жна помощь, я решил поработать здесь немного. "Сколько это "немного"? - подумала Тереза. - Вы должны петь на профессиональной сцене, - сказал Рауль. Она вспомнила выражение лица Ремю, когда он увидел ее. Нет, она никогда больше не рискнет выступить. - Благодарю вас, - пролепетала Тереза. Он был тронут ее смущением и робостью и попытался вовлечь ее в разговор. - Я раньше не бывал в Эзе. Это красивый городок. - Да, - мямлила Тереза. - Вы здесь родились? - Да. - Вам здесь нравится? - Да. Схватив сверток, Тереза убежала. На следующий день она нашла предлог, чтобы вновь пойти в магазин. Она не спала полночи, придумывая, что скажет Раулю. "Я рада, что вам понравился Эз..." "Монастырь, как вы знаете, был построен в четырнадцатом веке..." "А вы бывали в Сен-Поль-де-Ванс? Там есть очаровательная церковь..." "Мне очень нравится Монте-Карло, а вам? Как замечательно, что это недалеко отсюда. Мы с сестрой иногда спускаемся по Гранд-Корниш и ходим в театр Фор-Антуан. Вы слышали о нем? Это большой открытый театр..." "А вы знаете о том, что Ницца когда-то называлась Никайа? О, вы этого не знали? Да-да. Много лет назад там были греки. В Ницце есть музей с останками пещерных людей, живших там тысячи лет назад. Интересно, не правда ли?" Тереза заготовила десятки подобных фраз. Но увы, как только она вошла в магазин и увидела Рауля, все вылетело у нее из головы, Она просто смотрела на него, не в силах вымолвить ни единого слова. - Bonjour, - весело сказал Рауль. - Я рад вновь видеть вас, мадемуазель де Фосс. - M-мerci. Она почувствовала себя идиоткой. "Мне тридцать лет, - думала она, - а веду себя как глупенькая школьница. Хватит." Но она ничего не могла с собой поделать. - Чем я могу быть полезен вам сегодня? - Я... Мне нужно еще муслина. Именно это ей нужно было меньше всего. Она смотрела, как Рауль пошел за рулоном ткани. Положив его на прилавок, он стал отмерять. Она приготовилась сказать "два", но вместо этого произнесла: - Вы женаты? Подняв на нее глаза, он ласково улыбнулся. - Нет, - ответил он. - Я еще не имел такого счастья. "Тебе это скоро предстоит, - подумала Тереза. - Как только Моник вернется из Парижа". Моник должна полюбить этого человека. Они просто созданы друг для друга. Тереза переполнялась счастьем при мысли о том, как Моник познакомится с Раулем. Это будет замечательно, если Рауль Жирадо станет ее зятем. На следующий день, когда Тереза шла мимо магазина, Рауль, увидев ее, выбежал на улицу. - Добрый день, мадемуазель. Я как раз собираюсь сделать перерыв. Вы не согласились бы выпить со мной чашечку чая, если вы свободны? - Я... Да, спасибо. Его присутствие словно лишало ее дара речи, но Рауль тем не менее был с ней необыкновенно любезен. Он изо всех сил старался, чтобы ей было с ним легко, и вскоре Тереза поймала себя на том, что рассказывает этому незнакомцу то, о чем ни с кем до этого не делилась. Они говорили об одиночестве. - В толпе чувствуешь себя одиноко, - сказала Тереза. - Я ощущаю себя островом в людском море. - Я понимаю, - улыбнулся он. - Но у вас, должно быть, так много друзей. - Знакомых. Друзей не может быть много. Она словно разговаривала со своим отражением. Час пролетел незаметно, и ему пора было возвращаться на работу. Они уже встали, когда Рауль спросил: - Не согласились бы вы завтра со мной пообедать? Конечно же, он был очень добр. Тереза знала, что ни один мужчина не способен увлечься ею. Тем более такой красавец, как Рауль Жирадо. Она была убеждена, что он был добр ко всем. - С большим удовольствием, - ответила Тереза. Когда она встретилась с ним на следующий день, Рауль весело сказал: - Я сегодня днем не работаю. Может быть, мы съездим в Ниццу, если вы не слишком заняты? Они ехали по Мойенн Корниш в его машине с откинутым верхом, внизу волшебным ковром раскинулся город. "Я никогда не была так счастлива", - думала Тереза, откинувшись на сиденье. И тут же виновато вспоминала: "Я радуюсь за Моник". Моник возвращалась из Парижа на следующий день. Рауль будет подарком сестре от Терезы. Она достаточно трезво мыслила, чтобы отдавать себе отчет в том, что такие мужчины существовали в этом мире не для нее. Тереза уже достаточно настрадалась в своей жизни и давным-давно усвоила, как отличить реальное от невозможного. Красивый мужчина, сидевший за рулем возле нее, принадлежал к несбыточным мечтам, о которых она не смела даже думать. Они пообедали в ресторане "Ле Шантеклер" в гостинице "Негреско" в Ницце. Еда была превосходной, но впоследствии Тереза даже не могла вспомнить, что она ела. Ей казалось, что они с Раулем никак не могли наговориться. Им так много хотелось сказать друг другу. Он был остроумен - обаятелен, и, похоже, ему было интересно с Терезой - очень интересно. Его интересовало ее мнение обо всем, и он внимательно слушал ее. Их взгляды во многом совпадали. Они словно чувствовали друг в друге родственную душу. Если у Терезы и возникало какое-то сожаление по поводу того, что должно было случиться, она решительно гнала от себя эти мысли. - Вы бы не хотели прийти к нам завтра пообедать? Моя сестра должна вернуться из Парижа. Я бы хотела вас с ней познакомить. - С удовольствием, Тереза. Когда Моник на следующий день вернулась домой, Тереза поспешила встретить ее в дверях. Несмотря на свое намерение, она не смогла удержаться, чтобы не спросить: - Ну, ты встретила в Париже кого-нибудь стоящего? Затаив дыхание, она ждала, что ей ответит сестра. - Все те же скучные мужчины, - сказала Моник. Ну вот, Господь и принял окончательное решение. - Я пригласила сегодня на обед одного человека, - сказала Тереза. - Я думаю, он тебе понравится. "Никто не должен знать, как много он значит для меня", - подумала Тереза. Вечером, ровно в 7.30, в гостиной, где собрались Тереза, Моник и родители, в сопровождении слуги появился Рауль Жирадо. - Это - моя мама, мой папа, - представила Тереза. - Месье Жирадо. - Очень приятно. Тереза сделала глубокий вдох. - А это - моя сестра Моник. - Очень приятно. Лицо Моник не выражало ничего, кроме вежливости. Тереза взглянула на Рауля, ожидая, что он будет ошеломлен красотой Моник. - Рад познакомиться. Ничего кроме любезности. Тереза стояла, затаив дыхание, в ожидании, что между ними вот-вот промелькнут знакомые ей искорки. Но Рауль смотрел на Терезу. - Вы сегодня очаровательны, Тереза. - Благодарю вас, - вспыхивая и заикаясь, проговорила она. В тот вечер все пошло шиворот-навыворот. Не было и намека на то, что план Терезы - свести Моник с Раулем, посмотреть на их свадьбу, увидеть его в качестве зятя - начал осуществляться. Невероятно, но все внимание Рауля было обращено на Терезу. Словно сбывался какой-то необыкновенный сон. Она чувствовала себя Золушкой, только она при этом была уродливой сестрой и принц выбрал ее. В это трудно было поверить, но все выглядело именно так, и она отчаянно сопротивлялась обаянию Рауля, так как не могла поверить в происходящее и боялась очередной раны. Все эти годы она скрывала свои чувства, стараясь уберечь себя от боли разочарований. Она и сейчас инстинктивно делала то же самое. Но Рауль был неотразим. - Я слышал, как поет ваша дочь, - сказал он. - Она - просто чудо! Тереза чувствовала, что краснеет. - Ее голос всем нравится, - ласково сказала Моник. Это был пьянящий вечер. Однако самое пикантное оказалось еще впереди. Когда обед подошел к концу, Рауль сказал, обращаясь к родителям Терезы: - У вас прекрасная вилла. - Затем он повернулся к Терезе: - Вы не покажете мне сад? Тереза перевела взгляд на Моник, пытаясь прочесть ее чувства, но лицо Моник выражало полное безразличие. "Она, должно быть, глуха, нема и слепа", - подумала Тереза. Тут она вспомнила все поездки Моник в Париж, Канны и Сен-Тропез в поисках прекрасного принца, которого она так и не встретила. "Значит, не мужчины виноваты в этом. Это целиком ее вина. Она сама не знает, чего хочет". - С удовольствием, - ответила Тереза, повернувшись к Раулю. Выйдя на улицу, она не могла удержаться от вопроса: - Вам понравилась Моник? - Она очень мила, - ответил Рауль. - Теперь спросите, нравится ли мне ее сестра. И, обняв, он поцеловал ее. Тереза никогда не испытывала ничего подобного. Дрожа в его объятиях, она думала: "Спасибо Тебе, Господи. Как же я Тебе благодарна". - Ты пообедаешь со мной завтра вечером? - спросил Рауль. - Да, - выдохнула Тереза. - Да, конечно. Когда сестры остались одни, Моник сказала: - Похоже, ты действительно ему нравишься. - Кажется, да, - смущенно ответила Тереза. - А он тебе? - Да. - Ну что ж, смотри, сестра, - рассмеялась Моник. - Не теряй головы. "Уже поздно, - беспомощно думала Тереза, - слишком поздно". После этого вечера Рауль с Терезой все дни были вместе. Моник обычно их сопровождала. Они втроем гуляли по улицам и пляжам Ниццы, веселились в ступенчатых, похожих на свадебные торты, отелях. Они обедали в очаровательном бистро на Кап д'Антиб и побывали в часовне Матисса в Вансе. Они ужинали в Шато-де-ля-Шевр-д'Ор и на сказочной Ля Ферм Сен-Мишель. Как-то в пять часов утра они втроем отправились на сельский базар, расположившийся на улицах Монте-Карло, и накупили свежеиспеченного хлеба, фруктов и овощей. По воскресениям, когда Тереза пела в церкви, Рауль с Моник приходили слушать, после чего Рауль, обнимая Терезу, говорил: - Ты - настоящее чудо. Я бы слушал твое пение всю оставшуюся жизнь. Рауль сделал ей предложение через четыре недели после их знакомства. - Я уверен, что ты могла бы покорить любого, кого захотела, - сказал Рауль, - но я сочту за честь, если из всех мужчин ты выберешь меня. На одно жуткое мгновение Тереза решила, что он насмехается над ней, но, прежде чем она успела что-то сказать, он продолжал: - Дорогая, я должен признаться, что у меня было много женщин, но ты - самая чуткая, самая талантливая, самая добрая... Каждое сказанное им слово музыкой звучало в ее ушах. Ей хотелось смеяться, плакать. "Какое же мне выпало счастье, - думала она, - любить и быть любимой". - Согласна ли ты стать моей женой? Ее взгляд был красноречивее всякого ответа. Когда Рауль ушел, Тереза влетела в библиотеку, где мать с отцом и сестра пили кофе. - Рауль сделал мне предложение. Ее сияющее лицо было почти красивым. Ошеломленные родители смотрели на нее. Заговорила Моник: - Тереза, а ты уверена, что он не преследует корыстных целей? Это было похоже на пощечину. - Я не хочу тебя обидеть, - продолжала Моник, - но все как-то уж слишком быстро. Тереза решительно не собиралась допускать, чтобы что-то омрачило ее счастье. - Я понимаю, что ты хочешь предостеречь меня, - сказала она сестре, - но у Рауля есть деньги. Отец оставил ему небольшое наследство, к тому же он не боится трудом зарабатывать себе на жизнь. Взяв руку сестры, она умоляюще проговорила: - Пожалуйста, Моник, порадуйся за меня. Я никогда не думала, что мне дано это испытать. Я просто умираю от счастья. И все трое стали обнимать ее и говорить, как они рады за нее, затем принялись возбужденно обсуждать подготовку к свадьбе. Ранним утром следующего дня Тереза, стоя на коленях в церкви, молилась: "Благодарю Тебя, Господи. Спасибо Тебе за дарованное мне счастье. Я сделаю все, чтобы быть достойной Твоей любви и Рауля. Аминь". Не чувствуя под собой ног, Тереза словно влетела в универмаг и сказала: - Будьте добры, месье, я хотела подобрать материал на свадебное платье. Рауль, рассмеявшись, обнял ее. - Ты будешь очаровательной невестой. И Тереза не сомневалась в его искренности. Это было похоже на чудо. Венчание должно было состояться через месяц в городской церкви. Моник, естественно, была подружкой невесты. В пятницу в пять часов вечера Тереза разговаривала с Раулем в последний раз. В половине первого в субботу, когда Тереза стояла в ризнице церкви, ожидая опаздывающего уже на тридцать минут Рауля, к ней подошел священник. Взяв ее за руку, он отвел ее в сторону, и Тереза с удивлением отметила его волнение. Ее сердце тревожно забилось. - Что? Что случилось с Раулем? - О, дитя мое, - произнес священник, - моя бедная, моя дорогая Тереза. Ее охватила паника. - Что случилось, падре? Скажите же! - Я... я только что получил известие. Рауль... - Несчастный случай? Он ранен? - Сегодня рано утром Жирадо уехал из города. - Он уехал? Наверное, возникло какое-нибудь срочное обстоятельство, что заставило его... - Он уехал с твоей сестрой. Их видели, когда они садились в парижский поезд. Все закружилось у нее перед глазами. "Нет, - подумала Тереза. - Только бы не упасть. Нельзя опозориться перед Господом". Она лишь смутно помнила, что происходило дальше. Словно издалека, она слышала, как священник что-то объявил собравшимся гостям и в церкви послышался какой-то шум. Обняв свою дочь, мать Терезы сказала: - Бедная Тереза. Как твоя родная сестра могла так жестоко поступить? Это ужасно. Но Тереза неожиданно стала спокойной. Она знала, что ей делать. - Не волнуйся, мама. Я не виню Рауля за то, что он полюбил Моник. С любым бы случилось то же самое. Мне следовало знать, что ни один мужчина никогда не полюбит меня. - Ты не права, - со слезами на глазах сказал отец. - Ты стоишь десяти Моник. Но его сострадание было слишком запоздалым. - Сейчас я хочу домой. Они прошли сквозь толпу. Собравшиеся в церкви расступились, давая дорогу, и молча смотрели им вслед. Когда они вернулись на виллу, Тереза тихо сказала: - Прошу вас, не беспокойтесь обо мне. Я обещаю, что все будет замечательно. Потом она поднялась в комнату отца и, взяв его бритву, перерезала себе вены. 12 Открыв глаза, Тереза увидела возле своей кровати их семейного доктора и городского священника. - Нет! - закричала она. - Я не хочу возвращаться. Я хочу умереть. Дайте мне умереть! - Самоубийство - смертный грех, - сказал священник. - Жизнь дана тебе Господом, Тереза, только он решает, когда она должна закончиться. Ты молода. Тебе еще жить и жить! - Зачем? - рыдала Тереза. - Чтобы еще страдать? Я не вынесу этой боли. Я больше не могу. - Христос терпел боль и умер ради нас, - ласково сказал священник. - Не отворачивайся от него. Доктор осмотрел Терезу. - Тебе надо отдохнуть. Я уже сказал твоей матери, что тебе некоторое время нужно побыть на легкой диете. - Доктор погрозил ей пальцем. - Исключить из употребления бритвы. На следующее утро Тереза с трудом встала с кровати. Когда она вошла в гостиную, мать встревоженно спросила ее: - Зачем ты встала? Доктор сказал тебе... - Мне нужно в церковь, - охрипшим голосом ответила Тереза. - Я должна поговорить с Богом. Помедлив, мать предложила: - Я пойду с тобой. - Нет, я должна идти одна. - Но... - Пусть сходит, - кивнул отец. Они смотрели вслед вышедшей их дома безжизненной фигуре. - Что будет с ней? - подавленно проговорила мать. - Одному Богу известно. Она вошла в знакомую церковь и, подойдя к алтарю, опустилась на колени. - Я пришла в Твой храм, Господи, чтобы кое-что сказать Тебе. Я презираю Тебя. Я презираю Тебя за то, что Ты уготовил мне родиться уродиной. Я презираю Тебя за то, что моей сестре Тобой было суждено родиться красивой. Я презираю Тебя за то, что Ты позволил ей отнять у меня единственного человека, которого я любила. Я плюю на Тебя. Последние слова были произнесены ею так громко, что многие прихожане обернулись на нее. Они молча следили, как она поднялась и, шатаясь, вышла из церкви. Тереза никогда не верила, что может быть так больно. Боль была невыносимой. Она была не в состоянии думать ни о чем другом. Она не могла ни есть, ни спать. Мир казался ей закутанным в туман и каким-то далеким. В голове, точно кадры из фильма, мелькали обрывки воспоминаний. Ей вспомнился день, когда они с Раулем и Моник гуляли в Ницце по пляжу. - Сегодня такой хороший день, что можно искупаться, - сказал Рауль. - Я бы с удовольствием, но Тереза не умеет плавать. - Я не против, если вы искупаетесь вдвоем, а я подожду вас в гостинице. Она так радовалась, что Рауль и Моник нашли общий язык. Они обедали в маленьком трактире неподалеку от Каньес. - Сегодня особенно хороши омары, - сказал метрдотель. - Я попробую, - отозвалась Моник. - А бедной Терезе нельзя. От моллюсков ее выворачивает наизнанку. Сен-Тропез. - Я соскучился по верховой езде. Дома я ездил на лошади каждое утро. Хочешь покататься со мной, Тереза? - Боюсь, что у меня ничего не получится, Рауль. Я... - Я бы с удовольствием покаталась, - сказала Моник. - Обожаю верховую езду. Их не было все утро. Можно было вспомнить сотни подобных моментов, но тогда она их не замечала. Она их не видела потому, что не хотела видеть ни взглядов, которыми они обменивались, ни невинных прикосновений рук, ни шепота, ни смеха. "Как можно было быть такой глупой?" Ночью, когда Терезе наконец удавалось задремать, ей снились сны. Каждый раз она видела новый сон, но все они были одинаковыми. Рауль и Моник едут в поезде, обнаженные, они занимаются любовью, а поезд идет над глубоким каньоном, мост рушится, и все, кто был в поезде, летят в объятия смерти. Рауль и Моник, обнаженные, в постели гостиничного номера. Рауль роняет сигарету, в комнате вспыхивает пламя, и они оба сгорают. Терез просыпается от их криков. Рауль и Моник падают с горы, тонут в реке, погибают в авиакатастрофе. Сны были всегда разными. Сны были всегда одинаковыми. Мать и отец Терезы были в отчаянии. Дочь угасала на глазах, но они ничем не могли ей помочь. И вдруг Тереза начала есть. Она без конца ела. Казалось, она никак не могла насытиться. Она быстро набрала свой вес и все продолжала полнеть, пока не стала совсем тучной. Когда отец с матерью пытались поговорить с ней о ее страданиях, она отвечала им: - Я чувствую себя прекрасно. Не беспокойтесь обо мне. Тереза продолжала жить, как будто ничего не произошло. Она ходила в город за покупками и делала все, как и прежде. Каждый вечер она ужинала вместе с отцом и матерью, читала или шила. Она словно окружила себя невидимой крепостью, куда твердо решила никого не впускать. "Теперь ни один мужчина не захочет больше взглянуть на меня. Никогда". Внешне казалось, что у Терезы все замечательно. Душой же она пребывала в бездне отчаянного одиночества. Даже в окружении людей она словно сидела совсем одна в пустой комнате одинокого дома в одиноком мире. Прошло немногим более года с тех пор, как Рауль оставил Терезу. Ее отец собирался в Авилу. - У меня там есть дела, - сказал он Терезе, - но потом я освобожусь. Почему бы тебе не поехать со мной? Авила - очаровательный город. Тебе будет полезно на некоторое время уехать отсюда. - Нет, спасибо, папа. Посмотрев на жену, он вздохнул. - Ну что ж, хорошо. В гостиную вошел слуга. - Прошу прощения, мадемуазель де Фосс. Только что принесли письмо для вас. Тереза еще не успела распечатать конверт, как ее охватило смутное дурное предчувствие. В письме было написано: "Тереза, милая моя Тереза. Бог свидетель, я не вправе называть тебя "милой" после той подлости, которую совершил по отношению к тебе. Клянусь искупить свою вину, даже если на это понадобится вся моя жизнь. Не знаю, с чего начать. Моник сбежала, оставив меня с нашей двухмесячной дочуркой. Честно говоря, я вздохнул с облегчением. Должен признаться, что с того дня, как я ушел от тебя, моя жизнь превратилась в ад. Я сам никогда не смогу понять, почему я так поступил. Я словно оказался во власти каких-то волшебных чар Моник, понимая при этом с самого начала, что совершаю страшную ошибку. Я всегда любил только тебя. Теперь я понимаю, что смогу обрести счастье лишь рядом с тобой. К тому времени, как ты получишь это письмо, я буду на пути к тебе. Я люблю и всегда любил тебя, Тереза. Ради всей нашей с тобой жизни я прошу твоего прощения. Я хочу..." Она не могла больше читать. Мысль о том, что ей вновь предстоит увидеть Рауля с ребенком - ребенком его и Моник, - казалась ей непостижимой, оскорбительной. В истерике швырнув письмо, она закричала: - Я должна уехать отсюда. Сегодня. Сейчас же. Пожалуйста... Прошу! Родители были не в состоянии ее успокоить. - Раз Рауль приедет сюда, - сказал отец, - тебе, по крайней мере, стоит поговорить с ним. - Нет! Я убью его, как только увижу. - Вся в слезах, она схватила отца за руки. - Возьми меня с собой, - взмолилась она. Она готова была ехать куда угодно, лишь бы сбежать отсюда. И тем же вечером Тереза с отцом отправилась в Авилу. Отец Терезы был убит горем дочери. По натуре он не был жалостливым человеком, но за последний год он проникся к Терезе уважением, восхищаясь ее стойкостью. Она с достоинством встречала взгляды горожан и никогда не жаловалась. Он чувствовал себя беспомощным, неспособным облегчить ее страдания. Помня о том утешении, которое Тереза когда-то находила в церкви, он сказал ей по приезде в Авилу: - Местный священник отец Беррендо - мой старый друг. Может, он как-то поможет тебе. Поговори с ним. - Нет. Она больше не хотела иметь никаких отношений с Господом. Тереза оставалась в одиночестве в гостиничном номере, пока отец занимался делами. Когда он возвращался, она все так же сидела на стуле, безучастно глядя на стену. - Прошу тебя, Тереза, поговори с отцом Беррендо. - Нет. Он был в отчаянии. Она не желала выходить из номера и отказывалась возвращаться в Эз. Священник сам пришел к Терезе, это было последней надеждой. - Ваш отец говорит, что раньше вы регулярно ходили в церковь. Тереза посмотрела в глаза тщедушному священнику и холодно ответила: - Церковь меня больше не интересует. Ей нечего предложить мне. - У церкви есть что предложить любому, дитя мое, - с улыбкой сказал отец Беррендо. - Церковь дарит нам надежду и мечты... - Я уже сыта мечтами. С меня хватит. Взяв ее руки своими тонкими пальцами, он обратил внимание на белые шрамы, оставленные бритвой на ее запястьях, словно давние поблекшие воспоминания. - Господь не верит этому. Поговори с Ним, и Он сам скажет тебе. Тереза продолжала сидеть, уставившись на стену, и, казалось, даже не заметила, когда священник вышел из комнаты. На следующее утро Тереза вошла в прохладу церковных сводов и почти сразу же почувствовала, как на нее нахлынуло знакомое, давно забытое чувство умиротворения. В последний раз она приходила в церковь, чтобы послать Господу свои проклятия. Ее переполнило чувство глубокого стыда. Ее подвела собственная слабость, Господь не предавал ее. - Прости меня, - прошептала она. - Я грешна. Я жила с ненавистью в сердце. Помоги мне. Прошу Тебя, помоги мне. Подняв глаза, она увидела отца Беррендо. Когда Тереза закончила молиться, он отвел ее в свой кабинет за ризницей. - Не знаю, что мне делать, падре. Я больше ни во что не верю. Я утратила веру. Ее голос был полон отчаяния. - А верила ли ты раньше? - Да. Очень. - Тогда ты и сейчас веришь, дитя мое. Вера неизменна. Преходящим является все остальное. В тот день они проговорили несколько часов. Тереза вернулась в гостиницу к вечеру. - Мне нужно возвращаться в Эз, - сказал ей отец. - Ты готова ехать? - Нет, папа. Позволь мне ненадолго остаться здесь. Он помедлил. - С тобой будет все в порядке? - Да, папа. Обещаю тебе. После этого Тереза и отец Беррендо встречались ежедневно. Священник всем сердцем полюбил Терезу. За некрасивой внешностью этой полной женщины он видел ее прекрасную несчастную душу. Они говорили о Боге, о мироздании, о смысле жизни, и медленно, почти помимо своей воли, Тереза вновь начала обретать покой. Как-то отец Беррендо сказал то, что нашло отклик в ее душе. - Дитя мое, если ты разуверилась в этом мире, поверь в другой мир. Поверь в мир, где тебя ждет Иисус. И впервые со дня ее несостоявшегося венчания Тереза вновь почувствовала умиротворение. Церковь, как и прежде, стала ее убежищем. Но надо было думать о будущем. - Мне некуда пойти. - Ты могла бы вернуться домой. - Нет. Я бы никогда не смогла вернуться, не смогла бы встретиться с Раулем. Не знаю, что мне делать. Я хочу спрятаться, а спрятаться негде. Отец Беррендо долго молчал, затем наконец сказал: - Ты могла бы остаться здесь. Несколько озадаченная, она обвела глазами комнату. - Здесь? - Неподалеку отсюда есть цистерцианский монастырь. - Слегка подавшись вперед, он продолжал. - Я расскажу тебе о нем. Это - особый мир, обитатели которого посвятили свою жизнь Господу. Это место, где царят тишина и покой. Тереза почувствовала воодушевление. - Это прекрасно. - Но я должен предупредить тебя. В монастыре действует один из самых строгих уставов в мире. Те, кого туда принимают, дают обет безбрачия, молчания и послушания. Пришедшие в монастырь остаются там навсегда. Эти слова привели Терезу в трепет. - У меня никогда не возникнет желание покинуть монастырь. Это то, что я искала, падре. Я презираю мир, в котором живу. Но отца Беррендо все еще не оставляло беспокойство. Он знал, что Терезу ожидает жизнь, совершенно непохожая на ту, которой она жила все это время. - Оттуда нельзя будет вернуться. - Я не захочу возвращаться. На следующий день рано утром отец Беррендо отвел Терезу в монастырь познакомить с преподобной матерью Бетиной. Он ушел, оставив их вдвоем. Только переступив порог монастыря, Тереза уже не сомневалась. "Наконец-то, - ликовала ее душа. - Наконец". После беседы с настоятельницей она сразу же позвонила матери с отцом. - Я так волновалась, - сказала мать. - Когда ты вернешься домой? - Я уже дома. Обряд посвящения совершал епископ Авилы. - Господь, Создатель наш, пошли благословение рабе Твоей, дабы укрепить ее в святой добродетели и сохранить ее веру и преданность Тебе. - Я отрекаюсь от царства мира сего и всех мирских радостей ради любви Господа нашего, Иисуса Христа, - отвечала Тереза. Епископ осенил ее крестом. - Обручаю тебя с Иисусом Христом, сыном Отца Всевышнего. Скрепляю печатью Духа Святого этот союз и объявляю тебя Невестой Господа. И Царствие Небесное обретешь ты преданностью своею Господу во веки веков. - Епископ поднялся. - Боже, Отец Всемогущий, Создатель наш, соблаговоливший избрать тебя невестой, подобно Пресвятой Марии, Матери Господа Нашего, Иисуса Христа - ad beatae Mariae, matris Domini nostri, Jesu Christi, consortium - да святится имя Твое. Перед лицом Господа и ангелов Его благословляю тебя хранить чистоту, целомудрие, терпение для исполнения предназначения твоего, любви к Господу и добродетели, ибо ждет тебя великая награда на небесах - в вечном Царстве Христа, Господа Нашего. Да укрепит Господь силы твои, когда они иссякнут, да утешит он тебя и руководит помыслами твоими благими, да наставит тебя Господь на путь истинный. Аминь. И вот теперь, тридцать лет спустя, лежа в лесу и глядя на поднимающееся над горизонтом солнце, сестра Тереза думала: "А ведь я пришла в монастырь совсем не потому, что стремилась к Господу. Я стремилась уйти от этого мира. И Господь все прочел в моем сердце". Ей было шестьдесят, и последние тридцать лет были самыми счастливыми в ее жизни. И вдруг неожиданно она вновь очутилась в мире, от которого бежала. С ее рассудком стало происходить что-то неладное. Она утратила ощущение реальности. Прошлое и настоящее странным образом переплелись. "Почему это со мной происходит? Что Господь уготовил мне?" 13 Поход казался сестре Миган увлекательным путешествием. С поразительной для нее самой быстротой она привыкла к окружавшим ее новым видам и звукам. Ее спутники казались ей очаровательными. Ампаро Хирон была сильной женщиной. Ни в чем не уступавшая двум мужчинам, она вместе с тем была очень женственной. Феликс Карпио - рослый, с рыжеватой бородой и шрамом - выглядел дружелюбным и приветливым. Но для Миган самой яркой личностью из них был Хайме Миро. В нем чувствовалась какая-то непреодолимая сила, непоколебимая вера в свои убеждения, сродни той, что была у монахинь в монастыре. Когда их путешествие только началось, Хайме, Ампаро и Феликс несли на плечах спальные мешки и винтовки. - Дайте мне понести какой-нибудь из мешков, - предложила Миган. Хайме Миро удивленно посмотрел на нее. - Хорошо, сестра, - пожав плечами, ответил он и протянул ей мешок. Он оказался тяжелее, чем Миган предполагала, но она не жаловалась. "Пока мы вместе, я буду разделять с ними все тяготы". Миган казалось, что они шли уже целую вечность, спотыкаясь в темноте, натыкаясь на ветви, царапаясь о кустарник, искусанные насекомыми, сопровождаемые лишь светом луны, указывавшей им путь. "Кто они? - думала Миган. - Почему их преследуют?" И поскольку Миган с монахинями тоже преследовали, она чувствовала что-то очень схожее, сближающее ее с этими людьми. Они почти не разговаривали, но время от времени перебрасывались какими-то загадочными фразами. - В Вальядолиде все готово? - Да, Хайме. Рубио с Томасом встретят нас возле банка во время боя быков. - Хорошо. Передайте Ларго Кортесу, чтобы ждал нас. Но не называйте числа. - Понял. "Кто такие Ларго Кортес, Рубио и Томас? - думала Миган. - Что должно произойти во время боя быков и при чем тут банк?" Она чуть было не спросила, но вовремя спохватилась. "Думаю, им вряд ли понравится, если я буду задавать много вопросов". Незадолго до рассвета они почувствовали, как снизу из долины потянуло дымом. - Ждите здесь, - прошептал Хайме. - Ни звука. Они следили, как он, выбравшись на опушку, исчез из виду. - Что это? - спросила Миган. - Молчи! - прошипела Ампаро Хирон. Минут через пятнадцать Хайме Миро вернулся. - Солдаты. Мы их обойдем. Отойдя на полмили назад, они осторожно пробрались лесом к проселочной дороге. Перед ними простирался деревенский пейзаж, наполненный запахами свежескошенной травы и спелых фруктов. Миган не могла сдержать любопытство: - Почему вас ищут солдаты? - спросила она. - Ну, скажем, мы с ними несколько расходимся во взглядах, - сказал Хайме Миро. И ей пришлось довольствоваться этим ответом. "Пока", - подумала она, намереваясь узнать об этом человеке больше. Через полчаса они добрались до затерянной в лесу полянки, и Хайме сказал: - Солнце взошло. Мы пробудем здесь до темноты. - Он посмотрел на Миган. - Этой ночью нам нужно будет идти побыстрее. - Хорошо, - кивнула она. Хайме разложил спальные мешки. - Возьми мой, сестра, - сказал Феликс Карпио. - Я привык спать на земле. - А как же вы? - проговорила Миган. - Я не могу... - Ради Бога, - оборвала ее Ампаро. - Залезай в мешок. Мы не хотим, чтобы ты будила нас своими криками из-за чертовых пауков. В ее голосе Миган почувствовала непонятную враждебность. Не говоря больше ни слова, Миган забралась в спальный мешок. "Что она злится?" - удивлялась она. Миган смотрела, как Хайме Миро, раскатав свой спальный мешок неподалеку от нее, залез в него. Ампаро Хирон легла к нему. "Все ясно", - подумала Миган. Хайме посмотрел на Миган. - Ты бы лучше поспала. У нас впереди долгий путь, - сказал он. Миган проснулась, разбуженная странными звуками. Словно кто-то стонал от невыносимой боли. Она встревоженно села. Звук доносился оттуда, где лежал Хайме. "Он, должно быть, сильно болен", - было первым, что она подумала. Стон становился громче, и потом она услышала голос Ампаро Хирон: "О, да, так... не останавливайся, querido. Сильнее! Вот так! Так... так..." Миган вспыхнула. Она попробовала заткнуть уши, чтобы не слышать этих звуков, но ничего не помогало. И она представила себя на месте Ампаро Хирон. Миган тут же перекрестилась и начала молиться: "Прости мне, Господи. Да будут мои помыслы обращены только к Тебе одному, да будет душа моя полна Тобой, дабы нашла она в Тебе источник доброты". А стоны не прекращались. Наконец, когда Миган уже чувствовала, что не может больше этого вынести, они стихли. Но теперь уже другое не давало ей уснуть. Лес вокруг был полон звуков. Они сливались в какофонию щебета птиц, стрекотания сверчков, гомона маленьких зверушек и гортанного урчания зверей покрупнее. Миган уже отвыкла от шума внешнего мира. Она с грустью вспомнила чудесную тишину монастыря. И к своему изумлению, она даже загрустила по сиротскому приюту. Этот ужасный, но удивительный сиротский приют... 14. АВИЛА, 1957 Ее называли "Грозой". Ее называли "Голубоглазым дьяволенком". Ее называли "Невыносимой Миган". Ей было десять лет. Подброшенная под дверь фермеру и его жене, которые были не в состоянии заботиться о ней, она попала в приют еще в младенчестве. Приют представлял из себя простой двухэтажный белый дом на окраине Авилы в самом бедном районе города неподалеку от Пласа де Санто-Висенте. Его хозяйкой была Мерседес Анхелес, похожая на амазонку женщина с крутым нравом, за которым скрывалась душевная теплота по отношению к своим питомцам. Миган отличалась от всех остальных детей. Светловолосая, с ясными голубыми глазами, она, словно чужестранка, резко выделялась среди темноволосых темноглазых ребятишек. Но отличалась она от других не только внешностью. Она была чрезвычайно независимым ребенком, предводительницей и смутьянкой. Что бы ни случалось в приюте, Мерседес Анхелес могла не сомневаться - заводилой была Миган. Из года в год Миган руководила бунтами против плохого питания, пытаясь организовать детей в союз; она придумывала изобретательные способы изводить воспитателей, устроила несколько попыток бегства из приюта. Само собой разумеется, что Миган пользовалась необычайным авторитетом у детей. Большинство из них были старше нее, но все признавали в ней лидера. Она обладала природным даром руководителя. Младшие дети любили слушать рассказы Миган. У нее было необыкновенно богатое воображение. - Кем были мои родители, Миган? - Твой отец были опытным вором, специалистом по драгоценностям. Как-то ночью он залез по крыше в гостиницу, чтобы украсть бриллиант, принадлежавший знаменитой артистке. И вот, в тот момент, когда он уже готов был положить его в карман, артистка проснулась. Она включила свет и увидела его. - Она вызвала полицию? - Нет. Он был очень красив. - Что же тогда случилось? - Они полюбили друг друга и поженились. Потом родилась ты. - Но почему же они отправили меня в приют? Разве они не любили меня? Это всегда было самым трудным. - Конечно, они любили меня. Но... но... они катались на лыжах в Швейцарии и погибли под ужасной снежной лавиной... - А что такое ужасная снежная лавина? - Это когда куча снега неожиданно падает вниз и накрывает тебя. - И мои мать с отцом оба погибли? - Да. И последнее, что они сказали, это то, что они любят тебя. Но никого не осталось, кто бы мог позаботиться о тебе, так ты и попала сюда. Как и другие дети, Миган очень хотела знать, кто были ее родители, и вечерами она засыпала, придумывая себе всякие истории: "Мой отец воевал на гражданской войне. Он был очень храбрым капитаном. Он был ранен в бою, а моя мать была санитаркой и ухаживала за ним. Они поженились, он вернулся на фронт и погиб. Моя мать была слишком бедна, чтобы содержать меня, поэтому ей пришлось оставить меня у дома фермера, ей было невыносимо тяжело". И она плакала от жалости к своему храброму погибшему отцу и убитой горем матери. Или: "Мой отец был тореадором. Самым известным. Он был гордостью Испании. Все обожали его. Моя мать была прекрасной танцовщицей фламенко. Они поженились, но однажды он был убит огромным разъяренным быком. Моя мать была вынуждена отказаться от меня". Или: "Мой отец был ловким шпионом из другой страны..." Фантазиям не было конца. В приюте было тридцать детей разного возраста: от брошенных грудных младенцев до четырнадцатилетних подростков. Помимо испанцев, составляющих большинство, там были дети из других стран, и Миган научилась разговаривать на нескольких языках. Миган спала в спальне с дюжиной других девочек. По ночам они шептались о куклах и платьях, а повзрослев, - о сексе. Вскоре это стало главной темой их разговоров. - Я слышала, что это очень больно. - Ерунда. Так хочется скорее попробовать. - Я выйду замуж, но никогда не позволю своему мужу это делать со мной. Мне кажется, это непристойно. Как-то ночью, когда все уже спали, один из мальчиков, Примо Конде, прокрался в спальню к девочкам. Он подошел к кровати Миган. - Миган... - позвал он шепотом. Она тут же проснулась. - Это ты, Примо? Что случилось? - Можно я лягу с тобой? - попросил он, испуганно всхлипывая. - Да. Только тихо. Примо было тринадцать лет, как и Миган, но он выглядел совсем ребенком. Подвергавшийся до приюта надругательствам, он страдал от ночных кошмаров и просыпался с криками среди ночи. Другие дети издевались над ним, но Миган всегда его защищала. Примо забрался к ней в постель, и Миган почувствовала, как по его щекам текли слезы. Она крепко обняла его. - Все хорошо, - шептала она. - Все хорошо. Она нежно покачала его, и он перестал плакать. Он прижался к ней, и она ощутила его нараставшее возбуждение. - Примо... - Прости. Я... я ничего не могу с этим поделать. Он прижимался к ней все сильнее. - Я люблю тебя, Миган. Ты - единственная, кого я люблю в целом мире. - Ты еще не видел мира. - Не смейся надо мной, пожалуйста. - Я не смеюсь. - Кроме тебя у меня никого нет. Я люблю тебя. - Я тоже люблю тебя, Примо. - Миган... Можно я... я хочу тебя. Пожалуйста. - Нет. Наступило молчание. - Прости, что потревожил тебя. Я пойду в свою постель, - сказал он с горечью в голосе и уже собрался уходить. - Подожди. Стремясь облегчить его страдания, Миган обняла его и почувствовала поднимавшееся в ней волнение. - Примо, я... я не могу стать твоей, но я могу кое-что сделать для тебя, и тебе станет лучше. Хочешь? - Да, - промямлил он. Он был в пижаме. Развязав шнурок на пижамных штанах, она просунула туда руку. "Он уже мужчина", - подумала Миган и начала нежно ласкать его рукой. У Примо вырвался стон. - Как чудесно, - сказал он. - Боже, я люблю тебя, Миган. Все ее тело пылало, и стоило ему в этот момент сказать: "Я хочу тебя", она бы согласилась. Но он тихо лежал рядом и через несколько минут вернулся в свою постель. В ту ночь Миган так и не смогла уснуть. Больше она никогда не позволяла ему ложиться к ней в постель. Искушение было слишком велико. Время от времени воспитатели вызывали кого-нибудь из детей для знакомства с будущими приемными родителями. У детей это неизменно вызывало сильное волнение, потому что это означало возможность вырваться из мрачной повседневности приюта, возможность иметь настоящий дом и семью. Из года в год Миган наблюдала за тем, как выбирали детей. Они уходили в дома торговцев, фермеров, банкиров, владельцев магазинов. Но это всегда происходило с другими детьми, а не с ней. Миган мешала ее репутация. Она не раз слышала, как предполагаемые родители разговаривали между собой: - Она - прелестная девочка, но я слышала, что она - трудный ребенок. - Это не та, что в прошлом месяце тайком привела в приют двенадцать собак? - Говорят, она здесь главная заводила. Боюсь, что она не уживется с нашими детьми. Они не представляли, насколько все дети любили Миган. Раз в неделю питомцев приюта навещал отец Беррендо, и Миган с нетерпением ждала его прихода. Она страшно любила читать, и священник с Мерседес Анхелес заботились о том, чтобы у нее всегда были книжки. Священнику она доверяла то, чем ни с кем больше не делилась. Именно отцу Беррендо фермерская чета передала подброшенную малышку Миган. - Почему они не захотели меня оставить? - спросила Миган. - Они бы очень, хотели, Миган, - ласково отвечал ей пожилой священник, - но они были старые и больные. - А как вы думаете, почему мои настоящие родители оставили меня на этой ферме? - Наверняка потому, что они были бедны и не могли содержать тебя. С возрастом Миган становилась все более набожной. Она начала серьезно интересоваться идеями католической Церкви. Она прочитала "Откровения" святого Августина, писания святого Франциска Ассизского, труды Томаса Мора, Томаса Мертона и многое другое. Миган регулярно ходила в церковь, ей очень нравились торжественные обряды, мессы, причастие, благословение. Но больше всего, наверное, она любила удивительное чувство безмятежности, овладевшее ею в церкви. - Я хочу стать католичкой, - сказала однажды Миган отцу Беррендо. Взяв ее за руку, он весело ответил ей: - Наверное, ты уже ею стала, Миган, но мы подстрахуемся. Веришь ли ты в Бога Всемогущего, Творца всего земного и небесного? - Да, верю. - Веришь ли ты в Иисуса Христа, Сына Его единственного, рожденного и страдавшего? - Да, верю. - Веришь ли ты в Святого Духа, в святую католическую Церковь, в причастие: в отпущение грехов, воскрешение плоти и вечную жизнь? - Да, верю. Священник слегка подул ей в лицо. - Exi ab ea, spiritus immunde. - Изыди, нечистый дух, уступи место Духу Святому. Он опять подул ей в лицо. - Миган, да войдут в тебя с этим дуновением дух добра и благословение Господа. С миром. К пятнадцати годами Миган превратилась в красивую девушку с длинными белокурыми волосами и молочно-белой кожей, она стала еще больше выделяться среди своих сверстников. Однажды ее вызвали в кабинет Мерседес Анхелес. Там был отец Беррендо. - Здравствуйте, падре. - Здравствуй, милая Миган. - Кажется, у нас возникла проблема, Миган, - начала Мерседес Анхелес. - Какая? Она ломала голову, пытаясь вспомнить, что же она могла такого натворить. Мерседес Анхелес продолжала: - Мы не имеем права держать здесь детей старше пятнадцати лет, а тебе уже исполнилось пятнадцать. Миган, конечно, было давно известно это правило. Но она старалась не думать об этом, потому что не хотела признаваться себе в том, что ей некуда пойти, что она была никому не нужна и вновь могла оказаться брошенной. - Я... я должна уйти? Доброй амазонке было откровенно жаль ее, но она ничего не могла поделать. - К сожалению, мы должны соблюдать правила. Мы можем найти тебе место горничной. Миган было нечего сказать. - Куда бы ты хотела пойти? - спросил отец Беррендо. Пока она раздумывала, что ответить, ей в голову пришла одна мысль. Ей было куда пойти. С двенадцати лет Миган помогала приюту тем, что ходила в город с разными поручениями, ее часто посылали отнести что-то в цистерцианский монастырь. Миган украдкой наблюдала за монахинями, пока те молились или просто ходили по коридорам, и она чувствовала, как от них веяло всепоглощающей безмятежностью. Она завидовала той радости, которую, казалось, излучали монахини. И монастырь представлялся Миган домом всеобщей любви. Преподобная мать испытывала симпатию к этой живой сообразительной девочке, и они подолгу беседовали с ней на протяжении нескольких лет. - Почему люди уходят в монастырь? - как-то спросила Миган. - К нам приходят по разным причинам. Большинство хочет посвятить себя Господу. А некоторые приходят от отчаяния. Мы даем им надежду. Есть такие, кто не видит смысла жить. Мы объясняем им, что жить стоит ради Господа. Некоторые приходят сюда, чтобы убежать от мирской суеты. Другие приходят потому, что чувствуют себя брошенными и хотят быть кому-то нужными. Последнее прозвучало ответом на мысли девочки. "Я ведь никому не была нужна, - думала Миган. - Это моя судьба". - Я бы хотела уйти в монастырь. Через шесть недель она приняла монашество. И Миган наконец обрела то, что так долго искала. Она чувствовала себя дома. Здесь были ее сестры, семья, которой у нее никогда не было, и все они были равны перед Богом. В монастыре Миган занималась бухгалтерией. Ей очень нравился древний язык жестов, к которому прибегали сестры при общении с преподобной матерью. В нем насчитывалось 472 жеста, и этого хватало для того, чтобы сестры могли выразить все, что нужно. Когда какая-нибудь из сестер должна была обметать пыль в длинных коридорах, настоятельница Бетина, вытянув правую руку ладонью вперед, дула на ее тыльную сторону. Если у монахини был жар, она приходила к преподобной матери и прижимала кончики указательного и среднего пальцев правой руки к левому запястью. Если с какой-нибудь просьбой следовало обождать, настоятельница Бетина поднимала сжатую в кулак правую руку к правому плечу, затем словно делала ею легкий толчок вперед и вниз. "Завтра". Как-то ноябрьским утром Миган впервые узнала, что представляет собой похоронный обряд. Умирала монахиня, и по аркаде разнесся стук деревянной трещотки, оповещавшей о начале ритуала, который не менялся с 1030 года. Все, кто мог откликнуться на этот призыв, поспешили в лазарет для помазания и пения псалмов. Стоя на коленях, они молча молились, обращаясь к святым, чтобы те позаботились об отходящей душе сестры. Давая понять, что подошло время причастия, мать-настоятельница, вытянув левую руку ладонью вверх, начертила на ней крест кончиком большого пальца правой руки. И наконец последовал знак самой смерти: одна из сестер, приставив большой палец правой руки под подбородок, слегка приподняла его. По окончании молитвы все на час удалились, чтобы душа в полном покое покинула тело. В ногах покойной в деревянном подсвечнике горела большая пасхальная свеча - христианский символ вечного света. Монахиня при лазарете обмыла тело усопшей и обрядила его в монашескую одежду с черным нарамником поверх белого капюшона, грубые чулки и самодельные сандалии. Одна из монахинь принесла из сада венок из свежих цветов. Когда покойная была одета, процессия из шести сестер перенесла ее в церковь и положила на покрытые белой простыней носилки перед алтарем. Покойная не должна была оставаться наедине с Господом, и поэтому возле нее при трепетавшем пламени пасхальной свечи до конца дня и всю ночь молились две монахини. На следующий день после заупокойной службы монахини перенесли ее по аркаде на обнесенное стеной монастырское кладбище, где даже после смерти монахини продолжали находиться в уединении. Сестры, по трое с каждой стороны, поддерживая тело на белых холщовых лентах, осторожно опустили его в могилу. По цистерцианскому обычаю тела покойных предавались земле без гроба. В заключительной части ритуала похорон две монахини стали бережно забрасывать землей тело усопшей сестры, затем все вернулись в церковь для чтения псалмов. Они трижды просили Господа о помиловании ее души: Domine miserere super peccatrice. Domine miserere super peccatrice. Domine miserere super peccatrice. Миган часто впадала в меланхолию. Монастырь дал ей покой, но полной безмятежности она не обрела. Она тосковала по тому, что ее уже не должно было волновать. Она вдруг вспомнила о друзьях, которые остались в приюте, думала о том, что с ними стало. Ей было интересно, что происходит в мире за стенами монастыря, в мире, от которого она отреклась, в мире, полном музыки, танцев и смеха. Миган пришла к матери Бетине. - Время от времени это происходит со всеми нами, - пыталась успокоить ее настоятельница. - Церковь называет это acedia. Это душевная хандра - орудие сатаны. Не думай об этом, дитя мое, и все пройдет. И это прошло. Но не проходило страстное желание узнать, кто ее родители. "Мне так и не суждено это узнать, - с отчаянием думала Миган. - До самой смерти". 15. НЬЮ-ЙОРК, 1976 Перед серым зданием нью-йоркского отеля "Уолдорф-Астория" собрались репортеры, они наблюдали за парадом знаменитостей в вечерних туалетах, выходивших из своих лимузинов и направлявшихся через вертящиеся двери в большой банкетный зал, расположенный на третьем этаже. Сюда съехались гости со всего мира. Под вспышки фотоаппаратов раздавались голоса репортеров. - Господин вице-президент, будьте так любезны взглянуть сюда, пожалуйста. - Губернатор Адамс, позвольте мне сделать еще один снимок. Здесь были сенаторы и представители иностранных государств, магнаты и знаменитости. Все они собрались на шестидесятилетний юбилей Элен Скотт. По правде говоря, этой чести была удостоена не только сама Элен Скотт, сколько филантропия "Скотт индастриз", одного из самых могущественных конгломератов в мире. Огромная транснациональная империя включала в себя нефтяные компании, металлургические заводы, системы коммуникаций и сеть банков. Все собранные в этот вечер средства должны были пойти на благотворительные цели. Предприятия "Скотт индастриз" были во всех частях света. Двадцать семь лет назад президент конгломерата Майло Скотт неожиданно умер от сердечного приступа и его жена Элен взяла бразды правления в свои руки. Она оказалась блестящим руководителем, и доказательством тому было увеличение в последующие несколько лет капиталов более чем в три раза. Банкетный зал "Уолдорф-Астории" представлял собой огромное помещение, декорированное в бежево-золотых тонах, в одном конце которого находилась устланная красным ковром сцена. По всему периметру зал окаймлял балкон, состоявший из тридцати трех лож, над каждой из которых висела люстра. В центре балкона сидела виновница торжества. За столами, сверкавшими серебряными приборами, было по крайней мере шестьсот гостей. Когда обед подошел к концу, на сцену поднялся губернатор штата Нью-Йорк. - Господин вице-президент, леди и джентльмены, уважаемые гости, мы все собрались здесь сегодня, чтобы отдать дань восхищения необыкновенной женщине и ее многолетней бескорыстной щедрости. Элен Скотт - это личность, которая могла бы преуспеть на любом поприще. Она могла бы стать великим ученым или врачом. Она могла бы стать и выдающимся политиком, и, должен вам признаться, что, если бы Элен Скотт решила баллотироваться на пост президента Соединенных Штатов, я одним из первых голосовал бы за нее. Не на предстоящих выборах, конечно, а на следующих. В зале раздался смех и аплодисменты. - Однако Элен Скотт не просто незаурядная женщина. Она милосердный чуткий человек, который не колеблясь принимает участие в решении проблем современного мира... Речь продолжалась еще минут десять, но Элен Скотт больше не слушала. "Как же он ошибается, - грустно думала она. - Как они все заблуждаются. Компания "Скотт индастриз" даже не принадлежит мне. Мы с Майло украли ее. И на мне лежит еще более тяжкая вина. Это уже неважно. Теперь. Потому что я скоро умру". Она в точности запомнила слова доктора, ознакомившего ее с результатами анализов, это был смертный приговор. - Мне очень жаль, миссис Скотт, но боюсь, что мне не удастся сообщить вам это в более мягкой форме. Раком поражена вся лимфатическая система. Операция бесполезна. Она неожиданно почувствовала тяжесть в желудке. - Сколько... Сколько мне осталось? Он ответил не сразу: - Около года, вероятно. "Мало. Еще столько нужно сделать". - Разумеется, я рассчитываю на ваше молчание, - сказала она спокойным голосом. - Разумеется. - Спасибо, доктор. Она не помнила ни как вышла из пресвитерианского медицинского центра округа Колумбия, ни как доехала до города. Единственной ее мыслью было: "Я должна найти ее до того, как умру". Губернатор уже закончил свою речь. - Леди и джентльмены, я имею честь представить вам миссис Элен Скотт. Все стоя аплодировали ей. Поднявшись, она прошла на сцену. Худощавая, с седыми волосами, прямой спиной, элегантно одетая, она казалась полной энергии, которой сама уже не чувствовала. "Я словно свет далекой давно погасшей звезды, - с горечью думала она. - На самом деле я уже не здесь". Стоя на сцене, она ждала, пока стихнут аплодисменты. "Они приветствуют чудовище. Что бы они стали делать, если бы узнали?" Когда она заговорила, ее голос звучал уверенно: - Господин вице-президент, сенаторы, губернатор Адамс... "Год, - думала она. - Интересно, где она и жива ли. Я должна узнать". Она машинально произносила все то, что от нее ожидали услышать. - Я с благодарностью принимаю ваши поздравления и отношу их не только на свой счет, но хочу разделить их со всеми, кто упорно работал на благо тех, кому повезло меньше, чем нам с вами... Она мысленно перенеслась на сорок два года в прошлое, в Гэри, в Индиану... В восемнадцать лет Элен Дудаш устроилась работать на автозавод, принадлежавший "Скотт индастриз", в Гэри. Она была привлекательной общительной девушкой и пользовалась всеобщей симпатией. Как-то раз, когда на завод приехал Майло Скотт, сопровождать его выбрали Элен. - Что ты на это скажешь, Элли? А вдруг ты выйдешь замуж за брата хозяина, и мы все будем работать на тебя. - Конечно, - рассмеялась Элен. - Бывает, что и свиньи летают. Майло Скотт был совсем не таким, каким Элен его себе представляла. Ему было едва за тридцать. "Симпатичный", - думала Элен, глядя на этого высокого, стройного застенчивого человека, относившегося к ней чуть ли не с почтением. - Я очень благодарен вам за то, что вы нашли время показать мне завод, мисс Дудаш. Надеюсь, я не отвлекаю вас от работы? - Отвлекаете, но я не против, - улыбнулась она. С ним было очень легко говорить. "Просто не верится, что я так запросто болтаю с братом большого босса. Вот будет интересно рассказать об этом маме с папой". Майло, казалось, проявлял неподдельный интерес к рабочим и их проблемам. Элен провела его по цеху, где изготовлялись ведущие и ведомые шестерни. Она показала ему цех термической обработки, где шестерни проходили закалку, отделение упаковки, погрузочный цех. Все выглядело достаточно впечатляюще. - Это, конечно, очень сложный цикл, не правда ли, мисс Дудаш? "Он сам владеет всем этим, а ведет себя как восторженный ребенок. Наверное, это впечатлило бы любого". Это случилось в сборочном цехе. У подвесной тележки, перевозившей металлические болванки в механический цех, лопнул трос, и груда металла с грохотом посыпалась вниз. Майло Скотт находился прямо под ней. Увидев это, Элен в считанные доли секунды, не раздумывая, оттолкнула его со злочастного места. Она не успела отбежать, и две тяжелые железные болванки задели ее. Элен потеряла сознание. Она очнулась в отдельной палате какой-то больницы. Комната была буквально заполнена цветами. Открыв глаза и оглядевшись, Элен подумала: "Я умерла и попала в рай". Вокруг были орхидеи, розы, лилии, хризантемы и какие-то необычные цветы, названия которых она даже не знала. Ее правая рука была в гипсе, а ребра забинтованы и болели. Вошла медсестра. - Вы уже проснулись, мисс Дудаш? Я скажу доктору. - Где... где я нахожусь? - Вы в центре Блейка, это частная больница. Элен обвела глазами просторную палату. "Мне же не расплатиться за все это". - Было много звонков, но мы не хотели вас будить. - Каких звонков? - Репортеры пытались прорваться, чтобы взять у вас интервью. Звонили ваши друзья. Несколько раз звонил мистер Скотт... "Майло Скотт!" - С ним все в порядке? - Простите? - Он не пострадал во время этой аварии? - Нет. Он приходил сегодня рано утром, но вы еще спали. - Он хотел навестить меня? - Да. - Медсестра кивнула на цветы. - Почти все эти цветы от него. "Невероятно". - Ваши мать с отцом ждут в приемной. Вы хотите с ними сейчас повидаться? - Конечно. - Я приглашу их. "Вот это да! Со мной еще так никогда не обходились в больнице", - думала Элен. Вошедшие мать с отцом подошли к ее кровати. Они родились в Польше, и их английский был далек от совершенства. Отец Элен, крепко сложенный, грубоватый мужчина пятидесяти с небольшим лет, работал механиком; ее мать была простой крестьянкой из Северной Европы. - Я принесла тебе суп, Элен. - Мамочка... в больницах ведь кормят. - Такого супа, как мой, тебе здесь не дадут. Поешь, ты скорее поправишься. - А ты газету читала? - спросил отец. - Я принес тебе. Он протянул ей газету. Она увидела заголовок: "Рискуя жизнью, служащая спасает своего босса". Она прочитала статью дважды. - Ты храбро поступила, спасая его. "Храбро?! Глупо! Если бы я успела подумать, я бы спасалась сама. Это был самый идиотский поступок в моей жизни. Да я же могла погибнуть!" Несколько позже тем же утром Элен навестил Майло Скотт. Он принес очередной букет цветов. - Это вам, - смущенно начал он. - Доктор сказал мне, что у вас все будет замечательно. Я... я не могу выразить, как я вам благодарен. - Не стоит. - Это был самый отважный поступок, который мне доводилось видеть. Вы спасли мне жизнь. Она попробовала пошевелиться, движение вызвало у нее резкую боль в руке. - С вами все в порядке? - Вполне. - В боку появилась пульсирующая боль. - Доктор говорил вам, что со мной? - У вас перелом руки и трех ребер. Это было самое худшее, что она могла от него услышать. Ее глаза наполнились слезами. - Что с вами? Как она могла объяснить ему? Он только посмеется над ней. Она копила деньги на долгожданный отпуск, который собиралась провести со своими заводскими подругами в Нью-Йорке. Она мечтала о нем. "Теперь я не смогу работать месяц, а то и больше. Вот тебе и Манхэттен". Элен работала с пятнадцати лет. Она была крайне независимой и самостоятельной, однако сейчас она думала: "Поскольку он мне так благодарен, может быть, он оплатит часть моих больничных счетов. Но я скорее сквозь землю провалюсь, чем попрошу его об этом". Она почувствовала, что ее клонит в сон. "Это, должно быть, от лекарств". - Я очень благодарна вам за цветы, мистер Скотт, - сказала она сонным голосом. - Мне было очень приятно. "А там видно будет, что делать с больничными счетами". Элен Дудаш уснула. На следующее утро в палату к Элен вошел высокий человек респектабельного вида. - Доброе утро, мисс Дудаш. Как вы сегодня себя чувствуете? - Спасибо, мне лучше. - Меня зовут Сэм Нортон. Я начальник отдела информации "Скотт индастриз". Она никогда не видела его раньше. - Вы живете здесь? - Я прилетел из Вашингтона. - Чтобы встретиться со мной? - Чтобы помочь вам. - Помочь в чем? - Там за дверью репортеры, мисс Дудаш. И поскольку, как я полагаю, вам еще не приходилось проводить пресс-конференции, я подумал, что вам понадобится некоторая помощь. - А что они хотят? - В основном они будут просить вас рассказать о том, как и почему вы спасли мистера Скотта. - Ну, это не так сложно. Если бы у меня тогда было время подумать, я бы убежала, сломя голову. Нортон вытаращился на нее. - Мисс Дудаш... думаю, на вашем месте я бы не стал так говорить. - А что? Это же правда. Это было совсем не то, что он ожидал. Казалось, девушка не осознавала своего положения. У Элен были причины для беспокойства, и она решила выложить все начистоту. - Вы увидите мистера Скотта? - Да. - Не окажете ли вы мне одну услугу? - Конечно, если это в моих силах. - Я понимаю, что он не виноват в случившемся, и он не просил меня отталкивать его с того места, но... Присущее ей сильное стремление к независимости заставило ее замолчать. - Впрочем, не стоит. "Ага, вот оно, - подумал Нортон. - Какое же вознаграждение хочет она заполучить? Деньги? Повышение? Что же?" - Продолжайте, пожалуйста, мисс Дудаш. - Честно говоря, у меня не так много денег, - начала она, - а тут еще из-за этого я потеряю часть заработка, и я не думаю, что смогу позволить себе оплатить все эти больничные счета. Я не хочу беспокоить мистера Скотта, но если бы он смог предоставить мне некоторую ссуду, я бы вернула деньги. Она посмотрела на Нортона, но неправильно истолковала выражение его лица. - Извините. Я, наверное, выгляжу корыстной. Дело в том, что я копила деньги на поездку, а из-за этого все летит к черту. - Она глубоко вздохнула. - Впрочем, пусть это его не касается. Я как-нибудь выкручусь. Сэм Нортон едва удержался, чтобы не расцеловать ее. "Когда же я в последний раз встречал такую невинность? Эдак я вновь поверю в порядочных женщин". Он присел к ней на кровать, и его официальный тон куда-то делся. Взяв ее за руку, он произнес: - Элен, я чувствую, что мы с вами будем хорошими друзьями. Обещаю, что вам не придется беспокоиться по поводу денег. Но в первую очередь нам с вами нужно выдержать эту пресс-конференцию. Мы хотим, чтобы вы выглядели достойно, чтобы... - он осекся. - Я буду с вами откровенен. Моя задача - позаботиться о том, чтобы "Скотт индастриз" выглядела достойно. Вы меня понимаете? - Думаю, да. Вы имеете в виду, что будет не очень хорошо, если я скажу, что я на самом деле не собиралась спасать Майло Скотта? И будет лучше, если я скажу что-нибудь вроде: "Мне так нравится работать на "Скотт индастриз", что, когда я увидела Майло Скотта в опасности, я поняла, что должна попытаться спасти его даже ценой своей собственной жизни"? - Да. Она рассмеялась. - Хорошо. Я скажу, если это принесет вам пользу. Но честно говоря, мистер Нортон, я не знаю, что толкнуло меня на это. Он улыбнулся. - Пусть это останется нашей тайной. Я впущу этих львов. В палату вошли десятка два фотокорреспондентов и журналистов радио, газет и журналов. Это был сенсационный материал, и пресса намеревалась выжать из него все возможное. Не каждый день хорошенькая молоденькая служащая, рискуя жизнью, спасала брата своего босса, тем более что этим братом оказался Майло Скотт. - Мисс Дудаш, о чем вы подумали, увидев летящую на вас груду железа? Посмотрев на Сэма Нортона, Элен с невозмутимым лицом сказала: - Я подумала: "Я должна спасти мистер Скотта. Я никогда не прощу себе, если он погибнет на моих глазах". Все шло гладко, и, когда Сэм Нортон увидел, что Элен начала уставать, он сказал: - На это все, леди и джентльмены. Большое всем спасибо. - Ну, как у меня получилось? - Вы были великолепны. А теперь вам надо поспать. Спала она плохо. Ей снилось, что она была в вестибюле Эмпайр стейт билдинг, но ее не пропустили наверх, потому что у нее не было денег купить билет. Майло Скотт навестил Элен днем. Увидев его, она очень удивилась, потому что слышала, что он живет в Нью-Йорке. - Я слышал, что пресс-конференция прошла успешно. Вы - настоящая героиня. - Мистер Скотт... Мне нужно вам кое-что сказать. Я не героиня. Я и не думала вас спасать. Я... У меня просто так получилось. - Я знаю. Сэм Нортон сказал мне. - В таком случае... - Элен, героизм бывает разный. Вы не думали спасать меня, вы сделали это инстинктивно вместо того, чтобы спасаться самой. - Я просто хотела, чтобы вы об этом знали. - Еще Сэм сказал мне, что вас беспокоит оплата больничных счетов. - Ну... - С ними все в порядке. А что касается потерянной зарплаты... - он улыбнулся, - мисс Дудаш, мне кажется, вы не понимаете, в каком я перед вами долгу. - Вы ничего мне не должны. - Доктор сказал, что вас завтра выпишут. Вы позволите пригласить вас пообедать? "Он не понимает, - подумала Элен. - Не нужно мне его благотворительности и жалости". - Я серьезно говорю вам, что вы мне ничего не должны. Благодарю вас за то, что вы позаботились о больничных счетах. Мы в расчете. - Хорошо. Так все-таки можно пригласить вас на обед? Так все и началось. Майло Скотт провел в Гэри неделю, и каждый вечер он встречался с Элен. - Будь осторожна, - предостерегали Элен отец с матерью. - Просто так богатые мужчины не встречаются с заводскими девушками. И сначала Элен относилась к нему настороженно, но Майло разубедил ее. Он всегда вел себя как настоящий джентльмен, и до Элен наконец дошло: "Ему действительно нравится быть со мной". Когда Майло был сдержан и застенчив, Элен была откровенна и решительна. Всю жизнь Майло был окружен женщинами, которые горели желанием породниться с могущественной династией Скоттов. Они действовали по расчету. Элен Дудаш была первой искренней женщиной из всех, кого он встречал. Она говорила то, что думала, была сообразительна, привлекательна, и, самое главное, с ней было интересно. К концу недели они влюбились друг в друга. - Я хочу, чтобы ты стала моей женой, - сказал Майло. - Я не могу думать ни о чем другом. Ты выйдешь за меня замуж? - Нет. Элен тоже только об этом и думала. Просто эта мысль ее пугала. До Скоттов ей было так же далеко, как до другой планеты. У них были слава, богатство и могущество. "Я не из их круга. Я рискую стать посмешищем. И Майло тоже". Но она знала, ее сопротивление обречено на провал. Их брак зарегистрировал мировой судья в Гринвиче, в штате Коннектикут, и затем молодожены поехали на Манхэттен, чтобы Элен Дудаш познакомилась со своими новыми родственниками. Байрон Скотт встретил своего брата словами: - Какого черта ты женился на польской шлюхе? Ты что, спятил? Сьюзен Скотт была не более милосердна: - Конечно же, она вышла замуж на Майло из-за денег. Когда она узнает, что у него ничего нет, мы организуем развод. Этот брак обречен. Они явно недооценивали Элен Дудаш. - Твой брат и его жена ненавидят меня, но я не за них выходила замуж, а за тебя. Я не хочу становиться между тобой и Байроном. Если это тебя слишком огорчает, Майло, скажи мне и я уйду. Обняв свою молодую жену, он прошептал: - Я обожаю тебя, и, когда Байрон и Сьюзен узнают тебя лучше, они тоже тебя полюбят. Она прижалась к нему и подумала: "Какой же он наивный. И как сильно я его люблю". Байрон и Сьюзен не проявляли к своей невестке откровенной неприязни. Они были к ней снисходительны. Для них она так и осталась польской девчонкой с одного из заводов Скоттов. Элен училась, читала и запоминала. Она смотрела, как одеваются жены друзей Майло, и брала с них пример. Она твердо решила стать достойной женой Майло Скотта и со временем добилась этого. Но только не в глазах своей родни. И постепенно ее наивность сменилась цинизмом. "Богатые и могущественные совсем не такие уже замечательные, - думала она. - Они лишь хотят стать еще богаче и могущественнее". Элен всегда ревностно защищала Майло, но едва ли она могла ему чем-нибудь помочь. "Скотт индастриз" был одним из немногих частных конгломератов в мире, и все акции принадлежали Байрону. Его младший брат как рядовой служащий получал зарплату, и Байрон не упускал случая напомнить ему об этом. Он не баловал своего брата, постоянно поручая ему всю черную работу, и никогда не оказывал ему никакого доверия. - Как ты можешь с этим мириться, Майло? Разве ты без него не обойдешься? Мы могли бы уехать отсюда, и ты бы начал свое собственное дело. - Я не могу бросить "Скотт индастриз". Я нужен Байрону. Однако со временем Элен поняла истинную причину. Майло был слабым и нуждался в ком-то, на кого он мог опереться. Она знала, что у него никогда не хватит смелости уйти из компании. "Ладно, - с негодованием думала она. - Придет время, когда компания будет принадлежать ему. Байрон не вечен. И Майло является единственным наследником". Когда Сьюзен Скотт объявила, что она беременна, для Элен это было ударом. "Все наследство достанется этому ребенку". Родилась девочка, но Байрон сказал: - Я научу ее управлять компанией. "Негодяй", - подумала Элен. Ее сердце сжималось от обиды за Майло. - Правда, прелестное дитя? - только и сказал Майло. 16 Пилот самолета "Локхид Лоудстар" был сильно обеспокоен. - Надвигается гроза. Не нравится мне это. - Он кивнул второму пилоту. - Возьми управление. Выйдя из кабины, он направился в салон. Кроме двух летчиков, на борту самолета было пять пассажиров: Байрон Скотт - умный, энергичный основатель и глава компании "Скотт индастриз"; его обаятельная жена Сьюзен; их годовалая дочь Патриция; Майло Скотт - младший брат Байрона и жена Майло, Элен. Они летели на одном из самолетов компании из Парижа в Мадрид. Идея взять с собой ребенка пришла в голову Сьюзен в последний момент. - Я не люблю с ней надолго расставаться, - сказала она мужу. - Боишься, что она нас забудет? - поддразнивал он ее. - Хорошо, возьмем ее с собой. Теперь, с окончанием второй мировой войны, "Скотт индастриз" быстро проникала на европейский рынок. В Мадриде Байрон Скотт намеревался ознакомиться с перспективами строительства нового металлургического завода. Пилот подошел к нему. - Простите, сэр. Впереди грозовые облака. Это не предвещает ничего хорошего. Вы не хотите вернуться? Байрон посмотрел в иллюминатор. Они летели сквозь серую массу густых облаков, освещавшихся каждые несколько секунд вспышками далеких молний. - Сегодня вечером у меня в Мадриде совещание. А нельзя ли облететь грозу? - Я попробую. Если не получится, придется повернуть назад. - Хорошо, - кивнул Байрон. - Все пристегните, пожалуйста, ремни. Пилот поспешно вернулся в кабину. Сьюзен слышала весь этот разговор. Держа на руках ребенка и прижимая его к себе, она неожиданно пожалела, что взяла девочку с собой. "Нужно сказать Байрону, чтобы он приказал пилоту вернуться", - подумала она. - Байрон... Они внезапно очутились в эпицентре грозы, и обрушившиеся на самолет порывы ветра начали бросать его вверх и вниз. Тряска становилась все сильнее. По стеклам иллюминаторов хлестал дождь. Грозовые облака полностью блокировали видимость. Пассажирам казалось, будто они качались на волнах ватного моря. Байрон включил селекторную связь. - Где мы находимся, Блейк? - Мы в пятидесяти пяти милях к северо-западу от Мадрида, над Авилой. Байрон вновь посмотрел в окно. - Обойдемся сегодня без Мадрида. Давай разворачиваться и выбираться отсюда к черту. - Вас понял. Решение опоздало на долю секунды. Пилот только начала делать вираж, как неожиданно впереди возникла вершина горы. Катастрофа была неизбежна. Последовал страшный грохот раскалывавшегося металла, и небо словно взорвалось, когда самолет, врезавшись в склон горы, разлетелся на части. После катастрофы наступила неестественная тишина, длившаяся, казалось, целую вечность. Ее нарушало лишь потрескивание горевшей резины шасси. - Элен... Элен Скотт открыла глаза. Она лежала под деревом. Над ней склонился ее муж и слегка похлопывал ее по щекам. - Слава Богу, - сказал он, увидев, что она жива. Элен села, ее подташнивало, в голове стучало, все тело ныло. Она обвела глазами искореженные обломки того, что еще недавно было самолетом с сидевшими в нем людьми, и содрогнулась. - Где остальные? - хрипло спросила она. - Погибли. Она непонимающе смотрела не мужа. - О Боже! Нет! С застывшим от горя лицом он кивнул. - Байрон, Сьюзен, ребенок, пилоты - все. Вновь закрыв глаза, Элен Скотт беззвучно молилась. "Почему мы с Майло уцелели?" - думала она. Ей было трудно собраться с мыслями. "Нам нужно спуститься вниз и позвать на помощь. Но уже слишком поздно. Они все погибли". В это невозможно было поверить. Всего несколько минут назад они были полны жизни. - Ты можешь встать? - Кажется... кажется, да. Майло помог жене подняться. Она почувствовала приступ головокружения и тошноты и стояла, пережидая, пока это пройдет. Майло оглянулся на самолет. Пламя разгоралось. - Нам нужно уходить отсюда, - сказал он. - Эта штука может рвануть в любую секунду. Они тихо отошли и смотрели на пламя. Через мгновение огонь добрался до топливных баков и раздался взрыв. Весь самолет был объят пламенем. - Мы чудом остались живы, - сказал Майло. Элен смотрела на горящий самолет. Какая-то мысль не давала ей покоя, но ей было трудно сосредоточиться. Что-то, связанное со "Скотт индастриз". И вдруг она поняла. - Майло. - Да? - Он едва слушал ее. - Это судьба. Послышавшаяся в ее голосе горячность заставила его обернуться. - О чем ты? - "Скотт индастриз" теперь принадлежит тебе. - Я не... - Майло, Господь отдал ее в твои руки, - с жаром сказала она. - Всю жизнь ты был в тени, в тени своего старшего брата. - Теперь она уже мыслила ясно и последовательно, забыв про головную боль и слабость. Она вся дрожала от безудержного потока слов. - Двадцать лет ты работал на Байрона, на эту компанию. Ты не в меньшей степени, чем он, способствовал ее процветанию, а он... он тебя как-нибудь отблагодарил? Нет. Это была его компания, его успех, его прибыль. И вот теперь... теперь у тебя появилась возможность получить свое. Он в ужасе посмотрел на нее. - Элен... их тела... как ты можешь даже думать об этом?.. - Я понимаю. Но не мы же их убили. Настал наш черед, Майло. Мы наконец получили то, что принадлежит нам по праву. Кроме нас не осталось никого, кто мог бы заявить о своих правах на компанию. Она наша! Твоя! И в этот момент они услышали плач ребенка. Не веря своим ушам, они посмотрели друг на друга. - Это Патриция! Она жива. О Господи! Они нашли девочку в стороне возле кустов. Она чудом осталась невредимой. Взяв ее на руки, Майло прижал ее к себе. - Ш-ш-ш! Все хорошо, милая, - шептал он. - Все будет хорошо. Элен стояла возле него с выражением ужаса на лице. - Ты... ты же говорил, что она погибла. - Она, должно быть, была без сознания. Элен долго смотрела на ребенка. - Она должна была погибнуть вместе со всеми, - сказала она сдавленным голосом. Майло поднял на нее глаза, он был потрясен. - Что ты говоришь? - Байрон все завещал Патриции. В ближайшие двадцать лет тебя ждет попечительство, а в дальнейшем, когда она вырастет, она будет обращаться с тобой так же пренебрежительно, как и ее отец. Ты этого хочешь? Он не отвечал. - Такого случая, как сейчас, у нас больше не будет. - Она не отрываясь смотрела не ребенка, и в ее глазах появилось что-то дикое, чего Майло никогда не видел раньше. Она словно хотела... "Она не в себе. У нее сотрясение". - Господи, Элен, что у тебя за мысли? Она долго смотрела на мужа, и дикий блеск исчез из ее глаз. - Не знаю, - спокойно сказала она и через некоторое время добавила: - Вот что мы можем сделать: мы можем ее где-нибудь оставить, Майло. Пилот говорил, что мы были неподалеку от Авилы. Там должно быть много туристов. Кому придет в голову связывать ребенка с авиакатастрофой? Он покачал головой. - Друзья знают, что Байрон и Сьюзен взяли Патрицию с собой. Элен бросила взгляд на горящий самолет. - Ерунда. Они все сгорели. Мы устроим здесь по ним панихиду. - Мы не можем этого сделать, Элен, - возразил он. - Нам это просто так не пройдет. - Господь все сделал за нас. Майло посмотрел на девочку. - Но она такая... - С ней будет все в порядке, - сказала Элен успокаивающе. - Мы оставим ее возле какой-нибудь хорошенькой фермы за городом. Ее кто-нибудь удочерит, она вырастет и прекрасно заживет здесь. Он вновь покачал головой. - Нет. Я не могу этого сделать. - Если ты любишь меня, ты сделаешь это ради наc. Тебе придется выбирать, Майло. Ты можешь остаться со мной или провести остаток жизни, работая на ребенка своего брата. - Прошу тебя, я... - Ты любишь меня? - Больше жизни, - сказал он просто. - Тогда докажи это. Подгоняемые ветром, они в темноте осторожно спустились вниз по склону. Самолет разбился высоко в горах в лесу, приглушившем грохот взрыва, и поэтому жители города еще не знали о случившемся. Спустя три часа Элен и Майло добрались до маленькой фермы на окраине Авилы. Еще не рассвело. - Мы оставим ее здесь, - прошептала Элен. Майло сделал последнюю попытку. - Элен, может, мы все-таки?.. - Делай, что я тебе говорю! - резко оборвала она его. Не говоря больше ни слова, он повернулся и отнес девочку к порогу дома. Одетая лишь в изорванную розовую рубашечку, она была завернута в одеяльце. Майло долго смотрел на Патрицию, его глаза наполнились слезами, потом он бережно положил ее. - Будь счастлива, миленькая, - прошептал он. Асунсьон Морас проснулась от плача. Еще не успев очнуться ото сна, она подумала, что это блеет овца. "Как она умудрилась выбраться из загона?" Асунсьон с ворчанием вылезла из теплой постели и, накинув старый выцветший халат, подошла к двери. - Madre de Dios! - воскликнула она, увидев лежавшего на земле и отчаянно кричавшего ребенка. Она позвала мужа. Они внесли ребенка в дом и замешательстве смотрели на него. Девочка плакала не переставая и уже, казалось, начинала синеть. - Нужно отвезти ее в больницу. Торопливо укутав ребенка еще одним одеялом, они положили его в пикап и привезли в больницу. Сев в длинном коридоре на скамейку, они ждали, пока кто-нибудь обратит на них внимание. Через тридцать минут вышел врач и забрал девочку на осмотр. Вернувшись, он сообщил: - У нее воспаление легких. - Она выживет? Врач пожал плечами. Шатаясь, Майло и Элен вошли в полицейский участок Авилы. Дежурный сержант взглянул на двух ободранных туристов. - Buenos dias. Чем могу помочь? - Произошла жуткая катастрофа, - сказал Майло. - Наш самолет разбился в горах и... Через час спасательная экспедиция уже направлялась к склону горы. Когда они добрались до места, то увидели лишь тлеющие обугленные останки самолета и его пассажиров. Проведенное испанскими властями расследование авиакатастрофы было поверхностным. - Пилоту не следовало лететь в такую сильную грозу. Мы должны признать, что катастрофа произошла по вине пилота. Никому и в голову не пришло связать авиакатастрофу с ребенком, оставленным на пороге фермы. Все закончилось. Все только начиналось. Майло и Элен устроили закрытую панихиду по Байрону, его жене Сьюзен и их дочери Патриции. По возвращении в Нью-Йорк они организовали еще одну заупокойную службу, на которой присутствовали потрясенные случившимся друзья Скоттов. - Какая страшная трагедия. Бедная маленькая Патриция. - Да, - печально говорила Элен. - Единственное утешение, что все случилось очень быстро, никто из них не мучился. Финансовый мир был потрясен смертью Байрона Скотта. Курс акций "Скотт индастриз" стал резко падать. Но Элен Скотт это не тревожило. - Не беспокойся, - успокаивала она своего мужа. - Скоро он вновь поднимется. Ты во всех отношениях лучше Байрона. Он тянул компанию назад. Ты же будешь способствовать ее прогрессу. Майло обнял жену. - Не знаю, что бы я делал без тебя. Она улыбнулась. - Тебе никогда и не придется. Отныне у нас будет все, о чем только можно мечтать в этом мире. Прижимаясь к нему, она думала: "Кто бы мог предположить, что Элен Дудаш из бедной польской семьи, жившей в Гэри, в Индиане, однажды скажет: "Отныне у нас будет все, о чем можно только мечтать в этом мире". И это были не пустые слова. Десять дней ребенок находился между жизнью и смертью, и, когда кризис миновал, отец Беррендо пришел к фермеру и его жене. - У меня есть для вас хорошая новость, - радостно сказал он. - Малышка начала поправляться. Морасы обменялись смущенными взглядами. - Я рад за нее, - уклончиво сказал фермер. Отец Беррендо улыбнулся. - Это дар Господа. - Конечно, падре. Но мы с женой поговорили и решили, что Господь слишком щедр к нам. Его дар нужно кормить. Нам не по карману содержать его. - Но это же такое прелестное дитя, - заметил отец Беррендо. - Согласен. Но мы с женой уже старые и больные, мы не можем взять на себя ответственность за ее воспитание. Господу придется забрать свой подарок. И получилось так, что за неимением ничего лучшего ребенка отправили в сиротский приют в Авиле. Пришедшие к адвокату Байрона Скотта Майло и Элен сидели в ожидании оглашения завещания. В кабинете их было только трое. Элен была возбуждена до предела. Несколько слов на листе бумаги сделают ее и Майло невероятно богатыми. "Мы будем покупать картины великих художников, купим поместье в Саутгемптоне, замок во Франции. И это только начало". Адвокат заговорил, и Элен переключила свое внимание на него. Она видела копию завещания несколько месяцев назад и в точности знала, что там было написано: "В случае моей смерти и смерти моей жены я завещаю весь принадлежащий мне капитал "Скотт индастриз" своей единственной дочери Патриции, и я назначаю своего брата Майло распорядителем моего имущества до достижения ею совершеннолетия и вступления в права владения наследством..." "Теперь все изменилось", - взволнованно думала Элен. Адвокат Лоуренс Грей торжественно начал: - Это явилось страшным потрясением для всех нас. Я знаю, как сильно вы, Майло, любили своего брата, не говоря уже о прелестной малышке... - Он покачал головой. - Ну что ж, жизнь продолжается. Возможно, вам неизвестно, что ваш брат изменил завещание. Я не буду утомлять вас юридическими подробностями и ознакомлю вас только с его сутью. - Пролистав завещание, он остановился на нужном пункте. - "В соответствии с изменениями, которые я вношу в свое завещание, моя дочь Патриция получит сумму в пять миллионов долларов и ежегодно будет получать сумму в размере одного миллиона долларов до конца ее жизни. Весь принадлежащий мне капитал "Скотт индастриз" я передаю во владение своему брату Майло в качестве награды за его неоценимый вклад в дело компании и верную службу на протяжении долгих лет". Майло почувствовал, как все поплыло у него перед глазами. Мистер Грей посмотрел на него. - С вами все в порядке? Майло стало трудно дышать. "Боже мой, что же мы наделали? Мы лишили ее всех прав, а в этом не было никакой необходимости. Теперь мы можем вернуть ей все это". Повернувшись, он хотел что-то сказать Элен, но ее взгляд остановил его. - Мы должны найти какой-нибудь выход, Элен. Не можем же мы оставить Патрицию там! Особенно теперь. Они были в своей квартире на Пятой авеню и собирались идти на благотворительный обед. - Именно так мы и поступим, - сказала Элен в ответ. - Если ты, конечно, не хочешь привезти ее сюда и попытаться объяснить, почему мы сказали, что она сгорела в разбившемся самолете. Он не знал, что ему ответить. Немного подумав, он сказал: - Хорошо. Тогда мы каждый месяц будем посылать ей деньги, чтобы она... - Не валяй дурака, Майло, - сказала она резким тоном. - Посылать ей деньги? Чтобы полиция заинтересовалась, кто их ей шлет, и вышла на нас? Нет. Если ты мучаешься угрызениями совести, пусть компания отчисляет средства на благотворительность. Забудь о ребенке, Майло. Она погибла. Помни это. "Помни... помни... помни..." Слова эхом звучали в голове Элен Скотт, когда она, заканчивая свою речь, смотрела на собравшихся в банкетном зале "Уолдорф-Астории" людей. Присутствующие вновь зааплодировали. "Вы приветствуете ту, кого уже нет", - подумала она. В эту ночь ее опять навестили призраки. Она думала, что давно избавилась от них. В самом начале, после заупокойной службы по погибшим Байрону, Сьюзен и Патриции, ночные гости часто навещали ее. Бледные, похожие на туман, они зависали над ее кроватью и что-то шептали ей. Она просыпалась, ее сердце часто билось, но вокруг никого не было. Она не рассказывала об этом Майло. Он был слаб и, испугавшись, мог наделать каких-нибудь глупостей, которые поставили бы репутацию компании под угрозу. Если правда раскроется, скандал погубит "Скотт индастриз", а Элен была твердо настроена не допустить этого. И она продолжала молча терпеть призраков, пока наконец они не исчезли, оставив ее в покое. И вот теперь, в ночь после банкета, они вернулись. Проснувшись, она села на кровать и огляделась. В комнате было пусто и тихо, но она знала, что они были где-то рядом. Что они пытались сказать ей? Знали ли они, что она скоро придет к ним? Элен встала и прошла в просторную, украшенную антиквариатом гостиную шикарной квартиры, купленной ею после смерти Майло. "Бедный Майло", - подумала она, обведя взглядом роскошную комнату. Он так и не успел почувствовать, какое богатство свалилось на него после смерти брата. Через год после авиакатастрофы он умер от сердечного приступа, и Элен Скотт взяла управление компанией в свои руки. Под ее ловким и умелым руководством "Скотт индастриз" вскоре заняла еще более видное место в мире. "Компания принадлежит Скоттам, - думала она. - И я не собираюсь отдавать ее кому попало". Это навело ее на мысль о дочери Байрона и Сьюзен - законной наследнице украденного у нее престола. Был ли это страх или, может, желание искупить свой грех перед собственной смертью? Всю ночь просидела Элен Скотт в гостиной, глядя в пустоту, размышляя и обдумывая. Сколько же лет прошло с тех пор? Двадцать восемь. Патриция уже, должно быть, взрослая, если осталась в живых. Как сложилась ее жизнь? Вышла ли она замуж за фермера или за какого-нибудь городского торговца? Есть ли у нее дети? Она все еще живет в Авиле или куда-нибудь уехала? "Необходимо найти ее, - думала Элен. - И скорее. Если Патриция еще жива, я должна встретиться с ней и поговорить. В конце концов, мне надо все выяснить. Деньги способны превратить ложь в правду. Я найду способ выйти из этого положения, не посвящая ее в то, что произошло на самом деле". На следующее утро Элен вызвала к себе Элана Такера, шефа службы безопасности "Скотт индастриз". Это был худой, бледный, лысеющий мужчина сорока с небольшим лет, работавший раньше детективом и отличавшийся усердием и хватким умом. - Я хочу, чтобы вы выполнили для меня одно задание. - Да, миссис Скотт. Внимательно посмотрев на него, она прикинула, насколько может быть с ним откровенна. "Мне ничего нельзя ему рассказывать, - решила она. - Пока я жива, я не хочу рисковать ни своей репутацией, ни репутацией компании. Пусть он сначала найдет Патрицию, а потом я решу, как с ней поступить". Она слегка подалась вперед. - Двадцать восемь лет назад в Испании на ферме в окрестностях Авилы была найдена маленькая девочка. Я хочу, чтобы вы выяснили, где она сейчас, и привезли ее ко мне как можно скорее. Лицо Элана Такера оставалось невозмутимым. Миссис Скотт не нравились служащие, не умевшие скрывать своих эмоций. - Хорошо, мадам. Завтра я выезжаю. 17 Полковник Рамон Акока пребывал в приподнятом настроении. Все наконец вставало на свои места. В его кабинет вошел дежурный. - Прибыл полковник Состело. - Пригласите его. "Он мне больше не нужен, - думал Акока. - Пусть отправляется назад к своим оловянным солдатикам". Вошел полковник Фал Состело. - Честь имею! - Здравствуйте, полковник. "Смешно, - думал Состело. - Мы с ним в одном звании, но этот великан со шрамом может запросто раздавить меня. И все потому, что он связан с ОПУС МУНДО". Состело унижало то, что ему приходилось выполнять требования Акоки, словно он был одним из его подчиненных. Но он умело скрывал свои чувства. - Вы хотели меня видеть? - Да. - Акока указал ему на стул. - Садитесь. У меня есть для вас новости. Монахини у Хайме Миро. - Как?! - Да-да. Они пробираются с Миро и его людьми. Он разбил их на три группы. - Как... как вы это узнали? Рамон Акока откинулся на стуле. - Вы играете в шахматы? - Нет. - Жаль. Очень поучительная игра. Чтобы хорошо играть, надо уметь ставить себя на место соперника. Мы с Хайме Миро играем друг с другом в шахматы. Фал Состело недоумевающе смотрел на него. - Я не понимаю, как... - Ну не буквально, полковник. Мы играем без доски. Мысленно. Я, наверное, понимаю Хайме Миро лучше, чем кто-либо другой. Я знаю, как он думает. Я знал, что он попытается взорвать плотину рядом с Пуенте ла Рейна. Мы там поймали двух его помощников, самому Миро удалось уйти лишь по счастливой случайности. Я знал, что он будет пытаться освободить их, и Миро знал, что я знаю. - Акока пожал плечами. - Но я не предполагал, что он будет использовать быков для спасения своих людей. В его голосе послышалось восхищение. - Вы говорите так, словно вы... - Восхищаюсь им? Я восхищаюсь его умом. Но я презираю этого человека. - Вам известно, куда направляется Миро? - Он пробирается на север. В ближайшие три дня я схвачу его. Полковник Состело изумленно смотрел на него. - Это наконец-то будет "мат". Действительно, полковник Акока понимал Хайме Миро и угадывал ход его мыслей, но этого было ему недостаточно. Чтобы обеспечить себе победу, полковнику нужно было иметь преимущество, и он нашел, как это сделать. - Как?.. - Один из террористов Миро является моим осведомителем, - сказал полковник Акока. Рубио, Томас и двое сестер избегали появляться в крупных городах, они выбирали проселочные дороги, проходившие мимо селений со старыми сложенными из камня домами, возле которых паслись козы и овцы, и пастухи слушали по транзисторным радиоприемникам музыку и футбол. Это выглядело живописным соприкосновением прошлого с настоящим, но мысли Лючии были сосредоточены на другом. Она неотступно следовала за сестрой Терезой, чтобы при первой же возможности взять крест и исчезнуть. Двое мужчин всегда находились рядом с ними. Высокий, симпатичный, веселый Рубио Арсано был более внимателен по отношению к ним. "Этот - крестьянин-простофиля", - решила для себя Лючия. Томас Санхуро был тщедушен и лысоват. "Он больше похож на сапожника, чем на террориста. Их обоих будет несложно обвести вокруг пальца". Ночью они шли по простиравшимся к северу от Авилы равнинам, где дул свежий ветер с Гуадаррамских гор. При свете луны равнины, казалось, наполнялись призрачной пустотой. Они шли мимо пшеничных и кукурузных полей, оливковых деревьев, виноградников. Они собирали картошку, рвали салат и фрукты с деревьев, брали в курятниках яйца и кур. - Вся сельская местность Испании похожа на большущий рынок, - сказал Рубио Арсано. - И все бесплатно, - улыбнувшись, добавил Томас Санхуро. Сестра Тереза совсем не замечала того, что ее окружало. Ее единственной мыслью было добраться до Мендавии. Крест становился все тяжелее, но она твердо решила не выпускать его из рук. "Уже скоро, - думала она. - Скоро мы будем там. Мы бежим из Гефсимании от наших врагов к новой обители, которую Господь уготовил нам". - Что? - переспросила Лючия. Сестра Тереза сама не замечала, что говорила вслух. - Я... ничего, - пробормотала она. - Может, дашь мне немного понести его? Сестра Тереза еще крепче прижала к себе крест. - Ноша Господа была тяжелее. Я должна нести это ради него. Разве не так сказано у Луки: "Если кто хочет идти за мною, отвергнись себя и возьми крест свой и следуй за мною"? Я понесу его, - упрямо сказала она. Что-то странное слышалось в ее голосе. - С тобой все в порядке, сестра? - Да, конечно. С сестрой Терезой было далеко не все в порядке. Она чувствовала жар и головокружение. С ее рассудком опять творилось что-то неладное. "Мне нельзя болеть, - думала она. - Сестра Бетина рассердится на меня". Но сестры Бетины рядом не было. И все казалось настолько непонятным. Кто были эти люди? "Я не верю им. Что им от меня надо?" Рубио Арсано попробовал завязать с сестрой Терезой разговор, пытаясь ее хоть как-то успокоить. - Тебе, должно быть, непривычно оказаться вновь в этом мире, сестра? Сколько времени ты пробыла в монастыре? "Почему он этим интересуется?" - Тридцать лет. - Боже мой! Как долго. Откуда ты? Ей было тяжело даже произносить это слово. - Эз. Его лицо осветилось улыбкой. - Эз? Я как-то летом отдыхал там. Замечательный городок. Я его хорошо знаю. Я помню... "Я его хорошо знаю. Хорошо? Может, он знает Рауля? И Рауль послал его сюда?" Мысль поразила ее словно молния. Эти незнакомцы были подосланы, чтобы вернуть ее в Эз к Раулю Жирадо. Они хотели похитить ее. Господь решил покарать ее за то, что она бросила ребенка Моник. Теперь она точно знала, что тот ребенок, которого она видела на площади в Вильякастине, был ребенком ее сестры. "Но этого не может быть. Ведь прошло тридцать лет, - бубнила Тереза. - Они мне лгут". Слушая ее бормотание, Рубио Арсано наблюдал за ней. Сестра Тереза отпрянула от него. - Нет. Теперь-то она их раскусила. Она не допустит, чтобы ее увезли назад к Раулю и его ребенку. Она должна добраться до Мендавии и передать золотое распятие монастырю, и тогда Господь простит ей ее страшный грех. "Мне следует быть умнее. Я не должна подавать виду, что разгадала их тайну". И взглянув на Рубио, она сказала: - Я чувствую себя замечательно. Продолжая свой путь по лишенным влаги и высушенным солнцем равнинам, они вышли к маленькой деревушке, где одетые в черное крестьянки стирали белье у ручья с построенной над ним крышей, которая держалась на четырех старых брусьях. Вода заливалась в длинное деревянное корыто и тут же вытекала из него, сменяясь чистой. Женщины терли белье на каменных плитах и полоскали его в проточной воде. "Такая мирная картина", - думал Рубио. Она напомнила ему об оставленной им ферме. "Вот такой и была Испания. Без бомб и убийств. Настанет ли когда-нибудь для нас мир опять. - Buenos dias. - Buenos dias. - Нельзя ли нам напиться? Путешествие - дело нелегкое. - Конечно. Пейте на здоровье. Вода была холодной, освежающей. - Gracias. Adios. - Adios. Рубио страшно не хотелось уходить. Две женщины продолжали путь в сопровождении своих спутников. Они проходили мимо пробковых и оливковых деревьев, летний воздух наполняли запахи спелого винограда и апельсинов. Они миновали яблоневые, вишневые, сливовые сады и фермы с доносившимся оттуда кудахтаньем кур, хрюканьем свиней и блеянием коз. Рубио и Томас шли немного впереди и негромко разговаривали между собой. "Они говорят обо мне. Думают, я не знаю их план". Сестра Тереза приблизилась к ним, чтобы слышать, о чем они говорят. - ...Пятьсот тысяч песет в награду за наши головы. За Хайме полковник Акока наверняка заплатил бы и побольше. Но ему нужна не столько голова, сколько его яйца. Мужчины рассмеялись. Слушая их разговор, сестра Тереза все больше убеждалась: "Эти люди убийцы от сатаны, слуги дьявола, посланное мне проклятье, чтобы обречь меня на нескончаемые муки ада. Но Господь сильнее их. Он не позволит им вернуть меня домой". Рядом с ней был Рауль Жирадо с такой знакомой ей улыбкой на лице. "Этот голос!" "Простите?" "Я слышал, как вы вчера пели. Великолепно". "Чем я могу быть вам полезен?" "Мне, пожалуйста, три метра муслина". "Конечно. Сюда, пожалуйста... Этот магазин принадлежит моей тете, ей нужна помощь, и я решил, что поработаю у нее немного". "Я уверен, что ты могла бы покорить любого, кого захотела, но я надеюсь, ты выберешь меня". "Я никогда не встречал такой, как ты, дорогая". "Ты будешь очаровательной невестой". "Но теперь я - невеста Христа. Я не могу вернуться к Раулю". Лючия внимательно наблюдала за Терезой. Она разговаривала сама с собой, но Лючия не могла разобрать слов. "Она сломается, - думала Лючия. - Ей не дойти. Надо поскорее завладеть этим крестом". Уже темнело, когда вдалеке показался Ольмедо. Рубио остановился. - Там солдаты. Давайте поднимемся в горы и обойдем город стороной. Свернув с дороги, они стали удаляться от равнин, направляясь к возвышавшимся над Ольмедо горам. Солнце уже скрывалось за вершинами, и небо начинало темнеть. - Нам осталось пройти всего несколько миль, - пытался подбодрить сестер Рубио Арсано. - Потом можно будет отдохнуть. Они уже добрались до вершины высокого хребта, и вдруг Томас Санхуро поднял руку. - Стойте, - прошептал он. Рубио поспешил к нему, и, подойдя к краю обрыва, они посмотрели вниз. В долине лагерем расположились солдаты. - Mierda! - шепотом сказал Рубио. - Там чуть ли не целый взвод. Мы проведем ночь здесь. Утром они, возможно, снимутся, и мы сможем идти дальше. Стараясь не показывать своего беспокойства, он повернулся к Лючии и сестре Терезе. - Мы останемся здесь на ночь, сестры. Мы должны вести себя очень тихо. Внизу солдаты. Нельзя, чтобы они нас обнаружили. Для Лючии это было самое лучшее, что она могла услышать. "Замечательно, - подумала она. - Ночью я с крестом и исчезну. Из-за солдат они побоятся меня преследовать". Для сестры Терезы эта новость имела несколько иное значение. Она слышала, как мужчины говорили, что их разыскивает какой-то полковник Акока. "Они называли полковника Акоку своим врагом. Но эти люди сами враги, значит, полковник Акока должен быть мне другом. Благодарю Тебя, Боже милостивый, за то, что Ты посылаешь мне полковника Акоку". Высокий мужчина по имени Рубио обращался к ней: - Понимаешь, сестра? Мы должны быть крайне осторожны. - Да, я понимаю. "Я понимаю больше, чем ты думаешь". Они и не подозревали, что Господь позволил ей разгадать их злые намерения. - Я понимаю, как тяжело должно быть вам обеим, - участливо сказал Томас Санхуро. - Не беспокойтесь. Мы позаботимся о том, чтобы вы благополучно добрались до монастыря. "Он имеет в виду Эз. Ну и хитер же он. Его сладкие речи - это лукавство дьявола. Но со мной Господь, и Он ведет меня". Она знала, что ей делать. Но ей надо быть осторожной. Мужчины приготовили для сестер спальные мешки и разложили их рядом. - Вам обеим сейчас нужно поспать. Женщины забрались в непривычные для них спальные мешки. Ночь была необыкновенно ясной, на небе мерцали звезды. Глядя на них, Лючия радостно думала: "Всего через несколько часов я буду на пути к свободе. Как только они все уснут". Она зевнула. Она и не подозревала, как сильно устала. Долгая утомительная дорога и нервное напряжение взяли свое. Глаза слипались. "Я только немножко отдохну", - подумала Лючия. Она погрузилась в сон. Лежавшая возле нее сестра Тереза и не собиралась спать, она боролась с демонами, которые пытались одолеть ее, отправить в ад ее душу. "Я не сдамся, Господь испытывает меня. Я была изгнана, чтобы, отыскав дорогу, вновь вернуться к Нему. А эти люди стремятся остановить меня. Я не поддамся им". В четыре часа утра сестра Тереза тихо села и огляделась. Томас Санхуро спал всего в нескольких шагах от нее. Высокий смуглый мужчина по имени Рубио, стоя спиной к ней, дежурил на краю опушки. На фоне деревьев ей был виден его силуэт. Сестра Тереза тихонечко встала. Она несколько помедлила, вспомнив про крест. "Взять его с собой?