дел постаревшим от усталости. - Вот мы и проснулись, - сказал он. - Где я? - Ей было больно говорить. - Ты в благотворительной палате провинциальной больницы в Авиле. Тебя привезли к нам вчера. Ты была в жутком состоянии. Нам пришлось зашивать тебе лоб, - продолжал врач. Наш главный хирург решил наложить тебе швы сам. Он сказал, ты слишком красива, чтобы ходить со шрамами. "Он ошибается, - подумала Грасиела. - Шрам останется на всю жизнь". На следующий день Грасиелу навестил отец Перес. Санитарка подвинула стул к койке. Священник посмотрел на бледную прекрасную девочку, и его сердце сжалось. Жуткое происшествие с ней вызвало скандал в Лас-Навас-дель-Маркес, но ничего уже нельзя было изменить. Долорес Пиньеро заявила в полиции, что ее дочь упала и разбила себе голову. - Тебе лучше, дитя мое? - спросил отец Перес. Грасиела кивнула, от этого движения у нее тут же застучало в голове. - Полиция хочет знать, что случилось. Не хотела бы ты рассказать мне что-нибудь? Наступило долгое молчание. - Я упала, - наконец сказала она. Ему было тяжело смотреть в ее глаза. - Понимаю. Он испытывал невероятную душевную боль от того, что должен был сказать ей. - Грасиела, я говорил с твоей матерью... Грасиела все поняла. - Мне нельзя возвращаться домой, да? - Боюсь, что так. Мы еще поговорим об этом. Отец Перес взял Грасиелу за руку. - Завтра я навещу тебя. - Спасибо, падре. Когда он ушел, Грасиела лежала и молилась: "Боже Милостивый, дай мне умереть. Я не хочу жить". Ей было некуда и не к кому идти. Она больше никогда не увидит свой дом. Никогда не увидит свою школу, знакомые лица учителей. Для ее ничего не осталось в этом мире. Возле ее кровати остановилась санитарка. - Тебе что-нибудь нужно? Грасиела с отчаянием посмотрела на нее. Что можно было сказать? На следующий день вновь появился тот же молодой врач. - У меня хорошие новости, - сказал он несколько неуверенно. - У тебя уже все в порядке, и ты можешь выписываться. Это было неправдой, правдой было то, что он добавил: - Нам нужно место в палате. Она могла идти, но куда? Часом позже пришел отец Перес, с ним был еще один священник. - Это - отец Беррендо, мой старый друг. Грасиела посмотрела на худосочного священника. - Падре. "Он прав, - думал отец Беррендо. - Она прекрасна". Отец Перес рассказал ему обо всем, что случилось с Грасиелой. Священник ожидал увидеть признаки влияния той среды, в которой жил ребенок: черствость, дерзость или стремление вызвать к себе жалость. Но ничего этого он не нашел в лице девочки. - Мне очень жаль, что тебе пришлось так трудно, - обратился к ней отец Беррендо. За этими словами крылось нечто большее. Отец Перес сказал: - Грасиела, мне нужно возвращаться в Лас-Навас-дель-Маркес. Я оставляю тебя на попечение отца Беррендо. Грасиелу охватила внезапная паника. Ей казалось, что обрывается последняя ниточка, связывавшая ее с домом. - Не уходите, - взмолилась она. Отец Перес взял ее руку в свою. - Я знаю, что ты чувствуешь себя одинокой, - сказал он с теплотой в голосе. - Но это не так. Поверь мне, дитя мое, это не так. К кровати подошла санитарка с узелком. Она протянула его Грасиеле. - Вот твоя одежда. Тебе, к сожалению, надо идти. Ее охватила еще большая паника. - Сейчас? Священники переглянулись. - Почему бы тебе не одеться и не пойти со мной? - предложил отец Беррендо. - Мы сможем поговорить. Через пятнадцать минут отец Беррендо и Грасиела вышли из двери больницы на теплый солнечный свет. Перед больницей был сад, в котором росли яркие красивые цветы, но Грасиела была настолько подавлена, что даже не замечала их. Когда они сидели в его кабинете, отец Беррендо сказал: - Отец Перес говорил, что тебе некуда идти. Грасиела кивнула. - Никаких родственников? - Только... - Ей было трудно произнести это. - Только моя мама. - Отец Перес говорил, что ты регулярно ходила в церковь в своем городе. "В городе, который я никогда больше не увижу". - Да. Грасиела вспомнила о том, как по воскресеньям утром она ходила в церковь, как там было красиво во время службы, и о том, как она хотела поскорее встретиться с Иисусом и избавиться от страданий, причиняемых ей жизнью. - Грасиела, не думала ли ты когда-нибудь о том, чтобы уйти в монастырь? - Нет. Она вздрогнула от одной мысли об этом. - Здесь, в Авиле, есть один монастырь. Это цистерцианский монастырь. Там позаботились бы о тебе. - Я... я не знаю. Эта мысль пугала ее. - Такая жизнь не для всех, - продолжал отец Беррендо. - Я должен тебя предупредить, что в этом монастыре самые строгие правила. Войдя туда и приняв монашество, ты тем самым даешь Господу обет никогда не покидать стен его обители. Грасиела сидела, глядя в окно, и ее голова была полна противоречивых мыслей. Идея полностью удалиться от мира ужасала ее. "Все равно что отправиться в тюрьму". Но, с другой стороны, что ей ждать от этого мира - невыносимую боль и отчаяние? Она часто подумывала о самоубийстве. Это могло бы стать концом ее страданий. - Ты сама должна решить, дитя мое, - сказал отец Беррендо. - Если хочешь, я познакомлю тебя с преподобной матерью-настоятельницей. - Хорошо, - кивнула Грасиела. Преподобная мать изучала лицо сидевшей перед ней девочки. Прошлой ночью впервые за много-много лет она услышала голос: "К тебе придет юное дитя. Защити его". - Сколько тебе лет, моя милая? - Четырнадцать. "Достаточно большая". В IV веке папа римский издал указ, разрешающий постригаться в монахини девочкам с двенадцатилетнего возраста. - Мне страшно, - сказала Грасиела преподобной матери Бетине. "Мне страшно". Слова эхом отозвались в голосе Бетины: "Мне страшно..." Это было так давно. Она говорила своему священнику: - Не знаю, это ли мое призвание, падре. Мне страшно. - Бетина, первое общение с Господом может оказаться очень тревожным, весьма трудно решиться посвятить Ему свою жизнь. "Как же я нашла свое призвание?" - думала Бетина. Религия никогда не интересовала ее. Девочкой она не ходила в церковь и не посещала воскресную школу. В подростковом возрасте она больше увлекалась вечеринками, нарядами и мальчиками. Если бы ее мадридских друзей попросили назвать возможных кандидаток в монахини, то она была бы в конце списка. Точнее, ее вообще бы не было в этом списке. Но, когда ей исполнилось девятнадцать, последовал ряд событий, изменивших ее жизнь. Как-то, лежа в постели, она сквозь сон услышала голос: "Бетина, встань и выйди на улицу". Она открыла глаза и в испуге села. Включив настольную лампу, она увидела, что была одна. "Какой странный сон". Но голос был таким реальным. Она вновь легла, но уснуть было невозможно. "Бетина, встань и выйди на улицу". "Это мое подсознание, - подумала она. - С какой стати мне выходить на улицу посреди ночи?" Она выключила свет, но через минуту вновь включила его. "Это какое-то сумасшествие". Однако она надела халат, тапочки и спустилась вниз. В доме все спали. Она открыла дверь на кухню, и в этот момент ее охватил какой-то страх, потому что она каким-то образом знала, что ей предстояло выйти через заднюю дверь во двор. Она огляделась в темноте и заметила луч лунного света, скользнувший по старому холодильнику, который уже не работал и использовался для хранения инструментов. Внезапно Бетина поняла, почему она там оказалась. Как загипнотизированная, она подошла к холодильнику и открыла его. Внутри без сознания был ее трехлетний братишка. Это был первый случай. Со временем Бетина отнесла его к разряду совершенно нормальных явлений. "Я, должно быть, слышала, как мой брат встал и вышел во двор. Я знала, что там стоит холодильник. Я забеспокоилась и вышла посмотреть". Следующий случай объяснить было не так просто. Это произошло месяц спустя. Бетина во сне услышала голос, который сказал ей: "Ты должна потушить огонь". Сон как рукой сняло, она села, сердце часто билось. Как и в прошлый раз она вновь не могла уснуть. Надев халат и тапочки, она вышла в переднюю. Ни дыма, ни огня. Она заглянула в спальню родителей. Там все было нормально. Не было пожара и в братишкиной спальне. Спустившись, она осмотрела все комнаты. Никаких признаков пожара. "Вот идиотка, - подумала Бетина. - Это же был просто сон". Она уже ложилась в постель, когда дом зашатался от взрыва. Она и вся семья остались невредимы, пожарникам удалось потушить огонь. - Загорелся подвал, - объяснил пожарный, - и бойлер взорвался. Следующий случай произошел тремя неделями позже. На этот раз все было не во сне. Бетина сидела возле дома и читала, через двор проходил какой-то незнакомец. Он посмотрел на нее, и в ту же секунду она почувствовала, как от него исходило нечто зловещее, что она ощутила почти физически. Повернувшись, он ушел. Бетина никак не могла выкинуть его из головы. Через три дня, оказавшись в одном учреждении, она ждала лифта. Дверь лифта открылась, и она уже была готова войти туда, когда ее взгляд упал на лифтера. Это был тот самый человек, которого она видела в саду возле своего дома. В испуге Бетина попятилась. Дверь закрылась, и лифт стал подниматься. Но через несколько секунд он, сорвавшись, полетел вниз, и все, кто был в нем, погибли. В ближайшее воскресенье Бетина пошла в церковь. "Боже Милостивый, я не знаю, что со мной происходит, и мне страшно. Прошу Тебя, направь меня и скажи, что Ты хочешь от меня?" Ответ она получила той же ночью во сне. Голос произнес единственное слово: "Посвящение". Она думала об этом всю ночь и наутро пошла к священнику. Он внимательно выслушал ее. - О! Тебе посчастливилось быть избранной. Тебя избрал сам Господь. - Для чего избрал? - Желаешь ли ты посвятить свою жизнь Господу, дитя мое? - Я... я не знаю. Мне страшно. Но в конце концов она ушла в монастырь. "Я выбрала правильный путь, - думала преподобная мать Бетина, - потому что я никогда не испытывала большего счастья..." И вот теперь это раздавленной судьбой дитя говорило ей: "Мне страшно". Преподобная мать взяла Грасиелу за руку. - Не спеши, Грасиела. Бог не оставит тебя. Подумай хорошенько и приходи, тогда мы обсудим это. Но о чем ей было думать? "Мне в этом мире некуда идти, - подумала Грасиела. - А тишина принесла бы мне долгожданный покой. Я слышала слишком много ужасных звуков". Взглянув на преподобную мать, она сказала: - Я с радостью приму безмолвие. Это было семнадцать лет назад, с тех пор Грасиела впервые обрела умиротворение. Ее жизнь была посвящена Богу. С прошлым ее больше ничего не связывало. Ей были прощены все те ужасы, среди которых она росла. Она - невеста Христа, и в конце жизни она придет к Нему. Годы проходили в глубоком безмолвии, и, несмотря на мучившие ее время от времени ночные кошмары, ужасные звуки постепенно стирались из ее памяти. Сестре Грасиеле было поручено работать в саду, где она ухаживала за цветами - чудом Господнего творения. Они были похожи на крошечные радуги, и Грасиела не уставала любоваться их красотой. Высокие стены монастыря, возвышаясь каменными горами, окружали ее со всех сторон, но Грасиела никогда не чувствовала себя в заточении. Эти стены ограждали ее от того ужасного мира, мира, который она не хотела больше видеть. Жизнь Грасиелы в монастыре была спокойной и умиротворенной. Но вдруг теперь ее жуткие кошмары стали реальностью. В ее мир вторглись варвары. Они выгнали ее из тихого пристанища в тот мир, от которого она навсегда отреклась. Вновь все ее грехи обрушились на нее, вселяя в нее ужас. Вернулся Мавр. Она чувствовала на своем лице его горячее дыхание. Сопротивляясь, Грасиела открыла глаза. Монах, навалившись на нее, пытался овладеть ею, повторяя: - Не брыкайся, сестра. Тебе понравится! - Мама! - закричала Грасиела. - Мама! Помоги! 7 Лючия Кармине шла по улице с Миган и Терезой и чувствовала себя прекрасно. Было необыкновенно приятно вновь надеть женскую одежду и почувствовать, как тонкий шелк ласкает кожу. Она взглянула на сестер. Не успевшие привыкнуть к новым нарядам, они шли в каком-то напряжении и выглядели в своих юбках и чулках неловкими и смущенными. "Словно свалились с другой планеты. Они явно сюда не вписываются, - думала Лючия. - С таким же успехом можно было идти, повесив на себя табличку: "Вот она я, ловите меня". Из трех женщин хуже всего чувствовала себя сестра Тереза. Тридцать лет монастырской жизни приучили ее к скромности во всем, а теперь все коверкалось обрушившимися на нее событиями. Мир, в котором она когда-то жила, теперь казался ей ненастоящим. Настоящим был монастырь, и она стремилась вернуться в это убежище под защиту его высоких стен. Шедшая рядом Миган ощущала на себе взгляды мужчин и краснела. Она так долго жила среди женщин, что ей было непривычно даже видеть мужчин, не говоря уже об адресованных ей улыбках. В этом было что-то нескромное, неприличное и в то же время волнующее. Мужчины пробуждали в Миган давно похороненные чувства. Впервые за много лет она чувствовала себя женщиной. Они шли мимо уже знакомого им бара, из него вырывались громкие звуки музыки. Как это брат Каррильо назвал ее? "Рок-н-ролл. Очень популярен у молодежи". Что-то не давало ей покоя. И Миган неожиданно поняла, что. Когда они проходили кинотеатр, монах сказал: "Просто возмутительно, что сейчас разрешается показывать в кинотеатрах. Этот фильм - настоящая порнография. Все самое сокровенное и интимное выставлено на всеобщее обозрение". Сердце Миган тревожно застучало. Если брат Каррильо провел в монастыре последние двадцать лет, то откуда он тогда узнал о рок-н-ролле и о том, что это был за фильм? Что-то здесь не то. Повернувшись к Лючии и Терезе, она решительно сказала: - Нам надо вернуться в магазин. Увидев, что Миган, развернувшись, побежала назад, они быстро последовали за ней. Грасиела, прижатая к полу, отчаянно царапалась и отбивалась от Каррильо, пытаясь освободиться. - Лежи ты спокойно! Черт бы тебя побрал! - Он тяжело дышал. Услышав звук, он поднял глаза. Последнее, что он помнил, был занесенный над его головой каблук туфли. Подняв дрожащую Грасиелу, Миган обняла ее. - Ну-ну. Все в порядке. Он больше тебя не тронет. Прошло некоторое время, прежде чем Грасиела смогла говорить. - Он... он... на этот раз это была не моя вина, - с мольбой в голосе сказала она. В магазин вошли Лючия и Тереза. Лючии одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что произошло. - Подонок! Она посмотрела на лежавшего на полу без сознания полуголого человека. Не теряя времени, Лючия, схватив с прилавка несколько ремней, крепко стянула Мигелю Каррильо руки за спиной. - Свяжи ему ноги, - сказала она Миган. Миган принялась за дело. Наконец Лючия поднялась, с удовлетворением глядя на свою работу. - Ну вот. Теперь, когда магазин днем откроют, ему придется объяснить, что он здесь делал. Она внимательно посмотрела на Грасиелу. - С тобой все в порядке? - Я... да. - Она попыталась улыбнуться. - Нам лучше поскорее уйти отсюда, - сказала Миган. - Одевайся. Быстрее. Когда они уже собрались уходить, Лючия сказала: - Подождите-ка. Она подошла к кассе и нажала одну из кнопок. Внутри было несколько сотен песет. Забрав деньги, она взяла с прилавка кошелек и положила их в него. Заметив осуждающий взгляд Терезы, Лючия сказала: - На это надо смотреть иначе, сестра. Если бы Господу было не угодно, чтобы у нас оказались эти деньги, Он бы их туда не положил. Они сидели в кафе и разговаривали. - Нам нужно как можно быстрее передать крест монастырю в Мендавии, - говорила сестра Тереза. - Там мы все будем в безопасности. "Кроме меня, - подумала Лючия. - Моя безопасность - в швейцарском банке. Но всему свой черед. Сначала мне нужно заполучить этот крест". - Монастырь в Мендавии находится к северу отсюда, так ведь? - Да. - Те люди будут разыскивать нас по всем городам. Так что ночь мы проведем сегодня в горах. "Никто ее там не услышит, даже если она поднимет крик". Официантка принесла меню. Сестры начали изучать его, и на их лицах отразилось некоторое замешательство. И тут Лючия поняла. В течение стольких лет они были лишены возможности что-либо выбирать. В монастыре они покорно ели ту нехитрую еду, которую давали. А теперь столкнулись с длинным списком незнакомых им блюд. Первой заговорила сестра Тереза: - Я... Мне, пожалуйста, кофе и хлеб. - Мне тоже, - сказала сестра Грасиела. - У нас впереди долгий трудный путь, - сказала Миган. - Я предлагаю заказать что-нибудь посытнее, например яйца. Лючия посмотрела на нее удивленными глазами. "А эта непроста. С ней нужно быть поосторожнее", - подумала она, а вслух сказала: - Сестра Миган права. Давайте я вам сама закажу, сестры. Она выбрала апельсины, tortillas de patatas, бекон, горячие булочки, джем и кофе. - У нас мало времени, - предупредила она официантку. В половине пятого, по окончании сиесты, город начинал просыпаться. Она хотела убраться оттуда до того, как в магазине найдут Мигеля Каррильо. Когда принесли еду, сестры продолжали сидеть, уставившись на нее. - Угощайтесь, - поторопила их Лючия. Они принялись есть, сначала робко, затем с удовольствием, взявшим верх над чувством вины. Единственной, кто испытывал трудности, была сестра Тереза. Откусив кусочек, она сказала: - Я... я не могу. Это - отказ от принципов. - Сестра, ты же хочешь добраться до монастыря, да? - заметила сестра Миган. - Тогда тебе нужно есть, чтобы поддерживать в себе силы. - Хорошо, - натянуто ответила сестра Тереза, - я поем, но, клянусь, безо всякого удовольствия. - Хорошо, сестра. Ешь, - сказала Лючия, едва сдерживаясь от смеха. Когда они поели, Лючия расплатилась по счету деньгами, взятыми из кассы магазина, и они вышли под жаркое солнце. Улицы оживали, начинали открываться магазины. "Сейчас Мигеля Каррильо уже, наверное, нашли", - подумала Лючия. Лючия и Тереза торопились покинуть город, но Грасиела и Миган шли медленно, завороженные городскими видами, звуками и запахами. И только, когда они вышли за город и направились к горам, Лючия почувствовала облегчение. Они шли строго на север, поднимаясь все выше, медленно преодолевая гористый рельеф. Лючию так и подмывало спросить сестру Терезу, не хочет ли та дать ей понести свою ношу, но она побаивалась, что любое неосторожное слово вызовет у пожилой женщины подозрение. Когда они выбрались на маленькую горную полянку, окруженную деревьями, Лючия предложила: - Мы можем переночевать здесь, а утром продолжить свой путь к монастырю в Мендавию. Поверив ей, все одобрительно кивнули. Солнце медленно катилось по синему небу, на полянке было тихо, и только ласковые звуки лета нарушали эту тишину. И вот наступила ночь. Женщины улеглись на зеленую траву недалеко друг от друга. Прислушиваясь к воцарившейся тишине, Лючия лежала и ждала, пока все уснут, чтобы начать действовать. Сестре Терезе никак не спалось. Она испытывала странное чувство от того, что лежит под звездами в окружении других сестер. Теперь они обрели имена, лица и голоса и она боялась, что Бог накажет ее за эти запретные знания. Она чувствовала себя ужасно потерянной. Сестре Миган тоже было трудно уснуть. Она все еще была под впечатлением от событий дня. "Как я догадалась, что монах был мошенником? - размышляла она. - И как это у меня хватило смелости спасти сестру Грасиелу?" Она улыбнулась, не в силах удерживаться, чтобы хоть немножечко не гордиться собой, зная при этом, что гордыня является грехом. Измотанная выпавшим на ее долю испытанием, Грасиела спала. Она металась и ворочалась во сне, спасаясь от преследователей, гнавшихся за ней по темным, длинным и нескончаемым коридорам. Лючия Кармине неподвижно лежала в ожидании. Пролежав так около двух часов, она тихо поднялась и направилась в темноте к сестре Терезе. Она возьмет сверток и скроется. Приблизившись к сестре Терезе, Лючия увидела, что монахиня не спала, а стояла не коленях и молилась. "Проклятье!" Она поспешно удалилась. Лючия вновь улеглась, пытаясь набраться терпения. Не может же сестра Тереза молиться всю ночь. Должна же она лечь спать. Лючия продумывала свой план. Денег, взятых в кассе, ей хватит для того, чтобы автобусом или поездом добраться до Мадрида. Там будет несложно найти ростовщика. Она уже видела себя входящей в ломбард и протягивающей ему золотой крест. Ростовщик наверняка заподозрит, что он украден, но это неважно. У него будет много желающих приобрести его. "Я дам вам за него сто тысяч песет". "Скорее я себя продам". "Стоя пятьдесят тысяч песет". "Я лучше расплавлю его и вылью в сточную канаву". "Двести тысяч песет. Это мое последнее предложение". "Вы просто безбожно грабите меня, но я согласна". Ростовщик нетерпеливо потянется за ним. "Но при одном условии", - добавит она. "Условии?" "Да. Мой паспорт куда-то подевался. Не знаете ли вы кого-нибудь, кто мог бы мне помочь с паспортом?" При этом золотой крест все еще будет у нее в руках. Немного помедлив, он скажет: "У меня есть один знакомый, он может помочь". И дело сделано. Она уже на пути в Швейцарию, к свободе. Она вспомнила, что говорил ей отец: "Там денег столько, что тебе хватит на десять жизней". Ее глаза стали закрываться. День был долгим. В полудреме Лючия услышала, как в далеком городке зазвонил церковный колокол. Он навеял на нее воспоминания о другом месте, о другом времени... 8. ТАОРМИНА, СИЦИЛИЯ, 1968 Каждое утро ее будил звон далеких колоколов церкви Сан-Доменико, находившейся высоко в Пелоританинских горах, окружавших Таормину. Ей нравилось просыпаться медленно, томно, по-кошачьи потягиваясь. Она не открывала глаз, зная, что сейчас вспомнит что-то очень приятное. "Что же это?" Вопрос приятно дразнил ее, и она отгоняла его, не желая быстрого ответа, стремясь растянуть удовольствие. И вот она уже охвачена радостью осознания: она - Лючия Мария Кармине, дочь Анджело Кармине, а этого было достаточно, чтобы сделать счастливым кого угодно на земле. Они жили на большой сказочной вилле, где слуг было больше, чем могла сосчитать пятнадцатилетняя Лючия. Каждое утро телохранитель отвозил ее в школу в бронированном лимузине. Она росла среди самых красивых нарядов и самых дорогих игрушек во всей Сицилии, что вызывало зависть у ее школьных друзей. Но главной гордостью в жизни Лючии был ее отец, самый красивый в мире мужчина. Он был невысоким, крепким, с мужественным лицом и жгучими, излучавшими силу, карими глазами. У него было два сына, Арнальдо и Виктор, но больше всех Анджело Кармине обожал свою дочь. И Лючия боготворила его. Когда священник в церкви говорил о Боге, Лючия при этом всегда думала о своем отце. По утрам он подходил к ее кровати и говорил: - Пора вставать в школу, faccia d'angelo. Ангельское личико. Конечно, это не соответствовало истине. Лючия знала, что в действительности не была красавицей. "Я привлекательна, - думала она, придирчиво изучая себя в зеркале. Да, я скорее яркая, чем красивая. В зеркале отражалась юная девушка с овальным лицом, кремовой кожей, ровными белыми зубами, упрямым подбородком, - не слишком ли упрямым? - с чувственными пухлыми губами, - не слишком ли пухлыми? - и темными проницательными глазами. Но если ее лицо немного и не дотягивало до того, чтобы считаться красивым, то тело восполняло это в более чем достаточной степени. Уже сформировавшееся к пятнадцати годам тело Лючии было полно женственности, которую подчеркивали округлости упругой груди, тонкая талия и бедра, чувственно и зовуще покачивавшиеся при ходьбе. - Похоже, нам придется рано выдать тебя замуж, - шутил отец. - Скоро ты будешь сводить парней с ума, моя маленькая дева. - Я хотела бы выйти замуж за такого, как ты, папа, но таких нет. Он смеялся. - Не беспокойся. Мы найдем тебе принца. Ты родилась под счастливой звездой, и когда-нибудь ты узнаешь, каково быть в объятиях мужчины. Лючия вспыхнула. - Да, папа. На самом деле с мужчиной она не была только последние двенадцать часов. Бенито Патас, один из ее телохранителей, всегда спал в ее постели, когда отец уезжал из города. Занятия любовью с Бенито в своем собственном доме добавляли остроты ощущениям, поскольку Лючия знала, что отец убьет их обоих, если обнаружит, чем они занимаются. Бенито было за тридцать, и ему льстило то, что юная красавица-девственница, дочь всемогущего Анджело Кармине, избрала именно его стать ее первым мужчиной. - Я не обманул твоих ожиданий? - спросил он, впервые побывав в ее постели. - Нисколько, - выдохнула Лючия, - наоборот. И при этом подумала: "Конечно, он не так хорош, как Марио, Тони или Энрико, но уж точно лучше Роберто и Лео". Она не могла вспомнить имена всех остальных. В тринадцать лет Лючия почувствовала, что уже достаточно долго сохраняла девственность. Перебрав своих знакомых, она решила осчастливить Паоло Костелло, сына личного врача Анджело Кармине. Паоло было семнадцать, рослый и сильный, он был футбольной звездой в школе. Лючия безумно влюбилась в него с первого взгляда. Она ухитрялась попадаться ему на глаза как можно чаще. Паоло и в голову не приходило, что их частые "случайные" встречи были тщательно спланированы. Он относился к хорошенькой юной дочери Анджело Кармине как к ребенку. Но однажды жарким августовским днем Лючия решила, что не может больше ждать. Она позвонила Паоло: - Паоло, это Лючия Кармине. Мой отец хотел бы кое о чем с тобой поговорить, и он просил узнать, сможешь ли ты встретиться с ним сегодня днем в нашей бильярдной. Паоло был удивлен и польщен одновременно. Он благоговел перед Анджело Кармине, но даже и не думал, что всемогущий мафиозо вообще знает о его существовании. - Я с удовольствием приду, - сказал Паоло. - В какое время он хотел бы меня видеть? - В три часа. Время сиесты, когда все вокруг будут спать. Бильярдная стояла на отшибе, в дальнем конце их просторных владений, а отца в городе не было. Абсолютно никакого риска, что им помешают. Паоло появился в точно назначенный час. Калитка, ведущая в сад, была открыта, и он прошел прямо к бильярдной. Остановившись у закрытой двери, он постучал. - Сеньор Кармине? Ответа не последовало. Паоло посмотрел на часы. Осторожно открыв дверь, он вошел. В комнате было темно. - Сеньор Кармине? К нему двинулся какой-то силуэт. - Паоло... Он узнал голос Лючии. - Лючия, я ищу твоего отца. Он здесь? Она подошла ближе, настолько близко, что Паоло увидел: она была абсолютно голой. - Боже! - У него перехватило дыхание. - Какого?.. - Я хочу быть твоей. - Сумасшедшая! Ты же еще ребенок. Я ухожу. Он пошел к двери. - Иди-иди. А я скажу своему отцу, что ты меня изнасиловал. - Нет, ты не сделаешь этого. - Уходи! И потом узнаешь. Он остановился. Если Лючия исполнит свою угрозу, то - Паоло нимало не сомневался - его дальнейшая судьба предрешена. Для начала его кастрируют. Он вернулся к Лючии в надежде образумить ее. - Лючия, дорогая... - Мне нравится, когда ты называешь меня "дорогая". - Нет, послушай меня, Лючия. Все это очень серьезно. Твой отец убьет меня, если ты скажешь ему, что я тебя изнасиловал. - Знаю. Он решил сделать еще одну попытку. - Мой отец будет опозорен. Вся моя семья - обесчещена. - Знаю. Безнадежно. - Что ты от меня хочешь? - Хочу, чтобы ты сделал то, о чем я тебя просила. - Нет. Это невозможно. Если твой отец узнает, он убьет меня. - И если уйдешь, он тебя убьет. Как видишь, у тебя нет выбора. Он испуганно посмотрел на нее. - Но почему я, Лючия? - Потому что я влюблена в тебя, Паоло! Взяв его руки, она осторожно положила их себе на бедра. - Я - женщина. Дай же мне почувствовать это. В тусклом свете Паоло видел холмики ее груди с упругими сосками и мягкие волосы, темневшие между ног. "Боже, - подумал Паоло. - Что же остается мужчине делать?" Она подвела его к кушетке и помогла снять брюки. Затем, встав на колени, она прикоснулась губами к его напрягшемуся члену... "У нее уже есть опыт", - мелькнула мысль. И когда он лег на нее, все глубже погружаясь в ее тело, ощущая, как крепко ее руки обвились вокруг него и как жадно приникали к нему ее бедра, он подумал: "Боже, она восхитительна". Лючия была на вершине блаженства. Казалось, она была рождена для этого. Она интуитивно знала, что и когда следует делать, чтобы доставить удовольствие им обоим. Все ее тело пылало. Словно взлетая все выше и выше, она постепенно приближалась к оргазму, и, когда наконец почувствовала его, она громко вскрикнула от охватившей ее радости. Тяжело дыша, они, уставшие, продолжали еще некоторое время лежать. Наконец Лючия заговорила: - Завтра в это же время, - сказала она. Когда Лючии исполнилось шестнадцать лет, Анджело Кармине решил, что его дочери пора посмотреть мир. Под присмотром престарелой тетушки Розы Лючия провела школьные каникулы на Капри, Искьи, в Венеции, Риме и в дюжине других мест. - Ты должна быть культурной девушкой, не как твой отец-крестьянин. Путешествие расширит твой кругозор. На Капри тетя Роза покажет тебе картезианский монастырь святого Иакова, виллу Сан-Мишель и палаццо а Маре... - Хорошо, папа. - В Венеции есть базилика святого Марка, Дворец дожей, церковь Сан-Джорджо и Академический музей. - Да, папа. - Рим - это мировая сокровищница. Там ты должна посетить Ватикан, базилику Санта-Мария Маджиоре и, конечно же, галерею Боргезе. - Конечно. - А Милан! Ты должна сходить в консерваторию на концерт какой-нибудь знаменитости. Для тебя и тети Розы я закажу билеты в Ла Скала. Во Флоренции ты сходишь в Музей искусств и дюжину других музеев и церквей. - Да, папа. Тщательно разработав свой маршрут, Лючия ухитрилась не посетить ни одной из этих достопримечательностей. Тетушка Роза настаивала на ежедневной сиесте и на том, чтобы они рано ложились спать. - Тебе тоже надо отдыхать, детка. - Конечно, тетя Роза. И вот в то время, как тетя Роза спала, Лючия танцевала, каталась в carrozza с запряженной в нее лошадкой, украшенной перьями и в шляпе; развлекалась со студентами в Марина Пиккола; выезжала на пикники в Багни ди Тиберио и поднималась на фуникулере вверх на Анакапри, где, познакомившись с группой французских студентов, отправилась веселиться с ними в Пьяцца Умберто I. В Венеции красивый гондольер пригласил ее в диско-бар и рыбак взял ее с собой на рыбалку в Чиоджу. И тетушка Роза все спала. В Риме Лючия пила вино из Апулии и перебывала во всех известных незаурядных ресторанах типа Марте, Раньери и Джиджи Фази. Где бы Лючия ни оказывалась, она всегда находила маленькие неприметные бары и ночные клубы с романтичными мужчинами приятной наружности, думая при этом: "Дорогой папочка был как всегда прав. Путешествие расширило мой кругозор". В постели она научилась говорить на нескольких языках. "Так учить языки гораздо приятнее, чем на школьных занятиях". Вернувшись домой в Таормину, она поделилась с одной из своих ближайших подруг: "Я разгуливала голой по Неаполю, напилась в Салерно, кайфовала во Флоренции, трахалась в Лукке". Сама Сицилия была удивительным местом, островом греческих храмов, римских и византийских амфитеатров, соборов, арабских бань и швабских замков. Палермо открылся Лючии как город, полный шума и веселья, ей очень нравилось бродить по Калсе - старому арабскому кварталу ходить в Опера дей Пупи - кукольный театр. Но любимым местом для нее оставалась ее родная Таормина. Это был город-картинка, расположенный на холмах вдоль побережья Ионического моря, с которых открывался замечательный вид. Город был полон салонов одежды и ювелирных магазинов, баров и красивых старых площадей, trattorias и роскошных гостиниц, как, например, "Экселсиор палас" и "Сан-Доменико". Извилистая дорога, ведущая от морского порта Наксос, была узкой, крутой и опасной, и, с тех пор как в день пятнадцатилетия Лючии подарили машину, она ездила по ней, нарушая все существующие правила движения, но ни разу не была остановлена карабинерами. В конце концов, она же была дочерью Анджело Кармине. Для достаточно смелых или достаточно глупых людей, кто интересовался Анджело Кармине, он занимался недвижимостью. И это в какой-то мере соответствовало истине, поскольку семья Кармине владела виллой в Таормине, домом на озере Комо в Черноббио, замком в Гштааде, квартирой в Риме и большой фермой в окрестностях Рима. Но так уж случилось, что Кармине занимался еще и другим, более увлекательным бизнесом. Он был владельцем дюжины публичных домов, двух казино, шести кораблей, которые доставляли кокаин с его колумбийских плантаций, и ряда других прибыльных предприятий и к тому же имел немалый доход от ростовщичества. Анджело Кармине был одним из главарей сицилийских мафиози, и то, что он жил безбедно, было в порядке вещей. Пример его жизни вдохновлял других, являясь согревающим сердце доказательством того, что бедный сицилийский крестьянин, если он честолюбив и тверд в достижении цели, может стать богатым и преуспевающим. Кармине начинал посыльным у мафиози, когда ему было двенадцать лет. К пятнадцати годам стал рэкетиром у местных "акул", в шестнадцать он уже убил первого человека и почувствовал в себе уверенность. Вскоре после этого он женился на матери Лючии Анне. В течение нескольких последующих лет он добрался по шаткой "служебной" лестнице до самого верха, оставив позади цепочку трупов своих врагов. Он заметно изменился, а Анна, как была, так и продолжала оставаться простой крестьянкой, на которой он когда-то женился. Она родила ему троих прекрасных детишек, этим и ограничился ее вклад в жизнь Анджело. И, словно понимая, что ей не осталось больше места в семейной жизни, она покорно умерла, сделав это достаточно тактично, стараясь не доставлять своим близким много хлопот. Арнальдо и Виктор занимались бизнесом вместе с отцом, и Лючия с детства любила подслушивать их разговоры, от которых у нее захватывало дух, слушать истории о том, как они, обставляя своих противников, брали над ними верх. Отец казался Лючии доблестным рыцарем. Ей не виделось ничего дурного в том, чем занимался он и ее братья. Напротив, они помогали ближним. Раз людям нравилось играть в азартные игры - зачем чинить им препятствия в виде каких-то глупых законов? Если люди получали удовольствие от секса за деньги, почему же не помочь им в этом? А как благородно было со стороны ее отца и братьев давать взаймы людям, отвергнутым жестокими банкирами! В глазах Лючии ее отец и братья были образцовыми гражданами. И доказательством тому служил круг их друзей. Раз в неделю Анджело Кармине устраивал на своей вилле грандиозные обеды. Какие люди собирались за столом Кармине! Среди гостей бывали мэр и члены муниципалитета, судьи, кинозвезды и оперные знаменитости, частенько захаживали шеф полиции и высшие церковные иерархи. А несколько раз в году своим появлением честь оказывал сам губернатор. Лючия жила идиллической жизнью, среди красивых нарядов и украшений, автомобилей и слуг, в окружении всемогущих друзей. И вдруг однажды в феврале, в день ее двадцатитрехлетия, все неожиданно оборвалось. Все началось довольно безобидно. На виллу к ее отцу пришли два человека. Одним из них был его друг - шеф полиции, другой - подчиненный ему лейтенант. - Простите, падроне, - начал шеф полиции извиняющимся тоном, - по настоянию комиссара мне придется выполнить одну глупую формальность. Тысяча извинений, падроне, но не будете ли вы так любезны проехать со мной в полицейский участок? Я позабочусь о том, чтобы вы вернулись домой вовремя и праздник в честь дня рождения вашей дочери не был бы омрачен. - Конечно, - великодушно ответил Кармине. - Человек должен выполнять свой долг. - Он улыбнулся. - Этот новый комиссар, назначенный президентом, похоже, "усерден как бобер", так, кажется, говорят американцы, а?" - Боюсь, что да, - со вздохом сказал шеф полиции. - Однако не стоит беспокоиться. Мы-то с вами видели, что эти "бобры" как приходят, так и уходят, не правда ли, падроне? Посмеявшись, они уехали в полицейское управление. В тот день Анджело Кармине так и не вернулся домой к празднику. Не вернулся он и на следующий день. Он так больше и не вернулся в свои владения. Ему было предъявлено обвинение, состоявшее из сотни пунктов, в числе которых значились убийства, торговля наркотиками, содержание притонов, поджоги и множество других преступлений. В поручительстве ему было отказано. Полицейская сеть накрыла всю преступную организацию Кармине. Он рассчитывал на то, что его мощные связи на Сицилии помогут ему опровергнуть предъявленные обвинения, но вместо этого среди ночи отвезли в Рим и поместили в тюрьму "Регина Коэли", печально известную "царицу ночи". Он оказался в маленькой камере с решетками на окнах, батареей, койкой и дыркой вместо туалета. Это было возмутительно! Подумать только - так его унизить! Поначалу Кармине был уверен, что Томмазо Конторно, его адвокат, позаботится о том, чтобы его немедленно выпустили. Когда Конторно пришел к нему в тюрьму, Кармине набросился на него в посетительской: - Они закрывают мои публичные дома и мой наркобизнес, разнюхали про то, как отмываются деньги. Кто-то болтает. Найдите его и принесите мне его язык. - Не волнуйтесь, падроне, - заверил его Конторно, - мы найдем. Но оптимизм адвоката оказался преждевременным. Ради безопасности свидетелей прокуратура упорно отказывалась называть их имена до начала суда. За два дня до начала процесса Анджело Кармине и других членов мафии перевели в Ребиббиа Приджионе - тюрьму с усиленной охраной в двенадцати милях от Рима. Находившийся неподалеку зал суда был укреплен подобно бункеру. Сто шестьдесят обвиняемых членов мафии были доставлены туда в цепях и наручниках по подземному тоннелю и помещены в тридцать клеток из стали и пуленепробиваемого стекла. Вооруженная охрана была расставлена внутри и снаружи зала суда, и наблюдателей обыскивали у входа. Когда Анджело Кармине ввели в зал, его сердце запрыгало от радости: он увидел, что судьей был Джованни Бускетта, человек, состоявший в течение последних пятнадцати лет на службе у Кармине и частенько бывавший у него в гостях. Теперь Кармине наконец-то был уверен в том, что справедливость восторжествует. Суд начался. Анджело Кармине рассчитывал на omerta - сицилийский кодекс молчания. Но к его величайшему изумлению, главным свидетелем обвинения оказался не кто иной, как Бенито Патас, его телохранитель. Патас работал на семью Кармине много лет и пользовался таким доверием, что ему разрешалось присутствовать на собраниях, где обсуждались конфиденциальные вопросы бизнеса, и, поскольку вся деятельность, связанная с этим бизнесом, была противозаконной, с точки зрения полиции, Патас располагал обширной информацией. Арестовав Патаса через несколько минут после того, как он убил и изуродовал труп нового приятеля своей любовницы, полиция пригрозила ему пожизненным заключением, и Патасу пришлось согласиться помочь полиции выдвинуть обвинение против Анджело Кармине в обмен на смягчение собственного приговора. И вот Анджело Кармине, не веря своим ушам, сидел и слушал, как Патас выдавал сокровеннейшие тайны семейства Кармине. Лючия, каждый день присутствовавшая в зале суда, тоже слушала, как этот человек, некогда бывший ее любовником, уничтожал ее отца и братьев. Показания Бенито Патаса словно открыли ворота шлюза. Когда комиссар начал вызывать свидетелей, десятки жертв выступили перед судом, рассказав о том, что сделали с ними Анджело Кармине и его бандиты. Мафия вторгалась в их бизнес, шантажировала, вынуждая заниматься проституцией, калечила и убивала их близких, продавала наркотики их детям. Список страшных преступлений казался бесконечным. Но еще более уничтожающими были показания pentiti - раскаявшихся членов мафии, которые решились заговорить. Лючии было разрешено навестить отца в тюрьме. Он встретил ее довольно бодрым и, обняв, зашептал: - Не беспокойся, faccia d'angelo. Судья Джованни Бускетта - мой секретный козырь. Ему известны все лазейки в законе. Он использует их и позаботится, чтобы меня и твоих братьев оправдали. Однако Анджело Кармине оказался плохим провидцем. Общественность была возмущена преступлениями мафии, и, когда наконец суд закончился, судья Джованни Бускетта, хитрая политическая бестия, приговорил всех членов мафии к длительным срокам тюремного заключения, а Анджело Кармине и двоих его сыновей к максимальному наказанию, предусмотренному итальянским законом, - пожизненному заключению. Окончательный приговор гласил: двадцать восемь лет тюрьмы. Для Анджело Кармине это было равнозначно смертной казни. Вся Италия ликовала. Наконец-то восторжествовала справедливость. Но для Лючии это было невообразимым кошмаром. Три самых любимых ею человека отправились в преисподнюю. Лючии было разрешено еще раз навестить отца в камере. От происшедшей в нем за ночь перемены у нее сжалось сердце. В считанные дни отец превратился в старика. Он весь как-то усох, его здоровое румяное лицо пожелтело. - Меня предали, - простонал он. - Меня все предали. Этот судья Джованни Бускетта всем обязан мне, Лючия! Ведь это я сделал его богатым, и чем он отплатил мне? А Патас... Я был ему как отец. До чего мы докатились? Куда девалась честь? Ведь они же сицилийцы, как и я. Взяв отца за руку, Лючия тихо сказала: - Я тоже сицилийка, папа. Ты будешь отомщен. Клянусь жизнью. - Моя жизнь кончена, - ответил ей отец, - а твоя - еще вся впереди. У меня есть цифровой счет в Цюрихе. В банке "Лей". Там денег столько, что тебе хватит на десять жизней. - Он прошептал ей на ухо номер счета. - Уезжай из этой проклятой Италии. Забери деньги и живи в свое удовольствие. Лючия обняла его. - Папа... - Если тебе когда-нибудь понадобится надежный человек, ты можешь положиться на Доминика Дюреля. Мы с ним как братья. Он живет во Франции, в Безье, недалеко от испанской границы. - Я запомню. - Обещай мне, что ты уедешь из Италии. - Да, папа. Но сначала мне нужно кое-что сделать. Одно дело - гореть желанием отомстить, а другое - рассчитать, как это сделать. Она была одна, и это было нелегко. Лючии вспомнилась итальянская поговорка: "Rubare il mestiere - Овладей их ремеслом". "Я должна представить себя на их месте". Через несколько недель после того, как отец с братьями начали отбывать свой срок, Лючия Кармине пришла домой к судье Джованни Бускетта. Дверь открыл сам судья. Он удивленно уставился на Лючию. Ему часто доводилось ее видеть, когда он приходил в гости к Кармине, но говорить им было особо не о чем. - Лючия Кармине! Зачем ты сюда пришла? Тебе не следовало... - Я пришла поблагодарить вас, ваша честь. Он смотрел на нее с подозрением. - Поблагодарить? За что? Лючия заглянула ему в глаза. - За то, что вы вывели моего отца и братьев на чистую воду. Я жила в этом страшном доме, ни о чем не подозревая. Я и не думала, какие чудовищные... Не договорив, она разрыдалась. Судья был в некотором замешательстве, затем потрепал ее по плечу. - Ну-ну. Зайди, выпей чаю. - Благодарю вас. Когда они уже сидели в гостиной, судья Бускетта сказал: - Я и не думал, что ты испытываешь такие чувства по отношению к отцу. У меня сложилось впечатление, что вы очень дружны. - Лишь потому, что я и не представляла, кем он и братья были на самом деле. Но, когда я узнала... - Она содрогнулась. - Вы не знаете, каково мне было. Я хотела исчезнуть, но мне некуда было деться. - Я не знал этого. - Он похлопал ее по руке. - К сожалению, я недооценивал тебя, моя милая. - Я боялась его, - сказала она с жаром. Уже не впервые судья Бускетта обратил внимание на то, что Лючия Кармине была красивой молодой женщиной. На ней было простое черное платье, подчеркивавшее изгибы ее роскошного тела. Посмотрев на округлость ее груди, он не мог не отметить, какой взрослой она стала. "Было бы занятно переспать с дочерью Анджело Кармине, - подумал Бускетта. - Теперь он бессилен что-либо сделать. Старый черт думал, что купил меня, но я был слишком умен для него. Лючия, наверное, еще девочка. Я бы научил ее кое-чему в постели". Пожилая горничная принесла на подносе чай, блюдо с печеньем и поставила на стол. - Налить? - Позвольте мне, - сказала Лючия бархатным многообещающим голосом. Судья Бускетта улыбнулся ей. - Вы можете идти, - сказал он горничной. - Да, сеньор. Судья смотрел, как Лючия, подойдя к столику, на котором стоял поднос, аккуратно налила ему и себе чаю. - Мне кажется, что мы могли бы стать очень хорошими друзьями, Лючия, - осторожно сказал Джованни Бускетта. Лючия одарила его очаровательной улыбкой. - Я бы очень хотела этого, ваша честь. - Джованни, зови меня, пожалуйста, Джованни. - Хорошо, Джованни, - ответила Лючия, протягивая ему чашку, и, подняв свою как бокал, произнесла: - Смерть злодеям. Улыбнувшись, Бускетта поднял свою чашку: - Смерть злодеям. Сделав глоток, он поморщился. Чай был горьковат. - Что, слишком?.. - Нет-нет. Замечательно, моя милая. Лючия вновь подняла чашку. - За нашу дружбу. Она отпила, он тоже. - За... Бускетта так и не закончил свой тост. Спазм неожиданно сдавил ему горло, и он почувствовал, что его сердце будто пронзил раскаленный докрасна прут. Он схватился за грудь. - О боже! Вызови доктора... Лючия продолжала сидеть, спокойно попивая чай, наблюдая, как судья, задрожав, поднялся и рухнул на пол. Его тело еще некоторое время дергалось, а затем затихло. - Это первый, папа, - сказала Лючия. Сидя в своей камере, Бенито Патас раскладывал пасьянс, когда тюремный надзиратель сообщил ему: - У вас интимное свидание. Бенито расплылся в улыбке. Как доносчик, он находился на особом положении, пользуясь многочисленными привилегиями, и то, что к нему пускали подруг для интимных свиданий, было одной из них. У него было с полдюжины девочек, которые навещали его по очереди. Он пытался угадать, какая из них пришла сегодня. Он посмотрелся в висевшее на стене камеры маленькое зеркальце, слегка напомадил и пригладил волосы, затем последовал за охранником по тюремному коридору к отделению с комнатами для интимных свиданий. Охранник показал ему, в какую из них войти. Предвкушая удовольствие, Патас нарочито небрежно вошел туда и тут же остановился, вытаращив от удивления глаза. - Лючия! Боже мой, какого черта ты здесь делаешь? Как ты здесь оказалась? - Я сказала, что мы помолвлены, Бенито, - тихо произнесла Лючия. На ней было ярко-красное шелковое платье с большим вырезом, подчеркивавшее ее великолепную фигуру. Бенито Патас попятился от нее. - Уходи. - Как хочешь, но прежде я хочу тебе кое-что сказать. Когда ты стал давать показания на суде против моего отца и братьев, я смотрела на тебя и чувствовала, как ненавижу тебя. Я хотела убить тебя. - Она подошла поближе. - Но потом поняла, что это был мужественный поступок с твоей стороны. Ты осмелился встать и сказать всю правду. Отец и братья не были злодеями, но они делали ужасные вещи. И ты был единственным, кому хватило храбрости бросить им вызов. - Поверь мне, Лючия, - начал он, - полиция заставила меня... - Не надо ничего объяснять, - мягко сказала Лючия. - Тем более мне. Ты помнишь, как мы впервые занимались любовью? Я уже тогда поняла, что полюбила тебя и буду любить всегда. - Лючия, я бы никогда не сделал... - Любимый, давай забудем о случившемся. С этим уже ничего не поделаешь. Сейчас гораздо важнее, что мы опять вместе. Она подошла к нему уже совсем близко, он чувствовал пьянящий аромат ее духов. Он совсем растерялся. - Ты... ты это серьезно? - Более, чем когда-либо в жизни. Поэтому я и пришла сюда сегодня, чтобы ты понял это, чтобы доказать тебе, что я - твоя. И не только на словах. Ее пальцы потянулись к бретелькам, и через секунду платье соскользнуло на пол. Она стояла перед ним совершенно голая. - Теперь ты мне веришь? "Боже, до чего же она прекрасна". - Да, я верю. - Его голос был хриплым. Лючия прильнула к нему всем телом. - Раздевайся, - прошептала она. - Быстрее! Она смотрела, как Патас раздевался. Сняв с себя все, он взял ее за руку и подвел к маленькой кровати в углу комнаты. Не утруждая себя ласками, он через секунду был уже на ней. Самодовольно улыбаясь, он раздвинул ей ноги и глубоко погрузился в нее. - Все как прежде, - сказал он самоуверенно. - Ты ведь не смогла меня забыть, а? - Да, - прошептала она ему на ухо. - И знаешь, почему я не смогла тебя забыть. - Нет, mi amore. Скажи мне. - Потому что я - сицилийка, как и мой отец. Протянув руку за голову, она вытащила из волос длинную резную шпильку. Бенито Патас почувствовал, как что-то вонзилось ему под ребра, и от резкой боли он готов был закричать, но Лючия зажала ему рот поцелуем, и в тот момент, когда тело Бенито дергалось и извивалось на ней в конвульсиях, Лючия испытала оргазм. Через несколько минут она была уже одета и шпилька вновь оказалась в волосах. Бенито лежал под одеялом с закрытыми глазами. Лючия постучала в дверь камеры и улыбнулась охраннику, открывшему дверь, чтобы ее выпустить. - Он уснул, - прошептала она. Взглянув на красивую молодую женщину, охранник не сдержал улыбки. - Вы, наверное, несколько утомили его. - Я думаю. Эти два откровенно дерзких убийства потрясли Италию. Молодая красивая дочь мафиозо отомстила за своих отца и братьев, и впечатлительная итальянская общественность поддерживала и "болела" за нее. Полиция же, вполне естественно, была другого мнения. Убив уважаемого судью, Лючия Кармине совершила затем второе убийство прямо в стенах тюрьмы. И, что фактически приравнивалось к первым двум преступлениям, она оставила полицию в дураках. Газеты просто захлебывались от восторга на эту тему. - Мне нужна ее голова, - прорычал комиссар полиции своему заместителю. - И сегодня же. Поиски становились все более интенсивными, в то время как виновница всей это шумихи скрывалась в доме Сальваторе Джузеппе, одного из людей отца, которому удалось избежать ареста. Изначально единственным желанием Лючии было отомстить за честь отца и братьев. Она полностью отдавала себе отчет в том, что может быть схвачена, и была готова принести себя в жертву. Когда же ей удалось выйти из тюрьмы и скрыться, ее мысли переключились с мести на то, как уцелеть. Теперь, когда она выполнила то, что наметила, жизнь вдруг снова обрела ценность. "Я не дамся им, - поклялась она себе. - Никогда". Сальваторе Джузеппе и его жена сделали все возможное, чтобы как-то изменить внешность Лючии. Они осветили ей волосы, подкрасили зубы, купили ей очки и мешковатую одежду. Сальваторе придирчиво осмотрел свое творение. - Неплохо, - оценил он, - но этого недостаточно. Нам надо вывезти тебя из Италии. Тебе нужно уехать в такое место, где первые полосы газет не пестрят твоими фотографиями и где ты сможешь на несколько месяцев скрыться. И тут Лючия вспомнила: "Если тебе когда-нибудь понадобится надежный человек, ты можешь положиться на Доминика Дюреля. Мы с ним как братья. Он живет во Франции, в Безье, недалеко от испанской границы". - Я знаю, куда мне можно поехать, - сказала Лючия. - Но мне нужен паспорт. - Я позабочусь об этом. Спустя двадцать четыре часа Лючия уже держала в руках паспорт на имя Лючии Рома, в нем была ее фотография с уже измененной внешностью. - Куда же ты поедешь? - У моего отца во Франции есть друг, который поможет мне. - Если ты хочешь, чтобы я проводил тебя до границы... - начал Сальваторе. Они оба понимали, насколько это опасно. - Нет, Сальваторе, - сказала Лючия. - Вы уже достаточно сделали для меня. Я должна ехать одна. На следующее утро Сальваторе Джузеппе взял напрокат "фиат" на имя Лючии Рома и дал ей ключи. - Будь осторожна, - попросил он. - Не беспокойтесь. Я родилась под счастливой звездой. Разве не так говорил ей отец? У итало-французской границы медленно тянулась длинная цепочка машин, направлявшихся во Францию. По мере приближения к контрольно-пропускному пункту Лючия нервничала все сильнее. Ее наверняка ищут на всех выездных пунктах. И она знала, что, если ее поймают, пожизненное заключение ей обеспечено. "Я лучше застрелюсь", - думала Лючия. Она уже поравнялась с дежурным офицером. - Ваш паспорт, сеньорина. Через окошко машины Лючия протянула ему свой черный паспорт. Взяв его, офицер взглянул на Лючию, и она заметила, как в его глазах появилась некоторая озадаченность. Он перевел взгляд на нее, затем вновь посмотрел на паспорт уже более внимательно. Лючия вся напряглась. - Вы - Лючия Кармине, - сказал он. - Нет! - в отчаянии воскликнула Лючия. Кровь отхлынула от ее лица. Она уже озиралась по сторонам, прикидывая, куда ей бежать. Но бежать было некуда. И вдруг, не веря своим глазам, она увидела, что офицер улыбается. Наклонившись к ней, он прошептал: - Ваш отец был добр к моей семье, сеньорина. Вы можете ехать. Желаю удачи. Лючия чувствовала, как от внезапного облегчения у нее кружится голова. - Grazie. Нажав на педаль акселератора, она проехала двадцать пять метров, отделявших ее от французской границы. Француз-пограничник не без гордости считал себя знатоком красивых женщин, но та, что остановилась возле него, явно не принадлежала к их числу. У нее были мышиного цвета волосы, очки с толстыми стеклами, некрасивые с пятнами зубы, и вдобавок ко всему она была безвкусно одета. "Ну почему итальянки не такие красивые, как француженки?" - несколько раздраженно подумал он. Поставив в паспорт Лючии штамп, он взмахом руки показал ей, чтобы она проезжала. Через шесть часов Лючия была в Безье. 9 Трубку подняли после первого же гудка, и она услышала приятный мужской голос: - Алло? - Попросите, пожалуйста, Доминика Дюреля. - Доминик Дюрель слушает. С кем я говорю? - Это Лючия Кармине. Отец сказал мне, что... - Лючия! - в его голосе послышалась душевная теплота. - Я очень надеялся, что ты мне позвонишь. - Мне нужна помощь. - Ты можешь положиться на меня. У Лючии отлегло от сердца. Это были первые приятные слова, услышанные ею за долгое время, и она вдруг почувствовала, насколько была измотана. - Мне необходимо где-нибудь скрыться от полиции. - Это не проблема. У нас женой есть одно подходящее место, где ты сможешь жить сколько захочешь. В это было просто трудно поверить. - Спасибо. - Где ты находишься, Лючия? - Я... Раздавшийся в этот момент в трубке треск полицейского коротковолнового радио тут же стих. - Лючия... В ее голове зазвучал громкий сигнал тревоги. - Лючия, где ты? Я приеду за тобой. "Зачем ему дома полицейская рация?" Он поднял трубку после первого же гудка. Он словно ждал ее звонка. - Лючия, ты слышишь меня? Она была уже абсолютно уверена в том, что человек на другом конце провода был полицейским. Значит, сети на нее уже расставлены. Телефон прослушивался. - Лючия... Повесив трубку, она поспешила прочь от телефонной будки. "Из Франции надо бежать", - подумала Лючия. Она вернулась в машину и вытащила карту. Граница с Испанией была всего лишь в нескольких часах езды. Сложив карту, она завела машину и поехала на юго-запад в сторону Сан-Себастьяна. А с испанской границы все пошло кувырком. - Ваш паспорт, пожалуйста. Лючия протянула испанскому пограничнику свой паспорт. Бросив на него беглый взгляд, офицер уже было вернул его, но что-то его остановило. Он внимательнее посмотрел на Лючию, и выражение его лица изменилось. - Подождите, пожалуйста, я должен поставить в нем штамп. "Он меня узнал", - в отчаянии подумала Лючия. Она смотрела, как пограничник вошел в маленький офис и показал паспорт другому офицеру. Они начали о чем-то возбужденно говорить. Ей надо было бежать. Открыв дверцу, она вышла из машины. В стоявший рядом экскурсионный автобус шумно садилась группа немецких туристов, только что прошедших таможенный досмотр. На лобовом стекле автобуса была табличка с надписью "Мадрид". - Achtung! - кричал руководитель группы. - Schnell! Лючия бросила взгляд на домик. Пограничник, взявший у нее паспорт, что-то кричал в телефонную трубку. - Все на посадку, bitte. Не теряя времени на раздумья, Лючия направилась к группе весело болтавших туристов и, отворачивая лицо от руководителя группы, поднялась в автобус. Опустив голову, она прошла в глубь автобуса и села. "Поехали! - молила она. - Быстрее же". Через окно Лючия видела, как к первым двум пограничникам подошел еще один, и они уже втроем рассматривали ее паспорт. Словно в ответ на мольбу Лючии дверь автобуса закрылась и мотор заработал. Через минуту автобус уже выезжал из Сан-Себастьяна по направлению к Мадриду. Что будут делать пограничники, не обнаружив ее в машине. Сначала они подумают, что она пошла в туалет. Они подождут и пошлют кого-нибудь за ней. Затем они, вероятно, осмотрят окрестности, думая, что она где-нибудь прячется. За это время границу пересекут уже десятки машин и автобусов. Полиция не будет знать ни где она, ни куда она направляется. Туристы явно наслаждались отдыхом. "А что им? - с горечью думала Лючия. - Полиция не гонится за ними по пятам. Ради чего я рисковала всей оставшейся жизнью?" С этой мыслью она воспроизвела в памяти эпизоды с судьей Бускеттой и Бенито. "Мне кажется, что мы могли бы стать очень хорошими друзьями, Лючия... Смерть злодеям". А Бенито Патас: "Все как прежде. Ты ведь не смогла меня забыть, а?" И она заставила этих двух негодяев заплатить за предательство по отношению к ее семье. "Заслуживали они смерти или нет?" Они мертвы, но отец с братьями будут страдать до конца своей жизни. "Да, - решила Лючия, - заслуживали". Кое-кто из сидевших в автобусе затянул немецкую песню, и остальные подхватили ее: - In Munchen ist ein Hofbrau Haus, ein, zwei, sufa... "С этой группой я пока буду в безопасности, - подумала Лючия, - а когда доберусь до Мадрида, разберусь, что делать дальше". Но до Мадрида она так и не доехала. В обнесенной стеной Авиле автобус сделал запланированную остановку, чтобы туристы могли перекусить и, как деликатно выразился руководитель группы, воспользоваться удобствами. - Alle raus vom bus, - громко возвестил он. Лючия продолжала сидеть, наблюдая за тем, как туристы поднимались и пробирались к передней двери автобуса. "Мне здесь будет безопаснее". Но руководитель заметил ее. - Выходите, fraulein, - сказал он. - У нас всего пятнадцать минут. Помедлив, Лючия неохотно поднялась и направилась к двери. Когда она проходила мимо руководителя, он воскликнул: - Но вы не из этой группы. Лючия подарила ему нежную улыбку. - Вы правы, - сказала она, - но, понимаете, у меня в Сан-Себастьяне сломалась машина, а мне необходимо попасть в Мадрид, и я... - Nein! - завопил руководитель. - Нельзя. Это частная поездка. - Я понимаю, - ответила Лючия, - но, видите ли, мне нужно... - Об этом вам нужно договориться с представительством компании в Мюнхене. - Я не могу. Я очень тороплюсь и... - Nein, nein. У меня из-за вас будут неприятности. Уходите, или я вызову полицию. - Но... Несмотря на все ее уговоры, руководитель оставался непоколебим. И двадцать минут спустя Лючия смотрела, как автобус тронулся и с шумом покатил по шоссе в сторону Мадрида, оставляя ее одну без паспорта и почти без денег, разыскиваемую полицией уже нескольких стран за убийство. Повернувшись, она осмотрелась. Остановка автобуса находилась перед круглым зданием, на фасаде которого было написано: ESTACION DE AUTOBUSES. "Я смогу здесь сесть на другой автобус", - подумала Лючия. Она зашла внутрь. Это было просторное здание с мраморными стенами и множеством билетных касс, над окошками которых висели таблички: Сеговия, Вальядолид, Саламанка, Мадрид. Лестница и эскалатор вели на нижний этаж, откуда отправлялись автобусы. Там же находился буфет, где продавались пирожки, конфеты и сандвичи, завернутые в вощеную бумагу, и Лючия вдруг поняла, что была страшно голодна. "Прежде чем что-нибудь купить, - подумала она, - я лучше сначала узнаю, сколько стоит билет на автобус". Лючия направилась к окошку с табличкой "Мадрид", но тут увидела, как в здание станции торопливо вошли двое полицейских в форме. Один из них держал в руке фотографию. Полицейские стали ходить от окошка к окошку, показывая фотографию служащим. "Они ищут меня. Этот проклятый водитель меня заложил". По эскалатору поднималась группа только что прибывших пассажиров. Когда они направились к двери, Лючия поравнялась с ними и, смешавшись с толпой, вышла на улицу. Она шла по мощеным улицам Авилы, стараясь не бежать, чтобы не привлечь к себе внимание. Свернув на улицу Де Ла Мадре Соледад с ее гранитными домами с черными витыми балконами, она дошла до площади Да Ла Санта и села в парке на скамейку, пытаясь сообразить, что ей делать дальше. Наслаждаясь теплом полуденного солнца, в сотне метров от нее в этом же парке сидели еще несколько женщин и какие-то пары. Лючия продолжала сидеть на скамейке, когда появилась полицейская машина. Она остановилась на противоположном конце площади, и из нее вылезли два полицейских. Подойдя к одной из сидевших женщин, они стали ее о чем-то спрашивать. Сердце Лючии забилось сильнее. Она заставила себя неторопливо подняться и, повернувшись, пошла в противоположную от полицейских сторону. Сердце ее бешено колотилось. Соседняя улица носила невероятное название - улица Жизни и Смерти. "Уж не предзнаменование ли это?" На площади, высунув языки, точно живые, стояли два каменных льва, и Лючии в ее воспаленном воображении представилось, что они вот-вот бросятся на нее. Впереди был большой собор. Резной медальон на его фасаде изображал девушку и оскалившийся череп. Казалось, что в самом воздухе чувствовалось дыхание смерти. Лючия услышала звон церковного колокола и, подняв глаза, посмотрела через открытые городские порота. Вдалеке на высокой горе виднелись стены монастыря. Лючия стояла и не отрываясь смотрела на него. - Что заставило тебя прийти к нам, дочь моя? - мягко спросила преподобная мать Бетина. - Мне нужно пристанище. - И ты решила найти пристанище у Господа? "Абсолютно верно". - Да, - Лючия начала сочинять. - Это именно то, что я всегда хотела, - посвятить себя духовной жизни. - Все мы в душе желаем этого, не так ли, дочь моя? "Господи, кажется, клюет", - радостно подумала Лючия. Преподобная мать продолжала: - Мне следует предупредить тебя, дитя мое, что устав цистерцианского ордена самый строгий из всех. Мы полностью изолированы от внешнего мира. Ее слова звучали музыкой в ушах Лючии. - Те, кто входят в эти стены, дают обет никогда их не покидать. - Я ни за что не хочу уходить, - заверила ее Лючия. "По крайней мере, в течение ближайших нескольких месяцев". Преподобная мать встала. - Это серьезное решение. Я думаю, что тебе следует пойти и хорошенько все обдумать, прежде чем принять его. Лючия почувствовала, что ситуация осложняется, и запаниковала. Идти ей было некуда. Единственной ее надеждой были эти стены. - Я уже обо всем подумала, - поспешно сказала она. - Поверьте, преподобная мать, я только об этом и думала. Я хочу отречься от мира. - Она посмотрела настоятельнице в глаза. - Больше всего на свете я хочу быть здесь. Преподобная мать была озадачена. Какое-то мятущееся отчаяние этой женщины вселяло в нее беспокойство. Но, с другой стороны, какой еще более веской причиной может быть объяснен приход сюда, где душа находит успокоение в созерцании и молитвах? - Ты католичка? - Да. Преподобная мать взяла старомодную ручку-перо. - Как тебя зовут, дитя мое? - Меня зовут Лючия Кар... Рома. - Твои родители живы? - Отец. - Чем он занимается? - Он был бизнесменом. Сейчас он уже не работает. Она вспомнила, каким бледным и потерянным она видела своего отца в последний раз, и ее пронзила внезапная острая боль. - У тебя есть братья или сестры? - У меня два брата. - А чем занимаются они? Лючия решила призвать на помощь все свои силы. - Они священники. - Замечательно. Разговор продолжался часа три. И в конце концов преподобная мать Бетина сказала: - Я найду тебе кровать для ночлега. С утра ты начнешь получать наставления, и после этого, если ты не изменишь своего решения, ты сможешь вступить в нашу общину. Однако я должна предупредить тебя, что ты выбрала весьма непростой путь. - Поверьте, - искренне ответила Лючия, - у меня нет выбора. Лючия спала под нежный шепот теплого ночного ветерка на лесной опушке. Она была на званом вечере на красивой вилле вместе с отцом и братьями. Все радостно веселились, пока в комнату не вошел незнакомец и не сказал: - Черт возьми, кто это такие? Огни тут же потухли, и в лицо ей ударил яркий луч карманного фонаря. Проснувшись, она села. Свет слепил ей глаза. Окружив монахинь, на поляне стояло с полдюжины мужчин. Из-за яркого света Лючия едва различала их силуэты. - Кто вы? - повторил свой вопрос один из них. У него был низкий хриплый голос. Лючия тут же пришла в себя, мысли закружились в голове с молниеносной быстротой. Она попалась. Однако если бы эти люди были полицейскими, они бы не спрашивали у монахинь, кто они такие. И что им делать в лесу ночью? Лючия решила рискнуть. - Мы - сестры из монастыря близ Авилы, - сказала она. - Туда пришли какие-то представители власти и... - Мы слышали об этом, - прервал ее мужчина. Другие сестры, тоже проснувшись, испуганно поднимались. - Кто... Кто вы такие? - испуганно спросила Миган. - Меня зовут Хайме Миро. Мужчин было шестеро. Одетые в штаны из грубой ткани, кожаные куртки и свитера с высоким горлом, в холщовых с пеньковой подошвой ботинках и традиционных баскских беретах, вооруженные до зубов, при тусклом свете луны они казались монахиням демонами. Двое из них выглядели жестоко избитыми. Человек, назвавшийся Хайме Миро, был высоким, худощавым, со жгучими черными глазами. - За ними могли следить. Он повернулся к одному из своих людей. - Осмотри все вокруг. - Si. Лючия поняла, что он разговаривал с женщиной, и увидела, как та бесшумно скрылась за деревьями. - Что будем делать с ними? - спросил Рикардо Мельядо. - Ничего, - ответил Хайме Миро, - оставим их и пойдем дальше. - Хайме, - возразил один из мужчин, - это же сестры Христовы. - Тогда пусть их Бог о них и позаботится, - оборвал его Хайме Миро, - а нам есть что делать. Монахини стояли в ожидании. Мужчины, окружив Хайме, спорили с ним. - Мы не можем допустить, чтобы их поймали. Акока со своими людьми ищет их. - Они и нас ищут, amigo. - Без нашей помощи сестрам ни за что не уйти от них. - Нет, - твердо сказал Хайме Миро, - мы не станем из-за них рисковать жизнью. У нас свои проблемы. - Мы могли бы пройти с ними некоторую часть пути, чтобы хотя бы увести их отсюда. Это был Феликс Карпио, один из его помощников. Он обратился к монахиням: - Куда вы направляетесь, сестры? Тут, с озаренными светом Господа глазами, подала голос Тереза: - Я выполняю священную миссию. В Мендавии есть монастырь, который приютит нас. - Мы могли бы их проводить туда, - сказал Феликс Карпио, обращаясь к Хайме Миро. - Это же по пути к Сан-Себастьяну. - Идиот! - обрушился на него Хайме. - Ты бы еще поставил стрелку с указателем, чтобы все знали, куда мы идем. - Я только хотел... - Mierda! - его голос был полон негодования. - Теперь у нас нет выбора. Придется брать их с собой. Если их найдет Акока, он сумеет развязать им языки. Они будут здорово нам мешать и тем самым облегчат Акоке и его головорезам задачу выследить нас. Лючия почти не слушала их. Золотой крест лежал в соблазнительной близости. "Черт бы побрал этих мужиков! Господи, почему же Ты делаешь все так не вовремя и с таким мрачным юмором". - Ладно, - сказал Хайме Миро, - никуда не денешься. Мы доведем их до монастыря и оставим, но нам нельзя идти всем вместе. Повернувшись к монахиням, он с нескрываемым раздражением спросил: - Вы хоть знаете, где находится Мендавия? Сестры переглянулись. - Приблизительно, - ответила Грасиела. - Тогда как же, черт побери, вы собираетесь туда идти? - Господь приведет нас, - твердо сказала сестра Тереза. Один из мужчин, Рубио Арсано, улыбнулся. - Вам повезло. Он сам снизошел, чтобы лично проводить вас, сестра. Он кивнул в сторону Хайме, но, посмотрев на Миро, осекся. - Мы разделимся. Пойдем тремя разными дорогами, - сказал Хайме. Он вытащил из рюкзака карту, и мужчины, присев на корточки, направили на нее свои фонари. - Монастырь в Мендавии находится здесь, к юго-востоку от Логроньо. Я пойду на север, через Вальядолид и затем поднимусь к Бургосу. - Проведя пальцем по карте, он повернулся к высокому, приятной наружности Рубио. - Ты дойдешь до Ольмедо, потом повернешь на Пеньяфиель и Аранда-де-Дуэро. - Хорошо, amigo. Хайме Миро вновь сосредоточился на карте. Подняв глаза на Рикардо Мельядо, лицо которого носило следы жестоких побоев, он сказал ему: - Рикардо, пойдешь в сторону Сеговии, затем поднимешься в горы к Сересо-де-Абахо, а дальше - через Сорию. Встретимся в Логроньо. Он убрал карту. - Отсюда до Логроньо двести десять километров. - Он мысленно подсчитал. - Встретимся там через семь дней. Держитесь подальше от больших дорог. - А где мы встретимся в Логроньо? - спросил Феликс. - На следующей неделе в Логроньо состоятся гастроли японского цирка, - сказал Рикардо. - Вот и хорошо. Встретимся там на дневном представлении. - А с кем пойдут монахини? - снова подал голос Феликс Карпио. - Мы разделимся. "Надо это прекращать", - решила Лючия. - Если вас разыскивают солдаты, senor, то нам безопаснее идти одним. - А нам нет, - ответил Хайме. - Вам стало слишком много известно о наших планах. - И кроме этого, - добавил тот, кого звали Рубио, - вам самим не дойти. Мы знаем дорогу. Мы - баски, и жители Северной Испании - наши друзья. Они помогут нам и укроют нас от солдат националистов. Вам одним ни за что бы не удалось попасть в Мендавию. "Да я и не хочу в Мендавию, идиот", - подумала Лючия. - Ладно, - угрюмо сказал Хайме Миро, - надо двигаться. Я хочу, чтобы мы до рассвета ушли отсюда подальше. Сестра Миган тихо стояла и слушала человека, отдававшего приказы. Он был резок и надменен, но вместе с тем от него веяло силой и уверенностью. Взглянув на Терезу, Хайме показал на Томаса Санхуро и Рубио Арсано. - Они отвечают за тебя. - За меня отвечает Господь, - сказала сестра Тереза. - Разумеется, - сухо ответил Хайме. - Именно поэтому вы здесь и оказались. Рубио подошел к Терезе. - Рубио Арсано к вашим услугам, сестра. Как вас зовут? - Я - сестра Тереза. - Я пойду с сестрой Терезой, - поспешно сказала Лючия. Она ни за что не позволит им разлучить ее с золотым крестом. - Хорошо, - кивнул Хайме. Он показал на Грасиелу. - Рикардо, ты пойдешь с этой. - Bueno, - кивнул Рикардо Мельядо. Вернулась женщина, посланная Хайме на разведку. - Все чисто, - сказала она. - Хорошо. - Хайме посмотрел на Миган. - Ты пойдешь с нами, сестра. Миган кивнула. Она завороженно смотрела на Хайме Миро. В женщине тоже было что-то интригующее. Смуглая, с пронзительным взглядом и резкими чертами лица она напоминала хищницу. Ее рот был кроваво-красным. В ней было что-то невероятно сексуальное. Женщина подошла к Миган. - Я - Ампаро Хирон. Не открывай рта, сестра, и все будет в порядке. - Двинулись, - сказал Хайме всем остальным. - Через семь дней в Логроньо. Не спускать с сестер глаз. Сестра Тереза с мужчиной по имени Рубио уже направились по тропинке. Лючия поспешила за ними. Она видела, что Рубио Арсано положил карту к себе в рюкзак. "Я вытащу ее, когда он будет спать", - решила она. Так началось их путешествие по Испании. 10 Мигель Каррильо нервничал. Можно даже сказать, что Мигель Каррильо был на грани нервного стресса. День оказался для него далеко не самым удачным. Все, что утром так хорошо начиналось (когда он, наткнувшись на четырех монахинь, убедил их в том, что и сам был монахом), кончилось тем, что он оказался без сознания, связанный по рукам и ногам, на полу в магазине одежды. Первой, кто его обнаружил, была жена владельца магазина. Ею оказалась грузная пожилая усатая женщина со скверным нравом. Посмотрев на него, лежавшего связанным на полу, она воскликнула: - Madre de Dios! Кто ты такой? Что ты здесь делаешь? Каррильо призвал на помощь все свое обаяние. - Слава Богу, что вы пришли сеньорита. - Хотя сразу было видно, что перед ним замужняя женщина. - Я пытался высвободиться из этих пут, чтобы добраться до телефона и позвонить в полицию. - Ты не ответил на мой вопрос. Он постарался занять более удобное положение. - Все очень просто, сеньорита. Я - брат Гонсалес из монастыря недалеко от Мадрида. Проходя мимо вашего замечательного магазина, я увидел, что двое молодых людей пытаются ворваться в него. Как слуга Господа я счел своим долгом остановить их. Я прошел за ними внутрь, в надежде уберечь их от ошибок на их пути, однако они повалили и связали меня. Не будете ли вы теперь так любезны развязать... - Mierdia! - Простите? - Он уставился на нее. - Кто ты такой? - Я же сказал вам, что я... - Знаешь, что я тебе скажу: ты - самый ничтожный лгун из всех, кого я видела. Она подошла к брошенным монахинями одеждам. - А что это такое? - Ах, это? Те двое молодых людей маскировались - понимаете? И... - Так их, судья по одежде, было четверо, а ты говорил - двое. - Верно. Потом пришли еще двое и... Она подошла к телефону. - Что вы делаете? - Звоню в полицию. - Уверяю вас, в этом нет необходимости. Как только вы поможете мне высвободиться, я сам тут же пойду в полицию и обо всем сообщу. Женщина посмотрела на него сверху вниз. - Запахни свою рясу, монах. Полиция проявила к нему еще меньше сочувствия, чем хозяйка. Каррильо допрашивали четыре жандарма гражданской гвардии. Один их вид в зеленой форме и черных блестящих кожаных шляпах XVIII века внушал страх всей Испании, и они, естественно, показали Каррильо свое искусство. - Вы знаете, что в точности соответствуете описанию человека, убившего священника неподалеку отсюда? Каррильо вздохнул. - Неудивительно. У меня есть брат-близнец, да накажет его Господь. Из-за него я постригся в монахи. Наша бедная мать... - Хватит. В комнату вошел великан со шрамом на лице. - Добрый день, полковник Акока. - Это он? - Да, полковник. В связи с тем, что кроме него мы нашли в том же магазине и одежду монахинь, мы подумали, что вы захотите лично допросить его. Рамон Акока подошел к бедолаге Каррильо. - Да. С удовольствием. Каррильо подарил полковнику свою самую обворожительную улыбку. - Я рад, что вы пришли, полковник. Я выполняю поручение своей церкви, и мне крайне важно попасть в Барселону как можно быстрее. Я уже пытался объяснить этим любезным джентльменам: я стал жертвой обстоятельств лишь потому, что старался быть добрым самаритянином. Полковник Акока вежливо кивнул. - Поскольку ты торопишься, я попробую избавить тебя от излишней траты времени. - Благодарю вас, полковник. - Каррильо расплылся в улыбке. - Я задам тебе несколько простых вопросов. Если ты честно ответишь, все будет замечательно. А если ты солжешь, тебе будет очень больно. Что-то мелькнуло в его руке. - Слуги Господа не лгут, - гордо ответил Каррильо. - Мне очень приятно это слышать. Расскажи-ка мне про тех четырех монахинь. - Я ничего не знаю о четырех монахи... Удар кулака с надетым на него медным кастетом пришелся ему по губам, и по комнате разлетелись брызги крови. - Боже мой! Что же вы делаете? - задыхаясь, вскричал Каррильо. - Расскажи мне про четырех монахинь, - повторил свой вопрос полковник Акока. - Я не... Очередной удар кулака сломал Каррильо зубы. - Не надо. Я... - Каррильо чуть не захлебывался кровью. - Расскажи мне о четырех монахинях. - Акока говорил спокойным и рассудительным тоном. - Я... - Тут Каррильо увидел занесенный кулак. - Да! Я... я... - слова точно посыпались из него: - Они были в Вильякастине, убежали из своего монастыря. Пожалуйста, не бейте меня больше. - Продолжай. - Я... Я сказал, что помогу им. Им надо было переодеться. - И ты забрался в магазин... - Нет. Я... да. Я... Они украли какую-то одежду, потому оглушили меня и исчезли. - Они говорили, куда направляются? И тут Каррильо вдруг овладело какое-то своеобразное чувство собственного достоинства. - Нет. Он не упомянул про Мендавию вовсе не из-за того, что хотел спасти монахинь. На них Каррильо было абсолютно наплевать, но полковник изуродовал ему лицо. И после выхода из тюрьмы ему будет стоить больших трудов зарабатывать себе на жизнь. Полковник Акока повернулся к жандармам гражданской гвардии. - Видите, чего можно добиться в результате небольшой дружеской беседы? Отправьте его в Мадрид - он обвиняется в убийстве. Лючия, сестра Тереза, Рубио Арсано и Томас Санхуро держали путь на северо-запад в сторону Ольмедо. Стараясь избегать оживленных дорог, они шли через пшеничные поля, пастбища, где паслись козы и овцы, и пасторальная невинность сельских пейзажей казалась какой-то иронией на фоне той страшной опасности, которой они все подвергались. Они шли всю ночь, а на рассвете поднялись в горы, чтобы найти какое-нибудь глухое местечко. - Ольмедо прямо перед нами, - сказал Рубио Арсано. - Мы переждем здесь до темноты. Похоже, вам обеим не мешало бы поспать. Сестра Тереза была физически измотана. Кроме того, с ее нервами тоже творилось что-то неладное, и это вызывало еще большую тревогу. Она чувствовала, что теряет ощущение реальности. Это началось с пропажи ее драгоценных четок. Неужели она их потеряла, может, кто-нибудь их украл? Она не знала. На протяжении долгих лет они были ее утешением, стали ее частью, ее спасением, и вот теперь их нет. Может быть, она их потеряла в монастыре во время нападения? А было ли вообще нападение? Все теперь казалось таким нереальным. Она уже больше не была уверена в том, что в действительности было и чего не было. Она видела ребенка. Был ли это ребенок Моник или Господь подшучивает над ней? Все так смешалось. Когда она была молодой, все было так просто. Когда она была молодой... 11. ЭЗ, ФРАНЦИЯ, 1924 Еще в восьмилетнем возрасте главной радостью в жизни Терезы де Фосс была церковь. Какое-то священное пламя будто притягивало ее, обогревая своим теплом. Она часто ходила слушать капеллу Кающихся Старцев, молилась в соборе в Монако и в Нотр-Дам-Бон-Вуаяж в Каннах, но чаще всего она бывала на службе в церкви в Эзе. Тереза жила в похожей на замок вилле на горе, возвышавшейся над средневековым городком под названием Эз, неподалеку от Монте-Карло, откуда открывался вид на Кот д'Азюр - Лазурный берег. Городок располагался высоко в горах, и Терезе казалось, что оттуда ей был виден весь мир. На вершине стоял монастырь, и тянувшиеся вниз по склону горы ряды домов спускались к самой синеве Средиземного моря. Моник была на год младше Терезы и считалась в семье красавицей. Даже когда она была ребенком, никто не сомневался, что, повзрослев, она превратится в женщину необычайной красоты. У нее была великолепная фигура, сверкающие синевой глаза, и непринужденная уверенность в себе полностью соответствовала ее внешности. Тереза была гадким утенком. По правде говоря, де Фоссы стеснялись своей старшей дочери. И если бы Тереза была просто некрасивой, они бы, возможно, смогли путем пластической операции укоротить ей нос, изменить линию подбородка или исправить разрез глаз. Но сложность заключалась в том, что лицо Терезы было слегка перекошено. Не на месте казалось все, словно она, как комедийная актриса, ради смеха сделала такую гримасу. Но если Господь обделил ее внешними данными, то он постарался компенсировать это, вознаградив ее другим щедрым даром. У Терезы был ангельский голос. Это было отмечено, когда она впервые спела в церковном хоре. Прихожане в изумлении внимали чистому, прозрачному пению ребенка. С возрастом голос Терезы стал еще более прекрасным. В церкви она пела все сольные партии. Там она чувствовала себя в своей стихии. Но за стенами церкви Тереза была невероятно робкой и застенчивой из-за своей внешности. В школе все дружили с Моник. Мальчики и девочки ходили за ней гурьбой. Им хотелось играть с ней или просто быть рядом. Ее приглашали на все вечера. Терезу тоже приглашали, но вспоминали о ней всегда в последнюю очередь, как о необходимости соблюдать формальности, и Тереза с горечью это сознавала. "Послушай, Рене, нельзя приглашать только одну из сестер де Фосс, надо пригласить обеих, а то это будет невежливо". Моник стыдилась уродства своей сестры. Она считала, что это бросает тень и на нее. Родители относились к старшей дочери подобающим образом, педантично выполняли свои родительские обязанности. Однако было очевидно, что обожали они Моник, и тем единственным, о чем мечтала Тереза и чего ей не хватало, была любовь. Она росла послушной девочкой, всегда готовой и стремящейся сделать приятное. Способная ученица, Тереза с удовольствием занималась музыкой, иностранными языками, любила историю и отличалась в школе усердием. Ее учителя, служанки и горожане испытывали к ней жалость. Владелец одного магазина сказал как-то, когда Тереза уже вышла: "Господь был невнимателен, создавая ее". Единственным местом, где Тереза встречала любовь, была церковь. Священник любил ее, и Господом она была любима. Каждое утро она ходила не мессу, никогда не забывая о четырнадцати остановках Христа на крестном пути. Становясь на колени в прохладе церковных сводов, она чувствовала, что Бог где-то рядом. А когда она пела, ее переполняло чувство надежды, ожидания. Ей казалось, что с ней вот-вот должно произойти нечто необыкновенное. Это и было ее единственным утешением в жизни. Тереза никогда не делилась своими горестями ни с родителями, ни с сестрой, не желая лишний раз огорчать их, и тайну об их взаимной с Господом любви держала в секрете. Тереза обожала свою сестру. Они вместе играли, и она всегда поддавалась Моник, давая ей выигрывать во все игры. Они вместе гуляли, спускаясь по крутым каменным ступеням, высеченным в горах, в городок Эз, и бродили по его узким улочкам мимо магазинов, наблюдая, как разные мастера продают свои творения. Девочки росли, превращались в подростков, и предсказания горожан оказались верными. Моник становилась все более красивой, и мальчишки постоянно крутились вокруг нее, у Терезы же друзей было мало. Большую часть времени она проводила за шитьем и чтением или ходила в городок за покупками. Как-то, проходя мимо гостиной, Тереза услышала, как мать с отцом говорили о ней. - Она будет старой девой и останется с нами до конца нашей жизни. - Тереза кого-нибудь найдет, у нее очень добрый характер. - Современных юношей этим не привлечешь. Им нужны такие, с кем приятно лечь в постель. Тереза убежала прочь. По воскресеньям Тереза по-прежнему пела в церкви, и благодаря этому случилось нечто такое, что должно было полностью изменить ее жизнь. Однажды на службе присутствовала некая мадам Нефф, тетка директора радиостанции в Ницце. Воскресным утром, подойдя к Терезе, она решила поговорить с ней. - Как вы можете прозябать здесь, дорогая? У вас же необыкновенный голос. Вам надо этим пользоваться. - Я пользуюсь. Я... - Я имею в виду не... - она окинула взглядом церковь, - не это. Я говорю о профессиональном применении вашему голосу. Без ложной скромности скажу вам, что я могу на слух определить талант. Я хочу, чтобы вас послушал мой племянник. Он может записать вас на радио. Что вы на это скажете? - Я... Я не знаю. Терезе стало жутковато при одной мысли об этом. - Обсудите это дома. - Мне кажется, это замечательно, - сказала мать Терезы. - Тебе было бы неплохо попробовать, - согласился отец. У Моник были свои соображения на этот счет. - Ты же не профессиональная певица, - сказала она. - Ты можешь стать посмешищем. Это, конечно, была не истинная причина, по которой Моник пыталась отговорить сестру. В действительности же Моник боялась, что Тереза добьется успеха. Именно Моник всегда была в центре внимания. "Это несправедливо, - думала она, - что Господь одарил Терезу таким голосом. А вдруг она станет знаменитой? Я тогда останусь в стороне, незамеченной". И Моник всячески пыталась отговорить свою сестру от прослушивания. Однако в следующее воскресенье мадам Нефф, остановив Терезу в церкви, сказала: - Я поговорила со своим племянником. Он очень хочет устроить вам прослушивание. Он ждет вас в три часа в среду. В следующую среду взволнованная Тереза предстала перед директором радиостанции в Ницце. - Я - Луи Бонне, - кратко представился он. - Я могу уделить вам пять минут. Внешние данные Терезы лишь подтвердили его худшие опасения. Его тетушка и раньше присылала ему подобные дарования. "Надо, пожалуй, посоветовать ей заниматься домашними делами". Но он знал, что так не скажет. Тетушка была очень богата, а он оставался ее единственным наследником. Тереза прошла за Луи Бонне по узкому коридору в маленькую студию. - Вы когда-нибудь пели на профессиональной сцене? - Нет, месье. Ее блузка взмокла от пота. "Зачем я поддалась на эти уговоры?" - терзалась Тереза. Она готова была в панике бежать. Бонне подвел ее к микрофону. - У меня сегодня нет ни одного пианиста, так что вам придется петь "а капелла". Вы знаете, что это такое? - Да, месье. - Чудесно. Уже не в первый раз он думал, стоят ли все эти дурацкие прослушивания богатства его тетушки. - Я пойду в аппаратную. У вас времени на одну песню. - Месье... что мне?.. Но его уже не было. Тереза осталась в комнате одна, она стояла и смотрела на микрофон. Она понятия не имела, что ей петь. "Просто сходи и познакомься с ним, - сказала его тетя. - По субботам радиостанция передает музыкальную программу". "Куда бы отсюда деться?" Неизвестно откуда раздался голос Луи: - У меня не слишком много времени. - Простите, я не могу... Но директор решил наказать ее за то, что уже потратил на нее время. - Хотя бы несколько нот, - настаивал он. Этого будет достаточно, чтобы он доложил своей тетушке, как глупо выглядела эта девчонка. Возможно, после этого она перестанет присылать ему своих протеже. - Я жду, - сказал он. Откинувшись назад, он закурил "Житан". Еще целых четыре часа. Иветт будет его ждать. У него будет время побыть с ней, прежде чем вернуться домой к жене. Может, даже останется время на... И тут он услышал ее голос и не мог в это поверить. Звуки были такими чистыми и нежными, что у него по спине пробежали мурашки. Голос был полон желания и тоски, он пел об одиночестве и отчаянии, о потерянной любви и несбывшихся мечтах. К глазам подступили слезы. Этот голос пробудил в нем чувства, которые он считал давно умершими. "Боже мой! Где же она была раньше?" Вошедший в аппаратную инженер стоял и слушал, точно завороженный. Дверь оставалась открытой, и, очарованные этим голосом, в нее входили все новые и новые люди. Они стояли и молча слушали, как голос сердца отчаянно взывает к любви, все другие звуки словно замерли в комнате. После того как песня смолкла, в комнате воцарилась тишина, затем какая-то женщина сказала: - Кто бы она ни была, не упускайте ее. Луи Бонне поспешил в студию. Тереза уже собралась уходить. - Простите, я отняла у вас слишком много времени. Понимаете, я никогда... - Сядьте, Мария. - Тереза. - Извините. - Он глубоко вздохнул. - Каждую субботу мы передаем музыкальную программу. - Я знаю. Я ее слушаю. - А что вы скажете по поводу участия в ней? Она удивленно смотрела на него, не веря своим ушам. - Вы имеете в виду, что хотите предложить мне работу? - На этой же неделе. Для начала мы будет платить вам не много. Но это будет для вас хорошей рекламой. В это было трудно поверить. Ей собирались платить за пение. - Тебе будут платить? И сколько же? - Не знаю, мне все равно. "Самое главное, что я кому-то нужна", - чуть было не сказала она, но сдержалась. - Какая прекрасная новость. Значит, тебя будут передавать по радио! - сказал отец. Ее мать уже начала строить планы. - Мы предупредим всех друзей, чтобы они слушали и написали о том, как ты им понравилась. Тереза взглянула на Моник, ожидая, что та скажет: "Не надо этого делать, Тереза и так всем понравится". Но Моник промолчала. "Это быстро забудется", - думала она. Но она ошиблась. В субботу вечером на радиостанции Тереза вся дрожала от волнения. - Поверьте мне, - убеждал ее Луи Бонне. - Это совершенно естественно. Через это проходят все артисты. Они сидели в маленькой зеленой комнате для исполнителей. - Вы станете сенсацией. - Мне станет плохо. - У нас нет времени. Через две минуты вы должны быть в эфире. Днем Тереза репетировала с маленьким оркестром, который должен был ей аккомпанировать. Это была удивительная репетиция. Сцена, с которой ведутся трансляции, была заполнена служащими радиостанции, наслышанными о девушке с необыкновенным голосом. В благоговейном молчании они слушали, как Тереза репетировала песни, которые должны были прозвучать в эфире. Ни у кого не было ни тени сомнения в том, что они присутствуют при рождении новой звезды. - Как жаль, что она не очень привлекательна, - заметил режиссер, - но кто сможет узнать об этом по радио? В этот вечер Тереза выступала великолепно. Она чувствовала, что еще никогда не пела лучше. И кто знает, чем это все обернется? Может быть, она станет знаменитостью, и у ее ног будет множество поклонников, которые будут просить ее руки. Так же, как просят руки Моник. Словно читая ее мысли, Моник сказала: - Я искренне рада за тебя, сестренка, но особо не обольщайся. Все это быстро проходит. "Это не пройдет, - думала счастливая Тереза. - Я наконец-то стала кем-то, я нашла себя". В понедельник утром раздался междугородный телефонный звонок. - Наверное, кто-то решил подшутить, - предупредил Терезу отец. - Он назвался Жаком Ремю. "Самый известный во Франции постановщик". Тереза недоверчиво взяла трубку. - Алло? - Мадемуазель де Фосс? - Да. - Тереза де Фосс? - Да. - Это Жак Ремю. Я слышал ваше субботнее выступление по радио. Вы - именно то, что мне нужно. - Я... Я не понимаю. - Я собираюсь поставить спектакль в "Комеди Франсез", это - мюзикл. Репетиции начинаются на следующей неделе. Я искал кого-нибудь с вашим голосом. Сказать по правде, такого голоса, как у вас, нет ни у кого. Кто ваш импресарио? - Импресарио? Я... У меня нет импресарио. - Тогда я приеду к вам и мы составим контракт. - Месье Ремю... я... не очень привлекательна. Ей было мучительно произнести эти слова, но она понимала, что должна это сделать, чтобы не обманывать его ожиданий. Он засмеялся. - Вы станете привлекательной после того, как я поработаю над вами. Театр - это притворство. Театральный грим может творить любые чудеса. - Но... - До завтра. Это было пределом мечтаний. Подумать только! Участвовать в постановке Ремю! - Я сам обговорю с ним контракт, - сказал отец Терезы. - Нужно держать ухо востро, когда имеешь дело с этой "театральной публикой". - Тебе нужно новое платье, - сказала мать. - Я приглашу его пообедать с нами. Моник не сказала ничего. Происходящее казалось ей невыносимым. Она и думать не могла о том, что ее сестра станет звездой. Может, еще можно было что-то предпринять... Моник позаботилась о том, чтобы первой спуститься навстречу Жаку Ремю, приехавшему днем на виллу де Фосс. При виде столь очаровательной девушки его сердце запрыгало от радости. Она была одета в простенькое белое платьице, превосходно подчеркивающее ее фигуру. "Боже мой, - подумал он. - Такой голос при таких внешних данных! Она - само совершенство. Она станет большой звездой". - Я несказанно рад с вами познакомиться, - сказал Ремю. - Рада вас видеть. - Моник нежно улыбнулась ему в ответ. - Я - большая поклонница вашего таланта, месье Ремю. - Прекрасно. Значит, мы сработаемся. Сценарий у меня с собой. Это - чудесная история о любви, и я думаю... В этот момент в комнату вошла Тереза. На ней было новое платье, но выглядела она в нем нескладно. Увидев Жака Ремю, она остановилась. - Здравствуйте. Я не знала, что вы уже здесь. Я хочу сказать. Вы приехали несколько раньше... Он вопросительно посмотрел на Моник. - Это - моя сестра, - сказала Моник. - Тереза. Они обе смотрели, как меняется его лицо: выражение потрясения сменилось разочарованием, перешедшим в нескрываемое отвращение. - Так это вы пели? - Да. Он повернулся к Моник. - А вы?.. - Я - сестра Терезы, - с невинной улыбкой ответила Моник. Переведя взгляд на Терезу, Ремю вновь внимательно посмотрел на нее и покачал головой. - Мне жаль, - сказал он Терезе, - но вы слишком... - он искал подходящее слово, - вы слишком... молоды. Я, с вашего позволения, должен вернуться в Париж. Они стояли и смотрели ему вслед. "Сработало, - с ликованием подумала Моник. - Получилось". Тереза так больше и не выступала по радио. Луи Бонне умолял ее прийти, но рана была слишком глубокой. "Посмотрев на мою сестру, - думала Тереза, - никто не хочет иметь дело со мной. Я такая уродина". Ей на всю жизнь запомнилось выражение лица Жака Ремю. "Я сама виновата, глупо было о чем-то мечтать, - убеждала себя Тереза. - Бог наказал меня". После этого Тереза пела только в церкви и стала еще большей затворницей. В течение последующих десяти лет Моник отвергла более десятка предложений о замужестве. Ее руки просили сыновья мэра, банкир, врач, владельцы местных магазинов. Ее поклонниками были мужчины всех возрастов от только что закончивших школу юношей до представительных и преуспевающих мужчин сорока-пятидесяти лет. Среди них были богатые и бедные, красивые и страшные, образованные и невежды. Но все они получили отказ. - Кого же тебе еще надо? - спрашивал Моник озадаченный отец. - Здесь все очень скучные, папа. Эз - такое убогое место. Я мечтаю о принце из Парижа. Отец послушно отправил ее в Париж, но в последний момент решил послать с ней и Терезу. Девушки остановились в маленькой гостинице на Буа де Булонь. Сестры видели Париж по-разному. Моник посещала благотворительные вечера, званые обеды, ее приглашали на чай титулованные молодые люди. Тереза побывала в Доме Инвалидов и в Лувре. Моник ездила на скачки в Лоншам и на празднества в Мальмезон. Тереза ходила молиться в Собор Парижской Богоматери и гуляла по тенистой дорожке вдоль канала Сен-Мартэн. Моник веселилась у "Максима" и в "Мулен Руж", пока Тереза бродила по набережным, останавливаясь у книжных ларьков и цветочных лавок, стояла возле базилики Сен-Дени. Тереза получила истинное наслаждение от Парижа, что же касается Моник, для ее поездка оказалась неудачной. Вернувшись домой, Моник заявила: - Я не встретила такого мужчины, за которого мне бы хотелось выйти замуж. - И тебя совершенно никто не заинтересовал? - спросил отец. - По-настоящему - никто. Был один молодой человек, он приглашал меня поужинать у "Максима". Его отец владеет угольными шахтами. - Ну и как он? - с интересом спросила мать. - Он богат, хорош собой, воспитан и от меня без ума. - Он просил твоей руки? - Каждые десять минут. В конце концов мне просто не захотелось его видеть. Мать в изумлении уставилась на нее. - Но почему? - Потому что он только и говорил об угле: уголь битумный, уголь крупнокусковой, каменный уголь, бурый уголь. Все это так скучно, скучно, скучно. На следующий год Моник решила, что она вновь хочет в Париж. - Я соберу свои вещи, - сказала Тереза. Моник покачала головой. - Нет. Думаю, на этот раз мне лучше поехать одной. Моник уехала в Париж, а Тереза, оставшись дома, каждое утро ходила в церковь и молилась, чтобы ее сестра нашла красавца-принца. И вот однажды случилось чудо. Чудо потому, что это произошло именно с Терезой. Его звали Рауль Жирадо. Как-то в воскресенье он оказался в той церкви, куда ходила Тереза, и услышал ее пение. Он никогда не слышал ничего подобного и дал себе слово, что обязательно с ней познакомится. Ранним утром в понедельник Тереза зашла в городской универмаг, чтобы купить материал на платье, которое она собиралась шить. За прилавком стоял Рауль Жирадо. Он взглянул на вошедшую Терезу и просиял: - Ваш голос... Она смущенно посмотрела на него. - Простите?.. - Я слышал, как вы вчера пели в церкви. Великолепно! Он был высок, хорош собой, с умными сверкающими темными глазами и красивым чувственным ртом. Ему было чуть за тридцать, на год-два больше, чем Терезе. Его внешность настолько поразила Терезу, что она от волнения начала заикаться. Она смотрела на него во все глаза и чувствовала, как сильно бьется ее сердце. - С-спасибо, - ответила Тереза. - М-мне, пожалуйста, три ярда муслина. - С удовольствием, - улыбнулся Рауль. - Это здесь. Терезе вдруг стало очень трудно сосредоточиться на цели своего прихода. Ее мыслями целиком завладел этот молодой человек - его приятная внешность и обаяние, исходившая от него мужественность. Когда Терезе наконец удалось на чем-то остановить свой выбор, и Рауль заворачивал покупку, она осмелилась спросить его: - Вы... вы здесь недавно, да? Взглянув на нее, он улыбнулся, и Тереза вся затрепетала. - Да. Я приехал в Эз всего несколько дней назад. Этот магазин принадлежит моей тете, и, поскольку ей ну