходя сегодня из театра, что забыл свой бумажник. Я решил - вдруг он ему понадобится? Костюмер хотел было подойти к тому, кого он принимал за своего хозяина, - но молодая женщина, будто случайно, преградила ему путь. Поняв ее по-своему, старик снова принялся извиняться: - Вы уж простите, что я так ворвался. Наверное, не стоило... Он наклонился к уху леди Белтхем и прошептал, указывая на Гарна: - Господин Вальгран молчит... Значит, сердится. Из-за меня, да? Вы уж сделайте одолжение старому Шарло, замолвите за меня словечко перед хозяином. Я ведь нисколько не хотел вам помешать. Леди, выдержавшая за сегодняшний день столько волнений, что хватило бы на добрых десять лет, не в состоянии была больше выносить болтовню старика. Она надменно произнесла: - Хорошо, я скажу ему. Только немедленно уходите. Не выводите его из себя. - Конечно, конечно, - заторопился костюмер. - Конечно, я вам мешаю. Да ведь вы меня тоже поймите - этакая странная история - письмо, эта улица, напротив тюрьма... Леди Белтхем хранила ледяное молчание. Приняв его за разрешение продолжать, неисправимый болтун забубнил: - Вы понимаете, ведь там, в тюрьме, сидит этот жуткий Гарн, тот самый, что убил богатого англичанина. И такое совпадение - я прочел, что его казнь назначена на сегодняшнее утро! Женщина судорожно вздохнула. - Не сердитесь на меня! - снова заизвинялся старик, в голосе которого звучало неподдельное волнение. - Я испугался за господина Вальграна. Все-таки ночь, тюрьма рядом. Я сначала просто хотел подождать, когда он выйдет, но заблудился здесь в потемках и только сейчас нашел этот дом. Вижу - дверь открыта. Наверное, думаю, хозяин уже ушел. Но все-таки решил подняться, посмотреть. Вы уж простите старого дурака, вломился среди ночи... Но теперь я ухожу, мадам. Мой хозяин здесь, все в порядке, я спокоен. Он посмотрел на "хозяина": - Господин Вальгран! Бога ради, не сердитесь на меня! Я уже ухожу. Костюмер наконец направился к двери. Обернувшись уже в проеме, он спросил: - Господин Вальгран! Вы меня прощаете? Не услышав ответа, Шарло уныло пожал плечами и бросил на леди Белтхем умоляющий взгляд: - Ведь вы с ним поговорите, правда, мадам? Я ведь знаю, он не злой человек, посердится и отойдет. Он поймет меня! Ведь я же знаю его много лет и всегда беспокоюсь за него. Но теперь я спокоен. В это время старик бросил взгляд в окно и зачарованно замолчал. Стирая свет редких фонарей, занимался день. Из окна был виден маленький клочок тюремного двора. Обычно пустынное, это место было полно народа. За наспех построенными загородками, несмотря на ранний час, колыхалась толпа. Шарло протянул дрожащую руку: - Боже правый, вот где это будет... Там строят эшафот! Он подошел и прижался носом к стеклу: - Да-да, он уже совсем готов. Уже ставят гильотину! Какой страшный нож... Не договорив, Шарло издал приглушенный крик боли и с глухим стуком упал на пол. Леди Белтхем отпрянула, кусая кулаки, чтобы не закричать. Зачарованный зрелищем готовящейся казни, старый костюмер имел несчастье повернуться спиной к Гарну, который, достав пружинный нож, одним прыжком пересек комнату и вонзил его старику в спину. Шарло так и не успел ничего понять. В безмолвном ужасе женщина смотрела на неподвижную жертву. Гарн схватил ее за локоть. - А теперь нам надо бежать, - прошептал он. Глава 33 НА ЭШАФОТЕ Еще стояла глубокая ночь. На темном небе холодно поблескивали звезды. В морозном воздухе слышалось шуршание листвы, колеблемой легким ветерком. Все предвещало приближение яркого, солнечного осеннего дня. Несмотря на столь ранний час, по улицам двигались толпы народу, стекая с тротуаров на мостовую. Бульвары Монпарнас, Сен-Мишель, Пор-Руайяль, Сен-Жак, Араго были заполнены людьми. Все двигались быстрым шагом, явно направляясь в какое-то одно место. Иногда образовывались стихийные группки и раздавался припев популярной песенки. Рестораны, лавки, трактиры, подвальные кабаки самого сомнительного толка - все они были открыты в этот неурочный час, и не зря - народу было битком набито. На первый взгляд казалось, что в городе происходит всенародное гулянье. Но только на первый взгляд. Если присмотреться внимательно к людям, вышедшим на улицу в такое время, появлялось некое странное ощущение. Казалось, чего-то не хватает. И действительно, в толпе можно было разглядеть либо богачей, либо откровенно нищих. На улицах необычным образом перемешались два полюса парижского общества. Бок о бок с элегантными посетителями ночных клубов можно было увидеть малокровных бродяг, для которых норы под городскими мостами многие годы уже были родным домом. Среди потерявших работу мастеровых с испитыми лицами и нищих в лохмотьях сновали молодые люди с напомаженными волосами, в ботинках из тонкой кожи, чей цепкий взгляд и нарочитая развинченность походки наводили на мысль о сомнительности их занятий. ...Не так давно, перед полуночью, весь Париж с быстротой молнии облетела сенсационная новость. О ней одинаково судачили в Бельвиле и "Чреве Парижа", в Монруж и Рабле, в Телемском аббатстве и Монико... Всем сомнениям был положен конец - генеральный прокурор Республики утвердил смертный приговор. Казалось, тень гильотины упала на город. Гарн, убийца несчастного лорда Белтхема, сегодня на рассвете получит сполна за свое преступление. Известно, что для определенного типа людей казнь - лучший праздник. Поэтому бесчисленное количество зевак высыпало на улицы. Из конюшен срочно выводились экипажи, седлались скакуны, женщины в изысканных туалетах, усыпанных драгоценными камнями, садились в автомобили, чтобы успеть на площадь Санте к месту казни. Не меньшее оживление царило в предместьях. Завсегдатаи пивнушек, подхватив под руки своих бездельниц-подружек, двинулись к бульвару Араго, распевая песни и выкрикивая непристойности. Все стремились не опоздать на кровавый спектакль. Казалось, от толпы исходит какой-то особый запах, характерный для ярмарок и "блошиных" рынков. На площади. Санте, несмотря на предстоящее зловещее действо, царила атмосфера радостного возбуждения. Тут и там зеваки усаживались прямо на землю, доставали бутылки с вином, колбасу и принимались завтракать. Точно так же, как перед премьерой в Опере обсуждают исполнителей главных ролей, так и здесь разговоры вертелись вокруг одного и того же. Люди пришли на спектакль и говорили о спектакле. Слышались грубые голоса: - Наложит, небось, в штаны этот хваленый Гарн! Это тебе не шляться по чужим садам! - Посмотри на себя, вояка! Сам бы от страха забыл, как тебя зовут! Великосветские зрители, не желая смешиваться с плебсом, ожидали, не выходя из экипажей. Беседы их были более утонченными: - Боюсь, вы испугаетесь, моя красавица. - Я? Нисколько! - Полноте, душенька, неужели вы такая бесчувственная? - Именно так, мой дорогой. С тех пор, как я изучила мужчин, у меня больше нет сердца. Единственный, кому оно отдано, это вы! В соседнем автомобиле состязались в остроумии по поводу предстоящей казни. Короче, прибывшие посмотреть на отрубленную голову Гарна забавлялись вовсю. Тут на площади появилась новая компания зевак, возглавляемая Франсуа Бонбоном, хозяином таверны "Свинья святого Антуана". Трактирщик, одетый в выходной серый сюртук, покрикивал: - Иди сюда, Билли Том! Держись меня, а то потеряешься! Потом толкнул соседа: - Ты не видел Жофруа-Бочку? Они шли в обнимку с Бузотером. Ну и парочка! Надо было Бузотеру еще взгромоздиться на свой "поезд", вообще была бы умора! Билли Том пожал плечами: - А чем он хуже всех этих хлыщей, что приехали сюда в экипажах? Почтенного трактирщика быстро обогнали двое мужчин. В одном из них нетрудно было узнать Жюва. Он негромко спросил у своего спутника: - Узнал их? - Нет, - ответил Жером Фандор. Усмехнувшись, инспектор быстро перечислил ему имена людей, мимо которых они только что прошли. - Понимаешь теперь, почему я потащил тебя вперед? Мне вовсе не хочется с ними встречаться. Фандор улыбнулся. - Забавно все же, - продолжал Жюв, - до чего некоторых влечет зрелище казни. Впрочем, по многим из присутствующих тоже плачет гильотина. Посмотри вокруг - сплошные жулики и хулиганы! Вскоре толпа стала такой плотной, что пробраться дальше не представлялось возможным. Инспектор тронул журналиста за плечо. - Нет, дружище, так нам не протолкнуться. Доставай-ка свой пропуск. Фандор достал из кармана маленький картонный квадратик, который Жюв выхлопотал для него в префектуре: - И кому его показывать? Инспектор огляделся: - Скоро здесь будет городская жандармерия. Вон там, кажется, уже блестят сабли. Пойдем за газетный киоск, подождем, пока наши доблестные вояки немного разгонят толпу. Богатый опыт не подвел Жюва. Не прошло и минуты, как с бульвара Араго вывернул отряд конной жандармерии. Гордо возвышаясь на ухоженных скакунах, жандармы, преисполненные чувством собственной значительности, бросали по сторонам грозные взгляды. Послышался короткий приказ, и блюстители порядка принялись теснить толпу, освобождая площадь. Раздались возмущенные крики: - Так мы ничего не увидим, черт побери! Как вам не стыдно? Мы уже два часа здесь торчим, заняли хорошие места, в вы... В газетах было объявлено, что казнь будет публичной! Тем временем Жюв и Фандор, счастливые обладатели пропусков, выданных префектурой полиции лишь небольшому числу избранных, спокойно пересекли площадь и, преодолев тройной кордон полицейских, подошли к гильотине. Теперь они стояли в тупике, образованном стенами монастыря и тюрьмы. Здесь прогуливалось не более десятка мужчин в черных сюртуках и цилиндрах. Если предстоящее их как-то и трогало, то на лицах это нисколько не отражалось. - Кто это? - спросил Фандор. - Все довольно известные люди. Вон там мои коллеги, старшие инспекторы Службы безопасности, а вот и твои собратья по перу. Узнаешь? Хроникеры крупнейших еженедельников Парижа. Когда они были в твоем возрасте, им и мечтать не приходилось о такой удаче, которая выпала сегодня на твою долю! Журналист покраснел. - Нечего смущаться, это действительно удача для молодого репортера, - сказал Жюв. - Такие события бывают нечасто! - Событие событию рознь, - процедил юноша. - Если вы не ошиблись и это действительно Фантомас, то он мне почти родственник. Молодой человек прищурил глаза: - А насколько я вас знаю, Жюв, ошибаться - не в ваших правилах. Поэтому я испытаю истинное удовлетворение, когда увижу, как голова Гарна упадет в корзину. Эта казнь принесет спокойствие всему Парижу, и я хочу быть уверенным, что негодяй мертв. В противном случае, поверьте, я уклонился бы от чести делать этот репортаж. Инспектор положил руку юноше на плечо: - Нервничаешь? - Конечно! - Я тоже, дружище. - Вы?! - Да, я. Подумай - я чуть ли не единственный, кто всерьез верил в существование Фантомаса, несмотря на бесчисленные насмешки. В течение пяти лет я боролся с неуловимым призраком. Пять лет я молил небо, чтобы оно отдало в мои руки этого мерзавца, потому что только смерть может остановить вереницу его преступлений. Инспектор помолчал. - И теперь, - медленно продолжал он, - меня мучает то, что Фантомас умрет неузнанным. Да, я знаю, что это он, мне удалось убедить в этом тебя и еще несколько неглупых людей, не поленившихся детально ознакомиться с моим расследованием. Но юридически мне так и не удалось ничего доказать! Для судьи, для присяжных, наконец, для всего общественного мнения сегодня будет обезглавлен только Гарн, и никто больше. Полицейский замолчал и посмотрел в сторону бульвара Араго, куда жандармы оттеснили публику. Оттуда послышались крики "браво!", смех, аплодисменты. Фандор вздрогнул: - Что это? - Сразу видно, что, в отличие от меня, ты новичок на таких зрелищах, - усмехнулся Жюв. - Подобным образом наши милые добрые соотечественники обычно приветствуют появление гильотины. Инспектор, как всегда, был прав. Вдали показалась старая кляча, с трудом тянувшая черный, наглухо запертый фургон. По бокам гарцевали четыре жандарма с саблями наголо. Повозка остановилась в нескольких метрах от Жюва и Фандора. Откуда-то появились трое мужчин в черном. - Почтеннейший Дебле и его помощники, - пояснил инспектор. Глядя на палача, журналист невольно содрогнулся. Жюв продолжал: - Их "орудие производства" сейчас в разобранном виде. Через полчаса они смонтируют его, и максимум через час Фантомас перестанет существовать. Пока полицейский говорил, мэтр Дебле быстро подошел к жандармскому офицеру и обменялся с ним репликами, видимо, получая инструкции. Затем поклонился местному комиссару полиции и, повернувшись к помощникам, буднично произнес: - За работу, ребята. Те принялись за дело. Дебле, заметив Жюва, подошел к нему и протянул руку: - Здравствуйте, инспектор. Извините, мы немного задержались сегодня, - произнес он так, как будто речь шла об опоздании к обеду. Тем временем его помощники вытаскивали из фургона длинные холщовые мешки, по виду очень тяжелые, и осторожно укладывали их на землю. - Посмотри, - сказал инспектор журналисту. - Это опорные балки для гильотины. Их ни в коем случае нельзя перепутать. Это очень точный инструмент. Разгрузив фургон, работники сняли сюртуки, закатали рукава и под руководством палача начали собирать орудие казни. Вначале они тщательно подмели площадку и очистили ее от крупных булыжников, способных нарушить равновесие механизма. Затем поставили подпорки и укрепили на них красные ступеньки эшафота. После этого принялись делать настил, укрепляя доски большими медными скобами. На настил они аккуратно установили зловещие полозья, по которым опускается разящий нож гильотины и, снеся голову преступнику, исчезает под полом. И вот наконец гильотина подняла свои страшные руки к светлеющему небу. Жюв тронул Фандора за плечо, обращая его внимание на скорость монтажа. - Видишь, - сказал он. - Совсем немного времени требуется, чтобы приготовить этот инструмент к работе. Теперь палачу остается сделать главное - установить рычаг и люнет, да закрепить нож. Словно иллюстрируя пояснения инспектора, мэтр Дебле принялся за работу. С помощью какого-то прибора он проверил равновесие механизма, потом параллельность полозьев и подергал две доски, образующие люнет, куда кладут шею приговоренного к смерти, затем вставил рычаг и коротко приказал: - Нож! Помощник услужливо протянул ему тяжелое лезвие с острием, скошенным по диагонали. Палач без видимых усилий поднял его, вставил в пазы, закрепил и провел пальцем по мрачно блеснувшему острию. В каждом его движении чувствовалась долгая практика. Оглядев сооружение, Дебле скомандовал: - Солому! Ему подали пучок соломы. Палач уложил его в люнет и нажал на рычаг. Сверкнуло лезвие, и нож исчез внизу, не почувствовав препятствия. Солома была перерезана пополам. Итак, репетиция закончилась. Пора было переходить к страшному спектаклю. Нервно затянувшись, Жюв произнес: - Теперь все готово. Дебле осталось только надеть сюртук и приказать привести Фантомаса. Тем временем подручные палача поставили по обеим сторонам страшного механизма две большие корзины, выстланные соломой. В одну из них после казни падает отсеченная голова, в другую - тело. Дебле натянул сюртук, машинально потер руки и широким шагом подошел к группе людей, прибывших пока он работал и теперь ожидавших его поодаль в специальном экипаже. - Господа, - произнес палач, поклонившись. - Через четверть часа поднимется солнце. Пора начинать. Его собеседники обменялись негромкими фразами. - А господин Жермен Фузилье, ведший это дело, еще не приехал? - спросил господин Авар, глава Службы безопасности, которому сегодня было поручено лично передать заключенного в руки палача. - Нет, мсье, - ответил Дебле. - Господин Фузилье просил его извинить. Ему нездоровится. Палач слегка улыбнулся. Он был хорошо знаком со следователем и знал, что во всем полицейском управлении не было более ярого противника смертной казни. - Так что же, господин прокурор, - снова сказал Дебле. - Пора! - Пора, - согласился тот. Один за другим они вошли во двор тюрьмы. Впереди шел директор тюрьмы Санте, за ним генеральный прокурор с прокурором Республики. Затем семенил невысокий Авар, рядом с палачом и двумя его подручными. Поднявшись на второй этаж, все проследовали по длинному коридору туда, где были расположены камеры смертников. Охранник Нибье, звякнув связкой ключей, поклонился прибывшим. Дебле посмотрел на прокурора Республики и спокойно спросил: - Вы готовы, мсье? Слегка побледнев, тот утвердительно кивнул головой. Директор тюрьмы приказал охраннику: - Откройте камеру! Нибье бесшумно повернул в замке ключ, который он держал наготове, и толкнул дверь. Прокурор шагнул вперед, решив про себя, что если заключенный спит, он позволит ему на пару минут продлить последний сон в его жизни. Однако приговоренный не спал. Совершенно одетый, он сидел на краю кровати с блуждающим безумным взглядом. Казалось, он даже не заметил, что дверь открылась, и не пошевелился. - Гарн, - произнес прокурор, - мужайтесь. Прошение о помиловании отклонено. Приговоренный никак не реагировал. Было непонятно, понял ли он хоть слово. Удивленный прокурор механически повторил: - Мужайтесь... Гримаса страдания перекосила лицо узника. Губы его беззвучно шевелились. Казалось, он делает невероятные усилия, чтобы что-то сказать. - Я... Не... - чуть слышно донеслось до прокурора из глубины камеры. Тут Дебле, привычный ко всяким сценам, подошел к заключенному и, положив ему руку на плечо, сказал с оттенком недовольства, как человек, которому мешают выполнять свои обязанности: - Поднимайтесь. Пора идти. Глядя вокруг безумными глазами, осужденный встал. Подошел священник: - Молитесь, брат мой. Покайтесь перед Господом в свою последнюю минуту. Лицо пленника снова мучительно перекосилось и изо рта его вырвалось: - Я... не... Мсье Авар вмешался: - Вы же видите, святой отец, это совершенно бесполезно. Нам пора. Палач подтвердил: - Да-да, поторопимся. Надо спешить. Вот-вот встанет солнце. Прокурор Республики повторял, как заведенный: - Мужайтесь... Мужайтесь... Дебле взял заключенного под руку. Охранник подхватил его с другой стороны, и они почти волоком потащили несчастного в камеру, где приговоренным к смерти разрешается в последний раз умыться. В небольшой, тускло освещенной комнате все уже было готово. Узника усадили перед столом. Генеральный прокурор спросил: - Не хотите ли стакан вина? Или сигарету? А может, у вас есть какие-нибудь последние поручения? Тот молчал. В дверях появился опоздавший мэтр Барберу, чрезвычайно взволнованный. Он в свою очередь подошел к заключенному. - Гарн, - сказал он, - могу ли я что-нибудь сделать для вас? Нет ли у вас последнего желания? Осужденный приподнялся, напрягая все силы, и из горла у него вырвался хрип: - Я... я... Но язык не повиновался бедняге, и он снова рухнул на стул. Присутствовавший тут же тюремный врач отвел в сторонку заместителя прокурора. - Какой-то ужас, - сказал он. - Похоже, парень потерял дар речи. С тех пор, как мы пришли, он не произнес толком ни слова. Научно это называется "торможение". Я читал об этом, но самому наблюдать не приходилось. Понимаете, этот человек жив, но он уже чувствует себя трупом. Поэтому сознание его настолько затемнено, что он даже не в состоянии произнести сколько-нибудь осмысленную фразу... Дебле движением руки отстранил всех толпящихся у стола. - Господин Авар, - сказал он. - Будьте добры сделать запись в тюремном журнале. И пока начальник Службы безопасности указывал в журнале, что осужденный Гарн изъят из тюрьмы для приведения в исполнение смертного приговора, палач достал ножницы, распорол на узнике рубашку и отрезал прядь волос, закрывавшую шею. Его помощник тем временем связал запястья жертвы веревкой. Закончив, Дебле сделал знак прокурору Республики: - Пора! Подручные палача взяли осужденного под руки и поставили на ноги. Собрав все силы, тот прорычал: - Я-a... не-е... Но никто уже не слушал. На востоке небо порозовело. Первые солнечные лучи разбудили птиц, и те подняли радостный утренний гомон. Было десять минут шестого. Кордон полицейских едва удерживал огромную толпу зевак, желавших пробраться поближе к гильотине. Особенно усердствовала компания из "Свиньи святого Антуана". Бузотер, удобно устроившись на могучих плечах Жофруа-Бочки, подзадоривал всех истошными воплями. Папаша Бонбон орал полицейским: - Ребята, пропустите нас, и тогда сегодня вечером я напою вас вином бесплатно! Жандармы не обращали на него внимания, пропуская лишь тех, у кого был специальный билет. Внезапно толпа зашумела с новой силой. Конные жандармы, гарцевавшие возле гильотины, обнажили сабли. Жюв взял Фандора за руку: - Отойдем туда. И они подошли к аппарату смерти с той стороны, с которой в корзину должна была упасть отрубленная голова. - Отсюда нам будет хорошо видно, как этот мерзавец расстанется с жизнью. Юноша судорожно сглотнул. - Привыкай, репортер, - сказал инспектор. - Ты должен иметь лучшее место для обзора. Именно здесь я стоял, когда был гильотинирован Пенье. И отсюда я видел, как казнили отцеубийцу Душмена пятого августа тысяча девятьсот девятого года. Полицейский замолчал. Из ворот тюрьмы Санте показалась зловещая повозка. Все следили, как она медленно приближается. Воцарилась тишина. Наконец повозка остановилась напротив ступеней эшафота, с противоположной стороны от Жюва и Фандора. С запяток проворно соскочил мэтр Дебле и, опустив на землю заднюю крышку фургона, образовал нечто вроде трапа. Вниз спустился бледный, растерянный священник, и следом за ним помощники палача вывели осужденного, стараясь до поры держать его спиной к эшафоту. Фандор вздрогнул. - Боже мой! - прошептал он. Все шло очень быстро. Подручные палача с ловкостью, свидетельствующей о немалом опыте, провели осужденного по ступенькам и подтолкнули его на помост. Жюв взглянул вверх. - Смелый парень, - проговорил он. - Даже не побледнел. Обычно они ведут себя куда хуже... Помощники мэтра Дебле поставили приговоренного на колени. Отработанным движением палач ухватил его за уши и с силой притянул голову к себе, чтобы шея попала в люнет. Скрип рычага... Блеск падающего ножа... Струя крови... Крик сотен людей... ...И голова казненного упала в корзину с соломой. Внезапно Жюв рванулся с места и, раскидав подручных палача, опустил руки в пропитанную кровью солому, схватил отсеченную голову за волосы и бешено посмотрел на нее. Перепуганные подручные бросились к нему. Подбежал и мэтр Дебле. - Вы сошли с ума! - воскликнул он. - Убирайтесь! - прорычал инспектор. Фандор никогда не видел Жюва таким. Полицейского шатало, словно пьяного, губы его беззвучно шевелились. Казалось, он сейчас потеряет сознание. Журналист подбежал к инспектору: - Боже мой! Что с вами? Срывающимся голосом Жюв произнес: - Казнили не Гарна... Вот почему он не побледнел... Это грим! Театральный грим! О, проклятье, какая чудовищная ошибка! Фантомас снова ускользнул! Он сумел подставить вместо себя очередную невинную жертву и сбежал... Всю жизнь нас будут проклинать за то, что мы казнили ни в чем не повинного человека... А проклятый Фантомас на свободе... Инспектор сжал ладонь Фандора с такой силой, что у того хрустнули пальцы: - Ты слышишь, Фандор? Фантомас жив!