Сан Антонио. Мое почтение, красотка --------------------------------------------------------------- OCR -=anonimous=-. --------------------------------------------------------------- -- Она это очень плохо восприняла. -- Все равно передай ей мое почтение. Либо вы человек галантный, либо нет. Это вопрос воспитания. Лично я человек галантный. Глава 1 Погода такая, что и судебного исполнителя не выгонишь на улицу. Дождь, опять дождь, все время дождь с порывами ветра, облепляющими вас кучей мокрых опавших листьев... Я начинаю жалеть о Лазурном береге, откуда недавно вернулся. Не то чтобы я был мимозой, но ноябрь в Париже считаю совершенно несъедобным. Парень, занимающийся на небесах водой, расходует ее не скупясь! Мой плащ прилипает к моей шкуре. Начался насморк, что является плохим знаком. Борясь против гриппа, я бросаю в бой мое секретное осеннее оружие номер один -- ром. С самого утра я постоянно заливаю его себе в желудок. Чистый, в виде грога, белый, темный... Моя самая последняя находка -- смесь рома с апельсиновым сиропом: на ладонь рома, на один палец сиропа... Попробуйте, отличная штука! Смотрю на свой хронометр, констатирую, что до визита к большому боссу осталось убить больше часа, и решаю завалиться в киношку. Захожу в холл, залитый неоном, и покупаю на десять колов эмоций. Едва опустившись в кресло, понимаю, что попал на супербредятину сезона. На экране, на первом плане, гладя плюшевого мишку, воет смазливая идиотка. Лично мне воющие девки действуют на нервы. К счастью, в зале тепло. Я кладу свою шляпу на соседнее кресло и начинаю дремать. Время от времени я поднимаю шторы посмотреть, как идут слезоточивые занятия киски. Просто невероятно, каким дебильным кажется кино, когда смотришь его урывками. Смешнее всего звуки, если сидишь с закрытыми глазами. Слышатся хлопки дверей, потом негритянская музыка, потом вздох угорелой кошки... Каша невероятная. А ведь есть продюсеры, выставляющие такое дерьмо на венецианский фестиваль. Есть и идиоты, дающие Оскаров }rni слащавой тягомотине! Оскаров! Я решаю в один из ближайших дней основать премию Жюль или Эжен, которую вручу какому-нибудь документальному фильму о енотах-полоскунах или о грыжевом бандаже... Я дохожу в своих философских размышлениях до этого места; когда какой-то мужик плюхается своей задницей в кресло, на которое я положил сушиться мою шляпу. Конечно, я начинаю награждать его словами, не вошедшими в наш знаменитый словарь Ларусс. Он возмущается и объясняет, что если шляпа начала свою карьеру на моей голове, то окончание оной под его задницей ничего не изменило в ее судьбе, а если я буду продолжать возникать, то он заставит меня сожрать остатки этой самой шляпы. Не знаю, известно ли вам о моих предыдущих подвигах, но очень мало двуногих могут похвастаться, что разговаривали с Сан- Антонио в таком стиле. Те, кто это делал, пройдя через мои кулаки, запросто могли подходить к своим кредиторам и просить огоньку, не опасаясь быть узнанными. Я хватаю нахала за лацканы пальто и резким рывком опускаю одежду на его руки. Его лапы заблокированы... Он тотчас успокаивается. Тем временем метраж дури подходит к концу, идиотка на экране пускает последнюю слезу под звон колоколов. Зажигается свет. Я смотрю на давителя шляп и вскрикиваю: -- Фердинанд! Он, весь белый, открывает зенки с туннель Сен-Клу и бормочет: -- Господин комиссар... Я отпускаю пальтишко, и он медленно поднимает его на плечи. Фердинанд блатной. Не авторитет, а так, дешевка. Мелочь пузатая. Занимается всем понемножку, лишь бы иметь навар и не особо пачкаться. -- Ты чего, -- спрашиваю, -- заделался в крутые? Данный случай меня удивляет, потому что это совсем не в его стиле. Кино тоже не в его стиле... Вижу, вид у него смущенный, как у мужика, увидевшего свою благоверную выходящей из лупанария. Я проворно ощупываю его карманы и достаю маленький дорожный несессер из кожи. Тут Фердинанд становится зеленым. Я открываю несессер, заранее уверенный, что в нем лежит не бритва и не мыльница. Так и есть, там хранится маленький набор взломщика. Все, что нужно, чтобы повеселиться в отсутствие хозяев дома. Отличные инструменты. Прямо хирургический набор. -- Э... -- говорю, -- да ты идешь в гору, Ферди... В этот момент билетерша предлагает нам эскимо. Я ее уверяю, что она может их отправить в Антарктиду, и делаю Фердинанду знак следовать за мной. Не знаю, насколько вы развиты в плане интеллекта, но позвольте вам сказать, что при моей работе подобные случае не упускают. Это как в любви: если девочка предлагает вам сыграть дуэт лежа, такой шанс может больше не повториться. И вот мы на улице. Дождь идет не переставая. Я веду Фердинанда в бистро и заказываю грог. Грог -- друг человека. -- Присаживайся, Ферди, -- приказываю я, толкая его задом на скамейку, и сажусь рядом. -- Хочешь, расскажу тебе одну интересную историю? Я начну, ты закончишь... Жил-был один хитрец, которого звали Фердинанд и который слишком много читал детективы. Однажды он решил ковырнуть скок[1] в тихом месте. Но Фердинанд малый мирный, не любит отдыхать на нарах и решает запастись алиби. Для этого он использует классический, а значит, самый лучший способ -- кино. Отличное алиби, когда тебя там видели. Поэтому он идет в киношку, где показывают фильм, который он уже видел, и, хотя в зале сидит всего человек двенадцать, slsdperq сесть на шляпу, лежащую рядом с одним типом, тогда как восемьсот абсолютно свободных кресел призывно тянут к нему руки. Он старается привлечь внимание к своей потертой жизнью физии. Так, в случае чего, билетерша засвидетельствует, что он был в зале. Я отпиваю глоток грога. -- Теперь продолжай ты. Он колеблется. -- Послушайте, господин комиссар... -- Слушаю, говори! Он никак не решается начать. Чтобы подбодрить его, я смеюсь: -- Не повезло тебе, Ферди. Придумать такой цирк и напороться на старину Сан-Антонио... Не рассказывай своим корешам, а то они будут так ржать, что тебе придется переехать. Он не может сдержать улыбку. -- Ну, -- говорю, -- рожай. Что это за дело? Он пожимает плечами. -- Если скажу, господин комиссар, вы мне не поверите... -- Давай выкладывай... Это что, новогодняя сказка? -- Почти... Он осушает стакан, чтобы придать себе мужества. -- Значит, так, -- начинает он. -- Вчера мне позвонила девица и сделала одно предложение. Я получаю крупную сумму, если открою сейф... Ее треп я опускаю. Она знает обо мне столько же, сколько я сам... Ей известны некоторые... хм... интимные вещи, и она пригрозила настучать о них легавым... простите, полиции, если я не соглашусь... К тому же работа мне предстоит простая -- запороть медведя[2], и все. Она мне сказала, что я ничего не должен брать, к тому же там нет ни хрустов, ни ценных бумаг. Открыть сейф и отвалить -- усохнуть! Она мне указала точное место -- кабинет старого профессора... Там есть сигнализация на фотоэлементе, но она мне сказала, как ее отключить. Она назвала время, когда хата будет пустой, а сторож храпит в своей конуре. Все тип-топ... Утром я получаю деньги за свои труды. Все честно... Остается только провернуть дельце... Он замолкает. Я размышляю. Гарсон протирает за стойкой стаканы. Полная тишина. Можно услышать даже мысль жандарма. -- Однако, -- тихо говорю я, -- мне твое дело кажется странным, а тебе? -- Тоже. Я не хотел соглашаться, но девка была чертовски убедительной... И потом, плата за это приличная. Вы ведь знаете, сейчас пошли трудные времена. Я подумал, что, раз других дел нет, можно рискнуть... -- И принял меры предосторожности... Вернее, попытался... На какое время назначен твой туфтовый скок? -- На четыре. Смотрю на котлы: три. -- У тебя еще есть время. Фердинанд выглядит обалдевшим. -- Вы... вы хотите, чтобы я туда пошел? -- А почему нет? Тебе ж за это платят, так? -- Но... Я начинаю злиться. -- Слушай, крысиная задница, ты меня заколебал своим нытьем. Делай, что я велю, и не возникай, а не то я тебя отправлю на казенные харчи... Повод я найду, не сомневайся, и такой веский, что посидишь в тени, пока не поседеешь, как снег. Уловил? Он утвердительно кивает. -- Прекрасно. Где находится твой сейф? -- Булонь-Бийанкур, улица Гамбетта, дом шестьдесят четыре... -- Порядок... А ты все еще обретаешься на улице Аббесс? -- Все еще... -- Лучше не переезжай... -- Не беспокойтесь, господин комиссар. -- Расплатись за выпивку. Это за мою раздавленную шляпу. Я отваливаю, оставив его наедине с изумлением. Глава 2 -- Добрый день, Сан-Антонио, -- говорит Старик, протягивая мне свою аристократическую руку. -- Вы в хорошей форме? -- Еще в какой! -- отвечаю я. -- Расследование на Лазурном берегу меня буквально обновило. У вас есть для меня интересная работа? Он поглаживает свой высокий лоб, и тут я вижу, что у него запонки из настоящего золота. -- У меня действительно есть для вас работа... и весьма деликатная, но вот насколько она интересна, сказать не могу. Вы слышали о профессоре Стивенсе? -- Уж не тот ли это английский ученый, что пашет вместе с нашими чемпионами по атому над какой-то ракетой? Шеф улыбается. -- Почти угадали. Речь, как вы знаете, идет о замечательном человеке. -- Пусть так. И что из того? -- А то, что наши спецслужбы перехватили радиосообщение. Шифровальщики сумели раскрыть код. Оказалось, была передана формула знаменитой ракеты Стивенса. Профессор не возьмет в толк, каким образом произошла утечка. Формулу знает только он один, она хранится в сейфе, к которому никто не имеет доступа... Сейф взломан не был... Короче, тайна, покрытая мраком. -- Персонал? -- Прислуга тщательно отобрана и проверена. Совершенно безликие люди. Большой босс пристально смотрит на меня. -- И... секретарша. Правая рука босса, пользуется его полным доверием. -- Она знает формулу? -- Нет. По крайней мере, он так сказал. -- Вы подозреваете ее? -- Да, скорее ее, чем кого-либо другого. И хотел бы, чтобы вы ею занялись. Я приставил к ней двух ангелов-хранителей, но их рапорты совершенно ничего не дают. Девушка безупречна... Ее жизнь разлинована, как нотная бумага. -- Гм, понимаю. Одна из тех девиц, что работают по двадцать часов в сутки, а по ночам поднимаются, чтобы сделать уборку? Патрон качает головой: -- Не совсем так. Не думайте, что это старая дева, высохшая на работе. Это современная особа, очень высокообразованная и компетентная. Стивенс говорит, что не может без нее обходиться. -- Понимаю... Я смотрю на босса. -- Почему вы ее заподозрили? Он опять начинает выставлять свои манжеты, и его золотые запонки отражают свет прямо мне в глаза. -- Формула не покидала сейфа. Профессор утверждает, что сейф не открывали. Исходя из этого, я считаю, что формулой мог завладеть человек, близкий не только к профессору лично, но и к его работам. -- Вы приказали осмотреть сейф? -- Нет. Мы там не появлялись. Я просил профессора сохранить эту историю в строжайшем секрете. Явившись к нему с фотографами h экспертами, мы рисковали вспугнуть или по меньшей мере насторожить похитителя формулы. Дело кажется мне серьезным. Вот почему я приказал установить за Хеленой Каварес скрытое наблюдение... -- Хелена -- это имя секретарши? -- Да. Я ждал вас, чтобы поручить это дело. -- Спасибо! Он поднимается. -- Пойдемте! Он ведет меня в маленькую комнатку без окон, которую я хорошо знаю. Это кинозал. Я сажусь в кресло, а он, погасив свет, включает аппарат. Решительно, у меня сегодня день кино. Сначала на экране мелькают темные зигзаги, потом идут клубки теней, наконец все утрясается, и я вижу тротуар, по которому туда-сюда ходят люди. -- Мы сняли Хелену Каварес скрытой камерой, -- объясняет патрон. -- Таким образом, вы сможете составить о ней первое впечатление. Смотрите! -- кричит он. -- Вот она! Я едва успеваю схватиться за подлокотники кресла, чтобы не свалиться. Девушка, которую я вижу на экране, самая потрясающая красавица на этой планете. Рядом с ней самая фотогеничная из голливудских кинозвезд кажется рыночной торговкой. Она среднего роста, а ее фигура -- просто сенсация. Какие манящие округлости! Не знаю, согласитесь ли вы со мной, но я считаю, что для женщины округлости -- это как для судебного исполнителя официальная бумага с печатью. Что касается мордашки, о ней стоит поговорить особо. Черные волосы уложены короной, нежный овал лица, глаза лани... -- Ладно, -- говорю я патрону, -- выключайте ваш волшебный фонарь, шеф. Нет необходимости досматривать пленку до конца, чтобы понять, что это самая красивая девчонка в Париже. Он останавливает аппарат и включает свет. -- Я прошу вас действовать аккуратно, -- говорит он. -- Один неловкий шаг может повлечь самые серьезные последствия, потому что мы рискуем вызвать неудовольствие профессора Стивенса. Это очень уважаемый человек, и его отъезд из Франции, как мне дал понять министр внутренних дел, стал бы настоящей катастрофой. Понимаете? -- Отлично понимаю. -- Действуйте, как сочтете нужным. Вам оставить ангелов- хранителей, приставленных к девушке? Я качаю головой: -- Предпочитаю заняться ею сам. Он подавляет легкую улыбку. -- Сделайте все как можно лучше. Секретарша живет у профессора, в маленьком особнячке на Булонь-Бийанкур... Что с вами? Должно быть, моя рожа в этот момент была неописуема. -- Случайно не в доме шестьдесят четыре по улице Гамбетта? Теперь его очередь задохнуться от изумления. -- Да, но... Бросаю взгляд на часы. -- Твою мать! -- ору я. Выскакиваю в коридор, лечу по лестнице, расталкивая дежурных полицейских, и прыгаю в "конторскую" машину Шофер, протирающий ее бархоткой, пытается протестовать: -- Но, господин комиссар... -- Гони! -- кричу я ему. -- Улица Гамбетта, знаешь? -- Не там поблизости живет Лана Политен? Я отвечаю, что это возможно, что я в этом совсем не уверен и что в любом случае мне на это наплевать и растереть. Все, чего я жду от него и его колымаги, -- скорость. Он меня знает и все понимает. Просто невероятно, как легко меня все onmhl`~r, когда я начинаю разговаривать определенным образом... Он пулей срывается с места, чтобы поразить меня. Если бы я носил вставную челюсть, она бы отстала от моей десны больше, чем на километр. На улицу Гамбетта мы влетаем в десять минут пятого. Это спокойная улочка, застроенная богатыми домами. На горизонте ни собаки. Я приказываю шоферу остановить его драндулетку и смотрю на номера домов. Мы остановились возле пятьдесят восьмого. Из тачки я отлично вижу хижину дяди Стивенса. Миленькая лачуга... Три этажа, широкие окна, ухоженный садик, ворота из кованого железа... Шофер поворачивается и удивленно смотрит на меня. Его глаза спрашивают: "Ну и зачем ты заставил меня гнать как ненормального? Чтобы сидеть в моей машине, как паша?" Этот рыжий парень выглядит умным, как бочонок пива. За его мыслями можно следить по глазам, как за траекторией осветительной ракеты в ясную июльскую ночь. То, что он думает, волнует меня примерно так же, как отмена Нантского эдикта. Я остаюсь на наблюдательном посту. Мое ожидание, как пишут в романах для бойскаутов, увенчалось успехом. Через пять минут я вижу, что слева от ворот открывается калитка и мой знакомый Фердинанд выскакивает на улицу, как свеча (медицинская) на свободу. Я даю ему уйти. Мне известно, где его искать. -- Что будем делать? -- спрашивает шофер. Я смотрю на него со зверским видом. -- Ты прижмешь губы одну к другой и сцепишь их скрепкой, а что буду делать я -- сам решу, усек? Он съеживается за рулем так, что вытащить из тачки его теперь можно только пинком. А ваш Сан-Антонио ждет, как не может никто другой, потому что в его гениальной голове растет, словно тропическое растение, одна идея, которую я вам сейчас изложу. Я говорю себе, что никто не станет щедро платить жулику за то, чтобы он открыл сейф и ничего из него не взял, если только... Именно это "если только" и стимулирует работу моего серого вещества. Соберите все ваши мозги и постарайтесь проследить за гимнастикой моего ума. Уши тоже открывайте пошире, чтобы лучше слышать! В сейфе ученого лежат документы. Он (сейф) не преграда для тех, кого эти документы интересуют, поскольку мы имеет доказательство утечки. Значит, интересующиеся содержимым сейфа так или иначе имеют к нему доступ... Но, скажете вы с вашей логикой, если они могут залезть внутрь, зачем нанимать какого-то там Фердинанда? Что-то тут не вяжется... Я считаю, что в сейф лазит кто-то из домашних. Готов поставить дюжину белых слонов против порции фисташкового мороженого, что этот "кто-то" -- красотка Хелена. Если шеф подумал на нее, значит, ее мордашка в пушку. У шефа безотказное шестое чувство... Я представляю себе дело так. Хелена шпионит в пользу иностранной державы, которую сильно интересуют работы Стивенса. Однажды она замечает, что за ней следят, говорит себе, что утечка обнаружена и начинает попахивать жареным. Это тонкая штучка. Она решает отвести от себя подозрения и нанимает лопуха открыть сейф. Это делает ее белой, как свежевыпавший снежок, поскольку появляется доказательство, что она не замешана ни в какие темные делишки. Я облегченно вздыхаю, довольный собой. Будь я перед зеркалом, я бы себя поздравил. В данный момент сейф распахнут, а Хелена как ни в чем не a{b`kn водит за собой топтунов, обеспечивая свое алиби. Браво! Мне не терпится познакомиться с этой киской. Люблю заниматься умными девочками вроде нее... В общем, ждать дольше бессмысленно. Ничего не произойдет. Однако лучше, чтобы сейф не оставался открытым слишком долго. Секретные документы, как тухлое мясо: не стоит их держать на свежем воздухе. Я окликаю своего шофера, уже начавшего дремать. -- Эй, Дюран! -- Моя фамилия не Дюран! -- ворчливо отвечает он. -- Откуда я могу это знать! Я тебе поручаю особо важное задание... Он раздувается от гордости. -- Позвони в ворота дома шестьдесят четыре и скажи сторожу, который, по всей вероятности, тебе откроет, что, проезжая мимо, ты заметил мигание лампы сигнализации. -- Понял. А потом? -- Потом ты вернешься и мы поедем в другое место... Он разочарован и думает, что я над ним издеваюсь. Отчасти так и есть. Тем не менее он выполняет то, что я ему велел. Таким образом, сторож пойдет проверить сигнализацию и заметит, что сейф открыт. Шофер возвращается. -- Готово. -- Что сказал сторож? -- Ничего. Убежал, как будто собрался побить мировой рекорд. -- Отлично. А теперь вези меня на улицу Аббесс. Фердинанд живет в маленькой квартирке над бистро "Бар Тото"; именно там он высасывает свой ежедневный литр бормотухи. Хозяин как раз стоит перед дверью и смотрит на дождь. Это толстый овернец, который каждый день выпивает анисовки больше, чем весь департамент Сены за месяц. Руки у него трясутся, как пневматический молот. Я его знаю потому, что захожу в его тошниловку, когда хочу навести справки о каком- нибудь блатном, Когда он говорит, это похоже на чистку гаубицы мастерком. По сравнению с ним любой картавый заика изъясняется лучше, чем артист из "Комеди Франсез". -- Доб'рый де', ком'сар... -- Приветствую, Тото... Не знаете, Фердинанд вернулся? -- Пару минут назад... -- Отлично... Я поднимаюсь на второй. Дверь Фердинанда приоткрыта... Возможно, он заскочил к себе на секунду и собирается снова уходить... Захожу. Нет, Фердинанд уходить не собирается. Он лежит в прихожей. Еще тепленький, кровоточащий и совершенно мертвый. Глава 3 Возможно, новость вас огорошила и ваш мозг выдает восклицательные знаки с той же скоростью, с какой заводы Форда штампуют тачки. В таком случае вы не чемпионы в области умных мыслей. Меня убийство Фердинанда нисколько не удивляет. Между нами и Люксембургским садом, я ожидал развязку такого рода. Именно для того, чтобы ее предотвратить, я и велел рыжему отвезти меня к Ферди. Правда, я не думал, что они так быстро избавятся от мешающего им свидетеля. Да, люди, интересующиеся ракетой Стивенса, не шутят. Они работают быстро и хорошо. Бедняге Фердинанду перерезали горло от уха до уха. Это работа профессионала! Его убийца явно учился своему ремеслу не на заочных курсах. Я перешагиваю через тело и осматриваю помещение. За дверью лужа воды и следы резиновых подошв. Кто-то, вошедший с улицы, стоял здесь и дожидался возвращения воришки... Когда Фердинанд вошел в свою квартиру, из тени, как в кинофильме, высунулась рука с ножом и полоснула его по горлу. Очень эффективное средство от ангины! Следы принадлежат мужчине. У них странный рисунок: переплетенные кольца, как спортивная эмблема. Я не из тех полицейских, которые коллекционируют горелые спички и пуговицы от кальсон, однако эту деталь отмечаю. Она может мне пригодиться. Я бросаю прощальный взгляд на тело Фердинанда. -- Прощай, придурок, -- говорю я ему, касаясь края своей мятой шляпы, -- вот что значит строить из себя крутого, имея характер продавца леденцов. Внизу папаша Тото продолжает подпирать собой дверной косяк, выглядя оживленным, как черепаха. -- Скажите, Тото, -- обращаюсь я к нему, -- вы не отходили от двери между возвращением Фердинанда и моим приходом? -- Не отходил. -- Значит, видели людей, выходивших из дома. -- Вышел один мужик. -- Вы его знаете? -- Раньше никогда не видел. -- Какой он из себя? Толстый бык смотрит на меня. В его маленьких глазках мерзлявого поросенка появляется огонек осознанной мысли. -- Что-то не так? -- спрашивает он. -- Может быть, -- отвечаю я, не вдаваясь в объяснения. -- Ну, так на кого был похож тот малый? На Генриха IV или на кого-то еще? -- Он был высокий, молодой, курчавый... -- перечисляет Тото. Он переводит дыхание -- толстого пьяницу мучает астма. -- На нем было коричневое пальто, желтый шарф... Что хорошо с этим толстяком -- он отличный наблюдатель, и если уж на кого посмотрел, то может сказать, был ли у того зуб мудрости и какого цвета трусы. -- Неплохо, -- шепчу я. -- Подождите, -- продолжает он. -- Его глаза... -- Что особенного было в его глазах? -- Они были маленькие, глубоко посаженные... Взгляд, как у слепого. Вы понимаете, что я хочу сказать? -- Понимаю... Спасибо. Я залезаю в тачку и, прежде чем она трогается с места, опускаю стекло и говорю папаше Тото: -- Фердинанд был вам должен? -- Нет. -- Вам повезло, потому что теперь он вряд ли сможет заплатить свои долги. Ему только что выдали освобождение от всех выплат. По-моему, вам надо звякнуть в комиссариат. Он не кажется особо удивленным. Переводит дыхание и возвращается в свой бар. -- В контору! -- приказываю я рыжему. Пришло время принять некоторые меры. Мне только что подали закуску, и я должен приготовиться к главному блюду, поставить на стол тарелки. Я начну с начала, то есть с Хелены. Ею давно пора заняться. Если я промедлю, Франция обезлюдеет... Вернувшись в Большой дом, я бегу в лабораторию за оборудованием, которое мне может понадобиться для этого задания. У Хелены будет суперангел-хранитель, это я вам говорю. Я к ней приклеюсь, как кусок клейкой ленты. Я приказываю перенести оборудование в маленький "остин" и снова -- на этот раз один -- беру курс на дом Стивенса. Тачка, которую я веду, имеет много особенностей, незаметных для непосвященного: ее колеса изготовлены специально для нее, а под бронированным корпусом -- мощный мотор, способный выдать сто девяносто километров и обогнать любую гоночную машину. Когда я прилетаю на улицу Гамбетта, на дежурство заступает ночь. Я останавливаюсь недалеко от дома шестьдесят четыре и смотрю. Мне потребовалась всего одна минута, чтобы засечь двух типов, ведущих наблюдение. Они фланируют мимо дома по улице с такими невинными мордами, что даже пятилетний ребенок узнает в них полицейских. Поскольку в моей машине установлена рация, я вызываю босса. -- Шеф, вы можете отозвать ваших парней? Я бы занялся этим сам, но, если они засветились, это неосторожно. -- Договорились. Я жду полчаса и вижу мотоциклиста. Он слезает со своей машины и смотрит по сторонам, что делал я сам. Он тоже быстро засекает топтунов, подходит к ним, говорит несколько слов и уезжает на своей тарахтелке. Коллеги садятся в машину, стоящую неподалеку, и отваливают. Уф! Теперь может играть Сан-Антонио! Совсем стемнело. Я включаю позиционные огни. К счастью, как раз перед воротами Стивенса находится уличный фонарь и мне не приходится ломать глаза, чтобы вести наблюдение... Должен сказать, что движение слабенькое. Не считая горничной, ходившей отправить письмо, никто не выходил и не входил. Я опускаю стекло и курю, мечтая о куколке, проявившей ко мне благосклонность на прошлой неделе. Я не из тех, кто много думает о прошлом, что подрывает ваш моральный дух. Об этой малышке я думаю только потому, что это времяпрепровождение ничуть не хуже любого другого, а мозги всегда полезно занимать приятными картинами. Вы себе не представляете, какая это милашка. А в постельных упражнениях она даст сто очков вперед целой команде профессионалок! Мои мысли порхают, словно розовые мотыльки. Этот образ должен вам напомнить, что я не только умелец по части ломания носов, но еще и друг музы поэзии. Короче, я убиваю время в меру своих способностей, как говорят в высшем обществе. Все-таки торчать в машине не слишком весело, особенно если не любишь быть похожим на сардину в банке. Терпеть не могу, когда у меня немеют ноги, однако приходится сидеть и не высовываться. Самое паршивое, что на горизонте никого нет. Около девяти часов вижу, что перед домом шестьдесят четыре останавливается "ДС". Вытираю лобовое стекло и настраиваю свои фишки. Из машины выходит маленький старичок в сопровождении молодой женщины. Вообще-то старичок не маленький. Он был бы даже высоким, если бы распрямился, а не держал спину согнутой, будто свод монастырской галереи, что сильно уменьшает его рост. Что же касается эскортирующей его цыпочки, я сразу понимаю, что это Хелена. Тут я дергаюсь. Во-первых, оттого, что она так красива, аж дух захватывает, а во-вторых, оттого что удивлен, почему она не дома, как позволяло предполагать наличие двух топтунов, меривших тротуар шагами на манер проституток. Может, они ее потеряли? Я полагаю, что старый хмырь и есть профессор. Она его onddepfhb`er и помогает подняться по ступенькам. Прямо сестра- сиделка! Они исчезают внутри хибары, но мой палец мне подсказывает, что она скоро появится снова, потому что сидела за рулем и оставила мотор включенным. Точно, вот и она. Красавица с легкостью газели сбегает по лестнице, отчего ее грудь так и танцует. На ней расстегнутое серо-зеленое пальто, а под ним черная юбка и желтый свитер, великолепно обтягивающий ее литавры. Какие сиси, скажу я вам! Ввоз из-за рубежа рабочей силы имеет и приятные стороны. Она прыгает в свою коробчонку и пулей срывается с места. Неприятность в том, что ее тачка повернута в противоположную сторону по отношению к моей, и, прежде чем мчаться за нею, мне приходится выполнить разворот в лучшем стиле. Доехав до конца улицы, я спрашиваю себя, увижу ли ее. Все отлично. Она остановилась на красный свет на перекрестке. Я торможу сзади, и с места мы трогаемся одновременно. Она сворачивает в сторону леса. Плохое начало. В эти часы в Булонском лесу движение почти на нуле. Я рискую, что она меня засечет, чего хочу избежать любой ценой. К счастью для меня, этот уголок Парижа мне хорошо знаком, потому что в свободное время я снимаю тут телок. Чтобы не очень мелькать, я еду по одной из боковых аллей, что позволяет мне оказаться впереди нее. Лучший способ следить за кем-нибудь -- это ехать впереди. Кажется парадоксальным, но теория проверена практикой: Мы выезжаем из леса на авеню Фош и направляемся к площади Этуаль. Хелена описывает полукруг у Триумфальной арки и сворачивает на авеню Ваграм. У перекрестка с авеню Терн она останавливает свой "ДС" и заходит в большой ресторан. Я следую за ней. Вход с тамбуром. В тот момент, когда я вхожу в тамбур, эта стервоза дверь блокируется, потому что кое-кто внутри сунул свою ногу куда не надо. Этот кое-кто -- молодой парень с вьющимися волосами, одетый в коричневое пальто, из-под которого выглядывает желтый шарф. У него очень глубоко посаженные глаза, делающие его похожим на слепого. Он пялится на меня и усмехается. Глава 4 Если у кого возникало непреодолимое желание испортить портрет своему современнику, так это у меня в тот момент. Я с такой силой толкаю дверь плечом, что этим ударом можно было бы проломить Атлантический вал. Курчавый отлетает в глубь зала и теряет свою улыбку. В его слепых глазах столько же доброжелательности, сколько у Гадюки, которую колотят палками. Наконец я захожу в заведение и спрашиваю своим самым сладким тоном: -- Вы не поранились? Он не отвечает. Секунду мне кажется, что он сейчас вытащит из кармана нож, которым запорол Фердинанда. Но он отворачивается и уходит. Эта маленькая сценка с демонстрацией вежливых манер оставляет у меня некоторую озабоченность. Я говорю себе, что курчавый меня узнал. У него не было никаких причин зажимать меня в тамбуре. По- моему, он еще был на улице Аббесс, когда я явился к Ферди. Он понял, что я полицейский, и, увидев меня в ресторане, решил, что я пришел примерить ему стальные браслеты. Он струхнул и, чтобы выиграть время, заблокировал дверь ногой. Да, объяснение, очевидно, верное, но тогда выходит, что я p`qjp{r! Волна жара заставляет мой лоб покраснеть. Кажется, я вам как- то говорил, что среди моих многочисленных достоинств одно отсутствует напрочь... Когда что-то не так, я готов снести мост Александра III. Я вдруг спрашиваю себя, куда во время этой сценки девалась малышка Хелена. Осматриваю зал, но ее не видать. Поскольку в заведении есть второй выход, я говорю себе, что она меня одурачила и что я крепко проржавел на юге! Пора в отставку, ловить рыбу, а то даже плотва, едва взглянув на мою морду, узнает во мне легавого. Я дохожу в своих грустных мыслях до этого места, когда мои глаза начинают сигналить морзянкой: из подвала выходит Хелена. Она садится за столик и берет меню, которое ей протягивает официант. Уф! Ко мне подходит метрдотель. -- Будете ужинать? -- спрашивает он. Почему бы нет, в конце концов? -- Пожалуй, толстячок. Но сначала я спущусь позвонить апостолическому нунцию. Я спускаюсь по лестнице в подвал. В этом королевстве унитазов и телефонов царствует миловидная маленькая толстушка пожилого возраста. -- Полиция, -- говорю, доставая удостоверение. Это слово я не произношу всуе. Только когда уверен, что оно может произвести на собеседника магический эффект. Как в этом случае. Мадам Пипи играет испанский романс своей вставной челюстью с такой скоростью, с какой несется на зеленый свет скорый поезд. Вдруг она понимает, что благодаря мне у нее будет что рассказать внукам, перед тем как сыграть в ящик. Она становится любезной. -- Чем могу помочь, господин инспектор? Поскольку я не помешан на иерархии, то не обращаю внимания на ее ошибку. -- Отсюда только что вышла молодая женщина в сером пальто и желтом свитере. Видели? -- Да. -- Она заходила подкраситься или позвонить? -- Позвонить. Я смотрю на кабины и вижу, что в них автоматические аппараты, то есть звонящие сами набирают нужный номер. Черт! Ничего не получится. -- Вы знаете, по какому номеру она звонила? -- Нет.. Я делаю свою праздничную улыбку, которая заставляет красавиц сообщать мне, что муж уезжает на охоту, она остается одна, а ключ будет под половичком. -- Кажется, в этом фамильном склепе развлечений маловато, верно? Так что вы -- просто чтобы развлечься -- немного прислушиваетесь к болтовне красивых куколок? Она краснеет. -- О, месье! -- Послушайте, -- говорю я ей, -- бывают случаи, когда любопытство -- это достоинство. Может быть, вы уловили обрывки фраз, даже сами того не желая... Уверен, что у вас хорошая память. -- Ну... -- Она разговаривала с мужчиной? -- Не знаю... Она говорила не по-французски... Моя злость вмиг поднимается к горлу. Должно быть, мое лицо показывает температуру лучше термометра, потому что мадам Пипи непроизвольно отшатывается. Таковы все женщины. Чешут языком, wrna{ показаться интересными, а в подавляющем большинстве случаев сказать ничего не могут. Я собираюсь подняться, бросив на почтенную женщину последний грозный взгляд, когда та, собрав храбрость в кулак, чтобы она не упала, говорит мне: -- Не знаю, на каком языке она говорила, но постоянно повторяла в разговоре одно французское слово.. -- А, -- шепчу. -- И что это было за слово? -- Гриб. -- Пардон? -- Гриб. Это меня удивляет. -- Гриб? -- Да. На этот раз я оставляю мадам Пипи. Хелена кладет в рот устрицу. Отличная идея. Я сажусь недалеко от нее и заказываю то же самое. Жуя, я любуюсь ею. Не устрицей, конечно, а Хеленой. С моего места ее видно в три четверти оборота. Приятное зрелище. Какой профиль! А к нему есть еще второй, под пару! Жаль, что она занимается темными делишками... Я высасываю свой стаканчик пуйи. В конце концов, нет никаких доказательств, что она запачкалась. Заподозрить ее заставила нас, патрона и меня, простая дедукция. Может, рядом с ней Белоснежка покажется дешевой потаскушкой... Вот только один факт противоречит этому оптимизму. Я не думаю, что можно отнести на счет случайности одновременное присутствие в ресторане Хелены и курчавого со взглядом слепого. В общем, как говорится, поживем -- увидим. За десертом происходит нечто новое: за столик милашки садится красавчик. Это высокий блондин лет сорока, похожий на донжуана из немого кино. Он начинает что-то нежно нашептывать Хелене, а та, кажется, млеет от его трепа и награждает его улыбками размером с почтовую открытку. Он суетится, делает деликатные жесты, не помнит себя... Еще немного, и он выпьет воду из вазы с цветами... Если дела пойдут на такой скорости, они скоро отвалят; им нужно многое сказать, а еще больше сделать наедине... На всякий случай я расплачиваюсь и возвращаюсь в мою машину. И правильно делаю. Не успел я сесть за руль, как появляются они. Слежка возобновляется, но ненадолго. Парочка останавливается на улице Курсель и заходит в неброский дом, кажущийся мне одним из тех местечек, куда месье и дамы, не состоящие между собой в браке, приходят поиграть в папу-маму. После того как они вошли в дверь, я считаю до шестидесяти -- это наилучший способ сделать минуту -- и нажимаю на ручку двери. Как и предполагал, я оказываюсь в просторном холле, застеленном коврами и заставленном кадками с растениями. Появляется дама слишком респектабельного вида... Она выглядит дамой-патронессой с легкой примесью вульгарности. -- Что вам угодно? -- спрашивает она. -- Спальню, -- отвечаю. Она принимает шокированный вид монашки, которой показали порнографические фотографии. -- То есть комнату, -- поправляюсь я. Она больше не колеблется и шепотом спрашивает: -- Вы пришли по чьей-то рекомендации? -- Разумеется. -- По чьей? -- Кузена велосипеда Жюля. Знаете такого? У него штаны разорваны на локтях... -- Месье! -- задыхается дама. -- Я прошу вас выйти... Здесь приличный дом! -- Да что вы говорите! -- отвечаю я, оглядывая интерьер. -- В чем еще вы хотите меня убедить? В том, что шум моря мешает рыбам спать? Мне нужна комната, для меня одного. И еще. Не то чтобы у меня были постыдные наклонности, но эта комната должна находиться рядом с той, где сейчас голубки, которые только что вошли, понятно? Она проявляет не больше энтузиазма, чем мешок с мукой. Тяжелые болезни лечат сильными лекарствами, и я сую ей под нос мое удостоверение. Тут она реагирует. Ее манеры дамы-патронессы испаряются и уступают место очень человеческим чувствам: страху и настороженности. -- В... в чем дело? -- спрашивает она. -- Предлагаю маленькую сделку, -- отвечаю я. -- Мне надо побольше разузнать о только что вошедших сюда людях. Вы облегчите мне работу, а в обмен я забуду ваш адрес, сечете? Она утвердительно кивает. -- Долго сюда ходит эта парочка? -- Пару недель... -- Часто? -- Два-три раза в неделю. -- Вы их знаете? -- Нет. Когда они собираются прийти, месье мне звонит во второй половине дня. -- Они проводят здесь всю ночь? -- Да. -- Ладно, проводите меня в соседнюю с их комнату. Через несколько минут я нахожусь в уютной комнатке, обставленной с большим вкусом. Хозяйка дома указывает мне на картину, изображающую грушу на тарелке. -- За картиной есть дыра, через которую вы сможете наблюдать, -- говорит она и отваливает. Я поднимаю картину и вижу, что стена в этом месте действительно продырявлена. Дырка позволяет охватить взглядом всю комнату. То, что я вижу, превращает мой спинной мозг в апельсиновый сироп. Красотка Хелена, нисколько не ломаясь, раздевается перед своим партнером, делающим то же самое. Я своими глазами убеждаюсь, что ее формы полностью соответствуют тому представлению, что я о них составил. Она стройная, гибкая, ее бедра гармонично изгибаются. Короче, чтобы достойно описать ее, нужен талант Пьера Луи. Боюсь, мои зенки вылезут из орбит и мне придется обращаться к врачу. Но даже если мне грозит опасность ослепнуть, я не упущу такое зрелище. Хелена растягивается на спине. Ее кожа белая, как некоторые богемские вазы, груди упругие и просто созданы, чтобы их брали мужские руки. Разметавшиеся волосы окончательно придают ее образу умопомрачительный характер. Я говорю себе, что если еще секунду простою у глазка, то изнасилую остров Сите. Я опускаю картину и иду к своей машине за оборудованием, которым запасся. Это маленький магнитофон нашего производства, способный работать в любых условиях. Я его подключаю и настраиваю. Теперь надо чем-нибудь прижать аппарат к стене. Беру reketnmms~ книгу и раскрываю ее на середине, чтобы лучше служила подставкой моему магнитофону. Включив запись, я позволяю себе закурить "Голуаз". Можно немного расслабиться: от меня не ускользнет ни единый вздох малышки Хелены. Мне кажется, эта запись пойдет даже без горчицы. Некоторые любители отдали бы за нее целое состояние! Я испытываю законную гордость: все-таки не потерял зря время. Я собираюсь уходить, но мой взгляд -- а он всегда на месте -- падает на открытую книгу, и на строчке, не закрытой магнитофоном, я читаю: "Гриб", бар, улица Фонтен. Не знаю, верите ли вы в Деда Мороза. Лично я за четверть часа превращу в паштет любого, кто посмеет мне сказать, что он не существует. Бар "Гриб"! Гриб! Как я не подумал об этом раньше? Как я не понял, что французские слова, произносимые в иностранной речи, обычно являются названиями? "Гриб", -- повторяла по телефону Хелена. Почему это не может быть баром "Гриб"? Я решаю сгонять на улицу Фонтен. Выхожу и тщательно запираю дверь на ключ. Внизу я говорю мамаше Бордельер: -- Я вернусь попозже. Запрещаю вам заходить в мою комнату или говорить обо мне хоть слово кому бы то ни было. Если не будете держать язык за зубами, я отправлю вас посидеть на нарах на столько, что вы станете спрашивать доброго боженьку, зачем он вам дал ноги. Затем я лечу на бульвар Батиньоль. Глава 5 "Гриб" я нахожу без труда. Это обычный ночной бар. Козырек над входной дверью имеет форму шляпки огромного гриба, на вид ядовитого. Перед дверью стоит зазывала -- продрогший жалкий тип с двумя сосульками под носом, обещающий проходящим мимо сильные ощущения. Он уверяет, что внутри самые красивые девочки Парижа, нагишом и в цвете... Я делаю вид, что дал себя соблазнить его трепотней, и вхожу в "Гриб". Заведение не хуже любого другого. Даже привлекательное. Маленькое, уютное, теплое и приветливое. Столы имеют форму гриба, так же как стулья, стаканы и морда бармена. На крохотной эстраде три девочки, все хореографические таланты которых заключаются в умении вертеть задницей, исполняют классический для таких мест танец. На всех из одежды только страусиное перышко, чего, на мой взгляд, вполне достаточно. Мне бы даже хотелось, чтобы сквозняк унес и перышко, потому что девочки очень неплохо сложены. Но в этой крысиной норе скорее можно увидеть самку динозавра, чем сквозняк. Я забираюсь на табурет и велю бармену найти самый большой стакан и наполнить его самым лучшим виски. Он все исполняет быстро. Пока льдинка медленно тает в моем пойле, я охватываю присутствующих профессиональным взглядом. Моей сетчатке не приходится перегреваться! На фронте затишье, как писали в коммюнике генерального штаба в те дни, когда гибла всего тысяча человек. Все парни, сидящие в "Грибе", выглядят нормальными гуляками, пришедшими выложить три "штуки" за бутылку выдохнувшегося шампанского. Я спрашиваю себя, а на что я, собственно, надеялся. Лучше bepmsr|q на улицу Курсель, потому что в заведении мамаши Бордельер идет куда более приятное для глаз шоу, чем тут... Три красотки еще некоторое время вертят своими станками, потом уходят, эффектно качнув перышками. Пианист -- а пианист составляет весь оркестр -- играет мелодию, от которой хочется почесаться, после чего выходит безголосая певичка, затянутая в длинное, плотно облегающее платье из белого атласа. Она воет песню, рассказывающую о неприятностях легионера, который из-за своей шлюшки опоздал на вечернюю поверку. Это может выжать слезу даже из кирпича! Все веселятся, за исключением малышки из гардероба, которую шедевр берет за живое. Должно быть, ей в лифчик попал горячий песок. Я допиваю мой третий стакан виски и собираюсь заказать четвертый, что совершенно логично, но бармена отвлекает телефонный звонок. Он вынимает аппарат из ниши и снимает трубку. -- Алло? Звучит громкий мужской голос. Гарсон смотрит на клиентов, и его взгляд останавливается на мне. -- Это вас, -- говорит он. -- Пардон? -- Вас к телефону... И кладет трубку мне в руки. Я смотрю на кусок эбонита, как утка на рожок для обуви, и спрашиваю себя, что это такое. Наконец ко мне возвращается моя инициативность и я прижимаю трубку к уху. Мужской голос, очень густой и серьезный, спрашивает, я ли комиссар Сан-Антонио. Я отвечаю, что минуту назад готов был в этом присягнуть, но сейчас мое удивление так велико, что я вполне могу быть Реем Вентурой или президентом Аргентины. Невидимый собеседник смеется. -- Все также остроумны, господин комиссар? -- Все больше и больше, -- отвечаю. -- Даже продаю хохмы в маленьких пузырьках тем, кто от рождения обделен серыми клеточками. -- Скажите, -- продолжает неизвестный, -- вам хочется узнать нечто новое по делу Стивенса? -- В общем, да. А у вас что-то есть? -- Я знаю место, где вы это найдете... -- Вы это узнали от вашего пальца? -- Точно. -- Я вас слушаю... -- Вы знаете Лувесьенн? -- Немного. Один мой приятель держит там ресторанчик на берегу Сены. -- При въезде в местечко, на шоссе, есть владение, Которое называется "Вязы". -- Возможно. -- Даже наверняка... -- И что? -- То, что если вы туда съездите, то, возможно, пополните свое образование... -- Вы так считаете? -- Считаю. -- А если это ловушка? -- Слушайте, Сан-Антонио, вы часто видели, чтобы полицейским устраивали ловушки? Вам прекрасно известно, что если кто из ваших и гибнет, то только в открытых перестрелках или из-за непрофессионализма... -- А вы, конечно, призрак Калиостро? -- Скажем просто, что я друг... -- Желающий мне добра? -- Вот именно, желающий вам добра. Он смеется и кладет трубку. Я делаю то же самое. Расплачиваясь за выпитое, я задаю бармену вопрос, вертящийся у меня на языке: -- Тот, кто звонил, обрисовал меня? -- Да. -- Он вам сказал, что я сижу в баре? -- Да Я вылетаю на улицу, не дожидаясь сдачи. Если таинственный "друг" мог дать эту деталь, значит, он видел меня на табурете. Выходит, он был где-то поблизости На улице народу немного... Продолжается дождь... Мостовые и тротуары блестят, а неоновые вывески дрожат в этой сырости, как клубничное желе... Я ищу вокруг бар. Их там целая куча. Искать телефониста бессмысленно. Что-то мне подсказывает что есть духу нестись в Лувесьенн. Это "что-то" -- старое доброе чутье Сан-Антонио. В путь! Я снова еду к Этуаль. Туристы, у которых дома, очевидно, нет глаз, таращатся на Вечный огонь на могиле Неизвестного солдата. Сворачиваю на авеню Гранд-Арме. Мощная "де-сото", раздраженная моей скоростью, пытается меня обогнать. Тогда я чуть нажимаю на газ, и все становится на свои места. Дорога до Лувесьенна занимает четверть часа. Кажется, в этом районе все давно спят. Останавливаюсь перед табличкой с названием городка. Дождик не прекращается... Я поднимаю воротник плаща и щупаю под левой мышкой, там ли Проспер. Проспер -- это игрушка калибра девять миллиметров, позволяющая мне выдавать билеты до рая. Я вооружаюсь электрическим фонариком и отправляюсь на поиски "Вязов". Мне не приходится блуждать долго -- сразу же натыкаюсь на ржавые ворота с мраморной табличкой "Вязы". Надпись почти стерлась, но прочитать ее можно. Прежде чем войти, осматриваю уголок. Оказывается, это заброшенный старый дом прошлого века с гипсовыми украшениями на фасаде. Маленький парк зарос травой. Настоящая декорация для фильма про привидения. Я прохожу в ворота и следую по аллее, еще различимой в этом царстве предоставленной самой себе зелени. Дохожу до крыльца. Молотком служит бронзовая рука. Я ее поднимаю и опускаю. Делая это, я совершенно убежден, что это так же бесполезно, как вытягивать в грозу руку, проверяя, идет ли дождь. В этой халупе никого нет, я в этом абсолютно уверен. Сразу видно, что она давно заброшена и пуста... Молоток производит перезвон с бесконечными вибрациями. Я жду, пока в мертвом доме восстановится тишина, потом берусь за дверную ручку и поворачиваю ее. Дверь со скрипом открывается. Все по-прежнему в привиденческом стиле. -- Есть тут кто? -- ору я. Мой голос разносится, как в ущелье. -- Есть кто живой? Глухо. Осматриваюсь. Я нахожусь в ледяном холле, воняющем сыростью. В нем двери, по одной с каждой стороны, и лестница в глубине. Я открываю двери одну за другой. Все ведут в пустые комнаты, где давно никто не живет. Со стен свисают длинные ленты обоев, потолки облупились, паркет вздулся. Я начинаю думать, что тип, пославший меня в этот замок Спящей Красавицы, самый большой шутник, которого когда-либо рожала эта унылая планета... По-моему, он хотел на пару часов избавиться от меня, для чего и направил по несуществующему следу. Эти ребята должны были здорово повеселиться, когда увидели, как Сан-Антонио бросился в туман по одному анонимному звонку. Хорош супермен, ас из асов! Пора на свалку! Не знаю, что случилось, но мой нос теряет нюх. Может, это из-за насморка? И все-таки я почувствовал, что тут дело серьезное, что... Злясь на весь свет, включая и самого себя, я поднимаюсь по лестнице. Второй этаж -- точная копия первого. Я быстро открываю новые двери. Опять пустые комнаты. Правда, если не считать присутствия пауков, работающих с большим энтузиазмом... Распахивая последнюю дверь, я чуть не растягиваюсь на полу, потому что нога поехала на чем-то скользком. Опускаю луч фонаря: кровь! Я смотрю в глубь комнаты, то есть за последнюю дверь, и обнаруживаю темное пятно. Это человеческое тело, точнее, тело женщины. Оно разделено надвое; туловище отдельно, голова отдельно. Голова, бескровная, но, несмотря ни на что, прекрасная, принадлежит малышке Хелене. Глава 6 Я ничего не говорю. Бывают ситуации, когда молчание -- единственная реакция, на которую способен человек. Я остаюсь сидеть на корточках перед обезглавленным трупом. У меня возникает смутное ощущение, что мои мозги начинают размягчаться. Как в кино! Сейчас включится свет, и можно будет поесть мороженица и карамелек. Я бывал в разных ситуациях, но признаюсь, что самые сильные эмоции получил именно в этот раз. Я, делая выдох, способный перегнать яхту через Атлантику, встаю и закуриваю сигарету. Около часа назад я оставил Хелену в скромной меблирашке в костюме Евы с ее донжуаном, который был в костюме Адама. Они собирались поиграть в зверя с двумя спинами. Я поехал глотнуть несколько рюмашек и поглазеть на красоток с перышками... Таинственный звонок... Я мчусь в Лувесьенн и нахожу труп Хелены. От такого кто хочешь свихнется! Наконец я понимаю одно: до сих пор я был игрушкой в руках банды, вертевшей мною, как слуховым аппаратом. Я люблю играть в пинг-понг, но при условии, что не буду шариком. Я оказался перед странной головоломкой, которую должен разгадать, если хочу сохранить свою репутацию. Мне кажется, что задача, за которую я собираюсь взяться, будет трудной; легче найти иголку в стоге сена. В глубине коридора есть окно с выбитыми стеклами. Я подхожу к нему глотнуть влажного воздуха этой чертовой осенней ночи. Прохлада производит на меня благотворное действие. Думаю, будь у меня под рукой бутылка рома, я бы снова стал годным к большим делам. В ожидании случая, пока найду пузырек, я решаю подвести итог. Дело обстоит так. Один старый английский профессор, вместо того чтобы играть в шахматы, придумывает вместе с нашими учеными новую ракету, чтобы было веселее вести следующую войну. Наши службы перехвата обнаруживают утечку информации и сообщают в Секретную службу. Секретная служба, то есть босс и я, решаем "поработать" с секретаршей. Теперь посмотрим на актеров драмы. 1. Папаша Стивенс, которого я видел только мельком. 2. Хелена, которую я пас пару часов, пока она шлялась по кабакам и бардакам. Попутно следует отметить два подозрительных момента, касающихся ее: она вошла в ресторан, откуда выходил курчавый с глазами слепого, и говорила о грибе. Готов поставить коробку из-под обуви против коробки передач, что речь шла о баре "Гриб". 3. Случайно встреченный мною Фердинанд, которому щедро заплатили за открывание сейфа, откуда он ничего не должен был брать. Я ему советую выполнить эту работу; он меня слушается, и ему перерезают горло. 4. Его предполагаемый убийца -- мужчина в коричневом пальто со взглядом слепого, задержавший меня в дверях ресторана, куда зашла малышка Хелена. 5. Партнер девицы -- красавец блондин, повезший ее, что стало у них уже традицией, во дворец мамаши Бордельер. Наконец, 6. Таинственный незнакомец, позвонивший мне в "Гриб". Возможно, он и курчавый -- одно лицо. Так, это все. Хотя нет, я забыл важный персонаж: дом, где сейчас нахожусь. Зачем эту девицу привезли убить именно в "Вязы"? Эта хибара должна кому-то принадлежать! Зачем сюда послали меня? Это занимает меня сильнее всего. Если от изложенного выше у вас еще не началась мигрень, постарайтесь проследить за моим новым рассуждением: тип, звонивший мне, знал, что здесь совершается преступление. Оно совершалось как раз в тот момент, когда он звонил; чисто физически невозможно, чтобы оно произошло до или После. В этой истории самое странное -- быстрота, с какой разворачиваются события. Прямо как в кино, повторяю. Клевый фильм о Франкенштейне с участием знаменитого комика Сан-Антонио! Тип, звонивший мне, должен был находиться в нескольких метрах от меня, раз знал, что я сижу в баре. И в то же время он знал о происходящем убийстве! Значит, ему было заранее известно, что оно произойдет, но он не пытался его предотвратить, позвонив мне раньше. Однако он хотел, чтобы я об этом узнал? Почему? Почему?! Почему?!! Это слово заполняет мой череп с грохотом водопада. Я чувствую, что сейчас найду, пойму... Еще раз: все происходит быстро, очень быстро. Меня посылают сюда... Так! Меня направляют сюда не для того, чтобы проинформировать, а чтобы удалить. Им требовалось меня нейтрализовать на некоторое время. Значит, мое место не здесь... Я затягиваю пояс плаща и иду к машине. В нашей работе нельзя себя жалеть. Один мой коллега потерял в стычке правую руку. Ему приделали искусственную, и он продолжал работать. Правда, половину рабочего времени он ловил протез, который постоянно отцеплялся. Если вы думаете, что я толкаю вам фуфло, давайте сюда вашу записную книжку, я запишу его адрес. Спросите у него сами. Я влезаю в мою колымагу, включаю зажигание, дергаю стартер. Он начинает работать, но машина не трогается с места. Я выхожу, заглядываю под капот и вижу, что провод от распределителя к катушке зажигания перерезан. Просто, но достаточно, чтобы полностью вывести машину из строя. Я хотел поиграть в ангела-хранителя, а сел в лужу... Я чувствую вокруг себя чье-то враждебное присутствие, как путешественник в W`ye. Если бы я имел дело с честными противниками! Я обещаю себе заставить их работать остаток жизни на лекарства, если мне снова засветит счастливая звезда. К счастью, у меня есть моток изоленты. Мне требуется не очень много времени, чтобы привести "остин" в рабочее состояние. Опять- таки к счастью, у этой машины есть скрытые достоинства! С риском во что-нибудь врезаться я несусь в Париж со скоростью реактивного самолета. Спорю, вы себя спрашиваете, куда я несусь. А куда бы на моем месте неслись вы? В киношку или к телке, которая клянется, что наглотается гарденалу, если вы сыграете на два метра в землю? Лично я возвращаюсь к источнику, как угри, собирающиеся окочуриться... Источник -- это хижина дяди Стивенса и его ракеты... С самого начала моего расследования -- а оно, замечу я вам, началось всего несколько часов назад -- я еще не побеседовал со старым ученым. Я хотел выполнить директивы большого патрона, и, как бывает всякий раз, когда я не руководствуюсь исключительно своими собственными импульсами, ничего не получилось. Когда я выезжаю на улицу Гамбетта, где-то в Булони часы бьют одиннадцать. На этот раз не может быть и речи играть в прятки, и я ставлю мою тачку прямо перед домом шестьдесят четыре. Фасад темен. У старого инглиша рано ложатся баиньки. Нажимаю на кнопку звонка. Внутри дома раздается тоненькое дребезжание. Жду. Никакого движения, никакого света. Не собираются же они повторить шутку "Заколдованный дом"?! Снова жму на звонок, потом считаю до двенадцати. Я всегда считаю, когда хочу обмануть свою нервозность, но в этот раз раздражен так, что до шестидесяти не досчитываю. Я беру свою отмычку, запатентованную Жюлем Большие Лапы и усовершенствованную Сан-Антонио. Эта игрушка дает мне возможность разговаривать со всеми замками. Открываю ворота... В четыре прыжка пробегаю посыпанную гравием дорожку... Дверь дома оказывается такой же сговорчивой. -- Есть тут кто? -- ору я. Это мой крик в ночи. Слышу позади себя звук шагов. На крыльце выделяются две тени. Пара. В женщине я узнаю служанку, относившую в конце дня письмо. Мужчина, очевидно, лакей. Они совершенно одеты и выглядят просто обалдевшими, найдя меня здесь. -- Что вам угодно? -- спрашивает меня мужчина. Он смотрит по сторонам и, не дождавшись моего ответа, задает второй вопрос: -- Вам открыл Бертран? -- Нет, я сам, -- спокойно отвечаю я. -- В этом доме все спят... Полагаю, Бертран -- это сторож? -- Да. Он направляется в глубь холла. -- Мы вернулись из кино, -- объясняет он. -- У нас сегодня выходной... Я иду за ним. Горничная тоже. Мы идем по дому гуськом, как три утки. -- Где спит Бертран? -- спрашиваю я. -- На раскладушке, в кабинете месье. -- Может, он вышел? -- Бертран никогда не выходит по вечерам! -- А босс? -- Господин профессор? -- Да. -- Сегодня вечером он лег рано. В последнее время он очень у стает... Мы входим в кабинет. Там действительно стоит раскладушка, а на ней дрыхнет Бертран. Это усатый здоровяк, который храпит, как "Констелласьон". Я его трясу, но это все равно что будить столб высоковольтной линии. Я замечаю возле кровати бутылочку. -- Ваш Бертран надрался! -- говорю я паре. -- Он? Не может быть! Он выпивает немного во время болезни, но пьяным я его никогда не видел, -- сообщает мужчина. Я открываю пузырек, подношу к носу и, кроме запаха виноградной водки, чувствую сладковатый запах. -- Его усыпили, -- объясняю я. -- Где спальня профессора? -- Сюда! -- икает горничная, чей испуг усиливается. На этот раз мы бежим. Комната профессора пуста. Кровать разобрана. Один стул опрокинут, на подушке несколько капель крови. -- Его здесь нет, -- замечает слуга, который явно силен в дедукции. Действительно, изобретателя ракет и след простыл. -- Он вышел, -- недоверчиво бормочет служанка. -- Думаю, его скорее похитили, -- говорю я ей. Лакей смотрит на меня отсутствующим взглядом. -- Похитили? -- блеет он. -- Разуй глазки, малыш! -- Да, -- соглашается он, -- этот беспорядок... -- Правильно, беспорядок, но не только... Я указываю на роскошную вставную челюсть, плавающую в стакане воды. -- Человек, выходящий прогуляться, не оставляет дома свой прибор для раскалывания орехов. Глава 7 Так, теперь исчез профессор Стивенс Когда большой патрон узнает, как идет мое расследование, он решит, что я стал ему так же полезен, как кресло-качалка ужу! И будет прав. Лично я, будь у меня такой тупой сотрудник, послал бы его к чертовой матери. Разумеется, слуги (они муж и жена) не могут мне сообщить ничего дельного. Вечером по вторникам они ходят в кино. Такая у них привычка. В этот день хибара остается под присмотром Бертрана. -- А секретарша? -- вкрадчиво спрашиваю я. -- Мадемуазель Хелена? -- Да. -- Она ушла. Она вообще редко здесь ночует... -- Что она из себя представляет? Они пожимают плечами. В головах этих людей столько же мозгов, сколько в килограмме помидоров. Хелена их подавляла своей ученостью, элегантностью... Они дают мне понять, что между нею и премией за добродетель -- целый Тихий океан. Как и все люди их положения, они ненавидят "интеллектуальных служащих", в число которых входила и Хелена. При активном участии холодной воды и крепкого кофе нам удается привести в чувство Бертрана. Он зевает так широко, что можно увидеть изнанку его трусов. Я его расспрашиваю о том, что произошло. Такое впечатление, что он ничего не соображает. -- Он понимает по-французски? -- спрашиваю я лакея -- Но... конечно. -- Не похоже... Эй! Бертран, вы меня слышите? Наконец он издает aspw`mhe, которое я истолковываю как согласие. -- Вы заметили что-то необычное? -- А что-то случилось? Ясно. Он знает не больше таракана, запертого в чемодане. Ничего не видел, ничего не слышал. Не заметил, что у водки странный привкус. Этот лопух проспал все на свете. Я его расспрашиваю о событиях второй половины дня. -- Что-нибудь странное было? -- Нет, -- отвечает он. Он не врет. Для него это невозможно физически. Я немного дергаюсь, хотя за несколько последних часов научился ничему не удивляться. -- Как?! А разве не взломали сейф? Он качает головой. -- Нет. -- И секунду подумав, добавляет: -- Странно, что вы меня об этом спрашиваете. Сегодня днем позвонил один парень и сказал, что ему померещилось мигание сигнализации. Я пошел проверить. Точно, она отключилась, но из-за того, что Полетела пробка... Значит, Фердинанд не сделал свою работу. Почему? Струхнул после нашей беседы или не сумел открыть замок с секретом? Я склоняюсь к первой версии. Замки сейфов, как порядочные женщины, секретов не имеют. По крайней мере от ребят вроде Фердинанда. Хотя это неважно. Я предпринимаю общий осмотр помещений. Не считая спальни профессора, везде полный порядок. В комнате Хелены я задерживаюсь. Эта комнатка безупречна. Шелк, атлас. Мне это нравится (опять- таки моя душа поэта!). Гардероб забит шмотками, достойными королевы красоты: платья для коктейлей, вечерние платья, костюмы, юбки, свитера... Я в задумчивости закрываю шкаф. Задумчив я потому, что один маленький факт затронул мое подсознание. Совсем маленький фактик... Нет необходимости пытаться прояснить его сейчас. Я себя знаю: он сам выскочит позднее, когда я все продумаю. -- Надо позвонить в полицию, -- стонет служанка. Я ей заявляю, что в данный момент полиция -- это я, и перед уходом советую приготовить крепкий грог и выпить его, ожидая развития событий. Я возвращаюсь в машину и вызываю центральную. Неприятный момент. Придется разложить перед патроном грязное белье. Несмотря на поздний час, шеф на месте, потому что ждет от меня известий. Я ему выкладываю эту сказку про белого бычка, делая это как можно более лаконично. Когда я замолкаю, тишину прерывают только потрескивания в моем аппарате. Эта тишина давит мне на пищевод. -- В общем, -- резюмирует шеф, -- за время, прошедшее с нашей встречи, мы получили два убийства и одно похищение. И какое похищение! Оно наделает много шума. О нем будет говорить весь мир! Вы и я можем потерять наше место! -- Вы, наверно, считаете меня кретином, шеф. Я не привык делать три прокола за вечер... Он кашляет. -- Надо же вам было познакомиться с делом. -- Странное получилось знакомство! Вдруг он начинает напевать "В садах Альгамбры прекрасные вечера", что является у него признаком сильной нервозности. -- Сан-Антонио, -- говорит он. -- Да? -- Я пошлю на улицу Гамбетта людей, чтобы не спускали глаз со слуг. Мы постараемся сохранить исчезновение Стивенса в тайне до brnpni половины завтрашнего дня, чтобы выиграть у прессы сутки. Я также распоряжусь потихоньку вывезти труп Хелены из Лувесьенна. Даю вам карт-бланш, чтобы найти профессора. Я взволнован этим проявлением доверия. -- Спасибо, босс. -- Сегодня ночью все службы будут в вашем распоряжении. Можете их использовать как сочтете нужным. -- Спасибо, босс, это здорово! -- Сан-Антонио! -- Патрон? -- Надо... -- Ясно, шеф. -- Вы поняли? -- Вы хотите получить профессора и банду шпионов к завтрашнему аперитиву? -- Примерно так... -- Хорошо, вы их получите. -- Я на вас рассчитываю. Где я могу вас найти в случае необходимости? -- Через полчаса я буду в конторе... В лаборатории... -- Прекрасно. Я поворачиваю ручку рации, и в машине устанавливается тишина. Опускаю зеркало заднего обзора, чтобы посмотреть, как выглядит самый крутой парень в мире. У него лихорадочный взгляд, отросла щетина... Короче, видок совсем не как у героя, который за несколько часов должен разгромить шпионскую организацию. Я меланхолично завожу машину и еду проведать мамашу Бордельер. Глава 8 Когда я приезжаю к заведению почтенной дамы, там стоит тишина. Полный нокаут насытившейся плоти. Пары, занимающие номера, утолили взаимную жажду... Ни булькания воды, ни вздоха, ни крика красотки, зовущей мамочку, чтобы заставить партнера поверить, что он доставляет ей огромное удовольствие, от которого пальцы ног собираются в букет фиалок. Я некоторое время звоню. Наконец появляется мамаша Бордельер в красном бумазейном халате. У нее ляжки, как у беррийской кобылы, и огромные сиськи, гуляющие сами по себе. Она старается меня очаровать и соблазнить, для чего оставляет халат распахнутым, как пасть крокодила, читающего роман Мориака. То, что я обнаруживаю между его складками, заставило бы отступить даже батальон пьяных легионеров. Давая понять, что равнодушен к ее прелестям, я говорю: -- Прежде всего, дорогая мадам, закройте пеньюар, иначе ваши груши упадут на пол. Она обижена и тыльной стороной руки призывает к порядку свою вставную челюсть, потребовавшую вдруг свободы. -- Итак, -- спрашиваю я, -- за время моего отсутствия что-нибудь произошло? Она приводит в норму дыхание, тоже начавшее дурить. Если она не начнет обращать на себя больше внимания, то просто развалится на кусочки. -- Сразу после вашего ухода, месье, позвонили по телефону. -- Вы знаете его фамилию? -- Мобур. -- Как Латур? -- Какой тур? -- Пишется как Латур-Мобур[3]? -- Да. Мужчина велел позвать его. Я начала клясться, что его тут нет. Я думала, что если бы вы предвидели такой случай, то попросили бы меня действовать именно так... Я немного морщусь. Это то, что люди, умеющие говорить красиво, называют "камнем в свой огород". -- Ну и что? -- Тот, что звонил, сказал, чтобы я перестала врать, что он знает, что этот человек у меня, что он друг месье, который только что вышел (то есть ваш), и, если я не потороплюсь позвать месье Мобура, он обольет мои шмотки бензином и подожжет... -- Ладно, вы позвали того типа" а что потом? -- У него был огорченный вид. -- Ах, так? -- Да. Он сказал всего несколько слов... -- Каких? Она хмурит брови, выщипанные, как обезьянья задница. -- Сначала он спросил: "Кто это?" Потом: "А, понял!" Затем воскликнул: "Как это немедленно?" Тут второй начал громко говорить. Я слышала его голос даже из соседней комнаты. Месье Мобур выглядел очень недовольным. Он сказал: "В таком случае..." Потом положил трубку и вернулся в свою комнату. Через пять минут они ушли почти бегом... Я киваю. Мамаша Траходром умеет рассказывать! Вы как будто все видите своими глазами. -- А скажите, маманя, -- обращаюсь я к ней (между нами говоря, это обращение ей очень не нравится), -- у звонившего был такой низкий тягучий голос? Я имитирую голос типа, звонившего мне в "Гриб". -- Точно такой! -- восклицает она. -- Ладно, спасибо. Я поднимаюсь в комнату, предоставленную в мое распоряжение ранее, и отключаю магнитофон. Перед тем как уйти, я решаю заглянуть в комнату, которую занимала парочка. Беспорядок в ней заставляет меня замечтаться. Мне кажется, малышка Хелена была очень одаренной по части любви. Должно быть, у Мобура было ощущение, что он занимается любовью с вулканом. Я в этом малость разбираюсь, потому что сексуальное воспитание получил не на заочных курсах, а на практике... Постель вся разворочена. Я смотрю на нее не из садизма, а потому что я полицейский, а первый долг полицейского -- работать моргалами, когда они у него есть. На подушке я обнаруживаю несколько волосков. На подушке всегда остаются волосы, разумеется, исключая ту, на которой спит Юл Бреннер. Я их собираю, но не из-за желания иметь сувенир, а потому что кое-что привлекает мое внимание. Я замечаю, что естественным цветом волос бедняжки Хелены был не черный, а пшеничный. Она красилась, как и большинство женщин. У корней волосы блестят, словно золотые нити. Надо быть совершенно чокнутой, чтобы красить такие волосы. Хотя сейчас думать об эстетичности ее внешности уже поздновато. Будь у нее хоть платиновые волосы, при отрезанной голове это нисколько не улучшило бы ее вид. Я пожимаю плечами с философским видом, приличествующим фатальной ситуации. -- Если вдруг увидите этого Мобура, -- говорю я старой даме, -- предупредите меня. Вы знаете его адрес? -- Нет. -- Оставайтесь в распоряжении наших служб. Она клянется, что останется, и я прощаюсь о ними -- с нею и с ee сиськами. Приезжаю в лабораторию. Шеф ждет меня там, грызя зубочистку. Когда он нервничает, то либо поет "В садах Альгамбры прекрасные вечера", либо питается зубочистками. Он смотрит на мой магнитофон, как на морскую черепаху. Я просвещаю его насчет того, как использовал аппарат. -- Неплохо, -- признает он. Тип из лаборатории берет катушку и уходит. Через несколько минут он делает нам знак войти в кабину для прослушивания. То, что мы слышим, возбудило бы даже нормандский шкаф. Мы -- шеф, техник и я -- не решаемся взглянуть друг на друга. Слышатся смешки, вздохи, вскрикивания, хриплые стоны... Малышка любила этот спорт больше, чем рыбалку. Она бормочет бессвязные слова, некоторые из них на иностранном языке. Шеф навостряет ухо и приказывает прогнать эти места несколько раз. -- Это не английский, не немецкий, не русский, не итальянский... -- перечисляет он. Я смотрю на него с восхищением. Он знает целую кучу языков. Настоящий полиглот (не путать с полигоном)". -- Надо дать прослушать запись Строссу и Бонне, -- велит он сотруднику лаборатории. -- Они вдвоем знают двадцать три языка. Черт нас возьми, если мы не сможем перевести эти слова. Я улыбаюсь. -- Знаете, шеф, принимая во внимание обстоятельства, при которых произносились эти слова, перевести их будет нетрудно. По всей видимости, девочка звала маму... -- Ладно, пошли дальше. Мы слушаем продолжение. Это характерные звуки, распространяться о которых мне не позволяет врожденная стыдливость. Потом слышится повторяющийся стук и приглушенный голос произносит: "Месье Мобур, вас срочно к телефону". Это, как я понимаю, мамаша Бордельер. Предупреждает донжуана. Слышится новое приглушенное восклицание. Парень явно злится, что его физические упражнения прервали. Голос Хелены спрашивает: "Что там?" Парень отвечает: "Сам не знаю, Хе..." "Кто-то знал, что мы будем здесь?" "Надо думать. Хотя..." Должно быть, он надевает шмотки, штаны уж во всяком случае. Шум шагов, скрип двери... Тишина... Парень возвращается. "Кто это был?" -- спрашивает Хелена. "Шварц!" "Серьезно?" "Да. Мы должны срочно ехать к нему туда..." "Прямо сейчас?" "Да". "Что-то не так?" "Не знаю, но, видимо, что-то серьезное". "О, дорогой..." -- шепчет она. У нее легкий непередаваемый акцент. Ей тоже не нравится эта неожиданная поездка. Она бы предпочла продолжить прогулку по седьмому небу... Лично я ее очень понимаю, особенно потому, что знаю, как она закончила вечер -- бедняжке отрезали голову. Надо быть законченным негодяем, чтобы сделать такое. Во-первых, в приличном обществе подобные вещи не приняты, а во-вторых, даже закоренелым негодяям нельзя мочить кисок с такими формами. О записи больше сказать нечего. На пленке тишина. -- Конец, -- говорю я шефу. -- Продолжение радиоспектакля qksx`ire завтра в это же время... -- Вы в этом разбираетесь? -- Гм... скажем, вижу небольшой просвет. -- Я вас поздравляю. Лично для меня это пузырек чернил. Я не решаюсь ему признаться, что для знаменитого Сан-Антонио то же самое. Надо же дорожить своим достоинством! Мы спускаемся в кабинет, и именно в этот момент туда заходит один из моих коллег -- комиссар Жюзьер. -- Жюзьер занимается Лувесьенном, -- объясняет мне босс. -- Ну, дружище, что хорошего? Жюзьер смотрит на меня. -- Странное дело, -- шепчет он. -- Я знаю... Почему вы это говорите? Видели, как эти сволочи обработали киску? -- Ничего я не видел, -- отвечает он. -- Ничего, кроме следов крови. Трупа там не было, приятель. Глава 9 Я не удивляюсь, потому что это уже приелось. Привыкаешь ко всему, даже к театральным эффектам; это одно из главных достоинств человеческой натуры. Сейчас я дошел до того, что, если увижу, как моя консьержка отплясывает френч-канкан или как лангуста курит трубку, не шевельну ни единым волоском брови. Сперли труп? О'кей... Шеф достает из маленького слюдяного футляра еще одну зубочистку. -- Цирк! -- уверяет он. Я себе говорю, что, если бы в цирке показывали такие номера, театры бы обезлюдели, да и некоторые киношки пришлось бы закрыть... Способность рассуждать -- это лучшее приобретение человека после приручения лошади и изобретения бифштекса с картошкой. Так что давайте рассуждать. Под этим звездным небом есть один умник, с которым мне очень хочется побеседовать, -- это чемпион по всевозможным телефонным разговорам. Некоторое время этот малый дергает за веревочки, как ему заблагорассудится, а таких типов мне всегда хочется спустить в дырку унитаза. Это у меня как болезнь! Даже в детстве, когда мы играли в войну, Наполеоном всегда был я. Таинственный телефонист приказывает паре Хелен -- Мобур прекратить работы по осеменению и мчаться к нему. Его зовут Шварц -- единственное, что о нем известно. И куда "к нему" они едут? В Лувесьенн? Возможно... Но сам Шварц в Лувесьенн не едет, по крайней мере сразу. Он занимается мною. Посылает меня на место преступления. Пока я туда еду, похищают профессора Стивенса. Я мчусь к старому инглишу, а этим пользуются, чтобы убрать труп Хелены. Зачем, если я его уже видел? Вывод. Эти типы хотели: а) чтобы я не был в Париже, когда будут похищать папашу Ракету; б) чтобы я увидел труп; в) чтобы его не нашли. Все эти парадоксальные вещи произошли меньше чем за час. В дверь стучат, шеф кричит: "Войдите". Входит инспектор. -- Вы нашли сведения о владельце дома в Лувесьенне? -- быстро спрашивает босс. -- Да, патрон. Он принадлежит некоему Шарлю Мобуру. -- Что? Этот вопль издаю я. -- Шарлю Мобуру, господин комиссар, -- послушно повторяет он. -- У вас есть его адрес? -- Только лувесьеннский, другого нет. Во всяком случае, другой адрес нам неизвестен. -- Но дом разорен, как после потопа! Тот бессильно разводит руками. -- Больше я ничего не смог найти, господин комиссар. Среди ночи собирать информацию не совсем удобно. Может быть, мне больше повезет завтра... -- Завтра... Я качаю головой. -- Ладно, спасибо. Я сажусь верхом на стул, кладу руку на спинку, а голову на руку. Надо крепко подумать. Шеф не говорит ни слова. Жует свою зубочистку. Слышится только ее легкий хруст под его зубами. Что делать? Куда ехать? Время поджимает... Это дело нельзя расследовать обычными методами, то есть подчиняясь логике, проводя привычные оперативные действия. Надо руководствоваться чутьем, играть ва-банк, иначе я окажусь в пролете... Хоть лопну, не смогу добиться результата в ближайшие двенадцать часов. За что ухватиться? И тут в моем котелке прорастает слово "гриб"... Растет, как гриб после дождя. Именно в этом кабаке со мной связался Шварц. Если он это сделал, значит, придя туда, я приблизился к "горячо". Может, один этот факт навел их на мысль, что я опасный противник и меня надо направить по ложному следу. Итак, бар "Гриб" и есть тот самый гриб, о котором говорила Хелена. Значит, в заведении ее должны знать... -- Шеф, -- говорю я, -- прикажите ребятам из лаборатории отпечатать мне серию фотографий Хелены с того фильма, что вы сняли. Он снимает трубку и передает мои приказы, как последний швейцар министерства. Он смотрит на меня так, словно ожидает, что я рожу обезьяну. -- Мне не дает покоя одна вещь, -- говорю я ему. -- Какая? -- Ваши люди, первые ангелы-хранители, уверяли, что Хелена ведет примерную жизнь, так? -- Совершенно верно. -- Однако, по свидетельству мамаши Бордельер, киска приходила потрахаться в ее заведение несколько раз в неделю! Он глубокомысленно кивает. -- Слуги мне тоже дали понять, что Хелена была любительница пошляться. Надо договориться с вашими парнями, какой смысл они вкладывают в слово "примерный". -- Да, это кажется мне странным... -- Можно увидеть тех ребят? -- Они дома. Я их немедленно вызову. -- И он добавляет: -- Я сейчас же прикажу пограничным постам и морским бригадам усилить контроль. На вокзалах и в аэропортах будет установлено наблюдение. -- Если хотите, -- соглашаюсь я. -- Вы не считаете это необходимым? -- Нет. -- Почему? -- Потому, шеф, что типы, поработавшие сегодня вечером, действовали с необыкновенным самообладанием и точностью. M`qrny` ювелирная работа! Она не может быть прелюдией к банальному бегству за границу. У этих людей есть убежище во Франции. Я бы даже сказал: в Париже. В планы парня, задумавшего все это, дальний переезд не входит... Он соглашается с обоснованностью моего рассуждения, но, поскольку ничего не оставляет на авось, передает срочную инструкцию для всех упомянутых мест. Я пользуюсь случаем, чтобы присоединить к сообщению описание человека со взглядом слепого и Мобура. Завтра утром все полицейские страны будут хватать всех типов, имеющих несчастье оказаться похожими на эти словесные портреты. Я закуриваю "Голуаз", когда приносят еще влажные фотографии, заказанные мною. Они отличные. Я смотрю на них и чувствую, как меня охватывает смутное подозрение, перерастания которого в уверенность я не хочу, пока кое-что не уточню. Я сую снимки в карман и ухожу. Народу в "Грибе" стало немного поменьше. Несколько ненормальных занимают танцевальную дорожку и трясут задницами, показывая, что веселятся, как дети. Бог им в помощь! Я сажусь у стойки и снова заказываю виски. Бармен спешит принести заказ. Я выпиваю свой стаканчик и начинаю обход заведения, проверяя, не забыла ли уборщица снять паутину в углах Все выглядит совершенно нормальным. Одни пары танцуют, другие, явно под мухой, сидят за столиками и ведут беседы об увеличении численности населения страны. Пианист, похожий на немецкого учителя, шпарит, как мерин, почуявший стойло. Моя прогулка приводит меня к умывальникам, где я мою себе клешни, вспомнив, что не проделывал эту операцию уже довольно давно. Я рассматриваю в зеркале свой портрет. Поскольку свою физию я знаю наизусть, интереса никакого. Тогда я смотрю на другую вещь -- на телефонную кабину. Она втиснута между клозетом и гардеробом. Мой нос начинает шевелиться. Я подчиняюсь ему, подхожу к девочке, хозяйничающей в этом уголке, и одариваю ее своей самой обворожительной улыбкой. Она как раз из тех кисок, что забывают обо всем на свете, когда симпатичный парень демонстрирует свои зубы. Я сую ей под нос пятерку. -- Как дела, сокровище? -- Идут потихоньку, -- отвечает она. Должно быть, ее мозги имеют размер муравьиного яйца. С девицами такого пошиба приходится разговаривать, как с ребятишками. -- Мне надо позвонить, -- говорю я. -- Это вы включаете тот агрегат? -- Да. Вам нужен жетон? Я смотрю на часы, словно опасаясь, что не застану того, кому собрался звонить. -- Нет, мой друг, пожалуй, еще не вернулся из театра. Позвоню ему от стойки... чуть позже. Она качает своей пустой головенкой. -- Аппарат у стойки внутренний. Вот оно! Новый факт! Понимаю, почему меня так мучил этот вопрос с телефоном... Я вспомнил аппарат у стойки не имеет диска. В спешке я не обратил на это особого внимания. -- Бог ты мой, -- продолжаю я, -- это заведение все-таки не +J`pkrnm;, чтобы иметь внутренний телефон. Здесь есть подсобные помещения? Она смущается, вернее, изображает смущение, причем так, как играл бы бизон с высокогорного пастбища. -- У нас есть отдельные салоны... -- бормочет она. -- Некоторые месье и дамы... -- Желают отдохнуть наедине? -- Да... Поэтому... -- И они делают заказ по телефону? -- Так и есть. Я тоже думаю: так и есть. Да, так и есть. Типу, что позвонил мне, Шварцу, не было необходимости узнавать, в каком месте бара я нахожусь потому что он сам был здесь! Глава 10 Из моего открытия следует вывод, что бар "Гриб" становится все более подозрительным. По-моему, случай, открывший мне его существование, сделал мне отличный, прямо-таки рождественский подарок. После недолгих колебаний я решаю продолжить беседу с мадемуазель Гардероб. -- Вы такая красивая! -- говорю я ей. Вы мне скажете, что надо быть совсем тупым, чтобы награждать столь банальным комплиментом даже глупую как пробка киску, но я вам отвечу, что, чем меньше ломаешь себе голову в общении с прекрасным полом, тем лучше все проходит. Я могу еще раз проверить справедливость этой истины. Малышка машет ресницами, как Марлен в сцене соблазнения шерифа из Техас- Сити. -- Ну и болтун, -- простодушно говорит она. -- С красивыми девушками -- всегда! Это хроническое. Меня пробовали лечить от этого витаминами, но ничего не вышло. Мой треп ей нравится. -- Мы могли бы увидеться после закрытия? -- интересуюсь я. -- Но мы же видимся и сейчас! -- так же простодушно отвечает она. По глупости эта девица затмит дурачка из моей деревни, однако, чтобы у меня опустились руки, ей надо поднять уровень своего идиотизма еще раза в два. -- Ну, прекрасная королева подвала, не терзайте мою благородную душу... Запомните, что нельзя шутить с любовью с первого взгляда, а то можно пораниться о стрелу Амура. Во сколько вы заканчиваете? -- В три... Я смотрю на свои часы, вижу, что осталось убить еще часа два, и сдерживаю гримасу. -- Вы далеко живете? -- Здесь... -- Здесь? -- Да. -- В этом доме? -- Да. Я дочь консьержки. -- И она быстро добавляет: -- Но у меня отдельная комната... В глубине коридора... Я размышляю. -- Послушайте, лапонька, может, я ошибаюсь, так что поправьте... Я чувствую к вам огромную симпатию и уверен, что вы идеальная женщина, способная спасти меня от кошмаров. Это так? Она улыбается, как монсавонская телка. -- Спорю, в вашей комнатке есть мыши, -- продолжаю я. -- Дайте lme ключ, и я их распугаю рассказом о толстом злом коте. Таким образом, вы сможете спокойно спать у меня на плече... Она смотрит на меня с неуверенным видом девицы, которой незнакомый парень предлагает заняться любовью. Они все так смотрят: умные и глупые, старые и молодые, добродетельные и потаскушки. Этот взгляд означает: "Ты искренен или замышляешь что-то другое?" Когда бабы останавливают его на вас, самое время принимать ангельский вид, можете мне поверить. За свою жизнь я трахал разных баб, от Мисс Европы до торговки рыбой, что позволило мне стать спецом в области прикладной психологии и разработать планы атак... Мои глаза становятся нежно-бархатными, как крем "шантийи". Милашка немедленно наклоняется, берет свою сумочку и достает из нее ключ. Я протягиваю руку, и она кладет ключ в мою ладонь, как в атласный футляр. -- Дверь в глубине коридора, слева, -- шепчет она. -- Вы будете вести себя благоразумно? Я торжественно обещаю, хотя невероятно хочется заржать. Будьте благоразумным! Они все это говорят... Отметьте, что говорят они это обычно, когда вы заперли дверь комнаты и начинаете располагаться. Ох уж эти целомудренные девочки! Я ласково похлопываю ее по щечке и возвращаюсь в бар. Для придурков, неправильно понявших смысл моих слов и действий, скажу: минутку! Я совершенно не собираюсь обольщать мадемуазель Гардероб, но мне хочется поподробнее узнать о "Грибе", узнать его историю, маленькие тайны... Изучить расположение помещений... Короче, если я сумею взяться за дело, то через пару часов узнаю все, что относится к этому заведению. Я прошу у бармена голландское пиво, потом двойной коньяк, расплачиваюсь и выхожу. Снаружи зазывала продолжает расхаживать, бормоча рекламный текст, который никто не слушает. Когда он вернется домой, его благоверной придется оттаивать его в горячей ванне. -- Что, -- спрашиваю я, -- дирекция жмется? Не дает согревающего? Он грустно улыбается. Это жалкий тип, бедняга, которому не повезло в жизни. Представляете, да? Тип, чей отец крепко поддавал и крепко лупцевал его в детстве. Тип, который всегда всюду приходит последним и получает одни крошки. Я угощаю его сигареткой. Он берет ее и благодарит меня так, будто я принес ему контракт на главную роль в голливудском супербоевике. -- Паршивая погода, а? -- продолжаю я. Эта фраза всегда годится для начала разговора. -- Угу, -- соглашается он. Его пробирает дрожь от одной мысли, что термометр опускается со скоростью жетона в телефоне-автомате. -- Давно ты тут пашешь? -- С несчастного случая... Он поднимает левую руку, и я вижу, что на ней нет кисти. -- Мотоцикл... -- объясняет он. -- Раньше я был артистом... Комические интермедии... Это быстро вышло из моды... Так я и думал: жизнь подложила этому парню свинью. -- Западло оставлять тебя за дверью в такую погоду, -- говорю я. -- Такая работа... -- Как зовут хозяина этого кабака? -- Шварц... Если вы думаете, что я подпрыгиваю от удивления, то сильно ошибаетесь. Я уже был готов к этому. -- Он живет тут? -- Да. Секунду поколебавшись, я достаю из кармана фотографии Хелены. -- Слушай, ты мне кажешься надежным парнем, и я сделаю тебе одно признание... Я некоторое время схожу с ума по одной кошечке. Я знаю, что она тут часто бывает. Понимаешь, я потерял ее след и буду очень благодарен тому, кто поможет мне ее найти. Я сую снимки ему под нос. Он их добросовестно изучает. -- Никогда не видел. -- Точно? Посмотри повнимательнее. Он подходит к неоновой вывеске и продолжает осмотр. -- Нет. Вы знаете, в наше время все красотки более или менее похожи. -- Представь ее себе блондинкой, -- прошу я. Он напрягает воображение, от чего его мозги хрустят, как сухие ветки под ногой. -- Блондинка... -- шепчет он. -- Блондинка... Блондинкой она, может быть, мне что-то напоминает. Подождите... Да, кажется, я ее здесь видел... Но я могу ошибаться. Я не очень хорошо знаю персонал. Ваша девочка входила в труппу? Я не отвечаю. Размышляю... Методично размышляю. -- Держи, приятель, -- говорю я и кладу ему в руку десятку, -- выпей грога за мое здоровье. Я перехожу через улицу и захожу в бар позвонить патрону. -- Вы видели ваших топтунов, босс? -- Они здесь, -- отвечает он. -- Утверждают, что Хелена по вечерам выходила крайне редко. За весь период их наблюдения она ни разу не ездила в номера на улице Курсель. Никогда не встречалась с мужчинами... Что вы на это скажете? -- Что все идет нормально. На этот раз я говорю совершенно искренне. -- Кстати, -- добавляет он, -- мы узнали, на каком языке говорила Хелена в комнате... -- Правда? Я улыбаюсь, потому что еще раз убедился в упрямстве патрона. -- На румынском, -- говорит он. -- Хорошо -- Вам это что-то дает? -- Немного. Какое подданство было у Хелены? -- Английское, как у профессора... -- Странно, вы не находите? Разве что она выросла в Румынии. -- У вас есть что-нибудь новенькое? -- Есть. Я нашел Шварца. Он вскрикивает. Надо думать, он просто обалдел, потому что этот человек умеет сохранять хладнокровие. -- По крайней мере я получил о нем точные сведения он хозяин "Гриба". -- Отлично... Какая у вас программа? -- Не торопить события Буду действовать осторожно: нужно не только арестовать убийцу, но и освободить профессора. Кстати, планы ракеты по-прежнему остаются в сейфе? -- Нет, сейф пуст. -- До скорого, шеф. -- До скорого, Сан-Антонио Если бы я мог знать, что со мной произойдет! Глава 11 Я снова пересекаю шоссе, но на этот раз в "Гриб" не захожу, а иду по боковой улице, сжимая в руке ключ, переданный мне малышкой Гардероб. Ее комнатку я нахожу без всякого труда. Это гнездышко безумной субретки. Меблировка состоит из диван-кровати стиля "горячечный бред", кресла, обитого плюшем цвета "желтуха от любовных неудач", и комода из лакированного дерева. Разумеется, всюду понатыканы жуткие гипсовые статуэтки и фотографии третьесортных звезд с их автографами. Это одновременно нежно, слащаво и миленько. Я ложусь на диван и начинаю размышлять. Как вы, наверное, успели заметить, размышления -- мой любимый спорт. Это верно. Я люблю давать пищу моему мыслительному аппарату, когда переживаю мертвый сезон. Такой, как этот. Я не могу перейти к чему-то другому, пока не закончу с "Грибом". Невероятная случайность в сочетании с моим прославленным нюхом привели меня в это заведение. Его хозяин напрямую замешан в эту историю. На сей счет нет никаких сомнений. Шварц позвонил Мобуру и приказал прервать сеанс траха. Он знал, куда тот поедет и что произойдет, потому что предупредил меня. Вывод: этот мужик знает о деле Стивенса больше, чем о секретном шифре Людовика XIV Это точно, четко, ясно. Я открываю ящики комода, проверяя, не держит ли королева гардероба в запасе пузырек чего-нибудь для гостей. Пузырек чего-нибудь я нахожу, но это флакон одеколона. Возвращаюсь на диван. Остается только ждать. Через часок она явится и я выжму из нее все, что ей известно о странном хозяине "Гриба". Уф! Как приятно растянуться. Идут минуты, которые отсчитывает будильник моей приятельницы. Шумы "Гриба" сюда доносятся в виде слабого гула, не нарушающего окружающую тишину, но в этой тишине слышится какой-то негромкий свист. Наверное, это водопроводные трубы. Я не позволяю ему отвлекать меня от моих забот. Я снова перебираю в голове элементы этого темного дела: телефонный звонок Шварца, Мобур, Хелена... Голова Хелены... Вдруг замечаю, что начал засыпать. Понимаете, такое странное чувство, что летаю над кроватью. И тут реагирует мое подсознание. Я делаю открытие, потрясающее и пугающее меня: я засыпаю, но спать не хочу. Сечете? Я себя прекрасно чувствую, проваливаюсь в беспамятство, но при этом спать не хочу. Что происходит? Мне нужно время, чтобы составить об этом мнение. Моя голова как будто наливается свинцом; чувствую, у меня совсем нет сил. Может, у меня случился инсульт? При такой напряженной работе мозгов в этом нет ничего удивительного. И все-таки... Разгадку мне приносят мои уши. Правда, на них нет радаров, но это и не лопухи... Тихий свист, который я слышу, это утечка газа... А мой липовый сон -- начало миленького отравления этим газом. Как говорится, спи спокойно, вечная тебе память. Если я не хочу закончить ночь со святым Петром, надо во что бы то ни стало открыть это поганое окно. Пытаюсь сесть -- не выходит. Я слаб, как младенец в колыбели... Ну уж нет! Я не собираюсь подыхать в этой комнате служанки! Что это за конец для аса из асов Секретной службы?! Предпринимаю новую попытку, но результат тот же. Пока, компания! Мои костыли становятся ватными, а нервы opebp`y`~rq в сбитые сливки. Я говорю себе, что подыхать так -- предел дурости. Подыхать вообще глупо, но так... От такой перспективы даже волосы в носу встают дыбом. Весить около ста кило и не мочь пошевелить даже пальцем! Я прекрасно чувствую, что ритм моего дыхания меняется. Раз у меня парализованы ноги, может, еще двигаются руки? Пробую. Моя правая рука онемела возле плеча, но до локтя еще шевелится. Самое время ею воспользоваться. Я с трудом тянусь к вырезу пиджака, и мне удается положить ее на рукоятку моей пушки. Теперь самым сложным будет вытащить ее из кобуры. Берусь задело. Восьмилетний ребенок справился бы с этой задачей с первого раза, мне же требуется несколько попыток. Наконец я вытягиваю пушку из кобуры, но рука не в силах удержать оружия и валится на кровать. К счастью, пальцы продолжают сжимать рукоятку. Моя голова кажется мне огромной, как крытый велодром. В ней громко звонят колокола. Странный гул! Я смотрю на пистолет и на глаз делаю элементарные баллистические выкладки. Если я не совсем одурел, то нажму на спусковой крючок и пуля пробьет квадратик стекла. Я действую в то же время, что думаю. Слышу выстрел моего шпалера, который должен быть громким, но в моем полузабытьи кажущийся едва слышным. Как пук благовоспитанной девушки. Ему отвечает другой, более сложный звук -- хрустальный звон разбитого стекла. Поскольку мой пистолет автоматический, а пальца со спуска я не снимал, то маслины продолжают вылетать. Я инстинктивно передвигаю руку, и разбиваются другие квадратики стекла. В меня бьет сильная струя свежего воздуха. В квартире взлетают занавески. Мой котелок издает звук кассового аппарата. Я несколько раз широко разеваю рот, вдыхая воздух, и теряю сознание... Я слышу вокруг себя голоса. Меня окружает множество морд экзотических рыб. Застилающий их розовый туман рассеивается, и рыбы становятся людьми. Здесь есть и женщины, и мужчины... Я их не знаю. Кто-то говорит: -- Я отвезу его в больницу. Вызовите слесаря, скажите, что произошла утечка газа... Я узнаю этот голос. В какой прошлой жизни я его слышал? Меня поднимают и куда-то несут. В коридоре стоят несколько человек. Темно. Я глубоко дышу. Колокола, гудевшие у меня под кумполом, уплывают. Мне кажется, кровь снова начала циркулировать в моих костылях, нервы становятся опять нервами, и если я захочу, то вполне смогу идти сам. Жуткая рвота скручивает мне кишки. Я говорю себе, что это хороший знак и что я спасен. Спасен благодаря моей пушке. Она дала мне свежий воздух и привлекла внимание людей. Последняя мысль меня немного огорчает. Ничего не скажешь, здорово я справился с поставленной себе задачей потихоньку разузнать о "Грибе". В тошниловке наверняка уже начался шухер. Если Шварц был где-то поблизости, он теперь начеку. Полицейская натура берет верх над рвотой. Я вырываюсь, чтобы встать на ноги. У нас, ищеек, работа в крови. Когда вы перерезаете горло утке, она еще бежит, тряся кровавым обрубком. С полицейским происходит примерно то же самое. Даже если он при смерти, рефлексы требуют от него идти в бой. -- Не двигайтесь, -- говорит женский голос. Я думаю, что в моем состоянии было бы хорошо заскочить в ближайшую больницу, чтобы меня там подлатали, и успокаиваюсь. С "ха!" лесорубов меня грузят в машину. Кто-то садится рядом со мной, очевидно, женщина, которая говорила, потому что я чувствую запах духов. Мужчины занимают места впереди. Обо всем этом я догадываюсь по характерным звукам. Я издаю вздох, способный смягчить бордюрный камень, и открываю один глаз. Видно лучше, чем несколько минут назад. Я различаю цвета, контуры... Таким образом я могу убедиться, что рядом со мной действительно сидит женщина. Я даже могу убедиться, что это мадемуазель Хелена и что ее очаровательная головка крепко сидит у нее на плечах. Глава 12 Она смотрит на меня с задумчивым видом, в котором, если хорошенько поискать, можно найти восхищение. Она выглядит еще более красивой, чем на фотографиях, более красивой, чем ее двойник... -- Привет, мисс Хелена, -- с трудом выговариваю я. Она мило улыбается. Ее глаза похожи на драгоценные камни. Это действительно так, а не потому что я впадаю в стиль литературы для добродетельных барышень. Просто это самое подходящее сравнение. Подобные глазищи я, если бы мог, выставлял бы в витрине Лувра, и могу поклясться, что драгоценности Короны казались бы рядом с ними дешевой бижутерией. Один из мужчин, сидящих впереди, оборачивается и говорит: -- Смотри-ка, очухался... Это голос Шварца. Поскольку мне нравится приводить в изумление бандюг вроде него, я встряхиваюсь. -- А почему бы мне не очухаться, мой милый Шварц? Он не просто изумлен -- ошарашен. Присвистнув сквозь зубы, он бормочет: -- Сильный вы малый! Поскольку тщеславие -- мощный стимул, я чувствую себя повеселевшим. Я с трудом приподнимаюсь и прислоняюсь к спинке сиденья. -- Неплохо сработано, -- говорю я. -- Полагаю, вы следили за мной во время моего пребывания в вашем почтенном заведении? Увидев, что я беседую с киской из гардероба, вы расспросили ее; она вам призналась, что я жду в ее квартирушке. Вот вы и организовали маленькую утечку газа, так? -- Совершенно верно, -- подтверждает он. Я улыбаюсь. -- Но вы вовремя поняли, что происходит, -- добавляет он, -- и выпустили обойму в окно. -- Ну и до какого места мы дошли? -- спрашиваю я. -- Вы -- до последней главы... -- Ну конечно, -- замечаю я. Наверняка из-за моего полубессознательного состояния я еще не думал об ожидающей меня участи. Я еще не сказал себе, что, когда такие партнеры, как эти, выкладывают карты на стол, это означает, что партия закончена... Во всяком случае для сына моей матери она точно закончена. Есть большая вероятность, что к восходу солнца я буду холодным, как собачий нос. Мы едем на большой скорости. Все молчат. Я пользуюсь передышкой, чтобы привести в норму мое физическое состояние. Вы думаете, что в данном положении это не имеет значения? Значит, ваши мозги, и ранее отмеченные тяжелой врожденной дебильностью, совсем забуксовали, как сказал бы психиатр. Мой главный жизненный принцип -- жить настоящим, не заботясь о asdsyel, даже самом ближайшем. Я из тех типов, что, оказавшись отрезанными пожаром на верхнем этаже многоэтажного дома, в ожидании, пока огонь доберется до их штанов, изучают театральные программки. Сечете? -- Я проглотил столько газа, что вы могли бы надуть им все воздушные шары, что продаются в "Галери Лафайетт" в день распродажи по сниженным ценам, -- говорю я. -- У вас не найдется чего-нибудь запить это? Хелена щупает кармашек дверцы, достает из него плоскую бутылочку, отвинчивает пробку и протягивает пузырек мне. Нюхаю. Если это не самый клевый коньяк в мире, то я старший сын деревянной лошади и велосипедного насоса. Я прилаживаю горлышко к губам и поднимаю локоть до тех пор, пока содержимое бутылька не начинает переливаться в мой желудок. В учебниках это называется принципом сообщающихся сосудов. Ошеломленная Хелена и Шварц смотрят на меня. -- Во глотает! -- восклицает Шварц. -- Да, -- соглашаюсь я, подбодрив себя коньячком. -- Надо сказать, что в прошлой жизни я был глотателем шпаг... Он улыбается. Я внимательно присматриваюсь к нему. Этот тип не такой уж противный -- блондин с синими глазами и очень белой кожей, неторопливо приближающийся к сорока. В его лице есть какая-то доброжелательность. Потом я приглядываюсь к мадемуазель, и у меня снова сводит горло. -- Бог ты мой! -- восклицаю я. -- Вы несравненно прекрасны, Хелена! -- И добавляю для себя: -- Надо быть слепым, чтобы принять за вас другую девушку. Шварц кажется удивленным. -- Знаете, комиссар, -- говорит он, -- вы мне кажетесь невероятно сообразительным. -- Признаюсь, -- отвечаю я без лишней скромности, -- что у меня в голове серое вещество, а не булыжники. -- Как вы догадались... -- Что были две Хелены? Его вопрос заставляет меня задуматься. А правда, как я об этом догадался? Честно говоря, думаю, меня к этому подвела целая куча собранных вместе мелких деталей. Во-первых, я обратил внимание на то, что два ангела-хранителя, приставленные к Хелене, ждали у двери, тогда как малышки дома не было. Возможно, не все парни из нашей службы орлы, но работают они добросовестно. Если бы они потеряли красотку, то, естественно, вернулись бы к истоку, то есть к месту, где она живет, но предупредили бы патрона. Они этого не сделали, значит, наблюдение не прерывалось. Одним словом, они ждали перед домом Стивенса потому, что киска была там. А поскольку раздваиваться она не умеет, выходит, с профессором вернулась другая Хелена. Они засекли меня и поняли, что наблюдение сменилось и дело становится серьезным. А потом придумали большой спектакль с ликвидацией второй Хелены, ставшей им ненужной. Цель -- увести меня на ложный след, пока они будут похищать профессора и планы. Вторая вещь, привлекшая мое внимание: Хелена вышла в желто- золотом свитере, а позднее, обыскивая ее комнату, я обнаружил в гардеробе такой же свитер. Элегантная женщина редко имеет дубликаты таких... характерных вещей. Все эти детали открыли мне глаза. В рапортах топтуны уверяют, что Хелена ведет примерную жизнь, тогда как мамаша Бордельер клянется, что она трахается под ее крышей по нескольку раз в неделю. А главное -- исчезновение трупа из Лувесьенна. Я должен был gm`r|, что Хелена мертва, но они не могли оставить тело, потому что судмедэксперты установили бы личность погибшей. Еще были найденные на подушке волоски, сообщившие мне, что женщина, которой они принадлежали, была блондинкой, перекрасившейся в брюнетку. Я тогда сразу себе сказал, что волосы такого чистого золотого цвета не красят без веской причины. А причина была ой какой веской. Я замечаю, что во время этих умозаключений Шварц и Хелена не сводят с меня глаз. Они ждут ответа. -- Ах да! -- говорю. -- Как я понял, что Хелен было две? -- Я обращаюсь к кр